«Дожать Россию! Как осуществлялась Доктрина»

Дожать Россию! Как осуществлялась Доктрина (fb2) - Дожать Россию! Как осуществлялась Доктрина 4291K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Аллен Даллес - Рейнхард Гелен

Аллен Даллес, Рейнхард Гелен Дожать Россию! Как осуществлялась Доктрина

Рейнхард гелен. Противостояние Запад – Восток

Предисловие

Райнхард Гелен – легенда разведки Третьего рейха и «американский шпион номер один».

Вскоре после окончания войны на военной базе рядом с Вашингтоном приземлился самолет, доставивший особо секретного пассажира. На американскую землю ступил один из самых ценных кадров побежденного врага – легенда разведки нацистской Германии генерал-лейтенант Райнхард Гелен (1902–1979).

Когда Гелен еще служил фюреру, в декабре 1944 года в звании генерал-майора он был назначен главой германской разведки на Восточном фронте. Сбором разведывательной информации против Советского Союза Гелен занимался и раньше в составе немецкого Генштаба, в тесном контакте с Вальтером Шелленбергом.

В марте 1945 года, понимая, что эпоха Третьего рейха близится к концу, Гелен с небольшой группой приближенных офицеров сделал микрофильмы собранных материалов и спрятал их в австрийских Альпах.

22 мая 1945 года в Баварии генерал-лейтенант вермахта Гелен сдался 7-й армии генерала Паттона и немедленно попросил организовать ему встречу с американской контрразведкой. Гелен предложил США свой аппарат, агентурную сеть и собранные материалы в обмен на свободу.

Пока Советский Союз бесплодно требовал экстрадиции Гелена и передачи его материалов, в Пентагоне стороны быстро достигли взаимопонимания. Материалы Гелена и его сеть были признаны исключительно ценными, а все его условия приняты. По сведениям журнала Der Spiegel от 22 сентября 1954 года, Гелен восстановил свой разведывательный аппарат, составленный исключительно из немецких кадров, а финансировать его стала американская контрразведка. С Геленом непосредственно общался Аллен Даллес.

В результате договоренности между американцами и Геленом сотни офицеров вермахта и СС были освобождены из лагерей для пленных и перевезены в штаб Гелена в горном массиве Шпессарт в Центральной Германии – так образовался костяк организации из 350 офицеров, отобранных лично Геленом. Когда кадровый состав организации Гелена, или Геленорг, как она сокращенно называлась, достиг трех тысяч человек, штаб переехал в строго охраняемое место рядом с Мюнхеном, где Геленорг существовала под неброской вывеской «Организация индустриального развития Южной Германии». Вначале 1950-х годов Геленорг насчитывала уже четыре тысячи офицеров. Агентурная сеть Гелена охватывала огромную территорию от Кореи до Каира и от Сибири до Сантьяго-де-Чили. В апреле 1956 года Геленорг была официально интегрирована в структуру госорганов, став основой Федеральной разведывательной службы Западной Германии, которую возглавил, естественно, Гелен. С этого поста он ушел в отставку только в 1968 году.

* * *

К началу 1950-х о деятельности Геленорг знали в Германии. Но американская публика впервые услышала о Гелене только в 1954 году со страниц газеты The Washington Post (номер от 9 сентября), представившей его как «американского шпиона номер один»: «Имя Гелена никогда не произносилось в Конгрессе во время дебатов по ассигнованиям, при этом он расходует 6 миллионов долларов в год, выделяемых ему Министерством финансов США. Тысячи агентов разных национальностей состоят у него в штате вместе с элитой контрразведывательного корпуса старой германской армии. <…> Центральное разведывательное управление и Пентагон, похоже, доверяют этому германскому генерал-лейтенанту в отставке больше, чем любому государственному деятелю союзников».

Генерал-лейтенант гитлеровской разведки Гелен имел такой успех у руководства США, ибо Соединенные Штаты и Британия на тот момент строили новые планы в отношении Советского Союза. В мае 1945 года президент Трумэн был убежден, что следующим врагом Америки будет Советский Союз. Однако США не обладали агентурной сетью в Восточной Европе. Поэтому им был нужен Гелен со своей организацией. Геленорг в течение многих лет оставалась единственной возможностью для ЦРУ «видеть» и «слышать», что происходило в советском блоке.

Рассекреченные документы подтверждают, в частности, что уже летом-осенью 1945-го США, в рамках секретных антисоветских программ Pastime и Kibitz (1945–1956), организовали на территории американской оккупационной зоны в Германии – это почти вся Западная Германия и 45 % территории Западного Берлина – сеть немецкой агентуры для работы против СССР. Та сеть включала и разведчиков-немцев «гитлеровской формации», и представителей примерно 20 национальностей из числа бывшей гитлеровской агентуры в Советском Союзе.

В СССР в 1945 – 1970-х годах работало минимум 10 тысяч разведчиков, которые прежде подчинялись Третьему рейху, а с 1945-го – американцам. Причем 60 % этой агентуры занимало в разные годы руководящие должности низшего и среднего звена на заводах, транспорте, в сфере науки и культуры, СМИ, в парторганизациях.

Для Гелена сотрудничество с Соединенными Штатами против Советского Союза, разгромившего его державу, представлялось наиболее эффективным способом продолжить борьбу. Когда СССР едва-едва начал восстанавливаться, Гелен посылал в Вашингтон сообщения о неминуемой атаке Советского Союза. В 1948 году он почти убедил США в том, что СССР вот-вот начнет наступление на Запад. Гелен рекомендовал ударить первыми. Позднее, в 1950-е годы, Гелен утверждал, что СССР опережает США в военном строительстве. Бывший офицер ЦРУ Виктор Марчетти рассказывал: «В ЦРУ обожали Гелена, потому что он говорил то, что мы хотели услышать. Мы постоянно использовали его материалы и передавали их другим – в Пентагон, Белый дом, прессе. Им они тоже очень нравились. Но это была фальшивка о русском страшилище, и она принесла много вреда США».

Возможно, одним из важнейших результатов деятельности Геленорг стала выработка концепций «отбрасывания» СССР и «освобождения» Восточной Европы. Концепция «отбрасывания» основывалась на стратегии подпольных операций, которые были разработаны в Третьем рейхе в Министерстве по восточным делам под руководством Альфреда Розенберга. Частью стратегии было рекрутирование национальных меньшинств СССР для подрывной деятельности – за это меньшинствам обещалась номинальная независимость в рамках «Великой Германии». В американском варианте концепция «освобождения» предполагала искоренение коммунизма в Восточной Европе и развал Советского Союза на составлявшие его республики под предлогом установления демократии в «освобожденных» странах.

Иными словами, Советский Союз подтачивался, разрушался по многим направлениям. И, скорее всего, разведсистема Гелена не могла не быть причастной к развалу СССР на рубеже 1980 – 1990-х годов.

Вероника Крашенинникова, Альфред Росс

Немецкая разведка в период войны с СССР

…В настоящее время мы переживаем своеобразный ренессанс в оценке высказываний Клаузевица о войне и определяющих ее факторах. Это становится тем более понятным, что развитие истории показывает: даже в эпоху термоядерного оружия возможны войны, и в будущем с этим придется считаться. Мысленно возвращаясь назад, видишь, что было бы совсем неплохо, если бы Гитлер более подробно познакомился с положениями Клаузевица и соразмерял свои действия с его учением. Как это делал Ленин, оставивший многочисленные пометки на полях книги «О войне», которую написал великий стратег.

Райнхард Гелен – генерал-майор вермахта в период Второй мировой войны, один из руководителей разведки на Восточном фронте. Создатель «Организации Гелена», позже преобразованной в Федеральную разведывательную службу Германии (BND)

Клаузевиц, как известно, утверждает: война – это продолжение внешней политики с применением других, насильственных средств. По-видимому, целесообразно рассмотреть его краткое положение в более широком плане. Клаузевиц задает вопрос: что же такое война? И отвечает: «Война – это акт насилия, чтобы заставить противника подчиниться нашей воле». И далее:

«Насилие берет на вооружение все новые открытия в области искусства и науки, чтобы дать отпор другому насилию. Незаметные, порой не стоящие упоминания ограничения, которые насилие само себе устанавливает, прикрываясь международным правом и традициями, составляют его суть, нисколько не ослабляя его силы. Насилие, понимаемое только как физическое действие, ибо морального государство и закон не признают, – это средство для того, чтобы достичь цели, подчинив противника своей воле. А чтобы наверняка добиться этой цели, противника следует обезоружить. Вот что, собственно, и является целью войны. Здесь цель подменяет смысл, отбрасывает его как нечто к ней не относящееся».

Исследовав далее суть, цели и причины войны, Клаузевиц приходит к следующему выводу: «Война, в которую втянуты несколько народов – прежде всего просвещенных, всегда возникает из-за какого-либо политического обстоятельства и по причине политической. Следовательно, война – это политический акт. Являясь неприкрытым выражением силы, война, вызванная политикой, становится на ее место как независимый фактор и вытесняет ее полностью, подчиняясь лишь собственным законам, словно мина, которая взрывается под воздействием заложенного в нее часового механизма, не реагируя на любое вмешательство извне. Так этот вопрос трактовался до сих пор, поскольку недостаточная взаимосвязь между политикой и войной приводила к такой оценке. Однако такое представление абсолютно ложно. Война в действительности вовсе не такое чрезвычайное событие, которое возникает и устраняется лишь одним способом. Тут действуют несколько различных сил, развивающихся неравномерно и неоднородно. Они то усиливаются, чтобы преодолеть сопротивление, то ослабевают настолько, что не могут вызвать никакого влияния. Следовательно, мы имеем дело со своеобразным пульсированием – возникающие напряжения преодолеваются то медленно, то быстро, пока не наступит упадок сил.

Если исходить из того, что война вызывается какой-то определенной политической целью, то вполне естественно: первая причина, вызвавшая ее, так и останется первым и главным соображением для тех, кто руководит вооруженным конфликтом. Но политическая цель не может диктовать законы войне… И все же политика пронизывает весь военный конфликт и оказывает на него постоянное влияние.

Итак, мы видим, что война – не только политический акт, но и действенный политический инструмент, продолжение политической деятельности другими средствами. Что остается присущим войне, так это своеобразный характер ее средств. И если направленность и цели политики не входят в противоречие с этими средствами, то объясняется это военным искусством в целом и деятельностью полководца в каждом отдельном случае. Взаимосвязь, судя по всему, довольно тесная, но насколько велико ее обратное воздействие на политику, сказать трудно. Одно ясно: политические намерения являются целью, война же – средством, а средство никогда не может быть без цели».

* * *

Если следовать этой логике, то в летней военной кампании 1941 года разгром вооруженных сил был целью, достижение которой создало бы предпосылку для выполнения политических задач, то есть политических намерений и замыслов Гитлера. Цели этой мы, вне всякого сомнения, не достигли. Более того, кризисное положение на центральном и южном участках Восточного фронта было ликвидировано с большим трудом за счет колоссальных, можно сказать, невосполнимых потерь в людях и военных материалах, а также территории.

Еще генерал-полковник Бек, предшественник Гальдера на посту начальника генерального штаба, в своем меморандуме весной 1938 года обращал внимание на то, что политика Гитлера неминуемо приведет к мировой войне с участием США и что Германия в таком конфликте неизбежно окажется побежденной, так как она не располагает необходимыми средствами и экономическим потенциалом. При этом начальник генштаба исходил из положения Клаузевица о том, чтобы направленность и цели политики не входили в противоречие с имеющимися средствами, за что и был отправлен в отставку.

Главнокомандующий сухопутных войск генерал-фельдмаршал фон Браухич и начальник генерального штаба генерал-полковник Гальдер в ходе планирования военной кампании против России также высказывали свои опасения относительно успешного выполнения задач кампании, учитывая громадные пространства России. Они, в частности, ссылались на трудности снабжения войск. Но Гитлер был твердо убежден в том, что немцам удастся сломить сопротивление Советов в течение нескольких недель, еще до наступления зимы. Исходя из этого, он отказался рассматривать все возражения. Людских резервов, по мнению фюрера, также вполне хватало, хотя реально их было достаточно лишь для восполнения потерь молниеносной войны. Опасения генерал-полковника Гальдера, которые разделяли все три командующих группами армий, к сожалению, получили подтверждение на бескрайних просторах России.

Несмотря на чрезвычайные усилия и грандиозные первоначальные успехи, вермахту не удалось в течение первых пяти-шести недель нанести решающее поражение Красной армии и разгромить ее, чтобы она была не в состоянии, даже бросая в бой свежие дивизии, оказывать дальнейшее сопротивление. Ведь когда в Москве стало ясно, что японцы на Дальнем Востоке не начнут боевых действий против России, на решающих участках Западного фронта у Советов появились сибирские дивизии.

Предусмотренное вначале немецким генеральным штабом направление главного удара на важнейший транспортный узел и политический центр – Москву, что, кстати говоря, было военной, а не политической целью, перенесли по самопроизвольному решению Гитлера на группы армий «Юг» и «Север». В результате вмешательства фюрера, повернувшего на юг часть дивизий, входивших в состав основной наступательной группировки войск, нацеленной на Москву, мы окружили противника под Киевом, захватив почти два миллиона пленных. Но этот успех не оказал решающего влияния на достижение главной цели всей военной кампании. И хотя передовым частям группы армий «Центр» и удалось достичь пригородов Москвы, нам не хватило ни стратегических, ни тактических резервов для того, чтобы выиграть решающее сражение.

* * *

Гитлер точно сформулировал политическую цель, которую преследовал. Он намеревался раз и навсегда покончить с большевистской опасностью и завоевать, как он подчеркнул в своей книге «Майн кампф», чрезвычайно необходимое для немецкого народа «жизненное пространство». В своих пропагандистских выступлениях фюрер особо выделял первый аргумент. Немецкая пропаганда с его подачи в один голос твердила, что наша главная военная цель – освобождение России от коммунизма. Эта мнимая цель нашла понимание в первую очередь у фронтовиков, которым приходилось каждодневно испытывать на себе мощь советского военного потенциала.

Немецкое военное руководство – я уже упоминал об этом – с самого начала относилось весьма скептически к замыслам полностью разрушить и уничтожить Советский Союз как государство имеющимися в наличии средствами, хотя и было уверено в превосходстве своих войск над Красной армией. То, что этих средств не хватало, было очевидным. В своей предыдущей политике Гитлер всегда принимал во внимание мнение генерального штаба, основанное на тщательной оценке обстановки (ввод войск в Рейнскую область, аншлюс Австрии, присоединение Судетской области, встреча руководителей четырех держав в Мюнхене, вступление в Чехословакию, пассивность Лондона и Парижа в период польской кампании). Но он запрещал, порою в резкой, даже оскорбительной форме политически мотивированные возражения генералов. Никогда в немецкой истории примат политики, даже точнее – политического руководства – не довлел в такой степени над военными, как в Третьем рейхе. Военное руководство уступило Гитлеру в 1941 году – да, впрочем, как оно могло поступить иначе? Однако дальнейший ход событий подтвердил правоту военных.

К политической цели военной кампании в России, сформулированной недостаточно четко, стали относиться с все меньшим доверием по мере того, как обнаруживалось, что военной цели – полного разгрома советских вооруженных сил – Германия достичь не сможет. Осенняя распутица и зимние холода поставили наши войска (наступавшие непрерывно) в исключительно тяжелое положение. Колоссальные потери в людях и технике далеко превысили допустимые размеры.

Поэтому в различных звеньях главного командования сухопутных войск и других органах высшего управления генералы и офицеры стали задаваться вопросом: что же необходимо сделать, чтобы военная кампания против Советского Союза получила хотя бы самые малые шансы на успех и закончилась достойно? В ходе размышлений рассматривалась, в частности, возможность точно сформулировать политическую цель, которая открыла бы для русского народа позитивные перспективы в будущем и побудила бы его начать активную борьбу против Сталина и его системы.

Самое позднее с весны 1942 года можно было все отчетливее видеть, что военные стали более активно выступать за то, чтобы изменить представление о войне как исключительно акте насилия. Они предлагали максимально политизировать ее цели, дабы представить народам России возможность перейти на нашу сторону. Политическое же руководство (Гитлер) резко выступало против такой позиции, хотя со временем даже Альфред Розенберг, возглавлявший министерство по делам оккупированных восточных территорий, изменил свою позицию и стал поддерживать военное командование. Однако Гитлер оставался непреклонен: никаких политических решений. Будучи не в состоянии правильно оценить имевшиеся в его распоряжении средства, в том числе и военные, он делал ставку исключительно на силу и тем самым обрек немецкий народ на гибель. В то время в ходу была перефразированная пропагандистская формулировка: «Фюрер приказывает, мы следуем указаниям» – «Фюрер приказывает, мы отвечаем за последствия».

* * *

До сих пор недостаточно ясно говорится о том, что именно солдат – отчасти неосознанно, а в высших штабах так вполне осознанно – понял, что в ведущейся Гитлером войне еще с Польши политика полностью подчинена военному решению всех вопросов. По мнению некоторых офицеров, давно пора было, согласовав политические и военные акции, добиться не только облегчения положения войск, но и придать военной кампании против Советского Союза решающий политический импульс. Только таким образом можно было благополучно закончить войну и прийти к сотрудничеству с освобожденной от коммунизма и дружественной по отношению к Германии Россией.

Такая возможность реально имелась, так как население России перед 1939 годом сильно пострадало от сталинского террора. Вспомните эпоху раскулачивания и затянувшегося экономического хаоса, чистки в Красной армии, связанные с аферой в отношении Тухачевского, избиение партийных кадров, угнетение национальных меньшинств – и это далеко не все. А возьмите религиозные преследования, оставившие у народа России бесконечную горечь, с чем мы не раз сталкивались. Не случайно наших солдат повсюду – в северных и южных районах, на Украине и в Белоруссии, да и в других местах – население встречало как освободителей.

Части Красной армии – иногда целые полки и даже дивизии – бросали оружие. Число перебежчиков в первые месяцы войны, не считая миллионов военнопленных, превысило всякие ожидания.

В трех прибалтийских республиках – Литве, Латвии и Эстонии, которые были присоединены к Советскому Союзу только в 1940 году, – была еще свежа память о национальной независимости. Поэтому литовцы, латыши и эстонцы сразу же предложили немецким освободителям свою помощь в надежде, что будет восстановлена независимость их государств.

Украинцы, кавказцы, тюркские народы ожидали, что наряду с освобождением от сталинского ига сбудутся их национальные чаяния, пусть даже и не в том объеме, в каком предполагали некоторые из бывших государственных деятелей, находившихся в эмиграции.

Восстановление элементарных прав и человеческого достоинства, свободы, законности и частной собственности после двадцати лет полного бесправия и террора – все это способствовало бы объединению людей, не служивших системе. Они были готовы поддержать немцев, и нам оставалось лишь использовать эту готовность.

Если бы мы сразу обратились к народам России с честным и откровенным предложением поддержать нас, то наверняка они объявили бы сталинскому режиму освободительную войну, которая привела бы к скорому и положительному для нас окончанию русской кампании.

Но так не получилось. Тогда наши войска, руководствуясь естественным чувством самосохранения, стали на фронте самостоятельно принимать необходимые меры – без разрешения высокого командования, поскольку восстановление людских потерь все больше запаздывало, а для освоения огромных пространств России требовалось все больше солдат: в немецкие подразделения для выполнения вспомогательных функций стали привлекаться добровольцы – русские, украинцы и представители других российских народов. Точное число волонтеров установить невозможно, так как командиры подразделений во многих случаях не сообщали об этом вышестоящим начальникам. Летом 1942 года таких добровольцев было от 700 тысяч до 1 миллиона. Некоторые из них участвовали в боях в составе немецких подразделений против Красной армии.

На оккупированных территориях местные жители проявляли инициативу, которая могла быть использована в политических целях. Например, в городе Смоленске, находившемся за нашей линией фронта, из числа местных жителей был образован комитет, который заявил о своей готовности создать национальное русское правительство и освободительную армию численностью до одного миллиона человек. Учитывая, что обстановка на фронте требовала четкой политической ориентации, генерал-фельдмаршал фон Бок поддержал смоленский комитет. Однако Гитлер отклонил предложения смолян. Фюрер отрицательно отнесся и к аналогичным инициативам литовцев, латышей и эстонцев.

Группа армий «Центр» выступила с предложением восполнить потери личного состава за счет создания до апреля 1942 года вспомогательных русских подразделений общей численностью до 200 тысяч человек. Командующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал фон Браухич оценил высоко эту инициативу: она могла сыграть решающую роль в войне. Но и из этого ничего не получилось: Браухич и Бок в декабре 1941 года были сняты со своих должностей.

* * *

Зимой 1941/42 года я не один раз обменивался мнениями с начальником генерального штаба и другими руководящими лицами. В итоге мы пришли к заключению: нужно четко сформулировать политические цели войны и в соответствии с ними изменить оккупационную политику в отношении России. И сделать это как можно быстрее.

Ответственные лица в генеральном штабе, сфера деятельности которых затрагивалась этими соображениями, ожидали, что Гитлер под влиянием изменений обстановки в ходе военной кампании наконец-то изменит свои взгляды и четко сформулирует политические цели войны, которые неминуемо воздействуют на осуществлявшуюся до тех пор оккупационную политику. С одобрения начальника генерального штаба была проведена необходимая подготовительная работа, чтобы быстро ввести такие изменения. Лица, которые занимались этими проблемами, помимо начальника генерального штаба: начальник оперативного управления, начальник организационного отдела, начальник отдела «ИАВ» и генерал-квартирмейстер.

Мы выступили с инициативой взять на учет все вспомогательные и добровольческие подразделения из местного населения и решить вопрос об их продовольственном снабжении, денежном содержании и месте в составе немецких войск. Была подготовлена директива, на основании которой все дивизии Восточного фронта получали право вводить в состав каждой дивизии до 3–4 тысяч человек из числа местных жителей и ставить их на полное довольствие. Мероприятия подобного рода, как упоминалось выше, уже проводились на практике фронтовыми частями.

Такие меры ускорила оценка состояния войск, в которой говорилось: хотя потери личного состава и не могут быть полностью компенсированы ни в количественном, ни в качественном отношении, ударная сила немецких дивизий на Восточном фронте все же поддерживается на достаточном уровне. Дальнейшая борьба с Советами может быть успешно продолжена при соответствующем изменении политической и военной концепции.

Райнхард Гелен среди офицеров абвера и курсантов разведшколы

Гитлер, однако, и на пороге нового, 1942 года так и не решился изменить свои политические цели в духе сказанного выше.

…1 апреля 1942 года я был назначен начальником отдела генерального штаба – отдела «Иностранные армии Востока», то есть того подразделения, которое занималось изучением положения дел нашего главного противника – Советского Союза. Назначение было произведено в связи с тем, что начальник генерального штаба генерал-полковник Гальдер счел целесообразным заменить руководителя отдела еще до начала запланированного наступления немецких войск в направлении Волги и Кавказа. Выбор его пал на меня, по-видимому, потому, что я с конца 1939 года до начала октября 1940 года был его порученцем, а позднее, вплоть до моего назначения на новую должность, служил в оперативном управлении и принимал участие в разработке предстоящей операции. Мне были известны во всех подробностях задачи и состав привлекаемых сил и средств, а также промежуточные и конечная цели планирования.

Обстановка на начало апреля 1942 года характеризовалась тем, что нам удалось на всех участках групп армий «Центр» и «Юг» стабилизировать фронт, прорванный в зимние месяцы. Контрнаступление русских привело на отдельных направлениях к оставлению нами значительных территорий. Имелись существенные потери в снаряжении и боевой технике. Но самым тяжелым было, пожалуй, то, что немецкий солдат после двух лет побед впервые столкнулся если и не с поражением, то с мощными контрударами противника. А это повлекло за собой опасные психологические последствия, хотя вина за случившееся падала в первую очередь на погодные условия – непролазную грязь и морозы до минус 56 градусов, а также на нехватку, особенно вначале, зимнего обмундирования и сильно поредевший боевой состав частей и подразделений.

Не только по соображениям психологического порядка было необходимо как можно быстрее восстановить нашу инициативу, проведя новое мощное наступление. Предсказанные отделом «Иностранные армии Востока» советские контрудары в середине ноября 1941 года показали, что Сталин в случае необходимости пускал в дело дивизии с Дальнего Востока, чтобы выровнять положение на своем западном фронте. Зимние сражения показали также, что русские способны к импровизации. Каждая передышка давала возможность Советам восстанавливать подорванные летом 1941 года силы и оттягивать до бесконечности решающее сражение. Вместе с тем у нас самих возрастала опасность ведения войны на два фронта. Ибо самое позднее начиная с 1943 года необходимо было считаться с возможностью начала наступательных операций в Европе крупных американских сил. Таким образом, уже в начале 1942 года Гитлер оказался в таком же положении, как и верховное главнокомандование немецкой армии во время Первой мировой войны. Точнее говоря, обстановка напоминала февраль 1917 года.

Во время моей службы в оперативном управлении мы получили задание исследовать, где и какими силами можно было провести новое крупное наступление. При этом выяснилось: вермахт и военная промышленность, несмотря на все усилия, не в состоянии восполнить потери в живой силе и технике, чтобы обеспечить переход в наступление на всем протяжении гигантского фронта, протянувшегося от Крыма до Ленинграда, даже если бы мы пустили в дело дивизии, сформированные для действий против Великобритании. Поэтому пришлось ограничиться наступательными операциями более узкого масштаба: отражение контрударов противника, прежде всего в Крыму и под Харьковом, овладение Ленинградом, чтобы вывести из строя Балтийский флот и установить наконец прямую и прочную связь с финнами.

Все имевшиеся в нашем распоряжении силы и средства должны были использоваться для наступательных операций лишь там, где русские будут вынуждены перейти к решительным действиям. По мнению генерал-полковника Гальдера, таким направлением могла быть только Москва. Овладение советской столицей, наряду с воздействием психологического характера, повлекло бы парализацию не только политического центра страны, но и главного транспортного узла коммунистической империи, что привело бы если и не к потере возможности ведения Советами дальнейших военных действий, то значительно усложнило бы их. Однако по этому вопросу между Гитлером и Гальдером возникли серьезные разногласия. Фюрер настаивал на ударе в направлении Сталинграда, чтобы лишить русских возможности пользоваться Волгой – главным водным путем – и захватить Кавказ. Он аргументировал свои доводы тем, что оккупация нефтеносных районов будет иметь решающее значение для дальнейшего хода войны. В противном случае снабжение Германии горючим и смазочными материалами через шесть месяцев будет полностью парализовано. Однако это утверждение оказалось неверным, поскольку и без кавказской нефти мы смогли вести боевые действия еще в течение двух с половиной лет.

* * *

В отношениях между Гитлером и Гальдером не обошлось без напряженности и в 1940 году во время военных действий на Западе. Они еще более ухудшились в 1941 году, когда Гитлер настоял на том, чтобы основной удар перенести в августе на юг – в направлении Киева. Правда, это решение привело к крупнейшему во всемирной истории сражению на окружение войск противника в битве за Киев. Тогда к нам в плен попали почти два миллиона советских военнослужащих. Но эти «канны» оказались лишь пирровой победой, следствием которой, как и опасался Гальдер, явилась неудача под Москвой, что привело к затягиванию военной кампании со всеми вытекающими отсюда нежелательными последствиями.

Разногласия по поводу ведения боевых действий 1942 года обострили до крайности отношения между Гитлером и Гальдером. Дело в конце концов окончилось разрывом: 24 сентября 1942 года начальник генерального штаба был уволен в отставку по собственной просьбе. Вот что говорил сам Гальдер по этому поводу: «Я буду возражать Гитлеру до тех пор, пока он меня не отпустит, ибо никакими деловыми аргументами его уже не убедить».

Личные прошения высших руководителей вермахта об отставке Гитлер всегда отклонял, но просьбу Гальдера удовлетворил.

Главную роль в том, что Гитлер принял решение развернуть летом 1942 года наступление на юге России, сыграли экономические доводы, но никак не военные и политические соображения, требовавшие отказа от проведения эксцентричных операций в глубине огромной советской территории. Отрицательным фактором было и то обстоятельство, что на южном направлении, за Доном, имелась явно недостаточная сеть шоссейных дорог и лишь один железнодорожный путь, что никак не обеспечивало нормальное снабжение немецких войск. Но Гитлер проигнорировал и эту объективную реальность.

Понятно, что в таких условиях было очень важно заставить противника еще в начальной стадии операции ввязаться в бой и разбить его наголову. А отсюда вытекала необходимость, чтобы вверенный мне отдел как можно раньше представил руководству полные и достоверные данные о положении войск противника и его текущих и долгосрочных планах.

Таким образом, в силу своих новых обязанностей мне пришлось возглавить службу оперативной разведки всего Восточного фронта. К этому с первых же дней моего вступления в должность добавилась еще одна задача: оценивать потенциал нового мощного противника – Соединенных Штатов Америки и их сухопутных сил.

В мирное время наш отдел должен был, взаимодействуя с другими службами генштаба, составлять по возможности максимально полную картину военного и военно-промышленного потенциала, а также состояния вооруженных сил восточноевропейских государств. Вместе с тем руководство должно было располагать информацией и о том, с какими географическими, природными и метеорологическими условиями ему придется считаться. Эта информация передавалась и в войска. Особое значение придавалось получению данных о боевом духе войск предполагаемого противника, которые закладывались в основу, как мы сказали бы сегодня, психополитического анализа. Сведения, которыми мы располагали о советских солдатах еще в мирное время, были полностью подтверждены в первый же год восточной кампании. Предсказанные твердость и выносливость русского солдата, его нетребовательность и невзыскательность в отношении материальных условий позволяли Красной армии вести боевые действия даже в случаях, когда сражение было уже проиграно. Подтвердилось и предположение, что кадровый состав командного звена хорошо подготовлен в идеологическом плане, чего нельзя сказать о большинстве командиров, призванных из резерва. В случае серьезных поражений, которые потерпят Советы, мы не без оснований прогнозировали рост числа перебежчиков.

Ныне совершенно очевидно: так называемый приказ о комиссарах, против введения которого безуспешно выступали главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал фон Браухич, Гальдер и различные управления и службы генерального штаба, в особенности отдел «Иностранные армии Востока», объективно препятствовал массовой сдаче русских в плен: они боялись попасть к немцам, считая, что их сразу же уничтожат. На самом деле в очень многих случаях этот приказ на фронте не выполнялся. Здравый смысл наших офицеров и солдат протестовал против такого распоряжения, нарушавшего положения Гаагской конференции о военнопленных и вступавшего в противоречие с их совестью. Тысячи комиссаров и политработников попадали в плен, и многие из них становились убежденными сторонниками власовского движения.

Приказ о комиссарах имел роковые последствия в психологическом плане для самих немецких вооруженных сил. Его неисполнение влекло за собой строгие наказания солдат и младших офицеров. Чтобы избежать штрафных санкций, полевые командиры искажали свои донесения, чтобы скрыть истинное положение с военнопленными на своих участках фронта. Высшее командование таким образом вводилось в заблуждение, а воинская мораль падала.

* * *

Когда я вступил в должность, Гальдер, благословляя меня, подчеркнул, что ожидает от отдела не только глубокого анализа ежедневного положения на фронте, но, главным образом, оценки оперативных намерений противника и его возможностей в перспективе.

Вскоре у меня сложилось впечатление, что работа отдела может быть значительно улучшена в свете требований начальника генерального штаба, если будут устранены некоторые организационные недостатки и трудности психологического характера.

Основное психологическое упущение, на мой взгляд, заключалось в традиционной недооценке службы оперативной разведки и ее деятельности, в особенности разведывательной. Так, по данным покойного полковника Николаи, возглавлявшего во время Первой мировой войны немецкую разведку, она перед самой войной имела в своем распоряжении лишь 300 тысяч марок в год. И генерал-фельдмаршал граф фон Шлифен в одном из своих остроумных очерков, посвященном характеристике современного полководца, саркастично высказался о таком пренебрежении службой оперативной разведки, от которого в свое время не был свободен и я. Что же касается структуры и штатов этой службы, то здесь еще в мирное время ощущался недостаток кадровых офицеров. Так, по штатному расписанию генерального штаба от 3 января 1939 года в нашем отделе предусматривалось всего семь офицеров.

В штабе армейского корпуса имелся лишь один офицер этой службы. В большинстве своем должность занимали молодые капитаны – кандидаты в офицеры генерального штаба, проходившие там практику. К тому же они не только представляли службу оперативной разведки, но и являлись одновременно уполномоченными контрразведки.

В дивизии по штатам мирного времени должность офицера по сбору и обработке данных о противнике вообще не предусматривалась. Во время войны ее занимали по большей части офицеры запаса, которые зачастую добивались изумительных результатов. Конечно же, такое пренебрежительное отношение к деятельности по линии оперативной разведки было не оправдано, поскольку здесь от офицера, особенно в высших штабах, требовалось широкое и нестандартное мышление, если он хотел соответствовать своему назначению. Я бы сказал, он должен был думать одновременно в двух направлениях. Мало было знать точное наименование частей противника, их численность и вооружение. Нужно было сказать достаточно определенно и конкретно о намерениях врага. А это предполагало тонкое знание образа мыслей и принципов штабного персонала противной стороны. Объясняя возможные действия своих врагов, офицер службы оперативной разведки должен был уметь отстаивать принципы противника и доказывать своему начальству, что тот не может поступить иначе. А такое, как правило, с большим трудом удавалось молодым и младшим по званию.

Поэтому вскоре после моего вступления в должность я обратился к начальнику генерального штаба с предложением о повышении значимости службы оперативной разведки, с тем чтобы ее должности были приравнены к должностям службы «1-А» (оперативные отделы и отделения соответствующих штабов). Моя просьба была удовлетворена. Правда, офицер службы оперативной разведки все же оставался «первым среди равных», как говорили римляне, но это была скорее своеобразная дань вежливости. А по сути дела, реорганизация повысила значение службы оперативной разведки: ее данным в штабах стали уделять большее внимание и серьезно прислушиваться к мнению ее офицеров.

Вторым большим упущением, по моему мнению, было недостаточное сотрудничество с другими службами и управлениями, располагавшими значительными возможностями по сбору интересовавших нас данных, в особенности – с управлением военной разведки и контрразведки – абвером. Я довольно часто получал и оттуда информацию, содержание которой хотя и представляло определенный интерес, но все же оставляло желать много лучшего. Недостаток этот проистекал не от небрежности или незаинтересованности. Дело в том, что инициатива на фронте вплоть до последнего времени оставалась в руках немцев: военные операции приносили быстрые и крупные успехи. Поэтому вполне естественно, что внимание службы оперативной разведки и оперативного управления верховного главнокомандования было сконцентрировано главным образом на текущих делах, охватывая лишь ближайшее будущее. Управление разведки и контрразведки, в связи с нехваткой времени для передачи нам полученных им сведений, играло при этом незначительную роль. В тот период мы опирались главным образом на данные войсковой разведки. Их тогда вполне хватало, хотя меня ныне иногда удивляет, как это при небольшом объеме информации мы добивались крупных успехов.

Но чудесное то время закончилось, когда потерпела неудачу летняя кампания 1941 года. Теперь противник, пусть даже на короткий срок, захватил инициативу. В связи с этим возросла необходимость проведения перспективного анализа возможностей и оперативных замыслов русских, чтобы избежать новых неприятных неожиданностей.

При таком положении вещей я очень скоро связался с адмиралом Канарисом, которого до тех пор знал лишь понаслышке. Его управление военной разведки и контрразведки было подчинено непосредственному верховному главнокомандованию вермахта. Я поставил перед собой цель сделать наше сотрудничество более тесным и интенсивным. Очень скоро между нами установились прочные личные контакты.

Адмирал Канарис и Мартин Борман

Личность адмирала Канариса даже по прошествии многих лет после его трагической смерти – он был казнен 9 апреля 1945 года после весьма сомнительного расследования, произведенного эсэсовским судом в концлагере Флоссенбюрг, – до сих пор окутана покровом неопределенности и двойственности. Он разделил участь многих выдающихся представителей разведывательной службы как внутри страны, так и за рубежом, в числе которых был и полковник Николаи. В некоторых публикациях авторы, которые наверняка не знали Канариса лично и тем более не были с ним в близких отношениях, критикуют его поступки и действия. Они обвиняют адмирала в нерешительности, недостаточной выдержке, но чаще всего – в непредсказуемости. На личность начальника абвера бросают тень сделанные после войны сомнительные разоблачения его в том, что он, мол, пытался изменить отечеству.

По моему мнению, все эти весьма неопределенные и мало аргументированные версии вносят путаницу в оценку действий Канариса и не только не приближают нас к истине, но еще больше удаляют от нее. Против сочинителей таких историй говорит, прежде всего, то глубокое уважение и даже восхищение, которое бывшие сотрудники абвера питают до сих пор к адмиралу. В словах этих людей звучит не только благодарность за сердечную заботу о них, но и почтение к нему как к незаурядной личности.

Фридрих Вильгельм Канарис – начальник абвера (службы военной разведки и контрразведки гитлеровской Германии), адмирал

В Канарисе, наряду с его религиозностью и верностью офицерской чести, пожалуй, сильнее всего поражала фундаментальная образованность – явление довольно редкое среди высших офицеров. В нем было многое от идеалов и воззрений первой половины XIX века, которые способствовали выдающимся офицерам прошлого достичь высоких научных вершин, далеко выходящих за узкие рамки военного дела. Наряду с широкой и глубокой образованностью, Канарис, в отличие от многих флотских и армейских офицеров, не видевших абсолютно ничего за пределами Северного и Балтийского моря и границами Германии, обладал способностью разбираться во взаимосвязях мирового масштаба. С этим было связано и его тонкое восприятие развития политических событий, которые он довольно часто пересказывал с поразительной точностью. Неудивительно, что Канарис уже в начале военных действий против России серьезно оценивал сложившуюся обстановку, а также перспективу благополучного для Германии исхода войны. Вот почему ему особенно тяжело было видеть, что руководители немецкого государства скептически относились к его прогнозам и отводили ему роль неудавшейся современной Кассандры.

К национал-социализму Канарис относился отрицательно. Как и генерал-полковник Бек, он страдал оттого, что его внутренний религиозный настрой входил в противоречие с принятой им военной присягой. Его душевные страдания безмерно обострились из-за сознания того, что, хотя Германия, вступившая в войну по вине Гитлера, вела борьбу не на жизнь, а на смерть, ей, несмотря на тяжелейшие жертвы, предстояло пережить полное поражение. Он не принимал всерьез оптимистические пропагандистские заверения нацистских бонз и их союзников о конечной победе рейха. Его не успокаивали и заверения западных держав, что в случае их победы вся ответственность за войну ляжет лишь на национал-социалистов.

Мне вспоминается наш долгий доверительный разговор в 1942 году, когда Канарис, затронув в ходе беседы вопрос о разглашении государственной тайны и государственной измене, пришел к выводу: можно будет даже оправдать последнюю, учтя исключительность военной ситуации и позицию тогдашнего высшего руководства. Тот, кто брал на себя такую миссию, по мнению адмирала, должен был постоянно помнить, что только полное поражение Германии могло создать условия для справедливой правовой оценки его действий. Поэтому человек, решившийся на такой шаг, рисковал не только собой, но и своими близкими…

В другой раз наша беседа приняла весьма оживленный характер после того, как Канарис с явным возмущением упомянул о полученном им от Гитлера задании убить Черчилля. Он отклонил это задание так же, как и за некоторое время до того проигнорировал приказ разыскать бежавшего французского генерала Жиро и «прикончить его на месте». В связи с этим следует упомянуть, что Канарис решительно отвергал политические убийства. Его глубокая религиозная убежденность абсолютно запрещала ему даже думать о подобной возможности. К этому я с полной определенностью могу добавить, что 2-й отдел его управления, в задачу которого входили диверсии и саботаж, в отличие от советского НКВД и его методов, выводил из строя лишь важные в военном отношении объекты во вражеском тылу. Указания об устранении отдельных выдающихся деятелей противника Канарисом решительно отклонялись, даже если они исходили от политического руководства Германии.

* * *

В одной из обстоятельных бесед мы с адмиралом пришли к выводу: Советы, по-видимому, имеют в высшем эшелоне власти нашей страны хорошо ориентирующийся в обстановке источник информации. Не раз независимо друг от друга мы убеждались, что через весьма короткий промежуток времени решения, принятые немецким руководством на самом высоком уровне, до мельчайших подробностей становились достоянием противника.

Здесь я хочу нарушить свое длительное молчание и сообщить о тщательно скрывавшемся Советами секрете, который может стать ключом к пониманию одной из самых удивительных и загадочных историй нашего века. Речь идет о роковой роли, которую сыграл ближайший соратник и доверенное лицо Гитлера Мартин Борман во время войны и первые послевоенные годы. Он был важнейшим источником информации и консультантом Советов, начав работать на Москву еще до русской кампании.

Канарис и я – каждый своим путем – установили следующий неоспоримый факт: Борман располагал единственной в Германии неконтролируемой радиостанцией. Однако для нас было абсолютно ясно: скрытно наблюдать за одним из могущественных людей, стоявшим в национал-социалистической иерархии сразу после Гитлера, в то время было невозможно. Любой неосторожный шаг означал бы, что с нами мгновенно будет покончено.

Канарис поделился со мною казавшимся ему подозрительным фактом и попытался выяснить мотивы изменнической деятельности рейхсляйтера. Он не исключал того, что Бормана шантажировали, но полагал, что скорее всего побудительными причинами стали безграничное тщеславие и закомплексованность, а также неудовлетворенные амбиции занять, естественно, в подходящий момент, место Гитлера. Нам теперь известно, сколь искусно Борману удалось скомпрометировать в глазах фюрера поочередно своих опаснейших соперников – Геринга и Геббельса.

Мои предположения подтвердились лишь после 1946 года, когда представилась возможность провести расследование обстоятельств таинственного исчезновения Бормана из бункера Гитлера в Берлине. Неоднократно появлявшиеся в международной прессе утверждения, что бывший рейхсляйтер якобы живет в непроходимых джунглях между Парагваем и Аргентиной в окружении вооруженной до зубов личной охраны, лишены всякого основания.

Две полученные мною в пятидесятых годах заслуживающие доверия информации позволяют утверждать, что Борман находился в Советском Союзе, само собой разумеется, под чужой фамилией и с надежной охраной.

Бывший заместитель Гитлера по партии переметнулся к Советам в тот момент, когда Красная армия, завершив штурм Берлина, окружила здание новой имперской канцелярии, под которым в глубоком бункере скрывался Гитлер со своими приспешниками.

* * *

Управление военной разведки и контрразведки (абвер) состояло из иностранного отдела, руководившего деятельностью военных атташе, с задачами: изучение внешней политики и экономики государств, их вооруженных сил, а также отделов:

абвер I – добыча разведывательной информации;

абвер II – организация диверсий, разложение войск противника;

абвер III – контрразведка и разведка в целях контршпионажа.

У абвера была собственная организация, состоявшая в значительной своей части – так же, как и в британской разведке, – из лиц, заслуживавших особого доверия, но не занимавших штатных должностей. Мнение, что такой способ служения отчизне является почетным делом, своего рода «джентльменским бизнесом», было широко распространено в нашем обществе.

Управление военной разведки и контрразведки занималось сбором не только военной, но и политической информации. Через верховное главнокомандование вермахта, которому управление подчинялось непосредственно, сведения направлялись в соответствующие государственные инстанции. Канарис располагал за рубежом многочисленными личными связями, зачастую с высокопоставленными лицами, которых он постоянно навещал во время своих частых поездок. Особенно тесные контакты он поддерживал в Португалии и Испании, не прерывая их во время войны. Однажды адмирал упомянул, что ему в 1940 году и затем в 1941-м поручали побудить Испанию вступить в войну на нашей стороне. Однако он считал, кстати, как и Гальдер, что это имело бы лишь негативные последствия для Германии. Ей пришлось бы взять на себя дополнительную ношу: слабость Испании в военном отношении была очевидной. Кроме того, для Берлина закрылась бы еще одна дверь в мир. Пиренейская миссия, к большому облегчению Канариса, закончилась безуспешно.

В абвере не было отдела, который занимался бы анализом и оценкой полученной разведывательной информации. Это, несомненно, большой недостаток: оперативные работники – добытчики информации – в большинстве своем не обладают достаточными аналитическими способностями. Сам Канарис был великолепным аналитиком, но, естественно, не мог взять на себя весь этот участок. В результате отсутствия постоянного и систематического анализа с использованием всех имевшихся в управлении материалов многие агентурные сообщения оценивались слишком высоко. К такому выводу я пришел, сотрудничая с абвером, что и побудило меня после 1945 года, с самого начала моей новой деятельности, позаботиться о создании эффективного информационно-аналитического аппарата, который использовал не только секретные данные, но и открытые материалы. Некоторые влиятельные лица в разведке и правительственном аппарате возражали против моего шага. Впоследствии они убедились в том, что заблуждались.

Разрушенные войной многочисленные связи с зарубежьем значительно затрудняли работу абвера, но не свели ее на нет. Так, хотя в США отлично действовавшее ФБР ликвидировало почти все немецкие опорные пункты, напичканные информацией газеты и журналы оказались источником необходимых разведывательных сведений, пока не была создана новая разведывательная сеть. Более серьезные проблемы создавали для Канариса попытки национал-социалистической партии, точнее, зарубежной ее организации, а также эсэсовских структур – прежде всего службы безопасности (СД) – начиная с 1933 года проводить конкурентную деятельность. Адмиралу приходилось постоянно противодействовать этим разведывательным операциям, нередко носившим печать спешки и дилетантства. К сожалению, он находился в положении обороняющейся стороны, поскольку не имел поддержки со стороны верховного главнокомандования вермахта. К тому же созданное в соответствии с распоряжением Гиммлера Главное управление имперской безопасности (ГУИБ) стремилось прибрать к своим рукам разведку и контрразведку. Распоряжение было подписано 27 сентября 1939 года, но еще до того – с 1936 года – гестапо, криминальная полиция и служба безопасности неофициально действовали вместе. И хотя Гитлер в 1933 году по предложению министра рейхсвера отдал распоряжение о том, что только оно, это министерство, наделено исключительным правом решать вопросы, связанные с обороной государства и защитой его от шпионажа и диверсий, уже через пару лет стало очевидным, что Гиммлер и его доверенное лицо Гейдрих не намерены выполнять это указание. Так, в 1935 году было создано особое бюро Штайна, которое стало заниматься расследованием всех подозрительных случаев и дел о предательстве, готовя их для гестапо и службы безопасности и в то же время для вермахта. Затем бюро было включено в состав Главного управления имперской безопасности как служба особого назначения, затрагивающая компетенцию военной разведки. Естественно, абвер пытался пристальнее присмотреться к Штайну, но тот заметил, что его «просвечивают», и бежал за границу, где работал сначала на поляков, затем на англичан под вымышленным именем Пфайфер, правда без особого успеха. Канарис воспользовался этим случаем, чтобы настоять на переговорах о принципах сотрудничества абвера и политической полиции, которую представлял доктор Вернер Бест. Механизм взаимодействия между гестапо, службой безопасности и абвером и разграничение их компетенций были зафиксированы в подписанном в 1936 году документе, известном под названием «Десять заповедей сотрудничества».

* * *

Два года спустя последовала реорганизация тщательно законспирированной службы внешней разведки СД в Шестое управление ГУИБ, которое в июне 1941 года возглавил Вальтер Шелленберг.

Вальтер Шелленберг всегда держался уверенно и умел располагать к себе собеседников. Считалось, что у него выдающиеся разведывательные способности. Как я слышал, он поначалу добросовестно сотрудничал с представителями Канариса в рамках соглашения, заключенного между управлением военной разведки и контрразведки и полицейскими службами. Однако положение изменилось, как только Шелленберг стал начальником внешней разведки службы безопасности. Благородная душа Канарис, похоже, сперва рассчитывал на лояльность Шелленберга. Тот факт, что адмирал еще в 1942 году настойчиво предупреждал меня о коварстве нового шефа внешней разведки ГУИБ, свидетельствует: он разгадал намерение Гиммлера и его помощников прибрать абвер к своим рукам. Это предупреждение помогло мне разобраться в хитросплетениях могущественного эсэсовского ведомства и избежать многих неприятностей.

Шелленберг нанес решающий удар по абверу весною 1944 года, когда работавший на Канариса в Турции агент Фермерен бежал в Каир. Он преподнес Гитлеру это неприятное для разведки происшествие как провал, высветивший «подозрительные связи» Канариса. Фюрер, давно уже ненавидевший адмирала, немедленно ухватился за предоставленную ему возможность и отстранил его от должности.

Временное руководство военной разведкой было возложено на полковника генерального штаба Ханзена. Затем Гитлер отдал имевшее поистине роковые последствия распоряжение: абвер подчинили Главному управлению имперской безопасности. Лишь войсковая разведка на Восточном фронте, да и то благодаря ходатайству генерал-фельдмаршала Кейтеля перед фюрером, осталась в ведении сухопутных войск, а конкретно – моего отдела.

Не удовлетворившись достигнутым успехом, Шелленберг стал прилагать усилия к тому, чтобы заполучить себе и службу оперативной разведки, а затем и войсковую разведку. Бессмысленность и даже вредность этой затеи, которая не удалась, поскольку окончилась война, ныне очевидны. Ведь сама служба оперативной разведки и входящая в нее войсковая разведка – органы военного руководства. Следовательно, если бы верховные власти приняли предложение Шелленберга, то с упорядоченным управлением войсками было бы покончено, так как невозможно было бы обеспечить один из важнейших элементов механизма принятия решений – быстрое получение достоверных данных о противнике.

В результате опасного для нас развития событий на Восточном фронте деятельность службы оперативной разведки и войсковой разведки переплеталась все теснее, что, как оказалось, было очень полезным делом. Если разведывательная информация требует всегда перепроверки и дополнительных сведений, то тем более оценка обстановки зависит от своевременно и непрерывно поступающих данных. Поэтому необходимо добывать сведения целенаправленно, увязывая это с конкретными задачами. Более того, не следует делать выводов без достаточного минимума разведывательных сведений, которые подтверждали бы соответствующие оценки.

Мы, конечно, не могли предполагать тогда, что спонтанно возникшее в конце войны сотрудничество оперативной и войсковой разведки заложит основы для успешного развития разведывательной службы на немецкой земле после краха третьей империи.

* * *

Чтобы выполнить справедливые требования начальника генерального штаба об активизации разведывательной деятельности против русских, было необходимо, как мне представлялось, вместе с тем увеличить штаты и провести реорганизацию отдела. Я пригласил своим заместителем подполковника барона фон Ренне и руководителем первой группы (всего было создано три группы) – майора Герре. Эти высококвалифицированные офицеры генерального штаба свободно говорили по-русски.

Первая группа занималась вопросами еженедельной оценки сил противника и положения его войск. Она состояла из секторов, число которых соответствовало количеству групп армий на фронте. Данные, поступавшие из каждой группы армий, обрабатывались в одном и том же секторе.

В задачу второй группы входила перспективная оценка положения. Она анализировала поступающую информацию, дополняя ее материалами из других источников, и давала оценку потенциала противника по кадрам, военной промышленности и всем другим аспектам, представлявшим интерес с точки зрения ведения войны. Группа располагала отличным архивом и обширными статистическими материалами, которые постоянно пополнялись. Впоследствии эти документы я и мои сотрудники использовали в качестве исходной базы при создании «Организации Гелена».

Третья группа состояла из специалистов по России, в основном родившихся там немцев, знавших страну и людей и владевших русским языком как родным. Она занималась переводом документов. Ее сотрудники привлекались часто и для устных переводов, в том числе на допросах. Руководителю группы подчинялся следственный изолятор отдела. Значение группы было особенно велико в связи с тем обстоятельством, что в Германии имелось мало настоящих знатоков России. Мы считали очень важным обеспечить высшее военное командование квалифицированными консультациями по всем российским проблемам.

Мартин Борман – начальник партийной канцелярии НСДАП. Ближайший соратник Гитлера, к концу войны приобрел значительное влияние в руководстве Третьего рейха

Здесь мне хотелось бы особо отметить своего друга барона фон Ренне, который отлично понимал и всячески поддерживал проект создания антикоммунистической добровольческой русской армии для участия в борьбе против сталинской диктатуры, который предложил превосходный знаток России Вильфрид Штрик-Штрикфельдт.

Как и ряд других моих друзей, фон Ренне пал жертвой карательных акций, развязанных Гитлером после покушения 20 июля 1944 года. Не только трагическая судьба многих людей, с которыми я был знаком и взгляды которых разделял, побуждает меня написать в меру своих знаний и возможностей об обстоятельствах, которые могут пролить свет на причины и закулисную сторону тех событий. Я должен сказать об этом еще и потому, что некоторые люди, не зная всех деталей, обвиняют меня в пассивности и нечеткой позиции, когда речь шла об устранении Гитлера.

Еще зимою 1941/42 года меня посетил полковник, ставший позднее генералом, – фон Тресков. Он был в то время заместителем начальника оперативного отдела группы армий «Центр». Я хорошо знал его по академии, где мы вместе учились. Обмениваясь мнениями, мы пришли к выводу, что нынешняя военная кампания, а вместе с ней и война будут проиграны, и вовсе не по политическим или военным причинам, а вследствие постоянного некомпетентного вмешательства высшего руководства, то есть Гитлера, что уже привело к ряду элементарных ошибок. Когда мы задались вопросом, каким образом можно воспрепятствовать такому развитию событий, логическим ответом на него было лишь одно – устранить Гитлера. Наш разговор остался неоконченным. Смутило, что мы нарушаем данную фюреру присягу. И это неудивительно: ведь нас воспитали в духе старых прусских офицерских традиций.

В 1943 году генерал Хойзингер кратко посвятил меня в планы движения Сопротивления. До того я долго размышлял, сопоставлял факты и убедился, что они, эти факты, свидетельствуют: вина Гитлера в предстоящей катастрофе неоспорима. Так что сказанное Хойзингером не было для меня неожиданностью. Генерал, как и я, принадлежал к кругу лиц, к которым стекалась информация о реальном положении дел на фронтах и в рейхе и которые могли ясно видеть роковые последствия для нашего отечества, ведущего трудную борьбу.

Вскоре после этого в беседах со своим однополчанином Штифом (в то время он был начальником организационного отдела генштаба) я не раз предупреждал его о настоятельной необходимости ограничить число людей, знавших о готовящейся террористической акции, и соблюдать чрезвычайную осторожность при подготовке устранения Гитлера. Еще раз подтвердилось, что немцы – плохие заговорщики. Оглядываясь назад, я остаюсь при мнении, что убрать Гитлера было нужно, но сделать это следовало бы по-другому.

А то, что я не сразу попал в список подозреваемых после провала заговора 20 июля 1944 года, случилось лишь благодаря следующему обстоятельству: 1 июля у меня произошло заражение крови в тяжелой форме, и после кратковременного пребывания в местном лазарете я был переведен в госпиталь в Бреслау. Обо мне, видимо, просто забыли, хотя за два или три дня до того меня в госпитале навещал полковник барон фон Фрайтаг-Лорингховен, чтобы проинформировать о намеченной на 20 июля акции. А потом не стали трогать.

Эти события до сих пор не перестают волновать умы людей. Появляются все новые воспоминания участников. Журналисты, писатели, ученые, да и много других лиц высказывают о них свое мнение. Я всегда придерживался того взгляда, что в нормальном демократическом обществе государственная измена остается государственной изменой. Она может быть нравственно оправдана лишь в одном-единственном случае, когда вызвана особо трудным, катастрофическим положением страны. Что касается моих друзей, которые отважились сделать такой шаг, то в данном случае я усматриваю как раз наличие такой трагической ситуации в Германии, вызванной фатально гибельным руководством Гитлера.

Трагедия под Сталинградом

Как известно, трагедия под Сталинградом стала поворотным пунктом всей восточной кампании. Она ознаменовала собой начало окончательного поражения Третьего рейха. А ведь направления главных ударов и сила советских наступательных операций вовсе не были для нас неожиданными. Мы прекрасно отдавали себе отчет и в том, что наша операция в юго-восточном направлении все более растягивала левый фланг. А это представляло собой скрытую для нас самих угрозу. Советы прекрасно разобрались в обстановке и поняли, что здесь можно нанести сокрушающий фланговый удар. Но его можно было предупредить. Задолго до русского наступления мы имели немало разведывательных данных, свидетельствовавших о возможности появления в районе Сталинграда еще в октябре – ноябре 1942 года новых крупных мобильных сил противника, готовых к ведению боевых действий в зимних условиях.

Так, 4 ноября 1942 года поступило важное донесение по линии абвера. В нем говорилось:

«По полученным от доверенного лица сведениям, 4 ноября состоялось заседание военного совета под председательством Сталина, на котором присутствовали двенадцать маршалов и генералов.

На нем приняты следующие основные решения:

а) в ходе операций принимать необходимые меры, чтобы избежать больших потерь в людях;

б) территориальные потери не столь важны;

в) сохранение промышленных предприятий и баз снабжения, их своевременная эвакуация из угрожаемых районов – жизненно важная задача (уже отдан приказ об эвакуации нефтеперегонных и машиностроительных заводов из Грозного и Махачкалы в районы Нового Баку, Орска и Ташкента);

г) полагаться на собственные силы, а не на помощь западных союзников;

д) строжайшие меры против дезертирства: с одной стороны, усиление политико-воспитательной работы в войсках и улучшение обеспечения личного состава продуктами питания и, с другой, расстрел на месте и строжайший контроль со стороны НКВД;

е) провести все запланированные наступательные операции по возможности еще до 15 ноября, насколько это позволят погодные условия.

Главные удары:

– от Грозного в направлении Моздока,

– в районе Нижнего и Верхнего Мамона в Донской области,

– под Воронежем, Ржевом, южнее озера Ильмень и под Ленинградом.

Фронтовые части усиливаются за счет резервов».

* * *

В декабре 1942 года я провел совещание с офицерами службы оперативной разведки групп армий и армий, с одной стороны, и сотрудниками первой группы своего отдела – с другой и высказал конкретные пожелания и рекомендации нашего отдела по поводу улучшения оформления и качества ежедневных донесений. Речь шла, прежде всего, об оценке противника, важнейших показаниях пленных, нумерации частей, а также о данных радиоразведки и тактической разведки.

В заключение я затронул и некоторые технические проблемы, которые хотя и были прекрасно известны всем присутствующим, но на практике с ними обращались небрежно, что нередко приводило к непониманию и путанице:

а) когда противник переходит в наступление, докладывать главным образом о его силах и одновременно, если это возможно, нумерацию введенных им в дело частей;

б) данные авиаразведки докладывать с указанием времени, когда она производилась;

в) малоизвестные населенные пункты описывать более подробно;

г) донесения представлять в срок, даже если к указанному времени не собраны еще все необходимые данные. Для сотрудников первой группы нашего отдела было гораздо легче заблаговременно начинать работу даже при наличии отрывочных сведений, нежели после длительного ожидания получать полные донесения, которые они не могли уже тщательно проанализировать к докладу командованию.

Постоянную заботу в то время представляли собой донесения по данным авиаразведки, так как в основной своей массе они поступали в отдел слишком поздно. Поэтому мы ввели телефонные донесения по точно установленному графику, в ходе которых офицеры службы оперативной разведки армий, отвечавших за связь с авиацией, докладывали в штабы групп армий все поступившие сведения, естественно, без дешифровки аэрофотоснимков. В соответствии с нашей установкой дневные донесения от групп армий поступали в генеральный штаб до 19 часов, а ночные – до 7 часов утра. Передаваемые офицерами службы оперативной разведки групп армий дневные донесения с данными авиаразведки играли значительную роль при оценке противника. Но их не всегда можно было использовать в докладах фюреру, поскольку главнокомандующий военно-воздушных сил не считал их официальными, в связи с чем часто происходили недоразумения. Поэтому я обратил внимание на необходимость своевременного получения нашим отделом официальных донесений, идущих через офицеров службы оперативной разведки в авиации.

Дословно я тогда сказал:

«Десятидневные донесения о дислокации и действии артиллерии противника иногда отвергались командованием: слишком много в них было неточностей и пустых слов. Однако, пройдя стадию детской болезни, эти данные стали неплохо вписываться в общую картину положения на фронте. Предложения некоторых армий и групп армий об упрощении донесений в середине декабря учтены в новом приказе, так что теперь не остается оправданий для опозданий и ошибок.

К другим донесениям относятся целиком и полностью те критические замечания и требования, что предъявлены к донесениям об артиллерии противника. Они чего-то стоят лишь тогда, когда поступают вовремя в генеральный штаб. На многих примерах можно показать, что в них содержатся ценнейшие данные о положении противника, особенно в отношении перегруппировок его войск или же сосредоточения сил на главных направлениях.

Для того чтобы вовремя получать важнейшие сведения, отдел ввел в практику предварительные донесения по телефону. В результате этого общая картина положения артиллерии противника теперь выясняется в кратчайшие сроки. Вместе с тем остается в силе распоряжение о своевременном представлении письменных донесений, поскольку в них содержатся детали, значительно дополняющие обстановку.

Десятидневные донесения о пленных и захваченных трофеях зачастую представлялись лишь после напоминаний главным командованием. Так как эти сведения предназначены не только для начальника генерального штаба, но и для ориентировки фюрера, необходимо соблюдать указанные сроки составления и представления сводок вермахта и тому подобного.

Представлены донесения своевременно или же с опозданием, все равно работа нашего отдела должна идти по установленному графику. Конечно, соблюдение сроков облегчает наш труд, делает его более эффективным.

Перехожу к последнему вопросу: речь идет о разведывательных сводках.

Разведывательные сводки в общем-то представляются регулярно, однако желательно еще более ускорить этот процесс. Обращаю при этом внимание на то, что все армии и группы армий представляют нам сводки обязательно. Что же касается корпусных и дивизионных сводок, то их следует присылать в тех случаях, когда в них содержатся новые сведения особой важности. К ним относятся, например, данные о настроениях, морали, боевом духе противника, то есть те вопросы, которые в текущих донесениях обычно не содержатся, но представляют несомненный интерес для общей оценки. Нужно не задерживать и отправку трофейных документов, поскольку в настоящее время они поступают в значительной своей части в главное командование сухопутных войск столь поздно, что их оценка становится бесполезной».

* * *

10 февраля 1943 года я написал следующие «Соображения по обстановке»:

«Ретроспективный анализ событий приводит к выводу, что их развитие с середины ноября по настоящее время – за исключением первого удара противника против 3-й румынской армии – результат серии грубейших ошибок со стороны верховного руководства, причем военное командование в момент принятия того или иного решения полностью понимало, к каким последствиям они могут привести. Причины, почему они, эти решения, тем не менее были приняты, в рамках данного обзора не затрагиваются.

Не говоря уже о полной несостоятельности наших союзников, русским удалось добиться крупных успехов благодаря применению немецких же принципов управления войсками: русское военное командование, в частности маршал Жуков, пользуется полной свободой действий в рамках выполнения поставленных перед ним задач; принципы ведения боевых действий русские строят теперь на основе немецких методов и оперативных взглядов. Мы же, напротив, в значительной степени переняли русские методы жесткого регулирования сверху всех вопросов, вплоть до мелочей, чем отчасти объясняются наши поражения. Командный состав ныне избегает принятий самостоятельных решений и действий из опасения предстать перед военно-полевым судом. В результате теряется одна из важнейших предпосылок успешного ведения маневренных боевых действий. Мы слишком связали себя и не действуем более оперативно. Забыто, что война – искусство и требует полной отдачи от военного человека всех его физических и духовных сил, знаний, умения и способностей. Учиться и еще раз учиться – вот, пожалуй, первое требование, которое предъявляется к немецкому офицеру. Необходим и высококвалифицированный генеральный штаб, во всех звеньях которого используются лучшие качества офицеров-фронтовиков.

Исходным пунктом для оценки возможностей развития обстановки в будущем является ретроспективный анализ ее развития с ноября прошлого года.

Нужно сказать о том, что намерения противника и возможное развитие обстановки оценивались нами всегда своевременно. Это подтверждают представленные начальнику генерального штаба ежедневные вечерние письменные оценки противника и положения на фронте. Вот образчики таких документов.

А) Наступательные операции противника против 3-й румынской и нашей 6-й армии.

Первые признаки готовящихся операций, которые позднее привели к окружению 6-й армии, были нами вскрыты в конце октября – начале ноября 1942 года. На основании наших документов генерал-полковник Гальдер неоднократно докладывал о том, что противник может перейти к наступательным операциям в районах устья Хопра и излучины Дона. Начиная с 9 ноября 1942 года в оценке положения противника указывалось на готовящуюся им крупномасштабную наступательную операцию против 3-й румынской армии. Почти одновременно мы отмечали подготовку наступления против 8-й итальянской и 2-й венгерской армии в районе Воронежа. 21 ноября 1942 года были вскрыты намерения противника окружить 6-ю армию, а через три дня – 24 ноября – кольцо советских войск вокруг нее замкнулось.

Для будущих историков хочу подчеркнуть: с того момента в генеральном штабе высказывалось мнение о целесообразности немедленного вывода 6-й армии из окружения. Это нужно было сделать обязательно, учитывая, что у нас не хватит сил для деблокирования армии Паулюса. За отход немецких войск от Сталинграда говорило и то обстоятельство, что мы не смогли бы организовать ответный контрудар из-за нехватки резервов: на других направлениях наши войска были скованы активными действиями русских.

Отвод армии Паулюса спас бы ее от уничтожения. К тому же ее можно было бы использовать для усиления группы армий «Дон», которая остро нуждалась в резервах. Уже тогда выдвигался план (в духе традиционных немецких генштабистских решений крупного масштаба) – быстрый отвод группы армий «А» за Дон с оставлением плацдарма в восточной части, на рубеже Таманского полуострова, что дало бы возможность разгромить имевшимися силами наступавшие в центральной части Дона русские войска и сохранить инициативу в наших руках для нового наступления на юге. Выдвигавшееся в то время возражение, что состояние дорог в зимних условиях не позволит провести такие операции, было опровергнуто ходом дальнейших событий…

Б) Наступление противника против 8-й итальянской и 2-й венгерской армии.

9 декабря 1942 года в оценке противника указывалось, что русские после того, как их наступление в центре захлебнулось, перенесут свои основные усилия на южный фланг, чтобы перейти к решающим операциям, используя свои предыдущие успехи. 16 декабря 1942 года начались наступательные действия против 8-й итальянской армии, а 12 января 1943 года – против 2-й венгерской армии. И в том и в другом случаях вскоре после начала наступления проявилась полная несостоятельность наших союзников, несмотря на то что на их поддержку были брошены отдельные немецкие части.

Немецкая САУ Marder III на окраине Сталинграда

Позднее, с началом развала итальянской армии в середине декабря 1942 года, стало ясно: восстановить линию фронта и возвратить инициативу можно лишь в том случае, если мы примем нелегкое решение и отведем наши войска и силы наших союзников на новые рубежи. Решение об отводе частей группы армий «А», несмотря на настойчивые предложения моего отдела, было принято только в конце декабря 1942 года. Эта затяжка сказалась на положении группы армий «Дон», которую пришлось отводить позже из-за начавшегося отхода частей группы армий «А» в северном направлении на Ростов. 11 января 1943 года мы доложили о трудном положении 2-й армии, а 15 января, через три дня после начала наступления противника против 2-й венгерской армии, – о тяжелой обстановке в группах армий «А», «Дон» и «Б». Несмотря на дальнейшее ухудшение обстановки на правом фланге 2-й армии, решение об ее отводе, предложенное нами, затягивалось, в результате чего русские 24 января 1943 года разгромили правый фланг этого объединения. Обстановка на фронте 29 января 1943 года свидетельствовала об опасности подобного развития событий для южного фланга группы армий «Центр» и положения всех наших войск в целом.

В) Дальнейшее развитие обстановки в районах действий групп армий «Дон» и «Б» до 10 февраля 1943 года.

26 января 1943 года мы предупредили о возраставшей для группы армий «Дон» опасности, которую представляли части противника, продвигавшиеся через Старобельск и Славянск в глубину ее фланга. Но и в этом случае решение о вызывавшемся складывающейся обстановкой отводе войск, которое можно было бы принять еще 31 января (последние части группы армий «А», выходившие на север к Ростову, заняли уже новые оборонительные рубежи), было вынесено только после долгих колебаний. Их отход начался лишь 9 февраля 1943 года. Потеря десяти дней отразилась не только на сохранении сил группы армий «Дон», но и на обстановке в целом, так как у нас не оказалось в нужный момент достаточных сил и средств, чтобы задержать рвущиеся к Днепру через Харьков объединения противника (6-я и 3-я танковые армии, 69-я и 40-я общевойсковые армии).

Быстрое изменение обстановки на южном фланге уже 28 января 1943 года позволило нам сделать следующий вывод: в результате прорыва противником восточного фланга и центра 2-й армии положение всего фронта значительно усложнилось. Противник, по-видимому, понимает, что ему представилась возможность для достижения успеха:

а) путем нанесения удара в южном направлении через Славянск поставить группу армий «Дон» в такое положение, что она будет не в состоянии удержать фронт;

б) в результате продвижения в западном и северном направлениях за линию Купянск – Белгород овладеть значительной территорией, прежде чем нам удастся восстановить сплошную линию фронта;

в) используя свой успех по разгрому 2-й немецкой армии, продолжить наступательные операции в направлении Курска, чтобы выйти во фланг группе армий «Центр».

Таким образом, обстановка на южном фланге наших войск начинает приобретать решающее влияние на положение всего фронта.

Тем не менее, после выдвижения резервов из глубины боевых порядков группы армий «Центр» к ее южному флангу у нее останется достаточно сил и средств для создания прочных узлов обороны. Поэтому следует полагать, что направление главного удара в ходе дальнейшей операции русских будет перенесено в полосу действий нашей 2-й армии. Целью ее будет, по-видимому, попытка взломать линию фронта группы армий «Центр» с правого фланга во взаимодействии с фронтальными ударами. Однако противник сможет сохранить преимущество лишь в том случае, если будет в дальнейшем так же инициативно проводить свои операции».

Битва под Курском. Операция «Цитадель»

С начала мая 1943 года донесения, получаемые по линии абвера, указывали на то, что русские планируют меры для отражения ожидаемого ими немецкого наступления в районе Харьков – Курск. По сведениям из надежного источника, мы еще 17 апреля 1943 года знали, что Сталин приказал провести в Москве 23 апреля 1943 года совещание с участием всех старших начальников различных участков обороны и командующих армиями. На этом совещании должны были быть рассмотрены следующие вопросы:

а) признаки готовящегося немцами наступления;

б) улучшение взаимодействия родов войск;

в) моральное состояние личного состава;

г) материальное и техническое обеспечение войск.

27 апреля 1943 года другой надежный источник сообщил, что в Валуйки прибыли неполная стрелковая дивизия, танковая бригада, два танковых батальона и два полка полевой артиллерии из Саратова. Наряду с этим с танковых заводов Казани и Горького ежедневно на участок фронта Купянск – Курск – Орел поступают танки, танковые двигатели и вооружение. 28 апреля 1943 года еще один источник, правда непроверенный, передал, что Советы опасаются крупного немецкого наступления в ближайшее время в районе Харьков – Курск.

Из этих и других донесений, поступивших по линии абвера, было ясно, что советскому командованию стало известно о немецких планах наступления в районе Курска и что оно принимает меры, чтобы встретить его в полной готовности.

Поэтому я использовал любую возможность, чтобы предупредить командование об опасности проведения крупномасштабного наступления под Курском.

Когда же стало очевидным, что высшее немецкое военное руководство (Гитлер) не собирается отказываться от операции «Цитадель» – широких наступательных действий в районе Курска, я 3 июля 1943 года подготовил доклад «Оценка предполагаемых действий противника при проведении операции «Цитадель».

В нем излагалось следующее:

«С началом операции «Цитадель» противник может либо ограничиться этим оперативным районом с тем, чтобы встретить наступающие немецкие войска в оборонительных боевых порядках с привлечением резервов от соседей и проведением контрударов, либо предпримет встречные наступательные операции как в полосе боевых действий группы армий «Юг», так и группы армий «Центр» при одновременном отражении наших наступательных действий, если посчитает, что обстановка это позволяет. Предполагая готовность самого противника к ведению наступательных действий и учитывая положение, складывающееся в районе Средиземного моря, последний вариант кажется нам более вероятным, хотя не исключена поначалу реакция ограниченного характера. Поэтому можно считать, что вскоре после начала нашего наступления противник нанесет сильные контрудары на тех участках фронта групп армий «Юг» и «Центр», где отмечена его подготовка к наступательным действиям, как в целях сковывания наших сил, так и облегчения положения своих обороняющихся войск.

Для определения сил и средств, которые будут задействованы для нанесения ударов, и направлений этих ударов можно исходить из построения боевых порядков и сосредоточений вражеских группировок, изготовившихся для проведения предполагаемых нами наступательных операций против группы армий «Юг» и правого фланга группы армий «Центр». С учетом вышесказанного можно предполагать следующее развитие событий в ходе нашего наступления:

1) В полосе немецких наступательных операций. Находящиеся в районе Курск – Валуйки – Воронеж – Елец крупные силы противника (которые первоначально предназначались для наступления в районе Харькова и частично для удара по группе «Вайс») в результате немецкого наступления будут рассечены таким образом, что их основная масса окажется восточнее наступающих «углом вперед» боевых порядков немецких войск, а меньшая – в районе западнее Курска. Поэтому можно предполагать, что наши наступающие войска подвергнутся сильным фланговым ударам с востока – из района северо-восточнее Белгорода и западнее Ливен.

2) В полосе группы армий «Юг».

Следует ожидать, что готовящиеся операции противника против южного фланга и центра группы армий будут проводиться вскоре после начала немецкого наступления в целях отвлечения наших сил от района Курска. Учитывая оценку противника, следует считаться с возможностью его наступательных действий с целью охвата 6-й и 1-й танковой армии – в направлении на Донбасс, а также с ударом из района Купянска в направлении Харькова, чтобы глубоко вклиниться во фланг наступающих немецких войск.

3) В полосе группы армий «Центр».

Противник, по-видимому, может нанести удары сильными оперативными резервами, которые пока обнаружены не полностью, из района Тула – Калуга – Сухиничи – Плавск по 2-й танковой армии, чтобы отвлечь наши наступающие войска. Исходя из его оценки, мы предполагаем, что удары будут нанесены по восточному и северо-восточному флангу армии в направлении на Орел с целью выхода в тыл наступающим немецким войскам. Более того, надо принять в расчет и возможность проведения противником наступательных действий с ограниченными целями при привлечении соответствующих сил и средств с задачей сковать силы группы армий «Центр».

4) Пока неясно, можно ли ожидать каких-либо действий со стороны противника в полосах действий групп армий «А» и «Север». Вполне вероятно, что он ускорит подготовку к возобновлению наступательных действий против Кубанского плацдарма и по расширению «коридора» в Ленинград. Противник, надо полагать, будет стремиться максимально сковать все немецкие наличные силы и резервы, проводя наступательные действия на других участках фронта, пусть даже ограниченного характера.

Если же противник, вопреки ожиданиям, ограничит свои контрмеры районом «Цитадели», то в случае затяжных боев надо считаться с необходимостью привлечения наших дополнительных сил с других участков фронта.

Как уже отмечалось в предыдущих оценках, русские все же скорее всего попытаются нанести упреждающий удар и перейдут сами в наступление, развивая его в направлениях нижнего Днепра и Орла».

* * *

Несмотря на представленные ему соображения, Гитлер от своего плана не отступил. В военном дневнике верховного главнокомандования вермахта об этом записано следующее:

15 апреля 1943 года

«Фюрер приказал провести операцию "Цитадель". Это первая крупная наступательная операция в нынешнем году. Наступлению на Курск придается исключительно важное значение. Оно должно вернуть нам инициативу. Победа под Курском произведет на весь мир впечатление предвестницы решающих событий…»

15 июля 1943 года

«В районе Курска наши перешедшие в наступление войска продвигаются вперед очень медленно в связи с упорным сопротивлением противника. Отбиты многочисленные вражеские контратаки. На фронте 2-й танковой армии противник возобновил сильные танковые удары на трех участках нашего прорыва, где ему удалось несколько потеснить немецкие части. На остальных направлениях Восточного фронта – бои местного значения…»

16 июля 1943 года

«Наступательная группировка войск группы армий "Юг" несколько продвинулась вперед. Противник проводит контратаки по всему фронту 9-й армии, но они успешно отбиваются…»

19 июля 1943 года

«Противник продолжает контрнаступление, поддержанное сильным артиллерийским огнем, танками и авиацией. Удары против 17-й, 6-й и 1-й танковой армии либо отбиты, либо локализованы. В районе Харьков – Орел линия фронта удерживается. Северо-западнее Орла противнику, контратакующему превосходящими силами, удалось в нескольких местах добиться успеха.

В связи с ожесточенными контрударами противника дальнейшее осуществление операции "Цитадель" представляется невозможным. Наступление глохнет…»

Возникла обстановка, которую я предсказал в своем докладе по оценке противника. Как известно, операция «Цитадель» была последней попыткой немцев предпринять наступательные действия входе русской кампании. Эта попытка в июле 1943 года провалилась. Военное счастье в России окончательно отвернулось от нас. Немецкие войска были вынуждены перейти к обороне и не смогли более взять инициативу в свои руки.

Генерал Власов и власовское движение

В июне 1942 года русский генерал Власов попал в немецкий плен. Он был одним из тех советских командармов, которые с успехом отразили немецкое наступление на Москву. В Красной армии он пользовался большим авторитетом, его знали и уважали.

Когда Власов, попав в плен, обратился с воззванием к советским офицерам и солдатам, в котором призвал не только к переходу к нам, а к борьбе со сталинским режимом, несколько тысяч красноармейцев в течение нескольких дней перешло на сторону немецких войск.

Это подтвердило правильность оценок, подготовленных отделом «ИАВ» для начальника генерального штаба. Разрабатывали их специалисты по России – в первую очередь полковник фон Ренне и капитан Штрик-Штрикфельдт. Гальдер отнесся с пониманием к их предложениям. Да и другие высшие офицеры, принявшие поначалу проект весьма холодно, под впечатлением воззвания Власова изменили свое отношение к проблеме вспомогательных частей из числа русских военнопленных и местных жителей. В генеральном штабе все более укреплялось мнение, что генерал Власов, пошедший на сотрудничество с нами исключительно ради того, чтобы покончить с советским режимом, является таким деятелем, который в будущем с немецкой помощью сбросит иго большевизма и создаст в России новый государственный строй.

Но у Гитлера отсутствовало чувство реальности. Он был не способен, а может быть, и не хотел менять свои ложные политические и военные концепции и отказываться от ведения войны против Советов. Даже Гальдеру не удалось изменить взгляды Гитлера. Но генерал-полковник все же надеялся, что в ходе дальнейшей кампании он сумеет убедить фюрера изменить свои намерения в отношении России.

Немецкие офицеры, которые вели переговоры с Власовым, правдиво ориентировали его о взглядах Гитлера. Вместе с тем они предложили ему начать совместную борьбу против Сталина, чтобы установить как можно быстрее мир и добиться освобождения народов России. После долгих размышлений Власов, несмотря на большие сомнения, дал свое согласие. Из этого «союза» немецких и русских офицеров позднее возник тот феномен, который назвали власовским движением.

История этого движения стала известна широкой общественности лишь в 1968 году, когда появилось несколько публикаций. Власов не добился успеха, он был схвачен русскими вместе с некоторыми своими соратниками в конце войны и казнен как предатель. Власовское движение в трагедии Второй мировой войны стало одним из камешков общей исторической мозаики. Вопрос только в том, насколько это движение могло бы изменить судьбу Германии и помочь ей избежать тотального поражения, когда США решили вступить в войну. Если я окидываю мысленным взором историю его создания и развития – то лишь потому, что оно ярко показывает, с какими трудностями военному руководству на всех уровнях приходилось вести борьбу за проведение жизненно необходимых для Германии мер, вопреки воле своенравного, не желавшего прислушиваться ни к каким аргументам диктатора.

Наряду с этим история власовского движения убедительно свидетельствует: присущий диктатуре формальный иерархический принцип не способствует собиранию и координации всех сил. Возникает антагонизм в обществе, что как раз и нужно диктатору, так как он стремится сталкивать лбами различные политические группировки, чтобы держать всех в узде. А в итоге вместо единства или хотя бы взаимодействия происходит раскол – и значительная часть усилий народа расходуется впустую.

* * *

После того как генерал Власов заявил о своем согласии выступить на стороне Германии, его в августе 1942 года направили в непосредственное подчинение верховного главнокомандования (ВГК) вермахта в Берлин и освободили из плена. Ему разрешили сформировать собственный штаб. Пропаганда, которую вело ВГК, не ограничивалась Гитлером: с самого начала русской кампании она проходила под лозунгом «Немцы освободят все народы России из-под ига большевиков». Население нашего восточного соседа, да и германские фронтовые части верили: это действительно главная цель похода на Советский Союз. Однако в начале 1943 года им пришлось убедиться, сколь далека от действительности была эта пропаганда. Первое время Власов и его сотрудники могли выступать с обращениями к русской общественности по ту сторону фронта и к населению(добровольцам, военнопленным, перемещенным лицам) – по эту сторону. Пропагандистское воздействие охватывало до 80 миллионов человек. Тогда это казалось громадным шагом вперед.

Полковник Вермахта Р. Гелен и генерал-майор РОА В.Ф. Малышкин. Дабендорф, 1943 г.

Мы старались, опираясь на факты, убедить руководство министерства иностранных дел, что войну можно выиграть лишь при активной помощи русского народа. Бывший посол в Москве граф фон Шуленбург и его советник Хильгер были с нами согласны и даже заявили о своей готовности поддержать нас. Но мы натолкнулись на полное непонимание нашего дипломатического ведомства. Такая позиция, очевидно, была вызвана страхом предпринимать что-либо вопреки воле Риббентропа и Гитлера.

Наряду с этими усилиями полковником фон Альтенштадтом из штаба генерал-квартирмейстера и мною были составлены докладные записки, в которых поднимался вопрос о необходимости развернуть психологическую войну. Мы, в частности, предлагали критически рассмотреть наши меры по подавлению партизан и новые пути для решения этой сложной проблемы. Наши записки были встречены с интересом и вызвали оживленную дискуссию. Но к сожалению, отданные лично Гитлером приказы о беспощадном уничтожении партизан вызвали дальнейшую эскалацию партизанского движения и еще больше ожесточили русское население по отношению к немцам. Я распорядился размножить казавшийся вто время чуть ли не революционным, по сравнению с воззрениями Гитлера, доклад капитана Штрик-Штрикфельд-та «Русский человек» и разослать его во все дивизии Восточного фронта и лагеря военнопленных, находившиеся в ведении генерал-квартирмейстера. В нем говорилось о необходимости понять образ мыслей русского народа. В заключительной части утверждалось: русских необходимо привлечь на нашу сторону. Если этого не сделать, то нам придется править в России, опираясь лишь на силу. А чтобы привлечь, надо доказать, что мы являемся людьми слова и дела. Хочу подчеркнуть, что доклад предназначался в первую очередь для немецкого персонала.

Полковник Штиф и майор граф фон Штауффенберг – представители организационного отдела главного командования сухопутных войск – осенью 1942 года дали согласие создать «русский отдел пропаганды». Фактически под этой вывеской был создан «русский руководящий центр» в Дабендорфе. Там велась подготовка офицеров и пропагандистов, а также других кадров, издавались газеты на русском языке; в контакте с отделом пропаганды верховного главнокомандования вермахта и отделом «ИАВ» разрабатывались основы политической и военной концепции русского освободительного движения.

По предложению начальника оперативного управления, которое полностью совпадало с моим мнением и мнением моего заместителя полковника фон Ренне, совместно с представителем организационного отдела (граф фон Штауффенберг) и при поддержке начальника генштаба в рамках главного командования сухопутных войск летом 1942 года удалось утвердить штаты управления начальника добровольческих частей.

* * *

Стараниями Власова и командиров немецких фронтовых частей в начале 1943 года было сформировано 176 батальонов и 38 отдельных рот (так называемые восточные подразделения) общей численностью от 130 до 150 тысяч человек. До организационного объединения этих подразделений в более крупные части дело тогда еще не дошло.

В августе 1942 года фон Ренне и полковник фон Тресков (группа армий «Центр») договорились о том, чтобы реанимировать смоленский комитет. Однако генерал-фельдмаршал Кейтель и министр по делам восточных территорий Розенберг сорвали эти планы по указке Гитлера. Подготовленное штабом Власова совместно с отделом пропаганды верховного главнокомандования вермахта воззвание смоленского освободительного комитета пролежало в ящике стола Розенберга вплоть до катастрофы под Сталинградом. Таким образом, намерение генерального штаба впервые реализовать на практике взаимодействие политических и военных факторов в ходе казавшегося вначале успешным крупного наступления в направлениях Волги и Кавказа потерпело фиаско. Когда Сталинград был полностью освобожден советскими войсками, то есть когда было уже поздно, Розенберг дал наконец разрешение на публикацию воззвания.

Под давлением военных событий в декабре 1942 года у министра по делам восточных территорий все же удалось провести совещание по этой проблеме в целом. В подготовке его самое активное участие принял сотрудник министерства иностранных дел доктор Отто Бройтигам. В работе совещания участвовали представители вермахта, которые поддержали требование о новой постановке политических задач в отношении России. Большинство офицеров думали, что немец из Прибалтики Альфред Розенберг будет инициатором такого шага. Министр действительно находился под сильным впечатлением от выступлений на совещании и обещал переговорить с Гитлером о выдвинутых предложениях, хотя и не собирался целиком отказываться от собственных соображений о разделе Советского Союза на множество отдельных национальных государственных образований. Однако доклад Розенберга фюреру не понравился. Он отверг все доводы и соображения, не пожелав их обсуждать.

Полковник Мартин, сотрудник отдела пропаганды верховного главнокомандования вермахта, приложил немало усилий, чтобы уговорить Геббельса принять генерала Власова. Эта встреча должна была состояться в конце февраля или начале марта 1943 года. На ней намечалось обсудить подготовленный в министерстве информации манифест к народам России. Дело в том, что даже Геббельс стал понимать: угрожающее развитие военной обстановки требует радикального изменения концепции Третьего рейха в отношении Советского Союза. Характерным для обстановки мелочного подсиживания в кругах высшего руководства является тот факт, что Розенберг резко запротестовал против вмешательства министра пропаганды в вопросы, подлежащие компетенции министра по делам восточных территорий. И встреча Власова с Геббельсом состоялась лишь в 1945 году, когда было уже слишком поздно.

По инициативе отдела «ИАВ» генерал Власов посетил с согласия командующих группами армий «Центр» и «Север» их войска. Повсюду его тепло встречали местное население и добровольцы. Испытав много горя, русские люди видели во Власове единственный символ будущей свободы. К немцам за год оккупации былое доверие было подорвано.

Успех поездок Власова был ошеломляющим. Гитлер взбесился: он считал, что вояж русского генерала наносит ущерб его собственным политическим планам. Генерал-фельдмаршал Кейтель запретил дальнейшие встречи Власова с жителями оккупированных районов. Нам с трудом удалось помешать его аресту. Пришлось приложить немало усилий, чтобы как-то сохранить то, что было уже сделано по организации русского освободительного движения.

Несмотря на эти неудачи, все, кто проникся идеей мобилизации русского народа для успеха нашего общего дела, не пали духом. Преемнику Гальдера генерал-полковнику Цайтцлеру, занявшему свой пост 24 сентября 1942 года, удалось убедить высшее руководство в целесообразности нашей идеи. Новый начальник генерального штаба одобрил крупную пропагандистскую акцию (ее кодовое название «Проблеск надежды»). Для ее проведения в Дабендорфе подготовили 1500 русских офицеров и пропагандистов. Однако состоявшийся 8 июня 1943 года в Бергхофе разговор между Гитлером, Кейтелем и Цайтцлером разрушил все планы. Фюрер категорически запретил делать любые конкретные заявления о политическом будущем России до предстоящей победы Германии, в чем он ничуть не сомневался.

* * *

Ко всем разногласиям и интригам, отнимавшим у нас немало сил, с осени 1943 года прибавились новые заботы. Гиммлер стал проявлять все больший интерес к власовскому движению. Он углядел в нем не только конкурента для эсэсовских частей, сформированных не из немцев (так называемых добровольческих частей), но и помеху планам расселения колонистов в России и создания там «славянской колониальной империи». Поэтому моему отделу, как и отделу пропаганды верховного главнокомандования, а также абверу приходилось все чаще вмешиваться, чтобы помешать перегибам и крайностям, с какой стороны они бы ни исходили. Нам приходилось сражаться на нескольких фронтах в ущерб военным действиям на Востоке.

В августе 1944 года я столкнулся с тем, что Гиммлер вдруг изменил свою точку зрения на восточную политику. Напомню, что именно рейхсфюрер СС в свое время энергично насаждал теорию о людях низшей расы – «недочеловеках» и еще год назад называл генерала Власова «предателем» и «русской свиньей». Теперь же, видя, как быстро ухудшается военное положение Германии, он стал разделять точку зрения, которой я и мои сотрудники придерживались в течение долгого времени и против которой с упорством, достойным лучшего применения, выступала служба безопасности.

Гиммлер разрешил, несмотря на протест Розенберга и присоединившегося к нему Кейтеля, создать «комитет освобождения народов России», который возглавил Власов. Рейхсфюрер поручил генералу сформировать десять дивизий (потом, правда, их сократили до трех). Эти части подчинялись непосредственно Власову. Кроме того, Гиммлер обещал, что с русскими военнопленными и восточными рабочими немецкие власти будут обращаться так же, как с военнопленными и рабочими западных держав.

Но прозрение наступило слишком поздно. Такому шагу, продиктованному отчаянием, трудно было рассчитывать на успех.

Попытка Власова сохранить две сформированные дивизии и сдать их в плен западным союзникам потерпела неудачу. Ялтинским соглашением было предусмотрено, что воюющие державы обязаны производить взаимный обмен пленными, являющимися выходцами из этих стран.

Власову и его сподвижникам пришлось проделать горький путь в тюрьмы и на эшафот страны, которую они собирались освободить от коммунизма. Когда я вспоминаю о трагедии власовского движения, то должен подчеркнуть: оно с самого начала было обречено на неудачу из-за бредовых идей Гитлера. В конечном итоге все усилия принимавших в нем участие немецких и русских солдат оказались напрасными. Многие преданные делу Власова русские и несколько немецких друзей, среди которых был генерал фон Паннвиц, погибли как «предатели».

* * *

Печальный исход военной кампании и провал власовского движения преподнесли уроки, которые мы не должны забывать. В отличие от прошлых, нынешние войны можно по праву считать народными. В них участвуют не только вооруженные силы, как, скажем, в XVIII веке: они ведутся всем народом, который претерпевает жестокие лишения и приносит огромные жертвы. В них используется весь потенциал каждой личности и общества в целом. К тому же мир разделился на два больших, взаимоисключающих общественно-мировоззренческих лагеря – на так называемые «свободный мир» и «международный коммунизм», что вызывает глубокое эмоциональное обострение характера ведения войны. Гитлер и Сталин всегда это подчеркивали, да и Эйзенхауэр назвал свои военные мемуары «Крестовый поход в Европу», что также явилось отражением взглядов и настроений большинства англосаксов.

Изменятся ли в ближайшем обозримом будущем эти причинные взаимосвязи, произойдетли деидеологизация политики, а вместе с тем и войн, с которыми, как бы они ни были отвратительны, приходится все еще считаться? Военные доктрины Мао Цзэдуна и Че Гевары, как и труд маршала Советского Союза Соколовского «Военная стратегия», в котором отражены официальные взгляды Советского Союза на ведение войны и международную политику, дают мне основание сомневаться в этом.

Но как раз распространение военного влияния на все области человеческой жизни побуждает нас к тому, чтобы пристально держать в поле зрения политический характер возможной катастрофы, как это сделал Клаузевиц в своих выводах, верных на все времена. По нему, как раз политический смысл и является тем, что определяет в любое время войну и влияет на нее. С другой стороны, задача военных заключается в том, чтобы еще на подготовительной стадии потребовать от руководства: политики не должны ставить перед ними невыполнимых задач, как это случилось начиная с июня 1941 года. Более того, политикам следует в любое время оказывать военным действенную помощь политического характера в выполнении поставленных перед ними задач. В свое время мы стремились добиться конечного успеха с помощью власовского движения, но с задачей этой не справились из-за противодействия со стороны политического руководства рейха.

Если же вытекающие из современной политики и особенностей военных действий психологические факторы, которые уже устранить нельзя, не будут своевременно учтены из-за недооценки или непонимания характера нынешних войн, то средства, предоставленные вооруженным силам народом, израсходуют без всякой пользы. А это значит, что все принесенные жертвы, даже на алтарь оборонительной войны, окажутся напрасными.

После войны. Немецкая разведка и США

…9 апреля 1945 года я был отстранен от должности начальника отдела «Иностранные армии Востока». Мое увольнение было вызвано докладом об обстановке и положении противника, который я подготовил начальнику генштаба генералу Кребсу. Тот доложил его Гитлеру. У фюрера моя оценка вызвала сильное раздражение. Он назвал доклад «сверхидиотским и пораженческим». Гитлер всегда негативно воспринимал неприятные факты и цифры. А после заговора 20 июля 1944 года он просто взрывался, когда ему докладывали о них. Что касается моего доклада, то каплей, переполнившей чашу, стало утверждение, что советские войска после падения Кенигбсерга (9 апреля 1945 года) будут переброшены оттуда к Берлину и что в районе Кюстрин – Франкфурт уже отмечено сосредоточение крупных сил противника. А это означает, что в скором времени следует ожидать решительного наступления на нашу столицу. В своих воспоминаниях Гудериан подробно пишет об этом эпизоде и еще о нескольких аналогичных случаях, когда Гитлер впадал в ярость, ознакомившись с моими прогнозами.

Возражения вызывали у фюрера гнев, в особенности если исходили от невысоких чинов. Я, будучи генерал-майором, относился к числу тех, которым фюрер просто запрещал высказывать свое мнение. Даже таким крупным фигурам, как Гальдер и Гудериан, с большим трудом удавалось доводить свои доклады до конца, если они осмеливались перечить Гитлеру. Он хотел слышать лишь то, что не противоречило его мнению и решениям, нередко принимавшимся на основе непроверенных сообщений и сомнительных сведений.

Начальник британского имперского генерального штаба во время войны лорд Аланбрук упоминает в своих записках о том, что у него часто были такого же рода столкновения с Уинстоном Черчиллем. Тот тоже, к ужасу своих сотрудников, нередко проявлял себя стратегом-любителем, упорно отстаивавшим свои идеи. Но, в отличие от Гитлера, он обычно в конце концов соглашался с доводами своих сотрудников и благодарил их за проявленную решительность в отстаивании своих взглядов. И конечно, не менял своего дружелюбного отношения к ним.

Наша трагедия, приведшая немецкий народ к катастрофе, заключалась в том, что Гитлер, малообразованный в военном отношении человек, не мог правильно оценивать оперативные возможности, но до самого конца был убежден в том, что он – гениальный полководец. Его маниакальная уверенность поддерживалась, с одной стороны, партийным окружением, а с другой – питалась успехами первых военно-политических решений, принятых им вопреки мнению военного руководства (занятие Рейнской области, присоединение Австрии, раздел Чехословакии). Да и первые военные кампании Второй мировой войны – Польша, Норвегия, Франция – подтвердили правильность прогнозов фюрера, опровергли пессимистические оценки обстановки генерального штаба. Это не только подстегнуло тщеславие Гитлера, но и укрепило его мнение, что генштаб – сборище пессимистов и паникеров.

Любой разумный человек понимает: если глава государства принимает важные решения без учета объективной оценки противника, то тем самым он подвергает нацию риску, который может привести к непредсказуемым последствиям. Такой руководитель рано или поздно проигрывает, уподобляясь игроку в покер. Вермахт в 1939 году реально не был готов к войне. Поэтому, действуй западные союзники в начале войны решительно – в политическом и военном плане, – то военное столкновение закончилось бы поражением Германии. Это было ясно с самого начала.

Адольф Гитлер – основоположник и центральная фигура национал-социализма, основатель тоталитарной диктатуры Третьего рейха, вождь (фюрер) Национал-социалистической немецкой рабочей партии (1921–1945), рейхсканцлер Германии (1933–1945), фюрер Германии (1934–1945), верховный главнокомандующий вооружёнными силами Германии (с 19 декабря 1941) во Второй мировой войне

Чтобы подтвердить свои слова, приведу следующий факт. Все имеющиеся в наличии боеприпасы для тяжелой артиллерии сухопутных войск, не считая снарядов для тяжелых гаубиц, уместились бы в восьми с половиной железнодорожных составах, так как серийное производство снарядов началось лишь летом 1939 года. После окончания боев в Бельгии и Северной Франции в начале июня 1940 года достаточно боеприпасов имелось лишь для легких полевых гаубиц. Что же касается снарядов для тяжелой полевой артиллерии, то они к этому времени были почти полностью израсходованы.

Посланник фон Этцдорф, ставший после войны нашим послом в Лондоне, был придан моему отделу в качестве офицера связи от министерства иностранных дел. Как-то в беседе, когда речь зашла о названии одного из трудов Шопенгауэра «Мир как воля и представление», он, имея в виду далекое от действительности мышление Гитлера, с горечью заметил: «Мир как воля, но без представления реальностей».

* * *

В течение долгих лет мы смотрели глазами противника на все происходящее в мире и на фронтах, чтобы вжиться в характер его мышления и намерений. Поэтому нам удалось вовремя установить: чем дальше, тем больше росла уверенность Советов в конечной победе. И мы были вынуждены признать, что этот процесс вполне обоснован. Вот почему раньше и острее, чем у других, у нас возникло предчувствие неотвратимо приближающейся катастрофы.

Вполне понятно, что при этом непроизвольно возникал вопрос: что же надо делать, когда такое случится? Конечно, подобные мысли приходят не сразу. Они созревают в ходе долгого и мучительного раздумья, часто прерываемого повседневными заботами. Так думал не только я, но многие сотрудники отдела, прежде всего мой преемник Вессель, ставший впоследствии президентом Федеральной разведывательной службы. Нашему единомыслию благоприятствовало то обстоятельство, что мы были, образно говоря, защищены от давления извне благодаря сплоченности моих сотрудников, выдержавших не одно суровое испытание, и полному доверию друг другу. Даже офицер «по национал-социалистическому воспитанию» в моем отделе не был исключением. Но так было далеко не везде. В других подразделениях генштаба можно было встретить радикальные настроения, как в форме ярко выраженного национал-социализма, так и безудержного фатализма. И неудивительно: затянувшаяся неудачная война и непрерывный массированный идеологический пресс оказывали сильное воздействие на военных, особенно молодых офицеров.

Не считая забот о семьях, личное будущее беспокоило нас в меньшей степени. А вот судьба отечества внушала нам большую тревогу. В результате удачно проведенных разведывательных операций вскоре после Тегеранской и Ялтинской конференции мы получили сведения о планах союзников. В них шла речь о разгроме Германии и ее послевоенном разделе. Поэтому у нас не было никаких иллюзий в отношении того, что ожидало Германскую империю. Не возлагали мы никаких надежд и на то, что сразу же по окончании войны во вражеской коалиции произойдет раскол, хотя такое мнение часто высказывалось в войсках. И в то же время мы не могли смириться с мыслью о полном крахе Германии.

В своих размышлениях о будущем я прежде всего исходил из моего нынешнего служебного положения. Мне было ясно: если сейчас нашу агентурную сеть ликвидировать, то воссоздать через несколько лет после войны эффективную разведывательную службу будет очень трудно, а может быть, и невозможно. Следовало учитывать, что Советы воспользуются победой, чтобы внедрить своих людей в нашу новую службу. Так я пришел к решению, каким бы абсурдным и имевшим мало шансов на успех оно тогда, весною 1945 года, ни казалось: нужно попытаться создать, параллельно с текущей работой, ядро новой немецкой разведывательной службы. Ибо то, что будущему германскому правительству потребуется разведка, было для меня само собой разумеющимся. Положение с кадрами позволило бы, если начать подготовительную работу сразу после окончания войны, создать костяк такой организации из сотрудников абвера и моих надежных людей.

Да и внешнеполитические соображения подводили к мысли о необходимости спасения ядра внешней разведки, пока это было еще возможным. Коммунизм изменил свое лицо лишь для видимости. Сталину удалось мобилизовать русский народ, использовав такие понятия, как «Отечественная война», «советский патриотизм». Бессмысленная восточная политика Гитлера и его жестокое отношение к русским людям подготовили почву и объективно сыграли на руку советскому диктатору. Нам было ясно – не зря мы несколько лет старательно изучали основы коммунизма, – что Сталин не откажется от прежних замыслов и будет следовать своим экспансионистским планам. Его цель, как говорят на Западе, – «всемирная революция», или «распространение благодати социализма на все народы» – так формулируют на Востоке. Поэтому мы считали, что для защиты западных народов от экспансии коммунизма в послевоенное время рано или поздно потребуются совместные усилия всех цивилизованных государств.

Когда наступит такое время, мы, конечно, знать не могли. Подтверждением наших взглядов явилась оценка положения дел в мире, данная Черчиллем. Она попала в наши руки окольными путями в феврале 1945 года. В анализе британского премьера ситуация в Германии оценивалась, пожалуй, слишком позитивно. Зато потенциал Советов и их намерения трактовались верно. Из документа было ясно, что англичане не разделяли оптимизма своих американских союзников в отношении того, что Дядя Джо (Сталин) стал будто бы демократом. В анализе без всяких иллюзий говорилось о будущем развитии Польши, Балканских стран и Венгрии и их превращении в социалистические государства. Для предотвращения коммунистической угрозы Черчилль даже был готов начать войну с Советами, разрабатывая план с кодовым названием «Немыслимое».

* * *

В Европе, готовящейся защитить себя от коммунизма, Германия вновь смогла бы занять свое место. Немецкая политика в будущем стала бы искать опору на Западе. Ее цели – отпор коммунистическому проникновению и воссоединение утраченных территорий. Вторая цель, по-видимому, не найдет полного понимания у западных держав-победительниц. Однако общие интересы западного мира в области обороны, которые обязательно возникнут под давлением обстоятельств, приведут к тому, что оборонять Западную Европу без немцев невозможно. В разведывательном плане можно ожидать, что все западные державы довольно скоро, хотя каждая по-своему, проявят повышенный интерес к возможности использования немецкого потенциала для ведения разведки на Востоке.

Когда мы в своих размышлениях дошли до этого пункта, возник вопрос: с каким партнером и в какой форме лучше всего начинать разведывательную деятельность?

Все это я обсудил с моим заместителем – подполковником Весселем. Итог наших размышлений можно сформулировать следующим образом: по-видимому, чистой утопией нужно считать идею заниматься сейчас, перед лицом тотального поражения, вопросом создания сразу же после окончания войны новой немецкой разведывательной службы, поскольку союзники ликвидируют все организации и учреждения Третьего рейха. И все же такую попытку стоит предпринять, с тем чтобы в случае удачи передать разведку новому немецкому правительству. Основу ее заложат нынешние разведчики. Когда же будет создана новая власть? Сейчас на этот вопрос ответить невозможно. Остается открытой и проблема (ведь дело было в марте – апреле 1945 года!), с какой из трех западных великих держав удастся найти такую форму сотрудничества, которая будет приемлема в дальнейшем для нового немецкого правительства. Мы не могли, да и не хотели сотрудничать с нашими бывшими до последнего времени противниками в качестве наемников, так как считали, что с самого начала не следует отягощать будущую разведслужбу позором квислинговщины.

В итоге я решил: будет наиболее целесообразным, если мы обратимся к командованию вооруженных сил США. Американцы, как мне представлялось, по окончании военных действий быстрее других наших противников возвратятся к объективной оценке немцев. Дальнейшее развитие событий показало: это предположение оказалось правильным.

Вот что побудило меня попытаться легализовать наши планы на будущее в вышестоящей инстанции. За несколько недель до окончания войны я обратился к заместителю начальника штаба оперативного руководства вермахта генералу пехоты Винтеру, изложил ему наши соображения и получил от него благословение. Немного позже, уже находясь в плену в Висбадене, я случайно встретился с гросс-адмиралом Деницем, который в течение небольшого промежутка времени был последним главою империи. Я воспользовался этой возможностью, чтобы изложить ему наши планы. Он также одобрил их.

* * *

В марте 1945 года я вместе с подполковником Весселем посетил подполковника Бауна, начальника штаба абвера «Валли-l» в Бад-Эльстере, и проинформировал его о наших замыслах. Баун – уроженец Одессы и провел там детские годы, прежде чем семья возвратилась в Германию. Он вырос со знанием двух языков и хорошо понимал русский образ мышления. Можно даже сказать, что в нем было что-то от русского характера: повышенная чувствительность, неумение держаться в определенных рамках. Впрочем, это свойственно всем немцам – потомкам колонистов, попавших в Россию десятки и даже сотни лет назад. Баун отличался неуемной фантазией, которая затрудняла ему трезвое восприятие реальности. А это, в свою очередь, приводило к тому, что он стремился во что бы то ни стало добиться исполнения своих замыслов и порою вел себя словно одержимый.

Баун был изобретательным «доставалой» и хорошим организатором, умевшим не только толково использовать своих подчиненных и связников, но и обеспечивать их всем необходимым. До конца войны он работал в основном с русскими добровольцами и ухитрялся поддерживать агентурные связи вплоть до Москвы.

Шеф «Валли-I» сразу согласился принять участие в подготовительной работе и получил от меня необходимые указания. В нашей беседе принял участие и его адъютант. Больше никто в наши дела посвящен не был. Штаб «Валли-I» находился с начала апреля в Альгое, через который в конце апреля прошли американские войска. Позднее этот район вошел во французскую оккупационную зону. Баун и его сотрудники, переодевшись в штатское платье, направились к заранее обусловленному сборному пункту. Все документы они надежно спрятали, как это сделали и мы в отделе «Иностранные армии Востока». В последние недели войны события нарастали столь стремительно, что пришлось лихорадочно работать, чтобы успеть укрыть наши архивы.

15 апреля 1945 года первые сотрудники отдела «ИАВ» выехали по железной дороге в Райхенхалль – нашу новую штаб-квартиру. С середины апреля мы занимались созданием тайников в горах, изготовлением фотокопий важнейших документов и их надежным укрытием. За несколько дней до конца войны работа была закончена.

В начале апреля 1945 года личный состав отдела был собран в Райхенхалле, за исключением небольшой группы сотрудников во главе с майором Шайбе, которую переподчинили непосредственно первому эшелону верховного главнокомандования вермахта в Голштинии.

В первую очередь надо было обеспечить сохранение архива и рабочих материалов, которые потребуются нам в будущем. Всю документацию и картотеку агентуры мы перевезли в Южную Баварию. С них сделали еще одну фотокопию, затем по частям укрыли под землей поблизости от известных нам пунктов в Альгое и Хунсрюке. Мы понимали: практически нельзя было гарантировать стопроцентную сохранность наших тайников. Но разбивка документации по частям сводила к минимуму возможные потери. Впоследствии при раскопках мы обнаружили почти все, что спрятали.

Надо было обеспечить и сохранность архива. В марте 1945 года его привезли в Наумбург и спрятали поначалу в винном погребе моих друзей. Однако вскоре из документов, переданных агентом Цицероном, стало ясно, что американцы обменяют оккупированную ими Тюрингию на западную часть Берлина, которая находилась в руках русских, и создадут там свой оккупационный сектор. Поэтому пришлось принять срочные меры, чтобы перевести архив в другое место. Я распорядился немедленно погрузить его на два грузовика и вывезти из Наумбурга в Берхтесгаден.

Воспользовавшись оказией, отправил с ними свою жену и детей в Баварию. Ибо, если бы моя семья оказалась в руках русских, я не смог бы возобновить свою прежнюю деятельность. Советы, вне всякого сомнения, использовали бы мою семью, чтобы оказать на меня давление. По дороге грузовики попали под воздушный налет, но, к счастью, обошлось без жертв. Затем в районе Хофа их остановили эсэсовцы, которые потребовали, чтобы автомашины следовали в ближайшую казарму СС для проверки груза и путевых документов. Для сопровождавших архивные документы людей при тогдашних обстоятельствах это было связано с риском для жизни, нисколько не меньшим, чем недавний налет авиации противника. Опытные водители, знавшие, что им угрожает, нашли после лихорадочных поисков еще одни ворота в заборе, окружавшем казарму, которые были закрыты, но не охранялись. Им удалось их открыть, выехать на улицу и скрыться. Моя семья по пути следования нашла в Хаме, что в Баварском лесу, прибежище, где и осталась. А документы в полной сохранности были доставлены в Берхтесгаден-Райхенхалль, где тогда располагался отдел «ИАВ». И уж из Райхенхалля документы вывезли и спрятали в подобранных тайниках.

Чтобы сохранить кадры для будущей разведывательной организации, мы разбили личный состав отдела на три группы и разместили их в трех отдаленных пунктах в Альпах. Там мои сотрудники должны были укрываться примерно три недели после капитуляции, пока не уляжется суматоха и не прояснится обстановка. Тогда им предписывалось обратиться в ближайшую американскую военную комендатуру. Их, конечно, отправят в лагерь для военнопленных. Наверняка можно было ожидать, что оккупационные власти попытаются использовать сотрудников отдела «ИАВ», имевших большой опыт разведывательной работы, в своих интересах. Поэтому я дал указание моим людям не соглашаться ни на какое сотрудничество, пока они не получат лично от меня письменного разрешения.

* * *

…Подошло время, когда по намеченному плану мы должны были явиться в ближайшую военную комендатуру американцев. Сложные чувства обуревали меня. С одной стороны, я испытывал иронию – своеобразный юмор висельника: как-никак генерал-майор, занимавший во время войны солидную должность, пришел сдаваться в плен молодому американскому лейтенанту. С другой – возврата назад уже не было.

Комендант местного гарнизона, вполне понятно, сильно взволновался, когда перед ним оказались генерал и четыре офицера генерального штаба. Но он не мог до конца понять, какой «улов» выпал на его долю, так как не знал немецкого языка, а мы тогда еще не говорили по-английски. Комендант тут же позвонил своему начальству и получил указание доставить нас поодиночке в штаб дивизии в Вергль. Меня первого посадили в джип военной полиции и сдали офицеру службы «Джи-2» (американская армейская разведка). Он сразу сообразил, кто мы такие, и приступил к опросу, начав с меня. Но странное дело: беседа шла главным образом не о моей прошлой деятельности, а об обстановке в Германии во время национал-социализма.

После краткого опроса меня направили в Зальцбург. Солдаты военной полиции ехали сначала в одном направлении, затем – в другом и, не найдя, по-видимому, нужного им штаба, завезли меня в ближайшую небольшую гостиницу, где в зале ресторанчика уже находился какой-то пленный, которого через некоторое время увели. Смирившись с судьбой, я терпеливо ждал, что будет дальше. Перед открытой дверью стоял вооруженный до зубов часовой, охранявший меня. Весь вид его выражал беспокойство – как бы я не сбежал. На третий день в пустой ресторан случайно зашел какой-то американский офицер, и я попытался объяснить ему, что меня должны доставить в штаб корпуса. Объяснение шло трудно: американец с трудом понимал мой домашний английский. Наконец, он все-таки понял, о чем идет речь, и воскликнул:

– Ах да, мы совсем о вас забыли!

Офицер пообещал принять необходимые меры. И действительно, вскоре появился солдат военной полиции и скомандовал:

– Быстрей, быстрей, с вещами!

Меня посадили в джип и отправили в Аугсбург, где находился сборный лагерь для военнопленных армейского подчинения. Он состоял из одно– и двухквартирных небольших уютных домиков. Пленных, пока не прошедших допрос, размещали так, чтобы они не могли вступать друг с другом в контакт.

До тех пор я встречался лишь с американскими офицерами, которые оценивали обстановку в Германии и мире, находясь под влиянием официальной пропаганды. Почти все, с кем мне приходилось говорить, придерживались мнения, что Советский Союз в настоящее время находится якобы в стадии перехода от коммунистического к либеральному государству. О Сталине все отзывались положительно, как о Дядюшке Джо, и не имели ни малейшего представления относительно экспансионистских целей Советов.

Франц Гальдер – начальник штаба сухопутных войск вермахта, генерал-полковник

* * *

В аугсбургском лагере я пробыл около трех недель, пока допрашивавший меня офицер не пришел к убеждению, что я не представляю для американцев никакой ценности. Положение в Советском Союзе его не интересовало. Он хотел разобраться во внутригерманских процессах и просил меня помочь ему в организационных вопросах и розыске различных германских должностных лиц, на что я отделывался молчанием. Однажды дверь моей комнаты резко распахнулась.

– Давай, пошевеливайся! – прозвучала команда.

Как и обычно, мне не было сказано, куда меня собираются везти. С группой офицеров, большей частью мне незнакомых, меня посадили на грузовую автомашину и отправили по маршруту Штутгарт – Франкфурт-на-Майне. Когда добрались до Висбадена, мне заявили, что я – гестаповский генерал, и отправили, несмотря на мой протест, в тюрьму. Отношение американского персонала к заключенным там было недружелюбным, их оскорбляли, а иногда дело доходило до рукоприкладства. Как-то меня вели по тюремному переходу и я столкнулся лицом к лицу с бывшим своим шефом, генерал-полковником Гальдером. Мы бросились друг другу в объятия. На американцев это произвело большое впечатление, и отношение ко мне с тех пор заметно улучшилось. И вот почему. Гальдер находился в группе гражданских лиц и офицеров, освобожденных американцами из гитлеровских концентрационных лагерей, но взятых оккупационными властями вновь под стражу. Большинство из них принадлежали к числу участников заговора 20 июля 1944 года. Волею случая я попал в эту группу активных противников гитлеровского режима, которой занималось непосредственно командование вооруженных сил США на европейском театре военных действий.

На следующий день после того, как меня включили в число пленных, представлявших особый интерес для американцев по военным или политическим соображениям, мной занялся капитан Хальштедт. Допрос носил неформальный характер: он состоялся в саду, окружавшем виллу, где поселили нашу группу. Капитан предложил мне сесть на скамью, стоявшую на солнечной лужайке, и сам опустился рядом. Он производил приятное впечатление. На вид ему было лет тридцать пять. Своими манерами и поведением он мало соответствовал немецкому представлению об офицере. Потом я узнал, что капитан был американцем немецкого происхождения во втором поколении. В отличие от всех его коллег, с которыми я встречался до этого, он прекрасно знал Россию и, самое главное, не питал никаких иллюзий в отношении политического развития в ней.

Встреча оказалась решающей для дальнейшей реализации моих планов. К тому же она благоприятно сказалась на наших отношениях: так сказать, служебный контакт длился короткое время. Вскоре сухие официальные отношения превратились в настоящую дружбу, которая продолжается до сих пор.

У нас состоялся долгий разговор о политическом и военном положении в мире. Затем Хальштедт подробно расспросил меня о предыдущей деятельности в отделе «Иностранные армии Востока». Он ушел, а в моем распоряжении осталась ночь, чтобы решить, стоит ли раскрывать перед ним все свои карты. И я решил: надо! Но понемногу, не переставая прощупывать капитана. При этом мне представлялась возможность постепенно, по кусочкам высказывать свои соображения о намерениях и планах. Хальштедт положительно воспринял мои слова. Думаю, он регулярно обо всем информировал своего непосредственного начальника генерала Зайберта, а также начальника штаба командования американскими вооруженными силами в Европе генерала Беделла Смита. И видимо, получил указание продолжать наши беседы и проявить ко мне благожелательный интерес. День ото дня капитан становился все любезнее, предупредительней и откровенней.

В конце концов мы договорились о создании небольшой группы из моих бывших сотрудников – всего восемь офицеров, в их числе Вессель. Они должны были показать американцам, какими возможностями и данными мы располагали. Я дал Хальштедту фамилии сотрудников и письма к ним, чтобы он мог отобрать их по спискам военнопленных и перевести в Висбаден. Прошло много дней, пока группа была собрана. Хальштедт, весело усмехаясь, рассказывал мне после, что пытался побеседовать со всеми сначала без предъявления моего письма, но они оказались очень неразговорчивыми. Однако мое короткое послание оказывало такое же воздействие, что и заклинание «Сезам, откройся!». Капитан чистосердечно признался, что сдержанность моих подчиненных произвела на него большое впечатление.

* * *

Итак, первый шаг был сделан. Вокруг меня собралась небольшая группа самых ближайших сотрудников. В результате была создана возможность обсуждать самые различные вопросы, советоваться и принимать взвешенные решения.

Последующие дни прошли в разговорах на различные темы о прошлом и будущем. Мы с Хальштедтом постоянно возвращались к одной и той же проблеме – о взаимоотношениях по антигитлеровской коалиции. Оба мы сходились во мнении, что между Советами и западным альянсом обязательно произойдет разрыв. Противоречия, которые до сих пор лишь носили подспудный характер, выйдут наружу и нанесут ущерб безопасности Европы и Соединенных Штатов.

Учитывая такой прогноз, мы обязательно должны перейти к сотрудничеству в разведывательной сфере. Но каким образом? Пока было трудно конкретно ответить на этот вопрос. Было, однако, совершенно ясно, что придется преодолеть серьезные препятствия.

Во-первых, отсутствовала уверенность, что мое предложение использовать немецкий разведывательный потенциал в интересах США будет положительно воспринято за пределами службы «Джи-2». Сама эта разведывательная служба американской армии знала, конечно, сколь скудны были имевшиеся у нее данные о Дядюшке Джо и его империи. Поэтому, как показали все предыдущие беседы, предложение о нашем сотрудничестве представлялось армейской разведке США не только совершенно очевидным сегодняшним делом, но и заманчивой перспективой. Его принятие сэкономило бы разведке Вашингтона значительные усилия по организации разведывательной работы в новых условиях. Кроме того, оно обеспечило бы доступ к сведениям, для получения которых потребовались бы долгие годы и огромные денежные средства.

Однако в глазах американской общественности Советский Союз был союзником и партнером-победителем, в дружбу которого, как и в то, что после войны он вступит на путь демократического развития, многие еще верили, да и Америка ввязалась в военный конфликт, чтобы с корнем уничтожить «немецко-прусский милитаризм». Можно ли было ожидать, что народ США и американский офицерский корпус поймут: сейчас необходимо сотрудничать с бывшими немецкими офицерами, сотрудниками гитлеровской разведки? Ведь у всех были свежи еще впечатления о чудовищных преступлениях нацистов.

Посол Буллитт, ближайшее доверенное лицо Франклина Рузвельта, опубликовал в 1946 году в одной из крупных газет статью, в которой писал: президент умер, сознавая, что выбил клин клином и что Соединенным Штатам в ближайшем будущем придется вновь столкнуться с подобной опасностью. Насколько я помню, Буллитт отмечал, что в демократическом государстве потребуется около пяти лет, чтобы все общество пришло к сознанию этого. И посол не ошибся.

Если первые признаки отрезвления американской общественности появились в начале 1946 года, когда Советский Союз ввел свои войска в Иран, то для того, чтобы у последнего американца открылись глаза на реальное положение вещей, потребовалась война в Корее.

Поэтому было понятно, что в данное время необходимые решения не могут быть приняты не только в самих Соединенных Штатах, но и в американских войсках, находившихся в Европе.

Вот почему меня и еще шестерых бывших сотрудников службы «1-Ц», которых я назвал поименно, перебросили в США. Весселя, как своего заместителя, я оставил в Германии. С ним мы договорились, что он будет ждать результатов моих переговоров в Вашингтоне и не предпримет ничего без моего ведома. Я разрешил ему поддерживать контакты со старыми, представляющими интерес сотрудниками, такими, как Баун.

Почему меня отправили за океан на переговоры? До сих пор точно не знаю, но, по-видимому, американцы хотели свести до минимума опасность разглашения тайны создания новой разведывательной организации. И еще одно соображение: вдали от европейских событий можно было спокойно, с большей эффективностью довести до логического конца все прикидки и снять последние вопросы.

* * *

Вот так совершенно неожиданно мне предложили срочно обзавестись штатской одеждой и чемоданом и через три дня вылететь в Соединенные Штаты. И вести себя нужно было так, чтобы в нас не опознали бывших военных. Что касается партикулярного платья, то с ним было не так-то просто. Чтобы экипироваться как полагается, нам пришлось кое-что выменять, а что-то и взять взаймы. Достать чемоданы было еще труднее. Поэтому не обошлось без сумок и рюкзаков. А полковник Стефанус где-то разыскал футляр от скрипки, в который уложил свои скромные пожитки. В общем, наша группа выглядела внешне вполне цивильно, хотя и очень своеобразно. Люди вполне могли предположить, что мы – музыканты или что-то в этом роде.

В начале августа нас посадили в самолет начальника штаба американских вооруженных сил в Европе генерала Беделла Смита. Мы вылетели совсем незаметно, других пассажиров не было. Для всех нас это была первая поездка в Соединенные Штаты. Но мы не испытывали радостного волнения, как это бывает в туристских вояжах. Настроение было не из лучших. Нас сопровождал капитан Хальштедт, ставший нашим ангелом-хранителем. Он старался, чтобы нам было хорошо. В пути произошло небольшое курьезное недоразумение. Когда мы совершили промежуточную посадку на Азорских островах, для встречи ожидавшегося генерала Беделла Смита была выстроена рота почетного караула. Нам пришлось всю стоянку просидеть в самолете, чтобы не навредить легенде: поездку, мол, совершает генерал, а не выходит потому, что устал и отдыхает.

Тридцать шесть часов полета – и мы приземлились в Вашингтоне, где нас встретил капитан Колер, взявший на себя заботу о нас. К нашему разочарованию, Хальштедт попрощался с нами на аэродроме и пожелал нам всего хорошего. Мне он сказал, что попытается встретиться со мною на следующее утро. Капитан Колер приветствовал нас весьма радушно в одном из помещений аэродрома, где нам затем пришлось пройти медицинский контроль. Мы расположились рядком на скамейке, как воробьи на ветке, с градусниками во рту. После этого нас посадили в полицейскую автомашину типа «черный ворон». В ней не было окон, но, к счастью, работала вентиляция. Естественно, такой прием нас разочаровал. Да и в последующие дни наше настроение не улучшилось: нас никто не принимал, мы ничего не делали и, конечно, нервничали. Пришлось использовать все свое красноречие, чтобы успокоить своих спутников.

Когда мы ехали с аэродрома, я попытался определить конечную цель нашего маршрута по изменению направления движения и времени, затраченному на преодоление отдельных участков. Автомашина остановилась в пункте, расположенном, по моим расчетам, километрах в двадцати южнее Вашингтона. Я предполагал, что это – район Александрии, что позднее подтвердилось. Мы оказались в одном из военных лагерей, который обозначался № 1142. Нас разместили в одном из зданий, где каждый получил вполне прилично обставленную комнату. Однако на внутренней стороне двери не было ручки, так что покинуть комнату было невозможно. Здание, которое мы позднее назвали в шутку «Трумэн-отель», было обнесено проволочным забором с четырьмя вышками по углам, где сидели часовые. Понятно, наше настроение от вида такого дома заключения совсем упало. Капитан Колер пытался несколько приукрасить положение дел, утверждая, что все это сделано из соображений секретности и нашей безопасности, но его старания успеха не имели.

На следующий день меня навестил Хальштедт. Он сказал:

– Мне очень жаль, генерал, что не смогу более заниматься вами. С завтрашнего дня в ваше распоряжение поступит капитан Эриксон.

Хальштедт выглядел несколько расстроенным. К сожалению, он ничего не объяснил – наверное, ему запретили это делать – и оставил нас в полной неизвестности. Капитан Эриксон появился на следующее утро. Мы совершили с ним длительную прогулку, беседуя по различным вопросам и пытаясь составить впечатление друг о друге. Я пришел к выводу, что он – добросердечный человек, заслуживающий доверия, несмотря на некоторое предубеждение к немцам. Но это не исключает возможности сотрудничества с ним. Забегая вперед, скажу, что позднее мы стали друзьями. Эриксон в течение долгих лет оказывал содействие нашей организации и помогал чем только мог молодой германской республике. Впоследствии его энергичная и разносторонняя деятельность была отмечена правительством ФРГ: его наградили «Крестом за заслуги».

Капитан Эриксон дал понять, что нас разместили в лагере в связи с «особыми обстоятельствами» – какими именно, он не объяснил и только попросил не терять мужества: с течением времени ему удастся все урегулировать. Каждое утро Эриксон отвозил нас на службу. Работа наша заключалась в том, что мы беседовали со специалистами службы «Джи-2» военного министерства, отвечали на устные и письменные вопросы о Вооруженных Силах Советского Союза и составляли справки по различным проблемам, связанным с СССР, используя предоставляемые нам материалы. В это время я довел до сведения еще не посвященных сотрудников свои планы создания с помощью американцев немецкой разведслужбы, которая станет заниматься сбором секретной информации о большевистской империи. Некоторые из них отнеслись скептически к моим намерениям. Только хорошее воспитание и доверие ко мне удерживали их от резких высказываний.

* * *

Вскоре выяснилось, что наш лагерь был создан специально для содержания особо важных военнопленных. Комендант его оказался чрезвычайно честолюбивым человеком: его очень злило, что мы были выведены из его непосредственного подчинения и числились за службой «Джи-2». Он пытался, используя мелкие придирки и интриги, вывести нас из равновесия и побудить к тому, чтобы мы отказались сотрудничать с армейской разведкой. Тогда бы военное министерство потеряло к нам интерес, и мы попали бы к нему в руки. И уж тут-то он отыгрался бы на нас.

Мы на собственном примере убедились, что и в Америке существуют конфликты и конкурентная борьба между разными ведомствами и что от этого страдают конкретные люди, как это случилось с нами. Хорошо, что мы сразу раскусили, в чем тут дело, и реагировали на все происходящее спокойно и с юмором.

Скоро капитан Эриксон добился, чтобы нас разместили получше. Мы получили в свое распоряжение три небольших домика в лесу – вне зоны, обнесенной забором, и могли свободно передвигаться в округе, дав честное слово, что никуда не сбежим. В домиках мы располагались по двое или по трое. Границы дозволенного нам района были достаточно удалены, так что в свободное время мы могли совершать длительные прогулки.

Профессиональные осторожность и недоверие побудили меня через несколько дней внимательно обследовать все три домика, чтобы выяснить, нет ли там встроенных микрофонов. Как я и ожидал, в каждом из помещений нам удалось обнаружить хорошо замаскированные подслушивающие устройства. На следующий день я обратился к капитану Эриксону, полагая, что микрофоны установлены с его ведома, и дал ему понять: подслушивающие устройства по соображениям конспирации использовать нецелесообразно. Их ведь в нерабочее время должен обслуживать дежурный унтер-офицер, следовательно, секретность нашего пребывания здесь и цель всего предприятия будут поставлены под угрозу. Эриксон вскипел:

– Это невероятно, я разберусь, кто отдал такое распоряжение.

Выяснилось, что установить микрофоны приказал комендант лагеря, чтобы контролировать самого капитана Эриксона и получить на него компрометирующие материалы, которые помогли бы ему избавиться от своего конкурента.

Нас неоднократно навещали эксперты и ответственные сотрудники военного министерства, которые хотели получить представление о наших мнениях и взглядах, а также нашем умении эффективно работать. Руководителем одной из рабочих групп был полковник Лоуэлл (он, к сожалению, погиб во время военных действий в Корее), который до Второй мировой войны занимал пост военного атташе в Берлине. Полковник рассказывал, что его интернировали в начале войны и выслали из Германии вместе с дипломатическим персоналом. Представители вермахта при этом обращались с ним очень порядочно. Он заверил нас, что будет относиться к нам ничуть не хуже. Это обещание было в действительности выполнено. Лоуэлл остался в моей памяти как честный и прямой американский солдат, с которым можно было говорить обо всем открыто и чистосердечно.

В порту Бостона (США) немецкие офицеры в вагоне поезда ожидают транспортировки в лагерь военнопленных

Эксперт по России оказался хорошим специалистом своего дела, правильно оценивавшим все проблемы, касавшиеся советской империи. Однако американцам явно не хватало сведений о Востоке, характере и образе мышления населения, положительных и отрицательных сторонах жителей восточноевропейских стран.

Нам все больше и больше давали материалов для обработки и оценки. То, что нам удалось сделать, произвело на американцев большое впечатление. Они конкретно убедились в том, что мы располагаем высоким уровнем знаний и большими возможностями для организации эффективной разведывательной деятельности.

* * *

Медленно, но верно приближался час возвращения на родину. Попрощавшись с американскими друзьями, мы 1 июля 1946 года отплыли на транспортном корабле типа «Либерти» и через неделю прибыли в Гавр. Во время плавания стояла чудесная погода, океан был спокоен. И мы наслаждались воздухом, водой и солнцем. Сопровождал нас капитан Эриксон, который затем остался в Германии на длительный срок. Обслуживали нас внимательно, питание было хорошим. По вечерам для военнопленных и команды на палубе крутили фильмы. Но больше всего наше настроение поднимало сознание того, что мы возвращались домой, в Германию.

После высадки в Гавре нас на военном транспортном самолете доставили во Франкфурт-на-Майне. Оттуда мы выехали на двух автомашинах в Оберурзель, где для размещения рабочей группы были подготовлены три дома. Первое время мы находились на казарменном положении – здесь и жили, и работали. В четвертом доме, окрашенном в голубой цвет, – мы так и называли его «голубым» – располагался американский штаб связи в составе капитана Эриксона и полковника Д. Через день к ним присоединился капитан Хальштедт.

В первую очередь завершили формальности по освобождению нас из плена. Мы стали полностью свободными. Начались переговоры с американскими офицерами. Речь шла о том, как лучше организовать работу и привести к общему знаменателю американские и немецкие намерения и желания.

Дома, в которых мы размещались, были обнесены забором из колючей проволоки, чтобы избавить нас от нежелательных посетителей. Участок примыкал к лагерю Оберурзель, в котором находились подследственные заключенные, главным образом по политическим мотивам. Маскировка – лучше не придумаешь. Все считали, что мы – тоже узники. Но это для непосвященных. На самом деле никто не ограничивал нашей свободы. Мне и моим сотрудникам сразу же предоставили возможность встретиться с семьями.

В один из первых дней после нашего приезда меня посетил генерал Зайберт, начальник службы «Джи-2», чтобы окончательно уточнить методы предстоящей работы. Мы беседовали довольно долго и в конце концов приняли концепцию, учитывающую американские и немецкие интересы. Мои идеи нашли полное понимание у генерала. Для нас было ясно, что в противовес политическим целям восточного блока американцам и немцам, да и другим европейским народам, сидевшим, как говорится, в одной лодке, надо было думать о совместной обороне. Это соображение оправдывало наше сотрудничество.

Опыт последних двадцати пяти лет подтвердил нашу тогдашнюю оценку. Впрочем, все эти соображения обговаривались нами с капитаном Хальштедтом еще во время моего пребывания в Висбадене. Они были предметом разговоров в Вашингтоне с американскими офицерами связи, выполнявшими одновременно обязанности наших попечителей. Таким образом, предмет и содержание переговоров не были новыми и для моего тогдашнего партнера – генерала Зайберта. Мы с ним, можно сказать, подвели итоги долгих предварительных дискуссий. Еще раз взвесили все соображения и окончательно определили основу сотрудничества. Беседы завершились джентльменским соглашением между генералом и мною о взаимном сотрудничестве, которое, по понятным причинам, не было оформлено в письменном виде. Личный тесный контакт с представителями службы «Джиге и американского военного министерства обеспечил создание таких доверительных отношений между будущими партнерами, в особенности между генералом Зайбертом и мною, что обе стороны, не колеблясь, стали строить всю работу на основе устных договоренностей. Решающим фактором стало взаимное доверие. Впрочем, через некоторое время эти договоренности были все же зафиксированы и на бумаге.

* * *

Заключенное между мною и генералом Зайбертом джентльменское соглашение предусматривало следующее.

1. Создаваемая немецкая разведывательная организация с использованием имеющегося кадрового потенциала предназначается для ведения разведки на Востоке, то есть фактически продолжает прежнюю деятельность. В ее основу кладется заинтересованность западных государств в совместной обороне против агрессии коммунистического блока.

2. Организация работает не на американцев, не под их командой, а совместно с разведывательной службой США.

3. Во главе организации стоит немецкое руководство, которое получает задания от американской стороны до тех пор, пока в Германии не будет создано суверенное национальное правительство.

4. Организация финансируется американской стороной, причем денежные средства не будут браться из расходов на содержание оккупационной армии, покрываемых немецкой стороной. За это организация обязуется передавать соответствующим американским учреждениям полученные ею разведывательные данные.

5. Когда будет создано суверенное немецкое правительство, оно решит, продолжит ли организация свою деятельность или прекратит ее. До тех пор организация будет замыкаться на соответствующее американское учреждение.

6. Если когда-либо американские и немецкие интересы разойдутся, то организация вправе следовать линии, предложенной немецкими властями.

Последний пункт, вероятно, может вызвать удивление: не слишком ли большую уступку представители американской стороны сделали немцам. Но именно этот пункт ярко характеризует дальновидность генерала Зайберта. Его прогноз, что интересы Соединенных Штатов и Федеративной Республики Германии будут совпадать в течение длительного времени, оказался абсолютно верным. Я считаю очень важным, что с самого начала были достигнуты договоренности, которые выдержали испытание временем. Я до сего дня глубоко уважаю генерала, который рискнул использовать разведывательный потенциал бывшего противника в интересах собственной страны, несмотря на существовавшие тогда многочисленные трудные политические проблемы. Деятельность других американских офицеров, опекавших нас, тоже способствовала тому, что Вашингтон создал все необходимые предпосылки для успешной реализации нашего совместного проекта.

Создание «организации Гелена»

С 1 апреля 1946 года начались пробные операции нашей разведывательной службы. Первые результаты получили положительную оценку. После беседы с генералом Зайбертом в июле 1946 года, которая закончилась принятием вышеупомянутого джентльменского соглашения, была дана команда о начале полнокровной деятельности. Но для этого надо было создать работоспособный руководящий орган организации, штаб руководства разведывательными операциями и надежное подразделение по обработке и оценке разведывательной информации. Такая работа требовала от всех сотрудников много времени, ибо еще не были отработаны организационно-технические и кадровые вопросы. Не хватало и помещений. Самой настоятельной проблемой стали кадры. Имевшихся у нас людей было мало, связь со многими разведчиками, устремившимися после войны на гражданскую службу, была потеряна. Ощущался недостаток и во вспомогательном персонале.

Но работа с нуля имела и свои положительные стороны. Гораздо труднее проводить перестройку действующей большой разведывательной организации, чем создавать новую с учетом имеющегося опыта и прогрессивных взглядов на ее деятельность. Цель для меня и Весселя была предельно ясна: нужно создать ядро будущей немецкой разведывательной службы, используя опыт войны, а также и довоенного времени, – как свой собственный, так и других служб. Мы отдавали себе ясный отчет, что действующие параллельно – пусть даже в различных сферах – несколько служб внешней разведки почти неизбежно вызовут антагонизм, ненужное дублирование, нарушение конспирации. Но этого еще мало. Возникнут также подходящие для разведслужб противника возможности проводить операции на слабых стыках наших организаций и внедрять в них свою агентуру. Поэтому я намеревался с самого начала своей деятельности создать необходимые предпосылки, чтобы сколотить единую службу, которая занималась бы разведкой противника во всех сферах и направлениях.

Такая организация, как я себе представлял, должна была объединять внешнюю политическую, экономическую, научно-техническую и военную разведку, а также контрразведку в одних руках и быть не военной, а гражданской организацией. Вот почему с самого начала я стал принимать меры к тому, чтобы наряду с бывшими офицерами в качестве сотрудников привлекались бывшие чиновники министерства иностранных дел и государственного управленческого аппарата, если они имели незапятнанное прошлое и не проявили себя с отрицательной стороны в Третьем рейхе. Темпы проведения организационных мер зависели в значительной степени от имевшихся в нашем распоряжении возможностей по размещению личного состава, финансированию и техническому оснащению. Для американцев это предприятие являлось лишь экспериментом, причем экспериментом неясным и спорным. Ведь никто из них толком не знал, как и чем он закончится.

Импровизация и временные меры были характерны для первых шагов «Организации Гелена», как нас скоро стали называть американские друзья. Мы были вынуждены смело идти на эксперименты. Ведь наряду с попыткой создать фундамент нашей службы, нам необходимо было вести результативную разведку, чтобы убедить заокеанских спонсоров в том, что наша деятельность имеет будущее.

* * *

Трудно передать, как тяжело добывалась информация в сложных условиях 1947–1948 годов. Федеративная Республика Германия представляла собой тогда страну, разделенную на три зоны. Передвижение людей, товаров, материалов жестко контролировалось. Наш аппарат даже по эту сторону демаркационной линии действовал конспиративно. Без помощи американцев работать вообще было бы невозможно. Нередко наших сотрудников, особенно тех, кто вел себя неосторожно, арестовывали КРК или службы безопасности англичан и французов. Их приходилось освобождать из-под стражи с помощью американского штаба связи. А это приводило к их расконспирации.

Железнодорожное сообщение и телефонная связь функционировали плохо. К тому же все телефонные разговоры прослушивались союзными властями. Экономическое положение было катастрофическим. Но наша организация росла, и ее нужно было обеспечивать всем необходимым. Работа затруднялась тем, что объекты нашей разработки располагались по ту сторону зональной границы, а наши опорные пункты – на территории трех оккупационных зон западных держав. И хотя они были союзниками, мы тем не менее должны были надежно замаскировать нашу штаб-квартиру и все периферийные подразделения. Конспирация соблюдалась очень строго. Наши сотрудники не имели права никому говорить о своей службе в организации – ни родным, ни друзьям, ни тем более местным немецким или оккупационным властям, к которым им приходилось обращаться поличным вопросам. Вплоть до 1956 года не было даже возможности охватить их государственным страхованием, так как формально работодателя не было. Только после передачи организации правительству ФРГ удалось устранить эту нелепицу, хотя пришлось немало поломать голову.

Оснащение организации техническими средствами, начиная от пишущих машинок и кончая радиоаппаратурой, взяла на себя американская армия. Но и в этом случае все операции надежно прикрывались, чтобы избежать нежелательных последствий. К сожалению, при этом часто возникала волокита.

Организация надежной курьерской, почтовой и телефонной связи через зональные границы тоже была нелегким делом. Короче говоря, одна проблема налезала на другую, и сегодня мне кажется чудом, что их удавалось решать успешно.

Наша разведывательная деятельность вначале ограничивалась только военными вопросами. Да это и неудивительно, так как на первых порах мы использовали возможности прежних немецких разведслужб – отдела «Иностранные армии Востока» генштаба и абвера. Однако скоро стало ясным, что в связи с все углубляющимся расколом между союзниками (с одной стороны, западные державы-победительницы, а с другой – Советский Союз), возрастал интерес к политическим проблемам. С конца 1946 года мы стали наблюдать за событиями в этой сфере. А потом, как само собой разумеющееся, наша деятельность охватила военную экономику и вооружения.

Соединенные Штаты позднее, чем другие государства, стали планомерно заниматься разведкой в этих направлениях. Мы смогли восполнить пробел и стали передавать нашим американским друзьям необходимую информацию, которую они высоко оценили. Таким образом, мой план создания единой разведывательной службы, базирующийся на опыте работы второй группы отдела «ИАВ» (долгосрочная оценка обстановки) во время войны, уже на первых порах деятельности организации подтвердился практическими делами.

* * *

Поскольку существование организации все еще скрывалось, мы приняли меры, чтобы тщательно замаскировать ее. В частности, сочли необходимым определить на жительство в этом же поселке и семьи сотрудников. Был создан «автономный район» со своей школой, детским садом, магазинами, клубом и другими учреждениями. Контакты с внешним миром свелись к минимуму.

Среди жителей Мюнхена и прилегающей к нему округи в то время ходили слухи, что в Пуллахе, где когда-то жили видные деятели национал-социалистической партии, а затем некоторое время размещалась штаб-квартира генерал-фельдмаршала фон Рундштедта и еще позднее находился американский лагерь для военнопленных, теперь содержатся интернированные гражданские лица.

Следует подчеркнуть, что наши близкие, жившие там в довольно стесненных условиях, вели себя очень дисциплинированно. Задним числом можно утверждать, что такое решение вопроса, когда обстановка и условия жизни в Германии еще не нормализовались, было правильным и принесло несомненную пользу. Сотрудники жили с семьями и не несли тяготы раздельной жизни, многие проблемы были сняты, трудностей и неприятностей стало меньше – их и так хватало на службе. Естественно, каждый пуллаховец мог свободно передвигаться, уходить из поселка, но не имел права поддерживать контакты в определенных слоях населения и совершать покупки за пределами зоны безопасности.

Переезд в Пуллах пришелся на период, когда среди сотрудников назревал первый кризис доверия. Мне и моим ближайшим помощникам пришлось приложить немало усилий, чтобы преодолеть возникшие трудности без ущерба для организации. Кризис возник в результате того, что требования улучшить размещение персонала и оснастить организацию современным радиотехническим оборудованием, отвечающим поставленным задачам, автомашинами и другими техническими средствами не всегда выполнялись должным образом. Да и обеспечение канцелярскими принадлежностями и денежными средствами (пункт последний в списке требований, но едва ли не первый по значению), необходимыми для проведения наших операций, оставляло желать много лучшего. Мы, правда, имели свой бюджет расходов, покрываемый американской стороной, но денег всегда не хватало. По всем этим вопросам шли долгие переговоры, в которых первое время я принимал активное участие.

Фотография Гелена из американского досье

Наши просьбы, пожелания и потребности фиксировались в журнале – толстой амбарной книге. Судя по этим записям, только в 1948 году мы представили американцам четыре докладные записки по самым насущным и не терпящим отлагательства проблемам. Большинство сотрудников или не знало совсем, или знало слишком мало о наших усилиях по созданию условий для улучшения работы. Их недовольство вполне можно понять. Вместе с тем следует отметить, что наши американские друзья, в особенности представители штаба связи, серьезно относились к нашим запросам и считали их оправданными. Дело упиралось в то, что и в американской армии существовала бюрократия, настаивавшая на прохождении всех запросов по длинной служебной лестнице. Путь же из Пуллаха в Вашингтон через Франкфурт-на-Майне был очень долог и отнимал много времени.

…Перед новыми тяжелейшими проблемами поставила нас денежная реформа. В первые послевоенные годы, когда в ходу были обесцененные рейхсмарки, американцы платили нам в долларах. Да еще в плановом порядке снабжали нас имуществом и оборудованием. Ликвидация системы оплаты в долларах, сигаретами и продовольствием больно ударила по нашему карману. Мы стали получать денежное довольствие в марках, причем по принудительному курсу – из расчета три марки за один доллар. Официальный курс составлял 4,2 марки за один доллар. Следовательно, мы теряли до 30 процентов жалованья, которое получали до денежной реформы. В целом же уменьшение денежного довольствия составило около 70 процентов.

Нужно учесть и то, что марка, которая еще не пользовалась доверием, постоянно меняла свою стоимость. Из-за этого организация в течение длительного времени оказалась не в состоянии точно выполнять свои обязательства. Положение можно было поправить, если бы американцы увеличили на 50, а то и все 100 процентов ассигнования на наши нужды.

При этом следует иметь в виду, что мы в то время не являлись государственной организацией: наряду с другими причинами это требовало надежного прикрытия самого факта нашего существования. Отделения и филиалы организации были вынуждены в ряде случаев отказываться от использования важных источников информации из-за нехватки средств и даже переходить на самообеспечение. Дело доходило до того, что руководители порою оплачивали оперативные расходы из собственных средств. Правда, они рассчитывали на последующую компенсацию.

Хочется сказать читателю, что в 1948 году многие немцы старались оказать нам посильную помощь. И не только богатые люди – финансисты, предприниматели, – но и рядовые граждане Западной Германии, хотя сами они жили тогда трудно, но были крепки духом, поддерживая нас, так сказать, на идейной основе. Скажу честно: такие настроения жителей западных зон явились для меня неожиданностью. Это трогало до глубины души, поскольку в то трудное послевоенное время людей занимали главным образом материальные проблемы.

* * *

Мне и моим помощникам было нелегко объяснить сотрудникам наших филиалов, да и агентуре, почему богатая Америка не дает нам достаточных средств. Наряду с другими причинами это объяснялось еще и тем, что денежная реформа вызвала неожиданные затруднения (их просто не сумели заранее спрогнозировать) для тех американских учреждений, с которыми мы были связаны. Покончить с бедственным положением могло лишь одно: нам нужно было как можно быстрее выйти из-под эгиды военного министерства США и перейти под крыло созданного в 1947 году Центрального разведывательного управления (ЦРУ), в функции которого входила координация деятельности всех специальных служб США. К тому же это учреждение обладало более широким, по нашему мнению, взглядом на окружающий мир, могло лучше разобраться в перспективах немецко-американского сотрудничества в разведывательной области и, следовательно, правильно определить размеры требуемых для этого средств.

В ноябре 1948 года наши переговоры с представителем ЦРУ, которое хотело, вполне понятно, сначала получить о нас более полное представление и собрать необходимые сведения о проделанной нами работе, затянулись. Уточнения и проверки заняли довольно много времени. А это отрицательно сказывалось на нашем положении, которое продолжало не только ухудшаться, но стало просто катастрофическим. В связи с этим в феврале 1949 года я был вынужден заявить американскому офицеру связи, что из-за острой нехватки денежных средств мне придется сократить штаты организации, а это повлечет за собой снижение наших разведывательных возможностей. Одновременно я изложил в письменной форме реальное положение дел начальнику службы «Джи-2», предложил принять мою отставку и распустить организацию из-за несоответствия предоставляемых ей средств поставленным задачам.

Как раз в разгар таких событий нас посетил общительный и внимательно отнесшийся ко всем вопросам полковник из военного министерства США, старавшийся разобраться в том, действительно ли наше положение было столь критическим. Он согласился с тем, что у нас есть трудности, но одновременно обратил внимание на то, что в результате берлинского кризиса возникли серьезные бюджетные осложнения. Он настоятельно просил меня не предпринимать пока шагов по сокращению личного состава организации, а тем более к ее ликвидации и заверил, что будет предпринято все, чтобы помочь нам. Я не сомневался в доброй воле наших американских коллег: они искренне считали, что наша деятельность весьма полезна для Соединенных Штатов. Главная причина крылась в бюрократии военного ведомства Вашингтона.

Разведывательная служба – очень чувствительный инструмент. Как только у руководства возникают трудности, это сразу ощущает любой сотрудник, вплоть до занимающего мелкую должность, хотя детали проблем ему точно не известны. Поэтому затянувшийся до пяти месяцев кризис нанес большой вред организации: нестабильность и неясность существенно мешали нашей деятельности.

* * *

Переговоры с ЦРУ в конце концов закончились благополучно. Достигнутая договоренность нашла отражение, на этот раз в письменной форме, на английском и немецком языке, в новом джентльменском соглашении. С 1 июля 1949 года, то есть с начала нового бюджетного 1949/50 года, центральная разведка Вашингтона взяла на себя попечительство над нами. Но трудности сразу не исчезли. Потрясения, возникшие в столь тонком аппарате, быстро не устранишь.

Начальник штаба, связанный с ЦРУ, – назовем его М. (мне не хочется публиковать его фамилию) – оказался слишком прямолинейным человеком, да еще с упрямым характером. Он, правда, понимал цели и задачи нашего сотрудничества, но потребовалось некоторое время, чтобы мы сработались и достигли полного взаимопонимания. Полковник М. приложил немало усилий, чтобы оказать организации необходимую помощь. Тем не менее наши финансовые и хозяйственные затруднения продолжались еще несколько месяцев. Но нет худа без добра. Мы решили реорганизовать службу, освободиться от ненужных людей, сократив аппарат. В результате удалось сэкономить средства, которые пошли на улучшение агентурной работы. Опытные сотрудники ЦРУ оказали нам немалую помощь в улучшении структуры организации.

В ходе начавшейся поздним летом 1949 года перестройки был вскрыт ряд взаимосвязанных проблем не только временного, но и долгосрочного характера. Во-первых, нужно было привести в соответствие сокращение бюджета со структурой организации не в ущерб ее деятельности и не снижая разведывательный потенциал. Во-вторых, наша служба должна была приноровиться к методам работы ЦРУ. В-третьих, следовало начать подготовку к переговорам с первым федеральным правительством ФРГ, которое должно было приступить к своей работе в сентябре 1949 года. От них, этих переговоров, зависело будущее нашей организации: какое место займет она в государственной структуре новой Германии, если будет достигнуто согласие использовать ее в качестве базы для создания Федеральной разведывательной службы.

С согласия М. я до октября 1949 года занимался реорганизацией нашей службы. Мне удалось наконец создать очень нужный отдел планирования, который стал заниматься разработкой разумных и целесообразных разведывательных задач. Вместе с тем мне удалось сократить время прохождения агентурной информации, существенно улучшить курьерскую связь и сделать еще многое другое, чтобы придать организации, как говорят американцы, «более обтекаемые формы». Этот период был использован и для того, чтобы по возможности приблизить методы и порядок работы аппарата нашей службы к принятым в ЦРУ.

Руководство разведывательной службой – дело трудное. Возникающие проблемы приходится зачастую решать способами, отличными от используемых в других государственных учреждениях. Жизненно важная цель разведки – получение секретной информации, ее обработка и оценка. Каждое государство оказывается рано или поздно перед выбором: либо ограничить деятельность разведывательной службы обязательными для всех государственных управленческих структур законами и подзаконными актами, либо разработать для нее в порядке исключения особые законоположения и правительственные постановления. В первом случае будет достигнут стандартный уровень организации и управления всех государственных ведомств и учреждений без исключения, но зато уменьшится результативность работы секретных служб. Во втором – сохранится не только столь необходимая для разведки свобода действий, но и значительно возрастет разведывательный потенциал.

Все крупные государства пошли по второму пути, что обеспечило возможность гибкого управления деятельностью разведслужб. В нашем сложном случае мы использовали методы и приемы абвера – я не буду описывать их детально, поскольку это может показаться скучным, – согласованные с имперской счетной палатой, которая контролировала финансовую деятельность разведки и контрразведки во время правления Гитлера. Тогда все секретные службы представляли палате подробные отчеты по расходам на содержание персонала, приобретение и обслуживание техники, хозяйственные дела, строительство и тому подобное, как это делали и прочие ведомства. Траты же на чисто разведывательную деятельность указывались общей суммой без расшифровки. Руководители всех спецслужб несли за них личную ответственность. Контроль за этими расходами осуществляли особые комиссии, назначавшиеся начальником службы. Такой порядок и был установлен позднее, когда нас передали правительству ФРГ. Только контролировала нас уже не имперская, а федеральная счетная палата.

* * *

14 апреля 1949 года военные губернаторы трех западных оккупационных зон направили в парламентский совет специальное послание, посвященное вопросам безопасности Западной Германии. Оно разрешало немецким властям создать учреждения по сбору сведений о деятельности, направленной против будущей Федеративной Республики. Но ему, этому учреждению, не разрешалось выполнять полицейские функции. Задержание и арест преступников и следственные действия в отношении их возлагались на уголовную полицию. Таким образом было положено начало ведомству по охране конституции, которое окончательно конституировалось спустя полгода, когда была провозглашена ФРГ. 12 сентября 1949 года федеральный канцлер доктор Аденауэр сформировал первое после войны немецкое правительство, и Германия вновь стала превращаться в суверенное государство.

В соответствии с договоренностями, достигнутыми нами с американскими друзьями в 1946 году, я начал налаживать контакты с немецким правительством. Правда, оно еще не было полностью независимым, но я считал себя обязанным регулярно информировать федерального канцлера. Ведь о нашей деятельности в нашем джентльменском соглашении было записано: дальнейшая судьба организации будет решена первым независимым немецким правительством. 14 августа 1949 года, сразу после выборов в бундестаг, я ориентировал о нашей деятельности одного из баварских министров, который, как я полагал, располагал надежными связями в создаваемом кабинете Аденауэра. Затем я укрепил свои контакты с баварским премьер-министром и его министром внутренних дел. 12 октября 1949 года меня принял Риттер фон Леке, тогдашний министериаль-директор, позднее ставший заместителем федерального министра внутренних дел. Он свел меня с федеральным министром внутренних дел, ныне федеральным президентом доктором Хайнеманом. 17 октября 1949 года мною через Лекса и статс-секретаря Глобке была направлена докладная записка Аденауэру с предложениями о будущей немецкой службе внешней разведки. 14 ноября 1949 года я доложил вице-канцлеру Блюхеру, Хайнеману и тогдашнему министерскому советнику Бланкенхорну, возглавлявшему ведомство федерального канцлера, об «Организации Гелена». В ходе обмена мнениями, продолжавшегося около часа, мы рассмотрели историю ее создания, результаты деятельности за последнее время. Я сообщил свои принципиальные соображения о новой германской разведслужбе, которые вынашивал в конце войны. Обстоятельный обмен мнениями оказался очень полезным, и я довольный возвратился в Пуллах.

Немецкое правительство начало проявлять к нам интерес. Однако М., по всей видимости следуя указаниям из Вашингтона, запретил мне дальнейшие переговоры с немецкими инстанциями и заявил: какой в будущем станет организация, решат только власти США. Действия американского офицера связи противоречили нашим прежним договоренностям. Поэтому я их молча проигнорировал и просто не стал выполнять.

В начале 1950 года обстановка улучшилась. Американская сторона больше не возражала против моих контактов с немецким правительством. Я был рад: наши друзья в Вашингтоне поняли, что таким связям нельзя препятствовать. Это будет во вред вашему общему делу. Тогда же состоялась первая официальная встреча с доктором Глобке, ставшим позднее статс-секретарем ведомства федерального канцлера. Мы быстро нашли с ним общий язык, так как он сразу понял важность моей организации.

Глобке согласился лично поддерживать со мной контакт и пообещал оказать помощь в получении технических средств. Вместе с тем он попросил меня поддержать советами, кадрами и делом создание ведомства по охране конституции (ФВОК). Обо всем этом мы подробно информировали статс-секретаря Риттера фон Лекса.

* * *

20 сентября 1950 года состоялась моя первая встреча с Конрадом Аденауэром. Понятно, что к ней я готовился особенно тщательно: ведь от нее зависела дальнейшая судьба нашей организации. Меня мучило беспокойство: как сложится разговор с пожилым человеком, умным и хитрым, которого за глаза все – и сторонники, и противники, и почитатели – называли старым лисом? Правда, я шел не с пустыми руками, а с разведывательной службой, которая, по существу, была первым немецким учреждением, начало которому было положено еще до создания англоамериканской Бизоний. Мой расчет строился также и на том, что федеральный канцлер, возможно, проявит ко мне интерес, поскольку общественное мнение возвело меня в ранг «легендарной личности», которой я, честно говоря, себя не чувствовал.

Глава правительства принял меня сердечно и радушно, что сразу же рассеяло все сомнения. Ему, взвалившему на себя бремя высочайшей ответственности уже не в молодом возрасте, не требовалось объяснять значение службы внешней разведки для нашего государства. Он, как и Глобке, обладал необыкновенной интуицией и глубочайшим пониманием проблем и трудностей моей организации. Аденауэр сразу же по достоинству оценил инструмент, который я ему предложил.

Я проинформировал Аденауэра о том, что собираюсь встретиться с председателем оппозиционной Социал-демократической партии Куртом Шумахером, чтобы и его попросить о поддержке. Внешняя разведка может действовать успешно лишь в том случае, если будет рассматриваться как внепартийная структура. Канцлер сразу согласился со мной.

Расстался я с Аденауэром, будучи твердо убежденным в том, что получу от него решительную поддержку. Этот великий немец был готов использовать все свое влияние и авторитет, чтобы как можно быстрее добиться высокой цели, к которой стремились и мы, – возродить нашу многострадальную родину.

Постепенно между канцлером и нами установились деловые и доверительные отношения. Однажды, когда я доложил ему о нарушении безопасности одним из сотрудников службы, он спросил:

– Скажите, господин генерал, можете ли вы вообще после этого кому-либо доверять?

На это я ему ответил:

– Без доверия, господин федеральный канцлер, разведывательная служба просто невозможна. Но мы не только доверяем, но и проверяем. Так что это не слепое, не бездумное доверие, а доверие осознанное.

Мои слова очень развеселили канцлера…

Конрад Аденауэр – первый федеральный канцлер ФРГ (1949–1963)

12 декабря 1950 года статс-секретарь Глобке сообщил мне, что федеральное правительство собирается взять к себе нашу службу, как только решатся политические (полный суверенитет) и управленческие (финансирование) вопросы. Главную трудность представляла вторая проблема. Правительство поначалу надеялось, что американцы, которые до сих пор использовали «Организацию Гелена» в своих целях, возьмут на себя и в дальнейшем частичное финансирование. Я же считал, что с момента перехода организации в ведение немецкого правительства вся ответственность, в том числе и финансовая, снимается с Вашингтона, дабы не возникали никакие сомнения в нашей лояльности. Такая постановка вопроса, правильность которой была признана немецкой стороной, была одной из главных причин, которые привели к затяжке передачи нашей организации под юрисдикцию Германии до 1956 года.

* * *

На эти события приходится первая фраза войны в Корее. Она началась с тяжелого поражения американцев и длилась до тех пор, пока замечательному стратегу генералу Макартуру не удалось, проведя классическую операцию, вырваться из почти безвыходного положения и восстановить равновесие.

Корейская война, как и берлинский кризис, привели к значительному повышению требований к разведке – и американской и нашей, немецкой, формально зависевшей еще от Вашингтона. И наша служба вполне удовлетворительно выдержала это испытание.

Хотя близкая перспектива стать Федеральной разведывательной службой потребовала провести ряд организационных перемен, чтобы привести все, вплоть до мелочей, в соответствие со сложившимися тогда в немецких ведомствах порядками, это не отразилось на результатах деятельности нашей службы.

После первой беседы с Аденауэром я сообщил через штаб связи американскому командованию, что буду впредь регулярно устно докладывать федеральному канцлеру и лидеру оппозиции о делах организации и результатах ее работы. Кроме того, уведомил американский штаб связи, что все материалы, касающиеся вопросов безопасности Федеративной Республики Германии, мы будем направлять ведомству по охране конституции.

После того как западные союзники подписали в мае 1952 года договор с Германией, состоялись новые встречи с ответственными представителями немецкого правительства. Был определен срок передачи нашей службы под юрисдикцию ФРГ – 1 апреля 1953 года.

Смерть Сталина и события в Восточной Германии

О широко задуманных планах и неоднократных попытках восточных разведывательных служб бросить тень на нашу организацию, очернить и скомпрометировать еще до передачи ФРГ, то есть по существу ликвидировать ее, написано много. После 1945 года, как никогда ранее, разведывательная обстановка на германской территории постоянно обострялась. В начале 1950-х годов невралгическим пунктом стал Берлин, что послужило поводом к публикации многочисленных захватывающих, даже сенсационных статей и очерков. Короче говоря, этот отрезок времени изобиловал разведывательными операциями с обеих сторон – Востока и Запада, – ударами и ответными ударами, так что любой, даже мало информированный в шпионских делах автор мог почерпнуть достаточно сведений, чтобы красочно изобразить полную драматизма тайную войну.

В годы становления нашей организации благодаря тщательной маскировке и конспирации удалось сохранить в тайне свою деятельность. Общественность и средства массовой информации о нас ничего не знали. Те немногие руководители демократических партий в Федеративной Республике, которых я проинформировал о нашей службе, хранили молчание. Разведки восточноевропейских государств вначале воздерживались от каких-либо высказываний в наш адрес, чтобы, с одной стороны, спокойно собрать о нас более подробные сведения, а с другой – выждать подходящий момент для начала массированных атак против «Организации Гелена».

Тактика спецслужб советского блока в отношении одной из разведывательных структур противника, превратившейся за короткий срок в вызывающую уважение организацию, диктовалась долгосрочными планами Москвы, разработанными с учетом политической обстановки. Последующее развитие событий до мельчайших подробностей подтвердило этот вывод.

Поскольку наши противники на Востоке хранили молчание, один из западных журналистов воспользовался моментом, чтобы рассказать об организации мировой общественности. 17 марта 1952 года известный английский журналист Сефтон Делмер опубликовал в «Дейли экспресс» статью под заголовком «Гитлеровский генерал шпионит ныне за доллары», которая вызвала поток откликов. Делмер был хорошо знаком с обстановкой в Германии. Его отец, профессор Хобарт Делмер, преподавал английский язык в Берлинском университете, а сам Сефтон работал корреспондентом «Дейли экспресс» в Берлине с 1928-го по 1933 год. Был военным корреспондентом во время гражданской войны в Испании, затем в Польше и во Франции. В конце Второй мировой войны служил в редакции подчинявшегося английской разведке «Солдатского радиоцентра Кале», который вел подрывную пропаганду среди немецких военнослужащих и населения гитлеровской Германии. Все еще находясь под влиянием антинемецких настроений, Делмер, по-видимому, не учел, что наша страна после окончания войны прилагала все усилия, чтобы стать достойным партнером и союзником своих бывших противников – трех западных держав – в деле борьбы против коммунизма. Выступив против нашей организации, Делмер тем самым нанес удар по одному из немногих общегерманских учреждений, которое еще до подписания договоренностей в 1952 году действовало в общих интересах Запада в частности и свободного мира – в целом.

Он не мог не знать об этом, но почему-то изобразил нашу службу как некую опасность для будущей Европы, подав, сам того не сознавая, идею, которая была подхвачена средствами массовой информации как на Востоке, так и на Западе. Делмер утверждал, что руководимая мною организация проникла к тому времени (1952 год) во все правительственные учреждения Федеративной Республики, а я будто бы пытаюсь даже влиять на политику немецкого правительства. Кроме того, по его мнению, руководство службы специально принимало на работу бывших нацистов и эсэсовцев, чтобы укрыть их от судебного преследования.

* * *

Хотя бездоказательные нападки Делмера на организацию не были приняты всерьез хорошо информированными и достаточно компетентными учреждениями на Западе, его статья получила широкий отклик в немецкой и зарубежной печати. «Разоблачения» английского журналиста, не только лживые, но и злостные, превратились в своеобразный футбольный мяч, который перепасовывали друг другу падкие на сенсации западные репортеры. Они старались реабилитировать себя в глазах читающей публики, поскольку им самим не удалось разнюхать о существовании нашей организации.

Бездумное и некритичное принятие клеветнических утверждений Делмера некоторыми печатными органами побудило меня завязать первые контакты с ведущими журналистами различных политических направлений. Первые беседы помогли пишущей братии понять суть дела. В то же время они положили начало разносторонним усилиям «Организации Гелена», а позднее и Федеральной разведывательной службы совместно с представителями печати и других средств массовой информации найти приемлемые и цивилизованные формы сотрудничества. Я еще не раз вернусь к нашей работе с прессой, хотя бы потому, что нашей службе в этой области удалось добиться положительных результатов. Нам завидовали и старались помешать, превратно истолковывая нашу деятельность.

Что касается Делмера, то объективно его статья была направлена против Федеративной Республики и ее будущей службы внешней разведки, возникшей и укрепившейся под эгидой США, хотя, быть может, сам автор об этом и не думал. Но, так или иначе, его статья на деле сыграла на руку нашим противникам на Востоке.

Мировая общественность теперь знала о существовании нашей организации: строгая секретность была нарушена. Однако это не помешало подготовке к передаче ее под юрисдикцию федерального правительства – дело шло полным ходом. Ускорению процесса помогла интеграция Федеративной республики с Западом, конкретно – заключение договора с Германией и принятие соглашения о создании Европейского оборонительного сообщества в мае 1952 года. В результате этого шага, закрепившего переход ФРГ в лагерь западных держав, были сорваны попытки Советов распространить коммунистическое влияние за пределы советской оккупационной зоны – на западную часть Германии. Установленная в Тегеране и Ялте демаркационная линия, проходившая через середину Германии, превратилась в укрепленную полосу обороны западного мира.

Подписание договоров с западными державами означало, что провалилась политика Москвы по отношению к Германии, предусматривавшая включение всей ее территории в сферу советского влияния. Тогда Москва ускорила установление своего тотального режима в советской оккупационной зоне, которая отныне рассматривалась ею как одно из важнейших звеньев системы господства Советов в Европе. Даже после того, как зона превратилась в Германскую Демократическую Республику и по своему экономическому потенциалу вышла в коммунистическом блоке на второе место после Советского Союза, сохранилось ее значение не только как военного плацдарма, но и опорного пункта для разведывательной деятельности.

* * *

По логике вещей смерть Сталина 5 марта 1953 года должна была изменить положение. Внезапный уход с исторической арены диктатора, которого позже прокляли даже в Москве, пробудил во всем мире надежду на смягчение советской политики принуждения и угнетения, которая проводилась в России и ее сателлитах.

В советской оккупационной зоне Германии в первые месяцы после смерти Сталина стали заметны некоторые признаки политической «либерализации». Но жесткие требования в экономической сфере не смягчились. Скорее наоборот. Когда в конце мая 1953 года в очередной раз повысили нормы выработки, рабочие вышли из себя. Их возмущение слилось с требованиями других слоев общества предоставить большие личные свободы. 16 июня 1953 года строительные рабочие в Восточном Берлине вышли на первую демонстрацию против правительства «первого в истории немецкого рабочего и крестьянского государства». Утром 17 июня протесты переросли во всеобщую забастовку, которая быстро превратилась в широкое массовое движение за ликвидацию режима Ульбрихта. Началось стихийное народное восстание, к которому присоединилась большая часть населения. Через несколько часов судьба властителей казалась предрешенной. Тогда в дело вмешались Советы и силой оружия подавили народное восстание в Средней Германии. Советские танки, спасая Ульбрихта, смяли безоружных людей. Население зоны, сделав несколько глотков свободы, вернулось к серой летаргии коммунистических буден, скорбя о понесенных жертвах. Восстание, не имевшее руководства и поддержки извне, потерпело поражение. В день 17 июня разбились надежды на воссоединение Германии.

Советы пытались обвинить нашу организацию в том, что она подготовила беспорядки в ГДР 17 июня. Но это неправда – мы этим не занимались. Русские воспользовались событиями в Берлине, чтобы развернуть против нас широкомасштабные клеветнические акции. Еще за несколько месяцев до 17 июня Министерство иностранных дел ГДР обвинило все разведывательные службы западных союзников в том, что их агентура создает напряженность в Берлине. После июньских событий нападки сконцентрировались на нашей организации. Они усилились в июле 1953 года, когда к руководству восточноземельной службой государственной безопасности пришел Эрнст Вольвебер.

Пользовавшийся дурной славой в международном масштабе, профессиональный революционер и специалист по саботажу и диверсиям, Вольвебер до своего горького конца был, без сомнения, одной из самых одиозных фигур, окружавших главу тоталитарного режима в Средней Германии Вальтера Ульбрихта. Ни предшественник Вольвебера Вильгельм Цайссер, снискавший себе известность участием в боях на стороне республиканской Испании, ни его, Вольвебера, преемник Эрих Мильке не смогли оспорить этой репутации. По сравнению с ним генерал Мильке, похваляющийся тем, что во времена Веймарской республики собственноручно расстрелял на берлинской площади Бюловплац офицеров полиции Анлауфа и Ленка, выглядит едва ли не невинным младенцем.

Когда Вольвебер возглавил ведомство безопасности, Ульбрихт и московские советники поставили перед ним главную задачу: скомпрометировать и развалить нашу службу, не допустить ее перехода под юрисдикцию Федеративной Республики.

Вильгельм Цайссер уже свернул на этом свою шею, став жертвой резкой внутрипартийной критики за отсутствие успехов в борьбе против службы Гелена. Поэтому Вольвебер прекрасно знал, что его ожидает. В первые же дни он развил бурную деятельность, отменив слишком «деликатные» установки своего предшественника. Проведя несколько быстрых операций, Вольвебер рассчитывал захватить кадровых сотрудников и агентов нашей организации, действовавших в советской зоне, и, используя попавшие в его руки материалы и вещественные доказательства, организовать шумную кампанию в печати.

Шеф службы безопасности Средней Германии долго ждал своего звездного часа. Казалось, милостью Москвы этот час наступил, и он не собирался упустить возможность стать знаменитым охотником за «геленовскими шпионами». Впрочем, мы уже давно знали, кто такой Вольвебер. В Первую мировую войну он служил на кайзеровском флоте, принял участие в бунтах 1917–1918 годов в Киле и получил репутацию революционера. В 1920 году бежал в Советскую Россию и исчез из поля зрения… Некоторое время русская разведка в полной тайне готовила его к диверсионным операциям на морских линиях. Затем он вышел из подполья и несколько лет занимал выборную должность секретаря «Международного союза моряков и портовых рабочих», прикрываясь которой организовал в тридцатых годах несколько крупных диверсий. На его совести гибель десятков больших судов – испанских, немецких, итальянских. Многие таинственные взрывы в портах, прежде всего в Европе, также записаны на его счет. В 1940 году Вольвебер был арестован в Швеции и приговорен к трем годам лишения свободы. Но отсиживать срок ему не пришлось. Советское правительство выступило с ходатайством и вызволило своего опытного диверсанта из тюрьмы. В 1946 году Вольвебер вновь всплыл на поверхность – на этот раз в качестве статс-секретаря по вопросам судоходства в оккупированной Советами части Германии.

Новый шеф службы государственной безопасности советской зоны начал активно действовать против нашей организации уже через два месяца после вступления в должность. В конце сентября 1953 года была проведена хорошо скоординированная молниеносная операция на всей территории ГДР против, как писали газеты советского блока, «западных шпионских, террористических и диверсионных резидентур». Чуть ли не каждый день производились аресты, которые, в отличие от прежней практики, непомерно раздувались средствами массовой информации советской зоны. До конца октября продолжалась публикация сообщений об успешных контрразведывательных операциях службы государственной безопасности ГДР. Под стражу было заключено якобы 98 сотрудников и агентов различных западных разведывательных служб. С начала же ноября 1953 года ведомство Вольвебера вылавливало лишь «геленовских шпионов». Шеф безопасности советской зоны назвал «противником номер один» нашу организацию. Вольно или невольно он был вынужден признать, что геленовская разведка – это четко действующий, хорошо организованный и добившийся несомненных успехов аппарат.

* * *

9 ноября 1953 года пропагандистская кампания Вольвебера против нашей организации достигла апогея. На пресс-конференции в Восточном Берлине представили некоего Ганса Иоахима Гайера, работавшего на нас в советской зоне с 1952 года. В действительности Гайер в начале 1953 года по соображениям безопасности был освобожден от своей должности в организации и переведен в качестве рядового сотрудника в Западный Берлин в одно из частных бюро, прикрывавшее пункт связи. Назначение сделали вопреки моему запрету на дальнейшее использование в нашей службе сотрудников, возвратившихся из советской зоны. Только после его бегства в Восточный Берлин, которое организовало ведомство Вольвебера в конце октября, установили, что Гайер еще до назначения в Западный Берлин, а может быть, и до начала работы на организацию был завербован противником, когда еще находился в советской зоне. На пресс-конференции, разыгранной как хорошо отрепетированное театральное действо, Гайер, лживо представившийся «заместителем руководителя филиала геленовской организации в Западном Берлине», зачитал подсунутое ему заявление. Из него следовало, что он, повинуясь голосу совести, переменил фронты и передал своим восточно-берлинским хозяевам оригинальные документы и личные дела агентов, с которыми был связан.

Восстание 17 июня 1953 года в Берлине

За предательством Гайера последовала волна новых арестов в советской зоне. Позднее было доказано, что большая часть арестованных в ходе этой операции не имела ничего общего ни с нашей организацией, ни с какой-либо другой западной разведывательной службой. Они просто не пользовались доверием восточногерманских властей, и этого было достаточно, чтобы заключить их под стражу в ходе проводившейся репрессивной акции. Опубликованная фантастическая цифра – несколько сот арестованных шпионов – позволяла любому здравомыслящему человеку сделать вывод, что это – лживый пропагандистский маневр. А для специалиста эти данные свидетельствовали о том, что дело здесь идет о грубой фальсификации, так как Гайер в действительности мог знать лишь небольшую часть из непомерно раздутой «армии агентов». Находясь в небольшом бюро – их у нас было несколько десятков, – он был связан по работе не более чем с 8 – 10 сотрудниками и агентами нашей службы на территории советской зоны. В результате немедленно принятых мер организации, говоря военным языком, удалось локализовать прорыв противника в указанном секторе. Служба сохранила в советской зоне свою агентурную сеть и продолжала активно действовать, ибо фактические потери составили всего несколько человек.

Вряд ли нужно много распространяться о том, что я и мои ближайшие сотрудники приняли энергичные меры, чтобы в дальнейшем обезопасить себя от таких предательств, какое совершил Гайер. Скажу лишь о том, что мне пришлось ужесточить требования, чтобы в случае провалов, неизбежных при большом числе задействованных сотрудников и агентов, исключить распространение их последствий на другие подразделения. Наряду с этим были спешно проведены профилактические мероприятия, чтобы оперативный персонал нашей службы не пострадал от акций ведомства Вольвебера.

* * *

Несмотря на провалы – они, повторяю, неизбежны, – наша деятельность по сбору разведывательной информации значительно усилилась. Вот тогда-то Вольвебер нанес нам второй удар. В ночь с 13-го на 14 ноября 1953 года руководитель еще одного оперативного подразделения, занимавшегося налаживанием связи между агентурой и нашей штаб-квартирой, майор в отставке Вернер Хаазе подвергся нападению группы сотрудников госбезопасности ГДР. Его скрутили на территории Западного Берлина недалеко от секторальной границы и насильственно увезли в восточную часть города. Однако, в отличие от предателя Гайера, слабовольного человека, который сразу пошел на сотрудничество с противником, Хаазе держался стойко. А ему было что рассказать. Незадолго до похищения он получил задание обследовать водный канал, по которому шла граница между западным и восточным сектором города, чтобы определить возможность прокладки по его дну телефонного кабеля. Если бы это удалось, то мы установили бы надежную, а главное – оперативную связь с нашими агентами в Восточном Берлине. Необходимость в ставшей очень опасной курьерской связи тогда практически отпала бы.

Хаазе горячо взялся за дело и провел подготовительную работу. Мы специально предупредили его: нельзя проводить рискованную операцию по прокладке кабеля без нашего разрешения. Но майор так увлекся, что решил пренебречь нашим указанием, хотя знал о предательстве Гайера и о дополнительно принятых мерах безопасности после провала. Под покровом темноты Хаазе решился на свой собственный страх и риск проложить кабель и без нашего разрешения. Майор был уверен в том, что дело у него выгорит, а там – победителей не судят. Так вот: он перебросил телефонный кабель через канал с помощью игрушечного кораблика. Ему помогал наш агент из Восточного Берлина, который, как это выяснилось позднее, некоторое время тому назад явился с повинной в ведомство Вольвебера и, получив амнистию, был перевербован. Он-то и выдал нашего не в меру честолюбивого сотрудника.

На показательном судебном процессе 21 декабря 1953 года Хаазе приговорили к пожизненному заключению. На следствии и в суде его вынудили дать кое-какие признательные показания. Однако он ухитрился сформулировать их так, что противник по многим эпизодам был введен в заблуждение. После больших усилий нам удалось обменять Хаазе в начале 1957 года на провалившегося в ФРГ агента противника…

В конце ноября 1953 года восточногерманская печать и радиостанция «Дойчландзендер» опубликовали «протокол допроса» якобы недавно арестованного «геленовского агента» Вольфганга Хеэра. Он действительно работал на организацию в Западном Берлине, но исчез при таинственных обстоятельствах еще в феврале 1953 года. Мы считали, что его похитили сотрудники восточнозональной службы госбезопасности. По этой версии, кто-то из контактов Хеэра пригласил его в один из солидных западноберлинских ресторанов, подсыпал в подходящий момент изрядную дозу снотворного в его бокал, а затем увез «подвыпившего» в бессознательном состоянии. Эту версию нам подбросили, чтобы ввести в заблуждение. И она выглядела вполне правдоподобной: во многих случаях наши противники действовали именно таким образом. Например, советской секретной службе при содействии ведомства Вольвебера в апреле 1954 года удалось вывезти из Западного Берлина завернутого в ковер одного из руководителей русской эмигрантской организации НТС доктора Александра Трухновича.

Нам удалось в конце концов установить, что Хеэра никто не похищал. Его вызвали в Восточный Берлин настоящие хозяева из ведомства государственной безопасности и оставили там. Дело в том, что он был не только нашим агентом, но и секретным сотрудником Вольвебера и служил больше последнему, чем нам. Случай не такой уж редкий в разведке. Восточноберлинские хозяева посчитали, что над их агентом-двойником нависла угроза разоблачения. Вот они и вывели его из игры. Вместе с тем наши противники решили выжать из Хеэра все, что можно. Так родилась задумка использовать агента-двойника в качестве «главного свидетеля» против нашей службы. Девять месяцев Хеэр выступал с «разоблачениями», но они вызвали недоверие не только в правящих кругах ФРГ и стран Запада, но и у общественности свободного мира. Почему? Да потому, что показания мнимого перебежчика были состряпаны грубо и неправдоподобно. Помощники Вольвебера допустили много просчетов.

Так, Хеэр обвинил нашу организацию в том, что она будто бы занимается разведывательной деятельностью против Франции, ведет наблюдение за крупными французскими политиками, военными, деловыми людьми и имеет разветвленную сеть в Сааре.

Столь явная чушь бросила тень недоверия на другие свидетельства двойного агента.

Вольвебер уговорил своих польских коллег провести в Штеттине (в Польше его называют «Щецин») показательный судебный процесс по делу трех агентов нашей организации, арестованных за Одером. Схватили их уже давно, но процесс начался только в декабре 1953 года, так как Вольвебер хотел приурочить его к своим акциям против службы Гелена.

На суде нам было предъявлено обвинение в расширении «преступной деятельности» в странах народной демократии. Более того, нам инкриминировали проведение диверсий, прежде всего в морских портах. На самом же деле наши провалившиеся агенты занимались только сбором разведывательной информации и к диверсионным операциям никакого отношения не имели.

* * *

Вольвеберу и его подручным становилось все труднее организовывать акции против нас. В конце ноября 1953 года ему стало ясно, что кампания по компрометации и развалу «Организации Гелена» стала давать сбои. Тогда он решился на необычный шаг: назначил премию в размере одного миллиона марок ГДР тому, кто представит меня живым или мертвым в любое учреждение его службы. Это решение можно было однозначно расценить как жест отчаяния. Добавлю, что за головы других руководителей организации также посулили немалые денежные суммы. Но из этого ничего не получилось.

Глубокий анализ полученной нами информации о деятельности ведомства Вольвебера позволил нам сделать вывод: все акции против нас планировались и совершались для того, чтобы помочь Советам сорвать запланированную на январь 1954 года конференцию министров иностранных дел четырех держав – США, Англии, Франции и СССР – в Берлине.

В декабре 1953 года в печати и по радио прошли публикации о структуре службы Гелена, личном составе и операциях, что само по себе было не совсем обычным явлением и могло объясняться только политическими целями, которые преследовали советские акции. Дело в том, что Вольвебер, распорядившись о публикации крупномасштабных «разоблачительных» материалов, нарушил один из неписаных законов любой разведывательной службы – сохранять в тайне данные, полученные о других разведорганизациях, чтобы не побудить противника применять меры к изменению структуры его разведки и созданию других прикрытий для маскировки разведывательного персонала.

11 декабря 1953 года зональная радиостанция «Дойчланд-зендер» обвинила в своей передаче федерального канцлера доктора Аденауэра в подготовке к срыву Берлинской конференции министров внутренних дел. Одновременно Советы предприняли шаги, чтобы изобразить западные разведывательные службы как подрывные организации, угрожающие миру.

Как раз в разгар этой разведывательно-пропагандистской кампании нашей службе удалось добиться значительного успеха. Наша оперативная группа добыла в советском посольстве в Восточном Берлине оригинал изданной на русском языке «Белой книги». В хитроумно сработанной фальшивке содержался длинный перечень обвинений, выдвигавшихся против западных разведслужб. Ее должны были положить на стол переговоров четырех министров иностранных дел (Молотова, Даллеса, Идена и Бидо), заверив, что это – сборник проверенной доверительной информации. Главный выпад, как и следовало ожидать, был направлен против нашей организации. Она изображалась сомнительным объединением бывших сотрудников абвера и нацистской службы безопасности, весьма опасным для дела мира и демократии. Фальшивка, по замыслу ее авторов, должна была скомпрометировать нас в глазах западных участников конференции. Вновь нашей организации приписывалась проводимая в масштабе всей Европы шпионская, диверсионная и иная подрывная деятельность, которой, мол, давно пора положить конец. Наши противники в клеветническом запале упустили, что противоречат сами себе. Ведь Вольвебер громогласно объявил о том, что «Организация Гелена» разгромлена. А в «Белой книге» утверждалось, что мы не только существуем, но и активно действуем.

После всестороннего обсуждения всей этой истории со своими ближайшими помощниками – времени оставалось мало, и нам пришлось заседать даже в рождественские дни – я принял решение составить свою «Белую книгу» и представить ее министрам иностранных дел как материал для служебного пользования.

Короче говоря, перед Рождеством и во время праздника в Пуллахе шла лихорадочная работа. Страница за страницей советский опус переводился на немецкий язык и тут же анализировался. Вскоре была готова наша альтернативная «Белая книга» о подрывной деятельности Советов и их сателлитов в Федеративной Республике. В ее первой части рассматривались политико-организационные меры (пропаганда и инфильтрация), проиллюстрированные отдельными примерами. Во второй – приводились данные об операциях восточных разведслужб на территории ФРГ. Если в советской «Белой книге» в качестве опорного пункта разведывательной и иной подрывной деятельности Запада фигурировал Западный Берлин, то в подготовленном нами материале приводились доказательства, что Советы используют Восточный Берлин как плацдарм для развертывания таких же операций против Федеративной Республики. Особое внимание мы заострили на вскрытии методов и средств, применявшихся Москвой и Панковом, преследовавших цель создания массового прокоммунистического движения в Федеративной Республике. Приведенные данные позволяли создать всю картину политической активности и разведывательной деятельности Советов, умело скоординированных противником.

Когда 25 января 1954 года в Берлине начала работу конференция четырех, Советам стало известно о том, что мы подготовили свою «Белую книгу». Они решили воздержаться от передачи участникам конференции своих «доверительных материалов». Взвесив все, мы поступили таким же образом: наша подборка осталась лежать в сейфе. Дело закончилось, как говорится, нулевой ничьей.

Берлинская конференция министров иностранных дел закончила свою работу 18 февраля. Результаты ее разочаровали всех немцев: представители четырех великих держав нисколько не продвинулись вперед в решении немецкого вопроса.

* * *

Вольвебер сопроводил свои первоначальные успехи в борьбе с организацией шумной пропагандой. Наши же удачные операции – их было не только не меньше, но значительно больше, чем у противника, – стали достоянием общественности несколько позже, да и не во всех деталях. Впрочем, мы сами так хотели: конспирация прежде всего! Но с некоторых наших акций был снят гриф «совершенно секретно». Они были связаны с промахами и неудачами, а также провалами Вольвебера и его агентов. Служба государственной безопасности ГДР получила несколько тяжелых ударов, что привело к падению всесильного шефа шпионского ведомства советской зоны.

Вольвебер пережил особенно тяжелый удар, когда в конце 1953 года внезапно исчез его ближайший сотрудник – не буду упоминать его имя и фамилию, а назову просто ВТ. Когда шеф госбезопасности узнал, что его, пожалуй, самый верный сотрудник, заранее подготовившись, вместе с семьей удрал в Западный Берлин, его чуть было не хватил удар. Негодованию Вольвебера не было границ.

Эта операция, получившая кодовое название «Брут», несомненно, одна из самых интересных в истории нашей организации. Нам удалось склонить на свою сторону ответственного сотрудника службы безопасности из ближайшего окружения Вольвебера и получать от него довольно продолжительное время ценную информацию.

Шеф службы безопасности поддерживал с ВТ дружеские отношения еще с тех пор, когда в 1946 году был назначен статс-секретарем по вопросам судоходства в правительстве советской зоны. Стечением времени он все больше приближал к себе высококвалифицированного эксперта по транспортным проблемам, осыпая его знаками своего внимания. За несколько месяцев до бегства ВТ Вольвебер направил своему любимцу официальное письмо, в котором благодарил за отличную работу в центральной транспортной комиссии.

Мы же длительное время получали от ВТ подробные сообщения о состоянии дел на транспорте в ГДР и данные о секретной деятельности ее шефа. Наш ценный агент давно ненавидел Вольвебера за его грязные интриги. Он считал, что тоталитарный коммунистический режим в советской зоне – главное препятствие на пути к объединению Германии, и был твердо убежден в том, что, передавая секретную информацию нам, служит своему народу и способствует быстрейшему краху режима Ульбрихта. ВТ. активизировал свою деятельность после подавления народного восстания 17 июня – факт, который позволяет объективно судить о его политических взглядах.

К сожалению, нам пришлось свертывать операцию «Брут»: возникло опасение, что служба безопасности стала проявлять подозрительность в отношении ВТ.

* * *

К числу ценных информаторов нашей службы в эти годы принадлежало и такое высокопоставленное лицо, как бывший заместитель премьер-министра ГДР профессор Герман Кастнер. Он был выдвинут на высокий государственный пост как один из основателей и председатель Либерально-демократической партии Германии.

Кастнер предоставил себя сначала в распоряжение американцев, а потом стал сотрудничать с нашей организацией. Это случилось, когда после неоднократных личных стычек с Ульбрихтом и другими высшими функционерами правящей Социалистической единой партии Германии он понял несбыточность своих политических амбиций. Его не смогли удержать в высших эшелонах власти даже прочные связи с руководителями советской военной администрации. Короче говоря, все это побудило профессора стать на сторону Запада.

Дело Кастнера я доложил федеральному канцлеру доктору Аденауэру. Он заинтересовался моими предложениями и согласился рассматривать вице-премьера ГДР как видного политического деятеля, а не рядового беженца из советской зоны. После этого супружескую чету Кастнер мы благополучно перебросили в Западный Берлин, хотя подготовка и проведение такой операции доставили нам немало хлопот.

Появление Германа Кастнера в ФРГ стало сенсацией номер один. Средства массовой информации буквально набросились на него. Однако вскоре отношение печати к нему приняло двойственный характер. Часть печатных органов рассматривала переход Кастнера на Запад как тяжелый удар по Панкову. Другая же считала, что человек, долго занимавший высокий пост в советской зоне и пользовавшийся благами режима Ульбрихта, является одиозной фигурой и появление его в Федеративной Республике с политическими претензиями просто недопустимо. Последние нападки шли главным образом из стана свободных демократов, которые не забыли, что в свое время Кастнер отрицательно отнесся к их попыткам установить контакт с Либерально-демократической партией советской зоны. Критические голоса в ФРГ в отношении знатного зонального беглеца стали усиливаться. Тогда федеральное правительство решило отказаться от публичных выступлений Кастнера против Ульбрихта. Его знания и опыт были использованы в другой области.

Маркус Вольф – в период «холодной войны» возглавлял разведывательную службу ГДР «Штази», занимая этот пост с 1958 по 1987 год

…Вольно или невольно своеобразный баланс акций Вольвебера против нашей организации подвел центральный печатный орган компартии зоны «Нойес Дойчланд». 24 февраля 1954 года газета опубликовала явно огорчившую шефа госбезопасности статью под заголовком «Гелен переходит на службу Бонна». Вот что там говорилось:

«В Бонне недавно было заявлено, что шпионская "организация Гелена", работавшая до сих пор с ведома федерального правительства по заданиям американцев, теперь полностью переходит под юрисдикцию ФРГ в качестве одной из структур аденауэровского правительства…»

Тем самым наши противники признали: огромные усилия, предпринятые Вольвебером, чтобы не допустить перехода нашей организации на службу Федеративной Республики, ни к чему не привели. Клеветническая кампания против нас провалилась.

Немецкая разведка против экспансии СССР

…Двадцать шесть лет я занимал руководящую должность в немецкой разведке, из которых двадцать два был руководителем «Организации Гелена» и начальником образованной на ее основе Федеральной разведывательной службы. Двенадцать лет нахождения во главе германской внешней разведки были наполнены событиями глобального политического характера, как, впрочем, и все предшествовавшие. Мне было довольно трудно отобрать наиболее значимое из массы впечатлений, взлетов и падений тех бурных лет, сопровождавшихся не только одними успехами, но и провалами.

При соблюдении необходимых ограничений я решил рассказать о событиях, которые представляются мне наиболее важными, в хронологическом порядке с указанием задач, стоявших тогда перед службой, и достигнутых результатах. Знаю, что мое подчас чересчур осторожное изложение событий не совсем удовлетворит дотошного читателя. Однако я полагаю, что найду понимание тех, кто заинтересован в эффективной внешней разведке страны.

Излагаемые мною политические и военные события проецируются на узловые моменты международного политического процесса. Поэтому, само собой разумеется, почти все они находятся во взаимосвязи с противоречиями и конфликтами между свободным и коммунистическим миром. К тому же большинство из них произошло в тех районах, которые я называю постоянными зонами кризисов. В первую очередь это Центральная Европа с разделенной Германией и островным положением Берлина. Затем – Восточная Европа, новейшая история которой характеризуется отчаянной борьбой народов за свободу и насильственными мерами Советов по сохранению там своего господства. Далее следует Ближний Восток, державший весь мир в скрытом напряжении в 1956 году и начале семидесятых. Следующий район – Юго-Восточная Азия и Дальний Восток. После корейской войны была еще и война во Вьетнаме, постоянно усиливались позиции Китайской Народной Республики. И наконец – Центральная Америка, где коммунизму удалось создать базу для проникновения в Латинскую Америку на Кубе, которую в ходе дальнейшего осложнения политической обстановки Советы превратили в военный плацдарм против США. В последнее время новый очаг кризиса образовался в Южной Америке: там опорным пунктом Москвы стала Чили.

Если до перехода под юрисдикцию правительства Федеративной Республики мои задачи сводились в основном к наблюдению за коммунистическими странами, разведке их потенциала, а также важнейших направлений политического и военно-технического развития, то после 1956 года они стали охватывать и вышеназванные кризисные районы.

Значительное расширение задач происходило поэтапно до 1960 года. Особое значение при этом я придавал установлению связей в отдельных регионах для создания возможностей получения интересующей нас информации независимо от западных союзников. Для разведки районов, находящихся на значительном удалении, требовались финансовые расходы, значительно превышавшие наши возможности. Поэтому все большее значение мы стали придавать скрупулезному анализу немногой имеющейся информации по принципу составления общей мозаичной картины из различных сведений. Стоит упомянуть и о том, что для выполнения заданий во всех районах я пытался, по мере возможности, внедрять современные технические средства, применение которых стало, можно сказать, моим хобби.

Для внесения ясности в понимание нашей разведывательной деятельности мне хотелось бы подчеркнуть еще некоторые моменты. В печати неоднократно утверждалось, что мы будто бы вели активную политическую разведку внутри страны. Но официальная задача ФРС состоит в проведении внешней разведки. И не стоит считать меня настолько глупым, чтобы я, ведя внутриполитическую разведку, являющуюся, по сути дела, задачей ведомств по охране конституции, стал бы рисковать самой службой. Конечно, еще до создания немецкого правительства и ведомств по охране конституции мы вели работу против коммунистической партии, но она была прекращена, как только стали действовать эти структуры. Следует отметить, что все наши донесения проходили предварительную проверку в специальном бюро, созданном при центральном аппарате. Оно имело прямое указание следить за объективностью. Бюро, по моему мнению, работало отлично; убежден, что за время моего руководства службой ни одно донесение по внутриполитическим проблемам в Бонн не попало, ибо таких материалов у нас в природе не было.

Мне хорошо известно, что подобные утверждения вновь и вновь будировали наши противники на Востоке, которые рассчитывали таким образом нанести службе значительный ущерб. Для этого ими использовались всевозможные каналы, по которым различным партиям и печатным органам подсовывались фальшивки. К сожалению, им нередко верили.

Никакого наблюдения не вели мы и за политическими деятелями, как это совсем недавно утверждалось…

Только в результате тесного взаимодействия всех подразделений нашей службы можно выполнить сложнейшие задачи, стоящие перед ней. Поэтому мне хотелось бы, чтобы изложенные в этой главе события дали хотя бы общее представление читателю о размахе и разносторонности деятельности Федеральной разведывательной службы за время моего руководства ею.

Эта деятельность началась с эпизодов, которые наводят на размышления и призывают к бдительности.

* * *

…Когда на следующее утро после нашего перехода на государственную службу на флагштоке в Пуллахе затрепетал по ветру черно-красно-золотой флаг Федеративной Республики, для нас это означало, что начинается решающая стадия проверки «Организации Гелена». Теперь должно быть выяснено, отвечают ли организационное устройство и личный состав прежней неофициальной структуры тем задачам, которые поставят ей в самое ближайшее время. Уже скоро баварское земельное правительство оказало нам почет и уважение. Оно приветствовало наше появление в Баварии и вручило нам свой бело-голубой флаг, который с тех пор реет рядом с флагом республики. Я с благодарностью воспринял этот жест как доказательство понимания и доверия. Более того, баварский премьер-министр Хегнер удостоил нас своим посещением во время небольшого торжества по случаю официального открытия службы и произнес короткую речь в нашу поддержку.

Тщательная подготовка к переходу под юрисдикцию федерального правительства и проведенная в связи с этим реорганизация службы позволили завершить этот этап в короткий срок и уже в 1956 году успешно выдержать своеобразный экзамен на зрелость.

В жаркие летние дни на горизонте стали сгущаться тучи, предвещая близкую бурю. В странах Европы, находящихся под советским господством, сначала в Польше, а затем в Венгрии, появились признаки, свидетельствовавшие о стремлении их народов к свободе, задушенной совсем недавно, 17 июня 1953 года, в Средней Германии с помощью советских танков. И если силам безопасности в Польше тогда удалось локализовать волнения населения, то в Венгрии в конце октября 1956 года плотина была прорвана. Народ поднялся на борьбу и силой взял власть в свои руки. Советы отреагировали быстро: их дивизии вторглись в несчастную страну, восстание было подавлено и сатрапы вновь водворены на свои места. Поток беженцев хлынул в Австрию и Баварию.

В связи с этим возник леденящий душу вопрос: остановятся ли советские танки на венгерской границе или же под предлогом разгрома мнимых баз повстанцев двинутся в свободную Европу? Наше правительство поручило нам дать на него ответ. У кого, как не у нас, была возможность сделать это? Ведь мы получали много разведывательных материалов, внимательно следили за боевыми операциями и передвижениями советских войск. По моему убеждению, Советы в 1956 году, как ранее в 1953-м в ГДР и позднее в 1968 году при вторжении в Чехословакию, ставили перед собой задачу сохранить силой своих сателлитов и выполняли ее демонстративно грубо, чтобы запугать население не только восставшей страны, но и народы других государств коммунистического блока. Однако перенести военные операции на территорию Австрии и ФРГ Москва вряд ли решится. Такой вывод мы и доложили федеративному правительству.

Если венгерская трагедия происходила в зоне, где мы вели активную разведывательную деятельность, то опасное обострение ближневосточной ситуации в 1956 году возникло в отдаленном от нас районе, где наши агентурные возможности были невелики.

Это был первый случай распространения наших операций на территорию за пределами Европы. Когда после вмешательства англичан и французов возникла реальная опасность, что бои на Суэцком фронте могут повлечь за собой мировой вооруженный конфликт, наша служба уже могла своевременно и точно докладывать о всем происходившем федеральному правительству. При этом была подтверждена ценность недавно установленных на Ближнем Востоке агентурных связей, которые сохранили свое значение и в последующие годы.

В дни, когда Булганин угрожал подвергнуть ракетному обстрелу Лондон и Париж, возникла острая необходимость обмена мнениями с нашими союзниками. В ходе переговоров я, к своему удовлетворению, выяснил, что «прыжок» нашей службы на Ближний Восток вполне удался. В то время как многие агентурные связи традиционно сильных в этом районе западных разведок в результате плотного контроля арабов за деятельностью дипломатических представительств срабатывали не в полной мере, а отчасти были даже прерваны, наши агенты сохраняли полную свободу передвижения.

Совершенно случайно в кульминационный момент суэцкого кризиса мне довелось встретиться с моим американским коллегой и партнером Алленом Даллесом. Его тогдашняя оценка общей обстановки была более пессимистичной, нежели моя, но мы были едины во мнении, что советскую угрозу следует рассматривать как демонстрацию силы, и полагали: от заявлений до начала войны еще далеко.

* * *

Драматические события в Венгрии и Египте представляются мне столь важными еще и потому, что они явились первым серьезным испытанием для нашей молодой внешней разведки. Я рассказал о них даже раньше, чем рассмотрел обстоятельство, оказавшее самое сильное влияние на международную обстановку в 1950-х годах. Речь идет об опасном жонглировании Советами политикой мирного сосуществования, которая началась в том же 1956 году.

На XX съезде КПСС руководитель партии Никита Хрущев 25 февраля провозгласил принципы новой советской политики. По его словам, политика мирного сосуществования должна была привести не только к ликвидации длительной конфронтации противостоящих блоков, но и обеспечить их сосуществование без угрозы силой в настоящем и применения силы в будущем. Однако очень скоро выяснилось, что Советы использовали эту многообещающую идею для того, чтобы затеять хитрую игру и, следуя указаниям Ленина, «заключить противника в объятия и задушить его». Проповедуя для блезиру принципы своей новой политики «сближения народов», они на самом деле продолжали старую, но уже другими методами и средствами. При этом Советы были предельно честными, публично исключая мирное сосуществование в области идеологии. Не скрывали они и то, что эта политика будет способствовать устранению на Западе страха перед Советским Союзом и недоверия к нему, в результате чего будет легче влиять на сознание масс в некоммунистических странах, чем прежде.

Многоступенчатый пропагандистский аппарат Советов, включающий коммунистические партии во всем мире, организации «борцов за мир и прогресс», получил приказ всемерно поддерживать советскую внешнюю политику, проводимую под лозунгом «мирное сосуществование». Неудивительно, что во всех странах не только многие люди, движимые страхом и надеждой, но и некоммунистические правительства поверили новым московским лозунгам. Казалось, Советы достигли своей первой цели почти без усилий.

Эксперты нашей службы по советским проблемам немедленно подвергли заявления Хрущева тщательному анализу. Их оценка позволила увидеть всю глубину опасности, которую представляла новая советская внешняя политика для свободного мира. Я проинформировал наших зарубежных друзей о результатах исследований и предупредил о негативных последствиях внешнеполитической игры Москвы. К сожалению, в Германии нашлись люди, не желавшие прислушаться к нашему мнению и видевшие во мне и моих сотрудниках неисправимых поборников холодной войны. Было немало и таких, кто доверчиво воспринимал ползучую опасность «мирного сосуществования». Они зачарованно слушали миролюбивые заверения Москвы и напоминали кроликов, загипнотизированных удавом.

Когда через восемь месяцев Советы жестоко подавили народное восстание в Венгрии, даже большим оптимистам стало ясно, что Москва ни при каких условиях не допустит широко разрекламированного мирного сосуществования в сфере своего господства. Ни одна другая легенда, по-моему, не разрушалась в столь короткий срок. Непонятно только, как могли многие люди быстро забыть эти события. Впрочем, то же самое можно сказать и о вводе в 1968 году войск Советского Союза и его сателлитов в Чехословакию.

* * *

Осенью 1958 года немецкая столица оказалась в центре внимания мировой общественности.

27 октября Ульбрихт заявил, что весь Берлин относится к государственной территории ГДР. Это самонадеянное заявление вскоре было поддержано не менее агрессивным заявлением советского партийного руководителя Хрущева. 10 ноября тот потребовал ликвидации четырехстороннего статуса Берлина, а 24 ноября подтвердил это требование соответствующей нотой.

Наша служба, на основе имевшихся данных, расценила эти явно скоординированные выпады восточных немцев и Москвы как новую попытку Советов разыграть берлинскую карту в качестве средства давления на Запад. Кстати, Берлин до последнего времени сохранял такое свое значение в арсенале наиболее эффективных инструментов советской внешней политики.

В Средней Германии заявления Ульбрихта и Хрущева по берлинскому вопросу были восприняты как скрытая угроза. Многочисленные перебежчики из «зоны» распространяли в ФРГ страх и ужас, как это часто случалось и ранее в подобных ситуациях. В боннских правящих кругах это вызвало озабоченность. Но правительство придерживалось трезвой оценки обстановки, базирующейся на данных нашей службы, которой в эти осенние недели приходилось довольно часто излагать свое мнение по данному вопросу. Мы считали, что, хотя Хрущев с Ульбрихтом и стремятся к нагнетанию обстановки в Берлине и вокруг него, они все-таки не решатся на применение силы.

В январе 1959 года советский проект немецкого мирного договора свидетельствовал о решимости кремлевского руководства продолжить свои усилия по урегулированию германского и берлинского вопроса. Очередная возможность представилась Хрущеву на Женевской конференции министров иностранных дел четырех великих держав, которая продолжалась почти три месяца (с 11 мая по 5 августа). Несмотря на советскую угрозу заключить сепаратный мирный договор с ГДР, к которой прибегли Советы, чтобы сломить сопротивление западных держав, Женева не принесла Ульбрихту никакого успеха.

Вальтер Ульбрихт – руководитель ГДР. В качестве Первого секретаря ЦК Социалистической единой партии Германии в 1950–1971 годах сыграл значительную роль в становлении ГДР, в её отделении и изоляции от ФРГ и Западной Европы; был инициатором строительства Берлинской стены

Разочарование Ульбрихта, по имевшимся у нас сведениям, было велико. И он решил пышно отпраздновать десятилетнюю годовщину образования ГДР, которая пришлась на 7 октября. Ульбрихт лично возглавил подготовку к торжествам. Он разослал своих эмиссаров не только в столицы неприсоединившихся государств, но и в Лондон и Париж для передачи приглашений принять участие в манифестациях по этому поводу в Восточном Берлине известнейшим политическим деятелям. В качестве почетных гостей они должны были показать всему миру, что государство Ульбрихта достойно признания. Вскоре было получено согласие бывшего французского премьер-министра и известных британских парламентариев. Но Ульбрихт торжествовал слишком рано. Один из его посланников, некто Е., еще за несколько лет до того решил сотрудничать с нашей службой. От него нам были известны все детали пропагандистской акции Ульбрихта.

В качестве начальника разведки мне не приходилось решать более трудной задачи. Речь шла о том, что было важнее: стоило ли отказаться от ценного источника, обладавшего отличными позициями в Восточном Берлине, чтобы попытаться через него воспрепятствовать приезду в Восточный Берлин видных политиков из Франции и Англии, или же сохранить его и не предпринимать никаких мер к срыву коммунистического празднества. Тщательно взвесив все «за» и «против», я решил доложить федеральному канцлеру, чтобы, получив его согласие, перевезти Е. вместе с семьей в ФРГ и тут же направить его в Париж и Лондон с задачей побудить приглашенных видных политиков к отказу от поездки. Операция удалась: Ульбрихту пришлось праздновать свою годовщину безучастия представителей Лондона и Парижа.

* * *

Если 1958-й и 1959 годы прошли для федерального правительства и нашей разведывательной службы целиком под знаком жесткого противостояния и противоборства по германскому вопросу, то начало 1960 года было для Советского Союза связано с проявлением первых признаков новой и более опасной конфронтации. Все новые разведывательные данные подтверждали поначалу смутные прогнозы об усилении противоречий между Советским Союзом и второй по величине державой коммунистического лагеря – Китайской Народной Республикой.

В своих аналитических докладах ФРС и лично я, как ее руководитель, дали оценку этому конфликту, разгоревшемуся в стане противника. Исходя из основного принципа международного коммунизма, нашедшего свое воплощение, в частности, во время корейской войны, о том, что окончательная победа над капитализмом возможна лишь при всемирной координации действий коммунистических сил, некоторые весьма опытные аналитики нашей службы долгое время сомневались, что между двумя великими коммунистическими державами может произойти полный разрыв.

Множество разведданных о том, что среди видных коммунистических деятелей все громче раздаются здравые голоса, призывающие немедленно засыпать углубляющуюся пропасть между Москвой и Пекином, казалось, подтверждали эти сомнения. Когда же к разведсводкам о быстром росте противоречий между СССР и КНР добавились заслуживающие доверия сведения о непомерном росте взаимной ненависти, в оценках ФРС уже не рассматривалась возможность компромиссного решения этой проблемы. По нашему мнению, следовало рассчитывать на долгое противостояние, но мы исключали возможность военного конфликта крупного масштаба между двумя коммунистическими гигантами. По оценкам нашей службы, Китайская Народная Республика не имела ни малейших шансов в обозримом будущем ликвидировать свое явное отставание в военно-технической и экономической области.

Меня поражало и удивляло то, что отношение Запада к конфликту между СССР и КНР долго оставалось неоднозначным и нерешительным. Полагаю, что именно из-за этого свободный мир не сумел воспользоваться выгодными для себя обстоятельствами и извлечь пользу из создавшегося положения, словно разрыв советско-китайских отношений был каким-то мелким событием на периферии международной политики.

Рассматривая в ретроспективе тогдашнюю обстановку, можно сделать вывод, что разрыв с Китаем доставил много неприятностей советским руководителям. Они опасались агрессивных действий Пекина. И разведывательный полет американского самолета У-2 над советской территорией (он был сбит, а пилот захвачен живым) пришелся для Москвы как нельзя кстати: Хрущев смог отвести от себя угрозу пробы сил с Китайской Народной Республикой.

Начиная с 1952 года американское ЦРУ использовало высотные самолеты для разведки территории Советского Союза. Получаемые весьма ценные сведения оправдывали риск проводившихся операций.

Когда У-2 сбили 1 мая 1960 года над советской территорией (летчика, как известно, позднее обменяли на нелегального резидента КГБ в США Абеля), некоторое время оставался открытым вопрос, был ли этот инцидент случайным успехом советской системы ПВО или же самолет уничтожили преднамеренно. Многое говорит о том, что это сенсационное событие Советы организовали специально. Ведь советские средства ПВО могли достать американские самолеты значительно раньше, но не делали этого, хотя У-2 проникали в воздушное пространство СССР задолго до Пауэрса. Значит, могли, но не хотели. Сейчас же Хрущев использовал инцидент с У-2 как повод, чтобы сорвать парижскую встречу в верхах, назначенную на 17 мая 1960 года, а затем и Женевскую конференцию по разоружению, которая должна была собраться 28 июня 1960 года.

* * *

К событиям, ход и последствия которых нашли правильную политическую оценку значительно позже, относится провал попытки вторжения с моря на Кубу антикастровских эмигрантов в апреле 1961 года. После неудачи операции, что для многих ее участников стало настоящей трагедией, в США и Западной Европе началась резкая критика ЦРУ, в вину которому ставились не только «полная несостоятельность» в разведывательных делах, но и, что было, наверное, более тяжким обвинением, несвоевременная и недостаточная помощь поднявшимся на освобождение Кубы противникам Кастро. Обвинения основывались на том, что полученная разведкой Вашингтона якобы надежная информация с острова свидетельствовала: широкие слои населения будто бы немедленно присоединятся к высадившимся повстанцам и всю Кубу охватит народное восстание, которое сметет ненавистный людям режим Кастро. Эта информация оказалась ложной. Кроме того, утверждалось, что ЦРУ обещало оказать вторжению широкую военную помощь. Убедительных доказательств того, что руководители американской разведки действительно давали такое обещание, получить не удалось. Я полагаю, что кубинские эмигранты все же получили заверение, что им помогут. Иначе они вряд ли предприняли бы такую рискованную операцию.

Неоспоримо, что взбудораживших весь мир драматических событий вокруг Кубы, развернувшихся восемнадцать месяцев спустя, могло бы вообще не быть, если бы США во время операции в Заливе Свиней решились на шаг, которого от них ожидали многие люди в свободном мире. Безусловно, тогда имелись важные причины, почему США, исходя из интересов мира во всем мире, действовали по-другому, нежели поступили бы Советы в подобном же случае. Вполне возможно, что свою роль сыграла и недооценка значения островного государства, которое хотя и находилось прямо «перед самой дверью, ведущей в Соединенные Штаты», но само по себе не представляло опасности для последних.

В кругу своих ближайших сотрудников я расценил как невероятное событие тот факт, что Вашингтон воздержался от военного вмешательства с целью устранения диктатуры Кастро. Мое заключение послужило толчком к тщательному анализу обстановки в районе Карибского моря, который отчетливо показал возрастание роли Кубы в будущем соотношении сил в мире. По нашей оценке, режим Кастро представлял в то время двойную опасность для дела мира. С одной стороны, Куба являлась огромным «авианосцем», на котором Советы могли расположить не только боевые самолеты, но и ракеты и базы для подводных лодок, реально угрожая главной державе Запада. С другой, остров представлял собой прекрасный плацдарм для коммунистического проникновения в Латинскую Америку.

После фиаско 17 апреля 1961 года прошло всего полтора года, когда США были вынуждены, буквально балансируя на грани войны, принять жесткие меры, чтобы не допустить создания советских ракетных баз на Кубе. А ведь речь шла о ракетах наступательного типа.

К настоящему времени присутствие советских военных летчиков на Кубе стало само собой разумеющимся явлением. А вот о том, что там время от времени проходят подготовку молодые немцы для последующей нелегальной заброски в Федеративную Республику, нашей общественности почти ничего не известно.

Явно выгодное стратегическое положение Кубы напрашивается на использование ее Советами в качестве опорного пункта для своих военно-морских и военно-воздушных сил. А это представляет серьезную угрозу для США. Но если такая опасность в дальнейшем может быть предотвращена в результате энергичного военного противодействия Вашингтона, хотя бы ценою новой опасной конфронтации с Советами, то использование острова для агентурного и пропагандистского проникновения в Центральную и Южную Америку является уже свершившимся фактом. Связи, установленные кубинским режимом с различными латиноамериканскими государствами, столь крепки и эффективны, что создание там советских баз в районах, контролируемых местными коммунистами, – лишь вопрос времени.

После трагедии в Заливе Свиней я счел необходимым включить в круг деятельности нашей службы изучение данных о коммунистической активности, исходящей от Кубы, и анализ международной коммунистической стратегии и тактики.

Убийство Степана Бандеры и Льва Ребета

12 августа богатого событиями 1961 года общественность ФРГ была потрясена происшествием, открывшим людям истинную суть коммунизма. В этот день к немецким властям с повинной явился агент советской секретной службы КГБ Богдан Сташинский, признавшийся в том, что он убил в Мюнхене двух политических деятелей украинской эмиграции Льва Ребета (12 октября 1957 года) и Степана Бандеру (15 октября 1959 года). Сташинский, в частности, показал, что по заданию шефа советской секретной службы Александра Шелепина он долго следил за обоими лицами. Затем по его же указанию застрелил сперва одного, а затем и другого из специально сконструированного пистолета. За эти убийства Шелепин лично вручил ему орден.

Все это звучало настолько чудовищно и невероятно, что многие газеты и журналы поначалу выступили с материалами, авторы которых скептически отнеслись к показаниям Сташинского, а некоторые даже заподозрили его в нечистой игре. Нашлись и такие журналисты, которые утверждали, что такое миролюбивое государство, как Советский Союз, не может организовывать коварные террористические акты. Смерть Бандеры и Ребета, так же как и покушение с помощью взрывного устройства еще на одного эмигрантского политического деятеля Чермака, – это, мол, следствие «междоусобной борьбы различных эмигрантских группировок». В нескольких публикациях прозвучали нотки, высказывавшиеся коммунистическими пропагандистами: еще до бегства Сташинского на Запад Бандеру и Ребета ликвидировала будто бы наша служба.

Однако Сташинский, облегчить угрызения совести которого побудила его жена, стоял на своем. В конце концов следственные органы поверили ему, проведя точную реконструкцию совершенных им убийств.

На процессе в федеральном суде мировая сенсация ожила вновь. Сташинский подтвердил свои показания. В приговоре, вынесенном 19 октября 1962 года, было сделано частное определение, в котором говорилось: главная вина за тщательную подготовку и совершение бесчеловечных террористических актов возлагается на Шелепина, отдавшего приказание. Сташинский же, доказавший, что он действовал по принуждению КГБ, получил сравнительно мягкое наказание.

Дело Сташинского настолько ярко и показательно, что я хотел бы сделать еще несколько замечаний. Как мне представляется, чрезвычайно важно то, что благодаря чистосердечному признанию Сташинского и лояльному сотрудничеству со следствием удалось убедительно показать, как готовились и проводились два политических убийства, всю ответственность за которые несет тогдашний шеф КГБ Шелепин. Тщательное планирование и точность исполнения позволяют сделать вывод, что подобные методы и средства ликвидации активных противников коммунизма применялись секретной службой Кремля и в других случаях. Многие политические убийства в западных странах, закулисные организаторы которых до сих пор не выявлены или по определенным причинам не названы, теперь, после разоблачения Шелепина, могут без большого преувеличения быть отнесены к «специальным операциям» советской или иных, действующих подобным же образом, коммунистических секретных служб.

То, что ФРС, как я уже упоминал, приписывалось участие в убийстве известных эмигрантских лидеров, не было новой лживой выдумкой восточной пропаганды. И прежде нашей службе часто предъявлялись обвинения в том, что она пользуется самыми жестокими и грубыми методами, применяет диверсии и террор. Инсинуации продолжались, можно сказать, все время, и, несомненно, наши противники не успокоятся и в будущем. Хотя им прекрасно известно, что мы никогда не применяли и не будем применять насилия над личностью в любой форме.

Прошлое забывается быстро. И не только переговоры и встречи, но и политические события, даже крупные. Происходит это, по всей видимости, потому, что многие не хотят вспоминать: они считают, что недавнее прошлое может оказать отрицательное воздействие на настоящее. Вот почему немало наших современников стараются вычеркнуть из своей памяти убийства Бандеры и Ребета в Мюнхене. Иначе никак не объяснишь тот факт, что установленный западногерманским Верховным судом подстрекатель этих преступлений Александр Шелепин был приглашен в ФРГ в качестве почетного гостя. Мне трудно вести себя так, как отдельные наши политики, которые заявляют:

– Какое нам дело до вчерашнего, когда нам нужно жить в мире с Советами, ведь жизнь продолжается!

Такая точка зрения безнравственна и нарушает принятые правила приличия.

От карибского кризиса до отставки Хрущева

В октябре 1962 года США были втянуты Кубой в опасный кризис.

То обстоятельство, что Вашингтон упустил свой шанс при неудавшейся высадке антикастровских эмигрантов в Заливе Свиней, теперь обернулось большими неприятностями для США. Советы укрепились на острове и решили воспользоваться представившейся им возможностью для строительства там ракетных баз. ЦРУ удалось своевременно раскрыть проводившиеся на Кубе работы. Во всяком случае, настолько своевременно, что американские ВМС и авиация смогли предотвратить доставку наступательных ракет морем.

Множество советских транспортных судов, замаскированных под безобидных «купцов», находилось в море с «летающей смертью» на борту, держа курс на Кубу, когда президент Кеннеди объявил об установлении блокады острова. Доставка ракет на Кубу была приостановлена. Советские суда повернули назад вместе со своим грузом, грозившим гибелью человечеству.

Многие, кто в эти октябрьские дни вновь обрел уверенность в том, что США готовы решительно защищать свободу, задавали себе вопрос, а не было бы предотвращено сооружение первых заграждений в Берлине 13 августа прошлого года, если бы западные державы заняли такую же твердую позицию.

Насколько серьезно оценивалось положение американской стороной, свидетельствуют, в частности, слова тогдашнего директора ЦРУ Джона Маккоуна, который заявил:

– Это – кризис, который мог развязать войну, возможно даже термоядерную.

Мало кому известно, что по каналам нашей службы также были добыты некоторые данные о строительных работах на Кубе, которые подтвердили довольно полную картину положения дел, полученную к тому времени в ЦРУ. Как бы то ни было, наши сведения явились вкладом в успех ЦРУ, который я всегда признавал и оценивал как одно из крупнейших достижений разведки нашего времени.

…1963 год принес значительные изменения в расстановке правящих сил во многих странах. В Греции после ухода в отставку премьер-министра Караманлиса (11 июня) начались события, в результате которых страна до сих пор не может успокоиться, а ведь она, находясь на южном фланге НАТО, занимает стратегически важные позиции и является нашим надежным партнером. Однако греческая разведывательная служба, невзирая на все изменения в руководстве страны, насколько я мог судить, продолжала выполнять свои трудные задачи с полной самоотдачей и большим мастерством. Каждый, кому близка судьба Европы, может, как и я, только желать, чтобы эта страна древней культуры вновь стала оплотом мира во всем мире и обрела то значение, которое ей подобает, учитывая ее великое прошлое. Здравомыслящему человеку, какой бы точки зрения он ни придерживался в вопросе политического развития Греции, ясно одно: она превратилась бы в коммунистическое государство, если бы своевременно не были собраны силы, противостоящие агрессии с Востока.

Степан Бандера – украинский политический деятель, идеолог и теоретик украинского национализма

В это же время (18 июня) политическую сцену оставил великий старец Израиля Давид Бен Гурион, занимавший пост премьер-министра. Его преемником стал Леви Эшкол. Историческая заслуга Бен Гуриона – примирение между израильским и немецким народом. Его встреча с федеральным канцлером доктором Аденауэром, которая состоялась несколькими годами ранее, сыграла решающее значение в этом процессе. Я всегда сожалел, что после краха германской империи в конце войны ставшая ее преемницей ФРГ оказалась втянутой в борьбу Израиля за свое существование как государства против арабских стран. Но этого, видимо, невозможно было избежать.

Если традиционную дружбу арабов с Германией я рассматривал как достаточный фактор, способствовавший поднятию нашего государства из руин, то участие ФРГ в обеспечении выживания государства Израиль представлялось мне как политическая обязанность Германии. Руководители арабов и лидеры израильтян устанавливали связи с федеральным правительством, а нередко и со мной. В конце концов политическое и военное развитие событий на Ближнем Востоке, кульминацией которых явилась новая проба сил в июне 1967 года, поставило перед федеральным правительством, а вместе с тем и перед нашей службой вопрос о необходимости окончательно определить нашу позицию, что и было сделано.

* * *

В начале ноября 1963 года в далеком Южном Вьетнаме личный режим Дьема сменила военная хунта. Сам Дьем был убит. Последовали волнения военных и преобразование правительства. Они парализовали государственную власть и боеспособность армии, а вместе с тем дали толчок такому развитию событий, которое обусловило распространение вооруженных стычек по всему Вьетнаму и в конечном счете привело к вьетнамской войне.

Через пятьдесят лет после начала Первой мировой войны инцидент в Тонкинском заливе стал детонатором, взорвавшим пороховую бочку на Дальнем Востоке. Боевые действия во Вьетнаме развивались стремительно и уже вскоре потеряли характер гражданской войны. В начале 1965 года при определенных обстоятельствах они могли бы поставить мир на грань нового мирового вооруженного конфликта. Ибо прямо или косвенно в результате оказания мер поддержки и помощи вьетнамцам на юге разделенной страны бок о бок с ними стояли США, а на севере – Китайская Народная Республика и Советский Союз. А это было опасное противостояние. И хотя театр военных действий отстоял от нас очень далеко и было трудно вести постоянное наблюдение за этим регионом, мы все же должны были использовать любые возможности, чтобы увязывать бои в Индокитае с важнейшими событиями, происходившими в мире, для правильной оценки международной ситуации. Известно, что события в разных регионах земного шара взаимосвязаны. Поэтому происходившее в Юго-Восточной Азии сказалось и на Европе.

В оценке обстановки нами постоянно подчеркивалось – и это я отстаивал непреклонно, – что только вмешательство США предотвратило потерю всего индокитайского региона для свободного мира. Остается открытым вопрос, позволили бы или нет Советы, располагавшие сильным влиянием в Северном Вьетнаме, начать там китайцам агрессию, которая могла бы привести к захвату ими всего Индокитая, включая Таиланд. Из многочисленных донесений и заслуживающей доверия информации было известно, что тогдашнее китайское руководство рассматривало захват прилегающих к южным границам Китая районов Индокитая и Бирмы лишь как первый этап своих экспансионистских планов. На втором этапе предполагалось овладеть «окраинными позициями», под которыми подразумевались Южная Корея и Тайвань.

Эти планы исходили из предпосылки, что после их осуществления стратегически важное островное государство Индонезия само по себе отойдет к коммунистическому Китаю. Более двух с половиной миллионов коммунистов Индонезии только и ждали, когда пробьет час «освобождения».

Тогда я одобрял американское вмешательство, так как считал: надо удержать Вьетнам во что бы то ни стало. Но мне не нравился способ ведения там войны, который избрал Вашингтон. Администрация США поначалу слишком часто оглядывалась на мнение мировой общественности по вьетнамскому вопросу, которое нередко было вовсе не бесспорным. В результате Вашингтон не смог решить исход войны в свою пользу, хотя численность американских войск во Вьетнаме превышала полмиллиона солдат и офицеров.

* * *

Событием, имевшим всемирно-историческое значение, было, без сомнения, убийство 22 ноября 1963 года в Техасе американского президента Джона Кеннеди. В эти дни я поддерживал особо тесные контакты со своими американскими партнерами не только для того, чтобы выразить им сочувствие нашей службы, но и, прежде всего, для принятия мер на случай возможных попыток Советов использовать в своих интересах это тяжелейшее потрясение на Западе. Но советское руководство в тот момент уже столкнулось с большими внутренними затруднениями, приведшими в следующем году к мировой сенсации.

Великая сенсация 1964 года произошла 14 октября. В этот день Хрущев, ничем не ограниченный властелин Советской страны, был отрешен от власти, причем при таких обстоятельствах, которые даже самые смелые специалисты-аналитики по кремлевским делам не считали возможными.

Несколько позже было точно установлено, что даже высшие советские руководители до самого последнего момента сомневались в успехе акции против Хрущева. Когда тот после нескольких драматических часов в Кремле тихо и незаметно исчез, как говорится, со сцены, партийные лидеры коммунистических государств были к этому не готовы и не знали, что делать, так же как и правительства западных стран. Тем не менее, недостатка в обвинениях разведывательных служб, в том числе и ФРС, не было.

У общественности натовских государств, в том числе и западногерманской, сложилось твердое убеждение, что их разведслужбы несвоевременно и неточно предсказали падение Хрущева.

На самом деле наша служба неоднократно докладывала правительству об усиливающихся разногласиях в высшем советском руководстве. Судя по этим донесениям – по основным моментам они полностью совпадали с информацией, полученной дружественными нам службами, – в течение 1964 года в Кремле неоднократно по самым различным вопросам возникали крупные разногласия, которые в отдельных случаях были труднопреодолимы. Более молодые руководители высшего эшелона возлагали на Хрущева ответственность за срывы во внешнеполитической области. Речь шла об обострении «братской борьбы» с Китайской Народной Республикой, «бесславном уходе» с Кубы, провале непродуманных и опрометчивых акций в Африке и других дипломатических и разведывательных «проколах». На закрытых совещаниях партийной верхушки говорили, что провозглашенная Хрущевым политика «мирного сосуществования» потерпела крах, а его самого называли бесславным и неудачным инициатором ее проведения.

Во многих сообщениях в качестве возможного преемника Хрущева проходил представитель молодого поколения – не кто иной, как Александр Шелепин, которого Верховный суд ФРГ назвал вдохновителем и организатором убийств двух руководителей украинской эмиграции в Западной Германии. Но время Шелепина тогда еще не пришло. Старые и многоопытные руководители КПСС провалили избрание молодого члена Политбюро на пост Генерального секретаря, хотя многие втайне называли его уже «новым Сталиным». Они не захотели повиноваться «выскочке». Во главе Советского Союза встала «тройка» – Брежнев, Косыгин, Подгорный.

Даже самые известные «кремлелоги» не смогли предсказать, что будет принято именно такое решение. Забегая вперед, скажу, что длительное существование «тройки» было еще более неожиданным, чем избрание Брежнева, который лишь недавно стал «первым среди равных».

Во многих своих оценках я подчеркивал, что советская «тройка» со времени отстранения от власти Хрущева представляет собой в действительности упряжку, в которой основную нагрузку несет один из триумвирата. И именно с этим человеком Западу придется считаться. Я не ошибся: таким единоличным лидером стал Брежнев…

Противостояние Запад – Восток продолжается

В моей книге нет специального раздела, посвященного советской разведке. Хотя она и вмешивается в проведение отдельных актов и мероприятий внешнеполитического характера, задачи, стоящие перед ней, значительно важнее и ответственнее. Коротко отмечу, что не менее сорока процентов персонала посольств, торговых миссий и других представительств коммунистических государств составляют сотрудники советского Комитета госбезопасности (КГБ) и секретных служб соответствующих государств. Не проходит почти ни одной недели, чтобы кто-либо из этого персонала с шумом или тихо, заметно или незаметно не покинул страну предназначения как нежелательная персона. В Федеративной Республике Германии в большинстве таких случаев, особенно в последние годы, без особой помпы отмечается, что еще один советский «дипломат» за доказанную шпионскую деятельность вынужден покинуть страну скромно и без прощальных церемоний. В ближайшем будущем вряд ли что изменится в этом плане, поскольку тут замешаны определенные высшие интересы.

Вспоминаю, что в период с января 1957 года до осени 1963 года в 36 странах мира было вскрыто более ста случаев ведения разведывательной работы с позиций дипломатических представительств СССР за рубежом. В ряде случаев за этими лицами продолжалось наблюдение без принятия каких-либо мер, в других около 160 сотрудников советских секретных служб были объявлены персонами нон грата и высланы из этих стран. Небольшая часть, почуяв, что, как говорится, запахло жареным, уехала своевременно на родину.

Еще в мое время, например, заместитель руководителя чехословацкой торговой миссии во Франкфурте-на-Майне был хорошо нам известен как сотрудник чешской секретной службы. А на выставке 1967–1968 годов «Пятьдесят лет Советскому Союзу» в качестве заместителя руководителя выставки была задействована некто Басова – сотрудница КГБ.

Среди членов любой советской делегации, выезжающей в западную страну, находятся от двух до трех сотрудников разведывательных или контрразведывательных служб, которые должны, с одной стороны, «обслуживать» своих коллег (точнее говоря, присматривать за ними), а с другой – выполнять особые задания. Читателю будет, конечно, интересно узнать об этом, так как такая практика повседневна для этих служб.

Очень редко ту или иную страну вынуждены покидать – в большинстве случаев оставшись незаметными – так называемые агенты влияния и другие специалисты, действующие исходя из обстановки и своих возможностей. Среди них особого внимания заслуживают эксперты, засылаемые для проведения «дезинформации». Они, как правило, не затрагивают официальных каналов информации – прессы, радио и телевидения, агентств и публикаций (деятельность этих служб направляется и контролируется комиссиями по прессе, радио и телевидению, а также по культурным связям с заграницей. Общая координация работы информационных служб осуществляется отделом агитации и пропаганды секретариата ЦК).

Вопросами же дезинформации занимается специальный отдел КГБ, имеющий большое количество сотрудников и прекрасно оснащенный соответствующей аппаратурой и техникой. Он же осуществляет подготовку и руководство действиями агентов влияния, под которыми понимаются лица, обладающие возможностями по занимаемому ими положению распространять переданные им сведения и информацию, то есть служить своеобразными мультипликаторами. Эти лица часто не ведают, что участвуют в игре, ведущейся советским КГБ, и станут возмущенно отрицать приписываемую им деятельность.

Говоря о таких людях, надо иметь в виду, что во многих случаях их деятельность ненаказуема. Именно это обстоятельство и неосведомленность самих агентов не позволяют даже приблизительно назвать их число, не говоря уже о возможности их вычисления и обезвреживания. В Федеративной Республике Германии вплоть до последнего времени были установлены и выведены, как говорится, из игры единицы из числа таких агентов. Не только в нашей, но и в некоторых других западноевропейских странах имеются удобные возможности для их внедрения, поэтому считаю, что в действительности только у нас действуют сотни агентов влияния, не говоря уже о тысячах агентов шпионского толка.

* * *

В заключение я хотел привести цитату из «Правил политико-психологической подрывной деятельности», составленных древнекитайским политическим деятелем и мыслителем Сунь-цзы:

«Высочайшее искусство заключается в том, чтобы сломить сопротивление противника, не ведя сражения на поле боя. Только там необходимо применение прямого метода войны, однако лишь непрямой метод может привести к действительной победе и закрепить ее.

Поэтому разрушайте все хорошее и ценное в стане врага. Втягивайте представителей правящих кругов в преступные мероприятия; подрывайте их позиции и престиж, предавайте их публичному позору в глазах соотечественников.

Используйте сотрудничество даже низких и мерзких людей. Мешайте любыми средствами деятельности правительства.

Распространяйте разлад и ссоры среди граждан вражеской страны. Восстанавливайте молодежь против стариков. Разрушайте всеми возможными средствами вооружение и оборудование, снабжение и порядок в вооруженных силах противника.

Обесценивайте старые традиции и богов. Не скупитесь с предложениями и подарками для покупки сведений и сообщников. Внедряйте повсюду тайных агентов. Не экономьте деньги и обещания, так как они приносят высокие дивиденды».

Если освободить эти формулировки от особенностей того времени, то можно видеть, что «правила» китайца, по моему мнению, сохраняя все его руководящие указания и принципы, применяются и сегодня во всех областях глобальной коммунистической активности и инфильтрации (проникновения) почти в неизменном виде и без ограничений.

Аллен Даллес. Против России

Предисловие

В 1946 году президент Г. Трумэн создает Центральную разведывательную группу (ЦРГ) во главе с контр-адмиралом С. Соуерсом, который стал первым начальником Центральной разведки. На «крестинах» ЦРГ Трумэн вручил ее руководителям символические черные шляпы, плащи и кинжалы, титуловав их «рыцарями плаща и кинжала».

В 1947 году был принят Закон о национальной безопасности, по которому ЦРГ было преобразовано в Центральное разведывательное управление (ЦРУ). В статье 102 закона сказано: «Настоящим утверждается под руководством Совета национальной безопасности Центральное разведывательное управление во главе с директором Центральной разведки». Этим законом определены основные функции последнего: советник президента по вопросам деятельности разведки, руководитель разведывательного сообщества США и руководитель Центрального разведывательного управления.

В вышеуказанном законе нашла отражение большая часть рекомендаций Даллеса. Положения закона, касающиеся ЦРУ, были преднамеренно неопределенны и двусмысленны, и, как писал Даллес, законодатели обеспечили уникальное положение американской разведке. ЦРУ, воспользовавшись расплывчатостью закона, действовало так, как считало нужным.

По признанию бывших руководителей ЦРУ, возникновение и рост их ведомства связаны с развязыванием политики холодной войны. «Раздавалось все больше голосов, призывающих к тому, чтобы США не только располагали возможностями собирать и анализировать разведывательные данные по проблемам холодной войны, но и создавали механизм, позволяющий вести политические и полувоенные сражения», – писал бывший директор ЦРУ Л. Колби об этом периоде.

Аллен Даллес – руководитель резидентуры Управления стратегических служб в Берне (Швейцария) во время Второй мировой войны, директор ЦРУ (1953–1961 гг.)

В 1948 году Даллес представил Трумэну доклад (считающийся до сих пор секретным) группы экспертов, которую он возглавлял по поручению президента для обследования деятельности ЦРУ и выработки рекомендаций по ее улучшению. В нем Даллес доказывал, что ЦРУ должно быть целиком оперативным ведомством вопреки мнению Трумэна, считавшего, что Центральное разведывательное управление должно быть не более чем информационным инструментом президента. Но вскоре Трумэн вынужден был принять точку зрения Даллеса, так как понял, что для реализации доктрины «сдерживания коммунизма» одних разведывательных данных мало, нужны специфическое оружие и подготовленные люди.

Весной 1948 года Белый дом считал, что война с Советским Союзом на пороге… В умах работников управления специальных операций ЦРУ на этот счет не было никаких сомнений. Враг – Советский Союз, «советская цель – наша миссия. Мы профессионально эмоционально посвятили себя только этой задаче. Мы рассматривали себя такими же участниками американского крестового похода против Сталина, как и против Гитлера».

В этой атмосфере настойчиво проводимая идея Даллеса о том, что ЦРУ должно пользоваться исключительным правом осуществлять тайные разведывательные операции, нашла поддержку в правительственных кругах и у самого президента.

Реализации этой идеи способствовал и Закон о национальной безопасности, который в разделе функций ЦРУ включал пункт, взятый из меморандума Даллеса: «Осуществлять другие связанные с разведывательной деятельностью функции и обязанности, которые затрагивают национальную безопасность и которые Совет национальной безопасности может поручить ЦРУ». Этот пункт послужил надежным обоснованием «законности» тайных операций, ставших основой деятельности ЦРУ. По мнению Ф. Праути, в прошлом главного офицера связи Пентагона с ЦРУ, даллесовская концепция разведки предусматривает 10 % обычной разведки и 90 % подрывной работы.

* * *

В 1951 году Даллес был назначен заместителем директора ЦРУ по планированию и шефом нового директората, ведавшего тайными подрывными операциями. В 1953 году вновь избранный президент Эйзенхауэр сделал Даллеса директором Центрального разведывательного управления. Даллес был первым гражданским лицом, ставшим во главе ЦРУ. Р. Бисселл, заместитель директора ЦРУ по планированию, назвал Даллеса «непревзойденным специалистом в деле создания разведки и повышения ее эффективности».

50-е годы ознаменовались расцветом тайных операций американской разведки. Исходя из «особой» роли Америки в мире и проникшись духом превосходства американского образа жизни, ЦРУ во главе со своим директором бросилось спасать «цивилизованный мир» от коммунистической угрозы.

Для реализации своих тайных планов ЦРУ не избегало явно преступных методов. Как однажды заявил А. Даллес журналистам, директор ЦРУ должен оставлять мораль за дверью.

Планы политических убийств иностранных лидеров зародились в ЦРУ при президенте Эйзенхауэре и начали реализовываться под непосредственным руководством А. Даллеса. Комиссия сената во главе с Чёрчем в середине 70-х годов расследовала деятельность Центрального разведывательного управления, связанную с организацией покушений на государственных и общественных деятелей. И хотя эта комиссия всячески старалась оправдать американские спецслужбы, тем не менее была вынуждена признать заговоры с целью убийства. Авторы доклада также были вынуждены признать, что в начале 60-х годов в ЦРУ было создано специальное подразделение, предназначенное для организации и осуществления убийств под кодовым названием ZR RIFFLE.

Представляет интерес и сообщение комиссии Чёрча о том, что ЦРУ активно занималось программой по испытанию химических и биологических средств, пригодных для использования в оперативной работе с целью оказания воздействия на человека и контроля за его поведением…

Хотя Даллес и писал, что документы, архивы, действия и бюджетные расходы ЦРУ были открыты для президентского совета по разведывательной деятельности (созданного Эйзенхауэром в 1956 г.) и что рекомендации этого совета играли неоценимую роль в его работе как главы разведки, на самом деле он их просто игнорировал. В 1957 году Совет вынужден был обратить внимание Эйзенхауэра на тайные операции ЦРУ, которые поглощали до 80 % бюджета, и лишь немногие из них были хотя бы формально одобрены Советом. Даже Госдепартамент мало знал о том, чем занимается ЦРУ.

Даллес считал нужным согласовывать свои планы в основном только с президентом. Удавалось это ему потому, что он пользовался могущественной поддержкой монополистических кругов, особенно нефтяных, интересы которых ЦРУ успешно защищало на Ближнем Востоке, в Юго-Восточной Азии и Латинской Америке.

Среди американских магнатов были и недоброжелатели Даллеса, которые резко критиковали его действия. К ним в основном относились владельцы монополий, ориентировавшиеся на внутренний американский рынок и считавшие, что чрезмерная активность США за рубежом может пойти им во вред. Представитель этой группы Джозеф Кеннеди (отец бывшего президента США) после событий в заливе Кочинос в 1961 году однозначно выразил свое мнение о ЦРУ: «Я знаю это заведение, и я бы не платил ему ста долларов в неделю. Это счастье, что их поймали за руку, пока они до конца не оперились».

* * *

Вторжение на Кубу было последней тайной операцией А. Даллеса. Он начал разрабатывать ее еще при президенте Эйзенхауэре и продолжил при Дж. Кеннеди, который, как и другие представители правящей верхушки США, был ярым сторонником уничтожения Кубинской революции. Эйзенхауэр недвусмысленно настраивал нового президента на «тихую агрессию», подчеркивая, что правительство США должно оказать помощь кубинским контрреволюционным силам до полного конца. А. Даллесу при поддержке руководства военного ведомства удалось убедить Дж. Кеннеди в необходимости проведения операции по свержению режима Ф. Кастро. У Даллеса была особая заинтересованность в осуществлении намеченного плана. Он надеялся укрепить свои позиции при новой администрации очередным успехом в Карибском море, а также превратить остров в свою вотчину, базу для борьбы с демократическими силами во всей Латинской Америке.

Даллес гарантировал президенту Дж. Кеннеди успех, заверяя его в том, что за высадкой наемников последует всеобщее восстание на Кубе. Но тщательно подготовленная операция закончилась полным провалом. 19 апреля 1961 г., по словам А.Даллеса, был худшим днем его жизни. Это была его личная трагедия и самая драматическая неудача США.

Будучи долгие годы вне всякой критики, ЦРУ и ее директор вдруг сразу стали объектом жесточайших нападок со всех сторон. Первый удар последовал от самого президента Дж. Кеннеди: «Я, вероятно, допустил ошибку, сохранив Аллена Даллеса… Даллес обладает огромными способностями. Но я никогда не работал с ним, и мне сложно оценить смысл того, что он говорит. Даллес – легендарная личность, а с легендарными личностями крайне трудно работать эффективно. Я допустил ошибку, поставив Бобби (брат президента. – Р. Г.) во главе министерства юстиции… Бобби должен быть в ЦРУ».

Карьера А. Даллеса как разведчика закончилась. Он, правда, успел поработать в комиссии по расследованию причин фиаско в заливе Кочинос. Благодаря его усилиям удалось избежать изъятия тайных операций из ведения ЦРУ и ограничения его функций сбором разведывательной информации. Дж. Кеннеди принял доводы А. Даллеса и все оставил в ЦРУ по старому, сменив только руководство.

27 сентября 1961 г. в своей речи по поводу отставки Даллеса с поста директора Центральной разведки Дж. Кеннеди высоко оценил его заслуги: «Я не могу назвать никого другого, кто бы служил стране с большим мужеством и самоотверженностью, чем г-н Аллен Даллес».

Бесспорно, А. Даллес «оставил свой след» в истории, так как ЦРУ является прежде всего делом его рук. «Операция "Раскол"» – под таким названием деятельность Даллеса вошла в историю ЦРУ – была очень честолюбивым, сложным и широкомасштабным предприятием, новизну которой следует подчеркнуть особо. Суть этой операции прекрасно выражена в словах английского писателя Грэма Грина: «В наши дни разведка является на самом деле одним из методов ведения психологической войны. Ее главная цель – посеять в лагерь противника взаимные подозрения союзников».

Для ЦРУ деятельность Даллеса явилась своего рода «генеральной репетицией», как справедливо отмечает Санч де Грамон: «Расколы, разделения, распри – всюду, где бы они ни происходили, вдохновляются и поддерживаются ЦРУ».

Р. Горев

Создание ЦРУ

Начало широкомасштабной деятельности американской службы разведки было положено в 1941 году, когда президент Франклин Д. Рузвельт пригласил полковника Уильяма Донована в Вашингтон и предложил ему взяться за эту проблему.

Полковник (позднее генерал-майор) Донован идеально подходил для этой работы. Видный юрист, ветеран Первой мировой войны, награжденный орденом Почета, он в мирные дни делил свое до пределов заполненное время между юриспруденцией, государственной службой и политикой. Он знал мир, поскольку много путешествовал, понимал людей. У него была склонность к необычным и опасным действиям, но эта склонность уравновешивалась рассудительностью. Короче говоря, у него были качества, необходимые для разведчика.

Подлое нападение японцев на Пёрл-Харбор и наше вступление в войну, естественно, стимулировали быстрый рост Управления стратегических служб (УСС) и числа его разведывательных операций. К июню 1942 года Управление стратегических служб получило задание «собирать и анализировать стратегическую информацию, а также планировать и осуществлять специальные операции».

К этому времени УСС уже широко занималось «специальными операциями» – так для маскировки назывались секретная разведка и секретные операции любого вида и характера, в частности поддержка подпольных антифашистских групп в тылу противника и скрытая подготовка к вторжению в Северную Африку.

На протяжении 1943 года подразделения УСС работали во всех частях мира, за исключением Латинской Америки, где действовало ФБР, и некоторых районов Дальневосточного командования, где уже хозяйничал генерал Макартур.

Служба партизанской войны и групп Сопротивления, созданная в УСС по образцу ныне широко разрекламированного английского отдела руководителя специальных операций (РСО) и работавшая в тесном взаимодействии с последним на европейском театре военных действий, уже начала забрасывать группы во Францию, Италию и Югославию, а также на некоторые участки китайско-бирмано-индийского театра войны. Основной замысел заключался в поддержке, обучении и материальном обеспечении уже существовавших движений Сопротивления, а там, где их не было, – в организации добровольцев из местного населения в боевые партизанские отряды. В числе наиболее прославившихся групп были так называемые джедбурги, заброшенные во Францию, и отряд № 101, действовавший в Бирме. Позднее УСС создало специальные подразделения для разработки и распространения материалов подрывной пропаганды, а также для контрразведки и выполнения некоторых диверсионных заданий, требовавших от их исполнителей специальной подготовки – умения разрушать подводные объекты или технически обслуживать регулярные разведывательные операции. Наряду со всеми этими мероприятиями УСС должно было развернуть сеть собственных школ специальной подготовки.

К концу войны, когда наша армия стремительно двигалась по Германии, УСС создало особые подразделения для задержания военных преступников и спасения произведений искусства, награбленных немцами в разных странах. В задачи этих подразделений входил также контроль за перемещением денежных фондов, которые, как предполагалось, нацистские лидеры будут укрывать, с тем чтобы позднее воспользоваться ими. Кажется, не было ничего такого, чего не попыталось бы в то или иное время сделать УСС в период между 1942 годом и концом войны.

После окончания войны все подразделения УСС, кроме службы секретной разведки и службы анализа, были распущены. Казалось, что даже и эти последние вскоре исчезнут.

* * *

В течение непродолжительного периода после победы над Японией создавалось впечатление, будто США намерены постепенно отвести свои войска из Европы и с Дальнего Востока. Видимо, это повлекло бы за собой прекращение разведывательной деятельности. Действительно, в конце 1945 года можно было предположить, что мы поступим так, как поступили после Первой мировой войны, – свернем палатки и вернемся к своим обычным делам. Но на этот раз, в отличие от 1919 года, когда мы отвергли Лигу Наций, мы стали одним из членов – основателей Организации Объединенных Наций и оказали ей поддержку в надежде, что впоследствии она будет хранительницей международного мира. Кроме того, мы начали осознавать необходимость знать значительно больше, чем нам было известно, о тайных планах Кремля.

В своем обращении к конгрессу 12 марта 1947 г. президент Трумэн заявил, что действия коммунистов угрожают безопасности нашей страны. Мы будем, сказал он, «оказывать свободным народам помощь в защите их свободных институтов и их национальной целостности от попыток со стороны агрессивных движений навязать им тоталитарные режимы». Трумэн добавил, что мы не можем допустить каких-либо изменений в существующем положении, осуществляемых в нарушение Устава Организации Объединенных Наций посредством «насилия или таких уловок, как политическое проникновение».

К тому времени стало очевидным, что Организация Объединенных Наций, скованная в своих действиях советским вето, не могла играть роль полицейской силы. Было также ясно, что нам предстоит пережить длительный период конфронтации. В этих условиях правительство США осуществило ряд мероприятий по претворению наших слов в дела. Одними из первых таких мероприятий явились реорганизация структуры нашей национальной обороны, объединение всех видов вооруженных сил под руководством министра обороны и создание Совета национальной безопасности.

В то время Трумэн, основываясь на выдвинутом генералом Донованом проекте, рекомендовал учредить Центральное разведывательное управление в качестве постоянно действующего правительственного органа. Республиканский конгресс дал на это свое согласие, и с единодушного одобрения представителей обеих партий принятый в 1947 году Закон о национальной безопасности санкционировал создание Центрального разведывательного управления. Это был открыто функционирующий орган исполнительной власти, хотя, конечно, на нем лежало также много обязанностей секретного характера.

Президент Трумэн позаботился о том, чтобы новое ведомство было обеспечено всем необходимым для содействия усилиям нашего правительства, направленным на то, чтобы отразить коммунистическую тактику насилия, уловок и политического проникновения. Центральное разведывательное управление переняло многое из опыта и методов работы УСС, а также использовало некоторых его сотрудников в своей деятельности. К счастью, многие старшие работники УСС продолжали служить в различных временных разведывательных организациях, находившихся в период 1945–1947 годов в ведении Государственного департамента и военного министерства.

Однако в структурном отношении ЦРУ отнюдь не было копией УСС или прежней или нынешней разведывательной организации других стран. Принципиальное его построение было уникальным, поскольку оно объединило под руководством одного человека выполнение задач анализа и координации с проведением секретных разведывательных операций, о которых я расскажу ниже. Новая организация была также призвана восполнить пробелы в существующей у нас разведывательной системе, не вытесняя и не конкурируя излишне с другими американскими органами разведки, подчиненными Госдепартаменту и министерству обороны.

Гарри Трумэн – 33-й президент США в 1945–1953 гг.

В то же время стало ясно, что ни Государственный департамент, черпающий свою информацию в основном из донесений дипломатических представительств США за границей, ни вооруженные силы, опирающиеся главным образом на информацию своих атташе и военных учреждений за границей, не могли заниматься сбором разведывательных сведений в тех районах земного шара, куда доступ все более затруднялся. Они также не могли содержать там постоянные группы специально подготовленных разведчиков. По этой причине ЦРУ получило полномочия создать собственную службу сбора секретной информации, отдельную от той части организации, которая имела задачей собирать и анализировать информацию, поступающую из других правительственных ведомств.

* * *

Первая особенность структуры ЦРУ состоит в том, что оно должно подходить к разведывательным сведениям, добытым его секретной службой, с той же меркой, как и к информации, поступающей из других правительственных ведомств. Вторая особенность выработалась не сразу, а в результате ряда последовательных слияний, которые, как показал опыт, были практически необходимостью для достижения максимальной эффективности работы управления. Этой особенностью явилось объединение всех видов секретной деятельности под одной крышей и одним руководством. По традиции разведывательные службы для проведения операций в области шпионажа и контрразведки имели разные отделы и органы для политической или психологической войны. ЦРУ отказалось от такого деления, часто ведущего к тому, что правая рука не знает, что делает левая.

Последним нововведением в американской разведке было объединение всех разведывательных служб вооруженных сил под одним руководством. В соответствии с директивой министерства обороны в августе 1961 года было учреждено Разведывательное управление министерства обороны (РУМО). Первым его руководителем был назначен выдающийся представитель военно-воздушных сил генерал-лейтенант Джозеф Кэрролл, а в помощь ему приданы два способных разведчика. С его заместителем генерал-лейтенантом Уильямом Квинном мне довелось работать в тесном контакте, когда Квинн во время вторжения союзных войск в Южную Францию и Германию прекрасно исполнял обязанности начальника разведывательного отдела 7-й армии под командованием генерала Александера Патча. Летом и осенью 1944 года я часто тайно встречался с Квинном в различных пунктах освобожденной Франции близ северной границы Швейцарии и снабжал его всей информацией, какую только мог собрать о передвижениях и планах фашистских войск во время отступления их к горному «редуту» в Южной Германии и Австрии. Квинн внес существенный вклад в работу Разведывательного совета США в те годы, когда я был председателем этого совета. Создание РУМО не только преследовало цель слияния разведывательных служб вооруженных сил в одну организацию. Его главная задача состояла в обеспечении максимальной координации и эффективности разведывательной работы, выполняемой армией, авиацией и военно-морским флотом.

Таким образом, если раньше мы полностью свертывали разведывательные структуры с окончанием войны, то теперь, наоборот, расширили их настолько, чтобы они могли успешно справляться с неизменно возраставшими и усложнявшимися задачами. Создание таких организаций, как РУМО, а до него ЦРУ, является результатом хорошо продуманных усилий, направленных на то, чтобы поставить разведку на подобающее ей место в системе обеспечения нашей национальной безопасности. Конечно, всегда будет существовать возможность того, что два столь влиятельных и щедро финансируемых органа, ЦРУ и РУМО, могут превратиться в соперников и конкурентов. В известной степени соперничество может быть полезным, но если оно окажется чрезмерным, то может дорого нам обойтись и станет опасным. Четкое разграничение функций необходимо всегда. В общих чертах оно имеется. К тому же высокая компетентность как военных, так и невоенных руководителей обеих организаций служит гарантией (если положение не изменится) плодотворности их работы. Однако необходимо сохранить контроль директора Центрального разведывательного управления над той частью деятельности нашей разведывательной организации, которая связана с оценкой поступающей информации.

Борьба с советской угрозой

В настоящее время Соединенным Штатам брошен вызов со стороны враждебной им группы государств, которые исповедуют образ жизни и систему государственного управления, чуждые нашему. Само по себе это явление не новое: мы сталкивались с подобными вызовами и раньше. Новое состоит в том, что сейчас мы впервые имеем перед собой противника, обладающего достаточной военной мощью для того, чтобы он нанес сокрушительный удар непосредственно по Соединенным Штатам; в эру ядерных ракет это возможно за каких-нибудь несколько часов и даже минут, так что почти не останется времени для объявления тревоги.

Правда, мы располагаем такими же возможностям по отношению к противнику. Но в свободном обществе средства обороны и сдерживания готовятся достаточно открыто, в то время как противная сторона возвела вокруг своих приготовлений непреодолимую стену секретности. Для того чтобы ликвидировать этот разрыв и сделать возможным стратегическое предупреждение, нам приходится все больше и больше полагаться на наши разведывательные операции.

Государственный департамент и министерство обороны собирают информацию за рубежом, их специалисты по разведке анализируют ее, составляют донесения и хорошо с этим справляются. В таком случае, не ограничится ли их работа только этими функциями? Как исполнительные, так и законодательные органы нашего правительства ответили на этот вопрос «нет». Такое решение основывалось на понимании нами характера коммунистической угрозы. Мы начали осознавать, что таится за той атмосферой секретности, какой по собственному почину окружили себя коммунисты, что означают те меры, с помощью которых они пытаются скрыть подготовку ими ракетного удара и свое проникновение с подрывными целями в страны свободного мира.

Огромные пространства, как в Советском Союзе, так и в коммунистическом Китае, наглухо закрыты для всякого постороннего глаза. Эти государства не предоставляют нам сведений о своих армиях и вооружении, не дают информации о том, что не было бы тщательно проконтролировано, а между тем мы нуждаемся в них для обеспечения самообороны и защиты всего свободного мира. Они отвергают принцип инспектирования, который мы считаем необходимым для контроля над вооружениями, и, глазом не моргнув, утверждают, что подобная секретность представляет собой крупное преимущество и важнейший элемент политики. Они требуют права тайно вооружаться, чтобы быть в состоянии тайно совершить нападение (если они того пожелают). Они наотрез отказались от выдвинутого президентом Эйзенхауэром в 1955 году предложения об «открытом небе», которое мы готовы были принять для нашей страны, если бы они приняли его для своей. Их отказ заставил органы разведки взять на себя задачу обеспечения равновесия в области осведомленности.

Берлинская стена не только наглухо изолировала друг от друга обе половины расколотого в политическом отношении города и ограничила возможность дальнейшего бегства значительного числа восточных немцев на Запад. Она также явилась попыткой закрыть одну из последних крупных брешей в «железном занавесе» – в этом барьере из колючей проволоки, фугасов, сторожевых вышек, подвижных патрулей и закрытых пограничных районов, тянущихся к югу от Балтийского моря. Возведя берлинскую стену, Советы завершили изоляцию Восточной Европы на свой манер, но им потребовалось на это шестнадцать лет.

Тем не менее имеются возможности проникнуть за воздвигнутый барьер: под ним, над ним, обойти его или даже прорваться через него. Это только одно из ряда препятствий. За ним находятся другие изолированные и запретные зоны, а позади них – стены секретности общего и личного порядка. Вся эта громоздкая система охраняет то, что, по мнению Советского государства, могло бы выдать его силу или слабость пытливому Западу.

С точки зрения западной разведки, «железный и бамбуковый занавесы» разделяют мир на две части – на свободные и закрытые районы. Главные объекты находятся в закрытых районах позади занавесов. Это военные, технические, промышленные и атомные установки, составляющие костяк коммунистической мощи, – возможности и ресурсы коммунизма. Это также и планы людей, стоящих у руководства в Советском Союзе и коммунистическом Китае, их воинственные замыслы и их «мирные» политические намерения. Чтобы добыть сведения об этих объектах, одной лишь открыто проводимой Госдепартаментом и министерством обороны работы по сбору информации, какой бы успешной она ни была, недостаточно. Чтобы проникнуть сквозь сооруженный коммунистическим блоком барьер секретности, необходимы специальные приемы и средства, какими обладает только секретная разведка.

* * *

В наши дни разведка вынуждена вести постоянное наблюдение во всех районах мира независимо от того, к чему в данный момент приковано основное внимание дипломатов или военных. Наши жизненно важные интересы могут в любое время оказаться под угрозой практически в любом районе земного шара.

Несколько десятилетий назад никто не мог, да и не подумал бы, предсказать, что в 60-х годах вооруженные силы США окажутся в Корее и будут активно участвовать в военных действиях в Южном Вьетнаме, что Куба превратится во враждебное коммунистическое государство, находящееся в тесном союзе с Москвой, или что Конго займет важнейшее место в нашей внешней политике. И тем не менее это стало реальной действительностью.

Сегодня невозможно заранее сказать, где может возникнуть новая опасная ситуация. Обязанность разведки – предупреждать о подобных опасностях так, чтобы правительство могло своевременно принять должные меры. В поисках информации теперь уже нельзя ограничиваться рамками лишь некоторых стран. Ареной противостояния является весь мир. В наш ракетно-ядерный век даже Арктика и Антарктика стали стратегически важными районами. Расстояние в значительной степени утратило свое былое значение. Со стратегической точки зрения счет времени идет на часы или даже минуты. Океаны, которые во время Второй мировой войны служили нашей стране защитой и обеспечивали ей достаточно времени, чтобы во всеоружии встретить опасность, по-прежнему обширны. Однако в наши дни ракеты могут перелететь через них за считанные минуты, а бомбардировщики – за несколько часов. Сегодня Соединенные Штаты находятся на передней линии фронта, ибо они являются

главной целью противника. Чтобы совершить нападение, уже не нужна длительная мобилизация, скрыть которую невозможно: ракеты стоят наготове на пусковых площадках, бомбардировщики по первому сигналу могут подняться в воздух.

Таким образом, сегодня на разведывательную службу ложится еще большая ответственность, чем прежде, ибо она не может ждать появления явных признаков враждебных действий против нас до тех пор, пока другая сторона не примет решения нанести нам удар. Правительство США должно быть заблаговременно предупреждено. Положение осложняется, когда (как в Корее и Вьетнаме) провокационное нападение направлено не против Соединенных Штатов, а против удаленного района, утрата которого для свободного мира поставила бы под угрозу нашу безопасность. Превосходно организованная, хорошо скоординированная служба разведки, всегда находящаяся в полной боевой готовности, способная точно и быстро доносить о событиях, происходящих в любом уголке земного шара, – лучшая гарантия против каких бы то ни было сюрпризов.

Бдительность разведки, заблаговременное предупреждение ею об опасности уже сами по себе могли бы явиться одним из наиболее эффективных средств сдерживания агрессивных устремлений потенциального противника. Поэтому тот факт, что такое средство имеется, не должен храниться в секрете, а, наоборот, о нем следует широко оповестить мир, однако методы и средства, используемые разведкой, должны содержаться в тайне. Нельзя допускать, чтобы деятельность разведки была запрещенной темой для разговоров. То, чего мы стремимся достичь и чего в значительной степени уже достигли – создания самой эффективной на земном шаре разведывательной службы, – должно стать общеизвестным фактом.

* * *

К проблеме добывания информации добавляется вопрос о том, как эту информацию обрабатывать и анализировать. По моему мнению, имеются немаловажные основания для того, чтобы возложить ответственность за анализ и обобщение разведданных на центральный правительственный орган, не имеющий отношения к принятию политических решений или к выбору тех систем вооружения, которые будут разрабатываться для нашей обороны. Естественно, политические деятели склонны держаться за предложенную ими политику, и сотрудник Госдепартамента и министерства обороны отнюдь не представляют собой исключения из этого правила. Они, вероятно, будут предвзято относиться к разведывательным донесениям, которые поставят под сомнение ранее принятые политические решения или потребуют каких-либо изменений в устоявшейся оценке мощи Советов в той или иной военной отрасли. Самый серьезный недостаток в разведывательной работе, порождающий больше ошибок, чем любой обманный маневр или интрига иностранного государства, – это предубежденность. Я допускаю, что все мы страдаем предубежденностью, в том числе и сотрудники ЦРУ. Однако, поручив координацию поступающей информации нашей Центральной разведывательной службе, не связанной с разработкой политического курса и не имеющей особой приверженности к какому-то определенному виду вооружений, мы в состоянии максимально избежать подгонки фактов, добытых разведкой к какой-либо одной точке зрения.

Во времена Пёрл-Харбора высокопоставленные лица, как в США, так и за рубежом, были убеждены, что если японцы решатся нанести удар, то нанесут его в южном направлении, по наиболее уязвимому месту – английским, французским и голландским колониям. Возможность того, что они выберут объектом для первого удар наиболее опасного своего противника – Соединенные Штаты – полностью сбрасывалась со счетов. Нападение на Гавайские острова и на Филиппины, а также неверное отношение к имевшейся у нас тогда информации серьезно повлияли на принятое позднее нашим руководством решение о том, как следует организовать разведывательную деятельность. Хотя сигналы, доходившие до нас, быть может, и не были настолько ясными, чтобы руководители страны могли определить, что речь идет именно о Гавайских и Филиппинских островах, при правильном их анализе они должны были открыть нам глаза на приближение опасности в районе Тихого океана.

Если кто-либо испытывает сомнения в отношении важности объективной информации, я порекомендовал бы ему проанализировать ошибки, совершенные руководителями государств из-за того, что они слушались плохих советов или неправильно оценивали действия и реакцию других стран. Когда кайзер Вильгельм II напал в 1914 году на Францию и позволил своим военачальникам убедить себя в том, что нарушение бельгийского нейтралитета необходимо для военных успехов Германии, он чересчур положился на мнение своих военачальников о том, что Англия не вступит в войну, и пренебрег предупреждениями своих политических деятелей. Здесь была налицо грубая недооценка имеющейся информации.

Накануне Второй мировой войны английское правительство вопреки всем предупреждениям Черчилля не сумело оценить масштабы нацистской угрозы. В первую очередь это касалось недооценки возможностей немецкой авиации.

Аналогичным образом Гитлер, начав Вторую мировую войну, совершил целый ряд просчетов. Он не учел мощи и решимости Англии: в июне 1941 года он открыл второй фронт против России, безрассудно игнорируя все последствия совершения подобного акта. Когда в 1942 году его уведомили о плане высадки американских и английских войск в Северной Африке, он отказался принять во внимание имеющуюся в его распоряжении информацию. Говорят, что он небрежно ответил своим советникам: «У них нет для этого морских транспортных средств».

Каким бы успешным ни было нападение Японии на Пёрл-Харбор, дальнейшие события показали, что правительство этой страны совершило величайший из всех просчетов, недооценив американский военный потенциал.

* * *

Угроза, возникшая сегодня и практически не существовавшая до коммунистической революции, предъявляет к нашей разведке новые требования. Она определяется попытками коммунистов – а мы начали понимать это после Второй мировой войны – подорвать безопасность стран свободного мира. Поскольку мероприятия, проводимые в данном направлении, содержатся в секрете, для обнаружения и принятия соответствующих мер необходимо использовать методы секретной разведки.

Штаб-квартира ЦРУ в Лэнгли

В лице Советского Союза мы имеем противника, поднявшего искусство шпионажа на небывалую высоту и сумевшего превратить подрывную работу и обман в грозное политическое оружие. Ни одна другая страна мира никогда еще не использовала эти методы в подобных масштабах. Операции, проводимые в поддержку общего политического курса СССР, продолжают осуществляться в периоды так называемой «оттепели» под маской политики сосуществования так же энергично, как и в периоды самого острого кризиса. Наша разведка играет важнейшую роль в деле нейтрализации подобной враждебной деятельности, представляющей опасность как для нас, так и для наших союзников.

Мир должен знать то, что уже известно Советам, а именно что свободные страны мира создали чрезвычайно действенные контрразведывательные организации и за минувшие годы научились успешно разоблачать советских шпионов. При наличии у нас НАТО и других союзов мы, конечно, непосредственно заинтересованы в организации систем внутренней безопасности других стран, с которыми у нас могут быть общие секреты. Если коммунисты украдут у одного из наших союзников какой-либо документ НАТО, то это нанесет нам такой же ущерб, как если бы он был украден из наших собственных досье. Данное обстоятельство вызывает серьезную необходимость международного сотрудничества в области разведывательной работы.

Союзники США и многие другие дружественные нам страны, как правило, разделяют нашу точку зрения на коммунистическую угрозу. Многие из них могут внести – и вносят – существенный вклад в укрепление позиций свободного мира, в том числе и в сфере разведки, чтобы мы своевременно были предупреждены об опасности. Однако некоторые из наших друзей не в состоянии сделать всего, что им, может быть, хотелось, и ожидают от Соединенных Штатов руководства как в области разведки, так и во многих других областях. Когда мы раскрываем враждебные коммунистические планы, они рассчитывают, что мы поможем распознать опасности, грозящие им самим. Сделать это в наших интересах. Одной из самых отрадных черт нашей разведывательной деятельности в последнее время – к тому же впервые возникшей за всю ее долгую историю – является растущее сотрудничество между американскими службами разведки и соответствующими им организациями во всех странах свободного мира, объединившимися с нами, поскольку нам угрожает общая опасность.

В отношении нашей разведывательной работы существует один принципиальный вопрос, который, как мне представляется, тревожит очень многих людей. Нужно ли, спрашивают они, чтобы Соединенные Штаты с их высокими идеалами и традициями занимались шпионажем, посылали самолеты У-2 летать над чужими территориями, расшифровывали чужие кодированные донесения?

Многие из тех, кто понимает необходимость такой работы в военное время, все же сомневаются в ее оправданности в мирные дни. Одинаково ли мы следим как за друзьями, так и за врагами и не потому ли мы это делаем, что какая-то другая, менее разборчивая в средствах страна с более низким уровнем морали делает это по отношению к нам? Я не считаю такие вопросы неуместными, легкомысленными или носящими пацифистский характер. В сущности, сама постановка подобных вопросов делает нам честь.

Лично я нахожу мало оправданий в пользу шпионажа за нашими друзьями или союзниками в мирное время. Не говоря уже о моральной стороне дела. У нас есть другие, значительно более важные сферы приложения наших ограниченных ресурсов в области разведки, а также методы получения нужной нам информации через обычные дипломатические каналы. Конечно, нам приходится считаться с тем доказанным историей фактом, что у нас бывали друзья, которые потом становились врагами. Так дважды в недавнем прошлом было с Германией, так было с Италией и Японией. Поэтому всегда полезно иметь запас основных данных – в большинстве своем не очень секретных – обо всех странах. Я припоминаю, что в начале Второй мировой войны к населению США обратились с просьбой присылать личные фотоснимки различных районов земного шара, в частности островов в Тихом океане. Мы не располагали тогда достаточно полными сведениями об очертаниях берегов, о флоре и фауне многих мест, где в скором времени могли высадиться наши войска.

Однако на вопрос о том, необходима ли нам разведывательная работа, особенно если речь идет о странах коммунистического блока, следует ответить, что в действительности мы не находимся с ними в мире и не находились с тех пор, как коммунизм сам объявил войну нашему образу государственного управления и жизни. Мы не можем быть уверены в нашей безопасности, если противник убежден, что может застать нас врасплох и нанести внезапный удар по странам свободного мира в удобное для него время и в удобном месте.

Источники, осведомители

Сбор сведений об иностранных государствах производится самыми различными способами, причем не все они являются таинственными или секретными. Это относится в первую очередь к открытым сведениям, то есть информации, почерпнутой из газет, книг, научных и технических изданий, официальных отчетов о правительственных совещаниях, передач радио и телевидения. Даже роман или пьеса могут содержать полезную информацию о положении государства.

В Советском Союзе источниками получения открытых сведений являются, конечно, газеты «Известия» и «Правда». Первая представляет правительственный орган, вторая – партийный. Кроме того, в России много других маленьких «Известий» и маленьких «Правд». Один остряк как-то сказал, что в «Известиях» нет правды, а в «Правде» нет известий. Это достаточно верно, и тем не менее знание того, что Советы публикуют и что они игнорируют и какой поворот они придают щекотливым событиям, о которых они вынуждены сообщать в печати, представляет собой подлинный интерес.

Любопытно, например, сравнить опубликованный в советской печати официальный текст выступления Хрущева с тем, что он сказал в действительности. Его ставшая знаменитой реплика, брошенная западным дипломатом на приеме в польском посольстве в Москве 18 ноября 1956 г. «Мы вас похороним», не была доподлинно процитирована в отчетах советской прессы, хотя многие ее слышали. По-видимому, позднее, когда до Хрущева дошел смысл сказанного им тогда, он дал своим словам пространное и смягчающее толкование. Следовательно, знать, как и почему содержание какой-либо истории искажается, зачастую так же интересно, как и ее фактическое содержание. Нередко случается, что существует одна версия для «внутреннего потребления», вторая – для других стран коммунистического блока и третья – для зарубежных стран. Бывают случаи, когда «сказки», которые коммунистические режимы рассказывают собственным народам, свидетельствуют о появлении у них новых слабых мест и возникновении новых опасностей.

Сбор Соединенными Штатами открытой информации об иностранных государствах является обязанностью главным образом Госдепартамента, другие ведомства государственного аппарата сотрудничают с ним в меру собственных возможностей. ЦРУ заинтересовано в «продукте» и принимает участие в его сборе, анализе и обобщении. Совершенно очевидно, что собирать и сортировать подобную информацию в мировом масштабе – задача колоссальная, но работа эта организована хорошо и бремя ее поделено справедливо.

Достаточно трудоемкую часть работы составляет прослушивание иностранных передач, могущих представлять для нас интерес. В одних только странах «железного занавеса» в эфир ежедневно извергаются миллионы сообщений. Большинство действительно интересных передач идет из Москвы и Пекина, некоторые из них предназначены для слушателей внутри страны, другие – для заграницы.

Открытая информация – зерно для разведывательной мельницы. Информация поступает в изобилии, но нужно немало опытных работников, чтобы проанализировать ее, то есть, перевернув тонны руды, найти крупицу золота. Так, осенью 1961 года мы за несколько часов были предупреждены о намерении СССР возобновить атомные испытания. Известно об этом стало из туманно сформулированного сообщения, переданного московским радио для опубликования в провинциальной советской газете. Молодая сотрудница на отдаленном посту радиоконтроля поймала это сообщение, правильно его оценила и немедленно передала в Вашингтон. Благодаря бдительности и пониманию своих задач она сумела выделить из потоков убийственного многословия, которые ей приходится ежедневно прослушивать, действительно важное сообщение.

* * *

В свободных странах, где пресса свободна и правительство не препятствует публикации политической и научной информации, сбор открытых сведений особенно важен и полезен в составлении разведывательных оценок. Поскольку наша страна относится именно к таким, у нас также собирают подобные данные. Советы черпают наиболее ценные для них сведения из наших печатных изданий, в особенности технических и научных журналов, из публикуемых у нас стенографических отчетов о заседаниях конгресса, и т. п. Для сбора такого материала они часто используют работников дипломатических миссий своих союзников в Вашингтоне. Добыть материал – не проблема. Советы просто экономят свои силы, чтобы употребить их на решение более серьезных задач. К тому же они считают, что польский или чешский агент по сбору информации будет меньше бросаться в глаза, чем русский.

Информация собирается также в ходе обычных акций по поддержанию официальных взаимоотношений с иностранными государствами. Такая информация не является открытой в смысле доступности ее каждому, кто читает газеты и слушает радио. Ведь успех дипломатических переговоров всегда сопряжен с определенной степенью секретности. Но разведывательной службе дается право знакомиться с информацией, добытой путем дипломатических контактов, для использования ее при составлении своих оценок. Подобная информация может содержать факты, точки зрения и намеки, имеющие важное значение, особенно если их сопоставить с разведывательной информацией из других источников. Если в понедельник министр иностранных дел некой страны X не решается принять то или иное американское предложение, то это может означать, что во вторник он должен встретиться с представителем Советов и надеется получить от него более выгодное предложение. Позднее из совершенно другого источника мы можем мельком услышать, в чем состоит советское предложение. Вместе взятые, эти два сообщения будут, по всей вероятности, иметь гораздо большее значение, чем каждое в отдельности.

Работа по сбору открытой информации ведется широко и основательно. Нужно не упустить ничего, что доступно и могло бы оказаться полезным. Однако могут быть вопросы, по которым правительству срочно требуется информация и ответа на которые открытые материалы не дают. В материалах может не быть необходимых деталей, они могут быть недостаточно убедительными или не вполне заслуживающими доверия. Естественно, это чаще имеет место в закрытом обществе. Мы не можем рассчитывать на то, что Советы умышленно иди случайно предадут гласности сведения, которые больше всего хочет получить наше руководство. Они публикуют только такие данные, в достоверность которых хотят заставить нас поверить. Если они все-таки печатают официальную информацию, ей не всегда можно доверять.

Опубликованные статистические данные могут нарисовать красочную картину выполнения пятилетнего плана, а между тем экономическая информация, поступающая от источников внутри страны, покажет, что по некоторым показателям план провалился и что цифры в рублях не показывают истинных величин стоимости. Ракета, которую видят и фотографируют на параде в день Советской армии репортеры западных газет и военные атташе, фактически может быть не боевым снарядом, а собранными воедино частями каких-то других ракет. Собирать открытую информацию легко, но не менее легко и подсовывать в нее дезинформацию. По всем этим причинам тайный сбор информации (разведка) должен оставаться важным, основным видом деятельности разведки.

* * *

Задача тайного сбора сведений состоит главным образом в том, чтобы, обойдя все препятствия, приблизиться к определенному объекту. Наша сторона намечает объект, противник создает препятствия. Обычно он знает, какие объекты являются для нас наиболее важными, и обеспечивает им достаточно надежную охрану. Например, когда Советы начали испытывать свои ракеты, они выбрали площадки для их запуска в самых отдаленных и труднодоступных пустынных районах страны. И чем полнее и жестче контроль правительства над своим народом, тем больше препятствий для сбора разведывательной информации. В наше время это означает, что американская разведка должна выявить намерения и возможности государства, окружившего себя стеной секретности и организованно занимающегося дезинформацией, государства, главные военные объекты которого могут быть скрыты за тысячи миль от проезжих дорог.

Для тайного сбора информации привлекаются «агенты», «источники», «осведомители». Наряду с ними могут использоваться и машины, ибо сегодня существуют машины, способные делать то, чего не могут сделать люди, и «видеть» вещи, которые не могут увидеть последние. Поскольку противник, несомненно, попытался бы помешать этой работе, если бы мог установить место, где она проводится, и добраться до нее, такая работа ведется тайно, поэтому мы и называем ее тайным сбором информации. Традиционный же термин для характеристики подобной деятельности – «шпионаж».

Суть шпионажа – получить доступ к намеченному объекту. Человек или аппарат должен находиться достаточно близко к определенному объекту, месту или лицу, чтобы собрать нужные сведения о них или обнаружить их, не привлекая к себе внимания тех, кто их охраняет. Затем добытая информация должна быть доставлена лицам, которые в ней нуждаются, и дойти до них быстро, ибо в противном случае она устареет. И нельзя допустить, чтобы в дороге она была утеряна или кем-нибудь перехвачена.

В простейшем своем виде шпионаж не более как рекогносцировка, проведенная очень скрытно. Ее достаточно, когда нужно лишь бегло осмотреть объект. Агент пробирается к объекту, осматривает его, а затем возвращается и докладывает об увиденном. Обычно объект имеет довольно большие размеры и может быть легко распознан: войска, фортификационные сооружения или аэродромы. Возможно, агенту удастся пробраться также в закрытый объект, осмотреть его и даже похитить документы. Во всяком случае, продолжительность его пребывания здесь весьма ограничена. Трудно организовать непрерывную передачу донесений, когда присутствие агента на данном участке является тайным и нелегальным.

Этот метод шпионажа вряд ли пригоден сегодня в странах за «железным занавесом». И совсем не потому, что препятствия невозможно преодолеть. Дело в другом – в том, что человек, обученный преодолевать их, вряд ли будет обладать техническими знаниями, которые позволят ему представить нужное донесение о нынешних сложных объектах. Если вы совсем не знаете, что такое ядерные реакторы, то мало что поймете, даже если окажетесь рядом с одним из них. Даже для такого редкого человека, который имеет и техническую подготовку, вряд ли достаточно только близко подойти к объекту, чтобы получить нужную разведывательную информацию. Требуется тщательное ознакомление с работой реактора. По этой причине нереалистично думать, что американские или другие западные туристы, совершающие поездки по Советскому Союзу, могут принести немалую пользу в сборе разведывательной информации.

Гораздо большую ценность для будущего по сравнению с разведкой-рекогносцировкой имеет «проникновение», когда агенту удается пробраться внутрь объекта и остаться там. Один из способов проникновения заключается в том, что агент ухитряется устроиться на работу в соответствующее учреждение или втереться в доверие к руководящим лицам другой державы. Тогда он может добыть нужные ему сведения от людей, доверяющих ему и абсолютно не подозревающих об истинной его роли. Часто такие операции называют «внедрением», и они представляют собой один из старейших методов шпионажа.

Проникновение такого рода основывается на притворном изъявлении агентом лояльности, которая зачастую не проверяется. Впрочем, ее нелегко проверить, особенно если противники говорят на одном языке и придерживаются одних и тех же традиций и обычаев. Но сегодня, когда одна нация и идеология так резко отличаются от другой нации и идеологии, агенту стало труднее притворяться на протяжении длительного времени, находясь под пристальным наблюдением. И все же это возможно. Одной из наиболее известных шпионских операций Советского Союза накануне и во время Второй мировой войны было создание на Дальнем Востоке шпионской сети, которой руководил Рихард Зорге, немец, работавший в Токио в качестве корреспондента газеты «Франкфуртер цайтунг». Зорге всячески обхаживал своих земляков из германского посольства в Токио, и в конце концов ему удалось поступить на службу в отдел печати посольства. Это обеспечило ему не только прекрасное прикрытие для секретной работы со своими японскими агентами, но и прямой доступ к секретной информации о методах ведения войны нацистами и об их взаимоотношениях с Японией.

Рихард Зорге – советский разведчик времен Второй мировой войны. Один из выдающихся разведчиков 20-го столетия

Чтобы добиться этого, Зорге пришлось разыгрывать роль преданного нациста, что он и делал, по-видимому, достаточно убедительно, хотя и ненавидел нацистов. Сотрудники гестапо при посольстве так же, как и сам посол и военный атташе, были его «друзьями». Если бы гестапо в Берлине поинтересовалось прошлым Зорге, что оно в конечном счете и сделало после того, как в июне 1941 года японцы арестовали его, то обнаружило бы, что Зорге в начале 20-х годов был коммунистическим агентом и агитатором в Германии и прожил несколько лет в Москве.

Вскоре после этого руководители советского шпионажа применили подобный метод против Запада. Когда вспоминаешь об агентах, разоблаченных после войны, на ум приходят имена Бруно Понтекорво и Клауса Фукса. В некоторых случаях, когда такие агенты занимали на Западе ответственные посты, в досье западных органов безопасности и разведки находились сведения об их прошлых коммунистических связях. И тем не менее все они были разоблачены слишком поздно. Фукс и Понтекорво переходили с работы в одной из союзнических стран на работу в другой, находясь один год в Англии, другой – в Канаде, третий – в Соединенных Штатах. Поскольку научные лаборатории союзников работали в большой спешке, ученые, имеющие аттестации из одной союзнической страны, иногда принимались на службу в другой, так как предполагалось, что они уже достаточно хорошо проверены на прежнем месте работы. А когда с личными делами все же знакомились, то обнаруженные в них данные, особенно если они были внесены нацистами, видимо, часто игнорировались: ведь в ту пору Россия была нашим союзником, а Гитлер – врагом, и война требовала использования как можно большего числа талантливых ученых различных национальностей.

Последствия этих упущений и промахов достойны сожаления, и полученный урок будет не скоро забыт.

* * *

В наше время агенту, отбираемому для внедрения, недостаточно только личных способностей. При современных методах проверки благонадежности он рискует провалиться, если обнаружатся какие-либо сведения о том, что он когда-то был не тем, за кого себя выдает. Единственный способ сделать сегодня человека настолько неузнаваемым, что он сможет продержаться во вражеском окружении длительное время, – это полностью его перевоплотить. Такое перевоплощение требует многолетнего обучения. Необходимо, чтобы прошлое этого человека было тщательно скрыто и погребено под множеством слоев вымышленных биографических фактов, которые должны иметь соответствующее подтверждение.

Если вы родились в Финляндии, а нужно, чтобы местом вашего рождения считался немецкий город Мюнхен, то у вас должны быть документы, доказывающие вашу связь с этим городом. Вы должны вести себя как человек, родившийся и живший в нем. Нужно сделать так, чтобы и в самом Мюнхене в случае проверки можно было удостовериться, что вы мюнхенец. Мюнхен или другой город может быть выбран потому, что он подвергся бомбежкам и некоторые документы могли при этом погибнуть. Перевоплощенного таким образом человека называют нелегалом. О таких агентах я еще буду говорить ниже. Совершенно очевидно, что разведка займется всей этой кропотливой подготовкой только в том случае, если ей будет очень нужно посадить надежно и надолго в этом месте своего человека.

Если разведывательная служба не внедрит собственного агента на тщательно оберегаемый объект, ей не остается ничего иного, как завербовать человека, уже находящегося там. Возможно, этот человек будет находиться не совсем на том месте, где он мог бы иметь доступ к нужной вам информации, или он еще только начинает свою служебную деятельность, которая в перспективе приведет к тому, что он получит работу на намеченном вами объекте. Главное, чтобы он был подходящим и не вызывающим подозрений у окружающих. Он, как мы говорим, находится «на месте».

Одним из моих самых ценных агентов в период Второй мировой войны был именно такой человек. Когда я впервые установил с ним контакт, он уже работал в министерстве иностранных дел Германии на посту, открывавшем ему доступ к переписке с немецкими дипломатическими службами во всем мире. Он находился именно там, где было нужно. Ни один из иностранных дипломатов любого ранга не мог бы добыть такого количества информации, как добывал этот человек, имевший доступ к важнейшим досье министерства иностранных дел. При самом тщательном перспективном планировании следовало бы считать огромным везением, если бы нам удалось внедрить своего агента на этот объект и путем всяческих ухищрений помочь занять подобный пост, даже если бы этот человек вел себя как самый лояльный нацист. Такой метод вербовки агента «на месте», несмотря на колоссальные трудности, обладает тем преимуществом, что позволяет разведывательной службе избрать объект, выявить его наиболее важные и уязвимые точки, а затем заняться поисками человека, уже работающего в таком месте и склонного пойти на сотрудничество с разведкой.

* * *

Именно путем вербовки агентов, уже работающих «на месте», и было организовано большинство широко известных случаев советского проникновения на важные объекты в западных странах.

Хотя Дэвид Грингласс в годы Второй мировой войны работал всего-навсего чертежником в Лос-Аламосе, он имел доступ к секретным деталям внутреннего устройства атомной бомбы. Джудит Коплон вскоре после войны была принята на работу в один из отделов министерства юстиции, осуществлявший регистрацию иностранных агентов в Соединенных Штатах. Она регулярно читала проходившие через ее руки отчеты ФБР о расследовании дел, касающихся советского шпионажа в Соединенных Штатах, и снимала с них копии для Советов.

Гарри Хаутон и Джон Вассел, хотя не имели высоких чинов и занимались главным образом канцелярской работой, располагали возможностью добывать из английского военно-морского министерства, где они служили в конце 50-х годов, секретные технические документы. В Западной Германии Альфред Френцель, работавший в середине 50-х годов в парламентском комитете по вопросам обороны, имел доступ к поступавшим в этот комитет документам НАТО. Ирвин Скарбек был в 1960–1961 годах лишь канцелярским служащим в нашем посольстве в Варшаве, но после того, как он скомпрометировал себя связью с одной польской девицей и подвергся шантажу, сумел достать для польской разведки, действовавшей под советским руководством, несколько секретных отчетов нашего посла о политическом положении в Восточной Европе, адресованных Госдепартаменту.

Все эти люди к моменту вербовки уже работали в должностях, делавших их полезными для коммунистов. Позднее некоторые из них заняли более высокие посты, которые значительно увеличили их ценность в глазах Советов. В ряде случаев такой переход, возможно, был осуществлен по секретному указанию Советского Союза. Хаутон и Вассел впервые были завербованы, когда служили в английских посольствах стран за «железным занавесом». После того как они вернулись на родину и поступили на работу в морское министерство, естественно, они получили более широкий доступ к важным документам. Аналогичным образом Скарбек, не будь он схвачен в результате тщательно проведенной работы контрразведки еще в Варшаве, также, вероятно, смог бы в течение многих лет оказывать Советам наиболее ценные услуги, поскольку его назначали в Соединенных Штатах на различные дипломатические посты.

В то же время Советский Союз поднял громкую шумиху вокруг дела одного своего «инсайдера», сотрудничавшего с западной разведкой и имевшего, по признанию самих русских, доступ к информации огромной важности. Я имею в виду случай с полковником Олегом Пеньковским, осуждение и казнь которого сейчас уже дело прошлого. Судебный процесс над ним и над англичанином Гревиллом Винном, проходивший в начале мая 1963 года, длился ровно неделю. Непонятно одно – почему Советы сочли нужным организовать в этом случае показательный процесс, вместо того чтобы сохранить все происшедшее в строжайшей тайне.

Доказательства, которые с разрешения Советов фигурировали на суде, довольно убедительно говорят о том, что некоторым разведывательным службам Запада удалось за несколько лет до того заручиться услугами советского полковника, занимавшего ответственное положение в военной и технической иерархии Советской армии. Советы в достаточной мере ему доверяли и разрешали поездки на различные международные совещания в Западной Европе. Эти поездки обеспечили западным разведкам условия для установления контакта и связи с Пень-ковским.

Советы утверждают, что приманкой для него послужили материальные соблазны жизни на Западе – вино, женщины и т. п. Это обычный способ дискредитации субъекта, чьи действия и мотивы фактически могли быть значительно более достойными, чем Советский Союз готов был признать. Но Пеньковский был опытным офицером в высоком чине, награжденным многими советскими орденами, а не молодым авантюристом, человеком, которого можно было бы заподозрить в том, что он способен соблазниться только материальными благами.

Но каковы бы ни были мотивы Пеньковского, его случай типичен для современных методов шпионажа. Пеньковский имел естественный доступ к важной информации. Все его преимущества вытекали из его положения.

Никакая рекогносцировка, никакой турист, никакой «внедренный» агент не могли бы сделать того, что сделал он. Он уже был «на месте». Его надо было разыскать, установить с ним контакт, убедить в том, что он может оказать большую помощь делу, в которое он верил…

Тех открытых и тайных методов сбора информации, о которых я рассказал, безусловно, недостаточно для удовлетворения всех наших нынешних потребностей в области разведки. Их можно дополнить, что в действительности и делается, другими методами, в частности использованием достижений науки и техники, а также многих сведений, поступающих к нам от «добровольцев», о которых я скажу дальше.

Сбор данных

Научно-технический характер многих современных объектов разведки подсказал идею создания аппаратов, могущих вести за ними наблюдение. Если объект издает характерный для него звук, то напрашивается мысль о чувствительном акустическом приборе, который способен уловить и зафиксировать его. Например, если объект порождает ударные волны под землей, то их обнаружит сейсмограф.

Кроме того, необходимость наблюдения за результатами наших собственных опытов с ядерным оружием и ракетами ускорила создание оборудования, которое после некоторых изменений может оказаться полезным и для наблюдения за экспериментами, проводимыми в других странах. Радиолокация и точное фотографирование с дальних расстояний – вот основные технические средства сбора информации. Еще одним методом является взятие проб воздуха и их анализ для обнаружения радиоактивности. Поскольку ветры переносят радиоактивные частицы через государственные границы, для взятия таких проб нет необходимости проникать на территорию противника по воздуху или суше.

В 1948 году наше правительство установило круглосуточное наблюдение за атмосферой с самолетов в целях обнаружения проводимых испытаний атомного оружия. Первое свидетельство советского атомного взрыва в азиатской части страны было получено таким путем в сентябре 1949 года к изумлению всего мира и многих ученых, которые до того времени считали на основании имевшихся у них данных, что у Советов еще долгие годы не будет атомной бомбы. Благодаря дальнейшему усовершенствованию аппаратуры мы можем уже фиксировать не только факт атомного взрыва, но также мощность и тип взорванного устройства или оружия.

Эти достижения, как и следовало ожидать, в конечном счете подтолкнули противника, узнавшего, что его опыты детально распознаются, к принятию контрмер технического характера. Сейчас можно так «укрывать» атомные взрывы и под землей, и на больших высотах, что нелегко определять как мощность, так и тип взрываемых устройств. Теперь очередь, конечно, за энергичными специалистами по техническим средствам сбора информации: они должны найти способы разведки, несмотря на контрмеры.

Длительные переговоры, которые ведутся последние годы с Советским Союзом по вопросу о разоружении и запрещении испытаний ядерного оружия, связаны именно с этими проблемами. В ходе переговоров стало известно о поразительно сложных исследованиях, до сих пор являвшихся секретными, которые проводятся нами и Советами в области маскировки опытов с ядерными устройствами и обнаружения их даже в тех случаях, когда они тщательно скрываются.

Современная техника пытается таким образом обнаруживать некоторые научные и военные эксперименты других государств и следить за ними, основываясь на «побочных последствиях» этих экспериментов. Успехи в исследовании космоса дают уникальную возможность для осуществления подобного контроля. Космические летательные аппараты во время полета посылают на Землю сообщения о своей работе и об околоземном пространстве с помощью электронных сигналов, или телеметрии. Эти сигналы, разумеется, предназначаются для баз и станций страны, запустившей аппарат. Но, как и в случае обычных радиосообщений, ничто не может помешать тому, кто имеет соответствующее оборудование, «слушать» и фиксировать их. Поэтому государства, соревнующиеся в области освоения космического пространства, безусловно, будут перехватывать друг у друга телеметрические сообщения, чтобы узнать, в чем заключается суть экспериментов противной стороны и насколько эти эксперименты успешны. Главная трудность заключается в том, чтобы правильно расшифровать фиксируемые сигналы.

* * *

Многие важные военные и технические объекты, однако, являются стационарными и не выдают своего местоположения или характера своей деятельности какими бы то ни было сигналами, которые могут быть обнаружены, выслежены, проконтролированы или перехвачены. Строящиеся заводы, верфи, арсеналы и базы ракетного оружия не дают знать о своем существовании какими-либо внешними проявлениями, поддающимися обнаружению с больших расстояний. Чтобы обнаружить существование таких сооружений, надо подойти к ним вплотную или пролететь над ними на очень больших высотах, вооружившись фотокамерами дальнего действия.

Именно такова была задача самолета У-2, который мог собирать информацию с большей скоростью, точностью и надежностью, чем любой агент, находящийся на советской территории. Результаты его полетов можно приравнять только к получению технических документов непосредственно из советских учреждений и лабораторий. У-2 знаменовал собой новый, высший уровень в деле научно-технического сбора разведывательной информации. Томас С. Гэйтс-младший, занимавший во время инцидента с самолетом У-2 (1 мая 1960 г.) пост министра обороны Соединенных Штатов, заявил 2 июня 1960 г. на заседании сенатской комиссии по иностранным делам: «В результате этих полетов мы получили информацию об аэродромах, самолетах, ракетах, испытаниях ракет и обучении личного состава ракетных войск, о складах специального оружия, строительстве подводных лодок, атомной промышленности и дислокации военно-воздушных сил… то есть все виды важнейшей информации. Полученные данные были учтены при разработке наших военных программ. Мы, по всей видимости, были основными потребителями этой информации и больше всего в ней заинтересованы».

Позже именно полеты высотных разведывательных самолетов У-2 дали нам в конце октября 1962 года достоверную информацию о размещении на Кубе советских ракет среднего радиуса действия. Если бы ракеты не были обнаружены в то время, когда работы на базах еще продолжались, и их удалось бы замаскировать, базы эти могли бы стать тайной и смертельной угрозой для безопасности США и стран Западного полушария. Здесь мы также наблюдаем интересный случай, когда классические методы сбора информации в сочетании с техническими средствами дают исключительно ценные результаты. Внедренные агенты и беженцы с Кубы сообщали, что на острове строится нечто похожее на базы ракетного оружия, и точно указывали место строительства. Для проверки этих сообщений мы и прибегли к помощи воздушной разведки.

Американское посольство в Москве на Новинском бульваре

Красноречивое свидетельство важности научного сбора информации, сотни раз доказавшего свою ценность, приведено Уинстоном Черчиллем в его книге «Вторая мировая война». Черчилль рассказывает о применении англичанами в ходе оборонительных боев за Англию в сентябре 1940 года радиолокатора, а также о серьезных работах по должной оценке фальсифицированных радиосигналов, посылавшихся Берлином с целью введения в заблуждение англичан. Все это он называет «колдовской войной» и в заключение пишет, что, «если бы английская наука не превзошла немецкую и если бы ее новые возможности не были эффективно использованы в борьбе за выживание, мы вполне могли бы оказаться побежденными, а будучи побежденными – уничтоженными».

* * *

Другим техническим средством шпионажа являются скрытые микрофоны и передатчики, передающие с объекта информацию в виде разговора на расположенный неподалеку пункт контроля. Подключение к телефону и скрытая установка микрофонов в помещениях называются в разведке «слуховым контролем». Для его успеха необходимы первоклассное миниатюрное электронное оборудование, хитроумная маскировка аппаратуры и агент, который смог бы проникнуть в помещение и скрытно установить это оборудование.

В начале июня 1960 года посол Генри Кэббот Лодж продемонстрировал в Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке большую государственную печать Соединенных Штатов, висевшую в кабинете американского посла в Москве. В ней Советы спрятали крохотный аппарат, который, будучи приведен в действие, передавал на советский пост контроля все, что говорилось в кабинете посла. Установка такого аппарата не была особым достижением Советов, поскольку все иностранные посольства в Москве вынуждены обращаться к услугам местных электриков, рабочих телефонной сети, водопроводчиков, уборщиц и т. п. Советам нетрудно добиться того, чтобы их граждане сотрудничали с их разведкой, или же они могут послать в посольство разведчика под видом технического специалиста.

В Советской России и в крупных городах стран-сателлитов в гостиницах для иностранных туристов отводятся специальные номера, поскольку они заблаговременно оборудуются подслушивающими устройствами. В этом случае не приходится поспешно размещать микрофоны всякий раз, когда на сцене появляется «интересный» иностранец. Микрофоны уже находятся на месте, и размещать нужно только иностранцев. Все гостиницы принадлежат государству, и в их штате имеются в качестве постоянных работников полицейские агенты. Именно на них возлагается обязанность селить иностранцев в «соответствующих» номерах.

Канцлер Аденауэр прибыл в сентябре 1955 года в Москву со своим ставшим знаменитым визитом, чтобы обсудить вопрос о возобновлении дипломатических отношений между Россией и Западной Германией в немецком служебном поезде. По прибытии Аденауэра в Москву Советы с огорчением узнали, что лукавый канцлер (в то время у него не было собственного посольства, где он мог бы расположиться, не опасаясь контроля за его беседами с сотрудниками) во время своего пребывания там намеревается жить в этом поезде и не собирается воспользоваться советским «гостеприимством» – апартаментами в одной из московских гостиниц для важных иностранцев. Рассказывают, что перед отбытием из Германии немецкие специалисты оборудовали поезд канцлера новейшими устройствами противодействия всякому слуховому контролю.

Работая за пределами собственной страны, разведывательная служба должна считаться с последствиями и затруднениями, могущими возникнуть в случае обнаружения незаконного проникновения на официальный объект и установки там какого-либо оборудования. Как и во всех шпионских операциях, все дело заключается в том, чтобы найти человека, способного выполнить такую задачу, обладающего нужными знаниями и движимого определенными мотивами, будь то чувство патриотизма или материальная заинтересованность. В одном случае Советам удалось спрятать микрофоны в цветочные горшки, которые находились в кабинетах посольства западной державы в одной нейтральной стране. Сторож посольства, питавший пристрастие к спиртным напиткам, охотно согласился исполнить просьбу за небольшое вознаграждение. Он и не знал, что за люди берут у него время от времени горшки и что они с ними делают.

Вряд ли найдется техническое устройство, против которого нельзя было бы принять соответствующие контрмеры. Приборы можно не только обнаружить и обезвредить, но иногда даже заставить их работать против тех, кто их устанавливает. После их обнаружения часто бывает выгодно оставить их на месте, с тем чтобы доводить до противной стороны ложные, дезинформирующие сведения.

Надо сказать, что Советы и их сателлиты очень опасаются возможности подслушивания в их загранпредставительствах и посольствах. Поэтому они, как правило, не позволяют обслуживающему персоналу из числа местного населения устанавливать в занимаемых ими помещениях телефоны или даже обычную электропроводку. Как правило, они посылают за границу собственных техников и электриков под видом командируемых на короткий срок дипломатов, и те выполняют все необходимые работы.

Однажды они заподозрили, что одно их посольство все же «оборудовано системой подслушивания». В связи с этим они направили в страну, о которой идет речь, бригаду чернорабочих, снабдив их дипломатическими паспортами. Местные власти немало позабавились, наблюдая на протяжении нескольких недель, как эти «дипломаты» в спецовках лопатами рыли вокруг здания посольства ров глубиной в четыре или пять футов. Они искали зарытые в землю провода, которые, по их мнению, должны были идти из здания наружу, но так ничего и не обнаружили.

* * *

«Джентльмены, – заявил в 1929 году государственный секретарь Стимсон, – не читайте письма, не вам адресованные». Этими словами он закрыл единственную функционировавшую в то время американскую службу дешифрования. Позднее, в ходе Второй мировой войны, занимая пост военного министра в правительстве президента Франклина Д. Рузвельта, Стимсон наконец понял первостепенное значение разведки, в том числе и того, что мы называем сейчас «разведкой связи». Когда на карту поставлена судьба нации и жизнь ее солдат, джентльмены все же читают письма, не им адресованные, если могут до них добраться.

Я говорю, конечно, не об обычной переписке, хотя почтовая цензура нередко играла важную роль в разведывательной работе. Однако эта цензура не нуждается в технических приемах, за исключением тех случаев, когда необходимо обнаружить применение тайнописи. Современная разведка связи представляет собой высокотехническую службу, втянувшую лучших математиков в непрекращающуюся войну умов, которую вполне можно уподобить описанной мною битве за научную информацию.

Каждое правительство всячески старается изобрести системы связи, гарантированные от расшифровки, и защитить эти системы и необходимый для их обслуживания персонал от посягательств извне. В то же время оно делает все возможное для того, чтобы, контролируя линии связи, узнать секреты других правительств, политика или действия которых могут иметь для него большое значение. Причина такого положения очевидна. Официальные правительственные депеши по секретным политическим или военным вопросам представляют собой, особенно в периоды кризисов, лучшую и «свежайшую» информацию, какую только может мечтать добыть одно правительство о другом.

Между любительской и профессиональной терминологией в этой области огромная разница. Если я буду придерживаться любительской, то, вероятно, обижу профессионалов, если же буду говорить профессиональным языком, то, очевидно, утомлю и запутаю любителей. Скажу об этом коротко. В кодах слово, знак или группа знаков заменяют целое слово или даже группу слов, или целую мысль. Так, группа «ХМР», или «79648», в зависимости от того, какой код используется (буквенный или цифровой), может означать «война», и каждый раз, когда в депеше встретится эта группа, она имеет именно это значение. Когда в декабре 1941 года японское правительство ввело для своих дипломатов в Соединенных Штатах знаменитый код «восточные ветры», оно намеревалось известить их посредством простейших, заранее условленных кодовых слов о предстоящем в скором времени начале военных действий в районе Тихого океана.

В шифре буква или цифра заменяют только одну букву в слове. Так, «б» или «2» могут означать «е» или какую-нибудь другую букву. В простых шифрах один знак всегда заменяет одну и ту же букву. В применяемых в настоящее время сложных шифрах один знак может каждый раз, когда он встречается, заменять самые разные буквы. Иногда депеша сначала кодируется, а затем код переводится на шифр.

Во время Первой мировой войны, а в отдельных случаях и во время Второй мировой войны вооруженные силы Соединенных Штатов могли пользоваться для связи между фронтовыми воинскими частями довольно необычными «готовыми» кодами. Использовались языки наших американских индейцев, главным образом племени навахо, не имеющих письменности. Зарубежные ученые никогда глубоко не изучали эти языки. Например, два индейца племени навахо могли разговаривать по полевому телефону, и никто, кроме индейца навахо, не мог понять, о чем они говорили. Излишне объяснять, что ни у немцев, ни у японцев представителей этого племени не было.

* * *

Дипломатическая служба, вооруженные силы и служба разведки каждой страны используют для передачи на большие расстояния не подлежащих оглашению и срочных сообщений секретные коды и шифры. Передача их может осуществляться по линиям коммерческой телеграфной связи, через коммерческое радио или же по специальным сетям, созданным государством. Любой человек может услышать то, что передается по радио. Правительства также, по крайней мере в периоды кризисов, могут получать копии зашифрованных донесений, которые иностранные дипломаты, находящиеся на их территории, посылают на родину по коммерческому телеграфу. Задача состоит в том, чтобы разгадать примененные коды и шифры, «декриптировать» их.

Некоторые коды и шифры могут быть расшифрованы путем математического анализа перехваченной переписки, то есть путем криптоанализа. Другим еще более эффективным и простым способом является получение копий кодов, кодовых книг или информации об используемых противником шифровальных машинах. И наконец, можно применять и то и другое вместе.

На начальном этапе деятельности нашей дипломатической службы, вплоть до Первой мировой войны, с кодами обращались довольно беспечно, что часто приводило к печальным результатам. Я вспоминаю историю, рассказанную мне в качестве урока на будущее, когда я был молодым работником дипломатической службы. В мирные дни 1913 года нашим посланником в Румынии был достойный уважения политический деятель, в прошлом хорошо служивший своей партии на Среднем Западе. В награду он был назначен нашим посланником в Бухаресте. Дело это было для него новым, и он не придавал должного значения кодам и шифрам. В то время наша основная система базировалась на книжном коде, который я буду называть Розовым кодом, хотя тогда мы выбрали для его названия другой цвет. Я провел над этой книгой тысячи мучительных часов. С тех пор как я видел ее в последний раз, прошло уже больше сорока лет, но я до сих пор помню, что в ней было шесть или семь кодовых слов для обозначения слова «период»: первое – «ПИВИР», второе – «НИНУД», остальные четыре или пять я не помню. В то время мы весьма наивно полагали, что если у нас будет шесть или семь кодовых слов, то противник не сможет понять, где начинаются и где кончаются предложения в наших текстах.

Наш посланник в Румынии выехал из Вашингтона с Розовым кодом в большом, запечатанном сургучной печатью конверте, и код благополучно прибыл в Бухарест. Предполагалось, что он будет храниться в сейфе в нашей дипломатической миссии. Однако умение обращаться с секретным замком сейфа не было сильной стороной нашего посланника, и он вскоре счел для себя более удобным положить код под матрас своей постели, где он спокойно и пролежал несколько месяцев. Но однажды он исчез – вся кодовая книга, и притом единственная у нашего посланника. Полагают, что она попала в Петроград.

Новый посланник оказался в чрезвычайно затруднительном положении, из которого он как политический деятель нашел довольно остроумный выход. Кодированная телеграфная переписка с Бухарестом была в те дни относительно небольшой и касалась в основном иммиграции из Румынии и Бессарабии в Соединенные Штаты. Когда у нового посланника накапливалось с полдюжины закодированных телеграмм, он садился в поезд и ехал в Вену, где заходил к нашему послу. В ходе беседы гость из Бухареста как бы между прочим говорил, что перед самым отъездом ему принесли несколько телеграмм, которые он не успел раскодировать, не одолжит ли посол свой Розовый код? (В то доброе старое время мы посылали одинаковые кодовые книги почти всем нашим дипломатическим миссиям.) Получив книгу, наш бухарестский посланник расшифровывал свои телеграммы, составлял и кодировал ответы, возвращался в Бухарест и с соответствующими интервалами отправлял эти ответы в США. В течение некоторого времени все шло гладко. Тайна пропажи кодовой книги оставалась нераскрытой до тех пор, пока в августе 1914 года не начали развертываться драматические события, которые привели к Первой мировой войне. Телеграммы из Вашингтона начали поступать сплошным потоком. Положение посланника стало трагическим: поездки в Вену уже не могли его выручить. Он признался в своем прегрешении и вернулся к политической деятельности в Америке.

* * *

В результате случайностей и катастроф в ходе войны в руки одной стороны иногда попадают криптографические материалы другой. Может случиться, что противник захватит штаб-квартиру и найдет здесь оставленные в спешке отступления кодовые книги. В ходе Первой мировой войны было много случаев подобного рода, в результате которых англичане узнавали о военных и дипломатических замыслах немцев и спасли немало жизней. В начале войны русские потопили немецкий крейсер «Магдебург» и обнаружили в руках утонувшего матроса книгу немецкого морского кода, которую быстро передали своим английским союзникам. Английские операции по поднятию потопленных подводных лодок немцев привели к таким же находкам. В 1917 году два немецких дирижабля, возвращающихся на свою базу после налета на Англию, попали в шторм и были сбиты над Францией. Среди найденных на них материалов имелись секретные карты и кодовые книги, использовавшиеся немецкими подводными лодками в Атлантическом океане.

Однако военные операции, проводимые на основе раскрытых кодов противника, зачастую заставляют его насторожиться. Как только немцы заметили, что случаи выявления их подводных лодок и нападения на них стали необычно частыми, им нетрудно было догадаться, что противник расшифровывает сообщения, которыми они обмениваются со своим подводным флотом. Все коды были немедленно заменены. Поэтому всегда приходится думать о том, как целесообразнее всего использовать добытую этим путем информацию. Можно пойти на риск утраты этой возможности в перспективе, чтобы немедленно добиться военного или дипломатического успеха. Или же можно воздержаться от немедленных действий и продолжать накапливать сведения о намерениях и мероприятиях противника, чтобы впоследствии нанести ему максимально возможный ущерб.

В большинстве случаев обычно делается попытка скрыть подлинный источник своей осведомленности и сохранить его действенность. С этой целью противника стараются убедить посредством дезинформирующих действий в том, что сведения о нем поступают из какого-то другого источника. Иногда отказываются от операции, проведение которой может нанести противнику урон, если эта операция покажет ему, что она основана исключительно на сведениях, добытых путем расшифровки его радиограмм.

В наши дни не только все официальные правительственные сообщения, но и донесения, посылаемые шпионами, передаются по надежным и сложным криптографическим системам. Так, например советские агенты, посылая информацию в Москву, применяют чрезвычайно хитроумные цифровые системы. Но в этой области, как и во всех других, по мере совершенствования защитных мер совершенствуются и контрмеры, призванные пробить брешь в этих новых укреплениях.

Охота за документами

Вопросы, интересующие разведывательную службу, настолько широки и разнообразны, что в процессе сбора информации должен быть установлен определенный порядок. Эта задача ложится, по логике вещей, на штаб-квартиру разведки. Только она одна располагает сведениями о ситуации в мире в целом и точно знает, какие сведения нужны правительству ежедневно.

Эмблема ЦРУ

Отсутствие соответствующего руководства и направления может привести к тому, что разведчики в различных уголках земного шара будут тратить много времени, дублируя работу друг друга, или что в поступающей информации окажутся серьезные пробелы. Находясь на работе за пределами родной страны, разведчик не в состоянии судить с достаточной полнотой о ценности направляемой им информации, поскольку он не может знать, не добыты ли уже получаемые им сведения где-то в другом месте или не стала ли она уже известной из открытых источников. Может даже оказаться, что она имеет настолько второстепенное значение, что не стоит тратить на ее получение ни усилий, ни средств.

Наше правительство определяет стоящий перед разведкой объем информации, который необходимо добыть, независимо от каких бы то ни было препятствий. Оно также устанавливает очередность решения задач, исходя из их важности и срочности. Сведения о советских межконтинентальных баллистических ракетах будут иметь приоритет над информацией о советском производстве стали. Вопрос о том, станет ли Советский Союз воевать из-за Лаоса, важнее, чем выяснение политической окраски какого-нибудь нового режима на Ближнем Востоке. Только после установления приоритетов приступают к рассмотрению вопроса о путях и способах преодоления препятствий. Если нужные сведения могут быть получены из открытых источников или в процессе обычной дипломатической работы, от разведывательной службы не будут требовать, чтобы она израсходовала на выполнение этой задачи часть тех ограниченных средств, какими она располагает для тайного сбора информации.

Например, после выступления Хрущева на XX партийном съезде в 1956 году с его закрытым докладом, в котором он осуждал Сталина, из сообщений газет и других источников было ясно, что где-то должен иметься текст этого выступления. Доклад был слишком большим и детальным, чтобы его мог сделать без предварительной подготовки даже Хрущев, известный своими длинными импровизированными выступлениями. Разведка организовала «охоту» за документом, поскольку он, так и не опубликованный в СССР, имел огромное значение для свободного мира. В конце концов, текст был найден, но за много миль от Москвы. В этом случае штабу пришлось мобилизовать самые различные источники и проследить за тем, чтобы ни один из них не был упущен.

Я всегда рассматривал это дело как одну из наиболее крупных разведывательных операций за время моей службы в разведке. Поскольку доклад был полностью опубликован Госдепартаментом, получение его текста явилось также одним из тех немногих успехов разведки, о которых можно было сказать открыто, при условии, чтобы источники и методы приобретения документа продолжали оставаться тайной.

* * *

Самое лучшее планирование и самое лучшее руководство не могут, конечно, предусмотреть всего. Ни одна разведывательная служба и ни один разведчик не исключают возможности случайного, неожиданного и зачастую необъяснимого везения. Иногда человек, у которого есть что-то на уме, считает для себя более безопасным пойти на контакт с западным разведчиком в десятке тысяч миль от дома и поэтому ждет удобного случая, – например, поездки за границу, – с целью найти такого разведчика. Случается, что какой-нибудь советский ученый или инженер, приехав в Юго-Восточную Азию, будет говорить здесь свободнее, чем «за занавесом» или в Нью-Йорке. Инструкции, данные Кремлем советскому представителю в Египте, могли бы – попадись они нам на глаза – пролить некоторый свет на политику Советского Союза в отношении Берлина.

В 1958 году арабский студент из Ирака, учившийся в Аризоне, получил из Багдада письмо, которое заставило его немедленно выехать на родину. Уезжая, он намекнул одному из своих американских друзей, что причиной его внезапного отъезда является неизбежность (возможность) важных политических изменений в его стране в ближайшее время. Несколько недель спустя в Ираке произошел государственный переворот, поразивший западный мир и заставивший некоторых разведчиков краснеть. Дело в том, что благодаря сообразительности агента, занимавшегося сбором информации в Аризоне, коротенькое сообщение о поспешном отъезде студента и о причине этого отъезда очень быстро достигло штаба в Вашингтоне. К сожалению, здесь оно было расценено, и вполне естественно, как единственный неподтвержденный сигнал, противоречащий всему, что нам было известно в тот период о ситуации в Ираке.

Эта история показывает, насколько важно, чтобы разведчик, работающий «на месте» без каких-либо директив или указаний со стороны штаба, посылал наверх любые крупицы информации, какой бы маловажной она ни казалась. Если бы, например, в случае с Ираком штаб получил три-четыре сообщения о том, что лица, бывшие в неладах с иракским правительством, съезжаются в Багдад, то он сделал бы должные выводы.

Несколько лет назад, когда даже факт проведения пленума Центрального комитета коммунистической партии в Москве хранился в глубокой тайне, его приближение можно было иногда предсказать, наблюдая за теми многочисленными членами ЦК, которые занимали дипломатические или другие посты за рубежом или находились в заграничных поездках. Если все они неожиданно возвращались в Москву, значит, что-то должно в ближайшее время произойти. Эти разъезды советских представителей служили своего рода информацией, и разведчики, работающие «на местах», получали указания следить за ними. Руководство штаба необходимо, однако оно не может заменить собой инициативы работников, действующих «на местах», подобной той, которая была проявлена в Аризоне.

Главный противник – КГБ

История советской службы безопасности (выступавшей под различными названиями) знает много периодов роста ее силы и последующих чисток, объединения и разделения, политических убийств, осуществлявшихся ее органами, и в ряде случаев последующего уничтожения организаторов этих убийств.

Похоже, однако, что все перетасовки кадров, чистки и организационные изменения крайне незначительно отразились на целях, методах и возможностях того звена советской службы безопасности, которое нас главным образом интересует, – ее иностранного отдела. За несколько десятков лет своего существования этот охватывающий весь мир тайный аппарат накопил огромные знания и опыт. Методы его работы досконально проверены с точки зрения их пригодности для достижения целей СССР в различных районах мира. Огромные досье советской разведки сохранились в целости, несмотря на все перипетии борьбы за власть в стране. В его картотеках значатся разбросанные по всему миру дисциплинированные, опытные агенты и осведомители. Эта служба обладает традициями, корни которых уходят в далекое прошлое.

В Советской России, где высшие звенья службы внешней разведки и внутренней безопасности являются лишь составными частями единого целого – КГБ, сотрудники этих органов используются то на одной, то на другой работе. В начале своей карьеры они, как правило, назначаются в провинциальные органы безопасности и обычно не в те районы, откуда они родом. Здесь они на практике осваивают основы шпионажа и контршпионажа.

Менее способные сотрудники могут оставаться на такой работе на протяжении большей части своей службы. Более одаренные со временем получают назначение в штаб-квартиру разведки. Когда они приобретут достаточный опыт, их могут послать на работу за рубеж.

Советы предпочитают посылать за рубеж людей, которые приобрели опыт контрразведывательной работы внутри страны, и для этого имеются серьезные основания. Поработав ряд лет в органах, главная задача которых заключается в том, чтобы выявлять лиц, сотрудничающих с «империалистами», эти люди в достаточной мере приобретают образ мышления и навыки сотрудников контрразведки. И когда меняются декорации и они сами оказываются в других странах, руководя там собственной шпионской сетью, опыт, приобретенный ими, по-видимому, позволяет им легче предвосхищать действия своих преследователей, зачастую обводя вокруг пальца местные контрразведывательные службы, потенциальной жертвой которых они теперь являются.

* * *

Постепенно Советы пришли к мысли о необходимости создания двойного аппарата шпионажа в каждой стране. Помимо разведчиков, действующих с позиции посольства и привлекавмых к выполнению так называемых «чистых» операций, вне советских учреждений за рубежом, скрываясь под маской какой-нибудь безобидной профессии (где-нибудь в книжной лавке или фотоателье), действует совсем иной центр – штаб «нелегальной» резидентуры, в состав которой входят главным образом такие сотрудники, которые на протяжении многих лет тщательно перевоплощались и обрели новую личину, не позволяющую распознать в них советских граждан, а тем более разведчиков.

В основу этой структуры был положен принцип, согласно которому эти два центра не должны (за исключением чрезвычайных случаев) вступать ни в какие контакты друг с другом. Каждый из них имеет собственные каналы связи с Москвой и получает распоряжения только оттуда. Легальная резидентура использует дипломатические каналы связи. Нелегальная имеет собственных радистов, на которых возложены опасные и трудные обязанности. В годы Второй мировой войны большинство крупных советских разведцентров потерпело провал именно из-за трудностей, связанных с радиосвязью.

Человек, отобранный для нелегальной работы того или иного характера, предварительно должен много лет прожить за границей, чтобы довести до совершенства знание языка и буквально «раствориться» в жизни какого-либо народа. Он даже становится гражданином соответствующей страны, но в течение этого времени не выполняет абсолютно никаких разведывательных заданий и не делает ничего, что могло бы вызвать подозрение у окружающих. Он может стать немцем, скандинавом или латиноамериканцем. Его документы, также как язык и манеры, подтверждают эту легенду.

Поскольку «нелегалы» обеспечены почти идеальным камуфляжем и, следовательно, их практически невозможно обнаружить, их деятельность представляет наибольшую угрозу безопасности тех стран, в которых они действуют.

Об успехах советской разведки в прошлом и об ее умении проникать в глубь главных объектов ее устремлений лучше всего свидетельствуют ставшие известными операции Советов в предвоенный период и в ходе Второй мировой войны. Безусловно, мы многого не знаем о деятельности советской разведки в эти периоды. Но и того, что нам известно, вполне достаточно, чтобы доказать умение русских завязывать и поддерживать – даже при неблагоприятных условиях – тайные контакты с высокопоставленными лицами и использовать их для успешного выполнения стоящих перед разведкой задач.

Прокоммунистические взгляды агентов, завербованных советской разведкой, их ответственное положение в государственном аппарате своих стран или в секретных научных учреждениях – таковы главные причины, обусловившие успех советских разведывательных операций. Дело Клауса Фукса, шпиона-атомщика, является, конечно, наиболее ярким примером, когда Советы имели практически идеальные условия для шпионажа.

* * *

Операции советской разведки, осуществлявшиеся в годы Второй мировой войны, можно подразделить на две категории: одни были обращены против врагов, другие – против «союзников». В обоих случаях советские разведчики должны были выполнять директивы Сталина – «добывать документы», проникать непосредственно в руководящие органы, повсюду выуживая цифры и факты. Как в Германии (даже до ее нападения на Россию), так и в Японии главная цель советской разведки заключалась в том, чтобы выяснять, какие из военных приготовлений, осуществлявшихся в этих странах, могли угрожать безопасности СССР.

В Японии большая советская агентурная сеть, возглавлявшаяся немцем Рихардом Зорге, состояла почти исключительно из японских официальных лиц и журналистов, близких к правительственным кругам. К середине 1941 года шпионская сеть Зорге представила Сталину веские доказательства – ив этом состояла ее главная заслуга, – что у японцев в тот период не было агрессивных планов, нацеленных против Советского Союза. Получив данные, добытые Зорге, Сталин мог оставить свои дальневосточные тылы почти без прикрытия, поскольку имел все основания считать, что ему не придется воевать на два фронта. Шпионская сеть Зорге была раскрыта вскоре после того, как Москва получила от него полную информацию, но дело уже было сделано.

В нацистской Германии – в частности в жизненно важных центрах немецкой армии, военно-воздушных сил и дипломатических учреждений в Берлине – Советы опирались на шпионскую организацию, называвшуюся «группой Шульце Бойзена – Харнака». По своему составу и задачам эта группа была сходна с агентурной группой Зорге. Однако группа Шульце Бойзена – Харнака неизмеримо уступала организации Зорге в овладении профессиональной техникой конспирации и была обречена на скорый провал из-за неосторожности ее членов. В нее входило около сорока хорошо информированных людей с антинацистскими убеждениями. Они были рассеяны по нацистским министерствам, действовали в вооруженных силах, входили в аристократические круги.

Шульце Бойзен был сотрудником разведывательного отдела нацистского министерства авиации. Харнак, женатый на американке Милдред Фиш (казненной вместе с руководителями этой группы), был чиновником министерства экономики. Обширные связи этих двух лиц сослужили Советам хорошую службу. Из сотен донесений, которые они передали советской разведке в 1939–1942 годах, особое значение имели те, в которых содержались подробнейшие сведения о дислокации и возможностях немецких военно-воздушных сил, о размещении предприятий авиационной промышленности, о перемещениях сухопутных войск и решениях немецкого верховного командования, например о решении замкнуть кольцо вокруг Ленинграда и блокировать город вместо того, чтобы брать его штурмом.

Органы гестапо в конце концов арестовали членов этой группы и других ячеек агентурной сети Советов в Западной Европе. Сеть получила у немцев название «Красная капелла».

К концу 1942 года, когда эта агентура была ликвидирована, советская разведка обзавелась новым фантастически эффективным агентом-информатором, обосновавшимся в Швейцарии. Этим человеком был некто Рудольф Ресслер (зашифрованный под псевдонимом «Люси»). Через каналы, не выясненные до настоящего времени, Ресслер, находясь в Швейцарии, умудрялся систематически получать разведывательную информацию из штаб-квартиры немецкого верховного командования в Берлине, причем зачастую ежедневные распоряжения немецкой ставки, касающиеся военных действий на Восточном фронте, поступали к Ресслеру менее чем через 24 часа. Александр Фут, который работал на одной из секретных радиоустановок советской разведки, передававших добытую «Люси» информацию, рассказывал о Ресслере:

«"Люси"… держал в своих руках нити, которые тянулись в Германию – во все три главных штаба немецких вооруженных сил, – а также могли обеспечить – и обеспечивали – получение информации из других нацистских учреждений… Каждый, кто участвовал в руководстве боевыми операциями на уровне Генерального штаба, поймет, чего стоит возможность точно нанести на карту флажки, положение войск противника и, следовательно, соответствующим образом планировать диспозицию собственных сил… "Люси" часто предоставлял Москве такую возможность и внес неоценимый вклад в выработку стратегии Красной армии и в окончательный разгром вермахта».

Операции, осуществленные группой Зорге, «Красной капеллой» и «Люси», являются наиболее известными достижениями советской разведки в военные годы. Информация, которую посредством секретных операций смогли добыть советские разведчики во время Второй мировой войны, содействовала военным усилиям Советов и представляла собой такого рода материал, который является предметом мечтаний любой разведки.

* * *

В союзных странах Советы преследовали иную цель. Сталин не доверял ни Рузвельту, ни Черчиллю. Он очень рано понял неизбежность столкновения интересов в послевоенном мире. Поэтому одна из целей советской разведки состояла в том, чтобы проникать в те правительственные учреждения США и Англии, которые разрабатывали условия решения мировых проблем после окончания войны. Другой целью были научные исследования, в особенности ядерные. Советами была получена информация о том, что США и Англией велись колоссальные совместные работы в области ядерной физики, и им хотелось ознакомиться с плодами этих усилий. Эту задачу были призваны решить Фукс, Алан Нанн Мэй, Розенберги, Гринглас, Голд и многие другие агенты, деятельность которых была раскрыта в послевоенные годы.

Рудольф Абель – советский разведчик-нелегал, полковник. С 1948 года работал в США, в 1957 году был арестован. 10 февраля 1962 года был обменян на сбитого над СССР пилота американского разведывательного самолёта Ф. Пауэрса

Стремясь выяснить, какого курса намеревались придерживаться после войны Соединенные Штаты в отношении Германии, стран Центральной Европы и Японии, Советы обзавелись более чем сорока агентами, занимавшими в годы Второй мировой войны высокие посты в различных государственных структурах Вашингтона.

Дело Берджеса – Маклина, раскрытое в 1951 году, когда эти два английских чиновника внезапно бежали в Советскую Россию, было, пожалуй, расценено несколько односторонне – лишь как дезертирство. К тому же сенсационные аспекты этого дела заслонили его истинное содержание. А ведь это не было простым дезертирством. Они бежали, получив своевременное предупреждение от «третьего лица» – Гарольда (Кима) Филби – о том, что английская контрразведка напала на их след. Эти три человека, занимавшие ответственные должности в английском министерстве иностранных дел, в течение ряда лет работали на советскую разведку. Их ценность для Советов еще более возросла, после того как каждый из них в конце 40-х годов проработал некоторое время в английском посольстве в Вашингтоне. Шпионская деятельность Филби была раскрыта лишь в 1963 году, вскоре после того, как он последовал за двумя своими сообщниками.

Начиная со второй половины 40-х годов в США и других государствах были предприняты небывалые в истории западных стран усилия по обеспечению безопасности, призванные оградить правительственные органы, военные учреждения и стратегически важные научные и промышленные объекты от проникновения вражеских разведок.

В случае ареста и осуждения за шпионаж нелегалов или других агентов, не имеющих дипломатического статуса, Советы и западные державы могут производить обмен осужденными. Самым ярким примером является состоявшийся в феврале 1962 года обмен американцев Фрэнсиса Гэри Пауэрса и Фредерика Прайора, посаженных в тюрьму в Советском Союзе и ГДР по обвинению в шпионаже, на советского шпиона полковника Рудольфа Абеля.

Этот случай имеет ряд интересных аспектов. Во-первых, он означал отказ Советов от утверждений, будто они не несут ответственности за Абеля. Такую позицию они заняли в то время, когда Абель был арестован, предан суду и приговорен к тюремному заключению. Во-вторых, он открыл возможность того, чтобы обмен шпионами стал общепринятой практикой. Я был директором Центрального разведывательного управления, когда начались секретные переговоры об обмене Пауэрса на Абеля, и одобрил этот обмен. Хотя у меня и были некоторые опасения, я считал и считаю сейчас, что это был справедливый обмен и что он отвечал национальным интересам США.

Двойные агенты

В современном мире, правильно оценивающем значение шпионажа, каждая сторона пытается как можно больше затруднить действия разведывательных органов противной стороны, принимая для этого специальные меры по охране секретной информации, важных объектов и личного состава. Эти меры, представляя собой совершенно необходимую предосторожность, превращаются в конечном счете в фактор, толкающий специалистов в разведывательных органах противника на разработку еще более хитроумных путей обхода всех этих препятствий.

Очевидно, если страна хочет оградить себя от непрекращающихся нападок со стороны разведывательных служб противника, она не должна ограничиваться наблюдением за иностранцами, прибывающими на ее территорию, охраной секретных районов и проверкой лояльности лиц, имеющих доступ к секретам. Ей также необходимо выяснить, какие цели преследуют разведывательные органы враждебных государств, как они действуют, каких людей используют в качестве своих агентов.

Операции, преследующие эти специфические цели, относятся к области контрразведки, а полученная в результате таких операций информация называется контрразведывательной. Контрразведка занимается в основном защитной и оборонительной деятельностью. Ее главная задача состоит в том, чтобы препятствовать шпионажу против своей страны, однако она может также сослужить исключительно полезную службу в раскрытии фактов вражеского проникновения и подрывных заговоров, направленных против других свободных стран. Нашей контрразведке приходится непосредственно иметь дело с раскрытием тайной агрессии, подрывной деятельности и саботажа.

Хотя такого рода информация и не дает, подобно позитивной разведывательной информации, прямой пользы правительству при выработке политического курса, тем не менее она зачастую предупреждает наше правительство о характере действий противников и о тех районах, в которых нашей стране, возможно, придется предпринять какие-то политические акции. Например, обнаружение в 1954 году тайных перевозок оружия морским транспортом из Чехословакии в Гватемалу послужило для нас первым сигналом, что прилагаются большие усилия для укрепления позиций коммунистического режима в этой стране.

В Соединенных Штатах контрразведывательные функции вменены в обязанность различным учреждениям, каждое из которых имеет особую сферу деятельности. Сферой деятельности Федерального бюро расследований (ФБР) является территория самих Соединенных Штатов, и ФБР – помимо других своих обязанностей – отвечает за пресечение вражеской деятельности иностранных агентов на территории США. ЦРУ отвечает прежде всего за организацию контрразведывательной работы за пределами Соединенных Штатов, образуя, таким образом, передовую линию обороны против вражеского шпионажа. Оно стремится раскрыть операции вражеской разведки до того, как ее агенты достигнут намеченных целей. Кроме того, каждый вид вооруженных сил имеет свою контрразведку, в задачу которой входит защита от проникновения вражеских агентов штабов, технических объектов и личного состава как у себя в стране, так и за границей.

Эффективность подобного разделения сфер деятельности зависит от координации действий различных ведомств и от быстроты обмена контрразведывательной информацией между ними.

Именно благодаря координации действий американских органов контрразведки был схвачен крупный советский шпион полковник Рудольф Абель. В мае 1957 года Рейно Хэйханен, близкий сотоварищ полковника Абеля в Соединенных Штатах, возвращался в Советский Союз для доклада. Находясь в Западной Европе, он решил перейти на нашу сторону и явился в органы американской разведки, предъявив американский паспорт, полученный по фальшивому удостоверению о рождении.

Фантастический рассказ Хэйханена о советском шпионаже в США содержал подробности о тайниках с деньгами, о способах связи между агентами этой группы, а также ряд деталей, касавшихся личности полковника Абеля. Вся эта информация была немедленно направлена в Вашингтон и передана в ФБР для проверки. Все рассказанное Хэйханеном полностью подтвердилось. Он добровольно вернулся в Соединенные Штаты и стал главным свидетелем на судебном процессе Абеля.

* * *

Классические цели контрразведки состоят в том, чтобы обнаружить, опознать и нейтрализовать вражескую агентуру. «Нейтрализация» может принимать различные формы. На территории Соединенных Штатов арестованный шпион может быть предан суду. Та же участь может постичь захваченного с поличным иностранного разведчика, если он не имеет дипломатического иммунитета. Если же он располагает таковым, то, как правило, высылается из США. Но есть и другие способы нейтрализации вражеских агентов, причем одним из самых эффективных является разоблачение или угроза разоблачения: немногого будет стоить шпион после того, как его имя, внешность и биографические сведения станут достоянием прессы.

Американской контрразведке приходится сталкиваться с широчайшим кругом вопросов, поскольку Советы используют против нас не только собственный разведывательный аппарат, но и агентуру Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии и Болгарии – стран, имеющих за плечами богатую историю если не в области построения коммунизма, то во всяком случае в области шпионажа.

Органы разведки и контрразведки коммунистического Китая действуют почти независимо от Москвы, хотя многие руководящие работники этих органов обучались в советских разведывательных и контрразведывательных учебных центрах.

Несмотря на то что цели контрразведки являются оборонительными, действует она преимущественно наступательными методами. Идеальным является раскрытие планов вражеской разведки на самой ранней стадии, а не после того, как они начнут осуществляться и приносить ощутимый вред. Чтобы выполнить эту задачу, контрразведка стремится проникнуть внутрь разведывательных служб противника вплоть до самого высокого уровня – туда, где разрабатываются планы операций, где отбирают и готовят агентов. Если эта цель достигается, ставится другая – привлечь на свою сторону «инсайдеров» из лагеря противника.

Штаб-квартиры разведывательных органов теперь настолько «непроницаемы», насколько это в состоянии обеспечить опытнейшие специалисты, занимающиеся этим вопросом. Учитывая все эти обстоятельства, контрразведка обычно избирает более доступные и уязвимые органы, непосредственно ведающие осуществлением конкретных операций.

Объектами внимания контрразведчиков чаще всего оказываются учреждения и отделы, которые разведка противника имеет за пределами своей страны. Известно, что такие органы находятся в посольствах, консульствах и торговых представительствах, которые могут обеспечить разведчику дипломатический иммунитет и в определенной степени маскируют также его основную деятельность.

Каким образом агент контрразведки проникает на намеченный объект? Как может он установить контакт с работниками разведывательной службы противника? Один из способов заключается в том, чтобы обзавестись некоей информацией, призванной сыграть роль приманки, и предложить ее вместе со своими услугами противной стороне. Поскольку в наше время ряд самых сенсационных сведений доставался разведчикам от людей, которые прямо-таки сами падали как снег на голову, ни одна разведка не позволит себе оттолкнуть человека, предлагающего ей какую-либо информацию. Конечно, за «железным занавесом» и в большинстве дипломатических представительств советского блока по внешнюю сторону «занавеса» к иностранцам относятся, как правило, настолько недоверчиво и подозрительно, что незваный гость, с чем бы он ни пришел, не может попасть дальше секретаря в посольской приемной. Но в конечном счете его способность пробиться дальше определяется предполагаемыми достоинствами информации, которую он надеется там получить. Разведке любой страны время от времени, когда появляется такой инициативный информатор, приходится решать вопрос: кто он – чистосердечный добровольный помощник или агент противной стороны? Это – нелегкая задача.

Если контрразведка успешно «внедрила» своего агента в какой-нибудь орган разведывательной службы противника, она может ожидать, что этому агенту, раз он принят противной стороной на службу, будут даваться все более важные поручения. Обо всех заданиях агент аккуратно докладывает пославшей его разведывательной службе.

В 50-х годах Советы использовали этот метод против союзнических разведывательных органов в Западной Германии и Австрии. В те годы с Востока перебегало такое множество людей, что приходилось привлекать наиболее образованных для проверки и опроса остальных. Советы решили воспользоваться создавшейся обстановкой и разумно направляли своих агентов в среду перебежчиков, снабжая их такой информацией о положении за «железным занавесом», которая обязательно должна была вызвать к ним большой интерес западных разведок. С помощью этих агентов Советы старались выяснить, что мы делаем с беженцами, получить данные на наш персонал, а также искать среди перебежчиков таких, которые могут в перспективе оказать пользу советской разведке.

* * *

Такая же тактика может быть использована в совершенно иных целях, а именно для провокаций – этой древней и бесчестной практики. Сам термин «agents provocateurs» свидетельствует о том, что он зародился во Франции, где провокаторы использовались в прежние времена, во времена политических смут, но опять-таки именно русские подняли провокацию до уровня искусства. Это было главное средство, с помощью которого царская охранка нападала на след революционеров и инакомыслящих. Агент, вступив в какой-нибудь революционный кружок, не только шпионил за его участниками и передавал сведения о них полиции, но и подстрекал их к таким действиям, которые давали бы повод для ареста отдельных лиц или всех членов кружка.

Агенты точно сообщали, когда и где должна совершиться намеченная акция, поэтому полиция не испытывала никаких затруднений при осуществлении своих мероприятий.

На практике провокационные действия могли приобретать крайне изощренный, сложный и драматический характер. Самым гнусным царским провокаторам присущи черты персонажей Ф.М. Достоевского. Чтобы побудить революционеров к действиям, которые могли бы дать полиции повод обрушиться на них, провокатор сам должен был играть роль революционного лидера и террориста. Если полиция хотела захватить значительное число лиц и предъявить им обвинение, революционная группа должна была совершить нечто чрезвычайное, более серьезное, чем просто проведение тайных собраний. В России в начале нынешнего века имели место поразительные случаи.

Самый известный из царских провокаторов агент Азеф, по-видимому, был инициатором идеи убийства дяди царя – великого князя Сергея, а также министра внутренних дел Плеве. Эти убийства дали охранке возможность арестовать большое число террористов.

Один из ближайших соратников Ленина с 1912 года и до революции Роман Малиновский был в действительности агентом царской полиции и провокатором. Близкие к Ленину люди подозревали Малиновского, но Ленин неоднократно защищал его. Малиновский помогал полиции выявлять местонахождение подпольных типографий, сообщал о тайных собраниях и конспиративных встречах. Но главное его достижение было еще более эффектным.

Он добился своего избрания (при содействии полиции и с согласия ничего не ведавшего Ленина) в русский парламент – Государственную думу и стал членом большевистской фракции. Здесь он отличился в качестве главного большевистского оратора. Полиции неоднократно приходилось призывать его умерить революционный пыл своих речей.

В случае с Азефом и Малиновским, как и со многими другими «двойниками», трудно с уверенностью утверждать, кому они в действительности служили. Они так хорошо играли роли персонажей, под маской которых им приходилось действовать, что иногда, по-видимому, увлекались своей игрой, всерьез верили в реальность этих ролей.

* * *

Агент-двойник – это самое типичное оружие контрразведывательных операций, причем он может выступать под различными личинами. В страны вроде Западной Германии, где сосредоточено много технических и военных объектов, как западногерманских, так и вооруженных сил НАТО, из советского блока направляется огромное количество агентов, собирающих шпионские сведения о базах, аэродромах, военных складах, заводах, гарнизонах американской армии и т. д. Одни агенты попадают в руки органов безопасности, другие являются с повинной, или знакомятся с девушкой и решают остаться с ней, или просто находят жизнь на Западе более привлекательной. Такие люди становятся агентами-двойниками, когда удается убедить их и дальше поддерживать видимость работы в пользу советского блока, но «под контролем» Запада. Арестованные агенты часто соглашаются на такое предложение, предпочитая пойти на эту сделку, нежели на один-два года сесть в тюрьму.

Чтобы укрепить репутацию такого агента, ему разрешают передавать советской стороне заранее отобранную безобидную информацию в расчете на то, что Советы впоследствии могут дать этому агенту новые инструкции и задания, из которых нам будет ясно, чем интересуется противник и каким образом он собирается получить нужные ему сведения. Иногда с помощью такого агента удается заманить на Запад вражеского связного, другого агента или даже сотрудника разведки. Когда это случается, можно либо следить за действиями приехавшего, рассчитывая, что он наведет на других агентов, находящихся на Западе, либо арестовать его. В последнем случае операция на этом, по понятным причинам, и завершается, но ее цель все равно достигнута: обезврежен еще один человек, работающий на противную сторону.

Еще более ценным двойником является гражданин западной страны, который, получив предложение разведки противника работать на нее, тайно сообщает об этом властям своей страны. Здесь выгодна двойная ситуация. Во-первых, если Советы пытаются завербовать жителя западной страны, значит, они задумали нечто серьезное. Во-вторых, если человек, которому было сделано такое предложение, добровольно сообщает об этом, значит, ему можно доверять. Обычно представители разведки западной страны рекомендуют лицу, ставшему объектом советской вербовки, «принять» советское предложение и делать вид, будто он работает на Советы, и в то же время ставить в известность соответствующие органы своей страны обо всех поручаемых ему заданиях. Кроме того, его снабжают информацией, которую его патроны хотят «подсунуть» Советам. Игру можно продолжать до тех пор, пока Советы не заподозрят своего «агента» или пока у него хватит выдержки.

Конон Молодый – советский разведчик-нелегал периода «холодной войны», полковник, действовавший под именем Гордона Лонсдейла

Случай с ныне покойным голливудским кинорежиссером Борисом Морросом является именно таким примером. Через Морроса, который на протяжении многих лет сотрудничал с ФБР, Советы руководили сетью своих исключительно важных агентов США, большинство которых действовало в политических кругах и среди интеллигенции. Эта операция привела к аресту супругов Собл, доктора Роберта Соблена и многих других советских агентов.

* * *

«Слежка» – это профессиональный термин, означающий неотступное постоянное наблюдение. Подобно всякой контрразведывательной функции, слежка должна осуществляться с максимальной осторожностью, чтобы человек, являющийся ее объектом, ничего не заметил. Преступник, который чувствует или знает, что за ним следят, имеет очень ограниченные возможности. Самое большее, на что он может надеяться, это ускользнуть от слежки и найти безопасное убежище. Агент разведки, почувствовав, что за ним установлена слежка, попытается покинуть страну, и в этом ему, конечно, постарается оказать помощь штаб-квартира его спецслужбы.

Слежка в контрразведке имеет двоякую цель. Во-первых, если человека лишь подозревают в том, что он является вражеским агентом, пристальное наблюдение за всеми его действиями на протяжении определенного времени может дать дополнительные сведения, которые подтвердят это подозрение и прольют свет на миссию этого агента и используемые им способы ее осуществления. Во-вторых, агент лишь в редких случаях действует самостоятельно. Со временем он так или иначе вступит в контакт со своими пособниками, информаторами, может быть, и с людьми, от которых получает приказы. Превосходно налаженная слежка может раскрыть агентурную сеть, к которой он принадлежит, и каналы, по которым он пересылает свои донесения.

Именно слежка была тем главным средством, которое позволило англичанам задержать в январе 1961 года пятерых советских агентов из группы Лонсдэйла. Гарри Хаутон, служащий морского министерства, был заподозрен в передаче секретной информации неизвестной иностранной державе. Скотланд-Ярд выследил Хаутона на одной из лондонских улиц, где он имел настолько мимолетную встречу с другим человеком, что нельзя было с уверенностью сказать, передал ли один из них что-либо другому и даже обменялись ли они хоть словом.

Однако тот факт, что оба действовали скрытно и, по-видимому, крайне опасались слежки, убедил английских контрразведчиков в том, что они напали на верный след. Скотланд-Ярд создал из своих специально подготовленных сотрудников две группы, чтобы следить за каждым из подозреваемых в отдельности. После многих дней неустанной, хорошо организованной и замаскированной слежки следы привели их к букинистической лавке, которой владела вполне безобидная на вид американская супружеская пара. Их роль – если они вообще были причастны – не удалось выяснить сразу.

В следующий раз Хаутон прибыл в Лондон со своей подружкой, которая работала в том же военном учреждении. У них была хозяйственная сумка. Когда они шли по улице (опять-таки под наблюдением), сзади подошел тот самый человек, с которым у Хаутона был контакт в прошлый раз. В момент передачи ему Хаутоном и его спутницей сумки (ясно, что это был заранее условленный способ передачи «товара») все трое были арестованы. Неизвестный оказался Гордоном Лонсдэйлом, советским «нелегалом» с канадскими документами, именно он и руководил всей этой операцией.

Через несколько часов та же участь постигла невинно выглядевшую американскую чету. ФБР разыскивало их как советских агентов еще в Соединенных Штатах, но они исчезли, когда почувствовали неладное. В Лондоне они с помощью тайного радиопередатчика направляли информацию Лонсдэйла в Москву.

* * *

Контрразведка, подобно большинству областей разведывательной работы, использует многочисленные технические средства, в частности такое, с помощью которого в прошлом было раскрыто тайных агентурных групп больше, чем посредством чего-либо другого. Речь идет о перехвате и установлении местонахождения подпольных радиопередатчиков, о так называемой «радиопеленгации». Для этого используются чувствительные электронные измерительные приборы, которые монтируются вместе с радиоприемником, установленным на легковом автомобиле или грузовике. С помощью такого аппарата можно установить местонахождение источника радиосигналов.

В настоящее время в большинстве стран все легальные передатчики, как коммерческие, так и любительские, не могут использоваться без лицензии и должны быть зарегистрированы. В Соединенных Штатах позывные и точное местонахождение передатчика фиксируются в федеральной комиссии связи. Комиссия постоянно следит за установленным порядком в эфире. Это позволяет обнаруживать слишком беззаботных радиолюбителей, не удосужившихся обзавестись лицензией, а также засекать передатчики нелегальной агентуры. Зашифрованный текст сообщений и отсутствие официально зарегистрированных позывных – вот признаки, по которым обычно опознается работа нелегальных радиопередатчиков.

Наблюдение за подозрительными источниками сигналов может также показать, что радист работает по определенному графику, и это почти всегда означает, что передачи ведутся для иностранного разведывательного центра. Теперь вступает в дело радиопеленгация. Главная помеха быстрому определению местонахождения нелегального передатчика заключается в том, что обычно оператор по вполне понятным соображениям находится в эфире максимально короткий отрезок времени. Пока работники службы радиопеленгации колесят по большому городу, пытаясь нащупать и выделить сигналы шпионского передатчика, работающего на волнах, заполненных другими сигналами, он внезапно прекращает работу, уходит из эфира и пеленгаторщикам ничего не остается, как ждать, когда он снова заговорит через несколько дней или недель.

Если речь идет о советском агенте, график работы передатчика, хотя он и имеет четкий порядок, может строиться таким образом, что определить его бывает нелегко. К тому же график может часто меняться. Единственное решение, которое может принять в таком случае штаб радиопеленгации, состоит в том, чтобы постоянно ловить в эфире подозрительные сигналы и, обнаружив их, неотрывно следить за ними. В этой области, как и в других, специалисты каждой стороны изобретают все новые приспособления, дающие возможность перехитрить противную сторону. Последней новинкой такого рода является скоростной метод радиопередач. Радисту не нужно теперь пользоваться телеграфным ключом, напрягая все свои силы, чтобы работать как можно быстрее. Он заблаговременно записывает свое сообщение на магнитную ленту, а затем передает его в эфир, пуская магнитофон с такой большой скоростью, что человеческое ухо абсолютно не в состоянии уловить содержание передачи. Приемная радиостанция записывает радиограмму и может затем воспроизвести ее уже с нормальной скоростью. Если нелегальный радист находится в эфире всего 20–30 секунд, пеленгаторщики вряд ли смогут установить местонахождение его передатчика.

* * *

Во время Второй мировой войны немецкая служба пеленгации, которая всегда была превосходно организована, внесла значительный вклад в ликвидацию важных советских агентурных сетей в Европе. К середине 1941 года станции радиоперехвата немецкой контрразведки записали и проанализировали достаточно много зашифрованных радиограмм, посылавшихся явно нелегальными передатчиками, находившимися где-то на территории Западной Европы. Был сделан вывод, что обширная советская агентура выкачивала информацию о нацистах, действуя с территории оккупированных Германией стран. Немецкая служба пеленгации действовала настойчиво, непрестанно и систематически. Правда, их задача облегчалась тем, что радисты подолгу находились в эфире, так как передаваемая информация была очень ценной и к тому же значительной по объему.

Легко понять, какое огромное значение имеет для контрразведки радиопеленгация, если учесть, что в данном случае немцы не имели ни малейшей зацепки, которая помогла бы им установить личность или местонахождение многочисленных советских агентов, собиравших для Москвы настолько важную информацию, что несколько передатчиков работали практически непрерывно. Немцам не удавалось также разгадать шифры, которыми пользовались советские радисты. Они могли попытаться нащупать эту невидимую шпионскую сеть лишь путем пеленгации и установления местонахождения тех передатчиков, через которые передавалась добытая этой сетью информация. В данном случае речь шла о точном определении местоположения передатчиков не в пределах одного города, а на территории, простирающейся на много тысяч квадратных миль.

Менее чем за год – с осени 1941 до лета 1942 года – подразделения пеленгации немецкого абвера сумели засечь три наиболее важные советские подпольные радиостанции и арестовать их обслуживающий персонал. (Радистов обычно заставали врасплох, когда они вели передачу.) Две установки находились в Бельгии и одна – во Франции. Когда радисты заговорили, нацисты, конечно, смогли выследить тех агентов и осведомителей, чья информация давала такую нагрузку радиопередатчикам. С помощью одного из радистов, арестованных в Бельгии, немцы добрались до группы Шульце Бойзена – Харнака в Берлине, о которой мы уже рассказывали. Немцы в течение некоторого времени использовали часть советских радиопередатчиков и пытались дезинформировать Москву, чтобы с ее невольной помощью выявить еще ряд лиц, сотрудничающих с советской разведкой.

В результате потерь, а также в силу того, что после провалов было слишком опасно, если вообще возможно, вновь наладить подпольные радиопередачи с территории Германии и оккупированных ею стран, Советы начиная с 1942 года сосредоточили свои усилия на создании базы для передачи разведывательной информации с территории Швейцарии. Поскольку Советский Союз не имел дипломатического представительства в этой стране, снова возникла необходимость прибегнуть к подпольным радиопередатчикам. Многие из них были со временем засечены и ликвидированы усилиями швейцарской службы пеленгации.

Добровольные помощники

Выполнение задачи, нацеленной на добывание Западом секретов за «железным или бамбуковым занавесом», облегчается благодаря помощи людей, которые приходят к нам добровольно.

Нашей разведке не всегда приходится самой добираться до интересующей нас цели. Зачастую нужная информация доходит до нас через хорошо осведомленных людей. Нашими добровольными помощниками являются «перебежчики», которые покидают родину и переходят к нам, либо люди, которые остаются «на месте», но работают на нас. Информация, получаемая от перебежчиков, бывает сплошь и рядом отрывочной и разрозненной, но и она пополняет запас наших знаний о противнике.

Термины «перебежчик» и «дезертир» часто применяются в международном политическом и разведывательном языке к тем должностным лицам или просто хорошо информированным гражданам, которые покидают свои страны. Однако эти определения вызывают вполне законное недовольство лиц, отвергнувших покинутое ими общество и избравших, по их мнению, лучшее.

Я предпочитаю называть их добровольцами и не собираюсь утверждать, что все так называемые перебежчики оказались на Западе по политическим мотивам. Совсем нет. Большинство из них стали на этот путь потому, что их постигла неудача в работе, остальных привлекли материальные соблазны жизни на Западе. Среди этих людей есть и такие, кто перешел на нашу сторону по идейным соображениям.

Если перешедший к нам человек принадлежал к советской иерархии, он мог быть хорошо осведомленным о сильных и слабых сторонах режима, борющихся между собой группировках, фактах коррупции. Если это технический специалист, ему известны достижения в соответствующей области деятельности. Добровольцами могут быть военные, дипломаты, ученые, инженеры, солисты балета и др.

Часто дезертиры оказываются совсем не теми, за кого себя выдают. Время от времени инсценируются мнимые дезертирства. Хотя такой способ засылки агентов и нельзя признать особенно удачным, однако и он может принести определенную пользу. Мнимый перебежчик может почерпнуть кое-какие сведения (и затем переслать их в свою штаб-квартиру) во время расспросов, которым его подвергнут в той стране, куда он перебежит. В ходе этих бесед он может выяснить, что известно его собеседникам о его стране и чего они не знают. Следующим и последним шагом таких лжедезертиров является «дезертирство обратно». Наступит день, когда такой человек вдруг заявит, что он разочаровался, раскаялся в своих грехах и хочет вернуться на родину, даже если его там ждет наказание. Это дает определенный пропагандистский эффект, подрывает престиж страны, предоставившей убежище «перебежчику», обеспечивает ему, являющемуся в действительности шпионом, удобную возможность вернуться домой и привезти собранную информацию. Однако такие случаи представляют собой исключения.

Разведчики также имеют возможность получить назначение на работу за рубеж под прикрытием, например, дипломатов или совершить поездку за границу, и некоторые из них пользуются такими случаями, чтобы дезертировать. Их дезертирство считается самой тяжелой потерей.

Дезертирство кадрового разведчика противной стороны является, естественно, большой удачей для контрразведки. Ведь с точки зрения количества и качества получаемой при этом информации такой источник равноценен прямому проникновению на какой-то срок в разведывательные штабы противника. Один такой доброволец-разведчик может буквально парализовать на несколько месяцев работу покинутой им разведывательной службы. Он может рассказать об организации этой службы, а также о работе и характере многих своих коллег в штаб-квартире разведки. Он может разоблачить разведчиков, действующих под разными личинами за пределами его страны. А самое главное – располагает информацией о проводимых разведывательных операциях. Однако он может и не знать многих агентов по той простой причине, что во всех разведывательных службах сведения такого характера засекречиваются и лишь немногие работники, непосредственно связанные с делом, осведомлены о том, какие агенты участвуют в той или иной операции.

Обман противника

В разведке понятие «дезинформация» охватывает широкий круг мероприятий, с помощью которых одно государство пытается ввести в заблуждение другое государство, обычно потенциального или фактического противника, относительно своих возможностей и намерений. Наиболее активно этот метод используется в ходе войны или непосредственно накануне войны, когда его основная задача заключается в том, чтобы отвлечь силы обороны противника от участка, где намечается удар, или создать у него впечатление, что нападение вовсе не планируется, или просто ввести его в заблуждение относительно своих планов и целей.

Метод дезинформации стар, как сама история. Интересные примеры дезинформации содержатся в сочинениях Гомера и Фукидида: троянский конь, приведший к падению Трои, и хитрость греков при нападении на Сиракузы в 415 году до н. э. Во втором случае грекам удалось заслать в ряды защитников Сиракуз своего агента, который убедил сиракузцев напасть на греческий лагерь, находившийся в некотором удалении от города. Тем временем греки погрузили всю свою армию на корабли и приплыли в Сиракузы, оставшиеся фактически беззащитными.

Операции по стратегической дезинформации обычно требуют длительной и тщательной подготовки. Необходимо прежде всего выяснить, что думает противник и чего он ожидает. Дело в том, что информация, передаваемая ему, должна казаться правдоподобной и не выходить за рамки реальных планов, которые, как известно противнику, противостоящая сторона в состоянии осуществить.

Затем разведка должна найти способ доведения дезинформации до противника. Успех зависит от тесного взаимодействия военного командования с разведывательной службой.

После того как союзники изгнали немцев из Северной Африки в 1943 году, всем было ясно, что следующий шаг будет предпринят в Южной Европе, неизвестно было только – где. Поскольку Сицилия явно представляла собой удобный плацдарм для дальнейшего наступления и действительно являлась целью союзников, они считали, что необходимо сделать все возможное для того, чтобы создать у немцев и итальянцев впечатление, будто союзники обойдут Сицилию. Попытка убедить немцев, что никаких военных действий вовсе не будет предпринято, или что союзники двинутся через Испанию, исключалась, поскольку это было бы неправдоподобно. Дезинформация должна держаться рамок возможных действий.

Фрэнсис Гари Пауэрс – американский лётчик, выполнявший разведывательные задания для ЦРУ. Пилотируемый Пауэрсом самолёт-шпион U-2 был сбит во время полета под Свердловском 1 мая 1960 года. Пауэрс выжил, был приговорен советским судом за шпионаж к 10 годам лишения свободы, но позже обменян на советского разведчика Рудольфа Абеля

Для быстрой и эффективной передачи высшему военному командованию противника правдоподобных дезинформационных сведений вряд ли найдется другой, более эффективный метод, чем «несчастный случай», если он кажется логически оправданным и налицо все признаки того, что противнику очень повезло. Такой «несчастный случай» был талантливо организован англичанами в 1943 году перед вторжением на Сицилию, и немцы восприняли его как действительное событие. В начале мая 1943 года на юго-восточном побережье Испании между португальской границей и Гибралтаром недалеко от города Уэлва был найден прибитый к берегу волнами труп английского майора. К его запястью был пристегнут портфель, в котором находились письма английского Генерального штаба генералу Александеру в Тунисе. В этих документах содержались явные намеки на то, что союзники намерены вторгнуться в Южную Европу через Сардинию и Грецию. Как нам стало известно после войны, немцы полностью поверили этим намекам. Гитлер направил танковую дивизию в Грецию, а итальянский гарнизон на Сицилии не получил подкрепления.

В современной истории разведки это, пожалуй, один из лучших примеров дезинформации с помощью одного мероприятия. Операция эта имела кодовое наименование «Начинка» и была детально описана одним из основных ее участников И. Монтегю в книге «Человек, которого не было». Это была чрезвычайно хитроумная уловка, ставшая возможной благодаря особенностям современной войны и средствам, которые дает современная наука. Ничего неправдоподобного не было в том, что потерпел аварию самолет, на котором летел офицер с важным документом, а также в том, что его труп прибило к испанскому берегу.

В действительности для операции был использован труп только что умершего человека из гражданских. Труп облачили в форму английского майора, в карманы положили все необходимые документы, удостоверяющие его личность, визитные карточки и прочие мелочи, подтверждающие, что это действительно майор Мартин. Он был спущен на воду с английской подводной лодки, которая всплыла достаточно близко от испанского берега, чтобы была уверенность, что его прибьет к берегу. Так и случилось.

* * *

Имеются в основном два способа доведения дезинформации до противника. Можно организовать какое-либо происшествие, подобно тому, как это сделали англичане в Испании. Такие «несчастные случаи» кажутся правдоподобными, поскольку они часто происходят в силу превратностей войны. История знает множество случаев, когда курьеры с важными сообщениями попадали в руки противника. Другой способ заключается в том, чтобы заслать к противнику своего агента, который будет делать вид, что сообщает о наших планах, как это сделали афиняне в Сиракузах. Таким агентом может быть «перебежчик» или какое-нибудь «нейтральное лицо». В данном случае, как и при проведении всех контрразведывательных мероприятий по проникновению к противнику, задача заключается в том, чтобы заставить противника поверить агенту. Нельзя рассчитывать, что он просто появится с сенсационной военной информацией и ее признают достоверной, если он не будет в состоянии объяснить, почему пошел на такой поступок, а также – каким образом добыл информацию.

С появлением радио возник совершенно уникальный канал дезинформации. Например, на территорию противника выброшен парашютист с портативным передатчиком и его захватили. Он признался, что направлен с заданием собирать шпионскую информацию о передвижении войск противника и передавать эти сведения в разведывательный центр по радио. Вполне возможно, что такого агента расстреляют после того, как он расскажет о своем задании, а возможно, что его расстреляют и до этого. Однако весьма вероятно, что противник сочтет целесообразным оставить его в живых, поскольку его рация является прямым каналом для передачи дезинформации разведке противника. Если разведывательная служба, пославшая агента, знает, что он захвачен и работает «под контролем» противника, она может и дальше давать ему задания, с тем чтобы ввести в заблуждение противника. Например, если ставится задание дать информацию о сосредоточении войск в районе А, то тем самым создается впечатление, что в этом районе планируются какие-то военные действия. Этот тактический прием использовался союзниками при подготовке высадки в Нормандии.

Менее значительные по своему характеру дезинформационные мероприятия, в основном оборонительного характера, связаны с маскировкой важных объектов. Во время Второй мировой войны для того, чтобы ввести в заблуждение бомбардировочную авиацию фашистов, аэродромы в Англии замаскировывались таким образом, что с воздуха казались фермами. Ангары обкладывались дерном, а мастерским придавали вид сараев, помещений для скота или каких-либо сельскохозяйственных строений. Еще большее значение имели другие мероприятия – в ряде районов расчищались площадки и на них устанавливались макеты самолетов, с тем чтобы эти площадки выглядели как настоящие авиационные аэродромы. В соответствующих районах вдоль морского побережья ставили макеты военных кораблей там, где они в действительности могли бы находиться.

* * *

Операции по стратегической дезинформации требуют самого тесного сотрудничества всех участвующих в них органов государственного аппарата и обеспечения полной секретности. В силу этого демократическим государствам трудно осуществлять широкие дезинформационные мероприятия, за исключением военного времени, когда устанавливаются особые меры контроля. В ином, безусловно выгодном положении находятся Советы. В условиях централизации и полного контроля над средствами информации в их стране они могут гораздо эффективнее, чем мы, проводить дезинформационные операции. Советы зачастую с некоторой помпой выставляют на обозрение такие виды оружия, которые должны отвлечь внимание от другого, уже имеющегося у них или еще только разрабатываемого вида вооружений. Показывают также образцы самолетов и техники, которую они не собираются принимать на вооружение.

Например, во время авиационного парада в июле 1955 года в присутствии дипломатов и военных атташе пролетала армада советских тяжелых бомбардировщиков нового типа, причем этих самолетов оказывалось гораздо больше, чем можно было ожидать. В результате создавалось впечатление, что за последнее время с конвейера сходит значительное число тяжелых бомбардировщиков и что Советы, следовательно, намерены увеличивать мощь своей тяжелой бомбардировочной авиации. Впоследствии выяснилось, что одна и та же эскадрилья летала по кругу, вновь появляясь над Красной площадью через каждые несколько минут. Цель состояла в том, чтобы создать впечатление, будто Советы концентрируют свое внимание на строительстве бомбардировщиков. В действительности они вскоре намеревались сделать больший упор на создание ракетных систем.

В целях дезинформации может быть использован также такой канал, как светские встречи. Когда советский дипломат сугубо доверительно скажет что-то на обеде своему коллеге из нейтральной страны, он обычно рассчитывает на то, что этот нейтрал бывает также и на обедах у англичан и американцев. Это «случайно оброненное замечание» содержалось в директиве Министерства иностранных дел СССР. Когда в разведцентре где-нибудь на Западе станут изучать «случайно оброненную фразу», обнаружится, что ее содержание в основном совпадает с тем, что сказал советский представитель на коктейле где-нибудь за десять тысяч миль от этого места. Таким образом, создается впечатление, что два заявления подтверждают друг друга. В действительности оба русских действовали в соответствии с разработанной операцией по политической дезинформации.

Одна из самых успешных, рассчитанных на длительный срок операций по политической дезинформации Запада была проведена накануне и в ходе Второй мировой войны, с тем чтобы создать впечатление, будто народное движение в Китае – это не коммунистическое движение, а повседневная борьба за социальные и «аграрные» реформы. Эта дезинформация распространялась через находящихся под коммунистическим влиянием журналистов на Дальнем Востоке, а также через организации, в которые проникли коммунисты на Западе.

* * *

Если вы все время ожидаете от противника хитростей и обмана, то буквально все происходящее может восприниматься вами как обман с его стороны. Побочный результат дезинформации, после того как одна акция оказалась успешной, заключается в том, что она лишает противника способности правильно оценивать другие разведывательные сведения. Он будет относиться ко всему подозрительно и недоверчиво. Противник не захочет, чтобы его вновь поймали врасплох.

10 января 1940 года, когда шел первый год Второй мировой войны, немецкий связной самолет, летевший из одного пункта в Германии в другой, попал в облачность, сбился с курса, у него кончился бензин и он совершил вынужденную посадку, как оказалось, в Бельгии. На борту самолета имелись все планы немецкого вторжения во Францию через Бельгию, о чем Гитлер уже отдал приказ. Когда майор немецких ВВС, пилотировавший самолет, понял, где он приземлился, он быстро разжег костер и попытался сжечь документы, находившиеся в самолете. Однако представители бельгийских властей захватили его прежде, чем он успел уничтожить бумаги, и спасли достаточное количество полуобгорелых и вовсе не пострадавших документов, чтобы можно было уяснить суть немецких планов.

Некоторые высокопоставленные английские и французские чиновники, изучавшие этот материал, сочли, что это немецкая дезинформационная акция. Трудно было поверить, что немцы могли разрешить небольшому самолету лететь в плохую погоду в непосредственной близости от бельгийской границы, имея на борту детальный план вторжения. Таким образом, внимание сосредоточивалось на обстоятельствах, а не на содержании самих документов.

Черчилль пишет, что он был против такой оценки. Поставив себя на место германских лидеров, он задался вопросом: какую выгоду они могли получить в данный момент при помощи подобной дезинформации, предупреждая с помощью фальшивых планов Бельгию и Голландию? Очевидно – никакой. Как мы выяснили после войны, вторжение в Бельгию, намечавшееся на 16 января, то есть через шесть дней после вынужденной посадки самолета, было перенесено Гитлером на несколько более поздний срок главным образом потому, что немецкие планы попали в руки союзников.

Случаи подобного рода, заставляющие пугаться призраков дезинформации, не единичны. Уже отмечалось, что, если вы направляете к противнику агента с целью дезинформации, должны добиться, чтобы этому агенту поверили. К неожиданно выпавшей удаче в разведке иногда относятся с недоверием и оставляют ее без внимания, поскольку подозревают, что это – дезинформация. Так произошло у нацистов в конце Второй мировой войны с делом «Цицерона» – албанца, служившего лакеем у английского посла в Турции. Ему удалось подобрать ключи к личному сейфу посла и добраться до совершенно секретных английских документов по вопросам ведения войны. Однажды он предложил немцам купить эти документы, а также взялся и впредь добывать для них аналогичные материалы. Предложение было принято, однако некоторые специалисты Гитлера в Берлине никак не могли поверить, что это не трюк англичан. Правда, здесь были более сложные причины, чем просто опасение возможной дезинформации.

Этот случай служит прекрасным примером того, как предвзятые мнения могут помешать правильно оценить достоверную разведывательную информацию. Документы, добытые «Цицероном», свидетельствовали о подготовке широкого наступления и наращивании сил союзников. Информация полностью противоречила тем иллюзиям, которые питали высшие немецкие круги. Кроме того, соперничество и разногласия между различными органами германского руководства помешали трезво оценить полученную информацию. Разведывательная служба во главе с Гиммлером и Кальтенбруннером враждовала с дипломатическим ведомством, которое возглавлял Риббентроп. Поэтому, если Кальтенбруннер считал информацию достоверной, Риббентроп автоматически был склонен считать ее никуда не годной. Объективный анализ оперативных данных исключался в обстановке, когда враждующие нацистские бонзы дрались за власть и престиж. В сведениях, добытых «Цицероном», Риббентроп и дипломатическая служба подозревали дезинформацию. В

результате, насколько можно судить, материалы, предоставленные «Цицероном», не оказали заметного влияния на стратегию нацистов. Вопреки широко распространенному мнению, нет также доказательств того, что нацисты получили от «Цицерона» какую-либо информацию о планируемом вторжении в Европу, за исключением, возможно, кодового наименования операции «Оверлорд».

Другой комичный момент в этом деле заключается в том, что нацистская разведка выплатила этому ценнейшему агенту сотни тысяч фальшивых фунтов стерлингов. И он потом пытался добиться от германского правительства вознаграждения за оказанные услуги настоящими купюрами.

Агентура ЦРУ

В результате создания в Соединенных Штатах в 1947 году постоянно действующей разведывательной организации у нас появилась совершенно новая профессия – сотрудник разведки. Профессия, конечно, не столь значительная, однако теперь в нашей стране тщательно отобранные молодые люди могут на всю жизнь избрать себе специальность работника разведывательной службы.

Во время Второй мировой войны работников разведки готовили тысячами, но большинство из них после ее окончания вернулись к своим гражданским специальностям. В настоящее время в армии, военно-морских и военно-воздушных силах имеются разведывательные органы, действующие и в мирное время, в которых работают гражданские лица. Военные направляются в эти органы в большинстве случаев лишь на ограниченный срок, потом на смену им приходят другие. До недавнего времени честолюбивые офицеры считали длительную работу в разведке пустой тратой времени. Теперь дело обстоит иначе, и все же военнослужащие, работающие долго в разведке, являются исключением.

Со дня основания ЦРУ его руководство исходило из того, что большинство работников управления будут заинтересованы в своей службе и что они заслуживают таких же прав и привилегий, какие имели бы, работая на дипломатической работе или в вооруженных силах. В свою очередь, ЦРУ ожидает, что большийство поступающих на работу в управление намерены служить в нем длительное время. Так же как и другие крупные государственные и частные организации, ЦРУ не склонно расходовать время и средства на подготовку и обучение людей, которые уйдут, не проработав достаточное время в том или ином подразделении. Фактически для Управления это еще более нежелательно, чем для большинства других организаций, в силу одного весьма специфического, характерного для разведки обстоятельства – необходимости обеспечения секретности. Значительная текучесть кадров представляет определенную опасность, поскольку методы работы, руководящий состав и некоторые проводимые мероприятия становятся в определенной мере известными людям, которые еще не приобрели достаточных навыков в соблюдении необходимых мер по обеспечению секретности и поэтому не могут судить, не говорят ли они лишнего.

Таким образом, в силу характера профессиональной разведывательной организации необходимо, чтобы она подбирала для себя кадры на длительное время, тщательно изучала и проверяла кандидатов, чтобы могла заблаговременно установить, смогут ли они стать компетентными работниками, которые будут удовлетворены своей работой. А когда эти люди попадут в разведку, продвижение их по службе должно идти так, чтобы соблюдались интересы как правительства, так и их самих.

* * *

Каким образом происходит подбор кадров в разведывательную службу, в частности, в нашу? Определяющим фактором является работа, которую лучше всего способен выполнять намеченный кандидат.

Вы не можете сначала пригласить кандидата и показать ему все учреждение, чтобы он убедился, какую разнообразную и интересную работу он может здесь выполнять. Вы не можете также дать ему иллюстрированный проспект, в котором приводится полная справка о разведывательной организации. Правда, ЦРУ дает желающим поступить на работу брошюрку, но в ней нет информации, которая порадовала бы противника или достаточно ясно разъяснила кандидату суть предстоящей ему работы. Наниматель хочет знать все о кандидате, прежде чем наймет его, но на этой стадии он не может подробно рассказать о своей организации и о работе, которая ожидает поступающего, если он будет принят.

Агент ЦРУ с подслушивающим аппаратом в ботинке. Ироническое фото

Очевидно, что в этих условиях наниматель должен думать не только о том, подходит ли ему поступающий, но и получит ли тот удовлетворение, детальнее познакомившись с предстоящей ему работой. Кандидату приходится принимать на веру заверения нанимателя. Такие заверения разведывательная организация может давать только в том случае, если будут как можно глубже изучены образ жизни и мысли кандидатов для их же собственного блага, а также для блага разведки.

Трудность заключается в том, что работа в разведке очень разнообразна, и здесь есть возможность для проявления самых разных талантов и способностей. В каждой области различные люди могут по-разному достигать успеха. Кроме того, при отборе кадров для работы в разведке не исходят из какого-то установленного перечня вопросов о личных качествах кандидата. Однако к кандидату все же предъявляются определенные требования, и если он не отвечает им, то, по всей вероятности, не сможет успешно работать, да и сам не получит удовлетворения от работы в разведке.

Выступая перед слушателями курсов подготовки младшего оперативного состава, я попытался перечислить качества, которыми, по моему мнению, должен обладать высокий профессионал разведки. Он должен:

– хорошо разбираться в людях;

– уметь ладить с людьми в тяжелых условиях;

– научиться отличать факты от вымыслов;

– уметь отличать существенное от несущественного;

– проявлять любознательность;

– быть человеком весьма изобретательным;

– уделять надлежащее внимание деталям;

– обладать способностью выражать свои мысли ясно, кратко и, что весьма важно, интересно;

– знать, когда следует хранить молчание.

К этому перечню я хочу добавить еще некоторые желательные для хорошего сотрудника разведки качества, которые в

меньшей степени касаются его способностей к работе и в большей – его убеждений и мотивов действий.

Хороший разведчик должен с пониманием относиться к мнениям, мыслям и поведению других людей, даже если это все совершенно чуждо ему. Косность и ограниченность – качества, которые не предвещают ничего хорошего работнику разведки.

Работник разведки не должен быть слишком честолюбивым человеком и не должен стремиться к тому, чтобы его труд вознаграждался славой или богатством. Ни того, ни другого он, по всей вероятности, не получит, работая в разведке. Однако у него должно быть нечто неосязаемое, но вместе с тем самое важное, самое необходимое для разведчика – заинтересованность.

* * *

Какие мотивы заставляют человека посвятить себя искусству разведки? Ответить на этот вопрос можно, если, например, познакомиться с некоторыми сотрудниками американской разведки и посмотреть, каким образом они попали в разведку. Первый из них является ответственным руководящим работником ЦРУ. Во время Второй мировой войны он участвовал в боевых действиях на европейском театре военных действий, остался с оккупационными войсками в Германии, был в Берлине в 1948 году, когда действовал воздушный мост, и, наконец, вернулся домой и демобилизовался. Проработав три месяца на прежней работе, он обнаружил, что казавшееся ранее привлекательным занятие – делать деньги – не приносит ему больше удовлетворения в условиях затяжного противостояния Запада и Востока, с которым он был отчасти знаком благодаря тому, что служил в армии во время войны и в первые годы после ее окончания. Ему хотелось быть поближе к такому фронту борьбы, где бы он чувствовал, что «воюет», где бы мог заниматься делом, которое, по его мнению, является самым важным.

Второй сотрудник моложе, окончил колледж в начале 50-х годов. В колледже он специализировался по проблемам государственного управления и международных отношений. Отец надеялся, что он войдет в семейное предприятие, но сын не пожелал, по крайней мере, в то время, устроить свою судьбу таким привычным образом. Он не знал точно, чем хочет заняться, но некоторые явления, с которыми он познакомился во время учебы в колледже, интересовали его и волновали каждый раз, когда он читал о них в газетах, например, обязательства и проблемы Соединенных Штатов за границей, а также тот вызов, который Советский Союз бросает нашему образу жизни.

Он поехал в Вашингтон, чтобы подыскать себе работу. Некоторое время служил в правительственном аппарате, в звене, мало связанном с международными делами, и только в разведке нашел дело по душе.

И наконец, третий сотрудник родом из небольшого городка на Среднем Западе. Он не учился в колледже, был призван в армию, получил назначение в войска связи, находящиеся за границей, где его очаровал Дальний Восток. Он был свидетелем нападения китайских коммунистов на остров Куэмой, затем вернулся домой и демобилизовался. Благодаря подготовке, полученной в армии, он мог пойти работать в электронную промышленность или открыть мастерскую по ремонту телевизоров. Вместо этого он в один прекрасный день предложил свои услуги ЦРУ и был направлен за границу для выполнения важной работы по обеспечению связи.

Общим для всех этих трех людей является понимание того, что сегодня в мире имеет место конфликт, что Соединенные Штаты вовлечены в этот конфликт, что мир и благополучие человечества находятся под угрозой и что в этой области стоит попытаться что-то сделать. Ими двигало чувство более сложное, чем патриотизм, и более глубокое, чем стремление к увлекательной деятельности. Разведчик независимо от того, где он работает – в своей стране или за границей, всегда чувствует себя как «на фронте», «на передовой линии обороны». Это чувство еще более обостряется тем, что в повседневной работе он почти все время сталкивается с фактами, говорящими о действиях противника. Если любовь к приключениям и играет здесь какую-то роль – а она, конечно, играет, – к ней в значительной мере добавляется забота о безопасности государства.

Бдительного и пытливого человека, патриота своей страны, испытывающего эти чувства и имеющего достаточное образование, можно сделать хорошим работником разведки. Именно этот комплекс «стимулов» должна распознать разведывательная служба в своих будущих работниках. Образование, талант, высокая благонадежность не сделают из человека работника разведки, если им не движут отмеченные выше побудительные мотивы.

* * *

Практические трудности, с которыми сталкивается человек, посвятивший себя разведывательной работе, а также его семья, частично порождаются необходимостью соблюдения конспирации, что является обязательным для всей разведывательной деятельности. Каждый человек, принимаемый в разведку, подписывает клятвенное обязательство не разглашать никаких сведений о том, что он знает или делает в разведке, оно связывает его даже после того, как он уходит с государственной службы. Это означает, что разведчик не может говорить о существе своей повседневной работы ни с женой, ни с друзьями. Мало кто уходил из разведки из-за этого ограничения или тяготился бы им. Хотя оно может показаться непривычным людям, чем-то буквально парализующим их жизнь, в действительности трудности не так уж велики. В режиме секретности, может быть, даже имеются некоторые преимущества с точки зрения светской жизни: он заставляет людей проявлять некоторую изобретательность, находить себе побочные любимые занятия, проявлять интерес к другим вещам. Я знал одного крупного разведчика, который увлекался выведением орхидей. Другие разведчики писали романы и детективные рассказы, третьи в свободное время занимались музыкой или живописью. Что же касается жен, то большинству из них, как только кончится медовый месяц, начинают надоедать рассказы мужей об их работе и тонкостях того дела, которым они занимаются, или о юридических и правительственных кругах, в которых они вращаются.

В личном составе ЦРУ не меньше (если не больше) представлены все классы и все районы Америки, чем в любом другом государственном учреждении или крупном частном предприятии. Некоторые из работников Управления вовсе не учились в колледжах, другие учились, но не окончили их. Многие являются американцами первого поколения, зачастую владеющими редкими языками, хотя, безусловно, на работу их приняли не только по этой причине.

Разведывательная служба в свободном обществе – это не только демократический институт в силу того, что она создается конгрессом и подчинена исполнительной власти. Состав ее работников отражает характер того общества, которому она служит. Работникам разведки внушается мысль, что необходимые меры секретности особенно обязывают сотрудников разведки как государственных служащих всегда быть для всех примером в работе.

Если система набора кадров в ЦРУ не обеспечивает Управление лучшими специалистами, с тем чтобы наша разведка стояла выше других, включая разведку Советского Союза, значит, мы не используем должным образом исключительных возможностей, которые имеем в нашей стране. Конгресс ассигнует достаточные средства и наделил ЦРУ широкими полномочиями. Исполнительная власть при трех президентах с момента создания Управления в 1947 году оказывала ему существенную поддержку. Мы располагаем большими, чем любая другая страна, человеческими ресурсами, поскольку среди нашего 185-миллионного населения имеются едва ли не все расы и национальности мира.

* * *

Работник разведки, занимающийся тайным сбором разведывательной информации, – это кадровый сотрудник разведывательной службы, американский гражданин, выполняющий свои служебные обязанности в том или ином районе США или за границей и действующий по указаниям Центра. Он выполняет роль руководителя, организатора, вербовщика, а также специалиста, на месте оценивающего ту разведывательную продукцию, которую добывает его аппарат. Человек, которого он подбирает, вербует, обучает и направляет на сбор информации и работу которого он оценивает, – это агент. Агент (им может являться гражданин любой национальности) имеет непосредственный доступ к интересующей разведку информации или же может получать ее посредством своих связей. Его связь с разведывательной службой обычно продолжается до тех пор, пока обе стороны считают, что она их удовлетворяет и выгодна им обеим.

Если разведчику удается найти человека, представляющего интерес для разведывательной службы в силу того, что он располагает информацией или имеет доступ к ней, он должен прежде всего определить, на какой основе потенциальный агент захочет сотрудничать с ним или с помощью каких средств его можно заставить пойти на сотрудничество. Если агент сам предлагает свои услуги, подобные вопросы не встают перед разведчиком, но он все же должен установить, что подтолкнуло, побудило агента к принятию такого решения, чтобы понять этого человека и правильно им руководить. Это нужно также потому, что этот человек мог быть направлен противником.

В качестве основы сотрудничества агента с разведывательной службой на первом месте стоят идеологические убеждения и патриотические чувства. В преданности агента, добровольно изъявившего желание сотрудничать по идеологическим мотивам, если он искренен, редко бывает необходимость сомневаться, тогда как в отношении людей, работающих главным образом за денежное вознаграждение или из жажды приключений и волнующих кровь интриг, у вас всегда должна присутствовать настороженность.

Собственно говоря, идеология – это не самый точный термин для характеристики того, о чем мы говорим, однако мы пользуемся им ввиду отсутствия лучшего. Мало кто из агентов путем абстрактных рассуждений приходит к выводу, что одна общественная система лучше другой. Мало кто отыскивает оправдание совершаемым актам измены, как это делал, например, Клаус Фукс, который заявил, что он мог бы принести клятву верности британской короне и вместе с тем передавать английские секреты Советскому Союзу. «Посредством моей марксистской философии, – сказал он, – я разделил свой ум на две изолированные части». Вероятнее всего, взгляды и суждения будут основываться на чувствах и на вполне практических соображениях.

Агент, сотрудничающий на идеологической основе, в настоящее время обычно не считает себя изменником своей родины. Им движет прежде всего стремление добиться падения ненавистного ему режима. Поскольку Соединенные Штаты не являются империалистической державой и ведут борьбу против коммунистических режимов, а не против народов коммунистических стран, имеется основа для общности целей агента, действующего по идеологическим мотивам, и разведывательных служб свободных государств.

Убежденные агенты нелегко идут на сотрудничество с разведкой. Вначале они могут предпочесть присоединиться к какому-нибудь подпольному движению, если такое существует, либо принять участие в политической деятельности эмигрантов, прямо добивающихся ликвидации тоталитарного режима, господствующего в их стране.

Во время Второй мировой войны один из моих лучших агентов в Германии, информация которого имела величайшее значение для успешного ведения военных действий союзников, все время пытался убедить меня в том, что ему следует присоединиться к разраставшемуся тогда подпольному движению, ставившему цель избавиться от нацистов. При каждой встрече я должен был разъяснять ему, что, поступив таким образом, он привлечет к себе внимание, поставит себя под угрозу и что было бы целесообразнее сохранить имеющиеся у него возможности и впредь добывать для нас очень важную информацию. Было заметно, что он разочарован, что он хочет вступить в борьбу. У него было и другое соображение: он полагал, что его положение после окончания войны будет прочнее, если он станет открыто помогать свержению нацистов. Никто не сочтет его героем за то, что он снабжал союзников разведывательной информацией. К сожалению, в этом он был прав. Другой агент-антифашист, сотрудничавший со мной в то время, готов был давать любую информацию, за исключением сведений, которые могли бы непосредственно привести к гибели солдат – его соотечественников. Такие оговорки делают люди с чистой совестью.

* * *

Все разведывательные службы пользуются также услугами людей, работающих главным образом за деньги или из любви к приключениям и интригам. Некоторых привлекает атмосфера секретности и обмана, так как они испытывают некое извращенное чувство удовлетворения оттого, что являются никому не ведомыми пружинами развития событий. Среди заговорщиков часто встречаются люди с такой чертой. В перевернутом мире шпионажа можно встретить и таких людей, которыми движет жажда власти, самомнение – чувства, которые они не могут удовлетворить, выполняя обычную работу. Агенты часто занимают высокие посты. Они могут стать ценными и важными специалистами для правительственных служб и иногда получают доступ в очень высокие сферы. У Сомерсета Моэма в шпионском рассказе времен Первой мировой войны хорошо сказано о человеке, который взялся за шпионаж.

«Он не думал, чтобы (Кайпор) стал шпионом лишь из-за денег, – пишет он. – Он был человеком с умеренными запросами… Быть может, принадлежал к числу тех людей, которые предпочитают окольные пути прямым, поскольку, идя такими путями, испытывают некое сложное чувство удовлетворения оттого, что одурачивают своих ближних. Может быть, он стал шпионом… желая взять верх над важными персонами, которые даже и не знали о его существовании. Быть может, им двигало тщеславие, ощущение того, что его таланты не получают должного признания, или просто озорное стремление напроказить».

То, о чем здесь пишет Моэм, известно каждому крупному писателю и психологу, а также каждому опытному работнику разведки. Побудительные мотивы редко действуют отдельно, в их чистом виде, чаще всего они переплетаются. Возможность получения денежного вознаграждения, обеспечение личной безопасности зачастую являются теми факторами, которые сопутствуют, дополняют идеологическую основу сотрудничества с разведкой. Некоторые разведывательные службы считают очень полезным, чтобы агент, сотрудничающий с ними на идеологической основе, время от времени принимал деньги, подарок или какое-нибудь одолжение, поскольку все это в известной мере привязывает агента к разведке, закрепляет контакт со спецслужбой. Как Уиттэйкер Чемберс, так и Элизабет Бентли рассказывали, что Советы, проводя работу по проникновению в государственный аппарат Соединенных Штатов во время Второй мировой войны, настойчиво навязывали денежное вознаграждение даже «преданным» американским коммунистам, работавшим на них.

Агент ЦРУ. Иронический рисунок

Лица, идущие на сотрудничество за плату, делают это потому, что испытывают финансовые затруднения, имеют долги, которые не могут погасить, либо растратили государственные средства и не могут восполнить растрату. Опасаясь разоблачения и не имея возможности добыть средства законным путем, они могут в конце концов обратиться к иностранной разведке с предложением снабжать ее информацией, если она заплатит им достаточно, чтобы обезопасить их положение. Человек, рассчитывающий таким образом уйти от уголовной ответственности, сам идет на еще большее нарушение закона и, вероятно, будет активно работать на разведку, поскольку не видит иного выхода. В конце концов разведка всегда дает ему понять, что может найти способ в любое время разоблачить его перед властями его страны.

Специфический характер коммунистического государства иногда дает Западу некоторые возможности получения определенных услуг со стороны лиц, «не желающих сотрудничать». Преступление, которое добропорядочный коммунист легче всего совершает и которого больше всего боится, – это политическое преступление. Основными же политическими преступлениями среди коммунистов считаются неправильный образ мыслей, уклоны различных видов, отступление от линии партий в своих действиях или даже в неосторожных заявлениях.

Западные разведывательные службы, как это хорошо известно коммунистам, пристально наблюдают за этими проявлениями и, кроме того, в течение ряда лет ведут учет факторов, связанных с деятельностью, выступлениями, личной и общественной жизнью коммунистических лидеров от самой верхушки до самых низших звеньев партийной иерархии. Западные разведывательные службы зачастую пытаются установить контакт с лицами, которым, по их мнению, угрожают отстранение, позор, а возможно, и более суровые наказания, и убедить их в том, что они будут нуждаться в помощи и получат ее, если согласятся на сотрудничество. Здесь просматривается не столько попытка оказать давление, сколько стремление напугать человека, лишить его самоуверенности и самодовольства и заставить почувствовать, что он нуждается в друзьях и в помощи.

Советские «сверхшпионы»

Всякий не прочь, чтобы его изображали всемогущим и непобедимым. Я полагаю, что Советы очень довольны той высокой оценкой, которую дают их кадровым работникам и агентам некоторые деятели на Западе. Польза при этом состоит в том, что подобный образ подавляет противника.

Примеров же неудач советской разведки множество. Ее широкие агентурные сети, зачастую слишком обширные, в конце концов разваливались или оказывались раскрытыми как в результате активных действий западной контрразведки, так и в силу собственных внутренних неувязок. Наиболее подготовленные работники разведки допускают профессиональные ошибки, свидетельствующие, что и они не являются непогрешимыми. Часто, когда учебник не дает ответа, когда нет времени, чтобы получить указания из Центра, и когда нужно самому принять решение и проявить инициативу, работник советской разведки не выдерживает испытаний.

Советская система подготовки как кадровых работников, так и агентов имеет целью искоренить проявления своеволия из разведывательной работы, но достичь этого практически невозможно. Гарри Хаутон помог разоблачить себя, тратя дополнительные средства, которые он получал за шпионаж, на операции с недвижимостью. Он хотел сделать себе состояние. Вассел тратил деньги на дорогую одежду. Оба они расходовали больше того, что зарабатывали, и это обстоятельство рано или поздно должно было привлечь к ним внимание. Например, помощник одного из опытнейших шпионов Москвы полковника Абеля был алкоголиком. Рано или поздно он должен был оступиться – проговориться. Так оно и случилось.

Советы не могут устранить такие проявления человеческой натуры, как любовь, секс и алчность. Поскольку они используют эти человеческие страсти, чтобы привлечь людей к сотрудничеству, было бы странно не понять, что эти моменты в поведении человека могут быть также использованы для срыва тщательно задуманных операций. Типичный случай такого рода описывает Александр Фут, рассказывая о работе своей группы на советскую военную разведку во время Второй мировой войны. Мария Шульц, опытный советский агент, была замужем за неким Альфредом Шульцем, также давним советским агентом, находившимся в заключении в Китае за шпионаж. В Швейцарии Мария влюбилась в радиста, прикрепленного к ней для работы, развелась заочно с мужем и вышла замуж за радиста. Подобное проявление неверности так опечалило ее старую служанку Лизу Брокель, что она позвонила в английское консульство в Лозанне и наговорила работнику консульства, снявшему трубку, столько, что этого было достаточно, чтобы поставить под угрозу всю советскую агентурную сеть. К счастью для Советов, она так ужасно говорила по-английски и вела себя настолько необычно, что в консульстве ее приняли за душевнобольную и не придали должного значения ее сообщению.

Часто Советы и их сателлиты подбирают в агенты неподходящих людей. Они неправильно оценивают характер человека, недооценивают такие качества, как мужество и честность. Их циничный взгляд на преданность идеям – тем, которых они сами не исповедуют, – не позволяет им понять важнейшие мотивы поступков свободных людей. Хорошей иллюстрацией их слабости в этой области является дело известного румынского бизнесмена Георгеску. В 1953 году, вскоре после того как он бежал из коммунистической Румынии и добивался американского гражданства, агент коммунистической разведки, действовавший по указанию Советов, пытался завербовать его путем грубого шантажа. Агент заявил Георгеску, что, если он согласится выполнить некоторые разведывательные задания в Соединенных Штатах, его двух сыновей, которых задерживали в Румынии, освободят и вернут родителям. В противном случае он никогда их не увидит. Георгеску мужественно отказался вести какие-либо разговоры на эту тему, выставил агента из своего кабинета и рассказал обо всем американским властям. Агента, являвшегося дипломатическим работником, выслали из Соединенных Штатов. Дело приобрело широкую огласку и так негативно повлияло на отношения Румынии с Соединенными Штатами, что румыны в конце концов решили восстановить свой подорванный престиж, удовлетворив личную просьбу президента Эйзенхауэра об освобождении детей Георгеску.

Советская разведка чрезмерно уверовала в свои силы, излишне сложна, и эффективность ее переоценивают.

* * *

Американцы обычно гордятся – и, видимо, справедливо – тем, что естественные и органически присущие многим другим народам «заговорщические» наклонности отсутствуют в их характере и не типичны для той обстановки, в которой они живут. При этом американцы, сознавая это, нередко полагают, что как в дипломатии, так и в разведывательных операциях мы не можем тягаться с «коварным иностранцем». Иностранцы, в свою очередь, считают американцев несколько легковерными и наивными. Кроме того, американских официальных представителей рисуют довольно-таки ограниченными филантропами, немного склонными к миссионерству, вмешивающимися в дела, в которых они ничего не понимают, и настаивающих на том, чтобы все делалось в соответствии с их желаниями. Таков американец, предстающий перед нами в книге Грэма Грина «Тихий американец». В «Некрасивом американце» другая сторона того же предубеждения: будто мы, находясь за границей, не понимаем по-настоящему местных условий и местного населения и не считаемся с ними. Большое количество книг-бестселлеров на эту тему свидетельствует о том, что эта точка зрения имеет широкое хождение и что нам в определенной мере импонирует, когда нас изображают простодушным, доверчивым народом. Не приходится удивляться, что подобные предубеждения, создающие для нас неприятности, проявляются в критических высказываниях как в Америке, так и за границей по поводу нашей деятельности за рубежом в целом, в том числе разведывательной службы США.

Прежде всего я хочу сказать, что лучше брать сырой человеческий материал, имеющийся у нас в Америке, – наивных, простых людей, – и готовить из них первоклассных работников разведки, не жалея на это времени, чем выискивать людей от природы хитрых, коварных, с конспираторскими наклонностями, и пытаться приобщить их к работе в разведывательной системе. Читатель, очевидно, заметил, что в одной из предыдущих глав, перечисляя требования, предъявляемые к будущим кадровым сотрудникам разведки, я не включил в их число эти качества. Работник, подбирающий людей в разведку, не ищет увертливых. Скорее всего, он будет остерегаться их или вовсе откажется от их услуг. Кадровый работник американской разведки готовится так, чтобы разведывательная работа была его специальностью, а не образом жизни.

Наряду с отмеченными выше предвзятыми мнениями существует также точка зрения, будто американская разведка еще молода, не успела возмужать, не сумела за короткий срок своего существования обеспечить себя способными работниками, которые могли бы соперничать в мастерстве с работниками более старых и опытных служб как дружественных, так и враждебных стран. Опровергнуть это не представляет труда. Мы видели, как некоторые страны, например Япония и Россия, остававшиеся до начала нынешнего века явно на уровне феодализма, достигли на протяжении жизни всего лишь одного поколения технического уровня XX века без тех столетий эволюционного развития, которые прошли западные страны. Мы были свидетелями того, как во время Второй мировой войны страны с разрушенной промышленностью, например Германия и отчасти Франция и Италия, достигли определенных преимуществ. Приступив к реконструкции, они не были связаны с устаревшими технологиями и оборудованием, и ничто не мешало им использовать самые передовые технические достижения.

Американская разведка находится именно в таком положении. Во время Второй мировой войны она позаимствовала многовековой опыт предшествующих разведок. После ее окончания, когда пришло время создать в Америке постоянно действующую разведывательную службу, имелась возможность и даже необходимость строить эту организацию с расчетом на решение современных проблем, не будучи стесненными теми структурами, которые существовали 50 лет назад. Не имеет большого значения, что американская разведка молода. Главное, что она представляет собой современную разведку, не погрязла в рутине и не привязана к устаревшим теориям. Хочу указать прежде всего на ее способность использовать для достижения своих целей самые современные технические средства. В этом отношении она является смелым новатором.

* * *

Говорят, что тайная разведывательная деятельность не соответствует американским традициям. Подобные взгляды лишь отчасти являются мифом, причем мифом уже отмирающим. Однако и сегодня встречаются американцы, подозрительно относящиеся ко всякому «секретному» органу правительства. Безусловно, такой орган должен доказать, что работа его засекречена обоснованно и в интересах всей страны.

Нельзя не признать, что становятся все более ясными те опасности, с которыми мы сталкиваемся в период холодной войны, а также то обстоятельство, что невозможно обеспечить безопасность нации, используя лишь обычные средства открытой дипломатии. Даже те, кто тяготится этой необходимостью, вынуждены признать, что для обеспечения национальной безопасности нам следует прибегать к тайной разведывательной деятельности. Интересно отметить, что конгресс почти никогда не колебался в оказании поддержки и финансировании нашей разведывательной деятельности при всей ее секретности. В законе, на основе которого создавалось ЦРУ, конгресс уполномочил Управление «защищать источники и методы разведки от несанкционированного разглашения». Однако закон не предусматривал никаких средств решения этой задачи, за исключением тех, которыми располагает само ЦРУ.

Естественно, когда мы терпим неудачи при осуществлении тех или иных разведывательных операций и органы массовой информации сообщают об этом, неизбежно начинается критика, и часто необоснованная. Разведка – рискованное предприятие и не всегда можно заранее гарантировать успех. Поскольку обычно лишь неудачные операции получают огласку, у общественности складывается впечатление, что деятельность ЦРУ гораздо реже бывает успешной, чем это есть на самом деле.

Тот факт, что в ЦРУ из года в год приходят на работу хорошо подготовленные и очень способные выпускники колледжей, свидетельствует о том, что сомнения американцев в отношении разведки в целом не проникли слишком глубоко в среду молодежи. Я обнаружил, что наши молодые сотрудники высоко ценят работу в разведке, поскольку здесь они могут реально способствовать обеспечению нашей национальной безопасности. За десять лет работы в ЦРУ я вспоминаю лишь один случай, когда человек, поступивший на службу в Управление, испытывал некоторые сомнения в чистоплотности той работы, которая ему была поручена. Ему предоставили на выбор либо с почетом уволиться, либо взяться за работу в другой сфере разведывательной деятельности.

В свое время была осуществлена сенсационная, широко известная сейчас секретная операция, которая казалась кое-кому в нашей стране «незаконной». Речь идет о полетах самолета У-2. Простым гражданам многое известно о шпионаже в том виде, в каком он проводился с незапамятных времен. Незаконный переход через границы других стран агентов с фальшивыми документами и под чужим именем – этот прием настолько часто применялся Советами против нас, что мы привыкли к нему. Однако посылка разведчика с фотоаппаратурой в воздушное пространство другой страны на высоту более 10 миль, так чтобы его не было видно и слышно, шокировала многих, поскольку была делом необычным. Но таковы уж странности международного права – мы ничего не можем поделать, когда советские корабли подходят на расстояние 3 миль к нашим берегам и с них фотографируется все что угодно. По моему мнению, мы, если захотим, можем действовать так же.

Если шпион проникает на вашу территорию, вы ловите его, если можете, и наказываете в соответствии со своими законами. Так поступают независимо от того, какими средствами агент пользовался для достижения своих целей – железной дорогой, автомобилем, самолетом или, как говорили мои предки, передвигался на своих двоих. Шпионаж ни в коей мере не может стать «законным». Если нарушается сухопутная граница, территориальные воды или воздушное пространство другой страны, – это незаконный акт. Конечно, государству нелегко отрицать свою причастность, когда в качестве средства проникновения используется самолет новейшей и весьма совершенной конструкции, обладающий высокими техническими характеристиками.

Решение об использовании самолета У-2 было принято на основе соображений, которые, как полагали в 1955 году, имели жизненно важное значение для обеспечения нашей национальной безопасности. Нам требовалась информация, которая помогла бы дать нужное направление ряду наших военных программ, и в частности ракетостроению. Не имея сведений о советской ракетной программе, мы не могли этого сделать. Не располагая достаточно серьезной базой для определения характера и масштабов возможного внезапного ракетно-ядерного удара, мы могли поставить под угрозу само наше существование. Право на самосохранение – это неотъемлемое право любого суверенного государства.

* * *

Говоря о мифах и ложных представлениях, я хотел бы опровергнуть еще один миф, связанный с У-2. Говорили, будто Хрущев был поражен, узнав о полетах. В действительности он знал о них на протяжении ряда лет, хотя в самом начале его информация во всех отношениях была неточной. Задолго до 1 мая 1960 г., дня, когда был сбит У-2, по этому вопросу имел место обмен дипломатическими нотами, которые публиковались. Не имея возможности что-либо предпринять против этих полетов и не желая показывать собственному народу свое бессилие, Хрущев перестал посылать протесты.

Гнев Хрущева на Парижском совещании был неискренним и преследовал определенную цель. В то время он не видел возможности добиться успеха на конференции по берлинскому вопросу. Это было время серьезных осложнений с китайскими коммунистами. После визита в Соединенные Штаты осенью 1959 года он не сумел договориться с Мао, заехав в Пекин по дороге из США. Кроме того, его беспокоило, что советский народ слишком положительно реагирует на планирующийся визит Эйзенхауэра летом 1960 года в СССР. Под влиянием всех этих соображений он решил использовать случай с У-2 для того, чтобы отвлечь внимание общественности от тех промахов, которые были совершены Кремлем во внутренней и внешней политике.

Американский разведывательный самолет У-2 «Локхид»

Имеются данные, говорящие о том, что в Президиуме ЦК в течение первых двух недель мая после случая с У-2 и до начала совещания в Париже проходили длительные дискуссии. Видимо, обсуждался вопрос, как поступить: оставить ли случай с У-2 без внимания или же использовать его, чтобы сорвать совещание. Говорят, что Хрущева спрашивали, почему он, находясь в США в 1959 году, то есть более чем за шесть месяцев до того, как был сбит У-2, не упомянул о полетах американских самолетов над СССР. Хрущев будто бы ответил, что не хотел «нарушать» дух Кэмп-Дэвида.

Наконец, чтобы покончить с вопросом об У-2, я должен остановиться еще на одном мифе. Когда 1 мая 1960 года был сбит самолет Пауэрса, все должны были помалкивать и не делать никаких признаний, поскольку признаваться в шпионаже не следует. Действительно, существует старая, прекрасная для своего времени традиция: ни при каких условиях не признаваться в проведении шпионских операций. Предполагается, что пойманный шпион также будет молчать.

В XX веке так бывает не всегда. Случай с У-2 является примером этому. Очевидно, что о строительстве самолета, его подлинном назначении, об успехах, достигнутых с его помощью за более чем пятилетний срок его эксплуатации, а также о том, кто был инициатором этой операции и контролировал ее осуществление, должны были знать многие. Учитывая исключительный характер этой операции, большие расходы на ее осуществление и ее сложность, подобное расширение круга осведомленных лиц было неизбежно. Данную операцию невозможно было провести так же, как организацию переброски агента через границу. Безусловно, все эти люди знали бы, что всякие опровержения со стороны президента будут ложными. Рано или поздно это было бы установлено.

Еще более серьезным является вопрос об ответственности руководства страны. Если бы президент заявил, что его подчиненные по собственному усмотрению, не получив санкции свыше, задумали и осуществили такую операцию, как операция с У-2, это было бы равнозначно признанию того, что в правительстве царит безответственность и что президент не контролирует действия своих подчиненных, которые могут существенным образом отразиться на нашей национальной политике. Такую позицию занять было невозможно. Хранить молчание обо всем (мне это представляется неосуществимым) было бы равносильно подобному признанию. Решение главы исполнительной власти взять на себя в случае как с У-2, так и с высадкой в бухте Кочинос ответственность за операцию, запланированную как тайную, но затем раскрытую, по-моему, было правильным. Это было единственно оправданным в той обстановке решением. Конечно, любой подчиненный президенту работник, например директор Центрального разведывательного управления, был бы готов взять на себя всю или часть ответственности в обоих случаях, даже ответственность за безответственные действия, если бы ему предложили это. Нельзя исключать, что кто-то и полагал возможным осуществить нечто подобное. Однако я думаю, что это было бы совершенно бессмысленно.

* * *

Шпионы, описываемые в книгах, редко встречаются в реальной жизни как по одну, так и по другую сторону «железного занавеса». Кадрового работника разведки, по крайней мере, в мирное время, почти никогда не посылают инкогнито или под маской на территорию потенциального противника для выполнения опасного задания. Если не считать советских нелегалов, направляемых за границу на длительное время, разведывательным службам нет надобности идти на риск возможного захвата и допроса их сотрудника, в результате чего окажутся под угрозой ее агенты и, возможно, будут раскрыты многие операции.

Похождения знаменитого Джеймса Бонда из книги Яна Флеминга «На секретной службе ее величества», которую я прочел с величайшим удовольствием, очень мало похожи на скромное и осторожное поведение советского шпиона в Соединенных Штатах полковника Рудольфа Абеля. Кадровый разведчик, в отличие от литературного героя, обычно не носит при себе оружия, замаскированных записывающих аппаратов, шифрованных сообщений, зашитых в подкладку брюк, и вообще чего-либо, что могло бы привести к его разоблачению в случае захвата. Он не должен соблазняться ухаживаниями шикарных дам, подсаживающихся к нему в баре или появляющихся из стенных шкафов в гостиницах. Если это случится, его, по всей вероятности, отзовут, поскольку один из основных принципов разведки заключается в том, чтобы никто, за исключением ограниченного числа работающих с ним лиц, не знал, что он разведчик.

Если имеют место опасности, хитросплетения, заговоры, то в них участвует агент, а не кадровый разведчик, обязанность которого состоит в том, чтобы направлять деятельность агента, не ставя под угрозу свою безопасность. Даже когда речь идет об агенте и его собственных источниках информации, разведывательная дисциплина сегодня требует такого необходимого условия, как неприметность, а это исключает роскошную жизнь, связи с сомнительными женщинами и тому подобные похождения. Александр Фут, работавший на Советы в Швейцарии, в своей книге «Руководство для шпионов» описывает следующим образом свою первую встречу во время Второй мировой войны с одним из самых ценных советских агентов. Этим агентом был человек, известный под кличкой «Люси», о подвигах которого я уже рассказывал.

«Я прибыл первым, – пишет он, – и с некоторым любопытством ожидал прихода агента, который проник в самые сокровенные тайны Гитлера. Тихий, неприметный человек невысокого роста вдруг появился в кресле за нашим столиком. Это был "Люси" собственной персоной. Трудно было представить человека, менее похожего на героя из книг о шпионах. Он же был именно таким человеком, каким должен быть агент в реальной жизни. Не бросающийся в глаза, среднего роста, примерно пятидесяти лет, с мягким взглядом глаз, моргающих за стеклами очков. Он был именно тем человеком, какого можно почти наверняка встретить в пригородном поезде в любой части света».

Большинство шпионских романов и остросюжетных повестей пишется для читателей, которые хотят, чтобы их развлекали, а не обучали разведывательному делу. Для профессионального разведчика в технике шпионажа много волнующих и интересных моментов, но люди, не обученные искусству разведки, вероятно, не разглядят этого. Действительно, существенные элементы шпионажа – успешная вербовка ценного агента, добывание важной информации – по соображениям безопасности попадают в открытую литературу лишь в «увядшем», усеченном виде через многие годы.

Полезную аналогию можно провести с искусством рыбной ловли. Я даже обнаружил, что из хороших рыбаков получаются хорошие работники разведки. Подготовка, которой рыбак занимается перед ловлей, – учет погоды, освещенности, течения, глубины воды, выбор нужной приманки или насадки, времени дня и места лова, проявляемое им терпение – это составной элемент рыбацкого искусства, имеющий важное значение для успеха. Момент, когда рыба оказывается на крючке, действительно волнующий, его может понять даже человек, далекий от этого увлечения. Однако его не будут интересовать все подготовительные меры. В то же время рыбак ими интересуется, ибо они имеют исключительно важное значение для его искусства, так как без этой подготовки рыбу не заманишь и не вытащишь.

* * *

Меня всегда интриговало то обстоятельство, что один из величайших в истории писателей-шпионов Даниэль Дефо ни слова не написал о шпионаже в своих основных произведениях, хотя считается одним из наиболее профессиональных разведчиков раннего периода истории английской разведки. Он не только был самостоятельным и успешно действующим оперативником, но и стал впоследствии первым шефом организованной английской разведывательной службы, о чем стало известно лишь много лет спустя после его смерти. Самыми знаменитыми его произведениями, конечно, являются «Робинзон Крузо», «Молль Флендерс» и «Записки о чумном годе». Попробуйте найти хоть малейшее упоминание о разведчиках и шпионаже в любой из этих книг. Несомненно, Дефо тщательно избегал описания известных ему действительно проводившихся разведывательных операций, исходя из политических соображений, а также в силу врожденного чувства секретности. Однако человек с таким плодовитым умом легко мог придумать нечто, что сошло бы за хорошую историю о шпионах, перенеся действие в другое время и в другую обстановку. Видимо, он никогда не брался за это, потому что, зная внутреннюю подоплеку дела, чувствовал, что по соображениям конспирации не сможет нарисовать подлинную и полную картину шпионажа в том виде, как он практиковался в те времена, а как писатель Дефо не мог придумывать какие-то фантастические небылицы.

Необычно пишет о некоторых аспектах разведывательной работы Джозеф Конрад. Осмелюсь предположить, что польское происхождение Конрада объясняет его врожденную способность постигать тонкости тайной деятельности и шпионажа. Его отец был выслан, а два дяди казнены за участие в заговоре против русских. Поляки имеют большой опыт подпольной деятельности, такой же большой, как русские, и в значительной мере приобрели этот опыт благодаря длительному противодействию стремлению русских господствовать над ними.

В силу своего характера Конрад вряд ли мог написать шпионскую повесть, чтобы просто заинтриговать и поволновать читателя. Его интересовали моральные аспекты, человеческая подлость и спасительная добродетель людей. Конрад даже не придает большого значения внешней стороне вымышленных им шпионских историй, поскольку не эта сторона интересует его прежде всего, а сложность внутренних переживаний человека, действующего в качестве разведчика.

В литературе о разведке меня привлекают больше всего сочинения типа произведений Конрада, в которых рассматриваются мотивы действий шпиона, осведомителя, предателя. Среди тех, кто шпионил против своей страны, были люди, ставшие шпионами по идеологическим мотивам, любители тайных интриг, польстившиеся на деньги и запутавшиеся в расставленных для них сетях. В различные периоды преобладает тот или другой стимул, а иногда они выступают в сочетании. Клаус Фукс был типичным шпионом, действовавшим по идеологическим мотивам, Гай Берджес – шпион из любви к интригам, шведский полковник Стиг Веннерстром явно был продажным шпионом, а Вассел – типичный пример запутавшегося шпиона. И наконец, имеется литературный образ шпиона. Если нам доставляет удовольствие читать о нем, пускай он останется, хотя он – явная выдумка.

* * *

Отдельно следует сказать о неудачах в разведывательной работе. В 1938 году советский разведчик, тайно действовавший в Соединенных Штатах, отдал в чистку брюки, в одном из карманов которых находилась пачка документов, полученных от агента, работавшего в Управлении разведки ВМС. Так как документы мешали как следует отутюжить брюки, мастер вынул их – ив результате раскрылся один из самых вопиющих случаев советского шпионажа в Америке. Это был также один из самых ярких примеров небрежности со стороны подготовленного сотрудника разведки. Разведчик, по фамилии Горин, впоследствии был выдворен в СССР.

Случалось, что даже опытные агенты оставляли портфели в такси или поездах. Внезапный и необъяснимый приступ рассеянности может иногда овладеть даже хорошо подготовленным разведчиком. Однако виновником серьезных неудач обычно является не кадровый разведчик. Чаще они оказываются следствием произвольных или даже благонамеренных поступков людей, не причастных к разведке, которые не имеют представления, какие последствия могут иметь их действия. Они могут быть также результатом технических ошибок и случайностей.

Однажды благодушная домохозяйка заметила, что у ее очень занятого квартиранта начинают протираться подметки на выходных ботинках. Не спросив его разрешения, из самых добрых побуждений она отнесла их сапожнику. Тот предложил поставить также и новые набойки на каблуки, снял старые и обнаружил в каждом каблуке тайничок, где лежали полоски исписанной бумаги.

С одним из наиболее ценных моих немецких агентов во время работы в Швейцарии в ходе Второй мировой войны чуть не произошла серьезная неприятность лишь потому, что на подкладке шляпы стояли его инициалы. Как-то вечером я ужинал с ним в моем доме в Берне. Кухарка обратила внимание на то, что мы говорим по-немецки. Пока мы воздавали должное отличным блюдам, приготовленным ею, – роль повара она выполняла лучше, чем роль шпионки, – кухарка выскользнула из кухни, осмотрела шляпу моего агента и записала его инициалы. На следующий день она рассказала своему знакомому нацисту о том, что у меня был гость, судя по его речи – немец, и сообщила его инициалы.

Мой агент был представителем руководителя немецкой военной разведки адмирала Канариса в Цюрихе и часто посещал немецкую миссию в Берне. Когда он вновь появился там, пару дней спустя после нашего ужина, два руководящих работника миссии, знавшие уже о донесении кухарки, отвели его в сторону и обвинили в том, что он контактировал со мной. Агент не растерялся. Обращаясь к старшему, он строго заявил, что действительно обедал со мной, что я якобы являюсь одним из его основных источников разведывательной информации о союзниках и, если они когда-нибудь и где-нибудь упомянут об этом, он позаботится о том, чтобы их немедленно убрали с дипломатической службы. О его контактах со мной, добавил он, известно только адмиралу Канарису и высшим представителям немецкого правительства. Дипломаты смиренно извинились перед моим другом и, насколько мне известно, впоследствии помалкивали.

Мы извлекли из этого события для себя некоторые уроки. Я – что моя кухарка работает на немцев; мой немецкий агент – что он должен убрать инициалы со своей шляпы; и мы оба – что нападение – лучший способ защиты. И если агент А работает с агентом Б, иногда так и не узнаешь до самого Страшного суда, кто в конце концов и на кого работает. В данном случае, безусловно, все висело на волоске, и только отчаянный блеф спас положение. К счастью, преданность моего агента вскоре получила подтверждение. Что же касается кухарки, то за свои занятия она в конце концов оказалась в швейцарской тюрьме.

* * *

Агентурная сеть коммуниста Зорге в Японии была раскрыта в 1942 году в результате действий, которые вовсе не были рассчитаны на достижение именно этой цели. Человек, который провалил группу, ничего не знал о Зорге и его организации.

В начале 1941 года японцы начали преследовать своих коммунистов, подозревая их в шпионаже в пользу СССР. Один из них, некий Ито Ритсу, никакого отношения к шпионажу не имевший, притворился, будто готов оказать содействие полиции. На допросе он указал на ряд лиц как на подозрительных, хотя в общем-то они и были таковыми. В частности, он назвал миссис Китабаяси, некогда состоявшую в коммунистической партии и порвавшую с ней, когда она жила в Соединенных Штатах. В 1936 году Китабаяси вернулась в Японию, и через некоторое время с ней установил связь другой японский коммунист, известный ей по Соединенным Штатам, – художник по имени Мияги, входивший в состав организации Зорге. Мияги раскрылся перед Китабаяси, хотя делать этого ему, видимо, не следовало, поскольку она, будучи преподавателем кройки и шитья, не могла иметь доступа к информации, представлявшей интерес для Зорге.

Ритсу ничего этого не знал. Он оговорил миссис Китабаяси, чтобы доставить ей неприятность за то, что она вышла из рядов коммунистов. Однако, когда полиция арестовала Китабаяси, та выдала Мияги. Мияги в свою очередь навел полицию на высокопоставленного агента Зорге – Одзаки, и так продолжалось до тех пор, пока не была разоблачена вся организация.

Безусловно, чем шире организация, чем больше в ней групп и чем сложнее условия связи между отдельными членами, тем больше шансов, что она будет раскрыта. Однако многочисленная и активная сеть Зорге никогда не привлекала к себе внимания полиции. Офицеры полиции, допрашивавшие Китабаяси, были немало удивлены, когда перед ними звено за звеном раскрывалась структура одной из самых эффективных разведывательных организаций за всю историю спецслужб. Раскрытие этой организации было целиком результатом промаха, причем такого, которого невозможно было избежать, как бы тщательно ни были проработаны все элементы. Спасти могла разве что одна мера предосторожности, которой Советы зачастую пренебрегают: не использовать в разведывательных целях человека, который когда-то был известен как член коммунистической партии.

Определенные просчеты и неудачи, могущие привести к провалу всего дела, иногда бывают и по вине самой разведывательной службы, а не работника, руководящего агентом. Могут подвести технические специалисты, готовящие экипировку и материалы, необходимые для выполнения агентом задания. Так, например, под грубыми руками чиновника таможни раскроется фальшивое дно чемодана, недостаточно хорошим окажется рецепт тайнописных чернил. Опаснее всего, пожалуй, дефекты в специально изготовляемых документах. Все разведки собирают и изучают новые документы из всех стран мира. Они также следят за всеми изменениями в старых документах, чтобы обеспечить агента документами, «подлинными» во всех деталях и соответствующими «времени получения». Однако иногда допускается ошибка, которую потом уже трудно исправить. Внимательный пограничник, через руки которого проходят сотни паспортов в день, может обратить внимание на то, что серия паспорта у одного путешественника не соответствует дате выдачи, или что виза подписана консулом, который умер за две недели до указанной даты ее подписания. Даже рядовой пограничный чиновник знает, что такие неувязки могут говорить лишь об одном. Только агенты разведки снабжаются документами, выполненными артистически и технически безупречно, если не считать одной подобной неудачной детали.

* * *

Наконец, судьба, неожиданное вмешательство каких-то посторонних сил, несчастные случаи, природные бедствия, препятствия, созданные человеком, каких еще не было неделю назад, или просто неполадки в работе машины могут оказаться фатальными для осуществления вроде бы хорошо продуманной разведывательной операции. Агент, выполняющий задание, может умереть от сердечного приступа, его может сбить грузовик или он может полететь самолетом, который потерпит катастрофу. В результате задание не будет выполнено, а возможно, произойдет нечто более серьезное. В марте 1941 года капитан Людвиг фон дер Остен, только что прибывший в Нью-Йорк, чтобы взять на себя руководство сетью нацистских шпионов в Соединенных Штатах, был сбит такси и смертельно ранен, когда переходил Бродвей у 45-й улицы. Хотя сообразительный помощник сумел подхватить его портфель и скрыться, записная книжка, обнаруженная у фон дер Остена, и документы, найденные у него в номере в отеле, указывали на то, что этот человек, выдающий себя за испанца, – немец, несомненно, выполняющий разведывательное задание. Когда вскоре после этого случая почтовая цензура на Бермудах обнаружила упоминание о нем в одном из весьма подозрительных почтовых отправлений, регулярно посылавшихся из Соединенных Штатов в Испанию, ФБР смогло напасть на след нацистской шпионской организации, которой должен был руководить фон дер Остен. Дело закончилось тем, что в марте 1942 года были осуждены Курт Ф. Людвиг и восемь его сообщников. Именно Людвиг находился вместе с фон дер Остеном, когда тот был сбит такси, и это он осуществлял связь с нацистской разведкой через Испанию.

Однажды в ветреную ночь во время войны на оккупированную территорию Франции был сброшен парашютист, который должен был установить связь с антигитлеровским подпольем. Предполагалось, что он приземлится в открытом поле за городом, но его снесло ветром, и он опустился посреди зрителей, смотревших кино под открытым небом. Случилось так, что это был специальный сеанс для частей СС, дислоцировавшихся поблизости.

Ставший теперь знаменитым берлинский туннель, проложенный из западного сектора в восточный для того, чтобы добраться до советских линий связи в Восточной Германии и подключиться к ним, был хорошо задуман, и работать в нем было относительно комфортабельно. Поскольку зима в Берлине холодная, там была даже своя автономная система отопления. Когда после сооружения туннеля впервые выпал снег, во время обычного осмотра на поверхности, к крайнему огорчению проверявшего, обнаружилось, что снег по линии туннеля таял, поскольку снизу проникало тепло. Очень скоро на снегу могла появиться дорожка, идущая из западного сектора в восточный, на которую, несомненно, могли обратить внимание. Работник, проводивший осмотр, своевременно сообщил об этом. Отопление спешно отключили, более того, в туннеле поставили холодильные установки. К счастью, снег продолжал идти и дорожку быстро засыпало. При сложном и детальном планировании постройки туннеля этого момента никто не смог предвидеть. Таким образом, едва не был допущен промах при осуществлении одного из самых эффективных и смелых разведывательных мероприятий.

Разведывательные операции в большинстве своем полезны лишь в течение ограниченного отрезка времени. Так было и с берлинским туннелем, и с полетами самолетов У-2, и т. д. Временной фактор учитывается, когда приступают к операции, однако зачастую бывает трудно определить, когда ее надо прекратить.

Советы в конце концов обнаружили берлинский туннель и превратили его восточный конец в публичную выставку.

* * *

В разведывательной работе случайности с тяжелыми последствиями чаще всего происходят на канале связи. Послания для агентов зачастую помещаются в тайники. Они могут устраиваться повсюду – и на земле, и под землей, в зданиях и на улице. В одном случае материал был зарыт в землю недалеко от края дороги. Это место и раньше с успехом использовалось. Народу там бывало мало как днем, так и ночью. Однажды материал спокойно зарыли в землю, но, когда через несколько дней за ним пришел агент, он обнаружил на этом месте гору земли. Оказалось, что дорожно-строительная организация решила расширить дорогу и уже приступила к работам.

По очевидным причинам тайниками часто служат общественные туалеты. В некоторых странах это, пожалуй, единственное место, где вы с уверенностью можете сказать, что находитесь в абсолютном одиночестве. Но даже и в таком месте может не повезти. Был случай, когда уборщики решили превратить одну из кабинок во временную кладовку для своего инвентаря и повесили на дверь замок. Эту кабину превратили в кладовку после того, как там был заложен материал, и до прихода агента, который должен был произвести его выемку.

При использовании радиосвязи может подвести оборудование как на передающем, так и на принимающем конце. Связь по почте может подвести в силу самых разнообразных причин.

Часто опаздывают поезда, и курьер не успевает прибыть на встречу с агентом, который имел указание ждать его только до определенного времени. Для того чтобы избежать такого случайного нарушения связи, при хорошей разработке операции в большинстве случаев предусматривается запасной или аварийный вариант связи, который вступает в действие, когда основной вариант не срабатывает. Однако здесь возникает проблема дополнительной психологической нагрузки на агента и чрезмерной сложности связи, что само по себе может стать причиной неприятностей. Человек, находящийся в состоянии нервного напряжения, не может запомнить много сложных данных по системе связи и записать план, поскольку это слишком опасно. Если же он и сделает пометки, они могут оказаться настолько непонятными, что он сам не сумеет разобраться в них, когда возникнет необходимость, хотя ему казалось, что используемые сокращения очень разумны и позволят без труда восстановить их в памяти.

Один из самых простых и старых приемов, используемых в разведке при назначении встречи, состоит в том, чтобы прибавлять или вычитать заранее определенное количество дней и часов к датам, названным в разговоре по телефону или в другом сообщении. Это делается для того, чтобы запутать противника, если он перехватит эти сообщения. Например, агенту приказывают добавлять один день и вычитать два часа. Так, если встреча назначается на вторник в 11 часов, то в действительности это значит, что она состоится в среду в 9 часов. Когда агента отправляли, он знал это условие как собственное имя. Никакой необходимости делать какие-то записи не было. Однако через месяц, когда он получает первое указание о выходе на свидание, он вдруг в страхе начинает думать: а как же было условлено – плюс один день и минус два часа или минус один день и плюс два часа? А может быть, плюс два дня и минус один час? А может быть?., и т. д. Этот вариант, конечно, очень прост, и вряд ли он может служить примером для часто используемых более сложных систем организации связи.

Недоразумения или неспособность запомнить сложные условия связи могут породить настоящую комедию ошибок, особенно когда обе стороны начинают строить догадки о том, какую ошибку допустила другая сторона. Агент пропустил встречу потому, что перепутал плюсы и минусы. Человек, который должен был с ним встретиться, прибыл на место вовремя. Поскольку агент не появился, он полагает, что тот перепутал плюсы и минусы, и начинает строить догадки, кто и что перепутал. Избирается одна из четырех возможных комбинаций и человек снова идет на место встречи в определенное им время. Однако он избрал неправильную комбинацию. Тем временем агент вспомнил правильный порядок, но уже слишком поздно, поскольку установленные день и час прошли. Встреча так и не состоялась.

Неудачи со связью, независимо от их причин и характера, можно подразделить на две группы. К первой относятся такие, в результате которых тайная операция становится известной противнику или местным властям (это не всегда одно и то же). Вторые просто приводят к срыву операции или нарушению ее хода, например, когда сообщения не достигают тех, кому они предназначаются, но все же не попадают в руки противника. В обоих случаях это является серьезным происшествием и может вовсе сорвать операцию или заставить отсрочить ее выполнение на длительное время, пока не будет восполнен нанесенный урон, не восстановлена связь и т. д.

* * *

Незначительные неудачи и промахи в разведке имеют свою неприятную сторону. После них разведчик не может быть вполне уверенным, наносят они ущерб или нет (и в какой мере) и можно ли продолжать операцию или нужно отложить ее выполнение. В большинстве случаев здесь утрачивается «прикрытие», происходит частичная или временная деконспирация, неприметность и анонимность агента нарушаются, и он, хотя бы на короткое время, предстает как человек, занимающийся каким-то подозрительным делом, вполне возможно, шпионажем. Могу добавить, что если об агенте сложится впечатление, что он мошенник, аферист или контрабандист, это также не способствует выполнению задания.

Каждый, кто путешествовал под чужим именем, знает, что больше всего надо опасаться не того, что вы забудете свое новое имя, расписываясь в книге проживающих в гостинице. Страшнее другое. После того как вы только что расписались, в вестибюль вдруг входит человек, которого вы не видели 20 лет, хлопает вас по плечу и говорит: «Джимми Джонс, ты где, старый черт, пропадал все эти годы?»

При временных или постоянных разъездах агента под чужим именем всегда имеется возможность, пусть небольшая, случайной встречи с человеком, который знал агента до того, как он стал пользоваться другим именем. Может быть, агенту удастся отговориться или отшутиться. Неприятность заключается в том, что в современном мире, столь настороженно относящемся к шпионажу, большинство людей в подобных случаях прежде всего подумают, что метаморфоза объясняется шпионской деятельностью этого лица. Если на создание агенту другой личины было затрачено много сил, то такая случайная встреча может все провалить.

Советские нелегалы обычно направляются в страны, где риск подобных случайных встреч минимален или вовсе исключается. Однако приводимый ниже пример показывает, что такая возможность всегда существует и что Советы, как и мы, не могут полностью исключить случайность.

Как я уже отмечал, в связи с делом Хаутона – Лонсдэйла была арестована супружеская пара американцев по фамилии Крогер, игравшая роль радистов. После ареста они были опознаны как старые советские агенты, ранее действовавшие в Соединенных Штатах. ФБР опознало их по отпечаткам пальцев. Не успели работники ФБР закончить это дело, как в его нью-йоркское отделение позвонил джентльмен, который назвался бывшим футбольным тренером. За неделю до этого в журнале «Лайф» были опубликованы фотографии всех лиц, задержанных по делу Лонсдэйла. Указанный джентльмен рассказал сотрудникам ФБР, что 35 лет назад он работал тренером в средней школе в Бронксе. В то время сухопарый маленький парнишка хотел вступить в команду, и он запомнил его. Именно этот сухопарый парнишка и был Крогером, чью фотографию он видел в «Лайфе». Он был абсолютно уверен в этом. Тренер также сообщил, что фамилия этого человека вовсе не Крогер, а иная, и оказался прав.

Крогеры и не пытались изменить свой внешний вид. У Крогера было свое дело в Лондоне и такого характера, что его могли посещать различные люди из всех стран, интересующиеся редкими книгами. Не могло ли случиться так, что кто-нибудь, не обязательно этот тренер, запомнивший его по средней школе в Бронксе, зайдет к нему в магазин в поисках книги и узнает его? Маловероятно, но возможно. Советы, однако, пошли на этот риск.

* * *

Незначительные на первый взгляд происшествия могут раскрыть некоторые факты, указывающие на шпионскую деятельность. Чаще всего они просто покажут, что происходит нечто необычное. Будут ли эти необычные факты истолкованы как признаки шпионской и, следовательно, вредной деятельности, зависит в значительной мере от того, кто их обнаружил – полицейский, домовладелец или случайный прохожий. Зачастую деятельность агента становится заметной в результате того, что он использует некоторые уже известные профессиональные уловки и приемы, не зная, что за ним наблюдают.

Однажды мы послали, может быть недостаточно продуманно, трех человек к одной важной персоне, проживавшей в большом европейском городе в гостинице в многокомнатном номере на одном из верхних этажей. Все они были профессионалами, и каждый был необходим на начальной стадии этой операции. Они никогда не бывали в этой гостинице и даже в самой стране, и никто их там не знал. Много месяцев спустя, после того как через другие источники было установлено, что этот господин готов сотрудничать с нами, мы направили к нему одного из тех трех человек, которые его уже посещали. После некоторых споров было решено, что лучше послать нашего работника в гостиницу, чем вызывать интересующее нас лицо на встречу куда-нибудь в город, где мы не могли в достаточной мере обеспечить безопасность встречи. В конце концов, наш человек был в гостинице лишь один раз много месяцев назад, и ни одна живая душа не могла знать, в чем состоит его задача.

Прибыв в гостиницу, он вошел в кабину лифта и оказался там один на один с лифтером, старым, неприметным человеком, которого он, безусловно, как ему казалось, никогда раньше не видел. В этот раз он решил запомнить лицо лифтера, чтобы избегать его при последующих посещениях. Перед остановкой на нужном этаже старик обернулся и сказал: «Здравствуйте, сегодня вы без своих двух спутников». Опасно это? Вероятно, нет. Однако никогда нельзя быть до конца уверенным в этом. Важно то, что наш работник не был таким неприметным человеком, каким он считал себя. Лифтеры, официанты и вообще обслуживающий персонал гостиниц хорошо запоминают лица. В некоторых странах такие служащие – бармены, швейцары – работают полицейскими осведомителями. Не догадался ли лифтер, к кому шел наш человек? Не определил ли он его национальность по его речи (правильной, но все же с акцентом), по одежде, по манерам? Незначительные происшествия как раз и отличаются такой неопределенностью. Серьезная разведывательная служба не пойдет на риск и даже при малейшем сомнении и подозрении изменит условия встреч и связи, даже сменит людей, участвующих в операции, если они привлекли к себе чье-то внимание.

* * *

Одним из серьезнейших источников неприятностей для разведки и дипломатии западных стран являются лица, фабрикующие разведывательные сведения, мошенники. Среди них агенты, источники информации которых иссякли и которым в связи с этим грозит опасность остаться без работы. Такой агент знает, какую информацию разведывательная служба хотела бы получить, и пользуется на определенном этапе ее доверием. Если он не имеет других средств к существованию и по натуре нечестен, ему вполне может прийти в голову мысль представить «живыми» и действующими источники, которые в действительности «умерли». И он сам продолжает готовить сообщения якобы от их имени. Рано или поздно разведывательная служба разоблачит его, обнаружив фактические ошибки, противоречия, отсутствие конкретных данных, некоторое украшательство, которого раньше не было, и даже стилистические ошибки, которые не были характерны для подлинных источников.

Обман может быть раскрыт и другим путем. Агент обязан встречаться время от времени со своими информаторами. После встречи он должен не только передавать разведчику полученную информацию, но и писать донесения о встрече, в которых излагаются обстоятельства встречи, общее благополучие и настроение информатора и многие другие данные, контролируемые разведкой. «Послушайте, – говорит разведчик агенту, – вы сказали, что встречались с X 25-го числа. Это очень интересно, поскольку нам известно, что всю последнюю неделю его не было в стране». Этот момент неприятен для работника разведки, если он беседует с агентом, который раньше сделал для него много полезного.

Мошенник в разведке, в отличие от настоящего агента, ставшего на путь обмана, – это человек, специализирующийся на проделках такого рода и никогда не выполнявший действительной агентурной работы на какую-либо разведку. Подобно другим мошенникам, он стремится приспособиться к новым формам мошеннического бизнеса. Главную ставку он делает на вымогательство денег у разведывательных служб. Его жизненный опыт подсказывает ему, как найти кабинеты нужных лиц и проникнуть в них.

Фальсификаторы и мошенники всегда существовали в разведывательном мире. Однако за последнее время в связи с новыми научными и техническими открытиями, имеющими большое значение, особенно для военного дела, появилось новое и соблазнительное поле деятельности для мошенников. Они могут использовать и такую слабость, как отсутствие детальных научных знаний у работника разведки. Хотя всякая современная разведывательная служба обучает и инструктирует своих работников, действующих «на местах», насколько это возможно, по представляющим для них интерес научным проблемам, совершенно ясно, что невозможно сделать каждого работника разведки настоящим физиком или химиком. В результате многие хорошие оперативники могут поверить в ценность и достоверность предлагаемой информации и будут работать с мнимым информатором до тех пор, пока специалисты в Центре не проанализируют поступившие материалы и не известят его, что он, к сожалению, попал в лапы к мошеннику.

Сразу после Второй мировой войны мошенники чаще всего пытались использовать возникший повсюду в мире интерес к исследованиям в области атомной энергетики. Нас буквально стали осаждать люди, которых мы называли «продавцы урана». Во всех европейских столицах они приходили с «образцами» урана-235 и урана-238, которые приносили в канистрах или завернутыми в тряпку или в бутылочках из-под лекарств. Иногда они предлагали продать нам большое количество этого драгоценного вещества. Иногда они утверждали, что образцы получены с недавно открытых урановых рудников в Чехословакии, что располагают отличными информаторами, которые смогут постоянно снабжать нас последними сведениями о научных исследованиях в этой отрасли за «железным занавесом». С ураном было множество различных вариаций.

Главным признаком, выдающим мошенника в разведке, как и большинство других мошенников, является его требование о немедленной выплате вознаграждения наличными. Сначала делается заманчивое предложение, сопровождаемое передачей «образца», затем следует требование о выплате крупной суммы, после чего будет передана основная масса «товара». Поскольку никакая разведывательная служба не разрешает своим работникам за границей расходовать по своему усмотрению более чем символические суммы, пока в Центре не будет детально рассмотрено предложение, мошенникам очень редко удается выманить у разведки значительные суммы. Теряется лишь время, которое также очень ценится, иногда даже больше, чем деньги. Если в предложении есть хоть намек на правду и невозможно на месте установить, что это мошенничество, работник разведки в силу причин, о которых я уже неоднократно говорил, попытается затянуть с ответом на некоторое время, чтобы разобраться в существе предложения. Это может вылиться в бесполезную борьбу умов между умным мошенником и разведчиком. Разведчик не хочет совсем отказаться от переговоров, а мошенник всячески старается изловчиться, чтобы найти правдоподобные ответы на все вопросы, которые могут «подтвердить» подлинность его ответов.

* * *

Еще больше усилий требуют и значительно труднее распознаются фальшивки, фабрикуемые людьми, которыхмы называем «бумажные мельницы». Они пишут сообщения пачками и, в отличие от мошенников, не ограничиваются лишь наиболее актуальными вопросами. Зачастую их информация выглядит правдоподобной, хорошо аргументированной и прекрасно оформленной. Ей присущ лишь один недостаток: она не имеет первоисточника, хотя они категорически утверждают, что он наличествует.

В свои лучшие дни «бумажные мельницы» использовали обстановку, сложившуюся в результате появления «железного занавеса». Они процветали в конце 40-х – начале 50-х годов, когда большинство западных разведок еще не умело удовлетворительно решать задачу проникновения за «железный занавес».

В этот период многие граждане стран Восточной Европы, бежавшие оттуда и не имевшие надежды заработать на жизнь, обнаружили, что работники разведывательных служб Запада стремятся к встречам с ними, чтобы получить информацию об условиях и обстановке в тех районах, откуда они недавно прибыли. Менее порядочным сразу же пришла в голову мысль снабжать западные разведки той информацией, которая им так необходима. Для этого им, безусловно, следовало подтвердить свои источники за «железным занавесом» – верных друзей, оставшихся там и занимающих важные посты, а также средства для поддержания секретной связи с этими друзьями: курьеры, нелегально провозимая корреспонденция, радиосвязь и т. д. Раскрытие недостоверности подобной информации затруднялось тем обстоятельством, что ее составители зачастую были очень хорошо осведомлены о структуре и порядках в правительственных и военных органах своей страны. Они могли брать материалы, публикуемые в газетах за «железным занавесом», или из радиопередач, и приукрашивать или весьма искусно интерпретировать эту информацию. Зачастую информация была достаточно интересной. Единственный недостаток заключался в том, что она обходилась дороже, чем стоила в действительности, и поступала не из тех источников, которые назывались.

Вскоре после Второй мировой войны группа военных, перебежавших на Запад из одной из Балканских стран, пообещала предоставить нам последние послевоенные планы обороны побережья Далмации со всеми данными о береговых укреплениях, ракетных площадках и т. д. За это они желали получить многотысячную сумму в золотом эквиваленте. Они согласились показать нам несколько документальных материалов, прежде чем мы решим вопрос о выплате вознаграждения. Предполагалось, что это будут фотокопии официальных военных чертежей с приложенными к ним пояснительными записками. Материал якобы был получен от верного коллеги офицера, который остался «на месте» и теперь занимает ответственный пост в военном министерстве страны за «железным занавесом». Кроме того, эти лица якобы располагали и связным, знающим дорогу в горах, смелым человеком, который якобы только что доставил материалы и тут же вернулся назад. Он не мог запаздывать с возвращением, поскольку его отсутствие было бы замечено, что создавало опасность. Если мы заключим сделку, связной ежемесячно будет совершать переход, а их коллега в военном министерстве будет снабжать нас теми материалами, которые нам нужны.

Планы были прекрасными, так же как и предложенная документация. При первом ознакомлении с ней мы заметили лишь одну небольшую ошибку. В одном из документов говорилось, что новые оборонительные сооружения строятся с помощью «рабского» труда. Только антикоммунисты могут употребить такой термин. Коммунисты никогда не признают наличия у них рабского труда. Наши военные друзья перестарались и тем выдали себя. Было ясно, что ими были сфальсифицированы эти прекрасные планы и документы, сидя за пивом в каком-нибудь погребке в Мюнхене. Позже они сами признались в том, что не было никакого смелого связного и друга в военном министерстве.

Документы «бумажных мельниц» обычно умно задумывались, хорошо составлялись, и при этом тонко учитывались желания будущего покупателя. От них почти невозможно было отказаться сразу. В компании всегда присутствовал умелый чертежник, и редко когда в материалах, предлагавшихся «бумажными мельницами», не было в качестве приложения детальных схем в крупном масштабе, на которых изображалась система основных источников, дополнительных источников, «почтовых ящиков», линий курьерской связи, явочных квартир и всех необходимых принадлежностей профессионального шпионажа.

* * *

Чудаки и слабоумные вплотную примыкают к фальсификаторам в качестве источников неприятностей, людей, заставляющих разведку впустую тратить время. Читатель удивится, узнав, сколь многим психопатам, озлобленным людям, лицам со слабостями и различными отклонениями в психике удается устанавливать связь с разведывательными службами во всем мире и отвлекать на себя их внимание хотя бы на относительно короткий срок. Разведывательные службы и в этом случае оказываются уязвимыми ввиду постоянной потребности в информации, а также потому, что невозможно заранее знать, откуда такая информация может поступить.

Паранойя – самый серьезный источник беспокойства. Поскольку сейчас очень много разговоров о шпионаже, неудивительно, что люди с задатками параноиков, потерпевшие неудачу в любви или просто не любящие своих соседей, изобличают друзей и врагов, конкурентов или даже местного мусорщика как советских шпионов. Во время Первой мировой войны многие немецкие гувернантки, служившие в семьях на Лонг-Айленде, обвинялись в том, что они будто бы по ночам поднимали и опускали штору на окне, подавая тайные сигналы немецким подводным лодкам, всплывавшим у побережья. Какую важную информацию они могли передать на подводную лодку, опустив и подняв несколько раз штору, обычно было неизвестно, однако параноики всегда почему-то считают, что рядом находится «плохой человек». Опытные работники разведки зачастую могут выявить маньяка именно по этой черте. В утверждениях таких людей очень мало конкретного. К примеру, официант из «Эспланады» занимается шпионажем в пользу одной из стран за «железным занавесом». Видели, как он, отойдя в угол, потихоньку делал какие-то записи после того, как излишне долго обслуживал двух клиентов – работников государственного учреждения (вероятно, он писал им счет).

Чудаки и слабоумные иногда ухитряются кочевать из одной разведки в другую. Если их не выявить в самом начале, они могут причинить серьезные неприятности, ибо, будучи связаны с одной разведкой, они могут узнать достаточно много для того, чтобы предложить другой разведке нечто существенное. В Швейцарии однажды появилась молодая и весьма привлекательная девушка. Она рассказывала о своих приключениях за «железным занавесом» и в Западной Германии и о своей разведывательной работе как на русских, так и на одну из западных держав. История ее была очень длинной, и потребовались месяцы, чтобы ее распутать. Было ясно, что она бывала в тех местах, о которых говорила, поскольку могла назвать и описать соответствующие районы и людей и знала местные языки. Настораживало ее утверждение о том, что некоторые разведчики из стран Запада, включая и американцев, находящихся в Германии, работают на Советский Союз.

В результате расследования выяснилось, что девушка появилась в Германии как беженка и располагала информацией о Советском Союзе и Польше, где она, по-видимому, некоторое время работала на чисто технической секретарской работе. Входе серии опросов и проверок она встречалась с многочисленными разведчиками из союзных стран и узнала их имена. Она явно рассчитывала на то, что ее примут на службу. Однако ее притязания все же отвергли, поскольку в результате проверки стало ясно, что девушка не вполне здорова.

После этого она очутилась в Швейцарии, где и попала в поле нашего зрения. К этому времени ее рассказы обогатились персонажами, с которыми она встречалась в Германии. У нее они фигурировали как двуликие участники большой закулисной игры и шпионажа. Вполне возможно, что, после того как она рассталась с нами и отправилась в другую страну, ее история еще пополнилась, а мы, беседовавшие с ней, фигурировали теперь в качестве советских агентов. У одного из наших сотрудников появилась даже мысль, что ее направили на Запад русские, поскольку, не имея никакой подготовки, она была прекрасным орудием саботажа. Разведывательные службы Европы зря тратили на нее свое драгоценное время. А это мешало им качественно исполнять свои непростые обязанности…

Роль разведки в холодной войне

Основным элементом стратегии коммунистов в холодной войне является тайное проникновение в свободные государства. При этом как можно дольше скрываются применяемые ими средства, например страны, избранные в качестве объектов, и т. д. Они используют выявленные слабости и уязвимые места, которые предоставляет случай, и, в частности, стараются проникнуть в армейскую среду и силы безопасности той страны, против которой ведется тайное наступление.

Я включаю эту проблему, наиболее серьезную из всех, с которыми наша страна и весь свободный мир сталкиваются сегодня, в свою книгу потому, что разведке отводится здесь основная роль. Подрывные кампании, организуемые коммунистами, обычно начинаются с использования тайных приемов и тайных сил. Именно против них должны быть сконцентрированы усилия нашей разведки. Эта задача по важности стоит в одном ряду с теми, о которых я уже писал, – сбор информации, контрразведка, координация разведывательной деятельности, подготовка национальных оценок.

Бороться с этой опасностью мы можем, во-первых, с помощью нашей официально провозглашенной внешней политики, ответственность за которую несут государственный департамент и президент. Во-вторых, демонстрируя свою оборонительную мощь, мы в состоянии убедить свободный мир в том, что мы и наши союзники достаточно сильны и готовы принять вызов, брошенный Советами, и что мы имеем возможность и готовы защитить страны свободного мира, если понадобится, с помощью силы, одновременно помогая им укрепить свою безопасность для борьбы с подрывной деятельностью. Если свободные страны будут считать, что мы слабы в военном отношении или не готовы к решительным действиям, вряд ли они будут твердо противостоять коммунизму.

Третьим средством является разведка. Она должна: 1) своевременно обеспечивать наше правительство информацией о тех странах, которые в первую очередь намечены коммунистами в качестве объектов подрывной деятельности; 2) проникать в важнейшие звенья аппарата подрывной деятельности, когда этот аппарат начинает действовать против намеченной страны, анализировать для правительства подрывные методы противника, а также давать информацию о лицах, в отношении которых проводятся подрывные мероприятия, или лицах, внедряемых в местные правительственные органы; 3) всеми силами способствовать защите других стран от враждебного проникновения, информируя эти страны о характере и масштабах грозящей им опасности, а также скрытно оказывая поддержку местным службам безопасности, когда подобная направленность действия представляется наилучшей или единственно возможной.

Многие страны, которым угрожает наиболее серьезная опасность, не располагают службами безопасности, способными своевременно информировать руководство о грозящей коммунистической подрывной деятельности. Они часто нуждаются в помощи и могут получить ее лишь от такой страны, как Соединенные Штаты, которые располагают необходимыми средствами, а также умеют и готовы действовать в этом направлении. Многие правительства стран, безопасность которых находится под угрозой, приветствуют оказание такой помощи и на протяжении многих лет получают от нее большую пользу.

Нередко случается, что страна, которой угрожает опасность, полагает, что может справиться с ней сама. Иногда ее руководители слишком поздно осознают опасность и контроль в стране решительно и быстро захватывают сторонники перехода власти к коммунистам. При таких обстоятельствах трудно что-либо предпринять, если в стране отсутствуют силы сопротивления и она не просит помощи в то время, как коммунистический аппарат постепенно уничтожает демократию. Зачастую коммунисты используют демократические институты – избирательное право и парламентарную систему, для того чтобы проникнуть в так называемое правительство «народного фронта». Затем маска сбрасывается, участников коалиции – некоммунистов отстраняют, в стране устанавливается коммунистическая диктатура, и власть берет в свои руки тайная полиция. Тогда уже слишком поздно принимать какие-либо защитные меры. Примером применения подобной тактики были события в Чехословакии в 1948 году.

* * *

Всякий раз, когда возможно, мы должны укреплять волю к сопротивлению и уверенность в своей способности противостоять противнику. Мы уже накопили многолетний опыт борьбы против коммунизма, знаем методы его действий, знаем довольно много фактических «исполнителей», которые предпринимают попытки захвата власти. Мы всегда должны использовать любую возможность, чтобы помочь странам, оказавшимся под угрозой, и делать это необходимо задолго до того, как коммунистическое проникновение доведет страну до поражения, которого нельзя поправить.

К счастью для свободного мира, характер подрывной деятельности, проводимой различными коммунистическими организациями, таков, и в ней принимает участие так много лиц, не имеющих специальной подготовки, что коммунистам трудно обеспечивать в должной мере безопасность и секретность своих действий. Я не раскрою секрета, если скажу, что нашим спецслужбам удалось проникнуть в очень многие коммунистические партии и организации коммунистического толка во всем мире. Зачастую удается получать информацию об их планах и активистах. Уже публиковались сенсационные сведения об эффективных мерах ФБР по проникновению в коммунистическую партию Соединенных Штатов и ее различные ответвления и по нейтрализации ее деятельности.

Естественно, добывание сведений о коммунистической деятельности в других районах свободного мира связано с большими трудностями. Однако нам неоднократно удавалось добиваться неплохих результатов, в связи с чем коммунисты не смогли достичь поставленных целей.

Каким бы мощным ни был коммунистический аппарат подрывной деятельности, он чувствителен к разоблачительным мероприятиям и другим активным мерам. Кроме того, коммунисты не могут осуществлять свои планы по захвату власти одновременно на всем земном шаре. Им приходится выбирать районы, где, по их мнению, можно добиться наибольших успехов. Мы же, со своей стороны, должны многое делать и уже делаем для того, чтобы укрепить позиции слабых стран и не дать коммунистам возможности взять их под свой контроль. Безусловно, мы не должны ограничиваться лишь оборонительными действиями в ответ на коммунистическую угрозу. Мы должны брать инициативу в свои руки, заставлять коммунистов отступать, и таких случаев должно быть больше.

Не говоря уже о тех трудностях, с которыми коммунисты сталкиваются у себя дома, и о взаимоотношениях между различными коммунистическими странами, многие из их якобы хорошо задуманных планов проникновения в свободные страны проваливались. После неоднократных неудач в Центральной Африке Советы, по-видимому, перестраивают свои силы и заново обдумывают стратегию на будущее. Значительные усилия, затраченные ими на Ближнем Востоке и в Северной Африке, также принесли лишь горькое разочарование.

Кроме того, местные коммунистические партии разрываются между стремлением решить внутренние проблемы своей страны и опасением не отойти от общей политической линии оммунизма. Им трудно менять направленность своих действий так быстро, как это делает Москва. То они должны преклоняться перед Сталиным, то Хрущев говорит им, что Сталин кровавый тиран, предавший «идеалы» коммунистической революции. Они проповедуют мирные намерения Москвы, а затем им приходится оправдывать зверское подавление венгерских патриотов. Так, в 1939 году те большие симпатии, которые они вызывали к себе как к силе, борющейся против нацизма, были в один день уничтожены в результате союза, заключенного Москвой с Гитлером для ликвидации Польши, которую Молотов назвал «гадким утенком» Версальского договора.

* * *

Там, где борьба приобретает открытую форму, например партизанская война в Корее, Вьетнаме и Малайе, Запад может открыто оказывать помощь тем или иным способом. Однако западные разведки должны выполнять свою роль на начальной стадии, когда подрывные действия еще только планируются и организуются. Для того чтобы начать действовать, необходимо иметь разведывательную информацию о планах и исполнителях заговора и иметь наготове специальные средства, как открытые, так и тайные, для противодействия им.

Конечно, все действия такого характера, предпринимаемые разведкой нашей страны, должны координироваться на уровне органов, разрабатывающих политику, и мероприятия, проводимые разведывательной службой, не должны выходить за рамки наших национальных целей.

Мы и наши союзники можем поступить двояко: либо мы сплотимся для срыва коммунистической подрывной деятельности и активного противодействия коммунистическому проникновению в правительственные органы и демократические институты в странах, которые не в состоянии сами противостоять угрожающей им опасности; либо мы будем лениво наблюдать со стороны и говорить, что этим должны заниматься сами эти страны. Мы не можем гарантировать успеха в каждом случае. На Кубе, в Северном Вьетнаме и других местах нас постигли неудачи. Но в большинстве случаев (и их немало) мы добивались успехов, причем значительных. Однако, пожалуй, не время афишировать эти достижения или те средства, которые при этом были использованы.

При проведении внешней политики необходимо, конечно, понимать, что возможности любой страны имеют пределы. В своих действиях государство должно руководствоваться соображениями просвещенного эгоизма с учетом всех остальных факторов, а не абстрактными принципами, какими бы здравыми они ни казались. Никакая страна не может провозгласить целью своей национальной политики обеспечение свободы всем народам мира, живущим в настоящее время в условиях коммунистической или любой другой диктатуры. Мы не можем уподобиться благородному рыцарю Галахаду и взяться за избавление мира от всех зол.

Более того, мы не можем ограничить свои ответные действия в отношении коммунистической стратегии захвата власти лишь теми случаями, когда нас просит о помощи правительство, еще удерживающее власть, или даже такими, когда страна, которой угрожает опасность, сначала исчерпает свои собственные, возможно, незначительные ресурсы, ведя «честный бой» против коммунистов.

Мы сами должны определять, когда, где и каким образом нам следует действовать, учитывая при этом требования нашей национальной безопасности.

Оглавление

Рейнхард гелен. Противостояние Запад – Восток

  Предисловие

  Немецкая разведка в период войны с СССР

  Адмирал Канарис и Мартин Борман

  Трагедия под Сталинградом

  Битва под Курском. Операция «Цитадель»

  Генерал Власов и власовское движение

  После войны. Немецкая разведка и США

  Создание «организации Гелена»

  Смерть Сталина и события в Восточной Германии

  Немецкая разведка против экспансии СССР

  Убийство Степана Бандеры и Льва Ребета

  От карибского кризиса до отставки Хрущева

  Противостояние Запад – Восток продолжается

Аллен Даллес. Против России

  Предисловие

  Создание ЦРУ

  Борьба с советской угрозой

  Источники, осведомители

  Сбор данных

  Охота за документами

  Главный противник – КГБ

  Двойные агенты

  Добровольные помощники

  Обман противника

  Агентура ЦРУ

  Советские «сверхшпионы»

  Роль разведки в холодной войне Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg