«Кто, если не мы»

Кто, если не мы (fb2) - Кто, если не мы 1294K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николай Николаевич Лузан

Николай Лузан Кто, если не мы

Глава первая 08.08.2008

Новороссийск, 08.08.2008

Короткая летняя ночь подходила к концу, яркая россыпь южных звезд потускнела, блеклый диск луны грустно подмигнул серыми глазищами космических морей и скрылся за зубчатой стеной гор. Небо и море налились густой синевой, ветер стих, и воздух, казалось, стал недвижим. В наступившей тишине несмело, чуть слышно прощебетали птицы и смолкли. Все живое замерло в ожидании нового дня.

Прошло мгновение, робкий солнечный луч окрасил кромку горизонта в нежно-розовый цвет. Воздух пришел в движение, и, как по мановению дирижерской палочки, птицы дружно защебетали на разные голоса. Гигантская размытая тень гор, безмятежно покоившаяся на глади Цемесской бухты, пошла изломами. Море вспенилось седыми барашками и грозной волной обрушилось на гранитные скалы; они же невозмутимо взирали на это буйство, и оно смирившись и сердито шипя, расплескалось по берегу. Новый день вступил в свои права.

Новороссийск не спешил просыпаться и продолжал нежиться в утренней прохладе. Морской бриз, шаловливо поиграв портьерой в настежь распахнутой двери балкона квартиры командира 76-й Псковской воздушно-десантной дивизии генерал-майора Колпаченко, по-хозяйски прошелся по гостиной, затем заглянул в спальню и зашелестел страницами открытой книги. Александр приоткрыл глаза, бросил взгляд на часы — стрелки показывали четверть пятого, и снова погрузился в сладостный сон.

Пошли третьи сутки отпуска, ставшего для него полной неожиданностью. Еще неделю назад генерал не мечтал о такой милости старших начальников и готовился проводить его, как обычно, в «бре». Но в его планы на этот раз, к счастью, вмешалась удача.

4 августа завершились учения «Кавказ. Стабильность-2008». Они, а больше подготовка к ним, отняли у Колпаченко немало здоровья и нервов. Для него и сотен других командиров это были не просто очередные учения, а суровый экзамен, который устроил недавно назначенный на должность министра обороны страны Анатолий Сердюков. И не просто министр, а человек сугубо гражданский, с приходом которого в армии началась болезненная и давно уже назревшая реформа. Он, невзирая на прошлые заслуги и чины, открытые демарши и скрытый саботаж отдельных генералов, беспощадно и решительно перестраивал армию на новый лад.

Эти первые итоги перестройки громадой неуклюжей военной машины проявились в ходе учений и оказались плачевными для значительного числа командиров. Они со своим устаревшими подходами к организации боевой деятельности войск, в глазах Анатолия Сердюкова, не вписывались в облик будущей армии и потому вынуждены были писать рапорта на увольнение. Колпаченко и десантникам повезло больше: министр промолчал, а у начальника Генштаба генерала Николая Макарова нашлось для них даже несколько добрых слов. Его похвала стала своего рода индульгенцией для командующего воздушно-десантными войсками генерал-лейтенанта Валерия Евтуховича. На радостях, что подчиненные не сплоховали, а «сердюковская коса» не коснулась его головы, он в тот же день поощрил Колпаченко и ряд других командиров, предоставив им отпуска.

5 августа, отправив дивизию к месту постоянной дислокации в Псков и передав управление ею начальнику штаба полковнику Арутюну Дарбиняну, Колпаченко в тот же день выехал к семье в Новороссийск. Там после восьми месяцев разлуки его с нетерпением ждали жена Антонина и сыновья Максим и Иван. В первое время он, следуя шутливому совету старого друга — заместителя командующего ВДВ генерал-майора Вячеслава Борисова, не читал газет, не смотрел телевизор, пытался не думать о службе, а отсыпался после бессонных ночей и наслаждался покоем.

Но она — служба не отпускала Александра. 8 августа в 5.30 у него сработал внутренний будильник. По старой армейской привычке, вошедшей в плоть и кровь еще с курсантских времен, он отбросил простыню на спинку кровати, рывком поднялся, опустил ноги на пол и тряхнул головой.

«Так, во втором полку надо проверить план батальонного учения, в третьем — взять на контроль техобслуживание техники, потом разобраться с… — первое, о чем подумал Колпаченко и спохватился: — Стоп, Саша! Хватит воевать! Ты же в отпуске! Ты дома!..» — на его лице появилась блаженная улыбка. Он с нежностью посмотрел на жену: Тоня, свернувшись калачиком, сладко посапывала, ее припухшие губы сложились бантиком, а на щеке проступил нежный румянец, поправив, сползшую с ее плеча простыню, прилег рядом. И тут заработал, молчавший все последние дни, служебный сотовый телефон. На дисплее высветилось «Борисов».

«ЧП в дивизии?!.. Или.»— но об этом Колпаченко не хотелось даже думать. Однако звонок Борисова подтверждал наихудшие предположения: по пустякам в столь ранний час, тем более, зная, что он в отпуске, тот не стал бы беспокоить, и сердце Колпаченко екнуло. Они слишком хорошо знали друг друга. Впервые военная судьба свела их в далеком 1987 году в Афганистане. Там выпускники Рязанского военного воздушно-десантного училища капитан Борисов и старший лейтенант Колпаченко не в теории — на учениях, а на практике — в бою познали цену жизни и цену смерти, там родилось их боевое товарищество. С возвращением на родину война для них не закончилась, она настигла друзей на родной земле. Вместе с подчиненными им, подобно пожарникам, пришлось тушить ее испепеляющий жар то в Азербайджане, то в Грузии, то на Северном Кавказе. И только осенью 2001 года, после разгрома банд Дудаева в Чечне и Гелаева в Абхазии, для них, казалось бы, наступил мир, но, как оказалось, ненадолго.

8 августа 2008 года эта иллюзия исчезла. Сбывался мрачный прогноз аналитиков из штаба ВДВ и ГРУ: президент Грузии Саакашвили, грозивший непокорным Южной Осетии и Абхазии привести их к повиновению, все-таки решился на военную авантюру. Александр, стараясь не потревожить жену, стремительно прошел на кухню и ответил на вызов Борисова.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

— Здравствуй, Александр Николаевич, — ответил тот и, прокашлявшись, как-то отстраненно поинтересовался: — Ты чем занимаешься?

— Как вы и рекомендовали, товарищ генерал: газет не читаю, телевизор не смотрю, писать ничего не пишу и о службе пытаюсь не думать.

— Понятно. Теперь, Саша, про тебя напишут в недружественной нам зарубежной прессе.

— В каком это смысле, товарищ генерал?

— В Южной Осетии и Абхазии резко обострилась обстановка.

— Что, серьезные провокации?

— Хуже, — пройдясь крепким армейским словцом по президенту Грузии, Борисов глухо обронил: — В Цхинвале идут бои!

— Чт-о?! Сцак, он что, совсем охренел?!! — Колпаченко не мог поверить, что в Южной Осетии началась война.

Действительность оказалась намного ужаснее, чем он себе мог представить. Президент Саакашвили, наплевав на международные нормы, действовал вероломно и нагло. На горстку ничего не подозревавших российских миротворцев и мирно спящий город он бросил двенадцатитысячную, вооруженную до зубов, армию. Решиться на войну в день открытия Олимпиады в Пекине мог только отъявленный подлец и наглец. Масштабные учения Российской армии на Северном Кавказе «Кавказ. Стабильность-2008» — это недвусмысленное предупреждение политического руководства России — «ястребы» в Тбилиси самонадеянно проигнорировали. Полагаясь на политическую и военную поддержку США и НАТО, Саакашвили рассчитывал покончить с мятежными республиками за несколько суток.

«Все-таки война!» — подумал Колпаченко и поежился.

Подтверждение тому прозвучало в словах Борисова.

— Мерзавцы! Похерили мандат ООН! «Градами» бьют по южному лагерю миротворцев! Грузинский спецназ в Цхинвале, и валит всех подряд! Эта сволочь Сцак… — негодовал он и проклинал Саакашвили.

— Там же дети? Там же старики? Как же. — у Колпаченко больше не нашлось слов.

Перед его мысленным взором полыхал пожарищами и вздыбливался к небу зловещими черными тюльпанами Цхинвал. С господствующих высот артиллерийские расчеты грузинской армии методично, как на учебном полигоне, подавляли один за другим очаги сопротивления югоосетинского ополчения. Одновременно отборные коммандос, натасканные в Ираке и Афганистане, бронированными клиньями вгрызались в зыбкую оборону защитников города и к рассвету 8 августа полностью блокировали южный лагерь российских миротворцев.

Командир батальона подполковник Константин Тимерман вместе с подчиненными и приданным ему подразделением армейского спецназа оказывали отчаянное сопротивление. Несмотря на тяжелые потери — в первые часы боя погибли 14 человек, они стояли насмерть и не позволили грузинской армии продвинуться ни на шаг. Эта непредвиденная заминка ломала тщательно разработанный советниками из НАТО и Генштабом Грузии план военной операции «Чистое поле» — захвата Южной Осетии. Цхинвал и Рокский тоннель, связывающий ее с Россией, несмотря на большие потери, агрессору взять с ходу не удалось.

Страшась услышать убийственный ответ, Колпаченко, внезапно осипшим голосом, спросил:

— Товарищ генерал, тоннель чей?

— Пока наш, но положение тяжелейшее. Миротворцы и группа спецназа отбиваются из последних сил. 58-я армия Хрулева на марше, но когда дойдет до Цхинвала — только одному богу известно! Поэтому, Саша, как говорится, «Никто, кроме нас!».

Однако для Колпаченко, и без этого напоминания, не существовало иного выбора: как забыть про свои 52 года, про предстоящее увольнение и стать в один строй с теми, для кого высшей ценностью являлась верность присяге и духу святого войскового товарищества. Борисов говорил что-то про увольнение, что в житейском плане он может его понять, а Колпаченко всеми своими мыслями был уже там, в Пскове, с подчиненными и объявил:

— Товарищ генерал, я немедленно вылетаю в Псков и принимаю командование дивизией на себя!

— Спасибо, Саша, другого решения я и не ждал, — потеплевшим голосом произнес Борисов и после продолжительной паузы, с трудом подбирая слова, продолжил: — Ну, ты там, с Тоней, как-то… В общем, объясни, что ненадолго.

— Товарищ генерал, вы же ее знаете. Она жена боевого, а не паркетного генерала.

— Все так, Саша. Теперь по существу, — перешел на деловой тон Борисов. — В Псков тебе лететь не надо. Твой НШ занимается отправкой личного состава и техники в Моздок. Встречай на месте и сразу на марш!

— Есть! — принял к исполнению Колпаченко и уточнил: — Товарищ генерал, какова будет задача дивизии в Южной Осетии?

— Задача?! Эти… — Борисов, выругавшись, снова дал волю чувствам: — Какая на хрен задача?!! Перестраховщики! Паркетные шаркуны! Все бздят взять на себя ответственность! Как война, так у нас 41-й год!

— М-да, — только и мог что произнести Колпаченко и, тяжело вздохнув, повторил вопрос: — Так какая будет задача, товарищ генерал?

— Одна задача, Саша, воевать! Своих спасать! Чего тут непонятного?

— Ясно, но это же территория иностранного государства? Тут.

— Что-о?!! И ты меня учить собрался?! — вспылил Борисов и уже не говорил, а кричал в трубку: — Саня, ты че несешь? Ты че, как те паркетные бздыкуны, за чужие спины прячешься?! Какой на хрен приказ?!! Кто его даст? Этот… — связь на миг пропала. — со своим «эскадроном амазонок» бабки пилит. В Генштабе кабинеты и столы делят! Никто ничего толком не знает! Везде бардак! Везде.

Борисов продолжал бушевать, разнося в пух и прах армейских бюрократов и перестраховщиков. А в Колпаченко все кипело от негодования — обвинение в трусости взорвало его, и он, забыв про субординацию, выпалил:

— Слава, я трусом не был и не стану! За чужие спины не прятался и прятаться не собираюсь! Я готов.

— Погоди, погоди, Саша! Не лезь в бутылку, — сбавил обороты Борисов и, извинившись, посетовал: — Думаешь, мне тут сладко? Бьюсь как рыба об лед.

Колпаченко, остыв, в душе посочувствовал Борисову: с такими, как у него, вопросами к нему и командующему ВДВ, наверное, обращались командиры других дивизий, и не удержался от главного вопроса:

— Товарищ генерал, а что Верховный Главнокомандующий?

— Верховный? Ему на Параде Победы лень задницу от кресла оторвать! Так чего ты от него хотел? — в сердцах бросил Борисов. — Одна надежда на ВВП. А он в Пекине. Гады, все рассчитали! Под шумок, одним хапком проглотить Осетию. Подавятся. Не на тех напали. Поэтому, Саша, нам с тобой бздеть никак нельзя. Забздим сегодня, завтра хреново всем будет. Эти выблядки рассчитывают, что мы хвост подожмем. Россию хотят в задницу засунуть. Вот им, хрен! Скрутим в бараний рог! Так, Саша?

— Так точно, товарищ генерал! — подтвердил Колпаченко и уточнил: — Чем мне добираться до Моздока?

— Вертушкой. Свяжись с Краснодаром, там у них еще что— то осталось.

— Ясно. Есть!

— Вот и договорились. Встречаемся в Осетии. Я буду в Джаве, там сейчас разворачивается временный КП. Поторопись, Саша, исход войны решают не часы, а минуты. Сволочи, если закупорят Рокский, то мы такой кровью умоемся, что лучше об этом не думать. Я, надеясь на тебя, Саша.

— Не подведу, товарищ генерал! Сделаю все, что в моих силах! — заверил Колпаченко.

— Этого мало. Надо сделать невозможное, а ты это сможешь! Удачи тебе, Саша! — закончил разговор Борисов.

Колпаченко выключил телефон и какое-то время не мог пошелохнуться. То, что происходило в Южной Осетии, находилось за гранью разумного. В то время как олимпийский Пекин сиял феерическим шоу и купался в море счастливых улыбок, крохотный Цхинвал корчился в нечеловеческих муках и погибал под разрывами снарядов систем залпового огня «Град».

— Сволочи! — сорвалось с губ Колпаченко. После короткого раздумья он набрал номер дежурного по Краснодарскому гарнизону. Ответ для него не стал неожиданным. Корпус, о котором говорил Борисов, попал под каток реформаторов. От вертолетной эскадрильи осталось две машины: одна вылетела во Владикавказ, а другая стояла без лопастей.

«Как война, так у нас 41-й год» — вспомнил Колпаченко слова Борисова и от горечи заскрипел зубами. Последняя надежда оставалась на родную в недавнем прошлом новороссийскую 7-ю воздушно-десантную дивизию, где он три года прослужил начальником штаба. Пальцы привычно набрали хорошо знакомый номер, в последний момент Колпаченко остановился: разрешение на вылет, тем более в Моздок, давала только Москва, и застонал от бессилия. Он, командир боевой дивизии, ничего не мог сделать, его по рукам и ногам связывали инструкции и указания, сотнями рождавшиеся в далеких кабинетах «арбатского округа». Колпаченко вскочил со стула и заметался по кухне в поисках выхода.

«Машина? Ага, на УАЗе приедешь как раз к концу войны! Стоп! А Юра? Старый надежный друг, он и черта достанет! Надо звонить ему!» — оживился Колпаченко, пробежался по справочнику контактов, остановился на фамилии Сердюк и нажал на кнопку. Никто не ответил, и он повторил вызов. На этот раз в телефоне зазвучал недовольный, сонный голос:

— Кому эт не спится в ночь глухую?..

— Юра, здравствуй, это Колпаченко. Извини, что беспокою.

— О, Александр Николаевич! — воскликнул Сердюк и уже бодро, по-военному поздоровался: — Здравию желаю, товарищ генерал! Не казни старого полковника, сразу не узнал. Гражданка засасывает как болото.

— Да ладно, Юра, зато богатым буду, — невесело пошутил Колпаченко и поинтересовался: — Как семья? Как дела?

— Семья в строю. Вот внука тебе готовлю. А дела? Ну, какие могут быть дела на гражданке — воруем.

— Как Лена?

— Нормально. Бери Тоню и приезжай, будем только рады.

— Спасибо, Юра, непременно. Я что звоню: мне нужна хорошая скоростная машина.

— Давно пора, Александр Николаевич, не дело генералу на УАЗе ездить.

— Юра, речь не о том, в Южной Осетии серьезная заваруха.

— Чт-о?!! Войн… — осекся Сердюк.

— Похоже, так. Среди наших есть потери, — подтвердил Колпаченко.

— Гады! Оборзели в конец! Моська, и на слона?! — взорвался Сердюк.

— Юра, так поможешь с машиной? Мне своих надо встречать в Моздоке! — перебил его Колпаченко.

— Машина? В Моздок?! А где вертушки? — ничего не мог понять тот.

— Долго объяснять, сам знаешь, реформа в армии. Так как с машиной?

— Дореформировались! Е… — выругавшись, Сердюк спросил: — Куда прислать?

— Ко мне домой.

— Так-так. — Сердюк перебирал в уме своих знакомых и, остановившись, объявил: — Через час машина будет. Водила, конечно, не Шумахер, но лучшего в Новороссийске не найти. Звать Гриша Гогоберидзе.

— Грузин, что ли?!. — удивился Колпаченко.

— Грузин, но наш грузин. Классный парень, не подведет, — заверил Сердюк.

— Ну-у, дела, кому скажешь, так не поверит. Русского генерала на войну с грузинами везет грузин. Довбаные политики! Чтобы их б… — в сердцах бросил Колпаченко.

— Не то слово, Саша! Двадцать лет назад мы о таком даже подумать не могли. Что творят? Сволочи! Я бы этого сукина сына Сцака за яйца подвесил.

— Подвесим, не мы, так грузинский народ. А за машину, Юра, спасибо, — поблагодарил Колпаченко.

— Саша, давай я с тобой. Помнишь, как в Чечне? Соберу казаков и вперед!

— Нет, Юра, ты свое отвоевал. Это другая война. Извини, но мне надо с дивизией связаться, — закончил разговор Колпаченко.

— Удачи тебе и твоим бойцам, Александр Николаевич. Сверни башку гадам и возвращайся живым, — пожелал Сердюк.

— Спасибо, Юра, все будет путем! — заверил Колпаченко, и теплая волна благодарности поднялась в груди.

В трудную минутку друзья не подвели. Теперь, когда вопрос с транспортом решился, он набрал номер начальника штаба 76-й дивизии. Тот ответил немедленно. В телефоне далеким эхом звучали голоса подчиненных, хорошо знакомые Колпаченко, и непрерывно трещали звонки. На командном пункте дивизии четко и без суеты действовали оперативные дежурные и начальники служб.

Доклад начальника штаба дивизии полковника Арутюна Дарбиняна поднял настроение Колпаченко. Дивизия уверенно становилась на крыло. Из ангаров своим ходом вышла вся боевая техника; личный состав, получив вооружение, готовился к посадке в самолеты. Сказывались боевая выучка и ежедневные тренировки — без своего командира подчиненные действовали как хорошо отлаженная машина. Сердце Колпаченко наполнила гордость, когда он узнал: в строй стали даже те, кто находился в госпитале. В час испытаний боевое десантное братство объединило всех — офицеров и солдат, опытных бойцов и необстрелянных первогодков. Теперь он жил только одним — поскорее занять свое место в строю.

Скрип двери вернул Колпаченко к мирной действительности. Он обернулся, и сердце сжалось. На пороге стояла Тоня. Ее лицо еще сохраняло следы сна, а в глазах плескалась тревога.

— Саша, что случилось?! Кто звонил? Борисов? Сердюк? Чего они хотели? — затеребила она вопросами.

— Все нормально, Тоня. Так, небольшие проблемы, — пытался он успокоить ее.

— Нет, Саша, ты что-то скрываешь? Я по тебе вижу. ЧП в дивизии?

— Понимаешь, Тоня, тут такое дело… — Колпаченко замялся и, пряча глаза, объявил: — В общем, я выезжаю в Моздок.

— Куд-а? — брови Антонины поползли вверх, изумление на лице сменилось ужасом и с ее дрогнувших губ сорвалось: — Осетия? Неужели война?

Александр промолчал. Но и без слов Антонина своим женским сердцем чувствовала: мужу предстояла очередная командировка, лукаво называемая политиками в «горячую точку». «Точку», где ему вместе с подчиненными приходилось вставать стеной на пути разъяренной толпы, выкуривать боевиков из «крысиных нор» и погибать в подлых засадах. Каждый раз, когда Александр покидал дом, Антонина не находила себе места. И сейчас ее умоляющий взгляд искал его глаза, а с губ срывалось:

— Неужели это война?! Неужели?

— Нет, военный конфликт, — уходил Колпаченко от прямого ответа.

— Но это неправда, Саша! Зачем тогда поднимать твою дивизию?

— Для усиления.

— Какого? Для чего?

— Тоня, все решено!

— Кто решил?! Когда? А ты подумал обо мне, о детях?!

— Тоня, все будет нормально. Оставь свои страхи.

— Саша, Сашенька, ты же собрался увольняться? Зачем тебе это? Откажись!

— Не могу, Тонечка! Не могу, — твердил Колпаченко.

— Саша, тебе 52 года! Ты уже 20 лет воюешь! Пусть воюют другие! Я тебя прошу, откажись! — умоляла Антонина.

— А что скажут ребята? Как я потом буду смотреть им в глаза? Все решено! Юра Сердюк присылает машину, и я выезжаю в Моздок! — отрезал Колпаченко и, бережно отстранив жену, пошел собираться. Антонина потерянно металась по квартире, хватаясь то за одно, то за другое.

Звонок в прихожей положил конец их трудному, мучительному расставанию. Колпаченко решительно направился к двери и открыл. Перед ним стоял лет 27, невысокого роста, худощавый парень. Переминаясь с ноги на ногу, он с характерным акцентом в голосе поздоровался и представился:

— Я, Григорий, от Юрия Вячеславовича, товарищ генерал!

— Заходи! — пригласил Колпаченко в квартиру и, крепко пожав ему руку, поинтересовался: — Где служил?

— В автобате Киевско-Житомирской ордена Кутузова III степени дивизии Ракетных войск стратегического назначения. Замкомвзвода. Старший сержант.

— Значит, бывалый солдат.

— Так точно!

— Ну что, Гриша, придется снова вспомнить службу.

— Я готов, товарищ генерал.

— Спасибо! Для тебя я Александр Николаевич. Жди в машине, я сейчас.

— Может, что поднести, товарищ генерал? — предложил Григорий.

Колпаченко невесело улыбнулся и заметил:

— Э-э, забыл ты, товарищ старший сержант, военному подносят только патроны и чарку, все остальное он делает сам.

Григорий хмыкнул и, развернувшись, направился к выходу.

Проводив его теплым взглядом, Колпаченко возвратился в комнату, и обняв жену за плечи, подвел к дивану и предложил:

— Тонечка, присядем на дорогу.

Она, смахнув с глаз слезы, присела рядом и прижалась к нему всем телом. Александр почувствовал, как оно затрепетало, и к его горлу подкатил колючий комок.

«Милая ты моя! Верная ты моя! Сколько же я тебя буду мучить? Когда все это закончится?» — казнился Колпаченко.

Антонина не выдержала и всхлипнула. Он, боясь показать свою слабость, внезапно осипшим голосом произнес:

— Все, Тонечка, мне пора!

— Саша! Сашенька! Господи сохрани тебя и твоих ребят! — срывалось с дрожащих губ Антонины.

Он, торопливо поцеловав ее, подхватил спортивную сумку — «тревожный чемодан», и поспешил на выход. Во дворе у BMW 5-й модели его ждал Григорий. Забросив сумку в багажник, Колпаченко занял переднее сидение, оно жалобно скрипнуло под весом в 120 килограммов могучего тела, и распорядился:

— Поехали, Гриша!

— А по какому маршруту, Александр Николаевич, через Краснодар или Адыгею? — поинтересовался тот.

— А где быстрее?

— Через Адыгею чуть длиннее, но там движение меньше.

— Значит, через Адыгею.

— Есть, товарищ генерал! — по-военному ответил Григорий и тронул машину.

Быстро выбравшись из города, он, ловко маневрируя, пробился сквозь пробку на перевале у станции Тоннельная, и, вырвавшись на простор, прибавил газу. Серая лента шоссе извивалась по живописным предгорьям. Колпаченко остановившимся взглядом смотрел перед собой и не замечал красот Южной Кубани: густых лесов, подернутых легким золотистым налетом увядающей листвы, оранжевого моря полей подсолнечника, раскинувшихся до самого горизонта. Он не слышал мелодичной, берущей за душу, казачьей песни, которую пели бригады девчат, собиравшие помидоры.

Перед глазами генерала стояли иные сцены — чудовищные по своей жестокости и бессмысленности: объятые огнем пожарищ дома, искореженные гусеницами танков остовы машин, истерзанные осколками и собаками, распухшие на жаре и издающие непереносимый смрад, трупы людей. Все это повторялось в выжженном палящим солнцем афганском Кандагаре, в благодатных субтропиках Абхазии, в мрачных развалинах Грозного. И этому безумству и жестокости человека не было видно конца.

Резкий толчок заставил Колпаченко встрепенуться. Григорий резко ударил по тормозам и чертыхнулся. Из кустов на дорогу вальяжно выплыли два милиционера. Капитан, лениво помахивая жезлом, неспешно приближался к BMW.

— Чертовы доишники! Теперь будут доить по полной программе! — в сердцах воскликнул Григорий.

— Все будет нормально, Гриша, мы же не на свадьбу едем, — развеял его опасения Колпаченко.

— Хорошо, если только подоят, а то еще в ментовку потащат, — продолжал сокрушаться Григорий.

Колпаченко бросил нетерпеливый взгляд на часы. Стрелки неумолимо отсчитывали драгоценные для него секунды и минуты, а капитан-милиционер, как нарочно, тащился будто черепаха. Оценивающим взглядом прошелся по машине, номерам, и его глаза алчно блеснули. Небрежно козырнув, он представился и потребовал у Григория права. Тот потянулся к документам.

— Погоди, Гриша! — остановил его Колпаченко и обратился к милиционеру: — Товарищ капитан, водитель здесь не причем. Все вопросы ко мне.

— Че-го?! — промычал милиционер и, наклонившись, заглянул в салон.

Его физиономия вытянулась, и от вальяжности не осталось следа, когда перед глазами возникла генеральская звезда. Забыв про Григория, его права, милиционер вытянулся в струнку под грозным взглядом генерала.

— Вас как звать, товарищ капитан, — вывел его из столбняка Колпаченко.

— Э-э… Анатолий, — пришел в себя милиционер.

— Где служили?

— В ПВО.

— Тоже войска. Так вот, Толя, извини, что нарушаем правила, я спешу на войну.

— Че-о? На какую еще войну?! — на лице капитана отразилась целая гамма чувств, губы дернулись, обнажив хищный оскал, и он сквозь зубы процедил: — А-а, шутники? Ну, щас пошутим.

— Товарищ капитан, мне не до шуток! Армия Грузии штурмует Цхинвал! Там гибнут наши ребята! — повысил голос Колпаченко.

— Че-о?! Ка-к?! — опешил милиционер.

— А вот так, Толя, скоро в новостях узнаешь.

— Ну-у… — только и мог что выдавить из себя капитан, а когда пришел в себя, взял под козырек и спросил: — Товарищ генерал, чем могу помочь?

— Толя, время дорого, не задерживай, — поторопил Колпаченко.

— Да, да, конечно, поезжайте, — засуетился милиционер и махнул жезлом.

Григорий завел машину и тронул с места.

— Стойте! Стойте! — крик Анатолия заставил его нажать на тормоза. Забыв по фуражку, слетевшуюся с головы, капитан продолжал бежать и размахивать руками.

Открыв дверцу, Григорий выглянул и проворчал:

— Ну, че тебе еще?

— Товарищ генерал, поезжайте за мной! Я обеспечу вам зеленую улицу! — предложил капитан.

— Зеленую? Вот это по-нашенски, по-русски! Спасибо, Толя! — поблагодарил Колпаченко.

Капитан бегом возвратился к своей машине, и через минуту, под вой милицейской сирены, Колпаченко и Григорий на бешеной скорости понеслись к цели — к Моздоку. На пути к нему подвижные посты ГИБДД передавали их друг другу, как самую бесценную эстафету. Вероломная, подлая война, развязанная тбилисскими правителями против Южной Осетии, привела в движение гигантские народные силы.

Первой забурлила Северная Осетия-Алания, за ней — Северный Кавказ, а потом всколыхнулась вся остальная Россия. Десятки тысяч добровольцев, стихийно сорганизовавшись в отряды, двинулись на помощь югоосетинскому народу. Его беда, подобно огню в горниле, сметала с душ людей окалину черствости и пробуждала в них, казалось бы, утраченные за последние 17 лет лихолетья и смуты чувство братской солидарности и готовность к самопожертвованию.

Глава вторая Никто, кроме нас (для справки: девиз десантников)

В Моздоке обжигающе смертоносное дыхание близкой войны ощущалось повсюду. На дорогах, идущих в Южную Осетию, столбом стояла пыль — это двигались походные колонны 58-й армии. Улицы города патрулировали усиленные милицейские и наряды гарнизонной комендатуры. Въезд на аэродром перегораживали ежи из колючей проволоки. В воздухе непрерывно стоял рев мощных авиационных моторов, тяжелые транспортные самолеты один за другим заходили на посадку. Военная машина России пришла в движение.

На въездном КПП бдительные контролеры тщательно проверили документы у Колпаченко и Гогоберидзе, потом осмотрели машину и только тогда разрешили въезд на территорию части. Не останавливаясь у штаба, они проехали в конец посадочной полосы, где разгружался огромный Ил. Из его чрева с грохотом выкатывались БТР, БРДМ и выстраивались в походную колонну. Прямо на поле аэродрома обустраивался первый десантный полк, здесь же, под масксетью, разворачивал работу полевой командный пункт 76-й воздушно-десантной дивизии.

Перед постом десантников Колпаченко приказал Григорию остановиться и, крепко пожав руку, на ходу бросил:

— Молодец, классный ты водитель, Гриша, Шумахер отдыхает! После войны жду в гости!

— Спасибо, Александр Николаевич! Удачи вам и ребятам! — пожелал Гогоберидзе и еще долго провожал взглядом могучую фигуру генерала.

Колпаченко, срываясь на бег, поспешил на командный пункт. Заметив его, офицеры и солдаты подтягивались и живо приветствовали. Он энергично отвечал в ответ, пристально всматривался в их лица и не находил ни растерянности, ни страха. В глазах подчиненных читались решительность и собранность. О появлении Колпаченко доложили на командный пункт, начальник штаба дивизии полковник Дарбинян поспешил ему навстречу, подал команду «Смирно!» и обратился с рапортом:

— Товарищ генерал-майор, личный состав 76-й…

— Здравствуй, Арутюн Ванцикович! — остановил его Колпаченко и задал главный вопрос: — Как настрой личного состава?

— Боевой, Александр Николаевич! Все в строю и готовы к выполнению боевых задач! — заверил Дарбинян и с гордостью подчеркнул: — Даже больные из госпиталя выписались!

— Молодцы, ребята! — с удовлетворением отметил Колпаченко и поторопил: — Так, Арутюн Ванцикович, в двух словах, что мы имеем по состоянию дивизии на этот час?

— Первый полк в полном составе находится здесь и занимается подготовкой к маршу. Второй — в воздухе, расчетное время прибытия в Моздок — 18.00. По третьему и подразделениям обеспечения все расписано на графике, — доложил Дарбинян и, распахнув полог палатки, предложил: — С ним, товарищ генерал, вы можете ознакомиться в оперативном отделении.

В нем кипела работа: оперативники на картах прокладывали маршруты движения колонн; артиллеристы производили подсчет боезапаса; связисты пытались наладить связь. Появление командира офицеры встретили дружным: «Здравия желаем, товарищ генерал!».

Поздоровавшись, Колпаченко занялся изучением боевого расчета, подготовленного оперативным отделением штабом. Сосредоточение дивизии в Моздоке планировалось завершить к 3.00 9 августа и начать марш на Цхинвал. Столь сжатые сроки не смутили Колпаченко — уровень подготовки личного состава и состояние боевой техники внушали ему оптимизм. БТР и БРДМ были на ходу, а те мелкие неисправности, которые возникли на отдельных агрегатах, не влияли на их боеготовность. Что касается организации связи — этого главного нерва армии, то с ней происходило что-то непонятное. Все попытки связаться с генералом Борисовым и его оперативной группой, находившейся в Южной Осетии, по штатным армейским радиосредствам потерпели неудачу. Колпаченко с недоумением посмотрел на начальника связи дивизии и не удержался от упрека:

— Ну, у вас, как всегда: связь есть, но не работает! — и потребовал: — Товарищ подполковник, доложите, в чем дело?

— Товарищ генерал, такая картина не только у нас. То же самое происходит со связью оперативной группы 58-й армии, что находится в Южной Осетии. Это какой-то Армагеддон… — пустился в объяснения начальник связи дивизии.

— Товарищ подполковник, у нас что, конец света?.. — оборвал его Колпаченко.

— Никак нет, товарищ генерал.

— Тогда нечего рисовать нам апокалипсические картины! — отрезал Колпаченко и распорядился: — Обеспечить мне связь с Борисовым! И обеспечить немедленно!

— Товарищ генерал, мы делаем все, что в наших силах! Но на всех частотах действуют мощные источники радиопомех. Работает только сотовая связь.

— Помехи? А кто их выставил: Саакашвили, американцы?

— Не могу знать, товарищ генерал, скорее всего, американцы.

— Тогда почему работает сотовая? — допытывался Колпаченко.

Начальник связи промолчал и перевел взгляд на заместителя руководителя отдела ФСБ дивизии подполковника Александра Первушина.

— Александр Николаевич, я так полагаю, что противник специально не закрыл открытые каналы связи, чтобы перехватывать наши переговоры, — предположил контрразведчик.

— Специально? Перехватывать? — Колпаченко сбавил тон и согласился: — Похоже, что так.

— Товарищ генерал, в сложившейся ситуации считаю необходимым использовать в переговорах кодовую таблицу «Волга», — предложил Дарбинян.

— Волга, Волга, течет долго, — обронил Колпаченко и в сердцах произнес: — Нет, Арутюн Ванцикович, не пойдет, пока будем шифроваться, война закончится.

— Но других вариантов нет, товарищ генерал, — с горечью констатировал Дарбинян.

— Нет, говоришь? — на лице Колпаченко появилась хитрая улыбка, и он объявил: — Товарищи офицеры, чтобы запутать противника все доклады производить только на командирском языке. Пусть себе на хрен слушают! — и, подмигнув Первушину, спросил: — Контрразведка, как, не против?

Тот тоже улыбнулся и предложил:

— Товарищ генерал, надо только почаще поминать известную мать и, конечно, ваш «ешкин корень».

Начальник связи приободрился, оживились остальные офицеры и посыпали шутками:

— Пусть гады ломают себе головы, какая мать нам помогает. И что это за тайное оружие — «ешкин корень».

Так, на ходу, рождалась новая таблица скрытного управления войсками, при расшифровке которой у противника, в чем можно было не сомневаться, завянут не только уши, а и свихнуться мозги. В оглушительном реве очередного Ила, заходящего на посадку, потонули голоса армейских острословов. На его борту прибыли первая рота и командование второго полка. Колпаченко прервал совещание и отправился их встречать. В ту ночь ни ему, ни Дарбиняну, ни остальным офицерам управления дивизии не удалось сомкнуть глаз. Обстановка в Южной Осетии накалялась с каждой минутой и требовала от десантников максимальной организованности и оперативности.

В 3.00 9 августа 76-я дивизия в полном составе сосредоточилась в Моздоке, чтобы совершить свой знаменитый марш-бросок в Южную Осетию. В 3.05 арьергард во главе с Колпаченко и группой боевого управления начали движение. Вслед за ними двинулись полки и подразделения обеспечения. На выезде из Моздока к колонне присоединился батальон «Восток» чеченского спецназа во главе с Сулимом Ямадаевым.

Скрипя сердце Колпаченко и Дарбинян приняли это пополнение, но через несколько километров марша от их скепсиса — управлять чеченской «вольницей», не признающей ничего и никого, кроме Аллаха и кинжала, — не осталось и следа. Среди подчиненных Ямадаева поддерживались железный порядок и суровая дисциплина. Их колонна не нарушала общего ритма движения дивизии. Экипажи БТР и грузовиков с бойцами батальона «Восток» строго держали дистанцию между машинами. В эфире также неукоснительно соблюдалась дисциплина переговоров — Ямадаев обменивался короткими репликами с командирами групп и не позволял ничего лишнего.

Таким пополнением Колпаченко остался доволен. В Южной Осетии, в условиях горной местности, батальон «Восток» — элита чеченского спецназа, имеющая богатый опыт борьбы с боевиками, был незаменим в решении задач по поиску и уничтожению командных пунктов противника и организации засад. Мысленно генерал уже находился в Цхинвале рядом с бойцами подполковника Тимермана и югоосетинскими ополченцами, стоявшими насмерть и не позволявшими врагу завладеть городом и пробиться к Рокскому тоннелю. Он пытался представить положение противника, и перед его мысленным взором возникло, казалось, уже забыто военное прошлое.

Низко нависшее свинцовое небо, исполосованное трассерами пулеметных и автоматных очередей. Выворачивающий наизнанку душу и вгоняющий в землю вой реактивных снарядов. Содрогающиеся от разрывов мрачные развалины Грозного. Чадящие факелы догорающих в каменных джунглях танков и БТР. И тела, множество тел, русских и чеченцев на подступах к площади Минутка, раздавленных гусеницами, истерзанных осколками и голодными собаками. И они — два старика и ребенок, каким-то чудом уцелевшие в этом земном аду, где, казалось, сам воздух был пропитан запахом смерти и лютой ненависти.

Колпаченко тряхнул головой, пытаясь освободиться от ужасов прошлого, и бросил взгляд на часы — стрелки показывали четверть восьмого, и чертыхнулся в душе. Дивизия все больше выбивалась из графика движения, разработанного офицерами оперативного отделения. Ей приходилось буквально продираться через хаос, царивший на дороге. «Воевали на бумаге, да забыли про овраги», — с горечью подумал Колпаченко и обратился к Дарбиняну.

— Арутюн Ванцикович, надо что-то делать! С таким темпом движения мы и за сутки до места не доползем.

— Почти на час выбились из графика, — констатировал тот.

— Дальше еще хуже будет: упремся в хвост колоны 58-й армии.

— По мобплану она должна находиться в Южной Осетии.

— Плану?.. — болезненная гримаса исказила лицо Колпаченко, и он с ожесточением произнес: — Если по тем, что сочиняют в Генштабе, то нашей дивизии положено быть за тысячи километров отсюда.

— Действительно, почему подняли нас, а не тульскую? — задался вопросом Дарбинян.

— Арутюн Ванцикович, давай не будем гадать, наше дело воевать. Надеюсь, 58-я прошла Рокский тоннель.

— Я тоже. Говорят, командующий СКВО генерал Макаров не стал ждать приказа министра, и сам двинул войска в Осетию.

— Молодец, правильно сделал! А то с нашими паркетными полководцами страну можно просрать. Так что, Арутюн Ванцикович, на Генштаб надейся, а сам… — Колпаченко осекся.

Водитель командно-штабной машины резко ударил по тормозам и взял в сторону, чтобы не врезаться в головную БРДМ. Перед ней бушевала возбужденная толпа. Сотни добровольцев — осетин, терских казаков, чеченцев, дагестанцев, взяв в плотное кольцо Колпаченко, Дарбиняна и Ямадаева, требовали от них только одного: выдать им оружие и взять с собой. Самые горячие, вооруженные охотничьими ружьями, не дожидаясь разрешения, на своих внедорожниках и УАЗах попытались втиснуться в походную колонну десантников. В этом гвалте Колпаченко и его офицеры сорвали голоса, уговаривая добровольцев освободить дорогу и дождаться подхода частей обеспечения 58-й армии, чтобы вместе с ними идти на подмогу в Южную Осетию. Добровольцы их просьбам вняли и освободили дорогу.

Колонна продолжила марш, но с каждым километром его темп становился все ниже. Потоки беженцев, волна за волной, накатывали на десантников и тормозили их продвижение. Колпаченко вынужден был выдвинуть вперед машины с самыми опытными экипажами. Водители, где маневром, а где броней, сдвигали на обочину все, что мешало движению. Но это мало помогало. На дороге царила стихия, и колонна с черепашьей скоростью продолжала ползти вперед, пока не попала в огромную автомобильную пробку. Попытки инспекторов ВАИ и ГИБДД навести в движении хоть какой-то порядок ничего не давали. Ситуацию до предела осложнила авария — армейский КамАЗ столкнулся с тяжелогруженой фурой. Попытки растащить машины ни к чему не привели.

Колпаченко, Дарбинян и Ямадаев с трудом пробились сквозь наэлектризованную до предела толпу к месту аварии. Их глазам предстала удручающая картина. КамАЗ от удара развернуло на 90 градусов, и он капотом вклинился в расщелину. Положение фуры было и того хуже: от падения в пропасть ее удерживал выступ на карнизе. Одно неловкое движение, и машина рухнула бы вниз, но это не остановило хозяина и его родственников — они, рискуя собой, вытаскивали из кузова домашний скарб. Гора вещей расползалась по дороге, и это вызывало глухой ропот в толпе. Она, подобно грозовой туче, наливалась гневом, и в адрес хозяина фуры раздались угрозы. Самые горячие принялись спихивать вещи в пропасть. Между ними и семьей завязалась потасовка. Расправу над хозяином фуры и его родственниками предотвратил Ямадаев. Он вскинул автомат и дал очередь поверх голов.

Гулкое эхо пошло гулять по ущелью. Толпа присмирела и отхлынула к скале. В наступившей тишине стал слышен грозный гул реки, зажатой в каменных теснинах, сквозь него прорывались рыдания жены хозяина фуры и плач детей. Прячась за его спину, они с ужасом смотрели на Ямадаева. Он закинул автомат за плечо и шагнул к хозяину фуры. Тот попятился, по его одутловатому лицу ручьем струился пот, а толстые поросшие густыми волосами пальцы, сжимавшие монтировку, побелели на костяшках.

— Брось железяку! — потребовал Ямадаев.

Под его грозным взглядом каплеобразная фигура хозяина фуры съежилась, слово спущенный мяч, руки плетьми обвисли к земле, пальцы разжались, монтировка выпала и, звякнув о дорогу, скатилась в кювет. Ямадаев бросил на него презрительный взгляд и, сплюнув под ноги, потребовал:

— Отвали от фуры! — затем обернулся и окликнул: — Ахъяд?

— Я здесь, Сулим, — откликнулся тот и выглянул из люка механика-водителя БТР.

— Вали эту телегу с барахлом в пропасть.

— Понял, командир! Один момент, — заверил Ахъяд и исчез в люке.

БТР взревел двигателем.

— Стойте, остановитесь! Что вы делаете? Как мне жить? Чем мне кормить детей?!! — взмолился хозяин фуры.

— А в Цхинвале что, не дети!? Шкура! — взорвался Ямадаев и крикнул: — Давай, Ахъяд!

Тот резко прибавил газу. БТР сшиб фуру с утеса в пропасть. Ее хозяин и его родственники зашлись в стонах и рыданиях. Колпаченко и Ямадаеву было не до них — война диктовала свои правила. На ее безжалостных весах имели цену только жизнь и победа. Через 10 минут порядок на дороге был восстановлен, и колонна продолжила марш. Выбравшись из автомобильного капкана, Колпаченко перешел к решительным действиям. Все, что мешало движению, решительно сдвигалось на обочину или безжалостно сбрасывалось в пропасть. Его мысли были подчинены только одной цели — выиграть гонку со временем, чтобы спасти тех, кто уцелел в Цхинвале, и не дать врагу закрепиться на захваченных позициях.

Через двенадцать километров темп марша снова резко упал, колонна десантников уперлась в хвост обоза 58-й армии. Здесь у Колпаченко с Дарбиняном уже не хватало крепких слов в адрес тех армейский чиновников, кто бодро рапортовал в Генштаб о высокой боевой готовности ее частей. На поверку оказалось — их рапорта не стоили гроша ломанного: за рулем многих машин вместо бумажных профессионалов-контрактников оказались реальные солдаты-срочники, имевшие за спиной лишь курс молодого бойца. Сама техника, простоявшая большую часть времени на колодках в ангарах, сыпалась на каждом километре. Задранные к верху капоты и торчащие из-под них засаленные задницы без вины виноватого водителя и техника-механика, материвших на чем свет стоит ремонтников, свидетельствовали только об одном — от некогда могучей Советской армии осталась лишь ее бледная тень.

Колпаченко старался не думать об этом и о том, что ждет его и его подчиненных впереди. В душе он молил только об одном: успеть прорваться к Цхинвалу и не дать закрепиться в нем противнику. Позади остался Рокский тоннель, и десантники, наконец, смогли увеличить темп марша. Отбиваясь от наскоков грузинских диверсионных групп, они глубокой ночью пробились к северной окраине югоосетинского села Джава. В нем разместился временный объединенный КП российских войск и югоосетинских ополченцев. Там Колпаченко встретил Борисова, командующего СКВО Макарова и президента Республики Южная Осетия Кокойты.

Их лица были сосредоточены, они пытались разобраться, где находится противник, какими силами и по каким направлениям атакует. К сожалению, отсутствие надежной связи не позволяло составить целостной картины. Информация, поступавшая на КП от разведгрупп, носила отрывочный и противоречивый характер. Что касается Генштаба, то он был не помощник и оставался глух к запросам Борисова и Макарова. Главное оперативное управление Генштаба — мозг армии, вовлеченное в очередную кабинетную реформу, переезжало из одного здания в другое. Пресловутый план боевого применения Вооруженных Сил России затерялся в каком-то из сейфов. Воздушная разведка также не дала результатов. Самолет-разведчик, поднятый в воздух, был сбит ПВО Грузии, что стало полной неожиданностью для Генштаба. В Москве не предполагали, что на вооружении грузинской армии могут оказаться системы «Бук-М», а за пультами управления — дежурить опытные расчеты специалистов с Украины. Еще хуже, чем в воздухе, складывалась обстановка на земле: здесь царил полнейший хаос.

Колпаченко с сочувствием смотрел на Борисова. От недосыпания его глаза покраснели как у рака, лицо приобрело землистый цвет, а щеки покрывала густая щетина. Он, как в цирке, менял один сотовый телефон на другой, осип от крика, и уже кроме мата в адрес армейских чинуш, засевших в московских кабинетах и терзавших вопросами: как, где, почему? — у него ничего другого не осталось. Появление Колпаченко прибавило настроения Борисову. Послав куда подальше очередного верхогляда из Генштаба, он отключил все телефоны и перешел к делу — постановке боевой задачи 76-й дивизии.

Она была на грани возможного: с ходу, в условиях сложной горно-лесистой местности, когда о противнике почти ничего не известно, десантникам и батальону «Восток» предстояло двумя кинжальными ударами прорвать его боевые порядки и сомкнуть свои клещи в десяти километрах южнее Цхинвала. В дальнейшем, после выхода на основной рубеж, необходимо было блокировать дорогу на город Гори и не допустить подхода свежих сил из глубины Грузии.

Исходя из этих задач, оперативное отделение штаба дивизии и Ямадаев на ходу приступили к разработке замысла операции, и, когда он был готов, Дарбинян вызвал на совещание начальников служб дивизии, командиров полков и батальонов. Колпаченко внимательным взглядом прошелся по их лицам, они были суровы и сосредоточены. Все хорошо понимали: времени на глубокую разведку не осталось, каждый потерянный час множил жертвы среди их боевых товарищей, отчаянно сражавшихся в Цхинвале, и потому были готовы немедленно вступить в бой. Дарбинян положил перед Колпаченко боевой приказ, и тот распорядился:

— Арутюн Ванцикович, доведи задачи до командиров!

Дарбинян зачитал приказ и положил в папку. Наступила тишина, взгляды офицеров снова обратились к Колпаченко. На его командирские плечи легла тяжкая ноша — распорядиться их жизнями. За последние двадцать лет ему приходилось делать это десятки раз. И сегодня в последние минуты, отделяющие жизнь от смерти, он старался найти такие слова, которые бы укрепили веру подчиненных в себя и заставили забыть о страхе.

— Товарищи офицеры! Ребята! Это не просто бой! Это бой за наших товарищей, — произнес Колпаченко, сделал паузу — в глазах подчиненных не было тени сомнений, и продолжил: — Они стоят насмерть в Цхинвале! Они верят — мы придем на помощь! Это не просто бой — это бой за наше будущее! Если мы сегодня дрогнем, то завтра подонки, начавшие эту подлую войну, принесут ее в наш дом! Жизнь у каждого одна, но мы выбрали профессию — Родину защищать! Поэтому с честью выполним свой долг перед товарищами, собственной совестью и Россией! Я верю в вас, товарищи офицеры!

Закончив свое эмоциональное выступление, Колпаченко прошелся взглядом по лицам подчиненных — на них читалась готовность без колебаний выполнить его приказ, задержал взгляд на командире разведроты капитане Шишове. Ему первому предстояло повести в атаку своих подчиненных, и, обращаясь к нему, Колпаченко скорее просил, чем приказывал:

— Денис, от тебя и твоих ребят многое зависит. Выбить негодяев с их позиций — это уже половина общего успеха. Вложите в удар все что есть! Все!

— Есть! — коротко ответил Шишов и заверил: — Мы прорвемся к Цхинвалу, товарищ генерал!

— Я очень на вас надеюсь. Очень, Денис, — повторил Колпаченко и, согрев его взглядом, снова обратился к Дарбиняну: — Арутюн Ванцикович, со второй группой прорыва определились?

Тот, помедлив, ответил:

— Есть два варианта: первая рота или батальон «Восток»!

— Командир, пойдем мы! — категорично отрезал Ямадаев и, грозно сверкнув глазами, заявил: — Там убивают наших братьев. Подлые шакалы должны ответить за все!

— Хорошо! — согласился Колпаченко и, заканчивая совещание, напомнил: — Товарищи командиры! Еще раз обращаю ваше внимание: никакой штурмовщины и никакого фанатизма! Все решения принимать на холодную голову. Патронов не жалеть, их хватит! Главное — берегите людей!

Теперь, когда все было сказано и отданы последние приказы, пришло время действовать. Первыми растворились в ночи бойцы Шишова и спецназовцы батальона «Восток». Вслед за ними на исходные рубежи двинулись полки. На КП дивизии воцарилось напряженное ожидание. Прошло двадцать минут и со стороны, куда ушла рота Шишова, донеслась перестрелка. Она закончилась так же быстро, как и началась. Его передовой дозор столкнулся с неизвестно как оказавшейся здесь разведротой 58-й армии. Очередная неразбериха в боевом управлении вывела Дарбиняна из себя.

— Александр Николаевич, опять «лебедь, рака и щука»?! — взорвался он.

— Не горячись, Арутюн Ванцикович! Слава Богу, обошлось без потерь, — остудил его Колпаченко, а в душе у самого все кипело от возмущения: «Когда же наверху разберутся?! Сколько можно наступать на одни и те же грабли?»

Прошло еще несколько невыносимо томительных минут, и снова с направления, где шла на прорыв рота Шишова, донеслась перестрелка. Она приобретала все более ожесточенный характер, его подчиненные все глубже вгрызались в оборону противника. Яростный бой завязался и там, где наступал батальон «Восток».

Дарбинян нервно теребил сотовый телефон и торопил Колпаченко:

— Александр Николаевич, пора вводить в бой основные силы! Пора!

— Нет, Арутюн Ванцикович, рано, ждем! Пусть противник обнаружит все свои огневые точки.

Накал боев на обоих направлениях стремительно нарастал. Багровые всполохи рвали и терзали ночную темноту. Между разрывами снарядов и мин была слышна все усиливающаяся пулеметная и автоматная стрельба. Колпаченко внимательно вслушивался в эту страшную, чудовищную какофония войны, чтобы не пропустить тот, только ему одному известный, момент, когда на чаши весов жизни и смерти надо положить души своих подчиненных. Его взгляд был прикован к горам и отмечал артиллерийские и минометные позиции противника. Разведка боем дала свой результат. Он сбросил с плеча автомат, передернул затвор и коротко бросил:

— Все, Арутюн Ванцикович, пришла наша очередь! Я иду с первым полком, ты — со вторым!

— Есть! — ответил Дарбинян и принялся торопливо запихивать карту в полевую сумку.

— Бог войны, ты где? — окликнул Колпаченко начальника артиллерии дивизии.

— Здесь, товарищ генерал, — выступил тот из темноты.

— Успел нанести позиции артиллерийских и минометных батарей противника?

— Так точно, товарищ генерал!

— Тогда сверим время, — Колпаченко посветил фонарем на свои часы и объявил: — На моих 5.17! Ровно через 15 минут открыть огонь со всех стволов и подавить батареи противника.

— Есть! — ответил начальник артиллерии и засел за полевой телефон.

— Вот теперь все, Арутюн Ванцикович, пошли, — распорядился Колпаченко и, хватаясь за кусты, чтобы не упасть, заскользил по склону.

Дарбинян и порученец Колпаченко, старший прапорщик Смирнов, бросились вдогонку за генералом. Молодые, юркие они быстро обошли его. Колпаченко с трудом удерживал равновесие на покрытых росой и скользких как лед камнях, чертыхался, но угнаться за ними не мог и, не выдержав темпа, воскликнул:

— Ребята, сбавить обороты!

— Александр Николаевич, не успеем, всего 15 минут! — напомнил Дарбинян.

— Арутюн Ванцикович, не поднимай паники!

— Я, паники?! Как, товарищ генерал?! — опешил тот.

— А вот так, Арутюн! Бегущий полковник, я не говорю про генерала, ничего кроме паники внушить своим подчиненным не может, — добродушно заметил Колпаченко и, отдышавшись, прибавил шаг.

У развилки дорог их пути разошлись. Дарбинян поспешил во второй полк, а Колпаченко со Смирновым — в первый.

Они обогнули скалу, и их оглушила стрельба. Это разведчики Шишова штурмовали позиции противника. Смирнов выскочил вперед, чтобы собой закрыть генерала от шальных пуль. Тот одернул его за руку и рявкнул:

— Саня, ты, куда поперек батьки?!

— Так, это, Александр Николаевич, стреляют! Вдруг…

— Никаких вдруг! Прикрой мне тыл! — потребовал Колпаченко и выступил вперед.

Преодолев ручей, они выбрались на поляну. Рядом с ней в расщелине находился КП первого полка. Его командир полковник Геннадий Анашкин доложил о готовности к атаке и горел желанием поскорее начать ее. Колпаченко понимал его состояние — каждая секунда, минута уносила жизни разведчиков Шишова, и ждал, когда вступят в бой артиллеристы.

Стрелки на мгновение застыли на цифрах 5.32, и земля содрогнулась. Артиллерия дивизии открыла ответный огонь по позициям противника. После короткой, но мощной артподготовки в небо взвились две зеленые ракеты, и полки поднялись в атаку. Это было дерзкое и устрашающее по своей ярости и стремительности наступление десантников и бойцов батальона «Восток». Проломив первую линию обороны грузинских войск, они, не встречая серьезного сопротивления на своем пути, ринулись вперед. Противник обратился в паническое бегство.

Ранним утром передовые подразделения 76-й дивизии вышли к стратегически важной дороге: Цхинвал — Гори — Тбилиси. Перед глазами Колпаченко и его подчиненных предстала картина разгрома грузинской армии. По обочинам и на дороге до самого горизонта валялась брошенная военная техника: танки Т-72, БТР, грузовики, ящики с боеприпасами. О самих хваленных грузинских рейнджерах, о которых без устали трубили тбилисские СМИ, напоминало разбросанное повсюду натовское военное обмундирование. Одно лишь появление русских десантников и бойцов батальона «Восток» вызвало в их рядах неописуемый ужас. Ища спасения, они срывали с себя форму и переодевались в «гражданку». Те, кому не удалось добыть штанов и рубашек, бежали в одних трусах.

Десяток трясущихся от страха горе-вояк, тех, кто не успел унести ноги, подчиненные капитана Шишова обнаружили в заброшенном свинарнике и передали для разбирательства контрразведчикам Первушина.

Теперь, когда кольцо окружения вокруг грузинских войск замкнулось, а подход резервных сил со стороны Гори был наглухо перекрыт, Борисов, Колпаченко, Первушин и Ямадаев снова собрались вместе, чтобы обсудить план дальнейших действий. Информация, поступившая к ним от передовых разведгрупп, выдвинувшихся в район Гори и военной базы 4-й пехотной бригады, говорила: паника, подобно чуме, охватила не только армейские части, а и полицию со спецслужбами. Все что могло ехать и катиться устремилось из Гори в Тбилиси.

Путь на столицу Грузии был открыт. Боевой азарт, охвативший Борисова, Колпаченко и Ямадаева, порождал соблазн одним стремительным марш-броском достичь Гори и дальше пробиваться к Тбилиси. На эти их предложения из Генштаба доносилось лишь невнятное мычание, там не могли поверить в столь быстрый и ошеломляющий успех. Заскорузлые мозги паркетных военачальников с трудом переваривали свалившуюся на них победу. Поэтому Борисову, Колпаченко и Ямадаеву ничего другого не оставалось, как воспользоваться паузой и дать передышку подчиненным. Измотанные не столько боями, сколько тремя бессонными ночами и изнурительным маршем из Моздока в Южную Осетию, они на ходу засыпали и валились с ног. Колпаченко, выставив боевое охранение на высотах, распорядился: «Всем спать! Три часа!»

Прошло нескольких минут, и огромное кукурузное поле исчезло под колесами машин и телами четырех с лишним тысяч бойцов. Они сделали все, что было в их силах и даже больше: своей победой дали карт-бланш российским политикам поставить на место зарвавшийся, самонадеянный Запад. Этой победой они сказали всему миру: «Многострадальная, брошенная в нищету и все-таки непобедимая Русская, Советская, Российская армия жива и способна дать отпор зарвавшемуся агрессору».

Сделав свое великое дело, они, офицеры и рядовые, спали крепким сном. Шаловливый ветерок беспечно гулял по дороге, разметал по кустам грозные приказы, инструкции, указания грузинских военачальников. Они уже не несли смерть, они стали просто клочком серой бумаги. Ветерок ласково играл буйными кудрями сладко посапывавших русских пареньков — вчерашних школьников, закручивал щеголеватый ус молоденького лейтенанта, одержавшего свою первую боевую победу, зарывался в густой, обильно посыпанный ранней сединой, ежик Дарбиняна и нежно щекотал богатырскую грудь Колпаченко. Это была потрясающая по своей выразительности картина — картина, достойная гениальной кисти великого мастера Александра Верещагина.

Спал и Первушин — спал мертвецким сном. Попытка старшего оперуполномоченного майора Дроздова разбудить его ни к чему не привела. Он решил использовать последнее средство — и, склонившись к уху Первушина, прошептал: «Сорок пять секунд. Подъем!» Эти четыре магических слова произвели чудо. Первушина, как на пружинах, подбросило над землей. За пять лет учебы в Академии ФСБ эта команда навсегда вошла в его подсознание. Присев, он осоловело захлопал глазами, и когда они, наконец, открылись, то не поверил тому, что увидел. Рядом с Дроздовым стоял живой из плоти и крови заместитель руководителя Департамента военной контрразведки ФСБ России генерал-майор Юрий Шепелев. За его спиной стеной выстроились три «качка».

— Ну, ты и здоров спать, Александр Васильевич, так и победу проспишь! — пошутил Шепелев.

Первушин вскочил на ноги — его качнуло, поправил сползшую вниз кобуру с пистолетом и, смущаясь, произнес:

— Извините, товарищ генерал, три ночи на ногах.

— Ладно, ладно, я пошутил. Вижу, сам цел, а как оперсостав, потери есть?

— Никак нет. Все в строю, легкая контузия у капитана Белова, но он отказался следовать в тыл.

— Ну, слава Богу! А что по стервятникам, есть пленные с большими звездами на погонах?

— К сожалению, нет. Имеется десяток, но все рядовые и в оперативном плане не представляют интереса.

— Жаль, а было бы неплохо показать демократическому Западу, какой мир устанавливают на осетинской земле их мэйнд ин США президент, — с сарказмом произнес Шепелев и снова перешел на деловой тон: — Александр Васильевич, сколько у тебя под рукой оперативников?

— Двое, остальные в батальонах, — доложил Первушин.

— Маловато, — вслух каким-то своим мыслям обронил Шепелев и, подумав, предложил: — А что, если обратиться за помощью к командиру дивизии? Он, кстати, где?

— Здесь, рядом.

— Давай к нему.

Первушин шагнул вниз к небольшой площадке у ручья. За ним последовал Шепелев с «качками» — группой спецназа ФСБ. Спустившись, они подошли к палатке, в которой прикорнули Колпаченко с Дарбиняном. Вход к ним охранял часовой.

— Товарищ сержант, я заместитель руководителя Департамента военной контрразведки ФСБ России генерал-майор Шепелев, пропустите меня к командиру дивизии! — потребовал Шепелев.

— Извините, но он только что прилег, — ответил часовой и настороженно посмотрел на незнакомого генерала и его суровых спутников, увешанных оружием, которое даже для него, десантника, было в диковинку.

— Вот некстати, — посетовал Шепелев и снова обратился к Первушину: — Александр Васильевич, а что, связь с генералом Борисовым есть?

— Имеется, но только сотовая.

— Исключено, — отрезал Шепелев и уточнил: — А далеко он?

— По последней информации, должен находиться с третьим полком в районе южнее Цхинвала.

— Вот не везет! Все-таки придется будить командира!

— Это кто там по мою душу? — раздался из-за полога сиплый ото сна и команд голос Колпаченко.

— ФСБ России, генерал-майор Шепелев, — представился тот.

Прошла секунда-другая, полог распахнулся, и перед контрразведчиками предстали Колпаченко и Дарбинян. Шепелев, подав руку, обменялся с ними рукопожатием. Колпаченко снял с пояса фляжку с водой, плеснул себе в лицо, потряс головой, прогоняя остатки сна и, обращаясь к Шепелеву, спросил:

— Товарищ генерал, Вас как звать-величать?

— Юрий Дмитриевич, — назвал себя Шепелев.

— Я так понял, Юрий Дмитриевич, нужна помощь личным составом и техникой.

— Александр Николаевич, Вы как в воду смотрите, — подтвердил Шепелев и пояснил: — От наших разведчиков получена важная информация о центре радиоперехвата и дешифровки, который используется спецслужбами Грузии и НАТО. Он находится в Гори.

— Да, серьезное шпионское гнездо, — согласился Колпаченко.

— В состав центра, по оперативным данным, входят специалисты АНБ США.

— И вы рассчитываете взять их в плен?

— Совершенно верно.

— Хорошее дело задумали, чтобы потом ткнуть ими в морду Западу! — одобрил Колпаченко, и здесь на его лицо набежала тень.

Это не осталось незамеченным Шепелевым, и в его голосе зазвучали беспокойные нотки:

— Александр Николаевич, я понимаю Вас, люди измотаны. Да, есть серьезный риск в операции, придется действовать в глубоком тылу противника. Но война всегда риск.

— Юрий Дмитриевич, десантник всю жизнь рискует, дело не в риске, — замялся Колпаченко.

— А в чем?

— Я и так вышел за предписанный рубеж. Теперь вот жду, чем разродится Генштаб.

— Александр Николаевич, а если проявить военную хитрость? — зашел с другой стороны Шепелев.

— Хитрость, и какую же?

— Можно карту?

— Арутюн Ванцикович, карту! — потребовал Колпаченко.

Дарбинян достал ее из полевой сумки и развернул на камне. Шепелев склонился над ней и, сориентировавшись, ткнул в место предполагаемого расположения центра. Он находился в пригородах Гори, до него было не более 17 километров. Но не расстояние смущало Колпаченко, а другое: появление российских десантников в глубине территории Грузии на Западе могло вызвать только одно — истеричные вопли вселенского масштаба. Такое ему вряд ли бы простили министр Сердюков и начальник Генштаба Макаров. Понимал это и Шепелев, но результат — захват секретной документации и уникальной аппаратуры грузинских и натовских спецслужб — мог перевесить все риски. Он искал выход из положения и, кажется, нашел.

— Александр Николаевич, ведь наши БТР не отличаются от грузинских, не так ли? — забросил удочку Шепелев.

— Отличие только во внутренней начинке: у них — израильская и украинская, — пояснил Колпаченко.

— А что, если перекрасить наши звезды на их кресты и потом…

— Взять грузинскую форму! Этого барахла тут навалом, — на лету поймал остроумную идею Колпаченко и, озорно подмигнув, заявил: — И потом Запад пусть докажет, что то были не патриоты Грузии, восставшие против тирана Саакашвили!

— А если к этому маскараду добавить пару усачей с подходящими носами, да еще говорящих по-грузински, то тогда комар носа не подточит!

— С усами и носами тоже решим. А вот с языком — тут, Юрий Дмитриевич, проблема. У нас он один — десантный! — с улыбкой заметил Колпаченко и распорядился: — Арутюн Ванцикович, даю тебе час на подготовку! Ребят выделить лучших, ты понял?

— Так точно, Александр Николаевич! Взвод из роты капитана Шишова с этой задачей справится, — заверил Дарбинян и, хмыкнув, заметил: — С носами и усами у него также все в порядке.

— Хорошо! — согласился Колпаченко и распорядился: — Принимай пополнение, Юрий Дмитриевич!

— Спасибо, Александр Николаевич! Контрразведка Вам этого никогда не забудет, — прочувственно сказал Шепелев.

Колпаченко улыбнулся и, подмигнув, заметил:

— Благодарю, Юрий Дмитриевич, но будет лучше, если она мне ничего не припомнит.

В ответ прозвучал дружный смех. Через час оперативно-боевая группа из тридцати десантников и семи контрразведчиков в форме грузинских военнослужащих на трех БТР, на бортах которых выделялись аляповато нарисованные белые кресты, ринулась к цели — центру радиоперехвата и дешифровки грузинских и натовских спецслужб. На пути до Гори ей не встретился не один комендантский патруль противника, зато на каждом шагу попадались испуганные, переодетые в «гражданку» с чужого плеча, дезертиры.

Впереди показались окраины города. Шепелев приказал остановиться и позвонил. После короткого разговора он выбрался из БТР и в сопровождении Первушина и спецназовцев ФСБ зашел в придорожное кафе. В нем никого не было — паника обратила в бегство не только военных, а и хозяев. Заняв столики, контрразведчика стали ждать загадочного собеседника Шепелева. Он был не один, их оказалось двое, и появились они внезапно — со служебного входа. Низко надвинутые кепки и темные очки скрывали их лица. Обменявшись с Шепелевым паролями, разведчики вместе с ним уединились в подсобном помещении. Беседа заняла не больше пяти минут. Возвратившись в зал, Шепелев, не мешкая, провел совещание; на нем был выработан план операции, после чего, смешанная оперативно-боевая группа продолжила движение.

В одном броске она достигла цели — центра радиоперехвата и дешифровки информации и с ходу пошла на штурм. Головной БТР на скорости снес въездные ворота и вкатился во двор. Вслед за ним влетели два других, из них на ходу выскакивали десантники, контрразведчики и занимали позиции. Прошло несколько томительных минут, а противник себя никак не обнаружил. Шепелев пробежался взглядом по окнам верхних этажей и крыше серого безликого здания, ощетинившегося антеннами, и не заметил снайперов. Не заметили их и Первушин с Шишовым.

— Драпанули, гады! — сделал вывод Шишов.

— Похоже, что так, — согласился Шепелев.

— Разрешите проверить, Юрий Дмитриевич, — вызвался Первушин.

— Погоди, Саша! — придержал его Шепелев и, обратившись к Шишову, распорядился: — Денис, дай команду пулеметчикам, пусть пройдутся по верхним этажам и чердаку.

— Есть! — принял к исполнению тот, связался по рации с расчетами и приказал: — Леня! Вова! Очередь по чердаку и окнам верхнего этажа! Огонь!

Прошла секунда-другая, и гулкие звуки выстрелов заглушили остальные звуки. Стены, окна, крыша брызнули бетонной и стеклянной крошкой. Пулеметы стихли, а противник никак не отреагировал.

— Сбежали, товарищ генерал! — без тени сомнений заявил Шишов.

— Береженого бог бережет, Денис! Поэтому не терять бдительности! Действовать с подстраховкой и без партизанщины! — предупредил Шепелев и, передернув затвор автомата, приказал: — Вперед!

Первыми поднялись десантники и блокировали здание снаружи. Вслед за ними двинулись Шепелев, бойцы спецназа, Первушин и его сотрудники. В одном броске они преодолели свободное пространство и ворвались в здание. Гулкое эхо их шагов пошло гулять по пустым коридорам и кабинетам. Повсюду виднелись следы поспешного бегства: военная форма, оружие, опрокинутые стулья. Во внутреннем дворе полыхал костер, в его огне догорали секретные документы. В операционном зале трещала и пищала поврежденная аппаратура.

По горячим следам контрразведчикам не удавалось захватить пленных, но еще оставалась надежда, что сохранились магнитные носители информации и электронный архив центра. Времени на их поиск было предостаточно — части 76-й воздушно-десантной дивизии уже находились на подступах к Гори. 11 августа они вошли в замерший от ужаса город. Его власти в панике бежали в Тбилиси. В опустевшем кабинете губернатора все еще трезвонили телефоны.

Генерал Колпаченко не стал поднимать трубку, взял со стола фломастер и на парадном портрете президента Саакашвили написал: «Цхинвал — 10.08.2008 г., Гори — 11.08.2008 г., Тбилиси — встали в 40 км. Гв. Г-л/м-р А. Н. Колпаченко».

На следующие сутки оперативная группа Генштаба, прибывшая в Моздок, приступила к развертыванию временного оперативного центра боевого управления войсками. Но к тому времени воевать было уже не с кем. Грузинская армия, натасканная всем западным «демократическим миром», разбежалась по окрестным лесам и исчезла, как чудовищный сюрреалистический мираж. Мираж, рожденный в воспаленном сознании западных ястребов, в очередной раз вознамерившихся отбросить Россию за геостратегическую черту оседлости, не стал жестокой действительностью.

Глава третья Лубянка. Новое назначение

Москва, Лубянка,

кабинет заместителя руководителя департамента военной контрразведки ФСБ России

генерала Николая Валентиновича Кубанского,

08.08.2010

Москва плавилась и задыхалась от небывалой для августа жары. В центре города, на Лубянке, она была невыносима. Натужено гудящий кондиционер не приносил облегчения заместителю руководителя департамента военной контрразведки ФСБ России генерал-майору Николаю Кубанскому. Смахнув со лба обильно выступивший пот, он отложил в сторону обобщенную справку на кандидата для назначения на должность заместителя начальника Управления «Н» полковника Александра Первушина, снял очки и долгим внимательным взглядом посмотрел на полковника Сергея Петровского. Тот прокашлялся и спросил:

— Николай Валентинович, в справке что-то не так?

— К сожалению, Сергей Иванович, не совсем то, что должно быть отражено для кандидата на столь высокую должность, — не мог скрыть досады Кубанский и поинтересовался: — Ты сколько работаешь в кадрах?

— Скоро будет год, товарищ генерал.

— Немалый срок, уже обязан знать все тонкости этой работы, и такие документы должны отскакивать у тебя как от зубов.

— Я разве что-то упустил? — недоумевал Петровский.

— Да, один важный момент.

— Вроде не должен. Перед тем как писать, я прочитал дело Первушина от корки до корки, навел справки по местам его прежней службы и, кажется, все отразил!

— И что ты отразил?

— Ну, как обычно.

— Вот-вот, как обычно, а в итоге получился штамп! За твоей справкой человека не видно! Так нельзя, Сергей Иванович!

Петровский, поерзав по стулу, набрался решимости и возразил:

— Товарищ генерал, я с Вами не согласен!

— Убеди, если не согласен! — предложил Кубанский и, подавшись вперед, с интересом ждал, что ответит Петровский.

Тот открыл папку и, обращаясь ко второму экземпляру справки на Первушина, решительно заявил:

— Николай Валентинович, я считаю, что в справке отражено все! Первушина с Ивановым не перепутаешь.

— Еще раз говорю, убеди!

— Хорошо, судите сами! Первушин служил срочную в погранвойсках, а это хорошая армейская закалка. Без «костылей» и ходоков поступил и с красным дипломом окончил нашу академию. На оперативной работе проявил себя способным агентуристом, имел в своем производстве сложные дела, в том числе и по шпионажу. Принимал участие в боевых действиях в Южной Осетии и показал себя с лучшей стороны. Имеет достаточный опыт руководящей работы. С оперсоставом находит общий язык, обладает разносторонними способностями: хорошо рисует, отличный волейболист, усилит команду…

— Сережа, не хитри и не дави на мое слабое место! — остановил его Кубанский — в прошлом заядлый волейболист — и потребовал: — Говори по существу!

— Николай Валентинович, так я сказал это без задней мысли, — смутился Петровский.

— Ладно, что еще?

— А чуть не упустил, Первушин занимал восьмое место по шахматам среди юношей на первенстве еще СССР. Умный, ну, что еще надо? Где тут штамп?

Кубанский ничего не ответил, поднялся из кресла, прошелся по кабинету. Петровский сопроводил его взглядом и с нетерпением ждал ответа.

— Шахматист?.. Восьмое место?.. — вслух каким-то своим мыслям произнес Кубанский.

— Так точно, Николай Валентинович, в деле имеется справка, — подтвердил Петровский.

— Шахматы, оно, конечно, хорошо. Но оперативная работа в качестве руководителя такого ранга, как заместитель начальника управления, да еще какого, которое защищает военную науку, — это, Сергей Иванович, не деревянные фигурки по доске двигать. Работа с людьми — самое сложное в нашей деятельности.

— Товарищ генерал, так я же это отразил? — Петровский снова обратился к справке и зачитал: — Вот, пожалуйста, коммуникабелен, быстро находит общий язык с людьми…

— Стоп, Сережа! Я не слепой, читал. Ты извини, но общий язык находят и за стаканом. Руководитель должен не язык искать, болтунов и так хватает, а организовывать результативную работу подчиненных.

— Так я это и имел в виду! Первушин способен мобилизовать подчиненных на решение задач, сплотить вокруг себя коллектив.

Кубанский поморщился и отрезал:

— Слушай, Сергей, оставь эти лозунги кому-нибудь другому! Первушин и Сахнов — они что, святые?

Петровский озадачено посмотрел на него и, пожав плечами, ответил:

— Нет, нормальные люди.

— Так если они, как ты утверждаешь, нормальные, то почему у тебя получился некролог?

— Ну, почему так сразу некролог?

— А потому. Я не нашел в справке ни одного недостатка. Если судить по ней, то Первушин и Сахнов — святые.

— Нет, конечно, не святые, есть у них отдельные недостатки, но они не носят принципиального характера.

— Говоришь, не носят принципиального характера? Тогда почему некоторых, как ты говоришь, нормальных нам приходится снимать с должностей, а кое-кого выгонять на гражданку?

— Ошибки при подборе.

— Ошибки? Они слишком дорого обходятся государству. Только вчера одного мерзавца уволили. Успел дослужиться до подполковника. Как же так получается, Сергей Иванович?

— Выходит, где-то просмотрели, Николай Валентинович.

— Просмотрели, и в первую очередь мы! Кадровик в военной контрразведке — это не канцелярская мышь или скоросшиватель для аттестаций и представлений! На нашем уровне главная задача состоит в том, чтобы находить талантливых, преданных делу, а не своему кошельку сотрудников, растить из них руководителей и продвигать по службе. Запомни, Сергей, серые кадры — серая система! В военной контрразведке такого допускать нельзя! Она, если можно так выразиться, иммунная система армии! А что такое армия в России, я думаю, тебе объяснять не надо?

— Знаю, Николай Валентинович! Она больше, чем армия. Точнее, чем император Александр III о ней не скажешь: «Во всем свете у нас только два верных союзника — наша армия и флот».

— Все так, Сергей Иванович, не менее важна и вторая ее часть: «Все остальные при первой возможности сами ополчатся против нас», — напомнил Кубанский вторую часть знаменитой фразы и подчеркнул: — Сегодняшняя действительность лишнее тому подтверждение. Поэтому преданные Отечеству и высокопрофессиональные кадры контрразведчиков необходимы как никогда ранее.

— Николай Валентинович, я уверен с Первушиным и Сахновым ошибки не произойдет. Они достойные офицеры! — заверил Петровский.

— Хорошо, Сергей, тогда еще один вопрос: скажи, Сахнов — романтик или расчетливый прагматик?

— В каком смысле, Николай Валентинович? — опешил Петровский.

— В том, что «кремлевский курсант», начальник штаба дивизиона обеспечения академии Генштаба — ему прямая дорога в генералы, а тут такой резкий поворот, перешел к нам на капитанскую должность. Что за этим стоит: нежелание ехать из Москвы к черту на кулички?

— Исключено! Сахнов дважды побывал в горячих точках! Первый раз, когда служил в армии, а второй — у нас, и еще остался на продленку.

— И все-таки что подвигло его на такой переход?

— Я так думаю, мечта. Он бредил Павлом Судоплатовым.

— Ладно, мечтатель, приглашай обоих. Поговорим, как говорится, лицом к лицу! — распорядился Кубанский.

Петровский вышел из кабинета и возвратился с Первушиным и Сахновым. Они представились Кубанскому и замерли в тревожном ожидании. Его строгость и требовательность, прямые и жесткие вопросы, которые вгоняли в краску и в пот кандидатов на вышестоящие должности, были им известны. Осмотрев их с головы до пят, Кубанский задержал взгляд на Первушине — его лицо показалось знакомо, и спросил:

— Товарищ полковник, мы с вами где-то встречались?

— Так точно, товарищ генерал-майор. В декабре прошлого года в спорткомплексе на Лавочкина.

— На финале по волейболу! — оживился Кубанский.

— Да, мы тогда выиграли 3:2 у вашей команды, — подтвердил Первушин.

— Вот так взяли и обыграли руководство? Это было опрометчиво, Александр Васильевич, — сурово заметил Кубанский, а в уголках его глаз лучились лукавые морщинки.

Первушин не растерялся и быстро нашелся:

— Товарищ генерал, так это же тот случай, когда не наказывают.

Кубанский улыбнулся, и обратил взгляд на Сахнова — тот подтянулся, и прямо в лоб спросил:

— Сергей Степанович, ты не жалеешь, что ушел из академии?

Сахнов выдержал его испытующий взгляд и также прямо ответил:

— Никак нет, товарищ генерал!

— В армии, при хорошем раскладе, ты бы мог уже командовать бригадой. Чего тебе там не хватало?

— Творчества, товарищ генерал! В контрразведке жизнь каждый день подбрасывает нестандартные ситуации, и они требуют нестандартных решений! — с жаром заговорил Сахнов. — Вот, например, вчера…

— Сергей Степанович, с примерами пока погоди, дойдем и до них… — остановил его Кубанский. — Сначала обсудим вопросы, относящиеся к организаторской деятельности руководителя. А руководить вам предстоит особым коллективом с особыми задачами. Оттого как будет развиваться военная наука, зависит не только уровень боеспособности армии, но и в целом мощь нашего государства.

— Товарищ генерал, я это понимаю. Во время службы в дивизионе обеспечения академии Генштаба мне приходилось соприкасаться с научными вопросами, — пояснил Сахнов.

— Соприкасаться — это одно, и совсем другое дело — принимать участие в их решении, — подчеркнул Кубанский и предложил: — Присаживайтесь, товарищи офицеры, об этом мы сейчас и побеседуем!

Первушин и Сахнов заняли места рядом с Петровским и приготовились к тому, что генерал начнет опрашивать их по функциональным обязанностям и задачам. Он же не стал заострять на этом внимания, а старался вникнуть в стиль и методы их работы, интересовался тем, как они строят свою работу с молодыми перспективными сотрудниками. Не обошел стороной и такой важной темы, как взаимодействие контрразведчиков с командованием армейских частей, а затем спросил Сахнова:

— Сергей Степанович, на чем в первую очередь должны строиться наши отношения с командованием?

— На принципиальной деловой основе, — не задумываясь, ответил тот.

— Да, это необходимое, но недостаточное условие.

— Воспринимать задачи и проблемы командования как свои.

— Именно как свои! Мы не надсмотрщики над командирами, а соратники. Как говориться, без разведки армия слепа, а без контрразведки беззащитна. Наша святая обязанность — оберегать ее от предательства, от шпионов и от всего того, что разъедает армию и превращает в сброд.

— Безусловно! Я по-другому и не мыслю! — заверил Сахнов.

— И это правильно! — одобрил Кубанский и, заканчивая беседу, прошел к книжному шкафу, снял с полки два документальных сборника «Смерш», вручил Первушину с Сахновым и пояснил: — В них вы не найдете лихо закрученых детективных сюжетов, но это нисколько не умаляет их достоинств. Это — книга захватывающих человеческих судеб, посвятивших себя служению Отечеству.

— Товарищ генерал, мы оправдаем возложенное на нас доверие! — заверили Первушин и Сахнов.

Крепко пожав им руки, Кубанский на прощание предупредил:

— Оба вы молоды, а должности у вас будут высокие, поэтому не заноситесь и не барствуйте. Помните, своими успехами руководитель во многом обязан подчиненным. Ведите их к высоким целям, — и здесь в его голосе зазвучали непривычно мягкие нотки: — Не за горами тот день, когда я и Сергей Иванович уйдем со службы. На наши места придут новые люди, может, даже кто-то из вас. Это неважно, важно другое — сберечь тот дух служения Отечеству, которому были верны сотрудники Смерш. Желаю успеха, товарищи офицеры!

— Спасибо, товарищ генерал, — поблагодарили они.

В приемную Первушин и Сахнов вышли в приподнятом настроении. Не скрывал своего удовлетворения и Петровский. Кандидаты, которых он отстаивал перед Кубанским, не подкачали.

— Все нормально, ребята! Хорошо отстрелялись! — похвалил он и напомнил: — Осталось еще собеседование у генерала Шепелева.

Затем посмотрел на часы и предупредил:

— Он будет в четыре, а пока сходите в столовую, пообедайте, отдохните и соберитесь с мыслями. Помните, у генерала любимый конек — оперативные игры с противником.

— Спасибо, Сергей Иванович, — поблагодарил Первушин.

А Сахнов, помявшись, спросил:

— Сергей Иванович, а просьбу можно?

— Пожалуйста.

— Быть рядом с архивом и не посмотреть дело на Павла Судоплатова, я себе такого не прощу.

— Что, мечта не дает покоя? — спросил Петровский и пообещал: — Постараюсь что-нибудь сделать.

— И что, это возможно? — не мог поверить в удачу Сахнов.

— Сергей Степанович, не торопи события, давай дуй на обед! — поторопил его Петровский.

Сахнов присоединился к Первушину. Они спустились вниз, на третий этаж, в столовую. Аппетитный запах наваристого борща заставил их на время забыть о собеседовании у генерала Шепелева. Подошло время обеда, и к раздаче выстроилась длиннющая очередь. Она двигалась на удивление быстро, и вскоре они оказались у меню. Цены вызвали у них неподдельное изумление.

— Саша, я не верю своим глазам? — воскликнул Сахнов.

— Фантастика! — согласился с ним Первушин.

— Таких цен в Москве не увидишь!

— А все потому, что не воруют.

— Не хватало еще у нас.

— Лишний раз убеждаюсь: экономика должна быть экономной, а контрразведка — военной, — отметил Первушин.

— Рано или поздно она такой будет! — не терял оптимизма Сахнов и с аппетитом набросился на борщ.

После обеда они собрались в кабинете Петровского. Тот слов на ветер не бросал и предложил пройти в архив. Спустившись на лифте на цокольный этаж, они направились в читальный зал. Там их встретил сотрудник архива и предложил для ознакомления два пожелтевших от времени тома. У Сахнова загорелись глаза, сбылась давняя мечта — прикоснуться к истории и к документам, написанным его кумиром — руководителем легендарного 4-го управления НКВД— НКГБ Павлом Судоплатовым. Дрогнувшей рукой он открыл обложку дела, и на него с пожелтевших страниц повеяло обжигающим дыханием первых трагических дней 1941 года.

На глаза Сахнова попал список репрессированных сотрудников, написанный Судоплатовым и датированный 25 июля 1941 года. Не побоявшись обвинений в связях с врагами народа, Павел Анатольевич ходатайствовал перед грозным наркомом НКВД Лаврентием Берией об освобождении из лагерей и тюрем тех сотрудников, кто еще остался жив. В тяжкий час испытаний для страны майор Судоплатов, только-только назначенный на должность, пекся не о себе. Он боролся не просто за друзей, а за профессионалов. Беспощадное военное время востребовало не холуйствующих карьеристов и подхалимов, а тех, кто делом доказал свою способность бороться и побеждать самого сильного врага.

— Неужели тот самый «список Судоплатова»?! Так это не вымысел! — не мог поверить своим глазам Сахнов.

Он и Первушин с жадным интересом вчитывались в этот и другие документы, подготовленные Судоплатовым. В них сухим служебным языком бесстрастно излагалась история подвигов и трагедий Павла Анатольевича и его подчиненных. Сахнов и Первушин, забыв обо всем, с головой окунулись в то захватывающе интересное время. Их, познавших на собственном опыте работу в спецслужбе, поразили результаты деятельности управления.

В обзорной справке «О деятельности 4-го Управления за период Великой Отечественной войны», подготовленной Павлом Анатольевичем, было всего четыре страницы — но какие страницы!

«…4-е управление МГБ СССР, — писал он, — было создано в ходе войны в 1941 году и работало до мая 1945 года.

Для активной диверсионной и агентурно-оперативной деятельности в тылу противника были организованы 244 РДР (разведывательно-диверсионные резидентуры, действовавшие за линией фронта) численностью 16 650 человек. За время войны:

• пущено под откос эшелонов — 1511;

• уничтожено самолетов противника в воздухе и на земле — 81;

• уничтожено танков — 2394;

• убито, ранено и взято в плен немецких солдат и офицеров — 147 030;

• ликвидированы 62 видных представителя немецких оккупационных властей;

• выявлены 139 490 немецких агентов, предателей и пособников…

За время боевой деятельности оперативные группы потеряли убитыми 395 человек».

Из 28 сотрудников НКВД-НКГБ, удостоенных звания Героя Советского Союза, 23 являлись подчиненными Павла Судоплатова. Восьми сотрудникам это звание было присвоено посмертно.

Первушину и Сахнову эти цифры говорили только об одном: для профессионалов, объединенных великой целью и верных боевому братству, невыполнимых задач нет. Они снова и снова возвращались к докладным и рапортам командиров разведывательно-диверсионных резидентур Медведева, Карасева, Ваупшасова, с трепетом касались отчетов легендарного разведчика-боевика Николая Кузнецова, когда к ним присоединился Петровский и поторопил на выход. На лифте они поднялись на седьмой этаж и остановились в приемной. Дубовые панели на стенах, массивные напольные часы, бронзовая люстра под высоким потолком возвратили Первушина и Сахнова в середину двадцатого века.

— Здесь почти все сохранилось, как было при генерале Селивановском — заместителе начальника Смерш, — пояснил Петровский и вошел в кабинет Шепелева.

Военная косточка — педант и аккуратист, заместитель руководителя департамента военной контрразведки ФСБ России генерал-майор Юрий Шепелев не терпел в подчиненных расхлябанности и поверхностности. Об этом Сахнов с Петрушиным были предупреждены и с волнением поглядывали на дверь кабинета. Она открылась, показался Петровский и пригласил:

— Заходите, товарищи офицеры!

Они прошли через широкий тамбур и оказались в просторном кабинете, который скорее напоминал музей. Всю левую стену занимали, чудом сохранившиеся после многочисленных реорганизаций военной контрразведки, реликвии прошлого. Черно-белые, потемневшие от времени, фотографии сотрудников Смерш, предметы шпионской экипировки, копии совершенно секретных документов, рассказывавших о разоблаченных изменниках, террористах и диверсантах.

Представившись, Первушин и Сахнов остановились у порога. Навстречу им из-за стола поднялся коренастый, крепко сбитый генерал. Несмотря на 55 лет, Шепелев лучился энергией и задором. Поздоровавшись с Сахновым, он подал руку Первушину — его строгое лицо смягчилось, и он добродушно заметил:

— Александр Васильевич, растешь как гриб после дождя. Два год назад был заместителем начальника отдела по дивизии, а теперь без пяти минут заместитель начальника ведущего управления.

Первушин смутился и не знал, что сказать.

— Не тушуйся, Александр Васильевич, не тот случай. Молодец, хорошо поработал в Южной Осетии! Сколько ты там пробыл?

— Три недели, после того как Ваша группа убыла в Абхазию, — ответил Петрушин.

— Да, горячие были денечки. В Абхазии, слава Богу, обошлось без большой крови. Драпали эти хваленые грузинские рейнджеры так, что пятки сверкали. В Зугдиди бросили все документы, даже дела на агентуру. Ну, да ладно об этом, — закончил с воспоминаниями Шепелев и, махнув рукой на стол заседаний, пригласил: — Присаживайтесь!

Сахнов и Первушин, заняли места и приготовились отвечать на вопросы Шепелева. Тот не спешил и обратился к Петровскому:

— Сергей Иванович, что, сильно досталось нашим будущим генералам у Николая Валентиновича?

— Как видите, живы, Юрий Дмитриевич, — ответил тот.

— Да-а, выглядят вызывающе живо, — сурово заметил Шепелев.

Первушин с Сахновым напряглись. Это от него не укрылось, и он добродушно заметил:

— Ладно, экзаменовать не буду. И без меня у вас был хороший экзаменатор — война. Поговорим о вашем новом участке работы. А он — наисложнейший: самые современные научные разработки, уникальные изобретения — то, что определит будущий облик армии, и способы ведения войны. А она будет не такой, как в Южной Осетии. Надеюсь, у вас в этом нет сомнений?

— Да, — дружно ответили Сахнов с Первушиным.

— Хорошо, что есть понимание, — и здесь в голосе Шепелева зазвучали тревожные ноты: — В Осетии и Абхазии наши противники, явные и тайные, получили по носу. Но это не значит, что нам надо успокаиваться. Необходимо уже сегодня готовиться к их новым и еще более коварным выпадам. Сейчас в армии начаты болезненные, но необходимые реформы. Август-2008 показал, и ты, Александр Васильевич, убедился: со старым багажом нашей армии идти в XXI век — заведомо оказаться в проигравших.

Первушин кивнул головой и с горечью признал:

— Боевое управления и связь — одно название. А техническое оснащение? Когда мы заняли базу 4-й пехотной бригады, то увидели наши танки Т-72, а они оборудованы такой электроникой, что оставалось только мечтать.

— Если бы только одно это. В армии и на флоте накопилась масса других проблем. Архаичная, забюрократизированная организационная структура. Куча всяких вспомогательных подразделений, которые, подобно гирям, висят на боевых частях. Армия — больше миллиона, а как воевать, так можно по пальцам пересчитать.

— Да, если бы не дух наших солдат и офицеров, а на месте грузин оказался бы кто подуховитее, то неизвестно насколько затянулась бы война.

— Александр Васильевич, давай не будем гадать: дело сделано, и надо смотреть вперед. Задачи стоят наиважнейшие. Вот ты, Сергей Степанович, как их представляешь?

— Контрразведывательная защита приоритетных секретов, выявление разведывательных устремлений к ним иностранных спецслужб, пресечение их шпионской деятельности, а также борьба с коррупцией, — доложил Сахнов.

— Александр Васильевич, у тебя есть что добавить? — обратился Шепелев к Первушину.

— Я так полагаю, содействие продвижению передовых разработок в войска и на внешний рынок, — дополнил тот.

— Правильно полагаешь. Но прежде чем что-то двигать, надо хорошо разобраться в том, чем предстоит заниматься. Сделать это будет непросто. Идет процесс слияния вузов и исследовательских центров.

— Товарищ генерал, говорят, что останется не больше двух десятков? Это же…

— Александр Васильевич, говорят, что кур доят! Руководители твоего уровня должны оперировать фактами и не поддаваться эмоциям! — оборвал его Шепелев и заговорил в приказном тоне: — Прекратить всякое нытье! Вы должны понимать, что идет борьба ведомств и руководителей, порой далекая от государственных интересов. Одни преследуют личный интерес, другие — цепляются за старый научный багаж и не дают дорогу молодым. Ваша задача не допустить, чтобы в процессе слияния не слили то, что необходимо нашей обороне. Ясно?

— Да! — подтвердили Первушин и Сахнов.

— И последнее, товарищи офицеры! — ваши решения и предложения по проблемным вопросам, которые будете направлять в департамент должны быть самым тщательным образов выверены. Поэтому, если необходимо, встречайтесь лично с руководителями НИИ, КБ, ученными. Руководству ФСБ, в Генштаб и министру обороны мы обязаны представлять абсолютно достоверную информацию. Понятно?

— Так точно! — в один голос подтвердили Сахнов с Первушиным.

— Надеюсь, вы справитесь с этим сложным участком. А пока нет приказа директора, возвращайтесь на места и, не снижая темпов, продолжайте работу! — распорядился Шепелев.

— Есть! — ответили офицеры, вышли в приемную и, наконец, смогли вздохнуть свободно. Теперь им оставалось запастись терпением и ждать решения директора ФСБ.

22 августа состоялся его приказ. Сдав дела на прежних местах службы своим сменщикам, Сахнов и Первушин прибыли в распоряжение начальника Управления «Н» генерал— майора Александра Рудакова. Управление и сам генерал пользовались в департаменте непререкаемым авторитетом. В его послужном списке числились десятки контрразведывательных операций и разоблаченные агенты таких матерых разведок, как ЦРУ и БНД. За последние девять лет он дважды награждался орденами, а в 2010 году был удостоен высшего профессионального отличия — стал Почетным сотрудником контрразведки.

Немногословный, сдержанный в движениях, со строгим лицом, в котором угадывались восточные черты, Рудаков в свои 56 лет сохранял спортивную фигуру и поразительную живость в движениях и мыслях. После короткого знакомства с Первушиным и Сахновым он сразу перешел к делу: коротко обрисовал оперативную обстановку в институтах и НИИ, определил приоритетные задачи и в заключение рекомендовал самым внимательным образом разораться в сильных и слабых сторонах подчиненных, чтобы умело использовать их в организации работы.

После представления личному составу управления Сахнов убыл в отпуск, а Первушин приступил к работе. Сфера деятельности управления оказалась настолько обширокой и специфичной, что ему приходилось приезжать на службу за несколько часов до начала рабочего дня, чтобы в спокойной обстановке вникнуть в дела.

Утро 27 августа не предвещало неожиданностей. В холле, как обычно, Первушин принял доклад от дежурного по управлению, поднялся к себе в кабинет, отключил сигнализацию, открыл сейф, достал документы и положил на стол. Повесив китель на спинку стула, он расположился в кресле, придвинул к себе последние ориентировки из департамента, но к их рассмотрению так и не приступил, в дверь постучали.

— Войдите! — разрешил Первушин.

В кабинет вошел начальник второго отделения капитан второго ранга Охотников. Бывший моряк-подводник и на суше сохранял ту особую щеголеватость, которая всегда отличала эту элиту флота. Наглаженные стрелки брюк, казалось, резали воздух, надраенные медные пуговицы кителя горели жаром, на гладко выбритом суховатом лице выделялись щегольские усики. Они воинственно топорщились, а в карих глазах вспыхивали тревожные огоньки.

— Александр Васильевич, извините, что беспокою, но ситуация какая-то непонятная, — мялся на пороге Охотников.

— Непонятная, будем разбираться. Проходи, садись, — предложил Первушин.

Охотников на ходу раскрыл папку, достал из нее фотографию человека в форме полковника, а потом один за другим четыре документа и принялся раскладывать перед Первушиным. Тот с любопытством наблюдал за этим действиями и, не выдержав, распорядился:

— Андрей Михайлович, присядь и объясни, что это за пасьянс?

Охотников занял место за приставным столиком и пояснил:

— Перед Вами, Александр Васильевич, один из ведущих научных работников 53-го НИИ полковник, доктор технических наук, профессор Валентин Борисович Чаплыгин.

— И что?

— Прошло два дня, как он отсутствует на службе. Дома и на даче тоже нет. Последний раз его видели в понедельник.

— Ну, мало ли что, всякое случается. Может, где загулял, — предположил Петрушин.

— На него не похоже. Чаплыгин — человек серьезный, и возраст уже не тот.

— Сколько ему?

— Скоро исполниться шестьдесят четыре.

— Да, в таком возрасте внимание женщины больше пугает, чем радует? — согласился Первушин и распорядился: — Подключай к его поиску милицию, это их компетенция.

— Руководство института уже связалось с УВД.

— Тогда окажи необходимую оперативную помощь.

— Я так думаю, одного этого будет недостаточно.

— Почему?

— Чаплыгин — ведущий разработчик программы «Ареал». А она проходит по перечню особо охраняемых секретов.

— Д-а? Так это меняет существо дела! Каким именно направлением он занимался?

— Проектирование под программу «Стелс».

— Андрей Михайлович, я пока в полной мере темой не владею, поэтому давай подробнее, — предложил Первушин.

— Программа обнаружения летательных аппаратов, изготовленных по программе «Стелс», — пояснил Охотников.

— На какой стадии находятся работы?

— Летно-конструкторских испытаний.

— И каковы результаты?

— Обнадеживающие.

— Кто, кроме нас, занимается исследованиями в данной области?

— США, Франция, Китай. По оперативным данным, помимо них, такие работы ведутся в Германии, Северной Корее и Индии.

— Со стороны их спецслужб есть интерес к «Ареалу»?

— Да, объект первоочередных разведывательных устремлений.

— Выходит с Чаплыгиным не все так просто? — заключил Первушин и затем спросил: — А как он характеризуется?

— Я в справке все отразил, — ответил Охотников и подал документ.

— Почитаю, а пока в двух словах.

— Если коротко — положительный со всех сторон.

— И это в наше время? — скептически заметил Первушин и напомнил: — Поляков тоже казался положительным со всех сторон. Негодяй! Двадцать лет работал на ЦРУ, а в ГРУ дослужился до генерала. Мерзавец, так бы и ушел на дембель с почестями, если бы не Эймс!

— Вы хотите сказать, что имеет место шпионская версия? Чаплыгин собрал материал и махнул на Запад? Это маловероятно, — усомнился Охотников.

— Ну, почему же?

— А какой смысл ему бежать? У нас вопросов к нему не было. Но если он, действительно, шпион, то мог бы дальше спокойно сливать информацию и жить в свое удовольствие.

— Хорошо, оставим эту версию в стороне, — не стал спорить Первушин и задался вопросом: — В таком случае, какие есть другие?

— Бытовая.

— Покончил жизнь самоубийством?

— Не думаю. Чаплыгин был жизнелюбивым человеком, что исключает самоубийство, — отверг эту версию Охотников.

— Андрей Михайлович, не будь так категоричен. В той обстановке, что имеет место в 53-м НИИ, и жизнелюбец полезет в петлю.

— Александр Васильевич, но его лабораторию реорганизация не затронула. Да, есть задержки в финансировании работ, но они не критические.

— Андрей, а тебе в голову не приходило, что его могли убрать завистники. Тема, которой занимался Чаплыгин, как ты говоришь, очень перспективная, а значит, денежная.

Охотников задумался: такая версия ему в голову не приходила. В лаборатории Чаплыгина работал небольшой и дружный коллектив. Все сотрудники имели допуск по форме № 1 — работа с совершенно секретными и особой важности документами. Она предполагала всестороннюю проверку не только их самих, а и близких родственников. Охотников на память не мог знать всех материалов на сотрудников лаборатории, но готов был поручиться, что не один из них не был замечен ни в чем предосудительном, и решительно заявил:

— Александр Васильевич, за работой сотрудников лаборатории ведется постоянный оперативный контроль. И те данные, которыми мы располагаем, делают эту версию маловероятной.

— И все-таки, Андрей Михайлович, не надо сбрасывать ее со счетов.

— Хорошо, буду прорабатывать.

— Ею займись позже, а сейчас найди Чаплыгина живого или мертвого — это первое, и второе — выясни все ли материалы по теме «Ареал» находятся на месте.

— Ясно! Разрешите идти?

— Да, и действуй энергично, Андрей Михайлович! — потребовал Первушин.

— Есть! — ответил Охотников и поспешил на выход.

Он спустился на второй этаж, к себе в кабинет. Там его ждали подчиненные: старший оперуполномоченный по особо важным делам майор Иван Устинов, старший оперуполномоченный капитан Геннадий Приходько и оперуполномоченный капитан Олег Лазарев. Загадочное исчезновение такого важного секретоносителя, каковым являлся Чаплыгин, дало им повод для самых невероятных предположений.

Охотников положил конец спорам и распорядился: Устинову выехать в 53-й НИИ, там провести проверку наличия всех материалов по теме «Ареал», опросить сотрудников лаборатории и выяснить, кто из них последним общался с Чаплыгиным. Приходько поручил совместно с милицией и командованием продолжить физический поиск Чаплыгина, а сам вместе с Лазаревым отправился на его квартиру. В беседе с женой и сыном он рассчитывал получить важные детали, которые бы пролили свет на его загадочное исчезновение, и изъять, возможно, хранящиеся на дому материалы по теме «Ареал». Основания для этого у Охотникова имелись.

Чаплыгин нередко грешил тем, что в нарушение режима секретности выносил документы за стены института. Последний такой случай произошел в мае, тогда для него все закончилось профилактикой. Из уважения к его заслугам, Рудаков не стал настаивать на проведении служебного расследования со всеми вытекающими неприятными последствиями для профессора и ограничился проведением беседы. Как она проходила, Охотникову приходилось только догадываться. После нее профессор стал строго соблюдать режим секретности, а при личных встречах в его холодно-вежливом обращении появились теплые оттенки.

Отправляясь на квартиру Чаплыгиных, Андрей ломал голову над тем, как построить беседу с родными профессора, чтобы получить доступ к его домашнему архиву и убедиться в том, что не произошло утечки информации по теме «Ареал». Надежду на то, что ему удастся выполнить столь деликатную миссию, давало знакомство с сыном Чаплыгина — Алексеем. Тот, так же как и отец, только в качестве служащего работал в 53-м НИИ, но в другой лаборатории.

Алексей и жена Чаплыгина оказались дома, их осунувшиеся лица говорили о том, что исчезновение отца и мужа стало для них шоком. Шли уже третьи сутки, а Валентин Борисович так и не дал о себе знать. Беседа Охотникова с ними ничего не прояснила. Ни Алексей, ни его мать не могли сказать ему чего-либо вразумительного о причинах исчезновения профессора. Серьезных конфликтов в семье не было, мелкие ссоры в счет не шли. Для мрачного настроения, в котором Чаплыгин пребывал в последнее время, имелся веский довод — реорганизация института. Но она нервировала не только его, а и весь коллектив. Слухи о грядущем повальном увольнении и свертывании многих научных работ только усиливали гнетущую атмосферу в коллективе, но никто не высказывал намерений лезть в петлю.

Шпионская версия, которую Охотников держал в голове, также не нашла подтверждения. Достаточно было беглого взгляда на обстановку в квартире, чтобы понять — шпионажем в ней не пахло. Единственным утешительным итогом посещения квартиры Чаплыгиных для Охотникова и Лазарева стало то, что домашний научный архив профессора перешел в их руки. Но ответить на вопрос: все ли в нем на месте? — могли только специалисты. Поэтому Охотников отправил Лазарева с материалами Чаплыгина в институт, а сам возвратился в управление, чтобы определиться с тем, что делать дальше, но с мыслями ему так и не удалось собраться.

На него, словно из дырявого решета, одна за другой за другой посыпались напасти. В 4-м НИИ Ракетных войск стратегического назначения во время проведения инвентаризации комиссия не обнаружила совершенно секретного блока и формуляра к нему. Весь остаток дня Охотникову вместе с Приходько и офицерами отделения защиты гостайны центра пришлось заниматься их поиском. Пропажа вскоре обнаружилась. Все оказалось до банальности просто. Старший научный сотрудник подполковник Оськин поленился возвратить блок и формуляр на место, спрятал за стендом, а сам укатил на дачу.

Предоставив командованию самому разбираться с разгильдяем Оськиным и его начальниками, Охотников отправился в управление. Там уже находился Устинов, и не с пустыми руками. Собранная им оперативная информация на Чаплыгина заставила Андрея изменить мнение о нем, как о человеке кристально чистом и стоящем на страже государственных интересов. Шпионская версия Первушина уже не выглядела столь фантастической. Контакты Чаплыгина с иностранцами — немцами и корейцами, о которых он, как положено, не доложил по команде, давали богатую пищу для различных предположений.

Следующий день принес не менее интересные факты из жизни и деятельности профессора. При исследовании его электронной почты специалисты из технического управления нашли следы переписки с зарубежными корреспондентами, которые стали очередным откровением для Охотникова. Не меньше этого его озадачила тайная поездка Чаплыгина на Украину, в Харьков. Она заняла два дня, и о ней не в семье, не в институте ничего не знали. Все это порождало массу вопросов, и с ними Андрей отправился в кабинет Первушина.

Несмотря на поздний час, тот находился на месте. Доклад Охотникова заставил его забыть об ужине и доме. Казавшаяся житейской и далекой от контрразведки история с Чаплыгиным, в свете добытых материалов, приобретала совершенно иное значение. Первушин видел во всем этом руку иностранной разведки. «Вот только какой: корейской, германской?» — задавал он себе этот вопрос и не находил ответа: слишком мало имелось исходных данных. Не решив с наскока сложную головоломку, он и Охотников принялись выстраивать схему проверки.

Первушин положил перед собой чистый лист бумаги, взял ручку, в верхней части крупно вывел «Ареал», обвел слово в круг, пустил стрелку к букве «Ч» — от нее в разные стороны разошлись лучи. В конце первого луча он поставил букву «К» и обратился к Охотникову:

— Итак, начнем, Андрей Михайлович. Что мы имеем по контактам Чаплыгина с иностранцами?

— Пока установлено три: кореец и два немца. Работа по ним продолжается, — пояснил Охотников.

— Основное внимание тем, кто может быть связан со спецслужбой.

— Пока таких данных нет.

— Надо глубже копать.

— Ясно.

— Что удалось вытащить из переписки? — продолжил опрос Первушин и в конце второго луча поставил букву «П».

Охотников развел руками и с горечью констатировал:

— Пока ничего, но специалисты активно работают.

— Будем надеяться, что они что-нибудь да вытащат, — не терял надежды Первушин и, поставив у третьего луча букву «С», поинтересовался: — Секреты, они — как, на месте?

— Однозначный ответ дать сложно. Слишком большой объем информации. На сегодня все материалы сосредоточены в лаборатории Чаплыгина. Ими занимается группа научных сотрудников, работающая по теме «Ареал».

— Когда будет результат?

— Точно не могу сказать: там масса научных и технических нюансов.

— Андрей Михайлович, я тебя прошу: поторопи специалистов, их оценка имеет большое значение. Она поможет нам быстрее определиться с направлением поиска.

— Такая задача поставлена Устинову. Кроме того, для контроля за работой группы экспертов в ее состав включен надежный агент Барков.

Хорош! — одобрил Первушин и, подводя итог, распорядился: — Итак, Андрей Михайлович, первое: в кратчайшие сроки необходимо установить место нахождения Чаплыгина! Второе: самым тщательным образом проработать его связи с корейцами, немцами на предмет выявления среди них лиц, связанных с иностранными спецслужбами. Третье: выяснить, имела ли место утечка информации по теме «Ареал», каких именно и по каким конкретно каналам. Задача ясна?

— Так точно! — подтвердил Охотников.

— Если понадобится дополнительная помощь, обращайся.

— Спасибо, Александр Васильевич, надеюсь, справимся силами отделения.

— В таком случае, Андрей Михайлович, жду результата и поскорее! — поторопил Первушин.

Охотников возвратился к себе в кабинет. В нем в полном составе собрались сотрудники отделения. Сообща, они детализировали план дальнейшей проверки по Чаплыгину, предложенный Первушиным и на следующий день приступили к его выполнению.

Глава четвертая Лэнгли. Дьявольский план полковника Колли

США. Лэнгли. Штаб-квартира ЦРУ,

кабинет шефа восточного отдела полковника Джона Колли

Top secret R. Moscow

17 sep. 2010 y.

«From our… от конфиденциального источника в 53-м научно-исследовательском институте (НИИ) Министерства обороны России получены дополнительные документальные материалы, касающиеся военных научных разработок в области обнаружения летательных объектов, изготовленных по стелс-технологии.

К настоящему времени на базе института завершены лабораторные исследования и изготовлен опытный образец, получивший кодовое название «Апофес». В ближайшие недели на полигоне Министерства обороны России «Капустин Яр» будут проведены его полевые испытания. Нами предпринимаются необходимые действия по добыванию данных, раскрывающих конструктивные особенности и технические характеристики «Апофеса…»

Перечитав последнюю часть донесения московской резидентуры, Джон Колли поднял голову. В его глазах ведущий сотрудник восточного отдела ЦРУ Ник Ваилд увидел неподдельную тревогу. И для нее у Колли имелись серьезные основания. Ему казалось, что русские находились всего в шаге от прорыва в такой важной области военного соперничества, как воздушно-космическая. Появление в их боевом арсенале «Апофеса», по его мнению, представляло глобальную угрозу для национальной безопасности США.

Ваилд был не склонен драматизировать ситуацию с «Апофесом». Последние полтора года он предметно занимался данной темой и знал ее в деталях. С разработкой этого оружия все обстояло далеко не так гладко, как то представлялось Колли. Последние успешные лабораторные испытания «Апофеса» являлись, пожалуй, редким исключением в череде неудач, а это означало, что у русских в ближайшее время вряд ли появится грозное оружие, способное нейтрализовать ракетно-ядерный потенциал США. Окончательный ответ об эффективности «Апофеса» могли дать только его полевые испытания. В том, что их результаты станут достоянием ЦРУ, Ваилд не испытывал сомнений. Агент Консул, завербованный несколько месяцев назад, занимал не последнее место в руководстве 53-го НИИ. Полагаясь на него, Ваилд поспешил рассеять опасения Колли и заверил:

— Сэр, угроза «Апофеса» для нашей национальной безопасности представляется весьма относительной. При нынешнем научно-техническом состоянии России дистанция от опытного образца до серийного производства может занять не один год. Тем более «Апофес» не прошел полевых испытаний, а их результаты с помощью Консула мы будем иметь уже на следующий день.

— Ник, Консул и результаты испытаний — это, конечно, хорошо. Но они не решат проблемы! — категорически не согласился Колли.

— Ну, почему? Имея на руках полные характеристики «Апофеса», наши яйцеголовые быстро найдут противоядие.

— Нет, Ник, это не решение проблемы! — стоял на своем Колли и потребовал: — Мы должны! Мы обязаны посадить русских на задницу! И посадить так, чтобы они не поднялись!

— Джон, наше превосходство в воздухе и в космосе сведет на нет возможности «Апофеса», — не склонен был драматизировать ситуацию Ваилд.

— Ты ошибаешься, Ник! Проблему «Апофеса» нельзя рассматривать в отрыве от других. У русских есть и другие эффективные средств преодоления нашей ПРО.

— Ты имеешь в виду те, что стоят на ракетах «Сатана» и «Тополь»?

— И не только. У них на подходе стратегический ракетный комплекс «Ярс» — этот русский черт в мешке, и оперативно-тактический «Искандер».

— Что черт, то черт, — согласился Ваилд и посетовал: — Если у русских с «Искандером» все получится, то размещение наших противоракетных комплексов в Польше и Чехии станет пустой затеей.

— А представь, что у русских появится еще «Апофес».

— Это станет мощнейшим ударом по нам.

— Вот потому, Ник, русских надо приземлить, и как можно скорее! И не только с «Апофесом», а по самому широкому спектру новых военных разработок!

— Как то мы сделали с их электронной промышленностью — загнали ее в тупик! — вспомнил Ваилд об одной из самых удачных операций ЦРУ начала 90-х годов в России.

— Совершенно верно.

— Блестящая была операция. Теперь их ракетные носители валятся один за другим! Если так дальше пойдет, то скоро русские будут летать в космос на ядрах, как барон Мюнхгаузен.

— Ник, давай не будем обольщаться, нам это еще предстоит сделать, — напомнил Колли.

— Нам?! — брови Ваилда поползли вверх, и, покачав головой, он посетовал: — Джон, у меня на сей счет нет никаких идей.

— Почему же нет, одну ты уже высказал.

— Какую?

— Загнать в тупик перспективные военные научные разработки русских.

— Сказать легко, а как реализовать? Сегодня не девяностые годы, и в Кремле сидит не Ельцин, а Путин.

— К сожалению, — признал Колли и затем обронил загадочную фразу: — Но не все так безнадежно, Ник. Сегодня у нас в России появился важный помощник.

— Помощник? И кто?

— А ты не догадываешься?

Ваилд мысленно перебрал наиболее ценных агентов ЦРУ в России, но ни одному из них подобная миссия была не по плечу, и развел руками. А Колли, продолжая интриговать, спросил:

— Ник, сколько ты занимаешься Россией?

— В общей сложности девять лет, а предметно — последние два года.

— Срок достаточный, чтобы понять особенности русских.

— Они долго запрягают, но потом… — Ваилд напряг память, пытаясь вспомнить продолжение поговорки.

Колли усмехнулся и язвительно заметил:

— Стареешь, Ник, потом они быстро ездят.

Ваилд не остался в долгу и в тон ему ответил:

— Джон, мне кажется, для нас больший интерес представляет другая особенность русской души.

— И какая же?

— Русские любят быструю езду, а при ней заносит на поворотах.

— Согласен. Я бы еще добавил, если они что-то ломают, то их не остановить.

— «…До основанья, а затем Мы наш, мы новый мир построим… Кто был ничем, тот станет всем!..» — вспомнил Ваилд строчки из «Интернационала».

Колли рассмеялся и добродушно произнес:

— Ник, я не подозревал, что ты — скрытый марксист.

— Джон, я, конечно, не историческое ископаемое, но противника — коммунистов знал хорошо. Два года работы в резидентуре в Москве, когда там был «железный занавес», я скажу, — занятие не для слабонервных. КГБ дохнуть нам не давало.

— Прости, Ник, я не хотел тебя обидеть, — извинился Колли и философски изрек: — Времена меняются, а с ними должны меняться и мы.

— Меняются, но разведка, как и тысячу лет назад, строится на человеческих слабостях. Древние говорили: осел, груженный золотом, возьмет самую неприступную крепость. Неподкупных нет! Только у каждого — своя цена. Главное — не продешевить.

— Не спорю, но если есть возможность — я имею в виду 53-й и другие научные институты русских — уничтожить чужими руками, то грех не воспользоваться этим. А она появилась, — возвратился к началу разговора Колли.

— Джон, я разве против? Где только найти такого «осла»? Мне о нем ничего не известно, — терялся в догадках Ваилд.

Колли не стал его томить и огорошил:

— Министр обороны России.

— Чт-о?! — не мог поверить своим ушам Ваилд.

— Да, да, Сердюков, — со всей серьезностью подтвердил Колли.

Ваилд опешил и с изумлением уставился на него. Профессионал до мозга костей он не переставал удивляться способностям Колли выдвигать парадоксальные идеи и находить неординарные решения, казалось бы, неразрешимых проблем в такой специфической сфере, как разведка. Но то, что он предлагал сейчас, скорее можно было отнести к необузданному полету фантазии человека, которого за семь лет службы в ЦРУ так и не обтесала система.

В разведку Колли пришел с научной кафедры Массачусетского университета в непростой для американской разведки период. После провала шоу ЦРУ с оружием массового поражения в Ираке президенту Бушу, чтобы заставить заткнуться «голубей» из лагеря демократов, понадобился козел отпущения. Икать его долго не пришлось. Директор ЦРУ, сыграв роль раскаявшегося грешника, ушел в отставку, а после того, как утихла шумиха, всплыл в кресле вице-президента нефтяной компании. Для «голубей» это стало красной тряпкой — они требовали от президента новых жертв. И тот вынужден был пойти им на уступки. Вслед за директором с креслами расстались еще десяток высокопоставленных сотрудников, засветившихся в грязных иракских делах. На смену им в ЦРУ рекрутировали новые кадры.

В их числе оказался Колли. Его профессорский вид и раскованная манера общения резали глаз матерым разведчикам и служили предметом для злословия. Но вскоре они прикусили языки, причиной тому были не связи Колли на Капитолийском холме и острый как бритва язык, а результаты работы. Тонкий ум, изобретательность и неординарное мышление позволили ему быстро подняться по карьерной лестнице. Он не просто поднялся, а взлетел. Колли оказался прирожденным разведчиком, и в новой для себя области добился фантастических результатов. Информация, добытая его агентами, не один раз докладывалась президентам Бушу, а потом Обаме.

Поэтому, несмотря на 22 года службы в разведке, Ваилд без обид принимал интеллектуальное превосходство Колли над собой. Но в своем замысле использовать Сердюкова для развала российской военной науки тот явно хватил через край. При самом буйном полете фантазии Ваилд не мог себе представить министра обороны России в роли исполнителя замысла Колли и прямо заявил:

— Извини, Джон, может, я чего-то не понимаю, но с Сердюковым ты явно хватил через край.

— Не спеши с выводами, Ник! — сохранял невозмутимый вид Колли и, передав ему документ, предложил: — Ознакомься, а потом поговорим.

Ваилд бросил взгляд на название — «Обзор деятельности фонда содействия диверсификации российских оборонных производств Defense Enterprise Fund» — оно ему ни о чем не говорило, и вопросительно посмотрел на Колли. А тот поторопил:

— Читай, читай! У нас не так много времени!

Первые строчки навеяли на Ваилда скуку. Они напоминали отчет менеджмента перед акционерами о деятельности компании. К концу первой страницы он застрял в статистической отчетности и в сердцах бросил:

— Извини, Джон, я не бухгалтер! Здесь нет никакой разведки!

— Пропусти третью страницу и читай с четвертой, — не стал испытывать его терпения Колли.

Ваилд перевернул лист, и в глаза бросился крупно набранный заголовок: «Партнерские связи Defense Enterprise Fund в России». Здесь уже попахивало разведкой. Он пробежался взглядом по их перечню, и ноздри его хищного носа затрепетали. Подобно опытному охотнику, Ваилд почувствовал запах крупной дичи и в своих ожиданиях не ошибся. За описанием характера сделок и их внушительных объемов он увидел главное. В числе партнеров Defense Enterprise Fund значилось ЗАО «ФАМЭК-АС» из Санкт— Петербурга, имевшее выходы на силовые структуры — МВД, Федеральную налоговую службу, а также правительство города. И не просто выходы: оно являлось для них основным поставщиком сетевых информационных систем и компьютерной техники.

В очередной раз Ваилд поразился изобретательному уму Колли: через Defense Enterprise Fund и его партнера ЗАО «ФАМЭК-АС», используя возможности агента Консул, поставить в 53-й и другие НИИ электронного «троянского коня» — нашпигованное разведывательной аппаратурой оборудование. С его помощью не составило бы большого труда отыскать «ахиллесову пяту» «Апофеса» и нанести удар.

— Джон, ты гений? Это беспроигрышный ход! Остается завербовать кого-нибудь из боссов Defense Enterprise Fund, — восхитился его остроумной идей Ваилд.

Колли был польщен — оценка профессионала для него стоила немало, ответил благодарным взглядом и пояснил:

— С вербовкой боссов вопрос решен. Один из них — Сэм Калмин уже работает на нас!

— Тогда чего ждать? Надо начинать операцию! У меня нет сомнений, директор ее поддержит! — загорелся Ваилд.

— Не спеши, Ник! Необходимо сделать еще один ход, и здесь я рассчитываю на тебя.

— Я готов, Джон! А как быть с 53-м институтом? Мне ведь не раздвоиться.

— И не надо, все взаимосвязано.

— Как? Каким образом?

— Сейчас поймешь. Для этого… — договорить Колли не успел.

Зазвонил телефон. Он снял трубку. По его лицу Ваилд догадался: звонит директор. Разговор был не из приятных — Колли нервно покусывал губы и отвечал короткими рублеными фразами. Ваилд сделал вывод: в резидентуре ЦРУ в России произошло что-то чрезвычайное, и напрягся. В сложившейся ситуации его больше волновали судьба агента Консула и дальнейшая работа по «Апофесу». Он с нетерпением ждал окончания разговора и не успел Колли положить трубу, как принялся теребить его вопросами:

— Что произошло, Джон? Провал? Кто? Когда? Консул?!

— Пока неясно, но, похоже, на Кавказе мы вляпались в дерьмо по самые уши, — мрачно обронил Колли и, торопливо запихнув документы в сейф, распорядился: — Жди меня! Вернусь от директора, и мы продолжим разговор.

Ваилд спустился в свой кабинет и, пока Колли находился на совещании, не находил себе места. Его предложение по использованию Defense Enterprise Fund и его партнера ЗАО ««ФАМЭК-АС» в операции против русских ошеломило своей дерзостью и вызвало в голове сумбур мыслей. Ваилд с нетерпением ждал возвращения Колли от директора. Совещание затягивалось, и тому имелись веские причины.

В руководстве ЦРУ были потрясены последними провалами агентуры в России. Разветвленная разведывательная сеть, созданная с таким трудом совестно со Специальной службой внешней разведки Грузии в Российской армии, рухнула в одночасье. Десятки ее агентов были провалены. Самый тяжелый удар был нанесен по нелегальной резидентуре. Ее резидента, кадрового сотрудника, заместителя начальника оперативного управления Специальной службы внешней разведки Грузии Херкеладзе, взяли с поличным — с секретной информацией. Вслед за ним в камеры отправились особо ценные агенты подполковники Хачидзе, Богданов, Имерлишвили и шифровальщик из штаба СКВО старший лейтенант Алиев.

Подобного разгрома разведывательной сети в России даже ветераны ЦРУ не могли припомнить. После этого у директора и Колли не возникало сомнений: агенты стали жертвами ответной операции российской контрразведки, сумевшей внедриться в резидентуру, а затем выйти на самого резидента. Херкеладзе и его агентов уже было не вернуть. После их провала головной болью для директора и Колли стала добытая ими информация. Ее анализ наводил на грустные мысли: материалы резидентуры могли быть ловкой дезинформацией ФСБ. И, чтобы разобраться во всем этом, директор потребовал от Колли, резидентур ЦРУ в Москве и Санкт-Петербурге задействовать надежную агентуру для перепроверки добытых Херкеладзе разведывательных материалов.

Но одним этим директор не ограничился. В последнее время президент и Пентагон не давали покоя руководству ЦРУ: они требовали добыть материалы о ходе реформы в Вооруженных Силах России. Густая завеса тайны, окутывавшая ее, порождала в Белом доме массу домыслов и слухов. Отрывочные разведданные и утечка информации в СМИ, которую хитрые русские давали не без умысла, говорили опытным аналитикам американской разведки: на этот раз Кремль решительно настроился сломать пришедшую в полную негодность военную машину бывшей Советской армии и создать новую. Какой она станет — ЦРУ и Пентагону оставалось только гадать. Попытки проникнуть под покров тайны реформ Русской армии не увенчались успехом. Поэтому предложение Колли использовать в этих целях компанию Defense Enterprise Fund, глубоко интегрированную в полувоенные структуры в Санкт-Петербурге и Москве, и агента Калмина получило поддержку директора. Операция получила кодовое название «Терминатор».

После совещания Колли возвратился к себе и тут же позвонил Ваилду. Тот поднялся к нему. Выражение глаз Колли заставило его напрячься.

— У нас, Ник, возникли серьезные проблемы. Русские подложили нам большую свинью. Мало того что накрыли разведывательную сеть на Северном Кавказе, так еще запустили дезу через двойных агентов, — мрачно обронил Колли.

Ваилд изменился в лице. Меньше месяца назад он возвратился из Тбилиси, где находился с инспекционной поездкой — проверял работу резидентуры ЦРУ и Специальной службы внешней разведки Грузии. По ее результатам он представил руководству оптимистичный доклад: резидентура Херкеладзе, на которую было потрачено столько сил и средств, заработала. Но, как оказалось, ненадолго. Провалы ее и других агентов напрямую били по Ваилду. Избегая смотреть на Колли, он внезапно осипшим голосом спросил:

— Сколько взяли?

— Полностью ликвидирована резидентура Херкеладзе. Арестованы агенты в Общевойсковой академии и штабе округа. Директор рвет и мечет.

— Знакомая история. А кого назначили козлом отпущения?

— Пока не нашли, но ты понимаешь, если что…

Договорить Колли не удалось. Гнев душил Ваилда, и он взорвался:

— Козла?! А все из-за этих болванов в Тбилиси! Я же говорил резиденту в Тбилиси — Джапаридзе заигрался! Десятки агентов, которыми он хвалился, — это хлам! Мерзавец? Пускал нам пыль в глаза, чтобы выколотить деньги! Раздувал резидентуры одноразовыми агентами. И вот результат!

— Ник, успокойся, тебя никто не винит.

— Это сегодня, а завтра?

— Не будем загадывать, уже ничего не изменишь. Ты не хуже меня знаешь отношение директора к грузинской разведке. Грузия — это рекламный проект, и его ведет Госдеп.

— Рекламный?! Джон, сколько можно плясать под дудку этой набитой дуры Клинтон?! Осточертела со своими чистоплюями! Они по фуршетам шляются, сплетни собирают, а мы в дерьме! — негодовал Ваилд.

— Остынь, Ник, словами делу не поможешь, — сохранял терпение Колли.

— Извини, Джон, нервы, — смутился Ваилд.

— О'кей, вернемся к Defense Enterprise Fund и Калмину.

— Ладно, так в чем здесь фишка, Джон?

— Сейчас поймешь, — ответил Колли, открыл сейф, снова достал «Обзор деятельности Фонда содействия диверсификации российских оборонных производств Defense Enterprise Fund» и предложил: — Прочитай внимательно последние абзацы.

Ваилд, играя желваками на скулах, — в нем внутри все еще кипело от негодования — склонился над документом. Через минуту его брови поползли вверх, а на вырубленном, словно топором, лице пошли трещины.

— Невероятно?! — воскликнул он.

Действительно, это была невероятная удача. Ваилд не мог поверить в нее, снова обратился к документу, а когда поднял голову, то в его глазах Колли увидел неподдельное восхищение. Насладившись произведенным эффектом, он спросил:

— Теперь ты понимаешь, какая на нас свалилась удача?

— Удача — это ты, Джон, и твоя светлая голова! Я видел эти материалы, но не зацепился, — признался Ваилд и задался вопросами: — Допустим, у нас есть агент — Калмин. Он связан с этим русским — Вельтовым из ЗАО «ФАМЭК-АС». Предположим, нам удастся завербовать Вельтова. Он знает Сердюкова и находится с ним в дружеских отношениях. А дальше что? Вербовать Сердюкова? Заставить работать на нас? Это же смешно!

— Так, как мыслишь ты, Ник, результата не добиться.

— Хорошо, скажи, как?

— Отказаться от сложившихся стереотипов. На таком уровне, как Сердюков, они не работают. Ты прав, завербовать его сложно, если не сказать, невозможно. Психология — вот наш ключ к выполнению миссии.

— Извини, Джон, но я чего-то недопониманию, — окончательно запутался Ваилд в парадоксальных поворотах мысли Колли.

Тот улыбнулся и пояснил:

— Ник, Сердюков и те, кого он привел с собой в министерство обороны, — бизнесмены.

— Да, я слышал, он занимался мебельным бизнесом в Санкт-Петербурге. И что?

— А вот здесь начинается самое интересное. Ты не ошибся, в начале 90-х Сердюков занимался мебельным бизнесом. На этой почве он познакомился с Вельтовым. Позже Сердюков выгодно женился на дочери российского вице-премьера, стал чиновником и сделал головокружительную карьеру. Но это не помешало ему сохранить деловые и личные отношения с Вельтовым. Тот тоже не потерялся, при поддержке русской мафии — некоего Хухштаба — сколотил приличный капитал.

— В России это называется крышей, — блеснул Ваилд познаниями российской действительности.

— Сути это не меняет, — не стал спорить Колли и продолжил: — В 1992 году Вельтов организовал на базе оборонного научно-производственного объединения «Пульс» компанию «ФАМЭК» и занялся поставками компьютерной техники в Россию. В 1997 году он познакомился с Калминым, и они учредили дочернее предприятие ЗАО «ФАМЭК-АС». На его базе создали первые компьютерные сети в Санкт— Петербурге, в том числе и для налоговой службы.

— Хваткие парни, с размахом работали! А как они были связаны с Сердюковым?

— Напрямую! Поставки в налоговую службу осуществлялись, когда ею руководил Сердюков.

— Вон оно что! Интересный факт, но с того времени прошло больше десяти лет. Где сейчас Сердюков, и где сейчас Вельтов? Как их подвязать друг к другу и к нашей операции? Как?! Хоть убей меня, Джон, не пойму! — окончательно запутался Ваилд.

— Если идти по избитым схемам, то никак. Еще раз говорю, решение проблемы надо искать в области психологии бизнесмена, — терпеливо разъяснял Колли.

— Извини, Джон, но какое отношение она имеет к нашей операции? Мы должны заблокировать военные научные программы русских, не так ли?

— Совершенно верно.

— С помощью психологии бизнесмена?!

— Именно, Ник! Этот бизнесмен — Сердюков сегодня реформирует военную машину русских.

— Хорошо реформирует, а дальше что?

— А дальше мы введем в игру Вельтова.

— Ввели, но в какую игру, и что он будет играть?

— Пойми, Ник, для Сердюкова реформа армии — это бизнес-проект. И он поступает, как бизнесмен. Все, что ему кажется иррациональным, безжалостно отсекается. И вот здесь свою роль должен сыграть Вельтов. В бизнес он пришел из большой науки, военной науки. Сердюков об этом знает и будет считаться с его мнением.

Ваилд задумался, осмысливая сказанное. Идея Колли уже не казалась столь фантастической и спросил:

— Джон, если я тебя правильно понял, то через Вельтова мы подскажем Сердюкову, как реформировать военную науку в нужном для нас направлении?

— Совершенно верно! — подтвердил Колли и предложил: — Ник, берись за миссию. Я очень рассчитываю на тебя.

— О'кей! — согласился Ваилд, и в его глазах вспыхнули азартные огоньки.

Захваченный остроумной идеей, он уже жил ею и торопил:

— Надо немедленно встретиться с Калминым и начинать работу по Вельтову.

— Да, у нас слишком мало времени, — подтвердил Колли и распорядился: — Сегодня изучишь досье на Вельтова и Калмина. Завтра вылетишь во Флориду. Там находится Калмин. Проведешь с ним встречу и определись, на чем можно завербовать Вельтова.

— Да, все они одним миром мазаны. Вопрос только в цене.

— Не спеши с выводами, Ник. Вельтов — серьезная фигура, простые подходы по нему не сработают. Русская мафия с ним ничего не смогла сделать. И второе: его отец — бывший полковник ГРУ, а это, сам знаешь, серьезная школа.

— Тем интереснее, Джон! Я соскучился по настоящей работе! — загорелся Ваилд.

— В таком случае удачи, Ник, — пожелал Колли и, завершая беседу, вручил ему досье на Калмина и Вельтова.

В свой кабинет Ваилд возвратился в приподнятом настроении: операция «Терминатор» была тем, о чем только мог мечтать любой разведчик, и занялся изучением материалов. Досье на Семена Калмина скорее представляло авантюрный роман, чем дело на агента. Выходец из бывшего СССР, он являл собой яркий образец «нового русского», у которого хватило ума быстро сменить «малиновый пиджак» и распальцовку на модный костюм от Кардена, а пальцам найти более подходящее применение: они с легкостью отсчитывали щедрые откаты алчным чиновникам, которые после скудных партийных спецпайков никак не могли насытить свои волчьи аппетиты. Взамен Калмин получал лакомые куски неликвидов и свой первый капитал сколотил на хитроумных махинациях, связанных с продажей за границу стратегических металлов. Его комбинация с продажей титана была до гениальности проста: под видом титановых лопат на Запад отправлялись десятки тон первосортного металла. За два года количество «лопат», вывезенных из России, оказалось таково, что ими могли бы окапаться все армии мира.

Так продолжалось до осени 1992 году. В сентябре на Калмина наехали бритые затылки. Выдержав несколько наездов «торпед», а затем «быков», он благоразумно не стал бодаться, скинул «смотрящему» по бросовой цене свой бизнес, перебрался в США и оседлал новый — поставки в Санкт— Петербург компьютерной техники. На этой почве в 1997 году он сошелся с Вельтовым, разрабатывавшим новую для России денежную жилу — компьютерные технологии.

Сын военного, и не просто военного, а полковника ГРУ, Вельтов по стопам отца не пошел, а решил откосить от армии и поступил в знаменитый питерский Военмех. После его окончания, благодаря связям отца, остался ковать оборонный щит страны в Ленинграде в широко известном, но только в узких кругах, научно-производственном объединении «Пульс».

Недюжинный ум и пробивные возможности позволили Вельтову за короткий срок вырасти до старшего инженера. Работа над кандидатской диссертацией открывала ему путь к завлабу — пределу мечтаний для молодого советского ученного. Но случился август 91-го, и некогда могущественный советский военно-промышленный комплекс, а вместе с ним наука рухнули. Вельтов был в числе тех стервятников, кто на ее чахнущей ниве принялся собирать щедрый денежный урожай.

Руководство объединения «Пульс», оказавшись в тисках жесточайшего финансового кризиса, в поисках выхода вынуждено было согласиться не только на предложение Вельтова заняться коммерческой деятельностью, а и предоставить ему один из руководящих постов в дирекции. К 1996 году он, где мытьем, а где катаньем, отправил на заслуженный отдых «красных директоров» объединения, организовал дочернее предприятие ЗАО «ФАМЭК-АС» и стал его генеральным директором.

И если у Вельтова дела шли в гору, то у Калмина жизнь на новой родине — в США оказалась не безоблачной. Вскоре он попался на контрабандной сделке и, чтобы не сесть в тюрьму, вынужден был пойти на сотрудничество с ЦРУ. Не без помощи американской разведки создал фонд содействия диверсификации российских оборонных производств Defense Enterprise Fund. Эта диверсификация носила специфический характер: с помощью фонда и Калмина ЦРУ добывало российские научные разработки. Одним из таких поставщиков, сам того не подозревая, стал Вельтов. В 1997 году Калмин купил у него за 3 миллиона долларов 40 % акций ЗАО «ФАМЭК-АС» и продолжил качать российские секреты. Так и не определившись окончательно с планом предстоящей беседы с Калминым, Ваилд решил действовать по обстановке и, закончив работу с его досье, отправился домой.

На следующий день, 18 сентября, после полудня он вылетел из Вашингтона во Флориду. Через час самолет приземлился в аэропорту Стюарт в Майами. Ослепительно белая туша «Боинга-777», напоминающая огромную акулу, медленно вплыла на стоянку. Турбины в последний раз пронзительно взвизгнули и затихли. По проходу засновали стюардессы, и веселая разноголосица покатилась по салону. Ваилд снял с полки сумку, перебросил за плечо и двинулся к выходу. Выйдя на верхнюю площадку трапа, он остановился и вдохнул полной грудью. В воздухе смешались запахи керосина, моря и поздних цветов. Несмотря на вторую половину сентября, лето не спешило покидать Флориду. Бриз, потягивавший со стороны моря, был не в силах остудить жар, исходящий от бетонки. Над ней колыхалось зыбкое марево. Яркое южное солнце слепило глаза. Ваилд надел очки, стремительно спустился с трапа и попал в объятия коллеги — Джима Мэтлока.

Последний раз они встречались в августе 2008 года, во время проведения в Южной Осетии военной операции «Чистое поле». Тогда Джим показал себя крепким парнем с железными нервами. 10 августа русские десантники, прорвав боевые порядки грузинских войск, стремительно продвигались вглубь Грузии. Их арьергард приближался к Гори и находился в нескольких километрах от ворот базы 4-й пехотной дивизии.

Паника охватила всех: грузинских военных, американских, украинских советников и специалистов по системам ПВО. В кабинетах, по коридорам катилось: «Русские идут!» — у ворот базы возникла давка. Охваченные ужасом рядовые и офицеры срывали с себя погоны, вышвыривали в кусты документы и, не обращая внимания на звания, ломились в битком набитые автобусы, чтобы прорваться в Гори и затеряться среди населения. В той драматичной обстановке лишь немногие сохранили присутствие духа. Среди них оказался Джим. Он, уничтожив секретные документы, шифраппаратуру разведпункта ЦРУ, одним из последних покинул базу.

Спустя два года, непредсказуемая судьба разведчика свела их вновь. В такой важной операции, как «Терминатор», лучшего помощника, чем Джим, было не найти. Вырвавшись из его объятий, Ваилд окинул взглядом подтянутую загорелую фигуру и, потрепав по буйной шевелюре, с теплотой произнес:

— Отлично выглядишь, Джимми! Настоящий плейбой с Майами-Бич!

Тот широко улыбнулся, уважительно потрогал внушительные бицепсы Ваилда и не остался в долгу:

— Тебя, старина, тоже не берет время. Шварц рядом с тобой отдыхает!

— Куда ему до нас. Он воюет в Голливуде, а мы с тобой по— настоящему.

— Что, есть горячее дельце? — загорелся Мэтлок.

— Трудно сказать, слишком длинная цепочка, — уклонился от прямого ответа Ваилд и поинтересовался: — Калмин к встрече готов?

— Да, ждет.

— Как у него настрой?

— Особого восторга не выказал.

— М-да, у этих бизнес-шпионов только одно на уме — деньги!

— Не вижу проблем. Он сидит у меня на хорошем крючке, — заверил Мэтлок.

— Надеюсь, не сорвется, — был осторожен в оценках Ваилд и уточнил: — Где встречаемся?

— На конспиративной квартире.

— Это далеко?

— Нет, в районе Майами-Бич.

— Во сколько?

— В 16.00.

— Поехали, у меня мало времени! — распорядился Ваилд.

— О'кей! — бодро ответил Мэтлок и проводил его к машине.

Ваилд занял заднее сидение и попросил включить кондиционер. После прохладной вашингтонской погоды он чувствовал себя в Майами так, будто попал в печь. Мэтлок, ловко лавируя в автомобильном потоке, выбрался на просторную Экспрессуэй и прибавил газу. Справа и слева мелькали пока еще в свежей зелени кварталы Браунсвилла. Через несколько минут дорога нырнула в тень Мартелл-парка. За ним, в лучах жаркого солнца, переливалась серебром и манила к себе безбрежная морская даль. По ней, напоминая пестрый цветник, яхты бороздили бухту. Ваилд — заядлый яхтсмен, с грустью посмотрел на столь милую сердцу картину и тяжело вздохнул — отпуск остался позади, потом бросил беспокойный взгляд на часы. До встречи с Калминым оставалось меньше часа. Это заметил Мэтлок и успокоил:

— Все о'кей, Ник! Конспиративная квартира находится на Альтон-роуд.

Ваилд откинулся на спинку сидения и попытался сосредоточиться на предстоящей явке с агентом Калминым. То, что ему предстоит иметь дело с авантюристом и проходимцем высшей пробы, не вызывало сомнений. Об этом убедительно свидетельствовало его досье. Алчный, азартный игрок, он при этом сохранял выдержку в самых сложных ситуациях, а его холодный и изворотливый ум позволял, подобно угрю, выскальзывать из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Ваилд продолжал ломать голову над тем, какой ключ подобрать к Калмину, чтобы склонить к вербовке Вельтова, когда его мысли нарушил Мэтлок.

— Подъезжаем, Ник! — предупредил он.

Ваилд встрепенулся и осмотрелся по сторонам. Память его не подвела: слева промелькнул остроконечный шпиль церкви святого Патрика. Он догадался: встреча с Калминым предстоит на явочной квартире «Магнолия». Через несколько минут его догадка подтвердилась. Мэтлок свернул направо, переехал мост через канал и остановился перед глухими металлическими воротами. Сверху на машину хищно нацелились видеокамеры. Мэтлок нажал кнопку на панели управления системой безопасности, створки ворот бесшумно откатились в стороны, и въехал во двор. Ваилд вышел из машины и опытным взглядом оценил обстановку перед предстоящей встречей с агентом. Высокий забор и зеленая стена из густо разросшихся магнолий надежно скрывали конспиративную квартиру ЦРУ от посторонних глаз. Внешне она ничем не отличалась от расположенных поблизости вилл средних американцев.

Поставив машину в гараж, Мэтлок присоединился к Ваилду. Они вошли в холл и поднялись на второй этаж в гостиную. Здесь царили тишина и прохлада. Тихо шуршавший кондиционер и легкий полумрак навевали сон. Ваилд осмотрелся и остался доволен обстановкой, она располагала к беседе. Средину гостиной занимали огромный, напоминающий бегемота, диван и два кресла. Ваилд пробежался по ним взглядом, затем по стенам, его взгляд не обнаружил следов скрытых видеокамер, и поинтересовался:

— Джим, как с записью беседы с Калминым?

— Все о'кей, Ник! Каждое его слово и каждый жест будут записаны! — заверил Мэтлок.

— Где стоят камеры? — уточнил Ваилд.

Мэтлок махнул на настенное бра и картину с изображением пейзажа.

Ваилд, оценив позицию, остановился у кресла, стоявшего ближе к бару, присел, повертел головой и заключил:

— Калмина посадим сюда.

— О'кей, — согласился Мэтлок, прошел к бару, открыл холодильник, достал из него запотевшую бутылку пепси и спросил: — Будешь?

— Нет, мне минеральную, и без газа, — попросил Ваилд.

Мэтлок поменял бутылки и, разлив воду по стаканам, плюхнулся на диван. Ваилд расположился в кресле и, смакуя каждый глоток, утолял жажду. Не успели они допить, как у Мэтлока зазвонил сотовый телефон.

— Хеллоу, Сэм!.. Да, на месте! Жду! Подъезжай! — ответил он.

Ваилд оживился, полагая, что звонил Калмин.

— Он, сейчас будет! — подтвердил его догадку Мэтлок, поднялся с дивана и обратился к монитору системы видеоконтроля.

К нему присоединился Ваилд. Его охватили легкое волнение и азарт. Явки с агентами для него давно уже стали наркотиком. Встречи с ними напоминали игру в покер, а игра с таким непредсказуемым игроком, каким являлся Калмин, обещала быть увлекательной.

«Главное — выбрать верный тон и не ошибиться с первым шагом. Потом прощупать тебя насчет Вельтова…» — размышлял над тактикой предстоящей беседы Ваилд.

— А вот и Сэм! — возглас Мэтлока нарушил течение его мыслей.

Ваилд снова обратился к монитору. Перед воротами стояла BMW представительского класса. Мэтлок нажал кнопку на панели управления. Ворота открылись, Калмин въехал во двор, и через несколько минут на лестнице послышались легкие шаги, а затем показался голый, как колено, череп с хитрющей физиономией. На ней выделялись жгуче-черные на выкате глаза и крупный с горбинкой нос. В свои сорок с лишним лет Калмин сохранил юношескую стройность и подвижность. Он был сама деловитость, энергично пожав руку Мэтлоку, повернулся к Ваилду и смерил его оценивающим взглядом.

— Сэм, познакомься — это Ник! Мой коллега и хороший приятель, — представил его Мэтлок.

Ваилд обменялся с Калминым коротким рукопожатием и предложил ему занять место в кресле перед картиной. Мэтлок, воспользовавшись паузой, незаметно включил аппаратуру видеозаписи и присоединился к ним. Калмин отказался от ужина и, сославшись на занятость, предложил:

— Господа, давайте сразу перейдем к делу.

— О'кей! И если не возражаешь, Сэм, то начнем разговор с твоего бизнеса, — согласился Ваилд.

— Моего бизнеса? Какого? Того, что в России? — уточнил Калмин, и в его глазах вспыхнули и погасли холодные огоньки.

Ваилд лишний раз убедился, во мнении: с таким агентом лучшая тактика — прямой разговор, и подтвердил:

— Да, в России.

— Я так понимаю, ЦРУ интересуют новейшие научные разработки русских?

— Сэм, с тобой приятно иметь дело, ты хватаешь все на лету! — похвалил Ваилд.

Калмин осклабился в ухмылке и, ткнув пальцем в потолок, заявил:

— Если бы не хватал, то давно бы был на небесах!

Мэтлок улыбнулся и не удержался от язвительного выпада:

— Сэм, с твоими грехами тебя не примут даже в ад.

Калмин не остался в долгу и с ехидцей ответил:

— Половина из них на совести ЦРУ.

— Господа, давайте не будем меряться, у кого и чего больше, — положил конец их пикировке Ваилд и повторил вопрос: — Сэм, так как с научным бизнесом в России?

— С каждым годом все хуже, а дураков все меньше, — констатировал Калмин.

— Мы можем помочь.

— С дураками? Ну, уж нет, у меня нет желания оставшуюся жизнь провести в камере на Лубянке. Ваши игры в России обходятся все дороже, — набивал себе цену агент.

Ваилд решил поставить его на место и желчно заметил:

— Сэм, не стоит перебирать — камеры в Гуантанамо не лучше лубянских.

Кривая ухмылка моментально слетела с лица Калмина, в его глазах полыхнул злой огонек, и он с вызовом произнес:

— Я перед Америкой чист!

— Да-а? А перед корпорацией «Локхид»? — в голосе Ваилда зазвучала неприкрытая угроза.

В гостиной наступила тягостная тишина. Мэтлок бросал беспокойные взгляды то на Ваилда, то на Калмина и ерзал в кресле. Хорошо зная дерзкий нрав агента, он ожидал вспышки гнева. Этого не произошло, Калмин, поиграв желваками на скулах, взял себя в руки и сквозь зубы процедил:

— И чего от меня хочет ЦРУ?

Ваилд не стал гнуть в бараний рог взбрыкнувшего агента и избрал примирительный тон:

— Сэм, не стоит бодаться. Я уважаю парней с яйцами, но будет лучше, если мы найдем общий язык.

— О'кей, — сбавил тон Калмин и повторил вопрос: — Так что ЦРУ хочет от меня?

— Скорее, не от тебя, Сэм, а от твоих партнеров в ЗАО «ФАМЭК-АС», — уточнил Ваилд.

— Вельтов? Андрей? — сообразил Калмин, и на его лице отразилась целая гамма чувств. Он с изумлением смотрел то на Мэтлока, то на Ваилда и, не веря в свою догадку, воскликнул: — Вы что же нацелились на Сердюкова?! На министра?!

— Не совсем.

— Джим! Ник! Спуститесь на грешную землю! Сердюков слишком высоко взлетел, через Вельтова до него не добраться.

— Можно, есть одна интересная схема, — сохранял терпение Ваилд.

— И какая?

— Очень перспективная как для нас, так для тебя, Сэм.

— Да и чем? — оживился Калмин.

Всем! — заверил Ваилд и перешел к изложению замысла операции «Терминатор». Калмин внимательно слушал, но сомнения в ее успехе не покидали его, и, чтобы окончательно их развеять, Ваилд использовал последний аргумент — предложил ему заняться реализацией на американском рынке научных разработок, добытых с помощью Вельтова. Это возымело действие, Кальмин согласился, а дальше разговор шел о том, когда, под каким предлогом и где организовать встречу с Вельтовым.

Глава пятая В поисках профессора Чалыгина и секретов «ареала»

Подходил к концу сентябрь, вместе с ним закончилось, неожиданно загулявшее в Подмосковье, бабье лето. Унылое серое небо нахмурилось и заморосило холодными дождями. Порывистый северный ветер по-хозяйски гулял по опустевшим дорожкам сквера на Патриарших прудах, срывал с деревьев последние листья и пригоршнями швырял их в пруд. Редкие прохожие, не задерживаясь у фотогалереи, где на снимках все еще продолжало плескаться яркими красками знойное лето, спешили укрыться от непогоды в манивших к себе теплом и аппетитными запахами кафе и ресторанах. Все вокруг навевало уныние и тоску. На что уж бронзовый весельчак и балагур — басенник Крылов, и тот поддался общему состоянию природы. Отбросив в сторону перо с бумагой, он, нахохлившись в массивном кресле, с тоской поглядывал на призывно мигающую рекламу кафе «Сулико на Патриарших». За его окнами звучала зажигательная грузинская мелодия и раздавались веселые голоса.

Андрею Охотникову было не до веселья и не до кафе. Не обращая внимания на непогоду, он, уткнувшись в воротник плаща, нарезал круг за кругом вокруг пруда. Все его мысли были связаны с делом исчезнувшего профессора Чаплыгина. С того дня, когда он с подчиненными — Иваном Устиновым, Геннадием Приходько и Олегом Лазаревым — включились в его поиск, у них не было ни минуты покоя. За три с лишним недели они узнали о Чаплыгине, кажется, все, но так и не смогли докопаться до главного, что на самом деле стояло за его таинственным исчезновением: несчастный случай, желание сменить обстановку и начать новую жизнь, или здесь была замешана иностранная спецслужба.

То, что секретные разработки Чаплыгина находились на месте, в сейфе НИИ, еще ни о чем не говорило. Андрей не исключал того, что их электронные копии могли оказаться за границей в чужих, враждебных руках.

«Так что же на самом деле стоит за всем этим? Что?! — терзался он и продолжал кружить по дорожкам сквера в поисках ответа. — Так, где же собака зарыта? Где? В секретных работах, которыми занимался Чаплыгин? Несомненно, если следовать шпионской логике. В таком случае его исчезновение — это однозначно дело рук иностранной спецслужбы. Но где и при каких обстоятельствах Чаплыгин засветился перед ней? За границей? Исключено — он невыездной. На научных конференциях в Питере и Москве? Как вариант — да! На них были британцы, американцы, немцы, шведы и испанцы. Швейцарцы, шведы и испанцы не в счет — подобные разработками не их уровень. С Чаплыгиным активно контачили пятеро. Гесс, Браун и Скотт отпадают! — продолжал рассуждать Охотников. — Все имеют имя в научном мире и не станут размениваться на сомнительные игры со спецслужбами. Есть еще Бауэр, но подозрения о его связи с германской разведкой не подтвердилась — он оказался чист. В сухом «осадке» остается Сакстон, но и он не тянет на церэушника», — пришел к неутешительному выводу Охотников.

Сакстон, по отзывам специалистов из 53-го НИИ, являлся крупным специалистом в своей области, а это практически исключало его принадлежность к кадровому составу американской разведки. Но то, что Сакстон мог выполнять ее поручение по изучению Чаплыгина, такого Андрей не исключал, однако его участия в организации похищения или нелегальном вывозе ученого из России, не допускал.

«Так, где же собака зарыта? Где?» — снова и снова Охотников задавал себе этот вопрос и не находил ответа. В управление он возвратился в подавленном настроении. Обещание Рудакову и Первушину в течение десяти дней внести ясность в дело Чаплыгина так и осталось обещанием. Поэтому, стыдясь показаться им на глаза, Андрей тенью проскользнул мимо их дверей и шмыгнул к себе в кабинет. На столе надрывался телефон, он снял трубку и услышал радостный голос Устинова.

— Андрей Михайлович, есть хорошая новость!

— Заходи! — пригласил Охотников.

Не прошло и минуты, как в коридоре раздались быстрые шаги и на пороге появился Устинов. На его усталом лице гуляла довольная улыбка.

— Давай выкладывай, что у тебя! — поторопил Охотников и указал рукой на стул.

Устинов шагнул в кабинет и на ходу выпалил:

— Андрей Михайлович, есть зацепка на Чаплыгина! Похоже, это работа БНД! Бауэр здесь! Приехал вчера!

— Да ты что?! А где остановился? — воскликнул Охотников, и его глаза радостно заблестели.

— В отеле «Космос»!

— Иван, а ты не ошибаешься?

— Данные достоверные, из службы «И».

— И что, есть фото?

— И не одно, полный комплект! — подтвердил Устинов и, торопя события, предложил: — Андрей Михайлович, надо немедленно пускать за Бауэром наружку! Я уверен, он выведен нас на след Чаплыгина.

— Согласен, медлить нельзя! — загорелся Охотников и распорядился: — Так, значит я к генералу, а ты готовься работать с наружкой!

После возвращения Охотникова от генерала Рудакова дальнейшие события развивались с калейдоскопической быстротой. Спустя час Устинов в составе бригады разведчиков наружного наблюдения занял пост у отеля «Космос». В 17.12 Бауэр появился на улице и, отказавшись от услуг такси, спустился в метро, доехал до станции «Спортивная», поднялся наверх, а дальше неспешным шагом двинулся по проспекту. Устинов и старший группы бригады наружного наблюдения капитан Сергей Васильев не отставали от него ни на шаг. Бауэр, судя по его поведению, в этом районе был не впервые и уверенно шел к известной ему цели. Устинов строил самые фантастические догадки, но не одна из них не подтвердилась. Скромняга ученый неожиданно свернул к ночному клубу. Две неоновые лилии, склонившиеся друг к другу на входе, служили тому подтверждением. Иван напрягся, полагая, что Бауэр вышел на явку с Чаплыгиным или сообщником. И, действительно, в его поведении произошли изменения. Он суетливо осмотрелся по сторонам и прошмыгнул в дверь клуба.

— Серега, у него там явка! За ним! — воскликнул Устинов.

Но Васильев даже не сдвинулся с места — на его лице появилась брезгливая гримаса, и с ожесточением произнес:

— Ага, целых две. Сволочь он, чтоб у него яйца отвалились! Не хватало еще в эту клоаку лезть!

— Серега, я тебя не понял?! Ты че, лом проглотил? Вперед!

— Куда вперед, Иван? Ты хоть знаешь, куда идем?

— Да какая на хрен разница. Войдем, а там разберемся!

— Это же бордель, Ваня?! — возмутился Васильев.

— И че? Мы же не собираемся колебать свои моральные устои!

— Там голубые.

— Чт-о? Откуда знаешь, ты че, его клиент? — в следующую секунду Устинов пожалел о том, что сказал.

Васильев вспыхнул как спичка и, потрясая под его носом увесистым кулачищем, прорычал:

— Ванька, говори, да не заговаривайся!

— Извини, Серега, шутка юмора, но неудачная, — отыграл обратно Устинов.

— За такие шутки морду бьют, — буркнул Васильев и, пряча глаза, пробормотал: — Не, я к этим тварям не подойду.

— А как же явка?

— Какая на хрен явка! Задницу твоему фрицу там прочистят! Не, Вань, я под их гондурас подставляться не буду.

— Да кто тебя заставляет? Зайдем, потусуемся, главное — засечь контакт Бауэра.

— Ага, засечь. Так тебе и дадут: новичка там сразу клеят. Это такая публика… — у Васильева не нашлось больше слов.

— Не ссы, Серега, пошлем их куда подальше.

— А потом?

— Что-нибудь, придумаем.

— Пока будешь думать — они тебя насадят. Ты же не станешь удостоверением размахивать?

— Вот зараза! Так что же делать? Что?.. — терзался Устинов.

Уходили драгоценные секунды и минуты. Его взгляд упал на салон красоты. За окнами, как рыбки в аквариуме, величаво плавали дивы преклонного возраста, и его осенило.

— Серега, жди! Я сейчас! — воскликнул Устинов и ринулся к салону.

Его внезапное появление, а еще больше вид — горящий взгляд и порывистые движения напугали благообразную публику. Дама, вальяжно развалившаяся в глубоком кресле, что-то пискнула и утонула в нем; две другие, листавшие журналы, оторопело уставились на Устинова. В следующее мгновение за его спиной раздалось грозное сопение. Он обернулся, и пальцы сами сжались в кулаки. Две бегемотообразные туши, с помятыми от сна физиономиями, угрожающе надвинулись на него. Это Ивана не остановило, придав голосу строгости, он объявил:

— Мужики, террористическая угроза № 2!

«Бегемоты» замерли, и их, заплывшие жиром, оловянные глазки округлились, а на каменных физиономиях появилось осмысленное выражение. Что касается вальяжных дам, то предупреждение Ивана мгновенно превратило их в мокрых куриц, и они наперебой закудахтали.

— Что здесь происходит?! — властный голос заставил Устинова обернуться.

В холл по-хозяйски не вошла, а величаво вплыла дородная блондинка, гневным взглядом прошлась по публике и задержала на Иване. На ее холеном лице возникла презрительная гримаса. Его полупролетарский вид и поведение вызвали гнев у блондинки.

— Молодой человек, что вы себе позволяете? Здесь элитный салон красоты, а не заводская пивнушка! — возмутилась она.

— Извините товарищ…

— Что-о?! Тут нет места для товарищей! — отрезала блондинка.

— Извините, а с кем я разговариваю? — уточнил Устинов.

Его уверенный, повелительный тон заставил блондинку насторожиться, и она, помявшись, представилась:

— Я директор салона.

— Так вот, товарищ директор, у меня к вам очень интимный, извините, конфиденциальный разговор.

— Что-о?! Да, как вы смеете? Я-я порядочная женщина! Я… — задохнулась от возмущения директриса.

Ее щеки вспыхнули пунцовым румянцем, и она сорвалась на визг:

— Хам! Вон! Охрана, выставить его за дверь!

Бегемоты попытались взять Ивана в клещи. Он увернулся, выхватил из кармана удостоверение и, ткнув им в физиономии, рявкнул:

— Смирно! Вы поступаете в распоряжение ФСБ!

Давняя армейская служба для «бегемотов», видимо, не прошла бесследно, они подтянули животы и стали во фронт.

— Молодцы! — похвалил Иван и распорядился: — В салон никого не пускать и не выпускать! Готовьтесь к отражению банды международных гомосексуалистов!

— Есть, товарищ майор! — в один голос ответили «бегемоты» и оторопело уставились друг на друга.

Нейтрализовав их, Устинов обратился к директрисе. От румянца на ее щеках не осталось следа, их покрывала мертвенная бледность, а в глазах плескался ужас.

— Извините, как вас звать? — попытался вывести ее из ступора Иван, но она никак не отреагировала и, подхватив под руку, увлек в кабинет. Бокал воды провел директрису в чувство, и он повторил свой вопрос:

— Вас как зовут?

— Стелла Арнольдовна, — пролепетала директриса.

— Меня можете называть просто Иван, — представился Устинов.

Директриса в ответ всхлипнула и запричитала:

— Боже мой, что творится? Зачем террористам мой салон? Зачем?

— Успокойтесь, Стелла Арнольдовна! Все в наших руках и не все так страшно. Речь идет об организованной преступной группе гомосексуалистов из клуба «Лилия». Мы ведем ее разработку. Нам необходима…

— Лилия?! — директриса подскочила как на иголках, а дальше ее было не остановить: — Негодяи! Они компрометируют мой салон! Я знала, что там орудует шайка преступников. Я…

— Значит, вы знали? Очень хорошо! — тут же воспользовался этим Устинов и поспешил закрепить контакт: — Так что вам известно? Кто там верховодит?

— Э-э, только по слухам. Только по слухам… — смешалась директриса.

— Стелла Арнольдовна, мы очень рассчитываем на вас, — не давал ей опомниться Устинов.

— Ка-к?! Это невозможно! У меня замечательный муж, дети! Нет-нет!

— Стелла Арнольдовна, уходит драгоценное время, вы должны помочь мне проникнуть в клуб!

— Иван, ну что вы такое говорите. В моем возрасте, и в это гнездо разврата. Нет и еще раз нет! — отрезала она.

— Стелла Арнольдовна, речь не о вас! — потерял терпение Устинов. — Ваши стилисты должны за пять минут превратить меня в этого, ну, в общем, в голубого.

— Ва-ас?! — директриса оторопело посмотрела на Ивана, а затем ее охватил приступ неудержимого хохота.

— Стелла Арнольдовна, время, время идет! — торопил Иван.

Справившись со смехом, она лукаво посмотрела на него и спросила:

— Иван, я вас правильно поняла: мне не придется жертвовать собой?

— Конечно, нет. Мы обойдемся собственными силами, — с улыбкой ответил Устинов.

— Тогда немедленно в кабинет! — потребовала директриса.

— Я не один, с товарищем.

— Давайте его сюда.

Устинов выхватил телефон, набрал номер Васильева и распорядился:

— Серега, объект передай второму посту, а сам бегом в салон.

— Зачем? — спросил Васильев.

— Родине послужить! На месте все объясню.

Через минуту Иван и Сергей заняли кресла, и за них взялись лучшие стилисты салона. Их стараниями они на глазах превращались в завсегдатаев клуба «Лилия». Щеки Сергея горели не столько от румян — сколько от стыда. Парик, локоны которого наползали на глаза, подобно раскаленному обручу, жег голову. Брюки, стянутые суровыми нитками, готовы были вот-вот лопнуть на вдруг ставшей аппетитной попке Сергея. Устинов, пробежавшись по нему оценивающим взглядом, не удержался от язвительного выпада:

— А ты, Серега, ничего, очень даже хорошенький. Попка, как орех, так и просится на грех.

Васильев гневно блеснул глазами и прорычал:

— Ванька, смотри мне, доиграешься! Так трахну, что мало не покажется.

— Все-все, Серега, шутка юмора, — не стал его злить Устинов и многозначительно изрек: — Да, на что только не пойдешь ради подвига. Оценили бы его наши начальники.

— Ну, уж нет! Потом доказывай, что не голубой, — буркнул Васильев и, подтолкнув Устинова к выходу.

В холле клуба «Лилия», этого земного Аида, дорогу им преградил вертлявый, как «обезьянка», и благоухающий, словно нарцисс, местный цербер. Его колючие, как буравчики, глазки с подозрением сверлили новых ангелов ада. Возникла напряженная пауза. И тут Устинову пришлось только удивляться искусству перевоплощения Васильева. Он продемонстрировал высший класс работы разведчика наружного наблюдения. Гортанно хохотнув, Сергей потрепал «обезьянку» по щеке и с придыханием проворковал:

— А ты ничего, милашка, — и, фукнув на Ивана, — капризно поджав губки, томно произнес: — Как же ты мне надоел.

Устинов потерял дар речи. А Сергей, войдя в роль, подмигнул «обезьянке» и решительно шагнул вперед. «Она» хихикнула и, жеманно поведя костлявым плечиком, отступила в сторону и открыла проход. Сергей с Иваном сдали куртки в гардероб, спустились в зал, и там их глазам предстала омерзительная картина. В клубах сизого дыма, в котором витали запахи марихуаны, за стойкой бара, на диванах и прямо на полу извивались и лобзали друг друга полуобнаженные мужские тела. Их телодвижения сопровождались сладострастными вздохами и стонами. Ивану стало не по себе, к горлу подкатил и застрял тошнотворный ком.

— Какая мерзость, — с трудом выдохнул он.

— Крепись, Ваня! Считай себя ассенизатором и держись меня, иначе за твое целомудрие я не ручаюсь, — предупредил Васильев.

— Ну и тошниловка.

— Тошнить начнет, если на твою аппетитную попочку нацелиться чей-то гондурас. Играем влюбленную парочку, иначе нас растащат по углам.

— Э-э-это как?.. — только и мог что сказать Устинов.

В следующее мгновение Васильев обвил его рукой за шею и увлек в темный угол. Иван уже не помнил, как оказался на диване и готов был сгореть от стыда.

— Вань, не расслабляйся, ищем нашего фюрера, — как сквозь вату, до него доносился голос Васильева.

Устинов тряхнул головой, пытаясь освободиться от садомского кошмара, поднял голову и пробежался взглядом по залу. В следующее мгновение его из жара бросило в холод. Бауэра нигде не было.

— Серега, я его я не вижу?! — воскликнул Иван.

— Тише ты, а то сюда все сбегутся! — цыкнул на него Васильев и, не теряя уверенности, заявил: — Здесь он, можешь не сомневаться. Клиентов из-за бугра обслуживают по высшему разряду в отдельных номерах.

— А если все-таки явка и он смоется через служебный выход? — продолжал цепляться за шпионскую версию Устинов.

— Иван, угомонись, он сюда за другим пришел.

— А если…

— Какие на хрен «если»! Вон он — твой трахнутый красавчик!

— Где? — спросил Устинов и завертел головой по сторонам.

— За пальмой, — подсказал Васильев.

Устинов скосил глаза в ту сторону, и из его груди вырвался вздох облегчения: из-за пальмы, в обнимку с мускулистым «мачо», вышел Бауэр.

— Однако подходящего жеребца он себе нашел, — оценил фактуру «мачо» Васильев.

— На нем бы пахать и пахать, — согласился Иван.

— Но не шпионское поле — так это точно, — заключил Васильев.

— Похоже, что так, — с горечью признал Устинов.

— Интересно, в какую клоаку он нас еще затащит?

— Хуже, чем есть, уже не будет.

— Не кажи гоп. Этот фюрер-извращенец на многое способен, — возразил Васильев и подобрался — профессиональный опыт ему подсказывал: в «Лилии» Бауэр долго не задержится, и предупредил: — Вань, кажись, он лыжи навострил!

Васильев в своих наблюдениях не ошибся. Бауэр, облобызав «мачо», поднялся с дивана и двинулся к выходу. Любовник не отставал от него и, что-то нашептывая на ухо, продолжал поглаживать по спине. Иван и Сергей последовали за ними. Оставив «обезьянке» скудные чаевые, Бауэр на прощание чмокнул «мачо» в щетинистую щечку и, последний раз вильнув перед ним попкой, выпорхнул на улицу. Сергей и Иван получили свои куртки у гардеробщика и, бесцеремонно отшвырнув с пути обманутую в своих ожиданиях «обезьянку» вышли на улицу.

В метрах пятнадцати от себя они увидели Бауэра. Тот не собирался убегать или петлять зайцем по подворотням. Весь его вид и сама походка говорили — он кайфовал.

— Ну и «мачо», зарядил его от души! — оценил Васильев поведение Бауэра.

— Хорошо, что не нас, — буркнул Устинов.

У него на душе скребли кошки. Мало того что ему пришлось претерпеть страшнейшее унижение, так в довершение ко всему окончательно рухнула шпионская версия. Иван понуро плелся вслед за Бауэром и бросал тоскливые взгляды по сторонам.

— Вань, не расстраивайся, педерасты — народ хитрый, от них можно ожидать чего угодно, — утешал его Сергей.

— Ага, осталось только нас трахнуть, — буркнул Устинов.

— Трахнуть нас и без него найдется кому, если встречу со шпионом провороним.

— Да какая на хрен встреча!

— Не кажи гоп, Ваня! Смотри! — воскликнул Васильев, и ноздри его носа затрепетали, как у охотничьего пса при запахе дичи, а в глазах появился азартный блеск.

Бауэр остановился, бросил взгляд по сторонам, задержал на вывеске над входом в кафе, на ней горело — «Рандеву», и открыл дверь.

— Уже теплее! — оживился Васильев.

— И название подходящее, — согласился Устинов, и от его мрачного настроения не осталось следа.

Вслед за Бауэром они вошли в кафе — в нем было немноголюдно, и выбрали место, так чтобы он был перед их глазами. Сергей занялся заказом, а Иван стрельнул взглядом в сторону Бауэра — тот был не один, и его сердце радостно встрепенулось. Он был вознагражден за то, что пришлось вытерпеть в «Лилии». Бауэр разговаривал со старшим научным сотрудником 53-го НИИ из лаборатории Чаплыгина Борисом Ефимовым. Физиономия, напоминающая лисью мордочку, бородка клинышком и очки не оставляли у Устинова сомнений — это был он.

— Серега, вот удача! — радостно воскликнул Иван.

— Тише, ты! — цыкнул на него Васильев и спросил: — Что нашелся ваш академик?

— Нет, зато появился черт из табакерки!

— Кто он?

— Сотрудник 4-й лаборатории!

— Значит, не зря ноги терли и задницами рисковали, — заключил Васильев.

— Эх, сейчас бы узнать, о чем они говорят? — пожалел Устинов об отсутствии такой возможности.

— К сожалению, Иван, помочь не могу. Это дело слухачей, наше — фиксировать контакты.

— Ну, как всегда: «Опер, нюхай — нюхай, слухай — слухай!» — в сердцах произнес Устинов и сосредоточился на Ефимове и Бауэре.

А те, забыв об ужине, продолжали о чем-то оживленно говорить. Беседа длилась около 40 минут. За это время Иван с Сергеем успели выпить не по одной чашке кофе. Закончив разговор, Бауэр и Ефимов вышли из кафе, спустились в метро и там разъехались.

На следующий день подробная сводка на объект «Ариец» — Бауэра службы наружного наблюдения поступила к генералу Рудакову. Ее содержание дополнил личными впечатлениями Устинов. Старательно обходя детали своего пребывания в «Лилии», он сосредоточился на встрече Бауэра и Ефимова в кафе «Рандеву». И здесь его захлестнули эмоции — в новоиспеченном кандидате наук он уже видел шпиона.

— Стоп, Иван Лаврентьевич, не замыливай нам и себе глаз шпионской версией! — остановил его Рудаков.

Устинов смешался. А генерал, пробежавшись внимательным взглядом по сосредоточенным лицам Охотникова и Первушина, спросил:

— Товарищи офицеры, ваши выводы по материалам на Ефимова? С кого начнем?

— Позвольте мне, товарищ генерал? — попросил разрешения Охотников.

— Пожалуйста, Андрей Михайлович.

Тот приподнялся.

— Сиди, как говорится, в ногах правды нет, — остановил его Рудаков и потребовал: — Только, пожалуйста, без эмоций, а то после Ивана Лаврентьевича я чуть не захлебнулся.

Охотников, прокашлявшись, приступил к докладу:

— Факт первый: как выяснилось, Ефимов и Бауэр были знакомы до встречи в «Рандеву». Их знакомство состоялось на научной конференции в Питере. При этом хотел бы обратить внимание на один интересный момент. В списках официальных участников научной конференции в Москве Ефимов не значился, а на ней присутствовал. По данным агента Штейна, в состав делегации его в самый последний момент включил Чаплыгин.

Факт второй: Ефимов проявляет повышенный интерес к новейшим научным разработкам, а они никак не связаны с темой его будущей докторской диссертации.

Факт третий: конспиративная встреча Бауэра с Ефимовым в кафе «Рандеву».

— Прямо-таки конспиративная? Это еще не факт. И вообще их слишком мало, Андрей Михайлович, — сухо заметил Рудаков.

— Товарищ генерал, есть и другие! — выпалил Устинов и тут же пожалел о том, что сказал.

Охотников и Первушин многозначительно переглянулись. А Рудаков, хмыкнув, потребовал: — Ну-ка расскажи нам, Иван Лаврентьевич, что это за факты.

— Сбор Ефимовым секретной информации, — потухшим голосом произнес Устинов.

— Даже так? А что конкретно? — допытывался Рудаков.

— Он проявлял повышенный интерес к тематике работ по «Ареалу».

— А если то было банальное любопытство? Ты такого не допускаешь, Иван Лаврентьевич?

— Нет, товарищ генерал! В среду Ефимов делал выписки из секретного документа в личный блокнот. Это же чистый шпионаж! — упорствовал Устинов.

— Иван Лаврентьевич, у нас только суд определяет: виновен или не виновен человек. Ясно?

— Так точно, товарищ генерал!

— Поэтому, прежде чем клеймить человека, ты первым делом разберись, с какой целью Ефимов делал записи, а потом будем говорить: шпионаж это или нет! — заявил Рудаков, и, обратившись ко всем, потребовал: — Товарищи офицеры, прошу сконцентрировать основные силы на проверке Ефимове, но одновременно не ослаблять работы по поиску Чаплыгина. Задача понятна?

— Так точно! — подтвердили они.

— Тогда за работу! — закончил совещание Рудаков.

Офицеры поднялись из-за стола и двинулись на выход.

Рудаков задержал взгляд на Устинове — тот выглядел подавленным, и распорядился:

— Иван Лаврентьевич, останься.

Тот неловко переступил с ноги на ногу и понуро уставился в пол.

— Проходи и присядь, — пригласил Рудаков к столу.

Устинов тяжело вздохнул — ему был известен крутой нрав генерала, и от предстоящего разговора он ничего хорошего не ждал. Рудаков не спешил его начинать. Обсуждение хода проверки Ефимова, во время которого Устинов с напором, свойственным юности, пытался доказать свое, напомнил генералу эпизод из собственного прошлого, который во многом определил его дальнейшие взгляды на службу в контрразведке, а в итоге на судьбу.

Лейтенант Рудаков — выпускник Высшей школы КГБ, в совершенстве владевший венгерским языком и мечтавший лицом к лицу сойтись с противником в Венгрии, в те годы ставшей благодатным полем для шпионов всех мастей, волей случая оказался в далекой от Москвы глухомани — на Среднем Урале. Бескрайняя тайга, закрытый военный городок, отгороженный от всего остального мира высоким глухим забором, как шутили армейские остряки: «Подальше от людей, чтобы не видели, и от реки, чтобы не утопиться», стали суровой прозой жизни недавнего москвича.

Службу лейтенант Рудаков начал оперуполномоченным в полку, на вооружении которого находился ракетный комплекс средней дальности «Пионер». Плотная завеса тайны, окружавшая его секреты, и суровые условия жизни, видимо, не прельщали шпионов, избалованных благами западной цивилизации. Поэтому молодому лейтенанту, жаждущему успеха и лавров, пришлось заниматься более прозаичными делами: выжигать каленными железом идеологическую крамолу среди боевых расчетов пуска, потерявших веру в светлое будущее — коммунизм, подрезать языки болтунам, по пьяной лавочке разглашавших секреты в окрестных деревнях, и бороться с махровой казарменной неуставщиной.

Прошло полгода службы, когда, наконец, лейтенант Рудаков, как ему казалось, зацепил перспективный оперативный материал. И не просто перспективный, а убойный: он касался «святой коммунистической иконы» — самого Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева.

К началу 80-х годов этот неутомимый борец за мир и развитой социализм в СССР, в конце концов, утомился наводить глянец на его потускневший образ и, как говорится, лег на должность. Вместе с ним легли на должности — «Ум, честь и совесть нашей эпохи» — маразматические члены Политбюро ЦК КПСС, и, как результат, страна впала в глубокий экономический застой и беспробудный интеллектуальный запой. Чем не замедлил воспользоваться коварный Запад и с удвоенной энергией принялся расшатывать идеологические подпорки гниющего на корню бюрократического социализма. Вражьи голоса — «Голос Америки» и «Свободная Европа», день и ночь ковырялись в кровоточащей ране СССР — войне в Афганистане, и обильно посыпали ее антисоветскими анекдотами и грязными слухами о скорой кончине Брежнева и социализма.

Приближался Новый год, а с ним очередная юбилейная дата — день рождения «дорогого и любимого Леонида Ильича». Ретивые «генералы» производства спешили порадовать его дутыми на бумаге трудовыми рекордами, творческая интеллигенция в муках рождала очередной холуйский панегирик, а в Политбюро ЦК КПСС ломали головы над тем, где найти место на груди Генсека для очередного ордена. Одновременно, с подачи коварного Запада, по стране прокатилась волна антисоветских анекдотов про Брежнева. Докатилась она и до 2-го дивизиона 433-го полка Нижнетагильской ракетной дивизии.

В тесной каптерке собрались «деды» — дембеля послушать гражданские трели «щегла» — рядового Аргутинского, вернувшегося в часть из отпуска. Недоучившийся студент Ленинградского университета, польщенный всеобщим вниманием, выдержал многозначительную паузу и начал речь с ритуальной молитвы во славу «дедов»:

Я, салага, бритый гусь, Я торжественно клянусь: Деда-дембеля любить, Водку, пиво подносить…

— Кончай свистеть, щегол! Гони анекдот про Леню! — торопили его дембеля.

Аргутинский прокашлялся, бросил озорной взгляд на пылившийся в дальнем углу стенд с фотографиями членов Политбюро ЦК КПСС, где крупным планом выделялся Брежнев, и, подмигнув ему, приступил к пересказу свежего, родившегося в Северной столице, анекдота:

— Так вот уважаемые «деды», гуляет Брежнев по парку, а ему навстречу Жуков. Брежнев останавливает маршала и жалуется на свою жизнь: «Георгий Константинович, беда — как выйду на улицу, так пчелы и осы одолевают! КГБ и Чазов ничего не могут поделать. Может, ты что посоветуешь? Жуков посмотрел на Брежнева, на иконостас из орденов на его груди и говорит:

— Леонид Ильич, сними ордена.

— Это же почему?! — удивился тот.

А Жуков ему прямо в лоб:

— Так от них за версту липой пахнет!»

Каптерка содрогнулась от громового хохота, а затем начался коллективный антисоветский оргазм: бойцы наперебой рассказывали анекдоты про Генсека и недоразвитый социализм. На следующий день эта идеологическая вакханалия оборзевшего «щегла» и обнаглевших «дедов» стала достоянием военной контрразведки. В руки лейтенанта Рудакова попала, как он полагал настоящая антисоветская бомба. Предвкушая громкий судебный процесс над отщепенцами и дырку для ордена на своем кителе, он пожирал газами начальника Особого отдела дивизии полковника Василия Лысова и ждал его судьбоносного решения. Вчитываясь в сообщения агентов, тот с трудом сдерживал себя, чтобы не расхохотаться, на последний анекдот у него уже не оставалось сил и, стараясь придать лицу строгое выражение, отметил:

— М-да… Плохо работает комсомольская организация дивизиона, совсем разболтались бойцы. Да и командиры тоже хороши, оставили их без дела. В общем, Александр Юрьевич, устно проинформируй замполита полка, пусть болтунам языки подрежет.

— Почему?! Ка-ак, товарищ полковник?! — опешил Рудаков и, когда к нему вернулся дар речи, выпалил: — Так это же махровая антисоветчина! Статья 70 УК, часть вторая! По ней срок…

— Стоп-стоп, Саша, не пори горячки! — остановил его Лысов. — Все эти анекдоты с бородой. Нет ничего нового.

— Как нет?! А анекдот про недоразвитый социализм? — отчаянно цеплялся Рудаков за ускользающую от него награду.

— Разве он новый?

— Новый-новый, товарищ полковник! Только вчера мне его рассказал замполит полка подполковник Кучин.

— Замполит? — на лице Лысова появилась болезненная гримаса, и он с ожесточением произнес: — И что прикажешь делать с ним?

Рудаков, пожав плечами, ответил:

— Но приказ запрещает вести оперативную работу против замполитов.

— Запрещает, говоришь?

— Так точно! Приказ председателя КГБ номер…

— Да погоди ты с приказом! — перебил Лысов. — По-твоему, выходит, коммунисту — замполиту Кучину — можно пороть антисоветчину, а рядовому — комсомольцу Аргутинскому — нельзя? Как это понимать?

Рудаков смешался, но быстро нашелся:

— Товарищ полковник, там же была целая группа?! Антисоветские высказывания допускались неоднократно, тем более в адрес первого лица государства. Чистая 70-я статья!

— Саша, ну что ты мне этой статьей тычешь?! — начал терять терпение Лысов. — Ну, собрались пацаны, потрепали языками без всякой задней мысли, а ты их сразу в антисоветчики. Так же нельзя! За статьей надо человека видеть!

— Товарищ полковник, Аргутинский не пацан, у него за спиной три курса университета, — упрямо гнул свое Рудаков.

— Три курса? А ты себя в его годы вспомни, — и, не услышав ответа, Лысов подчеркнул: — Саша, сломать жизнь человеку, тем более с нашими возможностями легко, а вот исправить трудно. Поэтому, если замполит с головой и языком не дружит, пригласи Аргутинского к себе и прочисти ему мозги. Ты понял?

— Так точно, товарищ полковник, — уныло обронил Рудаков и поднялся на выход.

— Э-э, Саша, постой, так не пойдет! Ты чего нос повесил? — остановил его Лысов.

— Ведь перспективное дело было, товарищ полковник, — в голосе Рудакова звучали горечь и обида.

— Опять ты за свое! Да не уйдут от тебя твои дела, если будешь пахать и смекалку контрразведывательную проявлять, глядишь, генералом станешь!

Слова полковника Лысова оказались пророческими. Спустя 23 года, лейтенант Рудаков стал генерал-майором, начальником управления ФСБ по Оренбургской ракетной армии. И сейчас, глядя на молодого, ершистого Устинова, напоминавшего ему самого себя в далекой юности, он с теплотой произнес:

— Что, Иван Лаврентьевич, небось на меня — ретрограда обижаешься?

Устинов встрепенулся и, смущаясь, произнес:

— Никак нет, товарищ генерал, как можно! Извините, занесло.

— Понимаю, тебя, Иван. Молодец, что сразу не сыграл отбой, а пытался отстоять свою точку зрения. Аргументов не хватило, пытался эмоциями заменить, а вот это лишнее. В нашей работе они плохой советчик, слишком далеко могут завести.

— Понял, товарищ генерал, но по Ефимову факт к факту в яблочко бьет.

Рудаков улыбнулся и добродушно заметил:

— Вот что, Робин Гуд, не горячись. Ты на эти факты посмотри с холодной головой.

— Ясно, товарищ генерал!

— Вот и молодец! Хватка у тебя есть, а опыт — дело наживное, трудись на совесть и быть тебе генералом.

Устинов зарделся от похвалы и, смущаясь, произнес:

— Товарищ генерал, я не подведу! Буду пахать, как…

— Ладно-ладно, пахарь! — остановил его Рудаков и распорядился: — Сегодня никакой «пахоты», отдохни с ребятами, а завтра со свежей головой на службу!

— Есть! — радостно воскликнул Устинов и, не чувствуя под собой ног, вышел в коридор. В кабинете его с нетерпением ждали Приходько и Лазарев.

— Ну что?! Как генерал?! — набросились они на него с вопросами.

— Все классно, ребята! — выдохнул Устинов.

— Не тяни резину, рассказывай! — тропил Приходько.

— Гена, генерал тобой особенно доволен. Так что смело коли дырку на кителе под орден!

— Да, ну? Кончай прикалывать!

— Какой прикол? Все на полном серьезе. При мне раздали награды: заму, Первушину — часы. Шефу, Охотникову — брюки, а нам… — Устинов подмигнул Лазареву.

Тот осклабился в ухмылке и, похлопав по плечу Приходько, закончил:

— А нам с тобой, Гена, хрен в руки, чтоб раньше времени губы не раскатывали.

— Шутники хреновы! А если серьезно? — допытывался Приходько.

— Серьезно. До завтрашнего утра гуляем на полную катушку?

— Вань, опять прикалываешься?

— Клянусь, Гена, сам генерал разрешил.

— Во рубанулись! Я знал, что шеф у нас мировой мужик! — воскликнул Приходько и довольно потер руки, а в следующее мгновение его губы исказила гримаса. И прокашлявшись, он пожаловался: — Хлопцы, шось у горле дэренчить, трэба горло промочить.

Лазарев бросил взгляд за окно — шальной ветер хлестанул снежной крупой по стеклу, и, сделав озабоченное лицо, заметил:

— Да, что-то стало холодать.

Устинов перехватил его взгляд и, хмыкнув, продолжил:

— А не пора ли нам поддать?

На добродушном лице Приходько расплылась благодушная улыбка. Он открыл сейф, достал бутылку водки и, потрясая ей, объявил: — Дежурный по столу готов к действиям по варианту на троих!

— Отлично, только не здесь! Потом замучишься доказывать эсбэушникам, чем отличается слово «водка» от слова «вода», — возразил Устинов и предложил: — Поехали на природу, я знаю одно классное местечко.

Лазарев снова посмотрел за окно, за ним разыгралась настоящая метель, и без энтузиазма отнесся к его предложению. Приходько только пожал плечами.

— Ребята, ну чего киснуть в Москве? Там классная природа, заварим ушицу, попаримся в баньке, — не сдавался Устинов.

— Вань, ну какая ушица? Рыба залегла на дно, — вяло возражал Лазарев.

— Олег, о чем ты? Поймаем в магазине.

— Я «за»… — покончил с сомнениями Приходько.

— Ладно, уговорили, — согласился Лазарев.

Устинов тут же засел за телефон; ему быстро ответили и, поздоровавшись, спросил:

— Сергеич, если через часик я к тебе подъеду с друзьями, ты как на это смотришь?.. О, спасибо. А с банькой?.. Отлично, я твой должник!.. Камуфляжка?.. Не вопрос. У тебя 58-й, а рост, какой?.. Найдем!

Закончив разговор, Устинов задержал взгляд на внушительной фигуре Приходько и объявил:

— Гена, дружба требует жертв.

— В смысле… камуфляжку? — хмыкнул тот.

— Догадостный, — подтвердил Устинов.

— Не вопрос.

— Вот и договорились, собираемся, нас ждут! — поторопил Устинов.

Переодевшись, друзья спустились вниз, зашли в магазин, купили продуктов, сели в машину Ивана и отправились за город. Им повезло: на дороге не было пробок, и через сорок минут они выбрались из Москвы. Устинов сосредоточился на указателях, чтобы не пропустить нужный поворот. Позади остались Снегири, через километр справа промелькнула заправка, за ней он свернул на неприметную дорогу. Она змейкой скользнула по крутому склону и скатилась к озеру. На его берегу, уютно раскинувшись по поляне, стояли четыре коттеджа, а поодаль, у самой воды, из кустов выглядывала избушка на «курьих ножках», над ней курился дымок — топилась баня.

На звук машины из коттеджа выглянул хозяин, узнав Устинова, поздоровался, как со старым приятелем.

— Прости, Сергеич, что как снег на голову, — извинился Иван.

— Да ладно, Вань, я че не понимаю, на твоей службе не разгуляешься. Занимайте любой коттедж, все свободно.

— Спасибо, но мы начнем с баньки. Как ребята?

— Конечно, с нее, а потом уха! — дружно поддержали его Приходько и Лазарев.

— Так она еще не прогрелась, — предупредил Сергеич.

— А у нас есть чем… — хмыкнул Устинов и потряс пакетом, в нем звякнули бутылки.

— Ну, как знаете, тогда я займусь ухой, — не стал настаивать Сергеич, и, хитровато поглядывая на Ивана, спросил: — Уха-то, как… из петуха? А то у меня даже хвоста не осталось.

— Обижаешь, Сергеич, все есть, — развеял его опасения Устинов и открыл багажник хонды, но не успел достать рыбу…

Во двор влетел внедорожник, из него вальяжно вывалились четверо, чем-то неуловимо похожие друг на друга — они будто сошли с экрана из фильма «Ментовские войны».

— Сергеич, эт что, твоя крыша прикатила? — с иронией заметил Устинов.

— Та, шоб она сгорела! — в сердцах бросил тот.

— Ребята, похоже, праздник на нашей улице отменяется, — оценил Лазарев незваных «гостей».

— Ну, это мы еще посмотрим, — буркнул Приходько и бросил взгляд на главаря.

Приземистый, с бычьей шеей, сросшейся с плечами, и крепко стоящий, на ногах-тумбах, он чем-то напоминал носорога. Демонстративно отодвинув Лазарева плечом в сторону, «Носорог», барски похлопав Сергеича по плечу, поторопил:

— Давай, дорогой, подсуетись, за нами братва с телками едет.

— Сейчас, Клим, вот только гостей размещу, — засуетился Сергеич.

— Кого, этих бакланов? — «Носорог» смерил друзей презрительным взглядом и, пнув ногой по колесу хонды, прорычал: — Так, бакланы, грузитесь в свое корыто и уматывайте!

— Ага, бежим и спотыкаемся, — огрызнулся Приходько.

— Че-о?! Ты на кого пасть разеваешь? — прорычал «Носорог», и его маленькие, спрятавшиеся под массивными надбровными дугами, глазки налились кровью.

— Парни, может, разойдемся по-хорошему, — пытался погасить конфликт Лазарев.

— Заткнись! — рявкнул на него «Носорог» и, нацелившись на Приходько, сквозь зубы процедил: — Баклан, ты хоть знаешь, хто я?

— Так у тебя на роже все написано! — бросил ему в лицо Геннадий.

— Че-о?! — взревел «Носорог» и ринулся на Приходько.

Тот увернулся и нанес ему сокрушительный удар в солнечное сплетение. «Носорог» переломился надвое и рухнул на землю. Другие бандиты не успели схватиться за ножи и биты. Иван, Олег и Геннадий не дали им опомниться, и, когда драка закончилась, на берегу озера остались лежать четыре бандита. Отдых друзей был безнадежно испорчен, и им ничего другого не оставалось, как возвращаться в Москву.

Глава шестая ЦРУ начинает…

21 ноября 2010 года, после того как с директором ЦРУ были согласованы последние детали операции «Терминатор», связанные с подготовкой к вербовке главы ЗАО «ФАМЭК-АС» Андрея Вельтова, Ник Ваилд вылетел в Европу. Компанию ему составил ведущий специалист корпорации «Локхид Мартин» Джозеф Форман. Идея его подключения к операции также принадлежала Колли и вытекала из заключения психологов о структуре личности Вельтова, а оно не внушало большого оптимизма. Они характеризовали Вельтова как человека дерзкого, своенравного, коварного и с непомерными амбициями. Поэтому Колли, взвесив все «за» и «против», отказался от классического способа вербовки и решил пойти по более сложному пути — постепенному вовлечению в сотрудничество. Партнерство с такой известной корпорацией, как «Локхид», могло стать хорошей приманкой для Вельтова. К ее услугам ЦРУ не раз прибегало в прошлом, и такая сложная, многоходовая комбинация представлялась Колли взаимно полезной. Корпорация получала доступ к новейшим разработкам конкурентов, а американская разведка приобретала ценного агента.

За время долгого перелета над Атлантикой Ваилд и Форман не один раз успели обсудить детали предстоящей беседы с Вельтовым. Джозеф был далеко не новичок в подобных делах, понимал все с полуслова, и они быстро нашли общий язык. Существовавший у Ваилда стереотип о «яйцеголовых», как о занудах и людях не от мира сего, к концу полета был окончательно разрушен. Форман хорошо разбирался как в новейших научных технологиях, так и в темпераменте холодных прибалток. В начале 90-х годов за три месяца, проведенные в Риге, он успел основательно покопаться не только в том, что сохранилось в бывших закрытых советских лабораториях, но и добраться до дна злачных мест. После крушения советской империи в Прибалтике они расцвели пышным цветом. Вчерашние ударницы коммунистического труда спешили наверстать упущенное в множившихся словно грибы после дождя ночных клубах и массажных салонах.

Конец воспоминаниям Формана о пикантных похождениях в Прибалтике положило приземление в аэропорту Шенефельд. В столице Германии — Берлине они не задержались: после встречи с партнером Вельтова — президентом Фонда содействия диверсификации российских оборонных производств Defense Enterprise Fund и старым агентом ЦРУ Калминым пересели на поезд, следовавший в Эстонию. Ранним утром на таллиннском вокзале их встретил знакомый Ваилда по тайным операциям в бывшей Югославии Соломон Голдмэн. За прошедшие десять лет он сильно изменился: на месте буйной шевелюры появилась благообразная лысина в обрамлении седых кудрей, квадратный подбородок утонул в осанистой бороде, и только стальной блеск серых глаз напомнил Ваилду прежнего Соломона — того, которого в Косово опасались даже свирепые головорезы из отрядов Хашима Тачи.

Встрече с ним Ваилд был искренне рад, стремительно шагнул навстречу и, энергично пожав руку, воскликнул:

— Старина, ты выглядишь, как святой!

— Хэллоу, Ник! — приветствовал его Голдмэн и, стиснув в своих медвежьих объятиях, хмыкнул: — Но я не против погрешить, как в Югославии! Славное было время, ты помнишь, Ник?

— Такое разве забудешь, Соломон.

— Вот где было живое дело! А здесь — тоска. Все так пристойно, что выть хочется, — посетовал Голдмэн.

— Не горюй, Соломон, мы ее развеем — пообещал Ваилд.

— Я буду только рад, старина. Что, намечается горячее дельце? Если грешника поджарить или отправить в ад, то готов сделать это за милую душу.

— Не сомневаюсь, все еще впереди, — заверил Ваилд и, поежившись под пронизывающим ветром, хлестанувшим по лицу снежной крупой, с укоризной сказал: — Дружище, ты что-то неласково нас встречаешь.

— Ник, я тут ни при чем. Ты был ближе к Господу, мог бы и договориться, — отшутился Голдмэн.

Ваилд, потрепав его по плечу, представил своих спутников и поинтересовался:

— Вельтов здесь?

— Вчера приехал.

— Как себя ведет?

— Вечером болтался по городу, но ничего интересного, вернулся в отель и больше на улицу не выходил.

— Где встречаемся?

— Здесь недалеко. Контора с хороши прикрытием, называется «Элефант».

— Оно мне ни о чем не говорит.

— Ник, я это место знаю, бывал там с Вельтовым, — вмешался в их разговор Калмин и пояснил: — Российско-эстонская торгово-экспортная компания.

— О'кей, привычная обстановка в тонких делах всегда важна, — одобрил Ваилд и уточнил: — Соломон, эстонских партнеров к операции подключили?

— Нет, я думаю, своими силами обойдемся.

— И правильно, нечего им у нас под ногами путаться! — заключил Ваилд и поторопил: — Едем, время не ждет!

— За мной, господа! — позвал Голдмэн и направился на выход.

Они прошли через зал ожидания, спустились на привокзальную площадь, и перед ними открылась удивительная панорама Таллинна. На скалистом уступе, устремившись ввысь остроконечными шпилями сторожевых башен, словно парила в воздухе аристократическая и самая древняя часть Таллинна — Вышгород. Ниже, за грозной громадой крепостных стен, в фиолетовой дымке угадывался второй бастион Нижний город. Таллинн не был похож не на один из городов, где раньше бывал Ваилд. Словно по мановению волшебной палочки он оказался в удивительном мире сказок Шарля Перро и не мог сдержать восхищения:

— Фантастика! Сказка наяву! Такое впечатление, будто здесь время остановилось!

— Если бы только время, Ник?! Жизнь тоже… Пытают и убивают, как в средние века, — пошутил Голдмэн.

— Соломон, надеюсь, нам это не грозит? — с улыбкой спросил Форман.

Тот окинул его взглядом гробовщика, снимающего мерку с покойника, и сурово отрезал:

— С тебя, Джозеф, начнут с первого.

— Это же почему? Есть и более достойные кандидаты.

— Ты ростом вышел.

— Соломон, извини, при всем уважении к твоему имени, но ты ошибаешься. В таких делах длину жизни определяет не рост, а длина языка, — уел его Форман.

Голдмэн рассмеялся и не остался в долгу.

— И не только это, а и тяжесть греха. Нет большего греха, чем зависть к ближнему. И еще…

— Стоп, парни! Грехов у каждого из вас на двоих хватит, но не стоит хоронить себя раньше времени, — остановил их пикировку Ваилд и поинтересовался: — Соломон, до отеля далеко?

— Нет, рядом, меньше полмили.

И Ваилд, забыв про холод, предложил:

— Господа, пройдем пешком, когда еще такую красоту увидим.

Форман энергично кивнул — город и на него произвел впечатление, а Калмин пожал плечами.

— О'кей, — охотно согласился Голдмэн, отпустил водителя и направился к крепостным воротам.

Пройдя под мощной аркой сторожевых ворот, они вступили в нижнюю часть города. В столь ранний час на узких улочках было безлюдно, и это усиливало эффект присутствия в прошлом. Ваилд восхищенным взглядом скользил по каменным ликам тех, кто создавал славу Таллинна, и с пронзительной остротой ощущал дух минувших веков. Брусчатка, истертая за столетия сотнями тысяч ног, отзывалась эхом давно ушедших в мир иной поколений. Ваилду почудилось, что он очутился в машине времени, возвратившей его на шесть веков назад…

По мостовой Люхике Ялг — Короткая нога — в сторону сторожевой башни Толстая Маргарита медленно катила деревянная тележка. Редкие прохожие почтительно отступали в сторону перед ее хозяином и черной, как уголья, кошкой. Темный балахон, странный колпак, похожий на ведро, связка веревок, переброшенная через правое плечо, и раздвижная деревянная лестница на левом плече напомнили об одной из самых уважаемых профессий в Таллинне — трубочиста. Ваилд тряхнул головой, чтобы избавиться от этого фантастического наваждения. Но трубочист, кошка и тележка не исчезли — они были из плоти и крови. Как и много веков назад, в начале 21-го столетия трубочисты с помощью обыкновенной веревки и обыкновенной лестницы продолжали взбираться на головокружительную высоту на гребни остроконечных крыш и там «колдовали» над трубами, пробуждая в домах тепло.

Проводив трубочиста изумленным взглядом, Ваилд встрепенулся и присоединился к Голдмэну. Тот, несмотря на свой вес, легко шагал по круто идущей вверх улице. Она вывела их к Вышгороду. Здесь все — каждый камень на мостовой, каждый дом — дышали еще более древней, чем в Нижнем городе, стариной.

На просторной площади, перед воротами городской ратуши, как и шесть веков назад, мирно ворковали голуби. В их гомон вплетался мелодичный перезвон колокольчика. Его звук еще долго гулял по площади. Это открылись двери самой старой аптеки Европы. О некогда всесильном Братстве черноголовых напоминали их суровые каменные лики на стенах знаменитой Олайской гильдии. Чуть выше привольно раскинулся величественный Никольский собор. Его своды помнили голоса гвардейцев славного Преображенского полка и бойцов армии советского полководца Черняховского. С главной — Соборной площади открывалась захватывающая дух панорама всего Таллинна. В ее центре находилась церковь Оливисте. На ее шпиле, устремленном в заоблачную высь, застыл в вечном карауле бессменный страж города — Старый Томас. Ваилд снова замер в восхищении. Ему, казалось, что само всемогущее время, очарованное красотой древнего города, смирило перед ним свой неумолимый бег.

— Ник, очнись, пошли! — голос Голдмэна вернул Ваилда из далекого, овеянного романтическими легендами, прошлого в реальную, суровую действительность.

Они прошли еще несколько сотен шагов и остановились перед дверью уютного отеля, когда-то служившего постоялым двором для купцов. Об этом напоминали барельефы на его стенах, они выразительным языком скульптуры рассказывали о жизни торгового люда Таллинна XVII века. Разместившись в номере, Ваилд спустился вниз в обеденный зал. Здесь уже собрались Калмин, Форман и Голдмэн. Сытный вкусный завтрак перед встречей с Вельтовым прибавил ему и компании настроения. До нее еще оставалось время, и они пешком отправились в офис Российско-эстонской экспортной компании «Элефант». Голдмэн уверенно находил путь в хитросплетениях улочек старого Таллинна и через десять минут вывел их к мощным крепостным воротам. Форман невольно придержал шаг, погладил рукой по шероховатой поверхности необъятной, чем-то напоминающей раздобревшую повариху, сторожевой башни и не смог сдержать восхищения:

— Вот это мощь?!

— Знаменитая башня Толстая Маргарита может вместить в себя целый отряд. Сам царь Петр Первый «поимел» ее со своими гвардейцами, — блеснул познаниями Голдмэн.

— Действительно, очень похожа на здоровенную бабу, — согласился Калмин и, подмигнув ему, с сарказмом произнес: — Джозеф, а ты, че ее приглаживаешь, трахнуть собрался?

Сальная шутка вызвала смех у Голдмэна и Ваилда. Форман же сохранил невозмутимый вид и не остался в долгу:

— Сэм, я могу уступить, если у тебя горит.

— Спасибо, прелестные старушки не в моем вкусе, — отмахнулся Калмин.

Форман хмыкнул, его хитрющие глаза превратились в щель, и с многозначительным видом заявил:

— А зря, Сэм, ты здесь очень ошибаешься.

— Разве?

— Да.

— И в чем же?

— А в том, Сэм, — и, выдержав паузу, Форман заявил: — в этом и состоит весь кайф! Прелестная старушка подумает, что такое счастье ей подвалило в последний раз.

Голдмэн зашелся в хохоте. Ваилд улыбнулся. Калмин промолчал и прибавил шаг.

Миновав Ратушную площадь, они остановились перед массивной дубовой дверь на медной табличке, которой было выгравировано: «Российско-эстонская торгово-экспортная компания «Элефант». Голдмэн позвонил. Их ждали. Дверь распахнулась, на пороге возник секретарь, поздоровался с Голдмэном и проводил в кабинет. Навстречу им из кресла поднялся высокого роста, атлетического сложения человек. На его породистом лице выделялись глаза — холодные и цепкие. Пройдясь внимательным взглядом по будущим партерам, Вельтов вопросительно посмотрел на Калмина. Тот, крепко пожав ему руку, представил американцев:

— Джозеф Форман — ведущий специалист корпорации «Локхид Мартин», на нем замыкаются все научные программы.

В глазах Вельтова лед настороженности растаял, что не осталось без внимания Ваилда. В душе он еще раз отметил прозорливость и дальновидность Колли — подключение Формана к операции «Терминатор» оказалось удачным ходом.

Общее оживление вызвало представление Голдмэна. Его фамилия, имя и должность — советник посла США в Эстонии по науке, а больше внешность, вызвала саркастическую улыбку на лице Вельтова, и он язвительно заметил:

— Соломон, и какого же рода советы вы даете послу?

— Ха-ха-ха, — наигранно хохотнул Голдмэн и многозначительно сказал: — После них одни отправляются к доктору, а другие — на кладбище.

— И так, господа, предлагаю от медицины перейти к науке, а точнее, к невостребованным ее возможностям! — вернул себе инициативу в разговоре Калмин и, придав голосу значительности, продолжил представление партнеров:

— Ник Ваилд, — и подчеркнул. — Тебе, Андрей, с ним лучше дружить. Ник курирует все научные разработки «Локхид Мартина», «Боинга» и многих других.

Вельтов задержал взгляд на Ваилде и дипломатично ответил:

— Семен, ты же меня знаешь: от дружбы я никогда не отказываюсь.

— В таком случае, господа, перейдем к делу? Прошу к столу! — предложил Голдмэн, игравший роль хозяина встречи.

После того как все заняли места, Форман расстегнул портфель, достал документы и вопросительно посмотрел на Голдмэна. Тот благосклонно кивнул и распорядился:

— Приступай, Джозеф!

— Извините, господа, а что, от «Элефанта» никого не будет? — поинтересовался Вельтов.

— Тематика носит специфический характер и с бизнесом Бибермана никак не связана, — поспешил пояснить Калмин.

— Андрей, мы воспользовались его любезностью, чтобы наши переговоры проходили в привычном для тебя месте, — присоединился к нему Голдмэн и поторопил: — Джозеф, начинай!

— Господа, я благодарен вам и тебе, Сэм, — Форман сделал реверанс в сторону Калмина, — что вы проявили интерес к предложениям «Локхид» и нашли время для встречи. Главная идея проекта состоит в том, чтобы на технической базе корпорации реализовать передовые научные разработки. В этом отношении мы видим блестящие перспективы в сотрудничестве с Defense Enterprise Fund и с ЗАО «ФАМЭК— АС». Насколько я понял, ты, Сэм, в нем заинтересован.

— Джозеф, и не только я, Андрей тоже! — включился в игру Калмин. — Предварительно мы обсуждали эту тему.

— О'кей, Сэм! Это упрощает мою миссию.

— Господа, я смею вас заверить: лучше, чем Андрей, в России данной темой вряд ли кто владеет, — продолжал Калмин делать рекламу Вельтову.

Тот, польщенный такой оценкой, скорее из вежливости возразил:

— Семен, ну прекрати.

Но Калмина было не остановить:

— Андрей не только крупный бизнесмен, а и ученый. За его спиной один из самых престижных университетов Санкт— Петербурга — Военмех. После окончания он работал в большой науке. В трудные годы на базе научно-производственного объединения «Пульс» создал компанию «ПАМЭКТ», и сегодня она успешна на российской рынке. Более перспективного партнера, чем Андрей, я не вижу. Нам…

— Семен, остановись, я начинаю бронзоветь! — остановил панегирик в свою честь Вельтов и, обратившись к Форману, попросил:

— Джозеф, можно более детально изложить видение проекта со стороны «Локхид»?

— О'кей! — и Форман зашелестел бумагами.

Пришла очередь вступить в игру Ваилду. Его больше интересовала не тематика научно-исследовательских работ, которую намеривался озвучить Форман. Она была предварительно проговорена в корпорации «Локхид», уточнена в беседе с Калминым и согласована в ЦРУ. Для него был более важен сам Вельтов. В разговоре лицом к лицу Ваилд рассчитывал нащупать в его душе такие струны, игра на которых дала бы толчок к началу операции «Терминатор». В качестве первого пробного шара он достал из кармана американский паспорт, двинул по столу к Вельтову и многозначительно заметил:

— Андрей, в нем не хватает только одного — фотографии нашего будущего партнера.

В глазах Вельтова промелькнула тень, но он оставил без ответа этот красноречивый намек. Ваилд напрягся, но не стал форсировать события, возвратил разговор к научной теме и потребовал:

— Джозеф, перестань копаться в бумагах, обозначь тематику на словах.

— О'кей! — засуетился Форман, отложил документы в сторону и пояснил: — Андрей, корпорации интересны российские научные разработки 4-го, 7-го, 17-го и 53-го научно-исследовательских институтов и перспективные сотрудники. Насколько мне известно, в них осталось немало светлых голов, а еще больше нереализованных разработок. Наша задача позволить им материализоваться в конкретных проектах. От этого выиграют все: «Локхид», институты и сотрудники, которые в России находятся не в лучшем материальном положении. В конечном итоге…

— Извини, Джозеф, но это чистая оборонка, а я от нее отошел и вряд ли чем буду полезен! — остановил его Вельтов.

Форман сразу поскучнел — этот ответ ставил крест на дальнейших переговорах. Ваилд поспешил вмешаться в ситуацию и подтолкнул Калмина. Тот встрепенулся и, шутливо погрозив пальцем Вельтову, заявил:

— Андрей, не хитри, с таким другом, как у тебя, министром обороны Сердюковым, перед тобой все двери открыты.

— Семен, о чем ты говоришь? Где Сердюков и где я?

— Так ты же с ним на ты.

— Хо-о, когда то было?

— Не так давно, всего три года назад. Вспомни, как мы с ним хорошо посидели на палубе «Корюшки».

— Нет, нет, Семен, это несерьезно.

— Ну почему, Андрей? Толик знает тебя как человека науки и эффективного менеджера.

— И что с того?

— Как что? Толик проводит реформы в армии и в военной науке. С твоим практическим опытом ты для него палочка— выручалочка. Чем ты хуже Приезжевой? Ты лучше!

— Семен, но это такое болото! Я в нем утону!

— Андрей, мы поможем! — присоединился к Калмину Форман. — Есть хорошая идея! На базе Defense Enterprise Fund и ЗАО «ФАМЭК-АС» создать центр содействия российской военной науки.

— Андрей, ты только представь с таким центром и твоими отношениями с Толиком мы станем монополистами всех передовых научных разработок! — с жаром убеждал Калмин.

К нему присоединился Ваилд и, используя еще один весомый аргумент, объявил:

— На создание подобного центра в нашем бюджете предусмотрено 17 миллионов долларов.

— А «Локхид» будет заинтересован в создании совместных с центром бизнес-структур в Калифорнии, — поддакнул ему Форман.

— Андрей, это прорыв! Калифорния — рай, где можно укрыться от любой бури! — убеждал Калмин.

Вельтов, все еще колебался, но пообещал:

— Хорошо, я подумаю.

— Чего тут думать, Андрей? Толик уже начал реформы. Это надо было сделать еще вчера! — наседал на него Калмин.

— Ладно, что вы предлагаете, — сдался Вельтов.

— Вот сейчас и обсудим! — снова взял инициативу в свои руки Голдмэн и, спеша закрепить успех, прошел к стойке бара, достал бутылку виски, разлил по рюмкам и предложил тост:

— За успешное сотрудничество!

Его дружно поддержали, но застолье продолжалось недолго. Вельтову предстояло отправляться в аэропорт, поэтому, наметив план действий, они закончили совещание и разошлись. Первым покинул офис «Элефанта» Вельтов, чтобы успеть на самолет. Калмин вызвался проводить его, к ним присоединился Форман. Он рассчитывал по пути в аэропорт окончательно согласовать детали будущего проекта. Провожая их к выходу, Голдмэн не удержался от шутки и предупредил Формана:

— Джозеф, будь с ними осторожен.

— Это же почему, Соломон?

— Русский вариант на троих всегда опасен.

— В чем?

— В том, что рано или поздно кто— то оказывается третьим лишним.

— Ха-ха-ха, — хохотнул Форман и беспечно махнул рукой.

Голдмэн, проводив их до запасного выхода, возвратился в офис и бросил испытующий взгляд на Ваилда — тот пребывал в благодушном настроении, и не преминул отметить:

— Ты, не потерял форму, Ник! Хорошая работа.

— Благодарю, Соломон, но с Вельтовым все оказалось гораздо проще, чем представлялось в Вашингтоне, — скромничал Ваилд.

— Не скажи, Ник! Он знает себе цену, и ты правильно сделал, что не стал давить.

— С характером Вельтова это вызвало бы обратный эффект и загнало бы вербовку в тупик.

— Несомненно, — согласился Голдмэн, но подчеркнул: — В будущем тебе не избежать с ним проблем.

— Знаю, но что делать? Таких денег, чтоб купить его с потрохами, у нас нет, а если сразу подвесить на крючок компромата, то это заведомо обречь на проигрыш большую игру. В Лэнгли на нее сделана основная ставка.

— Ник, если не секрет, кому принадлежит идея с «Локхид» и Форманом? Он, кстати, молодец, отменно сыграл свою роль.

— От тебя, Соломон, секретов нет! — польстил ему Ваилд, не стал приписывать себе чужие заслуги и признался: — Все придумал Колли.

— Очень перспективная операция, с ней ты будешь на коне.

— На нем еще надо усидеть. А Вельтов еще тот конь — не знаешь, в каком месте взбрыкнет.

— Ник, с таким шефом, как Колли, тебе не страшно никакое родео. Я много слышал о нем, тебе повезло, не то что мне. Мой Шульц — пустое место! Перестраховщик! От собственной тени шарахается, а здесь можно хорошо развернуться. Для русских Эстония — проходной двор. И среди них попадаются перспективные экземпляры, надо только рисковать, но не с Шульцем. Эта чугунная задница досиживает свой срок и предпочитает ни во что не ввязываться, — посетовал Голдмэн.

— Соломон, все будет о'кей! С Вельтовым скучать не придется. Мы еще не раз встретимся в Таллинне. Прекрасный город.

— У меня он уже сидит в печенках.

— Теперь у тебя появился шанс выбраться отсюда. Операция находится на личном контроле у директора, это тебе о чем-то говорит?

— Ну конечно, Ник! Тебя мне послал сам Господь!

— И этот Господь — Колли, — отшутился Ваилд.

— Какая разница? Главное — есть возможность крепко дать русским по зубам. В последнее время они стали их часто скалить.

— Я тоже на это рассчитываю. Вельтов станет нашей козырной картой в будущей игре с ними. Кстати, ты как его оцениваешь?

— Тот тип русских, которым палец в рот не клади — отхватят по самый локоть. Мой тебе совет: окуни его с головой в дерьмо.

— Соломон, мы не в Югославии и не в Ираке — с Вельтовым твои методы не сработают.

— Что-о?! И это говоришь ты, Ник? Ты, который съел собаку в нашем деле! Покажи мне того чистоплюя, который добился результата в белых перчатках. Забудь об этом!

— Я не говорю о белых перчатках. Но к Вельтову требуется особый подход, чтобы выполнить миссию, которую на нас возложил директор.

— Ник, ты все усложняешь! Чем грязнее компромат на агента, тем он покладистее.

— Ладно, Соломон, оставим в стороне наши разногласия, — положил конец спору Ваилд и предложил: — Займемся более приятным делом — отметим нашу встречу и успех.

— О'кей! — охотно согласился Голдмэн. Возвратился к стойке бара, достал бутылку, напоминающую крепостную башню, с темной густой жидкостью, два бокала, наполнил их и произнес тост: — За встречу и нашу успешную миссию, Ник! Кто бы тебя ни послал, будь то Господь или Колли, но он послал вовремя.

— Спасибо, Соломон! Я тоже рад встрече, — поблагодарил Ваилд, поднял бокал, посмотрел на свет и спросил: — Что пьем?

— Местный напиток, называется Vana Tallinn.

— Название мне ни о чем не говорит.

— «Старый Таллинн» — отличный бальзам! При такой погоде — то, что надо, хорошо расслабит. Пей, Ник, и не бойся! Это же не русская водка, поэтому в симпатиях к России нас никто не заподозрит.

— О'кей, с тобой, Соломон, я выпью даже ее, — отшутился Ваилд и сделал один, потом другой глоток.

Бальзам, действительно, оказался превосходным, и они, незаметно для себя, распили всю бутылку. По телу Ваилда разлилась приятная истома, а голову кружили крепкий градус и быстрый успех в работе с Вельтовым. В превосходном настроении пребывал и Голдмэн: он вырвался из разведывательной спячки, и его деятельная натура жила будущей операцией. На улицу они вышли в приподнятом настроении. Под стать ему установилась и погода: снег прекратился, небо очистилось от свинцовых туч и проглянуло солнце. В его лучах Таллинн все больше напоминал Ваилду сказочные декорации из воспоминаний детства. Он замер на ступеньках крыльца и не мог сдержать восхищения:

— Соломон, ты — счастливый человек, живешь, как в сказке!

— Ник, это только кажется: за четыре года она для меня превратилась в сущую каторгу, — в который уже раз посетовал Голдмэн и с грустью произнес: — Порой так тянет в ад, что я готов продать душу дьяволу. По мне с чертями как-то веселее.

— Какие твои годы, Соломон, у тебя все впереди. Это у меня последняя лебединая песня, — печально произнес Ваилд, шагнул на мостовую и не устоял на ногах.

Неловкий прохожий поскользнулся и, ухватившись за него, увлек вниз. Ваилд, пытался найти опору в стене, но не смог дотянуться: крепкие, как клещи, руки обхватили его, и в следующее мгновение свет померк перед глазами. Плотный мешок опустился на голову, веревка петлей захлестнула шею, на запястьях щелкнули наручники, и его, как куль, впихнули в машину. Последнее, что он слышал, были крик Голдмэна и шум яростной борьбы, их заглушили грохот захлопнувшейся дверцы и визг колес машины.

Ваилда болтало по полу, словно куклу, стойки кресел отбивали барабанную дробь на ребрах, но он не ощущал боли. В нем все одеревенело, животный ужас сковал каждый член тела. Это состояние длилось несколько минут, постепенно верх над эмоциями взял разум разведчика. Он пытался понять, что же произошло. То, с какой стремительностью произошел захват, говорило ему об одном: работали профессионалы. Ваилд напрягал слух и пытался за грохотом трясущейся по брусчатке машины из обрывков разговора похитителей понять, с кем имеет дело. В непривычной для уха речи угадывались характерные обороты из русской. Захватившие его «гориллы» материли Голдмэна. После Сербии и Ирака, за четыре года благополучной и спокойной жизни в Эстонии, он не растерял навыки опытного бойца и оказал яростное сопротивление.

«Русские с местными подручными! — страшная догадка пронзила Ваилда. — Кто? ФСБ? СВР? Какая разница! Сидеть тебе, Ник, на Лубянке. Но как они вышли на меня?! Как?»

При всей фантастичности версии об утечке информации из Лэнгли, ее вероятность был близка к нулю, так как об операции «Терминатор» знал узкий круг лиц, а о поездке в Таллинн и встрече с Вельтовым всего двое: директор и Колли. Подозревать их в предательстве было абсурдно. Голдмэн также оставался вне подозрений, лишним свидетельством тому служили проклятия «горилл», звучавшие в его адрес. Оставались Форман, Калмин, Вельтов, и Ваилд похолодел от мысли. «Вельтов — русский агент, и сыграл роль живца! Ты, Ник, — идиот, поперся на явку без подстраховки!» — терзался он, и не столько от боли в правой руке, поврежденной при захвате, сколько от бессилия и унижения. В приступе слепой ярости Ваилд оттолкнулся от пола машины, выбросил вперед скованные наручниками руки, пытаясь вцепиться в невидимого врага. С ним не церемонились, сокрушительный удар пришелся в живот и опрокинул навзничь. Распахнутым ртом он хватал воздух, но проклятый мешок не давал дохнуть. Ваилд захрипел, и «гориллы» ослабили затяжку веревки на шее, но это не облегчило положения — его продолжало мутить, а перед глазами плыли разноцветные круги.

Конец мучениям пришел, когда машина остановилась. Ваилда подхватили под руки, выдернули из фургона, протащили, как тряпичную куклу, по ступенькам, коридору и швырнули на каменный пол. Прошла минута-другая, удушье прошло, дыхание восстановилось, а вместе с ним к нему вернулась способность трезво мыслить. «Тайный застенок русских по типу наших в Польше» — первое, о чем подумал он.

Подтверждением тому были жуткий холод, исходивший от пола, и чей-то сдавленный хрип, доносившийся из другого угла камеры. Его заглушил шум шагов в коридоре, они затихли перед дверью камеры, и в наступившей тишине, подобно выстрелу, лязгнул засов. Ваилд напрягся. Прозвучала отрывистая команда, и грубые руки вцепились в лацканы его пальто. Он сжался в комок, ожидая удара. Бить не стали, его сдернули с пола и швырнули на топчан. Снова прозвучала короткая команда, с головы Ваилда слетел мешок, и яркий свет ослепил глаза, и когда он освоился, то перед собой увидел троих. Среди них выделялся человек с грубым, властным лицом, половину которого скрывала борода. Холодным, немигающим взглядом он прошелся по Ваилду, как по бездушной вещи, и его тонкие губы искривила зловещая ухмылка. От нее Ваилду стало не по себе, но через мгновение он испытал облегчение. Перед лицом мучителей он был не одинок, в другом углу камеры лежал Голдмэн, связанный по рукам и ногам.

Бородатый кивнул на него «гориллам». Они подтащили Голдмэна к топчану и стащили с головы колпак. Он потряс головой, налитыми кровью глазами обвел камеру, задержал на бородатом, они округлились, и в следующее мгновение камеру потряс чудовищный рев. «Гориллы» выхватили из-за пояса резиновые дубинки. Ваилд зажмурился, но ударов не последовало, а когда открыл глаза, то поразился перемене произошедшей с бородатым. Его холеную физиономию исказила гримаса, распахнутый рот судорожно хватал воздух, а с дрожащих губ срывались нечленораздельные звуки:

— Э-это ты, Соломон? — наконец выдавил он из себя.

— Я-я, Кахн! Сволочь! Мерзавец! Ты за все ответишь! Я от твоей богадельни не оставлю камня на камне! — взорвался Голдмэн, дернулся к нему, но веревки не дали двинуться, и он снопом рухнул на пол.

— Соломон, прости, произошла чудовищная ошибка. Я-я… — Кахн не находил больше слов.

«Это не русские! Это — эстонцы! — догадался Ваилд и зашелся в истеричном смехе. Его хохот звучал диким диссонансом в мрачных стенах тюремной камеры эстонской контрразведки и вывел из ступора Кахна и его «горилл». Они ринулись развязывать Голдмэна. Тот, подобно червяку, извивался на полу и грозил им всеми мыслимыми и немыслимыми карами. Сбросив с себя последние путы, он схватил Кахна за грудки и, брызжа слюной, бросал ему в лицо.

— Ты, Кахн, — идиот! Ты — полный идиот! Я тебя размажу по стенке!

— Соломон! Соломон, прости! Это чудовищная ошибка! Мы брали русских мафиози! — пытался объясниться Кахн.

Голдмэн, осатанев от ярости, его не слышал, продолжал грозить:

— Мерзавец, ты запомнишь этот день на всю жизнь. Ты уже никто! Я тебя.

— Соломон, в «Элефанте» проходило сборище русских мафиози. Если бы мы знали.

— Какая русская мафия?! Ты. — Голдмэн осекся.

До него и Ваилда дошла вся абсурдность ситуации. А Кахн, оправившись от шока, перешел в наступление:

— Соломон, вы нам чуть не сорвали операцию! Могли скрыться два крупных русских мафиози!

— Мафиози? Кто они? — сбавил тон Голдмэн.

— Калмин и Вельтов. Мы за ними охотимся не первый год.

— Что-о?! Калмин и Вельтов арестованы?! — воскликнул Ваилд и пришел в ужас. Операция «Терминатор», на которую было потрачено столько усилий, находившаяся на личном контроле у директора, рухнула, и он взорвался: — Безмозглые ослы! Вас мало посадить на электрический стул! Вы сорвали операцию ЦРУ. Я-я-я… вас сотру в порошок.

Кахн, кажется, готов был провалиться сквозь землю. Его заполошный взгляд метался между американцами — в их глазах читался беспощадный приговор, и потухшим он голосом спросил:

— Соломон, это кто с тобой?

Голдмэн яростно сверкнул глазами и зловеще прошипел:

— Тот, кто оторвет тебе яйца. Ник Ваилд — центральный аппарат ЦРУ. Тебе этого мало?

Судорога исказила лицо Кахна, и он промямлил:

— Соломон, я еще раз приношу свои глубочайшие извинения.

— И что мне с ними делать? Что-о?!

— Я прошу тебя, успокойся, пройдем в кабинет и там решим все наши проблемы.

— Что-о?! Какие еще наши?! Ты завалил нам важную операцию. Я тебе обещаю: из этого кресла ты вылетишь, как пробка из бутылки! — грозил Голдмэн.

На этот раз в нем говорило не столько оскорбленное самолюбие, сколько стремление обелить себя в глазах Ваилда. Он, который еще вчера ногой открывал двери в департаменте полиции безопасности и 2-м отделе Главного штаба вооруженных сил — в спецслужбах Эстонии, и где, как ему представлялось, являлся хозяином, сегодня оказался в положении лузера, опущенного ниже плинтуса. И не просто опущенного — Кахн превратил его в полное ничтожество. В приступе ненависти к нему, Голдмэн потерял голос и уже не рычал, а шипел осипшим голосом. Ваилд, наконец, пришел в себя, вспомнил о наручниках и потребовал от Кахна снять их.

— Сейчас, сейчас, — засуетился тот и рявкнул на своих «горилл».

Те ринулись освобождать Ваилда. Чертыхаясь и проклиная эстонскую контрразведку, он и Голдмэн вслед за Кахном поднялись в кабинет. Он, стремясь сгладить свою вину, сыпал перед ними мелким бисером. Отказавшись от кофе и воды, они потребовали от него налить виски. Оно успокоило взвинченные нервы, снизило градус противостояния, и к Ваилду с Голдмэном пришло осознание того, что случилось час назад: операция Кахна против русской мафии — Вельтова и Калмина — фактически ставила крест на операции «Терминатор». И не просто крест, а выставляла их полными идиотами в глазах руководства ЦРУ.

— Соломон, мы по горло в дерьме! — констатировал Ваилд и от бессилия заскрежетал зубами.

— Не то слово, Ник!? Нет, это же надо так обосраться! — прорычал Голдмэн и бросал испепеляющие взгляды на Кахна.

Тот не знал, куда себя девать, искал выход из положения, кажется, нашел и предложил:

— Господа, давайте не будем поднимать шума. Я обещаю выпустить ваших друзей, но понадобится некоторое время.

— Это уже ничего не решит, — потерянно произнес Ваилд.

— После такого Вельтов пошлет нас и «Локхид» куда подальше, — согласился Голдмэн.

— Еще дальше нас пошлет Колли. Что теперь ему докладывать? Что?! — терзался Ваилд.

— Погоди с докладом Ник! Есть одна идея! — оживился Голдмэн и обратился к Кахну: — Эдвард, ты сказал, что «Элефант» — крыша русской мафии?

— И очень крутой, — подтвердил он.

— А Калмин с Вельтовым какое занимают в ней место?

— Не последнее.

— Материал на них серьезный?

— Достаточный, чтобы посадить надолго.

— Отлично! — воскликнул Голдмэн и просветлел лицом.

— Чего здесь отличного? К чему ты клонишь, Соломон? — ничего не мог понять Ваилд.

— Все будет о'кей, Ник! Есть идея, как выбраться из этого дерьма. Надо разыграть спектакль перед Калминым и Вельтовым.

— Что-о?! Какой еще спектакль?

— А такой! Эдвард припрет их к стенке компроматом, и тут появимся мы.

— Нет, Ник, не пойдет, это шито белыми нитками. Калмин с Вельтовым не дураки и быстро раскусят нашу игру, — усомнился в ней Ваилд.

— Но ты-то поверил, что попал в лапы русских.

Последний аргумент Голдмэна перевесил все сомнения Ваилда, и он согласился. Это был, пожалуй, единственный выход из провальной ситуации — он позволял не только сохранить лицо, но и давал шанс на продолжение операции «Терминатор. Такой исход устраивал и Кахна. Угрозы Ваилда и Голдмэна стереть его в порошок не материализовались, он оживился, вызвал секретаря и распорядился принести кофе и традиционный для гостей напиток — бальзам «Старый Таллинн».

Ваилд и Голдмэн решительно отказались — им было не до того и отправились в отель, чтобы перевести дух и привести себя в порядок. Жертвам же их циничного плана — Форману, Вельтову и Калмину — ничего другого не оставалось, как только провести остаток дня и всю ночь в тюремных камерах. Бизнес с захватывающими дух перспективами, всего несколько часов назад вырисовывавшимися перед ними, рухнул в один момент. И не просто рухнул. Для Вельтова и Калмина, имевших проблемы с российским и эстонским законом, впереди светили долгие годы заключения. Что касается Формана, то он попал как кур во щи и в ужасе метался по камере.

На следующий день после позднего завтрака за Ваилдом и Голдмэном заехал сам Кахн, вместе они отправились в департамент полиции безопасности. К их приезду допросы Формана, Вельтова и Калмина шли по второму кругу. Отказавшись от кофе, предложенного Кахном, Ваилд и Голдмэн, не задерживаясь в его кабинете, прошли в спецкомнату. В ней на телевизионные экраны крупным планом были выведены тюремные камеры. На первом они увидели Формана.

За время, прошедшее после задержания, он изменился до неузнаваемости. Осунувшееся бледное лицо, с синяком под правым глазом, трясущиеся мелкой дрожью губы напоминали трагическую маску. Плечи обвисли, а сама фигура будто уменьшилась в размерах. Пальцы рук нервно барабанили по крышке стола. На вопросы следователя Форман, как заведенный, твердил:

— Я первый раз вижу Вельтова и Калмина. Я ничего не знаю об их преступном бизнесе. Я — гражданин США. Я прошу встречи с нашим послом в Эстонии.

Но не состояние Формана, не его жалкий лепет вызывали беспокойство Ваилда, а то, что, потеряв голову от страха, он мог проговориться об операции «Терминатор». Дальнейшая игра с ним становилась опасной, поэтому Ваилд потребовал от Кахна прекратить допрос и перевел взгляд на экран с камерой Калмина.

Несмотря на то что ему при задержании досталось больше всех, а следователь напирал фактами и грозил запредельным сроком, Калмин сохранял присутствие духа. Он напрочь отметал предъявленные ему обвинения, напирал на свое американское гражданство и требовал немедленной встречи с послом США в Эстонии. Тертый калач и опытный агент ЦРУ — Калмин был не по зубам эстонскому следователю. Поэтому Ваилд не опасался, что он сломается, и все свое внимание сосредоточил на Вельтове.

Тому, в отличие от Формана и Калмина, с российским паспортом в недружественной Эстонии рассчитывать на снисхождение ее властей не приходилось. Обвинение в таких тяжких преступлениях, как контрабанда и участие в деятельности организованного преступного сообщества, не вызвало у Вельтова паники. Он не только сохранил самообладание, но и пытался вести со следователем игру, умело уходил от вопросов и вынуждал его раскрывать свои карты — предъявлять улики. Поведение Вельтова лишний раз убедило Ваилда в том, что с выбором главного исполнителя в операции «Терминатор» ни он, ни Колли не ошиблись — Вельтов мог держать удар.

Допросы шли четвертый час, а следователям так и не удалось склонить к показаниям ни его, ни Калмина. Ваилд был доволен, ситуация оборачивалась самым неожиданным и благоприятным образом. Еще вчера он готов был проклясть тот день и час, когда появился в Таллинне, и растоптать Кахна с его «гориллами», поставившими под удар операцию «Терминатор». Теперь же, спустя пятнадцать часов после захвата, он снова чувствовал себя на коне. Первая часть плана по втягиванию Вельтова в вербовочную ситуацию была полностью выполнена. Он дал принципиальное согласие на участие в проекте. Что касается скандальной ситуации, связанной с арестом его и Калмина эстонской полицией безопасности, то изворотливый ум Ваилда нашел выход, как обратить ее в свою и в пользу операции «Терминатор». Он намеривался представить ее перед Колли ни мало ни много как результат проявленной им и Голдмэном «инициативы», позволившей в «тесном взаимодействии» с департаментом полиции безопасности Эстонии осуществить боевую проверку надежности Вельтова.

Дело оставалось за малым: договориться об этом с Кахном и Голдмэном, а потом провести все по бумагам. В том, что Голдмэн поставит свою подпись под таким документом, Ваилд не испытывал ни малейших сомнений. Подобный вариант развития событий не только уводил его от ответственности за провал в обеспечении безопасности встречи с Вельтовым, но и представлял в глазах Колли как инициативного и энергичного сотрудника. Что касается Кахна, то тот, чтобы обелить себя к глазах ЦРУ, был обречен на подписание документа. Единственным без вины виноватым оставался Форман. Но Ваилд не испытывал к нему жалости: разведка — занятие не для слюнтяев. Форман по собственной воле ввязался в ее дела и не бескорыстно — рассчитывая на будущие баснословные прибыли от российских научных разработок.

Ваилд отвел взгляд от экрана, на котором следователь безуспешно пытался склонить Вельтова к показаниям и обратил на Голдмэна и Кахна. На их лицах читалось: им наскучил этот спектакль, и они с нетерпением ждали только одного — приемлемого для себя окончания. Предложение Ваилда представить в Лэнгли все произошедшее как проверочную оперативную комбинацию вызвало у них общий вздох облегчения. Теперь Ваилда занимал только один вопрос: как наиболее убедительно представить Вельтову и Калмину их освобождение?

Глава седьмая ФСБ отвечает…

Совершенно секретно

Лично

начальнику Управления «Н» ДВКР ФСБ РФ

генерал-майору А. Рудакову

На Ваш входящий № 9817 от 22.10.10 г. сообщаю:

проведенной проверкой по учетам переписки с иностранными корреспондентами старшего научного сотрудника 53-го НИИ МО России

Ефимова Михаила Борисовича 1965 года рождения, уроженца г. Москвы, русского, женатого, с высшим образованием

УСТАНОВЛЕНО:

в число корреспондентов М. Ефимова входят:

1. Петер Йонсон (Швеция). Переписка установлена 20.06.2009 г. Инициатор — М. Ефимов.

2. Марк Лиднер (Швейцария). Переписка установлена 29.06.2009 г. Инициатор — М. Лиднер.

3. Клаус Фишер (Германия). Переписка установлена 12.07.2009 г. Инициатор — М. Ефимов.

4. Альфред Бауэр (Германия). Переписка установлена 9.09.2010 г. Инициатор — А. Бауэр.

Переписка носит бытовой и научный характер. Дать оценку содержания ее научной части на предмет наличия в ней сведений, содержащих гостайну, не представляется возможным из-за отсутствия в Службе специалистов такого профиля.

Другими, в том числе и компрометирующими, данными на М. Ефимова и его связи из числа иностранных корреспондентов не располагаем.

Материалы переписки проверяемого направлены в Ваш адрес почтой.

Начальник Службы полковник Стрелков 26.10.2010

Прочитав ответ Стрелкова, Охотников отложил документ в сторону и, обратившись к Первушину, отметил:

— Что-то многовато адресов для настоящего шпиона?

— Меня это тоже настораживает, — согласился тот.

— И разброс широкий. Тут работы СВР не на одну неделю, а на нас сроки проверки давят, — посетовал Охотников.

— С запросом к разведчикам торопиться не будем. Подождем, когда от Стрелкова придут материалы переписки, проанализируем, и потом уже запустим проверку всех фигурантов, — решил Первушин и задался вопросом: — Андрей, а вот так, навскидку, как думаешь, что стоит за этими связями Ефимова?

Охотников развел руками.

— А больше ничего из списка тебе в глаза не бросилось? — допытывался Первушин.

Охотников пожал плечами и снова обратился к ответу Стрелкова.

Первушин же, положив перед собой чистый лист бумаги, принялся набрасывать схему, рождавшуюся в его голове. В ее центре появилась фамилия Ефимов, от нее пошли две стрелки, в конце которых обозначились — Бауэр и Лиднер. За фамилией Бауэр Первушин поставил не только вопросительный, но и восклицательный знак. Отдельно он выделил двух других корреспондентов Ефимова — Йонсона и Фишера. Их фамилии как бы повисли в воздухе.

— Александр Васильевич, есть ряд соображений! — отвлек его от размышлений Охотников.

— И каких? — живо отреагировал Первушин и отложил схему в сторону.

— Из всех четырех, на мой взгляд, ярче всего светится Бауэр!

— Ну-ка, ну-ка, с этого места подробнее.

— Бауэр стал последним, кто установил переписку с Ефимовым.

— Я тоже это отметил.

— Второй интересный признак — срок переписки.

— Согласен. И обрати внимание: переписка возникла вскоре после исчезновения Чаплыгина, — подчеркнул Первушин и задался вопросом: — Что из этого следует?

— Как минимум три оперативные версии.

— Аж целых три? И что, все шпионские?

— Ну, почему шпионские, — возразил Охотников. — Все как по классике: обвинительные и оправдательные.

— Хорошо, пошли по порядку.

— Версия первая: Чаплыгин вывез за границу только часть материалов и через Ефимова добирает оставшиеся.

— То есть, ты хочешь сказать — они сообщники?

— Да, о чем косвенно говорит следующий факт. Чаплыгин, а не руководство института, протащил Ефимова на научную конференцию в Питере. Информация достоверная и подтверждается двумя агентами. При этом нельзя исключать того, что если Чаплыгин жив и находится за границей, то он может использовать Ефимова втемную.

— В последнем я очень сомневаюсь, — возразил Первушин. — Ефимов далеко не дурак. Воскресший из небытия Чаплыгин, да еще требующий материалы, — это нонсенс.

— Версия, конечно, экзотическая, но имеет место быть, — не стал вступать в спор Охотников и перешел к следующей. — Ефимов — «инициативник» и действует самостоятельно. Он устранил Чаплыгина, завладел материалами и через Бауэра пытается продать их на Запад.

— А вот это гораздо ближе к действительности! Пошли дальше.

— Наконец последняя версия: Ефимов — агент иностранной спецслужбы и работает по ее заданию.

— Последняя, говоришь? — Первушин улыбнулся и спросил: — Андрей, я что-то не пойму, то ли у меня, то ли у тебя плохо со счетом? А где оправдательная версия?

— Так, с оправдательной все понятно, Александр Васильевич — стечение обстоятельств, — без тени сомнений заявил Охотников.

— Ладно, будем считать, что с версиями определились. А от чего станем плясать?

— От печки, как говорит генерал Рудаков.

— И что это за печка?

— Секреты, в первую очередь секреты «Ареала».

— Согласен, поэтому, как только подойдет переписка Ефимова, ее надо тщательно проанализировать через надежных специалистов из 53-го НИИ. Подчеркиваю, самых надежных, чтобы не произошло утечки, надеюсь, такие есть.

— Два-три, так точно! — подтвердил Охотников.

— А это мы сейчас проверим. Кто из твоих находится под рукой?

— Устинова я только что видел, остальные тоже должны быть в управлении.

Первушин, нажал клавишу на переговорнике; ответил дежурный по управлению и распорядился: — Анатолий Степанович, Устинов, Приходько и Лазарев на месте?

— Так точно, Александр Васильевич! — доложил дежурный.

— Пусть все трое зайдут ко мне!

— Есть! — принял к исполнению дежурный.

Первушин отключил с ним связь и вместе с Охотниковым занялся составлением плана проверки Ефимова и его связей. В первую очередь им предстояло определить реальную осведомленность Ефимова в секретах, в том числе по теме «Ареал». И тут мнения Охотникова и Первушина разошлись. Спор свелся к тому, каким способом это сделать. Первушин предлагал пойти традиционным путем — кропотливо из разных источников собирать информацию о том, где, через кого и какие секретные данные получал Ефимов. Охотников возразил:

— Александр Васильевич, на это уйдет уйма времени, и если Ефимов — шпион, то успеет сплавить секреты.

— Сплавит не сплавит, чего гадать, давай конкретное предложение! — потребовал Первушин.

— Пожалуйста. Надо побудить его к активным действиям, а для этого подготовить и провести оперативный эксперимент. Он, как лакмусовая бумажка, даст ответ: шпион Ефимов или честный человек.

— Андрей, но ты же не хуже меня знаешь, такое сложное мероприятие без надежного исполнителя не провести.

— Есть такой — агент Кузнецов, работает по теме «Ареал», а значит, будет интересен Ефимову.

— Кузнецов? А он подобные задания выполнял?

— Да и не один раз.

— Ладно, убедил, — согласился Первушин и, заглядывая вперед, задался вопросом: — Хорошо, а что мы подсунем Ефимову в качестве завлекательной наживки?

— Все крутится вокруг секретов «Ареала», от них и надо плясать, — предложил Охотников.

— Но Ефимов не человек с улицы. Его, как того воробья, на мякине не проведешь, — предостерег Первушин и подчеркнул: — Экспериментировать придется с секретами командования, и здесь есть проблема: неизвестно, сколько уйдет времени на согласование. Секреты «Ареала» — это тебе не шутка, Андрей Михайлович!

— Понимаю, Александр Васильевич, каждый день работает против нас! Поэтому предлагаю сразу выходить на командующего! Помните, как было по делу Зырянова, он дал зеленый свет, и исполнители сделали все за одну неделю, — напомнил Охотников.

— Прежде чем к командующему обращаться, нам самим следует определиться, что больше всего интересует Ефимова в секретах «Ареала».

— Так для этого есть спецы в 53-м НИИ. Они нам…

Стук в дверь прервал беседу. Первым вошел в кабинет Устинов, за ним — бочком Лазарев, и последним, сутулясь, протиснулся Приходько. Половину его лица закрывали солнцезащитные очки, что не осталось без внимания Первушина, и он язвительно заметил:

— Геннадий Николаевич, ты случаем не в Египет собрался?

— Я? Нет, нам же туда нельзя — дальнее зарубежье, — буркнул Приходько.

— Тогда зачем очки надел, дело-то к зиме идет?

Приходько замялся, а Устинов с Лазаревым потупились.

Первушин, заподозрив неладное, потребовал:

— Геннадий Николаевич, мы не на пляже, а в служебном кабинете, очки здесь ни к чему, сними!

Приходько вынужден был подчиниться и предстал перед Первушиным и Охотниковым в жалком виде. У, казалось бы, непобедимого рукопашника управления правый глаз заплыл, а неумело наложенный грим не мог скрыть багровой ссадины на левой скуле. В Первушине окрепли подозрения: в субботу и воскресение соревнований по рукопашному бою не проводилось, и, шагнув к Приходько, пристально посмотрел ему в глаза — тот старательно отводил их в сторону, покачал головой и спросил:

— Геннадий Николаевич, это же где тебя так угораздило? Только не говори, что в темноте на грабли наступил.

Приходько отвел взгляд в сторону и промолчал.

— Гена, насколько мне известно, в последнее время ты подвигов не совершал. Так что произошло? — допытывался Первушин.

— Боролся с организованной преступностью, товарищ полковник, — выдавил из себя он.

— Что-что?! С какой еще такой преступностью?

— Той, что каждый день по телеку показывают.

— Андрей Михайлович, нет, ты только посмотри на него. Он борется с организованной преступностью, а мы — его начальники — об этом ничего не знаем, — с сарказмом произнес Первушин и обратился к Устинову и Лазареву: — Товарищи офицеры, вам что-нибудь известно о подвигах этого борца с преступностью?

Устинов переглянулся с Приходько, тот пожал плечами и пробормотал: — Мы боролись вместе, товарищ полковник.

— Чего-чего? — в голосе Первушина все больше звучало металла. Он присмотрелся к Устинову. Его вид — припухшая губа, ссадина на лбу, которую не мог скрыть слой грима, — говорил сам за себя.

Поиграв желваками на скулах, Первушин желчно заметил:

— М-да, товарищи офицеры, что-то результаты вашей борьбы выглядят неутешительно.

— Товарищ полковник, вы же знаете, организованная преступность пронизала все слои нашего общества и грозит даже государственному строю. Об этом заявляет даже сам…

— Лазарев, говори, да не заговаривайся! — оборвал его Первушин и потребовал: — Кто-нибудь может внятно объяснить: что произошло и какую телегу мне ждать из милиции?

— Товарищ полковник, катить ее будет некому, — буркнул Приходько.

— Слушай, ты, Брюс Ли, помолчи, с тобой все ясно! Устинов доложи, что произошло?

— Товарищ полковник, так они первыми начали, — оправдывался Иван.

— Кто — они?

— Местные бандюки. Стали права качать, и нам ничего другого не оставалось, как поставить их на место.

— Нет, Андрей Михайлович, это же надо, старшие опера, а ведут себя, как пацаны? У меня нет слов.

— У меня тоже, — буркнул Охотников.

— Товарищ полковник, а что было бы лучше, если бы эти отморозки нас в асфальт закатали? — защищался Устинов.

— Асфальт? Лучше — хуже, и это говорит цвет управления? Пустоцветы! Майор! Капитаны! Где были ваши мозги? Вместо того чтобы головой работать, кулаки в ход пускают! — разносил их в пух и прах Первушин.

— Товарищ полковник, с ними бесполезно говорить. Это же бандюки! Они только силу понимают, — огрызнулся Лазарев.

— Лазарев, помолчи! Я Устинова спрашиваю!

Тому ничего не оставалось, как рассказать о драке, произошедшей на озере. Первушин, недолго покипятившись, вскоре остыл, и гроза, было сгустившаяся над головами трех друзей, прошла стороной. Отправив Приходько домой, чтобы не отсвечивал в коридорах и кабинетах управления синяками, Первушин продолжил совещание. На нем было решено: Охотникову с Устиновым заняться подготовкой агента Кузнецова к участию в оперативном эксперименте, а Лазареву — подбором дезинформационных материалов. Их согласование с командованием Первушин взял на себя. Но без санкции Рудакова в таком важном вопросе было не обойтись, и он пришел к нему в кабинет. Тот не стал мешкать и связался с Командующим Ракетными войсками стратегического назначения.

Генерал-полковник Николай Соловцов находился на Центральном командном пункте (ЦКП) РВСН и, несмотря на занятость, живо откликнулся на просьбу о встрече. Рудаков не замедлил воспользоваться этим и, отложив все дела, вместе с Первушиным выехал на ЦКП. Дорога до закрытого городка ракетчиков заняла около полутора часов. Еще двадцать минут у них ушло на то, чтобы пройти через системы защиты, надежно ограждавшие интеллектуальный мозг ракетно-ядерного щита страны и знаменитую красную кнопку, на которую в час «Ч», выполняя команду Верховного Главнокомандующего — президента России, должен был нажать палец Соловцова. И, подчиняясь их воле, через несколько минут полторы тысячи ракет должны были устремиться к своим целям.

Впервые оказавшись в святая святых Ракетных войск стратегического назначения — ЦКП, Первушин в полной мере ощутил колоссальную мощь, которой управлял Командующий с подчиненными, и ту огромную меру ответственности, что лежала на их плечах. Он и Рудаков после проверки документов на КПП спустились в упрятанную в земле и одетую в бетон потерну. Пройдя по ней несколько десятков метров, они остановились перед многотонной металлической дверью. Сопровождающий — дежурный офицер — набрал код, она бесшумно отворилась, и перед ними открылся длиннющий коридор. В нем царила особенная тишина, которую нарушали лишь тихий шелест вентиляции и приглушенные голоса технических расчетов, доносившиеся из-за неплотно прикрытых дверей. Дежурный проводил их до обширного зала, больше напоминающего музей, а сам прошел в тамбур.

На стенах зала в фотографиях и портретах была отражена полная героических и трагических страниц история создания Ракетных войск и их учебно-боевой деятельности. Взгляд Первушина привлекла портретная галерея тех, кто держал палец на «ядерной кнопке». Фамилии известных маршалов Москаленко, Неделина, Крылова, Толубко и Сергеева говорили сами за себя — «ядерная кнопка» доверялась заслуженным и авторитетным полководцам.

В 2010 году она находилась в руках генерал-полковника Николая Соловцова. Выпускник Ростовского военного училища, он начинал службу не на «штабном паркете», а в «окопах». От «А», до «Я» прошел все армейские ступеньки в дальних сибирских гарнизонах. Став командиром дивизии, в «чистом поле» поднял ее с «колышка». В годы лихолетья сумел сохранить боеспособность подчиненных ему частей. В 2002 году на его плечи лег груз огромной ответственности за масштабную модернизацию ракетных войск. Соловцов был последним из той великой плеяды, кто стоял у истоков создания ракетно-ядерного щита страны. Все это вызывало чувство глубокого уважения к командующему, и Первушин мысленно приготовился к встрече с убеленным благородными сединами и с жуковским медальным профилем генералом.

И пока Рудаков с Первушиным знакомились с историей РВСН, дежурный по громкой связи доложил командующему:

— Товарищ-генерал полковник, генерал Рудаков и полковник Первушин прибыли.

— Проводи! — последовал ответ.

Еще одна многотонная металлическая дверь бесшумно отошла в сторону, и Рудаков с Первушиным вошли в главный зал ЦКП РВСН. Перед ними открылась огромная, во всю стену карта, схема Земли. На ней нежной синевой отливали моря и океаны. Среди них желто-зелеными контурами проступали материки и острова. От Аляски и до Британии они, словно оспой, были усыпаны множеством загадочных знаков и жили своей особенной жизнь — пульсировали и передвигались. Первушин опустил взгляд ниже и еще больше проникся мощью ракетчиков. Всю площадь зала занимали пульты управления и контроля, за которыми несли боевое дежурство несколько десятков офицеров — расчеты подготовки и пуска ракет. Перед ними на множестве табло возникали и исчезали комбинации цифр и букв. Этот особенный язык ракетчиков-стратегов был понятен только человеку, посвященному в таинства их службы. Дежурная смена ЦКП, сотни расчетов подготовки и пуска ракет, несущих боевое дежурство на командных пунктах дивизионов, полков и армий, а также чудовищная ядерная мощь ракетных комплексов «Тополь», «Ярс» и «Сатана» подчинялись воле и приказам одного человека — генерала Николая Соловцова.

Он возглавлял дежурную смену подготовки и пуска РВСН и занимал место за центральным пультом управления и контроля. Появление в зале Рудакова и Первушина вызвало на лице Соловцова приветливую улыбку. Он поднялся им навстречу. Первушин с нескрываемым интересом рассматривал Командующего. Коренастый, невысокого роста, с открытым русским лицом Соловцов внешне больше походил на строгого школьного учителя, чем на «ядерного монстра», которым на Западе «ястребы войны» пугали слабонервных «мирных голубей». Крепкое рукопожатие и его проницательный взгляд заставили Первушина подтянуться. Тепло обнявшись с Рудаковым, Соловцов радостно воскликнул:

— О, Александр Юрьевич, сколько лет, сколько зим!

— Три. Последний раз виделись на сборах во Владимирской ракетной армии, товарищ Командующий, — напомнил Рудаков.

— М-да, быстро летит время… — посетовал Соловцов и поинтересовался: — Как служится на новом месте?

— Так однозначно и не сказать. Ядерная и боевая готовность уже не давит тяжким грузом, в науке в этом плане спокойнее, но тоже своих проблем хватает.

— А где их нет, главное, чтобы они решались.

— Согласен, но когда нет ясной концепции реформы, а все делается на ходу: одни вузы и НИИ сокращаются, другие — сливаются, то тут, как говориться, не выплеснуть бы ребенка — целую научную школу. В общем, Николай Евгеньевич, идут радикальные перемены, и к чему они приведут, трудно сказать, — признал Рудаков.

— У мудрых китайцев на это счет есть хорошее изречение. Если не изменяет мне память, то звучит оно так: «Чтобы жить вам в эпоху перемен» — вот и живем, — с сарказмом произнес Соловцов.

Рудаков с Первушиным вежливо улыбнулись.

— Ну, да ладно, не будем о грустном, — обронил Соловцов и спросил: — Так что привело ко мне военную контрразведку?

— Есть у нас одна проблема, и ее без вашей помощи, Николай Евгеньевич, не решить, — пояснил Рудаков.

— Александр Юрьевич, я разве когда контрразведке отказывал? Вы же не за себя, а за дело просите — чем смогу, тем помогу, — заверил Соловцов и предложил: — Пройдем в комнату отдыха, там и поговорим.

Рудаков и Первушин присоединились к нему, спустились на этаж ниже и оказались в уютном помещении. Вслед за ними зашел официант и вопросительно посмотрел на Соловцова, тот поинтересовался:

— Володя, что у тебя есть, чтобы угостить моих друзей?

— Николай Евгеньевич, ничего не надо, если только чай! — попытался отказаться Рудаков.

— Никаких нет, Александр Юрьевич! В кои веки встретились, и чай! Так не пойдет! Володя, давай быстро хорошую закуску, а к ней — сам знаешь что.

— Понял, товарищ Командующий, через пять минут все будет готово, — заверил Владимир и вышел в коридор.

Махнув рукой на кресла, Соловцов предложил:

— Рассаживайтесь где удобно.

Сам он занял место у камина и вопросительно посмотрел на Рудакова. Тот без предисловий перешел к делу:

— Просьба к вам, Николай Евгеньевич, будет большая: помочь с секретами.

— Это что же, контрразведка так обеднела, что своих не хватает? — с улыбкой спросил Соловцов.

— Хватает, но дело в том, что переборчивый объект попался — только ваши секреты желает, — в тон ему ответил Рудаков.

— Александр Юрьевич, может, обойдемся без тайн, давай по существу.

— Николай Евгеньевич, у нас от вас их нет. Вы же знаете, с каким уважением я и контрразведчики относимся к вам.

— Александр Юрьевич, давай без дифирамбов, а то бронзой покроюсь. Я же сказал: чем могу, тем помогу.

— Спасибо. А проблема наша такая: в 53-и НИИ есть человек, который, как мы подозреваем, работает на одну западную разведку.

— Вот же мерзавец! И как таких земля носит?!

— Вот мы и хотим поскорее ее очистить.

— Все так, но я… — здесь Соловцов развел руками и посетовал: — И хотел бы помочь, да не могу — 53-й институт не моя епархия.

— А вот это нам как раз и на руку! Не произойдет утечки информации, — пояснил Рудаков.

— Товарищ Командующий, в 53-м институте очень узкий круг лиц, допущенных к теме «Ареала»! Одно наше неосторожное движение, и все пойдет насмарку! В Вашем 4-м НИИ ведутся разработки, близкие по теме, и на этом строится наш расчет, — уточнил позицию Первушин.

Соловцов задумался, в его глазах заскакали лукавые чертики и, покачав головой, шутливо заметил:

— Рад бы вам помочь, но извините, если тряхну стариной, то только пыль поднимется. Возраст уже не тот.

— Николай Евгеньевич, вам-то зачем? Я думаю, найдутся подходящие ребята и в 4-м НИИ, — оживился Рудаков.

— Значит, 4-й институт?

— Да. Мы рассчитываем через ваших разработчиков подготовить надежную дезу, чтобы она не вызвала у проверяемого сомнений и затем разыграть оперативную комбинацию.

— То есть поймать мерзавца на живца — толково придумано! — одобрил Соловцов и, подумав, предложил: — Давайте поступим следующим образом: я дам команду директору 4-го НИИ генералу Дворникову, а твои подчиненные, Александр Юрьевич, пусть с ним встретятся и определяться, как сделать так, чтобы вашего шпиона вывести на чистую воду и при этом секреты «Ареала» не разгласить. Как, идет?

— Отлично! Только желательно начать работу как можно скорее, — высказал пожелание Рудаков.

— Считай, что с моей стороны такая команда дана, — заверил Соловцов.

— Большое спасибо, Николай Евгеньевич! В таком случае не будем отвлекать вас от службы…

— Стоп-стоп, Александр Юрьевич, так не пойдет! — категорично отрезал он, нажал клавишу переговорника и спросил: — Володя, у тебя готово?

— Так точно, товарищ командующий, — ответил тот.

— В трех экземплярах?

— Так точно!

— Заноси! — распорядился Соловцов и, махнув рукой на стол, предложил: — А теперь, к столу! — и здесь в его голосе зазвучали ностальгические нотки: — Была когда-то у ракетчиков такая команда: «К столу!». Интересное было время. Все было впервые. Все приходилось делать своими руками.

Ракетный комплекс 8К63. Я его тоже застал, — вспомнил свое далекое армейское прошлое Рудаков и пояснил Первушину: — Это сейчас пуск занимает несколько минут, а тогда на подготовку уходило больше трех часов. Сначала на бетонированную площадку выставлялась специальная металлическая платформа — пусковой стол. Затем из ангара на транспортной тележке выкатывалась сама ракета. Работы проводились только ночью, чтобы космическая разведка не засекла. Для этого на бетонке от хранилища до пускового стола белой краской прочерчивались две линии. По ним по команде командира дивизиона: «К столу!» — расчет, как в том Египте, катил к нему тележку с ракетой. В потемках попасть захватами тележки в зацеп пускового стола было непросто. Бывало раза по 3–4 раза повторяли операцию, и каждый раз звучала команда «К столу!».

— В местных деревнях, по этому поводу, шутили: «Опять ракетчики празднуют», — с улыбкой произнес Соловцов, а затем потребовал: — Всем к столу! Соловья баснями не кормят. Володя, ты где?

Владимир тут же появился на пороге с подносом в руках. На нем громоздилась флотилия блюд: маринованные грибочки, соленая капуста, аппетитное сало и бочковые огурцы, а под салфеткой угадывалась бутылка. Три рюмки не оставляли сомнений в том, что в бутылке не минеральная вода. Выставив все это на стол, Владимир тихо удалился. Соловцов решительно смахнул салфетку с бутылки, разлил водку по рюмкам, а себе налил минеральной воды.

— Николай Евгеньевич, без Вас как-то рука не поднимается, — пытался возразить Рудаков.

— Я на посту, Александр Юрьевич, — отказался Соловцов.

— Николай Евгеньевич, только символически.

— Ну, если только символически, — согласился он и предложил тост: — За встречу!

Рудаков с Первушиным дружно поддержали и затем аппетитно захрустели огурцами. Соловцов снова наполнил рюмки водкой и шутливо заметил:

— Так, товарищи, прошу не увлекаться, между первой и второй — перерывчик небольшой.

— Николай Евгеньевич, так, может, присоединитесь к нам? — повторил попытку Рудаков.

— Нет, Александр Юрьевич, нельзя, потом еще не на ту кнопку надавлю.

— А и хрен с ней — с Англией, лишь бы обратно не прилетела, — вспомнил Рудаков старый анекдот, а затем произнес тост: — За Вас, Николай Евгеньевич, и Ваших ракетчиков! И чтобы пуски ракет были только учебными!

— Все так, Александр Юрьевич, — поддержал Соловцов и предложил: — Вы грибочки, грибочки попробуйте, отменные.

Рудаков, сам заядлый грибник, отдавая должное маринованным опятам, не преминул отметить:

— Прекрасно приготовлены! Это кто же Вас так снабжает — «Славянка»?

Лицо Соловцова снова помрачнело, в глазах промелькнула тень, и он в сердцах бросил:

— Так снабжают, что скоро на стенку полезешь. Реформаторы кабинетные! Чтоб их… — и здесь его прорвало: — Это же надо додуматься? Убрали из боевых полков начпродов, начвещей, поваров! По замыслу этого «эскадрона амазонок» «Славянка» должна решить все бытовые проблемы войск. На бумаге задумано хорошо, а на деле? Гражданские лица. Так у них функционалом не предусмотрено кормить, поить и одевать личный состав, когда он и техника выйдут в поле. А если война? Это же что получается? Вместо боевого дежурства расчетам пуска придется гоняться по лесам и полям за зайцами и куропатками, чтобы с голоду не помереть?

— М-да, это уже крайность, — согласился Рудаков.

— Если бы только это, Александр Юрьевич! Они замахнулись на святое! То, на чем держатся ракетные войска, — на систему боевого дежурства! Она годами, кровью и потом выстрадана, так нет же, полезли и туда. Правая рука не знает, что творит левая. Сплошной бардак! Уже не знаю, до кого докричаться.

— А если до Николая Николаевича, он в прошлом ракетчик, — предложил Рудаков.

— Поздно. Коля, только заикнулся об ошибках в формировании новых военных округов, так ему тут же показали его место. Нет, вы только представьте: весь Дальний Восток и Забайкалье объединить в один округ?! Пока его объедешь, борода до колен отрастет! Николай Николаевич не стал с этим мириться и написал рапорт на увольнение.

— И что больше не кому сказать?

— Остальные рот бояться открыть. Последняя надежда на Георгия Александровича, может, через него удастся достучаться до министра.

— Он сейчас находится в командировке в Южном военном округе, — сообщил Рудаков: — В Москву вернется через неделю.

— Жаль, — посетовал Соловцов. — Боюсь, как бы за это время бухгалтера не начали кромсать ракетные войска.

— Николай Евгеньевич, а Вы позвоните Георгию Александровичу по ВЧ-связи.

— Нет, Александр Юрьевич, подобные вопросы по телефону не решаются.

— М-да, — согласился Рудаков и выразил надежду: — Может, еще обойдется.

— Надежда, как говорится, умирает последней, — грустно произнес Соловцов и предложил: — Может, еще по одной?

— Нет, нет, Николай Евгеньевич, пора и честь знать. Спасибо за все, мы поедем, дела, — отказался Рудаков и встал из-за стола.

За ним последовал Первушин. Возвращались они в Москву не в лучшем настроении. Разговор с Соловцовым навевал грустные мысли. Ретивые и некомпетентные горе-реформаторы, пришедшие в Министерство обороны вместе с Сердюковым, подходили к армии как к бизнес-структуре и безжалостно кромсали боевые соединения. То, что ждет военные вузы и НИИ Рудаков и Первушин старались не загадывать. Решения министра Сердюкова трудно было предугадать. Тревога за будущее военной науки, поселившаяся в последнее время в душе Рудакова после разговора с Соловцовым, только усилилась. Обернувшись к Первушину — тот, прислонившись к дверке машины, отсутствующим взглядом скользил по полям, он спросил:

— Александр Васильевич, какие для нашего управления вытекают выводы из рассказа Николая Евгеньевича о реформе в армии?

— Неутешительные, Александр Юрьевич. Если так обходятся с боевыми частями, и не просто с боевыми, а частями постоянной боевой готовности, то, что же говорить про нашу научную епархию — хорошего ждать не приходится, — констатировал Первушин.

— Это уж точно, — с горечью признал Рудаков. — Поэтому, Александр Васильевич, шпионы шпионами, а вот допустить того, чтобы с реформами угробили настоящую военную науку и перспективные разработки, мы не имеем права!

— Я над этим уже думал и дал команду начальникам отделов и отделений в предварительном плане проанализировать деятельность вузов и НИИ на предмет того, где работают на оборону, а где — на мусорную корзину, где занимаются практическими разработками современного оружия, а где идет лишь имитация.

— Молодец, на опережение работаешь! — похвалил Рудаков, но предостерег: — При этом мы должны быть внимательны, чтобы не пойти на поводу у ловчил от науки. А они будут использовать все средства, чтобы усидеть в своих креслах, утопить конкурента и перехватить его научные разработки.

— Как это произошло с Чаплыгиным.

— Во-во, а то и того хуже, когда речь пойдет о зданиях и земле в Москве. На эти лакомые куски сплывутся такие акулы, что итальянские мафиози покажутся безобидными пескарями. Поэтому поторопись с докладной.

— Постараюсь подготовить к концу недели, — заверил Первушин.

— Хорошо, только будь внимателен при подборе материала. Докладная должна быть выверена до точки, до запятой. Бодаться с министром обороны и начальником Генштаба придется не нам — нас дальше приемной не пустят, а Градову. А у него не простые отношения с Сердюковым.

— Я все понимаю, Александр Юрьевич, в докладной будут только факты, выводы и ничего личного.

— Правильно понимаешь. На мелочи не размениваться: кто и кого хочет подсидеть или перехватить тему — это не контрразведывательный вопрос. Проблемы дать укрупненно, а акцент сделать на том, как они отразятся на обороноспособности страны.

— Ясно, Александр Юрьевич.

— Теперь вернемся к Ефимову. Завтра вместе с Охотниковым съездишь к Дворкину и решите по дезе. Я ему предварительно позвоню, — распорядился Рудаков и ушел в себя.

А Первушин мысленно возвратился к беседе с Соловцовым. Она вызывала в нем противоречивые чувства. То, как проводилась реформа в РВСН, по-человечески вызывало сочувствие к Соловцову и его подчиненным. Им, ценой неимоверных лишений и усилий, создавших мощь ракетных войск, отдавшим всю душу этому делу, было невыносимо больно наблюдать, как рушились выстраданные годами привычные устои службы. Что было близко и понятно Первушину, но он видел и помнил другое.

Перед ним, как наяву, возникли трагические и героические картины войны в Южной Осетии. В ней, как в зеркале, отразились все изъяны, деградировавшей и пришедшей в негодность, некогда грозной советской военной машины. Бравурные доклады прошлых министров обороны об успешном реформировании армии, как выяснилось, были блефом. На поверку оказалось: при полуторамиллионной армии боевые штыки можно перечесть по пальцам. Спасать положение пришлось десантникам, поднятым за тысячу километров от места боев. Их командиры — боевые генералы Шаманов, Борисов и Колпаченко, связанные по рукам и ногам инструкциями бюрократов от армии, вынуждены были действовать на свой страх. В трагические августовские дни 2008 года Российская армия напоминала беспомощного великана, опутанного по рукам и ногам архаичной системой боевого управления и обвешанного неподъемными гирями полувоенных контор.

К сожалению, и Первушин вынужден был это признать: в военной науке положение было не лучше. То, какая жестокая ведомственная и личная борьба развернулась вокруг проекта ее будущего, вселяло серьезную тревогу. Рудаков был тысячу раз прав: сберечь ценные научные кадры и разработки, защитить их от алчных дельцов от науки — значит, обеспечить военный паритет с противником не только сегодня, а и в будущем. И все это — отстоять разумный ход реформы, защитить секреты от агентуры противника военным контрразведчикам — предстояло делать одновременно и оперативно.

Время было неумолимо, и уже на следующий день Первушин вместе с Охотниковым отправились на встречу с начальником 4-го НИИ генералом Дворниковым. Тот, получив указание Соловцова, времени даром не терял и к их приезду подготовил свои предложения. Работа с ними у Первушина и Охотникова заняла не более часа. Обговорив с Дворниковым детали будущей дезы, они вежливо отклонили его предложение пообедать и, сославшись на срочные дела, возвратились в управление.

Теперь, когда вопрос с наживкой для Ефремова был решен, Первушин и Охотников сосредоточились на выборе места для проведения оперативного эксперимента, которое не вызвало споров. Они сошлись на четвертой лаборатории 53-го НИИ, где начальником был агент Кузнецов. Таким образом они убивали двух зайцев: в одном лице совмещались главный исполнитель Кузнецов и он же создавал условия для эксперимента. Получив у него ключи от всех дверей лаборатории, Охотников уже на следующее утро имел их дубликаты и затем вручил Устинову. Тот с нетерпением ждал наступления выходных дней, чтобы вместе с технарями заняться оборудованием помещений четвертой лаборатории скрытой аудиовидеотехникой.

Подошла суббота. Переодетые в форму вахтеров, Приходько и Лазарев заняли место на проходной в лабораторный корпус. Чуть позже туда проникла оперативно-техническая группа в составе: Устинова, Игоря Варова, Ильи Костина, Натальи Устимович, и приступила к работе в помещениях лаборатории.

Подходил к концу второй час установки специального оборудования, когда Устинов, стоявший на карауле, услышал шаги в коридоре и подал команду:

— Тихо, ребята, кто-то идет!

Михаил выключил дрель, а Игорь перестал стучать киянкой. Все замерли и, затаив дыхание, прислушивались к тому, что происходило в коридоре. Шаги затихли у двери лаборатории, после затянувшейся паузы, звякнула замочная скважина, а затем раздался властный голос:

— Кто там?

Не услышав ответа, он потребовал:

— Откройте дверь!

Устинов по голосу узнал подполковника Горина, заместителя начальника лаборатории, и похолодел — это грозило обернуться скандалом.

— Откройте немедленно! Иначе я вызываю охрану! — грозил Горин.

— Не надо! — ответил первое, что пришло в голову Устинова.

— Что значит не надо?

— Я и есть охрана, — импровизировал Иван и искал выход из положения.

Ответ Устинова поставил Горина в тупик.

— Э-э-э… А что вы там делаете? — не мог он взять в толк.

— Сработала сигнализация, я ее проверяю, — фантазировал Устинов.

— Д-а? А почему без сотрудника лаборатории? Вы не имеете права делать это один, там секретное оборудование. Немедленно откройте! — сорвался на крик Горин и принялся барабанить в дверь.

Грохот в опустевшем лабораторном корпусе мог поднять на ноги не только мертвого, но и дежурного офицера на первом этаже. Что грозило Устинову не просто грандиозным скандалом, а полной расшифровкой оперативного мероприятия с последующим докладом руководству департамента военной контрразведки. Все это в одно мгновение промелькнуло в голове Ивана. Он лихорадочно искал выход из положения. Взгляд упал на Устимович, и рука сама сдернула с ее плеча кофточку.

— Иван, ты че? — опешила Наталья.

— Лифчик. Лифчик снимай.

— Как? Зачем?

— Давай, давай, Наташенька, спасай контрразведку! — торопил Устинов.

Устимович встрепенулась, в ее глазах появился озорной огонек, и решительно сбросила лифчик. Под ним обнажилась такая ядреная грудь, что, несмотря на аховую ситуацию, у Костина перехватило дыхание, а Варов не сдержался и крякнул. Костин первым догадался, что задумал Устинов, дернул молнию на брюках и прошептал:

— Иван, ради контрразведки, я готов поколебать свои моральные устои.

— Не надо жерт, Илья, это сделает Игорь, — отрезал Устинов и потребовал от Варова: — Давай раздевайся!

— Почему я? Наташка — моя подчиненная… — заартачился тот.

— По кочану! Горин знает меня в лицо, а на тебе форма вахтера! Давай Игорек! Давай! — подгонял его Устинов.

Второй раз ему не пришлось повторять. Варов сбросил с себя куртку, затем затрещала по швам рубашка, и на пол посыпались пуговицы.

— Игорь, ширинку, ширинку расстегни, — подсказывал из угла Костин.

Прошло не больше минуты, и застигнутая врасплох пара «любовников» предстала перед Гориным в самом непотребном виде. Измаявшийся от безделья вахтер со своей пассией, устроившие любовную оргию, и не где-нибудь, а в секретной лаборатории, вызвали у него шок. Горин распахнутым ртом хватал воздух, а с губ срывались нечленораздельное мычание. Варов, не дав ему опомниться, вытолкал в коридор. Для Устинова, Костина и Устимович время будто остановилось, когда, наконец, скрипнула дверь и на пороге возник Варов. На его лице гуляла улыбка победителя, а о Горине напоминало эхо шагов в конце коридора. Устинов и Костин, выбравшись из укрытий, набросились на Варова с вопросами:

— Игорек, как доцент? Он че-нибудь понял?

Варов, пожевав губами, с укоризной посмотрел на Устимович и трагическим голосом произнес:

— Наташка, ты чуть все не завалила.

— Как?! Почему я? — недоумевала она.

— Доцент посчитал, что ты фальшивила, и рекомендовал все повторить.

— Фу, как пошло, — фыркнула Устимович и рассмеялась.

От всей души смеялись и остальные. Варов же продолжал сохранять серьезное выражение лица и, потрепав Устинова по плечу, предостерег:

— Ваня, а ты рано радуешься, как бы плакать не пришлось.

— С чего это? — насторожился тот.

— Завтра всех ведешь в «Метрополь».

— Я, в «Метрополь», а не жирно будет?

— Вопрос не ко мне, а к твоему доценту. Плохо с интеллигенцией работаете, товарищи военные контрразведчики, она у вас совсем оборзела. Этот гад содрал с меня десять тысяч!

— Действительно, наглость беспредельная, — согласился Устинов.

— А доцент говорит нет. У них такая такса за особо сложный экзамен. Поэтому, ребята, я за всех отдуваться не хочу, — продолжал ерничать Варов.

В ответ звучал дружный смех. Еще одни будни контрразведчиков, еще одна их операция завершились удачно. Доцент тоже остался доволен: на пустом месте за пару минут он заработал половину своей месячной ставки.

Глава восьмая Пополнение в шпионскую рать

Top secret

R. Moscow

28 nov. 2010 y.

«From our… от конфиденциального источника Консула в 53-м научно-исследовательском институте (НИИ) Министерства обороны России получена часть документальных материалов, о результатах полевых испытаний на полигоне «Капустин Яр» опытного образца «Апофеса», предназначенного для обнаружения летательных объектов, изготовленных по стелс-технологии.

По оценке Консула, во время испытаний «Апофес» показал высокие боевые характеристики и после доработки отдельных узлов может быть запущен в серийное производство.

Серьезный интерес представляет информация, полученная Консулом через свои связи в департаменте образования Министерства обороны России. Она касается предстоящей реформы военных университетов, академий и научно-исследовательских институтов. По тем данным, которыми располагает Консул, предполагаются объединение и концентрация научных и конструкторских кадров в десяти крупных центрах. Особый интерес вызывает…»

— Дьявол! Сверхсложная задача, — чертыхнулся Колли и отшвырнул от себя докладную резидента ЦРУ в Москве.

Она ставила под сомнение будущий успех в операции «Терминатор». Скорость, с которой министр Сердюков проводил реформу, могла свести на нет все усилия, связанные с участием в операции ее основного исполнителя Вельтова.

«Надо срочно подключать к операции Ваилда! — первое, о чем подумал Колли, рука легла на аппарат специальной связи, и вспомнил: — Джон, ты что забыл? Он же в Киеве, разбирается с этим фанфароном Стэнли!»

На его душе стало и вовсе кисло. В последнее время неудачи и провалы в работе на русском направлении возникали с пугающим постоянством. Последний произошел с одним из наиболее перспективных агентов, старшим инженером-испытателем космодрома «Плесецк» подполковником Владимиром Нестерцом.

Впервые он засветился перед киевской резидентурой ЦРУ 6 апреля 2006 года. Будучи в отпуске в Киеве, Нестерец позвонил из телефона-автомата в посольство США и скороговоркой сообщил, что располагает важными сведениями о боевом ракетном комплексе «Тополь-М», и изъявил готовность обменять их на вознаграждение. Какие именно, он категорически отказался назвать и заявил, что представит их только при личной встрече с сотрудником разведки или военным атташе.

Подобные обращения в американское посольство поступали далеко не каждый день, и поэтому интригующее предложение «изменника на месте» — инициативника немедленно доложили в резидентуру ее руководителю Моррису Стэнли. Тот, то ли встал не с той ноги, то ли накануне перебрал виски, отнесся к нему безответственно. Он не стал утруждать себя конспирацией и, вместо того чтобы проводить встречу в городе, затащил Нестерца в посольство. Позже, на комиссии по расследованию провала агента, Стэнли свои действия объяснял тем, что в лице «изменника на месте» — Нестерца опасался подставы ФСБ и посчитал за лучшее встретиться с ним под надежной защитой.

Прием в посольстве будущего ценного агента стал не последней ошибкой в цепочке непростительных промахов, допущенных Стэнли. После телефонного разговора с Нестерцом он при личной встрече не нашел ничего лучшего, как назвать свое истинное имя и должность — резидент ЦРУ в Киеве. И опять же, по словам Стэнли, это было сделано из благих намерений, чтобы произвести впечатление на Нестерца и побудить к большей откровенности. Но оно имело обратное действие. То ли от страха, то ли от вида Стэнли тот долго не мог поверить, что помятый субъект, с недельной щетиной на щеках, в не свежей рубашке и потертых джинсах являлся начальником всех американских шпионов на Украине. И только, когда перед глазами Нестерца мелькнуло удостоверение резидента ЦРУ, он убедился, что попал по адресу — в американскую разведку — и согласился на беседу.

Она проходила в такой атмосфере, что отбила у Нестерца всякую охоту к сотрудничеству с ЦРУ. Он хотел только одного: поскорее получить от Стэнли «свой миллион долларов» и выбраться на улицу. Вместо величественного кабинета, щедрого угощения и стелящихся перед ним американцев Нестерец видел перед собой высокомерного субъекта, смотрящего взглядом удава на кролика, и голые стены с огромным зеркалом. В нем отражалась растерянная физиономия с бегающими глазами. Нестерцу казалось, что в зеркале отражается не только она, а и его подленькая душонка, в которой кто-то невидимый бесцеремонно копался в самых ее потаенных уголках. В своих ощущениях он не ошибался. Психолог резидентуры ЦРУ внимательно наблюдали за «изменником на месте» и делал свои выводы о его пригодности к сотрудничеству.

Стэнли, кивнув Нестерцу на стул, сам вальяжно раскинулся в кресле и на ломанном русском языке потребовал коротко изложить суть предложения. Переборов страх и недоверие, Нестерец повел свою игру — стал набивать себе цену. Рассказал как он, важный секретоноситель, отчаянно рискуя, чтобы не попасть в лапы ФСБ, долгие месяцы по крупицам собирал бесценные для американской разведки важные материалы по боевому ракетному комплексу «Тополь-М», а потом, обманув русских таможенников и пограничников, провез их через границу.

На Стэнли эта история не произвела впечатление. Более того, торговля вокруг секретов, затеянная Нестерцом, вызывала все большее подозрение, и у него крепло убеждение, что перед ним находится засланный русский агент, через которого ФСБ или ГРУ пытается втянуть резидентуру в свою игру. Чтобы проверить это предположение, Стэнли использовал простой, но безотказный прием, ссылаясь на слабое знание русского языка, потребовал от Нестерца повторить рассказ.

Тот начал терять терпение, где-где, а в ЦРУ он никак не ожидал встретить тупого резидента. Горячась и перескакивая с одного на другое, Нестерец пересказал все снова, но в ответ так и не услышал желанного шуршания купюр. Их беседа больше напоминала разговор глухого с немым. Стэнли продолжал вести игру и пригласил к беседе переводчика. Разговор пошел по третьему кругу и окончательно измотал Нестерца. Отчаявшись добиться «желанного миллиона», он решился выложить свой главный козырь — компакт-диск с электронными копиями совершенно секретных материалов по БРК «Тополь-М».

Стэнли небрежно смахнул диск в ящик стола и ни словом не обмолвился о деньгах. Нестерец потерял дар речи, а когда он вернулся, заикнулся об авансе в 25 тысяч долларов, в ответ услышал, что речь о нем может идти только после экспертной оценки специалистами содержания компакт-диска. Стэнли не разжалобили ни рассказ Нестерца о больной матери, ни его ссылки на риски, которым он подвергался при сборе информации. Резидент оставался непреклонен — сначала перепроверка данных, а потом деньги.

Нестерец был в отчаянии и бросил Стэнли последнюю затравку — назвал связи среди специалистов НИИ, занимающихся разработкой более совершенных, чем БРК «Тополь-М», ракетных комплексов. Однако и это не развязало кошелек резидента ЦРУ. Стэнли свернул разговор и, пообещав расплатиться позже, выпроводил Нестерца из кабинета. И здесь он совершил еще ряд непростительных для разведчика ошибок: не договорился с Нестерцом о месте и времени очередной встречи, не пустил за ним хвост, а попросту отмахнулся — предложил позвонить через неделю.

Позже, при докладе комиссии, Стэнли объяснил тот свой поступок тем, что рассчитывал на то, что жажда денег снова приведет Нестерца в посольство, и просчитался. Страх расплаты за предательство для Нестерца оказался сильнее власти денег. После такого фиаско он, как таракан, забился в щель и больше не давал о себе знать. Понадобилось целых три года, чтобы разыскать его и выйти на контакт, который открывал перед ЦРУ прямой доступ к сокровенным тайнам ракетно-космической техники русских. Об этом говорили результаты исследования специалистами материалов с диска Нестерца. Их подлинность не вызывала сомнений, они подтверждались результатами трех инспекций на космодром «Плесецк». В последней группе находился Ваилд, который собственными глазами убедился в том, что информация Нестерца не блеф авантюриста, задумавшего вытащить деньги из ЦРУ, или коварная игра ФСБ.

Узнав о таком головотяпстве Стэнли, директор ЦРУ рвал и метал. Досталось и Колли за то, что недооценил информацию из Киева и пошел на поводу у резидента. Над Стэнли нависли грозовые тучи, но гром не грянул. Спасли его от позорного изгнания из разведки связи в Белом доме. Усидев в кресле резидента, он, в стремлении реабилитироваться, совершил невозможное — в 50-тысячном закрытом военном гарнизоне Плесецка резидентура ЦРУ смогла выйти на Нестерца и установить с ним контакт. Однако он не получил развития. «Изменник на месте» — Нестерец так и не пополнил тайную армию американской разведки: 10 сентября 2010 года русская контрразведка арестовала его. Еще одна операция американской разведки, не успев начаться, закончилась провалом.

Воспоминание об этом болезненной гримасой отразилось на лице Колли. Настроения не добавляла и разгромная резолюция директора ЦРУ на докладной московской резидентуры по сообщению агента Консула. Она больше походила на пощечину, чем на указание.

«Джон! Сколько можно топтаться на месте?! От тебя и Ваилда я слышу одни фантазии, но не вижу результата! Требую положить конец этому! Миссия «Терминатора» должна быть, безусловно, выполнена! Хватит испытывать мое терпение — оно не безгранично!»

Колли отложил докладную в сторону и бросил тоскливый взгляд на портрет президента Обамы. Тот, как ему казалось, с ехидцей поглядывал на него, а в глазах читалось: «Ну что, опять обгадились? Бездари! Засранцы! От вашего дерьма мне уже чернеть дальше некуда».

«Позер! Клоун! Да кто ты без нас? Жалкий лицедей! Экономика тащится, как дохлая кляча! В Афганистане и Пакистане — полная задница! На Америку плюют все кому не лень. Каддафи в своем вигваме дрыхнет на лужайке перед Белым домом! Куда мы катимся?! Проклятые политики! Мастера только болтать, а как доходит до грязных дел, то умываете руки! Сволочи!» — и волна гнева, охватившая Колли, выплеснулась на китайского болванчика. Треснув по нему кулаком, Колли вскочил из кресла и заметался по кабинету.

«Проклятые русские! Когда же мы поставим вас на колени? — сверлила его мозг и не давала покоя эта мысль. — Стоп, Джон! Ты пошел вразнос! Возьми себя в руки! Нужны не слова, а действия! Да, действия! Ваилда немедленно отозвать из Киева в Вашингтон и включить в работу!»

Возвратившись к столу, Колли снял трубку прямой связи с заместителем директора ЦРУ Гарри Тэлботом.

— О, хеллоу, Джон! — бодро поздоровался он.

— Вечер добрый! — буркнул Колли.

— Что-то в это не верится, — с сарказмом произнес Тэлбот.

— С чего вы взяли, сэр?

— Джон, я не слышу в твоем голосе энтузиазма.

— Сэр, после такой резолюции директора я боюсь его вовсе потерять.

— Ну, перестань, Джон! В тебе говорят эмоции, — ворчливо заметил Тэлбот и предложил: — Перестань дуться, засучи рукава и берись за дело.

— Чем и собираюсь заняться.

— О'кей! А что мешает?

— Сэр, необходимо срочно отозвать Ваилда из Киева. На нем висит операция «Терминатор».

— А Калмин, Форман? Их что, без Ваилда нельзя использовать?

— Нет, Вельтов им не по зубам. Вы же знаете, на него и на «Терминатора» сделаны большие ставки, а я не хочу рисковать. Поручать вербовку Вельтова агенту, пусть даже опытному, — риск вдвойне.

— О'кей, Джон. Но не раньше чем через два дня, — согласился Тэлбот.

— Сэр, для меня каждый час, не то что день, дорог.

— Через два дня Ваилд будет у тебя! — отрезал Тэлбот и закончил разговор.

Не дожидаясь возвращения Ваилда, Колли начал действовать: связался с Калминым и Форманом и назначил им встречу в Вашингтоне на четверг, после чего занялся подготовкой распоряжения для московской резидентуры ЦРУ. В нем он потребовал от ее резидента Джека Саймона в кратчайшие сроки выяснить через агента Консула конкретные сроки начала и завершения программы Сердюкова по реформе вузов, НИИ Министерства обороны России и установить лиц из числа сотрудников департамента образовании, кто будет заниматься ее реализацией.

Колли искал варианты подстраховки операции на случай провала комбинации с Вельтовым. Путь через него к министру обороны мог оказаться длиннее, чем срок реформы, а значит, конечный результат «Терминатора» не был гарантирован. В сложившейся ситуации Консул играл пусть не ключевую. На передний план выходили его связи в департаменте образования Министерства обороны. Их вербовка и подключение к операции, по замыслу Колли, могли стать подстраховкой и одновременно обеспечить контроль за действиями Вельтова.

Заканчивая работу над шифровкой, Колли еще раз обратил внимание Саймона на необходимости установления связей Консула в департаменте образования и сборе на них исчерпывающей информации. Как это делать, он не собирался его учить — Саймон был настоящим профи, но посчитал не лишним акцентировать внимание не только на выявлении морально-нравственных изъянов у чиновников департамента образования, но и на получении сведений об их зарубежных счетах, недвижимости и бизнесе вне России, а также о детях. Для будущих агентов влияния, чадолюбивых родителей, отправивших своих недорослей подальше от соблазнов московской тусовки в элитные «питомники» при Кембридже, Оксфорде и Гарварде, дети являлись наиболее уязвимым местом и самым эффективным рычагом воздействия.

Перечитав еще раз шифровку, Колли внес в нее последнее дополнение — поручить Консулу выяснить подробно существо противоречий в руководстве 53-го НИИ — и поставил подпись. После чего он вызвал шифровальщика и распорядился немедленно отправить указание лично на имя Саймона. Расписавшись в приеме документа, шифровальщик тихой тенью покинул кабинет. Колли, проводив его опустошенным взглядом, сложил папки с материалами докладов из московской, киевской и минской резидентур в сейф, прошел к креслу и присел. Накопившаяся за последние недели усталость дала о себе знать, он закрыл глаза и откинулся на спинку.

Порыв ветра распахнул окно, и вечерние тени суматошно заплясали на лице Колли и стенах кабинета, которые являлись свидетелями триумфов и горьких поражений американской разведки в непримиримой схватке с советским КГБ, а затем российской ФСБ и могли рассказать о них многое.

В теперь уже далеком 1961 году в шпионские сети британской разведки, позже американского ЦРУ, сама приплыла крупная рыба — полковник ГРУ Олег Пеньковский. Он стал одним из первых советских «изменников на месте», кто инициативно предложил свои услуги противнику — иностранной спецслужбе. Его сведения о переброске советских баллистических ракет с ядерными боеголовками на Кубу стали поистине бесценными для американской разведки. Они и данные аэрофотосъемки ракетных батарей, спрятанных в тропической сельве, позволили президенту Кеннеди поставить на место зарвавшегося советского вождя Хрущева. Не менее ценой оказалась информация Пеньковского о планах развертывания в СССР стратегических ядерных сил. Пользуясь доверием маршала Москаленко, он сумел добыть данные о местах строительства будущих боевых стартовых позиций ракет и командных пунктов на Урале, Украине и в Белоруссии. Их перенос обошелся Советам в сотни миллионов долларов.

Век этого суперагента оказался недолгим, а погубила его досадная мелочь. 30 декабря 1961 года советская контрразведка, сидевшая на хвосте у разведчицы Анны Чизхолм, засекла ее вход в дом в Малом Сухаревском переулке. В КГБ задались вопросом: что могла потерять элегантная английская леди в загаженном подъезде, и принялись искать ответ. Спустя две недели, 19 января 1962 года в 13.00, неугомонная британская разведчица прошмыгнула в подъезд дома 4 в Арбатском переулке. Вслед за ней вошел не первой свежести красавец. Тот самый, что засветился перед наружкой в Малом Сухаревском переулке. На этот раз ему не удалось оторваться от разведчиков наружного наблюдения, дальнейшее — установка личности и последующая оперативная разработка шпиона — для контрразведчиков не составило труда. 22 октября 1962 года сотрудники КГБ арестовали Пеньковского.

Воистину «драгоценным брильянтом в короне американской разведки», как когда-то выразился директор ЦРУ, являлся генерал-майор ГРУ Дмитрий Полков. За двадцать пять лет сотрудничества он выдал 150 агентов и раскрыл принадлежность к советской военной и внешней разведке свыше 1300 кадровых работников. Но не многолетний опыт службы в ГРУ, не чрезвычайные меры безопасности ЦРУ не уберегли Полякова от провала. Ему так и не удалось «засиять в короне» американской разведки. Окончательную «огранку» этого шпионского «камня» провели контрразведчики КГБ.

И здесь не обошлось без предательства. Русский суперкрот Олдридж Эймс, ведущий сотрудник ЦРУ на русском направлении, на поверку оказался агентом КГБ — СВР. Он выдал не только Полякова, но и десятки других, с таким трудом завербованных советских и российских агентов. Одни из них закончили свою жизнь на эшафоте, другие — провели в тюрьмах Мордовии. А многие операции, которыми гордились в ЦРУ, в действительности оказались ловкой мистификацией русской контрразведки. Это было одно из самых тяжелых поражений американской разведки в схватке с КГБ-ФСБ.

Другим, не менее ценным, чем Поляков, «брильянтом» для ЦРУ мог стать другой агент — сотрудник МИДа Александр Огородник. Ему удавалось «таскать» секретные документы со стола самого Андрея Громыко, министра иностранных дел СССР. Но не сверхосторожность Огородника, не самые современные средства связи с резидентурой в Москве не спасли его от разоблачения. Советская контрразведка непостижимым образом сумела выйти на него и арестовать. В отличие от Пеньковского и Полякова, закончивших жизнь в крематории, Огородник предпочел добровольную смерть — отравился ядом, спрятанным в колпачке авторучки.

За ними следовал ряд агентов экземпляром помельче. Бывший офицер ГРУ Владимир Резун (Суворов), за короткий срок сотрудничества не успевший как следует подгадить советской военной разведке, позже с лихвой компенсировал этот пробел. Бойким пером, из-под которого фонтанировал яд антикоммунизма, он на страницах опусов «Аквариум» и «Ледокол» не оставил камня на камне от советских идолов — Ленина, Сталина и Брежнева, ГРУ и КГБ, чем в немалой степени способствовал крушению, казавшейся незыблемой твердыней, советской империи.

От Резуна не отставал и бывший заместитель резидента КГБ в Лондоне Олег Гордиевский. Чудом избежав ареста, он в последний момент сумел ускользнуть от наружки КГБ — запрыгнул в багажник дипломатической машины британского посольства в Москве. Позже, в Лондоне, спрятавшись под крылышко британской разведки СИС, он вместе с Кристофером Эндрю, живописал сверхсекретного монстра — КГБ в книге «КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева».

Бывшим полковникам Васильеву и Баранову, подполковнику Сметанину, майору Филатову, старшему лейтенанту Иванову повезло меньше, чем Резуну и Гордиевскому. В камерах Лефортовской тюрьмы им было не до литературных лавров. Впереди их ждал… кого — смертный приговор, а кого — долгие годы заключения в дремучих мордовских и пермских лесах с неизменной подругой зека — пилой «Дружба».

Развал СССР и крушение всесильного КГБ породили эйфорию в ЦРУ. Московская резидентура чувствовала себя как дома не только на конспиративных квартирах, но и в коридорах Белого дома — правительства России и в прихожей Кремля. Продолжалось это недолго. Российская контрразведка, которую президент Борис Ельцин и его окружение держали в черном теле, с приходом к власти Владимира Путина на удивление быстро встала на ноги, и ее удары становились все ощутимее. За последние годы в ее сети угодили не только доморощенные «изменники на месте», но и настоящие профи из Службы внешней разведки и ГРУ — полковники Запорожец, Скрипаль, Старина и Сыпачев.

Провал последнего вызвал у Колли горечь и досаду. С ним он связывал особые надежды — полковник ГРУ представлялся новым Пеньковским. Но им не суждено было сбыться: после вербовки Сыпачев продержался чуть больше месяца. Московская резидентура, как и в случае с Нестерцом, проявила форменное головотяпство. Не утруждая себя конспирацией, первую явку с Сыпачевым она провела 26 февраля 2002 года в здание посольства. Поэтому русской контрразведке не составило большого труда вычислить его. Во время третьего выхода на резидентуру 4 апреля 2002 года при закладке тайника для резидентуры ЦРУ на железнодорожном переходе у станции метро «Студенческая» Сыпачев был взят с поличным группой захвата ФСБ. На этот счет злые языки в Лэнгли злословили: «Колли подвела досадная мелочь: с такой фамилией как Сыпачев — тот был обречен засыпаться».

«Сыпачев! Нестерец!» — при воспоминании об этих провалах болезненная гримаса появилась на лице Колли. Он встрепенулся, поднялся с дивана и нервными шагами принялся мерить кабинет. Все его мысли были сосредоточены на одном — на Вельтове и операции «Терминатор».

«После оглушительного провала грузинской разведывательной сети в России, Джон, они — твой последний шанс реабилитироваться в глазах директора», — вынужден был признать Колли.

Он вместе с Ваилдом, тбилисской резидентурой и Специальной службой внешней разведки Грузии потратили немало усилий и денег на то, чтобы завербовать агентов в частях российской армии. И когда, как это им казалось, невидимая шпионская сеть опутала гарнизоны Южного военного округа, все их усилия обратились в прах. В лапах ФСБ оказалась не какая-то жалкая кучка одноразовых агентов, а нелегальный резидент — заместитель начальника Оперативного управления Специальной службы внешней разведки Республики Грузия Херкеладзе и особо ценные источники информации подполковники Балашвили, Хачидзе, Имерлишвили и шифровальщик из штаба Южного военного округа старший лейтенант Алиев.

Их провал был цветочком, горькая ягодка всплыла, когда к проверке подключилась Служба специальных расследований при директоре ЦРУ. Она установила удручающий для Колли и Ваилда факт: большая часть агентов задолго до ареста оказалась под колпаком ФСБ, и сами, того не ведая, они добросовестно снабжали Специальную службу внешней разведки и тбилисскую резидентуру ЦРУ дезинформацией, подготовленной ФСБ. Узнав об этом, директор обрушил весь свой гнев на Колли и его подчиненных: из Тбилиси был отозван резидент Дункан, а Перси, занимавшегося резидентурой Херкеладзе, отправили в отставку.

В сложившейся ситуации Колли, чтобы усидеть в кресле, ничего другого не оставалось, как только прыгнуть выше своей головы — добиться успеха в операции «Терминатор». А он зависел от Ваилда и результата его работы с Вельтовым. Поэтому оставшееся до его возвращения в Вашингтон время Колли провел как на иголках и только в четверг вздохнул свободно. Тэлбот сдержал свое слово — отозвал Ваилда из Киева, и тот прямо из аэропорта направился в Лэнгли. В кабинет Колли он вошел с мрачным видом. То, что дела в киевской резидентуре идут не лучшим образом, читалось на его угрюмом лице.

— Хеллоу, Джон, — хмуро обронил он и, вяло пожав руку, поинтересовался: — Нам что, опять задницу подпалили! Тэлбот вышиб меня из Киева как пробку из бутылки шампанского!

— Об этом позже, Ник. Как дела в Киеве? Судя по твоему виду, не в лучшем виде, — заключил Колли.

— С этим фанфароном Стэнли по-другому не могло и быть, — буркнул Ваилд.

— Неужели все так плохо?

— Не резидентура, а проходной двор! — в сердцах бросил Ваилд. — Им лень задницу оторвать от кресла и высунуть нос на улицу! Агенты уже строем ходят в посольство! Работа с ними на явочных квартирах — сплошная фикция. Деньги швыряют направо и налево и еще заявляют…

— Стоп! Стоп, Ник! — остановил его Колли и спросил: — А что говорит Стэнли?

— А ты будто не знаешь? — Ваилд был уже не в силах сдерживать душивший его гнев, и выпалил: — Джон, он смеется нам в лицо и думает, что со своими связями в Белом будет вечно на плаву.

Лицо Колли пошло красными пятнами. Стэнли давно сидел у него в печенках, но он с ним ничего не мог поделать. И дело было не только в связях Стэнли в Белом доме. При всем его снобизме и высокомерии он сумел создать в Киеве мощную агентурную сеть. Одно только перечисление имен агентов в Службе безопасности, министерстве обороны и МИДе Украины заставляло Тэлбота и директора закрывать глаза на недостатки в работе Стэнли. Он и его агенты влияния вершили большую политику на Украине, и в нынешней борьбе с Россией и президентом Путиным, что было гораздо важнее провала даже такого перспективного агента, как Нестерец. Это хорошо понимал Колли и потому не пошел на поводу личных антипатий Ваилда к Стэнли, а решил положить конец пустой трате времени на ненужные эмоции и предложил:

— Ник, оставь Стэнли в покое! Он сегодня нам не по зубам! Его агенты в большой игре.

— Игре?! Стэнли — мастер вдувать в уши директора, что у него вся украинская верхушка в руках. Посмотрим, чего он стоит, когда дойдет до дела, — с сарказмом произнес Ваилд.

— Извини, Ник, ты не прав. Это не только дело Стэнли, это наше общее дело — загнать Россию в угол!

— А-а-а, общее. С такими, как Стэнли, скорее мы окажемся в том углу, чем русские.

— Прекрати, Ник! Меня сейчас больше волнует русский крот в киевской резидентуре. Тебе удалось раскопать его нору?

— К сожалению, Джон, ничего обнадеживающего. Я делал все, что было в моих силах, но мне не хватило времени, — посетовал Ваилд.

— Так-таки ничего?! — не мог скрыть досады Колли и в сердцах бросил: — Но кто-то же провалил Нестерца?! Мы еще не начали с ним работу, а ФСБ уже села ему на хвост.

— Согласен. Без предательства здесь не обошлось. Но здесь нет нашей вины, я грешу на украинскую СБУ. Из этой гнилой конторы течет, как из дырявого ведра, в ней через одного смотрят на Москву.

— Ник, это эмоции. У тебя есть что-то конкретное?

— Пока только подозрения, я не успел их проверить.

— И на чем они основываются.

— Стэнли через СБУ проверял родственников Нестерца на Украине и наводил о нем справки.

— Вот это уже серьезно, — оживился Колли.

— Я тоже так считаю, но Тэлбот сорвал меня с места.

— Это по моей просьбе. Ты мне здесь нужен как воздух, а русским кротом в Киеве займется Саливан.

— Что, «Терминатор» горит? — догадался Ваилд.

— Пока нет, но пятки нам уже «поджаривают». Вот почитай, — и Колли подал ему докладную московской резидентуры с резолюцией директора.

Ваилд внимательно вчитывался в нее, и его лицо все больше мрачнело. Резолюция директора скорее напоминала отсроченный приговор, чем руководство к действию. Что касается самой докладной, то ее содержание не оставляло сомнений в том, что над операцией «Терминатор» нависла серьезная угроза. Прочитав ее до конца, Ваилд поднял голову и увидел ответ в глазах Колли.

— Да, Ник, нужны немедленные действия. Время и директор не оставляют нам выбора. Или мы завербуем Вельтова, или операцией будут заниматься другие, — подтвердил его мысли Колли.

— Я готов, Джон! — решительно заявил Ваилд.

— Спасибо, Ник! Другого ответа я и не ожидал.

— Калмина и Формана привлекаем к вербовке?

— Да, но только на первом этапе, чтобы создать благоприятный фон, дальше ты действуешь сам.

— О'кей, я вызываю их в Вашингтон.

— Они уже здесь, ждут тебя и готовы вылететь по твоему первому слову.

— Встречу с Велтовым проводим в Таллинне?

— Не думаю, что это лучшее предложение. Зачем будить в нем негативные ассоциации.

— Трепка для таких проходимцев, как Калмин и Вельтов, идет только на пользу. Пусть знают, кому обязаны в этой жизни.

— Ник, в нашем положении не до психологических экспериментов. Директор ждет от нас результата — вербовку Вельтова.

— О, кей, я загоню этого мустанга в наше стойло! — заверил Ваилд и спросил: — Если Таллинн отпадает, то где назначать встречу Вельтову?

— Там, где гарантированы его и твоя безопасность и где исключена утечка информации к русским.

— В таком случае остается кладбище. Покойники — самая надежная публика, — мрачно пошутил Ваилд.

— Ник, мне сейчас не до смеха, — сухо заметил Колли и предложил: — А почему бы не провести встречу в Киеве? Во всех отношениях подходящее место. Ты владеешь обстановкой на Украине. У Вельтова там есть бизнес, поэтому его поездка в Киев для ФСБ будет выглядеть естественной.

— Киев?! Но оттуда информация течет к русским, как из дырявого ведра! Нам что одного Нестерца мало? — возразил Ваилд.

— Не сгущай краски, Ник. Риск провала существует везде, даже в Вашингтоне. Вспомни об Эймсе.

— Мерзавец! Я сидел с ним в одном кабинете.

— Вот видишь! Так что дело не в месте, а в соблюдении конспирации. К операции в Киеве будут подключены только Стэнли и самые надежные сотрудники резидентуры. Я на этот счет дам необходимые указания.

— А как быть с украинской разведкой и контрразведкой?

— Их подключать к операции не будем, а значит, утечка информации исключена, — заверил Колли.

— О'кей, Джон! Когда приступить к выполнению миссии?

— Немедленно. Как только Калмин договориться с Вельтовым о встрече, сразу же отправляйтесь в Киев. Оттуда ты должен вернуться с завербованным агентом, иначе директор снимет с наших голов скальпы.

— Мне это не грозит, — хмыкнул Ваилд и погладил рукой по гладкой, как бильярдный шар, голове.

— Но у тебя есть кое-что другое, а это уже отрежу я, — и Колли сделал красноречивый жест.

— Ха-ха, — хохотнул Ваилд и, когда улыбка сошла с лица, заверил: — Джон, с Вельтовым будет все о'кей!

— Я очень надеюсь на тебя, Ник, и пожелаю, чтобы удача была с тобой, — закончил разговор Колли и, обняв его, проводил до двери.

Покинув Лэнгли, Ваилд с присущим ему напором и энергией взялся за дело: созвонился с Калминым и Форманом и назначил встречу на конспиративной квартире в пригороде Вашингтона. Она не заняла много времени, так как каждый хорошо знал свое место и роль в «спектакле» под названием «вербовка Вельтова». Дело оставалось за Вельтовым, и тут вышла заминка. У того оказались какие— то срочные дела в Казахстане, и Калмину пришлось использовать все свое красноречие, чтобы убедить его отложить их на время и приехать на встречу в Киев.

5 декабря 2010 года Ваилд, Калмин и Форман транзитом через Германию вылетели на Украину. Перелет занял пятнадцать часов. Ранним утром 6 декабря они приземлились в столичном аэропорту Борисполь. Там их встретил уже знакомый Ваилду по последней командировке в Киев сотрудник резидентуры Боб Динар, специализировавшийся на русском направлении, и провел к машине.

После Вашингтона и Берлина, где еще сохранялось дыхание поздней осени, на Украине зима была полновластной хозяйкой. Здесь она показывала не европейский, а скорее русский норов. Порывистый северный ветер наотмашь хлестал по лицу, а крепкий мороз пощипывал за нос и уши. Ваилд в душе пожалел, что не прислушался к совету жены — не взял в дорогу меховую куртку, и поспешил нырнуть в машину.

Через час с небольшим они были в посольстве. Динар занялся Форманом и Калминым, а Ваилда проводили в кабинет резидента. На этот раз Стэнли являл собой саму вежливость. В его поведении и манере разговора не было и намека на последний их разговор, который едва не закончился скандалом. Тень Тэлбота, маячившая за спиной Ваилда, и указание Колли, имевшее гриф наивысшей конфиденциальности, говорили об особом характере миссии. Поэтому Стэнли не стал корчить из себя нового Аллена Даллеса и задавать лишних вопросов о ее характере и безоговорочно выделил в распоряжение Ваилда четырех самых опытных и надежных сотрудников резидентуры.

Джоан Грей, Николос Берд, Боб Динар и Майкл Будник не первый год работали в Киеве и зарекомендовали себя опытными агентуристами. Знакомство с их послужными списками и личные беседы убедили Ваилда — на них можно положиться. Договорившись с ними о встрече в 17.00, он присоединился к Калмину и Форману. После позднего завтрака они отправились на отдых в служебную гостиницу при посольстве.

Внутренний будильник поднял Ваилда на ноги в 16.15. Крепкий сон и холодный душ вернули ему свежесть и боевой настрой. Как охотник перед выходом на крупного зверя, так и он испытал азарт перед предстоящей вербовкой Вельтова. Надев неброский костюм — разведчик не должен выделяться среди окружающих даже в мелочах — и, выпив чашку крепкого кофе, Ваилд спустился в номер Формана — в нем уже находился Калмин. Вместе они прошли в кабинет Динара. Там в полном составе собралась группа прикрытия — Грей, Берд и Будник. Ваилду не понадобилось говорить лишних слов — перед ним находились профессионалы, согласовав порядок выдвижения из посольства, чтобы запутать контрразведку, они дружно двинулись на выход.

Ваилд невольно задержал взгляд на Джоан Грей. Высокая шпилька на сапоге была помехой при беготне по лестницам, но на публике пять футов и шесть дюймов с точеной фигуркой и бюстом Монро делали ее чертовски привлекательной. Она не первый раз «замыливала глаз» наружке и надежно прикрывала своей неотразимой грудью явки с агентами.

Под щелчки электронных замков на лестничных переходах они галопом промчались по коридорам и спустились во внутренний двор. От крепкого мороза перехватило дыхание. Ваилд торопливо поднял воротник плаща и стремительно прошел к машине. Послушный твердой руке Динара форд покатил к воротам. Вслед за ним тронулись Грей с Калминым, Берд с Форманом, замкнул движение Будник.

Впереди, в свете фар, тусклым пятном возникла стеклянная будка. В ней замельтешили размытые силуэты охраны, и через мгновение металлические створки ворот бесшумно раскатились в стороны. Динар утопил педаль газа, и форд, взметнув снежное облако, устремился к проспекту. Вслед за ним остальные машины веером разъехались по городу.

Ветер по-хозяйски разгуливал по проспектам и площадям Киева, пригоршнями швырял снег в ветровое стекло, витрины супермаркетов, окна офисов, ресторанов и ночных баров. Снежная круговерть была только на руку резидентуре ЦРУ, так как добавляла лишних забот наружке контрразведки. Пока ее «хвоста» ни Динар, ни Ваилд не заметили, но, следуя испытанному правилу, решили им «подергать».

На очередном перекрестке Динар на скорости промчался на мигающий свет светофора. Слева позади себя Ваилд разглядел машину Будника, и они разъехались в стороны, чтобы через несколько кварталов сойтись вновь. Четверть часа, помотавшись по городу и не обнаружив следов слежки, Динар свернул на стоянку перед рестораном с претенциозным названием «Гетман», известным своей украинской кухней и гопаком в виртуозном исполнении группой Мыколы Нитудыхатки.

На входе Ваилда и Динара встретил швейцар — ряженный казачура с закрученным в тугую спираль оселедцем на выбритой до зеркального блеска башке. Громыхнув свисавшей до пола саблей, он отвесил низкий поклон, широко распахнул дверь и рявкнул так, что нищего, нацелившегося за милостыней у вальяжных панов — Ваилда и Динара, сдуло как ветром. Они вошли в холл, сдали верхнюю одежду в гардероб и поднялись в зал.

Ваилд опытным взглядом пробежался по публике. В стенах «Гетмана» безраздельно властвует дух незалежной Украины. С портретов на него подозрительно косились новые ее кумиры: гетман Мазепа и вожди ОУН — Бандера и Шухевич. Проходы в зале подметали широченными шароварами, стриженные под запорожских казаков, официанты. На эстраде четверо музыкантов, ряженных под Тараса Бульбу, наяривали на бандурах гопак, а перед ними Нитудыхатка со своими хлопцами выделывали невероятные «па». Ваилда, конечно, интересовали не они, а Калмин с Форманом, их он обнаружил в кабинке. Рядом с ними расположились Грей, Берд и Будник. Сигнала опасности от них не поступило, и Ваилд присоединился к Калмину и Форману, а Динар направился в номер, где должна проходить вербовка, чтобы проверить его готовность.

Сам Вельтов опаздывал, но обещал присоединиться к ним с минуты на минуту. Полчаса назад он звонил Калмину из аэропорта Борисполь и извинялся за задержку: рейс из Москвы по погодным условиям вылетел с опозданием. В оставшееся до его появления время Ваилд отдался изыскам украинской кухни — знаменитому борщу со шкварками и голубцам по-киевски. Она, действительно, оказалась превосходной, он проглотил все в один присест и нацелился на румяные, сами просящиеся в рот, домашние колбаски, когда в зале появился Вельтов. Заметив компанию будущих партнеров по бизнесу, он, поприветствовав рукой, прошел к их столику.

Ваилд стрельнул по нему испытующим взглядом и остался доволен. Вид Вельтова, а больше глаза — говорили о том, что недавние драматичные приключения в Таллинне не повлияли на их отношения. Он по-свойски обнялся с Форманом, Калминым и порывисто пожал руку Ваилду. Тут же к их столику подлетел официант и, склонившись в подобострастном поклоне, предложил Вельтову меню. Сделав заказ, он живо включился в разговор и начал его с анекдота про вагон яблок, доставшийся русскому и украинцу. Русский, по доброте своей души, то, что не съел, отдал соседу — украинцу; украинец же то, что не съел, надкусал, чтобы не досталось проклятому москалю. Из анекдота Ваилд сделал для себя вывод: при вербовке можно сыграть на национальных чувствах Вельтова.

Тема анекдота была подхвачена Калминым. Его анекдот об украинском золоте — сале, на которое все тот же москаль скалил свои зубы вызвала дружный смех. И когда анекдоты иссякли, а в бутылке горилка осталось только на дне, Калмин перевел разговор на тему создания в США совместной с Defense Enterprise Fund и ЗАО «ФАМЭК-АС» консалтинговой компании.

Загоревшиеся глаза Вельтова говорили Ваилду о том, что наживка сработала. При обсуждении перспектив деятельности компании Калмин и Форман все чаще кивали на Ваилда, и здесь не требовалось иметь семи пядей во лбу, чтобы понять будущее общего детища — BC-Development Group всецело зависело от него.

Поэтому предложение Ваилда обсудить детали сотрудничества в более подходящей обстановке — отдельном номере, Вельтов охотно принял. Его не смутило то, что Калмин и Форман предпочли ужин дележу будущих барышей. Несмотря на стойкий церэушный запах, исходивший от Ваилда, 18 миллионов долларов, обещанные им на развитие BC-Development Group, видимо, пересилили опасения Вельтова.

Они поднялись в номер. Динар позаботился не только о том, чтобы исправно работали скрытые видеокамеры и микрофоны, но и обстановка располагала к разговору. На столе стояли бутылка виски и закуска. Ваилд кивнул на них Вельтову и с улыбкой спросил:

— Андрей, как ты смотришь на то, чтобы начать приобщаться к американскому образу жизни?

— Ник, я не против, если цена окажется подходящей, — с тонким намеком ответил Вельтов.

Уже этого Ваилду было достаточно, чтобы понять: миссия, на которую в Вашингтоне возлагались такие надежды, должна завершиться успешно. Он энергично ухватился за бутылку, разлил виски по рюмкам и, продолжив игру слов, многозначительно произнес:

— Андрей, я пью за наше будущее успешное сотрудничество.

— А если оно будет подкреплено гарантиями, то я выпью до дна, — выторговывал себе условия Вельтов.

— В этом ты можешь не сомневаться: 18 миллионов долларов у тебя уже в кармане, а к следующей встрече будет грин-карта. Америка ценит своих друзей.

— Хотелось бы в это верить, а то, как бы наши доблестные чекисты не усмотрели в бизнесе BC-Development Group руку ЦРУ.

— Ха-ха, — хохотнул Ваилд и забросил очередной пробный камень: — Но ее еще надо поймать.

Вельтов не принял его тона и с опаской заметил:

— Руку нет, а вот палец оттяпают.

— Ты сгущаешь краски, Андрей. Сталинского железного занавеса давно нет. Обмен технологиями — это обычная мировая практика.

— Но не оборонного характера.

— Андрей, если ты заручишься поддержкой министра Сердюкова, то проблема уйдет сама собой. Тем более мы не собираемся работать вечно. Снимем научные сливки и уйдем из этого бизнеса.

— Хорошо, я подумаю, — тянул с решением Вельтов.

— О'кей, Андрей, — не стал форсировать вербовку Ваилд и предложил: — Давай встретимся завтра и обсудим детали будущего договора.

Вельтов согласился. Они выпили еще по рюмке виски и возвратились в зал. А там складывалась скандальная ситуация с Джоан. На нее нацелились несколько местных «горилл». Не обращая внимания на грозные позы, Будника и Берда, они похотливыми взглядами раздевали Джоан. Достаточно было малейшей искры, чтобы разгорелась драка. Поэтому Ваилд поспешил свернуть затянувшийся ужин, его поддержали Вельтов с Форманом. Вслед за ними потянулась на выход группа прикрытия. Последним покидал зал «Гетмана» и не без сожаления Будник. Почесать свои кулаки о рожи самостийников и показать им, кто в украинском доме настоящий хозяин, бывшему морпеху не удалось.

Глава девятая Ищите «крота»

Совершенно секретно

Экземпляр единственный

Директору

Федеральной Службы Безопасности России

Уважаемый Александр Васильевич!

Служба внешней разведки России располагает данными о том, что спецслужбами США, в частности ЦРУ, получен ряд материалов о характере и содержании проектно-изыскательских работ, проводимых в 53-м НИИ Министерства обороны России, а также научно-исследовательских и летно-конструкторских испытаний современных образцов ракетно-космической техники, проводимых в 4-м, 17-м и 12-м НИИ. Особый интерес проявлен к ходу испытаний систем обнаружения летательных аппаратов, изготовленных по технологии «стелс».

Анализ полученных нами разведывательных данных дает основание подозревать о наличии агентуры американской разведки, действующей в руководстве 53-го НИИ МО РФ.

Сообщаю для учета в работе.

№ 11645/0 °CВ от 14.11.2010 г.

Директор Службы внешней разведки

Российской Федерации

М. Фрадков

Ознакомившись с содержанием ориентировки, генералы Шепелев, Рудаков и полковник Писаренко обратили свои взгляды на генерал-полковника Георгия Градова. На его усталом лице и в карих глазах читалась неподдельная тревога. В последние месяцы ему и подчиненным приходилось работать с полным напряжением сил. Казалось, что полмира ополчилось против России. Даже карликовые Эстония, Литва и те норовили тявкнуть и цапнуть за ногу своего великого соседа, а их доморощенные шпионы, не стесняясь, лезли через заборы и пытались фотографировать боевую технику армейских частей и военно-морских баз в Черняховске, Гвардейске, Балтийске и Кронштадте.

С каждым днем осложнялась обстановка и на южных рубежах России. Президент Грузии Саакашвили и его ближайшее окружение, оправившись от поражения в августе 2008 года, при поддержке США и других стран НАТО, в спешном порядке наращивали военные мускулы. В армию и МВД возобновились поставки новейшего вооружения наступательного характера. В конце октября 2009 года на территории древней Колхиды, у границ независимой Абхазии, защиту которой взяли на себя пограничные войска ФСБ России, состоялись совместные американо-грузинские военные учение под кодовым названием «Немедленный ответ». Недвусмысленность названия говорила сама за себя.

12 марта 2010 года в Брюсселе состоялось заседание Комиссии «НАТО — Грузия», на нем обсуждалась стратегия грузинского правительства «Об отношении к оккупированным территориям» — независимым государствам Абхазии и Южной Осетии.

19 ноября 2010 года в парламенте Грузии прошло закрытое заседание комитетов по связям с соотечественниками, внешних связей и комиссии по восстановлению территориальной целостности, на котором был рассмотрен проект Плана действий по выражению протеста против проведения зимней Олимпиады-2014 в Сочи. В нем приняли участие представители Совбеза Грузии, ряда министерств и ведомств, а также прибывшие в Тбилиси представители Кабардино-Балкарии и черкесских землячеств из Турции, Германии, Израиля и США. Его участники договорились о проведении скоординированной масштабной пропагандистской кампании в международных СМИ с целью дискредитации зимней Олимпиады в Сочи.

Особую тревогу Градова вызывала деятельность Специальной службы внешней разведки, департамента военной разведки Минобороны и департамента конституционной безопасности Грузии. На их базах в Телави, Сачхере, Коджори и других возобновилась подготовка разведывательно-диверсионных групп для заброски на территорию Абхазии, Южной Осетии и Северного Кавказа. По личному указанию министра внутренних дел Мирабешвили из тюрьмы были выпущены главарь боевиков Дато Шенгелия и его подручные. С их выходом на свободу возобновилась бандитско-террористическая деятельность на территории Абхазии и Южной Осетии.

На западных границах обстановка также имела устойчивую тенденцию к осложнению. В странах Балтии НАТО продолжало наращивать свое военное присутствие. Некогда братская Украина все дальше дрейфовала на Запад. Под патронажем США, Канады, Польши и Германии на ее территории как грибы после дождя плодились различные неправительственные фонды и организации. Их численность превысила 1500, а бюджету могло позавидовать иное государство — 5 миллиардов долларов составляли лишь верхушку денежного айсберга. Эта организационно-информационная машина денно и нощно промывала мозги украинским гражданам, противопоставляя их гражданам России. Многочисленные советники из госдепа США и ЦРУ вели себя как дома в МИДе и силовых структурах Украины. Глава Службы безопасности Наливайченко чаще пропадал в Лэнгли, чем у себя в кабинете. А по возвращении на Украину, терзаемую алчными кланами олигархов, он вместо борьбы с ними совершал инспекционные поездки по лагерям подготовки боевиков-националистов и не гнушался пожимать руки тем, у кого они были по локоть в крови безвинных жертв, погибших от терактов во Владикавказе, Минводах и других городах России.

Не менее нагло и цинично действовали хозяева тбилисских и киевских марионеток — Вашингтон и Лондон. Прикрываясь демагогическими заявлениями о приверженности миру, они нагибали под себя мелкотравчатых европейских правителей и все ближе продвигали к границам России военные структуры НАТО.

В этих условиях руководству России ничего другого не оставалось, как принимать энергичные меры по укреплению Вооруженных сил. Министр обороны Анатолий Сердюков, сугубо гражданский человек, начальник Генштаба генерал Николай Макаров и их окружение энергично взялись за давно назревшую военную реформу. Невзирая на чины и прошлые заслуги, они перетряхивали руководящие военные кадры, безжалостно крушили то, что, на их взгляд, мешало созданию нового облика Вооруженных сил. В мгновение ока рушились сложившиеся за многие десятилетия стереотипы мышления командных кадров и структур управления войсками. «Стон и плач» стояли по всей армии и флоту.

Решительность и беспощадность, с которой Сердюков ломал забюрокраченные управленческие структуры и стремился приблизить их к практическим нуждам войск, находили понимание у Градова. Он отдавал должное настойчивости и упорству, с которым министр добивался того, чтобы в войсках проводились полноценные учения и тренировки, чтобы зарплата офицера стала достойной, а квартира для его семьи не была светом в конце тоннеля, который нередко заканчивался на кладбище.

Однако Градов не мог согласиться с тем, когда безжалостно изгонялись из армии офицеры и генералы, посмевшие возразить министру и начальнику Генштаба. Не мог он примириться и с тем, как реагировал Сердюков на проблемы, возникающие в ходе реформы и которые поднимались перед ним военными контрразведчиками. Последний разговор на эту тему прошел между ними на повышенных тонах. И если с предыдущим министром обороны Градову удавалось находить общий язык по большинству вопросов, а с течением времени между ними установились теплые, можно сказать, дружеские отношения, то с Сердюковым все обстояло иначе. С первого дня знакомства он строго соблюдал дистанцию и не стремился к сближению. Градов не держал на него обиды и в глубине души даже сочувствовал. Расчистить авгиевы конюшни, оставшиеся после Советской армии, и не восстановить против себя полмира — для этого требовались и воля, и мужество.

За сорок два года службы в армии и в военной контрразведке Градов повидал всякого и пришел к твердому убеждению: успех военной реформы определялся не только силой духа личного состава, эффективностью действий штабов, надежностью систем боевого управления войсками, а и уровнем их технической оснащенности. И в этой последней, но не последней по значимости составляющей боевой мощи Вооруженных сил первостепенное значение имела наука. То, что заклятый партнер — американская разведка — концентрировал свои усилия на этом звене реформы, лишний раз убеждало Градова в правильности сделанного им акцента в деятельности военной контрразведки. Он требовал от подчиненных не размениваться на сиюминутные эмоциональные споры сторонников и противников реформы — за последний год в нее не единожды вносились коррективы, а сосредоточить основные усилия на борьбе со шпионажем, поддержании высокой боевой готовности войск и содействии научно-исследовательским центрам в разработке и принятии на вооружение современных, высокоэффективных образцов вооружений.

В решении этих задач Градов полностью полагался на Шепелева, Рудакова и Писаренко. Профессионалы, с которыми он проработал бок о бок не один год, они понимали его с полуслова, с полунамека. Им не требовалось разъяснять, какую угрозу представлял агент ЦРУ, внедрившийся в руководство одной из крупнейших научных организаций Министерства обороны. С этого Градов начал совещание и обратился к Рудакову.

— Александр Юрьевич, наука — это твой участок работы, предатель сидит в 53-м НИИ, поэтому тебе и первому слово!

— Товарищ генерал, информация СВР — для нас не новость, — отметил Рудаков и доложил: — В рамках дел на Чаплыгина и Ефимова управлением ведется поиск американского агента. В настоящее время основное внимание сосредоточено на проверке круга их связей.

— И каков результат? — поинтересовался Градов.

— По Ефимову в ближайшее время будет внесена ясность.

— И на чем основывается такая уверенность?

— На оперативном эксперименте. Он запланирован на 16 ноября.

— Хорошо! А как продвигается работа по Чаплыгину?

— На сегодня можно с уверенностью говорить: утечки материалов по «Ареалу» не произошло. Все они находятся на месте. Среди связей Чаплыгина лиц, связанных с иностранными спецслужбами, не выявлено. Я склоняюсь к бытовой версии происшествия. Но, к сожалению, самого Чаплыгина, а скорее, его тела найти не удалось.

— А вот здесь я с тобой, Александр Юрьевич, не соглашусь. Рано в этом деле ставить точку, — возразил Градов и потребовал: — Надо найти Чаплыгина живого или мертвого, а потом будем делать выводы.

— Георгий Александрович, ищем, но он как сквозь землю провалился, — посетовал Рудаков и развел руками.

— Плохо ищите! Моли бога, Александр Юрьевич, чтобы та земля была нашей! — предостерег Градов и вновь вернулся к ориентировке СВР. — Товарищи, надеюсь, объяснять вам не надо, что сводить интерес наших заклятых партнеров — ЦРУ только к 53-му НИИ будет большой ошибкой. Проблема гораздо серьезнее — она касается защиты всей нашей науки. Действиям американской разведки мы обязаны противопоставить скоординированную работу органов контрразведки на всех направлениях — в вузах, НИИ и в боевых частях, где проходит обкатка новых вооружений.

Георгий Александрович, в войсках такая работа ведется! — сообщил Шепелев и пояснил: — Создана временная оперативная группа из числа опытных сотрудников, ведущих контрразведывательную работу в Генштабе, управлениях военных округов и флотов. Ими обобщается и анализируется информация о ходе технического переоснащения войск, а также о надежности мер командования и нашей системы контрразведывательных мер по защите приоритетных секретов от иностранных спецслужб.

— Нами также осуществляется подобная работа, — присоединился к нему Рудаков и заверил Градова: — В ближайшее время на ваше имя, Георгий Александрович, будет представлен подробный доклад о состоянии военной науки, о ее проблемах и наши предложения по их решению.

— Молодцы, что не ждете команды! — похвалил Градов и обратился к Писаренко: — Василий Григорьевич, а что на все это скажет большая наука?

Тот замялся и, избегая его взгляда, ответил:

— Товарищ генерал, так я всего три месяца учусь! В моем положении давать какие-либо оценки будет опрометчиво.

Градов покачал головой и строго заметил:

— Василий Григорьевич, я тебя направил в академию Генштаба не для того, чтобы ты, как школяр, грыз гранит науки и положил мне на стол кандидатскую диссертацию. Ты должен с позиций нашего главного мозга армии контрразведывательным взглядом оценить реформу и минимизировать ошибки.

— Товарищ генерал, я пытаюсь, но среди наших светил науки такой разброс мнений и такой туман, что голова идет кругом.

— Василий Григорьевич, на голову не кивай, я ей знаю цену! Ты когда последний раз ко мне заходил?

— Две недели назад.

— А с Александром Юрьевичем встречался? Он же у нас не склады охраняет, а наукой занимается.

— Нет. Пока нечего обсуждать.

— Василий Григорьевич! Ребята! Да поймите же вы, нет у нас этого времени! Нет! — Градов потряс ориентировкой СВР, и в его голосе смешались боль и горечь: — Мы еще только раскачиваемся, а ЦРУ уже во все щели лезет к нашим секретам! В Пентагоне и НАТО не было перестройки, они накачивали свои военные мускулы, в то время как мы барахтались в смутном времени. Поэтому все наши усилия должны быть подчинены одной цели: завтра наши армия и флот обязаны гарантированно противостоять любой угрозе для страны.

— Александр Георгиевич, мы делаем все что в наших силах! — в один голос заявили генералы и Писаренко.

— Товарищи, в этом у меня нет ни малейших сомнений. Но еще более важно донести до каждого подчиненного одну простую и важную мысль: у нас, контрразведчиков, нет более важной задачи, как только обеспечить успех реформы! Мы не имеем права поддаваться личным симпатиям и эмоциям. Наша задача объективно оценивать ее ход, своевременно информировать руководство ФСБ о просчетах и давать свои предложения. Ясно, товарищи?

— Так точно! — дружно прозвучало в ответ.

— В таком случае желаю успеха, — закончил совещание Градов и, прощаясь, напомнил Рудакову: — Александр Юрьевич, в четверг жду доклада по Ефимову и результату поиска Чаплыгина.

— Есть! — ответил Рудаков и вышел в приемную.

Совещание у Градова вернуло его к недавним встречам и беседам с командирами частей, руководителями вузов и НИИ. Все они вертелись вокруг одного — министра обороны, проводимых им реформ, и были полны эмоций. В оценках и суждениях собеседников о том, что сейчас происходило в войсках и вузовской науке, присутствовало немало справедливых упреков. Вместе с тем Рудаков видел за их хлесткими оценками личности министра и то, что он делает — уязвленное профессиональное самолюбие и неприятие его на психологическом уровне. Боевые генералы, прошедшие через горячие точки, сохранившие армию от развала в тяжелейших 90-х годах, не могли принять того, что их строит и равняет бывший «малиновый пиджак», не нюхавший пороха. Гражданский министр обороны, да еще с коммерческим прошлым, начинавший свой путь в большую жизнь не в сапогах и не в окопах, а водителем в торговой конторе захолустной станицы Холмской Краснодарского края, стал вызовом и белой вороной для коллег — звездоносных силовиков.

Что касается засидевшихся в уютных креслах «арбатского военного округа» армейских чинуш, то Сердюков и его «батальон амазонок» — Васильева, Приезжева и другие, свободно и без всякого пиетета порхавшие по кабинетам, осененным духом великих маршалов Жукова и Василевского, и источавшие французский парфюм, ничего кроме зубовного скрежета и глухой ненависти у них не вызывали.

В низах — боевых частях и соединениях, куда с реформаторского олимпа доносились самые невероятные слухи, царили разброд и шатание. Первые шаги нового министра вселяли в «окопных офицеров» ужас. На их глазах в одночасье были сокращены одиннадцать с лишним тысяч бывших замполитов, 70 лет морочивших головы личному составу марксизмом-ленинизмом, но так и не ставших помощниками командиров. Вслед за ними распрощались с погонами еще несколько десятков тысяч «гусаров», которые ничего более тяжелого, чем ручка в руках не держали, протиравших штаны в полугражданских конторах. В запале они, кажется, готовы были не только предать Сердюкова марксистской анафеме, а и с живого содрать шкуру.

Рудаков видел не только это, но и многое другое. На его глазах армия и флот в последние годы все больше напоминали издыхающего динозавра, чем сокола, способного разнести в пух и прах алчное воронье, нацелившееся на несметные богатства России. Они изнемогали под непосильной тяжестью инфраструктуры, доставшейся им от пятимиллионной Советской армии. Она, подобно удавке, душила командиров частей и войска. Вместо боевой подготовки им приходилось заниматься дышащими на ладан котельными, водозаборами, электроподстанциями сотен полупустых военных городков. В центре Москвы, Санкт-Петербурга и многих других городах некогда величественные здания несуществующих главков и управлений Министерства обороны пустыми глазницами-окнами уныло смотрели на надменно вознесшиеся над ними офисы банков и финансово-промышленных компаний. По окраинам на десятках тысяч заброшенных баз хранения и складов, уродовавших облик городов и поселков язвами ржавых заборов, плодились в основном мыши и вороватые коммерсанты в погонах.

Костяк армии и флота, их гордость — офицеры оказались зажатыми в тисках нищеты и безнадежности. При зарплате командира дивизии Ракетных войск стратегического назначения ниже, чем у помощника машиниста поезда московского метро, и очереди на квартиру, все больше становившейся мечтой, молодые офицеры валом валили на гражданку, чтобы искать счастья, манившего их с экрана телевизора блеском рекламы.

Военные академии и военные институты — кузница командно-инженерных кадров — все больше напоминали дома престарелых и приюты для неприкаянных сирот. Стихия рынка безжалостно вымыла с кафедр и из научных лабораторий молодые дарования и светлые головы. Быстро окрылившись в бизнесе, они вспоминали как страшный сон бесконечные накачки, отчаявшихся от безысходности отцов— командиров и нищенские зарплаты, выдававшиеся с задержкой в 3–4 месяца.

Свыше полутора сотен военных академий и военных институтов, сохранившихся с советских времен, напоминали больше ветряные мельницы, чем школу патриотизма и мужества. Будущая смена старым, еще советским кадрам, уныло дотягивавшим до пенсии, ставшую постылой, служебную лямку и ждавшим своего угла — выпускники не горели желанием стать в жидеющий боевой строй и служить Отечеству, низведшему его — офицера до положения московского дворника из солнечного Таджикистана. Поэтому одни заканчивали службу сразу за забором военного института — в усыхающих армии и флоте для них не находилось места. Другие, добравшись до части, уже на второй день забывали о маршальском жезле в своем ранце. Служба от подъема до забора, квадратное — катить, круглое — тащить, при отсутствии ГСМ и исправной матчасти, чаще проходившая пеший по конному, да еще при мизерной зарплате, вынуждала молодых офицеров всеми правдами и неправдами искать пути к увольнению.

События августа 2008 года — война в Южной Осетии и Абхазии — стали лишним подтверждением горьких выводов, к которым пришел Рудаков. Архаичные армейские структуры, устаревшая система организации боевого управления частями и взаимодействия между родами войск, созданные в конце 60-х годов прошлого века еще в Советском Союзе, в начале XXI века выглядели настоящим анахронизмом. И когда пришло время воевать, то оказалось, что в полуторамиллионной Российской армии можно было по пальцам перечесть части, способные успешно вести боевые действия.

Дальше так продолжаться не могло — это грозило не только самому существованию армии и флота, но и всему российскому государству. И здесь Рудаков тысячу раз был согласен с Градовым: рассуждать о необходимости реформы Вооруженных сил, а тем более заниматься кликушеством было последним делом. Время требовало самых энергичных действий, а окончательную оценку им могло дать только будущее. Будущее, которое в России вряд ли кому еще удавалось предсказать.

С этими мыслями Рудаков возвратился в управление, вызвал к себе Первушина с Охотниковым и потребовал ускорить работу над докладной «О проблемах и перспективах реформирования военных вузов и военной науки». Закончилось совещание обсуждением хода подготовки оперативного эксперимента в отношении Ефимова, который не вызвал беспокойства у Рудакова, и он утвердил окончательный вариант его проведения.

16 ноября в 10.00 в фойе 53-го НИИ царило давно уже позабытое радостно-оживленное настроение. Духовой оркестр, блестя надраенной медью, выдувал не похоронный марш по умирающей военной науке, а бравурный «Марш энтузиастов». Выцветшие плакаты: «Военной науке быть!», «Приезжева — убийца военной науки!», «Приехали — дальше некуда!», сменил вполне мирный: «Приветствуем участников совместной конференции 4-го НИИ и 53-го НИИ!». Под ним толпились пять десятков убеленных благородными сединами членкоров Академии наук, докторов и кандидатов, некоторые уже ничего не слышали и не видели. Но они, как те испытанные бойцы, заслышав зов полковой трубы, поднялись на свой последний бой. На фоне этой почтенной старости изредка мелькали сорокалетние аспиранты наконец пробившиеся на начальную ступеньку в большой науке из слесарей и наладчиков аппаратуры.

Впервые за последние месяцы почтенное собрание на время забыло о кричащих проблемах военной науки — сокращении кафедр и лабораторий, ставок и должностей, отсутствии финансирования. На второй план отошла и самая злободневная тема — кадровая, назначения на руководящие должности недавних «малиновых пиджаков», проходимцев и шарлатанов от науки, близких к криминальным и бизнес-структурам. Заслуженные ветераны военной науки, создавшие могучий ракетно-ядерный щит страны, в своих воспоминаниях возвращались к своей счастливой молодости, полной дерзких замыслов и свершений.

Веселый звонок положил конец воспоминаниям, и научное собрание, кряхтя и поскрипывая закостеневшими суставами, потащилось на кафедру 4-й лаборатории. Конференцию открыл заместитель руководителя 53-го НИИ по науке профессор Самохвалов. Сам первый находился в департаменте имущественных отношений Министерства обороны, где решались более насущные вопросы, чем технологическое будущее армии. В вельможных кабинетах циничные дельцы от науки бились не за ее будущее, а за материальное прошлое — собственность. Самые лакомые куски, расположенные в престижных районах Москвы, по грошовой цене предназначались «своим», чужим отводилось что похуже и что подальше от центра столицы.

Самохвалов, по поводу которого острые институтские языки язвили — мол, на эту должность пробился благодаря тому, что возносил не науку, а начальство, в отсутствие генерального не стал разливать соловьем. Прошамкав вступительное слово, он передал эстафету конференции профессору Бойцову. Тот первым предоставил слово уважаемому доктору технических наук Славскому. Блестящий оратор, он сразу придал дискуссии деловой тон. Его коллеги, истосковавшиеся по настоящей науке, забыв на время о своей нищенской зарплате, идеях, загубленных бюрократами, с жаром говорили о новых разработках, вступали в острую полемику с оппонентами. Через час работы конференции Бойцов объявил перерыв, но еще несколько минут то тут, то там в аудитории вспыхивали споры. Наконец, она опустела, и агент Кузнецов, пробежавшись взглядом по секретным схемам, плакатам и приборам, приступил к выполнению задания контрразведчиков.

Потрясая ключами от двери аудитории, он окликнул Ефимова:

— Михаил Борисович, задержись! — тот обернулся и попросил: — Помоги поменять плакаты 3, 7 и 9.

Ефимов возвратился в аудиторию.

— На их место надо повесить 12, 13 и 14, они находятся за стендом Степанова! — распорядился Кузнецов и принялся лихорадочно перебирать материалы своего доклада. Через минуту на его лице появилась болезненная гримаса, и, хлопнув рукой себя по лбу, он в сердцах произнес: — Лопух!

— Что случилось, Павел Иванович? — обратился к нему Ефимов.

— Представляешь, часть доклада осталась на кафедре. С этой конференцией скоро забуду, как себя зовут, — посетовал Кузнецов.

— Так вы сходите — время еще есть, а я все сам сделаю, — предложил Ефимов.

— Спасибо, Михаил Борисович, — поблагодарил Кузнецов и, подхватив папку с докладом, направился к двери.

От неловкого движения она раскрылась, и листы разлетелись по аудитории. Он опустился на колени и принялся их собирать. К нему на помощь пришел Ефимов и предложил:

— Павел Иванович, идите, идите, я все соберу.

— Спасибо, Миша. Только я тебя очень прошу: собери до последнего листочка, там есть кое-что по теме «Ареал». Потеряю, сам знаешь, потом в ФСБ затаскают.

— Не беспокойтесь, Павел Иванович, все будет на месте. Я что не понимаю! — заверил его Ефимов.

Кузнецов благодарно кивнул головой и вышел в коридор. Ефимов, оставшись один, запер дверь на ключ, собрал валявшиеся на полу материалы доклада и занялся сменой плакатов.

В операции контрразведчиков «Живец» наступил решающий момент. Скрытые видеокамеры, установленные в аудитории специалистами технического управления ФСБ, фиксировали каждое движение Ефимова и передавали на командный пункт операции. Им стал кабинет Устинова, в котором помимо него собрались Охотников и технари — Варов и оператор. Они впились глазами в экраны и с нетерпением ожидали долгожданного момента, когда, наконец, могли подтвердиться их подозрения о том, что Ефимов занимается сбором секретных данных. Материалы по «Ареалу» — тонкая дезинформация, подготовленная специалистами— ракетчиками из 4-го НИИ и переданная Кузнецову, по мнению контрразведчиков, должна была послужить для него хорошей наживкой.

Ефимов не спешил набрасываться на нее и вел себя предельно осторожно. Заменив плакаты, он прошелся по аудитории, возвратился к двери и прислушался к тому, что происходило в коридоре.

— Не дурак, осторожный, — оценил его поведение Варов.

— А ты, как хотел, кандидат наук, — напомнил Устинов.

— Вань, когда на кону бешеные бабки, то мозги и у докторов отшибает.

— Нет, Игорь, Ефимов не такой. Все просчитывает, сколько вокруг него ходим, а на выходе — ноль.

— Внимание, ребята! — перебил их спор Охотников.

Ефимов подошел к столу Кузнецова и взял папку с материалами.

— Сработало! Клюнул! — воскликнул Устинов.

— Женя, дай его крупным планом! — торопил оператора Варов.

— И не только его, а и материалы Кузнецова тоже, — потребовал Охотников.

— Понял, Женя! Давай! — потребовал Варов.

Оператор заработал камерами. Дальше произошло то, что повергло в шок Устинова и Охотникова. Ефимов возвратился к своему столу, взгромоздился на него, подложил под голову папку с материалами Кузнецова и разлегся. Оператор крупным планом вывел на дисплей его лицо. На нем расплылась благодушная улыбка.

— Э-э, что он делает?! Чт-о? — оторопел Устинов и растерянно посмотрел на Охотникова.

— Козью морду нам делает, Иван Лаврентьевич, — с ожесточением произнес тот и, махнув рукой, заключил: — Опять мы у разбитого корыта!

— Андрей Михайлович, может, он так расслабляется, перед тем как заглотить секреты? — не терял надежды Варов.

В подтверждение его догадки Ефимов рывком поднялся со стола и описал круг по аудитории. Охотников и Устинов встрепенулись и с нетерпением ждали, что последует дальше. Надежда, что Ефимов клюнет на материалы по «Ареалу», вновь проснулась в них. И, действительно, в его действиях появилась суетливость.

— Андрей Михайлович, кажись, он клюнул! — загорелся Устинов, и его глаза азартно заблестели.

Охотников тоже повеселел. Откинувшись на спинку кресла, он внимательно следил за действиями Ефимова и косил глазами на экран, где камера была сфокусирована на папке с материалами по «Ареалу». Но Ефимов к ней не притронулся, а направился к фуршетным столикам, прошелся рукой по бутылкам, выбрал с коньяком, налил в рюмку и выпил.

— Ну и нервы у вашего шпиона, — отметил Варов.

— Пьет для храбрости, — предположил Устинов.

— Поживем, увидим, — буркнул Охотников, и его лицо помрачнело.

Ефимов продолжал мотать нервы контрразведчикам. Он не спешил браться за документы Кузнецова, снова налил в рюмку коньяк, выпил и закусил. Здесь уже у Устинова лопнуло терпение:

— Алкаш хренов! Когда же он шпионить начнет?

А Ефимов, как специально, издевался над контрразведчиками. Напевая себе под нос, он сделал круг по аудитории, возвратился к столу и опять выпил. Охотников все больше мрачнел, в конце концов не выдержал и в сердцах произнес:

— Все, ребята, кина больше не будет. Накрылся наш эксперимент медным тазом!

В подтверждение его слов Ефимов снова улегся на стол и закрыл глаза.

— Ну, Кузнецов! Ну, мудак! Ну, на хрена он коньяк выставил? Я же ему русским языком говорил: кофе, чай, вода! — не находил себе места Устинов.

— Уймись, Иван, он-то тут причем? Дело не в Кузнецове и не в коньяке, а в нас! Пустышку тянем, — пришел к окончательному выводу Охотников.

— Дальше дохлый номер, только время зря потратим, — согласился с ним Варов.

— Андрей Михайлович, а может, он еще клюнет, — не терял надежду Устинов.

— Ага, клюнет… Когда рак на горе свистнет! Игорь, сворачивай свою музыку! — распорядился Охотников и направился к выходу.

За ним понуро поплелся Устинов. Варов и его бригада остались на месте, чтобы отключить и собрать аппаратуру. Оперативный эксперимент, на который так рассчитывали в управлении и который должен был подтвердить шпионскую деятельность Ефимова, действительно, как сказал Охотников, накрылся медным тазом. Два месяца каторжного труда по его проверке пошли насмарку. В управление Охотников и Устинов возвратились в подавленном настроении и, как могли, старались оттянуть время доклада Рудакову. Тот разыскал их через дежурного и вызвал к себе. Они поднялись в кабинет и, избегая смотреть в глаза генерала, с тоской косились в окно. Рудаков, смерив Охотникова строгим взглядом, сухо заметил:

— Андрей Михайлович, вы двадцать минут в управлении, а я так и не услышал доклада! В чем дело?

Тот, потупившись, глухо произнес:

— Товарищ генерал, собственно докладывать нечего. Результат оперативно-технического мероприятия отрицательный. Ефимов себя никак не проявил.

— К тому же напился в стельку! — не мог скрыть досады Устинов.

— Чт-о?! Что значит напился? Андрей Михайлович, поясни! — потребовал Рудаков.

— Видите ли, товарищ генерал, произошла непредвиденная накладка. Тут такое дело. — мялся Охотников, не зная, с чего начать.

— Андрей Михайлович, хватит мямлить! — начал терять терпение Рудаков.

— В общем, товарищ генерал, Кузнецов проявил инициативу и накрыл стол, чтобы после конференции, как говориться, отметить событие. И это чертов фуршет все и поломал.

— Так, с фуршетом мне все понятно, а что эксперимент?

— Сначала все шло строго по плану. Кузнецов оставил Ефимова дежурным по аудитории. Материалы по «Ареалу» не стал прятать в сейф и положил на стол. Бери не хочу. А вот дальше все пошло насмарку. Ефимов в них даже не заглянул, а стал хлестать коньяк. В общем, завалили мы эксперимент, товарищ генерал! А все этот чертов коньяк! — с горечью признал Охотников.

— По-твоему, Андрей Михайлович, всему виной коньяк. Если бы не он, то Ефимова и дальше можно было числить в шпионах, не так ли? — с сарказмом заметил Рудаков.

— Никак нет, товарищ генерал! — не согласился Охотников. — Но основания подозревать Ефимова в шпионаже были. Он грубо нарушал правила работы с секретными документами, которые мы интерпретировали как сбор материалов для иностранной разведки. Да, мы заблуждались, но от этого никто не застрахован.

— Товарищ генерал, а контакты Ефимова с Бауэром? Он же, как положено, не доложил по команде, а это серьезное основание для подозрений в шпионаже, — все еще цеплялся за шпионскую версию Устинов.

Рудаков долгим и внимательным взглядом прошелся по нему и Охотникову. Они прятали глаза и с напряжением ждали, что последует дальше. Взгляд Рудакова смягчился. Он махнул рукой на стулья и предложил:

— Присаживайтесь, поговорим!

Охотников и Устинов заняли места за столом заседаний. А Рудаков, улыбнувшись каким-то своим мыслям, спросил:

— У вас в академии кто преподавал основы агентурнооперативной деятельности?

Огородников переглянулся с Устиновым и ответил первым:

— У меня — полковник Мезенцев.

— А у нас — полковник Степанов, — назвал Устинов.

— Выходит, вы не застали полковника Орлова.

— Я только слышал, — подтвердил Охотников.

Устинов пожал плечами.

— Да и вряд ли могли знать, — признал Рудаков и обратился к своим воспоминаниям: — Когда я учился в Высшей школе КГБ, у нас эту дисциплину вел колоритный преподаватель полковник Орлов. На его лекциях даже самый последний лодырь не спал. Он умел так подать материал, что даже тривиальный случай из оперативной практики вызывал неподдельный интерес. Один, о котором Орлов рассказал нам на семинаре, будет поучителен и сегодня, а имел он место в конце 40-х года.

— Во времена Берии? — уточнил Охотников.

— Да, но дело не в Берии, а в подходе к работе, — и на суровом лице Рудакова появилась лукавая улыбка.

Охотников и Устинов приободрились: гроза миновала, и они приготовились выслушать еще одну поучительную историю генерала.

— В конце 40-х годов в нашей стране набирала силу компания по борьбе с космополитами и идеологическими перерожденцами, — напомнил обстановку того сурового времени Рудаков и затем перешел к самому случаю из практики полковника Орлова: — В полк, где Георгий Васильевич вел контрразведывательную работу, для прохождения службы прибыл недоучившийся студент Розенфельд. Вслед за ним из территориального органа безопасности поступила ориентировка, что он замечен в антисоветских высказываниях. Местные чекисты, видимо, не смогли довести его до тюрьмы и сплавили в армию. В части Розенфельд попал под плотный колпак агентуры. Каждое его слово докладывалось Георгию Васильевичу, а тот по команде — начальнику особого отдела майору Волкодаву.

— Представляю, что с такой фамилией, он мог творить в те годы? — заметил Охотников.

— Был еще такой следователь Хват. Тот столько безвинного народа загубил, что после ареста Берии его сразу же расстреляли, — обнаружил познания в истории Устинов.

— К сожалению, хватало мерзавцев в контрразведке, но не они определяли ее лицо. Если бы не такие, как Судоплатов, Кузнецов и тот же Орлов, то цена наших потерь во время Великой Отечественной войны была бы неизмеримо больше, — подчеркнул Рудаков и вернулся к рассказу: — Так вот проходит неделя-другая, а Розенфельд никак не проявляет свою антисоветскую сущность. Агентура так и эдак пытается вывести его на эту тему: хает колхозы, комсомол, добралась до самого товарища Сталина, а Розенфельд не реагирует и каждый раз уходит в сторону. В итоге по результатам его проверки Георгий Васильевич выносит положительное заключение. Но оно не устроило Волкодава, а тот был еще той, «ежовской», закваски и стал подозревать самого Георгия Васильевича, что он покрывает антисоветчика.

— Ничего себе?! Да как же так? — поразился Охотников.

— А вот так, Андрей Михайлович, времена такие были! Суровые времена, когда партийные вожди использовали органы госбезопасности, как дубину, против своих политических противников и инакомыслия! — напомнил Охотникову и Устинову о том мрачном периоде Рудаков и продолжил рассказ: — В конце концов у Волкодава иссякло терпение, он вызвал к себе Георгия Васильевича и потребовал: «Хватит тебе с этим гадом нянькаться! Надо создать ему невыносимые условия, и вот тогда этот мерзавец запоет то, что нам надо».

Такое неожиданное окончание истории обескуражило Охотникова и Устинова. Теперь их занимала только одна мысль: «Какие же невыносимые условия намеривался создать им генерал». Все это было написано на их вытянувшихся физиономиях. Рудаков усмехнулся и спросил:

— А чего это вы скисли?

— Товарищ генерал! После такой истории не знаешь, что и делать. То ли рапорт на увольнение писать, то ли сухари сушить, — потерянно произнес Охотников.

Так-таки и рапорт? Быстро же вы крылья опустили, — упрекнул Рудаков и пояснил: — Я к чему эту историю рассказал? Не к тому, чтобы на вас страх нагнать — это последнее дело. В своей работе нам приходится сталкиваться далеко не с лучшими представителями нашего общества, но это не означает, что априори их надо записывать в враги.

— Товарищ генерал, если Вы имеете в виду Ефимова, то у меня такой мысли и близко не было! Все этот чертов коньяк…

— Андрей, Михайлович, оставь ты коньяк в покое! — перебил Рудаков. — Я говорю о принципиальных вещах! Если контрразведчик работает не на совесть, а на голый результат, то грош ему цена. Вот вы ругаете Кузнецова: виноват, что создал не те условия — так это совершенная глупость! Мы не должны, мы не имеем никакого права, как тот Волкодав, создавать невыносимые условия, чтобы подогнать материалы проверки под нужный результат!

— Товарищ генерал, да как Вы такое могли подумать?! — вспыхнул Охотников.

— Мы хотели, как лучше, чтобы атмосфера была благоприятная! — присоединился к нему Устинов.

— Стоп, друзья, не кипятитесь! Я вас ни в чем не обвиняю, — охладил их Рудаков, вернулся к началу разговора и уточнил: — Полагаю, эксперимент развеял ваши подозрения в отношении Ефимова?

Устинов, помявшись, спросил:

— Товарищ генерал, а как тогда расценивать его контакты с Бауэром?

— Иван Лаврентьевич, опять двадцать пять. Сам подумай, если бы их отношения имели шпионский характер, то Ефимов не коньяк бы хлестал, а секреты по «Ареалу» копировал. Не так ли?

— Товарищ генерал, но Ефимов ведь не какой-то там ботаник, а важный секретоноситель. И что он мог наболтать Бауэру, так это большой вопрос, — возразил Устинов и покраснел под пристальным взглядом Рудакова.

Иван Лаврентьевич, это хорошо, что свое мнение имеешь! Молодец, что дальше своего носа смотришь! — похвалил генерал и подчеркнул: — Да, то, что Ефимов, как ты говоришь, не ботаник, а важный секретоноситель, для нас имеет значение, и существенное. Если он, действительно, лишнее болтает и нарушает правила секретного делопроизводства в работе с документами, то надо легализовать оперативные данные и через руководителей института провести с ним профилактическую беседу.

— Товарищ генерал, среди них нормальных уже не осталось! Они по уши в бизнесе, только тем и занимаются, что мотаются по стрелкам и пилят бабки! — с горечью констатировал Охотников.

Рудаков нахмурился и с раздражением заметил:

— Андрей Михайлович, выбирай выражения! Мы не на воровской сходке. Должен тебе напомнить, я не первый раз слышу о коррупции в 53-м и других НИИ! А где факты? Ты мне их на стол положи, вот тогда и примем меры!

— Будут, товарищ генерал! — заверил Охотников и возвратился к началу разговора: — А что делать с материалами на Чаплыгина и Ефимова?

— На Ефимова, я уже сказал: легализовать данные о нарушениях им режима секретности и представить мне, а я найду, через кого вправить ему мозги. А Чаплыгина искать, и скорее всего тело, — заключил Рудаков.

— А по каким основаниям закрывать дела на них? — уточнил Охотников.

— Андрей Михайлович, ты сам об этом пишешь! Вот, пожалуйста! — Рудаков открыл папку, достал из нее справку по делу на Чаплыгина и зачитал: «В последнее время на почве конфликтных отношений с Самохваловым Чаплыгин допускал резкие суждения о том, что Самохвалов и кучка приближенных к нему дельцов от науки разваливают институт. В личных, корыстных интересах они занимаются продажей на сторону перспективных научных разработок и т. д. и т. п.».

— Это ты писал, Андрей Михайлович?

— Так точно, товарищ генерал, — подтвердил Охотников.

— Из чего следует вывод: за дело переживал Чаплыгин, не мог мириться с тем, что происходит в институте. Вот и довели его до ручки эффективные менеджеры от науки. А мы повелись на шпионских версиях и ушли в дебри, — констатировал Рудаков.

— Но это только сейчас стало ясно, — оправдывался Охотников.

— Андрей Михайлович, я тебя ни в чем не виню. В ближайшее время необходимо дать ответ на два вопроса. Первый — выяснить: это институтская жизнь довела Чаплыгина до смерти или имел место несчастный случай. Для чего надо найти его тело. Задача ясна?

— Так точно! — подтвердили Охотников с Устиновым и поднялись из-за стола.

— Погодите, присядьте! — распорядился Рудаков, пододвинул к себе ориентировку СВР в отношении американского агента в руководстве 53-го НИИ и предложил: — А теперь, товарищи контрразведчики, давайте поговорим об американском шпионе в институте.

— Американском?! В институте? А откуда такая информация? — опешил Охотников, и на его лице сменилась целая гамма чувств.

— Так, значит он есть? — оживился Устинов.

— Да, Иван Лаврентьевич! И, к сожалению, об этом я узнаю не от вас, а от наших разведчиков, — с горечью признал Рудаков и довел до них содержание ориентировки СВР.

Она заставила Охотникова и Устинова забыть о предстоящих выходных и вылазке на первую зимнюю рыбалку, намеченную на воскресенье. Агент американской разведки в 53-м НИИ, да еще в составе руководства, был более достойной добычей, чем десяток-другой окушков.

Глава десятая Новая комбинация полковника Колли

США. Лэнгли. Штаб-квартира ЦРУ,

кабинет шефа восточного отдела

полковника Джона Колли

Top secret Rus. Dip.

7 des. 2010 y.

«7 декабря 2010 года в рамках операции «Терминатор» с участием сотрудника центрального аппарата ЦРУ Ника Ваилда проведена вербовка путем поэтапного вовлечения в сотрудничество гражданина России, совладельца ЗАО «ФАМЭК-АС» (Санкт-Петербург) Андрея Григорьевича Вельтова, 1968 года рождения, уроженца г. Броды Львовской области, украинца.

Вербовка Вельтова проводилась на конспиративной квартире резидентуры в городе Киеве. Безопасность обеспечивалась силами резидентуры без расшифровки объекта вербовки. Данных о том, что за Вельтовым велось наблюдение Службой безопасности Украины и спецслужбами России — ФСБ и ГРУ, не получено.

Вербовка закреплена путем видеоаудиозаписи беседы с сотрудником ЦРУ Ником Ваилдом и подписания контракта на участие агента в получении современных российских разработок в области обороны и безопасности. Эту деятельность планируется осуществлять под прикрытием совместной американо-российской компании BC-Development Group. Контроль за действиями Вельтова и компании будет обеспечен через его связь и нашего проверенного агента Калмина.

Во время проведения вербовки Вельтов нервных срывов не допускал, к предложению о сотрудничестве отнесся ровно, но обусловил его рядом условий. В частности, он исключил возможность личных контактов с Ваилдом, другими сотрудниками ЦРУ на территории России и передачу им материалов секретного характера. Для этого Вельтов предложил использовать Калмина, а также другие свои связи из числа BC-Development Group, которым предстоит заниматься отбором научных разработок. Наряду с этим он выдвинул еще одно условие — предоставление ему гражданства США.

В качестве первого задания Вельтову поручено на основе наших и собственных разработок реформы военной науки в России составить ее программу и выйти с этими предложениями на контакт с Тараном (известное Вам высокопоставленное лицо в Министерстве обороны России). В дальнейшем, используя отношения Вельтова с этим лицом, планируется склонить Тарана к проведению реформы в выгодном для нас плане.

Последующий после вербовки Вельтова анализ содержания его телефонных переговоров и поведения дает основание полагать, что расшифровки агента не произошло. Для повышения мотивации Вельтова к сотрудничеству целесообразно предоставит ему грин-карту.

Связь с Вельтовым планируется поддерживать следующими способами…»

Бегло прочитав последнюю часть докладной Ваилда, Колли снял очки, внимательно посмотрел на него и заметил:

— Ник, что-то уж слишком гладко получается.

— Джон, я отвечаю за каждое свое слово.

— Ник, я не подвергаю их сомнению. Мне идти на доклад к директору, и я должен знать ситуацию со всеми ее нюансами?

— Если говорить о самой вербовке Вельтова, то их нет. Он все прекрасно понял: BC-Development Group лишь ширма для сбора разведывательных материалов, и дал согласие на сотрудничество с нами.

— О'кей, а если взять ситуация шире? — допытывался Колли.

— Имелись кой-какие моменты, — признался Ваилд и поспешил заверить: — Но отношения к вербовке Вельтова они не имеют.

— Значит все-таки были?

— Джон, я думаю они того не стоят, чтобы сегодня говорить о них. Главное — дело сделано, а это лишь мои предположения.

— Ник, мы с тобой не первый год в разведке, и ты не хуже меня знаешь: мелочей в ней не бывает.

— Согласен, но всего не предусмотришь, что-нибудь да вылезет.

— И что у Вельтова «вылезло»?

— Кой-какие грязные хвосты в бизнесе.

— Ну ты даешь, Ник? С тобой не соскучишься! — упрекнул Колли, и от его радужного настроения не осталось следа.

— Джон, еще раз повторяю — это лишь мои умозаключения! К вербовке они не имеют отношения и вряд создадут проблемы для «Терминатора», — поспешил сгладить ситуацию Ваилд.

— Проблемы?! У Вельтова? С кем: с мафией, полицией?

— Похоже, и с теми и с другими, — предположил Ваилд и, помявшись, положил на стол документ.

— Что здесь?

— То, что я успел накопать на него, но все еще очень сырое и требует дополнительной проверки.

— О'кей, потом почитаю! — буркнул Колли и, отодвинув документ в сторону, потребовал: — Давай, Ник, только без фантазий, а по существу о проблемах Вельтова!

— Как я уже сказал: в его грязном бизнесе!

— Ну, это не новость — русские через одного замазаны.

— Джон, с Вельтовым все гораздо сложнее. Его бизнес не просто грязный — он, похоже, замешан на крови.

На Колли это не произвело впечатление. Пожав плечами, он спросил:

— Чем подтверждается?

Ваилд снова зарылся в папку, выложил на стол ворох бумаг и пояснил:

— Здесь лишь часть публикаций из российской и эстонской прессы о петербургской мафии.

— И что с того?

— В них проходят связи Вельтова, и косвенно он сам. Я полагаю…

— К черту твои предположения! Какая еще пресса? Ник, мы — спецслужба или пансионат для убогих?! — взорвался Колли и обрушился на него с обвинениями: — Почему дерьмо Вельтова всплыло только сейчас?! Почему? Что мне теперь докладывать директору? Чт-о?!.

Обескураженный вспышкой гнева всегда уравновешенного Колли, Ваилд в первый момент не нашелся что сказать. А тот жег его испепеляющим взглядом. Здесь уже выдержка изменила Ваилду, и он взорвался:

— Джон, я не позволю размазывать себя по стенке! Я не мальчик для битья! Я.

Реакция Ваилда стала для Коллио холодным душем, а тот продолжал бушевать:

— Я оперативник, а не пылесос! А где были эти чугунные задницы из аналитики раньше, когда собирали компромат на Вельтова? Почему я, а не они, должен лопатить его грязное белье? Я никому не позволю сделать из меня козла отпущения! Хватит с меня Грузии и Джапаридзе с его момент-агентами! Я.

— Стоп, Ник! Извини, я погорячился, — избрал примирительный тон Колли.

Ваилд осекся и, пряча глаза, пробормотал:

— Извини, Джон, нервы.

— Все, Ник, выпустили пар и забыли! Так что ты накопал на Вельтова? — Колли вернул разговор в деловое русло.

В 90-х годах он являлся компаньоном санкт-петербургских компаний «Ладога» и «Покров», — здесь Ваилд сделал паузу и не преминул подчеркнуть: — С ними был связан и министр Сердюков. В то время он занимался мебельным бизнесом и являлся хозяином ОАО «Мебель-маркет».

— Интересная деталь! Очень интересная! — оживился Колли и поторопил: — Дальше-дальше, Ник!

— Фактическим хозяином всех этих компаний являлся босс петербургской «семьи» Владимир Кумарин-Барсуков. В России она больше известна как тамбовская преступная группировка. Как и наш Аль Копоне в Чикаго, так и Кумарин был настоящим боссом Санкт-Петербурга. Однако в начале 2000-х его власть пошатнулась. В 2003 году на Кипре киллер застрелил одного из самых влиятельных гангстеров «семьи» Кумарина — Вячеслава Шевченко. Позже другого, не менее крутого гангстера — Сергея Шевченко арестовала русская полиция. В 2007 году вслед за ним в камеру отправился и сам Кумарин. Вместо него боссом «семьи» стал Геннадий Петров — сейчас он прячется от конкурентов и полиции в Испании. Еще один крупный гангстер из их «семьи»…

— Достаточно, Ник! Не будем погружаться в русское мафиозное болото — в нем не найти дна! — остановил Колли и уточнил: — Так в чем проблема Вельтова?

— В том, что Кумарин являлся его крышей.

— И что?

— После того как Кумарина арестовали, его наследство взялись делить другие гангстерские «семьи», и Вельтов опасается, как это говорят русские, наезда новой крыши.

— О'кей, Ник, мне все ясно. Опасения Вельтова надо снять, иначе миссия «Терминатора» окажется под ударом.

— Джон, на мой взгляд, с этим пока не стоит спешить. Опасения Вельтова так и могут остаться опасениями, а наши преждевременные действия только засветят его перед ФСБ, — возразил Ваилд.

— Нет, Ник, мы не вправе полагаться на удачу, надо действовать на опережение. Есть ли у нас такие возможности?

— В России практически нет.

— Так что же делать? — искал выход из положения Колли.

— Джон, а если воспользоваться услугами «семьи» Бешеного Чарли. У нее есть бизнес в России: наркотики, брильянты и нелегальный вывоз редкоземельных материалов, — предложил Ваилд.

— Насколько это реально?

— Вполне. В 2002-м он сделал для нас одну грязную работу в Сербии. Не откажется и сейчас, тем более если мы откроем ему зеленую улицу с наркобизнесом в России.

— Отличная идея, Ник! Надеюсь, теперь проблем с Вельтовым у нас не будет?

Ваилд замялся, это не укрылось от внимания Колли, и в его голосе снова прозвучало недовольство.

— Ну, что еще?

— Джон, я пока не располагаю фактами, это лишь мои предположения, но они заставляют… — старательно подыскивал слова Ваилд.

— Ник, говори и не тяни кота за хвост!

— Джон, я опасаюсь, как бы наши контакты с Вельтовым не вылезли наружу и он не оказался битой картой.

— Чт-о?! Так чего же ты раньше молчал?! — взвился Колли.

Это был удар ниже пояса, которого он никак не ожидал.

Только вчера он удостоился самых лестных оценок директора за вербовку Вельтова, а миссия «Терминатора» в его лице получила практическое воплощение. Теперь же, после заявления Ваилда, она могла обернуться грандиозным провалом. Колли полоснул по нему испепеляющим взглядом, тот съежился, и сорвался на крик:

— Ник, какая к черту битая карта?! Ты же подставил меня перед директором! Что мне теперь докладывать ему? Чт-о?!

— Джон, прости, но я ни в чем не виноват. Мне передали этот материал час назад. Он свалился как снег на голову, — пытался оправдаться Ваилд.

— Какой еще материал? От кого?

— Из Киева, из резидентуры.

— И что из него следует?

— Джон, еще раз говорю, это лишь мои умозаключения.

— Какие? О чем? Ты ими меня с ума сведешь! — негодовал Колли.

— Они основаны на шифровке Стэнли.

— Что в ней?

— Для меня ясно одно — за Вельтовым велось наблюдение.

— Чье?! Где?!

— То, что не украинской Службой безопасности, так точно.

— Тогда, кто, русская контрразведка?

— Не знаю, Джон, надо разбираться. Предлагаю подключить резидентуру в Киеве.

— О'кей, я дам Стэнли указания! — согласился Колли и продолжил теребить вопросами: — Какие конкретно данные свидетельствуют о том, что за Вельтовым велось наблюдение? Насколько им можно верить?

Ваилд перебрал документы, достал шифровку из киевской резидентуры, передал Колли и пояснил:

— Полная сводка резидентуры о наблюдении за Вельтовым после его вербовки. Интересующие нас позиции я подчеркнул.

Колли склонился над документом, прочитав, ничего не сказал, закрыл глаза и ушел в себя. Ваилд нервно теребил папку, но не решался его потревожить и с нетерпением ждал реакции. Прошла минута-другая, когда Колли, наконец, заговорил. В его голосе не было прежней ожесточенности. Он скорее продолжал разговор с самим собой, чем с Ваилдом.

— Одни и те же физиономии у отеля и в аэропорту? Одна и та же машина на «хвосте»? Для профессионалов — это непростительная ошибка. Но если не профессионалы, то тогда кто? А если случайное совпадение? Такое ведь может быть?

— Может, но есть один нюанс, Джон. Если ты обратил внимание — на выходе из отеля Вельтова и Калмина скрытно сфотографировали, — напомнил Ваилд.

— Это и путает все карты! — в сердцах произнес Колли и снова обратился к шифровке.

Чем дальше он вникал в ее содержание, тем все большее недоумение она вызывала. Он поднял голову, вопросительно посмотрел на Ваилда и спросил:

— Ник, а почему я не нахожу здесь данных о наблюдении за Вельтовым до вербовки?

— Недоработка резидентуры… Они взяли его под наблюдение после выхода из конспиративной квартиры, — пояснил Ваилд.

— А что мешало сделать это раньше?

— Чего не знаю, того не знаю, Джон. Все вопросы к Стэнли, он занимался техническим обеспечением.

— Тоже мне профессионал! Ну, ничего я с ним еще разберусь! — пригрозил Колли и снова задался вопросом: — Так кто же вел слежку — ФСБ, СБУ? Нет, на них не похоже, слишком не профессионально. В таком случае остаются русская мафия или конкуренты?

— Джон, если это так, то тогда все становится на свои места! — подхватил его мысль Ваилд и сделал вывод: — В таком случае мое предположение, что у Вельтова проблемы с мафией, небеспочвенно.

— Погоди, Ник, давай не будем обольщаться на этот счет. А если все-таки ФСБ? — не спешил с выводами Колли и потребовал: — Немедленно свяжись со Стэнли и вытащи из него все, что есть по машине и «гориллам».

— О'кей, сэр! — заверил Ваилд.

— Да, и не затягивай с Бешеным Чарли. Пусть он осадит русских «горилл».

— О'кей, сэр!

— И последнее, Ник. Разыщи Калмина и немедленно отправь в Россию, пусть толкает Вельтова в задницу.

— У него какие-то срочные дела в Филадельфии, и он может заартачится, — усомнился Ваилд.

— Чт-о?! А ты ему напомни про темные делишки в Калифорнии и камеру, что ждет мерзавца в Гуантанамо.

— О'кей, Джон, я сделаю, но как бы наша спешка не повредила миссии «Терминатора».

— Ник, у нас нет времени на дальние заходы! Из Вельтова надо выжать все что можно. Ты же сам сказал: он отыгранная карта. Поэтому надо успеть сыграть нам, а не ФСБ или русской мафии.

— О'кей, Джон, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы миссия «Терминатора» была выполнена! — поклялся Ваилд, поднялся из кресла и сделал шаг к двери.

— Погоди, Ник! — остановил Колли.

Ваилд обернулся. Взгляд и тон Колли сказали ему больше всяких слов. Они знали друг друга не первый год, прошли через многие испытания и хорошо отдавали себе отчет в том, что в сегодняшней игре с русскими ставки были как никогда высоки. На кону стояла не только их карьера, а и сама служба в ЦРУ. Поэтому они не имели права на проигрыш, и это читалось в глазах Колли. У Ваилда внезапно запершило в горле, и он, осипшим голосом, произнес:

— Джон, все будет о'кей. Мы выберемся и из этой передряги.

— Я верю в тебя, Ник, ты настоящий профи! Желаю, чтобы удача не отвернулась от тебя! — прочувственно сказал Колли.

— Спасибо, Джон, годы службы с тобой — самое яркое, что было в ней! — без ложного пафоса заявил Ваилд.

— Ник, это что, прощание или мои похороны?

— И не то и не другое. Джон, я искренне признателен тебе. Твоя фантазия, твой творческий подход к делу даже рутинную операцию превращали в настоящий разведывательный шедевр.

— Спасибо, Ник! Услышать такое от профессионала дорогого стоит, — смущенно отвечал Колли.

— Все будет о'кей, Джон! Я найду нужный ход, и миссия «Терминатора» будет выполнена! — заверил Ваилд.

— Говоришь ход? Нужный? — произнес вслух каким-то своим мыслям Колли и затем огорошил Ваилда. — Ник, надо немедленно вводить в игру Консула! Да-да, Консула!

— Какую игру? Зачем, Джон? — не успевал тот за ходом мысли Колли.

— А такую! Если выход Вельтова на Сердюкова затянется, то почему бы не задействовать в операции Консула? Он не решит проблемы, но в 53-м институте может посодействовать Вельтову занять кресло директора.

— Воспользоваться предстоящей реорганизацией института и через Консула как агента влияния пролоббировать Вельтова! — сообразил Ваилд и задался вопросом: — А как их свести вместе? Тут не обойтись без расшифровки.

— Проведем комбинацию втемную.

— Можно, но через кого и как?

— Через Калмина — они же знакомы.

— Поверхностно, и вряд ли Калмин запомнился Консулу.

— Ничего, двадцать-тридцать тысяч долларов освежат ему память.

— Джон, если я тебя правильно понял: Консул должен обострить обстановку в руководстве института и подготовить почву для выборов нового директора, а им обязан стать Вельтов.

— Ты правильно понял, Ник! Комбинация вполне реальная. Для института, который одной ногой стоит в могиле, приход хозяина с деньгами, да еще связанного с министром обороны, станет спасением, — заключил Колли.

— Блестящая комбинация, и гарантирует нас от провала «Терминатора»! Ты — гений разведки, Джон! — не мог сдержать восхищения Ваилд.

— Ник, не будем спешить с лаврами, — скромничал тот. — Вот заработает Вельтов, тогда и будем купаться в лучах славы.

— При таком раскладе успех операции гарантирован! Калмин свое дело сделает! — заверил Ваилд и вышел из кабинета в приподнятом настроении.

Возвратившись к себе, он созвонился с Калминым и назначил встречу. Тот на удивление проявил покладистость и через сутки был в Вашингтоне. Опасения Ваилда, что он встанет в позу и начнет артачиться, чтобы уклониться от выполнения задания, не подтвердились. У Калмина в этом деле имелся свой и серьезный интерес: отхватить себе кусок от собственности 53-го института. Получив от Ваилда инструкции и 30 тысяч долларов для Консула, чтобы сделать его более сговорчивым, 10 декабря он вылетел в Москву.

Столица России и бывшая родина встретила его негостеприимно. Во время посадки в аэропорту Шереметьево громадный «Боинг-777» то ли из-за ошибки экипажа, то ли из-за обледенения посадочной полосы выкатился за ее пределы. Неудачная посадка вызвала сердечный приступ у нескольких пассажиров, более десятка получили ушибы. Калмин отделался легким испугом, но на этом злоключения его и других пассажиров не закончились. После приземления им пришлось провести около полутора часов в зале выдачи багажа — его по ошибке отправили в другой терминал. Наконец с багажом разобрались. Калмин получил свой чемодан, но дальше таможенной зоны не прошел: его промурыжили около часа и отпустили после того, как невзрачная собачонка обнюхала содержимое чемодана и, чихнув ему на башмак, прошлепала в угол.

Погрустневшие физиономии таможенников породили в Калмине недобрые предчувствия. Все происходящее напоминало ему события 25-летней давности. Он — старший научный сотрудник, без пяти минут кандидат технических наук — после двух лет мытарств в партийных и гэбэшных кабинетах, наконец, получил разрешение на выезд на постоянное жительство в Израиль. В аэропорту Пулково, ступив на зеленную полосу на полу — границу, ему оставалось сделать всего один шаг на пути, чтобы навсегда оставить за спиной пресловутый советский железный занавес. Дрогнувшей рукой он подал загранпаспорт пограничнику. Тот, помусолив его, предложил пройти в соседнее помещение, и Калмин похолодел. Ему, знавшему тайну подводной лодки «Варшавянка», до недавнего времени обложенному, как на охоте на волка красными флажками, режимными инструкциями и опутанному подписками о неразглашении, все происходящее представлялось хитроумно подстроенной ловушкой могущественного КГБ. И когда перед ним возникли трое в одинаковых костюмах, то предательская слабость разлилась по телу. Они прошерстили все вещи до последней нитки и, не обнаружив секретов «Варшавянки», вынуждены были, скрипя зубами, отпустить его.

Сегодняшняя возня российских таможенников с чемоданом пробудила в Калмине прежние страхи. Опасения, что на этот раз за него взялась ФСБ, усилились после размещения в номере отеля «Космос». Не успел он распаковать чемодан, как зазвонил телефон и в трубке зазвучал сладострастный женский голос. Жрица любви обещала ему неземное удовольствие и незабываемые воспоминания. Не успел Калмин от нее отделаться, как в дверь постучала горничная. Проворковав что-то об ужине в номер, она затем многозначительно подмигнула. В этом он тоже усмотрел происки ФСБ, и у него окончательно сдали нервы. Выставив ее за дверь, Калмин в слепой ярости сбросил с кровати подушку и принялся пинать по номеру. Требовательный стук в дверь заставил его замереть.

«Они!» — первое, что пришло ему в голову. Рука сама скользнула в карман рубашки и нащупала флешку. Следующей мыслью Калмина была: «Задание Ваилда для Консула — это убийственная улика против тебя! Надо немедленно избавиться!»

Он метнулся к балкону и принялся судорожно дергать за ручку двери, она не поддавалась. Его заполошный взгляд остановился на цветочном горшке, и здесь за дверью раздался знакомый голос:

— Сема, дружище, вставай! Хватит дрыхнуть!

«Фельдман?! Лева!» — узнал старого приятеля Калмин, и его охватила слабость.

— Открывай, Сема! Ну, где ты там? — звал его Фельдман и продолжал настойчиво барабанить в дверь.

— Сейчас, Лева! Сейчас! — откликнулся Калмин и ринулся в прихожую, снял с фиксатора защелку и распахнул дверь.

В номер не вошел, а влетел, сверкая белозубой улыбкой, Фельдман и стиснул Калмина в своих объятиях. Поглаживая его по голому черепу, он добродушно приговаривал:

— Семушка, ты наш! Умная ты наша голова, где же ты потерял свои замечательные кудри?

— А-а, Ядя тоже жалеет, теперь не за что таскать, — отшучивался Калмин.

— Ага, тебя потаскаешь. Я не позавидую тому, кто на такое решится. Чертяка ты наш, че не сообщил? О твоем приезде я случайно узнал от Норкина!

— Извини, Левушка, с моей поездкой в Россию все решилось в последний момент. Позавчера я даже в мыслях не имел лететь в Москву, — оправдывался Калмин.

— А что трудно было позвонить?

— Собирался, но ты — молодец, как всегда, первый.

— Э-э, Сема, не всегда, старею уже, — посетовал Фельдман. — Ну, да ладно обо мне. Как ты? Как добрался?

— С помощью какой-то матери… — с ожесточением произнес Калмин.

— А что так? — насторожился Фельдман.

— При посадке чуть не разбились. Метров на сто за взлетную полосу выкатились.

— Да ты что?! Ну, слава богу, что все обошлось.

— Не знаю, может, все только начинается.

— Сема, я тебя не узнаю, откуда столько пессимизма?

— Богатый жизненный опыт. Я думал, здесь кагэбэшные времена прошли, а выходит, ошибался.

Фельдман отстранился от Калмина, с удивлением посмотрел на него и, покачав головой, с укором заметил:

— Сема, что с тобой? В Америке вы на ней совсем помешались?

— Лева, то не шутка, — не принял его легкомысленного тона Калмин. — В аэропорту меня мурыжили ваши таможенники и пограничники. Потом какая-та паршивая собачонка обнюхала с пятки и до макушки. Здесь, в гостинице, шага не дают ступить. Только что звонила гэбэшная стерва и предлагала райское наслаждение.

— Ха-ха, — заразительно рассмеялся Фельдман и, похлопав Калмина по плечу, успокоил: — Сема, ты просто отстал от нашей жизни. Гниющий Запад теперь может позавидовать нашему цветущему сервису. Услуга в каждый дом, в каждую постель, и любой каприз за ваши деньги.

— Лева, мне не до шуток! Я не пацан, и в голове у меня не вата!

— Сема, перестань себя накручивать. Кагэбэшные времена вместе с Союзом закончились, — отмахнулся от его подозрений Фельдман и снисходительно заметил: — Ты находишься в плену ужастиков Голливуда. Гэбэшников давно не боятся, они все патроны расстреляли еще в 37-м году.

— Но тайга-то осталась, — съязвил Калмин.

— Семушка, там место для дураков, а умные давно пилят не лес, а бабки.

— И как, у тебя получается?

— Потом поговорим. А сейчас живо собирайся, старая гвардия ждет своего героя! — поторопил Фельдман.

— Да ладно, Лева, какой там герой… — смутился Калмин и отправился переодеваться.

В тот вечер и на следующий день ему было не до задания Ваилда и не до явки с Консулом, он закрутился в водовороте дружеских встреч и бурных застолий. И только 13 декабря, не без помощи Фельдмана, на его даче состоялась встреча с Консулом. Очередное задание агент ЦРУ воспринял без энтузиазма, и только 30 тысяч долларов сделали его сговорчивым. Он обещал посодействовать продвижению Вельтова в кресло гендиректора института и по возможности стреножить конкурентов.

Выполнив свою миссию, Калмин с нетерпением ждал возвращения Вельтова в Москву. Тот по своим делам находился в Астане, освободился только 15 декабря и сразу же из аэропорта отправился на встречу. Калмин решил не ударить лицом в грязь и заказал отдельный зал в ресторане отеля «Космос». Несмотря на долгий перелет, Вельтов выглядел бодрым и энергичным. Сделка в Казахстане прошла удачно, и первый тост они подняли за ее успешное продолжение, а потом дружно навалились на закуску. Утолив чувство голода, Калмин обратился к главной теме — встрече Вельтова с министром Сердюковым.

— Да, поговорили но накоротке, он постоянно занят, — посетовал Вельтов.

— Занят? Времени у него нет? А когда-то он нам табуретки под задницу подставлял, — желчно заметил Калмин.

— Сэм, ты не прав! Такие вопросы, как наш, влет не решаются. Главное — он взял мой проект реформирования и обещал отдать своим клеркам на проработку.

— Ага, они проработают. Зажрался сволочь, добра не помнит! — отрезал Калмин и дал волю своим чувствам. — Кто он такой? Тоже мне министр нашелся. Ему самое место — в своей задрыпанной станице семечками торговать и арбузы на бахче тырить! Да если бы не мы, то Барсук давно бы закатал его в асфальт вместе с табуретками.

— Сэм, сбавь обороты и перестань гнать волну! Дослушай до конца! — пытался утихомирить его Вельтов.

— Че слушать, ты че, соловей? Из-за него мы пролетаем как фанера над Парижем. Такие бабосы просрали.

— Ничего не просрали, и перестань катить на Толика. У него на год вперед все расписано.

— Че-о?! Кто он такой?! Да я…

Вельтов потерял терпение и рявкнул:

— Хорош, Сэм! Толик — не наперсточник и не пацан на побегушках у Ваилда, а министр обороны. Он чаще видит Путина, чем ты свою рожу в зеркале.

— Чт-о?! Да, я могу.

— Стоп, Сэм! Мы говорим по теме или дальше будем собачиться? — перебил его Вельтов.

— Ладно, так че он сказал? — сбавил тон Калмин.

— А то. Мы договорились: я готовлю дополнительные предложение по реформе вузовской науки Минобороны и отдаю ему. Он передаст их на изучение своим бабам. Этой, как ее, ну с лошадиной фамилией. — пытался вспомнить Вельтов.

— С лошадиной? Кто такая?

— Погоди, погоди, сейчас вспомню. А-а, Приезжева! Так вот, после того как она помусолит мои предложения, я снова встречаюсь с Толиком, и мы проговариваем дорожную карту реформы.

— Так это же совсем другое дело! — оживился Калмин, довольно потер руки и, разлив водку по рюмкам, предложил выпить.

К нему снова вернулось хорошее расположение духа. Очередной тост за добрые и славные времена навеял на него ностальгические чувства. Он вспомнил, как был сделан из воздуха первый миллион, а позже, в 1993 году, родилась гениально простая схема, позволившая обратить стратегический металл титан в обыкновенную лопату, а потом без помех обойти все таможенные барьеры и вывезти десятки тон в Эстонию.

Лирическому настроению поддался и Вельтов. Предметом его особой гордости было и оставалось их первое и самое удачном детище — совместная российско-американская компания «ФАМЭК». С нее начался путь в большой бизнес, и она сделала им имя в России и США. Всего за пару лет компания превратилась из задрыпанной конторы «Рога и копыта» в мощный холдинг с многомиллионным оборотом. В числе ее партнеров были не только мэрия, Управление федеральной налоговой службы по городу Санкт-Петербургу, но и Генеральный штаб Российской армии. Железная хватка, умение произвести впечатление и конечно же безотказное средство — деньги и связи — открывали Вельтову и Калмину двери в самые высокие служебные кабинеты.

В 2002 году «ФАМЭК» с большой помпой и размахом отметил свой десятилетний юбилей. В числе почетных гостей оказалось немало партийных бонз и высокопоставленных чиновников из правительства Санкт-Петербурга. К ним присоединился будущий министр обороны Анатолий Сердюков. От имени коллектива управления налоговиков он поблагодарил руководство холдинга за большой вклад в дело автоматизации и технического оснащения Службы.

Дополнительный имидж «ФАМЭК» придали и не остались в стороне от этого эпохального события партнеры из США. Они занимали места за центральным банкетным столом рядом с Вельтовым и Калминым. И хотя от них за версту несло шпионским и духом международных аферистов, местных вельмож это нисколько не смущало. Названия партнеров «ФАМЭК» — Lehman Brothes, Morgan Stanli, Detense Enterprise Fund — будили у чиновников сладостную мечту о том, что их дети, а возможно, и они сами войдут в клуб избранных. Вельтов с Калминым старательно поддерживали в них это чувство и под гром аплодисментов вручили каждому золотые значки соратника «ФАМЭК».

Единственной обделенной стороной на этом празднике жизни власти и бизнеса оказалась петербургская братва. Ей не досталось не только места за банкетным столом, но и копейки от «жирного бюджетного пирога». Она была дико возмущена таким беспардонным поведением наглых фраеров и решила поставить их на место. Не успели затихнуть праздничные фанфары в банкетном зале «Астории», как криминальная пехота — «торпеды» и «быки» — атаковали «ФАМЭК».

Угрозы по телефону, разбитые стекла офисов и машин не напугали Вельтова и Калмина. Они приняли вызов, но не стали ввязываться в уличные разборки, а пустили в ход свое главное оружие — связи среди силовиков. Война, развернувшаяся не на жизнь, а на бабло, грозила обескровить обе стороны, поняв это, враги пошли на мировую. С того дня для «ФАМЭК» наступили благостные времена — он успешно завоевывал одну позицию за другой не только в Санкт— Петербурге, а и в Москве.

Так продолжалось до тех пор, пока не съехала в сторону старая бандитская крыша — Кумаринская. Новая, пытавшаяся качать свои права, дальше словесной терки не пошла. В Петербурге связи Вельтова среди силовиков и слух о его близости к министру обороны до поры до времени служили надежной охранной грамотой для «ФАМЭК». Иначе дело обстояло в Москве: для местных чиновников и бандитов он являлся чужаком, и их не особенно пугала грозная тень Сердюкова. Подобно стае акул, они только и ждали момента, когда имущество военных академий, институтов и НИИ, находящееся в самых престижных местах столицы, пойдет с молотка.

Калмин, которого больше волновали не шпионские дела Вельтова и Ваилда, а возможность урвать те самые лакомые куски из «жирного армейского пирога» — здания и территории — снова вернулся к разговору об учебных центрах.

— Андрей, и сколько их в итоге останется? — допытывался он.

— Планируется десять, а как будет на самом деле, трудно сказать. Пока идет перетягивание каната, — пояснил Вельтов.

— Всего десять от целой сотни?! Это же сколько кусков отломится?

— Не так много, как думаешь.

— Почему?

— Часть бывших военных институтов и НИИ загонят под одну крышу.

— Жаль, — посетовал Калмин и уточнил: — А кого это больше коснется?

— Москвы, Питера, Воронежа, Перми, Новосибирска, — пояснил Вельтов.

— Провинция нам неинтересна, там по-крупному не наваришься. А вот за Москву и Питер надо биться.

— Если сработают мои предложения по реформе НИИ и Толик за них зацепится, то — да.

— Хорошо бы! А пока надо цепляться за 53-й институт. Кресло его гендиректора станет для нас стартовой площадкой.

— Я эту тему поднимал в разговоре с Толиком, а позже обсуждал с Приезжевой.

— Опять эта баба, и каким она тут боком?

— Прямым: рулит департаментом образования Министерства обороны.

— И что, она?

— Согласна с моей идеей объединения под одним началом 2-го, 4-го, 17-го, 30-го, 53-го Центральных научно-исследовательских институтов и 7-го Государственного исследовательского института авиационной и космической медицины.

— Названия мне ничего не говорят, собственно, не это — главное. Они находятся в Москве или у черта на куличках?

— Почти все в Москве.

— Отлично!

— Там сосредоточены научные сливки ракетно-космической техники, — подчеркнул Вельтов и пояснил: — Если все это подгрести под себя, то такие бабки отломятся, что нам и не снились!

На Калмина это не произвело сильного впечатления. Вяло прожевав крылышко перепелки, поджаренной на вишневых углях, он скептически поджал губы и, покачав головой, заметил:

— Андрей, не стоит слишком обольщаться. Секретные сливки не так просто получить: можно попасть под накат ФСБ, и тогда все прожекты Ваилда и Формана ничего не будут стоить.

— А нам много и не надо. В 4-м и 53-м НИИ есть парочка научных разработок, их вполне хватит, чтобы озолотиться. «Локхид» и «Боинг» за ними выстроятся в очередь, — убеждал Вельтов.

— А по мне так лучше синица в руке, чем журавль в небе. Первым делом тебе надо занять кресло в 53-м институте, отжать все что можно, а там видно будет.

— Легко сказать! Его еще надо занять. Приезжева только заикнулась про меня, так в институте подняли страшный хай. Теперь и думай, как решать проблему. А все из-за этого чертового Правдина! Мутит гад воду!

— Правдин, кто такой? — уточнил Калмин.

— Правдоруб хренов. Начальник сектора в институте.

— Всего лишь? Не проблема, решим.

— Ты что ли, Сэм?

— Да, подрежем язык Правдину, а его горлохватов прикормим.

— Как? Каким образом?

— Не твоя проблема, Андрей! Ты готовься к выборам, а мои люди сделают свое дело.

— Твои люди?! Откуда, Сэм? — изумился Вельтов.

Калмин, насладившись произведенным эффектом, потрепал его по плечу и снисходительно заметил:

— Работаем. Держим руку не только на пульсе, а если потребуется, то и на горле московской научной жизни.

— Сэм, у меня нет слов, ты — супер! — воскликнул Вельтов и с нескрываемым восхищением посмотрел на Калмина.

А тот, подмигнув ему, разлил водку по рюмкам и предложил тост:

— За нашу будущую золотую игру, и чтобы нам за нее ничего не было.

Звон хрусталя заглушил грохот распахнувшихся дверей. В проеме возникли два «шкафа». Раздвинувшись в стороны, они стали в стойку, а правая рука заученным движением скользнула под левую мышку. Из-под пиджаков холодно блеснула вороненая сталь пистолетов. Вельтов и Калмин как сидели, так и остались сидеть с рюмками в руках. Их физиономии вытянулись, глаза округлились, а взгляды сошлись на грузной фигуре, надвигавшейся на них из коридора. Тяжело ступая и припадая на правую ногу, она возникла в дверях.

«Хасан!» — подсказала память Вельтову, и его спину обдало холодком. Две недели назад в представительство «ФАМЭК» в Москве вломились двое «быков» и от имени Хасана потребовали отстегивать им долю от будущего лакомого пирога — московской недвижимости и земель Министерства обороны. Охрана дальше порога кабинета их не пустила. А Вельтов дал ясно понять: следующий наезд закончится для них плачевно — им придется иметь дело с ветеранами спецназа.

Но криминального короля России это не остановило. Хасан сам решил поставить на место зарвавшегося варяга, тем более питерская братва за него не стала вписываться. Новые хозяева бандитского Петербурга, пришедшие на смену головорезам Кумарина, сами положили глаз на вельтовский бизнес и ждали подходящего случая, чтобы подмять под себя. И он подвернулся — интересы их и Хасана пересеклись, и тот взялся довести дело до конца.

Набычившись, он застыл в дверях и окатил ледяным взглядом несговорчивого питерского варяга. Вельтов побледнел, но не потерял самообладания — его рука легла на рукоять ножа. Калмин судорожно дернулся. «Гориллы» угрожающе повели стволами пистолетов, и он замер. Прошла минута, показавшаяся Вельтову и Калмину вечностью. Бульдожьи челюсти Хасана медленно раздвинулись, и он зловеще процедил:

— Андрей Григорьевич, как так можно, вроде культурный человек, а невежливо ведешь себя с моими людьми?

— Пусть сначала научатся разговаривать, — огрызнулся Вельтов.

— В смысле базарить? Ну, извини, они академий не кончали, так ты бы их поучил.

— Хасан, с шестерками мне не о чем говорить, — отрезал Вельтов.

— Че-о? — просипел тот и с презрением бросил: — Тоже мне король бубновый выискался.

— Не король, но прогибаться не собираюсь, — с вызовом сказал Вельтов и скосил глаза на громил.

На их каменных физиономиях не дрогнул ни один мускул, а в оловянных глазами застыло презрительное равнодушие. Для них Вельтов был уже покойник. Он зябко повел плечами и снова обратил взгляд на Хасана. Поведение Вельтова произвело на него впечатление. Он не стал угрожать, прошел к столу, облокотился на спинку стула и с ухмылкой произнес:

— Не так сидите, господа нехорошие. Это на лесоповале вдвоем пилу таскать сподручно, а вот бабки придется пилить вместе.

Вельтов перевел дыхание. Последняя фраза Хасана ему говорила: «Встреча может завершиться мирно». Он снял руку с ножа и, кивнув на стул, предложил:

— Присаживайся, Хасан, будешь третьим, но не лишним.

— Ну, спасибо, уважил, — хмыкнул тот, но, прежде чем сесть, задержал взгляд на Калмине и спросил: — А наш залетный гость из Америки, как, не против?

Калмин нервно сглотнул и с трудом выдавил из себя:

— О'кей.

— Че-че ты вякнул?

— Присаживайся, говорю.

— Эт другое дело, а то о'кей. Эти понты, Сема, прокатят для фраеров из Нью-Йорка, но не у нас.

Калмин что-то невнятно пробормотал и съежился под презрительным взглядом жгуче-черных глаз Хасана.

Тот сделал повелительный жест рукой, и телохранитель пододвинул под него стул. Хасан сел напротив Вельтова, вперился в него немигающим взглядом и, покачав головой, с укором заметил:

— И все-таки ты нехороший человек, Андрей. Не уважаешь ты старость? Меня, занятого человека, от дел отрываешь.

— Извини, занят был, — буркнул Вельтов.

— Занят? Ну, да ладно, как говорится: «Если Магомед не идет к горе, то гора идет к Магомеду». Я, как видишь не гордый, пришел, — и в голосе Хасана зазвучал металл: — Но это тебе дорого обойдется.

— Хасан, не бери меня на понт, я тебе… — и Вельтов осекся.

В наступившей гробовой тишине отчетливо прозвучали сухие щелчки предохранителей. Телохранители Хасана взяли пистолеты наизготовку. Под их прицелом у Калмина и Вельтова не было не малейшего шанса остаться в живых. Они обменялись взглядами, и Вельтов осипшим голосом спросил:

— И сколько ты хочешь, Хасан?

— 30 процентов, а за то, что заставил меня, старика, за тобой, молодым, бегать, еще двадцать.

— Побойся Бога, Хасан! — возмутился Вельтов.

— Так его, говорят, нет.

— 50 процентов?! Это же чистый грабеж!

— То мое последнее слов! — отрезал Хасан.

— Также нельзя! — возглас Вельтова был обращен в пустоту. Две могучие спины отсекли его от короля российского криминального мира. В шпионский пасьянс, что раскладывало ЦРУ в далеких кабинетах Лэнгли, вмешалась новая сила — русская мафия.

Глава одиннадцатая Разговор по душам

Москва. Лубянка.

Кабинет руководителя департамента военной контрразведки

ФСБ России генерал-полковника Градова

19.12.2010

В кабинетах и коридорах старого здания на Лубянке царило радостное, приподнятое настроение. В этот день исполнялась 92-я годовщина образования военной контрразведки страны. Но у генералов Шепелева и Рудакова, направлявшихся на доклад к Градову, настроение было далеко не праздничное. И тому имелись причины. Поиск агента ЦРУ в руководстве 53-го НИИ, о котором контрразведчиков информировали разведчики СВР, пока ни к чему не привел. Не радовали их и результаты расследования по делу предателя — бывшего старшего инженера-испытателя подполковника Нестерца. В ходе следствия были выявлены серьезные недостатки в системе организации защиты гостайны на полигоне «Плесецк», позволявшие ему безнаказанно заниматься сбором секретной информации.

Слабым утешением для Шепелева и Рудакова могло служить лишь то, что в деле исчезнувшего профессора Валентина Чаплыгина, наконец, появилась ясность. Охотники обнаружили его тело в лесу неподалеку от дачи. Заключение экспертов и предсмертная записка не оставляли сомнений в том, что Чаплыгин покончил жизнь самоубийством. Профессор не смог вынести того, как «реформаторы» цинично и безжалостно глумились над его любимым детищем — наукой, и решил уйти из жизни.

Но не с дела на Чаплыгина — здесь Шепелев с Рудаковым сошлись во мнении — надо было начинать доклад Градову, а с ситуации, сложившейся в военных вузах и НИИ. А она была близка к взрывоопасной. Информация о предстоящей радикальной реформе, просочившаяся из департамента образования Министерства обороны и обросшая самыми невероятными слухами, повергла в ужас профессорско-преподавательский состав. На кафедрах и в лабораториях стихийно возникали митинги, отдельные, горячие головы призывали своих коллег организовать акцию протеста на Красной площади. В сложившейся ситуации, грозившей серьезными имиджевыми потерями для страны, контрразведка не могла бездействовать — требовались незамедлительные и неординарные меры. Их видение после короткого, но горячего спора сформировалось у Шепелева с Рудаковым, и с ним за пять минут до одиннадцати они вошли в приемную Градова. Навстречу им поднялся дежурный и, сославшись на то, что у генерала находится посетитель, предложил подождать в соседней комнате.

— Геннадий Васильевич, а кто у него? — уточнил Шепелев у дежурного.

— Командующий РВСН генерал-полковник Соловцов, — доложил тот.

— Надолго?

— Не могу знать, Юрий Дмитриевич. Встреча не планировалась.

— Похоже, Генштаб дожимает ракетчиков, — предположил Рудаков и не ошибся.

Борьба между Генштабом и командованием РВСН вокруг реформы этого важнейшего стратегического сегмента обороны России достигла кульминации и складывалась не в пользу позиции ракетчиков. Последний разговор Соловцова с начальником Генштаба прошел на повышенных тонах. Тот посчитал его аргументы деструктивными, а подходы — устаревшими, не вписывающимися в облик будущей армии и противоречащими генеральной линии министра обороны по ее реформированию. Отчаявшись найти понимание в Генштабе, Соловцов связывал свою последнюю надежду с военной контрразведкой, а точнее, с Градовым. Его давние отношения с секретарем Совбеза Николаем Патрушевым не являлись большим секретом, и Соловцов решил воспользоваться этим, чтобы довести до высшего руководства страны свое видение реформы ракетных войск и не допустить непоправимых ошибок.

Отказавшись от кофе, Соловцов сразу перешел к делу и предложил Градову ознакомиться с докладной запиской «О проблемах реформирования РВСН» — плодом его и ближайших соратников многодневных размышлений. Градов склонился над документом и внимательно вчитывался в каждый абзац. Соловцов не спускал с него глаз и пытался по лицу понять реакцию. Оно оставалось непроницаемым, и только по губам, сомкнувшимся в жесткую складку, и пальцам, сжимавшимся в кулаки, можно было догадаться: выкладки и аргументы докладной вызывали у Градова глубокую тревогу. Они ставили под серьезное сомнение не только экономический эффект от реформирования РВСН, на что рассчитывали в Генштабе, но и сам подход к тому, как сделать их более эффективными в решении боевых задач. Сотни миллионов рублей предполагаемой экономии, как то видела команда Сердюкова, завтра могли обернуться фатальным снижением боевой готовности основной ударной силы РВСН — подвижных грунтовых ракетных комплексов «Тополь-М», «Ярс», и, как следствие, колоссальными затратами на ее восстановление.

Прочитав докладную, Градов тяжело вздохнул, потянулся к стопке папок, достал синюю и, пододвинув к Соловцову, предложил:

— Ознакомьтесь, Николай Евгеньевич.

— Что, ЦРУ тоже тревожат наши реформы? — горько пошутил он.

— И еще как! Но речь не о том. Это аналитическая записка генерала Балуева. В ней дается анализ состояния военной реформы, проводимой как в армии, так и на флоте, содержатся выводы о ее плюсах и минусах. Я не со всем могу согласиться, и не все так однозначно, как считает Балуев, — не преминул отметить Градов.

— Спасибо за откровенность, Георгий Александрович. Я с ней хорошо знаком. Мы с Юрием не раз обсуждали тему реформы. В докладной он дает в укрупненном виде ее проблемы и акцентирует внимание на организационно-управленческих недостатках. Я же рассматриваю реформу через призму РВСН и делаю упор на вопросах их боевого применения, а они имеют принципиальное значение для сохранения их ведущей роли в стратегических ядерных силах страны.

— Николай Евгеньевич, если я правильно понял, то в оценке последствий реформы для РВСН вас больше всего беспокоит то, что их предстоящая реорганизация может негативно сказаться на системе боевого дежурства и возможности быстрой модернизации боевых ракетных комплексов в случае возникновения глобальной военной угрозы, — сделал главный вывод Градов из докладной Соловцова.

— Совершенно верно, Георгий Александрович! Вы попали в самую точку! — подтвердил тот и, оживившись, привел пример. — Дивизии под Козельском, Кировом и в Йошкар-Оле когда-то имели в своем боевом составе от пяти до десяти ракетных полков, на сегодня — два-три.

— Извините, Николай Евгеньевич, что перебиваю, но если мне не изменяет память, двадцать пять лет назад в РВСН насчитывалось 42 дивизии и бригады.

— Вы не ошибаетесь, Георгий Александрович, все так. По состоянию на текущее время их осталось двенадцать. Что касается остальных, то, как вы знаете, по Договору об ограничении стратегических наступательных вооружений с США было произведено взаимное их сокращение. Что разумно как с точки зрения военной — тем арсеналом, что был ранее, можно было уничтожить Землю три раза, так и экономической — это разорительно для страны. В нынешнем состоянии страны содержать такую огромную мощь стало бы невозможно. Но речь не о том, Георгий Александрович. Поймите меня правильно, я не ретроград. Да, реформы армии необходимы, они давно назрели, и события августа 2008-го в Южной Осетии — наглядное тому подтверждение. Но делать их через колено, без учета мнения специалистов, и особенно в РВСН, как поступают наши реформаторы, убийственно не только для РВСН, но и для государства.

— Что вы имеете в виду, Николай Евгеньевич?

— Как известно, договоры подписываются, чтобы их нарушать.

— Да, известное выражение.

— Если бы только выражение. Американцы в одностороннем порядке вышли из договора по ПРО, а нам предлагают якобы для уменьшения военной угрозы провести еще более радикальное сокращение стратегических ядерных сил. Звучит привлекательно, а на самом деле это хитрая ловушка. При тех темпах, которыми они наращивают свою космическую ПРО, через 10–15 лет мощь наших РВСН будет девальвирована.

— Ну, не все так мрачно, Николай Евгеньевич. В руководстве страны видят такую угрозу и не пойдут на подобный шаг, — возразил Градов.

Соловцов покачал головой и с горечью заметил:

— Не знаю, не знаю, Георгий Александрович!.. Как бы реформаторы не подвели нашего президента. С рублевой меркой, как делают они, к обороне страны подходить нельзя. Если говорить о той же Козельской и других дивизиях неполного штата, то они считают, что оставшиеся полки экономичнее передать в другие соединения, а жилые городки отдать на баланс местных властей.

— А что, разумно.

— С точки зрения временной экономии — да, а если подходить с позиции завтрашнего дня, то как бы потом не пришлось кусать себе локти. На то, чтобы восстанавливать боевые позиции и инфраструктуру полков и дивизий, потребуются колоссальные средства и много времени.

— К сожалению, международная обстановка оптимизма не внушает, — согласился Градов.

И что, этого не видят в руководстве Министерства обороны? Там же еще остались светлые головы! — и здесь Соловцов дал волю своим чувствам: — Неужели непонятно, что мы бьемся не за себя! Мне «за Державу обидно». Почему я сохраняю дивизии с двумя-тремя полками? Да потому что, когда наш «роман» с Америкой закончится, в Йошкар-Оле, Козельске и Кирове можно на сохранившейся базе в короткие сроки развернуть новые полки. Для этого там есть все: костяк офицеров, сеть дорог и подготовленные боевые позиции.

— Николай Евгеньевич, я всецело на вашей стороне, — искренне сочувствовал ему Градов.

— Эх, Георгий Александрович, если бы проблема реформы РВСН сводилась только к этому. Они, реформаторы с экономическими ножницами, замахнулись на святое — на систему боевого дежурства и инженерного обеспечения! А она кровью и потом выстрадана! Так нет же, полезли и туда. Кромсают по живому! В дивизии, где все построено на высшей инженерии, службу главного инженера низвели до ремонтной мастерской, а ее начальника сделали мальчиком на побегушках у тыловика. Где — картошка, и где — ракета?

— Николай Евгеньевич, я Вас услышал. Можете рассчитывать на меня. Будем вместе отстаивать эти позиции, — обнадежил его Градов.

— Спасибо, Георгий Александрович! Все восемь лет, что командовал войсками, я всегда чувствовал твердое плечо контрразведки.

— Мы и дальше будем стоять рядом.

— К сожалению, уже без меня.

— Что-о?! Что вы сказали, Николай Евгеньевич?! — воскликнул Градов.

Соловцов опустил голову и глухо произнес:

— Они не оставили мне выбора. Я отказался быть палачом РВСН.

— Николай Евгеньевич, как же так?! Вам же президент полгода назад продлил срок службы? — не мог поверить Градов.

— А министру обороны и начальнику Генштаба, выходит, я не нужен.

— Николай Евгеньевич, в Вас говорят эмоции, все образумится.

— Нет, Георгий Александрович, не образумится, а на коленях перед ними я ползать не собираюсь. Докладная — это моя лебединая песня, надеюсь, ее услышит президент, — дрогнувшим голосом произнес Соловцов и отвернулся к окну.

И здесь щемящая боль сжала сердце Градова. На его глазах разыгрывалась еще одна трагедия военачальника и человека. Профессионал, патриот ракетных войск, отдавший им сорок с лишним лет службы, Соловцов глубоко переживал за их судьбу и не мог мириться с тем, как безжалостно обращаются с его любимым детищем. Он меньше всего думал о себе, о собственном благополучии и до последнего сражался за него. Соловцов был не единственным из командующих, кто в последнее время побывал в кабинете руководителя военной контрразведки. И все они просили не за себя — это было ниже их достоинства и противоречило понятию о воинской чести. Они, как могли, боролись за свои армии и флота. В чем-то они были категоричны, в чем-то — наивны, где-то оставались в плену старых стереотипов и не успевали идти в ногу со временем, но все, без исключения, искренне хотели только одного — сделать армию и флот сильнее, чтобы противостоять новым и все более серьезным вызовам.

В порыве простых человеческих чувств Градов поднялся из-за стола прошел в заднюю комнату и возвратился обратно с бутылкой водки и двумя рюмками. Соловцов поднял голову, их взгляды встретились, и они сказали им больше любых слов. В эти минуты в кабинете находились не генералы, а два русских человека, которых объединяло нечто большее, чем служба, — их объединяла русская душа. Выпив Соловцов, порывисто обнял Градова и прочувственно сказал:

— Спасибо, Георгий Александрович, что от опального командующего не шарахнулся.

— Да, как такое Вы могли подумать, Николай Евгеньевич?! — возмутился Градов.

— Извините, но что поделаешь, такая вот получается жизнь. Еще нет указа президента о моем увольнении, а некоторые в Генштабе уже предпочитают меня не замечать, — с горечью произнес Соловцов.

— М-да, к сожалению, слаб человек, — посетовал Градов и, старательно подыскивая слова поддержки, продолжил: — Но и велик. Велик своими делами! Вы, Николай Евгеньевич, ими можете гордиться! В трудную минуту Вам пришлось возглавить РВСН и начать их перевооружение. «Ярс» и «Тополь» в руках нашего президента — такой аргумент, что с ним не поспоришь.

— Спасибо, Георгий, на добром слова. Мы с тобой друг друга не первый год знаем, и я прямо скажу: сегодня ракетчики твердо стоят на ногах, поэтому ухожу с чистой совестью. Не знаю, кто придет на смену, но ты поддержи его и не позволь шаркунам с паркета подставить ему ножку.

— Николай Евгеньевич, можете не сомневаться: военная контрразведка работала и будет работать на укрепление армии. Другой защитницы у страны нет. Я сделаю все что в моих силах, чтобы донести поднятые вами проблемы на самый высокий уровень, — заверил Градов.

— Я верю в тебя, Георгий Александрович, и в твоих ребят. Само твое имя обязывает победить гидру, — со слабой улыбкой произнес Соловцов и поднялся из кресла.

Градов, на прощание, крепко пожал ему руку, проводил до двери и, возвратившись на место, снова обратился к докладной записке командующего. Поднимаемые в ней проблемы реформирования РВСН не вызывали сомнений. Градов ломал голову над тем, как преодолеть стену отчуждения, которая возникла между ним и министром обороны в последнее время, чтобы убедить его в ошибочности решений Генштаба и одновременно своим докладом не вызвать гнев на строптивых единомышленников Соловцова в штабе ракетных войск. Телефонный звонок прервал эти размышления, он снял трубку.

— Простите за беспокойство, товарищ генерал-полковник, — услышал Градов голос дежурного по департаменту.

— Что у тебя, Геннадий Васильевич?

— Георгий Александрович, здесь находятся генералы Шепелев и Рудаков.

— О-о, елки-палки! — спохватился Градов и распорядился: — Пусть заходят!

— Есть! — ответил дежурный.

Через минуту в кабинет вошли Шепелев с Рудаковым.

— Здравствуйте, товарищи, простите, что вынудил вас ждать, жизнь вносит свои коррективы, — извинился Градов.

— А мы время зря не теряли, Георгий Александрович, еще раз проанализировали наши предложения, — живо отреагировал Шепелев.

— И как? Есть что положить на весы? — с улыбкой спросил Градов и пригласил к столу заседаний: — Присаживайтесь.

И пока Шепелев с Рудаковым занимали места — он прошел к сейфу, достал докладную Рудакова «О проблемах в реформировании военной науки» с указаниями Шепелева и присоединился к ним. Они с нетерпением ждали его оценок и выводов. Как им казалось, проблемы, о которых они докладывали, не просто требовали, а кричали о необходимости принятия срочных мер в области военной науки. Градов положил перед собой докладную, лист с собственными выписками из нее и решил начать, может, не с самой главной, но злободневной и имеющей серьезные политические последствия, планирующейся акции протеста профессорско-преподавательского состава на Красной площади и обратился с вопросом к Рудакову:

— Александр Юрьевич, насколько тверды намерения организаторов акции протеста?

— Более чем, Георгий Александрович! Обстановка в коллективах накалена, достаточно поднести спичку, чтобы все вспыхнуло. А тут еще чудовищные слухи, что все академии будут выведены из Москвы в провинцию…

— Чудовищные?.. — перебил его Градов и жестко отрезал: — Александр Юрьевич, не нагнетай страсти! Не хватало еще нам идти на поводу у кликуш.

— Извините, Георгий Александрович, оговорился. Так вот они больше всего мутят воду.

— Фамилии, имена смутьянов известны?

— Практически все нами установлены.

— А что делается, чтобы вывести их на чистую воду?

— Информируем руководство вузов об их деструктивной деятельности, через агентуру сдерживаем наиболее агрессивно настроенных лиц…

— Информируем, сдерживаем… А где результат, Александр Юрьевич? — не удержался от упрека Градов.

Рудаков замялся.

— Георгий Александрович, но ведь не все от нас зависит, — искал оправдания ему и себе Шепелев. — В одних вузах руководство поддерживает позицию протестующих, в других — самоустранилось, в третьих, где назначены эффективные менеджеры, народ ломают через колено. В общем, по Крылову — «лебедь, рак и щука».

— Юрий Дмитриевич, и ты туда же! — с укором заметил Градов. — Эффективность тех, кого назначили, и без нас есть кому оценить. Давайте по существу, в каких вузах самая сложная обстановка, где формируется протестное ядро?

Шепелев переглянулся с Рудаковым, и тот доложил:

— Академия связи, Академия Жуковского и 53-й НИИ.

— Опять 53-й! Мало того что шпионы ведут себя там как дома, так еще свила гнездо деструктивная оппозиция! Александр Юрьевич, дальше с этим мириться нельзя! Я требую действий!

Упрек Градова опалил огнем стыда щеки Рудакова, и он потупил взгляд. Ему на помощь пришел Шепелев.

— Георгий Александрович, не все зависит от управления Александра Юрьевича. Реформу проводит департамент образованиям Минобороны.

— И что дальше, Юрий Дмитриевич?

— Прежде чем начинать, надо было руководству департамента выслушать мнение специалистов, провести разъяснительную работу в коллективах. А получилось, что где-то в высоких кабинетах какой-то коллективный Распутин что— то там сотворил и в один день трахнул как обухом по голове научной общественности. Но у нас же не Дикий Запад, где из кабинета можно пулять указаниями в Интернет, а Россия. С людьми надо говорить лицом к лицу и правду. Но не так, как это сделала Приезжева.

Поддавшись эмоциям, Шепелев выплеснул все, что в нем накипело. Градов с нескрываемым интересом слушал и смотрел на него. Строгий в оценках, сухой в выражениях Шепелев на этот раз не был похож сам на себя. Его речи с сочными, яркими сравнениями мог позавидовать такой мастер слова, как Александр Проханов. Не в силах сдержать улыбки, Градов спросил:

— Юрий Дмитриевич, ты случайно не к поединку готовишься?

— В каком смысле? — оторопел Шепелев.

— Я имею в виду передачу Соловьева. Тебя хоть сейчас запускай на наших либералов и ЦРУ, разнесешь их в пух и прах.

— Извините, Георгий Александрович, накипело — смутился Шепелев.

— Все нормально, мы же люди, а не деревянные истуканы, — добродушно сказал Градов и уточнил: — Так что произошло с Приезжевой?

— Пусть расскажет Александр Юрьевич, он знает не с чужих слов, — предложил Шепелев.

— Собственно, Георгий Александрович, рассказывать и нечего. Приезжеву и ее отряд амазонок дальше порога 53-го института не пустили, — буркнул Рудаков.

— Александр Юрьевич, ну какие еще амазонки? — с укоризной заметил Градов. — Такое впечатление, что ты читаешь одну желтую прессу.

— Извините, Георгий Александрович, оговорился. Это у всех на слуху. А что до чтения, то газета «Правда» в подполье ушла.

— На слуху? Вот же у нас привычка: не успели дела начать, а уже со всех углов клеймят и кричат «Караул»!

— Георгий Александрович, так, прежде чем его затевать, надо было с академиками посоветоваться, привлечь их в состав комиссии. У них есть имя в науке. А кто такая Приезжева? Семь лет назад — начальник отдела по контролю за оборотом алкогольной продукции в мэрии Питера! Это же не в какие ворота не лезет! — горячился Рудаков.

— Александр Юрьевич, ты не прав! Имя еще не все, — возразил Шепелев. — Вон Горбачев, целый генсек КПСС, ездил по стране и все советовался, как ее переустроить. Итог: нет его и нет СССР.

— Юрий Дмитриевич, но отдавать военную науку и ее реформу на откуп гражданским, да еще женщинам, для человека в погонах нет большего унижения. Она, бедная, и без того напоминает заезженную клячу, которую стегают со всех сторон, а тут еще в этот воз кучу баб посадил. Какая…

— Прекрати, Александр Юрьевич, мы не на скачках! Ты сам себе противоречишь! — осек его Градов, обратился к докладной Рудакова и зачитал: «…Средний возраст профессорско-преподавательского состава составляет 57,5 года.» — здесь он сделал паузу, стрельнул в Рудакова колючим взглядом и едко заметил: — Некоторые доктора, вероятно, уже забыли темы своих диссертаций.

Тот поиграл желваками на скулах, но промолчал.

Градов снова вернулся к докладной: «.Количество докторских и кандидатских диссертаций по сравнению с 2000 годом упало в 1,5 раза. Большинство из них не имеет практической значимости».

— В итоге выходит: гора родила мышь, — сделал окончательный вывод Градов и задался вопросом: — Так что и дальше тащить эти научные гири?

— Георгий Александрович, я разве против реформы? — оправдывался Рудаков.

— Все так говорят, а когда касается их лично — я не тебя имею в виду, то начинают кричать «Караул». А почему? Да потому что кто-то лишится кресла и отправится на фазенду, кто-то не получит денег на никчемную научную работу. Косность мышления и личный, зачастую корыстный, интерес — вот главный тормоз реформы.

— Я с вами полностью согласен, Георгий Александрович, но то, как она проводится, вызывает отторжение в коллективах, — стоял на своем Рудаков.

— Ох, и упертый же ты мужик, Александр Юрьевич. Отвечу тебе твоими же аргументами из докладной. Я ее внимательно прочитал и сделал интересный вывод. Те, кто работает не на корзину, а на практический результат, не против реформы. А почему? Да потому что востребованы и будут еще более востребованы, когда очистятся наши авгиевы научные конюшни.

— Но это будет сделать нелегко, Георгий Александрович, — заметил Шепелев. — Ретрограды от науки будут биться не на жизнь, а на смерть за свои начальственные кресла.

— Юрий Дмитриевич, все закончили на этом, а то до утра будем дискутировать. Сейчас главное — не допустить акции протеста на Красной площади! — поставил точку в споре Градов и снова обратился к Рудакову: — Александр Юрьевич, что сделано по поиску агента ЦРУ в 53-м НИИ?

— То, что это не Чаплыгин, точно, — доложил тот.

— Какие для того есть основания?

— Найдены тело и предсмертная записка. Он ушел из жизни, не выдержав того, что творится в институте и вокруг его лаборатории.

— Жаль, хорошего человека потеряли. Здесь и наша вина, не помогли вовремя, — посетовал Градов, снова вернулся к вопросу об агенте ЦРУ: — Зацепки на конкретных лиц есть?

— Ищем, Георгий Александрович. По второму кругу прорабатываем подозреваемых лиц, но пока ничего, — признал Рудаков, что проверка зашла в тупик.

— А может, не в том круге ищем?

— Георгий Александрович, а если наши разведчики с агентом ошиблись и он вовсе не в руководстве института? — предположил Шепелев.

— Исключено, Юрий Дмитриевич! СВР опирается на достоверную информацию. Поэтому необходимо сделать все, чтобы как можно скорее обезвредить этого агента! Он вдвойне опасен еще и потому, что ЦРУ — я такого не исключаю — попытается использовать его возможности, чтобы затормозить, а то и скомпрометировать реформу.

— Георгий Александрович, мы делаем все, что в наших силах, — заверил Рудаков. — Проработали контакты руководства института с иностранцами, проанализировали их переписку, выяснили материальное положение, но признаков связи с ЦРУ не обнаружили. Абсолютный ноль! Никакой подсветки!

— Это лишний раз говорит о том, что мы имеем дело с матерым агентом, — констатировал Градов.

— Понимаю, но получается, как у той рыбы, что бьется об лед, — с горечью признал Рудаков.

— Георгий Александрович, надо помочь управлению дополнительными средствами и усилить группой опытных сотрудников из центрального аппарата, — предложил Шепелев.

— Поможем и подключим, Юрий Дмитриевич! Но проблему с таким опытным агентом одним числом не решить, тут требуется особый подход, — сделал акцент на последней фразе Градов и задумался.

Рудаков и Шепелев с нетерпением ждали его подсказки и в своих ожиданиях не ошиблись. Градов встрепенулся. В уголках его глаз залучились лукавые морщинки, а ноздри носа, напоминающего гоголевский, затрепетали. Энергично боднув лобастой головой воздух, он обратился к Рудакову и предложил:

— Александр Юрьевич, послушай, возможно, случай из прошлой практики КГБ наведет тебя на дельную мысль.

— Я весь внимание, Георгий Александрович, — оживился Рудаков.

— Дело было в ГДР. Я тогда служил в разведподразделении Особого отдела общевойсковой армии. Интереснейшее было время… — окунулся в свое прошлое Градов, и строгие складки в уголках губ разгладились. — От нашего источника в БНД мы получили наводку на агента разведки ФРГ, старшего офицера в штабе армии. Информация была скудная. Ни фамилии, ни имени, а только звание — подполковник.

— Как и в случае с нашим агентом в 53-м НИИ, — заметил Рудаков.

— Да-да, — подтвердил Градов и вернулся к истории разоблачения агента БНД. — Так вот мы не то что проверили каждого старшего офицера штаба армии — их, можно сказать, просветили как рентгеном, а на выходе все равно ноль. Дело сдвинула с мертвой точки, казалось бы, мелочь. У агента БНД было увлечение — я бы назвал страсть: он коллекционировал почтовые марки.

— Шпиону платили дорогими марками! — в один голос воскликнули Шепелев и Рудаков.

Совершенно верно. А мы это поняли, когда наш агент, тоже коллекционер, обнаружил у шпиона несколько очень дорогих марок, давно несуществующего государства Бавария. Их суммарная стоимость превышала 30 тысяч марок. По тем временам деньги для офицера просто огромные, — напомнил Градов.

— Для иуд цена всегда одна — 30 сребрянников и осиновый кол в могилу! — с презрением бросил Шепелев.

— Этот кол нам еще требовалось найти, — заметил Градов и продолжил рассказ. — Так вот эти марки и дали толчок проверке. За коллекционером установили плотное оперативное наблюдение, и вскоре наружка вышла на некоего Вилли. Дальнейшая его оперативная разработка позволила вскрыть агентурную сеть БНД. В нее входили подполковник, несколько советских военнослужащих и парочка местных жителей ГДР. Руководил ими скромный владелец филателистического магазина — Вилли, — и, обращаясь к Рудакову, Градов заключил: — Так что, Александр Юрьевич, сделай акцент в проверке на пороках, страстях и непомерных расходах предателя.

— Я, понял, Георгий Александрович, посмотрим на проверяемых через эту призму, — заверил Рудаков.

— В таком случае пожелаю тебе и твоим подчиненным терпения и удачи, — закончил совещание Градов.

Но в тот и два последующих после совещания у Градова дня Рудакову и его оперативному составу пришлось отложить в сторону поиск агента ЦРУ в 53-м НИИ, а также многие другие дела и сосредоточиться на том, чтобы не допустить акции протеста профессорско-преподавательского состава на Красной площади. Он, Первушин и Сахнов проводили одну за другой встречи с руководством вузов и НИИ, сотрудники управления активно работали с агентурой и профессурой, пользующейся авторитетом в коллективах и не находившейся в состоянии психоза и патологической ненависти к реформаторам. В беседах с ними контрразведчики обращались к их разуму, здравому смыслу и убеждали отказаться от проведения акции протеста на Красной площади, предлагали вместо непредсказуемой митинговой стихии перейти к конструктивному обсуждению своих требований к реформаторам в рабочей обстановке.

В свою очередь, Градов и Шепелев использовали свои неофициальные и официальные возможности в Министерстве обороны и департаменте образования, чтобы убедить чиновников от науки начать конструктивный диалог со своими оппонентами. Их доводам вняли, и две группы седовласых полковников и генералов, игравших не последние роли в отечественной военной науке, ринулись в бой за ее реформу. Их стремительный дискусс — бросок по академиям, военным институтам и НИИ — дал результат. К концу недели в большинстве вузов митинговые страсти, грозившие бессмысленным и беспощадным русскими бунтом, остыли. Не без помощи негласных помощников контрразведчиков из числа авторитетных ученых была сформирована Согласительная комиссии. Вместе с представителями департамента образования она приступила к работе над корректировкой программы реформ.

После этого Рудаков и его подчиненные, наконец, смогли перевести дыхание и полностью сосредоточиться на поиске агента ЦРУ в 53-м НИИ. Подсказка с германским шпионом, которую дал Градов, стала толчком для нового направления по его розыску. Еще раз изучив материалы на всех проверяемых, Рудаков пришел к выводу: под модель агента ЦРУ подходит заместитель руководителя института, кандидат технических наук Борис Флегонтович Орехов. Не блиставший свершениями в науке, он, где локтями, а где используя свои связи, сумел обойти маститых ученых и занять руководящее кресло. Но не это привлекло внимание Рудакова к Орехову, а его расходы. Их анализ показал: его официальной зарплаты и левого приработка явное не хватало на то, чтобы за год купить дачу в престижном месте ближнего Подмосковья, поменять машины себе и ловеласу сыну, учившемуся через пень-колоду в Институте нефти и газа им. Губкина. Столь стремительный рост материального благополучия Ореховых, как полагал Рудаков, не мог обойтись без помощи ЦРУ. Дополнительно шпионскую версию усиливало еще одно немаловажное обстоятельство: Орехова отличала просто маниакальная страсть к курительным трубкам. Поговаривали, что в его коллекции имелись трубки самого Иосифа Сталина и первого директора ЦРУ Аллена Даллеса. Ради редкого экземпляра Орехов готов был лететь хоть на край света и заложить душу самому дьяволу.

Логика контрразведчика подсказывала Рудакову: именно страсть Орехова к коллекционированию могла привести его в сети ЦРУ. В шпионской версии не хватало нескольких звеньев — фактов его связи с американской разведкой и передачи ей секретных сведений. Уже больше часа Рудаков, Первушин и Охотников ломали голову над тем, как добыть доказательства преступной деятельности Орехова и затем усадить на скамью подсудимых. Привычная палочка-выручалочка, работающая в делах на шпионаж, — сбор агентом секретных сведений — в случае с ним не работала. При должностном положении Орехова, открывавшем ему прямой доступ ко всем закрытым НИОКРам института, и ушлом адвокате доказать это было делом почти безнадежным.

Рудаков еще раз прошелся по лицам Первушина и Охотникова — их унылый вид говорил сам за себя, и потребовал:

— Так, товарищи, носа не вешать! Надо искать свежие идеи!

— К сожалению, Александр Юрьевич, ничего путного на ум не приходит, — посетовал Первушин.

— Ну почему? Есть кое-что, — возразил Охотников и, помявшись под взглядом Первушина, решился сказать: — Правда, Александр Васильевич считает их сомнительными.

— Говори, Андрей Михайлович, посомневаемся вместе, — пригласил к разговору Рудаков.

— Первая идея — провести в отношении Орехова оперативный эксперимент на мнимое затруднение, — предложил Охотников.

— Эксперимент? Думаю, что это не лучшая идея, — усомнился Рудаков и пояснил: — Я с трудом представляю, какие секреты института не может знать Орехов? Отсюда вытекает следующий вопрос: к чему затруднять доступ?

— Александр Юрьевич, я имею в виду другой институт и другие секреты — 4-го НИИ. Помните, как это сделали при проверке Ефимова?

— Как же, помню, коньяком накрылся тот эксперимент. А на этот раз чем?

Язвительная реплика Рудакова не смутила Охотникова, и он продолжал отстаивать свою позицию.

— И все-таки, товарищ генерал, я предлагаю провести эксперимент в 4-м НИИ и привязать его к конференции. Ее тема «Выявление летательных объектов, изготовленных по стелс— технологиям». Она по ориентировкам Центра проходит как объект первоочередных устремлений американской разведки, а значит, будет интересна Орехову, и он клюнет на эту наживку.

Рудаков покачал головой и не согласился:

— Не пойдет! Мы повторяемся. Тем более Орехов был задействован, пусть и втемную, в подготовке эксперимента по Ефимову. А он далеко не дурак, и если все сопоставит, то поймет, в какую ловушку его загоняют. Нет, надо искать нестандартные варианты.

— Александр Юрьевич, тогда разрешите второе предложение? — не сдавался Охотников.

— Слушаю, но только о коньяке ни слова, — добродушно заметил Рудаков.

— Со вторым предложением все может скипидаром обернуться, — съязвил Первушин.

— Ну, положим, это иногда полезно, — с иронией произнес Рудаков и поторопил Охотникова. — Так что за предложение, Андрей Михайлович?

— Взорвать ситуацию вокруг Орехова!

— Взорвать? Ты меня пугаешь, Андрей Михайлович, — насторожился Рудаков, но его глаза говорили обратное.

В них Охотников увидел неподдельный интерес и уже без оглядки принялся излагать свое предложение.

— Для нас свидетельством связи Орехова с ЦРУ, а для суда доказательством будет его контакт с резидентурой. Такое доказательство ни один адвокат не опровергнет.

— Правильно полагаешь, Андрей Михайлович. Вот только, как получить такое доказательство? — задался вопросом Рудаков.

— А если Орехова подтолкнуть к выходу на резидентуру ЦРУ в Москве?

— Каким образом?

— Имитировать ложный выход на него американца.

Что-о?! Какой еще американец? О чем ты говоришь, Андрей Михайлович?! Это красиво выглядит только в романах про шпионов. Нам же их не писать, а ловить надо. Нет, нам такой эксперимент не нужен, после него Орехова днем с огнем не сыщем! — категорически был против Первушин.

— Погоди, погоди, Александр Васильевич, не руби с плеча! — не спешил с выводами Градов и предложил к Охотникову: — Продолжай, Андрей Михайлович.

— Так вот американец выходит на Орехова с предложением о продаже патента на промышленное изготовление в США устройства по определению структуры материала при гиперзвуковых скоростях. С одной стороны, выход будет обоснованным, а с другой — в психологическом плане…

— Стоп, Андрей, не спеши с психологией! — остановил его Рудаков и уточнил: — Во-первых, что за устройство? Во— вторых, откуда о нем известно американцам? И последнее, какое к нему отношение имеет Орехов?

— Это тема его кандидатской диссертации. Часть ее — не секретная публиковалась два года назад в открытых источниках.

— Здесь все понятно. А что с психологией?

— Несогласованный с ЦРУ выход американца на Орехова — тут Александр Васильевич прав — станет для него серьезным психологическим стрессом. Вопрос: каковы будут его реакция и действия?

— Яснее ясного, и к гадалке не ходи: сиганет в американское посольство, и поминай как звали! — сделал однозначный вывод Первушин.

— Это — если мы ушами прохлопаем, — не склонен был драматизировать ситуацию Рудаков и снова обратился к Охотникову: — Так что ожидать от Орехова, Андрей Михайлович?

— Вариант первый: Орехов не агент ЦРУ. В этом случае он, будучи секретоносителем, обязан доложить руководителю института и нам о контакте с иностранцем. Вариант второй: Орехов — агент ЦРУ. И здесь логика подсказывает: он выйдет на связь с резидентурой в Москве, чтобы разобраться с возникшей непоняткой, — заключил Охотников и с нетерпением ждал реакции Рудакова.

Тот не спешил с ответом. То, что предлагалось, не укладывалось в систему классической работы по делам на шпионаж. Предложение Охотникова несло в себе немалый риск. Малейшая ошибка грозила обернуться провалом всей операции по изобличению шпиона. Орехов, почувствовав опасность, мог уйти на нелегальное положение или надолго затаиться. Вместе с тем острый ход с «американцем» позволял в кратчайшие сроки, а главное — с результатом закончить проверку Орехова. Смелая неординарная идея Охотникова захватила Рудакова, и он спросил:

— Андрей Михайлович, что еще есть под идею с американцем?

Охотников встрепенулся, его щегольские усики стали торчком и бодро доложил:

— Есть даже исполнитель, Александр Юрьевич!

— Даже так?! И кто он?

— Если утвердите, то капитан Лазарев.

— Лазарев? Нет, слишком молод и с английским давно не работал, — возразил Первушин.

— Так в его молодости и будет вся фишка, Александр Васильевич! Это еще больше собьет с толку Орехова! — горячился Охотников.

— А что, Александр Васильевич, пожалуй, Андрей прав! — покончил с сомнениями Рудаков и распорядился: — Так, друзья-товарищи, даю вам сутки, чтобы напрячь свои серые клеточки, прокачать идею с американцем и представить мне план оперативной комбинации условно назовем ее «Катализатор».

— Есть! — дружно приняли к исполнению Первушин и Охотников.

Остаток дня и весь следующий они вместе с Лазаревым посвятили подготовке плана и потом представили его на утверждение Рудакову. Тот внес незначительные изменения и подписал. Теперь успех операции зависел от искусства перевоплощения Лазарева. В течение следующих двух дней ему пришлось учиться носить смокинг, курить трубку и разбираться в тонкостях английского этикета только в русском исполнении.

Наступила суббота, пришло время экзаменовать Лазарева главному экзаменатору — Орехову. Тот, ничего не подозревая, вечером отправился на традиционную встречу в клуб с претенциозным названием «Джентльмен с трубкой». Обстановка в нем: мягкий свет светильников, искусно упрятанных за деревянными стенными панелями, мебель в стиле времен королевы Виктории и публика, всем своим видом излучавшая презрение к эпохе айфонов и айпадов, одновременно напоминала известный «Клуб самоубийц», где мающийся от безделья принц Флоризель щекотал себе нервы в смертельной схватке с коварным Председателем клуба, и сборище московских выпендрежников, бесящихся от скуки.

Орехов, сдав в гардероб пальто с тростью, прошел в зал и осмотрелся. В нем было немноголюдно — сказывалась ненастная погода, и его взгляд невольно задержался на новом вызывающе молодом посетителе. Он не отличался скромностью и хорошими манерами — держался так, будто члены клуба ему были чем-то обязаны. Внимание Орехова к нему привлекла не столько вскользь брошенная в гардеробе фраза о молодом американце, сколько трубка в его зубах. Она, по слухам, была из коллекции легендарного Шерлока Холмса. В тот миг, когда Орехов увидел знаменитую трубку, он забыл обо всем на свете. Им овладело страстное, понятное только коллекционеру желание, заполучить ее в свою коллекцию. Американец, словно угадал это, быстро свернул разговор со своим собеседником и направился к нему. Не утруждая себя церемониями, он назвал себя Эдвардом и подал руку. Орехову ничего другого не оставалось, как пожать ее и представиться:

— Борис Флегонтович.

— О, у Вас великолепная трубка! — отвесил комплимент Эдвард.

— Над ней работал такой известный мастер, как… — пустился было в объяснения Орехов.

— А курил ее сам дядюшка Джозеф, — бесцеремонно перебил Эдвард.

— Да, она принадлежала Сталину! А откуда Вы знаете? — Орехов был немало озадачен такой осведомленностью американца.

— Хо, Борис Флегонтович, Вы известны не только как коллекционер. Ваше имя широко известно и в более узких кругах, — многозначительно произнес Эдвард. Затем подхватил Орехова под руку, отвел в угол и, понизив голос, сказал: — Ваше изобретение в области обнаружения летательных аппаратов, изготовленных по стелс-технологии, не имеет цены.

— О чем Вы?! Какое еще изобретение?! — опешил Орехов и растерянно захлопал глазами.

Американец не давал ему опомниться и с жаром прошептал:

— Тише, тише, Борис Флегонтович! Только не надо привлекать к себе внимание. Вот, пожалуйста, Ваша публикация.

Перед носом Орехова появился «Вестник науки» за 2008 год с его статьей. Он распахнутым ртом хватал воздух и оторопело смотрел то на журнал, то на американца, а тот с напором навязывал свое:

— Борис Флегонтович, сама судьба послала Вас мне. Мы готовы начать с Вами сотрудничество немедленно. Мы знаем о Вашем положении в институте и, чтобы не создавать проблем, можем строить его на конфиденциальной основе.

К Орехову, наконец, вернулся дар речи, и срывающимся от волнения голосом он спросил:

— А-а, Вы, собственно, кого представляете?

— Очень серьезную американскую организацию, которая специализируется на приобретении передовых технологий. А если они имеют оборонное значение, то она готова платить вдвойне, — наседал Эдвард.

Орехова изменился в лице, в его глазах был неподдельный испуг, а с дрогнувших губ еле слышно прозвучало:

— Не-т.

— Борис Флегонтович, не спешите отказываться. У Вас есть шанс заполучить в коллекцию трубку Джеймса Бонда.

Этих слов Орехов уже не слышал. Он шарахнулся от «американца» как черт от ладана. Лазарев довольно пыхнул трубкой и скучающим взглядом прошелся по залу. Он свою роль исполнил, остальное было делом наружки и группы захвата — отследить Орехова и перехватить при выходе на резидентуру ЦРУ в Москве.

Глава двенадцатая И смех и грех

Ровно в 6.50 у Александра Рудакова сработал внутренний будильник. Последние 37 лет он почти не давал сбоев. Рык старшины 2-го дивизиона 433-го ракетного полка старшего сержанта Зверева поднимал на ноги не только рядового, позже младшего сержанта Рудакова, но и мертвого. В 1976 году, простившись с армейской службой и грозным старшиной, Александр думал, что команда: «Дивизион, подъем», подобно эху, навсегда затеряется в дремучих лесах Среднего Урала, но этого не произошло. Как в Москве — слушателя контрразведывательного факультета Высшей школы КГБ СССР, так и в дальних гарнизонах — лейтенанта, а затем и генерала вырывал из сна рык старшины, намертво засевший где-то в глубине памяти.

«Боец, старшину, как и первую любовь, ты не забудешь до конца своей жизни», — вспомнил Рудаков крылатую фразу Зверева и скосил глаза налево. Жена Людмила, с которой он был знаком со школьной скамьи, уже хлопотала на кухне. Оттуда доносились звон посуды, ее и голоса дочерей Светланы и Анны.

«Товарищ генерал, негоже от личного состава отставать!» — укорил себя Рудаков и подхватился из постели, прошел к окну и распахнул его настежь. От морозного воздуха перехватило дыхание, и он поспешил запахнуть створки. В них отразилось грузное, с осанистым брюшком тело.

«Э-э, Саня, распустил ты себя! Надо заняться спортом!» — решил Рудаков и потянулся к гантелям.

Острая боль прострелила в правую ягодицу и отозвалась в пятке — о себе и возрасте напомнил остеохондроз.

«Нет, Саня, так резко начинать не стоит. Вот пойдешь в отпуск и будешь системно перекачивать живот в грудь. Перекачивать? А оно тебе надо?» — задался он вопросом и вспомнил слова первого наставника в искусстве контрразведки, начальника особого отдела КГБ по Оренбургской ракетной армии генерал-майора Виктора Тарасова: «Спорт здоровому не нужен, а хилому не поможет».

Потирая спину, Рудаков вынужден был признать: «Виктор Григорьевич, Вы, как всегда, правы. Спортом пусть занимаются внуки» — задвинул ногой гантели под шкаф и задержал взгляд на старенькой гитаре, фотографиях кумиров своей юности — Владимире Высоцком и квартете «Битлз». Они, казалось, с укоризной смотрели на него.

Рудаков задорно подмигнул им и, отвесив поклон, сказал:

— Извините, ребята, не судите строго, в следующий раз я вам что-нибудь сбацаю на гитаре, — и коснулся ее грифа.

Струны отозвались тихим переливом звуков и напомнили ему о временах веселой студенческой жизни. Она беззаботно смеялась со старой черно-белой фотографии. На ней верткий как угорь, гривастый парень в стиле Битлз в окружении друзей азартно наяривал на гитаре.

«Вот же было время — никаких забот, одни мечты и удовольствия! — с грустинкой подумал Рудаков и утешил себя: — Не расстраивайся, Саня, молодость уходит, но с возрастом приходит мудрость. Хорошо бы, а если он придет один? Тогда…»

— Саша! — окликнула его с кухни Людмила и позвала: — У нас все готово, иди завтракать!

— Так, женский батальон, без моей команды не начинать! — ответил он и поспешил в ванну.

Через пятнадцать минут дружная семья Рудаковых в полном составе собралась за столом, и они смогли обсудить, давно намеченную и все откладывавшуюся на потом поездку в Оптину пустынь. На этот раз ему не помогли никакие отговорки. Надвигались новогодние праздники, и он под напором трех любимых женщин сдался, но, опасаясь потерять свой последний бастион — традиционную вылазку на охоту в компании старых друзей-сослуживцев, поспешил ретироваться.

Дожидаясь машины, Рудаков кутался в воротник шинели и нетерпеливо поглядывал на часы. Она безнадежно опаздывала, сказывалась непогода. Зима, до этого мирившаяся с капризной слякотной осенью, словно сорвалась с цепи. Все изменилось в считанные минуты. Мощный циклон обрушился на столицу, в сотне метров ничего не было видно, и улицы превратились в автомобильный капкан. Наконец, из снежной круговерти показалась машина, и Рудаков поспешил нырнуть в теплый салон. Дорога стала настоящим испытанием для нервов — три километра растянулись на час, а за сотню метров до него ауди безнадежно застряла в сугробе. Дальше Рудакову пришлось идти пешком, на входе в управление, отряхнув с ботинок снег, поднялся в холл. Ему навстречу, чеканя шаг, шел дежурный по управлению, как положено по Уставу, остановился за три метра и доложил:

— Товарищ генерал-майор, за время моего дежурства в управлении и частях контрразведывательного обеспечения происшествий не случилось! За исключением: вчера около 23 часов в районе стации метро «Динамо» подверглись нападению неустановленных лиц два офицера из Академии Петра Великого; в 10-м НИИ при проведении экспериментальных работ из-за несоблюдения правил техники безопасности пострадал один человек…

— Стоп, Геннадий Николаевич! — остановил Рудаков доклад Приходько и уточнил: — Жертвы есть?

— Нет, товарищ генерал.

— Секретные материалы и приборы на месте?

— Так точно?

— В таком случае по существу всех безобразий и происшествий проинформировать оперработников на объектах. Пусть они разберутся, если контрразведывательных вопросов нет, то это дело командования! — распорядился Рудаков и шагнул на лестницу.

На ее мраморные ступени когда-то ступала нога прославленного полководца маршала Георгия Жукова, мастера блистательных разведывательных и контрразведывательных операций генерал-лейтенанта Николая Селивановского, первого заместителя руководителя Смерш, а также рубахи-парня и воздушного хулигана, командующего ВВС Московского военного округа генерал-лейтенанта Василия Сталина.

Рудаков поднялся на второй этаж и направился к своему кабинету. В просторном длинном коридоре не было ни души, но не потому что, как шутили армейские остряки, «генерал — это не звание, а счастье, с которым подчиненным лучше по утрам не встречаться»: в эти часы большинство сотрудников находились на объектах — в вузах, НИИ, и занимались своим главным делом — проводили явки с агентурой и собирали оперативную информацию. Толстый ворс ковровой дорожки скрадывал шаги, и в тиши коридора звучали бодрый писк компьютеров, дробный перестук шифровальных аппаратов, приглушенные голоса шифровальщиков и аналитиков, доносившиеся из-за неплотно прикрытых дверей кабинетов.

Рудаков вошел в приемную, в ней было непривычно тихо. Помощника на месте не оказалось, о его присутствии напоминали чашка с чем, над ней вился легкий парок, и стопка разноцветных папок, сложенных на углу стола.

— Андрей, ты где? — окликнул его Рудаков.

— Здесь, товарищ генерал! — отозвался тот из аппаратной и через секунду появился на пороге. Поправив сбившийся на сторону галстук, он поздоровался: — Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

— Здравствуй! — ответил Рудаков и, пожав ему руку, спросил: — Есть что срочное?

— Так точно! Ориентировка директора о разведустремлениях спецслужб стран НАТО к ходу реформы Войск воздушно-космической обороны и указание руководителя нашего департамента о дополнительных мерах по предотвращению диверсионных и террористических актов на объектах 9-го Главного управления Министерства обороны, — доложил помощник.

— Вот с них и начну, остальные документы представишь позже! — распорядился Рудаков.

Помощник, передав ему две папки, переключил телефоны ВЧ— и оперативной связи на кабинет. В нем царил полумрак. Слабые лучи декабрьского солнца с трудом пробивались через запорошенные снегом окна. Рука Рудакова привычно легла на выключатель, старинная хрустальная люстра — последнее, что осталось от дворян Раевских, брызнув снопом искр, мягким светом залила просторный кабинет. Строгость его обстановки смягчалась двумя картинами в простенке между окнами — подарок сослуживцев. На них неизвестный художник запечатлел суровые пейзажи Северного Урала: подернутые фиолетовой дымкой горы и припорошенный первым снегом сосновый бор. О личной жизни генерала говорила большая цветная фотография. На ней он вместе с женой, дочерьми и матерью расположились на лавочке, за ними виднелся старенький покосившийся домик под камышовой крышей и раскидистая шелковица посредине двора.

Рудаков прошел к стенному шкафу снял шинель, папаху, повесил на вешалку, пригладил рукой усы и направился к столу, перебрал в столешнице маркеры, остановился на зеленом и сосредоточился на ориентировке директора. Ее содержание не оставляло сомнений в том, что миролюбивые заявления руководства НАТО являлись не более чем фиговым листком, прикрывающим ползучее продвижение наступательных структур военного блока к границам России. Рудаков внимательно вчитывался в документ, по ходу делал на полях пометки, а в спецблокноте набрасывал указания для подчиненных, когда зазвонил телефон прямой связи с дежурным по управлению. Он снял трубку и коротко обронил:

— Слушаю вас.

— Товарищ генерал, извините за беспокойство, дежурный по управлению капитан Приходько.

— Что у тебя, Геннадий Николаевич?

— Товарищ генерал, на связи заместитель генерального директора 53-го НИИ Орехов.

— И что?

— Просит срочно соединить с Вами.

— По какому вопросу?

— Утверждает, что по очень важному и хочет говорить только с Вами.

— Хорошо, переключи на меня! — распорядился Рудаков и обратился к списку руководителей вузов и НИИ. Память его не подвела, и, когда в трубке раздался голос Орехова, он бодро приветствовал:

— Доброго здоровья, Борис Флегонтович.

— Здравия желаю, Александр Юрьевич, — срывающимся голосом ответил Орехов.

— Что это Вы по-военному, Борис Флегонтович, вспомнили лейтенантскую юность? — пошутил Рудаков.

Но Орехову было не до шуток. С трудом подбирая слова, он потерянно лепетал:

— Александр Юрьевич, простите за беспокойство. Но тут такое. У меня голова идет кругом.

— Борис Флегонтович, успокойтесь, я Вас внимательно слушаю.

— Нет, это же надо такому случиться?! Почему я, Александр Юрьевич? Я всю ночь не спал! Откуда только на мою голову свалился тот чертов американец? Откуда?! — терзался Орехов.

«Наш «Катализатор» сработал, — заключил Рудаков. — Вот только в какую сторону?» Эта мысль сверлила ему мозг, но он не поддался эмоциям и, сохраняя ровный тон, предложил:

— Борис Флегонтович, пожалуйста, успокойтесь! Давайте все по порядку.

— Да-да, сейчас, Александр Юрьевич, — пытался взять себя в руки Орехов.

Но это плохо получалось. Перескакивая с пятого на десятое, он никак не мог сосредоточиться. Рудаков терпеливо слушал и пытался понять, с кем имеет дело: «Орехов — ты или ловкий лицедей, ведущий свою рискованную игру, или мы переиграли с тобой в шпионы? Так кто же?»

Ответы на свои вопросы он мог получить только при личной встрече и в разговоре лицом к лицу с Ореховым. Более подходящего случая, чем этот, трудно было найти, поэтому Рудаков решил им воспользоваться и, остановив его, заявил:

— Борис Флегонтович, я Вас понял. Ситуация, действительно, сложная и непонятная.

— Да! Да, Александр Юрьевич! Это черт знает что! Мерзавец хотел сделать из меня шпиона! Русский ученый…

— Борис Флегонтович, не накручивайте себя. Давайте не будем говорить об этом по телефону. У Вас есть время, чтобы подъехать ко мне в управление?

— Есть! Есть! — воскликнул Орехов. — Я немедленно выезжаю!

— Вот и договорились. Я жду, — закончил разговор Рудаков и немедленно начал действовать, нажал клавиши на переговорнике — ответили Первушин с Охотников, и потребовал: — Александр Васильевич, Андрей Михайлович, немедленно зайдите ко мне и прихватите сводки наружного наблюдения и прослушивания телефонных переговоров Орехова!

— Есть! — ответили они.

Рудакову уже было не до ориентировки. Отложив ее в сторону, он сосредоточился на предстоящем разговоре и пытался понять, что могло стоять за обращением Орехова. Дерзкая попытка перехватить инициативу и навязать свою игру, чтобы выиграть время, или им двигали обыкновенные человеческие чувства — растерянность и страх человека, у которого большая часть сознательной жизни проходила под грифом «Секретно». Некоторую ясность могли внести сводки наружного наблюдения и прослушивания телефонных переговоров Орехова после встречи с Эдвардом-Лазаревым. Рудаков бросил нетерпеливый взгляд на часы — с минуты на минуту Орехов мог появиться в управлении, и надавил на клавиши переговорника, чтобы поторопить Первушина и Охотникова. Они уже были на пороге кабинета. Рудаков кивнул им на кресла и объявил:

— Скоро здесь будет Орехов.

— Как?! Зачем?! — в один голос воскликнули Первушин и Охотников.

— А вот так. Только что звонил и доложил, что его хотели завербовать американцы.

— Вот так и сказал, что вербовали?! — изумился Первушин.

— А на что он рассчитывает в разговоре с Вами, Александр Юрьевич? — задался вопросом Охотников.

— Давайте не будем гадать! — потребовал Градов и спросил: — Анализ сводок наружного наблюдения и прослушивания телефонных переговоров Орехова после встречи с Лазаревым у вас есть?

— Да! — доложил Первушин.

— И что мы имеем?

— После разговора с Лазаревым-Эдвардом Орехов рванул из клуба так, будто одно место намазали скипидаром.

— Про свою трость даже забыл, — отметил Охотников.

— Такое впечатление, что в лице Лазарева он увидел исчадие ада…

— Стоп-стоп, Александр Васильевич, давай без ужасов, оставь их для своих картин, — остановил его Рудаков и потребовал: — Давайте говорить языком контрразведки: имела ли место попытка выхода Орехова на прямой контакт с резидентурой ЦРУ в Москве после беседы с Лазаревым?

Первушин и Охотников покачали головами.

— Но если этого не было, то тогда остается как вариант связь через тайник, — рассуждал Рудаков о возможных способах выхода Орехова на ЦРУ.

— Маловероятно, — исключил Первушин и пояснил: — По данным наружки, он, вернувшись из клуба, квартиры не покидал и все еще находится дома.

— А если Орехов использует в качестве канала выхода на ЦРУ связь через спутник или Интернет?

— Специалисты работают над этим, и в ближайшие часы мы будем располагать необходимой информацией.

— Александр Васильевич, надо бы поторопить коллег. Сейчас дорог не только час, но и каждая минута. Орехов располагает важной информацией, и ее утечка к ЦРУ может нанести непоправимый ущерб нашей обороне, — напомнил Рудаков.

— Есть, Александр Юрьевич, немедленно свяжусь и. — договорить Первушину не удалось — зазвонил телефон.

Рудаков снял трубку. Ему ответил дежурный по управлению и доложил:

— Товарищ генерал, к Вам прибыл заместитель генерального директора 53-го НИИ Орехов.

— Геннадий Николаевич, проводите его ко мне! — распорядился Рудаков и предложил Первушину и Охотниковым: — Товарищи, подождите у себя!

Они покинули кабинет. Рудаков, убрав со стола секретные документы в сейф, приготовился к встрече Орехова. Тот не вошел, а скорее, вполз в кабинет. На нем не было лица, в глазах плескался ужас, губы сотрясала судорожная дрожь, а ноги подкашивались.

— Борис Флегонтович, что с Вами?! Вам плохо? — воскликнул Рудаков и поспешил к нему навстречу.

Ответа он так и не услышал. Орехов, бросив на него очумелый взгляд, развернулся и ринулся в коридор. Рудаков не знал, что и думать: поведение Орехова обескуражило, схватился за трубку телефона, чтобы поднять по тревоге дежурную группу, но она не понадобилась. На пороге робкой тенью снова возник Орехов и, тыча пальцем в коридор, срывающимся голосом произнес:

— О-онтам.

— Кто, он? — ничего не мог понять Рудаков.

— Американец.

— Какой еще американец? О чем Вы, Борис Флегонтович?

— Александр Юрьевич, это он! Точно он, только без трубки!

— Чт-о?! Какая трубка? О ком Вы?

— Американец! Эдвард! Это он приставал ко мне в клубе! Э-то церэушник, Александр Юрьевич! — срывалось с побелевших губ Орехова.

Рудаков не знал, то ли ему смеяться, то ли плакать. Оперативная комбинация «Катализатор», призванная подтвердить или опровергнуть версию о связи Орехова с американской разведкой, получила совершенно неожиданное развитие. Случайная встреча с Лазаревым-Эдвардом в коридоре управления могла свести с ума даже человека с нервами более крепкими, чем у Орехова. Его безумный взгляд красноречиво говорили об этом. Подхватив под руку совершенно потерявшего голову ученого, Рудаков усадил в кресло и подал стакан с водой. Выпив, Орехов все еще не мог взять себя в руки, и Рудакову пришлось еще несколько минут успокаивать его. И когда нервный стресс у Орехова от встречи в управлении с «американцем» прошел, Рудаков, наконец, услышал рассказ об истории, приключившейся с ним накануне в клубе «Джентльмен с трубкой». Несмотря на то что Орехов часто путался, перескакивал с одного на другое, его поведение, мимика лица, а больше глаза говорили Рудакову — перед ним не шпион. Лишним подтверждением тому служило стойкое убеждение Орехова в том, что в коридоре управления ему встретился Эдвард. В сложившейся ситуации Рудакову ничего другого не оставалось, как обратить это эпизод в шутку.

— Борис Флегонтович, если в нашем коридоре и появится американец, то только в наручниках, — с мягкой иронией заметил он.

— И все-таки, как они похожи! Нет, я не мог ошибиться, у меня хорошая память на лица.

— В Вашем состоянии каждый второй будет похож на Эдварда.

— Извините, Александр Юрьевич, нервы! Я до сих пор не могу прийти в себя.

— Борис Флегонтович, теперь Вам нечего опасаться. Вы правильно поступили в непростой ситуации и вовремя обратились к нам.

Орехов приободрился и шутливо заметил:

— Александр Юрьевич, после таких испытаний я готов быть и Штирлицем, и Бондом.

Рудаков лукаво улыбнулся и в тон ему ответил:

— Борис Флегонтович, я это принимаю к сведению. А пока рекомендую не спешить менять трубку товарища Сталина на трубку господина Даллеса — это не наш выбор.

— Да-да! — живо согласился Орехов и с возмущением заявил: — Ничего у них не выйдет! Русские ученые не торгуют секретами! Теперь я понимаю, что негодяй Эдвард неспроста предлагал обмен.

— Я тоже так думаю. Мы займемся им. Еще раз большое спасибо за информацию, — поблагодарил Рудаков и, проводив Орехова на выход, пригласил к себе Первушина и Охотникова.

По его лицу они догадались о результатах беседы, и Первушин С грустью обронил:

— Что, Александр Юрьевич, одним подозреваемым стало меньше?

— Да, — подтвердил Рудаков, и в его голосе прозвучали горькие нотки: — Опять пустышка. Ну, да ладно, что имеем в сухом остатке?

— Осталось три человека.

— Какая на них есть фактура?

— В справке я изложил существо материала, — пояснил Первушин и передал Рудакову документ.

Тот склонился над ним. В нем была отражена многодневная кропотливая работа подчиненных и сотрудников других служб ФСБ по поиску агента ЦРУ в руководстве 53-го НИИ. Его круг сузился до трех человек. Все они имели прямой доступ к совершенно секретным материалам, которые стремилась заполучить американская разведка. Все трое поддерживали, кто — прямые, а кто — опосредованные через Интернет, контакты с иностранцами. У всех троих в последнее время значительно улучшилось материальное положение семей. Источники такого быстрого роста благосостояния до конца пока не были ясны. Анализируя материалы справки, Рудаков в сухих, лаконичных строчках пытался найти ответ на вопрос: что могло подтолкнуть солидного ученого на путь предательства?

«Корысть? Непомерное тщеславие и амбиции? Банальный авантюризм или больная психика, подвигнувшие поиграть в эдакого Джеймса Бонда? Религиозный или национальный мотив? Так что же?» — размышлял Градов и искал ту самую «зацепку», что позволила бы вывести на изменника.

Им мог быть кандидат технических наук полковник Петр Николаевич Ребров. В большую науку он пришел из войск. Начинал работу в институте с должности младшего научного сотрудника. В смутные времена подрабатывал на стороне, потом снова вернулся в науку. В течение пяти лет проводил исследования и готовил материал для защиты докторской диссертации, но она не состоялась. Год назад оппоненты «слили» ее в урну, а вместе с ней и его перспективу занять должность заместителя гендиректора института. В результате Ребров ополчился на весь мир и принялся искать на стороне тех, кто мог бы вложить средства в его изобретение. Это могло стать серьезным мотивом, побудившим его искать связи с ЦРУ.

Значительно сложнее с мотивом к сотрудничеству с американской разведкой обстояло у заместителя генерального директора института полковника Дмитрия Петровича Самохвалова. Кандидат технических наук и один из старейших сотрудников он уже стал притчей во языцех. Одни злые языки говорили, что он защитился так давно, что тему не знают не только коллеги, но и он сам, а другие язвили, что Самохвалов не просто занимает должность, он давно лежит на ней. Его противники не один раз предпринимали попытки сместить «обросшего мхом полковника» с должности. Но Самохвалов не горел желанием отправляться на гражданку, где ждала грошовая пенсия, и потому всеми правдами и неправдами старался удержаться в кресле.

У последнего подозреваемого — доктора технических наук полковника Ярослава Степановича Яремчука, выпускника Киевского высшего военного инженерного радиотехнического училища, этот мотив просматривался более отчетливо. В 2008 году он оставил старую семью и создал новую. Молодая, с большими запросами, жена требовала немалых расходов. Яремчуку пришлось разрываться между лекциями в нескольких институтах и приработками в различных компаниях. Но этих средств не хватало, что вызывало в новой семье серьезные конфликты. До недавнего времени Яремчук был одержим идеей фикс: добыть свой миллион, но в последнее время к ней охладел, а в семье появился достаток. Дополнительным мотивом, который мог подтолкнуть «молодого мужа» к сотрудничеству с ЦРУ, являлись его националистические убеждения. Последние события на Украине только подлили масла в огонь. Яремчук уже не скрывал своих взглядов и открыто заявлял об имперской России, которая душит газовой удавкой Украину.

«Так кто же?! Самохвалов? Ребров? Яремчук? Кто?» — задавался этим вопросом Градов и в поисках ответа обратился к Первушину и Охотникову.

— Так, товарищи, на ком и на чем в первую очередь сосредоточим свои силы?

— Александр Юрьевич, предлагаю работу вести по всем трем параллельно, а основное внимание сосредоточить на выявлении с их стороны фактов сбора секретной информации, — предложил Первушин.

— Александр Васильевич, это мало что даст! Они же все имеют прямой доступ к секретам. Мы только больше запутаемся и потеряем время, — возразил Охотников.

— Спорный вопрос, Андрей Михайлович! Но в любом случае шпион должен хранить материалы — значит, надо искать носители: флешки, диски.

— Связь с резидентурой — вот самое уязвимое место шпиона! Здесь и надо сосредоточить все наши силы! — настаивал на своем Охотников.

— Все так, Андрей Михайлович, — согласился Первушин. — Вопрос только, какая? Личные контакты отпадают. Ни по одному проверяемому не зафиксированы встречи с сотрудниками резидентуры, в переписке тоже все чисто. Остается только безличная — тайник. Только где его искать — Москва большая?

— Не все так мрачно, Александр Васильевич, есть вариант! — обнадежил его Рудаков и пояснил: — Необходимо проанализировать все маршруты передвижения Самохвалова, Реброва, Яремчука, наложить на перемещения сотрудников резидентуры, и на их пересечении будет находиться тайник.

— Александр Юрьевич, так это же сколько всего придется перелопатить?

— А ты видишь другие варианты, Александр Васильевич?

— Нет, — признался Первушин.

— Раз нет, то будем отрабатывать каждого проверяемого по данной схеме! — распорядился Рудаков.

Первушин и Охотников приняли это к исполнению. В тот же день из числа сотрудников управления были созданы три оперативные группы, которые занялись проработкой маршрутов движения Самохвалова, Реброва и Яремчука. Эту работу неожиданно осложнили события, произошедшие в 53-м НИИ: департамент образования Министерства обороны инициировал выборы гендиректора института. И без того непростая обстановка в нем еще больше осложнилась.

В день выборов в конференц-зале негде было упасть яблоку. В преддверии эпохального события — выборов гендиректора и грядущей реформы института — аудитория грозно рокотала и напоминала штормовое море. Это вызывало нервозную обстановку в президиуме собрания. Представитель департамента образования Министерства обороны России госпожа Незнаева, о которой в научной среде ходили злые слухи, что бывший статист налоговой инспекции города Санкт-Петербурга вряд ли знает, что дважды два — четыре, как и положено высокому начальству, занимала почетное место в президиуме и бросала тревожные взгляды то в зал, то на председателя собрания — заместителя генерального директора 53-го НИИ профессора Самохвалова. В отсутствие генерального, сошедшего перед самым финишем с предвыборной гонки — слег в больницу с сердечным приступом, он тщетно пытался привести аудиторию к порядку.

Она не обращала внимания не трезвонивший в его руках колокольчик, не на Незнаеву, делавшую умоляющие знаки распаленным предвыборными страстями докторам, кандидатам наук и, примкнувшим к ним, лаборантам. Всеобщее внимание было приковано к одному из соискателей гендиректорского кресла — Андрею Вельтову. Он занимал крайнее место во втором ряду и не в пример своему конкуренту — Правдину всем своим видом демонстрировал окружающим саму скромность и само достоинство.

О том, что Вельтов именно тот человек, кто должен стать спасителем института и не дать ему и коллективу рухнуть на дно финансовой пропасти или стать жертвой хищных бизнес-акул, нацелившихся на его корпуса и обширную территорию — лакомые куски в центре Москвы, вещал хорошо поставленный дикторский голос. Он превозносил до небес выдающиеся организаторские способности Вельтова и яркий талан ученого-практика, позволившие в тяжелейшие 90-е годы не только выжить руководимым им предприятиям, а и стать стартовой площадкой для ряда инновационных проектов.

В подтверждение слов за спиной президиума на большом экране мелькали титры из рекламного ролика, в которых Вельтов представал перед аудиторией то в виде ученого-исследователя, с которым считали незазорным здороваться генералы от российской оборонки, то как выдающийся кризисный менеджер, сумевший в далеком 1992 году спасти от разорения научно-производственное объединение «Пульс», то как свой человек в ведущих научных центрах США, Германии, Швейцарии и Австрии. Подтверждением тому служили торжественные церемонии вручения Вельтову зарубежных дипломов и наград.

Но не столько яркие картинки на экране и проникновенно-убедительный голос диктора, сколько упорный слух, что соискатель гендиректорского кресла Вельтов находится на короткой ноге с самим министром обороны Сердюковым, будоражил умы почтенной аудитории. У одних слух будил надежду на то, что при такой крыше, как министр обороны, новый «капитан» в лице Вельтова сможет благополучно провести тонущий корабль НИИ через бурное море реформ и бросить якорь в тихой научной гавани. Другие — закоренелые скептики — не верили в светлое будущее и мрачно пророчили: с приходом Вельтова все надежды накроются медным тазом, наивная научная братия будет выброшена на улицу, в лабораторных корпусах и проектных бюро будет плодиться офисный планктон, а хищные олигархи станут подсчитывать свои барыши.

На этом фоне его конкурент — правдоруб и борец за права институтского народа — Павел Правдин, с трудом вымучивший свою кандидатскую степень в 38 лет, выглядел бледной тенью. Его сторонники, сбившись в шумную кучку, изо всех сил пытались помешать ведущим собрания протащить кандидатуру Вельтова в гендиректоры института. Отчаянные попытки Незнаевой и Самохвалова образумить их и призвать к порядку ни к чему не привели. И только, когда в президиуме встал седовласый профессор Разумов и обратился к научной братии с просьбой не силой голоса, а силой разума решать свое будущее и будущее института, в зале, наконец, воцарилась зыбкая тишина. Воспользовавшись моментом, Самохвалов поспешил взять ход собрания в свои нетвердые руки и, чтобы убавить пыл противникам Вельтова, первому предоставил слово Правдину.

Тот стремительной походкой взлетел на сцену, «оседлал» трибуну, пылающим взором прошелся по аудитории и выдержал эффектную паузу. Его пассионарный образ — гордо вскинутая голова, медальный профиль и пышная грива волос, напоминающая светящийся нимб в свете ярких софитов, приковали к себе внимание как сторонников, так и противников. Свою речь Правдин начал с эффектного жеста — взметнул над головой кулак и когда разжал, то президиум и те, кто занимал первые ряды, могли увидеть орден Трудового Красного Знамени. Этой награды коллектив института удостоился за большой вклад в укрепление обороноспособности Советского Союза. Сторонники Правдина встретили этот многозначительный призыв громом аплодисментов, а на глаза многих ветеранов навернулись слезы. С кислыми улыбками на физиономиях Незнаева и Самохвалов присоединились к ним. Противники Вельтова спешили закрепить первый успех, и из разных углов зала понеслись ободряющие выкрики:

— Держись, Павел! Нет дельцам от науки! Не отдадим родной институт на откаты и распилы!

— Товарищи, соблюдайте приличия! Товарищи, вы же интеллигентные люди, так же нельзя! — пытался увещевать аудиторию Самохвалов.

Это не возымело действия, в его адрес звучали язвительные реплики. Возникшую между президиумом и аудиторией перепалку остановил Правдин. Он вновь призывно вскинул руку, шум в аудитории прекратился, и все взгляды вновь сошлись на нем. Демонстративно отодвинув в сторону заранее подготовленный текст, Правдин напрямую обратился к своим противникам и сторонникам. В первой части речи он с пафосом говорил о славном прошлом института, пересыпал ее известными именами и фамилиями, на чем снова сорвал аплодисменты. Дальше в его голосе все чаще звучали печальные ноты, и вся чаще прорывался гнев. В конце выступления Правдин уже не стеснялся в выражениях и метал громы и молнии в адрес горе-реформаторов. Он обвинял их в некомпетентности и уничтожении великой советской науки.

От его испепеляющей критики Незнаева и Самохвалов не знали куда деваться и вертелись на стульях как на раскаленной сковороде. Ход собрания безнадежно выпал из их рук. Робкая попытка Самохвалова вернуть его из митинговой стихии в конструктивное русло потерпела неудачу — Правдина было уже не остановить. Распаляясь, он не оставил камня на камне ни от департамента образования Министерства обороны, ни от его концепции реформирования военной науки и даже не побоялся лягнуть самого министра Сердюкова. Закончил речь Правдин призывом к коллективу сплотиться вокруг него и его единомышленников, чтобы отстоять институт от «некомпетентной, алчной серости, засевшей во властных кабинетах», и вместе двигаться к зияющим вершинам новых научных открытий. Покидал он трибуну под бурные аплодисменты и восторженные крики сторонников:

— Павел молодец! Павел — наш директор! Вместе мы — сила! Варяга вон!

Правдин, прижимая руку к сердцу, отвечал поклонами и улыбкой триумфатора. Проходя мимо Вельтова, он замедлил шаг и, метнув на него уничижительный взгляд, направился к своему месту. Самохвалов потянулся к микрофону, чтобы объявить выступление другого соискателя, но аудиторией вновь овладела митинговая стихия. Сторонники Правдина, потрясая плакатами: «Правдин — наша правда!» «Нет варягам»! дружно скандировали: «Павел, мы с тобой!» Растерянные Незнаева и Самохвалов то хватались за микрофон, то за колокольчик. Все было тщетно — казалось, людская стихия сметет их вместе со ставленником Вельтовым.

В эти решающие мгновения сотни презрительных, насмешливых и вопросительных взглядов сошлись на нем. Он же проявил поразительное самообладание, решительно боднув воздух головой, твердым шагом поднялся на сцену. Его могучая спортивная фигура в элегантном дорогом костюме резко контрастировала с тщедушными профессорами в поношенных пиджаках и затертых брюках. Всем своим видом Вельтов бросал вызов тем, кто видел в нем угрозу институту, и демонстрировал уверенность в себе. Это произвело впечатление на аудиторию, она притихла. Дождавшись полной тишины, он начал свое выступление, и первые его слова не могли не тронуть сердца ученых, все еще остающихся до мозга костей советскими людьми.

— Товарищи! В том большом и трудном деле, которое ждет всех нас, без взаимной поддержки и доверия добиться результата невозможно.

Аудитория ответила одобрительным гулом. Противники Вельтова не дремали и поспешили нанести удар, чтобы вывести его из равновесия.

— Тамбовский волк тебе товарищ, — прозвучало из задних рядов.

В глазах Вельтова блеснул стальной огонек, пальцы сжались в кулаки, но он сохранил выдержку и хлестко ответил:

— Волк — это тот, кто в научном лесу промышляет слабым.

В зале раздался сдержанный смех, а кто-то встретил реплику аплодисментами. Это придало уверенности Вельтову. Махнув рукой на экран, где снова замелькали титры, рассказывающие о его трудовых свершениях, он с улыбкой сказал:

— От того, что вы видите на экране, я не отказываюсь. Это результат коллективного труда. Верю и надеюсь, если вы доверите мне возглавить институт, то у нас будет достойное будущее.

— А в то будущее ты возьмешь только избранных? — не могли успокоиться противники Вельтова.

— Да, но только тех, кто его приближает, а не забалтывает, — парировал он.

— Андрей Григорьевич, позвольте вопрос личного плана? — прозвучал из глубины зала женский голос.

— Конечно, пожалуйста, — согласился Вельтов и с легкой иронией заметил: — Если вопрос касается моего семейного положения, то скрывать не буду: женат второй раз, имею двоих детей, оба учатся в Питере.

— Нет, у меня вопрос на более щекотливую тему.

— Вы имеете в виду порочащие связи? Да, имел, но в них замечен не был, — отшутился Вельтов.

— А если серьезно? Правда, что вы хорошо знакомы с Анатолием Эдуардовичем? Я веду речь о министре обороны.

В зале наступила абсолютная тишина, стало слышно, как нервно заелозили на стульях Незнаева и Самохвалов. Это был ключевой вопрос, и все с нетерпением ждали ответа. Для одних близость Вельтова к Сердюкову представлялась спасением института, а другим Вельтов казался могильщиком, который при могучей поддержке министра обороны, не моргнув глазом, пустит их по миру. Ответ Вельтова прозвучал без пафоса, просто и буднично:

— С Анатолием Эдуардовичем у нас давние и добрые отношения. Что вовсе не означает…

Договорить Вельтову не дали сторонники Правдина. Поняв, что победа ускользает от них, они ринулись в атаку. Собрание превратилось в балаган, самые оголтелые оппоненты сошлись в рукопашной.

На следующее утро Иван Устинов знал в подробностях о событиях, произошедших в институте. Его, усилия Лазарева с Приходько, потраченные на то, чтобы остудить наиболее горячие головы и не допустить акции протеста на Красной площади, оказались напрасными. Выборы нового гендиректора снова пробудили в коллективе митинговые страсти. Борьба между сторонниками и противниками Вельтова приобрела нешуточный характер и выплеснулась за пределы института. Правдин, не отличавшийся буйным нравом и не замеченный в злоупотреблении спиртным, оказался втянутым в пьяную драку и, вместо того чтобы готовиться к очередному раунду схватки с Вельтовым, давал показания в полиции.

Вслед за этим в институте стали происходить странные события: ближайшие сторонники Правдина один за другим стали покидать его. Гендиректор, казалось бы, отошедший от дел, обратился с больничной койки к коллективу с предложением поддержать на выборах кандидатуру Вельтова. Все это вместе взятое заставило Устинова более пристально присмотреться к нему. Первичные сведения на соискателя гендиректорского кресла вызывали у Ивана противоречивые чувства. С одной стороны, сын военного, да еще бывшего сотрудника ГРУ, выпускник ленинградского Военмеха, одного из самых закрытых вузов и кузницы кадров для советской оборонки, с большим управленческим опытом в современных условиях, казалось бы, являлся лучшей кандидатурой на пост руководителя института, переживавшего острый финансовый и кадровый кризис.

С другой стороны, Устинова настораживало то, что Вельтов на предыдущих местах работы был активным участником внешнеэкономической деятельности и на этой почве установил устойчивые контакты в США, Германии и Эстонии. В их число входил бывший гражданин СССР Семен Калмин, ныне подданный США Сэм Калмин, на которого имелись неподтвержденные оперативные данные о его участии в черных схемах, связанных с незаконным вывозом из России стратегических материалов. И здесь профессиональный опыт подсказывал Устинову: связь Вельтова с Калминым могла нести угрозу государственным интересам. Иностранная спецслужба вряд ли бы прошла мимо этого. Вельтов, не один год проработавший в области закрытых военных технологий, представлял для нее несомненный интерес как объект вербовки.

Своими соображениями Устинов поделился с Охотниковым, и тот согласился с необходимостью более глубокого изучения Вельтова. Оставшиеся до Нового года дни Устинову пришлось разрываться между поиском агента ЦРУ и сбором информации на соискателя гендиректорского кресла. И чем глубже он вникал в замысловатые зигзаги научной и бизнес-карьеры Вельтова, тем все больше возникало к нему вопросов. Ореол эффективного менеджера, искусно созданный его сторонниками в институте, быстро рассеялся, и за ним проглянул звериный оскал матерого хищника, который ни перед чем не останавливался ради наживы.

Закончившаяся пять минут назад беседа Устинова с бывшим партнером Вельтовым Крохманом подтвердила оперативную информацию о его мошеннических сделках. Только в 2010 году Вельтов в результате хитроумной комбинации, проведенной через дочернюю компанию «ФАМЭК», обманул российское государство в лице заказчика — Министерства обороны — на 600 миллионов рублей. Вместо современной системы автоматизированного управления войсками оно получило суррогат, изготовленный из импортных комплектующих, который по своим функциональным возможностям остался на уровне начала 90-х годов. Что касается денежных средств, поступивших из Министерства обороны, то их большая часть была переведена на зарубежные счета компании в США.

Только этих материалов вполне хватало, чтобы убедить чинуш в департаменте образования Министерства обороны в том, что Вельтов не та фигура, которая должна возглавлять один из ведущих НИИ в области современных военных разработок. Жгучее желание подмывало Устинова немедленно доложить полученную информацию Охотникову, но время было позднее, он не стал заезжать в управление, а отправился домой, чтобы успеть к началу хоккейного матча между ЦСКА и Динамо. Предвкушая удовольствие от встречи старых и непримиримых соперников, Иван на одном дыхании взлетел на пятый этаж, ворвался в прихожую, на ходу стащил куртку и крикнул жене:

— Лена, включи телевизор!

Но добраться до него Иван не успел. Требовательно затрезвонил телефон. Он снял трубку и услышал грубый мужской голос.

— Это, Устинов?

— Да, — подтвердил Иван.

— Майор? — уточнил неизвестный.

— Майор, а что?

— А то, майор, не станешь подполом, если будешь совать свой длинный нос в чужие дела.

— Какие еще дела? Ты кто такой, чтобы мне ставить условия? — вспыхнул оскобленный Устинов.

— Дед Пихто! Ты че, так и не понял куда полез?

— И понимать не собираюсь! Не на того напал!

— Не бери на бас, козел! О дочке своей сопливой подумай, — грозил неизвестный.

— Чт-о?! Ах ты, сволочь! Да я тебя… — Устинов задохнулся от душившего его гнева.

— Тогда готовься, козел! — зловеще прошипело в телефоне.

Иван в ярости швырнул трубку. В нем все кипело от негодования. Ему — контрразведчику осмелился угрожать какой— то отморозок. В те минуты, охваченный праведным гневом, Устинов и не подозревал, что это было только начало в цепи трагических событий, обрушившихся на его семью. Следующий удар он получил, откуда вовсе не ждал — из родного управления.

Утром едва Устинов переступил его порог, как попал под обстрел вопросов Первушина и Охотникова. Угрозы анонима оказались не пустым звуком, и в кабинет Рудакова Иван вошел готовый отправиться на самую захудалую должность. Обычно корректный в обращении с подчиненными, на этот раз генерал с трудом сдерживал себя. И тому была веская причина: звонок высокопоставленного реформатора из Министерства обороны. В разговоре с Рудаковым он пожаловался на то, что некий майор Устинов, мало того что срывает важнейшую государственную программу в области реформирования военной науки, так еще ко всему прочему, используя должностные полномочия, в интересах оппонента занимается сбором инсайдовской информации, чтобы очернить одного из кандидатов на должность гендиректора 53-го НИИ.

На этом злоключения Устинова не закончились. В тот же день по сигналу из Министерства обороны к проверке служебной деятельности старшего оперуполномоченного майора Устинова приступило управление собственной безопасности ФСБ.

Глава тринадцатая Ключ к ребусу

Машина с директором 17-го НИИ Министерства обороны, выбравшись из автомобильного капкана на Ленинградское шоссе, прибавила скорость. Вскоре позади остались окраины Москвы, и по сторонам, сливаясь в серо-грязную пунктирную линию, замелькали занесенные снегом подмосковные фабричные поселки и оптовые базы. Их вид навевал тоску и уныние. Не добавляла настроения и природа. После трескучих крещенских морозов столбик термометра резко покатил вниз, подул южный ветер и принес с собой оттепель. Солнце скрылось за плотными свинцово-сизыми тучами, и, казалось, небо слилось с землей.

Под стать погоде было и настроение у директора Василия Николаевича Баевича. Над ним и институтом, которому он отдал без малого почти 38 лет своей жизни, нависла угроза дальнейшего существования. Еще недавно ему с коллегами из 53-го, 30-го, 13-го, 4-го, 2-го ЦНИИ и 7-го Государственного НИИ авиационной и космической медицины в тяжелейшей борьбе с реформаторами от военной науки удалось отстоять их самостоятельный статус с независимым финансированием. После словесных и бумажных баталий в кабинетах департамента образования Министерства обороны ученые и исследователи, наконец, смогли возвратиться к практической научной деятельности. Но не прошло и месяца, как где-то в верхах все переиначили.

В конце декабря 2010 года, как гром средь ясного неба, грянул приказ министра обороны. Он предписывал начать новую реформу НИИ: в течение трех месяцев слить в один научно-исследовательский центр 13-й, 4-й, 2-й ЦНИИ и 7-й Государственный НИИ авиационной и космической медицины. Ретивые исполнители со свирепостью восточных сатрапов в пожарном порядке, под предлогом оптимизации управленческих структур и финансовых расходов, принялись за его выполнение. В течение месяца сотни офицеров-исследователей, даже тех, кто находился в отпусках, лишились погон и в один момент превратились в гражданских служащих, их прежние должности подверглись сокращению, многие лаборатории закрылись, а вместе с ними прекратили свое существование целые научные школы. В освободившихся помещениях и зданиях гулял ветер и хищными стаями бродили алчные дельцы.

Последними самостоятельными научными островками оставались 7-й, 17-й и 33-й НИИ. Авторитет их руководителей, казалось, перевесил бумажные и чернильные души чиновничьей бюрократии, но, как выяснилось, это оказалось наивной иллюзией академиков. 4 февраля к Баевичу просочилась информация от старых друзей в Минобороны, она не оставила от надежды и следа. В ближайшие дни оставшиеся НИИ ждала та же печальная участь, что постигла 4-й, 53-й и другие институты. Бюрократы от науки бросали их под безжалостный нож так называемой оптимизации структуры и расходов. Их ставленник — некий Вельтов, по слухам, близкий к министру Сердюкову, успевший подмять под себя 53-й НИИ, уже примерял широкий лампас генерального директора Объединенного научно-исследовательского центра.

Баевич и его коллеги — директора 7-го и 33-го институтов — с этим не собирались мириться и готовились дать решительный бой. Их не остановили ни грозные окрики из департамента образования Министерства обороны, ни нечистоплотная возня сторонников Вельтова в коллективах институтов, ни анонимные угрозы, звучавшие по телефону. Ради своего любимого детища — науки они готовы были сражаться хоть с самим дьяволом и дойти до самого президента Путина. О том, как достучаться до него и донести свою боль, Баевич намеривался обсудить с друзьями-коллегами вдали от чужих ушей у себя на загородной даче.

Часы показывали начало шестого, он уже опаздывал на встречу и поторопил водителя:

— Леша, поднажми, а то как-то неудобно позже гостей приезжать.

— Василий Николаевич, я бы и рад, да погода не позволяет — дорога скользкая, — посетовал Алексей.

— А ты постарайся, дело очень важное, — попросил Баевич.

— Нашего института касается?

— Переживаешь?

— А как же еще? Девять лет проработал!

— Да, Леша, есть проблемы.

— Так, выходит, это правда, шо нас сливают, Василий Николаевич?

— Это мы еще посмотрим, кто кого! — с ожесточением произнес Баевич.

— Не, ну как так можно, Василий Николаевич? Вы столько сделали, и потом наш институт — он же самый лучший.

— Эх, Леша, если бы дело было только во мне и в институте! — с ожесточением произнес Баевич и его прорвало: — Чертовы бездари! Чтоб они провалились со своими гребаными реформами! Мерзавцы, губят…

Договорить ему не удалось. Из снежной круговерти на них стремительно надвигалась тупая морда КамАЗа. Алексей резко взял вправо, и машину вынесло на обочину — под снегом оказался лед, и она завертелась волчком. Он предпринимал отчаянные попытки, чтобы не слететь в кювет. Казалось, еще одно усилие, и удастся избежать аварии, но ситуацию неожиданно обострил джип. Он накатывал сзади и отжимал машину к обочине. Алексей растерялся, и хонда, не подвластная его руке, сшибла заградительный столб и полетела под откос.

На следующее утро сводка о происшествиях поступила к дежурному по Управлению «Н» ДВКР ФСБ капитану Приходько. В ней сообщалось об аварии, в которой погиб директор 17-го НИИ Василий Баевич. Третий несчастный случай с руководителем института, произошедший за последние два месяца, наводил на мысль: это не случайность. Борьба за будущее НИИ, а для дельцов — за их имущество, давно уже вышла за стены институтов и рамки словесных баталий.

Подтверждением тому являлось положение Устинова. Стоило ему вмешаться в скандальную ситуацию, сложившуюся в 53-м НИИ, и заняться оперативной проверкой Вельтова и его окружения, как они тут же ополчились против него. Почувствовав угрозу, околонаучная мафия не без успеха использовала свои связи в верхах, чтобы скомпрометировать Устинова, и ей это удалось. Вторую неделю двое угрюмых и неразговорчивых сотрудников из УСБ трепали нервы Рудакову, Первушину, Охотникову и половине оперативного состава в поисках доказательств коррупционных связей Устинова. Сам он, отстраненный от оперативной работы, чахнул в отдельном кабинете и работал скоросшивателем — оформлял дела допусков.

Вчерашняя гибель Баевича, в чем нисколько не сомневался Приходько, говорила только об одном: дельцы от науки и мафия объявили настоящую войну тем, кто стоял на пути их корыстных интересов. Так дальше продолжаться не могло, надо было действовать. Он решительно снял трубку и позвонил Охотникову, тот был в кабинете и, поздоровавшись, распорядился:

— Геннадий Николаевич, после смены с дежурства домой не уходи, а поднимись ко мне. Есть новый материал по Вельтову, надо им заняться.

— А можно сейчас, Андрей Михайлович? — предложил Приходько.

— Что-то случилось? — предположил Охотников.

— Да, погиб Баевич.

— Как?! Где?! Когда?!

— Вчера, в автомобильной аварии.

— М-да, что-то неладное творится с нашими академиками, — только и мог что произнести Охотников.

— И я о том же, Андрей Михайлович. Третья смерть за два последних месяца, я уж не говорю о других странностях, что происходят с учеными.

— Давай-давай заходи, Геннадий Николаевич! — поторопил Охотников.

Приходько, прихватив с собой журнал телефонограмм с записью сообщения о гибели Баевича, оставил за себя в дежурке помощника, поднялся в кабинет Охотникова. Тот выглядел неважно: сказывалась не столько простуда, сколько усталость. В отделении отсутствовали два оперативника — один учился в Институте переподготовки и повышения квалификации сотрудников ФСБ в Новосибирске, а другой — Устинов находился на вынужденном «карантине». И потому Охотникову приходилось работать за себя и за того парня. Устало махнув на стул, он начал разговор с главного:

— Обстоятельства аварии известны?

— Со слов сотрудников ГИББД, водитель Баевича не справился с управлением, и машину снесло в кювет, — доложил Приходько.

— Очевидцы происшествия есть?

— Тех, кто видел аварию, нет.

— Жаль, — посетовал Охотников, — а кто был в машине?

— Только Баевич и водитель. Водитель жив и находится в больнице.

— Каково его состояние?

— Не могу знать, Андрей Михайлович.

— Уточни, Геннадий Николаевич. Если оно позволяет, встреться с ним и выясни, что произошло на самом деле — авария или то была подстава.

— Стопудово подстава, Андрей Михайлович, я уверен!

— Гена, не спеши с выводами.

— Андрей Михайлович, у меня нет никаких сомнений в том, что Баевича ликвидировали! — горячился Приходько. — Он жестко и последовательно выступал против реформы и растаскивания собственности института.

— Геннадий Николаевич, скоропалительные выводы и эмоции в нашей работе не лучший советчик, — пытался остудить его Охотников.

Да причем тут эмоции, Андрей Михайлович?! Есть факты! Три смерти за два месяца. Я не говорю о тех случаях, что произошли с Правдиным, Гориным и Ковалевым. Правдин в рот капли не берет, а тут пьяный дебош? Все это звенья одной цепи, а плетет ее Вельтов со своей бандой опричников.

— Гена, выбирай выражения, мы, контрразведки, и не имеем права бросаться словами на ветер.

— Ага, пока будем выбирать, они от науки ничего не оставят! Вельтов со своей мафией из нас уже веревки вьет! Ивана посадили на прикол! Куда уж дальше? Мы — спецслужба или мальчики для битья? — кипятился Приходько.

Охотников заиграл желваками на скулах, но сдержался и строго заметил:

— Спецслужба, но идти на танки с голыми кулаками — глупо. Устинов попробовал, в итоге архивную пыль глотает, а пол-управления отписывается перед УСБ. Если так дальше пойдет, то скоро работать будет некому. Ты это предлагаешь?

Приходько понурился и буркнул:

— Но и смотреть, как Вельтов под себя все подгребает, тоже нельзя, надо действовать.

— А никто и не собирается сложа руки сидеть. Но работать требуется с умом, и когда придет время так ударить, чтобы негодяй не поднялся.

— Андрей Михайлович, надо его брать сейчас, пока он институт не развалил! Я поговорю с людьми, я найду свидетелей!

— Стоп, Гена, не пори горячки, а пойми простую вещь: Вельтов — это не гэсэмщик с дивизионного склада, а матерый волчара, за которым стоят такие силы, о которых мы можем только догадываться. Промахнемся, не только дело загубим, а и управление подставим. Нас же и обвинят, что вставляем палки в колеса реформы.

— Да, я понимаю, Андрей Михайлович, но смотреть на то, что вельтовы творят с наукой и людьми, сил уже нет. Для них мы — последняя надежда. Они еще надеются, что ФСБ остановит реформаторскую вакханалию. А мне нечего сказать людям? Понимаете, нечего!

— Скажем, Гена, обязательно скажем, но для этого нужны железные факты.

— Ищу, Андрей Михайлович, но Вельтов так все обставляет, что не подкопаешься, — потерянно произнес Приходько.

— Не все, есть зацепка, коллеги из Питера прислали, — обнадежил Охотников и, передав папку с документами, распорядился: — Внимательно изучи и доложи свои соображения!

— Есть!

— И еще, Геннадий Николаевич, найди Лазарева и пошли в больницу к водителю, пусть выяснит, что действительно произошло с Баевичем.

— Есть! — принял к исполнению Приходько и покинул кабинет.

Разыскав Лазарева, он передал ему указание Охотникова, а сам после сдачи дежурства домой не поехал, остался в управлении и занялся изучением того, что коллеги из управления ФСБ по городу Санкт-Петербургу и области прислали на Вельтова. В них Приходько обнаружил немало интересного о деятельности новоиспеченного гендиректора объединенного НИИ. Они проливали свет на многие темные пятна в головокружительной карьере Вельтова, в его бизнесе, а также на связи в России и за рубежом.

Приходько читал документ за документом, и перед ним раскрывалась по-своему захватывающая история жизни и деятельности Вельтова. Вне всякого сомнения, он обладал блестящими организаторскими способностями, недюжинным умом и твердым характером. В 90-х годах выстоять в схватке с безжалостным петербургским криминалом дано было не каждому. Вельтов не только выстоял, а и создал собственную бизнес-империю, вынудил считаться с собой как главарей мафии, так и чиновников самого высокого ранга.

И здесь Приходько вынужден был согласиться с доводами Охотникова: Вельтов был противником, которого можно было сокрушить не просто убедительными, а только неопровержимыми доказательствами. Рассчитывать, что показаниями свидетелей удастся припереть его к стенке, было бы верхом наивности. При тех связях и финансовых возможностях, что имел Вельтов, даже самый стойкий свидетель, более чем вероятно, поплыл бы на суде. Поэтому Приходько скрупулезно изучал материалы о деятельности компаний Defense Enterprise Fund, ЗАО «ФАМЭК», «ФАМЭК-АС» и BC-Development Group, надеясь найти в них крючок на Вельтова. Их анализ заставил Геннадия поежиться: область, в которой он оперировал, — оборонка и суммы сделок за последние несколько лет поражали воображение.

В 2008 году Вельтов через свои связи в Министерстве обороны России сумел получить многомиллиардный подряд на ЗАО «ФАМЭК». В той сделке внимание Приходько привлекла не столько сумма, сколько характер работ, который предстояло выполнить компании. А ей поручалось ни много ни мало, а создание современных автоматизированных систем управления (АСУ) Вооруженными Силами России в ее высшем звене — Верховный Главнокомандующий и Генштаб ВС, а также в низовых — на командном пункте управления стратегическими ядерными силами и в стратегической разведке ГРУ ГШ ВС.

То, что интересы Вельтова и стоящих за ним лиц лоббировали могущественные силы, у Приходько не вызывало сомнений. 6 декабря 2007 года своим распоряжением начальник связи Вооруженных Сил Российской Федерации предложил руководству и коллективу Центрального научно-исследовательского института автоматической аппаратуры — многолетнего производителя и поставщика автоматизированных систем управления в войска — принять «…кандидатом на должность генерального конструктора председателя совета директоров ЗАО «ФАМЭК» А. Вельтова».

Коллектив института единодушно восстал против варяга. Ученых возмутило больше не то, что он пришел со стороны, а то, что организацией работы особой государственной важности предстояло заниматься человеку, не имеющему даже допуска к секретным материалам. Их возмущение выплеснулось в прессу, Интернет — поднялась большая шумиха. Ушлые журналисты докопались до американских связей Вельтова, и в газетах замелькали пугающие заголовки: «Наш ядерный чемоданчик — с деньгами», «Америка будет держать руку на пульте». Авторы статей пугали читателей тем, что «ядерный чемоданчик» президента России может оказаться в чужих руках — в руках ЦРУ.

Дружный отпор, который дали Вельтову сотрудники института, вынудил его высокопоставленных покровителей дать задний ход, но не остановил. Через некоторое время они ловкими бюрократическими приемами все-таки переиграли наивных ученых и сумели протолкнуть на должность генерального конструктора ЦНИИ автоматической аппаратуры бесхребетную кандидатуру — доктора технических наук Безропотных, а позже ему навязали в качестве основного подрядчика на изготовление АСУ все тот же ЗАО «ФАМЭК». Дальше заработали отлаженные коррупционные каналы, и огромные бюджетные деньги Министерства обороны рекой потекли в карман Вельтова и тех, кто стоял за его спиной.

Но не только это привлекло внимание Приходько. Чем дальше он вчитывался в материалы и сопоставлял факты, тем все большее беспокойство охватывало его. В памяти всплыла двухгодичной давности ориентировка департамента об использовании АНБ и ЦРУ электронных закладок, которые были обнаружены в информационных системах, поставлявшихся на ряд производственных объединений Санкт-Петербурга, Москвы, Воронежа, и его пронзила догадка: «В обоих случаях, как и с ЗАО «ФАМЭК», проходила одна и та же компания — некая DAS!» — и, спеша найти подтверждение этому, Приходько принялся лихорадочно перебирать старые материалы. Память его не подвела: действительно, в ориентировке департамента за 2008 год проходила совместная американо-эстонская компания DAS!

«DAS — крыша для ЦРУ или АНБ?! Вельтов связан с американской разведкой? Здесь уже попахивает не просто грандиозной финансовой аферой, а чистым шпионажем!» — вихрем пронеслось в голове Приходько. Ошеломленный столь неожиданным выводом он уже не мог усидеть на месте, вскочил со стула и закружил по кабинету. Его ужаснуло не только то, что Вельтов как-то связан с американской разведкой, а те неограниченные разведывательные возможности, которые бы он получил в случае назначения на должность генерального директора Объединенного научно-исследовательского центра. Остыв, Приходько возвратился к столу и продолжил изучение материалов коллег из Санкт-Петербурга.

Их анализ все больше укреплял в нем уверенность, что Вельтов мог быть связан со спецслужбами США. Дополнительным аргументом в пользу данной версии стало то, что в числе основных партнеров ЗАО «ФАМЭК» проходила американская компания «ФАМЭК-АС». Ее соучредителем, помимо Вельтова, являлся в прошлом гражданин СССР, а ныне — США, некий Сэм Калмин. В конце 80-х годов Калмин изучался управлением КГБ по городу Санкт-Петербургу и области по подозрению в шпионаже в пользу США. Но эти подозрения так и не нашли подтверждения — Калмин выехал на постоянное место жительства за границу.

В разыгравшемся воображении Приходько уже рисовались агенты ЦРУ и АНБ, внедряющие в российские НИИ шпионские электронные закладки, которые затем выстреливают на американский спутник снятую с носителей секретную информацию, а в нужный момент парализуют всю систему боевого управления Вооруженными Силами России. Последующий анализ материалов привел его к другой компании Вельтова — BC-Development Group. Она появилась на российском научном поле в конце 2010 года. В ее деятельности Приходько усматривал еще одну хитроумную комбинация, затеянную Вельтовым и его связями. В BC-Development Group он видел не что иное, как инструмент, который позволит американской разведки беспрепятственно выкачивать новейшие военные разработки из российских НИИ. Загоревшись шпионской версией, Приходько принялся за докладную. Мысли легко ложились на бумагу и складывались в убедительную логическую цепочку. К обеду она была готова, он позвонил Охотникову и доложил:

— Андрей Михайлович, я проанализировал все имеющиеся на Вельтова материалы, получается интереснейшая картина! — и, не удержавшись от переполнявших его эмоций, воскликнул: — Мне кажется, это настоящая бомба!

— Да, ну? Гена, ты меня пугаешь, — пошутил Охотников и предложил: — Заходи, будем вместе разряжать.

Приходько прошел в кабинет Охотникова, передал докладную и с нетерпением ждал его оценки. Тот, вооружившись ручкой, внимательно вчитывался в документ и по ходу делал пометки на полях. Их становилось все больше, лицо Охотникова приобретало все более сосредоточенное выражение, а с губ то и дело срывалось:

— Такого не может быть?! Ничего себе?! Как же мы раньше на это не вышли?

Дочитав до конца, Охотников бросил выразительный взгляд на Приходько и отметил:

— Да, Гена, действительно, настоящая бомба!

— Андрей Михайлович, я это понял, когда дошел до DAS и BC-Development Group! Вы представляете, сколько через эти конторы Вельтов и Калмин могут выкачать секретов? Они же… — у Приходько больше не нашлось слов.

— Ничего не скажешь, гениальная схема! — согласился Охотников.

— Все продумано до мелочей, не подкопаешься.

— Выходит не все, раз ты докопался, — не согласился Охотников и, согрев Приходько теплым взглядом, похвалил: — Гена, ты просто молодчина! У меня нет слов — это дорогого стоит.

— Да оно как-то само собой пришло, — смутился Приходько и, воодушевленный похвалой, пошел дальше в своих предположениях: — Андрей Михайлович, я не стал этого отражать в докладной, но напрашивается логический вывод: Вельтов и есть тот самый агент ЦРУ в руководстве 53-го НИИ, о котором нас ориентировало СВР.

— Вельтов — агент? — задался вопросом Охотников и, подумав, ответил: — Не знаю, не знаю, в этой части версии не все стыкуется.

— А в чем нестыковка?

— По времени не бьет. Ориентировка из СВР к нам поступила в ноябре 2010 года, а BC-Development Group нарисовалась в декабре, и в это же время Вельтов стал генеральным 53-го НИИ.

— Но борьбу за директорское кресло он начал раньше и занял бы, если бы Правдин не помешал, — не сдавался Приходько.

— Гена, давай не будем спорить Вельтов — агент или нет, а вот то, что им надо заниматься, так это не вызывает сомнений! — заключил Охотников и потянулся к трубке прямой связи с Рудаковым, но тут раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Лазарев.

На его лице было все написано: авария, приведшая к гибели Баевича, не случайность. Разговор Лазарева с водителем давал веские основания полагать: Баевич погиб в результате спланированной акции. Этой же версии придерживались академики Кан и Салогубов. В беседе с Лазаревым они рассказали, что на встрече с Баевичем планировали согласовать свой план реформирования военной науки и затем представить его президенту России. Это, как полагал Лазарев — с ним согласились Охотников с Приходько, и могло послужить мотивом к убийству Баевича.

Его смерть лишний раз говорила о том, что ситуация вокруг реформы военной науки и образования приобретала все более драматичный характер. Борьба за нее, за ее будущее шла уже не на жизнь, а на смерть. В ней одни — Баевич, Кан и Салогубов — преследовали благие цели, другие — Вельтов, дельцы от науки, махровый криминал и коррумпированные чиновники — стремились нажиться на лакомой собственности Министерства обороны и огромных бюджетных средствах, третьи — ЦРУ и его агентура — воспользовались ситуацией, чтобы заполучить передовые российские военные разработки.

С каждым днем положение в этой важнейшей оборонной сфере становилось все более угрожающим для национальных интересов России. Поэтому Рудаков вынужден был отменить отпуска оперативному составу и перевести работу управления на круглосуточный режим и сформировал оперативные группы для активизации разработки Самохвалова, Реброва, Яремчука и Вельтова. Градов поддержал его в этом, дополнительно направил в помощь четырех наиболее опытных сотрудников департамента и задействовал на полную мощь возможности оперативно-поискового и оперативно-технических управлений ФСБ.

Такая концентрация сил и средств дала результат. В отношении Реброва и Яремчука подозрения в их причастности к шпионской деятельности вскоре отпали. Факты грубых нарушений, которые они допускали в работе с секретными документами, чем особенно грешил Яремчук, как оказалось, не имели отношения к шпионской деятельности, а тем более к ЦРУ. На поверку все оказалось до банальности просто. Ребров нарушал требования режима секретности в силу своей безалаберности. Что касается Яремчука, то он намеривался использовать результаты опытно-конструкторских испытаний «Ареала» при конструировании собственного прибора в ЗАО «Страж», где подрабатывал в сверхурочное время.

Более серьезные и обнадеживающие данные были получены на Самохвалова и Вельтова. Они усиливали подозрения в их причастности к американской разведке. Уже один факт того, что дважды маршрут движения Самохвалова по Москве совпал с перемещениями установленных сотрудников резидентуры ЦРУ, говорил Охотникову и Первушину о многом. Они предполагали, что за этим могла стоять операция по связи американской разведки со своим агентом в руководстве 53-го НИИ. В отношении Вельтова такие данные отсутствовали, но его поведение и обширные контакты с иностранцами, среди которых находились лица, подозреваемые в причастности к американской разведке, в глазах Охотникова и Первушина шпионскую версию делали все более убедительной.

С этими соображениями, а также с материалами проверки на Вельтова и Самохвалова они отправились к Рудакову. В его кабинете дым стоял коромыслом. Последние несколько суток он практически не покидал его, и известная всему управлению бронзовая пепельница — три мудреца, которая сопровождала генерала с незапамятных времен, была доверху заполнена окурками. Поймав укоризненный взгляд Первушина, Рудаков загасил сигарету и, прокашлявшись, сказал:

— Все-все, Александр Васильевич, вот закончим со шпионским клубком в 53-м НИИ, и сразу брошу курить! — затем он приоткрыл окно и предложил: — Присаживайтесь и докладывайте.

Первым свои соображения по материалам на Вельтова и Самохвалова представил Охотников. Основной акцент он сделал на действиях Вельтова и его окружения, которые наносили серьезный материальный ущерб и создавали реальную угрозу утечки к американцам важных научных разработок, в том числе и по особо охраняемой теме «Ареал». После него Первушин представил последние материалы, добытые на Самохвалова, и изложил замысел по его изобличению. Рудаков их внимательно выслушал, согласился с выводами и спросил:

— Так что вам еще необходимо, чтобы завершить проверку Вельтова и Самохвалова в кратчайшие сроки.

Первушин переглянулся с Охотниковым и посетовал:

— Людей не хватает, Александр Юрьевич.

— Человек бы двух-трех, в первую очередь для работы по Вельтову, — предложил Охотников.

— Не возражаю, — согласился Рудаков и после продолжительной паузы распорядился: — Устинова тоже подключить к работе. Пусть занимается Самохваловым.

— Устинова? — удивился Охотников и напомнил: — Так он же под колпаком УСБ.

— Александр Юрьевич, как бы такое решение большими неприятностями не обернулось, — предостерег Первушин.

— А мне плевать! — отрезал Рудаков и дал волю своим чувствам: — Мы что, его первый день знаем? Мы что, не знаем, откуда ноги растут? Завтра на тебя, Александр Васильевич, покатят телегу, послезавтра — на меня, и что? Все, хватит отличного парня мурыжить! С этой перестраховкой и дело загубим, и у парня всякую охоту к службе отобьем.

— В последнее время он ходит как в воду опущенный, — признал Охотников.

— Ну вот, и что будем ждать, когда утопится? — едко заметил Рудаков и распорядился: — Сегодня же и немедленно включить его в работу!

— Есть! — приняли к исполнению Охотников и Первушин.

— Вопросы есть?

— Нет, — последовало в ответ.

— Тогда, товарищи, за работу, время не ждет! — потребовал Рудаков и, оставшись один, отключил все телефоны и взялся за изучение материалов на Доцента — Самохвалова и Дельца — Вельтова.

Время шло. Наступило время обеда, Рудаков забыл о нем и внимательно вчитывался в каждый документ, анализировал факты и пытался выстраивать логические цепочки к шпионской версии, но каждый раз в них не хватало то одного, то другого звена. И тем не менее у него не возникало сомнений в том, что американская разведка не могла пройти мимо такого перспективного кандидата в агенты, как Вельтов. Об этом Рудакову, помимо профессионального опыта, говорило несколько фактов.

Первый из них заключался в том, что в числе близких связей Вельтова проходили лица, обоснованно подозревавшиеся в принадлежности к агентуре ЦРУ. Одним их них являлся Семен (Сэм) Калмин, в конце 80-х годов сумевший ускользнуть от КГБ и потом долгое время не показывавший носа на исторической родине. На российском горизонте он появился вскоре после развала СССР вместе с компанией Defense Enterprise Fund. Ее хозяином являлся гражданин США Рудик Сельман, также выходец из Советского Союза. В отношении него имелась отрывочная информация, дающая основания подозревать, что в деятельности Defense Enterprise Fund не все чисто и что она может быть американским «пылесосом», занимающимся сбором передовых научных разработок.

Второй факт состоял в том, что в 2010 году та же схема, что и с Defense Enterprise Fund, но в гораздо больших масштабах, была использована Калминым и Вельтовым в компании BC-Development Group. Анализ ее деятельности привел Рудакова к мысли, которая заставила ужаснуться. Он усматривал в действиях компании и самого Вельтова не что иное, как дьявольски коварный план, который мог родиться только в недрах ЦРУ и был рассчитан на то, чтобы под предлогом содействия реформированию российской военной науки заполучить перспективные разработки, а ее саму низвести до уровня плинтуса.

То, что это не было игрой усталого воображения Рудакова, подтверждалось выводами, содержащимися в докладной Приходько, поведением Вельтова и последними событиями, происходящими в НИИ. Дальнейшее промедление грозило обернуться невосполнимыми потерями для российской военной науки. Вельтова требовалось остановить, и остановить как можно скорее. Но, к сожалению, Рудаков не находил в материалах дела веских оснований для его ареста по статье госизмена. Единственный выход из положения он видел в том, чтобы поймать хитроумного шпиона на незаконном бизнесе, и в этом направлении Охотникову с Приходько удалось добиться немалого. Они сумели не только вскрыть несколько мошеннических схем Вельтова и его окружения, а и добыть весомые документальные доказательства.

И все-таки Рудаков не был до конца уверен, что таким образом удастся нейтрализовать Вельтова, уж слишком могущественные силы покровительствовали ему в Министерстве обороны. Ситуация с Устиновым являлась тому наглядным подтверждением. Поэтому, объективно оценивая возможности своего управления, Рудаков пришел к выводу: без поддержки Градова выиграть предстоящую схватку с этим шпионско-криминальным спрутом без потерь в собственных рядах было делом почти безнадежным.

Несколько лучше складывалась обстановка вокруг другого подозреваемого — Самохвалова. Бывший институтский комсомольский вожак, позже многолетний секретарь парткома 53-го НИИ, он в советские времена каленым железом выжигал диссидентскую крамолу среди его сотрудников. Бывало, что допускал политические колебания, но, как говорится, колебался вместе с генеральной линией КПСС. За это время не был замечен ни в левом, ни в правом уклонах, а что касается морального облика, то до августа 1991 года Самохвалов свято соблюдал моральный кодекс строителя коммунизма. Он исправно приносил домой всю зарплату и не поддавался на заигрывания молодых сотрудниц, жаждущих не столько тщедушного комиссарского тела, сколько положительной партийной характеристики-рекомендации — пропускного билета к вышестоящей должности или кандидатской диссертации.

После крушения КПСС и СССР Самохвалов, может, и был не прочь сходить налево, но находился в том возрасте, когда внимание женщины больше пугало, чем радовало. В последнее время круг его интересов, и до того не отличавшийся разнообразием, замкнулся на институте, доме и даче. В числе его связей иностранцы не значились. За годы работы, а их без малого набралось 52 года, он дальше границы с Украиной не выезжал, и как черт от ладана продолжал шарахаться от тех, кто плохо выражался по-русски. Сказывался намертво вбитый сотрудниками режимно-секретного отдела в голову Самохвалова постулат: «Выпил с Гарри рюмку джина — ты уже стране вражина!»

Единственной ниточкой, которая могла привести американскую разведку к Самохвалову, был его сын — великовозрастный шалопай и повеса. Подвизавшийся на околонаучной ниве, он, не без помощи отца, в 2008–2009 годах пытался провести несколько деловых сделок с зарубежными компаниями, в их числе проходила и Defense Enterprise Fund. Сделки не состоялись, то ли потому что технологии, предлагавшиеся Самохваловыми, ничего не стоили, то ли партнеры не те оказались. В итоге «семейный подряд» ничего не заработал, и Самохваловы остались у разбитого корыта.

В этом Рудаков усматривал происки американской разведки по подготовке Самохваловых к вербовке. Косвенным подтверждением тому служили оперативные данные. Во время последней поездки Самохвалова-младшего в Таллинн он попал в скандальную ситуацию, грозившую обернуться серьезным тюремным сроком. Горничная отеля обвинила его в попытках домогательства, и только благодаря связям, о которых Самохвалов-младший умалчивал, скандал удалось замять. В Москву он вернулся тише воды, ниже травы. Прошло чуть больше полгода, и зачахший было семейный бизнес, не без помощи все той же Defense Enterprise Fund, резко пошел в гору. Одновременно активизировался Самохвалов-старший. В нем внезапно проснулся живой интерес к научной деятельности, и в частности к одной из самых закрытых тем — теме «Ареал».

Другой, еще более весомый факт в подкрепление шпионской версии добыли разведчики наружного наблюдения. Слежка за Самохваловым-старшим и сотрудниками московской резидентуры ЦРУ дала Рудакову богатый материал для размышлений. В результате он, как и Охотников с Приходько, пришел к выводу, что резидентура провела с Самохваловым тайниковую операцию по связи. Детально проработанные разведчиками наружного наблюдения маршруты движения по Москве сотрудников посольской резидентуры ЦРУ Дункана — специалиста по тайниковым операциям, супругов Грин и Самохвалова убедительно свидетельствовали об этом. В декабре и январе их маршруты дважды пересекались в одном и том же месте — в сквере перед Театром им. Моссовета. Исходя из этого, Рудаков в своих предположениях пошел дальше Охотникова и Приходько и заключил: Самохвалов-старший является тем самым агентом ЦРУ в руководстве 53-го НИИ, о котором ранее ориентировали коллеги из СВР.

Почувствовав близкую удачу, Рудаков пододвинул к себе спецблокнот и принялся набрасывать указания для Охотникова и Приходько, когда заработал телефон ВЧ-связи. На него вышел дежурный по департаменту военной контрразведки и довел распоряжение Градова — прибыть с докладом о результатах работы по материалам на Доцента и Дельца к 17 часам.

Рудаков бросил взгляд на часы — в запасе оставалось еще три часа, и вызвал к себе Первушина с Охотниковым. В ходе совещания он сверил с ними свои оценки материалов на Вельтова и Самохвалова, дал указания по организации их дальнейшей проверки, после чего выехал на Лубянку и в 17.00 вошел в кабинет Градова. Помимо него там находился Шепелев. Их озабоченный вид говорил о том, что работа по проверке материалов на Доцента и Дельца, а также обстановка, складывающаяся в области реформирования военной науки, вызывала серьезное беспокойство. Сухо поздоровавшись, Градов кивнул на кресло рядом с Шепелевым и сразу с места в карьер начал совещание:

— Александр Юрьевич, есть ли связь между гибелью Баевича с тем, что происходит в институтах и какое к ним имеет отношение Вельтов?

Вопрос не застал Рудакова врасплох. Он без тени сомнений заявил:

— Да, Георгий Александрович! Связь самая что ни есть прямая! Гибель Василия Николаевича была не случайна.

— Даже так? И какие для того есть основания?

— В первую очередь ситуации в НИИ. Там фактически едет война группировки Вельтова с противниками так называемой реформы. Она уже…

— Александр Юрьевич, это нам известно, и давай без воинственных клише, — остановил его Градов и потребовал: — Ближе к Баевичу и Вельтову! С чего ты взял, что его смерть дело рук Вельтова?

— Василий Николаевич — третий из числа руководителей НИИ, кто в последнее время ушел из жизни при загадочных обстоятельствах.

— Это не самый убедительный аргумент. Все они находятся в том возрасте, когда смерть скорее закономерна, чем случайна, — возразил Шепелев.

— Учитываю, Юрий Дмитриевич! Но исхожу из того, что всех троих объединяло одно: они последовательно выступали против Вельтова и позиции департамента образования Минобороны по реформе военной науки, — стоял на своем Рудаков.

— Не убедил, Александр Юрьевич, — не согласился с ним Градов. — Где конкретные факты?

— По Баевичу они есть! Его водитель утверждает: авария была подстроена. Об этом говорит и изучение обстановки на месте происшествия. Я посылал туда капитана 2-го ранга Охотникова. Он вместе со специалистами исследовал ситуацию и пришел к заключению: авария носила предумышленный характер.

— Допустим, что это так, но почему жертвой стал Баевич, а не академики Кан или Салогубов?

— Потому что он представлял наибольшую опасность для Вельтова своими связями в окружении президента Путина. И еще один важный факт: в тот день Баевич вместе с Каном и Салогубовым планировали обсудить вопрос, как остановить Вельтова. А он, как я полагаю, решил не ждать и первым нанес упреждающий удар, — заключил Рудаков и вопросительно посмотрел на Градова.

Тот не спешил с выводами, так как слишком много накопилось давно уже перезревших проблем организационного, финансового и личностного плана в сфере реформы военной науки. В этом клубке непримиримых противоречий, где самым непостижимым образом переплелись истинные и надуманные проблемы, интересы дела и корыстные замыслы, контрразведка не могла позволить себе занять нейтральную позицию. Для нее не существовало более важной и ответственной задачи, чем обеспечение успеха реформы. Профессиональный и жизненный опыт подсказывал Градову: наступил момент истины, когда контрразведка должна сказать свое слово, опираясь на выверенные факты, информировать политическое руководство страны об истинном положении дел в этой важнейшей для обороноспособности страны области. Посмотрев долгим взглядом на Рудакова — тот с нетерпением ждал решения, Градов произнес:

— Смерть Баевича, Котлярова и Смирновского — безусловно, большая потеря для нашей науки. Но еще большая потеря произойдет, если ее реформа выльется в профанацию.

— К сожалению, Георгий Александрович, дело так далеко зашло, что как бы локти не пришлось кусать, — с горечью заметил Рудаков и дал волю своим чувствам: — Руководители вузов и НИИ уже оборвали мне телефоны, все в один голос твердят: после такой реформы науки не останется. В коллективах идет грызня и…

— Стоп-стоп, Александр Юрьевич! — перебил его Градов и напомнил: — Разве не ты два месяца назад представлял мне докладную? В ней, если мне память не изменяет, черным по белому написано: средний возраст ученых составляет 57,5 года, количество изобретений за последние годы уменьшилось в 1,5 раза, большинство научных степеней не имеют практической ценности. Так куда же дальше двигаться? Это тупик!

— Согласен, так продолжаться не может. Но и то, как проводится реформа, ни в какие ворота не лезет! Академиков пачками на улицы выбрасывают. Лаборатории то сливают, то разливают. Про науку совсем забыли. Люди гибнут за металл.

Александр Юрьевич, не сгущай краски, и давай обойдемся без Мефистофеля. Сам же говорил: Баевич бился за эту самую науку. И она не умерла, откуда бы взялись «Искандеры, «ярсы» и «курьеры»?

— Извините, Георгий Александрович, сил моих нет смотреть на то, что происходит, — с горечью признал Рудаков.

Суровые складки на лице Градова разгладились и потеплевшим голосом он сказал:

— Ну, насчет силенок ты, Александр Юрьевич, прибедняешься. Их у тебя на двоих хватил. Поэтому соберись, отбрось все симпатии и антипатии и подготовь докладную по проблемам в реформировании военной науки. На мелочи не разменивайся, сосредоточься на главном. По фактуре она должна бить не в бровь, а в глаз и не вызывать сомнений. Иначе, не знаю, как науке, а нам точно не поздоровится. Почему, объяснять надеюсь не надо?

— Так точно, Георгий Александрович, я понимаю всю меру ответственности, — заверил Рудаков.

— Раз понимаешь, то через десять дней докладная должна лежать у меня на столе, — распорядился Градов и вернулся к началу разговора. — Теперь поговорим о Вельтове и компании. То, что их надо остановить, так это не вызывает сомнений. Материалов для его ареста достаточно?

— Да, по злоупотреблению должностными полномочиями, осталось доработать ряд эпизодов, — заверил Рудаков.

— Только не затягивай, Александр Юрьевич, Вельтов становится слишком опасен.

— Это еще не все, Георгий Александрович! Я уверен, что он действует не только в корыстных, а и в интересах ЦРУ.

— Что тот самый американский агент в 53-м НИИ? — оживился Шепелев.

— Нет, это скорее Самохвалов. На него получены данные о проведении тайниковой операции с резидентурой ЦРУ в Москве.

— А чего тогда ждешь, Александр Юрьевич? Готовь задержание с поличным!

— Этим сейчас и занимается, Юрий Дмитриевич.

— Погодите, погодите! — вмешался Градов и потребовал: — Александр Юрьевич, давай-ка снова вернемся к Вельтову!

Рудаков передал ему свою докладную с результатами анализа по материалам на Дельца, а затем подробно остановился на том, как в 1991 году в России появилась американская компания Defense Enterprise Fund. Как в 1992 году ее владельцы Калмин и Сельман, подозреваемые в связях с ЦРУ, совместно с Вельтовым создали совместную российско-американскую компанию «ФАМЭК-АС» и через нее скупали российские научные разработки. Особый интерес у Градова и Шепелева вызвали аналитические выкладки Рудакова в отношении компании BC-Development Group. Градов, так же как и Рудаков, пришел к мысли, что она играет роль троянского коня ЦРУ в России, и распорядился:

— Александр Юрьевич, дальше затягивать проверку Вельтова нельзя! Даю тебе три дня, чтобы подготовить и представить мне план реализации материалов.

— Есть! — принял к исполнению Рудаков.

— Юрий Дмитриевич, — Градов обратился к Шепелеву, — я тебя попрошу, подключись к работе и окажи всю необходимую помощь.

— Все будет сделано, Георгий Александрович, к указанному Вами сроку, — заверил Шепелев.

— В таком случае за работу, товарищи. Время не ждет, — закончил совещание Градов.

На следующий день Шепелев приехал в Управление «Н» и вместе с Рудаковым провел совещание с участниками оперативно-следственной группы, занимающейся разработкой Вельтова и Самохвалова. Были согласованы дополнительные проверочные мероприятия. По его окончании Первухин, Охотников и Устинов приступили к их практическому выполнению.

Глава четырнадцатая Кошмар наяву

Людская река волнами выплескивалась из зева метро и звонкоголосыми пестрыми весенними ручейками растекалась по площади Маяковского, Тверской и Садовому кольцу. Мартовское солнце щедро одаривало своим нежным теплом москвичей и веселыми бликами отражалось в окнах монументальной сталинской высотки — гостиницы «Пекин» — и в огромном рекламном щите на фасаде Театра сатиры. С него многозначительно подмигивала праздной публике и бронзовому Владимиру Маяковскому звезда отечественного кино и сцены Александр Ширвиндт. Но бунтарь-поэт не обращал внимания на его знаки и, грозно вскинув руку-палу, сжатую в один разящий кулак, призывал на революционные баррикады молодежную тусовку, роившуюся у подножия гранитного постамента. А она, вкусившая изыски российского неокапитализма, оставалась равнодушной к призыву бронзового Маяковского и после долгой холодной зимы наслаждалась первыми по-настоящему теплыми денечками.

Радовались приходу весны и Охотников с Устиновым. Вместе с ней появилась надежда на то, что, наконец, в деле агента американской разведки Самохвалова-Доцента будет поставлена точка. Об этом говорили последние оперативные данные. Они свидетельствовали: Самохвалов, действительно, занимается сбором секретных материалов. Дополнительно шпионская версия подкреплялась информацией, поступившей от разведчиков наружного наблюдения. Ее анализ позволил Охотникову и Устинову установить важный факт: маршруты его и перемещений сотрудников резидентуры ЦРУ по Москве несколько раз пересеклись в одной же точке — в сквере перед Театром им. Моссовета.

В нем, как предполагали контрразведчики, американская разведка могла проводить моментальные явки либо осуществлять тайниковые операции со своим агентом. 22 марта 2011 года это их предположение получило подкрепление. В тот день в 18.30 в сквере у театра появился третий секретарь посольства Генри Дункан — специалист по тайниковым операциям, вместе с супругой. Посещение ими спектакля «Шум за сценой» не ввело в заблуждение генерала Рудакова и его подчиненных. Они усмотрели в действиях Дункана не что иное, как проведение разведки на местности с целью подбора места для закладки тайника. Сквер в этом плане идеально подходил для такого рода операций. В нем до позднего времени фланировала праздная публика, круглые сутки работал ресторан «Свет звезды», а с 18 до 19 часов, перед началом спектакля, на аллеях и перед фонтаном было настоящее столпотворение. В такой обстановке незаметно заложить в тайник закладку с заданием для агента не составило бы большого труда. А таких мест в сквере имелось великое множество, и Охотникову с Устиновым предстояло определить то единственное, на котором остановился Дункан.

Расположившись в ресторане «Свет звезды», они достали планшетники и принялись метр за метром «цедить» маршруты движения Дункана и Самохвалова. Профессиональный опыт и интуиция, а также материалы срытой видеосъемки, выполненные наружкой при наблюдении за перемещениями шпионов, стали для Охотникова и Устинова хорошим подспорьем в поиске места закладки тайника. После короткого спора они сошлись на трех: на туалете в углу сквера и двух площадках перед бронзовыми скульптурами Сатира и Орфея, но окончательно так и не определились.

— Андрей Михайлович, лучше чем туалет, места для тайника не найти! — стоял на своем Устинов.

— Не, думаю, — возразил Охотников.

— Это же почему?

— Если ты думаешь, что Самохвалов при выходе на тайник наложит в штаны, то ошибаешься.

— Андрей Михайлович, а если без шуток, — не принял его ироничного тона Устинов.

— Туалет — идеальное место для моментальной встречи и закладки тайника! Кусты серьезно затрудняют наблюдение. Внутри места не больше чем на троих, а там, как говорится, в задницу не заглянешь.

— И все-таки, Иван, это не лучший вариант.

— Ну почему, Андрей Михайлович? Дункан мог зайти в туалет театра, а пошел в этот.

— Иван, я не говорю «нет», последнее слово будет за Рудаковым. На мой взгляд, для тайника лучше всего подходит место у Сатира. Во-первых, вокруг него Дункан крутился дольше всего, а во-вторых, у Сатира фотографировались супруги Грин.

— Но они фотографировались и перед Орфеем, — напомнил Устинов.

— Нет, Орфей — объект второго плана, — заключил Охотников.

— Разве? Да вы только гляньте, какие к нему удобные подходы!

— Не спорю, хорошие, а прикинь, что там будет через месяц?

— И что?

— Заработает фонтан, и соберется столько ребятни, что от закладки ничего не останется.

— Но он же не работает.

— Сейчас, а завтра? Иван, ты же не хуже меня знаешь: подобные операции планируются не на один месяц. Вспомни дела на Сыпачева и Баранова.

— М-да, — согласился Устинов и вернулся к началу спора. — Андрей Михайлович, а почему Вы сразу отвергли варианта ресторана?

— Так все очевидно.

— Разве?

— А ты внимательно присмотритесь, — предложил Охотников.

Идеальная чистота и порядок внутри и на подходах к ресторану «Свет звезды» говорили сами за себя. В таких условиях у шпионской закладки практически не было шансов достаться своему адресату. Устинов вынужден был признать:

— В итоге мы имеем Сатира как основной вариант, а туалет — как запасной.

— Это уж как определит Рудаков, — Охотников оставил окончательное решение за генералом и поторопил: — Все, Иван, закругляемся, нам здесь лишний раз мозолить глаза ни к чему!

— Андрей Михайлович, мне бы еще пару минут, чтобы закончить схему, — попросил Устинов.

— Хорошо, — согласился Охотников и снова сосредоточился на изучении подходов к скульптурной композиции Сатир.

После того как работа над схемами была завершена, Охотников и Устинов возвратились в управление, закрылись в кабинете, отключили телефоны и сосредоточились на подготовке предложений по организации захвата шпионов на объекте «Сквер». На следующий день они были представлены Первушину. Он, изучив их, отправился на доклад к Рудакову. Тот не стал спешить с решением и, чтобы исключить малейшую ошибку, пригласил для консультации разведчиков, имевших за плечами богатый опыт работы с тайниками. В беседе с ними окончательно определились основные позиции завершающего этапа операции, получившей кодовое название «Невод». С того дня десятки сотрудников контрразведки занялись тем, что каждый на своем месте отрабатывал ее элементы, чтобы когда наступит час «Ч», они стали одним целым и была достигнута главная цель — захват шпионов с поличным.

Выполнение самой ответственной части операции возлагалось на бойцов группы захвата и ее командира капитана Геннадия Приходько. А она требовала от них артистизма, чтобы провести опытных разведчиков ЦРУ, и реакции боксера, чтобы успеть за доли секунды блокировать шпионов и не дать освободиться от улик. Не полагаясь на удачу, Рудаков распорядился построить на загородном учебном полигоне управления макет объекта «Сквер». И когда работы на нем были завершены, группа Приходько приступила к тренировкам.

Шло время. Наступил апрель, а шпионы будто почувствовали опасность и не предпринимали активных действий. Самохвалов продолжал исправно ходить на работу в институт, резидентура ЦРУ жила своей особенной, скрытой для постороннего, жизнью, а Вельтов занимался тем, что безжалостно перекраивал под себя институт и бесцеремонно тасовал кадры. Все изменилось в один день.

14 апреля 2011 года сотрудник резидентуры Артур Грин вместе с дочерью посетил зоопарк. Казалось бы, в этом не было ничего не обычного, если не считать того, что, вместо того чтобы отправиться на ближайшую от зоопарка станцию метро «Баррикадная», они прошли на троллейбусную остановку и там задержались. Отец терпеливо ждал, кода дочь закончит рисовать фигурки на асфальте. Затем они сели в троллейбус, доехали до станции метро «Маяковская», прогулялись в сквере перед Театром им. Моссовета и около часа провели в ресторане «Свет звезды». Поведение Гринов не осталось без внимания разведчиков наружного наблюдения. Они тщательно обследовали маршрут их движения и обнаружили на фонарном столбе у остановки «Зоопарк» загадочную надпись — 17/4/18/30, выполненную оранжевым красителем.

Через несколько часов подробная сводка наружки на Гринов, фотографии остановки и самой надписи легли на стол Рудакова. Он, Первушин и Охотников недолго ломали голову над детским ребусом. В нем они усмотрели коварную руку резидентуры ЦРУ и пришли к общему выводу: надпись являлась не чем иным, как сигналом американской разведки для своего агента в Москве. Она, как полагал Рудаков, и с его мнением согласились Первушин и Охотников, могла означать только одно: выход на связь должен состояться 17 апреля в 18.30. Но вот с кем — с Самохваловым или другим агентом, им не пришлось долго ждать.

15 апреля Самохвалов раньше времени покинул проходную института и вскоре появился на троллейбусной остановке «Зоопарк». Теперь Рудаков и его подчиненные точно знали, кому предназначался сигнал резидентуры ЦРУ: шпион Доцент засветился на надписи на фонарном столбе. Отыскать и другое неизвестное в уравнении американской разведки — место предстоящей встречи с агентом, также не составило большого труда. Контрразведчики уже не сомневались: тайниковая операция должна состояться в 18.30 в сквере перед Театром им. Моссовета.

До ее начала оставалось два дня — дальше медлить было нельзя. Рудаков снял трубку ВЧ-связи и потребовал от телефонистки соединить его с генералом Шепелевым. Тот оказался на месте и, поздоровавшись, первым делом поинтересовался:

— Как продвигается работа в рамках «Невода», Александр Юрьевич?

— Результативно, рыба плывет в сеть! 17 апреля надо будет поднимать, — доложил Рудаков.

— И кто он: Делец или Доцент?

— Доцент.

— Уверен?

— Да. 14 апреля Грин поставил на троллейбусной остановке «Зоопарк» сигнальную метку. Сегодня ее снял Доцент.

— Где и на какое время назначен сеанс связи?

— Как мы и предполагали, в сквере у Театра им. Моссовета в 18.30.

— Ясно. У тебя все готово к реализации?

— Да. План имеется. Группа захвата прошла обкатку на макете «Сквер». Осталось получить санкцию Георгия Александровича.

— Хорошо, я доложу ему.

— Юрий Дмитриевич, так, может, мне подъехать в департамент?

— Не спеши, Александр Юрьевич, но будь готов. Пришли с нарочным план реализации, я его представлю Градову, а там видно будет, — распорядился Шепелев.

— Сделаю и немедленно, — заверил Рудаков.

Через час дежурный офицер управления в сопровождении охраны доставил Шепелеву план реализации операции «Невод». Изучив его и сделав пометки в рабочую тетрадь, он в 15.50 передал документ в секретариат для рассмотрения Градовым. Его реакция была оперативной, а решение — незамедлительным. В 17.20 Шепелеву позвонил дежурный по департаменту и сообщил, что на 18.45 его и Рудакова приглашает к себе Градов.

Рудаков с материалами операции «Невод» в 18.15 прибыл к Шепелеву. Прежде чем отправиться к Градову они сверили свои позиции. В основном они совпали, за исключением одной, той, которая касалась выемки документов в офисе Вельтова. Она затрагивала интересы американских партнеров BC-Development Group, и Шепелев опасался, что это могло привести к осложнениям международного характера. Однако аргументы, приведенные Рудаковым в защиту своей позиции, развеяли его опасения.

— Вопросов больше нет, Александр Юрьевич. Отличный план, как в аптеке на весах, все четко отмеряно, — отметил Шепелев и, бросив взгляд на часы — стрелки показывали 18.35, поторопил:

— Идем, нам пора.

Они прошли в приемную. В ней, кроме дежурного по департаменту, никого не было. Шепелев кивнул на дверь кабинета Градова и поинтересовался:

— Геннадий Васильевич, Георгий Александрович один?

— Да, — подтвердил тот и пояснил: — Заканчивает принимать доклады из округов.

— Присядем, Александр Юрьевич, — предложил Шепелев.

Они заняли кресла, в приемной снова воцарилась тишина, ее нарушали только голос дежурного и щелчки на пульте связи. Это работал конвейер докладов руководителей управлений безопасности в войсках. Так, генерал-лейтенант Золотов сообщил о результатах следствия на агентов Специальной службы внешней разведки Грузии — мать и сына Алиевых, занимавшихся сбором материалов о состоянии боеготовности войск Южного военного округа. Оба шпиона давали признательные показания. Из них следовало: мать стала наводчицей на сына для вербовщиков грузинской разведки, а в дальнейшем играла роль связника. В практике военной контрразведки подобное не так часто случалось, и Градов потребовал от Золотова доложить отдельной шифровкой о деятельности этого шпионского «семейного подряда».

Руководитель самого дальнего, но не обделенного вниманием департамента, управления контрразведки Восточного военного округа генерал-майор Руднев бил тревогу по поводу того, что из-за неорганизованности поставщиков неоправданно затягивался прием на вооружение новой боевой техники в части и соединения. Кроме того, ее тактико-технические характеристики по ряду позиций не соответствовали заявленным требованиям. Во время опытно-боевого дежурства были выявлены серьезные недоработки в системе управления огнем береговых ракетных комплексов.

Генерал-лейтенант Ракитов, руководитель управления контрразведки Западного военного округа, сообщил о выявленных его подчиненными серьезных злоупотреблениях группой высокопоставленных лиц. Зарвавшиеся чиновники в погонах, опираясь на поддержку своих связей в департаменте имущественных отношений Министерства обороны, беззастенчиво, с использованием «серых» схем, сбывали «нужным людям» за бесценок здания, сооружения и земли бывшего Ленинградского военного округа.

Подобные доклады еженедельно поступали к Градову из управлений органов безопасности военных округов, родов и видов войск, флотов. Они требовали от него решений и зачастую непростых, так как приходилось вступать в борьбу, где в открытую, а где в скрытую, с могущественными силами. Но это не останавливало Градова и его подчиненных: они, как и сама военная контрразведка с момента ее существования, жили интересами и заботами армии, чутко прислушивались к работе ее огромного и сложнейшего механизма, чтобы вовремя уловить сбой и не допустить непоправимого ущерба боеспособности войск.

Выслушав последний доклад и отдав необходимые распоряжения, Градов обратился к дежурному по департаменту и уточнил:

— Геннадий Васильевич, где Шепелев и Рудаков?

— В приемной, товарищ генерал-полковник, — доложил дежурный.

— Приглашай, пусть заходят! — распорядился Градов и пододвинул к себе план реализации операции «Невод».

Первым вошел в кабинет Шепелев, за ним — Рудаков. Почти одногодки, почти одного роста они были похожи и не столько внешне, сколько по духу. В тяжелейших 90-х годах, когда контрразведку не пинал разве что ленивый, когда после ельцинских рокировочек олигарх Березовский вершил судьбами руководителей главков, многие профессионалы ушли со службы. Шепелев и Рудаков остались и, как тысячи других сотрудников, своим самоотверженным служением сохранили контрразведку.

«Старая гвардия, с вами можно в огонь и в воду» — с теплотой подумал о них Градов и, крепко пожав руки, пригласил к столу.

Рудаков положил перед собой материалы по операции «Невод» и вопросительно посмотрел на Градова.

Тот лукаво улыбнулся и спросил:

— Ну так что, Александр Юрьевич, пришло время поднимать «Невод»?

— Да, Георгий Александрович, — подтвердил Рудаков.

— А не рановато ли?

— Такого случая может и не представиться: нам известны время, место и участники тайниковой операции.

— Это одно, Георгий Александрович, — вступил в разговор Шепелев. — А второе — действия Вельтова несут серьезную опасность не только с точки зрения утечки важнейших секретов, а и для сохранения нашей военной науки. То, что он с ней творит, о таком враг может только мечтать. Если так дальше пойдет, то…

— Погоди, погоди, Юрий Дмитриевич, не нагоняй лишнего страха! — остановил его Градов и спросил: — Ты с планом реализации операции Александра Юрьевича согласен?

— Да! — подтвердил Шепелев.

— То есть у вас нет разногласий?

Шепелев и Рудаков энергично закивали головами.

— И все-таки давайте пройдемся по основным пунктам плана, — предложил Градов и задал ключевой вопрос: — Вы уверены, что местом для закладки тайника станет сквер, а конкретно объект «Сатир».

— Да! — в один голос подтвердили Рудаков и Шепелев.

— Хорошо, пошли дальше. Кто из резидентуры выйдет на тайник?

— Вероятнее всего, Дункан! — предположил Рудаков.

— Он специализируется на тайниковых операциях, — поддержал его Шепелев.

— А если супруги Грин? — задался вопросом Градов.

— Не проблема, Георгий Александрович, тем более второй будет женщина. Группа Приходько хорошо подготовлена, и у нее достаточно сил, чтобы нейтрализовать двоих, — заверил Рудаков.

— Александр Юрьевич, я бы насчет женщины не обольщался. Вспомни операцию по супругам Осборн.

— Извините, Георгий Александрович, но подробностей не знаю, я тогда учился в ВКШ.

— А знать бы не мешало. Жена Осборна оказалась не только шпионкой, а и настоящей кошкой, — пояснил Градов и с улыбкой подытожил: — Потом кое-кому из группы захвата пришлось объясняться со своими женами.

— Георгий Александрович, обязательно учтем и найдем способ, как укротить Грин-кошку. Приходько у меня холостяк, так что ему нечего бояться, — развеял Рудаков опасения Градова.

— Ладно, будем считать, с Доцентом — Самохваловым у нас есть ясность, — подвел промежуточный итог Градов и продолжил детализацию других позиций плана. — Теперь что касается Вельтова. Александр Юрьевич, у тебя достаточно материала, чтобы выходить на его арест?

— Да. Есть два эпизода, связанных с мошенничеством, по ним набирается около 600 миллионов рублей.

— Следственный комитет с такой оценкой согласен?

— Мы представляли следователю Крючкову легализованные данные по ВС-Development Group, и он дал заключение: есть основания для возбуждения уголовного дела по статьям 159 и 285.

— То есть Вельтов не отвертится?

— Нет, фактура железобетонная.

— Так, а что по второй позиции, сможем доказать его шпионскую деятельность? — допытывался Градов.

— Здесь, Георгий Александрович, есть сложности. К сожалению, пока не удалось добыть прямых доказательств его связи с ЦРУ, — посетовал Рудаков и поспешил заверить: — Но они будут. Я полагаюсь на показания Самохвалова и дешифровку интернет-переписки Вельтова с Форманом и Калминым.

— Э-э, нет, так не пойдет, — не принял такого подхода Градов и напомнил: — Александр Юрьевич, это Бог полагает, а человек располагает. Мы не боги, и потому надо опираться на факты сбора Вельтовым секретов.

— В ближайшее время они появятся. Оперативно-следственная группа активно работает в данном направлении.

— Будем надеяться, — не стал дальше углубляться в этот вопрос Градов и обратился к последнему пункту плана: — С порядком задержания определились?

— Сначала американца, потом Самохвалова, и последним Вельтова, — предложил Рудаков.

— Георгий Александрович, а я считаю, что надо брать всех одновременно! Вельтова ни в коем случае не откладывать на потом! — возразил Шепелев и пояснил: — Он за версту опасность чует, и если что-то пронюхает, то с его чешским паспортом потом ищи ветра в поле.

— Пожалуй, ты прав, Юрий Дмитриевич! — согласился Градов и распорядился: — Александр Юрьевич, завтра у меня на столе должны лежать материалы в суд на арест Вельтова и обыск в его офисе.

— Есть, — принял тот к исполнению.

— В таком случае будем считать, что с «Неводом» определились! — подвел окончательный итог Градов и, поставив размашистую роспись на плане, объявил: — Юрий Дмитриевич, назначаю тебя руководителем операции. С этого часа вместе с Александром Юрьевичем заниматься только ею!

— Есть! — приняли к исполнению Рудаков и Шепелев.

Два последующих дня для них, сотрудников Управления «Н», оперативно-технических и оперативно-поисковых служб ФСБ, слились в один. К 13 часам 17 апреля все организационно-технические мероприятия были завершены. Несколько десятков сотрудников заняли исходное положение в различных местах Москвы и ждали только команды.

Шепелев и Первушин в 15.00 собрались в кабинете Рудакова. На время операции «Невод» — захват с поличным агента ЦРУ Самохвалова-Доцента и арест Вельтова-Дельца, подозреваемого в сотрудничестве с американской разведкой, он стал временным командным пунктом. В нем сходились все нити операции — каналы связи со стационарными постами наружного наблюдения у посольства США и подвижными, выставленными на маршрутах движения Самохвалова и сотрудников московской резидентуры ЦРУ. Само место предполагаемой закладки тайника — сквер у Театра им. Моссовета — было оборудовано средствами скрытой видеозаписи. Группы Сахнова, Приходько и Охотникова выдвинулись на исходные позиции.

Расположившись за пультом управления и контроля, Шепелев пробежался пальцами по клавиатуре, и на противоположной стене тускло замерцали три больших экрана. На них возник город, но не тот разноликий, полный неукротимой энергии и хорошо знакомый москвичам, а совершенно другой. Экраны уродовали, полыхавшие алым цветом, язвы «мертвых» и зон повышенной опасности — там, где разведчики наружного наблюдения могли попасть под контрнаблюдение американской резидентуры.

Шепелев с Рудаковым переглянулись и остались довольны результатами работы технических и оперативно-поисковых служб ФСБ.

— Молодцы ребята, четко сработали! Остается только проверить связь с постами и группами Сахнова, Лазарева и Приходько! — заключил Шепелев и потянулся к телефонной трубке.

Его примеру последовали Рудаков с Первушиным, и в кабинете зазвучали отрывистые команды:

— Первый! Второй! Третий! Я — база, проверка связи! Как меня слышите?.. Готовность номер один!

— Есть! Есть!.. — звучало в ответ.

Также оперативно и слаженно действовали разведчики наружного наблюдения.

— Делец — в офисе! Доцент — в институте! В «Осином гнезде» — посольстве США — повышенной активности не наблюдается, — поступали доклады от руководителей бригад наружки.

— Начнется движение, сообщить мне немедленно! — распорядился Шепелев и снял трубку ВЧ-связи.

Ему ответил Градов и поинтересовался:

— Как обстановка, Юрий Дмитриевич?

— Находится под контролем. Наши силы и средства приведены в полную готовность, — доложил Шепелев.

— Как ведут себя проверяемые?

— Нервозности не отмечается.

— Однако, крепкие у них нервы, матерое зверье, — констатировал Градов и задал вопрос, который не давал ему покоя: — Юрий Дмитриевич, а мы не ошиблись в своих расчетах? Ты уверен, что Доцент идет на закладку тайника?

— Она при нем и закамуфлирована под сучок.

— Уже легче, а где он сам?

— В институте.

— Чего он не чешется? До выхода на тайник осталось совсем ничего, — и в голосе Градова снова зазвучали беспокойные нотки: — А не могла ли резидентура перенести операцию?

— Не должна, Георгий Александрович! Зачем бы ему тащить с собой закладку?

— Извините, Юрий Дмитриевич, поступила свежая информация на Доцента! — вмешался в разговор Рудаков.

— Прошу прощения, Георгий Александрович, — прервал доклад Шепелев. — Так что там, Александр Юрьевич?

— Доцент забрал закладку из сейфа и покинул институт.

— Георгий Александрович, последняя информация по Доценту! Он вышел из института, и при нем закладка! — бодро сообщил Шепелев.

— Хорошая новость! — оживился Градов. — А что посольская резидентура?

— Пока активности не наблюдается.

— Должны бы уже зашевелиться.

Шепелев посмотрел на часы и согласился:

— Думаю, сейчас начнут.

— У вас все готово к захвату?

— Да.

— С группой Приходько накладок не возникнет? — допытывался Градов.

— Не должно быть. На макете отработано все до метра, все до секунды, — заверил Шепелев.

— Ну, макет — это одно, а реальная обстановка — другое. Не зря резидентура назначила операцию на 18.30 — в сквере будет полно народу.

— На этот случай в резерве группа Охотникова.

— Остается надеяться, что все сложится, как надо. Только не расслабляться, Юрий Дмитриевич! — пожелал Градов и предупредил: — Дельца брать только после задержания Доцента и американца. Основное внимание уделить выемке документов по финансовым операциям с BC-Development Group. В них аферная собака зарыта.

— Есть! — принял к исполнению Шепелев.

Теперь все его и внимание Рудакова с Первушиным было приковано к действиям Доцента — Самохвалова и посольской резидентуры ЦРУ. По данным наружки, после того как он покинул проходную института, в его поведении появилась нервозность. Несмотря на возраст, Самохвалов проявил завидную прыть: как заяц, прыгал из троллейбуса в троллейбус, а на остановке «Парк культуры» смешался с толпой и попытался затеряться в метро. Однако опытных разведчиков наружки престарелому шпиону не так-то легко было перебегать, а тем более сбить со следа, поэтому на командном пункте операции знали о каждом его шаге.

Время шло, а у посольства США сохранялось странное затишье. В штабе операции «Невод» занервничали. До контрольного срока, назначенного резидентурой Самохвалову, оставалось меньше трех часов, когда, наконец, поступил долгожданный доклад.

— База, «Осиное гнездо» зашевелилось! В эфире работает шесть приемопередатчиков, и происходит массовый вылет «ос», — сообщил командир бригады наружки.

— Отличная новость! Спасибо! — поблагодарил Шепелев и по громкой связи потребовал от оператора: — Товарищ капитан, дайте на экран полную картинку!

— Есть! — прозвучало в ответ.

Через мгновение на втором экране возникла крупным планом ощетинившаяся антеннами ядовито-желтая громада посольства США, а затем оператор сфокусировал внимание на центральных и запасных воротах. Из них одна за другой выкатывались машины и веером разъезжались по Москве. Опытному Шепелеву это говорило о том, что резидентура ЦРУ начала раскручивать свою карусель. Ее цель была ему понятна: таким способом американцы рассчитывали увести за собой бригады наружки от места проведения тайниковой операции с Доцентом. Подтверждением тому служили новые сообщения разведчиков наружного наблюдения с маршрутов движения сотрудников ЦРУ:

— Первый — базе: синяя коробочка направляется в район ВДНХ.

— Второй — базе: черная коробочка направляется в район Лужников.

— Третий — базе: белая коробочка направляется в район Сокольников.

— Четвертый…

Все три экрана пульсировали яркими точками перемещающихся по Москве машин посольства США.

— Спрут распускает щупальцы, — заключил Рудаков.

— И оттягивает наши силы от «Маяковки», — отметил Первушин.

— Да, — согласился Шепелев, снова снял трубку ВЧ-связи и доложил Градову: — Георгий Александрович, резидентура начала операцию по связи с Доцентом. Уводят нас от «Маяковки».

— Чего и следовало ожидать, — констатировал Градов и уточнил — А где он сам?

— Накручивает круги в метро.

— Понятно. Есть ясность, кто из резидентуры выедет на выемку закладки из тайника?

— Пока нет. Они растаскивают по городу наружку. Основные направления — Сокольники и Лужники.

— Устраивают нам ножницы, — сделал вывод Градов.

— Так точно! — подтвердил Шепелев и заверил: — Мы на это не поддаемся, и основные силы держим у «Маяковки».

— Правильно, сейчас главное — сохранять терпение и выдержку. Рано или поздно, но связник Доцента проявится.

— Я надеюсь, в ближайшее минуты мы узнаем его имя.

— Твоя уверенность, Юрий Дмитриевич, обнадеживает. Основное внимание закладке тайника — это ключевой момент в операции! Перед нами опытный противник, и мы не имеем права на ошибку. У нее слишком большая политическая цена, — предупредил Градов.

— Георгий Александрович, Госдеп не получит повода для демарша, — заверил Шепелев.

— Я очень рассчитываю на тебя, Юра, и жду результата, — закончил разговор Градов.

— Есть! — принял к исполнению Шепелев и снова сосредоточился на том, что происходило на экранах. На них посольская автомобильная стая стремительно перемещалась по улицам Москвы и продолжала раскручивать карусель. За всем этим чувствовалась рука опытного профессионала, знающего город как свои пять пальцев. Бригады наружного наблюдения сбились с ног, чтобы не потерять след того единственного, кто должен выйти на выемку шпионской закладки из тайника Доцента.

Шепелев, Рудаков и Первушин не успевали менять трубки телефонов и требовать от разведчиков наружки только одного: «Ребята, не пропустите соскок связника!»

Время перевалило за 17.00. Карусель резидентуры набрала немыслимые обороты, а у «Маяковки» по-прежнему никто из ее сотрудников не появился. Скрытые видеокамеры и разведчики наружного наблюдения, дежурившие на стационарных постах в сквере у Театра им. Моссовета, внимательно «цедили» публику, но пока никто, отдаленно напоминающий Доцента — Самохвалова или разведчика резидентуры, перед ними не засветился.

Шепелев нервно теребил ручку и все чаще бросал беспокойные взгляды на часы, Рудаков нервно курил, а Первушин пил кофе чашку за чашкой. И только в 17.25 напряжение в штабе операции спало. Из четвертой бригады наружного наблюдения поступил долгожданный сигнал на третьего секретаря посольства Генри Дункана. У станции метро «Парк культуры» он бросил машину на стоянке и, несмотря на красный свет светофора, перебежал улицу и шмыгнул в толпу. Его маскарад с переодеванием — перед разведчиками наружки предстал не стройный, лощеный красавчик, а благообразный интеллигент с бородкой клинышком, в старомодных очках — не ввел их в заблуждение, они плотно сели ему на «хвост». Операция ЦРУ по выемке тайника от агента Доцента — Самохвалова вступила в решающую стадию.

Следующее сообщение с поста наблюдения на выходе станции метро «Маяковская» сняло последние опасения у руководителей операции «Невод» в том, что тайниковая операция может не состояться в сквере Театра им. Моссовета. Перед объективами скрытых видеокамер вальяжно продефилировала супружеская чета Гринов, далеко не последних овечек из шпионского стада ЦРУ. Крутнувшись перед входом в театр, они возвратились в сквер.

— Проводят разведку местности, — сделал вывод Рудаков.

— Да, — согласился Шепелев.

Его и прогноз Рудакова оказался точным: тайниковая операция американской разведки завершится в 18.30 в сквере у театра. Шепелев снял трубку ВЧ-связи и бодро доложил Градову:

— Георгий Александрович, резидентура вышла на финишную прямую!

— Ты уверен? — уточнил Градов.

— На месте закладки тайника в сквере появилась супружеская пара Гринов. По всем признакам проводит разведку местности. Просматривается и тот, кто изымет закладку Самохвалова.

— И кто же?

— Как мы и предполагали, третий секретарь посольства Генри Дункан — специалист по проведению тайниковых операций.

— Отлично! Ай да, молодцы! — похвалил Градов, но предостерег: — Юрий Дмитриевич, только не вспугните! Это тебе не воробьи, а стреляные стервятники!

— Понимаю, будем предельно осторожны, Георгий Александрович. Я дал команду наружке вести наблюдение с дальних позиций.

— Правильно. А что Доцент?

— Сейчас находится… — Шепелев бросил взгляд на экран и уточнил: — Идет по Тверской в районе Дома книги.

— Действительно, до финиша ему осталось немного, надеюсь, группа захвата не оплошает.

— Не сомневайтесь, Георгий Александрович, на тренировках отработали все до мелочей, — заверил Шепелев.

— В таком случае, Юрий Дмитриевич, мне остается пожелать Вам удачи, — закончил разговор Градов.

— Спасибо, — поблагодарил Шепелев и снова обратился к экранам.

До решающего момента в операции «Невод» оставались считанные минуты. Самохвалов свернул с Тверской на Садовое кольцо и, постоянно проверяясь, приближался к входу в сквер. Часы показывали 18.22, до закладки шпионом донесения оставалось восемь минут. Шепелев с Рудаковым не спускали с Самохвалова глаз и думали только о том, чтобы сброс закладки произошел у Сатира. В противном случае их ошибка в расчетах могла дорого обойтись: каждый лишний метр создавал трудности для группы захвата и увеличивал шансы шпионов избавиться от опасной улики.

Забыв обо всем, контрразведчики впились взглядами в экран и ловили каждое движение Самохвалова. В них все больше наблюдалось суетливости и нервозности. Подойдя к ресторану «Свет звезды», он резко свернул к дорожке, что вела к туалету, на повороте замедлил шаг перед бронзовым Орфеем, потом потоптался у Сатира и потрусил к входу театра.

— Куда он прет?! Куда? — опешил Шепелев и треснул кулаком по столу.

Не лучше выглядел Рудаков — у него кроме крепких выражений других не осталось.

— Юрий Дмитриевич! Александр Юрьевич! Грины тоже зашевелились! — срывающимся голосом воскликнул Первушин.

На третьем экране крупным планом возникла шпионская пара. Она, как и Самохвалов, направлялась к театру.

— Моментальная явка с обменом закладок, — убитым тоном произнес Рудаков.

— Тайник — отвлекающий маневр. Как же мы так о… — у Шепелева больше не хватило слов.

От ярости и бессилия он заскрежетал зубами и, кажется, готов был взглядом испепелить шпионов. Те же чувства испытывали Рудаков и Первушин — резидентура ЦРУ их переиграла, и потухшими глазами наблюдали за тем, как сближались Самохвалов и Грины. Их разделял всего десяток метров, когда шпионская пара приостановилась, достала театральную программку и принялась что-то оживленно обсуждать. Самохвалов тоже сбавил шаг, суетливо осмотрелся по сторонам и затем свернул на боковую аллею.

— Не все пропало! Не все! — оживился Первушин, и в его глазах снова появился азартный блеск.

В кабинете прозвучал общий вздох облегчения. Закладка по-прежнему оставалась у Самохвалова. Протрусив по аллейке, он снова описал круг у Сатира и остановился у колоннады.

— Ну, давай же! Давай! — подгонял его Первушин и не заметил, как в его руках ручка рассыпалась на куски.

Самохвалов, будто услышав его, резко шагнул к лавочке и плюхнулся на нее. Прошла секунда-другая, и он, поерзав костлявым задом, запустил руку в карман куртки. В следующее мгновение оператор крупным планом вывел на экран его кулак. В нем был зажат сучок.

— Все, спекся негодяй! — воскликнул Шепелев и, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла.

— Александр Юрьевич, с Сатиром попали в самое яблочко! Попали! — ликовал Первушин.

Рудаков отвечал ему блаженной улыбкой. В своем расчете он не ошибся. А Самохвалов, избавившись от опасного груза, сорвался с лавочки так, будто ему кольнули шилом в зад. На выходе из сквера его оставили силы, и он в изнеможении прислонился к ограде. Теперь все внимание контрразведчиков было приковано к лавочке, под которой валялась шпионская закладка, и к Гринам. Те приняли сторожевую стойку и не спускали с нее глаз.

Прошла минута-другая. Стрелки часов показывали 18.37, когда на выходе станции метро «Маяковская», в толпе театралов промелькнула физиономия Дункана. Людская река пронесла его мимо Театра Сатиры и, выплеснув в сквер, растеклась по аллеям. И здесь снова оживились Грины. Они прогулочным шагом двинулись навстречу Дункану. Сошлись шпионы у Орфея, и глазастому Первушину показалось, что между ними состоялся короткий обмен сигналами. С ним согласились Шепелев и Рудаков.

В подтверждение их догадки Дункан миновал Орфея и направился к Сатиру. Его выдержке можно было позавидовать. Он скучающим взглядом скользил по публике. В ней ничего не выбивалось из привычного ритма жизни сквера. На ступеньках, перед входом в театр, суетилась стайка неудачников в надежде стрельнуть лишний билетик на премьеру спектакля «Кошмар на улице Лурсин». Ребятня, щебетавшая на разные голоса, не обращала внимания на грозные окрики мамаш, оседлала бронзового Орфея, а один отчаянный смельчак забрался к нему на колени и пытался порвать металлические струны.

Дункан приближался к лавочке, под которой находилась закладка агента Консула — Самохвалова. Она оказалась занятой. Пожилая супружеская пара, подставив лица под лучи заходящего солнца, наслаждалась его теплом. Все вокруг дышало благодушием и спокойствием. Но эта, на первый взгляд, благостная атмосфера не усыпила бдительности опытного американского разведчика — в одно мгновение она могла обернуться провалом. Дункан держал паузу и не спешил забирать шпионскую закладку Консула — Самохвалова. Он стрельнул взглядом в сторону Гринов. В их движениях не было нервозности, не поступило сигнала об опасности и из посольства — Центра управления тайниковой операцией. В наушнике монотонно переливался эфир — резидент хранил молчание. Не реагировал на опасность и сканер в кармане куртки. Дункан опустил ногу на бордюр и принялся перевязывать шнурок на ботинке. Шпионская закладка — «сучок» находилась в метре от него.

— Ну и нервы? — отдал должное противнику Первушин.

— Профессионал, тут ничего не скажешь, — согласился Рудаков.

— Шнурки — простой и безотказный прием, но сегодня это не сработает, — отрезал Шепелев и продолжал внимательно следить за руками Дункана.

— Юрий Дмитриевич, он берет ее! Берет! Пора! — воскликнул Первушин.

На экране крупным планом возникла рука Дункана. Она стремительно скользнула под лавочку. Пальцы ухватили шпионское донесение Консула — Самохвалова, и в следующее мгновение «сучок» исчез в кармане куртки Дункана.

— Пошли, ребята! — внезапно осипшим голосом Шепелев дал команду группам захвата.

На командном пункте воцарилась звенящая тишина. Шепелев, Рудаков и Первушин, затаив дыхание, наблюдали за тем, что происходило за несколько километров от них, в сквере у Театра им. Моссовета. Не успел Дункан распрямиться, как сонно дремавшая престарелая супружеская пара преобразилась на глазах: Приходько и чемпионка департамента по акробатике старший лейтенант Устимович взвились в воздухе и обрушились на него. Им на помощь со спринтерской скоростью спешили двое рабочих, укладывавших тротуарную плитку. В следующую секунду к ним присоединился пятый, пулей вылетевший из туалета. Даже бронзовый Орфей не остался в стороне от происходящего. Лира в его руках превратилась в кинокамеру, и ее объектив бесстрастно фиксировал каждое движение Дункана, чтобы потом предъявить вещественные доказательства враждебной деятельности «папе» всех американских шпионов в России — послу США.

Группа захвата действовала столь стремительно, что Дункан не успел избавиться от убийственной улики — шпионского донесения Консула — Самохвалова, как был припечатан к земле и на его руках защелкнулись наручники. Спектакль «Кошмар на улице Лурсин», что вот-вот должен был начаться на знаменитой сцене Театра им. Моссовета, стал для Дункана кошмаром наяву. На командном пункте операции «Невод» готовились праздновать победу, и тут произошло то, чего никто не ожидал. Группа Приходько и Дункан оказались в кольце зевак, среди них затерялась растерянная чета Гринов.

— Ребята, тут кино снимаете? Че, про шпионов? Как называется?

Град вопросов обрушился на Приходько, бойцов группы захвата и Дункана. На командном пункте Шепелев, Рудаков и Первушин лихорадочно искали выход из трагикомической ситуации. Первым после секундного замешательства его нашел Приходько и, обращаясь к толпе, рассыпался в благодарностях:

— Спасибо! Спасибо, господа, за участие в съемках фильма!

— А как называется? Правда, про шпионов? Еще снимать будете? — продолжали теребить его вопросами.

Кто-то самый бойкий подобрался к Дункану и, потрепав по плечу, с восхищением воскликнул:

— Парень, ты здорово играешь! Ну, прямо настоящий шпион! Ты кто?

— Та это Балуев, только в гриме!

— Не, Страхов! — гадали одни зеваки, а другие совали Приходько и Дункану билеты, театральные программы и просили: — Ребята, дайте автограф!

Ситуация в сквере выходила из-под контроля контрразведчиков. Вокруг группы захвата и Дункана как снежный ком росла толпа. Супруги Грин, оправившись от шока, что— то кричали и пытались пробиться ему на выручку. Рудаков с Шепелевым хватались за телефоны, но их звонки уже ничего не могли изменить. Захват американского шпиона приобретал все более скандальный характер. Выход из положения нашел Приходько. Он вскинул руки и его зычный голос зазвучал на командном пункте:

— Господа, внимание! Все, кто попал под объектив камер, может пройти в резервную кассу театра и получить деньги за участие в массовке.

Дважды повторять просьбу Приходько не пришлось. Зеваки тут же забыли про автографы и ринулась к театру. На командном пункте вздохнули с облегчением и сосредоточились на втором экране.

То, что они увидели на нем, не доставило беспокойства. Захват Самохвалова прошел без осложнений и в считанные секунды. Молодая девушка споткнулась, и он галантно подставил ей руку. Но вместо благодарности получил подсечку и рухнул в объятия крепыша с боксерской челюстью. Шпион не успел произнести даже слова, как свет перед его глазами померк: плотная черная маска скользнула по лицу и затянулась тугой петлей на затылке, а на руках защелкнулись наручники. Цепкие пальцы сноровисто обшарили ворот куртки, рубашки и вывернули карманы. Пресловутой ампулы с ядом и оружия при Самохвалове не оказалось.

Операция по захвату агента американской разведки Консула — Самохвалова привлекла внимание разве что нескольких уличных прохожих. С разинутыми ртами они наблюдали, как обвисшее тряпичной куклой тело проплыло перед ними и исчезло в темном зеве крытого автофургона. Прошла минута, и уже ничто не напоминало об операции «Невод» российских контрразведчиков.

Ее заключительный этап — арест Вельтова — тоже не преподнес сюрпризов. В 18.51 оперативно-следственная группа из числа сотрудников Управления «Н» департамента военной контрразведки ФСБ и Следственного комитета России под командой полковника Сахнова вошла в офис совместной российско-американской компании BC-Development Group. Ее охрана безропотно подчинилась его требованиям и пропустила в кабинет Вельтова. Вежливые люди со стальным блеском в глазах и крепкими бицепсами, угадывавшимися под куртками, своими решительными действиями дали ему ясно понять — сопротивление бесполезно. Он ожег их ненавидящим взглядом и отвернулся к стене.

В качестве заключения

г. Абинск,

Краснодарский край,

двор казачьего атамана Юрия Сердюка

9.05.2014

Весна на благословенной Кубани находилась в самом разгаре. Давно были забыты коварные мартовские заморозки и шквалистые ветры «бора». Теплые проливные апрельские дожди смыли в реки вместе с прошлогодними листьями последние остатки зимы. Благодатная кубанская земля ожила и заблагоухала. Города и станицы купались в бело-розовом море цветущих садов. Кроны раскидистых яблонь и груш звенели от разноголосого гомона птиц. Воздух был напоен нежным ароматом первых весенних цветов. Все вокруг полыхало яркими красками новой, бурно нарождающейся жизни.

Небольшой кубанский городок Абинск, привольно раскинувшийся по берегам небольшой, но своенравной горной речки Абин, напоминал собой одну большую праздничную площадку. В центральном парке, у школы № 1 завершались приготовления к торжественному концерту, и шли последние репетиции. На эстраде, на площадке перед фонтаном и в беседках танцоры оттачивали последние па, а певцы пробовали голос. В другой части города, на стадионе, тоже негде было яблоку упасть. На футбольном поле, на волейбольных и баскетбольных площадках шла азартная и бескомпромиссная борьба между школьными командами. С трибун дружными аплодисментами их поддерживали многочисленные болельщики.

В доме полковника запаса, казачьего атамана Юрия Сердюка также царило празднично-радостное оживление. Под навесом из винограда звучал веселый перезвон посуды — это Елена в привычном для жены военного, пусть и в отставке, пожарном порядке готовила стол для гостей. Голос самого Сердюка — зычный, не утративший командных интонаций, доносился из беседки. Это был тот редкий случай, когда бывший заместитель командира бригады мог без всяких последствий позволить себе давать указания боевому генерал-лейтенанту, да еще десантнику Александру Колпаченко и полковнику ФСБ Александру Первушину. Они, вооружившись кухонными ножами, послушно кромсали первые парниковые огурчики, аппетитно лоснившийся балык, нарезали хлеб, когда с улицы донесся гул мощного мотора.

— Наверно, генерал Наумец подъехал? — предположил Сердюк.

В подтверждение его слов заработал сотовый телефон у Колпаченко, и он ответил:

— Все правильно, Алексей, гора песка, синий забор и двухэтажный дом с красной крышей.

— Ориентирование на местности — «пять»! — оценил действия Наумца Сердюк и, подмигнув Первушину, шутливо заметил: — Учись контрразведка, как на цель выходить!

— Было бы чему. С тобой, Юра, скорее в западню попадешь, чем до нее доберешься.

— Эт с чего ты взял?

— А с того… Вчера забор зеленого цвета, сегодня — синий, а крыши вообще не было, — не остался в долгу Первушин.

— Э-э, Саша, у тебя хромает оперативное искусство — так то ж была маскировка, — хмыкнул Сердюк и предложил: — Ну что, хлопцы, пошли встречать генерала, а то забредет на соседний участок, а там злющий полкан, от лампаса ничего не оставит.

Колпаченко с Первушиным присоединились к Сердюку и, перебравшись через стройку, вышли к палисаднику, где встретились с Наумцом. Командир легендарной 76-й воздушно-десантной дивизии генерал-майор Алексей Наумец лучился энергией и задором. Его объятия с Колпаченко заставили Первушина, далеко не хиляка, невольно поежиться. По-приятельски поздоровавшись с Сердюком, Наумец задержал на Первушине внимательный, цепкий взгляд и коротко пожал руку.

— Вот что значит опытный командир, контрразведку за версту чует, — не упустил случая подтрунить над другом.

Сердюк и поспешил успокоить Наумца: — Алексей, не беспокойся, — это наша контрразведка, можешь говорить, как на исповеди.

— С последним не буду спешить, — с улыбкой ответил Наумец и, спохватившись, воскликнул: — Что же это я в гости и с пустыми руками?

— Да не надо, все есть! — попытался остановить его Сердюк.

— Нет, так не пойдет, — настоял на своем Наумец и направился к машине.

Сердюк, Колпаченко и Первушин вышли на улицу, чтобы оценить ее. В представлении Первушина хаммер — явный перебор для командира дивизии. А когда из кабины нехотя вывалился громила свирепого вида, то у него зароились подозрения: Наумец даже на Кубани смог нагнуть крутых, и бросил вопросительный взгляд на Сердюка. Тот в ответ пожал плечами. В следующее мгновение недоумение Первушина переросло в изумление. Громила, увидев Колпаченко, изменился в лице. Боевой генерал даже в дачном костюме оставался генералом и внушал трепет гражданским штафиркам.

— Миша?! Миненков?! Ты?! — воскликнул Колпаченко.

Тот неловко переступил с ноги на ногу, и Первушин услышал скрип протезов.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — смущенно ответил Михаил.

— Вот так сюрприз?! Не ожидал! Как поживаешь, Миша?

— Все нормально, товарищ генерал.

— Какое на хрен нормально? Мы там за столом, а ты тут кукуешь? — возмутился Колпаченко и, обернувшись к Наумцу, строго заметил: — Алексей, шо за дела?

— Извините, Александр Николаевич, думал на минутку заскочить, — смешался Наумец.

— На минуту? Ты меня удивляешь, Алексей! За минуту десантник хорошо делает две вещи: завоевывает сердце девушки и берет приступом любую крепость, но никак не дружеский стол.

— Александр Николаевич, позвольте устранить недостаток на месте, — попросил разрешения Наумец и, открыв дверцу машины, достал объемистый сверток.

— Другое дело, — одобрительно заметил Колпаченко и, бережно обхватив Михаила за плечо, распорядился: — Всем за стол!

— Товарищ генерал, да как-то неудобно. Я лучше в машине подожду, — замялся Миненков.

— Чт-о?! Ты это брось, Миша! Мы что, в Чечне друг другу на погон смотрели?

— Никак нет, товарищ генерал.

— Вот тот-то и оно. Генерал — это звание, а Герой России — это доблесть и подвиг!

— Ну что Вы, Александр Николаевич, да какой подвиг? Я сделал то, что на моем месте сделал бы каждый, — дрогнувшим голосом произнес Михаил, и его глаза повлажнели.

— Э-э, Миша, ты не прав, — возразил Колпаченко. — Если бы все были такие, как ты, то никакая собака на нас бы не тявкнула.

— Ничего, пройдет еще лет десять-пятнадцать, и мы прижмем хвост самому злобному псу! — отрезал Сердюк.

— Южная Осетия и Крым показали: прошло то время, когда из Вашингтона нам указывали наше место, — поддержал его Первушин.

— Стоп, Юрий Вячеславович! Стоп, Александр Васильевич! Что-то вы не на шутку развоевались, так про обед забудем, — добродушно заметил Колпаченко.

— Извините, прошу всех в дом, — спохватился Сердюк.

Возвратившись под навес, они заняли места за столом.

Сердюк на правах хозяина поднял тост за Великую Победу, одержанную отцами и дедами над фашизмом. Потом были тосты за встречу, за боевых товарищей, которые не дожили до этого дня, за армию, и постепенно разговор перешел на последние события в Новороссии. Они — боевые генералы и офицеры, знающие не понаслышке цену жизни и смерти, повидавшие в своей жизни всякого, с болью и глубокой тревогой говорили о том, что происходит в Донецке и Луганске.

— Юра! Саша! Ребята! Парад показывают! Путин в Севастополе! — возглас Елены поднял их из-за стола. Они гурьбой ввалились в летнюю кухню и приникли к экрану телевизора.

Праздничный Севастополь лучился радостью и счастьем. Счастье и радость переполняли сердца и души десятков тысяч горожан, заполнивших набережную, площади перед Владимирским и Покровским соборами, Константиновский равелин и 35-ю береговую батарею. Бесконечно долгих 23 года они ждали, верили и надеялись, что наступит этот час, этот незабываемый миг, когда они снова смогут с гордостью произнести столь бесконечно дорогое и близкое для сердца русского человека слово: «Я русский!». Оно, казалось, витало повсюду: над морем, над Графской пристанью, над Малаховым курганом и в самом воздухе.

Те же чувства, что владели севастопольцами, испытывали Миненков, Сердюк, Первушин, Наумец и Колпаченко. Наблюдая профессиональным взглядом за парадом, они отмечали слаженные действия морских пехотинцев, демонстрировавших приемы рукопашного боя, безукоризненно строгий строй кораблей Черноморского флота, бороздивших воды севастопольской бухты, и виртуозные воздушные пируэты, что совершали пилотажные авиагруппы «Стрижи» и «Русские витязи». В эти мгновения их сердца наполняла гордость за тех, кто в Севастополе в едином строю демонстрировали возрождающуюся мощь Российской армии и флота.

И невольно в памяти Миненкова, Сердюка, Наумца и Колпаченко воскресали совершенно иные — трагические события двадцатилетней давности. В 1996 году они и тысячи российских военнослужащих были брошены циничными политиканами в пекло братоубийственной войны на Северном Кавказе. Тогда им пришлось пройти через то, чего не пожелаешь и врагу. В памяти навсегда сохранились мрачные развалины Грозного, истерзанные осколками, раздавленные гусеницами танков тела товарищей и подчиненных, самодовольные, одетые с иголочки, обвешанные, словно рождественская елка, современным оружием басаевы, радуевы и умаровы, грозившие с российских экранов новыми терактами в Москве, и кликушеская, спущенная с западной цепи, свора продажных пиарщиков. Воспоминания о тех окаянных днях в их и жизни страны спустя годы продолжали вызывать в душе глухую ненависть и холодное презрение к прошлой безнравственной преступной власти в Кремле. Власти, которая в угоду своим политическим амбициям и корыстным интересам развязала кровавую бойню на Северном Кавказе.

В 2014 году это лихолетье для армии и России закончилось. С 2012 года президент Владимир Путин и министр обороны Сергей Шойгу с настойчивостью, заслуживающей уважения, взялись за проведение реальной, а не «бумажной» реформы Вооруженных сил. Начали они ее с руководящих кадров Министерства обороны: уволили бездарей, «чего изволите» и призвали на их место профессионалов, вернули в боевой строй генерала Макарова, генерала Хрулева и других опытных военачальников. Это они в критические часы августа 2008 года, когда под огнем грузинской артиллерии в Цхинвале гибли мирные жители и российские миротворцы, не дожидаясь приказа министра обороны Сердюкова, взяли на себя огромнейшую ответственность и двинули вверенные им войска на помощь югоосетинскому народу и своим товарищам.

С отстранением в ноябре 2012 года от должности Сердюкова, а вместе с ним «батальона амазонок», наконец, было прекращено губительное разрушение организационно-штатной структуры войск, закончилась кадровая чехарда и начата системная научно-обоснованная работа по созданию современной армии, способной противостоять нынешним и будущим угрозам безопасности России.

Крымская весна 2014 года наглядно продемонстрировала первые результаты трудной, сложной, но так необходимой военной реформы. Операцию по возвращению Крыма и Севастополя в родную российскую гавань штабы и органы боевого управления спланировали и осуществили безукоризненно. Они смогли на высочайшем уровне подготовить и провести организационно-технические мероприятия, в последующем наладить четкое взаимодействие между задействованными в операции частями и подразделениями, а также обеспечить скрытность их действий от противника. В результате хваленная американская разведка с ее вездесущим Агентством национальной безопасности, не гнушающимся прослушивать телефонные разговоры своих союзников — канцлера Германии Меркель, банально проспала эту, вне всякого сомнения, выдающуюся операцию Российской армии.

В крымских событиях не только профессионалы, а и люди, далекие от армии, увидели ее новое лицо. И оно вызывает глубокое уважение и гордость. В считанные часы почти полторы тысячи военных объектов, а это свыше 20 000 офицеров и контрактников — лучшей части украинской армии, имевшие на вооружении танки, корабли и самолеты, оказались блокированы «Вежливыми людьми». Они заслуживают того, чтобы говорить и писать о них с большой буквы. Слаженность и оперативность их действий, решительность и сам внешний вид отбили всякую охоту у украинских военнослужащих к сопротивлению. Весной 2014 года страна — Россия увидела новую армию, способную смело и решительно отстаивать ее национальные интересы.

Наряду с качественным обновлением организационно-штатной структуры, совершенствованием систем боевого управления войсками, а также со значительно возросшим уровнем полевой выучки личного состава, существенные изменения к лучшему произошли и в статусе военнослужащего. После многолетних мытарств и унизительного положения человека в погонах пришел конец его нищенскому существованию. То, как государство несколько лет назад вознаграждало его ратный труд, иначе как позором назвать было нельзя.

Командир ракетной дивизии стратегического назначения, на вооружении которой находилось 36 подвижных грунтовых пусковых установок с ядерными боезарядами, получал зарплату меньше, чем помощник машиниста московского метро. Он — будущий командующий армией — во время учебы в Академии Генерального штаба, отправляясь из общежития в лекционную аудиторию, вынужден был стыдливо набрасывать гражданский плащ на потертый дешевенький китель. В вагоне метро ему не в бровь, а в глаз било оскорбительное и унизительное объявление: «Дирекция Московского метрополитена объявляет прием на курсы подготовки помощников машиниста. На время учебы предоставляется бесплатное общежитие. Стипендия 16 тысяч. После окончания курсов и зачисления на работу заработная плата от 35 тысяч рублей и выше».

К счастью, такое позорнейшее отношение государства к человеку с «ружьем» осталось в прошлом. Сегодня генерал, офицер и его семья в их нынешнем статусе могут жить достойно и, не стесняясь формы, ездить не только в метро, а и подвинуть в сторону офисный планктон за столиком столичного ресторана.

Серьезные качественные подвижки происходят и в такой важнейшей сфере, как боевая подготовка войск. Обучение личного состава все более приобретает прикладной характер. Значительно возросла интенсивность проведения командно-штабных тренировок, полковых, дивизионных и армейских учений. Их характер максимально приближен к условиям боевой обстановки. В учебном процессе все более широко используются современные технические системы. При проведении проверок все меньше становится показухи, а вместе с ней уходит в прошлое горькое армейское изречение: «Почему плохо сдал итоговую проверку? Да потому что было мало водки и тушенки».

Внушает оптимизм и то, какими темпами идет обновление парка боевой и специальной техники. К концу 2015 года в его составе 30 % будет приходиться на новейшие образцы, а в 2020 году эта цифра достигнет 70 %. Все это, а также огромные финансовые ресурсы — 20 триллионов рублей, направляемые в ВПК, вселяют надежду на то, что Вооруженные Силы Российской Федерации и впредь будут оставаться надежным гарантом безопасности и суверенитета страны.

Более сложной представляется другая задача — состояние души человека в погонах. Замполиты, морочившие головы подчиненным сначала просто социализмом, а потом социализмом с человеческим лицом, ушли в прошлое вместе с КПСС. Сменившие их в 1992 году заместители командира по воспитательной работе занимались всем чем угодно, но только не душой военнослужащего и, по сути, превратились в пятое колесо военной телеги. Министр Сердюков, особо не утруждая себя, чисто по-бухгалтерски одним росчерком пера уничтожил воспитателей как класс, а вместе с ним и важнейший духовный институт. С 2013 года усилиями Сергея Шойгу и руководства Министерства обороны в частях и подразделениях вновь восстановлены должности заместителей командира по работе с личным составом. С участием церкви идет поиск новых путей и форм защиты души служивого человека от скверны. Немало делается в образовательной и культурной сферах, чтобы в конечном итоге человек в погонах снова мог с гордостью повторять за нашим прославленным полководцем Александром Суворовым: «Мы — русские! Какой восторг!».

Но будет ли достаточно этих усилий, чтобы обеспечить гарантированный отпор любому агрессору и сохранить суверенитет страны? Видимо, нет. Трагическая история развития нашего Отечества за последнее столетие является тому красноречивым подтверждением. Как и 25, так и 100 лет назад страна обладала колоссальными природными ресурсами и имела одну из самых больших армий в мире. В 1917-м, а позже в 1991 году, даже наличие ядерного оружия не уберегло страну от неисчислимых бедствий и разрушения государственных институтов. Эрозия духовно-нравственного стержня общества, подмена истинных ценностей ложными обернулись для нашего Отечества страшными трагедиями.

Сегодня, когда Россия восстанавливает былую мощь и возвращается на свой исторический пьедестал, отведенный ей Провидением, она снова оказывается перед новыми испытаниями и новыми вызовами. На наших глазах разворачивается борьба не на жизнь, а насмерть между двумя цивилизациями. Одна из них — западная исповедует идеологию финансово-технологического неоколониализма, отвергает традиционные христианские нравственные семейные ценности и подменяет их суррогатами. Другая — нарождающаяся представляет Россию, Китай и Индию, страны с богатейшей тысячелетней историей и культурой. Они, а также Бразилия, Южная Африка, Аргентина с их моделями развития, становятся все более привлекательными для остального человечества. Их экономика активно влияет на мировые процессы и теснит на международных рынках США и ЕС.

Все это ведет к тому, что ростовщическому благополучию западной цивилизации, которое все более определяется диктатом доллара и евро, приходит конец. Поэтому в Вашингтоне и Брюсселе готовы сотрудничать не только с неонацистами в Киеве, фашистскими недобитками в странах Балтии, исламскими фундаменталистами в Сирии, Ливии и Ираке, а и с самим дьяволом ради того, чтобы по— прежнему диктовать остальному миру свою волю и сохранить комфортную жизнь для так называемого золотого миллиарда.

Грузия, Украина, Ближний Восток, Северная Африка, Афганистан являются плацдармами, с которых циничная, построенная на потреблении западная цивилизация атакует новую, нарождающуюся систему общественно-государственного устройства. Острие этого удара направлено на Россию. Она, в лице ее президента, открыто бросила вызов США, а ее неисчерпаемые природные ресурсы уже не одно столетие не дают покоя англосаксам. Успех в этой титанической битве будет на стороне того, кто предложит человечеству более эффективную и справедливую экономическую модель развития и выработает более привлекательные духовно-нравственные ценности.

В этой непримиримой схватке Россия с ее огромной территорией, многонациональным народом и суровыми климатическими условиями сможет выстоять, если будут найдены такие духовно-нравственные ценности, которые объединят власть с народом, а Отечество станет дорого как для преуспевающего бизнесмена, так и для простого труженика, как для христианина, так и для мусульманина, как для славянина, так и для не славянина.

После завершения парада в Севастополе об этом горячо и убедительно говорили Миненков, Сердюк, Первушин, Наумец и Колпаченко. В их словах звучали вера и надежда, что Россия и ее народ выстоят перед очередными испытаниями и выйдут из навязанной им духовной, нравственной и экономической войны еще более сплоченными, еще более сильными и привлекательными для остального мира.

Йошкар — Ола — Сухум — Стамбул

12.03.14–18.12.14

Оглавление

Глава первая 08.08.2008

Глава вторая Никто, кроме нас (для справки: девиз десантников)

Глава третья Лубянка. Новое назначение

Глава четвертая Лэнгли. Дьявольский план полковника Колли

Глава пятая В поисках профессора Чалыгина и секретов «ареала»

Глава шестая ЦРУ начинает…

Глава седьмая ФСБ отвечает…

Глава восьмая Пополнение в шпионскую рать

Глава девятая Ищите «крота»

Глава десятая Новая комбинация полковника Колли

Глава одиннадцатая Разговор по душам

Глава двенадцатая И смех и грех

Глава тринадцатая Ключ к ребусу

Глава четырнадцатая Кошмар наяву

В качестве заключения Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg