«Рихард Зорге: заметки на полях легенды»

Рихард Зорге: заметки на полях легенды (fb2) - Рихард Зорге: заметки на полях легенды 858K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Михайлович Чунихин

Владимир Чунихин Рихард Зорге: заметки на полях легенды

ВВЕДЕНИЕ

Сегодняшнему читателю не надо объяснять, кто такой доктор Зорге.

Более или менее, так или иначе, но все знают о том, чем прославился этот человек.

В истории двадцатого века останутся наиболее знаменитыми два шпиона (или разведчика — это кому как нравится).

Первый, и наиболее популярный — это, конечно же, Джеймс Бонд. Чисто литературный персонаж, не имеющий реальных прототипов. Детище воображения Яна Флеминга.

Второй — это, безусловно, Рихард Зорге. Человек из легенды. Но и человек, реально существовавший.

Между ними, романтическим сказочным персонажем и реальным человеком, очень мало общего. Любовь к женщинам и напиткам — это ведь общее у большей части мужского населения планеты. У обоих были еще неотразимость и личное обаяние. Вот, пожалуй, и все.

Во всем остальном они полярно противоположны друг другу.

Один, это — постоянные авантюры, приключения, стрельба, побеги из многочисленных темниц и узилищ. И обязательный хэппи-энд.

Другой — это постоянное завязывание и поддерживание самых разнообразных связей, ежедневное трудоемкое добывание крупиц информации из самых разных источников, их кропотливое сопоставление, холодный и точный анализ.

И смертная мука в конце пути.

Объединяет их одно. Мировая, поистине оглушительная слава. Обошедшая стороной, в силу специфики тихой профессии, многих и многих других её представителей. Где в жизни обычно мало что остается от литературных представлений о ней.

А этим выпала известность, повлиявшая на общественное сознание целых поколений.

Достаточно вспомнить о посмертном влиянии имени Зорге на крупные процессы политической жизни новейшей истории.

Я имею в виду послевоенную потерю лица компартией Японии вследствие разоблачений, которые получили начало с обвинений (справедливых или нет — другой вопрос) одному из ее лидеров в выдаче полиции группы Зорге.

Не менее значимым явился тот факт, что "дело Зорге" стало одним из обоснований развернувшейся впоследствии в США так называемой "охоты на ведьм".

Сегодня жизнью и деятельностью Рихарда Зорге профессионально занимаются историки — зоргеведы. Проводятся международные конференции, посвященные Рихарду Зорге. О нем регулярно издаются книги и статьи. Снимаются фильмы. Ставятся пьесы.

И о нем спорят.

Много и горячо спорят. Не знаю, будет ли когда-нибудь единогласие в мнениях по его поводу. Потому что в том, что привычно называется его жизнью и его работой, сплелось много такого, что не было его жизнью и его работой. Что можно назвать одним ёмким словом — эпоха.

И споры зачастую, незаметно для спорящих, сводятся на их отношение к той эпохе.

Ваш покорный слуга не является специалистом по Рихарду Зорге. Более того, не является даже профессиональным историком.

Поэтому настоящий очерк не претендует на всестороннее изучение вопроса.

Речь в нем пойдет всего лишь о некоторых мыслях, возникающих при выслушивании общеупотребимых истин, связанных с его именем.

И некоторых других представлений, рисующих деятельность Рихарда Зорге исключительно черными красками.

Они, правда, не так широко представлены, но тем не менее получили в последнее время крикливую популярность.

Некоторое отступление в сторону общего изложения событий и фактов жизни этого человека допущено в целях более связанного изложения и рассчитано на читателя, не очень знакомого с вопросом.

ЛЕГЕНДА

Итак. Что же нам известно о Рихарде Зорге?

Вот что сказано о нём в энциклопедии "Великая Отечественная война 1941–1945":

"…Один из первых сообщил данные о кол-ве нем. — фаш. дивизий, сосредоточенных летом 1941 года на границах СССР, дату вторжения и общую схему плана воен. действий нем. — фаш. войск…"

Эти сухие строки и есть то самое важное, что все мы знали о Рихарде Зорге с детства, со школьной скамьи. Мы — это люди разных поколений, разница между которыми — десятки и десятки лет. Начиная с шестидесятых годов двадцатого века.

На Западе это имя появилось на слуху сразу же после войны. Американцы, оккупировав Японию, получили доступ к документам японских спецслужб, в том числе, касающимся Рихарда Зорге и его группы.

Документы эти сохранились не полностью. Часть их сгорела во время пожаров во время одного из сильнейших налетов авиации США на Токио.

Но и того, что сохранилось, было более чем достаточно для того, чтобы удивиться и поразиться тому, сколь многого сумел добиться Рихард Зорге со своими товарищами.

На основании этих документов начальник токийского отдела военной разведки (G-2) оккупационных сил США в Японии генерал-майор Уиллоуби составил отчет и направил его в Вашингтон.

Об этом хорошо рассказал американский исследователь Роберт Ваймант в своем великолепном труде "Сталинский разведчик":

"…Он приказал, чтобы исправленная версия отчета была отослана в Вашингтон с рекомендациями использовать его в военных училищах для исследования советских разведтехник. Сперва Уиллоуби противился его публикации, однако вскоре понял, что для американской публики этот материал имел образовательную ценность: он был призван служить предупреждением о том, что он видел как международный коммунистический заговор, направленный против западных демократий.

Уиллоуби, которого генерал Маккартур трогательно называл "мой любимый фашист", намеревался использовать дело Зорге, чтобы продемонстрировать, как советская разведка рекрутировала и рассылала во все края армию симпатизировавших коммунизму и их попутчиков для проведения саботажа в свободных обществах…"

В результате, 10 февраля 1949 года доклад Уиллоуби был передан в токийскую прессу. Публикация сразу же вызвала острый интерес во всем мире.

В 1951 году в США по теме работы в Японии разведывательной организации Рихарда Зорге состоялись специальные слушания парламентской комиссии по антиамериканской деятельности.

Между тем, в СССР широкая публика о Рихарде Зорге узнала далеко не сразу. Шла война, потом было много чего всякого. Умер Сталин, пришел Хрущев, и тоже было много разного. А о Зорге имели представление где угодно, но только не в нашей стране.

Наконец, в 1964 году, Н.С. Хрущев увидел фильм Ива Чампи "Кто вы, доктор Зорге?"

По рассказам, он был буквально поражен увиденным. Узнав от руководителей советских спецслужб, присутствовавших на кинопоказе, о том, что Рихард Зорге не вымышленный киношный персонаж, а вполне реальный человек, Хрущев приказал подготовить ему все материалы по этому делу.

В Главном разведывательном управлении Генштаба была создана комиссия под руководством А.Ф. Косицына для изучения материалов по делу Зорге. В материалы этой комиссии вошли, помимо архивных документов, справки и воспоминания людей, знавших и работавших с Рихардом Зорге.

Уже в наши дни прекрасную работу по материалам этой комиссии сделал А.Г. Фесюн. Называется она "Дело Рихарда Зорге. Неизвестные документы". Горячо рекомендую, кстати, почитать.

Центральный орган ЦК КПСС газета "Правда" 4 сентября 1964 года опубликовала статью о Рихарде Зорге. В ней он описывался как герой, первым получивший достоверную информацию о подготовке немецкого вторжения. После этого он множество раз предупреждал Сталина о грядущей катастрофе, нависшей над СССР. "Однако Сталин не обратил внимания на это и на другие подобные доклады", говорилось в этой статье.

Говоря о Зорге, я применил выражение, что скупые слова, приведенные в энциклопедии, это и есть то самое важное, о чём мы знали. Это, конечно же, не совсем так. Потому что важным компонентом нашего знания о Рихарде Зорге были не только те сухие строки из энциклопедии. Вместе с ними в нас всегда было знание об отношении Сталина к предупреждениям Рихарда Зорге. О том, что это отношение во многом предопределило катастрофу 1941 года.

Доказательств было найдено сразу же великое множество. Были найдены даже матерные резолюции Сталина на резведдонесениях, предупреждавших его о немецком нападении.

С. Голяков и М. Ильинский в своей книге "Рихард Зорге. Подвиг и трагедия разведчика"

сказали об этом такими словами:

"…Японская газета "Асахи" 6 сентября 1998 года среди "ста людей ХХ века" назвала имя Рихарда Зорге — советского разведчика, историка и международного журналиста. Зорге знаменит тем, что за полгода до нападения Германии на СССР, писала журналистка Еситака Сасаки, "сообщил из Токио о возможности начала агрессии. Сталин не доверял информации Зорге и в конце концов бросил его группу на произвол судьбы. Зорге, отдавший жизнь за Советский Союз, был предан Москвой…"

Наконец, 5 ноября 1964 года Рихарду Зорге было присвоено звание Героя Советского Союза. Несколько членов его группы были награждены боевыми орденами. Некоторые, как и Зорге, посмертно.

С тех пор о Рихарде Зорге и в нашей стране было написано много и многими. Сегодня из всего этого можно составить неплохую библиотеку.

Однако, по мере прочитанного, возникало все больше и больше вопросов. Ещё большее недоумение вызывало то, что авторы, пишущие о Зорге, почему-то не хотели эти вопросы замечать.

Первые странности, первый тревожный звоночек о том, что не все благополучно во всей этой складной картине, для меня лично, прозвучали при таких вот обстоятельствах.

Естественно, Маршал Советского Союза Г.К. Жуков в своих мемуарах тоже не обошел стороной великого советского разведчика:

"…Я не могу сказать точно, правдиво ли был информирован И. В. Сталин, действительно ли сообщалось ему о дне начала войны. Важные данные подобного рода, которые И. В. Сталин, быть может, получал лично, он мне и наркому обороны не сообщал.

Правда, однажды он сказал мне:

— Нам один человек передает очень важные сведения о намерениях гитлеровского правительства, но у нас есть некоторые сомнения…

Возможно, речь шла о Рихарде Зорге, работавшем в аппарате германского посла в Японии, о котором я узнал лишь после войны…"

Вообще-то, более привычным является положение, когда люди, не знавшие героя, стремятся показать себя впоследствии чуть ли не его друзьями. А здесь — наоборот. Человек, бывший накануне войны начальником Генштаба, человек, которому прямо подчинялась военная разведка, смущенно разводит руками.

Что же делать, все не знали, и он не знал.

Такая вот странность. Кто-то рвется к герою чуть ли не в братья родные. А кто-то, наоборот, бочком, бочком — и в сторону. Не знаю, мол, такого.

Мы еще встретимся с этой фразой. При других обстоятельствах.

Побудительные мотивы этакой отстраненности Жукова лежат на поверхности. Всю свою жизнь после войны он старательно (иногда, по-детски наивно) пытался создать о себе впечатление, что сам он ничего накануне войны о немецких намерениях не знал. По той причине, что военная разведка ему-де ничего не докладывала.

Между тем, сейчас, после опубликования некоторых документов разведки, связанных с кануном войны, видно, что на самом деле это не так. По разнарядкам, спискам рассылки документов отчетливо видно, что, как минимум, наиболее важные из них в копиях доводились, в числе прочих, и до Тимошенко с Жуковым.

По этим же документам видно, что всё (или почти всё), сказанное Жуковым о Зорге, неправда.

Конечно, Жуков, скорее всего, действительно, не знал в 1941 году имени "Рихард Зорге". Но он должен был прекрасно знать его позывной — "Рамзай". И его место работы — Токио.

Потому что (мы это увидим далее) наиболее важные сообщения Зорге шли по рассылке — Сталин, Молотов, после них еще кто-то и, в их числе обязательно, — Тимошенко и Жуков.

Это обстоятельство, кстати, касается и многих донесений других советских разведчиков.

И еще одно.

Само по себе поведение Жукова, повторю, вполне объяснимо. По человечески понятно (от оценки этой позиции я воздержусь). Поэтому оно, конечно же, не должно вызывать никакой настороженности.

Между тем, настороженность все-таки возникает.

Опять же, в свете знакомства с опубликованными сегодня архивными документами.

Потому что, впечатление остается такое, что сам разговор этот, судя по всему, Жуков выдумал. Причем, так уж получается, что выдумал не просто абы как. А выдумал в русле официальной советской исторической доктрины. Сводящейся кратко к логической цепочке — предупреждения героического советского разведчика — глупость Сталина, не поверившего ему — 22 июня — поражение — вина Сталина (если бы послушал, мог бы предотвратить) и т. д.

Почему я утверждаю, что выдумал?

Да потому что Сталин не мог сказать об "одном" человеке, который что-то ему "передает" о намерениях Гитлера.

Потому что таких людей было много. Очень много.

Это понимаешь, глядя на обилие донесений многочисленных советских разведчиков, взятых из опубликованных сегодня документов советской разведки.

То, что Сталина предупреждал о немецком нападении чуть ли не один Рихард Зорге — это привычное клише наших представлений того времени. Клише, созданное искусственно.

На самом деле, сегодня выясняется, что это было далеко не так.

Более того (и здесь это очень важно отметить), из тех же документов сегодня видно, что предвоенные донесения Зорге ничуть не выделяются своей важностью и точностью, по сравнению с некоторыми другими источниками разведывательной информации, доходившей до Сталина.

И вот здесь прозвучал тот самый звоночек.

Хорошо. Маршал Жуков хотел таким образом увековечить, так сказать, в своих мемуарах свое незнание намерений немцев из-за отрыва от аппарата военной разведки.

Ну и сделал бы это, не упоминая ни о каком Рихарде Зорге. Не знал. Не докладывали. И точка.

Зачем же ему понадобилось ко всему прочему, еще раз неуклюже подтверждать прежнюю официальную версию об одном-единственном "спасителе Отечества" Рихарде Зорге? Тем более, что сам он был прекрасно осведомлен, что в действительности всё обстояло совсем не так?

Хотя, если учесть, что во времена написания им своих мемуаров широкой публике не было известно всё, что мы с вами сегодня знаем, неуклюжесть эта, конечно, кажущаяся. Видная с позиций сегодняшнего дня.

Ведь тогда не предполагалось, что всё это будет вообще когда-либо известно в будущем обыкновенному рядовому читателю. Поэтому звучали его слова солидно и убедительно. Поскольку подтверждалось, косвенным образом, солидностью и убедительностью официальных представлений об этом отрезке истории.

Жуков этим эпизодом попытался себя защитить совсем просто.

Примерно так.

Вам же всем хорошо известно, что именно Зорге (один Зорге, потому что другие конечно тоже были, но они не в счет) раскрыл планы немецкого командования. Других таких, калибра Зорге, у нас не было. Так чего вы все от меня хотите? Откуда я мог узнать о планах немецкого командования? Сталин мне про Зорге ничего не говорил. Про него я узнал после войны.

Что интересно. Если бы сегодня, как и тогда, документы разведки кануна войны были под семью замками, мы продолжали бы этому верить.

И вот мне стало интересно понять.

Какие еще свои собственные грехи и ошибки наши бывшие военные и политические лидеры постарались спрятать за именем легендарного разведчика?

И, вслед этому, попросился на свет совсем уже неполиткорректный вопросец. А все ли чисто с самой этой легендой? Уж слишком она оказалась удобной для такого рода пряток. Настолько слишком, что поневоле приходишь к подозрению, что именно этой причине она и обязана своему возникновению.

Вот так и появилась у меня мысль присмотреться к истории Рихарда Зорге повнимательнее.

Попристальнее.

Если есть такое желание, приглашаю вас сделать это вместе со мной.

ПОЧЕМУ НИКТО НЕ ВЕРИЛ РИХАРДУ ЗОРГЕ

Мы знаем о внезапности немецкого нападения 22 июня 1941 года, которая парализовала советское руководство в первые дни войны.

Мы знаем также и том, что виновником этой внезапности является Сталин. О том, что именно Сталин не был готов к немецкому нападению.

Существенную роль в этой неготовности играет его вера в благие намерения Гитлера в отношении СССР. Соответственно, одним из проявлений этого слепого доверия явилось его неверие в сообщения советской разведки, докладывавшей ему прямо противоположные вещи, чётко и определённо доказывающие подготовку Гитлера к нападению на СССР.

Даже когда, благодаря Рихарду Зорге, стали известны точный день немецкого нападения, численность немецких войск, изготовившихся к нападению и направления их главных ударов, Сталин всё равно не поверил. Что объяснялось, помимо собственной уверенности Сталина в своей правоте, ещё одним существенным обстоятельством.

Недоверием Сталина к Рихарду Зорге.

Разговоры о политическом недоверии Сталина и, соответственно, руководства советской военной разведки к Рихарду Зорге давно уже стали общим местом. Это аксиома, с которой согласны все — и хвалители, и хулители.

Поскольку доказательств этого самого недоверия превеликое множество.

Подразделяются они на несколько больших групп.

Первая группа доказательств.

Рихард Зорге, вследствие этого недоверия, подлежал, судя по всему, угрозе расправы со стороны НКВД. Спасло его только то, что, в ответ на приказ Москвы вернуться в СССР, он отказался этому подчиниться.

Собственно говоря, идея перманентной угрозы расправы, висевшая над Рихардом Зорге почти всю его сознательную шпионскую жизнь и является одним из важнейших доказательств недоверия Москвы к нему и, соответственно, к поставляемой им информации.

Вторая группа.

Недоверие к Рихарду Зорге было обусловлено его прошлой работой в Коминтерне. Его близостью к Бухарину, Пятницкому и многим другим деятелям этой организации, что вызывало подозрения в чистоте его политических взлядов. Это как минимум. Как максимум, принадлежность его к различным группам оппозиционеров — заговорщиков.

Третья группа.

Недоверие вследствие его связей с репрессироваными руководителями советской разведки.

Четвёртая группа.

Недоверие из-за подозрений его в контактах с немецкой разведкой. И, соответственно, в двойной игре.

Всё это, вместе взятое, и является солидным и многократно подтвержденным многими исследователями доказательством недоверия Сталина к Рихарду Зорге и его пророческим предупреждениям.

Сразу скажу, что я не собираюсь ставить под сомнение основу этой аксиомы.

Я имею в виду сомнения Москвы в отношении Рихарда Зорге.

Вместе с тем, хочу обратить ваше внимание на некоторые моменты, которые говорят о том, что с доказательствами этого, как минимум, не всё в порядке.

Впрочем, судите сами.

Я предлагаю вашему вниманию несколько отрывков из текстов разных авторов, высказавшихся по этой теме. Хочу подчеркнуть, что выбранные мной места взяты у авторов, наиболее взвешенно, на мой взгляд, относящихся к исследованию образа Рихарда Зорге.

Я прошу прощения за то, что приведу сейчас большие куски чужих произведений. Это, уверяю вас, не от ленивости собственной натуры, не желающей напрягаться в пересказе. Дело в том, что я хочу предоставить моим уважаемым читателям возможность самим посмотреть, самим оценить и самим сопоставить, без привнесения любых искажений, всё то, о чем я сейчас говорил.

Поэтому, я предпочитаю не интерпретировать, а приводить подлинные тексты наиболее интересных и показательных, в этом смысле, произведений.

В своё оправдание спешу предуведомить моих читателей не настраиваться на скуку научных трактатов. Ждёт вас совсем нескучное чтение. Во-первых, потому что лучшие авторы, пишущие о Рихарде Зорге, являются ко всему прочему ещё и талантливыми и потому нескучными людьми. Ну а, во-вторых, я же все-таки старался отобрать для вас самое интересное…

Итак.

РОБЕРТ ВАЙМАНТ

"Сталинский разведчик (Рихард Зорге и его токийская группа)":

"…В первую неделю января 1935 года Зорге уведомили о прибытии в Токио советского агента "Ингрид" после чего он встретился с ней в отеле "Империал". Ее послало Четвертое Управление, и Зорге не терпелось узнать, отчего руководству приспичило направлять в Японию кого-то еще — на "его" территорию.

Новоприбывшей была Айно Куусинен, жена финна Отто Куусинена, секретаря Исполнительного Комитета Коминтерна, жившая отдельно от него. Впервые Зорге встретился с ней где-то за десять лет до этого в Москве, когда пришел на работу в германский секретариат Коминтерна. Подобно Рихарду, она сменила место службы и теперь числилась в разведке Красной Армии[55].

В шведском паспорте ее имя значилось как "Элизабет Ханссон", а рабочим псевдонимом в Четвертом Управлении было "Ингрид". Она прибыла с указанием проникнуть в высшие слои японского общества и правительства, будучи позиционирована как писатель и располагая значительными средствами, чтобы вести роскошный образ жизни. По ее собственным воспоминаниям, это была необременительная командировка, оставлявшая много свободного времени для занятия японской культурой и языком…

…По инструкции она должна была действовать независимо от Зорге, и лишь связываться с Москвой и получать средства через его организацию. Чего не понимал никто в Четвертом Управлении, это тех перемен, что произошли в душе у Айно ко времени ее приезда в Японию: она совершенно разочаровалась в коммунизме. Катализатором послужила ее предыдущая командировка от Коминтерна в Соединенные Штаты. "Воздух свободы", которым она надышалась в Америке, изменил ее представления о сталинской России, а вернувшись и обнаружив, что ряд ее друзей оказались репрессированы, она лишилась последних иллюзий. Ее переполняла радость, когда генерал Берзин предложил ей поехать в Токио на разведработу. Япония превращалась в полицейское государство, однако по сравнению с тем, что она видела в России, ощущалась как совершенно свободная страна…"

Затем Роберт Ваймант даёт описание, связанное с кратковременным возвращением Зорге в Москву в 1935 году:

"…Все же, в августе 1935 встреча с одним из друзей произвела на Зорге сильное впечатление. Ниило Виртанен, работавший в секретариате Коминтерна, пригласил его на обед в ресторан гостиницы "Большая московская" и был поражен, увидев, как тот изменился. Старая самоуверенность и идеализм испарились. Зорге много пил и не скрывал того, что испытывает острую тоску.

Он вполне открыто признал, что устал работать шпионом на русских, однако не видел никакой перспективы освободиться и начать новую жизнь. Он чувствовал, что в Советском Союзе находится в опасности, но не мог вернуться в Германию, поскольку там его схватило бы гестапо. Единственное, что ему оставалось, это вернуться и возобновить разведывательную деятельность в Японии. Однако он опасался, что и в Японии не сможет выжить достаточно долго[63].

Такая исповедь в устах убежденного коммуниста и гордого офицера Красной Армии звучала шокирующе. Мы не знаем, что побудило Зорге в тот августовский вечер раскрыть свои самые сокровенные чувства, — водка ли или реакция на признание преданного друга Виртанена в том, что его иллюзии относительно сталинского режима полностью развеялись.

Эта зарисовка Айно Куусинен привлекает внимание, поскольку совершенно не соответствует общепринятому облику уверенного в себе разведчика, беспрекословно подчиняющемуся приказам вышестоящих начальников. Здесь мы впервые отмечаем трещину в лояльности Зорге. Из этого и позднейших перипетий получился одинокий заключенный, пойманный за шпионской деятельностью, мучимый сомнениями и разрываемый между надеждой и страхом при мысли о возврате в Россию. По описанию Айно, Зорге вернулся в Японию для возобновления секретных операций, потому что у него не было иного выбора. Он был очень способным и мужественным, однако, при всем при этом, являлся чем-то вроде "шпиона из-под палки"…"

Дальше Роберт Ваймант передаёт другой рассказ Айно Куусинен, тоже отозванной в 1935 году из Токио в Москву:

"…Айно Куусинен, инфильтрированная Четвертым Управлением в высшее общество Японии, была поражена, когда ей приказали возвращаться в Москву. Шел ноябрь 1935 года, и она находилась в Токио менее года. Этот отзыв наполнил ее тревогой.

По возвращении она обнаружила в Управлении полную неразбериху. Никто не мог объяснить, отчего генерал Берзин был смещен с поста главы организации, которую он же и создал. Ее отзыв из Японии стал неким предвестником наступавшего хаоса. Генерал Урицкий, с которым она встретилась впервые, сказал, что это было "ошибкой". Ей следовало вернуться в Японию, продолжить свои занятия языком и расширять сферу контактов. Урицкий не дал ей никаких определенных заданий, однако предложил написать книгу о Японии в положительном ключе, которая подняла бы ее престиж в стране и упростила для нее проникновение во влиятельные круги.

К своему удивлению, Айно получила указание держаться подальше от Зорге; у нее не осталось сомнений в том, что директора не удовлетворяла работа группы Рамзая. Клаузен просил ее передать запрос на высылку $20 тысяч с целью начать бизнес и сделать его своим легальным прикрытием. Реакцией генерала стал взрыв ярости: "Мерзавцы, только пьют и тратят деньги! Не получат ни копейки!"[70]…

…Зорге явно вышел из фавора с момента ухода его наставника, генерала Берзина. Айно обнаружила это в декабре 1935 года, всего через несколько месяцев после приезда Зорге в Москву. Мог ли сам Зорге не почувствовать напряженности в Четвертом Управлении, когда докладывал Урицкому летом? Неужели он был совершенно слеп и не увидел "состояние полной неразберихи", описанное Айно?[71]

Он был слишком чуток, чтобы не уловить холодок в воздухе, враждебность к тем, кто, подобно ему, ассоциировался с Берзиным. Некоторое предчувствие вызвало его исповедь в гостинице "Большая Московская" в августе, где проскальзывают первые нотки его разочарованности сталинской Россией. Сопоставив это с ругательными замечаниями директора, мы можем представить себе облик разведчика, снедаемого сомнениями и работающего на капризных и неблагодарных хозяев. В этом свете легче понять надетую им личину цинизма, столь поражавшую его знакомых… То же можно сказать и о стремлении забыться алкоголем и в женском обществе, — тенденциях, проявлявшихся все более отчетливо по мере того, как его попытки вырваться из Японии оказывались бесполезными…"

Дальше очень интересный отрывок из Роберта Вайманта, посвящённый зловещему 1937 году:

"…Айно Куусинен — советский агент "Ингрид" — однажды поздно ночью пришла к Зорге по важному делу. Она с отвращением обнаружила его сильно пьяным, лежащим на диване с полупустой бутылкой виски — жалкий вид для человека, облеченного столь серьезными обязанностями[96]. Несмотря на свое состояние, Зорге сообщил ей, что Москва передала через него для "Ингрид" послание.

"Нам всем приказывают возвращаться в Москву, в том числе и мне. Вы должны ехать через Владивосток и там ожидать дальнейших распоряжений. Я не знаю, что стоит за этим приказом.

Даже если атмосфера в Москве покажется вам нездоровой, не следует ничего опасаться. Что касается меня, то я подчинюсь приказу, если это будет абсолютно необходимо. Однако, встретившись с нашими начальниками, прошу вас передать им от меня следующее. Скажите, что, если я сейчас покину Токио, то порву все те отличные связи, которые смог здесь организовать. Передайте, что в любом случае я не смогут уехать до апреля следующего года".

Когда она уже уходила, Зорге сделал странное замечание, отпечатавшееся в ее памяти: "Вы очень умная женщина. Должен признаться, что никогда не встречал женщин с такими ясными суждениями. Однако мои суждения лучше ваших!"[97]

Вернувшись в Москву в декабре, она обнаружила, что с прошлого ее приезда ситуация лишь ухудшилась. Генерал Урицкий, директор Четвертого Управления, был арестован и, скорее всего, расстрелян. Многих офицеров советской разведки отозвали из-за рубежа, после чего они исчезли. Арестовали и саму Айно по надуманным обвинениям как "врага народа". Лишь тогда, когда было уже слишком поздно, она поняла, что имел в виду Зорге при их расставании. Он явно был слишком умен, чтобы не почувствовать опасность, угрожавшую им обоим, и со своей стороны не имел ни малейшего намерения подчиняться приказу о возвращении.

Айно грубо допрашивали и дали ясно понять, что советское руководство думало о Зорге. Ее инквизиторы говорили, что он не оправдал ожиданий людей "в высших эшелонах". Разведсведения, предоставлявшиеся им, были неудовлетворительны, к тому же он тратил слишком много денег. Снисхождения от них ждать не приходилось. Следователи НКВД даже сказали ей, что Зорге "много раз" приказывали возвращаться, и этот приказ пришел от самого Сталина. А он смел ему не подчиниться!

От Айно потребовали написать Зорге письмо с просьбой вернуться в Москву. Для нее это представилось бессмысленным: если уж он проигнорировал приказ Сталина, возражала она, отчего он должен обратить внимание на ее слова? Следователи отвечали, что Зорге наверняка откликнется, если такое послание придет от его близкого друга. Предположение было совершенно неверным, протестовала Айно, поскольку они с Зорге никогда не были близкими друзьями. Все то, что НКВД могло узнать со стороны, являлось ни на чем не основанными слухами[98].

Допросы Айно проходили в начале 1938 года. Ситуация в Москве была мрачной. Устранение подозреваемых сталинских врагов было в разгаре: и Берзин, и следующий глава Четвертого Управления были уничтожены. Хотя Зорге и не имел прямых сведений об их судьбе, вполне возможно, он ощутил перемену.

Советские агенты по всему миру получали приказы возвращаться домой; вообще, было удивительно, если кого-то не отзывали в 1937 году. Обычным способом выманить на родину офицеров разведки было апеллирование к их эго. В приказе как правило говорилось, что их присутствие в Москве требовалось для информирования руководства о ситуации в стране их пребывания; не исключено, что приказ Зорге был выдержан в тех же тонах[99].

Однако Зорге был более предусмотрителен. Небывалый объем информации о Великом Терроре достиг Токио, а помимо этого он имел доступ к германским, английским и американским газетам, в которых публиковались отчеты о "показательных судах" и кровопролитии. В сентябре 1937 года убийство в Швейцарии его старого друга Игнаса Порецки (псевдоним "Рейсс"), бежавшего от НКВД, стало темой главных заголовков газет во всем мире.

Айно мучилась сомнениями — подчиняться ли ей приказам Москвы. По ее мнению, у нее был выбор как в финской пословице — "между болотом и грязной лужей". Разумеется, ее имя могло быть в сталинском списке. Однако, если бы она ослушалась, разве советское правительство не могло послать спецгруппу агентов, чтобы ее выследить? Хотя Зорге жилось в Японии несладко, и он хотел домой, как видно из его писем к Кате, он решил, что ситуация в тот момент "слишком нездорова", чтобы предпринимать какие-то движения. Айно была убеждена, что он сделал правильный выбор: "Если бы Зорге подчинился тогда приказу и вернулся, его бы без сомнения ликвидировали", — писала она[100]…"

"…Раз за разом он пробуждал в Кате ложные ожидания, однако в этом письме звучат нотки уверенности. Тем не менее, все зависело от прихоти его вышестоящих. Мы видим, как 26 апреля 1938 года он просит директора об отзыве: "Вы уже знакомы с причинами моего настоятельного желания вернуться домой. Вы знаете, что я здесь работаю уже пятый год, и знаете, как это трудно". В этом письме сквозит раздражительный тон, противоречащий общепризнанному облику храброго и преданного разведчика. Хотя Зорге был именно таким, его переписка с Центром показывает, что он не всегда стискивал зубы и переносил трудности с твердостью, ожидаемой от элитного офицера Красной Армии.

Примечательно время написания этого послания. В предыдущем году Зорге отказался выполнять приказ и возвращаться в Москву, а в ноябре 1937 года просил Айно передать директору, что он "не может вернуться до следующего апреля". Мы можем только гадать, отчего Зорге предпочел оставаться в Японии до апреля. Были ли у него некие причины считать, что к тому времени опасность быть ликвидированным исчезнет?

Сталинские кровавые чистки продолжались и весной 1938 года, ходя худшее было уже позади. (Его друг с коминтерновских времен, Ниило Виртанен, которому он открыл свои сомнения летом 1935 года, в тот год был расстрелян.) Зорге подозревали по двум направлениям: во-первых, он был протеже Яна Берзина, устраненного директора Четвертого Управления, и потому ассоциировался с троцкистами: во-вторых, он был иностранцем и, предположительно, агентом-двойником, работающим на Германию. Он вполне мог это знать, а также знать и то, что, вернувшись, придется платить большую цену за два эти "преступления". То, что он неоднократно просил об отзыве, вызывает удивление. Однако не было ли это тем странным русским страстным стремлением к дому, приведшим столь многих сталинских агентов к их трагическому концу?…"

Теперь снова Роберт Ваймант, о днях, непосредственно предшествовавших аресту Зорге:

"…ЧЕТВЕРГ 9 ОКТЯБРЯ (1941 года — В.Ч.)…

…Возможно, именно в тот день Зорге сделал свое поразительное признание. Не веря своим ушам, Вукелич слушал, как его "босс" признавался в том, что боится возвращаться на свою родину. Блестящий теоретик Коммунистической партии Николай Бухарин и другие значительные большевистские лидеры были уничтожены. В какой-то момент и его собственная жизнь также находилась под угрозой. Даже сейчас он колебался — стоит ли возвращаться? Где-то через два месяцы Вукелич суммировал сказанное ему Зорге так:

"Он сказал мне, что хотел бы вернуться в Москву, если ему это разрешат. Однако там он чувствовал бы себя одиноко, поскольку в Москве не осталось никого из прежней "ленинской группы". Вернувшись, он стал бы ее последним членом. Он сказал также, что именно пребывание в Японии спасло его от превращения в жертву чисток" (ГС 4-348-9)[9].

Мы можем себе представить, какое впечатление это признание произвело на Вукелича. За семь лет, которые они проработали вместе, вера Зорге в советское руководство казалась непоколебимой. Во время частых политических дискуссий Зорге всегда выступал как истово верующий, всегда защищавший и хорошие, и плохие стороны Советского Союза, включая даже крайности Великого Террора. Он дошел даже до рационального оправдания казни Бухарина в 1938 году, — того самого значительного человека, которого Зорге знал лично и уважал. Сталин не являлся злодеем; за всем должны стоять действительно чрезвычайные обстоятельства, сказал он однажды Вукеличу. Теперь оказывалось, что и его самого классифицировали как троцкиста и врага народа, подобно Бухарину.

Как мы видели, он высказывал опасения за свою безопасность другу летом 1935 года, а еще спустя два года отказался исполнять приказ (который мог быть подписан Сталиным) вернуться в Москву. Наградой за преданную службу Советскому Союзу мог стать расстрельный взвод на рассвете. Но Зорге продолжал оставаться верен своему опасному призванию, цепляясь, по словам его коллеги советского агента Кима Филби, за "веру в то, что принципы Революции переживут чрезмерности индивидуальных руководителей, сколь бы они ни были велики"…

…Вукелич уловил этот первый тревожащий признак появления "трещин" в казавшихся непробиваемыми идеологических доспехах Зорге. Тот откровенно говорил о скрытых страхах и предчувствиях, которые могли являться важным элементом, возбуждавшим частые приступы депрессии. Теперь было уже бессмысленно скрывать, сколь непрочны его позиции у русских и как неопределенно выглядело его будущее. Вукелич узнал о решении Зорге свернуть деятельность разведгруппы и навсегда покинуть Японию. Очень скоро их пути с Вукеличем должны были разойтись. Судьба могла привести Зорге однажды обратно в Москву, однако он явно обдумывал и другие, более безопасные варианты…"

Сноска 9 к данному тексту звучит так.

"…[9] Точный день, когда произошел разговор, определить трудно. В своих показаниях Вукелич вспоминал, что беседа с Зорге произошла где-то в начале октября. Зорге использовал выражение "ленинская группа" в отношении старых большевиков и их последователей, уничтоженных в ходе сталинских чисток. В их числе был Николай Бухарин, являвшийся главой Коминтерна в 1926 по 1929 год. Как мы видели, в период своей работы в Коминтерне Зорге особо сблизился с Бухариным; когда последнего исключили из Политбюро в 1929 году, Зорге потерял его протекцию. Время его перехода в разведотдел Красной Армии совпало со впадением Бухарина в немилость. В 1941 году он все еще ощущал свою уязвимость в качестве выжившего из числа участников "ленинской группы"…

…На протяжении многих лет он вел жизнь человека, на которого ведется охота, и безрезультатно просил своих хозяев освободить его от подобных затянувшихся обстоятельств. Все свидетельства говорят за то, что к октябрю 1941 года Зорге "перегорел" и сам знал об этом. Мы легко можем себе представить, как ощущение неопределенности его существования еще более усиливалось беспокойством в отношении того, какая судьбы ожидала его в России. Ведь так много его друзей и наставников пали жертвами сталинской паранойи; как мы видели, он не тешил себя иллюзиями, что его пощадят…"

И последнее.

Роберт Ваймант о судьбе жены Зорге, Екатерины Максимовой:

"… Зорге уже строил планы насчет того, чем он займется, когда выйдет из тюрьмы. "Я считаю дни до того, как смогу вернуться в Москву и вести, наконец, мирную жизнь", — откровенничал он. Для того, чтобы повысить свою цену, ему приходилось утверждать, что он близок к российским руководителям, и что дома его встретят с распростертыми объятиями. Верил ли он в это сам — неизвестно, однако все его иллюзии разбились бы, знай он о судьбе Кати.

Хотя он и сказал Ёсикава (прокурор, ведший дело Рихарда Зорге — В.Ч.), что Катя ожидала его в Москве, у него было мало оснований для надежды. Собственно, связь, казалось, прервалась, после того, как три года назад он написал в письме о жестокой судьбе, которая из разлучила: "Я не удивлюсь, если ты прекратишь это вечное ожидание".

Жизнь Кати закончилась трагически. Когда он был в тюрьме, ее арестовали — 4 сентября 1942 года — и обвинили в шпионаже на германскую разведку. После суда, напоминавшего фарс, на котором не было предъявлено никаких доказательств, ее приговорили к пяти годам ссылки на основании собственного признания. Обвинения против Кати, которая была так предана коммунизму, что даже оставила занятия театром для того, чтобы работать на фабрике, являлись столь же фиктивными, как и те, что были выдвинуты против миллионов других жертв сталинских чисток…

…Они совершили все формальности брака перед тем, как Зорге отправился в Японию в 1933 году, — так хотел он. В качестве жены офицера Красной Армии, служащего за границей, Катя получала возможность общаться с ним по официальным каналам. Однако в конечном счете решение стать формальной женой Зорге имело для нее фатальные последствия. В марте 1943 года ее выслали в Красноярск, где она умерла в лагере 3 июля 1943 года. Причиной смерти было названо кровоизлияние в мозг, вызванное параличом респираторной системы. Ей было тридцать восемь лет.

"Преступление" Кати состояло в том, что она являлась женой Зорге, и остается мало сомнений в том, что, вернись на родину, он получил бы высшую меру наказания. Когда она умерла в Сибири, над Зорге шел суд в Токио. К счастью для его состояния ума, он ничего не знал о ее судьбе, иначе мука была бы слишком велика, разрушив остаток его веры в сталинский Советский Союз…"

В.Т. РОЩУПКИН кандидат политических наук, профессор Академии военных наук.

"Токийская миссия Рамзая":

"…Сакраментальный вопрос — почему Сталин не доверял сообщениям Рамзая о грядущем нападении Германии? Тут сработало несколько факторов. Признать эти сообщения достоверными и соответственно предпринять необходимые меры — значит признать свои стратегические просчеты. То есть признать горькую, но очевидную истину, что Гитлер оказался хитрее и изощреннее в реализации своих долгосрочных экспансионистских планов. Очевидно, это и было одним из факторов того, что Москва фактически бросила Зорге на произвол судьбы. Тот попросту стал не нужен вождю, ибо наступательная концепция в одночасье стала абсурдной, и нужно было подумать об обороне.

Основания не доверять Зорге у советских властей появились еще в 1938 году, когда, воспользовавшись своим служебным положением в ходе поездки на границу, в Японию сбежал тогдашний начальник разведывательного управления НКВД по Дальнему Востоку Генрих Люшков. Предатель знал и выдал немало, поэтому многие разведчики были исключены из агентурной сети, им не доверяли.

Но очень важно учитывать и другой, чисто политический фактор. Дело в том, что еще до своего перехода в 1929 году в ГРУ Зорге работал в Коминтерне и был близко знаком со многими его ответственными сотрудниками, репрессированными в 1937–1938 годах. Например, с Пятницким, одним из начальников Отдела международных связей Коминтерна, занимающимся разведработой, расстрелянным в 1938 году. Или с Геддой Массинг, до 1931 года работавшей в Коминтерне, а потом в ГРУ. За год до начала Второй мировой войны она прекратила сотрудничество с советской разведкой и сумела выехать в США. Все это с учетом непростых реалий того времени, естественно, не могло не компрометировать Зорге в глазах советского руководства.

Зорге предложил работать в военной разведке Ян Берзин, бывший начальником ГРУ в 1924–1935 годах и в июне-июле 1937 года. В июле 1937 года он был арестован, обвинен в создании латышской контрреволюционной организации и шпионаже в пользу латвийского генштаба и 29 июля 1938 года расстрелян. Вслед за ним в ноябре 1937 года был арестован Урицкий, начальник ГРУ в 1935–1937 годах. Именно он летом 1935 года, когда Зорге находился в Москве, поставил перед ним конкретные задачи по сбору разведывательной информации в Японии. В числе арестованных оказались также Горев, нелегал ГРУ, который в 1933 году организовал выезд Зорге через Германию в Японию; Рамм, помощник Зорге в Шанхае в 1930–1932 годах, и Куусинен, жена члена президиума Коминтерна и ЦК ВКП(б) Куусинена, работавшая в 1935–1937 годах в резидентуре Рамзая.

Разумеется, после ареста практически всех бывших сотрудников Зорге доверия к нему со стороны нового руководства ГРУ тем более ожидать не следовало.

Более того, в конце 1939 года Москва под благовидным предлогом (предоставление отпуска) попыталась отозвать Рамзая в Москву. Подобный ход мог сработать в отношении других, но уж никак не по отношению к Зорге. Как человек, обладавший редчайшей проницательностью, он представлял, чем обернется для него такая "трогательная забота". Под еще более благовидным предлогом (угроза сокращения объема добываемой информации) он в мае 1940 года сообщил в Центр, что сейчас не время ставить вопрос об отпуске. Для новых начальников Зорге это было, конечно, дерзостью. Дерзостью настолько, что некоторое время они не посылали к нему курьеров и соответственно — денег.

Горькая ирония судьбы заключалась, однако, в том, что в Москве (в высших эшелонах власти и на Лубянке в частности) имелись и иные, весьма специфические основания не доверять Зорге. Пусть эти основания и были формальными, но любые сомнения в разведке никогда не игнорируются. Самым серьезным фактором, работавшим против разведчика, были его контакты с немецкими спецслужбами. Хотя эти контакты были обусловлены самой жизнью, спецификой работы резидентуры. А главное, они были санкционированы. Тем не менее, как отмечал известный генерал с Лубянки Павел Судоплатов, разрешение-то Зорге получил, но вместе с тем попал под подозрение, поскольку такого рода спецагентам традиционно не доверяют и регулярно проверяют во всех спецслужбах мира…"

Ю.В. ГЕОРГИЕВ

"Рихард Зорге: исследователь, разведчик, геополитик":

"…Андрей Фесюн, научный сотрудник Института востоковедения РАН, сумел ознакомиться с материалами комиссии по пересмотру дела Зорге, созданной при Хрущеве. В этих материалах он обнаружил рукопись "Опыт организации и деятельности группы Рамзая". Автором ее был Сироткин — начальник японского отделения Четвертого разведуправления. В этой рукописи утверждается, что большая часть информации Зорге соответствовала действительности. Однако при оценке информации сказывался ярлык недоверия, наклеенный на Зорге Сталиным. На протяжении четырех последних лет работы группы Зорге о ней прочно утвердилось представление как о группе двойных шпионов. В результате ее продолжали использовать, но уже не заботились о ее безопасности. В этих условиях провал группы был неизбежен.

Недоверие Москвы сказывалось на работе Зорге. Но ничего уже невозможно было изменить. Зорге стал много пить, теряя уверенность в себе. Дома у него появились батареи пустых бутылок из-под виски.

В сентябре l939 года произошло кардинальное изменение ситуации. Из Москвы поступило указание: "Получать деньги и сдавать информацию будете в Токио". До этого пунктами обмена были Шанхай и Гонконг. Теперь группа Зорге была вынуждена контактировать с сотрудниками советского посольства в Токио, но все они были под плотным колпаком японской жандармерии и особой полиции, так что раскрытие группы Зорге становилось лишь вопросом времени…"

"…Кэйдзи Касама, профессор русской литературы университета Васэда, считает: "Игнорирование информации Зорге о нападении Германии на Советский Союз было проколом лично Сталина. Поэтому живой Зорге превращался для него в мину замедленного действия"

Когда позже японское правительство предложило обменять Зорге на кого-либо из японских военнопленных, Сталин ответил: "Я не знаю такого человека".

В ноябре 1944 года Зорге и Одзаки были казнены через повешение в токийской тюрьме Сугамо.

Четвертое разведуправление Генштаба Красной Армии, к которому относился Зорге, теперь называется Разведывательноем управление МО России. Оно расположено неподалеку от станции метро "Полежаевская". Естественно, никаких вывесок на здании нет.

Когда наш фотокорреспондент попытался сделать снимки этого девятиэтажного здания, появились 6–7 охранников. Они окружили нас, воспрепятствовали съемке и отобрали пленку.

Так что Четвертое управление продолжает действовать. Однако цели его значительно изменились со времен Зорге, который боролся за "построение мира социализма"…

Сказанное выше, как мы с вами можем понять, — это выдержка, сделанная Георгиевым из статьи японского журналиста.

Теперь приведу выводы Ю. Георгиева, основанные на его собственных интереснейших изысканиях по материалам Коминтерна:

"…По характеру своей работы в Коминтерне, особенно в период, когда он был контролером Секретариата, проверявшим выполнение принятых решений, Зорге сотрудничал с Бухариным, хотя и не был так близок с ним в личном плане, как, скажем, с Мануильским, Куусиненом или Пятницким, его будущим непосредственным начальником по OMC.

Тем не менее архивные документы позволяют нам установить факты совместной работы Зорге и Бухарина…

… Об участии Зорге в работе VI Конгресса Коминтерна и о его сотрудничестве в ходе этого конгресса с Бухариным мы знаем только со слов самого Зорге.

Вот что ответил он на вопрос о VI Конгрессе Коминтерна после своего ареста на допросе в токийской тюрьме Сугамо 19 декабря 1941 г.: "С июля 1928 г. в Москве проходил VI Конгресс Коминтерна. Как работник штаба Коминтерна и человек, обладающий информацией по Скандинавии, я приезжал в Москву и участвовал в работе конгресса вместе с делегатами от различных стран".

И далее: "Что касается моей работы на конгрессе, то я (1) был востребован как специалист по Скандинавии; (2) выступая как бы в роли личного секретаря влиятельного политика Бухарина, я участвовал в политических дискуссиях, связанных с Троцким, Зиновьевым и Каменевым; в итоге этих дискуссий все трое окончательно разошлись с Коминтерном; (3) я был делегатом конгресса с совещательным голосом и входил в комиссию по Скандинавии; (4) в этом качестве я участвовал в обсуждении политических вопросов и вопросов, касавшихся Скандинавии; (5) участвовал также в подготовке "Тезисов Коминтерна" (Программы Коминтерна. — Ю. Г.), помогал вносить в них изменения и дополнения, помогал формулировать их и добиваться их принятия". (Дело Зорге, т. 4, с. 123, 124.)

… Тем временем развитие событий в руководстве Коминтерна приняло драматический характер. В ноябре 1928 г. Бухарин демонстративно подал заявление об отставке с поста члена Президиума ИККИ (а также с поста ответственного редактора "Правды"). Руководство партии отклонило эту отставку, но Бухарин так и не вернулся к исполнению своих обязанностей. И в конце апреля 1929 г. пленум ЦК ВКП(б) отозвал его из Коминтерна и снял с работы в "Правде". Это означало фактическое завершение политической деятельности Бухарина в международном коммунистическом движении. Формальное отстранение Бухарина от поста члена Президиума ИККИ состоялось 19 июня 1929 г. на Х пленуме ИККИ. Тогда Бухарину было предъявлено политическое обвинение в том, что он "скатывается к оппортунистическому отрицанию факта все большего расшатывания капиталистической стабилизации, что неизбежно ведет к отрицанию нарастания нового подъема революционного рабочего движения". (Х пленум ИККИ. Тезисы. Резолюции. Постановления. М., 1929, с. 77.) 17 ноября 1929 г. очередной пленум ЦК ВКП(б) обвинил Бухарина уже в правом оппортунизме и фракционной деятельности и вывел его из состава Политбюро, но оставил членом ЦК партии.

С устранением Бухарина из Коминтерна началась "чистка" "штаба мировой революции" от его сторонников и просто от тех работников, которые симпатизировали Бухарину. Решение о "чистке" было принято на том же Х пленуме ИККИ. В решении, в частности, говорилось: "Постоянная комиссия Секретариата должна создать комиссию из политически ответственных товарищей и представителей бюро ячейки (ВКП(б). — Ю. Г.) для проверки состава сотрудников в целях освобождения аппарата ИККИ от негодных элементов в деловом отношении и от политически невыдержанных товарищей". (РГАСПИ, ф. 495, оп. 18, д. 682, л. 63).

Факты говорят о том, что Зорге был зачислен в категорию таких "политически невыдержанных товарищей". Его положение усугубилось тем, что наряду с Бухариным резкой критике как "правый" и "примиренец" подвергся в то время в Коминтерне и Эверт, который дал рекомендацию Зорге для работы в ОМСе (Отдел международных связей Коминтерна — В.Ч.).

Далее события для Зорге развивались следующим образом. Командировка в Норвегию завершилась с проведением III съезда КПН в феврале 1929 г. В апреле Зорге вернулся в Москву, в мае отчитался на Политсекретариате о положении в КПН.

Вновь встал вопрос о его дальнейшей работе. 2 апреля 1929 г. этот вопрос с участием Куусинена и Мануильского обсуждало бюро делегации ВКП(б) в ИККИ. В протоколе заседания бюро было записано: "Слушали: О работе т. Зорге. 4. Считать необходимым оставить т. Зорге до Пленума ИККИ в Москве для работы в качестве секретаря Экономической комиссии". (РГАСПИ, ф. 508, оп. 1, д. 79, л. 1). Однако уже через два дня, 4 апреля, Постоянная комиссия секретариата ИККИ приняла другое решение: "Определить тов. Зорге секретарем тов. Мануильского до следующего Пленума ИККИ". (РГАСПИ, ф. 495, оп. 7, д. 8, л. 1).

Напомним, что эти решения принимались до того, как ЦК ВКП(б) на своем пленуме в конце апреля принял решение отозвать Бухарина с поста члена Президиума ИККИ. Уже после того, как это случилось, 6 июня 1929 г., Зорге сделал попытку переломить ситуацию в свою пользу, задействовав все доступные ему рычаги влияния в руководстве Коминтерна. Он написал следующее заявление в Постоянную комиссию: "Я прошу Постоянную комиссию решить вопрос о моей дальнейшей работе, причем в том плане, чтобы я в дальнейшем, как и прежде, использовался в качестве инструктора ИККИ. Одновременно я прошу определить также партию, в которой я должен работать как инструктор, и тем самым дать мне возможность впредь работать с одной партией.

Я хочу отметить, что эта моя просьба нашла понимание в орготделе. Далее, что тов. Мануильский, к которому я определен секретарем до пленума, поддерживает эту просьбу. И, наконец, я обращаю внимание на то, что тов. Куусинен сам предложил мне самостоятельно определиться относительно его желания использовать меня в Восточном отделе. Зорге. 6 июня 1929 г.". (РГАСПИ, ф. 495, оп. 7, д. 9, л. 165)…"

"…Через два дня, 8 июня, Постоянная комиссия рассмотрела эту просьбу Зорге. Все его усилия оказались напрасными. В протоколе вновь было записано: "Перенести решение на после пленума ИККИ". (РГАСПИ, 495, оп. 18, д. 666, л. 24).

Х пленум ИККИ состоялся, как известно, 19 июня 1929 г. Однако за день до него, 18 июня, Зорге скоропалительно был отправлен в свою третью и последнюю командировку — в Англию и Ирландию. Сегодня трудно судить о причинах или мотивах такого решения. Возможно, "высокие покровители" Зорге в руководстве Коминтерна решили срочно отправить его на время "чистки" подальше от Москвы, чтобы сохранить Зорге в Коминтерне и обезопасить себя лично. Возможно, наоборот, просто решили убрать его с глаз долой и решить судьбу Зорге без нервотрепки в его отсутствие. Оба варианта возможны. Все же автору представляется более предпочтительным первый вариант.

… Однако участь Зорге была решена двумя днями раньше — на заседании делегации ВКП(б) в ИККИ 16 августа 1929 г. Из решения, принятого тогда на заседании: "Исключить из списков работников ИККИ тт. Зорге и Мингулина". И еще: "Сейчас же решить вопрос об откомандировании в распоряжение ЦК ВКП(б) и ЦК КП Германии тт. Вурм, Шумана, Зорге и Майстера". (РГАСПИ, ф. 508, оп. 1, д. 31, л. 2). И уже 24 августа 1929 г. Постоянная комиссия "вычистила" группу активных "бухаринцев": Вурм, Шуман, Майстер. Абрамович и Зорге.

Всем "вычищенным" не предъявлялось никаких обвинений и не давалось никаких объяснений. Принятое постановление было предельно кратко: "После возвращения из отпуска эти товарищи должны быть освобождены от работы в ИККИ и направлены в распоряжение соответственно ЦК ВКП(б) и КПГ". (РГАСПИ, ф. 495, оп. 18, д. 666, л. 59).

… 31 октября 1929 г. Зорге окончательно уволился из аппарата ИККИ. На такой минорной ноте закончилась работа Зорге в "штабе мировой революции".

Чистка Коминтерна от "бухаринцев" прошла тогда в довольно "безболезненных" формах. Самому Бухарину, "вычищенному" из партийных и коминтерновских "верхов", на тот момент сохранили жизнь и работу вне партийного аппарата. За ним даже оставили квартиру в Кремле, ту самую, которую после самоубийства своей жены уступил ему Сталин. Бухарин оставался членом ЦК до ареста в 1937 г. "Вычищенные" "бухаринцы" были репрессированы позже, вслед за своим идейным вождем, который после открытого судебного процесса был расстрелян 15 марта 1938 г.

Зорге в 1929 г. дали возможность перейти на работу в советскую военную разведку.

Однако ярлык "примиренца с правыми" и имидж "политически невыдержанного товарища", созданные ему в Коминтерне, осложнили работу Зорге в военной разведке и априори питали подозрительность и политическое недоверие к нему со стороны Сталина…"

"…Зорге и Сталин.

Наряду с Бухариным Сталин был еще одним человеком, который сыграл роковую роль в судьбе Зорге. Зорге встречался со Сталиным во время своей работы в Коминтерне. Он сам заявил об этом на допросе в токийской тюрьме Сугамо 19 декабря 1941 г. инспектору "особой полиции" Хидэо Охаси: "Во время больших совещаний я неоднократно встречался со Сталиным". (Дело Зорге, т. 4. Токио, 1971, с. 123.) Это заявление Зорге подтверждается документами архива бывшего Коминтерна. В них зафиксировано, например, что Зорге присутствовал на заседании Президиума ИККИ 7 мая 1926 г., обсуждавшем английский вопрос, а также на аналогичном заседании 7 августа 1926 г., обсуждавшем польский вопрос. На этих заседаниях присутствовал и Сталин (РГАСПИ, ф. 495, оп. 2, д. 55а, л. 60)…"

"… Еще одним, на этот раз довольно широко известным, эпизодом из разведывательной деятельности Зорге, когда ему пришлось пересечься со Сталиным, явились его донесения из Токио в Москву о переговорах относительно заключения между Японией и Германией Антикоминтерновского пакта в 1936 г. Просмотрев сводку этих донесений, Сталин наложил на нее следующую резолюцию: "По-моему, это дезориентация, идущая из германских кругов". (Советско-японская война 1945 года: история военно-политического противоборства двух держав в 30-40-е годы. Документы и материалы. //Русский архив. Великая Отечественная. Т.18 (7–1). М., 1997, с. 141. В дальнейшем Русский архив.)

Ветеран советской военной разведки, генерал-майор в отставке М. Иванов, который молодым офицером пришел в 1940 г. в центральный аппарат РУ и работал в его Восточном отделе, пишет в своих воспоминаниях, что в одну из ночей (это было в 1940 г.) по указанию Поскребышева личное дело Зорге было доставлено Сталину для просмотра. ("Азия и Африка сегодня", N 2, 2000, с. 48.) Это означает, что Сталин точно знал, кто скрывался под псевдонимом Рамзай…"

"…Когда в конце 1937 г. Зорге получил приказ свернуть резидентуру и вернуться в Москву, он ушел от его выполнения, сославшись на неотложность незаконченных дел в Токио. Доказательством того, что его действия были совершенно правильными, служит судьба Айно Куусинен, жены одного из руководителей Коминтерна О. В. Куусинена. Она не входила в группу Зорге, но также работала тогда в Токио, выполняя другое задание советской военной разведки. Айно вернулась в Москву. Ее арестовали, и она 8 лет провела за колючей проволокой сталинских концлагерей. В 1949 г. последовал новый арест, освобождение принесла лишь смерть Сталина. В 1965 г. Айно предпочла эмигрировать в Финляндию, где и умерла в 1970 г. в возрасте 84 лет…"

Ещё одно интересное набюдение Ю. Георгиева:

"… 23 июня 1941 г. в Токио в адрес военного атташе Гущенко и Рамзая ушла следующая шифрограмма (в переводе с японского): "Доложите информацию о позиции японского правительства в отношении войны Германии с СССР. Директор". (Кокусай спай Дзоргэ. Токио, 1992, с. 321). Оригинал этой телеграммы был написан на английском языке от руки. Судя по всему, она была отправлена в советское посольство в Токио.

По-видимому, Гущенко не смог оперативно ответить на эту телеграмму. Поэтому 26 июня 1941 г. Зорге получил по радио персональную шифрограмму (в переводе с японского): "Токио, тов. Инсону (Рамзаю). Сообщите, какие решения приняло японское правительство в отношении нашей страны в связи с войной Германии с СССР. Сообщите о передвижениях войск к нашей границе. Начальник Первого отдела Четвертого управления". (Там же). Оригинал этой телеграммы был отпечатан на машинке на русском и немецком языках.

В этой шифрограмме Центр впервые сообщил Зорге о его новом псевдониме. Этим жестом РУ как бы закрывало прежнюю историю своих взаимоотношений с Зорге и заявляло о желании начать их с чистого листа…"

Ю.В. Георгиев о некоторых выступлениях на первом международном симпозиуме, посвящённом Рихарду Зорге, состоявшемся в ноябре 1998 года в Токио:

"…Вопроса об истоках политического недоверия Сталина к Зорге коснулся на симпозиуме автор данной книги. Его выступление было посвящено в основном коминтерновскому периоду жизни Зорге. По своим симпатиям Зорге примыкал в Коминтерне к группе сторонников Н. И. Бухарина. Когда в результате острых политических и идейных разногласий со Сталиным Бухарин был в 1929 г. "выдавлен" из Коминтерна как "примиренец с правыми", началась "чистка" Коминтерна от его сторонников. В августе 1929 г. вместе с группой "бухаринцев" был "вычищен" из Коминтерна и Зорге. Его не репрессировали тогда и позволили уйти в военную разведку. Однако в глазах Сталина он остался "политически невыдержанным товарищем" со всеми вытекавшими отсюда последствиями…

…Тема подлинного облика Зорге как разведчика и человека заняла видное место и в выступлении Сэцу Микумо, тележурналиста компании "Эн-Эйч-Кэй", руководившего созданием серии телефильмов о Зорге.

Один из разделов его доклада носил заголовок "Облик Зорге без элементов шпионских романов". В этом разделе Микумо поставил ряд проблем, связанных с обликом Зорге, которые вызывают у него размышления. Одна из них касалась судьбы Зорге. Микумо считает, что облик "трагического героя" создан для Зорге в значительной степени искусственно. В частности, Микумо не верит в то, что Зорге наверняка был бы расстрелян, если бы смог вернуться в СССР. ("ХХ век и дело Зорге", с. 61.)…"

А.Г. ФЕСЮН

Следующий исследователь, А.Г. Фесюн в своих вступительной статье и комментариях, составленных к опубликованным им архивным документам "Дело Рихарда Зорге. Неизвестные документы", видит тему, связанную с отношением Сталина к Рихарду Зорге, следующим образом:

"…Зорге подчинялся приказам Центра и оставался в Японии до ареста в октябре 1941-го, хотя и считал, что его группа выполнила свои функции в этой стране (о чем сообщал в Москву). С конца 1939 г. Зорге слал сообщения о том, что состояние здоровья радиста М. Клаузена угрожающе, что он сам и один из его ближайших соратников слишком долго безвыездно живут в Японии, что это вызывает недоумение у иностранцев, что Центр не сообщает им даже предположительно об их будущем, что заставляет их быть уклончивыми и неконкретными при расспросах.

Уже в середине 1939 года Зорге не вполне представлял, что он должен делать, и это не могло не сказаться на его настроении. Однако, при всей самостоятельности, Зорге нельзя назвать недисциплинированным человеком.

Отдельно следует остановиться на подозрительности, с которой относились к Зорге и его донесениям в Москве начиная со второй половины 30-х годов. Общепринятым объяснением таковой является неоднократная кадровая смена руководящего состава ГРУ. Зорге был официально зачислен в 4-е Управление РККА при Берзине, а казнен японцами при Голикове. Все предыдущие "Дорогие Директора" были расстреляны; а от двоих из них (Берзина и Урицкого) он лично получал задания. Таким образом, налицо была связь с врагами народа (кстати, среди его друзей этой категории можно назвать и К. М. Римма[2], соратника по китайскому периоду, расстрелянного в 1938 году, и Льва Боровича[3] — резидента ГРУ в Шанхае с псевдонимом Алекс, через которого в Москву шли от Зорге многие материалы, расстрелянного в 1937 году, и, наверняка, многих других, включая О. Пятницкого, шефа международного отдела Коминтерна), что, как можно себе представить, не могло не наводить бдительных людей в НКВД, да и в самом ГРУ, на определенные мысли. В этой связи очень интересны не подтвержденные никакими документами и отрицавшиеся ранее официальными источниками глухие слухи о том, что в конце 30-х годов Зорге все же было предложено вернуться отдохнуть на Родину. Зорге не мог не знать о массовых репрессиях — как по открытым данным, так и из информации от перебежчика Генриха Люшкова…, и, понимая, какая участь его ожидает, вежливо отказался, сославшись на ценность поступающей информации и невозможность его отсутствия на месте в такое тревожное время. Центр счел такое непослушание подтверждением своих худших подозрений в отношении Зорге, урезал финансирование резидентуры и перестал посылать курьеров. И лишь исключительно важные сведения, которые Зорге сообщил в дальнейшем, не дали Центру возможности окончательно поставить на его группе крест.

Повторим, что не располагаем никакими документальными подтверждениями версии, которую весьма расцвеченно излагает В. Суворов (В. Резун) в книге "Ледокол", в главе "Почему Сталин не верил Рихарду Зорге?". Бывший 1-й заместитель начальника ГРУ А. Г. Павлов, комментируя данный момент, сказал: "…в руководстве приняли решение о расформировании группы Зорге и отзыве его в СССР, которое вскоре было отменено"[4].

"…Похоже, Зорге уже тогда вполне реально оценивал ситуацию в СССР при сталинском режиме, но ему просто некуда было деваться. Когда в ноябре 1935 года А. Куусинен находилась в Москве в промежутке между своей первой и второй поездкой в Японию, ей удалось встретиться с Нииро Виртаненом, одним из нелегалов ГРУ в Китае, который рассказал ей, как незадолго до ее прибытия, где-то в августе того же года, он случайно встретил в Москве вызванного туда Зорге, с которым они были давно знакомы.

"В гостинице "Новомосковская" они провели приятный вечер. Зорге как всегда много пил и рассказывал о себе с большой откровенностью. Ему было уже невмоготу шпионить на русских, но он не знал — как вырваться, как начать новую жизнь. Он чувствовал, что в СССР ему быть опасно, а вернувшись в Германию, он рискует быть арестованным гестапо. Все его маневры между двух огней могли окончиться крахом, и не оставалось никакого другого пути, кроме как вернуться в Японию"[14]…"

В качестве доказательства мы можем видеть два действительно интереснейших документа, опубликованных в издании А. Фесюна.

Сразу поясню, что "Инсон" — это псевдоним Рихарда Зорге, начиная с июня 1941 года.

"…Документ N 38

Истоки политического недоверия ИНСОНУ

1. В течение продолжительного времени ИНСОН работал под руководством бывших руководящих работников Разведупра, оказавшихся врагами народа. Отсюда вытекает вывод: если враги народ продались сами иноразведкам, то спрашивается, почему же они не могли выдать ИНСОНА. Так, например, бывший начальник 2 отдела КАРИН являлся немецким шпионом и он выдал, по его словам, некоторых наших секретных агентов в Китае. В бытность КАРИНА начальником отдела ИНСОН работал в Японии. Начальник японского отделения ПОКЛАДОК являлся японским шпионом.

2. Бывший начальник японского отделения (после ПОКЛАДОКА) СИРОТКИН оказался также японским шпионом. СИРОТКИН показал органам НКВД, что он выдал японцам ИНСОНА со всеми его источниками. На одном из допросов СИРОТКИНА в НКВД присутствовал полковник ПОПОВ.

По показанию СИРОТКИНА, он выдал ИНСОНА в конце 1938 г. и с этого времени ИНСОН начинает работать плохо, жалуется на усталость, усиленно просится отозвать его домой. Почти весь 1940 г. ИНСОН настаивает на возвращение в СССР.

3. По записям врагов народа видно, что у ИНСОНА имеется жена, которая живет в Берлине, она знает, что он коммунист и где он находится. В 1935 г. к ИНСОНУ Центром был направлен радист ФРИЦ, личность также весьма темная. Известно только, что он сербский офицер, женат на русской белогвардейке и больше ничего. Радиодело знает хорошо, срывов связи не было.

У ИНСОНА нет истории о прошлой работе до партии, как он работал в партии, как попал в партию и затем в Разведупр.

ИНСОН является секретарем одной ячейки фашистов в немецком посольстве в Токио. Но когда спрашиваешь ИНСОНА, почему он не поступает на официальную работу в посольство, всегда следует ответ: "Вы знаете мое прошлое, поступающие на работу в немецкие учреждения тщательно проверяются гестапо, это может меня погубить".

Вопрос ИНСОНА не новый, неоднократно ставился на обсуждения. Основной вопрос: почему японцы или немцы не уничтожат его, если он выдан им как советский разведчик? Всегда делается один вывод: японцы или немцы не уничтожают ИНСОНА с той целью, чтобы отправить его к нам для разведывательной работы.

Информацию ИНСОНА необходимо всегда сопоставлять с данными других источников и общим переживаемым моментом международного положения, а также тщательно ее анализировать и критически к ней относиться.

ИНСОН весьма самолюбив и большого мнения о себе, что необходимо учитывать при руководстве им.

Примечание: Основные демографические данные ИНСОНА и данные о его работе составлены Зам. начальника отдела полковником ПОПОВЫМ на память.

НАЧАЛЬНИК 4 ОТДЕЛА РУ ГШ КА генерал-майор КОЛГАНОВ[83]…

…[83] Из "Докладной записки" от 11.08.41 г…"

"…Документ N 39

ЗОРГЕ ИКА РИХАРДОВИЧ в/н

Немец. Подданство немецкое. Род. в Баку в 1895 г. Жил и воспитывался с раннего детства в Германии. Член КПГ с 1919 г., член ВКП(б) с 1925 г. В РУ — с 1929 г.

С 1929 г. по 1933 г. — нелегальный резидент в Шанхае.

С 1933 г. — нелегальный резидент в Токио. В 1935 г. приезжал в СССР на один месяц.

Политически совершенно не проверен. Имел связь с троцкистами. Политического доверия не внушает.

Врио нач. 2-го отделения ‹…›[84]…

…[84] Из "Справки на резидентуру" от…09.37 г…"

И ещё один интереснейший документ, увидевший свет благодаря А. Фесюну.

Это так называемая "Справка Сироткина", вошедшая в состав документов "Комиссии Косицына".

Прошу обратить на неё особое внимание. Составитель её — кадровый разведчик, имевший неограниченный доступ к архивным документам военной разведки. Писано это было в 1964 году. И имело гриф "Совершенно секретно". То есть ни в коем случае не предполагалось к обнародованию.

Вот выдержки из этой справки:

"…Откуда же и какими путями зарождается недоверие к "Рамзаю"?

Если говорить о партийно-политической характеристике "Рамзая", то следует упомянуть один факт, который бесспорно заслуживал внимания, т. к. свидетельствовал о наличии известной неустойчивости и ошибочности его политических взглядов как коммуниста.

В октябре 1934 года шанхайский резидент "Абрам", поддерживавший курьерскую связь с рездентурой "Рамзая", сообщал письмом Центру, что "Рамзай" в разговоре с выезжавшим к нему курьером ‹…› (беспартийным), обсуждая политику Коминтерна, высказывал политически неверные взгляды.

Он утверждал, что "линия Коминтерна, начиная с 1939 г. (т. е. с тех пор как исчезли из руководства правые), построена на пассивной тактике удержания наличного, а так как "наличное" сводится главным образом к существованию СССР, то вся политика Коминтерна построена на задаче помощи социалистическому строительству в СССР, причем соответсвующим образом ограничивается активность компартий на Западе. Он критиковал недостаточную активность нашей внешней политики, наше вступление в Лигу наций"[181]…"

…[181] Странно, но эта неустойчивость политических взглядов "Рамзая" не нашла отражения в его характеристиках, содержащихся в многочисленных "справках на резидентуру". Хотя, как свидетельствует Айно Куусинен, уже в 1935 году к Зорге относились неоднозначно. Когда она вернулась в Москву в декабре 1935 года после первого пребывания в Японии, встречавший ее майор Сироткин "…заговорил о Зорге. По словам майора, отчеты Зорге были неясными, в них отсутствовала определенность. Затем он сказал: "Только между нами. Сейчас такая неразбериха. Даже в верхах не знают, чего хотят"." (Куусинен А. Указ. соч. С. 160)…

…Это высказывание "Рамзая" свидетельствовало о том, что в оценке политики Коминтерна он занимал явно неустойчивую позицию, уклоняясь вправо от линии партии, недооценивал роль и значение СССР как базы мирового коммунистического движения и одновременно выдвигал "ультралевые" требования активизации коммунистического движения Запада. Характерно, что эта неустойчивость политических взглядов "Рамзая" почти не нашла отражения в его характеристиках, содержащихся в многочисленных "справках на резидентуру".

Во время пребывания в Москве в 1935 году "Рамзай" имеет нисколько встреч и служебных бесед с ответственным сотрудником Центра — начальником отделения т. Покладоком. О результатах этих встреч и личных впечатлениях о "Рамзае" ‹…›"

‹…›

Во второй половине 1937 года принимается решение об отзыве "Рамзая" и ликвидации всей резидентуры. Это решение через несколько месяцев все же отменяется. Руководство Центра не может не сознавать, что "Рамзай" доставляет много ценных сведений ‹…›

Резидентура сохраняется, но уже с сомнительным грифом "политически неполноценной", "вероятно вскрытой противником и работающей под его контролем…".

Давайте на этом пока остановимся и переведём дух.

Пора заканчивать, тем более, что убедительную картину обстоятельств, связанных с истоками недоверия к Рихарду Зорге, я думаю, вы получили.

Хочу только закончить последним отрывком.

О нём я хочу сказать особо. Автор его, в отличие от приведённых выше, не является добросовестным исследователем. Однако, привести его мнение по этой теме, на мой взгляд, совсем не лишне.

Поскольку в нём сконцентрированы взгляды наиболее одиозных публицистов, которых сегодня тоже немало.

О таких взглядах тоже надо иметь представление.

Тем более, что о них с сочувствием, как мне показалось, упомянул уважаемый мною А. Фесюн.

В. СУВОРОВ. "ЛЕДОКОЛ"

Глава 30. Почему Сталин не верил Рихарду Зорге.

"…Советская военная разведка не столь глупа, чтобы публиковать самые интересные сообщения Зорге. Но анализ даже относительно небольшого количества опубликованных сообщений Зорге ставит нас в тупик, не перечисляя много посланий (они очень похожи друг на друга), приведу только три весьма характерных.

Январь 1940-го: "С благодарностью принимаю ваши приветы и пожелания в отношении отдыха. Однако, если я поеду в отпуск, это сразу сократит информацию".

Май 1940-го: "Само собой разумеется, что в связи с современным военным положением мы отодвигаем свои сроки возвращения домой. Еще раз заверяем вас, что сейчас не время ставить вопрос об этом".

Октябрь 1940-го: "Могу ли я рассчитывать вернуться домой после окончания войны?"

Не правда ли, странно: разведчик спрашивает в начале войны, позволят ли ему вернуться домой после нее! Кстати, после этого вопроса Зорге перечисляет свои многочисленные заслуги перед советской властью. Что за странная телеграмма? Каждый разведчик знает, что после войны ему разрешат вернуться домой. Зачем же лишний раз с таким вопросом выходить в эфир? Каждый выход совершенно секретной радиостанции с непонятным кодом в открытый эфир — это огромный риск для всей шпионской организации Зорге. Неужели агентурная радиостанция и высшей степени секретности коды созданы для того, чтобы Зорге задавал такие вопросы?

Еще более странной звучит третья телеграмма в сравнении с двумя первыми (повторяю, что таких телеграмм не две, а больше). ГРУ говорит Рихарду Зорге: приезжай, мол, в отпуск в любое время, забудь ты эту войну и кати сюда, отдохнешь! Зачем же спрашивать разрешения вернуться после войны, если ему настоятельно предлагают вернуться прямо сейчас, прямо во время войны?!

О Зорге в Советском Союзе написано множество книг и статей. И вот в некоторых звучит странная ему похвала: он был таким великим разведчиком, таким верным коммунистом, что даже свои личные деньги, добываемые нелегким трудом журналиста, тратил на свою нелегальную работу. Что за чепуха! Да неужели на Колыме зэки больше золото не роют? Да неужели ГРУ настолько обеднело, чтобы так унизить своего нелегального резидента!

И уж совсем интересное сообщение сделал журнал "Огонек" (1965, N 17) о том, что у Зорге были очень важные документы в руках, но передать их в Центр он не мог: Центр не присылал курьера. "Огонек" не говорит, почему же Центр не присылал курьера. И нас этот вопрос тоже озадачил.

А ларчик просто открывался.

В момент этих событий человек, завербовавший Рихарда Зорге, Ян Берзин, блистательный шеф советской военной разведки, после жесточайших пыток ликвидирован. Соломон Урицкий, другой шеф ГРУ, дававший лично указания Зорге, — ликвидирован. Советский нелегальный резидент Я. Горев, обеспечивший транзит Зорге из Германии, сидит ("Комсомольская правда", 8 октября 1964 года). Тайная сотрудница Рихарда Зорге Айна Куусинен, жена заместителя начальника ГРУ, "Президента Финляндской Демократической республики", будущего члена Политбюро ЦК КПСС, сидит. Жена Рихарда Зорге Екатерина Максимова — арестована, призналась в связях с врагами, ликвидирована. Нелегальный резидент ГРУ в Шанхае, бывший заместитель Зорге Карл Рамм — вызван в "отпуск" в Москву, ликвидирован. Теперь Зорге получил приказ — прибыть в отпуск. Знает ли он настоящую причину вызова? Знает. И советские коммунистические источники не скрывают: "Зорге отказался ехать в СССР", "несомненно, Зорге догадывался, что его ждет в Москве". Публикаций на эту тему во времена "оттепели" было немало.

Итак, в Москве считают Рамзая врагом и вызывают на расстрел. Зорге на упорные вызовы отвечает: на расстрел не приеду, не хочу прерывать интересную работу.

А теперь вдумаемся в слова советского историка-коммуниста: "…отказался вернуться в СССР". Как называется на коммунистическом жаргоне этакий фрукт? Правильно: невозвращенец. В те времена был придуман даже более точный термин — злостный невозвращенец. Вот почему он и платит агентам из своего кармана: Центр прекратил его финансировать. Вот потому и курьеры к нему не спешат. Не посылать же нелегального курьера к злостному невозвращенцу!

Не желая возвращаться на скорый суд и лихую расправу, Зорге продолжает работать на коммунистов, но теперь уже не в роли секретного сотрудника (сокращенно — сексот), а скорее, в роли энтузиаста-доносчика, который скрипит пером не денег ради, а удовольствия для. Расчет Рамзая точен: сейчас не поеду, а после войны разберутся, что я говорил только правду, простят и оценят. Центр тоже с ним до конца связи не теряет: принимает его телеграммы, но только, видимо, для того, чтобы в ответ сказать: вернись домой, вернись домой, вернись домой. На это Рамзай отвечает: очень занят, очень занят, очень занят…"

ВОПРОСЫ, ВОПРОСЫ…

Интересно, правда?

По-моему, всё солидно и убедительно. С привлечением архивных документов убийственной силы.

И всё же…

Всё же, давайте задумаемся и посмотрим предыдущую главу повнимательнее.

Начнём с малого.

Вот, например.

Роберт Ваймант добросовестно пересказывает мемуары Айно Куусинен:

"…По возвращении она обнаружила в Управлении полную неразбериху. Никто не мог объяснить, отчего генерал Берзин был смещен с поста главы организации, которую он же и создал…"

Речь идёт о 1935 годе.

Мрачные краски. Сгущаются тучи.

Вот-вот грянет Большой Террор. Вот и Берзин исчез, почувствовала холодок Айно Куусинен. Вслед за ней ёжится по этому поводу Роберт Ваймант.

Между тем, ничего зловещего в исчезновении в 1935 году из военной разведки её руководителя Берзина на самом деле не было.

В апреле 1935 года произошёл большой провал в Копенгагене, где были арестованы сразу четверо ответственных работников советской военной разведки.

Оргвыводы, как у нас водится, сделали быстро. Под раздачу тогда попал и Я.К. Берзин. Он был назначен заместителем командующего Особой Краснознамённой Дальневосточной армии. И, хотя эта армия являлась тогда самой мощной в РККА (это была единственная армия, которой командовал Маршал Советского Союза), была это для Берзина, конечно же, почётная ссылка.

Вместо него начальником военной разведки был назначен Урицкий.

Оправдан был этот шаг или нет, чем и как всё это закончилось, это уже, согласитель, совсем другая история.

Но то, что обвинений политического свойства к Берзину тогда не было, это однозначно. Всего через год он был назначен главным военным советником в республиканской армии в Испании. Был награждён там орденом Ленина. Ему было присвоено следующее звание — армейский комиссар второго ранга.

Мы же на этом примере видим, как, пусть и не рядовое, но вполне бюрократическое событие преподносится в совершенно неуместных трагических тонах. Для нагнетания, получается? Саспенс, хоррор — или как там положено по правилам построения фильмов ужасов?

Нехорошо, понимаю, говорить в таком тоне об эпохе, предшествовавшей массовым репрессиям. Но что делать? Что остаётся делать, если описатели этой эпохи, в данном случае, явно и откровенно выстраивают нужную себе драматургию?

На пустом месте, между прочим.

Или то, как обставляется судьба второй жены Рихарда Зорге, Екатерины Максимовой.

Арест Екатерины Максимовой традиционно увязывается с именем Рихарда Зорге.

Между тем, доказательств её ареста в связи с Рихордом Зорге никто не имеет. Но все подразумевают, что эта связь с фигурой Рихарда Зорге неоспорима.

А почему, позвольте вас спросить?

Кто-нибудь когда нибудь видел в глаза её следственное дело? Сдаётся мне, что нет. Во всяком случае, никто и никогда не процитировал из него ни одной строчки.

А ведь это дело должно до сих пор где-то существовать. Даже два дела. Одно, следственное — по месту осуждения. Второе, личное дело заключённого — по месту отбытия заключения. Второе дело совершенно точно уничтожению не подлежало и не подлежит. Поскольку Е. Максимова умерла в местах заключения.

Но дела эти никому не нужны. Никто ими не интересуется.

Тогда откуда взялась увязка факта её ареста с личностью Рихарда Зорге?

А ниоткуда. Подразумевается это.

Потому что, по мнению описателей эпохи, других причин ареста Екатерины Максимовой не может быть в природе.

Тогда получается, что считают они её неодушевлённым предметом. Этаким безмолвным приложением к великому персонажу истории. Вся вина которого (предмета) состоит в его близости к трагическому герою.

Получается, что люди, как правило числящие себя гуманистами, видят в живом человеке куклу. Не имеющую собственных взглядов. Не имеющую собственной жизни. И, соответственно, каких-то собственных обстоятельств этой своей жизни, за которые можно было бы поплатиться.

Эти люди определили живому человеку роль бесплатного приложения. Бессловесного статиста.

Получается так.

А вот, позвольте задать всего один невинный вопрос.

Рихарда Зорге, по мнению зоргеведов, собирались арестовать в 1937 году. Для чего вызвали его в СССР, от чего Зорге уклонился. Это вызвало гнев Сталина, окончательно уверившегося во вражеской сущности "Рамзая".

Почему же тогда Екатерина Максимова была арестована не в 1937 году? А в в 1942-м, спустя целых пять лет?

И почему, как всех нас уверяют, лубянские следователи в 1938–1939 годах целых пятнадцать месяцев пытались заставить Айно Куусинен написать письмо Рихарду Зорге, чтобы он вернулся в СССР?

От чего она, вроде бы, стойко отказалась?

В это же самое время, совсем рядом, здесь же, в Москве жил адресат, чья притягательность была для Рихарда Зорге неизмеримо сильнее. Его жена. Екатерина Максимова. Но её никто почему-то не арестовывает. Никто не заставляет заманивать Зорге в Москву.

Как объяснить все эти несообразности?

Да ещё утверждение Роберта Вайманта, что Е. Максимову обвинили в шпионаже на германскую разведку. За что приговорили к пяти годам ссылки.

Извините. Тогда за анекдот давали десять лет лагерей.

За это замечание, впрочем, прошу меня извинить. Это уже просто размышления вслух.

Примыкает к "нагнетательной" методике, отчасти и Ю. Георгиев. Но уже по другому поводу:

"…В сентябре 1939 года произошло кардинальное изменение ситуации. Из Москвы поступило указание: "Получать деньги и сдавать информацию будете в Токио". До этого пунктами обмена были Шанхай и Гонконг. Теперь группа Зорге была вынуждена контактировать с сотрудниками советского посольства в Токио, но все они были под плотным колпаком японской жандармерии и особой полиции, так что раскрытие группы Зорге становилось лишь вопросом времени…"

Какого времени?

Они работали еще 2 года — вы о чем?

Два года самой интенсивной и напряжённой работы. И, в результате, провалились они совсем по другой причине.

Кроме того, если уж говорить об опасности раскрытия, то уж, ничем эта мера не была опаснее, чем привычка Рихарда Зорге запросто носить в карманах секретные документы. Или оставлять их у себя дома, среди прочих бумаг.

Известно, что, когда в мае 1938 года Зорге разбился на мотоцикле, только чудо спасло от раскрытия всю резидентуру. Он смог тогда продержаться и позволил себе потерять сознание, только после того, как передал Максу Клаузену секретные бумаги и доллары, бывшие при нём. Клаузен тогда примчался на место аварии по вызову Зорге, переданному через знакомых, не посвящённых в тайную деятельность обоих.

Клаузен тогда же успел приехать в пустующий дом Рихарда Зорге и изъять оттуда компрометирующие документы. Буквально перед самым посещением людей из германского посольства, приехавших опечатать его бумаги.

Вот было бы интересно, если бы всё это добро, лежащее буквально на виду, нашли немцы или японцы.

Что показательно, вся эта история не пошла впрок никому из группы Зорге. Когда японская полиция в октябре 1941 года обыскивала дома основных её членов, документы, говорящие о шпионской деятельности, были найдены у всех, начиная с самого резидента.

На этом фоне контакты с сотрудниками советского посольства с целью передачи или получения документов выглядят не настолько угрожающе опасными, как описывает это Ю. Георгиев. По крайней мере, не так авантюрно, как позволяли себе в повседневной жизни сотрудники Зорге. Начиная с него самого.

Кроме того. Передача документов — это вовсе не обязательно личные встречи с длинными и обстоятельными разговорами.

Передача может осуществляться мгновенно, при случайном касании — попробуй отследи в токийской толпе.

Наконец, издавна существует такой относительно безопасный способ, как тайниковая связь. То, что об этом никто в своих воспоминаниях не упоминает, ничего, конечно, не значит. Наивно было бы ждать от сотрудников разведки, пусть и отставных, раскрытия методик и приёмов их тайной службы.

Тайники наверняка использовались, не могли не использоваться.

Сотрудники советской разведки не хуже позднейших историков понимали опасность любых контактов в условиях беспрецендентно поголовной слежки за иностранцами, которое практиковалось тогда в Японии.

Так что, опять-таки, нагнетание это страстей на пустом месте. В чистом виде.

Тем более, что Ю. Георгиев, почему-то, совсем не заинтересовался причиной такого "драконовского" решения Москвы.

Между тем, причина этого решения был весомой.

Обратите внимание на его дату. Сентябрь 1939 года.

Начало второй мировой войны.

Известно (об этом упоминает, например, Роберт Ваймант), что с началом войны японская полиция, в первую очередь, в оккупированной части Китая стала намного придирчивее досматривать иностранцев.

Особенно свирепствовали в отношении европейцев.

Причина простая. Япония была союзником Германии и проявляла таким образом верность союзническому долгу.

А разобраться для рядового полицейского, кто перед ним — союзник или противник союзника, задача неподъёмная. Все они гайджины (варвары), если строго между нами.

Так что причина географического переноса контактов для группы Зорге была вызвана острой необходимостью, и ничем больше.

Во всяком случае, не стремлением злокозненной Москвы погубить Рихарда Зорге. Как это получается, вольно или невольно, у Ю. Георгиева.

Или вот, утверждение Ю. Георгиева и некоторых других, следом за ним, о том, что 26 июня 1941 года московский разведцентр изменил псевдоним Рихарда Зорге. Новым именем "Рамзая" стало "Инсон".

Был изменён псевдоним не только Зорге, не только всех членов его группы, но и всех постоянных источников информации его и его групповодов.

Основанием для этого утверждения послужила радиограмма из Центра от 26 июня, где Зорге впервые именуют новым псевдонимом.

При этом Ю. Георгиев подчеркнул важное обстоятельство, характеризующее изменение его непростых отношений с Москвой:

"…В этой шифрограмме Центр впервые сообщил Зорге о его новом псевдониме. Этим жестом РУ как бы закрывало прежнюю историю своих взаимоотношений с Зорге и заявляло о желании начать их с чистого листа…"

Сказано в том смысле, что руководство страны и разведки Рихарду Зорге, вплоть до начала войны, не доверяло. 22 июня оно прозрело. Убедилось в провидческой точности его донесений. И решило таким образом максимально обезопасить бесценную, как оно теперь поняло, группу Зорге.

Но здесь есть одно скромное обстоятельство.

Вот одно из донесений Рихарда Зорге, опубликованное А.Г. Фесюном. Обратите внимание на дату и на подпись:

"…Документ N 155

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА Вх. N 10217

НАЧАЛЬНИКУ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ

ГЕНШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ

ТОКИО, 20 июня 1941 года

По данным германского военного атташе, один германский авиаполк, который дрался все время против Англии, сейчас переброшен в Краков.

N 144 — ИНСОН…"

Получается, что утверждение Ю. Георгиева оказывается ошибкой.

Псевдоним "Инсон" впервые прозвучал в шифровке Рихарда Зорге от 20 июня.

Ну, или не ошибкой.

Но тогда господину Георгиеву, в рамках системы его доказательств, придётся признать, что Москва окончательно поверила Рихарду Зорге как раз накануне войны. Что уже, как минимум, 20 июня Сталин прозрел насчёт намерений Гитлера.

Так что выбирайте, господин Георгиев.

Но это всё заблуждения понятные. Солидные, я бы сказал, заблуждения.

Из тех, про которые сказано, что лучше с умным потерять…

Иное дело, когда читаешь нечто вроде того, что понаписал профессор В.Т. Рощупкин.

Как мы с вами видели в предыдущей главе, он пытается увязать недоверие Москвы к Рихарду Зорге с побегом за границу начальника Управления НКВД СССР по Дальневосточному краю Г. Люшкова.

При этом профессор Академии военных наук называет его должность так: "начальник разведывательного управления НКВД по Дальнему Востоку".

Ну да ладно, хоть чёртом назови. Только по существу дела не фантазируй.

Нет, не удержался господин профессор. Говоря о Люшкове, он сообщил:

"…Предатель знал и выдал немало, поэтому многие разведчики были исключены из агентурной сети, им не доверяли…"

Это, он в числе прочих, и о Рихарде Зорге.

Ну и что прикажете делать?

Стоять?

Падать?

Исследователь, специалист по военным наукам, не знает, что в СССР была не одна единая разведка. Что было их, как минимум, пять.

Что у тех же НКВД и Наркомата Обороны были у каждого своя разведывательная служба.

Чекист Люшков ничего не знал и не мог знать не только о Зорге, но и о любом другом резиденте военной разведки. Именно потому, что Зорге и Люшков служили в разных засекреченных ведомствах.

Соответственно, поэтому он и не мог их выдать.

Впрочем, наверное, это бесполезно. Есть в современном обществе такой слой людей, которые всерьёз уверены, что НКВД — это было что-то вроде правительства, существовавшего в сталинские времена.

Таких не переубедить.

Ещё интереснее было читать В.Т. Рощупкина по поводу попытки заманить Зорге в СССР:

"…Как человек, обладавший редчайшей проницательностью, он представлял, чем обернется для него такая "трогательная забота"…"

На самом деле, уж о чём — о чём, но о проницательности Рихарда Зорге, тем более "редчайшей", лучше было бы скромно промолчать.

Рядом с Рихардом Зорге несколько лет работал человек, которому он доверил святая святых своей резидентуры — её коды и шифры. Вопреки существовавшим правилам, подчеркну.

И этот человек выдал все шифры японцам на первом же допросе — и без каких либо грубостей в свой адрес.

Этот человек (я имею в виду Макса Клаузена) был его ближайшим помощником. И он же на допросах хвалился тем, что тайком от Зорге не отослал и просто выбросил чуть ли не половину донесений, которые тот ему передал для отправки в Москву.

Хорош прозорливец.

Японская полиция арестовала ключевых членов его группы Одзаки и Мияги чуть ли не за неделю до его собственного ареста. Они не приходят на условленные встречи, а Зорге за всю эту неделю успел сделать по этому поводу только одно. Он успел подумать о том, что хорошо было бы позвонить и узнать, что с ними случилось, почему они не являются на связь.

Но так и не позвонил.

Наконец, после ареста Зорге заявил следователю (передано из материалов следствия в изложении Роберта Вайманта):

"…Я был просто поражен, когда полиция меня арестовала. Я никогда не думал, что буду арестован" (ГС 4-114)…"

С такой "редчайшей проницательностью", с какой он видел то, что творится у него под самым его носом, ему, конечно же, не составило никакого труда раскусить козни московских начальников.

Теперь, что касается утверждений проф. Рощупкина о том, что "…некоторое время они не посылали к нему курьеров и соответственно — денег…". В отместку за невозвращение.

Вопрос этот путанный. Путанный настолько, что никто не знает, когда это, собственно, произошло. То речь идёт о 1937годе. То о 1938-м. Потом кто-то упомянет про 1939-й. Или даже 1940-й. Настолько этот вопрос путанный, что даже А. Фесюн умудрился высказаться в том смысле, что финансирование резидентуры Зорге было урезано в отместку за его невозвращение. Не обратив внимания на то, что в опубликованных им же самим документах "комиссии Косицына" не было сказано об этом ни одного слова. Вот сокращение средств на резидентуру отмечалось. Но никому и в голову не пришло увязать это с "местью за невозвращение". Уж наверное, комиссия, работавшая по заданию Н.С. Хрущёва с подлинными документами военной разведки и со всеми живыми свидетелями тех событий, не прошла бы мимо такого вопиющего факта.

Давайте тоже поговорим о вопросе материального обеспечения резидентуры Зорге. Которого он, будто бы, был лишен из-за "отказа его вернуться в СССР".

Дело в том, что это, почти дословно — утверждение Виктора Резуна, пишущего под псевдонимом В. Суворов. В то же время последний ссылается на предельно авторитетный источник своих знаний об этом эпизоде — журнал 'Огонёк'. За 1965 год.

Вот ГРУ об этом ничего не нашло. Даже по поручению Хрущёва. А журнал 'Огонёк' — запросто.

Вообще говоря, тема финансирования резидентуры "Рамзая" изучена попросту плохо. В том смысле, что денежки счёт любят. А данные о точных цифрах расходов по линии разведки как были за семью замками, так, думаю, долго ещё будут. А без них, да ещё без повременных данных о поступлении денег из Москвы в Токио, разговор этот пустой и бессмысленный.

Но то, что можно об этом узнать, мы попробуем.

Можно, в связи с этим, вспомнить удивление упомянутого мной американского генерала Уиллоуби, который заметил, что его шофёр получает денег больше, чем получала вся группа Зорге.

Только ведь дело здесь не в том, что таким образом Москва мстила Зорге за его невозвращение.

Деньги "Рамзаю" поступали достаточно регулярно. Пусть не очень большими суммами, и с большими упрёками в расточительности, но поступали.

Выдержка из "Справки Сироткина" (публикация А.Г Фесюна).

"…Документ N 37

Материальное обеспечение

"…Работник аппарата Центра, уже не первый год непосредственно ведающий резидентурой "Рамзай", пишет на телеграмме, поступившей от резидента:

"Тов. В. Ведь Фриц (Макс Клаузен — В.Ч.) имел торговлю от американской фирмы. Зачем ему амы, торгуя с немцами? По-моему, денег давать не нужно. 29.12.40. П."…

Эта резолюция убедительно показывает, что ответственные сотрудники Центра совершенно безответственно относились к серьезнейшему делу денежного снабжения резидентуры. Легализационные связи резидентуры, обеспечивающие маскировку денежного снабжения, не изучались, не учитывались и, по существу, оставались Центру неизвестными; при переводах денег фамилию получателя указывали, полагаясь лишь на свою память и фантазию, не затрудняя себя справкой в личном деле адресата…

…17.02.41 г. "Рамзаю" отправляется письмо следующего содержания:

"Дорогой Рамзай. Внимательно изучив Ваши материалы за 1940 год, считаю, что они не отвечают поставленным Вам задачам. ‹…›

Большая часть Ваших материалов несекретны и несвоевременны. Наиболее ценные сведения достаете лично Вы, а Ваши источники ценных материалов не дают. ‹…›

Требую активизировать Вашу работу, обеспечить меня оперативной информацией. ‹…›

Считаю необходимые сократить расходы по Вашей конторе до 2000 иен в месяц. Платите источникам только за ценные материалы, сдельно. Используйте доходы предприятия "Фрица" для дополнительного финансирования нашей работы. ‹…›"

В письме Центру от 26.03.41 г. он (Рихард Зорге — В.Ч.) сообщал:

"…Когда мы получили Ваши указания о сокращении наших расходов наполовину, мы восприняли их как своего рода меру наказания. ‹…›

Если Вы настаиваете на сокращении нашего бюджета до 2000 иен, — писал Рамзай, — то Вы должны приказать мне уволить Джо и Жиголо, которые были присланы мне распоряжением Центра. Вы должны также приказать мне и Фрицу жить здесь на половинном жаловании. Если Вы настаиваете на сокрашении наших расходов до 2000 иен, то вы должны быть готовы к разрушению того маленького аппарата, который мы создали. Если Вы не найдете возможным согласиться ни с одним из этих предложений, я вынужден буду просить Вас отозвать меня домой. Вы знаете, что я просил об этом уже несколько раз. Пробыв здесь 7 лет и став физически слабым, я считаю это единственным выходом из этих трудностей".

На основе архивных материалов не удается документально установить истинную причину, вызвавшую решение о сокращении сметы резидентуры…"

Получается, что и здесь Резун соврал.

Денежное содержание резидентуры Зорге не было прекращено в 1937 году, в связи с "его отказом вернуться".

Оно было урезано в два раза. И не в 1937, а в 1941 году. И, как выясняется, вовсе не в связи с невозвращением.

Другой вопрос, почему было урезано это содержание на самом деле.

Как это видно из телеграммы генерала Голикова, из-за аппетитов Москвы в отношении доходов от предприятия Клаузена.

Приведу напоследок одну выдержку, закрывающую, по-моему, вопрос в рамках данной темы.

Наиболее глубоко изучил его Роберт Ваймант. Ему и слово:

"…Эпизод, случившийся зимой 1940-41 годов должен был насторожить Зорге в лице все большей увлеченностью Клаузена зарабатыванием денег. Осенью 1940 года из Москвы пришло такое послание: "Из-за войны валютные обмены стали представлять проблему, а переводить деньги представляет немалый труд. Поэтому с настоящего моменты выплаты будут ограничиваться 2 тысячами иен в месяц, а все, требуемое свыше этого, вы должны брать из доходов Клаузена" (ГС 4-101-2)[127].

По мнению Четвертого Управления пришло время получать отдачу от своих вложений в бизнес Клаузена. Компания "М. Клаузен Сёкай", действительно, зарабатывала достаточно, чтобы покрывать расходы группы: в 1939 году ее доход составил 14 тысяч иен.

Ежемесячные расходы группы Зорге составляли около 3 тысяч иен (около $700). Клаузен получал зарплату в 700 иен и 175 иен на аренду дома, а Зорге брал ежемесячно различные суммы, иногда до 2 тысяч иен, на собственные расходы и для других японских членов группы. Хотя счетами занимался Клаузен, он никогда так и не узнал, какую зарплату Зорге получал из Москвы.

Центр внимательно следил за всеми расходами и был бы, безусловно, разгневан, узнав, что Зорге тратил по 150 иен в месяц на повседневные расходы Ханако и еще больше — на выпивку и ресторанные счета. По стандартам обычных японцев и Клаузен, и Зорге были прекрасно обеспечены (преподаватель высшей средней школы в Японии получал около 80 иен в месяц).

Столкнувшись с требованиями Москвы, Клаузен взбунтовался. Он много работал, чтобы создать фирму, завоевывая расположение таких важных компаний как Мицубиси, Мицуи, Хитати и Накадзима, а равно как и Министерства военно-морского флота, ставших его клиентами. При наполненности портфеля заказов в Японии, Клаузен даже организовал отделение в Мукдене, Маньчжурии для обслуживания японских военных и коммерческих кругов в колонии. Как он объяснял: "Сперва я начал эту работу в виде прикрытия, но, по мере того, как нелюбовь к шпионской деятельности у меня все возрастала, я стал посвящать всю свою энергию правильному ведению бизнеса, инвестируя в него все деньги, которые имел, и работая не покладая рук".

В пространном отчете он описывал причины, по которым его компания не могла субсидировать деятельность разведгруппы, как того требовало Четвертое Управление. Бизнес шел не очень хорошо; небольшой доход в 4.300 иен, полученный за 1940 год, следовало направить на покупку нового оборудования; фирма еще не выплатила все долги. "Из этого бизнеса невозможно изъять деньги… В нем очень много расходов, тогда как доходы совсем не такие высокие, как ожидалось. Здешняя полиция позволяет фиксировать лишь 15-процентную прибыль со сделки. В дополнение полиция регулирует цены".

Более того, продолжал Клаузен, поддержание своего прикрытия в виде обеспеченного коммерсанта также стоило денег:

"Поскольку я занимаюсь целым рядом работ, то не могу жить в меньшем доме, чем занимаю сейчас. Когда я приехал сюда пять лет назад, то мое ежемесячное жалование позволяло мне жить вполне прилично. Однако ситуация изменилась радикальным образом; потребительские цены выросли втрое, и мне приходится быть более внимательным, поддерживая свой внешний облик. По этой причине мне приходится делать больше расходов, чем хотелось бы.

Я также являюсь членом Германской ассоциации, что вызывает дополнительные расходы. Например, этой зимой я вновь должен был платить 500 иен на идиотскую благотворительность, что совершенно не способствует поддержанию бюджета".

Обеспокоенный непредсказуемой реакцией Зорге на свой отказ взять на баланс токийскую группу, Клаузен подождал до января или февраля, и только тогда показал ему отчет. Зорге принял объяснения Клаузена без лишних расспросов; отчет был микрофильмирован и отправлен в Москву.

После своего ареста Клаузен признавал, что соврал русским, и что в действительности его компания давала вполне достаточно дохода для поддержки разведгруппы. Он объяснял японским следователям, что отклонил запрос, так как желал дистанцироваться от русских…"

Каковы были действительные причины сокращения финансирования Центром? Глупая мелочная жадность? Война? Желание подоить Клаузена? Впрочем, последнее соображение выглядит не только правдоподобным, но ещё и справедливым. Ведь своё дело Клаузен открыл вовсе не на собственные средства. Это были деньги, присланные ему московским Центром. Пора было отдавать долги. Проценты, так сказать.

Впрочем, этот вопрос уже несколько за пределами темы. Нам же достаточно знать, что сокращение финансирования произошло вовсе не из-за недоверия к Рихарду Зорге.

Вот, пожалуй, и всё с моими мелочными придирками в адрес учёных — зоргеведов.

Теперь поговорим о вещах более серьёзных. Имеющих более основательное и общее значение.

ЛУЧШИЙ ДРУГ БУХАРИНА

Не знаю, как на вас, а на меня самое большое впечатление произвело признание Рихарда Зорге Бранко Вукеличу в том, что он боится возвращаться в СССР. Боится, потому, что там полностью уничтожены все его друзья и знакомые. Что там уничтожен его друг и покровитель Николай Бухарин.

Особенно далеко развитие этой темы уводит Роберта Вайманта:

"…Вукелич уловил этот первый тревожащий признак появления "трещин" в казавшихся непробиваемыми идеологических доспехах Зорге. Тот откровенно говорил о скрытых страхах и предчувствиях, которые могли являться важным элементом, возбуждавшим частые приступы депрессии. Теперь было уже бессмысленно скрывать, сколь непрочны его позиции у русских и как неопределенно выглядело его будущее. Вукелич узнал о решении Зорге свернуть деятельность разведгруппы и навсегда покинуть Японию. Очень скоро их пути с Вукеличем должны были разойтись. Судьба могла привести Зорге однажды обратно в Москву, однако он явно обдумывал и другие, более безопасные варианты…"

Замечу сразу.

Если Зорге аж с 1935 года (если верить А. Куусинен, а вслед за ней, Вайманту) считал себя заложником системы, никто не мешал ему найти эти самые "другие, более безопасные варианты" намного раньше. В том же 1937 году, скажем.

Это был человек вполне самодостаточный и не пропал бы ни в какой другой стране.

Упомянутая им, в разговоре с Виртаненом в 1935 году, якобы жёсткая альтернатива между гестапо в Германии и НКВД в СССР является полнейшей бессмыслицей. Потому что на свете, кроме этих двух стран, существуют ещё и другие.

Зорге в своё время бывал чуть ли не во всех европейских странах. По пути в Японию он довольно долго пробыл в США. Кстати, в США из Токио ходили регулярные пароходные рейсы…

Кроме того. Всей своей жизнью он доказал, что в любой стране и в любой ситуации он всегда был бы не просто успешен, а был бы всегда в центре общего уважительного внимания. И, соответственно, всегда мог заняться своим любимым делом (я имею в виду журналистику), и иметь от занятий оным свой кусок хлеба.

В отличие от некоторых других "заложников режима", имевших возможности к бегству, но не использовавших их из-за отчётливого понимания, что с бегством прекратится халявный источник существования за счёт проклинаемых ими спецслужб. Вкупе с пониманием собственной непригодности к легальным и трудовым способам обеспечения своего существования.

Далее.

О взаимоотношениях в Коминтерне (о Бухарине и прочих) разговор ещё будет. Сейчас же сразу хочется заметить только одно. Дружба, протежирование…

Кто и с чего это взял?

Где хотя бы одно доказательство какого-то особого покровительства или протежирования, проявленным Бухариным в отношении Зорге? Где оно?

Есть только умозаключения и догадки на основе формальных признаков: работали вместе, значит…

Между тем, просится несколько грубоватый вопрос.

Кто такой Бухарин и кто такой Зорге?

Это Роберту Вайманту простительно. Российским же учёным должен был бы быть известен советский стиль жизни.

В советской элите "дружили" по своим иерархическим нишам. Всё остальное — в рамках чисто служебных отношений. В лучшем случае.

Между тем, сага о дружбе Бухарина с Рихардом Зорге поднимается и многозначительно пересказывается снова и снова.

Вообще-то, пробовать возражать на одно умозаключение другим умозаключением — занятие неблагодарное. Одна и та же зыбкая почва и для утверждений и для возражений.

Мы можем сойти с этой почвы просто.

Фактических доказательств этому нет. И точка.

Тем более, что все эти выкладки и догадки историков сразу блекнут, когда мы перечитаем ещё раз подлинные слова Бранко Вукелича, вокруг которых понастроено столько слов о страхах Рихарда Зорге повторить судьбу Бухарина.

Читаем ещё раз.

"Он сказал мне, что хотел бы вернуться в Москву, если ему это разрешат. Однако там он чувствовал бы себя одиноко, поскольку в Москве не осталось никого из прежней "ленинской группы". Вернувшись, он стал бы ее последним членом. Он сказал также, что именно пребывание в Японии спасло его от превращения в жертву чисток".

Таким образом, имя Бухарина здесь появилось только благодаря умозаключениям автора. Сам Зорге это имя здесь не упоминал.

И ещё оказывается, что ни слова Рихард Зорге не сказал о своём страхе перед этим самым возвращением. Это опять-таки вольная интерпретация автора, убеждающего читателей, что Зорге говорит здесь именно о своём страхе.

На самом деле он говорит здесь о своём одиночестве.

Но это же, простите, совершенно разные чувства.

Столько понаписано, столько плясок понатанцовано вокруг одного абзаца из протоколов допроса Вукелича. А в итоге получается, что все эти па и вензеля — всего лишь произвольный танец на заданную тему обязательной программы. Доказать страх Рихарда Зорге перед возвращением в СССР.

Ну так доказывайте, если так считаете. Но только чем-то другим. Потому что здесь эти слова никакого страха не доказывают.

Что касается одиночества.

А где и когда он не был одинок?

Его одиночество — это созданный им же самим его собственный образ жизни. Его характер. Его судьба.

Вот как об этом позднее вспоминала его первая жена, Кристина Зорге, ближе всех знавшая Рихарда. Поскольку прожила с ним бок о бок дольше других. И, что характерно, до начала им своей работы на военную разведку.

Передано в пересказе Роберта Вайманта:

"…Кристина очень скоро обнаружила, что жить с Рихардом было непросто. Он был замкнут в себе, со своими внутренними мыслями и переживаниями, и, хотя она ему и нравилась, но, по ее ощущениям, он так же легко мог бы существовать и без нее. "Никто и никогда не был в состоянии нарушить его внутреннего одиночества; именно это давало ему полную независимость и, вероятно, объясняло то воздействие, которое он оказывал на других людей."…"

Что же касается отношения Зорге непосредственно к процессу над Бухариным, об этом нам сообщил сам Ю. Георгиев.

Вот он приводит другое место из показаний Вукелича на допросе в токийской тюрьме:

"Когда Бухарин стал жертвой репрессий в партии, Зорге говорил, что Сталин вовсе не являлся коварным человеком. То, что Бухарин должен был быть принесен в жертву, скорее всего, можно было считать неизбежным с точки зрения политики".

А вот комментарий по этому поводу самого Ю. Георгиева:

"…Этот эпизод наталкивает нас на мысль о том, что мы плохо понимаем менталитет коммунистов, работавших в Коминтерне. Как мы видим, преданность Зорге коммунистической идее и его приверженность "по-своему" понятой партийной дисциплине значительно перевешивали его личное отношение к Сталину. Если Вукелич точно передал слова Зорге, то последний фактически оправдывал сталинские репрессии 30-х годов, в частности репрессии в отношении его кумира — Н. Бухарина…"

Надо признать, что в этом вопросе, Георгиев наиболее объективен по сравнению с другими исследователями. По крайней мере, не объясняет факты "необъяснимыми движениями" русской (или полурусской) души. Единственное, что здесь непонятно, это "личное отношение к Сталину", которое сам Зорге нигде, вроде бы, не выказывал. Похоже, что автор здесь из самых благих побуждений подарил хорошему человеку своё собственное отношение к тирану.

При всём при этом его фраза "мы плохо понимаем" — уже вызывает уважение.

Вместе с тем, известная служебная связь Рихарда Зорге с тем же Николаем Бухариным, конечно же, имелась. Вот как он упоминает об этом в своих "Тюремных записках":

"…выступая как бы в роли личного секретаря влиятельного политика Бухарина, я участвовал в политических дискуссиях, связанных с Троцким, Зиновьевым и Каменевым; в итоге этих дискуссий все трое окончательно разошлись с Коминтерном…"

Однако не надо забывать, что такая приближённость к Бухарину существовала для Зорге совсем недолго. Всего — навсего, как это можно понять, на период одного-единственного конгресса Коминтерна. Эпизод, если говорить коротко.

При этом некоторые другие авторы (не Георгиев, конечно) интерпретируют эти слова Зорге, как признание его участия в дискуссиях на стороне не только Бухарина, но и Троцкого, Зиновьева и Каменева. То есть, о его сочувствии всем мыслимым оппозициям Сталину.

Между тем, упоминание им себя в связи с Бухариным в этот момент говорит совершенно о другом.

Дело в том, что для многих наших современников эти имена, вкупе с именем Бухарина, звучат одинаково фрондерски по отношению к имени Сталина.

А на самом деле здесь имеются существенные нюансы.

На самом деле эти деятели в разные годы занимали разные позиции по отношению друг к другу. Как раз в описываемый момент, в июле 1928 года, Бухарин выступал против этих троих на стороне Сталина. Соответственно, и Зорге в этой дискуссии занимал просталинскую позицию.

Не очень понятен аргумент, приведённый Ю. Георгиевым для подтверждения утверждений о "политических гонениях" на Зорге в связи с обвинениями, предъявленными Эверту. Не понятен, прежде всего, потому, что выдвинут он с привлечения метода аналогий.

"…Факты говорят о том, что Зорге был зачислен в категорию таких "политически невыдержанных товарищей". Его положение усугубилось тем, что наряду с Бухариным резкой критике как "правый" и "примиренец" подвергся в то время в Коминтерне и Эверт, который дал рекомендацию Зорге для работы в ОМСе (Отдел международных связей Коминтерна — В.Ч.)…"

Простите, но аналогии бывают разные. Можно ведь было бы провести и другую аналогию. В другой тональности, так сказать.

Например.

Такую же рекомендацию дал Рихарду Зорге и Отто Куусинен. Который, как известно, вовсе не подвергался "резкой критике" в связи с делом Бухарина.

Тогда почему исследователи ставят знак некого равенства между фактом дачи рекомендации и "резкой критикой"? Почему не предположить (а Георгиев, в данном случае, именно предполагает), что Зорге не подвергался в это время "резкой критике", как и давший ему рекомендацию для работы в ОМСе Отто Куусинен?

Кстати, когда говорят о политическом недоверии Сталина к Зорге.

При этом обычно вспоминают о том, что Зорге был кем-то, вроде секретаря Бухарина в ИККИ, работал и был в дружеских отношениях с репрессированным впоследствии Пятницким. Но давайте вспомним также, что с Бухариным и Пятницким работали (и были в хороших отношениях) также Мануильский и Куусинен. Которых Сталин за такие же знакомства почему-то не репрессировал.

Почему это Сталин должен был испытывать недоверие к Зорге из-за его прошлых связей, если того же недоверия он не испытывал к Мануильскому и Куусинену? У которых их прошлые связи были уж никак не одиознее связей Зорге.

Вспомним, кстати, что Зорге тоже работал вместе и тоже был в дружеских отношениях с теми же Мануильским и Куусиненом.

И ещё.

Ю. Георгиев позволил себе такое вот странное, на мой взгляд, заявление:

"… В августе 1929 г. вместе с группой "бухаринцев" был "вычищен" из Коминтерна и Зорге. Его не репрессировали тогда и позволили уйти в военную разведку. Однако в глазах Сталина он остался "политически невыдержанным товарищем" со всеми вытекавшими отсюда последствиями…"

Откуда автор знает о том, кто и каким был в глазах Сталина?

Очень было бы неплохо, если бы автор подкрепил своё высказывание ссылкой на источник своего знания о мыслях Сталина. Не предположительного, но точного знания, естественно. Поскольку позволил себе здесь высказаться с исчерпывающей категоричностью.

Не знаю, каким он должен быть, этот источник (что-то вроде чтения мыслей вкупе с некромантией), но какой-то источник таких знаний должен у него иметься. Раз следуют такие утверждения.

Интересно было бы с ним ознакомиться.

О действительных причинах оставления Рихардом Зорге своей должности в Коминтерне — разговор особый. И рассмотреть его надо с большим вниманием. Тем более, что они, на мой взгляд, тесным образом связаны с причиной его перехода на работу в военную разведку.

Но сначала мне хотелось бы остановить ваше внимание на следующих обстоятельствах.

В конце апреля 1929 г. пленум ЦК ВКП(б) отозвал Бухарина из Коминтерна и снял с работы в "Правде".

Решение о "чистке" в своих рядах было принято на Х пленуме ИККИ в июне 1929 года.

Вопрос же "трудоустройства" Зорге, как показали документы, найденные Ю. Георгиевым, был на высоком уровне впервые озвучен ещё 2 апреля 1929 года. На высоком, подчеркну, уровне. А ведь вопрос до его вынесения на этот уровень должен был заранее как-то прорабатываться еще и в низовых звеньях. Не "под протокол", так сказать. Это тоже должно было занять время. Учитывая привычные советские бюрократические проволочки, не один день, конечно.

Ю. Георгиев, как и подобает добросовестному исследователю, заметил и указал на важнейшую деталь. Но деталь, противоречащую общепринятому (и принятому им же самим) мнению о политических гонениях на Рихарда Зорге.

Вот его слова:

"…Напомним, что эти решения (по Рихарду Зорге — В.Ч.) принимались до того, как ЦК ВКП(б) на своем пленуме в конце апреля принял решение отозвать Бухарина с поста члена Президиума ИККИ…"

Другими словами, "гонения" на Зорге начались ДО снятия Бухарина. То есть, до начала кампании "по очищения рядов" от его сторонников.

Ещё попутно хочу обратить ваше внимание на то обстоятельство, что Рихард Зорге в бытность свою сотрудником Коминтерна, довольно часто менял отделы и должности.

Это уже и вовсе до начала всяких заморочек с Бухариным.

Судя по всему, объяснялась ситуация с перефутболиваниями его с одной должности на другую вовсе не политическими причинами. Хотя, возможно, кто-то и попытался в удобный момент свести с ним счёты с использованием политической риторики.

Безуспешно, как мы сейчас увидим.

Я думаю, что стремление удалить Зорге из Коминтерна связано вовсе не с политикой или фракционной борьбой.

Она связано, судя по всему, с неуживчивым характером самого Зорге. Его совершенно категоричным и абсолютным неприятием правил бюрократического существования этой громоздкой структуры.

Подтверждений этому Ю. Георгиев, проведший кропотливую и добросовестную работу с документами Коминтерна этого периода, нашёл превеликое множество.

Говоря об отношениях Зорге и Коминтерна, нельзя не учитывать характер Рихарда Зорге. Черты которого были не совсем удобны в интеллигентном общении.

Его принципиальность. Его неумение преклоняться перед авторитетами. Его неумение молчать, в конце — концов.

Всё это было густо замешано на его бесцеремонности.

Грубо говоря, он никогда не комплексовал перед тем, как сказать дураку то, что он о нём думает.

Можно представить, какие словесные фейерверки стояли за сухими строками канцелярских документов.

Здесь, думаю, уместно привести высказывания А. Фесюна по этому поводу:

"…Трения Зорге с руководством начинаются с того момента, когда он наконец "вырвался на оперативный простор", перейдя в Отдел международных связей. Судя по всему, он решил действовать по собственному усмотрению, считая себя достаточно полномочным представителем Коминтерна. В Москве, однако, придерживались несколько другого мнения. Для руководства Зорге был излишне инициативным, чересчур самостоятельным. Соответственно, Зорге не получает той поддержки, на которую рассчитывал; задерживаются даже ожидаемые им средства, о чем он с недоумением и обидой сообщает в Москву…"

Так что за каждым, самым небольшим документом, представленным Ю. Георгиевым, мы должны отчётливо видеть обязательную борьбу самолюбий, конфликты, человеческое неприятие, обычную неприязнь, наконец.

Ю. Георгиев, говоря о роли Сталина в увольнении Рихарда Зорге из Коминтерна, выдвигает, в подтверждение своей позиции, такой аргумент:

"…Вряд ли можно предположить, что Зорге и Сталин были лично знакомы. Между ними стоял языковой барьер, поскольку Сталин не владел иностранными языками, а Зорге не мог свободно говорить по-русски. Да и их "удельный вес" в делах Коминтерна был несоизмерим. Но нельзя исключать и того, что Сталин слышал имя Зорге, особенно когда последний работал в Секретариате ИККИ контролером по проверке выполнения принятых решений. Подобные аппаратные методы были коньком Сталина. И уж совсем неправдоподобной представляется ситуация, чтобы Сталин не знал о сотрудничестве Зорге с Бухариным при доработке Программы Коминтерна в ходе VI Конгресса. Широко известно, например, что включенный в программную комиссию Молотов практически ежевечерне докладывал Сталину о положении дел в комиссии. Если бы дело обстояло не так, то непонятно, что могло помешать трем влиятельнейшим руководителям Коминтерна — Мануильскому, Куусинену и Пятницкому, хорошо знавшим Зорге и даже в определенной степени протежировавшим ему, защитить своего "подопечного"…"

Что могло помешать?

Например, характер Зорге. Его принципиальность. Его неуживчивость, если хотите. Его неприятие бюрократических методов, о котором упоминал сам г-н Георгиев.

Это — первое.

Второе.

Давайте не будем забывать такую деталь.

Зорге не был выброшен из Коминтерна на улицу. Он был направлен работать не просто куда-то. Он был направлен работать в разведку. То есть, организацию, автоматически предполагающую верность и лояльность своих сотрудников. Направлен с ведома Сталина.

Третье.

Раз пошел разговор на формальном уровне, — "Зорге работал рядом с Бухариным, значит, он сторонник Бухарина, значит, он противник Сталина…".

Почему тогда Сталин не выказывал недоверия Молотову, например? Молотов ведь тоже работал рядом с Бухариным. Тоже работал над Программой Коминтерна. Как и Зорге. На другом, правда, иерархическом уровне, но тоже рядом с Бухариным.

Формально, Молотов тоже "сотрудничал" с Бухариным.

С Бухариным рядом работали те же Мануильский, Куусинен и Пятницкий. Если Пятницкий был потом репрессирован, то Мануильский с Куусиненом (коих Зорге тоже числил своими друзьями) пережили большой террор вполне благополучно, на высоких постах. Значит, их близость Бухарину не запятнала их в глазах Сталина.

Тогда почему же подобные соображения отбрасываются сразу же, как только речь заходит о Рихарде Зорге?

Об отношениях с "влиятельнейшими руководителями".

"Протежирование" несколько преувеличено, по моему. Во взаимоотношениях Зорге с Пятницким, например, упускается из виду одно обстоятельство.

Сам Георгиев очень хорошо и убедительно показывает отношение Зорге к "бюрократическим порядкам" в ИККИ вообще, и в ОМС, в частности. Но, говоря, о его конфликтах с безымянными "бюрократическими руководителями", как-то упускается из виду, что непосредственным руководителем Рихарда Зорге был как раз Пятницкий. Начальник Отдела международных связей. Которого, вполне вероятно, не слишком радовали постоянные дрязги в отделе, связанные с именем Зорге. Оно ему надо было — постоянно разбираться с конфликтами среди его сотрудников?

Сопоставим это соображение с мнением самого Георгиева, что разборки аппаратчиков с Рихардом Зорге начались еще до начала гонений на Бухарина. То есть, не были связаны с политическими мотивами. Говоря об отношении к Зорге руководителей Коминтерна, г-н Георгиев очень к месту употребил выражение "в определенной степени". Рихард Зорге мог вполне искренне считать их своими друзьями. Считали ли таковыми себя они, вот в чем вопрос?

Много позже, Рихард Зорге на допросах в японской полиции будет всячески выгораживать Макса Клаузена, своего друга и соратника. Как сам он полагал. В то же самое время, в своих показаниях Макс Клаузен будет всячески поносить Рихарда Зорге…

Сюда надо добавить и другую сторону этой медали. Не только Зорге был отторгаем бюрократами. Но и сам он всё больше и больше проявлял недовольство работой в таких условиях.

При этом, нельзя не видеть и другой стороны характера Рихарда Зорге. Его целеустремлённости. И его умения добиваться поставленных перед собой целей.

Это утверждение вовсе не является дежурным панегириком. Эти качества вполне надежно подтверждаются всей его дальнейшей разведывательной деятельностью.

И возникли они, конечно, не в связи с его работой. Они были присущи ему изначально.

Так вот, именно они и должны были сработать сейчас, в этих условиях.

Они и сработали.

Что я имею в виду?

Зорге, судя по всему, к этому периоду (1929 год) был уже сыт по горло работой вблизи придирчивого и казённого начальства. С постоянными придирками к каждому шагу и вздоху, к каждому истраченному за границей центу или пфенингу.

Ему, конечно, для его полного удовлетворения, должна была бы подойти совсем другая работа. Где-то подальше от начальства. С отчётностью не канцелярской, а отражающей итог выполнения конкретного задания. Без дискуссий о правомерности каждого шага во исполнение этого задания.

Короче. Ему идеально подходило бы такое положение, при котором он получал бы интересные и важные задания, средства на их выполнения, помощников и кое-какие технические средства.

Всё.

Всё остальное — на его усмотрение. Конечный результат — вот то, что должно было интересовать его работодателя.

Он уже немного прикоснулся к таким возможностям и таким перспективам. Его работа в Отделе международных связей (который многие называют особо секретной разведкой Коминтерна) позволила ему, видимо, почувствовать вкус к такого рода работе.

Но в той форме, которая не совсем удовлетворяла его.

Поскольку, сколько бы не говорилось об этом отделе таинственных и многозначительных слов, ясно, что это был не совсем разведывательный орган в его чистом виде.

Я отступлю на полшага в сторону и скажу несколько слов об одном интереснейшем документе.

На русском языке были изданы в своё время так называемые "Тюремные записки" Рихарда Зорге. Это документы, написанные им осенью 1941 — весной 1942 годов в токийской тюрьме Сугамо.

Это, конечно, никакие не мемуары, как ядовито пробуют характеризовать их некоторые не очень далёкие люди из числа "разоблачителей" Рихарда Зорге.

Это, судя по всему, его письменные ответы на какие-то вопросники, составленные для него его японскими следователями. Во всяком случае, известно, что писались эти записки в присутствии следователей и ими же отбирались у него после каждого допроса.

Другими словами, это что-то вроде протоколов его допросов, но в форме вольного изложения.

Так вот. Возвращаясь к коллизиям, возникшим у Рихарда Зорге к 1929 году, в связи с его работой в Коминтерне.

В своих "Тюремных записках" Зорге рассказал интересную деталь, характеризующую его отношение к ОМСу как разведывательной организации.

Перессказывать не буду.

Давайте послушаем самого Рихарда Зорге.

Итак.

Из "Тюремных записок" Рихарда Зорге:

"…Вернувшись в Москву (из Англии — В.Ч.), я, разумеется, передал в разведотдел свое очередное сообщение. Кроме того, я откровенно проанализировал и доложил все, что оказалось не совсем удачным в моих поездках по сбору развединформации и в исследованиях в странах, которые посетил…

…Еще определеннее, чем прежде, я предложил также, чтобы лица, ведущие разведдеятельность в других странах, исходя из соображений секретности, были полностью отделены от структуры Коминтерна. После этого в моей работе обозначались некоторые перемены, хотя не ясно, в какой мере это явилось следствием сделанных мной предложений. Тем не менее отчетливо проявились существенные изменения как в организации моей следующей поездки, а это была поездка в Китай (здесь он скрывает, что поездка в Китай была по линии советской военной разведки — В.Ч.), так и в сфере предписанных мне обязанностей. В то же время претерпели полное изменение мои личные отношения с тесно контактировавшими прежде со мной лицами, а также с Коминтерном…"

Эти слова не очень серёзно воспринимаются исследователями.

Объясняют они их почему-то стремлением Зорге набить себе цену в глазах японских следователей. Ну и, конечно же, стремлением скрыть то обстоятельство, что его из Коминтерна попросту изгнали.

Между тем, такое отношение, мне кажется слегка легковесным.

Прежде всего, объяснение о набивании цены в глазах японского следствия. В надежде, вроде бы, на обмен или депортацию в СССР.

Поскольку очевидно, что такое раздувание могло воздействовать только на одну сторону — на японцев.

Между тем, в сделке обычно участвуют, как минимум, две стороны.

Подогревая таким образом японскую сторону, Зорге должен был понимать, что необходимо как-то себя обезопасить и с "советской стороны".

Так вот, получается, что для другой стороны — СССР, его усилия к "обмену" свелись к тому, что он… начал давать подробнейшие показания японцам. Почти сразу же после ареста.

Это он, что же, таким образом надеялся добиться, того, чтобы интерес к обмену проявила и вторая сторона? Без которой обмен невозможен?

Впрочем, о возможностях такого обмена мы ещё будем говорить подробно.

А сейчас возвращаемся к докладу Рихарда Зорге.

Вызван он был неразумной всядностью, проявляемой руководителями Коминтерна к своей разведке. Они хотели заниматься одновременно добыванием информации самого разнообразного характера — партийного, политического, военного, экономического. В общем, считали они, чем больше, тем лучше.

Вот с таким отношением Рихард Зорге и становился всё более и более не согласен. По мере накопления собственного опыта, надо полагать.

Поэтому, я и думаю, что факт доведения Рихардом Зорге своего доклада до руководства Коминтерна оспаривать неправильно.

Потому что этот доклад вполне объясняет как сложившуюся к этому моменту в ОМСе обстановку, так и её понимание Рихардом Зорге.

Наконец, это вполне в его духе — проводить такого рода аналитические изыскания.

И бесцеремонно предъявлять их начальству, вне зависимости от того, нравится они оному или нет.

В конце концов, Зорге абсолютно прав здесь по сути выдвигаемых им предложений.

Действительно. Использование в "чистой" разведработе законспирированных агентов ОМСа неминуемо должно было приводить к расшифровке как самых этих агентов, так и их связей.

Дело в том, что, по самому характеру деятельности Коминтерна, его сотрудникам так или иначе, но неизбежно приходилось контактировать с представителями коммунистических партий стран, в которых эти сотрудники работали.

Между тем, как правило, все сколько-нибудь известные коммунистические функционеры за пределами СССР находились под плотным наблюдением местной полиции.

И вот, представьте себе, что такой коминтерновский "разведчик", после встречи с каким-нибудь лидером очередной компартии, встречается… Ну не знаю. С офицером местного генштаба, например. Или шифровальщиком. Которые вовсе не являются коммунистами и проходят по другому, так сказать направлению многостаночной деятельности разведки Коминтерна.

Результат естественный. Провал. Провал, обусловленный самой такой постановкой дела.

Так что, вопросы о реформировании характера разведслужбы Коминтерна, поставленные Зорге перед своим руководством, были вполне логичны и правомерны.

Другое дело, что само это руководство, понимая, конечно, правоту аргументов Рихарда Зорге, одновременно не желало ничего делать в этом направлении. Потому что, если для Зорге вопрос был совершенно ясен с точки зрения целесообразности, то для Куусинена, Пятницкого и компании имелся ещё один аргумент. Не существенный для Зорге. Но весьма и весьма значимый для руководства Коминтерна и ОМСа.

Этот аргумент состоял в снижении чисто аппаратного влияния Коминтерна и его разведслужбы в иерархии государственных органов СССР.

Ведь ясно же, что, при всей формальной международности этой организации, она являлась, на самом деле, проводником влияния ВКП(Б) и СССР за рубежом. А значит, занимала, де-факто, место в системе государственных, и даже надгосударственных органов в СССР.

С этих позиций, предложение Зорге выглядело так.

До предполагаемого Зорге реформирования круг решаемых ОМСом вопросов был шире. А значит влияние этого органа в системе бюрократических структур СССР было больше.

Если предлагаемое Зорге реформирование работы ОМСа будет проводиться в жизнь, то круг решаемых Коминтерном задач неизбежно сужается, поскольку ясно, что никто не собирался создавать в рамках Коминтерна, наряду с ОМСом, отдельной структуры, занимающейся вопросами чисто военной разведки, например.

Потому что для этого уже существовало Разведывательное Управление РККА.

А, поскольку круг решаемых Коминтерном задач в этом случае сужается, соответственно уменьшается влияние Коминтерна в глазах руководства партии и государства.

Поэтому предложение Зорге, при всей его логичности и разумности, естественно, ни при каких обстоятельствах не могло устраивать руководство ИККИ. Естественно, с этого момента руководители Зорге, коих он простодушно полагал своими друзьями, стало искать выход из положения. Самый простой, и в то же время, самый надёжный способ устранения потенциальной помехи своему карьерному положению.

Я имею в виду перевод Зорге из Коминтерна в военную разведку.

Почему-то до сих пор бытует упрощённое понимание того, что всё последующее сложилось как-то случайно и как бы само собой.

Зорге уволили из Коминтерна. Потом ему Берзин предложил работать в военной разведке. Зорге согласился.

При этом за рамками обсуждения остаётся естественный вопрос.

А почему ушёл он работать именно в разведку?

Почему не в марксистскую науку? У Зорге было уже здесь имя. Были опубликованные серьёзные труды по вопросам экономики и политологии.

Почему не в "чистую" журналистику?

Или, почему, например, не обратно на аппаратную работу в Компартии Германии? Тем более, что почти все научные интересы Зорге, так или иначе, были связаны с этой страной.

Или ещё куда-то?

А потому что существовала тогда такая серьёзная вещь.

Партийная дисциплина.

Зорге ведь не был, на самом деле, как это часто изображают, уволен из Коминтерна. Или вычищен оттуда как чей-то там сторонник.

Зорге, кстати, совершенно благополучно прошёл ту самую пресловутую "чистку". Вот что писал об этом Ю. Георгиев:

"…Переходу Зорге в разведывательное ведомство способствовал бывший начальник Зорге по ОМСу О. Пятницкий, порекомендовавший его руководителю советской военной разведки в то время — Я. Берзиню. (Волков Ф. Подвиг разведчика. Баку, 1978, с. 139.) Свою роль сыграло и то обстоятельство, что накануне формального увольнения из Коминтерна Зорге 20 октября 1929 г. прошел в аппарате ИККИ партийную "чистку" и получил аттестацию "считать проверенным". ("Новая и новейшая история", N 2, 2000, с. 131.) Так или иначе, но Зорге окончательно уволился из ИККИ 31 октября 1929 г. и, соответственно, уже с ноября того же года мог работать в Четвертом управлении ГШ РККА…"

Итак.

Зорге не был "изгнан" из Коминтерна, как это принято обычно считать.

Он был переведён в распоряжение ЦК ВКП(б).

Приведу здесь документ, выявленный в фондах Коминтерна и опубликованный в упомянутой работе Ю. Георгиева:

"ПРОТОКОЛ N 18

Заседания Делегации ВКП(б) в ИККИ от 16.8.1929 г.

Один экз. послан т. Сталину.

Присутствовали: т.т. МОЛОТОВ, МАНУИЛЬСКИЙ, ПЯТНИЦКИЙ, ВАСИЛЬЕВ, ЛОВИЦКИЙ.

‹…›

б) О работниках З[ападно-]Е[вропейского]Б[юро]. — Исключить из списка работников ЗЕБ т.т. Зорге и Мингунина.

‹…›

г) О чистке аппарата. Создать такую комиссию. Сейчас же предрешить вопрос об откомандировании в распоряжение ЦК ВКП(б) и ЦК КП Германии — т.т. Вурм, Шумана, Зорге и Майстера. ‹…›[69]"

Обратите внимание.

Рихард Зорге был направлен в распоряжение именно ЦК ВКП(б), хотя другие работники ИККИ направлялись в распоряжение ЦК КПГ.

Это подтверждается ещё и тем фактом, что в октябре того же года Рихард Зорге проходил "чистку" как член ВКП(б).

Это, во-первых.

Во вторых, это было сделано с ведома Сталина и, видимо, с его одобрения.

Это в ответ другим легковесным утверждениям. О том, что-де опальному Зорге его самоотверженные друзья по блату помогли устроиться в военную разведку, подальше от злопамятного Сталина и, вроде бы, чуть ли не тайком от последнего.

Глупость, конечно. Но глупость, в данном случае, опровергаемая документально.

О каком устройстве "втихую" в разведку (на нелегальную работу — !!!) после скандального "изгнания" из ИККИ могла бы идти речь вообще?

Обратите внимание на то, что на заседании, принявшем решение об откомандировании Зорге "в распоряжение ЦК ВКП(б)", присутствовал Молотов.

Экземпляр протокола был направлен лично Сталину.

Кстати, помимо этого документа, Ю. Георгиевым были опубликованы и другие протоколы ИККИ, решавшие судьбу Рихарда Зорге. И копии всех их, как правило, направлялись Сталину.

Не потому что Зорге, грубо говоря был какой-то особо важной шишкой для партийных бонз. Просто вопрос о нём, среди других прочих вопросов, решался на таком высоком уровне, что понятно: сама занимаемая им должность входила в "номенклатуру ЦК", как тогда говорили.

Этот выход удовлетворял всех. Все кошки оставались сыты. Все мыши оставались целы.

Работа разведки ИККИ в смысле совмещения областей партийной, политической и военной оставалась неизменной.

Неуместный и наивный "реформатор" был направлен туда, где его ждала работа в полном соответствии с его взглядами на разведработу. Что очень важно подчеркнуть, в полном соответствии с его характером и темпераментом. Я имею в виду полную автономность этой работы, отрыв от далёкого начальства, неограниченный простор для инициативы и собственного разумения. Работа на результат.

Что не могло не привлекать и не устраивать самого Зорге.

Идеальное решение для всех, в данном случае.

Особенно учитывая, что направлен он был на работу не куда-нибудь, а на самый что ни на есть край света.

Заканчивая с этим вопросом, я предлагаю ещё раз послушать рассказ Рихарда Зорге об обстоятельствах, предшествовавших его переходу в военную разведку. Поясню только, что некоторые темы Зорге в разных местах записок повторял не по одному разу. Это было вызвано тем, что японские следователи через некоторое время задавали ему те же самые вопросы, якобы для уточнения. На самом деле, конечно, для выявления противоречий в показаниях Зорге. Поскольку читать уже им написанное ему, естественно, не давали.

Итак, снова его "Тюремные записки":

"…Берзин давно слышал от Пятницкого о моих идеях о широкомасштабной политической информационной деятельности, выражал одобрение по этому поводу, и поэтому наши с ним беседы шли успешно… "

"…В заключение нужно осветить причины, частично объясняющие мой переход в четвертое управление. Генерал Берзин, который тогда был начальником четвертого управления и, кроме того, близким другом Пятницкого, знал меня еще со времен Коминтерна. По возвращении из Англии, обсуждая с Пятницким будущую работу в Коминтерне, я сказал ему, что имею желание расширить сферу моей деятельности, но реально вряд ли это возможно, пока я остаюсь в Коминтерне. Пятницкий рассказал об этом Берзину. По мнению Берзина, это могло бы быть прекрасно реализовано через четвертое управление. Через несколько дней после этого Берзин пригласил меня, и мы детально обсудили все проблемы разведывательной деятельности в Азии…"

Таким образом, если отбросить неуместный, по-моему, скепсис историков по поводу факта изложения Рихардом Зорге своих соображений для руководства ОМСа, то получается интересная картина перехода Рихарда Зорге из Коминтерна в военную разведку.

ДВА ДОКУМЕНТА

Теперь коснёмся ещё одного важного вопроса. О двух отрицательных для Зорге документах внешней разведки, приведённых А. Фесюном под номерами 38 и 39. Эти документы вы видели в извлечениях из публикации А.Г. Фесюна.

Документ N 38, который называется "Истоки политического недоверия ИНСОНУ" и подписан начальником 4 отдела РУ ГШ КА генерал-майором Колгановым.

С этим документом не всё непонятно.

В ссылке к нему указано только:

"…[83] Из "Докладной записки" от 11.08.41 г…"

На чьё имя он был направлен?

В связи с чем?

Обратите внимание на примечание к документу:

"…Примечание: Основные демографические данные ИНСОНА и данные о его работе составлены Зам. начальника отдела полковником ПОПОВЫМ на память…"

Почему руководители 4 отдела не имели доступа к личному делу Зорге (информация была представлена "по памяти")?

И обратите внимание на слова из докладной записки Колганова:

"…Вопрос ИНСОНА не новый, неоднократно ставился на обсуждения…"

Не новый? Не раз ставился?

Тогда почему же он не был решён однажды, раз и навсегда?

Это еще раз заставляет нас прислушаться к той истине, что, одно дело, кто и в чём обвиняет, совсем другое — кто слушает и как на это реагирует.

Документ N 39

К такому же типу можно отнести и второй документ.

Тоже непонятно, на чьё имя документ направлялся. Кто его читал. И, самое главное, как отнёсся к прочитанному.

И ещё скудность и абсолютная размытость обвинений.

"…Политически совершенно не проверен. Имел связь с троцкистами. Политического доверия не внушает…"

И это всё?

Это всё, что смогли накопать на Зорге в 1937 году?

А где же конкретные обвинения в его адрес?

После прочтения этого документа понятна причина как того, почему было решено Рихарда Зорге "отозвать", так и того, почему вскоре решение о ликвидации резидентуры Зорге было отменено.

Повторю, если в отношении Зорге и выдвигались какие-то обвинения, это ещё вовсе не означает, что этим обвинениям обязательно давался ход.

Во всём этом есть ещё один интересный момент.

Ссылка на документ говорит только о том, что представленный отрывок взят из "Справки на резидентуру" от сентября 1937 года.

Очень похоже, что справка эта была направлена на имя нового начальника РУ Гендина. И, судя по всему, дальше него не пошла.

Причина, по которой я прихожу к этому выводу, хочу затронуть в следующей главе. Там нам придётся подробнее познакомиться с этим начальником Разведывательного управления.

Единственно хочу заметить по этому поводу следующее.

Помните эпизод, когда шанхайский резидент "Абрам" передал в Москву политический донос "беспартийного курьера" на Зорге?

Так вот. Обратите внимание, что никаких оргвыводов к Рихарду Зорге по этому поводу сделано не было.

Почему?

Многократно повторённый довод, что Сталин считал Рихарда Зорге двурушником (и одновременно незаменимым работником), я думаю, надо оставить тем, кто не слышал о сталинском "Незаменимых у нас нет".

Тогда в чём же дело?

Думаю, ответ будет таким.

Доносы в сталинском обществе были явлением рядовым. И настолько широким, что если бы чекисты верили всем им безоговорочно, страна осталась бы без населения.

Поэтому здесь необходимо чётко разделять два вопроса.

Один, это то, что стучали на человека. Второй, это то, как относились к этим доносам те, кому они были направлены.

Исчерпывающим подтверждением этих слов, по-моему, является то место из опубликованной А. Фесюном "Справки Сироткина" 1964 года, где последний, комментируя, в частности, этот донос курьера, в недоумении отмечает:

"… Странно, но эта неустойчивость политических взглядов "Рамзая" не нашла отражения в его характеристиках, содержащихся в многочисленных "справках на резидентуру…"

Замечу, кстати, что Сироткин вовсе не являлся историком. Это был старый кадровый сотрудник военной разведки, получивший волею случая доступ ко всем архивным документам, связанным с "делом Зорге". И большую часть которых он, естественно, в своей справке не отразил. Да и сами цитируемые им документы пестрят красноречивыми пропусками такого типа — ‹…›.

Ведь в его Справку вошла только одна справка на резидентуру. Та самая, номер 39, о которой сейчас идёт речь.

При этом надо иметь в виду, что сам А. Фесюн получил возможность работать только с документами "Комиссии Косицына". Оттуда он и взял эту единственную "справку на резидентуру", приведённую Сироткиным.

Ко всем остальным архивным документам военной разведки А.Фесюн, естественно, допуска не имел. Поскольку, в отличие от сотрудников "Комиссии Косицына", не имел поручения от лица, рангом равного Н.С. Хрущёву.

Но Сироткин, в отличие от Фесюна, видел все документы по делу Зорге. И те, что вошли в итоговый документ комисссии. И те, что там не фигурировали.

При этом, самое время заметить, что поручение Хрущева должно было, конечно же, задать определённую тональность отбираемым документам. Поскольку к тому времени уже прозвучала во всеуслышание, со страниц "Правды", политическая установка — считать Зорге жертвой Сталина. Соответственно, для членов комиссии — искать в архивах подтверждение этому утверждению.

Одним из таких подтверждений явилась "Справка на резидентуру" от сентября 1937 года.

Однако, отдадим должное и Сироткину, написавшему об остальных справках, и Фесюну, опубликовавшему его слова. Слова о том, что подозрения в адрес Зорге, красочно расцвеченные к сегодняшнему дню историками и публицистами, совершенно не отражены в его характеристиках, содержащихся в МНОГОЧИСЛЕННЫХ "справках на резидентуру".

Но, может быть, такие конкретные обвинения имелись в адрес Рихарда Зорге у НКВД?

Вот, например, на такое обстоятельство осторожно указывает А. Фесюн:

"…Все предыдущие "Дорогие Директора" были расстреляны; а от двоих из них (Берзина и Урицкого) он лично получал задания. Таким образом, налицо была связь с врагами народа (кстати, среди его друзей этой категории можно назвать и К. М. Римма[2], соратника по китайскому периоду, расстрелянного в 1938 году, и Льва Боровича[3] — резидента ГРУ в Шанхае с псевдонимом Алекс, через которого в Москву шли от Зорге многие материалы, расстрелянного в 1937 году, и, наверняка, многих других, включая О. Пятницкого, шефа международного отдела Коминтерна), что, как можно себе представить, не могло не наводить бдительных людей в НКВД, да и в самом ГРУ, на определенные мысли…"

Может быть.

Мы с вами этого пока что точно не знаем.

Здесь, однако, по моему, самое время привести слова самого Рихарда Зорге, приведённые в "Тюремных записках" по этому поводу:

"…Москва полностью доверяла политическому чутью и политической сознательности моей разведгруппы…"

Можно, конечно, вслед зоргеведам снисходительно заметить здесь, что сам Зорге на следствии всячески преукрашал действительность, чтобы набить себе цену в глазах японских следователей.

А можно заметить, что эти, и им подобные слова, в конце концов, и явились во многом основанием к его смертному приговору. Между тем, совсем другие слова, которые говорил на следствии Клаузен, позволили сохранить тому жизнь.

Зоргеведам, рассуждающим по этому поводу, очень трудно понять одну простую истину. Люди, оказавшиеся в положении Зорге или Клаузена, в первую очередь должны думать о спасении своей жизни. И уже потом, если первое удалось — и прочих вкусностях. Вроде возвращения домой.

Для меня, например, слова Зорге вполне убедительны. Хотя бы потому, что здесь же он вполне откровенно подкрепляет их примерами. Нет, как раз не теми примерами, когда Москва была довольна его информацией. Наиболее весомо он подкрепляет их теми случаями, когда Москва не вполне верила его донесениям. Вот что он сам сообщил о недоверии к себе Москвы.

Не ищите, кстати. В отношении подготовки Германии к нападению на СССР здесь ничего не будет:

"…При этом мы должны были помнить о чувстве недоверия в Советском Союзе в отношении Японии. А именно, Советский Союз, видя возрастающую роль японских военных кругов и их внешнеполитический курс после Маньчжурского инцидента, начал испытывать серьезные опасения, что Япония планирует напасть на СССР. Это чувство подозрительности было настолько сильным, что сколько бы я ни посылал противоположных версий, московские власти никогда полностью не разделяли их, особенно во время боев на Халхин-Голе и в период крупномасштабной мобилизации японской армии летом 1941 года…"

Да, все правильно.

Здесь советское правительство и должно было исходить из худшего. Быть одержимым своего рода (и в положительном смысле) этакой паранойей.

А донесения Зорге должны были эту паранойю развеивать.

Поэтому расслаблять свою ценную резидентуру за границей руководство разведки не должно было ни в коем случае.

Происходило что-то вроде такого обмена.

Из Москвы: "Япония собирается напасть"

Из Токио: "Нет. Вот доказательства…"

Из Москвы: "Есть сомнения. Давайте другие доказательства"

Из Токио: "Вот еще"

Из Москвы: "Мало. Дайте еще. И еще… И еще…"

Не щадят деликатные чувства своего резидента? Возможно.

Но поступают совершенно правильно. Потому что вопрос имеет колоссальное значение. Вопрос войны и мира. Жизни и смерти государства.

Другое дело, что ту же (здоровую) паранойю Сталин не проявил накануне нападения Германии.

Или все-таки проявил?

Здесь ведь очень интересно то обстоятельство, что Рихард Зорге, говоря на допросах о случаях недоверия, проявленного Москвой к его сообщениям, ничего не сказал, повторю, о своих донесениях, касающихся подготовки Германии к вторжению в СССР.

И последнее.

Мы привыкли к тому, что на Сталина вешают всех окрестных собак. Как его собственных, так и всех мимопробегавших.

В данном случае мы наблюдаем ту же самую картину.

Вот посмотрите.

Сталину (или руководству разведки) в связи с "делом Зорге" одновремено предъявляют обвинение по двум пунктам.

1. Перманентное недоверие к Зорге и любой информации, исходящей от него.

2. Бессовестную и хищническую эксплуатацию возможностей его резидентуры, что выражается в отказах ему в возвращении в СССР, и требовании всё большего количества информации, в ущерб безопасности группы.

Но простите.

Эти два обвинения противоречат друг другу логически.

Если ему не доверяли, тогда у Москвы не было необходимости требовать от Зорге работы на износ.

С другой стороны, если интерес к его донесениям привел к тому, что, вопреки соображениям безопасности, от него продолжали требовать все новой и новой информации, тогда о каком недоверии может идти речь?

Пусть Москва ни в грош не ставила безопасность группы Зорге. Но зачем ей, при всём этом, такое количество заведомо ложной информации?

РИХАРД ЗОРГЕ И НКВД

Теперь поговорим о страшном НКВД и его охоте за Рихардом Зорге.

Обойти этот вопрос нельзя никак. Потому что именно он является одним из козырных тузов в колоде доказательств недоверия Сталина к Рихарду Зорге.

Я не знаю ни одного исследователя, который не упомянул бы имени Зорге рядом с утверждением, что за тем охотился НКВД.

Однако, именно в этом утверждении заключено странностей чуть ли не больше, чем во всех других доказательствах, вместе взятых.

Итак.

Прежде, чем говорить о Зорге, обратимся к другому персонажу. Коснёмся судьбы одного из главных членов его группы, Макса Клаузена и его жены.

Вспомним слова из докладной записки от 11 августа 1941 года за подписью генерал-майора Колганова:

"…В 1935 г. к ИНСОНУ Центром был направлен радист ФРИЦ, личность также весьма темная…"

Я предлагаю ответить на простой вопрос.

Был ли Клаузен репрессирован в СССР после своего освобождения из японской тюрьмы в 1945 году?

Ответ тоже будет очень простой.

Нет.

Ни он, ни его жена Анна Кристиансен-Клаузен, не были репрессированы.

Заметим.

После войны были осуждены некоторые знаменитые советские разведчики, выявленные немецкой контрразведкой (Треппер, Гуревич и др.).

А вот Клаузен и его жена преследованиям со стороны НКВД не подвергались.

Это тем более странно, если учесть, что после освобождения из японской тюрьмы они не очень-то торопились в СССР. Что в общем-то объяснимо, в свете известных сегодня документов, характеризующих поведение Макса Клаузена после ареста.

Освобождены они были в начале октября 1945 года (8 или 9 числа). А в СССР их вывезли самолетом только в январе 1946 года.

Недолго пробыв в СССР, они в том же 1946 году беспрепятственно уехали жить в советскую зону Германии. Где и жили до конца своих дней.

А как же их связь с "врагом народа" Рихардом Зорге?

Пусть Зорге и был казнен японцами — для НКВД это роли играть не могло. А вдруг он не японский, вдруг он немецкий шпион, троцкист и противник товарища Сталина?

Более того.

Клаузена-то ведь никто не казнил?

И ещё. Часто утверждается, что Сталин не стал спасать Рихарда Зорге, чтобы избавиться от свидетеля своей преступной ошибки. Которая заключалась в том, что он не поверил предупреждениям Зорге.

Но ведь Клаузен был точно таким же свидетелем. Поскольку, зная шифровальные коды, он обычно сам шифровал перед отправкой донесения Рихарда Зорге. Во всяком случае, Макс Клаузен был в курсе всех вопросов, связанных с обменом информацией между Токио и Москвой.

Только почему-то Клаузена после войны никто не тронул.

Загадка? Да.

Что примечательно, никак не разрешимая с позиции теории сталинской ненависти к Рихарду Зорге.

И как здесь быть с мнением об этом самом Клаузене из справки Колганова 1941 года?

А никак.

Связь, конечно, была. Не было только, очевидно, никакого "врага народа" Рихарда Зорге.

Раз не было после войны у НКВД никаких претензий к Максу Клаузену.

Подозрения в адрес Зорге были, всплывали по тому или иному поводу неоднократно. А вот следственного дела (и уж, тем более, заранее принятого решения о его судьбе) не было.

Получается, так.

А.Г. Фесюн приводил слова 1-го заместителя начальника ГРУ А.Г. Павлова о том, что сначала было принято решение о расформировании группы Зорге и отзыве его в СССР. И о том, что вскоре это решение было отменено.

Но простите, это же является как раз доказательством того, что претензий политического свойства у Москвы к Зорге не было. Если бы они были, никакой речи об отмене этого решения, да еще скорого, не могло быть в принципе.

Из скорой отмены этого решения следует, что само оно могло носить только технический (профессиональный) характер. Ведь сейчас является общим местом, что резидентура Зорге работала поразительно долго. Так это ясно нам, таким умным, сегодня. Что же, тогда это не было тоже ясно? Другим людям, не глупее нас с вами?

Возможно, это решение и было как раз вызвано опасениями возможности провала группы. Да ещё, зная о том, что "враги народа" выдали группу Зорге японцам.

Давайте все-таки во всём этом подробно разберемся.

Для начала прошу вас ознакомиться с двумя донесениями Рихарда Зорге. Донесения эти пространные по объёму, но не пожалейте на них своего драгоценного времени. Поскольку человек этот для этого самого нашего драгоценного времени отдал свою жизнь.

Да и, положа руку на сердце, часто ли вы читаете донесения советских разведчиков?

И самое главное.

Честно говоря, мне надоели разнообразные толкования документов, в которых мы с вами можем прочесть только то, что кажется важным и интересным профессиональным исследователям. Тем более, что иногда эти толкования заводят толкователя к противоположному тому, о чём сказано в документе.

Читайте сами. Думайте тоже сами.

А потом уже соглашайтесь или нет, со мной, или с моими оппонентами.

Итак.

Из издания А.Г. Фесюна:

"… Документ N 33

Дорогой директор!

К сожалению, в связи с моей болезнью, в последние дни, я лично смогу Вам доложить очень немногое и кратко.

Основным вопросом здесь, нам кажется, является задача распространения антикоминтерновского пакта на другие страны, т. е. практически также на Англию и Францию.

Из последних информаций немецкого посла совершенно ясно, что японцы не будут себя так безусловно связывать, как Германия и Италия, однако в своей политике на Дальнем Востоке они будут держать равнение на более тесную связь с Италией и Германией.

Из всех переговоров, которые ведутся между Берлином и Токио и др. группами, ясно, что вопрос войны против СССР, который вначале при заключении всеобщего коминтерновского пакта был весьма актуальным, сейчас значительно отступил на задний план. ‹…›

Следовательно, версия о военной сделке против СССР на ближайшее будущее заслуживает мало доверия. Тем не менее надо сказать, что различные столкновения больших масштабов могут иметь место в любое время, т. к. самостоятельность Квантунской армии возросла, а также выросла ее склонность устраивать шумиху.

В течение нескольких последних месяцев должна решиться судьба Польши. Тогда, конечно, после разгрома Польши германской армией всплывут новые, непредвиденные, необозримые возможности развития, которые могут оказать определенное влияние на действия Японии.

Организационное

К сожалению, необходимо Вам сообщить о растущих трудностях продолжения работы для меня.

Первой причиной этому является значительное увеличение, а так[же] пространственное переполнение помещения германского посольства. Почти всюду здесь новые люди, не имеющие личного общения со мной, с которыми только постепенно, через много лет можно будет снова наладить связь. Дальше, здесь частично люди т. н. "нового слоя", т. е. из наци-кружков, которые практически являются бесплодными, не знающими, а следовательно, ничего не имеют.

И в-третьих, нужда в помещении для посольства, а также аппарата ВАТ (военный атташе — В.Ч.) такова, что я для себя прежде на месте проводимой работы, учебной и особенно художественной съемки, не могу найти никакого места. Из месяца в месяц становится тяжелее составлять почту, и с июля месяца не вижу никакой возможности найти какое-либо место, где бы мог продолжать работу последних лет.

Вы должны понять одно: из помещений аппарата посольства и ВАТ возможность взять что-либо с собой при здешних жилищных и охранных условиях почти исключается совсем. При здешних условиях даже лучший мой друг не решится выдать из аппарата посольства и ВАТ простого куска бумаги. Для этого здесь слишком трудные общие полицейские и охранные условия. ‹…›

У меня такое впечатление, что лучший период моей работы здесь на месте уже прошел совсем или, по крайней мере, на долгое время.

Пока не будет иметь места новая ориентация или полная реорганизация, ничего добиться нельзя будет. Вернейшим я считаю — новые начинания с новыми силами.

Мы же постепенно становимся использованными, ненужными в отношении наблюдательных учреждений и важных лиц.

Фрицу (Макс Клаузен — В.Ч.) в его работе пока везет. Связь и его легализация очень хороши. Однако и здесь я могу повторить мою старую просьбу еще раз: посылайте новых людей, по меньшей мере, в качестве помощников, которые после смогут служить заменой. Это же не дело, что практически всю работу ведут я и Фриц. Мы должны были много лет тому назад получить помощь, которая бы потом развилась в смену и привлекла бы новых помощников. Не забывайте, что я уже 8 лет здесь живу и 9 на Дальнем Востоке, с очень непродолжительным пребыванием дома. Тяжелый несчастный случай год тому назад я преодолел, тем не менее девять лет вне ‹…› дают себя чувствовать все больше и больше.

Пожалуйста, передайте Кате привет от меня. Я очень сожалею, что так долго обнадеживаю ее своим приездом. Однако ответственность за это, дорогой директор, несете Вы сами.

Мы есть и остаемся Ваши старые, верные и послушные сотрудники.

Тысячу приветов всем вам, там дома.

РАМЗАЙ

СПРАВКА

Генерал Проскуров И. И. приказал:

— Основательно продумать, как компенсировать отзыв Рамзая.

— Составить телеграмму и письмо Рамзаю с извинениями за задержку с заменой и изложением причин, по которым ему необходимо еще поработать в Токио.

— Рамзаю и другим членам его организации выдать единовременную денежную премию[79]…

…[79] Письмо Зорге в Центр от 04.06.39 г…"

То есть, в 1939 году Рихард Зорге снова просится домой. Сам просит замену.

Однако, как "основательно" не продумывали, "как компенсировать отзыв", придумать ничего не смогли.

Это косвенно подтверждает и уже приводимая мной докладная записка от 11 августа 1941 года за подписью генерала Колганова: "…Почти весь 1940 г. ИНСОН настаивает на возвращение в СССР…"

Так что, врёт, как всегда, г-н Резун, живописуя, как Центр заманивает Зорге в СССР, а тот всячески от этого уклоняется.

Теперь следующий документ.

"…Документ N 35

ГОСПОДИНУ ДИРЕКТОРУ.

Мы хотим указать на новую трудность при добывании интересующих нас сведений.

Во-первых, военный атташе долгое время отсутствовал и, кроме того, по возвращении организовал свое производство для наших целей еще менее интересное, чем прежде. Атташе занят сейчас, главным образом, пропагандой германских достижений в среде высокопоставленных японцев. После его возвращения активный интерес по сбору материалов о японцах пал до нуля. Он не пишет также более известных Вам докладов, а посылает только личные письма одному из доверенных людей в министерстве.

Перехожу к организационным вопросам.

1. Болезнь Фрица.

К сожалению, мы все должны признать тот факт, что Фриц страдает столь серьезной сердечной болезнью, что не приходится более рассчитывать на его выздоровление и, тем более, на возвращение им былой работоспособности. Лечащий врач заявил мне, что даже при полном изменении его образа жизни и работы он сомневается, чтобы Фриц прожил более двух лет. Для нас это обозначает, что если даже его выздоровление и в дальнейшем будет прогрессировать, он все же будет не в состоянии выполнять в старом объеме свою воздушную и легальную работу. Поэтому вопрос о его ассистенте должен быть поставлен в такой плоскости, чтобы последний мог его разгрузить не только на время болезни, но сумел бы по его указанию здесь твердо легализоваться и одновременно постепенно принять на себя всю работа Фрица. Необходимо, чтобы Фриц самое позднее в начале будущего года, после передачи своего легального дела и воздушной работы, мог бы поехать домой для серьезного лечения и отдыха.

В болезни Фрица, естественно, совершенно исключительную роль играет тот факт, что он работает здесь уже целых 5 лет. Вам должно быть ясно, что столь продолжительное время при существующих здесь условиях может подточить здоровье даже самого здорового человека. Не забывайте, что состояние его здесь очень тяжелое.

2. Вопрос о Жигало.

Жигало (Бранко Вукелич — В.Ч.) находится здесь 8 лет без перерыва. Это является здесь в смысле времени для иностранца максимумом. Для того чтобы не возбудить подозрения, он должен, в крайнем случае, съездить на родину в "отпуск". Сюда же следует добавить, что благодаря европейской войне Жигало лишился своей прекрасной легализации и должен сейчас подыскивать себе что-то новое, что может быть осуществлено только после поездки на родину. Так что мы предлагаем разрешить Жигало поездку в Европу.

Однако в любом случае мы за то, чтобы он непременно возвратился назад для создания здесь крепкой кристаллизационной точки для всех будущих работ. Жигало настолько хорошо здесь вжился, что просто было бы жаль его отсюда пересаживать. Разговор и чтение местного языка он освоил почти в совершенстве, а это весьма редкое явление.

3. Вопрос обо мне.

Я уже сообщал Вам, что до тех пор пока продолжается европейская война, я, само собой разумеется, останусь на своем посту, конечно, если это Вам желательно. Но так как по мнению здешних немцев война скоро кончится, то я все чаще вынужден отвечать на вопрос своих высокопоставленных друзей-немцев, а также иностранцев, что я, собственно, думаю в будущем делать. Учитывая, что вообще не так-то просто в один прекрасный день исчезнуть, не вызвав подозрения своих немецких друзей, я считаю весьма целесообразным, чтобы Вы мне сообщили, чего Вы ожидаете от меня по окончании войны. Это значит, что я хотел бы, господин директор, чтобы Вы мне ответили на следующие вопросы: могу ли я рассчитывать сразу же по окончании войны вернуться в Центр, где бы я мог, наконец, остаться и закончить раз и навсегда свое цыганское существование. Не забывайте пожалуйста, что мне уже между делом стукнуло 45 лет, что из них на службе у Вашей фирмы я провел свыше 11 лет за границей, а перед тем на службе у другой фирмы я провел еще 5 лет в путешествиях. Наступает уже время дать мне с моим опытом осесть на какой-нибудь работе в Центре. Если же Вы не в состоянии сейчас дать мне твердое обещание, что по окончании войны я сразу же смогу уехать домой, то я прошу Вас указать мне срок скажем например, три месяца или в крайнем случае полгода после окончания войны, после которых наступит конец. Я должен знать эту общую границу времени, ибо очень часто мне задают вопрос о моих дальнейших планах как газета, представителем которой я являюсь, так и посол и другие вышеупомянутые друзья. Газета хочет это знать, чтобы заблаговременно позаботиться о преемнике, издательство, на которое я работаю, хочет знать, когда я закончу для них книгу. А посольство, наконец, хочет об этом знать, так как оно и в будущем надеется работать со мной, т. к. придает моей работе большое значение. Чем известнее и солиднее мне удастся здесь легализоваться, тем труднее становится мне делать уклончивые ответы на вопросы о моих будущих планах по окончании войны, мои ответы должны быть уклончивыми, так как я вынужден отказываться от любой связи, выходящей за пределы ограниченного времени, чтобы наиболее незаметно суметь в один прекрасный день исчезнуть из поля зрения всех моих легализационных связей.

На всякий случай прошу Вас указать мне твердый срок времени моего пребывания здесь, а именно: смогу ли я уехать сразу же как кончится война или я должен рассчитывать еще на несколько месяцев. При сем прошу не забывать, что я тоже живу здесь безвыездно в течение 7 лет и что я ни разу как другие "порядочные иностранцы" не выезжал отсюда через каждые 3–4 года в отпуск, что этот факт, наряду с моей бесперспективностью на будущее может произвести как на иностранцев, так и на немцев дурное впечатление и даже показаться подозрительным.

Заключительные замечания.

Все эти организационные вопросы должны были когда-нибудь быть поставлены. Со своей стороны, господин директор, Вы должны дать на них ответ. Тем самым, что в связи с болезнью Фрица вопрос обновления здешнего персонала стал необычайно актуальный, не менее важное практическое значение принимает быстрый ответ на все вопросы, касающиеся Жигало и меня. Мы здесь можем гордиться, что сравнительно немного надоедали Вам с организационными вопросами, а посему надеемся на быстрый ответ.

Остаемся, правда несколько ослабленные здоровьем, тем не менее Ваши верные сотрудники.

Рамзай.

Добавление.

После наступившего у Фрица некоторого улучшения, вновь имели место два серьезных приступа. Чем реже Вы получаете от нас телеграммы, тем хуже его дела. В будущем Вы можете руководствоваться этим масштабом. Поэтому мы убедительно просим по возможности ускорить отправку ассистента. Мы не знаем, не постигнет ли Фрица мгновенная катастрофа или не будет ли он вынужден на целые недели оставить работу. Может также случиться, что будет необходимо положить его в больницу, тогда вообще исключена какая бы то ни была возможность работ. В настоящее время он лежит дома в постели и при нашей помощи может кое-что делать из постели. Жалкое состояние, но что же делать.

Сердечный привет, особенно от Фрица.

Ваш Рамзай[81]…

…[81] Письмо Зорге в Центр от 22.07.40 г…"

И снова Резун, как всегда, все переврал.

Зорге не умоляет здесь униженно перестать его считать невозвращенцем и разрешить ему вернуться незапятнанным.

Зорге в июле 1940 года, как и до этого, в июне 1939 года, совершенно обоснованно указывает, что такая долгая беспрерывная работа дает ему право вернуться домой сразу же после конца войны.

Вот его собственные слова, не искорёженные интерпретаторами:

"…На всякий случай прошу Вас указать мне твердый срок времени моего пребывания здесь, а именно: смогу ли я уехать сразу же как кончится война или я должен рассчитывать еще на несколько месяцев…"

Зная эгоистичное и потребительское отношение к его работе Москвы ("дай еще информацию… дай… дай…"), он совершенно резонно полагал, что московское начальство может и после окончания войны (как и в 1939 году) оставить его работать в Японии. Отсюда и его просьба.

И не было никакой радиограммы "когда каждая секунда в эфире" "с перечислением заслуг". Было письмо, направленное курьером. И не было никакого "перечисления заслуг". Было напоминание о том, как долго они работают без смены.

Резун есть Резун.

А вот как прокомментировал Р. Ваймант отношение Москвы к этому письму Рихарда Зорге:

"…Директор отложил это письмо в сторону вместе с другими посланиями Зорге на ту же тему. Никаких действий не было предпринято. Четвертое Управление могло быть недовольно Зорге, однако у него явно не было квалифицированных агентов, способных занять его место…"

Какое место? Какая квалификация? Какое "недовольство"?

Речь в данном случае идет не о недовольстве. Речь идет о том, что, московское начальство, не доверяя Зорге, считало его двойным агентом, заваливавшим Москву дезинформацией.

Так какая нужна квалификация, чтобы давать пусть и не такую броскую, как Зорге, но ПРАВДИВУЮ информацию?

Отвечая на аргумент господина Вайманта, можно вспомнить (и напомнить) простейшую истину. Лучше один малоквалифицированный, но честный источник. Чем десяток сверхквалифицированных, но заведомо ложных.

Зачем потребителю нужна информация, пусть и по важным вопросам, но сфабрикованная чужими разведслужбами?

Нет, по большому счёту от дезинформации, если руководству известно, что это дезинформация, тоже может быть польза. По характеру дезинформации можно определить направления усилий вражеской разведки. Это тоже иногда бывает очень полезно.

Но для этого, во первых, совсем необязательно, чтобы дезинформатор был "квалифицированным". Достаточно того простого факта, чтобы он просто был.

Во вторых, нигде из документов не прослеживается, чтобы информация Зорге рассматривалась именно под таким углом.

Третье.

А откуда господину Вайманту известно, что у Москвы "явно" не было равнозначной агентуры в Токио?

Только потому, что мы сегодня ничего об этом не знаем?

Мне попалось как-то на глаза одно очень любопытное и точное наблюдение.

Наиболее успешные разведчики чаще всего остаются в тени для широкой публики. Те имена, что связаны с известными нам историями, принадлежат разведчикам раскрытым. Раскрытым не историками. Раскрытым спецслужбами противника. Провалившимся, попросту говоря.

Те, что работали успешно и не были разоблачены, неизвестны нам и до сего дня.

Это соображение является, конечно, общим. И не является доказательством. Но у него имеется и одно интересное дополнение, подтверждающее его.

Состоит оно в том, что разведка НКВД, судя по всему, довольно скоро смогла получить доступ к материалам японского следствия по делу Рихарда Зорге.

Об этом мы с вами еще поговорим в одной из следующих глав.

Теперь самое время обратиться к мнению А. Фесюна, ещё раз остановившемся на причинах недоверия к Рихарду Зорге:

"…Волна репрессий не обошла и Разведуправление Генштаба, равно как и его агентов за рубежом. Начальники управлений, отделов и отделений назначались и исчезали в какой-то безумной чехарде, успевая поименоваться лишь "исполняющими обязанности". Для вновь появлявшихся руководителей фигура Зорге была уже совершенно не конкретной, абстрактной, а в свете наличествовавших обвинительных документов еще и весьма подозрительной. В японском отделении Восточного отдела ГРУ сложились как бы две группы, первая из которых скорее не доверяла Зорге (Покладок, Рогов, Воронцов), а вторая — скорее верила (Кисленко, Сироткин, Зайцев)[20]. Как уже говорилось, во второй половине 1937 года принимается решение об отзыве Рамзая и ликвидации всей резидентуры. Это решение через несколько месяцев все же отменяется. Отмены добился и. о. нач. Разведуправления С. Г. Гендин, переведенный на эту должность из НКВД. Он смог если не защитить, то сохранить резидентуру Зорге, несмотря на сильные подозрения, что сведения, передаваемые ею, — дезинформация. Резидентура сохраняется, но уже с сомнительным грифом "политически неполноценной", "вероятно вскрытой противником и работающей под его контролем". Записки Гендина руководству теперь начинаются так:

ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ

Сов. секретно

Представляю донесение нашего источникам близкого к немецким кругам в Токио. Источник не пользуется полным нашим доверием, однако некоторые его данные заслуживают внимания…"

И здесь — вопросы.

Если Гендин сам считал информацию Зорге подозрительной, зачем он должен был выгораживать его?

Интересы дела?

Но какие могут быть интересы дела, если сам Гендин не доверял Зорге?

Здесь ведь надо помнить вот что. Защищая Зорге, Гендин рисковал не своей карьерой — он рисковал своей жизнью. Надо же себе представлять атмосферу того времени.

И что, Гендин поставил на карту свою собственную жизнь из-за незнакомого ему нелегала, которому он, по его собственному признанию, сам не совсем доверял?

Это — первое.

А второе — и вовсе непонятно.

Как-то так укоренилось как общеизвестныё факт, что Зорге в Москве были предъявлены какие-то обвинения, в силу которых он был вызван в Москву, где его собирались арестовать.

Теперь вопрос.

Кто выдвинул эти обвинения? И кто их снял (по мнению А.Г. Фесюна — по настоянию Гендина, по другим утверждениям — Проскурова)?

Из всех возможных источников обвинений возможны только три:

1. Сталин;

2. Руководство НКВД;

3. Руководство военной разведки.

В первом случае Зорге не смогло бы спасти ничьё и никакое заступничество.

Как, кстати, не могло бы его спасти и пребывание в далёкой Японии. Достали бы в любом случае. Это, я думаю, очевидно.

Значит, обвинение выдвигал не Сталин.

Во втором случае, снова возвращаемся к вопросу мотивов, которые двигали самоубийственной самоотверженностью Гендина.

Пока нет убедительного объяснения этому обстоятельству, версия с выдвижением обвинений Рихарду Зорге со стороны НКВД остаётся под большим вопросом.

К тому же, в этом случае, остается непонятным, как мог вообще Наркомат Обороны, который представлял в данный момент Гендин, снять БЕЗ РАССМОТРЕНИЯ обвинения, выдвинутые НКВД? Обвинения настолько серьёзные, что за ними должен был последовать арест и, возможно, расстрел?

Если они действительно были выдвинуты. То есть, другими словами, были официально сформулированы. Если на Зорге действительно был какой-то обвинительный материал, или он проходил по какому-то следственному делу как шпион или враг народа, скажем.

Впрочем, все эти вопросы ныне следует считать вполне риторическими.

Все эти долгое время существовавшие представления сегодня можно благополучно полагать полётом фантазии освободительного воображения.

Чему имеется прямое доказательство.

Но, прежде, чем изложить его, хочу нескромно поделиться с читателями своими мыслями на этот счёт, существовавшими у меня и до знакомства с этим самым доказательством.

Соображения эти таковы.

НКВД и Разведывательное Управление Генштаба суть организации конкурирующие. Конкурентность их взаимоотношений сознательно культивировал Сталин. И не только с позиций "разделяй и властвуй". Но и исходя из соображений пользы дела. Чья разведка успела первой — ей и самые сладкие пряники.

Таким образом, конкуренция эта заставляла каждую из служб работать эффективнее.

Но, одновременно с этим, для того, чтобы ни одна из них не имела возможности ставить другой палки в колёса, не мешала конкуренту нормально служить на пользу государству, был установлен такой порядок, при котором агентура одного ведомства была категорически неизвестна ведомству другому.

Это, кстати, не изобретение Сталина.

Это обычная практика спецслужб всего мира.

Так вот.

С конца 1929 года Рихард Зорге для ОГПУ (а затем НКВД) должен был попросту исчезнуть. "Убыл в распоряжение ЦК ВКП(б)" — и всё.

Вся его деятельность на поприще разведки стала для ОГПУ — НКВД с этого момента неизвестной. С этого момента вся информация о нём, в том числе, и негативного характера, должна была оседать строго в одном ведомстве — Разведывательном Управлении Генштаба (знаю, что так он назывался с 1935 года, знаю, что само РУ называлось и подчинялось РККА в разные годы по-разному, но предпочитаю называть этот орган для простоты именно так).

В Разведывательном Управлении для этого имелись свои люди, которые занимались чистотой рядов своей службы.

В стенах же НКВД имя Зорге могло всплыть, например, на допросе очередного "врага народа". Пример этого мы видели в справке Колганова. Там упоминалось, что полковник Петров присутствовал на допросе в НКВД офицера РУ Сироткина, который "признался", что выдал японской разведке, среди прочих, и резидентуру Зорге.

Но простите, получается, что Рихард Зорге здесь фигурирует не как предатель. Он здесь оказывается в роли жертвы предательства.

Да, конечно.

После таких признаний группа Зорге неизбежно попадала под подозрение, как "работающая под контролем" враждебных спецслужб.

У Разведуправления после таких признаний могло быть недоверие к информации Зорге. Могли быть сомнения, подозрения. Потому что они работали с этой самой информацией. И обязаны были иметь своё мнение по поводу её достоверности.

Но у НКВД-то, простите, какие претензии к Зорге? И, главное, откуда?

Поэтому, когда я то и дело слышу истории о том, что НКВД в чём-то там подозревал Рихарда Зорге (и, соответственно, собирался с ним расправиться), всё мне становится ясным. Очередной горячий и искренний, но совершенно гуманитарный лепет.

И ещё один штрих ко всей этой коллизии. В процессе этого лепета, как правило забывается, что ситуация, возникшая в 1937 году и описанная в справке Колганова, тогда же и закончилась. К 1941 году прошло четыре года. Всё это время от Зорге шла информация. Разная информация. От пустой и малоценной до сверхважной.

Но за все эти годы в Москве не получили ни одной шифровки, которую можно было бы расценить как инспирированную японской контрразведкой.

Период кануна войны и взаимоотношения с немецкой разведкой я здесь пока специально не трогаю — о тамошней ситуации пойдёт речь впереди, обстоятельно и специально.

В Москве не могли не понимать, что никто так долго в такое горячее время не будет держать "про запас" раскрытую разведгруппу противника. Если бы она действительно была раскрыта, её за это время обязательно должны были попытаться хоть раз использовать.

А её совершенно очевидно не использовали. Это можно утверждать совершенно определённо, потому что её работу всё это время рассматривали в Москве под лупой.

Поэтому с течением времени должны были усиливаться и сомнения по поводу показаний того же Сироткина. А не мог ли "враг народа" всё это специально выдумать? Ну, хотя бы для того, чтобы бросить тень на нормально работающую резидентуру?

Не могли, также в Разведупре (хотя бы в силу ведомственного антагонизма) исключать и того, что данные Сироткиным показания являются служебным ляпом НКВД. Вызванным излишним усердием в выбивании из него показаний.

Обратите внимание.

В "Справке Сироткина", приведённой А. Фесюном, упоминалось о том, что в Разведупре было две группы сотрудников. Одни скорее доверяли Зорге. Другие Зорге скорее не доверяли. Иными словами, сомневались.

Сомневались, заметьте. Но не недоверяли огульно.

Это же, я думаю, вполне могли понимать и на самом верху. Прекрасно представляя, какими методами добывались обычно такие показания. Поскольку сами поощряли применение таких методов.

Теперь обещанное доказательство.

Состоит оно всего в одном, но весьма красноречивом документе, также опубликованном в работе А.Фесюна.

Целиком этот документ мы подробно разберём несколько позже. А сейчас отрывок из него:

"…Документ N 181

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ИККИ

товарищу ДИМИТРОВУ

В дополнение нашего N 1/4/33 от 7/1-1942 года сообщено, что один из арестованных немцев в Токио некий ЗОРГЕ (ХОРГЕ) показал, что он является членом коммунистической партии с 1919 года, в партию вступил в Гамбурге…"

И подпись:

"…(ФИТИН) 14 января 1942 г.[165]…"

Итак.

В январе 1942 года начальник Иностранного отдела НКВД СССР комиссар госбезопасности третьего ранга Павел Фитин направил в Коминтерн, на имя Георгия Димитрова, запрос с просьбой предоставить в НКВД любые сведения об арестованном в Токио немецком журналисте Зорге или Хорхе, который называет себя советским разведчиком и бывшим работником ИККИ.

Из этого письма мы можем понять одно довольно забавное обстоятельство.

В НКВД не то что компромат на Зорге, имя-то его с трудом, но так и не вспомнили.

При этом надо отчётливо представлять себе следующее обстоятельство.

Прежде чем запрашивать кого — либо, любой орган в СССР всегда и в обязательном порядке предварительно проверял запрашиваемые сведения сначала по своим собственным учётам и картотекам. Иначе впоследствии мог получиться несусветный ведомственный конфуз: у самих всё лежало под носом, а сами искали неизвестно где.

И тут же от адресата доносец начальству. Не умеют-де работать.

Тем более, болезненно это могло быть воспринято в НКВД. Где, как всеми считалось, знают всё и обо всех. Особенно большой скандал мог получиться, если бы такой ляп проскочил в запросе на имя человека, вхожего к Сталину.

Так что искали тщательно, можем в этом не сомневаться.

Результаты этого поиска вы можете оценить сами.

Фитин (вернее, его клерки, которые готовили запрос) не знал точно, как пишется фамилия: Зорге или Хорхе.

И это после горячих уверений прогрессивной общественности, что НКВД имел на Зорге такой кровожадный зуб, что все четыре года во дворе Лубянской тюрьмы сидел в готовности и ждал его пресловутый "расстрельный взвод".

А в НКВД, оказывается, о нём слыхом не слыхивали.

Самое теперь время вернуться к утверждению Ю. Георгиева:

"… что, как можно себе представить, не могло не наводить бдительных людей в НКВД, да и в самом ГРУ, на определенные мысли…"

Как видим, не получается этого.

На "определённые мысли" людей в НКВД, какими бы бдительными они не были, навести не могло ничего. Потому что там попросту не знали о существование Рихарда Зорге.

Доказательство — вот это самое письмо начальника ИНО НКВД Фитина на имя Георгия Димитрова.

Получается, что действительно в 1929 году Рихард Зорге исчез неизвестно куда для всех, кроме узкого круга людей в ЦК ВКП(б) и РУ РККА. Не должны были знать, и, судя по всему, действительно ничего не знали о нём и в НКВД.

Что же касается, отказа Зорге вернуться, то всё обстояло совсем не так, как описала Айно Куусинен. И как повторила, вслед за ней, вся историческая рать зоргеведов.

Да, действительно, судя по всему, Зорге отговорился от немедленной поездки. Но, когда в один голос говорят, что это была тактическая хитрость Зорге, никто не хочет обратить внимание на то, что Зорге не отказался от отъезда, а отложил его. Причём заранее оговорив конкретную дату своего будущего отъезда — апрель 1938 года.

Что принципиально важно.

Потому что в апреле 1938 года Зорге действительно доложил, что теперь он готов к возвращению. Более того, настаивал на нём.

Но согласия Москвы на возвращение не получил.

Так ведь, не мог же он заранее знать, каков будет ответ Москвы.

Не мог же он знать, что планы Москвы в его отношении изменились.

Да и знал ли он об этих планах? Ему ведь о них не докладывали.

Тем не менее, о готовности к возвращению Рихард Зорге доложил.

Вспомним ещё раз слова Вайманта:

"…Мы видим, как 26 апреля 1938 года он просит директора об отзыве…

…То, что он неоднократно просил об отзыве, вызывает удивление. Однако не было ли это тем странным русским страстным стремлением к дому, приведшим столь многих сталинских агентов к их трагическому концу?…"

Получается, что, вопреки мнению А. Куусинен и поголовно согласных с этим мнением позднейших историков, его предложение отсрочить свой отъезд с ноября 1937 года до апреля 1938 года было вызвано вовсе не хитрыми увёртками, как утверждают зоргеведы. Получается, что действительно вызвано оно было интересами дела.

В точности так, как и говорил сам Рихард Зорге.

Только так можно объяснить всю эту ситуацию. Любые другие объяснения не проходят.

В любом ином объяснении, популярном у историков, загипнотизированных рассказами Айно Куусинен, получается форменный казус.

Вот они солидно и обстоятельно покивали головами, соглашаясь с мемуаром госпожи Куусинен. Сообщили нам, их читателям, что Зорге вот так хитро пытался избежать возвращения под расстрельный взвод НКВД.

Затем они же (добросовестные, все же, люди) вынуждены признать, что в апреле 1938 года Зорге вдруг сдерживает слово. И уже сам просится домой.

В чём ему отказывают.

И здесь зоргеведы разводят руками, в бессилии объяснить этот факт с точки зрения своей теории. Но от своего утверждения, которое не может объяснить этот факт, всё равно не отказываются.

Если факты не подтверждают теорию, том тем хуже для этих самых фактов.

Вон, господин Ваймант додумался это несообразие объяснить совсем просто. Извечными самоубийственными инстинктами, присущими, вроде бы, загадочной русской душе.

О том, куда при этом девать прагматичную немецкую половину этой самой души, господин Ваймант даже и не заикнулся.

Всё же думаю, если относиться к истории как науке не менее уважаемой, чем науки точные, учёному следует опираться, в первую очередь, на факты.

Рихард Зорге, начиная с апреля 1938 года и до самого своего ареста, неоднократно докладывал о своей готовности вернуться в СССР. И просил об этом.

Это факт.

Все остальное — домыслы, выкрутасы, попытки натянуть собственное мнение на чужую душу.

РИХАРД ЗОРГЕ И ГРУ

Итак, мы с вами разобрали два случая вероятности выдвижнения обвинений Рихарду Зорге. Сталин и НКВД.

Остается третий случай.

Военная разведка.

Получается, что вот это — самый правдоподобный ответ.

Само руководство военной разведки и имело претензии к Рихарду Зорге.

Не вмешивая, как говорится, посторонних.

Что же это были за претензии и насколько они влияли на доверие к Рихарду Зорге со стороны руководства?

В тонкостях взаимоотношений людей, которых давно нет в живых, разобраться сегодня невозможно.

Ясно одно. Мы видели на примере "Справки на резидентуру" Зорге от сентября 1937 года, что были они неконкретны и расплывчивы.

Настолько эти обвинения были слабы, что всего через несколько месяцев решение о ликвидации резидентуры Зорге и отзыве его в Москву было отменено.

Да и "не пользуется полным нашим доверием" это — тоже совсем о другом. Это как раз о том, что мы с вами будем рассматривать дальше.

Ну и плюс упрямство, конечно, нежелание полностью признать ошибочность выдвинутого ранее обвинения.

Формула эта была выдвинута Гендиным. Именно так он характеризовал Зорге в своём донесении на имя Сталина.

Почему-то считается, что сохранилась она и позднее. Но всего спустя год после вступления в должность Гендин был тоже арестован и расстрелян.

Почему же безоговорочно считается, что сохранилась она и после него, до генерала Голикова включительно?

Насколько мне известно, ни Проскуров, ни Голиков о неполном доверии Зорге нигде не писали. Как не писал никто и до Гендина.

Между тем, вовсе не факт, что обвинение, выдвинутое "врагом народа", не было оценено после его разоблачения совсем иначе.

А как же тогда арест многих военных разведчиков, отозванных из-за границы?

Той же Айно Куусинен?

Отвечу так.

За всех не скажу. У всех были разные обстоятельства. Всем выдвигались разные обвинения. Чтобы оценить их, было бы очень полезно (повторю) почитать следственные дела на каждого. И уже после этого делать выводы.

Что касается Айно Куусинен.

Я бы не стал автоматически приравнивать её и Зорге положение и статус.

Зорге в каком-то смысле повезло больше. У него не было жены — члена ЦК. У него не было братьев и сестёр в СССР. По крайней мере, брата по имени Вяйнё.

Брат Айно Куусинен был арестован ещё в 1936 году. И, вполне возможно, НКВД вышел на неё благодаря его показаниям.

И ещё благодаря отношению Гендина.

По-моему, пора посмотреть, что скрывается за неопределённым выражением "руководство военной разведки".

Потому что начало широкой кампании огульных обвинений военных разведчиков, работавших за рубежом, совпало именно с назначением на должность Гендина.

Гендин был назначен и.о. начальника военной разведки в сентябре 1937 года.

"Справка о резидентуре", цитированная мной из публикации А. Фесюна тоже датируется сентябрём 1937 года.

Мнение А. Фесюна о том, что именно Гендин спас группу Зорге от разгрома, верно. Но верно лишь отчасти. Потому что, судя по всему, и само обвинение в адрес Зорге выдвинул всё тоже самый Гендин. А потом отменил, так сказать, своё же прежнее решение.

Так что совсем не лишним представляется присмотреться к личности этого начальника Разведывательного управления РККА.

Тем более, что упоминается он не очень охотно. Вот Берзин, Урицкий, Проскуров — о них упоминают часто. А Гендина обходят молчанием. Хотя тоже жертва сталинизма, культа личности и необоснованных реперессий.

Тоже реабилитирован, кстати.

Гендин Семён Григорьевич. Старший майор госбезопасности.

Сразу отмечу одно важное обстоятельство. До назначения на должность и.о. начальника военной разведки С. Гендин не работал в разведке ни одного дня. Не только военной, но и в разведке НКВД.

Всю свою службу С. Гендин провёл на оперативной работе в органах госбезопасности.

С 1921 по 1937 год — ВЧК, ОГПУ, ГУГБ НКВД. В подразделениях контрразведки и особых отделов.

Интересная деталь. В сентябре 1936 — апреле 1937 годов был он начальником УНКВД Западной области и одновременно зам. начальника Особого Отдела Белорусского военного округа. По времени это как раз должны были быть самые горячие денёчки сбора "материалов" на Уборевича, командовавшего тогда этим округом.

С сентября 1937 по октябрь 1938 года — и. о. начальника Разведуправления РККА. Арестован 22 октября 1938. Расстрелян по приговору Военной Коллегии Верховного Суда 23 февраля 1939. Реабилитирован в 1957 г

Так как же его, матёрого особиста, занесло в шпионские палестины?

Точных ответов нет. Но догадаться, конечно, нетрудно.

После ареста Урицкого и Берзина Сталину должен был понадобиться человек, готовый "навести порядок" в военной разведке, засорённой "врагами народа" после долгой работы там "врагов — руководителей".

Чем, судя по всему, Гендин и начал заниматься на посту начальника РУ с первого же дня. И одно из первых, что он должен был сделать, это потребовать собрать для него компрометирующие данные на все заграничные резидентуры.

Повторю ещё раз.

Гендин был назначен в сентябре 1937 года. Упомянутая "Справка на резидентуру" Зорге тоже от сентября 1937 года.

В ноябре 1937 года получает приказ о возвращении Айно Куусинен. Видимо, тогда же его получает и Зорге.

Айно Куусинен вскоре арестовали. А вот решение о ликвидации резидентуры Зорге вскоре отменили. Хотя и начал его именовать Гендин, даже в документах на имя Сталина как "источник, не пользующийся нашим полным доверием".

Не знаю, как Сталин, но я бы, например, окажись в его шкуре, обязательно подумал — ну и дурак, это кто же главе государства такую липу подсовывает? Главе государства надо докладывать только самые правдивые данные. А не липу. Да ещё признавая при этом, что это — возможная деза. Это ведь его работа (не Сталина), разбираться с правдивостью и лояльностью своей агентуры.

А Гендин поступает вместо этого очень умно, как ему кажется. Дескать, не знаю, "наш" Зорге или "не наш", но моя задница прикрыта. Грубо говоря. Сами решайте, товарищ Сталин, раз вы у нас умный. А я так, погулять вышел.

Вот и догулялся.

Взяли его в конце октября 1938 года. Вот ещё один, скорбно подумает о судьбе военной разведки читатель этих строк. Да нет, не спешите. Похоже, не тот это случай.

Вспомним о послужном списке старшего майора госбезопасности С. Гендина.

Получается, что самый это ни на есть ежовский кадр. Именно за такими охотился Берия после своего назначения наркомом в НКВД. Как раз в октябре он уже был начальником ГУГБ и первым замом Ежова. Формально. Фактически, уже тогда исполнял должность наркома, так как Ежов в это время уже ничего не решал. Так, по крайней мере, утверждал генерал Судоплатов.

В общем, моё мнение — арест Гендина не связан с его работой в Разведывательном Управлении. Судя по всему, взяли его за грехи его чекистские.

А для "ежовцев" обычным было обвинение в фабрикация дел в НКВД. Тогда под эту кампанию много людей было освобождено. Рокоссовский, например, Горбатов. И это только верхушка айсберга.

Теперь вопрос.

Как должен был отнестись впоследствии Сталин к мнению "врага народа" Гендина, что Рихард Зорге не пользуется его полным доверием?

Заметим. Речь, в данном случае, идёт не о неполном доверии Сталина. Речь идёт о неполном доверии Гендина.

Что касается Айно Куусинен.

Здесь всё просто. Своего следственного аппарата у Разведывательного Управления не было. Поэтому руководство РУ выявленных "врагов народа" вместе с материалами на них сдавало в НКВД. Для дальнейшей работы с ними, так сказать. По подследственности.

Кроме того, повторю, свою роль могли сыграть показания её брата Вяйнё. Следствие должно было, конечно, задать ему какие-то вопросы в отношении его столь высокопоставленных родственников.

После долгого следствия Айно Куусинен была приговорена к 8 годам.

Теперь, внимание.

Осуждена она была, по её собственным словам, за "КРД". Расшифровывается это так: "контрреволюционная деятельность".

Между тем, в некоторых работах почему-то утверждается, что её обвинили в шпионаже. Это, на самом деле, не так.

КРД и шпионаж — это совершенно разные обвинения.

В шпионаже, опять же по её словам, её обвинили после второго ареста, в 1949 году.

Совсем по другим обстоятельствам, не относящимся к теме нашего разговора.

В свете этого обвинения интересно утверждение Айно Куусинен, что на допросах в НКВД всплывало имя Рихарда Зорге. Впрочем, послушаем её в подлиннике:

"…Расспрашивали о Рихарде Зорге, сказали, что он не оправдал ожиданий высших инстанций, работой его были недовольны, он тратил слишком много денег. От меня требовали, чтобы я написала Зорге в Японию, попросила его вернуться в Москву. Предложение было странным: почему именно я должна это сделать? Выяснилось, что Зорге уже получил не один приказ вернуться, что даже Сталин требовал этого. На допросах было не до смеха, но тут я не удержалась, сказала смеясь: "Неужели вы думаете, что Зорге, ослушавшись Сталина, подчинится мне!"

Следователь уверял, что Зорге обязательно последует моему совету, ведь мы — "близкие друзья". Нет, сказала я, хотя мы с Зорге знакомы со времен Коминтерна, но намеки на близкое знакомство — вранье…"

Во всём этом опять-таки много странного.

Откуда простой следователь мог знать, что именно Сталин требовал возврата Зорге?

И в какой форме Сталин сделал это? Он что, лично переписывался с Зорге?

Потом, я уже отмечал. Такие обвинения могло выдвинуть только Разведывательное Управление РККА. Откуда у НКВД такие подробности о работе Зорге?

И, самое главное, куда эти подробности делись потом?

Где были эти подробности, когда Фитин писал своё письмо Димитрову, путаясь в именах Зорге или Хорхе?

И, ещё раз, почему не арестовали вместе с Айно ещё и жену Зорге Екатерину Максимову? Почему не заставляли её умолять своего мужа вернуться?

Айно арестовали 1 января. Когда именно ей задавались вопросы о Зорге и предлагалось "заманить" того в СССР, она не написала.

Следствие велось пятнадцать месяцев. То есть, такие вопросы могли задаваться ей в любое время в течение этого отрезка.

Однако, уже в апреле Зорге доложил, что готов возвращаться. Но ему в этом было отказано.

Как это совместить?

Дальше.

Обвинения в адрес Зорге, которые озвучивает следователь на её допросе.

"…сказали, что он не оправдал ожиданий высших инстанций, работой его были недовольны, он тратил слишком много денег…"

Кажется, что после того эпизода 1935 года, когда Урицкий кричал, что они только пьют и ничего больше не делают, это утверждение вполне закономерно. На самом деле, следует это только из линии, выстроенной А. Куусинен.

На самом деле, всё было совсем не так однозначно.

Посмотрите документ, опубликованный в издании А.Г. Фесюна:

"…Документ N 36

РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ

Рабоче-Крестьянской Красной Армии

__декабря 1936 г.

N 20906сс

НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ОБОРОНЫ СССР

Маршалу Советского Союза

тов. ВОРОШИЛОВУ

Докладываю:

В течение двух с лишним лет, в качестве неофициального секретаря германского военного атташе в Токио ведет работу в чрезвычайно трудных условиях наш работник, член ВКП(б) ЗОНТЕР Ика Рихардович.

Этот товарищ все время снабжает нас материалами и документами о японо-германских отношениях. ‹…›

Вместе с ним работает в качестве радиста т. КЛАУСЕН Макс, который беспрерывно, в тяжелых агентурных и технических условиях поддерживает о нами радио-связь.

Следует отметить, что оба эти товарища в критический момент событий 26.2.36 г. в Токио поддерживали с нами бесперебойную радио-связь и держали нас в курсе всего происходящего.

В настоящее время работа этих двух товарищей приобретает особое значение, но на почве длительной работы в тяжелых условиях, на почве длительного отрыва от Советского Союза у них чувствуется большая моральная усталость. Заменить их в данное время невозможно. Для пользы дела необходимо продлить работу этих товарищей, закрепив их на тех позициях, на которых они находятся.

Прошу вашей санкции на награждение этих товарищей орденами "Красной Звезды", что ими безусловно заслужено и явится для них стимулом для напряженной работы в особых условиях.

НАЧАЛЬНИК РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ РККА

Комкор (С. Урицкий)…"

Вполне возможно, что Урицкий действительно взорвался тогда по поводу просимых Клаузеном двадцати тысяч долларов. И о похождениях Зорге он был, конечно, хорошо осведомлен.

Тем не менее, спустя год после той самой сцены, он же характеризует Рихарда Зорге совсем другим образом. Не перед рядовой агентессой, заметим, а перед своим начальником. И не на словах, а в официальном документе. На бумаге.

Что многократно увеличивает ответственность за свои слова.

А вот обвинения в плохой работе и трате денег — это в точку о самой Айно Куусинен.

Даже Роберт Ваймант, верящий каждому её слову безоговорочно, с едва уловимым сарказмом упоминает, что Москва выделяла на нужды одной Айно Куусинен денег больше, чем на всю группу Рихарда Зорге.

Одновременно, сама она признаётся, что командировка в Японию была для неё совсем не обременительной. Делать ей почти ничего не приходилось. Только завязывать связи, да изучать японский язык. Что, конечно, не удивительно, если учесть её семейное положение в СССР.

Кстати, вполне возможно, что это обстоятельство тоже сыграло свою роль в аресте Айно. Гендин посмотрел, сколько уходит на неё драгоценной валюты и какова от неё отдача. И быстро вызвал в СССР. Зачем ему нужны были такие дорогие туристы в экзотических странах?

И последнее.

Остановимся ещё на одном, очень многозначительном случае с её участием.

Вот он, в интерпретации Роберта Вайманта:

"… В тот вечер она должна была встречаться у цветочного магазина Гото на перекрестке Роппонги с говорящей по-немецки женщиной, которая проводила ее в дом Зорге. Женщина была ей неизвестна, и она подумала, что это просто "помощник Зорге". От последнего она узнала, что та женщина была замужем "за химиком, имевшим отношение к советскому посольству". Перед рождеством 1937 года Четвертое Управление дало ей задание поехать на московский железнодорожный вокзал с одним офицером и встречать супружескую пару, прибывающую транссибирским экспрессом, поскольку только она знала, как они выглядят. Когда те двое сошли с поезда, она узнала в женщине ту блондинку, что была помощницей Зорге. Им тоже приказали вернуться. Много лет спустя Айно писала: "Их посадили в ожидавшую машину, после чего они исчезли. Вскоре наступила моя очередь исчезнуть на девять лет…"

То есть, Айно Куусинен интерпретировала тот факт, что встречавших ждала машина, как несомненную примету их ареста.

Заметим. Роберт Ваймант, умный и наблюдательный человек, простодушно верит каждому слову Айно Куусинен.

Но здесь опять всё странно.

"Рождество 1937 года", можно датировать как 25 декабря 1937года.

Арестовали Айно Куусинен 1 января 1938 года.

Где и когда она могла успеть узнать о судьбе людей, имен которых она не знала, а только видела их мельком?

"Их посадили в ожидавшую машину, после чего они исчезли". Ну да, не придерешься, они действительно исчезли из ее жизни. Тем более, что через неделю после этой встречи ее саму арестовали. Или, как она драматично выразилась, "Вскоре наступила моя очередь исчезнуть…"

И Роберт Ваймант ей в этом совершенно искренне верит. И он тоже, как и она, уверен, что, если бы вернувшихся разведчиков не собирались арестовать, тогда они, все вместе — и встречавшие, и приехавшие — обязательно должны были поехать с вокзала на трамвае. Или в метро.

Но никак не в машине.

Машина — это подозрительно. Машина — это явный признак ареста.

Между тем, смею предположить, что в данном случае Айно Куусинен и Роберт Ваймант увидели то, чего не было на самом деле.

Объясню почему.

Потому что в материалах "Комиссии Косицына" не названы имена супружеской пары.

А ведь это необыкновенно интересно. Получается, мы действительно имеем здесь дело с неизвестными никому членами группы Зорге. Или, по крайней мере, такими же инфильтрованными агентами (вроде Айно Куусинен), которые зависели от Зорге в вопросах связи с Москвой.

Давно уже известны имена всех постоянных членов группы Зорге. В том числе, и тех, кто уехал из Японии ещё до войны и, соответственно, не был арестован японской полицией.

Айно Куусинен сюда, кстати, не входит. Она не была членом резидентуры Зорге. Поскольку имела задание, неизвестное ему, и действовала автономно от него.

Из тех, кто уехал, точно известно о троих.

Это Бернхардт, радист разведгруппы Рихарда Зорге. Это, кстати, псевдоним. Подлинное имя неизвестно до сих пор. Работал с ним до осени 1935 года. Потом был заменен по просьбе Зорге более опытным радистом Клаузеном.

Гюнтер Штейн. Личность интересная и загадочная. Коммунист, по профессии журналист-международник.

В 1933 г. уехал из Германии в Англию и принял британское подданство. В Токио находился в 1936 — 1938 годах в качестве корреспондента ряда английских и американских газет. До августа 1938 года в его доме в Токио размещалась радиостанция Клаузена. По признанию Зорге, он несколько раз использовал его в качестве курьера для поездки в Шанхай.

В августе 1938 года уехал в Китай.

В 1950 году был арестован во Франции по обвинению в шпионаже в пользу СССР. Поскольку доказать его причастность к этому не удалось, был выслан в Англию.

И, пожалуй, ещё Эдит Вукелич, датчанка, первая жена Бранко Вукелича. В ее доме в Токио тоже размещалась радиостанция Клаузена. После развода с Вукеличем она уехала в Австралию в сентябре 1941 года.

Получается, что, кроме них, был и ещё кто-то. Как минимум, в изложении Айно Куусинен, мы видим ещё неизвестную семейную пару, которая в декабре 1937 года прибыла из Токио в Москву.

Но простите, почему неизвестны их имена?

Смотрите, что получается. Н.С. Хрущёв поручил разобраться с делом Зорге. Технически этим занималась, по материалам архива ГРУ, комиссия Косицына. Одновременно с этим публикуется статья в "Правде". В статье говорится о том, что Сталин виновен в недоверии Рихарду Зорге.

С другой стороны, воспоминания Айно Куусинен явно использовались в работе этой комиссии. По крайней мере, они были упомянуты в "Справке Сироткина" (в изложении А.Г. Фесюна).

Таким образом, эпизод со встречей на вокзале в декабре 1937 года должен был быть им известен. Впрочем, имена всех без исключении членов группы Зорге должны были быть известны в ГРУ и без воспоминаний А. Куусинен.

Теперь представьте себе ситуацию.

Члены комиссии Косицына находят в архиве документы на членов группы Зорге, которые были вызваны в Москву и арестованы. Возможно, расстреляны.

Что же получается?

Имена всех остальных членов группы Рихарда Зорге были тогда обнародованы. Они были награждены орденами.

А о двух членах этой группы, пострадавших не от японцев, а от репрессий Сталина, забыли.

Это в тот самый момент, когда та же "Правда" из номера в номер говорит о необоснованных репрессиях эпохи культа личности Сталина.

Это возможно?

Да ведь этот же факт — самый лакомый эпизод для развенчания Сталина.

Если кто не знает — имя Зорге было тогда популярно в СССР не меньше, чем имена первых космонавтов.

Между тем, о вернувшихся из Японии советских разведчиках, канувших в застенках НКВД, умолчали.

Сознательно.

Вывод из всего этого совсем уже до неприличия простой.

Если история со встречей на вокзале действительно была на самом деле, никто этих людей, конечно же не арестовывал. Отвезли их спокойно на хитрую квартиру. Дали отдохнуть. Потом новые задания и новые страны. И долгая успешная карьера в разведке.

Успешная, потому что не пришло ещё время раскрывать их имена, как это у нас обычно говорится.

Таким образом, вся эта история в изложении А. Куусинен и Р. Вайманта опять же укладывается в знакомую уже нам "нагнетательную" методику. Вызвали Айно — тут же последовал арест. Вызвали сразу же вслед за ней незнакомую пару из Токио — тех тоже сразу же арестовали. Вызвали Рихарда Зорге, он проницательно всё понял и не поехал. Иначе его бы тоже арестовали. Какие могут быть сомнения? Ведь брали всех, приехавших из Токио.

Вот смысл истории о встрече на московском вокзале пары из Токио, рассказанной Айно Куусинен.

Что-то много получается вопросов к её воспоминаниям. Не пора ли присмотреться к ним более пристально?

НЕ ВСЁ ТО ЗОЛОТО, ЧТО БЛЕСТИТ

Когда-то, очень давно, меня, молодого тогда еще студента, учили строгие наставники. Абсолютное большинство их были людьми интересными, блестящими и многогранно образованными.

Среди многих прочих истин в меня настойчиво вдалбливали следующую.

Одним из основных принципов научного исторического исследования полагали они принцип критического отношения к источнику. И старались передать это отношение мне. Небезуспешно, надо полагать, старались. Потому что помню об их наставлениях до сих пор. Думаю, что и все исследователи — историки, так или иначе, знакомы с этим принципом.

В теории.

На практике же мы часто видим совершенно противоположный подход.

Причем применяется он иногда настолько наивно-беззастенчиво, что попросту берет оторопь.

Остается ощущение сродни тому, что появляется, когда солидный и уважаемый человек, глядя доброжелательно в ваши глаза, старается не очень чистыми аргументами убедить вас в чем-то ему нужном. И вы интеллигентно киваете, хотя внутренне морщитесь от неловкости. Потому что неудобно обидеть человека. Потому что вы и так знаете, что правы вы, а он неправ, поэтому необязательно ему возражать. Ну, здесь много еще возникает этических нюансов, не буду продолжать.

Но иногда это надоедает и хочется, точно так же, глядя ему в глаза, и точно так же наивно и беззастенчиво сказать ему, чтобы он немного больше думал, прежде чем выдвигать что-то, шитое белыми нитками.

Такого, на мой взгляд, понастроено очень немало и в легенде о Рихарде Зорге. И все это "очень немало", опирается, как это ни странно звучит, на воспоминания о нём всего одного человека.

Подчеркну — ОДНОГО.

То, что успел сказать о Рихарде Зорге выживший член его группы Макс Клаузен, совершенно справедливо оценивается знающими людьми с очень большой долей недоверия. Поэтому речь о нем не идет.

Присмотримся к возведенной конструкции зоргевской легенды внимательно. Получается, что всё, связанное с недовольством Рихарда Зорге сталинским режимом, разочарованностью в коммунистической идее, усталостью и тоской от безысходности своего положения, страхом перед возвращением в СССР и прочее, прочее — все это взято только из воспоминаний Айно Куусинен.

Других свидетельств этого НЕТ.

Даже там, где рассказываются мнения о нём третьих лиц (вроде Ниило Виртанена), все эти мнения взяты опять-таки из ее же воспоминаний. Из её пересказа.

Нет, исследователей Рихарда Зорге понять можно. Слишком уж мало осталось о нем свидетельств. Так что поневоле хочется ухватиться за то малое, что все-таки есть.

Однако, в азарте возведения своих умопостроений, даже наиболее серьезные исследователи забыли упомянутый принцип критического отношения к источнику. Забыли простую истину, что единственность источника вовсе не означает автоматически его правдивости.

Забыли, что, если перед вашими глазами что-то блестит, это вовсе не обязательно означает, что вы видите золото.

Эту забывчивость еще можно было бы как-то оправдать, если бы не было обстоятельств, прямо опровергавших этот единственный источник. Если бы теории, с готовностью понастроенные на основании показаний Айно Куусинен Ваймантом, Георгиевым, Фесюном, Рощупкиным и многими другими, не противоречили фактам и здравому смыслу.

Вот, например, Роберт Ваймант пытается понять мотивы поведения Рихарда Зорге.

В отличие от многих других историков, он обратил все-таки внимание на документы, опровергающие мнение, что Рихард Зорге отказывался от возвращения в СССР. Более того, эти документы подтверждают, что Зорге, наоборот, в 1938–1941 годах просил у своего руководства отзыва в СССР. Или перевода в Германию, что подразумевало попутный визит в СССР.

Ваймант попытался объяснить эти документы в свете общей устоявшейся теории зоргеведов, единогласно утверждающей о страхе Рихарда Зорге перед возможностью возвращения в СССР.

Вот что у него в итоге получилось:

"…То, что он неоднократно просил об отзыве, вызывает удивление. Однако не было ли это тем странным русским страстным стремлением к дому, приведшим столь многих сталинских агентов к их трагическому концу?…"

То есть, это удивительное открытие не вызвало у господина Вайманта сомнений в словах Айно Куусинен. Это открытие стало для него поводом посетовать на "загадочную русскую душу". Коей присуще-де стремление к самоубийственным желаниям.

И развести в бессилии руками перед неизведанными глубинами национального характера.

И ещё.

Эту самую забывчивость зоргеведов можно было бы оправдать, если бы слова Айно Куусинен не противоречили мнению самого Рихарда Зорге, наконец.

Потому что есть ведь еще один свидетель. Это сам Рихард Зорге. Но ему почему-то намного меньше веры, чем Айно Куусинен.

Зоргеведы на основании ее слов заботливо лепят из него "шпиона, работающего из-под палки", одинокого, всеми брошенного героя, чуть ли не противника сталинского режима, которого Сталин за то и уничтожил. И искренне жалеют его.

Потому что, конечно же, был он глубоко несчастным человеком. Поскольку неправильно жил. Так как работал на Сталина. Вот, работай он на Черчилля с Рузвельтом… Тогда, да. Тогда был бы он счастливым человеком.

Между тем, его слова, что дошли до нас с вами, он говорил, стоя перед лицом вечности.

Зная, что сказанное им многократно усложняет его и без того гибельное положение.

Я имею в виду сказанное им в "Тюремных записках". Напомню, что эти записки явились собранием его письменных ответов на вопросы японских следователей и были предназначены не для публики, а для следствия и суда.

Читайте.

"…Развитие революции в России указало мне путь, по которому нужно идти международному рабочему движению. Я решил не только поддерживать движение теоретически и идеологически, но и самому стать на практике его частью. И с тех пор, какие бы выводы ни делались о моих личных и материальных проблемах, я встал на этот путь. И сейчас, когда третий год идет Вторая мировая война и развязана война между Германией и Советским Союзом, у меня еще более крепнет убеждение, что решение, принятое мною 25 лет назад, было правильным. Я могу так заявить, даже обдумав все, что случилось со мной в течение прошедших 25 лет, и особенно в последний год…"

Такими словами не шутят. И перед смертью не бросаются.

Более того, учтём то обстоятельство, что, не произнеси он их (более того, отрекись от этих слов), он мог бы попробовать побороться за свою жизнь. Как это сделал Макс Клаузен, например. Но не стал. Не потому, конечно, что меньше хотел жить. А потому что цена, заплаченная за жизнь Максом Клаузеном, была для него, Рихарда Зорге, неприемлемой.

Он посчитал, что есть вещи, которые ДЛЯ НЕГО важнее любых других соображений.

Уже по одному этому стоило бы отнестись к его словам поуважительнее.

Между тем веры его словам меньше, чем словам Айно Куусинен.

Как так?

Я думаю, стоит в этом разобраться немного тщательнее, чем это делали раньше профессиональные и вполне уважаемые исследователи. Для этого, думаю не лишне было бы посмотреть не только куски из воспоминаний Айно Куусинен, посвященные Рихарду Зорге, как это делается обычно.

Давайте помотрим на ее воспоминания целиком. В самых общих чертах, так сказать.

Я предлагаю провести своего рода тестирование написанного данным автором всего по трем параметрам.

Объективность. Искренность. Правдивость.

Хотя, конечно, усомниться в искренности и правдивости Айно Куусинен, значит замахнуться на святое. Айно Куусинен — жертва политических репрессий. Жертва сталинщины.

Тем не менее, думаю, если попробовать исследовать ее воспоминания на прочность, не будет в этом для нее ничего обидного. Потому что, если там всё чисто, никакие злостные попытки вызвать недоверие к её воспоминаниям не смогут поколебать убеждение в ее правдивости.

Итак, попробуем бросить самый беглый взгляд на ее воспоминания.

Уже самое их название вызывает некоторую оторопь. "Господь низвергает своих ангелов".

Низвергнутыми ангелами, надо полагать, А. Куусинен называет себя и (не имеет же она в виду одну только себя?) своих коллег по большевистской верхушке, пострадаших в годину репрессий от руки кровавого тирана.

Про ангельское происхождение этой человеческой популяции можно много рассуждать. Мы с вами этого делать не будем.

Я нисколько не собираюсь оценивать ее моральный или, избави меня Бог, нравственный облик. Не собираюсь ее чернить, чтобы вызвать к ней недоверие.

Однако, согласитесь, если сама автор сочла возможным назвать свое произведение именно таким образом, это может служить вполне достаточным основанием для разговора о ее взглядах на ту эпоху и ее собственное место в той эпохе.

Как декларируемых. Так и истинных.

Ангелам ведь никакая критика не страшна, не так ли?

Начинаем читать.

И почти сразу же, в самой первой главе натыкаемся на такую фразу.

"…Более пятнадцати лет я была политическим заключенным советской власти. В эти долгие темные годы родилась мысль когда-нибудь написать и издать воспоминания. Это была единственная возможность отомстить тем, кто отнял у меня свободу. Поэтому главной задачей было выжить и вернуться несломленной. Можно сомневаться, велик ли эффект таких воспоминаний. Ведь уже опубликовано немало правдивых свидетельств о жизни в сталинском государстве и ужасах заключения в карательных заведениях СССР. Я хочу отвести эти сомнения. Я убеждена, что каждое из этих описаний по-своему освещает миру методы руководства страной в то время. В тот день в 1955 году, когда я вышла на свободу, я поклялась себе сделать все, чтобы вырваться из советской страны, растоптавшей мои человеческие права. Однако прошло еще десять лет, прежде чем я достигла цели. Лишь в 1965 году, спустя почти год после смерти Отто Куусинена, я наконец-то смогла вернуться в Финляндию. На родину…"

Честно говоря, я немного ошарашен.

Нет, всё это очень трогательно.

Только, когда зрелый человек сознательно выбирает себе судьбу, связанную с тем, чтобы распространить концлагерь с одной шестой на весь Земной шар, ему не надо жаловаться. По крайней мере, жаловаться на то, что, вместо кого-то другого, кому сам он спокойно готовил прозябание в этом самом концлагере, оказаться там пришлось ему самому.

Или жаловаться на растоптанные человеческие права. Свои.

После того, как столько лет благоденствовал за счет растоптанных человеческих прав. Чужих.

Причем вполне отчетливо осознавая при этом, что собственное благополучие произрастает из бесправия других людей. Об этом Айно Куусинен вскоре проговорится в простодушии своей ненависти.

И обиды.

Потому что Господь (из названия понятно, что им она полагала Сталина) не оставил своего ангела в ее в большевистском раю. А низверг в большевистский ад. Что, конечно, должно было быть нестерпимо обидным.

Это первое.

Второе уже связано с именем Рихарда Зорге.

Как я упоминал, А. Куусинен практически всеми исследователями безоговорочно признается добросовестным источником.

Между тем, в своих воспоминаниях она сама отчётливо позиционирует свою пристрастность, указывая, что ее воспоминания для нее — единственная возможность "отомстить".

Не рассказать правду, заметьте. Она же не сказала, что хочет рассказать правду. Она выразилась в том смысле, что хочет этими воспоминаниями отомстить.

Представьте себе свидетеля, стоящего перед судом. Этот свидетель, вместо того, чтобы сказать: "Клянусь говорить правду и ничего кроме правды", говорит так: "Клянусь отомстить как можно сильнее".

Сказано прямо и недвусмысленно.

Поэтому к ней, в данном случае, претензий нет никаких. Свои побуждения она обозначила вполне откровенно.

Однако историками это четко продекларированное намерение попросту игнорируется. То есть, мстительные чувства и, самое главное, намерения свидетеля полагаются ими чем-то нормальным.

Ну, если полагают их нормальными они, то мы с вами вовсе не обязаны бездумно следовать за ними. Мы зададим себе простой вопрос.

Можно ли после этих слов полагаться на ее объективность?

Беспристрастность?

Читаем дальше.

"…В начале 1920-х годов меня унесло из Финляндии в Москву. Семь лет я провела в Москве, в штабе мировой революции…"

Скажем не так приподнято-романтично. Скажем более приземлённо.

Айно Куусинен семь лет провела в штабе главного центра по созданию мирового концлагеря. Так будет точнее.

И не унесло её. Совершенно напрасно придала она своим словам этакий обречённый оттенок покорности злой судьбе. Никуда её ветром не уносило. В СССР она унеслась сама. Вполне осознанно. Проявив при этом поразительную целеустремлённость, надо признать.

Еще одно обязательное, на мой взгляд, замечание.

Считается неприличным интересоваться истинным возрастом женщины. И в воспоминаниях А. Куусинен сказано только, что она родилась в Финляндии "в конце прошлого века". Очень расплывчивое и понятное в своей расплывчивости определение. Хотя такая кокетливость для старушки около 80 лет (на момент написания мемуаров) не очень уместна, по-моему. Но это ее право, конечно.

Однако и мы, я думаю, имеем право несколько приоткрыть сию тайну. Поскольку, в данном случае, речь идет о степени зрелости человека. О том, насколько этот человек отдавал себе отчет в последствих своих поступков. Здесь от вопроса возраста никуда не уйти.

Потому что А. Куусинен описывает свой приезд в большевистский рай с позиций юной и беспредельно наивной курсистки.

Оказывается, "унесло из Финляндии в Москву" вовсе не юную девочку. Унесло зрелую женщину возрастом несколько за 30 лет.

Поскольку в ее биографических данных, взятых с сайта Сахаров-Центра, того самого, где размещены ее воспоминания, указан и год ее рождения — 1888.

Это ведь многое меняет, не правда ли?

Тем более интересно понять, что же именно понесло ее из налаженной жизни в благополучной Финляндии в Советскую Россию в начале двадцатых годов? Революционная романтика?

Но позвольте, где тогда гуляла ее романтика в 1918 году? Когда большевистская власть висела на волоске? Или в 1919-м? Когда Деникин стоял под Тулой?

Тогда что же?

"…Окончив среднюю школу, я четыре года проучилась в медучилище при хельсинской хирургической больнице.

Вскоре после окончания училища я вышла замуж за добродушного, умного человека Лео Сарола, инженера железнодорожного управления. Но, недолго прожив вместе, мы поняли, что брак наш построен на песке; я была полна энергии, и мне был тесен обычный семейный круг. Однако годы шли, выхода, казалось, не было. Но однажды судьба постучалась к нам…"

Безусловно, ей было тесно в "обычном семейном кругу". Рядом с "добродушным, умным человеком". Который, впрочем, имел существенный недостаток. Он не был членом ЦК правящей в огромной стране партии.

Последнее мое замечание вызвано отнюдь не злостью. Оно вызвано спокойным осознанием того обстоятельства, что эту тесноту семейного круга госпожа (тогда еще) Айно могла бы, при желании, легко преодолеть.

У нее была специальность. Благородная профессия, которой она обучалась целых четыре года.

В 1914 году началась мировая война. Финны, жители одной из российских тогда провинций, участвовали в этой войне. В Гельсингфорсе имелись военные госпитали.

Многие женщины, в том числе принадлежащие к высоким дворянским родам, работали в госпиталях простыми санитарками. Поскольку не имели медицинского образования. Работой в госпитале не гнушались даже члены августейшей фамилии.

Айно Сарола (впоследствии Куусинен) в 1914 году исполнилось 26 лет. Она была дипломированным медиком.

Чем жила в это время "полная энергии", мятущаяся в "тесном семейном кругу" женщина?

Судя по её воспоминаниям, в этот период она не работала. Так как могла себе это позволить, выйдя замуж за обеспеченного человека. Во всяком случае, когда "судьба постучалась" в дом госпожи Айно Сарола, обихаживала эту самую ее "судьбу" не она сама, а её прислуга.

Тесно в семейном кругу, так иди работать в больницу. Хотя бы в ту самую, хельсинкскую, при которой существовало то самое училище.

Однако, Айно Сарола (Куусинен) работать в больницу не пошла. Как, впрочем, и в любое другое место.

Айно Сарола предпочла жизнь добропорядочной домохозяйки. Что само по себе еще совсем не предосудительно.

Если бы не сетования на свою скучную жизнь. Которую ей ПРИШЛОСЬ вести.

И так она дожила до тридцати с лишком лет.

"Я была полна энергии… годы шли… выхода, казалось, не было…"

Кого-нибудь убеждают эти стенания задним числом?

Нет, я понимаю, что как-то надо было ей объяснить своим читателям тот головокружительный кульбит, который она вскоре совершила.

Но, простите. Верить этим объяснениям у меня никак не получается.

Возможно, я неправ. И мой читатель сейчас с осуждением качает головой.

Тогда пойдемте дальше.

В конце 1919 года Лео Сарола некоторое время прятал у себя дома приехавшего нелегально в Финляндию Отто Куусинена. Сам муж Айно не был ни большевиком, ни сколько-нибудь левым. Судя по всему, он вообще не интересовался политикой.

Сыграл свою роль его величество случай.

Спрятать большевистского конспиратора Лео попросили его хорошие знакомые. Которым неудобно было отказать. Он и не отказал.

Так состоялось знакомство его жены, Айно Сарола, со своим будущим вторым мужем, Отто Куусиненом.

Судя по ее описанию, Отто Куусинен произвел на Айно неизгладимое впечатление.

Чем же?

Сама Айно пишет об этом скупо и очень осторожно. Во всяком случае, ни одного намека на нежные чувства она в своих воспоминаниях не допустила.

Не говорила она и о том, что ее увлекли его чистые руки, горячее сердце, холодная голова.

То, что она изложила о знакомстве с вождём финского пролетариата, в ее воспоминаниях сводится всего к двум рассказанным ею случаям. Видимо, намертво запомнившимся ей на всю жизнь. Во всяком случае, именно их она вспомнила спустя пятьдесят лет, когда писала свои воспоминания.

Первый случай не очень интересен. Хотя и достоин был, конечно, ее долгой памяти. Куусинен через знакомых (сам он был уже в Стокгольме) попросил её отнести свое письмо и отдать его лично в руки тогдашнему премьер-министру Финляндии профессору Рафаэлю Эриху. История эта кончилась ничем, она на прием попала, но Р. Эрих на письмо отвечать отказался.

Второй же эпизод более многозначителен.

В одну из встреч с Куусиненом она попала в среду его единомышленников. И там произошел роскошнейший случай.

"…Из разговора стало ясно, что Салме Пеккала собирается в Лондон по секретному заданию коммунистической партии. Куусинен вынул из жилетного кармана четыре больших бриллианта и, показав их нам, сказал:

"Каждый стоит четыре тысячи". Не знаю, правда, по сей день, в какой валюте. "На дорожные расходы", — пояснил Куусинен, протянув бриллианты госпоже Пеккала…"

Потом Куусинен уехал в Стокгольм, далее в Берлин. Затем, видимо, попетляв по Европе во славу мировой революции, он вернулся в Москву.

Айно Сарола осталась в Финляндии.

Однако этот случай произвел на нее такое впечатление, что вспомнила она его в подробностях аж спустя пятьдесят лет. Пятьдесят лет богатейшей дальнейшими событиями жизни.

Количество бриллиантов, их размеры, стоимость.

Это ведь не Мэрилин Монро придумала, что лучшие друзья девушек — это бриллианты.

И это даже хорошо, что А. Куусинен не вспоминала о цветах — стихах — луне и вздохах под оной.

Воспоминания о первой близости к миру, где встречаются и переписываются премьеры, министры, другие влиятельные люди. Где небрежно вынимают из кармана для кого-то "на проезд" горсть бриллиантов. Такое оставило намного более отчетливый след в душе будущей ответственной работницы "штаба мировой революции". Ну и будущей жены ответственного работника ВКП(б), само собой. Потому что у этого работника, после всего случившегося, просто не было никаких шансов.

Я прошу меня извинить, что заставил моих читателей прочесть всё это.

Потому что всё, только что мной сказанное — это мои грязные инсинуации. Впрочем, если бы об этом написала она сама, темы этой я бы не касался.

Только это не так. Этот экскурс в психоанализ сделал я сам. За что прошу у вас прощения. Мне самому не доставляет никакого удовольствия копаться во всем этом.

Заставляет меня преодолевать брезгливость только одно.

Только то, что сама Айно Куусинен всё, только что переданное мною, объяснила совсем по другому. Путанно. Туманно. Но благородно, конечно же.

А мы ведь тестируем ее воспоминания и на искренность, в том числе, вы не забыли?

Она же объяснила своим читателям и будущим доверчивым историкам, что именно в это время появилось у нее, наконец, желание "чертовски поработать".

Не в 1914 году. Не в 1915-м. Не в 1918-19-20-м годах.

Нет созрела она, наконец, только сейчас, в начале 1922 года.

И именно сейчас, на 34-м году жизни с новой силой зазвучали у нее такие слова: "…Я страстно мечтала о более насыщенной жизни, чем жизнь домашней хозяйки…"

Более насыщенная жизнь началась, вы не подумайте, не с того, что она решилась-таки пойти в фельдшера (санитарки, медсестры, наконец).

Началась она, как и следовало ожидать, феерически.

Айно Сарола берёт в банке ссуду и решает основать в Хельсинки частную больницу.

Очень благородное стремление.

Ну так основывайте, госпожа Сарола.

Ан нет, это только нам с вами кажется, что всё так просто. А для нее вдруг получилась неожиданность. Больницей-то надо руководить. А она, оказывается, ничего об этом не знает и ничего такого не умеет.

Кто бы мог раньше такое предположить?

Ничего. Все когда-то начинают впервые. Пожалуйста, в Финляндии неплохая медицина, идите работать в любую больницу. Там, глядишь, научитесь.

Вместо этого, она едет… Знаете куда? Ни за что не догадаетесь.

В Стокгольм.

Знаете, зачем? Опять не догадаетесь.

Вот, она сама об этом пишет. Солидно так.

"…Чтобы приобрести опыт в управлении больницей, я поехала в начале 1922 года в Стокгольм…"

Вы знаете, уважаемый читатель, мы с вами ну никогда и ни при каких условиях не смогли бы догадаться о следующем обстоятельстве. Это обстоятельство заключается в том, что для получения такого рода опыта, необходимо, ни много, ни мало, поуправлять какой-то из больниц Стокгольма.

Но почему-то ни одна из больниц заштатного Стокгольма госпоже Айно Сарола в этом качестве не подошла.

И ей посоветовали поехать… Не буду вас интриговать больше. Да, конечно, ей посоветовали поехать в Берлин. Видимо, там, в берлинских клиниках должны были быть свободные вакансии директоров и главных врачей.

Для занятия которых имелись соответствующие способности, опыт и профессиональные навыки мятущейся соискательницы.

Не знаю, как вам, а мне весело. Нет, не от её писаний. От другого.

Наверняка господа зоргеведы, ссылающиеся на мнение о Зорге Айно Куусинен, читали заодно и всю эту лапшу. Должны были читать, чтобы проверить чистоту источника, откуда они брали свои серьёзные и далеко идущие выводы.

И пришли к выводу, что ЭТОТ источник достоин всяческого доверия.

В Берлине госпоже Айно Сарола тоже не понравилось. Кто бы мог подумать: в только что поверженной стране растут цены, не отапливаются гостиницы, не хватает продовольствия.

Госпожа Айно Сарола хотела вернуться в Швецию, но бастовали железнодорожные рабочие и поезда в Стокгольм не ходили. Пришлось ждать. А ждать не хотелось.

Поэтому, когда знакомый финн-коммунист (с похожей фамилией Сирола) посоветовал ехать в Финляндию через Советскую Россию, она согласилась.

И отправилась.

Благо забастовка к тому времени благополучно закончилась и поезда опять пошли во всех направлениях — в Москву ли, в Стокгольм. Куда душа пожелает.

Но не думайте, что путь в СССР был усыпан розами. В то время, когда путь в Стокгольм снова стал совершенно свободен, путь в Москву оказался отрезан. На этот раз Польша отказалась в очередной раз иметь дело с большевиками и закрыла в обе стороны границу.

Госпожа Айно Сарола на небольшом пароходике добралась из Польши до Восточной Пруссии. И уже оттуда, снова поездом — в Советскую Россию.

Так госпожа Айно Сарола в июне 1922 года оказалась в Москве.

Затем, естественно, был заключён брак с Отто Куусиненом.

Позабытые обязательства по возврату ссуды остались в Финляндии. Вместе с первым мужем (в мемуарах она ничего не упоминала о том, что они развелись).

Итак, вот оно, свершение всех мечтаний. Она вырвалась, наконец, из постылого домашнего быта.

Но в Москве с Айно Куусинен случилась какая-то неожиданная перемена.

Она вдруг резко расхотела работать. Настолько резко, что целых два года снова "оказалась заперта" в тесных оковах домашнего хозяйства.

Хотя именно здесь, в Москве, ее положение было таково, что, пожелай она, её немедленно назначили бы заведовать не то что клиникой, но и каким-нибудь научно-исследовательским центром.

Нет сомневающихся?

Правильно. Мы еще увидим нечто подобное в исполненнии некоторых членов её семьи.

А пока надо было обустраиваться на новом месте. Квартира в Кремле, потом в Доме правительства. Соседи — Рыковы, Бухарины, Стасовы, Радеки. Дача в Сосновом Бору.

Муж там бывал нечасто, поэтому надо же было кому-то присматривать за хозяйством.

Но вот, наконец, через два года после приезда в СССР, заветная мечта Айно Куусинен сбылась. На тридцать седьмом году своей жизни она впервые устроилась на работу. Нет не в больницу, зря вы так подумали. В Коминтерн, естественно. Нет не подумайте опять же, что на должность какой-нибудь секретарши, как какая-нибудь жена Сталина. Она сразу же была назначена на должность референта отдела стран Скандинавии.

Как Рихард Зорге, кстати.

Тот тоже был назначен референтом, и примерно в это же время (чуть позже). Только за плечами у Зорге были три года войны, членство в КПГ чуть ли не со дня её основания, участие в вооруженном восстании, подполье, журналистика, статьи по вопросам экономики и политики, докторская степень, наконец.

И ещё его привели в Коминтерн твёрдые убеждения. Идеалы, от которых он не отказался до самого последнего дня своей жизни.

Что же привело в Коминтерн Айно Куусинен? Она же, вроде, горела желанием работать по медицинской части?

И здесь мы с вами можем во всей красе полюбоваться на результаты тестирования её воспоминаний на искренность.

Вот что она написала. Читайте и любуйтесь.

"…Приехав в Москву, я скоро поняла, как безрадостна и тяжела стала жизнь народа после большевистской революции. Между уровнем жизни советской элиты и рабочего класса была пропасть, заставившая меня утратить веру в преимущества бесклассового общества.

Что же это была за советская элита, как ее называли рабочие? Взять, например, нашу семью. Ежегодно мы получали от бесклассового общества новую машину, разумеется, бесплатно; мы имели квартиру, дачу, шофера, домашнюю прислугу — тоже совершенно бесплатно…"

Как проникновенно сказано. Как обличительно.

Только одна забавная деталь. В то время, когда все у нее было в шоколаде, она принимала это спокойно. Хотя бы потому, что ни от чего такого бесплатного не отказывалась.

И вот, спустя два года, г-жа Куусинен, видя эту тяжелую картину угнетения простого советского народа, пошла работать не в больницу, где, по мере сил, могла облегчать ему тяжкое его бремя.

Айно Куусинен со спокойной совестью пошла работать в Коминтерн.

Чтобы распространить эти порядки на весь мир.

И работала она на благо этой цели аж целых десять лет: с 1924 по 1933 год.

Можно читать её воспоминания и дальше. Я, кстати, настоятельно рекомендую это сделать. Самостоятельно. Гарантирую, что получите массу незабываемых впечатлений.

Поскольку пролистал перед вами только самые первые их страницы.

Для нас же с вами, в рамках данной темы, этих нескольких страниц, думаю, вполне достаточно.

Достаточно, чтобы понять, что источник этот, мягко говоря, сомнительный.

Автор не просто необъективен. Он намеренно и декларативно пристрастен.

И не просто неискренен, а совершенно отчётливо лицемерен.

Поэтому любая трактовка событий, изложенная в данных воспоминаниях, должна быть многократно перепроверена. И переосмыслена.

Но я понимаю, что сомнительность такого рода источника, это всё ещё не повод для того, чтобы сомневаться в правдивости приведённых в воспоминаниях А. Куусинен фактов.

До тех пор, естественно, пока мы с вами не поймали автора на какой-нибудь откровенной выдумке.

Ну что же. Я ведь обещал тестирование по трем параметрам.

Вот, пожалуйста, попробуем проверить данный мемуар на третий.

На правдивость.

Прошу.

Читайте. Думайте.

"…Многие годы мы с мужем проводили отпуск на Кавказе. Там и произошла моя первая встреча со Сталиным, в 1926 году, в Сочи…

…Вскоре мы снова встретились со Сталиным. Но на этот раз впечатление было тягостное. Нам подали машину и объявили, что мы едем в круиз по Черному морю. У причала стоял невзрачный коричневый катерок. Сталин ждал нас в каюте. Встретил очень дружелюбно, матроса отослал: "Этих гостей я обслужу сам". На столе стояли фрукты, вино, шампанское. Сталин наполнил бокалы и поставил пластинку — красивую грузинскую песню "Сулико". Но Сталин ставил ее снова и снова, и с каждым разом она все больше теряла свою прелесть. Сталин беспрерывно опорожнял бокалы и вдруг пустился в пляс. Зрелище это было ужасающее. Чем больше он пил, тем страшнее становился его взгляд. Это было как дурной сон. Сталин выл от смеха, его мотало, он спотыкался, его танец был просто пародией. Все это было грубо, низко и не предвещало ничего хорошего. Самое кошмарное, что, совершенно пьяный, он внимательно наблюдал, какое впечатление на меня производит. Весь тот день мы пробыли на море с пьяным диктатором. Он был чудовищен. Когда мы, в конце концов, вернулись к себе на дачу, я твердо сказала Отто, что никогда в жизни никуда со Сталиным не поеду…"

Я понимаю, что в описанной сцене для записных борцов, так сказать с режимом, нет ничего необычного. Всё как всегда. Кровавое чудовище на отдыхе. Во всей красе.

"Выл от смеха" — это самое то, что действительно способны они понять и принять о Сталине.

Я же обращаюсь к людям думающим.

Я думаю, что, при всем спектре мнений (часто полярно противоположных) о Сталине, его личности и его деятельности, такие люди не могут не заметить некоторую одиозность этого рассказа.

Дело в том, что, если о том же Зорге её рассказы иногда просто невозможно больше ни с чем сверить, то, в данном случае, проверить её рассказ на правдивость ничего не стоит.

Потому что обычное поведение Сталина на его многочисленных застольях описывалось многократно. Людьми разными, что очень важно.

Боготворящими. Ненавидящими. Досконально знавшими Сталина (не чета госпоже Айно). И людьми случайными.

Все они сходятся в одном.

Самым его обычным занятием было хорошенько подпоить сотрапезников.

Этим самым Сталин выражал так своё радушие. Это мнение одних.

Чтобы послушать, что и как они говорят, расслабившись от выпитого. Это мнение других. Надо сказать, более реалистичное мнение.

Но, чтобы слушать и, главное, хорошенько запоминать сказанное (магнитофонов тогда не было), для такого внимательного слушателя необходимо было всегда придерживаться одного принципа. Очень простого, кстати.

Самому надо быть трезвым, как стёклышко.

Он и оставался.

Сталин прикладывался к рюмке часто. Но обычно бутафорил. Пригубливал.

И второе.

По общим описаниям, Сталин никогда не плясал.

Что, в общем-то, тоже вполне объяснимо. Если для всех других застолье было отдыхом, для него оно всегда было работой. Не менее важной, чем его государственные заботы. Поскольку касалось сохранения его личной власти.

Здесь он не расслаблялся никогда и ни на одну минуту.

Ну, представьте себе. Сталин выходит из-за стола и наяривает где-то лезгинку. В это время, естественно, ничего толком не слышит из того, что говорится за столом. А за столом его полупьяные соратники говорят тем временем интереснейшие для него вещи. Которые он больше никогда и нигде не услышит.

В общем, для меня в этом рассказе все ясно.

Вполне возможно, что какая-то реальная основа для этой сцены была. Поездка на катере. Общие обильные возлияния. Чьи-то нетрезвые танцы.

Но вот всё, что касается поведения Сталина, это, несомненно, выдумано.

В дупелину пьяный и пляшущий Сталин — такого нам больше нигде и ни у кого не найти.

Вот уж, действительно, отомстила.

Но то, что это ясно для меня и для кого-то ещё, вовсе не означает, что это так же ясно и для всех, читающих эту главу.

Вполне возможно, что кого-то я не убедил.

Ну что же.

Предлагаю вам ещё один отрывок.

"…Осенью 1925 года мне неожиданно позвонили из Ленинграда. Я была страшно удивлена, услышав, что мой брат Вяйнё24 выезжает ночным поездом из Ленинграда в Москву. По моим сведениям, он должен был находиться в финской армии, где он после лицея служил в звании сержанта. Встретив его на вокзале, я первым делом спросила, как он оказался в России. "Меня сюда привезли", — ответил он. И рассказал странную историю.

Его отряд стоял в карауле перед одной из крепостей на Свеаборге, острове около Хельсинки. Вяйнё вышел проверить посты. Была темная осенняя ночь, волны хлестали о скалы. Вдруг к берегу подошел большой катер. "Кто там?" — крикнул брат сквозь вой ветра. На берег молча выскочили пятеро, схватили его и отнесли в катер. Скоро они были в открытом море. Брат не успел опомниться, как оказался в Ленинграде, в "Крестах". Там узнали, что он мой брат, и отвезли к Сирола, в Коммунистический университет народов Запада25. Сирола ему объяснил, что в Финляндию ему дорога закрыта — там его задержат как дезертира. Так Вяйнё и оказался у меня в Москве.

Выход был один: вернуться в Ленинград. Брат взял фамилию Кангас, поступил на работу в университет. Он должен был редактировать переводы произведений Маркса на финский язык. Но, хоть Вяйнё и знал хорошо немецкий, с работой он не справился. Тогда его поселили на полном обеспечении в общежитии, и он занялся изучением русского языка. Был он покладист, и ему прочили блестящее будущее. Спустя несколько лет его назначили руководить сельскохозяйственным институтом в Петрозаводске26, хотя, как человек городской, Вяйнё в сельском хозяйстве смыслил мало. Пишу это затем, чтобы показать, как необдуманно в то время в СССР назначали на должности. К печальной судьбе Вяйнё я еще вернусь…"

Препоразительнейший случай.

Во всём этом красочном описании есть всё что угодно. Кроме здравого смысла.

Выкрали…

А зачем?

Какие такие страшные военные тайны могли узнать советские чекисты от гарнизонного сержанта финской армии?

Впятером его выкрали. Это вам не двое — трое. Катер гоняли.

Когда "волны хлестали о скалы". Но катер все равно бесстрашно пристал. Чтобы выкрасть ценного (то есть, бесценного) сержанта.

Не иначе, по своей, всему миру известной, природной злобности.

Ещё один непонятный момент. Айно Куусинен сообщила о смене им свой фамилии на вымышленную мельком, как о само собой разумеющейся, вынужденной мере.

А почему, собственно?

Ну и жил бы себе в СССР под своей фамилией. Кого бы это особо напрягало, если бы все обстояло так, как она преподнесла?

Родную фамилию обычно меняют из каких-то, достаточно веских соображений. Например, из соображений конспирации. В предвидении будущих подвигов на незримых полях незримых сражений.

Не его же оказалась вина, что, судя по всему, юноша он оказался на редкость бестолковый. И дальше халявных должностей к использованию непригодный.

Здесь имеется еще одна пикантная деталь. К первому упоминанию в тексте "брата Вяйнё" имеется ссылка под номером 24.

Читаем её.

"…24 Кангас Вяйне (1902 г. рожд.) — финский коммунист, брат А. Куусинен, член Компартии Финляндии с 1924 г., с 1925 г. жил в СССР, учился в Ленинградском отделении Коммунистического университета национальных меньшинств Запада (КУНМЗ), затем работал в Петрозаводске ректором и преподавателем Высшей коммунистической сельскохозяйственной школы. В 1936 г. арестован. Посмертно реабилитирован…"

Обратили внимание?

Оказывается сержант был не так прост, как нам преподнесла его сестрёнка.

Оказывается, к моменту "выкрадения" он уже год, как состоял в запрещённой тогда в Финляндии коммунистической партии.

Короче, повесила госпожа Айно Куусинен своим читателям на уши длиннющую макаронину.

Скорее можно поверить в то, что получил будущий товарищ Кангас от сестрёнки письмо, где она описала, в каком она катается масле. И побежал финский хлопчик через границу, туда же, к маслу поближе.

Что же до всего до прочего…

Писала А. Куусинен свои воспоминания в Финляндии. Это видно по упоминаниям о своём "финском характере" и прочих национальных особенностях.

Поэтому автору, конечно, неудобно было представлять родного брата заурядным дезертиром из финской армии. Которым он, судя по всему, и был в действительности.

Поэтому в изложении Айно Куусинен появились интонации дурной авантюры. Зловещая штормовая ночь. Вой ветра. Волны бьются о скалы. Бьётся в десятерых чекистских руках финский сержант.

На фоне всего этого меркнут, конечно, прочие невинные шалости воображения Айно Куусинен. Но не могу удержаться, упомяну и о них.

Первое, что поручили в СССР вчерашнему финскому лицеисту, это переводить Маркса с немецкого на финский. Вообще-то Маркса не то, что переводить, даже читать — занятие то ещё.

Естественно, других финнов со знанием немецкого в СССР тогда не было. Поэтому поручили это товарищу Кангасу, с чем он благополучно и естественно не справился.

Поэтому, кому-то пришла в голову мысль, что неплохо было бы ему для начала получить хоть какое-то образование, кроме финского лицея.

Тем более, что, по уверениям сестры, ему прочили блестящее будущее. Непонятно, правда, на каком основании. Потому что, "был он покладист", надо полагать.

По той же причине, видимо, "его назначили" руководить сельскохозяйственным институтом.

Самое любопытное здесь, это замечание А. Куусинен.

"Вяйнё в сельском хозяйстве смыслил мало. Пишу это затем, чтобы показать, как необдуманно в то время в СССР назначали на должности".

Здесь, по-моему, самое время задать осторожно вопрос.

Что, прямо так вот и назначили?

И всё в этой истории обошлось без сестриной протекции?

Судя по её описанию, да. Поскольку факт этот она показала нам с явным осуждением существовавших тогда порядков.

Кто же это вчерашнего сержанта, ни к чему не пригодного, вдруг назначил ректором? Так "необдуманно"?

Вот прямо так, взяли человека с улицы, никому неизвестного, ничего не знающего и не умеющего. И назначили.

А скажите мне, пожалуйста, кому он такой, сам по себе, был нужен? Покладистых и без него в эсэсэрии хватало.

Оцените-ка, пожалуйста, с этих позиций правильное в общем-то замечание Айно Куусинен.

В свете её беспристрастности, искренности и правдивости.

И этому человеку историки поверили больше, чем Рихарду Зорге…

У меня имеется только одно объяснение.

Мне непросто это говорить, но я должен это сделать.

Рихард Зорге презирал людей, не имевших принципов.

Айно Куусинен явно относилась именно к этой категории.

Но ведь и таким людям бывает лестно постоять рядом с чем-то, по-настоящему большим. И они стараются понять и объяснить это большое. Но могут это сделать только со своих позиций. Приземлить его до своих жизненных установок, так сказать.

Так и Айно Куусинен старалась подстроить нестандартный образ Рихарда Зорге под свой, вполне приземленный размер мировоззрения.

В чём нашла понимание и сочувствие среди историков — зоргеведов.

КТО ВЫ, ДОКТОР ЗОРГЕ?

Его жизнь ломала все и всяческие стереотипы.

Шпион должен быть незаметен.

Рихард Зорге был заметен более чем.

Шпион обычно работает под чужим именем.

Рихард Зорге работал под своим собственным.

Шпион должен постоянно лицемерить со всеми без исключения.

Рихард Зорге часто поражал собеседников своей откровенностью.

Шпион должен потрошить чужие сейфы.

Рихард Зорге публиковал аналитические статьи, вскрывавшие суть происходивших событий.

И ещё.

Люди, более или менее знакомые с его жизнью, в один голос поражаются одному и тому же обстоятельству. Как его хватало на всё то, чем он занимался одновременно?

Как у него элементарно хватало времени на его жизнь?

Посудите сами.

Это был, как все знают, выдающийся разведчик. Он должен был лично собирать и успешно собирал ценнейшую информацию.

Но одновременно это был не рядовой разведчик. Это был руководитель разветвлённой агентурной сети.

Многие из его людей не должны были знать и обычно не знали друг друга. Поэтому никаких коллективных встреч, естественно, не было. Только личные встречи с глазу на глаз. Получить от каждого информацию. Поставить новые задачи.

Обобщить добытые материалы. Подготовить донесение в Центр.

Решить какие-то организационные проблемы. Вплоть до бытовых проблем своих разведчиков.

Это был блестящий аналитик, который, на основе собранной информации давал верные прогнозы будущих событий.

Это был журналист, пишуший одновременно для нескольких изданий.

Ю. Георгиев рассказал о том, что японские исследователи нашли в Архиве внешней политики Японии копию донесения пресс-атташе германского посольства в Токио в адрес МИД Германии от 12 сентября 1933 г.:

"6 сентября из Америки в Японию прибыл доктор Зорге. Он собирается остаться в Японии на длительный срок в качестве корреспондента многих газет. В соответствии с предъявленными здесь документами он является:

сотрудником "Мюнхенер иллюстрирте прессе",

корреспондентом "Тэглихе рундшау",

корреспондентом "Берлинер берзенкурир",

сотрудником "Алгемеен хандельсблад" в Амстердаме,

членом редколлегии "Хот фатерлянд" (Гаага)".

В "Справке Сироткина" указано, что:

"…К середине 1936 года он уже приобретает положение видного журналиста, состоя корреспондентом следующих газет и журналов:

1) "Амстердамс Альгемейне Гандельсблатт" (голл.);

2) "Гамбургер Фремден Блатт" (нем.);

3) "Франкфуртер Цейтунг" (нем.);

4) "Геополитик" (нем.);

5) "Дер Дейтше Фольксвирт" (нем.)…"

Причём, работал он не для прикрытия. Журналистика была его подлинной страстью, он уделял ей не меньше внимания, чем своим секретным делам.

При этом Зорге не ограничивался короткими репортажами, а, опять-таки, часто давал в газеты и журналы развёрнутые аналитические материалы.

Снова "Тюремные записки":

"…Я пользовался уважением среди других корреспондентов не только как известный немецкий журналист, но и как добрый товарищ, всегда готовый в случае необходимости протянуть руку помощи. Например, когда Виссэ уехал на родину в отпуск, я вместо него работал в DNB, или, если происходило что-либо, о чем надо было во что бы то ни стало телеграфировать, а другие журналисты не знали, я ему сообщал об этом. Мы встречались не только в офисе, но и обедали вместе и дома бывали друг у друга. С другой стороны, они, узнав, что я не хочу идти в агентство "Домэй" или в Информационное бюро японского правительства, тут же брали на себя заботу об этом. Меня считали немного беспокойным, роскошествующим журналистом. Конечно, они не знали, что помимо работы в газете я должен был выполнять еще очень многое. По этим причинам у меня были дружеские отношения с немецкими спецслужбами…"

Обратите внимание на последнее предложение.

И, кстати, добавьте сюда его непростые отношения с немецкой разведкой. Возможно, не одной.

Обширнейший круг знакомств, которые было небходимо постоянно поддерживать и который он постоянно расширял.

Естественно, большую часть времени у него отнимала работа в германском посольстве, сначала внештатная, потом на официальной должности пресс-атташе посольства.

Очень бережно развиваемые знакомства среди немецких дипломатов, особенно военного и военно-морского атташатов. При этом надо учесть, что работал он в Японии так долго, что во многих структурах люди сменялись по несколку раз. И при каждой смене ему приходилось практически с нуля завязывать новые связи.

Особое внимание и массу времени ему приходилось уделять поддержанию дружеского общения с семьёй германского посла Ойгена Отта.

Работа в НСДАП.

Зорге был своего рода главным "идеологическим работником" нацистской организации в Токио, руководил агитацией и пропагандой членов нацистской партии.

Редактирование местного партийного листка "Дейчер Динст", четырёхстраничной газеты для немцев, проживавших в Японии.

Нельзя забывать также его сотрудничество с официальным германским телеграфным агентством "Дейчес Нахрихтен Бирс". Это о дружбе с заведующим токийского отделения этого агентства Виссэ говорил Зорге в вышеприведённом отрывке из "Тюремных тетрадей".

И учёба. Рихард Зорге постоянно учился. Жил в Китае, и через два года знал страну лучше любого европейца. Жил в Японии — и скоро стал экспертом по этой стране. Причём глубина его знаний поражала окружающих. Он знал не только то, что надо было знать журналисту-международнику — политику, экономику, но и искусство, историю, нравы и обычаи.

При обыске полиция изъяла у него триста страниц незаконченной рукописи книги по Японии, которую он начал писать по заказу газеты "Франкфуртер цайтунг" и журнала "Геополитик".

И вдобавок к этому от восьмисот до тысячи томов, посвящённых этой стране. Всё, что он мог найти за все годы на немецком и английском языках.

Он потом, шутя, жалел полицейских чиновников в своих "Тюремных записках". За то, что им пришлось полистно тщательно проверить каждую из этих книг в поисках секретных записей.

Помимо личной, к его услугам была также библиотека германского посольства, которой он часто и с удовольствием пользовался.

Изучение Японии, однако, не исчерпывалось чисто книжными знаниями.

Не могу удержаться и предложу вам об этом ещё один небольшой отрывок из его "Тюремных записок":

"…В заключение я должен сказать, что и мои собственные многочисленные поездки, возможно, в какой-то мере также пригодились для исследования Восточной Азии. В последнее время из-за полицейских ограничений поездки стали совершенно невозможными, но ранее, примерно в 1938 — 1939 годах, путешествовать по Японии можно было сравнительно просто, поэтому я часто выезжал, но не для обычного осмотра мест, а для обследования важных городов и районов. Однако целью моих поездок была не разведывательная деятельность, а стремление узнать землю и ее народ. Я хотел к тому же сильнее развить в себе способность непосредственного восприятия как базу для изучения истории и экономики. Таким образом, я спланировал поездку на побережье Японского моря и объездил районы от Ниигата на запад. Кроме того, я часто посещал Нара и Киото, подробно осмотрел полуостров Кии. Через Кобе, Осаку, побережье внутреннего Японского моря, Сикоку я совершил турне по побережью острова Кюсю вплоть до Кагосимы. По воскресеньям я часто путешествовал пешком и попутным транспортом из Токио до Атами и западнее. Целью таких пеших походов было выяснение положения с урожаем риса в разных местах в различное время года. Результаты обследования были важны для моей работы в газете "Франкфуртер цайтунг" и журнале "Геополитик"…

…Получение новых знаний о местах, в которых я бывал, всегда было моей потребностью и доставляло мне удовольствие…"

Добавим сюда его страсть к бешенным гонкам на машине и мотоцикле. Довольно частые аварии совершенно никак на него не действовали. Говоря нынешним языком, это был экстремал в чистом виде.

И ещё одна сторона его жизни.

Конфетный облик Рихарда Зорге был в своё время создан в СССР вместе с его антисталинскими подвигами. Коммунист. Герой Советского Союза. Должен соответствовать.

Женщины.

Не буду особо распространяться об этом предмете. Но два слова об этом сказать надо, поскольку эта тема прямо затрагивает вопрос времени.

Женщин у него было много. Всегда какая-то обычно возле него была. Кто-то дольше, кто-то совсем недолго. Причём, чаще всего это не были банальные интрижки. Это были действительно полноценные романы. Со всеми их атрибутами. Требующими, опять-таки, большого количества внимания. И, конечно, времени.

Любопытно, что, говоря скорбно о "поломатой судьбе" Зорге, вынужденного, из-за сталинского недоверия, усиленно потреблять крепкие напитки, зоргеведы умудрились привязать слабость Зорге к женщинам всё к тому же самому недоверию московского Центра.

Вспомним слова Роберта Вайманта:

"…То же можно сказать и о стремлении забыться алкоголем и в женском обществе, — тенденциях, проявлявшихся все более отчетливо по мере того, как его попытки вырваться из Японии оказывались бесполезными…"

Я, кстати, могу подарить кому-нибудь из будущих зоргеведов замечательную по убедительности фразу: "В доме Рихарда Зорге, тяжело травмированного сталинским недоверием, появились не только бутылки из-под виски, но и посторонное женщины…"

Вино. Пил Зорге часто и помногу, иногда до невменяемого состояния. В СССР и в России обычно объясняли это (и объясняют до сих пор) его депрессией из-за недоверия Москвы к его информации. Думаю, что это очень и очень далеко от истины. Извечное российское желание объяснить известную тягу чем угодно, только не самой заурядной склонностью к этому занятию.

А далеко, потому что начал Зорге поддаваться этой своей слабости еще задолго до так называемого Большого Террора. Началось всё это ещё в Шанхае, где он жил и работал в 1929 — 1932 годах. Об этом, в частности, отмечено в "Справке Сироткина".

Впрочем, сам Зорге никогда и ничем не оправдывал свои алкогольные эксцессы. Он просто жил так, как считал нужным.

На самом деле привычка эта, скорее всего, сложилась из-за чисто профессиональных потребностей. Нигде так легко не завязываются знакомства, как за барной стойкой или ресторанным столиком. Я, в данном случае, даже не о его разведывательной деятельности. Успешность работы журналиста тоже во многом зависит от обилия связей и круга знакомств.

В "Справке Сироткина" приведен отрывок из меморандума генерала Уиллоуби с комментариями к нему советского разведчика — профессионала:

"…г) "Рамзай" — немецкий журналист-нацист. Образ жизни, поведение в быту, отношения с коллегами, знакомыми, друзьями

"В физическом отношении Зорге был крупный человек, высокий и коренастый, с каштановыми волосами. Как заметил один из его знакомых японцев, с первого взгляда на его лицо можно было сказать, что он прожил бурную и трудную жизнь. В выражении глаз и линии рта сквозили надменность и жестокость. Он был горд и властен, сильно любил и горячо восхищался теми, чьей дружбы он искал, но был безжалостен к остальным и откровенно ненавидим ими. Многие его японские коллеги по печати видели в нем типичного головореза, высокомерного нациста и избегали его. Он был горячий человек, любивший сильно выпить и привыкший часто менять своих любовниц. Известно, что за годы службы в Токио он находился в интимных отношениях примерно с 30-тью женщинами… И все же, несмотря на увлечение женщинами, запойное пьянство и тяжелый характер, он ни разу не выдал себя" (Меморандум[179]).

‹…›

Эта довольно образная и меткая характеристика "Рамзая", которую дает Уиллоуби по отзывам и рассказам лиц, близко знавшим Зорге, интересна для нас прежде всего как свидетельство того, что "Рамзай" сумел полностью вжиться в образ своего "второго я", надежно прикрывшись обликом высокомерного головореза — нациста.

Вместе с тем, говоря о серьезной и весьма щекотливой проблеме — деятельности советского разведчика под маской фашиста, уместно поставить вопрос: не выходил ли "Рамзай" за пределы необходимого, не преступал ли он допустимых границ и норм поведения советского разведчика — коммуниста, усиленно демонстрируя некоторые отрицательные в моральном смысле черты, свойственные нацистскому головорезу?

Речь идет, в частности, о пьянстве и беспорядочных связях с женщинами.

Кроме замечания Уиллоуби, у нас нет иных, более конкретных указаний на запойное пьянство "Рамзая". Однако склонность к злоупотреблению спиртными напитками бесспорно была одной из слабостей "Рамзая", проявившейся в первые же месяцы его работы еще в Шанхае, где случалось, что в пьяном виде он ввязывался в драки и скандалы в барах и ресторанах. ‹…›

Образ жизни "Рамзая", вся система его взаимоотношений со знакомыми, коллегами, друзьями, несдержанность, высокомерие и т. п. позволяли безошибочно причислить его к разряду разнузданных представителей "высшей расы", для которых не существует обветшалых границ морали и нравственности. В этом смысле "Рамзай" добился большой удачи, надежно обеспечив себе соответствующую репутацию, вводившую в заблуждение и гестапо, и японскую контрразведку…"

Конец цитаты.

Подводя итог сказанному, можно отметить интересную деталь. За все годы такого образа жизни Рихард Зорге не дал ни одного повода заподозрить себя в тайной деятельности. Ни одного прокола. Ни одной оплошки. Ни одной оговорки.

Более того, именно такой образ жизни и явился, по сути, идеальной маскировкой его разведывательной работы. Рихард Зорге был всегда в центре внимания любого общества. Пил и гулял. Часто оказывался в центре скандалов и дебошей.

Любой контрразведчик рядом с ним мог чувствовать себя спокойно и отдыхать душой.

Шпионы так себя не ведут.

И снова вопрос. Как его на всё это хватало?

Поразительная личность. Поразительная судьба.

Это был, конечно, не рядовой шпион. Это был ученый, исследователь. Человек, скрупулезно изучающий любую вставшую перед ним проблему.

Жил в Китае — стал знатоком Китая.

Жил в Японии — стал знатоком Японии.

Отсюда интерес к нему тех самых людей, кто и сам профессионально интересовал его, как разведчика.

Поразительно, но он сам создавал, всей своей жизнью, всем привычным для себя образом существования, идеальную ситуацию для того, чтобы заинтересовать собой людей, необходимых ему самому для получения разведывательной информации. Как источник важной и интересной информации (и не только разведывательной). Как источник, позволяющий получать точный и всеобъемлющий анализ, связанный со страной пребывания.

Именно в силу этого он, как человек, как личность, как инструмент познания, наконец, и был интересен высокопоставленным дипломатам, военым, разведчикам. Всем тем, в знакомстве с кем он и сам был профессионально заинтересован.

Он был нужен. Он был полезен.

Точнее, он сам сделал себя нужным и полезным.

Ему не нужно было искать к этим людям подходы, вроде пресловутого соблазнения чьих-то секретарш. Эти люди сами должны были искать (и искали) общения с ним.

Говоря об откровенности Рихарда Зорге я, конечно же не имел в виду, что откровенничал он со всеми направо и налево. Конечно же, он понимал, кому и что надо говорить.

Например, одним из его закадычных друзей числился полковник гестапо Майзингер. Этот офицер безопасности, присланный из Берлина в 1940 году, имел одной из своих задач наблюдение конкретно за Рихардом Зорге.

В результате, этот "палач Варшавы" даже после ареста Зорге продолжал громко поносить японских полицейских, арестовавших вполне приличного человека.

Одновременно почти все исследователи вспоминают о том, как 22 июня 1941 года Рихард Зорге, очень сильно выпив, клял Гитлера за то, что тот втравил Германию в безнадёжную авантюру и обещал, что Сталин с ним ещё разберётся. Было это в ресторане. Громко. И при большом количестве свидетелей.

Или отрывок из воспоминаний Эты Гарих-Шнайдер, подруги Рихарда Зорге, которые воспроизвёл Роберт Ваймант:

"…Было выпито много алкоголя; Рихард влил в себя неимоверное количество виски. Ранним утром 11 июня (1941 года — В.Ч.) компания, наконец, стала расходиться, а Эту отвезли "домой" в посольство. Их маршрут проходил мимо советского посольства, и здесь Людде-Норат сделал озорное замечание: "Ну, что, Зорге! Мне заехать, чтобы ты повидался со своими друзьями?"

Эта была удивлена этими словами, однако вскоре узнала, что их вызвало. Зорге демонстрировал свое восхищение Советским Союзом, совершенно не думая о том, какую реакцию это может вызвать у его слушателей. По его мнению, Сталин не делал ничего неправильного, и СССР являлся наилучшим партнером, которого только могла иметь Германия. Когда Зорге садился на своего излюбленного конька, все, что мог сделать посол Отт, это сдерживать зевоту…"

Здесь, я думаю, будет уместно привести психологически очень точное наблюдение того же Роберта Вайманта:

"…Без сомнения, неприкрашенная безупречность Зорге обезоруживала как Отта, так и всех остальных. Чем более радикальными были его высказывания, тем менее возможным было заподозрить его в двуличии. Никто со столь открытой душой как Зорге не мог быть не тем, кем представлялся…"

И тем не менее.

Есть в этом, согласитесь, некая странная нотка. Некое ощущение того, что есть в жизни Рихарда Зорге что-то, неизвестное нам. Что-то такое, что позволяло окружающим далеко не левого толка вполне спокойно воспринимать его откровения в отношении СССР.

И при этом продолжать доверять ему безоговорочно.

Ярким примером этому служит, как мы видели, то, что такие разговоры Зорге часто вёл с немецким послом Оттом.

И Отт, старый кадровый сотрудник абвера, ещё в Первую мировую работавший под руководством полковника Николаи, продолжал беспредельно доверять Рихарду Зорге.

Да, их связывала давнее приятельство. Да, Зорге был полезен для Отта. Да, имелась некоторая фронда Отта по отношению к Гитлеру и нацистам. И тем не менее.

Не странно ли?

В воспоминаниях Я.Г. Бронина, бывшего резидента РУ в Шанхае (они вошли в состав документов "Комиссии Косицына") переданы слова Клаузена о том, что жена Отта "знала, что Рамзай был коммунистом, так как она сама была коммунисткой после первой мировой войны". И, хотя Я. Бронин оговорился, что слова Клаузена ничем не подтверждаются, в данном случае, явно не просматривается никаких посторонних целей, которые мог преследовать Клаузен, говоря об этом.

Если это так, то Отт, скорее всего, должен был знать о политических "грехах молодости" своей жены. Поженились они в 1921 году, когда её левые настроения были ещё свежи и не затёрты временем. Да и оставили, конечно, свой след впоследствии. Роберт Ваймант писал о том, что "…в германской колонии в Токио Хельма все еще имела репутацию "несколько розовой"…"

Но, если о прошлом Зорге знала Хельма Отт, подразумевается, что был об этом осведомлен и сам Ойген Отт.

Давайте послушаем замечательный рассказ Роберт Вайманта об интервью, которое он брал у Эты Гарих-Шнайдер:

"…Весьма провоцирующий вопрос: как много знал Ойген Отт, с помощью своей жены, или без таковой? Оглядываясь назад, Эта Гарих-Шнайдер предполагала, что он был слишком проницателен, чтобы упустить из виду все признаки, указывавшие на истинную принадлежность своего друга. "Я абсолютно уверена, что Отт подозревал Зорге в приверженности коммунизму, — говорила она. — Зорге и не нужно было в этом признаваться; таков был единственный вывод, который можно было сделать из крайности позиций, которые он занимал в любой политической дискуссии, а не только из-за нападок на нацистов".

"Они вдвоем проводили много часов за политической полемикой, играя в шахматы, за завтраком, после ужина. Говорил, или кричал, в основном Зорге, а Отт слушал. В некоторых случаях присутствовала и я, и нельзя было не поразиться откровенностью Зорге. Однако в каком объеме Хельма Отт рассказывала своему мужу об убеждениях Зорге, я не знаю"[127].

Его открыто рекламируемое увлечение всем русским не волновало Отта до начала войны, когда высказывать подобные симпатии стало казаться еретичным. Эта Гарих-Шнайдер предполагает, что Зорге мог сказать Отту, что какое-то время жил в России, дабы посол не слишком изумлялся его взглядам…"

Собственно, из этого знания и становится понятной ремарка о "сдерживающем зевоту" германском дипломате и разведчике.

Непонятно другое. Непонятно, как генерал Отт мог доверять после этого Рихарду Зорге настолько беспредельно, что допустил его даже до шифральных таблиц посольства?

Как мог его знакомить с документами, которые не имел права показывать даже первому секретарю посольства?

Эта странность имеет неожиданное эхо совсем по другому поводу. Который делает её ещё более интригующей.

Хорошо. В Токио тесный круг близких друзей и знакомых Рихарда Зорге знали о всём вышесказанном то ли от самого Зорге, то ли от жены Отта.

Но откуда примерно о том же самом знали в Берлине?

Я имею в виду то место мемуаров шефа внешней политической разведки рейха Вальтера Шелленберга, где он коснулся Рихарда Зорге.

Летом 1940 года к Шелленбергу обратился глава Германского информационного бюро (ДНБ) фон Ритген по поводу одной весьма щекотливой ситуации.

В руки фон Ритгена попал донос на Зорге со стороны зарубежной организации НСДАП, где тому выражалось политическое недоверие.

Теперь будьте предельно внимательны.

Недоверие, выраженное в доносе, обосновывалось политическим прошлым Рихарда Зорге. Именно так недвусмысленно выразился в своих мемуарах Шелленберг. Других поводов для подозрений он не назвал.

Ритген давно знал Зорге, находился с ним в личной переписке, восхищался его способностями к глубокому аналитическому взгляду на политические процессы Востока. Кроме того, как следует из "Тюремных записок", Зорге был фактическим заместителем главы токийского отделения ДНБ Виссэ.

Ритген попросил Шелленберга взглянуть на досье Рихарда Зорге и сделать своё заключение по поводу этих подозрений.

Шелленберг затребовал себе документы на Зорге. По его описанию, это было даже не одно досье, а, как минимум, два. По крайней мере, он говорил о неких секретных делах, которые вели "3 и 4 ведомства". Другими словами, 3 и 4 Управления РСХА, СД и Гестапо.

Давайте почитаем, что именно Шелленберг там нашёл.

"…Если не было никаких доказательств, что Зорге был членом германской компартии, то не было сомнения в том, что он, по крайней мере, симпатизировал ей. Зорге, конечно, был в связи со множеством людей, которые известны нашей разведке как агенты Коминтерна, но он в то же время имел тесные связи с людьми из влиятельных кругов, и последние обычно защищали его от нежелательных слухов. В период между 1923 и 1928 годами Зорге был связан с немецкими националистами и крайними правыми кругами, и в то же время он держал связь с нац. социалистами. Таким образом, прошлое Зорге по тем делам, с которыми я познакомился, было довольно запутанным…"

Отметим пока всего одно обстоятельство.

Профессия журналиста прямо предусматривает установление и поддержание им самых разнообразных связей и знакомств с лицами разных взглядов и убеждений. Что подозрительного может быть в таких контактах для активно работающего журналиста?

Правые, левые, троцкисты, либералы, националисты, технократы, масоны, иезуиты…

Конечно, сам Шелленберг это понимал. Должен был понимать.

Тем не менее, на основании совершенно неубедительной информации (в том виде, как это представил Шелленберг), он пришёл к совершенно непонятному выводу.

"…Когда я беседовал с Ритгеном о возможных посторонних связях с Зорге, он высказал следующее мнение: если он даже на самом деле связан с иностранными разведками, мы должны найти средства и способы, с одной стороны, обезопасить себя, с другой — извлечь пользу из знаний Зорге. В конце концов я обещал Ритгену в дальнейшем защитить Зорге от нападок партийного руководства, е сли он согласится, наряду со своей журналистской деятельностью выполнять и наши задания. Он должен будет сообщать нашей разведке время от времени информацию о Японии, Китае и Советском Союзе; при этом я предоставил Ритгену самому подумать о том, каким образом наладить передачу информации.

Когда я сообщил об этом Гейдриху, он одобрил мой план, но с условием, что за Зорге будет немедленно установлено наблюдение. Гейдрих был настроен скептически и учитывал возможность того, что Зорге может снабжать нас дезинформацией…"

Шелленберг и Ритген после прочтения досье совершенно отчётливо выразили своё подозрение в связях Рихарда Зорге с какой-то из разведок.

Между тем, основание к этому, приведённое Шелленбергом, совершенно неубедительно. Для подозрений в связях с разведкой должны были быть основания, намного более веские, чем разнообразие связей успешного журналиста.

Более того. У Гейдриха возникла мысль о возможности дезинформации. Дезинформации поставляют другие разведки. Значит, он тоже считал Зорге разведчиком? Почему?

Откуда появилась сама мысль о связях Зорге с иностранными разведками?

Из факта его "неправильных" знакомств можно было, от силы, вымучить подозрение в неблагонадёжности, нелояльности к режиму — и все.

Тем более, что и авторы доноса на Зорге вменяли ему в вину как раз и только это. Опираясь, опять же, на его политическое прошлое. Ни о каких связях с разведками в доносе не упоминалось.

В данном случае, кстати, многозначительным выглядит то обстоятельство, что Шелленберг не упомянул, о каком именно прошлом Зорге шла речь в доносе. И, что не менее важно, откуда у токийской организации НСДАП имелись сведения об этом самом прошлом?

Ведь можно же было об этом упомянуть. Не упомянул.

Далее. Обратим внимание на фразу Шелленберга.

"…Он должен будет сообщать нашей разведке время от времени информацию о Японии, Китае и Советском Союзе…"

Информация о Японии у Зорге есть — он там живёт. Информация о Китае у него может быть — он там жил и у него остались там связи.

Но как немцы могли ждать сведений Зорге о Советском Союзе, если из досье получается, что он с СССР никак не связан?

В общем, странно всё это.

Серьёзные люди по таким пустякам профессиональных выводов не делают. А Гейдрих с Шелленбергом были, несомненно, серьёзными людьми. Несмотря на некоторую опереточность мемуаров последнего.

По всему получается, что Шелленберг рассказал далеко не обо всём, что было в досье. Более того, попытался как-то запутать и без того путанное своё описание.

Я имею в виду его слова:

"…В период между 1923 и 1928 годами Зорге был связан с немецкими националистами и крайними правыми кругами, и в то же время он держал связь с нац. социалистами…"

С 1924 по 1929 год Зорге жил в СССР. Его выезды по линии ОМС ограничивались только Скандинавией (Англия была в 1929 году). В Германии он бывал, правда, но только проездом, в связи с теми же самыми командировками.

Можно, конечно, сослаться на забывчивость Шелленберга, но я бы не стал проявлять снисходительность к этой возможной человеческой слабости. Потому что бригадефюрер здесь совершенно отчётливо фантазирует.

Заметим, что мемуары Шелленберг писал в пятидесятые годы. О Зорге тогда на Западе было уже широко известно. В том числе, было известно и о том, что с 1924 по 1929 год он проживал в СССР. Шелленберг это тоже, конечно же, знал.

Однако написал то, что написал.

Во всей этой истории есть деталь, которая ещё больше запутывает ситуацию. Или распутывает её, это как посмотреть.

Почти сразу же после ареста Рихарда Зорге в Германии было найдено его досье, где на него содержалась совсем другая информация.

Из воспоминаний Я.Г. Бронина:

"…Был ли Рамзай известен полиции, было ли заведено на него дело? Да, было. В "Меморандуме", опубликованном военным министерством США в августе 1949 года (полное название этого документа: "Меморандум для печати. Прилагается доклад штаба Дальневосточного командования "Шпионская организация Зорге" — очерк по вопросу международного шпионажа на Дальнем Востоке". В целях сохранения государственной тайны из первоначального доклада изъяты некоторые небольшие разделы), говорится: "После ареста Зорге гестапо разыскало совершенно отрицательное досье на него, начиная с его первых дней в Германии, с указанием связей с Советским Союзом" ‹…›. Но в то время, летом 1933 года, это досье спокойно пребывало в пыли и мраке архивных подвалов. Его оттуда извлекли бы, если б возникли подозрения против Рамзая, но он своим умелым поведением и своими "идеологически выдержанными" высказываниями сумел укрепить доверие к себе со стороны нацистов как к человеку, политически вполне благонадежному…"

Сразу хочу возразить по поводу отсутствия чьих-то подозрений и их связью с получением информации, изложенной в досье.

Вопрос доверия может быть решающим только в случае, если имеются колебания — проверять ли человека в принципе или нет. И то, я думаю, понятно, что в девяноста процентов случаев будет решено: проверять. Ну, хотя бы, потому что для инициатора такой проверки это не означает никакого увеличения его собственной рабочей нагрузки. Разослал формальные бланки с уже проставленными в них адресами, и дальше только жди ответов с результатами проверки.

Это только в случае, если речь идёт о каких-то подозрениях.

На самом деле, подавляющее число таких проверок вызвано вовсе не подозрениями. Они вызваны чисто формальными причинами, чаще всего связанными с устройством на ответственную работу, где имеется доступ к секретной информации.

Вот это уже процедура, не знающая никаких исключений. В том числе, по принципу "верю — не верю".

При этом запрос на поиск дела в отношении конкретного лица поступает в организацию, где ищут документы по определённым правилам и инструкциям. Работники, которые ищут дело, не знают ни человека, ни чьих-то впечатлений о нём. Люди, которые извлекают "из архивной пыли" то или иное дело, никогда не знают, насколько подозрителен этот человек.

Поэтому ничто не зависит от доверия или недоверия к тому человеку, на которого имеется дело.

Здесь всё просто.

Есть дело — его предоставляют. Нет дела — его не предоставляют. Никакого значения при этом доверие или недоверие к человеку не имеет.

Рихарда Зорге должны были серьёзно проверять по всем имеющимся учётам в Германии, как минимум, дважды. Один случай — это описанный Шелленбергом. Второй, годом раньше, когда Зорге был назначен на официальный пост пресс-атташе немецкого посольства.

Это, повторю, как минимум. Я, например, считаю, что его должны были проверять ещё в нескольких случаях. Это уже связано с его взаимоотношениями с абвером, о которых мы поговорим позже.

Таким образом, напрашивается вопрос. То досье, которое так легко нашли сразу же после ареста Зорге, оно и в самом деле было неизвестно до октября 1941 года? Или это были именно те самые документы, с которыми знакомился Шелленберг?

Обычно подразумевается, что это разные документы.

Однако, учитывая несообразности его рассказа, я лично склонен считать, что это как раз и есть то самое досье.

Потому что, если это так, то все недоумённые вопросы, что я выдвинул выше, сразу же снимаются. Если в досье говорилось, что Зорге был когда-то в Германии коммунистом или сочувствовал им, а потом жил в СССР, тогда подозрения Гейдриха и Шелленберга вполне уместны и логичны.

Как и их аппетиты насчёт разведывательных возможностей Зорге.

Предложение "сообщать нашей разведке время от времени информацию о… Советском Союзе" выглядит странным, только если считать, что гестапо ничего не знало о его жизни в СССР.

Но, если допустить, что немецкие спецслужбы имели об этом информацию, то всё становится на свои места. В этом случае такое предложение совершенно не выглядит странным. Более того, оно выглядит логичным. Носящим, может быть, формальный характер, поскольку Зорге "давно порвал с СССР", и не имел связей с этой страной. Но вполне логичным.

Кроме того, эта версия хорошо согласуется с упомянутыми странностями отношения окружающих Зорге людей к его, скажем так, нестандартному отношению к коммунистической идеологии и СССР.

Даже с тем фактом, что после ареста Зорге совершенно не пострадал по службе полковник Майзингер. А ведь именно он был послан Гейдрихом в Токио. В том числе и с заданием следить за Рихардом Зорге. И именно он должен был быть в курсе такого рода настроений Зорге.

Однако после ареста Зорге сразу же пошла гулять версия о внезапно "найденном" досье на него. Которое, конечно же, "никто раньше не читал".

Причин этому может быть несколько. Наиболее важной на тот момент мне кажется следующая. Отношения Германии и её японского союзника, и без того пострадавшие после разоблачения Зорге.

Как могли немцы объяснить своим союзникам, что имели такую информацию на Зорге раньше и ничего не предприняли в его отношении?

Представим себе такой диалог:

"Мы эти сведения имели, но Зорге не трогали. — Почему? — Он был нам полезен. — В чем? — В добывании информации — О ком? — О вас."

Так, что ли?

Ведь именно против японского союзника и были направлены, в данном случае, усилия немецкой разведки. В т. ч. в лице Рихарда Зорге.

Естественно, что это досье и должно было быть "найдено" только после ареста Зорге.

Шелленберг же в своих мемуарах вполне мог придерживаться такой вот канонической версии и сознательно утаить самое важное из того, что на самом деле содержалось в досье. Да и, кроме того, просто-напросто защищая свою профессиональную репутацию. В конце-концов, прохлопал ведь советского шпиона, имея о нём такую "горячую" информацию.

Я понимаю, что это всего лишь версия. Но одновременно хочу заметить вот что.

Имеется факт.

В Германии в течение всего времени пребывания Рихарда Зорге в Японии имелось на него такое вот "отрицательное" досье. Это единственное, что известно достоверно.

Поэтому, я думаю, что версия о том, что германские спецслужбы знали о его существовании имеет право на жизнь не меньше, чем версия о том, что о досье никто ничего до поры не знал.

В общем, вопросы, и вопросы, и вопросы…

По-моему, для ответа на них в самый раз обратиться к биографии Рихарда Зорге. Да и пора, пожалуй. Поскольку не все, я думаю, с ней знакомы.

БИОГРАФИЯ

Рихард Зорге родился 4 октября 1895 г. в Российской Империи, в городе Баку. Его отец, Густав Вильгельм Рихард Зорге, немецкий инженер, работал в нефтяной компании братьев Нобель, потом открыл собственную мастерскую буровой техники.

Однако немцем Рихард был только наполовину. Его мать была русской. Густав Зорге после смерти первой жены женился во второй раз на Нине Семеновне Кобелевой, дочери железнодорожного рабочего. Рихард был пятым, самым младшим ребенком.

В семье всегда говорили по-немецки. Русского языка Зорге не знал. Когда он приехал в СССР, ему пришлось учиться "с нуля". Но до приемлемого уровня он его так и не осилил. Ю. Георгиев приводил его документы периода работы в Коминтерне на немецком языке. Более того, его радиограммы уже из Японии были составлены на английском. Вернее, так. Радиограммы писались Зорге на английском языке. Свои аналитические материалы Зорге писал по-немецки.

Это я к тому, что не стоит переоценивать его русские корни.

Когда Рихарду шел третий год, семья Густава Зорге возвратилась в Германию.

Отец жил тем, что старался максимально обеспечить семью и поставить на ноги детей. Дальше этого его интересы не распространялись.

О нём впоследствии Рихард вспоминал публично не очень много.

Его воображение всю жизнь занимал другой человек. Когда Рихарду было десять лет, в далёких США умер его двоюродный дед Фридрих Адольф Зорге. Тот самый Зорге, что был соратником Карла Маркса по Первому Интернационалу.

О том, что Рихард действительно преклонялся перед этим человеком, говорит такой факт. Не раз, касаясь своей биографии в самых различных обстоятельствах, он называл Фридриха Зорге своим дедом. Опуская определение "двоюродный".

Отец умер в 1911 году, достаток семьи, естественно упал, но не сильно. Густаву всё-таки удалось обеспечить им безбедное существование, насколько это было в его силах.

Ну, до начала мировой войны, естественно.

В августе 1914 года Рихарду Зорге было 18 лет. Он учился в последнем классе средней школы в Берлине (один год был им пропущен из-за болезни). Последние летние каникулы Рихард с компанией своих друзей проводил в Швеции. Когда было объявлено о всеобщей мобилизации, молодцые люди тут же вернулись в Германию.

Не сказав ни матери, ни родственникам, не сообщив в школу, юноша добровольно поступил на военную службу. Патриотический угар, охвативший многие страны, кружил тогда головы намного более разумных людей, чем романтично настроенный школьник — недоучка.

Шесть недель подготовки на учебном плацу под Берлином.

Потом — во Фландрию. На неприметную ранее речку Изер. В пекло.

11 ноября 1914 года студенческий батальон 3-го полевого артиллерийского полка, где начал службу Рихард Зорге, почти в полном составе полёг под пулемётным огнём во время одной из самых своих первых атак.

"Тюремные записки":

"…Мировая война, длившаяся с 1914 по 1918 год, оказала глубочайшее влияние на всю мою жизнь. Думаю, что, какое бы влияние я ни испытывал со стороны других различных факторов, только из-за этой войны я стал коммунистом…"

Но пока до этого было ещё несколько лет.

Кровавых военных лет.

Мясорубка, через которую прошли тогда миллионы людей, навсегда искалечила мировую историю. Уж европейскую — точно.

Люди, спешно одетые в шинели и оторванные от дома, с недоумением и ужасом поняли, что по чьей-то злой воле они ни за что ни про что оказались в аду.

В далёком теперь доме стремительно рушился привычный, налаженный быт. Без кормильцев, добытчиков и защитников их семьи изо дня в день всё более нищали.

А их защитники и кормильцы тысячами гибли во имя никому не понятной цели.

При всех потрясениях Второй мировой войны её участники хотя бы понимали, из-за чего творился весь тот ужас. По разные стороны фронтов, всяк по своему. Но понимали. Или думали, что понимают.

В 1914 — 1918 годах миллионы людей поняли только одно — их самих обманывает и убивает, а их детей заставляет голодать какой-то конкретный враг. Не внешний. Внутренний.

И месть этому врагу должна была стать поистине страшной.

Она и стала.

Рихард Зорге хлебнул горького полной мерой.

Рядовой, потом унтер-офицер полевой артиллерии. С сентября 1914 года по январь 1918-го.

Сначала в Бельгии. После первого ранения и до конца — на Восточном фронте, в Галиции.

Дома бывал только в отпусках по ранению. Ранен был трижды.

Третье ранение было самым тяжёлым. Множественные осколочные ранения ноги. Два осколка перебили кость. Хирурги с трудом спасли ему ногу, но с тех пор и до конца своей жизни Рихард сильно хромал. Естественно, был списан вчистую.

Он потом подшучивал над собой: "Кайзер взял два сантиметра моей ноги, а взамен дал мне Железный Крест".

Самое главное, что вынес Рихард Зорге из той войны, это ненависть. Ненависть к войне. И убеждение в том, что новой такой войны допустить нельзя. Любым способом. Это стало навязчивой идеей всей его дальнейшей жизни.

Но, пока сила и власть были в руках у того самого врага, кто однажды уже развязал такую войну, предотвратить новую было невозможно.

Значит надо лишить его силы. И отобрать у него власть. Тоже любым способом.

Всё это он лаконично выразил в уже знакомых нам словах:

"…Развитие революции в России указало мне путь, по которому нужно идти международному рабочему движению. Я решил не только поддерживать движение теоретически и идеологически, но и самому стать на практике его частью…"

Но первое, что пришло в голову этому человеку, это не швырять листовки или выступать с речами. Первое, что он решил, это понять сначала, как можно добиться своей цели.

А для этого первое и главное — учиться.

Находясь на излечении в госпиталях, в период реабилитации после лечения, Рихард Зорге умудрился сдать выпускные экзамены в школе и поступить на медицинский факультет Берлинского университета. Потом медицина его перестала интересовать и он начал специализироваться на изучении политологии и экономики. Чередуя лекции с лечебными процедурами в полевом госпитале.

После демобилизации в январе 1918 года Рихард перевёлся в Кильский университет.

Ещё в госпитале он сблизился с левыми социалистами. Потом его политический путь был совершенно прост и, по своему, логичен.

В 1918 — 1919 годах он состоял в Независимой социал-демократической партии Германии.

Участвовал в Кильском восстании моряков, потом был направлен с делегацией в Берлин, где работал в местном штабе. После подавления восстания "Спартака" был арестован, провёл несколько дней в ожидании расстрела, но потом отпущен с группой своих товарищей.

Часть 1919 года Зорге провёл в Гамбургском университете, работая над диссертацией "Имперские тарифы Центрального союза немецких потребительских обществ" на кафедре государственного права. Одновременно он умудрялся заниматься партийными делами. Создал в университете студенческую социалистическую группу и стал её секретарём.

В августе 1919 года Рихард Зорге защитил докторскую диссертацию, имевшую самые превосходные отзывы.

В октябре 1919 года его партия влилась в германскую коммунистическую партию. С этого времени Рихард Зорге — член Компартии Германии.

Весь 1920 он руководил учебной секцией партийной организации Гамбурга. Одновременно был консультантом в коммунистических газетах города.

Затем работа в Аахене и Франкфурте-на-Майне. Работал преподавателем в высшей школе, пропагандистом на шахте, ассистентом на социологическом факультете Франкфуртского университета. Входил в городской комитет КПГ.

Во время вооружённого восстания в Саксонии выполнял роль связного между Саксонской республикой и ЦК Компартии Германии.

В 1924 году во Франкфурте-на-Майне состоялся девятый съезд КПГ. На съезд нелегально прибыла делегация Коминтерна в составе Пятницкого, Мануильского, Куусинена и Лозовского. Зорге был одним из делегатов съезда. Кроме того, ему было поручено обустройство советских функционеров и обеспечение их безопасности.

Это задание и эта встреча определили всю дальнейшую судьбу Рихарда Зорге.

Люди, опекаемые тогда Рихардом, были влиятельными деятелями Коминтерна. Им понравился молодой и энергичный партийный работник. Кроме того, сыграло свою роль, конечно, его родство с одним из знаменитых сподвижников Карла Маркса.

Словом, получил Рихард Зорге предложение переехать в Москву для работы в Коминтерне. И, естественно, согласился.

Урегулировав ряд своих партийных дел, получив разрешение ЦК КПГ, Рихард Зорге в конце 1924 года выехал вместе с женой Кристиной в СССР.

Ю. Георгиев впервые провёл поиск документов Зорге его коминтерновского периода по материалам фондов ИККИ. И вот к какому выводу он пришёл:

"…Автору удалось, в частности, разыскать несколько отпечатанных на машинке записок Зорге на немецком языке. Эти записки — разные по тематике, адресовались различным людям, но каждая из них, являясь личным документом Зорге, раскрывает перед исследователем какие-то оттенки его облика, поведения и, если хотите, его темперамента.

Взятые вместе, эти записки, а также другие материалы, относящиеся к Зорге, которые сохранились в архиве бывшего Коминтерна, позволяют нам составить представление о Зорге как человеке с непростым характером и большими амбициями, горячем и вспыльчивом. Но вместе с тем становится ясно, что он обладал сильно развитым чувством собственного достоинства, очень серьезно относился к порученному делу и своим исследованиям, был нетерпим к бюрократическим порядкам и "аппаратным играм".

Видимо, поэтому пятилетие его работы в Коминтерне внешне выглядит как непрерывная череда административных разбирательств, "наказаний" и перемещений. Невооруженным глазом видно, что Зорге пришел в Коминтерн "служить" мировой революции, что его угнетал аппаратный стиль работы в "штабе мировой революции", и он, как мог, пытался противостоять ему…"

И ещё:

"…В анкете, которую Зорге заполнил при переходе в Коминтерн, он записал, что приступил к работе в ИККИ 15 декабря 1924 г. Рекомендовал его О. В. Куусинен…"

Это тоже интересные данные. Поскольку много говорилось и говорится о том, что Зорге рекомендовали то один, то другой впоследствии репрессированный деятель.

Отчего ему впоследствии были всяческие неприятности и политическое недоверие.

На самом деле, как видно из документов, официально в Коминтерн его рекомендовал вполне благополучно прошедший все терроры Отто Куусинен.

В том же 1925 году Зорге стал членом ВКП(б), что было обычной практикой в то время для работавших в СССР иностранных коммунистов.

Рекомендации ему дали О. Пятницкий, Д. Мануильский и О. Куусинен.

И опять — таки. Пятницкий действительно был репрессирован в 1938 году. Однако Мануильский и Куусинен репрессированы не были.

Итак, первое место работы Зорге в Коминтерне — Информационный отдел. Должность — экономический референт.

Через полгода, в июне 1925 года его переводят в Отдел агитации и пропаганды.

Там он тоже задержался недолго. Работал научным сотрудником, помощником Мануильского.

В январе 1926 года — инструктор Организационного отдела.

Затем, в апреле 1926 года — Секретариат. Член бюро Секретариата ИККИ. В бюро ему был поручен контроль за исполнением принятых решений.

В октябре 1926 года Зорге ушёл и из Секретариата…

В октябре — ноябре он принимал участие в подготовке Седьмого расширенного пленума ИККИ, на котором был снят Зиновьев.

Ю. Георгиев:

"…Зорге был включен в большую политическую комиссию ИККИ по подготовке пленума, председателями которой были Н. И. Бухарин и Д. З. Мануильский. Комиссия подразделялась на десять проблемных секций или подкомиссий. Зорге вошел в первую подкомиссию, прорабатывавшую весьма актуальный тогда вопрос о стабилизации капитализма. Конкретно он, по предложению Мануильского, был назначен ответственным за разработку темы новых противоречий в мировом капитализме. (РГАСПИ, ф. 495,оп. 165, д. 23, л. 48–49.)

Следует также отметить, что в мае 1927 г. Зорге активно участвовал и в работе VIII пленума ИККИ в качестве секретаря подкомиссии по спецзадачам компартий. Задача этой подкомиссии заключалась в разработке конкретных организационных рекомендаций для компартий на случай возникновения новой войны. (РГАСПИ, ф. 495, оп. 166, д. 15, л. 9).

С января 1927 г. имя Зорге регулярно появлялось в протоколах заседаний Орготдела ИККИ. Например, 2 марта 1927 г. он участвовал в обсуждении голландского вопроса, 27 апреля — проблемы фашизма, 5 мая — рабочего спорта в Германии. (РГАСПИ, ф. 495, оп. 25, д. 107, л.166, 206).

Можно считать, что работа в орготделе помогла Зорге получить свое главное назначение в Коминтерне — работу оргинструктора в отделе международных связей (OMC), наиболее законспирированном подразделении "штаба мировой революции", штаты которого были даже разъединены со штатами ИККИ. Поэтому когда 9 декабря 1927 г. Зорге был принят на работу в ОМС, ему пришлось формально уволиться из ИККИ.

На работу в отдел международных связей Зорге рекомендовали три человека: Д. Мануильский (знал Зорге по работе в Германии с 1924 г.), Г. Смолянский, работник аппарата ЦК ВКП(б) (знал Зорге с 1925 г.) и немецкий коммунист А. Эверт (знал Зорге по работе в Германии с 1921 г.)…"

Обратим снова внимание. Николай Бухарин Рихарда Зорге никуда и ни разу не рекомендовал.

Ещё одно. В "большой политической комиссии" было два председателя — Бухарин и Мануильский. А не один Бухарин, как часто приходится слышать. На конкретную должность в комиссии Зорге был назначен по предложению Мануильского. Что естественно, поскольку Зорге был помощником Мануильского.

Итак, Отдел международных связей. Два года, 1928 и 1929, Рихард Зорге занимался самой законспирированной работой Коминтерна.

О характере этой работы разговор уже был, повторяться я не буду. Единственно, хочу отметить, что курировал Зорге в ОМСе компартии скандинавских стран — Дании, Швеции и Норвегии. И проводил он там времени едва ли не больше, чем в Москве.

Кроме своей практической работы коммунистического функционера, Зорге одновременно занимался и чисто теоретическими исследованиями, посвящёнными вопросам международного рабочего движения, экономики и политики.

В монографии А. Фесюна приведён перечень работ Рихарда Зорге, опубликованных в журнале "Коммунистический Интернационал". Здесь в 1925 — 1929 годах им было опубликовано двадцать работ. Восемь рецензий и двенадцать статей.

Из них четыре статьи подписаны именем "И. Зорге". Все остальные работы подписаны псевдонимом "Р. Зонтер".

И, конечно, главная теоретическая работа Рихарда Зорге "Новый германский империализм". Эта работа вышла в 1928 году почти одновременно в Берлине и Гамбурге и в русском переводе в Ленинграде. Между прочим, в ней он одним из первых заметил то, что для многих тогда ещё было неочевидно — возрождение германского милитаризма.

В 1929 году состоялась его внезапная командировка в Англию и Ирландию. Традиционная версия состоит в том, что вызвана она была какими-то хитрыми внутренними причинами. Вроде бы добрые самаритяне — руководители Коминтерна хотели его спрятать подальше от сталинского гнева (непонятно за что, но раз есть Сталин, то ему положено гневаться).

Однако совпала эта командировка с некими странными встречами.

Помимо сведений о положении с профсоюзами или о забастовке шахтеров, его явно интересовали и сугубо специфические вещи.

Роберт Ваймант писал о том, что предположительной целью приезда Зорге в Англию была встреча с одним из старших офицеров британской разведывательной организации MI6 и получение от него ценной военной информации.

Во всяком случае, Кристина, первая жена Зорге, много лет спустя вспоминала, что Рихард встречался тогда с каким-то очень важным агентом. В 1966 году, в ходе расследования советского проникновения в британские разведывательные органы, её даже просили опознать этого человека. Она пробовала сделать это, но после стольких лет могла отвечать только приблизительно и предположительно.

А.Г. Фесюн упоминает о том, что в Англии Зорге был задержан полицией. При этом никакие его особо важные связи раскрыты не были. Однако не исключено, что его использование в дальнейшем в местах, далёких от Европы, имеет и эту причину.

Зорге здесь засветился.

Но засветился не по своей вине, а благодаря порядкам в существовавшей тогда "многостаночной" деятельности Коминтерна.

Вполне вероятно, что и упоминавшийся в "Тюремных записках" доклад Зорге о разграничении чисто разведывательной и партийной работы ОМСа и был составлен по результатам анализа этого провала.

Поскольку, зная советские нравы как того, так и более позднего времени, можно с большой долей уверенности предположить, что ответственность за провал была возложена не на порядки, а на исполнителя. Что не вызвало у последнего никакого почтения и желания смиренно принять на себя чужую вину.

Был, всё-таки, похоже, некий конфликт накануне ухода Зорге из Коминтерна. Не всё так благостно было в обстоятельствах его ухода "в распоряжение ЦК ВКП(б)".

Ясно одно.

Его "закадычные друзья" — Куусинен, Мануильский и, особенно, начальник Отдела международных связей Осип Пятницкий должны были испытать облегчение после ухода из ОМСа Рихарда Зорге.

Позднейшие публицисты изобразили это как отправление его в ссылку за политические убеждения. При молчаливом сочувствии к нему "его друзей и покровителей".

Странная это была ссылка — "политически неблагонадёжного" отправили на конспиративную работу, не менее секретную, чем прежняя. А по значимости — более важную.

Причём и с обстоятельствами ухода Зорге из Коминтерна имеются странности.

Посудите сами.

В августе 1929 состоялось решение о его направлении "в распоряжение ЦК ВКП(б)".

Но и после этого ещё два месяца — сентябрь и октябрь Зорге продолжает оставаться в кадрах ОМСа.

Возвращаемся к публикации А.Г. Фесюна.

Несколько документов из переписки резидента РУ в Берлине К. Басова и Я. Берзина.

"Документ N 25

Телеграфировал относительно предложения Зорге. Он действительно очень серьезно намерен перейти на работу к нам. С теперешним его хозяином у него очень неопределенное положение, и уже почти целый целый месяц, как [он] не получал никаких указаний относительно своего будущего. Сидит также без денег. Он достаточно известный работник ‹…› и нет надобности останавливаться на его характеристике ‹…›. Владеет нем., англ., фр., русск. языками. По образов. — доктор эконом. Если его положение решится в пользу нас, т. е. теперешний хозяин не будет держать его, то он лучше всего подойдет для Китая. Туда он может уехать, получив от некот[орых] здешних издательств поручения по научной работе. ‹…›[71]…

…[71] Письмо в Центр резидента К. Басова от 09.09.29 г. (судя по всему — из Берлина)…"

Получается, что Рихард Зорге в сентябре 1929 года находился именно там.

Заметим.

Работу он не получал от Пятницкого. Поскольку именно Пятницкий был его "работодателем". Только Пятницкий и никто другой должен был обеспечивать Зорге работой и снабжать его деньгами.

Ну хорошо. Нет для него работы. Нет для него денег. И вообще есть августовское решение ИККИ. Так чего проще? Отозвать его в Москву и уже там с ним решать его дальнейшую биографию.

Но этого не происходит. Зорге держат вдали от СССР. Кстати, это очень удобно. Нет, не для Зорге, которого там якобы "прятали". Это удобно для его обвинителей. Потому что обвиняемый в этом положении был начисто лишён возможности воздействовать как-то на ситуацию.

А обвинители могли вполне комфортно для себя "готовить вопрос".

Здесь есть одна занятная параллель.

Много писалось о том, что в дальнейшем, уже в Японии, из-за сталинского недоверия Рихарду Зорге отказались-де направлять деньги.

Оказывается, что такая ситуация действительно имела место. Только не из-за сталинского недоверия. А из-за "прессования" со стороны "жертвы сталинского террора" Осипа Пятницкого.

То есть нас убеждают в том, что чёрное — это как раз самое что ни на есть белое.

Снова А.Г. Фесюн:

"…Документ N 26

1. Подтверждаем получение Вашего письма от 9.9.29 г. со всеми приложениями. 2. ЗОРГЕ по сообщению его хозяина должен приехать в ближайшее время сюда. По приезде пускай зайдет к нам, мы лично с ним переговорим. ‹…›[72]…

…[72] Письмо Центра К. Басову от 14.09.29 г…

…Документ N 27

Зорге получил телеграмму, в которой разрешают ему поехать в Москву для переговоров. Причем, обратно он должен вернуться за свой счет. Как видно, хотят уволить его. Он зайдет к Вам и поставит вопрос о переходе на работу к нам. Я наводил справки — чем вызвано такое поведение в Коминтерне по отношению к нему. Получил некоторые намеки, что он замешан в правую оппозицию. Но все-таки, все знающие его товарищи отзываются о нем очень хорошо. Если Вы возьмете его, то самое целесообразное будет — послать в Китай. ‹…›[73]…

…[73] Письмо К. Басова в Центр от 16.09.29 г…"

Заметим.

Пятницкий не вызывает Зорге в Москву. Пятницкий разрешает Зорге приехать в Москву. С тем, что обратно Зорге должен (не может, а должен) вернуться… за свой счёт.

И ещё. К кому в ОМСе должен был обратиться Басов за разъяснениями? Конечно, к Пятницкому в первую очередь. Обычная практика — интересоваться о кандидате на работу у его бывшего начальника.

Теперь обратим внимание на формулировку "получил некоторые намёки". Вообще-то на бытовом уровне такие "намёки" называются сплетнями. Или наветом.

Ведь здесь же тоже всё просто. Есть конкретный материал для обвинения — говорится: "обвиняется в том-то и в том-то". Нет материала — молчат обычно.

"Намёки" обычно используются при двух обстоятельствах. Первое — нет для обвинения ничего существенного. Второе — надо создать впечатление, что есть. То есть, когда хотят замазать человека.

Теперь смотрим, что получается.

Август 1929 года — Зорге направлен "в распоряжение ЦК ВКП(б)".

Сентябрь 1929 — обмен письмами Басова с Берзином — решение вопроса о переводе его в разведупр. Зорге находится в Германии. Въезд ему в СССР запрещён (допускается исключение для переговоров с Берзином). Денег ему не платят, заданий не дают. На расспросы о нём ограничиваются "намёками".

Зоргеведы уверяют публику, что это высокие покровители Зорге в Коминтерне таким образом прятали его от Сталина.

Наивный это, простите, лепет. Его, в данном случае, не прятали. А создали удобные условия для расправы над ним. И не абстрактные "они". А "он". Начальник ОМС О. Пятницкий, в чьей власти и было создание таких условий.

И просчитался.

20 октября 1929 Рихард Зорге благополучно прошёл чистку на партсобрании в ИККИ.

Вопреки чьим-то явным ожиданиям.

То есть, в военную разведку он ушел чистым.

Мнение А. Фесюна о двоякости причины его ухода из ИККИ вполне допустимо. Здесь, возможно, были замешаны и политические поводы. И, конечно, "из-за личной неприязни со стороны вышестоящих сотрудников".

Только, очень похоже, что первое и было как раз инициировано этими самыми "сотрудниками". Как повод для расправы.

Поэтому здесь остаётся большущий вопросительный знак о роли Пятницкого во всей этой истории.

И ещё, остаётся неясным следующее обстоятельство. Почему Пятницкий не затоптал Зорге явно? Поддерживал с ним, судя по всему, до последнего "дружеские" отношения. Даже рекомендовал его Берзину.

Вполне возможно, что не хотел портить отношения с кем-то достаточно влиятельным, кто относился к Зорге более лояльно. Хотя бы в силу того, что не был с ним прямо связан по службе. Кто отзывался о нём "очень хорошо" в разговоре с Басовым. Предположим, с тем же Куусиненом. Ведь, как ни крути, но именно Куусинен рекомендовал Зорге для работы в Коминтерне. К тому же для Куусинена Зорге не был каждодневной головной болью.

И что мы вообще знаем о тонкостях взаимоотношений в этом коммунистическом гадюшнике? Только то, что все они считались "друзьями и товарищами".

Вывод. Когда говорят о том, что знакомство с репрессированным Пятницким стоило Рихарду Зорге политического недоверия со стороны Сталина, упускается из виду существенная деталь.

Зорге был, фактически, выдавлен из Коминтерна именно Пятницким.

Зорге ушёл не вообще "…из-за личной неприязни со стороны вышестоящих сотрудников…", как осторожно пишет А.Г. Фесюн. А из-за этой самой "неприязни" со стороны конкретно начальника ОМСа (и самого Рихарда Зорге) Осипа Пятницкого.

Обстоятельства же ухода Зорге должны были быть известны Сталину, поскольку копии протоколов ИККИ, в том числе, касающихся перемещений и увольнения Зорге направлялись ему лично.

Да и сталинское мастерство закулисной интриги подразумевало отличное знание таких же подковёрных действий своих подчинённых. Конечно, он должен был знать о роли Пятницкого в "неком конфликте" в одной из своих самых секретных служб. Знать он мог, естественно, только с тех позиций, что докладывали ему те самые "вышестоящие сотрудники". То есть, ничего хорошего для Зорге он знать не мог. Но вот это-то и должно было сыграть свою роль впоследствии, когда "взяли" того же самого Пятницкого.

Если "враг народа" кого-то когда-то пытался ласково придушить на глазах у Сталина, это вовсе не значит, что Сталин впоследствии этого "кого-то" будет подозревать и смертельно ненавидеть. За такую вот "совместную работу".

Предвижу возражение.

Сталин совсем не обязательно должен был быть в курсе таких мелочей, как судьба рядового работника. А если и был мимолётно осведомлен, то спустя многие годы вряд ли удержал такую мелочь в памяти.

Отвечаю.

Сталин очень часто вникал в самые мелкие детали интересующих его вопросов. В подтверждение этого отсылаю к воспоминаниям авиаконструктора А.С. Яковлева. Это первое.

Второе. Всё, что было связано с так называемой борьбой с оппозицией, всегда было для него приоритетным в системе его интересов. Грубо говоря, это было одним из самых интересных для него вопросов.

Третье. Рихард Зорге не был, конечно, совсем уж безликим персонажем. В данном случае, благодаря не своим собственным достоинствам, но своей родословной.

Имя Фридриха Зорге было достаточно популярным в среде, именующей себя советскими марксистами. Возможно, не только за былую близость к Марксу, но и за смертный приговор, вынесенный ему в Германии.

Если кто помнит, имя "товарища Зорге" рядом с именем Маркса прозвучало даже в кинотрилогии "о Максиме", невероятно популярной тогда в СССР.

Естественно, что, читая протоколы Коминтерна, Сталин не мог не обратить внимания на такую известную фамилию. А, обратив внимание, поинтересоваться его личностью более подробно.

Последнее. У Сталина была очень хорошая память, близкая к абсолютной. По крайней мере, так было до самого конца сороковых годов. Поэтому когда перед войной он затребовал себе для ознакомления личное дело Зорге, он, конечно, должен был вспомнить и обстоятельства, связанное с этим именем.

Я понимаю, что всё, изложенное мной в отношении истории ухода Зорге из Коминтерна, является не более чем версией. Причём версией, основанной исключительно на косвенных доказательствах и их интерпретации. Прямых доказательств здесь нет. И, подозреваю, их нет в природе.

Единственное, что я хочу заметить по этому поводу.

Я, по крайней мере, попробовал привести, худо — бедно, но доводы в пользу своей версии. В системе же доказательств господствующей на сегодня легенды о Зорге, нет и этого. Есть просто чисто арифметическое объяснение. Зорге работал рядом с Пятницким. Пятницкий был через десять лет репрессирован. Значит Зорге должны были обязательно подозревать в том же самом, в чём подозревали и Пятницкого.

Воля ваша, соглашаться с моими доводами или с доводами, которые я попробовал на прочность.

Итак продолжим знакомство с биографией Рихарда Зорге.

Из "Тюремных записок" Рихарда Зорге":

"…Зимой 1929 года я расстался с Коминтерном, доложив, что прекращаю свои отношения с ним в связи с новой работой…"

Из этого признания тоже можно совершенно недвусмысленно понять, что никто Зорге из Коминтерна не изгонял. Здесь он сам заявляет, что из Коминтерна он был не уволен, а был из него переведен на другую работу. По крайней мере, так явствует со слов самого Зорге.

И ещё это же следует из факта, подмеченного А. Фесюном:

"…31 октября 1929 года Зорге был освобожден от работы в Исполкоме Коминтерна и сразу же принят в 4-е (разведывательное) Управление Генштаба РККА…"

Осенью и зимой 1929 года Зорге проходил обучение навыкам, необходимых для его дальнейшей работы. Нет его не учили стрелять, прыгать с парашютом и прочей романтической ерунде. Вместо этого ему подробно рассказывали о его основных задачах в Китае, знакомили с тамошней обстановкой, в которой ему предстояло работать. Естественно, обучали шифрованию.

Может быть, было ещё что-то специфическое, но мы этого не знаем.

То, что знаем, известно из "Тюремных записок".

Ему дали псевдоним "Рамзай". Слово, которое, как иногда утверждают, обыгрывает его инициалы Р и З — Рихард Зорге.

После этого Зорге вернулся в Германию, где провёл некоторое время, завязывая связи в редакциях и издательствах, согласных рассматривать его как своего зарубежного корреспондента. После оформления соответствующих формальностей, он выехал в Китай.

Основное задание для Рихарда Зорге было определено однозначно. В первую очередь (и главное), это — освещение вопросов, связанных с деятельностью китайского правительства.

Никак не Японии. И никак не Германии.

Только Китай вообще, и Нанкинское правительство в частности.

Здесь очевидно вот что.

Помимо общих соображений (революционная ситуация на Востоке, помощь китайским коммунистам и т. д.) прозвучал отчетливый интерес советской разведки именно к правительству Чан Кайши.

Почему?

Заметим, что только что закончился 1929 год. Год известных событий на КВЖД. Вылившихся (впервые) в масштабное военное столкновение Красной Армии с китайскими войсками.

Вот где, по-моему, лежит одна из главных причин обострения интереса советской разведки к Дальнему Востоку.

И отсюда, конечно, логичным выглядит направление на Дальний Восток не только Зорге, но и других "новых кадров" советской разведки. Поскольку выяснилось, что о Гоминдане советское правительство знало непозволительно мало.

Конечно, к моменту приезда в Китай Рихарда Зорге, в стране активно работало несколько разведгрупп советской военной разведки (это, не считая резидентур ИНО НКВД).

Но, видимо, масштаб возникших тогда перед советской разведкой задач был настолько велик, что туда бросали все новые и новые кадры.

Итак. C мая 1930 по ноябрь 1932 года Рихард Зорге находился в своей первой командировке по линии Разведывательного Управления РККА в Китае. Местом его постоянного нахождения был Шанхай.

Шанхай к тому времени был вполне европеизированным городом, более половины которого управлялось западными странами. Так называемый международный сеттльмент имел свою юрисдикцию, неподконтрольную китайским властям.

Зорге сразу же вошёл в местную немецкую колонию, ставшую для него ценным источником информации. Наиболее важной для него была группа немецких военных советников, прикомандированных к Нанкинскому правительству. В их среде он постарался завязать наиболее доверительные знакомства.

Важным источником информации было также немецкое генконсульство.

Здесь для него ситуацию сильно облегчало то, что генеральным консулом вскоре был назначен знакомый ему старший военный советник полковник фон Крибель.

От них Рихард Зорге получал ценную информацию о внутренних делах Нанкинского правительства, военных планах и многом другом. От них же он имел информацию и о японской армии во время акции по захвату японцами Шанхая в 1932 году.

Другим направлением его работы стало создание им своей резидентуры из местных жителей. В этом ему сильно помогла Агнесс Смедли, американская журналистка левого толка, имевшая обширные связи среди китайских левых.

Здесь надо оговориться, что возможности самого Зорге в этой области были практически нулевыми. Поскольку московским Центром ему сразу и категорически было поставлено жёсткое условие. Никаких контактов с членами Компартии Китая.

Естественно, из Москвы он не получил в этой среде никаких, даже самых минимальных связей. Поэтому помощь Агнесс Смедли была для Зорге поистине неоценимой.

К 1932 году у Рихарда Зорге сложилась достаточно эффективно работающая организация, состоящая примерно из десяти человек разных национальностей.

В Шанхае же с ним произошло событие, имевшее далеко идущие последствия для него самого и для советской разведки.

Агнесс Смедли познакомила Зорге с Одзаки Хоцуми, корреспондентом токийской газеты "Осака Асахи".

О последнем, думаю, было бы справедливо сказать несколько подробнее.

Одзаки Хоцуми, впоследствии ближайший друг и помощник Рихарда Зорге, был непревзойдённым знатоком Китая и всех отношений, связанных с этой страной. Впоследствии, уже в Японии, он продолжал сотрудничество с Зорге до самого их ареста. По делу Рихарда Зорге японским судом было вынесено два смертных приговора. Рихарду Зорге. Одзаки Хоцуми. Казнены они были в один день.

Великолепное знание Одзаки всех хитросплетений китайского вопроса, наиболее болезненного для японской политики тридцатых годов, позволило ему со временем приблизиться вплотную к самой вершине властных структур Японии. Соответственно, именно от него Зорге получал наиболее ценную информацию по всем вопросам, касающимся японской политики. Иногда прямо с заседаний Кабинета министров Японии.

Безошибочный анализ Одзаки по широкому спектру вопросов, касающихся положения на Востоке, охотно использовался Рихардом Зорге в нескольких направлениях.

В его донесениях в Москву, естественно. В публицистике самого Зорге, что повышало его репутацию блестящего журналиста. В его работе в посольских кругах Токио, что делало его незаменимым и авторитетным источником информации для немецких дипломатов. Ну, и, чего уж там, для укрепления его позиций в германской разведке.

Рискну высказать мнение, что, без помощи Одзаки, продуктивность разведывательной работы Зорге была бы качественно намного более низкой. В разы.

Собственно, ту же самую оценку вынес, фактически, и японский суд.

А тогда, в Шанхае, только началось их знакомство. Знакомство японского журналиста Одзаки Хоцуми и "американского журналиста Джонсона". Именно под этим именем долгое время знал Одзаки Рихарда Зорге.

Миссия Зорге в Китае закончилась в конце 1932 года. Возникли подозрения, что он попал в поле зрения китайской полиции. Начальник РУ Берзин распорядился немедленно отозвать Зорге из Китая. Впоследствии выяснилось, что тревога оказалась ложной, и в дальнейшем "шанхайский хвост" никогда реально не угрожал Зорге. Хотя некоторое время руководство военной разведки сильно опасалось поступления из Китая в Японию компрометирующих матералов на него.

После небольшого отдыха, Рихарда Зорге стали готовить для его следующей поездки. Теперь уже в Японию. Именно эта страна Дальнего Востока стала особо заботить советское руководство к этому времени.

Итоги работы Зорге в Китае были признаны положительными.

ПОД СВОИМ ИМЕНЕМ

Но, прежде чем ехать в Японию, Зорге должен был снова посетить Германию. Надо было налаживать новые связи в редакциях. Завязать новые знакомства в новых условиях. Германия стала другой страной. Страна эта теперь именовалась: Третий Рейх.

Рихард Зорге выехал из Москвы 15 мая 1933 года.

Приехал он в нацистское государство под своим собственным именем. Легально, как немецкий журналист, имеющий аккредитацию от уважаемых и солидных изданий.

По его легенде, он только что вернулся в Германию прямиком из Китая и собирался ехать в Японию.

Его легализация в Германии должна была занять примерно полтора месяца.

На самом деле ему пришлось провести там почти всё лето до самого августа.

Он официально зарегистрировал в полицейском управлении Берлина своё местопроживание по адресу матери. В начале июня получил новый загранпаспорт. Вполне легальный, "чистый" документ на своё имя.

Некоторая задержка в Германии была оправдана завязыванием целого ряда весьма полезных знакомств и получением важных рекомендательных писем.

Несомненной удачей было его знакомство с профессором Карлом Хаусхофером, имевшем определённое влияние на нацистских бонз, включая Гитлера и Гесса.

Рихард Зорге договорился о работе в качестве специального корреспондента в Японии для редактируемого Хаусхофером "Журнала геополитики".

Доктор Хаусхофер дал ему даже рекомендательные письма германским послам в США и в Японии.

С таким капиталом можно было приступать к работе.

Другая рекомендация, не такая громкая, имела для Зорге особое, как потом выяснилось, значение.

Во время переговоров в редакции газеты "Таглише Рундшау" Зорге смог наладить хорошие отношения с её главным редактором доктором Целлером. Сама газета, правда, уже в декабре 1933 года была вынуждена закрыться, и у него с ней поработать не получилось. Но вот её редактор сделал Рихарду Зорге поистине царский подарок. Он дал ему рекомендательное письмо к своему хорошему другу подполковнику Ойгену Отту, недавно уехавшему в Японию в качестве военного советника.

Впрочем, успешность Зорге в обеспечении своей будущей работы в Японии для него самого отступала на второй план перед одним, но горячим желанием. Скорее из Германии. Этим чувством пронизаны его сообщения того времени в Москву. Опасения его имели под собой вполне реальные основания.

Каждый лишний день, прожитый им в Германии, умножал вероятность возникновения у германских спецслужб лишних вопросов к доктору Зорге.

Оформление поездки Зорге через германские официальные органы под его подлинным именем обычно объясняется следующим образом.

Руководство военной разведки делало ставку на то, что в 1933 году аппарат гестапо ещё только складывался и у его работников отсутствовал соответствующий опыт. Иными словами, расчёт был на организационную неразбериху того времени.

Не знаю, брали ли в расчёт руководители советской военной разведки и сам Рихард Зорге это обстоятельство, но злоупотреблять им явно не стоило.

Вообще-то, объяснение это несколько странное.

Соображения о том, что неустоявшийся нацистский режим не сможет серьёзно проверить Зорге, является, на мой взгляд, поверхностным. Странно, что первым, по-моему, это соображение выдвинул именно профессионал — бывший резидент РУ в Шанхае Я.Г. Бронин. По крайней мере, прозвучало оно в его воспоминаниях о Зорге, вошедших в материалы "Комиссии Косицына".

Сразу оговорюсь, что документов о легендировании миссии Зорге в архиве не сохранилось. Об этом с сожалением писал в 1964 году в своей справке М.И. Сироткин.

Поэтому популярное объяснение о расчёте Берзина и Зорге на организационную неразбериху молодой нацистской власти является всего лишь допущением. Попыткой реконструкции событий задним числом.

Правда объяснение это очень популярно и встречается чуть ли не во всех книгах о Зорге.

Так вот, по поводу этого объяснения сразу возникает вопрос.

Расчёт этот, если он существовал, носил сиюминутный характер. Состоял он в том, чтобы удачно проскочить Германию в конкретный, не очень большой промежуток времени.

Однако Зорге направлялся в долгосрочную командировку. Какое тогда значение имел такой краткосрочный расчёт? Ну, проскочит он Германию. Начнёт свою работу в Токио. А дальше? Они что, не понимали, что через короткое время работа спецслужб должна прийти в норму? И последующие проверки Зорге будут более тщательными?

Расчёт на то, что таких проверок можно избежать, по меньшей мере несерьёзен.

Это расчёт на то, что он, вроде бы, изо всех сил изображает из себя пай-мальчика, а его за это никто не проверяет по полицейским учётам.

Это пай-мальчики думают, что их никто не проверяет, потому что они хорошие. Для разведчиков такие фантазии неуместны.

Но это только первый вопрос. Самый простой.

Вопрос второй.

Нацистский карательный аппарат действительно только что создавался. Но создавался он не на пустом месте. Конечно, большие руководители пришли из НСДПАП и были поначалу дилетантами. Но основной костяк работников имел опыт работы в полиции. Пример — шеф гестапо Мюллер, который в 20-е годы был начальником криминальной полиции Мюнхена.

И самое главное. Пока партийные начальники обживали свои новые кабинеты, все прежние полицейские картотеки продолжали работать бесперебойно, снабжая спецслужбы, как и раньше, вполне точной информацией. Их-то уж совершенно очевидно никакая ведомственная лихорадка не коснулась. В лучшем случае, произошло их переподчинение из одного органа в другой. Саму их работу это, конечно же, нисколько не изменило.

Поэтому я думаю, что Берзин и Зорге, продумывая план прикрытия операции, должны были руководствоваться какими-то другими соображениями.

Давайте попробуем понять, какими.

Я уже рассказывал о досье, имевшиеся в германских спецслужбах на Рихарда Зорге.

Вопрос. Откуда появились в этих досье сведения о связях Зорге с СССР? И главное. Почему, имея такие сведения, нацисты продолжали ему доверять?

Ответ на этот вопрос один. И он, по моему, разъясняет все недоумения.

Да, действительно. Если бы эти сведения добыла полиция в ходе какого-то расследования или каких-то своих тайных операций, это было бы серьёзным основанием к недоверию. Но только в этом случае.

А если, представим себе, эти сведения добывались не полицией? Если эти сведения вполне добровольно и добропорядочно представил о себе самом в официальных документах сам Рихард Зорге?

Вот если это так, тогда ситуация меняется качественно.

Остаются, естественно, какие-то сомнения у профессионалов контрразведки. Но самое главное, любые подозрения в неискренности, а значит, в тайной деятельности, эта ситуация снимает начисто.

И ещё.

Много говорилось о том, что его оформление в Германии поездки в Японию под своим собственным именем, являлось и дерзким, и точно рассчитанным шагом. Но никто, по-моему, не заикнулся о том, что этот шаг был вынужденным.

Рассчитывая работать в Японии, и, главное, занимать там достаточно видное положение, Зорге не имел, по сути, никаких других вариантов, кроме сохранения своего имени.

Что, скажите на милость, ему оставалось делать? В Китае он наработал себе достаточную профессиональную известность. На свои газетные публикации шанхайского периода он мог спокойно ссылаться во время переговоров в редакциях. И все понимали, о чём идёт речь. Поскольку его статьи из Шанхая не прошли в Германии незамеченными в профессиональных кругах. Авторитет его имени уже мог давать некие дивиденды. Мог работать на установление связей с солидными изданиями.

И что, отказаться от всего этого?

Отказаться от связей на самом высоком уровне? Тот же Хаусхофер вряд ли стал бы разговаривать с никому не известным начинающим репортёром. Пусть даже и цитирующим наизусть целые куски из "Майн Кампф".

Конечно, для того, чтобы можно было использовать накопленный к тому времени капитал, надо было сохранить имя Рихарда Зорге нетронутым.

Повторю. Документов о легендировании биографии Зорге в немецких официальных органах в архиве ГРУ не имеется.

Тем не менее, думаю, восстановить некоторые основные моменты легенды Рихарда Зорге можно. Всё упирается в то самое решение ехать в Германию и Японию под своим собственным именем. Потому что за этим решением тянется одно важное следствие. Биография этого имени.

Кстати, а почему никто ранее не задавался вопросом: а с чьей тогда биографией он был направлен на работу за границей?

Никакое имя не существует в пустоте. Любое имя имеет свою биографию.

Одновременно, понимая всё это, необходимо учитывать и другое.

Оформление прикрытия выезда Зорге на Восток нельзя рассматривать, как единовременную акцию. Хотя бы потому, что выезжал он дважды. С расстановкой в несколько лет. И в совершенно разных политических условиях.

Поэтому, говоря о его поездке 1933 года в Германию, нельзя забывать о том, что корни этой проблемы лежат в его поездке сюда же, несколько раньше, в 1930 году, когда оформлялась его поездка в Китай.

Совершенно очевидно, что сведения, которые он представлял при заполнении документов в государственных органах Германии в 1930 году, должны были быть зеркально повторены при оформлении поездки в 1933 году. С добавлением шанхайского периода.

Поэтому, прежде чем рассматривать оформление выезда Зорге в 1933 году в Японию, необходимо остановиться на его первом выезде в 1930 году в Китай.

Однако и это ещё не всё.

Дело в том, что даже и первый его выезд можно обсуждать только после прояснения вопроса о въезде в СССР в октябре 1924 года.

В частности, ответить на вопрос: легальным или нет был тот выезд из Германии?

Судя по всему, и выезд из Германии, и въезд в СССР были оформлены тогда совершенно легальным образом. В своем письме из Франфурта в Москву, накануне своего отъезда в СССР, Зорге писал:

"…Короче говоря, я каждый день жду сообщения об этом, так как скоро я получу паспорт; есть и другие причины, беспокоящие меня…"

Взято из публикации А. Фесюна.

Документ N 5.

Речь, конечно же, идет о загранпаспорте. Поскольку, судя по всему, с 1918-го и до октября 1924 года Зорге за границу не выезжал. Таким образом, паспорт был ему нужен для выезда в СССР.

Выезжал он из Германии не один, а с женой. Брак с Кристиной Герлах (по первому мужу) был зарегистрирован в Германии в мае 1921 года.

Поскольку выезд из Германии был легальным, значит должны были остаться отметки в соответствующих официальных документах и полицейских учётах.

Тогда, при оформлении его поездки в Китай в 1930 году, он должен был обязательно документально ответить на один простой вопрос.

Где проживал Рихард Зорге с конца 1924 года и до начала 1930-го?

Потому что постоянного местожительства в Германии у него в этот период не было.

Ответ на этот вопрос и попал, видимо, впоследствии в его полицейские досье.

Потому что указал он наверняка, что проживал в СССР.

Мог ли он ответить иначе?

Думаю, нет.

Можно было бы указать какую-нибудь Бразилию, но любая подобная попытка могла иметь катастрофические последствия. По очень существенной причине.

На момент выезда из СССР, Рихард с Кристиной развелись. Кристина разочаровалась в коммунистической идее, уехала из СССР обратно в Германию и оказалась вне досягаемости советских властей. Зато в пределах досягаемости немецкой полиции. Поэтому любое обращение к ней "компетентных органов" Германии могло с легкостью выявить, что Рихард Зорге пять лет проживал в СССР. И скрывает это.

А такое обращение вполне могло последовать, поскольку, повторю, брак с Кристиной был официально зарегистрирован властями Германии. И факт этот, конечно же, должен был быть отражен в соответствующих документах. Вплоть до выездной анкеты 1924 года.

Это обстоятельство, кстати, учитывали и в Разведывательном Управлении РККА. Вспомним, что в упоминавшейся выше справке генерала Колганова было отмечено, что:

"…3. По записям врагов народа видно, что у ИНСОНА имеется жена, которая живет в Берлине, она знает, что он коммунист и где он находится…"

Кроме того, трудно было скрыть и факт опубликования своих статей в изданиях коммунистического толка. Правда, большая их часть подписана псевдонимом Р. Зонтер (в одном случае — К. Зонтер). Но четыре работы опубликованы под именем И. Зорге. То, что близкие люди зовут его Ика, ни для кого не было секретом. Это имя он часто использовал и в официальных документах.

В любом случае, для немецкой полиции эти псевдонимы не должны были быть большой тайной.

Так что самым разумным было в 1930 году, при оформлении документов в Германии, упомянуть о своём пребывании в СССР. Тем более, что для того времени это не было таким уж большим криминалом. У СССР с Германией были тогда оживлённые экономические, политические и даже военные связи. Две страны, два изгоя в европейском доме послеверсальского времени.

Естественно, при этом необходимо было постараться скрыть всё, что можно было скрыть. В первую очередь, это, конечно, работу в Отделе международных связей Коминтерна. Затем, по возможности, дистанцироваться от компартии Германии.

Последнее, как это ни странно, было вполне реально. Зорге с 1919 по 1924 год активно работал в германской компартии. Однако из них он два года находился на нелегальном положении.

Судя по всему, нигде не должен был особо засветиться, поскольку довольно часто перезжал с места на место.

Кроме того, для окружающих было очевидно, что Зорге погружён в учёбу, потом написание и защита диссертации, научная работа. Очень трудно было представить себе, что у него хватало времени ещё и на политическую деятельность. Тем более, что была она, в основном, скрыта от посторонних глаз.

Симпатии к левым идеям, вот это надо было признавать. Этого избежать было нельзя. Но тогда этим грешили многие.

Сотрудничество с Коминтерном, коммунистическая журналистика — всё это могло быть спокойно выложено в открытом доступе.

И, естественно, акцент должен был быть сделан на разочаровании в коммунистической идее и окончательный разрыв с "государством рабочих и крестьян".

Я не знаю, обыгрывал ли Зорге обстоятельства своего ухода из Коминтерна в свою пользу или нет. При таком положении дел упомянуть ещё и о своём "скандальном изгнании" за неблагонадежность, да ещё придать ему оттенок разногласий со сталинской кликой было бы вовсе не лишним.

Но это уже так. Версия внутри версии.

Всё это и должно было неизбежно попасть в полицейские досье на Рихарда Зорге.

Именно это и объясняет тот факт, что окружающие могли спокойно подшучивать над Зорге и "его друзьями из советского посольства", Отт мог зевать, слушая его крамольные речи. Этот факт объясняет и донос от местной организации НСДАП в Берлин, где Рихарду Зорге выказывалось недоверие из-за его политического прошлого. И даже то, что штандартенфюрер Майзингер, знавший, конечно, всё это, не оказался потом на Восточном фронте.

Тем не менее, опасения Зорге попасть под подозрение у немецких спецслужб в Германии 1933 года были, конечно, вполне обоснованными. Более настойчивый интерес мог выявить его работу на советскую разведку. Особенно это было реально в период до начала второй мировой войны.

Я имею в виду факт его задержания в Англии в 1929 году. И возможность того, что британские спецслужбы могли поделиться с немцами информацией по этому поводу. Как ни мала была вероятность этого, не учитывать её было нельзя.

Думаю, что Рихарда Зорге это могло тревожить больше всего.

Во всяком случае, обратите внимание. Всё в той же справке генерала Колганова отмечалось, что Зорге упорно отказывался занимать любой официальный пост в германском посольстве, мотивируя это перед Москвой опасениями глубокой проверки со стороны гестапо. Но сразу же после 1 сентября 1939 года он спокойно принимает предложение занять официальный пост пресс-секретаря посольства.

Сразу же после той самой даты, когда любые контакты между британскими и германскими спецслужбами стали невозможными.

Но вернёмся в 1933 год. Решив всё же не испытывать больше судьбу, Рихард Зорге покидает Германию и направляется в Японию. Путь был неблизкий и извилистый — Киль — Париж — Саутгемптон — Вашингтон — Чикаго — Ванкувер. Шестого сентября 1933 года на корабле "Эмпрес оф Раша" ("Императрица России") он прибыл, наконец, в японский порт Иокогаму.

СТРАННОЕ НЕДОВЕРИЕ

Совершенно случайно увидел недавно по телевидению двухсерийный фильм японского производства "Рихард Зорге".

О художественных его достоинствах распространяться не буду. А вот любопытный эпизод из фильма расскажу.

Сцена ареста Екатерины Максимовой. 1942 год. В каморку, где ютится жена Зорге, врываются сотрудники НКВД. Главный из них, воплощающий внешне все мыслимые пороки (вылитый "доктор Зло"), разражается короткой речью, логически обосновывающей факт ареста.

Примерно так:

"Рихард Зорге на Советский Союз не работал. В его личном деле ничего об этом нет. Там имеется только фотокопия его партийного билета члена НСДАП. Недавно его арестовали японцы. За шпионаж. Поскольку он на нас не работал, значит, шпионил он на немецкую разведку. Ты об этом не могла не знать. Раз знала и нам не сообщила, значит ты тоже работаешь на немцев. Собирайся."

И доктор Зло кровожадно ухмыльнулся.

Легенда о том, что после "отказа Зорге вернуться в СССР" Москва прервала с ним связь, не принимала от него и не направляла ему никаких сообщений, доведена здесь до своего логического предела. Или беспредела — поскольку это не просто заблуждение, а намеренная и явная неправда. С ясно просматриваемыми целями и задачами.

Как же в действительности обстояло дело с обменом информацией между Токио и Москвой? Вернее, если быть точным, Токио — Владивостоком (позывной — "Висбаден") — Москвой?

Все известные на сегодняшний день сообщения Рихарда Зорге привести здесь невозможно в силу большого объёма. Желающих ознакомиться отсылаю, опять-таки, к публикации А.Г. Фесюна.

Но вот о наиболее важных из них сказать необходимо.

С чего же начать?

Ну, вот, пожалуйста.

А. Г. Фесюн сообщает о таких донесениях Рихарда Зорге, полученных в Центре:

"…13 июня 1938 года генерал НКВД Г. С. Люшков[17] бежит, спасаясь от гибели, в Маньчжурию, где сдается японцам. Те перевозят его в Японию, где снимают общие показания, но, не считая себя достаточно компетентными для допросов человека такого уровня, просят о помощи Германию. В октябре-ноябре 1938 года в Токио прибыл полковник абвера. Люшков критиковал политику Сталина, рассказывал о своих антикоммунистических настроениях, о дислокации советских войск на Дальнем Востоке и на Украине, о кодах, применявшихся в военных сообщениях, и об оппозиционно настроенной группе армейских лиц в ДВО. Запись допросов составила несколько сотен страниц, и Зорге, сначала не придавший большого значения инциденту с перебежчиком, сфотографировал лишь половину отчета германского полковника. Москва же вдруг чрезвычайно заинтересовалась этими материалами, и Зорге переслал пленку в Центр в январе 1939 года. Однако основное содержание показаний Люшкова он радировал еще в конце лета 1938 г. Некоторые зарубежные исследователи[18] усматривают здесь связь с расстрелом 9 ноября 1938 года В. К. Блюхера, которого убрали тихо, без шума и помпезного процесса.

Зорге ненамеренно напоминал Сталину о Блюхере и раньше. Например, в Записке от 14 декабря 1937 г., говоря о недооценке японцами военной мощи СССР, он пишет:

"Ведутся, например, серьезные разговоры о том, что есть основания рассчитывать на сепаратистские настроения маршала Блюхера, а потому в результате первого решительного удара можно будет достигнуть с ним мира на благоприятных для Японии условиях"[19].

Эти сообщения могли сыграть свою, пусть косвенную, роль в судьбе маршала…"

Похоже, это действительно так.

То есть, конечно, не сами по себе донесения, а то, что случилось на Хасане в июле-августе 1938 года.

В разгромном приказе Наркома Обороны N 0040 от 4 сентября 1938 года, подводящем итоги боёв на Хасане, говорится буквально следующее:

"…Даже после получения указания от Правительства о прекращении возни со всякими комиссиями и расследованиями и о точном выполнении решений Советского правительства и приказов Наркома т. Блюхер не меняет своей пораженческой позиции и по-прежнему саботирует организацию вооруженного отпора японцам. Дело дошло до того, что 1 августа с.г. при разговоре по прямому проводу тт. Сталина, Молотова и Ворошилова с т. Блюхером т. Сталин вынужден был задать ему вопрос: 'Скажите, т. Блюхер, честно, есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами. Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание, я бы считал, что вам следовало бы выехать на место немедля…".

Российский государственный военный архив, Ф. 4, оп. 11, д. 54, лл. 19–27.

Сомнения Сталина в том, что Блюхер не хочет по-настоящему воевать с японцами, которые он озвучил в том разговоре, подтверждают, казалось бы, маниакальную, ни на чём не основанную подозрительность Сталина. Однако, в свете информации Рихарда Зорге, которая конечно же была доложена Сталину, подозрения его были не такими уж беспочвенными.

Ведь Сталин, как получается из его слов, подозревает в этот момент Блюхера не в заговорах-шпионажах-троцкизмах. У него откуда-то появилось подозрение не в чём-то ином, а именно в том, что Блюхер не хочет воевать с японцами.

Конечно, были и поступки Блюхера, названные в приказе "странными". Это и его доклады в Москву, что всё идёт хорошо. В то время, когда по другим каналам оттуда же Сталин имел совершенно противоположную информацию. Это и невозможность связаться с Блюхером из Москвы при полностью исправных линиях связи, что создавало впечатление о том, что тот противится вмешательству в события руководству армии и страны. И комиссия эта пресловутая, с её выводом о том, что конфликт возник по вине наших пограничников. Ясно, что так это или нет, не дело военных заниматься такими вопросами. Их дело воевать. А если они лезут без спроса в огороды НКВД и НКИД, то говорить это может, в том числе, и о том, что видят они уже себя некоей властью. Правительством. Местным правительством.

Да ещё и на фоне всего этого Блюхер совершает действия, которые действительно могут спровоцировать Японию на полномасштабную войну. Я имею в виду объявленную им мобилизацию 12 возрастов. На что он, конечно же, не имел никакого права.

Понятное дело, всё это могло иметь и совершенно иные объяснения.

Доклады? А мы что, не знаем начальников, которые втирают очки вышестоящим?

Не могли его найти по звонку из Москвы? Ну не знаю. При нашей с вами действительности мы знали и чиновника повыше рангом — не маршала какого-нибудь, а целого Президента Российской Федерации, которого не могли разбудить в самолёте. Когда того у трапа ждал президент дружественной страны. При том, что склонность у обоих была одинаковая, Блюхер был, конечно же, в менее выигрышном положении. Не доложишь же Сталину, да даже и Ворошилову, что легендарный маршал отдыхает и разбудить его невозможно.

Комиссия? Так ведь любезное это дело — поставить очередной фитиль опальному уже фактически Ежову. Поскольку погранцы находились в его подчинении. Глядишь, потом Клим, поругав для порядку, тишком и похвалит — утёр нос соседям.

Так что, объяснять поступки Блюхера можно по-разному.

Если бы не информация Рихарда Зорге о надеждах японцев на его сепаратизм. Получается, что интонацию реплики Сталина вполне можно объяснить именно ею. Получается так.

Во всяком случае, далековато это от сталинской паранойи на почве подозрительности, о которой мы так привыкли слышать.

И последнее.

Я понимаю, что есть люди, которые поспешат назвать донесение Зорге доносом. Но пишу-то я не для них, а для людей, умеющих и любящих думать.

В чём сущность работы разведчика за границей? Разведчик должен информировать свою страну обо всём, что связано с её безопасностью. Связано с безопасностью страны то, что вероятный противник строит определённые планы в отношении одного из высших военных чинов государства? И ещё вопрос. Оклеветал ли Зорге Блюхера? Конечно, нет. Ведь он ничего о нём не выдумал. Он передал своему правительству виды на Блюхера со стороны вероятного противника.

И, наконец, главный вопрос.

Что явилось основанием для такого странного мнения японских военных о советском маршале, командующем Дальневосточным фронтом? Вопреки устоявшемуся мнению о некоторой чудаковатости и непонятности самурайского народа, мы должны совершенно чётко себе представлять, что люди это были серьёзные. Предельно серьёзные.

Японская разведка, имевшая признанную и заслуженную славу ещё со времён русско-японской войны, качеств своих никак не растеряла. Наоборот, профессионализм её вырос со временем ещё больше.

Японцы знали о советских войсках на Дальнем Востоке всё. На всех уровнях. Вплоть до самых высоких. Это можно увидеть из тех же донесений Рихарда Зорге, который имел доступ к тем материалам, которыми делилась с абвером японская разведка.

И эти серьёзные люди имели свои виды на Маршала Советского Союза Блюхера. На то, что сумеют сыграть на его сепаратизме.

На основании чего?

Думайте.

Кстати, к этим донесениям примыкает такой вот интересный факт, упомянутый Рихардом Зорге в "Тюремных записках":

"…Кажется, в начале 1938 года, незадолго до удаления маршала Тухачевского, среди нацистов в Токио шли разговоры о том, как бы скрытно организовать сейчас в СССР внутренний распад. В связи с этим упоминались имена Тухачевского и военного атташе в Лондоне Путны. Эта мысль широко распространилась среди членов нацистской партии и ее особенно пропагандировали нацисты, только что вернувшиеся из Германии. Я также слышал от них, что Союз контрреволюционеров в Германии имел связь с Путной, а тот — с Тухачевским…"

Конечно, это ошибка. Не начало 1938, а начало 1937 года — если "незадолго до удаления маршала Тухачевского".

Другой, но очень важный вопрос — сообщал ли Зорге об этих разговорах среди нацистов в Москву?

Как, скажем, сообщал о надеждах японцев, связанных с Блюхером.

Донесения такого на сегодняшний день не известно.

Однако, Зорге был сугубо добросовестен в своей работе. И докладывал о любых мелочах, интересовавших советское руководство. Вряд ли он мог не сообщить в Центр о таких важных сведениях.

Если это так, то здесь когда-нибудь можно будет найти еще один нюанс в деле Тухачевского.

Это, впрочем, догадка.

Но даже и без учёта версии по Тухачевскому. Как думаете, насколько высоко (или низко) оценило советское руководство информацию Зорге по Люшкову и Блюхеру?

Вот как об этом выразился Роберт Ваймант:

"…Отчет, предназначенный для адмирала Канариса, составил несколько сот страниц. Шолль позволил Зорге прочесть копию, направленную в посольство, и тот, проявив большую изобретательность, смог сфотографировать половину него. Материалы были должным образом отосланы в Москву на микропленке в январе 1939 года. В результате русские узнали, как Япония и Германия оценивают их военные возможности на Дальнем Востоке, а также состояние морали в их рядах. Что еще более важно, Красная Армия смогла определить недостатки в своей обороне, выкорчевать инакомыслящих и предположить направление наиболее вероятного удара японцев.

"Освещение" побега Люшкова со стороны Зорге оказалось неоценимым, когда Советский Союз схлестнулся с японскими силами при Номонхане, городке на границе между Маньчжоу-го и Монголией[113] (на реке Халхин-Гол — В.Ч.) в мае 1939 года. Локальная, но яростная война (известная в Японии под названием "Номонханский инцидент") шла все лето и закончилась полной победой русских.

Благодаря отчетам Зорге о подробностях сведений от сбежавшего Люшкова, советское командование было в курсе японской оценки военных возможностей СССР. Это, по мнению прокурора, расследовавшего дело Зорге, дало русским громадное преимущество в сражениях при Номонхане. "Я уверен, что это являлось одной из самых удачных операций, проведенных Зорге для Москвы за восемь лет его пребывания в Японии", — заявлял много лет спустя Ёсикава Мицусада[114]…"

Далее.

Из публикации А. Фесюна:

"…Документ N 96

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА Вх. N 2442

…МОСКВА НАЧАЛЬНИКУ РУ РККА

Острова, 11 февраля 1938 года.

Дирксен во время прощального визита к бельгийскому посланнику слышал от него следующее:

Европа и в первую очередь Англия, проходит через процесс коренного изменения позиции в отношении СССР после чистки (?).

Англия все более и более начинает смотреть на СССР, как первостепенного общего врага.

Предполагается сближение Германии с Англией и Францией с оставлением для Японии задачи нападения на СССР, чему все были бы рады.

N 36 Фриц[131].

Документ N 97

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА Вх. N 2442

…Продолжение. Английский посол сказал ему, что лучший способ будущего германского посредничества в японо — китайском конфликте — это совместные действия с Великобританией, которая использует свое влияние на Китай, в то время как Германия должна использовать свое влияние на Японию, с тем, чтобы они пришли к соглашению. Он высказался против СССР, обвиняя его в усилении влияния на Китай и в попытках вызвать продолжение войны. Японцы должны сосредоточить внимание на войне против СССР.

N 37 Фриц[132]…"

Обратите внимание.

Зорге представляет важные сведения о возможном сближении Германии с Англией и Францией. Но ведь это и есть те самые доводы, которые подтолкнули вскоре Сталина к заключению пакта Молотова — Риббентропа.

То есть, Сталин эти мысли вполне разделял. Или, что не менее вероятно, сами эти мысли и возникли у него под влиянием таких вот сообщений.

Снова А. Фесюн:

"…Документ N 103

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА Вх. N 11731

…[Резолюция: НО-13. Надо решительно улучшить прием радиотелеграмм с Владивостоком. Ценнейшие данные пропадают из-за скверной работы радио. 11/8.]

[перевод]

ОСТРОВА, 6 августа 1938 года.

ОТТ выразил свое недовольство действиями японцев в районе ЧАНКУФЫН без… (1–2 слова искажены). Он слышал также, что причина отставки КОЙСО связывается с пограничным инцидентом, так как КОЙСО был против этого инцидента во время войны в Китае.

ОТТ и ШОЛЛЬ полагают, что урок для японской армии на севере… (3–4 слова искажены)… отказаться… (2–3 слова искажены)… пограничное столкновение не… (3–4 слова искажены) быть готовым к другим неожиданным нападениям японцев… (3–4 слова искажены) и СЛАВЯНКА для борьбы… (1–2 слова искажены)… в районе КУФЫН…"

Это период боев у озера Хасан.

Обратим внимание на мнение руководства военной разведки, что от Зорге поступают "ценнейшие данные".

Кто-то там что-то говорил о недоверии к Зорге из-за его "невозвращения"?

Ну-ну.

Там же.

"…Документ N 116

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА Вх. N 3433

МОСКВА, НАЧАЛЬНИКУ 5 УПРАВЛЕНИЯ PKKA

ОСТРОВА, 31 мая 1939 года.

Майор Шолл узнал, что японцы намерены увеличить свой воздушный флот в течение 3 лет в 5 раз. Японский генеральный штаб сообщил немецкому послу Отт, чтобы он предпринял меры к тому, чтобы переговоры по заключению военного пакта не пришли к разрыву, т. к. генштаб все еще надеется на заключение договора, несмотря на последнюю оговорку, сделанную Хиранума. Сам Отт считает, что до тех пор, пока против этого вопроса выступают Хиранума и морские круги, включая круги, близко стоящие к императору и экономические круги, из переговоров ничего не выйдет. Японцы хотят избежать неприятностей с Англией и Америкой. Прибывшие в Токио немцы-фашисты, близкостоящие к Герингу, говорили о том, что дальнейшее продвижение Германии будет производиться в Европу.

Данциг будет захвачен в сентябре 1939 года.

В этом же году Германия отберет у Польши старую немецкую территорию и отбросит Польшу на юго-восток Европы в Румынию и Украину. Германия не имеет прямых интересов на Украине. В случае войны Германия с целью получения сырья захватит и Украину. Прибывший с визитом в Токио германский военный атташе в Москве генерал Костеринг сказал военному атташе в Токио, что главным и первым противником в настоящее время является Польша и уже после — вторым — Украина…"

Что тоже могло учитываться Сталиным при принятии решения о заключении Пакта.

Кстати, обратите внимание на точность донесения по Польше.

Эта информация, конечно, должна была впоследствии приниматься во внимание при оценке Москвой деятельности Рихарда Зорге.

И одновременно обратите внимание на неточность (а попросту дезу) по намерениям Германии в отношении Украины. В 1939 году.

Могли подобные опасения в отношении Украины иметь значение для Сталина в свете будущего Пакта?

Если да, то о каком недоверии к Зорге может идти речь?

Там же.

"…Документ N 126

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА Вх. N 3141, 3143, 3144

МОСКВА. НАЧАЛЬНИКУ 5 УПРАВЛЕНИЯ КРАСНОЙ АРМИИ

ОСТРОВА, 6 марта.

Адмирал Венекер прибыл в Японию для принятия должности военно-морского атташе в аппарате ВАТ. В дальнейшем Венекер будет проходить под именем Пауль. Он мне сообщил, что в отношении дальнейших европейских событий имеются два основных плана:

Первый — начать решительное наступление в начале этого года с целью прорвать западный Фронт или через Бельгию, или около бельгийской границы, развивая наступление в направлении французского, бельгийского и голландского побережья. Полагается что побережье абсолютно необходимо для одержания победы над Англией.

Принимая во внимание, что побережье Голландии слабо укреплено Англией, (поэтому) побережье французское, бельгийское и голландское должно быть захвачено. Наибольшая опасность этого плана состоит в том, что Америка вступит в войну в момент, когда операции будут разворачиваться на территориях Бельгии и Голландии.

Второй план заключается в том, чтобы, "сохраняя спокойствие", сосредоточить все силы на укреплении своей экономической независимости совместно с СССР и остаться экономически сильной.

Но Венекер считает, что первый план предпочитается Гитлером и Риббентропом и поэтому, вероятнее всего, (что) будет осуществлен первый план.

Риббентроп настойчиво добивается того, чтобы предупредить присоединение США к войне против Германии. Он посылает много видных людей в США и также ставит специальные задачи перед послом Отт и Венекером для работы в Японии. Отт и Венекер должны добиваться такой политики со стороны Японии, что Америка всегда должна быть в опасении, что японцы используют присоединение США к войне для продвижения на юг Тихого океана. Таким образом, чтобы США не будучи уверенными относительно движения японцев в случае присоединения США к войне, будут все дольше воздерживаться от включения в войну против Германии.

Венекер был принят зам. начальника морского штаба Японии, с которым откровенно обменялись мнением относительно этой политики, которую моряки понимают лучше других в японских кругах. N 31, 32, 33.

Р А М З А Й[155]…"

Остановимся на словах Зорге о планах Гитлера в отношении Франции.

Производят они двоякое впечатление.

С одной стороны, Зорге указывает, что у руководства Германии есть два плана.

Первый. Германия нападет на Францию.

Второй. Германия не нападет на Францию.

Эти сведения, конечно, никакой ценности для Москвы, представлять не могли. Потому что и без разведки было ясно, что одно из двух — либо нападут, либо — нет.

Очень возможно, что намного более полную информацию о планах Гитлера в отношении Франции Сталин мог иметь из других источников. Непосредственно из Германии, например.

Однако, сведения о том, что Гитлер склоняется в пользу плана нападения, и, самое главное, угаданное источником Зорге направление главного удара немцев, должны были произвести впечатление на советское руководство. Постфактум, когда выяснилось, что немцы ударили именно через Бельгию.

Там же.

"…Документ N 141

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА Вх. N 4030, 4031, 4032

НАЧАЛЬНИКУ РАЗВЕДУПРАВЛЕНИЯ ГЕНШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ

ТОКИО. 10 марта 1941 года.

Принц Коноэ лично заявил Отт, что он сильно одобряет поездку Мацуока в Германию, но он указал, что некоторые японские круги стараются удержать Мацуока от этой поездки, опасаясь, что германские руководители могут слишком сильно повлиять на Мацуока. Коноэ видит главную цель поездки Мацуока в следующем:

1. Усиление энтузиазма перед пактом 3-х держав, который быстро ослабевает в Японии после поражении Италии и в связи с задержкой германского вторжения в Англию. Проанглийские и проамериканские круги усиленно работают над тем, чтобы удержать Японию от более тесных взаимоотношений с Германией.

2. Мацуока должен через личные беседы с Гитлером и другими выяснить действительные намерения Германии относительно Англии: будет ли она воевать с Англией или нет. Руководители Японии продолжают опасаться возможности англо-германского компромисса в случае, если немцы не смогут вторгнуться на острова. В случае такого компромисса Япония должна быть осторожна в отношении своей экспансии на юг.

5. Что касается СССР, Мацуока имеет больше полномочий для самостоятельных действий. Коноэ не верит, что Мацуока сможет заключить с Советским Союзом пакт о ненападении, но он все же надеется, что кое-что в этом направлении Мацуока сможет сделать. Коноэ надеется также получить от Советского правительства разрешение на пропуск через Сибирь немецких военных материалов, заказанных Японией. Наконец он надеется достигнуть с СССР соглашения о прекращении сотрудничества с чунцинским правительством.

Мацуока посетит сначала Берлин, затем Рим, Виши, Москву, затем вернется в Берлин и снова посетит Москву.NN 89, 90, 91.

РАМЗАЙ

Резолюция НУ: НО-3, НО-9. Копии т. Сталину, т. Молотову.

Рамзаю ответ: "Ваши NN 89, 90, 91, 87, 88 имеют значение

Д." Голиков…"

Очень важная информация, которая, как видно из вскоре происшедших событий, помогла Сталину при его переговорах с Мацуокой о заключении сенсационного Пакта о ненападении с Японией.

И обратите внимание на резолюцию генерала Голикова.

Там же.

"…Документ N 143

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА Вх. N 4293

НАЧАЛЬНИКУ РАЗВЕДУПРАВЛЕНИЯ ГЕНШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ

ТОКИО, 15 марта 1941 года.

Я читал телеграмму Риббентропа к германскому послу Отт, которая по-немецки читается так:

"Я прошу Вас при этом всеми имеющимися в Вашем распоряжении средствами побудить Японию к немедленному наступлению на Сингапур".

Далее мне Отт заявил, что германский генштаб считает гарантию против возможного наступления Красной Армии на Маньчжурию необходимым условием перед началом военных действий против Сингапура.

N 93. РАМЗАЙ.

Перев[ели] Малинников и Фейгинова.

Резолюция НУ: НО-3, НО-9. Дать копии тт. Сталину, Молотову, НКО, НГШ…"

И снова донесение Зорге докладывается лично Сталину и, по списку — Молотову, Тимошенко, Жукову.

Другими словами, эта информация была допущена для оценки при принятии серьёзных военно-политических решений на самом верху.

Если кто думает, что доверием на таком высоком уровне пользовалось много разведчиков, то он, мягко говоря, ошибается.

Далеко не все донесения разведки ложатся на стол руководителя государства.

Далеко не все разведчикам доводилось информировать самых высоких лиц.

Для того, чтобы удостоиться такой чести, надо, чтобы тебе, во-первых, достаточно доверяли. Достаточно, потому что полностью и безоглядно в разведке не доверяют никому — и правильно делают. И, только во-вторых, чтобы твою информацию ценили настолько высоко или считали по настоящему интересной.

Донесения разведчика, сведения которого считают не надежными (и уж, тем более, считают его дезинформатором), руководителю государства не докладывают. Особенно тоталитарного государства.

А то, возьмет, к примеру, кровавый диктатор, и спросит у руководителя своей разведки: "Что это вы подсовываете мне ложные сведения? Может быть, вы не только на советскую разведку работаете?"

Кстати, когда живописно рассказывают о том, как Сталин топтал донесения Зорге и кричал про бордели и прочие цветистые детали, обычно скромно умалчивают о том, что эти самые донесения шли не в один адрес. Пусть даже тому же Сталину.

Эти донесения шли по списку всем руководителям самого верхнего звена. Всему военно-политическому руководству страны.

Теперь подумайте.

А кто, собственно, мог определять круг лиц, кому направлялись донесения Рихарда Зорге?

Известно, что направлял их начальник Разведывательного Управления РККА. В данном случае, генерал Голиков. Но он отправлял донесения Зорге по уже утверждённому списку рассылки.

Утверждал этот список, конечно же, не он. Кто это позволил бы ему отвлекать пустяками или вводить в заблуждение дезинформациями всех ключевых членов советского правительства? Кто бы позволил ему самостоятельно решать такие вещи? Такие вещи решают на том уровне, куда направляется эта информация. То есть, в правительстве. Там решается, что именно им нужно для их работы. А что им не нужно.

Утверждать такой список мог только человек, имеющий право решать, кто из членов правительства должен знать эту информацию. Человек, мягко говоря, рангом повыше начальника разведки.

Да и любого другого члена правительства.

Только что же это получается?

Получается, что этот человек одновременно делает две вещи.

Топает в гневе кавказскими сапожками.

И приказывает сообщать регулярно сведения из этого источника самой верхушке государства. Для учёта этой информации при принятии решений государственного масштаба.

Получается, что не совсем всё понятно с давно поющимися мантрами про недоверие Сталина к Рихарду Зорге.

Напомню ещё раз о словах Рихарда Зорге на допросе после своего ареста:

"…Москва полностью доверяла политическому чутью и политической сознательности моей разведгруппы…"

В другом месте "Тюремных записок" он сообщает:

"…Кроме того, когда возникала та или иная новая проблема, я мог сам принимать общее решение, важна она или нет для Советского Союза. По этому вопросу я получил из московского центра полную свободу действий. Более того, меня ни разу не критиковали за то, что я не разобрался или не изучил какую-нибудь вновь возникшую важную проблему или ситуацию. С момента пребывания в Китае я всегда получал хорошие отзывы Москвы…"

Или вот ещё, там же:

"…Наконец, благодаря исследованиям я мог вырабатывать собственные суждения о положении в экономике, политике и военной сфере, а не только просто получать необходимую информацию, аккуратно ее передавать. Многие мои радиограммы и письменные донесения содержали не только подлинную информацию, но и результаты анализа, проведенного на основе отрывочных сведений. Я всегда был предельно откровенен. Когда я считал, что моя точка зрения или политический анализ были правильны и необходимы, я без каких-либо колебаний передавал их в Москву. Москва также поощряла подобную практику. Мне даже неоднократно давали понять, что высоко оценивают мои аналитические способности…"

Там же.

"… К тому же по направлявшимся в наш адрес радиограммам с благодарностями можно было судить, от кого в высшем советском руководстве они исходили. Дело в том, что начальник четвертого управления мог выразить нам свое удовлетворение только тогда, когда получал от высшего руководства заключение, что те или иные донесения или материалы являются ценными или важными. После 1936 года мы получали много благодарностей и поздравлений, и нужно особо подчеркнуть, что все они были направлены от имени начальника управления…

…Во время событий на Халхин-Голе я высказал Москве мнение о неэффективности советской пропаганды. Согласно ответу из Центра, мое мнение было доложено руководящим органам, и были приняты соответствующие меры для улучшения положения. То же относится и к моим докладам по проблемам чисто Советского Союза. Мои доклады вызывали очень большой интерес среди военных и партийных руководителей, и они, выражая мне благодарность, одновременно просили и в дальнейшем направлять им подобную информацию…"

Господа историки.

Вы, когда хором заявляли о хвастовстве Рихарда Зорге, подумали о том, что эти объяснения он давал, имея перед глазами подборку радиообмена с Москвой, расшифрованного японцами, и представленного ему в качестве доказательства? Вы подумали о том, что и японцы видели эти сообщения? В частности, радиограммы из Москвы? И что Зорге, говоря всё это, понимал, что и японцам они знакомы?

Ну, а для себя можно сделать вывод о том, что там, в Москве, к Зорге могли относиться по-всякому. Но до него, как правило, негативные оценки его информации не доводились. Что разумно, конечно.

Конечно, далеко не всегда телеграммы из Москвы были похвальными и благостными. По совершенно понятной всем (кроме историков) причине.

Это была работа. Работа трудная и ответственная. Поэтому, как и в любой тяжёлой и сложной работе, были в ней успехи, но были и неудачи. Было взаимное непонимание, вызванное желанием начальства в Москве иметь совершенно невыполнимо точную картину событий. Но это, простите, не имеет никакого отношения к доверию или недоверию. Это чисто рабочие отношения. Вредящие делу, конечно, но совершенно рабочие.

Вот, например, Роберт Ваймант пишет:

"…По телеграмме, датированной 1 сентября 1939 года — днем, когда в Европе разразилась война, — можно себе представить, что Зорге предстояло пережить. Директор явно находился в раздраженном состоянии духа:

"Я вынужден констатировать, что содержание вашей информации о настоящей военной и политической ситуации за это лето ухудшилось. "Зеленые" [Япония] предприняли в последнее время значительные шаги для подготовки войны против "Красных" [СССР], однако мы не получаем тех ценных сведений, которые вы вполне могли бы получить от "Анны" [Отта]…

Я подчеркиваю, что вы должны делать больше, чтобы получать эту информацию, и радировать ее в приоритетном порядке. У вас достаточно опыта и хорошее положение в глазах "Анны"; я требую и ожидаю от вас сведений по важнейшим военным и политическим вопросам. Однако вы увиливаете и шлете менее важную информацию".

Далее в послании говорится, чтобы Зорге лучше использовал "Джо" (Мияги), "Мики" (Одай) и "Отто" (Одзаки) и предлагается платить им за каждое задание, которое они выполнили для группы.

"Подумайте над моим предложением и над важностью вашей работы: помните о величайшем доверии к вам Родины. Я ожидаю улучшения вашей работы. Радируйте ответ, когда получите это сообщение" (ГС 4-76)…"

Кстати, снова противоречие.

Тон телеграммы — мало информации. Мало… мало… Дай еще…

А чего, позвольте вас спросить, еще?

Дезинформации?

Если Москва не доверяет Зорге, то что же это получается?

В Москве считают, что Зорге шлет им мало дезинформации?

А что до интонации послания…

На самом деле, не было ничего особого в такого рода порицаниях. По крайней мере, не было претензий к правдивости идущей от Зорге информации.

Было обычное потребительское отношение. Мало… мало… Дай… еще… еще… мало…

Вообще-то, любой военный человек вам скажет, что разведывательной информации много не бывает.

Сколько бы этой информации не было, потребитель всегда будет требовать еще. И это вполне объяснимо, если учесть, что никакая информация, в итоге, никогда не дает полной, исчерпывающей картины. А начальство всегда хочет иметь именно полную картину. Которую почти никогда невозможно написать вовремя.

Поэтому, когда иногда читаешь, какую обиду наносило Рихарду Зорге недоверие Москвы, понимаешь, что это — художественное обрамление сказки о злом Сталине и добром Зорге. Которую старательно и не без вдохновения рассказывают нам на ночь. Или, говоря взрослым языком, стараются немножко поманипулировать нашим сознанием. Из самых лучших побуждений, конечно. Чтобы победить глубоко сидящий в нас тоталитаризм.

Когда же я упомянул о том, что в Москве к Зорге могли относиться по-всякому, имел в виду вот что.

Впрочем, об этом лучше послушать мнение профессионала.

Из справки М.И. Сироткина.

"…Во второй половине 1937 года принимается решение об отзыве "Рамзая" и ликвидации всей резидентуры. Это решение через несколько месяцев все же отменяется. Руководство Центра не может не сознавать, что "Рамзай" доставляет много ценных сведений ‹…›

Резидентура сохраняется, но уже с сомнительным грифом "политически неполноценной", "вероятно вскрытой противником и работающей под его контролем".

Весьма характерен элемент двойственности в отношении Центра к резидентуре. Информационные материалы, поступающие от "Рамзая", получают в большинстве случаев высокую оценку, но когда по заданию руководства составляются "справки о личном составе и деятельности резидентуры", то исполнители-авторы этих справок не решаются отказаться от наложенного на резидентуру штампа "политического недоверия" и, вопреки здравой логике, не считаясь с реальными результатами деятельности резидентуры, подводят под этот штамп свои выводы и заключения. При этом, за отсутствием каких-либо убедительных обоснований для таких доводов, каждый раз используются все те же ссылки на выводы и заключения по шанхайскому провалу, утверждение Покладока (от 1937 г.) о "несомненности дезинформации" и прочие домыслы и предположения из предыдущих справок…"

Замечательно, М.И. Сироткин. Хорошо сказал про руководителей Зорге, павших жертвами политических репрессий. О том же Покладоке, тоже и сейчас непременно присутствующем в списке "жертв".

Есть ведь во всей этой коллизии ещё одна сторона вопроса. Ещё одна двойственность. То, что постоянно педалируется одна сторона — Зорге не доверяли из-за его репрессированных руководителей, не отменяет существования и ее второй стороны. Эти репрессированные руководители сами не доверяли Зорге. Речь идёт о тех, кто был после Берзина. Особенно это касается Гендина и его команды.

Да, это недоверие они высказывали на самом верху. Только после их низвержения эти обвинения могли принимать совсем другую окраску. Более выгодную для Зорге.

В данном случае мы видим радиограмму, подписанную, судя по дате (1 сентября 1939 года), Проскуровым.

О котором всегда упоминается с сочувствием. Герой Советского Союза, и прочее, прочее…

Но вот, приходит сменщик генерала Проскурова. Принимает дела. Знакомится с документами. И видит вот это. Такое "вредительское" отношение бывшего начальника РУ Проскурова к агенту, только что давшему ценнейшую информацию по Люшкову и Халхин-Голу.

Что это, как не бонус в копилку доверия-недоверия к Зорге?

Поэтому, позволительно, я думаю, представить себе ситуацию следующим образом.

То, что руководители разведки докладывали Сталину о неполном доверии Зорге, вовсе еще не значит, что Сталин был с ними согласен (а это обычно подразумевается).

Почему? А очень просто.

Если бы Сталин во всём был безоговорочно согласен с руководителями военной разведки, он бы их не расстреливал, грубо говоря.

И ещё.

Если бы Сталин был согласен с ними безоговорочно, он не стал бы запрашивать на него из Разведывательного Управления его дело.

Вспомним ещё раз:

Ю. Георгиев.

"…Ветеран советской военной разведки, генерал-майор в отставке М. Иванов, который молодым офицером пришел в 1940 г. в центральный аппарат РУ и работал в его Восточном отделе, пишет в своих воспоминаниях, что в одну из ночей (это было в 1940 г.) по указанию Поскребышева личное дело Зорге было доставлено Сталину для просмотра. ("Азия и Африка сегодня", N 2, 2000, с. 48.) Это означает, что Сталин точно знал, кто скрывался под псевдонимом Рамзай…"

Можно, конечно, привычно подумать, что Сталин запросил его дело для того, чтобы решить, каким именно зверским способом расстрелять Рихарда Зорге.

Потому что иного объяснения не приходит в голову. Не приходит в голову, например, что Сталин не вполне доверял мнению разведначальства. Иначе, расстрелять Зорге можно было бы, вполне опираясь на их мнение. Не утруждая себя чтением факультативной литературы.

На самом деле, запрос дела и личное ознакомление с ним свидетельствует о внутреннем несогласии (или, как минимум, сомнении) с трафаретным ярлыком, повешенным на Зорге.

Такие действия руководитель обычно предпринимает, если не удовлетворен полностью позицией докладывающих ему лиц. Если не доверяет, по каким-то причинам, их мнению.

Потому что, само собой разумеется, что запрос на эти дела вызван отнюдь не любопытством. Он вызван стремлением составить собственное мнение. Стремлением разобраться самому.

Значит, мнение начальников разведки его в чем-то не удовлетворяло. Значит, что-то он хотел понять сам.

Можно, конечно, представить дело таким образом, что Сталин запрашивал личное дело Зорге из-за недоверия к нему. Но, во-первых, для этого ему достаточно было бы этого самого отрицательного мнения, которое ему докладывали. И зачем тогда в это мнение углубляться дальше? Во вторых, это плохо согласуется с тем обстоятельством, что руководители военной разведки, не доверяя Рихарду Зорге, вынуждены были докладывать его сообщения лично Сталину. Значит, имели на то его прямое указание.

Ещё раз повторю. Доклад отдельно взятого сообщения разведчика главе государства — событие далеко не рядовое.

Это, извините, свидетельство особого доверия на самом верху.

Конечно, сказанное мной вовсе не означает, что Сталин так же безоговорочно "верил" Рихарду Зорге. Сталин до конца не верил никому.

Но, как минимум, он допускал донесения "Рамзая" в круг информации, подлежащей сопоставлению с другими источниками. А это уже, само по себе, очень немало.

Это значит, что Рихарду Зорге Сталин доверял ничуть не меньше других советских разведчиков.

Ю. Георгиев привёл замечательные данные по этому поводу:

"…Любопытные заявления советских военачальников, касающиеся оценок Сталиным роли Зорге в начале Отечественной войны, приводит в своих мемуарных записках генерал-майор в отставке М. Иванов: "У Сталина тогда (после 22 июня 1941 г. — Ю. Г.), по всей видимости, мнение о Зорге переменилось. Уже после начала войны, по словам Голикова, он дважды спрашивал его: "А что пишет ваш немец из Токио?" В свою очередь бывший начальник политотдела РУ ГШ РККА, бригадный комиссар И. И. Ильичев позже в конфиденциальной беседе со мной говорил: "И. В. Сталин как-то в присутствии маршала А. В. Василевского сказал, что в Японии военная разведка имеет разведчика, цена которого равна корпусу и даже армии". ("Азия и Африка сегодня", N 4, 2000, с. 27, 29.)…"

Можно, конечно, возразить мне, что здесь приводится мнение Сталина после 22 июня. Что здесь прямым текстом сказано о том, что у Сталина после этой даты "по всей видимости, мнение о Зорге переменилось".

Только интересно получается. После 22 июня приводятся слова Сталина. А до 22 июня приводятся толкования мнения Сталина.

Нет уж господа.

"Переменилось" — это именно "по всей видимости". Потому что такого вывода о перемене мнения Сталина о Зорге ПОСЛЕ начала войны недостаточно. Для того, чтобы делать такой вывод, необходимо сравнить его с мнением Сталина ДО начала войны.

А этого мнения, высказанного Сталиным прямым текстом, ни Иванов, ни кто-то другой не приводил. Не считая замечательного "свидетельства" Гордиевского. Ну и умозаключений последующих исследователей.

Сначала надо понять, как относился к нему Сталин до 22 июня.

"Инсоном"-то Зорге стал, как минимум, 20 июня.

Итак, давайте попробуем обобщить известные нам факты и документы, говорящие об отношении Москвы к Рихарду Зорге.

Безусловно, аресты в руководстве военной разведки неизбежно ставили под подозрение Рихарда Зорге. Не в том легковесном смысле, что-де он был любимчиком Берзина или кого-то еще из других руководителей.

А в том смысле, что "разоблаченные враги народа", будучи "шпионами", неизбежно должны были засветить перед закордонными спецслужбами группу Рихарда Зорге.

А, учитывая, что Зорге по прежнему продолжал свою работу, логично было предположить работу его группы "под контролем".

Конечно, окажись Зорге в 1937 году в СССР, неизвестно, что с ним могло случиться. Вполне мог последовать арест. На волне, так сказать, общего поветрия.

Однако, по-моему, ошибкой является общее мнение о том, что эти обстоятельства автоматически распространяются и на 1938 — 1941 годы.

Здесь все несколько сложнее.

Хотя бы потому, что обвинение, выдвинутое "врагом народа", уже само по себе должно было быть подозрительным. Это, как минимум.

Давайте, не будем торопиться.

В том смысле, что далеко не все документы того времени до сих пор доступны.

Потому что, для понимания ситуации явно недостает еще каких-то документов. Откуда можно было бы понять, что заставило советское руководство все-таки не свернуть работу резидентуры Рихарда Зорге. И не просто не свернуть. А относиться к ней с повышенным вниманием.

Несмотря на известные подозрения.

Потому что очевидно, что должны были существовать и другие соображения. Уравновешивающие подозрения с другой, "положительной", так сказать, стороны.

Только вот документы об этом на сегодняшний день в обозримом доступе отсутствуют.

Попробуем поэтому восстановить этот пробел на логическом уровне.

Вот представьте себе.

Сталину из Разведупра докладывают о недоверии Рихарду Зорге. Сталин зачем-то запрашивает дело на него. Конечно, в этом деле находятся не только его биография — родился — женился… Не только его характеристики. Там обязательно должно иметься самое главное — его собщения.

Итак, Сталин кладет себе на стол его дело. Открывает его. И читает там все те донесения, что я перечислил выше.

Думаю, на отношение к Рихарду Зорге советского руководства должно было повлиять впечатление от его информации по "делу Люшкова", а также в отношении маршала Блюхера. И, повторю осторожно, какой-то (возможной) информации по Тухачевскому. По крайней мере, нельзя просто так отмахнуться от того места в "Тюремных записках", где он вспоминает о слухах о нем и о Путне.

Или информации Зорге 1938 года о возможном сближении Германии с Англией и Францией, с которой Сталин, видимо, был согласен. Поскольку это было одной из причин заключения Пакта Молотова — Риббентропа.

Или его донесения от 31 мая 1939 года о намерениях Германии в отношении Польши.

Или его донесения от 6 марта 1940 года о намерениях Германии в отношении Франции.

Или его мартовского донесения 1941 года о миссии японского министра иностранных дел Мацуоки, позволившая Сталину заключить Пакт о ненападении с Японией.

Немецкие военные шифровальные коды, судя по всему, добытые, все-таки им.

Принимая во внимание эти соображения (это только то, что мы знаем), неудивительно, что информация Рихарда Зорге была вотребована на самом верху, до самого Сталина включительно.

Что касается недоверия к нему.

Ясно одно.

Все оставшиеся (конечно же) подозрения в адрес Рихарда Зорге не являлись, как это ни странно звучит, какими-то из ряда вон выходящими. В сравненнии с отношением к другим разведчикам, скажем.

Еще раз приглашаю посмотреть приводимою мной в начале данного очерка докладную записку от 11 августа 1941 года за подписью генерала Колганова.

Казалось бы, убойный материал.

Вот он перечисляет причины, почему руководство военной разведки относится к донесениям Рихарда Зорге настороженно.

А дальше?

А дальше он излагает, на каких принципах должна строиться работа с группой Рихарда Зорге.

Вот они.

"…Информацию ИНСОНА необходимо всегда сопоставлять с данными других источников и общим переживаемым моментом международного положения, а также тщательно ее анализировать и критически к ней относиться…"

И все.

Но простите.

Это же самый обычный принцип оценки разведывательной информации.

Поступившей от ЛЮБОГО источника.

Как тогда, так и сейчас. Сегодня.

Это же элементарно.

Ни одному источнику нельзя доверять безусловно. Тем более, основывать единственно на его донесениях важнейшие меры государственного значения.

Потому что любой, самый преданный своей стране разведчик может быть просто обманут чужой контрразведкой. Которая, в случае его раскрытия (о котором он не будет догадываться) может просто переиграть его, подсунув ему, незаметно для него, дезинформацию.

Это еще по самому лестному для разведчику сценарию.

Поэтому, перепроверка из других источников (чем больше, тем лучше) — это вообще азбука разведывательной работы.

Анализировать, критически относиться — тоже обязательно для всех.

Но есть, есть ко всему сказанному одно серьёзное возражение.

Если Сталин доверял Рихарду Зорге не меньше, чем другим разведчикам, почему же тогда он не попытался обменять его после ареста?

Да, действительно. Сталин Рихарда Зорге не обменял.

Возразить здесь нечего. Это было.

ПОЧЕМУ СТАЛИН НЕ ОБМЕНЯЛ РИХАРДА ЗОРГЕ

Давно уже бытует мнение, что японцы предлагали Сталину обменять Рихарда Зорге. И что Сталин отказался сделать это, чтобы окончательно избавиться от свидетеля своего недоверия к ценнейшим разведывательным донесениям. И избежать, таким образом, обвинения в неготовности Красной Армии 22 июня.

Начало этой версии положил Леопольд Треппер, знаменитый советский разведчик.

В своих воспоминаниях он рассказал историю о том, как уже после войны, когда он был арестован советскими органами, он сидел в одной камере с японским генерал-майором Томинага Кёдзи.

Выяснилось, что, когда возникло дело Зорге, генерал Томинага Кёдзи занимал пост заместителя министра обороны Японии. По Вайманту, правда, занимал пост начальника отдела кадров министерства обороны. На момент пленения служил в главном штабе японской армии в Манчжурии. Поэтому и попал в плен к Советам.

В разговоре с Треппером японский генерал сообщил ему следующее.

На вопрос Треппера — почему Зорге казнили только в 1944 году, японский генерал ответил, что они трижды обращались в советское посольство с предложением обменять Рихарда Зорге. И трижды там им ответили, что Рихард Зорге им неизвестен.

История, рассказанная Треппером, упомянута, в качестве доказательства, чуть ли не во всех исследованиях, посвященных Рихарду Зорге.

И никем никогда не ставилась и не ставится под сомнение.

Зря, по-моему.

Начнем с простого (никуда от него не деться) вопроса.

Леопольд Треппер. Можно ему верить?

Вопрос этот не праздный, так как верить ему приходится на слово. Поскольку разговор велся в камере. Один на один.

Из слов Треппера получается, что японский генерал из министерства обороны помнит ход дела Рихарда Зорге. Это при том, что дело вели полиция, относящаяся к министерству внутренних дел и прокуратура, относящаяся к министерству юстиции.

Генерал помнит, сколько раз обращались в посольство с 1941 по 1944 год. А кто обычно обращается в посольство? Правильно, чиновники министерства иностранных дел.

Генерал знает даже, когда Зорге казнили (Треппер сам тогда, в сороковых годах, знать дату казни не мог). Хотя никаких заявлений по этому поводу японское министерство юстиции не делало. Предположим, что Трепперу повезло и он действительно встретил человека, который в мельчайших подробностях знал все, что касается Зорге (и к тому же обладал замечательной памятью).

Этого мы с вами проверить не можем.

Но мы прекрасно можем проверить сегодня (на момент написания воспоминаний Треппера это еще не было раскрыто) другое заявление Треппера.

Здесь же, рядом с историей, рассказанной японским генералом, Треппер трагически заявляет: "…Его (Рихарда Зорге — В.Ч.) донесения не расшифровывались месяцами, вплоть до дня, когда Центр — наконец-то! — понял неоценимое военное значение поставляемой им информации…"

А вот это мы сегодня проверить как раз можем. Поскольку донесения Рихарда Зорге сегодня опубликованы. И любой человек, читавший эти донесения, совершенно точно может сказать — Треппер сказал очевидную и заведомую неправду.

Мы уже видели (и еще увидим), что его донесения не только расшифровывались своевременно, но еще и самые важные из них направлялись самому верхнему эшелону военно-политического руководства страны, вплоть до Сталина.

Еще одна "странность".

Приведу разговор, изложенный Треппером в воспоминаниях, дословно.

Треппер спрашивает у японского генерала:

"…Как получилось, что Зорге был приговорен к смертной казни в конце 1941 года, а казнили его только 7 ноября 1944 года? Почему его не предложили для обмена?…

— Это совершенно неверно, — оживленно перебил меня японский генерал. — Трижды мы обращались в советское посольство в Токио с предложением обменять Зорге на арестованного японца. И трижды мы получали один и тот же ответ: "Человек по имени Зорге нам неизвестен"…"

Так вот, смею предположить, что сам вопрос, в том виде, как его задал Треппер, мог прозвучать только в шестидесятых годах, когда Треппер давно уже находился на свободе.

Поясню.

При всей своей фантастической информированности, генерал Томинага Кёдзи вряд ли знал назубок даты большевистских праздников. Поэтому, вряд ли он мог помнить дату казни Зорге. Год, ну, месяц — это еще куда ни шло.

Но 7 ноября — эта дата должна была намертво запомниться именно советскому человеку. Однако, в сороковые годы сам Треппер не мог знать, что Зорге был казнен 7 ноября 1944 года. Этого в СССР тогда не знал никто.

Хорошо. Допустим, этот факт он все-таки узнал от японца-сокамерника.

Однако, если уж японский генерал был так хорошо осведомлен, уж наверное он должен был бы знать, что Зорге был приговорен к смертной казни вовсе не "в конце 1941 года", а гораздо позже, 29 сентября 1943 года. Опять же, если он знал точную дату казни, должен был бы знать и дату вынесения приговора. Хотя бы приблизительную.

Не странно?

В то же самое время, второй собеседник, Леопольд Треппер, пересказывает разговор, невольно применяя знания, которыми обладал в СССР чуть ли не каждый человек. Но обладал… в шестидесятые годы.

Именно тогда, в ходе широчайшей пропагандистской кампании, прославлявшей Рихарда Зорге, стала известна такая подробность, что казнен он был в день главного большевистского праздника 1944 года.

И, одновременно с этим, советской пропагандой ничего не сообщалось ни о подробностях следствия, ни о дате вынесения приговора. Сообщалось только, когда он был арестован — октябрь 1941 года.

Отсюда, при желании, и можно было предположить, что приговорен он был "в конце 1941 года".

То есть, повторю, вопрос, который якобы задал Треппер японскому генералу, явно прозвучал в редакции 60-х годов. С набором знаний советского человека того времени.

Так можно ли ему верить в его рассказе о словах японского генерала?

Если Треппер задал виртуальный вопрос, смоделированный им уже после своего освобождения, то где гарантия того, что так же, как и вопрос, точно так же не был смоделирован и ответ? Тоже задним числом, в 60-е годы?

В чем, спросите вы, смысл этой выдумки?

Так ведь он, этот смысл, чистосердечно рассказан самим Треппером. Здесь же, в его воспоминаниях.

"…Они предпочли допустить смерть Рихарда Зорге, чем после войны иметь дело еще с одним свидетелем обвинения. Решение вопроса исходило, конечно, не от советского посольства в Токио, а непосредственно из Москвы…"

"Ещё с одним", это потому что главным свидетелем обвинения Сталина Леопольд Треппер полагал себя.

Только арестован он был после войны и получил свои 15 лет вовсе не как "нежелательный свидетель", как он стремился представить это окружающим.

Я не буду останавливаться здесь на действительных причинах его ареста — это длинная, запутанная история, никак не связанная с данной темой.

Нам же достаточно понимания того простого обстоятельства, что, будь он действительно "нежелательным свидетелем", его бы попросту расстреляли. Либо по приговору. Либо сразу, при аресте, не заморочиваясь юридическими процедурами.

Я думаю, никто не испытывает иллюзий, что это было невозможно сделать?

Совершенно очевидно, что Треппер, после его осуждения в СССР, люто ненавидел Сталина. Что вполне свободно читается в его воспоминаниях.

Не мог ли старый нелегал, привычно жонглирующий информацией-дезинформацией, все это попросту выдумать? Тем более, в обстановке 60-х годов, когда рассказы такого рода всячески поощрялись?

Может быть, да. Может быть, нет.

Только во всей этой истории, рассказанной Треппером, меня лично настораживает еще и такая фольклорная деталь.

Трижды.

А какой смысл было обращаться трижды?

Если уже на первое обращение русские сказали, что ничего не знают о человеке, по имени Рихард Зогре. Даже второе обращение после такого ответа ставит обратившегося в неудобное (если не смешное) положение.

Далее.

Троекратное обращение к наглухо молчащей стороне должно подразумевать, что Япония была кровно заинтересована в этом обмене. СССР — нет. А вот Япония заинтересована в этом настолько, что в отчаянии прямо-таки колотится в наглухо закрытые ворота.

Вот только, повторяя раз за разом историю, рассказанную Треппером (как очевидно установленную истину), ни один из авторов, пишущих о Зорге, не попытался даже задать себе такой вопрос — а в чем, собственно, заключалась причина столь жгучего интереса Японии к обмену Рихарда Зорге?

И еще одна деталь. На которую тоже, почему-то, не обращается внимания.

Японский генерал рассказал эту историю Трепперу в камере лубянской тюрьмы. Один на один, повторю.

Другими словами, у нас получается один, вроде бы, источник.

Но он, что, один занимался попытками этого обмена? Вот так, сам, лично заместитель министра обороны (или начальник отдела кадров этого министерства) обивал пороги советского посольства в Токио… Ездил в Москву или Владивосток…

Да еще и при неоднократных попытках вновь поднять этот вопрос…

Никак к нему по его службе не относящийся…

Смешно, конечно.

Да, действительно, в вопросы такого деликатного свойства многих людей не посвящают. Но и, с другой стороны, не делаются такие дела в одиночку.

Всегда должен быть в курсе (и одобрить, естественно) кто-то на самом верху, в правительстве. Иначе, кто бы Зорге, обменяй его на самом деле, выпустил из тюрьмы? Находящейся в ведении совсем другого ведомства (министерства юстиции).

Далее. Поскольку обращались в советское посольство, делали это, видимо, через японское министерство иностранных дел. Должны были быть свидетели, которые задавали вопросы и делали предложения советскому послу ЛИЧНО.

Кроме того, в существо дела должны были быть посвящены люди в руководстве спецслужб — кто-то из высших офицеров разведки.

У этих руководителей всегда есть свой узкий круг особо доверенных помощников, лиц, которые обычно посвящены в такого рода дела.

К тому же, если такие предложения делались не один раз и не в одно и тоже время, а после определенных пауз, количество посвященных должно было с каждым разом неизбежно увеличиваться.

Во всяком случае, ясно, что как ни мал мог быть круг людей, посвященных в эту историю, это был, конечно же, не один человек.

Еще одна сторона вопроса.

Это в СССР такие вещи были жуткой тайной.

А в Японии? О раскрытии группы Зорге объявили открыто, через газету.

Какой такой ущерб для государственных интересов Японии могла составлять информация, что Зорге пытались обменять?

В чем смысл для японцев держать такие попытки под строжайшим секретом?

Тем более, после войны?

Кроме того, это было подмечено еще самим Рихардом Зорге и донесено до нас Робертом Ваймантом, Япония — страна, где не умели хранить секреты. До того болтлив там был истеблишмент (в своем кругу, разумеется).

То есть, я что хочу сказать?

Если попытки японцев обменять Зорге действительно имели место, почему об этом сообщил миру только один человек?

Он что, один знал об этом?

Нет, конечно.

Но позвольте, в руки американской разведки в оккупированной Японии попало несравненно большее количество высокопоставленных сотрудников японских государственных органов, в том числе, спецслужб.

И для них не было никакой необходимости тайно шептать на ухо случайному сокамернику такие интересные сведения.

Потому что эти сведения с удовольствием выслушали бы от них американские следователи. Под протокол. С поощрением за чистосердечное сотрудничество со следствием.

Тем более, что делом группы Зорге после войны занималась специальная комиссия Конгресса США.

Сотрудничество с такой влиятельной и почтенной организацией было бы вовсе не лишним для японских чиновников и офицеров. Гадающих о степени тяжести своей будущей судьбы.

Почему же тогда авторы-зоргеведы до сих пор добросовестно пересказывают историю, рассказанную Треппером? Не обращая внимания на то, что это, почему-то, единственное свидетельство с японской стороны (а фактически, от одного Треппера) о попытках обмена Рихарда Зорге?

Ответ один.

А удобно это. Так красиво ложится в доказательство истории о ненависти (или страхе — есть и такой вариант) Сталина к Рихарду Зорге.

Вот, например, как рассказали об этом С. Голяков и М. Ильинский в своей книге "Рихард Зорге. Подвиг и трагедия разведчика":

"…это не помешало Центру бросить группу Зорге на произвол судьбы, а когда появилась возможность обменять Рамзая на японского военнопленного, Сталин (требовалась, повторим, только его высшая санкция) якобы, попыхивая трубкой, бросил лишь одну фразу: "Не знаю такого человека…". "Дело" было сделано…"

В рассказе Треппера, такими словами встретили японское предложение в советском посольстве в Токио. В перессказе этой истории указанными господами, на сцене уже появляется Сталин. Говорит сказанные Треппером слова. И попыхивает трубкой.

Все это, заметьте, без каких-либо ссылок на что бы то ни было.

Вернее, одна ссылка здесь, извините, все-таки просматривается. Это предельно информированный и авторитетный источник по имени "якобы".

А вы как думали?

Вам, если дать волю, сегодня — ссылку, завтра вы вообще доказательств потребуете.

Теперь рассмотрим еще один популярный рассказ. Еще одну историю о том, как японцы пытались обменять Рихарда Зорге.

Это уже свидетельство с советской стороны.

Тоже красивая история.

Вот что писал по этому поводу В.Т. Рощупкин, один из исследователей деятельности Рихарда Зорге.

"…Возможности для спасения Зорге были. Такую точку зрения высказал, в частности, генерал-майор в отставке Михаил Иванов. В годы войны он как офицер ГРУ работал в нашем посольстве в Токио под "крышей" вице-консула и поддерживал связь с резидентурой Рамзая. По словам Михаила Иванова, к концу войны японские чиновники не раз намекали на возможность обмена Зорге.

6 ноября 1944 года в советском посольстве в Токио состоялся прием в честь годовщины Октябрьской революции. В посольство пожаловал высокий японский гость — глава внешнеполитического ведомства Японии Мамору Сигэмицу. В пространной беседе с советским послом Яковом Маликом он напыщенно говорил о необходимости поддерживать дружественные отношения. Напомнил о том, что между Японией и СССР никогда, кроме 1904–1905 годов, не было военных конфликтов.

У Иванова, присутствовавшего на той беседе, сложилось мнение: Сигэмицу, испытывающе глядя на советского посла, явно чего-то выжидал. Возможно, просьбы о помиловании Зорге. Но Малик отвел взгляд в сторону и промолчал. На следующий день Зорге был казнен…"

Эта история с посольским приемом, опять же, так или иначе, фигурирует во многих исследованиях, посвященных Рихарду Зорге.

Вот и давайте почитаем эту историю внимательно.

И вот что сразу же бросается в глаза.

А что здесь, собственно, было сказано?

Сказано здесь было ничто и ни о чем. Но многозначительно сказано.

Потому что, у Иванова "сложилось мнение", видите ли. А откуда оно сложилось, позвольте вас спросить?

Что, было произнесено имя Рихарда Зорге? Или, просто — прозвучал хотя бы намек на обстоятельства, связанные со шпионским скандалом трехлетней давности?

"Явно чего-то выжидал".

Ну конечно. Выжидал он слов о Рихарде Зорге. Самое это занятие — послу на приеме, в окружении толпы свидетелей, сказать министру страны пребывания нечто вроде такого — мы за вами-де шпионим, три раза вы хотели поменять Зорге, мы вам врали, что его не знаем, теперь признаемся, что врали, давайте меняться.

Бред.

Притянутый за уши бред.

Теперь опустим мнение Иванова, и перечитаем сцену на рауте еще раз.

Что же здесь было сказано на самом деле?

Чего не увидел проницательный советский разведчик. И внимательные исследователи, добросовестно пересказывающие его.

Японский министр говорит советскому послу о дружбе. О том, что у СССР и Японии не было раньше войны (полноценной войны, а не конфликтов, конечно, как пересказал генерала Иванова профессор Рощупкин). И делает заметную паузу. Явно ожидая реакции посла.

Вот только, при чем здесь Рихард Зорге?

Министр выразился однозначно: Япония не хочет войны с СССР. И из ответа посла пытается понять — хочет ли СССР войны с Японией? Пытается настолько явно, что это заметно окружающим. В народе это называют — ждет ответа, затаив дыхание.

Оно и понятно. Поскольку ждет он ответа на вопрос, жизненно важный для его страны.

Так это что же, жизненно важный вопрос для его страны — это вопрос о Рихарде Зорге?

Несерьезно это, мягко говоря.

Потому что в действительности дело заключается, конечно же, совсем в другом.

Вот что, судя по всему, произошло тогда на самом деле.

В тот же самый день, когда проходил прием в советском посольстве в Токио, в Москве произошло событие, которое вызвало в Японии (по крайней мере, в ее дипломатическом ведомстве) эффект разорвавшейся бомбы.

6 ноября 1944 г. Сталин в докладе о 27-й годовщине октябрьской революции впервые публично назвал Японию нацией-агрессором. Напавшей на "миролюбивые" (слова Сталина), Англию и США.

Для людей, умеющих читать между строк (а для дипломатов это — профессиональное умение), это было недвусмысленным сигналом, показывающим перемену курса СССР в отношении Японии. Глобальную перемену.

И вот, скажите мне, пожалуйста. Ответ на какой вопрос, ждал, затаив дыхание, у советского посла, японский министр иностранных дел?

О планах и намерениях СССР в отношении Японии?

Или об обмене Рихарда Зорге?

Я совершенно не собираюсь ставить в вину Михаилу Ивановичу Иванову рассказанную им историю. Генерал-майор ГРУ — он все события вокруг себя видел под углом своей профессии.

Мою некоторую полемическую жесткость вызывают не его слова. А беспрестанное и бездумное повторение в качестве бесспорного доказательства возможности обмена Рихарда Зорге самых фантастических "доказательств".

Такое впечатление, что эта версия просто удобна для подтверждения сталинской ненависти к Рихарду Зорге. Существование которой было продекларировано на самом высоком советском уровне в 1964 году. И с тех пор лялякается из одного исследования в другое.

На мой взгляд, примером идеологической заданности могут служить и комментарии по поводу обмена Зорге, приведенные в публикации А.Г. Фесюна, одного из самых серьезных и глубоких исследователей.

Вернёмся опять к документу, фрагмент из которого я уже приводил ранее.

"…Документ N 181

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

ИККИ

товарищу ДИМИТРОВУ

В дополнение нашего N 1/4/33 от 7/1-1942 года сообщено, что один из арестованных немцев в Токио некий ЗОРГЕ (ХОРГЕ) показал, что он является членом коммунистической партии с 1919 года, в партию вступил в Гамбурге.

В 1925 году был делегатом на конгрессе Коминтерна в Москве, по окончании которого работал в Информбюро ИККИ. В 1930 году был командирован в Китай.

Из Китая выехал в Германию и для прикрытия своей работы по линии Коминтерна вступил в члены национал-социалистической партии.

После вступления в национал-социалистическую партию через Америку выехал в Японию, где, являясь корреспондентом газеты "Франкфуртер Цейтунг", вел коммунистическую работу.

В Токио поддерживал связь с советскими сотрудниками ЗАЙЦЕВЫМ и БУТКЕВИЧЕМ. Прошу сообщить насколько правдоподобны данные сведения.

(ФИТИН) 14 января 1942 г.[165]…"

Это сам документ.

Теперь, его комментарий, сделанный А.Г. Фесюном.

"…[165] РЦХИДНИ, ф. 495, оп. 73, д. 188, л. 7. (Опубликовано в: Независимая газета. 1992. 16 окт.) Официальные сообщения об аресте группы Зорге и следствии по делу были предельно скупы — всего несколько коротких заметок в газетах. Японцы вовсе не желали поднимать шум по этому поводу. После окончания следствия в специальном бюллетене МВД Японии появилось краткое об этом сообщение, дезориентировавшее советскую сторону. Анкета в личном деле Зорге заканчивается фразой: "По данным НКВД, расстрелян японцами в 1942 году". Приводимый в этой связи запрос начальника ИНО НКВД П. М. Фитина в Коминтерн, свидетельствующий о том, что фигура Зорге была неизвестной даже для самых высокопоставленных работников советской разведки, весьма любопытен. В свете этого письма становится вполне ясно, что с советской стороны никто не мог и заикнуться о том, чтобы попробовать выручить Зорге. Но японцы об этом не знали и откладывали уже объявленную осужденным казнь, полагая, что СССР может предпринять шаги, направленные на спасение жизней своих людей…"

Очень интересна здесь информация о том, что в личном деле Зорге имеется запись: "По данным НКВД, расстрелян японцами в 1942 году".

Запись эта могла появиться путем простого умозаключения, основанного на представлениях о сроках судопроизводства по такого рода делам в СССР.

Поскольку, повторю, в СССР о действительной дате казни Рихарда Зорге не знал тогда никто.

Но дальше, помимо интересных (повторю) фактов, А.Г. Фесюн начинает высказывать свое мнение по их поводу. Очень спорное, на мой взгляд, мнение.

Например.

"…Приводимый в этой связи запрос начальника ИНО НКВД П. М. Фитина в Коминтерн, свидетельствующий о том, что фигура Зорге была неизвестной даже для самых высокопоставленных работников советской разведки, весьма любопытен…"

Ничего здесь нет любопытного.

Никто в разведке НКВД и не должен знать военных разведчиков генштаба РККА — и наоборот. Вообще-то, чем меньше людей знают о разведчике, тем лучше.

Дальше. Еще одни вывод.

"…Но японцы об этом не знали и откладывали уже объявленную осужденным казнь, полагая, что СССР может предпринять шаги, направленные на спасение жизней своих людей…"

Откуда они могли это полагать? Что дало им повод так полагать? Они что, не знали кровавого Сталина?

И еще.

"…откладывали уже объявленную осужденным казнь…"

То есть откладывали исполнение приговора.

Но позвольте. Приговор был вынесен 29 сентября 1943 года.

В то же время сам А.Г. Фесюн пишет здесь же: "Анкета в личном деле Зорге заканчивается фразой: "По данным НКВД, расстрелян японцами в 1942 году".

Эта запись совершенно очевидно доказывает, что ни в НКВД ("…по данным НКВД…"), ни в разведке Генштаба (где находилось личное дело и где делались записи в нем) не имели абсолютно никакого представления о судьбе Рихарда Зорге после 1942 года. Другими словами, если могло состояться предложение об обмене Зорге с японской стороны, то состояться оно могло лишь в 1941–1942 годах.

Но никак не позже.

Потому что, если бы какое-то предложение об обмене Зорге поступило от японцев в 1943 году (тем более, после 29 сентября 1943 года), для советской стороны было бы очевидно, что Рихард Зорге все еще жив. И пресловутая запись, естественно, в его анкете не появилась бы.

А.Г. Фесюн же утверждает, что японцы надеялись на обмен и отладывали уже вынесенный ими приговор.

Получается, японцы надеялись на обмен. Но с предложениями обмена к советской стороне не обращались. Почему же они тогда надеялись? К ним, что, с этим предложением обращалась советская сторона?

Но сам же А.Г. Фесюн пишет о том, что "с советской стороны никто не мог и заикнуться".

Такие вот логические странности встречаются, если кто-то совершенно добросовестно пытается подкрепить доказательствами привычную и политически нужную гипотезу.

Или вот еще.

Снова из публикации А.Г. Фесюна.

"…Документ N 186

"После [нападения] на Пирл Харбор Зорге, вероятно, счел, что в интересах Японии держать его в целости и сохранности. И, действительно, так оно и было. Именно по той причине, что японцы рассматривали его как предмет торговли с Москвой, они отказались выдать его Германии. Когда Риббентроп просил о передаче Зорге в Берлин (где того, без сомнений, ожидал расстрельный взвод), японцы ответили отказом…"[172]…"

В примечании же 172, к которому отсылает нас ссылка, сказано следующее.

"…[172] Whymant R. Op. cit. P. 299. Уже вскоре после ареста Зорге просил младшего следователя Охаси: "Пожалуйста, передайте Сергею [В. С. Зайцев] в советском посольстве, что Рамзай содержится в Токийском доме предварительного заключения". Разговор проходил без свидетелей, и Охаси не решился сообщить о нем своему руководству…"

Другими словами, то, что аннонсируется здесь, как "документ N 186", на самом деле, не является документом. Это просто ссылка на МНЕНИЕ Вайманта.

Кстати, совершенно невероятным здесь выглядит поведение японского следователя Охаси. Чего это он в этой ситуации так испугался, что "не решился" исполнить свято чтущийся японцами свой прямой профессиональный и гражданский долг?

Теперь, по существу самого этого мнения.

Какой может быть "предмет торговли", если СССР "трижды отказался признать Зорге"?

Где этот предмет?

"Предмет торговли" возможен, если обе стороны в этой торговле заинтересованы. А если одна из сторон сразу и категорически торговать отказалась, то понятие "предмет торговли" в этой ситуации просто не имеет смысла.

Просьба Зорге сообщить в посольство — вполне естественна. Конечно, сам он мог питать какие-то надежды на свое освобождение. Вовсе это, конечно, не означает, что они были реальны. Но надеяться он вполне на это мог.

Непонятно другое. Каким образом надежды Рихарда Зорге доказывают наличие таких же надежд у японцев?

А мнение, что, поскольку "…японцы рассматривали его как предмет торговли с Москвой, они отказались выдать его Германии…" — и вовсе не выдерживает никакой критики с точки зрения элементарной логики.

Ну, предположим, Зорге не выдали Германии, потому что питали надежды обменять того в СССР. Но вот, надежды японцев развеялись. СССР меняться не хочет.

Соображение, мешающее передаче Зорге Германии, исчезло.

И японцы вдруг… казнили Зорге. Вместо того, чтобы передать его Германии.

Где во всем этом объяснении хотя бы капля здравого смысла?

Другое дело, почему не передали его немцам на самом деле.

Так ведь на то могут быть соображения, никак не связанные с надеждой японцев передать Зорге в СССР.

Первое — Зорге обвинялся как агент Коминтерна в Японии (которого просмотрела немецкая сторона). Здесь успешно разыгрывалась антикоммунистическая внутрияпонская карта.

Второе — Зорге шпионил против Японии, что тоже является виной немецкой стороны, которая так долго прикрывала шпиона.

Третье — японцы вполне могли подозревать, что Зорге работал не только на CCCР, но и на немецкую разведку. Работал против Японии, подчеркну.

Наконец, немецкие официальные лица (посол — куда уж официальнее) после ареста Рихарда Зорге неприлично долго ставили под сомнение его вину. Что, в свою очередь, ставило под сомнение объективность японского следствия.

И укрепляло дополнительно подозрения японцев в том, что Зорге работал против них ещё и по заданию немцев.

Собственно Рихард Зорге в этой ситуации был идеальным поводом для давления на немецкого союзника — мы бы вам-де его выдали, если бы вы не были перед нами так виноваты. И при решении любых двусторонних вопросов, при малейшей попытке нажима на Японию со стороны ее германского союзника, тем всегда можно было намекать на эти обстоятельства.

Пока немцы то и дело канючили о выдаче Зорге, у японцев всегда был повод сделать "обиженное лицо". По любому вопросу двусторонних отношений.

Вот здесь интерес (или как выразились А.Г. Фесюн и Роберт Ваймант, "предмет торговли") для японцев самый, что ни на есть, прямой.

Ведь те настойчиво просили об этом. Вот СССР — не просил. А Германия просила очень настойчиво. Так почему же все упорно талдычат именно о желании японцев передать его в СССР?

Да потому, что (повторю) это часть идеологического клише, сработанного в 60-е годы — кровавый Сталин топит обреченного Зорге как ненужного свидетеля своих ошибок и преступлений. До других ли здесь версий?

А в сторону СССР — какой интерес?

Задобрить? Улучшить отношения?

Так, может быть, если бы они этого действительно хотели, им стоило бы попробовать уменьшить размах своих провокаций на советской границе, которые имели место в 1941–1942 годах?

Где логика?

Логика есть в другом. В обратном. В том, что следствие, суд, казнь не имеют абсолютно никакой связи с попытками общения с СССР.

Теперь давайте повнимательнее присмотримся к такому доводу.

В подтверждение якобы существовавших замыслов обмена Рихарда Зорге часто задают вопрос. Его сформулировал уже упомянутый мной Треппер.

Почему так долго не приводили приговор в исполнение? Если не хотели обменивать?

Но позвольте тогда уж выдвинуть и встречные вопросы.

Почему так долго велось следствие? Почему так долго проходил суд?

Мы ведь ничего не знаем о процедуре, существовавшей тогда в Японии. Мы, опять же, привычно и подсознательно сравниваем это дело с практикой, существовавшей тогда в СССР. Где все это проводилось практически мгновенно — суд, приговор, исполнение приговора.

Но в Японии эта процедура могла тянуться несколько дольше, чем это было принято в СССР.

Так, например, в знаменитой "Справке Сироткина", входящей в документы т. н. "Комиссии Косицына", есть такое интересное замечание:

"…Суд токийской префектуры вынес приговор по делу Зорге в сентябре 1943 года (с последующим утверждением Верховным судом Японии)…"

То есть, приговор по делу Зорге выносил суд не окончательной инстанции. Что, естественно, могло затянуть прохождение решения в бюрократических процедурах.

Или, если посмотреть, как эта хронология описана в предисловии к "Тюремным запискам Рихарда Зорге" профессором Прихожаевым:

"…Всего по делу группы Зорге было арестовано 35 человек, но привлечено к суду только 17…

…Дознание длилось до мая 1942 года…

…Судебное разбирательство продолжалось до 15 декабря 1942 года, после чего дело было передано на рассмотрение коллегии Токийского окружного уголовного суда. Приговор суда был объявлен 29 сентября 1943 года…

…Верховный суд 20 января 1944 года отклонил кассационную жалобу Зорге под формальным предлогом, что эта жалоба была доставлена в Верховный суд на одни сутки позже установленного срока. 5 апреля 1944 года был оставлен в силе смертный приговор Одзаки, хотя его кассационная жалоба и была представлена вовремя.

Зорге и Одзаки были казнены утром 7 ноября 1944 года…"

Отсюда видно, что дело было весьма масштабным. По делу только арестовано было 35 человек. То есть, следствие по такому сложному и объемному делу неизбежно должно было занять много времени. Оно и заняло.

Более того, в январе 1942 года прошла вторая волна арестов по этому делу, судя по всему, на основании показаний подследственных, арестованных в октябре 1941 года.

То есть, никто в японской полиции и прокуратуре вовсе не "отбывал номер", затягивая искусственно следствие.

Здесь очень показателен еще и тот факт, что к суду была превлечена всего половина из общего числа первоначально обвиняемых по делу. То есть, это явный признак того, что следствие велось не формально. Что внимательно изучались все факты и обстоятельства дела. По каждому обвиняемому.

16 мая 1942 г., официальные обвинения были предъявлены первым 7 обвиняемым: Зорге, Одзаки, Максу Клаузену, Вукеличу, Мияги, Сайондзи и Инукаи. Остальным обвинения были предъявлены позднее.

Далее, прохождение дела через судебные инстанции… апелляции… кассации…

Вот как описал эту процедуру Ю.В. Георгиев:

"В июне 1942 г. дела 18 обвиняемых по "делу Зорге" были направлены в Токийский окружной уголовный суд. Однако прежде чем начались судебные заседания, Зорге и остальные обвиняемые в течение полугода подвергались повторным допросам — теперь уже со стороны судей. Зорге допрашивал судья Кадзуо Накамура. Его допросы закончились 15 декабря 1942 г…"

Однако, при этом не надо забывать то обстоятельство, что допросы остальных обвиняемых продолжались.

"…Судебные заседания начались 31 мая 1943 г. Дело каждого обвиняемого рассматривалось отдельно тремя судьями. Соответственно, по каждому обвиняемому выносился отдельный приговор.

Приговоры основным обвиняемым были вынесены 29 сентября 1943 г…

…В декабре 1943 г. были вынесены приговоры Сигэо Мидзуно (13 лет), Фусако Кудзуми (8 лет), Томо Китабаяси (5 лет), в январе-феврале 1944 г. — Ёсинобу Косиро (15 лет), Угэнда Тагути (13 лет), Масадзанэ Ямана (12 лет), Сумио Фунакоси (10 лет), Тэйкити Каваи (10 лет), Кодзи Акияма (7 лет), Хатиро Кикути (2 года)…"

Очень интересно.

Приговор Рихарду Зорге был вынесен в сентябре 1943 года. Вроде бы затяжка, вызванная желанием Зорге "поменять".

Но вот еще троим людям, проходящим по его делу приговор был вынесен еще позднее — в декабре 1943 года. А еще восьмерым так вообще в январе-феврале 1944 года.

Другими словами, как минимум, до февраля 1944 года дело не могло считаться закрытым.

И, что примечательно, не из-за Рихарда Зорге.

Думаю, все это было вполне характерно для прохождения дела такой важности через положенные в Японии инстанции.

В СССР же все было по другому, значительно быстрее. Даже в послесталинском СССР. Что уже там говорить о сталинской эпохе…

Поэтому у советского человека и срабатывает автоматически удивленное: "Почему так долго?"

В США сегодня аппеляции на уже вынесенные смертные приговоры иногда рассматриваются годами. И никого это почему-то не удивляет.

Кроме того. В пользу обычности сроков прохождения данного дела говорит еще и такое соображение.

Как-то так получается, что, когда речь заходит об "обмене Зорге", привычно забывается, что 7 ноября 1944 года был казнен не только Рихард Зорге, но и Одзаки Ходзуми, член разведгруппы "Рамзай", проходящий с ним по одному делу.

Нет, в обычном, так сказать, изложении об этом все и всегда помнят, конечно. Но вот, как только доходит до "рассказа о японских попытках обмена Зорге", этот факт как-то забывается.

И не зря.

Потому что, каким образом можно объяснить этот факт с точки зрения версии, что казнь Рихарда Зорге откладывалась так долго из-за надежд японцев на обмен?

Одзаки-то с кем и на кого хотели менять?

Вот, если бы по этому делу сначала казнили Одзаки, а потом, спустя несколько месяцев (а то и лет), казнили Зорге, вот тогда версия о желании японцев обменять Зорге выглядела бы, действительно, солидной. Заслуживающей серьезного обсуждения, во всяком случае.

А в данном же случае, выглядит она притянутой за уши.

Не было, судя по всему, никаких предложений от японцев. Как не было никаких предложений с советской стороны.

Да и не могло их быть.

Давайте на время отвлечемся от версии, что Сталин не хотел его обменивать, чтобы ликвидировать свидетеля…

Мы еще в дальнейшем внимательно посмотрим донесения Рихарда Зорге кануна войны. И вы сами сможете оценить, насколько они могут быть предметом сталинской мести.

Сейчас давайте остановимся на более серьезных материях.

Вернемся снова к письму начальника ИНО НКВД Фитина на имя Димитрова.

Вывод из этого письма А.Г.Фесюн делает абсолютно верный.

"…В свете этого письма становится вполне ясно, что с советской стороны никто не мог и заикнуться о том, чтобы попробовать выручить Зорге…"

Только не в том смысле, конечно, что "заикнуться не могли" в силу незнания.

Само собой разумеется, что о Зорге знали в разведывательном управлении Генштаба РККА. Генерал Голиков, например.

Дело, конечно же, не в том, что никто в НКВД не знал имени Зорге. Дело как раз и заключается в том, — что именно узнал о Рихарде Зорге начальник ИНО НКВД.

Из письма Фитина видно, что сотрудники НКВД по своим каналам установили, что советский разведчик дает показания. И не просто в том общем смысле, что "признал, что работал на СССР", как это часто формулируется. А дает подробные, развернутые показания. С именами и фактами. Иначе, откуда Фитин узнал имена его связных — Будкевича и Зайцева? Зорге ему назвали предположительно (то ли Зорге, то ли Хорхе). А имена связных даны им почти точно. Только в фамилии Будкевича допущена опечатка, так это допускается и в современных изданиях — то он Будкевич, то он Буткевич.

Кроме того, вступление в 1919 году в коммунистическую партию Германии именно в Гамбурге… участие в 1925 году в конгрессе Коминтерна в Москве… Это ведь такие подробности, которые сама японская полиция не могла бы выяснить самостоятельно, при всем ее желании. Это мог японцам рассказать только сам Зорге. Причем рассказать добровольно, так как никто его в этом уличить, а значит, заставить говорить, не мог.

Отсюда напрашивается вывод. Не для нас, конечно — для них, для тогдашних.

Советский разведчик не просто признал, что "работает на СССР", а в полном объеме сотрудничает со следствием.

Кто, какая разведка будет менять в таком случае своего сотрудника?

И все это еще только на первый, самый поверхностный, взгляд. Это еще, как ни странно, не самое тяжелое обвинение, которое могла предъявить ему Москва.

Все-таки, как ни хотел я избежать темы поведения Рихарда Зорге на следствии, коснуться этого придется. Поскольку есть одна ее сторона, которая прямо влияет на существо обсуждаемого вопроса.

Зорге в самом начале следствия, когда он только начал давать показания, делал упор на то обстоятельство, что он работал в Китае и Японии на Коминтерн, а вовсе не на советскую военную разведку. Которую он признавал чисто техническим органом, способствующем передаче его информации в Коминтерн и ЦК ВКП(б).

Впоследствии работу на советскую военную разведку ему признать все-таки пришлось. Но в начале, повторю, дело обстояло именно так.

Профессор А.А. Прихожаев в своем предисловии к "Тюремным запискам" Рихарда Зорге объяснял это опасениями Зорге, что дело его может быть передано военной полиции "Кэмпэнтай". И он здесь прав.

Но вот его мнение, что эта позиция Зорге была правильной, является, по-моему, ошибочным.

Эта позиция, занятая Зорге на следствии, судя по всему, и должна была погубить его окончательно.

Потому что Зорге не просчитал, что советская разведка сможет каким-то образом узнать о его поведении на следствии.

А она узнала.

Обратите внимание на дату письма Фитина. 14 января 1942 года.

Сопоставим это с тем фактом, что публично об аресте группы Зорге в Японии было сообщено только 17 мая 1942 года, после окончания следствия по его делу.

То есть, из открытых источников разведка советской госбезопасности узнать сведения, перечисленные в январском письме Фитина, не могла.

Значит, получила она их агентурным путем. И явно не в форме сведений общего характера. Каким-то образом, судя по всему, НКВД получила доступ к материалам следствия.

Все это прямо вытекает из фактов, перечисленных Фитиным в своем письме.

Теперь давайте вспомним, что арест Зорге и следствие по его делу практически совпали по времени с многочисленными арестами в рядах японских коммунистов. Происходил, фактически, окончательный разгром коммунистической партии Японии.

Естественно, Рихард Зорге не имел к этому никакого отношения. Более того, одной из существенных причин провала его группы и явились, судя по всему, эти массовые аресты.

Однако, наивно было бы думать, что педалирование им на предварительном следствии темы работы на Коминтерн, было его собственной находкой. Конечно же, здесь он просто с готовностью подхватил направленность задаваемых ему вопросов.

Но при этом необходимо учитывать то важное обстоятельство, что, хотя прокуратура с полицией тоже не были заинтересованы передавать дело Зорге в другое ведомство, объяснялся их интерес к Коминтерну совсем другими причинами.

Намного более серьезными.

Но о них Рихард Зорге, естественно, ничего не знал.

В конечном итоге, получилось так, что показания Зорге о работе в Японии его разветвленной разведывательной сети именно на Коминтерн, сыграли существенную роль в разыгранной японским спецслужбами операции по компрометации японских коммунистов. Вне его желания, подчеркну. Это хорошо понимаешь при чтении его "Тюремных записок".

Здесь он попросту был еще раз переигран японскими спецслужбами.

И вот теперь вернемся к возможной реакции советского руководства на все эти обстоятельства. Перечитаем еще раз письмо Фитина, теперь уже с учетом, конечно же, хорошо известного в Москве разгрома КПЯ. На его фоне, так сказать.

Что там должны были подумать?

Зорге дает японским властям совершенно фантастические сведения о своей мнимой работе на Коминтерн, о том, что находясь в Японии, он "вел коммунистическую работу".

Поддерживая при этом связи с сотрудниками советского посольства.

Это при том, что все его годы нелегальной работы на Востоке Москва категорически запрещала ему любые контакты с местными коммунистами. Именно из соображений, помимо безопасности разведсети, еще и опасения компрометации местных компартий.

Об этом советская сторона узнает не из официальных японских заявлений, в которых те могли бы таким образом оклеветать советского разведчика. Узнает она об этом из агентурных источников. И узнает совершенно точные факты о действительных показаниях Зорге.

Параллельно с этим обстоятельством, на всех подконтрольных Японии территориях идут аресты японских коммунистов…

На советском языке это называлось — "действия, направленные на подрыв мирового коммунистического движения". Это как максимум. Как минимум — провокаторство по отношению к компартии Японии. Разгром которой Сталин, конечно же, должен был переживать болезненно.

И в связи с этим соответственно оценивать роль во всем этом Рихарда Зорге.

Да даже и без всей этой эмоциональной составляющей. Прав совершенно Роберт Ваймант, когда подметил, что одно только согласие обсуждать вопрос о выдаче или обмене Рихарда Зорге было равнозначно, в этой ситуации, признанию Сталиным того, что Коминтерн и ВКП(б) ведут в Японии подрывную работу по свержению существующего строя.

И все это благодаря показаниям Зорге.

Так что, вопрос об обмене Зорге, действительно, не мог бы возникнуть тогда в СССР ни в какой форме.

Только, конечно, совсем не по тем причинам, что дежурно кочуют из одной публикации о Зорге в другую.

Подводя итог, рискну предположить, в свете изложенного, что вопрос о возможной выдаче Рихарда Зорге в СССР, несколько сфантазирован, по-моему.

Тогда, в шестидесятые годы.

И продолжает благополучно фантазироваться до сего дня.

ОТКУДА ЗОРГЕ ПОЛУЧАЛ ИНФОРМАЦИЮ?

Если говорить о действительных причинах, по которым Москва относилась к донесениям Зорге осторожно, то здесь, конечно же, необходимо упомянуть о его работе на германскую разведку.

Сегодня, нет-нет, да выскочит кто-то на газетные страницы с "сенсацией" — "Зорге был двойным агентом!" И начинают взахлёб мусолиться версии о его работе против СССР. Обычное дело.

Между тем, отношения Рихарда Зорге с германскими спецслужбами давно уже ни для кого не являются секретом. Известно также о том, что эти отношения были санкционированы руководством советской разведки.

Вот что сказал в своём интервью А. Фесюну генерал П. Судоплатов:

"…Трагедия ЗОРГЕ в том, что он с санкции АРТУЗОВА, УРИЦКОГО, БЕРЗИНА, КАРИНА, БОРОВИЧА (его офицер связи) сотрудничал с немецкой разведкой в Японии. Это ставило его в положение неполного доверия. Я помню документы о том, что, хотя источник из аппарата германского посла в Японии сообщает важные сведения, он не заслуживает полного доверия. Такие справки на Зорге давало руководство Разведупра еще за три года до его ареста…"

О причинах появления этой формулировки, так же, как и о её авторе, мы с вами уже говорили.

Да, безусловно, чисто психологически недоверие к разведчику, играющему одновременно на две стороны, возникает неизбежно. Но, в данном случае, такое совершенно рефлекторное отношение может иметь значение только в смысле повышенной настороженности к сообщениям разведчика. Что может привести только лишь, как это ни парадоксально, к совершенно здоровому стремлению проверить его информацию по другим источникам. Сопоставить с другими сообщениями.

Имеет также значение опасение получить фальшивку не в результате враждебных действий своего сотрудника, но от играющего против него же противника.

Поэтому, думаю, более уместно говорить не о недоверии к добросовестности разведчика. Речь идёт о вполне оправданной настороженности к сообщениям источников, из которых черпал информацию Рихард Зорге.

Я имею в виду информацию с немецкой стороны.

В связи с этим есть одно забавное соображение.

Вот Сталина обвиняют в том, что он не верил сообщениям Зорге.

Но простите. Зорге не добыл ни одного документа, где говорилось бы о нападении Германии. Да и не могло быть таких документов в германском посольстве в Токио.

В недавние времена (до появления в широком доступе архивных документов по этой теме) частенько рассказывалась в разного рода публикациях история о том, что чуть ли не в апреле-мае 1941 года Гитлер сообщил японской стороне о готовящемся нападении на СССР. С указанием даты нападения и чуть ли не с подробным разъяснением по стратегическому замыслу операции "Барбаросса".

Сейчас звуки по этому поводу притихли. Поскольку ни одного документального упоминания об этом не найдено не только в России, но и в самой Японии. Сегодня историки признают то обстоятельство, что Гитлер до последнего момента тщательно скрывал свои намерения в отношении СССР от японцев. Гитлер не хотел знакомить своего японского союзника со своими намерениями в отношении СССР. Опасаясь как раз утечки информации из Японии.

Соответственно, германский МИД не информировал об этом и своё посольство в Токио. За ненадобностью.

Единственное, что было сделано в этом направлении германским МИДом, это поручение для своего посольства в Токио прощупать почву у японской стороны о её позиции в случае начала военных действий Германии против СССР. Сделано это было примерно за неделю до немецкого нападения.

Как раз эту информацию Рихард Зорге и направил в Москву. 17 июня 1941 года.

Роберт Ваймант выдвинул в качестве мотива недоверия Гитлера к японскому союзнику присущее последнему мнение о японцах как о низшей расе, высказанной им ещё в "Майн кампф". Гитлер полагал, что японцы могли выдать переданную им информацию русским или англо-саксам.

Недоверие Гитлера к Японии особенно усилилось после заключения пакта о ненападении между Японией и СССР. Кроме того, ему казались подозрительными переговоры Японии с США и Великобританией, о которых его союзник практически не информировал его.

Поэтому, почти всё, чем довольствовался Зорге при сборе информации, это разговоры с послом, атташе, сотрудниками германского посольства, курьерами из Берлина.

Но простите, что это за источник такой — посольство страны вероятного противника в третьей стране? Посольство — не генштаб, где хранятся карты и планы вторжения.

Насколько могут быть информированы дипломаты пусть высокого, но, конечно же, не самого высшего ранга? Что в их словах точное знание, а что — их собственные домыслы?

Рихард Зорге добросовестно пересказывал в своих донесениях в Москву мнения, соображения, слова знакомых ему немцев. И это немцы не из немецкой ставки. Не из высоких штабов Вермахта.

Самый информированный из них человек — в ранге посла. Который, как мы видим, по официальным каналам так и не был осведомлен о действительном положении вещей.

Остальные источники Зорге — рядовые немецкие чиновники, проезжие немцы, курьеры и т. д.

Зорге добросовестно пересказывает их МНЕНИЯ.

Вот, например, одно из таких мнений, изложенных Рихардом Зорге в своём донесении в Москву уже после начала войны, в сентябре 1941 года.

Публикация А. Фесюна.

"…Документ N 178

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА Вх. N 18068

НАЧАЛЬНИКУ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ

ГЕНШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ

ТОКИО, 14 сентября 1941 года

Паула [морской атташе германского посольства в Токио] сказал мне, что он уверен, что очередное большое наступление немцев будет направлено на Кавказ через реку Днепр.

Паула думает, что если немцы не получат нефти в ближайшее время, то дальше они должны проиграть войну. Поэтому бои около Ленинграда и Москвы являются более или менее для показа, а главная атака должна быть на Кавказ.

ИНСОН…"

Вот, пожалуйста, Зорге добросовестно передал мнение такого околознающего источника. Высказано оно было за две недели до начала генерального наступления немцев на Москву (операция "Тайфун"). Между прочим, источником этим был не какой-то там рядовой необученный. Им был военно-морской атташе Германии контр-адмирал Веннекер.

Так что, попробуем быть справедливыми. Давайте, обвиняя Сталина в том, что "он не верил Зорге", обвиним его и в том, что он не поверил его информации, что в 1941 году "…бои около Ленинграда и Москвы являются более или менее для показа, а главная атака должна быть на Кавказ…"

Получается, что каждый раз, когда произносятся слова осуждения о том, что Сталин не поверил Рихарду Зорге, читать их надо так.

Сталин, гад, не поверил немцам, которые делились с Зорге своими личными соображениями. Немцам, не имевшим заведомо доступа к действительно наисекретнейшим сведениям о планах немецкого командования.

Сталин не поверил досужим рассуждениям немецких околознающих источников.

Может быть, он действительно был в этом неправ.

Но только в этом.

При чем здесь недоверие к Зорге?

Это первое.

Второе, это круг невольных информаторов советского разведчика. Так получилось, что главную информацию Зорге имел не просто от сотрудников посольства. Он имел её от сотрудников германской военной разведки (абвера).

При этом заметим одну крайне пикантную деталь. После разоблачения Зорге не пострадал по службе не только штандартенфюрер Майзингер. Не пострадал также никто из офицеров абвера, друживших с Зорге и щедро делившихся с ним секретной информацией.

Самым поразительным во всём этом является реакция Берлина на степень вины главного источника приватной информации Рихарда Зорге — посла Германии в Японии генерал-майора Ойгена Отта.

Рихард Зорге был арестован 18 октября 1941 года. Генерал Отт был отставлен от должности телеграммой Риббентропа, полученной в Токио 23 ноября 1942 года. Однако объявлено об этом было только в конце декабря 1942 года, когда прибыл новый посол — Хайнрих Штамер.

Так что, остаётся ещё и гадать — насколько отставка Отта была связана с разоблачением Зорге, а насколько — с неудачей германской дипломатии, не сумевшей втянуть Японию в войну с СССР, пока на Волге гремела Сталинградская битва.

Тем более, что отставка Отта вовсе не означала каких-то дальнейших репрессивных мер. Ему был сохранён генеральский чин. Только в мае 1943 года он убыл из Токио в Пекин, где и находился со своей семьёй всю войну.

Какой уж здесь Восточный фронт…

Немецкие военные разведчики более низкого ранга вообще остались без каких-либо нареканий со стороны своего берлинского руководства.

Давайте всё-таки посмотрим более внимательно, каковы были отношения Рихарда Зорге с этой категорией его ближайшего окружения.

Вспомним ещё раз его признание, сделанное им в "Тюремных записках":

"…Меня считали немного беспокойным, роскошествующим журналистом. Конечно, они не знали, что помимо работы в газете я должен был выполнять еще очень многое. По этим причинам у меня были дружеские отношения с немецкими спецслужбами…"

Судя по характеру задаваемых японской полицией вопросов, это признание Рихарда Зорге не вдохновило его следователей к более глубокому изучению затронутой темы. Судя по всему, они получили ясное указание своего руководства — в этом направлении не копать.

Поэтому о деталях этих "дружеских отношений" остаётся только догадываться. Но тайна эта выглядит уж слишком прозрачной.

Неужели опытный немецкий разведчик Отт мог быть настолько безрассудно откровенным с посторонним для своей службы человеком?

Ведь он давал ему знакомиться с такими секретными документами, которые не полагалось видеть даже его ближайшим помощникам.

Более того, он поручал Рихарду Зорге самому шифровать его донесения в Берлин, используя посольские коды.

Об этом упоминал в своих воспоминаниях бывший резидент РУ Я. Бронин:

"…В вышедшей в Лондоне в 1955 году книге[182] Г. О. Мейснер, бывший третьим секретарем германского посольства в Токио, утверждает, что "Отт показывал Рихарду Зорге секретные бумаги, которые он не имел права показывать даже первому секретарю посольства".

Еще одна интересная деталь: когда Отт был еще военным атташе, Зорге иногда помогал ему также в шифровке телеграмм, узнав таким образом тайну германского шифра…"

О последнем факте упоминает и Роберт Ваймант.

Но, может быть, наиболее близкий Рихарду Зорге разведчик-дипломат полковник (потом генерал) Отт, был недалекий и тупой солдафон?

Нет, оказывается это не так.

Сам Рихард Зорге в своих "Тюремных записках" так охарактеризовал его: "… Частые встречи с послом Оттом и двумя-тремя сотрудниками посольства я также использовал для своего образования в области политики. Мы обсуждали текущую ситуацию, и это было очень важным при рассмотрении общей политической обстановки и выработке соответствующих выводов и при сравнении с предыдущими событиями. Посол Отт был проницательным, способным дипломатом, а его помощник Мархталер истолковывал текущие события, опираясь на историю и литературу. Из бесед с ними я нередко получал полезные идеи для своих исследований…"

Обратим внимание на мнение Зорге об Отте, как человеке проницательном.

А теперь посмотрим на характеристику Отта со стороны сотрудников советской военной разведки. В уже упоминавшейся мной "Справке М. Сироткина", опубликованной А. Фесюном, генерал Отт характеризуется так:

"…б) Германский посол Эуген Отт.

Эуген Отт был представителем старых кадров германской разведывательной службы. Еще в период первой мировой войны (1914–1918 гг.) он был ближайшим помощником небезызвестного "полковника Николаи, возглавлявшего в то время всю систему германского шпионажа"[176].

Надо полагать, что и в годы, непосредственно предшествовавшие приходу к власти Гитлера, Отт сохранял эту связь с Николаи, ведя под его руководством пока еще скрытную деятельность по воссозданию и развертыванию разведывательной службы германского рейхсвера…"

Отт, профессиональный военный разведчик с большим стажем, к тому же, умный и проницательный человек, допускает к документам, содержащим государственную тайну, постороннего человека. Да еще и имеющего сомнительное политическое прошлое…

Так не бывает. Просто не бывает.

Не бывает доверчивых разведчиков и контрразведчиков, которых можно легко обмануть, подняв бокал: "За НАШУ победу".

По крайней мере, не бывает доверчивых и, одновременно, успешных. А Отт, без сомнения, был успешен на своем поприще.

Однако, все эти соображения сразу теряют свою силу, если допустить, что речь идет совсем не о постороннем для Отта (и немецкой разведки) человеке.

Давайте вспомним также историю с показаниями чекиста — перебежчика Люшкова. Вспомним, что Зорге смог получить доступ к такой наисекретнейшей информации. Прибывший из Берлина полковник абвера взял у Люшкова показания. Затем дал прочесть их (видимо, имел такие инструкции) майору Шоллу, офицеру связи между германской и японской разведками. Шолл (его фамилия произносится всегда по разному — Шолл или Шолль) совершенно спокойно "дал почитать" эти показания Рихарду Зорге.

Даже если предположить, что Отт, до него Дирксен и прочие немецкие дипломаты свободно допускали Зихарда Зорге к секретным служебным документам только в силу того, что Рихард Зорге — хороший человек.

С какого перепугу с секретными документами знакомил его другой сотрудник немецкой военной разведки?

Потому что видел, что ему доверяли его коллеги? Да коллеги-то могли делать всё, что им угодно. Хоть на голове ходить.

Отвечать за собственное служебное преступление, если что, будут не коллеги. Отвечать будет он сам.

Другое дело, если Рихард Зорге был не просто хорошим парнем с симпатичным фронтовым прошлым, а коллегой Шолла по работе. Тогда его поступок вполне объясним.

Или ещё А.Г. Фесюн пишет:

"…[24] Вот примеры. Зорге дезинформировал немцев о численности советских войск на Дальнем Востоке через германского военного атташе Фрица-Юлиуса фон Петерсдорфа, который постоянно обращался к нему за консультациями. Аналогичные сведения Зорге "подкинул" и в японский генштаб, который не сразу заметил снятие с дальневосточной границы многих советских дивизий (Мадер Ю. Указ. соч. С. 173)…"

Каким образом фон Петерсдорф без какого-либо удивления принимал от гражданского журналиста сведения о количестве советских дивизий на Востоке? Эти сведения были секретными как в СССР, так и в Японии.

Между тем, к сведениям, поставляемым этим журналистом, внимательно прислушивались.

Роберт Ваймант писал о том, что немецкий военный атташе полковник Матцки летом 1940 года попросил Зорге сделать отчёт о производственной индустрии Японии в военное время для генерала Георга Томаса, руководителя экономического департамента германской армии.

"…Генералу Томасу крайне необходимо знать, как идет перестройка японской промышленности с прицелом на военные нужды, — сказал Матцки. — Ему нужно иметь полное исследование самолетостроительной, автомобильной, танковой, алюминиевой, металлургической, сталелитейной и топливной сфер: уровни выхода продукции, производственные стандарты, все вещи такого рода…"

Другими словами, немецкое военное командование прямо и недвусмысленно дает Рихарду Зорге задание с целью получения РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ информации. Потому что такой отчет (и это понятно всем) невозможно составить путем отвлеченного анализа, без получения совершенно секретных цифровых и фактических данных.

Конечно, часть этих сведений была им получена у самих сотрудников немецкого посольства. Но наверняка только часть, потому что, если вся информация уже была собрана сотрудниками посольства, то почему только Томасу и Матцки пришло в голову систематизировать её в одном сводном документе?

Нет, судя по всему, речь должна была идти не только об аналитической работе Зорге при составлении им отчёта на основании уже собранных данных, но и о добывании им по своим каналам дополнительной секретной информации.

Кстати, после своего перевода из Токио в Берлин полковник Матцки был произведён в генерал-майоры и назначен начальником разведывательного отдела германского Генерального Штаба.

Сменивший его на посту военного атташе полковник Кретчмер был знакомым генерала Матцки. По крайней мере, они переписывались уже после назначения Кретчмера в Токио. Кретчмер тоже был очень дружен с Рихардом Зорге.

И тоже пользовался его услугами.

Короче, прочность позиций Рихарда Зорге в германском посольстве была идеальной.

В Справке М. Сироткина причины этого излагались открытым текстом.

"…В чем причина и основа успеха легализации "Рамзая", какие условия обеспечили ему возможность приобрести особое доверие со стороны германских "друзей" и войти в посольство в качестве штатного сотрудника? Попытка найти ответ на эти вопросы будет сделана ниже, при анализе связей и деятельности "Рамзая" в германском посольстве.

Здесь же можно ограничиться лишь следующими замечаниями:

1. "Рамзай", руководствуясь конкретной и ясной установкой Центра относительно характера его взаимоотношений с посольством ("войти в полное доверие сотрудников германского посольства", "считать наиболее эффективным установление служебного или полуслужебного сотрудничества в посольстве"), мог завоевать такое доверие, лишь оказывая эффективные услуги посольству, — в первую очередь военному атташе — разведчику Отту. Как это будет подробнее изложено ниже, эти услуги заключались в снабжении Отта разного рода полуофициальными и неофициальными информациями по экономике, внутриполитическому положению и военно-политическим мероприятиям Японии. Это явилось основным, важнейшим фактором, который помог "Рамзаю" сделаться "своим человеком" в германском посольстве.

2. Назначение "Рамзая" на штатную должность в посольство и на пост заместителя главы Германского информационного бюро позволяет сделать вывод, что немцы считали "Рамзая" достаточно проверенным и не располагали какими-либо материалами, компрометирущими "Рамзая".

Если предположить, что посольство имело какие-то сведения о прежней или настоящей работе "Рамзая" на советскую разведку, то можно еще допустить, что военный атташе Отт все же пошел бы на использование его как информатора-двойника для получения сведений по Японии, но невозможно считать вероятным, чтобы немцы, зная или подозревая "Рамзая" как советского разведчика, могли назначить его на штатную должность в посольстве и на ответственный пост заместителя руководителя Германского информационного бюро…"

Кстати, Германское информационное бюро, по утверждению Р. Вайманта, было включено к 1941 году в систему германской военной разведки.

И вернёмся ещё раз к мемуарам Шелленберга. Судя по ним, в 1940 году Рихард Зорге стал также и агентом его разведслужбы. Неофициально он с ней сотрудничал и раньше. Поскольку регулярно снабжал главу ДНБ фон Ритгена важной информацией.

Фон Ритген же явно был высокопоставленным работником политической разведки.

Заметим, что донос на Зорге 1940 года, о котором рассказывал Шелленберг, никоим образом не касался полномочий политической разведки. Его должен был бы разбирать совершенно другой орган. Гестапо. По подследственности, так сказать. Поскольку касался сомнительных политических взглядов члена НСДАП Рихарда Зорге.

Ритген же с этим доносом пошёл прямо к Шелленбергу. И в результате их беседы "…В конце концов мы пришли к соглашению, что я должен буду защищать Зорге от нападок со стороны нацистской партии, но только при условии, что Зорге в своих докладах будет включать секретные сведения о Советском Союзе, Китае и Японии…" То есть Шелленберг фактически поручил Ритгену техническую сторону вербовки Зорге.

И Шелленберг же высоко оценил качество работы Рихарда Зорге на политическую разведку Третьего рейха. Он писал в своих мемуарах о том, что к началу 1941 г.

"…Зорге сообщил нам оценку общего положения, согласно которой он считал вступление Японии в тройственный пакт всего лишь политической манипуляцией, не имеющей для Германии никакого реального военного значения. После начала войны с Россией он также указал на то, что Япония ни при каких обстоятельствах не нарушит пакта о ненападении заключенного с Россией; война в Китае, по его утверждению, предъявляет колоссальные требования к военному потенциалу Японии — прежде всего военно-морской флот настоятельно требует установления контроля над южной частью Тихого океана. Он заключил это из характера снабжения сухопутных войск нефтью и горючим — по его мнению этих запасов хватит лишь на полгода…"

Между прочим, последнее являлось совершенно секретными сведениями, которые можно добыть только с помощью агентуры. То есть, другими словами, немцев не удивляло, что у Зорге есть своя агентура? Получается, что не удивляло.

И наиболее интересен, конечно, вывод Шелленберга о качестве получаемой от Зорге информации:

"…Зорге, при всем своем неприятии национал-социалистского режима, ни разу не сделал попытки дезинформировать нашу разведку…"

Исчерпывающе сказал о взаимоотношениях Рихарда Зорге с немецкими спецслужбами Роберт Ваймант:

"…Отношения Зорге с германской разведкой интригующи. Помимо замечаний Шелленберга и некоторых намеков, у нас остаются только предположения. Однако даже при том, что мы не имеем точных сведений, вполне можно сделать вывод, что Зорге постепенно оказывался запутанным в сетях германского шпионажа, принимая все больше официальных назначений. Даже по небольшой имеющейся информации, мы знаем, что он получал жалование от германской службы безопасности, верховного командования и германского агентства новостей (которое к 1941 году стало подразделением германской военной разведки), а также от германского министерства иностранных дел…"

При этом, конечно, необходимо себе отчётливо представлять, что сама по себе успешность работы Зорге напрямую зависела от его контактов с немецкой разведкой. Поскольку, повторю, никто, конечно, не подпустил бы его близко к тем секретам, куда он добрался, без его особых отношений с нею.

Одновременно мне кажется удачным найденный Р. Ваймантом термин "запутанным". Поскольку, это положение имело для Рихарда Зорге и другую сторону. Оказавшись втянутым в игры с немецкой машиной шпионажа, он не имел шансов переиграть её, когда эта машина стала использовать его в своих, неизвестных ему целях.

Я имею в виду положение, в котором оказался советский разведчик, когда перед самым нападением Германии на СССР его источники в германских разведорганах начали усиленно снабжать его ложной информацией. При этом опять-таки не в связи с подозрениями о его связях с советской разведкой. Вовсе нет. Причиной этого явилась массированная операция немецких разведслужб, снабжавших ложными сведениями своих собственных работников.

Ярким примером этого явилась деятельность "лучшего друга" Зорге подполковника Шолла. Накануне войны тот прибыл из Берлина проездом в Бангкок, куда он был назначен на должность военного атташе. Но, вместо того, чтобы спешить к своему новому месту службы, Шолл осел в Токио на достаточно долгое время. Его основным занятием было, естественно, общение со своими многочисленными друзьями и знакомыми. Их было огромное количество, поскольку ранее долгое время Шолл служил здесь же, в Токио.

Какие инструкции получил этот опытный военный разведчик в Берлине? Почему долгое время, как раз в мае — июне 1941 года он не спешил отправляться к своему месту службы?

Почему именно от него Зорге узнавал настолько фантастические вещи, что Москва даже запрашивала Зорге охарактеризовать, что из себя представляет этот самый подполковник абвера?

Обо всём этом можно только догадываться. Что мы можем видеть на поверхности, так это информацию, которой щедро делился с окружающими этот "простодушный" подполковник. И которая попадала к Рихарду Зорге. А от него — в Москву.

Мы с вами будем ещё подробно говорить о ней.

Но прежде чем сделать это, я думаю, надо раз и навсегда расставить точки над i.

То обстоятельство, что Рихард Зорге работал не только на советскую разведку, ни в коем случае не бросает на него никакой тени.

Желающим посмаковать эту "сенсацию" достаточно задать себе один простой вопрос. Принесла ли его работа на немецкую разведку хотя бы толику вреда интересам Советского Союза?

Вот мнение по этому поводу М.И. Сироткина, изложенное им в своей справке 1964 года, которую я уже не один раз цитировал в этом очерке:

"…Ряд замечаний Шелленберга свидетельствует о том, что германское руководство высоко оценивало информации, получаемые от "Рамзая". Описывая попытки германской разведки разгадать истинные замыслы японского правительства летом 1940 года и оценивая донесения, полученные от одного из германских агентов, Шелленберг указывает: "Это донесение, наряду с донесением представителя Германского информбюро в Токио Зорге, Гейдриху предстояло обсудить на совещании с участием Гитлера, Гиммлера, Риббентропа, Кейтеля и Йодля. Материалы, которые присылал Зорге Ритгену, были очень полезными и по своему содержанию не могли вводить в заблуждение" (Шелленберг, с. 256, 404).

Шелленберг не упоминает ни одного случая, когда Зорге прислал бы какую-либо информацию по Советскому Союзу. Предъявленное "Рамзаю" требование: "включать в его доклады секретные сведения о Советском Союзе" — носило по существу формальный характер и выглядело довольно странно. "Рамзай" в течение семи лет работал в Японии, имел связи в японских правительственных кругах, и было, по меньшей мере, нелогично ожидать от него секретных информаций по Советскому Союзу…"

Да, имеется для некоторых соблазн объявить то обстоятельство, что присылаемые им в Москву сведения были далеко не всегда и не во всём точны, попыткой сознательно дезинформировать советское руководство.

Тоже, своего рода попытка выстроить объективную историческую картину. Где великий Сталин и его очернители. И одним из главных знамён очернителей является Рихард Зорге. Поэтому надо объявить сталинского врага шпионом и предателем.

Примитивно это. И грустно.

Говорящие о дезинформаторстве Зорге, видимо не читали его тюремных записок. Клаузен, отрекшись от своих прошлых идеалов, спас свою жизнь. Зорге свою жизнь таким образом спасать не стал. Этот человек имел идеалы. Этот человек не отрекся от своих идеалов. Перед лицом смерти.

Говорить о том, что такой человек предал их в ситуации, не грозящей ему гибелью, совершенно бессмысленно.

Что могло его заставить сделать это? Деньги? Смешно. Угрозы? Глупо.

Впрочем, эмоции в данном случае не имеют значения. Имеют значение всегда и во всём факты. А если смотреть только на факты, то достаточно ознакомиться с донесениями многих других советских разведчиков кануна войны. И задать себе вопрос. Насколько более точными были в это время их сообщения?

Если попробовать в этом разобраться даже самым поверхностным образом, то получится, что эту претензию можно адресовать не только к нему, но и ко всем другим советским разведчикам, работавшим тогда в разных странах мира.

Здесь очень к месту было бы вспомнить удачную мысль М. Мельтюхова:

"Думается, что германским и советским спецслужбам лучше удалось скрывать свои секреты, нежели раскрывать чужие".

ОБЪЕКТИВНОСТЬ ОБЪЕКТИВНЫХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ

Недавно состоялся у меня примечательный разговор. Мой хороший знакомый, делясь своими впечателениями о недавно прочитанной книге, отозвался о ее авторе примерно так:

— Нет, больше я его читать не буду. Слишком уж он пристрастен. Явный государственник. Чувствуется, что сталинист. И патриот, конечно, что для историка недопустимо.

Заметив мое недоумение его последними словами, пояснил:

— Историк не должен быть патриотом, как не должен быть и антипатриотом. Он должен быть беспристрастен. Только тогда можно рассчитывать на его объективность.

Короткий был разговор, на бегу, можно сказать. Но чем-то он меня задел. Чем-то царапнул.

Ведь сложилось же в обществе такое убеждение, что имеется в истории двадцатого века некая нейтральная, совершенно объективная система доказательств. Которую пытаются сейчас разрушить сталинисты и государственники.

К чему я это здесь вспомнил?

Да вот, вспомнилось как-то, в процессе написания этой главы. Когда попробовал понять происхождение одной сталинской резолюции на документе.

А уж к месту вспомнил, или нет — решать вам.

Итак.

Нам всем хорошо известно, как именно относился Сталин к предупреждениям советской разведки о готовящемся нападении немцев. Существует давно известная солидная система доказательств того, что Сталин в готовящееся нападение не верил.

Несмотря на многочисленные и точные сведения, представляемые ему советской разведкой.

Речь идет, в частности, о донесениях Рихарда Зорге. Но и не только о них.

Недавно случилось мне полистать одно детское издание.

Называется: "Энциклопедия для детей. Т. 5. История России и ее ближайших соседей Ч. 3. XX век."

Главный редактор М. Аксенова

Методологический редактор тома А. Элиович

Ответственный редактор тома О. Елисеева

Эти имена надо обязательно запомнить.

Потому как учат они российских детей объективно доказанным историческим истинам.

Открываем страницу 484.

Вышеперечисленные господа выложили детям в качестве учебного материала документ за подписью Берии:

"Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня "дезами" о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщил, что это "нападение" начнется завтра…

То же радировал и генерал-майор В. И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на свою берлинскую агентуру. Он нагло требует, чтобы мы снабдили этих врунов рацией…

Начальник разведуправления, где еще недавно действовала банда Берзина (Я.К. Берзин — глава Разведуправления Генштаба РККА, был репрессирован — Прим. ред.), генерал-лейтенант Ф. И. Голиков жалуется на Деканозова и на своего подполковника Новобранца, который тоже врет, будто Гитлер сосредоточил 170 дивизий против нас на нашей западной границе…

Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет…"

(Из докладной записки Л. П. Берии И. В. Сталину.

21 июня 1941 года.)

Вместе с донесениями, предупреждаюшими о скором нападении Германии на СССР, в архиве хранится резолюция Берии:

"В последнее время многие работники поддаются на наглые провокации и сеют панику. Секретных сотрудников… за систематическую дезинформацию стереть в лагерную пыль, как пособников международных провокаторов, желающих поссорить нас с Германией…"

Конец цитаты.

Позвольте вопрос, возникший сразу же.

В каком именно "архиве" "хранится резолюция Берии"? У этого архива есть имя? Или для составителей тома неизвестна та немудрёная истина, что в России имеется не один архив? Что их, скажем так, имеется несколько? Что каждый архив имеет свое наименование?

Приведенные бериевские документы давно уже обсуждаются. И давно уже ясно, что взяты они не из какого не "архива" непонятного названия. Цитаты эти взяты из документальной повести Овидия Горчакова "Накануне, или Трагедия Кассандры".

Где сам автор уверял читателей, что на обложке тома видел, как "…выцветшими фиолетовыми чернилами пронумерован фонд, опись, дело…" Но указать, какие именно номера содержат эти "фонд, опись, дело", Овидий Горчаков… забыл.

Вот так просто. Взял, и забыл.

Да это и понятно. Поскольку в подзаголовке стоит, пусть и "документальная", но "повесть". Беллетристика, в общем.

Об этом издании и о приведенных выше цитатах много и горячо говорилось в книге Серго Берия "Мой отец — Лаврентий Берия".

А вот, интересно.

Если предложить М. Аксеновой, А. Элиович, О. Елисеевой подтвердить правдивость своих слов ссылкой на место хранения документов и их поисковые данные. Те же самые номера фонда, описи, дела. Или, пусть даже не название архива, а где, в каком научном издании этот документ был опубликован. Хотя бы один раз.

Смогут?

Я вам отвечу.

Не будут даже и пытаться. Потому что объективную истину не надо ничем подтверждать. Объективная истина потому и объективная, что она не требует доказательств.

Давайте уж сами как-нибудь, субъективно посмотрим изложенные ими "документы Берии".

Вообще-то, Берия с 3 февраля 1941 года разведкой госбезопасности не командовал.

В этот день было проведено разделение НКВД на два самостоятельных наркомата: собственно НКВД (нарком Берия) и НКГБ (нарком Меркулов). Одновременно Берия был назначен ещё и заместителем Председателя Совнаркома Союза ССР.

Разведка НКВД, ранее называвшаяся 5-м отделом Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД, была преобразована в 1-е управление только что созданного НКГБ.

Таким образом, разведка была выведена из подчинения Берии.

В его непосредственном подчинении осталась только разведка погранвойск НКВД.

Вместе эти два наркомата объединили снова под руководством Берии только в июле 1941 года, уже после начала войны.

Поэтому никакой Деканозов "бомбардировать" его "дезами" не мог. Сообщения посла СССР в Германии Деканозова направлялись по назначению совершенно другому наркому — наркому иностранных дел Молотову. Молотов, если что-то там касалось сведений, интересных для госбезопасности, переправлял их наркому госбезопасности Меркулову. А уже Меркулов направлял их, в виде своих уже докладных записок, по обычной разнарядке в следующие адреса: Сталину, Молотову, Берии. К наиболее важным документам в рассылку добавлялись еще и Тимошенко, Жуков, и др.

Поэтому, если Берию (вместе со Сталиным и Молотовым) кто-то и бомбардировал, так это Меркулов. К нему и следовало относить претензии.

Только выпячивать в данном случае себя ("меня бомбардирует"), исключая Сталина (которого бомбардировали теми же самыми документами), было бы со стороны Берии несколько неосмотрительно. Поскольку выглядело как явное неуважение к вождю.

Далее.

Ничего генерал-майор В. И. Тупиков Берии "радировать" не мог. По той простой причине, что к НКВД или НКГБ он не имел никакого отношения, поскольку был он военным атташе. То есть, служил в системе Наркомата Обороны. Поэтому свои сообщения генерал Тупиков направлял по подчиненности — в Разведывательное управление Генштаба. Как, кстати, поступали и все другие военные атташе, работавшие в других странах.

Очаровательна здесь сказочная деталь, как резидент военной разведки Тупиков требует рацию не от своего (военного) ведомства. И даже не от конкурирующего — НКГБ. Он требует ее от НКВД и лично от Л.П. Берия.

Далее.

Начальник военной разведки генерал-лейтенант Ф. И. Голиков никак не мог "жаловаться на Деканозова" по той же самой причине. Сообщения Деканозова могли поступать в НКИД, НКГБ, но никак не в военную разведку, к которой он никогда и никак не относился. Которой, вообще-то говоря, и не полагалось знать о его донесениях. Без разрешения Сталина, само собой.

Еще интересный пассаж про "банду Берзина". Которая орудовала почему-то "совсем недавно". Если говорить о "бандах", то "совсем недавно" в военной разведке орудовала "банда Проскурова" (последний, перед Голиковым, начальник управления, снят с должности в июне 1940 года, расстрелян в октябре 1941 года). А еще до Проскурова — "банда Орлова" (тоже расстрелян"). До Орлова — "банда Гендина" (расстрелян). До Гендина — "банда Урицкого" (расстрелян). И только до Урицкого начальником управления был Берзин. Так почему же, "совсем недавно" — и именно Берзин?

Думаю, отгадка на поверхности. В хрущевские времена, в процессе реабилитации, почти сразу же на слуху для широкой публики появилась фамилия Берзина. В те же времена, кстати, получила известность и фамилия Новобранца.

Фамилии комкора Урицкого, так же, как и старшего майора госбезопасности Гендина, комдива Орлова, генерал-лейтенанта Проскурова были тогда еще в тени, и о них мало кто еще тогда слышал.

Овидий Горчаков написал свою повесть, по его словам, еще в 1958 году (опубликовал, правда, значительно позже).

Делать выводы?

Но самое смешное здесь, это жалобы Голикова на Новобранца. Генерал-лейтенант Голиков жалуется Генеральному комиссару госбезопасности Берии, постороннему человеку из другого ведомства, на подполковника, которого он никак не может приструнить своей властью.

То есть, он не жалуется. На самом деле он расписывается в несоответствии занимаемой должности. Своей должности. Добровольно расписывается. Прекрасно осознавая это, поскольку не первый день состоял к тому времени на военной службе.

Но еще смешнее то, что и Берия своей властью не может справиться с крепким орешком в чине аж целого подполковника. Ему Голиков доложил, что у него работает явный враг народа. Но Берия тоже ничего не может с ним сделать. Не знает, с какого боку к тому подступиться. Нет у него методов "против Кости Сапрыкина".

Поэтому, вынужден Л.П. Берия ябедничать на страшного подполковника Новобранца лично Сталину. Который один может найти на него управу.

Дурдом.

Но не весь еще.

Не падайте со стула. Выясняется, что и Сталин не одолел Новобранца. Поскольку, Новобранец не был ни расстрелян, ни посажен.

Знаете, смотрю я на эту ситуацию и думаю. Никогда и ни за что немцы не смогли бы победить СССР. Знаете, почему?

Вот, подумайте.

Кто из немецких офицеров за всю историю был самым непотопляемым? Правильно. Барон Мюнхаузен. Только слабак этот барон против нашего Новобранца.

В Красной Армии служили такие подполковники, которых боялся задевать "самый кровавый тиран в человеческой истории".

Есть здесь еще один забавный момент.

Сам Новобранец писал о том, что он был переведен из Разведуправления Генштаба в войска в начале мая 1941 года.

М.И. Мельтюхов в своей книге "Упущенный шанс Сталина" полагает даже, что в начале апреля.

Скажите пожалуйста, каким образом подполковник Новобранец мог мешать работать генерал-лейтенанту Голикову 21 июня 1941 года?

В общем, не документ, а конфетка. Без адреса, повторю. Да и откуда возьмется адрес у этого образца идиотизма?

А вот, например, документ, у которого имеется адрес.

"СООБЩЕНИЕ НКВД СССР В ЦК ВКП(б), СНК СССР И НКО СССР О ПОЛУЧЕННЫХ ПОГРАНИЧНЫМИ ОТРЯДАМИ НКВД РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫХ ДАННЫХ

N 1196/6

21 апреля 1941 г.

С 1 по 19 апреля 1941 г. пограничными отрядами НКВД СССР на советско германской границе добыты следующие данные о прибытии германских войск в пункты, прилегающие к государственной границе в Восточной Пруссии и Генерал-Губернаторстве.

В пограничную полосу Клайпедской области:

прибыли две пехотные дивизии, пехотный полк, кавэскадрон,

артиллерийский дивизион, танковый батальон и рота самокатчиков.

В район Сувалки — Лыкк:

прибыло до двух мотомехдивизий, четырех пехотных и двух кавалерийских полков, танковый и саперный батальоны.

В Район Мышинец — Остроленка:

прибыло до четырех пехотных и одного артиллерийского полков, танковый батальон и батальон мотоциклистов.

В район Острув — Мазовецки — Малкиня — Гурна:

прибыли один пехотный и один кавалерийский полки, до двух артиллерийских дивизионов и рота танков.

В район Бяла-Подляска:

прибыли один пехотный полк, два саперных батальона, кавэскадрон, рота самокатчиков и артиллерийская батарея.

В район Влодава — Орхувек:

прибыло до трех пехотных, одного кавалерийского и двух артиллерийских полков.

В район г. Холм:

прибыло до трех пехотных, четырех артиллерийских и одного моторизованного полков, кавполк и саперный батальон. Там же сосредоточено свыше пятисот автомашин.

В район Грубешов:

прибыло до четырех пехотных, один артиллерийский и один моторизованный полки и кавэскадрон.

В район Томашов:

прибыли штаб соединения, до трех пехотных дивизий и до трехсот танков.

В район Пшеворск — Ярослав:

прибыло до пехотной дивизии, свыше артиллерийского полка и до двух кавполков. \100\

Всего в эти районы прибыли: штаб, соединения 3 мотомеханизированных дивизий, 6 пехотных дивизий, до 21 пехотного полка, 2 моторизованных, 7 кавалерийских и 9 — 10 артиллерийских полков, до 7 танковых и 4 саперных батальонов, батальон мотоциклистов, 2 роты самокатчиков и свыше 500 автомашин.

Сосредоточение германских войск вблизи границы происходило небольшими подразделениями до батальона, эскадрона, батареи и зачастую в ночное время.

В те же районы, куда прибывали войска, доставлялось большое количество боеприпасов, горючего и искусственных противотанковых препятствий.

В апреле усилились работы по строительству укрепления. Строительство долговременных огневых точек отмечено в Сувапкском уезде в районах Шабляки — Подгурнж — Козьол, и установка противотанковых металлических крестовин в районе Ширвиндта Клайпедской области.

За период с 1 по 19 апреля германские самолеты 43 раза нарушали государственную границу, совершая разведывательные полеты над нашей территорией на глубину 200 км.

Большинство самолетов фиксировалось над районами: Рига, Кретинга, Таураге, Ломжа, Рава-Русская, Перемышль, Ровно.

Народный комиссар

внутренних дел Союза ССР Берия

ЦК ФСБ РФ. Коллекция документов. Машинопись, заверенная копия."

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 399.

Естественно, в сборнике допущена опечатка. Не "ЦК", а "ЦА". Центральный архив. ЦА ФСБ РФ.

Таким образом, сам Берия докладывал Сталину о переброске немецких войск к советской границе. И когда докладывал? Еще в апреле 1941 года.

Но, может быть, потом он одумался? И перестал сам докладывать Сталину сведения, за которые грозился кого-то "стереть в лагерную пыль" (если верить М. Аксеновой, А. Элиович, О. Елисеевой)?

Да нет, вот еще одна его докладная записка Сталину. Уже июньская.

Тоже за подписью Берии.

"СООБЩЕНИЕ НКВД СССР В ЦК ВКП(б) И СНК СССР

N 1798/6

2 июня 1941 г.

Пограничными отрядами НКВД Белорусской, Украинской и Молдавской ССР добыты следующие сведения о военных мероприятиях немцев вблизи границы с СССР.

В районах Томашова и Лежайска сосредоточиваются две армейские группы. В этих районах выявлены штабы двух армий: штаб 16-й армии в м. Улянув (85 км юго-западнее Люблина) и штаб армии в фольварке Усьмеж (45 км юго-западнее Владимира-Волынского), командующим которой является генерал Рейхенау(требует уточнения).

25 мая из Варшавы в направлении Люблин — Холм и Люблин — Замостье Грубешов отмечена переброска войск всех родов. Передвижение войск происходит в основном ночью.

17 мая в Тересполь прибыла группа летчиков, а на аэродром в Воскшенице (вблизи Тересполя) было доставлено сто бомбардировщиков.

25 апреля из Болгарии в Восточную Пруссию прибыла 35-я пехотная дивизия.

В мае отмечено инспектирование частей германских войск в Восточной Пруссии и на территории Генерал-Губернаторства и рекогносцировка в пограничной полосе высшими чинами германской армии.

5-7 мая Гитлер в сопровождении Геринга и Редера присутствовал на маневрах германского флота в Балтийском море, в районе Готтенгафен (Гдыня). В средних числах мая Гитлер прибыл в Варшаву в сопровождении шести высших офицеров германской армии и с 22 мая начал инспектирование войск в Восточной Пруссии.

Генералы германской армии производят рекогносцировки вблизи границы: 11 мая генерал Райхенау — в районе м. Ульгувек (27 км восточнее Томашова и 9 км от линии границы): 18 мая генерал с группой офицеров — в районе Белжец (7 км юго-западнее Томашова, вблизи границы) и 23 мая генерал с группой офицеров производил рекогносцировку и осмотр военных сооружений в районе Радымно.

Во многих пунктах вблизи границы сосредоточены понтоны, брезентовые и надувные лодки. Наибольшее количество их отмечено на направлениях на Брест и Львов. \307\

Продолжаются работы по устройству оборонительных сооружений вблизи границы, главным образом в ночное время.

Отпуска военнослужащим из частей германской армии запрещены.

Кроме того, получены сведения о переброске германских войск из Будапешта и Бухареста в направлении границ с СССР в районы Воловец (Венгрия) и Сучава — Ботошаны (Румыния).

Основание: телеграфные донесения округов.

Народный комиссар внутренних дел СССР Берия

ЦА ФСБ РФ. Ф.Зос. Оп.8. Пор N 9. Лл.52–53…"

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 516.

Ну, и?…

Как со всем этим стыкуются те самые клоунские "документы Берии"?

Получается, что сам Берия и предупреждал на самом деле Сталина о концентрации немецких войск на границе. О ночном (то есть, тайном) перемещении войск. И не только о концентрации войск.

Об инспектировании этих войск Гитлером. Об отмене отпусков. О подвозе боеприпасов и горючего. О генеральских рекогносцировках на границе. О понтонах и других плавсредствах.

Кстати, обратите внимание на бросающуюся в глаза разницу в стилистике этих документов с тем дурно пахнущим продуктом, что предложили юным читателям М. Аксенова, А. Элиович, О. Елисеева.

В общем, умному — достаточно.

Объективные наши историки во всей своей красе.

Это ничего, что ни в каком "архиве" документы, которые предлагаются детям, не хранятся. И храниться не могут.

Потому что фальшивка это. Откровенная и топорно сляпанная фальшивка.

Поэтому во всем этом особо циничным выглядит следующее обстоятельство.

Смотрите. Документы эти, мягко говоря, спорные.

Но приведены в учебном пособии для детей.

То есть, как безоговорочно истинные.

Другими словами, вместо добротных документов, действительно хранящихся в архивах, давно опубликованных и находящихся в свободном доступе, господа составители тома предъявили фальшивки, предназначенные для промывания мозгов.

Не взрослым людям предъявили.

ДЕТЯМ

На обложке, между прочим, красуется надпись, что серия удостоена премии Президента Российской Федерации. И рекомендована Министерством образования и науки Российской Федерации.

Том этот, получается, тоже удостоен. И рекомендован.

Я понимаю, что те доказательства, что я представил читателям, в общем-то, не стоили тех усилий, что были мной приложены.

Единственно, почему я посчитал нужным обратить внимание на не очень серьезное, с профессиональной точки зрения, издание, это особый цинизм, с которым сегодняшние объективные ученые промывают мозги российским детям.

Перейдем теперь к более серьезным исследователям.

Вот, например, мнение одного из сильнейших исследователей Рихарда Зорге, Роберта Вайманта. Собственно, он кратко и наиболее емко выразил все то же самое, хорошо всем известное:

"…Сталин же не желал прислушиваться к агентам, чьи предупреждения подспудно ставили под сомнение его решения. Он хотел верить, что договор о дружбе с Германией являлся его личной гарантией мира на западном фланге. Не веря и не обращая внимания на своих самых преданных слуг, он был счастлив поверить в добрую волю Гитлера. И вот, Сталин наслаждался иллюзией того, что ему не следует бояться Германии, что угроза со стороны Японии была нейтрализована, и что Россия в конце 1940 года была сильнее, чем когда-либо со времен Октябрьской революции…"

Солидно и объективно. Поскольку подтверждено многочисленными свидетельствами.

И еще.

"…Зорге безрезультатно старался предупредить своих хозяев, однако, когда немцы начали наступление, Сталин был ошеломлен. До последней минуты он верил в некие гарантии мира с Гитлером.

Предупреждения токийской сети остались неучтенными, равно как и от других преданных агентов в Европе, узнавших о планах Германии начать внезапное вторжение. Сталин получил сводку этих сообщений от генерал-лейтенанта Филиппа Ивановича Голикова, главы разведки Красной Армии. Большинство из них классифицировались как "поступившие из сомнительных источников" и сразу же отвергались. Подобострастные слуги говорили ему то, что он хотел слышать. "Слухи и документы, свидетельствующие и неизбежности войны между СССР и Германией, должны быть рассматриваемы как дезинформация, исходящая от английской, а, возможно, и от германской разведывательной службы", заключил Голиков в своем резюме о "предупреждениях", переданном Сталину 21 марта[62]…"

Правда, сам Рихард Зорге в том же самом марте 1941 года (мы увидим это немного позже) сообщал Сталину, что немецкое нападение, скорее всего, может произойти после окончания войны с Англией. Тоже, наверное, подобострастно прогибался.

Спроецировать без каких-либо доказательств мартовское отношение к проблеме на такое же отношение в мае — июне — это же ведь так естественно для объективного исследователя.

Кроме того. Мне неприятно это говорить, но.

Нехорошо так поступать.

Отрывок из документа, который процитировал Роберт Ваймант выглядит на самом деле несколько иначе, чем он его представил.

А именно.

"…2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности ВЕСНОЮ ЭТОГО ГОДА (выделено мной — В.Ч.) войны против СССР необходимо расценивать, как дезинформацию, исходящую от английской и даже, быть может, германской разведки…"

Взято из сборника документов "1941 год", т.1.

Документ N 327.

Вот как на самом деле выглядит то место из докладной записки генерала Голикова, которое процитировал объективный учёный Роберт Ваймант.

Слова, выделенные мной, в документе присутствуют. В изложении господина Вайманта они загадочным образом исчезли. Между тем, именно эти слова кардинально меняют оценку вывода генерала Голикова.

Так, как представлен вывод генерала Голикова в документе на самом деле, говорит о том, что он был тогда совершенно прав. Сведения о том, что Германия планирует напасть на СССР весной 1941 года не соответствовали действительности. Поэтому действительно являлись дезинформацией.

Так, как представлены слова генерала Голикова в редакции господина Вайманта, говорит о неправоте начальника разведки. Ну, и еще заодно, дают повод задуматься о некоторых посторонних вопросах. О допустимости некоторых методов исследования, например.

Что касается "подобострастных слуг" Сталина, которые "говорили ему то, что он хотел слышать", то получается у господина Вайманта тоже совсем нехорошо.

Можно отнести Л.П. Берию к числу подобострастных слуг Сталина?

Не вижу оснований не делать этого. Нет возражений? Думаю, что нет.

Выше я приводил две докладные записки от Берии на имя Сталина.

Что же получается? Берия докладывал о концентрации намецких войск на границе, о ночных перемещениях войск, о подвозе горючего, боеприпасов и противотанковых средств, о подготовке плавсредств, генеральских рекогносцировках на границе, отмене отпусков в немецкой армии.

Получается, что именно эти сведения и хотел услышать от него Сталин. По логике господина Вайманта.

Но позвольте. Сам же солидный исследователь здесь же утверждает совершенно обратное этому.

Что именно об этом Сталин ничего не хотел слышать.

Нехорошо получается у господина Вайманта.

Но, может быть, Берия один такой неправильный "подобострастный слуга"? Может быть, другие слуги представляли Сталину совсем другие сведения? Как убеждает окружающих господин Ваймант.

Господин Ваймант приводил в качестве доказательства мартовскую докладную Голикова. Показать своим читателям более поздние доклады за той же подписью господин Ваймант постеснялся. В силу своей объективности, надо полагать.

Придется сделать это за него.

"СПЕЦСООБЩЕНИЕ РАЗВЕДУПРАВЛЕНИЯ ГЕНШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ "О РАСПРЕДЕЛЕНИИ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ ПО ТЕАТРАМ И ФРОНТАМ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ ПО СОСТОЯНИЮ НА 15.05.41 г."

N 660506СС

15 мая 1941 года

Перегруппировка немецких войск за первую половину мая характеризуется продолжающимся усилением группировки против СССР на протяжении всей западной и юго-западной границы, включая и Румынию, дальнейшим усилением сил для действий против Англии на Ближнем Востоке, в Африке и на территории Норвегии.

Учет и сопоставление поступивших данных дают следующее распределение вооруженных сил Германии по границам и фронтам на 15 мая 1941 г.

1. В приграничной зоне с СССР.

Общее количество немецких войск против СССР достигает 114119 дивизий (Явная опечатка. Следует читать 114 — 119. При суммировании раскладки по родам войск эти цифры совпадают — В.Ч.), включая 6 дивизий, находящихся в районе Данциг — Познань Торн. Из них пехотных — 82 — 87, горных — 6, танковых — 13, моторизованных — 12, кавалерийских — 1.

Усиление группировки произошло по следующим направлениям:

на Варшавском направлении — до 1 дивизии;

на Краковском направлении — в районе Замостье прибыли две моторизованные дивизии и в район Томашев — 5 артиллерийских полков, из них 2 тяжелых;

на Прешовском направлении в район Зборов, Прешов, Вранов (Словакия) сосредоточено до 5 дивизий;

в Молдавии — на 3 дивизии.

Германские вооруженные силы на нашей границе распределяются:

а) в Восточной Пруссии — 23 — 24 дивизии, в том числе 18–19 пехотных, 3 моторизованных, 2 танковых и 7 кавалерийских полков; \214\

б) на Варшавском направлении против ЗапОВО — 30 дивизий, в том числе 24 пехотные, 4 танковые, 1 моторизованная, 1 кавалерийская и 8 кавалерийских полков;

в) в Люблинско-Краковском районе против КОВО — 33–36 дивизий, в том числе 22 — 25 пехотных, 5 моторизованных, 6 танковых дивизий и 5 кавалерийских полков;

г) в районе Данциг, Познань, Торн — 6 пехотных дивизий и 1 кавалерийский полк;

д) в Словакии (район Зборов, Прешов, Вранов) — пять горных дивизий;

е) в Прикарпатской Украине — 4 дивизии;

ж) в Молдавии и Северной Добрудже — 13 — 14 дивизий, в том числе 3 моторизованные, 1 горная, 1 танковая.

2. На Балканском полуострове.

Общее количество германских войск на Балканском полуострове достигает 47 — 49 дивизий; из которых:

в Румынии — 6 дивизий (без Молдавии);

в Югославии — 9 дивизий;

в Греции — 17 — 18 дивизий, из них непосредственно на турецкой границе 6 дивизий;

в Болгарии — 15 — 16 дивизий, из них непосредственно на турецкой границе 6 дивизий.

Созданная армия в Болгарии за счет резервов и частей из Югославии против Турции возглавляется якобы генералом Рейхенау.

В то же время отмечается перевооружение болгарской армии за счет материальной части (видимо, трофеи), переданной ей Германией.

По данным источников, Германия передала Болгарии 1200 орудий, некоторое количество самолетов, танков и 2000 автомашин.

3. На африканском фронте.

На африканском фронте военных действий находится 7 германских дивизий.

Имеются сведения, что часть дивизий, находящихся в Греции, должна быть использована против Англии также в Африке.

4. В оккупированных странах Западной Европы.

а) На северо-западном побережье Франции, Бельгии, Голландии и Дании — 46 дивизий.

б) Внутри оккупированной части Франции — 9 дивизий.

в) На границе с Испанией — 9 дивизий.

По поступившим последним данным, 4–5 дивизий подготавливаются для переброски через Испанию для действий против Гибралтара.

г) В Норвегии, как на севере страны, так и на юге за счет перебросок через Швецию и Финляндию, произошло увеличение на одну дивизию, в результате численность дивизий в Норвегии доведена до 14, из которых 5 в северо-норвежской группировке (на 5 мая было 4), в том числе 3 горные.

5. В Финляндию продолжают прибывать немецкие воинские части, боеприпасы, снаряжение и др. Материалы. Выгружающиеся в портах Финляндии войска (пехота, артиллерия, саперы и связь) следуют автотранспортом на север, однако из прибывших войск по одной дивизии оставлено внутри страны.

6. В Италии — 9 дивизий.

7. Резерв Главного Командования.

а) В центре страны — около 12 дивизий; \215\

б) На территории Австрии и Протектората — 11 дивизий, а всего 23 дивизии.

Кроме того, в составе ВВС имеется 8-10 парашютно-десантных дивизий, из которых 1–2 дивизии в Греции, 5–6 дивизий на северном побережье Франции и Бельгии, 2 дивизии внутри страны.

Вывод:

Увеличение германских войск на границе с СССР продолжается.

Основными районами сосредоточения являются: южная часть Генерал-Губернаторства Словакия и северная часть Молдавии.

Начальник Разведывательного управления

Генштаба Красной Армии

генерал-лейтенант (Голиков)

ЦА МО РФ. Оп.7237. Д.2. Лл. 109–113. Машинопись на специальном бланке. Заверенная копия. Указана рассылка: Сталину, Молотову, Ворошилову, Тимошенко, Берии, Кузнецову, Жданову, Жукову, Буденному, Шапошникову, Кулику, Мерецкову, Запорожцу."

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 472.

В своем более позднем сообщении от 31 мая (документ N 509) Голиков указывает, что против СССР выставлено уже 120–122 дивизии.

То есть, советская разведка не замалчивала эту тревожную тему в докладах Сталину. И не приуменьшала размер немецкой угрозы, как утверждал небезызвестный полковник Новобранец.

На самом деле, эти сведения оказались значительно завышенными.

Но вот совершенно верным явился главный вывод генерала Голикова:

"Увеличение германских войск на границе с СССР продолжается".

Это то самое, что хотел от него услышать Сталин, господин Ваймант?

Или он хотел услышать от него вот это?

"СПЕЦСООБЩЕНИЕ РАЗВЕДУПРАВЛЕНИЯ ГЕНШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ О ПОДГОТОВКЕ РУМЫНИИ К ВОЙНЕ

N 660586

5 июня 1941 г.

Румынская армия приводится в боевую готовность.

С середины апреля румынское командование приступило к увеличению численного состава армии. Начавшийся 21-го апреля призыв резервистов и офицеров запаса на сборы, сейчас принял характер скрытой всеобщей мобилизации. Повестки о мобилизации в короткий срок были вручены непосредственно мобилизованным. Повестки вручались специально подготовленными командами. За отправкой мобилизованных установлено особое наблюдение со стороны полиции.

Общий состав румынских войск на 1 июня 1941 г. следующий:

Армий 3

Армейских корпусов 7

Пехотных дивизий 20

Гвардейских дивизий 1

Мотопехотных дивизий 1

Кавалерийских дивизий 4

Горнострелковых бригад 4

Отдельных кавалерийских бригад 2

Мотомеханизированных бригад 1

Фортификационных бригад 2

Из этого состава в Молдавии находится 9 пехотных дивизий, 2 кавалерийские дивизии, две горнострелковые бригады и, по непроверенным данным, в Пятра отмечается мотомеханизированная бригада.

К этой же группировке можно отнести добруджанскую группировку, состоящую из двух пехотных дивизий и одной кавалерийской бригады.

Таким образом, против СССР сосредоточено 11 пехотных дивизий, две кавалерийские дивизии, механизированная бригада, две горнострелковые бригады и одна отдельная кавалерийская бригада.

При использовании всех людских ресурсов и при немецком вооружении, румынская армия может быть доведена до 40 пехотных дивизий, общей численностью до 1800 тысяч человек.

За последние полгода румынское командование уделяло особое внимание авиационным, танковым и инженерным частям. Под руководством немецких офицеров при 1-м и 2-м танковых полках, а также и в авиационной школе в г. Текуче, офицерский состав румынской армии проходил и проходит усиленную \325\ подготовку. 380 офицеров, окончивших учебу, направлены в части, расположенные в Молдавии.

Отмечается наличие кавалерийского корпуса, тогда как ранее кавалерия в корпуса не сводилась.

Вооружение для румынской армии поступает с заводов Шкода и Германии.

Офицерам румынской армии в мае месяце выданы топографические карты южной части СССР.

В Молдавии в настоящее время сокращены пассажирские поезда на 10 дней. По официальным сведениям, войска концентрируются в северной части Румынии.

В приграничной полосе с СССР отмечалось занятие окопов первой линии полевыми войсками.

Подтверждается эвакуация государственных учреждений из городов Молдавии, а также местного населения из приграничной зоны. Румынский государственный банк эвакуировал свои архивы из Бухареста в Предеал. Имеется распоряжение о постройке в городах и селах своими средствами каждой семьей траншеи или примитивного бомбоубежища к 15 июня.

Министерство спустило указание о досрочных экзаменах в школах с тем, чтобы здания подготовить под казармы и госпитали. Экзамены должны быть закончены к 10 июня. Отмечен призыв на сборы студентов последних курсов медицинских факультетов, а также студентов других специальностей.

Офицеры румынского генштаба настойчиво утверждают, что по неофициальному заявлению Антонеску, война между Румынией и СССР должна скоро начаться.

Начальник Разведывательного управления

Генштаба Красной Армии

генерал-лейтенант Голиков

ЦА МО РФ. Оп.7237. Д.2. Лл. 117–119. Машинопись на типографском бланке, заверенная копия. Имеются пометы. Рассылка: Сталину, Молотову, Ворошилову, Тимошенко, Берия, Кузнецову, Жданову, Жукову, Маленкову.

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 525.

Господин Ваймант, позвольте задать вам вопрос.

А почему вы, в подтверждение ваших утверждений об угодливости сталинского окружения, привели мартовский доклад генерала Голикова? Да еще, говоря обо всем предвоенном периоде, до 22 июня включительно?

В марте ведь и обстановка и ее оценка были совсем другими.

Почему вы не привели, например, его же документ (тот, что N 525) приведенный мной выше?

Впрочем, вопрос риторический, конечно. Что здесь можно ответить?

Объективные исследователи.

Следующее слово я лучше заменю многоточием.

…

Ну и, заканчивая об угодливых докладах "подобострастных слуг", хочу привести последний из них. Не потому, что их больше нет, их еще много. Просто и так уже получился текст, слишком перегруженный документами. Не всякий читатель может вынести такое. Однако, раз уж я привел доклады Берии и Голикова, было бы несправедливым не привести хотя бы пару докладов третьего угодника, наркома госбезопасности Меркулова.

Первое, правда, "всего лишь" на имя Наркома Обороны. Но уж очень колоритное.

Итак.

"СООБЩЕНИЕ НКГБ СССР НАРКОМУ ОБОРОНЫ СССР ТИМОШЕНКО С ПРЕПРОВОЖДЕНИЕМ ЗАПИСИ НАБЛЮДЕНИЙ

N 2173/м

9 июня 1941 года

Совершенно секретно

Направляем запись наблюдений сотрудника НКГБ СССР, произведенных им во время проезда через территорию Генерал-Губернаторства и Германии днем 5 июня 1941 года.

Зам. народного комиссара

государственной безопасности Союза ССР (Кобулов)

Сообщение из Берлина

1. В прилегающей к советской границе полосе, с обеих сторон железной дороги от ст. Малкиня расположены крупные германские воинские части, в том числе кавалерийские. Значительная часть из них расположена в лесу.

2. На протяжении 200 километров вглубь от советской границы идет спешная работа по строительству новых железнодорожных веток и стратегических шоссейных дорог, реконструкция старых железнодорожных магистралей и устройство новых разъездов.

3. Все мосты охраняются зенитными пулеметами и зенитной артиллерией мелкого калибра. Обслуживающий персонал находится тут же в полной боевой готовности.

4. На пути до Кутно встретили 25 — 30 эшелонов, направлявшихся на восток с моторизованными войсками с полным вооружением: зенитные пулеметы, мелкого и среднего калибра зенитная артиллерия, минометы, противотанковые пушки, мелкие и средние танки и пр.

5. На всем протяжении от нашей границы вплоть до Познани с небольшими интервалами на восток движутся по шоссейным дорогам моторизованные воинские колонны. Зафиксировано несколько десятков колонн с количеством от 20 до 100 машин в каждой и несколько крупных колонн;

а) между станциями Коло и Канин — колонна длиной около 20 километров, состоявшая из больших грузовиков на равных дистанциях — 10–15 метров друг от друга;

б) за Кутно справа по шоссе двигалась колонна артиллерии среднего калибра в составе нескольких сот грузовиков и пушек; \338\

в) колонна моторизованных войск на 5-тонных и более военных грузовиках. Эта колонна растянулась от станции Врашен до Познани. Часть колонны грузится на станциях Кутно, Лович и под Варшавой.

6. В Кутно заправлялись два состава зенитной артиллерии (один из них крупной артиллерии).

За Кутно встретились еще два состава зенитной артиллерии.

На всех воинских поездах установлены зенитные пулеметы и зенитная артиллерия в полной боевой готовности.

7. Войска состоят из молодежи в основном в возрасте от 20 до 30 лет. Хорошо одеты, откормлены. Производят впечатление ударных частей, уже побывавших в боях.

ЦА СВР РФ. Д.21616, Т.2. Лл.372–375. Машинопись. Имеются пометы. Незаверенная копия. Сохранены орфография и особенности стиля.

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 533.

Вот такие документы циркулировали тогда, в официальном, подчеркну, порядке среди угодливого окружения Сталина.

А вот, на имя самого Сталина. Пожалуйста.

"ИЗ ЗАПИСКИ НАРКОМА ГОСБЕЗОПАСНОСТИ СССР И. В. СТАЛИНУ, В. М. МОЛОТОВУ И Л.П.БЕРИЯ О МАССОВОМ ОТЪЕЗДЕ ИЗ СССР СОТРУДНИКОВ ГЕРМАНСКОГО ПОСОЛЬСТВА И ЧЛЕНОВ ИХ СЕМЕЙ, И ОБ УНИЧТОЖЕНИИ АРХИВОВ ПОСОЛЬСТВА

N 2294/М

18 июня 1941 года

Совершенно секретно

По имеющимся в НКГБ СССР данным, за последние дни среди сотрудников германского посольства в Москве наблюдаются большая нервозность и беспокойство в связи с тем, что, по общему убеждению этих сотрудников, взаимоотношения между Германией и СССР настолько обострились, что в ближайшие дни должна начаться война между ними.

Наблюдается массовый отъезд в Германию сотрудников посольства, их жен и детей с вещами.

Так, за время с 10 по 17 июня в Германию выехало 34 человека:

10 июня с. г.

1. Шлиффен — жена пом. авиационного атташе.

2. Хобуд — секретарь авиационного атташе.

3. Госстах — сотрудник германского консульства в Ленинграде.

12 июня с. г.

1. Рейхенау — секретарь военного атташе.

2. Заамфельд — сотрудница посольства с дочерью.

13 июня с. г.

1. Нейман — помощник военного атташе.

2. Эрдтман — машинистка посольства.

3. Гильгер — сотрудница военного атташата.

4. Латус — машинистка посольства.

5. Базенер — секретарь пресс-атташе Штарке.

6. Арнсвальд — лесной атташе с женой и сыном.

14 июня с. г.

1. Вальтер — советник посольства.

2. Ашенбреннер — авиационный атташе.

3. Рихтер — машинистка посольства.

4. Ангерсбах — стенографистка посольства.

5. Кирстейн — жена шофера посла Шуленбурга.

6. Ритцель — мать сотрудника посольства.

15 июня с. г.

1. Бенедикс — инспектор военно-морского атташата.

16 июня с. г.

1. Нагель — пом. военного атташе с женой.

2. Швиндт — помощник канцлера посольства.

3. Шуле — представитель германского информационного бюро.

4. Штарке — жена пресс-атташе.

5. Кейтингер — сотрудник посольства.

6. Ангерсбах — зав. школой при посольстве.

7. Кемпфе — жена референта посольства. \385\

17 июня с. г.

1. Бретшнейдер — жена сотрудника посольства.

2. Пача — дочь сотрудника посольства.

3. Аурих — жена секретаря консульского отдела.

4. Харрен — жена сотрудника посольства.

Получили визы и заказали на 18 июня с. г. билеты на выезд в Германию:

1. Бауэр — сотрудница посольства.

2. Фишер — жена сотрудника посольства.

3. Штреккер — секретарь консульства в Ленинграде с женой.

Среди низшего персонала посольства из числа германских подданных проявлялось открытое недовольство тем обстоятельством, что ответственные сотрудники посольства отправляют свои семьи и имущество в Германию, но не дают указаний низшим служащим, как должны поступить последние.

В связи с этим 12 июня с. г. состоялось собрание обслуживающего персонала, на котором было объявлено о необходимости приготовиться к отъезду.

Сообщение ТАСС от 13 июня с. г. было встречено многими сотрудниками посольства с удовлетворением и расценивалось как признак урегулирования взаимоотношений между СССР и Германией. Однако наступившее кратковременное успокоение 14 июня с. г. вновь сменилось возбужденностью и растерянностью и поспешными сборами к отъезду в Германию.

14 июня с. г. в Германию выехал германский авиационный атташе Ашенбреннер, забрав с собой все имущество, в том числе легковой автомобиль.

В тот же день в Берлин выехал советник посольства Вальтер с каким-то специальным поручением.

Наряду со сборами к отъезду сотрудников посольства производятся спешная отправка в Германию служебных бумаг и сжигание части их на месте.

15 июня с. г. германский военный атташе Кестринг и его помощник Шубут в течение всего дня разбирали свои дела и сжигали документы. Сжиганием документов уже в течение нескольких дней заняты инспектор авиационного атташата Тадтке и секретарь этого атташата Радазевская.

10 июня с. г. НКГБ СССР ____________________ следующие разговоры между ____________________ и

____________________: Эти дела подлежат уничтожению?

____________________: Нет, в них говорится только о погоде. Они смогут спокойно оставаться здесь. Шеф сказал, что эти дела известны русским. Их мы оставили лежать в этой папке.

13 июля с. г. ____________________ следующие разговоры между ____________________ и его помощником ____________________:

____________________ А вообще-то вы сожгли все вещи?

____________________ Конечно.

____________________ Значит, у вас больше ничего нет?

____________________ Да.

16 июня с. г. всем сотрудникам военного, авиационного и военно-морского атташатов было объявлено распоряжение быть на своих квартирах не позднее 2 часов ночи.

Народный комиссар

государственной безопасности Союза ССР Меркулов

ЦА ФСБ. Ф.Зос. Оп.8. Д.58. Лл.1945–1948. В тексте имеются пропуски. \386\"

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 573.

Ничего не сделал пребывающий в благодушии безопасности Сталин с Меркуловым. Когда тот прямым текстом заявил ему 18 июня, что "…в ближайшие дни должна начаться война между ними…", имея в виду Германию и СССР. И подобострастный Меркулов, прекрасно зная отношение к теме кровавого Сталина, вполне себе вольготно направил в его адрес этакую бяку. Не опасаясь ни за свою голову. Ни за свою должность.

Нет объяснений у господина Вайманта?

Так откуда они у него возьмутся — у объективного историка.

Зато у него есть вот это.

Еще один отрывок из его "Сталинского разведчика".

"…Леонид Треппер, агент разведки Красной Армии в оккупированной Франции, передал в Москву уточнение даты вторжения, первоначально намеченного на 15 июня. Он сообщил своим контроллерам, что оно произойдет 22 июня. Шульце-Бойзен, руководивший разведывательной сетью в Берлине, 21 июня получил подтверждение, что нападение произойдет на следующий день, и передал его. См.: Trepper, The Great Game…

…Более раннее предупреждение от Зорге — послание от 19 мая, указывавшее, что немцы могут начать наступление в конце этого месяца, вызвало, как говорили, взрыв негодования у Сталина, охарактеризовавшего его как "дерьмо, засевшее в японских борделях и окружившее себя мелкими фабриками"[64]."

Сноска 64 отсылает нас к следующему источнику, из которого стало известно об этом высказывании Сталина:

"…[64] Andrew and Gordievsky, KGB, The Inside Story…"

Нет, вы чувствуете всю прелесть обрисованной Ваймантом ситуации?

Представьте себе. Разведка — дело деликатное. Можно сказать, интимное. Доклады с использованием агентурных данных обычно происходят в очень ограниченном кругу. Чаще всего, один на один.

А господа Ваймант и Гордиевский представляют дело таким образом, что начальник военной разведки выступал перед каким-нибудь переполненным концертным залом. Где и получилось великое множество свидетелей, которые потом, как выразился Роберт Ваймант, "говорили" и даже цитировали (слова даны в прямой речи) точные слова Сталина.

Которые г-н Гордиевский, конечно же, слышал.

Браво, господа Ваймант и Гордиевский.

И, заметим непринуждённый оборот, который применил здесь Роберт Ваймант: "…вызвало, КАК ГОВОРИЛИ, взрыв негодования…"

Маститый ученый попытался доказать свою точку зрения аргументом, сходным с бородатым анекдотом: "Кто говорит? — Все говорят."

Теперь о солидности доказательств Гордиевского.

Гордиевский, по идее, не мог иметь доступа к информации в закрытых архивах центрального аппарата КГБ СССР кануна войны. Просто потому что в СССР в отношении режима секретности существовало железное правило. Выражалось оно в следующем. Если это тебе не надо для конкретной работы, тебе этого знать не полагается. И тебе этого никогда не откроют.

Гордиевскому сведения по предвоенной деятельности советской разведки в практической работе были не нужны. Так как человек он сравнительно молодой, "послевоенный", во всяком случае. Да и невелика птица была — допускать его в святая святых тайных архивов.

Это же только непосвященным кажется, что, раз у тебя есть соответствующий допуск, ты можешь знакомиться с любыми материалами, какими тебе захочется.

Но даже. Даже, если бы Гордиевский каким-то образом такой доступ и получил, то в архивах КГБ этих сведений все равно не нашел бы. По той простой причине, что все документы, связанные с разведывательной деятельностью Рихарда Зорге, хранятся совсем в другом ведомстве. Конкурирующей с разведкой КГБ конторе — Главном Разведывательном Управлении Генерального Штаба Вооруженных Сил СССР.

Так что по Зорге Гордиевский источник, мягко говоря, никакой.

Но куда же о Зорге — да вдруг без "свидетельства" Гордиевского? Непорядок получается.

Треппер — ну о Треппере я уже упоминал.

Раз Треппер в своих мемуарах сказал, что предупредил про 22 июня — так какие могут быть сомнения?

То, что господин Яковлев А.Н. сотоварищи, при всей мощной поддержке госаппарата, этой радиограммы Треппера про 22 июня тоже не нашли, это не беда.

Потому что у господина Вайманта имеется главный принцип объективного исследования. Заключается он в следующем.

Гордиевский и Треппер — "свои".

Айно Куусинен — "своя".

Потому что они "выбрали свободу".

Потому что они ненавидели и ненавидят "эту страну".

Естественно, их слова не подлежат сомнению.

Действительно. Если мы уж и "своим" не будем верить — какая же это будет объективность?

КОЕ ЧТО О РЕЗОЛЮЦИИ СТАЛИНА

Вот, например, некоторые исследователи особенно любят предъявлять одно из давно известных и ярчайших доказательств правоты этой истины. Его часто и с удовольствием воспроизводят вполне объективные и беспристрастные исследователи, обсуждая то трагическое время.

Накануне войны Сталин получил от советской разведки в Германии следующее сообщение:

"Источник, работающий в штабе германской авиации сообщает:

Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время."

На этом донесении, полученном всего за несколько дней до немецкого нападения, Сталин наложил следующую резолюцию:

"Товарищу Меркулову. Можете послать ваш "источник" из штаба германской авиации к еб-ной матери. Это не "источник", а дезинформатор. И. Сталин".

Как говорится, к сказанному добавить нечего. Поскольку документ говорит сам за себя.

Объективно? Вполне. Что здесь, действительно, можно добавить?

Ну, разве что, можно еще добавить ненависть к проклятому и безмысленному тирану — если вспомнить, что автор этого донесения, немецкий патриот Шульце — Бойзен, был позднее казнен нацистами.

Так что, наверное, и правда. Существует на самом деле объективные доказательства всем и давно известных истин.

С этим, правда, не совсем согласуются некоторые другие доказательства. Не такие, правда, убийственные, как вышеприведенное. Но и о них надо бы помнить.

Ежели мы с вами желаем объективности.

Тем более, что, если они не вписываются в давно и беспристрастно сложенную картину, их ведь совсем нетрудно опровергнуть.

Не правда, ли?

Итак.

Давайте начнем с одного события. В августе 1942 года британский премьер Уинстон Черчилль находился с визитом в Москве. В ходе переговоров состоялся у него со Сталиным один примечательный разговор. Вот как сам Черчилль вспоминал о нём в своих мемуарах:

"…Во время одной из моих последних бесед со Сталиным я сказал:

"Лорд Бивербрук сообщил мне, что во время его поездки в Москву в октябре 1941 года вы спросили его: "Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что он предупредил меня о готовящемся германском нападении?"

"Да, я действительно заявил это, — сказал я, — имея в виду телеграмму, которую я отправил вам в апреле 1941 года".

И я достал телеграмму, которую сэр Стаффорд Криппс доставил с запозданием.

Когда телеграмма была прочтена и переведена Сталину, тот пожал плечами:

"Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого"…"

Немного иначе по форме, но одинаково по смыслу звучат слова Сталина в протокольной записи советской стороны:

Из записи беседы И. В. Сталина с У.Черчиллем

15 августа 1942 г.

"…Он (Черчилль) предупреждал Сталина о предстоящем нападении на СССР. Первое его сообщение по этому поводу было весьма кратким и имело в качестве своей основы события в Югославии весной 1941 г. В тот день, когда Павел подписал с Гитлером пакт о нейтралитете, немцы издали приказ об отправке трех из пяти танковых дивизий, находившихся на Балканах, в Краков. Немцы начали немедленную погрузку этих дивизий в железнодорожные вагоны. Через десять дней в Югославии произошел переворот и три танковых дивизии были возвращены для действий против Югославии. Когда он, Черчилль, узнал об этой переброске танковых дивизий с Балкан в Краков, он был уверен в том, что Германия нападет на СССР.

Тов. Сталин отвечает, что мы никогда в этом не сомневались и что он хотел получить еще шесть месяцев для подготовки к этому нападению".

АП РФ. Ф.45. Оп. 1. Д.282. Л.57. Машинопись, заверенная копия.

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 358.

Так что, как это ни странно, имеется все-таки свидетельство самого Сталина о его отношении к этому вопросу тогда, накануне войны. Сталин в 1942 году сказал, что ещё в апреле 1941 года он не сомневался в том, что Германия нападет на СССР.

При этом, обратите внимание, на следующее обстоятельство. Речь идет не о том, что Сталин был уверен, что немцы нападут, самое раннее, через полгода (как в этом убеждают нас объективные исследователи). Речь идет о том, что Сталин был уверен в немецком нападении. Но прилагал усилия и надеялся на то, чтобы переиграть немцев и выиграть эти самые полгода. Отодвинуть войну.

Семантическая тонкость — а как разительно меняется смысл всей этой ситуации…

Можно, конечно, предположить, что в 1942 году Сталин решил покрасоваться перед Черчиллем. И соврал, что он-де не сомневался в немецком нападении.

Тем более, что, все мы прекрасно знаем, что дело обстоит как раз в обратном.

А именно.

Сталин не верил в немецкое нападение.

Сталин жестоко карал за саму постановку вопроса о немецком нападении. Его замордованное, забитое окружение старалось перед ним этот вопрос не поднимать, опасаясь за свою жизнь.

Это все знают. С этим все согласны. Это одна из аксиом общественного сознания на протяжении вот уже целого полувека.

Между тем.

После крушения в России коммунистического режима несколько приоткрылся доступ в ранее напрочь засекреченные архивы. И стали выясняться поистине удивительные вещи.

И выясняться, кстати, самым неожиданным образом.

Что я имею в виду?

Естественно, пришедшие к власти после 1991 года люди вовсе не были настроены искать какие-то документы, противоречащие этой основополагающей аксиоме.

Наоборот. Получив в свои руки всю совокупность секретных архивов, они стали искать подтверждения ей.

Ярким примером этого явилась публикация документов о периоде, предшествовавшем Великой Отечественной войне.

Я имею в виду знаменитый двухтомный сборник документов "1941 год" (иначе называемый, в просторечии, "Малиновка"). Этот капитальный труд был издан в 1998 году международным фондом "Демократия", под общей редакцией академика (и бывшего члена Политбюро) А.Н. Яковлева.

Впрочем, издание, действительно, весьма ценное. Хотя бы в силу огромного количества важнейших документов, впервые представленных на обозрение читающей публики.

Так вот.

Представленное в этом сборнике обилие документов советской разведки и должно было показать — вот сколько раз Сталина предупреждали.

А он, тупица, все равно этому не поверил.

Но, вместе с тем, вся совокупность опубликованного обилия развединформации, докладывавшейся тогда Сталину, неожиданно показала внимательному читателю нечто совсем другое. Обратное утверждаемому (утверждаемому между строк, естественно, поскольку это сборник документов, а не исследование).

Она показала, что данные о готовящемся немецком нападении докладывались Сталину регулярно. И он, как это ни странно, никого и никогда по поводу представленных ему сведений не наказывал. Не обрывал (как нас уверяли) "провокационные домыслы". Не заставлял замолчать по этому поводу раз и навсегда.

Другими словами, молча (как минимум, молча) поощрял докладывать ему по этому поводу снова и снова.

Откуда это известно?

А вот, из самого этого обилия регулярно докладываемой ему информации. Оно же существует. Значит, никто его, это обилие, не прерывал?

Посмотрите, что получается.

Докладываемые ему сведения противоречат его взгляду на обстановку. Значит, какими он их должен считать? Правильно, ложными. Провокационными, если угодно.

Кстати, как раз об этом и говорят нам в один голос объективные исследователи.

Сталин не верил героическим советским разведчикам. И считал их донесения ложными и провокационными.

Только имеется в этом некоторая странность. Которую объективные исследователи старательно не замечают.

Сделаем это за них. Заметим эту странность.

Ведь как должен был поступить неограниченный тиран, уверенный, что ему докладывают ложные и провокационные данные?

Неограниченный тиран должен был однажды поставить начальника разведки по стойке "смирно" и спросить его тихим бесцветным голосом:

"Товарищ Голиков, вы все время докладываете нам ложные разведывательные данные. Ни одному из донесений, доложенныму вами, верить нельзя. И мы им не верим. Нас не так легко обвести вокруг пальца. Но вы упорно продолжаете нам их докладывать. Скажите, почему вы это делаете? Зачем вам надо вводить в заблуждение партию и правительство? В чем заключен ваш личный интерес? Поскольку интересам советского государства ваши доклады конечно же противоречат?"

Но не спросил об этом Сталин у генерала Голикова.

Потому что, если бы спросил, доклады такого рода прекратились бы моментально. Никто не сомневается?

Между тем, сведения эти продолжали исправно Сталину докладываться.

Но, если он этого не сделал, то получается совсем другой вывод.

Получается, что он эти донесения, как минимум, читал. И принимал к сведению (поскольку не запрещал "докладывать ему эту чушь").

То есть, считал эти сведения достойными внимания главы государства.

Тогда что же интересовало его в этих донесениях?

И откуда вообще появилось мнение, что он им "не верил"?

Думаю, что, когда имелась в виду реакция Сталина на некоторые документы, доложенные ему по линии разведки, произошла подмена понятий.

О, ну конечно же, совсем не сама собой произошла, но этой темы мы касаться здесь и сейчас не будем.

Говоря о реакции Сталина на сообщения разведки (в частности, его знаменитые резолюции на документах), авторы, высказавшиеся по этому поводу, имели в виду то общеупотребимое мнение, что именно так Сталин реагировал на саму постановку вопроса о возможности нападения Германии на СССР.

Дескать, Сталин до последнего не верил в саму возможность немецкого нападения. Отсюда и его реакция. Тот, кто утверждает, что Германия готовит нападение на СССР, тот пошел "к ебаной матери".

Между тем, сегодня мы знаем обстоятельство, прямо опровергающее это утверждение.

Я имею в виду массовую переброску советских войск к западным границам СССР накануне войны.

Переброску такого масштаба, что без войск остались почти все внутренние военные округа Советского Союза.

Первым на это обратил внимание небезызвестный Резун (пишущий под псевдонимом Виктор Суворов).

Его теория общеизвестна — Сталин готовил нападение на Германию, которое должно было начаться на рассвете 7 июля 1941 года.

Я думаю, что надо отдать ему должное в самой постановке вопроса о переброске советских войск на Запад. По крайней мере, в том, что получил он такой огромный общественный резонанс.

Однако, сегодня, в общем-то, очевидно (для политически неангажированных людей, естественно), что эта теория не состоятельна. Поскольку построена на совокупности великого множества фактических ошибок, логических нестыковок, а где-то, и откровенных подтасовок.

Чувствуется, что уж очень хотелось ему обосновать именно этот, так привлекающий его вывод.

Вместе с тем, его адепты обычно приводят один, самый последний, неотразимый, по их мнению, довод, защищающий его теорию. Последний, так сказать, рубеж обороны.

Заключается этот довод в следующем.

Хорошо, вы все время ловите Суворова на мелочах. Хорошо, вы поймали его на нескольких ошибках (нестыковках, подтасовках). Но это не отменяет в его теории самого главного — факта массовой переброски войск. А раз так, что он прав в главном. Раз войска перебрасывались в таких масштабах, значит, Сталин готовил нападение.

Иначе, если эта переброска войск не была связана с планами нападения СССР на Германию в июле 1941 года, значит, она не имеет логического объяснения вообще.

Вот именно здесь-то и сложилась забавная ситуация. Ситуация, связанная с логической слепотой.

Потому что ответ-то, на самом деле, лежит на поверхности.

Да, войска, действительно, перебрасывались.

Да, они перебрасывались в масштабах, подразумевающих исполнение какого-то масштабного решения.

И, если решение это не предусматривало немедленного нападения на Германию, то объяснение может быть совершенно другим. Я понимаю, что невероятным для определенного рода людей. Но от этого не перестающим быть очевидным.

Анализ опубликованных до сегодняшнего дня документов дает основание полагать, что Сталин вовсе не исключал возможность немецкого нападения. Да, он не считал его, видимо, до определенного момента, неизбежным. Но и не исключал такую возможность напрочь.

Вот, посмотрим, например, всего один документ.

"ДИРЕКТИВА НКГБ СССР НАРКОМУ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ УССР МЕШИКУ ПО ПРОВЕДЕНИЮ РАЗВЕДДЕЯТЕЛЬНОСТИ В СВЯЗИ С ВОЕННЫМИ ПРИГОТОВЛЕНИЯМИ ГЕРМАНИИ

N 2177/м

9 июня 1941 г.

Сов. секретно

Условия современной обстановки выдвигают перед всеми разведывательными органами Советского Союза, в качестве главнейшей задачи, выяснение всех вопросов, связанных с подготовкой войны против СССР и в первую очередь со стороны Германии.

Поэтому в Вашей разведывательной работе, в качестве задачи на ближайшее время, должно быть выяснение следующих вопросов:

1. Общая численность взятого в германскую армию контингента и его возрастной состав с распределением по сухопутным войскам, войскам СС и СА, воздушным силам, резервной сухопутной армии и морскому флоту.

2. Организационно-штатная структура отдельных германских войсковых соединений: пехотных дивизий, танковых дивизий, тяжелых танковых дивизий, моторизованных дивизий, горнострелковых дивизий, дивизий воздушной пехоты, парашютных дивизий, корпусной артиллерии, артчастей резерва главного командования, зенитных корпусов и зенитных дивизий, авиационных корпусов и авиационных дивизий, химических частей.

3. Среднемесячная производительность и производственная мощность отдельных германских заводов, выпускающих танки, броневики, боевые самолеты, орудия (по типам — полевые, противотанковые, тяжелые и зенитные), пулеметы (ручные, станковые и для ВВС), порох, взрывчатые и отравляющие вещества.

4. Какие новые образцы приняты за вторую половину 1940 г. и в 1941 году на вооружение в германской армии; танки, авиационное и артиллерийское вооружение. Особенно важно выявить по танкам: максимальную толщину и силу сопротивления брони, типы танков с максимальным весом и вооружением и количество танков весом от 45 тонн и выше.

По ВВС особенно важно выяснить: максимальную скорость новых и модернизированных истребителей и бомбардировщиков, максимальные мощности моторов, максимальные дальности истребителей, бомбардировщиков и транспортных самолетов, максимальную бомбовую нагрузку и самолеты с наиболее мощным пушечным вооружением.

5. Дислокация штабов немецких армий и штабов армейских групп на всех театрах военных действий Германии против СССР, в частности проверить наличие штабов армий и их нумерацию в Варшаве, Люблине; в районе Замостье — Красностав — Янов; в районе Тарнов — Лембица, Бохня; в районе \336\ Закопане — южнее Кракова 75 км; в районе Лодзь — Спала (быв. резиденция Мосдицкого), Краков.

6. Установить количество немецких дивизий и корпусов к востоку от реки Одер, т. е. от линии Моравская — Острава — Бреслау — Штеттин. При этом особенно важно выявить состав войск в районах Ченстохов, Катовице, Краков, Лодзь, Познань, Бреслау; Познань, Франкфурт (на Одере), Бреслау.

7. Детальные данные по строительству укрепленных районов против СССР и аэродромных узлов, особенно подземных ангаров к востоку от реки Одер до нашей границы, на территории Словакии, Венгрии и Румынии. При этом особенно важно получить данные по состоянию укрепленных районов в пограничной полосе по реке Висле (Варшавский УР, Демблинский УР) и по рекам Прут и Серет (Молдавия).

8. Планы военных операций против СССР (в любой форме: документальной, в высказываниях и т. д.).

9. Суточная пропускная способность железных дорог к востоку от р. Одер до нашей границы от Мемеля до Карпатской Украины.

При даче заданий агентуре необходимо учитывать район, в который агент направляется или находится и его возможности по сбору разведданных.

Во избежание провала агентуры и расшифровки нашего интереса к упомянутым вопросам, следует избегать давать одновременно одинаковые задания нескольким агентам.

Все добытые разведывательные данные, по этим вопросам, направлять в 1-е Управление НКГБ СССР.

Зам. народного комиссара государственной безопасности СССР Кобулов

ЦА ФСБ РФ. Ф.З. Оп.8. Пор.373. Лл. 133–135. Машинопись, незаверенная копия. Имеются пометы."

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 531

Отвожу заранее возражения, заключенные в том, что эти-де меры предпринималось для подготовки нападения на Германию.

Потому что, если бы такое нападение действительно планировалось, тем более на июль 1941 года, подобный круг вопросов разведка должна была начать освещать значительно раньше. За полгода, а то и год. А не 9 июня, фактически в пожарном порядке.

Начать изучать организационно-штатную структуру германских войсковых соединений (как и прочие интересные вещи) за месяц до ДАВНО планируемого нашего вторжения, это несколько поздновато получается.

Направленность изложенного в документе круга вопросов говорит сама за себя — выявить признаки и любые подробности готовящегося нападения Германии.

Понятно также, что такие масштабные задачи советской разведке не могли ставиться без ведома Сталина. Не уровень это был Кобулова, говорить за "все разведывательные органы Советского Союза". В СССР этих разведок было, как насчитал М. Мельтюхов, аж не менее пяти штук.

И задачи эти ставились, исходя из соображений, изложенных в преамбуле.

Повторю.

"Условия современной обстановки выдвигают перед всеми разведывательными органами Советского Союза, в качестве ГЛАВНЕЙШЕЙ задачи, выяснение всех вопросов, связанных с ПОДГОТОВКОЙ ВОЙНЫ ПРОТИВ СССР И В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ СО СТОРОНЫ ГЕРМАНИИ". (выделено мной — В.Ч.)

Я думаю, нет необходимости гадать, кто персонально имел право (и возможность) ставить задачи "перед всеми разведывательными органами Советского Союза"?

Так что, даже из одного этого документа непредубежденный читатель увидит, что высшее советское руководство вовсе не исключало возможности немецкого нападения.

И не просто не исключало.

Но и реагировало. Самым масштабным образом реагировало.

Совершенно очевидно, что массовая переброска войск к западным границам и была реакцией Сталина на наращивание немецкой группировки против СССР.

О которой, в том числе, предупреждала его наша разведка.

Такой же мерой была мобилизация (под видом краткосрочных сборов приписного состава запаса) накануне войны 800 тыс. человек. И все они были направлены только в западные военные округа. А это, не много, ни мало — двадцать процентов общей численности РККА накануне войны. Не шутки.

Поэтому, когда сегодня мы слышим сетования о том, что Сталин не верил нашей разведке, когда она сообщала ему о намерениях Германии, можно ответить так.

Уважаемые, протрите глаза.

Как же он не верил, если чуть ли не всю Красную Армию двинул ближе к западным границам СССР?

Другое дело, что делал он это, как писал об этом впоследствии фельдмаршал Манштейн, "на всякий случай". Поскольку, все еще не знал тогда окончательно, блефует Гитлер или нет. Если нет, то до какой степени обострения отношений с СССР он готов пойти? Готов ли он на полномасштабную войну? Или речь идет о демонстрации силы? О попытке путем ультиматумов добиться у Сталина уступок?

Например, возврата Бессарабии Румынии? Вывода советских войск из Литвы? Присоединения к державам Оси, наконец?

О такой возможности, кстати, его тоже предупреждали некоторые донесения советской разведки.

Во всем этом Сталину нужна была точная информация по самому главному вопросу.

Этот вопрос заключается в следующем.

Если Гитлер все же решился на нападение, то должна была быть определена его точная дата.

Знание ее ведь нужно не только (и даже, не столько) для того, чтобы быть готовым к отпору на военном уровне.

Одно только знание того факта, что эта дата точно определена, уже дает руководству государства сигнал о том, что противник действительно решился на полномасштабную войну.

Оно дает осознание неизбежности нападения.

Однако, надо признать, что немцы в 1941 году провели совершенно уникальную по масштабам операцию по дезориентации своего противника.

Дезинформацию целенаправленно Зорге (как и другим разведчикам) никто не подсовывал. Немецкое командование рассуждало и действовало просто. Оно понимало, что выявить всю советскую агентуру (чтобы подсовывать каждому конкретному агенту "дезу") невозможно. Поэтому они поступили просто. И гениально.

Они провели массированную и долговременную акцию слива этой дезинформации как можно более широкому кругу германских ответственных и не очень государственных служащих, чиновников и, главное, офицеров.

Пусть эти самые неизвестные советские агенты сами, в поте лица добывают у них эту дезинформацию.

Они и добывали.

Классический вброс дезинформации предусматривает разбавление подбрасываемой неправды полуправдой и — обязательно — правдивой информацией. Иначе, кто этой неправде поверит?

Эта истина ведома, естественно, не только нам с вами. Намного лучше нас о ней знают профессионалы.

Поэтому, когда в сообщении, наряду с правдивой информацией встречается очевидная несуразица, профессионал обязательно насторожится. По крайней мере, он просто обязан отнестись в таком случае ко всей информации, заключенном в этом сообщении, с подозрением.

На этом-то и сыграла немецкая разведка.

Попадающиеся в разведдонесениях по-настоящему ценные сведения были погребены под массой откровенного вымысла. Кстати, зачастую легко проверяемого. Как и было задумано.

Игра эта была проведена виртуозно и, безусловно, талантливо. Думаю, она еще не совсем и не всеми до конца оценена сегодня.

Именно отсюда происходит нервная реакция Сталина на донесения советской разведки. Не на то, что Гитлер вот-вот нападет. Это он уже знал и принимал во внимание, передвигая войска к границе.

Его реакция, судя по всему, была вызвана донесениями, полными противоречий о сроках немецкого нападения. Поскольку, действительно, сама эта разноголосица, когда назывались множество разных сроков (которые не сбывались), наводила на мысль о тонкой работе чьей-то разведки по вбросу дезинформации.

Ведь, и действительно. Сведения о точной дате нападения относятся к категории высшей степени секретности. Доступ к ним, до определенного момента, имеет строго ограниченный круг лиц. Попросту говоря, знать о нем могут считанные лица из самого высшего эшелона военно-политического руководства Германии.

А Сталин читает донесения разведки, и получается, что об этой дате (на самом деле, множестве дат), судачат на каждом углу каждой улицы чуть ли не всех европейских и азиатских столиц.

И, зная это, читать на протяжении многих месяцев, от многих советских разведчиков со всего мира (от Германии и до Японии) по нескольку вариантов сроков нападения Германии…

Кроме того, когда нам приводят те самые, действительно важные, данные от советских разведчиков, объективные историки обычно поступают таким образом.

Они оставляют для цитирования только те места, которые действительно потом подтвердились в ходе дальнейших событий. Или были близки к истине.

Те места, которые содержат сведения, которые не подтвердились, они не воспроизводят.

На самом деле, зачастую, те же самые разведсообщения, откуда объективные историки берут нужные им куски, содержат то, что потом не подтвердилось. Или что-то совсем уже несообразное. Естествено, эти несообразности историками просто опускаются.

Поскольку не вписываются в объективную картину, созданную объективными историками. И мешают объективному взгляду на проблему.

Таким образом, у читателей создается вполне объективная картина. Разведчик предупредил совершенно ясно и недвусмысленно. Кретин Сталин ему не поверил, отсюда и все беды.

На самом деле эта кажущаяся ясность и недвусмысленность разведсообщений создана усилиями объективных историков. Создавших объективную картину, полностью соответствующую их объективным представлениям о тогдашнем времени.

Только вот совершенно субъективно получается, что Сталин-то читал эти документы без тех купюр, что организовали нам позднейшие объективные историки.

Отсюда и его реакция.

Вот если бы вам такое присылали?

Как бы вы к этому отнеслись?

Вот к этому, например.

"СПРАВКА 1 УПРАВЛЕНИЯ НКГБ СССР

N 209

11 июня 1941 г.

Сов. секретно

Захар сообщает, что "Старшина" в своей записке написал следующее:

В компетентных кругах его конторы говорят, что вопрос о нападении на СССР решен. Будут ли предъявлены Сов. Союзу предварительно какие-либо требования — неизвестно. \343\

Следует считаться с неожиданным ударом. Главная штаб-квартира Геринга переводится из Берлина, по предположению "С[таршины]" в Румынию. Геринг переезжает 18 июня в новую штаб-квартиру. Воздушные силы номер 2 к этому же сроку переводятся из Франции в Познань. Между генштабами Германии и Финляндии ведутся интенсивные переговоры.

В ежедневных разведполетах принимают участие финские летчики. По мнению "С[таршины]" объектом главного удара будет первоначально Мурманск, мурманская жел. дорога, Вильно, Белосток, Кишинев. "С[таршина]" указывает, что по его наблюдениям за документами, которые проходят через его руки, видно, что германское командование будет стремиться путем обхода с севера из Восточной Пруссии и с юга из Румынии создать клещи, которые постепенно будут смыкаться в целях окружения Красной Армии, расположенной на границе Генерал-Губернаторства.

В дополнение ранее указанным советским объектам предполагаемых бомбардировок со стороны немцев, "С[таршина]" добавляет авиазаводы в Москве и вокруг Москвы, порты Балтийского моря и Беломорский канал.

"С[таршина]" как свое мнение предлагает нам провести следующие контрмероприятия: до начала войны занять Петсамо, шведский остров Ойланд, одновременно по возможности договориться с Англией и дать гарантии о возвращении острова и Петсамо после войны.

"С[таршина]" высказывает свое мнение в случае войны о необходимости бомбардировки в первую очередь румынских нефтяных промыслов и ж.д. узлов, Кенигсберг, Берлин и Штеттин, а также прорваться через Венгрию с тем, чтобы отрезать Германию от Балкан.

По мнению "С[таршины]", бомбардировка причинит не только материальный ущерб, но и будет иметь большое моральное воздействие, т. к. население устало от войны. Эти предложения "С[таршиной]" сообщаются, для соответствующей оценки, т. к. предложение занять Красной Армией острова Ойланд и Петсамо до начала войны, звучит провокационно, но возможно, что "С[таршина]" говорит от чистого сердца.

ЦА СВР РФ. Д.23078. Т. 1. Лл.430–431. Машинопись, заверенная копия."

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 539.

"Захар" — это А.З. Кобулов, резидент разведки НКГБ СССР в Берлине.

"Старшина" — это Харро Шульце-Бойзен, обер-лейтенант из министерства авиации Германии.

Накануне войны Шульце-Бойзен сообщает ценные данные, что "вопрос о нападении на СССР решен".

А немного ниже он рассказывает не менее ценные данные. Ведь, согласитесь, сведения о направлении главных ударов немецкой армии — это сведения первостепенной важности.

Так вот. Советский разведчик сообщает, что главный удар немцы нанесут в Прибалтике и в Молдавии. С тем, чтобы окружить советские войска в Украине и Белоруссии.

Комментировать?

Еще ниже он предлагает в качестве превентивной меры захватить шведский остров Ойланд. То есть спровоцировать присоединение нейтральной доселе Швеции к числу стран — союзниц Германии.

И как это, простите, расценивать?

Собственно, Амаяк Кобулов и оговорился, что представляет это мнение "для соответствующей оценки". Оценки источника, естественно. Потому что совсем уж глупо и откровенно провокационно звучит эта фраза.

Впрочем, неясно из документа, читал ли его Сталин.

Но вот следующее сообщение "Старшины" Сталин читал совершенно точно.

"СООБЩЕНИЕ НКГБ СССР И. В. СТАЛИНУ, В. М. МОЛОТОВУ И Л.П.БЕРИЯ

N 2215/м

12 июня 19411 г.

Совершенно секретно

Направляем агентурное сообщение, полученное НКГБ СССР из Берлина.

ЗАМ. НАРОДНОГО КОМИССАРА ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СОЮЗА ССР (Кобулов)

ОСНОВАНИЕ: Сообщение из Берлина N 4115 от 11 июня 1941 г.

Сообщение из Берлина

"Старшина" сообщает:

"В руководящих кругах германского министерства авиации и в штабе авиации утверждают, что вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решен. Будут ли предъявлены предварительно какие-либо требования Советскому Союзу — неизвестно, и поэтому следует считаться с возможностью неожиданного удара.

Главная штаб-квартира Геринга переносится из Берлина, предположительно в Румынию. 18 июня Геринг должен явиться в новое место расположения своей штаб-квартиры. Воздушные силы второй линии к этому же сроку должны быть переведены из Франции в район Познани.

Переговоры о совместных действиях между германским, финским и румынским генштабами ведутся в ускоренном порядке.

В ежедневных разведывательных полетах над советской территорией принимают участие также и финские летчики. \350\

По документам, проходящим через руки источника, видно, что объектами главного удара первоначально должны явиться Мурманск, Мурманская железная дорога, Вильно, Белосток, Кишинев и что германское командование будет стремиться путем обхода с севера из Восточной Пруссии и с юга из Румынии, создать клещи, которые постепенно будут смыкаться в целях окружения Красной Армии, расположенной на границе Генерал-Губернаторства.

Дополнительно, в качестве объектов бомбардировок штабом авиации намечены также авиазаводы в Москве и ее окрестностях, порты Балтийского моря и Беломорский канал".

ЦА СВР РФ. Д.23078. Т. 1, Лл.432–434. Имеются пометы. Указана рассылка. Незаверенная копия."

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 543.

Итак, эти ценнейшие сведения теперь доводятся лично до Сталина.

"В руководящих кругах германского министерства авиации и в штабе авиации утверждают, что вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решен…"

Обычно, этой информацией и ограничивают воспроизведение данных наши объективные историки.

Но Сталин-то читал весь документ.

И снова, рядом с этими данными, Сталин читает совершеннейшую фантастику.

Шульце-Бойзен бьет во все колокола (пытаясь пробиться через тупое сталинское недоверие), что немецкое командование планирует нанесение главных ударов на севере (из Восточной Пруссии) и на юге (через Румынию) с тем, чтобы взять в клещи советские войска в Белоруссии и Украине.

И как теперь относиться к первому абзацу? Тоже как к фантастике?

Только, заметьте, на этом донесении Сталин еще никаких матерных слов не писал.

Хотя здесь ему тоже прямым текстом докладывают о готовности Германии к нападению.

Кстати, обратите внимание на заключительный абзац сообщения.

Эти авиазаводы в Москве "Старшине" еще аукнутся.

Прошло шесть дней. Шесть накаленных, нервных дней.

И снова на стол Сталину ложится донесение.

"СООБЩЕНИЕ НКГБ СССР И. В. СТАЛИНУ И В. М. МОЛОТОВУ

N 2279/м

17 июня 1941 г.

Сов. секретно

Направляем агентурное сообщение, полученное НКГБ СССР из Берлина.

Народный комиссар

государственной безопасности СССР В. Меркулов

Сообщение из Берлина

Источник, работающий в штабе германской авиации сообщает:

1. Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время.

2. В кругах штаба авиации сообщение ТАСС от 6 июня воспринято весьма иронически. Подчеркивают, что это заявление никакого значения иметь не может.

3. Объектами налетов германской авиации в первую очередь явятся: электростанция "Свирь-3", московские заводы, производящие отдельные части к самолетам (электрооборудование, шарикоподшипники, покрышки), а также авторемонтные мастерские.

4. В военных действиях на стороне Германии активное участие примет Венгрия. Часть германских самолетов, главным образом истребителей, находится уже на венгерских аэродромах.

5. Важные немецкие авиаремонтные мастерские расположены: в Кенигсберге, Гдыне, Грауденц, Бреславле, Мариенбурге. Авиамоторные мастерские Милича в Польше, в Варшаве — Очачи и особо важные в Хейлигенкейль.

Источник, работающий в министерстве хозяйства Германии, сообщает, что произведено назначение начальников военно-хозяйственных управлений "будущих округов" оккупированной территории СССР, а именно: для Кавказа — назначен АМОНН, один из руководящих работников национал-социалистической партии в Дюссельдорфе, для Киева — БУРАНДТ — бывший сотрудник министерства хозяйства, до последнего времени работавший в хозяйственном управлении во Франции, для Москвы — БУРГЕР, руководитель хозяйственной палаты в Штутгарте. Все эти лица зачислены на военную службу и выехали в Дрезден, являющийся сборным пунктом.

Для общего руководства хозяйственным управлением "оккупированных территорий СССР" назначен ШЛОТЕРЕР — начальник иностранного отдела министерства хозяйства, находящийся пока в Берлине.

В министерстве хозяйства рассказывают, что на собрании хозяйственников, предназначенных для "оккупированной" территории СССР, выступал \383\ также Розенберг, который заявил, что "понятие Советский Союз должно быть стерто с географической карты".

Верно:

Начальник 1 Управления НКГБ Союза ССР Фитин

АП РФ. Ф.З. Оп.50. Д.415. Лл.50–52. Имеется резолюция: "Т[овари]щу Меркулову. Можете послать ваш "источник" из штаба герм[анской] авиации к ебаной матери. Это не "источник", а дезинформатор. И. Ст[алин]". Подлинник."

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 570.

Я уже упоминал ранее этот документ и резолюцию Сталина на нем.

На его примере можно со всей наглядностью увидеть механизм, так сказать, создания мифологии в вопросе отношения Сталина к развединформации накануне войны.

Помните, как был представлен этот документ ранее?

Вот в таком виде он чаще всего и приводится. Обычно из него цитируется только первый пункт. Ну, иногда, первый-второй пункты (допускается еще, через отточия, четвертый).

И сразу же — с возмущением, предъявляется матерная резолюция Сталина.

Вот же гад. Люди жизнью рискуют, добывают такую важную информацию, а этот кретин, мало того, что этой информации не верит, так еще и ругается матом, сволочь.

И вот теперь посмотрим на этот документ полностью, без купюр.

При этом, никто из желающих выставить Сталина дурачком не задумался, почему он с такой грубостью отозвался именно о сообщении "Старшины".

Ну, вроде, просто Сталин дебил и не верит в немецкое нападение, хотя его все носом тычут. Ему говорят, что приготовления Германии полностью готовы, а он к матери посылает.

Но есть здесь одна странность. В сообщении говорится не об одном, а о двух источниках, работавших в двух разных министерствах. А Сталин почему-то высказался только по одному из них. Не написал ведь Сталин что-то вроде: "Т[овари]щу Меркулову. Можете послать ваши "источники" из Берлина…" и далее — по тексту.

Никто не обратил внимания на то, что сообщение источника из министерства хозяйства Германии (Арвид Харнак, "Корсиканец"), изложенное здесь же, в этом же самом документе, Сталин не охарактеризовал подобным же образом. А оно ведь, это сообщение, с еще большей наглядностью показало, что вопрос германского нападения решен.

Почему, с большей? Да потому что, первый источник сообщил о готовности Германии вообще. Передал свои впечатления, в общем. А второй — дал развернутое и впечатляющее пояснение, откуда конкретно взято мнение о скором нападении.

Так вот. По поводу этого источника Сталин промолчал.

Не вызвал он у него желания послать его "к еб-ной матери".

Почему-то.

Тогда в чем же дело?

А вот, приглядитесь к сообщению из штаба германской авиации повнимательнее.

"Старшина" сообщает, что немецкая авиация готова к нападению на СССР.

При этом, заметьте, он утверждает, что главными целями немецкой авиации в первые дни войны будут вовсе не советские аэродромы в приграничных военных округах. Не склады горючего и боеприпасов. Не железнодорожные узлы. Не Минск и Киев, наконец.

Главными целями в первый день войны будут "…электростанция "Свирь-3" и московские заводы, производящие отдельные части к самолетам (электрооборудование, шарикоподшипники, покрышки), а также авторемонтные мастерские".

Так чем же это не дезинформация?

В самом чистом виде это дезинформация.

Ставящая, кстати, неизбежно, под сомнение и всю другую информацию этого источника.

Что касается готовности Германии, Сталину было известно и из других сообщений. О позиции Венгрии — так вообще из самого Будапешта. Накануне войны там работал один из самых успешных советских разведчиков — Н.Г. Ляхтерев ("Марс").

Главный же вопрос — когда?

Ответ общий. Скоро. Все у Германии готово.

Но когда рядом с сообщением о том, что у Германии "все готово" вдруг появляется уверение в том, что Геринг спит и видит разбомбить в первую очередь электростанцию "Свирь-3", без этого ему война — не война…

Это все, заметьте, в середине июня. Когда немецкое командование уже полностью спланировало (на самом деле) первые авиаудары по СССР. По Минску и Киеву. По тем же самым аэродромам, которые утром 22 июня немцы разнесут в клочья.

Когда первый налет на Москву (и ее заводы, кстати не только производящие запчасти к самолетам) немцы совершат только через месяц после начала войны.

Когда каждая минута на счету. Когда каждое слово — на вес золота.

И вдруг, руководитель государства открывает документ и читает там такое…

Представили?

Но вот только в одном критики Сталина правы. И в этом с ними нельзя не согласиться.

В одном Сталин здесь действительно неправ.

Неправ он в том, что ругался матом. Матом ругаться нехорошо.

Так ведь сталинист же махровый — что с него возьмешь?

Так что видим мы типичный пример подмены понятий. Сталин отрицательно реагировал на явную дезинформацию, бьющую в глаза даже неискушенному человеку.

А нам все эти 50 лет внушали, что это — его типичная реакция на саму идею о возможности немецкого нападения.

Теперь посмотрим на сообщения Рихарда Зорге.

И, кстати, приглядимся поподробнее, откуда появилась резолюция и на его сообщении (правда, не сталинская). Которую тоже любят часто цитировать некоторые авторы. Борцы, так сказать, с режимом.

Может быть, возмущение этой резолюцией вызвано с помощью того же приема, что мы видели только что?

Давайте, посмотрим.

ЧТО ДОКЛАДЫВАЛ ЗОРГЕ НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

Есть, есть и здесь сволочная резолюция, на донесениях самого Рихарда Зорге. На тех самых донесениях, которые, прислушайся к ним Москва, могли спасти миллионы советских людей. Загубленных тупым недоверием Сталина.

Господин Ю. Георгиев, например, сочувственно воспроизвел по этому поводу мнение заместителя директора Института военной истории В. Вартанова:

"…Вартанов напомнил, что отношение Сталина к Зорге было очень сложным, разведчик не пользовался его полным доверием, и это клеймо недоверия преследовало Зорге на протяжении всего срока его работы в Японии. С конца 1940 г., когда германский Генштаб закончил разработку плана "Барбаросса", Зорге регулярно сообщал о подготовке нападения Германии на Советский Союз. Но эта информация вызывала лишь раздражение у советского руководства. 1 июня 1941 г. начальник РУ Ф. Голиков написал на шифровке из Токио с очередным предупреждением: "В перечень сомнительных и дезинформационных сообщений Рамзая". По мнению Вартанова, эта резолюция свидетельствовала о том, что советское руководство упустило уникальный шанс своевременно принять контрмеры против вторжения фашистских армий в СССР…"

Ему вторит господин Ваймант.

"…Телеграмма от 1 июня, в которой Зорге предупреждал об опасности вторжения 15 июня, представляет нам хороший образчик царившей тогда паранойи. На копии телеграммы, расшифрованной и переведенной Четвертым Отделением, начальники Зорге написали свой комментарий: "Неправдоподобно. В перечень телеграмм, рассматриваемых как провокация"…"

К этому донесению, как, впрочем, и другим донесениям Зорге мы вернемся чуть позже.

А сейчас мне хотелось бы остановиться на одном интересном моменте, связанном с ними же.

Вспомним еще раз давно и всем нам привычные слова о том, что советский разведчик Рихард Зорге ещё 15 мая 1941 г. указал в донесении из Токио точную дату начала немецкого наступления — 22 июня.

Их еще до недавнего времени тоже охотно воспроизводили в некоторых школьных учебниках истории.

Давайте-ка на минутку остановимся и задумаемся вот о чем.

Об этом самом донесениии давно и всеми говорится.

А откуда, собственно, появились сведения о нем? Было ли оно когда-нибудь опубликовано? Где имеется ссылка на документ, из которого приводится эти сведения? Где он хранится?

Припомнили?

Вот и я не припомнил.

Строки эти возникли в 60-е годы как бы сами собой. Хотя понятно, что ничего "само собой" в советской публицистике никогда не случалось.

"Оказывается, что еще 15 мая…", "Нам известно, что еще 15 мая…", "Советские историки установили, что еще 15 мая…", "В Истории СССР" (вариант — "В "Истории Великой Отечественной войны") сказано, что еще 15 мая…" и все в таком же духе. Все ссылаются на всех. По кругу.

Но вот, что была хотя бы один раз ссылка на конкретный документ, такого я не припомню.

Нет, что-то подобное время от времени всплывало. На таком примерно уровне.

Некрич А.М. "1941, 22 июня".

"…1 мая 1941 г. Гитлер в беседе с японским послом в Берлине Осима сообщил ему о своем намерении напасть 22 июня на Советский Союз. Было бы хорошо, уговаривал Гитлер японского посла, если бы и Япония напала на Советский Союз в то же самое время. Одзаки немедленно стало известно об этом. Информация была препровождена Зорге.

12 мая Зорге и Клаузен передали в Москву сообщение, что 150 немецких дивизий сосредоточились на советской границе для атаки по всему фронту 20 июня. Главное направление — Москва.

В другом сообщении от 15 мая Зорге уточняет дату нападения — 22 июня. Советский журналист В. Маевский писал, что, Зорге в своих донесениях "дает общую схему военных действий, которые развернут гитлеровцы"…"

Замечательно.

Откуда же взял А.М. Некрич сведения, предложенные им читателям?

Исследователь Некрич ссылается на данные политического обозревателя "Правды" Виктора Маевского, который уж совершенно точно знал о сообщении Рихарда Зорге. Потому что журналист Маевский это сообщение Зорге совершенно точно где-то видел.

Только во всем этом благолепии мешается одна мелкая деталь.

А могло ли такое быть вообще?

Если сами немцы определили окончательно срок нападения только 10 июня?

"РАСПОРЯЖЕНИЕ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО СУХОПУТНЫМИ ВОЙСКАМИ ГЕРМАНИИ О НАЗНАЧЕНИИ СРОКА НАПАДЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ СОЮЗ

10 июня 1941 г.

На основе предложения, представленного главным командованием сухопутных войск, Верховное главнокомандование вооруженных сил назначило для приготовления к военным действиям следующие сроки:

1. Днем "Д" операции "Барбаросса" предлагается считать 22 июня.

2. В случае переноса этого срока соответствующее решение будет принято не позднее 18 июня. Данные о направлении главного удара будут в этом случае по-прежнему оставаться в тайне.

3. В 13.00 21 июня в войска будет передан один из двух следующих сигналов: \341\

а) сигнал "Дортмунд". Он означает, что наступление, как и запланировано, начнется 22 июня и что можно приступать к открытому выполнению приказов;

б) сигнал "Альтона". Он означает, что наступление переносится на другой срок; но в этом случае уже придется пойти на полное раскрытие целей сосредоточения немецких войск, так как последние будут уже находиться в полной боевой готовности.

4. 22 июня, 3 часа 30 минут: начало наступления сухопутных войск и перелет авиации через границу. Если метеорологические условия задержат вылет авиации, то сухопутные войска начнут наступление самостоятельно.

По поручению: Гальдер

Перевод с немецкого из: DMA Potsdam, H 02.02/10/43, BI.689."

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 536.

Как при всем этом выглядит "известное всем" сообщение Зорге от 15 мая 1945 года о сроке нападения Германии?

Конфуз получается.

Впрочем, существует еще одна версия того же сообщения Зорге. Якобы он прислал его не 15 мая, а 15 июня.

Об этом, в часности, в шестидесятые годы писал П.А. Жилин в своей книге "Как фашистская Германия готовила нападение на Советский Союз":

"…И, наконец, шли донесения с другой стороны — из Японии. Теперь стал широко известен подвиг бесстрашного советского разведчика Рихарда Зорге. Еще 5 марта 1941 г. он переснял и отправил в СССР фотокопии совершенно секретных документов — телеграмм министра иностранных дел Риббентропа, в которых он информировал посла Германии в Токио Отта о запланированном нападении Германии на Советский Союз во второй половине июня 1941 г.

За месяц до нападения (19 мая) Р. Зорге сообщил в Москву почти точные данные о сосредоточении на западных границах СССР 150 немецко-фашистских дивизий. А за неделю до вторжения (15 июня) Р. Зорге, преодолевая неимоверные трудности, рискуя жизнью, сумел передать в Москву одно короткое, но в высшей степени важное сообщение: "Война будет начата 22 июня".

Про неимоверные трудности сказано хорошо. Поэтично.

Как Рихард Зорге именно это, самое главное свое сообщение передал с риском для жизни. Вот остальные свои донесения он посылал, не особо напрягаясь. А вот именно это — да, это — с риском для жизни.

Еще лучше и поэтичнее сказано про само сообщение Зорге. Вообще без ссылок на что бы то ни было. То есть, совершенно точно, что такие документы, вроде бы, имеются. Где-то там. Ну, в общем, где надо.

Чистая поэзия.

А ведь забавно получается. Уже само разночтение в датах сенсационного донесения Зорге о нападении немцев 22 июня 1941 года говорит о многом.

То "всем известно, что 15 мая…". То, вдруг, "всем известно, что 15 июня…"

Ссылались-то эти "все" вроде бы на какой-то точный документ. А тут выходит, что документ какой-то странный — то одна на нем дата, то другая.

Наконец, в большой статье, опубликованной в газете "Красная Звезда" от 16 июня 2001, посвященной 60-летию начала Великой Отечественной войны, появилась какая-то ясность. В ходе круглого стола удалось журналистам, наконец, напрямую задать вопрос о происхождении легендарного донесения.

Легендарное донесение действительно оказалось легендарным.

В смысле — легендой.

А попросту говоря — фальшивкой.

Именно так охарактеризовал "цитируемый" сорок лет документ один из высокопоставленных офицеров Службы внешней разведки.

Вот как рассказал об этом И. Пыхалов. Воспроизвожу его слова из работы "О чём докладывала разведка":

"…А как же быть со знаменитым предупреждением "Нападение произойдёт на широком фронте на рассвете 22 июня", якобы отправленном Зорге 15 июня, про которое не писал только ленивый? Увы, как выяснилось, это вульгарная фальшивка.

В июне 2001 года в редакции "Красной звезды" состоялся "круглый стол", посвящённый 60-летию начала Великой Отечественной войны, в ходе которого сотрудник пресс-бюро Службы внешней разведки полковник Владимир Карпов сделал следующее признание:

"Благодаря утечке информации распространялись слухи, доходили до руководства в виде донесений о том, что Германия нападёт на Советский Союз 15 апреля, 1, 15, 20 мая, 15 июня… Эти дни наступали, а война не начиналась. Ведь и Рихард Зорге называл несколько сроков, которые не подтвердились.

— Разве так? Ещё в 60-е годы опубликована телеграмма "Рамзая" с предупреждением: война начнётся 22 июня… После этого и говорилось: "Зорге точно назвал дату".

Карпов: К сожалению, это фальшивка, появившаяся в хрущёвские времена. Разведка не назвала точной даты, не сказали однозначно, что война начнётся 22 июня"[12]."

Взято из статьи:

"22 июня 1941 года. Могло ли всё быть по-иному?" Красная звезда.?108 (23409). 16 июня 2001. С.4.

Но, может быть, это говорил злобный сталинист, которыми, как всем известно, кишат наши силовые структуры?

Может, и сталинист.

Только вот такая интересная история получилась.

Архивы открыли.

А документа этого, как вдруг оказалось, так нигде и нет.

Уж, наверное, бригада Яковлева-Гайдара, покровительствовавшая составлению сборника "1941 год", должна была перевернуть все до донышка в поисках этой легендарной телеграммы Зорге.

Они и перевернули. Только не нашли. Нету этой телеграммы.

Сталинисты постарались?

Тогда уж придется отнести к сталинистам и японскую службу радиоперехвата.

Дело в том, что японские радиопеленгаторы регулярно засекали выходившую в эфир радиостанцию. Засечь точно работающий передатчик, или даже приблизиться к нему достаточно близко, японцам так и не удалось. Мнение о провале группы как следствие успешно работавших пеленгаторов — это не более чем художественный вымысел.

Первая радиограмма была перехвачена еще в 1937 году. С тех пор донесения перехватывались регулярно.

Однако, расшифровать ни одну из перехваченных радиограмм японцы так и не смогли. До самого начала арестов членов группы Зорге.

И только после того, как на первом же допросе радист Макс Клаузен выдал всё, что он знал о кодах шифрования (а знал он о них всё), японцы смогли расшифровать и прочитать всю подборку перехваченных донесений за несколько лет.

Эти донесения фигурировали в материалах следствия, и по ним обвиняемые давали свои пояснения.

После войны материалы следствия были опубликованы. Сведения о том, что в них фигурировала радиограмма (тем более, радиограммы) про 22 июня, в них отсутствовали.

Правда, упомянутые мною ранее авторы Голяков и Ильинский все же пытаются сделать вид, что такие донесения вроде бы существовали. Правда, утверждать это определенно даже они поостереглись.

А ссылаются они вот на что.

Они рассказывают о том, что им когда-то рассказывал ветеран внешней разведки генерал-лейтенант Сергей Кондрашев, которому, в свою очередь, рассказывал после войны Макс Клаузен. В одну из последних встреч Клаузен рассказал Кондрашеву, что такие радиограммы (про 22 июня) он точно отправлял.

Даже не одну, заметьте. А несколько радиограмм.

Но есть здесь такое вот обстоятельство.

Макс Клаузен был назначен Хрущевым на роль героя, верного соратника Рихарда Зорге, награжден орденом Красного Знамени.

Однако, проживавший в почете до самого конца в ГДР, то есть в зоне досягаемости советских властей, Клаузен не должен был забывать о некоторых обстоятельствах своего прошлого.

Роберт Ваймант:

"…Клаузен — единственный из трио, доживший, чтобы самолично рассказать о происходившем — судя по всему избежал неприятностей, рассказав своим пленителям все, что те хотели. По словам Ёсикава, и Вукелич, и Клаузен признались "через два-три дня. Клаузен стал говорить сразу. Он жаловался на свое сердце. Он ни мгновения не колебался (гудзугудзу сэдзу), прежде чем начать давать показания"[34]…"

А.Г. Фесюн:

"…Вдова Вукелича Ямасаки Ёсико вспоминала рассказ адвоката мужа Асанума о том, что "Клаузен рыдал, всячески ругал Зорге, говорил все, только чтобы спасти свою жизнь, в то время как на меня и даже на следователей большое впечатление произвели Зорге и Вукелич, их спокойствие, собранность и уверенность в правоте своего дела"…

Всё это нашло отражение в протоколах его допросов. Которые со временем были опубликованы в Японии. И могли стать (а может, и стали) известны советским властям.

У Макса Клаузена было больное сердце. Макс Клаузен очень хотел жить. Долго жить.

Японским следователям он сказал всё, что те от него хотели.

И даже более того — я имею в виду его характеристики Зорге, рассказы о его собственном саботаже, о стремлении навредить шпионской деятельности Зорге, о ненависти к коммунистическому режиму, о любви к японскому народу и т. д.

Советские лидеры от него хотели намного меньшего.

Они всего лишь хотели подтверждения существования давно продекларированной ими "телеграммы про 22 июня".

Почему Клаузен должен был отнестись к ним с меньшим почтением, нежели он отнесся к желаниям японских следователей?

Так в его интерпретации "радиограмма Зорге про 22 июня" превратилась в "радиограммы Зорге про 22 июня".

Макс Клаузен своей жизненной цели добился. Прожил долго. Он умер в 1979 году, намного пережив всех остальных участников группы Зорге.

Но хватит о грустном.

Вернемся к вещам более серьезным.

Итак.

Серьезные исследователи — зоргеведы об этой телеграмме (про 22 июня) сегодня не вспоминают.

А зря, по-моему.

Тому же господину Роберту Вайманту простительно — он не знает, судя по всему, о реалиях бывшей советской жизни. Но наши-то, наши. Ведь прекрасно знают, что советская публицистика, в том числе, историческая (или — тем более историческая), всегда находилась под самым плотным, самым пристальным вниманием Идеологического отдела ЦК КПСС.

Поэтому, все перепевы на тему "телеграммы Зорге про 22 июня" не могли не идти с благословения этого органа. Если не из него самого вообще.

Особено, учитывая, что впервые эта песня прозвучала в исполнении политического обозревателя "Правды", центральной газеты ЦК КПСС.

Нет, молчат про эту телеграмму историки — зоргеведы.

Потому что, если комментировать эту ситуацию, надо как-то признавать и то обстоятельство, что ноги у истории про "телеграмму о 22 июня", растут из того же самого органа, который шестьдесят лет лелеял красивую историю про высокое партийное недоверие к Рихарду Зорге.

А не хочется.

Поэтому, молчат объективные историки.

Будто не было разговоров об этой радиограмме в течение сорока с лишним лет.

Сорок лет была. А сегодня, чудеснейшим образом, нет ее в наличии.

Что же есть?

Давайте-ка не поленимся, и посмотрим.

Хочу только оговориться.

Предлагаемый анализ не имеет целью сказать что-то плохое о самом разведчике. Рихард Зорге честно и самоотверженно делал свою работу и, в конце концов, отдал жизнь за свои идеалы и за Советский Союз.

Речь, естественно, идет не о самом Рихарде Зорге — совершенно неординарном человеке и, действительно, потрясающем разведчике.

Речь идет о политических спекуляциях, в которых бессовестно использовали его имя советские коммунистические деятели. А сегодня так же бессовестно используют беззаветные борцы с коммунизмом.

Итак.

Вот все восемь донесений "Рамзая" (псевдоним Зорге) за первую половину 1941 года, приведенные в "Малиновке". То есть, были в этот период, конечно, и другие радиограммы. Но касались они информации по Японии, поэтому в данный сборник не вошли.

И еще одно. Почему-то имеются некоторые разногласия в датах приведенных радиограмм, опубликованных в сборнике "1941 год" и в публикации А.Г. Фесюна. Я думаю, что это произошло из-за того, что на каждой радиограмме, видимо, было проставлено несколько дат. Это и понятно, если учесть, что прямой связи у Москвы с Токио тогда не было. Поэтому радиограммы сначала принимались во Владивостоке, в радиоцентре штаба Тихоокеанского флота (позывной — "Висбаден"), а потом уже пересылались в Москву. Потом радиограммы дешифровывались, переводились и на каждом этапе их обработки могли проставляться даты работы с документами.

Нижеприведенные радиограммы даны по первому сборнику, поскольку там имеются архивные поисковые данные на каждый из этих документов (в некоторых случаях у А.Г. Фесюна их почему-то нет). Текстуально же они совершенно совпадают.

АГЕНТУРНОЕ СООБЩЕНИЕ "РАМЗАЯ" ИЗ ТОКИО ОТ 11 МАРТА 1941 г.

"Начальнику Разведуправления Генштаба Красной Армии

Телеграмма Риббентропа послу Отт относительно внезапного наступления японцев на Сингапур имеет целью активизировать роль Японии в пакте трех держав.

Князь Урах (специальный немецкий курьер, прибывший сюда несколько дней тому назад, близко связанный с Риббентропом и которого я уже знаю много лет) сообщил мне, что немцы хотят, чтобы японцы выступили против Сингапура только в том случае, если Америка останется вне войны и если Япония не сможет быть больше использована для давления на СССР. Урах заявил далее, что эта точка зрения — использовать в будущем Японию для давления на СССР — довольно сильно распространена в Германии, особенно в военных кругах.

Новый германский ВАТ получил от прежнего атташе письмо, описывающее резко антисоветские тенденции среди высшего немецкого офицерства и кругов Гиммлера. Новый германский ВАТ считает, что по окончании теперешней войны должна начаться ожесточенная борьба Германии против Советского Союза. По этим соображениям, полагает он, Япония все еще имеет великую миссию против СССР, однако необходимо достигнуть соглашения и добиться выступления Японии против Сингапура.

Новый германский ВАТ тоже стоит за наступление на Сингапур.

ЦА МО РФ. ОП.24127. Д.2. Лл. 195–196. Пометы: "Копии т. Сталину, т. Молотову, т. Голикову", "Выполнено 14.03.41 г.". Заверенная копия".

Взято из сборника документов "1941 год", т.1.

Документ N 313.

Что мы видим из этого сообщения?

Первое.

Телеграмма была доложена Сталину. Это к вопросу о том, что Сталин не верил Рихарду Зорге по определению. Но внимательно читал идущие от него "дезинформации" (из отвлеченного любопытства, конечно же, когда особенно ему бывало скучно). И в лицо начальнику разведки их, скомкав предварительно, не швырял. Откуда известно? Да все оттуда же, с письменного стола Сталина. На котором, вслед за одной, появлялись и другие радиограммы Зорге.

Второе.

Зорге сообщает о "резко антисоветских тенденциях среди высшего немецкого офицерства и кругов Гиммлера".

Здесь что-то новое может быть только для посткоммунистических борцов с тиранией, отстаивающих мнение о родстве советской и нацистской систем.

Для советского руководства это было ясно еще с 33-го года.

Третье.

Здесь приводится мнение о том, что "должна начаться ожесточенная борьба Германии против Советского Союза".

Но и это не являлось для Сталина секретом. Потому что, вопреки мнению объективных исследователей, Сталин дураком не был. А задачка эта из уровня "дважды два".

Гитлер явно рвался к мировому (или европейскому, во всяком случае) господству. При этом стремлении двух равных игроков на одном поле не бывает. Сама логика событий должна была толкнуть потенциального "господина" континенета на устранение, так или иначе, всех своих возможных конкурентов.

Хотя, конечно же, свидетельство о смещении вектора германской политики в отношениии СССР в сторону ее ужесточения само по себе весьма ценно и своевременно.

Четвертое.

Еще раз повторю. Важнейшей, первостепенной задачей разведчика является добыча информации о сроках возможного нападения врага.

Что же, и об этом Зорге сказал.

Он сообщил, что, по мнению нового военного атташе, эта война начнется "по окончании теперешней войны".

"Теперешней" в марте 41-го была война между Германией и Англией.

То есть, в донесении Зорге указывалось, что Германия может напасть на СССР после окончания войны с Англией.

Вот интересно. Сталину все время вменяют в вину, что он-де "не поверил Зорге".

Этому донесению тоже надо было верить?

Так он же и поверил, кстати.

И доказательства этому имеются.

Только мне, придется остановиться на этом подробнее. И, простите уж великодушно, немного покопаться в скучных цифрах. Но оно того стоит, уверяю вас.

В уже упомянутой публикации А.Г. Фесюна приведенная мной радиограмма значится, как "документ N 140".

Текст у этой радиограммы, приведенной в этих двух сборниках, совершенно идентичен. Однако в публикации А.Г. Фесюна есть то, чего нет в "Малиновке". А именно, на каждой телеграмме у А.Г. Фесюна указаны их регистрационные номера.

В "Малиновке" эти номера опущены.

Радиограмма, о которой идет речь, (в публикации А.Г. Фесюна этот документ датирован, в отличие от "Малиновки", 10 марта) имеет входящие NN 4028, 4029, а внизу, перед именем "Рамзай" стоят еще два номера — 87и 88.

Множественность нумерации вызвана, видимо, особенностями дешифровки. Предполагаю, что имеется в виду, в данном случае, две расшифрованные группы цифр.

Далее в публикации А.Г. Фесюна идет "документ N 141". Это уже упоминавшееся мной донесение Рихарда Зорге от 10 марта о миссии японского министра иностранных дел Мацуоки, который должен был прибыть в Москву.

Этой радиоргаммы в "Малиновке" нет, поскольку она не касается подготовки немецкого нападения на СССР и выходит за рамки тематики сборника.

Документ 141 имеет входящие NN 4030, 4031, 4032. Перед подписью "Рамзай" проставлены NN 89, 90, 91.

Теперь — внимание.

На этом, втором, документе имеется следующая резолюция генерала Голикова: "Резолюция НУ: НО-3, НО-9. Копии т. Сталину, т. Молотову.

Рамзаю ответ: "Ваши NN 89, 90, 91, 87, 88 имеют значение Д." Голиков…"

НУ — это Начальник Управления,

НО — соответственно, начальники отделов,

Д. - это "Директор".

Номера 89, 90, 91 — это радиограмма Зорге о миссии Мацуоки.

Номера 87, 88 — это радиограмма Зорге о намерениях Германии.

Другими словами, в такой форме начальник Разведывательного управления Голиков выразил благодарность Рихарду Зорге за его информацию, изложенную в этих двух радиограммах.

Только свою ли личную благодарность? Учитывая адреса рассылки.

Ну вот, представьте себе.

Голиков, опасливо косясь на дверь сталинского кабинета, где бушует недоверием тиран, мужественно пишет одобрительные слова в Токио. Рискуя жизнью, между прочим. Тот самый Голиков, что чуть погодя, напишет о "дезинформационных сообщениях" Рихарда Зорге.

Представили?

Как выглядит? Не очень?

Вот и мне кажется, что не очень.

Думаю, что, если информация была доложена лично Сталину, то слова одобрения в адрес Рихарда Зорге просто не могли возникнуть из другого источника. Никакой Голиков никогда не рискнул бы положительно оценить (документально оценить, что немаловажно) донесения, если бы Сталин не только "не поверил Зорге", но даже и никак не показал бы своего отношения.

Другими словами, если здесь прозвучали слова одобрения, то источником их мог быть только Сталин.

Так вот. Самая пора, по-моему остановиться на минуту. И задать себе один вопрос.

А откуда мы вообще знаем о недоверии Сталина к Зорге? Оттуда же, откуда и о том самом его донесении "то ли от 15 мая, то ли от 15 июня"? Про 22 июня?

Ах, да. Резолюция "про дезинформацию".

Есть такая и мы еще о ней подробно поговорим.

Но есть ведь еще и эта резолюция. Которая, кстати, не вошла (вместе с радиограммой) в сборник "1941 год".

Почему же все, кому не лень, рассуждают на тему "резолюции про дезинформацию"?

Почему же тогда никто не воспроизводит резолюцию на мартовское сообщение Зорге?

Не укладывается она в понимание зоргеведами понятия объективности исследования?

Действительно.

Понять ход их рассуждений можно.

Сталин — сволочь. Отсюда совершенно объективно следует, что он не верил Рихарду Зорге. Резолюция о "дезинформации" подтверждает это. Поэтому она подлежит самому многократному повторению. Чуть не написал: "самому подробному изучению", но одумался. Потому что, если ее изучать, то получится не очень хорошо. Для объективных исследователей — зоргеведов, конечно.

Резолюция же на мартовское сообщение Зорге эту объективную картину никак не подтверждает. Поэтому ее совершенно очевидно можно (и нужно) игнорировать.

В интересах соблюдения объективности исследования.

А мы с вами не историки. Мы просто положим рядом два документа и посмотрим, как они смотрятся рядом.

Слова Сталина в разговоре с Черчиллем, состоявшемся 15 августа 1942 года. И мартовское донесение Рихарда Зорге с резолюцией Голикова, передающей одобрение Сталина.

По-моему, неплохо они смотрятся. Органично.

АГЕНТУРНОЕ СООБЩЕНИЕ "РАМЗАЯ" ИЗ ТОКИО ОТ 6 МАЯ 1941 г.

"Начальнику Разведуправления

Генштаба Красной Армии

Я беседовал с германским послом Отт и морским атташе о взаимоотношениях между Германией и СССР. Отт заявил мне, что Гитлер исполнен решимости разгромить СССР и получить европейскую часть Советского Союза в свои руки в качестве зерновой и сырьевой базы для контроля со стороны Германии над всей Европой.

Оба, посол и атташе, согласились с тем, что после поражения Югославии во взаимоотношениях Германии с СССР приближаются две критические даты.

Первая дата — время окончания сева в СССР. После окончания сева война против СССР может начаться в любой момент так, что Германии останется только собрать урожай.

Вторым критическим моментом являются переговоры между Германией и Турцией. Если СССР будет создавать какие-либо трудности в вопросе принятия Турцией германских требований, то война будет неизбежна.

Возможность возникновения войны в любой момент весьма велика потому, что Гитлер и его генералы уверены, что война с СССР нисколько не помешает ведению войны против Англии.

Немецкие генералы оценивают боеспособность Красной Армии настолько низко, что они полагают, что Красная Армия будет разгромлена в течение нескольких недель. Они полагают, что система обороны на германо-советской границе чрезвычайно слаба.

Решение о начале войны против СССР будет принято только Гитлером либо уже в мае, либо после войны с Англией.

Однако Отт, который лично против такой войны, в настоящее время настроен настолько скептически, что он уже предложил принцу Урах выехать в мае обратно в Германию.

ЦА МО РФ. Оп.24127. Д.2. Лл.340–341. Пометы: "НО-9. Дать в 5 адресов (без вычеркнутого). Голиков. 6.05.41 г.", "НО-9. Включить в выписки. Голиков". Разослано согласно резолюции. 7.05.41 г. Заверенная копия".

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 443.

Ю. Георгиев дал интересное пояснение о характере пометок на этой радиограмме.

Воспроизводя её текст, вычеркнутый генералом Голиковым кусок он пометил квадратными скобками. Вот что вычеркнул начальник Разведывательного управления:

"…[Немецкие генералы оценивают боеспособность Красной Армии настолько низко, что они полагают, что Красная Армия будет разгромлена в течение нескольких недель. Они полагают, что система обороны на германо-советской границе чрезвычайно слаба.]…"

Ю. Георгиев на это заметил:

"…На шифрограмме имелась следующая резолюция: "Дать в пять адресов (без зачеркнутого). Голиков". И на полях против зачеркнутого: "Включить в выписку". (Русский архив, с. 179.) Это означало, что информация Зорге была доведена до высшего руководства Советского Союза, но без абзаца, поставленного в нашем тексте в квадратные скобки. Начальник РУ Ф. Голиков не решился лишний раз "травмировать" высшее советское руководство столь уничтожающей критикой военного потенциала СССР. К чести Зорге следует сказать, что он в своей работе не занимался такими "дипломатическими играми" и сообщал полученную им информацию в полном объеме, какой бы горькой она ни была…"

Иными словами, донесение это, пусть и в несколько урезанном виде, тоже было доложено Сталину.

В радиограмме Рихарда Зорге снова говорится о сроках германского нападения на СССР.

Что же мы видим? 22 июня?

Нет. В донесении даны разные трактовки сроков и условий возможного нападения Германии на СССР.

Первый.

В любой момент после окончании сева. Срок, естественно, очень приблизительный.

Второй.

Возможное нападение Германии на СССР обусловлено дипломатическими причинами. Ну, а если СССР не будет мешать Германии в ее переговорах с Турцией? Значит, нападения не будет?

Третий.

В мае. В мае 41-го Германия, как известно, на СССР не напала. Как должна была относиться к этому сообщению Москва в июне?

Четвертый.

После войны с Англией.

Причем, из сообщения можно понять, что если нападения не произойдет в мае, в июне-июле-августе его уже не будет. Если не в мае, то далее оно может произойти, опять же, только после войны с Англией.

АГЕНТУРНОЕ СООБЩЕНИЕ "РАМЗАЯ" ИЗ ТОКИО ОТ 21 МАЯ 1941 г.

"Начальнику Разведуправления

Генштаба Красной Армии

Новые германские представители, прибывшие сюда из Берлина, заявляют, что война между Германией и СССР может начаться в конце мая, так как они получили приказ вернуться в Берлин к этому времени.

Но они также заявили, что в этом году опасность может и миновать. Они заявили, что Германия имеет против СССР 9 армейских корпусов, состоящих из 150 дивизий. Один армейский корпус находится под командованием известного Райхенау. Стратегическая схема нападения на Советский Союз будет взята из опыта войны против Польши.

ЦА МО РФ. Оп.24127. Д.2. Л.381. Пометы: "9. Запросить "Рамзая": "На N 125: уточните — корпусов или армий. Если корпусов, то не вяжется с понятием корпуса. Д.". Голиков. Ответ дан согласно резолюции. 23.05.41 г. Заверенная копия".

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 488.

Речь идет о 150 дивизиях. И, хотя, на самом деле, немцы (вместе с союзниками) выставили в начале войны 190 дивизий, собственно же немецких дивизий было выставлено, действительно, 153. Но выставлены они были, это надо пояснить, в последний момент.

Поэтому, можно было бы говорить о некоем приближенно точном соответствии с реальностью. Если бы речь шла о второй половине июня.

Но речь ведь в радиограмме Зорге идет о том, что Германия "имеет против СССР" 150 дивизий не к началу войны. А на 21 мая 1941 года.

Тогда как, на самом деле, на эту дату немцы сосредоточили намного меньшие силы.

И. Пыхалов в своей работе "О чем докладывала разведка" указывает, что даже на 1 июня немцы сосредоточили только лишь 81 дивизию. Значительные силы своей ударной группировки немцы подтянули в течение июня — это еще 48 дивизий. Всего на советско-германской границе к утру 22 июня 1941 года немцы сосредоточили 129 дивизий. И еще 24 дивизии находились в резерве ОКХ и к 22 июня оставались в тылу.

Забегая вперед, скажу, что это — единственный случай, когда накануне войны Зорге указал количество немецких дивизий. Видимо, именно это сообщение позволило утверждать составителям энциклопедии "Великая Отечественная война 1941–1945", что Зорге "…один из первых сообщил данные о кол-ве нем. — фаш. дивизий, сосредоточенных летом 1941 года на границах СССР…".

Данные-то он действительно сообщил, с этим не поспоришь.

Добавить к этой формулировке можно только то, что "сообщил данные" и "сообщил данные, соответстующие действительности" — это всё-таки несколько разные вещи, согласитесь.

И есть в этом сообщении странность, на которую, судя по пометам, обратил внимание Голиков.

Последний возглавлял разведку Генштаба, то есть разведку военную.

Советской военной разведке были известны структура и организация Вермахта. Согласно этим данным (а они оказались соответствующими действительности), в немецкий армейский корпус обычно входило 3–4 дивизии. В девять армейских корпусов могло входить, таким образом, ну уж никак не больше сорока дивизий. В донесении же говорилось, что в состав этих девяти корпусов входили 150 дивизий. Согласитесь, что неточность в такого рода донесениях не прибавляет у руководства доверия к их автору. Если он путается в понятиях армии или корпуса, может, он путается и в количестве дивизий. Может быть, он имел в виду не 150 дивизий, а 150 полков?

Следующая странность состоит в том, что сам Зорге перепутать эти понятия не мог. Он не был, конечно, профессиональным военным. Более того, кажется, не имел даже воинского звания в советской военной разведке. Но, одновременно, не был и юной барышней, путающий сержантские нашивки с майорскими звездами.

Рихард Зорге был фронтовиком с трехлетним опытом реальной войны, унтер-офицером германской армии. И, конечно же хорошо представлял себе разницу между корпусом и армией.

С другой стороны, полковник Шолл на то и полковник, чтобы тоже понимать разницу между корпусом и армией.

Между тем, прозвучала именно эта фраза — "девять армейских корпусов".

Из донесений Зорге видно, как он педантично передавал всё, сказанное его источниками, вольными или невольными.

Значит, если эта фраза все-таки прозвучала, значит Шоллу было надо, чтобы она прозвучала именно так. Подчеркнуто глуповато.

Что это — дезинформация?

Вот сидит начальник разведки над этим донесением и ломает себе голову, как ко всему этому относиться?

А для некоторых нынешних объективных ученых здесь нет никаких вопросов.

С. Голяков и М. Ильинский в своей книге "Рихард Зорге. Подвиг и трагедия разведчика" обыграли эту ситуацию с непринужденным изяществом.

"…Мы теперь знаем содержание сообщений, передававшихся в Центр: "На германско-советских границах сосредоточено 80 немецких дивизий. Гитлер намерен оккупировать территорию СССР по линии Харьков, Москва, Ленинград…". "Военный атташе Шолл заявил: "Следует ожидать со стороны немцев фланговых и обходных маневров и стремления окружить и изолировать отдельные группы. Повторяю: 9 армий из 150 немецких дивизий совершат нападение на советскую границу. Рамзай"…"

И нет никаких вопросов.

Это кстати, та самая шифровка, о которой упоминал Р. Ваймант. Только датировал её 19 мая.

Помните?

"… предупреждение от Зорге — послание от 19 мая, указывавшее, что немцы могут начать наступление в конце этого месяца, вызвало, как говорили, взрыв негодования у Сталина, охарактеризовавшего его как "дерьмо, засевшее в японских борделях и окружившее себя мелкими фабриками"[64]…"

С предельно авторитетной сноской на:

"…[64] Andrew and Gordievsky, KGB, The Inside Story…"

Странно, кстати, что не сослался он на Айно Куусинен. Очень уж по характеру выражений эта сцена напоминает описанную ей реакцию Урицкого от 1935 года.

Прямо не сцены, а близнецы — братья.

Только реакция Урицкого понятна и логически мотивирована — с него Клаузен тянул американские доллары. А Сталину-то здесь на что было гневаться?

В шифровке не говорится "война начнется". В шифровке говорится "война может начаться".

Другими словами, война может начаться. А может и не начаться.

Зорге опять сообщает о мае (теперь более точно — о конце месяца). Основанием этому служит догадка: срок возвращения в Германию немецкой делегации прибывшей в Японию.

Но позвольте. А если причины срочного возврата делегации в Германию другие? Скажем, ее глава срочно понадобился в другом месте?

И здесь же, одновременно, сказано, что "в этом году опасность может и миновать". Вернемся к предыдущему донесению Зорге. Давайте вспомним мнение, что если не в мае, то после войны с Англией.

И последнее.

Это, обратите внимание, шифровка от 21 мая. Где же тогда легендарная шифровка от 15 мая, где Зорге "совершенно точно" назвал дату нападения Германии — 22 июня?

Это что же получается, 15 мая — он дал точные данные? А 21 мая он же сообщает, что — может да, может нет, а если да, то в мае?

АГЕНТУРНОЕ ДОНЕСЕНИЕ "РАМЗАЯ" ИЗ ТОКИО ОТ 1 ИЮНЯ 1941 г.

"Начальнику Разведуправления

Генштаба Красной Армии

Берлин информировал Отт, что немецкое выступление против СССР начнется во второй половине июня. Отт на 95 % уверен, что война начнется. Косвенные доказательства, которые я вижу к этому в настоящее время, таковы:

Технический департамент германских воздушных сил в моем городе получил указания вскоре возвратиться. Отт потребовал от ВАТ, чтобы он не посылал никаких важных сообщений через СССР. Транспорт каучука через СССР сокращен до минимума.

Причины для германского выступления: существование мощной Красной Армии не дает возможности Германии расширить войну в Африке, потому что \304\ Германия должна держать крупную армию в Восточной Европе. Для того, чтобы ликвидировать полностью всякую опасность со стороны СССР, Красная Армия должна быть отогнана возможно скорее. Так заявил Отт.

ЦА МО РФ. Оп.24127. Д.2. Л.422. Помета: "Запросить Гущенко, находится ли в Японии департамент германск. ВВС. Голиков". Исполнено. 3.06.41 г. Заверенная копия".

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 513.

Как выяснилось впоследствии, эта информация явилась относительно точной. Не 22 июня, конечно, но и вторая половина июня — достаточно правильные сведения.

Но как им можно было поверить?

Их ведь рассматривали в совокупности с другими донесениями, в том числе и предыдущими (и последующими, как мы увидим) донесениями самого Зорге.

Где он добросовестно называл другие сроки. В каждой шифровке разные.

К тому, же, ценность этого донесения была тут же значительно снижена следующей шифровкой "Рамзая" (видимо, уточняющей) от того же 1 июня.

Кстати, для сторонников теории Виктора Суворова (Резуна) о превентивном характере нападения Германии на СССР. Посмотрите, как на самом деле объясняло для себя руководство Германии причины этого нападения.

АГЕНТУРНОЕ ДОНЕСЕНИЕ "РАМЗАЯ" ИЗ ТОКИО ОТ 1 ИЮНЯ 1941 г.

"Начальнику Разведуправления

Генштаба Красной Армии

Ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолл привез с собой из Берлина, откуда он выехал 6 мая в Бангкок. В Бангкоке он займет пост военного атташе.

Отт заявил, что он не мог получить информацию по этому поводу непосредственно из Берлина, а имеет только информацию Шолла.

В беседе с Шоллом я установил, что немцев в вопросе о выступлении против Красной Армии привлекает факт большой тактической ошибки, которую, по заявлению Шолла, сделал СССР.

Согласно немецкой точки зрения тот факт, что оборонительная линия СССР расположена в основном против немецких линий без больших ответвлений, составляет величайшую ошибку. Она поможет разбить Красную Армию в первом большом сражении. Шолл заявил, что наиболее сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии.

ЦА МО РФ. Оп.24127. Д.2. Л.422. Пометы: "НО-5. Пошлите "Рамзаю" след, запрос: На N…: "Прошу сообщить: 1. Более понятна сущность большой тактической ошибки, о которой вы сообщаете, и 2. Ваше собственное мнение о правдивости Шолла насчет левого фланга. Голиков. 3.06.41 г.", "Но-5. В перечень сомнительных и дезинф. сообщений "Рамзая". Голиков". Заверенная копия".

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 514.

Вот мы и добрались до того самого донесения Рихарда Зорге, на котором начальник разведки Красной Армии генерал Голиков наложил резолюцию:

"В перечень сомнительных и дезинф. сообщений "Рамзая".

Кстати, обратите внимание, что, в отличие от мартовских или майской шифровок Зорге, эту Голиков Сталину не докладывал. Обошелся, так сказать, своими силами.

Эту резолюцию часто приводят для доказательства тупости сталинского руководства, не верившего легендарному разведчику.

Любовно, я бы сказал, приводят. Вот сами его донесения без купюр приводить не очень любят, а резолюцию — это завсегда.

Правда не всегда точно воспроизводят и саму эту резолюцию, иногда позволяя себе невинно фантазировать на эту тему. Я имею в виду утверждение Роберта Вайманта, что резолюция Голикова на эту радиограмму начинается словами: "Невероятно". И дальше — определение, применённое Голиковым — "провокация".

Но, повторю еще раз. Объективному исследователю это можно. Если вольности с текстом помогают отстаивать объективную истину.

Ну что же. Дополним пробел. Посмотрим и само донесение.

Итак.

Эти два донесения от одного числа дополняют друг друга.

И второе значительно обесценивает первое.

Почему обесценивает? Потому что, оказывается не "…Берлин информировал Отт…", как было сказано вначале.

Его информировал подполковник Шолл, прибывший из Берлина. Это его личное мнение. Пусть оно будет самым что ни на есть проницательным, но это частное мнение частного лица в чине подполковника, следующего транзитом к своему ответственному посту германского военного атташе в Таиланде.

Это особо подчёркивает Зорге. Возможно на уточняющий вопрос Москвы, где, конечно же, отчётливо понимали разницу между частными мнениями и официальными демаршами ответственных лиц.

На самом деле Зорге совершенно отчётливо сделал акцент на том, что "Отт заявил, что он не мог получить информацию по этому поводу непосредственно из Берлина, а имеет только информацию Шолла".

Поскольку сам Зорге тоже понимал, что это принципиально разные вещи. Одно дело — официальная информация из Министерства Иностранных Дел для своего посла (как это можно понять из первой шифровки от 1 июня). Другое дело — личное мнение военного дипломата средней руки, который по определению не может быть допущен к информации такой важности.

Тогда что значит "…Берлин информировал Отт…" из первой шифровки? Попытка дезинформации? Не со стороны Зорге, конечно (он сразу же, в тот же самый день дал уточняющую телеграмму). Значит, его источника? Тогда — кто он? Подполковник Шолл является кадровым сотрудником абвера. Значит, деза идет от немецкой разведки?

И еще непонятная информация.

Действительно, а что это такое: "оборонительная линия СССР расположена в основном против немецких линий без больших ответвлений"?

И снова, действительно, что тогда за источник этот Шолл? Ему можно доверять?

Срок нападения немцев снова изменен. Теперь уже не "вторая половина июня". Теперь уже — "около 15 июня". Проходит 15 июня, 16, 17, 18… Нападения нет (как не было и в мае). Что должен думать человек, оценивающий это донесение? Особенно в совокупности с предыдущими?

И еще информация. Снова от Шолла.

Наиважнейшая, казалось бы, стратегическая информация: главный удар немцы нанесут на ЛЕВОМ фланге.

Левый фланг германо-советской границы лежал тогда на линии Восточная Пруссия — Прибалтика — Ленинград. То есть, по информации, представленной Зорге, немцы планируют нанести главный удар через Прибалтику. На Ленинград.

Руководство военной разведки отнесло это сообщение к явной дезинформации. Как показали последующие события, вполне обоснованно.

С этим, правда, не согласны уже упоминавшиеся мной Голяков и Ильинский.

Вот, оцените, пожалуйста, изящество пируэта:

"…Например, 20 июня 1941 года Зорге радировал: "Германский посол Отт сказал мне, что война между Германией и СССР неизбежна… Нападение произойдет с левого фланга". Так и было. А это противоречило точке зрения Сталина, который считал, что в случае войны главный удар будет нанесен по Украине, в направлении Киева…"

Ну, то, что даты сообщений Рихарда Зорге привычно перевираются — это еще полбеды. К этому еще можно привыкнуть. И с привычной усталостью не обращать на это внимания.

Но дальше-то, дальше…

Нас пытаются уверить, что Зорге точно знал о содержании раздумий Сталина о направлении главного удара немцев. Украина или Белоруссия?

Сеанс спиритической магии на расстоянии.

Но как при этом быть с тем, что из донесения звучит совершенно недвусмысленно то, что нападение произойдет левым флангом вовсе не относительно этих двух направлений. В шифровке ясно сказано: "…левым флангом германской армии…".

То, что авторы дежурно переврали текст и этого сообщения Зорге, не делает их умозаключение убедительнее.

"Так и было" — вот прямо так, в глаза и без малейшего стеснения указанные авторы пытаются убедить ошарашенного читателя, что никакой Группы армий "Север" в природе не существовало. Что на советско-германском фронте наступали всего две группы армий — "Центр" и "Юг". И, соответственно, главный удар, нанесенный в полосе группы армий "Центр", это и есть удар левым флангом.

Так что, как мы с вами видим, объективные позднейшие исследователи с обоснованностью мнения генерала Голикова не согласились. И предъявили его в качестве доказательства того, что "Сталин не верил Зорге".

Правда, почему-то, стесняются обычно приводить эту радиограмму полностью.

Что-то знакомое есть в таком приеме, вы не находите?

Намного изящнее обошёлся с этим эпизодом Роберт Ваймант.

Красотой этого па-де-труа надо любоваться и смаковать его вновь и вновь.

Любуйтесь. Роберт Ваймант. "Сталинский разведчик".

"…У Шолля не было никаких причин не доверять Зорге, коллеге-ветерану студенческих батальонов Первой Мировой войны, а также другу, которому он был обязан составлением многих отчетов в Берлин…

…"Операция начинается 20 июня, — сказал он. — Она может быть отложена на несколько дней, однако приготовления закончены. У нас 170 или 190 дивизий на восточной границе. Все это — танковые или механизированные дивизии. Атака будет проводиться по всему фронту, главные удары направлены на Москву, Ленинград, а после этого — на Украину"…

Можно себе представить эмоции, которые возбудили эти сведения в душе сталинского разведчика. Гитлер изготовился для проведения варварского нападения, намеренный разрушить советскую систему и раздавить русский народ пятой нацизма. Сомнений более не оставалось, наличествовал ясный факт, и Зорге выяснил, когда все начнется. Если в тот момент он испытывал триумфальный чувства, это вполне понятно. Если он верил, что он единственный, кто имеет возможность спасти Советский Союз от катастрофы, то это вполне простительно.

Подавив свое возбуждение, Зорге принялся исполнять свое обещание провести с Шоллем "ночь в городе". Сперва они пообедали в отеле, вероятно, в ресторане "Новый Грилль", где Зорге любил заказывать "бифштекс по-шаляпински", изобретение гостиничных поваров. Затем они поехали на Гиндзу и сильно напились. Мы не знаем, было ли у него время в ту ночь поспать, однако на следующий день он был с рассветом на ногах и записал то, что считал самым важным посланием в своей карьере разведчика[40]…"

Это всё, что сказано об этом сообщении в основном тексте труда Роберта Вайманта. Поскольку содержание радиограммы Зорге, отправленной им в Москву, не так интересно, как подробности ресторанного меню. Но к тексту этому имеется сноска. В конце книги. Там, где не все и не всегда внимательно читают.

Вот содержание этой сноски.

"…[40] Вот полный текст телеграммы:

"Ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолль привез с собой из Берлина, откуда он выехал 3 мая в Бангкок. В Бангкоке он займет пост военного атташе.

Отт заявил, что он не мог получить информацию по этому поводу непосредственно из Берлина, а имеет только информацию Шолля.

В беседе с Шоллем я установил, что немцев в вопросе выступления против Красной Армии привлекает факт большой тактической ошибки, которую, по заявлению Шолля, сделал СССР.

Согласно немецкой точке зрения тот факт, что оборонительная линия СССР расположена, в основном, против немецких линий без больших ответвлений составляет величайшую ошибку. Она поможет разбить Красную Армию в первом большом сражении. Шолль заявил, что наиболее сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии".

На этой телеграмме есть много неразборчивых каракуль начальства Зорге. В двух местах текст подчеркнут, отмечая ошибки. Рядом с последним предложением стоит большой вопросительный знак: руководство Четвертого Отделение было явно поставлено в тупик словами "левый фланг". Они не знали, что Рихард написал совсем другое, что эта непонятная фраза была результатом небрежной передачи радиста, который уже не видел никакого смысла в своей работе…"

Что-то странное получается здесь у Роберта Вайманта.

Это, действительно, одна из важнейших радиограмм Зорге кануна войны. Между тем, автор дает ее содержание не в основном тексте своей книги, а в комментариях по ссылке.

В них он делает совершенно бездоказательное утверждение, что текст перепутал радист Клаузен. Тогда, где тот самый текст, что отдал Клаузену сам Зорге? Оно и понятно, если бы это утверждение было помещено в самой книге Вайманта, ему пришлось бы свои слова как-то доказывать. А в примечаниях можно ограничиться и скороговоркой.

Хорошо. Не хотите доказывать.

Только, скажите на милость, как можно перепутать что-то иное с "левым флангом"? Если уж и можно с чем-то перепутать "левый фланг", так это с "правым флангом". Если это было так, то это, опять-таки, ничего не меняет. "Правый фланг" является такой же дезинформацией, как и "левый".

Господин Ваймант совершенно здесь все затуманил. Он пишет: "Они не знали, что Рихард написал совсем другое…", но нигде не указывает, что же именно написал Зорге. Он только пересказал, слова Шолла, сказанные им Рихарду Зорге. И подразумевает, что они были в точности включены им в радиограмму. Но простите. На каком основании?

Более того. Он говорит о небрежности или ошибке Клаузена. Но какой ошибкой можно объяснить отсутствие в радиограмме, принятой Москвой, даты немецкого нападения (20 июня), якобы выданной ему Шоллом? Если это сделал Клаузен, это прямое и сознательное предательство, но никак не небрежность.

А Ваймант говорит именно о небрежности.

Между тем, о 20 июня, как о дате немецкого нападения, полученной им от Шолла, вспомнил много месяцев спустя сам Рихард Зорге. Именно эта дата, судя по всему, зафиксирована в протоколе его допроса. Но это, простите, всего лишь слова. Сказанные противнику.

Как к ним относиться?

Не знаю, и гадать не хочу.

Давайте все-таки остановимся еще раз. Для того, чтобы не осталось никакой неясности.

Я думаю, в конечном итоге, опираться можно только на документ.

Таким документом является текст телеграммы, полученный в Москве. Все остальное не имеет абсолютно никакого значения.

Все остальное — лирика.

Это на мой, субъективный взгляд.

В связи с этим не просто непонятна ремарка Вайманта о "каракулях". Она говорит о его крайней предвзятости.

Это выглядит примерно так: "Рихард Зорге отправил в Москву такую потрясающую информацию. Было там, правда, несколько ошибок по небрежности радиста. В результате этих ошибок потрясающая информация куда-то делась. Но полуграмотные московские начальники Зорге этого не поняли и изрисовали телеграмму своими каракулями".

Это на взгляд объективных исследователей.

Между тем, полуграмотные "московские начальники" совсем не собирались искать объяснения в тех туманных материях, где ищет их господин Ваймант. Они просто и тупо задали Рихарду Зорге уточняющий вопрос — правильно ли они его поняли насчёт левого фланга немецкого вторжения?

На что Рихард Зорге смог ответить только после довольно большой паузы…

Текста уточняющей телеграммы Москвы в научном обороте нет. Но есть ответ на неё Рихарда Зорге. И он опубликован.

А.Г.Фесюн.

"…Документ N 161

РАСШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА Вх. N 11583, 11575, 11578, 11581, 11574

НАЧАЛЬНИКУ РАЗВЕДУПРАВЛЕНИЯ ГЕНШТАБА КРАСНОЙ АРМИИ

ТОКИО. 3 июля 1941 г.

Теперь уже поздно Вам отвечать на вопрос в отношении удара левым флангом и некоторых тактических ошибок.

Подполковник Шолль сказал тогда что первый и главный удар будет нанесен немцами по Красной Армии их левым флангом. Немцы полностью уверены, что главные силы Красной Армии будут сконцентрированы в противоположном направлении от линии дающей полную возможность для сильного удара. Немцы очень опасались, что Красная Армия в порядке осведомления главного удара отступит на некоторое расстояние, чтобы изучить силы противника и предпримет кое-что в стороне от направления главного удара. Главная цель немцев — это уничтожение Красной Армии, охватом ее как это было с польской армией. Германский военный атташе сказал мне, что японский Генштаб наполнен деятельностью с учетом наступления немцев на большого противника и неизбежностью поражения Красной Армии…

РАМЗАЙ

…Резолюция НУ: НО-4… 3) Доложите, сколько времени он не давал ответа на наше требование о левом фланге и саму телеграмму. Голиков…"

Как видим, ни о какой ошибке не может быть и речи. Зорге прямо и недвусмысленно подтвердил в своей позднейшей радиограмме, что речь шла именно о левом фланге.

Давайте всё-таки отдадим должное и оценим то самоотверженное упорство и выдающуюся изобретательность, что проявили объективные учёные в попытке доказать, что сообщение Зорге о направлении главного удара немецкой армии было замечательно точным.

И что во всём виновато тупое недоверие сталинских сатрапов к его прозорливым донесениям. Поскольку они просто не умели их правильно читать.

АГЕНТУРНОЕ СООБЩЕНИЕ "РАМЗАЯ" ИЗ ТОКИО ОТ 17 ИЮНЯ 1941 г.

"Начальнику Разведуправления

Генштаба Красной Армии

Американцы еще не предложили ответ японцам о детализации условий в отношении посредничества в Китае.

Мацуока сообщил Отт, что он ждет сообщения Номура о поступлении первого ответа американцев на японскую ноту о готовности вести переговоры.

Мацуока очень обеспокоен слухами относительно возможной войны между Германией и СССР. Он видит единственную надежду на удержание Америки от вступления в европейскую войну и оккупацию Англии германскими войсками отнюдь не в войне с СССР.

Мацуока просил посла Отт доложить об этом Риббентропу.

ЦА МО РФ. Оп.24120. Д.2. Л.453. Пометы: "НО-4, НО-9: дать в 4 адреса. Голиков. 18.06.41 г.", "Выслано Сталину, Молотову, Тимошенко, Жукову". Заверенная копия".

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 566.

И снова донесение было доложено лично Сталину.

Интересная картина получается. Сталин упорно не верит этим донесениям. А ему упорно кладут их, одно за другим, на стол. Он же ничего не делает для пресечения докладов ему "дезинформаций". Такой вот мягкий и безвольный Сталин.

Дурят его все, кому не лень. А он ни слова против сказать не может.

Теперь — по тексту.

Обратите внимание: "Мацуока очень обеспокоен слухами относительно возможной войны между Германией и СССР". Эту фразу из сообщения Зорге часто цитировали во многих изданиях, критикующих Сталина за то, что тот не внял предупреждениям разведки.

Да нет, почему же не внял? Внял. Тот же Зорге привел в донесении мнение министра иностранных дел Японии Мацуоки, считавщего, что нападение Германии на СССР похоронит единственную надежду на нейтралитет США и падение Англии. Мнение вполне обоснованное. Логичное. Которое он, к тому же, просит довести до сведения немецкого руководства. И обеспокоен он конечно не из любви к СССР. А потому, что такое развитие событий резко ухудшило бы положение стран "Оси". Он это понимал. А что, Сталин этого не понимал? Тоже понимал. И, читая такие донесения (а они, конечно, шли не только от "Рамзая"), он и делал вполне логичный вывод: Гитлер блефует.

Он не мог допустить, что Гитлер может поступить вне логики в вопросе, судьбоносном для самой Германии.

А Гитлер поступил.

АГЕНТУРНОЕ СООБЩЕНИЕ "РАМЗАЯ" ИЗ ТОКИО ОТ 17 ИЮНЯ 1941 г.

"Начальнику Разведуправления

Генштаба Красной Армии

Германский курьер сказал военному атташе, что он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает — будет война или нет.

Я видел начало сообщения в Германию, что в случае возникновения германо-советской войны, Японии потребуется около 6 недель, чтобы начать наступление на советский Дальний Восток, но немцы считают, что японцы потребуют больше времени потому, что это будет война на суше и море (конец фразы искажен).

ЦА МО РФ. Оп.24120. Д.2. Л.454. Имеются пометы. Заверенная копия".

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 567.

Самое важное здесь — Зорге удалось прочесть часть документа, направленного из Токио в Берлин. Направленность темы очень важна — действия Японии на случай войны Германии и СССР. Самое вероятное, что это — документ не инициативный, а ответ на запрос из Берлина. Да, это очень важно.

Но опять. Опять эта пресловутая фраза "на случай". "Как отреагирует, если…".

Это намерение, да. Но это, отнюдь, не полная уверенность в скором нападении.

Дальше.

Сообщение немецкого курьера — война начнется в конце июня. Дата примерно верная. Но имеет ли какой-то дипкурьер доступ к сведениям государственной важности? Оказывается, нет, это он, лично он, курьер, в этом убежден.

Снова — дезинформация?

А германский военный атташе, запутавшись, видимо, в циркулирующих противоречивых слухах о начале войны, уже сам не знает, будет война или нет. И об этой запутанности и незнании Зорге добросовестно информирует Москву.

АГЕНТУРНОЕ СООБЩЕНИЕ "РАМЗАЯ" ИЗ ТОКИО ОТ 20 ИЮНЯ 1941 г.

"Начальнику Разведуправления

Генштаба Красной Армии

Германский посол в Токио Отт сказал мне, что война между Германией и СССР неизбежна. Германское военное превосходство дает возможность разгрома \399\ последней большой европейской армии, также хорошо, как это было сделано в самом начале…(искажение) потому, что стратегические оборонительные позиции СССР до сих пор еще более небоеспособны, чем это было в обороне Польши.

Инвест сказал мне, что японский генштаб уже обсуждает вопрос о позиции, которая будет занята в случае войны.

Предложения о японо-американских переговорах и вопросы внутренней борьбы между Мацуока с одной стороны и Хиранума с другой — застопорились потому, что все ожидают решения вопроса об отношениях СССР и Германии.

ЦА МО РФ. Оп.24127. Д.2. Л.463. Пометки: "Инф. Панфилов", "Кучету 22.06.41 г.". Заверенная копия".

Взято из сборника документов "1941 год", т.2.

Документ N 590.

Последнее сообщение (приведенное в цитируемом сборнике) Рихарда Зорге перед войной. Прочитанное, как видно, из помет, именно 22 июня.

То есть, когда эта радиограмма легла на стол Голикова, советские аэродромы уже горели.

Но именно в этом, самом близком к началу войны сообщении, ничего не говорится о сроках нападения. "Война… неизбежна". Да, это так. Но когда?

Заметим. Даже в этой, самой близкой к началу войны радиограмме нет ничего похожего на утверждение о том, что "война начнётся 22 июня".

Более того. Ведь не сказал тот же посол, что война начнётся в ближайшее время. Даже пусть в такой, неопределенной форме. Просто — война неизбежна.

Это уже впоследствии, когда все свершившееся свершилось, сама дата направления радиограммы (20 июня) и слова о том, что война "неизбежна", на эмоциональном уровне сложили эти понятия в убеждение, что Зорге здесь предупреждал, что "война начнется завтра".

Между тем, и в его мартовском, например, сообщении говорилось о том, что эта война неизбежна. Только тогда было сказано, что "после Англии"…

Только неизбежность события вовсе не означает, что оно произойдет обязательно завтра.

О неизбежности войны с Германией знал и сам Сталин (см. запись его беседы с Черчиллем от 15 августа 1942 года). И Сталин считал, что опасность немецкого нападения существует и она очень высока, иначе не двигал бы войска к границам. Он, единственно, полагал, что эту неизбежность можно каким-то образом оттянуть на более позднее время.

Прошли годы.

Нам всем Коммунистическая Партия Советского Союза приказала в своё время считать, что тупой Сталин всячески верил Гитлеру и не верил в саму возможность немецкого вторжения. Нам было приказано считать, что военная катастрофа лета 1941 года случилась из-за неверия Сталина героическому советскому разведчику Рихарду Зорге. Нам было приказано считать, что Рихард Зорге "…Один из первых сообщил данные о кол-ве нем. — фаш. дивизий, сосредоточенных летом 1941 года на границах СССР, дату вторжения и общую схему плана воен. действий нем. — фаш. войск…"

Я показал Вам, мой терпеливый читатель, всё, что на самом деле передал в Москву накануне войны Рихард Зорге.

Предлагаю Вам самому теперь сделать вывод о том, насколько соответствуют действительности эти утверждения.

ПОДВИГ И МИФ

Несколько слов в заключение.

Итак, очевидно, что сообщения Рихарда Зорге кануна Великой Отечественной войны вовсе не были так безупречно точны, как утверждалось длительное время. Более того, относительно малая информированность его немецких источников приводила к тому, что многое в его донесениях не соответствовало действительному положению вещей.

Кроме того, весьма высока вероятность того, что часть этой информации была сознательно сфабрикована немецкой разведкой. Это касается, в первую очередь, сведений о направлении главного удара немецкой армии. Да и о дате немецкого нападения, если учесть, что она в его сообщениях постоянно менялась.

Действительной заслугой Зорге было то, что его сообщения содержали всё-таки самое главное — уверенность в неотвратимости немецкого нападения.

Однако выделять как-то особо в этом смысле сообщения именно Рихарда Зорге было бы неправильным. Эта же информация была предоставлена одновременно многими другими советскими разведчиками. В некоторых подобных донесениях она выглядела намного более убедительной, чем информация, переданная Рихардом Зорге.

Особо хочу подчеркнуть то обстоятельство, что военно-политическое руководство СССР, вплоть до Сталина, было с этой информацией знакомо и она принималась ими во внимание при принятии решений.

Другими словами, главную свою задачу эта информация всё-таки выполнила.

Какова была действенность этих решений и насколько они соответствовали реальному положению вещей — это уже совершенно другой вопрос. Не связанный с данной темой.

Но самой главной заслугой Рихарда Зорге была, безусловно, переданная им позднее в Москву информация о том, что в 1941 году Япония на СССР не нападёт. И, хотя история её получения вовсе не простая и противоречивых сообщений здесь у Зорге тоже хватало, самый главный его вывод был получен в Москве как раз в момент, когда решалась судьба страны. И помогла принять важнейшее решение о переброске с Дальнего Востока под Москву дивизий, которые и решили, в итоге, судьбу советской столицы.

Бытующее мнение о том, что эта информация Зорге не имела решающего значения, поскольку, в сложившейся безвыходной ситуации Сталин всё равно перебросил бы эти войска под Москву, заслуживает рассмотрения. Однако делая это, не стоит впадать в другую крайность — начисто отрицать важность информации Зорге. Не будем забывать о том, что никакое отдельно взятое донесение и не может, в принципе, повлиять на принятие решения, судьбоносного для страны. Здесь всегда работал и будет работать целый комплекс самых разнообразных факторов. Это, однако, не является основанием для того, чтобы умалять искусственно значение каждого такого отдельно взятого фактора. В данном случае, информации Зорге.

Точно так же неправильны утверждения о её малой важности в связи с тем, что такую же информацию советская разведка имела из других источников. Потому что, во-первых, в отличие от них, информация Зорге была получена прямиком из кабинета министров Японии. Так высоко другие советские разведчики в этой стране не добирались. А во-вторых, опять-таки, подтверждение этой информации Рихарда Зорге другими советскими разведчиками как раз является вполне нормальным явлением в практике работы разведки. И здесь уместно говорить не о том, что в связи с этим информация Зорге имеет меньшую ценность. А о том, что эта подтверждающая информация пока ещё слабо изучена и, соответственно, не оценена ещё по достоинству. Поскольку высокой оценки в этом деле заслуживают все те, кто смог добыть подтверждение этой важной информации.

В конце своего очерка я хочу привести отрывок из "Справки М.И. Сироткина", где в 1964 году был подведён итог рассмотрения деятельности Рихарда Зорге работниками ГРУ Генерального штаба.

"…Раздел V. Итоговые выводы и заключения

1. Документальное исследование деятельности резидентуры "Рамзая" позволяет, прежде всего, сделать заключение, что "Рамзай" был несомненно добросовестным и честным советским разведчиком.

К такому выводу приводит не только изучение всех обстоятельств и последствий провала и осуждения "Рамзая", но и анализ и оценка реальных итогов деятельности резидентуры — документов и информации, добытых ею за время существования.

Отношение недоверия к "Рамзаю", утверждение, что он — "двойник", не имели под собой твердой почвы. Ошибки, допущенные "Рамзаем" в Шанхае, вызвали некоторые вполне законные и естественные сомнения и опасения насчет возможной расшировки "Рамзая" контрразведкой. Однако это совершение не давало основания для того, чтобы без какой-либо серьезной дополнительной проверки, развивать эти сомнения в законченный вывод о "двойственной" работе "Рамзая".

‹…›

2. Оценивая "Рамзая" с точки зрения его деловых качеств, надо признать, что он был энергичным и талантливым разведчиком, умевшим правильно ориентироваться в сложной обстановке, находить в ней главное и решающее и целеустремленно и настойчиво добиваться намеченной цели.

Заслуга "Рамзая" в том, что он в трудных условиях, в малоизученной агентурной обстановке в Японии, нашел пути создания агентурной разведывательной организации и на протяжении долгих 8-ми лет вел эффективную разведывательную деятельность, умело прикрываясь маской классово-чуждого ему германского фашиста.

‹…›

"Рамзай" как разведчик и руководитель агентурной организации имел свои слабые стороны и существенные недостатки, которые нередко порождали серьезные ошибки — как и в его личном поведении, так и в области организации работы его резидентуры.

‹…›

3. Реальные результаты разведывательной деятельности токийской резидентуры "Рамзая" заслуживают в целом высокой оценки.

‹…›…"

Очень, по-моему, точная характеристика. Обратите при этом внимание, насколько более выверена и сдержанна оценка Зорге профессионалами, в отличие от роскошной драматургии, построенной воспевателями эпического подвига. Насколько выгодно она отличается даже не в профессиональных тонкостях. А в отчётливом понимании существа происшедшего. Которое заключается в том, что честный человек честно сделал своё дело.

Но самым точным в его оценке был, по-моему, генерал-лейтенант госбезопасности Павел Судоплатов. Бывший заместитель начальника ИНО НКВД-НКГБ, безусловно умнейший и проницательный человек, знавший самые сокровенные тайны советских спецслужб, 14 ноября 1993 г. дал интервью А.Г. Фесюну, неоднократно упомянутому мной в настоящем очерке.

Вот как это воспроизвёл А.Г.Фесюн в своей публикации:

"…Документ N 187

П. А. СУДОПЛАТОВ о ЗОРГЕ[174]

1. ЗОРГЕ как источник информации.

ЗОРГЕ — выдающийся разведчик. О нем я узнал от ЭЙТИНГОНА, который работал как резидент разведки ГПУ в Шанхае. Очень хорошо говорил мне о ЗОРГЕ ВИНАРОВ — начальник военной разведки Болгарии, который работал с ЗОРГЕ в Шанхае.

Как начальник особой группы и зам. начальника 1-го Управления НКВД я знал о важном источнике информации в аппарате германского посла в Токио.

О ЗОРГЕ мне говорил МИЛЬШТЕЙН, бывший зам. начальника Разведупра.

Трагедия ЗОРГЕ в том, что он с санкции АРТУЗОВА, УРИЦКОГО, БЕРЗИНА, КАРИНА, БОРОВИЧА (его офицер связи) сотрудничал с немецкой разведкой в Японии. Это ставило его в положение неполного доверия. Я помню документы о том, что, хотя источник из аппарата германского посла в Японии сообщает важные сведения, он не заслуживает полного доверия. Такие справки на Зорге давало руководство Разведупра еще за три года до его ареста.

2. Деятельность ЗОРГЕ.

Зорге сообщал исключительно важные сведения, но в целом это были детали об уже известных намерениях противника. К сожалению, информация передавалась по радио в устной форме. Не соответствует действительности, что мы перебросили войска с Дальнего Востока под Москву и выиграли битву под Москвой, так как Зорге сообщил о предстоящем нападении японцев на США в октябре 1941 года. У нас были документальные данные о низких наступательных возможностях Квантунской армии; о том, что она увязла в длительной и бесперспективной войне с Китаем и не имела достаточных резервов топлива. У японцев не было современных танковых соединений.

3. Зорге — герой тайной войны, но он обязан своей популярностью в СССР воле случая. Хрущев в 1964 году посмотрел фильм о ЗОРГЕ, спросил, был ли такой человек, и, стремясь опорочить Сталина, который не внял предупреждению Зорге, приказал наградить Зорге посмертно. Об этом рассказывал мне Л. П. Василевский, который вместе с Мильштейном был участником группы ветеранов разведки, написавших воспоминания о Зорге.

4. ЗОРГЕ безусловно Герой Советского Союза, мужественный человек, заслуживший награду. Он погиб, поскольку мы не поставили вопрос о его выдаче или обмене. Такая практика вообще была. И, как правило, мы выручали своих людей, например Федичкина в Польше в 1934 году, ВОЛЬВЕБЕРА ("Антона"), будущего министра госбезопасности ГДР в 1938 году в Швеции. Я помню, что Фитин — начальник ПГУ писал запрос в Коминтерн о Зорге в 1941 г. Но ЗОРГЕ нарушил правила, он начал давать показания, рассказывать о своей работе на СССР.

5. Красивая легенда об игнорировании предупреждения разведки о начале войны Германии против СССР не соответствует действительности. О том, что война будет, все знали, знали, что она начнется летом, но руководство страны не понимало особенностей современной войны, что такое мобилизационная готовность, быстрое развертывание Вооруженных Сил, и переоценивало чисто по количеству войск нашу возможность отразить удар немцев. Более того, как видно из последних архивных документов, Сталин и Молотов, имея прямой выход на Гитлера и Риббентропа и договариваясь о разделе Турции весной 1941 года, ошибались, что можно избежать войны.

6. Наша разведка выполнила задачу предупредить правительство о войне; не смогла вместе с тем добыть сведения о реальном соотношении сил на театре военных действий, показать превосходство немцев в авиации, танках, опыт молниеносной войны в Европе. Представление у нашего правительства было неправильным о реальных возможностях наших Вооруженных Сил. Ошибались и Сталин, и Молотов, Тимошенко и Жуков. И более реально смотрел на вещи только нарком Военно-Морского Флота КУЗНЕЦОВ.

7. ЗОРГЕ был так называемым специальным агентом, иностранцем советской разведки. Он не был офицером. Он принадлежал к поколению выдающихся разведчиков, пришедших из Коминтерна. У нас в НКВД аналогичное положение занимал бывший ксёндз Теодор МАЛИ, австриец Георг МИЛЛЕР, был еще китаец ЧЖАН-ЛИ из Харбина. К сожалению, он не был подготовлен к поведению на случай провала.

8. Дело ЗОРГЕ — это трагическая и героическая страница в истории разведки. Все его наставники и руководители: Берзин, Урицкий, Артузов, Карин, Горев, Борович — погибли в годы массовых преступных репрессий.

9. Причина провала — неосторожность и борьба за руководящее положение в немецкой разведке в Японии…"

"…[174] Из интервью, данного А. Г. Фесюну 14 ноября 1993 г…"

Последнее утверждение кажется мне несколько спорным, но развитие этой темы не совсем уместно в настоящем очерке.

Интересны сведения П. Судоплатова об обмене советских разведчиков. Сюда же можно добавить факт обмена резидента РУ Бронина, арестованного в Шанхае в 1935 года и обменянного на сына Чан Кай Ши (А.Г. Фесюн, Указ. соч., примеч. N 37).

Думаю, что здесь не лишней будет ремарка о том, что всех их меняли с санкции "кровавого и безжалостного" Сталина. Который, якобы, никого и никогда не обменивал.

Зорге он менять, действительно, даже и не пытался. Причину этого кратко и точно указал профессионал, не испытывавший никаких иллюзий по отношению к Сталину — Павел Судоплатов. Причина простая. Показания, которые дал Зорге на следствии в 1941–1942 годах.

И уж, конечно же, не потому, что Сталин видел в Зорге своего идейного "противника". Или потому, что хотел уничтожить свидетеля своей ошибки — глупость это, думаю, очевидная.

Из Зорге пытались, пытаются и ещё будут пытаться делать чуть ли не противника Сталина.

Или, по крайней мере, "шпиона, работающего из-под палки".

Этого требует закон жанра. Давно уже популярного жанра мифологии новейшего времени.

В связи с этим я хотел остановить ваше внимание на таком обстоятельстве.

Мы с вами убедились, что рассказ о том, что Зорге предупреждал Сталина о 22 июня, о направлении главного удара вермахта и прочем, является выдумкой от начала и до конца.

Поскольку выдумка эта гуляла не сама по себе, а настойчиво внедрялась в общественное сознание путем мощной пропагандистской акции, можно сделать из этого еще один вывод.

Выдумка эта была произведена на свет намеренно, с целью получения партийно-государственным руководством того времени определенных выгод для себя и своей политики.

Отсюда невольно напрашивается простой вопрос.

Один ли это вольный пересказ на заданную тему?

Поскольку, как мы с вами убедились на примере истории Рихарда Зорге, "дети оттепели" с такой непринужденностью сочиняли красочные истории о том, чего в действительности не было на самом деле, какие еще из историй, рассказанных ими, являются правдивыми?

Что еще из историй, рассказанных тогда и повторяемых до сих пор "объективными" историками и публицистами, имели место на самом деле? В том виде, в каком они были рассказаны?

Но оставим пока в стороне простые вопросы. Дойдет еще до них время, я надеюсь.

Намного интереснее отметить другое обстоятельство. По-настоящему загадочное в свете сегодняшних знаний.

Открытые на сегодняшний день документальные источники убеждают нас в одном. Они убеждают нас в том, что Сталин не был предупрежден о том, что начало немецкого вторжения назначено именно на 22 июня 1941 года.

Нет в опубликованных донесениях того времени упоминаний об этом.

Нет таких сведений и в совокупности мнений высокопоставленных деятелей сталинской эпохи. То есть, людей, хорошо информированных об обстоятельствах того времени. Более того, некоторые из них прямо заявляли о том, что таких сведений добыто не было вообще.

Между тем, именно здесь заключена одна из самых интригующих загадок современной истории.

Потому что, совершенно очевидно, что Сталин на самом деле ЗНАЛ о точной дате немецкого нападения.

Об этом говорит широко известный факт.

Вечером 21 июня Сталин одобрил направление в войска знаменитой Директивы N 1. Директива эта начиналась словами:

"Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.

Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.

1. В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО…"

Откуда у Сталина появились эти сведения?

Только не надо снова воспроизводить лепет о немецком перебежчике.

История о немецком перебежчике, рассказанном в мемуарах Жукова, и повторенная потом множество раз, темна и невнятна. Потому что из нее следует очевидная несуразица.

Из нее следует, что Сталин твердо не верил в немецкое нападение до самого звонка из Киевского военного округа. И вдруг — всего один телефонный звонок вечером 21 июня. Сталину сообщают, что некий немецкий фельдфебель точно знает, что ВСЯ германская армия от моря и до моря 22 июня нападет на Советский Союз. И Сталин мгновенно верит немецкому фельдфебелю.

Кроме того, из этого рассказа непонятно, откуда в директиве появилась вторая дата — 23 июня? Немецкий перебежчик ничего об этой дате не говорил.

Ну так, вроде бы, сама собой возникла эта дата в директиве, на всякий случай, — так подразумевается из рассказа Жукова. Чисто стилистическое уточнение, вроде.

На самом деле, появление в директиве возможной даты немецкого нападения именно в таком виде, в виде двойной даты — 22 — 23 июня, явно звучит, как отголосок какой-то другой информации, имевшейся у Сталина. Имевшейся уже на тот момент, когда он узнал о немецком фельдфебеле.

При этом надо учесть и то существенное обстоятельство, что Сталин не просто знал об этой дате, но и поверил ей. Поскольку на сведения о перебежчике среагировал практически мгновенно.

Какой советский разведчик на самом деле предупредил его о начале немецкого нападения 22 июня (или 23 июня) 1941 года? Когда это произошло? При каких обстоятельствах?

Узнаем ли мы это когда-нибудь?

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

1941 год: В 2 кн. / Сост. Л.Е. Решин и др.; Под ред. В.П.Наумова; Вступ. ст. акад. А.Н.Яковлева. — М.: Международный фонд "Демократия", 1998. ("Россия. XX век. Документы"/ Под ред. акад. А.Н.Яковлева).

Тюремные записки Рихарда Зорге // Новая и новейшая история. 1994. NN 4–6; 1995. N 2.

Перевод: А. А. Прохожев, Г. Ю. Ветров, И. Л. Тимонина, С. В. Коврижкин

#TOC_id2524644

Дело Рихарда Зорге. Неизвестные документы. Публикация, вступительная статья и комментарии А. Г. Фесюна. "Новая и новейшая история". 2000, N 2.

#_ftnref178

Берия С.Л. Мой отец — Лаврентий Берия. — М.: Современник, 1994.

Ваймант Роберт. Сталинский разведчик (Рихард Зорге и его токийская группа).

Перевод с английского А. Г. Фесюн

Георгиев Ю.В. Рихард Зорге: исследователь, разведчик, геополитик. — М.: ЗАО "Япония сегодня", 2000.

/

Голяков С., Ильинский М. Рихард Зорге. Подвиг и трагедия разведчика. — М.: Вече, 2001.

Жилин П.А. Как фашистская Германия готовила нападение на Советский Союз. — М.: Мысль, 1965.

Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. В 2 т. — М.: Олма-Пресс, 2002.

Куусинен А. Господь низвергает своих ангелов: Воспоминания, 1919 — 1965. — Петрозаводск: Карелия, 1991.

-center.ru/asfcd/auth/auth_book.xtmpl?id=85156 amp;aid=302

Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939–1941 (Документы, факты, суждения). — М.: Вече, 2000.

Некрич А.М. 1941, 22 июня. — М.: Памятники исторической мысли, 1995.

Пыхалов И. О чём докладывала разведка. Золотой Лев, N 65–66, 2005.

Рощупкин В.Т. Токийская миссия Рамзая. "Независимая газета", 10 декабря 2004 г.

-12-10/7_mission.html

Суворов В. Ледокол: Кто начал Вторую мировую войну? — М., 1992

Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997

Треппер Л. Большая игра. М.: Политиздат, 1990.

Черчилль У. Вторая мировая война. — М.: Воениздат, 1991

Шелленберг В. Мемуары. Минск, Издательство ''Родиола-плюс'', 1998.

/

Великая Отечественная война 1941–1945. Энциклопедия. М., Советская энциклопедия, 1985.

Энциклопедия для детей. Т. 5. История России и ее ближайших соседей Ч. 3. XX век — М.: Мир энциклопедий. 2006 г.

Ред. коллегия: М. Аксенова, А. Элиович, О. Елисеева и др.

Серия: Энциклопедия для детей

22 июня 1941 года. Могло ли всё быть по-иному? Красная звезда. N 108 (23409). 16 июня 2001.

Оглавление

ВВЕДЕНИЕ

ЛЕГЕНДА

ПОЧЕМУ НИКТО НЕ ВЕРИЛ РИХАРДУ ЗОРГЕ

РОБЕРТ ВАЙМАНТ

В.Т. РОЩУПКИН кандидат политических наук, профессор Академии военных наук.

Ю.В. ГЕОРГИЕВ

А.Г. ФЕСЮН

В. СУВОРОВ. "ЛЕДОКОЛ"

ВОПРОСЫ, ВОПРОСЫ…

ЛУЧШИЙ ДРУГ БУХАРИНА

ДВА ДОКУМЕНТА

РИХАРД ЗОРГЕ И НКВД

РИХАРД ЗОРГЕ И ГРУ

НЕ ВСЁ ТО ЗОЛОТО, ЧТО БЛЕСТИТ

КТО ВЫ, ДОКТОР ЗОРГЕ?

БИОГРАФИЯ

ПОД СВОИМ ИМЕНЕМ

СТРАННОЕ НЕДОВЕРИЕ

ПОЧЕМУ СТАЛИН НЕ ОБМЕНЯЛ РИХАРДА ЗОРГЕ

ОТКУДА ЗОРГЕ ПОЛУЧАЛ ИНФОРМАЦИЮ?

ОБЪЕКТИВНОСТЬ ОБЪЕКТИВНЫХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ

КОЕ ЧТО О РЕЗОЛЮЦИИ СТАЛИНА

ЧТО ДОКЛАДЫВАЛ ЗОРГЕ НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

ПОДВИГ И МИФ

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg