Игорь Атаманенко Операция «Пророк»
Моим друзьям-офицерам, рыцарям чести,
Голоду Константину и Леушу Виктору
ПОСВЯЩАЕТСЯ
От автора
Тайная война разведок, длящаяся более трёх тысяч лет, никогда не прекращалась. Бои ведутся и сегодня по всей линии незримых фронтов, а офицеры-вербовщики и солдаты-агенты ни на один день не покидали своих окопов. Они гибнут не за металл — за информацию, ибо кто ею владеет — властвует.
Усилия спецслужб мира окупаются сторицей: под знамена Ордена секретных агентов рекрутированы наследные принцы и политические деятели, священники и проститутки, учёные с мировым именем и домохозяйки — все они азартно похищают стратегические секреты в пользу своих работодателей.
Автор далёк от намерения сгустить краски, но по прочтении этой книги Вы обязательно зададитесь вопросом:
«А кто у нас сегодня не агент?»
Нелегко найти ответ, даже посмотрев на себя в зеркало. Не спешите сказать «нет». Не обольщайтесь: Вас могут использовать «втёмную». Спецслужбы это умеют.
История тайной войны не знает различия между «благородной разведкой» и «низменным шпионажем» — всё зависит от Вашей точки зрения.
Прочитав эту книгу, Вы сможете объективно судить о мотивах, которые подвигают людей к секретному сотрудничеству со спецслужбами, о правомерности проникновения в иностранные посольства и в квартиры Ваших соседей для проведения негласных обысков.
Вы имеете уникальный шанс удовлетворить своё любопытство и, заглянув в замочную скважину сановных кабинетов, собственными глазами увидеть иностранных агентов влияния, которые разваливали Советский Союз.
Вы узнаете, как советские контрразведчики добыли стратегические секреты НАТО и нейтрализавали в Москве агентурную сеть противника, которая собирала информацию о чиновниках из высших эшелонов власти.
Вы станете свидетелем того, как профессионалы уходят от слежки и сколько головокружительных кульбитов — куда там циркачам! — надо проделать «наружке», чтобы удержаться на «хвосте» у ведомого объекта.
Вам представится возможность увидеть людей нетрадиционной сексуальной ориентации в неожиданном ракурсе и несвойственном им амплуа — похитителей сведений особой важности.
Всё, что сегодня в деятельности секретных служб Вам кажется невероятным и фантастичным, станет очевидным по прочтении этого, без преувеличения, сенсационного романа!
Никакого вымысла — сугубо документальный материал и только из первых рук!
Часть первая. Операция «Пророк»
Глава первая. Он и она
В 1990 году в Москву необычно рано пришла дружная весна. В воздухе витал аромат распускающейся листвы и молодых трав. Далеко за полночь ОН возвращался домой с затянувшейся допоздна Коллегии. В начале Гоголевского бульвара попросил водителя остановить машину.
«Не грех и прогуляться при такой погоде… Завтра — как обычно, Саша… Спокойной ночи!»
Не дожидаясь ответа, ОН резко выбросил свое грузное тело на кромку тротуара и через Арбатский лабиринт дворов и переулков направился в сторону своего дома.
«Вот оно в чём дело, — отметил ОН, увидев выглянувший из облаков желтый таз луны, — проклятое полнолуние!»
Тяжесть в затылке, безразличие и отрешенность — всё, о чём предупреждали врачи, — усиливалось именно в такие ночи.
Чтобы быстрее покинуть больничную койку, ОН искусно внушил врачам мысль о своём полном восстановлении, и так глубоко вошел в роль здорового человека, что и сам порой забывал о полученных в автокатастрофе увечьях. Природе приходилось одергивать его, напоминая, кто — хозяин. Вот и сейчас…
ОН потер затылок и полез в карман за таблетками — рядом ни коллег, ни жены, можно не притворяться здоровым. Через десять минут боль уйдет. Хотя… Ладно бы только головная боль и астения — посттравматический упадок сил и безразличие ко всему — с ними ОН справился бы и сам — на то и воля. Хуже другое — вот уже год любимая жена не вызывала в нем естественных для здоровой мужской плоти желаний. Если бы только жена! Со времени выписки из больницы ни одна женщина не заставила проснуться его мужское начало. Влечение к противоположному полу атрофировалось. Мысль, что это конец половой активности, не раз будила его среди ночи, бросала в холодный пот, а наблюдать в зеркало свою бессильную причинную плоть — всё равно, что созерцать надгробие на собственной могиле. Ведь ему нет и пятидесяти!
Первые три месяца Енотик — так ласково называл жену ОН — делала вид, что всё идет, как шло, без изменений. Давалось ей это огромным усилием воли, так как за двадцать лет супружеской жизни ОНА успела привыкнуть к сексуальной неуемности своего Муравейчика, — так ласково называла его ОНА, — который все эти годы с нетерпением жениха переносил даже вынужденную ежемесячную паузу в их интимных отношениях.
По прошествии полугода посттравматической абстиненции ОН стал регулярно присутствовать на эротическом шоу. И ни где-нибудь — в собственной спальне! Енотик вдруг взяла за правило перед сном примерять привезенное им из-за рубежа роскошное нижнее белье, кружевные чулки, слишком смелые для женщины ее возраста купальники.
О, это было нечто! ОНА то принимала непристойные позы, то невзначай задирала подол ночной сорочки до уровня пупка, то норовила ткнуть его обнаженной ногой, да так, что ее промежность обязательно нависала над его лицом. ОНА кружилась вокруг себя, повизгивала, смеялась, вслух хвалила свои бедра, ноги, грудь. Войдя в роль, она, казалось, не замечала его присутствия. ОН же безучастно наблюдал за ее экзерсисами, каждый раз отводя глаза в сторону, чтобы не встретить ее влекущий взор, который весело, без намека на укор, приговаривал:
«Ну, Муравейчик, давай, давай же! Воспрянь! Я хочу тебя… Возьми меня всю. Я готова отдаться! Ты ведь знаешь: женщина в сорок пять — хочет и опять, и опять…»
«Надомный стриптиз» — так окрестил ОН потуги жены спровоцировать его на сексуальный поединок — неизменно заканчивался его надуманными просьбами то проветрить спальню, то принести воды и снотворное. Оно помогало ему за завтраком не испытывать угрызений совести ни перед собой, ни перед женой из-за своей мужской несостоятельности.
В то же время, оставаясь наедине с самим собой, лежа с закрытыми глазами в ванне, наполненной теплой водой, ОН воскрешал в памяти подробности постельных баталий с женщинами, которыми обладал. Пытался руками и струей душа добиться восстания плоти. Безуспешно.
Через некоторое время ОН настоял, чтобы в медсанчасти ему провели курс витаминотерапии группой «Б». Безрезультатно. Желание обладать женщиной — не только Енотиком, но и плодами запретными — молоденькими секретаршами, — отсутствовало напрочь!
По выходным дням под предлогом ремонта своего потрепанного «трабандта», подаренного коллегами из ГДР, он запирался в гараже и часами листал журналы с фотографиями порнодив. Какое там! — «машинка» не заводилась…
Наконец, ОН смирился. Выжидал. А вдруг! Памятуя высказывание Фрейда о том, что работа, курение, наркотики — суть замена первой в жизни пагубной привычки — мастурбации — ОН начал работать на износ, чтобы выместить мысли о своей половой немощности.
В редкие часы досуга ОН с сожалением думал о неутоленных желаниях своего Енотика, чьи попытки наладить прежнюю интимную жизнь уступили место молчаливой покорности.
ОН был благодарен жене за ее такт и терпение. Ни малейшего упрека. Только тихая грусть. ОНИ, казалось, заключили немой пакт: ОНА — не домогается; ОН — не оправдывается.
В поведении и настроении Енотика произошла резкая смена с появлением в их доме кобеля по кличке Султан, восточноевропейской овчарки пяти месяцев от роду.
Однажды подруга семьи Лана — женщина, знавшая толк в мужчинах и сексе, — привела к ним в дом щенка. Просила присмотреть за ним полгода — год, так как хозяева Султана якобы собираются уехать в заграничную командировку.
ОН стоял насмерть: «Нет и всё!» Енотик робко оказывала ему поддержку. Лана метала громы и молнии:
«Я же пообещала друзьям — хозяивам Султана, — что передам его в надежные руки… Что ж вы меня подводите?! Ну и что, как не держали живность в доме? Считайте, что теперь завели. Кроме прочего, через пару месяцев будете стройными, как топольки… Ведь Султанчика надо дважды в день выгуливать… А хозяева еще и оплачивают пансион своего пса, — с этими словами подруга открыла сумочку, — вот, целую тысячу дали…»
Ему тогда показалось, что Енотик поддалась на последние доводы подруги: «похудание» и «самоокупаемость».
Месяца через три после увеличения семьи на четвероногого члена, ОН обратил внимание на некоторые, мягко говоря, странности в поведении Султана, ставшего к тому времени заматеревшим кобелем.
Стоило Енотику прилечь с книгой на тахту и немного раздвинуть согнутые в коленях ноги, как пес, будто по команде, оказывался тут как тут, норовя уткнуться женщине мордой в лобок.
Каждый раз при этом Енотик вскакивала, запахивала халат, махала руками перед пастью Султана, командуя «Фу! Фу!» Неизменно поворачивалась к наблюдавшему эти сцены мужу, пожимала плечами и смущенно говорила: «Скоро суку ему надо будет искать…»
Для него эти слова с каждым разом звучали всё менее убедительно. ОН решил поэкспериментировать.
Однажды в воскресенье, сославшись на недомогание, ОН неоднократно устраивался на тахте и раздвигал согнутые в коленях ноги. Негромко, чтобы не услышала с кухни жена, подзывал кобеля и при его приближении пытался засунуть его морду себе в пах. Безрезультатно! Пес вырывался, игриво рычал, но всякий раз убегал на кухню к хозяйке. На эксперименты были потрачены несколько выходных дней. Никакой реакции. Псина реагировал только на раздвинутые ноги Енотика.
Спустя некоторое время ОН, озадаченный избирательной активностью пса, затребовал из служебной библиотеки всю имеющуюся литературу о женской сексопатологии. Через двадцать минут беглого чтения всё стало на свои места. Подтвердились его смутные подозрения о сексуальной природе поведения Султана, ОН понял, каково его основное предназначение.
«Кунилингвус — вот почему кобель появился в нашем доме, а не потому, что его хозяева уехали за рубеж. Не было у него никаких хозяев! Эти чертовки — Лана и мой Енотик — мастерски разыграли передо мной спектакль передачи Султана “в надежные руки”. А всё из-за моей половой несостоятельности. — ОН был искренне восхищен находчивостью женщин. — Уж лучше домашний Султан о четырех ногах, чем заезжий кавказский князь о двух… Молодцы бабы!»
* * *
Случайно ОН задел ногой лежащий на тротуаре спичечный коробок. Треск рассыпающихся в ночной тиши спичек прервал его размышления.
«Ну вот, я уже дома… Сейчас женское общежитие… Спасибо Султану… Вечерние прогулки с ним помогли изучить окрест… Ба, да здесь тоже не спят…»
Из настежь распахнутого светящегося окна душевой комнаты в погруженный в ночную дрему переулок выплескивались шум воды, девичий визг и смех, звуки шлепков по телу.
«Ой, девочки, хорошо-то как, ой, хорошо!» — резанул ухо срывающийся вопль одной из купальщиц.
Как вкопанный, ОН замер напротив окна. Кровь застучала в висках, во рту стало сухо. Брюки у гульфика зашевелились, наполняясь ожившей плотью. Ничего подобного ОН не испытывал более сорока лет с тех пор, как первоклашкой подглядывал за своей бабушкой, купающейся в пруду.
ОН лихорадочно огляделся. Никого… Только желторотая луна ухмылялась в разрывах облаков… Неведомая сила толкнула через дорогу. Повинуясь ей, он сделал несколько шагов, приблизился вплотную к манящему окну… Возбужденное сознание подсказало, что без помоста до подоконника не дотянуться.
«Быстро за угол! — скомандовал внутренний голос, — там пивная, возьми пару ящиков!»
В полузабытьи ОН бесшумно поставил ящик на ящик, по-кошачьи вспрыгнул на верхний. Сердце уже колотилось не в груди — в горле.
Купальщицы, судя по голосам, были так близко, что ОН вдруг ощутил себя среди них. Смех вдруг смолк. Теперь из окна горячими волнами выкатывались сладострастные стоны разной тональности. Девочки, похоже, были чем-то очень заняты. «Чем?!» — ОН заглянул внутрь.
На банном мраморном столике, раздвинув ноги, лежала на спине крупная девица, будто сошедшая с кустодиевского полотна. Две другие, миниатюрные, расположились над нею друг за другом, паровозиком. Каждая из участниц скульптурной группы собственным языком, губами и пальцами остервенело терзала клитор подруги, одновременно получая в ответ свою сладкую порцию чужой ярости.
«Закольцованный непрерывный цикл, — с удовлетворением отметил ОН, — чем более активно действует составное звено цепи — каждая участница этого лесбийского круга — тем большей сторицей возвращается к ней затраченное усилие. Цепная реакция. Слаженно работает трио!»
Только и успел подумать ОН, как вдруг горячая волна оргазма, окатив низ живота, поднялась вровень груди.
Глава вторая. Ганнибал Ганнибалович
Казаченко шагнул в открытую кабину лифта, не подозревая, что перешел Рубикон.
В углу стоял молодой человек в форме капитана милиции. Олегу, три года проработавшему в странах Восточной Африки, было достаточно одного взгляда, чтобы определить: незнакомец состоит в родстве с уроженцами Черного континента. Впрочем, африканская кровь была основательно разбавлена европейской — цвет кожи почти белый, нет ни расплющенного носа, ни вывернутых огромных губ. Только черные курчавые волосы и карие, чуть навыкате, глаза могли подсказать, в каком направлении искать генеалогические корни незнакомца.
«AРАП» — так мысленно окрестил Олег попутчика — держался с достоинством, тактично вперив взгляд в несуществующую точку на потолке.
«Не хилого сложения мальчик, — подумал Олег, исподволь разглядывая попутчика, — при моих 182 см, он почти на полголовы выше. Ба! Да у него кроме юбилейных и “песочных” орденских планок, одна “Отвага” и одна “За отличие при охране госграницы СССР”. Негр — орденоносец?! — Олег даже головой тряхнул от неожиданного открытия. — Три месяца, как я в Москве, а у меня всё времени нет заняться изучением окружения, черт! Всё! “АРАП” — последняя капля… Сегодня же наведу справки, кто живет на моей площадке!»
Створки лифта распахнулись. Капитан, стоявший в пол-оборота, повернулся к Казаченко лицом.
— Подвезти, Олег Юрьевич? Вам же в центр…
«Какова прыть! — не без восхищения отметил про себя Казаченко. — Пока я перевожу контейнеры с мебелью, обживаю новое жилище, обо мне справки успели навести, рентгеном просветить… Ушлый у меня сосед, не то, что я — простофиля!»
— А вы — профессионал, капитан… — не моргнув глазом, отреагировал Олег.
— Служба обязывает… — как-то уж слишком кротко для милиционера ответил «АРАП».
— Ну, давайте уж тогда уравняем наши шансы. Я ведь не знаю, как вас…
— Аношин Ганнибал Ганнибалович, или просто — Пал Палыч, с готовностью ответил «АРАП» и улыбнулся. Жестом указал на стоящий у подъезда милицейский «уазик».
«Прекрасная улыбка, — автоматически отметил Олег, — обезоруживает и притягивает».
— Сначала на Лубянку! — бросил Пал Палыч, усаживаясь рядом с водителем.
В пути каждый мысленно переваривал старт знакомства. Интуиция подсказывала Олегу, что эта встреча будет иметь продолжение. Поездка в лифте, а затем в «уазике» — лишь начало.
Годы службы в оперативных подразделениях Комитета приучили Олега рассматривать знакомство с новым человеком с позиций целесообразности вовлечения его в орбиту органов госбезопасности.
— До встречи! — бросил Олег, выходя из машины.
— Всего доброго! — заулыбался в ответ Аношин.
* * *
Когда Казаченко вошел в свой рабочий кабинет, в ушах у него продолжали звучать слова «АРАПА»: «Служба обязывает…»
— Раз так, — произнес Олег вслух, подвигая к себе телефонный аппарат, — меня обязывает тем более! Сейчас выясним, капитан, что это за служба у тебя такая, что обязывает…
— Алло! Это — полковник Казаченко, заместитель генерал-майора Карпова. Мне нужно установить проживающих по Краснопресненскому валу. — Олег продиктовал адрес и номера квартир на своей площадке. — Санкция? Через час получите. Не теряйте времени, майор. К обеду материалы должны быть у меня на столе!
* * *
Через два часа Олег знал, что на его площадке проживает Аношин Ганнибал Ганнибалович, 1958 года рождения, уроженец Москвы, русский (?!), сотрудник ГУВД г. Москва.
«Похоже, интуиция меня не подвела, и продолжение следует!» — подытожил Олег, вкладывая справку в папку, на обложке которой жирнофломастерно вывел «АРАП».
* * *
Ознакомившись с личным делом №-199510 капитана милиции Аношина Ганнибала Ганнибаловича, Казаченко сделал для себя несколько выводов.
Первое. Капитан по своим личным и деловым качествам, наконец, происхождению представляет безусловный интерес для органов госбезопасности и может быть использован в специальных операциях. Умен, смел и бескорыстен. Физически вынослив. Коммуникабелен. В достаточной степени владеет английским языком. К употреблению наркотических средств и алкогольных напитков предрасположенности не имеет. Разведен. Детей не имеет. 1976–1978 гг. проходил службу в погранвойсках, там же вступил в ряды КПСС. В бою с вооруженной группой контрабандистов на участке Пянджской погранзаставы был ранен. Несмотря на ранение, в одиночку, в течение часа удерживал участок границы, не допустив прорыва контрабандистов на территорию СССР. С поля боя вынес на себе раненого заместителя погранзаставы.
Получил всестороннюю оперативную подготовку в Московской школе милиции. Службу в органах МВД начал участковым инспектором, затем работал в подразделениях уголовного розыска. В настоящее время занимает должность начальника отдела Управления виз и регистрации ГУВД Москвы, заочно обучается на третьем курсе Академии МВД СССР.
За границей не был. Данные периодического изучения спецподразделениями МВД, как и архивы КГБ, свидетельствуют, что в поле зрения спецслужб противника «АРАП» не попадал.
За мужество, проявленное при защите государственной границы Союза ССР, награжден медалями «За Отвагу» и «За отличие в охране госграницы СССР».
Второе. Надо срочно довести изучение «АРАПА» до логического завершения, запросив возможно имеющиеся в архиве КГБ материалы на его отца.
Третье. В целях определения возможности использовать «АРАПА» в операциях КГБ по объекту «ПРОРОК», установить с капитаном оперативный контакт.
Тихо тренькнул аппарат прямой связи с шефом.
— Слушаю, товарищ генерал… Иду!
Запирая личное дело капитана Аношина в сейф, Олег вдруг вспомнил дату его рождения: 19 мая 1958 года. Нет, биографией «АРАП» совсем не похож на так называемых «фестивальных мальчиков» — детей, зачатых иностранцами, прибывшими для участия в Московском фестивале молодежи и студентов в 1957 году. Уж больно сложен и сам он, и его жизненный путь…
Когда Олег приоткрыл двойную, с тамбуром, дверь кабинета генерала Карпова, тот размеренно прохаживался по мягкому ковру. Он молча кивнул и жестом указал на стул рядом со своим рабочим столом. Неспешно подошел к массивному сейфу, вынул красную папку.
«Первыми ходят “красные” — значит, что-то весьма срочное!» — догадался Олег.
Пока генерал искал нужный документ, Казаченко по выражению его лица пытался определить, какого «заряда» — с «плюсом» или «минусом» — ожидаются новости.
Карпов молча протянул через стол бланк шифртелеграммы. Коллеги из Первого главного управления КГБ (внешняя разведка) сообщали, что объект дела оперативной разработки «ПРОРОК», 12 октября, то есть через полгода, прибудет в порт Новороссийска под итальянским флагом на танкере «Джулио Чезаре» в прежней должности первого помощника капитана судна. Капитан прежний. Команда в полном составе без изменений.
Генерал, мягко поднявшись из-за стола, теперь бесшумно вышагивал за спиной у Казаченко.
«При достаточно грузной комплекции у шефа удивительно легкая, прямо-таки кошачья поступь, — подумал Олег, — ребята, давно знающие шефа, говорят, что в молодости он был мастером спорта по акробатике и запросто делал двойное сальто-мортале».
— Ты обратил внимание, Олег Юрьевич, — генерал заставил Казаченко оторваться от телеграммы, — у «них» всё «прежнее»: капитан, судно, команда, «ПРОРОК», наконец… А у нас? Тоже всё без изменений? Так до сих пор под «ПРОРОКА» никого и нет? За последнее время судьба нам третий шанс предоставляет…
«Ну, шеф, этот камень — не в мой огород. Я в Службе только три месяца, а вы мне предлагаете, что называется, пришить к пуговице костюм… Всего-то!»
Додумать Олег не успел.
— Понимаю, ты у нас человек новый, — с расстановкой произнес генерал, — но четвертого раза не будет! — Сказал, как гвоздь вбил.
— Леонтий Алексеевич, через два дня я буду готов доложить свои соображения. Но сейчас нужна ваша помощь…
— Пожалуйста…
— У коллег из Первого главка надо запросить для ознакомления дело на…
Олег протянул Карпову пожелтевшую визитную карточку, обнаруженную в личном деле Аношина.
— Поздравляю… Недурственно, — усмехнулся генерал. — Спать — так с королевой. Вербовать — так членов императорской фамилии… Знаешь ли ты, Олег Юрьевич, что эта династия правит Чадом уже более тридцати лет. И если он «в работе», — генерал помахал визиткой, то нас к нему на пушечный выстрел не подпустят. Более того, еще и подписку о неразглашении отберут…
— Подписками, товарищ генерал, нас не запугать — столько раз давали… А мне ведь только-то и надо: получить дополнение к имеющимся данным, то есть одним глазом…
— Так и я о том же! Одним глазом… Кстати, а как ты на него вышел? — генерал взглядом указал на визитную карточку.
— Да болтается тут в Москве его сын, — нарочито небрежно произнес Олег.
— Из Университета дружбы народов?
— Нет, из МВД… Служит он там… Начальником отдела…
Карпов замедлил шаг, не мигая, протяжно посмотрел прямо в зрачки Олегу. Лицо шефа не выражало ни удивления, ни вопроса. Как посмертная маска.
«Вот это выдержка!» — с восхищением подумал Казаченко, вспомнив из рассказов сослуживцев, как Карпов, семь лет назад, находясь в Афганистане, поймал летящую от душманов гранату и хладнокровно метнул ее обратно «духам».
— Эффекты любишь, Олег Юрьевич, ну-ну…
Генерал наклонил голову и продолжил «кошачье» передвижение по кабинету.
— Товарищ генерал! — Олег поднялся из-за стола. — Вы сказали: «четвертого раза не будет». Но я-то пробую в п е р в ы е. Так что же? Для Казаченко и первого раза не дано?!
— Не наезжай, Казаченко, — примирительно сказал генерал, — если Первый Дом допустит нас до этого, — Карпов кивнул в сторону визитной карточки, — «черного тела», через час получишь дело. А через день доложишь мне все материалы по нему и свои соображения… Свободен!
«Что-то шеф рифмой заговорил: «тело-дело», — подумал Олег, выходя из кабинета.
Генерал Карпов слово сдержал. Дело находилось в архиве, не «в работе», и через час было передано Казаченко.
Глава третья. «Баклажан»
Усевшись удобнее в кресле, Казаченко открыл полученное из архива Первого главного управления КГБ дело агентурной разработки Ганнибала Сесе Секо Куку Нгумбенду Ваза Банга, старшего сына императора.
Впервые в поле зрения резидентуры КГБ, действовавшей с позиций советского посольства в Чаде, кронпринц попал в 1955 году, начав посещать курсы русского языка при посольстве СССР в Чаде.
Пятнадцатилетний африканец обратил на себя внимание преподавателей (читай: офицеров КГБ) не только тем, что его привозили на занятия в «мерседесе» в сопровождении дюжины телохранителей. Таких было немало, ибо посещение курсов входившего в моду русского языка становилось своеобразной прихотью в кругу отпрысков правящей африканской элиты.
Никита Хрущев решил нанести международному империализму удар в подбрюшье, совершив обходной маневр. Почему бы не попробовать превзойти Генералиссимуса? Что нам турецкие проливы, озеро и плодородная долина вокруг горы Арарат? Не удалось Иосифу Виссарионычу создать форпост социализма в Малой Азии — обойдемся! Зато я овладею Африкой! Нет, не в ходе боевых действий — в ходе наступления идеологического!
Неплохая задумка, да? От перестановки воспетых в «Интернационале» слагаемых итоговая сумма, то есть триумф коммунистической идеологии на Земле, не изменится, ведь так? И хотя на содержании у КПСС по-прежнему оставались компартии в странах, так называемой западной демократии, но направление нашего главного идеологического удара теперь было нацелено на африканский континент.
Африка — это стратегический простор, где можно развернуть в боевые порядки пропагандистские армии, способные с ходу брать целые африканские государства. А вот продвижение коммунистических идей в США и странах Западной Европы представлялось советскому руководству «уличными боями в осажденном, но хорошо укрепленном городе, где каждый дом огрызается контрпропагандистским огнем на поражение». Потери велики, а результат? Ведь каждые четыре года, а то и чаще надо рапортовать партии и стране о семимильных шагах и достижениях. А это значит, что в отчетных докладах места поражениям быть не должно!
* * *
Изучая дело агентурной разработки, Казаченко не мог не отдать должное виртуозной работе своих коллег с Ганнибалом. Хотя кое-где, как патина на бронзе, с течением времени белыми пятнами проступили и промахи наших разведчиков.
Венценосного отпрыска обложили, как «волка флажками». Сотрудники резидентуры фиксировали каждый его шаг через навербованных в окружении монарха осведомителей из числа гувернеров Ганнибала. Все поступки будущего правителя тщательно анализировались. Постоянным опросам подвергались даже французские проститутки местных борделей, куда престолонаследник захаживал, дабы вкусить подпорченных плодов европейской цивилизации, а заодно самоутвердиться в собственном превосходстве:
«Смотрите, я — черный. Вы — белые. Но покупаю вас — Я. И делаю с вами, что взбредет мне в голову».
Принц посещал курсы русского языка при советском посольстве уже полгода, когда вдруг местный репортер-француз предложил нашим дипломатам приобрести у него подготовленную к публикации статью о скандале, якобы приключившемся с сыном африканского «помазанника Божьего». Находясь в публичном доме, тот якобы изувечил французскую проститутку. Статья эта, вместе с фотоснимком Ганнибала, выходящим из борделя, была подшита в деле. За отказ опубликовать разоблачительный материал репортер запросил 15 000 франков (сумма по тем временам, скажем прямо, сумасшедшая!).
По согласованию с Центром притязания щелкопера были удовлетворены. Реноме будущего императора благодаря резервным средствам резидентуры не пострадало.
Казаченко откинулся в кресле. Закурил.
«Что это? Шантаж, инициированный репортером-делягой, который тонко прочувствовал конъюнктуру и решил в одночасье разбогатеть, продав нам компрматериал на представителя высшей власти Чада? Ну а если допустить, что этот шантаж — составная часть игры, проводимой моими французскими или американскими коллегами? Игры, в которой французика держали за мальчика, подающего мячи? Американцы и французы не могли не заметить возни, которую мы затеяли вокруг принца, так? Так! Допустим, они фабрикуют компрматериал и через щелкопера предлагают его нам. А для того, чтобы определить, насколько мы дорожим отпрыском, назначают баснословную цену выкупа за отказ от публикации подробностей инцидента. Заплатим, значит, дорожим. А если дорожим, значит, делаем на него ставку. И рассматриваем преемника как будущего кремлевского наместника в Чаде. Логично! Значит, история с изувечением в публичном доме — всего лишь заранее просчитанный и подготовленный ход американцев или французов.
Ладно, — примирительно сказал Казаченко, — американцы, французы… Сейчас это не принципиально. Да и вообще, всё это — лишь гипотезы. Как говорят мои коллеги из французских спецслужб, “чтобы приготовить жаркое из кролика, надо, как минимум, иметь кошку”. Был в их распоряжении кролик, или кошка — вот в чем вопрос!..»
* * *
Гипотезы в дальнейшем нашли подтверждение в реальных событиях, описанных в деле.
Условия работы нашей резидентуры, действовавшей с позиции советского посольства в Чаде, осложнялось еще и тем обстоятельством, что император в 1955 году никак не мог определиться в выборе союзников за укрепление собственной авторитарной власти.
Амплитуда колебаний шкалы его идеологических ценностей была непредсказуема. Действительно, спустившись с раскачивающихся лиан, где ты прожил большую часть сознательной жизни, поневоле будешь стоять на ногах нетвердо…
Именно это и случилось с императором. Продолжая играть роль послушного французского сателлита (Чад в то время продолжал оставаться колонией Франции), он вместе с тем всё чаще завороженно поглядывал на северо-восток, туда, где находилась Москва.
Одной рукой он направил своего сына-преемника на курсы русского языка при советском посольстве, другой — в полицейскую школу с инструкторами-французами. И если придворная знать блефовала, указывая в посольских анкетах вымышленное происхождение своих детей, то император сделал решительный ход, указав истинное социальное положение своего сына.
Жест повелителя Чада немедленно стал достоянием Центра. Сотрудники КГБ, они же — преподаватели курсов русского языка при посольстве — взялись за разработку Ганнибала с присущим славянам рвением, присвоив ей кодовое название «БАКЛАЖАН».
* * *
Ганнибал был пытлив и прилежен. Через два года занятий, к началу Международного фестиваля молодежи и студентов в Москве в 1957 году, он бегло говорил по-русски, отличал пельмени от вареников, успел попробовать черного хлеба и сельди пряного посола под водочку. При этом не преминул отметить, что русские ближе к африканцам, так как изобрели ч ё р н ы й хлеб. В то время, как американцы и западные европейцы — наоборот, изобретением б е л о й туалетной бумаги дистанцировали себя от черных аборигенов африканских джунглей. Еще, со слов принца, ему по вкусу пришлась к р а с н а я икра, напоминавшая ему красные стяги Великого Октября, о которых он столько слышал от своих наставников-преподавателей (читай: офицеров КГБ) на курсах русского языка.
Этими своими замечаниями Ганнибал вызвал неподдельный восторг резидента, который, расценив слова «БАКЛАЖАНА» как приглашение к танцу, немедленно отбил в Центр победную реляцию-шифровку: «БАКЛАЖАН» созрел. Плод пора сорвать».
Что на общедоступном языке означало, что разработка Ганнибала успешно закончена и можно выходить на вербовочную беседу.
«Да! — хлопнув ладонью по делу, вслух сказал Казаченко. — Простодушный подхалимаж из глубины африканских бунгало питоном обвил разработчиков из резидентуры. Они услышали то, что хотели слышать. “БАКЛАЖАНУ” удалось накормить всю резидентуру семечками в шоколаде, а они решили, что игра уже сделана и рванули к окошку выдачи вознаграждений. Н-да…»
Вновь углубившись в чтение разработки, Казаченко понял, что Центр не разделял оптимизма своих «колониальных» сотрудников, мудро выжидая в тиши и прохладе лубянских кабинетов.
Ответ Центра был неоспорим: «Обезьяну хорошенько пощупать за розовую попку!»
Что на общедоступном языке означало, что изучение объекта надо продолжить и впредь скоропалительных решений не принимать.
К открытию Международного фестиваля молодежи и студентов в Москве в июле — августе 1957 года Ганнибал с успехом окончил курсы русского языка и полицейскую школу, проявив недюжинные способности как в лингвистике, так и в оперативно-розыскной деятельности. Русские и французские спецнаставники наследного принца Чада не могли нарадоваться на свое чадо.
* * *
Поиском, но не научным, а оперативным занялись другие. Русочубые парни-крепыши из московской службы наружного наблюдения, приставленные к прибывшему на фестиваль Ганнибалу.
Ознакомившись с его анкетными данными, опера из «наружки» присвоили ему ласковую кличку «КУКУНЯ», не подозревая еще, что он — парень, ну, совсем без «куку», и фору в сто очков даст любому своему опекуну из московской «наружки». Два года в полицейской школе под наблюдением французских инструкторов — это вам не ликбез под названием «Курсы повышения квалификации оперативного состава КГБ при СМ СССР».
Изящную поступь профессионала (на то он и профессионал, чтобы выглядеть безобидно, а уход от «хвоста» обставить так естественно просто, что преследователи сами себя же и будут винить в потере объекта!) наша «наружка» осмыслила далеко не с первых шагов Ганнибала по московской тверди. А уж его московский роман, бурный и молниеносный, с секретарем Фрунзенского райкома комсомола Аношиной Анной — вообще остался «за кадром» для столичной «наружки».
Однажды, когда до убытия гостя из Москвы оставался один день, «наружке», опекавшей Ганнибала, удалось «срисовать», как он усаживал в машину с дипломатическими номерами посольства Чада в Москве красивую высокую девушку славянской внешности. Происходило это в двух шагах от здания, где располагались РК КПСС, райисполком и РК ВЛКСМ Фрунзенского района.
Машина с девушкой и объектом проследовала на территорию посольства. Бригады затаились поблизости в ожидании выхода или выезда девушки для последующего установления ее личности. Не тут-то было. Девушка не появилась ни через час, ни к вечеру. А утром из ворот посольства «веером», на большой скорости вылетел весь посольский автопарк — всего 5 машин. С зашторенными задними стеклами они бросились врассыпную петлять по переулкам Арбата.
Было ясно: «залповым выбросом» автопарка посольства предпринята попытка «растащить» силы наблюдателей и, таким образом, сохранить инкогнито прекрасной незнакомки. Попытка удалась.
Девушку установили через месяц после отъезда Ганнибала из Москвы.
В подразделении КГБ, где вели дело «БАКЛАЖАН», прочитав первые письма и отправителя, и получателя, оптимистично оценили дополнительно открывшиеся возможности по оказанию нашего влияния на объект оперативной разработки. Еще бы! Ведь «БАКЛАЖАН» влюбился в нашу, доморощенную, гражданку. Да мы через нее вмиг обратим его в нашу, коммунистическую веру.
По замыслу режиссеров-разработчиков, Анне отводилась не последняя скрипка в оркестре. Однако после первой же встречи с Аношиной ведомственный оптимизм поугас. Опрашивавшие Анну интеллектуалы из Лубянской синекуры были нимало удивлены ее неосведомленностью о статусе «БАКЛАЖАНА» в стране постоянного проживания, о его происхождении и т. д.
Пытаясь выяснить ее намерения в плане возможного переезда из СССР в Чад, оперативники наткнулись на твердый ответ:
«Никуда я из Союза не поеду. Всё сделаю, чтобы Ганнибал переехал жить сюда!»
Такая перспектива перемещения «БАКЛАЖАНА» в физическом и социально-политическом пространстве никак не устраивала Комитет. Нам он нужен был т а м, и только там, но под нашим присмотром. Было принято решение до поры воздержаться от привлечения Анны для участия в мероприятиях по «БАКЛАЖАНУ», пока эмоциональный шлейф, оставленный в душе славянской девушки «черным метеоритом», не перестанет заслонять ей разум, так как было видно невооруженным глазом, что она по уши влюблена.
В беседе выяснилось также, что Анна ждет ребенка и ради него готова поступиться многим, даже перспективами, открывающимися в связи с ее секретарством в РК ВЛКСМ.
Дознаватели поинтересовались, как Анна собирается назвать ребенка. Она ответила, что этот вопрос уже обсуждался с родителями. Ее отец, Аношин Павел Иванович, наотрез отказался давать свое имя возможному внуку. Поэтому Анна решила, что сына назовет именем возлюбленного. Если тот, конечно, не будет против. В письмах они еще об этом договорятся. Ну а если родится дочь — будет Анной…
Контрразведчики, приятно удивленные детской наивностью Аношиной и ее трогательным оптимизмом, на прощание взяли с нее подписку о неразглашении содержания беседы и отобрали визитную карточку «суженого». Но просвещать ее о подробностях происхождения «БАКЛАЖАНА» и его социальном статусе не стали.
Визитная карточка, как и предусмотрительность оперов, пригодятся Казаченко спустя тридцать с лишним лет, при планировании мероприятий по объекту оперативной разработки «ПРОРОК».
В резюмирующей части рапорта контрразведчики охарактеризовали Аношину как волевую, умную, патриотично настроенную, романтично-доверчивую и внешне привлекательную женщину.
Годы мытарств с малолетним темнокожим сыном по общежитиям и коммуналкам вытравят бесследно все перечисленные оперработниками качества. Останутся только воля и ум.
* * *
Дело оперативной разработки «БАКЛАЖАН» Казаченко читал как захватывающий авантюрный роман.
По возвращении принца из Москвы Центром было получено донесение, что он во всеуслышание заявил о своем намерении вместо Сорбонны отправиться на учебу в Московский государственный университет, так как во время пребывания на фестивале встретил и полюбил русскую девушку, на которой собирается жениться.
По данным осведомителей нашей резидентуры, у Ганнибала по этому вопросу состоялся бурный разговор с отцом. Выяснить, чем он закончился, не представилось возможным, однако, по предположению источников, заслуживающих доверия, итоги состоявшихся между отцом и сыном объяснений были для нас неутешительны…
В Чаде после ухода французских колонистов наступил период реакции. Вместе с тем были отмечены признаки усиления американской экспансии в страну, в частности, эмиссаров американских спецслужб, которые располагали достаточно прочными позициями в окружении монарха и способны были оказывать влияние на принятие им решений, касающихся внешнеполитической арены.
12 декабря 1957 года «Фигаро» на первой полосе сообщила:
«Накануне в Чаде, в ходе традиционного обряда глумления над поверженным врагом наследный принц Ганнибал Сесе Секо погиб, поперхнувшись малой берцовой костью съеденного им представителя враждебного племени, и скончаля в муках у ритуального костра».
Статья и фотографии поверженного наследника в набедренной повязке из шкур леопарда были подшиты в деле.
«Ни хрена себе! — в сердцах воскликнул Казаченко, едва не выпрыгнув из кресла. — В агентурных сетях КГБ кого только не было: священники и проститутки, дипломаты и гомосексуалисты. Но чтобы людоеды! Что-то я не помню, чтобы в вербовочной практике Комитета государственной безопасности фигурировали каннибалы… А ведь “БАКЛАЖАНА” готовили и обрабатывали именно в целях вербовки. Неужели нашей резидентуре не было известно, что семья императора, и “БАКЛАЖАН” в том числе, балуются каннибализмом?! А я, в свою очередь, собираюсь использовать его сына — “АРАПА” для подставы “ПРОРОКУ”. Генерал говорит, что “четвертой попытки не будет”, а, по-моему, так и третьей может не случиться, если в “АРАПЕ” проснется “голос отцовской крови”, и он с потрохами сожрет “ПРОРОКА”!!»
Вдруг Олега осенило. Открыв дело на той странице, где излагались подробности передачи 15 000 франков французскому репортеру за отказ от публикации компрометирующих «БАКЛАЖАНА» материалов, он сразу всё понял и успокоился. И компрматериалы и очерк в «Фигаро» о трагической кончине каннибала были подписаны одной и той же фамилией: Жан-Мария Лумье! Не было никакого людоедства! Парня просто ликвидировали. Нет, не парня. Будущего африканского лидера кремлевской ориентации. А мировой общественности дело представили как заурядный эпизод каннибализма.
«Ну что, дескать, с них взять, с этих африканских вурдалаков в набедренных повязках? Жрут друг друга, да и всё тут! Можно сказать, сами себе могилы роют собственными зубами. А мы им еще заводов-фабрик понастроили, школ да больниц понаоткрывали, а они нас, обозвав колониалистами, вышвырнули из страны. При нашей администрации того, что случилось с принцем, не случилось бы никогда. А теперь вот, после нашего ухода, даже заместитель Председателя Народной партии не гнушается поеданием себе подобных. А еще в Парижский университет собирался, упырь чертов! Может, и слава Богу, что к нам не попал!»
Вышеприведенными стенаниями и заклинаниями изобиловал очерк Жан-Марии Лумье.
«Сколько же этот малый получил от американских или французских спецслужб за свой гноеточивый очерк? — задал себе вопрос Казаченко. — Думаю, несравненно меньше, чем двумя годами раньше от нашей резидентуры. А сколько выложили американцы или французы за устранение принца? Это останется за кадром. Ясно одно: мы потеряли неизмеримо больше!
Кроме того, — продолжал размышлять Олег, — в спецслужбах, уничтоживших “БАКЛАЖАНА”, всегда помнили о его поездке в Москву. И для них это был вопрос вопросов: выезжал он туда, чтобы участвовать в праздничных мероприятиях Фестиваля или для того, чтобы пройти спецподготовку под началом инстркторов из КГБ?
Кто знает, — Олег ставил себя на место противника, — может, русские экстрасенсы и гипнотизеры настолько обработали наследного принца, что в Африку он вернулся уже “сложившимся коммунистом”?
Если исходить из этого, то у американцев или французов были причины убрать преемника императора. Посещением Москвы он вынес себе приговор, впоследствии приведенный в исполнение спецслужбами… Похоже, для “БАКЛАЖАНА” поездка на фестиваль стала ознакомительной прогулкой со своим кладбищем…»
— Всё, надо идти к генералу! — вслух произнес Олег, поднимая телефонную трубку прямой связи с Карповым.
Глава четвёртая. Генерал Карпов
Генерал Карпов имел своеобразную манеру выслушивать доклады своих подчинённых. Ни короткого кивка головой в знак одобрения, ни поцокивания языком в случае несогласия с аргументацией. Он неподвижно молчал, глядя в упор на собеседника. Хотя о каком собеседовании может идти речь? Ведь собеседование предполагает взаимный обмен репликами. В нашем же случае был просто монолог. Если бы было возможно поставить на «прослушку» кабинет Карпова (а, думается, ни одна из иноразведок перед таким соблазном не устояла бы!) «слухачей» поначалу обескуражило бы то обстоятельство, что в тиши начальственного кабинета некто — отнюдь не хозяин — дискутирует сам с собой. Приводит «за» и «против», распаляясь, доказывает, опровергает, одним словом, пытается убедить самого себя в собственной правоте. Ну не параноик ли туда забрел?
Генерал, как опытный наездник, отпускающий повод скакуна перед взятием им препятствия, давал выговориться докладчику до конца, даже если творческое воображение оперативника разгуливало по самому краю еретической пропасти. Роль шенкелей выполнял взгляд Карпова, которым он горячил подчиненного. Взгляд то загорался озорными лукавыми искорками, то становился безразличным.
Опытные сотрудники, проработавшие с Карповым не один год, следили за выражением его глаз, время от времени корректируя свой доклад: «Сейчас меня занесло! А это — уже “в тему”! Так, а это — не интересно!»
Действительно, глаза любого начальника — два верных лоцмана подчиненных. Разумеется, если у этих подчиненных развиты «флотоводческие навыки». По ним (глазам) безошибочно можно определить: идешь ли ты в фарватере замыслов шефа, совпадают ли твои умозаключения и доводы с настроением и видением проблемы твоего командира. И, надо сказать, некоторые так преуспевают в чтении по глазам своего начальника, что зачастую выдают ему не действительное, а им желаемое. В итоге — взаимный обман. Обоюдный гипноз.
За время общения с Карповым Олег сделал для себя вывод, что тот на практике реализует закон Паскаля — «Опереться можно лишь на то, что сопротивляется» — позволяя младшим по должности и званию оспаривать и даже (о, вопиющее нарушение постулатов субординации!) критиковать его, генеральскую, точку зрения. Карпов отрицал иерархический образ мышления, считая, что каждый имеет право на собственное умозаключение, вывод, более того, имеет право не только их оглашать, но и отстаивать! Генерал терпеть не мог юбилейно-панегирических отчетов и докладов. Вместе с тем, исподволь, ненавязчиво приучал подчиненных действовать нестереотипно, в работе импровизировать, а не действовать в такт приказам и инструкциям-однодневкам или блажи вышестоящих руководителей.
Карпов никогда не допускал грубости в адрес нижестоящих чинов — рядовых оперработников. Однажды, услышав отзыв о своем коллеге-генерале: «груб, но справедлив», — поправил собеседника, заявив:
«Неверно! Тот, кто прав по существу, всегда должен быть прав и по форме».
Когда генерал Карпов приходил к выводу, что творческий ресурс вновь принятого подчиненного ограничен или, того хуже, отсутствует вовсе, избавлялся от такого оперативного сотрудника незамедлительно: переводил в смежное подразделение, направлял «на усиление» в московские райотделы, а то и «на повышение» за пределами столицы. Заметив у подчиненного, пусть даже небесталанного, карьерную алчность, делегировал его в партийные органы Комитета.
Одним словом, подчиненных, которые не укладывались в его, карповское «ложе», он провожал с почестями — так обветшалую икону раньше клали на воду, доверяя ее течению реки.
Случалось, что Карпов, как Христос, оставался в пустыне с последними учениками — наиболее опытными сотрудниками. Вознаграждение, то есть пополнение высокой пробы, если и ждало его, то много времени спустя. Но уж оставшихся в результате тщательной селекции Карпов заставлял не работать — пахать. Поблажки, любимчики, наушничество, так почитаемые в других подразделениях, в Службе генерал-майора Карпова отсутствовали.
Считая, что безгрешные пребывают лишь в раю, всем упрекам в адрес своих сотрудников он выставлял труднооспариваемые аргументы: «оперативного сотрудника надо ценить за достоинства, а не за отсутствие недостатков» и «мой опыт подсказывает, что люди, лишенные недостатков, часто не имеют и достоинств».
Были у Карпова и другие способы оправдать своих подчиненных, дело в конце концов не в этом. Дело в другом: их он в обиду не давал, за что был любим рядовыми операми беззаветно, а кадровиками и партийными бонзами Комитета ненавидим до боли в желваках. Кадровики, как только в службе Карпова открывалась вакансия, требовали ее заполнения, протежируя отпрыскам партийных вельмож, в лучшем случае, родственникам известных ветеранов-чекистов. Просьбам кадровиков генерал не противился и с порога их не отвергал. Профессионально-родовая преемственность, трудовые династии, в которых составными являлись дед-отец-сын, могут иметь место и в системе госбезопасности. Почему бы и нет? Понятно и стремление многих оперативников попасть в элитное сообщество, коим являлась Служба Карпова. Но каждого, предложенного кадрами «именитого» кандидата он предварительно изучал на расстоянии. Благо, что были у него не только завистники и недоброжелатели. Надежных товарищей из числа высших офицеров Комитета, на которых он мог опереться, тоже было немало. И если Карпов в сосватанном сотруднике отмечал обездвиженность оперативной мысли, инертность поступков, профессиональную дряблость, то отказывал бескомпромиссно.
Коллеги Карпова считали, что не только ум, врожденный вкус к оперативной работе, тяга к просчитанному риску и отсутствие высокомерия сделали его кумиром целого поколения оперативных сотрудников. Они подозревали, что за бескомпромиссностью генерала скрывается «высшее благоволение» и поддержка председателя — Юрия Владимировича Андропова. И были правы в своих подозрениях.
Глава пятая. И вновь о «Пророке»
Генерал Карпов трезво оценивал ограниченные возможности использования в интересах своей службы избалованных отпрысков номенклатурных работников. Тянулись они в его Службу, наивно полагая, что это — именно то место, куда дождем осыпаются ордена, почести, денежные премии, заграничные командировки.
Работа в Службе виделась им сплошной каруселью дипломатических раутов, где, походя, рассеянно — за рюмкой коньяка — проводятся вербовки послов, министров, военных атташе. В перерывах между приемами и коктейлями совершаются лихие похищения офицеров генеральных штабов иностранных держав. А после удачно проведенной акции можно оттянуться в обществе юных длинноногих блондинок где-нибудь на Канарах или в Рио-де-Жанейро. И всюду, конечно, хруст новеньких банкнот, аромат французских духов и дорогих сигар, хлопанье открываемых бутылок шампанского, подобострастие прислуги.
«Сынкам» и невдомек было, что все оперативные находки зиждятся, как на постаменте, на терпеливых задницах подчиненных генерала Карпова, а в полученные ими ордена вплавлены их собственные кровь, пот, нервы. Да разве объяснишь, да разве поймут…
Выслушав доводы Казаченко в пользу привлечения капитана милиции Ганнибала Аношина к разработке «ПРОРОКА», Карпов надолго задумался.
— Что-то не так, товарищ генерал?
Рискнул прервать затянувшиеся начальственные размышления Олег.
— Нет-нет, — мгновенно отреагировал шеф, — просто хочу прояснить кое-что. Сдается мне, что, привлекая «АРАПА» к сотрудничеству, мы находимся в положении, которому дали определение итальянцы: «за неимением лучшего приходится спать со своей женой». Выбора действительно нет. Как, впрочем, и времени для выбора. У нас в обойме всего один патрон — «АРАП». А если этот патрон окажется холостым? Уж больно наш кандидат понятен и чист, как образцовая анкета, как месткомовская характеристика… Справится ли он с заданием? Всякий оперативник — режиссер, ясно представляющий, к а к надо сыграть роль. Но не всякий режиссер сам с этой же ролью может справиться… Обладает ли Аношин достаточной фантазией для принятия авантюрных решений? Ситуация может сложиться далеко не христоматийная… Ты оставь-ка мне все документы, а завтра я тебя вызову… Начальство мне уже в затылок дышит с этим «ПАКЕТОМ», будто он только-только появился на натовских судах! Чудны дела твои, Господи… Ладно, ступай!
Глава шестая. Нет ничего тайного, что ни стало бы явным
ЕГО ночные вылазки к окнам женского общежития продолжались уже несколько месяцев. Как правило, они приходились на ночи полнолуния или им предшествующие. Иногда на ночи, следовавшие за полнолунием. В другие же дни и вечера ОН с абсолютным спокойствием, даже безразличием, проходил мимо открытых окон. Свет их приобретал роковую притягательность лишь в означенный период.
Самое замечательное заключалось в том, что ОН, вопреки заведенному правилу, ставшему со временем его «alter ego», даже не пытался подвергнуть анализу своё поведение и то, что с ним происходило. Не то, чтобы не пытался. Ему такая мысль даже в голову не приходила. Не испытывал ОН и угрызений совести. Ни перед собой, ни перед женой. Как если бы это происходило не с ним, а со знакомым ему человеком. При всём том ОН всё помнил. Хотя эти воспоминания были лишены всяких красок и эмоционального фона. Лишь статистические зарисовки, не более. Однако по мере приближения полнолуния подсмотренные им картины извращенной любви приобретали цвет, звук. Они будто бы просыпались, оживали. Но теперь они жили не сами по себе, а в его воображении и сознании. Не отдельно от него, но вместе с ним. Ожившие, они как омут, манили, затягивали. И не было никаких человеческих сил им противиться…
Теперь на лесбийский спектакль ОН выдвигался под предлогом выгула Султана. Удобно. И жена спокойна, и кобелю дополнительная прогулка. С другой стороны, при таком матером охраннике следить за развитием сексуального шоу было просто безопаснее. И вот почему. Однажды ночью он выяснил, что из порочного родника черпает не ОН один. Оказалось, что у него есть подельники, или скорее конкуренты.
В очередной раз после затянувшейся за полночь Коллегии он возвращался на служебной машине домой. Расставшись с водителем, как обычно в начале Гоголевского бульвара, ОН, теперь уже торопливо, двинулся по проторенному маршруту.
Ознакомившись на месте с обстановкой и удостоверившись, что вокруг всё спокойно, а секс-труппа на месте, ОН нырнул за угол, чтобы принести ящики.
«Партер, первый ряд, третий звонок, занимайте ваши места, господа… Тореадор, смелее в бой, торе-а-а-доррр», — мурлыкал он себе под нос, устанавливая свой помост. Ведь, если разобраться, то составной частью рампы можно считать не только мраморный банный столик, где выступали трое, а иногда — четверо жриц однополой любви, но и его самого, балансирующего на импровизированных подмостках.
Окна душевой располагались высоко от пола, почти под потолком, поэтому всё, что происходило внизу, — было обозримо, как на ладони. А риск для наблюдателя быть разоблаченным сводился к нулю, так как окна находились над головами девиц, а им, занятым похотливым промыслом, было недосуг поднимать головы к небу.
В этот раз что-то не заладилось с самого начала. Разгадка наступила скоро.
«Зинка! — заорала старшая из девиц. Сколько раз тебе говорить, чтобы ты мохнатку подстригла!? Я тебе ковырять не буду. У тебя волосы клочьями лезут. Прошлый раз у меня полный рот был твоих волос, я чуть не блеванула»…
«Кончай привередничать, лимита! Давай за работу, зрители на месте… У них уже яйца от напряжения звенят», — в азарте прошептал ОН.
Наконец, лесбиянки начали боевое построение: разобрали подходящие места, приняли удобные для себя и партнерш позы (на этот раз выступал «квартет»), по команде старшей принялись ритмично двигаться, распаляя друг друга истошными воплями и стонами.
«Квартет» только начал входить в экстаз, когда вдруг ОН почувствовал, что кто-то дергает его за полу пиджака. Увлеченный до самозабвения зрелищем. ОН резко обернулся, едва не потеряв равновесие, ибо напрочь забыл, что стоит не на тротуаре, а, как кур на жердочке, находится между небом и землей.
«Старик, ты всё не съешь, давай, слазь! Пора местами поменяться».
У основания пьедестала стояли два дюжих «бычка». Глянув на их безусые лица, ОН привычное обращение «старик» воспринял на свой счет слишком буквально, обиделся, но покорно освободил подмостки. Не ушел. Остался стоять. Может, рассчитывал получить контрамарку на второй сеанс? Увы! Окна через минуту погасли. Незнакомцы спрыгнули вниз.
«Ну что, сладкоежка, накушался? — обратился к НЕМУ один из пришельцев. — Пойдем, сдрочим втроем»…
«Да, нет, ребята… я по другой части, — промямлил ОН, — я не дрочу…»
«Да, ладно, гимназист… в натуре… Один раз — еще не пидорас… Пошли!.. — и “бычок” попытался взять ЕГО под руку. — Вона, рядом во дворе»…
Вечер явно не удался. Мало того, что сеанс не имел «мокрого конца», а тут еще эти… Дрочильники! ОН резко отпрыгнул на проезжую часть переулка.
«В общем так, — сказал ОН, вытаскивая из нагрудного кармана пиджака нереализованный червонец на обед, — вот вам на бутылку, а я пошел»…
«Да ты чо, дядя, в натуре?..»
ОН бросил деньги себе под ноги и, что было духу, пустился наутек. Сзади раздались гогот и улюлюкание…
На следующий вечер, взяв Султана на поводок, ОН попытался найти запасную «посадочную площадку». Однако, к его искреннему разочарованию, в округе больше не было общежитий.
«Что ж… Телефонистки и почтальонши, я возвращаюсь к вам, но не один, а с другом… Да, Султанчик? Трепещите, лимита!»
ОН потрепал пса за холку и решительно зашагал к общежитию Министерства связи.
Закончилось посещение спектаклей также неожиданно, как и началось.
Однажды ночью ОН усадил Султана под окнами, а сам направился к пивной за ящиками. Не успел ОН сделать и двух шагов, как за спиной раздалось приглушеное повизгивание, и пес, радостно помахивая хвостом, сорвался с места и растворился в темноте переулка.
«Султан, ко мне!»
Не раз и не два выкрикивал ОН команду. Пес исчез. А в переулке призывно светились вожделенные окна, из которых стали раздаваться хлопки открываемых бутылок с шампанским, задорные возгласы и девичий смех. Карнавал похоти начинался…
«Нет, это невозможно пропустить!» — сказал ОН и взгромоздился на ящики.
Дома он застал притихшую жену и выжидательно настороженный взгляд Султана. Обычно Енотик уже спала в это время. А как Султан оказался здесь? Неожиданно его осенило. Доказательство правоты своей догадки он нашел в глазах своего любимого Енотика. Нет, в них не было укора — только безграничная грусть и сожаление…
— Дорогой, я знаю всё… Тебе надо проконсультироваться, нет, пройти курс лечения… У Ланы есть хороший знакомый, психоневролог с мировым именем… Он практикует на дому… Никто ничего знать не будет… Всё останется между нами… А Султан нас не выдаст… Да, Султанчик? — Енотик потрепала пса по холке.
— Султан не выдаст? — насмешливо спросил ОН. — А сегодня?
— Это я сегодня допустила ошибку… Зашла не с подветренной стороны… Прошу тебя, так больше не может продолжаться. Ты обязан побывать у профессора, у Владимира Львовича. Он гарантирует сохранение в тайне и диагноз, и сам курс лечения… Знаешь, у него в своё время перебывали чуть ли не все секретари ЦК, генералы, известнейшие актеры…
Енотик назвала несколько громких имен, правда, уже умерших людей.
— Владимир Львович — светило в своей области. Даже Джуна приезжала к нему советоваться…
— Вот-вот, — парировал ОН, — а потом профессор запишет в свой актив мою фамилию, и будет козырять ею в рекламных целях. Ну, может, не он сам, а чья-то жена… Как ты вот сейчас…
— О чём ты говоришь? Не в интересах профессора распространяться о своей клиентуре. Во-первых, потому, что он берет с пациентов огромные деньги… Практикует частным образом… У него сразу же возникнут проблемы с налоговыми органами… Во-вторых, каждый потенциальный пациент, услышав от Владимира Львовича чью-то известную фамилию, насторожится, предположив, что и его имя будет предано огласке при рекрутировании новых пациентов… Нет-нет, тайну лечения Владимир Львович гарантирует не из доброхотских побуждений, и не потому, что зациклен на клятве Гиппократа… Ну, не будет же он рубить сук, на котором так безбедно сидит… Частная практика — его единственный и обильный источник дохода… Да ты и сам увидишь… Не дом — дворец… Полная чаша… Он разве что только бессмертия не имеет.
— Ты уже была у него?
— Да… Лана отказалась вникать в наши… то есть, в т в о и проблемы… И настояла, чтобы я напрямую обратилась к профессору…
«Ну что ж, — прикинул ОН, — сходить можно. Разок. На разведку. Как это недавно мне один щенок сказал? А, ну да! “Один раз — еще не пидорас!”»
— Согласен. Когда?
— Да хоть завтра… то есть уже сегодня… Вот его телефон. Скажи, что от Ланы… Ты можешь даже имени своего не называть… Профессор готов тебя принять, а там — решай сам…
Енотик украдкой утерла слезу.
«Надо идти. Хотя бы для того, чтобы не делать любимому Енотику больно». — принял решение ОН.
— Иду, сегодня же!
Глава седьмая. «Пакет» особой важности
В конце 1960‑х советской разведке от закордонной агентуры стало известно, что на борт торговых судов, принадлежавших странам-участницам блока НАТО, поступил некий свод секретных документов, условно названный «ПАКЕТ». Его появление наши аналитики связывали с обострением военного противостояния между США и НАТО с одной стороны, СССР и стран Варшавского договора — с другой.
Признаками присутствия секретного «ПАКЕТА» на борту являлись:
а) судно предназначалось для транспортировки материалов стратегического назначения (нефть, руда, и т. п.);
б) лайнер должен был иметь современное оснащение, а его водоизмещение — не менее 20 тысяч тонн;
в) опыт безупречного мореплавания капитана и первого помощника — не менее 10 лет.
Вместе с тем «ПАКЕТ» отсутствовал на тех судах (даже если они отвечали перечисленным требованиям), где капитан или его первый помощник были по национальности греки. Всё-таки — православные. По мнению руководства НАТО, русским проще было подобрать ключи к грекам-единоверцам.
По имевшимся данным, «ПАКЕТ» содержал детальное предписание, которое регламентировало действия судна и команды в случае возникновения ядерного конфликта: в нём были перечислены морские базы, банки и финансовые институты явных или до поры законсервированных союзников Североатлантического блока, которыми необходимо воспользоваться при наступлении дня «Д».
Кроме того, «ПАКЕТ» содержал блок документов-рекомендаций, как избежать интернирования при нахождении в портах СССР и его союзников; какие меры нужно предпринять, находясь в нейтральных водах, при встрече с советскими субмаринами; вероятные маршруты перемещений в Мировом океане. Наконец, в нем находился шифрблокнот с натовскими кодами, действительными в течение года.
Словом, в «ПАКЕТЕ», как в волшебном ларце, было собрано всё то, что успели выдать на-гора стратеги-теоретики, то за чем охотился и по крупицам выбирал Комитет государственной безопасности СССР из неводов агентурной и технической разведки. Он, без преувеличения, являл собой материальный плод работы многих спецслужб стран главного противника и их научно-исследовательских учреждений.
Утрата «ПАКЕТА» или его вскрытие без санкции высшего руководства НАТО приравнивались к совершению государственного преступления и карались по законам военного времени. Виновным грозил длительный срок тюремного заключения с конфискацией имущества.
Завладев «ПАКЕТОМ», КГБ смог бы открыть для себя много нового не только о потенциале, которым располагал противник, но и оценить степень его осведомленности о наших приготовлениях к гипотетичной войне. Эта информация, не только помогла бы усовершенствовать методы зашифровки советских военных программ и приготовлений, но и перекрыть каналы, по которым происходит утечка наших секретов.
По мнению руководства КГБ, содержавшаяся в «ПАКЕТЕ» информация стоила того, чтобы не экономить на способах её приобретения. Вместе с тем, заполучив её, надо было добиться, чтобы противник оставался в неведении о нашем «прозрении», так как нет в мире ничего неизменного и натовские стратеги, узнав, что сверхсекретный «ПАКЕТ» побывал в наших руках, могли бы внести изменения в свои предписания и инструкции к наступлению дня «Д» — началу ядерной войны.
Профессионалы Комитета госбезопасности были убеждены, что лучшим способом сохранить в тайне от противника нашу осведомленность в его секретах, явилось бы установление долгосрочных агентурных отношений с лицом, которое мы сумеем вынудить или соблазнить к передаче «ПАКЕТА».
В целях выявления контактов с советскими спецслужбами должностные лица, допущенные к вскрытию «ПАКЕТА», находились под неусыпным присмотром местной контрразведки, регулярно подвергались проверкам и тестированию, в том числе и на полиграфе.
В общем «ПАКЕТ» стал объектом первоочередных устремлений КГБ СССР и спецслужб стран Варшавского договора, в чьи порты заходили суда указанной классификации. Когда Комитет возглавил генерал Крючков, провозглашенная Андроповым доктрина под названием «Не просмотреть войны!» получила новый импульс, и усилия разведывательных и контрразведывательных подразделений завладеть «ПАКЕТОМ» приняли маниакальный характер.
…За два десятка лет до описываемых событий с одним английским судном в советских широтах Баренцова моря случилась трагедия. Корабль ночью в шторм напоролся на невесть откуда взявшиеся льдины, получил пробоины и затонул. Ближе всех к месту катастрофы оказались наши эсминец и подводная лодка, возвращавшиеся с боевого дежурства. Они поспешили на призывы о помощи «SOS», но всё было кончено ранее их прибытия в квадрат. Удалось спасти только двух членов экипажа, которые вскоре скончались от переохлаждения. Один из них, помощник капитана, в бреду постоянно повторял слово «ПАКЕТ».
По прибытии на базу, подробности спасения двух англичан были доложены командиром эсминца по команде. Два часа спустя в Москве уже знали о затонувшем судне всё, как знали и о предсмертных словах помощника капитана. Потерпевший крушение английский рудовоз подпадал под классификацию судов, имеющих пресловутый «ПАКЕТ». Не было счастья — да несчастье помогло. Казалось, протяни руку и Жар-птица твоя.
В Мурманск из Москвы вылетели высшие офицеры директивных подразделений КГБ. Из числа военных водолазов сформировали бригаду. Утром следующего дня, несмотря на шторм, вышли в открытое море. Обследование затонувшего корабля с подводной лодки дало утвердительный ответ о возможности доступа водолазов в жилые помещения и капитанскую рубку. На нашу удачу рудовоз затонул на мелководье. Многочасовые подводные работы дали результаты: на борт нашего боевого корабля были подняты несколько трупов членов команды и сейф капитана.
Действительно, так называемый «ПАКЕТ», покрытый полихлорвиниловой оболочкой и снабженный восковой печатью, находился среди других судовых документов.
«Вскрыть!» — приказал старший московской экспедиции охотников за натовскими секретами сгрудившимся вокруг стола генералам.
Как только самый младший по должности — начальник мурманского Управления КГБ — ножницами вспорол синтетическую упаковку, «ПАКЕТ» вспыхнул ярчайшим белым пламенем.
«Ложись!» — крикнул старший.
Через пару секунд ослепленные в буквальном смысле слова генералы смогли различить на опаленном зеленом сукне стола дымящуюся оболочку со щепоткой пепла внутри.
«Как в крематории…» — раздался чей-то голос в гробовой тишине.
«Сгорели!» — добавил другой.
Неизвестно, относилось ли это к документам в «ПАКЕТЕ» или к самим генералам.
Карьерная алчность и доложенческий пыл возобладали над осторожностью, Жар-птица взмыла ввысь, оставив обугленное перо на прожженном сукне стола…
Шли годы, уходили в запас и отставку полковники и генералы, руководившие мероприятиями по добыче «ПАКЕТА», а его начинка так и оставалась для нас тайной за семью печатями. Морские просторы бороздили натовские суда, чьи сейфы были «обременены» сверхсекретной информацией.
«Должен же быть “некто”, — считали в центральном аппарате Комитета, — кого можно с о б л а з н и т ь или в ы н у д и т ь ею поделиться».
Поступил безоговорочный приказ:
«Добыть!»
Служба, возглавляемая генералом Карповым, как раз и занималась координацией этого добывания.
Тонкую ниточку клубка под названием «ПАКЕТ», даже не ниточку — паутинку, казалось, уже держали в руках. Этой паутинкой был «ПРОРОК». Дело было за малым: надо было склонить (не исключался и психологический прессинг) его к «жесту доброй воли» — выдаче «ПАКЕТА».
Глава восьмая. «Пророк»
21 октября 1969 года бригадный генерал Мохаммед Сиад Барре во главе группы преданных ему офицеров армии Сомалийской республики совершил военный переворот, сверг и умертвил всенародно избранного президента, провозгласив себя Верховным правителем, но уже Сомалийской демократической республики. Большинство находившихся за пределами страны сомалийских дипломатов, курсантов военных училищ, слушателей военных Академий, студентов высших учебных заведений не приняли авторитарного режима Барре и не вернулись в Сомали. Многие высокопоставленные чиновники администрации свергнутого президента с семьями спешно покинули страну в направлении прежней метрополии — Италии.
Как правило, и «невернувшиеся», и «покинувшие» руководствовались в своём неприятии удерживаемой штыками послушной армии новой власти не только политическими соображениями. Чаще потому, что принадлежали к другому, нежели самозванец Барре, тейпу.
Сомалийская Октябрьская революция застала Мохаммеда Али Самантара, слушателя третьего курса Бакинского высшего военно-морского училища, в Риме, куда он прибыл по вызову своего отца, советника-посланника Сомали в Италии.
Отцу — Али Осману Самантару — симпатизировал и покровительствовал низложенный президент. В силу этого, да и других обстоятельств, он автоматически перешел в ряды противников режима Сиада Барре.
Указом президента-узурпатора Али Осман был смещен с должности заместителя посла и лишен, как и его семья, сомалийского гражданства и всего имущества на территории Сомали. Таким образом, одним росчерком пера Али Осман лишился своего основного источника существования — поступления денежных средств от продажи тысяч голов бродивших по просторам Сомали верблюдов и крупного рогатого скота. Из богатого человека, влиятельного дипломата, почитаемого римскими бонвиванами (из-за привлекательности троих дочерей и устраиваемых в их честь приемов), он в одночасье превратился в нищенствующего чернокожего, коим в Италии несть числа.
В тот же день Али Осман рассчитал личного шофера, врача, повара, садовника и прочую челядь, населявшую его дом в центре Рима.
Бывший дипломат без иллюзий смотрел в будущее. Он не обольщался насчет обустройства личной жизни своих дочерей. При всём том, что каждая из них могла составить конкуренцию многим западноевропейским фотомоделям, спросом чернокожие дивы в Европе уже не пользовались.
Но самое большое беспокойство Али Османа вызывала судьба единственного сына и продолжателя фамилии и рода — Мохаммеда Али Самантара.
В 16 лет мальчик окончил в Могадишо итальянскую школу. Сдал экзамены экстерном, получил аттестат с отличными оценками. После прошел конкурсный отбор придирчивых русских советников и был направлен в Бакинское высшее военно-морское училище. Советские военные наставники прочили Мохаммеду блестящую карьеру в сомалийских ВМС, видели в нём будущего командующего сомалийским флотом, адмирала. Первого адмирала-сомалийца!
Ах, если бы не этот выскочка — генерал Барре!
Вызвав сына в Рим, Али Осман поставил наследника перед выбором: окончить училище в СССР и получить диплом, который закроет ему двери в Военно-морские силы Западной Европы. Или, бросив училище, устроиться в торговый флот Италии. Последнее было вполне реально благодаря полученным Мохаммедом флотоводческим навыкам и теоретическим знаниям в Бакинском училище, а также, что немаловажно, обширным, и еще действующим, связям его отца — Али Османа.
Доводы отца были бесспорны. То обстоятельство, что семья Али Османа была лишена сомалийского гражданства, было решающим. Выбор был минимальным: либо немедленно устроиться на какое-либо итальянское коммерческое судно в должности помощника капитана, либо, окончив Бакинское училище, остаться офицером без звания, без должности и без флота.
Мохаммед Али Самантар был равно эмоционален и рассудочен.
Первое, что он сделал, — принял предложение умудренного опытом отца.
Затем — напился. Благо, питейных заведений в Риме хватает. А почти три года, проведенные в Бакинском училище, научили мусульманина Мохаммеда пить русскую водку и есть свиную колбасу.
Надо сказать, что лучшего пития и снеди Мохаммед — по его собственным оценкам — ни до ни после ухода из Бакинского училища, не пробовал.
По-человечески младшего Самантара можно понять. Он не состоялся как адмирал. А ведь русские на похвалы отнюдь не щедры. Да и сам курсант видел: то, что ему удавалось с первого раза, было недоступно его сокурсникам-сомалийцам и с третьего. Мохаммед, по независящим от него обстоятельствам, принял к о н т р а с т н ы й душ: из-под теплых лучей обожания своих русских наставников и перспектив продвижения по службе в сомалийских ВМС, он чуть было не попадал в сырую яму нищеты.
Каждый человек приходит в этот мир, как письмо до востребования. Востребует его мир — и он состоится как личность, а не востребует… Мохаммеда не востребовали как флотоводца, как адмирала сомалийских ВМС. И виной тому — решение президента Сомалийской демократической республики — Сиада Барре. Как Мохаммед Али Самантар должен был относиться к узурпатору? В будущем же, узнав, что генерала поддерживает военными поставками Советский Союз, Мохаммед Али круто изменил своё отношение к СССР. Больших врагов, чем русские, Мохаммед Али Самантар теперь не знал. Танки, пушки, корабли, самолеты — Сиаду Барре только для того, чтобы удержать его у власти? А искореженные судьбы несостоявшихся адмиралов и генералов? Нет, этого простить Советам Мохаммед Али Самантар был не в состоянии!
Вчитываясь в документы оперподборки «ПРОРОК», Казаченко не переставал удивляться зигзагам судеб людей, о существовании которых не мог и подозревать.
Готовясь идти на доклад к генералу Карпову, Олег составил справку по изучению объекта оперативной подборки «ПРОРОК» — Мохаммеда Али Самантара, в которой, в частности, отметил:
Первое. В поведении сомалийца прослеживается комплекс невостребованности. Исполняя на итальянских коммерческих судах должность первого помощника капитана около двадцати лет, он отдавал себе отчет, что из-за своего происхождения никогда не станет капитаном. К должности ли первого помощника готовил себя Самантар, несостоявшийся адмирал сомалийских ВМС?
Второе. По агентурным данным, объект постоянно высказывает в своём окружении недовольство своим статусом. Искренне сожалеет о безвременной кончине своего отца. Негодует по поводу праздности, в которой проживают его сестры, полностью находящиеся на его содержании. Заходя в иностранные порты, ведет разгульный образ жизни, злоупотребляет спиртным.
Третье. Самантара преследует хроническое безденежье. Из-за отсутствия денег он не может устроить свою личную жизнь, вынужден принимать предложения на рейсы, которые сулят наибольшие гонорары, но не приносят удовлетворения чувству собственного достоинства флотоводца.
«Не на этом ли “зацепить” “ПРОРОКА-флотоводца”?» — подумал Олег, но тут же отверг идею — «ПРОРОК» догадался бы, что деньги предлагают Советы. Ибо, «ПАКЕТ» — собственность НАТО и США. Кто еще может за ним охотиться? Кроме русских, никто. А учитывая негативный настрой объекта к нам, было бы неразумно идти на столь рискованный шаг. Рвать паутинку, ох, как не хотелось!
«Нет, деньгами его не возьмешь, — решил для себя Казаченко. — Кроме того, “ПРОРОК-флотоводец” — отпрыск знатного рода. У него может проснуться самолюбие нищенствующего аристократа: “Что мне деньги? Честь дороже!” — Нет, надо искать что-то другое».
Следующий блок материалов оперативной подборки подсказал Олегу, в каком направлении искать подход к иностранцу. Вот оно — четвертое!
Четвертое. По данным наших источников «ПРОРОК» в конце 1980‑х подружился с человеком сходной судьбы. Пьер Бенжамин, выходец из аристократической семьи, также подвергся гонениям после свержения законной власти в Сьерра-Леоне.
Пьер окончил Одесское военно-морское училище. Как и Мохаммед, грезил адмиральскими погонами и, возможно, стал бы им, если бы не государственный переворот на его родине.
Ощущение собственной невостребованности и ущербности легли в основу их отношений, переросших затем в настоящую дружбу.
Взлеты судьбы разъединяют — объединяют схожие несчастья.
Сдружились. Но судьба распорядилась по-своему. Пьер, выполняя коммерческий рейс, погиб во льдах Арктики.
«Это — то, что нужно! — Казаченко жирнофломастерно подчеркнул абзац, — “АРАП” заменит Пьера Бенжамина!»
Глава девятая. План выемки «пакета»
— Полковник, — обратился Карпов к сидящему напротив Казаченко, — с вашими выводами по справке я ознакомился… Анализ, достойный нового заместителя начальника Службы… Удивляюсь, как до вас аналитики не пришли к нужному выводу…
В голосе генерала звучала нескрываемая ирония.
— Впрочем, дело не в этом… Вам кое-что удалось… Поддерживаю ваши предложения, но…
Карпов сделал паузу, продолжая по-кошачьи передвигаться по кабинету.
— Скажите, как может Аношин сдружиться с Мохаммедом Али за три дня его пребывания в Новороссийске настолько, что… Нет-нет, я полностью согласен с вашим предложением… Действительно, сегодня лучшей кандидатурой, чем «АРАП», для использования по объекту мы не располагаем, НО…
Генерал опять сделал многозначительную паузу.
— Заметьте, с Пьером Бенжамином объект осваивался не один месяц! По-вашему же выходит, что за три дня общения с «АРАПОМ» «ПРОРОК» настолько проникнется к нему дружескими чувствами, что выдаст ему «ПАКЕТ»? Кроме того, насколько я понял из вашей справки, Олег Юрьевич, «АРАП» на целых десять лет моложе объекта…
— Да, это так, товарищ генерал, но я думаю, что в данном случае возраст — не помеха! На мой взгляд, «АРАП» на голову выше «ПРОРОКА». Школу милиции окончил, имеет приличный стаж оперативной работы, наконец, что немаловажно, — у него огромный опыт общения с иностранцами, он же в УВИРе ими занимается… Его и инструктировать не надо… Дать приказ — и всё тут! Помимо всего прочего, товарищ генерал, оба они — африканцы… Ну, «АРАП» — только наполовину, и тем не менее они могут, нет! — должны сблизиться ввиду своих африканских корней…
— Приказ мы давать не можем. У твоего «АРАПА» своё начальство есть… Хотя я не сомневаюсь, что председатель вопрос с МВД решит… Проблема в другом — времени мало… Растягивать дружбу «АРАПА» с «ПРОРОКОМОМ» на месяцы, как это было у него с парнем из Сьерра-Леоне, нам никто не позволит… Там, — генерал указал на потолок, — требуют немедленных результатов… Тебе не приходило в голову, что мы можем организовать катализатор?
— Катализатор?..
— Ну, скажем, организовать какую-нибудь нестандартную ситуацию, чтобы вынудить «ПРОРОКА» пойти на моментальное сближение с «АРАПОМ»… Как считаешь?.. Вокруг «ПАКЕТА» Центр рыщет уже двадцать лет… Представь мы наши предложения — руководству Комитета деваться будет некуда!
— Я свои соображения изложил в справках…
— А я с в о и изложу тебе устно! — Карпов потер руки и сел за стол. — Слушай! Потом составишь рапорт на моё имя, а я подпишу…
— Спасибо, товарищ генерал-майор! День рождения у меня еще не скоро…
— Ершистый ты, Казаченко… Избаловал я вас… Я свой капитал уже нажил, а тебе ещё только предстоит… Вобщем, слушай и запоминай. А насчет подарка ко дню рождения — ты не прав. Не тебе — нашей Службе и Комитету подарок…
— Если это — приказ…
— Приказ!
* * *
Слушая генерала, Казаченко был откровенно восхищен простотой и, без преувеличения, гениальной находчивостью шефа.
В октябре в Новороссийской бухте, — а «ПРОРОК» должен был прийти туда 12 октября — изрядно штормит, значит, каждое прибывающее судно, чтобы закрепиться на рейде, будет беспрестанно передвигаться в траверзе порта, штурман не станет отмечать на судовой карте все детали маневров корабля. А по памяти восстановить их невозможно. Это — первое условие, залог успеха операции!
Второе. Натовской разведке известно, что по дну Черного моря пролегает кабель стратегического назначения, идущий от Штаба Краснознаменного Черноморского флота в Севастополе до военно-морской базы в Поти. В штаб-квартире Североатлантического блока допускают, что он проходит через Новороссийск, но точно об этом не знают. Почему бы, используя обозначенные обстоятельства, не обвинить итальянца — «Джулио Чезаре», где первым помощником капитана как раз и служит «ПРОРОК», в повреждении стратегического кабеля при спуске якоря?! В соответствии с Гаагской конвенцией, выведение из строя средств связи государственного значения карается огромным штрафом — 100 000 долларов за каждый день дисфункции кабеля.
И последнее. Капитаны иностранных судов, виновные в повреждении стратегического кабеля, независимо от национальности, стажа работы, страны принадлежности корабля могут быть списаны на берег без выходного пособия. Нет, они не подвергаются судебному преследованию, их имущество не подлежит конфискации. Но попробуй устроиться на работу в прежней должности, если ты уволен решением международной Ллойдовской страховой компании, которая и должна компенсировать пострадавшей стороне затраты на восстановительные работы.
План генерала Карпова как раз и предполагал использование всех этих нюансов.
«Чем же занимались наши аналитики-разработчики, за что зарплату получали, если один генерал додумался до всего этого, — спрашивал себя Казаченко, слушая рассуждения Карпова, — пофантазируй немного те, кто это по должности обязан делать, и мы давно бы уже поставили на колени любого из натовских капитанов, “обремененных” “ПАКЕТАМИ”. Чего проще? Устрой скандал по поводу повреждения стратегического кабеля. Предъяви капитану иск. Да он ради сохранения должности и реноме почтет за счастье приползти на коленях к советской контрразведке с “ПАКЕТОМ” в зубах! Ай да, Леонтий Алексеевич! Да вам, с вашей головой, заместителем председателя давно пора быть!»
Казаченко лишь головой тряхнул от нахлынувших открытий.
— А вот когда портовые службы доведут до сведения капитана и его первого помощника, то есть до «ПРОРОКА», всю тяжесть, якобы ими содеянного, когда они окажутся в состоянии стресса, а ты знаешь, — тут Карпов пристально посмотрел на Олега, — что обычно делает выпивоха в тупиковой ситуации… Я имею в виду пристрастие «ПРОРОКА» к бутылке… Короче, как только наш флотоводец бросится топить своё горе по новороссийским кабакам, тут уж не зевай — выпускай своего «АРАПА»!
— Если б моего… Леонтий Алексеевич! Вы же сами говорили, что решение о его привлечении к операции будет приниматься на уровне руководства КГБ и МВД.
— Ну это… Это мы решим!
— А может, не гоняться за объектом по местам питейным? Может, сначала организовать им встречу в здании администрации порта? Предположим, Пал Палыч, то есть наш «АРАП», является туда под видом бизнесмена… Ну и так далее…
— Механизм вывода «АРАПА» на «ПРОРОКА» додумаешь сам… Это уже будет зависеть от тобой разработанной легенды прикрытия для, как ты его сейчас назвал? Пал Палыч?
— Ну да. В моей справке он — Ганнибал Ганнибалович, но в миру — «Пал Палыч».
— Ну, вот так и зашифруй новороссийским коллегам операцию… «Пал-Палыч»… Большего им знать не полагается… План доложить мне сегодня же! Ступай… Нет, постой! Разговор с «АРАПОМ» начнешь с его отца, его увлечения русским языком, посещения московского фестиваля, ну и так далее… Закончишь тем, что из-за этого с его отцом и разделались западные спецслужбы… У тебя в справке это очень живописно подано… Согласен?
— Насчет живописи?
— Что эффекты любишь, что ершистый — это я знал… Но чтобы еще и лесть любил… У меня сегодня день открытий в тебе, Казаченко! Запомни, я своё отслужил, у меня всё есть, а значит, могу позволить себе полиберальничать… С другими так не остри… Обрежешься! Усвоил?.. Теперь — ступай!
Когда Олег отпирал дверь собственного кабинета, у него в ушах продолжали звучать слова шефа: «Я своё отслужил, у меня всё есть, а значит, могу позволить себе полиберальничать…»
«Жаль, если старик уйдет… Да и старик ли? Нет, не вовремя он на пенсию засобирался… Может, кому-то после ухода Андропова эта голова пришлась не по нраву? А голова светлая, слов нет! Умница! Чего стоит, один лишь способ взять на крючок “ПРОРОКА”! До этого ведь еще никто не додумался!»
* * *
Вечером была получена санкция председателя Комитета на проведение операции «ПРОРОК» и использование в ней капитана милиции Аношина Ганнибала Ганнибаловича.
Еще через два дня «АРАП» был поселен на загородной конспиративной квартире на Успенском шоссе. Согласно предложенной Казаченко легенде, руководством ГУВД Москвы до матери и сослуживцев была доведена информация, что Аношин срочно помещен в инфекционное отделение военного госпиталя по поводу вирусного гепатита. Диагноз и местонахождение «больного» исключали возможность навестить его.
Обучением «АРАПА» на «курсах молодого бойца «невидимого фронта» занимались бывшие нелегалы советской разведки, проработавшие не один год в африканских странах проамериканской ориентации.
Контроль за продвижением курсанта «через тернии к звездам» генерал Карпов возложил на Казаченко. Олег каждую пятницу приезжал на загородную явку, где в течение 2–3 часов общался с обучаемым, чтобы тот мог расслабиться и излить душу знакомому человеку. Через месяц интенсивных занятий, во время их очередного свидания, «АРАП», заговорщически подмигнув и придвинувшись к Олегу, сказал:
— Олег Юрьевич, между нами, шпионами, говоря, я в недоумении…
Казаченко насторожился. Чего стоила одна форма обращения! Если бы не обезоруживающая и вместе с тем осмысленная улыбка «подконтрольного», Олег подумал бы, что Аношин перезанимался. Мало ли, нервное истощение. Работать-то капитану приходилтся по 14–16 часов ежесуточно кроме воскресений. Да еще в отрыве от привычной обстановки — матери и друзей. Английский язык, аутотренинг, проработка легенды прикрытия, занятия по практической психологии, инструктаж о светских манерах, да мало ли…
— Говори! — невозмутимо бросил Казаченко.
— Да вы наверняка в курсе, — продолжая улыбаться, нараспев произнес капитан, не сводя глаз с собеседника.
— Нет, — отрезал Олег.
— Видите ли, Олег Юрьевич, со следующей недели в мою учебную программу вводится еще один предмет. — «АРАП» по-прежнему протяжно смотрел на полковника.
«Черт подери, — мысленно ругнулся Казаченко, — зерна упали в благодатную почву. Ученик в достаточной мере овладел механизмом выведывания: не спрашивая ничего конкретного, недомолвками подвигает тебя к раскрытию тобой самим собственных карт, провоцирует на непроизвольное речевое высказывание, так, кажется, это называется у психологов. Меня пытается превратить в полигон только что приобретенного им оружия. Ничего не скажешь, ловок стервец!»
Оба молча смотрели друг на друга. В глазах «АРАПА» Казаченко читал немой вопрос: «Ну, как, удался мой психологический этюд?»
— Знаешь, Пал Палыч, похвально, что ты блестяще демонстрируешь усвоенные навыки психологического манипулирования собеседником. Не обижайся, но я ведь давно это уже проглотил и успел переварить, а переваренное, оно вошло в мою кровь и плоть. Ты же — только начал откусывать. Нет-нет, погоди!
Олег поднял руку, заметив, что Аношин намерен возразить.
— Еще раз прошу, не обижайся. Просто знай, что я здесь еще и для того, чтобы тебе не быть всё время другим, чтобы ты мог побыть самим собой. Умей переключаться, выпускать пар из котла, выходить из роли в присутствии своих, иначе от постоянного напряжения получишь нервный срыв. Хотя, с другой стороны, оттачивать тот клинок, который ты мне сейчас продемонстрировал, вернее, не давать ему тупиться, — надо! Пусть непричастные, сидя перед экраном, восхищаются умением разведчика жить двойной жизнью. Они ведь не знают, что привычка к раздвоению оказывает разрушающее воздействие на человеческую душу, убивая в нём самом некоторые качества, которые являются необходимыми для нравственного здоровья человека.
Знаешь, японские регулировщики на особо загазованных улицах Токио каждые сорок минут меняют друг друга. Сменившийся сразу припадает к кислородной маске и двадцать минут от нее не отрывается. Так и у разведчиков — с чужими играешь роль, то есть дышишь угарным газом, со своими, став самим собой, насыщаешь кровь кислородом. По-другому — хана! Сам себя перехитришь… Всё! Теперь — говори. Я слушаю.
— На следующей неделе, — опять улыбнулся Аношин, — мне предстоит пройти краткий курс истории КПСС и марксистско-ленинской подготовки. Лекции будет читать генерал Уткин. Возможно, будут семинары. Он сообщит дополнительно. Я, конечно, судить не берусь… Может, в вашей системе так положено. Но всего лишь месяц назад в Московском университете марксизма-ленинизма я получил диплом об окончании факультета партийного строительства. Так ли небходимо через месяц начинать всё заново? Если предстоят семинары, то мне не помешали бы мои конспекты, которые у меня на работе в сейфе… Но как объяснить моим сослуживцам, что мне вдруг для лечения гепатита понадобились теоретические труды классиков марксизма-ленинизма? Разумеется, если кто-то возьмется мне их передать в больницу… В противном случае мне придется всё, что скажет Уткин, конспектировать, готовясь к семинару…
Олег не верил своим ушам. Всё, что угодно, даже обучение искусству икэбаны, даже изучение Римского права, но история КПСС?! Маразм крепчает. Похоже, кто-то в руководстве Комитета решил, что коммунизм — это советская власть плюс и д и о т и з а ц и я всей страны.
А почему бы не прочитать «Краткий курс ВКП (б)» в родильном доме, в психбольнице?!
Казаченко был наслышан о генерал-майоре Уткине. Долгое время тот был секретарем парткома центрального аппарата КГБ СССР. Величина! А лет пять назад, будучи на пенсии, начал объезжать союзные веси с лекциями о развитом социализме. Не хватало, видимо, генеральской пенсии! Ну не сводил старик концы с концами, и всё тут! А так — 12 рублей за лекцию, плюс оплаченные гостиница и проезд в оба конца, плюс суточные, плюс машина с водителем, опять же при деле, у всех на виду, значит, — прежний почет и уважение!
Как сказал бы генерал Карпов, Олегу был нанесен удар «ниже пейджера». Он внутренне посуровел. Затем, одернув себя, пристально посмотрел на Аношина. Во взгляде можно было прочесть:
«Не дрейфь, мой смуглый губошлеп! Карпов, твой ангел-хранитель, в обиду Уткину тебя не даст!»
Вслух же произнес совсем другое:
— Ну, во-первых, не «в вашей системе», а уже в нашей… А во-вторых… Ничего не конспектировать… Перевяжешь руку… Порезался… На кухне!
Глава десятая. Доктор Владимир Львович
— Буду предельно откровенен с вами, почтеннейший, — начал свою тронную речь Владимир Львович. — А чтобы убедить вас в том, что абсолютная конфиденциальность и анонимность прохождения вами в этих стенах необходимого курса лечения и реабилитации гарантируется, выражаясь языком банкиров, полностью и даже с процентами, не называйте мне своего имени-отчества. Меня также не интересует род ваших занятий. Мне достаточно того, что вы знакомы с моей старинной подругой и деловым партнером Ланочкой, которая пользуется моим безграничным доверием, по чьей рекомендации вы здесь, и по просьбе которой я готов уделить вам свое внимание соразмерно тяжести вашего казуса, а также объему накопленных мною знаний и опыта, чтобы не сказать э р у д и ц и и в области психоневрологии…
«Складно излагает, стервец! Такое вступление, да без запинки, да на едином дыхании, даже мне захотелось дух перевести, — подумал ОН. — Интересно, сколько ты слупишь с меня за курс?»
Как бы подслушав рассуждения собеседника, Владимир Львович изрек:
— Область медицины, в которой я практикую, приучает думать о деньгах в последнюю очередь… Психоневрология — это не зубодерство… И имеет она дело с тончайшей материей — душой, которая-то и относится к истинным ценностям, таким, как здоровье и любовь близких, дружба по велению души, привязанность к семье, детям — не так уж много, как видите… У меня, разумеется, есть почасовые расценки, но к ним мы вернемся по достижении устойчивого эффекта после окончания курса…
«Ловко доктор сажает меня на крючок… Может по завершении лечения машину потребовать, а может просто руку пожать за приятное времяпрепровождение… Вот и думай, как себя с ним вести!.. Да, малый не промах: сразу загоняет меня в рабство своим предложением обсудить цену за лечение по его завершении», — ОН с восхищением наблюдал за доктором.
— Видите ли, почтеннейший, я привык иметь дело с людьми, у которых в жизни на первом плане стоят идеалы чести, а не декларации и лозунги о них… Помните? «Душу — Богу, Сердце — Женщине, Жизнь — Отечеству, Честь — Никому!»
«Деньги — Доктору», — добавил про себя наш герой.
— Правда, в этом изречении нет ни слова о деньгах, — продолжал доктор.
«Опять подслушал, стервец!» — твердо сказал себе ОН.
— … ну что ж, от себя я добавлю: деньги — любовнице! Н-да… Так о чем это я начал?
— О людях чести…
— Так вот. В кресле, которое вы изволите занимать, перебывало множество достойнейших людей…
«Но судя по обстановке вашей, доктор, квартиры, не было ни одного от сохи», — ОН не мог отказать себе в сарказме.
— … твердых нравственных устоев и незапятнанной чести. Как знать, может, именно из-за собственной нравственной чистоты и твердости духа они и попадали в это кресло, как знать, как знать…
«Упрощаешь, доктор. От себя могу добавить, что, отстаивая идеалы чести, люди чаще попадают в реанимацию по поводу инфарктов».
— Безусловно, не все отстаивающие идеалы чести достаются психоневрологам, нет, без работы не остаются и кардиологи, но…
«Да что за черт! — уже начал злиться ОН. — Подо мной датчик, что ли? Уловитель мыслей?!» — ОН даже заерзал в кресле от беспокойства.
— … к психоневрологу моего уровня обращаются в поисках помощи Личности с большой буквы. И, заметьте, личности утончённые. А раз утонченные, значит, высокопоставленные. Не только в смысле занимаемого социального положения, нет. Высокопоставленные для меня, прежде всего, означает вознесенные. Над окружающей толпой, к примеру… Лидеры в своем деле. Мы же, по мнению моего друга, главврача психиатрической клиники, живем в эпоху измельчавших поколений… Да-да! Мы, психоневрологи и психиатры, подходим к жизни со своим специфическим мерилом, но на поверку оно оказывается самым верным… О каждом поколении можно судить по его мании величия. У моего друга в клинике — ни одного Наполеона! Официантка заболевает — у нее мания величия, — она — директор ресторана. Привозят прапорщика — он — начальник тыла. Заболевает академик, у него мания величия — он — «новый» русский! Поэт этот процесс деградации мании величия выразил одной строкой: «мельчает век — мельчают идиоты». Но я что-то отвлекся… О чём это мы говорили? Ах, да! Так вот, все больные, попадающие к эскулапам от кардиологии, — это лица, кому-либо подчиненные, то есть исполнители воли лидеров. Инфаркт — это удел исполнителей, молодой человек… И не надо упрощать…
«А-а, доктор, оказывается, всего лишь меня и себя хотел похвалить… Ловок, стервец, ловок! Одной фразой и мне варежку медом утер, и себе нимб вокруг башки взгромоздил! Ай, да Владимир Львович… Искусник!» — Однако произнес ОН совсем другое:
— Простите, Владимир Львович, а в чём, собственно, будет заключаться лечение?
— Психоанализ, гипноз, обучение навыкам аутотренинга… Возможно, придется применить акопунктуру… Посмотрим, как будут развиваться события… Я еще не знаю, насколько глубоко сидит в вас недуг… На ночь, возможно, будут показаны седативные средства… Кстати, как у вас со сном, — молниеносный взгляд психоневролога опасной бритвой полоснул по лицу собеседника.
ОН понял, что профессору о нём известно предостаточно. Но вида не подал, спокойно ответил:
— Нормально…
— Ну, вот и славно…
Вдруг профессор спохватился.
— Что-то мы заболтались, — он суетливо стал теребить скатерть, но мгновенно взял себя в руки и размашистым, боярским жестом вынул из кармашка жилетки золотые часы-грушу на массивной золотой цепи, щелкнул крышкой…
«Стоимость часов равняется моему годовому денежному содержанию. Как минимум!» — По привычке отметил ОН.
— Так, сейчас 13.13. У меня есть еще две минуты… Значит так, почтеннейший… Вот вам ключ от входной двери… Приходите завтра ровно в тринадцать… Ключ от верхнего дверного замка… Проходите прямо сюда и располагайтесь в кресле… Да-да, я уже буду здесь, — добавил доктор, заметив, что собеседник взглянул на него вопрошающе. — И последнее… Запомните фразу, которую с сегодняшнего дня вы будете повторять беспрестанно… Она раскрепостит ваш загруженный мозг: Нет людей здоровых — есть недообследованные.
— Кто? — коротко спросил ОН.
— Профессор Ганнушкин, — так же коротко ответил доктор, поднимаясь с кресла.
Оказавшись на лестничной площадке, ОН заставил себя не оборачиваться. Знал, что профессор наблюдает за ним в дверной глазок.
«Я не обернусь, доктор, я уже “срисовал” всё изнутри. Три замка, плюс дверная задвижка из титана, плюс бронированная дверь, для маскировки, обитая поверху непритязательным дешевым дерматином. А если еще учесть, что ваша дверь открывается на лестничную площадку, а не внутрь квартиры, как это обычно делают у нас в Москве, то, с уверенностью можно констатировать, что у вас очень крутые консультанты по части безопасности жилища… Интересно, а по какой еще? А вот с ключиком — промашка вышла… Не ожидал я от вас такого дешевого финта… Барский жест, рассчитанный на простаков или на самовлюбленных особ… Вот, мол, вам ключ от моей квартиры, а вместе с ним моё доверие и благорасположение… Смотрите, как я открыт для вас… Открыт и беззащитен… Беззащитен? Нет, доктор! Вы — неуязвим!.. Очевидно, маневр с вручением ключа всегда действовал на ваших пациентов безотказно и вы уверовали в его всепроходимость… Но со мной такие трюки не проходят, нет! Лицемер вы, доктор, хитрющий… А за фразу спасибо… Наконец я получил ответ на моё восприятие большинства из окружающей меня толпы. Да-да, недообследованные … идиоты. Неплохо!»
Перед тем как выйти на улицу, ОН выключил магнитофон, вмонтированный в наручные часы.
Глава одиннадцатая. Реализация операции «Пакет»
Самолет, выполнявший рейс по маршруту Москва — Анапа, в аэропорт назначения прибывал по расписанию.
Казаченко и «АРАП» занимали в салоне соседние кресла, но для окружающих демонстрировали взаимное безразличие. Да и что может быть общего между преуспевающим бизнесменом из Либерии, направляющимся в Новороссийск для улаживания проблем по фрахту какого-нибудь пустопорожнего сухогруза, отбывающего из СССР в Африку, с сидевшим рядом «совком»?!
Казаченко исподволь наблюдал за исполнением «АРАПОМ» своей роли, отработанной и отшлифованной во время встреч с инструкторами на конспиративных квартирах.
«АРАП», отпустивший по рекомендации наставников шкиперскую бородку, не однажды подвергнувший свои ногти маникюру, благоухающий туалетной водой от Кристиана Диора, с показным пренебрежением взирал на обращающихся к нему стюардесс.
«Знали бы они, что перед ними — милиционер, а не бизнесмен из Либерии!» — подумал Казаченко и сразу же одернул себя, вспомнив напутственные слова генерала Карпова.
На контрольной встрече с «АРАПОМ» генерал после продолжительной беседы обратился к нему с вопросом, который, казалось бы, не таил подвоха.
— А не будет ли у вас трудностей при обратном перевоплощении… Сумеете из богатого бизнесмена вновь стать офицером МВД СССР?
Аношин не был готов к такому повороту. На секунду задумался. На помощь соратнику поспешил Казаченко, о чем и пожалел после ухода «АРАПА» со встречи.
— Товарищ генерал, если Родина прикажет, то по системе Станиславского у нас бизнесменом станет любой, а потом вновь капитаном милиции…
Первым рассмеялся Аношин. Искренне, раскатисто. Засмеялся и Казаченко, но увидев ироничную улыбку генерала, осекся.
— Видите ли, в чём дело, Ганнибал Ганнибалович, — как если бы и не было шутки, произнес Карпов, — вы в предстоящей операции предстанете в роли разведчика-нелегала. А мне известно, какие «ломки» психологического плана они испытывают по возвращении в изначальное бытие. В последнее время вы вели образ жизни, прямо скажем, несоветского человека… Ночные бары, сауны, такси, лишние деньги, доступные женщины… Да, не могу не подчеркнуть, что и трудиться вам пришлось немало… Сегодня вы владеете английским языком в такой мере, что иному студенту лингвистического вуза и за пять лет обучения не удается достигнуть… Вы во многом преуспели… Но вы не думали, что это — лишь эпизод вашей служебной деятельности?.. Нет, я не имею в виду нынешнюю вашу должность… Я имею в виду нечто другое. И в дальнейшем, на оперативной работе, вам придется не раз принимать чужое обличие… Короче! Не вскружила ли вам голову эта беззаботная жизнь за счет граждан страны, которая во многом себе отказывает?
«Хорошо плетет паутину генерал! Психология! Тут он преуспел! Но, с другой стороны, на что рассчитывает Карпов? — пришло в голову Казаченко. — Считает, что “АРАП” сейчас расплачется, упадет на колени и признается, что всё это время вынашивал планы уйти на судне “ПРОРОКА” за кордон? Абсурд! Если Аношин за время работы с инструкторами — бывшими нашими нелегалами — показал высокий класс работы “на репетициях”, то есть во время обучения, то неужели, надумав уйти туда, он сейчас откроется в этом Карпову! Похоже, что генералу важна сейчас первая, непроизвольная, подсознательная реакция испытуемого, для того, чтобы снять собственные гипотетичные сомнения. Сомнения — удел высшего руководства. С этим нельзя не считаться! Посмотрим, какова будет реакция Аношина!»
Капитан милиции Аношин Ганнибал Ганнибалович был краток и прост в своём вынужденном откровении.
— Товарищ генерал…
— Ганнибал Ганнибалович! Нет среди нас генералов, полковников, капитанов… Есть единомышленники. Мы делаем общее дело, так что, попрошу называть меня по имени-отчеству…
— Леонтий Алексеевич, — моментально отреагировал «АРАП», — после того, как товарищ полк… то есть Олег Юрьевич познакомил меня с некоторыми подробностями биографии моих родственников по отцовской линии, у меня в душе всё перевернулось… Знаете, член императорской фамилии по отцу и вдруг милицейские погоны… Я очень долго не мог согласиться с вашим предложением, не устраивать дискуссию по этому вопросу со своей матерью… Но в конце концов поверил вам, что мама действительно не знала, что человек, который ее в себя влюбил, — был сыном императора Чада… Я верю м а м е! Мама для меня — всё. Я отдаю себе отчет в том, насколько внешне я отличаюсь от своего окружения. Но моя мама сделала для меня всё, чтобы я почувствовал себя согражданином ! И я им таки стал! Я понимаю, товарищ ге… то есть Леонтий Алексеевич, этот факт не может вас не беспокоить как руководителя операции. Я не буду произносить выспренных слов… Скажу лишь, — я не смогу предать собственную мать… Оставить ее наедине со своей старостью?!.. Никогда!
Казаченко увидел, что на глазах «АРАПА» выступили слезы, как он задумчиво опустил подбородок на грудь. Умолк. Похоже, слезы не ускользнули от Карпова.
Казаченко сделал вывод, что генерал был готов не только к такой реакции «АРАПА».
«Шеф, оказывается, успел просчитать еще несколько вариантов и заготовить свой ответ… Ай да умница!»
— Ганнибал Ганнибалович, мать — это алтарь семейного храма… Не поклоняться этому алтарю — кощунственно и безнравственно. И последнее! Никто вас не считает согражданином, как вы изволили выразиться… Вы — такой же гражданин, как и мы с Олегом Юрьевичем, и делаем мы общее дело…
После ухода «АРАПА» с конспиративной квартиры Карпов задержал начавшего собираться Казаченко.
— Олег Юрьевич, — как обычно, по-кошачьи расхаживая по персидским коврам конспиративной квартиры, произнес генерал. — Должен признать, что мне очень не понравилось ваше умозаключение по поводу системы Станиславского! У вас неправильный подход к участию Аношина в операции… «АРАП» — это лишь название, конспиративное название, зашифровывающее личность оперработника Аношина! Он — не агент «АРАП», таскающий для нас каштаны из огня, он — равноценный оперативный сотрудник… Хотя, сказать равноценный — принизить его роль в операции «ПРОРОК»! Он — основное действующее лицо. Мы — лишь костыли, на которые он опирается. Попрошу, изменить своё отношение к Аношину… Не пытайтесь оспаривать мои предположения… Вы, как мне кажется, недооцениваете роль Аношина в операции… Мы — в одной команде. Теперь уже для вас, Олег Юрьевич! Нет в этой операции генералов, полковников, капитанов — есть исполнители. А ваше чувство превосходства над сотрудником милиции попрошу… Нет! Приказываю! Оставить за рамками проводимой операции!.. Не место, и не время ведомственным передрягам!
«Да, всыпал мне тогда генерал “полные шаровары ежиков”», — вспомнил Казаченко.
* * *
Первым из самолета вышел «АРАП», так как его встречали представители местного отделения «Интуриста». «Шишка» — что поделаешь!
Новороссийцы, как того требовал Центр, поселили «АРАПА» и Казаченко в расположенные по соседству номера люкс лучшей в городе гостиницы «Советская». Существо связи между Казаченко и «AРАПОМ» перед местными чекистами не раскрывалась. В Святом писании сказано: «И убереги меня, Господи, от друзей моих, ибо от врагов я и сам уберегусь!»
На первом этапе операции Казаченко выступал лишь в роли соглядатая из Центра, фиксирующего действия своего африканского подопечного.
Такое распределение обязанностей позволяло и Казаченко, и «АРАПУ» иметь простор для неожиданного маневра.
Новороссы недоумевали: «почему Центр не потребовал установить за “смуглолицым” наружное наблюдение?!»
Но это не было упущением генерала Карпова.
«Черт с ним, что подумают новороссы — объясняться я с ними не намерен! Хуже — если мы затребуем “наружку” за капитаном милиции Аношиным — главным действующим персонажем операции “ПРОРОК”, а он благодаря своим навыкам, полученным в Школе милиции и на наших курсах, эту самую “наружку” выявит. Для опера, прошедшего нашу школу, нашу же “наружку” вычислить труда не составляет…»
Действительно, у Аношина при выявлении за собой «хвоста» мог возникнуть стресс. Слова генерала Карпова «о единомышленниках» были бы восприняты им как лицемерие. «Если мне предоставлена роль разработчика — то зачем “наружка”?! Значит, мне не доверяют, или доверяют не до конца, что в итоге одно и то же!» — мог подумать Пал Палыч.
Эту его логику мышления смоделировал генерал Карпов, и поэтому «наружку» за «АРАПОМ» решено было не выпускать. ДО ПОРЫ…
Всякому плоду — своё время…
* * *
Казаченко уже был готов выслушать напутственные слова, поднялся из-за стола, когда вдруг Карпов, спохватившись, сказал:
— Стоп!.. Пожалуй, в экипировке «АРАПА» не хватает существенной детали. Подбери-ка в оперативном реквизите какой-нибудь брелок, ну, амулет или часы… с микрофонами. Тогда и ноги новороссийских «топтунов» будут целы, и ты будешь сыт поступающей от нашего друга информацией, причем безо всяких на то усилий с его стороны…
Безделушка должна соответствовать его социальному положению и кредитоспособности… Ну, ты понимаешь… И чтобы она ежесекундно была при нем… Проинструктируй Аношина, как этой штуковиной пользоваться. Выясни радиус действия микрофонов… И пусть техники подберут те частоты, на которых ни милиция, ни наши, ни военная контрразведка не работают… Действуй!
Казаченко выбрал браслет. Золотой, массивный он внушал окружающим уважение и зависть к достатку и процветанию его хозяина. Лучшую визитную карточку «АРАПУ» вряд ли можно было подобрать.
* * *
От новороссов требовалось немногое: через офицеров действующего резерва Комитета госбезопасности, работавших в портовой администрации, заставить капитана «Джулио Чезаре» и его помощников поверить в то, что повреждение стратегического кабеля произведено маневрами именно их судна. И, ежеминутно находясь на связи с Казаченко, выполнять все его распоряжения.
Приступили.
Действительно, в октябре море в районе Новороссийска неспокойно. Ветер и с ним волны постоянно меняют направление движения, что заставляет находящиеся на траверзе новороссийской бухты суда маневрировать в радиусе 1–2 мили. Все перемещения должны быть занесены в судовой журнал. Но кто из штурманов возьмет на себя этот изнуряющий и, по большому счету, бесполезный труд, когда каждые десять — пятнадцать минут надо возвращаться к карте? На этом-то и строился расчет генерала Карпова по обвинению «Джулио Чезаре» в повреждении стратегического кабеля.
В задачу офицеров действующего резерва входило затянуть время выяснения истины, находился ли «Джулио Чезаре» в данном конкретном секторе новороссийской бухты, и, закончив расследование, объявить виновником повреждения кабеля именно его. Сделав такое заключение, администрация порта должна была постоянно оглушать капитана танкера и его первого помощника, «ПРОРОКА», огромными цифрами штрафных санкций, создавая, таким образом, психологический фон, необходимый для нанесения «АРАПОМ» решающего удара.
* * *
«АРАП» легко вошел в контакт с взвинченным возможным списанием на берег «ПРОРОКОМ». В новороссийских ресторанах они за бутылкой водки ругали русских. Кстати, и водка и язык общения были тоже русскими.
«АРАП» показал «ПРОРОКУ» свой, испещренный въездными визами в разные страны, либерийский паспорт, выписанный на имя Бенжамина Самюэля Стюарта. Не велика хитрость, но имя «Бенжамин» должно было вызвать в памяти «ПРОРОКА» приятные ассоциации-воспоминания о погибшем приятеле Пьере Бенжамине. Этот психологический этюд, в конечном счете, должен был ускорить сближение «АРАПА» с «ПРОРОКОМ».
Во время застольных «откровений» «АРАП» сообщил «ПРОРОКУ», что проходил службу в Тбилисском погранучилище, но вынужден был прервать свою блистательную, со слов русских военачальников карьеру, потому, что двоюродный племянник жены его отца совершил на родине маленький «ку-дей-та» — переворот.
Казаченко докладывал Карпову:
«Сжились. Спиваются». Что на общедоступном языке значило: «Всё идет согласно плану. “АРАП” в соответствии с отработанной ему легендой расположил к себе объекта».
Приступили к решающему этапу операции.
В ресторане гостиницы «Советская» сидят двое чернокожих иностранца, ну, один — не очень. Выпивают. Поначалу говорят неназойливо для окружающих. Затем один из них заводится и начинает… Ну, как бы тут лучше выразиться? Крыть весь Советский Союз, а заодно Гаагское соглашение, предусматривающее жесткие санкции за повреждение средства связи, имеющее стратегическое значение… Второй, с бородкой, не пытается разубедить собеседника, а наоборот, подливая ему водки, вторит собеседнику, что противостоять русским традиционными методами невозможно.
В это время в зал ресторана гостиницы «Советская» входит наряд милиции. Младший лейтенант и два сержанта. Зашли так, «для порядку», заодно и сигарет прикупить. Проходя меж столами, слышат не совсем русскую, но громкую пьяную речь. Говорят на этом самом, не совсем трезвом русском языке, два чернокожих. Да еще и вызывающе себя ведут. Ну, как тут не сделать замечание двум инородцам, если ты в милицейской форме, да еще и при исполнении?
«Один из черножопых, тот, который без бороды, поднялся и неожиданно ударил меня в подбородок…» — Так напишет в рапорте один из сержантов. Почему рапорт не был написан старшим наряда — младшим лейтенантом — мы еще узнаем.
«Вдруг, тот, что с бородой, по-русски скомандовал: “Мохаммед, срывай с них погоны! Это — коммунисты, они в 1917 году узурпировали власть в России! Бей их!” Между нами началась потасовка. С младшего лейтенанта содрали погоны и ударили чем-то тяжелым. Он отключился. Мы по рации вызвали группу поддержки и забрали этих пьяных дебоширов…»
«Схватка в ресторане» была проведена согласно плану Центра. А в роли милиционеров выступали сотрудники наружного наблюдения.
Когда «ПРОРОК», он же Мохаммед Али Самантар, оклемался в «козлятнике» — камере предварительного заключения, — «АРАП» нарисовал ему, в буквальном смысле слова, убийственную картину. Якобы «ПРОРОК» в пылу схватки пепельницей убил старшего наряда — офицера советской милиции (вот почему от него не было рапорта о происшедшем. Убит пепельницей — и вся недолга!).
Известие потрясло «ПРОРОКА». Свои пояснения случившегося «АРАП» завершил наивным вопросом:
— Неужели ты ничего не помнишь?
— Нет, абсолютно ничего… Мы ж столько выпили… А тебе-то откуда всё это известно? Ты же здесь, вместе со мной! — придя в себя после услышанного, поинтересовался «ПРОРОК».
— Меня уже вызывали на допрос, дружище… Пока ты спал… Теперь — твой выход…
Более точного определения роли Мохаммеда Али Самантара в предстоящей оперативной мизансцене подобрать трудно: «Теперь — твой выход»…
— Бен, что делать? — после долгой паузы произнес Самантар.
— Я-то знаю, что делать, — поигрывая массивным золотым браслетом из оперативного гардероба, ответил Аношин. — Я уже договорился с русскими полицейскими и через них послал телеграмму своему адвокату. Завтра-послезавтра он будет здесь. Меня выпустят под залог…
— Большой залог затребовали?
— Сошлись на 100 тысячах долларов…
— Мамма миа! — по-итальянски выкрикнул Самантар, обеими руками схватившись за голову. — Мне таких денег и за пять лет беспрерывной работы с моими сестрами-дармоедками не собрать…
— Кстати, Мох, — всё также встряхивая запястьем с браслетом, размеренно и спокойно сказал Аношин, — милиционеры говорили еще о каком-то важном кабеле, который вы якобы перерезали якорем…
— Кабель?.. Какой еще кабель? Ах, да! Черт бы подрал этих русских с их кабелями!! Проклятая, закабелированная эта страна Россия… Вся проволокой опутана…
Нельзя не отдать должного просвещенности «ПРОРОКА». За время учебы в Бакинском училище он только и слышал: «туда — нельзя!», «сюда — нельзя!»
— Когда меня вводили в комнату для допроса, оттуда выходил какой-то рыжебородый в форме морского офицера, и тоже сказал: «Мамма миа!» — невзначай обронил Аношин. — На нём от ярости лица не было…
— Это — мой капитан… Клаудио Дзаппа… Русские обвиняют нас в том, что мы повредили военный кабель. Если Страховая компания об этом узнает, нас с Дзаппой спишут на берег… Но мы договорились с капитаном пока телеграммы в Лондон не посылать… Потому что — это конец!.. — Самантар молитвенно сложил руки.
— Мох, у меня есть идея… Продайте мне ваш танкер. Вы же уже загрузились… Я куплю ваш танкер… С грузом… С командой… И все ваши проблемы будут решены! Мой адвокат переведет в Россию больше, чем 100 тысяч… О цене мы сможем договориться…
— Танкер, да еще и с командой? А куда нам с Дзаппой деваться?! Куда, наконец, по-твоему, может деться танкер для судовладельца и Страховой компании?!
— В морях полно пиратов, — невозмутимо ответил Аношин, — вас могли захватить в плен…
— Бен, ты с ума сошел! Черное море контролируют русские. Средиземное — американцы. Нет здесь пиратов! Это тебе не Юго-Восточная Азия. Да и на борту у нас есть нечто такое, из-за чего мы с Дзаппой можем угодить прямиком на каторгу…
— Ты о чём, Мох? — Аношин сел на нары, закинув ногу на ногу.
— Видишь ли, Бен… Мы вошли в Черное море, значит, за нашу безопасность отвечают русские. Это — их лужа… Если бы мы вдруг пропали здесь, американцы подняли бы такой шум из-за нашего исчезновения… Они проверят каждую милю нашего пути сюда и отсюда… Даже со спутников… И всё из-за этого чертова «ПАКЕТА» в сейфе…
— Ну а если бы вас захватили японские пираты с этим конвертом? Ты же мне рассказывал, что в следующий раз вы пойдете в Малайзию… Что в конверте? Золото? Неприкосновенный запас бриллиантов?
— Бен, ты не понимаешь… Если нас захватят пираты, то до содержимого «ПАКЕТА» им никогда не добраться… Он у них сгорит, взорвется в руках!..
— Черт подери, Мох! Я — бизнесмен, а ты, оказывается, Джеймс Бонд, а не моряк… А, может, ты мне лапшу на уши вешаешь с похмелья? Я ведь у русских тоже в погранучилище не один год проучился… Но что-то о самовзрывающихся конвертах ничего не слышал… Хотя с нами русские были очень откровенны…
Услышав слово «конверт», Казаченко, следивший за ходом беседы между двумя «обвиняемыми», сорвал с головы наушники и, переключив микрофон на громкую связь, возбужденно зашагал по кабинету оперативно-технического отдела. Нарочитая оговорка Аношина привела Олега в восторг.
«Да! Именно это слово — конверт — должен был употребить Пал Палыч. Не “ПАКЕТ”, а к о н в е р т! “ПАКЕТ” — термин, известный “ПРОРОКУ” как посвященному. А Аношину, чтобы не выказать собственной осведомленности, необходимо было “перепутать” слова. Прикинуться “шлангом”… Ай, да Пал Палыч! Какого актера потеряла сцена. Тонко, очень тонко работает, стервец!» — Казаченко потер руки.
— Бен, я тебе очень доверяю… Сейчас ты услышал то, о чём я не имею права говорить даже самому близкому человеку… Это — секреты не мои — НАТО…
— Мох, похоже, не понимаешь ты! — перебил собеседника Аношин. — Не хочу ничего слышать о секретах НАТО… Я хочу лишь помочь тебе выпутаться… Русского полицейского убил не я — ты! У русских есть свидетели, официанты… Мне показывали фото мертвого на полу в ресторане… Мне зачитали объяснения… Но нет ничего, что нельзя было бы купить… Поверь моему опыту… Я в коммерции не первый день, и что-то в ней смыслю… И нет ничего, что нельзя было бы продать… Продай русским этот чертов конверт… Но не продешеви!.. Ты же знаешь, что русские чокнуты на секретах… У них, что ни бумажка — всё суперсекрет! У нас в тбилисском училище один курсант, убирая генеральский туалет, на всем рулоне туалетной бумаги ручкой написал «совершенно секретно». Потом аккуратненько его вновь смотал. Знаешь, что было? Наутро генерал выскочил из туалета с фиолетовой жопой. Штаны специально не подтянул. Всему строю офицеров-преподавателей разукрашенную задницу показал. После этого мы точно знали, что самая ценная составная часть нашего начальника училища — это его жопа. Почему? Да потому, что она стала проходить под грифом «совершенно секретно»!
«Вдохновенно импровизирует!» — оценил Казаченко слова Аношина.
— Ну а что я скажу капитану Дзаппе?
— Малыш, одна из заповедей коммерции, — назидательно произнес Аношин, — гласит: «Часть — меньше целого». Зачем тебе делиться выручкой с капитаном? И, потом, милиционера убивал не он — ты!.. Сделай всё без капитана… Если хочешь, я могу выступить посредником. Комиссионные вперед я не требую… Отдашь потом… Когда выберемся отсюда… За меня мой адвокат отдаст сто тысяч — ты отдай в залог конверт… Бизнес!.. Но торгуйся…
— «ПАКЕТ» оставить русским я не могу, — после короткого раздумья сказал как отрезал Самантар, — это — тюрьма по прибытии в Италию.
— Ну, Мох, тогда — выбирайся сам, — с напускным раздражением подвел черту Аношин, — я умываю руки… Завтра-послезавтра меня здесь не будет. А тебе, что здесь тюрьма, что в Италии — всё едино…
«Ну, думай, “ПРОРОК”, думай! — Казаченко быстрее зашагал по кабинету. — Ну, не может Пал Палыч за тебя проглотить. Он и так тебе всё разжевал!.. Глотай и переваривай быстрее!»
Наступила пауза. Чувствительные микрофоны улавливали позвякивание браслета Бенжамина Самюэля Стюарта, обреченные вздохи «ПРОРОКА» и доносили их в операторскую к Казаченко. Вздохи вдруг прекратились. Олег застыл в ожидании.
— Послушай, Бен… Как ты думаешь, можно ли договориться с русскими, чтобы они взяли «ПАКЕТ» не насовсем, а только на время… Скажем, на сутки?..
— Так он же взрывается, ты сам говорил…
— Я проинструктирую их… Но я должен иметь гарантии, что они меня в обмен на «ПАКЕТ» выпустят отсюда в Италию… И не через десять лет, а сразу… И потом Дзаппа… Он не должен ничего знать…
— Вот и обсуди это с русскими… Но предупреждаю — торгуйся!..
— Бен, ничего в голову не приходит… Как начать с русскими? Куда девать Дзаппу?..
«Ох, как я тебя понимаю, — улыбнулся Олег, — три дня без просыху квасить в новороссийских ресторанах. Могу себе представить, какие биллиардные шары похмелья бьются о твою черепную коробку… Ну-ка, Пал Палыч, бросьте ему спасительный швартовый. Пора объекту войти и стать в гавань уразумения, — Олег посмотрел на часы.
— Бен, ты — умный… Придумай что-нибудь… Встретимся в Италии. Ну, не в Италии — где ты скажешь… Я расплачусь с тобой. Сейчас у меня пустые карманы и пустая голова… Я разбит… Поговори с русскими. Мне нельзя в тюрьму… У меня три сестры… Их надо содержать…
«ПРОРОК» зарыдал.
«Постпохмельная истерика, — отметил Казаченко. — Но решение объект принял, теперь не поторопился бы Пал Палыч»…
Аношин исполнил всё «в наивысшем». В микрофон было слышно, как он пересел поближе к «ПРОРОКУ», притянул его голову себе на грудь. Рыдания стали глуше.
— Моя ты крошка, — сказал Бенжамин по-английски, — спокойно, малыш, спокойно. Нет безвыходных положений. Путь к успеху лежит через успех. Я всё улажу…
«Ювелирно работает Пал Палыч, — Олег от удовольствия покачал головой, — именно сейчас “Бенжамин” должен заговорить на “родном” английском, тем самым, показав свою искреннюю озабоченность и желание помочь попавшему в беду соплеменнику».
Казаченко вспомнил, как во время войны французские партизаны — маки — выявляли немецких лазутчиков в числе пришедших в отряд сочувствующих движению Сопротивления граждан из близлежащих населенных пунктов. Даже если они свободно и без акцента говорили по-французски. После изнурительной многочасовой беседы-допроса вновь прибывшего подводили к специально вырытой яме, где лежали обезображенные тела женщин и младенцев. В действительности, — это были просто чучела. Подводили без предупреждения. Вдруг перед испытуемым раздвигали кусты, ожидая, на каком языке у него вырвется первая фраза изумления. Если задержаный произносил на французском нечто вроде: «Дева Мария!» — его ставили на довольствие. У немцев же, даже свободно владевших французским, как правило, вырывалось: «Майн Гот!» Лазутчика ставили на край ямы. Для расстрела.
Казалось бы просто? Но срабатывало безотказно! Подсознание — сильнее воли. Если она — не дьявольская.
* * *
— Я уже предлагал тебе посредничество, — услышал Олег голос Пал Палыча, — сейчас попрошу дежурного отвести меня к полковнику, который меня допрашивал и поговорю о тебе с русскими…
— Бен, во имя Аллаха, заклинаю тебя, верни меня в Италию… Я больше никогда, ни за какие деньги, ни под каким флагом не приду в Россию!.. Постой, Бен, а может, твой адвокат внесет денежный залог и за меня ?!
«Расправила пташка крылья! Не успела из дерьма вылезти — уже чирикает… Вот напасть!» — чертыхнулся Казаченко.
Пал Палыч — а это следовало из его реакции на восклицание «ПРОРОКА» — даже бровью не повел.
— Мохаммед Али Самантар! Запомни, сначала я — бизнесмен, а потом уже твой товарищ и помощник… Где гарантии, что ко мне вернутся деньги, внесенные за тебя в залог? Завтра ты, покинув Новороссийск, потонешь со своим конвертом в Черном море… Слушай, а у тебя есть недвижимость, ценные бумаги? Пожалуйста, прибудет мой адвокат — мы всё оформим. Я совсем не против… Но гарантии мне нужны, если не материальные, то письменно-бумажные… Стоп! Но русские?! Отпустят ли они тебя под залог? Меня отпускают, потому что я — хулиган… Ну, ударил пару раз русского полицейского… Но не убил!.. И провода их секретные не резал… А ты?..
Слушай, может, я что-то не понимаю? Может быть, ты хочешь, чтобы Я купил у тебя твой конверт? Не исключено, что я потом с выгодой для себя продам его русским… Ты же научишь меня, как с ним обращаться…
«АРАП» продолжительно посмотрел на «ПРОРОКА». Не дождавшись ответа, резюмировал:
— Я понял, Мох… Я всё понял из твоего молчания. Как только мой адвокат оформит залог за тебя, ты мне не скажешь, как обращаться с конвертом… Или н е доскажешь, и я с этим конвертом взлечу к праотцам… Уволь! Продавай его русским сам… Я выхожу из дела!
Казаченко услышал, как рассмеялся «ПРОРОК».
«Хороший признак, — подумал Олег, — кто-то очень умный сказал: “смеясь, мы расстаемся со своим прошлым”. А почему бы не сказать: “смеясь, мы расстаемся со своим, нет — с натовским “ ПАКЕТОМ”».
— Бен, «ПАКЕТ» не взрывается. Он при обнажении пластиковой скорлупы просто самоуничтожается. Сгорает. Его нужно вскрыть в специальной барокамере…
— Так ты мне хочешь еще и барокамеру продать?
— Нет! — ответил, как-то сразу погрустнев, «ПРОРОК», — т ы ни на «ПАКЕТЕ», ни на барокамере денег не сделаешь… Всё это, если нужно, то только русской разведке…
«Всё-таки поверил, что Бенжамин Самюэль Стюарт — бизнесмен», — не без удовлетворения отметил про себя Казаченко, которому словопрения между «АРАПОМ» и «ПРОРОКОМ» уже порядком надоели.
Будто услышав мнение Казаченко, Пал Палыч перевел разговор в финальную фазу.
— Мох, давай оставим всё как есть… Ты меня уже утомил… Я никак не могу понять: ч е г о же ты хочешь? Свободы для себя или сохранения секретов для кого-то? Секреты — не твои. Понятно. Но свобода — т в о я ! Если боишься, — незачем садиться за стол переговоров с русскими… Смирись! Ты сам упомянул десять лет… Через десять лет выйдешь из сибирских лагерей на свободу — начнешь жизнь сначала… Всё! Я хочу поспать… Ты спал — меня допрашивали… Теперь тебя, наверное, вызовут… Всё! Я исчерпал свой ресурс предложений!
— Подожди, Бен, не укладывайся! Я готов отдать «ПАКЕТ» русским… Скажи им об этом… Но Дзаппа об этом знать не должен!.. И не потому, что я с ним не хочу поделиться… У меня совсем другие соображения… Если о передаче «ПАКЕТА» узнает Дзаппа, мне конец!
— Слушай, Мох, переложи эти проблемы на голову русских… Я им просто скажу, что ты готов отдать на время твой…
— «ПАКЕТ»…
— Да, «ПАКЕТ»… За твоё освобождение. А там пусть они думают, как убрать из игры Дзаппу…
— Я знал, Бен, что ты мне поможешь, потому что ты — умный… Действительно, пусть голова болит у русских… Мне и своей боли хватает… Мне бы сейчас немного водки… Попроси у русских, а?..
— Ладно… Я — пошел!
Одновременно со стуком Аношина в окованную железом дверь камеры предварительного задержания Казаченко поднял трубку телефона прямой связи с начальником отдела КГБ по городу и порту Новороссийск.
— Алло, Виктор Петрович! Это — Казаченко… Мне срочно нужна машина!.. Да, в изолятор…
* * *
Казаченко и Аношин встретились в кабинете начальника изолятора, на время отданном новороссийским чекистам. Обнялись.
— Олег Юрьевич, как будем нейтрализовать капитана Дзаппу? — без обиняков спросил Аношин.
— А какие, собственно, проблемы? Сейчас его по нашему вызову этапируют с корабля в портовую администрацию, там продолжат промывание мозгов. Я на катере пограничников вместе с «ПРОРОКОМ» отправлюсь за «ПАКЕТОМ». Дзаппа будет на берегу в качестве заложника. Так и объяви об этом Самантару, тем паче, что он опасается, как бы Дзаппа чего не узнал. Пребывание Дзаппы на берегу, как и его неосведомленность, напрямую зависят от поведения «ПРОРОКА». Думаю, нелишне ему напомнить об этом. Так ведь? После изъятия «ПАКЕТА» возвращаем «обвиняемого» в камеру, то есть к тебе… Ты уж потерпи… Я с «ПАКЕТОМ» лечу в Москву… Завтра возвращаюсь… Думаю, ребята из Оперативно-технического управления не подведут.
— А капитан всё это время будет на берегу? Судно и так уже третьи сутки без руководства… Не взбунтовалась бы команда…
— А куда деваться… Штормит изрядно… А команда знает своих капитанов… У Дзаппы в Новороссе, кстати, есть любовница… Последние данные наружного наблюдения… О загулах Самантара матросы знают давно… Хотя и держит он команду в ежовых рукавицах… Так что, команда поймет…
— А как «ПРОРОК» объяснит свое отсутствие в течение трех суток капитану?..
— А это уже не наши проблемы… Загулял… Мало ли… Ты вот что, — спохватился Казаченко, — браслетом не особенно поигрывай. Микрофоны камеры и браслета дают наложение… Фон сказывается на качестве трансляции…
— Понял…
— Вот еще что, Пал Палыч… Узнай у объекта, где он держит личное оружие на корабле… Глупостей не наделал бы в последний, решающий момент…
— Считаете, может все переиначить в последнюю секунду?
— Знаешь, выпитое им за три дня плюс сильнейший стресс могут сделать его поведение непредсказуемым!
— Кстати, Олег Юрьевич! Водки бы ему в камеру для расслабухи… Он тогда агнцем прибудет на борт… Водки с каким-нибудь транквилизатором…
— Да ты что! Это — несовместимые продукты: алкоголь и успокоительное!
— Ну, тогда водки со слабительным!
Рассмеялись.
— Водка будет. Но ты с него деньги не забудь потребовать. Ты же — бизнесмен… Несмотря на все превратности судьбы!
— Обижаете, Олег Юрьевич! А как бы я ее, проклятую, достал? Конечно, дежурному по изолятору дал на лапу! Да чего там… я при объекте это и сделаю… Сейчас же после возвращения… А по изменению дикции «ПРОРОКА» вы через микрофон сориентируетесь, когда его брать на дело… Думаю, что новая порция очень быстро вступит в реакцию со старыми дрожжами…
— Ну, с Богом! — Казаченко еще раз крепко обнял Пал Палыча.
* * *
Об опрометчивости, с которой были произнесены слова: «Я на катере пограничников вместе с “ПРОРОКОМ” отправляюсь за “ПАКЕТОМ”, — Казаченко пожалел, подъехав вместе с “ПРОРОКОМ” к новороссийскому причалу.
Казалось, сама природа противилась завершению многоходовой операции: на море разыгрался шторм силой не менее пяти баллов. Волны — с двухэтажный дом. Ветер — шквальный. Дождь — проливной.
«Самая подходящая для похищения сверхсекретов погода», — горько пошутил про себя Олег, вспомнив своё юношеское увлечение детективами Богомила Райнова, и в том числе романом «Что может быть лучше плохой погоды?»
Когда же Казаченко рассмотрел сквозь пелену дождя катер, на котором предстояло добраться до «Джулио Чезаре», его оптимизма поубавилось. На фоне громадин волн катер выглядел щепкой, нет, — спичкой! Однако, предвкушение близости к вожделенной добыче — к «ПАКЕТУ» — придало Олегу азартной злости: «Вперед, и только вперед!»
Казаченко перевел взгляд на пограничников в промокших плащ-палатках. Не надо было быть дипломированным психологом, чтобы понять: погранцы ждут отмены приказа выходить в море.
«Эх, пехота… сухопутье вы пыльное с зелеными околышами», — чуть не произнес вслух Олег. Конечно, пограничники — люди военные — приказа не ослушаются. Но надо ведь как-то и приободрить ребят, а то совсем скисли. Казаченко схитрил. Обратился к «ПРОРОКУ».
«Ну, что, капитан, рискнем?» Иностранец приподнял капюшон плащ-палатки. Пограничники — старший лейтенант и прапорщик — переглянулись, даже не пытаясь скрыть своего изумления. Еще бы! Перед ними негр… Да еще капитан!
«Инструктаж не был проведен, — оценил реакцию пограничников на окрас незнакомца Казаченко, — а ведь начальнику Особого отдела новороссийского погранотряда был отдан приказ подобрать наиболее опытных и проверенных стражей морских рубежей… В бой, значит, бросили тех, кто оказался под рукой… Ладно, с “особняком” разберемся потом… Сейчас главное — не терять времени!»
«ПРОРОК», — надо отдать ему должное, — несмотря на экстремальную ситуацию: содержание под стражей, обвинение в убийстве русского полицейского, склонение к предательству — выдаче русской разведке «ПАКЕТА», — тяжелое похмелье и, наконец, разбушевавшаяся стихия, — держался молодцом.
Почти без акцента, — что еще более удивило рыцарей границы, — сказал в ответ:
— Рискнем, если мне дадут карту с координатами «Джулио» и если я лично стану за штурвал…
«Непредвиденный поворот, — оценил условия Казаченко, — но, с другой стороны, это — единственный выход… Действительно, ведь “ПРОРОК” не в курсе перемещений своего судна в траверзе порта за последние три дня, а с учетом шторма найти танкер без карты невозможно — вокруг сплошной мрак, несмотря на то, что на часах всего лишь 12.04!»
— Хорошо, вы станете за штурвал, но рядом будет находиться командир катера!
Из-под плащ-палатки «ПРОРОК» протянул Казаченко свою черную руку. Олега потряс не столько жест подневольного соучастника операции, сколько его светлая, по сравнению с черным окрасом тыльной стороны, ладонь.
«Вот черт, — подумал Олег, — сама природа нас делает двойными. Рука — черная, а ладонь, — почти как моя — белая… Так, хватит рассуждений, — в путь!»
Пограничники заметно повеселели. Может быть, чувство собственного, славянского, превосходства над чернокожим сыграло.
«Как это так, негр не боится, а мы что? Хуже этого нехристя?! Нам, славянам, сам Бог охранную грамоту вручил… На абордаж!»
Заранее скажу, что путешествие от берега до «Джулио Чезаре» заняло не менее двух часов, хотя и находилось судно в трех-четырех милях от берега, но обошлось Казаченко и пограничникам миллионами невозвратно потерянных нервных клеток.
* * *
Катер то вдруг вздымало на гребень десятиметровой волны, то бросало в бездну. Хотя, искусству «ПРОРОКА» управлять катером можно было аплодировать — ни разу экипаж не получил бокового удара волны. Иначе конец. Мохаммед Али Самантар с честью выполнил задачу доставки Казаченко — похитителя натовских секретов — до «Джулио Чезаре».
Время от времени Казаченко наведывался в рубку, где находились капитан катера и «ПРОРОК», — доверяй, но проверяй! Проделать путь из кубрика, где он расположился с пограничниками, было, ох, как непросто. Надо было выйти из помещения, по скользкой палубе под потоками воды сверху, сбоку — отовсюду, держась за ограничительный трос, преодолеть всего три метра. Но эти метры стоили километров по земной тверди! Каждый поход в рубку управления можно было сравнить с восхождением на Эверест.
Олег еще не знал, что добраться до судна — это лишь полдела. Взобраться на него по веревочной лестнице — вот это было действительно много труднее восхождения на горную вершину!..
…Первым качки не выдержал старший лейтенант. При очередном падении катера с гребня волны он вдруг поперхнулся, резко повернулся к двери и, зажав ладонью рот, попытался выскочить из кубрика. Не успел. Потоки рвотной слизи сквозь пальцы хлынули на китель. Упав на колени, он забился в конвульсиях…
«Сколько же им выдают на завтрак, если он, вот уже почти десять минут, не может выбросить из себя не переварившуюся пищу», — сочувственно подумал Олег.
Вторым сдался прапорщик. Он сидел напротив Казаченко. Все молчали, прислушиваясь к натужному вою моторов, ударам волн и… к бою внутренних часов.
Вдруг по кубрику начало распространяться зловоние, а у прапора напротив начали округляться, вылезая из орбит, глаза. Бледнея и краснея, он заерзал на месте, наконец, смирившись с участью, затих, неотрывно глядя с собачьей преданностью на Олега…
«Кто будет следующим? — подумал Казаченко. — Бог с ним, пусть — я, но только не “ПРОРОК” — ему надо выстоять… Сжальтесь над ним, силы небесные! Нам ведь надо всего ничего — добраться до танкера и… до “ПАКЕТА”»!
* * *
Спецам из Оперативно-технического управления КГБ потребовалось около шести часов, чтобы вскрыть и обработать «ПАКЕТ».
Изюминка была в другом. Чтобы скрыть свою осведомленность о содержании секретного натовского предписания, надо было после вскрытия придать «ПАКЕТУ» первозданный вид. На это потребовалось еще около трёх часов. Затем Казаченко вернулся в Новороссийск.
Драгоценный груз вручили «ПРОРОКУ» еще до истечения суток с момента его получения. Изумление объекта не поддавалось описанию…
Остается добавить: чтобы не расшифровывать перед участниками операции ценности добытой ими информации и создать впечатление, что выполняли они работу обыденную и заурядную, руководство Комитета приняло решение н и к о г о не поощрять.
— Перезашифровались! — резюмировал Карпов.
Глава двенадцатая. На всякого мудреца — свой ликвидатор
Генерал вторично перечитал поступившую из Седьмого управления сводку о выполнении его задания, подчеркнул красным фломастером наиболее привлекшие его внимание фразы.
«В доме № 26 кв. 2 по ул. Чаплыгина прописана и проживает ШИЛЬБАУМ Нина Вульфовна, 1948 г. рождения, уроженка… состоит в браке с КУЛИКОВЫМ Владимиром Андреевичем, 1937 года рождения, уроженцем… в настоящее время находится вместе с мужем в служебной командировке по линии ЮНЕСКО в республике Гана…»
«В 1983 году ШИЛЬБАУМ Н.В. переоформила на себя квартиру, в связи с отъездом ответственного квартиросъемщика ШИЛЬБАУМА Вульфа Лейбовича, 1922 года рождения, уроженца г. Одесса, на ПМЖ в Израиль…»
В настоящее время на жилплощади гр-ки ШИЛЬБАУМ Н.В. временно проживает ее отец — ШИЛЬБАУМ В.Л.»
«По данным КПП Шереметьево-2 ШИЛЬБАУМ В.Л. въехал по гостевой визе сроком на 1 год…»
«По данным УВИР г. Москвы ШИЛЬБАУМ В.Л. через шесть месяцев после въезда ходатайствовал о продлении срока пребывания еще на год. Ходатайство удовлетворено…»
«По данным агента “Буйков”, работающего ведущим специалистом Института судебно-медицинской экспертизы АМН СССР им. Сербского, ШИЛЬБАУМ Вульф Лейбович (сотрудникам института известен под именем “Владимир Львович”) до ухода на пенсию и последующего выезда в Израиль в 1983 году, в течение 10 лет возглавлял кафедру судебной сексопатологии; профессор, доктор медицинских наук; по работе характеризовался положительно…»
«Черт подери, — подумал Карпов, — мне как-то и в голову не приходило, что и в наше время всеобщего “раскрепощения” продолжают жить люди, которые по метрике «Вульфы Лейбовичи», а в миру — «Владимиры Львовичи»… А-а, ну да, конечно! Вы же 1922 года рождения, войну пережили, «дело врачей»… Способность к мимикрии у вас отшлифована временем… Надо срочно позвонить Георгию!»
Карпов придвинул к себе телефонный аппарат.
— Привет, Гемоглобин! Да-да, зим не знаю, а лет минуло много… Что? Соскучился? А я думал, с с у ч и л с я! Почему-почему… Не звонишь, не заезжаешь… Хочешь, чтобы я тебе как в добрые школьные годы гемоглобин из носу пустил? То-то же! Чтоб в ближайшее воскресенье был у меня… Разговор серьезный есть к тебе… И супругу прихвати… Что? Какая подруга? Ладно, это твои проблемы… Можешь и с подругой. Гема, у меня мало времени… Нарисуй мне быстренько портрет профессора Шильбаума.
— Леонтий, много не скажу… Малый был маниакальной трудоспособности, трудоголик… Светлейшая голова, эрудит. Владел несколькими европейскими языками, ивритом. Читал в оригинале Фрейда, Юнга, Адлера… Надломился после того, как был вычеркнут из списка сотрудников института, выдвинутых на соискание Государственной премии… Двум профессорам дали, да ты помнишь, Малевичу и Снежневскому… Последнего ты должен знать: «вялотекущая шизофрения» — плод его воспаленного воображения, его детище… Вы этим диагнозом «глушили» диссидентов, заталкивали их в психушки… Весь мир психиатрии, все мировые светила отрицают право «вялотекущей» на существование, а у нас, коль скоро психиатрия обслуживает госбезопасность, то «вялотекущая» есть… Абсурд! Так вот эти ваши клевреты, Снежневский и…
— Гема, не смешивай пряники с портянками… Снежневский — не наш, он к нам имеет такое же отношение, как лунный свет к покачиванию еловой шишки. Мы — контрразведка. А Снежневский — приспешник Пятого управления, то есть политического сыска… Короче! Ближе к т е л у… Шильбаума! — твердо произнес Карпов, хотя и разделял точку зрения своего друга[1].
— Так вот, Шильбаум надломился, когда над ним, как фанера над Парижем, пролетела Государственная премия.
— Денег ему не хватало, что ли? — подлил бензина в костер Карпов.
— Денег у таких, как Шильбаум, — куры не клюют… Лауреатом мужик хотел стать… Тебе, может быть, это трудно понять… А он после всего обозлился… Стали мы за ним грешки всякие замечать…
— Например?
— Ну, стал он уводить от уголовной ответственности своих соплеменников. Да-да, с помощью психиатрии… Ты же знаешь, юдофобом я никогда не был… Но как только экспертизу Рабиновича или Левинсона проводил Шильбаум, так они неподсудны ввиду психической недееспособности…
Как только в его руки попадали Кузькины и Пупкины — амбец им был уготован! Вполне вменяемы, при всём том, что у них и на лицах выраженная дебильность… Короче, пакостить взялся Владимир Львович… Но — не подкопаешься. Ведь он же зубр, ас в своем деле: целый консилиум из член-корреспондентов мог одной левой на ковер уложить… И так, и этак с ним… Не совладали… В день, когда ему стукнуло 60 лет, ректор его к себе вызвал. Он шел, думал — на персональное поздравление. Ан нет — на предложение уйти на пенсию. Два часа бились, запершись в кабинете. В конце концов Шильбаум уступил. Написал заявление об уходе на пенсию. Оформил её, и уехал в Израиль. Слышал, что процветает. Свою школу организовал. Нам его труды рекомендованы для использования в практической деятельности…
— Он и сейчас в Израиле?
— А куда ж ему деваться… Хотя, может, уже и не в Израиле… Он теперь по всему миру с лекциями колесит… США, Япония…
— А к нам не приезжал? — осторожно спросил Карпов.
— Нет. Перед отъездом заявил в узком кругу, что пока коммунисты у власти, ноги его здесь не будет…
— Ну, с тех пор уж многое поменялось… Гема, спасибо за откровенность, спешу… Звони, заезжай! — генерал бросил трубку на рычажки, выпрыгнул из кресла, зашагал по кабинету.
Напольные часы — особая гордость всей карповской Службы — пробили тринадцать часов.
«А ведь сейчас я должен был бы находиться в кресле у… как, бишь, его зовут? А! У Вульфа Лейбовича… Нет! Теперь он будет для Службы объектом разработки по кличке “ЛЕСБИЯНЫЧ”!..»
Только и успел подумать Карпов, как вдруг приоткрылась дверь кабинета. Без предварительного звонка и стука мог зайти только сам директор или его замы. Таким правом пользовались еще шифровальщики и оперативный дежурный и то лишь при обстоятельствах, не терпящих отлагательства. На этот раз на пороге с папкой в руках стоял офицер технического управления. По его лихорадочному взгляду Карпов понял, что произошло нечто запредельное.
— Товарищ генерал-майор…
— Давай, проходи… Что еще случилось? В Оперативно-техническом управлении бриллианты из дерьма научились лепить или доллары изготовлять из памперсов?..
Из сбивчивого рассказа технаря следовало, что сегодня утром в ходе таможенного досмотра личных вещей вылетающего на ПМЖ в Израиль жителя Москвы Исаака Барановского была обнаружена и незаметно для пассажира изъята почтовая открытка, которую немедленно переправили на экспертизу. Там эксперты обнаружили на открытке «микроточку»[2].
— Заместитель директора на обеде… Я и решил доложить о перехвате вам… Какая разница… Всё равно Федор Михайлович вам бы перехватом поручил заниматься… А время-то идет…
— Ладно, не оправдывайся. Решение принял правильное. Молодец! Благодарю за службу!
— Служу… — затянул технарь.
— Ступай, ступай… Я Федору Михайловичу сам доложу… Да, кстати, кто-нибудь успел ознакомиться с содержанием донесения на «микроточке»? Что? Я — первый? Ну-ка, давай журнал, распишусь… Давненько не баловали нас коллеги «из-за бугра» такими подарками… А может, мы просто не находили эти точки?
Ознакомившись с содержанием перехваченного донесения, генерал заметно помрачнел и долго неотрывно смотрел на лист бумаги. Наконец резко поднялся из-за стола и со словами: «Веселый был бы я жилец, когда б не дедушка амбец!» — начал вышагивать по кабинету.
«А что, собственно, произошло, что это я сам себя запугиваю. Ситуация еще не получила ни малейшего развития, а я уже ствол дробовика себе в рот засовываю… Мы еще поборемся… Стоп! Бороться мы не будем… Мы просто проведем хирургическое удаление этой опухоли, пока она не дала метастаза»…
Карпов подошел к столу, взял в руки донесение.
«С помощью “АГАТЫ”, в поле моего зрения попал высокопоставленный представитель спецслужб. Страдает посттравматическим психическим расстройством с предварительным диагнозом в у а й е р и з м. Намерен пройти курс лечения. Слабовнушаем. Требуются сильные психотропы. Предполагаю приступить к получению интересующей Вас информации во время сеансов гипноза, сопровождаемых видеозаписью. После демонстрации пациенту фрагментов записи предложу перевести наши контакты в конфиденциальную плоскость. Прошу рекомендаций и микровидеокассеты. Первоначальное очное знакомство снято на микропленку. Запись удовлетворительная. Прошу поощрить “АГАТУ”. На сегодняшний день располагаю одиннадцатью заэкспонированными видеокассетами с интересующими Вас фигурантами».
Далее следовала просьба перенести радиосеансы на более поздний час; еще раз высказывалась настоятельная просьба о поощрении какого-то «племянника Арона», жалобы на усталость и т. д. и т. п. — всего на двух машинописных страницах.
«Вот паук чертов!» — беззлобно произнес Карпов.
Впрочем, какая может быть злость у профессионала из спецслужбы в адрес не менее профессионально подкованного противника?! Только здоровый азарт охотника: кто кого.
«Всё бы хорошо, — пришло в голову Карпову, — останься я за кадром. Но ведь я уже коготком угодил в паутину… Так за дело!» — скомандовал себе генерал.
Первое, что он сделал, — позвонил снова Георгию. Выяснил, что вуайеризм — это замещение половой жизни тайным подглядыванием за сексуальным актом или половыми органами лица противоположного пола. Поддается лечению в ходе применения сеансов гипноза, электрошоковой терапии и медикаментозных средств. Положительный результат достигается в подавляющем большинстве случаев, если до возникновения расстройства пациент вёл нормальную половую жизнь.
Карпов посмотрел на себя в зеркало и сказал своему отражению:
«Ну что, вуайерист-карьерист, щ-щас мы тебя электродубинкой попотчуем!»
Вторым актом было объяснение с Владимиром Львовичем — c этого момента генерал стал называть профессора только «ЛЕСБИЯНЫЧЕМ» — о невозможности присутствовать в назначенное время в оговоренном месте.
Карпов «по секрету» сообщил доктору, что находится по заданию руководства в 150 км от Москвы, звонит из оперативной машины и т. д. и т. п.
Отзвонившись, он мысленно подвел итоги собственным размышлениям, возникшим при ознакомлении с донесением «ЛЕСБИЯНЫЧА» в МОССАД. Или в ЦРУ?
«Обнадеживает то, — рассуждал генерал, — что в донесении отсутствуют признаки, прямо указывающие на то, что в поле зрения попал именно я, генерал Карпов. Ведь “высокопоставленных представителей спецслужб” только в Москве — тысячи: в Комитете с дюжиной его управлений, в Главном разведуправлении Генштаба, в МВД, наконец. В поисках “высокопоставленного имярек” пришлось бы просеять все перечисленные синекуры. Труд неподъемный! Правда, фраза: “страдает посттравматическим психическим расстройством” может подвигнуть розыскников заняться теми “высокопоставленными”, кто в горячих точках планеты: в Афгане, Анголе, Вьетнаме и черт знает где еще, перенес контузию, либо осколочно-пулевое ранение головы… Ну и что? Ведь таких — пруд пруди. Сотни, если не тысячи. Конечно же обратятся к медицинским картам ведомственных лечебных заведений. Но у меня-то нигде не зафиксирована прошлогодняя ЧМТ! Травма получена за пределами Москвы, во время отпуска. Ну, отвалялся я три недели в сочинской больнице, но ведь в эпикризе ни слова о черепно-мозговой травме. Только перелом 3‑х ребер и шейки левого плечевого сустава. Значит, теоретически я не могу попасть в круг подозреваемых лиц. А это подразумевает развязанные руки и простор для маневра!
Наконец, если будут искать среди врачей, а я по собственному опыту знаю, что б у д у т, так как ищут сразу в нескольких направлениях, с нескольких исходных позиций, то “ЛЕСБИЯНЫЧ” недосягаем. В Москве он на положении нелегала. Живет без прописки. Ну что с того, что он зарегистрирован в ОВИРе? О “ЛЕСБИЯНЫЧЕ” еще вспомнить надо. А кто будет о нём вспоминать, если всем известно, что он выехал на постоянное жительство в Израиль?! А самому ему светиться резона нет, сиди себе у проруби — в роскошной квартире — и жди, когда приплывет рыба цены необыкновенной… Интересно, сколько у него на связи таких агентов, как упомянутые в донесение “АГАТА” и “АРОН”? Тоже мне, резидент чертов! На старости в шпионы подался. Деньжат решил срубить или за идею пострадать? А, Вульф Лейбович?
“АГАТА” — это, вне всякого сомнения, подруга моего Енотика, сексапильная Ланочка, факт! Ее “ЛЕСБИЯНЫЧ”, скорее всего, использует “втёмную”, глупа потому как это баба. Ну а “АРОНА” как? Да черт с ним, с “АРОНОМ”, дойдет очередь и до него! Сначала о себе надо подумать…
Сегодняшнее задержание «микроточки» свидетельствует, что “ЛЕСБИЯНЫЧ” поддерживает связь с Центром, используя односторонний почтовый канал. Центр, в свою очередь, передает ему радиошифровки. Бесконтактная связь. Надежно, ничего не скажешь… Но ведь рано или поздно профессор должен кому-то передавать пленки… Кому? Так, этим займусь позже…
Перехваченное донесение, скорее всего, первичным не является… Как бы там ни было, я в предыдущих посланиях профессоора фигурировать не мог. Значит, дело за малым — надо изъять видеопленку, на которой моё знакомство с доктором… Впрочем, там ведь нет ничего компрометирующего меня! А о том, что “ЛЕСБИЯНЫЧ” вышел на меня, не знает никто, кроме нас двоих… Стоп! А Лана, то бишь, “АГАТА”?! Она же выступила посредником моего знакомства с “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ”…Так-так… А что если профессор записал на видеопленку ее устное сообщение о моих ночных вылазках, занимаемом положении, наконец, мои анкетные данные?! Тогда всё, амбец!
Да, выход один: изъять пленки и убрать свидетелей. Последовательность акций по ликвидации вещдоков и свидетелей принципиального значения не имеет. “АГАТУ” спецгруппа столкнет под поезд в метрополитене. С “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ” сложнее: на рельсы его не сбросишь, так как в метро он вряд ли спускается. Скорее всего, он или заказывает такси, или имеет постоянного частного извозчика. И в том, и другом случае он вызывает машину по телефону. Так-так…Телефон профессора ставится на “прослушку”. Вызов. Подруливает оперативная машина, за рулем наш боец. А дальше по опробованному сценарию…»
— Ну что ж, — сказал вслух генерал, — на каждого Распутина всегда найдется свой князь Юсупов, так что вперед, Леонтий, и флаг тебе в руки!
Часть вторая. Игры «рыцарей плаща и кинжала»
Глава первая. Тайный кружок «Корсара»
21 апреля 1967 года группа армейских офицеров совершила в Греции государственный переворот и установила режим военной диктатуры. Офицеры, больше известные мировой общественности как «черные полковники», действовали по планам, разработанным в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, и поэтому первый свой удар обрушили на резидентуры КГБ и Главного разведывательного управления Генштаба МО СССР. Наши разведчики, работавшие под прикрытием дипломатической, торговой и других миссий, были высланы или бежали из страны.
Десятки греческих граждан — секретные агенты, действовавшие в интересах наших спецслужб, были схвачены и зверски замучены в застенках АСФАЛИИ — политической полиции Греции.
В КГБ СССР было принято решение восполнить понесенные в Греции потери активизацией работы по греческим дипломатам, находящимся в Москве. Цель — приобретение в их среде источников информации. Для этого Центру нужны были люди. Второе главное управление обязало местные органы: ищите молодых греков, способных к чекистской работе. Из Краснодара ответили: «Есть такой человек!»
Из характеристики агента «КОНСТАНТИНОВ»
«… глубокое проникновение в суть дела, трезвая расчетливость, дальновидность, основательность. Адаптация к новой обстановке высокая. Ответственность за свои обещания, обязательства выполняет аккуратно и в срок. Имеет высокий уровень навыков и умений в изучении людей, установлении и закреплении контактов, выведывании информации, интересующей органы госбезопасности. Быстро ориентируется в незнакомой среде и трудной ситуации, обладает развитой наблюдательностью. В достаточной мере владеет психологическим механизмом выведывания.
Пользуется безусловным успехом у женщин. Внешне привлекателен. Обладает от природы повышенной мужской функцией.
Легко сходится с людьми, независимо от их возраста и социального положения. Держится просто, непринужденно, с достоинством. Имеет разнообразные утилитарные, познавательные, культурные, престижные потребности. Вполне надежен. Может быть использован в качестве агента-вербовщика …»
В Москве агент «КОНСТАНТИНОВ», в миру — Иоакимиди Аристотель Константинович, — оказался под началом Карпова, тогда еще носившего лейтенантские погоны, служившего в отделе Второго главного управления КГБ, занимавшегося разработкой иностранных разведчиков, действовавших «под крышей» зарубежных посольств. Ему удалось убедить своё руководство в целесообразности оформить Иоакимиди как особо засекреченного спецагента с выплатой ежемесячно ставки, равной окладу оперуполномоченного центрального аппарата КГБ. Кроме того, агента надо было обустроить в Москве.
С жильём в столице всегда было трудно, большинство кадровых сотрудников ютились в коммуналках, отдельные квартиры предоставлялись только начальствующему составу.
«КОНСТАНТИНОВУ» же, с учётом той деятельности, которой ему предстояло заниматься, требовалась отдельная квартира. Пришлось пожертвовать одной из конспиративных квартир в Староконюшенном переулке. Ответственным квартиросъёмщиком стал некий Александриди. На эту фамилию агенту был выдан паспорт, а позднее и бессрочное свидетельство об освобождении по состоянию здоровья от воинской службы, чтобы не докучали военкоматы…
В связи с осложнением оперативной обстановки в Греции первостепенное значение приобретало создание позиций для проникновения в среду греческих дипломатов, аккредитованных в Москве.
Чем увлекались иностранные дипломаты вообще, и греческие в частности, в столице конца 1960‑х годов? Бизнесом на антиквариате, иконах, ювелирных украшениях, являвшихся фамильными реликвиями русской придворной знати. Секретари всех рангов всех посольств, не говоря уж о простых клерках, не считали для себя зазорным проведение операций с советской фотоаппаратурой и часами. Во внерабочее время иностранцы устремлялись в театры и на поиск красивых и уступчивых женщин. В этих сферах и планировалось использовать «КОНСТАНТИНОВА», там предстояло ему искать встреч, завязывать знакомства.
«Послушай-ка, Ари, а не сделать ли тебя морским офицером», — предложил как-то Карпов агенту.
Морская форма преобразила «КОНСТАНТИНОВА». Яркой внешности от природы Аристотель в мундире капитан-лейтенанта стал вообще неотразим.
Не прошло и месяца, как он превратился в завсегдатая театров, антикварных и художественных салонов, комиссионных магазинов. Чаще всего его можно было встретить в ювелирном магазине в Столешниковом переулке. Там на ниве бизнеса он сошелся с секретарем греческого посольства. Обоюдный интерес к драгоценностям закончился согласием дипломата помочь информацией и шифрами. Удача! Орден и молниеносное продвижение по служебной лестнице Карпову были обеспечены — начав операцию лейтенантом, завершил её капитаном. Впрочем, дальнейшее взаимодействие тандема Карпов — «КОНСТАНТИНОВ» покажет, что их встреча — это не счастливый случай, а судьба…
…Оплаченные Комитетом репетиторы из Большого театра натаскивали «КОНСТАНТИНОВА» по части светских манер, ставили ему литературное произношение, давали уроки хороших манер и обхождения с дамами из высшего советского света.
Скоро Аристотель свободно ориентировался в мире московской богемы, ее тайн и интриг, капризов и интересов.
Разве можно устоять под взглядом этих зеленых оливковых глаз, разве можно отказать обезоруживающей улыбке этого морского дьявола? А его широта и щедрость? Они не знали границ. Что ж, досрочно списанный на берег бывший командир атомной подводной лодки, а ныне заместитель начальника отдела в Главном штабе Военно-морского флота СССР, получал неплохие деньги. К тому же он не женат и детей не имеет. Вскоре подружки Аристотеля дали ему прозвище «КОРСАР». Не было случая, когда бы «КОНСТАНТИНОВ», осуществляя «абордаж» новых кадров, потерпел неудачу.
Через некоторое время, перепробовав поочередно каждую из вновь рекрутированных опереточных танцовщиц или певичек, Аристотель приглашал их на ужин в дорогой ресторан. Обычно это были «Берлин» или «Метрополь». Как-то случайно за столом оказывались иностранные дипломаты. Неотразимый и сияющий «КОНСТАНТИНОВ» блестяще произносил тосты, шампанское лилось рекой, языки развязывались, информация хлестала через край…
Москва конца 1960‑х годов — театральная, музыкальная, пьющая, фарцующая, гулящая. Вот в этой Москве — светской и одновременно распутной — «КОНСТАНТИНОВ» был своим человеком.
Галантный, остроумный капитан-лейтенант производил впечатление надежного мужчины, готового быть деловым партнером и другом, способного провернуть дельце и вывернуться из любой непредвиденной ситуации, и в то же время устроить для очередной любовницы из Большого незабываемую ночь-праздник, сексуальный фестиваль, после которого она уже отвергала домогательства других поклонников. Всё это был Аристотель Иоакимиди, в иночестве — «КОНСТАНТИНОВ».
Его видели с артистками в «Пекине» и «Национале», он собирал компании на подмосковных дачах, талантливо раскручивал флирты и интриги, за оргиями не забывая своего основного предназначения — добывания интересующей КГБ информации.
Карпов прекрасно знал, на чем замешана трагедия Кирова — на балеринах Ленинградского оперного театра. Любовницы-танцовщицы приревновали лидера ленинградских коммунистов к его последней пассии — официантке Мильде Драуле — и сделали всё возможное, чтобы ее ревнивый до безумия муж узнал о приключениях ненаглядной женушки с трибуном партии большевиков. Было известно Карпову и роковое увлечение маршала Тухачевского прима-балериной из Большого. Поэтому-то его усилия были направлены на то, чтобы в фокусе внимания «КОНСТАНТИНОВА» постоянно находились лица, вращающиеся в околотворческой среде…
Советской власти за время своего существования не удалось изменить психологию мужской половины Советского Союза, а уж об иностранцах и говорить не приходится.
Наши партийные и военные деятели, иностранные дипломаты всех рангов, по-прежнему «западали» на модных актрис, певиц и изящных балерин. Информацию об интересующих КГБ персоналиях «КОНСТАНТИНОВ» добывал через своих многочисленных наложниц, которых он сначала укладывал в постель к объектам, а затем в свою, где ему ничего не подозревавшие подружки, как на исповеди, выкладывали всё…
* * *
Однажды в Столешникове «КОНСТАНТИНОВ» познакомился с молодой женщиной экзотической красоты и загадочным шармом, которая пыталась сбыть золотой браслет. Агенту было достаточно одного взгляда, чтобы определить, что вещь представляет собой не столько материальную, сколько художественно-историческую ценность. Разговорились. Выяснилось, что Тамаре — так представилась незнакомка — браслет подарил иранский дипломат, а сбыть она его решила не от хорошей жизни: нужны были деньги на аборт. «КОНСТАНТИНОВ», как всегда в форме морского офицера, предложил за браслет цену, вдвое превышавшую оценочную. Не без патетики заявил, что офицерская честь не позволяет ему наживаться на горе такой красивой женщины. Просил полчаса, чтобы достать недостающую сумму. На самом деле эти тридцать минут нужны были агенту, чтобы, известив Карпова, принять совместное решение. Когда «КОНСТАНТИНОВ» обрисовал шефу женщину, тот заорал в трубку, что немедленно высылает бригаду «наружки» для захвата «продавщицы» с поличным…
Через час женщина оказалась на Лубянке, где серьёзные дяди сказали: статья такая-то, спекуляция в особо крупных размерах, восемь лет как минимум, и к бабке не ходи… Тамара плакала, умоляла простить. Но дяди объяснили, что Лубянка — не церковь, где можно отмолить грехи, здесь их отрабатывают. Через час перед ней положили папку — «Уголовное дело №…», в котором основным фигурантом была она. Разговор по душам закончился предложением выполнить несколько деликатных поручений, познакомившись с иностранцами, на которых укажут дяди. Сразу предупредили, что для их выполнения, возможно, придётся вступать в сексуальный контакт с объектами… Способ разоблачения шпионов поначалу показался Тамаре несколько странным, но чего не сделаешь на благо своей социалистической Отчизны и чтобы избежать зоны?!
Для того чтобы развеять сомнения Тамары о целесообразности её участия в разработке интересующих органы госбезопасности лиц, Карпов привёл ей несколько примеров о ведущей роли женщин-агентесс экстра класса в деятельности различных спецслужб мира…
Выслушав генерала, Тамара поняла, что уж лучше «стучать», чем перестукиваться, опустила взгляд долу и тихо сказала:
— Я согласна работать с вами, товарищ генерал…
— Ну, вот и умница! Нам осталось только подобрать тебе псевдоним…
Глава вторая. Агентурный тандем
Тамара, теперь уже агентесса «АЛИСА», и «КОНСТАНТИНОВ» работали в паре, изображая мужа и жену. Карпов их выступление дуэтом называл «Театром двух актёров».
В ресторане, как правило, это были «Метрополь», «Националь» или «Пекин», эффектная супружеская пара устраивалась за столиком по соседству с ужинавшим в одиночестве иностранцем — объектом заинтересованности нашей контрразведки.
Сразу после того, как «АЛИСА» начинала плотоядным взглядом буквально пожирать инородца и выразительно ему подмигивать, между супругами вспыхивала ссора.
Бурная сцена ревности неизменно заканчивалась уничтожением ресторанного реквизита. По традиции «КОНСТАНТИНОВ», разыгрывая праведный гнев, вскакивал из-за стола, разбивал пару фужеров, а в зависимости от настроения ещё и замахивался на свою «неблаговерную», флиртующую с кем не попадя при живом муже. Бросал на стол крупную купюру и с гордо поднятой головой демонстративно покидал ресторан. Выход из зала был гвоздем мизансцены, призванным убедить иностранца, что возмущенный поведением своей жены моряк не вернется, что по крайней мере на сегодняшний вечер они с женой разошлись, «как в море корабли», а у иноземного счастливца — целых семь футов под килем…
Оставшись в одиночестве, «АЛИСА» загадочно посматривала в сторону объекта, ожидая утешений — ведь он явился причиной семейной ссоры! Не было случая, чтобы утешения заставили себя долго ждать. Через две-три минуты, поняв, что муж не вернётся, иностранец подсаживался к безвременно «овдовевшей» красавице. Слово за слово, и знакомство состоялось, а дальше… Дальше «АЛИСА» никогда не подводила своего оператора, майора, а со временем, — генерал-майора Карпова. Информация всегда была добротной и своевременной.
* * *
Дебют вдохновил Карпова. «КОНСТАНТИНОВУ» были переданы на связь ещё две «подружки», зашифрованные оперативными псевдонимами «АКСИОМА» и «ЛУЧИК», и началось…
Первое время Карпов проводил инструктажи «ласточек» в присутствии «КОНСТАНТИНОВА» на явочных квартирах или в номере гостиницы, поблизости от «Детского мира» — так в то время народ называл здание КГБ на Лубянке. В последующем, чтобы поднять престиж «КОНСТАНТИНОВА» в глазах его «гарема», линия поведения «АЛИСЕ» и двум другим вырабатывалась мужчинами наедине, а затем уже доводилась до них самим агентом. Кстати, для них он был резидентом.
Если «КОНСТАНТИНОВ» неизменно выступал в роли начальника отдела Главного штаба ВМФ СССР, то девушки меняли специализацию в зависимости от профессиональной принадлежности объекта и его пристрастий, становясь то «художницами», то «журналистками», а то и «палеонтологами». А если вдруг оказывалось, что знаний иностранного языка, ума и соблазнительной внешности, которыми обладали помощницы «КОНСТАНТИНОВА», недостаточно, чтобы обработать объект, из них делали и балерин, и наездниц, и фехтовальщиц. Когда однажды понадобилось скомпрометировать неподдающегося вербовке английского дипломата, «АЛИСА» и «АКСИОМА» за неделю овладели навыками массажа и так профессионально отмассировали иностранца в сауне на даче КГБ, что уже через неделю он отчитывался в Форин-офисе о своих московских похождениях — фотографии, запечатлевшие подробности «массажа», случайно попали в редакции ряда английских бульварных газет…
* * *
Бывали и проколы. На симпозиуме орнитологов в Ленинграде «АЛИСУ» поселили в номере по соседству с вице-президентом международной «птичьей» организации. По легенде она должна была постучаться к нему в номер и попросить его помочь открыть бутылку шампанского. Всё было разыграно как по нотам. Выпили, разговорились на «птичьи», затем на «сердечные» темы. Улеглись в постель. Иностранец во время первого же акта возьми да и помри! Прибывшие врачи «скорой помощи» констатировали острую сердечную недостаточность во время совокупления. Орнитологу, ему летать бы ещё, да летать, но славянки — они девушки горячие! Сгорел бедняга, с кем не бывает…
Или как-то вот подставили «АЛИСУ», жгучую брюнетку, одному заезжему бизнесмену — не клюёт! Выпустили «АКСИОМУ», яркую блондинку — тот же эффект. В бой ввели третий номер — «ЛУЧИКА» с пепельными волосами. Объект бросился к ней с распростёртыми объятиями. Тары-бары-растабары, выпили, опять поговорили. Она его на себя, а он из бумажника достаёт и показывает фото возлюбленной… Гансом зовут. Но тоже с пепельными волосами!
* * *
Особо ответственные свидания агент-обольститель проводил в своей квартире, оборудованной и как студия звукозаписи, и как фотоателье одновременно. Обычно радиоуправляемая техника приводилась в действие прямо из Центра. Когда же запись поручали сделать «КОНСТАНТИНОВУ», то ему достаточно было нажать кнопку на пульте управления, закамуфлированного под пепельницу на журнальном столике возле кровати, чтобы привести в действие любую из установленных в комнате, кухне и ванной скрытую кино-, а со временем — видеокамеру.
Нужные сведения бесперебойно поступали от «КОНСТАНТИНОВА» к Карпову, оседая затем в секретных файлах госбезопасности.
Шли годы. Теперь в свете «КОНСТАНТИНОВ» появлялся в форме капитана первого ранга — дослужился!
Карпов стал генерал-майором, но в отличие от агента в военной форме на людях не появлялся никогда.
Генерал высоко ценил преданность своего суперагента, а по-человечески даже любил его. Во время конспиративных встреч общался с ним на равных. По мелочам сил его не растрачивал, приберегая для выполнения особо ответственных и деликатных поручений.
* * *
На явочной квартире генерал показал «КОНСТАНТИНОВУ» фотографию Ланы.
— Да, я встречал ее в компаниях, но близких отношений не имел, хотя видел, что она не прочь раздвинуть подо мной ноги, — с готовностью отреагировал Аристотель, — кстати, где она сейчас? Она ведь покинула основную труппу и уже не танцует в Большом с тех пор, как заболела астмой… У меня где-то даже телефон ее записан…
Карпов мысленно похвалил своего агента.
— Видишь ли, Ари, девочка вляпалась в дерьмо… Подозревается в участии и проведении разведакций против нас, правда, неизвестно в каком качестве…
— Шпионаж? Но ведь она танцовщица, никаких секретов добыть не может — ведь у неё вся сила в ногах, а не в голове. Девчонка хоть и красивая, но недалекая. Что она может?
— Этой девчонке уже тридцать пять… А вот что она может — выяснить тебе… Меня очень интересует один пожилой интеллигент из ее окружения, характер их отношений… Но особо не настаивай, чтобы не спугнуть…
— Интеллигента?
— Вот именно… Расскажет тебе Лана о своих с ним отношениях — хорошо, нет — тем хуже ее дела… Думаю, настроить ее на откровенный лад труда не составит… А к интеллигенту ты сможешь перейти, разыграв ревнивого любовника…
— Значит, я от вас, Леонтий Алексеевич, получаю санкцию на любовь?
— Точно так! Три дня тебе на возобновление знакомства и установление интимного контакта… По моему сигналу встретишь ее «случайно» у Дворца пионеров — она там руководит танцевальным кружком… Рестораны, цветы, словом, всё по полной программе. — Карпов протянул «КОНСТАНТИНОВУ» нераспечатанную пачку купюр. — Разыграв ревность, выяснишь, нет ли у нее спонсора, мол, что-то уж больно дорого она одевается, да и золотишко у неё на руках… Ну, ты сам знаешь! Нюансы продумаешь сам… Для сведения: она не фарцует и ничем не приторговывает…
— «Кино» снимать будем? — Аристотель покрутил в воздухе указательным пальцем.
— Обязательно. В автономном режиме…
Это означало, что агент лично будет манипулировать аппаратурой, установленной в его жилище. Рискованно, конечно, но выбора у Карпова в сложившейся ситуации не было.
Расстались. Направляясь к служебной машине, оставленной в двух кварталах от явочной квартиры, генерал привычно проверился. Безмолвие арбатского переулка присутствием нежелательных свидетелей нарушено не было.
Глава третья. «Всегда готов!»
Аристотель проснулся среди ночи от бьющего в глаза лунного света. Рядом, уткнувшись в его плечо, безмятежно посапывала Лана. Одного взгляда на копну ее русых волос, разметавшихся по подушке, на тяжелые налитые груди, мерно вздымавшиеся при дыхании, было достаточно, чтобы его возбуждение приобрело конкретное сексуальное направление. Какое-то время Аристотель поглаживал женщине низ живота, а затем резко, чтобы привести себя в «боевое состояние», опрокинул ее на спину. Женщина, не открывая глаз, плотнее прижалась к его смуглому плечу и с похотливой готовностью разбросала ноги.
Он медленно вошел в распахнутое тело и, растягивая наслаждение, стал медленно совершать ритмичные движения маятника. Лана громко рычала и подвывала от удовольствия, как сука, наконец заполучившая мозговую косточку.
Аристотель еще не привык к особой манере партнерши предаваться наслаждению, и при каждом ее возгласе прекращал движение. Ее веки тут же распахивались, и она, как школьница на учителя, вопросительно смотрела на него огромными синими глазами.
«Спасибо шефу, — пришло в голову Аристотелю, — давно я не обладал таким жарким телом. Неуемная! Когда же ты насытишься? Вот это я понимаю задание! Войди глубже в горячую прорубь и жди, когда из недр подсознания партнерши хлынет информация, — а то, что ты мне ее предоставишь — у меня сомнений нет, девочка…
— Быстрей, быстрей! Еще, еще!!
— Сейчас, сейчас, Ланочка!
Аристотель впился в Ланины губы и затих. Женщина сомкнула ноги на его взмокшей спине и замерла, боясь пошевелиться и нарушить блаженство.
Грек осторожно высвободился из Ланиных объятий и шлепнул ее пониже спины.
— Умница, хорошо знаешь свое дело…
— Я — что? Это ты у нас мастер!
— Надо иметь богатый опыт общения с пожилыми мужчинами, чтобы назвать меня мастером, — начал неспешно плести паутину Аристотель. Паутину, которой он собирался затем опутать эту красивую бабочку.
— Ну, назвать его богатым нельзя… Был один… — подхватила Лана предложенную тему.
— Был? А куда ж он девался?
— А ты что же? Уже прощаешься со мной? — женщина приподнялась на локте. — Был, потому что теперь у меня есть ты…
— Девочка, я ревнив… Ну-ка, выкладывай, кто там у тебя был? Был, есть Словоблудие какое-то… Ты ведь всегда можешь к нему вернуться. Так ведь?
— В постель к нему после тебя возвращаться — себя наказывать… Он — пигмей в сравнении с тобой… Старый сексуальный пигмей…
— А в остальном?
— Остальное тебя не касается!
— Ну, девочка, не слишком ли грубо? Пока ты здесь, в моем доме, меня касается всё, что связано с тобой! Рассказывай! Я ведь говорил тебе, что ревнив и не собираюсь делить тебя с кем бы то ни было! Ясно? Поэтому обязан знать, с кем, с каким еще стариком ты путаешься! Не нравится предложение — можешь уходить, я не держу… Расстаться будет горько — мы созданы друг для друга, — но, видимо, придется, если ты упорствуешь…
Глаза Ланы наполнились слезами.
— Ари, ты такой жестокий… Я влюбилась в тебя еще год назад, когда мы встретились на дне рождения у Лены Барсовой… Ты, конечно, меня не помнишь, — вокруг было столько пикантных девочек… А теперь ты хочешь лишить меня радости быть твоей… И из-за кого?! Он жестокий, злой, противный… — слёзы уже градом катились по щекам женщины, — он заставляет меня лизать ему сфинктер…
— Лизать… что?
— Сфинктер, ну, анальное отверстие… У него слабая эрекция… он же старик… А у мужчин, как он мне объяснил, вокруг мышцы анального отверстия расположены основные эрогенные зоны… Вот он, чтобы совершить половой акт, заставляет меня лизать ему, ну… это…
При всём своём огромном сексуальном опыте Аристотель ничего подобного не слыхивал. Он вдруг почувствовал искреннюю жалость к сидевшей напротив плачущей женщине.
— И он тебе за это хорошо платит?
— Да, то есть нет! Не за это… Ну, наверное, и за это… Я не знаю…
«КОНСТАНТИНОВ» понял, что до откровений партнерши — рукой подать.
— Ну, если не за это, то за ЧТО? Ты лижешь ему этот… То есть проституируешь, — вот он тебе и платит!
Грек мог употребить выражение «находишься на содержании», но намеренно ужесточил фразу, чтобы окончательно подавить психику собеседницы.
— Ари, ты не понимаешь… Я не знаю, как объяснить… Прости меня, милый… Владимир Львович платит мне за то, что я поставляю ему потенциальных пациентов… У него частная практика, он — психиатр высочайшей квалификации, профессор… Я через знакомых нахожу обеспеченных людей, которым Владимир Львович может оказать помощь, принести избавление от болезни…
— Это он так объясняет?
— Ну да…
— Кто еще на него работает? Не можешь же ты в одиночку перелопатить всю Москву?
— Этого я не знаю…
— Но платит хорошо, да?
— Да…
— А кто его пациенты?
— Ну, вот недавно я рассказала ему, что муж моей подруги, генерал КГБ, после черепно-мозговой травмы прекратил с ней сексуальные отношения, а вместо этого по ночам стал подглядывать в окна за голыми женщинами… Был еще очень известный партийный босс. Конструктор из КБ Королева, ну, с космосом связанный… И вообще у него много знакомых среди бывших членов Политбюро и ЦК, а уж в Совмин он дверь левой ногой открывал…
— Высоко летает этот твой… сфин… сфинкс!
— Да, лет десять назад он вылечил жену управляющего делами Совмина Смиртюкова Михал Сергеича, с этого всё и началось…
— Круто…
— Да… Ксения Павловна страдала слуховыми галлюцинациями, ей все время казалось, что голубь и голубка бьют крыльями у ее правого уха, пытаясь то ли взлететь, то ли сесть ей на голову… И так продолжалось года три. Михал Сергеич дошел до того, что сам готов был либо взлететь, либо сесть своей жене на голову… У лучших врачей кремлевки консультировался, за границу дважды вывозил — все без толку…
А Владимир Львович вылечил ее за один сеанс! Привез к себе на дачу, вывел в сад, дал двустволку в руки.
«Ну, что, Ксения Павловна, вы готовы разделаться с этой парой изводящих вас голубей?»
«Да, готова!»
Клава, домработница Владимира Львовича, выносит из дому корзину, в которой две птички — голубь и голубка.
«Эти?»
«Вроде, да…»
Тогда доктор завязывает ей глаза платком и говорит:
«Значит так, многоуважаемая Ксения Павловна, сегодня вы навсегда расстанетесь с вашими обидчиками, расправитесь с ними за все ваши мучения собственными руками. Сейчас я буду поочередно выпускать птиц, вы же, как только услышите хлопанье крыльев, стреляйте в том направлении, ясно?»
После каждого выстрела Клава подбрасывала к ногам Ксении Павловны заранее убитую птицу.
Потом Владимир Львович снял платок, показал Cмиртюковой убитых голубей, дал в руки лопату.
«Закапывайте! Чем глубже закопаете, тем лучше для вас»…
Это он уже издевался над ней, зная, что Ксения Павловна после того, как стала женой управляющего делами Совмина, орудия тяжелее вилки и ножа в руках не держала… Так и вылечил — в один прием и навсегда!
— Сеанс внушения и самовнушения одновременно, — с видом знатока констатировал грек, — хотя весьма впечатляющий… Изобретателен этот Владимир Львович… А куда же девались живые голуби?
— Улетели на свою голубятню. Они же прекрасно ориентируются. Ты их хоть за сто километров увези от дома, они, поднявшись в воздух, сразу полетят туда, где их кормят… Не знал? На этом принципе в свое время действовала голубиная почта… Это мне всё Владимир Львович объяснил…
— И после этого Смиртюков ввел доктора в свой круг? Ничего не скажешь, очень оригинальная форма благодарности…
— Не только это. Михал Сергеич распорядился соорудить в подвале дома, где живет Владимир Львович, ну, прямо под его квартирой, бассейн…
— Это — царский подарок!..
— Да-а… Раньше, до отъезда в Израиль, Владимир Львович в бассейне, тогда у него там сауна была, такие вечеринки закатывал! Оргии древних римлян… Девочки из Большого, мальчики из ЦК сутками оттуда не выходили. Домработница Клава едва успевала шампанское и закуски подавать. Весь московский бомонд там побывал. А сейчас она туда ни ногой…
— Воды стала бояться?
— Нет, питона…
— ?!
— Да-да, ты не ослышался, Владимир Львович там гада ползучего поселил…
— Да ты что!
— Купил на Птичьем рынке. Два метра стальных мышц, барана задушить может… Клава ему раз в две недели морских свинок приносит, но кормит его только профессор…
— У него что? Крыша поехала на старости лет?
— Клава говорит, что в бассейне сейф с фамильными драгоценностями, ну а питон — сторож… В 1983 году Владимиру Львовичу не удалось всё увезти, ну, когда в Израиль переезжал…
— И много у него?
— Достаточно! Помню, перед отъездом пытался он меня соблазнить, дурочка я была — отказалась по молодости… Показал мне серьги, в каждой — бриллиант на четыре карата, представляешь! Серёжки — только часть гарнитура, были ещё два браслета, колье, кольца… Причём, это только то, что я видела собственными глазами, а там ещё столько всего!.. Всё его мамочке покойной, Марии Акимовне, принадлежало, а она была дочерью совладельца Российской Императорской Волжской компании Акима Соломоновича Поляка. Единственная его наследница… Да разве только гарнитур! А коллекция картин Маковского, Кустодиева, Шагала. Да-а, целое состояние… У нас эти вещи цены не имеют, а за границей, там всё оценят по достоинству… Вывезет он это в Израиль, заложит в банк, на ссуду домишко приобретёт. Через год, говорит, сможет полностью рассчитаться. Картины и драгоценности будут на международных выставках показывать, за деньги, конечно…
— Как же он собирается вывозить свои сокровища?
— Говорит, что нашёл канал… Вот сейчас деньги зарабатывает, чтобы его оплатить…
— Что ж это за канал такой?
— Ари, мне как-то недосуг было вникать…
— Ты, значит, помогаешь ему… А почему он тебя выбрал?
— Ари, ну ты же не хуже меня знаешь московский бомонд… Все правительственные чиновники и служивые рангом пониже с царских времен считают хорошим тоном иметь на содержании балерину из Большого или оперетты… Номенклатурщики — народ денежный… Вот они и вьются вокруг нас… А высокопоставленые и те, кто при деньгах, как раз и нужны Владимиру Львовичу… Кроме того, у нас масса знакомых генералов…
— Основная его цель — военные?
— Я бы не сказала, хотя он считает, что по роду их службы они чаще других подвержены стрессам, неврозам…
— Значит, и я могу попасть к нему на прием?
Устами Аристотеля уже говорил агент «КОНСТАНТИНОВ», который всегда бежал «впереди паровоза» — указаний Карпова — за что генерал и ценил своего секретного помощника.
— Ну а почему бы и нет, Ари? Позвонишь, представишься, скажешь, что по рекомендации Ланы, наденешь свою неотразимую форму… А у тебя что-то с головой? По тебе не скажешь, милый…
— Внешний вид обманчив, сказал ежик, слезая с одежной щетки, — уклонился от ответа агент и задал первый пришедший на ум вопрос:
— А где ты нашла своего Владимира Львовича?
— Нашла его моя мама, когда мне было пять лет… Видел бы ты меня тогда! Девочка из хорошей семьи, с застенчивым взглядом и косой до попы — вот какой я была… А лечил он меня от заикания…
Аристотель присвистнул от удивления.
— Вы так давно знакомы?
— Да, но начали работать вместе недавно… До этого общались, я знакомила его со своими подружками, он меня со своими друзьями… Но деловое предложение Владимир Львович сделал мне по возвращении из-за границы… Он в Штатах какой-то новой методикой овладел, специально туда ездил из Израиля на стажировку…
— А зачем было возвращаться? Ну и испытывай новую методику на американцах…
— В том-то и дело, что там жить хорошо, а зарабатывать на ту жизнь лучше здесь… Вот заработаем мы с ним денег кучу и уедем навсегда!
— Это он так решил?
— Он сказал — решила я… Знаешь, какое предложение он мне сделал при первой же встрече после возвращения из-за границы? Знаешь, что сказал?
«Ланочка, здесь не место для вас. Если вы доверитесь мне и поможете приобрести нужную мне клиентуру, мы с вами хорошо заработаем, и я обещаю со временем ввести вас в высшие круги американского, западноевропейского или израильского общества — на ваш выбор, как пожелаете!»
«КОНСТАНТИНОВ» понял, что и недавние слезы и жалобы Ланы на сексуальные домогательства доктора — лицемерие и игра. Не сдержавшись, процедил:
— Да, ради этого стоит лизать…
Грек не успел закончить, как вдруг лицо Ланы стало покрываться красными пятнами, широко открытым ртом она хватала воздух, тужилась, как если бы проталкивала застрявший в горле кусок. Аристотель увидел, как лицо женщины наливается кровью, приобретая свекольный оттенок. Мгновение — и она, конвульсивно подергиваясь, опрокинулась навзничь. Выгибаясь всем телом, билась головой о спинку кровати, изо рта на постель хлынули потоки рвоты.
Неимоверным усилием приподнялась, рывком схватила стоявшую подле кровати сумку, выхватила оттуда маленький баллончик и впрыснула в рот шипящую струю. Через секунду она уже перевела дыхание, лицо стало приобретать естественный окрас.
Всё произошло так быстро, что Аристотель пришел в себя, лишь услышав шипение. «Черт! Я совсем забыл, что у нее астма. Это — приступ!»
— Извини, милый… Напугала тебя? — опуская ноги на пол, с усилием произнесла Лана. — Это у меня на нервной почве… Давай забудем о работе… поговорим о чём-нибудь хорошем… О нас с тобой…
— Тебе лечиться надо, Лана…
— Всем надо от чего-нибудь лечиться, милый…
Грек понял, что первая порция откровений исчерпана.
— Послушай, ты не хочешь душ принять? А я сварю кофе по-турецки…
Женщина будто этого и ждала. Проворно вскочила и босиком устремилась в ванную комнату.
Аристотель долго молол кофе, превращая зерна в пудру, как вдруг сквозь шум работающей кофемолки услышал глухой звук падающего тела.
«Опять приступ?!»
Грек бросился в ванную комнату. Рывком распахнул дверь, нагнулся и схватил ладонями посиневшее лицо лежащей навзничь женщины.
— Лана! Лана! Что с тобой?! — пытаясь разжать стиснутые зубы пальцами, заорал Аристотель. Бросился к кухонному столу за ножом…
Через пять минут лихорадочных попыток привести Лану в чувство Аристотель понял, что ей уже ничем не помочь. Машинально прикрыл безжизненное тело своим халатом и в изнеможении опустился на пол. В голове — полный сумбур. Он неотрывно смотрел на торчавшие из-под халата голые ступни…
«Как могло случиться, что я ничего не слышал? — который раз задавал себе вопрос Аристотель. — А, ну да, конечно, кофемолка! Но всё-таки я должен был предвидеть повторение приступа. Задумался или расслабился? Стоп! Надо звонить шефу!»
— Леонтий Алексеевич, у меня большие неприятности, нужна ваша помощь.
— Откуда звонишь?
— Из дому…
— Один?
— Да… Уже один…
— До утра потерпит?
— Нет!
— Тогда жди… Выезжаю…
* * *
— Она умерла в ванной комнате, пока я молол кофе на кухне… Десятью минутами ранее у нее уже случился приступ, и мне как-то в голову не пришло, что он может повториться так быстро… Черт!
Аристотель неотрывно смотрел на шефа.
— Всё? — Карпов резко поднялся с кресла. — Давай сверим твой рассказ с видеозаписью…
Когда обе отснятые — в гостинной и в ванной комнате — кассеты были просмотрены, генерал с апостольским спокойствием произнес:
— В том, что случилось, Ари, твоей вины нет! У нее не только астма… У нее — эпилепсия. И скончалась она потому, что захлебнулась собственными рвотными массами… На пленке это отчетливо видно… Кстати, это могло с ней случиться и часом раньше, во сне, и ты бы поутру нашел рядом с собой остывшее тело… Так что, не изводи себя…
Карпов глянул на часы.
— Тебе немедленно надо побеспокоиться об алиби. Договорись с надежными людьми, которые в случае чего подтвердят, что ты с ними всю ночь играл в преферанс… Во-вторых, сейчас же вызови «скорую». Несчастье произошло в твоё отсутствие — ты только сейчас вошел в дом… Замок на двери у тебя автоматический… Лана вошла, захлопнула дверь, тебя дожидаться не стала, стала принимать душ… Но ты этого не видел… Ты э т о предполагаешь! Ты вошел, отперев дверь своим ключем… Понял? Об остальном побеспокоюсь Я … Твоя, тьфу ты! — н а ш а подруга, судя по всему, состояла на учете в психоневрологическом диспансере по поводу эпилепсии. Надо вовремя подбросить патологоанатомам этот факт… Так, прибери в квартире и вызывай «скорую»!
Перед тем как покинуть квартиру, генерал спросил:
— Кстати, твой мундир капитана первого ранга моль еще не изъела?
— Нет, а что?
— На очереди — знакомство с Владимиром Львовичем… Это — тот «пожилой интеллигент», о котором тебе рассказала Лана… Он меня о-очень интересует… Очень! А ты очень кстати получил рекомендации от неё. Так что — будь готов!
— Всегда готов, товарищ генерал!
Глава четвёртая. Как тяжело быть генералом
«О светлый образ героя-контрразведчика, твердого, как кремень, с железными нервами и неукротимой волей, ты рассыпаешься на части!..»
Бормотал Карпов, втискивая свое грузное тело в салон «трабандта» и поворачивая ключ в замке зажигания. Остывший мотор недовольно заурчал. Отъезжая от дома, генерал увидел «КОНСТАНТИНОВА». Он стоял на фоне освещенного окна с поднятой в прощальном приветствии рукой. Карпов поймал себя на мысли, что никогда еще прежде агент не был ему так дорог и близок. Смерть Ланы — и Карпов ощущал это почти физически — внесла в отношения с его секретным сотрудником новый мотив.
«Да, если раньше мы были единомышленники, то теперь жизнь нас сделала подельниками… Жизнь или смерть?»
Пережитое в квартире агента преследовало, заставляло двигаться поток сознания в минорном русле.
«Легко, черт подери, планировать убийство подруги семьи в тиши служебного кабинета, а когда тебе в зрачки вот так вот врезаются ее голые покойницкие пятки, то начинаешь думать, а правильный ли путь ты выбрал? Прикосновение к физическому плоду смерти — трупу — не идет ни в какое сравнение со смертью воображаемой, планируемой».
Карпов вспомнил, как намеревался ликвидировать Лану, столкнув ее под поезд метрополитена. Случившееся в доме «КОНСТАНТИНОВА» несчастье заставило генерала по-иному взглянуть на способ решения участи «ЛЕСБИЯНЫЧА».
«Нет, я не буду развивать “сюжет” — убирать доктора. Зачем? Его устранение — не самоцель, главное — добыть видеопленки. Мы нейтрализуем змею, вырвав ее смертоносное жало. Без пленок “ЛЕСБИЯНЫЧ” из кобры превратится в безобидного ужа. А заполучить видеозаписи, компрометирующие меня, и, судя по всему, не только меня, — дело техники. Дам задание — технари не подкачают. Эка невидаль для них негласный обыск в жилище какого-то пенсионера-лазутчика. Шалишь, Вульф Лейбович! Мои ребята и не такие дела проворачивали. Присутствие питона-стража, конечно, усложняет задачу, но, как говорил Вождь и Учитель всех времен и народов: “нет крепостей, которые не могли бы взять… контрразведчики!”
И всё-таки, нельзя не отдать должное твоей, “ЛЕСБИЯНЫЧ”, счастливой звезде. Само провидение печётся о тебе. Если б не преждевременная смерть твоей агентессы, бедняжки Ланы, которая и знать не знала, что работает на тебя под псевдонимом “АГАТА”, то где б ты кончил свой путь дней, эдак, через пять — семь!»
Быстрая езда и холодный ветер в открытое окно машины вернули Карпову способность рассуждать здраво и расчетливо.
«Судя по всему, пленки передать вам, Вульф Лейбович, некому, связника у вас нет, потому и держите змея-горыныча в охранниках. А коль скоро ваше послание перехвачено, то и заполучите вы связника не скоро. Хотя, как знать, не подтолкнет ли отсутствие известий ваших хозяев направить сюда эмиссара? Ведь должны же быть у вас запасные способы связи с Центром. Кстати, где он, этот Центр? В ЦРУ или в МОССАД? Собственно, на текущий момент это не столь важно… Сейчас важно другое — обложить професора, как “волка флажками”!
Значит, так: выставить за “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ” круглосуточное наблюдение — раз.
Провести обыск по месту жительства, чтобы изъять видеопленки и вывести из строя аппаратуру для нанесения “микроточки” — два.
Вы уж извините, Вульф Лейбович, придется вам перейти на резервные каналы связи со своими работодателями, заодно и нас, тёмных, просветите… Нам пока о них ничего не известно… Вы же — корифей конспирации, ишь, тайник, где устроили — в домашнем террариуме! Не у всякого есть такие возможности, да и не всякий до этого додумается… Значит, вам есть что прятать! Эх, Лана, Лана… Что б мы делали без тебя, болтушка? Будь я апостол Петр, забыл бы все твои прегрешения, — в рай пустил бы за один лишь подарок — бассейн с питоном! Надо же, Клава обронила — Лана подхватила… Хорошо, у меня ума хватило не бросать тебя, деточка, под поезд, а “раскрутить” с помощью “КОНСТАНТИНОВА”… Кстати, его можно “подвести” к “ЛЕСБИЯНЫЧУ” на похоронах Ланы. Случайная встреча в горестный для обоих час: “Ах, как жаль, что мы не были знакомы раньше… А вы давно знакомы с покойной? А вы? Да, прелестная была женщина! Редкой души и обаяния человек… А какой красоты!” Ну и так далее. Кроме того, именно во время похорон надо залезть в квартиру доктора! В этом случае не надо ничего выдумывать, прибегать к каким-то ухищрениям, чтобы вывести его из дому, — он добровольно его покинет… Ну а домработница? Как ее выводить? Поручу это Казаченко, — он уж придумает, точно!»
Вдруг Карпову пришло в голову, что доктор может не прийти на похороны. Поразмыслив, генерал заключил, что «ЛЕСБИЯНЫЧ» всё-таки явится в дом Ланы, хотя бы ради того, чтобы познакомиться с ее подругами и среди них подыскать замену «АГАТЕ». Ряды источников информации должны быть пополнены за счет новых рекрутов — танцовщиц из Большого… И лучшей возможности для установления знакомства с подругами Ланы, чем участие в ритуальных мероприятиях, «ЛЕСБИЯНЫЧУ» не найти.
«Вот там-то и будет вас ждать мой “КОНСТАНТИНОВ”, облаченный в форму капитана первого ранга. И попробуйте только не заглотить эту наживку!»
Рассматривая возможные варианты ввода «КОНСТАНТИНОВА» в разработку «ЛЕСБИЯНЫЧА», Карпов пришел к выводу, что оптимальной является «подстава», то есть, другими словами, объекту надо предложить то, что он ищет.
Действительно, трудно представить, чтобы «ЛЕСБИЯНЫЧ», нацеленный на приобретение связей в среде партийных чиновников и генералитета и получения через них информации, интересующей его хозяев, упустил шанс познакомиться с «КОНСТАНТИНОВЫМ», выступающим в роли офицера Главного штаба ВМФ. Лучших условий для «подставы», чем участие «КОНСТАНТИНОВА» в похоронах и поминках, придумать невозможно. Его появление создаст впечатление, что он вхож в дом погибшей, имел с ней устойчивые отношения, а это само по себе уже является неплохой рекомендацией, то есть доверие, которое испытывал «ЛЕСБИЯНЫЧ» к Лане, как бы переходит на «КОНСТАНТИНОВА».
Наконец, «подстава» имеет еще одно неоспоримое преимущество: инициатива по установлению контакта полностью будет принадлежать «ЛЕСБИЯНЫЧУ», роль же «КОНСТАНТИНОВА» сведётся к пассивному выжиданию, то есть объект набивается в знакомые к агенту, а не наоборот — существенная деталь, если учесть, что «ЛЕСБИЯНЫЧ» предельно осторожен. Ведь, позвони «КОНСТАНТИНОВ» профессору и сошлись на рекомендацию покойной, трудно прогнозировать его реакцию. Лана мертва, и проверить, действительно ли она выступала в роли посредника, невозможно, что может вызвать недоверие «ЛЕСБИЯНЫЧА» к агенту: тот ли он на самом деле, за кого себя выдает, нужна ли ему медицинская консультация и т. д. Даже если «КОНСТАНТИНОВУ» удастся рассеять вероятные сомнения, то произойдет это не сразу, а время дорого!
Идея осуществить «подставу» именно на похоронах привлекала Карпова еще и тем, что агент, общаясь с объектом, сумеет увлечь его своим «положением» в Главном штабе ВМФ настолько, что тот не скоро вспомнит о возвращении домой, а это даст возможность технарям провести обыск без лишней спешки.
В общем, участие «КОНСТАНТИНОВА» в ритуальных мероприятиях представлялось Карпову тем самым «одним выстрелом, что убивает двух зайцев».
«Да, вот еще! — вспомнил генерал, подъехав к своему дому. — Сегодня же утром надо поднять архивы — не может быть, чтобы у нас ничего не было на вас, Вульф Лейбович! Почему мне это раньше в голову не пришло? Это надо было сделать еще до визита к нему… Чертова суета, о себе позаботиться некогда!»
Карпов не ошибся. И сам Вульф Шильбаум, и его отец оставили рельефный след в секретных файлах МГБ…
Глава пятая. Смотровая щель
(из личного дела №-000000 секретного сотрудника МГБ «ЦЕЛИТЕЛЬ»)
По возвращении с фронтов Великой Отечественной, молодой хирург Вульф Шильбаум быстро разобрался в мирной врачебной конъюнктуре. Понимая, что, отвоевав, народ примется рожать, он прошел специализацию и получил квалификацию хирурга-гинеколога. Оперирующие гинекологи во все времена ценились на вес золота, а в послевоенном СССР и подавно. Вскоре бесценный опыт, приобретенный во фронтовых госпиталях, орлиный глаз диагноста и золотые руки хирурга принесли Вульфу Лейбовичу широкую известность. Жены и дочери, внучки и любовницы прославленных генералов и маршалов, крупных ученых и хозяйственников, партийных и государственных чиновников стремились попасть в клинику, где священнодействовал Вульф Шильбаум. Хотя работал он не всегда в своей клинике. Зачастую доктор, идя навстречу пожеланиям своей многочисленной паствы, — пациенткам — в целях сохранения их инкогнито врачевал у себя на дому. Для этого две комнаты из четырех принадлежавшей ему и его родителям квартиры были переоборудованы в смотровой кабинет и операционную. Конвейер был запущен. Уникальные, ювелирные операции, возвращавшие многим женщинам утраченный дар деторождения, Вульф Лейбович, ничтоже сумняшеся, чередовал с производством возведенных в те годы в ранг уголовного преступления абортов.
Известно, что состоятельные люди, к которым и принадлежали пациентки Шильбаума, не пожалеют никаких денег, чтобы испытать счастье материнства. От пациенток, лишенных способности рожать, не было отбоя, впрочем, как и от тех, кто стремился избавиться от «залётного» плода. Деньги текли рекой.
Вульф Лейбович с детства отличался повышенной коммуникабельностью. С годами он стал избирательно общителен. Особым его вниманием теперь пользовались женщины, нуждавшиеся в его профессиональной помощи. Всё, что интересовало его пациенток, интересовало и Вульфа Лейбовича, а его способность со знанием дела и юмором поддерживать разговор на любую тему очень быстро завоевывала симпатии и расположение собеседниц. Незаметно для себя они в лице доктора приобретали духовника, которому можно было рассказать всё без утайки. Откровенность пациенток была ошеломляющей. Впрочем, какой она могла быть, если они допускали Шильбаума себе под юбку и глубже?! Так что, кроме денег, Вульф Лейбович в избытке получал еще и пикантную информацию о личной жизни московской партийно-государственной номенклатуры, вплоть до кремлевских небожителей, был прекрасно осведомлен о подноготной их отношений со своими внебрачными спутницами жизни.
Близость к советской элите, скорее воображаемая, чем существовавшая в реальности, создавала у тщеславного Вульфа Лейбовича иллюзию сопричастности и собственной неуязвимости. Да и как избежать чувства близости к сильным мира сего, если гинекологу из первых рук было известно, как личный секретарь генсека Поскребышев регулярно затребовал на гарнир к своим домашним банкетам, в которых участвовали кремлевские бонзы, девочек из ансамбля народного танца Игоря Моисеева. Танцовщицы после этих ночных оргий, как правило, оказывались в гинекологическом кресле домашней операционной Шильбаума. Немудрено, так как сановники из Кремля считали труппу Большого театра придворным гаремом, а нимфетки-балерины ничего не слышали о противозачаточных средствах…
Наслышан был Вульф Лейбович и об увлечении Сталиным Верой Давыдовой, исполнительницей главных ролей в спектаклях Большого, обладательницей прославленного меццо-сопрано, которую за эффектную внешность и редкую красоту собратья по ремеслу почтительно называли «Царь-бабой». Возможно, еще и потому, что она играла царскую невесту из оперы Римского-Корсакова. Пример вождя оказался заразительным, Молотов остановил свой выбор на лирическом сопрано, генералы МГБ довольствовались балеринами…
Но если знаменитая меццо-сопрано в обмен на ласки в кремлевских чертогах трижды становилась лауреатом Сталинской премии, то остальные наложницы в лучшем случае могли рассчитывать на оплаченное их повелителями абортирование в домашней клинике доктора Шильбаума.
Таковы были правила игры.
Так как приток страждущих хирургического вмешательства нарастал, встал вопрос о приглашении в надомную операционную помощника-ассистента, и лучше, чтобы им оказалась женщина, ибо Шильбаум-младший по-прежнему оставался холостяком, а его мать уже не справлялась с хлопотами по приему многочисленных визитеров, число коих всегда соразмерно водящимся в доме деньгам. В состоянии ли была пожилая женщина — мать Вульфа — в одиночку приготовить и сервировать стол, если в их дом по улице Чаплыгина беспрерывным потоком доставлялись немыслимые по тем временам осетры из Астрахани, камчатские крабы и экзотические фрукты: гранаты, хурма и фейхуа из Закавказья?!
Наконец, Вульф Лейбович после настоятельных просьб матери разыскал в одной московской больнице свою бывшую подчиненную, хирургическую сестру, с которой три года проработал во фронтовых госпиталях. Клавдия Власовна Булавкина, пережив при бомбежке Ленинграда смерть своих крошечных близняшек, гибель на фронте мужа-летчика и почти два года штрафбата, куда ушла медицинской сестрой искать смерти, охотно приняла предложение бывшего начальника.
В лице Клавы семья Шильбаумов нашла не только ассистентку и хирургическую сестру для основного добытчика денег — Вульфа Лейбовича, — но и, что важнее, — экономку и кухарку. При необходимости она беспрекословно переходила от стола кухонного к столу операционному и обратно…
* * *
Знания — дороже всех сокровищ мира — так всегда считали представители тех органов, в чьи обязанности входит обладание этими самыми знаниями, что по долгу службы стоят на страже государственной безопасности и находятся в постоянном поиске источников этих самых знаний, суть — информации.
Чувство неуязвимости, возникшее в душе Вульфа Лейбовича от общения с порочными подружками сильных мира сего, оказалось мнимым и улетучилось тотчас, когда Шильбаум-младший получил вежливое, но неотвратимое приглашение в Дом на Лубянской площади.
Зима пятидесятого года. Умы генералов госбезопасности уже заражены вирусом дела врачей-убийц, но конкретный план еще не сверстан и не хватает тайных пособников в стане жидоинтеллигентных докторов. Почему бы не попробовать с Вульфом Шильбаумом, ведь он свой в среде медиков, да и папа у него — известный профессор психиатрии! А что до основы вербовки, то она благоприятная: Шильбаум-младший занимается противозаконным абортированием. Поди, уж половину Большого театра «выскоблил».
— Ну, докладывай, Вульф Лейбович, всем ли балеринам Большого перевязал фаллопиевы трубы? — верхние пуговки гимнастерки у полковника расстегнуты, погоны отливают золотом, сапожки шевровые отсвечивают агатовым блеском. Времени — десятый час вечера. Полковник еще не пьян, но очень навеселе. Достал из серванта бутылку грузинского коньяка, разлил по фужерам янтарную жидкость, коротко приказал сидевшему напротив Шильбауму:
— Пей!
Плеснул в себя крепчайшую влагу, откусил прямо от шоколадной плитки, пододвинул врачу оставшийся кусок.
— Я, товарищ полковник, не пью… — замялся Вульф Лейбович.
— Да ты не дрейфь, целитель, — полковник хохотнул, обдав собеседника облаком хмельной отрыжки, — ты в гостях, не на допросе… А про твои проделки — противозаконные аборты нам все известно, можешь не сомневаться… Изводишь, значит, наш национальный генофонд!! Славянок, значит, бесплодными делаешь!!
Полковник вновь наполнил свой фужер, и уже примирительно сказал:
— Я те вот что скажу. Парень ты с головой, да и орден боевой имеешь… Руки у тебя золотые… Так вот, чтобы ты не поменял свой скальпель-скребок на кайло, с сегодняшнего дня будешь работать на государственную безопасность… И не смотри на меня, как солдат на вошь!
У тебя подходящий для нас наблюдательный пункт… Такой полов… то есть смотровой щ е л и, какой располагаешь ты, любая контрразведка позавидует, — полковник хохотнул, довольный собственным каламбуром, — значит, смотришь в щель и видишь, что вокруг творится… Не так ли? Негоже, Вульф Лейбович, в одиночку наслаждаться полученной информацией… С завтрашнего дня еженедельно будешь составлять письменные отчеты о своих контактах с пациентками… Кто, где, при каких обстоятельствах и от кого «залетела», о чём говорили, что он ей обещал. Донесения будешь подписывать словом «ЦЕЛИТЕЛЬ» — это твой оперативный псевдоним… Береги его как зеницу ока, чтоб ни одна живая душа не прознала…
— А сейчас, — полковник вынул из ящика чистый листок бумаги, — дашь органам государственной безопасности подписку… Пиши!.. Скоро поймешь, что лучше наслаждаться тортом — информацией — коллективно и на свободе, чем хлебать баланду в одиночку и в камере…
«Ну, вот, — подумал Вульф Лейбович, приближаясь к своему дому, — сейчас преподнесу сюрприз родителям, сообщу, что вступил в тайный Орден стукачей. Интересно, сколько в МГБ платят за каждый “стук”»?
Шильбаум живо представил себя входящим с распахнутым докторским саквояжем в Бюро пропусков МГБ. Приблизившись к окошку, он кричит:
«Агент третьего отделения его Кремлевского Величества Тайной канцелярии, оперативный псевдоним “ЦЕЛИТЕЛЬ”, за пожетонным вознаграждением прибыл! Па-а-п р а ш у выдать крупными купюрами!»
Жизнь в тридцать лет отроду казалась прогулкой со многими приключениями, а себя Шильбаум видел участником какого-то водевиля со шпионскими мизансценами…
В ближайшие два месяца печально известный всей Москве полковник Саркисов — начальник личной охраны Лаврентия Берия — едва ли не ежедневно привозил к доктору на дом женщин разных возрастов, из разных социальных групп. Но было и общее: внешне все были очень привлекательны и… беременны.
В обычной своей манере радушного хозяина Шильбаум сумел разговорить их, ибо к выполнению задания органов: «кто, где, при каких обстоятельствах и от кого залетела” относился с особым тщанием. Вульф Лейбович сделал ошеломляющее открытие. Оказывается, все доставляемые к нему женщины забеременели от заместителя председателя Совета Министров Союза ССР Лаврентия Берия, который похищал их прямо с улицы и овладевал ими, как правило, в машине, по дороге на службу или домой!
«Лаврентий Павлович живет бешеной гормональной жизнью, его предстательная железа работает на износ. Это может спровоцировать наступление преждевременного полового бессилия».
Так в очередном донесении предостерег «ЦЕЛИТЕЛЬ» своих работодателей из МГБ о последствиях полового бесчинства всесильного Лаврентия Берия…
* * *
Личное дело агента «ЦЕЛИТЕЛЬ» заканчивалось постановлением о прекращении негласного сотрудничества с ним ввиду того, что его отец был репрессирован и расстрелян в ходе проведения оперативных мероприятий по так называемому «делу врачей», а также из-за смены им по состоянию здоровья (заболевание ног) специализации. Из хирурга Шильбаум сначала стал невропатологом, а затем психиатром.
Карпов захлопнул тонкую папку и в задумчивости зашагал по ворсистому ковру кабинета.
«Что ж, Вульф Лейбович, мотивация ваших преступных действий становится яснее — месть за погибшего на Лубянке отца. Однако таких, как вы, пострадавших в 1950‑е годы, были тысячи и тысячи. Многие ли из них стали шпионами? И потом, это было так давно… Верится с трудом, что вы всё это время вынашивали планы мести за отца. Может, что-то ещё?.. Ах, да! Вас же обидели — обошли с Государственной премией, да и фамильные драгоценности надо вывезти… Ну и покровителей вы себе нашли! А может, они — вас?»
Размышления Карпова прервал телефонный звонок.
— Да, я санкционировал постановку его въезда на контроль… Визу вчера получил? В каком качестве он к нам едет? Значит, дипломатического иммунитета не имеет? А когда симпозиум? Да, — генерал взглянул на календарь, — через неделю… Заниматься иностранцем, да и всем симпозиумом я буду лично… Добро!
Положив трубку, генерал сначала по внутренней связи пригласил Казаченко, затем распорядился доставить из архива оперативную подборку № 00… «АНГЛИЙСКИЙ ДУБ» на Эндрю Аллена Вуда, бывшего атташе по вопросам науки и техники посольства Великобритании в Москве.
Глава шестая. «Английский дуб»
Неприметным человечком был Эндрю Аллен Вуд. И тогда, когда заканчивал высшие дипломатические курсы в Лондоне, готовясь к длительной заграничной командировке. И тогда, когда занял должность помощника атташе по вопросам науки и техники посольства Великобритании в Москве. Неизменно темно-серый твидовый костюм и консервативный галстук в мелкий горошек.
В круг обязанностей Эндрю Вуда входили вопросы установления и поддержания контактов с журналистами, советскими инженерами и учеными, пишущими для таких журналов, как «Машиностроение в СССР», «Телекоммуникации и информатика в СССР» и им подобные.
Внешне невзрачный Эндрю Вуд преображался в общении с заинтересовавшими его авторами публикаций и научных статей. Он был само обаяние, остроумие и образованность. Бесцветные глаза за стеклами очков светились умом из-за стекол очков, анекдотам и курьезным случаям из жизни западноевропейских политических и общественных деятелей, казалось, не будет конца. Но это было лишь увертюрой, искусно исполняемой мастером психологических этюдов. Показывая отличную осведомленность о проблемах продвижения по служебной лестнице своих собеседников, об их скудном материальным достатке, сетовал на их ограниченные возможности личного общения с западными учеными, неизменно сокрушаясь, что без выезда за рубеж и ознакомления на месте с биением пульса западной техники и технологии русские ученые варятся в собственном соку, а повторяя научные разработки своих заграничных коллег, — заново изобретают велосипед.
Во время бесед дипломат постепенно подталкивал своего визави к общению в непринужденной обстановке, в отдельных случаях стремясь перевести отношения на конфиденциальную основу.
Некоторым собеседникам Вуд оказывал содействие в публикации статей в иностранных технических журналах, а особо понравившимся перспективным ученым даже устраивал выступления с лекциями в западноевропейских университетах. За это ученые получали приличное вознаграждение в свободно конвертируемой валюте. А Эндрю Вуд, с его слов, довольствовался малым — расположением тех, кому помог, и возможностью продолжать с ними неофициальное общение…
Иностранец привлек пристальное внимание советской контрразведки после задержания ведущего специалиста НИИ радиопромышленности «Фазотрон» Адольфа Толкачева. У последнего в записной книжке были обнаружены рабочий и домашний телефоны Вуда…
* * *
В феврале 1977 года офицер ЦРУ, работавший в посольстве США в Москве, обнаружил записку, оставленную под стеклоочистителем своей машины. Автор записки утверждал, что имеет доступ к военной информации, которая настолько ценна, что может «изменить баланс сил». Автор выражал желание встретиться с сотрудником ЦРУ.
Примерно в то же самое время КГБ устроил засаду и задержал другого цэрэушника из посольской резидентуры, направлявшегося на встречу со своим агентом, работником номерного предприятия, прибывшим в столицу из закрытого для посещения иностранцев города Красноярск-40. Разведчика выслали из СССР, а директор ЦРУ Тернер приказал всему личному составу посольской резидентуры в Москве «приостановить деятельность». Все встречи с агентурой в Советском Союзе и Восточной Европе были отменены.
Было ясно, что произошло нечто непредвиденное, и адмирал Тернер заподозрил, что записка является частью большой игры с ловушкой в последней части.
Через несколько недель появилась другая записка. К ней автор приложил описание некоторых технических деталей одной из советских радарных систем. Но даже этого было недостаточно, чтобы руководство ЦРУ убедилось в искренности намерений автора записки.
По прошествии какого-то времени английские разведчики, действовавшие под дипломатическим прикрытием, сообщили своим американским коллегам, что в их поле зрения попал худощавый мрачный человек, по внешним признакам советский гражданин, который настойчиво предлагает свои услуги по передаче секретной информации. Американские разведчики в ответ только рассмеялись.
Еще месяц спустя, человек, внешне соответствовавший описаниям англичан, подбежал к офицеру ЦРУ, когда тот остановил машину у светофора недалеко от американского посольства, и попытался передать ему очередную записку с предложением о сотрудничестве. Офицер в панике рванул на красный свет…
В попытках русского войти в контакт с американцами, с англичанами и вновь с американцами, начинающий психиатр усмотрел бы признаки гипоманиакального поведения, но директор ЦРУ расценил его по-своему, обнаружив в действиях незнакомца подтверждение своим подозрениям, что всё это — провокации КГБ. Ведь известно, что русская «наружка» ведет наблюдение за американским и английским посольствами 24 часа в сутки. Какой идиот рискнет так прямо подойти?! Только тот, кому нечего терять, поскольку он не настоящий шпион-инициативник, а действует под руководством и по наущению КГБ.
Прошло более полугода с тех пор, как Адольф Толкачев, — а это был он, — набрал номер принадлежавшего Эндрю Вуду телефона.
Англичанина заинтриговало предложение незнакомца встретиться, чтобы обсудить проблемы Константина Образцова. Вуду было известно, что молодой ученый Образцов, выехав в Англию для участия в научной конференции, остался там по политическим мотивам, — к чему лжедипломат имел самое непосредственное отношение, — поэтому обращение русского прозвучало как пароль.
Кто не рискует — тот не пьёт шампанского! А шампанского хотелось…
Вуд, не поставив в известность своё руководство, на свой страх и риск, но с соблюдением мер конспирации провел встречу. И не прогадал. В последующем полученными Вудом от Толкачева сведениями — чертежами, относящимися к технологии советского варианта бомбардировщика-невидимки «СТЕЛС», — англичане поделились с американцами. Разумеется, не бесплатно.
Все сомнения относительно того, является ли Толкачев двойным агентом или нет, мгновенно рассеялись, так как данные, которые он представил, были настолько секретны, что в ЦРУ сразу поняли: КГБ никогда не будет рисковать их раскрытием.
В начале 1979 года Толкачев наконец был принят на связь офицером резидентуры ЦРУ, действовавшей под прикрытием посольства.
До разоблачения Толкачева в 1985 году ЦРУ успело аккумулировать для него в американских банках более двух миллионов долларов, — ничтожная сумма по сравнению с той, что могла быть затрачена США на соответствующие исследования в области электроники. Таким образом, «СФИЭ» — оперативный псевдоним изменника — сэкономил американским налогоплательщикам десятки миллиардов долларов.
«Сотрудники Центрального разведывательного управления любят шутить, что Толкачев взял их на содержание, — докладывал позже в Москву наш «крот» Олдрич Эймс, — именно он окупил все бюджетные затраты ЦРУ, буквально на блюдечке преподнеся Соединенным Штатам советскую авиационную радиоэлектронику. Начнись мировая война, и в воздухе НАТО имела бы неоспоримое преимущество».
Толкачев также снабдил американцев подробной информацией об электронных системах управления, используемых нашими истребителями МиГ, а также о контрмерах, применяемых ими для того, чтобы ускользать от американских самолетов и радаров.
Американцы поделились приобретенными секретами со своим основным союзником на Ближнем Востоке, и вскоре арабы, чьи военно-воздушные силы были на 99 процентов укомплектованы советскими самолетами, обнаружили их уязвимость и досягаемость для средств израильской ПВО.
Измена убыточна. Многомиллиардные контракты, предусматривавшие поставку советской авиатехники арабским странам, были сорваны.
Измена прибыльна. Никогда еще за всю свою историю Соединенным Штатам не удавалось заполучить более рентабельного предателя, каким был Толкачев.
…Вскоре после ареста Толкачева Эндрю Вуд почувствовал, как запущенный им механизм получения информации от русских ученых проделывает холостые обороты — советская контрразведка взяла его в активную разработку.
Искушать судьбу во вред своему имиджу и собственным сотрудникам — не в традициях британской разведслужбы. Ко всему, закончился срок пребывания Эндрю Вуда в Москве.
Иностранец благополучно отбыл на берега Темзы, где по данным наших закордонных источников, вскоре стал преподавателем секретной школы английской разведки — МИ-6, готовившей разведчиков-агентуристов для работы в СССР и странах Варшавского договора.
По заключению аналитиков это было повышение, свидетельствовавшее, что время в Москве Вуд провел не без пользы для британского разведывательного сообщества. Разумеется, его быстрому продвижению способствовала встреча с Толкачевым, которую начальство резидентуры СИС в Москве поначалу расценило безрассудной…
* * *
Однажды попав в поле зрения нашей контрразведки по подозрению в принадлежности к спецслужбам, иностранец обретет прочное место в наших секретных файлах. Эндрю Аллен Вуд исключением не был.
В Центр поступали сведения, что Вуд продолжает добывать информацию о советском промышленном и военном потенциале в ходе опросов граждан СССР, выехавших на постоянное жительство в Израиль и страны Западной Европы. Дело хлопотное. В поисках источников информации он метался из страны в страну, менял континент за континентом. Командировки, переезды и перелеты без территориальных и временных границ и всё во благо разведки под девизом: «Отбросов нет — есть кадры!» Интересовали разведчика не сами переселенцы — секретоносителей не выпустят! — их связи среди молодой, подающей надежды научно-технической интеллигенции, военных, дипломатов, сотрудников спецслужб.
Все сведения об устремлениях Вуда стекались в Службу генерала Карпова.
Учитывая неослабевающий интерес англичанина к нашим секретам, Карпов дал указание поставить возможное «второе пришествие» иностранца в СССР на контроль. Мероприятие, привычное в практике спецслужб всех стран, действенное и простое, как штыковая лопата.
Автор серьёзных шпионских боевиков, известный читающей публике под именем Джона Ле Карре, в одном из своих романов заметил, что разведка — это, прежде всего, ожидание. Ему можно верить — он бывший английский разведчик, чьё настоящее имя — Дэвид Корнуэлл.
Нельзя не согласиться с ним, но вместе с тем нельзя не отметить однобокость наблюдения. Если уж разведчику приходится выжидать, испытывая на прочность собственную выдержку и терпение, то какой пробы должны быть упомянутые качества у контрразведчиков!
Ожидание генерала Карпова не было пассивным, всё это время он незримо следовал за подопечным, выражаясь языком профессионалов — «вёл» его, и не праздного любопытства ради проявлял внимание к его устремлениям и объектам заинтересованности.
И вот теперь, по прошествии многих лет, к Карпову поступил сигнал, что английский разведчик получил в консульском отделе советского посольства в Лондоне въездную визу, и через неделю примет участие в московском международном симпозиуме по проблемам воздушных грузоперевозок…
Карпов почувствовал, что обстоятельства работают наперекор его планам, и он неумолимо скатывается в цейтнот. Вдруг его осенило:
«А что если “ДУБ” — тот самый, мною ожидаемый эмиссар, который едет на встречу с “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ”? Что ж, предположение не лишено логики… Выехав из СССР, Шильбаум, профессор психиатрии, широко известный за рубежом специалист, не мог не попасть в поле зрения “ДУБА”. Не исключено, что им же и завербован… Если это так, то Вуд прибывает в Москву не только как связник, но и как оператор, в чьи обязанности кроме прочего входит оказание психологической поддержки своему агенту. А “ЛЕСБИЯНЫЧУ”, работающему в автономном режиме более года, ох как она нужна! Кроме того, только оперативный сотрудник, под чьим патронажем действует “ЛЕСБИЯНЫЧ”, в состоянии выявить изменения в его поведении и эмоциональном состоянии”.
Действительно, эпизодичным сеансам бесконтактной связи в известной степени присуща анонимность, которая чревата притуплением чувства партнера и может спровоцировать появление отчужденности между подопечным — агентом и его наставником — оператором. А уж этого последний допустить не имеет права, так как ставит под угрозу провала всю операцию, в которой задействован его агент.
«Прошло уже более месяца с момента перехвата открытки с микроточкой. Конечно, Центр, чье задание выполняет профессор, обеспокоен его молчанием. Если Вуд едет на встречу с “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ”, значит, последний работает на англичан? Или его пользуют коллегиально? Американцы руководят и оплачивают его труды, но деньги выдают, скажем, израильтяне, а операции по связи проводят англичане? Что ж, расчет верный: провались “ЛЕСБИЯНЫЧ”, он не сможет сказать, на кого работал. Не исключено, впрочем, что он, — слуга “трех господ”. Тогда моя Служба, выходит, противостоит трем мощнейшим разведкам мира!
И последнее. Если допустить, что “ДУБ” едет за видеозаписями, отснятыми и собранными “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ”, значит, на пленках нечто такое, что требует прилёта такой птахи, как Вуд! Кто ж там угодил в сети доктора? Не из-за меня же весь сыр-бор поднялся! — Карпов нахмурился, вспомнив своё посещение квартиры-кабинета Шильбаума. — Да, но где и когда конкретно будет проходить встреча разведчика с московским источником, — вот в чём вопрос! “ЛЕСБИЯНЫЧ”, наверняка, уже принял из своего Центра радиовыстрел[3] о предстоящем рандеву.
Последняя доводка — уточнение времени и места встречи — будет произведена Вудом уже в Москве. Но каким образом? Не исключено, что в поведении англичанина и “ЛЕСБИЯНЫЧА” проявятся какие-то признаки, которые наведут нас на след… Хорошо бы! Увы, сегодня нам остается лишь занять круговую оборону: контролировать поведение англичанина по его прибытии в Москву и фиксировать действия профессора с применением всех оперативно-технических средств, прежде всего “прослушки” телефона и использования возможностей наружного наблюдения…»
…Вошедшему Казаченко генерал вкратце изложил суть происходящего, передал для ознакомления оперподборку «АНГЛИЙСКИЙ ДУБ», приказал немедленно разработать план по выводу домработницы и нейтрализации соседей на время обыска, взять под контроль квартирный телефон «ЛЕСБИЯНЫЧА» и выставить за ним круглосуточное наружное наблюдение. В заключение — сказывалась ночная вылазка к «КОНСТАНТИНОВУ» — Карпов устало произнес:
— Обыск через два дня, группу вторжения я проинструктирую лично. Всё ясно?
— Леонтий Алексеевич, можно вопрос?
— Спрашивай!
— А как вы вышли на этого… на «ЛЕСБИЯНЫЧА»?
Генерал отреагировал мгновенно.
— Милый мой, надо уметь работать с агентурой! Хвалишь, лелеешь их, чертей полосатых, годами. Глядишь — они однажды тебе сюрприз принесут. Информацией называется… А если серьезно, то мой «КОНСТАНТИНОВ» «взял на абордаж» некую Лану — Светлану Прозоровскую, которая имела выходы на «ЛЕСБИЯНЫЧА», потому как работала на него, правда, использовал он ее «втёмную». Всё вместе взятое помогло разгадать загадку, заданную нам открыткой с микроточкой…
— Вслед за шифрами, которые «КОНСТАНТИНОВ» помог добыть в конце шестидесятых, ну, ты помнишь, — это его второе «звёздное» мгновение… С той лишь разницей, что первый его успех был запланированным, если, конечно, применимо к контрразведке понятие планирования, а нынешний — результат чистой удачи… «Везунчик» он у меня, и я вместе с ним!.. И ничего более, друг мой… А вообще, полковник, — в голосе генерала зазвучали начальственные нотки, — вам сейчас не об этом надо думать… Дел и без того — по горло!.. На подготовку обыска у вас всего два дня… Свободны! Да, дело не забудьте… Ознакомитесь…
Генерал вытащил из сейфа личное дело агента «ЦЕЛИТЕЛЬ» и бросил его на стол перед Казаченко.
Резкая смена в настроении шефа не осталась незамеченной Олегом.
«Что-то уж слишком быстро удалось вам, Леонтий Алексеевич, выстроить всю цепочку: “микроточка” — “ЛЕСБИЯНЫЧ” — “КОНСТАНТИНОВ” — Прозоровская — Эндрю Вуд… Нет, в жизни так быстро не бывает… Сдается мне, товарищ генерал, что какое-то звено цепи, какого-то фигуранта, вы опустили… Странно, вы ведь со мной всегда были откровенны… Черт с ним, опустил, так опустил, — подумал Казаченко, выходя из кабинета шефа, — дел действительно по горло!»
Глава седьмая. Сезам, откройся!
Негласный обыск в жилище объекта оперативной разработки, как и налет домушников на квартиру, «где деньги лежат», требуют тщательной подготовки. Группы поддержки разрабатывают комплекс подстраховывающих мер, которые призваны исключить всякие неожиданности. А уж к каким ухищрениям приходится прибегать, для устранения или нейтрализации нежелательных свидетелей, известно только профессионалам!
…Разбитные, веселые парни и девушки, активисты с избирательного участка, целый час шатались во дворе дома № 26 по улице Чаплыгина, агитируя то ли за каких-то партийцев-любителей пива, то ли за каких-то «зеленых». Расплодилось их в перестройку, поди, разберись! Первым делом к пенсионерам в беседку заглянули. Выясняли, кто, где живет, да с кем, да как, да за кого голосовать будет. В подъезды заходили, в квартиры названивали. Про собак домашних зачем-то спрашивали, будто собаки голосовать пойдут!
На воров, что по квартирам лазят, вроде не похожи — чистенькие, опрятные, некоторые — при галстуках… Черти что в стране творится, с ума все посходили! Стояли бы себе у станка, как мы в их годы, да мантулили от зари и до зари, а то ходят, народ баламутят…
Через час на стол полковника Казаченко легла справка по изучению соседей объекта оперативной разработки «ЛЕСБИЯНЫЧ», подозреваемого в шпионаже в пользу иностранных спецслужб.
Олег улыбнулся нестандартному началу документа: «В ходе проверки ответственных квартиросъемщиков и членов их семей, проживающих в доме… по улице… наличия собак сторожевых и бойцовых пород в адресе не выявлено».
Действительно, любой домушник знает, сколько хлопот могут доставить четвероногие стражи. Но только не тем, кто вторгается в чужие жилища с санкции руководства органов госбезопасности.
В сверхсекретных лабораториях « К онторы Г лубокого Б урения» разработан и до сих пор с успехом применяется во время набегов на «особаченные» квартиры спецпрепарат «ГОН-1», действующий на кобеля, как взятка на чиновника, — с ним пес напрочь забывает про свой долг охранника жилища. Препарат представляет собой концентрированную вытяжку из выделений суки во время течки.
Просочившись в квартиру, сыщики первым делом обильно смачивают «ГОНом» любой попавшийся башмак, брошенный у порога. Пес невозмутимо разглядывает незваных гостей — всякая сторожевая обучена беспрепятственно впускать любого, чтобы потом держать его до прихода хозяев. Миг — и окропленный «ГОНом» башмак летит под ноги пса. Что тут начинается! Пес набрасывается на башмак, яростно рычит, неистовствует, рвет его в поисках вожделенного источника запаха… Всё остальное перестает для него существовать.
Обычно сыщики покидают квартиру еще до того, как разъяренная псина прекратит глумиться над башмаком. Но случалось, что хозяин по возвращении находил лохмотья не одного, а нескольких искромсанных башмаков, и пса, в полном изнеможении лежащего у порога.
С особями женского пола сложнее. И не потому, что для них спецлаборатории не подыскали усмиряющего средства, отнюдь! Просто нет гарантии, что сука оклемается после принудительного наркотического сна…
…Казаченко удобнее уселся в кресле и принялся знакомиться с информацией, добытой «активистами с избирательного участка» о среде обитания «ЛЕСБИЯНЫЧА». Свои выводы он изложит в рапорте на имя Карпова. Выводы, которые лягут в основу оперативного плана «Сезам, откройся!», а затем станут, как это ни парадоксально, руководством к действию для множества людей, коим сугубо наплевать на государственную безопасность вообще, а на генерала Карпова и вражеского лазутчика по кличке «ЛЕСБИЯНЫЧ» тем более…
В квартире № 1, напротив профессорской, проживала семья с непритязательной фамилией «Ивановы». Она-то и оказала неуклюжую услугу своим владельцам, предрешив их участь. Под предлогом уточнения боевого пути супругов-фронтовиков Петра Евсеича и Прасковью Гаврилну — «а не те ли вы Ивановы, которым мы до сих пор не можем вручить медаль за оборону… и орден за взятие…» — предполагалось в нужное время «вывести» в военкомат. А что? Всё вполне логично: миллионы «ивановых» во время войны только и делали, что «обороняли», да «брали», вдруг да не всех героев нашли награды, всяко ведь бывает!
«Особняки» — военные контрразведчики из Особого отдела — по просьбе Казаченко готовы были морочить головы старикам хоть до утра. Более того, военком обязан был доставить ветеранов войны в присутственное место и обратно на своём персональном авто. Военный комиссар, разумеется, в истинные цели проявления неслыханной заботы о фронтовиках посвящен не был, как, впрочем, и «особняки». Конспирация должна быть конспиративной!
Сына супругов Ивановых — Николая Петровича — пьяницу и хронического безработного брал на себя участковый милиционер, организовав ему профилактическое посещение опорного пункта, где обязан был продержать бедолагу до особого распоряжения капитана Аношина. Да-да, того самого Ганнибала Ганнибаловича Аношина, который по завершении операции «ПРОРОК» был принят на службу в органы госбезопасности и стал полноправным членом команды — Службы генерал-майора Карпова.
Семью Гершкович из третьей квартиры «выводить» не было нужды — целый день они, труженики прилавка, находились на рабочих местах в отделе «Ткани» универмага «Москва», а их близняжки, — в детяслях. На всякий случай, чтобы супругам не взбрело в голову отлучиться по своим делам и ненароком заскочить домой, горторгинспекция, ввиду массовых нареканий покупателей, должна была провести проверку именно в отделе «Ткани», и именно в день проведения обыска в квартире их соседа. Совпадение? Бывает…
Супруги-пенсионеры Феоктистовы проживали в квартире № 4 на втором этаже прямо над жилищем «ЛЕСБИЯНЫЧА». Их квартира особо интересовала Казаченко. Именно там, в одной из комнат, предполагалось просверлить пол и межэтажное перекрытие, чтобы установить видеокамеру в потолке рабочего кабинета доктора. Но «вывести» Феоктистовых не представлялось возможным.
Владимир Евгеньевич Феоктистов, генерал-лейтенант в отставке, после перенесенного инсульта был нетранспортабелен. По этой причине и жена его, Ирина Сергеевна, тоже «выводу» не подлежала.
«Сделаем соучастниками, в чём проблема!» — решил Казаченко.
Не обыска, конечно. Другого, вымышленного мероприятия. Сколько их таких, псевдомероприятий, которые в целях укрепления государственной безопасности СССР, пришлось реализовывать в своё время каждому оперу! По прошествии лет, некоторые из бывших сотрудников задавались вопросом:
«Это что ж за государственная безопасность такая, для обеспечения которой приходилось тиражировать дутые оперативные мероприятия?»
Но в описываемой ситуации Олегу было не до философских обобщений и риторических вопросов. К нему они придут позже и не от праздности. Сейчас он творил под девизом «Даёшь “ЛЕСБИЯНЫЧА”!»
«Объясним хозяевам, — продолжал рассуждать Казаченко, — что поблизости завелся радиохулиган, своими выходами в эфир дезорганизующий работу “скорой помощи”. Органы госбезопасности уже почти засекли его, дело за малым — еще несколько дней поисков и мы…“глушанём” его! Вы ведь, Ирина Сергеевна, сами знаете, как важно, чтобы радиостанции машин “скорой помощи” работали без помех, вон у вас самой на руках Владимир Евгеньевич… А что если ему понадобится срочная медицинская помощь?.. Нет, мы обязательно отыщем этого радионегодяя! Мы просим разрешения установить аппаратуру в вашей квартире, ну, вон в той комнатке, на один денек… (Денёк может обернуться неделей, но это — потом, сейчас важно получить принципиальное согласие хозяев).
А теперь давайте доверительные отношения с вами оформим на бумаге… (Следует отбор подписки о неразглашении гостайны.) Ну, вот и славно, теперь-то мы уж наверняка поймаем радиоохальника!»
Самое сложное — квартиру «ЛЕСБИЯНЫЧА» — Олег оставил напоследок.
«Ну, с профессором всё ясно — уже сегодня “слухачи” зафиксировали его намерение присутствовать послезавтра на похоронах. Значит, вторая половина дня у него занята. Питоном нас не испугаешь, найдём на него управу. А что делать с домработницей? Ребята из Седьмой службы выяснили, что стерва она, каких свет не видывал. Злая на всех и вся, подозрительная, мнительная, на мякине эту волчицу не проведешь… Нет, вызовом к участковому милиционеру проблему не решить, что-то позабористей надо придумать!»
Казаченко придвинул к себе справку по изучению Булавкиной Клавдии Власовны.
«Черт, как же я раньше не обратил на это внимания?!» — Олег схватил трубку телефона внутренней связи.
— Пал Палыч, дорогой, если не очень занят — бегом ко мне, тут бывшая твоя клиентка… Год назад во Францию выезжала… Каюсь, раньше не успел тебе о ней сказать… Да-да, с «Сезамом» связано!..
Глава восьмая. Тётя Клава и стратегическая стеклотара
— Да, я знаком с этой лягушкой-путешественницей, — едва взглянув на фотографию Булавкиной, произнес Пал Палыч, — три года назад меня только «посадили на отдел», как она заявляется из Франции… В гостях была у племянницы… Шуму и смеху она тогда наделала, ты себе не представляешь! Нас-то она рассмешила, а таможенников и пограничников нескольких европейских государств поставила на уши…
И Аношин начал рассказывать.
Булавкина Клавдия Власовна получила приглашение посетить свою племянницу Галину в Париже, куда последняя перебралась, выйдя замуж за иностранца.
Тетя Клава, наивно доверяя репортажам подрядных советских журналистов из столиц западноевропейских стран и Соединенных Штатов о нищете и бесправии узников загнивающего мира капитализма, искренне решила, что едет в голодный край. Ей ли, потомственной российской крестьянке, не знать, что такое голод?! Дабы спасти чахнувшую от недоедания племянницу, тетя Клава везла в Париж приличный шмат домашнего сала «кабанчика как раз мой брат на Рождество Христово заколол», прихватила и бутылку самогона одинцовского розлива.
Но золотым фондом багажа были шесть трехлитровых банок с компотами собственного приготовления «яблочки там, вишенки, клубничка — всё со своего участка».
— Блестящее сочетание! «Сало — самогон — Париж», — воскликнул Олег, — обычно выстраивают другой ряд: «устрицы — шампанское — Париж».
— Да, но это — только начало… Сотрудницы моего отдела за годы общения с тетей Клавой сделали вывод, что она дотошно въедлива, зоологически прижимиста и способна сутками без устали говорить по поводу и без. «С такими, как она, хорошо говно есть — рот не закрывается», — говорила о ней Валентина Ивановна Прохорова, мой заместитель, — но всё равно бабушка себе на уме, говорит-говорит, но не заговаривается. Еще в самом начале знакомства спросили, как племянница со своим мужем познакомилась. Так бабуля им такого наплела — до окончания века не расплести. А сказать-то путного ничего и не сказала. «Соскочила», что называется, с темы. В следующий раз, спрашивают, когда внуков племянница привезет из Франции — опять тары-бары-растабары на целый час, и — ноль информации. Не хочет отвечать, и всё тут. Но и вида не подает. Юлит. Уходит от ответа. Чуть что — то за сердце схватится, то за голову.
Злоключения тети Клавы начались при пересечении советско-польской границы. Внимание польских таможенников путешественница привлекла, скорее всего, своей излишней суетливостью. Один из них, войдя в купе, заметил завернутое в газету (чтоб не протухло!) сало, лежащее на столе. Приговор был молниеносным:
«То нэ можна. Свого сполна!»
Но кабанчик-то уже заколот, а сколько столовых и буфетов пришлось обегать в поисках объедков и помоев, а племянница уже ждет сальцо, а выбрасывать продукт — грех, а что она скажет своему брату… Всё это пулеметными очередями веером вонзалось в грудь непреклонного таможенника.
Спор продолжался.
Валерьянка устойчивой струей вливалась в чрево тети Клавы, когда на ее удачу проходивший пограничник-поляк бросил земляку:
«Транзит. Париж».
Инцидент был исчерпан.
Познания тети Клавы, по ее собственному признанию, в «заграничных языках» пополнились словом «транзит». С известными уже ей инословами, как то: «Париж» и «виза», она разбогатела еще на одно.
Конечно, до Эллочки-людоедки было еще далеко, но и до Парижа не близко. В дороге у тёти Клавы была возможность пополнить свой скудный запас иностранных слов.
К чему-то ещё проявят инородцы свой недреманный интерес? Ведь предстояло пересечь ещё германскую, бельгийскую и, наконец, французскую границы.
Проявили. На немецкой. Извлекли, значит, бутыль самогона вместимостью 0,75 л. Вместо пробки — спрессованная газета. Таможенник, что помоложе, заинтересовался. Открыл. Нюхнул. Да как заорёт:
«Наркотик!».
На крик и на запах из открытой бутыли сбежались все остальные таможенники…
Никто не знает, чем бы закончились рассуждения молодых таможенников, но вошел седовласый, лицо в шрамах. Понюхал содержимое бутыли. Обратившись к коллегам, произнёс несколько фраз. Таможенники с гоготом покинули купе.
Когда они вышли, настала очередь смеяться двух переводчиков, которые делили с тетей Клавой купе. Один из них успокоил путешественницу, взиравшую на них с недоумением:
«Вас приняли за постаревшую Мата Хари, отбывшую срок в ГУЛАГе. Теперь вы едете выполнять задание германского Генерального штаба, которое на вашей совести еще с 1914 года, когда Германия воевала с Францией. В бутыли — сильнодействующий яд. Вы должны отравить питьевые источники французов».
Удивительную беспечность и легкомыслие проявили бельгийские и французские таможенники — даже не заглянули в купе к тете Клаве на огонек. А она, закаленная в боях на приграничной полосе, так ждала, так ждала… Где же хваленая французская галантность, внимание к женскому полу? Может, она, этим самым французам, второе Ватерлоо хотела устроить… Не знаю, что уж она рассказала племяннице о французах, но моим сотрудницам свое разочарование высказала.
Ларчик, возможно, просто открывался. Много ли выезжало в те годы из Союза наших людей в Западную Европу? А какие проверки они проходили перед выездом, сколько было согласований! Что там Дантовы круги ада…
И за границей об этом знали. Знали, что нас выпускают стерильно чистыми. А на нашей границе после досмотра нашими же пограничниками и таможенниками выезжающие «совки» вообще становились оскопленными.
Дело другое — выезд из страны пребывания. Тут досмотр по полной программе, высшей степени пристрастия и тщания. В этом тетя Клава имела возможность убедиться лично. Галантные и обворожительные французы, флегматичные бельгийцы таким вниманием прониклись к «непоседе», что в Бельгии, к примеру, пришлось вызывать советского консула, чтобы отстоять частную собственность тети Клавы. Об этом она и поведала сотрудницам УВИРа, организовав им незапланированный праздник.
* * *
Пробыв в Париже с недельку, тетя Клава заскучала по дому. Женщине быстро надоели «лувры всякие, башни эйфелёвые и кафешантажи по телевидению». А тут еще Галя отказалась наотрез есть сало.
«Тетя Клава, я не простолюдинка какая-нибудь. Я живу в Париже. У меня диета. Ты знаешь, сколько в этом куске калорий? Да этим количеством энергии можно ваш атомоход “Ленин” заправить. Вот компоты — это для меня. Весь Запад живет на соках, овощах и фруктах…»
В подтверждение своих слов она открыла тетке строжайшую тайну, которой Булавкина охотно поделилась с сотрудницами УВИРа. Оказывается, если раньше в Париже помидоры и клубнику продавали только до восьми вечера, то есть до закрытия магазинов, то теперь продают круглый год!
«Вот так и живут там, в Париже. Круглый год — свежие помидоры и клубника!» — подытожила тетя Клава.
Единственной отдушиной и развлечением для тети Клавы, жадной до приобретения осязаемых материй, было прочесывание торговых рядов на барахолке, расположенной в одном из отдаленных предместий Парижа и прозванной парижанами «Блошиным рынком».
…На двенадцатый день пребывания все компоты были съедены, самогон спущен в унитаз, сало из советской газеты перекочевало в «Фигаро» (чтоб не протухло), в прихожей своего часа дожидались шесть огромных баулов с иностранным ширпотребом всемирно известного кутюрье «Бэ У» (Бывшим в Употреблении), который, по расчетам тети Клавы, должен был насытить одинцовский внутренний рынок, а заодно и возместить затраты на поездку к племяннице.
Час раставания с центром западноевропейской цивилизации пробил.
Теперь в купе тетя Клава ехала одна, если не считать шести баулов обносков и шмата «офигаренного» сала.
Чтобы занять время, путешественница занялась подсчетом предполагаемой выручки от реализации содержимого баулов. Перед глазами косяками проносились купюры, в основном с профилем вождя международного пролетариата. Сумма набегала немалая!
Размышления тети Клавы были прерваны французскими пограничниками. Долго они изучали саму Булавкину и ее паспорт. Косились на баулы, заполнявшие всё купе. Пригласили таможенников. Один из них знаком предложил открыть близстоящий баул.
Из груды тряпья таможенник торжествующе извлек пустую банку из-под компота (первую). Заботливо вымытая и тайком от племянницы упакованная в потертые джинсы, банка покоилась в середине баула, чтобы не быть разбитой.
«Темные люди, эти французы, а еще в мундирах!» — скажет потом в УВИРе тетя Клава.
Нельзя не согласиться с нею. Действительно, неучи беспросветные эти западноевропейские таможенники. Ни малейшего представления не имеют о советской социалистической политэкономии. Знать бы им, что банка стоит аж 30 копеек, да и попробуй ее найди! У них одно на уме — как бы чего не вывезли из Франции, а что компоты в СССР не во что «закручивать» — им наплевать!
Французы попытались установить речевой контакт с мадам Клавой. Безуспешно. Знаками попросили открыть остальные баулы.
Уже тряпье из баулов заполнило всё купе и часть прохода, а трофеи всё прибывали. Французы не скрывали своей радости по поводу свалившейся на них удачи. Думается, что каждый из них уже видел себя кавалером ордена Почетного легиона за успешное задержание русской разведчицы, ну, на худой конец, курьера международного картеля контрабандистов.
Тетя Клава в полном недоумении наблюдала за французами.
«Что они делают? Зачем им мои банки? Ну, были бы еще с компотами, — она вспомнила инцидент с самогоном, — а то ведь пустые!»
«Да чистые они, чистые!» — закричала она на вошедшего в цивильном костюме француза, который осторожно, одним пальцем, провел по горловине очередного сосуда.
«Пардон, мадам, полис», — сказал вновь вошедший и показал какую-то книжицу. Затем из кармана пиджака достал щипчики и к ужасу тети Клавы осторожно сделал маленький скол с горловины банки, спрятав его в целлофановый пакетик. Тетя Клава грудью двинулась на злоумышленника.
«Портить мне имущество! Да я тебе!»
Штатский юркнул в коридор, где пассажиры соседних купе оживленно обсуждали происходящий досмотр. Не каждый день на твоих глазах задерживают международных контрабандистов!
Кто-то предположил, что обнаруженные предметы — не что иное, как алмазные самородки из Южной Африки. А везут их в Россию, чтобы пополнить оскудевший при Брежневе алмазный фонд.
Были и такие, кто склонялся к мысли, что найденные банки — это отвердевшее сверхсекретное ракетное топливо, только что изобретенное французскими ядерщиками, а для провоза его за границу оно закамуфлировано под банки. Находчивые ребята эти русские! Простенько, но как сердито!
Сомнения разрешил благообразный старичок с порнографическим журналом в руках. Не терпящим возражений тоном он заявил, что найденные банки — это сосуды, которыми пользовались египетские фараоны для омовения гениталий. Собственных и своих партнеров. Он своими глазами видел их (нет, не гениталии — сосуды) в Лувре. Сейчас они являются национальным достоянием Франции…
Появились фоторепортеры. Защелкали затворы, полыхнули фотовспышки. Кто-то из репортеров совал микрофон под нос тете Клаве.
«Да изыди, ты, сатана!» — прикрикнула на него Булавкина, которой весь этот спектакль начал надоедать.
Тогда журналисты переключились на «порностаричка». Схватка в вагоне из боя местного значения грозила перерасти в общеевропейский скандал. А там, смотришь, вопрос будет вынесен на заседание Совета Безопасности ООН… Нет, этих русских пора осадить!
Через некоторое время полицейские доставили на место происшествия советника советского консульства. В пути советнику сообщили, что ему предстоит встреча с задержанным с поличным советским резидентом.
Едва пробившись сквозь строй пассажиров и груду тряпья на полу, советник был разочарован, увидев пожилую женщину с ситцевым платком на плечах. Он ожидал увидеть, как минимум, мужчину. Но неисповедимы пути КГБ!..
Сбивчиво тетя Клава разъяснила советнику суть происшедшего.
«Не знаю, чего они ко мне эти “пердуны”, прости господи, привязались, — закончила она свою оправдательную речь, — куда ни сунутся всё “пердун” да “пердун"… Отпердели всю меня…»
«Пардон — это по-французски извините», — сдерживая смех, сказал дипломат.
Теперь, когда были выслушаны обе стороны, можно было сделать выводы. И советник их сделал — смеялся он, то хватаясь за живот, то хлопая в ладоши.
Потом, извинившись за проявление собственных чувств, обратился к горе-путешественнице:
«Вы уж, Клавдия Власовна, не прячьте банки, пусть так и стоят на столике…»
«Так побьются ж…»
«Не побьются — дороги в Европе хорошие…»
«Баночный скандал», приключившийся на франко-бельгийской границе, с небольшими вариациями повторился не единожды.
Поочередно тетя Клава «поставила на уши» пограничные и таможенные службы нескольких европейских держав. Понимание она нашла только у поляков. Какие ни есть — всё же славяне, хоть и западные. Опять же из нашего лагеря, социалистического. Лагерные проблемы, они для всех одинаковы, вне зависимости от расположения бараков…
Увидев пустые банки, наши таможенники были категорично откровенны:
«Дура! Ты бы еще ночной горшок в дорогу прихватила…»
* * *
Аношин раскатисто рассмеялся, но, споткнувшись о взгляд Казаченко, моментально посерьезнел.
— Пал Палыч, ты почему-то всё время называл Одинцовский район…
— Так она прописана в Одинцовском районе… У брата. Я это точно помню. Такую бабулю разве забудешь! А что?
— Ты знаешь, я тут по указанию Карпова кое с чем ознакомился, — Казаченко кивнул в сторону лежавших на столе оперподборки «АНГЛИЙСКИЙ ДУБ» и личного дела агента «ЦЕЛИТЕЛЬ», — ну и мероприятие «СЕЗАМ» опять же проводим, ты знаешь…
— Олег Юрьевич, я знаю только то, что мне положено знать о «СЕЗАМЕ». Участкового я обеспечил, а в остальное — не имею права вникать.
— Об остальном я на правах заместителя Карпова тебе сообщу сам. «СЕЗАМ», то есть негласный обыск, мы проводим там, где живет твоя бабуля, но отнюдь не в Одинцово… Судя по всему, она — член семьи объекта нашей заинтересованности по кличке «ЛЕСБИЯНЫЧ», он же — Шильбаум Вульф Лейбович… А если учесть, что выезжала тетя Клава за рубеж в то самое время, когда он постоянно там проживал, то у нас к этой «сладкой парочке» возникают о-очень серьезные вопросы! И если допустить, что банки были отвлекающей маскировкой, лишь декорациями в сыгранном бабулей спектакле, то становится совсем не смешно… Контрабандисты и шпионы — люди с воображением! Может быть, режиссеры-постановщики именно на это и рассчитывали, что, обнаружив банки, обескураженные таможенники и пограничники прекратят дальнейшие поиски… Ну что еще, кроме банок и тряпья, можно найти у горе-путешественницы, божьего одуванчика из русской глубинки? А ей только этого и надобно было… Ну а в общении с твоими сотрудницами она «ветошью» прикидывалась… Ведь о её заграничных перипетиях тебе известно с её слов, не так ли? Э-э, дружище, бабуля наша — смесь степного колокольчика с гремучей змеёй… Сколько раз она выезжала за границу?
— На моей памяти — трижды, а вообще-то «челночила» она регулярно…
— Ишь ты, непоседа, амазонка в климаксе! Справку о ее поездках за границу составь на имя Карпова — пригодится, но это — потом. Сейчас надо подумать, как заставить её подольше задержаться вне дома… «Выводить» её не надо — сама выйдет… Имеет обыкновение каждый день захаживать на Центральный рынок… зелень, телятинку парную, фрукты для хозяина покупает, но в квартире отсутствует не более полутора часов. Маловато ребятам для того, чтобы провести полноценный обыск…
— Насколько надёжна информация о том, что тётя Клава, отправляясь на рынок, покидает жилище не более чем на полтора часа?
— Надёжней не бывает… «Наружка» у неё третий день с «хвоста» не слазит, да и другие источники это подтверждают… Я вот о чём подумал: что если рынок она посещает со специфическими целями… Не на связь ли она там выходит? Да ты присядь, разговор длинный…
Казаченко раскурил очередную сигарету.
— Давай исходить из худшего: бабуля соучастница «ЛЕСБИЯНЫЧА». В таком случае все наши попытки выдернуть ее в военкомат, к участковому, в ЖЭК, в поликлинику обречены. Почему? Да потому что в любом вызове или приглашении, в какой бы традиционно-чекистской упаковке они ни были поданы, она наверняка усмотрит подвох. Ты же сам говорил, что она — женщина подозрительная и себе на уме… Не так ли? Не найдя убедительного для себя объяснения, зачем она вдруг понадобилась официальным инстанциям, она насторожится. А вот этого допустить мы не имеем права! Да и вообще, не кажется ли тебе, что от всех этих вызовов в военкомат, к участковому — попахивает портянками уполномоченных из ВЧК?.. Знаешь, какие инструкции давались в ликбезе для молодых чекистов в «Руководстве для агентов Чрезвычайных комиссий»? Цитирую:
«На галошах и портянках не следует иметь своих истинных инициалов. Это часто даёт предателям нить для разыскания лиц, фамилии которых им известны…»
Казалось бы, мы с тех пор должны были вырасти, поумнеть… Ан нет, продолжаем маршировать во вчерашнем дне! Своими же шаблонными подходами и даём ту самую «нить», чтобы нас могли разыскать… Короче! Мы с тобой должны придумать нечто из ряда вон выходящее, ибо все эти проникновения в жилище под видом газовиков, сантехников, под предлогом проверки электроплиты — анахронизм. Всё это от скудости воображения. Как-то уж слишком «по-нищенски»… Но главное другое — самообманом мы занимаемся! Народ-то просвещенный пошел, а мы всё по-старинке работаем… Не объектам — сами себе голову морочим, а потом недоумеваем, отчего проколов так много! Полагаю, что тёте Клаве надо такой спектакль организовать, так искусно его разыграть, чтоб она только и жила происходящим на сцене действом, а о буфете в фойе и не вспоминала… Она же сама — актриса по жизни… Ну, Пал Палыч, ты у нас, что называется, свежая кровь, есть какие-нибудь оригинальные мысли?
— Я могу предложить только вызов в УВИР… Ну, скажем, по вопросу о продлении загранпаспорта…
— Не годится! Эту бабулю, стреляную ворону, на мякине не провести. Кроме того, сколько времени ей в УВИРе голову морочить будут? Час? Полтора? Всё не то, что надо!
Казаченко, взглянув на часы, укоризненно покачал головой.
— Короче, я вот зачем тебя позвал… Ты у нас, помнится, в уголовном розыске работал… Есть тут у меня одна задумка. Реализовав её, мы и бабулю на всё время обыска нейтрализуем, и не допустим, чтобы у неё и «ЛЕСБИЯНЫЧА» закрались подозрения, что кто-то манипулировал с дверным замком в их отсутствие…
Не уверен, знаком ли ты с таким физическим законом, даже не законом, — с явлением, что сразу после применения самой совершенной отмычки, замок начинает барахлить, а родной ключ то заедает, то проделывает холостые обороты. Потом всё нормализуется, но в первый раз — будет именно так, как я тебе нарисовал… Внимательный хозяин обратит внимание, что замок работает не так, как раньше. А профессионал поймёт, что в замке ковырялись отмычкой или дубликатом… Как это и случилось в своё время при обыске в рабочем столе Пеньковского, и он на допросах сам об этом заявил… Нет-нет, пойми меня правильно, нашим профессионалам ещё до обыска у Пеньковского было известно, как капризно реагируют замки на «совокупления» с отмычкой, но иного выхода тогда не было. Сейчас ситуация другая, вернее, будет другая, если мы сможем отобрать ключи у домработницы на несколько часов. Нужен человек. Карманник высочайшей квалификации…
— Олег Юрьевич, «щипач» будет! Есть на примете один…
Глава девятая. Алик непорочный
— Несколько лет назад, — начал свой рассказ Аношин, — когда я работал в уголовном розыске, Господин Случай свел меня с человеком неординарной судьбы. Карманником экстра класса… «Щипачи» на Руси всегда считались высшей кастой, аристократией преступного мира. Артисты, виртуозы. Меня, Олег Юрьевич, поразила их железная самодисциплина. Спиртным не злоупотребляют. Режим блюдут. А это — ох, как непросто при жизни воровской. За два часа до выхода «на работу» ничего не едят и не пьют, даже чая, как пограничники перед заступлением в наряд по охране госграницы…
— Ну, уж… не смешивай пряники с портянками!
— Да-да, это насилие над собой заставляет с полной отдачей работать все «бортовые системы» человеческого организма: обостряется зрение, слух, обоняние. Реакция становится молниеносной. Знаете, Олег Юрьевич, карманников, по-моему, можно сравнить не только с заступающими в наряд пограничниками…
— Пал Палыч, давай ближе к телу… тети Клавы! — Казаченко посмотрел на часы. — Время дорого!
— Ну, в общем, так, Олег Юрьевич. В конце семидесятых во дворах около Тишинского рынка можно было встретить отдыхающего после очередной отсидки знаменитого карманника Витю Малину… Ну, ученика легендарного Васьки Бриллианта…
— Не имел чести быть представленным… — буркнул Казаченко.
Вошедший в раж Пал Палыч иронии не заметил.
— Так вот, собирал Витя вокруг себя окрестную ребятню и бесплатно показывал и объяснял разные фокусы. Ловкость рук — никакого мошенничества. Очаровав пацанов, Витя предлагал им повторить кое-что из своих фокусов. И внимательно следил, как и что делают мальчишки. Был в ватаге той — Александр Поречный, по прозвищу Алик Непорочный — маленький, конопатый, азартный, рожденный неизвестным отцом. Отсюда и прозвище: малый, мол, появился от непорочного зачатия…
Вот у Алика и карты появлялись нужные, пятак исчезал на глазах у изумленной публики. Витя Малина похвалил Непорочного и увел с собой. Так Александр Поречный стал карманником. И уже через полгода работал по первому разряду. Его настоящего имени и фамилии уже никто не вспоминал — для всех он был только Алик Непорочный.
Апофеозом жизни Непорочного стало лето 1980‑го. Все подозрительные личности в преддверии московской Олимпиады подлежали выдворению за 101 километр. Алик остался один. Вот тогда-то его талант и засверкал бриллиантовыми гранями.
По Москве ходили толпы «бесхозных» иностранцев. Каждый вечер Алик приволакивал домой швейцарские часы, фотоаппараты, брелоки, сигареты. Что-то раздаривал, что-то продавал по дешевке дворовым корешам. Бумажники с разноцветными банкнотами придерживал до возвращения из ссылки фарцовщиков…
Сразу после своего совершеннолетия Непорочный сгинул: муровцы давно подбирались к нему. Появился он вновь в середине восьмидесятых — с лицом черным и высохшим. Правая рука у него плохо гнулась: специально отбили в милиции.
Переквалифицировался Алик в инструкторы — открыл курсы «молодых бойцов карманного фронта». В числе своих учеников заприметил одну красавицу дивчину, по имени Дарья, глаз с нее не спускал. Чтоб пыль ей жизни уркаганской в глаза пустить, снова пошел на дело — деньги нужны были позарез. Не знал, что после первой «ходки» у оперов под «колпаком» находится. На кармане взяли с поличным.
Слава о похождениях Алика впереди него бежала — не успел ещё в Бутырке оказаться, а ему уже там почетный прием блатные организовали. Ковровых дорожек и пионеров с барабанами только не было при встрече.
Через некоторое время «короновали» Алика, стал он вором в законе по кличке «Злотник». Всего-то два дня и носил корону. «Малява» — известие — пришла с воли: ссучился Непорочный, продался ментам, воровской орден променял на возможность выйти быстрее на волю к Дарье. Вслед за обрядом посвящения в высшее преступное сословие последовал обратный ход. «Опустили», то есть принародно «раскороновали» его урки там же, в Бутырке. Отторгли, значит, за измену.
Оказался он вскоре на воле. Некоторое время о нем ничего не было известно — на карантин сел. Сейчас верховодит на «курсах молодых бойцов». Те же, кто знал о том, что он завербован МУРом и изгнан с позором из воровского сообщества, уже или в мире ином, или безвылазно на зонах да по тюрьмам. Так что, молодая блатная поросль, которую он с успехом натаскивает, не ведает, что находится под муровской опекой…
— Это — то, что нужно! — Казаченко удовлетворенно потер руки. — «Щипача», Пал Палыч, проинструктируешь лично!
* * *
Алику хватило двух минут, чтобы усвоить, какая роль отводится ему в предстоящем спектакле на Центральном рынке.
— Нет, я что?.. Мне бы вот только вторую, — вор показал свою здоровую руку, — не сломали… Всё остальное — разыграем, как по нотам…
Алик Непорочный слово сдержал.
На машине «наружки» его подвезли к рынку, показали тётю Клаву, появившуюся у прилавков с зеленью и фруктами. Заточенным серебряным полтинником, зажатым между указательным и средним пальцами правой руки, Алик взрезал хозяйственную сумку. Движение неуловимое, даже видеокамера его не зафиксировала. Не успел злоумышленник достать вожделенный кошелек и связку ключей, как на него навалились «сознательные граждане», случайно оказавшиеся в этот час на Центральном рынке…
Шум, гам, как водится. Для порядку или подначки ради, кто-то крикнул: «Держи вора!» А чего его держать-то? Стоит себе, как музейный экспонат — не шелохнется. И вроде даже совестно ему в глаза людям смотреть. Знать бы им, зевакам, чего стоило ему, виртуозу «щипаческого» дела, сломить свою гордыню, чтоб вот так вот, принародно обосраться! С другой стороны — чего ни сделаешь, если опер попросит…
Бутерброд с икрой, как известно, падает икрой на пол — мимо рынка как раз проезжал милицейский наряд на «уазике».
Всех: тётю Клаву, карманника, бдительных граждан погрузили в машину и отправили в отделение. Тут и началось! Допросы, протоколы, очные ставки…
Потом приказ: «Следственный эксперимент!» И снова повезли всех на рынок, где расставили пострадавшую, посягателя и свидетелей по местам и попросили вспомнить, кто, чего делал, о чем думал и прочее. И так беспрерывно все пять часов… А как же, профессионалы — они работают основательно!
— Ничего себе, сходила за петрушечкой, — зажав в кулаке связку ключей и кошелек, сказала тётя Клава при выходе из отделения, — чтоб вам всем ни дна ни покрышки!..
Дома её ждали ещё два сюрприза: разъяренный рыжий кот и разбитая ваза…
Глава десятая. Клад в домашнем террариуме
Главный специалист по проведению мероприятий «Сезам, откройся!» — негласным обыскам — майор Иващенко разложил на столе перед Карповым одиннадцать видеокассет, фотокопии записных книжек и разных документов, словом, всё то, что имело отношение к «ЛЕСБИЯНЫЧУ» и представляло оперативный интерес.
— Ну, докладывай, укротитель Змея-Горыныча, — с улыбкой обратился Карпов к сидящему напротив Иващенко.
— Аппаратура для нанесения микроточки на почтовые отправления обнаружена и выведена из строя…
— Мы так не договаривались…
— Я не так выразился, товарищ генерал-майор… Контакт мы один отсоединили… Но сам он ни за что не обнаружит поломку…
— Ну, вот это другое дело… Дальше!
— В аппарат-дешифровщик, принимающий радиовыстрел, вмонтировали микрофон ретранслятор… Дешифровщик у него закамуфлирован под стереосистему «Электроника»… Помните, были такие ящики огромные, только по большому блату и можно было их достать…
— Ты меня, Иващенко, «электрониками» не корми! Мне что, по-твоему, машину-пеленгатор под окнами квартиры объекта круглые сутки держать?
— Никак нет, товарищ генерал-майор… Дешифровщик стоит у объекта в маленькой комнате, ну, вроде рабочего кабинета. В квартире, что над ним, где отставной генерал с женой и кошками проживают, точно такая же комната… Она хозяевами используется как кладовая… Ну, мы и договорились с ними, что оставим там свою аппаратуру на некоторое время, но комнату будем закрывать на ключ… Они согласились, мы быстренько врезали свой замок… Так что микрофон-ретранслятор, вмонтированный в дешифровщик, будет работать направленно вверх, туда, где в потолке принимающее устройство… А кто-нибудь каждый день будет наведываться к отставнику и снимать информацию…
— А если что-нибудь срочное? Не-е-т, не годится! Человека там посадишь!
— Хозяева не против… Надо, значит, посадим человека…
— Ишь ты, как загнул — «п о с а д и м человека», — Карпов весело рассмеялся, — слышал бы тебя сейчас Лаврентий Павлович Берия…
Заметив, что реплика требует пояснений, генерал переключил внимание собеседника:
— Перекрытия между этажами деревянные?
— Ну да, деревянные…
Майор смешался. Наконец, преодолев внутреннее сопротивление, скороговоркой произнес:
— Незадача вышла, товарищ генерал-майор, когда потолок объекта буром проходили, ну, из квартиры отставника…
Иващенко силился найти нужные слова.
— Потолок рухнул, что ли? — насторожился Карпов.
— Почти… На потолке у объекта кусок лепнины отвалился…
— Ну, так и в чём незадача? У вас же все отделочные материалы с собой, заделали — и вся недолга!
— Да так и сделали, но это ещё не всё…
— Слушай, Александр Петрович, насколько ты в деле скор и умел, настолько в докладе… — генерал окончательно потерял терпение. — Жуёшь, жуёшь дохлую кошку…
— Вот-вот, с помощью кошки-то и вышли из положения, — оживился Иващенко. — Значит, так. Разделились мы на две группы. Я с Григоряном и Мангасаровым в квартире объекта, остальные — наверху у генерала-инвалида… Стали буром проходить потолок, а кусок лепнины, возьми да и отвались. И нет бы ему проклятому на пол упасть — угодил прямо в вазу, что на столике посреди комнаты… А ваза, по всему видать, цены необыкновенной, китайский фарфор, прошлый век… Ну, от вазы кусок и откололся, чтоб ему…
Наступила пауза. Оба неотрывно смотрели друг другу прямо в зрачки. Первым не выдержал Иващенко.
— Выкрутились, товарищ генерал-майор… Вспомнил я, что у отставника целый филиал зоопарка — кошки по всем комнатам в своё удовольствие разгуливают, сразу и не скажешь, кто там хозяин — генерал с женой или… В общем, по рации прошу Серегу Пономаренко сверху кота мне позадиристей срочно доставить… Всё одно при таком их скоплении пропажу одного заметить невозможно… Когда уже всё закончили в квартире, принялись за кота. Валерьяночки ему, ну, чтоб поспал маленечко, до прихода хозяев. Вазу на бок положили, рядом — отбитый кусок. Всё натурально выглядит, вроде как кот забрался в форточку и набедокурил… Форточку оставили открытой — кот всё одно не допрыгнет — высоко…
— Видеокамеру где обнаружили?
— В торшере, что у кушетки… Тут объект всё предусмотрел. Очень удобно: включаешь свет — видеокамера начинает функционировать, а лампочка торшера, как юпитер, служит дополнительным источником света…
— А кассеты?..
— В сейфе, что встроен в стену бассейна… Ни одному домушнику в жизни не догадаться!.. Представить только, бассейн в квартире! Фантастика!.. Из квартиры вы сначала попадаете на черный ход, потом в общий подвал, а уж оттуда — в бассейн… Под домом находится огромный подвал, поделенный на отсеки, три из них, что прямо под его жилищем, объект приспособил под купель, благо квартира на первом этаже… Водоем площадью 4 × 4 метра, кубов, эдак, на тридцать… Да еще и с подогревом — там трубы центрального отопления всего дома проходят. Недурственно, я вам доложу!..
— Баттерфляем плавали? — глаза Карпова озорно заблестели.
— Нет, воду спускали… Думали: тайник на дне, а он в боковой стене оказался… Потом снова водой заполнили… Порошок хозяйский почти весь израсходовали…
— Что еще за порошок? — насторожился Карпов.
— Тонирующий порошок, товарищ генерал… Объект этим порошком воду подкрашивает… И ароматизирует…
— Зачем?
— Опять же, для маскировки… С одной стороны, — красиво, вода такая голубая и пахнет приятно… А в итоге получается, что ничего не видно, ни дна, ни стен… Даже когда свет наполную врубишь! Поэтому, вернее, — еще и поэтому сейф практически недосягаем… Словом, пришлось попотеть… С нас самих три бассейна пота сошло! А кассеты стандартные, так что подмены объект не заметит, — уже скороговоркой произнес технарь, заметив, как нетерпеливо заерзал в кресле шеф.
— Ну а питон? Что ж ты про аспида ни слова не сказал, Александр Петрович! Ты ж в домашнем террариуме побывал, такое разве сыщишь в Москве! — не выдержал генерал.
— Ну что питон, товарищ генерал-майор, питон — это не кобра и не питбультерьер, — с видом знатока произнес Иващенко, — вот те бы к бассейну не подпустили… А этот… Кролика только увидел, и мы перестали для него существовать. Спрашивается: кто кого загипнотизировал? Пока он ушастым занимался, мы с сейфом управились…
По-моему, объект питону отвел декоративно-психологическую функцию. Его предназначение — напугать, а не защищать. А может, он голоден был, и при виде кролика обо всём забыл… В общем, сторож из него никудышний, хотя в сейфе действительно золота и бриллиантов хватит на секцию Гохрана — целый портфель ювелирных изделий!.. Да вы сами сможете оценить, посмотрев фотографии…
— Молодец, благодарю за службу!
Карпов жестом остановил сорвавшегося со стула и вытянувшего руки по швам майора.
— Ты же знаешь, Иващенко, эти уставные условности не для меня. Займись рапортом… Полагаю, майорские погоны тебе уже плечи жмут, пора бы и подполковничьи примерить. Не возражаешь? Вот и славно, а рапорт о присвоении тебе очередного звания я составлю и подам наверх сегодня же… Если у тебя всё, то свободен!
* * *
Проводив майора Иващенко, оглушенного счастливым итогом обыска, Карпов повернул ключ в дверном замке, отключил городские телефоны и занялся доставленными видеозаписями.
Поочередно вставляя в видеомагнитофон кассеты, он с третьей попытки нашел запись с собой в главной роли. Быстро заменил кассету на заранее приготовленную, незаэкспонированную, и стал выборочно просматривать остальные. В конце каждой видеозаписи со звуковой дорожки звучал голос «ЛЕСБИЯНЫЧА», делавшего пояснения: анкетные данные фигуранта, его социальное положение, предварительный диагноз и предполагаемое лечение.
«Интересно, — подумал генерал, — а рукописные материалы, с которых ребята сделали фотокопии, дублируют устные пояснения? Похоже, кассеты “ЛЕСБИЯНЫЧ” готовил для отправки в Центр… Тогда, содержание визита пациента он излагал отдельно, от руки… Так-так… Ну что ж, почитаем ваши сочинения, доктор, а уж исходя из того, какие строки вы мне посвятили, решим, как быть дальше — какого содержания будет мой рапорт об обстоятельствах посещения вашего “кабинета” и стоит ли его писать вообще… Не исключено, что это будет зависеть от величины и известности других персонажей твоих, “ЛЕСБИЯНЫЧ”, фильмов… Тоже мне, Эйзенштейн!»
Новая кассета заставила генерала забыть на час о собственных заботах…
Глава одиннадцатая. «Кроты» в высшем эшелоне власти
Изображение исчезло, а Карпов продолжал сидеть перед светящимся экраном в глубокой задумчивости. То, что, вернее, — «кого» — он увидел, в кресле пациента доктора Шильбаума, даже не ошеломило, а просто вызвало чувство гадливости. В течение сорока пяти минут он наблюдал на экране человека, поднявшегося до самых вершин власти великой державы. Средства массовой информации прозвали его одним из «прорабов перестройки». Конечно, Карпов знал, что советская разведка имеет агентов влияния за рубежом, в число которых входят и короли и президенты, но хотелось думать, что это случается только «там» и «c ними», с представителями разлагающихся демократий, но не у нас, с представителями демократии нарождающейся… Разговоры об «американском хвосте» персонажа, отснятого «ЛЕСБИЯНЫЧЕМ» скрытой видеокамерой, давно циркулировали по кабинетам руководителей Комитета госбезопасности, но особо внятно они звучали в Главном разведывательном управлении Генштаба. Карпову были известны даже высказывания по этому поводу начальника ГШ маршала Ахромеева. Неприязненное отношение к «господину Яковлеву» генералитета вообще, и маршала в частности, давно не было секретом для Карпова, поэтому их рассуждения о том, что «господин Яковлев» завербован штатниками еще на заре своей научной и общественной деятельности во время стажировки в Колумбийском университете США генерал всерьез не воспринимал.
Последующие события натолкнули генерала Карпова на мысль, почему Горбачев, обладая максимумом достоверной информации о намерениях Вашингтона, пренебрег заветами Андропова и, поддавшись чужому влиянию, потерял управление страной…
Теперь, просмотрев видеофильм, Карпов все более склонялся к мысли, что подозрения руководства ГРУ и маршала Ахромеева в отношении «господина Яковлева» были небезосновательны… А если к этому присовокупить данные, полученные Комитетом от зарубежных источников о руководителе МИДа СССР, прозванного «Седым Лисом»?..
Вслед за выводом наших войск из объединенной Германии, чему немало способствовал прямо-таки дьявольский промысел «Лиса», наша закордонная агентура стала забрасывать Центр сообщениями о том, что его дочь вступила в права владения роскошным трёхэтажным особняком в элитарном районе Парижа.
Информация о происхождении средств на приобретение здания и прилегающего к нему сада была разноречива: по данным одних источников, деньги выделил немецкий бундестаг, других — Союз промышленников Германии. Едины наши агенты были в одном — домом владеет дочь «Лиса», но переезжать в Париж не торопится, а чтобы заработать немного иностранной наличности, сдает особняк в аренду приезжающим во Францию звездам западного экрана и эстрады. Сумма арендной платы нашими источниками не называлась, но о ней можно было легко составить представление, так как в мини-замке останавливались сливки Голливуда: Мадонна, Сильвестр Сталлоне, Арнольд Шварценеггер, Майкл Дуглас…
А печальный инцидент со сдачей не только схемы расположения наших «жучков» — подслушивающих устройств — в здании и помещениях посольства США в Москве, но и технической документации по их эксплуатации? Бакатин, которого за эту акцию превратили в козла отпущения, всего лишь исполнял указание Горбачева. Но, похоже, и этот был не более, чем исполнитель чьей-то воли… Кто-то ведь подтолкнул его к этому жесту «доброй воли»? Кто? Тот, кому это выгодно — американцы через своих агентов влияния, просочившихся в ближайшее окружение Горби…
«Нет-нет… Прочь! Надо заняться “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ”, ибо от этих размышлений об агентах влияния в окружении Горбачева, этого горе-президента, можно свихнуться! А вообще не много ли затрат нервной энергии на сегодня? Пожалуй, пора и отдохнуть!»
Генерал стал торопливо собирать разложенные на столе фотографии, сделанные технарями во время обыска в жилище доктора. Внимание привлек снимок, на котором улыбающийся «ЛЕСБИЯНЫЧ» одной рукой держал очки в толстой роговой оправе, а другой обнимал какого-то патлатого старца, одетого во всё черное. В левом верхнем углу фотографии имелась надпись. Познаний Карпова в английском хватило, чтобы понять, что некто «Старина Геслер желает удачи своему другу Вульфу. Штат Оклахома. 16.08.88 г.»
«Фото сделано незадолго до приезда доктора в Москву», — машинально отметил генерал. Какое-то время он всматривался в снимок. Что-то глубоко сидящее в тайниках памяти тщетно пыталось пробиться в сознание. Геслер, Геслер, старина Геслер, — беззвучно шевелил губами Карпов, — где-то я уже встречал это словосочетание… Ах, черт, ну конечно же… Встреча с Абелем, я слышал это имя от Абеля… Ну и ну! Вот так зигзаг удачи, вот так встреча! — Генерал, держа фото обеими руками, опустился в кресло. — Теперь понятно, что за стажировку проходил “ЛЕСБИЯНЫЧ” в Штатах. И у кого он стажировался…
Надо же, Лана будто чувствовала, что уйдет навсегда, “КОНСТАНТИНОВУ” рассказала всё, как на исповеди… И всё ведь находит материальное подтверждение: бассейн с питоном, драгоценности, стажировка. Чудны дела твои, Господи!»
Глава двенадцатая. Граф Калиостро из ЦРУ
Психологи знают этого человека под именем Фрэнк Симпсон. Для лингвистов он — Джеймс Портер. Люди из близкого окружения зовут его «старина Геслер». Для налоговых органов он —… Ну, и так далее.
Истинные анкетные данные этого человека вряд ли известны даже президенту США. Оно и понятно: президенты приходят и уходят — тайны спецслужб остаются.
Он тщательно возводит ограду мифологической таинственности вокруг собственной личности: никто не знает, сколько ему на самом деле лет, в числе своих учителей называет Фрейда, Адлера, Юнга, Конфуция и Далай-ламу, носит только черное, никогда не стрижется, из всех видов транспорта предпочитает личный вертолет директора ЦРУ, из всех видов общения — анонимное…
Выяснилось, что он был самым авторитетным специалистом в набиравшем популярность и признание направлении психологии — нейро-лингвистическом программировании (НЛП) и в зомбировании людей.
В полный рост проблема зомбирования встала перед КГБ и советским руководством в середине 1960‑х, когда на Кубе был арестован некто Хуан Анхело Костаньеро, которого подозревали в принадлежности к организации, ставившей целью свержение коммунистического режима на острове.
Профессионалы из КГБ, выступавшие в роли инструкторов нарождавшейся кубинской службы безопасности и проводившие допросы Костаньеро, обратили внимание на странности в его поведении. Странности, граничащие с безумием.
С соблюдением чрезвычайных мер конспирации задержанного переправили на военно-транспортном самолете в Союз, где им сразу же занялась целая бригада психологов и психиатров экстра-класса.
Специалисты обнаружили у Костаньеро множественное расщепление личности. В нём одновременно, но автономно, независимо друг от друга существовали целых четыре личности, которые не подозревали друг о друге.
«Человек-квартет» — под этим кодом пациент осел в секретных файлах советской контрразведки — в каждом из четырех состояний имел разное имя, говорил на разных диалектах испанского языка, даже артериальное давление и сердцебиение у каждой личности были своими.
В первом состоянии он был сельскохозяйственным рабочим. С помощью специального словесного ключа психологам удалось перевести Костаньеро во второе состояние. Открытие! Оказалось, что он никакой не рубщик сахарного тростника, а американец кубинского происхождения, прошедший спецподготовку в разведцентре ЦРУ.
Еще через два месяца бригада специалистов-психиатров «взломала замок» третьей личности. Выяснилось, что Костаньеро заброшен на Кубу с заданием убить Фиделя Кастро. Сенсация следовала за сенсацией. Во время одного сеанса-исповеди подопытный поведал своим духовникам из КГБ такие подробности подготовки устранения американского президента в Далласе, такие детали обстоятельств самого покушения, что стало абсолютно очевидно: Костаньеро один из тех, кто действительно стрелял в Джона Кеннеди.
Наконец, находясь в четвертом состоянии, «квартет» жаждал одного — немедленно покончить с собой…
То, что удалось выяснить в ходе обследования Костаньеро и многомесячных экспериментов, иногда выглядело невероятным, неподдающимся объяснению с точки зрения здравого смысла, а специалистов-психиатров заставляло лишь пожимать плечами.
Ученые из Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии, а также из Института судебной медицины им. Сербского, приглашенные для обследования и экспериментирования с Костаньеро, по просьбе офицеров-контрразведчиков, наблюдавшими за работой, пояснили в общих чертах механизм воздействия и кодирования кубинца специалистами из ЦРУ.
Возможно, работы американцев по зомбированию людей так и остались бы тайной за семью печатями, если бы не прокол с Костаньеро. А накопленный нашими учеными во время экспериментов над «клиентом» органов госбезопасности Кубы и СССР лёг в основу успешно развивающихся сегодня отраслей современной психологии: компьютерной психодиагностики и компьютерного психоанализа, которые проводятся в Институте психоэкологии Российской академии естественных наук.
«Надо бы поднять из архива список психиатров, имевших допуск к обследованию Костаньеро, не окажется ли среди них моего “ЛЕСБИЯНЫЧА”… А что? Он в то время уже покончил с гинекологией и успешно занимался психиатрией… К тому же имел определенный стаж негласного сотрудничества с органами госбезопасности, ему доверяли — чем не подходящая кандидатура для участия в экспериментах над кубинцем… Стоп! А не зомбирован ли сам “ЛЕСБИЯНЫЧ”? Вряд ли, — успокоил себя Карпов, — мой объект — специалист в области психиатрии, в него программу исподволь ввести невозможно!».
Глава тринадцатая. Клуб «Голубой бриз»
Старший швейцар гостиницы «Интурист», полковник КГБ в отставке Клим Рукояткин, немолодой рослый здоровяк, в тёмно-синем форменном мундире с золотыми пуговицами и позументом, наблюдал, как очередная группа делегатов международного симпозиума по воздушным грузоперевозкам шумно заполняла вестибюль.
Организаторы симпозиума изменили годами опробованный протокол проведения подобных мероприятий, решив начать с развлекательной части программы — с экскурсий и посещения традиционных столичных достопримечательностей: Большого театра, Кремля, Новодевичьего кладбища и пр. Поэтому, хотя открытие форума воздушных грузоперевозчиков было намечено на понедельник 11 мая, участники начали съезжаться уже вечером в пятницу.
За годы работы в вестибюле Рукояткин научился безошибочно определять национальную принадлежность постояльцев гостиницы. Не владея европейскими языками, Клим уверенно отличал итальянцев от испанцев, немцев от французов, англичан от американцев. И дело не в цвете волос и глаз, росте и одежде — это для начинающих. Дело в запахе, исходившем от гостей. Мыло, туалетная вода, дезодоранты — лучшие визитные карточки иностранцев, потребителей национальной косметики.
Сложнее с китайцами, японцами и южными корейцами: запах от них исходит одинаково рисовый. Впрочем, среди постояльцев «Интуриста» они всегда в меньшинстве и ощутимого приработка не дают. Стоит ли на них обращать внимание?
В общем, нюх — штука дорогостоящая и на «гражданке», ибо Клим шагу не ступит, чтобы помочь французу или испанцу донести чемодан до лифта — ведь жмоты, коих свет не видывал! Вот немцы и американцы, особенно пожилые, — другая масть. Услужить им — дело прибыльное, а значит, можно забыть, что они когда-то были врагами в войне «горячей» и противниками в «холодной».
Но основной статьей поступлений в личный бюджет Клима была, конечно, «работа» с сутенерами, проститутками и геями. В период массовых заездов иностранцев «розовые» и «голубые» волнами накатывались на этот утес, щедро его «озеленяя» — до 500 долларов за смену оседало в карманах форменной тужурки Рукояткина. Есть из-за чего держаться за место!
— Так, это! — окликнул Клим эффектную девицу в малиновой бархатной мини-юбке, успевшую не только смешаться с толпой делегатов, но и подхватить под руку ветхого старичка, едва переставлявшего ножонки. Традиционная уловка, известная под названием «бескорыстный поводырь», сколь примитивная, столь и действенная, срабатывала безотказно, но только не в дежурство Клима.
— Пончик, я же отправил тебя в отгулы… на пять дней, марш отсюда!
— Ну, Климушка, пусти, очень надо…
Увлекая за собой блаженно улыбающегося старого пердуна, девица направилась к швейцару, на ходу открывая сумочку.
— Нет! — обрезал Рукояткин. — Придешь через пять дней, тогда и поговорим…
— Полкаш грёбаный, сапог вонючий! Погоди, попросишь ты ещё разменять тебе «баксы»…
Проститутка так резво выдернула руку из-под мышки старичка, что того развернуло на 180 градусов, и он с приклеенной к губам улыбкой зашаркал обратно к дверям.
Непреклонность Клима была вынужденной.
«Кто-то там, на улице, может, и под Богом ходит. В “Интуристе” все ходят под “кагэбэ”. Накануне новый куратор, молодой полковник, собрал мужскую часть обслуги гостиницы для инструктажа. Не всех, а только “бывших”. Представился по форме, удостоверение показал. Доверительно, как коллегам, зачитал список “персон нон грата” из числа сутенеров, путан и проституирующих геев, коим всенепременно должен быть перекрыт доступ к телам делегатов симпозиума. Ясное дело — чтоб не мешали работать “штатным”. Ну, мы — не мальчики, всё это уже проходили!
Потом, значит, показал фото нескольких иностранцев, на которых нужно обратить особое внимание: кто к ним пришел, да когда, да зачем. Но тут ты слукавил, Казаченко! По всем признакам тебя интересует только один — англичанин с рыжими усами и в очках. Остальных ты показал для отвода глаз, чтоб зашифровать свой интерес к усатому очкарику, факт… А знаешь, почему? Да потому что всех ты расселил в простых номерах, а англичанина — в том, что не только микрофонами и фотокамерами снабжён, но ещё и специальным лазом, что ведёт из вентиляционной шахты прямо в его апартаменты. Это чтоб скрытно, минуя коридор, попасть к нему. Значит, шмон ты там собираешься устроить в его отсутствие… А ты думал! Мы ведь тоже под знаменами положенный нам срок промаршировали… Но сегодня — это не нашего ума дело. Соль твоей трудовой деятельности, и мы это понимаем, — в разоблачениях и вербовках. Наша — в чаевых. Не будешь нам мешать зарабатывать на мороженое внучатам, и мы, смотришь, тебе поможем. А как же — только так! Вон у меня внук, ему ещё и пяти не исполнилось, а он уж ни в бога, ни в черта не верит. Это ж надо, чтоб в таком возрасте не верить в Деда Мороза!
Помню, как полгода назад, накануне нового, 1991 года, в Сочельник, мой внук в первый свой детсадовский день стал атеистом. Возвращается домой и заявляет: “Деда Мороза нет!” — и смотрит на меня так испытующе. “Странно, — отвечаю я, — вчера он звонил, сказал, что подарки тебе приготовил…”
У внука на мордашке — отчаяние и сомнение. Но потом он всё же решил, что подарки дороже убеждений, прагматик чертов! “Знаешь, — говорит, — я, видно, что-то перепутал. Так, когда он придёт?”
Сызмальства уже ничего святого в людях нет, веру на подношения меняют…
Под конец инструктажа ты, Казаченко, нас ошарашил… Кураторы из Центрального аппарата, они ведь как? Дают только свой рабочий телефон, ну, на худой конец, дежурного офицера. Ты же еще и свой домашний оставил. Слыханое ли дело, чтоб в последнее десятилетие двадцатого века так горели на работе! Не иначе, как из “варягов” ты, полковник Казаченко… А раз так, значит, — дотошен без меры. А вот это нам на старости лет ни к чему… Но, помочь — поможем. По мере сил и возможностей…»
* * *
Устроители международного симпозиума (и Служба генерала Карпова) ожидали прибытия в Москву более сотни представителей мужского пола из стран Европы, обеих Америк и Юго-Восточной Азии. Чтобы составить представление о том, какие проблемы воздушных грузоперевозок в первую очередь занимают умы деловых людей Запада и Востока, а также для того, чтобы естественные внутренние порывы делегатов в свободное от заседаний время нашли нужное советской госбезопасности адресное применение, — уже в пятницу вечером и зал ресторана на третьем этаже гостиницы, где предстояло «столоваться» делегатам, и прилегающий к нему просторный бар, были оккупированы комитетским «спецконтингентом».
Подчиненные генерала Карпова и его заместителя полковника Казаченко позаботились, чтобы самый взыскательный воздушный грузоперевозчик имел простор для выбора и удовлетворения своих плотских капризов.
За столиками тут и там рассредоточились элегантные, ухоженные мальчики, с слегка подрумяненными щеками и подкрашенными губами — приманка для приверженцев нетрадиционной любви. Хотя, почему н е т р а д и ц и о н н о й, если люди поклоняются ей с тех самых пор, когда осознали себя человеческой общностью? Если традиции этой любви корнями уходят в историю: в Древний Египет, Грецию, Рим, наконец, в Закавказье!
Почитателей разнополой любви поджидали очаровательные, дорого одетые жгучие брюнетки с аристократическими манерами, или смазливые раскованные, не менее жгучие блондинки.
В интимном полумраке зала слышались негромкие голоса, иногда раздавался приглушенный смех — так из оркестровой ямы доносятся звуки настраиваемых перед представлением музыкальных инструментов. Маэстро, занавес!
* * *
Рудик вплотную придвинулся к собеседнику, коснулся лацкана его пиджака с огромным круглым значком, эмблемой симпозиума — летящий слон, к хвосту которого был прикреплён железнодорожный состав, — и проникновенно произнес:
— Я счастлив, что мы встретились, Тери… Я полюбил тебя с первого взгляда…
Теплое дыхание кавказца обволакивало, от его бархатного баритона кружилась голова. Англичанин был взволнован и не скрывал этого.
— Я тоже счастлив… Ты такой сильный и… нежный!
— Нам обоим повезло, — не остался в долгу Рудик. — Давай выпьем за это… Нет-нет, только залпом!
Вдруг их колени встретились.
— Руди, поднимемся ко мне в номер.
Иностранец подался вперед, но кавказец удержал его рукой.
— Тери, я не хотел бы повторения вчерашнего вечера… Ты извини, но у тебя в номере я чувствую себя не в своей тарелке… Эта казённая обстановка угнетает меня, сдерживает мою страсть… Знаешь, милый, у меня есть идея… Мой друг сегодня впервые выступает на сцене Большого, мы зайдём поздравить его… Ромуальд — восходящая звезда российского балета… А там что-нибудь придумаем…
— А как мы попадём в театр?
— Не волнуйся, у меня всюду друзья…
Нежно поддерживая друг друга, молодые люди нетвердой походкой направились к выходу.
Гений балета, длинноногий красавец с точеной фигурой стирал пот и грим, когда Рудик и Тери проникли за кулисы.
— Друзья мои, сегодня мой вечер, вы — в моём распоряжении… Мы должны непременно отпраздновать мой триумф… Сейчас же едем на дачу к моему другу!..
В машине Рудик неожиданно вспомнил, что ему надо передать лекарство для отца, который накануне с сердечным приступом попал в больницу.
— Я скоро присоединюсь к вам, — успокоил он своего английского друга, выбираясь из машины.
В холле дачи, куда Ромуальд привёз иностранца, их встретил жгучий брюнет с волевым подбородком, распущенными волосами до плеч и тёмными кругами под глазами. Откупоривая бутылку шампанского и наполняя бокал Тери, на безупречном английском прочитал несколько строк из «Баллады Редингской тюрьмы» Оскара Уайльда. Великий гомосексуалист был заточен туда после того, как раскрылась его связь с мальчиком из знатной семьи. Тери был польщён. Ромуальд обнял его за талию и поочередно представил собравшимся, после чего все — Тери насчитал семь человек — перешли в зал, уставленный роскошной мебелью и необъятными кожаными креслами. Два брата-близнеца, похожие на евнухов, стали разносить холодные закуски и шампанское.
Тосты звучали один за другим, шампанское лилось пенящимся ручьём, как вдруг погас верхний свет, зажжёнными остались только свечи в напольных подсвечниках в виде огромных фаллосов. В порочном полумраке зазвучала скрипка.
Из-за бархатной шторы выплыл обнажённый Ромуальд, лишь полоска черного шелка змейкой вилась вокруг талии, при каждом изгибе тела щекоча распущенным концом гениталии. С каждым аккордом, каждым тактом его плоть всё более восставала, и Тери почувствовал, как от возбуждения у него стало сводить правую ногу. Вдруг он услышал над своим ухом прерывистое дыхание. Обернувшись, он обнаружил за спиной длинноволосого блондина с мохнатыми чёрными бровями, который в каком-то сомнамбулическом оцепенении, не обращая внимания на присутствующих, неистово мастурбировал.
Всех захватило соло гения российской сцены, скрипка стонала всё надрывней, ещё двое обнаженных мужских тел слились с Ромуальдом в одно исторгающее похоть трио.
Тери заметил, как из-за бархатной портьеры появилось неопределенного пола субтильное существо с огромной профессиональной видеокамерой на плече. Сгибаясь под тяжестью камеры, ОНО переходило от кресла к креслу, снимая крупным планом присутствующих и исполняемый обнажённым триумвиратом гимн любви. Кто-то из темноты беспрестанно подливал в бокал Тери шампанское…
Праздник плоти был в самом разгаре, когда толстый скрипач с ямочками на щеках и лихорадочно горящими глазами обнял Тери за талию и, раздевая на ходу, увлёк в спальню. Как-то вдруг там оказались ещё несколько мужчин, и ОНО с видеокамерой на плече.
Заплетающимся языком Тери попытался объяснить, что любит Руди и не желает группового секса, но где там! — его просто не слушали. Вялое сопротивление было воспринято как естественное кокетство, и лишь раззадорило четверых возбуждённых самцов. В следующее мгновение англичанин, с раздвинутыми, как у цыплёнка табака, ногами, нагишом оказался на шелковых простынях…
— Милый, я люблю тебя! — прорычал скрипач, вонзая свою плоть в Тери.
Греховное действо достигло апогея, как вдруг вспыхнул верхний свет и на пороге комнаты появились милиционеры. Перекрывая сладострастные стоны, один из них хрипло заорал:
— Давненько мы за вами охотимся! Встать!
— Как вы смеете?! — истерично взвизгнул скрипач, проворно отпрыгнув от распростёртого тела. — Я у себя дома, это беззаконие! Вы вероломно нарушили неприкосновенность жилища! Я буду жаловаться! Этот, — взмах руки в сторону распростертого на кровати Тери, — подданный Великобритании! Вы рискуете нарваться на международный скандал… Вы не имеете права, у меня больное сердце, я в конце концов инвалид второй группы!
Старший наряда терпеливо ждал, когда иссякнут аргументы, затем спокойно заметил:
— Теперь послушай меня, Педрилло второй группы. Тебе мы щас вызовем врача ухо-горло-жопа, а твоей подружке — королеву Елизавету… Сержант! Ну-ка, понятых сюда, живо!
* * *
Казаченко проснулся от беспрерывной телефонной трели.
— Доброе утро, Олег Юрьевич… Это — Рукояткин, из гостиницы… Вы просили позвонить, если что… Жилец из 1093-го не ночевал в номере и до сих пор отсутствует…
— Да-да, спасибо… Когда появится — позвоните мне или дежурному, — заученно произнес Олег, как вдруг до него дошёл смысл сказанного швейцаром.
«О, черт! 1093-й — это же номер Теренса Нормана — заместителя руководителя английской делегации, технари у него вчера шмон проводили!»
От этой мысли Казаченко окончательно проснулся.
«А где же “ДЯГИЛЕВ”? Он же работает по Норману… Вчера весь вечер они в баре сидели… И других поручений у агента не было. Что-то случилось? Случилось… или самодеятельность “ДЯГИЛЕВА”? Странно, агент он надёжный, проверенный… Хотя, от этих “голубых” помощников можно чего угодно ожидать. Эти “божьи избранники” абсолютно непредсказуемы и неуправляемы!»
Олег яростно стал крутить диск телефона.
— Алло, Руди? Доброе утро… Спишь? Один? А где наш «ЭЛТОН ДЖОН»? Что значит, «наверно на даче»?! Ты звонил туда? Немедленно выясни… Да, я жду!
Казаченко набрал номер домашнего телефона Карпова. Генерал отреагировал на сообщение настороженно.
— Переделкино, говоришь? Это значит, они на дачу к «ЧАЙКОВСКОМУ» закатились… Я там лет десять назад клуб-педрариум под названием «Голубой бриз» организовал… для использования «голубого» фактора в наших целях. «ЧАЙКОВСКИЙ» и «НУРЕЕВ» там такие душещипательные романы с иностранными дипломатами заводили!.. Иностранцы видели в «Голубом бризе» пристанище, где они могут обрести отдохновение от тягостных условностей социалистической морали, мы же сделали из него кабинет психоаналитика, где дипломаты выкладывали своим партнёрам всё самое сокровенное… Разумеется, под микрофонами и видеокамерами. Информация била фонтаном… Да, было время!
Знаешь, Олег Юрьевич, становится обидно до соплей, когда видишь, что руководители наших спецслужб никогда не задумывались над тем, что неформальные объединения людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией представляют собой идеальные охотничьи угодья для добычи оперативно значимой информации. В свою очередь, наши политические лидеры всегда недооценивали влияние «голубого» фактора на развитие межгосударственных отношений, а зря. Заглянули бы на миг в хронику событий столетней давности — знали бы, что делать сегодня…
Взять хотя бы графа Владимира Николаевича Ламздорфа. Дед его был при монаршем дворе личным воспитателем будущего царя Николая I. Поэтому внук такого именитого деда получил привилегированное воспитание, окончил Пажеский корпус, стал придворным камер-пажем, затем поступил на службу в департамент внешних сношений российского МИДа.
За сорок лет службы Ламздорф прошёл все ступени служебной иерархической лестницы: начал переводчиком, а закончил министром иностранных дел. Причем, монархам, при которых Ламздорфу довелось служить, была известна его противоестественная тяга к молодым мужчинам, они за глаза называли его «Мадам». Но если мужеложство Ламздорфа было, что называется, его личным делом, то находились другие российские дипломаты, сумевшие поставить на службу державе свою нетрадиционную сексуальную ориентацию, а одним из таких людей был секретарь российского посольства в Лондоне С.А.Козелл-Поклевский. Именно благодаря его усилиям и интимной дружбе с английским королём Эдуардом VII состоялось заключение англо-российского соглашения в августе 1907 года, нормализовавшее все связи между двумя державами. До подписания договора отношения России с Англией были довольно натянутыми, если не сказать враждебными…
Сексуальная сторона предыстории вопроса такова.
Эдуарду VII приглянулся приехавший в Англию князь Феликс Юсупов…
— Который ликвидировал Распутина?..
Олегу ничего не оставалось, как задать шефу безобидный вопрос, выказав свою заинтересованность в поднятой Карповым теме.
— Да-да, тот самый, что организовал убийство Гришки Распутина. Кроме прочего, князь был известен при дворе как бесподобный бисексуал. При встрече с Юсуповым король Эдуард почувствовал в нём потенциального партнёра — у них это происходит на интуитивном уровне — и воспылал к князю страстной любовью.
Юсупов чувств венценосца не разделил, убоявшись пасть жертвой монаршего «молота», размеры которого, по словам очевидцев, превосходили всякие рамки приличия, и ловко вместо своей подставил вожделенцу «наковальню» Козелла. Между ними завязалась нетрадиционная мужская дружба, которая и способствовала сближению двух стран… Вот тебе и сановные педерасты и их роль в истории!
«Голубой» фактор играл заметную роль также и в деятельности российских спецслужб, в частности, внешней разведки. В этой области гомосексуалы внесли значительный вклад и дали несколько личностей исторического масштаба. Ну, к примеру, Манасевич-Мануйлов…
Вслушиваясь в размеренную речь Карпова, оценивая убеждённость, с которой он произносил свой монолог, Казаченко не мог избавиться от мысли, что шеф всю ночь читал «Историю России с древнейших времен» Сергея Соловьева или беллетристику, вышедшую из-под пера Валентина Пикуля. Однако, стараясь не обидеть начальника сделанным невпопад замечанием, решил не задавать вопросов, изредка выдавая в трубку какое-нибудь нечленораздельное междометие…
Карпов откашлялся и уже окрепшим голосом продолжил:
— Знаешь, для некоторых исследователей известный авантюрист XX века Манасевич-Мануйлов — это сосуд пороков. Мало кому известно, что он, выдавая себя за журналиста, на самом деле работал на российские спецслужбы, подвизался на поприще шпионажа, круто замешанного на гомосексуализме. Трудно сказать, какая из этих составляющих была ему более по душе и в какой из них он более преуспел. Суди сам, Олег Юрьевич, о его таланте разведчика.
Шпионская карьера Манасевича-Мануйлова началась в 1902 году, когда он принял от Петра Рачковского резидентуру охранки в Париже. А уже в 1904 году он за огромные деньги приобретает для нужд русской разведки, конкретно — для Генерального штаба русской армии, японские шифры, которые на поверку оказываются страницами, произвольно вырванными из англо-японского словаря…
Услышав, как рассмеялся Казаченко, генерал с напускной строгостью заметил:
— Ты зря смеёшься. Как говорил Антон Павлович Чехов, плохо начать — удел людей незаурядных и даже талантливых, хорошо начинают только посредственности.
— А кончил он как?
Олег прикинулся несведущим, хотя отлично был осведомлён и о похождениях Манасевича, и о том, что в 1918 году он был расстрелян ВЧК при попытке перейти границу по поддельным документам.
— К этому мы ещё подойдём… Так вот, в незабвенном Пятом управлении КГБ, которое народ иначе, как «охранкой» или «управлением политического сыска» не называл, в своё время с успехом приняли на вооружение наработки Ивана Федоровича и иже с ним… Я имею в виду использование Манасевичем и его приспешниками практики дезинформации общественности через купленные на корню редакции газет и журналов в целях оказания давления на правительства и деловые круги Запада… Кстати, некоторые исследователи приписывают Манасевичу и соавторство в создании известного антисемитского опуса «Протоколы сионских мудрецов», так как его появление в Париже совпало по времени с первой их публикацией, но…
— А где же явки в постели, проводимые Манасевичем со своими агентами-партнёрами?.. Где и когда в своей разведывательной деятельности он проявил себя как гомосексуалист, ведь вначале вы, Леонтий Алексеевич, сказали…
Олег попытался воспользоваться паузой в затянувшемся монологе шефа.
— Да и вообще, товарищ генерал, все эти Ламздорфы, Козеллы, Манасевичи — это достояние истории… Вы наверняка располагаете более свежей информацией… Всё как-то времени не хватало спросить вас о деле Джона Вассала, сотруднике английского военно-морского атташата в Москве… Тоже ведь «голубой» и тоже англичанин, как наш «ЭЛТОН ДЖОН»… Последний, кстати, пока мы говорим по телефону, быть может, уже стал полноправным членом клуба «Голубой бриз»…
Олег пошёл ва-банк, чтобы бесповоротно переключить внимание Карпова на более актуальные проблемы Службы.
— Ну, о Вассале мы с тобой поговорим не по телефону, а что касается клуба «Голубой бриз», то, как только я передал его на связь генералу Лютову, так и высох фонтан…
«Соседи» в красных фуражках давно на клуб глаз положили. Догадывались, что это наша вотчина и мальчики там забавляются с нашего ведома… Но пока «внутренние дела» под нами ходили, завсегдатаи клуба были для них недосягаемы… А сейчас «соседи» вполне могут воспользоваться неразберихой в нашей системе, ну, ты понимаешь, и нагрянуть на дачу с оздоровительно-профилактическим рейдом. Хотя бы для того, чтобы нам досадить, а заодно и власть свою показать… Они ведь никак не могут смириться с тем, что сегодня каждый волен распорядиться собственной жопой по своему усмотрению… Заявись они на дачу к «ЧАЙКОВСКОМУ», всем, кого там застанут, статью «мужеложство» будут шить, а хозяину ещё и «содержание притона» пришьют… У них, как в святой инквизиции: «если дело не клеится — его надо пришить!» Опять же отчётность, показатели, надо улучшать… Хотя, могут и по другому пути пойти, попытаются перевербовать наших агентов. Припугнув их возбуждением уголовных дел, предложат негласное сотрудничество. Они ведь считают, где гомосексуализм — там наркотики, а это у МВД сейчас самая большая головная боль. Им, видите ли, срочно понадобились источники информации в среде наркодельцов! А о чём вы раньше думали? Можно подумать, что раньше не было ни наркоманов, ни наркобизнеса. Спрашивается, кто вам мешал эти самые источники заблаговременно приобретать?!
Как видишь, у «соседей» есть веские причины, чтобы взять наших помощников в оборот…
Карпов горестно вздохнул и замолчал. Казаченко уже готов был нарушить затянувшуюся паузу, как вдруг генерал закричал в трубку:
— Слушай, Олег Юрьевич! Что-то меня прорвало сегодня с утра… Да и с чего это мы решили, что члены «Голубого бриза» уже в ментовской?! Хотя, конечно, исключать этого нельзя. Н-да…
Вновь наступило молчание. И уже упавшим голосом генерал добавил:
— Получишь от «ДЯГИЛЕВА» отчёт — звони… Если что-то случилось, бери радиофицированную машину, дежурных следователей и — в Переделкино! Да, вот ещё… Заедешь за адвокатом, ну ты его знаешь — Генрих Валда… Я ему сейчас позвоню…
— Что, и он тоже?! — завопил Казаченко.
— Нет-нет, — рассмеялся Карпов, — Генрих — бомбардир традиционной ориентации… Он просто поклонник искусства, большой знаток классического балета, Эстет с большой буквы… и приятель «ЧАЙКОВСКОГО»…
* * *
Через десять минут Казаченко перезвонил шефу.
— Леонтий Алексеевич, ваши худшие опасения подтвердились: «Голубой бриз» в полном составе у «соседей», в переделкинском околотке…
— А откуда информация?
— «ДЯГИЛЕВ» говорил с домработницей «ЧАЙКОВСКОГО»…
— С кем, с кем? Там женщина появилась?! Быть того не может, «ЧАЙКОВСКИЙ» их на дух не переносит… Особенности сексориентации, ты ж понимаешь!
— Но агент называл имя «ВАЛЕНТИНА»…
— Это «ЧАЙКОВСКИЙ» так зовёт своего мажордома… Он — пассивный, потому и «ВАЛЕНТИНА». На самом деле он — Валентин Феоктистович… А что говорит «ДЯГИЛЕВ»? Почему он самовольно бросил объекта?
— Несёт какую-то несуразицу, ему якобы надо было завезти лекарство отцу в больницу… Это в час-то ночи!
— Значит, переметнулся к «соседям»… Двурушник! Мало ему приключений на свою жопу, или они его на чем-то «зацепили»? Ну, с ним просто: перекроем ему выезд за границу — у него во Франции пассия — сразу поймёт, с кем надо дружить… А вообще будь готов сделать из него агента-двойника… Нет — т р о й н и к а, если он уже работает на «соседей». Пусть в поте лица отработает измену, заодно и мы будем знать, чем дышит конкурирующая синекура… Но это — потом. Сейчас кровь из носу надо забрать все материалы, которые менты успели наскрести на англичанина: протоколы, дактилокарту, фотографии… Побеседуешь с ним. Пристрелочная беседа, глядишь, со временем обернётся вербовочной. Думаю, нам не помешает свой человек в «Бритиш эйруйз». Времени на его изучение у нас нет, но контакт установить нелишне, но «под чужим флагом». Скажем, от имени МВД, а ты — сотрудник УВИРа. По идее, он сейчас пребывает в жуткой депрессии, вот и бросишь ему спасательный швартовый, обнадёжишь. Побольше пряников — кнут подальше спрячь. Расцвети его в его собственных глазах, как праздничную ёлку, — ведь никто не в состоянии смотреть на самого себя как на исчадие ада, как на подонка. Нам надо составить представление о его взаимоотношениях с «ДУБОМ», не рассчитывает ли он использовать Нормана в своих целях в нынешний приезд, да и вообще как он из дипломата-разведчика превратился в воздушного грузоперевозчика. В общем, сориентируешься на месте! Остальное — как я тебе сказал, Генрих тебя уже ждёт. Возьми мою машину, водитель знает, где Валда живёт. Я через час буду у себя в кабинете — есть свежие новости…
— Леонтий Алексеевич, я, пожалуй, возьму с собой Пал Палыча. Чем черт не шутит! Он, как-никак, бывший мент…
— Удачи!
Глава четырнадцатая. Под чужим флагом
Казаченко с Аношиным, оба в форме полковников милиции — традиционное «прикрытие» сотрудников КГБ — вошли в дежурную часть переделкинского отделения в тот самый момент, когда четверо потных, разгоряченных милиционеров, сбросив кители и сгрудившись вокруг телевизора, азартно обсуждали происходящее на экране.
— Вот это он ему вдул!! Ну, ты глянь, Вась… Во даёт, этот пухленький! Да он всю компанию покрывает, что твой племенной баран отару… Нет-нет, ты глянь, чо деется-то!! Мужик мужика гребёт… И как им не паскудно делать это без наркоза!!
— Кто старший? Почему пост оставили?! — перекрывая шум, гаркнул Казаченко.
Милиционеры разом обернулись. Один, по пояс обнаженный, засеменил навстречу, пытаясь на ходу попасть в рукава форменной рубахи.
— Товарищ полковник…
— Отставить! Где Хахалев? Распустились, понимаешь! Что, погоны носить устали?!
— Товарищ полковник…
— Отставить! Кто старший?
— Я… Я и есть старший… Лейтенант Николенко… Капитан Хахалев отдыхает после ночного рейда…
Казаченко через плечо дежурного увидел, как на экране мелькают сцены Содома и Гоморры. В одном из фигурантов он узнал англичанина. Решение созрело молниеносно.
— Я вижу, вы тут плодами ночного рейда наслаждаетесь! Почему кассета не в сейфе у Хахалева?! Где задержанные?! Где протоколы задержания?!
Под градом начальственных вопросов-окриков Николенко было сник, но исхитрился и ответил на самый легкий:
— Задержаные?.. Задержаные по подозрению в нарушении общественного порядка при совершении развратных действий в особо циничной форме сейчас находятся в камере, товарищ полковник!
— Мы из Главка… Я — полковник Казаченко, — при этом Олег жестом факира открыл-закрыл красную книжицу, — проводи меня в кабинет Хахалева!
Лейтенант на секунду замешкался. Открыть кабинет своего начальника без его ведома означало разоблачить себя и в другом — в использовании вещдока в личных, пусть и некорыстных целях. Излишнее любопытство может быть расценено как самоуправство, — это ведь с какой колокольни посмотреть… Если с этой вот, — милиционер исподлобья глянул на Казаченко, — мигом на гауптвахте окажешься!
Сомнения дежурного Казаченко прочёл на его лице. «Натиск, натиск и еще раз — натиск!» — мысленно скомандовал себе Олег.
— Чего мучаешься, Николенко? Когда кассету из сейфа шефа извлекал, тогда сомнений не было, а? Так вот, лейтенант, можешь и сейчас не сомневаться — в моей власти отстранить тебя от дежурства… А ты ведь знаешь, что за этим последует…
— Да не в сейфе она была — в письменном столе! — лицо милиционера пошло красными пятнами.
— А-а, так не с тебя надо начинать — с Хахалева! Учишь вас, учишь, как обращаться с вещдоками, а вы… Так, мы теряем время! Кассету, материалы по задержанию, мигом сюда на стол! Сержант, — оборот головы к надевающему китель, — пригласите остальных товарищей из Главка! — Олег указал на дверь. — Да, вот ещё… Постойте там, на крыльце, подождите автобус с омоновцами… Пока вы тут «голубыми» в своё удовольствие занимаетесь, бандитские «малины» в округе расцвели, понимаешь, а я взвод автоматчиков за собой таскай…
Вошедший с коробкой из-под стирального порошка дежурный заискивающе произнес:
— Но это не всё, товарищ полковник… Там еще две коробки… Здесь документы и главные вещдоки…
— А именно?
— Ну, трусы ихние, штаны, приспособления разные… Короче, сексуальный реквизит…
— Беспредел! — прорычал Кзаченко, окончательно войдя в роль проверяющего из Главка, про себя же подумал: «Ну что с них взять, принимают их в милицию по анализам, а мы спрашиваем как с умных, н-да…»
В дежурную часть вошли Валда и два следователя.
— А вас я попрошу ознакомиться с протоколами задержания и выявить возможные процессуальные нарушения. Прежде всего, установите, кто был приглашен в качестве понятых!
Поворот головы и команда:
— Николенко! Всех задержанных, — Олег помахал извлеченной из видеомагнитофона кассетой, — сюда, в дежурку. Так, вы двое, — поворот головы в сторону оставшихся не у дел милиционеров, — доставите в отделение понятых…
— Да они перед вами, — с тихим злорадством произнёс Николенко.
— Вот вам, Олег Юрьевич, и первое процессуальное нарушение, — включился в процесс дознания Валда, — хуже, — это должностной подлог!
На мгновение в дежурке воцарилась мертвая тишина. Было слышно, как о стекло исступлённо бьётся муха.
— Н-да, орлы… Натворили вы дел! Так, взяли ручки и быстренько рапорты на моё имя! Кто, когда приказал, откуда поступила первичная информация, с какой целью проводился рейд, как проходило задержание… Короче, всё в деталях! Товарищ майор, — обратился Олег к одному из следователей, — помогите молодым людям, чтобы они себя под статью о злоупотреблении служебным положением не подвели. А это уже не просто увольнение из органов — это суд, а может, и зона, как знать…
— Понял, товарищ полковник! — бодрая готовность следователя выполнить распоряжение означала, что в рапортах милиционеры, как минимум, признаются в превышении своих должностных полномочий.
— Бог мой! — вырвалось у Казаченко при виде появившейся группы задержанных. — Недаром в народе околоток называют о т д е л е н и е милиции… от закона!
Шествие обнажённых актёров возглавлял скрипач, прикрывавший срам захваченным из дому прикроватным ковриком. Увидев Валду, он расцвел и шагнул ему навстречу. Адвокат проворно отвернулся и посторонился. Конспиратор! Электрическим огнем полыхнули вспышки — второй следователь, следуя полученным инструкциям, фотографировал процессию, окружившую дежурного.
— Так, мы сейчас быстренько побеседуем с вами, господа, и — по домам… — скороговоркой произнес Казаченко. — Начнём с вас! — кивок головы в сторону Нормана.
С видом гимназистки, над которой надругались пьяные матросы, англичанин стоял несколько поодаль, прикрывая руками причинное место…
* * *
— Расскажите всё, что находите нужным, — начал пианиссимо Олег, как только они остались вдвоём, пытаясь снять с души собеседника горький осадок от милицейского произвола.
Норман устало вздохнул и на чистейшем русском произнёс:
— Я требую встречи со своим консулом…
— Знаете, господин Норман, я препятствовать встрече не стану… Более того, я немедленно распоряжусь, чтобы его доставили сюда на моей машине… Но тогда вот это, — Казаченко указал на кассету и протокол, — я обязан буду переправить в посольство Великобритании по официальным каналам, через наш МИД… Масса людей будет иметь доступ к этим конфиденциальным, я бы даже сказал, сугубо личным материалам, из вашей частной жизни. Вы с такой лёгкостью хотите допустить посторонних людей в свой альков? На англичанина это не похоже… Кроме того, как вы знаете, с некоторых пор у нас гласность… Информация вместе с видеозаписями может просочиться в прессу, на телевидение… Нужен ли этот скандал Теренсу Норману?! Минуточку! — повысил голос Олег, видя, что англичанин хочет что-то сказать в своё оправдание.
— Это ещё не всё! После обнародования ваших подмосковных похождений под угрозу срыва будут поставлены возможные контракты между «Бритиш эйруйз» и «Аэрофлотом», а вот это уже не нужно ни вашей компании, ни заместителю начальника департамента грузоперевозок, коим являетесь вы — Теренс Александер Норман… Я допускаю, что вам как частному лицу глубоко наплевать, что подумают московские и английские обыватели, узнав о вашем участии в оргии, но руководство «Бритиш эйруйз» вряд ли разделит ваш нигилизм…
А теперь решайте, господин Теренс Норман, приглашать ли мне сюда консула. Уверен, что сэр Арчибальд Корнфорт, увидев вас в таком виде, обойдётся без ваших комментариев, ему будет достаточно того, что успели изложить в протоколе мои коллеги. Думаю, он лично позаботится, чтобы ваша первая заграничная командировка по линии «Бритиш эйруйз» стала последней! Я достаточно ясно выразился?
— Вполне… Но я ни в чём не виноват! Ведь то, что мне хотят инкриминировать ваши коллеги, — это моё личное дело! — вскричал Тери.
— Господин Норман, органы внутренних дел в своей практической деятельности руководствуются буквой закона. Да, согласен, он не актуален, возможно, его когда-нибудь отменят, но сегодня забавы, в которых вы принимали самое активное участие, рассматриваются как общественно опасное деяние и потому наказуемы в уголовном порядке. Ваши приключения на даче имеют не личную, а государственную направленность!
Про себя же Олег подумал: «Блефую, блефую же изо всех сил… Черт! Как я сам себе противен… Вот так менты и берут голыми руками неискушённых в законах граждан!»
Поняв, что блеф удался, а он уже достаточно пришпорил коня, Казаченко решил ослабить поводья — перевести стрелки на другой путь, побеседовать на отвлечённые темы. Мелькнула даже мысль дать Норману какую-нибудь тряпицу, чтобы тот прикрыл наготу. Но в конце концов оставил всё как есть. Голый человек — он покладистей, ему легче обнажиться и в моральном плане…
— Вы говорите совершенно без акцента… Где вы учили русский язык?
Олег отметил, что предложенная им смена темы нисколько не смутила англичанина. Похоже, он до сих пор не мог прийти в себя от ночного шока и кошмара пребывания в камере для преступников.
— Дома. С бабушкой. Моя бабушка, урождённая Спиридонова Александра Евграфовна, ребёнком была вывезена своими родителями из России в Англию вслед за октябрьским переворотом семнадцатого года…
— У вас блестящее будущее… С вашими знаниями русского языка, русской культуры и психологии россиян перед вами открылись бы широчайшие перспективы…
— Вот именно, «открылись бы»…
— А что, вернее, КТО может этому помешать?
— Вы… Милиционеры!
— Скоропалительный вывод! Я всегда считал, что мы являемся творцами своей судьбы. Бывают случаи, когда мы рискуем собственными руками задушить в зародыше своего ребёнка — испортить карьеру, но ведь в нужный момент может появиться человек, который протянет руку помощи! Но сначала надо самому проявить добрую волю…
Последние слова Казаченко заставили англичанина надолго задуматься. Олег не торопил его, хотя понимал, что неожиданное появление Хахалева может подпортить наметившееся взаимопонимание.
«В конце концов в дежурке остался Пал Палыч — он прикроет, а вообще пора брать быка за рога! Ну, думай, Тери, думай! Малый ты не глупый, не всякому в твои двадцать восемь “Бритиш эйруэйз” доверила бы целый департамент».
— Что же делать? — промычал Тери, обращаясь в пространство.
Казаченко демонстративно нахмурился и пальцами прошелся дробью по полировке стола.
— Мне пришлось бы пойти на нарушение существующих законов, чтобы спустить на тормозах ваше дело… Я мог бы сделать это лишь в том случае, если вы готовы пойти навстречу… Министерству внутренних дел и мне как начальнику отдела, в ведении которого находятся въезды всех категорий иностранцев… Мне совсем небезынтересно, кто и с чем к нам приезжает… Что вы можете сказать о членах вашей делегации, как вы их охарактеризуете?
— Я практически не знаком с ними, они из других департаментов, мы познакомились накануне отлёта на совещании у президента компании… Единственный член нашей делегации, с которым мне приходится контактировать по работе, — это мистер Вуд, заместитель начальника департамента по работе с персоналом, по-вашему — отдела кадров… Благодаря его содействию я стал участником симпозиума… Он настоял, чтобы поехал именно я…
Норман замялся. Тень сомнения скользнула по его лицу. Казалось, он не может принять какое-то решение. Казаченко, внимательно наблюдавший за собеседником, приободрил его.
— Похвально, господин Норман, что у вас возобладал здравый смысл!
И уже, как бы между прочим, Олег раздельно произнёс:
— Так что вы хотели добавить о мистере… простите, не расслышал его имени…
— Вуд… Эндрю Аллен Вуд… Видите ли, он долгое время был на дипломатической службе, работал здесь, в Москве… Я право, не уверен, что смею открывать чужие секреты…
— Не волнуйтесь, господин Норман, я гарантирую вам абсолютную конфиденциальность… И потом. Я ведь не скрываю от вас, что, помогая вам, иду на нарушение служебных инструкций… Так что, давайте будем взаимно откровенны!
— Пусть это не покажется вам аморальным… В общем, со слов мистера Вуда, в Москве у него имеется рождённая вне брака дочь… Находясь на дипломатической службе, он влюбился в москвичку… Но никогда об этом не докладывал начальству, так как был бы немедленно уволен и у него были бы большие неприятности… Присутствие на симпозиуме он намерен использовать для встречи со своей дочерью, которой в эти дни исполняется пятнадцать лет…
— А почему мистер Вуд был с вами так откровенен?
— Видите ли, он просил меня о содействии, потому что ему нужен человек, владеющий русским языком… Бывшая возлюбленная — мать его ребёнка — после отъезда мистера Вуда в Англию вышла замуж за какого-то генерала КГБ, который якобы осведомлён, кто истинный отец девочки, поэтому держит её под неусыпным контролем… Мистер Вуд хотел бы повидаться со своей дочерью именно в день её пятнадцатилетия…
— В чём конкретно должно заключаться ваше содействие и когда?
— Пока мистер Вуд мне об этом не сказал. Он только предупредил, чтобы я был готов покинуть зал заседаний симпозиума по его сигналу… Поверьте — это всё, что мне известно!..
— Охотно верю! — совершенно искренне воскликнул Казаченко и вдруг сорвался:
— Черт подери, сколько романтики! Английский дипломат влюбляется в прекрасную москвичку, но его коллеги-пуритане из Форин-офиса никогда бы не разделили его возвышенных чувств…
Олег умолк, поняв, что переусердствовал в выражении своего восхищения находчивостью «ДУБА», а заодно и наивной чистосердечностью Тери.
— Думаю, господин Норман, мы подружимся… Вот мой телефон. — Казаченко протянул англичанину обрывок газеты с написанными на нем цифрами. — Полагаю, совсем не обязательно посвящать ваших английских и московских друзей в подробности нашего общения… Надеюсь, коммюнике об итогах наших переговоров не появится в вашем отчёте о командировке…
— Это не в моих интересах…
— Я тоже так считаю! Сейчас вам принесут чай и вашу одежду, потом я отвезу вас в гостиницу… Хотел бы дать вам совет: постарайтесь не посещать эту дачу… Второй раз увести вас от несовершенного советского правосудия мне вряд ли удастся… И последнее. Возможно, до вашего отъезда нам придётся ещё раз пообщаться, не возражаете?
— Нисколько… А видеокассета?
— Кассета и протокол будут находиться у меня в сейфе… До вашего отъезда…
Глядя в зрачки собеседника, ответил Казаченко. Про себя же подумал: «Теперь уж до конца дней твоих, парень!»
Глава пятнадцатая. Разбор «залётов»
Когда Олег вошел в начальствующий кабинет, Карпов по телефону говорил с адвокатом.
— Я понял, Генрих… Мои следователи сегодня в твоём распоряжении… Да, держим связь… Удачи!
Положив трубку, генерал вышел из-за стола и энергично зашагал по кабинету. Остановился, взглянул на застывшего у двери Казаченко.
— Да ты чего стоишь… присаживайся! — И уже без всякого перехода, будто продолжая внутренний монолог, Карпов произнёс:
— Подготовились «соседи» к рейду основательнее, чем могло показаться на первый взгляд…
Заметив, как Казаченко заёрзал в кресле, жестом остановил его.
— Нет-нет, ты сделал всё правильно… Твоей основной целью был англичанин… По глазам вижу — контакт состоялся. Сейчас доложишь… А вот с «Голубым бризом» проблемы… Переделкинское отделение, как выяснили следователи и Валда, располагает заявлениями от граждан, случайно ночью оказавшихся рядом с дачей «ЧАЙКОВСКОГО», ну, ты ж понимаешь! Мало того — случайно наблюдавших, как хозяин дачи и его гости, — Карпов сгреб со стола лист бумаги, — цитирую:
«В совершенно обнажённом виде бегали друг за дружкой по комнатам, целовались, при этом распивали спиртные напитки. Таким образом, они вероломно пренебрегали нормами социалистического общежития и нарушали общественный порядок».
Генерал брезгливо бросил лист на стол.
— И это при том, что дача «ЧАЙКОВСКОГО» окружена густым кустарником и двухметровым забором по всему периметру… Мы в какое время живём, Казаченко? — Карпов остановился напротив подчинённого.
— В смутное, Леонтий Алексеевич…
— Н-да… У Хахалева имеется ещё пара заявлений аналогичного содержания, якобы поступивших от соседей агента… Валда утверждает, что, судя по стилю, написаны они под диктовку одного и того же человека… Инвалида умственного труда, а не человека!
«ЧАЙКОВСКОМУ», «НУРЕЕВУ», ну, и так далее, менты инкриминируют банальное хулиганство! Да-да, ту самую бессмертную и универсальную 206‑ю, под которую можно подогнать, что угодно и кого угодно… Вернее, того, кто милиции неугоден! Ну а если без шуток, то «соседи» вознамерились прибрать к рукам «Голубой бриз». С помощью переметнувшегося к ним «ДЯГИЛЕВА» решили посадить на крючок «ЧАЙКОВСКОГО», «НУРЕЕВА» и других наших агентов… Разыграли гамбит: ради того, чтобы овладеть всем клубом, пожертвовали «ДЯГИЛЕВЫМ». Он для них — жертвенная пешка, потому и не заботятся они о его прикрытии. Приказали любым способом избежать участия в заседании клуба вчера вечером, он и покинул машину под предлогом передачи лекарства отцу… А «сдали» они его намеренно — в благородство играют. Получите, мол, мавра — вам он нужнее. Рассчитайтесь с ним по своему усмотрению, а для нас он уж сделал всё, что мог…
«Соседи» пошли ва-банк, потому что им очень хочется завладеть готовой, хорошо организованной резидентурой… То, что мы собирали по крупицам годами, они хотят заполучить с наскока, въехав в рай на чужой спине. Не бывать по-вашему, ребята! Думаете, нам недосуг своих агентов защитить? Да мы за них горло перегрызём! Верно, Олег Юрьевич? Ладно, — примирительно произнёс Карпов, — сейчас Валда «Голубым бризом» занимается со следователями, позже и мы подключимся… Ну, как там «ЭЛТОН ДЖОН»?
— Леонтий Алексеевич, — подражая карповскому ироничному пафосу, начал Казаченко, — мозговая атака была кинжально короткой, и противник подписал акт о безоговорочной капитуляции. А вообще вялый он какой-то, бесцветный… Но сговорчивый!
— Любишь эффектные выходы, Казаченко… Трудно сказать, как повёл бы себя любой другой, окажись он в положении Нормана… Ну-ка, попробуй, из мягкого вагона да в пропахший отхожим местом плацкарт, хуже того — в милицейский «козлятник» — на всю ночь угодить! Поневоле станешь сговорчивым…
— Леонтий Алексеевич, вы уж хотите совсем меня лавров лишить… Я ведь страху на Нормана не нагонял, из-под «ЧАЙКОВСКОГО» не вытаскивал, в «козлятник» нагишом на всю ночь не бросал… Предложил сделку, попросил охарактеризовать членов английской делегации в обмен на освобождение… Пришлось поблефовать немного, но… В общем, я лишь продолжил спектакль, начатый «соседями». Они своим рейдом, по-моему, отчасти даже помогли нам… Конечно, если не считать созданных ими проблем вокруг «Голубого бриза»…
— Тебя послушать, так «соседей» впору представлять к правительственным наградам…
— Отнюдь, товарищ генерал-майор, — поняв, что нечаянно уязвил шефа, Казаченко взял официальную ноту. — Но я полагаю, что уж если «соседи» глаз положили на клуб, то рано или поздно рейд состоялся бы, хотим мы этого или нет… На нашу удачу провели они его в самое подходящее для нас время, когда в среду завсегдатаев случайно затесался наш «ЭЛТОН ДЖОН»…
— Логично… Теперь давай по существу!
Олег вкратце изложил суть беседы с иностранцем.
— Думаю, Норман был со мной искренен, так как сказал мне то, что мог бы сказать только один ещё человек — «ДУБ».
— Посмотрим… Может статься, Норман также искренне расскажет всё и Вуду при встрече с ним… И о происшествии, и о собеседовании… Вот если он этого не сделает, а, получив сигнал от своего покровителя, даст нам знать, — тогда можно будет судить, насколько был он искренен… и сразу брать его в активную разработку с целью последующей вербовки… Хотя… Ты не допускаешь, что «ДУБ» способствовал включению Нормана в состав делегации, не только потому, что тот владеет русским языком, и не только для разового использования? Может быть, «ДУБ» собирается так же, как и мы, сделать из него штатного помощника и сейчас проверяет на конкретных поручениях? Интересно, осведомлён «ДУБ» о его «голубых» наклонностях?
— Вполне может быть, но мы-то что теряем?
— Терять, мы ничего не теряем, но изучать его будет много сложнее — он же под «колпаком» у таких же «исследователей», как мы с тобой… В общем, поживём — увидим! — Карпов взглянул на свои знаменитые напольные часы.
— Ба, да ведь до прилёта господина «ДУБА» остаётся каких-то пять часов! Кстати, о нём и его московском резиденте «ЛЕСБИЯНЫЧЕ»… Заработал-таки ретранслятор, который Иващенко установил… Хотя, вчерашний радиовыстрел по техническим причинам в «десятку» не попал. То ли у коллег из Сикрет Сервис аппаратура барахлит, то ли была повышенная геомагнитная или солнечная активность… Что бы ни было, а «ЛЕСБИЯНЫЧУ», да и нам заодно, удалось принять только первую часть сигнала…
Карпов протянул Олегу сводку технического контроля и бланк расшифровки СКП — сверхкороткой передачи, — поступившей из Мюнхенского разведцентра:
«Ваш друг позвонит в воскресенье по вашему домашнему телефону. Будьте внимательны к устному посланию — оно много значит для ваших последующих…»
— Вот всё, что нам, да и «ЛЕСБИЯНЫЧУ», удалось получить… Сигнал передавался дважды, но с одинаковым результатом. Остаётся дождаться прилёта «ДУБА и выслушать его… Текст, который он произнесёт, очевидно, согласован с профессором во время предыдущих сеансов связи, значит, шарад у нас для разгадывания прибавится… Единственное новое звено — это фраза: «позвонит по вашему домашнему телефону», свидетельствует о том, что прибывающие из-за кордона эмиссары выходят на «ЛЕСБИЯНЫЧА» не только по его домашнему телефону, но и по другим… Скажем, по телефону покойной Ланы или «АРОНА», или кого-то ещё, нам пока не известного…
— Думается, что между «ЛЕСБИЯНЫЧЕМ» и его Центром налажен ещё один устойчивый канал связи, — воспользовался Казаченко паузой в рассуждениях шефа. — При подготовке «Сезама» выяснилось, что домработница доктора в течение ряда лет, пока он проживал за границей, регулярно выезжала по частному каналу во Францию, якобы для свидания со своей племянницей. Аношин должен был справку составить на ваше имя…
— Не получал… Поторопи его! Если домработница в «игре», это усложняет нашу задачу — её также придётся обеспечить плотным наблюдением… Кстати, ты не доложил, что обнаружили у Нормана в гостинице…
— Абсолютно ничего, всё чисто…
— Что-то вы, друзья, не дотягиваете до результативности вашего начальника. — Карпов насмешливо надул губы. — Один я за всю Службу отдуваюсь. Вот и мой «КОНСТАНТИНОВ» во время похорон сумел подружиться с «ЛЕСБИЯНЫЧЕМ». На приём к нему записался… Клюнул-таки профессор на форму капитана первого ранга! Надо вместе с военными разведчиками продумать, какую «дезу» будем гнать через моего агента хозяевам «ЛЕСБИЯНЫЧА». Ладно, поручу это Матюшевскому… Ну что, полковник Казаченко! Пойди, отдохни, а через пять часов будь на месте. Гостя будем встречать…
Часть третья. Провальная явка на Патриарших
Глава первая. Особенности национального мышления
В Шереметьево Эндрю Вуда встречала «наружка». Карпов позаботился о том, чтобы в бригады слежения были включены самые опытные сотрудники. Как-никак, работать придется за матерым разведчиком-профессионалом.
Для простоты переговоров по рации и для их зашифровки, на случай, если какой-нибудь «новый» русский «сядет» на оперативный канал, иностранцу оставили кличку, под которой он проходил несколько лет назад в материалах оперативной подборки — «АНГЛИЙСКИЙ ДУБ», или просто — «ДУБ».
«“ДУБА” “высадили” в Шереметьево! Проходит таможенный контроль. Как слышно? Прием!»
Эндрю Вуд, одетый в стиле ретро: серый твидовый пиджак «а ля френч» с широким поясом, ботинки на толстой подошве, брюки-гольф, высокие кожаные краги, серое кашне в крупную жёлтую клетку и такой же раскраски кепка, вышел из здания аэропорта, неся одной рукой объемистую коробку в подарочной упаковке и спортивную сумку другой. Неспешно, делая вид, что протирает очки, огляделся, отошел в тень. В следующее мгновение произошло то, что заставило волкодавов службы наружного наблюдения сначала оторопеть, а в последующем относиться к подопечному с профессиональным уважением. Вуд сорвал красочную обертку и вынул из коробки… раскладной велосипед. Тренированным движением приторочил к нему колеса, перебросил через плечо спортивную сумку и покатил в сторону Москвы.
Пустая коробка, как памятник изобретательности английской разведке, осталась на тротуаре…
В оперативном гардеробе есть всё: от парика и телогрейки, до макинтоша и тюбетейки, но чтобы велосипед! Не в Китае, поди, или Вьетнаме живем. «Наружка» ведь либо пешком, либо на машине передвигается.
Езду на автомобиле со скоростью 10 км в час, так же как и бег за велосипедистом в костюмах, с большой натяжкой можно назвать скрытым наблюдением. Ну, не следить же за «ДУБОМ» с неба — вертолеты для «наружки» не предусмотрены…
Если в особых аналитических способностях сотрудники службы наружного наблюдения замечены не были, то смекалки им не занимать:
«Не на тех наехал, господин “ДУБ”!»
В день прилета эмиссара в системе КГБ был спортивный день, — обязаловка, которую многие сотрудники просто избегают. Но только не разведчики наружного наблюдения. Всегда под рукой спортивные костюмы общества «Динамо»…
Стало ясно, что Вуду необходимо наверняка оторваться от хвоста. Значит, либо по дороге в Москву у него намечен контакт с агентом, либо он должен «обработать» тайник.
Размеренно крутит педали не то — дачник, не то — обходчик. Не отрываясь, бегут за ним «спортсмены-динамовцы» — два разведчика наружного наблюдения с переговорными устройствами, зажатыми в потных ладонях. Нажатие рычажка в одну сторону — слушают тебя коллеги в машине, в другую — ты слышишь. Удобно. Всех-то и размеров — газовая зажигалка. Зато слышимость!..
Километр-полтора бегут одни, нырок в машину — на дистанции другая пара. А со стороны все выглядит естественно: тренируются спортсмены, а тренер — на велосипеде. Да и для Вуда всё выглядит естественно. Ведь где только не бегают спортсмены, и в Англии, и в Штатах, и у них — в России…
Так, попеременно с коллегами из машин сопровождения иностранного разведчика и добежали до Химок. Доезжает Эндрю Вуд до телефонной будки, входит, достает жетон. Кульминационный момент в работе сотрудника наружного наблюдения, ибо грош тебе цена, если ты всего-то и отфиксировал заход разведчика в телефонную будку. Разведчики, да еще английские, в наших телефонных будках справлять ни малую, ни большую нужду не приучены. Раз уж они прибегают к «велосипедным» ухищрениям, значит, звонить будут не в посольство. А не попробовать ли выяснить: кому звонок, о чём речь? Тем паче, что в руках мощнейшее приемо-передающее устройство.
Стоит в химкинской телефонной будке мужик, одетый, ну, совсем не по-химкински, а мимо пробегает запыхавшийся спортсмен-динамовец. Останавливается у будки, протягивает руку внутрь (где вы видели стекла в химкинских телефонных будках?), хлопает мужика по плечу:
«Мужик! Наши не пробегали?»
Мужик-то, Эндрю Вуд, не понял сначала. Он, ведь, «на связь выходит». Находится, так сказать, при исполнении. Но и «динамовцы» — тоже.
«Какие — наши? — задает законный вопрос английский разведчик Эндрю. — Кто — наши?»
Понятно его внутреннее состояние. Мысленно он уже ощутил холод наручников на своих запястьях.
«Ну, наши! Динамовцы!» — отвечают британцу разведчики.
Тут Вуд успокоился, поняв, что еще не «вяжут». Отвечает:
«Нет! Не пробегали!»
Этих мгновений было достаточно, чтобы второй «динамовец» подбросил в будку свое приемо-передаточное устройство, связанное невидимой нитью с магнитофоном в машине. Всё остальное было в буквальном смысле делом техники: и комбинация набранного Вудом номера, и сам разговор были записаны. Впрочем, последнее было уже перебором, так как телефон, по которому он звонил, уже стоял «на прослушке», ибо находился в квартире «ЛЕСБИЯНЫЧА»…
* * *
Отзвонившись, «ДУБ» оседлал велосипед и покатил в сторону Первопрестольной всем своим видом демонстрируя пренебрежение к общественным видам транспорта. Бригады слежения вызвали подмогу, так как силы «спортсменов-динамовцев» были на исходе, да и бежать по городу в трусах как-то не к лицу офицерам-контрразведчикам. Не прошло и десяти минут, и вокруг велосипедиста, двигавшегося по Ленинградскому шоссе, уже водили хоровод пять оперативных машин, то обгоняя его, то отставая, стремясь не выпустить объект из поля зрения, и в то же время не «засветиться». Задача не из легких — время — вторая половина воскресенья, трасса забита возвращающимися домой дачниками. Работать пришлось, выражаясь спортивным языком, на грани фола, едва не создавая своими маневрами аварийную ситуацию. Случись что, попробуй, объясни, что первопричиной всему — вон тот, с рыжими усами, в очках и на велосипеде! Да и кто поймет заботы «наружки»? Не-е-т, ребята, — это ваши ведомственные проблемы, выкручивайтесь сами!
Смекалки, как мы помним, ребятам из «наружки» не занимать — свои соображения, как унять парноколесного, они тотчас передали наверх. Оперативники предложили связаться по рации с ближайшим постом ГАИ, чтобы милиционеры остановили иностранца, и под предлогом создания им аварийной ситуации лишили его средства передвижения, ну, хотя бы выкрутили из колес ниппеля.
По прикидкам сыщиков, проблем в реализации варианта «Ниппель» возникнуть не могло. Гаишники — ребята чуткие, не было случая, чтобы они не откликнулись на призыв контрразведчиков о помощи. Надо — изловчатся придраться даже к телеграфному столбу, слишком близко, мол, стоишь к проезжей части. Да и осложнениями международной обстановки «Ниппель» чреват не был, потому что железный конь дипломатического номера не имел.
Согласно второму варианту, «ДУБУ» надо было организовать наезд на законопослушного московского пешехода. В роли пострадавшего, разумеется, выступит кто-нибудь из сыщиков. От добровольцев оказаться под колесами «иномарки» не было отбоя: после кросса многим хотелось отлежаться. Да хоть в Склифосовского!
Предложения, как умерить пыл «ДУБА» и заставить его отказаться от велосипеда в черте города, начальник Службы наружного наблюдения доложил по телефону Карпову.
«Я не знаю, что делать! — ответил генерал. — Это твои проблемы, Михал Трофимыч, тебе и решать. Но если кто-то попытается ввести свои правила в проведение гонки “Тур де Моску” и помешает лидеру из Англии занять призовое место в Лефортово, — погон тому не сносить! Англичанин только этого и ждет. Проколют шины, значит, — следят. А это уже не ему — нам “прокол”. Ни в коем случае не высовываться! Пусть парноколесный считает, что “хвост” у него чистый. Пусть упивается триумфом. У нас будет время расквитаться с ним за ваши мытарства. Потерпи, Михал Трофимыч, и подумай, как выйти из положения!»
Присутствовавший при разговоре Казаченко, предложил пересадить несколько бригад «наружки» на велосипеды.
«А что? Я сыну в ГУМе купил такой… Очень даже ничего… В обращении удобный, а по весу — пушинка… Чуть чего, сложил и — под мышку»…
В тот же день складные велосипеды итальянской фирмы «Бьянки» исчезли из продажи, а на следующее утро велосипедистов на столичных улицах прибавилось.
Наблюдательные пешеходы обратили внимание на одну особенность в поведении обладателей «иномарок»: все они имели привычку бормотать себе под нос. Да-да, едет себе человек и вдруг ни с того ни с сего начинает «тихо сам с собою заводить беседу».
Невежественный прохожий укоризненно качал головой: «навыпускали из дурдомов недолеченных психов, они теперь на велосипедах куролесят по Москве!»
Просвещенный понимающе улыбался: «работа у “топтунов” такая, они то идиотами, то велосипедистами должны прикидываться. А бормочут, так это — связь меж собой поддерживают. Издержки производства, понимаешь…»
* * *
«Вот и утверждай потом, что нет национальной методики ведения слежки и ухода от нее, как нет национальной таблицы умножения! — рассуждал Карпов, по своему обыкновению вышагивая по кабинету. — Может, действительно, нет национальной методики, а есть просто особенности национального мышления? Ладно, оставим это теоретикам… “Соло” на велосипеде, безусловно, войдет в анналы разведки. Однако, при всей своей оригинальности, а скорее именно по причине оной, “номер” имеет один существенный недостаток — он одноразового использования, и повторно не может быть включен в разведывательный репертуар без ущерба для исполнителя, будь то Вуд или кто-то другой. На сцене театра имени Советской контрразведки со вчерашними хохмами делать нечего! Впрочем, профессионалы редко повторяются».
Генерал посерьезнел, подумав, что домашние заготовки Эндрю Вуда не ограничатся лихим стартом в Шереметьево.
* * *
«Наконец-то, — продолжал размышлять Карпов, — вслед за прошлогодней операцией “ПРОРОК” появилось стоящее дело, и нам противостоит нестандартно мыслящий профессионал, а то я уже, грешным делом, стал чувствовать себя пианистом, которому отрубили руки… Достаточно вспомнить неординарное поведение Вуда в случае с Толкачевым, когда он показал себя человеком риска и страсти, упивающимся азартом игры в рулетку судьбы разведчика. И выиграл. Хотя, кто из профессионалов осмелится заявить, что можно и г р а т ь в разведку? Играть можно в карты, на тотализаторе. Разведкой или контрразведкой надо ж и т ь!»
В возбуждении Карпов энергичнее заходил по кабинету.
«Людям непосвященным велосипедный трюк может показаться придурью или потугами на оригинальность чудаков от разведки, в крайнем случае — импровизацией. Профессионалам — не огульным критикам — известно, что ей отведён самый дальний уголок на дне шпионского ранца. Да-да, в реальной разведывательной деятельности возможностей для импровизации гораздо меньше, чем могло бы показаться. Более того, при ближайшем ознакомлении со шпионским ремеслом вы убеждаетесь, что места в нём для импровизации просто не остаётся, так как всё заранее просчитывается, расписывается, а иногда и не раз обыгрывается в условиях, приближённых к боевым, и конечно же согласовывается и утверждается вышестоящим, кстати, не всегда разделяющим вашу точку зрения начальством.
Другое дело — контрразведка. И, чтобы понять и принять этот тезис, достаточно одного примера — “велосипедного родео” английского разведчика Эндрю Вуда и ответа на него нашей “наружки”. Действительно, когда бы это сыщики могли просчитать, а просчитав, завизировать у руководства и получить “добро” своим действиям?! Слишком дорого могли бы обойтись контрразведке и государству, которое ей доверило свою безопасность, всевозможные визирования, утрясания и согласования. А за отсутствие дара к импровизации пришлось бы заплатить слишком дорогую плату…Н-да»
Генерал несколько успокоился, вспомнив, как сыщики наружного наблюдения не дали себя провести в Шереметьево, сумев противопоставить английскому разведчику славянскую сметку и находчивость.
«Участие в шереметьевском акте профессионала уровня Эндрю Вуда — свидетельство того, что к постановке московского спектакля привлечены лучшие режиссеры британских спецслужб, — рассуждал генерал. — Уловка, прибегнув к которой англичанин намеревался выявить, а выявив, — загнать в тупик, и в конце концов оторваться от вероятных преследователей, могла быть плодом воображения только изобретательных интеллектуалов, поднаторевших на разработке изощренных плутней. Нам давно пора усвоить, что запас “кротов” в недрах британских спецслужб калибра Кима Филби и Джорджа Блейка уже исчерпан, и надо бы настроиться на отнюдь не безобидную для нас смену персонала в стане противника. Шереметьевский дебют Вуда спланировали те самые “молодые львы”, которые в их собственных кругах за самоуверенную надменность и снисходительно-покровительственное отношение к ветеранам получили прозвище “яйцеголовые”. Презрение к “яйцеголовым” со стороны старых рубак объяснимо: молодая поросль в состоянии измыслить более утонченные пакости для “наружки” противника, чем пересаживание из такси в автобус или смена линий метрополитена.
И всё-таки наши парни утерли нос высокомерным крючкотворцам из Сикрет Интеллидженс Сервис, убежденным в собственном превосходстве. Заранее просчитанному сюрпризу противопоставили свой, импровизированный!»
Карпов с таким азартом топнул ногой, что зазвенели, стукнувшись о графин, стаканы на гостевом столике.
«Ведь, обнаружь Вуд за собой слежку, он не стал бы звонить из будки в Химках! Раз звонил, значит, был совершенно уверен, что неподконтролен!»
Зазвонил телефон. Карпов проворно подбежал к столу, схватил трубку.
— Леонтий, тебя ждать к ужину?
— А который час?
— Девятый…
— Енотик, ужинай без меня… Я, даст Бог, к завтраку домой доберусь…
Карпов еще раз перечитал сводку наружного наблюдения за «ДУБОМ» и «ЛЕСБИЯНЫЧЕМ», затем включил магнитофонную запись беседы объектов.
Вуд дважды набирал номер и, выждав два гудка, вешал трубку. «ЛЕСБИЯНЫЧ» поднял трубку с третьего захода.
«Добрый день! Я хотел бы услышать Семена Ицковича»…
«Добрый день… Вы знаете, по-моему, его уже нет в Москве… Какой номер вы набирали?»
«Я набирал номер 203—13–00…»
«Нет-нет, вас неправильно соединили… мой номер 924—98–02…»
«Но я набирал 203—13–00»…
«Я вас понял, рад бы помочь, но… Насколько мне известно, 203—13–00 находится в другом районе Москвы, так что — не обессудьте…»
«Извините… До свидания!»
«До свидания… Желаю здравствовать!»
Слушая запись, генерал не мог отделаться от ощущения, что присутствует на выступлении двух чтецов, озвучивающих отрепетированные роли. Декламаторы чертовы! Карпов выключил магнитофон и, удобнее усевшись в кресле, положил перед собой чистый лист бумаги и заточенные карандаши.
«Будем рассуждать конструктивно. Ясно, что фраза “я хотел бы услышать Семена Ицковича ” — пароль, а слова “по-моему, его уже нет в Москве» — отзыв. Бросаются в глаза вежливость и многоречивость “ЛЕСБИЯНЫЧА”, оправданы ли они? С точки зрения любого хозяина квартиры, куда поступил ошибочный звонок, — нет! Однозначно. В таких случаях любой человек будет раздосадован, и если и проявит вежливость, то более сдержанную, а в ответах будет рационален и категоричен. А мы что слышим? И “добрый день ”, и “рад бы помочь ”, и “не обессудьте ”, и “ до свидания ”, и “желаю здравствовать”, и что уж совсем невероятно — “ЛЕСБИЯНЫЧ” называет номер своего телефона!
Многословие и любезный тон “ЛЕСБИЯНЫЧА” объяснимы. Они имеют идентификационное предназначение. Профессор обязан наговорить столько, чтобы Вуд в интонациях, в манере вести беседу нашёл подтверждение тому, что вышел именно на своего агента, ведь они столько времени не слышали друг друга. Магнитофонные записи голоса “ЛЕСБИЯНЫЧА”, которые “ДУБ” наверняка прослушал перед вылетом в Москву, — не в счёт. Со временем голос может измениться, а интонационный рисунок, как и манера речи, сохраняются всегда.
Раскованная и благожелательная тональность высказываний “ЛЕСБИЯНЫЧА” должны свидетельствовать о том, что беседу он ведёт не под присмотром сидящих напротив офицеров КГБ. Ведь если разведчик хоть на миг засомневается в лояльности своего секретного помощника, он на встречу не пойдет! Так-так… Пароль услышан, отзыв принят, что дальше? Немыслимо, чтобы “ДУБ”, неважно, связник он или оператор, прилетев сначала из тридевятого царства, пытаясь затем с ухищрениями оторваться от “наружки”, всего-то и сделал, что сообщил условной фразой о своем прибытии! На профессионалов из Сикрет Интеллидженс Сервис это не похоже, слов они попусту не тратят, умеют в минимум лексических средств вложить максимум полезной информации… Пароль — это ведь только запев, приглашение к танцу. Основную смысловую нагрузку должен нести последовавший за обменом условными фразами диалог. На что можно обратить внимание в нём? Трижды назван номер телефона: 203—13–00. Посмотрим, кто за ним стоит. Так, по данным оперативно-технического управления он в настоящее время находится на консервации. Прежний абонент — Рабкин Семен Ицкович. Стоп! А откуда “ДУБУ” известно имя прежнего абонента?»
Карпов порылся в бумагах, разложенных на столе, нашел справку Седьмого управления по изучению абонента 203—13–00.
«Вот оно в чём дело!
“…Рабкин Семен Ицкович, бывший старший научный сотрудник лаборатории психодиагностики института судебной медицины имени Сербского, три месяца назад убыл с семьей на постоянное жительство в Израиль. До отъезда поддерживал переписку дружеского характера с бывшим сотрудником того же института, профессором Шильбаумом Вульфом Лейбовичем, с 1983 года проживающим в Тель-Авиве…”
— Так-так… — Генерал обвел фломастером прочитанный абзац. — Похоже, фраза предложена в качестве пароля самим профессором и ему, таким образом, известен подтекст… Что может скрываться за номером телефона кроме Рабкина, о чём могут говорить цифры или их комбинация — вот в чём вопрос, а не в том, кто придумал условности! Доктор что-то там говорил о районе Москвы. Да-да, вот: “… насколько мне известно, 203—13–00 находится в другом районе Москвы… ” Что он мог иметь в виду при упоминании района?»
Карпов открыл «Справочник-определитель местонахождения абонента по первым трём цифрам номера телефона».
«Ну вот, номера серии “203” сосредоточены в районе Патриаршего пруда — улица Малая Бронная, Малый и Большой Патриарший, Ермолаевский переулки… Стоп! Там же до отъезда проживал Рабкин… Район, очевидно, хорошо известен “ЛЕСБИЯНЫЧУ”, а от здания ИТАР-ТАСС, где будет проходить симпозиум, до пруда рукой подать… Англичанину очень удобно: вышел из зала заседаний якобы в туалет, а оказался у Патриарших прудов. Один бросок — и в дамках!.. Если я на правильном пути и рандеву “очкариков” намечено в этом районе, тогда репликой: “я вас понял” — доктор даёт понять англичанину, что он усвоил, где состоится их встреча… Ну-ка, зайдем с другого конца, проверим наши догадки»…
Карпов вынул из сейфа аналитическую справку Седьмого управления о результатах наружного наблюдения за сотрудниками английской резидентуры, действующей под прикрытием посольства Великобритании в Москве.
Авторы справки отмечали, что объекты оперативных разработок «ОСКАР», «МАКСИМАЛИСТ» и «ПАРЛАМЕНТЕР» — кадровые офицеры СИС, действующие под дипломатическим прикрытием, — в течение марта — апреля неоднократно отклонялись от своих традиционных маршрутов движения по Москве, каждый раз оказываясь у пруда. Появлялись они в разное время суток, в будни и выходные дни, в одиночку и с женами, активно проводили видеосъемку подходов к водоему и стоящих вокруг домов.
«Что и требовалось доказать! Возня англичан вокруг пруда — не что иное, как подбор места для конспиративной встречи Вуда с “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ”… Профессионалы — народ предусмотрительный… Надо заранее взглянуть на место предстоящей встречи: вдруг да из пруда выкачали воду, и на его месте теперь храм возводится?.. Ведь был же у меня случай, когда кафе “Проворный бегемот” в предместье Гамбурга — место явки агента — попросту снесли, и я не поверил глазам своим и подумал, что всё перепутал, а агент решил, что я дал ему неверный адрес и деранул с места, и всё это едва не стоило мне погон… Англичане, прощупывая местность вокруг пруда, готовили посадочную площадку для своего коллеги из Центра. Теперь-то мы знаем, для кого именно… Стоп! А что если, — не для “кого”, а для “чего” — для тайника? Ведь разведчики посольской резидентуры, проводя видеосъемку на местности, с таким же успехом могли подыскивать место для тайника. И в планы “ДУБА” совсем не входит проведение явки с “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ”?.. Выходит, я всё напридумывал насчет взаимоотношений Вуда с “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ”? Голову себе заморочил, идя на поводу собственного воображения?! Недаром, оказывается, еще Иосиф Виссарионович предостерегал: “Гипотеза в разведке может превратиться в вашего конька, на котором вы приедете прямо в устроенную вами ловушку”. Прав был вождь и учитель всех времен и чекистов… Что ж, будем брать “ДУБА” на тайнике, а за профессором дело не станет, придет и его черед! А так хотелось одним выстрелом уложить двух зайцев… Зайцев ли? Нет, — “волков”! Уложить двух “волков” одним выстрелом, оно, конечно, эффектней, но, видно, не судьба… Будем бить их поодиночке, что поделаешь. Как говорят наши коллеги французы: “Арфы нет — возьмите бубен!”, — с грустью подумал Карпов. — Черт подери, а ведь так всё гладко в строку ложилось…»
От мысли, что дело придется иметь с тайником, у генерала испортилось настроение. Действительно, время между закладкой и изъятием обычно сокращено до минимума, что сводит возможности «наружки» зафиксировать операцию по закладке или изъятию практически к нулю, не оставляя ни малейшего шанса захватить фигурантов с поличным.
Сделав над собой усилие, Карпов продолжил выстраивать логическую конструкцию.
«Итак. Нам известно, “кто”, “где” и, предположительно, “зачем”. Неизвестна дата и точное время… На разбег у “ДУБА” три дня, сегодня и завтра — не в счёт, он не успел ещё ознакомиться с обстановкой… Закрытие симпозиума четырнадцатого, в 13.00 банкет, а улетает он в тот же день вечером. Значит, он будет пробиваться к пруду 12, 13 или 14 мая… Стоп! Если моя гипотеза верна в том, что серия “203” указывает на р а й о н, то вторая часть телефонного номера должна означать д а т у — тринадцатое мая! Дату встречи или закладки тайника… Нет, не годится. “Тринадцатое мая” по телефону прозвучало бы как “13–05”! Может быть, 13–00 — это не дата, а время?»
Генерал придвинул к себе «График работы московского международного симпозиума по проблемам воздушных грузоперевозок».
«Так и есть! Каждый день с тринадцати до пятнадцати часов перерыв на обед. Значит, Вуд может и без предлога посещения туалета покидать зал заседаний: в тринадцать часов всех делегатов на автобусах везут в гостиницу на кормёжку. А если учесть, что англичанин воспользуется личным автотранспортом… Таким образом, названный им номер “203—13–00” означает место и точное время встречи… или закладки тайника. Дату “ДУБ” сообщит “ЛЕСБИЯНЫЧУ” дополнительно, поскольку сам еще не успел определиться. Он ведь должен осмотреться, обнюхаться — всё ли вокруг спокойно, а уж затем нажимать на педали! Значит, предстоит еще один сеанс связи. По телефону, или… Собственно, какая разница, обозначает ли число “13” в нашем конкретном случае дату или время проведения акции? Тринадцатое мая не за горами, это же не тринадцатое декабря, значит, готовиться надо уже сейчас… Да и вообще что это я себе голову морочу! “Дата” или “время” — об этом нам сообщат сами объекты, хотят они этого или нет, — они же под контролем! Кроме того, у нас появился запасной игрок — “ЭЛТОН ДЖОН”… И, хотя особых надежд на него возлагать еще рано, посмотрим, захочет ли он реализовать свой шанс и отработать видеопленку, чем черт не шутит!»
Карпов вытер платком испарину со лба и откинулся на спинку кресла.
«На моём месте Архимед уже прокричал бы “Эврика!” и нагишом бежал по улицам Сиракуз… Почему ж мне не весело? Что мешает? Тайник? Да! Но, скорее всего, этот “сюжет” — не для моих подопечных. Вуд как профессионал знает, что связь через тайник — самое слабое звено в работе всех спецслужб, в любой операции. Оставить материалы в тайнике, то есть выпустить их из рук даже на короткое время, — большой риск. Англичане отдают себе отчет, что видеопленки, попади они в наши руки, прямиком выведут на профессора. Ставить под удар своего особо оберегаемого агента? Исключено! Да и стало бы руководство СИС ради выемки “закладки” гонять Вуда за тысячи километров, если с этим могут справиться и “МАКСИМАЛИСТ”, и “ОСКАР” с “ПАРЛАМЕНТЕРОМ” — они же рекогносцировку проводили, место знают досконально… Нет, нет и еще раз — нет! Вуду нужна только личная встреча с “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ”. А почему только Вуду? Судя по тому, что сообщила покойная Лана “КОНСТАНТИНОВУ”, “ЛЕСБИЯНЫЧ” изыскивает, нет! — уже нашел канал переправки фамильных драгоценностей за рубеж… Если он имеет в виду англичанина, то на встречу возлагает даже больше надежд, чем его оператор. Понимая, что “ДУБ” не потащит видеокассеты с собой в самолёт, а отправит их в Англию диппочтой, профессор может попросить и о переправке этим же путём портфеля с золотишком…
И всё-таки, черт подери, не даёт мне покоя этот пароль, в котором номер телефона привязан к месту встречи, или наоборот!»
Генерал вернулся к началу своих рассуждений. Поднявшись из-за стола, он в глубоком раздумье зашагал по кабинету.
«Ну что ж, как говорил мой наставник, покойный генерал Сошников: “беспокойство — это признак неудовлетворённости, а неудовлетворённость — залог успеха в контрразведке. Покажите мне совершенно удовлетворённого контрразведчика, и я вам открою в нём неудачника”…
Будем исходить из того, что чертей тянет пообщаться в тихом омуте… А более укромного омута в центре Москвы, чем район Патриарших прудов, подыскать трудно… Вот там я вас и притоплю, черти очкастые… Даже очки не всплывут!»
Внимание Карпова привлек золотой диск луны, висевший прямо над окном его кабинета.
«Черт подери, опять полнолуние, но что удивительно, у меня полностью отсутствует желание попасть на эротический спектакль лесбиянок из общежития! Да и продолжаются ли там спектакли? После общения с “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ” глаза в глаза, я больше не испытываю влечения к горящим в ночи окнам… Какое мощное психополе у доктора! А может быть, позывы исчезли после того, как я узнал, что это называется вуайеризмом, и непроизвольно применил метод, которым пользуются психоаналитики, нейтрализуя проявления какого-то невротического состояния, докопавшись до истоков или первопричины его появления, а, Леонтий? Дилетантизм! Дремучее невежество! Тоже мне, диагностик нашёлся! Надо будет основательнее заняться собой, как только закончатся эти “велосипедные гонки”! Кстати, как там наш спортсмен?»
Генерал взглянул на часы и поднял телефонную трубку аппарата ЗАС (защищённого от прослушивания).
Глава вторая. «Шпионская пыль»
Старший группы, «экстренных» дел мастер, майор Иващенко, заварив в кружке крепкого чая, по-хозяйски расположился в кресле у огромного пульта, подмигивающего желтыми, зелеными и красными лампочками-глазами. Вверху, над пультом, матово дремал «Большой Глаз» — экран телевизора. Переключением пронумерованных тумблеров — каждый соответствовал конкретному гостиничному помещению — майор мог слышать и даже видеть то, что там происходит. Еще несколько пронумерованных экранов меньших размеров позволяли просматривать коридоры нескольких этажей гостиницы, на которых обычно поселяли иностранцев, представляющих наибольший оперативный интерес. При необходимости действо, развивающееся в любом подконтрольном помещении, можно было снять на видеопленку. Было бы приказано — остальное без проблем!
Во времена «холодного» противостояния двух сверхдержав у пульта порой собирались пять-шесть операторов, каждый из которых «вёл» только одного — «своего» — объекта.
«Эх-ма! — Иващенко обвел взглядом присмиревшую, сиротливо мерцающую никелем и хромом оперативную технику. — Ни сил, ни средств у “конторы” не осталось! Всё в запустение приходит… А сказать, что объектов с разведывательными намерениями стало меньше ездить к нам, так нет же!»
Из селектора раздался торопливый, с хрипотцой говорок: «Внимание! Груз стоит у лифта, будет подниматься к себе…»
Иващенко проворно щелкнул тумблером и на вспыхнувшем экране появился «ДУБ». Зажав холщовую сумку под мышкой, он недовольно рассматривал свои грязные ладони. Вошёл в лифт.
Майор включил «1097» и перевёл видеокамеры, установленные в номере «ДУБА» на автоматический режим работы, затем, взглянув на огромный хронометр, висевший под самым потолком, сделал первую запись в дежурном журнале: «22.45 — объект вошёл в гостиницу, 22.47 — в 1097‑й номер».
Раздалась малиновая трель аппарата спецсвязи.
— Здравствуй, Александр Петрович!
— Добрый вечер, товарищ генерал…
— Да уж ближе к ночи, чем к вечеру, Александр Петрович… Ну что, спать наш подопечный собирается?
— Собирается. Душ принимает, думаю, минут через пятнадцать угомонится… Сразу и приступим…
— С прогулки он ничего нового не привёз?
— Нет, всё то же самое. То, что мы зафиксировали сразу после его прибытия: нательный пояс с пачками купюр, борсетку с документами — всё осталось без изменений… Странно другое, товарищ генерал… Парик с очками и усы, что объект вытащил из сумки во время размещения, он в номере не оставлял — с собой брал на прогулку… И второе. Я просмотрел ещё раз видеозапись, ну ту, что при его поселении сделали. Так вот, окрас парика полностью соответствует цвету его собственных волос, да и запасные усы — тоже! К чему бы это, товарищ генерал?
— Пока ничего тебе ответить на это не могу, ясно лишь одно: такие вещи разведчики в качестве талисманов с собой не возят. Что ж, будем иметь в виду… — задумчиво произнес Карпов.
— Да! Вот еще, товарищ генерал. Плёнку он какую-то на окно навесил, и как только в комнате свет погасил, темень образовалась — ни зги не видно… я тоже перестал что-либо видеть на экране, так что перед заходом к нему придётся пользоваться только микрофонами…
— Основательно готовились они к командировке, если уж даже занавеску подобрали под размер окна! Впрочем, о н и знают, что м ы знаем. Н-да… А от пленки этой не сможешь кусочек отттяпать на анализ?
— Думал я уже над этим, товарищ генерал… Вряд ли что удастся, она — монолит…
— Ну, ничего! У вас же приборы ночного видения…
— Так вот пленка, товарищ генерал, она-то, проклятая и препятствует их нормальному функционированию!.. Да и не очень сподручно-то приборы на противогазы надевать…
— Справитесь, не в первой! Ты вот что, Александр Петрович, не забудь сказать ребятам, чтобы обязательно пометили тот парик и усы, которые он при себе носит… В общем, «пыли» не жалеть!
* * *
Когда микрофоны донесли в штабной «люкс» ровное посапывание и стало ясно, что «ДУБ» уснул, Иващенко нажал желтую клавишу, утопленную в грифельно-черную панель пульта.
Автоматические задвижки, расположенные на внутренней стороне трубы воздухозаборника, бесшумно перекрыли вентиляционные люки в номере объекта. Тут же погасла зеленая лампочка — сигнал, что помещение полностью герметизировано.
Выверенным движением майор щелкнул красной клавишей на панели, и вновь загоревшаяся зеленая лампочка засвидетельствовала, что усыпляющий газ «Морфей-1» упругими струями хлынул из точечных форсунок, устроенных в плинтусах. Через триста секунд вновь погасла зелёная лампочка — отключился компрессор, нагнетающий наркотическую смесь в помещение.
Иващенко перевел тумблер громкости в положение «макс», и штабной «люкс» наполнился шумом дыхания «ДУБА». Оно было настолько отчетливым, что майору показалось, будто он прослушивает объекта с помощью стетоскопа. С каждой секундой дыхание становилось всё глубже и тише. Процесс принудительно-постраховывающего усыпления пошёл!
Настенный хронометр отсчитал пять минут — время, необходимое для полной нейтрализации «ДУБА», и майор скомандовал: «Поехали!» В то же мгновение три человека в противогазах и серебристых, как у космонавтов, скафандрах, скрылись в стенном шкафу, он же — тамбур, соединяющий «люкс» с вентиляционной шахтой. По металлической лестнице, встроенной в кирпичную кладку шахты, спустились на десятый этаж и, ползя гуськом по ответвлению, подобрались к 1097‑му. Тренированным движением первый «пластун» снял крепёжные болты и отодвинул дверцу, одновременно служащую задней панелью стенного шкафа, расположенного в прихожей номера.
Вошли. Дальше — дело техники, ведь объект под общим наркозом. Вон он, как хирургический больной на операционном столе. Лежит — не шелохнётся. Ух, ледоруба на тебя нет!
Справедливости ради надо сказать, что подобные мысли никогда не приходят в голову технарям. Для них забраться в номер — это выполнить приказ, а его выполнение требует холодной головы — прочь эмоции!
Поверженный «ДУБ» для технарей — это не биологическая единица во плоти и крови со своими эмоциями, желаниями и планами, а всего лишь — о б ъ е к т, такой же бездушный, как и его туалетные принадлежности, которые надо тщательно и как можно быстрее опылить, так как действие «Морфея-1» рассчитано на десять-двенадцать минут, а потом будут открыты вентиляционные люки и он испарится.
Наутро ты никаких изменений в своём психофизическом состоянии не заметишь. Ну, быть может, появится лёгкая заторможенность в мыслительных процессах, или нарушение координации движений, так чему же здесь удивляться? На то есть объяснение. Смена часовых поясов. Вы ведь там, в Англии на три часа позже встаете, чем мы здесь, в Москве. Привыкай! А что «Морфеюшку» тебе в номер напустили, так это ради твоего же блага. Ну, рассуди сам. Просыпаешься ты среди ночи, а над тобой привидения в серебристых скафандрах стоят. И тишина. От жути тебя, как в купель, в холодный пот бросает, ты кричишь, сердце, не приведи господь, прихватит — откачивай тебя потом. А так — и ты ни сном ни духом, и мы без помех работаем. Так что — отдыхай!
Пять минут — и велосипед, носильные вещи, сумочка-борсетка объекта помечены спецпрепаратом, прозванным профессионалами (и не только нашими) «шпионской пылью».
Разработчики препарата ручаются, что «пыль» совершенно безвредна и ущерба здоровью разведчика не нанесёт. За что они не смогут поручиться — это за безупречное выполнение им задания после опыления, ибо тот, чья одежда помечена «шпионской пылью», становится полностью подконтроленым «наружке». Он привязан к ней, она держит его на невидимом поводке — излучении, исходящим от его одежды. Лучи принимаются специальными приборами-датчиками, с некоторых пор являющимися обязательным элементом экипировки сыщиков, работающих за установленными разведчиками. Благодаря препарату ночью дежурная смена «наружки» ведет объект также уверенно, как и днем.
…Впервые наша контрразведка опробовала «шпионскую пыль» в 1962 году, разбрабатывая некоего Джорджа Пейна Уинтерса-младшего, сотрудника ЦРУ, действовавшего с позиций американского посольства в Москве.
Уинтерс, молодой кадровый офицер, выступал в качестве «привлеченца», то есть разведчика, основной задачей которого является приобретение агентуры из числа советских граждан. Внимание наших контрразведчиков он привлёк нестандартностью поведения и повышенной мобильностью — по столице гонял на высокоскоростных авто, за которыми «наружка» даже не пыталась угнаться, чтобы не расшифровать проводимые мероприятия по контролю за его поведением. Чтобы полнее фиксировать радиус перемещений американца и объекты его устремлений, было решено применить «шпионскую пыль». Горничная, и по совместительству наша агентесса, опылила одежду Уинтерса во время уборки его квартиры.
Результаты не заставили себя ждать. Неправильно поняв инструкции, Уинтерс по ошибке отправил по почте письмо, адресованное подполковнику Петру Попову, первому цэрэушному «кроту» в Главном разведывательном управлении Генштаба ВС СССР.
Дело в том, что микроскопические частицы нанесённого на одежду препарата попадают на тело, в частности, на руки объекта, а уже с них оседают на вещах и предметах, к которым он прикасается. Используемые сыщиками приборы-датчики зафиксировали не только приближение Уинтерса к почтовому ящику, но и манипуляции с ним. Изъятую корреспонденцию освидетельствовали приборами, и участь Попова была предрешена…
Глава третья. Что «наружке» во благо, то шпиону — провал
На следующее утро Карпову доложили, что «ДУБ», одетый также экстравагантно, как в день прилёта, путь от гостиницы «Интурист» к зданию ИТАР-ТАСС, где проходил симпозиум, проделал на велосипеде. В три приема разобрал его, сунул в холщевую сумку и проследовал в зал заседаний.
— Ну, парень, это уже откровенный стриптиз! — воскликнул генерал. — Ты бы ещё куст сирени себе в зад воткнул, может, тогда бы превратился в невидимку! Я понимаю, вчера твой двухколесный агрегат помогал тебе выявить «хвост». А сегодня? Зачем нужно было даже на открытие симпозиума приезжать «верхом», в френче и в крагах? Уж не кроется ли за твоей маниакальной привязанностью к велосипеду и костюму начала века намерение приучить нас к мысли, что тебя надо вопринимать именно в этом комплекте? А когда мы к нему привыкнем, ты однажды, расставшись с велосипедом и с кашне, рванешь на явку с «ЛЕСБИЯНЫЧЕМ» одетый бомжем! Не пытайся заставить нас продегустировать меда с касторкой, не маленький — не обосрёмся!
* * *
Разведчик-профессионал пользуется у «наружки» большим уважением. Он никогда не оглядывается, остановившись «завязать шнурок», он не выглядывает из-за угла, не прячется за деревьями парка, не впрыгивает в вагон метро или троллейбус перед закрытием дверей. Он играючи водит свой раскладной велосипед, а в нужный момент он просто исчезает, причем его вроде и не в чем упрекнуть — виноваты в потере всегда «топтуны»…
Сразу после начала церемонии открытия симпозиума «ДУБ» покинул зал заседаний и через служебный ход вышел из здания. Неся под мышкой холщовую сумку с велосипедом, через двор прошел в Леонтьевский переулок и быстрым шагом, не оборачиваясь, пересёк его. Миновав греческое посольство, вновь перешел на противоположную сторону и оказался на углу Шведского тупика. Убедившись, что без помех вышел на стратегический простор, англичанин собрал велосипед и покатил по Малому Гнездниковскому в сторону Тверской. Навстречу ему по противоположной стороне улицы, также размеренно крутя педали, двигался молодой человек на велосипеде с сумкой, набитой газетами. Поодаль виднелся ещё один такой же почтальон…
Чуть поотстав от «ДУБА», озорно смеясь и громко переговариваясь, резвилась стайка юношей и девушек. Доведись дотошному пенсионеру поближе рассмотреть их лица, он не преминул бы сделать им замечание, что в их возрасте пора уж заняться чем-то более серьёзным, нежели взапуски бегать на роликовых коньках по мостовой в будний день…
Что поделаешь — жесткие законы контрразведывательного жанра порой требуют от сыщиков «наружки» выступать в самых неожиданных и экзотических амплуа.
Режиссёром-постановщиком театрализованного представления «Танец на коньках» был Карпов. Действительно, мог ли он, волкодав контрразведки, допустить, чтобы разведчик-агентурист из противоборствующей спецслужбы вызывающе раскатывал на велосипеде по улицам столицы, упиваясь собственной недосягаемостью?!
Кроме того, ограничься Карпов только вариантом, предложенным Казаченко, — пересадить часть сыщиков на велосипеды — означало бы признать, что подчинённые могут быть изобретательнее, чем он. Такого испытания самолюбие Карпова выдержать не могло!
Со словами: «Вы уж, господин Вуд, не подумайте, что мы, как те бессловесные цирковые твари, станем на хвосты и будем, сглатывая слюну, водить подёргивающимися языками за вашими пассами факира,» — генерал распорядился, чтобы ещё одна группа сыщиков, что помоложе, стала на роликовые коньки.
Границы профессионального любопытства сыщиков наружного наблюдения очерчены заданием, полученным от инициатора оперативной разработки. Чем шире его интересы, чем глубже он хочет познать разрабатываемого и его связи, тем больше забот у «наружки».
С другой стороны, чем богаче профессиональный опыт и воображение объекта, чем сложнее задание, с которым он заброшен в «тыл врага», тем большую головную боль он доставляет разработчику, но, прежде всего, — «наружке».
Если разработчик и объект в зависимости от содержания выполняемой ими в конкретный момент работы, иногда меняются местами, из «ведущего» превращаясь на каком-то этапе в «ведомого» и наоборот, то сыщики службы наружного наблюдения вынуждены неизменно оставаться в положении «между молотом и наковальней».
Словом, куда ни кинь — для «наружки» всюду клин.
С того момента, как «ДУБ» покинул симпозиум и вырулил на стратегический простор, Карпова не покидало ощущение, что пьедестал «ведущего», на котором он было прочно обосновался, введя в бой «шпионскую пыль», велосипедистов и конькобежцев, неумолимо уходит из-под ног.
В течение трёх часов продолжалось показательное велородео англичанина, где ареной были улицы и переулки столицы, а сыщики — зрителями, в лучшем случае — статистами.
Во время преследования «ДУБ» продемонстрировал доскональное знание географии центра города — ни разу не сверял свой маршрут с картой, хотя было известно, что она находится у него в борсетке. Кроме того, несмотря на все старания, в ходе наблюдения за объектом не удалось избежать «мёртвых зон»: четырежды англичанин неожиданно сворачивал в боковой переулок, буквально на пять секунд, выпадая из поля зрения сыщиков. При каждом таком зигзаге у «ДУБА» на пути почему-то оказывались то почтовые ящики, то телефонные будки. Стало ясно, что иностранец хорошо ориентируется не только в хитросплетении улиц и переулков. И хотя явных бросков почтовых отправлений сыщикам зафиксировать не удалось из-за этих самых проклятых «мёртвых зон», однако датчики-уловители «шпионской пыли» такие совпадения объяснили однозначно — броски были!
В последующем три письма, адресованные жителям столицы, легли на стол Карпова. Безобидные на первый взгляд послания, исполненные рукой человека, для которого русский, без сомнения, являлся родным языком, разумеется, содержали условности, а чтобы не ломать над ними голову, за адресатами срочно установили наблюдение. Для начала — на срок пребывания «ДУБА» в Москве. Как быть с ними дальше — покажет время, занимаемое ими положение и многое другое.
Дважды объект вел короткие разговоры из разных телефонов-автоматов. Собственно, разговорами в полном смысле они не являлись, скорее это был монолог «ДУБА» в телефонную трубку. Причём, монолог предельно короткий — всего несколько секунд. Всё это наводило на мысль, что им озвучивался условный текст, чтобы не сказать — пароль. В одном случае сыщику удалось услышать, как англичанин, вешая трубку, сказал: «До завтра!» Было выдвинуто предположение, что и в другом случае объект ставил в известность своего собеседника о готовности встретиться. Значит, принципиальная договорённость о свидании была достигнута заранее и звонка уже дожидались?
Сыщики недоумевали: «И почему, товарищ генерал, вы не хотите повторить “химкинский вариант”? Ведь всё было бы так просто. Мы бы вам, Леонтий Алексеевич, распечатку монолога вашего объекта на блюдечке с голубой каемочкой доставили! Так нет же, вы чего-то там осторожничаете. Ну да вам виднее!»
Действительно, повторно использовать уловку с переговорным устройством в телефонной будке Карпов сыщикам запретил — это было чревато расшифровкой импровизированного «кросса» из Шереметьево-2. А его генерал берег как зеницу ока. Хотя предпринятые «ДУБОМ» попытки войти в контакт со своими московскими связями и свидетельствовали, что прибыл он в Москву не только для явки с «ЛЕСБИЯНЫЧЕМ», однако Карпов готов был отдать голову на отсечение, что профессор — это основная цель визита, номер «Раз» в программе англичанина.
Генерал был уверен, что «ДУБ», будучи матёрым спецслужбистом, иллюзий в отношении «хвоста» за спиной не питает, знает, что слежка ведётся непрерывно. Но это в Москве — не на подступах к ней! А раз так, то, повтори сыщики химкинскую проделку, «ДУБУ» станет ясно, что все его домашние заготовки были сведены на нет ещё в Шереметьево, и он изначально находился под конторолем у русской контрразведки. А вот этого допустить нельзя было ни в коем случае, ибо предполагаемая операция по разоблачению «ЛЕСБИЯНЫЧА» и захвата с поличным «ДУБА» была бы провалена, не успев начаться. Ведь Карпов не оставлял надежды, что фигуранты будут общаться очно, а не через тайник!
Поняв, что объект не только прекрасно ориентируется в лабиринте московских переулков, но и осведомлён о местонахождении телефонных будок и почтовых ящиков в центре столицы, сыщики запросили подмогу. Работая на опережение уже удесятирёнными силами, они повели тотальное прочесывание близлежащих к маршруту движения «ДУБА» переулков на предмет выявления там таксофонов, так почитаемых иностранцем. Увы! Свою программу он выполнил и в четырнадцать часов как ни в чём не бывало сидел за обеденным столом с остальными членами английской делегации…
* * *
— Похоже, в этот свой визит в столицу господин Вуд намерен продемонстрировать нам сеанс одновременной игры на нескольких агентурных досках! Не с инспекционными ли целями прибыл он в Москву? Ну-ну, инспектор… Пока сидел он под «корягой» — прикрытием — атташе по науке и технике английского посольства, кто знал о его существовании? До встречи с Толкачевым был он мелкотравчатым пакостником — тьфу, да растереть! Баттерфляем в унитазе плавал, к «Большой воде» его и не подпускали, а сейчас полюбуйся на него — в высшие сферы попал, с инспекцией в Москву пожаловал, не иначе как резидентуру английской разведки в столице проверяет…
Прав старина Марк Твен: «Один раз в жизни фортуна стучится в дверь каждого человека, но во многих случаях человек в это время сидит в соседнем кабачке и не слышит её стука».
«ДУБ» же оказался в нужное время в нужном месте, когда судьба в обличьи Толкачева позвонила ему в кабинет… Толкачев, как ракета-носитель, вывел его на орбиту в эти самые высшие сферы… После того случая «ДУБ», как видно, приобрёл вес в глазах начальства… За шесть лет, прошедшие со времени первой командировки в Москву, опыта агентурной работы в среде бывших наших граждан поднакопил, «ЛЕСБИЯНЫЧА» опять же в своём активе имеет, да, наверно, и не только его… Неплохой, в общем-то, послужной список… Но если он и дальше будет так «засвечивать» своих секретных помощников, то через неделю у нас «под колпаком» окажется вся московская агентурная сеть СИС! А может, не он плохо работает, а мы лучше, чем он ожидал? Ему, конечно, труднее. Он один — нас много… Да-а, время гениальных одиночек в разведке, да и в контрразведке тоже, миновало безвозвратно. Теперь побеждает коллектив! Жаль, что симпозиум продлится только три дня…
С нарочитым сожалением в голосе подвёл итог своему монологу Карпов.
Казаченко, не медля, подхватил заданный шефом тон:
— Леонтий Алексеевич, может, есть смысл направить в штаб-квартиру Сикрет Интеллидженс Сервис ходатайство о продлении командировки Вуду?
Присутствующие дружно рассмеялись — сказывалось нервное напряжение.
— С письмами проще, — посерьёзнев, продолжил Карпов, — времени для того, чтобы определить характер отношений адресатов с «ДУБОМ», у нас достаточно… Думаю, что одним из них должен быть некто «АРОН», о поощрении которого так пёкся «ЛЕСБИЯНЫЧ» в своём послании-микроточке… Хотя не исключено, что одно из завтрашних свиданий назначено именно ему — «АРОНУ»… Ну да разберёмся! Не пора ли «Попутчика»[4] в игру вводить, как думаешь, Олег Юрьевич?..
Вопрос шефа Казаченко расценил как подтверждение собственным догадкам, что «велосипедисты», «конькобежцы» со всей их «шпионской пылью» могут лишь фиксировать внешние проявления разведактивности объекта. Задача же состояла в том, чтобы, разорвав оболочку, заглянуть в сердцевину. Вникнув в суть перемещений «ДУБА» по Москве, узнав, с кем и о чём он будет вести переговоры, можно будет не только определить содержание и цель командировки англичанина, но и составить представление о приоритетных направлениях деятельности Сикрет Интеллидженс Сервис на текущий момент в целом. И помочь в этом, по мнению генерала, должен был «Попутчик».
— Самое время, — ответил Олег, про себя же подумал:
«Я бы это сделал ещё прошедшей ночью. И чего мы ждали? Явки “ДУБА” с повинной? Советуясь сейчас со мной о необходимости применения “Попутчика”, не хотите ли вы, товарищ генерал, переложить часть вашей личной ответственности за упущенную сегодня оперативную выгоду на меня?!»
* * *
Судьбу «Попутчика» решали сообща и мучительно долго. Начальник оперативно-технического управления настаивал на внедрении микрофона в традиционное место — в воротник пиджака. Начальник Службы наружного наблюдения — в руль велосипеда, доказывая, что с ним «ДУБ» не расстаётся ни на минуту. Даже в зал ресторана, где питались делегаты симпозиума, он приволок его зачехлённым в холщовой сумке и во время обеда держал её между ног, зажав коленями. А пиджачишко при этом всё-таки снял и повесил на спинку стула.
Карпов, стоя посреди кабинета и по-наполеоновски сложив руки на груди, хранил молчание. Окончательное решение должен был принять он как основной разработчик.
— Друзья мои, каждый из вас прав по-своему, но лишь отчасти, — начал он неторопливо. — Допустим, завтра «ДУБ» встречается со своим агентом у него дома. Что сделает джентльмен, войдя в жилище, хозяину которого он доверяет? Правильно, оставит велосипед в прихожей. Не тащить же джентльмену холщовый сидр в апартаменты, где сплошь ковры да хрусталь! Думаю, никто не сомневается в том, что его агент проживает не в рабочем общежитии. Значит, внедрить «Попутчик» в руль велосипеда — остаться без ушей, так? Идём дальше. Погода нас не балует в этом году, факт. На улице прохладно, поэтому в пиджаке, да на велосипеде заниматься делами шпионскими — в самый раз! Но вошёл объект в тёплую горницу, а хозяин ещё и чаю заварил, и «ДУБ» возьми да измени своим джентльменским привычкам — возьми, да сними пиджак, хуже того — оставь его в прихожей… Кто поручится, что такого быть не может? Бутерброд с икрой, по закону подлости, всегда падает икрой на пол… И что? И мы опять глухие — вот что! Я предлагаю вшить один «Попутчик» в борсетку объекта — она у него, судя по докладам твоих подчинённых, Михал Трофимыч, постоянно болтается на запястье левой руки… Второй поставить в руль велосипеда… Это на тот случай, если явку «ДУБ» будет проводить на пленэре… Там же шум, гам, слышимость отвратительная. А они, сами понимаете, не на митинге — говорить будут вполголоса. Поэтому дополнительный микрофон лишним не будет… Значит, играем двумя «Попутчиками» против одного «ДУБА». Согласны?
— Гениально! — воскликнул начальник техуправления, сорвавшись с места. — Если следовать вашей логике, Леонтий Алексеевич и объект оставит свой транспорт в прихожей, а сам с борсеткой углубится в апартаменты, то «Попутчик» в руле велосипеда будет работать как ретранслятор. Таким образом, радиус действия первого микрофона увеличится вдвое, и мы сможем слушать переговоры не на расстоянии двадцати метров, а целых сорока… В самом деле, оснастить объекта двумя «Попутчиками» — просто гениальная идея!
— Ну, вот видишь, недаром говорят, что наиболее радикальные решения предлагают те, кто менее осведомлён в технических деталях… Я ведь в технике — ни бум-бум. — Карпов удовлетворённо потер руки. — Ты только, Николай Афанасьевич, сыщиков экипируй соответственно, чтоб из толпы не выделялись, когда будут работать на улице… Помнишь, как это было в своё время с транзисторами?
— Так мы уж давно от них отказались… Сейчас, Леонтий Алексеевич, любой пацан с улицы экипирован не хуже «топтунов». Или, наоборот, они — не хуже пацанов… Я, конечно, «Попутчика» не имею в виду, но… куда ни глянь, все кругом плэйеры слушают… Так что, наушниками на голове сейчас никого не удивишь, сыщики спокойно за меломанов сойдут…
* * *
Действительно, метаморфозы времени. Если пятьдесят лет назад население безотчётно стало подражать «наружке», таская по улицам включенными на полную громкость транзисторы, то теперь — наоборот, сыщики стали «косить» под любителей «тяжёлого» рока и «водить» объектов, не снимая наушников…
Предыстория вопроса такова. В конце 1950‑х — начале 1960‑х Москву заполонили иностранные туристы. Первым на их появление, как, впрочем, и всегда на всё новое, отреагировал Комитет госбезопасности, в частности, Служба наружного наблюдения. По личному распоряжению главного хранителя чистоты коммунистической нравственности Никиты Хрущёва западные туристы, эти носители тлетворной буржуазной морали, находились под неусыпным контролем органов КГБ. Лозунг Коммунистической партии «Дойти до каждого!» они в полной мере испытали на собственной шкуре: тотальная слежка за иностранцами велась денно и нощно. Ряды «топтунов» росли прямо пропорционально прибывающим в СССР туристам, увеличившись тысячекратно.
В то время на вооружении у сыщиков находились довольно громоздкие и объёмные переговорные устройства, которые надо было замаскировать под нечто такое, что не привлекало бы нездорового любопытства иностранцев. Что бы такое придумать? А ничего не надо придумывать. Жизнь, научно-технический прогресс, они уже обо всём позаботились!
На Западе и в Японии в те годы бурно развивалась радиоэлектронная промышленость. Транзисторные приёмники фирм «Грюндиг» «Филипс», «Сони», «Санио» мгновенно вошли в моду за рубежом. Там даже считалось дурным тоном появиться на людях без приёмника в руках, а наличие такового являлось показателем личного благосостояния. В то же время в Москве, Ленинграде, Киеве и других крупных городах в продаже стал робко появляться отечественный транзистор под названием «Спидола». Пользовался он бесподобным успехом и быстро овладел сердцами и умами молодых людей — все хотели иметь его в личном пользовании, несмотря на то, что стоил он бешенных по тем временам денег — аж шестьдесят рублей!
Человек — он человеком и остаётся, живёт ли по законам Святого Писания или по параграфам Кодекса строителя коммунизма. И свойственно ему время от времени сотворять себе кумира. Транзистор стал очередным.
Чекисты, мгновенно сориентировавшись в конъюнктуре момента, решили использовать всеобщее увлечение переносными приёмниками в своих, оперативных целях, заставив кумира послужить родному Отечеству и его безопасности. Решено — сделано. Руководство Комитета вошло в ЦК с предложением камуфлировать рации «наружки» транзисторами отечественного производства. Генералы КГБ справедливо полагали, что «Спидолы», будучи замечены иностранцами в руках строителей коммунизма, произведут, кроме прочего, ещё и пропагандистский эффект. Должны же видеть чужестранцы, что мы живём не хуже них!
С трудом, но вопрос был решён. Не учли генералы одного: развязанной Хрущёвым войны против стиляг и «секты трясунов» — поклонников западного искусства. Война велась на поражение. Под коммунистические знамёна были рекрутированы миллионы бойцов добровольных народных дружин, вооружённых соответствующими постановлениями ЦК и Совмина.
Сейчас в это трудно поверить, но тогда за жевание резинки в общественном месте можно было схлопотать пятнадцать суток, а за узкие брюки, «дудочки», — быть исключенным из комсомола. А какому обструкционизму и гонению подвергался джаз! Практика строительства коммунистического общества в отдельно взятой стране, понимаешь…
Недреманное око архаровцев из ДНД (добровольных народных дружин) без устали выискивало в толпе прохожих, двигавшихся по улице Горького, владельцев «Спидол», которые, по расчётам дружинников, норовили озвучить модный шлягер из коллекции мировой джазяги. Вот и они, голубчики… Действительно, метрах в пятнадцати друг от друга, обгоняя пешеходов, двигались два молодых человека с транзисторами, выплёвывавшими в окружающий эфир ритмы рок-н-ролла. Ату их! Произошло очередное столкновение между сыщиками и дружинниками. Парадоксально, но и те, и другие находились «при исполнении».
Наши без боя не сдаются — отбились. Но Александру Николаевичу Шелепину, бывшему в ту пору председателем КГБ, пришлось лично озаботиться, чтобы Совмин своим постановлением запретил народным дружинам посягать на владельцев транзисторных приёмников в местах общего пользования.
Впредь с благословения органов госбезопасности строители коммунизма могли, не боясь угодить в околоток, прилюдно наслаждаться плодами технического прогресса.
* * *
— Михал Трофимыч, это тебе, — Карпов протянул начальнику Службы наружного наблюдения лист бумаги.
Просматривая видеоплёнки, генералы среди пациентов «ЛЕСБИЯНЫЧА» кроме «Господина Яковлева» обнаружили и членов правительства, и функционеров из администрации президента СССР. Некоторые лица достаточно часто мелькали на экране телевизора, на страницах газет и журналов. Установить места их жительства в Москве труда не составляло.
— А вот тебе, Михал Трофимыч, ещё листок, думаю, он облегчит работу твоим ребятам. Это — список адресов, которые завтра может посетить «ДУБ». По направлению движения англичанина они сориентируются, какой из этих домов он намерен посетить, и сработают на опережение… Но чтобы сразу за объектом в подъезд не входили! Пусть выждут какое-то время. «Пыль» сама их приведёт к явочной квартире. Максимум конспирации!
— Обижаете, Леонтий Алексеевич, не впервой ведь…
— Как только объект приступит к работе в адресе, сообщите мне. Немедленно! Будем устанавливать жильцов дома и сопоставлять их с фигурантами, имеющимися на плёнке… Вышел «ДУБ» — запись беседы мне на стол. Немедленно! Всё ясно? Действуйте!
Совещание у генерала Карпова закончилось принятием резолюции: «Орудия главного калибра к бою!» — и майор Иващенко вновь сел к пульту, а гостиничный номер «ДУБА» ещё раз был превращён в газовую камеру. Игра пошла по-крупному…
Глава четвёртая. Грузите агентов ящиками
— Мы, Сергей, знаем о вас многое… Я имею в виду не ваше заболевание и обращение за медицинской помощью к нашему общему знакомому эскулапу. Мы следим за вашей карьерой в течение длительного времени. Для меня важно знать, уверены ли вы в принятом решении. Если у вас есть сомнения, вы должны изложить их мне. Поскольку, если механизм будет запущен, никто из нас не сможет остановить его.
— Видите ли, господин Вуд. Я принял решение встретиться с вами не вследствие случайного импульса. Это — не решение каких-то недель… Возможно, последней каплей явился объявленный мне Владимиром Львовичем диагноз… Всю правду о моём заболевании и то, что лечение, по его словам, может быть проведено только в специальных клиниках в Соединенных Штатах… Всё это так, но повторяю: это лишь ускорило принятие мною окончательного решения, а медицинское освидетельствование — это последнее обстоятельство, которое подтолкнуло меня через профессора искать встречи с вами… Мысль о получении американского или английского гражданства укреплялась во мне годами. Я по духу давно уже не являюсь гражданином…
Сергей замялся, подыскивая нужное слово, наконец сказал, как выдохнул:
… Страны Советов. Я понимаю, что для того, чтобы мне было предоставлено политическое убежище в США или Англии, защита от возможных посягательств российских спецслужб, а также помощь в устройстве новой жизни, я должен сделать для вас нечто стоящее… Я готов доказать не на словах, а на деле свою честность и искреннее отношение к вам… Я завтра же могу передать вам проект долгосрочной программы реформирования нашей, то есть Советской армии… Проект под грифом «совершенно секретно». Но после этого я хотел бы оказаться вдали от Москвы…
Наступила пауза. Микрофоны отчётливо донесли волнение Сергея, пальцами выбивающего барабанную дробь по столу. Его озабоченностью тут же воспользовался англичанин.
— Видите ли, Сергей. Проект, под каким бы грифом он ни проходил, — это всего лишь проект… Для нас важен не столько окончательный документ, сколько концепция… Вы работаете в окружении господина Горбачева, вы знаете, о чём думает он и приближённые к нему лица, наконец, вы осведомлены о том, что происходит в кремлёвских кулуарах… Вы могли бы помочь нам понять, какую политику они ведут, каким образом она формируется, кто за ней стоит, к чьей инициативе более склонен прислушаться президент при принятии окончательных решений…
— Вы хотите, чтобы я стал шпионом? — запальчиво спросил Сергей. Карпову показалось, что за резкостью тона скрывается скованность и даже растерянность хозяина квартиры.
«ДУБ» весело рассмеялся. Похоже, он даже не пытался скрыть своего упоения от униженного положения, в котором находился визави. В манере англичанина вести беседу угадывалась убеждённость в собственном превосходстве, умение, а может быть, и привычка, выработанная годами агентурной работы, склонять собеседника к принятию собственной точки зрения. Нечего сказать — Вербовщик, да еще и с большой буквы!
— Простите за откровенность, но я думаю, что именно она должна постоянно сопровождать наши отношения… Вы непоследовательны, Сергей! Только что вы изъявили готовность добыть сверхсекретный план реформирования армии, и в то же время выражаете опасение, не хочу ли я сделать вас шпионом… Похищение секретного плана и есть шпионаж, моё же руководство предлагает передавать нам, скажем, время от времени, просто информацию на встречах, подобных сегодняшней… Прошу вас учесть, что мы не намерены вовлекать вас в опасные операции, вам не придётся следить за людьми из окружения вашего президента, воровать и перефотографировать документы! Минуту назад вы сказали, что хотели бы сделать что-либо стоящее. Вы думаете, что побег — это единственное, что вы можете сделать? Думаю, — это ошибочная точка зрения. Во всяком случае, на текущий момент. Оставаясь на своём посту определённое время, вы можете оказывать огромную помощь в приобретении нами информации о планах и намерениях президента и его советников, ведь вы располагаете неограниченными возможностями… Вам ничего не надо специально предпринимать, вы и без того имеете широчайший доступ к сведениям высшей государственной важности… А это стоит много дороже какого-то проходного плана, каким бы масштабным он ни был, поверьте! Как у вас говорят, «лучше сорок раз по разу, чем в один раз — сорок раз»… Предоставляемые вами сведения политического и экономического характера будут предназначаться для информирования руководителей США и Великобритании, следовательно, де-факто вы будете находиться на государственной службе у двух великих держав, которые имеют опыт и возможности защитить своих служащих в случае необходимости… Я уж не говорю о том, сколь значительна будет материальная компенсация вашего временного дискомфорта при выполнении наших поручений…
— Что конкретно я должен буду сообщать и кому?
— Приятно наблюдать, когда разум преобладает над эмоциональным порывом, Сергей! Вы должны будете держать правительства двух стран в курсе всего известного вам о происходящих в Кремле подковёрных схватках, об изменениях в состоянии здоровья, привязанностей и настроения вашего президента-генсека, ибо, и пусть это не покажется вам странным, каждый его каприз приводит к снижению котировок на международном внебиржевом рынке корпоративных ценных бумаг и не только это… Кроме того, нас беспокоят его возможные разногласия с министром обороны, Комитета госбезопасности и спикером Верховного Совета по будущему курсу советско-американских и советско-английских отношений, детали внутренней национальной политики, а также его взаимоотношения с господином Ельциным…
Более конкретно сформулированные вопросы вам передаст Владимир Львович… Он же сообщит вам номер счёта, который будет открыт на ваше имя… Где? Где бы вы хотели, я имею в виду, в какой стране вы считаете удобным для себя иметь банковский вклад?
— Я предпочёл бы Лихтенштейн, ну, Люксембург, на худой конец… Но только не Швейцарию и Штаты… Знаете, все эти «новые» русские, «Япончики», «Тайванчики»… Не хотелось бы им уподобляться!
Послышался характерный звук расстёгиваемого брючного пояса.
— Вам ведь приходится оплачивать консультации Владимира Львовича, не так ли, Сергей? — раздался голос «ДУБА».
— В общем-то, да…
— Ну, вот вам на первое время… Берите, берите! Здесь десять тысяч… Доктор, если я не ошибаюсь, предпочитает получать в свободно конвертируемой валюте… Когда вы заканчиваете курс лечения?
— Недели через две, если не произойдёт какого-нибудь непредвиденного сбоя. С Горбачевым так трудно работать, он просто непредсказуем и… почти не бывает в Союзе, а государственными делами занимается в перерывах между прогулками по Елисейским полям… Я бы сказал, страной и партией он руководит заочно… Да и то с подсказки своей жены, незабвенной Раисы Максимовны. Только в прошлом году он нанес восемь визитов за границу. А в 1989‑ом целых одиннадцать!..
Думаю, что с такой частотой и роскошью не ездит за границу никто из руководителей великих государств, государств более благополучных, обустроенных, не истощённых внутренними проблемами и национальными войнами. Даже в США, стране процветающей, президент не оставляет так часто и так надолго своих соотечественников, или я ошибаюсь, господин Вуд?
— Нет, нисколько… Продолжайте!
— Я понимаю, что необходимо искать и политические, и экономические выгоды, что зарубежные контакты важны, но если на другую чашу весов поставить пожары и убийства в собственной стране, моральное деградирование соратников, помогающих управлять страной. В общем, хорошо бы подсчитать пользу и убытки от его поездок!..
Во внутренней политике, да и в партийных делах, он ведёт себя, как беременная восьмиклассница, которая молчит о своей тайне в надежде, что всё «рассосётся» само собой. Зато уж в политике внутридворцовой он — Макиавелли. Тут уж он любому фору даст, во всё вникает, до всего ему дело есть! Даже в этом прослеживается его двойственность.
Нормой его поведения стало такое явление: сначала похвалить человека, орденок вручить и клятвенно заверить всех, что он им доволен, что это прекрасный специалист, лучший друг… А на следующий день с позором вытолкнуть вон! Мы постоянно ждем какого-нибудь стресса…
— Ну, стрессы — это категории, которые мы редко можем предвидеть… Это — как любовь, которая нагрянет, когда её совсем не ждёшь… Как вы считаете, Сергей, что ещё кроме заграничных поездок является приоритетным в планах и намерениях вашего президента?
— После того как он разделался с маршальским корпусом — своей основной внутренней оппозицией — предлогом чему стала посадка на Красной площади самолета с Матиасом Рустом за штурвалом, самой большой головной болью Горби стала борьба с Президентом Российской Федерации Борисом Ельциным. Поведение Горбачева при одном лишь о нем упоминании становится нервным и неровным. На мой взгляд, он просто не выносит споров с ним… — слышно было, как говоривший глубоко вздохнул.
— К сожалению, я должен вас покинуть, Сергей. Желаю скорейшего выздоровления вам и плодотворного сотрудничества с нами! Дня через три позвоните Владимиру Львовичу. Раньше — не стоит…
* * *
— Всё так просто, как в кино, — покачав головой, произнёс Казаченко, когда Карпов выключил магнитофон. — Где, в каком банке прикажете открыть счёт? Ах, в Лихтенштейне? Не извольте беспокоиться — будет исполнено. Ну а коль скоро туда из Москвы три часа полёта, то вот вам десять тысяч «баксов» на дорожные расходы!.. И никакой подписки о добровольном сотрудничестве, никакой расписки о получении денег, как у нас, никакого оперативного псевдонима — суть клички, которую надо беречь пуще живота своего, никаких письменных сообщений, над которыми источник на говно исходит, как на уроках правописания… Всё по-джентльменски!.. Интересно, кто этот «Сергей», которого «ДУБ» за полчаса купил на корню? Судя по многозначительности его тона, я бы не решился обратиться к нему просто по имени… без отчества!
— Ну что, отстрелялся? — Карпов выжидающе смотрел на подчинённого. — Во-первых, почему ты решил, что десять тысяч были именно в «баксах»? Почему не в фунтах стерлингов, не в шекелях? Я за последнюю неделю голову себе набекрень свернул, размышляя, на кого же «ЛЕСБИЯНЫЧ» и иже с ним работают, а тебе, оказывается, всё так просто — «баксы»!
Во-вторых, зачем «ДУБУ» отбирать подписку, если об этом уже позаботился резидент, который у него на связи — «ЛЕСБИЯНЫЧ»…
— Каким образом?
— Вербовочную беседу с Сергеем «Икс» он заснял на видеоплёнку более трёх месяцев назад!
— А откуда это…
— А она у меня в сейфе!
Казаченко недоверчиво посмотрел на шефа.
— Леонтий Алексеевич, вы меня каждый раз упрекаете, дескать, эффекты любишь, Казаченко, а сами…
— Ну ладно, ладно… Учусь я всему и у всех, в том числе и у своих подчинённых… Посмотришь плёнку — ахнешь, когда узнаешь собеседника «ДУБА» — кто бы мог подумать! Мы из нашей контрразведывательной практики знаем, как некоторые на госсекретах деньги делают, но чтобы на самочувствии президента! Хотя, если досконально разобраться, это — тоже гостайна, и «ДУБ» об этом недвусмысленно говорит…
Кстати, Олег Юрьевич, ты обратил внимание, как «ЛЕСБИЯНЫЧ» этого Сергея «Икс» ловко подвигнул к сотрудничеству? Всего-навсего сообщил, что его заболевание может быть излечено только в специализированных американских клиниках… Думаю, он с помощью этой формулировки решил не одну чиновничью судьбу. Н-да… А завершил вербовку «ДУБ», упаковав функционера президентской администрации одной фразой: «де-факто вы будете находиться на государственной службе у двух великих держав, которые имеют опыт и возможности защитить своих служащих в случае необходимости»… Здорово сказано! Язык не повернётся отказать такому радетелю о твоём благе. Покровительство гарантировано! И деньги выплачиваются без задержек. Не то, что у нас… Так, не будем отвлекаться, послушаем вторую запись!
Второй диалог был короче, но куда как эмоциональнее. «ДУБ» и его сановный собеседник из каких-то околопрезидентских спецслужб решали вопрос о бегстве последнего за рубеж. Вадим — так англичанин называл визави — бежать вознамерился с женой и ребёнком. Но никак не соглашался быть помещённым в ящик из-под радиоаппаратуры, который под видом дипломатического груза должны были загрузить в военно-транспортный самолёт, специально для этой цели прибывающий во Внуково в воскресенье 17 мая. Вадиму в погружении собственных и своих родных тел в деревянную ёмкость виделась ритуально-погребальная символика. Он всё выскальзывал, ускользал, как обмылок из ладоней, так и не соглашаясь на предложение англичанина. В конце концов раздражённо заявил:
— Вы рано меня укладываете в ящик!
Капризный агент согласился с доводами англичанина, лишь когда «ДУБ» сообщил ему, что вопрос о вывозе аппаратуры и предоставлении воздушного коридора самолёту в назначенное время окончательно и бесповоротно согласован с советской стороной…
— А вот это уже нечто новое! — воскликнул Карпов и, выпрыгнув из кресла, закружил по кабинету.
— Такого ещё не было! «ДУБ» приезжает к нам на велосипеде, а увозит людей на самолёте, что за чертовщина! Ты посмотри — распоясался! Что ж это за птица такая, ради которой они транспортный самолёт гонят с военно-воздушной базы НАТО в Германии?! Ну-ка, ставь кассету, искать будем! Там на одиннадцати видеокассетах, изъятых у «ЛЕСБИЯНЫЧА», около тридцати фигурантов… Целая крысиная стая, мать их… Ну-ка, давай посмотрим, кто из них хочет в дипломатический ящик «сыграть»! Я всех с первого просмотра не запомнил, у «ЛЕСБИЯНЫЧА» что ни пациент — то «шишка» всесоюзного масштаба…
После просмотра видеозаписи, на которой собеседник «ДУБА» предстал во плоти, более того, был узнан Карповым и Казаченко, генерал разразился тирадой.
— Чёрт его знает, что творится! Похоже, сегодня людям разрешили быть плохими. Наверное, количество предателей, да и вообще людей непорядочных во все эпохи потенциально одинаково. Просто различные времена активизируют одни качества и затормаживают другие. Вроде того, как внешняя среда и ослабленный организм заставляют просыпаться дремлющие вирусы. А мы сейчас это и имеем — и ослабленный организм государства, и враждебную внешнюю среду!.. Да, но с этим кадром нам придётся повозиться…
— А почему нам, пусть Коржаков и возится… Охрана президента и членов его команды — это ж его епархия…
— Ну нет, милый мой! Я что же, за здорово живёшь должен разоблачённого агента приподнести на подносе костолому из личной охраны членов Политбюро?! Да ни в жизнь! Сами на него вышли — сами и «отработаем»… Всё! С этим на сегодня покончили… Не пора ли, Олег Юрьевич, тебе с «ЭЛТОНОМ ДЖОНОМ» пообщаться, сегодня уж двенадцатое мая заканчивается?
— Так я же, Леонтий Алексеевич, аккуратно — утром и вечером звоню…
— Звонки твои — самоуспокоение, не более! Ты должен сегодня же с ним столкнуться нос к носу… Пусть официанты его под каким-нибудь предлогом задержат в ресторане, а ты — тут как тут… Знаешь, когда глаза-в-глаза, оно — надёжнее… Должен же он видеоплёнку отработать, или как? Осталось-то два неполных дня: завтра, да первая половина послезавтра… Кстати, как там «Баррикада»?
— Всё готово, Леонтий Алексеевич… Кроме лавочек и лампочек, как договаривались…
— Хорошо… Аношина задействовал?
— Безусловно. Он будет находиться в центральном диспетчерском пункте, куда будет стекаться вся информация…
— Отлично! Да, кстати, ты прочел очерк о Вассале? Как он тебе?
— Забавная вещица… А если быть откровенным до конца, то этот очерк кардинально изменил моё видение гомосексуалов.
— Полностью с тобой солидарен. Я ведь тоже, впервые столкнувшись с «голубыми», ничего, кроме отвращения к ним, не испытал. Кстати, тогда они назывались не так романтично, как сегодня… Стоило больших усилий, чтобы трансформировать у руководящего персонала КГБ сложившееся о них мнение, как о каких-то прокаженных и ущербных. Рядовые оперативники быстрее, чем руководство, поняли преимущества, которые сулило использование этого спецконтингента. Потребовались годы, чтобы наверху стали щепетильно относиться к этой нетрадиционной категории агентов и наконец поняли, какими неограниченными возможностями по добыванию оперативнозначимой информации они располагают…
Надо сказать, что до недавних пор предубеждение в нашем обществе в адрес гомосексуализма было всеобщим, и едва только ученые нарождавшейся новой науки социобиологии заикнулись о том, что гомосексуализм может быть врождённым, как их тут же объявили нацистами, а их теория была запрещена. А они, социобиологи, давно доказали, что гомосексуалистами, как и левшами, рождаются, а не становятся. Но последние не вызывают в нас чувства омерзения, а это значит, что не гомосексуалов надо перевоспитывать, а нас.
Наши горе-доктора общественных наук на примере той же Англии объясняли феномен однополой мужской любви традицией раздельного обучения и наличием в стране туманного Альбиона частных мужских школ, где нет девочек и потому-де мальчики вынуждены жить друг с другом. А потом, со временем, это якобы становилось генетическим кодом, и вся британская нация деградирует, постепенно скатываясь в «голубой» омут…
Но ничего. В конце концов удалось переломить ситуацию в свою пользу и убедить руководство КГБ в целесообразности использования гомосексуальных наклонностей интересующих нас объектов в целях нашей государственной безопасности. Информация не пахнет, не правда ли?
— Так точно, Леонтий Алексеевич! — с нескрываемой иронией в голосе ответил Казаченко, и даже вытянулся во фрунт.
Карпов, увлечённый своей идеей, не заметил, что подчинённый откровенно над ним издевается, и, расхаживая по кабинету, продолжал развивать свою мысль.
— Стоп! Что-то я зарапортовался… Иди, навести своего «Элтона Джона»…
Глава пятая. «Доктрина освобождения»
Переступив порог начальственного кабинета, Казаченко нашёл Карпова застывшим в глубоком раздумье у стола.
— Не вовремя ты сбежал, Олег Юрьевич…
— Дык, я ж по вашему указанию с Норманом, то есть с «ЭЛТОНОМ ДЖОНОМ» встречался…
— Знаю! — рассмеялся Карпов. — Не в упрёк тебе сказано… Просто второго дубля не будет, а ты упустил шанс поприсутствовать при явке с повинной… ш п и о н а! Нынче — это экстраординарный случай. Сегодня распространена другая тенденция — уходить в шпионы! Она настолько популярна в среде российских дипломатов и офицеров, что коллеги из западных спецслужб, поди, уже захлёбываются от наплыва «инициативников» и на иждивение берут только самых-самых выдающихся секретоносителей. Хотя и таких немало к ним является с предложением своих услуг… Да, по шпионам у нас просто перепроизводство! Опять мы впереди планеты всей! Лет, эдак, через десяток, нынешнее время назовут «пиком шпионской революции» в России. И будут правы! Может, тогда и узнаем, сколь велико было число «кротов» в наше время?
Что мы видим сегодня? Разрушение разведки и контрразведки, разбазаривание высококлассных профессионалов, обнищание научно-технической интеллигенции и наших офицеров, имеющих доступ к госсекретам! Всё это создаёт благоприятные условия для успешной деятельности любой западной спецслужбы в нашей стране. Они себя сейчас в Союзе чувствуют, как микробы в питательном бульоне… Правда, не всё разрушают наши руководители по своему недоумию, кое в чём им помогает злая воля нашего главного противника, она-то и движет руками наших правителей… Возьми наше ведомство. Вот уже лет пять нас захлёстывает волна анонимок. Полагаю, что это чисто русское общественное явление — массовое написание анонимок — взято на вооружение нашим противником. Ведь если раньше наши сограждане направляли подметные письма во все инстанции и по всякому поводу, то сейчас анонимки пишутся только в отношении одного контингента — наших сотрудников, и только в верховные органы власти. Заметь, письма идут тысячами! Расчёт на что? На привычную подозрительность нашего Управления кадров, его желание «перебдеть», нежели «недобдеть». А количество анонимок само свидетельствует о качестве: не соседи по дому пишут, не брошенная любовница или жена, нет, — профессионалы, которые используют наши же наработки.
Вспомни, в конце 1970‑х всевластное Пятое «антидиссидентское» управление через свою агентуру и доверенных лиц засылало письма протеста по разным поводам в посольства США и Великобритании в Москве на имя Тэтчер и Рейгана. Мешки писем. И ты знаешь, действовало! И на Рейгана, и особенно на Маргарет Тэтчер. И президент, и премьерша наивно верили, что подписантами движут искренние чувства негодования и возмущения, поэтому кого-то выпускали из тюрьмы, а кого-то из перебежчиков, попросивших политического убежища на Западе, даже возвращали обратно в Союз…
До лампочки были все эти перебежчики нашим Мариваннам и Иваныванычам! Но это так, к слову. Главное в том, что наш же метод — целенаправленная засылка писем — взят на вооружение и успешно используется сегодня спецслужбами Запада против тех самых органов, которые этот метод инициировали! Идёт массированная психическая атака, направленная на обескровливание нашей системы. Противник самым дешёвым, но действенным способом, руками нашего же начальства избавляется от надёжных сотрудников… Ты бы видел, как исполнены эти письма. Фабрикаторы компромата работают в перчатках, вырезают в газетах нужные слова, слоги, складывают текст и присылают… Не похоже это на традиционных квартальных «доброжелателей», не их почерк. Но главное — количество. Тысячи писем! Такое под силу только дружному, хорошо оплачиваемому коллективу… Вот это и есть материальное воплощение пресловутой идеологической диверсии… Эти мешки, тонны писем убедили-таки Горбачёва, что в Комитете одни пропойцы, блядуны и мздоимцы — проверки за проверками шли и неделями и месяцами. Партийные бюро всех уровней — от райкомов до ЦК — по указанию Горбачёва заседали денно и нощно, огульно раздавая выговоры налево и направо. Кого-то отправляли на пенсию, кого-то увольняли без выходного пособия… Тогда-то и начался массовый отток из органов госбезопасности высокопрофессиональных кадров. Кто-то уходил, устав отстаивать своё реноме, кто-то из-за того, что посчитал ниже собственного достоинства доказывать свою правоту, кто-то разуверился в самой системе КГБ, её справедливом и непредвзятом подходе к своим преданным «опричникам».
А всё почему? Да потому, что наше партийное руководство и Управление кадров КГБ использовались «втёмную», кем бы ты думал? Центральным разведывательным управлением и его сателлитами!
Десять лет назад, в начале 1980‑х до сведения руководящего состава КГБ СССР был доведен один прелюбопытнейший документ. Назывался: «Доктрина освобождения» или «Мандат на руководство». В этом документе сформулированы цели и задачи Запада в отношении СССР. Нам его добыл и передал наш «крот», действовавший в директивном аппарате ЦРУ.
Возглавив «крестовый поход» против СССР, спецслужбы США с благословения в с е х американских президентов, начиная с Рейгана и по сей день, целенаправленно проводят в жизнь положения «Доктрины». Всех положений её я, разумеется, уже не помню, но основные установки прикипели к мозгам намертво.
Ну вот, к примеру, как тебе нравится такой тезис:
«У Советского Союза не должно быть мощного экономического и военного потенциала».
Или:
«Советский Союз не может рассматриваться равноправным партнёром Запада, но исключительно в качестве ресурсовывозящей страны, потенциального источника жизнеобеспечения развитых стран в XXI веке».
И, наконец, главное:
«Органы госбезопасности СССР должны быть дискредитированы в глазах населения страны и мировой общественности и в конце концов ликвидированы».
Что мы видим сегодня? Педантичную и неуклонную реализацию положений «Доктрины»…
— А, да что там говорить! — Карпов безнадёжно махнул рукой. — С этим Горби мы проигрываем «холодную войну», теряем наших союзников не только в Восточной Европе, но и в Азии, на Ближнем Востоке, да и на Западе тоже. Но, самое главное — мы теряем собственную страну, которую династия Романовых и Иосиф Виссарионович собирали по крупицам…
Глава шестая. Шпион, который пришёл с повинной
Чтобы как-то переключить внимание вконец расстроенного шефа, Казаченко, кивнув на стол, спросил:
— Так это и есть экипировка пришедшего с повинной шпиона? Да ей же, Леонтий Алексеевич, сто лет в обед. Она же из каменного века…
Карпов протяжно посмотрел на подчинённого и одобрительно кивнул.
— Спасибо, Олег, успокоил и… переключил! Действительно, на столе полный шпионский набор… Хотя нет, не полный. Этот горе-шпион не потрудился с собой передатчик захватить, а в остальном — вся шпионская экипировка здесь. Казалось бы, радоваться надо, ан нет, грустно почему-то…
— Это как… Связано как-то с «ДУБОМ», или заявитель сам по себе, «блуждающий форвард»?
— Опять ты в десятку попал, Олег Юрьевич! — Карпов в два прыжка достиг стола и пинцетом приподнял почтовый конверт.
— Узнаёшь? Хотя нет, конечно… Конверт стандартный… Словом, это один из тех трёх, которые «ДУБ» опустил в почтовые ящики… Адресат, он же советник МИДа Макаров Виктор Андреевич, час назад всё это и притащил… Сейчас ребята из правового управления с ним беседуют… Полюбуйся! Экипировка, правда, устаревшая, сегодня её можно употребить в качестве реквизита на Мосфильме, но ещё вполне сохранная и пригодна к использованию.
Коротковолновый приёмник для прослушивания радиопередач из Мюнхенского разведцентра в высокочастотном диапазоне, одноразовые шифрблокноты, спрятанные в карманных фонариках и в зажигалке. В портсигаре — микроточечное считывающее устройство, принадлежности для изготовления микроточечных сообщений… Банка из-под печенья с магнитным железооксидом для нанесения на плёнку радиограмм для СКП (сверхкороткой передачи).
— И кто ж его, этого дипломата, так нафаршировал?
— Старая песня… Ещё в 1976 году его англичане в Боливии подвербовали… История довольно банальная. Работая в нашем посольстве в Ла-Пасе, Макаров, тогда еще молодой дипломат, свободно общался и заводил знакомства с местным населением и сотрудниками иностранных посольств. Теннисный корт посещал, шахматный клуб. Со временем стал замечать, что всё чаще его партнёром выступает Джон Скарлет. Да-да, тот самый! Нынешний резидент СИС в Москве, который под «корягой» — крышей — первого секретаря посольства Великобритании сидит.
Англичанин начинал свою работу по советским гражданам, или против них — уж и не знаю, как правильнее выразиться, в Боливии и его первенцом-новобранцем как раз и стал Макаров… Постепенно помимо тенниса и шахмат нашли они и другие точки соприкосновения: женщины, совместные выпивки…
Однажды Джон предложил Макарову выписать себе вещи по каталогу, чего сотрудники нашего посольства тогда не могли себе позволить. Потом от англичанина последовали разные мелкие презенты, деньгами Макарова ссужал, ну, ты понимаешь, коготок увяз — всей птичке пропасть…
Что-то незаладилась работа у молодого дипломата, то ли оттого, что жена уехала в Союз лечиться, то ли требования посла повысились. Словом, в рюмку стал он регулярно заглядывать. Ну а собутыльник — тут как тут.
Во время одной попойки Скарлет предложил ему сотрудничество со своей разведкой. Макаров, по его словам, спьяну согласился. Да ещё и сумму вознаграждения сам себе назначил — двадцать пять тысяч долларов за свои будущие шпионские услуги. Оцени уровень притязаний «совка», впервые попавшего за границу! Но Скарлет согласился, хотя и понимал, что имеет дело с посредственностью, для которого даже двадцать пять тысяч долларов — огромные деньги. Сравни: Геннадий Сметанин, подполковник ГРУ, что работал в 1983–1985 гг. в Лиссабоне, тот за свои услуги запросил миллион долларов, за что и получил в ЦРУ оперативную кличку «МИСТЕР МИЛЛИОН»…
— Неужели заплатили?
— Ну, миллиона не дали, но вручили достаточно… За два года торговли секретами Сметанин выручил 360 тысяч долларов…
— И где он сейчас?
— Там, где деньги не нужны, — Карпов пальцем указал на потолок, — расстреляли предателя…
— На что ж надеется Макаров? Рассчитывает, что наказание будет соразмерно полученной им мизерной сумме?
— Трудно сказать, Олег Юрьевич, на что он рассчитывает, но ещё труднее прогнозировать отношение к нему предержащей власти… На Руси гуманность по отношению к провинившимся всякий раз с приходом к власти новых людей претерпевала неожиданные метаморфозы.
Случалось, разоблаченных предателей приговаривали к расстрелу за преступления, которые по своему характеру и последствиям вовсе не требовали лишения жизни.
Сейчас другая крайность: Горбачев успел помиловать нескольких «кротов» из наших спецслужб, работавших на американцев. Они отбыли часть назначенного военным трибуналом наказания — и представь! Им дали возможность уехать за океан. За что, скажи, такая милость?! В общем, у нас, как всегда: ты либо параша, либо икона…
Англичане в случае с Макаровым поступили в лучших традициях разведки Генерального штаба царской армии: «стреляй по воробьям — попадёшь и в сокола!» И правильно сделали! Нам будет наука, хотя, кто у нас учится на ошибках? Ладно бы на чужих, как это делают умные люди, — из своих, к сожалению, не можем извлечь надлежащих уроков!
Взять того же Майкла Беттани, сотрудника английской контрразведки — МИ-5. Отдел «К», в котором он служил, занимался выявлением и разработкой наших разведчиков, работавших в Англии под дипломатическим прикрытием. Казалось бы, сам Бог велел нам иметь своего «крота» в штате такого подразделения, так нет же! Стоило Беттани предложить свои услуги, и, заметь, ни кому-нибудь — нашему резиденту в Англии, генералу Аркадию Гуку, — как в нашей Системе начался массовый приступ паранойи! Сработал синдром подозрительности…
— Я столько раз слышал эту фамилию, Беттани, но так и не знаю, чем он нам хотел помочь…
— Деньжат решил «срубить» этот Майкл… А занимаемая им должность в отделе «К» открывала широчайший доступ к досье на наших разведчиков, которых разрабатывала английская контрразведка. Копии этих самых досье он и подбросил Гуку в его домашний почтовый ящик на Холланд Парк.
Вскрыл Аркадий Васильевич конверт и нет бы проверить полученные данные, так устроил истерику, мол, провокация английских спецслужб! А данные, представленные Беттани, кстати, и перепроверять не надо было — всё уже имело своё подтверждение, так как в материалах содержались подробности оперативной разработки англичанами трёх наших разведчиков, за месяц до этого высланных из Англии. Гуку, можно сказать, за все годы, прошедшие с момента вербовки Кима Филби, предоставлялась уникальная возможность приобрести своего человека в английской контрразведке, ан нет! Резидент, одолеваемый навязчивыми идеями о заговорах и провокациях, стал под микроскопом разглядывать зубы дарёного коня. Да не один месяц!
Первый бросок в почтовый ящик Беттани совершил в мае, следующий — в июне и июле. Назначал места конспиративных встреч, просил сообщить наши условия… Всё напрасно! Каждая порция сверхсекретных материалов, поступавших от Беттани, только усиливала подозрения о происках англичан.
Ну и что ты думаешь? Информация об инициативе Майкла Беттани вскоре дошла до Олега Гордиевского, предателя в системе КГБ, тогда уже в полный рост работавшего на англичан, и через него стала достоянием аж правительства Ее Величества королевы Великобритании. Беттани осудили на двадцать три года тюрьмы с отбыванием срока в одиночной камере!
— На какую меру наказания может рассчитывать Макаров, Леонтий Алексеевич?
— Суд решит, а вообще всякое может случиться. Могут и помиловать. Лучше послушай, как он себя оправдывает…
Карпов включил магнитофон. Спокойный, с хрипотцой голос, неторопливо вещал из аппарата:
«Ни англичане, ни впоследствии американцы не ставили передо мной условия, что я обязан отвечать на все вопросы и делать то, что они мне укажут. Никогда, никогда этого не было… Сообщил я американцам только то, что сам посчитал нужным… Делал это дозированно… Мой шпионаж был очень близок к тому, что испокон веков делают все дипломаты мира. На что-то намекают, что-то раскрывают, что-то выведывают»…
— Вот так, все дипломаты, мол, это делают. Кто-то больше, кто-то меньше… Я ему на это задал вопрос:
«А кто ещё из ваших российских коллег двадцать пять тысяч долларов за светские беседы с иностранцами успел получить?»
Замолчал! Да и что он на это может ответить?
— А как он от Скарлета к американцам попал?
— Англичанин объяснил Макарову, что такими крупными деньгами — 25 тысячами долларов — располагают только американцы, ну, ты ж понимаешь! Уловка известная.
Во-первых, так вербовщик подчеркивает, что запрошенная сумма несоизмерима с условиями предстоящего задания, то есть с лихвой покроет возможные моральные и физические издержки агента. Подчеркнуть величину вознаграждения — это возвысить новобранца в собственных глазах: «Надо же, какой куш отвалили, значит, ценят меня!»
Во-вторых, немногие даже среди дипломатов смогут отличить СИС ОТ МИ-5 и так далее, зато ЦРУ знают все…
В общем, Макаров и Скарлет ударили по рукам, а потом для дипломата, по его словам, начался период кошмара…
— И много Макаров успел натаскать американцам?
— Следствие установит, — рассмеялся Карпов, — а если серьёзно, то в Боливии он передал американцам одиннадцать фотоплёнок, получив за них 19 тысяч долларов. Степень важности переснятых документов сейчас будут определять…
— А как он объясняет сегодняшний свой приход к нам, вернее, то, что его явка с повинной задержалась на 15 лет?
— Объясняет не он — я. Его спрашивать пока рано, потому что в этом вопросе он услышит упрёк и может замкнуться в себе, а нам нужен поток сознания… Сейчас он должен видеть в нас людей сопереживающих, искренне желающих ему помочь. У нас ещё будет время прочесть ему мораль, так что, Казаченко, не торопи события…
Полагаю, нервишки у парня сдали, возраст-то уже не тот. То, что пятнадцать лет назад ему по-молодости казалось романтичным приключением, игрой в шпионы, обернулось сермяжными буднями… Наверно, думал:
«Ну, пошпионю чуть-чуть, накоплю деньжат и уйду по-английски. А там, смотришь, забудут обо мне и англичане, и американцы. И всё рассосётся само собой».
Знать бы ему, что в разведке ничто не рассасывается само собой! Думаю, что послание «ДУБА» — последняя капля, переполнившая чашу страхов Макарова. Ему дали понять, что пора бы начать отрабатывать полученные деньги и что вопрос о его увольнении с должности тайного агента находится не в его компетенции. Ну не может он сам решить, продолжать сотрудничество или нет: решение принимают работодатели, суть — хозяева! Испугался дипломат их коварства: не сумеют заставить работать — подставят. Мы для него сейчас выступаем в роли службы спасения… Ну да оставим это, а то я уж тебе начал мораль читать…
Перед отъездом в Союз американцы прикрепили к Макарову репетитора по шифровке, который обучил его самостоятельно выходить на связь. Но, видно, ускоренный курс молодого бойца невидимого фронта впрок не пошёл. Уже в Союзе Макаров принял шифрограмму из ЦРУ, а вот на связь выйти не смог. В общем, следующие восемь лет Макарова никто не беспокоил. Поэтому в 1986 году по прибытии в Барселону на должность первого секретаря консульского отдела Макаров уже поверил в то, что американцы о нём забыли. И вдруг в баре к нему подсаживается человек и передаёт привет от последнего оператора. И новое задание: Макаров должен по списку, составленному американцами, вычислять, кто из сотрудников нашей дипломатической миссии в Испании — «чистый» дипломат, а кто работает под «корягой». На этих агент составлял подробное досье…
Через год у Макарова сдали нервы, и он досрочно по болезни убыл в Союз… Перед отъездом американцы вручили ему дополнительное снаряжение и ещё несколько тысяч на мелкие расходы…
Три месяца назад они в радиограмме выразили беспокойство состоянием его здоровья и порекомендовали обратиться за консультацией и медицинской помощью к «ЛЕСБИЯНЫЧУ». Ну а теперь вот «ДУБ» ему весточку по почте переслал… Свидание назначил на послезавтра в Шереметьево.
Пока Макарова убедить в целесообразности выхода на явку не удалось, ну да время ещё есть… Думаю, сегодня-завтра уговорим…
Похоже, «ДУБУ» надо провести визуальный контакт, чтобы воочию убедиться, что «КАСАБЛАНКА» — это рабочий псевдоним Макарова — жив и пребывает на свободе. Заодно и встряхнуть его, напомнить, что агенты судьбу не выбирают, за них это делают прикрепленные к ним операторы…
Их контакт в Шереметьево надо будет на плёнку снять. Присовокупим вот это, — генерал кивнул на стол, — плюс заявление самого Макарова и всё. Весомая доказательная база шпионской деятельности «ДУБА» на территории России сформирована… Следующим нашим шагом должно стать направление Макарова к «ЛЕСБИЯНЫЧУ» на консультацию, вот тогда можно считать, что мы располагаем доказательствами вины профессора, которые не стыдно будет следствию и суду представить…
— Может, я чего-то не понимаю, Леонтий Алексеевич… А как же захват профессора с поличным во время передачи видеоплёнок «ДУБУ»?
— А захвата не будет, — бесстрастно, как нечто давно решенное, сообщил Карпов.
— Так зачем же тогда «Баррикаду» было возводить, товарищ генерал?!
— Для того и возводили, чтобы получить аудио-видео доказательства шпионских козней «ДУБА» и «ЛЕСБИЯНЫЧА». А потом, в ходе беседы, представим их профессору. Вербовочной беседы, разумеется… Почему бы нам не перевербовать его? Нашей Службе агент-двойник не помешает, как считаешь, Олег Юрьевич? Мы ведь с тобой за оглушительными разоблачениями не гонимся, «очки» перед Политбюро зарабатывать не собираемся! А раз так, то зачем нам кавалерийские наскоки, захваты? Пусть их омоновцы проводят, наше дело — думать, вербовать, добывать добротную информацию, а противника снабжать ложными сведениями…
— Но и разоблачать… иногда, — подал голос Казаченко.
— Да! И разоблачать тоже, но не в ущерб делу. Выявив и разоблачив, надо, прежде всего, думать, стоит ли из этого вселенский потоп устраивать! Ну, взяли мы «ДУБА» и его московского резидента — «ЛЕСБИЯНЫЧА», наделали шуму в СМИ, получили по благодарности в личное дело, что с того? Завтра место этих двух займут два десятка им подобных! Перевербовать «ЛЕСБИЯНЫЧА» и превратить его в устойчивый канал продвижения противнику «дезы» — вот это дело! А чтобы захват провести — ума большого не требуется…
Казаченко понял, что генерал, говоря о возможности перевербовки «ЛЕСБИЯНЫЧА», не импровизирует, а опробует на нём заготовленные аргументы, которые затем представит председателю КГБ Владимиру Крючкову. И лучше, если доводы в пользу привлечения профессора к сотрудничеству с нами будут обкатаны в споре.
Олег сделал вид, что увлечён идеей и поддержал предложенную дискуссию.
— Пойдёт ли профессор на это?
— А ему деваться некуда! Следи за мыслью. Я долго размышлял над тем, что могло подтолкнуть семидесятилетнего потомственного интеллигента к сотрудничеству с американцами и англичанами. МОССАД я пока исключил, так как его уши в этом деле не просматриваются…
Я пришёл к выводу, что единственной причиной его сближения со спецслужбами является намерение вывезти за кордон фамильные драгоценности. Они, судя по фотографиям, сделанным Иващенко во время обыска, представляют не только материальную, но и историческую ценность. Легально вывезти такие предметы через таможню невозможно, да профессор и сам не рискнёт тащить их в портфеле через границу…
Да, кстати! Я ознакомился со справкой Аношина о заграничных вояжах домработницы «ЛЕСБИЯНЫЧА». Твои выводы и заключения разделяю полностью.
Действительно, все эти банки с компотами, бутыли с самогоном, сало, завёрнутое в газету, — всё это не что иное, как камуфляж. Отвлекающий маскарад. Расчёт на то, что таможенники и пограничники, приняв тётю Клаву за провинциальную недотепу, глубоко копать не будут: ну что с неё взять, с этой деревенской клуши! А она тем временем регулярно вывозила вещицу-другую из коллекции Шильбаумов. Во всяком случае, серег, колье и браслетов, о которых покойная Прозоровская рассказывала «КОНСТАНТИНОВУ», среди драгоценностей не оказалось. Значит, бабуля сумела доставить их хозяину, когда он проживал за границей… А что? Пообещал ей «ЛЕСБИЯНЫЧ» безбедную старость где-нибудь на Капри, и превратилась тётя Клава в вьючного мула-контрабандиста… Потом то ли у бабули нервы сдали, то ли у профессора. Рисковое это предприятие — возить бесценные сокровища, минуя столько границ. Да и ожидание их доставки, каких нервов стоило!
Не исключено, что профессор к тому времени уже вошёл в контакт со спецслужбами и понял, что в их лице может обрести надёжных помощников в деле перемещения за кордон уникального наследства…
Как говорил незабвенный Райкин: «Режьте меня на куски, ешьте меня с маслом, пишите с меня шаржи», — так вот, делайте со мной, что хотите, но у меня нет сомнений, что доминантой поведения «ЛЕСБИЯНЫЧА» при его сближении с представителями СИС и ЦРУ являлось намерение вывезти за границу семейные реликвии… Возможно, на принятие им окончательного решения работать против нас повлияла и боль за репрессированного отца, и горечь обиды за то, что его обошли с Госпремией. Вполне может быть! Но ядро мотивации его поступков лежит именно в этой плоскости — в желании найти помощников в перемещении драгоценностей за рубеж… Нет-нет, это не умаляет его вины за умышленное причинение вреда СССР в виде пособничества противнику. За это он ответит в полной мере. Вопрос в том, как?
Я пытаюсь найти приемлемую для обеих сторон — для нас и для него — форму компенсации ущерба, который он нанёс, добывая информацию о состоянии здоровья, выяснении личностного потенциала высших правительственных чиновников и лиц из окружения президента СССР. Думаю, сведения, полученные им в результате исследований психологии этого контингента, сейчас учитываются лидерами Запада при выработке решений, их тактики, а может, и стратегии в отношениях с Советским Союзом. Ведь как удобно сесть за стол переговоров с человеком, о психологии и особенностях мышления которого ты уже осведомлён, чьи действия тобой заранее просчитаны на несколько ходов вперёд! Обладая информацией, которую может представить специалист уровня «ЛЕСБИЯНЫЧА», ты имеешь неоспоримое преимущество перед визави — его действия для тебя вполне предсказуемы, ты знаешь, до какого предела можешь диктовать ему свои условия, а когда пора отступить…
Карпов прервал на полуноте свой монолог и, глядя в упор на собеседника, с усмешкой произнёс:
— Ну, как, готов я к докладу председателю о целесообразности перевербовки «ЛЕСБИЯНЫЧА»?
Про себя Казаченко уже дал оценку монологу шефа, поэтому, не моргнув глазом, ответил:
— Извините за откровенность, товарищ генерал, мне кажется, то, что вы сейчас озвучили, — это не для ушей Крючкова… Вернее, не только для него. Я полагаю, что всё вами сказанное, прежде всего предназначено для «ЛЕСБИЯНЫЧА» и должно быть им услышано в ходе перевербовочной беседы…
Карпов на секунду задумался.
— Пожалуй, ты прав, Олег Юрьевич… Но я ещё не всё сказал! Я подумал: а что если профессор на явку принесёт не только микрофильмы, но и охраняемый питоном портфель? Вот сюрприз-то будет «ДУБУ»! Шутки шутками, а такое может случиться. «ЛЕСБИЯНЫЧ» понимает, что «ДУБ» кассеты в самолёт не потащит — отправит их в Англию диппочтой. Почему бы не попытаться убедить Вуда переправить этим же путём и драгоценности? Баш на баш! Я вам информацию — вы мне доставку моих сокровищ за границу. Другое дело, что англичанин на это не пойдёт. Хотя бы потому, что вопрос об использовании диппочты решается не на его уровне. Но у Вуда есть ещё более важная причина отказать своему агенту — он нужен здесь! Заморские шефы «ЛЕСБИЯНЫЧА» отдают себе отчёт, что он будет таскать каштаны из огня до тех пор, пока золото находится в России. Не исключаю, что между ними заключено бартерное соглашение: вы, профессор, поставляете нам результаты психологических исследований, скажем, двадцати чиновников из правительственных структур, а мы по завершении этой миссии гарантируем вам перемещение ваших ценностей в свободный мир…
— А как, по-вашему, можем ли мы использовать это джентльменско-бартерное соглашение?
— Так в том-то всё и дело! Именно мы можем оказать помощь «ЛЕСБИЯНЫЧУ» выпутаться из затруднительного положения, при условии, что он — наш агент…
— Отправить в нью-йоркскую или лондонскую резидентуру портфель с золотом до востребования?
— Не ёрничай, Казаченко! Представь, доставляет «ДУБ» в Лондон микроплёнки, переданные ему профессором, и выясняется, что они пусты. Ну, громы и молнии метать в ЦРУ и СИС не станут, просто в ближайшей радиограмме сообщат «ЛЕСБИЯНЫЧУ», что какие-то форс-мажорные обстоятельства, возможно, помешали ему выполнить задание, потому-то на плёнках отсутствует изображение… Ну, разве не затруднительное положение для агента? Он-то надеялся быстрее отработать список заявок американцев и англичан, и вот тебе раз! А время-то идёт, а ему не тридцать — семьдесят лет, а золото не вывезено, и, когда это произойдёт, никто не знает!
«Как то есть никто не знает? — спросим мы, пригласив профессора на беседу. — Есть такие люди, и вы их знаете. Это — мы!» И предложим ему поработать под нашим контролем… Теперь ты понимаешь, почему ему деваться некуда?
— А по завершении нашего задания мы поможем перевезти драгоценности за границу? — опять слукавил Казаченко.
— Олег Юрьевич, Ходжа Насреддин, обещая султану обучить осла человечьему языку, рассуждал так: «к тому времени, когда я завершу курс обучения, либо султан умрёт, либо осёл, — но что-то обязательно должно произойти…» Всё ясно? Я уверен, появись у профессора возможность переместить за границу своё наследство каким-то другим способом, минуя своего оператора и иже с ним, то шпионить его не заставил бы никто даже под дулом автомата. Где б он сейчас был, если бы не сокровища! Уж, во всяком случае, не в России! Нужны ему все эти ночные радиовыстрелы-шифрограммы, микроточки, явки до востребования? Он — аристократ, сибарит, женолюб… В конце концов он отлично знает себе цену и не склонен торговать собой по дешёвке…и в розницу. А теперь ему кроме англичан и американцев ещё и под нашим контролем придётся поработать… Действительно, люди гибнут за металл!
Карпов осёкся, встретив пристальный взгляд Казаченко. И хотя, как казалось ему, он не сказал ничего такого, что могло бы указывать на его личное знакомство с профессором, генералу стало не по себе от этого взгляда. Забыв на миг о присутствии подчинённого, он в глубокой задумчивости встал из-за стола, подошёл к окну и стал барабанить пальцами по подоконнику.
«Ничего, — успокоил себя Карпов, — вот перевербую “ЛЕСБИЯНЫЧА”, возьму его на личную связь — знать никто ничего не узнает о моём общении с ним на почве вуайеризма. И объясняться с начальством по поводу обстоятельств, при которых произошло моё с ним знакомство, не придётся! В свою очередь, “ЛЕСБИЯНЫЧ”, получив приглашение к танцу — предложение сотрудничать с нами — и хорошенько поразмыслив, усмотрит в моём первом визите изощрённую игру контрразведки: “Надо же, как тонко всё подстроили, гэбэшники! Под видом пациента прислали мне генерала!”»
А рассуждать он будет приблизительно так:
«Сначала органы, используя ни о чём не подозревающую “АГАТУ”, доводят до меня информацию, что некий генерал госбезопасности подглядывает ночью за голыми девицами. Вскоре этот чин под предлогом получения медицинской консультации собственной персоной является ко мне в дом, проводит рекогносцировку, а может, и “жучки” устанавливает. Затем они заманивают “АГАТУ” на Лубянку, как в своё время меня, и с пристрастием её допрашивают. Вероятно, в ходе допросов, чтобы добиться признания и получить компрматериалы на меня, её накачали наркотиками, и она скончалась от передозировки. Впоследствии гэбэшники представили дело так, будто “АГАТА” захлебнулась собственными рвотными массами в результате приступа эпилепсии. Ну нет, — они просто уничтожили мою верную помощницу, чтобы спрятать концы в воду! Боже мой, какой ужас! С кем приходится жить и общаться! Нет-нет, надо немедленно бежать отсюда! Да, но драгоценности? Как их вывезти? Не оставлять же семейные реликвии этому быдлу!»
«Да, — решил Карпов, — вербовка “ЛЕСБИЯНЫЧА” решает все проблемы, расставляет точки над всеми «i»
Генерал отпрянул от окна и, как ни в чём не бывало, обратился к Казаченко:
— На вербовочную беседу с профессром надо выходить немедленно после его встречи с «ДУБОМ»… Нет! Вслед за отлётом англичанина из Москвы. Беседу придётся вести, выложив карты на стол… Не все. Часть козырей прибережём… Но, в общем, наш пасьянс будет зависеть не столько от раскаяния «ЛЕСБИЯНЫЧА» в совершенных ошибках — преступной связи с иноразведками, — сколько от его готовности сотрудничать с нами!
Покажем видеозапись его встречи с «ДУБОМ», напомним, что когда-то он уже был секретным сотрудником органов госбезопасности… Стоп! Пожалуй, этого делать не стоит! У него этот период жизни вызывает, скорее всего, отрицательные ассоциации, и мы можем нарваться на завуалированное неприятие наших предложений…
Что ж, тогда посочувствуем ему, посетуем на то, что не всегда и не всё складывается так, как того хотелось бы нам. Пофилософствуем. Посоветуем. Подведём к мысли, что мы с пониманием относимся к его минутной слабости и оплошности, которую он допустил, приняв предложение иноразведок поддерживать тайные контакты.
Никаких намёков на его секретное сотрудничество с нами на постоянной основе в первой беседе быть не должно! К этому мы ещё успеем вернуться.
Ненароком заметим, что, да, мол, можно совершить в жизни большую ошибку, но нельзя же умирать дураком… А вот после этого можно будет перейти к главному: предложить ему исправить допущенный промах. И сделать он это сможет только вместе с нами…
Подчеркнём, что унижений следствия, судебного разбирательства и тюремного заключения он сможет избежать, лишь сотрудничая с нами. Только м ы, а не американцы или англичане, можем вручить ему шапку-неуязвимку!
Попробуем соблазнить доктора устроительством международных выставок, на которых будут экспонироваться его фамильные побрякушки. Вырученные деньги пойдут ему в качестве компенсации за помощь нам. А почему бы и нет? Сейчас это модно! Вон наш премьер Павлов сейчас решает вопрос об отправке в Штаты коллекции русского золота в качестве выставочных экспонатов… Так там драгоценных изделий на сотни миллионов долларов!..
В конце беседы вместе с «ЛЕСБИЯНЫЧЕМ» отработаем его ответную линию поведения на претензии его нынешних хозяев по поводу того, что переданные им плёнки пусты…
Смотришь, часа через два, по завершении общения, у нас с тобой в активе двойной агент… Ну что? Прав я, полковник Казаченко? — с азартом закончил монолог Карпов и, не дожидаясь ответа, спросил:
— А что сообщил «ЭЛТОН ДЖОН»?
— Завтра! — односложно ответил Олег с таким видом, будто всё это время ждал вопроса.
— Пора бы… Что ещё сказал?
— Ничего, потому что сам в неведении… В зале заседаний они находятся рядом, Вуд должен подать ему знак, когда выдвигаться на выход…
— Распорядись, чтобы завтра с утра в холле находилась одна бригада «наружки»… Неважно, кем они будут там выступать: электриками, полотёрами, ассенизаторами… Но чтобы во время нахождения делегатов в зале они постоянно присутствовали в холле! Как только англичане покинут здание, бригада из холла присоединится к основным силам… Тебе надо быть в машине старшего наряда. Увидишь Нормана на улице — сразу к нему… Пусть доложит, какие инструкции он получил от «ДУБА»…
— А вы, Леонтий Алексеевич, где будете находиться?
— С утра в кабинете, далее — везде…
Карпов выпрыгнул из кресла и прошёлся по кабинету.
— Олег Юрьевич, ты не задавался вопросом, почему «ДУБ» за всё время пребывания в Москве ни разу не пытался выйти на «ЛЕСБИЯНЫЧА»?
Карпов замедлил шаг посреди кабинета.
— Можешь не ломать голову… Ответ я почти нашёл уже в день прилёта «ДУБА»! Трижды повторённый в коротком диалоге номер телефона: 203—13–00 навёл меня на мысль, что он имеет подтекст бóльший, чем просто пароль. Ну, с этого и началось… Правда, тогда я был уверен только в одном — месте проведения встречи: Патриарший пруд. И вот теперь почти с полной уверенностью можно констатировать, что в переводе на общедоступный язык, упомянутый номер означает: «Патриарший пруд, тринадцатое мая, тринадцать часов, ноль-ноль минут!»
Надо же, как разработчикам из СИС московского турне «ДУБА» пригодился Рабкин Семен Ицкович и его домашний телефон! Одной фразы, одного номера хватило, чтобы обозначить и место, и дату, и время… Думаю, что у «ЛЕСБИЯНЫЧА» на все случаи жизни, на все явки припасёны соответствующие номера телефонов, знакомых-то по Москве — тьма!
— Леонтий Алексеевич, вы сказали: «почти с полной уверенностью». А почему «почти»?
— А потому, милый мой, что п о л н а я уверенность будет тогда лишь, когда мы завтра увидим сладкую парочку в ожидаемом месте в обусловленное время! Мало ли по каким причинам явка не состоится. Прогнозирование — ахиллесова пята контрразведки… И разведки тоже… Да, вот ещё! Аношин после сигнала «наружки» о том, что Норман и «ДУБ» покинули симпозиум, должен быть на Патриарших, в операторской… Всё!
Глава седьмая. «Крысиные тропы» разведки
Белая «Волга» старшего наряда наружного наблюдения с полковником Казаченко на борту расположилась на углу улицы Большая Никитская и Калашного переулка. Отсюда хорошо просматривался и центральный вход в здание ИТАР-ТАСС, и Леонтьевский переулок, куда «ДУБ» имел обыкновение выходить, покидая симпозиум.
С тех пор как Норман сообщил Олегу, что «ДУБ» намерен использовать его в своих целях, забот у сыщиков прибавилось: те же самые бригады «наружки», что опекали разведчика, должны были так же тщательно контролировать и его поведение. Можно было, конечно, приставить к нему дополнительный наряд, но это вызвало бы накладки и путаницу в действиях параллельно работающих бригад.
«Нет! Одни и те же бойцы должны знать и “ДУБА”, и “ЭЛТОНА ДЖОНА”, — приказал Карпов, — при необходимости разделятся, но пусть знают: оба англичанина для меня — единое целое, поэтому спрос за каждого из них в отдельности будет одинаково строгий, вплоть до лишения погон!»
…Место, где находилась штабная машина «наружки», представляло собой идеальную стартовую площадку для маневра. В какую бы сторону объекты, выйдя из здания, ни направили свои стопы или «педали»: вдоль по Леонтьевскому к Тверской или к Большой Никитской — сыщики тут же оказались рядом.
В 10.42. бригадир сыщиков, работавших в холле под видом электромонтеров, дал сигнал, что оба объекта покинули зал заседаний и направились в туалет.
— Что-то задумали наши подопечные, не приспичило же им обоим одновременно взобраться на «толчок»…
Задумчиво произнес старший наряда майор Колесников через пять минут, прошедших после получения сигнала. Будто в ответ, из рации раздался нетерпеливый голос:
— «Первый», я — «Пятый». Может, заглянуть в туалет, узнать, не склещились ли там наши клиенты?
Казаченко, ударившись головой о потолок, перегнулся через переднее сидение и прокричал в микрофон:
— Ни в коем случае, «Пятый»! Дайте объектам спокойно…
Олег не успел закончить фразу, как шум в рации прекратился. Стало ясно, что «Пятый» спешно «спрыгнул с волны» при появлении англичан. В тот же миг Колесников скомандовал бригадам, дежурившим у выходов из здания, приготовиться к приему «груза».
Вновь захрипела штабная рация.
— «Первый»! «ДУБ» двинулся к служебному выходу, «ЭЛТОН» — к центральному… Принимайте!
«ДУБ» не заставил себя ждать и через двадцать секунд появился в Леонтьевском переулке. Неизменный долгополый пиджак «а ля френч», черные брюки-гольф и высокие жёлтые краги, серое в крупную желтую клетку кашне и такой же раскраски кепка. Под мышкой всё тот же холщовый сидор с велосипедом.
Озираясь по сторонам и ежесекундно поправляя очки, сползавшие на нос при каждом повороте головы, англичанин открыл холщовую сумку и, как-то уж очень неуверенно, стал доставать оттуда части велосипеда.
— Какой-то он сегодня несобранный… Озирается, очки поправляет… Что это с ним? Волнуется? Нет, на него не похоже… Стоп! А борсетка? Почему нет борсетки?! Я ж утром «довел» его до входа — она была, точно помню! Уж не в туалете ли он ее оставил?..
Казаченко не успел ответить, что с профессионалами, выходящими на решающую явку, этого случиться не может, как в стеклянных итар-тассовских дверях мелькнул ярко-голубой блейзер и светлые бежевые брюки Нормана. Торопливо он спустился на Тверской бульвар и повернул направо к троллейбусной остановке.
— Еще один сюрприз! Куда ж ты убегаешь, Тери? Мы так не договаривались! — воскликнул Казаченко. — Саша, ну-ка, давай быстро сначала за этим голубым… пиджаком! Мне с ним двумя словами перекинуться надо…
Едва машина свернула с Большой Никитской на Тверской бульвар, Казаченко увидел, как Норман впрыгнул в отходящий троллейбус.
— Обгоняй, Саша! Я войду в троллейбус на следующей остановке, а вы двигайтесь за мной…
Едва «Волга» поравнялась с троллейбусом, как из приёмного устройства, настроенного на частоту «Попутчиков», раздался голос диктора:
«Остановка — театр имени Горького. Следующая остановка — Тверская улица».
Глаза Колесникова были готовы вылезти из орбит.
— Ничего не понимаю… Сейчас сработали «Попутчики», которыми снабжён «ДУБ», но он же в Леонтьевском, а микрофоны действует только в радиусе двадцати метров… Что за чертовщина?!
— И понимать тут нечего… В троллейбусе едет «ДУБ», а не «ЭЛТОН». В туалете они поменялись одеждой — поэтому их так долго и не было… Сейчас сработал тот «Попутчик», что вживлён в борсетку. Второй остался у «ЭЛТОНА» в велосипеде… Так, Саша, вызывай подмогу! Продолжай вести «ДУБА», а меня пусть кто-нибудь срочно подбросит к «ЭЛТОНУ» — я выясню у него, в чём дело! Потом пересечемся где-нибудь — «дуба» давать будем вместе!
Рассмеялись. Про себя же Казаченко со злостью подумал:
«Дались генералу эти Патриаршие пруды! Ну, почему, почему именно там должна состояться явка? Только потому, что вы, Леонтий Алексеевич, логическим путём пришли к этому месту, вычислили дату и время?! А если встреча намечена на Чистых прудах, а не на Патриарших? Тогда что? «Баррикаду» ведь туда в одночасье не переместить, да и место для неё совсем не подходящее! Ладно, — махнул рукой Олег, — генерал, он у нас — инициатор, ему и ответ держать, если что».
— Саша, дай-ка радиотелефон…
Карпов спокойно выслушал эмоциональный доклад Казаченко, в конце невозмутимо заметил:
— Значит, в Сикрет Интеллидженс Сервис кроме велосипедного трюка для нас заготовили ещё и маскарад с переодеванием… Что ж, задумка неплохая! Будем надеяться, что это — последний номер в репертуаре «ДУБА» на московской сцене… А вообще ты как считал, Олег Юрьевич? Выйдет «ДУБ» с симпозиума и сразу заключит в объятия своего агента? Так не бывает! Приготовься к тому, что «крысиная тропа» англичанина будет извилистой, долгой по времени, а для вас ещё и весьма скользкой… Сумеете не «засветиться», значит, состоится явка. Не сумеете — будете довольствоваться лишь той экскурсией по Первопрестольной, которую он вам предложит. Так что наберись терпения и будь готов ближайшие полтора часа кататься по Москве…
— А почему только полтора, а не два? — запальчиво спросил Олег.
— Может, и два. А может, милый мой, и раньше всё закончится, если англичанин обнаружит за собой «хвост»… Ну а если серьёзно, то подчинённые Джона Скарлетта, резидента, сейчас в полном составе высыпали на улицы Белокаменной и на машинах носятся по городу, аки угорелые, силы наши пытаются растащить… Так что, подумай, прикрывают ли они только явку «ДУБА» с «ЛЕСБИЯНЫЧЕМ» или у нашего подопечного из Лондона появилась ещё какая-то, нам неведомая забота! А доктор, кстати, только что заказал таксомотор на 12.30. От его дома до Патриарших двадцать минут езды… На моих сейчас 11.02, поэтому я и выделил вам для прогулки только полтора часа… В 13.00 «ДУБ» должен быть у пруда, но, повторяю, это не значит, что у него отсутствуют другие, промежуточные мероприятия… Ясно?
Под видом таксомотора будет наша машина, так что уже в 12.35 мы окончательно определимся, где состоится встреча, если в последний момент «ДУБ» решит что-то переиграть и сменить Патриаршие пруды на Сандуновские бани… Подождём… «ЛЕСБИЯНЫЧ», сев в машину, сам нам всё сообщит, таксомотор ведь из Службы наружного наблюдения…
Да, вот ещё! За «ДУБОМ» работают ребята, которые имеют опыт бесконтактного единоборства с цэрэушниками, но с анализом поведения объекта наблюдения на маршруте и прогнозированием шпионских сюрпризов у них, как ты знаешь, не очень. Поэтому необходимо по известным тебе признакам вовремя сориентироваться в намерениях англичанина и деликатно подсказать сыщикам, что надо делать, а уж технически они сумеют выполнить всё в наивысшем… В общем, встречайся с «ЭЛТОНОМ» и держи меня в курсе. Удачи!
«Как ловко генерал всю ответственность за результаты наблюдения за “ДУБОМ” возложил на меня! Если объект в 13.00 появится у пруда — все лавры достанутся Карпову: он же ясновидящий, всё просчитал заранее. Если “ДУБ” сойдет с маршрута и не прибудет на явку — виноват Казаченко. К чёрту! Сейчас встречусь с “ЭЛТОНОМ”, и действуйте, ребята, без меня!
А тон, тон-то каков! Ментор чертов! Будто мне из личного опыта проведения таких операций не известно, что “ДУБ” должен в течение нескольких часов проверяться и стараться выяснить, ведется ли за ним слежка. И лишь когда англичанин сделает вывод, что “хвоста” за ним нет, он решится на проведение разведывательной операции — явку с “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ».
Если же ему удастся обнаружить слежку, то он откажется от мероприятия и, возможно, попытается провести его позднее, скажем, в день отъезда. Но это, Леонтий Алексеевич, не укладывается в вашу схему! Вы уверены, что встреча состоится только сегодня и только у Патриаршего пруда! Так зачем же тогда мне и асам наружного наблюдения кружить полтора часа по столице?!
Я понимаю, если бы вы вменили мне в обязанность по различным признакам в поведении “ДУБА” на маршруте, известным только профессионалу, которому самому неоднократно приходилось проводить подобные операции, догадаться, действительно ли он намерен появиться в районе Патриарших прудов и заранее предупредить об этом других сыщиков, приготовившихся проводить захват! Но, во-первых, у вас нет никаких сомнений в отношении места, где произойдёт встреча, а во-вторых, проведение захвата вы успели уже отменить, достаточно веско аргументировав это своё решение…»
«Стоп, стоп, Казаченко! — одёрнул себя Олег. — Вчера “ДУБ” до позднего вечера пробыл в своём посольстве. Что там делать столько времени прибывшему в служебную командировку разведчику? Известное дело — общаться с коллегами и “резаком” — резидентом — Джоном Скарлеттом, получать от него инструкции. Инструкции по поводу встречи с “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ”? Вряд ли! Этот вопрос уже обсосали и обкатали в штаб-квартирах ЦРУ и СИС… Значит, за последние сутки у “ДУБА” к основной заботе — встрече с “ЛЕСБИЯНЫЧЕМ” — прибавились ещё и дополнительные хлопоты, которые в его московскую программу заранее включены не были, и сейчас, в связи с возникновением экстренных обстоятельств, англичане решили срочно задействовать оказавшегося под рукой блуждающего форварда — Эндрю Вуда! Говорит же Карпов, что вся английская резидентура с утра “стоит на ушах”, все её сотрудники участвуют в отвлекающих мероприятиях по растаскиванию сил нашей контрразведки…
Почему бы не привлечь для решения чрезвычайных проблем “ДУБА”, когда другого выбора нет? Он, по мнению английского резидента, в отличие от “МАКСИМАЛИСТА”, “ПАРЛАМЕНТЁРА” и иже с ними — “чистый”, то есть вне подозрений, и поэтому его не будет опекать контрразведка. Почему бы не поручить ему, провести две встречи кряду? Что ж, вполне логично! Но, как бы там ни было, у меня сейчас своя забота — надо срочно встретиться с “ЭЛТОНОМ!”»
…Из «шестерки», подъехавшей на замену «Волги», Казаченко по рации связался с бригадой, наблюдавшей за Норманом. К своему удивлению, он узнал, что англичанин, отказавшись от попыток собрать велосипед (что-то не заладилось с креплением), направился к телефонной будке и в данный момент ведет с кем-то переговоры.
«Неужели “ЭЛТОН” решил позвонить “ДЯГИЛЕВУ”?! — было первой мыслью Олега. — Вряд ли. После пережитого кошмара на даче и в милицейской камере англичанин за милю будет обходить предавшего его любовника. Стоп! А не со мной ли он пытается связаться?! Очень даже может быть, я же для него — якорь спасения, и у него есть номер телефона дежурного по Службе…»
— Алло, дежурный? Это — полковник Казаченко… Меня никто не разыскивал?
— Да, товарищ полковник, только что вам некий Норман звонил… Сказал, что попал в затруднительное положение… Сейчас находится у греческого посольства, будет ждать вас в течение пятнадцати минут, затем отправляется в гостиницу…
— Спасибо…
— Живо к греческому посольству, — скомандовал Казаченко.
Водитель ехидно спросил:
— Вам очень быстро надо туда попасть, товарищ полковник?
— Немедленно!
— Будет исполнено, товарищ полковник! — отчеканил сыщик, выворачивая руль, и через секунду добавил:
— Приехали! Посольство — за углом… Мы ж с вами в Шведском тупике находимся…
«А, чёрт! Хоровод последних событий заставил меня утратить не только чувство времени, но и ощущение пространства, — подумал Олег, — ну, ничего! Зато звонок Нормана дежурному снял все вопросы, которые могли у него возникнуть, появись я перед ним, как рояль из катапульты… Интересно, как бы я выкручивался, что бы мог ему сказать, не позвони он дежурному? Молодец, Тери, вовремя ты проявил инициативу!»
— Так, ставь на крышу «мигалку» — мы с тобой из МВД! — приказал Олег водителю. — В отношении маршрута сейчас определимся, но сначала выслушаем этого бедолагу. Кое-кто хотел сделать из него козла отпущения, но пока не получилось… В общем, в пробках не стоять, при необходимости включай сирену!
— Привет, Тери, — выпрыгнув из машины, Казаченко призывно помахал рукой. — Мне передали, что ты звонил. Твоё счастье, что я проезжал поблизости… Какие проблемы?
— Откровенно говоря, я не надеялся, что вы приедете, господин Казаков… Как вам удалось так быстро найти меня?
«Растерянность на лице “ЭЛТОНА” — лучшее свидетельство его искренности», — подумал Казаченко.
— Тери, это что за маскарад? Вместо симпозиума ты снимаешься в кино? Шарф, кепи… Ба, да ты усы успел отрастить и волосы перекрасить! — не давая опомниться англичанину, ринулся в атаку Казаченко, следуя истине: «если не хочешь отвечать на вопросы — задавай их первым». — Что происходит? У тебя опять проблемы?
Заметив, что англичанин сжимает в руке очки, Олег нанес ещё один удар:
— Я вижу, московский климат плохо действует и на твое зрение…
Поняв, что своими разоблачениями достаточно подавил психику незадачливого подмастерья «ДУБА», Олег скомандовал:
— Ну-ка, садись в машину, поговорим! А ты, Николай, — поворот головы в сторону водителя, — погуляй пяток минут… Да! Радиоприемник выключи, чтоб не мешал нам беседовать…
Чтобы не слышал англичанин, Казаченко губами беззвучно проартикулировал: «М а г н и т о ф о н включи!»
Норман, стаскивая с головы парик и, отрывая наклеенные усы, покорно забрался в салон.
— Рассказывай как на духу, Тери, иначе мне трудно будет тебе помочь! — приказал Олег.
Предлагая англичанину излить душу, Казаченко не рассчитывал узнать нечто принципиально новое, что раскрывало бы планы и намерения «ДУБА».
Услышанное Олегом явилось ещё одним подтверждением, что СИС использует Нормана «втёмную». Марш-бросок на Котляковское кладбище, который он должен был совершить, приняв обличие разведчика, явился бы всего лишь отвлекающим манёвром, призванным дезориентировать нашу контрразведку. Велосипедная прогулка Нормана через весь город должна была отвлечь значительные силы «наружки» и, таким образом, помочь «ДУБУ» выполнить с в о ё задание.
— Я должен стоять в течение пятнадцати минут у входа на погост и ждать человека с венком в руках.
— Как бы ты его узнал?
— На траурной ленте будет надпись: «Безвременно ушедшему Константину Григорьевичу Баранову от скорбящих заграничных коллег».
Казаченко, обратив внимание на инициалы усопшего, молча оценил мрачный юмор «ДУБА».
«Рано ты нас похоронил, Эндрю Аллен Вуд! И скоро ты сам в этом убедишься! Хотя, считай, что я оценил твоё чувство юмора…»
— Этот человек должен тебе что-то сказать или передать?
— Мистер Вуд пояснил, что незнакомец будет действовать по обстоятельствам…
— Тери, мистер Вуд сыграл с тобой грязную шутку… Посетителя с таким венком не то, что в течение пятнадцати минут, — пятнадцати лет ты бы не дождался. «Константин Григорьевич Баранов» — это Комитет Государственной Безопасности… Во всяком случае, начальные буквы у этих слов одинаковые… Ну, хорошо! А как ты объясняешь для себя такой переход: сначала тебе мистер Вуд рассказывает святочную сказку о внебрачной дочери и её грозном отчиме, генерале КГБ, а вслед за этим ты должен оказаться на кладбище? Прости, не в буквальном смысле оказаться, а встретить там человека…
— Переодев меня в свой костюм, он пустит филеров, которых приставил к нему генерал, по ложному следу. А сам в это время повидается с дочерью…
Казаченко заулыбался, услышав давно забытое слово «филер».
«Нет сомнений, что Норман учил русский язык с бабушкой. Это — из её лексикона. Сейчас говорят проще: “хвост”, “семерка”, “наружка”. Н-да»…
Вмиг посерьёзнев, продолжил опрос.
— Не понимаю, почему мистер Вуд остановил свой выбор на тебе, почему он решил вовлечь тебя в свои шпионские игры… Может, ты мне объяснишь? — голосом невинного младенца задал вопрос Казаченко.
Тери молчал и отрешённо смотрел на собеседника.
— Знаешь, Тери, ты мне очень симпатичен, и если бы не это…
Казаченко умолк, выдерживая многозначительную паузу.
— В общем, если бы не это обстоятельство, я не стал бы вмешиваться в ваши с мистером Вудом взаимоотношения… Мне бы очень хотелось ошибиться, но, по-моему, в состав делегации ты был включен лишь по одной причине…
— Надеюсь, господин Казаков, вы откроете мне эту тайную причину…
— По причине одинаковых с мистером Вудом размеров одежды и обуви! Ну а внешнее сходство он решил дополнить, захватив с собой парик, усы и очки…
— Вы хотите сказать, что мистер Вуд всё заранее спланировал ещё дома, в Англии?!
— Трудно сказать, была ли это его личная инициатива…
— Тогда чья же?
— Тех, на кого он работает!
— Но он работает вместе со мной на корпорацию «Бритиш эйруйз»!
— Боюсь разочаровать вас, господин Норман, — в голосе Олега зазвучали официальные нотки, — но допускаю, что его работа в компании — это такой же парик, который вы только что стащили со своей головы…
— Невероятно!.. Вообще-то вы, русские, очень подозрительны по природе, ну, может, так исторически сложилось… Не знаю, я не силен в этих вопросах, но… Может быть, то, что вы мне сейчас говорите о мистере Вуде и есть проявление вашей национальной генетической подозрительности?..
Олег громко рассмеялся.
— Я не навязываю вам своих умозаключений, господин Норман, я просто рассуждаю вслух, — Казаченко посмотрел на часы, — тратя, кстати, своё рабочее время… Боюсь, вы согласитесь с моими доводами в отношении мистера Вуда, когда будет уже поздно…
— Что вы имеете в виду?
— Рассказав сегодня Вуду о вашей несостоявшейся поездке на кладбище, вы попадёте к нему в немилость… А расправиться с вами ему труда не составит, ведь в корпорации он ведает кадровыми вопросами, то есть, по-вашему, вопросами персонала, не так ли? Вот, когда вы окажетесь за воротами «Бритиш эйруйз», тогда вы вспомните мои слова… Впрочем, я должен ехать, прощайте, господин Норман!
— Господин Казаков, я позвонил вам, чтобы получить помощь… помощь в виде совета, а вы оставляете меня наедине с моими проблемами… Собственно, разве это только мои проблемы? Не кто иной, как вы просили меня сообщить о времени, когда мистер Вуд будет встречаться со своей незаконнорожденной дочерью, не так ли, господин Казаков?! Я сделал то, о чём просили вы… и даже больше!
«Магнитофонную запись Карпов оценит не ниже видеофильма с Норманом в главной роли, — отметил про себя Казаченко, — будем считать, что начальный этап вербовочного процесса прошёл успешно. Но мне надо ехать, малыш!»
— Господин Норман, договоримся так: вы сейчас езжайте в гостиницу… Кстати, в котором часу вы должны быть у ворот кладбища?
— Ровно в тринадцать часов…
— Значит, раньше трёх вы не можете оказаться в гостинице… Знаете, я на вашем месте всё-таки съездил на кладбище, мало ли какие каверзы замыслил мистер Вуд, вдруг да через кого-то он сумеет проверить, находились ли вы действительно у ворот кладбища в обусловленное время!
— Я потерял один крепёжный болт и не могу ехать туда на велосипеде…
— Очень, очень хорошо! Считайте, что одну проверку вашей готовности исполнить любое поручение мистера Вуда вы уже прошли: проявили находчивость и обязательность — взяли таксомотор и добрались до кладбища, невзирая на трудности…
— Он поручил мне по пути сделать пару телефонных звонков, но из разных таксофонов…
— Интересное поручение, где номера и что надо сказать абонентам?
— Надо передать привет от Вульфа Лейбовича…
Казаченко подал Норману трубку радиотелефона.
— Звоните!
Оказалось, что абоненты, указанные в записке Вуда, давно не проживают в адресах в связи с выездом за границу на ПМЖ.
— Ну вот, Тери. Вы успешно сдали ещё один экзамен и можете рассчитывать на благосклонность мистера Вуда…
— И когда она последует?
— Тот же час, как вы доложите ему о выполнении его заданий… Обязательно посетуйте на то, что он дал вам номера телефонов, принадлежащих выбывшим из адреса абонентам, договорились?
— Разумеется, господин Казаков… А сейчас, что мне делать?
— Сейчас берите такси и езжайте на кладбище, а вечером, скажем, в девять часов изыщите возможность выйти на прогулку на Тверскую… Двигайтесь в сторону Пушкинской площади по четной стороне улицы. Встретимся где-то у памятника Юрию Долгорукому…
— И передадите мне ту злополучную кассету?
— Не исключено, — пытаясь подавить улыбку, ответил Олег. — И храни вас Господь! Так, наверно, говорила ваша бабушка?
* * *
«ДУБ» носился по Москве, как кот, нанюхавшийся валерьянки…
Казаченко занял место в штабной «Волге» рядом с сидевшим за рулём старшим наряда, когда англичанин, выйдя из станции метро «Новокузнецкая», сел в трамвай и поехал в сторону Яузских ворот.
Колесников и Казаченко опередили его на автомашине и, проскочив Устьинский мост, встали у Библиотеки иностранной литературы, ожидая, что будет делать дальше «ДУБ».
Когда следовавший с «ДУБОМ» в трамвае сотрудник наружного наблюдения подал сигнал, что тот собирается выходить, Казаченко предложил старшему сработать на опережение и вызвался занять позицию в библиотеке на тот случай, если англичанин направится туда.
Расчет оказался верным: выйдя из трамвая, англичанин действительно направился в библиотеку, ожидая, что за ним последует кто-то из ехавших с ним в трамвае людей или он заметит другого наблюдателя, пересекающего пустынную площадь.
Но никто за ним не последовал, площадь не пересек, и «ДУБ», беззаботно насвистывая, потянул на себя ручку тяжёлой дубовой двери. Когда он вошел в вестибюль, Казаченко, изображая иностранца, попавшего в незнакомый город, оживленно разговаривал по-французски с сотрудницей библиотеки.
«ДУБ» поболтался в вестибюле, ожидая, что за ним кто-то войдет. На удачу Олега, вслед за объектом в библиотеку в течение нескольких минут вообще никто не входил, даже случайные посетители, которых англичанин мог бы принять за висящих у него на «хвосте» сыщиков наружного наблюдения. Судя по всему, это окончательно его успокоило. Он постоял в вестибюле, почитал объявления, затем вышел из библиотеки и направился в сторону Таганской площади.
Увидев в окно, как «ДУБ» скрылся за углом, Казаченко, забыв о том, что он заезжий парижанин, на чистейшем руском сказал библиотекарю: «Извините, мне пора!» и бросился к подъехавшей к входу «Волге».
«ДУБ» еще несколько раз спускался в метро, в последний момент бросался в отходящие от остановки троллейбусы и автобусы и снова нырял в метро. Иногда он подолгу простаивал у магазинов, аптек и прочих заведений, имеющих зеркальные витрины…
Впрочем, внешне всё выглядело так, будто немолодой холостяк решил прогуляться погожим майским днём по любимому городу.
А город он знал! Вернее, не город — маршрут. И быть может, ему как профессионалу высочайшего класса удалось бы обнаружить слежку, но уж больно не равны были силы: против него работали — шутка ли сказать! — более десятка машин, то есть свыше полусотни сыщиков. Поэтому все попытки «ДУБА» выявить за собой наблюдение во время поездок в метро или наземном транспорте не давали результатов. Всякий раз какая-нибудь бригада обязательно успевала сработать на опережение и встретить разведчика сразу при выходе из метро или на троллейбусной остановке, в то время как он полагал, что сыщики будут висеть у него на «хвосте».
В общей сложности англичанин проболтался по Москве более часа и, по всем признакам, так и не обнаружил слежки за собой.
Выйдя из магазина издательства «Прогресс», «ДУБ» направился в сторону станции метро «Парк культуры-кольцевая».
— Полтинник, полтинник! — раздался в динамике сигнал, означавший, что объект наблюдения решил воспользоваться метро.
Колесников завел мотор и стал ждать второго сигнала, в какую сторону кольца поедет объект.
Но иностранец не спустился к поездам, а по подземному переходу перешел на станцию «Парк культуры-радиальная», где вышел на улицу Остоженка и, пройдя 200 метров, нырнул в парикмахерскую.
Казаченко и майор Колесников припарковали «Волгу» на углу Померанцева переулка и Остоженки, откуда отлично просматривался вход в парикмахерскую и окно, у которого расположился англичанин.
— Чего он там сидит? — через десять минут поинтересовался Колесников.
— Я думаю, выжидает, — раскуривая очередную сигарету, пояснил Казаченко. — Где-то поблизости у него должен состояться контакт, но он прибыл несколько раньше и теперь выжидает время.
Олег посмотрел на часы и добавил:
— Судя по тому, что в тринадцать он проводит ещё одну явку, контакт состоится с минуты на минуту…
— Здоровый лось! Я думал, такие физические нагрузки только мы да американцы способны переносить… А тут какой-то англичанин, и, на тебе, две явки кряду! — оживился Колесников. — А вообще, товарищ полковник, какую операцию, исходя из имеющегося в его распоряжении времени, он может сейчас провести? — В майоре проснулся азарт охотника.
— Вероятнее всего, моментальную передачу. Хотя возможно и изъятие тайника. Но для этого он должен сначала «снять» сигнал о его закладке, а вот на это у «ДУБА» времени уже нет, так что готовься к первому варианту, Саша. Кстати, этот микрорайон очень удобен для моментальных контактов… Я в своё время вон ту «бурсу» окончил, — Казаченко махнул рукой в сторону здания института иностранных языков им. Мориса Тореза. — Поэтому знаю, сколько здесь проходных дворов и, что важнее, проходных подъездов…
— Хорошо, будем ориентироваться на моментальную передачу! — Колесников включил рацию и подал команду.
— Внимание всем. Объект будет проводить «моменталку». За ним работают «второй», «пятый» и «одиннадцатый». Остальным спешиться и рассредоточиться в пределах квартала. Всё внимание на проходные дворы и подъезды. Главная задача — скрытно захватить партнера! Повторяю: партнера брать только в отсутствие объекта!
Команда означала, что где-то поблизости, буквально в радиусе тридцати — пятидесяти метров, «ДУБ» должен встретиться с агентом и принять от него или передать нечто в малогабаритной упаковке, причём это будет сделано «в одно касание» — в течение одной секунды.
Не успел Колесников переключить переговорное устройство на приём, как тут же из динамика раздался голос:
— «Первый»! С Кропоткинского переулка во двор школы вошел высокий мужчина в сером плаще, серой шляпе, брюки — черные, воротник плаща поднят… Направляется в сторону Померанцева переулка…
Этих мгновений было достаточно, чтобы Казаченко и Колесников выпустили из поля зрения окно парикмахерской, за которым находился «ДУБ». Олег пришёл в себя, когда перед лобовым стеклом «Волги» промелькнул ярко-голубой пиджак и «ДУБ» оказался у двери четвёртого подъезда дома номер три Померанцева переулка.
— Черт! Это ж проходной подъезд, у меня там любимая девушка жила…
Глаза контрразведчиков встретились. По взгляду Колесникова Олег всё понял: сыщик не может, не имеет права вверить пульт даже старшему по званию и должности…
В следующую секунду Казаченко уже был в подъезде. Прислушался. В полумраке, на противоположной стороне дома на какой-то миг появилась полоска яркого света, хлопнула дверь: «ДУБ» вышел из подъезда во внутренний двор.
В три прыжка Казаченко преодолел коридор и, приоткрыв дверь, увидел, как объект поворачивает направо, за угол дома. Щурясь от слепящего солнечного света, Олег поискал глазами второго. Есть! Высокий мужчина в плаще и шляпе — «партнер», — удаляясь от места встречи, уже успел добежать до подъезда соседнего дома.
Промчавшись мимо лавочки, на которой вели неторопливую беседу старушки, Казаченко рванул на себя ручку двери, за которой секундой раньше скрылся незнакомец.
Из залитого солнцем двора Олег окунулся в мрак подъезда и… сразу рухнул вниз.
Это произошло так внезапно, что он не успел не то что сгруппироваться, но даже понять, что же произошло. Удар при «посадке» был страшный, Олег тужился вдохнуть и не мог — отбил грудь. Ожидая удара по голове, он инстинктивно прикрыл её руками. От резкой боли в левом плече лицо покрылось испариной. Кровь набатом стучала в висках.
«Жив и сознания не потерял — это главное!» — пронеслось в голове. Чиркнул зажигалкой и осмотрелся.
Он лежал на дне бывшей котельной, на куче строительного мусора. Вокруг торчали арматурные прутья. Рядом валялась смятая серая шляпа. Откуда-то сверху на лицо упали капли чего-то тёплого и липкого. С трудом приподняв голову, Олег заметил вверху, прямо над собой, стёртые подошвы башмаков, по которым струилась густая черная кровь. Конвульсивно подёргиваясь, ноги в башмаках разбрасывали её вокруг.
«“Партнер”! — догадался Казаченко. — Черт, я ведь мог оказаться рядом с ним… Значит — не судьба!»
Где-то в вышине открылась дверь, появившееся светлое пятно исчезло — это у края ямы сгрудились люди.
— Ой, батюшки святы! — раздался женский голос. — Вон он висит! Прямо из головы штырь торчит! А кровищи-то, жуть! А где ж второй? Их двое было!
— Так, граждане, посторонились! Милиция!
Казаченко понял, что это — свои. Попытался крикнуть, но изо рта вырвался только булькающий стон. Он поднатужился и замычал. В ту же секунду в глаза ударил поток света…
— Олег Юрьевич, да как же так? — с трудом выговорил Колесников, когда сыщики усадили Олега на заднем сидении. — И волосы в штукатурке — вон, на висках… Щас мы вас быстренько в поликлинику, на Варсонофьевский…
Кроме ушибов и порезов на лице Казаченко сломал пяточную кость левой ноги. А на висках была не штукатурка — обильно проступила седина…
«Проклятие! — прошептал Олег. — Мне же сегодня вечером с “ЭЛТОНОМ” встречаться. Не на костылях же ковылять по Тверской… Без паники, Казаченко! — приказал себе Олег. — Значит так: прошу машину у Карпова с его водителем Сашей, подруливаю минут без пяти девять к входу в гостиницу и жду появления англичанина. Потом усаживаю его в машину, предварительно отправив Сашу прогуляться, и спокойно беседую с объектом. Вот и вся недолга!»
* * *
«ЭЛТОН ДЖОН» вышел из гостиницы без двух минут девять. Казаченко приоткрыл дверь машины и призывно помахал рукой. Как только англичанин уселся на заднее сидение, Олег вручил ему видеокассету.
Психологически выверенный жест: собеседник после того, как исполнена его просьба, должен быть покладистым, и не сможет отказать своему «спасителю» в выполнении тех маленьких просьб, с которыми Казаченко намеревался к нему обратиться.
— Господин Норман, по поручению своего начальства я должен, прежде всего, поблагодарить вас за помощь, которую вы нам сегодня оказали, — с ходу взял быка за рога Олег.
Заметив, что иностранец собирается что-то возразить, Казаченко, повысив голос, продолжил:
— Надеюсь, что и впредь, если к вам от моего имени обратятся мои коллеги, вы пойдёте им навстречу и не откажитесь выполнить их просьбы. Разумеется, в меру ваших сил и возможностей…
— Но я не знаю, когда состоится мой следующий приезд в Россию…
— Господин Норман, возможно, мои коллеги обратятся к вам за помощью не в Советском Союзе, а в Англии…
— И в чём будет заключаться моя помощь?
— Думаю, об этом они сами скажут… Я лишь хотел бы заручиться вашим принципиальным согласием… Ну, так «да», или «нет»?
Норман ответил уклончиво.
— Всё зависит от того, с какими просьбами обратятся ко мне ваши коллеги, господин Казаков, и в моей ли компетенции будет решение их проблем… Я ведь в компании «Бритиш Эйруэйз» занимаю довольно скромную должность…
— Надеюсь, господин Норман, что после успешного выполнения сегоднешнего поручения господина Вуда перед вами откроются широкие перспективы служебного роста…
Казаченко заметил, как при этих словах англичанин съёжился, нет, буквально вжался в сидение. В салоне на какой-то миг установилась прямо-таки гнетущая тишина. Однако уже через секунду Норман, взяв себя в руки, задал Олегу вопрос, которого тот ждал с самого начала встречи:
— Скажите, господин Казаков, мистер Вуд шпион, а вы вошли со мной в контакт, чтобы его разоблачить?
— Господин Норман, вы производите впечатление умного человека, способного без посторонней помощи добраться до истины… Давайте оставим всё на уровне ваших догадок… Впрочем, нет! Забудьте обо всём, что вам пришлось сегодня делать… Не ошибусь, если скажу, что с аналогичной просьбой к вам обратится и господин Вуд, и будет прав… Как и я… Вы, кстати, не ответили на мой вопрос — как поведёте себя ВЫ, когда к вам обратятся мои коллеги?
— Если вам, господин Казаков, это так важно знать, то я говорю своё твёрдое «да». Для ваших коллег я сделаю всё, что будет в моих силах… Если их просьбы не будут вступать в противоречие с законами Великобритании… Вас устраивает такой ответ, вы удовлетворены?
— Вполне!
— Спасибо вам за плёнку и за то, что вы помогли мне разобраться в поведении некоторых людей, и скрытых пружинах, которые ими движут… А теперь прощайте, господин Казаков, я должен до десяти вернуться в гостиницу — мистер Вуд будет проводить совещание…
Норман крепко пожал руку Казаченко и вручил ему свою визитную карточку, предварительно начертав на обратной стороне свой домашний адрес.
* * *
— Игра сделана, Леонтий Алексеевич! — опираясь на трость, с порога объявил Казаченко.
Выслушав доклад Олега и, повертев в руках визитную карточку Нормана, Карпов коротко заметил:
— Ну что ж, поздравляю! Ступай, составляй депешу в Первый Дом… Думаю, они найдут применение «ЭЛТОНУ ДЖОНУ»… И оригинал видеоплёнки, где он заснят, не забудь приложить…
— Обижаете, товарищ генерал…
Глава восьмая. Операция «Баррикада»
Генерал Карпов торжествовал: оправдались его прогнозы о проведении английским разведчиком встречи со своим агентом у Патриаршего пруда 13 мая в 13 часов!
Операция по добыванию доказательной базы о преступном характере общения «ДУБА» и «ЛЕСБИЯНЫЧА» вступала в заключительную фазу.
Как только профессор сообщил прибывшему по вызову таксисту (в его роли выступал опер «наружки»), что ровно в тринадцать ему надо быть на Патриарших, маховики гигантской машины — операции под кодовым названием «Баррикада» — плавно качнувшись, стали набирать поступательные обороты.
Декорации — специальные технические средства, которыми должна быть обставлена шпионская мизансцена, — явка — были уже заготовлены и денно и нощно дожидались сигнала главного режиссера-постановщика спектакля, генерала Карпова.
Опыт и логика подсказывали главрежу, что, какими бы «крысиными тропами» объектам не пришлось добираться к Патриаршим, там должен быть некий конкретный ориентир, к которому оба будут стремиться.
И вновь на помощь спецслужбе, но теперь уже советской, пришел Рабкин. Да-да, тот самый Семен Ицкович, чьё имя и номер телефона «ДУБ» использовал в своём заочном контакте по телефону с «ЛЕСБИЯНЫЧЕМ». Разумеется, без его ведома и согласия.
Дело в том, что до отъезда Рабкин проживал в Ермолаевском переулке, доме № 12, расположенном напротив памятника баснописцу Ивану Крылову. Он, памятник, и мог быть единственным ориентиром в окрестностях пруда.
Но памятник — и Карпов отдавал себе в этом отчет — это лишь отправная точка, стартовая линия забега под названием «явка». Действительно, не будут же объекты всё время стоять в обнимку рядом с баснописцем!
Как должны поступить случайно встретившиеся немолодые интеллигенты, которых со стороны можно принять за давних знакомых? Правильно! Размеренным шагом они отправятся на прогулку вокруг пруда. Спешить некуда — большая часть жизни позади, на счету каждый миг земного бытия, как можно им пренебречь?!
«Московский метеоцентр, — рассуждал Карпов, — обещал ясную солнечную погоду до 15 мая, то есть на весь период пребывания “ДУБА” в столице. В момент встречи солнце будет в зените, поэтому наиболее уязвимой для насыщенных ультрафиолетом майских лучей будет аллея, расположенная параллельно Малому Патриаршему переулку. Значит? Значит, прогулка, начавшись у памятника Крылову, будет проходить по аллеям, наиболее защищенным от солнца — вдоль домов, выходящих на Ермолаевский переулок, далее вдоль улицы Малая Бронная к Большому Патриаршему…
— Ну что ж, — подытожил генерал, — маршрут нас устраивает. Но! Чтобы вы, милые мои, не вздумали сойти с дистанции и изменить курс, все проходы-выходы за пределы пруда будут забаррикадированы стройматериалами и дорожно-ремонтной техникой. В ы будете ходить там, где н а м удобно. Хватит вам на “чужом поле” навязывать свою игру! Кто в конце концов в Москве хозяин, Я или Вы ?!»
* * *
Как только машина с «ЛЕСБИЯНЫЧЕМ» тронулась с места, на аллеях вокруг пруда появилось много молодых мужчин в новенькой униформе «Мосзелентреста».
Странное дело: все они почему-то были опрятны, гладко выбриты и что уж совсем невероятно — абсолютно трезвы!
Одна часть «зелентрестовцев» принялась развешивать гирлянды лампочек — микрофоны — на деревьях, расположенных по обе стороны аллеи, и расставлять лестницы — приёмо-передаточные антенны.
Другие, чтобы спровадить отдыхающих со скамеек, — всякий шум и разноголосицу необходимо исключить, ибо они будут мешать идентификации голосов объектов! — принялись усердно их красить.
Старожилы не могли припомнить, когда последний раз обновлялась краска на скамейках. Пожалуй, это было ещё до булгаковского Воланда, а тут — на тебе! — за какие-то двадцать минут скамейки отливают изумрудом?!
«Ну, Гавриил Попов, ну, мэр, ты даёшь! — бабушки в окнах близлежащих домов качали головами от умиления. Даже таблички “Осторожно — окрашено!” твои работники не забыли расставить! А гирлянды, гирлянды, зачем развешивают? Что за праздник такой сегодня? Хотя, у этих демократов после прихода к власти — что ни день, то праздник!»
Через двадцать минут техническое обеспечение шпионского «круга почёта» было закончено.
Вдоль аллеи продолжали деловито сновать люди в зелентрестовской форме с видеокамерами. Выбирали подходящий ракурс и диспозицию для ведения съёмки. Камеры, наподобие обычных «Бетакамов», были закамуфлированы под… электропилы.
Ещё одна группа операторов была снабжена садовыми ножницами. В них также находились скрытые видеокамеры, хотя от «электропил» они отличались габаритами и худшим качеством: объективов — размером со спичечную головку.
Этим технарям предстояло, держа ножницы у груди, поочередно прохаживаться подле шпионов, если они вдруг остановятся вне досягаемости «электропил» и «гирлянд».
В салоне с зашторенными окнами машины «Техпомощь», припаркованной напротив памятника Крылову, с наушниками на головах перед светящимися экранами телевизоров расположились капитан Аношин и ответственный за проведение мероприятия майор Иващенко. Сюда стекалась вся аудио— и видеоинформация, полученная в ходе контроля за шпионской явкой.
На крыше в выдвижной люльке с проволочным ограждением находилась страховочная съёмочная группа — двое сыщиков в рабочих комбинезонах. Прислонившись к теодолитам и лениво покуривая, они вяло перебрасывались в картишки, время от времени поглядывая по сторонам: пора бы объектам и появиться на дистанции.
В случае, если «зелентрестовцы» по каким-то причинам не смогли бы вести съёмку своими камерами, они должны были подать сигнал этим двоим. После чего люлька мгновенно взмыла бы вверх, и съёмка продолжилась другими видеокамерами, замаскированными под теодолиты.
Если бы «ДУБ» прибыл на явку, имея при себе аппарат обнаружения работающих поблизости радиостанций «наружки» (мало ли, чем его снабдили коллеги из посольской резидентуры СИС!), переговорные устройства сыщиков были бы переведены в режим молчания. Вместо них была разработана система условных знаков, подаваемых носовыми платками.
Все операторские группы были сконцентрированы вокруг Патриаршего пруда, чтобы обеспечить непрерывный аудио и видеоконтроль «призового забега двух рысаков из конюшен» Сикрет Интеллидженс Сервис.
Призового? Не провального ли? Как бы там ни было, на лошадок поставили самые изощренные спецслужбы мира — КГБ и СИС…
Первым на старте появился рысак, известный в Службе генерала Карпова под кличкой «ЛЕСБИЯНЫЧ», и направился к памятнику.
В правой руке он нёс потертый саквояжик, наподобие тех, которыми пользовались врачи в начале XX века. По тому, как часто объект перебрасывал его с руки на руку, сыщики определили, что тяжести он изрядной.
Сыщик наружного наблюдения, под видом случайного прохожего, с помощью специального датчика, завёрнутого в газету, установил, что внутри саквояжа находится значительная масса химических элементов, обладающих металлическими свойствами, но лишенные магнитной восприимчивости. Значит, — золото или платина. А, может, и то, и другое. Ну, не гантели же он притащил на явку!
Через минуту скульптурную группу баснописец Крылов — профессор Шильбаум дополнил прославленный велосипедист по кличке «ДУБ».
О том, что он прибудет на старт без привычных колес и в новом прикиде: голубом блейзере и бежевых брюках, сыщики были уже оповещены.
* * *
Явка продолжалась двадцать семь минут. Вопреки ожиданиям фигуранты так и не дошли до Большого Патриаршего переулка.
Пройдя метров тридцать, они вынуждены были остановиться в тени дерева, на котором были развешаны гирлянды лампочек. «ЛЕСБИЯНЫЧ» действительно приволок на встречу весь свой золотой запас и отказался гулять по аллеям ввиду тяжести саквояжа.
После короткого доклада об имеющихся заделах — появившихся кандидатах на разработку и перспективах их возможного использования в интересах англичан, профессор вынул из портфеля конверт с видеофильмами и, передав его «ДУБУ», тут же обратился к нему с просьбой переправить фамильные драгоценности тем же путём, что и кассеты.
Англичанина это предложение застало врасплох, однако он быстро нашёлся и ответил, что золото в ближайшее время заберут его друзья из посольства и отправят за границу дипломатической почтой. О предстоящей встрече с дипломатами Центр дополнительно уведомит профессора обычным путём, по радио.
«ДУБА» очень заинтересовали фамилии, названные агентом в докладе, и он попросил дать пояснения.
— Господин Вуд, вы не ослышались. Действительно, у меня есть перспективы выхода на одного из бывших руководителей КГБ Филиппа Бобкова.
Этот в прошлом талантливый организатор борьбы с диссидентами работает сейчас советником по международным делам у моего пациента, одного из самых крупных банкиров России по фамилии Гусинский. Кроме Бобкова в банковской сфере работает также один генерал-полковник, в своё время руководивший военной контрразведкой бывшего Советского Союза. На него я постараюсь выйти также через Гусинского…
В «Микродине», где у меня много добрых знакомых, трудится ещё один бывший генерал госбезопасности Виктор Глушко, в прошлом разведчик…
— Я прошу вас, господин Вульф, не обольщаться и помнить, что вам придётся иметь дело с элитой бывшего КГБ — это крайне осторожные люди, вы должны рассчитать всё строго математически…
— Перечисленные лица сами сделали этот расчёт за меня!
— Каким образом?
— Согласитесь, господин Вуд, трудно допустить, что в банках они занимаются организацией охраны и безопасности, это удел исполнителей помельче. Значит, тот факт, что они были приняты туда на работу, можно расценивать в виде платы за какие-то их заслуги перед банками в перестроечный период, когда они ещё находились при должностях. Не исключено, что золото партии, о котором сейчас взахлёб твердят все местные газеты, исчезло не без их помощи. В своих рассуждениях я бы пошел ещё дальше. Вполне допускаю, что это пресловутое золото никуда не исчезало, а попросту было переведено и осело в тех самых банках, в штате которых и состоят бывшие сановные держиморды… На мой взгляд, банкиры используют в своих целях их оперативные контакты, включая агентуру и информацию, которой они располагали, будучи при должностях. Так что, беседуя с каждым из них с глазу на глаз, я ничем не рискую…
— Что ж, не могу не согласиться с вашими доводами, господин Вульф! Советы оказались в новых для них условиях. Многие не смогли к этим условиям приспособиться, но отдельные руководители бывшего КГБ, если верить вашим выводам, похоже, неплохо вписались в новую схему взаимоотношений… Единственное, о чём я бы просил вас, это отложить вопрос о вступлении в контакт с упомянутыми лицами до получения радиосигнала…
— Как долго придётся его ждать? Да и не только его, а вообще… Психологические перегрузки — это не усталость от физического труда, это много серьёзнее, господин Вуд… Мне ведь в будущем году исполнится семьдесят лет…
— Профессор, вы, оказывается, чуть старше меня, всего лишь на десять лет! Вместе с тем, ваши нагрузки просто ни в какое сравнение не идут с моими… И потом, вы же у себя дома, не на чужбине. Вокруг вас столько красивых доступных женщин, вы же, помнится, большой до них охотник… Да и общение с умными людьми, которых вы находите для нашей общей пользы, разве в этом не заключён определённый элемент релаксации?
— Знаете, господин Вуд, среди медиков моего поколения в ходу была такая байка. Приходит на приём к молодому врачу некий старец и говорит: «Сынок, помоги, сделай что-нибудь. С первой я справляюсь с большим трудом. Вторую одолеваю едва-едва, ну а третью — так и вообще уже не могу…»
«Дедушка, — спрашивает с усмешкой врач, — сколько вам лет?»
«Да уж девятый десяток разменял…»
«Ну чего же вы хотите? Мне вот, в мои тридцать пять, вторая уже с трудом даётся, а третью — так и вообще не осиливаю!»
«Ты о чём, сынок?»
«Ну как, о чём? О бабах, конечно!»
«А я — о ступеньках…»
— Так и мы с вами, господин Вуд, рассуждая об усталости, вкладываем в это понятие разный смысл… Боюсь, вам трудно понять, что такое одиночество в толпе, которая говорит на одном с тобой языке, но мыслит иными, чем ты, категориями… Даже, если в этой толпе много красивых и доступных женщин, до которых, как вы успели заметить, я так охоч… Моя шкала ценностей, кстати, на них не заканчивается!
«ДУБ» понял, что его отказ немедленно переправить драгоценности за границу спровоцировал резкость высказываний профессора, и постарался снять возникшее напряжение.
— Дорогой профессор, вы — высококлассный профессионал, вы с лёгкостью овладеваете умами, психикой, душами своих пациентов… Не пора ли уделить внимание себе? Вы должны, обязаны сделать себе установку на рациональное восприятие окружающей среды… Убедить себя, что всё, чем вы сейчас занимаетесь, — лишь вынужденная необходимость, которая вскоре благополучно закончится…
Полагаю, один эпизод из моей служебной биографии будет для вас поучителен. Заметьте, не нравоучителен, отнюдь! Вы достаточно искушены в психологии и знаете, каким весом и силой обладает для нас чужой опыт… Не хотелось мне ворошить старый хлам, но…
Знаете, тридцать пять лет назад я начинал службу в Африке, в Чаде. Это было время лихорадочной коммунистической экспансии на Черный континент. Я выступал в роли журналиста, аккредитованного при одной французской газете, публиковался под псевдонимом Жан-Мария Лумье.
— Простите, господин Вуд, но если память мне не изменяет, Чад в то время являлся вотчиной Франции. Какое отношение…
Англичанин не дал договорить собеседнику.
— Совершенно верно, профессор. Чад был колонией Франции, но она утрачивала своё влияние, а геополитические интересы Великобритании требовали нашего там присутствия… Нашего и американского. В общем, — англосаксонского.
Так вот, нам стало известно, что русская резидентура, действовавшая с позиций посольства, обрабатывает в вербовочном плане наследника императора Чада.
Мы, в свою очередь, стремились склонить его к принятию наших, истинных ценностей. Словом, началось перетягивание каната.
В 1957 году наследный принц Ганнибал Сесе Секо выехал в Москву на фестиваль. По возвращении мы нашли значительные изменения в поведении будущего монарха, выявили ряд признаков, указывавших на то, что русским удалось его завербовать. Ну, к примеру, он отказался получить образование в Сорбонне. Свой отказ мотивировал намерением учиться только в Москве, где он встретил и полюбил славянскую девушку, от которой у него должен быть ребёнок.
В общем, профессионалы, к сообществу которых относился и ваш покорный слуга, решили, что кронпринц угодил в «медовую ловушку», расставленную русской контрразведкой.
Выбор у нас был невелик. Либо Ганнибал сменяет на престоле своего одряхлевшего папашу-людоеда…
— ?!
— Да-да, людоеда в буквальном смысле слова! — и тогда Чад попадает в орбиту коммунистического влияния. Либо мы, физически устранив принца и организовав в стране переворот, ставим во главе государства человека, разделяющего наши взгляды…
Учитывая мои связи в журналистской среде в стране пребывания и во Франции, руководство СИС поручило мне заниматься пропагандистским обеспечением подготавливаемых мероприятий. Собственно, я должен был придумать правдоподобное объяснение внезапной смерти престолонаследника. Мне пришла в голову идея, которая впоследствие была очень высоко оценена правительством Её Величества.
Я подумал, а почему бы не воспользоваться пристрастием к каннибализму отца-императора? Кто может проверить, передалась ли по наследству тяга пожирать себе подобных от отца к сыну, ест ли людей принц Ганнибал? Да и кто будет этим заниматься, если о том, что его папаша — патологический человеколюб, было широко известно в стране и за рубежом?!
Заметив, что агент начал терять интерес к повествованию, «ДУБ» поспешил с резюме.
— Вам, дорогой профессор, приходится жить и работать совершенно в иных условиях, нежели мне тогда в Африке… Да и руки марать в чужой крови вас ведь никто не заставляет!..
Шильбаум при этих словах заметно насторожился. А «ДУБ», увлекшись собственным рассказом, запальчиво произнес:
— Знали бы вы, профессор, что даже по прошествии тридцати пяти лет, наследник императора, молодой красивый негр порой неожиданно возникает у меня перед глазами… Живым. Во плоти и крови. Наваждение! Я присутствовал при его казни и видел эти наполненные ужасом глаза, когда его проткнули костью… Фонтан, море крови! Кость ему воткнули прямо в рот, ведь дело надо было представить так, будто он погиб, подавившись костью при пожирании ноги своего врага из другого племени…
А мне ведь пришлось не просто присутствовать при этом, но и принимать в буквальном смысле физическое участие — малый был здоров и силен, как слон. Кроме того, я должен был вести кино и фотосъёмку. Уверен, вам ничего подобного испытывать не доводилось даже на фронте… А вы говорите о каких-то психологических перегрузках! Вот где были перегрузки! Недаром говорят: чтобы заниматься разведкой, надо стать над принципами морали…
— Вы не пробовали обращаться к вашим ведомственным психоаналитикам?
— Пробовал. Временный эффект. После очередного стресса образ опять встаёт перед глазами…
— Я займусь вами, господин Вуд… По прибытии в Англию… Смею заверить вас, мне удастся извлечь из вашего подсознания это наваждение, этот образ…
А за рассказ — спасибо! Ваш опыт в самом деле поучителен. Всё вами сказанное можно выразить одной фразой: «Мысли о невзгодах, которые по случайности избежал, — сами по себе могут сделать человека счастливым…»
…Одновременно разойтись в разные стороны подельникам не удалось: все проходы были забаррикадированы стройматериалами и дорожной техникой.
«ЛЕСБИЯНЫЧ» с саквояжем остался у памятника.
«ДУБ», поймав такси, помчался в посольство…
Глава девятая. Кость в горле Сикрет Интеллидженс Сервис
— Вот тебе и джентльмен-белоперчаточник из Сикрет Интеллидженс Сервис! — Карпов выключил видеомагнитофон, вышел из-за стола, чуть не споткнувшись о загипсованную ногу Казаченко. — Такой, не раздумывая, придушит тебя в темном переулке. Мало того, что карманы обчистит, ещё и сфотографирует, чтобы этими фото потом торговать. Это же он фигурирует в деле агентурной разработки «БАКЛАЖАН» в качестве репортёра, не так ли, Олег Юрьевич?
Заметив, что Казаченко о чем-то сосредоточенно думает, потирая подбородок, генерал обеспокоенно спросил:
— Тебе плохо, Олег Юрьевич?
— Товарищ генерал, боюсь, что я одну серьезную ошибку допустил…
— Норману оригинал кассеты вместо вычищенного дубликата передал?
— Хуже… Помните, в прошлом году… Ну, тогда, после операции «ПРОРОК», когда решался вопрос о приеме к нам на работу Аношина…
— Ну!
— Дело «БАКЛАЖАН» я ему дал полистать… Нет-нет! Он его не забирал — только полистал у меня в кабинете… Мы же ему с вами после окончания «Курсов молодых бойцов-нелегалов» всё рассказали о его родословной по отцовской линии… Ну, я и подумал…
— Казаченко! Кончай жевать дохлую кошку! Выкладывай, что у вас там произошло!
— Произошло? Между нами ничего не произошло! Речь о другом, Леонтий Алексеевич… Показал я Аношину дело оперативной разработки «БАКЛАЖАН», а там ведь фото его отца во всех ракурсах, последние минуты жизни… Ну, Аношин пока на них не наткнулся, дело просматривал вполглаза, а как только увидел фото — сразу посуровел. Видно, стало ему не по себе. Но нашёлся, схитрил: «Надо же, говорит, как мы с ним похожи. Только я — светлее».
— Я, чтобы как-то успокоить Пал Палыча, пошутил: доведись, мол, ему сейчас на парашюте в центре Нджамены, столицы Чада, приземлиться, старожилы бы его как воскресшего мессию, на руках в императорский дворец доставили бы… Ну, посмеялись вместе…
— А где Аношин сейчас?
— Он Макарова в Шереметьево повёз на встречу с «ДУБОМ»… Я ему свою машину отдал, мне она ещё недели две не понадобится, — Казаченко тростью указал на гипс.
— Успокойся, Олег Юрьевич, если что и могло случиться, то уже вчера случилось бы, когда он с Иващенко встречу записывал… Вчера же Аношин не бросился на «ДУБА» с кулаками… Да и вообще помнит ли он фамилию автора репортажей? Жан-Мария Лумье… Такое имя с непривычки еще надо суметь запомнить!
— Память у Пал Палыча — что надо, товарищ генерал… Разрешите, я свяжусь со старшим бригады «наружки», провожающей «ДУБА».
— Боишься, что он объекту каверзу какую-нибудь на таможне подстроит?
— Нет, он не из таких… На мелочи размениваться не будет… У него натура широкая…
— Вызывай на связь Спиридонова!
* * *
— Да, товарищ полковник, видел я капитана Аношина. Он с этим, как его? Ну, с «МАЗАЕМ» (оперативная кличка Макарова, присвоенная операми «наружки») нас на «шестёрке» догнал, когда мы по Ленинградке шли… Спросил, есть ли в Химках мясокомбинат или скотобойня… Зачем? Не знаю, я не спрашивал… Я рассказал, как добраться… Нет, он ничего не объяснял… Дык, товарищ полковник, вправе ли я старшему по должности вопросы задавать?!
— А где он сейчас находится?
— Здесь, в аэропорту… Он у нас крем тонирующий взял… Загримироваться, говорит, под негра нужно… А! Вон он с «МАЗАЕМ» через дорогу стоит… Истый негр, только газета наша «Известия» из кармана пиджака торчит… Да-да, сейчас приглашу!
Спиридонов не успел выполнить приказ. Едва он выключил переговорное устройство, как подъехал «Икарус» с английской делегацией, заслонив собой Аношина с Макаровым…
«ДУБ» вышел из автобуса последним, что в традиции людей его профессии. Как вдруг — о, наваждение! Перед ним вырос во плоти и крови принц Ганнибал. Живой!
У «ДУБА» от ужаса округлились глаза. Схватившись за сердце, он беззвучно шевелил губами.
В тот же миг заточенная большая берцовая кость, выхваченная из «Известий», словно шпага из ножен, с хрустом вонзилась в полуоткрытый рот. Осколки зубов посыпались на тротуар. Удар был такой силы, что кость, пробив череп, острым концом вышла из затылка англичанина…
Не оборачиваясь, Аношин прошел мимо окаменевшего Макарова, хлопнул дверцей «шестёрки» и… исчез.
* * *
Капитан Аношин был замечен с оружием в руках в горячих точках Советского Союза: в Приднестровье и в Абхазии. Последний раз его видели в районе Грозного в январе 1995‑го …
Генерал-майора Карпова из-за инцидента в аэропорту отправили на пенсию, и его заместитель полковник Казаченко возглавил Службу…
В роли «двойного» агента «ЛЕСБИЯНЫЧ» проработал недолго. Сердечный приступ настиг его в постели очередной нимфетки. Врачи «скорой помощи» констатировали «смерть в седле» — так на жаргоне медиков называется внезапная кончина одного из партнёров во время совокупления…
Конец
Примечания
1
Действительно, в 1970‑е годы советская психиатрия была подчинена интересам Пятого управления КГБ СССР, и здоровых людей, которые «шли не в ногу со всем советским обществом — строителем светлого далека», — упрятывали в психушки с диагнозом «вялотекущая шизофрения» и там уже с помощью аминазина и прочей психотропной мурцифали делали из них всамделишных дуриков и инвалидов
(обратно)2
Микроточка — кусочек специального материала, типа целлофана, размером 1х1 мм, на который при тысячекратном увеличении наносится текст разведдонесения. Изобретение, с помощью которого западные спецслужбы переправляли задания своей агентуре, а также получали от агентов развединформацию.
(обратно)3
Радиовыстрел — особый способ односторонней связи Центра с агентом, когда кодированная или шифрованная информация, нанесенная на магнитофонную пленку или проволочку, «выстреливается» в эфир через передатчик с огромной скоростью. В обусловленное время на заданной волне приемник агента, снабженный магнитофоном, фиксирует тональный сигнал, длящийся 3–5 секунд. В последующем, специальное устройство «дробит» время передачи на бесконечно малые крупицы, воспроизводя, таким образом, «выстреленную» информацию.
(обратно)4
«Попутчик» — микрофон в виде пуговицы, значка, булавки и т. п., который скрытно крепится на одежде объекта или его личных вещах в целях более продуктивного и полного контроля за разрабатываемым, его высказываниями, связями, маршрутами движения и т. д.
(обратно)
Комментарии к книге «Операция «Пророк»», Игорь Григорьевич Атаманенко
Всего 0 комментариев