«Досье Сарагоса»

Пьер де Вильмаре ДОСЬЕ САРАГОСА Мартин Борман и Гестапо-Мюллер после 1945 года

Об авторе

Пьер Фэллан де Вильмаре (Pierre Faillant de Villemarest), (родился в городе Шалон-сюр-Сон 10 декабря 1922 года, умер 22 февраля 2008 года) — бывший участник Сопротивления, сотрудник французской разведки, ставший журналистом и писателем, специалистом по истории спецслужб и международных отношений.

Выходец из очень древней аристократической семьи, Пьер Фэллан де Вильмаре изучал юриспруденцию и политические науки, но ему пришлось прервать учебу после нацистской оккупации Франции.

В сентябре 1940 года он принимает участие в создании «Последней колонны», маленькой группы сопро-тивления, основателями которой были Эммануэль д'Астье де Ла Вижери и Эдуард Корнильон-Молинье. В ней также участвовали Люси Обрак, Луи Арагон и Андре Филип. Из этой группы выросла подпольная организация Освобождение-Юг. Вследствие политических разногласий де Вильмаре присоединяется к Сек-ретной армии, в составе которой он руководит диверсионной группой, действо-вавшей в 1943 в Веркоре. В качестве агента P2 сети Клебера, специализиро-вавшейся на разведке, он принимает участие в денацификации Германии и Ав-стрии, и устанавливает контакты с американскими и английскими спецслужбами того времени.

После войны он был награжден Крестом за боевые заслуги 1939–1945, Боевым крестом добровольца Сопротивления и Медалью добровольца.

С 1945 по 1950 годы он был сотрудником Службы внешней документации и контрразведки (SDECE). Во время Войны в Алжире де Вильмаре попадает в тюрьму за свою принадлежность к Секретной вооруженной организации (OAС), после его перехода к Народному движению 13 мая (MP-13) Робера Мартеля. В 1968 году он женится на Даниэле Мартен, дочери доктора Анри Мартена, со-учредителя праворадикальной организации «La Cagoule» (она же «Французское действие») и члена ОАС.

Пьер де Вильмаре был членом Товарищества ветеранов специальных служб национальной обороны (ASSDN).

Став журналистом, он, начиная с 1951, работал на иностранной службе Агентства Франс-Пресс (АФП) и сотрудничал с различными изданиями, таких как «L’Aurore», «Valeurs actuelles», «Défense de l’Occident», «La Vie française», «Le Quotidien de Paris», «Historia», был членом редакционного коми-тета газеты газеты «Monde & Vie», католического и националистического изда-ния, выходящего два раза в неделю, издаваемого Клодом Жиро, ведущим радио «Courtoisie». На этом же радио де Вильмаре со своей женой делал передачи, некоторые из которых вызвали гнев антифашистской и левой публики ввиду критического отношения его к некоторым аспектам истории Холокоста.

Пьер де Вильмаре являлся директором Европейского информационного центра, основанного им в 1970 году. Бюллетени Европейского информационного центра, редактором которых он был, описывали, в частности, деятельность Трехсторонней комиссии и Бильдербергской группы. За это противники де Вильмаре обвинили его в тяге к конспирологии.

Пьер де Вильмаре был вице-президентом Национального профсоюза частной печати, членом Общества авторов и творцов Нормандии, и одним из ведущих специалистов Центра по исследованию терроризма с 11 сентября 2001. Он яв-лялся автором около тридцати трудов, очень популярных в некоторых странах Восточной Европы, в Великобритании и США, которые касаются тех областей знаний, признанным специалистом в которых он был, таких как советские разведывательные службы, Гестапо, современный шпионаж, терроризм, а также советско-германские отношения.

От переводчика

Отечественному читателю и зрителю давно знакома тема скрывшихся нацист-ских преступников. В десятках книг и фильмов, как художественных и документальных, рассказывалось о том, как скрывшиеся от правосудия нацисты устроились под теплым крылышком американского ЦРУ, западногерманских реванши-стов или латиноамериканских диктаторов и плетут свои козни. Зловещий «Четвертый рейх», призраки прошлого на службе империалистических разведок, неофашистских организаций и организованной преступности — в скольких романах и боевиках их происки героически срывают бдительные советские чекисты с помощью сознательных трудящихся и представителей прогрессивного человечества. Несмотря на всю идеологическую мишуру в документальных произведениях и наивно-детективный антураж в боевиках, все это, в общем, во многом соответствовало действительности. Это была правда, но — не вся правда, а только ее часть. Потому что беглые нацисты нашли приют и «применение» да-леко не только на Западе. И здесь неуместно пустое морализаторство. Увы, спецслужбы — не институт благородных девиц. И профессиональный шпион, опытный диверсант, талантливый сыщик и хладнокровный убийца всегда найдут себе работу — и нечасто их услуги будут отвергнуты из-за их прошлого. Больше того — человека с запятнанным прошлым куда легче контролировать, чем идеалиста, действующего в согласии со своими убеждениями.

Но если использование «мелких сошек» из нацистского аппарата трудно назвать сенсацией, то история, которую предлагает автор этой книги француз Пьер де Вильмаре, бывший боец Сопротивления и разведчик, затем известный журналист и писатель, просто переворачивает привычную историческую карти-ну с ног на голову. Да, де Вильмаре утверждает, что хорошо знакомые нам по сериалу о Штирлице Мюллер и Борман сотрудничали с советскими спецслужба-ми, что и гарантировало их выживание после падения гитлеровского Рейха.

Пьер де Вильмаре, который после войны по поручению французской разведки следил за каналами, по которым бывшие нацисты бежали из Европы, преиму-щественно в Южную Америку, посвятил почти полвека своей профессиональной деятельности поискам следов Бормана и Мюллера. Результатом его исследова-ний стала эта книга, вышедшая во Франции в 2002 году. Позднее ее переводы издали американцы («Неприкосновенные. Кто защищал Мартина Бормана и Ге-стапо-Мюллера после 1945 года») и поляки («Борман и Гестапо-Мюллер на службе у Сталина»).

Следует сразу сказать, что книга де Вильмаре весьма спорная. Вокруг судьбы нацистских преступников накопилось так много конспирологических теорий, обильно переплетенных с идеологическими предубеждениями еще времен Хо-лодной войны, что сама эта тема превратилась в безумное зазеркалье. Любое доказательство — как и любое опровержение этого доказательства давно сцепились в клубок путаницы и заблуждений, причем немало этих заблуждений были намеренными: многое из того, что публиковалось, служило не прояснению ситуации, а намеренной «дымовой завесой», где спутались информация и дезинформация. Автор сам подчеркивает, что и его история никоим образом не явля-ется полной и окончательной. Слишком многое до сих пор хранится в архивах, которые не торопятся открывать ни в Москве, ни в Лондоне, ни в Вашингтоне. Итак, это — версия. Версия, которую ее автор считал правильной. И с нею стоит ознакомиться, хотя бы ради того, чтобы критиковать ее, пользуясь аргумента-ми, более обоснованными, нежели «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Да, это ревизионизм. Но спорить с ревизионизмом можно и нужно в деловом и спокойном, а не в истерически-запретительном тоне. Для этого аргументы ревизионистов нужно изучать и знать.

В книге де Вильмаре, конечно, есть и очевидные фактические ошибки. Некото-рые из них можно списать на возраст автора — в год выхода книги де Вильмаре было 80 лет, и отвратительную редактуру. А некоторые — на то, что западные авторы слишком часто и безоговорочно полагались на информацию различных перебежчиков из СССР и Восточного блока, которые любили приврать, чтобы подчеркнуть свою значимость. Многие ошибки 1940-1950-х годов в ходу на За-паде и теперь — различные авторы их просто бездумно повторяют, переписывая один у другого. Некоторые такие ошибки я отметил в примечаниях. Есть в книге, помимо ее основной гипотезы, и побочные исторические версии, которые явно противоречат привычным. Не стоит, впрочем, сходу отвергать и их: если версия автора не совпадает с общепринятой, это не обязательно значит, что автор неправ, а общепринятая версия истинна. В истории еще много белых пя-тен и намеренных умолчаний, и выслушать еретические версии автора, несомненно, стоит.

Еще несколько предварительных замечаний. Автор называет советскую воен-ную разведку за всю ее историю ГРУ, а службу государственной безопасности обозначает как НКВД (до войны) и КГБ (после нее). Не удивляйтесь тому, что автор, говоря о 1920-х годах, использует словосочетание «внешняя разведка НКВД» вместо ОГПУ. Точно так же он использует слова «министр», «министерство» и «посол», говоря о времени, когда в СССР эти понятия обозначались словами «нарком», «наркомат» и «полпред». Книга ведь писалась для ино-странного читателя.

Автор, как и многие западные специалисты, использует слово «агент» в приме-нении и к кадровым разведчикам тоже, хотя для нас странно звучит слово «агент» в применении к кадровым офицерам-разведчикам вроде Зарубина или Короткова, но для западного читателя это вполне привычно. Для нашего пони-мания агента де Вильмаре чаще использует слово «информатор».

В переводе вместо привычного термина «Красная капелла» используется «Красный оркестр» (за исключением пары прямых цитат из книг отечественных авторов). «Die Rote Kapelle» переводится именно как «Красный оркестр», что доказывается и тем, что англичане используют термин The Red Orchestra, фран-цузы l’Orchestre rouge и т. д. Использование слова «капелла» хоть и стало в оте-чественной литературе привычным, все же не является точным.

Переводчик выражает свою глубокую благодарность Игорю Ландеру, Гельмуту Рёверу, Юргену Графу и Сергею Дудко за помощь и консультации.

В.К.

«Две ведущие фигуры нацистского режима, которые несли наибольшую ответ-ственность за Холокост и другие злодеяния (Мартин Борман и Гестапо-Мюллер) были агентами Сталина. На протяжении шестидесяти лет никто не хотел гово-рить об этом — вплоть до сегодняшнего дня. Ни одно правительство, ни одна международная организация, ни один трибунал любого вида никогда даже не расследовал этот факт, и не похоже, что займется этим сейчас. Можем ли мы в это поверить? Ну, если честно, то меня это даже не удивляет».

Владимир Константинович Буковский

(Из предисловия к американскому изданию этой книги Untouchable: Who Pro-tected Bormann and Gestapo Müller After 1945, Aquilion limited, 2005.)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Прежде чем вы приступите к чтению этого нового труда Пьера де Вильмаре, вам следует знать, что информация, размещенная в нем менее чем на 250 страницах, является весьма обильной и удивительной.

Эта книга в действительности представляет собой результат расследования, длившегося на протяжении почти всей профессиональной жизни автора, и ка-савшегося событий, происходивших на протяжении почти целого века на не-скольких континентах. Событий, в которых было задействовано бесчисленное множество персонажей, как знаменитых, так и тех, кто занимался скрытыми действиями в разгар кризиса, достигшего крайней степени.

Именно поэтому этот исторический труд по праву занял свое место в серии «Разведка и тайная война», ведь он рассматривает деятельность двух из наибо-лее мощных фигур Третьего Рейха, которые достигли вершин власти именно благодаря применению тайных методов: Мартина Бормана и Генриха Мюллера.

В момент крушения нацистской системы их обладание информацией, их способ-ность предвидения и свобода действий, которыми их обеспечила эта информа-ция, позволила им избежать того, чтобы еще при жизни оказаться рядом с дру-гими иерархами режима на скамье подсудимых в Нюрнберге, чего они явно за-служивали.

Очевидно, что на уровне наших знаний и того очевидно небольшого рвения, которое страны антигитлеровской коалиции проявляли в то время в поисках их следов, реконструкция деталей их «побега» оказалась вне досягаемости «клас-сических» историков.

Двуличность этих людей, их способность заметать следы, тайные махинации различных государств, которые ради своих геополитических потребностей мешали розыску, позволяют только в ограниченной степени доверять существую-щим архивам, так как они в равной степени могут быть источниками как правды, так и дезинформации.

Нужно поздравить Пьера де Вильмаре с тем, что он осмелился взяться за такую тему, которую большая часть занимающихся этим периодом ученых осторожно оставляет в тени. Ведь нам известно, что автор был одним из редких людей, об-ладающих соответственными качествами и жизненным опытом, необходимыми, чтобы не увязнуть в этой теме.

Действительно, как всем известно, автор большую часть своей жизни старался отделить правду от вымысла в таком виде деятельности, где умение предчувствовать преднамеренную дезинформацию и избегать ее превращается во вто-рую натуру.

Благодаря своим должностным обязанностям он часто наталкивался на след обоих «героев» этой книги и получил из первых рук множество свидетельств, всплывших на поверхность в ходе растянувшейся на десятилетия погони, кото-рая, в конечном счете, стала для него своеобразным духовным обязательством, добровольно взятым им на себя.

Но главным образом он с терпением и стойкостью продолжал работу по расследованию, основным характерным признаком которой была историческая тща-тельность, необходимая для того, чтобы тщательно взвешивать и подтверждать либо опровергать гипотезы, с которыми ему тут и там приходилось сталкиваться.

Это вечный спор, в котором нельзя быть судьей или одной из сторон, и нельзя требовать от того, кто напрямую вовлечен в происходящее, чтобы он при со-здании исторического труда, не подвергся риску оказаться подсознательным пленником своей деятельности, посвященной его объекту изучения.

Опыт часто доказывает реальность этого страха. Конечно, в этом поучительном труде можно найти и следы рефлексов «заинтересованного свидетеля», но тру-долюбивая эрудиция автора, которая их сопровождает, осторожность рассмотрения гипотез в этом мире тайн и сокрытий, доказывает мастерство автора как историка.

Вы, например, только на странице 139 (раздел 12.3.) найдете следующее резю-ме предыдущих страниц: «Борман и Мюллер, без сомнения, в ходе большой ра-диоигры информировали посвященных лиц с советской стороны, но они не были «агентами Москвы». Они просто считали, что когда Германия проиграет, то в Европе будет доминировать СССР, и чем больше козырей будет у них в рукаве, тем легче им будет утвердиться в своем закулисном положении, когда этот момент наступит».

Очевидно, что это утверждение нельзя принять без соответствующего обосно-вания и оценки, именно поэтому Пьер де Вильмаре на протяжении более ста страниц доказывает читателю, что именно привело его к этому заключению, оставляя читателю свободу возразить на это, воспользовавшись другими объяснениями.

Что же, в сущности, это такое? Просто описание восхождения двух холодных, циничных чудовищ, сознающих их способности, которые, добившись для себя выгоды от информации, вели свою личную игру между коммунистическим и капиталистическим миром.

Благодаря хладнокровному анализу они достаточно рано осознали последствия поражения нацистов, и, поддерживая друг друга, так как изначально эта под-держка для них была технически необходимой, принялись искать средства, что-бы гарантировать себе безнаказанность на Востоке и финансовую обеспечен-ность на Западе. Пользуясь хорошим пониманием механизма капиталистической системы, они организовывают широкомасштабную операцию «отмывания капиталов», проводимую с ведома и с полным содействием со стороны немецкого финансового истеблишмента, а также в соучастии с международным и особенно англосаксонским финансовым истеблишментом.

При рассмотрении этой темы нам раскрывается характер переговоров, которые привели к конференции в Страсбурге 10 и 11 августа 1944 года, с ее странными участниками и не менее странными решениями, заслуживавшими того, чтобы сам этот труд, предмет изучения которого простирается значительно дальше и значительно глубже в этой невероятной истории, получил название «Досье Сарагоса».

Книга не сводится к этому открытию, которое, однако, открывает малоизвест-ные перспективы. Описание советских спецслужб, их дезорганизация, начиная с 1938 года, вследствие истребления командных кадров Красной армии, пред-положения о двойных играх, в которых каждая из сторон подозревала другую, могут только еще больше заинтересовать читателя, желающего получить серь-езную информацию по теме.

Книга также проливает свет на бессовестную ловкость Бормана, обманувшего, в конечном счете, Гитлера, или описывает, как искусно Абакумов воспользовался в своих целях архивами, похищенными у немцев, и квалифицированной помо-щью Мюллера для вербовки бывших немецких полицейских и шпионов, в кото-рых он нуждался, начиная с компетентных нацистов, которыми он мог воспользоваться.

Эта работа не может, очевидно, ответить на вопрос о характере воздействия радиоигры на развитие событий, но она полезна тем, что дает понять, как эта игра функционировала, чего от нее ожидали, и что от нее получили те, кто ее вел.

Помимо мастерского и поучительного возврата к периоду, который, конечно, мало похож на нынешнее время, отнюдь не бесполезно вспомнить те действия и поступки, о которых никто не может сказать, что нам никогда не доведется сно-ва столкнуться с ними, поскольку поведение людей, с технологиями или без них, продолжает удивлять нас своим постоянством.

Следует поблагодарить Пьера де Вильмаре за то, что ради нас он двинулся в такие сферы, куда рискуют пойти лишь немногие, не дав обмануть себя тем, что они там находят, и, таким образом, снова открывают нам реальность, которая одна лишь может помочь нам составить собственное впечатление о последстви-ях, к которым могут привести «секретные операции» во всем их размахе.

Генерал Андре Бак

(Андре Бак, французский генерал и военный историк, родился 5 декабря 1943 года, закончил Особую военную школу Сен-Сир в 1965 году. Служил в воздушно-десантных войсках. В 1985–1986 годах в войсках ООН в Ливане, затем пре-подаватель тактики в Военной школе (École de guerre, военная академия во-оруженных сил Франции). С 1988 года командир 67-го отдельного пехотного полка, в 1992 году возвращается в Военную школу в качестве руководителя курса стратегии и военной истории. С 1997 года руководитель службы военной истории сухопутных войск (SHAT), в 2000 году ему присвоено звание бригадно-го генерала, и он был переведен в т. н. вторую категорию генеральских кадров (кадровый резерв министра обороны), после чего полностью посвятил себя истории. Выдающийся специалист по Первой мировой войне, вице-председатель международного исследовательско-дискуссионного коллектива по изучению войны 1914–1918. — прим. перев.)

ВВЕДЕНИЕ

«От Генриха Мюллера зависели все мероприятия террора внутри Германии и, впоследствии, на всех оккупированных территориях», уточнял историк Карл Хайнц Абсхаген в 1949 году в своей биографии адмирала Вильгельма Канариса, труде, который вдохновлял авторов любых других книг на эту тему на протяжении уже пятидесяти лет.

Однако, полвека спустя, когда уже сотни книг были посвящены истории нацист-ского террора и большей части тех, кто был ответственен за ночь, опустившую-ся на Европу после 1939 года, никто никогда не изучал Генриха Мюллера. Здесь и там, в книгах на десятке языков, можно найти упоминание о руководителе Гестапо, который, кстати, наряду с Мартином Борманом, серым кардиналом Гит-лера, фигурировал во главе списков военных преступников. Но там были только его имя, его должность, иногда его дата рождения, но ничего больше. Был ли он женат? Были ли у него дети? Что случилось с его семьей, если она у него была? Почему после 1934 года Райнхард Гейдрих, второе лицо после Гиммлера, взял именно его в руководство Гестапо, официальным шефом которого он стал в 1937 году, когда Мюллер даже не был еще членом нацистской партии, если Гейдрих, в принципе, практически руководил этой внушающей такой страх гос-ударственной полицией?

Только в 1995 году появилась книга Роберта С. Вистрича «Who' s Who in Nazi Germany» («Кто есть кто в нацистской Германии»), которая посвятила ему две почти точные колонки… Чтобы признать, что в последний раз его видели в бун-кере фюрера 28 апреля 1945 года, и что после этого он исчез.

Между тем на одном кладбище Берлина была обнаружена могила, где на плите были указаны его имя, его дата рождения и дата кончины (предположительная) во время падения Берлина. Этой датой было 17 мая 1945. Позже из нее было извлечено то, что, как думали, было его телом. В действительности же там было несколько скелетов, и ни один из них не соответствовал размерам Мюллера. Однако неизвестные люди регулярно приходили на эту могилу и возлагали на нее цветы еще в последующие годы.

Почему ни одно совместное расследование не смогло узнать, кто приносил эти цветы?

Холодная война еще не началась. Очевидная гармония пока царила между со-юзниками. Но хотели ли Запад и Советы на самом деле хоть когда-нибудь найти Гестапо-Мюллера, прозвище, которым Мюллера открыто называли? Это про-звище отличало его от многих его однофамильцев, из которых одного тоже зва-ли Генрихом, и он тоже был обергруппенфюрером (генералом) СС и тоже, как и он, служил в Гестапо, но был выходцем из земли Гессен, тогда как Гестапо-Мюллер родился в Баварии, и не был с ним ни в какой родственной связи, как и с тремя другими Мюллерами, служившими на более низких должностях в той же государственной полиции.

(В своей апологетической книге о «Красном оркестре» Жиль Перро (Жиль Пер-ро, «Красная капелла») по ошибке поместил фотографию именно этого обер-группенфюрера доктора Генриха Мюллера и представил ее как изображение Гестапо-Мюллера. — прим. автора.)

Притворялись ли союзники, что были обмануты или безразличны, всякий раз, когда призрак Гестапо-Мюллера появлялся из развалин Германии, когда офи-церы, занимавшиеся расследованиями, сообщали, что, по их мнению, его виде-ли где-то в мире? Почему израильский Моссад заинтересовался Эйхманом и Клаусом Барби, но не Мюллером, их начальником, а ведь Эйхман был, без со-мнения, одним из последних людей, которые видели его на руинах горящего Берлина в огне, когда передовые части Красной армии захватывали бункер Гитлера?

До 1961 года несколько следователей — среди них комиссар немецкой полиции, который работал под руководством командира группы американской разведки в Германии — продолжали, тем не менее, заведенное на Мюллера дело. Немного позже они опросили мужчин и женщин, у которых в мае 1945 года были причи-ны встретиться с ним, прежде чем исчезнуть, в свою очередь, во мраке побеж-денной страны, разрушенной, убитой поражением и разделенной на четыре ок-купационные зоны. Зоны, по которым мои функции позволяли мне передвигать-ся, вначале законно, затем незаконно, что касалось советской, восточной зоны. Очевидно Париж, Лондон, Вашингтон, Москва занимались другими нацистами. В 1961 году тот же американский следователь в Мюнхене продолжал вести это дело не ради жажды знаний, но просто из-за рутины. В Бонне не собирались переворачивать все вверх дном, чтобы найти Генриха Мюллера или Мартина Бормана.

В Москве, знали, что об этом думать, но кого интересовало, что думала Москва?

Один лишь раз, в 1946 году, американские офицеры как-то задали вопрос своим коллегам из Москвы: — Есть ли у вас какая-то информация о нем?

Те усмехнулись: — Какого Мюллера вы имеете в виду?

Эта увертка, очень хорошо известная в разведывательных кругах, наводила на размышления. Несколько бывших сотрудников служб разведки и безопасности Рейха, таких, как Вальтер Шелленберг, который много лет отвечал за шпион-ские сети службы безопасности партии, СД, или Вильгельм Хёттль, их бывший специалист на Балканах, думали, что Мюллер во время своей работы, когда расследовал сети «Красного оркестра», вступил в контакт с Москвой через пе-ревербованных им агентов. В 1943 году, или даже раньше.

Со своей стороны, маршал Иосип Броз Тито уверял некоторых людей из своего ближайшего окружения, что Мюллер сблизился с русскими и без сомнения был завербован Москвой в 1927 году, когда он еще взбирался по карьерной лестни-це баварской полиции. Белградский диктатор даже дал понять, что после его смерти его люди возьмут на себя труд ознакомить мир с этими его источниками. Тито умер, и его люди замолчали.

В 1948 году я говорил о всех этих разнообразных проблемах с Артуром Кёстле-ром, знаменитым писателем, во время наших встреч в Брегенце, какими бы тай-ными они ни были, и позже в 1951 году с Яном Валтиным. (настоящее имя Ри-хард Кребс, немец, агент Коминтерна, перешедший на сторону Запада в 1937 году — прим. авт.) А также, с 1947 по 1972 год, с несколькими бывшими высши-ми офицерами Абвера, тогда уже на пенсии. Тезис у всех был одним и тем же: Мюллер перешел на советскую сторону, окончательно, в любом случае, в 1945 году.

Но как это доказать? Немецкие военнопленные, позже освобожденные Москвой, утверждали в ходе своих допросов, что видели его вскоре после падения Бер-лина и еще двумя или тремя годами позже. Это утверждения, но не неопровер-жимые доказательства. Москва молчала и молчала с 1945 по начало 2001 года. Тем временем я собирал все данные и возможные свидетельства, временами пользуясь тем, на что удалось пролить свет целой команде исследователей и друзей, как на Востоке, так и на Западе.

Эта книга — суммарный итог этих фактов и документов, которые я решил здесь предать огласке.

В эпоху, которая претендует на то, чтобы быть примером в отношении прав и свобод человека, в разоблачении военных преступлений или преступлений про-тив человечества, которая так явно и напоказ требует добиваться демократии и бороться против мнимого или настоящего возрождения «фашизма», даже нацизма, равным образом неприлично и безнравственно, что двое из десяти са-мых высокопоставленных лиц, ответственных за рождение и развитие тоталита-ризма, ускользают от истории.

ГЛАВА I

1.1. «Делиус» и затем «Кент», одинаковые свидетельства

Эта встреча состоялась в парке Бад Шахена, в нескольких километрах от порта Линдау, на немецком берегу Боденского озера. Брауман, один из моих инфор-маторов, убедил капитана первого ранга Герберта Вихмана, который во время войны отвечал в Абвере за шпионаж против Великобритании, что ему ничего не угрожает. Отношения между французскими, английскими и американскими спецслужбами были не очень сердечными. Во всяком случае, я не был охотни-ком на ведьм, моя работа скорее касалась деятельности советских агентов во французской оккупационной зоне. И кроме того — вне моих официальных функ-ций, так как я работал в контакте, а не в подчинении у филиалов DGER (Гене-ральное управление исследований и разведки, французская внешняя разведка, позже переименована в SDECE, сейчас называется DGSE — Генеральное управ-ление внешней безопасности) — я лично интересовался делами, которые союз-ники в своих кабинетах явно откладывали в долгий ящик, в особенности тем, что произошло с ними раньше, два года назад, во время падения Берлина: с Мартином Борманом, серым кардиналом Гитлера, и с Генрихом Мюллером, выс-шим руководителем Гестапо.

Герберт Вихман прибыл из Гамбурга, своего места проживания, где англичане более или менее пристально следили за его контактами, как и за всеми контак-тами бывших помощников адмирала Канариса, которые выжили после неудав-шегося покушения на Гитлера в июле 1944 года, и после расследования, прове-денного Мюллером. Они избежали убийств, совершенных подручными Мюллера или Эрнста Кальтенбруннера, в то время помощника Гиммлера в руководстве служб безопасности Рейха, РСХА.

Вихман был приветливым человеком, очень открытым под сухой и сдержанной внешностью, если он чувствовал в себе некоторое внутреннее родство со свои-ми собеседниками. Его сопровождала жена, добравшаяся сюда, со своей сторо-ны, окольными путями, так как в то время невозможно было свободно перемещаться из одной оккупационной зоны до другой без тысячи и одной хлопот и не пользуясь пропуском.

Она тоже была очень любезной, культурной, она видимо разделяла большую часть тайн своего мужа. После двух часов непринужденной беседы, у нас воз-никла обоюдная симпатия. Так как я пережил крах и поражение Франции в 1940 году, то вполне мог понимать, что могли в свою очередь чувствовать немцы, которые были патриотами, но не нацистами.

В 1947 году никто еще не знал, что будет с Германией. Ее советизированную часть уже снова плотно накрыли тяжелым колпаком. На Западе американцы и англичане вовсю ссорились из-за сведений, которые надо было вытянуть из бывших руководящих кадров Рейха. Более или менее законные миссии, отправ-ляемые из англоамериканских деловых кругов, прежде связанных с немецкой индустрией, пытались возобновить деятельность своих филиалов, даже найти заводы и предприятия еще в рабочем состоянии. Каждый из западных союзни-ков пытался украсть друг у друга информаторов и агентов.

Советские службы ткали свои агентурные сети в английской, американской и французской зонах, вербуя в оккупационных администрациях информаторов, которые становились двойными агентами или следили за теми, кого действи-тельно надо было поддержать, чтобы «эти» немцы продолжали функциониро-вать. Советы не стеснялись даже того, чтобы похищать либо убивать немцев или беженцев с Востока, которые, начиная с 1944 года, в количестве уже трех-четырех миллионов потоком нахлынули в западную зону. Было — мы это знали — приблизительно сто тысяч немцев, которые, по приказу или в индивидуальном порядке, меняли свои персональные данные, и смешивались с потоком ино-странных беженцев, или под видом гражданских лиц пробивались в регионы, где их не знали.

От Браумана, доверие к которому у меня было очень ограниченным, Вихман знал об основной цели нашей встречи, помимо нашего обмена мнениями о раз-витии отношений между Западом и Востоком. Он искренне отвечал на мои вопросы.

— Что вы думаете о личности Мюллера, о том, кем он был в действительности?

— Очевидно, его появление рядом с Гейдрихом, с 1934 года, обеспокоило многих из нас.

Но лишь один раз, после того как Канарис возглавил Абвер, и наша команда прочно устроилась в нем в 1936 году, Мюллер стал предметом нашего обсужде-ния. Адмирал передал нам слова капитана Патцига, его предшественника во главе Абвера несколькими годами раньше: «Не доверяйте нацистскому аппара-ту. Эти люди сделают все, чтобы господствовать над вами, и чтобы вас погу-бить. Они в первую очередь нацисты, и лишь потом немцы».

Канарис незамедлительно смог убедиться в правильности этого суждения. Ба-варские друзья адмирала тогда сообщили ему о холодном, методическом, но скрытном карьеризме Мюллера. Канарис говорил: «Посмотрите на его руки, это же когти хищника. Когти душителя!» Что удивляло в первую очередь, так это то, что этот полицейский из Мюнхена, который сделал себе репутацию на том, что знал все методы и аппарат немецких коммунистов, вдруг в 1934 году ока-зался рядом с Райнхардом Гейдрихом и его шефом Гиммлером. Он все меньше и меньше жил в Баварии. В апреле 1936 года он сопровождал в Белград Вернера Беста, одного из помощников Гейдриха, возглавлявшего один из отделов госу-дарственной безопасности. Бест должен был в беседах с югославскими руково-дителями прозондировать возможность постоянного сотрудничества против ап-парата Коминтерна. Взамен Берлин помог бы Белграду в его ссорах с хорвата-ми, чья эмиграция за границей активизировала свою деятельность против сербов.

Откуда взялось это доверие Гейдриха или Беста по отношению к Мюллеру, ко-торый даже не был членом партии и который в 1936 поднялся до должности старшего государственного советника (оберрегирунгсрата) и советника уголов-ной полиции (криминальрата)? Там крылась тайна, которую мы старались рас-крыть, но шаг за шагом, так как у нас не было никакого права проводить по-добные расследования, разве только поговорив об этом напрямую с Гейдрихом, но Канарис этого не хотел.

Я прервал Вихмана: — Уже тогда ходила легенда (она вновь появится в 1950-х и 1960-х годах в некоторых кругах крайне правых и крайне левых), согласно которой Гейдрих был другом, даже протеже Канариса, в подчинении которого он одно время служил на флоте.

Капитан взорвался: — Это полная чепуха, и совершенно безосновательная. Ад-мирал Редер выгнал его с флота за «моральные правонарушения», денежные аферы и делишки с женщинами.

Он соблазнил одну очень молодую девушку, дочь офицера, своего командира, затем, как только он вошел в ее среду, выбросил ее прочь, как выбрасывают из окна машины что-то ненужное.

Гейдрих был воистину жестоким человеком без угрызений совести и без какого-либо патриотического чувства. Он мечтал заполучить в свои руки не только внутреннюю безопасность Рейха, но и все его разведывательные и контрразве-дывательные службы. Враг Церкви, он привлек на свою сторону несколько свя-щенников, лишенных духовного сана, чтобы бороться с нею. Враг армии, он ор-ганизовал сбор различных компрометирующих материалов, например, на гене-ралов фон Фрича и фон Бломберга, добиваясь, чтобы офицеры поняли, что они должны безгранично верно служить Гитлеру и партии. С 1935 года он организо-вал специальную сеть, чтобы следить за нами и по возможности накапливать то, что в случае необходимости послужило бы уликами против нас, если бы мы пе-рестали быть покорными. Наконец именно он после 1936 года собрал докумен-ты, по двум каналам дошедшие до Сталина, для того, чтобы помочь ему нейтра-лизовать маршала Тухачевского, начальника советского генерального штаба, затем обвинить его в заговоре. Гейдрих был как бы сделан для того, чтобы найти общий язык с Мюллером. Впрочем, именно он был мозгом за Гиммлером и за Фриком, в то время министром внутренних дел, это он вдохновил их на меры, которые стали известны как «Schutzhaft», то есть «предварительные аресты», которых не было до прихода Гитлера к власти.

Вторая половина дня приближалась к концу. Супруга Вихмана, которая неодно-кратно вмешивалась в разговор, чтобы добавить какую-либо деталь, замерзла. Нужно было возвращаться в отель в двухстах метрах оттуда. Проходя через са-ды, которые вели к отелю, я внезапно спросил Вихмана:

— Но что же случилось с Мюллером в мае 1945? Очевидно, он выпутался из это-го, так как его больше не видели?

Он остановился, чтобы пристально посмотреть мне в глаза:

— Вы действительно первый и единственный официальный или полуофициальный собеседник среди всех союзников, которых я видел или с которыми сталки-вался за эти два последних года, кто еще интересуется этой фигурой.

В прошлом году, с начала судебного процесса в Нюрнберге, я ожидал, что кто-то задаст этот вопрос, по крайней мере, в ходе моих допросов. Но, очевидно, это никого не волновало. Я не могу вам ответить, так как с января 1945 года моя роль была «нейтрализованной». Мы были либо арестованы, либо под наблюдением. Но зато я могу порекомендовать вас одному из моих друзей, пол-ковнику Отто Вагнеру. Он во время войны был нашим главным ответственным за Балканы. Вагнеру удалось избежать самого худшего, потому что он был да-леко от Берлина во время покушения 20 июля 1944, и он потом был просто пе-реведен на маловажную должность. Он рассказывал мне одну историю, кото-рая, несомненно, просветит вас о Мюллере и его действиях, когда все рухнуло, на всех фронтах и в Берлине.

1.2. «Делиус» и операция «Макс»

С «Делиусом», таким был псевдоним, который использовал полковник Отто Ваг-нер, я смог побеседовать только несколько лет спустя. В 1947 году момент для этого не был благоприятным: американские и английские власти тогда были заняты и слиянием в одну своих оккупационных зон, и возможностями исполь-зования в зарождающейся Холодной войне разных «бывших» сотрудников немецкой разведки и контрразведки. Все они были тщательно изучены и осво-бождены, если их нельзя было обвинить в военных преступлениях, но за ними, тем не менее, присматривали, их прослушивали, за ними следили. Отто Вагнер был одним из них. Этот человек, посвященный в балканские тайны, никогда не был нацистом и принадлежал к группе офицеров, которые, начиная с 1949 го-да, собрались в качестве советников вокруг генерала Райнхарда Гелена, когда тот создавал «Организацию Гелена», будущую БНД, западногерманскую раз-ведку в стиле Абвера.

К интригам между союзниками добавлялись определенные амбиции, иногда подталкиваемые Лондоном, иногда поддерживаемые Вашингтоном. Каждая держава хотела поставить на нужные места своих пешек. Следовательно, это был неподходящий момент, чтобы вот так невпопад отправляться в американ-скую зону, где находился Вагнер.

Со стороны французов беспрерывно возникала напряженность между военными, гражданскими кадрами из числа вольнонаемных на военной службе и «службами», которые наблюдали за соответственными органами немцев.

Не только таможня, почта, муниципальные и региональные учреждения были таким образом «дублированы», но к ним добавлялись и местные филиалы французских спецслужб: военной разведки Renseignements généraux, контрраз-ведки DST, DGER… Я, следовательно, ждал, собирал в зонах Германии и Ав-стрии максимум информации, и не ехал пока на встречу с «Делиусом».

Этот сдержанный человек, эрудит, любитель классической музыки, был одним из наиболее проницательных руководителей Абвера на Балканах во время вой-ны, штаб-квартира его располагалась в Софии. Чуткий и тонкий человек, он умел обращаться с агентами нескольких национальностей, включая советских людей. Он сумел просочиться в секретный аппарат Москвы в Греции до такого уровня, что второе лицо в подпольной греческой коммунистической партии ста-ло его агентом! Этот факт я сам непосредственно проверил, когда в 1948 году убедил «Йоханнеса Бергера», одного из бывших помощников Вагнера, затем перешедшего в подчинение СД, работать на французские службы. Он не только привел других экспертов, среди которых был один болгарский генерал, но он позволил нам воспользоваться своими контактами, которые он всегда поддер-живал с ближайшим помощником первого лица в греческой компартии.

Вагнер управлял всеми этими людьми до своего отзыва в Берлин зимой 1944 года, где ему практически удалось избежать допросов в ходе расследования покушения на Гитлера.

Превосходный знаток советского аппарата, он был среди тех, кто в 1943 и 1944 годах сомневался в том, что некто «Макс» якобы пользовался баснословным источником, очевидно близким к окружению Сталина. Он рассказал об этом Ка-нарису, так как донесения «Макса» проходили через его сеть в Софии. Вокруг адмирала была создана группа для анализа этого дела, но она смогла разве что прийти к компромиссу: «секреты» «Макса» продолжали получать и проверять, но меры предосторожности были усилены.

(«Макс», настоящее имя Фриц Каудер, был наполовину евреем. Автору так и не удалось узнать, что с ним произошло после 1945 года. — прим. автора.)

«Макс» получал удивительную информацию. Он почти в течение суток узнавал, где и когда Сталин созывал тех или иных членов Совета обороны (Ставки Верховного главнокомандующего), где он находился, какие перемещения войск происходили на советско-германском фронте.

В 60–70 % случаев эти сведения были точны. Если в Берлине некоторые агенты «Красного оркестра» в Германии могли заглядывать через плечо начальника генерального штаба, как об этом сказал однажды генерал Франц Гальдер, начальник немецкого генштаба, то «Макс», как казалось, так же умел читал все, заглядывая через плечо Сталина. Слишком красиво, чтобы быть правдой, думал Вагнер. Однако ни одно расследование не прояснило в действительности феномен «Макса».

Из того немногого, что я об этом знал, я сделал вывод, что речь шла о совет-ской дезинформации, начиная с агента, внедренного в ближайшее окружение Сталина, и который не был военным, так как «Макс» мог указать, по крайней мере, ближайший или вероятный маневр дивизии или армейского корпуса, но без каких-либо уточнений, которые наверняка отыскал бы профессиональный военный. Там были факты, но скрытые под оболочкой с неясными очертаниями. Факты заставляли поверить в глубоко законспирированного информатора, об-ладающего хорошим положением в окружении Сталина, но неясные очертания мешали определить происхождение. Кроме того, иногда были ошибки.

Если Канарис и Вагнер сомневались, то Вальтер Шелленберг, руководитель СД, разведслужбы нацистской партии, принимал невидимого «Макса» всерьез, и отвергал любые другие усилия по внедрению других агентов в высшие совет-ские сферы. Это, возможно, и было целью, к которой стремилась Москва.

Некоторые сведения были довольно точны, из-за чего советские войска неод-нократно сталкивались с немецким контрнаступлением, заранее подготовлен-ным благодаря предупреждениям «Макса». На тайной войне всегда есть жерт-вы, и Сталин был не тем человеком, который колебался бы, отправляя на бойню один полк, если это могло защитить его стратегию.

При чтении этого досье мне с очевидностью представилось, что операцию «Макс» вел Виктор Семенович Абакумов, в те годы «великий магистр» СМЕРШ, советской спецслужбы, специализировавшейся одновременно на ликвидации предателей, на тайных вооруженных операциях и на «управлении» двойными агентами, вне рамок «классических» организаций, которыми были НКВД и ГРУ.

1.3. В марте 1945 года Мюллер организовывает сети законсервированных агентов

Я здесь должен сообщить о том, что Отто Вагнер раскрыл мне весьма необычное поведение Мюллера за несколько недель до немецкого поражения. Дело было не в том факте, что он совершенно спокойно организовывал операцию «Stay Behind», а в причине его тогдашнего поведения.

(Речь идет о создании сетей законсервированных, т. н. «спящих» агентов, кото-рые начинают свою работу не сразу после внедрения, а лишь в тот момент, когда получат соответствующий приказ — прим. автора)

Он был уверен в себе, высокомерен как обычно, с повадками ясновидящего. Вот рассказ Вагнера, его слова, которые я тотчас же записал:

«В начале марта 1945 года два моих бывших сотрудника, которые были переве-дены на службу в Гестапо после поглощения Абвера, пришли ко мне за советом. Один из них занимал пост комиссара в Мюнстере, другой, который всегда со-ставлял с ним одну команду, был его помощником. Мюллер только что вызывал их к себе. В свой кабинет, где на столе лежали открытые досье на них. Без-упречные служебные характеристики: лояльность, компетентность… «Вы даже смогли жить во враждебной среде, и не были разоблачены», сказал им Мюллер. Мне впоследствии понадобятся как раз такие люди, как вы. Я надеюсь, что смогу положиться на вас в подобных операциях, когда мы проиграем войну…»

Он протянул им два паспорта на новые фамилии. Если бы они согласились от-ныне незаметно исчезнуть, чтобы играть свою новую роль, он вручил бы каж-дому по одному из толстых конвертов, которые лежали на столе. Внутри них были солидные суммы денег в иностранной валюте. Чтобы несколько месяцев прожить без проблем. Их будущие профессии основывались на их биографиях до того, как они были приняты в Абвер. Оставалось договориться о месте, где они ожидали бы продолжения событий. Мюллер в этот момент, казалось, не со-мневался в их согласии.

Комиссар из Мюнстера дипломатично выразил ему свое удивление: если война будет проиграна, то, как очень хорошо знал сам Мюллер, он, так же как и Бор-ман, окажется во главе списка военных преступников. Следовательно, его будут разыскивать… Мюллер возразил ему, с высокомерной улыбкой, которую он де-монстрировал, когда рассчитывал справиться с ситуацией: «Не бойтесь. Важные силы, которых вы себе даже не представляете, защищают меня и будут меня защищать, что бы ни случилось…»

Разумеется, сказал мне Вагнер, я не мог поверить в провокацию с их стороны. Я знал их уже долгие годы. Я не мог, в этом марте 1945 года, когда советские войска уже начали окружать окрестности Берлина, посоветовать им отвергнуть предложение Мюллера. Дело зашло уже слишком далеко, чтобы он не отдал бы приказ ликвидировать их в случае отказа. Вокруг него были его подручные, и он не поколебался бы. По ходу событий, они увидели бы как можно избавиться от его господства, так как, даже если Мюллер и был защищен, но он не мог быть хозяином ни обстоятельств, ни своей собственной жизни.

Что касается меня, продолжил Вагнер, проведя мимоходом рукой по своей ве-ликолепной белой шевелюре, я был после этой беседы тем более убежден, что у Канариса, Вихмана и меня были все причины предполагать, что Мюллер пе-решел на советскую сторону…»

Это главное свидетельство совпадало с моим внутренним убеждением. Остава-лось копаться в жизни Мюллера, если только откроются немецкие архивы, а также американские, английские, французские архивы и, возможно, архивы СССР. В 1947 году об этом не могло быть и речи, как, собственно, и в начале 1970-х годов, когда Вагнер доверил мне свои воспоминания. Он сделал это тем более охотно, что был разочарован западной политикой по отношению к СССР; и еще больше тем, как Райнхард Гелен руководил БНД. Вопреки советам, Гелен набрал в БНД бывших высокопоставленных эсесовцев из СД, о которых Вагнер думал, что их стоило бы повесить.

Но Гелен считал, что его друзья возражали ему по личным причинам, и не про-щали нацистов за то, что они разрушили и их страну, и ту элитную часть, кото-рой был Абвер.

Вагнер подтвердил некоторые из моих анализов, появившиеся в парижской пе-чати. Например, по поводу позиции Берии на следующий день после смерти Сталина.

Каким бы ни был этот человек в своей частной жизни, Запад мог бы поставить на него, прежде чем начало рабочих восстаний в Восточном Берлине и в не-скольких других городах ГДР не стали поводом, чтобы арестовать, а затем каз-нить его.

Берия был готов пожертвовать Восточной Германией и изменить отношения между Востоком и Западом, в обмен на гарантию того, что СССР оставили бы в покое. Он мечтал быть преобразователем, не коммунизма, а коммунистических методов ведения хозяйства. Но Запад уже сделал ставку на Никиту Хрущева, того, кто получил явную выгоду от падения Берии.

«Эйзенхауэр и американские либералы, говорил мне Вагнер, напрасно думают, что Хрущев — это хитрый крестьянин, с которым они могут спорить, и которым они будут более или менее легко манипулировать. Они ничего не поняли в со-ветской системе, и из-за того, что они не могут повернуть против Москвы ее ме-тоды подрывной деятельности и дезинформации, марксисты в длительной пер-спективе выиграют войну, и им не потребуется для этого ни единого выстрела.

Советско-марксистский международный аппарат — это наводнение, а с наводне-нием нельзя бороться ядерным оружием или настойчиво демонстрируя ему свою добрую волю. Вода просачивается под стенами или огибает их, или же они мед-ленно гниют. Что осталось — только комедия. Именно через тех, кто воображает, что сможет направить марксистское наводнение в нужное русло, оно-то и про-сочится…»

Сорока годами позже этот анализ остается актуальным. Берлинская стена пала и, десять лет спустя, марксистская вода стоит повсюду, да еще и так высоко, что некоторые купаются в ней, как будто никогда не было Гулага, и как будто ошиблись те, кто вздумал бороться с наводнением.

Один инцидент, неожиданно случившийся вечером 1995, спустя пять лет после того, как Запад пролил три слезы по жертвам советского тоталитаризма, чтобы потом не рыдать больше, как по жертвам его нацистского близнеца, должен быть внесен здесь в досье Мюллера.

1.4. Некий господин «Кент» подтверждает

Французское телевидение в 1995 году пригласило на круглый стол после показа документального фильма полдюжины людей, среди которых был некий Анато-лий Маркович Гуревич, автор книги, которая только что вышла в Париже: «Не-кий господин Кент». Итак, этот господин «Кент» был ни кем иным, как одним из главных руководителей того, что в Германии после его разоблачения в конце 1941 года называли «Красным оркестром».

(В 2007 году, примерно за полтора года до смерти Гуревича в начале 2009 года, в Санкт-Петербурге был издан значительно дополненный и исправленный вариант этой книги на русском языке под названием «Разведка — это не игра». — прим. перев.)

Гуревич родился в 1913 году в семье харьковских евреев, воевал в интернаци-ональных бригадах в Испании, входил в кадры Коминтерна и перешел под ко-мандование ГРУ (советская военная разведка). В 1939 году Гуревич оказался в Бельгии с тремя другими «разъездными» агентами того же происхождения. Их заданием было взять в свои руки в Нидерландах, Бельгии и во Франции аген-турные сети, несколько пострадавшие с 1937 по 1939 годы от сталинских чи-сток.

Немецкая контрразведка смогла засунуть свой нос в бельгийскую организацию. Гуревичу, он же «Кент», удалось убежать в Марсель и с грехом пополам возоб-новить свою деятельность, пока он не был обнаружен, арестован и доставлен для допросов в Париж в ноябре 1942 года. Берлин тогда создал специальную комиссию, действующую по всей оккупированной Европе, для расследования действий «Оркестра». Именно Гестапо-Мюллер руководил этой комиссией. Три-жды он приходил, чтобы лично присутствовать на допросах «Кента», и поручил одному из своих сотрудников майору СС (штурмбанфюреру) Хайнцу Паннвицу лично заняться этим делом. Мюллер был, кроме того, единственным, кого Гит-лер и Мартин Борман уполномочили вести знаменитый «Funkspiel», или радио-игру, цель которой состояла в том, чтобы использовать перевербованных аген-тов для дезинформации Москвы, заставляя поверить, что они ведут свои пере-дачи, находясь на свободе.

Телевизионная передача 1995 года дала неожиданную возможность прояснить этот исторический эпизод и поговорить с Гуревичем. Было интересно узнать, что произошло, когда Леопольд Треппер и он возвратились в СССР в 1945 году. Треппер действительно был одним из руководителей «Красного оркестра», параллельно с «Кентом».

После возвращения обоих в СССР Треппер вдруг обвинил напарника в измене, из-за чего Гуревича отправили в Гулаг. Из него он вышел только в 1965 году, когда Треппер признал, в конечном счете, что обвинил его несправедливо. Тем не менее, «Кенту» пришлось еще много лет бороться за свою полную реабилитацию.

Телевизионная передача в 1995 году должна была побудить участников зада-вать важные вопросы о том, что происходило за кулисами войны: Как мог бы он объяснить, что в декабре 1942 года, через месяц после его собственного аре-ста, Гестапо-Мюллер послал Гиммлеру и Гитлеру «окончательный доклад», в котором уверял, что «Красный оркестр» «абсолютно разгромлен»? Это значит, что к этой дате, и уж тем более в течение 1943 года, такое большое количество секретов, проверенных Москвой, никогда не могло бы поступать одновременно из Голландии, из Бельгии и из Франции. Или же существовали еще другие сети «Красного оркестра», но какие? Или же Гестапо-Мюллер нагло хвастался. У «Кента» должны были быть свои мысли относительно этой темы, так как он воз-вратился в СССР в обществе офицера, которого назначил Мюллер для ведения его дела. Отсюда другой вопрос: Как объяснил бы «Кент» весьма важный доку-мент, опубликованный на странице 8 французского издания своей книги? Мы воспроизводим его ниже, таким как он есть. В нем раскрываются условия, в которых так называемый немецкий надзиратель и «куратор» сопровождал «Кен-та» до Москвы.

Начальник полиции безопасности и СД

Группенфюрер СС

Берлин, 1 февраля 1944 г.

IV A-B Nr. 180/43 g R s

Советнику уголовной полиции Паннвицу, начальнику отдела полиции безопас-ности СД

Париж

В продолжение нашей личной беседы 28 января 1944 года в Берлине по поводу дела «Кента», я сообщаю вам следующее:

Само собой разумеется, что я расцениваю своим долгом защиту «Кента» после выполнения им задач, которые на него были возложены.

Первое мероприятие, которое я намереваюсь предпринять, будет состоять в том, чтобы перевезти его на территорию Рейха. Я думаю о том, чтобы устроить также переезд его жены и ребенка. Большие возможности, которыми Рейх смо-жет располагать после окончания войны, позволят удобно устроить «Кента». Я предусматриваю, кроме того, вознаграждение, если его работа будет хорошо выполнена. Никоим образом он не должен беспокоиться о том, что полиция без-опасности проявит в отношении него скупость.

Хайль Гитлер!

Подпись: Группенфюрер СС Мюллер

Таким образом, 1 февраля 1944 года Мюллер уже рассматривал «большие воз-можности», которые, по его мнению, открылись бы в Германии после окончания войны. Но откуда эта уверенность? Как осмелился он написать это одному из своих подчиненных, если война закончилась только пятнадцатью месяцами позже?

1.5. Московский процесс в Париже

Как и ожидалось, на Гуревича набросились с вопросами по поводу Мюллера, который после его ареста взял расследование в свои руки и лично занимался Леопольдом Треппером, интернированным в особняке в Нёйи, до его побега, который давал повод для раздумий… Но всякий раз, как только «Кент» снова брался за нить анализа своей книги по этому поводу, его собеседники прерыва-ли его. Они кричали. Они пользовались тем, что он недостаточно хорошо знал французский язык, испытывал нехватку словарного запаса и говорил в неуверенной манере.

Если вы снова просмотрите эту передачу, вы увидите, как маленький человек все больше и больше горбится в своем кресле, ошеломленно переживая в Париже тот же процесс, которому он подвергся в Москве полвека назад. Что бы там ни было, но подписанный Мюллером документ, единственный в своем роде, опубликованный на странице 8 его книги, не вызвал никаких комментариев.

Несколько исследователей из числа моих друзей, которые приняли участие в поисках материалов для этой книги, не нашли ничего, ни в Бонне, ни в Людвиг-сбурге, ни в Вашингтоне, Форт-Миде или Лондоне, кроме нескольких жалких карточек с описанием внешности Мюллера. И в США тоже лишь несколько лист-ков, зачерненных цензурой, как будто до сих пор необходимо защищать неко-торые аспекты жизни шефа Гестапо.

Оставались признания Вагнера и документ «Кента». И терпеливое восстановление всех этапов карьеры Мюллера и теневых сторон его частной жизни с помо-щью встреч и, в конечном счете, из добытых документов о деятельности этого человека.

Терпение и настойчивость оправдались, так же как многозначительные увертки многих из его близких.

ГЛАВА II

2.1. Ключи к молниеносному взлету

Потребовались большая настойчивость и иногда разные хитроумные приемы, чтобы в середине 1990-х годов, спустя пятьдесят лет после исчезновения Ген-риха Мюллера, получить сведения об его прошлом. Между тем там и тут попа-дались любопытные документы, вроде донесения 1961 года некоего комиссара западногерманской службы безопасности о той или иной любовнице Мюллера. По крайней мере, благодаря этому этот человек приобретал человеческие черты. Я даже обнаружил, благодаря коллегам со шведского телевидения, которые пришли ко мне ради интервью о «деле Бормана», что у Мюллера в 1944 году была девушка-норвежка, по имени Пегги. Мне удалось достаточно долго рас-спросить ее во время нашей встречи в отеле «Софитель» в Страсбурге. Она бы-ла там в обществе своего сына приблизительно четырнадцати лет, сдержанная, обеспокоенная тем, что вдруг кто-то заинтересовался ее жизнью. Она принесла несколько фотографий, менее убедительных, чем ее воспоминания.

В тот момент — ей было девятнадцать лет — она тоже не знала, что человека, с которым ее познакомили люди из ее окружения, германофилы, звали Мюллером, и только на следующий год узнала, что он был шефом Гестапо. Она ничего не знала об его заданиях на юге Норвегии.

Именно начиная с карточки со сведениями, предназначенными для получения социальной помощи в мэрии Мюнхена, которую в 1958 году заполнила Софи, законная супруга Мюллера, стало возможным восстановление карьеры Мюллле-ра с точными датами.

Как бы поздно он ни примкнул к НСДАП, национально-социалистической пар-тии, а именно в 1938 году, его номер в СС был 107 043, что уже отличало его от другого Генриха Мюллера, родившегося 7 июня 1896 года, номер которого был 290 936. Гестапо-Мюллер родился 28 апреля 1900 года в Мюнхене в семье че-ловека рабочего происхождения, который своим трудом поднялся до более вы-сокого положения, до уровня государственных чиновников Баварии.

Его отец служил в жандармерии и мечтал увидеть, как его сын станет учителем или руководящим чиновником в администрации. Но в возрасте пятнадцати лет молодой Генрих хотел любой ценой участвовать в войне или, если не получит-ся, пойти в полицию сразу по достижении подходящего возраста. Он был упо-рен и воспользовался школьными знакомствами, чтобы попасть в мастерские фирмы БМВ, которая обучала механиков и учеников-монтажников, специализи-ровавшихся на новых двигателях боевых самолетов. Мюллер был способным. Его начальники все больше хвалили его за аккуратность и внимательность. Как только ему исполнилось семнадцать лет, они разрешили ему пройти курсы пи-лотов, и вскоре он сам начал испытывать последние модели самолетов.

В 1918 году он принял участие в последних боях немецких эскадрилий, и был награжден за мужество и летное мастерство. После этого наступил застой. Вей-мар, авиации больше не было, безработица. К счастью, отставные военные ча-сто помогали друг другу. Мюллер нашел доброжелателей в мюнхенской поли-ции. Революция у дверей Германии и особенно Баварии благоприятствовала набору на службу людей для поддержания порядка.

Конечно, Генрих начинает свою службу с маленьких должностей. Он работает в канцелярии суда и в архивах, но за три года, с 1920 по 1923, он поднимается так, что становится инспектором. Он читал, отмечал, записывал, запоминал в первую очередь все о методах вербовки и агитации коммунистического аппара-та. У него прекрасная память, особенно на лица. Скоро он приобретет в своей среде репутацию ходячей картотеки. Подробные расследования увлекают его. Его амбиции состоят в том, чтобы стать настоящим полицейским, а не «шпиком-ищейкой».

Важный этап в 1924 году: он встретился, а затем сочетался браком с Софи Дишнер, дочкой очень известного в Баварии печатника и издателя, без которо-го у Баварской народной партии, враждебной и к коммунистам, и к нацистам, не было бы своей газеты. Этот брак вводит Мюллера в среду мелкой буржуазии города, в котором он в 1930 году становится одним из главных инспекторов, с очень солидной репутацией в своей профессии. В политическом аспекте никто не знает, на чьей он стороне. Зато его тесть оценивает Мюллера совсем невы-соко. Он убежден, что Мюллер женился на его дочери только из карьерных со-ображений. Он упрекает его также за то, что он не присоединяется к борьбе Народной партии, которая исключает любой экстремизм.

Папа Дишнер абсолютно прав. Мюллер думает только о своей карьере. Он ищет все возможности подчеркнуть свою хитрость, свои таланты полицейского и, ко-роче говоря, ему нужны «дела», которые укрепят его репутацию. Неоднократно он надолго отлучается от своего домашнего очага, не предоставляя никаких объяснений. У Софи 4 января 1927 года рождается сын Райнхард. В течение этого года Генрих просит долгосрочный отпуск.

Не тот ли самый это момент, когда, согласно свидетельствам Тито, Мюллера за-вербовала внешняя разведка НКВД? Уехал ли он, чтобы пройти стажировку в Советском Союзе, возвратившись затем в Баварию через «окно» в Богемских горах? Проверить это невозможно. Москва об этом упорно молчит, хотя в мае 2000 года в российской печати была приоткрыта одна из тайн, окружавших Бормана, по поводу его смерти в Парагвае в 1959 году.

2.2. Странное «самоубийство» племянницы Гитлера

В начале тридцатых годов Мюллер уже обладает тем телосложением, по кото-рому его узнают десятью годами позже в Германии и во всей Европе, даже если он, как и Борман, старается по максимуму избегать фотографов. Другие нацист-ские вожди становятся в позу перед прессой, а Мюллер скрывается. Угловатое лицо, пронизывающие глаза, которые фиксируют собеседника, рот, узкий как лезвие ножа, бритый затылок, опрятный внешний вид, определенная сердеч-ность. Но как только он поставил кого-то в затруднительное положение или по-чувствовал себя доминирующим над кем-то, как внезапно его приветливость уступает место резкому голосу и острому взгляду убийцы. Таким мне описывали его капитан первого ранга Вихман, Отто Вагнер, а также Пауль Леверкюн, который занимал высокий пост в структуре Абвера в Болгарии.

Осенние праздники в Баварии — это повод для народных гуляний на площадях и улицах, и даже для вакханалий, унаследованных от прекрасных времен Священной Римской империи немецкой нации.

Вечер 18 сентября 1931 года был бы подобен многим другим, если бы прохожие не услышали вдруг выстрела из окон великолепной квартиры на Принцреген-тенштрассе. Там, где Адольф Гитлер устроил свою племянницу, дочь своей сводной сестры, Гели Раубаль, которая уже пять лет подвергалась сексуальным фантазиям и извращениям ее дяди. Гели была не слишком умна. Она была наивна и была покорена этим человеком, который умел хорошо пользоваться карандашом, и нарисовал ее портрет, чтобы затем перейти к все более и более непристойным наброскам.

Достаток Гитлера тогда был вполне приличным. Не только его «Mein Kampf» хорошо продавался: более 40000 экземпляров между 1925 и 1928 года, и потом внезапный подъем еще удвоил его тиражи, но к тому же крупные немецкие предприниматели платили его партии, так же как Генри Форд и несколько аме-риканских компаньонов больших немецких фирм. С 1925 года у него был свой персональный шофер, а его друг Эрнст «Путци» Ханфштенгль финансово помо-гал ежедневной газете НСДАП «Фёлькишер Беобахтер» («Народный обозреватель»).

Американский немец по происхождению, близко связанный с Франклином Де-лано Рузвельтом, «Путци» в 1920 году устроился в Баварии, где Генрих Гимм-лер был его преподавателем в Королевском колледже. В 1928 году он стал официальным представителем партии перед органами иностранной прессы. Он часто посещал одновременно сливки нацистского общества и Адольфа Гитлера, частная жизнь которого была известна только нескольким особо приближенным к нему людям.

Выстрел, который пронзил ночь 18 сентября 1931 года, был именно тем боль-шим делом, которое искал инспектор полиции Генрих Мюллер: он был на служ-бе в тот вечер, он был первым на месте происшествия, и «Путци» был одним из очень редких свидетелей, которых он знал. Так же как он был одним из редких свидетелей того, как в 1934 году начался пожар Рейхстага.

(Непонятно, почему свидетельства «Путци» о поджоге Рейхстага все еще окру-жены молчанием. Он рассказал об этом на допросе американцам после своего разрыва с Гитлером и возвращения в 1941 году в США. Благодаря протекции Рузвельта он отделался лишь интернированием в Канаду. Затем он до конца жизни уехал в Австралию. (Здесь автор ошибается, после войны американцы вернули Ханфштенгля, который работал у них в службе антигерманской спец-пропаганды, назад в Германию (1946), там он полгода отсидел в лагере для ин-тернированных, и в 1947 году вернулся в Мюнхен, где и умер в 1975 году. — прим. перев.) «Путци» утверждал, что Геринг, Геббельс и он сам побежали по подземному туннелю, который вел к подвалам Рейхстага, как раз когда пламя было зажжено штурмовиком Карлом Эрнстом. Вскоре после этого Карл Эрнст был убит при невыясненных обстоятельствах. — прим. автора. Впрочем, версия о виновности Карла Эрнста в поджоге Рейхстага, по крайней мере, как органи-затора, хотя и распространена достаточно широко, остается окончательно не-подтвержденной. — прим. перев.)

Официальная версия, представленная органами, в которых работал Генрих Мюллер, делает вывод о самоубийстве Гели Раубаль…

Странное самоубийство! Гели лежала у ножки своего рабочего стола. На столе несколько строк, написанных ее рукой, которые заканчиваются на слове «и». Орудием самоубийства послужил, как говорили, армейский пистолет, но он ис-чез… Мюллер составлял свой протокол, когда прибыл Мартин Борман. Именно он контролировал расследование, в чем ему почти незамедлительно начал по-могать Райнхард Гейдрих. Нужно заметить, что Гейдрих, который тогда еще не примкнул к партии, а в СС вступил лишь в начале года, десять недель спустя поднимется до майора (штурмбанфюрера) СС, год спустя — до полковника СС (штандартенфюрера) и главы СД. Параллельно с этим Борман, уже рейхсляйтер НСДАП, видит расширение и укрепление своих полномочий. Третий, кто полу-чил выгоду в этом ряду странного карьерного роста, — Генрих Мюллер, вскоре назначенный на должность главного инспектора, следовательно, ставший одним из двух или трех главных персон в руководстве мюнхенской полиции.

С 19 сентября благодаря указаниям Мюллера Мартин Борман сделал все, чтобы отыскать и по возможности выкупить рисунки Гитлера, изображающие Гели, и предупредить тех, кого это касалось, что об этом опасно говорить. Мюллер по-лучил письмо, недописанное Гели. Он уничтожил его так же, как нежные запис-ки, которые писал ей один молодой еврей, и которые свидетельствовали об их намерении снова начать жизнь вместе, в ссылке. Что касается этого момента и некоторых других, то тут были свидетели. Например, Эмми Гофман, дочка штат-ного фотографа Гитлера Генриха Гофмана. Ее отец знал некоего баварского священника, Бернарда Штемпфле, которому Гели доверила корреспонденцию, касающуюся садомазохистских привычек ее дяди. Этот священник был убит спустя несколько недель после ночи 18 сентября.

Отто Штрассер, бывший соратник Гитлера, изгнанный из партии, заявлял об убийстве Бернарда Штемпфле и признаниях Гели Эмми Гофман. Но сторонники Гитлера обвинили его в том, что он все это выдумал из мести.

Однако один человек, Герхард Россбах, бывший агент нацистской разведки во Франции и в Турции, умерший в возрасте 74 лет в 1967 году, опроверг не толь-ко тезис о самоубийстве Гели, но также подтвердил махинации в ходе рассле-дования. У него не было никаких причин что-то выдумывать, когда в 1947 году он доверился канадскому журналисту Уильяму Стивенсону.

По словам Россбаха, на теле Гели было множество ушибов, ее нос был сломан. Он был в курсе истории с незаконченным письмом. Но кто ей помешал? Он был убежден, что убийцей был подручный Мюллера или Бормана. И куда впослед-ствии подевался тот молодой еврей, друг Гели, после того, как она несколькими днями раньше наивно рассказала Бригитте Гитлер (супруге Алоиса, сводного брата Адольфа Гитлера), что она хотела порвать с Гитлером и уехать с этим своим другом?

Россбах знал обо всех этих деталях. У него была прекрасная память, и после 1945 года к нему часто обращались многие специалисты из американских и ан-глийских разведывательных служб. Считавшийся «важным господином» в этой области, он никогда не был выдумщиком.

Одна книга, вышедшая в 1997 году (Рональд Хэймен, «Гитлер и Гели», Лондон, 1997), подробно разбирает эту сентябрьскую драму 1931 года. Эта книга опро-вергает тезис, согласно которому Гитлер якобы убил свою любовницу в присту-пе бешенства, но и она не раскрывает загадку.

Со своей стороны, я в 1947 году встретил в Мюнхене бывшего шофера город-ской полиции. Я хотел поговорить с ним о Мартине Бормане, и, между прочим, в разговоре он раскрыл мне, что в 1931 году, спустя десять или двенадцать дней после 18 сентября, он привез Мюллера к Борману, и услышал, что «главный казначей партии хотел выделить деньги, чтобы окончательно уладить эту исто-рию».

23 сентября Генрих Мюллер присутствовал на похоронах Гели. «Дело» превра-тилось в газетную рубрику «происшествия». Подъем нацизма, очевидно, перевешивал такие побочные обстоятельства. Однако это «самоубийство» стало, несомненно, трамплином для карьеры Генриха Мюллера.

2.3. В тени Райнхарда Гейдриха

Как раз между осенью 1931 и январем 1933 года нацистская партия, в которой за спиной Гитлера доминируют Генрих Гиммлер и будущий рейхсмаршал Герман Геринг, а также братья Грегор и Отто Штрассер, организовывает свои структу-ры, чтобы, как только наступит момент, установить и укрепить свою власть. Там налицо и финансовые поручительства, среди прочего, со стороны промышлен-ников и банкиров, которые находят в США благоприятные отклики в транснаци-ональных корпорациях той эпохи. Генри Форд — не последний из тех, кто «пла-тит». На процессе после неудавшегося нацистского путча 1923 года Эрхард Ау-эр, вице-президент баварского земельного парламента, уже предупреждал: «Мы уже давно знали, что Гитлера частично финансировал Генри Форд, посредником служил Дитрих Эккарт…»

Форд в то же самое время должен был предоставить СССР свой первый и самый большой в тридцатые годы завод. На нем были выпущены советские грузовики, которым предстояло захватить Польшу в 1939 году. Форд с 1928 года распола-гал существенной долей акций в химическом концерне «И.Г. Фарбен» (I.G. Farben). Со своим сыном Эдселем и тремя директорами «И.Г. Фарбен», среди которых и Макс Варбург, этот магнат из Детройта предоставил 30 % фондов, с помощью которых финансировались выборы Гитлера в марте 1933 года…

Но нужно было смотреть глубже, чем только на поверхность событий, чтобы определить место Генриха Мюллера прямо за Гитлером и его ближайшими по-мощниками, из которых одни «исчезают», а другие утверждаются до законного получения власти.

До начала 1932 года Генрих Гиммлер был одним из этих ближайших помощни-ков и одновременно секретарем Грегора Штрассера, в то время настоящего вто-рого человека в НСДАП. Родившийся в 1892 году, Грегор был смелым бойцом во время войны 1914–1918 годов. Он со своим братом Отто (на пять лет младше) вступил в НСДАП в 1925 году, до этого он сражался в военизированных отря-дах, т. н. добровольческих корпусах фон Эппа, которые возникли тогда для борьбы с попытками коммунистов захватить власть. Грегор был также связан со старым и уважаемым генералом Людендорфом, который демонстрировал рав-ную враждебность по отношению к католикам и евреям. Штрассеры, социали-сты и националисты, следовательно, антикоммунисты, были, тем не менее, сто-ронниками постоянного германо-советского союза.

Большая часть бывшего немецкого генерального штаба и группировка промышленников разделяли это континентальное видение. Тем более что уцелевшие офицеры, начиная с 1920 года, направили в СССР более 7000 военных специа-листов, и как и другие видели, как восстанавливалось их положение благодаря появлению в Советском Союзе заводов, достойных этого имени.

Тем не менее, уже в 1931 году Грегор Штрассер быстро приближался к разрыву с Гитлером, который, напомним, получил немецкое гражданство только в конце того же года. Грегор Штрассер упрекал Гитлера и часть его окружения в том, что они вдохновлялись методами западного капитализма и укрепляли союзы с «американскими плутократами», вследствие финансовой помощи, которую предоставляли ему промышленники и банкиры или крупные шишки экономики, вроде доктора Ялмара Шахта. По мнению Штрассера, нужно было бы наоборот присматриваться к методам советского правительства, следовательно, придя к власти, следовало бы национализировать ключевые сектора экономики. Госу-дарственный социализм должен был все объединить и всем управлять, как эко-номикой, так и армией, полицией, и т. д. Чаша терпения была переполнена, ко-гда 2 декабря 1932 года последний канцлер Веймарской республики генерал Курт фон Шлейхер, предложил Грегору Штрассеру стать одновременно его ви-це-канцлером и премьер-министром Пруссии. Тогда Гитлер приходит в такой гнев, который запомнит история, ибо у него войдет в привычку реагировать так в моменты, когда его сильно разозлят. Он запрещает Штрассеру принимать это предложение. Грегор повинуется, но тут же покидает руководство партии, и даже заявляет, что больше не будет заниматься никакой политической деятель-ностью.

Его брат Отто видит опасность. Грегор живет в Германии. Отто уезжает в Прагу, избегает покушения и эмигрирует в Канаду. Он возвратится оттуда только во-семнадцатью годами позже, в 1950 году, к тому же под странной защитой неко-торых западных служб и кучки политиков боннского правительства… Двадца-тью годами раньше у него были все основания для тревоги: 30 июня 1934 года его брат Грегор был убит отрядом Гестапо, одновременно с Эрнстом Рёмом, ру-ководителем штурмовых отрядов (СА). Это и была та самая знаменитая «Ночь длинных ножей», причиной которой послужили обвинения со стороны безого-ворочных сторонников Гитлера, мол, СА, Рём, Штрассер состояли в заговоре с целью свержения новой власти.

Один человек убедил Гиммлера вовремя «порвать» со Штрассерами: его бли-жайший сотрудник Райнхард Гейдрих, руководитель Sicherheitsdienst (Службы безопасности, СД, то есть органа разведки и безопасности нацистской партии).

Хотя Гиммлер и был близким соратником братьев Штрассер, ему впоследствии удалось выпутаться из этой аферы благодаря Гейдриху. Майор СС с 25 декабря 1931 года, поднявшийся до полковника СС и руководителя СД в июле 1932 го-да, Гейдрих — воплощение интриг и карьеризма, равного карьеризму Генриха Мюллера. Вместе они собираются рука об руку работать в марте 1933 во время одного исторического эпизода, который уже в основном забыт или игнорируется в большей части трудов, посвященных истории Рейха.

2.4. Супруга Гейдриха рассказывает о «путче» 9 марта 1933 года

Гитлер был канцлером с 30 января 1933 года. Инсценировка пожара Рейхстага, последовавшая 28 февраля, подоспела как раз вовремя, чтобы оправдать те полицейские меры, которые предусмотрели Гиммлер и Гейдрих для удержания власти в стране. Но еще существовали тут и там скрытые оппозиционные груп-пировки, причем, именно в Баварии, где Баварская народная партия скрипела зубами от раздражения, и где руководство полиции проявляло сдержанность в отношении приказов из Берлина. Несмотря на присутствие в ее руководстве Генриха Мюллера?

Странный вопрос, и, тем не менее, его нужно задать: почему позиция Мюллера остается двусмысленной. Почему он ни во что не вмешивается? Хочет ли он, чтобы его специально упрашивали?

Насильственный переворот запланирован на 9 марта 1933 года. Отряды, при-бывшие из Берлина, должны захватить полицейские участки и баварский пар-ламент. В тот же день эти отряды опаздывают, отставая от предусмотренного графика. Несколько помощников Мюллера беспокоятся; другие озабочены воз-можным поведением руководителей Баварской народной партии. — А если они вмешаются? — спрашивает один из них. «Кто? Те из Берлина или оппозиция?» Мюллер не просит уточнений. Он сразу спокойно отвечает:

— Lassen sie nur kommen, denen besorgen wir schon!

Слова, которые некоторые историки перевели так: «Пусть они только придут, с ними разберутся!» Итак, это означает: «Подождите, пока они придут, о них по-заботятся!» Но это же не одно и то же! Что касается этого «они», то идет ли тут речь о нацистах или баварских оппозиционерах нацистам? В этом вся двусмыс-ленность Мюллера.

Кроме того, нужно понять атмосферу момента. Что бы об этом ни говорили, да-же если власть и попала в руки Гитлера и его партии, то население не было покорено ими заранее. Здесь на самом деле существует порыв народа, который хочет выйти из унижения 1918 года, из беспорядка и некомпетентности Вей-марской республики, но он вовсе не желает слепо подчиняться методам, исходящим из Берлина.

Мюллер выжидает, не отдавая ни приказов, ни инструкций. Затем разворачива-ется предусмотренный сценарий. Лина, супруга Гейдриха, рассказывает об этом своим родителям в письме, датированном 13 марта, некоторые характерные вы-держки из него заслуживают публикации:

«Мои дорогие родители, что за жизнь!.. Вначале был захват полицейского управления. Они приехали на четырех машинах: первая с СА фон Эппа и Рёма; вторая с Гиммлером и Райнхардом (Гейдрихом); две других как эскорт. Они нейтрализовали охранников, которые, впрочем, едва ли сопротивлялись… Гим-млер уселся в кресло начальника полиции, Диттмарш стал директором и, только не смейтесь, Райнхард — политическим комиссаром! Действительно тут я могу только рассмеяться… Когда советник управления полиции, Кох, услышал об этом решении, которое ему сообщил Райнхард, он побледнел… Освобождение помещения «Мюнхенской газеты», газеты социал-демократической партии в Мюнхене, тоже было забавным… Один штандартенфюрер (полковник) проник туда с отрядами СА и СС. Здание казалось абсолютно вымершим. Они вдруг во-шли в большую комнату, где держались друг за друга триста социал-демократов. Триста, как один человек, подняли руки вверх… В тот же вечер СА и СС получили наслаждение от арестов. Более двухсот человек еще задержаны: коммунисты, социал-демократы, евреи и члены Баварской Народной партии…»

В то время как тесть Мюллера и его семья становятся подозреваемыми, Мюллер, доверенное лицо Бормана и Гейдриха с 1931 года, вместо этого фигурирует среди кадров, наиболее высоко оцененных нацистским аппаратом.

В этом же марте 1933 года Генрих Мюллер предлагает Гейдриху, среди некоторых других мер, которые он применит на следующий год, как только получит должность в Берлине, создать отдел политической полиции в первом концен-трационном лагере в Дахау. С какой целью? Чтобы наблюдать за политическими заключенными и вербовать среди них информаторов, задачей которых будет помогать полиции выслеживать своих товарищей по несчастью. Среди лучших из них можно было бы потом отобрать людей, которым были бы предложены задачи вне лагеря. Они получили бы свободу, если бы согласились исполнять такую службу.

В следующем, 1934, году эта система доносов и слежки среди немцев и тайных миссий, в которых, в конечном счете, принимают участие уголовные заключенные (за сексуальные насилия, вооруженные грабежи или другие преступления) расширяется еще больше. Гейдрих просит Мюллера внедрить своих людей так-же в оппозиционные партии, ушедшие или собирающиеся уйти в подполье, и даже в саму НСДАП, так как за надзирателями ведь тоже нужно следить!

Сам ли Гейдрих пришел к этой идее? Не нашептал ли ее ему Мюллер? Ведь это же система, используемая в СССР со времен Дзержинского, усовершенствован-ная Сталиным и его ближайшими соратниками в 1920-х годах, и, по признанию самого Мюллера, невозможно найти лучшую модель, чтобы гарантировать ста-бильность власти.

ГЛАВА III

3.1. Восхождение баварцев

Через год после того, как Гитлер стал канцлером Рейха, руководителем без-опасности страны являлся Генрих Гиммлер, который в момент окончания Пер-вой мировой войны в 1918 году был кандидатом на производство в офицеры в 11-м полку в Баварии, своей родной провинции.

Получив диплом инженера-агронома в Высшей технической школе Мюнхена, патроном которой в то время был наследный принц Баварии, Гиммлер присо-единился к штурмовикам Эрнста Рёма в ходе неудачного ноябрьского путча 1923 года. Затем, поднимаясь со ступеньки на ступеньку по ответственным по-стам партии, он после 1929 года руководил телохранителями Гитлера и был из-бран депутатом Рейхстага в 1930 году.

Из своих кабинетов на берлинской улице Принц-Альбрехт-Штрассе, дом 8, Гим-млер руководит 52 тысячами эсесовцев. Только в 1939 году его ведомство полу-чит официальное название Главного управления имперской безопасности, RSHA. Между тем, уже с 1934 года его главные отделы это уголовная полиция, служба разведки и безопасности, СД, и Гестапо, или политическая тайная поли-ция. Со своей стороны, недавно ставший генералом тридцатичетырехлетний Карл Вольф отвечает за связи с Гитлером и его ближайшими помощниками Мар-тином Борманом, Рудольфом Гессом и Райнхардом Гейдрихом.

(Карл Вольф в 1944 году командовал немецкими войсками в Италии. В конце войны он начал тайные переговоры с возглавляемой Алленом Даллесом рези-дентурой американской разведки УСС (Управление стратегических служб, Office of Strategic Services, OSS). В 1962 году был обвинен в репрессиях против евре-ев, в 1964 осужден на 15 лет тюрьмы. Освобожден в 1971, умер в 1984 году. — прим. автора.)

Гейдрих объединяет под своей властью СД и Гестапо. Своим помощником он делает Генриха Мюллера. Затем они оба строят центральный аппарат, из 133 членов которого 52 человека отобраны лично Гейдрихом; 19 других — Мюлле-ром, ответственным за Гестапо, которое тут же применяет его предложения прошлого года: создание секретного отдела внутри Дахау и установление ре-жима террора, распространившегося по всей стране и вошедшего в историю не столько из-за жестоких эксцессов, в особенности, по отношению к евреям и цы-ганам, сколько из-за сети информаторов, сотканной на всех этажах общества. Чтобы полностью предаться этой первостепенной задаче, как объяснял он, он оставил жену и детей в Мюнхене и 24 апреля 1934 года переехал в пансион «Am Knie», на Харденбергштрассе, 37, в берлинском районе Шарлоттенбург.

3.2. Часто недооцениваемая ситуация

Каким представляется политическое положение в 1934 году, когда Гитлер при-казывает избавиться от СА, Штрасссера, Эрнста Рёма и многих других своих прежних соратников?

Социал-демократической партии больше не существует. Ее руководители, если они не убежали в эмиграцию, арестованы. Баварской народной партии тоже больше нет. Либералы молчат или уехали за границу. Остается коммунистиче-ская партия, внешне изгнанная из нации, но это еще большая группа, даже ес-ли после 1931 года ее постоянные политические зигзаги, осуществляемые по приказу Сталина, привели ее силу воздействия к небытию. До 1933 года Ком-мунистическая партия Германии насчитывала более 250 тысяч членов, руково-дила 27 изданиями и располагала 4 000 хорошо структурированными ячейками, не говоря уже о сетях агентов, которыми управляла Москва во всей стране.

Но почему же тогда не удалось остановить нацистский потоп? Не только потому, что по различным причинам Сталин решил, что главным врагом коммунистов является не НСДАП, а социал-демократы. Было еще и кое-что похуже.

В своих воспоминаниях («Трагедия немецкой Республики»), появившихся в 1934 году, Альберт Гжезински, бывший префект полиции Берлина и Пруссии, уехавший затем в эмиграцию, писал так: «За последние годы бывшие борцы «Красного Фронта» в своей массе вошли в СС. Несколько нынешних нацистских руководителей сами из бывших коммунистов. Согласно сведениям полиции, подтвержденным мной самим, СА в 1933 году только в Берлине насчитывали 50 % бывших коммунистов…»

Это правда, что после свободного голосования на выборах в августе 1931 года можно было увидеть как перед избирательными участками бок о бок развева-лись красное знамя с серпом и молотком и флаги со свастикой. Журнал «Aufbruch» («Прорыв»), который редактировал лейтенант Рейхсвера Рихард Шерингер, выступал за союз националистов и большевиков. Георгий Димитров, председатель Коминтерна, заявлял: «Наибольшим препятствием на пути рево-люции является не Гитлер, а социал-демократическая партия».

Эрнст Рём незадолго до своего убийства утверждал: «Менее чем за четыре не-дели любого коммуниста можно превратить в нациста». В 1932 году Вальтер Ульбрихт, уже номер один в немецкой компартии, советовал тем своим кадрам, которые чувствовали себя способными на это, вступать в штурмовые отряды.

Таким образом, не было никаких преград для Гитлера в 1933 и 1934 годах, когда он получил свою власть под защитой Гиммлера и его приближенных. Но что думает об этом Генрих Мюллер, этот полицейский, о котором так часто говори-ли, что он располагает великолепными знаниями о коммунистическом аппарате, его людях, его методах, его проникновении? А Мюллер молчит.

Конечно, около 20 000 немецких коммунистов в 1935 году и позже поплатятся за то, что были верны партии и ее инструкциям. Но, кроме некоторых значи-тельных исключений, пострадали только партийные низы. Другие, хорошо при-строившись в нацистском аппарате, занимают посты в большей части министерств.

Итак, что сделал Генрих Мюллер?

Он привел из Баварии две дюжины своих бывших сотрудников, и среди них был Франц-Йозеф Хубер, который закончит руководителем Гестапо в Вене в 1944 году. Хубер был уволен из полиции Мюнхена в 1933 году как якобы «антина-цист», но Мюллер сумел убедить Гейдриха, что это были злонамеренные слухи, распускаемые его врагами. Он назначил также руководителем берлинского Ге-стапо Фридриха Панцингера, долго работавшего с Мюллером в Мюнхене. Нельзя сказать, что эти люди его друзья, так как у Мюллера нет друзей. Он просто не знает, что это такое. Он и только он уже хочет быть признанным величайшим из полицейских Германии. Но эти люди ему верны.44

Вот поэтому, следовательно, Хубер в Берлине в 1934 году отвечает за слежку за бывшими сторонниками Штрассера и правой оппозицией, как и за их друзьями или филиалами в Австрии, пока еще не присоединенной к Германии стране. В отделе «H» Гестапо, Мюллер устраивает Йозефа Майзингера, задача которого состоит в том, чтобы следить за кадрами нацистской партии и ее филиалов…

3.3. Мюллер поднимается вверх вопреки сопротивлению

Вопреки тому, что можно было бы предположить, это восхождение Мюллера вы-зывало сопротивление. Мы обнаружили в немецких архивах, каким бы тощим ни было там его досье, одно конфиденциальное письмо, подписанное помощни-ком гауляйтера Верхней Баварии, с ответом на вопрос, заданный 12 декабря 1936 года высшим руководством НСДАП по поводу возможного и скорейшего повышения Мюллера по службе. Зарегистрированное под номером III F-2191 / I / M / 697 и датированное 4 января 1937 г., скрепленное подписью некоего Рай-хингера, начальника отдела кадров нацистской партии в Баварии, это письмо повторяет все возражения и оговорки и рекомендует относиться с осторожно-стью к «генеральному инспектору Мюллеру, который даже не является членом партии, еще никогда активно не сотрудничал с партией или ее организациями и не имеет права носить форму подполковника СС и почетную аббревиатуру СС, что предполагается в соответствии с его функциями в Гестапо».

После этих предостережений авторы письма признают, что Мюллер «усердно боролся против левых», но затем добавляют: «Ясно, что он с таким же усердием боролся бы и против правых, если бы ему поставили такую задачу». И подчер-кивают «его огромные амбиции и его очевидный карьеризм», ведь до 1933 года «он колебался между Германской народной национальной партией и Баварской народной партией, но никогда не оказывался при этом на стороне национал-социалистов». Два других параграфа подчеркивают, что «он пробивается впе-ред, невзирая ни на что, и, пробиваясь локтями, постоянно старается демон-стрировать свою старательность. При этом не стесняется приписывать себе за-слуги других, рядясь в чужие перья»». Затем авторы подтверждают, что его же-на — дочь «важного издателя газеты «Würmtalbote» («Курьер долины Вюрма), усердного члена Баварской народной партии».

В общей сложности, делает вывод донесение, «если нельзя доказать, что он живет отдельно от его жены просто чтобы скрывать свои политические истоки, то нельзя слепо доверять ему и, в силу этого, руководство гау (округа) Верхней Баварии не может поддержать его повышение по службе».

Тем не менее, 7 января 1937 года Генриху Мюллеру присваивают звание стар-шего правительственного советника (оберрегирунгсрат) и государственного советника уголовной полиции (криминальрат).

Мы придаем такое значение этому документу из-за того, что он определяет по-ложение Мюллера в ту пору совсем не так, как писали на эту тему другие исто-рики, например, советский ученый Александр Соломонович Бланк. В журнале «Вопросы истории», номер 9 за 1982 год, как и в работе «Три магистра Черного Ордена» (1982) Бланк действительно утверждает, и это верно, что после 1934 года карьера Мюллера «была головокружительной благодаря Гейдриху», но он добавляет — и это неверно, если учитывать документ, приведенный выше — «что его высоко ценили партийная организация НСДАП земли Бавария и муниципа-литет Мюнхена».

А.С. Бланк до 1945 года служил в советской разведке и в этом качестве допра-шивал лейтенанта (унтерштурмфюрера) СС Э. Цильке, с 1934 года эксперта по расовым вопросам у Мюллера. Возможно, Цильке хотел очернить своего бывше-го начальника, ведь Бланк в своей книге делает его кем-то вроде нейтрального свидетеля, а Мюллера кем-то вроде обычного высокопоставленного чиновника, которого на его пост подталкивал Гейдрих.

В 1982 году цензура в СССР играла большую роль. Историю требовалось писать так, как желала партия. Потому в некоторых случаях приходилось повторять несказанное или обвинять одних немцев, но оправдывать других или затушевы-вать их роль.

Все те, кто сближался с Мюллером, с тридцатых годов до конца Рейха, отмечали имидж, который он старался создавать: человек из народа, поднявшийся по иерархии без протекции или помощи, но только благодаря своим качествам вы-дающегося полицейского.

Его размышления, полные презрения по отношению к так называемой «интел-лигенции» Рейха и тем его коллегам из буржуазных кругов или выходцев из университетов, сопровождались маневрами абсолютно в духе того, что об этом говорили нацисты Баварии, когда зимой 1936–1937 года они пытались сопро-тивляться его служебному росту.

В беседах, как со своими сотрудниками, так и с посетителями он часто начинал с безобидных разговоров, затем как бы случайно выходил за рамки темы их встречи и говорил о положении в стране, о возможных ошибочных решениях, принятых на «самом верху», об экономических или социальных вопросах; и, позже, в разгар войны, о возможности или невозможности сепаратного мира Берлина с Москвой…

При этом в углу кабинета всегда присутствовал надежный человек, внешне за-нятый изучением документов, но в действительности Мюллер ставил ему задачу записывать ответы его собеседников, точно отмечая дату и время беседы. Этим человеком как раз и был лейтенант Цильке!

Не только все в стране было наполнено осведомителями Гестапо и Крипо (уголовная полиция), но даже сам Мюллер принимал участие в этой постоянной иг-ре, превращающей любой разговор в замаскированный допрос. При любых об-стоятельствах он сохранял двусмысленную позицию, так долго, пока чаша ве-сов явно не склонялась на ту или другую сторону. Так на протяжении печально известной «Хрустальной ночи» 9 ноября 1938 года он предупреждает Гейдриха, что банды молодых людей начали громить еврейские магазины. Гейдрих тогда устремляется к Гитлеру, договорившись с генералом Карлом Вольфом. Фюрер отвечает, что это дело СД знать, что происходит, и сообщать об этом. Мюллер тогда приказывает наблюдать за всем и каждым, и отчитываться ему. Никакого неодобрения, никакого вмешательства, пусть действуют. Самое главное — знать…

Знать? Конечно, Гейдрих и Мюллер уже много лет в курсе множества тайн, ко-торые тот и другой выясняют за кулисами Рейха, и которые второй из них фик-сирует все и всегда. Но делятся ли они всеми своими тайнами? Думает ли Гей-дрих, что может «держать» Мюллера в своих руках, потому что они вместе заключили несколько довольно смутных сделок и потому что он помог его про-движению по службе в январе 1937 года вопреки недоброжелательным харак-теристикам со стороны партийных руководителей Баварии? Как бы то ни было, Мюллер знает, что в жилах Гейдриха течет еврейская кровь — из-за его матери. Он также знает благодаря документам точные причины, по которым Гейдриха выгнали с флота. Так тогда кто же из них кого держит в руках?

Во всяком случае, Гейдрих оказывает Мюллеру достаточно доверия, чтобы тот смог стать высшим руководителем Гестапо, обязанным также негласно контро-лировать все другие отделы СД.

С апреля 1936 года для его проверки — мы об этом уже упоминали — Гейдрих навязал присутствие Мюллера Вернеру Бесту, тогда начальнику первого управ-ления РСХА, когда власти отправили их обоих в командировку в Белград.

(Вернер Бест, полковник (штандартенфюрер) СС в 1935 году, был после войны (1948) обвинен в соучастии в убийствах представителей польской интеллиген-ции и евреев в Польше и в аналогичных репрессиях во Франции и Дании. Был освобожден в 1951, снова арестован в 1969, опять освобожден в 1971. Умер в 1989 году. — прим. автора.)

Содержание отчета Мюллера после этой миссии нам не известно. Но именно не-сколькими месяцами позже Гейдрих решил повысить его до государственного советника.

3.4. Странный полковник Вальтер Николаи

С этой миссией Беста и Мюллера в Белграде мы подходим к зарубежной дея-тельности одновременно СД и Гестапо, ибо вопреки тому, что можно было бы предположить, и Гестапо тоже после 1936 года и главным образом в 1937 году располагает своими собственными агентами в иностранных государствах. В очередной раз копируя советскую систему (с 1920-х годов НКВД размещал за рубежом своих комиссаров, подчиняющихся только ему, даже без ведома по-слов), Мюллер внедряет их почти во всем мире, при немецких дипломатах, до-веренных лицах, у которых нет обязательств перед ним. Например, за два года до войны 1939 года он назначил в качестве своего представителя в посольстве Германии в Вашингтоне некоего Герберта Шольца, под видом первого секрета-ря.

Но если Гейдрих и Мюллер соткали такую международную сеть, как стало воз-можно, что их не тревожит подобная деятельность одного персонажа, который ускользает от их контроля и не входит в штат Абвера, в то время конкурента СД? Речь идет о знаменитом полковнике Вальтере Николаи, руководителе немецкой разведки при кронпринце во время Первой Мировой войны, позднее имевшего отношение ко всем интригам, которые приведут от Веймарской рес-публики к приходу Гитлера к власти.

(Вальтер Николаи (1873–1947) был с 1913 по 1919 год начальником разведывательной службы (Отдел ІІІВ), а не вымышленной «разведки при кронпринце». После 1919 года вышел в отставку, написал две книги о разведке. Во времена Третьего Рейха работал в составе экспертной комиссии Имперского института по изучению истории новой Герма-нии, однако, в разведке никаких постов не занимал, оставаясь частным лицом. Утвер-ждения о какой-либо важной роли Николаи во время нацизма и Второй мировой войны, основываются большей частью на публицистике того времени, вроде книг и статей аме-риканского журналиста Курта Рисса, и являются всего лишь мифами. См. книгу «Таинственный шеф Мата Хари», написанную Жаном Таратутой и генералом ФСБ Алексан-дром Здановичем, единственную биографию Николаи на русском языке. — прим. перев.)

В 1925 году Николаи был смещен в руководстве Абвера, постепенно восстановленного вопреки запретам Версальского договора.

Надо кратко напомнить, что с 1913 года Николаи сумел проникнуть и даже лич-но посетить, под разными именами, революционные организации. Он знал Парвуса-Гельфанда, одного из кукловодов финансирования ленинцев и троцки-стов. Он знал шведского банкира Олафа Ашберга, столь же активного в этих кругах.

Именно он, чтобы вывести Россию из войны на стороне союзников, организовал в 1917 году знаменитый поезд, доставивший из Швейцарии в Скандинавию 224 направлявшихся в Россию революционера, среди которых около двадцати были его платными агентами… И именно Николаи еще в конце 1919 года выдвинул идею секретных германо-советских соглашений, и договор 1939 года станет только их повторением. Красной армии предстояло родиться благодаря тысячам немецких инструкторов; советская военная промышленность должна была по-явиться на свет благодаря материальному и технологическому вкладу и инженерам, прибывшим из Берлина и из десятка других промышленных городов Германии. Взамен Германия получала право обучать в СССР офицеров и специалистов Вермахта, того самого, который продемонстрирует свои навыки в 1939 году… Николаи посещал также Карла Радека, так же как двух или трех других близких помощников Ленина, затем Сталина.

За исключением американского историка Гордона У. Прэнджа (в его книге о Ри-харде Зорге, вышедшей в США в 1985 году), ни один специалист по немецким делам не отметил преобладающей роли Николая за кулисами тех событий, ко-торые привели нацизм к власти. Уже когда генерал Курт фон Шлейхер играет важную роль при Людендорфе, с 1930 по 1932 год, до того, как он стал послед-ним канцлером Веймарской республики, Николаи, не скрываясь, постоянно вращается в центре продолжающихся интриг.

Впрочем, именно один из его протеже, полковник Ойген Отт, с 1924 по 1934 год руководил политической службой фон Шлейхера.

Николаи обладает и другими преимуществами, то есть другими агентами: таки-ми, например, как Франц фон Папен, который был его шпионом сначала в США, затем в Мексике, прежде чем вернуться в Германию и там организовывать сред-ства для смещения Шлейхера. В январе 1935 года в Кёльне у банкира Курта фон Шрёдера Франц фон Папен тайно ведет переговоры о деньгах, которые могут мирно привести Гитлера к власти. Он станет вице-канцлером Рейха на про-тяжении шести месяцев. Его репутация в экономических и финансовых кругах успокаивает средний класс и «немецкую элиту». Затем он начинает свою став-шую весьма знаменитой дипломатическую карьеру.

Верный агент Отт в 1934 году избегает убийств «Ночи длинных ножей»: удиви-тельное вмешательство Николая отправило его в миссию в Токио за три недели до этих событий.

В исследованиях и биографиях о Германии, опубликованных с 1945 по 2001 год, нельзя найти никаких упоминаний деятельности Вальтера Николая, хотя в 1934 году Гитлер назначил его директором нового Имперского института по изучению истории новой Германии. Там не найти также тот факт, что когда еф-рейтор Адольф Гитлер выходит из руин поражения 1918 в поисках новой жизни, то помощь ему предлагает некий загадочный «секретный штаб», который, как говорят, дергает за веревочки военизированные отряды, вроде добровольче-ских корпусов Россбаха. Речь идет о том, чтобы за жалование, которое гаранти-рует Николаи, проникать в возрождающиеся политические партии, в особенно-сти в ту, которая потом превратится в национал-социалистическую партию, НСДАП.

Гитлер вступает в нее в 1920 году. Двумя годами позже он уже ее лидер. Благо-даря ему и некоторым другим, НСДАП получала гораздо лучшее финансирова-ние, чем могли бы ей предложить членские взносы партийцев…

Мог ли этот инцидент на самом деле ускользнуть от внимания Гейдриха и Мюллера, ставших постоянными соучастниками начиная с 1934? Может быть, они не осмеливаются трогать Николаи, потому что его защищает Гитлер?

Они не трогают также Ойгена Отта, «этого маленького шваба, который строит из себя большого пруссака», как говорил о нем один из генералов, друзей Николаи. Итак, Отт играет очень значительную роль в Японии благодаря очень высоким связям, которые предоставил ему Николаи.

Наряду с его связями с различными японскими официальными лицами, в 1942 году становится известно, что Ойген Отт был и близким другом знаменитого со-ветского шпиона Рихарда Зорге. Один факт из многих других, подобных ему, который заставил Канариса сказать, что Николаи из-за своего восхищения не-которыми большевиками дошел до того, что превратился в «полного союзника Москвы».

Зорге был под подозрением с 1941 года. Следовательно, Мюллер должен был бы за ним следить, так же как и Ойген Отт. Конечно, он послал в Токио полков-ника Гестапо Йозефа Майзингера, но тот почти сразу же стал сотрапезником Зорге, вплоть до долгих совместных попоек, и не находил в действиях Отта и Зорге ничего предосудительного! Вальтер Шелленберг, который возглавил СД после убийства Гейдриха в Праге в 1942 году, говорил о Майзингере, что он был «одним из наиболее подлых созданий в банде убийц на службе Гейдриха».

Мимоходом давайте отметим, что прежде чем появиться в Японии, Рихард Зорге в 1923 году был одним из главных подстрекателей Коминтерна в Руре, что он укрылся в СССР, побывал советским шпионом в Китае, затем нахально возвра-тился в Берлин в 1933 году под своим настоящим именем, прежде чем уехать в Токио в должности журналиста на службе нацистской партии…

Советский аппарат работал хорошо! В течение зимы 1932–1933 годов архивы с досье на коммунистов были почищены в Гамбурге, в Киле, в Берлине и в Мюн-хене, как раз в вотчине Генриха Мюллера. Того самого Мюллера, которого называли живой картотекой на кадры на службе Москвы.

3.5. Первые шаги к Пакту 1939 года

Удивительная пассивность Мюллера, главным образом по отношению к Вальте-ру Николаи, о котором он, так же как Гейдрих, знает то же самое, что думает об этом адмирал Канарис, деятель, которого они ненавидят, но с кем им приходит-ся конкурировать в вопросах антикоммунизма и антисоветизма.

Они знают, например, что как только Гитлер стал канцлером, Николаи испробо-вал все возможные интриги, чтобы получить в свои руки власть над Абвером. Но флот стойко сопротивлялся чисто нацистскому аппарату. Взбешенный Нико-лаи, который стремился получить для себя прикрытие посерьезнее, чем долж-ность директора института истории, сосредоточился на Иоахиме фон Риббен-тропе, зная об его амбициях стать министром иностранных дел, чего он добьет-ся только в 1938 году. В тот момент он занимался англо- американскими делами в этом министерстве, в выделенной для него сфере.

Николаи понял, что фон Риббентропу, если он хочет подняться по карьерной лестнице, нужно чем-то блеснуть перед Гитлером. Он тоже мог бы приманить его тем, что у него еще есть в мире агентурная сеть, которая могла бы быть ему полезной, но ему нужно ее усилить и развить. Для этого ему необходимы слу-жебные помещения и регулярное финансирование, которое он уже не получает от промышленников и банкиров, его прежних спонсоров, ведь они теперь поддерживают Гитлера, прислушиваются к экономисту Ялмару Шахту, и опасаются махинаций, которыми занимается Николаи.

Убежденный им Риббентроп предлагает Николаи помещения в Берлине на улице Викторияштрассе, дом 34, под прикрытием «Бюро по делам евреев». Это при-крытие представляется более чем когда-либо полезным, в то время, когда Сити и Нью-Йорк являются инструментами этой «плутократии», которую Геббельс разоблачает каждый день.

Развитие сети Николаи продолжается. Ойген Отт в Токио, Макс Рингельман, другой из его людей, — консул в Хайфе. Николаи считает, что наряду с японской картой в Азии, Берлин должен разыгрывать арабскую карту на Ближнем и Среднем Востоке. Потому он восстанавливает «культурную миссию» под руко-водством Бальдура фон Шираха, руководителя «Гитлерюгенда» («гитлеровской молодежи»), которая отправляется на место в 1937. В эту миссию Николаи, оче-видно, включил нескольких своих людей, на тот случай, если понадобится бе-седовать с сирийцами и иракцами не о вопросах культуры…

Наиболее масштабная и наиболее серьезная по своим последствиям интрига разворачивается все-таки в Берлине. Она началась в 1935 году с появлением в советском дипломатическом корпусе двух особых посланников Сталина, в гла-зах которого грядущие события в Испании должны были послужить великолеп-ными приманками, с фашизмом с одной стороны, и антифашизмом с другой.

Один из них по имени Евгений Александрович Гнедин прибыл как первый сек-ретарь посольства СССР, а вскоре после него приехал и некий Александр Эрдберг. Предполагалось, что они приехали, чтобы оживить германо-советское промышленное и торговое сотрудничество, испытывавшее значительный регресс на протяжении уже двух лет. В действительности Гнедин и Эрдберг должны были, при поддержке двух доверенных лиц Сталина в НКВД, прозондировать в немецкой столице шансы на сближение, вроде того, которое начали и осу-ществляли с 1919 по 1932 год Николаи и различные немецкие генералы. Сбли-жение, доходящее до геополитического соглашения. Но требовалась осторож-ность, так как даже после 1934 года в нацистской партии остаются кадры, кото-рые твердо верят в антисоветский и антикоммунистический крестовый поход.

Все следовало прозондировать и проверить мелкими шажками, и каждая сторо-на подавала знаки другой, стараясь не допустить каких-либо утечек.

В итоге, Гнедин и Эрдберг прибывают как раз в подходящий с психологической точки зрения момент, сразу после опубликованной 15 июля 1934 года в газете «Известия» статьи за подписью Карла Радека. В ней, среди прочего, говори-лось: «Нет никаких причин, почему немецкий фашизм и Советская Россия не могли бы идти нога в ногу. В конце концов, ведь фашистская Италия и Совет-ская Россия являются хорошими друзьями…»

(Карл Бернгардович Радек, один из ближайших помощников Ленина в ноябре 1917 года, исполнительный секретарь Коминтерна в 1919, исключен из компар-тии в 1927 году как активный сторонник Троцкого. Под постоянным наблюдени-ем с 1930 года, Радек, тем не менее, несколько раз выполнял щекотливые за-дания Сталина, что не помешало тому в 1936 году приказать арестовать и в 1937 году осудить Радека на десять лет тюрьмы, где тот и умер. Но его послед-нее задание к тому времени уже было выполнено. — прим. автора.)

В 1934 году советская печать не публикует что ни попадя. Николаи это знает. В особенности статью, подписанную Радеком, одним из его старых знакомых. Это сигнал, за которым следует, немного ранее прибытия в Берлин Гнедина и Эрдберга, командировка в Данциг во временной миссии двух бывших сотрудни-ков из числа тех, кто работал по поручению Николаи в СССР в то время, когда отношения между офицерами обеих стран еще были прекрасными. Оказывает-ся, что и Радек в то же самое время прибывает в Данциг, беседует с ними, что-бы увидеть, «можно ли восстановить и усилить прежнее сотрудничество». Прелюдия к действиям, которые несколькими неделями позже собираются пред-принять Гнедин и Эрдберг.

Если первый из них почти настоящий дипломат, то другой — ас советской раз-ведки. Он, кстати, станет гроссмейстером тайных германо-советских связей и останется им до самой своей внезапной смерти в 1961 году. В Берлине под-польщики «Красного оркестра» до 1941 года знают его под именем Карла Ка-уфмана. Для Москвы его агентурный псевдоним — Александров. В действитель-ности его зовут Александр Михайлович Коротков. В 1935 году ему тридцать лет, и в его активе уже около восьми лет секретной работы. Он прекрасно говорит на немецком языке.

Гейдрих и Мюллер тем более не могли не знать об этих встречах и переговорах, что они сами были впутаны в них. Единственная деталь, которой нам не доста-ет, состоит в том, чтобы знать, вошли ли они в игру только начиная с 1937, или еще с 1935 года.

После 1975 года несколько моих книг пытались разобраться с этим историче-ским моментом, но пришлось дождаться 1995 года и конференции, проведенной в Праге российским историком Борисом Анатольевичем Старковым, чтобы изучить документы, действительно подтверждавшие факт этих «зондирований», которые в октябре 1936 пришли к «положительным выводам»; и то, что они позднее приняли конкретную форму в виде проекта, неопровержимо составлен-ного в феврале 1937 года, который в окончательном виде и стал текстом крат-кого изложения германо-советского договора августа 1939 года.

Следовательно, это неверно — как написала однажды американский историк Эми Найт — «что Сталин был разочарован провалом его попыток сближения с Западом, из-за чего он в 1939 году повернулся в сторону Берлина». Еще за не-сколько лет до этого со стороны Сталина были обдуманные намерения двинуть-ся в этом направлении. Длительный германо-советский союз мог бы превра-титься в неограниченное господство над евразийским континентом, причем на долгие десятилетия.

В 1937 году разворачивалась гигантская дезинформация для десятков тысяч коммунистов, и особенно мужчин и женщин, жертвовавших своими жизнями в Испании во имя антифашизма. Гестапо-Мюллер участвовал в этом, рядом с Гей-дрихом. Было ли это на самом деле просто карьеризмом?

ГЛАВА IV

4.1. Полицейские против военных в Берлине и в Москве

Удивительный параллелизм представляется любому, кто изучает события, кото-рые почти одновременно, в 1937 и 1938 годах, уничтожают верхушку советско-го военного командования и высшее руководство немецкого генштаба. Конечно, один разгром является кровавым террором, другой характеризуется лишь от-ставками и перемещениями на другие должности, но в обоих случаях результат приводит к господству полицейских аппаратов, как в Москве, так и в Берлине.

Гражданская война, которая в этот момент опустошает Испанию, и фанфары пропаганды, если верить которой, то в Европе антифашизм поднимается на борьбу против диктатур, заслоняет потрясения, которые разрывают армии с той и с другой стороны. И только после 1945 года некоторые историки займутся сталинскими чистками и обузданием Гитлером своих генералов.

Мы напомним здесь об этом, начав с известных фактов, но частично дополненных нами незамеченными ранее деталями.

Один французский журналист попытался проинформировать Париж о переговорах между несколькими личными посланниками Сталина и несколькими руководителями СД и Гестапо. Речь о Жорже Люсьяни, в те годы корреспонденте не-скольких газет в Москве. Он рассказал о своих попытках только в 1969 году, когда уже преподавал в университете Бордо.

Имея хороший доступ в министерство иностранных дел СССР, Люсьяни часто посещал его руководителя Максима Литвинова. 25 декабря 1937 года Литвинов сообщил ему о своем унынии: Париж притворился глухим к его попыткам сбли-жения с Францией, перед лицом гитлеровских претензий на Европу. Он небрежно дал понять, что пришла пора предупредить о том, что между Москвой и Берлином ведутся тайные переговоры. Литвинов, по причине своих еврейских корней и из-за того, что он знал о намерениях Сталина, в этот момент ожесточенно уничтожавшего руководство Красной армии и аппарат советских спец-служб в Европе, предчувствовал, что «чистка» рано или поздно коснется и его.

Какими бы ни были мотивы Литвинова пойти на риск с таким признанием, но тайное шушуканье между Берлином и Москвой было вполне реальным. Однако Ивон Дельбо и Робер Кулондр, предупрежденные Люсьяни через посредничество временно поверенного в делах в Москве господина Жана Пэйара, только пожали плечами. Они не верили в возможность германо-советского соглашения, даже в сами такие переговоры. По их мнению, Литвинов занимался шантажом, чтобы заставить Париж и Лондон следовать линии политики Сталина.

4.2. Гейдрих и Мюллер, изготовители фальшивки

Внешняя политика государства, когда ее ведут, не принимая в расчет информа-цию или предупреждения специалистов тайных дел, часто приводит к катастрофе. Как минимум, ей недостает эффективности.

«Дело» назревало с зимы 1936–1937 годов. Оно должно было открыть глаза ди-пломатам, тем более что в нем появился двойной агент Николай Скоблин, по-стоянно вращавшийся во Франции и в соседних странах в кругах русской эми-грации. Гейдрих думал, что это он держал в руках Скоблина, тогда как на самом деле Скоблиным руководил НКВД, и он находился на стыке одной из наиболее кровавых чисток, которые когда-либо поражали политический и военный аппа-рат СССР. А Берлин сохранял по этому поводу необъяснимую сдержанность, то-гда как обычно его пропаганда кричала от радости всякий раз, как у нее был материал, клеймивший происки большевиков.

(В НКВД Николай Владимирович Скоблин был зарегистрирован как агент № 13. Он умер в 1938 году при загадочных обстоятельствах, возможно, НКВД убил его при попытке вывезти из Испании в СССР. — прим. автора. Официальная версия российской ФСБ утверждает, однако, что Скоблин погиб в 1938 или даже еще в 1937 году во время бомбежки франкистами Барселоны. — прим. перев.)

Все началось с признания Скоблина Гейдриху: мол, маршал Михаил Тухачев-ский, верховный главнокомандующий после Сталина, подстрекал к заговору для свержения диктатора. Тухачевский отправился в Лондон в январе 1936 году по случаю похорон короля Георга V. Он воспользовался этим, чтобы прозонди-ровать реакцию различных видных английских деятелей по отношению к пре-тензиям Гитлера на Австрию и Чехословакию, и высказал свои опасения, что Сталин воспользуется этим, чтобы начать мировой конфликт, противопоставив силу силе.

(Михаила Николаевича Тухачевского как начальника штаба РККА вряд ли следует назы-вать «верховным главнокомандующим после Сталина», ведь между ним и Сталиным был еще нарком обороны Ворошилов. — прим. перев.)

СД Гейдриха было в курсе этого демарша. Утечки информации в Лондоне неза-медлительно дошли до посольства Германии. Следовательно, в том, что говорил Скоблин, была правда.

Утечки были также в Париже, из французских кругов. Тухачевский побывал там до своего возвращения в СССР. Он беседовал с генералом Морисом Гамеленом, и с подобными же намеками. Какими бы скупыми и неточными ни были эти при-знания, любой специалист разведки мог бы сделать из этого вывод, что за ку-лисами Кремля что-то замышлялось. Тухачевского, впрочем, принял министр во всех правительствах того времени Анатоль де Монзи, достаточно чуткий чело-век, чтобы предугадать некую интригу. Его любовница Люба тоже присутство-вала на встрече. Супруга Эжена Шкаффа, сотрудника газеты «Юманите», пи-шущего под псевдонимом «Жан Фревиль», она добровольно информировала НКВД, но в тайных лабиринтах французской контрразведки, в то время до такой степени ориентированной на немецкую опасность, что она почти не интересо-валась советскими действиями, казалось, никто ничего не подозревал. Что бы там ни было, Скоблин заверил Гейдриха, что популярность Тухачевского и его штаба внушает опасения Сталину, который собирал все возможные улики про-тив маршала, но еще не располагал достаточными доказательствами, чтобы об-винить и устранить его. Он в душе больше всего боялся того, что маршал и мно-гие из его генералов, связанные с 1921 по 1932 год с германо-советским со-трудничеством, исподтишка затевают заговор против него.

У Сталина не было доказательств? Гейдрих собирается сфабриковать их. Он го-ворит об этом Гиммлеру, который, как обычно в деликатных случаях не говорит ни да, ни нет. Затем Гейдрих обсуждает этот вопрос с Гестапо-Мюллером, который ненавидит касту военных, будь они немцами или русскими. Им требовалось достать записки и документы, датированные периодом 1921–1932 годов. Среди них, разумеется, были те, на которых стояли подписи Тухачевского и его дове-ренных лиц.

Тогда Гейдрих приходит к полковнику Гансу Остеру, одному из близких помощ-ников адмирала Канариса. У Абвера действительно где-то в его ящиках должны храниться документы времен Рапалльского договора. Он хотел бы посмотреть на них.

Остер вежливо ему отказывает: мол, Абвер не располагает такими архивами… Гейдрих не отступает. Он пользуется одной из своих конных прогулок с Канари-сом, чтобы обсудить эту проблему, но адмирал уверяет его, что у его службы нет никаких документов относительно этого периода. На следующий день Кана-рис предупреждает своих ближайших коллег, что Гейдрих втайне замышляет «один из тех скверных поступков, к которым он имеет привычку, и они должны следить за тем, чтобы Абвер никоим образом не оказался скомпрометированным в какой-либо операции, осуществленной им и Мюллером, его злым гением».

Несколькими днями позже подручные Мюллера совершают налет на один из ар-хивных центров Вермахта. Там на самом деле оказались документы с подписью Тухачевского.

Затем Мюллер передает в распоряжение Гейдриха нескольких «уголовников», которых он только что вытащил из концентрационного лагеря и которые, при случае, уже изготовляли для него подделки. Им предоставляют маленькую спе-циальную мастерскую, где они и работают под присмотром Гейдриха, Мюллера, генерала СС Германа Беренса и еще одного эсесовца, Альфреда Науйокса, ко-торый и в будущем будет иметь дело с некоторыми операциями такого рода.

Были подготовлены два досье. Каждое включает письма, записки, доклады, прочую корреспонденцию, на некоторых среди них есть подпись маршала Тухачевского. Подлинная подпись, так как взята из настоящих документов, но в да-тах документов были изменены цифры (1935 или 1936 вместо 1925 или 1926), когда, например, речь идет о письме маршала «немецким друзьям».

Одно из этих досье, насчитывающее около тридцати страниц, отправляется из Берлина в Москву. Другое, исходящее как бы из других источников, проходит через Прагу. Один из пяти чешских офицеров, которых собрал президент Эду-ард Бенеш для проверки подлинности досье, которое ему в собственные руки доставил чехословацкий военный атташе в Париже, сомневается в достоверности документов. Тем не менее, Эдуард Бенеш — по его собственному признанию в мемуарах, опубликованных в Париже в 1954 году — счел, что он должен до-ставить этот документ Сталину в знак своей доброжелательности.

Чтобы придать фальшивке еще больше достоверности, в одно из двух досье был включен фальшивый рукописный приказ Гитлера, предписывающий тщательно следить за немецкими генералами, которые могли поддерживать связи с Туха-чевским…

В апреле 1937 года «дело» объявляется в Москве, но только в следующем ме-сяце Гейдрих собственной персоной приходит к Канарису, чтобы сообщить ему («Он буквально торжествовал», рассказывал адмирал своим близким коллегам) что маршал Тухачевский арестован.

(Версия о «немецком следе» в деле Тухачевского (т. н. «красная папка»), популярная на Западе после публикации мемуаров Вальтера Шелленберга, является более чем спорной. У Сталина и без помощи немцев было достаточно причин и возможностей для устранения «красного маршала». — прим. перев.)

4.3. Массовый террор в Советском Союзе

Этой весной 1937 года не было недостатка в приметах, предвещавших бурю в Москве. И действительно, 21 апреля советское Политбюро сообщило Лондону, что «из соображений безопасности» маршал Тухачевский не будет присутство-вать на коронации короля Эдуарда VIII. Девять дней спустя Тухачевский пере-секает Красную площадь, чтобы подняться на официальную трибуну, откуда руководство страны наблюдает за первомайским парадом. Там к нему присо-единяется его начальник штаба Александр Егоров, но никого не приветствует. Ян Гамарник, армейский комиссар, начальник политуправления вооруженных сил, друг маршала, тоже поднимается на трибуну и становится рядом с другими военными, не приветствуя никого. И его никто не приветствует. Появляется Сталин во главе процессии членов Политбюро. Он игнорирует всех военных.

На следующий день «Правда» публикует фотографию церемонии: там нет ни одного военного. И только с 13 мая начинаются аресты и наказания. Тухачев-ского официально сместили на должность командующего войсками Приволжско-го военного округа, явный знак его опалы.

Ночью 30 мая он прибыл на поезде в Куйбышев, где должен был представиться в здании областного комитета партии. Его жена ожидала его в соседнем отеле. Она больше никогда его не увидела.

Ян Гамарник кончает жизнь самоубийством 31 мая, когда группа сотрудников НКВД пришла его арестовать. Охота на людей началась по всей стране. Ужасная резня, цифры которой следует напомнить: после пятнадцати месяцев и подта-сованных процессов 75 из 80 высших офицеров Высшего военного совета «ис-чезли», были казнены или сосланы. Из пяти маршалов в живых остались только два: Ворошилов и Буденный, покорные слуги Сталина; 90 % генералов и адми-ралов и 80 % полковников были расстреляны, убиты или сосланы.

В общей сложности той же судьбе подверглись 13 командармов из 15, 57 ком-коров из 85, 110 комдивов из 195, 221 комбригов из 397. И, вместе с ними, 35 000 офицеров и младшего начальствующего состава (автор употребляет слово «унтер-офицеры» — прим. перев.).

Процессы проходили при закрытых дверях. Вечером 11 июня 1937 года Туха-чевский и десять других высших офицеров были расстреляны после обвини-тельной речи Андрея Вышинского, сталинского прокурора на все случаи жизни, служившего раньше царю. Сфабрикованные Гейдрихом и Мюллером досье даже не использовались в ходе процесса, с которым управились за двенадцать часов, без свидетелей, без документов, без адвокатов.

Пресса там и тут ограничивается тем, что сообщает, что маршал-де был виновен в «аристократических привычках», постоянно демонстрировал «свою безгра-ничную спесь» и вел «распутную жизнь». Другие «обоснования» чистки изла-гаются во Франции в «Юманите», где некий «манифест» поздравляет Сталина с тем, что он смог разоблачить махинации тех, кто был на службе «гитлеровского шпионажа»! И орган французской коммунистической партии приветствует «смерть предателей».

Ликованию Гейдриха соответствует торжествующий цинизм Скоблина, который, тем не менее, в сентябре 1937 года спрячется в здании посольства СССР в Па-риже, после того, как он оказал НКВД другую услугу, приняв участие в похище-нии в Париже генерала Евгения Миллера, главы антибольшевистской русской эмиграции в Европе. Скоблин, однако, не очень рисковал: сеть агентов НКВД во французской полиции — среди них комиссары Синьяс и Прето, досье которых исчезли из национальных архивов — уже долгие годы защищали и прикрывали агентов Москвы. Доказательства их деятельности были найдены в 1941 году во время наступления немцев в России в архивах, хранившихся в Минске.

В истории неизвестны другие примеры такого кровавого жертвоприношения, которое бы за несколько месяцев настолько обезглавило руководство армии, приближавшейся к несравнимой мощи. Давид Канделаки и его команда тайных переговорщиков с апломбом убеждали своих немецких визави, что Сталин так доказывал свое желание достижения соглашения с Берлином, что он этим обуз-дывал поджигателей войны… Впрочем, не он ли отдал своим агентурным сетям приказ с декабря 1936 года «прекратить всякую работу против Германии»? Ге-нерал Вальтер Кривицкий, сбежавший на Западе в следующем году, разоблачил этот приказ, который он получил как человек, руководивший советским шпио-нажем в Европе.

Столь же ошеломляющим был доклад Гитлеру о сложившейся ситуации от 22 марта 1937 года, подготовленный Мюллером и скрепленный подписями Гейдри-ха и Гиммлера. Там можно прочесть, что «Германия отныне не является больше мишенью Коминтерна и других советских организаций».

Соглашение между немецкой «тайной» полицией и советской «тайной» полицией, напрямую подчиненной Сталину, не дожидалось дипломатического процес-са, чтобы прийти к подарку августа 1939.

4.4. Смещение немецкого верховного командования

Операция действительно вызревает одновременно в течение последних месяцев 1937 года, и выходит на общественный план в первые три месяца 1938 года. Гейдрих и Мюллер снова вступают в игру. Именно они в 1934 году были глав-ными пружинами в убийствах Рёма, одного из братьев Штрассер и разгрома СА. Мюллер собственной персоной назначал тогда исполнителей убийств. А сейчас Гейдрих и он берутся за руководителей немецкой армии во имя морали и чисто-ты, которых требует партия.

Без сомнения, сознательно или нет, Гейдрих этим мстит за свою упущенную офицерскую карьеру и за то презрение, которое часто проявляли к нему про-фессиональные военные. Подобная реакция и у Мюллера, всегда напыщенно подчеркивавшего имидж выходца из народа, сделавшего карьеру исключитель-но своим умом, который не терпит, что офицерская каста сможет жить в стороне от партии, соблюдая дистанцию по отношению к «полицейской ищейке» вроде него. «Мюллер, открыто восторгавшийся своими коллегами в НКВД, служил бы также и при советском режиме!», говорила мне одна из его секретарш, укрыв-шаяся в 1947 году в Шварцвальде с двумя своими подругами, которые, как и она, были прикомандированы к канцелярии Мюллера во время войны.

Искра, воспламенившая операцию, была спровоцирована Йозефом Майзинге-ром, руководителем отдела «H» Гестапо, который следит в Берлине за персона-лом всех министерств и административных винтиков правительства и партии.

Майзингер уверяет Мюллера и Гейдриха, что генерал Вернер фон Фрич, главно-командующий Вермахта с 1935 года, открыто предастся гомосексуализму.

Тотчас же в мозгу Гейдриха возникает одна из тех идей, которые он считает блестящими: фон Фрича раздражает Гитлер за то, что тот поднялся на свой пост только благодаря протекции старика Гинденбурга, он считает, что офицеры не должны вмешиваться в политику, следовательно, не должны вступать в партию, кроме того, он не согласен с планами Гитлера об установлении контроля над Австрией и Судетами… Нет проблем, Гитлер будет в шоке от сексуальных при-вычек Фрича. Создается военный суд чести.

В этот момент Мюллер обнаруживает, что Майзингер перепутал с генералом другого фон Фрича, однофамильца, но все боятся признаться фюреру в своей ошибке. Они молчат и, кроме того заставляют свидетельствовать настоящего гомосексуалиста по имени Ганс Шмидт, которого Мюллер вытаскивает из тюрьмы. 4 февраля 1938 года от генерала, который до конца отвергал все обвине-ния, потребовали уйти в отставку «по состоянию здоровья».

Военный суд, который еще не абсолютно послушен Гитлеру, тем не менее, через шесть недель принимает решение оправдать Вернера фон Фрича по всем пунктам выдвинутых против него обвинений.

Решение, которое, однако, не помешает генералу отказать в своей помощи его коллегам, которые обратились к нему с идеей свержения Гитлера. Он знал, что многие из них за год до того прозондировали своих английских коллег об их реакции в том случае, если бы Гитлера сменила другая власть, и что они столкнулись с отказом. — Мы хотели сделать свое дело, — объяснил мне в 1947 году капитан первого ранга Вихман, — не нанося, однако, при этом вред нашей стране. Мы хотели гарантий, пусть даже устных, что Лондон вместе с Францией не воспользовались бы этим, чтобы вмешаться в наши дела и помешать Герма-нии остаться независимой и суверенной.

Ярый противник католиков и евреев, Вернер фон Фрич в сентябре 1939 года принял участие в военных операциях в Польше. Там он был убит при любопытных обстоятельствах. Он пошел в полный рост, не нагибаясь, прямо на пост, откуда стреляли поляки, как будто генерал сам искал смерти.

Очень странно, что в то самое время, когда под председательством Гитлера со-бирался суд чести, который безосновательно осудил фон Фрича, Йозеф Майзин-гер был отправлен в миссию в Токио, по наущению полковника Николаи. Стоило ему оказаться в Японии, как он уже мог ничего не бояться: Генрих Мюллер взял его под свою защиту.

Смещение главнокомандующего Вермахта не спровоцировало шума, на который рассчитывали, так как на него незамедлительно наложилось второе «дело», ко-торое на этот раз касалось генерала и министра обороны Вернера фон Бломбер-га.

Этот шестидесятилетний померанец был, впрочем, одним из редких высших офицеров, которых Гитлеру удалось склонить к тому, чтобы они убедили своих товарищей не противиться ему в 1933 году. В январе 1933 года фон Бломберг находился в Женеве на Европейской конференции по вопросам разоружения. 29 июня 1934 года в партийной газете «Фёлькишер Беобахтер» он убеждал Гит-лера в лояльности армии. Но зимой 1937–1938 года на сцене появляется рейхс-маршал Геринг. Завистник, он ненавидит этого генерала, которому Гитлер при-своил звание фельдмаршала. Гейдрих и Мюллер неотступно следили за этим соперничеством и отыскивали возможности для интриг. Этот случай предста-вился им, когда их агенты узнали, что фон Бломберг, который был вдовцом, только что женился на молодой Еве Грун. Но Ева совсем не та чистая девушка, какой генерал представил ее фюреру. На самом деле она проститутка, и даже позировала обнаженной для специфических журналов. Гитлер, который был на свадьбе свидетелем жениха, в ярости.

Гейдрих и Мюллер предлагают скорее компромисс, чем скандал, над которым стали бы насмехаться враги Германии. Бломберг, тоже «по состоянию здоро-вья», подает прошение об отставке и уезжает в ссылку на остров Капри с моло-дой женой. Об этом больше не говорят. В 1944 году американская армия берет его под стражу. Он умрет там в 1946 году.

Эти две истории, происходившие в то же время, когда в СССР бушует террор против Красной Армии, делающий из НКВД главную силу во власти при Ста-лине, приводят в Германии к двум отставкам — каждая из которых вызывает цепную реакцию в военном руководстве — и они унизили военных и сделали из СД и Гестапо главное оружие Гитлера. Он на время назначил Вальтера фон Браухича главнокомандующим Вермахта, но еще через пятнадцать месяцев сам присвоит себе этот пост, мимоходом нейтрализуя несколько генералов и выс-ших офицеров, таких, как Людвиг Бек, который сам отказался от своих функций в генеральном штабе летом 1938 года, потому что не разделял взглядов фюре-ра.

4.5. И снова шпионская сеть Николаи

Новое германо-советское соглашение на правильном пути. Райнхард Гейдрих доволен этим процессом, так как он становится гроссмейстером тайных дел. И Гестапо-Мюллер, который безостановочно наступает ему пятки, тоже, но он умеет терпеливо ждать. Возле них присутствует Вальтер Николаи, постоянно под прикрытием фон Риббентропа. Николаи более чем когда-либо полезен именно сейчас, когда целью Гитлера становится Чехословакия. Руководители СД и Гестапо хорошо знают, что у Чехословакии нет тайн для Николаи, чьи ста-рые связи 1920-х годов поднялись в чинах. Они знают, что у него там есть ин-форматоры, глубоко законспирированные и с большими информационными воз-можностями в среде национальных меньшинств: словаков, русинов, венгров и поляков. Два постоянных преподавателя в военной академии в Праге — люди из его личного выводка. Николаи также уверяет, что ему известно все о системе укреплений страны, в частности, о форте Терезиенштадт между Прагой и немецкой границей.

(Автор воспользовался сведениями из книги Курта Рисса «Тотальный шпио-наж», Нью-Йорк, 1941, хотя многие его тезисы являются сомнительными. — прим. автора.)

Николаи также следил за положением в Польше. Вопреки соглашениям о добро-соседских отношениях, заключенных между Берлином и Варшавой в 1933 году, он тремя годами позже получил объект в Померании, в лагере Руммельсбург, школу для подготовки шпионов и диверсантов. Эта школа должна была бы находиться под контролем Абвера, но Гейдрих и Мюллер, в согласии с Николаи, взяли ее под свое управление и принимали участие в проникновении его аген-тов в Польшу.

Контрразведка Варшавы между тем сумеет разоблачить некоторых из этих аген-тов, например, руководителя Военного института географии и нескольких ин-женеров и техников, которые для прикрытия работали на концерн «И.Г. Фар-бен» и на фирму «Сименс».

Итак, Абвер развивался, но продуктивно занимался только военным шпиона-жем, в то время как политический, дипломатический, промышленный шпионаж активизировался под покровительственным крылом СД, «маргиналов», предо-ставленных Вальтером Николаи, и под защитой службы Гестапо-Мюллера.

Первый и единственный раз, когда «работа» Николаи оказывается под светом гласности, совпадает с началом судебного процесса в США 18 октября 1938 го-да. На нем полковника публично упоминает обвиняемый: Гюнтер Густав Румрих.

Румрих рассказывает, как, очарованный книгой, опубликованной в Берлине за подписью Николаи, где подчеркивалась необходимость шпионажа для опреде-ления направления или сопровождения внешней политики государства, он по-слал ему письмо через партийную газету «Фёлькишер Беобахтер». Немец по происхождению, Румрих давал понять, что хотел бы добровольно послужить своей стране. Вскоре после этого Николаи поручил его завербовать. Он был не единственным, кто работал на Берлин в США, так как в обвинительных актах фигурировали восемнадцать других американцев. Только четверо были аресто-ваны. Другие успели вовремя скрыться.

Множество американских комментаторов в то время путало деятельность Нико-лаи с деятельностью Абвера, не зная, что они осуществлялись параллельно.

Если 2 июня 1938 года газета «Нью-Йорк таймс» была встревожена из-за дела Румриха, несмотря на доброжелательный нейтралитет, который демонстрирует президент Ф.Д. Рузвельт по отношению к Берлину, то совсем не так обстояло дело с «Тайм», журналом либерального истеблишмента. «Тайм» в этом самом 1938 году помещает на свою обложку портрет Гитлера как «человека года», явно по подсказке деловых кругов, у которых есть свои интересы в Германии.

Дж. Эдгар Гувер, директор Федерального бюро расследований, тем временем добивается, чтобы количество агентов его службы, занимающихся наблюдением за проникновением иностранных шпионов, увеличилось с пятисот до восьмисот человек. Но какими бы талантливыми и надежными они ни были, у них еще нет достаточных знаний и опыта, чтобы справиться с проникновением агентов не только Германии, но также и СССР. Будущее это докажет.

В Берлине Генрих Мюллер в этот момент демонстрирует все больше доброжелательных жестов по отношению к Абверу. Он предоставляет Абверу имена не-скольких информаторов, завербованных резидентурой Гестапо в Вашингтоне. Среди них американец немецкого происхождения Уильям Дж. Сиболд, мать которого живет в Гамбурге, и который получил агентурный псевдоним «Трэмп», однажды попав под контроль Абвера.

У Сиболда есть радиостанция для передачи своей информации в Берлин через Гамбург. В его сети работают Герман Ланг, Э.М. Рёдер, красивая артистка и натурщица Лилли Стейн (Штайн), которая служит курьером, публицист Фредерик Жубер Дюкейн и полдюжины инженеров и техников, внедренных на амери-канские заводы, некоторые цеха которых занимаются производством вооружения.

То, что Николаи также сыграл свою роль за немецкими кулисами в эти годы, предшествовавшие Второй мировой войне, и даже во время ее, является бес-спорным фактом. Доказательством служит конференция, созванная Гитлером 7 февраля 1939 года, с участием Рудольфа Гесса, двух или трех офицеров ген-штаба и полковника Николаи собственной персоной.

На конференции обсуждаются выводы, которые можно сделать из последней книги английского военного писателя Бэзила Лиддел Гарта «Оборона Великобритании». Можно ли, исходя из нее, прийти к заключению, что Лондон психо-логически и материально готовится к тому, чтобы выступить на войну против Берлина?… Последует ли Франция за Лондоном?… Итак, можно ли рассчиты-вать, что даже если Берлин захватит Польшу, Лондон и Париж не будут беспо-коиться ради спасения Варшавы больше, чем они беспокоились ради спасения Вены или Праги? Такими были вопросы, которые задал им Гитлер.

Вальтер Николаи, следовательно, остается советником, к которому еще прислу-шиваются в тайных лабиринтах режима. Канарис и его команда относятся к нему с недоверием. Гейдрих и Мюллер терпят его лучше, поскольку поддержи-вают его вторжения в свои соответствующие сферы.

ГЛАВА V

5.1. Советские сети под носом Гестапо-Мюллера

Чистки 1937–1938 годов изменили расклад сил вокруг Сталина, не изменяя ни на йоту методы его тайных эмиссаров, направленные на то, чтобы шаг за шагом прийти к августовскому пакту 1939 года. В Москве больше нет военных, кото-рые осмелились бы обсуждать его стратегию. Военная разведка, ГРУ, усколь-завшая от контроля чекистов до массовой резни, которой Николай Ежов во гла-ве госбезопасности руководил как лесоруб, решивший стереть с лица земли весь лес, в 1938 году является уже только аморфным скелетом. Наиболее ак-тивные сети в мире пребывают почти в состоянии сна. В Германии несколько ячеек продолжают собирать информацию, но большая ее часть, пройдя через сложную систему промежуточных этапов, кладется в Москве под сукно. В боль-шинстве случаев Александр Григорьевич Орлов, начальник ГРУ с ноября 1938 по апрель 1939 года, тщательно просеивает ее, прежде чем сообщить самое важное Сталину. Иван Иосифович Проскуров, его преемник с апреля 1939 по июль 1940 года, поступает так же.

Их коллегой в НКВД, начиная с сентября 1938 года, является Всеволод Никола-евич Меркулов, пришедший туда вслед за Лаврентием Павловичем Берией, когда последний заменил Николая Ежова в высшем руководстве служб безопасно-сти СССР. Хотя Меркулов тоже выходец с Кавказа, он, тем не менее, соперник Берии. Как обычно, Сталин иногда играет, противопоставляя одного другому, используя одновременно и уцелевших разведчиков ГРУ для маневров.

Об этом контексте следует помнить, чтобы можно было лучше проанализиро-вать последствия произошедшего, резонансом отразившиеся в паутине совет-ских сетей, сотканных в Германии. Окажемся ли мы теми редкими летописцами, которые удивятся пассивности в этом отношении службы Гестапо-Мюллера, все-гда считавшегося большим специалистом по коммунистической подрывной дея-тельности?

Немецкая военная контрразведка много раз наносила удары по этой паутине между 1929 и 1936 годами. После чего пришлось тщетно ожидать, чтобы Геста-по, под руководством Мюллера, покрывшее всю Германию плотной сетью своих информаторов, арестовало хотя бы одного крупного советского шпиона или уничтожило хоть одну из наиболее активных советских сетей.

Что же тогда делают с другой стороны политическая контрразведка, т. е. внут-ренняя служба безопасности СД (SD-Inland), и внешняя разведка СД (SD-Ausland) которые должны были бы заботиться о чистоте чувств и действий нацистских партийных кадров, какой бы пост они ни занимали? Именно этот вопрос никогда не задавали себе историки Германии. И, однако, вот вам «Брай-тенбах», настоящее имя Вилли Леман, завербованный Москвой в 1929 году в самом сердце полиции, который в 1933 году поступил на службу в Гестапо. В 1937 году и до тех пор, пока он не был разоблачен пятью годами позже, Леман был человеком, осуществлявшим связь между канцеляриями Мюллера, СД и Аб-вера, по наиболее значительным делам шпионажа. Следовательно, он был важнейшим элементом системы советского шпионажа.

Второе замечание на эту тему: как стало возможно, что в своих отчетах по «Красному оркестру» в конце 1941 года и в 1942 году Гестапо-Мюллер забыл даже один раз назвать имя Лемана, или хотя бы упомянуть его в схеме органи-зационной структуры, приложенной к своим докладам? Может быть, Мюллер желал так скрыть свое отсутствие бдительности, или же это замалчивание должно было защитить Лемана?

В своих воспоминаниях Павел Анатольевич Судоплатов, один из высокопостав-ленных руководителей разведывательных служб СССР, ограничивается тем, что сообщает, что Леман действительно работал на Москву и, что после войны нашли только ссылку на его имя в архивах тюрьмы Плётцензее в Берлине. Мюллер, однако, упоминал в своих отчетах Альфреда Барта, немца и советского агента, сброшенного на парашюте 5 августа 1942 года. Вскоре после этого его схватила полиция, и он-то и был виновен в аресте Лемана, и спас свою жизнь, согласившись принять участие в дезинформационной радиоигре со своей раци-ей.

Альфред Барт, арестованный англичанами в 1945 году, был в следующем году отправлен в СССР и незамедлительно расстрелян за измену.

Под именем торгового атташе Эрдберга Александр Коротков был одним из той небольшой первой команды тайных участников переговоров с немцами, кото-рых не отозвали назад в Москву после 1937 года. Они участвовали в перегово-рах в тени некоторого «Рудольфа», настоящее имя Василий Михайлович Зару-бин, до того времени кого-то вроде разъездного инспектора НКВД.

Вскоре мы встретим Зарубина в Польше, лицом к лицу с немецкими офицерами из СД и Гестапо, когда в оккупированной одновременно Германией и Советским Союзом и расчлененной Польше объединенные советско-немецкие группы ведут охоту на людей. Василий Зарубин еще раз появится в Канаде в 1944 году в ка-честве посла, в действительности, однако, руководителя советских агентурных сетей в этой стране и в США. Супруга Зарубина, Елизавета, приехавшая с ним в Берлин в 1938 году, была одним из офицеров-кураторов Вилли Лемана с 1930 года… В 1938 году Коротков сменил ее в качестве руководителя Лемана, но он воздерживался от контактов с агентом, так как именно в этот момент такой кон-такт, будь он раскрыт, скомпрометировал бы весь процесс переговоров, направленных на заключение пакта о ненападении, отныне уже неотвратимого. В 1941 году Леману придется жаловаться Короткову на то, что его бросили про-сто так, и он даже не знал, дошли ли на самом деле до Москвы его записки и донесения, которые он передавал через систему тайников.

5.2. Множество просочившихся агентов

Конечно, ни одна служба контрразведки не совершенна. Игра не легка. Шпионы и двойные агенты всегда сумеют проскользнуть через сети контрразведки, но, тем не менее, в 1937 году и после Москве в Германии служит только Леман. Штаб рейхсмаршала Геринга уже наполнен офицерами или служащими, которые работают для аппарата, который несколькими годами позже назовут «Красным оркестром».

(В отечественной литературе чаще используется не совсем точный термин «Красная капелла» — прим. перев.)

Советские агенты есть и в центральном аппарате министерства иностранных дел, руководимого с 1938 года Риббентропом, и в некоторых посольствах Гер-мании, не только в Токио или в Вашингтоне, но также в Париже, в Брюсселе и в Швейцарии. В то время, согласно нашим исследованиям в немецких архивах, Гестапо-Мюллер внедрил в дипломатический корпус уже 2450 своих сотрудни-ков. Однако если не считать четырех или пяти «дел», раскрытых после 1941 года, слепота или пассивность людей Мюллера обескураживает. Разве не они, в конечном счете, обязаны были следить за идеологической чистотой их соседей, советников, коммерческих атташе, и т. д.?

Еще занимательнее, если можно так сказать, констатация того, что происходит в Германии в «культурном» плане, вокруг Йозефа Геббельса. Начиная с 1925 года доктор Геббельс был окружен множеством актрис и деятелей искусства, роль которых со временем обязательно должна была бы вызвать подозрения у Мюллера. Например, среди завоеваний этого ловеласа Йозефа — из-за чего его супруга Магда жаловалась Гитлеру — в 1930 году появилась очаровательная ак-триса-дебютантка, Ольга Шкарина-Фёрстер. Геббельс не удивлен тем, что су-пруг Ольги, австрийский журналист и более или менее признанный писатель, не проявляет большой озабоченности из-за того, что его жена бросилась в объятья Геббельса. Итак, вышеупомянутый муж, Арнольт Броннен, он же Арнольд Брон-нер, так же, как и Ольга, — советский агент.

(Ольга Ивановна Шкарина-Фёрстер, более известна как Ольга Фёрстер-Прове, актриса, агент советской разведки, эмигрантка из России. С 1920-х годов актриса национал-социалистической сцены в Берлине, с 1930 года — агент внешней разведки (ИНО) ОГПУ под номером А-229. В конце 1920-х познакомилась с режиссером и драматургом Брон-неном, за которого вышла замуж по приказу ОГПУ. Как сообщал 24.12.1930 берлинский резидент ИНО ОГПУ в Москву: «По ее словам, Геббельс считает ее героиней национал-социалистической партии, делает все, чтобы видеться с ней как можно чаще». В 1935 году покончила с собой. Детали ее шпионской деятельности неизвестны. Из «Энцикло-педического словаря секретных служб XX века» Гельмута Рёвера, Штефана Шэфера и Маттиаса Уля, Мюнхен, 2003. — прим. перев.)

Ольга, агент А-229 в картотеке внешней разведки (Иностранного отдела, ИНО) ОГПУ-НКВД, сообщала очень интересную информацию о жизни руководящих кадров НСДАП: их нравах, их соперничестве, их склонности к оппортунизму или 68

преданности Гитлеру. Разумеется, нельзя вменять в вину Мюллеру то, что он не разоблачил Ольгу, которая умерла очень рано, в 1935 году, так как он к тому времени занимал свой пост всего год. Но по иному обстоит дело с Бронненом, ее супругом, который продолжает вращаться в окружении Геббельса, в то время как Мюллер со своими баварцами следит за партийными кадрами. Шесть лет спустя Броннен временно отстранен от своей должности на государственном радио: только что было раскрыто его еврейское происхождение. Тогда в дело вмешивается лично Геббельс: «Этот человек — наш друг, я это улажу!» Он ведет себя точно как Геринг, который говорил: «У меня есть мои евреи! Оставьте их в покое!» Броннен восстановлен на своей должности.

Это не должно было бы помешать Мюллеру проявить бдительность, так как Броннен был в постоянных отношениях с Арвидом и Милдред Харнак, важными агентами берлинских разведывательных сетей, которые будут окончательно разоблачены в 1942 году. Однако Броннер переживает все эти разнообразные расследования совершенно безнаказанно.

Только весной 1945 года он все-таки «исчезает» из-под наблюдения. Он укрыл-ся в Австрии у коммунистической сети и оттуда перешел в Восточный Берлин. Я обнаружил его в 1947 году среди маленькой свиты интеллектуалов на службе Вальтера Ульбрихта, главы компартии Восточной Германии.

Броннен не является исключительным случаем. Со временем окружение Геб-бельса было наводнено актерами и главным образом актрисами, являвшимися информаторами Москвы. Среди них была Марта Харелль, позже также Марика Рёкк, не говоря уже о менее известных артистах, которые если и не сочувство-вали коммунистам, то помогали католическим сетям, вроде малоизвестной «Бе-лой Розы», так жестоко уничтоженной Мюллером. Так, например, в 1944 году были интернированы дочь директора Гамбургской оперы Инге Больман, которой едва исполнилось двадцать лет, и ее муж, которым удалось избежать смерти только благодаря окончанию войны.

Такое же проникновение агентов осуществлялось и через окружение рейхсмар-шала Геринга. Не говоря уже о князе Януше Францишеке Радзивилле, который в 1967 году сам рассказал о своих отношениях с главой немецкой авиации, бы-ла еще актриса Ольга Чехова, одновременно связанная с Радзивиллом и посто-янно входившая в маленькую свиту, окружавшую рейхсмаршала. Павел Судо-платов, который был вторым человеком во внешней разведке НКВД, сам под-твердил этот факт в своих мемуарах в 1995 году. В них упомянуты разные фи-гуры советского шпионажа, которые так же как князь Радзивилл и Ольга Чехова напрямую подчинялись Лаврентию Берии, а не аппарату внешней разведки НКВД или военной разведки ГРУ.

Одна лишь советолог Франсуаза Том рассказала об этой структуре в своем труде, посвященном Берии, написанном на основе откровений его сына Серго.

Коротков, он же Эрдберг, с 1938 по 1941 годы действует в тени, в равной сте-пени эффективно и неприметно. Присутствуя в посольстве или участвуя в по-ездке в Москву, как и положено торговому атташе в Берлине, он полезен в сво-ем двойном качестве — как бдительный страж и как аналитик, оценивающий по-ведение немцев. Потому что эта двойная жизнь позволяет ему, в то время как он «ведет» многих из руководителей советских сетей в Берлине, прощупывать, действительно ли его официальные собеседники не раскрыли ничего, касающе-еся этих сетей.

Очевидно, ничего не обнаружено. Возможно, Гейдрих думает, что раз он под-ставил своего двойного агента Ореста Берлинкса Амаяку Кобулову, резиденту НКГБ в Берлине, то немцам теперь нечего опасается советских специальных служб. Но Мюллер? Неужели он намеренно ослеп? Фактически до лета 1941 го-да Берлинкс через Кобулова, брата ближайшего сотрудника Берии, дезинфор-мирует Сталина. Это одна из тех махинаций, которые в игре разведывательных служб часто приводят к катастрофам. Она становится составной частью сово-купности причин, по которым Сталин не верит десяткам донесений, которые с ноября 1940 по июнь 1941 года настоятельно предупреждают о намерении Бер-лина напасть на СССР.

Если Гейдрих и Мюллер и осуществляли в то время свои полицейские операции, то эти удары всегда были направлены только на рядовых коммунистов, но нико-гда не затрагивали сети «Красного оркестра». Когда же этот аппарат зимой 1941–1942 года будет разоблачен, то это произойдет не вследствие мастерства Гестапо-Мюллера, а благодаря военной контрразведке, системе радиоперехвата Абвера.

5.3. Советский легальный и нелегальный разведывательный аппарат в Германии

Здесь нужно сделать отступление, чтобы лучше понять сложность работы совет-ских разведывательных сетей в Германии — а также в других странах — при приближении к подписанию пакта между Берлином и Москвой.

До чисток 1937 и 1938 годов система советского шпионажа и подрывной работы была относительно проста. Аппарат делился на три отрасли: разведка Комин-терна, которая активизировала свои сети в тени и без ведома коммунистических партий; внешняя разведка НКВД (Иностранный отдел (ИНО), позже Первое главное управление КГБ), у которой был собственный «резидент» в Германии, руководивший своими собственными информаторами; и ГРУ или разведка Гене-рального штаба Красной армии, у которой тоже был свой собственный «рези-дент» в Берлине, с военным атташе и его помощниками.

Но работа этих трех отраслей сопровождалась работой «нелегальных» агентов, то есть офицеров или агентов разведки, внедренных под видом и с документами других людей и проникнувших во все ранги общества, как будто они были настоящими немцами или также иностранцами, проживающими и работающими в стране. Чистки перевернули вверх дном этот невидимый порядок. Подозрева-емых в антисоветской деятельности либо отозвали назад в СССР либо убили прямо там, где они работали (так произошло с Игнатием Рейссом в Швейцарии), или же они вовремя успели скрыться. Паутина была разорвана. И людям вроде Короткова было после этого ужасно трудно зашивать в ней дыры, поддерживать деятельность не разрушенных сетей, наконец, убеждать активистов, которые работали из своих убеждений, что стратегия Кремля действительно самая луч-шая.

Что касается «резидентов», то цифры, которые мы узнали в советских архивах и в российской прессе с 1975 по 1995 год, показывают следующие данные, ко-торые нам представляются характерными: в 1928 году, до прихода нацистов к власти, резидентура советских спецслужб в Берлине насчитывала 8 постоянных сотрудников, которые располагали 39 источниками в немецком правительствен-ном аппарате. В 1935 году она насчитывает 16 офицеров разведки, но в 1937–1938, вследствие чисток, в немецкой столице остается не более трех постоян-ных сотрудников. И эта цифра в 1939 году уменьшилась до двух — символ идиллии в германо-советских отношениях.

Иначе говоря, разъездные разведчики, вроде Короткова, который курсирует между Москвой и Берлином, начиная с 1938 года, должны исправить разрыв контактов, прежде хорошо налаженных с информаторами в различных отрас-лях, и снабдить инструкциями «нелегалов», у которых даже больше нет средств радиосвязи, чтобы общаться с московским Центром.

Женщина по имени Мария Полякова, которая с 1933 года была якобы студент-кой в Берлинском университете и в 1937 году служила «резидентом» НКВД в Швейцарии (на самом деле, не НКВД, а ГРУ — прим. перев.), затем с трудом сража-71

ется в Москве за то, чтобы хоть как-то поддержать подобие жизни в сетях, за которые она несет ответственность. В 1938 году она попадает под подозрение, во всяком случае, ее отстраняют от активной деятельности, и, не последуй вмешательство маршала Ворошилова, к которому обратился второй человек в ГРУ Иван Ильичев, она вообще исчезла бы из кадров разведки.

Все это время советский посол в Берлине Алексей Шкварцев, пока его в декаб-ре 1940 года не сменил Владимир Деканозов, играет только второстепенную роль. Фактически единственным ответственным за разведку лицом в посольстве является Амаяк Кобулов, о котором мы уже говорили, что он попал под влияние Ореста Берлинкса, двойного агента, которым руководит офицер Гестапо. По крайней мере, так это представил 21 мая 1947 года Зигфрид Мюллер, один из бывших офицеров этой службы.

Но Амаяк Кобулов прибыл в Берлин только в октябре 1939 года, и, согласно нашим сведениям, Берлинксом, получившим агентурный псевдоним «Лицеист», управляло не Гестапо, а СД. Октябрь 1939 года, момент, когда для определен-ных кругов еще меньше, чем когда-либо, было нужно, чтобы Сталин принимал всерьез донесения, согласно которым Гитлер собирается нарушить договор, напав на СССР.

В доказательство того, что другие агенты Москвы, «нелегалы», так никогда и не разоблаченные Гестапо-Мюллером, продолжали эффективно работать, пусть даже Сталин к ним не прислушивался, можно привести пример Яна Черняка, украинского еврея из Буковины, принятого на службу в ГРУ в 1930 году, кото-рый в течение пятнадцати лет будет одним из наилучших знатоков немецких дел, руководя множеством информаторов в «чувствительных» секторах Рейха. Переместившись из осторожности во Францию в 1938 году, затем в Швейцарию в 1942 году, он поддерживал свои контакты и хорошо знал Треппера, Радо и других важных персон «Красного оркестра». Но во благо себе он действовал самостоятельно, вне их сетей.

(Подробности деятельности и успехов Я.П. Черняка остаются засекреченными. Однако согласно официальной версии, он после оккупации немцами Франции переехал не в Швейцарию, а в Лондон (1940), где занимался сбором информации об атомных иссле-дованиях. Весной 1945 года был переброшен в США для работы по «атомному проекту», однако из-за предательства шифровальщика Игоря Гузенко в Канаде был отозван в СССР уже летом 1945 года. Умер в 1995 году в возрасте почти 86 лет. — прим. перев.)

Итак, мы видим, в условиях каких кадровых и технических трудностей прихо-дилось работать Александру Короткову, которому с 1938 по 1941 год пришлось снова собрать под свое управление тех уцелевших после чисток агентов, которые еще остались в Германии и, в любом случае, важных информаторов, тех, кого позже назовут «Красным оркестром», встречаясь при этом лицом к лицу с официальными представителями Берлина для подготовки договора.

Конечно, Коротков, он же Эрдберг, являющийся хоть и только для прикрытия торговым атташе, обязан был прогнозировать и развивать интенсивное и быст-рое германо-советское сотрудничество в области торговли сырьем. Это сотруд-ничество имело бы критически важное значение для производства вооружений в Рейхе, как только договор будет подписан. Эта роль торгового атташе позво-ляет Короткову оценивать людей, с которыми он сталкивается, в частности, Генриха Мюллера. Мюллер не пропускает ни одного случая блеснуть собой, ведь это он — специалист по безопасности, в том числе и безопасности конвоев, которые по шоссейным или железным дорогам доставляют Гитлеру руды редких металлов и другие жизненно важные продукты.

«Холодный, циничный, без какой-либо идеологии, он стал бы у нас превосход-ным чекистом», так говорил о нем в 1960 году Коротков Рудольфу Бараку, начальнику чехословацкой разведки, во время их совместного отпуска в Сочи на Черном море.

5.4. Польша, первая жертва соглашения

В начале весны 1939 года, когда Кремль старается заставить Париж и Лондон поверить, что СССР якобы не хочет ничего другого, кроме как договориться со странами Запада против Гитлера, Георгий Александрович Астахов, временно поверенный в делах СССР в Берлине и один из главных действующих лиц бу-дущего соглашения — в тот момент, когда уже прошли предварительные перего-воры — от коммерческих до встреч между специалистами НКВД, СД и Гестапо, и дипломатические согласования — получает через Карла Шнурре подтверждение, что Польша будет первой жертвой на алтаре германо-советской дружбы. Шнур-ре — один из помощников Риббентропа и один из наиболее посвященных в опе-рацию. Специалистам из Москвы и Берлина пора договориться о расчленении страны, которую они собираются оккупировать одновременно. Это и было сде-лано 17 и 20 мая 1939 года.

23 мая Гитлер заверяет Мартина Бормана и Райнхарда Гейдриха, что послание Сталина подтвердило, что его армии выйдут на сцену, как только Берлин нане-сет свой удар. Вермахт вторгается в Польшу первого сентября в 0 ч. 45 мин., тогда как СССР приводит в движение свои армии только 17 сентября. Все долж-но пройти без столкновений, с объятьями и банкетами между сообщниками.

Предварительно Гейдрих поручил Мюллеру условиться с одним из его подчи-ненных, Альфредом Науйоксом, чтобы устроить на границе провокацию с целью оправдать немецкое вторжение, названное операцией «Fall Weiss».

Тридцатидевятилетний Науйокс (на самом деле Науйоксу в 1939 году было лишь 28 лет — прим. перев.), недоучившийся студент Кильского университета, был аван-тюристом, к тому времени уже известным в своей области: изготовлении фаль-шивых документов, вроде тех, что использовались для досье Тухачевского. Аб-вер старательно держался в стороне от этой ловушки, придуманной Гейдрихом и технически организованной Науйоксом и Мюллером.

Адмирал Канарис что-то заподозрил, так как его попросили предоставить СД сто экземпляров формы польской армии и соответствующего оружия.

Как свидетельствовал в 1946 году сам Науйокс перед судьями в Нюрнберге, речь шла о том, чтобы сымитировать нападение поляков на немецкую радио-станцию в городке Гляйвиц, расположенном около границы обеих стран. Похо-жий инцидент должен был также произойти в день «Д» недалеко оттуда, в Хох-линдене тоже на германо-польской границе.

Науйокс занимался реализацией плана, Мюллер предоставлял людей. Никаких проблем, подтвердил он. Он просто зачерпнет в своем любимом садке: в концентрационных лагерях. Из них он извлечет около тридцати человек, которые ничего не смогут сказать, так как им дадут наркотики, после чего убьют в ходе удачной провокации. У них будут найдены польские документы…

17 августа 1939 года «добровольцы», предоставленные Мюллером, уже были в состоянии готовности, но только глубокой ночью 1 сентября они вступают в де-ло в Гляйвице и в Хохлиндене.

Не проходит и двух часов, как 70 немецких дивизий врываются в Польшу. 5 сентября поляки уже не могут воспользоваться ни одним из своих аэродромов. 15 сентября начинается мучительная агония окруженной Варшавы. Она про-длится четырнадцать дней. Город днем и ночью подвергается бомбардировке 1150 самолетов.

17 сентября двенадцатая красная армия со своей стороны вторгается в Польшу. 6 октября первые объединенные миссии НКВД и Гестапо устанавливают кон-такт. Они готовятся к своей первой охоте на людей с целью уничтожения любо-го сопротивления. Потому что, как бы быстро ни продвигалось германо-советское вторжение, но польское сопротивление уже родилось, и обрело конкретные формы 26 сентября, когда на Варшаву с парашютом сбросили майора Эдмунда Галината. Находясь в командировке во Франции, он сумел найти само-лет, чтобы долететь до столицы. Он доставляет генералу Эдварду Рыдз-Смиглы первые инструкции для организации тайного военного движения.

10 октября 1939 года поляки, перед лицом германо-советского сговора, публи-куют первый номер первой подпольной еженедельной газеты Европы: «Polska żyje» («Польша жива»). Немецкий генерал Хайнц Гудериан и генерал НКВД Иван Кривошеин в этот момент чокались на торжественном приеме.

(Вероятно, под «генералом НКВД Иваном Кривошеиным» автор подразумевает комбри-га-танкиста Семена Кривошеина, не имевшего никакого отношения к НКВД. — прим. перев.)

Гудериан тогда совершил невероятный ляпсус, поднимая свой бокал «за вечную вражду между двумя нашими народами». Вместо слова «Freundschaft» («друж-ба»), он использовал слово «Feindschaft» («вражда»), что спровоцировало взрыв неконтролируемого смеха среди двух десятков офицеров, принимавших участие в торжестве.

В особых отделах НКВД, которые сопровождают двенадцатую армию, есть три веселых человека: Никита Сергеевич Хрущев, политический комиссар, при-бывший из своей вотчины Украины, Виктор Семенович Абакумов, генерал НКВД, отныне высокопоставленный представитель госбезопасности, направленный для обеспечения безопасности захваченных территорий, и генерал из т. н. «личного кабинета», закрытой неофициальной группы особо приближенных к Сталину лиц, Иван Александрович Серов, который здесь действует под фамилией «Ива-нов». С ними генерал-майор НКВД Василий Зарубин, знаменитый «Рудольф», который в 1938 году участвовал в закулисных совещаниях в Берлине. Эти че-тыре ловкача собираются организовать на территории, оставленной за СССР, так называемый плебисцит, согласно которому «семь миллионов поляков захотят объединиться с Советским Союзом».

(Василий Зарубин получил звание генерал-майора только 9 июня 1945 года, хотя его должности и до этого были «генеральскими». — прим. перев.)

В своей зоне Советы загнали в загоны как скот 217 000 польских военнослужа-щих. 14 471 из них — офицеры разных званий и курсанты. Их тела потом обна-ружат в Катыни, Старобельске (к юго-востоку от Харькова), Козельске (к юго-востоку от Смоленска) и на севере от Смоленска. Сначала их допрашивали, ло-мали их сопротивление, пытали, под руководством Зарубина, Хрущева, Абакумова и Серова. 400 поляков чудом избежали массового убийства. Один из них, А. Митрега, в 1971 году расскажет, как ему удалось убежать из одной такой колонны.

(Сбежав на Запад, Митрега станет свидетельствовать об этом перед своими польскими друзьями. — прим. автора.)

Именно по этому случаю были предприняты первые попытки убийства с использованием газа, в герметично накрытых брезентом грузовиках, прежде чем трупы с надетыми на головы мешками бросили в Катыни в ямы длиной от 20 до 28 метров и шириной от 10 до 16 метров.

В 1970-х годах во Франции многие историки еще утверждали, что никогда не было массового террора, резни, пыток и убийств, кроме как со стороны нацистов.

ГЛАВА VI

6.1. Охота на людей и еврейский вопрос

Айнзацгруппы (Einsatzgruppen или специальные части), действующие парал-лельно с Вермахтом, впервые появились у немцев в 1938 году в Чехословакии. Они были точной копией, подсказанной Мюллером Гейдриху, специальных ча-стей, созданных в СССР вне структур Красной Армии. Между ними и военным командованием без конца вспыхивали конфликты компетенций, главным обра-зом во время оккупации западной половины Польши. Поэтому в марте 1941 Вальтер Шелленберг, заместитель Гейдриха по делам СД, поручил Мюллеру провести переговоры об их точной роли, где бы они ни действовали, с началь-ником штаба Верховного главнокомандования генералом Вильгельмом Кейтелем.

На самом деле они не только проводили репрессии, но также занимались и тем, что проникали на объекты и территории противника. Их заброска агентов и аналогичная деятельность специального отдела Абвера, предусмотренного для подобной работы, часто сталкивались между собой и мешали друг другу.

До середины войны айнзацгруппы, которыми командовали четыре высших офи-цера, были крайне мобильными, в особенности на фронте, и никогда не насчи-тывали в общей сложности более трех тысяч человек. Гестапо-Мюллер сам под-бирал для них личный состав. Контингент этот мало походил на достойный: солдаты и унтер-офицеры, подвергавшиеся дисциплинарным наказаниям, даже «уголовники», которых вытащили из тюрем или концлагерей. Кстати, перевод в эти части рассматривался как наказание. Потому что Мюллер говорил так: «Или под расстрел или в айнзацгруппу!»

В своей роли они набрались опыта с 1939 по 1941 год во время оккупации Польши. А именно: в ходе обменов заключенными, предусмотренных договором 23 августа, обменов, которые фактически втайне начались еще с 1937 года, ма-ленькими группами.

В то время обе стороны обменялись между собой приблизительно тысячей ком-мунистов и советских агентов в Германии и немецких агентов, арестованных в СССР. С 1939 по 1941 год немецкие специальные части сотрудничали с их кол-легами из НКВД, поддерживали с ними постоянную связь, следили за отправка-ми людей и семей, и разыскивали тех, кто пытался от этого ускользнуть. Ведь многие бывшие коммунисты или агенты Москвы боялись, что их выдадут их хо-зяевам, которые, разумеется, расстреляли бы их как предателей, так как они в Германии попали в тюрьму.

Хотя точную статистику установить невозможно, так как у нас нет доступа к со-ветским архивам, наше исследование отметило, тем не менее, немалое количе-ство самоубийств во время этих обменов. Немецкие архивы позволяют отметить, что в ноябре 1939 года посол Германии в Москве граф Вернер фон Шуленбург (горячий сторонник германо-советского сближения) в официальной ноте с при-лагаемым списком потребовал передачи 500 своих соотечественников. Гестапо-Мюллер и его помощники взяли на себя их прием на мосту в Брест-Литовске, на границе разделенной надвое Польши.

Именно в этом месте в декабре 1939 года была передана Маргарете Бубер-Нойман, вдова видного деятеля немецкой коммунистической партии, которого Сталин в 1937 году приказал расстрелять, так как он был противником любого сближения с Берлином.

Вальтер Ульбрихт, счастливый от того, что он тотчас же занял место Ноймана, тепло приветствовал в августе 1939 германо-советское соглашение — так же как французские коммунисты Луи Арагон и его подруга Эльза Триоле. После двух лет Гулага в Сибири, Маргарете Бубер-Нойман была отправлена Мюллером в лагерь Равенсбрюк, откуда она вышла полумертвой в конце мая 1945 года.

Когда она в 1971 году опубликовала французское издание своего труда об ис-тории Коминтерна в 1919–1943 года, меня очень удивило, что в нем нигде не был упомянут Гестапо-Мюллер.

— Вы же очень хорошо знаете, почему я не смогла сделать это в немецком изда-нии в 1967 году, и не могу это сделать теперь! — ответила она мне, неподвижно глядя на меня своими глазами на покрытом морщинами лице, сверкающими, но измученными после ее долгих испытаний.

Нет, я этого не знал. Я продолжил бы мои вопросы, если бы другие люди не прервали нашу беседу.

Мне понадобилось все это длинное расследование жизни и деятельности Генри-ха Мюллера, чтобы понять, что она хотела сказать. На этих страницах будет найдена путеводная нить.

6 2. Совместные отряды Гестапо-НКВД

Надо напомнить, что Польша с осени 1939 года стала первой страной мира, ко-торая боролась одновременно с нацизмом и с коммунизмом, и за это очень до-рого платила как во время войны, так и после нее. Небольшая часть польских коммунистов, либо с немецкой стороны, либо с советской стороны, своими до-носами помогали охоте на участников сопротивления.

В 1957 году в еженедельнике «Polityka» коммунистический историк Мариан Ма-линовский попытался сократить до минимума эту страницу истории, о которой потом уже просто никогда не говорили: «Положение коммунистов было тяже-лым, писал он. Советские власти полностью не доверяли им и, более того, со-вершили некоторое количество неправомерных действий (!). В течение первых месяцев 1940 года их службы безопасности приступили к высылке сомнитель-ных элементов…»

Малиновский умалчивает тот факт, что коммунисты выдавали либо нацистам, либо НКВД, как националистически настроенных поляков, так и своих соб-ственным товарищей по партии, вся беда которых была в том, что они были противниками оккупантов.

Несколько прежде неизвестных деталей заслуживают, чтобы упомянуть их здесь. Они доказывают, что Сталин еще с 1938 года предусмотрел это германо-советское сотрудничество в Польше. По особому приказу его кабинета Москва отправила в страну некоего Богданова, известного также как «Жан», настоящее имя Антон Иванович Козаниров, чтобы объяснить товарищам, как нужно ломать их аппарат, который якобы позже будет восстановлен.

Богданов выбрал в качестве своих помощников трех бывших участников интер-национальных бригад, воевавших ранее в Испании: Стефана Духлинского, Пин-куса Картина, и Хиля Шрагу. Они свирепствовали в Польше до начала 1940 го-да, и эффективность этого тайного советского аппарата доказывает то, что Дух-линский вновь появился в Лондоне в 1941 года, тогда как Картин с конца 1940 года находился в Виши как член советской миссии при маршале Петэне. Картин «исчезает» в 1942, но снова появляется в Париже в 1945 года, где его обнару-живает Шрага. Тогда оба они были внедрены в среду меньшинства польских эмигрантов, оставшихся или снова ставших приверженцами Москвы. В постоян-ном контакте с постами и совместными бригадами Гестапо-НКВД, которые про-чесывали страну, они к началу 1940 года устроили разгром первых польских сетей внутреннего сопротивления.

Советский историк Рой Медведев впервые нарушил молчание, окружавшее за-кулисные стороны этого периода, когда в 1972 году в своей книге «Сталинизм» четко указал, что «таким образом были сосланы, либо в немецкие лагеря, либо в Гулаг около двух миллионов поляков в соответствии со вторым протоколом (Договора от 23 августа 1939 года), который обусловливал, что подписавшие договор государства брали на себя обязательства не допускать ни в каком из них какой-либо агитации против другой стороны, и информировать друг друга о своих усилиях в этом направлении».

Гестапо-Мюллер регулярно выезжал в Варшаву, в Краков, в Брест-Литовск и главным образом в Закопане, городок около польско-чехословацкой границы, где его сотрудники делили кабинеты со своими коллегами из НКВД. Главное учреждение разместилось в Кракове, где находился Ганс Франк, гауляйтер польской зоны, оккупированной немцами.

Гауляйтер Франк, хотя и был родом из Карлсруэ, хорошо знал Мюллера. Он не-долгое время был министром юстиции в Баварии, и неоднократно обсуждал с ним дела различных людей для принятия карательных мер.

Он впоследствии с удовольствием снова встречался с ним во время его посеще-ний Кракова, соглашаясь с ним в вопросах обращения с «этими неполноценны-ми людьми, которыми являются славяне, и особенно поляки». Франк тогда за-явил в одной берлинской газете: «Если бы мне требовалось публиковать объяв-ление всякий раз, когда было убито более семи поляков, то лесов этой страны не хватило бы, чтобы обеспечить необходимую для этого бумагу!»

Документальные кадры, отснятые немцами и захваченные сопротивлением, и тайно сделанные фотографии в конце 1960-х годов были смонтированы в документальный фильм поляком Янушем Пекалкевичем, находившемся в изгнании в Мюнхене в 1945 году. В этом фильме можно увидеть обучение, практику и операции советско-немецких объединенных подразделений, и доказательства того, что Москва до конца 1940 года предоставляла немецкому флоту свою базу в Мурманске, чтобы немцы могли осуществлять оттуда свои операции в Арктике и в скандинавских морях. Французские телевизионные каналы ни разу не показа-ли этот документальный фильм. Не будучи шедевром, он — бесспорное и го-рестное свидетельство против мифа о коммунизме, поднявшемся на борьбу с нацизмом. Впрочем, 9 июня 1991 года газета «Московские новости» подтвердила:

«С немецкой стороны операция (репрессия) была осуществлена отрядом, состоявшим исключительно из эсесовцев. В течение двух месяцев (ноябрь и декабрь 1939 года), он свободно действовал в советской оккупационной зоне Польши, в согласии с соответствующими органами НКВД, осуществляя контроль над экспатриацией тысяч лиц немецкого происхождения».

6.3. Мюллер и еврейский вопрос

Речь шла о немцах, которые с 1933 по 1939 год считали, что сделали правиль-ный выбор, укрывшись в Советском Союзе. Они не извлекли никаких уроков из вопиющих чисток, которые после 1937 года в Испании и в других европейских странах с одинаковой силой карали как коммунистов, так и троцкистов-«уклонистов». Во всех случаях евреи первыми попадали под удар.

Какой была позиция Мюллера? Как обычно, когда дело касалось трудной про-блемы, способной затронуть его карьеру, он насколько это возможно избегал любой прямой ответственности. Он ловко переложил эту работу на реферат (подотдел) IV B 4, переданный под юрисдикцию Гейдриха, но в действительно-сти остававшийся под общим контролем Мюллера. И кто же руководил этим ре-фератом? Некий Адольф Эйхман, с августа 1938 года руководитель «Бюро по еврейской эмиграции». Потому что планировалось вовсе не истребить всех ев-реев, а изгнать их за пределы «жизненного пространства» Великогерманского Рейха, как говорили в Берлине.

В январе 1939 года по приказу Гитлера и Геринга было созвано совещание с участием Гейдриха, Гиммлера, Мюллера и Альберта Форстера, близкого сорат-ника фюрера и гауляйтера Данцига. Речь шла о том, чтобы организовать эми-грацию, добровольную или вынужденную, евреев Германии и Польши, когда последняя будет оккупирована. После этого согласования Гестапо-Мюллер тре-бует, чтобы ему были в наиболее короткие сроки предоставлены списки семей «партиями» (!). Но он тотчас же передает этот вопрос именно Эйхману для ис-полнения.

Эйхману, родившемуся в 1906 году в немецкой семье, которая эмигрировала в австрийский Линц, было тридцать два года, когда на него взвалили это бремя, за которое после войны его будут преследовать по всему миру, пока в 1961 го-ду группа «коммандос» Моссада не похитит его в Южной Америке и вывезет в Израиль, где его приговорят к смертной казни и казнят в 1962 году.

Именно австриец Эрнст Кальтенбруннер, преемник Гейдриха в 1943 году в Главном управлении имперской безопасности, порекомендовал перевести Эйх-мана в Берлин, после того, как встречался с ним в 1932 году на собраниях нацистской партии в Линце и Вене. Эйхман только что потерял свою должность представителя американской фирмы «Vacuum Oil Company». С ним установили контакт из Бюро по делам евреев полковника Николаи, который посоветовал ему специализироваться на сионистских вопросах. Эйхман упорно изучал идиш и иврит. Он поглощал всю возможную литературу по этой области. Затем в 1937 году Гейдрих и Мюллер отправляют его в командировку в Палестину. По воз-вращению в следующем году он восстановил в Вене бюро, которое стало единственным, которое было уполномочено выдавать визы для эмиграции евреям с территорий, уже оккупированных Вермахтом: Чехословакии и Австрии, затем Польши с осени 1939 года.

Историк Андре Бриссо рассматривал эти вопросы в своей книге «Гитлер и Черный Орден», опубликованной в 1969 году. Все процитированные им документы снабжены ссылками и еще сегодня поддаются проверке в немецких архивах или в архивах Нюрнберга, и они говорят об отстранении, об оттеснении (Ausschaltung) или об «Judensevakuierung», т. е. об эвакуации евреев (термин, использованный Гиммлером в своей публичной речи в Позене (Познань) 4 ок-тября 1943 года), но не об их «уничтожении». Это вовсе не должно означать, что уничтожение не имело место, но этот термин еще не использовался во время знаменитой конференции 20 января 1942 года в Ваннзее, в которой прини-мали участие Мюллер и Эйхман.

С 1935 по 1941 годы Гитлер, Розенберг, Гейдрих, Мюллер, все они одобряли идею отправки евреев в Палестину. Ялмар Шахт, министр финансов Гитлера, даже отправился в 1938 году в Лондон, чтобы убедить англичан облегчить до-ставку евреев из Европы в эту Землю Обетованную. Но англичане отказались. Они рассматривали Палестину как исключительно свой и неприкосновенный охотничий заповедник.

Эйхман сотрудничал с всемирной сионистской организацией. Он регулярно ви-делся с ее высшими руководителями, например, с Фейвелом Полкесом из «Ха-ганы», с которым он с благословения Гейдриха и Мюллера встречался 26 фев-раля и 2 марта 1937 года.

(См. книгу Эммануэля Ратье, «Воины Израиля», Париж, 1995 — прим. автора)

С какими результатами? В 1938 году происходит эмиграция 40 000 немецких евреев и 45 000 австрийских евреев. Еще 78 000 других последуют в 1939 году, половина из которых прибыла из Чехословакии. Тем временем, вторжение в Польшу все меняет. Переселение в Палестину, добровольное или вынужденное, прекращается. Мюллер неоднократно выезжает в Краков, чтобы обсудить ев-рейскую проблему со своими коллегами из НКВД. В начале оккупации Берлин отказывается от того, чтобы Москва в отправляемые в Германию партии заключенных или подозреваемых немецкого происхождения включала и евреев, но, в конце концов, уступил в ноябре 1939 года. Доклад генерала Вильгельма Кейте-ля, в то время начальника немецкого генштаба, 5 декабря, после первой опера-ции такого рода, сообщает, что она «прошла не так спокойно, как ожидалось».

Он объясняет, что многие евреи, как только они оказались у пограничных по-стов в Польше на границе обеих оккупационных зон, поняли, что их собираются отправить в Берлин, и убежали. «Потребовалось, чтобы Советы развернули свои войска, рассказывает Кейтель, чтобы снова их собрать (!), и, наконец, передать их нам».

Тогда Эйхман предлагает создание своего рода «резервации» для евреев в не-большом местечке к юго-западу от Львова, но Ганс Франк поднимает крик до Берлина, мол, триста тысяч евреев и так уже согнаны в этот сектор, причем его, Франка, даже не предупредили об этом. Операция аннулирована. Несколькими месяцами позже Эйхман предлагает обязать Францию позволить эвакуацию около четырех миллионов евреев Европы на Мадагаскар, где они могли бы со-здать свое собственное государство. Гитлер посчитал этот проект столь совер-шенным, что 18 июня 1940 года он даже сообщил об этом Муссолини. Но Виши отказывается. Все остается заброшено.

6.4. Некоторые малоизвестные факты

Вторжение в СССР полностью меняет немецкую политику по отношению к евре-ям. В Берлине ответственные за айнзацгруппы лица усиливают свое давление. Для них все советские евреи уже по определению являются коммунистами. Раз-ве не они изначально организовали и возглавили большевистскую революцию? 82

Разве не они стоят за Сталиным и его армиями, готовыми экспортировать боль-шевизм в Западную Европу? Так же как половина окружения Гитлера, они, сле-довательно, сторонники их истребления.

Директива от 31 июля 1941 года, подписанная Герингом (который подтвердил ее подлинность перед судьями в Нюрнберге), точно инструктирует реферат IV B 4: «Я даю вам любые полномочия для проведения подготовки окончательного решения еврейского вопроса на европейских территориях, перешедших под влияние Германии». Но хотя Геринг и подтвердил в Нюрнберге подлинность этого приказа, он отрицал, что «окончательное решение» означало «уничтоже-ние». Тогда что же обсуждалось в Ваннзее в январе 1942 года?

Судам союзников был представлен протокол, принятый на этой конференции, под номером N.G. — 2586 G. Между тем, как отметил в 1969 году Андре Бриссо, этот документ «странный»: обычный машинописный текст, на обычной бумаге, без печати, без даты, без подписи, и в нем указаны абсолютно неверные циф-ры, касающиеся количества евреев, живущих в Европе.

Говорили, что в нем использовался термин «уничтожение в жизненном про-странстве немецкого народа». В действительности немецкий текст звучит так: «Die Zurückdrängung der Juden aus dem Lebensraum des Deutschen Volkes», что означает: «вытеснение евреев из жизненного пространства немецкого народа». Следовательно, «уничтожения» в тексте нет.

Давайте напомним, что документы, относящиеся к этой проблеме, были предъ-явлены в Нюрнберге с «исправленными и отредактированными» переводами в тот момент, когда Сталин отдал своим судьям и своим дипломатам приказ при-знать раньше всего мира, и поддерживать больше, чем весь остальной мир, со-здание и дипломатическое признание Государства Израиль. Он был убежден, что вследствие этого Москва могла бы положиться на израильтян в Израиле и на евреев в диаспоре, главным образом, среди евреев США, чтобы те поддер-живали ее стратегию.

Один чехословацкий переводчик еврейского происхождения, который в 1947 и 1948 годах работал для советских заводов и заводов в Брно, которые тогда по-ставляли вооружение израильтянам, однажды высказал мне свою ярость: «Начиная с 1949 года, мне пришлось готовить карточки и ярлыки на арабском языке, так как Москва только что бросила еврейскую карту и отныне заставляла поставлять оружие в Дамаск!»83

Генрих Мюллер, разумеется, неотступно следил за деятельностью Адольфа Эйх-мана, так как подгруппа по еврейским делам была в декабре 1939 года присо-единена к управлению IV, то есть к Гестапо. До конца апреля 1945 года эти два человека уже больше не прекращали встречаться друг с другом. Следователь-но, мы вправе удивляться тому, что даже если Мюллер во время Нюрнбергского процесса и был причислен к пропавшим или мертвым, то он ведь исчез также из сотен книг, посвященных Холокосту, или же его упоминали только мимоходом и без комментариев. Больше того, израильтяне у себя в стране опубликовали ме-муары Эйхмана, составленные им в ожидании казни, и протоколы его допросов. Нигде не детализируется роль того, кого Эйхман время от времени называет «моим начальником». А ведь именно Мюллер, начиная с 1941 года лично кон-тролировал все эти вопросы на территориях России, завоеванных Вермахтом и прочесанных айнзацгруппами, как и в прибалтийских государствах, в Белорус-сии, на Украине, а также на Западе, в Скандинавии, в Нидерландах, в Бельгии, во Франции и в Швейцарии, территорию которой совершенно незаконно бороздили во всех направлениях следователи Гестапо и СД.

6.5. Распространение на Францию

Во Франции гестаповцы, такие как Теодор Даннекер и Алоиз Бруннер, занялись тогда тем, что «договорились» с Всеобщим союзом французских евреев (Union générale des israélites de France, UGIF) который насчитывал 919 постоянных служащих, распределенных по офисам в четырнадцати городах бывшей север-ной оккупационной зоны, и в двадцати семи городах того, что до ноября 1942 года было южной зоной.

Еврейские «коменданты» — их было семь, которые должны были выполнять свои обязанности в лагере Дранси — составляли списки тех, кого должны были депортировать. Кое-кто доходил до того, что выдавал некоторых своих близких, которые скрывались под чужими именами. Очень многие факты замалчивались после войны, даже когда в 2001 году адвокаты, такие, как Серж Кларсфельд, добились судебного процесса над Алоизом Бруннером. Осужденный заочно в 2001 году, этот офицер СС ни разу не упоминает своего шефа Гестапо-Мюллера, проявляя ту же невероятную ловкость, что и подсудимый Эйхман в 1962 году, совсем не беспокоясь об этом.

Далее исследование в нашей книге покажет, что Эйхман за несколько часов до падения Берлина 1 мая 1945 года укрылся у Мюллера. Это никогда не интере-совало охотников за нацистами. Не интересовала их также и история Стеллы Гольдшлаг, умершей в Баварии в 1990-х годах. 84

(Автор ошибается, Стелла Гольдшлаг умерла в 1994 году в Берлине — прим. перев.)

С 1940 по 1945 год эта еврейка была одной из наиболее усердных активных агентов в учреждении Мюллера, которые втирались в доверие к своим скрыва-ющимся единоверцам и выдавали их Гестапо. Она была осуждена в Восточной Германии на десять лет тюрьмы по обвинению в причастности к аресту и смерти приблизительно тысячи евреев за пять лет, но затем ее выслали в Западную Германию, где ни один специалист даже не позаботился о том, чтобы допросить ее!

Мюллер также восстановил специальные команды, брошенные во Францию начиная с лета 1940 года для того, чтобы вместе с их коллегами из НКВД, назначенными Москвой, разграбить знаменитые библиотеки, архивы и Нацио-нальную Библиотеку, а также центры, известные своими связями с масонами. Секретные документы, книги, отчеты по судебным делам, касающимся между-народной политики исчезли, таким образом, навсегда.

Советские команды специализировались на изучении соответствующих доку-ментов, не только о деятельности русской эмиграции во Франции с 1920 по 1939 годы, но также о великих князьях и княгинях и о другом высшем дворян-стве, заставшем последние дни царизма.

Пауль Леверкюн, который был одним из ближайших сотрудников адмирала Ка-нариса, рассказал мне в 1950 году, что эйфория во время этого сотрудничества между Гестапо и НКВД достигла того, что Мюллер в августе 1940 года попросил штаб Вермахта (очень мощный и влиятельный во Франции до конца 1941) со-здать специальную бригаду, которая получила бы обозначение «H» и взяла бы на себя поддержание максимума контактов с уцелевшими членами коммунисти-ческой партии. Он организовал в Бельгии подразделение такого рода, и агенты СССР, вроде Леопольда Треппера чувствовали себя до такой степени уверенны-ми, что Треппер даже решил, что отныне центр его сети можно перенести в Па-риж, и что даже его сотрудникам еврейского происхождения нечего было опа-саться.

Для всех нас, говорил Мюллер своим сотрудникам, враг это Англия и это Виши! Леверкюн, вспоминая об этом, добавил: — Оскар Райле, Фридрих Рудольф, ко-торые работали в нашей службе в Париже, знали почти все о коммунистическом аппарате, который восстанавливался после перенесенной катастрофы. Он со-здавал ячейки, о которых мы знали, что до поражения Франции в них было по три, по пять членов, а теперь они состояли уже из восьми, из двенадцати чело-век. Гестапо и СД вели игру со своей стороны, мы в Абвере со своей, и нас удивляли такие неосторожные шаги. Впрочем, мы через наших информаторов знали, что и сами некоторые коммунисты тоже начали об этом беспокоиться…

Это беспокоило также некоторых нацистов. Майор СС Карл Бёмельбург, один из крупных руководителей оккупационной администрации в Париже, 30 сентября 1940 года доложил об этом Отто Абецу, послу Германии в оккупированной Франции, и отправил свои наблюдения в Берлин. Коммунисты становятся опас-ны, писал Бёмельбург в своем анализе для Гестапо-Мюллера. Следовало бы провести облаву на всех их руководителей и постоянных членов, которые толь-ко частично играют в сотрудничество с нами против агентов английского импе-риализма в южной зоне».

3 октября 1940 года Генрих Мюллер отвечает ему:

«Согласен с этими облавами, но нужно 1) беречь наших осведомителей; 2) иметь список всех тех, кто арестован; 3) чтобы захваченный материал был хо-рошо изучен, и чтобы эта операция осталась незаметной…»

Странный Мюллер! Незаметно арестовать несколько сот руководящих коммуни-стических кадров это больше похоже на шутку. Беречь «наших осведомителей» предполагает, что, если французская полиция ответственна за операцию, то есть риск, что коммунисты, внедренные в ее ряды, вовремя предупредят своих друзей. В любом случае, кто определит тех, кого надо «беречь», и не окажутся ли после этого эти последние под подозрением в глазах своих товарищей?

На самом деле Мюллер прилагает все усилия, чтобы эта большая облава не со-стоялась. Но нужно заметить, что зато некоторое время спустя очень молодые коммунисты были бессовестно и безжалостно посланы на смерть, то есть на проведение диверсий, даже покушений, настолько плохо «подготовленных», что наказание настигает их быстро и точно. И в это время настоящий аппарат в строжайшей тайне работает вокруг Жака Дюкло и нескольких специалистов из советского аппарата во Франции, которые напрямую подчинены Москве.

Гестапо-Мюллер, который часто бывал в Париже, так никогда и не разоблачил никого из них. И отнюдь не Гестапо, а служба радиоперехвата Абвера и подраз-деления полевой жандармерии (Feldgendarmerie), подчиненные Вермахту, осе-нью и зимой 1941–1942 годов понемногу выслеживают и распутывают паутину «Красного оркестра».

Гестапо-Мюллер, тем не менее, растет в чинах в течение этого эйфорического периода немецкой оккупации Европы. Поднявшись до бригадного генерала (бригадефюрера) СС 6 декабря 1940, он 29 ноября 1941 года становится уже генерал-лейтенантом (группенфюрером), и, начиная с апреля 1942 года, он яв-ляется единственным руководителем всех сил полиции в континентальном масштабе. Теперь он обладает полномочиями, которые до тех пор возлагались во Франции на Верховное командование Вермахта.

Спустя пять месяцев он подписывает все приказы и распоряжения в качестве начальника полиции, главы службы безопасности Рейха и СД. Это правда, что Райнхард Гейдрих был убит 27 мая 1942 года в Чехословакии и правда, что его на самом деле надо было заменить. С помощью интриг Бормана, «серого карди-нала» за спиной Гитлера и Гиммлера, Эрнста Кальтенбруннера продвинули в министерство внутренних дел. Гестапо-Мюллер при этом остается высшим по-лицейским чином, ответственным за расследования и репрессии в оккупирован-ной Европе. Даже Абвер получил из Имперской канцелярии приказ «передавать в письменном виде любые результаты своих расследований управлению без-опасности и СД, и действовать только с его разрешения». То есть, с разрешения Генриха Мюллера.

Под его контролем, три человека в Париже полностью зависят только от его власти: Карл Оберг, высший руководитель СС, его заместитель Бёмельбург, и Гельмут Кнохен, специалист по репрессивным операциям.

Апогей роли Гестапо-Мюллера, тем не менее, в этот момент раскрывается в двойной игре этого человека. Двойной игре, о которой никто никогда не желал говорить с 1960-х годов.

Каковы причины этого великого молчания? Кто хотел защитить роль и память Генриха Мюллера? Почему молчали советские историки и охотники за нациста-ми эти два или три последних десятилетия?

ГЛАВА VII

7.1. Генрих Мюллер и «Красный оркестр»

То, что происходит под носом у Гестапо в ночь 21 июня 1941 года, когда нача-лась война с СССР, показывает, что если даже Гестапо и справляется превос-ходно со слежкой за немецкими гражданами, то у него нет серьезных информа-торов ни внутри разветвленного советского представительства, ни даже в неле-гальном разведаппарате Москвы. Или же кто-то предает безопасность Рейха. Конечно, контрразведка подставила своего двойного агента «Лицеиста» Амаяка Кобулова, советскому резиденту с псевдонимом «Захар», но ведь роль его состоит только в том, чтобы дезинформировать Москву о намерениях Берлина. Впрочем, в многотомном труде об истории советской внешней разведки («Очерки истории российской внешней разведки»), вышедшем с 1995 по 1998 годы в России в четырех томах (всего было шесть томов, последний вышел в 2006 г. — прим. перев.), интересно прочитать московскую версию этой знаменитой ночи 21 июня 1941 года: Кобулова разбудили глубокой ночью. «По воспоминаниям одного из сотрудников резидентуры, сообщение о нападении Германии на Советский Союз буквально потрясло Кобулова: в нижнем белье и тапочках на босу ногу он вы-шел из квартиры и уселся на крыльцо, обхватив голову руками. Из Москвы по-ступила срочная шифровка с требованием уничтожить секретные документы и обусловить связь с ценной агентурой». Агенты эти были несколько дезориенти-рованы, с тех пор как осенью 1938 года большая часть их, как легальных, так и нелегальных, были отозваны в Москву, расстреляны, сосланы, во всяком слу-чае, сняты с их ответственных должностей.

«Винтерфельд» был одним из них. Завербованный в 1934 году молодой Елиза-ветой Горской, невестой будущего посла Зарубина, он занимался в министерстве Риббентропа политико-экономическими вопросами и передавал СССР мно-жество секретов. Его посредник по связи с Москвой Александр Иванович Ага-янц, он же «Рубен», исчез в 1938 году, и связь с ним смогли тайно возобновить только в сентябре 1940 года, благодаря Горской. Она подстерегла его у выхода станции городской электрички Кёпеник, где он выходил каждый день.

(О «Винтерфельде» известно следующее. Псевдоним до сих по не разоблачен-ного советского агента. В Первую мировую войну был моряком немецкого под-водного флота, в 1920–1926 сторонник немецкой компартии. Завербован Ино-странным отделом в 1931 году, с 1936 года фотографировал для советской раз-ведки документы в МИД Германии. В 1941 году прекратил работу на СССР. (Гельмут Рёвер, Штефан Шэфер, Матиас Уль, «Энциклопедический словарь сек-ретных служб XX века», Мюнхен, 2003 г. Кстати, Василий Михайлович Зарубин никогда не занимал должности посла. — прим. перев.)

«Брайтенбах», то есть Леман, человек Короткова в учреждении Гестапо-Мюллера, оказался в том же положении, что и «Винтерфельд». Он только осе-нью 1940 года восстановил контакт с Коротковым, он же Эрдберг, в советской торговой миссии. Сейчас необходимо было как можно скорее возобновить связь, чтобы обеспечить инструкциями всех руководителей сетей по министерствам, так как немецкое министерство уже сообщило, что здания советской миссии оцеплены, и что ее персонал должен быть эвакуирован к турецкой границе че-рез десять или двенадцать дней.

Чтобы выйти из здания, было решено, что первый секретарь Валентин Михай-лович Бережков попробует похлопотать за Эрдберга перед лейтенантом из охраны СС, оцепившей здания, сказав ему, что Эрдберг безумно влюблен в од-ну молодую немку, что он хотел бы с нею проститься, и вручить ей подарок… В конце концов, разве эта идиллия не родилась под покровительством германо-советской идиллии? Бережков уверял, что крупная сумма в марках, очевидно, убедила бы лейтенанта СС Хайнемана разрешить Эрдбергу выйти.

Невероятный эпизод. Тем не менее, случилось именно так, но только 24 июня, в день, когда лейтенант снова был на дежурстве. В это утро Бережков сел за руль посольского «Опеля-Олимпии». Рядом с ним оберштурмфюрер СС, чтобы избе-жать проблем в случае контроля. На заднем сидении Коротков с чемоданом. Его подвозят к ближайшей станции метро, где с ним регулярно встречалась его «невеста». На самом деле он быстро садится в первый поезд и, следуя прави-лам профессии, много раз меняет маршруты на пересадочных станциях. Так он добирается туда, где должен оказаться связной. И он оказывается там. Речь идет об Элизабет Шумахер, которая со своим мужем Куртом представляет собой одну из этих самых верных и преданных пар в организации «Красного оркест-ра».

Коротков вручает ей 20 000 марок и, самое главное, ценный чемодан, в котором находится радиопередатчик, предназначенный для одного из самых важных членов агентурной сети: Арвида Харнака. Отныне новый позывной для радио-грамм в Москву: 19 405. Затем Коротков исчезает. Советская версия этой исто-рии не дает больше никаких подробностей. Однако Коротков кратко встретится еще с двумя другими агентами, одна из которых Грета Кукхоф. После периода подполья, он доберется до СССР через Чехословакию, через одно из «окон» на границе, проводников которых он знает.

(Официальная версия истории Короткова ничего не говорит о каком-либо пребывании его в подполье в 1941 году. — прим. перев.)

Таким образом, в этот момент Гестапо не видит, не осознает или не сообщает ничего, что происходит, и даже того, что один сотрудник советского посольства исчез.

В спешке и горячке Москва забыла сообщить, на какой новой длине волн Центр будет подтверждать получение радиограмм и передавать свои замечания или направляющие вопросы. Кроме того, с ее новым шифром сеть не сможет в тече-ние нескольких недель связаться с Москвой, так как радиоретрансляционная станция между Берлином и советской столицей находится в Брест-Литовске, а Брест-Литовск занят немцами. Потребуется несколько месяцев, чтобы справить-ся с этими перебоями, по крайней мере, для берлинских групп, потому что дру-гие ответвления «Оркестра» в четырех или пяти странах, оккупированных Гер-манией, функционируют очень хорошо благодаря ретрансляторам в Скандина-вии, в Швейцарии или даже через Лондон!

7.2. Кто защитил Грету Кукхоф?

Любопытный эпизод: в своих мемуарах, опубликованных в СССР в 1974 году, советский автор и ветеран разведывательных служб А.С. Бланк утверждает, что человеком, с которым встретился Коротков в тот самый день 24 июня, была Гре-та Кукхоф. Мы же настаиваем, что в действительности это была Элизабет Шу-махер, и опираемся при этом на описание событий этого дня в официальной ис-тории советской внешней разведки. Для чего за прошедшее время, после рас-пада СССР в 1991 году и смены режима, власти, ответственные за публикацию этой официальной истории, стали бы дезинформировать читателей в этом во-просе? Это замечание тем более важно, что с историей Греты Кукхоф мы затра-гиваем одну из тайн, которые всецело занимают нас в этом труде.

Урожденная Грета Лорке, она вышла замуж за писателя и кинопродюсера Адама Кукхофа, которого Геббельс в 1937 году изгнал из киностудий. Он был сыном промышленника из Аахена, что позволило ему существовать и посвятить себя «работе», которой раньше предавалась Грета, а позднее они вдвоем. Грета, по-лучившая юридическое образование, была секретарем адвокатской конторы в Цюрихе, перевела на английский язык две книги Геббельса, и представляла в Германии права американских коммерсантов. Она также была одним из наилучших советских агентов… Введенная в 1937 году в ведомство по расовым вопросам, организованное полковником Николаи, Грета стала одной из главных связных между Москвой и Арвидом Харнаком, и между другой сетью, базирую-щейся в Лейпциге, и Москвой. Она, впрочем, сама рассказала, «что за неделю до развязывания войны, она получила от Эрдберга первый радиопередатчик, который весил четыре килограмма и хранился в маленьком чемодане» (цитата из книги Хайнца Хёне «Пароль: Директор»). Следовательно, это было 17 или 18 июня, а не 24.

Ее муж Адам выведен из игры в августе 1942 года в ходе волны арестов, кото-рая вдруг поражает «Красный оркестр». Грета последовала за ним. В течение недель вместе с примерно тридцатью подозреваемыми она подвергается самым жестоким допросам. Избитая, подвергнутая таким пыткам, что она приближает-ся к грани сумасшествия. Грета доходит до того, что сочиняет в своей камере что-то вроде оды Гитлеру… Затем неожиданно наступает перерыв. Прокурор Манфред Рёдер готовит документы для суда, причем Гестапо-Мюллер считает, что он чересчур медлит, в то время как расследование продолжается, распро-страняясь на Германию и на всю Европу. Но этот процесс как будто не интере-сует Мюллера, зато он торопит Рёдера.

В 1943 году обвиняемые повторяют свои объяснения, согласно которым их сети занимались только антинацистской пропагандой. Даже захваченные радиопере-датчики якобы служили только для распространения «антифашистской» пропа-ганды. Тут, мол, и речи не было о шпионаже.

Затем проходят странные сделки и переговоры за кулисами суда, которому по-ручено провести процесс «Красного оркестра». Суд состоит из двух судей и из трех офицеров, заседает под председательством Александра Крэля во Второй палате, на глазах у Имперского военного трибунала Рейха.

Судья Крэль неоднократно защищает обвиняемых от нападок и даже оскорбле-ний прокурора Манфреда Рёдера, который, очевидно, практически не занимает-ся поиском истины, а хочет добиться смертных приговоров. После войны Грета будет говорить о Крэле как о человеке, у которого были «высокие духовные принципы и правильное понимание своей ответственности…»

В этот момент Мюллер поддерживает постоянную связь с судьями, в особенно-сти с адмиралом Максом Бастианом из Имперского военного трибунала. И вот во время вынесения приговора Бастиан решительно вмешивается, настаивая, что-бы, хотя Адам Кукхоф был приговорен к смертной казни 5 августа 1943 года и казнен, но его супругу Грету пощадили. Однако документы Рёдера и тех, кто пережил поражение, доказывают, что Грета играла весьма существенную роль, и не в пропаганде, а именно в функционировании советских разведывательных сетей в Германии, в то время как роль ее мужа Адама в этом была только второстепенной!

Кто, следовательно, защитил Грету Кукхоф? Не было ли в полном подчинении у руководителей советской разведки в Германии кого-то, ради кого можно было пожертвовать десятками агентов из этих разведывательных сетей (около сотни их было арестовано между летом 1942 и летом 1943), ради того, чтобы сохра-нить некоторых, которыми Москва особенно дорожила?91

Около десяти случаев такого рода привлекли наше внимание, главным образом начиная с лета 1943 года, с момента, когда зондеркоманда («Sonderkommando», буквально особая команда, специальный отряд), созданная под исключительным руководством Гестапо-Мюллера, претерпевает не-сколько кадровых изменений. И эти люди, среди которых были следователи, надзиратели или жертвы, вдруг снова всплыли на поверхность после 1945 года в Восточной Германии — как и Грета Кукхоф.

7.3. Многозначительный анализ

К концу сентября 1942 года семьдесят членов «Красного оркестра», его немец-кого ответвления, находятся под замком. Два месяца спустя их уже больше ста. Добавляются те, кто, в свою очередь, был раскрыт в Бельгии, во Франции, в Центральной Европе, так, что министерство Генриха Гиммлера принимает реше-ние поставить на это досье наивысший гриф секретности, т. е. «Совершенно секретно. Только для Верховного командования». И, в самом деле, было весьма нежелательно, чтобы общественность в Германии и в оккупированной Европе смогла узнать, что организация такой значимости смогла нанести такой вред Рейху и так глубоко внедриться в его структуры.

Директива, датированная 12 июня 1942 года, требовала «более строгой органи-зации допросов». Книги, вышедшие в Москве в конце 1990-х годов, сообщают, что, несмотря на пытки и избиения, которым ежедневно подвергали заключен-ных, такие люди как Харро Шульце-Бойзен держались с мужеством. Он застав-лял себя заниматься гимнастическими упражнениями, всякий раз, когда он был в состоянии их делать. Его истязатели иронизировали: «Послушай, Харро, ты ведь не доживешь до ближайшей олимпиады в Москве!»

Гестапо-Мюллер восхищен поведением и идеологией обвиняемых. В своем до-кладе Гиммлеру, который тот пересылает Гитлеру, он в декабре 1942 года пи-шет: «Как констатируют протоколы допросов, обвиняемые борются не только против национал-социализма. В своем мировоззрении они уже настолько отда-лились от идеологии Запада, что рассматривают ее как безнадежную или боль-ную, и они не видят больше иного спасения для человечества, чем на Востоке».

Лишенный какого-либо чувства жалости, Мюллер здесь, сам того не осознавая, высказывает свои собственные мысли. Ведь он не только еще с конца 1920-х годов восхищается техникой и функционированием советской тоталитарной власти, но он также считает, что Запад безнадежен или болен, и что лишь на Востоке есть способ, который мог бы остановить и повернуть вспять этот процесс.

До настоящего времени это место в его докладе оставалось незамеченным, между тем, мысли Мюллера, представленные в нем, совпадают с тем, о чем он весной 1943 года говорил Вальтеру Шелленбергу.

Последний писал так: «Серьезные подозрения относительно искренности его (Мюллера) работы против России у меня впервые возникли весной 1943 года после окончания совещания атташе по делам полиции в иностранных государ-ствах. Мюллер, мои отношения с которым становились все более враждебными, в тот вечер был подчеркнуто корректен и вежлив. Я думал, что это оттого, что была уже почти ночь, и он порядком успел напиться, но вдруг он сказал, что желал бы поговорить со мной. Разговор пошел о «Красном оркестре». Он весьма настойчиво стремился выяснить причины, которые крылись за фактами измены, и хотел получить представление об образе мыслей, на основе которых такая измена стала возможной.

— Я думаю, — сказал тогда Мюллер, — что, по вашему собственному опыту вы должны признать, что советское влияние в странах Западной Европы нашло распространение не только среди рабочего класса; оно завоевало привержен-цев и среди образованных людей. Я оцениваю это как неизбежное историческое явление нашей эпохи, в особенности если принять во внимание духовную анархию западной культуры, в которую я включаю и идеологию Третьего рейха. Национал-социализм не более чем куча отбросов на фоне безотрадной духов-ной пустыни. В противоположность этому в России развивается единая и со-вершенно не поддающаяся на компромиссы духовная и биологическая сила. Цель коммунистов, заключающаяся в осуществлении всеобщей духовной и ма-териальной мировой революции, представляет собой своеобразный положи-тельный заряд, противопоставленный западному отрицанию.

Изумленный Шелленберг слушал, как Мюллер, обычно мало словоохотливый, излагал невероятные речи от имени человека, которого до тех пор считали экс-пертом и охотником за головами коммунистов. Мюллер, впрочем, настойчиво продолжал, напомнив о своем скромном происхождении, своем восхождении от рядового полицейского, и о том, что он «не завяз в закостенелом оптимизме консервативной традиции». И, упомянув о Шульце-Бойзене, о Харнаке, и о дру-гих он продолжил: «Они чистые интеллигенты, прогрессисты-революционеры, которые всегда стремились достигнуть окончательного решения, которые заня-ли твердую позицию, которая отсутствует у большинства наших западных ин-теллигентов, исключая, возможно, некоторых эсэсовцев».

Эта своеобразная восхищенная проповедь заканчивалась так: «Если бы мне позволено было высказаться по этому вопросу, то мы заключили бы соглашение с ним (Сталиным) в кратчайший срок. Это был бы такой удар по зараженному проклятым лицемерием Западу, от которого он никогда не смог бы оправиться».

Эту спонтанную прямоту стоит запомнить. Шелленберг не смог воздержаться от иронии: «- Превосходно, товарищ Мюллер. Давайте сразу закричим «Хайль Сталин!», и наш маленький папа Мюллер станет главой НКВД.

Он посмотрел на меня, в его глазах таилась зловещая усмешка.

— Это было бы превосходно, — ответил он презрительным тоном, и его баварский акцент проявился сильнее. — Тогда бы вам и вашим твердолобым друзьям бур-жуа пришлось бы качаться на виселице».

Даже если предположить, что Мюллер тогда еще не был активным попутчиком Советов — а у нас есть достаточно много важных причин, чтобы считать, что он им уже был — то он действительно очень хорошо представлял себе весной 1943 года, что нечто вроде национал-советизма должно было скоро прийти на смену национал-социализму, против Запада. Для него не было важным, что этот тота-литаризм опирался на мощнейший полицейский фундамент, дополненный кро-вавыми чистками и Гулагом, о существовании которого он не мог не знать. Он не сомневался, что в этом фундаменте нашлось бы место и для него, «великого полицейского».

Когда в 1946 году одна из секретарш Мюллера описывала мне его, мне каза-лось, что она специально ругала своего шефа, характеризуя его так, как мне бы этого хотелось. В конце концов, эта фройляйн «Эдит» Мюллер была в то время только маленькой служащей, а не одной из трех руководителей его секретариа-та. Будущему суждено было доказать, что она была права. В любом случае, Шелленберг в 1943 году уже знал, что он должен был с недоверием относиться к Гестапо-Мюллеру, который не мог не знать, что Гиммлер, без ведома Гитлера, поручил ему прозондировать в Скандинавии шансы на компромиссный мир. Он не доверял ему настолько, что в своих мемуарах он добавил: «В конце 1943 го-да я узнал, что Мюллер установил контакт с разведывательными службами рус-ских».

Почему за этим утверждением в его книге, написанной в 1950 году, не последо-вали никакие уточнения? Книга Шелленберга, осужденного на шесть лет тюрь-мы Нюрнбергским трибуналом, но освобожденного в 1950 году за то, что предо-ставил союзникам много сведений о немецких разведывательных службах, явно подверглась цензуре. В 1957 году его «Мемуары», переведенные на француз-ский язык, уже были проданы тиражом более 12000 экземпляров. Множество историков ознакомились с ними сразу после их первого издания за границей, прямо перед преждевременной кончиной автора в 1952 году в Италии, куда ис-торик Андре Бриссо отправился на встречу с ним. Бриссо забыл спросить его об этой фразе, которая, между тем, была достойна серьезных исследований.

После 1957 года ни один автор не занимался исследованиями этого вопроса. Потом и имя Мюллера кануло в небытие.

Зато его подчиненный и друг Эйхман стал звездой наряду со множеством второ-степенных приспешников, общей чертой которых был антисемитизм, как будто бы вся история Рейха и тридцатых и сороковых годов сводилась только к этому.

Но тогда почему не осудить также и те волны антисемитизма, которые цикличе-ски обрушивались на Советский Союз и государства, ставшие сателлитами Москвы?

7.4. Игра между Гиммлером, Борманом и Кальтенбруннером

В 1942 году Шелленберг уже достаточно ясно разбирался в международной об-становке. Его офицеры и агенты за границей обладали лучшей подготовкой, по компетентности и по своим связям они превосходили представителей Мюллера, подобранных более по критерию их предполагаемой верности, чем в соответ-ствии с их талантами. В 1937 и 1938 годах зарубежный разведаппарат Москвы очень хорошо понимал разницу между обеими командами, но все погибло во время чисток, которые обезглавили его наилучшие элементы.

В четырех или пяти строках, несмотря на их типично советскую фразеологию, многотомная официальная история российской внешней разведки хорошо опре-деляет сложившуюся ситуацию: ««Красная капелла» включала в себя много-численные, зачастую не связанные между собой группы антифашистского Со-противления. Они работали либо самостоятельно, либо в контакте с советской внешней разведкой, а часть из них — под непосредственным кураторством Глав-ного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба Красной Армии».

Затем все было дезорганизовано. У тех и других больше нет контактов по той неизвестной им тогда причине, что руководившие ими офицеры разведки, ото-званные в Москву, были казнены или отправлены в Гулаг. Другие, в нелегаль-ном аппарате, ожидают новых инструкций, изумленные, потому что в 1937 году ими был получен приказ Сталина: «Прекратить любую работу против Германии».

Только некоторые офицеры ГРУ в нескольких странах, но не в Германии, стара-ются поддерживать связь со своими «подчиненными». Это большой беспорядок.

И мы практически не сможем понять, почему этим беспорядком не воспользова-лись ни СД, ни Гестапо, если забудем, что движение к германо-советскому пак-ту стало тогда уже бесповоротным, и будем принимать Мюллера за того, кем он не был, а именно, за охотника на советских шпионов.

Начиная с 1940 года редкие специалисты внешней разведки НКВД постепенно пытаются привести в порядок свои сети, с тем большими затруднениями, что уцелевшие после террора сотрудники или те, кто заменил исчезнувших, физи-чески не знают тех, кого они должны взять под свой контроль. Отсюда суще-ственная роль Горской и Короткова в этом отношении непосредственно до и по-сле 21 июня 1941 года.

В этот момент и во время войны действительно было необходимо, чтобы вре-менно прекратилось соперничество между чекистами НКВД и офицерами ГРУ. Зато на немецкой стороне ничего подобного не происходит: напротив, борьба за влияние между Абвером и СД или Гестапо часто принимает в своих послед-ствиях драматические масштабы.

(Иллюстрацией нового и более позднего проявления такого соперничества мо-жет служить история, случившаяся почти в наши дни. Когда в 1988 году я пре-зентовал свою книгу о ГРУ в Париже на улице Йены, некий советский «дипло-мат» О. Олейник подошел ко мне, взял за руку и сказал: — Ваша книга, на са-мом деле, не во всем точна, товарищ. (именно так!) В любом случае, это мы всем управляли, включая и ГРУ, когда было нужно. Упрек со стороны чекиста, который и не догадывался, что через два года тоталитарная империя распадет-ся. — прим. автора.)

В этой области, начиная с 1942 года, Гиммлер, как предполагается, контроли-рует расследования СД, Гестапо, военной контрразведки. В действительности ему все труднее и труднее находить общий язык с Мюллером, так как он заме-тил, что шеф Гестапо все чаще обходит его, напрямую встречаясь с Мартином Борманом и посвящая того в те дела, с которыми предварительно следовало бы ознакомить самого Гиммлера. Впрочем, что мог Мюллер там потихоньку готовить с Борманом?

Здесь стоит еще раз процитировать Шелленберга, потому что он единственное важное лицо, кто после немецкого поражения открыто описал эту атмосферу разногласий. Например, когда в июле 1942 года Гиммлер собрал Мюллера, адмирала Канариса и Шелленберга, чтобы обсудить расследование деятельности «Красного оркестра», но они также докладывали о важном советском проник-новении в немецкие учреждения в самой Германии и на оккупированных терри-ториях.

Вместо того чтобы сопровождать Шелленберга, Мюллер просит его самого отчитаться за проведенную ими вместе работу. Шелленберг не понимает почему, так как он, в конечном счете, отвечал только за треть общей работы, но Мюллер настаивает: «Генрих предпочитает вашу голову моей баварской физиономии, это очевидно!»

После этого Шелленберг соглашается и в одиночку предстает перед Гиммлером, который пролистывает отчет и спрашивает: — Кто отвечал за подготовку докла-да — вы или Мюллер? Глава СД, запинаясь, говорит, что Мюллер, но Гиммлер, будто ничего не услышав, продолжает свой монолог: — Я очень хорошо узнаю его здесь. Для него типично преуменьшать достижения других и выставлять се-бя в наиболее благоприятном свете. Это мелко, и вы можете так ему это и пере-дать.

В кабинет как раз вошел адмирал Канарис для рассмотрения вопроса со своей стороны. Из всех этих докладов следовало, что хотя сети «Красного оркестра» были выведены из игры, но сама организация, тем не менее, не была уничто-жена, как хотел это представить Гестапо-Мюллер в своем «окончательном до-кладе» в декабре 1942 года.

Однако немецкое командование располагало 64 попавшими в их руки радиста-ми с передатчиками, и даже если некоторые из радистов сумели об этом предупредить Центр, Берлин мог, тем не менее, снабжать дезинформацией Сталина и его генералов.

В этот решающий момент войны Гестапо-Мюллер интриговал, чтобы, помимо контроля над своей зондеркомандой, созданной для расследования одного лишь этого дела, получить также исключительные полномочия для ведения «радио-игры» с Востоком. Тогда сведения из штаба Вермахта и Абвера, как и СД, долж-ны были бы проходить через него, чтобы он мог снабжать СССР необходимой дезинформацией. И в таком случае он из первых рук знал бы, что было настоя-щим, что фальшивым для манипуляции фактами и людьми.

Гиммлер противился претензиям Мюллера. Тогда из тени выходит Мартин Бор-ман и обязывает Мюллера… взять на себя также и «радиоигру». Райнхард Ге-лен, руководитель западногерманской разведки после поражения нацистов, в 97

своих мемуарах «Служба» сообщает, что Борман в 1943 году располагал в сво-ем личном служебном помещении радиопередатчиком, который, как предпола-галось, должен был обеспечивать его связью с его сетью гауляйтеров, но на самом деле Борман использовал его для связи с Советами. Мы еще вернемся к его рассказу. Пока давайте отметим, что к нашему изумлению Гелен иногда упоминает со многими деталями Шелленберга и других персонажей, но никогда не говорит о Мюллере, как будто он даже не заслуживает упоминания! Ирония: вызывающий громкие споры историк англичанин Дэвид Ирвинг, которого ко-миссары мысли двух последних десятилетий прозвали «ревизионистом», подго-товил французский перевод мемуаров Райнхарда Гелена, тоже не заинтересо-вавшись этим молчанием автора вокруг Мюллера.

Такое же замечание можно сделать и по поводу биографии Гелена («Гелен: шпион века»), опубликованной в 1971 году Э.Х. Кукриджем (настоящее имя Эдвард Спиро): на протяжении всех 450 страниц своей книги он только три раза упоминает имя Мюллера. И лишь маленькое примечание в приложении сообща-ет, что шеф Гестапо, без сомнения, перешел на советскую сторону в 1945 году.

Таким образом, между летом 1942 и началом 1943 года власть Гиммлера все слабеет. Мюллер действует в обход его. Шелленберг говорит ему только то, что он сам хочет. Затем в течение семи месяцев после убийства Гейдриха в мае 1942 года в пригороде Праги, Гиммлер «устраивает уборку» в архивах своего бывшего заместителя. Но если он находит там много материала о том или ином высокопоставленном лице, даже о себе самом, то о Мюллере он не находит ни-чего существенного. По крайней мере, он думает, что частично нейтрализует Мюллера, когда возвышает Эрнста Кальтенбруннера до руководства Главного управления имперской безопасности (РСХА), следовательно, ставит его на должность второго человека после себя. Но это — бесплодная попытка.

7.5. Австриец возглавляет РСХА

Конечно, Гиммлер сделал любезность Гитлеру, поставив Кальтенбруннера на этот пост, на первый взгляд важный. Фюрер сохранил в себе привязанность к австрийцам и Австрии, вызванную своей ностальгией по временам своей моло-дости. Но что потом? Иерархически Мюллер зависел от Кальтенбруннера, такого же высокомерного, как и сам баварец.

В действительности же шеф РСХА оказался необходимым человеком в админи-стративном плане, но с политической и даже с чисто «полицейской» точки зре-ния он был «свадебным генералом», за исключением лишь тех случаев, когда глава Гестапо считал, что ему лично не следует в них «пачкаться».

Кем же был этот большой Кальтенбруннер, который с высоты своего роста в 1 м 94 см с плохо скрываемым состраданием созерцал маленького и уже пузатого Гиммлера? В возрасте девятнадцати лет он связался с первыми пронацистскими группами Австрии, но формально не вступал в них. Затем в 1934 году он со своими соучениками Отто Планеттой и Францем Хольцвебером организовал убийство канцлера Энгельберта Дольфуса. Два его друга были повешены, а он выпутался совершенно невредимым, при так никогда и не выясненных обстоя-тельствах. Ему даже вскоре после этого удалось создать пронацистские ячейки в окружении канцлера Курта Шушнига, что привлекло к нему внимание Гейдри-ха, который и помог ему перебраться в Берлин в 1936 году.

Мартин Борман тоже внимательно следил за ним, так как, будучи дипломиро-ванным юристом, Кальтенбруннер убедил Гейдриха, что вместо того, чтобы напрямую браться за некоторых богатейших еврейских банкиров, лучше было бы «аризировать» их банки. Так, для могущественного банка братьев Оппен-гейм достаточно было заменить их на посту директоров их же компаньонами Германом Йозефом Абсом и Робертом Пфердменгесом. Оппенгеймов попросили больше не показываться на публике. Они жили бы как советники, в недоступ-ных для общественности офисах.

Изворотливость, достойная Гестапо-Мюллера, но придуманная, однако, этим австрийцем, высоким, как лесоруб, закоренелым пьяницей, которого, впрочем, холодный и вежливый Ялмар Шахт, великий финансист Рейха до конца 1938 года, отнюдь не считал таким недалеким, как хотел убедить его Мюллер. Мюллер скорее насмехался над этим назначением, потому что каким бы хорошим юристом и любителем хорошей жизни Кальтенбруннер ни был, но он совершен-но ничего не понимал в вопросах полиции и внутренней безопасности. Впрочем, Мюллер сразу же под предлогом помощи и советов «господину директору» влез в его окружение.

«Этот плут, как говорил о нем Шелленберг, нашел более сильного, чем он. Гиммлер грубо ошибся, думая, что сможет нейтрализовать Мюллера».

Но именно Борман, в конечном счете, дергал за веревочки в этот поворотный момент войны. Потому что именно 1943 стал годом, в который — это следует за-помнить — большая часть соратников Гитлера начинает его предавать: Геринг, через свои личные каналы в Скандинавии, пусть даже и чересчур поздно, что-бы хоть когда-то выкарабкаться из нацистского осиного гнезда; Гиммлер, кото-рый тоже через своего массажиста Феликса Керстена пытается зондировать скандинавских друзей из западных кругов; Борман, наконец, который говорит в своем окружении, что пора уже «предусматривать самое худшее», так как во-преки речам Геббельса, Берлин уже не сможет выиграть войну.

Между тем, оказывается, что в конце этого 1943 года, ввиду технической необ-ходимости Мартин Борман должен хоть и в очень небольшой степени посвятить Кальтенбруннера в проект, который он тайно начинает. Речь идет о том, чтобы ради обеспечения выживания Рейха организовать нелегальный перевод за гра-ницу секретных фондов и передачу промышленных патентов; с чем согласятся и крупные немецкие предприниматели, когда они присоединятся к заговору.

Если война будет проиграна, предусматривал Борман, то после имущества и фондов, в «дружеские» страны переправят и людей. Мюллер «в деле», но Каль-тенбруннер об этом не знает. Он об этом говорит намеками своей любовнице Гизеле фон Вестарп. Он не знает, что это Мартин Борман подсунул ее ему в по-стель, и что она отчитывается перед ним о поведении своего любовника. Она любит Эрнста. Она также любит и легкую жизнь. Она докажет это в 1945…

ГЛАВА VIII

8.1. Двойная игра на службе врагу

Почему Генриху Мюллеру летом 1942 года понадобилось так много времени, чтобы ознакомиться с методами секретной корреспонденции, тайнописи, неви-димых чернил и микроточек? Это желание полицейского, чтобы знать все боль-ше и больше, или чтобы, овладев некоторыми способами, пользоваться ими са-мому? Но если пользоваться, то для связи с какими таинственными собеседни-ками? Знаменитый американский исследователь, знаток применения и раскры-тия кодов и шифров во время Второй мировой войны Дэвид Кан сообщает об этом факте в своей книге «Шпионы Гитлера» лишь мимоходом, не уточняя. Итак, этим летом 1942 года, поворотного года войны, десятки значительных до-кументов накапливаются в кабинетах шефа Гестапо, причем кажется, что он пренебрегает наиболее существенными из них.

Мюллер и его служба, однако, не бездельничают: его люди трусят в Германии бывших коммунистических активистов, социал-демократических или христиан-ских противников нацизма, например, из «Белой Розы»; он сам часто отправля-ется для инспекций в концентрационные лагеря, где его вербовщики продол-жают отбирать потенциальных агентов; он также много путешествует. В январе 1942 года он в Париже наводит справки по отчетам французских агентов Геста-по; в октябре он находится в Лиссабоне; в ноябре он присутствует в Париже в допросах… Тем не менее, больше всех других его должны были бы занимать два важных вопроса. Вначале дело «Макса»: во время нескольких встреч с ним и его помощниками для согласования действий Абвер и СД задавали друг другу вопрос, не был ли этот невероятный информатор, в конечном счете, королем дезинформации. Второй пункт, который следовало изучить в первую очередь: последствия того, что службы радиоперехвата Абвера в Европе обнаружили го-дом раньше, 15 июня 1941 года.

В три часа ночи дежурный офицер центра радиоперехвата в Кранце в Восточ-ной Пруссии вдруг засек новый передатчик. Чтобы обнаружить этот радиопере-датчик и другие, поддерживавшие связь с СССР, началась длительная облава: в Бельгии, в Нидерландах, во Франции и вплоть до Болгарии. Сети, которые назовут «Красным оркестром», выходили из тени.

Немецкая контрразведка вначале думала, что разоблачила «агентов Коминтер-на». В действительности же здесь действует именно Четвертое управление Красной Армии, ГРУ. Только в августе 1942 года Мюллер просыпается и получа-ет от Гиммлера руководство специальной группой, чтобы заняться этим, он и только он.

Но давайте рассмотрим вначале дело «Макса», так как оно с июля по сентябрь 1942 года было связано со Сталинградом, одним из важнейших сражений вой-ны.

8.2. Молчание «специалиста»

«Макс» играет первостепенную роль, так как немецкое высшее командование получает от него удивительные стратегические сведения. Большая их часть до-стоверна.

Настоящее имя «Макса» Фриц Каудер. Он родился в Вене в 1903 году, получил классическое образование, затем работал спортивным журналистом в Австрии и Швейцарии, после этого «подрабатывал» разными недолговременными коммер-ческими сделками. Наконец, он стал информатором Абвера в Венгрии. Он будет отправлен в Болгарию, где станет работать для СД на Балканах под руковод-ством Вильгельма Хёттля, одного из сотрудников Вальтера Шелленберга.

Удивительный «Макс». У него есть друзья в полудюжине стран. Некоторые из них якобы просочились очень высоко в аппарат Сталина. Это и русские бело-эмигранты, разбросанные, главным образом, во Франции, в Швейцарии и в Гер-мании. Антисоветчики, разумеется. Вот кто должен был бы живо заинтересовать 101

Мюллера, введенного в курс дела в ходе рабочих собраний между Абвером, СД и Гестапо.

Одного из друзей «Макса» зовут Николай Владимирович Скоблин. После войны обнаружится, что этот русский белоэмигрант, который завоевал во Франции до-верие генерала Евгения Миллера, важной фигуры в среде русских эмигрантов, был в 1937 году главным организатором его похищения средь белого дня в Па-риже. Со своими сообщниками в парижской полиции комиссарами Синьясом и Прето, что прекрасно объясняет, почему расследование не продвигалось в те-чение пятнадцати месяцев, и почему все следы ушли в песок. Скоблин был со-ветским агентом. Они тоже.

Другой друг: Антон Васильевич Туркул, бывший командир белогвардейской ди-визии в Гражданской войне в России в 1917 и 1918 годах, затем эмигрировав-ший в Германию. Только после 1945 стало известно, что и он был советским агентом. Одним из его контактов во Франции был Владимир фон Петров, кото-рый, в свою очередь, был связан с одним очень высоким руководителем бри-танской разведки МИ-6 накануне Второй мировой войны, и обманывал его в пользу разведывательных служб СССР.

«Макс» управлял этими связями (мы перечислили только наиболее заметные), передавая Абверу невероятно точные сведения о перемещениях советских войск в Сталинграде и вокруг него, и на нескольких фронтах. Полагали, что один из его агентов присутствовал на заседаниях Совета обороны под предсе-дательством Сталина. За сорок восемь часов, через промежуточную радиостан-цию, «Макс» узнавал о принятых там решениях, иногда в тезисах, иногда с по-разительными подробностями.

Он в то время находился в Болгарии. Полковник Отто Вагнер, руководитель Аб-вера в этой стране, рассказал мне о причинах, по которым он сомневался в правдивости «Макса».

Ваггнер обнаружил, что «Макс» лгал, когда утверждал, что его радиосвязь с Москвой и обратно проходит по каналам болгарской разведки. Вагнер занимал в Болгарии слишком хорошее положение, чтобы очень быстро догадаться, что это не может быть правдой. Эта болгарская разведка была полностью под кон-тролем множества его агентов. Наконец, он напрямик говорит «Максу», что то-му следовало бы найти другую ложь для объяснения своих каналов. «Макс» справляется с этим обвинением. Он утверждает, что придумал эту версию для защиты своих информаторов в СССР, и что в действительности его источники исходили от друзей, внедренных в Турции.102

Должность Пауля Леверкюна в Турции был эквивалентом должности Вагнера в Болгарии. В 1951 году он подтвердил мне то, что Вагнер думал о «Максе», и что у него тоже было достаточно информаторов в турецких разведывательных службах, чтобы быть уверенным, что «Макс» и в этот раз солгал. Оба сообщили адмиралу Канарису о своих подозрениях. Но, больше того, Вагнер еще посвятил меня в то, чему даже он сам не находил объяснения: его расследование и рас-следование многих из его друзей в окружении Канариса привели к Виго. Виго, испанский городок, в четырнадцати километрах от португальской границы.

На самом деле «Макс» общался с Москвой из Софии через секретный радиопе-редатчик, устроенный около Виго. И так же наоборот. Вот почему в среднем для этих радиообменов требовалось сорок восемь часов.

Канарис созвал по этому вопросу совещание. Без формальных выводов, так как «Макс» снова предоставил Абверу достоверные стратегические сведения. Не-сколько соединений советских войск, таким образом, погибли в настоящей кро-вавой мясорубке. Вследствие этого Канарис рекомендовал Вагнеру продолжить наблюдать за «Максом», но пока «ничего не предпринимать против него».

Еще одно замечание: превратности судьбы столкнули меня в 1948 году с одной немецкой супружеской парой, которая в описываемое нами время и после 1945 года находилась в Лиссабоне. Они дали мне список португальцев, которые ра-ботали для Бормана, и были замешаны в 1944 году в денежные трансферты, перемещения фондов, переводы вкладов, валюты, золота из Германии в Порту-галию. Эта пара заверяла меня, что в октябре 1942 года некий загадочный по-сетитель, прибывший из Виго, встречался с Мюллером в Лиссабоне, затем не-сколько часов спустя снова уехал.

Возможно, однажды откроются архивы, которые дадут ключ к этой тайне.

(Судя по этой главе, Пьер де Вильмаре повторил весьма распространенную среди за-падных исследователей истории спецслужб ошибку. Он спутал двух людей: Рихарда (а не Фрица) Каудера, псевдоним Рихард Клатт, работавшего на несколько сторон агента и «фабрикатора» информации — именно он, австрийский еврей, родился в Вене, был спортивным журналистом, и действовал на Балканах, поддерживая связь с русской бе-лой эмиграцией там, и «Фрица Каудерса», он же «Макс» — один из псевдонимов совет-ского агента Александра Демьянова («Гейне»), дезинформировавшего немцев по пору-чению советского НКВД. — прим. перев.)

8.3. За «Максом» и другими: генерал В.С. Абакумов

Вышедшая в 1988 году книга американского автора Джона Дзиака «Чекисты. История КГБ» неожиданно дала в руки исследователям чрезвычайно важную информацию: «Макс» на самом деле был одним из наилучших агентов совет-ской контрразведки, в данном случае генерала Виктора Семеновича Абакумов, второго человека в ней с 1942 года, а начиная с 1943 года — ее начальника. Абакумов напрямую подчинялся Сталину, и только ему одному. Даже сам Лав-рентий Берия, глава государственной безопасности с 1938 года, не знал, что за рамками своих официальных функций Абакумов вел игру «Макса», без ведома Совета обороны.

Виктор Семенович Абакумов родился в Москве в 1908 году, поступил на службу в НКВД в 1932 году, в 1941 году был заместителем министра (наркома) внут-ренних дел и, начиная с 1943 года, вторым человеком в зарождающейся орга-низации, которую затем назвали «СМЕРШ» (сокращение от слов «Смерть шпио-нам!»). Это была одновременно служба убийц в СССР и во всем мире, и мозг наиболее тайных подрывных операций.

Абакумов всего один год приобретал опыт в этой организации, вначале неболь-шой, когда его начальник, находившийся в командировке в Киеве, лишился ног при бомбежке и кончил жизнь самоубийством. Абакумов, уже пользовавшийся к тому времени уважением Сталина, стал его преемником. До 1951 года он был одним из наиболее значительных фигур Кремля. Между тем, до сегодняшнего дня (2002) не была написана ни одна его биография, потому что она, несомненно, породила бы много проблем не только в СССР, но даже в России в наши дни, настолько этот человек был впутан в интриги, одним из «героев» которых был как раз Генрих Мюллер.

В любом случае, в деле «Макса» именно Абакумов дергал за ниточки, и Энтони Блант — тот самый один из пяти важнейших советских шпионов в Великобрита-нии наряду с Кимом Филби — пролил на это свет. Когда его допрашивали в 1956 году (следовательно, намного раньше, чем Лондон официально признал его из-мену), Блант рассказал, что в одной партии документов, которую он передавал советской разведке, были как раз результаты радиоперехвата, среди которых и радиограммы, которыми обменивались «Макс» и Москва. И вот, когда он об этом сообщил своему «куратору» из советской разведки, его собеседник улыб-нулся: «Макс» был одним из «наших»!

Один из наших! На самом деле он часто получал из Москвы, которая поддержи-вала этим способом доверие к его информации, точные сведения, составленные Абакумовым. Таким образом, те или иные части действительно были брошены против немцев в определенном месте. Предупрежденные «Максом», немцы без труда устраивали им там мясорубку…

Невероятно, что Мюллер ни мгновения не беспокоился о «Максе». Никто из высших офицеров Абвера, которые окружали Канариса и выжили на войне, ни-когда не слышал, чтобы Мюллер хоть раз высказывал свое мнение о нем, в то время как эта проблема терзала немецкие разведывательные службы. Иногда приводили пример сомнительной информации, поступившей от «Макса», но в другой раз его сведения правильно освещали положение, или позволяли избе-жать опасности. Мюллер иногда молчал, иногда шептал, что он этим занимает-ся, и больше ничего.

На другом конце этого канала был генерал Абакумов, чья фигура еще не раз появится в этой истории с 1943 по 1951 год. Истории, где надо следовать за хронологией, так как в каждом ее эпизоде появляется Мюллер.

8.4. Зондеркоманда против «Красного оркестра»

Что же за люди собрались в этой специальной команде, которые, начиная с се-редины августа 1942 года, но главным образом в 1943 году и позднее являются единственными специалистами, получившими приказ бороться с советскими агентурными сетями в оккупированной Европе?

Они приходят из четырех главных отделов Гестапо. Всего их двадцать пять че-ловек, и все они отобраны Мюллером. Двое отныне находятся в Париже, и трое помогают Мюллеру в Берлине. Хорст Копков — с самого начала один из наибо-лее активных. Выходец из уголовной полиции, вступивший в партию в 1931 го-ду, а в СС и в Гестапо в 1934 году, Копков это главный следователь, которому помогает еще один профессиональный полицейский без какой-либо идеологии, который разделяет точку зрения Гестапо-Мюллера, что он мог бы служить лю-бому режиму, так как он профессионально делает свою работу.

Этого помощника зовут Йоханн Штрюбинг. Ему 36 лет, и он знает Копкова с 1937 года. Оба действуют с грозной эффективностью, с тех пор как в конце ав-густа 1942 года они ухватились за дюжину нитей, ведущих в некоторые мини-стерства Рейха. Тем не менее, именно благодаря Абверу они взяли с поличным одного из наиболее важных информаторов «Оркестра» в министерстве авиации.

(Харро Шульце-Бойзена. — прим. перев.)

Рядом с Копковым также Фридрих Панцингер, выходец из Мюнхена, как и Мюл-лер. Он был коллегой последнего с 1919 года, и поднимался вслед за ним по карьерной лестнице в баварской полиции. Как только Мюллер оказался у Гей-дриха, он привел в Берлин и Панцингера. Начиная с 1937 года, он стал одним из наиболее надежных сотрудников Мюллера.

В 1943 году он является тенью главы Гестапо во всех расследованиях рядом с комиссаром уголовной полиции Карлом Гирингом, который умрет от рака зимой 1943 года.

Третий человек команды, это Хайнц Паннвиц, родившийся в 1911 году, капитан (хауптштурмфюрер) СС. Он помогал в Праге Гейдриху до убийства последнего. Именно он, вместе с Мюллером, организовал уничтожение виновных в этом по-кушении и, практически сразу же, — безжалостные репрессии во всей стране. Тем не менее, Паннвиц это тот самый человек, который — если поверить его за-явлениям еженедельному журналу «Дер Шпигель» в 1968 году — отстаивал свое мнение, что Гестапо «должно было покончить с пытками и жестоким обращени-ем, которые, в конечном счете, оборачивались лишь тем, что порождали новых противников, и что лучше стоило бы играть с теми, кто арестован». Мюллер, по его словам, после этого посмотрел прямо в глаза своему собеседнику, не говоря ни слова. Но, в следующем, 1943, году, после допросов, которые не привели ни к какому признанию, он якобы сказал ему: «В конце концов, сделайте то, что вы мне предложили в прошлом году. Разыгрывайте карты, которые вам кажутся хорошими. Здесь, в рутине наших служб, мы ничего не добьемся!»

Типичная двусмысленность Мюллера. Провести игру с пленниками зондерко-манды. Но к чему должна была эта игра привести?

Осенью 1942 года Гитлер все еще был в гневе. Когда ему сообщили о первой волне арестов, он формально приказал Мюллеру «покончить с этим до конца года». Теперь было уже лето 1943 года, и то, что Гитлер принял за маленькую измену, не прекращало расширяться.

В Абвере иронизировали. В своем докладе Гиммлеру и Гитлеру, датированном 24 сентября 1942 года, Мюллер уверял, что в настоящее время «Красный ор-кестр» «абсолютно разгромлен». Но доклад Абвера от 24 марта 1943 года при-вел намного больше данных, чем предыдущие обзоры руководителя Гестапо. Очень странно, но Гестапо-Мюллер тут же снова набросился на молодого про-курора Манфреда Рёдера: с этим пора заканчивать. Из 117 текущих дел, 76 бы-ли завершены для судебного производства. Чего он, мол, еще ждет, чтобы начать процессы?106

При подробном исследовании того, что последовало из этих дел, то есть, из то-го, кого осудили и казнили, или же, после неприметного вмешательства Мюллера, пощадили, складывается однозначное впечатление, что кто-то каким-то об-разом на расстоянии управлял удивительной сортировкой. Жертвоприношение того или иного агента навсегда ложилось тяжелым бременем на советский ап-парат в Германии, в Бельгии, в Нидерландах, во Франции, и т. д., однако, не было ли у «Центра» своих причин посылать на расстрел некоторых из своих преданных агентов, чтобы этим спасти других? Других, которых мы после 1945 года обнаружим, из расчета одного из трех, если говорить только о сети Треп-пера, в Восточной Германии, да еще и почти сразу же на первостепенных должностях!

Возвратимся к этому аспекту проблемы. В 1943 году самое важное состоит в том, чтобы хорошо уяснить себе, что технически Берлин не мог бы вести свою большую радиоигру только лишь с одними работающими под его контролем радистами — т. н. «пианистами». Ему нужно было держать при себе достаточно ин-форматоров, чтобы надлежащим образом отвечать на вопросы Москвы, которая часто требует новых сведений от X или Y, и которая может с их помощью полу-чить определенные данные о людях, а также тактические и стратегические по-дробности.

ОКВ (Верховное главнокомандование немецкого Вермахта) беспрерывно жало-валось, что Борман и Мюллер присвоили себе право копаться в его документах, чтобы с их помощью заставить Москву поверить в то, что ее сети продолжают функционировать, даже понеся потери. Идентичные жалобы поступают и от Ка-нариса. Вообще-то, это Абвер был создан для проведения такого рода опера-ций, но зондеркоманда, располагая поручительством Гиммлера и приказами Гитлера, могла по своей прихоти распоряжаться сведениями и связями Канари-са. Риббентроп в министерстве иностранных дел, со своей стороны, злился отто-го, что не принимал участие в «Большой игре», и что сведениями из документов его министерства пользовались без его разрешения.

В своих воспоминаниях (пусть даже «отредактированных» в соответствии с его вкусом и со вкусом его бывших хозяев в Москве), Леопольд Треппер уточнял: «Начиная с лета 1943 года, никто иной, как сам Мартин Борман вплотную заин-тересовался этим делом. Он не только создал группу экспертов, готовящих ма-териалы, нужные для «Большой игры», но и самолично пишет и редактирует донесения для Москвы».

У Канариса ходили слухи, что на самом деле Борман и Мюллер под предлогом дезинформации вели игру в согласии с Москвой. Тем более что после поражения под Сталинградом среди высокопоставленных фигур Берлина, если не счи-тать тех, кого фанатизм лишил слуха и зрения, уже мало кто верил, что Герма-ния еще может выиграть войну.

Все историки знают, что многие, от Геринга до Гиммлера, и от Гиммлера до Бормана, чтобы спасти свою жизнь, пытались вести переговоры либо с Западом, либо с русскими, под предлогом защиты будущего Германии.

Другое замечание: если верить немецким архивам, то Мюллер и Борман в пред-дверии 1944 года использовали, по крайней мере, половину из приблизительно двухсот передатчиков, запеленгованных, захваченных или работавших под их контролем в Европе, из них пятьдесят на Балканах.

Иными словами, для такой работы им понадобился бы не один, не два или три «Макса», а несколько десятков. Но ведь невозможно, чтобы такое количество двойных агентов могли бы так долго водить Москву за нос. Несколько приме-ров, приведенных ниже, впрочем, доказывают, что это и не могло быть так.

Потому удивительно, что как апологеты, так и противники «Красного оркестра» затуманили эту проблему. Впрочем, даже чествуя героев этих сетей, наиболее фанатичные советские историки избегали называть такие цифры. И почему Москва никогда ни слова не говорила по поводу Бормана и Мюллера, двух ос-новных виновников этих манипуляций? Это молчание — одна из убедительных причин того, почему появилась эта книга.

8.5. Загадочные побеги, но без наказания охранников

Столь же трудно хоть на минуту поверить, что никто из радистов, находившихся под контролем немцев, не предупреждал Центр. Весь мир знает, что в условиях техники радиопередач того времени операторы, принимавшие радиограммы, знали «почерк» каждого из своих «корреспондентов», как меломан на слух узнает игру пианиста. И даже если они были перегружены сообщениями, то од-ной ошибки, вставленной в текст, было бы достаточно, чтобы предупредить, что они уже не на свободе.

При рассмотрении дела Йоханна (Иоганна) Венцеля, одного из основных персо-нажей «Оркестра» в Северной Европе, мы узнаем, что в день его ареста, 30 июля 1942 года, ему хватило времени, чтобы предупредить, что его взяли. Старый групповод агентурных сетей ГРУ, Венцель с 1933 по 1935 годы работал в Германии, после чего уехал в Бельгию и в Нидерланды закладывать основы сетей, которые затем унаследовали как Гуревич-«Кент», так и Леопольд Треппер, он же «Жан Жильбер», «Отто», «Дюбуа», «Дзумага» и другие псевдонимы.

У Венцеля, агентурный псевдоним для Центра «Герман», была любовница по имени Жермена Шнайдер, швейцарка по происхождению. Она еще в 1928 году прошла проверку как курьер Коминтерна, прежде чем стать его курьером в Ни-дерландах, Бельгии и Люксембурге. Когда эту пару арестовывают, то комиссар зондеркоманды Томас Амплетцер становится «контролером» Венцеля, который лишь после жестокой «обработки» согласился участвовать в этой игре, которая изначально велась «краплеными картами», так как на том конце линии генерал Абакумов и его помощник Павел Мешик (которые со стороны СССР играют ту же роль, что Борман и Мюллер играют с немецкой стороны) притворяются, что об-мануты. И как внушить доверие к Венцелю?

Абакумов не жалеет людей. Дело «Макса», когда он пожертвовал жизнями не-скольких тысяч советских солдат, это подтверждает. И когда Амплетцер застав-ляет Венцеля настойчиво просить Москву отправить двух техников, их сбрасы-вают в Германии на парашютах в сентябре 1942 года… после чего они немедленно были арестованы. Впрочем, это подвергло Венцеля риску того, что его впоследствии могли бы обвинить в том, что это он устроил им ловушку.

Игра длится пять месяцев. Затем в январе 1943 года Венцель замечает, что охранник помещения, где он содержался, оставил ключ с внешней стороны сво-ей двери, не защелкнув ее. Тогда он оглушил охранника, когда тот мешал ко-чергой в печи, и убежал через окно. Он смешался с толпой на улицах Брюсселя, потом убежал в Нидерланды, откуда, благодаря своей сети «Хильда», он преду-предил Москву, что все в порядке.

Придирчиво разбирая все то, что осталось в немецких архивах, и свидетель-ства, собранные бельгийскими, американскими, французскими союзниками и т. д., мы нигде не находим сведений о том, что после побега Венцеля его охран-ников и «кураторов» наказали. Немец Хайнц Хёне, один из наиболее серьезных историков, занимавшихся этим делом, напротив, четко указывает, что и после этого Амплетцер продолжил радиоигру с Москвой с другими радистами. Как будто ничего не произошло. Как будто Венцель не мог поднять тревогу!

Этот эпизод — не единственный, который вызывает вопросы. Например, почему Жермену Шнайдер, которую арестовали одновременно с Венцелем, практически незамедлительно освободили под предлогом, что она якобы ничего не знала о деятельности своего любовника и ограничивалась тем, что спала с ним?

(Жермена Шнайдер была повторно арестована в конце 1942 года в Лионе, куда ее направил для дальнейшей работы Леопольд Треппер. После этого она находилась в ла-гере до 1945 года, пока ее не освободила Красная армия. (по данным досье ЦРУ на «Красный оркестр») — прим. перев.)

В то время множество арестованных, для арестов которых почти не было осно-ваний, удерживались в тюрьмах, пока тщательное расследование проверяло их алиби. Многих заключенных пытали, зато у других была «уютная жизнь». Рома-нист Жиль Перро сам использует такие слова, когда пишет об обращении немцев с Леопольдом Треппером, после того, как Гестапо арестовало его у его дантиста 24 ноября 1942 года.

Карл Гиринг, глаза и уши Мюллера в Париже при Генрихе Райзере, шефе мест-ной зондеркоманды, практически побратался с Треппером во время их бесед-допросов на парижской улице Соссэ. Известно, что между жертвой и палачом иногда возникает некоторое соучастие, поскольку речь идет о двух разумных существах, а не о простых зверях, тем более в службах разведки и контрраз-ведки, но тем не менее! Мюллер потребовал, чтобы заключенные зондеркоман-ды постоянно носили наручники. Некоторые ходили в наручниках даже в своей камере. Зато другие вообще их не носили, и отнюдь не только «звезды» «Ор-кестра». Так, два радиста, «Жожо» и «Мишель» в декабре 1943 года, вскоре после их ареста, весьма легко сбежали.

За десять недель до этого убежал также и Треппер. К его охранникам не приме-нили никаких дисциплинарных санкций. Хайнц Паннвиц, который сменил Ги-ринга в руководстве парижского отдела зондеркоманды, боится, что его разжа-луют, когда Мюллер вызывает его в Берлин. Но Мюллер его успокаивает: у него есть много других проблем, которые нужно урегулировать…

Побег Треппера заслуживает более подробного рассмотрения. Будучи «уютно» интернированным в особняке в Нёйи, на углу проспекта Виктора Гюго и улицы Рувре, Треппер являлся кем-то вроде почетного гостя у верного сотрудника Мюллера Вильгельма (Вилли) Берга, своего «куратора». Этот бывший телохра-нитель Риббентропа — если верить Трепперу — ежедневно держал его в курсе продвижения расследования Гестапо. Он сообщает ему, что один из его помощ-ников Гилель Кац был арестован; что Гарри Робинсон, один из наиболее важ-ных агентов СССР на протяжении многих лет, скоро будет арестован. Он якобы даже пригласил его присутствовать, из своей машины, при аресте вышеназван-ного Робинсона.

(Все свидетельства доказывают, что на самом деле Треппер опознал Робинсона из автомобиля, чем способствовал его аресту — прим. автора.)110

Берг настолько доверяет Трепперу, что даже разрешает ему побеседовать, без своего присутствия, с бедным Гилелем Кацем, которого только что пытали… Берг организовывает встречу между Треппером и молодой продавщицей Жюльеттой Муссье, через которую, как Треппер убедил немцев, он смог бы пе-редать письмо Жаку Дюкло, а, стало быть, в Москву, что усилило бы доверие к версии, что Треппер собирается обмануть Гестапо.

И вот Треппер, без наручников, за которым просто следуют на расстоянии, хо-дит к парикмахеру, к портному, по магазинам, на «мнимые явки». Как же они на самом деле глупы, эти гестаповцы, и как умен и ловок «Большой шеф»!

Этот фарс заканчивается побегом Треппера в аптеке «Байи», около вокзала Сен-Лазар, где он якобы нашел некое чудодейственное лекарство, в котором нуждался Берг. Треппер исчезает из аптеки через другой выход, в то время как Берг все дожидается его в машине. Он ждет полчаса, прежде чем отреагиро-вать…

Эта забавная история известна. Но мы, несмотря ни на что, вернемся к ней, по-тому что удивительно трудно поверить в то, что Берг так долго пассивно сидит, пока один из «героев» «Красного оркестра» убегает. В своей апологии Треппе-ра писатель Жиль Перро уверяет, что образ действий Берга можно объяснить с помощью психоанализа! Пустой аргумент. Он добавляет, что Берг, Паннвиц и другие хотели скрыть от Берлина эту непростительную ошибку. Это еще один аргумент, который никуда не годится, так как в последующие дни Гестапо от-правляет на все свои посты и всем информаторам во Франции объявление о ро-зыске «Жильбера», то есть Треппера. И Берлин никого не наказывает.

А в то же самое время Мари-Мадлен Фуркад, одна из руководителей сети Со-противления «Альянс», сбежала из тюрьмы в Экс-ан-Провансе. По срочному приказу Мюллера всех ее охранников поставили к стенке. Любопытная разница в обращении.

(22 октября 1974 года я должен был вместе с г-жой Фуркад участвовать в пере-даче французского телевидения в диалоге с Треппером, деятельность которого я исследовал в Бельгии и Германии. У меня на руках было много данных, пере-данных мне одним ответственным чиновником из бельгийской контрразведки. В последнюю минуту Треппер через своего адвоката потребовал, чтобы я не участвовал в передаче. Хотя я к тому времени уже был в студии, продюсер упросил меня уйти, потому что Треппер заявил, что в противном случае он от-кажется участвовать в анонсированном обсуждении. Нужно было «спасать передачу». Это свидетельствует о том, насколько Треппер боялся моих возможных разоблачений. — прим. автора.)

8.6. Допрашивающие говорят больше, чем их арестанты

Отметим удивительное рассуждение Хайнца Паннвица, которое тот высказал своему узнику «Кенту», когда в сентябре 1943 года сообщил ему, что Треппер сбежал. Итак. «Кент» узнает, что стало с Треппером, чего он не знал, с тех пор как убежал в Марсель.

— У этого не будет никаких последствий для нашей собственной работы, — заве-ряет его Паннвиц.

Все же необычно, что охранники, и, главным образом, профессиональные сле-дователи держат своих заключенных в курсе того, что происходит вокруг и око-ло их дел. Кроме того, отчего это Паннвиц был так определенно уверен?

В другой раз Берг лично ждет, пока ему удастся остаться один на один с «Кен-том», чтобы рассказать ему, что Михаил Макаров, один из его подчиненных ра-дистов, поддерживавших связь с Москвой, «арестован и уже много рассказал». Но апогея достигает Генрих Мюллер собственной персоной.

Обычно полицейские оставляют своих узников пребывать в неведении и сомне-ниях. Но когда и «Кента» перевозят из Марселя в Париж для основательного допроса, тотчас же в Париже появляется и Мюллер, чтобы присутствовать при допросах и, если возникнет потребность, вмешаться, так как ему известны все сведения. «Кент» рассказывает, что как только его ввели в кабинет, где Фри-дрих Панцингер стоял рядом с Мюллером и тремя другими эсесовцами, как Мюллер вмешался и спросил у своих помощников:

«Вы уверены, что этот молодой человек — действительно «Кент», который руководил в Бельгии крупной фирмой и, параллельно, советской разведывательной сетью? Это действительно он ездил на встречу с Шульце-Бойзеном в Берлин, получил от него информацию и передал ее в Москву?»

Таким образом, в нескольких коротких фразах, «Кент» узнает из уст Мюллера существенную часть своего собственного досье. Как такое возможно, что «вели-кий полицейский», который так гордится этим и хвастается своим прозвищем «Гестапо-Мюллер», вот так сразу раскрывает «Кенту», что именно уже известно немцам о его роли?

Если «Кент» в 1995 году без прикрас подчеркивает эту сцену, это значит, что он, со своей стороны, хочет разъяснить читателю, что Мюллер без сомнения не является тем крупным антикоммунистическим и антисоветским специалистом, каким его описывали, но что он уже в этот момент, или, возможно, уже давно, состоит в сговоре с Москвой.

Впрочем, вскоре после этого Мюллер приходит посмотреть на него в здание, где он находится под замком, прежде чем его переведут в особняк в Нёйи. Он ин-формирует «Кента», что Треппер заговорил и согласился участвовать в большой радиоигре с Москвой. Кто тут кого обманывает? Зачем нужно предупреждать «Кента»? Чтобы убедить и его тоже принять участие в этих манипуляциях? Мы в это вряд ли поверим, потому что, согласно рассказу «Кента» и документам из советских архивов, которые он опубликовал в приложении к своей книге, руко-водство ГРУ «с апреля 1943 года» знало, что Гестапо контролировало его. Его, Треппера и некоторых других.

Никто не заинтересовался этим вопросом, как и многими другими, ни сразу, ни когда он был гостем французского телевидения после выхода своей книги в 1995.

Двадцатью годами раньше, когда так много деталей еще не было известно, этот приступ заботливости, которую проявили следователи Гестапо по отношению к некоторым заключенным, питал мое недоумение и недоумение ряда иностранных специалистов.

В Бельгии и в Польше, где Треппер жил после своего освобождения из России, такое количество лжи «Большого шефа» в прессе вызвало удивление. Среди удивившихся был и Андре Муайен, один из подлинных героев бельгийского Со-противления, который после 1944 года имел дело с несколькими главными дей-ствующими лицами «Красного оркестра», а также один из трех руководителей бельгийской контрразведки, открывший для меня некоторые досье, собранные во время оккупации.

Если Москва еще с апреля 1943 года знала, почему же она тогда до начала 1945 года продолжала этот полностью фальшивый диалог, если не потому, что ее собеседники на самом деле информировали ее вместо того, чтобы дезинфор-мировать? Давайте, наконец, примем во внимание и то, что хотя Мюллер и Бор-ман обращались к ГРУ, в штат которого тогда входили Треппер и «Кент», но в действительности именно Абакумов занимался этой «Большой игрой». И, сам не зная того, именно Абакумов, начиная со свидетельства одного из наиболее важных перебежчиков, ушедших на Запад в 1960 году, даст нам один из ключей к загадке Гестапо-Мюллера.

ГЛАВА IX

9.1. Виктор Абакумов на линии

В конце весны 1943 года Карл Гиринг уже напал на след одного латышского эмигранта, когда по состоянию здоровья ему пришлось уступить свое место Хайнцу Паннвицу. Согласно его досье, этот латыш был бывшим генералом ин-тернациональных бригад в Испании, укрывшимся во Франции в 1938 году и осенью 1940 года предложившим свои услуги военному атташе советской ди-пломатической миссии при правительстве Петэна. Звали его Вольдемар Озолс. Он исчез в ноябре 1942 года, когда Вермахт захватил южную зону Франции.

Различные улики вывели расследование Гиринга, а затем Паннвица, на сеть, радиограммы которой иногда отправлялись в Лондон, а иногда в Москву. Панн-виц заставил «Кента» искать с ним контакт. «Кент», который видел, что петля Гестапо в любом случае затягивалась вокруг Озолса, попросил на это разреше-ние Центра, без ведома Паннвица. В таком случае «Кент» мог бы защитить Озолса, уверив Гестапо, что он, мол, его «перевербовал».

В этот момент, впрочем, Паннвиц, казалось, все больше и больше склонялся к идее сотрудничества с Москвой. После высадки американцев и англичан в Алжире и переноса военных действий в Италию разве не видел он, как говорил ему «Кент», что Германия проиграет войну? «Кент» уверял Паннвица, что смо-жет похлопотать за него перед своими начальниками, в то время как от запад-ных союзников такому важному деятелю Гестапо не стоило бы ждать никакой пощады. Маргарет Барча, любовница Кента, сумела со своей стороны завязать дружбу с любовницей Паннвица, чья бдительность все слабела.

Со своей стороны, Леопольд Треппер, который все более и более щедро прини-мал участие в радиоигре с Москвой, как в СССР, так и позже на Западе пред-ставил совершенно другую версию дела Озолса. Он безудержно осыпает «Кен-та» обвинениями и приравнивает его к «этому латышу», говоря, что «Кент» «поистине заслужил свои нашивки полноправного члена зондеркоманды».

Клевета, из которой Москва сделала официальный судебный приговор, но два-дцатью годами позже, в своих постановлениях о реабилитации «Кента», напро-тив, обвинила уже Треппера в измене. Но «Большой шеф» к тому времени уже умер.

Летом 1943 года через Озолса вышли на бывшего капитана французской армии Поля Лежандра, организатора сети «Митридат», чью просоветскую позицию уже очень давно оценили в Москве. Несмотря ни на что, после высадки союзников в Нормандии Лежандру пришлось удивиться тому, что требования Центра касают-ся больше состояния и передвижений англо-американских войск, нежели Вер-махта. «Кент» тогда ему пояснил, что сотрудничество между СССР и западными союзниками не было ни всеобъемлющим, ни доверительным, как это представ-лял себе француз, за исключением разве что некоторых особенных случаев.

В этот переломный момент войны у Озолса и Лежандра был их собственный шифр для связи с Москвой, доверие которой к ним было настолько большим, что радиограмма номер 47 от 9 сентября 1944 года требовала от них воспользо-ваться любыми возможностями для вербовки немецких офицеров, с которыми они имели или якобы имели контакты, в тот момент, когда атмосфера для этого будет благоприятной, «так как поражение Берлина неизбежно и неотвратимо».

Треппер настолько разошелся в своем желании убедить, что «Кент» — преда-тель, что в своем личном пересказе этой истории в мемуарах «Большая игра» он делает ошибку за ошибкой: он называет Озолса «Solja», в то время как его псевдоним был «Zola» («Золя»); он забывает, что в 1941 году, когда его пере-датчик был сломан, он вынужден был прибегнуть к помощи Лежандра и Озолса, чтобы восстановить контакт с Центром. Почему «Большой шеф» молчит об этом? Почему он, столь любящий рассказывать в печати и в воспоминаниях о своих высоких связях во всех кругах, в том числе в Виши, умалчивал о своих контак-тах с Озолсом и его друзьями, среди которых был Морис Виолетт, бывший гене-рал-губернатор Алжира и после 1945 года один из депутатов нового Нацио-нального собрания?

Тем не менее, в ноябре 1945 года (так у автора, на самом деле — 1944 — прим. пе-рев.), в то время когда французская контрразведка пытается хоть как-то упоря-дочить тот хаос из настоящих и фальшивых участников Сопротивления, многие из которых просочились в специальные службы Национальной обороны, Озолс и Лежандр были арестованы за сотрудничество с Гестапо.

Треппер утверждал, что они, наряду с «Кентом», были виновны в аресте 150 участников Сопротивления. Не только французская полиция была убеждена в том, что они не имели никакого отношения к этим арестам, но и советская про-куратура в 1953 году приходит к тем же выводам после восьми лет расследова-ний, в том числе и проводившихся в тайне советскими агентами во Франции. 115

В рассказе об этом эпизоде интересен тот факт, что после арестов Озолса и Ле-жандра некий полковник советской военной миссии СССР ходатайствует за них перед французским министерством внутренних дел. Полковника зовут Н.С. Но-виков. Он заявляет, что ручается за обоих задержанных, которых тотчас же освобождают. По приказу кого вмешался Новиков? По приказу своего прямого начальника, и им был не директор ГРУ, а начальник контрразведки, генерал В.С. Абакумов. Но ведь организационно «Кент», Озолс и Лежандр подчинялись ГРУ. Следовательно, это значило, что контрразведка властвовала и над службой военной разведки.

9.2. Рождение «Хакке»

К сожалению, в немецких или американских архивах не найдено никаких сви-детельств того, что в какой-то момент Генрих Мюллер заинтересовался отноше-ниями между Паннвицем, Озолсом и Лежандром. Но, возможно, ему приходи-лось одновременно заниматься слишком многими делами, так как он все больше и больше брал под свой контроль зарубежные расследования Гестапо, рассле-дования СД и, начиная с конца 1943 года, расследования подразделений отдела III F Абвера, специализировавшегося на радиоперехвате и контрразведке. Он, впрочем, поручил одному из наиболее верных своих помощников Гансу-Кристиану Шольцу контролировать радиоигру вместо себя, когда сам Мюллер решал другие задачи.

(В рассекреченном досье ЦРУ на Генриха Мюллера упомянут специалист по радиоигре Шольц, однако, имя его указано не как Ганс-Кристиан, а как Кристиан А. Шольц. Под этим же именем он упоминается в биографии Мюллера, написанной немецким автором Андреасом Зегером, и в немецком «Энциклопедическом словаре секретных служб XX века». Кстати, Зегер утверждает, что Кристиан Шольц не занимался радиоиграми. — прим. перев.)

Например, создание 16 мая 1943 года, с согласия Мартина Бормана, специаль-ного узла связи, расположенного в берлинском окраинном районе Грюневальд, на улице Кёнигштрассе, 11. Под предлогом реорганизации своих служб для большей эффективности, Мюллер оставил на Принц-Альбрехт-штрассе персо-нал, занимающийся административными вопросами и текущей документацией. В Грюневальде он занимался секретными документами, из канцелярии и секрета-риата, расположенных в правом крыле этого особняка. В левом крыле находил-ся генерал Вернер Хайссмайер (вероятно, Август Хайссмайер — прим. перев.), кото-рому было поручено сформировать для СД особые разведывательные и дивер-сионные группы для решения специальных задач.

(Нескольких из этих диверсантов в 1943–1944 годах высаживали с подводных лодок на побережье США. Большая их часть вскоре была арестована. Хотя с технической точки зрения их подготовка была прекрасной, но психологически и политически они не были готовы к жизни в Америке. Многие из них сами вско-рости сдались американским властям. — прим. автора.)

Другой тайный центр функционировал в берлинском районе Моабит, и в 1944 году там трудились с утра до ночи. В нем изготовляли фальшивые документы, большую часть которых Мюллер распределит в феврале и марте 1945 года, прямо перед падением Берлина. Там также в некоторых случаях меняли внеш-ность с помощью небольших косметических изменений ушей и носа. Безопасность этой «Tarnungszentrale» («центра маскировки»), где Мюллер заставлял аккуратно вести реестр мужчин и женщин, погибших во время исполнения слу-жебных обязанностей или предположительно исчезнувших во время бомбардировок союзников, обеспечивал комиссар уголовной полиции Карл А. Фойгт. Там также собирались списки жителей из муниципалитетов городов Германии и Ав-стрии, которые были или будут разрушены бомбардировками. Полезные списки, чтобы фабриковать личные данные людей и их документы, не поддающиеся проверке.

(Этот самый Карл Фойгт в 1949 году перебрался из Германии в Аргентину, при-хватив с собой пакет с документами и пленками, которые были перехвачены автором, но потом отправлены далее по известной схеме. Среди них были сним-ки, сделанные Евой Браун. Тайная схема проходила через Цюрих. В 1948–1949 годах автор поддерживал связь с Фойгтом, который работал в секретной сети Бормана, о которой еще пойдет речь в этой книге. Некоторые другие детали об этой истории автор получил от фройляйн Мюллер во время встреч с ней в Шварцвальде в 1946 году. — прим. автора.)

Осенью 1943 года Мартин Борман был вполне в курсе этой децентрализации организации Мюллера, и это потому, что без соучастия шефа Гестапо не могла быть проведена некая операция, о которой в то время знает разве что дюжина человек.

Серый кардинал фюрера вначале создал в Германии свою собственную структу-ру, благодаря декрету, одобренному Гитлером, который 16 ноября 1942 года назначил его «единственным ответственным» за гауляйтеров, нечто вроде пре-фектов, областных руководителей, которые управляли землями Германии и территориями, присоединенными к Рейху с 1939 года.

Чтобы действительно крепко держать в своих руках эту сеть, Борман решил, что руководители партии в этих провинциях отныне должны заниматься только пар-тийными делами и не вмешиваться в административные, экономические, промышленные и другие вопросы. В действительности с помощью этой схемы он собирался поставить на двух лошадей: на гауляйтеров, о верности которых себе он знал, и если он не был уверен в том или другом из них, то на провинциаль-ных партийных руководителей.

Как только эта инфраструктура была внедрена, Борман занялся параллельной структурой в промышленных и финансовых кругах, которые, как ему было из-вестно, проявляли сдержанность и недоверие по отношению к стратегии Гитле-ра и были озабочены постоянным отступлением Вермахта ввиду стремительного советского продвижения. Он повторял, что ни в коем случае не нужно быть по-раженцем, но, между тем, стоит «подготовиться к самому худшему», следова-тельно, обеспечить Германию средствами для ее выживания в случае вероятно-го поражения.

Но в планы эти были посвящены только его давние друзья: Георг фон Шницлер, директор в концерне «И.Г. Фарбен»; Герман Шмитц, его компаньон, и несколько промышленников и банкиров, чьи международные связи с 1920-х годов должны были после 1945 года заставить забыть их преобладающую роль в плане Бор-мана, разработанном после согласования (известного всем историкам, но нико-гда не проанализированного), которое состоялось в отеле «Мезон-Руж» («Крас-ный дом») в Страсбурге в августе 1944 года.

Эрнст Вильгельм Боле, гауляйтер Зарубежной организации партии (Auslandsorganisation), был одним из посвященных. Его задачей было подобрать надежных людей в среде влиятельной и многочисленной немецкой эмиграции Аргентины, Бразилии, Боливии и Парагвая. Они, в свою очередь, должны были предоставить подставных лиц: людей и фирмы для будущего перемещения зо-лота, валюты, промышленных патентов, и т. д., если поражение окажется неиз-бежным. Это и была организация Бормана, нити которой я обнаружил в период с 1946 по 1950 год, одновременно с соучастием в ней Гестапо-Мюллера, хотя и не знал тогда, что она носила имя Бормана, и не подозревал, что она с 1943 года развивалась под пристальным наблюдением генерала Абакумова.

Работа историка, как и работа археолога и этнолога, требует столько же терпе-ния, сколько и настойчивости. Когда я внедрился в эти каналы, которые вели в Южную Америку и на Ближний Восток, я просто считал, что Борман и Мюллер, зная о том, что война будет проиграна, готовили в материальном и финансовом отношении выживание Германии, чтобы затем играть на неизбежном противо-стоянии между Москвой и Западом, опираясь то на один, то на другой лагерь.

За прошедшие годы появилось другое объяснение этих событий, потому что вдруг из тени вышли свидетели, доказывающие, что знаменитая «Большая иг-ра», за спинами активистов «Красного оркестра» и других тайных сетей, при-крывала собой гигантский обман. Этими мужчинами и женщины пожертвовали, как мы это видели и на примере дела «Макса», с целью внушить доверие к не-скольким двойным агентам, которых Абакумов дергал за веревочки для Стали-на, начиная с 1943 года. Когда руководители разведок союзников после 1945 года заметят, что их правительства тоже обвели вокруг пальца, то коммунисты или антикоммунисты, советофилы или антисоветчики, все они сделают все, что-бы общественность об этом ничего не узнала. Борман спокойно мог выжить, и Гестапо-Мюллер мог продолжить свою особенную игру.

9.3. Свидетельство перебежчика Михала Голеневского

Одного из свидетелей этого обмана звали Михалом Голеневским. Его разобла-чения здесь уместны, так как таким образом мы попробуем понять то, что про-изошло, когда в 1945 году «Кент», Треппер и другие попали в Москву и на дол-гие годы исчезли в подземельях КГБ.

Поляк Михал Голеневский был вторым человеком в контрразведке Координаци-онного комитета по разведке Организации Варшавского договора, который объединял вокруг советских разведывательных служб все разведывательные служ-бы стран-сателлитов Москвы. С 1958 года в письмах, подписанных псевдонимом «Heckenschütze» («Снайпер» или «Партизан»), он передавал американскому посольству в Берне удивительные сведения, всегда достоверные, о никогда прежде не обнаруженных советских агентах.

ЦРУ не сумело тогда узнать, кто был этим удивительным отправителем.

Но на рассвете 25 декабря 1960 года, догадавшись, что он постепенно попадает под подозрение советской контрразведки, Голеневский переходит на Запад со своей любовницей Ирмгард и их дочерью, еще ребенком.

Как только его доставили из Западного Берлина в США, Голеневский сообщает допрашивающим его американцам, что он собрал в Польше сотни микрофиль-мов и документов, которым предстоит стать поводом для огромной облавы на шпионов во всех странах-членах НАТО и в США. Менее чем за три года благодаря этим доказательствам было нейтрализовано несколько десятков советских агентов.

Среди прочих, в этом списке: Исраэль Беер, уже долгие годы влиятельный советник израильского премьер-министра Давида Бен-Гуриона по военным вопро-сам, которого с почетом принимали в европейских столицах, в том числе в Па-риже, где Жак Сустель позже с неистовой злобой расскажет мне, как его обманывал Беер. Затем указания Голеневского привели к Джорджу Блейку, агенту, проинформировавшему СССР о туннеле и акустических устройствах, с помощью которых велось прослушивание линий связи из Восточного Берлина в Москву… Шпионы на военно-морских базах НАТО, агенты в некоторых из наших стран, польские, чешские, и т. д.

Голеневский принес безопасности Запада такую пользу, что в 1963 года Кон-гресс США своим специальным решением предоставляет ему американское гражданство. Но КГБ никогда не складывает оружие. Напротив, в дело вступает его длинная рука — Спецбюро или специальное бюро, которое заменило СМЕРШ, чтобы либо ликвидировать перебежчика, либо с помощью своих агентов влия-ния начать против него кампанию с целью его дискредитации и психологиче-ской травли.

Именно в этом контексте 1970-х годов после публикации моих статей, из кото-рых одна была напечатана в парижской ежедневной газете «Aurore», Голеневский вступает со мной в переписку. Он получил информацию обо мне от своих редких друзей, бывших сотрудников ФБР и ЦРУ. Затем, после не очень интерес-ных писем, он в 1975 году прислал мне два сообщения, которые, наконец, под-твердили, что я не экстраполировал и даже не бредил, когда с 1947 года из мо-его проникновения в секретные сети немцев в Латинской Америке и на Ближнем Востоке сделал вывод о том, что у Бормана и у Мюллера были «договоренно-сти» с Москвой. Голеневский мне писал:

«Конечно, Борман прожил еще долго после войны. Генерал Маркус Вольф знает это так же хорошо, как я. В июне 1960 года в варшавском ресторане W-Z после обильной трапезы, щедро залитой водкой, он, в присутствии Генрика Соколяка, тогдашнего шефа польской разведки, иронизировал: «Здорово мы одурачили этих западников с Борманом и нацистско-коммунистическими сетями».

И в следующем письме он добавил:

«Как раз когда я в рамках моих должностных обязанностей допрашивал Аль-берта Форстера, бывшего гауляйтера Данцига, я одновременно узнал о существовании «Хакке», сверхсекретной сети Бормана, и о том, что, со своей сторо-ны, Мюллер в 1943 году связался с Москвой при помощи майора Гестапо в Дан-циге Якоба Лёльгена, который был советским агентом».

9.4. Спецбюро вступает в игру

Следовательно, все было ясно с Мартином Борманом, который, насколько мне стало известно, умер в январе 1959 года в Парагвае и был похоронен в городке Ита, к югу от столицы страны города Асунсьон. Но три или четыре года спустя там появились какие-то таинственные личности, подкупили охранника кладби-ща, «извлекли» останки Бормана — детская игра для разведывательных служб — и перевезли их в Берлин, а затем зарыли как раз в том месте, где были запла-нированы большие строительные работы. Таким образом, со слухами было бы покончено; его должны были найти там как раз для того, чтобы доказать, что серый кардинал фюрера точно погиб в 1945 году в Берлине. Его призрак не мешал бы больше ни его советско-восточногерманским защитникам, ни пред-ставителям Запада, которые после 1945 года никогда и не пытались что-либо предпринять против Бормана, по деловым причинам, очень известным окруже-нию канцлера Конрада Аденауэра, так как большие западногерманские про-мышленные и коммерческие фирмы вдруг смогли снова воспользоваться теми богатствами, которые Борман переместил в Южную Америку и в Турцию.

Окончательное доказательство того, что Борман был похоронен в Ите, предо-ставил британский историк и законовед Хью Томас, и никто из всех тех, кто приветствовал его предыдущий труд о войне в Испании, не соизволил об этом сообщить: «Земля в районе Иты содержит слои глины абсолютно специфическо-го цвета. В остатках челюсти Бормана стоматолог Рейдар Ф. Согнэс обнаружил следы этой глины, глины, которой просто нет в земле Берлина!» Эта «деталь» не привлекла к себе внимания средств массовой информации, несмотря на ре-путацию доктора Согнэса и Хью Томаса. Специалисты по вопросам нацизма, или те, кто считались таковыми, также молчали. Определенно во всех лагерях были заинтересованы в том, чтобы закрыть дело Бормана.

Идентичный сценарий и с делом Гестапо-Мюллера. Голеневский продолжал свои разоблачения, когда никто уже не хотел его слушать. Однако у него было реальное доказательство того, что в этом деле на другом конце линии на самом деле был генерал Абакумов собственной персоной. То, о чем сообщил ему гау-ляйтер Форстер относительно Мюллера, его настолько удивило, что он незамед-лительно попросил о встрече своего советского шефа по комитету Варшавского договора, предупредив, что приедет вместе с Форстером. Но в военном аэро-121

порту Москвы их встретил отнюдь не его начальник, а Абакумов. Абакумов был в бешенстве от того, что Голеневский всунул свой нос в эту историю. «Говорил ли он об этом еще кому-нибудь в Варшаве? Нет? Прекрасно… Пусть он занима-ется другими досье, но только не этим». Форстера он оставляет у себя. Таким образом, Голеневский возвращается в Варшаву один.

Экстрадированный вскоре после этого в Польшу, осужденный за репрессии, ко-торые он якобы проводил в Данциге, Форстер был приговорен к смертной казни в мае 1948 года. Затем приговор был изменен на пожизненное заключение. Это полная изоляция. Но летом 1951 года из Москвы приезжают таинственные сле-дователи, чтобы допросить его о Лёльгене и о нем самом, и об их связях с Аба-кумовым и Мюллером.

Действительно в этот момент Абакумов внезапно был отстранен от всех своих обязанностей и помещен под постоянное наблюдение. Клика, поддержанная в Политбюро Маленковым, Булганиным и Берией, но в полицейских вопросах направляемая генералом Иваном Серовым из НКВД (переименованного в 1954 году в КГБ) обвиняет Абакумова в заговоре. Абакумов брошен в тюрьму и оста-ется там, в следующем году его казнят, в то время как в Варшаве Альберт Фор-стер умирает в тюрьме.

(Форстер был казнен в Варшаве в 1952 году, Абакумов в Москве в 1954 году. — прим. перев.)

В то же время, когда Голеневский сообщает мне об этой информации, служба дезинформации КГБ начинает операцию, целью которой является дискредита-ция Голеневского в дипломатических кругах и западных разведывательных службах. Политическая обстановка благоприятствует слухам, сплетням, лжи, в особенности, разумеется, распространенным через средства массовой информа-ции и организации, антикоммунистический боевой дух которых известен.

Конечно, Холодная война продолжается, но пришла пора «разрядки, согласия и сотрудничества», как говорит министр Мишель Дебре, и как повторяется это в деловых кругах Нью-Йорка и Лондона. «Торговля — это мир», перепевает на все лады Самюэль Писар, к которому прислушивается сам президент Валери Жискар д’Эстен. По мнению советников всех этих людей, прочный мир устано-вился бы сам по себе, если бы в западных спецслужбах не было специалистов, которые хотят оправдать их бюджет, или которые, как Джеймс Энглтон, шеф контрразведки ЦРУ (освобожденный от своих обязанностей в декабре 1974 го-да), одержимы антисоветизмом и повсюду видят шпионов.

Голеневский был якобы одним из таких перебежчиков, которые, чтобы раздуть свое значение, основывались на малонадежных данных и непрочных обвинени-ях. Этот род кампании уже имел успех в 1946 году против перебежчика Игоря Гузенко, шифровальщика, сбежавшего из посольства СССР в Оттаве. Эта дез-информационная операция была разоблачена сэром Уильямом Стивенсоном, бывшим представителем английской контрразведки при ФБР во время войны.

(Речь идет о сэре Уильяме Стивенсоне (иногда его фамилию пишут по-русски как «Сте-фенсон»), канадце, агентурный псевдоним «Неустрашимый», представителе британских спецслужб во всем западном полушарии, руководителе так называемой BSC, British Security Coordination. По мнению некоторых специалистов, он был одним из прототипов «М» в романах Флеминга о Джеймсе Бонде. — прим. перев.)

Он удивлялся тому, что шум был поднят исключительно вокруг атомных шпио-нов и замалчивался другой аспект проблемы, доказанной Гузенко: присутствие «кротов», хорошо устроившихся в окружении президента Франклина Рузвельта, затем президента Гарри Трумэна, Уинстона Черчилля, потом Климента Эттли, Шарля де Голля, затем его социалистических преемников, и т. д.

(Игорь Сергеевич Гузенко (1919–1982) прихватил с собой тексты секретных шифрограмм, свидетельствовавших не только о широкой сети атомного шпио-нажа Москвы в американских, английских и канадских лабораториях, но и до-казывавших проникновение советских агентов в правительства и министерства соответствующих стран. Хотя он сбежал в сентябре 1945 года, его разоблачения были опубликованы лишь в 1946 году, причем в них речь шла только о похище-нии атомных секретов, а не о проникновении в правительственные структуры западных государств. — прим. автора.)

Трумэн и другие разрешили говорить об измене ученого Алана Нанна Мэя, но противодействовали раскрытию существования Гарри Декстера Уайта в самом сердце Белого дома — если назвать только один случай среди десятков…

Игорь Гузенко этого не понимал. Сэр Уильям Стивенсон злился. Его огорчало, что общественное мнение не предупреждено о том, что даже в разгар войны Москва продолжала, тем не менее, свою игру против ее западных союзников, и после 1945 года усилила ее еще больше чем когда-либо.

Хуже того: те, кого я назвал «дворниками», постарались на славу. Лишь только через тридцать лет после дела Гузенко заметили, что все его важные досье ис-чезли из канадских, американских и английских архивов: протоколы допросов, беседы со следователями о тех или иных представленных им уликах… Одним словом, атомный шпионаж действительно существовал, но абсолютно не существовали ни люди, ни сети, роль которых он представил как минимальную, по-тому что у него не было их имен.

Такой же дезинформационный маневр был применен против Голеневского на пороге 1980-х годов. Больше не говорили о его документированных разоблачениях, но только о тех, что основывались на косвенных и неокончательных дока-зательствах, или приписывали другим, а не ему, успехи западной контрразвед-ки. Из самого важного перебежчика на Рождество 1960 года он превратился в информатора, не внушающего доверия.

9.5. «Пит» Бэгли выслушивает Петра Дерябина

Служба дезинформации Спецбюро функционировала великолепно и на этот раз даже имела успех, проникнув в пусть и ограниченный круг американских дру-зей Голеневского. Не было потребности применять к нему физическое насилие. В Москве знали, что, подточенный годами трех чисток, когда он постоянно рис-ковал жизнью, ослабленный своей гемофилией, затерроризированный и знаю-щий, что защиты, которую на протяжении уже долгих лет гарантировало ему ФБР, больше не существовало, ошеломленный тем, что сближение с СССР уси-ливалось с каждым годом, Голеневский потеряет голову.

Я ощутил эти симптомы, когда он начал мне посылать подборки фотографий, расположенных рядом, чтобы «доказать», что тот или иной нацист не умер. Например, фото Райнхарда Гейдриха и, бок о бок, американского писателя Гая Ричарда, который, кстати, брал у Голеневского интервью. Поразительное сходство… Ричард и был Гейдрихом!

Михаил Романов, племянник Николая II, которого я побудил встретиться с Голе-невским в 1984 году, так как тот знал об удивительных тайнах и фальсифика-циях вокруг бойни в Екатеринбурге, возвратился после этого убежденным в рассказанной ему истории, но был потрясен тем, что Голеневский порой казался потерявшим моральную и психическую устойчивость.

Я продолжал заниматься изучением досье Бормана и Мюллера, когда редактор журнала ветеранов американской разведки и контрразведки (International Journal of Intelligence and Counterintelligence) посоветовал мне связаться с «Пи-том» Бэгли, который долгое время был вторым человеком в «советском» отделе ЦРУ. Золотая рекомендация! В 1954 году Теннент «Пит» Бэгли вытащил из со-ветской зоны Австрии первого важного перебежчика со времен дела Гузенко: Петра Дерябина.124

(Петр Сергеевич Дерябин родился в 1921 году в Алтайском крае, участник Вто-рой мировой войны, одно время служил в личной охране Сталина, потом пере-шел в австрийско-германский отдел разведки КГБ. Автор нескольких книг: «Секретный мир», «Цепные псы террора» (русский перевод — «Стражи Кремля» — прим. перев.), «КГБ: хозяева Советского Союза» (в соавторстве с Бэгли), «Шпи-он, который спас мир» (в соавторстве с Джеральдом Шектером), «Внутри ста-линского Кремля». Умер в 1996 году в США (по другим данным, в 1992 году — прим. перев.). Теннент «Пит» Бэгли в настоящее время живет в Европе. — прим. авто-ра.)

Петр Сергеевич Дерябин служил в австрийско-германском отделе КГБ. Он в 1951 году знал, что Мюллер «сотрудничал», но, по мнению его начальников, он был заключен во Владимирскую тюрьму в Москве, что противоречило моей ин-формации. Мне на ум вдруг пришло одно объяснение: все дело было в дате. Абакумов был отстранен от должности в июле 1951 года; против него началось расследование, которое вел генерал Иван Серов. Следовательно, все, кто рабо-тал на Абакумова, попали под подозрение. Их допрашивали и подвергали по-стоянному наблюдению. Среди них оказался и Мюллер, до тех, пока он был нужен.

Дерябин, ставший другом Бэгли, и к тому же соавтором его, к сожалению, ма-лоизвестной книги, потому что она вышла, когда империя СССР и его сателли-тов разваливалась, оставил заметки, которые Бэгли передал мне. Они подтвер-ждали и дополняли то, о чем мне рассказал Голеневский. Вначале существова-ние тайной сети Бормана, и то, что Абакумов в 1944 году от начала и до конца следил за ее созданием и развитием. Даже если серый кардинал фюрера не обо всем рассказывал Мюллеру, то шеф Гестапо знал об этом достаточно, чтобы позволить главе СМЕРШ, а затем и всей госбезопасности СССР, неотступно следить за процессом.

С конца войны и до лета 1951 года под рукой Абакумова на одной сортировоч-ной станции в окрестностях Москвы хранились несколько тонн документов, за-хваченных в Германии.

Команда из приблизительно тридцати переводчиков под руководством полков-ника Юрия A. Кравцова извлекала из этих архивов все данные, которые позво-ляли облегчить вербовку немецких агентов. Затем занимались тем, что отыски-вали их в лагерях и тюрьмах СССР, стран, оказавшихся под советским ярмом и даже в союзнических оккупационных зонах Германии. Либо потому, что у них была ностальгия по счастливым временам германо-советского сотрудничества, либо по причинам их репрессивной деятельности с 1933 по 1945 годы. Шантажа могло быть достаточно, чтобы убедить их сотрудничать. Тогда их освобождали при условии подписания формального обязательства служить борьбе Советско-го Союза против фашизма или любого возрождения нацизма. Ирония, которой можно со вкусом насладиться, если знать об Абакумове на вершине этой сети, и о Гестапо-Мюллере и более 700 нацистах в Восточной Германии в этой схеме, предназначенной для подрыва западного мира!

В австрийско-германском отделе, под командованием Кравцова, особо отличал-ся Вадим Константинович Умнов, служивший в Вене в 1960 году, через шесть лет после ухода на Запад Дерябина. Он выполняет несколько миссий в запад-ном мире под именем Владимира K. Щукина, прежде чем перейти в управление «С», аппарат всемирной нелегальной разведки.

Во главе управления «С» стоял Александр Коротков. Вокруг специалистов по германо-советским делам замкнулся круг. Между тем Абакумов относился с не-доверием к Короткову, который в 1945 году находился в берлинском районе Карлсхорст, где разместилось представительство советской разведки. Жена Ко-роткова была еврейкой, а шеф контрразведки и его сторонники принадлежали к антисемитскому клану аппарата, который уже собирался заняться интригами в окружении Сталина, как раз начиная с 1949 года.

(Название Берлин-Карлсхорст или просто Карлсхорст почти на пятьдесят лет стало нарицательным словом, обозначающим аппарат советской администрации, и, прежде всего, советских спецслужб в Берлине. — прим. перев.)

Чтобы укрепить свое положение, Абакумов собрал в 1946 году в Германии досье, одновременно против генерала Ивана Серова, выходца из неофициального «личного кабинета» Сталина, и против маршала Георгия Константиновича Жу-кова, тогда наивысшего руководителя «советизированной» части Германии. В настоящее время, в 1951 году, этот механизм заработал в обратном направлении, запущенный Серовым против Абакумова.

Лишь с учетом этой информации можно продолжить рассмотрение и анализ со-бытий 1944 и 1945 годов, когда во Франции зондеркоманда Гестапо-Мюллера склонялась к сотрудничеству с Москвой.

Тогда можно понять, почему и как появились те обещания защиты, о которых Мюллер так смело писал Паннвицу 1 февраля 1944 года по поводу защищаемо-го ими Гуревича, он же «Кент», который, впрочем, не прекращал обманывать их перед Москвой.126

Итак, одно за другим последовали доказательства, которые свидетельствуют, что «Большая игра» никогда не была тем, что описывал Леопольд Треппер. Да-же если война и упразднила в невидимом аппарате СССР разделения между се-тями Коминтерна, НКВД и ГРУ, то старое соперничество между комиссарами-интернационалистами НКВД и национал-коммунистами ГРУ продолжалось.

(«Разделения» между агентурными сетями никогда не упразднялись и не могут упраздняться в принципе по причине конспирации. Вероятно, автор имел в виду снижение уровня конкурентного противостояния между разными разведывательными службами СССР. — прим. перев.)

ГЛАВА X

10.1. «Красная тройка»

Зная теперь о связях Гестапо-Мюллера со службами Абакумова или с самим ге-нералом, давайте проследим за событиями последних месяцев Великогерманского Рейха. В свете этих знаний потребуется заново оценить все события и по-ведение некоторых персонажей, начиная с Мюллера, который в 1944 году и до конца войны держит в своих руках все службы безопасности, в том числе СД и Абвер. Кроме того, он отныне входит в ближний круг фюрера и Мартина Борма-на, о чем свидетельствует дневник последнего, обнаруженный службами Берии в развалинах Берлина и врученный лично Сталину с сопроводительным письмом за номером 735 /б, от 22 июня 1945 года.

1944 — это год, когда даже еще до неудавшегося покушения на Гитлера как Шелленберг, так и Геринг или Риббентроп, каждый без ведома другого и, тем более, без ведома Гитлера, начинают попытки установления контактов с Запа-дом для зондирования возможности компромиссного мира, и, во всяком случае, для того, чтобы спасти свою жизнь. В кулуарах власти метаются как крысы, всякое достоинство утрачено. Уже даже проводятся тайные сборища, вроде то-го, на котором в конце 1943 года несколько высокопоставленных лиц рассуж-дали о том, «не наступил ли благоприятный момент, чтобы повернуться к Запа-ду, предложив ему открытие общего антикоммунистического фронта». Там при-сутствовали Шелленберг, граф Людвиг Шверин фон Крозиг, министр финансов, Феликс Керстен, массажист Гиммлера, который по этой причине вращался в кругах нацистской элиты, и, естественно, Генрих Мюллер, «который продемон-стрировал бурное несогласие с идеей поворота в сторону Запада». Разумеется! Мы же теперь знаем почему.

Зато когда Риббентроп начинает подозревать полковника Николаи, бюро кото-рого по-прежнему размещается в здании министерства иностранных дел, в том, что он установил контакты с Москвой, и просит Мюллера заняться этим вопро-сом, тот блокирует это расследование, что еще раз показывает его привязанно-сти. Между тем, за исключением Вальтера Шелленберга в его уже процитиро-ванных мемуарах и канадского автора Уильяма Стивенсона («Братство Борма-на»), ни одна западная книга не отметила этот факт, как и высказывания Мюл-лера, согласно которым «в случае поражения Рейха в Европе будет доминиро-вать СССР, и Запад будет неспособен ему сопротивляться».

Это не удивит наших читателей, которые теперь знают о «связях» между Геста-по-Мюллером и службами генерала Абакумова. Тогда что, Генрих Мюллер — агент Москвы? Это было бы слишком поспешным выводом и сыграло бы на руку фальшивым аргументам и иронии некоторых кругов, которые, как на Востоке, так и на Западе, были после войны очень заинтересованы в том, чтобы скрыть, затуманить его роль и роль Мартина Бормана. Давайте только запомним эту нить между Москвой и им, неопровержимую нить, начиная с 1943 года.

Мюллер предугадывает советизацию Европы. Он обязан сыграть свою роль в этом новом порядке. Его не интересуют ни коммунизм, ни славянская проблема. Но тоталитарный инструмент, созданный Лениным и институционализированный Сталиным, его очаровывает. В конце концов, ведь нацизм и советизм в его гла-зах это лицевая и оборотная сторона одной и той же медали. Достаточно просто перевернуть ее, приколотую в петлице, чтобы, не прерываясь, продолжить свою работу.

10.2. Странная поездка в направлении Москвы

В 1943 и 1944 годах интриги обнаруживаются не только в самом Берлине. Они же кипят и внутри немецких командований за границей, и вплоть до разведыва-тельных служб, включая зондеркоманду, в которой Паннвиц и его люди во Франции, в Нидерландах, в Бельгии занимаются перевербованными радистами. В конце концов, эта команда оказывается на переднем крае, поскольку Борман, Мюллер и его верный помощник Ганс-Кристиан Шольц в Берлине знают, что ко-рабль тонет.

Паннвиц делает свой окончательный выбор весной 1944. Он увозит «Кента» позавтракать на первом этаже ресторана на площади Клиши. Две машины ждут перед входом, как будто «Кент» хочет сбежать. Это пыль в глаза для низов Ге-стапо, так как «Кент» уже знает, что Паннвиц, который об этом говорил его лю-бовнице, а она рассказала об этом «Кенту», предположительно готов перейти на его сторону. Другой гость: Отто Бах, «коммерческий атташе» в посольстве, о котором «Кент», как и Паннвиц, знает, что он антинацист. И действительно, Паннвиц в присутствии Баха, между двумя блюдами, говорит «Кенту», что он долго думал и готов последовать за ним в Москву, как только подвернется бла-гоприятный момент.

В Париже генерал Карл Оберг, высший руководитель полиции и СД во Франции, любезно предлагает Паннвицу грузовик, чтобы люди его зондеркоманды смогли погрузиться в него с женщинами и багажом и убежать в Берлин. Паннвиц уез-жает на двух машинах. В одной он, фройляйн Эмме Кемпа, радист Густав Стлука и Кент; в другой Вильгельм Берг, Отто Бах и около пятнадцати чемоданов, набитых одеждой и, главным образом, документами зондеркоманды.

Они остановились в Страсбурге, где полковник Биклер, местный руководитель СД и старый знакомый Паннвица, говорит — согласно воспоминаниям «Кента» — что он тоже уже думал о том, чтобы добровольно отправиться в Москву. Но он хотел бы быть уверенным, что с ним там будут обращаться достойно. «Кент» отправляет радиограмму с таким же запросом, что и по поводу Паннвица и его команды. Ответа он так никогда и не получил.

Итак, они покидают Биклера и этот эпизод. Они прибывают в Берлин 24 августа 1944 года, в день освобождения Парижа. «Кент» получает разрешение пойти обнять свою подругу Маргарет Барча, интернированную в лагере, где ее наилучшими подругами стали супруга генерала Жиро и бельгийская графиня Изабель Русполи.

В Берлине Паннвиц узнает, что его переводят на должность руководителя дру-гой службы. К сожалению, ни в рассказе «Кента», ни в советских архивах, Мюллер больше не появляется. Так как «Кент» писал свою книгу в Москве, можно предположить, что СССР не желал, чтобы стало известно, что делал шеф Гестапо и что с ним произошло. Неужели это было настолько неудобно и неже-лательно?

В чем можно быть уверенным, так это в том, что Мюллер 3 ноября 1944 года был награжден Рыцарским крестом за военные заслуги с мечами, с такой оцен-кой:

«Анализируя все вышесказанное, можно сделать вывод, что Мюллер за послед-ние десять лет своей работой по борьбе с противником всеми возможными средствами руководства создал предпосылки, которые обеспечивали выполне-ние задач по перевооружению, связанных с войной управленческих задач, спо-129

собствовали дальнейшему ходу нормальной общественной жизни, невзирая на потрясения».

Но где, когда и как Мюллер помог перевооружению Германии? Что же касается итога его действий, то можно быть уверенным только в одном: несколько сот тысяч мужчин и женщин превратились в горы трупов или были брошены в концлагеря, жест для одного, покрывающий смерть всех других.

И получив по радиоволнам эту информацию, через девять месяцев после того, как Мюллер подтвердил защиту «Кента», Виктор Абакумов мог лишь благодуш-но ухмыляться…

Но действительно ли и Паннвица тоже захватила идея Евразии, над которой неизбежно будет господствовать Москва, или же он скорее понял, что на Западе у него не будет никаких шансов? Ведь он завоевал доверие Мюллера 10 июня 1942 года, когда после убийства Гейдриха безжалостно расправился с населе-нием поселка Лидице в Чехословакии.

Все мужчины в возрасте от пяти лет были истреблены. Женщины и девушки бы-ли сосланы. Мюллер ему доверял, тогда как на Западе тщательно регистриро-вались все действия такого рода, и составлялся список немцев, определенных как виновники. Следовательно, Паннвиц мог на что-то рассчитывать лишь на Востоке, если «Кент» гарантирует ему защиту, что и утвердит Центр своей шифровкой в феврале 1945 года.

Между августом 1944 года, периодом их пребывания в Берлине, и возвращени-ем «Кента» в СССР летом 1945 года, шеф зондеркоманды Паннвиц и его коман-да вместе с «Кентом» осуществили невероятную зигзагообразную поездку, ко-торая казалась бесконечной: через Германию к Боденскому озеру, затем в Ав-стрию и снова во Францию, чтобы добраться до Москвы.

10.3. Зондеркоманда переходит на Восток

Официальная история войны в 1944 и 1945 годах демонстрирует нам вполне сложившуюся картину, с изображением могущественных армий, которые на За-паде и на Востоке понемногу сжимают свои тиски вокруг Германии, затем со-ветские войска в одиночку окружают Берлин, так как Эйзенхауэр решил, что Советский Союз должен был первым войти в превратившуюся в руины столицу.

В реальности же несколько миллионов человек, любых национальностей, бежа-ли во все стороны, но преимущественно на запад, чтобы убежать от советских 130

армий, и главным образом от специальных подразделений НКВД, ответственных за чистку в тылу каждого фронта.

В таких условиях Паннвиц и «Кент» никак не смогли бы с оружием и с багажом выбраться из окруженного Берлина, чтобы перейти на сторону Москвы. Центр просил у «Кента» информировать, где бы он ни оказался, о том, что происходи-ло внутри немецкой шагреневой кожи, с каждым днем сжимавшейся все боль-ше. Кент в своих воспоминаниях действительно уточняет, что он постоянно свя-зывался с Москвой, пока они вместе с тем, что оставалось от зондеркоманды, катились к Боденскому озеру, въезжали в Австрию, и поднимались к маленько-му городку Блуденц в районе горного хребта Арльберг. Здесь они устраиваются в шале с передатчиком, всегда готовым к работе.

Там, у склона холма, их и обнаруживает 5 мая 1945 года передовое подразде-ление французской армии. Капитану Лемуану, удивленному этой разнородной группой, «Кент» представляется под именем Соколова, командира Красной ар-мии, выполняющего секретное задание с австрийскими и немецкими антифаши-стами. Он просит разрешения сообщить в Москву с помощью своего собственно-го радиопередатчика, что о них позаботится французская армия, и что он от-правится в СССР, как только это будет возможно.

Просьба удовлетворена, но команде придется проехать через Париж, чтобы вернуться в Москву. По-видимому, какой-то прямой путь из Австрии в совет-скую столицу через Центральную Европу представляется неосуществимым.

10.4. Под контролем Виктора Абакумова

Рассказ «Кента», исследования других авторов, воспоминания Леопольда Треп-пера, не оставляют никаких сомнений: человек, который контролирует в Москве все тайные дела, — Абакумов. Ни внешняя разведка НКВД, ни ГРУ в это время не являются теми органами власти, по воле которых закроется эта глава войны. Такой орган власти — это «особый отдел НКВД», как говорит «Кенту» советский офицер, который встречает его с его командой в московском аэро-порту.

Далее, без разговоров, разворачивается сценарий, очевидно, продуманный за-ранее: «Кента» отделяют от его попутчиков. Его везут в Москву, не говоря ни слова. Его отправляют в камеру, затем, после часов ожидания, приводят в ка-бинет Абакумова. В кабинете уже находится еще один штатский, который ниче-131

го не говорит. Позже Гуревич узнает, что это был Всеволод Меркулов, народный комиссар внутренних дел (НКВД, в будущем МВД).

(В.Н. Меркулов возглавлял не НКВД, а НКГБ. — прим. перев.)

Несколько старших офицеров входят в комнату, но и они не открывают рот. Абакумов повторяет свои вопросы, резкие, жесткие, ядовитые, как будто «Кент» является подозреваемым. Это длится около трех часов. Затем вдруг, во второй части допроса, без объяснений, Абакумов становится любезным. Он принимает решение просто оставить «Кента» в этом месте на время, которое потребуется для разъяснения нескольких моментов. «Кент» подчеркивает, что его следует выслушать вместе с теми, кого он возвратил в СССР, и что нужно дать пояснения к документам, которые он привез с собой и которые содержат очень важные секреты, отсюда и его просьба, отправленная им, когда он был в Австрии, чтобы его принял лично Сталин: Паннвиц и он, например, давно знают о переговорах между Рузвельтом и Черчиллем, так как их агентам в течение этих последних месяцев удалось перехватить и расшифровать их телефонные переговоры.

Книга «Кента», появившаяся в 1995 году и описывающая этот допрос, должна была бы просветить нас о том, что случилось с зондеркомандой. Гуревич писал свои мемуары в начале 1990-х годов, во время крушения СССР и его империи.

Он смог воспользоваться некоторыми секретными архивами, так как он упоминал и даже включил в книгу некоторые соответствующие документы, но, тем не менее, и он тоже никогда не упоминает ни о поведении Мюллера, ни о том, что могло с ним произойти. Мы только узнаем, что Паннвица после его прибытия подвергли допросу, затем еще раз допрашивали в 1946 году, и снова в 1947. Но какие вопросы ему задавали? Посадили ли его в тюрьму, в Гулаг? Или же он был под домашним арестом, и время от времени консультировал специалистов, которые восстанавливали сеть информаторов в советской оккупационной зоне? И зачем нужно было удерживать его до 1955 года, затем отправлять в Западную Германию, со многими другими, как будто он не представлял для Москвы уже никакого интереса, неужели только чтобы «оказать любезность» канцлеру Аде-науэру?

«Кент» в своих воспоминаниях проявляет себя очень красноречивым, но по этому поводу он молчит. Следовательно, даже в 1995 году определенные силы в Москве не хотели, чтобы полностью поднялся занавес секретности над Мюл-лером и членами зондеркоманды, которые были переведены на другие должности в 1944 и 1945 годах, такими как Фридрих Панцингер или Вилли Берг. Они также предпочли перейти на советскую сторону.

Миллионы немцев в то время бежали на запад, или мечтали туда добраться, как только будет возможно, но не подавляющее большинство посвященных в «Большую игру».

Француз Жиль Перро, которого трудно заподозрить в недружелюбии к Москве — где почти ежедневно следили за написанием его книги о «Красном оркестре», когда он навещал Леопольда Треппера в Польше — передает замечание, которое Абакумов бросил Трепперу: «Представьте себе, если бы вы работали на нас, а не на этих мерзавцев из Генштаба (т. е. ГРУ), ваша грудь была бы сейчас уве-шана орденами!»

(В этом отношении полезно ознакомиться с книгой немца Юргена Торвальда «Конец на Эльбе», основанной на радиограммах, которыми обменивались вер-ховные главнокомандования СССР и США, и которые были перехвачены немец-кой службой радиоразведки. — прим. автора.)

Что могло бы лучше подтвердить одновременно разницу духа, концепции и ме-тодов между Абакумовым и офицерами ГРУ, и, главным образом, то насколько значительной была роль Абакумова в 1945 году?

Перро отправился на встречу с Паннвицем, когда тот жил в Штутгарте, по воз-вращению из СССР, до того как переехал в Людвигсбург.

Он спросил его:

— Не боялись ли вы, когда решили укрыться в СССР?

— Послушайте, на аэродроме уже ждала машина, — ответил ему Паннвиц. Она меня привезла в министерство госбезопасности. Абакумов принял меня немед-ленно, и мы проговорили с ним два часа. Одно это должно было бы подсказать вам, что уже до нашего отъезда из Франции кое-что происходило, и что я не делал это вслепую…

Он так же дает понять, что он, уходя в Москву, думал о том, что еще сможет «быть полезным Германии». Но какой Германии, ведь ее больше не существует? Но ни Перро, ни «Кент», ни Треппер не упоминают больше о том, что потом случилось с Паннвицем и с его сотрудниками!

10.5. Молчание Гестапо-Мюллера

Зная об этих фактах, вернемся к позиции Генриха Мюллера. Какими бы подо-зрительными ни были часто свидетельства Треппера, но из всей их лжи и умолчаний можно извлечь правду, которая подтверждает правду «Кента», и раскры-вает игру, которую вел шеф Гестапо. Оба признают, что Мюллер неоднократно присутствовал на их допросах. Например, когда Карл Гиринг из зондеркоманды, допрашивал Треппера и объяснял ему, какие преимущества были бы у него, ес-ли бы он согласился на сотрудничество: он оказал бы СССР услугу, облегчив контакты с ним… Немцы желали бы достигнуть компромиссного мира… И так как это нельзя обсуждать официально на уровне канцелярий, то вместо этого с помощью радиоигры можно было бы устроить будущее…

Все авторы и отчеты ЦРУ, которые проанализировали документы «Красного ор-кестра», свидетельствуют, что Мюллер при этом присутствовал. Значит, он, не вмешиваясь, позволил Гирингу излагать эти теории и предложения. Нет ника-ких свидетельств или документов о том, что в какой-то момент Мюллер оспорил это желание компромиссного мира, к которому, как мы хорошо понимаем, стре-мился отнюдь не сам Гитлер, а некоторые члены его окружения, уже намеревавшиеся его предать.

Не зашла ли уже эта игра гораздо дальше, чем мы ее себе представляем?

Однажды активно включившись в обмен радиограммами с Москвой, Треппер из вопросов, которые он получает, сам делает вывод, что Москва не столько стре-мится к получению новой информации, сколько проверяет ту информацию, ко-торой она уже обладает! Итак, этот вывод он делает до 13 сентября 1943 года, дня своего побега. Он убегает, другие тоже, их охранников не подвергают ни-какому наказанию, и Мюллер заставляет Гиммлера и Гитлера поверить, что он твердо держит в своих руках «Большую игру», и что «Красный оркестр» окончательно ликвидирован…

И эта «Большая игра» в тени, не стала ли она уже осью тайного красно-коричневого союза, в перспективе, о которой знают или предполагают, с той и с другой стороны, только Абакумов и несколько немецких посвященных?

Мюллер был награжден в ноябре 1944. Десятью месяцами раньше жена Треппе-ра получила такую телеграмму: «Ваш муж — герой. Он работает для победы нашей Родины». Телеграмма была подписана полковником Эпштейном, майором Поляковой, майором Леонтьевым: тремя высшими «контролерами» ГРУ, зани-мающимися деятельностью «Красного оркестра». Следовательно, в Москве с 1943 года, в Берлине в 1944 году были довольны работой тех, кто управлял чем-то вроде ошеломляющего диалога.

В пользу кого? Благодаря советским архивам, процитированным в 1995 году «Кентом», мы знаем, что Леонтьев в одном из своих отчетов, датированном 16 апреля 1946 года, подтверждал, «что ГРУ с апреля 1943 года было проинфор-мировано об участии Треппера и Гуревича в радиоигре»; и что в начале июня 1943 года ГРУ дало «свое разрешение на ее продолжение». Затем документы ГРУ сообщают, что «в период, длившийся с апреля 1943 по май 1945 года», оно получило этим путем из немецкой контрразведки ряд ложных сообщений воен-но-политического характера, но они не имели никаких отрицательных последствий.

Так в какую же игру тут играли? Не велась ли под видом «Большой игры» еще одна игра, о цели которой знали только несколько посвященных?

Возможно, тут можно найти и объяснение «исчезновения» вдохновителей этого огромного обмана, после 1945 года с немецкой стороны, а после 1953 года и с советской стороны. Отстраненный с лета 1951 года от должности и оказавшийся под наблюдением, Виктор Абакумов был казнен в 1954 году. Все его доверен-ные лица — тоже, либо до него, либо потом. Никто больше ничего не сможет сказать, в том числе, и немцы: Мюллер и Борман исчезли в мае 1945 года.

Мы увидим, при каких условиях.

Реабилитация «Кента» также не была бы столь ясной и окончательной, как это объясняет документ от 22 июля 1991 года, подписанный помощником Генерального прокурора СССР Александром Филипповичем Катусевым, если бы он пре-давал. Следовательно, он принимал участие в операции между Востоком и За-падом, которой заправляли Абакумов, Мюллер и Борман. Первый с благослове-ния Сталина; другие без ведома Гитлера, но с очевидным попустительством Гиммлера, о коем все историки знают, что он всеми средствами стремился спасти свое будущее, предлагая западным союзниками свою кандидатуру как за-мену Гитлера, как до, так и после неудавшегося покушения 20 июля 1944 года.

И то, что полковник Леонтьев был подвергнут «дисциплинарному наказанию» за то, что способствовал осуждению «Кента» — что следует из окончательного вердикта помощника Генпрокурора; и то, что ни Эпштейна, ни Марию Полякову не упрекали за их действия, когда они руководили Кентом — и это вплоть до мая 1945 года, вполне естественно вписывается в эту схему, которую наше рассле-дование о Бормане и Мюллере смогло только подтвердить.135

Другие исследователи пришли к тем же выводам, хоть и другими путями. Не наша вина, что один из них, американец Льюис Килзер, дважды награжденный Пулитцеровской премией, не приобрел, как бы случайно, известности своей книгой на эту тему («Предавший Гитлера. Мартин Борман и падение Третьего Рейха»). Наша книга была уже написана, но не опубликована, отсюда и наши ссылки на его работу в этой главе, так как Килзер тоже доказывает, что «Боль-шую игру» со стороны немцев вели только Борман и Мюллер.

Но, подчеркивает он, «в конце 1940-х годов кто мог счесть полезным говорить о том, что человек, являвшийся вторым после Гитлера виновником Холокоста, на самом деле был агентом Иосифа Сталина?»

Килзер однозначно имеет в виду Мартина Бормана и, рядом с ним, Гестапо-Мюллера.

Это видение истории, разумеется, никак не вписывалось в официальную версию ни в 1945, 1955, 1965 годах, ни даже сегодня.

На наш взгляд, нюанс состоит в том, что термин «агент» не подходит для Бор-мана и для Мюллера. Он слишком ограничивающий, слишком упрощающий. Он сводит роль того и другого до простых пешек, которыми манипулируют по воле обстоятельств. Таким было мнение Рудольфа Барака, бывшего руководителя чехословацкой разведки, находившейся под советским контролем. — Агенты Москвы, тот и другой? — говорил он мне. — Но нет! Это было гораздо тоньше…

Теперь нам остается только проследить за развитием событий до мая 1945 года, вокруг и рядом с зондеркомандой, так как несмотря на волну арестов агентов в Германии, в Нидерландах, в Бельгии, в Италии, в Болгарии, и т. д., Москва никогда не получала так много информации об операциях немецкого высшего ко-мандования против Красной армии. Это означает, как заметил генерал Франц Гальдер после войны, упоминая о времени, когда он возглавлял генеральный штаб Верховного командования Вермахта (OKW), что какими бы сильными ни были удары, нанесенные по шпионским сетям в Германии между 1942 и 1945 годами, кто-то тайком эти тайны читал, заглядывая через плечо фюрера и его самого. Конечно, Гальдера в сентябре 1942 года сменил генерал Курт Цейтцлер, так как Гитлера раздражало, что Гальдер иногда оспаривал его проекты. Фюрер предпочитал бесцветного офицера военному с характером, чтобы осуществлять свои военные планы. Но это не мешало, чтобы кто-то продолжал втайне их чи-тать по мере их создания.136

10.6. Подозрения ГРУ в 1943 году

Через несколько месяцев после того, как Цейтцлер приступил к исполнению своих обязанностей, в то время как готовилось сражение под Курском — которое было почти столь же решающим как битва под Сталинградом — ГРУ направил Шандору Радо, руководителю советских разведывательных сетей, базировав-шихся в Швейцарии и известных как «Красная тройка», шифрограмму, датиро-ванную 23 апреля 1943 года, полный текст которой он не привел в своих вос-поминаниях «Под псевдонимом Дора», появившихся в 1971 году. Это вполне понятно, так как это послание пришло не напрямую к нему, а к «Сиси», псевдо-ним одного из наилучших источников СССР в Европе. «Сиси», настоящее имя Рахель (Рашель) Дюбендорфер, до войны работала в Женеве, в Международном бюро труда. Послание Центра говорило «Сиси»: «Нецелесообразно информиро-вать «Альберта» (то есть Радо) ни об этом запросе, ни о вашем ответе».

Вышеназванный запрос состоял в том, чтобы она предоставила «подробные и точные данные» о пяти людях, неясности личности которых (!) не нравились ГРУ. Действительно, правило состояло в том, чтобы знать все о любом информа-торе, ведь «Красная тройка» под управлением Радо увеличилась, и у разведки не было полных данных об этих свежеиспеченных новобранцах. «Ничего не яс-но, говорилось в шифрограмме для «Сиси», по поводу Тейлора, Люси, Вертера, Ольги и Анны. Особенно важно описание личности Люси. Кто он таков, каково его настоящее имя, каков был прежде его жизненный уклад и каков он теперь, какие причины заставляют его работать одновременно на нас и на других?»

«Тейлор» был идентифицирован. Его звали Кристиан Шнайдер. Завербованный «Сиси», он «вел» различных информаторов, среди которых два француза: один вышел в отставку из посольства Виши в Швейцарии; другой был журналистом. Их полное подчинение голлистам из Лондона было хорошо известно, хотя и нашло мало комментариев в трудах, посвященных французскому Сопротивлению. Было ли это по причине их просоветских симпатий, в то время и после войны?

«Люси» это был просто Рудольф Рёсслер, главное приводное колесо «Красной тройки» у Шандора Радо, антинацист, сбежавший из Баварии в 1933 году и ос-нователь маленького картографического агентства в Швейцарии. Он поддержи-вал тесные связи со швейцарской службой контрразведки, что Радо не скрыл от Москвы. В Центре такое не любили. Отсюда и вопросы о нем.

(У Рёсслера в Швейцарии было маленькое частное издательство. А картографическим агентством владел сам Радо. — прим. перев.)

Что касается «Ольги» и «Анны», то речь идет о двух женщинах, у каждой из которых были свои информаторы, либо в Швейцарии, либо в Германии, в ин-тендантской службе армии и в министерстве иностранных дел.

В действительности ГРУ, под контролем Абакумова, опасалось того, что «Люси» своей двойной игрой облегчит проникновение в «Красную тройку» западных агентов. Интересно констатировать, что в это военное время и, несмотря на свои хорошие соотношения сотрудничества с англичанами, американцами и лондонскими французами (голлистами), Москва содрогается, как только один из ее агентов поддерживает отношения, которые ускользают от ее контроля, вплоть до того, что начинает действовать в обход Радо, своего квалифициро-ванного представителя, через «Сиси» и других.

Остается случай «Вертера», которым многие авторы занялись после войны, так никогда и не раскрыв его личность. Льюис Килзер, лауреат Пулитцеровской премии, которого мы цитировали на предыдущих страницах, полагал, делая вы-воды из своих умозаключений, что речь шла о Мартине Бормане. Однако, если и установлено, что Борман сотрудничал с Москвой, по крайней мере, начиная с поворота войны, произошедшего в 1943 году, его никак нельзя считать един-ственным агентом Москвы. Он не мог быть «Вертером» в одиночку.

Леопольд Треппер, впрочем, в своих мемуарах одновременно допускает, что у Мюллера «была главная роль в радиоигре», и что Борман, чтобы принимать в ней участие «окружил себя командой экспертов, даже сам составлял некоторые телеграммы».

Борман действительно мог сам ежедневно следить за решениями Гитлера, будь они военными или политическими. Но их нужно было синтезировать и извлечь из них то, что должно было любой ценой, если возможно, сразу же, информиро-вать Москву о болевых точках фронта.

10.7. Стенографисты Мартина Бормана

Мы уже обращали внимание на то, что Борман добился такого доступа к Гитлеру, что мог каждый день узнавать о его предложениях и решениях. Фюрер до-верял ему все, что должно было храниться в тайне, только ему одному. Таким образом, как нашептывал ему Борман, никто в будущем не сможет приписать себе выигранные фюрером сражения.

Очевидно, что многие видные руководители государств, пораженные некоей паранойей, не могут воздержаться от того, чтобы «самим сделать статую из своей собственной фигуры», как сказали однажды журналисты о Франсуа Миттерране и об одном или двух доверенных лицах, подобранных им.

Неутомимый Борман, следовательно, день и ночь, образно говоря, находится при Гитлере, и ежедневно просматривает и корректирует расшифровки стено-грамм. До настоящего времени историки, насколько нам известно, не придавали этому привилегированному положению такого же значения, какое они придавали позиции Кима Филби, когда тот предложил шефу английских разведыватель-ных служб создать антисоветский отдел, именно он, один из наилучших агентов Москвы.

Для Бормана все началось, когда Гитлер позволил ему ввести двух из его людей в конференц-зал, где он каждый день изучал ситуацию и беседовал со своими генералами. Одного из них звали Вернер Кёппен. Он был выходцем из окруже-ния Альфреда Розенберга, но стал одним из постоянных сотрудников Бормана. Другой, Генрих Кайм, принадлежал к секретариату Бормана и представлял его, когда тот по какой-либо причине отсутствовал.

Борман ясно дал им понять, что они жизнью ответят за любую утечку. Очевид-но, что эти два человека, которые сменяют друг друга при Гитлере, не являются военными экспертами. Это причина того, что порой их заметки, торопливо запи-санные в их журналы, содержат ошибки или неполные, даже неточные сведе-ния. Когда они дойдут до «Люси», для их дальнейшей передачи в Центр, за ни-ми часто будут следовать уточняющие вопросы: Действительно ли присутство-вал Гудериан?… Уверены ли вы в количестве частей, перебрасываемых в этот сектор?…

Наименьшая ошибка «Вертера», когда какое-то соединение немцев внезапно оказывалось на пути Красной Армии, вызывала сомнения: не стояла ли за ошибкой, часто имевшей кровавые последствия, последовавшая в потоке множества достоверных деталей хорошо продуманная дезинформация? Наиболее заметным примером было сражение в мае 1942 года в восьмидесяти километрах к югу от Харькова, вокруг моста в городе Изюм, сражение, где против войск ге-нерала Эвальда фон Клейста с советской стороны в бой было брошено триста тысяч человек.

Сообщения «Вертера» не просигнализировали о маневрах немцев в этой зоне. Кёппен не знал, что Кайм делал ту же работу, что и он. Их способ делать замет-ки, не привлекая внимания генералов и самого Гитлера, склонившихся над кар-тами операций, очевидно, вызывал ошибки, во время перечитывания их Борманом, и составления и редактирования им и его экспертами сообщений, отправ-ляемых «Люси», как говорит об этом Треппер.

Следовательно, был момент подозрения Центра, по отношению как к «Сиси», которая показала свою недисциплинированность (как раз во время действия германо-советского договора), так и к «Люси», из-за чего Радо предложили подчинить всю «Красную тройку» своему управлению.

За это время фронты к середине 1943 года развернулись настолько, и Центр требовал от «Люси» и других источников так много, что Борман должен был увеличить свой аппарат. Команда стенографистов возросла с двух человек до пяти или шести. Мы слишком часто забываем, что в то время еще не существо-вали миниатюрные магнитофоны, которые после 1950 года изменили мир ком-муникаций, так же как и транзистор.

Великие государственные деятели устроены так, что ясно и проницательно гля-дя в будущее, они часто не видят того, что происходит у них под ногами. Гитлер не видел ничего, кроме самого себя и следа, который он хотел оставить в исто-рии. Он ни на минуту не заподозрил, что Борман мог его предать.

Благодаря документам, проверенным швейцарскими разведывательными служ-бами, у которых были глаза и уши в аппарате Радо, и благодаря тому, что со-брали в 1945 году американское УСС и французские спецслужбы, мы можем определить объем той массы документов, одним из источников которых для Москвы и был «Вертер».

Но «Вертером» не мог быть один Борман. Этот псевдоним охватывал Бормана и его команду стенографов, и, при нем, Гестапо-Мюллера и Ганса-Кристиана Шольца, так как эти двое последних технически контролировали радиоигру, следовательно, и отправку радиограмм к «Люси», «Сиси» или Радо.

Впрочем, вопреки тому, что иногда говорили и писали, «Вертер» никогда не пе-редавал свою информацию «Люси» за двенадцать часов или даже за сутки. От-правлять такие сведения прямо из Берлина в Москву было бы равносильно са-моубийству. «Швейцарский» «накопитель» информации отвлекал поиски. Со-гласно Радо, в среднем для этого было необходимо три-пять дней, и иногда ин-формация отправлялась кружным путем из Берлина в Милан, а оттуда в Люцер-ну. В то время, как и в наши дни, трех-пяти минут было бы достаточно…

Льюис Килзер приводит по этому поводу интересный анализ, предоставленный ЦРУ, которое собрало и расшифровало 332 текста, содержащих около 5500 сообщений, отправленных из Швейцарии в Москву: «Люси» был источником 42 % информации, предоставленной всей «Красной тройкой» и в этом общем количестве «Вертер» подписал 62 из этих текстов.

(Совершенно иную версию деятельности «Люси» и ее результатов представляет немец-кий исследователь Гельмут Рёвер в своей книге о противоборстве советских и немецких спецслужб в 1941–1945 гг. — прим. перев.)

Схема была разорвана в мае 1944 года. Высадка союзников в Нормандии и ко-нец войны в Италии открывают последнюю главу войны. Нужно мысленно пе-режить эти события рядом с Борманом и Мюллером, чтобы раскрыть, как и по-чему они выжили в крушении Рейха.

ГЛАВА XI

11.1. Конвульсии лета 1944 года

Идентификация «Вертера» даже спустя полвека еще остается окутанной тай-ной. Единственные объяснения, касающиеся его, были объяснениями «Люси». Именно этими объяснениями поделился затем с английскими спецслужбами в 1947 году Александр Фут, псевдоним «Джим», когда он, разочарованный тем, что, наконец, обнаружил обман Москвы даже по отношению к ее собственным приверженцам, порвал с СССР.

За три года до того произошла встреча, вполне достойная фигурировать в фильме лишь немного серьезнее, чем серия о Джеймсе Бонде — Фут, «Сиси» и «Люси» через несколько дней после покушения на Гитлера, в конце июля 1944 года, встретились в одном ресторане Цюриха. От Центра больше не было ве-стей. Не попали ли они под подозрение в его глазах? У них, арестованных швейцарскими властями в мае и выпущенных в июле, больше не было коорди-натора. Радо, нырнув в нору в сельской местности франкоязычной Швейцарии, добрался со своей супругой до коммунистических партизан-«маки» в Савойе. Оттуда он собирался возвратиться в Париж, не занимаясь больше своими быв-шими напарниками.

Итак, «Вертер» продолжал отправлять свои послания «Люси», с помощью курь-еров или по радио, что так никогда и не обнаружили швейцарские власти. От-правляясь на встречу в Цюрихе, «Сиси» и Фут намеренно пренебрегли прави-лами разведки. «Люси» тоже, который теперь упомянул о «Вертере» и уверял, что — согласно Футу — информация шла к нему из четырех различных источни-ков: «от одного майора Абвера, который еще до Канариса управлял этим заведением; от Ганса Бернда Гизевиуса (который в 1943 году стал секретным кон-сультантом тайной резидентуры Аллена Даллеса в Швейцарии); от Карла Гёр-делера, ветерана заговоров против Гитлера, и от генерала генштаба Бёлица».

Мы не смогли идентифицировать этого генерала. Зато о других названных пер-сонажах в данном контексте не могло быть и речи.

На самом деле Карл Гёрделер, бывший мэр Лейпцига, был арестован во время покушения, а «Вертер» продолжал посылать свои сообщения. Что касается Ги-зевиуса, то хотя он и находился под контролем американцев, но в 1947 году у него были длительные встречи с Ж.Э. Гавинье, тогда главой резидентуры фран-цузской разведки DGER в Австрии. Я присутствовал на этих встречах, и ничто не указывало на то, что он, оказавшись в Швейцарии летом 1944 года, каким-то образом мог бы знать то, что происходило во время политико-стратегических обсуждений у Гитлера.

Что касается удивительного майора X. — то после 1945 года благодаря моим беседам с промышленником Арнольдом фон Рехбергом, с капитаном первого ранга Вихманом и с Паулем Леверкюном, помощником адмирала Канариса — я смог выяснить, что в действительности речь шла о майоре, ставшем полковником, о Вальтере Николаи, который был отнюдь не последним руководителем Абвера до Канариса, а его предпоследним руководителем, до тех пор, пока капитан Пабст не занял временно эту должность и передал затем эстафету Канарису в 1935 году.

(Предшественником Канариса был с 1932 по 1935 год капитан первого ранга Конрад Патциг. Вальдемар Пабст ни в это время, ни ранее не был ни временным, ни постоян-ным шефом Абвера. — прим. перев.)

Давайте напомним, что Николаи организовал свою собственную сеть под видом «Бюро по делам евреев» в министерстве иностранных дел. Гитлер протежиро-вал его, хоть и относился с недоверием. Ему действительно приходилось со-блюдать осторожность, потому что с 1919 по 1923 годы Николаи платил ему как информатору о тайнах зарождающейся нацистской партии и о тайнах ее кадро-вого резерва, социалистической рабочей партии или SAP.

До 1945 года Николаи содержал свою сеть информаторов одновременно в Вер-махте, возможно, в Абвере, и, несомненно, в СД и Гестапо. Он знал многих ба-варцев в команде Гестапо-Мюллера. Он знал Мартина Бормана. Он уехал на во-сток 1 мая 1945 года, вместо того, чтобы укрыться у западных союзников. Ему было тогда 72 года, с очень ясным умом, хотя он и не знал того, что ситуация в Москве вокруг Сталина больше никак не напоминала ни ситуацию времен Ра-палло, ни даже период 1939–1941 годов.

Он не знал об Абакумове, у которого не было ни тонкости, ни чуткости, которые до 1939 года характеризовали таких людей как Ян Берзин или других руководителей ГРУ.

(Полковник в отставке Вальтер Николаи не перешел на Восток добровольно, а был аре-стован органами НКВД и вывезен для допросов в Москву. Чекисты, опираясь на книги иностранных журналистов, вроде Курта Рисса, поверили в выдающуюся роль Николаи в организации секретных служб Третьего Рейха. В ходе допросов выяснилось, что Нико-лаи не имел никакого отношения к нацистским спецслужбам и был частным лицом. 4 мая 1947 года Николаи, находясь в заключении, умер в больнице Бутырской тюрьмы в Москве. — прим. перев.)

Тем не менее, несмотря на блокирование не отправки посланий «Вертера» в Швейцарию, но их последующей передачи в Москву, с мая до конца июля 1944 года, большая радиоигра продолжилась, на глазах и вопреки советам генерала Герда фон Рундштедта, начальника штаба Западного фронта. Рундштедт с пол-ным правом жаловался, что «специальное командование», т. е. тандем Борман-Мюллер, попросило у него «много деталей» под предлогом усиления правдопо-добности их отправляемых в Москву радиограмм. Вместо того чтобы дезинфор-мировать Москву, ее информировали. Но Борман, которого прикрывал Гитлер, добился продолжения игры.

Борман, следовательно, более чем когда-либо властвовал над аппаратом Вели-когерманского Рейха.

Надо вспомнить о трех декретах, которые привели его к этому апогею. Декрет от 1 мая 1940 года назначил его «единственным ответственным лицом за дела партии»; декрет от 29 мая 1941 года предоставил ему «прерогативы государ-ственного министра, с местом в Совете обороны»; декрет от 16 ноября 1942 го-да повысил его до должности «единственного руководителя гауляйтеров Рей-ха».

Начиная с 1943 года, привлекая Мюллера к своей личной игре, Борман контро-лировал все расследования и тайные дела. Никто больше не мог встретиться с Гитлером без присутствия Бормана или без его разрешения.

11.2. Меморандум Йозефа Геббельса

Иллюстрация игры Бормана и его полномочий: история с сорокастраничным ме-морандумом, который Йозеф Геббельс в апреле 1944 года просит его передать Гитлеру, причем меморандум предполагал, что Гитлер даст Геббельсу аудиенцию, как только это будет возможно.

Об этой истории мне сообщил в середине 1950-х годов Рудольф Земмлер, который был секретарем Геббельса и жил после войны между Мюнхеном и Франк-фуртом-на-Майне, работая юрисконсультом.

В меморандуме, который он позволил мне прочесть, среди прочего, было напи-сано: «Военная победа отныне исключена. Война на два фронта безнадежна. Надо остановить войну на одном из обоих фронтов. По причинам культуры, было бы желательно заключить компромиссный мир с Западом для того, чтобы за-тем перенести военное решение на Восток. Но это решение невозможно в связи с политикой безоговорочной капитуляции, принятой Черчиллем и Рузвельтом. Мы не можем позволить раздавить Рейх по идеологическим причинам. Позиция Сталина является жестко антианглийской в Европе и антиамериканской на Дальнем Востоке. Следовательно, стоило бы предусмотреть поиск соглашения с ним против западных союзников…»

После чего Геббельс перечислил территориальные уступки, на которые можно было бы согласиться, передав их в сферу влияния Сталина: Норвегия, Финляндия, прибалтийские государства, Польша (до Познани-Гляйвица), Румыния, Греция, Болгария остались бы под советским господством. Итак, это не Гимм-лер, Геринг, Риббентроп, которые пытались установить контакты с противником за спиной Гитлера. Геббельс, со своей стороны, рассматривал возможности та-кого соглашения с СССР.

2 мая 1944 года фюрер принимает Йозефа Геббельса в своей ставке в Растен-бурге. В ходе разговора Геббельс спрашивает Гитлера, что тот думает об его меморандуме. Гитлер не понимает. Он поворачивается к Борману, и тот призна-ется, что прочитал документ, но спрятал его, так как считал, что некоторые проекты, предложенные Геббельсом, были опасны с точки зрения реакции, ко-торую они спровоцировали бы со стороны «наших румынских, болгарских или финских союзников», или со стороны англичан. Гитлер ничего об этом не гово-рит, и продолжает разговор на другие темы.

Геббельс, как сказал мне Земмлер, констатировал, таким образом, доминирование Бормана над Гитлером и с этого дня осторожно стал сближаться с ним, так как он еще намного больше опасался Гестапо-Мюллера, осведомители которого следили за его частной жизнью.

Геббельс беспокоился напрасно. За все годы с 1937 по 1945 не было ни одного примера, когда бы вмешательство Мюллера прервало игры высшей элиты нацистских руководителей, даже если многие из их любовниц были коммуни-стического происхождения и как таковые проходили по картотекам Гестапо. За исключением одного или двух случаев, Мюллер не пытался даже встречаться с ними, чтобы заставить их говорить. Зато начались волны арестов и депортаций католиков и протестантов, подозреваемых в том, что у них были или же они пытались завязать контакты с Западом. Истребление группы «Белая Роза» — это один из примеров.

Репрессии обрушились также на еврейские круги, ибо не стоит забывать, что в 1943 году в Берлине еще жило больше половины евреев, зарегистрированных в 1939 году. Были арестованы также несколько парашютистов, советских агентов, заброшенных через Лондон. Но на самом деле требовались несколько жертв, чтобы сберечь тех, кого любой ценой хотела спасти Москва. Кроме того, Мюллер не мог лично присматривать за каждым из 40 000 полицейских Гестапо, ко-торые подчинялись его организации в Германии и на оккупированных террито-риях. Впрочем, Кальтенбруннер на бумаге был верховным руководителем внут-ренней безопасности со своими собственными полицейскими, а Гестапо, по-видимому, было ограничено политическими расследованиями и операциями большой радиоигры.

То, как проводились некоторые репрессии с лета 1941 года, возмущало некото-рых нацистов, в том числе Альберта Шпеера, ответственного за милитаризацию и координацию экономики Рейха во время войны. Он был не единственным в это время, кто выступал против карательной «работы» айнзацгрупп, которые, под предлогом уничтожения евреев и славян, осуществляли такие широкомасштабные и бессмысленные убийства, что реакция на них только подталкивала уже и без того разочарованных русских к тому, что они снова стали переходить на сторону Сталина.

Не нужно забывать, что Борман был одним из наиболее рьяных противников проектов немецких военных о создании в Вермахте русской армии со своими нашивками, своими флагами и другими собственными знаками различиями, в то время, когда больше половины из двух миллионов русских, ушедших на запад или попавших в плен с 1941 года, только и просило немцев взять их к себе на военную службу.

Лучше и нельзя было посеять необратимую ненависть между немцами и восточ-ными нациями, в тот момент, когда их союз привел бы к поражению коммунизма.

11.3. Настоящее бюрократическое безумие

Поддерживая и усиливая ненависть с помощью репрессий против славян и ев-реев, Борман и Мюллер служили некой концепции будущего, которому неодно-кратно не удавалось принять четкую форму после 1945 года. Таким образом, немецкий Гулаг все больше наполнялся с 1943 года, и еще больше в 1944 году. Мы не будем тут особо говорить о тех 2–3 % людей, которых мы назовем «по-четными ссыльными», добавившихся к прецедентам в последние месяцы войны. В этих рамках Мюллер разыграл свои карты, отбеливая таким способом агентов, которые после 1945 года будут использовать сам факт своего заключения в ла-герь как аргумент, чтобы войти в фалангу «героев», благодаря которым в Евро-пе была восстановлена демократия…

Но были также и настоящие герои. Например, летом 1944 года аресты обруши-лись на сотни членов НТС, Народно-трудового союза российских солидаристов, организации, родившейся в конце двадцатых годов для борьбы против совет-ского коммунизма. Конечно, через НТС, как и через все организации русских белоэмигрантов, проникали советские агенты. Но когда Гестапо в июне 1944 года наносит свой удар в Бреслау, в Берлине, в Вене, в Польше и т. д., то те, кого бросают в тюрьмы и пытают, отнюдь не являются наемниками. Гестаповцы карают только тех руководителей этого движения, которые действительно являются русскими, украинскими, белорусскими националистами и признанными противниками Советов. Их обвиняют в антигерманской пропаганде, в выдаче государственных тайн, связях с советскими партизанами! Некоторое количество активистов пощадят…. и мы снова увидим их свободными после войны, как бы по воле случая, либо в СССР, либо просочившихся по воле КГБ в русскую эми-грацию на Западе.

(Автор лично знал некоторых руководителей НТС — Георгия Околовича, Влади-мира Поремского, Романа Редлиха. КГБ в начале 1950-х пытался ликвидировать первого, и убил некоторых других в тот самый период. — прим. автора.)

Но занимается этими ликвидациями отнюдь не Борман, а Мюллер. Борман в этот момент охвачен настоящим бюрократическим безумием. Не проходит и недели, чтобы им не было подготовлено один, два, три циркуляра. В январе распоряже-ние № 8 касается новых условий принятия в партию; документ от 18 февраля посвящен необходимости «продолжения производства мороженого, так как граждане не должны быть лишены этого удовольствия»! Это правильно, потому что у этих самых граждан осталось очень мало удовольствия во время системы карточного распределения и постоянных бомбежек. Директива № 41 разрешает отныне «приносить свою еду в гостиницы», № 114 рекомендует партийным кад-рам чтение последнего труда Ганса Ригельмана «Европейские династии и их связи с франкмасонством»; другая, датированная 31 мая, излагает «действия, которые партия должна организовать в случае вторжения»; и, несколькими неделями позже, № 227 запрещает любую эвакуацию завода или населения без категорического разрешения подписавшего.

(Интересно, что только Йозеф Вульф, автор одной из двух вышедших в 1960-х годах биографий Бормана («Мартин Борман — тень Гитлера», опубликована в Германии в 1962, во Франции в 1963) описывает эту бюрократическую горячку, ни слова не говоря, разумеется, ни о секретных делах Бормана, ни об его «склонностях» к Востоку. Другая биография, «Секретарь. Мартин Борман — че-ловек, манипулировавший Гитлером», написанная Йохеном фон Лангом, опус-кает абсолютно все, что касается германо-советских отношений. — прим. авто-ра.)

11.4 … А также коммунистические любовницы

Еще забавнее, если бы тут только было до смеха, был циркуляр № 466 от 1 но-ября 1944 года, посвященный «разведению маленьких животных». И все это в то время, когда Борман из логова фюрера в Растенбурге пишет один или два раза в неделю длинные письма своей супруге Герде и одной из своих любимых подруг, актрисе Мане Беренс. Между тем он ежедневно принимает от трех до пяти высокопоставленных лиц Рейха. Что не мешает ему также поддерживать близкую и постоянную связь с маленькой, неприметной, но соблазнительной блондинкой, второразрядной актрисой Марией Рубах Шпангенберг.

Существование этой Марии вышло из американских архивов только примерно через сорок лет после войны, и при этом никто этим не заинтересовался. А ведь эта молодая женщина входила в секретный аппарат коммунистической партии. Она была в нем даже очень активна, как заявляла ее подруга Шарлотта Пол-лекс допрашивавшим ее сотрудникам американской разведки УСС!

Впрочем, таким же активным был также один весьма достойный профессор, Вернер Клефф, который был в контакте с разведывательными службами СССР во время войны. Больше мы об этом ничего не знаем, но даже эти знания от-крывают новые горизонты игры Мартина Бормана. Тем более что в 1945 году Маня Беренс укрылась в Восточной Германии, где продолжала свою карьеру актрисы до середины 1960-х годов.

Геббельс, закоренелый ловелас и лишенный комплексов, дебютировал в 1927 году своими завоеваниями в кругах деятелей искусства. Одну из его первых подружек — мы уже упоминали ее в начале этой книги — звали Ольга Ивановна Шкарина-Фёрстер, ставшая в замужестве Броннен вследствие «правильно устроенного» брака. Устроенного неким Н.К. Петровым, который был одним из вербовщиков советской разведки в нацистской среде. Вначале Ольга была про-сто обычной девушкой в поисках театральной карьеры. Она случайно оказалась в Берлине на улице Клостерштрассе, в театре, руководителя которого звали Йозеф Геббельс.

После этого на сцену выходит Петров. Он приглашает Ольгу, раскрывает свое происхождение этой девушке, которая воспитывалась как беженка в пригороде Берлина, так как ее семья исчезла где-то в России. Петров ловко обрабатывает ее и постепенно вынуждает стать агентом А-229. С тех пор, вместе с Бронненом, она принадлежит к кругу друзей Геббельса, часто вращается в кругу нацист-ской элиты и «предоставляет неоценимые сведения», как говорит запись в ее досье в советской разведке.

Ольга умерла еще в 1935 году от утечки газа в своей квартире, а вот Арнольт Броннен, тот все еще продолжает свои шалости в нацистском обществе. Он очень тесно связан с Геббельсом, до такой степени, что, когда в 1940 году на поверхность всплывает еврейское происхождение Броннена, то Геббельс засту-пается за него и оставляет его на руководящей должности на немецком радио.

В апреле 1945 года Броннен исчезает из Берлина, чтобы снова появиться в Ав-стрии, под защитой коммунистической сети, которая в 1946 году переправит его в Восточную Германию. Он проживет там до своей смерти, сорока годами позже, оставаясь одним из гарантов коммунистического правительства в мире искусства.

(Арнольт Броннен умер в Восточном Берлине в 1959 году. По сути, ему как драматургу и режиссеру так и не удалось добиться в ГДР полного признания, поскольку его постоянно упрекали за близость к нацистам. — прим. перев.)

Генрих Мюллер не обнаружил ничего из этих фактов. Он вмешался только один единственный раз в 1937 году, чтобы попросить Геббельса прекратить его бурную связь с актрисой Лидой Бааровой, которая уехала из Европы в США, где ее красота произвела сенсацию. Но даже когда уже появилось следующее поколе-ние с такими актрисами, как Марика Рёкк и Ольга Чехова, фильмы с которыми показывали и во Франции во время оккупации, Гестапо-Мюллер так никогда и не заметил, что они были советскими агентами! Главным образом, Чехова, мас-штаб оказанных ею услуг измеряется событиями 1945 года. Она тоже выбрала советский лагерь, причем ее приняли в резиденции Лаврентия Берии, в то вре-мя высшего руководителя специальных служб СССР. Даже после того, как Бе-рию казнили в 1953 году, никто не тронул Ольгу Чехову. Правительство обес-печивает ее пожизненной пенсией. Она умерла в 1966 году в Горьком, и никто не узнал, что она думала о режиме, которому она оказала такие услуги.

(Актрису Ольгу Константиновну Чехову органы НКВД действительно вывезли в 1945 году из Берлина в Москву, где допрашивали на протяжении двух месяцев. После чего вернули ее обратно в Берлин. Из Восточного Берлина Чехова переехала в Западный Берлин, а оттуда в 1950 году в Мюнхен, где и умерла в 1980 году. Утверждения о работе Чеховой на советскую разведку исходят преимущественно из воспоминаний сына Л.П. Берии Серго и частично из мемуаров Судоплатова, однако подтверждений этой версии пока не обнаружено. Нет никаких доказательств и работы на советскую разведку другой упомянутой тут актрисы, Марики Рёкк. — прим. перев.)

Можно также упомянуть Цецилию Крюгер, в 1929 году супругу одного из самых богатых пивоваров Германии, как раз сделавшего свое состояние на доходах из Аргентины, принимавшую у себя знаменитостей режима, среди которых был и Гестапо-Мюллер. Настоящая фамилия Цецилии была Волынская. В 1929 году, в возрасте едва ли тридцати лет, у нее уже было звание майора ГРУ.

(Возможно, автор здесь имел в виду немецкую актрису Хильду Крюгер, которая по слу-хам тоже была любовницей Геббельса. Незадолго до начала Второй мировой войны она переехала в США, чтобы начать карьеру в Голливуде. Среди ее любовников действи-тельно одно время был Герд фон Гонтард, наследник пивной империи «Будвейзер». В 1940 году была завербована Абвером для установления контактов с членами нового мексиканского правительства, для чего переехала в Мехико. Была арестована в 1942 году, но вскоре была освобождена, после чего жила в Испании, Мексике и США. Умерла в 1991 году во время поездки в Германию. Правда, сведений о связи Хильды Крюгер с советской разведкой и вообще с русскими, в отличие от описанной автором Цецилии, нет. — прим. перев.)

11.5. Мюллер и покушение 20 июля 1944 года

Поразительно, что когда покушение на Гитлера потрясло всю структуру партии и армии, назначенная Борманом и Мюллером на 10 августа встреча в Страсбур-ге, где должны были быть конкретизированы планы тайного перевода за рубеж трех четвертей состояния Рейха, совершенно спокойно состоялась в предусмот-ренный срок.

Но вначале два слова по поводу самого покушения, так как и сегодня еще недооценивается поведение тех, кто по своей должности, узнав, что только что взорвалась бомба, предназначенная для фюрера, должны были бы привести в состояние тревоги все силы своих полицейских структур в Рейхе и на оккупиро-ванных территориях. Согласно официальной истории, Гестапо застали абсолют-но врасплох, когда в конце утра его центральное бюро узнало о покушении. А ведь немецкие, американские, английские архивы свидетельствуют, что еще с июня 1944 года Гиммлер располагал целым досье о заговоре, со списками на аресты, составленными Гестапо-Мюллером, который считал этот документ настолько важным, что сам не мог отдать приказ действовать. Гиммлер отказы-вается его подписывать. Он повторяет свой отказ 17 июля, за три дня до пред-сказанной даты.

Конечно, Гиммлер тогда был погружен в свои попытки убедить западных союз-ников, что он мог бы заменить Гитлера. Несомненно, он надеялся, что Гитлера уберут другие, а не его собственная клика. Мюллер очень хорошо мог подтвер-дить это документальными данными, так как среди его информаторов был один из братьев Йон, который примыкал к заговору, тесно общаясь с Карлом Гёрде-лером, с полковником Клаусом Шенком фон Штауффенбергом, с фельдмарша-лом Эрвином фон Вицлебеном и, по крайней мере, с двумя членами подпольной коммунистической группы Антоном Зефковым и Францем Якобом.

(Другой брат, Отто Йон, без проблем смог добраться до Англии. В начале 1950-х годов он станет руководителем западногерманской контрразведки — Федераль-ного ведомства по охране конституции (BfV). К его истории мы еще вернемся. — прим. автора.)

К 13 часам 20 июля глава имперской безопасности Кальтенбруннер предупре-ждает Мюллера, что, проинформированный о покушении, он должен срочно вылететь самолетом в ставку фюрера. Мюллер может принимать все меры, кото-рые он сочтет необходимыми, Кальтенбруннер его прикроет. Мюллер соглаша-ется. Кальтенбруннер уходит. Гиммлер тоже предупрежден. Но и он торопится не больше Мюллера. Только к 17 часам Мюллер предупреждает свои службы о произошедшей драме и о том, что они должны считать себя находящимися в со-стоянии боевой готовности.

За час до того, как рассказывал Вильгельм Хёттль, в то время второй человек в СД, Мюллер, который никак не походил на снисходительного начальника, поз-волил одному из своих заместителей отлучиться на несколько часов, как будто бы все было нормально. А ведь речь шла о высокопоставленном ответственном чиновнике, который в случае крайней необходимости должен был незамедли-тельно взять в свои руки репрессии, облавы и аресты.

В 17 часов 30 минут Кальтенбруннер звонит Мюллеру, который в ответ просит подкрепления для вероятных силовых операций. Кальтенбруннер говорит ему, что он этим не занимается, так как он уже поручил генералу Гюттнеру принять меры на всякий случай.

Весьма необычно, что самые высокопоставленные лица, отвечающие за без-опасность фюрера и безопасность Рейха, пусть даже через несколько часов после покушения они сами уже знают, что Гитлер только ранен в результате взрыва, замыкаются в такой безынициативности. Таким образом, заговорщикам было предоставлено более четырех часов, чтобы они могли исчезнуть, если бы захотели. В Берлине все спокойно.

В 14 часов в штабе Вермахта во Франции раздался телефонный звонок из Цоссена, чтобы сказать одному из заговорщиков одно лишь слово: «Abgelaufen» («сработало», «покончено»). Пароль, который означает, что покушение дей-ствительно получилось, что нужно начинать операцию «Валькирия» (план, разработанный высшими военными, состоявшими в заговоре) против безоговороч-ных нацистов. Тысяча двести эсесовцев, размещенных в Париже, заблокированы без единого выстрела. Генерал Оберг, начальник немецкой полиции, аре-стован. Кнохен, шеф СД, тоже. Вечером этого 20 июля еще никто не сообщил из Германии ни по телефону, ни по телеграфу, что фюрер выжил.

Ответный удар будет ужасным. Но не для Гиммлера. И не для Мюллера.

И лишь 17 августа, через двадцать семь дней после покушения, Мюллер разра-батывает операцию «Aktion Gewitter» («Операция Гроза», другое ее название «Aktion Gitter» — «Операция Решетка»), которая началась на рассвете 22 авгу-ста. Новый поток арестов в Германии и на оккупированных территориях, глав-ным образом в коммунистических и социалистических кругах. Но, как он пред-писывал, при этом не трогали осведомителей, тех, кому было 70 лет и больше, больных или физически неспособных выдержать заключение в тюрьме или в лагере…

Чудесное великодушие Мюллера, того самого, кто несколькими месяцами рань-ше подписал директиву под кодовым обозначением «Пуля» (Aktion Kugel) — приказ ликвидировать без суда русских военнопленных, которые с 1941 года помогали обнаруживать в своей среде политических комиссаров. Так наказали тех русских, которые сопротивлялись полицейским и убийцам из НКВД. Абакумов в Москве потирал руки. Так же он будет радоваться в апреле 1945 года, когда узнает, что когда войска западных союзников приближались к лагерю Флоссенбюрг, Кальтенбруннер и Мюллер приказали полковнику Вальтеру Хуп-пенкотену безотлагательно повесить на мясницких крючьях адмирала Канариса и его товарищей по несчастью.

(Существует несколько версий того, как именно повесили Канариса и его сообщников. Помимо крючьев упоминались также рояльная струна и железный ошейник. — прим. пе-рев.)

Канарис слишком много знал о советско-нацистском сообщничестве. И случайно ли, что президент Народного суда (именно так!) который приговорил его к смертной казни, по имени Роланд Фрайслер, был не только членом нацистской партии: в 1919 и 1920 годах он был одним из наиболее активных и воинствен-ных немецких большевиков, которые пытались насадить в Германии револю-цию?

ГЛАВА XII

12.1. Операция «Выживание»

Мартин Борман, который в смутную пору 1919–1920 годов был казначеем доб-ровольческого корпуса Россбаха, в 1944 году очень хорошо понимал, что ни подпольное сопротивление, ни серьезный заговор не могут существовать, не располагая достаточными и в любое время доступными денежными средствами. Мюллер и подобные ему нуждались в специалистах по промышленным и финансовым вопросам, которые могли бы с минимальным риском осуществить круп-ную операцию, целью которой было одновременно создать секретные тайники с деньгами и сокровищами внутри Германии и эвакуировать за границу три чет-верти материально-финансовых запасов Рейха.

Не могло быть и речи о том, чтобы связаться по этому вопросу с Ялмаром Шах-том, попавшим в немилость после того, как Гитлер в 1938 году заменил его на посту министра экономики, а в следующем году и на посту президента Импер-ского банка Вальтером Функом. «У него нет ничего своего, кроме пристегиваю-щегося воротничка», говорил о нем фюрер. Никто не мог знать, какие козни он сможет придумать, стоит лишь довериться ему. Тогда Борман хватается за чело-века, который был его другом с середины двадцатых годов, когда его обязанности казначея нацистской партии вынуждали Бормана посещать промышленников и наиболее важных банкиров Германии.

12.2. Изобретатель промышленного шпионажа

Этого человека зовут Герман Шмитц. Его преимущество в том, что он все эти годы вместе со своими друзьями Куртом фон Шрёдером, Вальтером Функом, Эмилем Пулем, и английскими, французскими, американскими, нидерландскими и японскими управляющими, заседает в БМР, Банке по международным расче-там. Постоянная штаб-квартира этого БМР, созданного в 1930 году по инициативе доктора Шахта, размещается в швейцарском Базеле, под предлогом регу-лирования денежных потоков.

Эти люди собирались на протяжении всей войны, в количестве минимум шест-надцати, максимум двадцати четырех человек, и на их заседаниях председа-тельствовал американец Томас Харрингтон Маккитрик. В марте 1945 года уже этим путем около шести тонн немецкого золота должны были проследовать транзитом в Швейцарию, из которых полторы тонны были предназначены для того, чтобы оплатить Банку по международным расчетам просроченные Берли-ном проценты. Оставшееся золото исчезает в неизвестном направлении за пределами Швейцарии.

2 июля 1944 года Шмитц в сопровождении своего компаньона Георга фон Шницлера, задачей которых всегда было всемирное расширение концерна «И.Г. Фарбен», обсуждают с Борманом и Мюллером этот проект выживания. В этот день они назначают на 10–12 августа встречу в Страсбурге, для того, чтобы мобилизовать вокруг себя большинство промышленников и банкиров, которые, впрочем, как и они сами, очень заинтересованы в том, чтобы вероятные побе-дители Германии не отобрали у них их вклады.

Герман Шмитц, которого в его среде с последней войны называют «королем маскировки» — знаток в данном вопросе. Мы увидим, как в 1948 году он пред-станет перед судьями в Нюрнберге, и как он выпутается из всего этого, отде-лавшись приговором всего к четырем годам тюрьмы, да и то почти сразу же бу-дет освобожден. Дело в том, что он смог намекнуть на взаимопроникновение дюжины американских транснациональных корпораций и их немецких корпора-тивных «сестер» на протяжении дюжины лет, до и даже во время нацизма и войны, и дать понять, что они все были причастны к рождению и развитию нацизма… Советские судьи тоже не стали настаивать: ведь Шмитц мог бы раз-облачить соглашения, которые Москва подписала с этими компаниями с 1922 по 1939 годы, среди которых поставки вооружений Гитлеру еще в 1937 году, и снова с 1939 по 1941…153

Гений бизнеса, Герман Шмитц был человеком, который с начала тридцатых годов буквально изобрел промышленный шпионаж, о чем даже и не подозревали западные разведывательные службы, направлявшие свои усилия на расследо-вание деятельности шпионов Абвера, затем СД, но никогда не обращавшие внимание на паутину, сотканную Шмитцем по всему миру.

Его план состоял в том, чтобы внедрить в представительства «И.Г. Фарбен» за границей доверенных лиц, названных «Zefis», которые не имели никакого от-ношения к техническим или коммерческим вопросам, но принимали участие во всех коллоквиумах и всех светских мероприятиях, куда приглашались предста-вители «И.Г. Фарбен». Их задачей было только предоставлять отчеты о своих собеседниках: психологический портрет, квалификация, уязвимость, и собирать любые другие сведения, полезные для головной конторы фирмы.

Герман Шмитц и его напарник Георг фон Шницлер централизовали сведения, затем отбирали то, что казалось полезным для Абвера, для их коллег в про-мышленности, для Гестапо и, во всех случаях, для Бормана, как только тот воз-главил партийную канцелярию вместо Рудольфа Гесса. Иначе говоря, Шмитц делал точно ту же работу, какую делали шпионы НКВД и ГРУ для Москвы, с той лишь разницей, что Кремль — за исключением разве что в некоторых банках — не располагал такой плотной паутиной осведомителей, как всемирная сеть «И.Г. Фарбен».

(Сеть членов сети Zefi приведена в приложении 1 этой книги. — прим. автора.)

Всегда наделенный богатым воображением, Шмитц с 1930 года предложил сво-им иностранным друзьям, чтобы их страны и их фирмы присоединились к про-екту международного соглашения о производстве взрывчатых веществ. Таким образом, говорил он, взаимно держа друг друга в курсе производства, можно было бы договориться о предельных нормах, которые нельзя превышать, и, следовательно, избежать бесконтрольного мирового расширения производства и распространения взрывчатых веществ и производных от них видов вооруже-ния. Маленький нюанс состоял в том, что хотя десяток стран и примкнули к это-му соглашению, но Шмитц заранее подготовил средства и методы, чтобы замас-кировать реальное производство Германии и расширение ее исследований! Та-кое вот человеколюбие.

Шмитц, буквально переполненный идеями, с середины тридцатых годов также убеждал немецких руководителей и их кадры предлагать, не стесняясь, свои таланты иностранным фирмам, даже принимать гражданство государств, где они работали. Его брат Дитрих, впрочем, сам подал пример, получив американское гражданство. Став директором «Aniline & Film Corporation», он привел в качестве заместителя своего кузена Уильяма (Вильгельма) фон Майстера, и оба решили взять себе в качестве консультанта — в строжайшей тайне, конечно — Герберта Шольца, первого секретаря в посольстве Германии в Вашингтоне, за-тем, и до осени 1941 года, консула в Бостоне. Однако Шольц в действительно-сти был «информатором» Гестапо-Мюллера в США. Он женился на дочери Геор-га фон Шницлера. Иначе говоря, Мюллера в июле 1944 года не удивляло ниче-го, когда он, рядом с Борманом, на берегах озера Вандлицзее, беседовал со Шмитцем и его компаньоном на августовской конференции.

12.3. Искусство маскировки людей

Борман и Мюллер, без сомнения, в ходе большой радиоигры информировали посвященных лиц с советской стороны, но они не были «агентами Москвы». Они просто считали, что когда Германия проиграет, то в Европе будет доминировать СССР, и чем больше козырей будет у них в рукаве, тем легче им будет утвер-диться в своем закулисном положении, когда этот момент наступит. Борман вполне видел себя во главе Германии, которая возобновила бы идиллию Рапал-ло и идиллию 1939–1941 годов. Мюллер видел себя как одного из будущих ве-ликих полицейских нового евразийского порядка. Во всяком случае, даже если бы Москва не согласилась сыграть им на руку, они увидели бы, окажется ли и западная сторона настолько глупой, чтобы отвергнуть их предложения в случае конфликта Запада и Востока. Конфликта, который они считали неизбежным, причем в краткосрочной перспективе.

Все это не является предположениями автора, а следует из данных, предостав-ленных доверенными лицами Бормана и Мюллера, с которыми я познакомился после войны. Мы увидим, в каких условиях это происходило, как и то, что соот-ветствующие сведения в этом смысле исходили из контролируемых ими публи-каций, причем как раз в Южной Америке между 1947 и 1950 годами.

Письмо Гестапо-Мюллера Паннвицу в феврале 1944 года, опубликованное в начале этого труда, или его решения в марте 1945 года о распределении среди кадров Гестапо фальшивых документов и инструкций, исходят из этого видения будущего. Десятки мужчин и женщин смогли, таким образом, с конца 1944 по апрель 1945 года раствориться в населении городов и деревень, где их никто не знал.

Более двух миллионов немцев из восточных регионов и столько же прибалтов, украинцев, румын, молдаван, и т. д. укрылись в той части страны, которой пред-стояло стать западной оккупационной зоной. Не было ничего проще, чем «примешать» к ним людей, которые по убеждению или из повиновения готовы были ждать, пока в один определенный день к ним не придет господин X или Y, чтобы передать им приказ, если у них уже не было точных заданий. В последние ме-сяцы войны несколько концлагерей «раздулись» за счет так называемых заключенных, которые в действительности знали, что им достаточно только со-гнуть спину в ожидании освобождения западными армиями, и западные союз-ники уже будут на них смотреть с благосклонностью.

Дело было в том, что английские, американские, французские оккупанты, тут и там, иногда обменивались между собой информацией, но каждый из них, управляя своей зоной по-своему, не видели, что речь шла о широкомасштабном целостном плане. В то время от восьмидесяти до ста тысяч немцев жили под чужими именами в той части Германии, которая в 1949 году превратится в ФРГ. Приблизительно двадцать тысяч сумели тайно эмигрировать в Южную Америку или на Ближний Восток, потому что уже рождалась «Холодная война» — но не та скорая полноценная война, на которую надеялись Борман и Мюллер. Различные государства или группировки нуждались в этих компетентных людях, будь они военными, полицейскими или важными специалистами для промышленности.

Автор романов-бестселлеров англичанин Фредерик Форсайт и некоторые другие много и долго писали о т. н. канале «Одесса» (Odessa), но «Одесса» касалась только некоторых кланов СС. Существовали семь или восемь других каналов побега, среди которых один, скандинавский канал, просуществовал не более шестнадцати месяцев после мая 1945 года. Находившийся преимущественно под управлением настоящих или фальшивых уругвайцев, он вел к кораблям, следующим в Латинскую Америку. Несколько кандидатов на поездку опоздали на них, как опаздывают на поезд. Им пришлось воспользоваться другими каналами, которые назывались «Эдельвейс» (Edelweiss), «Шлюз» (Die Schleuse), «Консул» (Konsul), «Ляйбвахе» (Leibwache, буквально «личная охрана»), и еще «Паук» (Die Spinne). Канал «Паук» (Die Spinne) действовал под контролем Бор-мана еще в 1949 году.

(Роберт Фицнер, бывший лейтенант Вермахта, брат которого, тоже офицер, был военным инструктором в сирийском Дамаске, был убит в 1949 году по дороге из Мюнхена в Ульм группой немцев, работавших на Советы. В тот момент он был одним из помощников автора на службе французской разведки, действовавшим под агентурным номером № 510 во французском секторе Австрии, и под № 259/88 во французском секторе Германии. — прим. автора.)156

12.4. Многоуровневая сокровищница

Очевидно, что требовалось ввести в курс дела и Кальтенбруннера, по крайней мере, частично, так как он уж очень всерьез принимал свою роль и звание начальника полиции при Гиммлере. Если невозможно было от него скрыть план, который должен был принять конкретные формы в августе 1944 года, то доста-точно было бы ему разъяснить, что речь шла о том, чтобы защитить будущее Германии, и что, присоединившись к этому плану, он оказал бы большие услуги стране и партии. Но, вопреки рассказу, опубликованному в США в 1944 одним австрийским беженцем, Кальтенбруннер никогда не был организатором созда-ния каких-либо тайных сетей. В 1944 году он стал только одним из действую-щих лиц в операции по сокрытию ценностей, образно говоря, наличных средств, которые должны были остаться в распоряжении во время поражения.

Эта его книга («Нацистское подполье» Курта Рисса — прим. авт.) и без того щедро пересыпана ошибками или утверждениями, часто заимствованными у шведской ежедневной газеты «Nydag», например, что адмирал Канарис присут-ствовал на конференции в Страсбурге в августе. На самом деле он к тому вре-мени уже более двух недель как был брошен в тюрьму, где подвергался ужас-ным пыткам со стороны людей Гестапо-Мюллера. Чудо, что он прожил еще не-сколько месяцев, пока по приказу Мюллера его не повесили на крюк мясника, в то время как западные войска были только в двух часах хода от лагеря, где он содержался.

(Решение о смерти Канариса принял полковник СС Хуппенкотен, помощник Кальтенбруннера. Попав под суд в 1951 году, он самым скандальным образом был оправдан немецким судом 5 ноября 1952. — прим. автора.)

Стоило лишь Кальтенбруннеру узнать о факте перемещения и сокрытия боль-ших денежных средств, как он с удовольствием начинает принимать в этом уча-стие. Потому в один из дней начала 1945 года Мюллер, довольно раздражен-ный, врывается в кабинет Бормана, и протягивает ему список. Это был список того, что Кальтенбруннер изымал из части перемещаемых ценностей, направ-лявшихся в Верхнюю Баварию и Австрию. Это пятьдесят килограммов чистого золота, идентичный вес в золотых монетах, часах или других ценных вещах, два миллиона долларов США, два миллиона швейцарских франков, и т. д.

«Итак, бормочет Борман, не подавая признаков обеспокоенности, Эрнст работа-ет для Эрнста… Никаких проблем… Достаточно знать, где он все это припрятал. Когда придет время, мы все это получим назад!»

Мартин Борман действительно уже был в курсе этого изменения направления. У Эрнста Кальтенбруннера была любовница, Гизела фон Вестарп, с которой мы еще встретимся в этой истории. И эту Гизелу Борман буквально бросил в объя-тия дорогого Эрнста, и она предупреждала Бормана обо всех его делах и по-ступках. Таков был образ действий этого доверенного лица фюрера, и он поль-зовался им на протяжении дюжины лет.

Когда Мюллер однажды забеспокоился, что кто-то из других крупных нацист-ских руководителей может узнать об их плане и предупредить Гитлера, то Бор-ман заметил ему, что он слишком много знает о них всех… Геринг? Борман знал все об его источниках получения морфия, и разве Геринг в самый разгар войны не пользовался своими ежегодными дивидендами на его тайном счету в США, окольным путем через американские компании «Pennsylvania Road» и «Bethleem Steel»? После 15 октября 1946 года, дня самоубийства Геринга, стало известно, что на его счету было 3 776 000 долларов…

Геббельс? Он мог бы посоревноваться с Герингом, имея 4 636 000 долларов, накопленных в двух банках Буэнос-Айреса и в банке Люксембурга. Что касается Гиммлера, то он был должен Борману, поскольку благодаря его займу на своих счетах он смог купить великолепную усадьбу, где жила его любовница. Он об-ладал, кроме того, двумя миллионами долларов, распределенных в нескольких банках в Финляндии (благодаря своему массажисту Феликсу Керстену) и в Юж-ной Америке. Риббентроп тоже мог только молчать со своими 14 миллионами долларов, размещенными за границей. Как сказала об этом после войны ино-странным коллегам вдова Германа Геринга: «Борман манипулировал всеми нами, и кроме того настраивал одних против других». Маленькая игра с пере-мещением ценностей должна была расшириться после августа 1944 года. Три точно определенные зоны служили вместилищем для будущей казны, и столько же было уровней, известных пяти посвященными.

Сначала был австро-немецкий сектор, который располагался как бы уступами, сначала между Имменштадтом в Баварии и горным хребтом Арльберг; потом у Оберстдорфа, выступая вдоль приграничной полосы; Фюссен, Гармиш-Партенкирхен, Тегернзее, затем Куфштайн и Бад-Гаштайн, около Зальцбурга.

Затем два сектора, обнаруженные автором между 1946 и 1949 годами, частично благодаря его поездкам и сведениям о странных немцах, которые таинственным образом появлялись и исчезали. Но этому также помог и случай, как это случи-лось весной 1946, когда таяние снегов в Бад-Гаштайне унесло балкон, кирпичи от которого разбились на земле. У кирпичей этих был необычный размер, и за защитной оболочкой в них скрывались золотые слитки! В другом месте, внутри органа церкви, находившейся по соседству с приютом, где умерла Герда, супру-га Бормана, были обнаружены пятнадцать миллионов долларов и столько же фунтов стерлингов. Доллары были подлинными, но английские деньги — фаль-шивыми, изготовленными в 1942 году Фридрихом Швендом по приказу СД и Гестапо.

(Герда Борман умерла в 1946 году в военном госпитале в Южном Тироле. — прим. перев.)

Один из секторов, где прятали сокровища, распространялся к югу Дрездена до Плауэна, приблизительно в 150 километрах у склонов Рудных гор. Хомутов (немецкое название Комотау) был центральной точкой для посвященных. Мюл-лера якобы видели там в декабре 1945 году. Он прибыл туда из Чехословакии, страны, находившейся под советским контролем.

Другой сектор простирался от Хофа к Пассау, вдоль Богемских гор, также на грани чехословацкой границы.

(Богемскими горами здесь и далее автор называет в общем смысле горные массивы на западе Чехии, Чешский лес, Судеты, Шумаву и чешские склоны Рудных гор, которые немцы называют Эрцгебирге. — прим. перев.)

Именно там, на севере от Деггендорфа, мне в первый раз и лишь по воле слу-чая не удалось раздавить Мартина Бормана на повороте очень узкой дороги, нависающей над оврагом. Он шел от одного края дороги к другому, тянущемуся вдоль склона, и только благодаря хорошим тормозам моей «Ауди» и подъему дороги я смог остановиться в двадцати сантиметрах от него. Мой австрийский попутчик Рауш и я, озадаченные, пристально уставились на него. Тогда он кив-нул нам, и поспешил продолжить свой путь. Год спустя мне снова пришлось столкнуться с ним, но это была уже другая история.

(Нужно напомнить, что Деггендорф находился в американском секторе. Я хоть и был офицером французской разведки, но действовал там под чужим именем, потому у меня не было ни прав, ни возможностей кого-либо там арестовать. Даже просто сообщить об этом американской военной контрразведке CIC уже было бы чревато проблемами. Один из следователей CIC в баварском городке Обераммергау, известный в Москве под агентурными псевдонимами «Бар» или «Барабан», был в 1946 году арестован с поличным за шпионаж в пользу СССР. В 1947 году его приговорили к семи годам тюрьмы. — прим. автора.)

12.5. Август 1944 года, конференция в Страсбурге

В десять часов утра семьдесят семь человек были приглашены в отель «Мезон-руж» («Красный дом») в Страсбурге, по инициативе Германа Шмитца и Георга фон Шницлера. Борман и Мюллер договорились с ними, чтобы конференция вы-глядела просто как частная встреча важных деятелей немецкой промышленно-сти и крупных банкиров.

Одним из ведущих заседания был обергруппенфюрер СС (генерал рода войск) доктор Шайд, директор компании «Hermannsdorfwerke und Schenburg» (в других источниках указано название «Hermsdorf-Schönburg GmbH» — прим. перев.). Перед подиумом сидели руководители концернов «Messerschmitt» («Мессершмитт»), «Röchling» («Рёхлинг»), «Volkswagen» («Фольксваген»), «Siemens» («Сименс»), «Krupp» («Крупп»), «Kirdorf» («Кирдорф») и других фирм, дотации и взносы которых Борман и Вильгельм Кепплер (генеральный директор «Dresdner Bank» («Дрезднер Банк», филиала «И.Г. Фарбен») собирали для нацистской партии на протяжении тридцатых годов. Курт фон Шрёдер, Карл Раше (директор «Дрезд-нер Банк»), Карл Линдеман, президент Торговой палаты тоже были там. Неко-торые присутствовали только 11 августа. Руководители Гестапо и СД их при-крывали и защищали…

(Мне не удалось найти данных об обергруппенфюрере СС по фамилии Шайд или Шайдт. В известном списке обергруппенфюреров (включая из войск Ваффен-СС) такая фами-лия не значится. Не исключено, что это был либо псевдоним, используемый им для при-крытия при особо секретных операциях, либо его реальное звание было значительно ниже, и он называл себя генералом, чтобы произвести лучшее впечатление на промыш-ленников. — прим. перев.)

Тридцать четыре из присутствующих приехали по личному приглашению Германа Шмитца и Шайда. Давайте послушаем последнего, который сделал основной доклад, из которого затем последуют выводы:

«Германия уже проиграла кампанию во Франции. Решение, которое мы собираемся тут принять, определит будущее Германии, которая с этого момента уже должна готовиться к экономическому сражению, которое последует за концом войны, так, чтобы обеспечить возрождение нашей страны []. Нужно, чтобы мы усилили наши контакты с иностранными обществами, но каждая фирма в индивидуальном порядке, не привлекая внимания.

[]. Должна быть подготовлена почва, чтобы мы после войны могли заимствовать за границей значительные суммы…» И Шайд подчеркнул, что многие немецкие промышленные патенты уже разделены с различными американскими трансна-циональными корпорациями, среди которых «Chemical Foundation», «United States Steel Corporation», «National Tube», «Carnegie» (в Иллинойсе), и т. д. Он предлагает тем, у кого нет адресов за границей, предоставить им их, чтобы инициировать слияния, которые могли бы быть предметом их скрытного обсуждения.

Приблизительно тринадцать звукозаписывающих систем, фиксировавших не только речи Шайда и других выступавших, но также и разговоры, которые вели между собой гости в зале или в кулуарах, функционировали постоянно. Копии были отправлены Борману. Казначейство США смогло получить все эти матери-алы, включая поименный список гостей.

Очевидно, на встречу приехали не все директора, но, например, концерн «Крупп» представлял доктор Каспар, «Рёхлинг» — доктор Толле, министерство вооружений представлял Штрёсснер, от имени Альберта Шпеера присутствовал доктор Боссе. Шайд упоминал «Zeiss», «Leica» и «Hamburg-Amerika Line» как пример фирм, которые уже давно научились защищать немецкие интересы на мировом уровне.

Именно доктор Боссе, один из помощников Альберта Шпеера, берет слово во второй половине дня 10 августа, перед более узким составом публики, чем утром. Он упоминает французских «маки» (партизан), чтобы сказать, что в определенное время, возможно, возникнет необходимость, чтобы некоторые руководители финансов или промышленности сбежали или затаились в ожида-нии развития политических процессов на Востоке, на Западе, и между Востоком и Западом.

«Отныне нужно, говорил он, чтобы большие фирмы создавали конструкторские бюро и исследовательские лаборатории с сокращенным персоналом, чтобы нельзя было понять, что в них происходит. Авторы плана предусмотрели фи-нансовые средства для их создания или обеспечения. У каждого из этих бюро будет своя связь с одним из партийных руководителей и, через него, с рейхс-ляйтером Мартином Борманом».

(Все цитаты взяты из документов, хранившихся с 1945 года в архивах амери-канского Казначейства. Никто, кроме американского автора Пола Мэннинга, за все прошедшее с той поры время ими не воспользовался. — прим. автора.)

В отличие от доктора Шайда, Боссе демонстративно подчеркивал свои нацист-ские убеждения. Он неоднократно упоминает о необходимости своих руководящих кадров, в то время когда будет организовываться невидимая экономика побежденной Германии:

«Финансовые резервы, собранные за границей, должны быть в распоряжении партии, чтобы из послевоенного времени появилась могущественная Герман-ская империя. Все наши руководители промышленности должны с настоящего времени эвакуировать свои капиталы из страны. Партия примет любые меры, чтобы защитить их как здесь, так и за границей». Он уточняет: «Впредь два важных банка могут быть использованы для экспорта капиталов фирм, которые не предусмотрели эту операцию: «Basler Handelsbank» (Базельский торговый банк) и «Schweizerische Kreditanstalt Zürich» (Швейцарский кредитный банк в Цюрихе)… Но существует также много отделений банков в Швейцарии, которые за 5 % комиссии, смогут обеспечить швейцарским прикрытием некоторое коли-чество наших фирм».

(Цитируется по книге американца Пола Мэннинга «Мартин Борман, сбежавший нацист», 1981 г. Блестящий военный репортер, Мэннинг пользовался информа-цией высокопоставленных, серьезных и проверенных источников. Но он не знал, что среди информаторов в его окружении были и намеренно внедренные туда дезинформаторы. Именно от них он получил неверную информацию, что Борман якобы все время прожил в Бразилии. — прим. автора.)

Удивительно, что историки не использовали такие источники, которые частично упоминались во время Нюрнбергского процесса, однако, в подробном виде хра-нились в американских архивах.

12.6. Сети, за которыми скрываются другие сети

Удивительный процесс происходит с конца августа 1944 по апрель 1945 года. Тут стоит привести несколько примеров, так как они объясняют, если задумать-ся, откуда и почему появилось «немецкое экономическое чудо», ставшее фак-том к середине 1950-х годов, спустя всего лишь десять лет после поражения Рейха, и что оно отнюдь не было только результатом продуманного и рацио-нального использования Плана Маршалла.

Уже по плану невидимых экономических сетей летом 1944 года «И.Г. Фарбен» полностью законно располагает четырнадцатью представительствами в Испа-нии, тремя в Португалии, восемью в Аргентине. У немецкой АЭГ (Всеобщей электрической компании, Allgemeine Elektricitäts-Gesellschaft, AEG) есть три сво-их бюро в Испании и шесть в Аргентине. «Сименс» имеет четыре филиала в Ис-пании, два в Португалии, семь в Аргентине. Если Бавария представлена только в Бразилии, то Берлин держит под своей рукой 48 промышленных объектов в четырех странах. И вот все они собираются создавать фирмы-малыши, чтобы эти «малыши» стали как бы автономными субъектами, без связей с родиной-матерью, разделенной до 1948 года на четыре оккупационные зоны.

Действительно, в конце 1945 года 35 фирм в Турции, 112 в Испании, 258 в Пор-тугалии, 98 в Аргентине, 143 в латиноамериканских государствах, 274 в Швей-царии уже родились из инициатив, рекомендованных на конференции в Страс-бурге.

Вначале эти промышленные, коммерческие, судоходные, авиационные, научно-исследовательские, технико-конструкторские и прочие фирмы являются герма-но-турецкими, германо-испанскими, германо-швейцарскими, германо-аргентинскими и т. д. Но в течение недель, последовавших за капитуляцией Берлина, они «исчезают» в водопадах банкротств, затем их выкупают граждане стран, куда они были внедрены, под контролем людей Бормана и Мюллера в среде немецкой эмиграции.

Оттуда следуют другие перемещения людей, которые, уехав из Германии, после 1945 года присоединяются к фирмам, заранее созданным за границей. Несколь-ко авторов касались этих политико-финансовых афер, упоминая операции «Зо-лото Рейна» («Rheingold»), «Полет орла», «Огненная Земля», и т. д., но они не знали, что Борман и Мюллер контролировали весь этот комплекс.

То, что Герман Шмитц, душа плана, получит самое легкое наказание, и даже не отсидит до конца срока, не удивит тех, кто знает, что в 1944 году он владел та-кой же долей акций в нефтяном концерне «Standard Oil New Jersey», что и се-мья Рокфеллеров. Он умер в 1969 году в возрасте 79 лет, гордый тем фактом, что концерн «И.Г. Фарбен», «ликвидированный», как утверждали после войны, так как он был разделен на три юридически различные фирмы, был фактически восстановлен в политико-финансовом отношении в мировом масштабе.

Как минимум пятнадцать других промышленных и банковских фирм, без кото-рых нацизм не смог бы осуществить свой план, также вернули себе ту же власть, то же влияние, после переходного периода, который длился с 1945 по 1960 года. Иногда даже не меняя названия. Например, «Дойче Банк» или «Дрезднер Банк», если называть только самые известные.

С 1947 по 1955 годы невидимая группа, созданная Борманом и Мюллером, действуя в тени по всему миру, насчитывала 750 фирм, работавших в приблизительно двадцати странах. В поле своего бизнеса они содержали добрую дюжину тысяч немцев и столько же иностранцев различных национальностей.

Ошибка некоторых исследователей, таких как Симон Визенталь, который одна-жды упомянул о существовании этих фирм, состояла в том, что эта проблема сводилась у них только к простой охоте на нацистов. Но она уже не имела больше никакого отношения к нацизму, как только вместо скорой полноценной войны противостояние между Востоком и Западом свелось к Холодной войне. И затем, в 1953 году, умер Сталин. В 1955 году Генрих Мюллер похищен чехосло-вацкими разведывательными службами. В 1959 году Мартин Борман умирает в Парагвае.

С ними заканчивается этот исторический период. А последующая эпоха с боль-шим удовольствием похоронит махинации, фальсификации, обман и соучастия тех, кто, как на Востоке, так и на Западе играли трупами других, чтобы устано-вить свою власть, на самом деле совершенно не веря в идеологии, которые служили для них обоснованием.

ГЛАВА XIII

13.1. Побег из Берлина

Личный дневник Бормана, которым пренебрегали хроникеры, говорит больше, чем можно было бы представить, даже если в нем отмечены только его встречи с января по конец апреля 1945 года. Конечно, он был подлинным. До 1972 года Москва отрицала, что дневник был найден в Берлине подразделением Красной армии. Но пятнадцатью годами позже приоткрытые архивы НКВД признали, что Лаврентий Берия, в то время наивысший руководитель спецслужб СССР передал его Сталину с переводом на русский язык и с сопроводительным письмом за номером 735/б, датированным 22 июня 1945 года. Если бы речь шла о подделке, то непонятно, для чего Берия фабриковал бы ее после восьми недель тщательного изучения.

Остается фактом, что дневник был странным образом найден на трупе там, где, как гласила легенда, в ночь с 1 на 2 мая 1945 года Мартин Борман был убит ударной волной снаряда, попавшего в танк на мосту Вайдендаммбрюкке. Артур Аксман, который с Борманом вышел из бункера Имперской канцелярии, рассказывал, что он потерял его из виду в какой-то момент, затем вновь нашел его уже упокоившимся навсегда. Между тем, пятнадцатью годами позже, Аксман вынужден был признать, что он выдумал эту историю. Вместе с другими «свиде-телями», он хотел тогда распространить слух о смерти Мартина Бормана для того, чтобы прикрыть его бегство. Но ни он, ни они не заметили, что на трупе было надето кожаное пальто не его размера, и что под ним было только нижнее белье! Инсценировка, осуществленная в спешке, со знаменитым дневником, ко-торый специально подложили сбоку от трупа, чтобы его можно было идентифицировать!

Позже израильские разведывательные службы сами заметили, что за двадцать лет после окончания войны два трупа Бормана были таким же образом обнаружены в Германии, и еще четыре других в Южной Америке… Заранее подготов-ленные следы, изобретенные Гестапо-Мюллером для себя самого и для его со-общника по последним часам Рейха.

Борман действительно прошел по мосту Вайдендаммбрюкке, как об этом сооб-щили заслуживающие доверия свидетели; это доказывает потеря, случайная или нет, этого дневника, где не было никаких особенных тайн. Однако и этот дневник заговорит, если изучать его параллельно с письмами Бормана его лю-бимой Герде, так как в смятении последних недель войны, он еще находил вре-мя писать своей жене, и особенно уточнял, что его близкий друг фон Хуммель возьмет на себя задачу эвакуировать ее к итальянскому склону австрийских Альп.

13.2. Место встречи известно посвященным

В письме Герде, датированном 6 сентября 1944 года, Борман писал: «С этого утра у меня здесь есть свой человек, Цандер. Он занимается делами партии… Мюллер и я, мы используем пять секретарш. Цандер сам должен был нам предоставить свою». Мы также узнаем, что 19 февраля 1945 года, Мюллер и он устроили в Штольпе, маленькой деревушке, расположенной в 15 километрах на северо-запад от Берлина, секретную базу: «Я попросил Раттенхубера предоста-вить в наше распоряжение двух офицеров из отдела расследований уголовной полиции. Мюллер возьмет их с собой, чтобы обучить их. Я их устрою на верх-нем этаже дома».

Таким образом, здесь четко видно, что Мюллер и Борман находятся в сговоре. И для какой такой удивительной миссии Мюллер должен обучить в феврале 1945 года двух полицейских из уголовной полиции? И зачем писать Герде, что он устроит их на верхнем этаже дома? Это закодированное письмо?

Давайте отметим в списке посетителей, упомянутых в его ежедневнике, людей, приходивших к нему по техническим мотивам, как фельдмаршал Кейтель или еще Йодль. Чтобы продолжать свою радиоигру, совместно с Мюллером, он может получить от них точные сведения. Но, что касается тайного плана Бормана, очень интересны другие записи, с января до середины апреля 1945 года. Например, Артура Аксмана, о котором мы уже упоминали, Борман принимал трижды, и именно Аксман, выйдя из бункера в начале мая 1945 года вместе с Борманом, исчезает, а затем, восемь месяцев спустя, союзники обнаруживают его в Верхней Баварии. У Аксмана одна рука, следовательно, его легко заметить и узнать. Но его временное задержание интересно тем, что он скрывается там же, где жили в подполье после падения Берлина и Вильгельм Цандер, адъютант Бормана, и Гельмут фон Хуммель, заданием которого было заботиться о Герде Борман.

В середине апреля Цандер позвонил своей жене, оставшейся в Ганновере, что-бы сказать ей, что он не сможет к ней приехать, так как должен уехать на зада-ние. Он действительно спрятал в районе озера Тегернзее, к югу от Мюнхена, несколько досье из секретариата Бормана; затем он возвратился в бункер Им-перской канцелярии. Оттуда, с копией завещания Гитлера, он снова вышел 29 апреля, ночью, с восьмью другими лицами, список которых у нас есть. Мы об-наруживаем его в декабре 1945 года под именем Фридриха Вильгельма Паусти-на, баварского огородника… Следовательно, было предусмотрено, чтобы он от-ныне жил под чужим именем, ожидая инструкций.

Хуммель восемь раз за два месяца разговаривал с Борманом. Будущее докажет, что он был хорошо посвящен одновременно и в то, как спрятать и защитить Герду Борман, и в то, как «прятать» различные сокровища, перевезенные в Верхнюю Баварию и Австрию.

Среди других посетителей Бормана — госпожа Форстер, супруга бывшего гау-ляйтера Данцига, «исчезнувшего» и, без сомнения, уже попавшего в руки со-ветских войск. Есть там и Эрих Кох, эвакуированный из своей вотчины Украи-ны. Согласно нашим сведениям, собранным в Польше, где его судили в 1948 году, он в начале мая втайне добрался до Фленсбурга на германо-датской гра-нице и лишь на четверть часа опоздал на секретную подводную лодку, которая должна была довезти его до Южной Америки.

В большинстве случаев до апреля 1945 года Мюллер присутствует на беседах Бормана. После чего шеф Гестапо возвращается в свое собственное укрытие, так как Мюллер не жил в бункере Имперской канцелярии, где собирается более 700 человек. Борман аккуратно вел их список, хотя, согласно нашим источни-кам из Москвы, некоторые имена там не фигурировали. Например, имя началь-ника личной охраны Гитлера Ганса Раттенхубера, или имя некоего Карпичев-ского (Karpitchevsky), что наводит на размышления, так как, сколь бы невероятным это ни казалось, этот персонаж из охраны Гитлера давно был советским агентом, и, впрочем, снова потом «нашелся» отдельно от всех, когда последние обитатели покинули окруженный бункер. Карпичевского, с замаскированным лицом посадили в один из танков, расположившихся у выхода. Русские журна-листы подтвердили нам, что у него был маленький радиопередатчик, с помощью которого он смог ночью 30 апреля указать свое местонахождение: «Я нахожусь в комнате 114».

(Карпичевский был не единственным советским агентом в бункере Гитлера. Доктор Эрнст Гюнтер Шенк в бельгийском журнале «Magazine special», Брюс-сель, 15.9.1971, рассказывал, что когда он по приказу Гитлера находился в бункере, то два раза видел, как Борман разговаривал с двумя подчиненными из СС. После падения Берлина, когда доктор Шенк оказался в советском плену, он во время допросов снова увидел тех же людей, но уже в советской форме. — прим. автора.)

13.3. Личный бункер Генриха Мюллера

Но где был Мюллер? В 1997 году американский автор Клиффорд Кирэкоф (Clifford Kiracofe) раскопал в американских архивах забытый документ, который частично объясняет таинственное исчезновение шефа Гестапо в ночь с 29 на 30 апреля.

Вблизи от Курфюрстенштрассе, где располагались его служебные помещения, Мюллер в строжайшей тайне несколькими месяцами прежде приказал устроить бункер и примыкающие к нему подземные ходы, о котором знали только Адольф Эйхман и он. Бункер и выходы из него располагались между улицами Шиллерштрассе и Ландграфенштрассе, под нагромождениями развалин, чтобы ни у кого не возникла идея начать там копать. Здания обрушились под бомбар-дировками союзников. Эйхман считал, что это была гениальная идея.

Он назвал это место «Fuchsbau» («Лисья нора»). Запасы питьевой воды, тонны консервов, склады оружия, телефон, довольно мощный радиопередатчик до-полняли сооружение.

Как удалось сохранить все это в тайне?

Если бы Мюллер действовал официально, то установленный порядок требовал, чтобы он об этом сообщил министру Альберту Шпееру, чье согласие было необ-ходимо для любых значительных работ. Мюллер обошелся без этого. Вместе с Эйхманом они воспользовались своими друзьями, руководившими двумя или тремя концентрационными лагерями, чтобы забирать оттуда евреев в качестве рабочей силы. Сто человек в общей сложности. Они работали безостановочно. После чего все они исчезли. Ликвидированы. Больше никаких свидетелей. Люди каждый день умирали под бомбардировками…

Откуда у нас эта уверенность? Просто из документов, обнаруженных Клиффор-дом Кирэкофом. Речь идет о показаниях полковника (штандартенфюрера) СС Вильгельма Хёттля, второго после Вальтера Шелленберга человека в руковод-стве СД. После нескольких допросов, проведенных американской военной контрразведкой (CIC), он вдруг вспомнил об одном сообщении: незадолго до падения Берлина, один из его подчиненных Виктор Цайшка пришел доложить ему о признаниях, которые только что сделал ему Адольф Эйхман, пока они брели в Баварию. 8 декабря 1945 года Хёттль рассказывает всю эту историю подполковнику Смиту У. Брокхарту в присутствии переводчика Лео Каца и Джеймса П. Бака, корреспондента на Нюрнбергском процессе. Эйхман пришел к выводу, что, так как через несколько дней Берлин окажется в руках советских войск, любая попытка сопротивления была уже бессмысленна, и поэтому от знаменитого бункера больше не было никакой пользы. У него не было, впрочем, никакого намерения возвращаться в столицу. Но не было ли гениально устроить таким образом такое укрытие?…

«Для меня из этого не обязательно следует, что Мюллер укрылся именно там, говорит Хёттль американцам, но, возможно, тем не менее, что он воспользовал-ся бункером, так как он исчез 29 апреля».

И 19 декабря Хёттль по памяти нарисовал приблизительный план бункера.

13.4. Эвакуация из бункера

Пятьюдесятью шестью годами позже мы почти не можем себе представить, как выглядел тогда Берлин в зареве пожарищ, с проспектами и улицами, превра-щенными в нагромождение камней, с мужчинами и женщинами, бродящими по руинам в поисках воды и пропитания, когда, начиная с 29 апреля, советские войска стояли всего в восьмистах метрах от бункера Имперской канцелярии. С 24 апреля армии двух первых фронтов (после вторжения в Германию советские войска были распределены по трем основным фронтам — прим. автора) прибли-жались в форме полукруга, с северо-запада к юго-востоку немецкой столицы. Было запрещено приступать к последнему штурму без приказа Сталина. Обыч-ные подразделения должны были вычистить свою зону, с запретом проникать на станции и в туннели метро. Ходили слухи, что там везде стоят ловушки: либо дистанционно управляемые мины, либо системы затопления водой в случае тревоги.

Отсюда та невероятная ситуация, описания которой вы не найдете нигде ни в печати, ни в западных книгах. В течение, по крайней мере, трех или четырех дней, в то время как советские танки медленно катились по улицам, окружен-ные пехотинцами, занимающимися зачисткой на поверхности города, около двадцати тысяч берлинцев циркулировали как крысы, заключенные между же-лезными дорогами метро, в водостоках, бежали к выходам на концах линий метро на северо-западной, западной юго-западной, южной окраинах Берлина. Иногда нужно было очень быстро выбираться со станции, туннели которой были завалены, чтобы снова нырнуть под землю на другой, ближайшей станции.

Ввиду всего того, что происходило, начиная с 30 апреля, мы думаем, что для Бормана и для Мюллера были заранее предусмотрены договоренности между ними и теми советскими офицерами, с которыми они поддерживали связь по радио, о том, что в огненном кольце, которое все сильнее сжималось вокруг Имперской канцелярии и ее бункера, будут предусмотрены бреши. Легкость, с которой некоторые из 780 присутствующих в бункере Имперской канцелярии и примыкающих к ней помещений, смогли выбраться на свободу, никак нельзя объяснить иначе. Одни были почти сразу же задержаны советскими войсками, но другие, как бы случайно связанные с Борманом или с Мюллером, смогли рас-твориться в воздухе.

Борман — в самых лучших планах есть свои слабые места и всегда существуют непредвиденные обстоятельства — поручил генералу Вильгельму Монке и его помощнику подполковнику Клингермайеру скоординировать с Гансом Раттенху-бером проведение эвакуацию около двухсот человек из числа обитателей бун-кера. Шесть групп по тридцать человек в каждой должны были, по сигналу Монке, по очереди каждые десять минут двинуться по туннелям метро к выхо-дам из них на окраинах Берлина. Еще заранее, 29 апреля, семь или восемь офицеров и партийных начальников, среди которых был и Вильгельм Цандер, проверили на себе эти пути отхода. Цандер убежал на юг и оттуда в Баварию. Следовательно, эвакуацию можно было постепенно провести. Фактически выхо-ды к Веддингу на северо-западе, Шпандау на западе, Гатову на юго-западе, и Тельтову на юге были свободны.

Но ведь существовал не только один центральный бункер. В рассказах о паде-нии Берлина никогда не уточнялось — по крайней мере, в западных средствах массовой информации — что между 1942 и 1945 годами в Берлине было создано около 600 других бункеров, и что только посвященные в план Бормана и Мюллера знали, какие из них они могли бы использовать в качестве временного укрытия в случае необходимости.

Начиная с 29 апреля, поведение Бормана очень красноречиво. Он отправляет адмиралу Карлу Дёницу во Фленсбург ряд радиограмм. Например, объявление, что Гитлер снял Геринга и Гиммлера со всех постов. Правительство теперь воз-главляет он, Дёниц!

Но, спустя уже шестнадцать часов после самоубийств Гитлера и Евы Браун, Борман об этом Дёницу не сообщает. Затем он его информирует, что «завеща-ние Гитлера вступило в силу», прося его не сообщать пока немецкой обще-ственности об этом, пока он сам не присоединится к нему во Фленсбурге. Одна-ко Борман так и не доехал до Фленсбурга.

Дёниц тщетно пытался вести переговоры с западными союзниками: прекратить сражаться против них, но продолжать войну против СССР. Они отказались. Дё-ниц будет взят в плен англичанами 23 мая 1945, и 1 октября 1946 года приго-ворен в Нюрнберге к десяти годам тюрьмы, за «военные преступления и пре-ступления против мира». Полностью отбыв свой срок, Дёниц умер 24 декабря 1980 года.

Если верить Эльзе Крюгер, секретарше Мартина Бормана, рейхсляйтер 1 мая 1945 года в 21 час 30 минут, натянул свое кожаное пальто, затем кивнул ей, со словами: «Ну, до свидания! У всего этого нет больше никакого смысла. Я по-пробую пройти…»

Следователи в Нюрнберге зарегистрировали эту версию. Мы очень сомневаемся в ее точности, в том смысле, что в этот момент Эльза Крюгер очень хорошо зна-ет, что немного раньше 23 часов, ее ожидают в первой из шести групп, органи-зованных Монке; и что сам Борман является частью группы 3, которая через тридцать минут после первой, ее, группы, должна направиться к району Вед-динг.

Эльза Крюгер вскоре исчезла из хроники. Однако, странное открытие в ходе наших исследований: под именем мисс Кютнер она жила в Англии, где вышла замуж за профессора Кембриджа, умершего в самом начале 1980-х годов. Затем она уехала в Западную Германию, чтобы умереть там в 1997 году. Никто нико-гда даже не пытался встретиться с ней, чтобы расспросить ее, за исключением, разве что специалистов из британской контрразведки МИ-5, которые хранят молчание до сегодняшнего дня.

(Эльза Крюгер в 1947 году вышла замуж за одного из допрашивавших ее английских следователей по имени Лесли Джеймс, и жила под фамилией Эльза Джеймс. Ее муж действительно впоследствии стал университетским профессором, и умер в 1995 году в Германии. — прим. перев.)

В любом случае, точно установлено, что она оставила бункер с первой группой, в предусмотренный час. Группа включала двадцать четыре человека, а не тридцать. Четыре женщины и двадцать мужчин, среди которых посол Вальтер Хевель, вице-адмирал Ганс-Эрих Фосс, повар и двое из секретарей Гитлера. Ис-торик и законовед Хью Томас в своей книги «Двойники» сообщает, что все рас-сказы об этом бегстве у людей из группы 1 совпадают, тогда как рассказы лю-дей из группы 3, группы Бормана, оказались в равной степени размытыми и противоречивыми, и еще больше в сравнении их с повествованиями участников группы 4, к которой принадлежал Артур Аксман.

Группы, организованные Монке, продвигались к станции метро «Штадтмитте» («Центр города»), чтобы уходить оттуда по туннелям, ведущим либо к северу, либо к северо-западу, либо к западу и северу. Теоретически, таким было предусмотренное движение, но большая часть шести групп быстро потеряли половину своей численности. По крайней мере, две растворились в воздухе.

Например, при прохождении через станцию метро «Кайзерхоф» (сейчас называ-ется «Моренштрассе» — прим. перев.), в то время переполненную перепуганными берлинцами, которые бродили кругами в темноте, пронизанной редкими фона-рями и электрическими лампами. Полицейские преграждали путь в некоторые туннели. Какими бы ни были опасности, люди, охваченные клаустрофобией, хотели выйти; другие опасались пускаться в путь, который проходил под рекой Шпрее. Что, если вода ворвется в туннель, когда они будут идти по нему?

Тогда группа 1 решает направиться к выходу станции «Фридрихштрассе». Груп-па 3, которой руководит Вернер Науман, один из помощников Геббельса в ми-нистерстве пропаганды, решает добраться до «Фридрихштрассе» со станции «Штадтмитте». Оттуда они направятся к мосту Вайдендаммбрюкке, чтобы пе-рейти реку Шпрее.

13.5. Борман выбрался на поверхность

Около двух часов ночи. Серьезные бои или небольшие столкновения происхо-дят почти везде; другие районы спокойны, так как в некоторых местах проходят переговоры между войсками одной и другой сторон. Каждый раз советские вой-ска должны обо всем докладывать в тыл, то есть либо в штаб генерала Василия Чуйкова, либо в штаб маршала Жукова, который командует всей операцией. Таким образом, когда генерала Ганса Кребса 30 апреля отправляют для перего-воров прямо перед последним штурмом бункера, Жуков не смог самостоятельно принять решение: ему надо было связаться со Сталиным в Москве. Многочис-ленные историки детально описали этот аспект взятия Берлина.

Мартин Борман теперь движется на поверхности, с семью или восьмью спутни-ками, вблизи от моста Вайдендаммбрюкке. Не будем возвращаться к десяткам рассказов и противоречивых свидетельств об его предполагаемой смерти на мосту. Почти все те, кто с мая и до зимы 1945 года уверяли, что видели, как он лежал, растянувшись, без признаков жизни, позже сознались, что лгали. Например, Аксман, шофер Гитлера Эрих Кемпка и другие слуги Гитлера, или Ганс Баур, личный пилот фюрера, который, раненый в ногу, будет взят в плен и увезен в СССР. Он будет освобожден только десятью годами позже.

Вместо этого давайте хорошенько запомним свидетельство майора СС Йоахима Тибуртиуса из дивизии СС «Нордланд», который после войны стал торговцем зерном. Он хорошо видел, как огонь противника поразил один из танков, нахо-дящихся на мосту, и что те, кто оказались поблизости, попадали или были сду-ты взрывной волной. Но, сразу же после этого, рассказывает он, «я пошел на другой стороне моста до отеля «Атлас» и там я увидел Бормана, в гражданской одежде. Мы пошли вместе к Шиффбауэрдамм, затем на Альбрехтштрассе. После чего я потерял его из виду. У него было столько же шансов спастись, сколько и у меня».

Это заявление стоит учесть, потому что Тибуртиус был известен своей серьез-ностью, своей честностью, и на его совести не было никаких поступков, в кото-рых он мог бы себя упрекнуть. Он только выполнял свой долг, и никогда не был объектом каких-либо расследований, когда 17 февраля 1953 года, спустя почти восемь лет после этой ночи, он рассказал об этом в бернской газете «Der Bund».

У меня были другие причины принимать всерьез Тибуртиуса, которого мне по-рекомендовал один майор Вермахта, укрывшийся после войны в районе Трие-ста, который поддерживал со мной переписку в течение десяти лет.

Когда корреспонденты его расспрашивали, Тибуртиус добавил то, что прошло незамеченным: «…Позже один из моих товарищей подтвердил мне, что он встретил Бормана, одетого в форму егеря около Комотау…» Никто другой, кро-ме него никогда не упоминал этот маленький городок, расположенный в дю-жине километров от германо-чешской границы, сегодня под чешской юрисдикцией, но в то время он был немецким. Никто за исключением меня в этом рас-сказе, так как Комотау (по-чешски Хомутов), как мы об этом уже говорили, был одним из главных тайных пунктов плана Бормана-Мюллера на случай немецко-го поражения, одновременно как место сбора и как место тайного хранения ча-сти средств из казны сети «Хакке». В часе езды оттуда на запад, около города Хоф, в Кёдице находилась вилла, которую Мюллер приказал втайне обустроить для себя. В 180 километрах к югу от Хофа можно было добраться до Дегген-дорфа, вблизи от Регенсбурга с одной стороны, и от чешской границы с другой. Деггендорф — это другая тайная точка плана, там, где я случайно встретил Бор-мана в 1948 году.

(В других источниках фамилия майора указывается как Тибертиус, а не Тибуртиус. В любом случае, этот майор не имел никакого отношения к немецкому ученому, препода-вателю и политику Йоахиму Тибуртиусу, поскольку тот служил с 1942 по 1945 в звании старшего лейтенанта, потом капитана в автотранспортной службе Вермахта и никак не был связан с СС. — прим. перев.)

13.6. Последние приготовления Гестапо-Мюллера

Вернер Науман, проводник группы 3, в которую входил Борман во время эваку-ации из бункера, не привлекал больше к себе внимания, пока в 1953 году рас-следование BfV, Федерального ведомства по охране конституции (службы внут-ренней безопасности боннского правительства) не инициировало операцию с целью предотвратить, как тогда говорили, «неонацистский заговор». Дюжина подозреваемых была арестована. Тогда на сцене и появляется Науман, кото-рый, как считают, был связан с группой предприятий, созданной неким Гербер-том Лухтом. Но пресса не сообщала о том, что Лухт и Науман к тому времени уже, по крайней мере, три года совершенно противозаконно торговали с Восто-ком, поставляя в Восточный Берлин стратегические материалы, настоящим по-лучателем которых была Москва.

Я выследил этот канал в 1951 году, когда был корреспондентом в Германии американского агентства печати и маленького французского издательства, вы-пускающего информационно-аналитические бюллетени, директорами которого были Жан-Луи Вижье и убежденный голлист Жорж Бруссин.

Наумана освободили очень быстро. На самом деле, некоторые политико-промышленные круги Бонна, руководимые Германом Абсом и другими бывшими экономистами гитлеровских времен, с помощью этих арестов хотели убедить Наумана, что для его друзей, укрывшихся в Южной Америке, особенно в Арген-тине, как раз пришло время «репатриироваться» или вернуть в экономику ФРГ множество промышленных и коммерческих фирм, созданных там Борманом и его друзьями.

Одновременно эмиссары дома Круппа впервые после войны отправили своих сотрудников в Аргентину, чтобы представлять концерн перед правительством Хуана Доминго Перона. Это представительство разместилось в департаменте Барлиоче, у одного из родственников Круппа.

Внимание прессы в 1953 году не привлек ответ Наумана на вопрос о том, что он думал об исчезновении Бормана: «Фюрер Четвертого Рейха, как сказал Науман, укрылся (после инцидента на мосту Вайдендаммбрюкке) в одном из убежищ Мюллера, прежде чем рискнуть отправиться в путь к спасению».

Бахвальство, конечно, но между тем интересное, так как Науман таким образом снова подтвердил товарищество Бормана и шефа Гестапо, причем в убежище, существование которого мы обнаружили.

Наше расследование последних месяцев официальной жизни Мюллера привело нас прямо к дому в Штольпе, хотя неизвестно, брел ли он туда 2 мая в обществе Бормана, или же тот присоединился там к нему позже.

На протяжении уже пяти месяцев Мюллер, так же скрупулезно как Борман, под-готавливал то, что должно было стать его второй жизнью. В ноябре 1944 года, он послал в секретную командировку к передовой группе связи генерала Аба-кумова (базировавшейся в Кюстрине, приблизительно в восьмидесяти километ-рах от Берлина) свое доверенное лицо Герхарда Дитце в качестве курьера за документами, которые тот должен был доставить ему в собственные руки. О чем шла речь? Мы этого не знаем, но наш источник (советский) был достаточно уверен в этом, чтобы мы упомянули этот эпизод. Дитце был перехвачен совет-ским подразделением, командир которого не хотел ничего и слышать о так называемой «тайной миссии». Он приказал отправить Дитце в лагерь для воен-нопленных, и тот был освобожден только после четырех месяцев, очень счаст-ливый от того, что смог выпутаться. Мы потеряли все его следы и узнали толь-ко, что Мюллер лишь в марте 1945 года узнал о провале миссии Дитце.

(Кюстрин был взят советскими войсками только в марте 1945 года. Конечно, в принци-пе, можно предположить, что курьер был послан к какой-то советской разведгруппе, действовавшей в немецком тылу, хоть это и очень маловероятно для ноября 1944 года. Но в таком случае курьер никак не мог быть перехвачен советскими войсками, которых просто не могло быть там. — прим. перев.)

В течение этих месяцев Мюллер курсировал между бункером Имперской канцелярии и своим тайным убежищем, с этого момента ему помогают Ганс-Кристиан Шольц и его шофер Дойчер. Это сопоставление фактов было сделано одним немецким автором, который в 1996 году опубликовал книгу, где с помощью официальных данных очень хорошо подтверждены последние «официальные» моменты Мюллера (Андреас Зегер, «Гестапо-Мюллер. Карьера кабинетного пре-ступника»).

Шольц, долгое время руководивший «перевербованными» радистами, которые продолжали разговаривать с Москвой и в начале 1945 года, родился в Майнце. Он вступил в партию в 1930 году, в СС в 1932 году, затем служил в прусском Гестапо, когда оно еще подчинялось будущему рейхсмаршалу Герингу. Там он специализировался на прослушивании телефонных разговоров и перехвате за-падных радиограмм. Мюллер, у которого никогда не было друзей, а только со-трудники, как говорил о нем Кальтенбруннер, между тем, взял Шольца к себе в 1942 году. Мюллер ему полностью доверял. Зимой 1944–1945 года Шольц помо-гал ему, когда Мюллер принимал решения о последних реорганизациях своего учреждения. Он перенес на Ваннзее маленькое административное бюро и рас-пределил по десятку центров: Халензее, Штраусберг, Кюстрин, и т. д., руково-дителей различных отделов. Центры, которые одна из его любовниц, известная как Эрна Ш., называла его «норами».

(Андреас Зегер в биографии Мюллера упоминает Анну Ш., а не Эрну Ш. Неизвестно, идет ли речь об одной или о двух разных женщинах. — прим. перев.)

Наконец, в январе 1945 года, Мюллер создал «северное командование» Геста-по, в Шлезвиг-Гольштейне, и «южное командование» в Хофе, в Баварии, где один из его помощников, Альберт Духштайн, устроил для него уже упомянутую виллу, под названием Хобюль, существование которой я обнаружил в 1947 го-ду. В одной из моих записных книжек напротив 18 августа, я написал: «Теперь я знаю!» В действительности я знал только частично, так как различные данные заставляли меня думать, что временное жилище там было скорее у Бормана, а не у Мюллера. Объект довольно сильно охранялся, так что стоило мне лишь объехать место, как два немца пришли к хозяину местной гостиницы, чтобы спросить, что это за «француз, который слишком много крутится в этом рай-оне». Одним из этих «сторожей» был бывший лейтенант СС, которого никто не знал, потому что он жил здесь не больше одного года.

13.7. Последние встречи

Когда ее с опозданием стали допрашивать, то Эрна Ш. рассказала, что она ви-дела Мюллера и Шольца 24 апреля 1945 года в их служебных помещениях на Курфюрстенштрассе, после того, как не нашла первого из них у него дома в берлинском районе Ланквиц. Мюллер возился с архивами, одни сортировал, другие уничтожал, все время громко говоря сам с собой или обращаясь к Шоль-цу и Дойчеру. Она услышала его слова: «Хотим мы этого или нет, но эти совет-ские — действительно лучшие!» (Die besseren). Затем он увез ее к себе домой в Ланквиц.

Любопытной особенностью Эрны было то, что время от времени она встреча-лась с Софи Дишнер, женой Мюллера, которой он пренебрегал уже долгие го-ды. С ней также встречалась Барбара Хельмут, женщина, которая руководила секретариатом шефа Гестапо. Возможно, эти две женщины испытывали жалость к Софи, которая не без трудностей воспитывала и защищала своих сына и дочь. Отсюда и ее просьба о получении «социальной помощи» в 1959 году, о чем нам сообщили из муниципалитета Мюнхена.

Но что делал Мюллер после 29 апреля, даты своего последнего визита в бункер Гитлера? В книге Зегера цитируются слова одного из тех, кто его знал, уверяв-шего, что вечером первого мая он заметил его на балконе одного из админи-стративных зданий Рейха, еще стоявшего среди руин. Это свидетельство совпа-дает со свидетельством другого из его знакомых, который ночью с 1 на 2 мая встретил его в обществе некоего майора СС у входа во временный лазарет, точ-но там, где видел его и бывший летчик Ганс Баур, рассказавший об этом после возвращения из СССР.

Другой свидетель: профессиональный полицейский Ганс Фишер, который работал в Вене, в Бреслау, в Страсбурге, затем в 1945 году возвратился в Берлин, где беседовал с Мюллером о некоторых документах. В течение той же ночи, он увидел Мюллера в обществе Шольца.

— Что же теперь будет? — спросил его Фишер.

— Терпение, терпение, — ответил Мюллер. — Подождите еще немного!

Он не выглядел ни подавленным, ни растерявшимся, как будто он справлялся с ситуацией. Немного раньше, он, впрочем, сказал Барбаре Хельмут: «Во всяком случае, я — единственный, кто может рискнуть последним шансом! Очень зага-дочное высказывание, как и всегда.

Если мои сведения точны, то в конце именно этого дня 2 мая Мюллер добрался до своего дома в Штольпе, где Борман сделал только короткую остановку.

Шольц оставил его, чтобы вернуться 3 мая в свою частную квартиру в берлин-ском районе Мариенфельде, а не в дом, в котором они долго жили вместе в берлинском районе Ланквиц.

В это время советские войска, разделив весь город на части, прочесывали его. Ганс-Кристиан Шольц, следовательно, считал, что ему нечего бояться тех, с кем Борман, Мюллер и он поддерживали двустороннюю связь уже более двух лет. Более чем вероятно, что между ними всеми и советскими властями были зара-нее достигнуты соответствующие договоренности. Нас заверили, что Шольц, подточенный раком, умер якобы у него в конце мая или в начале июня 1945 года.

(В «Энциклопедическом словаре секретных служб» о Шольце сказано, что он погиб в 1945 году. — прим. перев.)

ГЛАВА XIV

14.1. Каждый ищет свое место

Уинстону Черчиллю, который хотел, чтобы американская армия, уже находив-шаяся у Эльбы, первой вошла в Берлин, Эйзенхауэр ответил, что, мол, столица Рейха «сама по себе не является важной стратегической целью»! Может быть. Но, тем не менее, Берлин обладал символической ценностью, и поэтому совет-ская пропаганда на протяжении многих лет стреляла именно по нему. И в тече-ние девяти недель после его захвата НКВД разместил там своих агентов и не только в той его части, которой предстояло стать Восточным Берлином, но так-же и там, где позже разместятся английская, американская и французская спецслужбы. В Кремле советники Сталина видели дальше Берлина и Германии.

Одна малоизвестная или совсем неизвестная история свидетельствует об этом. Вечером 2 мая 1945 года, тогда как капитуляция Рейха произойдет только 7 и 8 мая, штаб генерала Василия Чуйкова, командовавшего советскими войсками в Берлине, организовал ужин для победителей, в присутствии своего командую-щего. Тринадцать высших немецких офицеров, среди которых был и генерал Вильгельм Монке, были только что взяты в плен. Их заводят в большой зал, где как раз накрывают на стол, и в изумлении они слышат слова начальника штаба советской восьмой армии, который приглашает их сесть за стол. Перед Чуйковым, который воздает должное их смелой борьбе, и заканчивает свою речь надеждой на то, «что вскоре возродится то, что было дружбой и германо-советским сотрудничеством». И это 2 мая 1945 года, когда бои на всех фронтах еще не закончились! Это правда, что через восемь часов после этого ужина немецких гостей присоединили к 34 000 других немцев, которые направляются в лагеря военнопленных… Но это говорит о состоянии умов некоторых совет-ских стратегов, в то время как вслед за советскими армиями на руины Рейха прибывает и антифашистский военный комитет, созданный в 1943 году вокруг генерала Фридриха фон Паулюса, с несколькими десятками пленных немецких офицеров, перешедших на сторону Советов из-за оппортунизма или убеждений в прежних германо-советских симпатиях.

(Автор имеет в виду «Союз немецких офицеров», присоединившийся к Национальному комитету «Свободная Германия» — прим. перев.)

В тени, очевидно, держится генерал Виктор Абакумов, который с этого момента и до 1950 года все пытается превратить Германию в свой личный «охотничий заповедник». Он же, взбешенный из-за сопротивления его планам маршала Жу-кова и его подчиненных в Берлине, сам отправится туда в декабре 1945 года, чтобы лично проконтролировать арест некоторых армейских офицеров.

Надо сказать, что отсутствие ясного понимания и наивность американских властей, проникшихся восприятием Советского Союза как «хорошего и доброго со-юзника», как высказывался Шарль де Голль, поощряла Москву в ее экспансио-нистских планах в долгосрочной перспективе.

Генерал и стратег Сергей Матвеевич Штеменко, который разделял многие идеи Виктора Абакумов и вместе с ним принадлежал к наиболее антисемитской части кремлевской элиты, считал, что Франция и Италия были уже достаточно разло-жены изнутри, чтобы повернуть налево больше, чем того желали голлисты или политическая мозаика в Риме, внедренная американцами.

В Москве ее глашатаи вроде Ильи Эренбурга провозглашали, что Германия должна понести коллективную ответственность за все преступления, совершен-ные нацистами. Но Георгий Федорович Александров, другой официальный ру-пор Кремля считал, что Москва, напротив, должна незамедлительно интегриро-вать Германию в свой континентальный блок, чтобы она, таким образом, пре-одолела унижение своего поражения, лишь бы не позволить американцам взять на себя заботу о ней.

14.2. «Ticom» разрушает иллюзии

Александров и Абакумов без сомнения читали, что писал Йозеф Геббельс в га-зете «Das Reich» в феврале 1945 года, за десять недель до падения Берлина:

«Придет время, когда Черчилль, который ненавидит большевиков так же как нас, воспротивится Сталину, который, очевидно, стремится только обмануть За-пад». И он делает вывод: «Третья мировая война начнется в 1948 году». Это то, о чем думали Борман, Мюллер и их друзья…

Предвидение Геббельса было почти точным, если не считать того, что Третья мировая война была не горячей, а холодной, не использовала оружие, но угро-жала им, велась подрывными, но не военными средствами, за исключением пе-риферийных ударов, чтобы избежать опасностей открытого вооруженного кон-фликта в самой Германии.

Некий человек по имени Уильям Донован поощрял, не осознавая этого, экспан-сионистские мечты Москвы, даже если Сталин, как всегда по своей привычке, играл на обеих тенденциях вокруг него, с одной стороны, прикрывая Лаврентия Берию, который сопротивлялся стратегии Абакумова, и, позволяя, между тем, Абакумову расставлять своих людей в советизированной Германии.

Донован, шеф УСС, тогда буквально соблюдал соглашения о сотрудничестве, заключенные между УСС и НКВД. Например, с 1944 года он отправлял в Москву копии записей всех бесед Аллена Даллеса с «диссидентами» из Абвера или СД и с генералом Вольфом, командующим немецкими войсками в Италии. После чего летом 1945 года, точнее 23 июля, полковник Мозес У. Петтигрю, преемник генерала Джона Р. Дина в американской военной миссии в Москве, поддержи-вавший постоянную связь с генералом Павлом Михайловичем Фитиным, началь-ником советской внешней разведки, передает русским по приказу Донована от-чет о беседах УСС с Вильгельмом Хёттлем, одним из главных помощников Валь-тера Шелленберга в СД. Хёттль только что предложил американцам раскрыть для них всю работоспособную сеть секретной агентуры, которая еще есть у Берлина в Центральной Европе и в СССР.

Донован поручает с помощью радиообмена проверить, действительно ли эта сеть существует. Он до такой степени беспокоится о том, как бы лучше послу-жить американо-советской дружбе, в которую так твердо верит президент Ру-звельт, что в его голове рождается мысль, будто предложение Хёттля — это ма-невр, чтобы породить подозрительность, даже враждебность между Москвой и Вашингтоном. К счастью, вмешиваются Эйзенхауэр и генерал Маршалл. Они считают, что это значило бы слишком далеко зайти в доверии Сталину.

Москва, впрочем, и так достаточно хорошо проинформирована. Фитин, которого поддерживают Берия и Меркулов (в тот период ответственный за внутреннюю безопасность), думает, что СМЕРШ должен будет «ликвидировать» Хёттля. К счастью, у Хёттля есть надежные друзья со стороны американцев. Он исчезает под именем Вальтера Хагена. Именно под этим именем он публикует в 1950 го-ду в Вене, и в 1952 году во Франции книгу «Секретный фронт», которая явля-ется неисчерпаемым источником информации, особенно о персонале стран ев-ропейского юго-востока до и во время войны, поскольку не менее тридцати лет Хёттль был там местным руководителем СД.

(Явная ошибка автора, следует читать «не менее трех лет». — прим. перев.)

Правда, идиллия, которой так хотел достичь Рузвельт в отношениях с Москвой, заканчивается с его смертью 12 апреля 1945 года. Наряду с известным разоб-лачением перебежчиком Игорем Гузенко советской агентуры внутри американ-ской администрации, еще один фактор, неизвестный до начала 2001 года, в очень большой степени способствовал тому, чтобы открыть глаза преемнику Рузвельта президенту Гарри Трумэну: операция «Ticom» (сокращение от Target Intelligence Committee, буквально «Комитет по целевой разведке»).

(См. книгу «Body of Secrets» Джеймса Бэмфорда, Лондон, 2001. — прим. автора)

По имеющимся данным, УСС и несколько подразделений английских разведыва-тельных служб отправили в Германию в марте и апреле 1945 года специальные подразделения, задачей которых было найти и захватить немецких специали-стов по шифрам.

После нескольких допросов стало известно, что совсем недавно была разрабо-тана машина для шифрования и дешифровки, и что в конце апреля 1945 года ее спрятали в районе Розенхайма, в 31 километре к югу от Мюнхена. Об этой машине сообщили на Запад. Она великолепно функционировала, и действи-тельно позволяла перехватывать и расшифровывать депеши, которыми Москва обменивалась со своими базами в оккупированной Европе, в том числе в Во-сточной Германии. С помощью этой машины с 1946 по 1948 год можно было узнавать о реальных намерениях СССР по отношению к Западу. Гарри Трумэн мог это слушать. Отсюда и следовали его поступки, в то время как Холодная война вскоре должна была начаться.180

(В конце 1948 года советский агент в УСС с 1942 года Уильям Вайсбанд узнал о суще-ствовании этой машины и сообщил о ней в Москву. Вайсбанд был арестован в начале 1949 года — прим. автора. (Вайсбанд служил не в УСС, а в разведке связи армии США, предшественнице Агентства национальной безопасности (АНБ). Окончательно он был разоблачен только в 1950 году. — прим. перев.)

14.3. Подтверждения из архивов

Когда 7 мая 1945 года в Реймсе генерал Альфред Йодль с адмиралом Гансом-Георгом фон Фридебургом подписывает первый акт о капитуляции Германии от имени адмирала Дёница — церемония, которая будет повторена в Берлине 8 мая, то с другой стороны стола стоит генерал Уолтер Беделл Смит, от имени ге-нерала Эйзенхауэра. Затем оба немецких офицера оставляют комнату, чтобы пойти к машине, которая должна доставить их в Фленсбург, где их ожидает их начальник.

Пол Мэннинг, в ту пору военный корреспондент при штабе союзников, расска-зал об этой сцене в своей книге, появившейся в 1981 году. Он сообщает об од-ном инциденте: как раз перед тем, как выйти через дверь, фон Фридебург оста-новился на несколько секунд, чтобы задать Йодлю вопрос: — Как вы думаете, Борман в Берлине выбрался? Озадаченный Йодль немного поколебался, затем пожал плечами: — Конечно, он оттуда выпутался!

Согласно Мэннингу, в тот же день 7 мая Мартин Борман пришел переночевать в дом 9 на улице Фонтанештрассе в берлинском районе Далем. Был свидетель этого, один молодой девятнадцатилетний солдат из войск СС, который хотел вернуться в провинцию в свой родной дом. Он слышал, как Борман сказал сво-ему адъютанту, что они снова продолжат свой путь к «безопасному дому» (кон-спиративной квартире — прим. перев.). В Штольпе, очевидно! Несколькими месяца-ми позже этот молодой солдат случайно встретил на улице Франкфурта-на-Майне этого же адъютанта, который ему рассказал, что Борман и он без препят-ствий обошли вражеские патрули и добрались до дома, где уже находился Мюллер; после чего, он их оставил, двинувшись в другом направлении.

Какими бы ни были ошибки в деталях или датах — они всегда существуют, когда свидетельства собираются спустя определенное время — некоторые факты остаются незыблемыми. Они не могут быть выдуманными, например, упомина-ние этого пункта сбора в Штольпе. Другое подтверждение пришло к нам из бо-лее поздних лет, в виде полицейского отчета, составленного неким капитаном Винтером, районным комиссаром народной полиции в Борне, в Восточной Гер-мании, находившейся тогда под контролем советских оккупационных властей.

(Город Борна, центр одноименного района, находится в Саксонии, недалеко от Лейпци-га. — прим. перев.)

По причинам, никак не связанным с делом Бормана, он в 1964 году арестовал некоего подозреваемого. Комиссар тщательно и строго разбирал всю его жизнь, когда этот человек вдруг рассказал ему, что в начале мая 1945 года, когда он служил в автотранспортном подразделении Вермахта, уже находившемся прак-тически в стадии ликвидации, к северу от Берлина, его вызвал к себе один из командиров и приказал отвезти одно важное лицо сначала в Пренцлау, дальше на север, а оттуда в Шверин, уклоняясь к северо-западу. Этим пассажиром мог быть только Борман, судя по раболепию офицеров вокруг него. Шофер, впро-чем, и раньше много раз видел Бормана, когда тот инспектировал предназна-ченные для него объекты.

Капитан Винтер посчитал своим долгом доложить об этом своим начальникам, которые сняли с его рапорта копию, и переслали оригинал советским властям в Карлсхорст.

Для чего в 1964 году какому-то немцу нужно было бы выдумывать такие по-дробности? Зачем полицейский Винтер незамедлительно передал в вышестоя-щую инстанцию этот документ, если бы речь шла о россказнях какого-то фанта-зера? Тем более что к этому свидетельству, датированному и подписанному 17 августа 1964 года, в архивах Штази присоединилась добрая сотня донесений и отчетов, которые со временем, делали все толще «досье Бормана». Досье, кото-рое наш сотрудник Томаш Мянович, многолетний постоянный корреспондент и редактор радио «Свободная Европа» («Free Europe»), извлек для нас из восточ-ногерманских архивов, благодаря любезности пастора Йоахима Гаука, который после падения Берлинской стены управлял этими архивами.

(В 2012 году Йоахим Гаук, который до 2000 года был федеральным уполномоченным по управлению архивами Штази (т. н. Ведомство Гаука), стал Федеральным президентом Германии. Проживающий в Мюнхене поляк Томаш Мянович был в 2008 году награжден президентом Польши Лехом Качинским Рыцарским крестом Ордена Возрождения Поль-ши за заслуги в деле демократических преобразований. — прим. перев.)

Далеко не исчерпанные, эти горы документов поучительны. Общественное мне-ние было настроено против одного их аспекта, ставшего наиболее известным благодаря средствам массовой информации, то есть досье на немцев, доносив-ших на других немцев, в соответствии с охватывающей даже семьи системой шпионажа, изобретенной в Восточной Германии Вальтером Ульбрихтом и глав-ным образом, после него, Эрихом Хонеккером. Но эти документы касаются также «дела Бормана», того, что заслуживает объяснения, и некоторых других еще неизвестных деталей.

В то время как на Западе с 1945 по 1948 год множатся свидетельства, которые должны подтвердить тезис о смерти Бормана, следовательно, доказывающие, что бесполезно тратить время на его поиски, советские власти, которые устано-вились в Берлине — среди них и специальные подразделения (особые отделы) генерала Абакумова при высшем командовании войск Жукова — изображают невинность. Борман, мол, действительно мертв. Во всяком случае, нет никакой информации, касающейся его, если бы он случайно выжил… Однако в августе 1945 года Московское радио вдруг заявляет, что «Борман находится в руках союзников». Те тут же опровергают это и приказывают расклеить в американ-ской и английской оккупационных зонах 200 000 объявлений об его розыске, с его фотографией. Французские власти набивают цену и обещают крупную пре-мию тому, кто поможет его задержать. Нюрнбергский трибунал объявляет его «пропавшим без вести» и 1 октября 1946 года заочно приговаривает его к смертной казни.

14.4. Советские немцы ведут наблюдение

Нам нужно учитывать, что если бы Борман был советским агентом, то дело об-стояло бы проще. Но он им не является. Он договаривался о своем сотрудниче-стве при условии, что он будет свободным в своих движениях, и органы Абаку-мова это условие приняли. Но это не мешает тому, что они со своей базы в Во-сточном Берлине (западные союзники расположатся в Западном Берлине только спустя девять недель), поручают немцам, обученным ими, следить за Борманом. Не может быть и речи о том, чтобы арестовать его, но нужно знать, куда он идет, что он делает, с кем и где он встречается. Иначе никак нельзя объяснить то толстое досье на него, которым мы пользовались, так как немцы, которым была поставлена эта задача, собрали эти сообщения и доклады. Все уточнено: места остановок, адреса, перемещения здесь и там, и в обществе кого.

Никому и в голову не придет утверждать, что с 1946 года советско-немецкая администрация выдумала или подделала бы подобное досье. Москва хотела знать, и чтобы знать, снова воспользовалась немцами на ее службе.

Мы писали о «так называемых досье Штази», потому что Штази существовала под этим именем только после 1950 года. Она была преемницей специальной службы, названной К5, находившейся под прямым контролем Советской воен-ной администрации в Германии (Берлин-Карлсхорст), которая был создана 17 августа 1947 по советскому приказу № 201 ССМ. До того момента немецкие по-лицейские напрямую работали на офицеров НКВД и ГРУ.

(Обозначение К5 означало «пятый отдел уголовной полиции». Буква «К» — сокращение от Kriminalpolizei — «уголовная полиция» — прим. перев.)

В этой области Абакумов дорожит своими прерогативами. Он сам отправился на место в Берлин в декабре 1945 года, чтобы арестовать несколько офицеров из окружения Жукова, которых он обвинил в том, что они чересчур много обща-лись с офицерами из войск западных союзников. Маршал Жуков приказывает их освободить. Сталин решает спор третейским судом. Но 10 января 1946 года Абакумов направляет Сталину докладную записку о негласных обысках, прове-денных в квартире и на даче Жукова. Маршал, написано в ней, жил как паша, на горе золота, у него нашли «323 меховые шкурки, 4000 метров вельвета и шелка, рулоны материи, и т. д. Настоящий музей».

Абакумов знает, что Сталину не нравится популярность Жукова в Советском Союзе и на Западе. В своем докладе о Жукове он делает намеренные преувели-чения. Сталин поднимает его статус и назначает Абакумова в мае 1946 года ми-нистром государственной безопасности вместо Всеволода Меркулова.

В следующем октябре органам Абакумова передан длинный немецкий доклад о Бормане. У нас из этого есть его полное содержание (номер в архивах Ведом-ства Гаука BStU 000 288). Там мы читаем следующее:

«Борман все еще жив. Он скрывается где-то в Германии, вопреки слухам, утверждающим, что он в Швейцарии. В действительности один врач, бывший младший лейтенант СС доктор Ирмфрид Эберль из Берлина, приютил его у себя. Его постоянно сопровождает один из его бывших адъютантов Ганс Вайзе. Оба были недавно локализованы в Тюрингии, у границ американской и русской зон, где они искали «ценности», принадлежавшие местной организации НСДАП».

После этой преамбулы, автор уточняет биографию Бормана, затем переходит к биографии Вайзе, которая тоже небезынтересна: «Родился 31 марта 1909 года. Женат на Кэте Вианке, имеет трех детей. Его родители живут в Берлин-Биздорф. Родители Кэте Вианки живут на Ленненштрассе 16b в Берлин-Потсдам.

Он в 1933 году записался в первые подразделения СС, и взобрался по карьер-ной лестнице до звания капитана в 1940 году. В 1937 году он познакомился с Борманом и перешел к нему на службу. Номер его личного автомобиля 1 A 204608. Его номер в СС 7143, но, кажется, что он устранил татуировку под рукой, так как в 1945 году, будучи в плену у американцев, он сумел выдать себя за простого танкиста, и был почти сразу же ими отпущен…».

Затем доклад уточняет, с такой же максимальной детальностью, через какие пункты проследовали Борман и Вайзе, начиная с мая 1945 года. Оказалось, что с конца мая по ноябрь 1945 года по Германии можно было еще довольно легко перемещаться. Четыре оккупационные зоны не были еще точно разграничены. Сотни тысяч беженцев с Востока бродили по дорогам, пешком, на телегах, ино-гда на грузовиках или легковых машинах в поисках сборных центров (лагерей для перемещенных лиц), которые постепенно создавали для них оккупацион-ные администрации союзников. Так же они искали, где можно найти что-то по-есть и попить. Затерявшись в этих толпах, у Бормана и у Мюллера были все шансы путешествовать неузнанными через промежуточные пункты, которые они себе предусмотрели заранее.

«Вервольф» («Wehrwolf»), то есть так называемые вооруженные партизанские группы, которые якобы были созданы там и тут для нападений на западные войска, и о которых так много говорили, на самом деле никогда не существо-вал. Зато существовали склады оружия и боеприпасов в Шварцвальде, на юге от Карлсруэ до швейцарской границы, и, разумеется, вдоль Рудных гор, Богемских гор и в Верхней Баварии.

(Автор сам обнаружил несколько таких тайников, в окрестностях города Кальв. Там были свалены ящики с документами, касавшимися французских коллаборационистов, работавших на немецкую экономику в Париже, особенно из министерства финансов, в том числе и одного будущего министра генерала де Голля, сбежавшего в Алжир в 1943 году. — прим. автора.)

20 июня 1945 года даже была короткая передача секретной радиостанции в Западной Германии. Она не имела никакого влияния на население. Это была лишь своего рода сигнальная ракета ночью, которая должна была, видимо, символизировать дух сопротивления вторжению:

«Внимание, немцы, — говорилось в ней, — Гитлер жив и находится в безопасности. Фальшивые друзья, которые его окружали, его обманули, но все они или умерли или чахнут в тюрьме. Власть, ради которой они предались заговорам, оказалась недолговременной. Зато фюрер жив, окруженный некоторыми из своих наиболее верных соратников, недосягаемый для врага. Свет снова вый-дет из тьмы…»

Его наиболее верные соратники? Шла ли речь о Бормане и Мюллере, которые так вовремя исчезли? Значил ли это просто сигнал для посвященных сети «Хакке» ожидать связных и инструкций? Москва способствовала этому виду пропа-ганды, позволив туману сомнений и противоречий в течение месяцев окружать смерть Гитлера и Евы Браун.

(Москва не подтверждала факт смерти Гитлера до 1960 года, и не предоставляла доказывающие это документы до 1969 года. — прим. автора.)

14.5. По следу егеря

В этом месте истории, вместо того, чтобы ссылаться на личные исследования, которые можно было бы легко поставить под сомнение, мы предпочитаем вновь вернуться к уже процитированному восточногерманскому докладу от 3 октября 1946 года, и к другим документам, которые впоследствии были собраны в архи-вах Восточного Берлина. Они абсолютно определенно восстанавливают шаг за шагом зигзагообразный путь Бормана, начиная с июня 1945 года.

В этом месяце он должен был находиться в 90 километрах к югу от Пархима, у бывшего бургомистра Тангермюнде, район Штендаль. Его перемещение там подтверждено свидетелем, которого проигнорировали полицейские на службе Советов, а именно, писателем (известным в то время) Генрихом Линау, который месяцем прежде вышел из концентрационного лагеря Заксенхаузен.

26 июля 1945 года Линау узнает Бормана в форме служащего лесной охраны в поезде, который движется из Люнебурга до Фленсбурга, на датскую границу. Линау, выйдя с вокзала, спешит сообщить об этом солдатам из британских под-разделений, размещенным поблизости. Слишком поздно, Бормана не находят. С обеих сторон границы расположен сборный пункт сети «Хакке» — региональный немецкий госпиталь, который перегружен сотнями раненых и пациентов любых национальностей.

Архивы Штази затем сообщают о том, что в следующем августе Бормана видели по адресу Банхофштрассе, 29, в городе Байройт, у доктора Кёлера, президента торгово-промышленной палаты Верхней Франконии. Затем донесения перепры-гивают к 25 декабря, когда он был замечен у доктора Г. Рёкля на Рёхплатц, 2, в Мюнхене. Там Борман празднует Рождество. Интересно, что Рёкль был в августе 1944 года одним из немногих посвященных в план перемещения за рубеж цен-ностей, разработанный в Страсбурге. Он был тогда «тайным коммерции совет-ником» (!) Автору донесения, кажется, это неизвестно, но для нас это сопостав-ление фактов имеет первостепенное значение.

(Площади Рёхплатц в Мюнхене нет. Есть площадь Рёкльплатц (Roecklplatz), видимо от названия этой площади и была взята фамилия доктора Рёкля. — прим. перев.)

Затем немецкие «наблюдатели» теряют Бормана из виду. Они обнаруживают его только 19 февраля 1946 года в берлинском районе Целендорф, на Аргенти-нише Аллее 160, в квартире, в которой жил Вайзе до падения столицы. «Вайзе и Борман оставались там только десять минут, указывает это донесение. Затем они направились к ближайшей станции метро. Там мы потеряли их след…»

Два замечания: чтобы выслеживать Бормана, Восточный Берлин, следователь-но, располагает постоянными наблюдателями почти повсюду в стране, какими бы ни были оккупационные зоны; они следят за ним без ведома английских, американских и французских органов безопасности и контрразведки, никогда им в этом не отчитываясь и ничего им не сообщая, в то время как он открыто фигурирует во главе списков военных преступников, рядом с Гестапо-Мюллером.

Советские «контролеры» этой немецкой команды постоянно в курсе перемеще-ний бывшего рейхсляйтера, но и они тоже не сообщают о них западным властям. Следовательно, Мартин Борман заключил соглашение с высокопоставлен-ными структурами в Москве, и, без сомнения, располагает средствами, чтобы время от времени общаться с ними. Но в соответствии с типичными методами служб контрразведки, которые постоянно опасаются, что их обманут, можно от-пустить поводья у лошади, но лошадь всегда нужно контролировать.

Где бы ни останавливался Борман, нигде никто не осуществляет его арест, даже не просит разрешение на то, чтобы его арестовать, потому что в таком случае возник бы риск, что он разорвет свою договоренность с советскими разведыва-тельными службами. Она могла сводиться к «не мешайте мне делать то, что я хочу. А я буду вас держать в курсе по мере развития ситуации». Так как со времени большой радиоигры Москва очень заинтересована в том, чтобы ника-кой случайный промах не побудил бы его обратиться к какой-то из западных держав.

14.6. Мюллер ведет свою игру

И Гестапо-Мюллер тоже в этих похождениях? В апреле 2001 года в некоторых средствах информации неожиданно был опубликован документ из американских национальных архивов, согласно которому в январе 1946 года он находился в лагере для гражданских заключенных, управляемым американцами, в Ильме-нау, после того, как он был не в (несуществующем) Альтенштадте, а в Арнштадте, в нескольких километрах на север от этого населенного пункта. Затем, по-сле трех строк, впрочем, очень неточных, в документе написано: «Дело закрыто 26 января 1946», не указывая, как и почему оно могло быть снова закрыто, ес-ли речь шла о бывшем шефе Гестапо в Европе.

В действительности, американские службы только что оставили этот регион, который в конце 1945 года был уже расположен внутри того, что становилось советской оккупационной зоной. Находящийся приблизительно в сорока кило-метрах к югу от Эрфурта город Ильменау, по плану контрразведки, подчинялся советскому региональному представительству органов госбезопасности, базиро-вавшемуся в Лейпциге, с подотделом, разместившимся в Дрездене. Дрезден, куда в том же году французский капитан Болль из разведки DGER послал на опасное задание одну молодую немку под предлогом того, что ее семья, родом из этого города, владела там особняком, и она якобы хотела забрать оттуда свои личные вещи. Этот дом как раз и был центром НКВД в Саксонии…

Мюллер действительно находился в лагере Ильменау, под советским контролем, но с полной свободой передвижения. И был он там для того, чтобы находить и выводить оттуда своих бывших подчиненных. После чего, как запомнил его один из наших свидетелей, Мюллер отправился в Хомутов около германо-чехословацкой границы.

Возможно, что Борман встретит его в последний раз в 1946 году, между тем, очевидно, что, начиная с этого момента, Мюллер вел уже свою собственную иг-ру, которая больше не была игрой Бормана. Он желал стать одним из великих полицейских нового порядка, навязанного Москвой. Он собирался снова уви-деть в той же команде генерала Ганса Раттенхубера и многих офицеров из ан-тифашистского военного комитета, организованного Москвой с 1943 года вокруг генералов Фридриха фон Паулюса и Винценца Мюллера, под высоким покрови-тельством Виктора Абакумова. По крайней мере, до весны 1951 года.

Чтобы договариваться о своем выживании, Мюллер обладал преимуществом своих знаний о кадровом составе Гестапо (40 000 человек в момент крушения Рейха) и около 7000 офицеров и персонала СД. Из них можно было вербовать тех, кто согласился бы возобновить с Москвой былое сотрудничество 1939–1941 годов. В настоящий момент это было все, чего ожидал от него Абакумов.

14.7. Невезение Кальтенбруннера

В документе, датированном 4 апреля 1945 года и посланном Кальтенбруннеру, Мартин Борман наспех и не очень разборчиво написал, чтобы дать понять руководителю всей внутренней полиции Рейха, что он вполне проинформирован об интригах Кальтенбруннера с Гиммлером и его планах «исчезновения» в благо-приятный момент: «Главное, не поступайте так, как некоторые из наших наци-стов в поисках выхода!»

В начале следующего мая Кальтенбруннер, который уже отрастил усы, в неприметной машине без каких-либо особых примет убегает к Боденскому озеру со своей любовницей Гизелой фон Вестарп. В багажнике и на задних сиденьях сложены чемоданы и маленький дорожный чемоданчик, в котором лежит часть сокровищ, отложенных «на черный день», «когда Эрнст работал для Эрнста». Менее чем за час до швейцарской границы американский патруль приказывает им остановиться. Молодой лейтенант, командир патруля, чрезмерно усерден. Высокомерие Кальтенбруннера его раздражает. Не может быть и речи о том, чтобы он позволил им ехать дальше, не доложив своему начальству. Гизела встает и обходит машину, со своей сумочкой через плечо и маленьким чемодан-чиком в руке. Она объясняет, что ей нужно уединиться, и пользуется наступив-шей ночью, чтобы исчезнуть. К счастью, у нее были друзья в этой местности. Позже стало известно, что с их помощью она добралась до Швейцарии, и поме-стила ценности в банк Базеля, затем добралась до Цюриха. Больше мы ее не увидим.

(Графиня Гизела фон Вестарп, родившая, по некоторым сведениям, Кальтенбруннеру двух детей-двойняшек, умерла в Мюнхене в 1983 году. — прим. перев.)

Кальтенбруннера опознали и под сильной охраной отвезли в Штутгарт. Во вре-мя допроса ему показывают документ с каракулями Бормана. Он вначале пожал плечами, как сообщил мне позже один мой друг, американский капитан Вал-лацца, затем, после секундного размышления, он заметил, что план побега его и Гизелы был в итоге только копией планов, предусмотренных для Бормана и Мюллера. Услышав это, один из дознавателей просит его описать профиль ше-фа Гестапо: что он за человек, какие его методы, его окружение, и т. д.

Несколько выдержек из копии этого документа, находящейся в нашем распоря-жении, заслуживают того, чтобы их процитировали:

«Он всегда окружал себя только отобранными им одним полицейскими… Его светская жизнь? У него ее практически не было. Она сводилось к тому, чтобы посещать людей из Гестапо, таких как Хубер, Пиффрадер, Гайслер, Майзингер, Готтхальмседер. Он избегал любого контакта с соседями и ни с кем не завязы-вал дружбы… Это верно, что у него был несчастливый брак, в котором у него были два ребенка, мальчик в возрасте 17 лет и дочка, немного младше, явно монголоидного типа. Он их никак не поддерживал… Его взгляд был пронизы-вающим, но не любезным и откровенным. Всегда корректный, он слишком за-метно изображал скромность, был угодливым по отношению к своим начальни-кам, но строгим с подчиненными… Одаренный феноменальной памятью, он служил энциклопедией для Гиммлера и для Гейдриха. Я не могу себе предста-вить, что он хоть когда-то воспротивился бы их приказам, если бы они не сов-падали с его точкой зрения… Он не терпел никакой независимости действия своих сотрудников, в чем Гиммлер не раз его упрекал».

По всей видимости, Кальтенбруннер ненавидел Мюллера. Во время допросов он подчеркивает, что только официально был его начальником в Главном управле-нии имперской безопасности, но Борман смог привлечь его к своим личным планам. Вопреки тому, что написал австрийский эмигрант Курт Рисс, которого мы уже цитировали в этой книге, Кальтенбруннер не был посвящен в большую часть этих планов, в противном случае он бы об этом рассказал. Но его призна-ния на этом заканчиваются. Его судили в Нюрнберге и повесили 16 октября 1946 года как виновного в многочисленных казнях и безжалостных репрессиях. Но, к всеобщему удивлению, один из его помощников, полковник СС Вальтер Хуппенкотен, тот самый, кто пытал и повесил на мясницкие крючья адмирала Канариса и его товарищей, арестованный несколькими годами позже, был 5 но-ября 1952 года оправдан боннским судом.

«Эрнст хорошо работал для Эрнста», но он всем этим так и не воспользовался. В машине были найдены около двух миллионов долларов, столько же в швей-царских деньгах, пакетики алмазов и золотые монеты.

ГЛАВА XV

15.1. Досье Сарагоса

В течение осени и зимы 1945–1946 года удивительные сообщения передавались по радиоволнам на юго-запад Франции и вплоть до Испании. Во время сеансов радиосвязи повторялось слово «Brot» (по-немецки «хлеб») до тех пор, пока на него не отвечали словом «Wasser» («вода»). После того, как таким образом был установлен контакт, передавались закодированные тексты, всего не более не-скольких минут, затем снова наступало молчание. Передачи повторялись на следующий день или иногда с интервалом в два или три дня.

Контрразведка вначале думала, что речь шла о контактах между уцелевшими в подполье бывшими агентами немецких разведывательных служб на уже осво-божденном юге Франции, или об уловках советских разведывательных служб, 190

специально перешедших для этого на немецкий язык. Загадка была довольно быстро выяснена благодаря американскому дипломату Э. О. Тайтусу, который в посольстве США в Мадриде отвечал за секретные дела Государственного депар-тамента. Тайтус посылал свои отчеты Найлзу В. Бонду. Его документация о группе, о которой никто никогда не говорил, накапливалась месяц за месяцем. В 1995 года Клиффорд Кирэкоф выкопал это досье, зарытое в американских национальных архивах.

(Найлз Вудбридж Бонд (1916–2005), американский дипломат. Закончил университет Северной Каролины и Школу права и дипломатии им. Флетчера. На дипломатической службе с 1939 по 1968 год. До нападения японцев на Пёрл-Харбор служил в консуль-стве в Йокогаме, после начала войны вернулся в США. Третий секретарь, вице-консул, в Мадриде, Испания, в 1942–1945 годах, затем второй секретарь в 1945-46 годах; со-ветник американской делегации на четвертой сессии Экономического и социального совета ООН в 1947 году; второй секретарь, вице-консул в Берне, Швейцария, 1947, за-тем первый секретарь и консул, 1947; заместитель начальника управления стран севе-ро-восточной Азии в Госдепартаменте в 1947-49 годах, ответственный за корейское направление в Госдепартаменте в 1949-50 годах; советник американской делегации на четвертой сессии Генеральной Ассамблеи ООН в 1949 году; первый секретарь управле-ния политического советника США при союзном Верховном главнокомандовании в То-кио, Япония, в 1950 году; исполняющий обязанности председателя Союзного Совета для Японии в 1952 году; советник американского посольства в Токио в 1952 году. В конце 1950-х был советником посольства США в Италии, в середине 1960-х — генераль-ным консулом США в Сан-Паулу, Бразилия. — прим. перев.)

Все дело началось с сообщения Тайтуса, который годом раньше, в октябре 1944 года, предупредил своих начальников, что некие важные лица собираются каж-дую неделю без ведома немецкого дипломатического корпуса и значительной немецкой колонии, существующей в Испании.

Генеральный консул Зегерс был душой этой тайной ячейки. Во время этих встреч он показывал реальное положение на фронтах, восточном и западном, и предписывал, какой образ действий должны принять посвященные, как в отно-шениях между собой, так и по отношению к своим соотечественникам в Испании и к испанским властям. В предвидении того, что война, рано или поздно, будет проиграна.

Проверка донесений, накопленных в досье примерно за три года, убеждает в реальности этой группы, родившейся на знаменитой конференции, проведенной в Страсбурге в 1944 году, и, если судить по информации, собранной Тайтусом, Мартин Борман был ее вдохновителем, пока он сам не прибыл, чтобы лично встретиться со многими из своих главных действующих лиц.

В эту группу входили: Зегерс, генеральный консул Германии в Сарагосе; его коллега, генеральный консул в Барселоне; руководитель организации нацист-ской партии в немецкой колонии, подчинявшийся гауляйтеру Боле (главе Зару-бежной организации НСДАП: Auslandsorganisation, или AO), напрямую подчи-ненному Борману; Альберт Шмидт, директор Иберо-германского института в Мадриде; промышленник Шулер, директор испанского представительства фир-мы «Tudor Accumulators» (у которой были филиалы в Южной Америке); и, нако-нец, некий «Рик», директор акционерного общества «Tur Successor S.A», Сара-госа, калле дель Асальто, дом 24а. Когда «Рик» не может присутствовать, уточ-нял Тайтус в одном из своих донесений, его замещает Антонио Гарсия, его сек-ретарь и доверенное лицо.

(Рик и Гарсия писали фамилию консула то «Зегер» (Seeger), то «Зегерс» (Seegers) — прим. автора.)

Тайтус знал практически всех в этой группе. Его информировал «Рик», с тех пор как осенью 1944 года он под покровом тайны пришел на встречу с ним, по причинам, показанным в его сообщении № 3774, от 30 декабря 1944 года.

15.2. Информатор с большими возможностями

Тогда Тайтус умоляет Вашингтон хранить данные о реальной личности «Рика» в абсолютной тайне, настолько велик риск для его информатора. «Рику» повезло, что он попал в посольстве на дипломата, умеющего держать слово, тонкого психолога, который, в отличие от многочисленных офицеров УСС в Испании, не был сочувствующим коммунистам, или, тем более, советским агентом в амери-канской администрации.

Настоящее имя «Рика» было Роже Тюр. Он был французом и уже давно жил в Испании. С конца 1930-х годов он руководил довольно крупной фабрикой сига-рет и сигарилл с 250 рабочими и служащими под его началом. Война закрыла для него американский рынок.

Благодаря одному немецкому промышленнику, директору общества «Sofindus», Тюр заключил сделки с интендантской службой Вермахта в оккупированной Франции, избежав, таким образом, закрытия своего предприятия и увольнения своих работников. Он поддерживал хорошие отношения с правительством Ви-ши, которое, кстати, назначило его своим вице-консулом в начале 1942 года.

Когда Временное правительство генерала де Голля переезжает из Алжира в освобожденный Париж, в 1944 году, Тюр узнает, что он попал в «черные списки», как «коллаборационист». Он снова предпринимает решительные шаги. Один высокопоставленный чиновник в Париже заставляет его заплатить «штраф» в несколько миллионов песет, который, как он его уверяет, аннулиру-ет любые обвинения в его адрес. Но как только этот чиновник получает деньги, он тут же начинает избегать любых новых контактов с Тюром!

В этот момент промышленник Шулер, который считает, что Тюр больше симпа-тизирует Берлину, сближается с ним. Германия вскоре проиграет войну, говорит ему Шулер, но она вовсе не обязательно проиграет и мир. Существует органи-зация, членом которой он является, и она, без ведома Берлина, подготавливает будущее. Они не нацисты, а патриоты, с хорошим положением на международ-ном уровне… И Тюр соглашается войти в эту группу.

Он боится войти в контакт с голлистскими дипломатами, которые обустраивают-ся в Мадриде, так как многие из них известны своими просоветскими взглядами. Потому он обращается в американское посольство и устанавливает связь с Э.О. Тайтусом, а тот в обмен на его информацию из первых рук, достоверность кото-рой была быстро подтверждена, гарантирует ему защиту.

Вместо того чтобы приводить здесь наши длинные комментарии, мы вначале воспроизведем несколько выдержек из донесений, предоставленных «Риком» или Гарсией после каждого собрания ячейки Сарагосы. Читать их следует, мыс-ленно переместившись в ситуацию 1944–1947 годов, когда вопреки всем иллю-зиям начинается и набирает размах Холодная война. Нацистская Германия ру-шится. Каждый из союзников шпионит за другими. Тайная Германия метается под сетью оккупантов. Тюр один из посвященных.

Он составляет свои донесения на французском языке, что облегчило нашу за-дачу. Тогда еще не было миниатюрных магнитофонов, и не могло быть и речи о том, чтобы делать записи во время докладов. Тюр и Гарсия записывали свои сведения уже после того, как уходили с собраний. Этот материал необработан, но достоверен. Мы приводим только самые важные отрывки, учитывая тот факт, что Зегерс поддерживает связь с Мартином Борманом, что он, впрочем, раскро-ет только в 1946 году.

15.3. Точные цитаты

8 октября 1944 года: «Из доклада этого дня следует, что Германия готовится к войне на своей территории, и что там будет организована мобилизация населе-ния; что Берлин хочет выиграть время с помощью провокаций, время, чтобы разработать новое оружие; рассуждают об анархии, которая последует за отступлением немецких войск из Франции, что позволит установиться там комму-низму; и по этой причине англичане и американцы будут вынуждены сопротив-ляться СССР и даже вступить в конфликт с ним; благодаря этому немцы смогут добиться более благоприятных условий мира, чем те, которые уже определены союзниками. Наша пропаганда должна работать с учетом этой перспективы…»

15 октября 1944 года: «Доклад признает, что союзнические бомбардировки се-ют ужас в Германии. Тем не менее, немцы смогли создать подземные заводы, и они производят все необходимое с точки зрения военного производства… Един-ственная крупная проблема: транспорт, он обеспечивается только на 50 %… Беспокойство из-за ареста доктора Шахта…»

(На самом деле военное производство работало на уровне 70 % от своего темпа до 1943 года. Факт, установленный союзниками в 1945 году. Интересно беспо-койство вокруг Шахта. Благодаря нашему расследованию мы знаем, что в Юж-ной Америке его представитель Генрих Дёрге будет работать с людьми группы Бормана и что он будет советником Перона до 1949 года. Дёрге находится в связи с Германом Шмицем («И.Г. Фарбен») связанного с Борманом с 1920-х го-дов, и с банкирами Германом Йозефом Абсом («Дойче Банк») и Робертом Пфердменгесом, которые после 1946 года станут советниками Конрада Аденау-эра, федерального канцлера ФРГ с 1949 года. — прим. автора)

22 октября 1944 года: «(Группа Бормана) весьма удовлетворена теми беспоряд-ками и анархией, которые воцарились в нескольких регионах Франции, то, что доказывает, что мы хорошо работали, так, чтобы она была там таким образом… Политическая чистка хорошо проведена в Венгрии, в противоположность тому, что только что произошло в Румынии, где не смогли арестовать короля… На прошлой неделе наш секретный курьер на «Юнкерсе» отправился в Испанию, но самолет заставили приземлиться во Франции, где FTPF взяли в плен десять немцев, которые находились на борту…»

(FTPF — Les Francs-tireurs et Partisans français — Французские франтирёры и партизаны. Крупнейшая военная организация французского Сопротивления во время нацистской оккупации. Основную роль в ней играли коммунисты. — прим. перев.)

29 октября 1944 года: «Отдан приказ подтолкнуть к гражданской войне Ита-лию, Францию и Испанию… Кажется (личное замечание «Рика»), что немцы за-платили испанским коммунистам, чтобы те провоцировали общественные бес-порядки… Берлин отправил в Сицилию группы с заданием помогать коммуни-стам… Все это позволит выиграть время и заставит союзников пересмотреть их условия мира…» 6 ноября 1944 года: «По оценкам, через три месяца Франция, Италия и Испа-ния, как и Греция, будут большевизированы… Союзники предоставляют мало оружия де Голлю, так как они не доверяют ему…»

10 декабря 1944 года: «В Сарагосе довольны событиями в Греции. Берлин от-правил туда оружие, офицеров и солдат, чтобы помочь войскам, которые бун-туют… Довольны также и французско-советским договором, который облегчит большевизацию Франции и Испании… Все это приведет к необходимости вос-становить порядок в Европе. Союзники должны будут прибегнуть к немецкой помощи… Оказывается давление на Фалангу, чтобы помешать реорганизации кабинета министров в Мадриде…»

17 декабря 1944 года: «До 25 декабря или января 1945, будут усовершенство-ваны ракеты V-2 и разработаны ракеты V-3, способные достичь США. Делегат партии в своем докладе неоднократно говорит о несогласиях между англичана-ми и русскими по поводу советского желания навязать свое присутствие в Сре-диземном море… По мнению того же делегата, в Берлине ожидают, что в обмен на обещание отстранения Гитлера от власти Россия согласится договориться с Германией, и в ней будет установлен режим, идентичный режиму в СССР…»

(Нужно напомнить, что нацистский аппарат в Испании не испытывал никакого доверия ни к Франсиско Франко, ни к его министру Рамону Серрано Сюньеру, и что он руководил тайной ячейкой внутри Фаланги, абсолютно подчинявшейся его приказам.

Группа Сарагосы несколько преувеличивала свое влияние на события, но от-нюдь не брезговала сотрудничеством с тайными коммунистами в Испании или других странах, продолжая рассчитывать на начало конфликта между СССР и США, и возобновление германо-советского соглашения.

Совершенно верно, что в 1944 году Берлин направил в Грецию несколько во-оруженных групп, чтобы помогать коммунистическим партизанам, сопротив-лявшимся англичанам. Второй человек в структуре СД в Греции, которого я в 1948 году привлек к работе на французов, рассказывал мне о своем изумлении, когда эти подразделения в 1944 году вдруг появились в его секторе. — прим. автора.)

15.4. Южноамериканские дела сети Бормана

Сообщения «Рика» в 1945 году проникнуты теми же настроениями. Руководи-тель нацистской партийной организации в Испании рассказывает, среди прочего, что аргентинские дипломаты в Мадриде конфиденциально сообщили ему, что он не должен беспокоиться из-за того, что Перон может порвать с Берли-ном, или даже, как говорят, вступить в войну на стороне союзников. Его по это-му поводу изводит Вашингтон, «но это все впустую». Впрочем, Перон уже предоставил по просьбе генерала Вильгельма Фаупеля, гроссмейстера иберий-ских и южноамериканских дел, 8000 бланков паспортов и 11100 аргентинских удостоверений личности.

Позже я получил в Буэнос-Айресе копию приказа, датированного 22 мая 1944 года, подписанного Фаупелем и отправленного его помощнику Гансу-Йоахиму фон Меркацу, где можем прочитать то, что свидетельствует о начале операции «Огненная Земля» в Латинской Америке: «Рейхсляйтер Борман, который полу-чил два доклада, соответственно от Лёйте и Пистарини, требует скорейшего возобновления перевозок в Буэнос-Айрес. Потребовать от генерала Галланда предоставить нашей базе два самолета, приспособленных к ночным полетам. Проинформировать Руделя и Ханну Райч, чтобы они ввиду этого факта находи-лись в состоянии боевой готовности. Кюстер, доставивший это сообщение, при-мет участие в этих приготовлениях и в их выполнении. Наконец, Корн должен будет присоединиться к нашей базе, чтобы помогать там Зандштеде…»

Таким образом, с мая 1944 году у Бормана есть хорошо законспирированный тайный германо-южноамериканский аппарат, и Гестапо-Мюллер ему помогает. Готфрид Зандштеде — уполномоченный Мюллера по делам Гестапо в Аргентине и в Бразилии. Рикардо (Рихард) фон Лёйте, сначала работавший для СД, потом взятый Мюллером под свой контроль, ответственное лицо за эти две страны и за Уругвай. Кроме того, он старинный друг Хуана, брата Эвиты Перон. Корн с 1938 года создал в Южной Америке несколько фирм, коммерческих, судоходных и авиационных, в которых руководители из числа местных граждан подчиняются приказам невидимого аппарата, покорного Борману и Мюллеру. Он также руко-водит в Латинской Америке агентством печати «Transocean». Генерал Хуан Пи-старини с лета 1943 является начальником аргентинской полиции и тоже под-чиняется этим приказам.

(Хуан Пистарини был с 1943 года командиром военной базы Кампо-де-Майо в окрестно-стях Буэнос-Айреса, с 1944 — министром общественных работ Аргентины, в 1945–1946 — вице-президентом Аргентины. — прим. перев.)

Что касается немецких асов Адольфа Галланда (умер в 1994), Ганса-Ульриха Руделя (умер в 1982), Ханны Райч (умерла в 1979), то они, за исключением Ханны, жили в Аргентине до середины 1950-х годов. Ханну на протяжении восемнадцати месяцев американцы держали в плену, затем выпустили на свободу в 1946 году.

Группа Сарагосы служила в 1944 связью между сетями Мартина Бормана и Мюллера и южноамериканскими государствами. После августа 1944 года нача-лись регулярные авиаперевозки с использованием тяжелых самолетов, которые каждую неделю, бросая вызов авиации союзников, транспортировали людей и имущество из Германии в Аргентину. К ним затем добавляются аналогичные челночные перевозки с использованием восьми — десяти подводных лодок, по-стоянно курсирующих из Германии в Латинскую Америку и назад.

(В марте 1951 года автор впервые рассказал об этой подводной саге в журнале «Noire et Blanc» (в соавторстве с Ги Бретоном), затем в 1973 году в приложении к журналу «Historia» и, наконец, в 1976 году в четырехтомной «Секретной ис-тории террористических организаций». — прим. автора.)

В то же время Рикардо фон Лёйте поручает перевести сумму в 115 миллионов песо из «Дойче Банка» в три банка Буэнос-Айреса. Со своей стороны Вальтер Рауфф (высокопоставленный офицер СС, который помогает генералу Вольфу, когда тот ведет переговоры с Алленом Даллесом о капитуляции немецких войск в Италии) переводит в Аргентину 10 миллионов долларов, выведенных им из банков «Sarasin» в Базеле и «Crédit Suisse» в Лозанне. Свободные оборотные средства, которые частично финансируют «римский путь». То есть один из ка-налов побега немцев после 1945 года.

15.5. Французы работают для «Хакке»

Рик 26 февраля 1945 года сообщает о третьем появлении за четыре месяца в Сарагосе некоего «инспектора Тиша». Очень интересно, что изучая дневник Бормана, мы в нем увидели, что Борман встречался с этим Тишем в бункере, предыдущего 19 февраля. Он, следовательно, как раз и служил связью между рейхсляйтером и Сарагосой. Впрочем, Тиш считается намного больше, чем про-стым связным. Он пользуется обстановкой и обстоятельствами, чтобы выступать в качестве стратега.

По его мнению, хотя Кёнигсберг (позже Калининград), Померания, Силезия уже потеряны или вскоре будут потеряны, но немецкий народ в целом, тем не ме-нее, поддерживает фюрера, «и мы скоро будем обладать более ужасающим, бо-лее тайным оружием, чем атомная бомба, которое и изменит ход войны». Он выступает с этим заявлением в Сарагосе 4 марта 1945, и радуется «возможностям, которые открывает во Франции страх перед коммунизмом, так как это привлечет все больше французов на сторону Германии».

В любом случае «Рик» отмечает во время собраний с января до начала апреля 1945 года, что влияние группы Сарагосы отнюдь не незначительно. В Арагоне, в Наварре, Каталонии, среди басков и каталонцев, и с обеих сторон Пиренеев их группа располагает хорошо структурированными ячейками, которые связы-ваются между собой по радио с позывными: Brot, Brot, Brot… Wasser, Wasser, Wasser… Передачи ретранслируются от Монпелье до Тарба и По, а оттуда, в Пампелюн, где на фабрике сельскохозяйственных машин в полную силу работа-ет одна из наиболее важных радиостанций. Именно там оператор в случае срочной необходимости выходит на связь с группой Сарагосы и наоборот.

В Барселоне генеральный консул Германии вплоть до дня капитуляции прини-мает радиограммы, отправляемые из Франции радиопередатчиком, установлен-ным у некоего таможенника. Другая радиостанция осуществляет передачи из французского городка Сен-Жан-де-Люз испанскому оператору в районе Сан-Себастьяна.

(Напомним, что само название сети «Хакке» стало известным только в 1960-х годах благодаря свидетельствам перебежчика Голеневского. — прим. автора.)

15.6. Ностальгия по идиллическим временам Пакта

Когда в мае 1945 года война, наконец, утихла в Европе, Зегерс очень беспоко-ился о том, останутся ли «Рик» и Гарсия верными его группе. Оба были уже увлечены этой игрой, и с обоюдного согласия и в согласовании с Тайтусом, ре-шили со своей стороны ее продолжить. Тайтуса удивительно интересовало по-литическое развитие, которое группа Сарагосы все более и более одобряла, в то время когда большинство на Западе все еще верило в прочность союза, за-ключенного между Москвой и Вашингтоном. Достаточно прочитать несколько отчетов «Рика», чтобы констатировать обратное:

10 июня 1945 года: «Согласно нашей информации из Германии, наши соотечественники в восторге от поведения русских по отношению к ним. Они организо-вали антифашистские комитеты. Те, кто вступает в них, пользуются всевозмож-ными привилегиями: лучшая пища, билеты в театр, билеты в кино… Во время войны немецкая пропаганда была логичной. В настоящее время надо учитывать реальность и не выказывать никакой враждебности…»

Транзистор еще не появился, газетная бумага в дефиците, и большие газеты дают только ограниченную информацию. Главным образом, не ту, которую наблюдатели на месте в Германии действительно хорошо знают. Не прошло и двух месяцев после немецкой капитуляции, как Советы и их первые немецкие помощники арестовывают более ста тысяч немцев в своей зоне. Двести пятьдесят тысяч в общей сложности до 1946 года, и это вовсе не доказанные нацисты: это немцы, о которых сказали, что они якобы были настроены антикоммунисти-чески и антисоветски. Генерал Иван Серов, тогда ответственный за безопасность при высшем командовании советских войск в Германии, готов даже при-казать вновь открыть одиннадцать концентрационных лагерей, включая Заксензхаузен. Зато нацисты, которые согласны служить СССР, наслаждаются всеми привилегиями режима, описанного Зегерсом.

24 июня 1945 года группу Сарагосы посещает некий француз (имя которого Гарсия не разобрал), прибывший из Испании пешком через туннель в Канфран-ке. Он объявляет, что коммунисты вынудят де Голля включить их в свое прави-тельство. Затем он выражает свою радость оттого, «что Париж щедро раздает свою помощь испанским беженцам, так как многие из наших товарищей живут при них и, вместе с ними, работают против режима Мадрида. Они резерв для завтрашних герилий».

Таким образом, летом 1945 года существуют нацисты и коммунисты, которые мечтают возобновить идиллию августа 1939 года, для того чтобы совместно действовать в гражданской войне, которую Зегерс и его друзья считают неиз-бежной, в рамках конфликта между Востоком и Западом.

Но в их мечты вмешивается дезинформация. 15 апреля 1946 года из Баварии прибывает некий человек, выдающий себя за «генерала секретного сопротивления», и утверждающий, что «многочисленные партизанские силы, хорошо оснащенные и организованные, находятся под командованием двух генералов и четырех полковников.

Они насчитывают 120 000 бойцов, которые скрытно живут в тени баварских гор, столь же долго, сколько остается нерешенной балканская проблема. Если дипломатический путь ее решения потерпит неудачу, то они рассеются малень-кими группами в Германии и в Австрии. Это организация, которая была восста-новлена Борманом».

(В 1945–1946 годах СССР и западные союзники никак не могли прийти к согла-шению о разделе сфер влияния на Балканах. — прим. автора.)

Действительно, в сентябре 1944 года Берлин поручил подполковнику СС Гансу Прютцману контролировать организацию того, что потом называли «Вервольф», то есть вооруженного внутреннего сопротивления, скопированного, по сути, с того, с чем сами немцы столкнулись во Франции, в Белоруссии, на Украине и в Польше. В западных кругах быстро распространились слухи. Но, согласно одно-му из наших источников, неопровержимому, так как речь идет о высокопостав-ленном офицере, который был связан с начальным периодом организации Бор-мана, утром 1 мая 1945 года Борман лично приказал приостановить весь проект и прекратить любую деятельность в этом направлении.

Если и существовала тайная Германия, частично организованная после мая 1945 и дотянувшая до 1949 года, то она не имела ничего общего с «Верволь-фом». Все те, кто, как автор, жили в то время в оккупированной Германии, ни-когда не встречались с этими группами, о которых говорили в Сарагосе весной 1946 года. Но вместо этого существовали на чешских склонах Рудных гор, око-ло Хомутова и Карловых Вар, около Бора, на западе от Пльзеня и на чешских склонах Богемских гор, тайные центры для формирования и подготовки агентов и боевых групп, предназначенных для того, чтобы распространиться по Запад-ной Германии. И именно Генрих Мюллер и генерал Ганс Раттенхубер, бывший начальник личной охраны Гитлера (любопытно, что он отсутствовал в том спис-ке 700 «гостей» бункера Гитлера, который составил Борман) и руководили эти-ми центрами, под контролем советского высшего командования из берлинского Карлсхорста и его представителя в Лейпциге, в 150 километрах от Хомутова, в советской зоне. Но подробнее мы расскажем об этом ниже.

15.7. Риск, который взял на себя «Рик»

Без риска, взятого на себя «Риком», американская контрразведка никогда не получила бы так много информации о сети «Хакке» и ее ответвлениях. Теле-грамма № 282, датированная 23 декабря 1945 года и подписанная Джонсоном, например, сообщала американской военной разведке G-2, обосновавшейся во Франкфурте, «что некий генерал Клиндеман или Клингеман является руководи-телем тайных сетей для половины западной Германии, и что его штаб находится где-то в Богемских горах».

Согласно Зегерсу и Шмитцу (30 декабря 1945 года), «организация» сумела «до-биться получения швейцарского гражданства для приблизительно двадцати немцев… затем еще 2000 в Испании, и еще намного больше в Аргентине». Этот последний пункт действительно хорошо доказывает роль группы Сарагосы как важнейшей детали в механизме, созданном Борманом.

Другая телеграмма, датированная 4 февраля 1946 года, № F3/703, отправлен-ная из Мадрида в Вашингтон, сообщает, что американская военная контрразведка CIC в Мюнхене «определила местонахождение радиостанции, которая связывала на коротких волнах сектор Мюнхена с Сарагосой». Но, как снова убеждает Тайтус своих начальников, «слишком скорое вмешательство было бы опасно тем, что противник ушел бы еще глубже в подполье, а наши источники оказались бы скомпрометированы». Источники, которые не только сигнализировали, что один настоящий немецкий генерал сумел добраться до Испании и вступил в Испанский иностранный легион, чтобы взять под свой контроль своих уже завербовавшихся в легион соотечественников, но обнаружили также, что один служащий консульства Испании в Цюрихе предоставлял, по крайней мере, с 1944 года фальшивые документы для этого канала. Немецкий генерал сделал остановку в Тарбе в течение зимы 1945–1946 годов, благодаря французской сети людей Сарагосы.

Но уже были расставлены сети, куда вскоре предстояло попасть этой организации. «Рику» (или это был Гарсия, не столь важно) удалось достать шифр, используемый в радиосвязи между посвященными с обеих сторон Пиренеев. Не-смотря на дезорганизацию американских секретных служб до появления в 1947 году ЦРУ, и иногда на отсутствие сотрудничества между военной контрразвед-кой CIC и военной разведкой G-2, не произошло ни одной утечки информации, которая могла бы предупредить людей Сарагосы. И вот, в середине 1947 года первая большая облава должна была нанести по подпольщикам жестокий удар.

ГЛАВА XVI

16.1. Фройде звонит Борману в Аргентину

В этом месте нашего рассказа пришла пора заканчивать с романами или более или менее экстравагантными рассказами, которые уже больше пятидесяти лет циркулировали вокруг смерти или выживания Мартина Бормана. И «досье Сара-госа» — достоверность которого никто не может отрицать или утверждать, что оно был сфабриковано с 1944 по 1948 год на случай какой-то потребности, еще раз позволяет нам это сделать. Документы Штази и К5, полученные Томашем Мяновичем в 1995 и 1996 года, полностью совпадают с данными этого досье. Например, из сообщения о собрании 15 апреля 1946 года группы Зегерса мы узнаем, что «Борман уехал из Баварии в Аргентину около двух месяцев назад, благодаря документу от консула Аргентины в Барселоне, который сделал из не-го одного из своих сотрудников, и что там ему позвонил Фройде».201

Тайтус незамедлительно был проинформирован и переслал эту информацию в Вашингтон.

Кто же такой был этот Фройде? Германо-аргентинский банкир, уже давно обу-строившийся в Буэнос-Айресе, который с конца 1944 года управляет для Бор-мана секретными немецкими счетами, в особенности, в банках «Banco germanico» и «Banco Torqvist». Ближайшим его помощником является Генрих Дёрге, бывший сотрудник доктора Шахта до 1938 года. Дёрге прибыл в страну на борту одной из трех подводных лодок, которые, выйдя из Киля, причалили к берегу в бухте на острове Досон в Патагонии 29 и 30 июля 1945 года. Заботу о Дёрге и о десятке других немцев взял здесь на себя Рихард (Рикардо) Штаудт, владелец в Аргентине фирмы «Лахузен», с сетью эстансий, автомастерских и небольших магазинов, с севера до юга страны.

(Остров Досон (Доусон) относится к архипелагу Огненная Земля. Принадлежит Чили. — прим. перев.)

Людвиг Фройде был одним из советников Хуана Перона, а его сын Руди — одним из близких друзей Хуана Дуарте, брата Эвиты. Незадолго до падения Берлина было решено, что для упрощения переводов большая часть валюты должна быть перечислена на лицевые счета Хуана и Эвиты Перон. Но в январе 1946 года аргентинская оппозиция потребовала проведения налогового расследова-ния из-за необычно большого и внезапного увеличения сумм на этих счетах: приблизительно 100 миллионов долларов, которые, впрочем, ни Фройде, ни Дёрге не могли, ни забрать, ни распределить без разрешения Бормана.

(Руди (Родольфо) Фройде (1920–2003) возглавлял секретную службу Аргентины (Divisiоn de Informaciones), подчиненную лично президенту Перону и входившую в структуру президентской администрации. Считается, что именно через нее принимались в Аргентине беглые нацисты (канал «Одесса» и другие). — прим. перев.)

Об этом деликатном деле нельзя было договариваться заочно или с помощью курьеров, так как Борман был слишком подозрителен, чтобы называть кому бы то ни было точные места своего пребывания. Следовательно, было нужно, что-бы он сам прибыл на место, и быстро. Зегерс взял на себя задачу связаться с ним.

Чета Перон, впрочем, очень удивлена, когда через немцев узнает о том, что против них требуют начать расследование. Тот же Пистарини, начальник поли-ции, этого не знал. Это говорит о степени немецкого проникновения в арген-тинские тайны. Счастливые обстоятельства позволили автору подтвердить на месте, много лет спустя, факт этой первой поездки Бормана.202

Я плыл на корабле по Ла-Плате в обществе сына одного аргентино-швейцарского архитектора с мировой известностью, когда, восхищенный мири-адами островков, которые, омываемые уругвайскими водами, предлагали свою первозданную дикость или, напротив, превосходные гостиницы, я очень громко сказал: «Если бы я был Борманом, то вот где я бы скрылся, по обе стороны границы!»

Мой попутчик расхохотался: «Так это точно то, что он и сделал. И даже как раз мой отец занимался его размещением…»

(Эстуарий Ла-Плата, образовавшийся благодаря слиянию рек Уругвай и Парана, разде-ляет Уругвай и Аргентину, так что островки на нем действительно оказываются между границ или по обе стороны границы. — прим. перев.)

Иногда в городе, иногда на одном из этих островов Борман, Фройде, Дёрге раз-рабатывают с Пистарини одновременно снятие и распределение денег, поло-женных на счета Перонов. Начальник полиции ведет переговоры о прекраще-нии налогового расследования, не без труда, так как оно будет прекращено только 4 сентября 1946 года. Тем временем, Борману пришлось возвратиться в Германию, но — то, что Зегерс уточнял на собрании — он должен был еще раз возвратиться в Аргентину на протяжении этого сентября. Он снова вернется в свое баварское логово только в январе 1947 года.

Борман поручил бывшему генералу СС Рихарду Глюксу заменить Фройде, кото-рый, вероятно, «засветился», и управлять новыми счетами одновременно в Ар-гентине и в Бразилии. Помощником Глюкса в Сан-Пауло был бразильский немец по имени Вилли-Альберт Блюме. Он умер в 1983 году, не оставив наследника. Полиция обнаружила в его доме 10 миллионов долларов наличными, снятые им в январе 1959 года по приказу Мартина Бормана, который так никогда и не пришел, чтобы их забрать. И вот почему: он умер от рака желудка 15 февраля 1959 года в Асунсьоне, Парагвай. Его похоронили на немецком кладбище в местечке Ита, в 35 километрах от столицы.

16.2. Российский специалист подтверждает

Постоянная корреспондентка газеты «Фигаро» в Южной Америке Ирен Жарри проездом в Ите тридцатью годами позже получила от немцев подтверждение факта этих похорон. Она опубликовала это в своей ежедневной газете… без ка-кого-либо отклика в других средствах массовой информации. Больше того, еще и из российского источника поступило подтверждение, недавно появившееся в газете «Совершенно секретно», специализирующейся на исторических и поли-цейских расследованиях (№ 4 за 2000 год):

«И вот передо мной документ. Он составлен 24 августа 1961 года начальником отдела внешних сношений министерства внутренних дел Парагвая Педро Про-копчуком и адресован Антонио Кампосу Алуме, начальнику «технического отде-ла» МВД.

Из документа следует, что Мартин Борман прибыл в Парагвай в 1956 году и проживал в местечке Хоэнау департамента Итапуа (в 350 километрах к юго-востоку от Асунсьона), в доме некоего Альбана Крюгга. Прокопчук утверждает, что в 1958 году Борман не раз прибегал к услугам дантиста Хэйкеля (личного врача Стресснера), а в 1959 году — дантиста Биеса, немецкого еврея, практико-вавшего в Асунсьоне. В 1950–1959 годы Борман лечился у «известного немец-кого врача Хосе (Йозефа) Менгеле». 15 февраля 1959 года он умер от рака же-лудка в доме Вернера Юнга, генерального консула Парагвая в ФРГ, и два дня спустя был похоронен на кладбище городка Ита. В последний путь его прово-жали смотритель кладбища, шофер грузовика, на котором привезли гроб, сень-ор Вальтер Юнг и Александр фон Экштейн…»

Александр Кармен, автор публикации в московской газете, не отказался от своих слов в статье, и не опроверг их. Он отмечает, что Прокопчук, высокопостав-ленный чиновник, составивший документ, был убит при загадочных обстоятель-ствах 23 сентября 1961 года в кинотеатре «Ле Сплендид» в Асунсьоне.

Затем он добавляет: «Любопытно, что документ был сочинен Прокопчуком в «содружестве» с… агентами западногерманской разведки, которые вели наблюдение за деятельностью соотечественников в Парагвае».

Бонн, следовательно, был вполне информирован о пребывании в Парагвае Мар-тина Бормана, Йозефа Менгеле и некоторых других. Кармен замечает по этому поводу, что ему еще за несколько лет до этого удалось побеседовать с некото-рыми нацистами, например, с Клаусом Альтманом, и что один из его контактов в Перу, Герберт Йон, немецкий журналист, связанный с Моссадом, говорил ему о пребывании в Лиме Гестапо-Мюллера.

Очевидно, такие разоблачения не заинтересовали ни западные газеты, ни даже охотников за нацистами из различных еврейских ассоциаций, которые, однако, настойчиво добивались выдачи и наказания Клауса Барби.

(В русскоязычных источниках его фамилию часто пишут на французский манер — «Бар-бье» — прим. перев.)204

Если официально находящиеся на самом верху списков военных преступников Борман и Мюллер, очевидно, не вызывали никакого интереса в правитель-ственных канцеляриях или в средствах информации, следовательно существо-вали тайные причины, почему они делали вид, что ничего не знают. И что большие репортеры знали, что не стоит лучше затрагивать эту тему.

16.3. Под прикрытием гроба Мануэля де Фальи

Вот деталь по поводу того, как 12 января 1947 года Мартин Борман возвратился из Южной Америки в Испанию, чтобы затем вернуться в Баварию. Сценарий по-хож на взятый из фильма, но он отнюдь не веселил Зегерса, который следую-щего 19 января, доверился собранию, рассказав о «своем участии, которое ед-ва не окончилось его арестом, слишком уж привлекали внимание его столь мно-гочисленные хождения взад и вперед».

Именно в этот день 12 января толпа испанских деятелей спешила на набереж-ную Кадикса в ожидании прибытия лайнера из Буэнос-Айреса. Хуан Перон, ко-торый любой ценой хотел, чтобы Испания, вопреки давлению американцев, укрепила свои коммерческие и дипломатические связи с Аргентиной, в знак дружбы организовал возвращение в страну гроба знаменитого испанского ком-позитора Мануэля де Фальи, который недавно умер в Буэнос-Айресе.

Его гроб торжественно сопровождали дюжина аргентинских дипломатов и их персонал. Как только официальный кортеж оказался на набережной, окружен-ный толпой, журналистами и фоторепортерами, один персонаж скромно выби-рается из давки: Мартин Борман. Друзья тотчас же окружают его и ведут к сво-им машинам. Они приезжают в Мадрид, затем трое из них едут с Борманом до Сарагосы. Борман остается там только на два часа, так как в Барселоне его ожидает командир подводной лодки, которая, по крайней мере, уже четыре го-да подчиняется приказам бывших руководителей Рейха и регулярно курсирует в Средиземном Море.

В ту ночь подлодка высаживает рейхсляйтера около маленького итальянского порта Империя в пятидесяти километрах от французской границы. В Империи его ожидают двое итальянцев. Они берут на себя заботу о нем и сопровождают его к Милану, Больцано, к Бреннерскому перевалу. В Австрии два проводника ведут его к Фюссену. За двое суток Борман, таким образом, добирается до Реге-на, около чехословацкой границы. Там его убежище. И это там случайно скре-стились наши дороги, прежде чем мы встретились второй раз лицом к лицу в 1949 году в Санкт-Маргретене на швейцарской границе.205

Зегерс не ошибался в своем беспокойстве. Американская контрразведка не си-дела, сложа руки. Телеграмма Тайтуса своему шефу, датированная 2 июня 1947 года, уточняла: «Когда он находится в Испании, одно из мест его пребывания — дом одной немецкой семьи, на съезде с мадридской автострады, на Куэста де Пердисес…»

Сразу же возникает вопрос: информаторы советско-восточногерманских служб следят за Борманом даже в зонах оккупации западных союзников. Следит за ним и американская разведка. Но почему никто не пытается его арестовать? Или даже убрать его? Ведь в то время похищения и убийства пересыпают хро-нику тайной войны, и специальные группы «коммандос» Государства Израиль, которое только что родилось, тоже уже приступили к делу.

Дело в том, что со стороны Москвы соблюдается договор, заключенный с контр-разведкой генерала Абакумова. Ни один аспект деятельности этой сети не направлен против СССР. И потому, пока Борман держит свое слово, нет никако-го риска, что вспыхнет скандал. Тем более что в Южной Америке немецкоязыч-ная пресса, в частности газета «Der Weg» («Путь»), всегда нападает только на американскую политику и скоро, с 1949 по 1952 года, открыто напомнит о пре-красном и полезном германо-советском союзе августа 1939 года.

Для американцев и англичан арест Бормана означал бы лишиться шанса на то, что немецкие советники оккупантов — некоторые среди них уже зондируют поч-ву, чтобы войти в окружение Конрада Аденауэра, когда он в 1949 году станет первым канцлером Западной Германии — будут играть на их стороне, когда настанет нужный момент. Эти «старые господа», о которых у нас еще будет возможность поговорить, уверяют, что они сумеют убедить Бормана в обмен на гарантию его свободы вернуть назад в западногерманское лоно большую часть всех тех миллиардов долларов, швейцарских франков, золота, алмазов, ком-мерческих фирм, и т. д., которые были вывезены за границу с 1944 года.

Они в курсе, тем более что они сами принимали участие в выполнении плана, принятого в страсбургском отеле «Мезон-Руж». Они контролировали банковский и финансовый комитет, организованный Борманом. Их звали Герман Йозеф Абс, Роберт Пфердменгес, его лучший друг в верхушке финансовой сферы и про-мышленности, находящейся в процессе восстановления; Карл Раше, директор «Дрезднер Банка» и до войны один из высших руководителей международного франкмасонства, которое прикрывало Германа Шмитца и других, когда они в марте и апреле 1945 года вели в Базеле переговоры с Банком по международ-ным расчетам о транзите через Швейцарию двух тонн золота, спрятанных на острове Майнау. Промышленник Шулер из группы Сарагосы, был человеком Раше в руководстве испанского филиала своей фирмы «Accumulatoren-Fabrik»…

Плод не созрел ни в 1947, ни в 1948 году. Он созреет годом позже, после окон-чания блокады Западного Берлина. Но переговоры для конкретного воплощения этих планов пройдут в большой скрытности только с 1951 по 1956 год.

16.4. Операция «Бренди»

Тем временем американцы в строжайшей тайне и с большим успехом осуществ-ляют начатую ими с лета 1947 и продолжавшуюся до середины следующего го-да карательную операцию под кодовым названием операция «Бренди».

Первый удар был нанесен одновременно приблизительно в пятнадцати городах и небольших местечках Западной Германии. Результатом его стали аресты муж-чин и женщин, тесные связи или деятельность которых во всех случаях вели в Испанию. Операцию провели так, чтобы никто не заподозрил, что некоторые утечки информации исходили от «Рика» и Гарсии. Все объяснялось применени-ем подслушивающих устройств, доносами, оплошностями…

Из приблизительно двадцати случаев, которые нам известны, следует упомя-нуть (временный) арест Бригитты фон Готфридзен, которая регулярно приезжа-ла из Шлезвиг-Гольштейна в лагерь для интернированных в Регенсбурге, где ее муж — с которым она мечтала развестись — прозябал в обществе одного из быв-ших гауляйтеров и видного сотрудника в аппарате Бормана. Муж сообщил ей, что собирается убежать со своим напарником, и что он знает, где можно до-браться до канала в Баварии, по которому их через Францию могли бы пере-править в Испанию. В Испанию, где их ожидал бывший посол Вальтер Хевель, тот самый, которому удалось бежать из бункера Гитлера в Берлине.

Другой арест привел из Германии прямо в Мадрид, к Антонио Поку, руководите-лю филиала Гестапо в Испании, которого направил туда Гестапо-Мюллер в 1943 году.

Практически тут же был захвачен совсем недавно приступивший к работе сек-ретный мощный радиопередатчик, который связывал регион Мюнхена с Сараго-сой, о существовании которого Зегерс сообщил шестью месяцами раньше. В ан-глийской зоне был арестован полковник СС Вальтер Вильке из СД, живший под видом своего брата Артура, умершего в начале 1945 года, и который на самом деле был подлинным антинацистом. Я обнаружил в то время, что Вильке работал на Карлсхорст, о чем, разумеется, не знали его соотечественники, и даже те, кто его арестовал.

Группа Зегерса продолжает, тем не менее, свою деятельность. 7 сентября 1947 года он просит своих соратников во Франции помочь побегу около 400 немец-ких авиатехников-мотористов, «которые распределены в концентрационных лагерях (!) в Лилле, Лионе и Марселе, так как они нужны за морем». 27 сентяб-ря на пути из Тарба к испанской границе французская служба безопасности арестовала двух из этих техников, которые только что убежали из Марселя.

Также и другие крупные неприятности возникают в нескольких странах, напри-мер, американская разведка обнаружила несколько значительных денежных вкладов и потребовала, чтобы их, по меньшей мере, заблокировали. Так, под кодовым именем Эдельман в банке Цюриха лежали: 128 477 121 швейцарский франк; в Испании — 90 миллионов долларов; в Португалии — 27 миллионов дол-ларов; в Швеции — 105 миллионов долларов, и т. д.

В 1948 году положение еще более ухудшается. Донесения указывают, что ре-сторан «Хорхер» в Мадриде является важным передаточным звеном для «орга-низации». Он был открыт в декабре 1943 года некой Элизабет, дочкой владель-ца очень известного берлинского ресторана с тем же названием. Гестапо-Мюллер лично дал «зеленую улицу» его открытию. Элизабет, получившая ис-панское гражданство, после окончания войны путешествовала по Европе, но ее любимым местом пребывания в этих путешествиях был отель «Бристоль» в Париже.

Отто Скорцени, сбежавший однажды из лагеря для интернированных в американской зоне, часто посещал ресторан «Хорхер» в Испании, в то время как он с доктором Шахтом ввязывался в различные банковские операции и в незакон-ную торговлю оружием, отправляемого в тогда еще французский Магриб.

16 июня 1948 года шеф ФБР Дж. Эдгар Гувер сообщает президенту Трумэну, что один из его информаторов только что сигнализировал, без возможности какой-либо ошибки, о пребывании Бормана в Буэнос-Айресе. Мы подтвердили: это была предпоследняя его поездка между Баварией и Аргентиной. Его приняли 17 мая в доме генерала Умберто Сосы Молины, министра обороны, бывшего члена GOU, секретной группы офицеров, которая привела Перона к власти, и пример которой вдохновит в Каире в 1952 году Мохаммеда Нагиба и Гамаля Абдель На-сера на путч для свержения короля Фарука.

16.5. К5 в ожидании

На протяжении этого периода два сообщения наводят на размышления. Первое упоминает поведение одного высокопоставленного офицера из учреждения Абакумова, когда некий немец приходит к нему, после того как французские власти дали объявление о розыске Бормана, с обещанием вознаграждения в сумме 15 000 марок тому, кто поможет найти место его пребывания. Посетитель передает офицеру донесение, в которое он собрал подробные сведения о двух или трех местах, где Борман время от времени встречается со своими друзьями. Затем он наивно спрашивает советского офицера, где он может передать эту информацию французам, так как она касается их оккупационной зоны. Русский читает документ и, вместо того чтобы вернуть его немцу, заявляет ему, что он сможет его хорошо использовать… Конец разговора.

Об этом инциденте недвусмысленно сообщают документы группы К5, предше-ственницы Штази, из ее досье под № 000293. Наш коллега Томаш Мянович нашел его в архивах Штази.

Вторая информация происходит из другого документа, № 000295. Он свиде-тельствует, на полях отчета о процессе бывшего генерала СС Отто Олендорфа, что обвиняемый заявил: «Уже в 1943 году у Бормана были связи с Москвой… Накануне капитуляции он, впрочем, вступил в контакт с советским командиром на наиболее близкой позиции (к бункеру)». Сравните это с насмешливым заяв-лением бывшего генерала СС Готлиба Бергера во время суда в Нюрнберге над нацистскими руководителями с Вильгельмштрассе (МИД Германии — прим. перев.): «Борман в свое время снова здесь появится, как народный комиссар, под совет-ским знаменем, во главе Германии, отданной в руки коммунизму…»

В то время ни один журналист на Западе не проявил интереса к этим высказы-ваниям, как и двумя годами позже к появлению Альберта Бормана, брата Мар-тина, который вдруг вышел из подполья. Конечно, Альберт никогда не любил своего брата; конечно, создание правительства Аденауэра привлекало больше внимания, но, тем не менее, неужели репортеры не могли бы заняться тайной жизнью Альберта до 1945 года?

16.6. Миссия Эвиты Перон в Европе

Вместо этого пресса летом 1947 года очень интересовалась турне по Европе Эвиты Перон, с полуофициальной миссией дружбы для ее мужа, но интерес журналистов почему-то ограничивался только ее светлыми волосами, ее свет-209

скими мероприятиями, слухами и сплетнями, позволившими создать миф, кото-рый затем тщательно и периодически поддерживался в течение десятилетий. Хуан Дуарте сопровождал свою сестру Эвиту.

Только журналистка Алисия Духовне Ортис в ее биографии («Эва Перон») за-тронула несколько деталей странного пути супруги генерала Перона.

И действительно, за восемь недель Эвита бегло посещает Мадрид, Париж, Лис-сабон, Венецию, Флоренцию, Неаполь, Рапалло (где ее принимает богатейший аргентинец Додеро), Портофино, Сан-Ремо, Геную, и снова Париж и Рапалло. Поездка заканчивается апофеозом, 7 августа, в Швейцарии, приемом для двух-сот персон в ресторане цюрихского отеля «Баур-о-Лак». На прием поспешили банкиры, среди которых и Франсуа Жену, который до своей смерти отвечал за интересы Бормана и нескольких других нацистских руководителей.

Эвиту в Риме принимал Альчиде де Гаспери, в Париже — Жорж Бидо, министр иностранных дел, с большой радостью узнавший, что за ней следует грузовой пароход, который везет из Аргентины тонны зерна, с дефицитом которого Франция столкнулась в этом году. В Ватикане ее принял сам кардинал Монтини, будущий Папа Римский Павел VI. Это далеко не полный список имен и титулов тех, кто толпился вокруг нее.

Этот невероятный вихрь маленькой женщины, которую считали хрупкой, какой она и была на самом деле, между тем, скрывал некую более тайную миссию. Нужно было переместить или разместить, смотря по обстоятельствам, примерно миллионы долларов, здесь и там, в Италии, что охотно взял на себя ее дорогой друг Додеро; в Швейцарии, где Жену знал, как взяться за дело; в Лиссабоне и в Мадриде.

Хуан Дуарте, со своей стороны, действовал там, где она не могла скрыться от орд папарацци. Его бессвязные перемещения заметали следы, и Борман навер-няка развлекался, следя за этой поездкой на страницах десятка журналов.

Не стоит забывать скромные первые шаги Эвиты в начале 1940-х годов, когда капитан Абвера Дитрих Нибур поручил ей набрасывать психологические порт-реты — склонности, слабости, пороки — аргентинских офицеров, которые могли быть завербованы. В настоящее время она была Королевой. Вне подозрений, как жена Цезаря. Группа Сарагосы была весьма рада этому необычному сценарию.

16.7. Невеста Кирка Дугласа

Сценарий другого рода, но в котором мы снова сталкиваемся с паутиной Сара-госы, разворачивался в то же самое время в регионе Рубэ. Французский журна-лист по имени Альбер Бюидан был задержан при попытке сбыть значительную массу французских банкнот. Он тайно прибыл из Испании и не знал, что край-ний срок для обмена этих денег только что истек. Его посадили в тюрьму, но довольно быстро освободили. Его место жительства в Париже по адресу авеню де ля Гранд Арме, дом 43, было проверено. Он отделался лишь простым штра-фом. Отсутствие любопытства у полиции?

На самом деле Бюидан действительно жил там, но во время оккупации, когда он работал для скромного издания под названием «Ле Журналь», но главным об-разом, когда он со своей очаровательной супругой посещал подонков из числа коллаборационистов, в особенности, некоего Макса Штёклина, прибывшего во Францию в 1937 году и приговоренного французами в 1939 году к смертной казни за шпионаж. Вступление немцев в Париж 13 июня 1940 года спасло Штёклина. Его бывший «патрон», полковник Фридрих Рудольф, стал отныне ру-ководителем отдела Абвера III F в северной зоне.

Незадолго до своего ареста Бюидан женился на девушке, дочери немца, тек-стильного фабриканта.

У нее было странное имя — Петер-Ханнелоре. «Петер», потому что ее отец, рано овдовевший, хотел мальчика. Она не нашла с ним общий язык, и в возрасте семнадцати лет уехала, чтобы жить своей жизнью, в Бельгию, где стала секре-таршей одного врача.

Хотя она не закончила учебу, но достаточно бегло говорила на французском, английском, немецком, итальянском и неплохо на испанском языках, кроме то-го, была очень соблазнительной, потому у нее не было трудностей в поисках работы. Однажды она оказывается в Париже, встречает там Бюидана, который женится на ней, вскоре после того как он вовлек ее в ночную жизнь оккупации, прежде всего, немцев и тех, кто имел с ними дела или работал на них.

Бюидан устраивает ее встречу со Штёклиным. Любовь с первого взгляда, без драмы в семье. Бюидан и сам не был особо верным мужем, да и политика не настолько интересовала Ханнелоре…

(Во время оккупации Штёклина передали под командование некоего Маркуса Бресслера, происходившего из отдела III F Абвера, но подчинявшегося Гестапо-Мюллеру. Мюллер не обнаружил (или же сам не хотел обнаружить) что Бресслера на самом деле звали Борисом Звидиным, и он был советским агентом, давно внедрившимся в немецкую разведку. Автор сам расследовал это дело. — прим. автора.)

В течение лета 1944 года она, как и сам Бюидан, успела исчезнуть. Мы не знаем, что произошло с ее мужем после инцидента с банкнотами, но очевидно французская полиция не обнаружила, что он прибыл из Испании, и что команда в Сарагосе после 1945 года неоднократно отправляла его во Францию и встре-чала его после возвращения.

Ханнелоре вышла из тени в Париже в 1953 году по случаю литературного коктейля, на который ее пригласили друзья. Актер Кирк Дуглас, приехавший в Париж на натурные съемки, сталкивается с нею лицом к лицу. Новая любовь с первого взгляда. Они женятся в 1954 году. Больше они не расстанутся… Но насколько любопытен путь, который прошла эта молодая немка, учитывая происхождение ее второго супруга!

(Автор имеет в виду тот факт, что Кирк Дуглас, настоящее имя Исер Даниелович, по происхождению еврей. Ханнелоре «американизировала» свое имя и стала известна как Энн Байденс. — прим. перев.)

16.8. Поворот на Ближнем Востоке

Когда 23 мая 1949 года заканчивается Берлинская блокада, Мартин Борман по-нимает, что он не может больше рассчитывать на новую войну, чтобы с помо-щью своего человеческого и финансового потенциала играть между обоими ла-герями.

(Берлинская блокада или первый Берлинский кризис представляла собой длившуюся почти год, с 21 июня 1948 по 11 мая 1949 года, блокаду советскими войсками автомобильных и железнодорожных путей, которые вели в западные секторы Берлина. Именно с нею был связан знаменитый «воздушный мост», с помощью которого американская и британская транспортная авиация снабжала свои гарнизоны и местных жителей («изюмные» или «конфетные бомбардировщики»). Один из первых кризисов Холодной войны. — прим. перев.)

Это и было причиной того, почему он решает окончательно оставить Европу и устроиться в Южной Америке.

Из этого следует смена курса в стратегии его организации. Пусть на Западе установилось успокоение, зато конфликт только что родился на Ближнем Восто-ке, где те, кто мечтают о Великом Израиле, причиняют неприятности арабам.

Как рассказывал мне однажды вечером Артур Кёстлер, когда он ненадолго остановился в Брегенце, если СССР и был первой страной, которая признала рождение государства Израиль, то не надо было принимать внешность за ре-альность: Сталин собирался «разыграть арабскую карту».

Французские разведывательные службы, если они учитывали мои донесения того времени, располагали с августа 1949 года подтверждением, что сеть Бор-мана в любом случае приспосабливалась к этой перспективе. Франц Рёстель (бывший помощник Вальтера Рауффа при генерале Вольфе, когда тот в 1944 году вел переговоры с Алленом Даллесом) только что уведомил моих друзей и австрийских и немецких информаторов, внедренных в его каналы, что они от-ныне должны были ориентироваться в первую очередь на Ближний Восток, а также на Южную Америку.

Нижеследующее донесение, спешно составленное для шефа резидентуры фран-цузской разведки SDECE в Австрии, это подтверждает. Комментарии тут не тре-буются:

«510. № 25, 4 августа 1949 г.

Предмет: Немецкие инструкторы для Сирии.

Источник: личный.

Оценка: А 1

В продолжение моих различных устных сообщений, я позволю себе доложить вам, что 33 бывших офицера Вермахта, списком которых я располагаю, вызван-ные из Дамаска полковником Заимом, прибудут в течение месяца в Линдау. Чтобы урегулировать различные технические детали с дипломатическим пред-ставительством Сирии в Берне, Франц Рёстель в субботу 6 августа прибудет в Брегенц.

Напоминание: Рёстель родился 4 мая 1902 года в Гёрлице. Его нынешнее удо-стоверение личности, выданное под номером КМ/B 561.303 4 февраля 1949 го-да в Регенсбурге, заменяет предыдущее. Он до настоящего времени официаль-но живет в Роттахе в Верхней Баварии, и с 15 ноября 1948 года, после работы в издательстве «Ровольт», был принят на работу в фирму «Бадения», которая находится в Карлсруэ. Он расположен к сотрудничеству с нашими службами, согласно его последним беседам с Р. и Ф.»

Р. — это австрийский инженер Франц Руш, добровольно работавший на меня с 1947 года. Ф. обозначает Роберта Фицнера, брат которого сражался в Индоки-тае в Иностранном легионе. Он и Руш пользовались доверием Рёстеля, ставшего в связи с исчезновениями и эмиграцией одним из ответственных лиц за канал побега, который так никогда и не был обнаружен, если не считать того, что у наших служб были там свои уши.

Франц Рёстель никогда не был нацистом. В своей первой жизни молодого чело-века в Южной Африке, он работал в «Consolidated Mines». Призванный и моби-лизованный в 1939 году, он быстро поднялся в звании, так как на следующее лето он был назначен военным комендантом и начальником гарнизона Вермахта региона Сен-Кантен, в Эне. Все, кто пережил войну, знают, что в этом городе в то время не было ни беспорядков, ни репрессий. Но в 1942 году не подлежащий обжалованию приказ переводит Рёстеля в корпус Ваффен-СС, а оттуда на служ-бу к Вальтеру Рауффу, с которым, начиная с лета 1944 года он, по приказу Бормана, готовил тайный канал побега, который назвали «римским путем».

Так как против него не было никаких обвинений, он прошел денацификацию в 1946 году. Так начинается его двойная жизнь: «римский путь» открыт, и когда Рауфф воспользовался им, чтобы добраться до Аргентины, Рёстель становится «селекционером» и проводником побегов. До 1950 года. Так как он понял, что по поручению Москвы восточные немцы просочились в их сеть.

Затем Рёстель, в свою очередь, исчезает в Южной Америке и очень вовремя: по возвращению из миссии в Дамаске Роберт Фицнер был убит убийцами Абакумо-ва на пути из Мюнхена в Ульм, где у нас была назначена встреча. Чемоданчик, набитый документами, предназначенными для французской разведки, очевид-но, исчез из его машины, которую убийцы столкнули вниз с обрыва.

(Возможно, автор имеет в виду Эрвина Франца Рудольфа Рёстеля, родившегося в 1902 году в Гёрлице, капитана Вермахта, офицера противотанковой артиллерии, участника боев в Польше и на Восточном фронте, кавалера Железного креста первой и второй степени, затем Немецкого креста в золоте. Он был переведен в войска СС. К осени 1944 года возглавил 10-й противотанковый дивизион СС. 27 апреля 1945 года стал послед-ним командиром дивизии CC «Фрундсберг». Умер в 1974 году в Регенсбурге. — прим. перев.)

16.9. Смерть в конце пути

Когда после 1952 года в Каире и Дамаске произошло около десяти убийств немецких офицеров и инженеров, эмигрировавших туда с 1946 года, то инициа-тором их не всегда был израильский Моссад, но также и восточные немцы, по-лучившие приказ из Карлсхорста устранить тех, кто был известен своей антисо-ветской позицией. Холодная война требовала своей доли жертв, ежегодно.

Этот поворот истории на Ближнем и Среднем Востоке — не единственный, по-следствия которого иллюстрируют и заливают кровью малоизвестные главы тайной войны Востока и Запада.

Когда в 1949 году Борман навсегда возвращается в Аргентину, Генрих Дёрге убит в Буэнос-Айресе. В следующем году приходит очередь Рикардо фон Лёйте, затем Рихарда Штаудта, хозяина аргентинской сети эстансий и автомастерских. В 1952 году настал черед Людвига Фройде, который слишком много знал о тай-ной роли Гестапо-Мюллера. В конце списка Хуан Дуарте, брат Эвиты Перон, убитый 9 апреля 1953 года.

Мартину Борману не оставалось больше ничего другого, кроме как договориться со «старыми господами» в Бонне, чтобы выпутаться оттуда невредимым. От-ныне, освободившись от своих прежних германо-советских иллюзий, он не был человеком, который бы как наемник служил Москве, подобно «полицейскому Мюллеру».

ГЛАВА XVII

17.1. Сага Мюллера

После последней встречи Бормана и Мюллера в Штольпе 1 и 2 мая 1945 года не обнаруживаются никакие свидетельства о дальнейшей судьбе шефа Гестапо и немецкой контрразведки. Бесполезно спрашивать об этом советские власти, ко-торые милостью Эйзенхауэра безраздельно царили в Берлине до 7 июля, и рас-полагали всеми возможностями и достаточным временем, чтобы прочесать го-род, доведенный до состояния призрака. Известен их ответ западным союзни-кам, когда те спросили, знали ли они что-то о нем. «- Мюллер? Какого Мюллера вы имеете в виду?» Как будто бы два, десять или тридцать шесть Генрихов Мюллеров были ближайшими соратниками Гиммлера и Гейдриха с конца 1930-х годов!

На протяжении лета 1945 года и позже советские увертки циклически сопро-вождаются невероятным увеличением количества отвлекающих помех и ложных следов. Вначале в Германии, затем за границей. Осенью 1945 года некий Валь-тер Людерс заявляет американским властям, что Мюллер, мол, умер, пытаясь убежать из Берлина. «Это я, утверждает он, нашел его тело около канцелярии, и я похоронил его на еврейском кладбище на улице Гроссер Гамбургерштрассе. Затем я дошел до станции метро «Халлешес Тор», чтобы сообщить об этом его семье».

Но ведь семья Мюллера никогда не жила в Берлине. Его жена и двое детей бы-ли в Мюнхене. Людерс даже назвал номер могилы, в первом ряду участка «G» кладбища. После согласования между четырьмя союзниками эту могилу вскры-ли 1 сентября 1945 года. Там действительно нашли тело, но его антропометри-ческие данные никак не совпадали с данными Гестапо-Мюллера. Но на трупе именно те ордена и знаки отличия, которыми на самом деле был награжден Мюллер… Его супруга Софи Дишнер и его сын Райнхард их узнают. Откуда они там взялись? Зачем такая грубая инсценировка?

Печальный фарс продолжается. В печати опубликованы фотографии, подписан-ные «Генрих Мюллер», но речь идет о другом Мюллере, тоже группенфюрере Гестапо, но уроженце Гессена, который окончил жизнь самоубийством в апреле 1945 года.

Несколько месяцев молчания, затем в марте 1946 года по средствам массовой информации разносится сообщение, пришедшее из Восточного Берлина: «Мюл-лер окончил жизнь самоубийством, убив свою жену и их трех детей, но одна из его дочерей еще живет в районе Вюрцбурга, где их семья владела несколькими имениями». Новость эта занимает место под № 8696 в файлах американской военной контрразведки CIC. Она лживая. Никогда у Мюллера не было четырех детей, и Софи Дишнер жила в Пазинге, одном из районов Мюнхена. Кто угодно может с нею там встретиться. Но только 24 июня подразделение CIC в Швайн-фурте передает из Регенсбурга во Франкфурт исправление, опровергающее предыдущее донесение.

Из документов, извлеченных Клиффордом Кирэкофом из американских архивов, следует, что если несколько офицеров в тот момент доказывают свое несомнен-ное усердие, пытаясь узнать, что произошло с Мюллером, то другие стараются затормозить поиски, утверждая, что, в конечном счете, это только пустая трата времени, и сопротивляются продолжению расследования.

Давайте напомним тем, кто не жил в ту эпоху, что в УСС, предшественника ЦРУ, внедрялись советские агенты, коммунисты или их попутчики, и точно так же обстояли дела в специальных службах и администрации французов и англичан в Германии. Всякий, кто задумается, увидит, откуда приходит дезинформация, и в чью пользу она осуществляется.

В 1953 года книга записи актов гражданского состояния, случайно найденная в Берлине, сообщает (за номером 11.716/45,) что Генрих Мюллер умер 15 декаб-ря 1945. Но в 1957 году некто неизвестный заказывает в одном похоронном бюро Западного Берлина могильную плиту с надписью: «Нашему дорогому папе Генриху Мюллеру. Родился 28 апреля 1900, погиб в Берлине в мае 1945». Странно. К этой новой могиле каждый год кто-то возлагает цветы.

В сентябре 1963 года бургомистр Западного Берлина, раздраженный всеми эти-ми слухами, приказывает вскрыть могилу. Там обнаруживаются скелеты трех человек, из которых ни один не соответствует телосложению Гестапо-Мюллера.

(Фотографию этой могилы неоднократно воспроизводили в разных книгах и ста-тьях. Нужно отметить, что одна из любовниц Бормана, актриса Маня Беренс, переехала в Восточную Германию, чтобы наблюдать за этими раскопками. Это не могло бы произойти без разрешения КГБ и Штази. — прим. автора.)

17.2. Кто слишком переигрывает…

Необычно в этой саге Мюллера то, что она тянется с 1945 до середины 1960-х годов и не только в Германии, но в и десятке других стран. Не раз полицейские службы чувствуют себя одураченными, тогда как международная пресса разме-щает на первой странице всегда одни и те же более или менее четкие фотогра-фии, ведь Мюллер в течение всей своей карьеры защищался от фотографов. Но примечательно также то, что о нем говорили так, как это делала бы реклама какого-нибудь продукта: больше о его упаковке, нежели о его содержании. А именно: полное молчание о его карьере, его поведении в руководстве Гестапо, о странной защите, которую он предоставлял некоторым агентам «Красного ор-кестра», его антисемитских интригах, сопровождавшихся после 1944 года предоставлением гарантий защиты некоторым евреям, о его ненависти к като-лической и протестантской церквям, и в то же самое время о его переговорах с некоторыми прелатами.

Печать играет на эмоциональности публики, не приступая к глубоким исследо-ваниям. На них не отваживается ни один биограф. По правде говоря, из-за того, что зрелище становится чересчур навязчивым, саму тему почти забывают. Из-за увеличения числа ложных следов и обманных приманок, реальность теряется из виду, а затем публика слишком устает. Такого результата, без сомнения, как раз и добивались.

Между тем, если Мюллер действительно умер в 1945 году, зачем тогда продол-жать такую игру? Неужели кто-то рассчитывает или же он сам думает обмануть настоящих специалистов разведки?

Это верно, что после 1945 года мало осталось тех, кто действительно интересу-ется серьезным исследованием вопроса. Его досье по-прежнему вызывает такие же споры и волнения, как и досье Мартина Бормана. Несколько авторов, таких как Ладислас Фараго или Пол Мэннинг в США, продолжали и расширяли свои исследования и умозаключения о судьбе рейхсляйтера и шефа Гестапо. Но они заблудились в своих поисках, потому что не осознали того, что им предложили свои услуги сомнительные посредники, происходящие из немецкой эмиграции, внутри которой как у Мюллера, так и у Бормана были свои агенты, и что поверх них за ниточки дергала Москва.

Между тем здесь или там можно найти крупицы правды глубоко в архивах аме-риканской разведки, в редких документах британского происхождения и, еще реже, в документации, поступившей из французских разведывательных служб, хотя мы достаточно хорошо проинформированы, чтобы знать, что их парализует странная сдержанность.

Отметим также, что хотя, как доказывают архивы Штази, Мартин Борман был постоянно под наблюдением восточных немцев после 1945 года и после 1949 года под наблюдением советских спецслужб в Южной Америке, поразительно, что нигде не всплывает имя Мюллера. Вывод прост: тот и другой были, начиная с определенного времени, своеобразными «почетными корреспондентами» (HC) разведывательных служб СССР, но не советскими агентами. У них был свой до-говор, не угрожавший им неприятностями, при условии, что они не будут ме-шать линии Кремля, какой бы она ни была.

(«Почетными корреспондентами» (Honorable correspondants) во французской разведке традиционно называют людей, добровольно предложивших свои услуги разведке, прежде всего, французов, работающих в крупных частных и государственных компани-ях (часто на высоких должностях) за рубежом. Как правило, «почетные корреспонден-ты» действуют из идеологических убеждений и получают много информации благодаря своей профессиональной деятельности. Автор, используя этот термин, подчеркивает разницу между обычными агентами, полностью управляемыми и зависимыми от руково-дящих ими спецслужб, и «птицами высокого полета», вроде Бормана и Мюллера, которые сами выставляют свои условия и заставляют другую сторону с собой считаться. — прим. перев.)

Исследователи найдут также доказательства при изучении как немецких газет Южной Америки, таких, как «Der Weg» (например, с 1949 по 1952 год, когда этот влиятельный орган неоднократно рассказывает о Рапалло и преимуществах германо-советского союза), так и отчетов группы Сарагосы, которые мы цити-ровали для наших читателей. Этот параллелизм поразителен.

Несколько американцев, бывших следователей, перешедших из УСС в ЦРУ, за прошедшее время тоже опубликовали свои записи и комментарии, из которых многие содержали ценные указания.

Также частицы правды появляются порой в репортажах 1960-х годах, а также в серьезных газетах, как швейцарская ежедневная газета «Die Tat».

Некий человек по имени Петер Кубаинский, бывший агент Абвера, замешанный, по его словам, в неудавшееся покушение на Гитлера, подтверждает, что в мае 1945 года Мюллер встретился в Австрии с капитаном СС Алоизом Бруннером, который должен был вручить ему фальшивые документы. Этот контакт очень интересен, так как в то время Москва утверждала, что арестовала и повесила Бруннера. На самом деле Бруннера обнаружили в 1968 году в Сирии, где он ра-ботал под чужим именем для западногерманской фирмы «Ofraco», которой ру-ководил в Дамаске зять генерала Ганса-Генриха Воргицки, в то время одного из ближайших помощников генерала Райнхарда Гелена в руководстве БНД. Следо-вательно, Москва лгала. Следовательно, разведка Гелена знала.

К несчастью, Воргицки, который до 1945 года был специалистом по заброске немецких агентов в СССР, умер в 1969 году от остановки сердца. Молчание сно-ва окутало это дело.

Другой слух 1960-х годов утверждал, что Мюллера, скрывавшегося под именем Амине Рашада, якобы видели в Египте, в пригороде Каира, по адресу Харет-Беркат эль Хагаб, 9. Под другим именем его чуть позже видели в Албании, за-тем в Центральной Америке, затем в Южной Америке, и даже в Австралии. Но нахождение его в том или ином месте было бы возможным только при том усло-вии, что его пребывание там было определено между 1951 и 1954 годами, но, разумеется, не в начале или в середине 1960-х годов. Наше расследование ни-же покажет почему.

Со своей стороны, несомненно, чтобы дать Москве понять, что их не удалось обвести вокруг пальца, американские власти прямо перед Берлинской блокадой придумывают операцию, которая состояла в том, что по Западному Берлину начал расхаживать фальшивый Генрих Мюллер. Эпизод, который спустя много времени настолько сильно впечатлит некоего агента влияния Москвы, что он, в очередной раз, сочинит романную небылицу о Гестапо-Мюллере, ставшем аме-риканским агентом, затем американским гражданином, вхожим в высший свет. На самом деле так же уверяли, что Борман, мол, жил в Англии после 1945…

(Автор называет «агентом влияния Москвы» некоего «Грегори Дугласа», он же Петер Шталь, он же Вальтер Шторх, он же барон фон Моллендорф, и т. д., автора фальшивых дневников Мюллера, якобы написанных тем в США. — прим. перев.)

Спустя несколько месяцев после эпизода с ненастоящим Мюллером, который приходил забрать документы в Западном Берлине, 22 декабря 1948 года еже-дневная газета «Tägliche Rundschau» («Ежедневное обозрение»), выходившая в Восточном Берлине под контролем советской военной администрации, опубли-ковала гневную заметку о «французских грабителях», которые якобы незакон-но проникли «в один дом в Штольпе», а затем быстро убежали. Странная ин-формация. Никто никогда не говорил о Штольпе. Почему именно дом в Штоль-пе? Полковник Сергей Иванович Тюльпанов из советской контрразведки строго присматривал за «Tägliche Rundschau». Речь могла идти только о закодирован-ном послании Мюллера для Бормана или некоторых посвященных. Мы узнаем об его значении только тогда, когда русские архивы, наконец, откроются. Но открыть эти архивы значило бы открыть архивы генерала В.С. Абакумова. А от-крыть досье Абакумова значило бы, в свою очередь, открыть досье КГБ, следовательно, тайны соперничества между Абакумовым и Берией, в тот момент, ко-гда Сталин хотел убрать подальше от Берлина маршала Жукова, слишком попу-лярного и в Советском Союзе, и среди западных союзников.

В этот момент мы можем серьезно анализировать роль Гестапо-Мюллера, только помня о том, что происходило на передовых базах СССР в Германии, в особен-ности в берлинском районе Карлсхорст, где Абакумов, «куратор» Мюллера, в ту пору насаждал свою власть.

17.3. Абакумов берет немецкие дела в свои руки

Если у специальных подразделений НКВД были свои точные цели в момент вхождения в Берлин, то у подразделений, подчинявшихся Абакумову в СМЕРШ, тоже были свои цели. До настоящего времени историки пренебрегали этим ас-пектом, который, однако, имел большое значение в ситуации, сложившейся между Востоком и Западом, так как в тени советских войск — которыми коман-дует маршал Жуков — сразу же начинаются конфликты компетенций и различных точек зрения. У этих конфликтов будет одна жертва и другая, Александр Коротков.

Ведь у кого еще, кроме Короткова, были наилучшие возможности взять под свой контроль Мюллера, которого он действительно хорошо знал еще до 1939 года, со времен тайных переговоров между НКВД и его немецкими коллегами? Но как раз Абакумов, едва достигший тридцати шести лет, но уже генерал и в данный момент протеже самого Иосифа Сталина, считает, что с тех пор как он контролировал большую радиоигру Мюллера и Бормана, немецкие дела отныне являются его исключительной сферой компетенции. Он продемонстрировал это, обязав свой комитет устроить прием в Москве, когда туда прибыли Гуревич, Треппер и их немецкие компаньоны. Ни у служб Берии, ни у служб ГРУ не было права на возражение. Так же обстояло дело и в Берлине, где его уполномочен-ными представителями были генерал Николай Кузьмич Ковальчук и полковник Петр Максимович Фокин.

Буря назревает за высокой фигурой верховного комиссара СССР. Самообман на советской стороне, впрочем, достиг уже такого уровня, что Жуков, которого позже обвинят в излишнем любезничании с Западом, уверяет, что англичане и американцы сохраняют и поддерживают в состоянии готовности то, что оста-лось от немецких войск, чтобы напасть на СССР по какому-либо поводу.

В действительности такая позиция прививается всему разветвленному совет-скому аппарату в Берлине, и скрывает от наблюдателей интриги и разногласия победоносной армии, которую, однако, со всех сторон окружают организации, абсолютно не подчиненные ее законам. Только аналитический материал фран-цузской разведки DGER (сегодня DGSE) в феврале 1948 года особо отметил их существование. Этот документ позволяет понять ход последующих событий.

«Советники военной и гражданской администраций располагаются в берлин-ском районе Лихтенберг; разведывательные службы всех категорий размещены в Берлин-Карлсхорст. Там также располагаются подразделения МВД (министер-ства внутренних дел), госбезопасности и контрразведки (МГБ) которые в буду-щем поглотят кадры СМЕРШ; военной разведки (ГРУ); экономического шпиона-жа».

Там также и Лаврентий Берия, который, руководя преимущественно атомным шпионажем, охотится на немецких ученых, инженеров и техников со своей ко-мандой (Василий Алексеевич Махнев и будущий министр Авраамий Павлович Завенягин). Только Завенягин умеет договариваться с людьми Абакумова. По-тому что, как напишет позже Серго Берия, он — «ярый антисемит». Они тоже.

Наконец, в Берлине свирепствует организация, вышедшая из бывшего Комин-терна, которая из своих кабинетов в домах 15, 16, 72, 93 и 94 на улице Парк-штрассе объединяет и управляет уцелевшими с предвоенных лет структурами политического влияния и шпионажа, которые во время войны сбежали из всех уголков Европы в СССР, а теперь переброшены оттуда в зону советской оккупа-ции.

Это порождает много суеты и соперничества, тем более, что некоторые немцы на службе одних или других хорошо ощутили многообразие всех этих структур и, если они не являются прямыми советскими агентами, то играют на этом в своей манере и в свою пользу в Берлине и в пяти провинциях, из которых по-немногу создается Восточная Германия.

И в этих условиях одна из первых задач Мюллера состоит именно в том, чтобы помочь Абакумову узнать, кто есть кто, кто кому может служить, кто кого может использовать, а кого из приблизительно 800 — 1000 младших или старших немецких офицеров, которые в возрастающем количестве прибывают в Берлин летом и осенью 1945 года, чтобы обеспечить кадрами новую администрацию, подчиняющуюся приказам якобы единого советского руководства, наоборот, следует отстранить.

Их исходной базой был Национальный комитет «Свободная Германия» (NKFD), созданный 12 июля 1943 года в лагере военнопленных № 27 в Красногорске к югу от Москвы. Этот комитет образовался вокруг десятка генералов и офице-ров, попавших в плен на том или другом фронте, но главным образом в Сталин-граде и рядом с ним. Среди них были Винценц Мюллер, Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах, Отто Корфес, Мартин Латтман, Вальтер Фрайтаг (старый знакомый по Данцигу майора Гестапо Якоба Лёльгена) и другие. Их имена были перечислены во многих книгах. Но необходима сортировка. Должны быть те, кто займется созданием и обеспечением кадрами обычных полицейских сил, и те, задачей которых станет служба в новой тайной полиции, даже в создании системы про-никновения в Западную Германию советского шпионажа…

17.4. Создание восточногерманского трамплина против Запада

Апогей карьеры и влияния Виктора Абакумова — это, бесспорно, период с мая 1946 года — даты, когда он стал министром государственной безопасности (МГБ), до конца 1949 года. В конечном счете, именно он смог добиться перево-да Жукова на должность командующего сначала Одесским военным округом, затем, в 1948 году еще более изолированным Уральским военным округом, со штабом в городе Свердловске.

Общее у Абакумова с его протеже Мюллером в том, что он тоже считает себя неуязвимым. Он в этот момент не видит, что Сталин использует его, и что ма-шина для перемалывания людей, рукоятки которой он держит в своих руках, вполне может в какой-то день повернуться против него самого.

Александр Коротков мешает ему по вполне понятной причине: со своего поста политического советника при военной администрации в Германии, он вмешива-ется в расследования МГБ. В особенности в те, которые касаются бывшей ак-трисы Ольги Константиновой, протеже Берии, которая уже упоминалась в этой книге.

(Автор, очевидно, имеет в виду Ольгу Константиновну Чехову. Именно ее биографию, хотя и со многими неточностями, он излагает ниже. — прим. перев.)

Короткова интересует не столько сам Берия, сколько возможность узнать, кого советская разведка может подобрать и использовать среди немцев и иностран-цев, с которыми Ольга была хорошо знакома. Зато задача полковника Соломона Бравермана, секретаря Абакумова, состоит в том, чтобы получить досье для компрометации Лаврентия Берии, соперника его шефа.

Известно, что Ольга, дочь русского инженера и актрисы царских времен, эми-грировавшая в 1922 году в Германию в возрасте двадцати четырех лет, благо-даря своему таланту и своей житейской смекалке стала международной звез-дой. С начала эры звукового кино она снималась в фильмах в Вене, в Праге, в Париже, в Голливуде. Она уже работала для внешней разведки НКВД, как и ее подруга, актриса Марика Рёкк. Берия непосредственно руководил ею в 1938 году. Она блистала в салонах Рейха, под покровительством рейхсмаршала Гер-мана Геринга и доктора Йозефа Геббельса.

Коротков копался в этом деле, вместе с помогающими ему офицерами внешней разведки НКВД Василием Булдой, Григорием Литовкиным и Борисом Наливайко. Но Браверман буквально вырывает у него досье, и Короткова отзывают в Моск-ву. Конечно, его назначают на более высокий пост, но далекий от немецких дел, к которым он вновь вернется только в 1955 году. Его карьерный рост вы-ражается в том, что он отныне возглавляет управление нелегальной разведки: оно руководит работой советских агентов, граждан СССР или любого другого гражданства, которые живут под чужими именами, где-то в мире, без ведома других агентов НКВД (ныне СВР) или ГРУ.

(А.М. Коротков вернулся в Германию только в марте 1957 года — на должность Уполно-моченного КГБ по координации и связи с МГБ и МВД ГДР. — прим. перев.)

Итак, команда Абакумова остается в одиночестве, чтобы объединить под своим бдительным взглядом немецкие дела и в то же самое время преследовать или нейтрализовать внутри СССР тех, кто не нравится Сталину или Абакумову.

Полезно напомнить, что происходит тогда в Советском Союзе и на международ-ной арене. В СССР команда Андрея Александровича Жданова из его вотчины Ленинграда взбирается на самую вершину партийного руководства. Жданов — это покровитель или даже друг Виктора Абакумова, антисемитизм которого он разделяет.

Полезно вспомнить о словах, которые Абакумов сказал в 1945 году одному из руководителей «Красного оркестра»: «Почему вас окружало так много евреев?» Впрочем, историки Михаил Яковлевич Геллер и Александр Михайлович Некрич тоже отметили в своей книге «Утопия у власти»: «В 1943 году начали система-тически убирать евреев, которые занимали высокие посты в политическом ап-парате армии, и заменять их русскими». Именно Абакумов, начав этот процесс, в 1946–1950 годах также обяжет многих своих сотрудников развестись, если их жены еврейки, как, например, Маруся, жена Короткова. Еще именно он запу-стит слух, что Берия якобы был еврейского происхождения, тогда как он проис-ходит из известной мингрельской семьи. Но кто в мире знает, что эта Мингрелия существует где-то в Грузии?

(Полное имя жены Короткова — Мария Борисовна Вильковыская. — прим. перев.)

Государство с одинаковым духом в немецком и советском теле, которое начина-ет покрывать Восточную Германию сетью своей полиции и ее осведомителей. Задолго до западных союзников, советская администрация в Восточном Берлине разрешила «мелким нацистам» снова вернуться в политическую сферу: в СЕПГ, продукт желанного для Сталина слияния социал-демократической и коммуни-стической партий, или в независимой национальной партии, или, главным обра-зом, в либерально-демократической партии. Партии-уловки, чтобы заставить поверить, что в Восточной Германии, мол, устанавливается демократия.

Несколько советников Сталина высказывались против создания СЕПГ: а что, если социалисты воспользуются этим, чтобы выйти за рамки линии партии?

«Ничего не бойтесь, возразил им Сталин, социалистов, которые не будут придерживаться новой линии, мы устраним!»

Фактически, только с 1946 и по зиму 1947 года 20 000 социал-демократов исче-зают в Восточной Германии. Они либо казнены, либо брошены в концлагеря, вновь открытые по приказу генерала Ивана Серова (один из которых тот самый Заксенхаузен, откуда Гестапо-Мюллер в прошлом черпал двойных агентов или забирал у мертвецов документы, чтобы снабдить своих агентов новыми личны-ми данными); или еще лагерь, прозванный «Пять дубов» («Фюнфайхен»), предназначенный как до 1945 года, так и после войны для детей в возрасте от 12 до 18 лет…

Также под предлогом необходимости существования полиции рождается то, что назовут «казарменной полицией», военизированные полицейские части, пред-варяющие создание восточногерманской армии.

Между тем, напряженность между Востоком и Западом усиливается. 7 июня 1947 года генерал Николай Ковальчук в докладе своему начальнику Абакумову утверждает, «что конфликт может произойти до конца года». Его западные кон-такты уверяют, «что Вашингтон никоим образом не позволит расширения ком-мунизма в Западную Европу».

Благодаря операции «Ticom», президент Гарри Трумэн и Уинстон Черчилль знают, что ГДР стала трамплином для советских операций против Запада. Вол-нения, которые развиваются на улицах Бельгии, Франции, Италии под социаль-ными предлогами, затем блокада Западного Берлина с начала июня 1948 по май 1949 года, все это, и не только это — тесты, чтобы прощупать степень готовно-сти Запада к сопротивлению. Война не вспыхнет, но начнется Холодная война, и на стороне Советов есть двое из немецких персонажей, занимающих самое лучшее положение, чтобы знать — и это именно Гестапо-Мюллер и Ганс Раттенхубер.

(«Ticom» — секретная англо-американская операция, длившаяся с марта по конец апреля 1945 года, целью которой было заполучить новейшую немецкую машину, позволявшую перехватывать и расшифровывать все сообщения, которыми обменивались по дальней связи Москва и ее передовые базы. Операция по перехвату и расшифровке была прервана в конце 1948 года ввиду утечки информации в Москву, после чего Советы заменили все свои шифры. — прим. автора.)

17.5. Мюллер и Раттенхубер у руля тайной полиции

Ганс Раттенхубер? Считалось, что шеф личной охраны Гитлера, вышедший из бункера Имперской канцелярии, прозябал где-то в России, в тюрьме или в ла-гере для ссыльных. Но ничего подобного. Этот агент СССР уже в 1946 году ока-зался в Лейпциге, в советской зоне, в руководстве новой тайной полиции, с 225

полным ростом в следующем году. Автор обнаружил это в 1947 году во время поездки, которая привела его из Баварии в Восточную Германию, но он не мог это доказать, за неимением подходящих фотографических средств.

(Автор, база которого была в Линдау — Бад Шахен на берегу Боденского озера, вместе со своими информаторами часто пересекал в разных направлениях со-ветские оккупационные зоны Германии и Австрии. — прим. автора.)

Телосложение и лицо Раттенхубера легко мог бы узнать любой человек, кто хоть раз был вблизи его или видел журналы нацистской эпохи.

В 1996 году наш специалист по документации Клиффорд Кирэкоф раскопал в американских архивах несколько донесений и отчетов некоего «Грюнвальда», в том числе и от 8 и 10 марта 1950 года, которые после напоминаний о прошлом Раттенхубера и Мюллера сообщают, что они оба вместе работают на Москву с базы, расположенной в Чехословакии.

Источником этих сведений был двойной агент Вильгельм Шмитц, родившийся в 1903 году. В 1941 году Шмитц был руководителем отдела IV E 6 Гестапо (затем объединенного, под властью Мюллера, с эквивалентным бюро СД), сфера дея-тельности которого охватывала Чехословакию, Венгрию, часть Балкан и, оттуда, другие страны.

Шмитц после убийства Гейдриха в 1942 году помогал Мюллеру во время массового убийства 3000 чехов и полного разрушения городка Лидице. Очевидно, что раз он снова находится в Чехословакии, то это значит, что он работает на Сове-ты, как очевидно и то, что он двойной агент в пользу американцев, раз он так-же вращается и на Западе!

Является ли сам Шмитц «Грюнвальдом» или же «Грюнвальд» — один из его агентов? Это уже невозможно узнать. Как бы то ни было, благодаря уточнениям, которые он предоставил, отныне можно добавить несколько деталей в голо-воломку, которая касается жизни и деятельности Генриха Мюллера.

Через бывшего шефа Гестапо Абакумов и его люди создали, параллельно совет-ским и восточногерманским спецслужбам, свою абсолютно отдельную службу, равноценную, в отношении советизированной Европы, тому, что представляли собой тайная иерархия и расширение сетей Бормана на Западе и вплоть до Южной Америки. Но теперь Мюллер ведет свою игру, без связей с Борманом. Это очевидно, в противном случае по истечении времени и в архивах были бы найдены, даже несмотря на молчание Москвы, данные об их сотрудничестве.

Один из важнейших людей в этой советско-немецкой операции после 1946 года, — генерал-лейтенант Рудольф Бамлер, который находится в берлинском Карлсхорсте, в служебных помещениях группы Абакумова. Они получили зада-чу основать училище, откуда выйдут сотрудники тайной полиции, которые ско-ро будут работать для специального комиссариата, названного К5. Это К5 в 1950 году породит несколько управлений MFS, восточногерманского министер-ства госбезопасности, МГБ, оно же Штази.

Бамлер — это эксперт. С 24 мая 1938 по 1 марта 1939 года он руководил в Бер-лине отделом III F Абвера, иначе говоря, контрразведкой в службе, которую адмирал Канарис взял в свои руки за три года до этого. Но Бамлер проявлял себя до такой степени фанатичным сторонником нацистской партии и сближе-ния с Москвой, после 1937 года, что Канарис, в конце концов, перевел его на службу в Данциг, затем отправил в миссию в Норвегию в 1940 году. Когда он командовал дивизией на русском фронте, то был взят в плен во время боев под Могилевом, затем присоединился к маршалу фон Паулюсу в его лагере для во-еннопленных, после чего вошел в состав Национального комитета «Свободная Германия». С тех пор он разделяет дачу с фон Паулюсом и генералом фон Зейдлицем.

В начале 1946 года он появляется в берлинском Карлсхорсте в роли, о которой мы сказали.

(В этой роли он пробудет до 1950 года, после чего Москва одобрила и признала его ис-пытательный срок в штабе. После двух лет он будет включен в штат восточногерман-ского министерства госбезопасности — прим. автора. Бамлер вошел в штат МГБ в 1959 году и вышел в отставку в конце 1963 года. — прим. перев.)

Ганс Раттенхубер сопровождал Риббентропа в Москву во время подписания гер-мано-советского договора. Он один из свидетелей смерти Гитлера и Евы Браун, и руководитель одной из групп во время эвакуации бункера. Как он мог бы не стать советским агентом, если после коротких допросов Советы отправляют его к Бамлеру и там ему демонстрируют руководителя тайной полиции, которая уже принимает конкретную форму в Лейпциге в 1946 и 1947?

Лейпциг находится менее чем в полутора часах езды от Хомутова на чехосло-вацко-германской границе и в полутора часах от Хофа, на стыке Рудных и Бо-гемских гор, где до 1949 года эпизодически бывал Мартин Борман.

В марте 1951 года донесение Вильгельма Шмитца его американским «курато-рам» сообщает, что в предыдущем году Мюллер находился в городе Брно, Чехо-словакия, с Раттенхубером в качестве помощника.

«Мюллер, уточняет Шмитц, часто путешествует между Брно, Карлсхорстом и Москвой». Он напоминает, что он сам, по поручению американской резиденту-ры, добирался до Берлина «специально, чтобы расследовать деятельность Мюллера».

Шмитц, кажется, обнаруживает истинную роль Мюллера только в 1950 году. Не передавал ли он эту информацию американцам с опозданием и осторожно толь-ко в начале 1951 года, по причинам, которые следуют из его роли двойного агента, потому что в этот момент Мюллера там уже больше не было? Такова наша гипотеза, так как в 1951 году внутреннее положение в СССР обязывает Мюллера сделать шаг назад и осмотреться. Но тут также может быть и умыш-ленная путаница в определении его местонахождения. «Brünn» — это немецкое название чешского города Брно, который восстановил свое первоначальное имя после окончания войны. Но существовал и другой Brünn (Брюнн) в советской зоне, в Тюрингии, вблизи от северной границы Баварии, находившейся под американским контролем. В пятидесяти минутах езды на машине оттуда нахо-дится Хоф, где Мюллер зимой 1944–1945 года организовал секретное «южное командование» Гестапо. Этот Брюнн был важным стратегическим пунктом, ко-гда Мюллер дистанционно управлял в Западной Германии некоторым количе-ством агентов.

В этом контексте странно, что писатель Эдвард Х. Кукридж в своей очень хоро-шо документированной книге о Райнхарде Гелене и западногерманской развед-ке БНД («Гелен: шпион века») допустил в 1971 году пребывание и деятель-ность Раттенхубера (которого он систематически называет Раттенгрубером) в Лейпциге в 1949 году, но умолчал о присутствии Гестапо-Мюллера в этом же регионе, будь то чешский Брно или другой Брюнн. Тем более что Кукридж до-пускает присутствие генерала Бамлера в Карлсхорсте… Кто цензурировал его книгу в Лондоне, и по какой причине?

1949 — это год, когда в Бонне и в Пуллахе, штаб-квартире Организации Гелена, будущей БНД, появляются бывший подполковник СД Хайнц Пауль Йоханн Фельфе; Ганс Клеменс, бывший криминальрат Гестапо; Вилли Крихбаум, быв-ший полковник СД; Виктор и его супруга Эрика Шнайдер, оба бывшие сотруд-ники Гестапо. Появляется также Панцингер, один из высокопоставленных руко-водителей Гестапо и близких помощником Мюллера, которые занимались для него радиоигрой. Они по поручению Москвы просачиваются в БНД и в окруже-ние канцлера Аденауэра.

1949 это также год, когда во Франции судят, но оправдывают бывшего гене-рального секретаря французской полиции при немецких оккупантах Рене Буске (в правительстве Виши), хотя это он выдал Обергу и Кнохену сеть подслушива-ющих устройств генерала Жана Бадре, подключенных к секретному кабелю, соединяющему Берлин со структурами немцев в Париже.

Годом раньше, в Брегенце, Артур Кёстлер сказал мне: «Это время — апогей двойных агентов!»

Конечно. Но кто защищал и покрывал тех из них, кто из этого выпутались?

ГЛАВА XVIII

18.1. Бегство в Южную Америку

У Бамлера, Мюллера, Раттенхубера в период с 1946 по 1950 год много дел. Для Москвы их первостепенная задача состоит в том, чтобы отобрать среди пример-но 20 000 немецких инженеров и специалистов по вооружению, находящихся в советских лагерях, тех, чьи таланты могут быть использованы на месте. Это триста специалистов по ракетам и ядерной энергетике, среди которых некото-рые испытывали в Богемии то, что позже назовут «летающими тарелками». Из-бранники, очевидно, избегают депортации, приказ о которой подписан Абаку-мовым 20 октября 1946 года. Американцы, со своей стороны, тоже забрали для себя часть таких кадров, то есть 492 специалиста высокого уровня, которых они незамедлительно увезли в США.

(См. Линда Хант, «Секретная повестка дня: правительство США, нацистские ученые и проект «Paperclip»», 1991, французский перевод «Дело Paperclip», 1995 — прим. автора.)

В то время и до 1949 года в оккупированной Германии происходит невероятная охота на людей. Под видом дознаний в лагерях беженцев в западных оккупационных зонах советские репатриационные миссии законным или любым незакон-ным путем разбойничают в местах расквартирований, где собраны сотни тысяч тех, кого целомудренно назвали перемещенными лицами. Они занимаются по-хищениями людей, даже убийствами, о которых хроникеры почти не говорили ни в тот момент, ни позднее.

(Например, убийство в одном цюрихском отеле специалиста-химика Орно Оне-фельда, «вытащенного» автором. Онефельд работал над новым процессом, поз-волявшим избегать испарения бензина при высокой температуре. Эксперименты проводились совместно по соглашению между швейцарскими властями и австрийской резидентурой SDECE. — прим. автора.)

В это время мои тайные поездки с двумя или тремя австрийцами и немцами поз-волили мне найти маленький населенный пункт Брюнн, около Зуля в советской зоне Тюрингии, граничащей на севере с находящейся под контролем американ-цев Баварией.

Благодаря информаторам, я знал, что Ганс Раттенхубер часто приезжал туда из Лейпцига в сопровождении своего личного советского шофера. Стало быть, у регионального управления советской контрразведки были причины, чтобы раз-решить ему ездить туда. Женщины у него там не было, значит, бывший генерал СС бывал там по причинам, связанным с его работой.

Кого он навещал? Наши средства и обязательная осторожность не позволяли нам вести постоянное и более близкое наблюдение. Лишь намного позже я узнал причины визитов: У Генриха Мюллера была база, и, возможно, даже ме-стопребывание в Брюнне.

18.2. Раттенхубер под микроскопом

Благодаря российским журналистам, которые получили доступ к советским ар-хивам в Москве, мы можем восстановить путь его напарника Раттенхубера, по-сле того как он, покинув бункер Имперской канцелярии во главе одной из групп, оставил Мартина Бормана на мосту Вайдендаммбрюкке. Раненого в ногу осколком снаряда, его несколькими часами позже взял в плен советский пат-руль. Затем Раттенхубера незамедлительно отправили в Бутырскую тюрьму в Москве. Даже если он заранее, благодаря своей договоренности с Мюллером, заключил соглашение с советскими разведывательными службами, само собой разумелось, что Абакумов хотел бы пополнить с его помощью свои досье о нацистских тайнах.

Полковник Павел Ильяченко 9 мая 1945 года получил задание тщательно изу-чить его знания. Лаврентий Берия и его соперник Абакумов ежедневно следили за его допросами. Они весьма интересовались тем, как была организована и функционировала служба охраны фюрера, и даже как Раттенхубер обеспечивал контроль его питания. Вегетарианец, Гитлер ел только овощи, предоставленные Мартином Борманом, который привозил их ему из штаб-квартиры в Цоссене, или во время его поездок, из Оберзальцберга.

События, которые происходили в бункере в течение последних дней, заполняли страницу за страницей. Раттенхубер, например, подтвердил, что Герман Фегеляйн, зять Евы Браун, попытался сбежать и был расстрелян Генрихом Мюлле-ром по приказу Гитлера.

Знания о сексуальной жизни фюрера также возбуждали любопытство Берии. Раттенхубер уверял, что он этим не занимался, но, по ходу вопросов, он пере-бирал то, что он знал о присутствии при фюрере некоторого количества актрис, таких как Дита Парло, Марта Харелль, Ольга Чехова, Марика Рёкк. Для допра-шивающих его точка зрения представляла интерес, дополняя и подтверждая то, что они уже знали о поведении и действиях этих молодых женщин, так как они работали на Москву! Тем не менее, им нужно было удостовериться, что никто из них не играл двойной роли.

В начале 1946 года Раттенхубер был отправлен в Лейпциг, где Абакумов, по советам Мюллера, решил создать немецкую базу на службе советской контрраз-ведки. Сначала для работы внутри советской оккупационной зоны, но посте-пенно все больше и больше направленной на проникновение в немецкую и со-юзническую администрации Западной Германии.

Генерал Рудольф Бамлер контролировал весь процесс из Карлсхорста (до 1951 года). Мюллер и Раттенхубер особо занимались последовательными приорите-тами «немецкого бюро» Абакумова: вначале сортировать научный персонал, полезный для всего диапазона советского вооружения; затем, начиная с осени 1946 года, отбирать или обучать кадры немецкой полиции и администрации ГДР; в то же самое время ставить на ноги восточногерманскую службу разведки и контрразведки, которая, между прочим, должна была послужить моделью для аналогичных спецслужб, которые Москва организовывала в странах, ставших ее сателлитами. И, наконец, обучать агентов, которые готовились для заброски в Западную Германию: как мнимые беглецы из советских лагерей, фальшивые перебежчики, маленькие люди, не зарегистрированные ни в каких архивах и способные поступить на службу и делать карьеру в западногерманских учреждениях.

В чешских провинциях были созданы секретные учебные центры, подчиненные одновременно Раттенхуберу и Мюллеру.

Например, в Хомутове, Карловых Варах, Хебе, Марианске-Лазне. Автор отыскал и определил их назначение в 1946 году, не подозревая, что все их тогда кон-тролировал Гестапо-Мюллер. Какими бы ни были его ошибки в деталях, умыш-ленные или нет, именно Вильгельм Шмитц в своих донесениях в марте 1950 года сообщил американской контрразведке о существовании этого аппарата.

18.3. Первые агенты отправляются на Запад

Один из отчетов Шмитца и «Грюнвальда», датированный 8 марта и дополнен-ный 10 марта 1950 года, всего около шести страниц с простой разрядкой между строк, иллюстрирует советско-немецкую работу в ту эпоху, когда весь мир на Западе думал, будто Раттенхубер прозябает где-то в сибирском лагере.

В нем сообщалось о контактах бывшего высокопоставленного чиновника Глав-ного управления имперской безопасности Альфреда Петера Мартина, который для Мюллера — названного по имени, но обозначенного как житель Праги — установил контакты в западной зоне Германии, в частности, в Берхтесгадене и в Линце в Австрии, с тремя другими людьми, чтобы «подключить» их к Раттен-хуберу.

Двойной агент «Грюнвальд» называет в Берхтесгадене имя бывшего государственного советника немецкой уголовной полиции доктора Фогеля в качестве одного из связников между Мартином и Мюллером, и бывшего генерала СС Вальтера Штаудингера, который тогда жил в Мюнхене. Этот последний 4 марта 1950 года якобы вступил в контакт с сыном Гестапо-Мюллера, Райнхардом, ро-дившимся в 1927 года, следовательно, сейчас уже в возрасте 23 лет.

Кто же такой этот Мартин? Бывший штурмовик (СА), замешанный в 1937 году в изготовление досье, сфабрикованного Гейдрихом, чтобы скомпрометировать маршала Тухачевского в глазах Сталина. Фальшивка, в создании которой участ-вовал и Гестапо-Мюллер.

Впоследствии Мартин блестяще сражался в истребительной авиации. Но, полу-чив ранение накануне окончания войны, он пошел на службу в полицию в зва-нии государственного советника уголовной полиции. Он знал Мюллера с 1937 года.

Штаудингер тоже работал с Мюллером до апреля 1945 года. Донесения амери-канцам отмечают, что он поддерживал связь с несколькими бывшими сотрудни-ками СД, в особенности с неким Дирксеном, и что он мог мало-помалу несколь-ко раз болтать с Райнхардом Мюллером. Сын высшего руководителя Гестапо ему решительно сказал, «что он уже в 1944 году знал, что его отец поддерживал связь с Советами». Его это, впрочем, не смущало.

Между тем, «Грюнвальда» беспокоит — и он не скрывает этого от своих амери-канских «кураторов», что Штаудингер и Дирксен упоминали о своих параллель-ных контактах с американскими разведывательными службами, и в то же самое время с несколькими подпольными руководителями немецкой коммунистиче-ской партии. «Грюнвальд» хотел быть уверен, что он не имеет дела с провокаторами.

К сожалению, наши документы, полученные в американских архивах, нигде не содержат ответа на этот вопрос. Тем не менее, они являются доказательством существования с 1946 по 1950 год одной из сетей Мюллера в оккупационной зоне, подтвержденного уже упомянутым здесь донесением Вильгельма Шмитца от 26 февраля 1951 года, из которого следует, что Мюллер, которому помогает Раттенхубер, действительно является «дирижером» этой сети.

Несколько случаев такого рода, до настоящего времени неопубликованных, из-влеченных из наших личных досье, заслуживают того, чтобы проиллюстриро-вать проникновения или вербовки на Западе агентов описываемой нами коман-ды. Уже в конце 1946 года можно отметить появление в Кёльне, а затем в Бон-не, где концентрируются те, кто создадут правительство Аденауэра, некоей Ве-ры Шварте. Эта довольно соблазнительная Вера была арестована в конце 1944 года Гестапо как подозрительная личность, исчезла в 1945 году. Затем она яко-бы сбежала из советской зоны и появилась в английской зоне, когда каждый из западных союзников, договорившись о восстановлении объединенной западно-германской полиции и служб разведки и контрразведки, пытается навязать в руководство этих структур своих «собственных» немцев.

Лондон проталкивает в руководство BfV (БФФ, Федеральное ведомство по охране конституции, фактически внутренняя контрразведка ФРГ) Отто Йона, который вместе со своим братом вел двойную игру между нацистами и англий-ской разведкой, вплоть до неудачного покушения в июле 1944 года. Кто заста-вил назначить Веру Шварте на должность секретарши Отто Йона? Мы этого не знаем, но в 1951 году мы знали, что она была восточным агентом, на жаловании Карлсхорста. Это знал также американский офицер ЦРУ Петер Сихель, который служил в Германии с 1949 по 1952 год.

(Питер Сихель (или Сихел, в некоторых отечественных источниках также «Сайчел»), он же Петер Зихель, немецкий еврей, сбежавший от нацизма в США и работавший в УСС и ЦРУ, стал впоследствии крупным виноторговцем. — прим. перев.)

Когда в 1954 году Отто Йон уходит на Восток и в ходе театральной пресс-конференции, устроенной Советами, заявляет, что он «в ужасе» обнаружил, что правительство Аденауэра наполнено бывшими нацистами, то это дело вскоре заминают. Мюллера тогда не было в зале. Он бы громко смеялся, зная о количестве высокопоставленных нацистов, которые приступили к активной работе в обеих Германиях…

С другой стороны в Бельгии, в Люксембурге и во Франции снова выходили из тени уцелевшие члены сетей «Красного оркестра». Перешедшие на сторону СССР в 1944–1945 годах Граф, бывший глава СД в Льеже во время оккупации, и Маркс, несмотря на свою фамилию, начальник Гестапо в Брюсселе, в то время особенно защищали в Европе болгарское ответвление советских сетей. По поручительству Мюллера они реактивировали многих из них после 1946 года. Так, например, Софи Фар, которая два года спустя спокойно жила в Париже у ее по-други Ольги Хесс, на улице Лористон, дом 207. Тот же Альбер Бюидан, пропавший без вести после его неприятностей в 1947 году, но снова появившийся в 1950 году в своей парижской квартире по адресу улица лорда Байрона, 11-б. Он якобы занимался развитием телевидения. Через него можно было выйти на фирму «Sofimex», а уже через нее на семь или восемь торговых фирм, создан-ных в Европе. Все они служили прикрытием для агентов, либо напрямую управляемых КГБ, либо тех, кем манипулировала команда Мюллера и Раттенхубера.

Их деятельность тогда была обнаружена автором, но только десятью годами позже различные следы и несколько документов привели к этой команде, а не только к аппарату советской разведки.

Одним из наиболее красивых успехов этого восточногерманского тандема — о котором, однако, никогда не говорил Маркус Вольф — было, без сомнения, про-никновение его с 1947 по 1951 год в разведывательную службу Райнхарда Ге-лена, когда его организация стала Федеральной разведывательной службой (BND), под опекой правительства Бонна и с поручительством западных союзни-ков.

Либо как «беглецы» из советских лагерей, либо как освобожденные и отослан-ные на Запад, так как Холодная война, несмотря на спорадические вспышки, немного стихала, десяток бывших высших офицеров Абвера, СД, Гестапо суме-ли, ручаясь один за другого, закрепиться в службах безопасности Бонна.

Вашингтон и Лондон испытывали жажду по информации о Советском Союзе, его структурах, и о странах, ставших советскими сателлитами. Тут-то и появились специалисты в данном вопросе: Ганс Клеменс, Вилли Крихбаум, и другие истинные эсесовцы. И лишь намного позже обнаружится, что их нацизм скрывал их работу для Гестапо-Мюллера или для «советских» немцев в берлинском Карлсхорсте.

18.4. Панцингер и Паннвиц возвращаются на Запад

В 1955 году в своем огромном великодушии Москва отправляет в Западную Германию примерно тысячу военнопленных, в знак благодарности канцлеру Аденауэру за установление дипломатических отношений с СССР. Следовало бы предположить, что западногерманская контрразведка заинтересуется не одним из них, особенно, когда речь идет о таких бывших специалистах как Фридрих Панцингер или Хайнц Паннвиц, ключевых фигурах знаменитой зондеркоманды, занимавшейся «Красным оркестром».

Старый компаньон Мюллера с 1919 года, Панцингер, бывший начальник Гестапо Берлина, был также его ближайшим помощником до начала 1944 года в руко-водстве перевербованными советскими агентами или теми, кто выдавал себя за таковых. Однако Панцингер никого не интересует, хотя он был кем-то вроде почетного пленника, консультировавшего время от времени людей генерала Абакумова. И вскоре после его возвращения он появляется в кулуарах БНД. Именно Хайнц Фельфе, бывший сотрудник Генриха Гиммлера, ввел его туда. Ведомство по охране конституции и пальцем не шевелит. Полковник Отто Ваг-нер, иногда консультировавший Райнхарда Гелена, напрасно удивляется роли Фельфе, возглавившего отдел III F (контрразведка БНД), и присутствию Пан-цингера. В его глазах, они, само собой разумеется, двойные агенты.

Но Фельфе был разоблачен как советский агент только через шесть лет. Он связывался с Востоком чаще всего с помощью тайника, расположенного, как бы случайно, неподалеку от Брюнна.

(Фельфе был арестован в 1961 году и в 1963 году приговорен к четырнадцати годам тюрьмы. В 1967 году он был освобожден и уехал на Восток. Он всегда, даже после объединения Германии, с гордостью говорил о своей работе на Советы. Боннское прави-тельство всегда преуменьшало масштаб его измены. — прим. автора. (Фельфе был осво-божден не в 1967, а в 1969 году в ходе «обмена шпионами». — прим. перев.))

«Делу Фельфе» было посвящено несколько книг, но в них никогда не было ни слова, ни намека о его связях с Гестапо-Мюллером или Раттенхубером после 1945 года. Благодаря советским архивам, к которым смог получить доступ «Кент»-Гуревич, мы, в любом случае, имеем документальные подтверждения того, что Панцингера в феврале 1947 года допрашивали в здании министерства государственной безопасности, и в другой раз — на Лубянке, 29 июня 1951 года. Существенная причина этой смены места допросов состоит в том, что в июне 1951 года Абакумов был только что снят с его должности, и его самого допра-шивали полицейские из клана Берии.

Именно потому, что Абакумов сначала попал под подозрение, а затем был арестован 12 июля, в австро-германском отделе, куда в тот момент переводят Пет-ра Дерябина, проносится слух, что Мюллер арестован.

(По данным «Пита» Бэгли, которому об этом рассказывал перебежчик Петр Де-рябин. — прим. автора.)

В действительности Мюллера неоднократно допрашивают, потому что, согласно правилам, раз его покровитель оказался в тюрьме, то все его подчиненные или протеже должны подвергнуться тщательным допросам. Доказательством, что Мюллер был в тот момент свободен, служит для нас тот факт, что в 1951 и 1952 годах, по крайней мере, до осени, он еще циркулирует между Брюнном, Лейпцигом, берлинским Карлсхорстом и Москвой. Под подозрением Абакумов или нет, но знания Мюллера о немецком персонале, его сеть информаторов в ФРГ и в нескольких других странах, всегда необходимы, так же как знания его быв-ших прямых подчиненных, вроде Хайнца Фельфе, который до 1958 года при-крывает Панцингера и других внедренных агентов. Панцингер покончит с собой в 1959 году, и Бонн так никогда окончательно и не понял мотивы его самоубийства. Хайнц Паннвиц выпутался из этого лучше. Он без большого шума снова обрел положение в западногерманском обществе. Паннвиц стал уполномочен-ным банка, специализировавшегося на международных торговых сделках. На этой должности он в 1959 году вел для фирмы «Helvetia» переговоры о больших поставках вольфрама с испанскими собеседниками. Любопытное совпадение: один из его визави принадлежал к сети Сарагосы…

(Дело Панцингера остается окутанным пеленой тайны. В 1959 году Хайнц Фельфе со-общил генералу Гелену, что Панцингер во время войны участвовал в операциях против евреев, а это может осложнить отношения между западногерманской разведкой и аме-риканцами. В действительности Фельфе знал, что он и сам под подозрением и боялся, что Панцингер его выдаст. Перебежчик Михал Голеневский сообщил нам, что на самом деле это он назвал имя Фельфе в одном из своих донесений, секретно переданных аме-риканскому посольству в Берне, перед тем, как он сам ушел на Запад.

Панцингер не имел никакого отношения к подозрениям, нависшим над Фельфе. Един-ственный документ, который наш коллега Томаш Мянович нашел в федеральном архиве в Людвигсбурге, это его сообщение об его связях с Мюллером после 1919 года. За не-сколько часов до нового допроса у него дома Панцингер совершил самоубийство. В немецких архивах нет этому никаких объяснений. — прим. автора.)

18.5. Конец Абакумова

Что же случилось в 1951 году, когда Абакумова внезапно посадили под домаш-ний арест, затем окончательно отправили в тюрьму? Это необходимо знать, что-бы понять, в каком змеином клубке оказывается Гестапо-Мюллер. Хотя клика вокруг Абакумова в этот момент и начинает широкомасштабную операцию в ан-тисемитском духе, но она не является единственной. Так как по своей обычной привычке Сталин играет на целой клавиатуре амбиций и оппортунизма. Что-то вроде повторения чисток довоенного периода уже бушует в Москве, зародив-шись в восточноевропейских столицах.

Жертвами их стали руководители партии, которые принадлежали к сетям Ко-минтерна, но не присоединились к позиции Москвы в 1939, не поехали туда, а боролись в других местах, и очень многие среди них были евреями. Будь то ти-тоисты, троцкисты, сионисты.

Не следует сомневаться в роли Абакумова в этой истории. Он сам выдал себя в служебной записке от 12 октября 1946 года, жалуясь «на националистские про-явления внутри Еврейского антифашистского комитета».

Спустя немногим более двух лет был убит актер и режиссер Соломон Михоэлс, председатель этого Комитета и руководитель Московского государственного ев-рейского театра. Ликвидацию Михоэлса организовали первый заместитель ми-нистра Абакумова Сергей Иванович Огольцов и его помощник, министр государ-ственной безопасности Белоруссии Лаврентий Фомич Цанава, действовавшие по приказу Сталина. Потому что, как мне сказал об этом Артур Кёстлер, это был знак того, что, даже признав Государство Израиль, Сталин собирается разыг-рать арабскую карту. И это не могло не нравиться Мюллеру, так как он внедрил своих людей в немецкие круги Каира и Дамаска в 1948–1949 годах. Людей, ко-торые в 1952 и 1953 года часто пытались физически устранить (приписывая эти акции израильской разведке Моссад) немцев-антикоммунистов.

(Данная версия убийства Михоэлса (автор ссылается здесь на книгу американки Эми Найт «Берия, первый помощник Сталина») является, хоть и самой распространенной, но лишь одной в ряду нескольких других. — прим. перев.)

Пока в СССР бушует чистка, Берия, Маленков, Хрущев и другие пытаются осед-лать эту волну, и одновременно подпитывают в кулуарах партии кампанию для дестабилизации положения Абакумова. Ветераны Центрального комитета уве-ряют, «что он не смог уничтожить измену в армии» во время войны и после нее, однако, не уточняя при этом, ни кто совершил измену, ни какую именно… Другие обвиняют его в том, что он своими эксцессами в ходе послевоенных чисток спровоцировал в странах Восточной Европы возрождение антисоветского национализма.

Как обычно, когда Сталин хочет освободиться от докучливого человека, такие слухи никогда не появляются случайно. Виктор Абакумов нейтрализован, затем уничтожен. Он не знал того, что один из его заместителей, Михаил Дмитриевич Рюмин, начальник следственной части в министерстве государственной без-опасности, втайне работал против него с весны 1951 году. В следующем июле Рюмин оказывается одним из главных обвинителей Абакумова, и доходит до того, что выдумывает, будто тот был тайным руководителем сионистской орга-низации!

И вот ирония в конце этого клубка интриг: как только Абакумов предан суду, сам Рюмин арестован. Его расстреляют в 1954 году, в одно время с тем, кого он предал; С.И. Огольцов, который был первым заместителем министра госбез-опасности и на короткое время сменил Абакумова в качестве временно испол-няющего обязанности министра, уволен с этого поста несколько месяцев спустя. Его сменил Семен Денисович Игнатьев.

Семена Игнатьева, в свою очередь, отстранит Лаврентий Берия в апреле 1953 года, когда он начнет свое восхождение к высшей власти, ставшее для него ро-ковым.

18.6. Побег Гестапо-Мюллера

Восхищению Мюллера советским тоталитаризмом эти события нанесли сильный удар. Он чувствует, как превращается в подозреваемого, что существенно ме-няет положение. Его много раз допрашивают, но в тюрьму не заключают, и он продолжает служить своим новым хозяевам, среди которых Александр Корот-ков, который, руководя всемирной сетью нелегальной разведки, определил ме-стонахождение многих агентов Мюллера и остается единственным, кто может разобраться в «немецком направлении».

Мы не знаем точной даты, когда Мюллер решил сбежать. Все-таки он очень осторожен, он действительно слишком много знает о советских методах, чтобы полностью порвать с Москвой. В октябре 1952 года, на заключительном заседа-нии XIX съезда КПСС, полностью инсценированного Сталиным, он увидел, что никого из его контактов в МГБ больше не было среди членов и кандидатов в члены Центрального комитета. Знак того, что группа Абакумова отстранена от власти. Вместо этого, в святая святых вошло непривычно много офицеров внешней разведки НКВД и МВД! Итак, произошла смены команды, тогда как Ко-ротков — единственный человек, кто знает его лично. Следовательно, он единственный, кому Мюллер перед своим исчезновением сообщает о способах, что-бы связываться с ним за границей.

Где? В Южной Америке. Там у Мюллера не будет недостатка ни в надежных убежищах, ни в спрятанных ценностях, которых достаточно, чтобы не иметь финансовых затруднений. И это также единственный континент, где легко ускользнуть от преследования.

ГЛАВА XIX

19.1. Иван Серов Рудольфу Бараку: «Похитьте Мюллера!»

Из чего исходит наша уверенность, что Гестапо-Мюллер находится в Южной Америке? Из того, что весной 1954 года генерал Иван Серов приказывает Рудольфу Бараку: «Похитьте его и доставьте живым!» В апреле того года Серов был назначен председателем КГБ. Барак был уже несколько месяцев заместите-лем премьер-министра Чехословакии и министром внутренних дел, отвечающим за деятельность разведывательных служб.

Южноамериканский след уже давно сам собой напрашивался в ходе наших исследований. Перебежчик Йозеф Фролик, чех, сбежавший в 1969 году в США, принес с собой сотни данных о кадрах, технике и методах разведывательных и контрразведывательных служб Праги. Данных настолько важных, что Ричард Хелмс, директор ЦРУ, однажды приветствовал его в своем офисе словами: «Джо, вы буквально поставили на колени эти разведывательные службы!»

Восемь лет работы в спецслужбе вызвали у Фролика смертельное омерзение, потому что беззакония, провокации, произвол характеризовали среду, из которой он, в конечном счете, сбежал. Неужели на самом деле нужно было бороться с нацизмом, чтобы получить нечто еще худшее, с высшей кастой, цепляющейся за свои привилегии и неудержимо издевавшейся над народом. Фролик на сотнях страниц своих показаний, в том числе и во время слушаний перед специальной комиссией Конгресса США, уверял, что Генрих Мюллер действительно попал в Южную Америку после 1945 году.

В своей книге «The Frolic Defection» («Побег Фролика»), появившейся в 1975 году, он утверждал, что Рудольф Барак в 1955 году вытащил Мюллера из его логова и вернул на Восток. Следовательно, именно Барак был тем человеком, с которым надо было встретиться, чтобы прояснить это дело, однако, он исчез в 1962 году. Было известно лишь то, что во время невероятного кризиса Барак, оппозиционно настроенный к тогдашнему чехословацкому президенту Антонину Новотному, прямо на заседании центрального комитета обвинил его в том, что тот, когда был заключенным у немцев, работал на нацистов во время войны, и в настоящее время защищает многих из них и их бывших коллаборационистов в стране. Новотный тут же приказал бросить его в тюрьму.

Чтобы понять реакцию Барака, нужно знать, в каких условиях он дошел до вершины иерархии Праги, почему Серов обратился к нему в 1954 году, и как он сам себя поймал в ловушку, раскрыв только тогда тайны договоренностей и да-же германо-советского сотрудничества после 1945 года.

Ни с ним, ни с его окружением невозможно было связаться, даже во время Пражской весны, хотя прошел слух об его освобождении из коммунистической тюрьмы. А затем письмо его сына Павла однажды пришло ко мне в Париж. Он просил о встрече под предлогом беседы о моей книге о ГРУ. Во время разговора Павел внезапно сказал мне, показывая на одну из моих ссылок, где я упоминал о похищении Мюллера в 1955: «Сейчас мой отец может вам об этом расска-зать!»

Ниже следует запись моих бесед с Рудольфом Бараком и его сыном в Праге, и мои подтверждения его слов, полученные в ходе расследований, затянувшихся почти на тридцать лет.

19.2. Безграничная советизация

Давайте сначала представим себе проблему, которая возникла в Москве, когда Мюллер воспользовался раздорами вокруг Сталина и его смертью 1 марта 1953 года, чтобы прервать все прямые контакты с Советами и их людьми. Бамлер в Карлсхорсте, Раттенхубер в Лейпциге, и их сеть бывших нацистов, либо дей-ствующих в ГДР, либо внедряющихся в ФРГ и страны НАТО, внезапно оказались похожими на обезглавленных птиц. Мюллер был ходячей картотекой, живой памятью, дирижером сверхсекретного аппарата, который подчинялся специаль-ному советскому подразделению, обосновавшемуся в Легнице вблизи от поль-ско-чехословацкой границы и под кодовым обозначением «ODRA» управлявше-му советско-немецкими тайными делами. Он был единственным человеком, ко-торый знал ключевых людей, их прошлое, их слабости, их подноготную, знал достаточно, чтобы полностью избежать двойной игры с их стороны.

(Гипотетическая шпионская сеть ODRA (Одра — так по-польски называется река Одер) упоминается в западных источниках исключительно в контексте обвинений со стороны ряда ультраправых американских общественных деятелей и журналистов (прежде все-го, Гэри Аллена) в адрес американского политика Генри Киссинджера. Его обвиняли, что он, мол, был советским агентом, завербованным этой самой «Одрой» сразу после войны, когда служил в военной контрразведке американских оккупационных войск в Германии. Называли даже его псевдоним — «Бор». Якобы изначально «наводка» на Кис-синджера как советского агента исходила от перебежчика Голеневского. Но никаких других подтверждений из независимых источников как факта вербовки Киссинджера, так и самого существования «Одры» за все время так и не обнаружено. — прим. перев.)

В 1954 году Рудольф Барак, благодаря сведениям, которые ему предоставили Советы, обнаруживает подземный мир, прежде ускользнувший от него. Но кем был сам Барак? Он родился в 1915 году. Когда немцы захватили его страну, он принадлежал к уже исчезнувшей сегодня гильдии метранпажей, печатников, которые могли исправлять не только ошибки в клише для печати, но также, благодаря своей культуре, возможные ошибки авторов. Оккупировавшим Чехо-словакию в 1938 году немцам такого рода специалисты не были нужны. Они отправили Барака на завод «Шкода», вблизи от Брно, где производились дето-наторы и бомбы для Люфтваффе. Как разнорабочего. Ему было двадцать четы-ре года. Он безостановочно ворчал, бродил от одного цеха к другому, пока его мастер по фамилии Бухта однажды не отвел его в сторону и не объяснил ему, что от него будет больше пользы, если он будет молчать и учиться у него мето-дам саботажа производства.

Шестидесятисемилетний Бухта был из тех, кто в 1917 году поддержал больше-вистскую революцию, но он сторонился любого прозелитизма. Он был антина-цистом, вот и все!

Но Барак, который никогда не был коммунистом, обнаруживает в 1944 году, что Бухта был внедрен советской разведкой, и что у него в Красной армии было звание полковника. Его начальником был другой «крот», В.В. Карякин, который в течение войны руководил теми, кого Москва сбросила на парашютах в 1943 году, чтобы подготовить приход коммунистов к власти. Среди них были Карол Шмидке, Рудольф Сланский, Карол Бацилек, между прочим, руководители пар-тии с 1945 года.

Карол Бацилек, неистовый сталинист, с 1946 по 1950 год участвовал «не в ком-мунизации, а в советизации страны», как говорил мне Рудольф Барак, который вначале, так же как и многие другие, полагал, что чехи должны строить «ком-мунизм по-чешски», впрочем, как и все остальные: румыны — по-румынски, по-ляки — по-польски, венгры — по-венгерски.

Бацилек был министром внутренних дел в 1952 и 1953 годах, когда очищения, которыми руководил Абакумов в странах Восточной Европы, а затем в СССР, достигли своего апогея, даже если Абакумов тем временем уже сам оказался в тюрьме.

19.3. Поверхностное смягчение

Смерть Сталина, казнь Лаврентия Берия, затем стабилизация власти вокруг Ни-киты Сергеевича Хрущева, который не отрицает коммунизм, но мечтает о дру-гом коммунизме, предполагают кадровые изменения, как в Праге, так и в Москве. К счастью, если можно так сказать, Бухта, Карякин и их друзья влия-тельны в течении «хрущевцев», когда демократия, сводившаяся только к дикта-тору и к его клану, переходила в демократию, расширенную до пирамиды пар-тии. Как я написал в моей книге в 1969 году («Путь к власти в СССР. От Ленина до Брежнева»), страх ушел из Кремля. Иерархи могли теперь дискутировать между собой, не опасаясь убийства или ссылки… за исключением эпизодиче-ских спазмов…

В Праге Бацилек был тогда понижен в должности до поста первого секретаря Коммунистической партии Словакии. Через двадцать три дня после смерти Ста-лина, реформаторы в Москве воспользовались временным правлением Берии, чтобы поставить Рудольфа Барака на должность заместителя председателя Со-вета Министров и заместителя министра внутренних дел. Здесь сыграло свою роль своеобразное братство между бывшими настоящими советскими бойцами и настоящими чешскими борцами сопротивления. Это объясняет, кстати, и от-странение, затем отзыв в Москву Абакумова и его людей, в то время как в Праге Алексей Дмитриевич Бесчастнов, ветеран спецслужб и «куратор» Бацилека, был переведен в Венгрию, где послом тогда был Юрий Андропов, будущий руково-дитель КГБ.

Полковник Прхал, который был заместителем Бацилека, отстранен. Барак тот-час же принимает меры, которые объясняют то, почему сталинисты в партии отомстят ему в 1962 году. Вначале он отменяет систему под названием «Kamen» («Камень»), изобретенную Бацилеком и Прхалом. Они приказали в нескольких точках австро-чехословацкой границы с помощью перемещения пограничных столбов создать «ничейную землю». Те, кто каждый месяц сотнями пытались сбежать на Запад, попадая за ложную границу, думали, что они уже в свобод-ной стране, и осведомители незамедлительно сообщали о них. Тут же появля-лась полиция. Арестованных отправляли в Гулаг или пытали в тюрьмах.

Новые поколения часто не знают, что система пыток, в которой упрекают грече-ских «черных полковников», чилийскую или аргентинскую полицию, француз-скую армию в Алжире, даже ЦРУ, родилась в 1919 с первым Гулагом, созданным Лениным и Троцким, продолжалась непрерывно в течение 1930-х и 1940-х го-дов при Гитлере, при Сталине, при Тито, как и при всех коммунистических ре-жимах после 1945 года.

Принятые Рудольфом Бараком меры, включая отмену операции «Kamen» и за-прет пыток, объясняют ненависть по отношению к нему со стороны пражских «нормализаторов» после 1962 года. Во главе их Любомир Штроугал, который сменит Барака на посту министра внутренних дел. Эти меры означали смягче-ние режима. Делая это, Барак пользуется своими связями в окружении Хруще-ва, мгновенно оседлав волну новой политики Кремля, который в то время очень старался продемонстрировать свое дружелюбие Западу, и в особенности амери-канцам.

Те, кто должен был присматривать за Бараком, высшие офицеры КГБ Фотий Ва-сильевич Пешехонов и Павел Николаевич Медведев позволяли ему делать то, что он хотел. В конце концов, эта политика вписывалась в рамки ослабления напряженности между Востоком и Западом. Но кроме того Барак по истечении нескольких месяцев дал понять, что он хочет направить все свои усилия на внешние, коммерческие или тайные дела, предоставив одному из своих заме-стителей заботу о внутренних делах.

У Барака был хороший нюх: в Москве Иван Серов, председатель КГБ с апреля 1954 года, хотел именно этого: использовать коммерческие сети Праги в мире, и особенно в Южной Америке, чтобы осуществить операцию, которая до сего дня осталась одной из самых секретных за всю коммунистическую эпоху.

(Фотий Васильевич Пешехонов проявил на практике свои чекистские таланты еще до 1945 года в Эстонии, где он впоследствии стал замминистра внутренних дел. Когда его перевели в Восточный Берлин, он там встретил Медведева. В 1954 году их обоих направили в Чехословакию на несколько лет. Его предше-ственника Алексея Дмитриевича Бесчастнова позднее отправили представите-лем КГБ на Кубу, где он присматривал за Раулем Кастро. Затем он стал предсе-дателем КГБ Узбекистана. Он вышел на пенсию в 1986 и умер в 1998 году. — прим. автора.)

19.4. Сближение и похищение

Даже если сам генерал М.Г. Грибанов, специалист по похищениям, совершен-ных в западных зонах Германии и не только, принимал участие в подготовке операции, готовившейся против Мюллера, то осуществить это похищение, не оставляя следов, было, тем не менее, очень нелегко. Люди из советской раз-ведки говорили как можно меньше и о своих прежних связях с Мюллером и о своих способах связи с ним, по крайней мере, с помощью курьеров, до того, как он порвал с ними. Полное молчание также об их агентах в Аргентине, в Брази-лии, в Парагвае, в странах, в которых Мюллер перемещался безостановочно и, разумеется, непредсказуемо. А ведь ситуация не терпела отлагательства.

(«Генерал М.Г. Грибанов», упомянутый автором, вызывает вопросы. Известен генерал КГБ Олег Михайлович Грибанов (1915–1992). В 1951–1953 годах — заместитель началь-ника Второго главного управления МГБ СССР (управления контрразведки), после смерти Сталина и устранения Берии Грибанов переметнулся на сторону Хрущева, и стал заме-стителем начальника Первого главного управления МВД СССР (управления разведки); на этом посту находился до 1954 года, когда стал заместителем, а с 1956 года — начальником Второго главного управления КГБ при Совете министров СССР (управления контрразведки). Также известен Михаил Григорьевич Грибанов (1906–1987), советский дипломат, присутствовавший при подписании акта о капитуляции Германии, участник Потсдамской конференции. В описываемое автором время он работал в МИД СССР, а в 1956 году был отравлен послом в Норвегию. Вероятно, автор спутал инициалы двух од-нофамильцев, «совместив» дипломата с чекистом. — прим. перев.)

По сведениям КГБ, Перон утрачивал свой престиж, тогда как тайное влияние ЦРУ в Аргентине становилось все сильнее. Американцы пытались противодей-ствовать усилению позиций коммунистической партии, после того как Перон для укрепления своих договоренностей с СССР включил в свое окружение не-сколько деятелей, рекомендованных ему Москвой. Генералу угрожало отстра-нение от власти (его действительно в 1955 году свергнет хунта, более дружественно настроенная к Вашингтону). Но ведь именно перонистское окружение явно защищало немецких эмигрантов, большая часть из которых вышла из се-тей Бормана и Мюллера. Следовательно, рухнула бы целая система прикрытия просоветских нацистов. Но, как говорил Серов, «катастрофа в том, что Мюллер совсем перестал входить в контакт с кем-либо из наших, и со времени смерти Сталина не только не приходил больше на встречи с нашими сотрудниками, но даже уже не отвечает на наши письма». Москва опасалась, чтобы ЦРУ не при-брало его к рукам, или чтобы Мюллер сам не решил пойти на переговоры с американцами.

Тогда проходят несколько согласований между советской стороной: Иваном Серовым и Александром Коротковым, и чешской стороной, где рядом с Бараком присутствуют его личный секретарь Властимил Ениш, его помощник по опера-циям разведывательной службы Ярослав Миллер; начальник отдела кадров в министерстве внутренних дел Карел Комарек; и майор Мирослав Нацвалач, специалист по похищениям и тайным эвакуациям.

По-видимому, у Мюллера были более или менее постоянные связи в регионе между Кордовой, Корриентесом, на границе Парагвая, или еще Посадасом, тоже приграничным городом. Следовательно, нужно было определить места перехода или пребывания Мюллера; предусмотреть идеальное место, чтобы взять его без следов и без свидетелей; проникнуть в среду тех немногочисленных немцев, с которыми он встречался и уже через них войти в его личное окружение.

«В общей сложности, уточнил для меня Барак, операция объединила сто-сто десять человек, среди которых было несколько немцев и венгров, которые го-ворили на испанском языке. Чтобы замаскировать их роль, мы значительно увеличили наши торговые связи с двумя или тремя странами, среди которых была и Аргентина. Грузовыми судами и самолетами мы поставляли им не только запасные части для их промышленности, машины и оборудование, но даже за-воды «под ключ». Эти действия предполагали постоянное челночное переме-щение оборудования и персонала. Наши два самых больших завода, «Českomoravská Kolben-Daněk» в Праге и «První brněnská strojírna» в Брно были в авангарде этого коммерческого расширения, которое потребовало отправле-ния на место специализированных рабочих, механиков и инженеров. Разумеет-ся, мы включили наших агентов в этот круг. Ответственные лица в этих группах получили документы и материалы о «гестаповцах» и других беженцах, и на тех, кто уже работал для наших специальных служб.

Нужно было избежать случайных пересечений и взаимных помех с агентами, которых использовали в тех же местах КГБ или ГРУ, и это было нелегко, так как Серов старался нам об этом не говорить.

В то время я понял значимость роли, которую уже давно в немецких делах тай-но играл Коротков.

— А Моссад?

— Их агенты сильно волновались. Наше ответственное лицо в Аргентине получи-ло несколько очень полезных сведений, поскольку было условлено, что мы ре-гулярно будем обмениваться информацией. Разумеется, наша охота на Мюллера 245

должна была оставаться для них абсолютной тайной. Наш способ действий, несомненно, послужил примером для Моссада, когда его люди пятью годами позже похитили Эйхмана. Впрочем, в Моссаде задавались вопросом, почему у их людей в Южной Америке был приказ не трогать ни Бормана, ни Мюллера.

(Несколько бывших участников команды Моссада, участвовавшие в похищении Эйхмана, потом рассказывали, в частности, в швейцарских газетах, не особо настаивая, о таком приказе. — прим. автора.)

В любом случае, во время нашей операции утечек информации не было. Ее не-сколько облегчало то, что в 1954–1955 годах некоторые бывшие сотрудники СД и Гестапо жили на широкую ногу, они либо стали руководителями фирм, куп-ленных лет десять назад за счет вывезенных в Аргентину денег Рейха, либо владели ресторанами, отелями, частными домами — все это было приобретено на подставных лиц. Мы, между тем, сблизились также с некоторыми из редких немецких эмигрантов, с которыми Мюллер виделся время от времени. И, вот вам, Мюллер собственной персоной. Вопреки всей своей осторожности он ино-гда позволял себе пропустить стаканчик с соотечественниками, особенно в Кор-дове. Наши техники и механики, «поддельные» или настоящие инженеры смог-ли даже проникнуть в этот круг, наиболее близкий к нему.

После десяти месяцев, мы, наконец, знали о двух или трех укромных местах, где его можно было взять. Еще было нужно, чтобы кто-то посторонний не со-рвал наш сценарий, когда придет время действовать. Наш метод сводился к то-му, чтобы подсыпать в его напиток — мы знали, какой он предпочитает — нарко-тик, который бы его усыпил или, как минимум, опьянил бы в достаточной сте-пени, чтобы его, как перебравшего клиента, можно было отвести к машине. Там бы ему тогда сделали укол, чтобы полностью усыпить, и погрузили бы в грузо-вой самолет, который должен был вернуть назад в Чехословакию бракованные детали. В группу, ответственную за эту фазу операции, включили и врача. Се-ров требовал доставить его «живым».

И однажды вечером нам, после двух ложных тревог, улыбнулся случай. Мюлле-ра доставили на аэродром, где находился самолет нашей службы. Он лежал в довольно просторном упаковочном ящике, который за все время полета откры-ли только один раз. Вот так Гестапо-Мюллер и прибыл в Чехословакию. На ма-шине скорой помощи его отвезли в тюрьму в пражском районе Рузине. Майор Нацвалач от начала до конца контролировал эту последнюю фазу операции. Мюллер проснулся как от долгого сна после хорошей попойки! Он как хищник ходил кругами по своей камере, и продолжал протестовать вплоть до кабинета, где я попытался его допросить…

19.5. Конец «великого полицейского»

Мюллер отказывался говорить. Как только осмелились так обращаться с ним, с ним, бывшим великим полицейским Великогерманского Рейха? Он согласился бы общаться только как равный с равным. Барак с полным правом мог ему ска-зать, что он на самом деле был начальником чехословацкой разведки, но Мюл-лер упорствовал. Когда Барак протянул ему пачку сигарет, он ею воспользовал-ся и забрал себе, даже не поблагодарив. На самом деле он хотел «говорить» только с советскими, это было более чем ясно, и у Барака скоро было и доказа-тельство этому.

«Не ломай себе голову, говорит ему два дня спустя главный советник СССР Пе-шехонов. Мюллер уже давно из наших (очень знакомое слово: «наши»). Он долго работал для нас, и он, разумеется, еще поработает. Впрочем, Москва по-сылает кого-то, чтобы заняться им».

Если в Южной Америке утечек информации не было, то они были в Праге, так как коллеги Барака в Восточном Берлине, в Будапеште и в Варшаве уже требо-вали встречи с Мюллером, чтобы задать ему вопросы.

«Главным образом, не позволяй, чтобы в это дело влез Эрих Мильке, говорил ему Пешехонов. У нас нет никакого доверия к этому маленькому ограниченному полицейскому. А для того, чтобы найти контакт с Мюллером, нужна тонкость…»

В Москве Иван Серов был взбешен, когда узнал, что многие уже в курсе слу-чившегося. Коротков уведомляет Барака об этом, внезапно ворвавшись в его кабинет.

«Надо было видеть выражение лица Мюллера в этот момент, рассказывал мне Барак. Абсолютно преображенное лицо, как будто он, наконец, встретил друга! Он вскочил со своего стула и, заискивая, поспешил к Короткову, которому было неловко, и который, несомненно, чтобы сразу показать ему, кто здесь хозяин и сломить его дух, беспощадно приказал надеть на него наручники. Он собирался взять допросы в свои руки. После чего было бы видно, остались ли бы еще у восточногерманских, венгерских, польских товарищей вопросы, которые надо было ему задавать.

В тот же день я понял, что Коротков — с которым я еще не был очень хорошо знаком, но который в будущем пригласил меня приехать в Сочи, когда я был в отпуске, и представил меня Хрущеву — действительно был единственным специ-алистом по немецким делам, и в особенности, по Мюллеру, с которым он под именем Эрдберга часто общался в Берлине с 1938 по 1941 год. Коротков нена-видел Эриха Мильке, в то время руководителя контрразведки (восьмое управ-ление Штази) в Восточном Берлине, и он разрешил увидеть Мюллера только одному из заместителей Маркуса Вольфа из управления HVA (восточногерман-ская внешняя разведка). Во всяком случае, будь то восточные немцы, венгры или поляки, Коротков всегда присутствовал на допросах, которые проходили в Праге, прежде чем он увез Мюллера с собой в СССР.

Коротков часто прерывал Мюллера или его собеседника. Они не должны были говорить о той или иной проблеме. Это касалось только Москвы, за исключени-ем, если речь шла о сведениях о каком-либо немце, перешедшем на службу Бу-дапешта, Восточного Берлина или Варшавы.

— Был ли Мюллер агентом СССР?

— Нет, — ответил мне Барак. Как и в случае с Борманом, это было намного тонь-ше.

Благодаря его частым беседам с Коротковым в 1955 и 1960 годах, Барак понял, что Мюллер завязал хорошие отношения с Советами между 1937 и 1939 годом. По своей собственной инициативе он время от времени передавал им перво-классную информацию на протяжении их тайных переговоров перед заключе-нием Пакта. Еще конкретнее, в 1940 и 1941 годах он почти повсюду в Европе руководил совместными операциями с командами НКВД, и вовлекал многих из своих помощников, среди которых и Эйхман (а также некий Клаус Барби, в то время трудившийся в Нидерландах, прежде чем его перевели в Лион) в актив-ное сотрудничество с советскими спецслужбами в борьбе с немногочисленными пока участниками сопротивления оккупированных стран. С начала 1943 года проблем у него больше нет, радиоигра сильно упростила связь между Мюллером и теми, кем он так восхищался. Но «большой полицейский» ошибался, если он думал, что после войны он станет кем-то вроде проконсула на службе Москвы в Европе, которая все больше и больше советизировалась. Александр Коротков был выходцем из элиты советской разведки конца 1930-х годов. Он служил больше России, чем сталинизму, от которого он, кстати, достаточно пострадал в своей семье, чтобы никоим образом не разделять его практическое воплоще-ние, особенно слепое повиновение одному человеку и его клике. И если он и был одним из лучших разведчиков по мастерству вербовки и обработки вербуе-мых, он, тем не менее, презирал в Мюллере его высокомерие, которое в дей-ствительности прикрывало раболепие и безграничный карьеризм.

К сожалению для Барака (и для автора этой книги), Коротков, который поне-многу становился все более откровенным в беседах с ним, внезапно умер в июне 1961 года во время игры в теннис с Иваном Серовым. Барак надеялся об-судить с ним и другие темы, например, тайны Абакумова или связи между Моск-вой и Борманом. Однако он однажды все-таки спросил Короткова о том, что стало с Мюллером. Коротков ответил, что они об этом еще поговорят… Все, что он знал — так как ему уже поручили заниматься другими делами — что из быв-шего шефа Гестапо вытащили все то, что было нужно для оценки и отбора немцев, внедрившихся на Запад, и что ему, во всяком случае, пока не предо-ставили свободу действий и передвижений.

Лгал ли Коротков с помощью намеренного умолчания или по долгу службы? В любом случае, он смеялся над периодически возникавшими слухами, согласно которым Мюллера якобы видели то здесь, то там…

В середине 1960-х годов из Москвы дошел слух, что Мюллера под чужим име-нем отправили в лагерь где-то в СССР — возможно в Воркуту, где он якобы по-ссорился с другими заключенными, и один из них, мол, его задушил.

Не подбросил ли КГБ специально эту версию, чтобы избавиться от отныне бес-полезной пешки, тем более, что его бывший «куратор» Коротков умер, так же как и несколько других членов его команды?

Архивы Москвы, без сомнения, когда-нибудь поставят последнюю точку в деле Мюллера.

Влюбленного в тоталитаризм Гестапо-Мюллера перемолола та самая машина, в которой он мечтал стать одним из главных ее инструментов. Каким бы ни был час его смерти, и где бы она ни произошла, смерть его не была славной. Он считал себя незаменимым, но среди двойных агентов незаменимых не бывает никогда. Смерть Бормана в январе 1959 года, смерть Мюллера в следующее де-сятилетие закрыли эту главу истории германо-советских отношений, подтасо-ванную и лживую от начала до конца, начиная с Рапалльского договора 1922 года.

19.6. Странные ловушки и очень верные поклонницы

Любопытно, что еще в 1958 году и даже вплоть до 1961 года призрак Мюллера все еще бродил за кулисами современности, либо из-за разных внешних сходств и совпадений, либо по причине действий немецких адвокатов. К ним относилось письмо, датированное 24 августа 1958 года и подписанное неким 249

французом по имени Р. Кастанье, который по просьбе немецкого адвоката Зай-больда свидетельствовал о «человечных качествах», которые Мюллер всегда проявлял по отношению к заключенным французам, друзьям или знакомым Ка-станье во время оккупации. Письмо было отправлено из Шелля, маленького го-родка в департаменте Сены и Марны.

Кастанье, например, сообщал, что по его просьбе, когда он служил посредни-ком между заключенными и немецкими властями, Мюллер освободил от очень жестких наказаний одного французского офицера, который, однако, выдал немцам систему побегов.

В 1993 году расследование в Шелле ничего не дало. Адреса больше не суще-ствовало. Некая Жанна Кастанье жила неподалеку. Она написала нам, что не имеет никакого отношения к тому Кастанье. Одному журналисту, который под-писывался именем Кастанье в 1998 году в газете «La Croix» (католическая газе-та «Крест»), мы написали письмо с вопросом, что он об этом думает. Он так ни-чего и не ответил. Небрежность или увертка?

Но по какой причине адвокат Зайбольд — который действительно знал Фридриха Панцингера — пытался собрать свидетельства в пользу Гестапо-Мюллера? Он был адвокатом не только Мюллера, официально умершего в 1945 году, но также и адвокатом швейцарского банкира Франсуа Жену, отвечавшего за интересы семьи Бормана с 1949 года…

После этого снова воцаряется молчание. О Зайбольде больше ничего не слыш-но. Зато за досье Мюллера постоянно следит 66-я группа американской военной разведки в Германии под командованием подполковника Роберта Дж. Арнольда, который, среди прочего, справляется об этом у комиссара немецкой уголовной полиции Мюнхена Вайды. Из донесений этой группы и из рапортов комиссара Вайды следует, что в глазах некоторых американцев и немногочисленных немцев Мюллер на пороге 1960-х годов все еще был жив и поддерживал пря-мые или косвенные отношения, смотря по обстоятельствам, как со своей семь-ей, так и со многими из его бывших любовниц, которые были также подругами его жены Софи, урожденной Дишнер.

(66-я группа военной контрразведки (66th Military Intelligence Group), в то время дисло-цировалась в Мюнхене. После нескольких преобразований в настоящее время называ-ется 66-й бригадой военной разведки (66th Military Intelligence Brigade) и дислоцируется в Висбадене, Германия. — прим. перев.)

В особенности Вайду интересовала Барбара Хельмут. Она действительно руко-водила секретариатом Гестапо-Мюллера. Барбара Хельмут попала в лагерь для интернированных в 1945 году, но через восемнадцать месяцев ее освободили. Барбара зарабатывала себе на жизнь как частный секретарь. Последним местом ее работы была контора одного адвоката в Мюнхене. Ее сменяющиеся адреса проживания указаны в отчетах Вайды. Среди них в 1961 году, часть помеще-ния, сдаваемого в наем у некоего налогового инспектора, по адресу Лихтин-герштрассе, дом 3. Вайда сообщает, что госпожа Айхингер из службы генерала Гелена пришла туда, чтобы расспросить ее 21 октября 1960 года.

Барбара часто видится с Софи Дишнер-Мюллер. С ней встречается также Бар-бара Фрайтаг, она же Бетти, которая была близкой подругой Мюллера до паде-ния Рейха. И еще Анни Шмидт, другая любовница Мюллера. Ее допрашивали люди из английской разведки, которые не постеснялись забрать ее коллекции фотографий.

Анни снова обыскивали в течение зимы 1960–1961 года в течение двух с поло-виной часов. У нее были обнаружены письма. Они написаны рукой Мюллера и не оставляют никакого сомнения в том, что представляли собой их отношения. Анни повторяет, что она видела Мюллера 20 и 24 апреля 1945, когда он с Шольцем и Дойчером сортировал документы на Курфюрстенштрассе. Она тщет-но пыталась связаться с ним 10, 12 и 14 мая и говорила о нем с другой из его секретарш, но заверяла, что больше никогда с ним не встречалась.

В 1960 году в досье появляется также, но только благодаря уже немецким сле-дователям, свидетельство Эрны Ш. (руководство федерального архива в Людвигсбурге отказалось назвать ее полное имя), которое положит конец ле-генде, что Гестапо-Мюллер, «человек без губ», как его иногда называли, вел-де монашескую жизнь.

Труд историка требует раскрытия самых мельчайших деталей, чтобы портрет был полным, а не полемическим или агиографическим. Является ли правильным или ложным тот противоречащий всем другим сообщениям доклад, фигурирую-щий в американских архивах, который утверждает, что Мюллер в начале 1961 года пришел на свидание к Анни Шмидт в западноберлинском районе Штеглиц, по улице Шютценштрассе, дом 4? Если эта информация точна, то Мюллер, кото-рому тогда был 61 год, остался верен своим страстям. Между тем, можно ли предположить, что КГБ, державший его под своей рукой уже шесть лет, вдруг проявит такое необычайное великодушие и предоставит ему «увольнительную» до Мюнхена? Не было ли это скорее очередным ложным следом, «обманкой», управляемой на расстоянии советской разведкой или ее посредниками в Во-сточной Германии, чтобы прощупать реакцию западных разведывательных служб? 251

(Автор действительно пишет в этом предложении о Мюнхене, хотя чуть выше называет адрес в Западном Берлине. — прим. перев.)

ГЛАВА XX

20.1. Дележка припрятанных денег в тени Аденауэра

На протяжении всей этой истории неоднократно на ум приходит вопрос: кто за-щитил Мюллера? Кто защитил Бормана? Почему и как, и на Западе, и на Восто-ке?

Мы, конечно, не будем здесь пересказывать всю внутреннюю историю Герма-нии, начиная с 1945 года, но необходимо, тем не менее, рассказать о тех ос-новных условиях, в которых за несколько лет на фоне декораций Нюрнбергско-го процесса почти одновременно родились Восточная Германия и Западная Гер-мания; и о том, что с самого начала был тайный сговор между СССР и западны-ми союзниками, чтобы избежать всего того, что могло бы доставить неприятно-сти одному или другому партнеру военного времени с 1941.

«Англичане отказались от того, чтобы преследовать военных и представителей крупного бизнеса… Советы не хотели, чтобы перед судом предстали организа-ции СС и нацистской партии…»

Это какой-то ревизионист пишет так в 1995 году? Нет, это Телфорд Тейлор, видный американский юрист, один из главных обвинителей от США на Нюрн-бергском процессе.

(Телфорд Тейлор, «Анатомия Нюрнбергских процессов. Личные воспоминания». США, 1992, французское издание под названием «Прокурор в Нюрнберге», Па-риж, 1995. — прим. автора)

Именно в этот контекст вписываются исчезновения Мартина Бормана и Гестапо-Мюллера, среди многих других обманов. Тейлор, впрочем, мог бы добавить намного больше в отношении его собственных коллег. С 1946 по 1948 год уси-ленно поддерживался и распространялся шум вокруг приблизительно двадцати обвиняемых, которых долго фотографировали то в их камерах, то перед судом. Целью этого шума было скрыть те уловки, махинации и утаивания, которым предавались все союзники.

У Лондона были свои причины, чтобы желать пощадить немецких военных, по крайней мере, некоторых из них, и еще больше — некоторых крупнейших промышленников, коммерсантов и банкиров, поскольку Англия до конца тридцатых годов — в конкуренции с американцами, французами, итальянцами и десятком других иностранных магнатов — расширяла свои соглашения с немцами. Что уж тут говорить о Москве, которая со времен тайных соглашений в Рапалло до Пак-та 1939 года способствовала воссозданию немецкой армии и военной промыш-ленности, снабжавшей обе стороны договора?

Главным образом требовалось, чтобы публичные слушания не дали обществен-ности возможности узнать об условиях финансирования нацизма, прежде всего о том, что деньги он получал отнюдь не только от крупных немецких предпри-нимателей. Одним из примеров этой инсценировки был вызов в суд не Альфре-да Круппа фон дер Болена, исполнительного директора этой фирмы, а его ста-рого, настолько дряхлого и немощного отца Густава, что судьи быстро отказа-лись его слушать.

(Его сын Альфред годом позже все же предстал перед судом. Его приговорили к пожизненному заключению, но выпустили в 1957 году. Пребывая в тюрьме, он, когда хотел, мог спокойно встречаться там со своей семьей и своими друзьями. — прим. автора.)

Это объясняет высокомерие Германа Шмитца, друга на все времена Бормана и живого воплощения концерна «И.Г. Фарбен». Он знал, что его быстро освободят в обмен на его молчание. Это объясняет также иронию Вальтера Функа, кото-рый в мае 1946 года свалил всю вину на своего заместителя и помощника Эми-ля Пуля, который был столь же уверен, что приговор ему будет носить исключи-тельно формальный характер.

(Директор и вице-президент Имперского банка Эмиль Пуль был 11 апреля 1949 года приговорен к пяти годам тюрьмы, но вышел на свободу уже 21 декабря того же года. — прим. перев.)

На скамье прессы никто не вспомнил о сообщении OWI (Office of War Information, Управление военной информации американского правительства во время войны) которое 19 июля 1944 года обращало внимание на «обеспокоен-ность швейцарских банкиров размером сумм, которые в последнее время про-ходят транзитом через их страну в направлении преимущественно португаль-ских банков». Не вспомнили также и об утверждениях нью-йоркской газеты «Herald Tribune», которая 13 апреля 1944 года уверяла, что «американские банки» хранили немецкие капиталы, и также служили местом их сокрытия уже, по крайней мере, целый год.

Знали, но молчали. Молчание стало еще более гнетущим с 1996 по 1998 год, когда кампания вокруг «нацистского золота» вдруг обрушилась не на тот или другой швейцарский банк, а на саму Швейцарию. В 1984 году англо-американский автор книги «Торговля с врагом» Чарльз Хайэм напрасно пробо-вал разбудить эти воспоминания, когда подчеркивал: «С окончанием Нюрнберг-ского процесса правду о деятельности «братства» (банкиров, промышленников, коммерсантов) постарались похоронить. Шахт, который знал, как никто другой, о финансовом положении Германии и об этих связях, устроил на суде велико-лепный спектакль. На вопросы главного обвинителя Роберта Х. Джексона он отвечал либо презрительно, либо насмешливо…»

В обмен на сдержанность советских судей, представители Запада не упоминали главным образом ни о советско-германском договоре 1939 года, ни о Катыни, «преступлении немцев», хотя они уже давно знали правду об этих убийствах, рядовые исполнители которых, такие как Василий Зарубин, еще долго враща-лись в дипломатических кругах.

20.2. Шахт, Абс, Пфердменгес, Ахенбах…

Американский еврей Джон Вейц, последний биограф Шахта, охотно верит в эти пародии на правосудие, когда отмечает, что великий финансист Рейха, мол, три раза представал перед судом, вначале перед союзниками, затем дважды перед немецкими судами, ответственными за денацификацию, был арестован, затем оправдан. Конечно, он никогда не вступал в нацистскую партию; конечно, по-сле покушения на Гитлера, его отправили в концлагерь, но там, в конце 1944 — начале 1945 годов находились также десятки других нацистов, с единственным намерением восстановить таким путем свою непорочность.

А что же, впрочем, происходило в тени, пока союзнические суды заполняли своими фальшивыми дебатами страницы международной прессы?

В 1947 году директива № 1067 американского Объединенного комитета началь-ников штабов (JCS 1067), которая предусматривала с конца 1944 года ликвида-цию немецкой промышленности, так, чтобы Германия никогда больше не могла вести войну, была выброшена на свалку. Экстремизм плана Моргентау — сде-лать из Германии исключительно аграрную страну — был забыт, ради того, что-бы удовлетворить мечты дельцов с Уолл-стрит и Сити. За генералом Уильямом Генри Дрейпером, ответственным за декартелизацию, в феврале 1947 года по-явился его зять Филип Хоукинс, который объявил об отказе от планов ликвида-ции «И.Г. Фарбен» или других трестов, вроде фирмы «Крупп», так как все они должны будут работать на восстановление Германии.

Ровно через шестьдесят дней после падения Берлина концерн «И.Г. Фарбен» возобновил работу некоторых из своих сорока семи фирм, там, где это позволя-ли ситуация и запасы сырья. Надо было обеспечивать повседневную жизнь.

Это все было бы понятно, если бы, по крайней мере, вчерашние директора не возвратились на руководящие посты или «на вторые роли», в качестве замести-телей менее известных руководящих лиц, как это случилось у «BASF», у «Bayer-Agfa», у «Höchst», фирм-наследниц, отделенных от «И.Г. Фарбен», но в дей-ствительности размещенных, как и «Даймлер-Бенц» и «Тиссен» под единой «крышей» «Deutsche Bank». Незыблемый «Дойче Банк», где снова появился его большой патрон с 1937 года: Герман Йозеф Абс, близкий друг Германа Шмитца!

В тени Люсиуса Клея, главы администрации американской оккупационной зоны, вырисовывался Пол Генри Нитце из банка «Dillon, Reed and Company», пока Уи-льям Дрейпер, бывший заместитель министра армии, возобновлял отношения с руководителями самых больших фирм Германии в трех оккупационных зонах, чтобы подготовить почву для их воссоединения, которому после 1949 года при-дало официальный характер создание ФРГ.

Один из моих американских друзей, капитан Уильям Валлацца, в 1947 году отвечавший за сектор, который окаймлял французскую зону Вюртемберга, одна-жды заметил мне: Герман Абс — финансовый советник английского верховного комиссара… Роберт Пфердменгес из группировки банкиров гитлеровских вре-мен и круга друзей Гитлера, помогает Дрейперу, Клею и другим… Генрих Дин-кельбах, бывший партнер Шмитца, руководит сталелитейными заводами в ан-глийской зоне, в американской зоне ему помогает Вернер Карп, друг барона фон Шрёдера, у которого Гитлер в 1932 году разрабатывал план своего прихода к власти… Что касается Шахта, то ты же лучше меня знаешь, чем он занимается в своей почетной тюрьме!

Я действительно это знал, потому что внедрил своих агентов в число тех, кому американские власти поручили его охрану. В своей роскошной камере Шахт со-ставлял для американцев план восстановления экономики Германии и создания новой валюты, о введении которой со следующего понедельника действительно сообщили однажды в субботу 1948 года. Так были сорваны любые возможности для спекуляции и советско-восточногерманские попытки дестабилизации эко-номики западных зон путем вливания туда миллионов фальшивых марок.

20.3. Удивительное объединение за Конрадом Аденауэром

Между тем, Шахт занимался в то же самое время и другими делами. Он поддер-живал контакт со своими друзьями из времен до падения Рейха, все из которых принимали участие в собрании в страсбургской гостинице «Мезон-Руж» и в эва-куации за границу трех четвертей состояния Рейха.

Это объясняет появление в окружении Шахта, окончательно освобожденного осенью 1948 года и уехавшего в Мадрид, таких фигур, как Отто Скорцени, ко-торый с группой постоянных приятелей из числа бывших нацистов посещал в Испании те же виллы и рестораны, в том числе и ячейку Сарагосы. Организация Бормана, законсервированная им самим, просыпалась от спячки. Теперь было нужно, чтобы ее сети и те, которые родились параллельно с ней, начали дви-гать пешки вокруг Конрада Аденауэра, которого с 1948 года намечали на долж-ность будущего канцлера первого правительства зарождающейся ФРГ.

Виднейшие фигуры банковских и финансовых кругов работали в этом направ-лении, после того как английские и американские власти взяли двух из них в качестве советников: Роберта Пфердменгеса, в контакте с командой Жана Мон-не для «ведения переговоров» о месте Германии в Европейском объединении угля и стали; и Германа Йозефа Абса, который бесшумно воссоединял банки, отделенные от могущественного «Дойче Банка» в 1945 году, и которые снова оказались в одной корзине в 1948 году.

В следующем году Герман Шмитц, его друзья из «И.Г. Фарбен», «Zefis», бывшие гауляйтеры из организации «Хакке» и, рядом с ними или вокруг них, бывшие чиновники министерства иностранных дел Риббентропа, встречались друг с дру-гом в руководящих сетях, степень единства которых дозировал Аденауэр. Отсю-да речь главного редактора большой ежедневной газеты того времени «Frankfurter Rundschau», который уверял меня в присутствии Маргарете Бубер-Нойман, что Аденауэр действительно является новым Бисмарком!

Чтобы защитить себя, Герман Йозеф Абс в 1948 году сообщил еврейским орга-низациям, что он планирует выплачивать постоянные компенсации наследникам жертв лагерей. Он уже восстановил на их прежних руководящих постах банки-ров Оппенгейма и Якоба Гольдшмидта, активами которых он управлял с 1937 года.

В течение этого времени Пол Нитце, директор планирования в Государственном департаменте, старался — ради своих бывших компаньонов «Dillon, Reed and Company» — чтобы этот банк в его интересах снова взял на себя заботу о За-падной Германии, при тех же условиях, какие были у него после 1919 года.

В 1951 году, спустя шесть лет после поражения Германии, «Deutsche Bank», который в течение всей войны заседал в Банке по международным расчетам, вернул свое первое место в ФРГ. Начиная с 1957 года, он возьмет под свой кон-троль треть западногерманской промышленности, более процветающей, чем когда-либо.

Именно Абс в 1951 году вел переговоры о немецком долге на Лондонской конференции. Абс до 1979 года принимал участие во всех западных экономических конференциях. Он умер в возрасте около 93 лет в 1994 году, увенчанный по-хвалами и почестями.

Пфердменгес, менее известный, чем Абс, был не менее его эффективен. Эти люди и, в их кильватере, Эрнст Ахенбах (во время оккупации Франции он помо-гал послу Отто Абецу в Виши и в Париже), братья Вестрик, бывший генерал Ми-хель (руководитель экономики оккупированной Франции) также сыграли свою роль с 1949 по 1959 год, прежде чем исчезнуть в тени преемников Аденауэра. Большую часть составляют друзья Ялмара Шахта. Все они в любом случае завя-зали и поддерживали столь взаимовыгодные и деловые дружеские связи и в оккупированных Бельгии и Франции, и с определенной политико-промышленной «элитой», люди которой распределились между Лондоном, Виши и Алжиром, что им нечего было бояться. Команда Жана Монне должна была прикрывать их, действуя с оглядкой. Так что в 1952 году кабинет премьер-министра Франции Рене Плевена поручил некоему Таде Диффру побеседовать с Шахтом о будущей Европе, и даже встретиться с Паулем Дикопфом, одним из секретных агентов бывшей службы безопасности Великогерманского Рейха, и со швейцарским банкиром Франсуа Жену, чтобы избежать скандалов и обогнуть подводные камни во имя единой Европы, заглушив в средствах массовой ин-формации упоминания о прошлом.

(Таде Диффр (1912–1971) известен тем, что он, француз, до Второй мировой войны колониальный чиновник, во время войны участник Сопротивления и боец армии де Голля, добровольно отправился сражаться за независимость Израиля, хоть и не имел никаких еврейских корней. Диффр прослужил в недавно образо-вавшейся Армии обороны Израиля (Цахал) 14 месяцев (с конца 1947 по 1949 год), принимал участие в боевых действиях. Вернувшись во Францию, продол-жил карьеру чиновника, служил на высоких правительственных постах в метрополии и в заморских владениях Франции.

Пауль Дикопф (его фамилию пишут по-русски также как Диккопф; 1910–1973), немец-кий полицейский, во время войны сотрудник контрразведки и разведки СД, после вой-ны один из создателей в 1951 году и президент (1965–1971) Федерального ведомства уголовной полиции (БКА), в 1968–1971 годах президент Интерпола. С 1965 по 1971 год Дикопф, будучи президентом БКА, работал также на ЦРУ. — прим. перев.)

Именно Плевен в то время разрабатывал и защищал идею отмены националь-ных армий в пользу единой европейской армии, которая служила бы наднацио-нальной Европе, находившейся еще в стадии зарождения.

20.4. Двойные и многосторонние игры под прикрытием Холодной войны

Один из успехов аппарата Бормана, и того, которым параллельно занимался Мюллер, состоял в том, чтобы внедрить своих людей в механизм правительства Аденауэра и, для Бормана, дождаться момента, когда они бы понадобились, а через них — и он сам.

Разрушенной стране, выкарабкивавшейся из хаоса поражения, была необходи-ма соответствующая администрация, чтобы служить провинциям и центрально-му правительству. Но найти высокопоставленных чиновников, компетентных и при этом без чересчур запятнанного прошлого, оказалось совсем не так легко. Конраду Аденауэру пришлось, в частности, в 1951 году разрешить, чтобы «134 бывших чиновника из ведомства Иоахима фон Риббентропа» вернулись на ди-пломатическую службу.

Не все были связаны с организацией Бормана. Мои расследования на месте определили в этом министерстве с 1956 по 1970 год дюжину персонажей из ко-манды Мюллера, которые не упускали возможности помочь своим бывшим, пока еще тайным соратникам.

Если Аденауэр был вторым Бисмарком, то его экономические и финансовые круги, само собой разумеется, служили немецкому возрождению, но в двойной игре, которая весьма удивляла тех, кто оказывался в близком окружении канц-лера. Например, Роберт Пфердменгес притворялся, будто не видел, что, про-славляя свои соглашения с союзниками и Атлантическим союзом, многочислен-ные промышленники и крупные коммерсанты продолжали поддерживать выгод-ные и незаметные связи с Советским Союзом, с его сателлитами, даже с Китаем под властью коммунистов.

Как минимум 150 западногерманских фирм обогащались, поставляя на Восток тысячи тонн стратегических материалов: стальные плиты, грузовики, станки, электрическое оборудование, и т. д., причем они прекрасно знали, что эти това-ры шли в первую очередь для производства вооружения и снабжения советской или китайской армий. Люди Бормана и Мюллера циркулировали по этим тайным сетям.

Вот их названия и имена: фирма «Gefoh» в Гамбурге, O.Х. Краузе во Франкфур-те, Хазельгрубер в Берлине и Вене. И они были только слабым отражением фирм-гигантов Отто Вольфа фон Амеронгена, Тиссена, концернов «MAN», «Krupp», Й.С. Фриса, или некоего «West-Ost Handelsgesellschaft» (Западно-восточного торгового общества) Альфреда Крота.

Альфред Крот, кстати, тайно отправился в Пекин в 1951 году, а когда он вер-нулся, его сердечно встретил Пфердменгес собственной персоной. На поставках войскам Мао Цзэдуна материалов стоимостью в два миллиарда марок, он только что заработал миллиард прибыли…

В политическом плане развивались более семидесяти ассоциаций, клубов, ис-следовательских кружков, движений ветеранов, среди которых 80 % открыто мечтали, под видом пацифизма, о новом германо-советском Рапалло.

Корни всех шпионских афер, наполнявших хронику с 1960-х по 1980-е годы, крылись в этом первом десятилетии правления Аденауэра.

20.5. Сеть гауляйтеров в 1953 году

Доказательство этого появилось 14 января 1953 года, хотя комментаторы меж-дународной прессы так никогда и не увидели связи между происшествием, ко-торое занимало первые страницы газет, и тем, что организовал и предусмотрел Борман, исчезнувший, как утверждалось, в то же время, что и Гестапо-Мюллер.

14 января поздним вечером началась грандиозная совместная англо-американская облава при материально-технической поддержке немецкой поли-ции. Главный ее удар был нанесен по руководителям и помещениям гамбург-ской фирмы «H. Lucht Import-Export».

За несколько дней до того тело Герберта Лухта обнаружили в зарослях его са-да. Сведение счетов между конкурирующими коммерсантами? В настоящее вре-мя его помощники, его друзья, его близкие были арестованы и увезены для до-просов в тюрьму городка Верль около Дортмунда. Конфискованными на месте, особенно у Лухта, документами загрузили почти полностью четыре грузовика. По словам журналистов, «только что был нейтрализован крупномасштабный неонацистский заговор». Доказательством был арест Вернера Наумана, 48 лет, бывшего государственного секретаря в министерстве пропаганды Йозефа Геб-бельса, который, прежде чем покончить с собой, назначил Наумана своим пре-емником. Науман входил в ту же группу, которая вместе с Борманом ночью 1 мая 1945 года оставила бункер и двинулась по направлению к железнодорож-ной станции «Лертер Штадтбанхоф». Затем они разделились.

В 1953 году Науман снова повторил допрашивавшим его следователям, что он знал, как и восемь лет назад, что рейхсляйтер заранее договорился с Советами. К его изумлению, рассказывал он позже, комиссары полиции, занимавшиеся облавой, совсем «не придали значения моим заявлениям…»

Впрочем, вследствие вмешательства адвоката спустя двое суток он сам и его статисты были отпущены, причем журналисты даже не задались вопросом, по-чему этот воздушный шарик вдруг так быстро сдулся.

Науман, которому после его «денацификации» в английской зоне в 1946 году запретили работать по своей адвокатской специальности, стал сотрудником од-ной химической фирмы в Дюссельдорфе, вышедшей из группы «И.Г. Фарбен». Одновременно он работал со своим старинным другом Лухтом. Кроме того, с Лухтом и несколькими друзьями, он платил членские взносы в кассу, названную «Объединением экономического восстановления» (Wirtschaftliche Aufbauvereinigung,) которая, как считалось, должна была помогать созданию новых промышленных предприятий или модернизации старых. В действитель-ности же это объединение каждый месяц перечисляло большую часть денег другому кругу друзей, подпольному, список членов которого вел к бывшим (и оставшимся) друзьям Мартина Бормана.

Даже если не знать всего этого, то список людей, арестованных 14 января, го-ворил сам за себя: Карл Кауфман, бывший гауляйтер Гамбурга; Густав Шеель, бывший гауляйтер Зальцбурга; Альфред Фрауэнфельд, бывший гауляйтер Ве-ны; Пауль Вегенер, бывший гауляйтер Ольденбурга; Йозеф Гроэ, бывший гау-ляйтер Кёльна… Это были уже пять из четырнадцати гауляйтеров, которых Борман отобрал для своей собственной организации в 1943–1944 годах. Другие имена в списке, предоставленном союзниками немецкой полиции, вполне впи-сывались в эту схему: Отто Дитрих, бывший помощник Геббельса; генерал СС Пауль Циммерман; Артур Аксманн, бывший руководитель «Гитлерюгенда». От облавы ускользнули: полковник СС Ойген Дольман и Отто Скорцени, который участвовал в конференциях той же группы, один раз 2 ноября 1952 года в Дюс-сельдорфе, другой раз в Гамбурге 18 ноября.

В списках полиции фигурировал также старинный друг банкира Пфердменгеса, бывший подполковник СС Франке-Грикш, идейный вдохновитель журнала «Нация Европа», выступавшего за континентальную Европу от Бреста до Урала.

(Вероятно, автор имеет в виду Альфреда Франке-Грикша (1906–1952), публициста национал-революционного крыла НСДАП. Во время войны оберштурмбанфюрер СС. По-сле войны основал правонационалистическую группировку «Братство». По приглаше-нию Винценца Мюллера Франке-Грикш переехал в Восточный Берлин, где пытался за-вязать контакты с советскими оккупационными властями. В сентябре 1951 был аресто-ван органами госбезопасности СССР, в мае 1952 приговорен к смерти как бывший эсесовец и военный преступник. — прим. перев.)

Операции, проведенные в 1948 и 1949 годах, большей частью нейтрализовали систему связи сети Бормана, и встревожили Гестапо-Мюллера, ввиду его соб-ственных сетей в Западной Германии. Облава 1953 года могла бы прекратить махинации организации, явно не особо расположенной к правительству, и от-мыть Бонн от подозрений, которые распространяла против Аденауэра советская пропаганда, обвиняя его в способствовании возрождению нацизма в ФРГ. Этого не случилось. Внезапно все остановилось.

20.6. Эрнст Ахенбах, адвокат и посредник

А остановилось все просто потому, что через два дня после этих арестов адво-кат по имени Эрнст Ахенбах позвонил в ворота тюрьмы в Верле.

Несколько слов об Ахенбахе. Во время оккупации Франции он был советником Отто Абеца, посла Берлина в Виши и в Париже. Он вышел из тени в 1947 году в качестве главного адвоката обвиняемых на процессе «И.Г. Фарбен». Он защи-щал в Нюрнберге также бывших чиновников министерства Риббентропа. В 1953 году он подключился к усилиям Шахта под явно благосклонными взглядами все-го мира, чтобы Германия в ходе восстановления своей экономики поддержала бы западные страны, оказывая щедрую помощь Третьему миру; и, что касается Европы, безоговорочно поддержала бы проекты графа Рихарда Куденхове-Калерги о Единой Европе, за которую так рьяно выступают Жан Монне и его друзья и соратники по Общему рынку.

Забыт был тот факт, что Ахенбах в феврале 1943 года после убийства во Фран-ции двух немецких офицеров подписал приказ о депортации 2000 евреев. Но в 1953 году еврейские объединения Франции молчат, даже если сам Ахенбах и сильно из-за этого беспокоится. Надо прочесть газету «La Gazette de Lausanne» от 27 февраля 1953 года, чтобы понять, что происходит. Дело Наумана, как написано в ней, «скрывает экономический механизм с экономическими ответв-лениями в Южной Америке, на Ближнем Востоке, в Италии, в Испании и вплоть до Японии…» Иначе говоря, там, где Борман и его план из отеля «Мезон-Руж» тайно распределили три четверти состояния Рейха. Очевидно, что уже ощути-мое присутствие немецких фирм под южноамериканским прикрытием в Каире, в Дамаске, в Саудовской Аравии, в Ираке, и т. д., помимо собственно западногер-манских фирм, не должно было помешать интересам многочисленных американ-ских и английских фирм, которые очень активно действуют в тех же регионах. Это все требовалось срочно урегулировать.

Итак, адвокат Ахенбах, прикрытый в Бонне своими друзьями Пфердменгесом и Абсом, вытаскивает заговорщиков из тюрьмы. В обмен на это те обязуются от-ныне согласовывать свои действия с боннской дипломатией, и, с другой сторо-ны, убедить некоторых скрывшихся нацистов возвратить максимум немецких авуаров в западногерманские денежные фонды. Этот рынок касается множества коммерческих, морских, авиационных и других фирм, весьма процветающих в Латинской Америке.

С 1953 по 1957 год «респектабельными» людьми с положением и связями пред-принимаются все действия, чтобы банковские репатриации и переговоры между фирмами проходили в скрытности. Несколько банков Южной Америки включа-ются в эту игру. В «Deutsche Südamerikanische Bank» («Немецкий южноамери-канский банк») Буэнос-Айреса треть персонала составляют немцы; что касается его соседа, «Deutsche Überseeische Bank» («Немецкий заморский банк»), то он — филиал «Дойче Банка» Германа Йозефа Абса, восстановленный во всех правах в 1950 году.

Речь идет об очень известных фирмах, таких как «Сименс», которую бывшие асы Люфтваффе Галланд и Рудель представляли в Аргентине и в Бразилии, прежде чем возвратиться в Германию. Они участвовали в трансфертах периода 1943–1945 годов, и теперь принимают участие в аналогичных действиях уже в обратном направлении. Они оба вхожи и в авиаконцерн «Мессершмитт», у ко-торого есть заводы и мастерские в Испании, в Хетафе, Кадиксе, Барселоне, со связями с Южной Америкой. И там есть не только «Мессершмитт». Там оказы-ваются также «Фокке-Вульф», «Дорнье», «Хейнкель» и «Юнкерс», которые предоставили американцам в США несколько десятков экспертов, макетчиков и инженеров, но в настоящее время им пришла пора возвращаться в Бонн.

Через шесть лет после поражения промышленник Фридрих Флик, другой посвя-щенный в тайные переводы и перемещения, со своими сталелитейными завода-ми принимает участие в этих новых операциях. Он к тому времени настолько восстанавливает свое состояние, что в 1955 году получает от французов право на покупку 25 % акций французских сталелитейных заводов в Шатийон-де-Нёв-Мезон.

В этом кругу появляется и Бертольд Байц, ставший генеральным директором заводов Круппа, с согласования и по советам доктора Шахта, человек, который придумал то, что он называет «пункт четыре с половиной», открытие в немец-ких банковских сетях сектора помощи третьему миру. Еще один великолепный бесконтрольный канал, по которому циркулируют фонды и товары, чтобы с прибылями и депозитами возвращаться в ФРГ.

Байц достигает того, что на одной из первых универсалистских конференций в 1957 году он стоит рядом с нидерландским принцем Бернардом. Он с 1954 года был в числе 120 посвященных Евроамериканской конференции, известной так-же как «Бильдербергский клуб».

20.7. Дело Тиссена

Между тем, одна из наиболее значительных операций в возвращении южноаме-риканских вкладов — дело рук бывшего промышленника Фрица Тиссена.

Товарищ Бормана с 1923 года, записавшийся в партию в 1931 году, Тиссен не прекращал ей платить до объявления войны, так же как две дюжины его дру-зей, как и он, членов Кружка Кепплера, некоторые среди которых, как и он, принадлежали к высоким степеням международного франкмасонства. Сторон-ник Великой Германии, он в 1941 году возражал против войны на двух фронтах, которую начал Гитлер. Он говорил это открыто, но принял свои меры предосто-рожности. Он открыл тайный счет в Лихтенштейне в банке, который контроли-ровал только он один, а в Швейцарии счет фонда «Pelzer Endowment Fund» (Пельцер была девичья фамилия его матери). Счета были секретными, однако, Борман их обнаружил…

Когда Гитлер, сильно раздраженный своими критиками, приказывает арестовать Тиссена, Борман избавляет его от жестокого обращения. Он говорит ему об его нелегальных финансовых операциях, за которые в Германии наказывают смертной казнью, но Тиссен может сохранить свою жизнь, если подпишет обя-зательство заплатить (как только его об этом попросят) миллион долларов в черную кассу рейхсляйтера.

Освобожденный в 1945 году из лагеря в Тироле, Тиссен отказывается рассказы-вать о своих вкладах допрашивающим его следователям, которые знают лишь то, что он владелец загадочной фирмы «Overseas Trust Company», основанной до 1940 года в Нидерландах, которая создала свои филиалы в Южной Америке.

После этого Тиссен прозябал на одном из своих бывших заводов, который еще мог функционировать (только 20 % его заводов пережили бомбардировки). За-тем в 1950 году он вдруг передает все свои полномочия одному из своих заме-стителей Гансу-Гюнтеру Золю, и уезжает в Буэнос-Айрес, где живут два его за-конных наследника, внуки Клаудио и Федерико, от его дочери Аниты и богатого венгерского графа Габора Зичи. Помимо крупных животноводческих предприя-тий, их владения включают шесть промышленных фирм, одна из которых, «Carbonera Buenos-Aires», в действительности через подставных лиц управляет-ся «Stahl Union» из Дюссельдорфа и одной холдинговой компанией, зарегистри-рованной в Нидерландах.

Вслед за Тиссеном появляется и Отто Скорцени, который в то время работает одновременно для доктора Шахта и для разведывательных служб Бонна. Скор-цени приходит, чтобы напомнить старику Тиссену об его обязательствах перед Борманом. Следовательно, в этом 1950 году существуют сообщающиеся сосуды между официальной Германией и невидимой Германией.

В действительности от Тиссена требуют не заплатить несколько миллионов дол-ларов бывшему рейхсляйтеру, а принять компромисс: он организует «репатриа-цию» в лоно ФРГ, по крайней мере, 50 % своего южноамериканского состояния. Контракт был подписан за несколько недель. Как раз вовремя: несколько дней спустя Тиссен умер от остановки сердца.

Если бы кто-то этого действительно хотел, можно было бы бесконечно писать о секретной истории Западной Германии с 1945 по начало 1960-х годов. Впрочем, даже на этих страницах можно найти объяснение причин, почему Мартин Бор-ман смог выжить без каких-либо неприятностей. Ведь благодаря его инструкци-ям, по крайней мере, половина из 700 миллионов долларов, переведенных за границу под его контролем начиная с 1943 года, вернулась в родной западно-германский очаг, либо в валюте, либо в виде процветающих фирм, поглощен-ных экономическими кругами правительства Аденауэра.

Но что происходило с Гестапо-Мюллером в течение этого времени? Теперь нам пришло время узнать, почему ни Москва, ни Бонн не желали, чтобы его случай стал известен общественности. Вмешательство некоторых «старых господ» иг-рало главную роль в этом молчании. В германо-советских взаимоотношениях всегда преобладала дипломатия, будь то вместе с секретными службами или поверх их голов.264

ГЛАВА XXI

21.1. Оглушающее молчание на Востоке и на Западе

Я благодарен немецкому исследователю Курту Прицколяйту, которому в 1955 году на основании точно документированных фактов удалось узнать, что если Мартин Борман договаривался на месте в Южной Америке о том, чтобы сохра-нить свою жизнь и свободу с помощью экономических инвестиций, которыми он имел право распоряжаться, то эксперты на службе канцлера Аденауэра шли ему навстречу в этих переговорах.

Через канал нашего коллеги Жоржа Блэна, в то время корреспондента много-численных иностранных и французских газет в Германии, Прицколяйт передал мне список этих экспертов, которых он называл «старыми господами».

(Вероятно, упомянутый здесь автором Жорж Блэн, фамилию его также пишут по-русски как «Блюн» и «Блён» (Georges Blun) — это известный французский журналист (писал также под псевдонимом Андре Шуази) и «многосторонний» агент, работавший на самые разные разведки мира, от французов и швейцарцев, до англичан, японцев, поляков и американцев, а также, разумеется, на СССР и на разведку Коминтерна. Поддерживал связь с «Красной тройкой» в Швейцарии, являясь одним из важных ее агентов-групповодов (агентурный псевдоним «Лонг»). — прим. перев.)

Речь шла об операции, скрытой Холодной войной от чужих глаз и ушей, целью которой было возвращение менее чем за четыре или пять лет вкладов, валюты и коммерческих фирм стоимостью в 400 миллионов долларов в экономическое лоно ФРГ. Очевидно, требовалось ловко лавировать, чтобы ни СССР, ни бди-тельные еврейские объединения не узнали об этом и не раструбили на весь мир в своей пропаганде.

Достаточно посмотреть на две верхние фамилии в списке из примерно пятнадцати человек, которых определил Прицколяйт — Герман Й. Абс и Роберт Пфердменгес — чтобы понять, что ни у кого другого не было лучшего положения для достижения этой цели. Вначале они поддерживали Гитлера с тридцатых годов, когда принадлежали к финансовым и банковским сетям, пытавшимся вы-тащить Веймарскую Германию из ее банкротства и политической нестабильно-сти; затем они были связаны с братством первых германо-американских, герма-но-английских, германо-западноевропейских транснациональных корпораций, то есть сотен фирм, инвестиции или интересы которых перемешивались на про-тяжении трех десятилетий.

Наконец, они защитили две дюжины еврейских предпринимателей и банкиров на протяжении всего нацистского периода. Холокост, это было для других. У Германа Геринга были свои евреи. У Йозефа Геббельса были свои. У «них» бы-ли их евреи. Что не помешало тому, чтобы во время антинацистского триумфа Вальтер Функ, преемник Шахта в 1939 году на посту председателя Имперского банка, шептал на допросе за закрытыми дверями в Нюрнберге: «Круг друзей Бормана, может быть, и мог распасться, но братство продолжает его поддерживать, как и раньше».

Следовательно, в 1948 году Вальтер Функ (он умрет в мае 1960 года) знал, что Борман выжил и говорил об этом. Впрочем, это не заинтересовало его собесед-ников, и еще меньше заинтересовала их судьба его соучастника Гестапо-Мюллера, так как у этого последнего не было контроля над «припрятанной ку-бышкой».

Функ очень хорошо знал «братство», о котором он говорил: а именно, Абса, Пфердменгеса, Германа Шмитца, Курта фон Шрёдера, Раше и других банкиров и промышленников, список которых слишком длинен, чтобы приводить его здесь. Он знал также, что многие из «старых господ» работали в тени, которая спасала тех или других из них от их временных неприятностей с законом. Толь-ко после 1950 года они начали операцию по «репатриации» немецких денег и имущества.

Абс и Пфердменгес, находящиеся на самом верху списка Прицколяйта, исполь-зовали поддержку своих бывших компаньонов по совместной работе на протя-жении двенадцати лет нацистского Рейха, но они могли положиться также на тех, кого они защитили от когтей Мюллера, договорившись с ним. Например, старинная и респектабельная банкирская династия «Sal. Oppenheim», и банков-ский дом «J.H. Stein». Один из Варбургов в 1938 году тоже воспользовался лю-безностью Генриха Мюллера, чтобы без шума покинуть Германию.

(Курт фон Шрёдер из банковского дома «J.H. Stein» организовал у себя в Кёль-не встречу Франца фон Папена с Гитлером, после которой первый решил по-мочь последнему стать рейхсканцлером. — прим. автора.)

Пфердменгес устроился в 1937 году в офисах Оппенгейма, которого не прого-няли и не преследовали, но он просто тихо и скромно эмигрировал в задние комнаты здания. Затем в 1947 году банковский дом «Sal. Oppenheim» возместил все свое имущество, как будто за эти десять лет ничего не случилось. Один из Оппенгеймов был даже назначен почетным консулом Бонна в Аргентине, что должно было облегчить некоторые операции «старых господ». Другого Оппенгейма, барона Фридриха Карла, в 1954 году наградил Жан Монне. В 1961 году генерал Шарль де Голль сделал его кавалером Почетного легиона. Банк процве-тал. Процветал настолько, что когда Карл-Отто Пёль, после двенадцати лет председательства в Федеральном банке Германии, стал его директором в июле 1993 года, он сообщил газете «Financial Times», за 22 июля 1993, что у банков-ской группы Оппенгеймов «было столько денег, что он не знал, что с ними де-лать».

21.2. Моссад запрещает все операции

Все это касалось внутренней западногерманской проблематики, но имело свои последствия и в международной области. И всегда в полной секретности, в то время как Аденауэр, с благословения союзников, открывал в 1955 году в отно-шениях с Москвой эру разрядки, согласия и сотрудничества, что приветствова-лось Хрущевым, даже если КГБ и ГРУ были в курсе происходившего в Южной Америке.

Американский журналист Пол Мэннинг смог обнаружить свидетельства расши-рения и укрепления этих договоренностей, как только Борман с помощью зага-дочных убийств избавился от некоторых из своих бывших главных подельни-ков. Мэннинг как-то встретил у одного общего знакомого некоего еврея-предпринимателя, недавно эмигрировавшего из Аргентины и устроившегося в Хартфорде, штат Коннектикут. Этот еврей, уже очень зажиточный, не стесняясь, как будто бы речь шла об удачном фарсе, доверительно сказал ему, что своему успеху он был обязан «финансовой помощи Бормана».

Проверочное расследование в Южной Америке позволило мне узнать, что между 1954 и 1959 годами Мартин Борман приказал различным своим уполномочен-ным — если это могло защитить их деятельность — принять в свои советы «на условиях равной ответственности и обращения» некоторое количество евреев из высшего света.

Если кто и сомневался в дальновидности шагов и действий «старых господ» и контроля над операцией и ее прикрытия вплоть до разведывательных кругов, тот может найти многие ценные детали в книге аргентинки Алисии Духовне Ор-тис, биографа Эвиты Перон. Или еще в свидетельствах бывших сотрудников Моссада, весьма разочарованных приказами, которые они получали из Тель-Авива. В своем очень хорошо документированном труде Алисия Ортис сообщает, что Симон Визенталь, знаменитый охотник на нацистов, прекратил расследования в Аргентине, «под давлением, как он говорил, со стороны руководителей еврейской общины этой страны». По их мнению, «организация Бормана была не только сборищем бывших нацистов, но также и очень мощной экономической группой, интересы которой простирались куда выше идеологий».

Кто бы сомневался! Шимон Самуэльс, в то время представитель Симона Визен-таля в Аргентине, напомнил в аргентинской газете «Pagina/12» («Страница/12») в сентябре 1993, что в период с 1950 по 1960 год «Израиль затормозил наши поиски нацистских военных преступников».

Алисия Ортис расспрашивает об этом некоторых своих друзей, которые не скрывали от нее своего участия в похищении Эйхмана в 1960 году.

«А почему же не Бормана? — спрашивает она у них.

— Израиль в то время был слишком изолирован на мировой арене, чтобы позво-лить себе одновременно два процесса такого рода».

Смешное объяснение, так как поддержка Израиля на мировой арене была в равной степени слабой как в этот 1960 год, так и во время казни Эйхмана двумя годами позже. И почему на протяжении всех трех часов фильма, снятого во время его процесса и широко распространенного до 2001 года, никто никогда и слова не сказал о роли Мюллера, патрона Эйхмана, о том, что случилось с ним после 1945 года, о письмах, которыми обменивались Борман и Эйхман, которые впоследствии были конфискованы у сыновей Эйхмана?

В 1993 году Цви Ашарони, один из «коммандос», захвативших Эйхмана, расска-зывал газете «Pagina/12», что он в то время точно определил ферму, на которой жил Йозеф Менгеле, «ангел смерти Освенцима», на границе Бразилии и Параг-вая. Он подчеркнул: «И именно Иссер Харель, мой начальник, приказал мне бросить это!» Этот великолепный директор Моссада мог отдать такой приказ только потому, что было какого-то рода соглашение между «старыми господа-ми» из Бонна и Тель-Авивом. Французская газета «Юманите» от 28 декабря 1993 года воспроизвела эти заявления без комментариев. Еврейские организа-ции Франции промолчали. И за все время — ни слова о роли Мюллера. Возника-ет вопрос, а существовал ли этот человек на самом деле.

21.3. Молчание Москвы

Нет нужды в длинных комментариях, чтобы объяснить оглушающее молчание Кремля по этому поводу. Вы уже прочли здесь, что пришлось дождаться 2000 года, чтобы репортаж, завизированный «новым» КГБ, наконец-то признал, что Борман умер в Асунсьоне в 1959 году. Но никогда не было и слова о Мюллере.

Дело в том, что если сдвинуть один камень, под которым были похоронены Аба-кумов и его архивы, то придется сдвинуть и другой: тот, под которым скрыва-ются секретные германо-советские связи до и после 1939 года. И, тем самым почти автоматически разоблачить секретные игры, происходившие уже после 1945 года, создание Мюллером и нацистами разведывательных ячеек в Восточ-ном Берлине, Лейпциге, Дрездене, и т. д., в Западной Германии и в НАТО.

Со своей стороны, ни Бонн, ни американские разведывательные службы в Гер-мании никогда не хотели признавать, что не только КГБ, но и Мюллер — еще до КГБ — смог внедрить в них своих людей и разлагать их изнутри.

Но давайте дадим высказаться двум совсем разным авторам, которые вырази-тельно высказали свою точку зрения по этому вопросу.

Вначале Льюис Килзер. В своей уже цитировавшейся книге, он замечает мимо-ходом: «В конце 1940-х годов кто мог счесть полезным говорить о том, что че-ловек, являвшийся вторым после Гитлера виновником Холокоста, на самом деле был агентом Иосифа Сталина?»

Нужно было пожить в политической и интеллектуальной обстановке той эпохи, чтобы понять, что ни одно большое издательство очевидно не допустило бы по-добного утверждения, которое тут же ставило бы под сомнение всю официаль-ную историю.

Но уже в 1967 году апологетический труд Жиля Перро о Леопольде Треппере (одном из, но не единственном шефе «Красного оркестра») должен был бы при-влечь к этому вопросу внимание, тем более, что автор был известен своей при-надлежностью к левым активистам. Перро писал: «Известно, что Борман вызы-вал крайнее возмущение у заинтересованных министров, снабжая радиоигру широкой информацией; сотрудники приходили в ужас, видя, как врагу переда-ют сведения особой важности… Гестапо продолжало радиоигру своими силами. Для шефа Гестапо это была возможность с наименьшим риском установить ис-кренний контакт с Москвой…» И добавил, вспомнив о немецких националист-ских кругах, которые после 1918 года объясняли свое поражение в Первой ми-ровой войне тезисом об ударе в спину: «предать гласности измену Бормана или Мюллера дало бы неонацистам возможность начать такую же кампанию…»

Следовательно, пусть исчезнут в небытии все факты, все документы, все свиде-тельства, которые могли бы рассказать о неопровержимом. Но это не мое пони-мание работы историка. И не понимание издателя этой книги тоже.

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

«И.Г. Фарбен» и всемирный экономический шпионаж, «ZEFIS»

Наш коллега и соавтор Клиффорд A. Кирэкоф обнаружил в американских архи-вах неизвестный ранее документ. Он позволил американским властям, благода-ря Бернарду Тауэллу, агентурный псевдоним «Холланд», из службы X-2 (контр-разведка), составить для Государственного департамента (МИД США) 26 июля 1946 года список мировой экономической шпионской сети, организованной концерном «И.Г. Фарбен» до войны, которая функционировала до 1945 года, и, возможно, даже позже (досье № L4-9567).

Четыре отдела «И.Г. Фарбен» замаскировали в своем кадровом составе так называемых «Zefis». Под этим обозначением скрывались доверенные лица, рас-ставленные во всех иностранных отделах фирмы и отвечающие исключительно за экономический и коммерческий шпионаж. Именно Герман Шмитц, доверенное лицо немецкого генштаба, с 1928 года занимался этим внедрением. Близкий друг Мартина Бормана до 1945 года, он поручил в 1940 году своему компаньону в руководстве «И.Г. Фарбен» Максу Ильгнеру взять на себя роль руководителя сети, в то время как он сам занимался, в частности, тем, что с 1943 года присо-единял ее к тайной организации Бормана.

Помощниками Макса Ильгнера были Вальтер Бахем, Вильгельм Хельмеркинг, Эмиль де Хаас (его специальной задачей было внедрение в Китай), который был секретарем Ассоциации Карла Шурца, основанной в США. Эта ассоциация, внешне американская, затем создала филиал в Германии. Нацистская партия ее не контролировала, но внедряла в нее своих людей, начиная с 1936 года.

Сведения, собранные «Zefis», специальными курьерами передавались органи-зации, которую называли «Vowi» (сокращение от Volkswirtschaft — «народное хозяйство»), находившейся под контролем Германа Шмитца, который передавал созданные на их основе отчеты министерству иностранных дел и Зарубежной организации нацистской партии (Auslandsorganisation). Наиболее конфиденци-альные донесения предназначались для Ялмара Шахта, великого финансиста Рейха до зимы 1939 года (замененного затем Вальтером Функом) и для Мартина Бормана. Все разъездные «Zefis» должны были отчитываться о своих контактах, беседах, замечаниях.

Находящиеся в нашем распоряжении списки, действительные до 1945 года, по-крывают приблизительно двадцать стран на всех континентах. Во Франции, не-кий В. Пассарж был «Zefi». Его брат Марио действовал в Италии в качестве журналиста. В Швейцарии: некий господин Фуксман; в Индии: Кречманн и Карл Кадов; в Норвегии — Фалькенберг, затем Филлингер, и т. д.

В США это была группа «Chemnyko», под контролем Вальтера Дуйсберга (автор лично знал его семью в Германии) и Рудольфа Ильгнера, брата Макса, которые манипулировали несколькими «Zefis», или доверенными лицами. Рудольф сумел получить американское гражданство накануне войны 1939 года.

Макса Ильгнера, арестованного в 1945 году, допрашивал «Холланд» (Тауэлл) и без большого давления разоблачил промышленника Борзига, который спрятал у себя в окрестностях Берлина важные документы, затем некоего Хайтингера, ди-ректора народного хозяйства, который скрывал у себя в Верхней Баварии дру-гие документы. Расследование затем привело к документам, спрятанным в шах-те «Теодор» в Диллингене; затем к фройляйн Фарелле, в Вюрцбурге, поместье Нойе Вельт, улица Лёйтфрессервег, 32.

Эти документы были положены под сукно, потому что Ильгнер в 1945 году об-наружил, что незаконные сделки, осуществлявшиеся с помощью «Zefis», прохо-дили через «National City Bank» и «Internationale Acceptance Bank», где Пол Варбург вполне мог сказать свое веское слово. Накануне капитуляции Германии Ильгнер и Шмитц поручили положить на тайные счета жалование за три месяца для всех «Zefis», которые уже возвратились в Германию или еще оставались за границей. Этот бюджет, то есть сумма в 600 миллионов марок в 1944 году, была распределена по шестнадцати банкам.

(Сокращение Zefi происходило от слова Zentralfinanzverwaltung — центральное финансо-вое управление. — прим. перев.)

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

Борман, банковские комитеты, посредники

В марте 1945 года, за два месяца до падения Берлина, Борман создает специ-альный комитет, ответственный за перевод за границу денежных и других средств в валюте, патентах и других авуарах Великогерманского Рейха.

В состав комитета входили:

Президент: Гельмут Бёрникке, из директората «Deutsche Bank», директор банка Бранденбурга.

Вице-президент: Генрих Хунке, из директората «Deutsche Bank», президент Торговой палаты Берлина.

Члены: Вильгельм Авиени, директор банка во Франкфурте-на-Майне, директор «Metallgesellschaft»; Вальтер Яндер, директор «Commerzbank», управляющий «Junkerswerke»; Вальтер Рафельсбергер, комиссар в министерстве финансов, Вена, управляющий «Kreditanstalt-Bankverein»; Вольфганг Рихтер, управляю-щий концерна угольных шахт, экономический советник по региону Судет; Юли-ус Майер, управляющий банка, экономический советник Ганновера; Вальтер Шиллер, управляющий «Dresdner Bank», экономический советник Тюрингии; Кристиан Франк, экономический советник по Мюнстеру и Северной Вестфалии, президент Торговой палаты Мюнстера; Карл Хайнц Хойзер, заместитель Генриха Хунке.

Автор не обнаружил следа какого-либо расследования деятельности этих людей после 1945 года, за исключением допросов для выяснения личности. Многие из них снова появились на вторых должностях после 1949 года в западногерман-ских экономических и банковских кругах. Их консультировали с 1947 года «старые господа» из списка Курта Прицколяйта, упомянутого в последней главе этой книги. Именно эти «господа» занимались в то время возвращением назад переведенных Борманом средств и перемещенного им имущества за границу и в многочисленные иностранные фирмы, которые замаскировывали немецкие вклады. Список «старых господ», которым боннское правительство поручило заниматься этим возвращением в 1951 году, включал следующих людей:

Роберт Пфердменгес, советник Конрада Аденауэра.

Герман Йозеф Абс, директор с 1937 года «Deutsche Bank», советник Аденауэра.

Вильгельм Фокке, заместитель директора «Deutsche Bank».

Карл Бернхард, заместитель директора Deutsche Bank, связанный с Ялмаром Шахтом с 1930 года.

Альберт Шэфер, президент Торговой палаты Гамбурга.

Альфред Шэфер, брат Альберта, директор в Suisse d'Interhandel, для «И.Г. Фар-бен».

Фриц Берг, сопредседатель Федерального союза немецкой промышленности (BDI), в который входили 38 федераций, объединяющих 80 000 предприятий.272

Карл Блессинг, президент до 1945 «Continental Oil», и на продолжении 1950-х годов в «Margarin Union» в Гамбурге.

Вёрман (в списке Прицколяйта имя не указано), профессор сельскохозяйствен-ных наук. (вероятно, Эмиль Вёрман — прим. перев.)

Фридрих Шпеннрат, Генеральный директор концерна General Electric/Germany в Берлине.

Парламентарии на их службе: Александр Эльбрэхтер, правый консерватор (Немецкая партия); Францйозеф Музер, Вольфганг Поле и Вильгельм Нэгель от христианских демократов (ХДС); Ганс Вельхаузен от либеральных демократов (СвДП).

N.B. — Многие из них были названы в материалах расследования американского Комитета Килгора (Kilgore Committee) по причине их доказанных связей с Гер-маном Шмитцем («И.Г. Фарбен») и Мартином Борманом.

Избранная и рекомендованная библиография

В книге Пьера де Вильмаре нет общего списка использованной литературы, но ссылки на книги, из которых он брал информацию, рассыпаны по его сноскам. Большая часть этих книг никогда не переводилась на русский язык. Однако не-которые из них были изданы в России (автор ссылается и на несколько работ отечественных авторов). Список этих книг (имя автора и название) и приводит-ся ниже:

Карл Хайнц Абсхаген «Канарис» (в одном из изданий фамилия автора была не-правильно написана как «Абжаген»). Издавалась также под названиями «Адми-рал Канарис», «Канарис. Руководитель военной разведки» и др.

Серго Лаврентьевич Берия «Мой отец Лаврентий Берия»

Александр Соломонович Бланк «Три магистра «Черного ордена»»

Ян Валтин «Из мрака ночи»

Маркус Вольф «Игра на чужом поле»

Райнхард Гелен «Служба» (другое издание называлось «Война разведок»)

Михаил Яковлевич Геллер, Александр Михайлович Некрич «Утопия у власти»

Ганс Бернд Гизевиус «До горького конца. Записки заговорщика»

Аллен Даллес «Тайная капитуляция»

Георгий Константинович Жуков «Воспоминания и размышления»

Андреас Зегер «Гестапо-Мюллер. Карьера кабинетного преступника»

Льюис Килзер «Предавший Гитлера. Мартин Борман и падение Третьего рейха»

Вальтер Кривицкий «Я был агентом Сталина»

Виктор Кузнецов «НКВД против Гестапо» (книга представляет собой, по сути, перевод на русский язык досье ЦРУ на «Красную капеллу», в этом смысле название ее несколько неточное, т. к. дело касалось больше ГРУ, чем НКВД)

Э.Х. Кукридж «Гелен: шпион века»

Очерки истории российской внешней разведки в 6 томах (автор использует чет-вертый том, посвященный разведке в Великой отечественной войне)

Жиль Перро «Красная капелла» (к сожалению, на русском языке издавался пе-ревод только первого издания этой книги, хотя издание 1989 года было суще-ственно дополнено автором и в нем были исправлены многие ошибки более ранних изданий)

Элизабет Порецки «Тайный агент Дзержинского» (другое название: «Наши. Воспоминания об Игнатии Райссе и его товарищах»)

Шандор Радо «Под псевдонимом Дора»

Курт Рисс «Тотальный шпионаж»

Энтони Саттон «Уолл-стрит и большевицкая революция»

Энтони Саттон «Как Орден устраивает войны и революции»

Павел Анатольевич Судоплатов «Спецоперации»

Джон Толанд «Адольф Гитлер»

Хью Томас «Двойники»

Леопольд Треппер «Большая игра»

Чарльз Хайэм «Торговля с врагом»

Хайнц Хёне «Пароль: директор»

Хайнц Хёне «Черный орден СС» (другое издание называлось «Орден «Мертвая голова». История СС»)

Вильгельм Хёттль «Секретный фронт»

Сергей Чуев «Спецслужбы III Рейха»274

Вальтер Шелленберг «Мемуары» (издавались под разными названиями: «Лаби-ринт», «Секретная служба Гитлера» и др.)

Автор ссылается также на свои книги:

Histoire intérieure de l’U.R.S.S. depuis 1945, éd. Les Sept couleurs, 315 p., 1962.

L’Espionnage soviétique en France 1944–1969, Nouvelles éditions latines, 319 p., 1969.

La Marche au pouvoir en U.R.S.S., éd. Les Grandes Études contemporaines, 466 p., 1969.

La Terreur en URSS, NKVD contre Internationale communiste, 1930–1940, 1978.

Histoire secrète des internationales terroristes 1945–1975 (4 volumes Amérique latine, Moyen-Orient, Europe), éd. Beauval/Famot, Paris/Genève, 1976.

Le NKVD dans la guerre. Les guérillas en Europe centrale 1941–1953, éd. Beauval/Ferni, Paris/Genève, 1976/1978.

Avec Clifford A. Kiracoff, GRU: le plus secret des services soviétiques 1918–1988, éd. Stock, 335 p., 1988.

Avec Danièle de Villemarest et Clifford A. Kiracoff, Le Coup d’État de Markus Wolf: la guerre secrète des deux Allemagnes, 1945–1991, éd. Stock, 389 p., 1991.

Complicités et financements soviéto-nazis: À l'ombre de Wall Street, Godefroy de Bouillon, (1996)

* * *

В России во время написания и после выхода книги Пьера де Вильмаре и уже после его смерти вышло очень много книг отечественных и зарубежных авто-ров, посвященных затронутым в его книге темам и упомянутым в ней людям.

Все они могут быть полезны для расширения кругозора и углубления знаний. Из этого большого выбора можно порекомендовать, в частности, следующие:

Вадим Абрамов «Абакумов — начальник СМЕРШа»

Михаил Алексеев, Александр Колпакиди, Валерий Кочик «Энциклопедия воен-ной разведки 1919–1945 гг. Биографический справочник»

Лев Безыменский «Человек за спиной Гитлера. Мартин Борман и его дневник»

Герд Бухгайт «Абвер — щит и меч III рейха»

Теодор Гладков «Король нелегалов» (о А.М. Короткове. Выходила также под названием «Лифт в разведку», и в «молодогвардейской» серии ЖЗЛ под назва-нием «Коротков»)

Теодор Гладков «Его Величество Агент» (о Вилли Лемане-«Брайтенбахе»)

Теодор Гладков «Тайны спецслужб III рейха»

Анатолий Гуревич «Разведка — это не игра» (расширенный и исправленный ва-риант французского издания «Некий господин Кент», на который неоднократно ссылается Пьер де Вильмаре)

Аллен Даллес «Великие шпионы» (также издавалась как «Асы шпионажа»)

Жак Деларю «История Гестапо»

Александр Зданович, Жан Таратута «Таинственный шеф Мата Харри» (о Валь-тере Николаи)

Александр Колпакиди, Дмитрий Прохоров «Империя ГРУ»

Александр Колпакиди, Александр Север «Разведка в Великой отечественной войне»

Александр Колпакиди, Елена Прудникова «Двойной заговор»

Игорь Ландер «Негласные войны. История специальных служб 1919–1945»

Пауль Леверкюн «Германская военная разведка»

Владимир Лота «ГРУ. Испытание войной»

Владимир Лота «Секретный фронт Генерального штаба»

Владимир Лота «Без права на ошибку»

Владимир Лота «Тайные операции Второй мировой»

Вячеслав Лурье, Валерий Кочик «ГРУ: дела и люди»

Джеймс Макговерн «Мартин Борман. Серый кардинал в коричневой униформе», переиздавалась также как «Мартин Борман. Неизвестный рейхсляйтер 1936–1945»

Владимир Пещерский ««Красная капелла». Советская разведка против Абвера и Гестапо»

Виталий Павлов «Трагедии советской разведки»

Сергей Полторак «Разведчик Кент» (о Гуревиче)

Оскар Райле «Тайная война. Секретные операции Абвера на Западе и на Восто-ке 1921–1945»276

Борис Соколов «Разведка. Тайны Второй мировой войны»

Эрвин Ставинский «Зарубины. Семейная резидентура»

Эрвин Ставинский «Наш человек в Гестапо» (о Вилли Лемане-«Брайтенбахе»)

Виктор Степаков «Нарком СМЕРШа» (об Абакумове)

Александр Терещенко «Абакумов. Жизнь, СМЕРШ и смерть»

Валентин Томин «Большой шеф Красной капеллы» (о Треппере)

В качестве же примеров мистификаций последних лет можно привести «Загадку Бормана» Кристофера Крейтона и «Вербовочные беседы» и «Дневники Генриха Мюллера» некоего Грегори Дугласа.

Дополнение 1

Интервью Пьера де Вильмаре онлайн-журналу FrontPageMagazine.com по поводу выхода американского перевода его книги «Досье Сарагоса» под названием «Неприкосновенные. Кто защищал Мартина Бормана и Гестапо-Мюллера после 1945 года»

(Untouchable: Who protected Bormann and Gestapo Мюллер after 1945…, Aquilion limited, 2005)

среда, 01 марта 2006 года

Интервью брал Джейми Глэзов

Гость Interview Frontpage сегодня — Пьер де Вильмаре, участник французского Сопротивления с осени 1940, затем офицер французской Секретной армии, впо-следствии офицер разведки, занимавшийся странами, попавшими под правле-ние советских коммунистов. Он был членом Ассоциации ветеранов разведки Национальной обороны. Как офицер разведки, он — единственный специалист, которому довелось встретиться с заместителем Гитлера Мартином Борманом в 1949 году, когда Борман отправлялся в постоянное изгнание в Южную Америку.

Г-н де Вильмаре был профессиональным журналистом с пятидесятых годов. С 1962 по 2006 год он издал приблизительно 30 работ. Он автор новой книги «Неприкосновенные. Кто защищал Бормана и Гестапо-Мюллера после 1945 года».

Пьер де Вильмаре в 1943 году в регионе Веркор во Франции

И он же сейчас

FP: Пьер де Вильмаре, добро пожаловать на Interview Frontpage.

Вильмаре

: Здравствуйте и спасибо за то, что пригласили меня для этого ин-тервью. Для меня это большая честь.

FP: Как вы могли бы резюмировать содержание своей книги «Неприкосновен-ные»?

Вильмаре

: Суть «Неприкосновенных» сводится к тому факту, что Мартин Бор-ман, серый кардинал Гитлера, при соучастии Гестапо-Мюллера предпринял тай-ную эвакуацию большинства активов казны Рейха в деньгах или валюте, в два десятка зарубежных стран — в основном в Южную Америку, но также и в Япо-нию и в различные скандинавские страны. Гитлер ничего не знал об этой «ра-боте», которую выполняла сверхсекретная сеть Бормана под названием «Хак-ке». Только одиннадцать посвященных людей входили в эту сеть в конце 1944 года. Каждый из них затем, в свою очередь, управлял своими агентами. Борма-ну пришлось по необходимости автоматически проинструктировать Гестапо-Мюллера, который был верховным руководителем безопасности Рейха с начала 1942 года, хотя Борман фактически не доверял ему и боялся, что тот его пре-даст. По моему мнению, Борман понятия не имел, что Мюллер заключил секрет-ные соглашения с советским генералом В.С. Абакумовым, руководившим раз-ведсетями внутри Германии.

В состоянии общего хаоса марта-апреля 1945 года, когда Германия была по-беждена, несколько важных немцев под наблюдением каждого из западных со-юзников, понимали, по крайней мере, частично, ту роль, которую играли Бор-ман и Мюллер. Последний исчез в течение недели после падения Берлина. Но каждый из союзников (англичане, американцы, французы) держали свои от-крытия по этой проблеме в тайне. Эти открытия походили на маленькие детали огромной головоломки. В моей книге я написал и о существовании сети «Хакке», и о личной роли Мюллера, который после пересечения немецко-чешской границы — тогда части оккупационной зоны СССР — стал советским агентом с 1945 года.

Начиная с 1946–1947 годов, американцы обнаружили до 70 % секретных транс-фертов немецких ценностей через Швейцарию — среди других стран — прямо в Южную Америку. Борман, которому давали советы его бывшие друзья из Мини-стерства финансов Рейха (среди которых был доктор Шахт и ближайшие по-мощники министра Функа, его преемника), очень разумно инвестировал 80 % немецких активов во множество предприятий, пароходств, авиакомпаний, гор-норудных компаний, и т. д. Номинальные руководители этих фирм из Аргентины, Бразилии, Уругвая и т. д. действовали под наблюдением посвященных членов сети «Хакке». Среди «наследников» возникали ссоры, о чем свидетельствует секретное сообщение, посланное Борману, который тогда скрывался в Богем-ских горах, через его Сарагосскую группу в Испании, чтобы он приехал и ула-дил спор. Все соответствующие детали можно найти в моей книге.

До времени Берлинской блокады и воздушного моста (1949) Борман думал, что с его состоянием и его сильной сетью, его человеческими ресурсами в Германии (приблизительно 80 000 немцев с чужими или подделанными документами рас-сеялись в оккупационных зонах, что подразумевало секретную организацию, так как эти документы им предоставили уже в 1944 году), он сможет вести свою игру между Востоком и Западом. Однако твердость американцев во время Бер-линской блокады, организованной Советами, показала, что надежды Бормана на скорый открытый конфликт между Востоком и Западом были напрасны. На самом деле Москва уступила, когда Вашингтон бросил вызов блокаде, несмотря на то, что Сталин шантажировал войной.

Именно это заставило Бормана войти в контакт с окружением канцлера Аденау-эра через своих друзей, у которых было хорошее положение, чтобы помочь ему. Например, англичане приставили к Аденауэру (канцлер с 1949 года) таких лю-дей как Герман Йозеф Абс, промышленников и бывших советников Имперского казначейства (они перечислены в книге), кто, несмотря на свое нацистское прошлое, держал в своих руках финансовые узды Западной Германии. Нача-лись переговоры, суть которых состояла в том, что в обмен на гарантию свобо-ды Борману проводилась репатриация в Германию большинства активов, кото-рые были рассеяны приблизительно в 24 странах, в форме банков, промышлен-ных фирм и т. д. (то есть общей ценностью более чем 700 миллионов долларов в 1949 году).

FP: Что вдохновило Вас на написание этой книги?

Вильмаре

: Это произошло, когда я начал совать нос в некоторые части этой головоломки. В то время я работал на Гийома Видме, французского губернатора Баден-Вюртемберга (работа для прикрытия моей деятельности во французской разведке), и затем как заместитель губернатора Франции в районе городов Кальв, Хорб и Фройденштадт, и тогда я начал собирать заметки, донесения, иногда документы ради позднейшего написания книги.280

FP: Вы можете описать роль советского проникновения в нацистский режим и, перед концом Второй мировой войны, в сети, которые нацисты использовали для своего бегства?

Вильмаре

: Ваш вопрос заставляет меня уточнить, что я обнаружил масштаб советского проникновения в административные и секретные службы западных союзников одновременно с тем фактом, что Москва защищала по своему жела-нию некоторых бывших нацистов, людей, которые были вовлечены в немецко-советское сотрудничество в прошлом или тех, которые, как Мюллер, перешли на сторону КГБ в 1943–1945 годах.

Я работал над этой трудной темой в течение многих лет. Изучая советское про-никновение во французские разведывательные службы, как, впрочем, и в дру-гие, я и тогда, и после 1950 года, как только я снова стал гражданским лицом, боялся, что КГБ мог бы обнаружить мое знание той игры, которую вела Москва, и что некоторые советские люди, которые чувствовали отвращение к советско-му режиму, тоже могли бы предоставить мне некоторую информацию.

Никто не может вести игру в одиночку, если он противостоит иностранной раз-ведке, не рискуя катастрофой. Именно поэтому я связался или возобновил кон-такт с французскими разведывательными службами и время от времени переда-вал им часть моих результатов.

Например, между 1947 и 1951 годами я обнаружил существование сетей спасе-ния в Южную Америку — или другие страны, организованных нацистами. В 1946–1947 годах их было семь. Так, мне удалось непосредственно внедриться (и заполучить там информаторов) в сети «Ди Шпинне» («Паук»), которая зависела от Бормана и его друзей, а также в «Ди Шлёйзе» («Шлюз»), и т. д. Но я не доверял каналу «Одесса» (естественно, занимавшимся только СС), который был полностью нацистским, и, следовательно, в нем было много советских агентов.

Эта деталь полностью проигнорирована историками, которые время от времени говорят об «Одессе» (которая сначала была только организацией взаимопомо-щи бывших эсесовцев).

Вот когда возникает случай Мюллера: с 1936–1937 годов у него уже были тес-ные контакты с секретными службами СССР как партнерами по переговорам для заключения возможного немецко-советского договора, в то время как тысячи добровольцев уезжали на войну в Испанию, не думая ни минуты о том, что Ста-лин заключил секретные соглашения с нацистами.

FP: Расскажите нам еще немного о Бормане и Мюллере и о роли, которую они сыграли в Холокосте, Второй мировой войне и в нацистском режиме в целом.

Вильмаре

: Мюллер участвовал во всех конференциях, где предусматривалось заключение евреев в концентрационные лагеря, начиная с 1942 года (включая Ваннзейскую конференцию). Он хотел, чтобы говорили его партнеры, но он был руководителем, действия которого привели к истреблению всех евреев, кото-рые, как полагали, были больны или неспособны к работе в шахтах и на произ-водстве вооружения, потому что они были слишком молоды или больны. Именно потому многих детей и пожилых людей послали на верную смерть.

В 1945 Мюллер стал:

[a] советником Советов в их зоне оккупации Германии. Одаренный феноме-нальной памятью, он точно знал, кто был кто, кем можно было управлять в нацистской толпе. Он также знал, кто был «небезнадежен» среди ушедших в подполье немцев в зонах оккупации союзников, по той простой причине, что весной и летом 1944 года именно он дал многим из них фальшивые или чужие документы, которые должны были использоваться, как только Германия потер-пит поражение.

[b] Мюллер был также советником по обучению агентов и их внедрению в за-падные оккупационные зоны. А закончил «советскую» карьеру Мюллера в 1950–1951 годах заговор против защитника Сталина, генерала В.С. Абакумова, организованный окружением Сталина. Абакумов попал под подозрение и был снят с должности в 1951 году, прежде чем он был арестован и, вероятно, устра-нен в 1952 году, в то время как его конкурент Лаврентий Берия взял в свои ру-ки «немецкие дела» (одним из советников Берии была актриса Ольга Чехова — смотрите мою книгу, приложение 6), которая странным образом вернулась на Запад в 1949–1950 годах и получила награду от боннского правительства. Ее работа как двойного агента была тем более замечательна, что об ее роли нико-гда не рассказывали, тогда как она умерла в 1980 году. Она, как оказалось, была одним из близких друзей Гитлера — есть фотографии, доказывающие это…

FP: Вы можете привести больше фактов относительно того, что именно Мюллер и Борман выдавали Советам, что произошло с ними после войны и т. д.?

Вильмаре

: Борман умер от рака в январе 1959 года в Парагвае (мои исследо-вания привели меня туда). Его роль настолько беспокоила Бонн, что его остан-ки пришлось тайно возвратить в Берлин, чтобы похоронить их там и потом «внезапно» обнаружить, и таким образом его дело могло было быть закрыто навсегда. Я разобрал этот обман на целой странице в «L’Aurore» (французская ежедневная газета с тиражом 350 000 экземпляров). Бонн предпочел не реаги-ровать… Что касается Мюллера, то его в 1955 году похитил Рудольф Барак по поручению Советов, и вывезен в Прагу. Там его допросил Александр Коротков, затем он забрал его в СССР, и все следы его существования потерялись в нача-ле 1960-х годов, где-то в Средней Азии, которая все еще была советской в то время. Его смерть остается тайной.

Я расспрашивал его семью, его родственников и близких друзей, его трех лю-бовниц, так же как Моссад и другие «службы», но это ничего не дало. Только Москва знает конец этой истории.

FP: Вы видели Бормана после войны и однажды говорили с ним в 1949 году (то-гда как все говорили, что он погиб в Берлине в 1945 году). Вы можете расска-зать об этих событиях?

Вильмаре

: Фактически я говорил с Борманом только в 1949 году, когда он ре-шил оставить свое секретное убежище в Богемских горах, чтобы уехать в Ар-гентину. Однако еще раньше я встретил его просто случайно, когда я ехал по лесной дороге в районе Деггендорфа на границе с Чехословакией, и он пересек эту серпантинную дорогу прямо перед моим автомобилем. Что касается пере-проверки, то у меня была база на берегу Боденского озера, и я действовал там под видом добровольно уехавшего туда в 1949 году француза, который зани-мался бизнесом и оказывал услуги немцам, которые брали в свои руки эконо-мику своей страны, используя мои связи во властных структурах. И вот одна-жды ночью один из моих австрийских помощников привел меня к шале, сосед-ним с моими. Там был некий господин Бидерман, а на самом деле Борман, и он просил получить временный пропуск от французской службы пограничного кон-троля на немецких и австрийских границах, чтобы он мог поехать в соседнюю Швейцарию. Спустя три дня после того, как «Бидерман» прибыл в Швейцарию, я обменялся парой слов с ним. Он не знал, что я знал…

Наблюдение за его маршрутом позволило мне проследовать за ним в Цюрих и затем, оттуда в Аргентину. Я также узнал о некоторых из его связей в Швейца-рии, таких как один бизнесмен и его брат — немцы, которые купили себе швей-царское гражданство в 1943 году, и мирно жили в Цюрихе в то время.

FP: Владимир Буковский, который написал предисловие для этой книги, заме-тил, что в течение 60 лет никто не хотел говорить об этих фактах. Откуда такая оглушающая тишина?

Вильмаре: Буковский очень хорошо знает, почему в Германии все предпочитали молчать в прошлом и молчат даже сегодня об истории Бормана и Мюллера, так же как обо всем другом относительно сотрудничества между нацистами и Сове-тами. Слишком много людей обманывали, лгали, и некоторые из них все еще живы. Действительно ли немецко-советский тоталитаризм — две стороны одной медали? Это одна и та же медаль.

FP: Почему Моссад запретил дальнейшие операции против Бормана (в Южной Америке) и против Йозефа Менгеле?

Вильмаре

: Моссад выполнял приказы сверху, и в них было сказано: не трогать Бормана, Менгеле или других. В то время, в 1947–1959 — дата смерти Бормана — израильские, немецкие, французские, американские и другие спецслужбы со-трудничали и координировали свои действия. Раскрытие этих «историй» озна-чало бы вытащить на поверхность слишком много деталей секретной истории отношений Востока и Запада, и Москва была бы в таком же неудобном положе-нии, что и другие. Потому все молчали и продолжают молчать. Даже в архивах «Дрезднер Банка», которые были раскрыты и опубликованы в феврале 2006 года, есть много фактов, которые были похоронены и предназначались только для специалистов, которые имели право заниматься ими, но историки не смеют поступать так — это означало бы признать существование весьма неприятных поступков, хороших связей и нарушения обещаний, в которые были замешаны нацисты, Советы и другие с 1900 года до падения СССР в начале 1990-х.

FP: Пьер де Вильмаре, большое спасибо за то, что вы пришли к нам сегодня.

Вильмаре

: И вам тоже большое спасибо, это было также и для меня честью и большим удовольствием.

Источник:

Дополнение 2

Досье «Сарагоса» Пьера де Вильмаре

Борман и Гестапо-Мюллер после 1945 года…

Александр Владимирович Фоменко

политолог

Осенью 1990 года, сидя в уютной гостиной дома Пьера де Вильмаре в Норман-дии, я впервые услышал от него, что Мартин Борман вовсе не погиб в бункере в 1945 году, — и поежился. Но ветеран деголлевских спецслужб и автор много-численных исторических исследований спокойно продолжал объяснения: «Я это знаю, потому что я сам перевозил его в моей машине в 1947 году в Австрию, а затем он, через Швейцарию, оказался в Аргентине… Я рассказывал обо всем этом в европейских газетах. И никогда известные историки, гораздо более из-вестные, нежели я, великие историки — не пытались выяснить, является это правдой или нет. Была полная тишина! Нет никакой возможности выяснить ис-тину в деле Бормана. Все блокировано…»

Суть этой версии сводится к тому, что Борман в 1945 году исчез из берлинских развалин, через пару лет перебрался в Латинскую Америку, умер в январе 1959 года в Парагвае и был похоронен на немецком кладбище в местечке Ита, на юге Асунсьона. Но три или четыре года спустя его останки были перевезены в Бер-лин и вновь захоронены на месте уже запланированных строительных работ. Зимой 1972/73 года их, разумеется, нашли строители — что послужило доказа-тельством смерти «серого преосвященства» фюрера в 1945 году.

В интервью газете «Орор» 30 июля 1974 г. де Вильмаре обвинил западногер-манского прокурора, ведшего берлинское дело, в попытке использовать обнаружение останков как повод для закрытия «досье Бормана». Несмотря на то, что стоматолог Райдар Зогнэс обнаружил в челюсти, принадлежащей скелету Бормана, остатки очень специфической глины — и именно из местечка Ита в Асунсьоне! Глины, не существовавшей в Берлине! Историк и юрист Хью Томас пытался обратить внимание прессы и специалистов на эту странную «деталь», но, разумеется, безуспешно.

В те годы и Советы, и Запад по разным причинам были равно заинтересованы в закрытии дела Бормана — как, впрочем, и дела Мюллера.285

Причины эти разъясняются в новой книге, вышедшей в 2002 году в серии «Разведка и тайная война», научный совет которой пестрит именами и званиями ис-ториков и отставных разведчиков. Получив в 1995–1996 гг. около сотни доку-ментов из досье «штази» на Бормана (с помощью Томаша Мяновича, постоянно-го корреспондента «Свободной Европы», и при посредстве пастора Гаука, под чьим контролем находились восточногерманские архивы после падения Берлин-ской стены), де Вильмаре сумел существенно дополнить свою версию послево-енной «большой игры» с участием «политических призраков». Автор погружает читателя в предысторию и подробности той многолетней тайной операции, в которой, начиная с поворотного в военном отношении 1943 года и вплоть до не менее поворотного, в отношении политическом, 1951-го, участвовали руководи-тель советской контрразведки СМЕРШ Виктор Абакумов, Мюллер и Борман. «Первый — с благословения Сталина; остальные— без ведома Гитлера, но при очевидном потворстве Гиммлера», — утверждает де Вильмаре.

Именно участием в «большой игре» со Сталиным объясняет де Вильмаре и жесткое сопротивление Бормана попыткам военных создать союзную вермахту отдельную Русскую армию, и ту поразительную медлительность и пассивность, которую Мюллер и Гиммлер проявили непосредственно перед и в день покуше-ния на Гитлера 20 июля 1944 г. — хотя о заговоре они знали заранее. Впрочем, после провала покушения Мюллер действовал достаточно решительно и хлад-нокровно — против ненавистного англофила Канариса, явно не имевшего «про-восточных симпатий».

Ссылаясь на данные, полученные им после войны от людей из близкого окру-жения Бормана и Мюллера, а также на многочисленные южноамериканские публикации 1947–1950 годов, автор утверждает, что Борман намеревался после войны возглавить Германию, союзную с СССР, — как это было в идиллические времена договора в Рапалло или пакта Молотова — Риббентропа. А Мюллер видел себя великим полицейским — стражем этого «нового евразийского порядка». Впрочем, в случае отказа Москвы они были готовы предложить услуги своей сети и Западу в случае его нового — и неизбежного, по их мнению — конфликта с Востоком.

Не все их надежды сбылись, но все-таки Мюллер и Борман сумели — каждый по отдельности — продолжить после 1945 года достаточно бурную деятельность. Причем вдалеке от следователей и судей Нюрнбергского трибунала, которые, под неусыпным оком союзнических спецслужб, старались свалить ответственность за все несчастья России и Европы на менее удачливых руководителей нацистской Германии, не запятнав при этом чистых риз победителей.

За кулисами же, как и в довоенное время, продолжалась реальная работа ре-альных людей, не особенно обращавших внимание на политические ярлыки, ими самими и расклеивавшиеся. Согласно де Вильмаре, уже 10 июля 1944 г. на встрече в Страсбурге с ведущими промышленниками и банкирами страны Бор-ман и Мюллер конкретизировали планы по переводу за границу около 700 мил-лионов долларов — трех четвертей тайной имперской казны. С этого времени в испанской Сарагосе начала действовать группа немецких дипломатов и пред-принимателей, ставшая неформальным экономико-политическим штабом Бор-мана — вплоть до его окончательного отъезда в Аргентину.

Именно он руководил размещением (в Южной Америке и Турции) фондов Треть-ей империи и созданием на их основе своеобразной холдинговой группы. С по-следующим вливанием больших объемов этих средств в растущую экономику ФРГ: в течение четырех или пяти лет, начиная с 1950 года, при посредничестве группы Тиссена было репатриировано более половины южноамериканских аву-аров Бормана (около 400 миллионов золотых долларов).

При этом соглашение с Абакумовым «о ненападении» строго соблюдалось, и сеть Бормана в Южной Америке не вела никакой деятельности против СССР. Более того, тамошняя немецкоязычная пресса, вроде «Дер Вег», критиковала только американскую политику и открыто прославляла советско-германский пакт 1939 года.

Но если в 1938 году на обложке вполне либерального журнала «Тайм» красо-вался портрет очередного «человека года» — канцлера Адольфа Гитлера, то Борману и Мюллеру в 1948-м приходилось вести себя куда скромнее. За их пе-редвижениями неусыпно следили все заинтересованные лица и организации — в книге помещены копии донесений американских, западно- и восточногерман-ских агентов: 1945, 1946, 1950 и даже 1960 годов.

Впрочем, за ними лишь следили и особенно не беспокоили. Когда, например, 16 июня 1948 г. глава ФБР Эдгар Гувер поставил Трумэна в известность относи-тельно присутствия Бормана в Буэнос-Айресе, президент США не особенно за-волновался. В Буэнос-Айресе, кстати, Бормана принимал у себя в доме генерал Умберто Соса Молина, министр обороны Аргентины и соратник генерала Перона. («Он же вдохновлял в 1952 г. путч Нагиба и Насера, с целью свержения ко-роля Фарука», — походя добавляет автор.)

А когда известный «охотник за нацистами» Симон Визенталь появился в Арген-тине, ему объяснили видные члены тамошней еврейской общины (допущенные Борманом до управления его фондами), что организация бывшего рейхсляйтера — это очень влиятельная финансово-промышленная группа, чьи интересы про-стираются поверх идеологий.

Тогдашний представитель Визенталя в Аргентине Шимон Самуэльс задним чис-лом (в сентябре 1993 г.) признал в газете «Пахина 12», что в этой стране сам «Израиль заморозил наши поиски нацистских военных преступников». В том же 1993 году Цви Ашарони, один из участников захвата Эйхмана, рассказал этой же газете, что в свое время директор «Моссад» запретил своим людям трогать ферму Йозефа Менгеле, чье местоположение было им известно: Бонн и Тель-Авив договорились. (28 декабря 1993 г. «Юманите» перепечатала эту информа-цию без комментариев — и еврейская община Франции промолчала.)

Так же реалистично поступала, впрочем, и верхушка нацистской партии — когда дело касалось их собственного окружения. Стоило государственному радио от-странить от микрофона, из-за вскрывшегося еврейского происхождения, совет-ского агента журналиста Броннера, как его покровитель Геббельс вмешался лично: «Это — друг. И это — мое дело!» Совсем как Геринг, который говорил: «У меня свои евреи! Оставьте их в покое!» И оставляли… (Этого Броннера автор книги в 1947 году обнаружил в узком кругу интеллектуалов, группировавшихся вокруг Вальтера Ульбрихта, коммунистического вождя Восточной Германии.)

Вообще, по мнению де Вильмаре, «с 1935 по 1941 год Гитлер, Розенберг, Гей-дрих, Мюллер — все поддерживали идею отправки евреев в Палестину. Ялмар Шахт, министр финансов Гитлера, даже отправился в 1938 г. в Лондон, чтобы убедить англичан облегчить евреям Европы достижение этой земли обетован-ной. Но англичане отказали. Они рассматривали Палестину как свой собствен-ный заповедник. <…> Несколькими месяцами позже Эйхман предлагает обязать Францию разрешить эвакуацию около 4 миллионов европейских евреев на Ма-дагаскар, где они могли бы основать свое собственное государство. Гитлер находит проект столь замечательным, что 18 июня 1941 г. сообщает о нем Муссолини. Виши (1) отказывается. Все остается на бумаге…»

Автор привлекает внимание читателя к весьма странному обстоятельству. Не-смотря на то, что Адольф Эйхман подчинялся по службе Мюллеру с 1939 г., ко-гда подотделы по еврейским делам были присоединены к IV Управлению ведом-ства имперской безопасности, ни следователи Нюрнбергского трибунала, ни израильские следователи и судьи, занимавшиеся делом Эйхмана, предпочли особо не интересоваться его начальником. И в знаменитых мемуарах Эйхмана, отредактированных им в тюрьме и опубликованных посмертно, нет никаких по-дробностей относительно деятельности «шефа».

«Даже если Мюллер числился пропавшим или убитым в пору Нюрнбергского процесса, — пишет де Вильмаре, — есть все основания удивиться тому, что он также исчез и из сотен работ, посвященных Холокосту, где его имя упоминается лишь походя и без комментариев». А ведь после 1941 года он лично курировал все эти вопросы как на захваченной вермахтом внутренней территории России, так и в Прибалтике, Белоруссии, на Украине, и на Западе: в Скандинавии, Ни-дерландах, Бельгии, Франции и даже Швейцарии, «территорию которой бороз-дили, безо всяких законных оснований, следователи гестапо и СД».

Согласно де Вильмаре, первые годы после войны — до падения Абакумова — ни-кто не мешал Мюллеру заниматься созданием спецслужб ГДР (sic!). Автор утверждает, что в Чехословакии (на чешской стороне Эрцгебирге, в Хомутове, в Карловых Варах, в Боре, к западу от Пильзеня и на чешской стороне Богемских гор) существовали тайные центры подготовки агентов и коммандос, предназначенных для заброски в Западную Германию: «И именно Хайнрих Мюллер и ге-нерал Ханс Раттенхубер, бывший начальник личной охраны Гитлера <…> руко-водили этими центрами, под наблюдением ставки советских спецслужб в берлинском районе Карлсхорст и ее представителя в Лейпциге».

В специалистах недостатка не ощущалось: по оценкам автора, от 80 до 100 тысяч немцев сразу после войны жило среди беженцев по подложным паспортам — Мюллер начал их выдачу кадровым сотрудникам гестапо еще в феврале 1944 г. И после войны только в Южную Америку и на Ближний Восток (2) — в основном в Сирию и Египет — сумели перебраться около 20 тысяч человек. (В Каире, Да-маске, Саудовской Аравии и Ираке уже к середине 1950-х гг. немецкие компа-нии, под южноамериканскими вывесками, потеснили англо-американцев.)

Большое количество своих людей Мюллер задействовал в обеих частях Германии. В 1951 г. канцлер Аденауэр признал, например, что 134 бывших сотрудни-ка Риббентроппа получили места в западногерманском МИДе. Среди них была дюжина знакомцев Мюллера. Десятки высших офицеров Абвера, СД, гестапо были имплантированы Мюллером в западногерманскую разведку БНД в каче-стве восточногерманских агентов. (Так, Хайнц Фельфе, бывший сотрудник ап-парата Гиммлера, стал шефом управления контрразведки БНД. Через пять лет он был осужден на 14 лет за шпионаж в пользу СССР, после освобождения в 1967 г. уехал на восток, а в 1991 г. оказался уже в объединенной Германии.)

Мюллер всегда презирал Запад и не всегда скрывал своего восхищения СССР: он, похоже, был искренним энтузиастом пакта Молотова — Риббентроппа. Пауль Леверкюн, один из помощников адмирала Канариса, рассказывал автору книги в 1950 году, что «в пору сотрудничества гестапо и НКВД эйфория достигла такой степени, что в августе 1940 г. Мюллер предложил верховному командова-нию вермахта (до конца 1941 г. распоряжавшемуся во Франции) создать специ-альное подразделение с целью поддержания максимальных контактов с остат-ками коммунистической партии».

«Для всех нас, — говорил тогда Мюллер своим помощникам, — враг — это Англия и Виши!» Когда в сентябре 1940 года заместитель шефа СС во Франции Карл Бёмельбург предложил арестовать французских коммунистов, «которые лишь частично поддерживают игру в сотрудничество с нами против агентов британ-ского империализма в южной зоне» Франции (то есть международно признанно-го тогда правительства Французского государства во главе с маршалом Петэном), Мюллер просто не позволил провести необходимые облавы.

В известном разговоре с Шелленбергом в 1943 году шеф гестапо даже называл советское влияние в Европе «неизбежным следствием исторического развития, свойственного нашей эпохе, особенно если иметь в виду духовную анархию нашей западной культуры — включая и идеологию Третьей империи. Национал-социализм — не что иное, как куча навоза в этой духовной пустыне. Напротив, все видят, что в России развивается действительно чистая духовная и биологи-ческая сила. Духовная и материальная революция, к которой стремится комму-низм, предлагает своего рода положительный заряд — в противоположность нашему западному негативизму».

Вполне буржуазный Шелленберг был совершенно сбит с толку: Мюллер говорил об арестованных им советских агентах из знаменитой «Красной капеллы» как о «чистых прогрессивных революционерах, обладающих уверенностью в себе, которая полностью отсутствует у наших западных интеллектуалов, за исключе-нием, может быть, некоторых членов СС». (3)

Закончил же он предложением скорее договориться со Сталиным: «Это был бы такой удар, от которого бы Запад, со своим сатанинским лицемерием, никогда бы не оправился…»

Все это может показаться весьма удивительным, но только если не вспоминать о том, что слово «национал-большевизм» не всегда было ругательным в среде сторонников всего нового и прогрессивного. Ведь 15 июля 1934 года заявил же известный коммунист Карл Радек в «Известиях», что не существует причин, по которым немецкий фашизм и Советская Россия не могли бы идти нога в ногу. Ведь фашистская Италия и Советская Россия уже являлись к тому времени хо-рошими друзьями…

Подобные настроения в Германии олицетворял, в частности, знаменитый пол-ковник Вальтер Николаи, бывший начальником разведки кронпринца (наслед-ника престола) в годы Первой мировой войны, шефом военной разведки — вплоть до 1925 года. В 1917 г. он организовал отправку из Швейцарии — через Скандинавию — в Россию знаменитого поезда с 224 революционерами, из кото-рых добрых два десятка были его собственными (!) агентами. Николаи прини-мал самое деятельное участие и в интригах, предшествовавших приходу Гитле-ра к власти, но затем, в борьбе за место начальника военной разведки, проиг-рал адмиралу Канарису. (4) (Который при этом утверждал, что «Николаи в сво-ей завороженности отдельными большевиками дошел до степени «настоящего друга Москвы»».) «Это именно Николаи, — пишет де Вильмаре, — с конца 1919 г. продвигал концепцию тайных германо-советских соглашений, чьим повторени-ем стал договор 1939 г.»

Интересна также фигура генерала Рудольфа Бамлера, руководившего в 1938–1939 гг. управлением III F Абвера. На этом посту он показал себя настолько фанатичным нацистом и сторонником сближения с СССР (после 1937 г.), что Канарис отправил его сначала в Данциг, а затем в Норвегию. Попав в плен на Восточном фронте, он делил дачу с фон Паулюсом и впоследствии состоял в той же в группе Абакумова (в Карлсхорсте), руководя школой тайных полицейских агентов, работавших на К5 — предшественника восточногерманского МГБ.

Де Вильмаре удивляется, что с тех пор как Шелленберг в своих, откровенно цензурованных, мемуарах бросил фразу о том, что, по его мнению, начиная с 1943 года Мюллер находился в связи с советскими секретными службами, никто не пытался прояснить этот вопрос. Вокруг фигуры шефа гестапо словно суще-ствует некая «фигура умолчания». Например, глава западногерманской развед-ки Гелен в своих мемуарах не раз говорит о том же Шелленберге, но никогда — о Мюллере! «Чрезвычайно противоречивый историк Дэвид Ирвинг, которого наши «комиссары мысли» последние два десятка лет зовут «ревизионистом», — иронизирует де Вильмаре, — подготовил французскую версию мемуаров Райн-харда Гелена — и не обратил внимания на это умолчание».

Хотя при желании можно было бы внимательнее присмотреться к некоторым странным событиям в жизни шефа гестапо. Например, согласно данным, полу-ченным де Вильмаре в немецких архивах, после 1937 года Мюллер располагал 2450 сотрудниками, внедренными в дипломатический корпус. При этом и в са-мом Министерстве иностранных дел существовали советские агенты, и во мно-гих немецких посольствах — не только в Токио или Вашингтоне, но и в Париже, Брюсселе, в Швейцарии. И — никаких проблем, «за исключением четырех или пяти дел, начатых после 1941 года. Слепота или пассивность людей Мюллера поражает».

Мюллер так никогда и не потревожил ни Жака Дюкло, ни других товарищей из аппарата французской компартии, связанных с Москвой. И это вовсе не гестапо, а служба прослушивания военной разведки (Абвера) и подразделения полевой жандармерии, подчинявшейся вермахту, осенью и зимой 1941/42 года начали потихоньку вскрывать советскую разведывательную сеть «Красная капелла», которой, по утверждению де Вильмаре, знаменитый Леопольд Треппер руково-дил вместе с Мюллером. Дескать, именно поэтому «дирижер» так легко вы-скользнул из гестаповского заключения 13 сентября 1943 г. — и ни один из под-чиненных Мюллера не понес наказания! Хотя обычно в случаях побегов Мюллер легко отправлял провинившихся тюремщиков на смерть. (Похоже, что у Треппе-ра были основания опасаться разоблачений: не зря же он 22 октября 1974 года в последнюю минуту отказался встретиться с историком в телестудии — лицом к лицу.)

Сам де Вильмаре попытался проследить послевоенную судьбу Мюллера до са-мого конца. Большое значение придает автор роли генерала Виктора Абакумова — руководителя контрразведки СМЕРШ, а затем и министра государственной безопасности (при этом называя Жданова «покровителем, если не другом, Аба-кумова, разделяющим его антисемитизм»).

Он утверждает, что «шеф контрразведки и его люди принадлежали к антисе-митскому аппаратному клану, который интриговал вокруг Сталина, особенно начиная с 1949 года». Именно поэтому якобы они столь тесно работали с Мюл-лером даже и после войны. Французский историк утверждает, что вплоть до ле-та 1951 года, когда он был отстранен от своих обязанностей (на него было за-ведено дело, которое вел его противник генерал Серов), Абакумов держал под рукой многие тонны документов, захваченных в Германии и ставших впоследствии «Особым архивом» при Совете Министров СССР.

Даже после падения Абакумова Мюллер продолжал курсировать, до осени 1952 года, между Брно, Лейпцигом, Берлином (Карлсхорст) и Москвой. Лишь после XIX съезда, когда все его покровители покинули ЦК, он решил переместиться в Южную Америку. Но в 1954 году не кто иной, как генерал Иван Серов приказал шефу чехословацкой разведки Рудольфу Бараку найти и доставить Мюллера в Москву — живым (об этом сообщил автору сам, ныне покойный, Барак).

Операция по поимке Мюллера была проведена столь безупречно, что послужи-ла образцом для агентов «Моссад», когда через несколько лет они захватили 292

Эйхмана. Очнувшийся ото сна только в самолете Мюллер был доставлен в Пра-гу, где с ним пытались беседовать чехословацкие товарищи. Мюллер считал се-бя достаточно важной птицей и согласился говорить только со своим старым партнером — советским генералом Коротковым, специально приехавшим в Чехо-словакию. Затем Мюллера отправили в Москву, и конец его неизвестен. (Надо сказать, что де Вильмаре называет версию американского автора Грегори Ду-гласа о Мюллере — агенте американцев — «романной», а самого его — «неким московским агентом влияния в США».)

Разумеется, что ни советские, ни российские спецслужбы никогда не пускались в объяснения относительно всех этих странных догадок и свидетельств. Если факт смерти Бормана в 1959 году в Парагвае был все-таки упомянут в газете «Совершенно секретно» (№ 4, 2000), то по поводу Мюллера продолжается мол-чание. Французский автор считает причиной этого политкорректное нежелание привлекать излишнее внимание и к истории нацистско-советского сотрудниче-ства до и после 1939 года, и к весьма прагматичному использованию бывших нацистов после 1945 года. И добавляет: «Со своей стороны, ни Бонн, ни амери-канские секретные службы в Германии никогда не желали признавать проник-новения в свои структуры агентов не только КГБ, но и Мюллера — причем еще до КГБ». И это совсем не удивительно: запретили же в свое время в Соединен-ном Королевстве книгу, из которой следовало, что английский куратор антисо-ветского прибалтийского сопротивления был советским агентом…

В первый раз рассказывая мне о своих встречах с Борманом, де Вильмаре так объяснял внутренний смысл своей исследовательской работы: «Я ищу такие документы, которые показывают, что история — не такая простая вещь…»

И знакомство с его книгами лишний раз позволяет задуматься об этом. Вскры-вая подоплеку и взаимосвязь, казалось бы, весьма далеких друг от друга собы-тий, де Вильмаре предлагает читателю не одномерную, но стереоскопическую картину истории.

Примечания:

(1) В это время Мадагаскар, наряду с другими частями французской колониаль-ной империи, находился под юрисдикцией правительства маршала Петэна в г. Виши.

(2) Прославленный Фредериком Форсайтом тайный канал переброски людей за границу Германии «Одесса» касался лишь некоторых кланов СС. Автор книги утверждает, что существовало еще семь или восемь каналов, и, например, ка-нал «Паук» еще в 1949 г. находился под контролем Бормана.

(3) Последнее сравнение «прогрессивных революционеров» с «некоторыми членами СС» выпало из советского перевода «Мемуаров».

(4) В 1934 г. Николаи стал директором Института истории новой Германии и од-новременно возглавил Бюро по еврейским делам при МИДе.

Источник: http://ni-journal.ru/archive/56157ba6/n_1_2003/b43e0eb2/3bffbbe6/

Дополнение 3

Похищение гиммлеровского палача

(статья из немецкого журнала «Focus», июль 1995 года)

Понедельник, 17.07.1995 г.

Автор: репортер журнала «Фокус» Йозеф Хуфельшульте

Эксклюзив: Пражские разведчики вывезли считавшегося мертвым шефа Гестапо Генриха Мюллера из Аргентины — бывший министр раскрывает государственную тайну Москвы

Взгляд его тверд, голос ясен. Только ноги тонкие и слабые, ведь ему теперь уже 82 года. Старый мужчина медленно и с трудом поднимается с кресла. Он стонет, осторожно сгибает колени. «Гимнастика», говорит он с хитрой усмешкой, «гим-настика для лучшего кровообращения».

Рудольф Барак, с 1953 по 1961 год чехословацкий министр внутренних дел и могущественный шеф службы государственной безопасности, откладывает в сторону бывшую партийную газету «Pravo». Он выглядит немного взволнован-ным.

В это воскресное утро в Праге оживляют Барака, придают ему воодушевление его воспоминания. Воспоминания о чрезвычайно драматической главе новей-шей истории, которая в строжайшей тайне хранится в московских архивах со-ветской разведки — до сегодняшнего дня.

Рудольф Барак, согласно исследованиям журнала «Фокус», руководил в 1950-е годы отчаянной операцией, которая привела к аресту высокопоставленного национал-социалиста. Целью операции был человек, к тому времени официаль-но давно объявленный мертвым — одна из самых страшных фигур национал-социалистической диктатуры: группенфюрер СС Генрих Мюллер, шеф Государ-ственной тайной полиции (гестапо) и в качестве начальника Адольфа Эйхмана и Алоиза Бруннера ответственный за все отправки в концентрационные лагеря.

Рудольф Барак смотрит в окно своей большой квартиры в старом доме на улице 28 октября и кивает.

Через почти четыре десятилетия после операции против высокопоставленного гитлеровского палача бывший министр внутренних дел, который едва не стал секретарем партийной организации во время Пражской весны 1968 года вместо Дубчека, нарушает молчание.

«Да», говорит он, «я выследил Гестапо-Мюллера в 1956 в Аргентине, и это мои люди похитили его. По поручению Москвы. Советы непременно хотели его за-получить. Они получили Мюллера. Так это было».

Сенсационное высказывание свидетеля Барака о по сей день засекреченной агентурной охоте на одного из наихудших нацистских преступников прекращает все спекуляции вокруг судьбы Мюллера во время падения Берлина в 1945 году. Теперь впервые стало ясно: Генрих Мюллер, хладнокровный исполнитель при-казов рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, пережил закат гитлеровской Герма-нии на много лет.

Осень 1945 года: Предполагаемый труп Мюллера обнаружен в Берлине под об-ломками. Криминальоберсекретарь Леопольд рассматривает ордена, которые обнаружены на трупе, идентифицирует его как Генриха Мюллера, родившегося 28 апреля 1900 года. Труп похоронят 17 сентября 1945 года на Гарнизонном кладбище.

Но сомнения остаются с самого начала.

Бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг, как и Мюллер, начальник управления в Главном управлении имперской безопасности, убежден, что шеф Гестапо с его огромными знаниями о нацистской элите своевременно перешел на сторону Красной армии. Вильгельм Хёттль, руководитель отдела в гитлеровской внеш-ней разведке, тоже предполагает, что Гестапо-Мюллер находится под опекой Москвы. В 1963 также и Симон Визенталь, руководитель еврейского центра до-кументации, не исключает, что Мюллер все еще жив.

Последствие: В сентябре 1963 года предполагаемую могилу Мюллера офици-ально вскрывают. Поразительное открытие: в ней сразу три скелета и один че-реп, который ни в коем случае не может принадлежать к Мюллеру. Вывод: Участковый суд берлинского района Тиргартен издает постановление об его розыске и аресте.

К этой дате — так теперь впервые Рудольф Барак описывает одну из самых авантюрных операций Холодной войны — Генрих Мюллер уже давно был вне досягаемости для немецкого правосудия.

Финал Мюллера начался с приказа «Старшего брата».

Барак рассказывает: «В 1955 году меня вызвали в Москву. В это время Иван Александрович Серов занимал должность председателя КГБ. Тогда Серов пору-чил мне, чтобы я поймал Мюллера. У КГБ была информация, что он находится в Южной Америке, вероятно, в Аргентине. Тем не менее, Серов мне ни слова не сказал о том, зачем они вообще хотели получить Мюллера. Сегодня я убежден, что они, вероятно, сами хотели использовать его как агента».

И на самом деле Советы далеко не были так уж чужды этому сильному человеку из Гестапо.

Шеф СД Шелленберг писал в своих мемуарах, что Мюллер однажды во время кутежа восторженно отозвался о Сталине. Уже в 1933 году, когда Мюллер в Мюнхене в должности маленького полицейского инспектора преследовал пред-полагаемых врагов государства, он хвалил методы допросов советской тайной полиции.

Потому и у провинциального партийного руководства Верхней Баварии и Мюнхена в 1937 году были некоторые сомнения относительно политической пози-ции Мюллера. «Ясно», сообщается в конфиденциальном сообщении, «что Мюл-лер, если бы это было его задачей, точно так же преследовал бы и правых».

Шеф КГБ Серов в 1955 году, несомненно, знал, почему он должен был исполь-зовать для поиска Мюллера именно чехословацких сыщиков. Прага среди всех стран Восточного блока обладала в это время самой лучшей агентурной сетью в Аргентине — благодаря своим хорошим сельскохозяйственным экспертам.

Чешские инженеры и техники разъезжали по всей стране, строили пивоварни и сахарные заводы. Для некоторых, в том числе также для главного монтера Яна Елинека, это было идеальной легендой для их агентурного использования про-тив нацистов в эмиграции.

Рудольф Барак вспоминает: «В 1956 году мои люди обнаружили Генриха Мюл-лера на северо-западе Аргентины. Он жил в Кордове, как бизнесмен. Он вел себя как европеец, почти не говорил на испанском языке. У него не было по-стоянного места жительства, он всегда жил в отелях. Очевидно, по нашему впе-чатлению, он долго боялся, что его разоблачат».

Немецкоязычные агенты Барака, однажды заметив свою цель, устанавливают контакт с Мюллером. Они устраивают попойку с ним ночью в ресторане, тайком фотографируют его. Снимки из кабачка оцениваются в Праге экспертами из службы государственной безопасности, предъявляются также нескольким быв-шим гестаповцам.

Их четкий вывод: Загорелый мужчина на фотографиях является Генрихом Мюл-лером, руководителем печально известного управления IV в Главном управле-нии имперской безопасности.

У Мюллера в Аргентине, очевидно, не было денежных затруднений. Уже в 1944 году элита СС ввиду угрозы военного поражения переводила в валюте большие денежные суммы в Южную Америку. Так считает историк доктор Ян Фойцик из потсдамского филиала Института современной истории (Мюнхен). «Новых пас-портов на новые имена, нелегально полученных после мнимой геройской смер-ти на Восточном фронте, было более чем достаточно».

Связь нацистов с Южной Америкой функционировала превосходно. Возможно, также и Гестапо-Мюллер ушел туда по каналам, которые обнаружил бывший французский разведчик Пьер Фэллан де Вильмаре.

Шпион-дворянин, работавший на французскую разведку SDECE, он в послево-енное время на Боденском озере осуществлял наблюдение за организованной переброской нацистских преступников. «Один из нацистских путей вел от Линдау через Брегенц в Австрии до швейцарского Санкт-Маргретена», вспоми-нает Пьер де Вильмаре в беседе с «Фокусом».

На конспиративной квартире в Цюрихе по адресу Кройцштрассе, дом 39, арен-дованной уже получившими швейцарское гражданство в 1943 году по приказу СС немцами братьями Дитхельм, и хранились в то время, по словам Вильмаре, вожделенные документы — для продолжения поездки через Испанию в Южную Америку.

Однако для Генриха Мюллера Аргентина оказалась ненадежным убежищем.

Через одиннадцать месяцев после приказа КГБ из Москвы спецоперация Барака перешла в решающую фазу: шефа гестапо, однозначно идентифицированного, нужно было вывезти из страны без большого шума и без дипломатических осложнений с аргентинскими властями.

Рудольф Барак о захвате в Кордове: «Это было во время трапезы с чешскими техниками, к которым Мюллер к тому времени уже испытывал доверие. Поро-шок в вине усыпил его. Затем мои люди на машине доставили его на аэродром. Там уже был готов самолет, который регулярно и без больших проверок достав-лял техническое оборудование для сахарных заводов и пивоварен из Праги в Аргентину. Мюллера вывезли на самолете в одном из этих больших грузовых ящиков».

На борту машины было четыре агента КГБ, которые не позволяли чехам беседовать с похищенным Мюллером на протяжении всего длительного полета.

После прибытия в Прагу и короткой ночи в тюрьме государственной безопасно-сти в аэропорту, по словам Барака, происходит странная встреча.

Барак: «Среди советских офицеров КГБ, которых принимали Мюллера и должны были сопровождать его дальше в Москву, был Александр Коротков. Когда Мюл-лер увидел этого Короткова, он внезапно почувствовал настоящее облегчение. Да, он был почти в восторге».

Сегодня странная встреча в Праге шефа Гестапо с высокопоставленным сотруд-ником КГБ дает повод для разных предположений:

Почувствовал ли Мюллер, который когда-то так восторгался тайной полицией Сталина и хотел составить досье на каждого немца, что Советы хотели не нака-зывать его, а, во всяком случае, воспользоваться его знаниями?

Рудольф Барак: «У меня тогда было впечатление, что Мюллер и Коротков знакомы».

Это вполне могло быть.

Коротков, который как ловкий разведчик-агентурист под псевдонимом Алек-сандр Эрдберг поддерживал контакт со шпионской сетью «Красный оркестр», был с 1940 по 1941 год в Берлине заместителем резидента советской разведки. В это время, до нападения Гитлера на Советский Союз, между Гестапо Мюллера и русскими поддерживались вполне легальные контакты. «Там действительно с двух сторон было признание обоюдной профессиональной компетенции», по словам доктора Вернера Рёдера из Мюнхенского института современной исто-рии.

Пошли ли на пользу Мюллеру в Москве эти прежние отношения, Барак так ни-когда и не узнал.

«В 1958 году я встретил Короткова в Сочи. Он поблагодарил меня за мою по-мощь. Он не хотел больше говорить о Мюллере».

В 1959 году во время отпуска на море с Никитой Хрущевым, чешский министр внутренних дел спросил самого могущественного человека в СССР о Гестапо-Мюллере. Никита Сергеевич, как вспоминает сегодня Барак, весело плескался со своим плавательным кругом в воде, тоже поблагодарил его за помощь в по-имке Мюллера. Больше товарищ генеральный секретарь ничего не хотел гово-рить.

Рудольф Барак до сегодняшнего дня не верит в то, что Генрих Мюллер, который разгромил шпионскую организацию «Красный оркестр», был ликвидирован в Советском Союзе.

«Я абсолютно уверен, что Гестапо-Мюллер после его ареста стал информатором для русских». Но признаться в том, что они тайно интриговали с ведущей фигу-рой из террористического аппарата Гитлера, Москве, по словам Барака, по-прежнему мучительно неприятно. Возможно, именно поэтому дело Мюллера до сегодняшнего дня хранится под замком.

У старика все еще есть нюх на тайные государственные дела.

Источник: -die-entfuehrung-von-himmlers-vollstrecker_aid_155121.html299

Дополнение 4

Отрывки из книги Гельмута Рёвера ««Красный оркестр» и другие мифы секретных служб. Немецкий и советский шпионаж во Второй мировой войне, 1941–1945»

(Helmut Roewer, Die Rote Kapelle und andere Geheimdienstmythen. Spionage zwi-schen Deutschland und Russland im Zweiten Weltkrieg 1941–1945. Ares Verlag, Graz, Österreich, 2010).

Перевод с немецкого.

В книге Пьера де Вильмаре неоднократно говорится о деятельности советской разведке в Европе во время Второй мировой войны. На наш взгляд, читателю было бы полезно ознакомиться со взглядом на некоторые события и фигуры этого периода истории отечественных спецслужб еще с одной стороны — со сто-роны бывшего немецкого контрразведчика (руководителя земельного ведомства по охране конституции Тюрингии) и историка спецслужб Гельмута Рёвера.

Отрывки приводятся в сокращении.

Из главы 3

На Западном фронте не без перемен. Значение советского шпионажа в Западной Европе.

Так как глава очень большая, и не вся посвящена Леопольду Трепперу, это не ее полный перевод, а просто тезисы, объясняющие авторскую оценку деятель-ности Треппера. На наш взгляд, этих тезисов вполне достаточно, чтобы вычерк-нуть самозваного «Большого шефа» из списка супершпионов.

С лета 1941 года советский шпионаж против Германии частично осуществлялся с территории Бельгии, Франции и Нидерландов. Центральной фигурой этих раз-ведывательных усилий был, по его собственным словам, человек ГРУ Леопольд Треппер. Его мемуары вышли в 1975 году сначала во Франции, потом в том же году последовал немецкий перевод в издательстве его бывшего коллеги по ГРУ Гельмута Киндлера. Уже само название немецкого издания вызывает гомериче-ский смех — «Правда». Куда лучше подходит название французского оригинала — «Большая игра».

Как и ко многим другим мемуарам, к воспоминаниям Треппера вполне подходит правило: подходить с осторожностью. Представленные им сцены делятся на три категории: 1) грубая ложь, 2) скорее маловероятно и 3) возможно правдиво.

Независимо от этого вывода, который мы рассмотрим ниже, Трепперу удалось одно: своей конструкцией из лжи он настолько сильно повлиял на послевоенную литературу о войне, что даже сегодня очень трудно проделать просеки в зарослях вымышленных фактов. Еще больше осложняет ситуацию то, что Треп-перу удалось после своего ареста также так задурить голову и Абверу с Геста-по, что его вранье в немецких документах приобрело чуть ли не официальный характер. Этому способствовало не только то, что немецкие сыщики поверили Трепперу, но и то, что им самим было выгодно в это поверить. Ведь куда лучше представить своему руководству отчет о разгроме гигантской сети советских шпионов, чем рассказать правду о нескольких пойманных советских агентах, замешанных в сомнительных коммерческих операциях.

Если попробовать пробраться через нагромождение вранья и правды, прежде всего, бросается в глаза то, что в советский шпионский бизнес было включено удивительно много людей. Из, как минимум, шести разных сетей, действовав-ших в Западной Европе в 1940–1943 поименно известно почти две сотни лиц. Вторая трудность состоит в том, что в нарушение правил разведывательного ремесла, эти сети соприкасались и частично перекрывали друг друга. Кроме того, они поддерживали отношения с коммунистическим подпольем из местных партийцев. Это многократное нарушение конспиративных заповедей объясняется лишь тем, что в ходе войны связь сетей с Москвой постепенно прерывалась, и приходилось срочно искать «аварийный выход».

Воспоминания Треппера и документы Гестапо как туман скрывают реальные отношения и процессы. Но кое-что можно понять, используя воспоминания дру-гих участников и прежде всего, источники из бывшего соцлагеря. Прежде всего, нужно отбросить картину единой и централизованно управляемой шпионской сети, построенной по иерархическому принципу, как прусская пехотная рота. Тем более, нужно забыть о «генерале Треппере» во главе ее.

Треппер писал: «Я стал коммунистом, потому что я еврей». Он родился в Ной-марке в Галиции в 1904 году, тогда она входила в состав Австро-Венгрии, после войны отошла к Польше. В 1922 году Треппер участвовал в беспорядках в Верхней Силезии, ему было 18 лет. В середине 1920-х мы видим его в Пале-стине, тогда под британским мандатом, оттуда он убегает во Францию. Что он там точно делал, до сих пор неизвестно, во всяком случае, он был связан с коммунистическими организациями, вероятно, с нелегальным аппаратом Коминтерна, а может быть, уже тогда была связь и с Разведупром. В 1932 году, когда в результате предательства была разоблачена большая советская шпионская сеть, Трепперу пришлось бежать. Через Германию и Польшу он добрался до «рая для трудящихся».

По данным самого Треппера его вербовка в ГРУ случилась лишь через несколь-ко лет его пребывания в СССР и довольно случайно — как штатный сотрудник ГРУ с 1 декабря 1936 года. В Москве он прошел длительную спецподготовку.

Первая зарубежная командировка Треппера состоялась 1 мая 1937 года, его целью была Франция. Треппер приехал туда через Германию. Тогда как раз шла «Большая чистка» — и зарубежных разведчиков и центральный аппарат массово репрессировали. Не затронула чистка лишь стопроцентных сталинистов, Треп-пер был одним из них. То, что его якобы назначили главным резидентом в За-падной Европе, где он должен был создать сеть законсервированных агентов против злых нацистов, это лишь выдача желаемого за действительное челове-ком, старавшимся подчеркнуть свою важность. Все указывает на то, что в 1938 он прошел дополнительную подготовку как нелегал и в такой функции был от-правлен в Бельгию.

Здесь полезно объяснить, как на практике была построена советская внешняя разведка, как у ГРУ, так и в ИНО НКВД. В принципе, резидентуры делились на легальные и нелегальные. Легальная резидентура — это шпионская база под крышей официального советского заведения в иностранном государстве, например, в посольстве Советского Союза. Нелегальные резиденты, или короче — нелегалы, это сотрудники советских спецслужб, заброшенные для агентурной деятельности в иностранные государства и живущие там под какой-то подходя-щей легендой. Вживание в страну, используемое для привыкания к местным условиям и получения дополнительных документов, подкрепляющих легенду, называют легализацией.

Эти нелегалы после легализации не получали регулярно задания шпионить са-мим, т. е. непосредственно получать секретную информацию. Вместо этого они вербовали агентов из числа местных граждан и затем управляли ими. Важно знать, что, как правило, этими нелегальными резидентами управляли («куриро-вали») легальные резидентуры в данной стране. Эти особенности советского шпионажа сегодня трудно правильно оценить, потому что в российских публи-кациях пишут, что тот или иной офицер разведки в посольстве в какой-то стране вел столько-то источников, но этими источниками могли быть и нелега-лы, т. е. кадровые разведчики, и собственно настоящие агенты — иностранцы. Вот в этой-то среде нам и следует представить себе Треппера.

В 1938–1939 Треппер проходил фазу легализации. Курировал его сначала рези-дент ГРУ в советском посольстве в Брюсселе, потом, после его переезда в Па-риж — советский военный атташе в Париже, затем в Виши.

Тезис про заранее запланированное создание сети «спящих» агентов не выдер-живает критики. После Германии Западная Европа была на втором месте по важности для советских разведывательных усилий. Сам Треппер упоминает, что его шефом в Москве был полковник Оскар Стигга. Этот латыш был начальником 3-го управления ГРУ, занимавшегося военно-техническим шпионажем. Можно предположить, что нелегал Треппер работал как раз в этой сфере, а именно против развитой военной промышленности Бельгии. Его легенда зажиточного канадского торговца Артура (так у автора — на самом деле, Адама) Миклера как раз подходила для этого.

То, что эта операция якобы была направлена против Германии, высосано из пальца. Бельгия производила хорошее оружие, но она никогда не продавала его Третьему Рейху. Это просто случайность, что начало войны совпало с фазой легализации Треппера. Прекрасно обеспеченный валютой из Центра Треппер основал фирму по импорту плащей, которая вскоре стала процветать и прино-сить хороший доход. Но как раз тут цель агента изменилась. Его оперативная страна Бельгия перестала быть его целью, целью становилась Великобритания. В Москве тогда как раз очень боялись угрозы со стороны англичан. Это не было совсем уж вымыслом — в ходе финской войны Англия угрожала, что придет финнам на помощь. В это тревожное для СССР время Треппер получил приказ закинуть свои нити в Скандинавию, чтобы посмотреть, что там замышляют ан-гличане. Так это произошло.

После вступления немцев в Бельгию в мае 1940, для Треппера снова все неожиданно изменилось. Ему нужно было сменить легенду, канадец — поддан-ный враждебной страны, не мог действовать спокойно в оккупированной Бель-гии. Смена легенды требовала и переезда, потому что в Брюсселе никак нельзя было за одну ночь из Миклера превратиться в Жильбера.

В суматохе после немецкого наступления Треппер сломя голову сбежал из Брюсселя в Париж. Там он выступал в роли бельгийца Жана Жильбера. Побег и смена легенды удались не в последнюю очередь благодаря тому, что немецкая агрессия против Бельгии подтолкнули к сотрудничеству с Треппером тех людей, которым раньше и во сне не могло присниться сотрудничество с советской раз-ведкой. Благодаря этому расширению круга личных помощников Трепперу в будущем удалось создать себе имидж героя антинацистского сопротивления.

Инициированная Треппером бельгийская сеть против Великобритании, включая и размещенного в Остенде радиста, была передана в руки нелегалу ГРУ Анато-лию Марковичу Гуревичу. Гуревич был военным советником в Испании, затем был отозван в Москву, прошел шестимесячное ускоренное обучение на рези-дента ГРУ. В этом качестве он и прибыл в Брюссель 15 апреля 1939 года. Его задача: военный шпионаж в Западной Европе. Псевдоним: «Кент», ложное имя по легенде Винсент Сьерра, а после ареста немцами он назвался Виктором Су-куловым. Это многообразие имен привело в будущем к некоторым недоразуме-ниям. У Гуревича тоже была в распоряжении изрядная сумма валюты, которой он мог распоряжаться, не опасаясь строгого контроля, ибо военный атташе СССР уехал из Брюсселя вместе с советским посольством.

Гуревич был человеком с сильно оттопыренными ушами. Здесь читатель, веро-ятно, возразит, что и люди с различными заметными внешними приметами име-ют право быть разведчиками. Это так, но вряд ли следует это рекомендовать. Вот и Гуревича, когда он в конце 1941 из Брюсселя перебрался в Марсель, немцы поймали в течение пары дней после оккупации зоны Виши: гестаповцам следовало лишь внимательно следить за людьми, чтобы найти человека с отто-пыренными ушами.

Но мы тут немного забежали вперед. В Брюсселе Гуревичу пришла в голову оригинальная мысль. Он стал встречаться с симпатичной блондинкой на голову выше его, так что в изысканном обществе Брюсселя появление этой пары вызы-вало фурор. Дамой его сердца была чешская эмигрантка Маргарет Барча. Ее умерший муж заработал большое состояние на торговле хмелем. И теперь весе-лая вдова с ее проворным агентом жили в роскошной вилле на Авеню Сьеже. Если правда, что писал об этом Треппер, то утомительная жизнь брюссельского бездельника была для «Кента» тяжелым куском работы, из-за чего он все время забывал, кто на самом деле был его работодателем. Мы с очень большой осто-рожностью и даже с брезгливостью подошли бы к этому утверждению, потому что вполне можно предположить, что как раз Треппер, состоявший в законном браке, тем самым хотел отвлечь внимание от своих собственных любовных по-хождений.

Треппер утверждал, что ему, «Большому шефу», подчинялся Гуревич, «Малень-кий шеф». Это очень маловероятно. Скорее всего, оба разведчика должны были действовать совершенно самостоятельно. Но с побегом Треппера в Париж ситу-ация изменилась. Трепперу пришлось передать свою сеть, после этого он был подчинен военному атташе в Париже, который после капитуляции Франции находился даже уже не в Париже, а в Виши. Здесь он получил ошеломляющий приказ возвращаться в Москву. Он попытался увернуться, но военный атташе дал понять, что у ГРУ в Париже уже есть хорошо подготовленный нелегальный резидент с хорошей легендой. Это наверняка было ошибкой, потому что Треп-пер не уехал сразу же, а был застигнут врасплох во Франции известием о напа-дении немцев на СССР.

После немецкой агрессии русские отозвали свое посольство из Виши, и Треппер повис в воздухе. Он получил инструкции установить связь через Гуревича в Брюсселе, потому что у того была рация. Только с этого момента западноевро-пейские сети ГРУ посвятили себя шпионажу против Германии.

Уже весной 1941 года Гуревич основал в Брюсселе фирму прикрытия, «Си-мекско», в парижский филиал которой и вошел Треппер. Агенты следовали от-работанному Треппером еще в Брюсселе образцу: искали партнеров для своих торговых связей, которые, прежде всего, были коммерсантами и не должны бы-ли быть ни коммунистами, ни коммунистическими шпионами. Это функционировало настолько хорошо, что Треппер и Гуревич полностью прикрывались своими меркантильными интересами. Под руководством Треппера в Париже работала куча людей, большинство из которых понятия не имело, кем был месье Жан Жильбер на самом деле. Под немецкой оккупацией во Франции и Северной Аф-рике можно было проводить прекрасные коммерческие сделки. Главными парт-нерами советских шпионов были с одной стороны немецкие оккупационные власти и строительная Организация Тодта (ОТ), с другой — местные фирмы и поставщики, с удовольствием торговавшие с немцами. Прибыль была велика, особенно когда разведчики поставляли немцам то, что им было мило и дорого.

Но Треппер не мог забывать, что в далекой Москве был еще один директор. Об этом позаботилась маленькая группа подготовленных офицеров ГРУ и их по-мощников, которые с июля 1941 могли слушать по радио, какую информацию добыл Треппер и его коллеги. Экспертиза сообщений, просочившихся через игольное ушко брюссельской радиоточки, дает представление об эффективно-сти западноевропейских сетей. Результат весьма отрезвляющий. Информаторы из местного населения давали более или менее точные данные о местах дисло-кации немецких гарнизонов на Западе — это было достаточно важно для веду-щей тяжелые бои Красной Армии, чтобы знать, какие у немцев резервы оста-лись на Западе. Потом были сведения, получаемые в ходе коммерческих сделок с организациями Вермахта и Организацией Тодта.

При ясном свете видно, что кроме этого было лишь два источника, информация от которых заслуживает упоминания. И эти источники входили не в сеть Треп-пера, а в прежнюю нелегальную сеть резидента ГРУ в Париже Анри Робинсона. Одним источником была женщина, у которой информацию выведывали в ходе «невинных» бесед. Звали ее Анна-Маргарет Хоффманн-Шольц, по прозвищу Хошо. Она была секретаршей сначала в штабе главнокомандующего немецкими войсками во Франции, а потом посла Германии Отто Абеца. Хошо положила глаз на русского эмигранта и якобы монархиста Василия Максимовича, который с терпением ухаживал за уже немолодой девицей 1896 года рождения. Русский этот на самом деле был советским агентом и разыгрывал типичную историю «Ромео». Когда дошло до серьезного, он смог воспротивиться желанию скорой свадьбы со стороны своей возлюбленной, но согласился в определенной мере легализовать отношения, обручившись с дамой, которая была на шесть лет старше его. На празднике присутствовало много немецких офицеров, и когда они «набрались» достаточно, их разговоры с пользой подслушивали. Отрезвле-ние после ареста Максимовича было достаточно болезненным.

Кроме того, в советском разведывательном саду расцвел еще один необычный цветок — артистка Кэте Фёлькнер, работавшая вместе со своим бывшим мене-джером и нынешним любовником Йоханном Подсядло в парижском ведомстве Заукеля, т. е. в структуре, занимавшейся набором иностранных рабочих на за-воды в Германской Империи. У Фёлькнер был еще и «подагент», некий фран-цуз, служащий в квартирмейстерском управлении Вермахта.

Вот такова суровая правда. Если мы теперь снова пролистаем мемуары Треппе-ра, то увидим, что собственно о разведке там рассказано всего на трех страни-цах. Не маловато ли? Он утверждал, что столь трудной для СССР осенью 1941 года получал актуальные оперативные планы прямо из штаб-квартиры фюрера в Растенбурге. Треппер болтал с Гитлером за чашкой чая? Нет, в этом случае он выдал свой источник: стенограф на совещаниях о положении на фронтах пере-давал ему «горячий товар». Имени стенографа Треппер не назвал. Причина та-кого умолчания понятна: стенографов на совещаниях осенью 1941 года вообще не было, они появились лишь спустя год.

Вот еще история из трепперовских шпионских баек. Ему удалось подключиться к телефонному кабелю между парижской штаб-квартирой Абвера в отеле «Мажестик» и центральным бюро в Берлине. Так можно было узнать обо всем, что планировал и обсуждал Абвер. Черт побери! Пусть на самом деле штаб Абвера в Париже находился не в отеле «Мажестик», а в отеле «Лютеция», но мы не бу-дем к этому придираться. Ведь во время написания Треппером своей книги ме-муары Оскара Райле «Место встречи «Лютеция», Париж», посвященные работе Абвера во Франции, только сравнительно недавно появились на рынке. Но очень удивляет кое-что другое. Что же такое удалось узнать в результате тако-го первоклассного шпионского успеха? Неужели офицеры Абвера по телефону болтали только о французских красных винах и о длине юбок парижских модниц? Мы не знаем, ибо Треппер об этом умолчал. Очень жаль, но возникает мысль, что либо сей источник ничего не приносил, либо вся эта история выду-мана. Второй вариант явно кажется более вероятным.

Зато Треппер не соврал, а умолчал о другой детали. Он считал слишком опасным сначала отвозить свои сообщения в Брюссель для дальнейшей передачи по радио, поэтому через брюссельскую радиоточку попросил у Центра предоста-вить ему собственную рацию с радистом или еще лучше — дать ему возможность передавать сведения через другого парижского резидента ГРУ. Увы, Центр со-гласился с таким предложением, Треппер установил связь с главным резиден-том Анри Робинсоном, и тот предоставил ему двух радистов и одну радиостан-цию. И это еще не всё: Центр потребовал от Робинсона, так как конспирация между ним и Треппером все равно уже была нарушена, проводить с ним еще и постоянные конспиративные встречи. Возможно, товарищи в Москве хотели тем самым обеспечить взаимный контроль, но, во всяком случае, можно с уверенностью сказать: последствия этого решения были плачевны.

Теперь о конце великолепной организации Треппера. Она пала жертвой немец-кой радиоконтрразведки. В Рейхе и в оккупированных странах размещались станции радиоперехвата, слушавшие, что происходило в эфире и откуда исхо-дили сигналы. Это вовсе не означает, что услышанные радиограммы сразу же и читали: ведь они были зашифрованы. Поэтому свой «улов» радиоконтрразведка передавала службе радиодешифровки.

Таким вот отделом радиодешифровки располагали, в частности, войска связи сухопутных войск. Дислоцировался отдел в здании на площади Маттэикирх-платц в Берлине. Расшифровкой агентурных радиопередач передатчика с позывным РТХ, который вскоре был идентифицирован как осуществляющий связь между Брюсселем и Москвой, занимался отдел радиодешифровки Восток. Руко-водил этим отделом призванный в Вермахт учитель математики, старший лейте-нант резерва Вильгельм Фаук. Но людям Фаука в течение года не удавалось расшифровать радиограммы. Помогло им предательство.

Прежде чем дошло до него, сначала был ликвидирован передатчик в Брюсселе. Но и тут скоро сказка сказывалась, да не скоро дело делалось. Сначала отделе-ния Абвера в оккупированной Франции и странах Бенилюкса получили строгое указание Центра разыскать вражеские передатчики. Но военным было легче отдать приказ, чем команде III F в отделении Абвера в Брюсселе удалось его выполнить. Этот филиал немецкой контрразведки возглавлял капитан резерва Гарри Пипе. По профессии он был прокурором при участковом суде, потому планировщики военной операции решили, что раз уж Пипе смог в гражданской жизни управляться с преступниками, то сможет разобраться и со шпионами. Но то, что поиск агентов увенчался успехом, заслуга не только «сыщицкого нюха» Пипе, но и технического нововведения в полиции, конкретней, в охранной (об-щей) полиции (Шутцполицай). У нее для поиска «черных» передатчиков появи-лись мобильные пеленгаторы, установленные на грузовиках, с которых можно было определить место расположения передатчиков. Предпосылкой обнаруже-ния было, однако, то, что радиостанция должна была работать длительное вре-мя и с определенным постоянством. Эта предпосылка-то и имела место в Брюс-селе. Передатчики брюссельской сети работали по ночам всегда в одно время и довольно долго.

Первый передатчик, который был разоблачен, размещался в Брюсселе на улице Рю дез Атребат, дом 101. Налет Пипе и его людей произошел в ночь на 13 де-кабря 1941 года. В сеть попали три человека: радист ГРУ Антон Данилов (Давид Ками), шифровальщица Софи Познанска и квартирная хозяйка Рита Арну. На следующее утро в организованную в квартире мышеловку попал еще один офи-цер ГРУ Михаил Макаров. Лишь окольный путь через Берлин заставил его назвать свою настоящую фамилию. 18 февраля 1943 он был приговорен к смер-ти. Был ли он действительно казнен или пережил войну — вопрос спорный. Шифровальщица Софи Познанска тоже не захотела помочь сыщикам. Она про-держалась 9 месяцев, затем покончила с собой в брюссельской военной тюрьме Сен-Жиль.

Остался лишь один человек, который знал меньше всего — квартирная хозяйка и курьер Рита Арну. Она вскоре раскололась. Но это мало чем ей помогло. В апреле 1943 года ее приговорили к смерти, а в августе 1943 года казнили в тюрь-ме Плётцензее в Берлине. Но до этого она дала Гестапо и Абверу решающие наводки: агентурная сеть приобрела лица, и самое главное: Рита Арну знала названия книг, которые стояли на столе у шифровальщицы Познански. Одной из них была книга Ги де Террамона «Чудо профессора Вольмара». В букинисти-ческом магазине Парижа абверовец Карл фон Ведель смог купить эту книгу. И верно: «Чудо профессора Вольмара» было тайной радиосвязи. Ведель держал в руках шифровальную книгу радиопередатчика Макарова.

Избежавшие ареста во время этого провала на какой-то период затаились. Дальше всего ушел руководитель бельгийской резидентуры Анатолий Гуревич, он же «Кент». После остановки в Париже он со своей возлюбленной Маргарет Барча добрался до Брюсселя. Что он там делал до своего ареста, не совсем яс-но, но вряд ли он там мог много времени уделять шпионажу.

После провала на Рю дез Атребат и побега Гуревича дела нужно было отрегули-ровать заново. Преемником Гуревича стал действовавший в Бельгии нелегал ГРУ Константин Лукич Ефремов, который до сего момента никак не был связан с Треппером и компанией. Ефремов был офицером-инженером Красной армии. В 1939 под легендой финского студента Эрика Йернстрёма он стал учиться в брюссельском университете. Его второй работой был промышленный шпионаж против Бельгии. После немецкой оккупации Бельгии и отъезда советского по-сольства Ефремовым руководил по почте резидент ГРУ в США, т. к. у Ефремова с самого начала по легенде был богатый дядя в Америке, регулярно помогавший деньгами своему финскому племяннику. То, что этот щедрый дядюшка был од-новременно резидентом ГРУ в США, знали только посвященные.

После того как США вступили в войну с Германией, почтовое сообщение между Брюсселем и Америкой было прервано. Агент оказался без связи со своим опе-ративником. Потому Центру пришла в голову мысль приказать радисту ГРУ немцу Йоханну Венцелю, который еще оставался на свободе, выйти на контакт с Ефремовым.

Так Ефремов стал начальником брюссельской сети, а Венцель ее радистом. Дол-го их работа не продлилась, их обоих арестовали. Арест этих двух разведчиков был очередным взломом снова заработавшей брюссельской сети. Тут, как и в других оккупированных странах, Гестапо и Абвер использовали свой весьма своеобразный рецепт успеха: комбинацию из необузданной жестокости и кол-лаборационизма.

Абвер в Брюсселе работал с человеком, которому присвоил псевдоним Карлос, его также звали Ле Кузен, «кузен». Этим родственничком был ни кто иной, как главный инспектор бельгийской государственной полиции Шарль Матьё. Кура-тором Матьё был старший лейтенант отделения Абвера в Брюсселе Бёдикер. По каким причинам этот бельгиец сотрудничал с немцами, неизвестно. Возможно, ему как полицейскому просто докучала нелегальная деятельность с черным рынком и прочими прелестями, которые пышно расцветали под ширмой Сопро-тивления. Возможно, он был антикоммунистом, может быть, еще и антисемитом.

Инспектор Матьё подловил на крючок подходящего человека. Звали его Абрам Райхман. Он изучил достойное ремесло: ремесло фальсификатора, мастера по подделке документов. Свой курс подмастерья он прошел в подпольном аппарате КПГ, где делал поддельные паспорта. Потом он стал самостоятельным ремес-ленником. Из этого источника черпали некоторые брюссельские клиенты, кото-рым срочно требовалось «сменить личность». Райхман поддерживал контакты с полицией, для его профессии это было неизбежным. Но он не знал, что главный полицейский Брюсселя месье Матьё выдал его существование и его деятель-ность немцам.

2 сентября 1942 года Райхман был арестован. И перевербован. Люди вроде Треппера позднее пытались представить Райхана героем, который пошел на со-трудничество с немцами лишь после жестоких пыток. Гестаповцы после войны утверждали обратное — у каждого были для этих утверждений свои причины. Во всяком случае, встречи Райхмана для передачи паспортов превратились в тай-ные аресты. Среди арестованных оказались также радист Венцель и его новый шеф Ефремов.

Ефремов тоже вскоре согласился сотрудничать с немцами. О причинах этого ходят самые разные гипотезы. Наверное, ближе всего к правде та версия, что гестаповцы запугали Ефремова тем, что собирались сообщить его начальникам в Москву, что он перешел на сторону немцев и выдал им Венцеля. Ефремов знал, что это обвинение ложно, но понимал, что будет с его семьей, которую он очень любил, если Гестапо запустит эту «утку» в сторону Москвы.

Помимо Ефремова в следующие месяцы сотрудничать с немцами стал и Вен-цель, что их очень обрадовало. Как его принудили к сотрудничеству, было уже описано в главе о Шульце-Бойзене и его коллегах. С помощью Венцеля удалось решающим образом взломать коды советских радиопередач. Он также был включен в радиоигру с Москвой. Венцель впоследствии заявлял, что водил Аб-вер и Гестапо за нос. Его радиограммы были составлены так, что любой знаю-щий человек заметил бы, что в них что-то не так. В пользу Венцеля, во всяком случае, говорит то, что после 5 месяцев ареста и радиоигры 18 ноября 1942 го-да удалось сбежать. Он смог продержаться в подполье до отступления немецко-го Вермахта.

Ефремову этой лазейки не оставили. Лишь в самом конце войны он исчез в ни-куда. До того времени он дал Гестапо несколько полезных наводок. Например, он рассказал о фирме «Симекско» в Брюсселе. Оттуда уже сыщикам легко было выйти на парижский «Симекс». Но обыск на «Симексе» показал лишь, что эта фирма занималась спекуляцией и контрабандой, но ее серьезные служащие, если в этой фирме и было что-то серьезное, понятия не имели о конспиратив-ной деятельности господина Жильбера, он же Леопольд Треппер. У этого были и преимущества, и недостатки.

Недостатком было то, что все, кого напугали обвинением в шпионаже, тут же выложили все то немногое, что они знали, чтобы помочь схватить тех, кто ма-нипулировал ими без их ведома. Например, супруга управляющего «Симекс» мадам Мари-Луиз Корбен сказала немцам, что рекомендовала месье Жильбера своего стоматолога. Она сообщила имя и адрес доктора. Календарь приема вра-ча был просмотрен во время внешне невинного посещения и в нем действи-тельно значился месье Жильбер. Он был арестован прямо в зубоврачебном кресле 5 декабря 1942 года. Так Треппер попал в немецкие руки.

Он сразу же согласился сотрудничать с Гестапо. У Треппера это описывается так: ему с самого начала было понятно, что зондеркоманде он будет нужен, по-тому что свои честолюбивые планы она могла выполнить только с его активной помощью. И поэтому дальше мы видим, как Треппер дает покровительственные уроки начальнику парижской зондеркоманды Карлу Гирингу, как водит его за нос, подбрасывает ложные следы и так реально управляет работой Гестапо.

Это истории из «Тысячи и одной ночи», не более того. И еще большее сходство с восточной сказкой состоит в том, что умный Треппер точно знал, что в тот мо-мент, когда он выложит все, его жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Но не следует представлять себе, как Гестапо угрожает Трепперу ужасными пытками. Еще до того, как немцы вообще могли бы хоть чем-то ему угрожать, он уже сам предложил им свое сотрудничество. Гестапо потребовались бы доказательства его лояльности. Это знал и Треппер. Потому сначала он выдал им на смерть своих самых близких соратников и прежних коллег по сионистскому движению Лео Гроссфогеля и Хилеля Каца. На смерть — в самом прямом смысле, потому что оба после допросов были казнены.

Затем Треппер сдал Анри Робинсона, другого действовавшего в Париже неле-гального резидента ГРУ. До этого момента немцы о нем ничего не знали. Затем последовали Максимовичи: Василий и его сестра Анна, доктор-психиатр. «На прицепе» за Василием Максимовичем попала в руки Гестапо и его любовница Хоффманн-Шольц. Они все тоже были из сети Робинсона. Треппер знал их лишь потому, что их сообщения через него доставлялись в Брюссель. Если посмотреть на других членов сети Робинсона, то сразу заметно, что они пережили париж-скую катастрофу. Причина состоит в том, что Треппер не мог их выдать немцам, так как он их не знал, а Робинсон их не выдал, потому что сообщал немцам лишь то, что они уже и так знали. В отличие от Треппера, Робинсон за такое свое поведение заплатил собственной жизнью.

Благодаря своим знаниям, основанным на смене своего места работы и на прежней коминтерновской деятельности во Франции, Треппер смог выдать себя немцам за большого, всезнающего босса советской разведки — «Большого ше-фа». Таким путем он собирался спасти свою жизнь. Некоторые, в том числе и немецкие современники, считали, что Треппер поступал так в согласии с Центром, т. е., что он вел не двойную, а тройную игру. До сентября 1943 года все шло сравнительно хорошо для обеих сторон. Потом Гирингу пришлось отойти от дел из-за болезни: через год он умер от рака. На его место пришел гестаповец Хайнц Паннвиц. Тому недолго пришлось радоваться общению с Треппером, ибо 13 сентября 1943 года Треппер прямо в центре Парижа сбежал от своего охран-ника Вилли Берга. Для него это было самое подходящее время, потому что его предательский бюджет был исчерпан.

И вот баланс. Фантом «Красного оркестра» во время войны и особенно после нее окрылял фантазию современников. Название дела, открытого радиоконтр-разведкой, превратилось в большую и чуть ли не выигравшую войну шпион-скую организацию. Удалось это во многом потому, что участники, пережившие войну, сами приняли участие в создании этого мифа. Но реальность выглядит куда скромней. В Бельгии, Франции и Нидерландах уже задолго до войны дей-ствовали несколько разведчиков-нелегалов ГРУ и НКВД. Их, как обычно, «кури-ровали» легальные резидентуры. Страны, где они действовали, и были их це-лями: Западная Европа. После немецкого вторжения во Францию и страны Бе-нилюкса ситуация изменилась. Теперь их целью стал немецкий Вермахт. После нападения Германии на Советский Союз пришлось на месте перестраиваться на радиосвязь, чтобы руководить агентами. Но для этого все было очень скверно подготовлено, и потому потребовалось много усилий, чтобы наладить работу. Сообщения агентов во Франции не содержали ничего действительно важного. Большим и руководившим всеми шефом Треппер никогда не был. В основном, это была его легенда, чтобы выжить. Гестапо ему поверило охотно — это было в их интересах, а затем, в конце концов, Треппер и сам в нее поверил.

Нет лучшего доказательства этому, чем то, что разведчики Треппер и Робинсон сами записали на бумаге или продиктовали другим. Речь идет об «отчете Треп-пера» за июнь 1943 года, который Треппер написал еще под немецким арестом и смог передать французской компартии. В нем Треппер пытается оправдать свои действия. Столь же жалко выглядит он и в ходе допросов, которые вела военная контрразведка СМЕРШ после войны.

Подобно Трепперу, Робинсон тоже пытался передать сообщение из немецкой тюрьмы. И ему это тоже удалось с помощью соратников-коммунистов. Но его записка разительно отличается от записки Треппера. Максимально кратко Ро-бинсон описывает проникновения Гестапо в разные агентурные сети и добавля-ет обнаруженные им случаи предательства. В заключение он патетически вос-клицает: «Обезглавлен или расстрелян, победа будет за нами. Ваш Гарри».

Из главы 4

Шахерезада «Люси»: сказочник Рудольф Рёсслер

(речь в главе идет о советской разведке в Швейцарии, прежде всего, о так называемой «Красной тройке», и о якобы феноменальном источнике информа-ции — знаменитом Рудольфе Рёсслере, псевдоним «Люси», снабжавшем ГРУ че-рез Шандора Радо («Дора») «первоклассной информацией».)

….Где же, однако, сидел источник военных сообщений Радо? Он жил в Люцерне и звали его Рудольф Рёсслер, агентурный псевдоним: «Люси». Итак, вот мы и подошли к самому важному человеку в Сети «Доры». После Второй мировой войны об этом персонаже рассказывали и пересказывали самые диковинные истории. К их числу принадлежит утверждение, что Рёсслер якобы был бывшим офицером австро-венгерского Генштаба родом из Богемии. Если поискать корни этой истории, которую сообщил публике журнал «Дер Шпигель», вы наткнетесь на «международные разведывательные круги». Можно перевести это указание источника как Райнхард Гелен, шеф одноименной американской шпионской ор-ганизации. Здесь поразителен не столь сам факт, что газеты печатали что-то в этом роде, как то обстоятельство, что генерал Гелен, очевидно, и сам верил в этот вздор и даже не удосужился добраться до сути дела и хотя бы взглянуть в досье швейцарского делопроизводства по судебному процессу или в кабачки берлинских театров, или хотя бы в метрическую книгу города Кауфбойрена, до которого из Пуллаха можно доехать на машине всего за один час.

К сказкам относится также «утка», что Рёсслер якобы в Швейцарии располагал поразительным доступом к информации из Германского Рейха, исходившей из овеянного скандалами берлинского Клуба Господ. Звездным его осведомителем был якобы, например, советский агент Харро Шульце-Бойзен. При этом почти-тельно умалчивают о том, что Шульце-Бойзен уже находился на том свете к мо-менту, когда деятельность Рёсслера приобрела серьезный масштаб.

Настоящая история этого шпиона столетия звучит, однако, вполне скромно. Ру-дольф Рёсслер был сыном мелкого баварского служащего. В Первой мировой войне он участвовал как простой солдат и остался в живых. После войны он ра-ботал в Берлине театральным журналистом. Он предпочитал общаться с массо-во появлявшимися тогда «театрами образа мыслей» (пропагандирующими какие-либо взгляды — прим. перев.).

Консервативный христианин, он явно не был в восторге от национал-социалистов, потому в 1934 году эмигрировал в Швейцарию. В Люцерне он основал издательство «Вита Нова». В 1937 году Рёсслер лишился гражданства Германии. Трудно сказать с уверенностью, когда началась его шпионская рабо-та; вероятно, она стартовала в 1938–1939 годах с направленной против Герма-нии деятельности в пользу Чехословакии, в 1939 или 1940 присоединились два швейцарских заказчика: Бюро Хаусаманна в Люцерне и шпионская группа NS 1 разведуправления армии.

Обе службы нужно здесь коротко представить, так как они играли очень специ-фическую роль в деле Рёсслера во время немецко-советской войны. Ганс Хау-саманн был швейцарским журналистом и бизнесменом. В конце 1920-х годов он основывал пресс-службу, Бюро Хаусаманна. После захвата власти в Германии нацистами Хаусаманн использовал этот офис для антинацистской пропаганды и как частную достигающую до Германии разведслужбу. С начала Второй мировой войны сотрудничество Хаусаманна и его людей со швейцарской армейской раз-ведкой втайне приобрело и формальный характер. Кроме того, эта армейская разведка основала под кодовым обозначением «Риги» направленный против Германии пункт сбора разведданных (NS 1) в Люцерне. NS 1 подчинялся майо-ру Максу Вайбелю, преимуществом которого было то, что он по обмену как швейцарский офицер учился в Берлинской военной академии.

Следующие подробности о швейцарской разведслужбе, ее связях с Рёсслером и виде ее информационной добычи видны на организационной схеме. Здесь нуж-но добавить лишь следующее: швейцарская разведслужба поддерживала неко-торых немногих агентов-журналистов в Германском Рейхе; она получала неко-торую информацию из контрольных пунктов пограничной службы и добывала, наконец, основную часть своей информации через «отшлифованные» контакты для выведывания сведений. Под этим понимают целенаправленную добычу ин-формации в ходе обычных бесед у людей, которые не знают, что они болтают с представителем разведки. Если просмотреть список таких контактов, которых курировал, например, швейцарский журналист и вахмистр резерва армейской разведки Й. К. Майер, то бросается в глаза, что среди них нет ни одного чело-века, располагавшего серьезным доступом к военной информации.

Только некоторые и очень немногие немецкие офицеры были готовы совершить крупномасштабную измену родине, чтобы таким спорным способом помешать агрессивной военной политике Гитлера. Человеком, который управлял и зани-мался этими акциями, был генерал-майор в Абвер/заграница Ганс Остер. Уже в 1939–1940 годах он позаботился о том, чтобы находящиеся под угрозой запад-ные державы и нейтральные государства стран Бенилюкса получили информа-цию об агрессивных намерениях немцев. Но его сведения не принесли никакой пользы. Это было связано с проблемой достоверности. Остер раз за разом сообщал о сроке нападения, тем не менее, в названные им дни ничего не проис-ходило. Поэтому его сообщения, сначала принимаемые всерьез, постепенно стали считать паникерством. Тот же самый феномен описывался в начале нашей книги, когда речь шла об ошибочных сроках нападения в сообщениях о плане Барбаросса. Только в том случае в положении одураченного оказался Сталин.

После того, как Вермахт в начале лета 1940 года нанес поражение западным державам, к услугам Остера осталась практически лишь Швейцария. Его связь со Швейцарией осуществлялась через курьерскую дипломатическую почту и направлялась эта почта бывшему руководящему чиновнику гестапо, а сейчас зондерфюреру Абвера/заграница Гансу Бернду Гизевиусу. После войны Гизеви-ус очень многословно описал в своих мемуарах, что он там делал. Впрочем, очень сомнительно, было ли все в деталях на самом деле именно так, как он рассказывал.

Однако ясно, что Гизевиус устроился в немецкое генеральное консульство в Цюрихе специально ради своеобразных антинацистских действий Ганса Остера. Мнимый зондерфюрер д-р Шлих (он же Гизевиус) был для внешнего мира вице-консулом Германского Рейха, а втайне занимался контрразведкой для группы Абвера III F; но все же, он замышлял совсем другие конспиративные вещи. С кем он интриговал тогда, пожалуй, так и не удастся точно выяснить и сейчас. Со швейцарцами и американцами — наверняка, возможно, также и с Рёсслером, так как в оставшемся после смерти Рёсслера досье на разных людей находится и досье Гизевиуса. Если просмотреть позже исходящие из сети «Доры» сообще-ния, то напрашивается вывод, что, к примеру, сообщение от сентября 1942 года о провале берлинских разведсетей исходило точно оттуда, так как официаль-ный круг посвященных был тогда очень мал. И Остер был одним из этих посвя-щенных.

С начала немецко-советской войны и первых немецких успехов в Швейцарии усилилась тревога, не предстоит ли и ей также в недалеком будущем исчезнуть с географической карты. По этой причине швейцарской армии и ее разведке было выгодно способствовать передаче информации о немецком соседе враж-дебным ему государствам. Чтобы взрывоопасные сообщения спокойно уходили в Советский Союз, а швейцарцы при этом по-прежнему скрывались за маской нейтрального обывателя, им был нужен «информационный шарнир», переда-точное звено, так как Швейцария тогда не поддерживала с Советами ни офици-альных, ни неофициальных отношений. Вот Рудольф Рёсслер и играл эту роль. Для этого он нуждался, конечно, в соответствующей связи с советскими агента-ми в Швейцарии. Еще один немецкий эмигрант и журналист по имени Кристиан Шнайдер позаботился об этом. Этот доктор права зарабатывал себе на хлеб сначала в Международной организации труда (МОТ) при Лиге наций в Женеве, позже он трудился в издательстве Рёсслера. В МОТ работал целый ряд совет-ских агентов. Одним из них была женщина, Рахель (Рашель) Дюбендорфер. Она завербовала Шнайдера для ГРУ и дала ему очень богатый фантазией псевдоним «Тейлор» («Шнайдер» и «Тейлор» означают соответственно на немецком и ан-глийском языках «портной».) Шнайдер-Тейлор знал Рёсслера, и таким вот обра-зом была установлена связь с Советами.

Все-таки Рёсслер благодаря предшествовавшей работе с чехами к этому време-ни был уже в достаточной мере профессионалом, чтобы настоять на условии, чтобы Шнайдер полностью «оградил» его от советских людей за его спиной. Шнайдер был тем, что называют «предохранителем» — человеком, игравшим роль информационного барьера. Советы с зубовным скрежетом согласились. Их нужда в информации была важнее этого нарушения правил ремесла. Впрочем, между шестеренками механизма постоянно обнаруживался песок, потому что передача сообщений от Рёсслера к Шнайдеру, от него к Дюбендорфер, а уже от нее к Радо была сложной, медленной, да еще и отягощалась тем обстоятель-ством, что Радо и Дюбендорфер терпеть друг друга не могли. Антипатия дошла, в общем, до того, что Радо в своих мемуарах вывел Дюбендорфер под именем «Эстер Бёзендорфер» (что-то вроде «Эсфирь Злюка», от немецкого слова «böse» — «злой»). Нетрудно догадаться, что Дюбендорфер пожаловалась на то, что она внезапно оказалась в подчинении венгра Радо, так как, в конце концов, у нее были лучшие источники. Прежде всего, у нее был Рёсслер; даже если он сам к этому моменту еще не предполагал, что стал ее источником. Напротив, у Радо собственных источников не было. Он полностью оградил себя от своей роскошно разрастающейся сети и пытался лишь дергать за ниточки, скрываясь в тени.

Но откуда же, по сути, исходил поток сообщений, который в 1942/43 шел через радиостанции? Кое-что исходило из швейцарской разведслужбы и проходило через Рёсслера, но там не было почти ничего существенного, что касалось бы русской кампании немцев, если не считать некритически передававшейся с тем же материалом дезинформации. После войны возникли самые дикие версии, кем были на самом деле эти дамы и господа: «Вертер», «Ольга», «Тедди», «Штефан», «Фанни», «Фердинанд» и «Билл», которые фигурировали как источ-ники в сообщениях «Доры». Ответ прост: Они были химерами агента Радо, ко-торый хотел таким способом скрыть тот факт, что сам не мог ничего узнать об источнике происхождения сообщений. Предполагаемые псевдонимы должны были быть шифрами для: Главнокомандования Вермахта («Вертер»), Главноко-мандования Люфтваффе («Ольга») — а этого Главнокомандования, как извест-но, не было вообще — Главнокомандования сухопутных войск («Тедди»), группы атташе в имперском министерстве авиации («Штефан»), министерства ино-странных дел (Фанни или Анна), командующего резервной армии («Ферди-нанд») и управления вооружений сухопутных войск («Билл» или «Ольга»). Радо присоединял их к сообщениям, так же как это указывал Рёсслер.

Но остается основной вопрос: откуда сам Рёсслер брал свою информацию. Если информация непосредственно проходила по каналу Гизевиуса, то она исходила от источника Ганса Остера (Абвер/заграница в Главнокомандовании Вермахта), поддерживавшего самую тесную связь с другими противниками режима: гене-ралом Георгом Томасом (управление вооружения и экономики в ОКВ) и генера-лом Фридрихом Ольбрихтом (начальником Общего управления сухопутных войск и заместителя командующего резервной армии).

Было ли у обоих вышеупомянутых генералов хоть малейшее предчувствие, как поступает Остер с результатами их бесед с ним, вызывает большие сомнения. В апреле 1943 года Остер был отстранен от должности, тем самым этот источник информации был отрезан.

По швейцарскому каналу Хаусаманна поступали, кроме того, и другие сообще-ния, исходившие из резервной армии Рейха. Они хранятся в немецком феде-ральном архиве. Источником был, вероятно, занимавшийся ведением журнала боевых действий у командующего резервной армии штудиенрат и капитан запаса Герман Кайзер. Все же, не стоило бы хором указывать пальцами на этого че-ловека, так как он упоминается в одном из сообщений Радо под настоящим именем. Ибо если подвергнуть сведения, которые, собственно, должны были исходить из этого места, беспощадному контролю, можно и здесь прийти к странным результатам.

Как пример можно привести сообщение от 19 марта 1943 года, как раз когда обе стороны вооружались для решающей танковой битвы. Радо сообщал о немецком танкостроении, в частности, следующее:

Расшифрованная телеграмма

Вход. номер 13279, 13285 от 19.3.1943 из Женевы [выписка]

Начальнику Главного разведуправления Красной армии.

Танкостроение в Германии.

… После 15-го февраля в серийное производство поступил улучшенный тип танка № 4 в качестве тип 5 (т. е. тип-4 теперь считается тип-5), и 58-тонный танк B-1. Бывший танк тип 5 и 36-тонный танк A-2 должны быть дальше улуч-шены. Сокращено начатое производство 71-тонного танка C-1. С этим танком проводятся дальнейшие эксперименты. Также еще не удовлетворяют опыты с одним быстроходным танком-истребителем, вооруженным пушкой 88 мм и с од-ним танком весом от 30 до 32 тонн, в отношении которого проводятся опыты с целью значительного усиления его скорости. Танк тип 3, до сих пор так назы-вался танк с весом 17,9 тонн. В настоящее время, с декабря 1942 года, в связи с усилением брони, этот танк весит несколько больше. Танк тип 4, на 5 человек команды, вес 22 т. Сейчас выпускается с несколько усиленной броней в лобо-вой части и на бортах. Танк тип 4 вооружен пушкой 75 мм, часть этих танков, выпущенных из производства осенью, были вооружены 80 мм орудием. До сих пор не имеется новостей по поводу того, оправдало ли себя это усиление во-оружения танков тип-4. Ежемесячно производятся от 400 до 500 танков тип-4. По-видимому, в апреле эта цифра будет несколько снижена. Танк тип 5 имеет усиленную броню, подробности об этом танке, а также о танке тип-3 смотри в телеграмму № 364.

Танк A-2. Производство в декабре и январе этого типа танка не превышало 150 штук в месяц. Проводятся опыты с дальнейшим улучшением этого танка за счет сокращения его общей вышины, усиления брони в лобовой части и на бортах и за счет усиления скорости, что предполагается получить изменением литья кор-пуса и орудийной башни. Этот тип танка англичане в своих докладах часто обо-значают как тип № 5.

Танк B-1 имеет сильную броню от 88 до 100 мм. Этот тип танка англичане ино-гда обозначают в своих докладах как тип-6. Другие данные о нем см. телеграм-му 364.

Танк Тур C-1, вес 71 тонна. Команда 7 человек, так называемый танк «Крепость». В связи с недостаточной скоростью и другими неудовлетворяющими ка-чествами производство этого типа с декабря 1942 значительно сократилось. Скорость этого танка только 32 км/ч. Проведены опыты в целях достижения усиления его скорости.

ДОРА

Исх Номер 384

Переведено Полякова 19.3.1943.

Но в отличие от написанного здесь, в реальности никогда не существовало немецкого танка «Крепость», весом 71 тонна, с экипажем из 7 человек и с 1942 в производстве; не было даже и отдаленно похожей на него машины. Также, несмотря на то, что написано у Радо, танк тип-4 в 1943 году не переименовывался в танк тип-5, так как танк тип-5 был совсем другим образцом, более из-вестным под именем «Пантера». Также не существовало ни танка В-1, ни танка A-2, не говоря уже о пушке калибра 80 мм; которой вообще не было во всем Вермахте. Танк тип-4 не производился в указанное время в количестве от 400 до 500 штук в месяц, ибо всего в 1942–1943 году танк тип-4, вариант G, был выпущен в количестве 1 687 экземпляров; это означает примерно 70 машин в месяц. Сообщение Радо преувеличивало эти данные больше чем в 20 раз; оно должно было пробудить страхи и посему читается как заранее продуманная дезинформация. Между прочим, следует заметить: в отличие от написанного у Радо, в действительности никогда не было дивизии СС «Великая Германия». Достаточно посмотреть в официальные сообщения Вермахта, чтобы узнать, что пехотная дивизия Вермахта «Великая Германия», указанная в них под своим правильным названием, 31 декабря 1942 года находилась на южном участке Восточного фронта.

Для массы военных оперативных сообщений, касающихся России, можно сделать вывод, что в большинстве своем они были неверны. Объяснить это можно лишь одним: Рудольфу Рёсслеру швейцарская разведка подсовывала дезин-формацию; остальное он сам выдумывал. Он был фабрикантом сообщений, умело связывая действительно поступающую информации с сообщениями из газет, и создавая из этой смеси свои чудесные сообщения, из которых, как уже представлено, ни в общем, ни в деталях, мало что соответствовало действи-тельности. Рёсслер был человеком театра, и он был систематиком. В 1950-е го-ды швейцарская контрразведка при обыске в доме Рёсслера нашла обширный и упорядоченный газетный архив с тысячами заметок с политической и военной информацией.

Интерес Рёсслера к этой работе можно описать быстро. Эмигрант был большей частью беден и его различные хозяева, которые постоянно требовали от него большего, платили Рёсслеру требующиеся ему гонорары. Вот это и есть отрезв-ляющая правда о самой успешной агентурной сети Второй мировой войны. Это была мастерская фальсификатора.

После того, как не удалось найти знаменитого предателя в штаб-квартире фю-рера, появились утверждения, что через сеть Радо русским отправлялись ре-зультаты британского радиоперехвата, который англичане получали путем рас-шифровки немецких радиограмм. У британского премьера Уинстона Черчилля, как утверждает этот миф, якобы было желание дать советским союзникам до-ступ к действительно сенсационным результатам британского проекта «Ультра», но так, чтобы скрыть от них происхождение сообщений. Поэтому было принято решение через цепочку агентов передавать эти сведения в Швейцарию, а там скрытно через Рёсслера — к Радо. Но и эта версия не подтверждается докумен-тально, и анализ содержания сообщений Радо снова приводит к выводу об ее ошибочности.

Однако верно то, что Советы тайком, как «зайцы», получали доступ к некото-рым результатам британской расшифровки радиограмм. Соответствующие со-общения добывали советские агенты, у которых был частичный доступ к мате-риалам «Ультра». Эти сообщения проходили через расположенные в Лондоне легальные резидентуры, направленные против Великобритании. Одного из этих легальных резидентов «Бриона» (полковник Иван Скляров) мы уже представи-ли в начале книги. Когда англо-американской коалиции по расшифровке после войны удалось заполучить советские ключи, у английских контрразведчиков отвисла челюсть, когда они увидели, что передавали русским их коллеги и од-новременно советские агенты «Мольер» (Джон Кэрнкросс), «Ральф» (Лео Лонг) и «Зёнхен» (Ким Филби) из сообщений «Ультра». Кэрнкросс, например, передал специальные немецкие сообщения Люфтваффе в преддверии операции «Цита-дель». Документы расшифровки называют резидента «Бриона» в 63 случаях как передатчика сообщений. Все это заслуживало бы отдельной главы, ведь, все же, это уже не имеет никакого отношения к Радо и его людям.

Вот и всё: Конец сети Доры

Теперь о конце сети Доры. С зубовным скрежетом немецкая радиоконтрразвед-ка следила за радиообменом между Западной Швейцарией и Москвой. Очень длинные радиограммы оттуда прямо-таки приглашали заняться пеленгованием места с той стороны границы. Три радиостанции получили в досье общее имя «Красная тройка». Все же немцы не могли ничего напрямую предпринимать в нейтральной Швейцарии. Поэтому они попробовали это сделать с помощью агентов. После первых неудачных ошибок учреждение Абвер/заграница смог добиться прямого попадания с агентом «Ромео», то есть путем целенаправлен-ной любовной авантюры.

Мужчиной, который попал, так сказать, в застеленную постель, был парикмахер Ганс Петер. Он немного побаивался войны и поэтому скрылся в Швейцарии. Другому немецкому эмигранту по имени Герман Хензелер, тоже трудившемуся как агент Абвера, было нетрудно заставить Петера работать на Абвер. Стоило лишь намекнуть швейцарским властям, как Петера при пересечении границы арестовали бы жандармы. Потому обязательство сотрудничать для Петера было обычной формальностью. Агенту пришлось поторопиться. Каким образом Петер вышел на радистку Маргарет Болли, точно неизвестно. Это, в конечном счете, не столь и важно. Во всяком случае, ему удалось проникнуть в спальню девуш-ки и утащить книгу, на которой основывался шифр радиостанции. Речь шла о романе «Это началось в сентябре» австрийки Греты фон Урбаницки. В радио-контрразведке захлопали в ладоши. Теперь первые сообщения были расшифро-ваны. В то же время это укрепляло их желание положить конец всему делу.

Теперь нужно было подвигнуть Швейцарию к действию. Это было не особенно тяжело в середине 1943 года. Германия была все еще могущественна в это время и достаточно агрессивна, чтобы швейцарцы принимали ее военную силу все-рьез. Также некоторые швейцарские чиновники к тому времени считали, что вряд ли стоит дальше поддерживать Советский Союз ввиду его прогрессирую-щих военных успехов.

Сначала были устранены радисты: Маргарет Болли арестована 13 октября 1943, Ольга и Эдмонд-Шарль Хамели на 3 дня позже, Александр Фут в ночь с 19 на 20 ноября 1943. Сеть Радо сломалась; шеф, Шандор Радо, предпочел уже в октяб-ре 1943 года нырнуть в подполье. 18 мая 1944 года он также был арестован. Между тем Рахель Дюбендорфер пыталась заниматься шпионажем и дальше, так как у нее была резервная рация. Это предприятие привело к ее аресту 19 апре-ля 1944 года. Полицейские задержали также и ее любовника Пауля Бёттхера. Доверенное лицо Дюбендорфер Кристиан Шнайдер был арестован в один день с Радо, 18 мая 1944 года. И глазом не моргнув, Шнайдер тут же выдал свой ис-точник: Рудольфа Рёсслера, после чего и тот оказался в камере предваритель-ного заключения. Так закончилась история деятельности сети Радо.

Затем начался своеобразный фарс. Обвинение перед армейским трибуналом по обвинению в шпионаже весной 1945 закончилось после вмешательства швей-царской разведслужбы оправдательным приговором Радо. Едва освободившись, он уехал в Париж.

Итак, остается заключительный вопрос: Что получили Советы, и когда они за-метили, что Радо их обманывает? Российские источники до сегодняшнего дня отмалчиваются об этой довольно неудобной истории. И, все же есть некоторые недвусмысленные указания. Самое позднее, начиная с середины июля 1943 го-да, руководство ГРУ уже знало правду. В ходе «Цитадели» и после появления первых немецких пленных не было больше сомнений о планах немецкого наступления. Группа Радо сообщала ложные сведения и потому была «списа-на». Его крики о помощи, когда запахло жареным, не вызвали никакой реакции. Руководительница шпионажа в Швейцарии, Мария Полякова, подпись которой гордо красовалась на десятках переведенных ею сообщений Радо, одним щелчком была снята с этой должности и переведена на малозначительный в то время шпионаж против Испании. Для спасения оказавшейся в беде бывшей показа-тельной сети больше никто и пальцем не пошевелил.

Что думал обо всем этом хозяин в Кремле, он сам сказал в первые дни нового 1945 года министру иностранных дел только что установившегося французского правительства Жоржу Бидо, когда тот посетил Москву. А именно, как только француз спросил, почему Москва так резко отвергла просьбу Берна о возобнов-лении прекращенных в 1919 году дипломатических отношений, он получил от-вет, который агент швейцарской разведки NS 1 немедленно 5 января 1945 года передал из Парижа в Люцерн; эта информация оценивалась там как «очень ценная», полученная из «надежного источника», и звучала так:

«Решения Сталина всегда основываются на понятных причинах. Сталина побудила к отклонению просьбы о возобновлении дипломатических отношений в первую очередь ликвидация русской нелегальной радиостанции, которой управляла русская разведка против Германии. Его огорчило, что швейцарская федеральная прокуратура после разоблачения радиостанции посылала в Рос-сию при использовании русского шифровального ключа лживые сведения, ка-сающиеся военной информации. Это затронуло его как маршала и главноко-мандующего армии даже больше, чем как государственного деятеля. Он увидел в этом опасную дезориентацию для ведения войны русскими, которая могла от-ражаться только в пользу Германии. Только этим объясняется его упрек Швей-царии в профашистской позиции».

Это ключевые фразы. В них звучат надежды и разочарования всегда хорошо информированного о деятельности советских разведслужб советского диктато-ра. Типично для него также то, что ошеломляющее осознание того, что из Швейцарии его снабжали мусорной информацией, побудоло его переложить ви-ну на кого-то другого — в этом случае на швейцарские власти.

Для резидента Радо у этой пьесы был несчастливый финал. В январе 1945 года его отправили из Парижа в Москву, где он немедленно исчез на Лубянке. Десять лет Радо просидел в заключении, после чего был отпущен в Венгрию, где стал профессором географии и состарился. Его жена Хелена, которая точно так же скрывалась после войны во Франции, покинула Париж в 1956 году, чтобы переселиться к супругу в Будапешт. Здесь она умерла два года спустя в воз-расте 57 лет. Еще через 16 лет Радо позволили написать его мемуары «Dora jelendi…» («Дора рассказывает», русский перевод назывался «Под псевдонимом Дора»), причем советские товарищи постоянно подглядывали в его рукопись через плечо. Мемуары были опубликованы в 1971 году в Будапеште; эту книгу перевели в течение следующих лет на многие языки мира.

Дополнение 5

Александр Кармен. Точку в деле ставит труп

Статья из газеты «Совершенно секретно», № 4/131.

Опубликовано 1 апреля 2000 года.

— Помните случай с Рошманом? Кто выкрал его труп из морга? Так что точку в этом деле ставить рано. Скорее…

— Многоточие! — перехватил мою мысль Йон. — А точки в этих историях ставят только на трупах.

— Именно. Да и вся история беглых нацистов — сплошное многоточие, длинная цепь задачек со многими неизвестными.

Этот разговор состоялся в перуанской столице Лиме. Моим собеседником был Герберт Йон, немецкий журналист, работавший на разные издания США и Гер-мании, а заодно, как утверждали мои лимские коллеги, и на израильскую раз-ведку «Моссад».

История, которую я ему припомнил, касалась бывшего начальника нацистских штурмовиков Эдуарда Рошмана, прозванного за свои зверства в Латвии «риж-ским мясником». Много лет он находился в розыске, наконец был обнаружен в Аргентине, бежал в Парагвай, где неожиданно заболел и умер. Три месяца спу-стя под покровом ночи его тело было кем-то похищено из морга. А что касается многоточия… История беглых нацистов действительно изобилует многочислен-ными тайнами и загадками, порой граничащими с мифами.

Я занимался этой темой много лет, с некоторыми нацистами, например с Клау-сом Альтманом, удалось даже побеседовать, а в Парагвае прошел по местам, где скрывался «ангел смерти» Освенцима Йозеф Менгеле.

Встреча с Гербертом Йоном, одним из первых «охотников за нацистами», стала для меня кульминацией целого этапа поисков. Что-то из рассказанных им исто-рий послужило отправной точкой для новых шагов на этом захватывающем пу-ти, что-то породило немало сомнений. Например, его утверждения о появлении Мюллера в Лиме, о том, как Йон открыл факт получения Йозефом Менгеле па-рагвайского гражданства (по его словам, гарантом Менгеле был личный секре-тарь диктатора Стресснера Александр фон Экштейн, а страницу из муниципаль-ной книги с записью об этом он якобы получил за взятку). Йон рассказал, как однажды ему предложили купить историю пребывания в Южной Америке быв-шего начальника рейхсканцелярии Бормана, снабженную документами с его личными подписями и даже с отпечатками его пальцев. На мое замечание, что это могла быть очередная фальшивка, он ответил: «К сожалению, это был под-линник. Его предлагали мне люди Бормана, но денег, которые просили за это «дело», я, наверное, не заработаю не только за всю мою жизнь, но и за десять жизней. Соблазнить же на такую сделку мне тоже никого не удалось…»

Признаюсь, тогда я не верил в правдивость многих рассказанных Йоном историй…

Жаркий весенний полдень в Монтевидео. Я сидел с коллегой из еженедельника «Бускеда» в кафе. Говорили о всякой всячине. Неожиданно он, перейдя на ше-пот, сказал: «Обернись осторожно, сзади тебя сидит «сенсация». Я обернулся и увидел пожилого человека, безмятежно попивавшего кофе. Это был Эрих Приб-ке, нацист, прославившийся расправами над итальянцами в годы войны. Италия требовала его выдачи, а он жил совершенно открыто в аргентинском курортном местечке Барилоче, считающемся гнездом беглых нацистов, был председателем тамошнего аргентино-немецкого культурного центра, часто разъезжал по со-седним странам. Что занесло его в Уругвай как раз после очередного всплеска скандалов вокруг его имени, мне неизвестно. Прибке утверждал, что никакого отношения к приписываемым ему казням он не имел, что все это — «грязные фальшивки». До поры до времени он был уверен в своей неуязвимости. На это «работала» и его популярность в Барилоче. Когда же он все-таки был выдан Италии, в «гнезде нацистов» даже состоялись демонстрации солидарности.

Истории подобных ему оборотней похожи одна на другую: служба в гестапо или СС, рьяное «исполнение воли начальства» (читай: безжалостное и совершенно безнаказанное массовое истребление людей), плен, «побеги», устроенные им из союзнических лагерей военнопленных, бегство по «крысиной тропе», проло-женной для них западными разведками и Ватиканом в Южную Америку. Здесь они пускали корни, обустраивались и жили припеваючи. А потом, находясь во всемирном розыске, без опаски ездили по делам и погостить в Германию и США.

Курьезный факт: когда в Парагвае я заикнулся о беглых нацистах, то обнару-жил, что эта тема представляла там интерес только в случаях, подобных Рош-ману, когда исчезновение из морга его трупа приобрело характер сенсации. «У нас здесь столько побывало этих нацистов, что к ним и отношение совсем иное, чем в Европе, где они принесли и горе, и смерть миллионам людей» — так син-тезировал факт равнодушия парагвайской прессы и общественности к этой теме Хуан Карлос Де Варгас.

Де Варгас отправился со мной в курортное местечко Эль Альто, где была немец-кая колония. Там живет немало немцев, перебравшихся в Парагвай еще на заре нашего века. Позже сюда из Германии стали прибывать люди, не разделявшие взглядов верхушки третьего рейха; были среди них и евреи. На немецком клад-бище Эль Альто можно встретить могилы умерших еще в начале 30-х годов, но есть и более свежие, на плитах которых читаются воинские звания: обер… штурм… и прочие фюреры. Меня же интересовало, что известно в здешних кра-ях о Йозефе Менгеле. Ветеран колонии направил нас в самую глушь района.

По немыслимо разбитым, ухабистым проселочным дорогам мы добрались к име-нию, окруженному невысоким забором. Сорокалетняя хозяйка как о чем-то обыденном рассказала, что сеньор по фамилии Менгеле действительно снимал у них комнату, был ласков с ней, тогда еще девочкой, и с ее младшей сестрой, постоянно угощал их вкусными леденцами. Увидев, что я достаю диктофон, по-просила убрать его. Я засунул его в верхний карман куртки, но оставил вклю-ченным.

Ее отец, немец по происхождению, из иммигрантов довоенной волны, дружил с «доном Хосе» (так на испанский манер переиначила она имя Йозеф), часто пил с ним чай, куда-то возил его.

«Дон Хосе хотел уединения, — рассказывала моя собеседница, — а лучшего ме-ста для этого, чем наша асьенда, не найти. Кто поедет в такую глушь! Иногда его посещали гости. Были даже военные. Парагвайские. Но он не любил, когда к нам приезжали незнакомые ему люди. В такие часы он уходил к себе в комна-ту и появлялся только после их отъезда. Он снимал у нас комнату дважды. Пер-вый раз жил несколько месяцев, а второй… Уже не помню. Приехал-то он надолго, снова привез леденцы: у него была хорошая память. Потом он неожи-данно пропал. Я по привычке постучалась к нему рано утром, но в комнате бы-ло пусто. Мама сказала, что отец повез его по делам. Но больше он у нас не по-являлся. Я была девчонкой, и его прошлое меня не интересовало. Родители с ним дружили, и этого было достаточно. Потом кое-что узнала… Но дон Хосе, или, как вы говорите, Йозеф Менгеле, всегда был со мной ласков и добр. Ниче-го плохого о нем сказать не могу. Однажды даже вылечил нашу кошку, когда ее укусила бродячая собака, он же был врачом, и очень хорошим».

Вернувшись в Эль Альто, мы снова встретились с ветераном колонии и переска-зали свою беседу с «любительницей леденцов».

«Да, тогда Менгеле спугнули, — сказал он. — Сюда стали заглядывать разные люди, интересоваться. Был здесь и один английский журналист, напавший на след Менгеле. Узнав, где он живет, по наивности обратился в полицию: думал, что того арестуют! А те тотчас доложили своему начальству, оно — еще кому-то повыше, и Менгеле исчез. С тех пор его здесь не было. Легенд о пребывании Менгеле в наших краях ходит множество, но правду знают единицы. Да и кому она теперь нужна?»

В Монтевидео директор газеты «Нотисиас» Нэстор Лопес Морейра прислал мне копию опубликованного им материала. Это была сенсация. В канун 1993 года в Парагвае случайно обнаружили архив стресснеровской политической полиции, а в нем — сухая информация о беглых нацистах, и в первую очередь о Мартине Бормане.

По официальной версии, Борман умер в Берлине в 1945 году и там же был по-хоронен. Версия эта выглядела убедительной и правдоподобной, тем не менее, многие специалисты ставили ее под сомнение, и рыскавшие по всему миру «охотники за нацистами» продолжали свой поиск. По их глубокому убеждению, след Бормана обрывался не в мае 45-го, а в начале 60-х годов в Южной Амери-ке. Существовали десятки свидетельств: он жив и, тщательно оберегаемый хит-рой сетью осведомителей, охранников и доверенных лиц, скрывается, переез-жая из одной страны в другую, меняя документы и даже — с помощью пластиче-ских операций — свой облик. Но все эти свидетельства упорно относили к разряду мифов.

И вот передо мной документ. Он составлен 24 августа 1961 года начальником отдела внешних сношений министерства внутренних дел Парагвая Педро Прокопчуком и адресован Антонио Кампосу Алуме, начальнику «технического отде-ла» МВД.

Из документа следует, что Мартин Борман прибыл в Парагвай в 1956 году и проживал в местечке Хоэнау департамента Итапуа (в 350 километрах к юго-востоку от Асунсьона), в доме некоего Альбана Крюгга. Прокопчук утверждает, что в 1958 году Борман не раз прибегал к услугам дантиста Хэйкеля (личного врача Стресснера), а в 1959 году — дантиста Биеса, немецкого еврея, практико-вавшего в Асунсьоне. В 1950–1959 годы Борман лечился у «известного немец-кого врача Хосе Менгеле». 15 февраля 1959 года он умер от рака желудка в доме Вернера Юнга, генерального консула Парагвая в ФРГ, и два дня спустя был похоронен на кладбище городка Ита. В последний путь его провожали смотритель кладбища, шофер грузовика, на котором привезли гроб, сеньор Вальтер Юнг и Александр фон Экштейн. (Кстати, вторым гарантом Менгеля вы-ступал некто Юнг, которого Йон называл главарем парагвайских нацистов. Не тот ли это генконсул Вернер Юнг, по ошибке названный в донесении Прокопчу-ка Вальтером?)

Прокопчук рассказывает и о пребывании в Парагвае Йозефа Менгеле. Тот прие-хал в Асунсьон в конце 1958 года для лечения больного Мартина Бормана и жил в доме Вальтера Юнга под именем «дон Фриц». Менгеле хлопотал о предостав-лении парагвайского гражданства, приобрел его за 100 тысяч гуарани и посе-лился в департаменте Верхняя Парана. «Впоследствии, — пишет Прокопчук, — будучи преследуем еврейской разведкой, сменил место своего проживания, и в настоящее время его местонахождение неизвестно».

Нэстор Лопес Морейра сообщил мне, что его газета ведет свое расследование. Репортерам удалось найти дочь смотрителя кладбища Даниэля Кабреры — Нэн-си. Она рассказала, что в феврале 1959 года отца вызвали незнакомые, по виду «весьма влиятельные персоны» и попросили похоронить ночью «неизвестного немецкого гражданина», предположительно — Мартина Бормана. Его удивило их требование вырыть могилу в самом пустынном районе кладбища и не устанав-ливать ни креста, ни плиты с именем покойного. Нэнси Кабрера указала репор-терам место таинственного захоронения.

Трагична судьба автора документа. Прокопчук превратился в нежелательного свидетеля жития экс-нацистов в Парагвае. 23 сентября 1961 года его застрели-ли в столичном кинотеатре «Сплендид». Предполагается, что приказ об уничто-жении Прокопчука поступил от начальника разведотдела асунсьонской полиции Хуана Эрасмо Кандии, а исполнителем был тайный агент полиции хорватского происхождения Балтик Контик.

Можно ли верить этому свидетельству? — не раз задавал я себе вопрос. Секрет-ный документ, хранившийся в недоступном архиве, написан на имя высокого начальства… В конце концов, именно политической полиции Парагвая выпала «высокая миссия» охранять жизнь и покой беглых нацистов, нашедших надеж-ный приют под крылышком Стресснера. Высшие чины стресснеровской охранки прекрасно знали, кто из «жирных рыб» третьего рейха прячется от возмездия и где.

Любопытно, что документ был сочинен Прокопчуком в «содружестве» с… агентами западногерманской разведки, которые вели наблюдение за деятельностью соотечественников в Парагвае. Об этом говорилось в донесении Прокопчука. Стало быть, в Бонне давно были осведомлены о «парагвайском следе» Бормана, Менгеле и иже с ними. В этом свете история с обнаружением костей и челюсти шефа Имперской канцелярии выглядит как неуклюжий фарс. Герберт Йон рас-сказывал, что нередко, дабы замести следы, беглые нацисты распускали слухи о своей «смерти». Не исключено, что недавние «похороны» останков Бормана, развеивание его праха над морскими водами — просто «операция прикрытия».

Можно было проверить информацию Прокопчука, произведя эксгумацию. Но… По свидетельству очевидца, в 1968 году к кладбищенскому смотрителю Даниэ-лю Кабрере пришли люди, по виду иностранцы, назвавшиеся журналистами. За определенную мзду они попросили его вскрыть могилу в целях опознания по-койного. Эти иностранцы и унесли труп в неизвестном направлении. Предпола-гают, что «журналисты» на самом деле были израильскими агентами…

Таким образом, труп человека, похороненного 17 февраля 1959 года, исчез навсегда. Точно так же исчезли трупы Генриха Мюллера и Эдуарда Рошмана.

Александр фон Экштейн — гарант Менгеле, «свидетель» похорон Мартина Бор-мана — русский белоиммигрант, последний оставшийся в живых участник параг-вайско-боливийской войны. Экштейн был близок к президенту Стресснеру, но личным секретарем диктатора, как утверждал Герберт Йон, никогда не был. Что касается Менгеле… Фон Экштейн рассказал о своих отношениях с ним в интервью газете «Ультима ора» в марте 1992 года:

«Я работал с полковником Руделем и господином Вернером Юнгом в «Феррете-рия Парагуая». Благодаря Руделю у нас были хорошие связи с немецкими фир-мами «АЭГ», «Сименс», «Телефункен», «БМВ» и другими. Однажды подъехал джип, и в нем человек с немочкой-блондинкой. Они прибыли из города Энкар-насьон, точнее, из Хоэнау. Мне отрекомендовали Менгеле как представителя фирмы по продаже сельскохозяйственной техники. Дело в том, что его отец имел в Германии известную промышленную фирму и Менгеле представлял здесь ее интересы. Он часто приезжал к нам. О том, что он является тем «доктором», я узнал позже.

— Как он вам показался?

— Человек очень культурный, воспитанный, с хорошими манерами, говорил спо-койно. Очень симпатичный. Когда мне рассказали, что он убийца, я не поверил. Такой человек не мог быть убийцей. Может быть, он делал что-то, что ему при-казывали… Но не он же уничтожил четыре миллиона евреев. Это сделали нацисты, главари СС, спецвойска, и они убивали не только евреев, но и русских, чехов, поляков…

— Рассказывал Менгеле о том, что произошло в годы войны?

— Нет, никогда. Обычно мы говорили о текущих делах, о нынешней Германии…

— И он гордился тем, что был немцем?..

— О да! И никогда не говорил о нацизме. Все, что касалось его прошлого, он хранил в себе. Насколько мне известно, он дважды ездил в Германию под своим именем, один раз в Швейцарию, он сам об этом рассказывал. Под своим именем он ездил и в Соединенные Штаты, и никто его там не беспокоил. Бизнес есть бизнес. Интерес к личности Менгеле я понимаю так. Евреи получили миллионы долларов за ущерб, который нанесли им нацисты. И тема военных преступников, их преследований и суда над ними стала «горячей». А закончись все это, и не с кого было бы более получать деньги. Вот и вспомнили о Менгеле.

— А что он сам говорил об этих обвинениях?

— Говорил, что его могут поймать. И если бы он не исполнял приказаний наци-стов, его бы отправили туда же. Так говорил Менгеле. В шестьдесят четвертом он распрощался с нами. Потом еще несколько раз приезжал к нам в офис, обычно с Альбаном Крюггом. А потом уехал совсем.

— Говорят, Альберто Планас, тогдашний начальник разведки, однажды звонил вам и предупреждал, что пятеро израильтян искали Менгеле?

— Он сказал: «Будь осторожен, потому что и тебя могут схватить». Я с тех пор всегда носил с собой пистолет. Но меня никто не тронул. Как-то позвонил немецкий посол: «Я получил распоряжение из Бонна… Это касается дела Мен-геле. Правда ли, что он находится здесь?» И я сказал ему: «Я был свидетелем и гарантом, когда он получал гражданство, об этом меня просили Рудель и Юнг. Это было в порядке вещей. Он жил здесь до шестьдесят четвертого, но потом уехал. Этот разговор состоялся в шестьдесят пятом или в шестьдесят шестом. Потом меня пригласили в посольство Соединенных Штатов. Стресснер посове-товал: «Иди, но говори осторожно». Меня принял посол. По просьбе Рейгана он интересовался местонахождением Менгеле. «Он уехал в Бразилию, — ответил я, — и больше не возвращался».

Не буду ни комментировать, ни расширять рамки этого интервью. Несмотря на кажущуюся искренность и «смелую откровенность» фон Экштейна, многое так и осталось за газетными строчками. Может быть, это и к лучшему. Сорви кто окончательно завесу мистики и тайн, столько десятилетий будораживших обще-ственное мнение, и эта тема потеряет свою привлекательность. А так остается еще пусть малая, но все же загадка, почва для дальнейшего поиска и открытий.

(Александр Романович Кармен, журналист-международник, ученый-латиноамериканист. Свыше 20 лет провел в странах Латинской Америки. Заме-ститель главного редактора журнала «Латинская Америка»).

Источник: /

Дополнение 6

Жан Парвулеско «Галактика ГРУ»

Из книги Жана Парвулеско «Путин и Евразийская Империя», пер. с французско-го В. Карпеца, Амфора, Петербург, 2006 г. (оригинал: Jean Parvulesco, Vladimir Poutine et l'Eurasie, Amis de la Culture Européenne, 2005)

(Примечание: фамилия Пьера де Вильмаре здесь указана как «де Вильмарест»)

ГАЛАКТИКА ГРУ

Расширенный оперативный анализ книги Пьера де Вильмареста «ГРУ: Самая секретная советская служба, 1918–1988»

Доклад на конференции административного совета Института специальных ме-тастратегигеских исследований «Атлантис» (IRMSA), сделанный 24 февраля 1989 г. в Лозанне

«Высочайшие амбиции»

Парижское издательство «Сток» только что выпустило новую книгу Пьера де Вильмареста «ГРУ: самая секретная советская служба, 1918–1988». (Pierre de Villemarest avec Clifford A. Kiracoff, GRU: le plus secret des services soviétiques 1918–1988, éd. Stock, 335 p., 1988. (ISBN 2234021197))330

Известно, что помимо публикации специальных работ по проблемам СССР, современного шпионажа, терроризма, советско-германских отношений Пьер де Вильмарест, ос-новавший в 1970 году Европейский информационный центр (ЕИЦ, CEI), занимался также деятельностью самой разнообразной, в том числе ежемесячным выпуском «Ин-формационного послания» (Lettre d'Infomation) ЕИЦ и еженедельных, примыкающих к нему, «конфиденциальных ретроспекций».

Несколько рассеянно изложенное и с самого начала отталкивающееся от иной, чем мы это себе представляем, политико-исторической и революционной пер-спективы, предпринятое Пьером де Вильмарестом исследование тайной истории ГРУ, «самой секретной из советских секретных служб» с 1918 года до 1988 го-да, тем не менее, приводит к очень важным геополитическим и оперативным заключениям, открытым или подразумеваемым. Эти заключения и выводы не могут не стать для нас руководством к действию.

В книге «ГРУ: Самая секретная советская служба, 1918–1988» Пьер де Вильмарест задается целью показать ГРУ как спецслужбу, «военный отдел 443888» на Ходынке. Для него важно установить онтологическое различие между КГБ и ГРУ, такое же как, в иные времена и иных обстоятельствах, скрыто существова-ло между СД и Абвером в системе военно-политической безопасности Третьего рейха.

На самом деле главный тезис аналитического труда Пьера де Вильмареста о ГРУ таков (чтобы быть точным, приведу его на четверть дословно): «КГБ — порождение партии, ГРУ — армии. Разница здесь огромна: армия призвана защищать государство, тогда как КГБ защищает партию, входящую в государство и руко-водящую им сегодня. За видимостями горбачевского СССР восходит тень армии. Невозможно понять происходящее в Москве, не поняв, что такое ГРУ».

Пьер де Вильмарест начинает с того, что «ГРУ — но об этом никогда не говорят — чисто разведывательная, но никоим образом не репрессивная служба». И да-лее: «Вспоминая каждый эпизод истории этой службы, надо помнить: по отно-шению к советской власти и ее тайной позиции это то же самое, что Генераль-ный штаб Вермахта и его разведывательная служба Абвер по отношению к нацистской партии и ее Sicherheitsdienst (служба безопаности), параллельной шпионской службе этой единственной в государстве партии».

А завершая книгу о ГРУ, Пьер де Вильмарест пишет: «Было бы неверно предпо-лагать, будто речь идет о союзе, заключенном между военно-политическим ап-паратом и группой Горбачева против старых кадров партии, с одной стороны, и поддержке этих кадров органами КГБ — с другой. Возможно, Горбачеву тоже мешает давление военных, которое в эпоху экономических изменений требуют на себя расходов. Но он также знает, что время, когда маршалы и генералы склоняли головы перед Сталиным и его подручными, равно как из оппортуниз-ма и карьеризма перед Хрущевым, Брежневым или Андроповым, прошло. Высокая технологическая мощь вооружений и квалификация командного состава, прежде всего в ГРУ, привели к сдвигам в сознании, когда, даже чисто инстинк-тивно, вместо служения партии военные служат государству. Лозунг «патрио-тизм на службе интернационализма» более не подходит для армии, военная разведка которой, ГРУ, имеет глаза и уши по ту сторону границ. Сегодняшняя армия служит советскому государству, она все менее и менее, к раздражению КГБ, готова охранять руководящую роль партии, чреватую для государства втя-гиванием в мировой конфликт. Армия становится — хочет того КГБ или нет — неотъемлемой составной частью новой эры, в том числе и для отношений Во-сток-Запад, невозможных без учета ее мнения. Представлять высших советских офицеров как одержимых военным психозом, выказывать к ним подозрения из-за того, что национализм для них выше коммунизма, означает подталкивать их в сторону опасного национал-советизма. Национал-советизм — это подобие СС на службе своей единственной партии. Просто национализм, не империалисти-ческого происхождения, — это армия на службе государства в его границах». Последние строки книги Пьера де Вильмареста о ГРУ таковы: «Не надо думать, что империя — это поток, который при вынужденном возвращении в свое русло, более не расширяясь и не теряясь в песках, утрачивает свою динамику. Совсем напротив. В своем естественном русле река набирает силу и напор. «История учит нас бдительности» — так называется последняя работа маршала Огаркова. Учит бдительности Советский Союз. Нас тоже».

Пьер де Вильмарест. «ГРУ: Самая секретная из советских служб, 1918–1988»: эта книга находится на передовой линии политико-идеологической битвы. Участники ее, мыслящие европейски и континентально, не могут не принимать ее в расчет и так или иначе не использовать в хорошо понятных целях, — воз-можно, и так, как предполагал Ги Дебор, писавший, что «высочайшие амбиции» некоторых лиц приведут к ситуации, при которой «тайные агенты становятся революционерами, а революционеры становятся тайными агентами».

И. В. Сталин и его конечное видение Евразийской империи

Как нам представляется по углубленном прочтении этой очень важной работы Пьера де Вильмареста о ГРУ, автор видит тайную политическую историю СССР как противостояние двух заговоров — военного и политико-административного. Эти заговор и контрзаговор на определенном уровне сливаются с драматиче-ским, все более усиливающимся в тени и в конце концов кровавым противосто-янием, с одной стороны, Красной армии и ГРУ, с другой — партии и ее секрета-риата с их собственными службами контроля и политико-стратегической без-опасности (НКВД, КГБ).

Эта борьба восходит прежде всего к судорожному периоду, когда И. В. Сталин полностью взял в свои руки руководство секретариатом ЦК партии. Между И. В. Сталиным и Красной армией шла тогда подспудная, но тотальная борьба. Руко-водство Красной армии полагало, что главным врагом СССР является Германия, Третий рейх, в то время как И. В. Сталин визионерски усматривал знаки вели-кой судьбы в альянсе, а со временем и великоконтинентальной интеграции СССР и Третьего рейха.

Решающие для И. В. Сталина 1936–1939 годы убедили его в неизбежности бес-пощадной внутренней борьбы. Годы отсрочки, тайной подготовки и контркон-спирации позволили ему опознать, нейтрализовать и в конце концов уничто-жить внутреннюю оппозицию исключительно троцкистско-космополитического происхождения, которой удалось овладеть Генеральным штабом Красной армии и ГРУ и оттуда оказывать сопротивление секретному «великому проекту» И. В. Сталина, завороженному образом последней Евразийской империи, великокон-тинентальной империи, включающей в себя СССР и Третий рейх, а затем — с ее присоединением к советско-германскому heartland — всю континентальную Ев-ропу.

Вся внутренняя советская политика, начиная с прихода И. В. Сталина на пост генерального секретаря партии до июня 1941 года, была подчинена только од-ной тайной фундаментальной цели — нейтрализации внутренних контрструктур советской власти, с тем чтобы в назначенный час дать ход процессу великокон-тинентальной интеграции СССР и Третьего рейха, начало предварительной ста-дии которой было положено дипломатическим оформлением советско-германского пакта 1939 года.

В связи с этим Пьер де Вильмарест цитирует «планетарный и секретный» до-клад Гиммлера и Гейдриха от 22 марта 1937 года, в котором указано, что Гер-мания более не считает своей мишенью ни Коминтерн, ни другие советские начинания. В подтверждение Пьер де Вильмарест указывает на признание, сде-ланное ему бывшим уполномоченным Абвера по Великобритании коммодором X. Вихманом, что полковник Вальтер Николаи, бывший начальник военной развед-ки при кронпринце, а затем, в Третьем рейхе, — руководитель Бюро по делам евреев, «начиная с 1919 года ожидал заключения надежного германо-советского договора, определяющего участь Европы и Евразии. Вплоть до того, что еще в 1920-е годы первый глава Абвера (германский аналог ГРУ) капитан Патциг, а затем пришедший в 1935 году на его место адмирал Канарис запрети-ли Николаи доступ к своей документации». Пьер де Вильмарест уточняет: «Не-которое время Николаи водил личные знакомства в ведомстве фон Риббентро-па, интеллектуалы и функционеры из окружения которого презирали случайных и ограниченных политиканов, сплотившихся вокруг Гитлера после 1934 года. Затем Николаи сумел снискать расположение Гейдриха, человека, плетущего нити нацистского шпионажа по всему миру, руководителя СД, службы, соперни-чавшей с Абвером. Сошелся он и с Мартином Борманом, ставшим с 1937 года в качестве прикрытия созданное им лично Бюро по делам евреев, Николаи был одной из тайных опор ГРУ. Мы не знаем, был ли он агентом добровольным или штатным, но когда передовые части Красной армии и специальные подразделе-ния НКВД вошли в 1945 году в Берлин, этот еще очень бодрый в свои семьдесят два года человек предпочел переход на советскую сторону сдаче в руки союз-ников».

Та же ночная сфера влияния

Говоря о предполагаемых связях полковника Вальтера Николаи с ГРУ, Пьер де Вильмарест позволяет себе прямые ссылки на источники. Речь идет, как он го-ворит, о «личных досье», составленных «по опросам оставшихся в живых чле-нов команды Канариса, в том числе коммодора Вихмана, полковника Вагнера (начальника Балканского отдела Абвера) и сотрудников генерала Гелена», а также о «расследовании деятельности промышленника Арнольда фон Рехбурга, тщетно предупреждавшего до 1940 года французские спецслужбы о готовив-шемся нападении». Впрочем, все это не совсем достоверно и двусмысленно и к тому же свидетельствует об отсутствии понимания разницы между прямыми от-ношениями руководителей спецслужб со сверхсекретными связями по той или иной необходимости и тем, что обычно именуют двойной агентурой.

Примерно такой же характер имела и оперативная антинацистская дезинформа-ция, распространявшаяся в 1960-е годы сотрудниками службы Гелена. В част-ности, этой службой был сфабрикован совершенно смехотворный монтаж о мнимой причастности Мартина Бормана (так называемого Пакбо) к боевым сетям ГРУ и о том, что после войны он скрывался в СССР (в то время как суще-ствуют версии о его длительном пребывании в Испании).

В том же ключе, взвинчивая цену, вводит эту новую тему и Пьер де Вильмарест: «По совету Николаи ГРУ начинает в 1937–1941 годы активно вербовать людей из Гестапо и СД вплоть до одного из ближайших сотрудников Гиммлера. В свой час на сцену выйдет Мартин Борман».

Так, когда что-то делают «слишком», «слишком» и выходит; когда что-то очень хотят доказать, не доказывают ничего.

Неужели «советскими агентами» Гиммлером, Гейдрихом и Борманом, а также СД и Гестапо, глубоко пронизанными сетью ГРУ, и вообще всем национал-социалистским руководством Великой Германии теневым образом манипулиро-вали ночные креатуры мрачного Кюзиса Петериса, он же Ян Карлович Берзин, Старик, и его преемников?

Надо слишком хорошо и быстро забыть о том, чем занимался презренный, омер-зительный «адмирал» Канарис, обвиненный в измене ввергнутым в тотальную войну стране и армии, предатель своих погибших в боях товарищей, повешен-ный на мясном крюке, символе справедливости, без сомнения запоздавшей, но в конце концов очевидной. Сомнительная отсрочка, которой он добился для се-бя убийством Гейдриха в Праге в 1942 году (преступный маневр с целью раз-жать тиски, в которые все крепче брал его Гейдрих), убийством, в конце кон-цов, заставившим СД ясно увидеть в играх главы Абвера государственную из-мену, не помогла Канарису: кончить свои дни на позорном мясном крюке ему было написано на роду, как всякому предателю.

Неужели метаисторическая и жертвенная авантюра национал-социализма была всего лишь непонятно с какими целями ведущейся через его просоветское ру-ководство тайной игрой безликих московских покровителей? Чтобы говорить такое, надо забыть о миллионах молодых германцев и европейцев всех нацио-нальностей, «пронизанных Гельдерлиновым светом смерти», говоря словами Мартина Хайдеггера, и героически отдавших свою жизнь за сохранение евро-пейской и западной цивилизации, за судьбу мира и мировой — последней, фи-нальной — истории, превративших собственную пролитую кровь в нерушимый бетон онтологических и сакральных оснований будущей великой истории Запада, которая вновь откроется в метаисторической мистерии нового цикла.

Если бы глубинное, двустороннее движение великоконтинентального размаха тех решающих лет, которое сегодня возвращается, если бы двусторонняя революционная и метаисторическая авантюра СССР и Третьего рейха сумели обре-сти свой центр тяжести вне мерзкой национальной и континентальной измены, творимой в СССР участниками троцкистско-космополитического заговора, а в Германии — по-иному — замаскированными агентами той же незримой сферы влияния… Они же, работали в Лондоне, в Вашингтоне — повсюду. Но кто ска-зал, что история не повторяется? Что не повторяются великие времена?

Карл Дюссель, 1944 год: «Почему вы, немцы, молчите? Почему вы ясно и вра-зумительно не скажете, как вы мыслите будущее, наше будущее, будущее Европы?»

«Агония эпохи Берзина»

Между тем в свете всего изложенного ясно, кто стоял за заговором, противо-действовавшим великоконтинентальным планам И. В. Сталина, кто руководил внутренними троцкистскими группами. Это был сам глава ГРУ Ян Карлович Бер-зин, Старик, «внутренний Троцкий». Потому столь глубоким и было падение.

Ибо в тот же день, когда И. В. Сталин решился резко покончить со всеми троц-кистско-космополитическими преградами на пути сближения между СССР и Тре-тьим рейхом, возведенными ГРУ Яна Карловича Берзина, он это сделал. Сделал блистательно, без оглядки на риск, весьма, кстати, значительный. Троцкистско-космополитический аппарат, прикрываемый ГРУ внутри и вне страны, был про-сто уничтожен — поголовно, — хотя агония его длилась до 1941 года и далее. Более того, пламенеющие побеги этого следа проросли и присутствуют сегодня повсюду.

Как могли твердые «борцы-антифашисты», сторонники «линии Берзина», не понять, что И. В. Сталин просто принес их в жертву объективным потребностям своей политики континентального сближения с Великой Германией Адольфа Гитлера?

Пьер де Вильмарест:

Страшная слепота или моральное упрямство этих людей не позволили им уви-деть, что в 1937 году в Швейцарии, в пригороде Альбасета, началась агония эпохи Берзина, приведшая к советско-германскому пакту августа 1939 года! Они проигнорировали приказ Сталина, данный еще в декабре 1936 года: «Пре-кратить всякую работу против Германии!» Как они могли не задать вопроса, почему Ягода, а затем Ежов выпустили в мир отряды убийц, среди жертв кото-рых 70 % были евреи и все 100 % противники нацизма?

Далее Пьер де Вильмарест, из книги которого мы приводим избранные выдерж-ки, одновременно захватывающие и ужасающие, но, несомненно, демонстриру-ющие ход великой истории и ее безвозвратные повороты, указывает:

Достаточно перечитать речь Сталина, произнесенную в январе 1934 года перед участниками XVII съезда Коммунистической партии, вспомнить о соглашениях, достигнутых с Берлином в 1935 году, о визитах, нанесенных в том же году мно-гочисленными эмиссарами личного секретариата Сталина руководителям Sicherheitdienst (службы безопанности), о секретных переговорах дипломата Давида Канделаки, чтобы понять: тень смерти уже нависла над членами первой фаланги революции, подозреваемыми в неверности партии, то есть Сталину.

В начале 1936 года Берлин сделал столько авансов Москве, что Сталин вызвал в Кремль Семена Урицкого, временно (до лета того же года) исполнявшего обя-занности начальника ГРУ, и приказал ему то же самое, что и Вальтеру Кривиц-кому, а через последнего — всей его агентурной сети в Европе: «Прекратить всякую работу против Германии!» Как не могли уже не быть мечены люди типа Берзина, Уншлихта, Урицкого, когда в апреле 1937 года Давид Канделаки при-вез в Берлин первый проект советско-германского пакта, ставший затем с неко-торыми поправками пактом, подписанным в августе 1939 года?

Испания, где Берзин орудовал с помощью лучших своих специалистов — Влади-мира Антонова-Овсеенко, С. А. Вронского, Горева, Штерна, будущего маршала Малиновского, генералов Родимцева и Смушкевича, — стала гробницей целой эпохи. Даже профессиональные убийцы из НКВД, стрелявшие в спину подозре-ваемым в троцкизме и анархизме, в свою очередь все погибли по возвращении в СССР. Кроме нескольких посвященных.

В мае 1937 года начались отзывы из-за границы. Появились невозвращенцы. В их числе — Кривицкий. Игнатий Рейс, резидент ГРУ в Швейцарии, был казнен, прежде чем ему удалось бежать. Маршал Тухачевский совершил в тот месяц свою последнюю зарубежную поездку. После появления Тухачевского на три-буне мавзолея маршал Егоров более его не видел. Это было дурным знаком. Но что делать? Было уже поздно. Тухачевский должен был умереть, и сотни людей вместе с ним. Через восемь недель после смерти маршала Николай Ежов разо-слал директиву: «Уничтожить всех членов шпионской сети, раскинутой повсю-ду…»

В руководстве ГРУ Урицкого сменил Уншлихт. В течение пяти месяцев он, ис-пользуя войну в Испании, занимался укреплением резидентуры по всему мире, чтобы восстановить и укрепить организацию. Ежов сместил его в мае 1938 года. 337

С мая по декабрь ГРУ принесло гекатомбу: в июне расстрелян за измену Ун-шлихт; Василий Блюхер, разгромивший японские соединения на озере Хасан, был вызван в Москву и расстрелян 9 ноября. Даже в самом НКВД царил страх. Было отчего: расстреляли 3000 чекистов. Генерал Люшков, начальник управле-ния НКВД по Дальнему Востоку, сбежал в Маньчжурию, перешел на сторону японцев и сдал противнику данные о расположении советских войск.

Казнь Василия Блюхера закрыла эпоху. Безвозвратно.

«8 июля 1938 года Сталин заменил Ежова на Лаврентия Берия. Не ставя под сомнение авторитет и эффективность Генерального штаба армии, в нем освободили место для послушных пешек в политике сближения с Берлином».

Даже сегодня кто воистину может это осознать? Единственной, глубинной целью сталинской политики внутри и вне страны с 1934 по 1940 год был союз с Бер-лином, союз с Гитлером.

«Небытие только что восторжествовало над бытием»

В результате происшедшего обе континентальные сверхдержавы оказались в одинаковом положении. Революционные и тоталитарные, обе основанные на господстве единой и единственной партии, они, наедине с одной и той же враждебной внутренней структурой, оказались разделены и противопоставлены одна другой. СССР и Третий рейх, погруженные в свой собственный опыт, ока-зались в конечном счете один на один с одними и теми же фундаментально род-ственными военно-политическими структурами.

Что же за структура, внутренне враждебная и советской, и национал-социалистической власти, действовала как в Москве, так и в Берлине?

Эти центробежные, космополитические и антинациональные, более того, фун-даментально антиконтинентальные силы, одни и те же по своей природе, создав около генеральных штабов и их разведывательных служб — Генерального штаба Верхмата и Генерального штаба Красной армии, Абвера и ГРУ — свои опорные пункты, все более последовательно, скрыто и субверсивно противостояли наци-онал-революционным и великоконтинентальным силам взаимного союза внутри Коммунистической партии и НСДАП, стремившимся, как представляется, к слия-нию двух государств — СССР и Третьего рейха — в метаисторическом единстве судьбы, в рамках великоконтинентальной Евразийской Конфедерации. Этой внутренней оппозиции в Москве и Берлине, парадоксально сочетавшей космо-политизм и милитаризм, «антиевразийство» и реакцию, было необходимо вооруженное противостояние СССР и Третьего рейха, «последняя война», внутри-континентальный и планетарный Endkampf, ожидавшийся Карлом Хаусхофером и Рудольфом Гессом. Характерно, что оппозиция, как в Москве, так и в Берлине, ожидала помощи от «внешних могуществ», от либеральной англосаксонской демократии, «океанической» и антиконтинентальной. А эта последняя, в свою очередь, держала в сомнабулическом состоянии заложницы собственной ан-тисудьбы также и Францию.

Но, раз уж история — антиистория! — навязала не объединение, а внутриконти-нентальную войну, то со всей неизбежностью, ясно и недвусмысленно следует указать: это произошло не по вине СССР, но по вине невероятного, погибельно-го, безумного ослепления Третьего рейха, бросившего в июне 1941 года все свои силы в разрушительную внутриконтинентальную войну против СССР, в то время как тот до последнего момента стремился избежать непоправимой ката-строфы, изменивший в негативную сторону весь ход европейской истории Ве-ликого Континента.

Глубокой ночью с 21 на 22 июня 1941 года, когда Вермахт уже начал свое наступление «от Финляндии до Черного моря», посол И. В. Сталина в Берлине Владимир Деканозов прибыл в Далем, на Ленцаллее, в резиденцию министра иностранных дел Третьего рейха Иоахима фон Риббентропа, чтобы передать ему срочное послание И. В. Сталина. Генеральный секретарь КП Советского Союза И. В. Сталин выразил пожелание лично и в кратчайшие сроки встретить-ся — как было указано в послании — в Берлине, «на высшем уровне», с рейхс-канцлером Адольфом Гитлером. Но кости небытия уже были брошены, сумерки небытия одержали верх.

Лично, со слов Арно Брекера, могу засвидетельствовать, что утром 22 июня 1941 года на восходе солнца Мартин Борман, оставив — я бы уточнил, покинув — свое рабочее место в рейхсканцелярии, примчался в Якельсбрух к Арно Бреке-ру в состоянии полного отчаяния и, несомненно с опасностью для собственной жизни, признал летальность свершившегося. Мартин Борман: «Небытие в этот июньский день только что восторжествовало над бытием. Все утрачено. Все по-теряно». Арно Брекер: «Загадочным был и остается этот визит. Мне кажется, в последний момент он не стал говорить мне того, что хотел. Уходя, он задержал мою руку в своей, потом обернулся еще раз, словно хотел что-то объяснить, но не стал».

Внезапно рассеялся глубокий миф о Total Weltrevolution (тотальная мировая ре-волюция). Могло ли произойти иначе? В истории принимается в расчет только 339

то, что произошло. Всеми, кроме нас, метаполитических солдат грядущего, вве-ренного только нам.

В июльском номере за 1980 год «Жён насьон» писала:

Так получилось, что гитлеровской Германии не удался ее бросок, и хорошо, что не удался, ибо было надо, чтобы все произошло так, как произошло, а не ина-че. Почему Европа конца времен должна быть Европой немецкой? Европа конца времен должна быть европейской, не может не быть европейской. Это подлинно и тотально революционный вопрос сегодняшнего дня, вопрос нашего освобож-дения: сумеют ли в предначертанный час европейские нации стать огненной «сверхнацией», носительницей древнего индоевропейского наследия? На су-мрачных развалинах берлинской рейхсканцелярии раз и навсегда завершилось абсолютно иррациональное стальное сновидение, «сверхчеловеческое и нече-ловеческое», как говорил генерал де Голль. Теперь нам остается лицом к лицу встречать черное солнце грядущего. Но если бездна призывает бездну, то не ожидает ли нас по ту сторону этого солнца мрака иное, совсем иное? Иное, а не ничто, по ту сторону беды? По ту сторону тьмы и пустоты?

Приведенный отрывок взят из статьи в «Жён насьон», которая так и называется — «Гений возвращения».

Издательство «Аскания»

Все это прежде всего анализ. Да не посмеет никто истолковывать его как про-явление враждебности к европейским бойцам двух последних мировых войн, 1914–1918 и 1939–1945 годов, и еще менее в смысле недоверия к ратной чести наших воинов, ко всем, кто героически жертвовал своими жизнями за великое политическое и метаисторическое дело, дело тотальной революции.

Наша враждебность и глубокое недоверие относятся только к тайным очагам предательства в недрах как германского верховного командования, так и совет-ской ставки. Особенно этой последней, которая после Тухачевского оставалась все еще заражена космополитической и троцкистско-космополитической инер-цией, чреватой предательством и обструкцией в отношении великоконтинен-тальной политики И. В. Сталина.

Для нас больше нет убитых под Сталинградом германских, советских или ру-мынских бойцов — есть только юные герои одного великоевропейского и континентального дела, чья смерть дала нам жизнь.

Герберт Тэге, директор и главный редактор издательства «Аскания», в авгу-стовско-сентябрьском номере журнала Роберта Стойкерса «Воля» опубликовал комментарий к книге Ханса Вернера Нойлена «Европа и Третий рейх. Стремле-ние к единению в германских структурах власти». Из этого комментария, оза-главленного «Европейская Конфедерация» или «европейская нация»?» мы и приводим размышления метаисторического характера, очень важные для наше-го общего «великоконтинентального и европейского дела».

Статью Герберта Тэге, равно как и книгу, о которой в ней говорится, без сомне-ния, следует внимательно прочитать, как ценное политико-идеологическое свидетельство о сложившихся к 1942–1943 годах доктринальных принципах СС в Берлине. Политико-идеологические тезисы SS Hauptamt (руководства СС) вы-ражают абсолютно ту же, что выражаем и мы, великоевропейскую, ставшую для нашего времени визионерской и пророческой линию.

Согласно Герберту Тэге, ответственным за ее разработку в Берлине в недрах высшего командного состава СС стал начальник бюро планирования — рабочей группы D (Европейского отдела) Александр Долежалек, человек, чья теневая политико-идеологическая работа была бесценна.

Говорит Ханс Вернер Нойлен:

Идея европейского мира и порядка не была полностью связана только с нацио-нал-социализмом. Она предполагала ряд привлекательных решений во внут-ренней и внешней политике, предусматривавших упразднение тоталитарного Führerprinzip (принцип вождизма), равно как и немецких претензий на абсолют-ное континентальное господство.

Долгий путь был пройден от идеи принудительного германского государства с абсолютной немецкой гегемонией до утонченного идеала «Европейской Конфе-дерации», где каждый народ будет волен избирать политическое устройство и свободно следовать собственной судьбе.

Согласно официальному документу, представленному в книге Ханса Вернера Нойлена, именовавшемуся «Идея мира для Европы 1944/1945» («Die europaische Friedensidee 1944/1945»), «цель войны» по определению верховно-го командования (SS Hauptamt) формулировалась следующим образом: «Герма-ния ведет эту войну ради достижения положительной цели: создать Европей-скую Конфедерацию как ассоциативное и социалистическое сообщество народов Европы».

Герберт Тэге: «Внутренняя оппозиция национал-социалистической системе сложилась в 1942 году, накануне Сталинградской битвы, и в руководящих кру-гах СС нашла своего выразителя в лице Рихарда Хильдебрандта. В течении 1943 года Гиммлер нашел общий язык с участниками этой оппозиции в недрах собственного офицерского корпуса, и они начали совместно работать над уста-новлением основ «конституционного Führerstaat»».

Рихард Хильдебрандт «в заявлении, сделанном им, прежде чем он был выдан СССР для казни, описал цели своей деятельности и назвал имена лиц из своего окружения. Среди них есть и те, кто выжил, в частности Долежалек, бывший начальник бюро планирования SS Hauptamt, который может подтвердить пока-зания Хильдебрандта». Какова же была последняя, фундаментальная цель этой «внутренней оппозиции» национал-социализму, действовавшей внутри SS Hauptamt в Берлине? Снова Герберт Тэге: «Несомненно, главной целью этой «оппозиции» было осуществление внешнеполитического наброска плана «Ев-ропейской Конфедерации»». Согласно официальным документам SS Hauptamt, процитированным в статье Герберта Тэге, план «Европейской Конфедерации» был таков: «Отказ от всякой претензии на немецкое господство вне естествен-ных этнических границ расселения немецкого народа и, таким образом, воз-вращение к первоначальной программе партии. Создание Соединенных Госу-дарств Европы на основе равенства прав всех вошедших в них народов. Подчи-нение всех национальных точек зрения этой великой общей цели».

Отметим, что руководство SS Hauptamt включало в свои планы и Россию, опи-раясь на героя битвы под Москвой советского генерала Власова, создателя Рус-ской освободительной армии (РОА). К несчастью, ставка «внутренней оппози-ции» СС на генерала Власова оказалась проигранной. Руководство СС столкну-лось с несгибаемо негативным отношением Гитлера к России и вообще к «народам Востока».

Герберт Тэге: «Понятно, почему немецкие чиновники и офицеры, поддержав-шие власовское движение, чувствовали себя преданными. Большинство вышло из игры, однако Геббельс не оставлял давней идеи установления государствен-ного поста «ответственного по делам Востока» при Министерстве пропаганды. На этот пост он предполагал назначить Гюнтера Кауфмана, главного редактора журнала «Вилле унд махт», органа гитлерюгенда. Кауфман, вместе со своим коллегой из журнала «Шварце корпус» Гюнтером Алькеном уже многие годы боролся за радикальные перемены в политике по отношению к России. В ап-рельско-июньском номере «Вилле унд махт» за 1943 год Кауфман опубликовал открытое письмо генерала Власова под названием «Русские против Советов»». Герберт Тэге далее: «В окружении Власова, к которому принадлежал писатель Эдвин Эрих Двингер, все были согласны в том, что «искренность должна быть предварительным и безотлагательным условием в отношениях между герман-ским правительством и русским освободительным движением». Появление име-ни генерала Власова в немецкой печати, в особенности в «Вилле унд махт», вы-звало большую радость. В специально посвященном ему номере воззвание Вла-сова было не только полностью напечатано, но и без всякой двусмысленности прокомментировано».

Так в разгар войны «внутренняя оппозиция» в Берлине из SS Hauptamt органи-зовала своего рода обмен европейскими революционными воззваниями. Поверх границ и идеологий. Что доказывает: только континентальная эсхатология яв-ляется в Европе единственной фундаментальной политической идеей, присут-ствующей во всех борющихся странах и во всех идеологиях и эти идеологии развивающая. И в то же время всегда и везде против нее насмерть ополчается враг, один и тот же, — да, один и тот же, где бы то ни было. Но как бы ни вы-теснял ее враг, эта идея всегда возвращается. Беспрерывно и непобедимо. Там или тут.

Великая секретная миссия генерал-полковника С. М. Штеменко

Так и случилось: многолетними усилиями И. В. Сталина в недрах военно-политической власти в СССР было уничтожено троцкистско-космополитическое подполье, последним проявлением действий которого стал «заговор убийц в белых халатах» 1953 года. Победа И. В. Сталина, выигравшего визионерское пари своей великоконтинентальной политики, была одержана по ту сторону его собственной смерти, которая наступила, когда все свершилось. Были созданы «объективные условия», открывшие исторические врата ответственным пред-ставителям «геополитической линии» в недрах Вооруженных сил СССР, поляр-ной фигурой которой по сей день остается генерал-полковник Сергей Матвее-вич Штеменко (7.2.1907-23.4.1976).

Вместе с С. М. Штеменко в советский Генеральный штаб пришло новое поколе-ние. Это были политические армии великой континентальной сталинской рево-люции, армии будущей Евразийской империи, образ которой одновременно вдохновлял «внутреннюю оппозицию» в недрах SS Hauptamt в Берлине. Геополитические группы С. М. Штеменко на время овладели военно-политической ситуацией и повели страну за собой.

Тот, кого Пьер де Вильмарест называл «одним из первых, быть может, самым первым геополитиком СССР», генерал-полковник С. М. Штеменко был успешно действующим, как говорит Пьер де Вильмарест, «порой в тени, порой на аван-343

сцене», начальником ГРУ, а затем начальником Генерального штаба Вооружен-ных Сил СССР и начальником штаба Объединенных Вооруженных Сил госу-дарств — участников Варшавского договора. Его авангардная военно-политическая роль была очень весома, настолько весома, что он сумел конфи-денциально подготовить, а затем и осуществить геополитический поворот Со-ветской армии и СССР к «имперской, великоевропейской и континентальной линии» с «океаническим выходом» Великого Евразийского континента в «по-следнюю планетарную игру». Ради этого его ближайшим соратником адмиралом Сергеем Горшковым, который сам себя определял как одного из ключевых чле-нов «клана С. М. Штеменко» и его «базовых геополитических групп», и был со-здан знаменитый советский Океанский флот.

О генерал-полковнике С. М. Штеменко Пьер де Вильмарест пишет: «Он принад-лежит к клану высших офицеров, безусловно, «советских», но прежде всего великорусских по духу и абсолютных экспансионистов». И далее: «Для этой касты СССР — империя, призванная господствовать на всем Евразийском конти-ненте не только от Урала до Бреста, но и от Урала до Монголии, от Центральной Азии до Средиземного моря». И наконец: «Именно Штеменко с 1948 по 1952 год разрабатывал планы не только возможного вторжения в Афганистан, но и его медленного поглощения через соединение экономического проникновения и хорошо им продуманной субверсии с параллельным советским появлением в арабских столицах, в Бейруте, Дамаске, Каире, Алжире. В конце 1948 года он уже составил план пересечения Востока и Азии. Его целью было сделать Афга-нистан стратегическим прикрытием действий флотов, которые начал создавать его личный друг адмирал Сергей Горшков с тем, чтобы выйти за пределы Чер-ного и Средиземного морей».

Пьер де Вильмарест добавляет: «Когда летом 1948 года провал плана Жданова в отношении Западной Европы привел к его падению (Жданов мешал Сталину и опасным образом соперничал с Маленковым и Берия), Штеменко стал одним из вдохновителей антисемитской военно-политической группы в СССР и странах-сателлитах, кульминационным маневром которой стало разоблачение заговора «убийц в белых халатах» в январе 1953 года. Все связано воедино: от под-держки созданного в 1947 году Израиля и международной еврейской сети Москва переходит к разыгрыванию арабской, точнее, мусульманской карты».

В связи с переходом генерал-полковника С. М. Штеменко на должность началь-ника штаба Объединенных Вооруженных Сил государств — участников Варшав-ского договора Пьер де Вильмарест подчеркивает: «После периода затмения, последовавшего за опалой в октябре 1957 года маршала Жукова, Штеменко вновь появляется в качестве начальника штаба Объединенных Вооруженных 344

Сил государств — участников Варшавского договора. Этот пост был создан спе-циально для него, ибо он, С. М. Штеменко, был человеком, которому удавалось дважды, сначала как руководителю ГРУ, а затем и Генерального штаба в целом секретных служб государств — прямых сателлитов Москвы или связанных с СССР договорами о сотрудничестве, удваивать сети советского шпионажа по всему миру».

Я же хочу от себя напомнить: именно генерал-полковник Штеменко и его ис-следовательские и оперативные «геополитические группы» разработали контрстратегический план «Полярка», ставший затем планом «Вулкан», по «нормализации» Югославии и всей Юго-Восточной Европы, а также план «Чин-гисхан», предполагавший ядерную «нормализацию» Синьцзяна и Народного Китая. Эти планы были составлены в 1960-е годы и чуть не «изменили лицо ми-ра».

Но ни один из этих шагов осуществлен не был. По каким «объективным причи-нам» эти перемены так и не вошли в историю? Какого и с кем сверхсекретного противостояния не выдержали в момент «перемены судьбы» генерал-полковник С. М. Штеменко и его «геополитические группы»? Ответ на этот вопрос лежит в области «спектрального анализа» ситуации, созданной ныне в СССР и социали-стическом блоке Востока в результате восхождения к власти Михаила Горбаче-ва и омерзительных сил, скрывающихся за ним и ждущих своего часа.

Как не поздравить Пьера де Вильмареста с важнейшим открытием? Ведь именно он указал на великую революционную значимость контрстратегических разра-боток генерал-полковника С. М. Штеменко и созданных им ячеек существующих доныне «геополитических групп» как подпольного, так и официального военно-политического влияния, — как для прошлого, так и для будущего, близкого ме-таполитического будущего. И именно Пьер де Вильмарест, один он, по крайней мере, во Франции, сумел понять это и сказать тогда, когда это стало нужно, а главное так, как это стало нужно. В этом его исключительная заслуга.

Другая заслуга принадлежит генералу Гвидо Джаннеттини. Исследуя близкое геополитическое будущее Европы — и шире, Евразии, — он указал на Китай («китайский континентальный остров», Чжунго) и конкретно на стремление Чжоу Эньлая в годы его нахождения на вершине власти осуществить те же ве-ликоконтинентальные доктрины, претендовавшего — в чем он, однако, не пре-успел — для Китая, Великого Китая, на ту же самую имперскую евразийскую миссию судьбы, которая вдохновляла и «внутреннюю оппозицию» SS Hauptamt Великой Германии, и «геополитические группы» Великой России генерал-полковника С. М. Штеменко. И я могу — и должен — свидетельствовать о прямом оперативном интересе со стороны генерала Гвидо Джаннеттини и его служб с 1958 по 1978 год и даже после — если угодно услышать то, что я говорю, — к доктринальным контрстратегическим установкам генерала-полковника С. М. Штеменко и его группам влияния в СССР и в армиях восточного социалистиче-ского блока.

Более того, когда были запущены и по всей Европе, особенно во Франции, где под прямым прицелом оказался голлистский режим, пошли одна за другой — с большим успехом, — направляемые из внеевропейского эпицентра волны троц-кистско-космополитического взрыва мая 1968 года, генерал Гвидо Джаннеттини и его подпольные структуры влияния начали тайно создавать по всей Франции, в недрах уже агонизирующего голлистского режима, так называемые базовые геополитические группы или просто геополитические группы. Эта операция до-стигла кульминационной точки с попыткой перехвата и разворота (по выраже-нию Доминика де Ру) военно-политического восстания («революции гвоздик») в Португалии, которое было, как известно, продано и искажено.

Но почему во Франции и повсюду в Европе геополитическая великоконтинен-тальная линия постоянно терпит поражение? Геополитика, более чем доктрина действия, есть прямое действие доктрины, доктрины в действии. Прямое геопо-литическое действие не обязательно требует прихода геополитических групп к власти, захвата власти. Оно имеет успех лишь тогда, когда направляется из аб-солютного центра уже существующей военно-политической власти, исходит из недр уже полностью сформированного и всецело господствующего на месте ре-жима.

В любом случае благодаря исследованиям, в том числе и более закрытым, с за-падной стороны предпринятым генералом Гвидо Джаннеттини, нам ясно, что «геополитическая линия», действующая то в тени, то на авансцене политики Москвы и вообще восточного социалистического блока имела начало в карьере и личном демарше генерал- полковника С. М. Штеменко и ни на мгновение не исчезала с непосредственно оперативного уровня.

Но не все ли это в прошлом? В геополитике и для большой геополитики всегда все в настоящем. Отсюда и необычайная важность, необычайная актуальность, которую следует признать, — с этих пор и навсегда, — действий, предпринятых генерал-полковником С. М. Штеменко в его время и с помощью средств, объек-тивно соответствовавших ситуации. «Полярная личность для полярной идеоло-гии». В конце концов, следует напомнить, что для основных приверженцев ве-ликоконтинентальной геополитической линии абсолютный центр идеологиче-ской и военно-политической власти СССР находится не в Москве, но на «Северном полюсе», а «геополитические группы», основанные генерал-полковником С. М. Штеменко во внутренних кругах Красной армии называются также «по-лярными ложами».

Теперь, когда все это сказано, думаю, следует вновь указать на такую же по-лярную миссию генерала Александра Поскребышева, начальника личного сек-ретариата И. В. Сталина, а также ответственного за специальный сектор. В недрах сталинского режима и на вершине его в качестве советника И. В. Стали-на он был тем же, кем на вершине национал-социалистического государства рядом с Адольфом Гитлером был Мартин Борман, которого некоторые, в том числе Пьер де Вильмарест, даже подозревают в прямой работе на СССР.

Ибо генерал Александр Поскребышев — в конце концов, пришло время сказать это — был человеком Берлина в Москве, где делал то, что должен был делать, и сумел сделать то, что сумел.

Постоянной поддержкой со стороны маршала Г. К. Жукова генерал-полковника С. М. Штеменко также полностью обязан генералу Александру Поскребышеву, благодаря которому С. М. Штеменко и был поставлен осуществлять свою вели-коконтинентальную миссию, свое «полярное задание».

С другой стороны, в течение долгого пребывания Леонида Брежнева на посту генерального секретаря, и особенно в последние годы его деятельности, наме-тилась определенная внутренняя тяга к сталинизму. Она проявилась, прежде всего, в попытке доктринально и оперативно осуществить ту же самую велико-континентальную геополитическую линию, которую после 1936 года проводил сначала И. В. Сталин, а затем, с еще большим размахом, С. М. Штеменко. Неза-долго до ухода со сцены Л. И. Брежнева и разгрома его «Днепропетровской группировки» эти попытки, казалось, даже возымели успех. Известно также, что сам Л. И. Брежнев более или менее тайно укреплял уже достигнутые вели-коконтинентальные позиции СССР, возглавил и усиливал в своих собственных интересах Совет обороны СССР и стремился к осуществлению силовой военной политики, то есть внес свой вклад в континентальное сближение с Германией, что впоследствии не только способствовало объединению двух германских гос-ударств, но и позволило совершить общее «перецентрирование», тотальный разворот советской политики в сторону Германии и Западной Европы вообще.

Однако сами немцы не ответили на прогерманские усилия Леонида Брежнева, как ранее не ответили на визионерские действия генерала де Голля. И то и дру-гое было намеренным, со знанием дела совершенным проигрышем ситуации, фактически саботажем.

И. В. Сталин, возможно, уже слишком далеко, но притяжение Германии тайным образом постоянно ощущается в Советской России. Летя из Пекина над Сибирью рейсовым самолетом после своего неофициального визита в Пекин по пригла-шению Чжоу Эньлая, Артур Аксман — он сам в присутствии Отто Скорцени рас-сказывал мне об этом в Мадриде — внезапно обнаружил себя окруженным большим количеством советских офицеров высшего ранга, бывших полностью в курсе всех целей его поездки. Их разговоры о том, что «новая континентальная миссия Германии» должна иметь в виду СССР, а не Народный Китай и ни в коем случае не «экспансионистские планы Чжоу Эньлая», дали ему ощущение при-сутствия на «геополитической сессии Генерального штаба на высшем уровне», а великоконтинентальная верность советских офицеров напомнила тайные встречи в кругах «внутренней оппозиции» SS Hauptamt в Берлине. «Я не мог отделаться от мысли, — признался мне Артур Аксман, — что времена возвращаются».

Встреча Артура Аксмана в летевшем над Сибирью самолете с членами «геопо-литической группы» из «полярной ложи» Генерального штаба Красной армии заставила меня задуматься о выпущенном в 1962 году фильме Джона Франкен-хаймера по роману Ричарда Кондона «Маньчжурский кандидат». По странному стечению обстоятельств я посмотрел «Маньчжурского кандидата» в Мадриде в тот же вечер, в который встречался с Артуром Аксманом. Все связано.

От Берлина до Синцзяня

Последней битвой, выигранной генерал-полковником С. М. Штеменко в недрах Красной армии, было включение в военную доктрину возможности применения наряду с новыми сверхстратегическими межконтинентальными баллистическими ракетами также и обычных вооруженных сил. Пьер де Вильмарест указывает в связи с этим на «доктринальную прорывную статью» генерал-полковника С. М. Штеменко, опубликованную в феврале 1965 года в газете «Красная звезда», центральном органе Советских Вооруженных Сил, где он прямо заявил, что «невозможно осуществлять политику обороны СССР только с помощью межкон-тинентальных баллистических средств».

Прежде Хрущев, стоявший также и во главе руководящей военно-политической группы, выдвигал тезис о том, что «отныне политика защиты СССР должна быть основана исключительно на использовании межконтинентальных баллистиче-ских ракет».

Почему генеральный секретарь партии и его люди в Министерстве обороны и Генеральном штабе сделали столь вредный, если не роковой стратегический выбор в пользу применения исключительно новых межконтинентальных балли-стических ракет за счет обычных средств вооружения? Строго говоря, Пьер де Вильмарест лишь намекает на ответ. Но нам он ясен: это был выбор партии, направленный против органики Советских Вооруженных Сил с их собственной судьбой, с их возможностью континентального развертывания «от Берлина до Синьцзяна».

Дело зашло настолько далеко, как указывает Пьер де Вильмарест, что «Красная звезда» не без пафоса сразу же после отставки Хрущева писала: «Стратегия, от которой мы наконец отворачиваемся, рождена слабыми мозгами». Последовала кровавая стирка. «Ровно через восемь дней после смещения Хрущева», как от-мечает Пьер де Вильмарест, маршал С. С. Бирюзов, новый начальник Генераль-ного штаба, назначенный Никитой Хрущевым и руководивший в 1962 году уста-новкой советских ракет на Кубе, безусловный сторонник хрущевской доктрины мирового ядерного блицкрига, погиб 19 октября 1964 года в исключительно странной авиационной катастрофе. В том же самолете находился (и тоже погиб) генерал Н. Миронов, начальник отдела «административных органов» Централь-ного Комитета. Пьер де Вильмарест: «Установлено, что авиакатастрофа была подготовлена». Короче не скажешь.

Прямой и быстрый ответ Красной армии был абсолютно адекватен угрозе смер-ти, которой подобно было промедление.

Игнорирование опасности, исходившей от сверхстратегических доктрин Никиты Хрущева и его людей, неизбежно вело к быстрому упадку Красной армии с ее неотъемлемой и органической собственной судьбой, одно из проявлений кото-рой, способность к быстрому континентальному развертыванию «от Берлина до Синьцзяна», абсолютно не было единственным — сколь ни важным — проявлени-ем стратегической оборонной доктрины. За выбором Н. С. Хрущевым военной доктрины на самом деле стоял иной, совершенно иной выбор. Речь шла о диа-лектическом отрицании, а затем и разрушении всей национальной, метаполити-ческой и неотъемлемо харизматической миссии Красной армии в том виде, в каком она была определена генерал-полковником С. М. Штеменко и его «базо-выми геополитическими группами»: сохранением национальной целостности, самого бытия и национального сознания советского народа, то есть Великой Советской России, иными словами, и, прежде всего, ее «полярного предназна-чения», в строгом, чисто «штеменковском» смысле.

Для «базовых геополитических групп», действовавших в недрах Красной армии под «полярным» руководством генерал-полковника С. М. Штеменко и его людей, а также тех, кто стоял за ними — точнее, того, что за ними стояло, — Крас-ная армия была прежде всего «неотъемлемым состоянием сознания».

Дублируя Коммунистическую партию, она должна была стать тем, чем Коммуни-стическая партия стать не могла в принципе, ибо была лишь бессмысленной, темной структурой, выброшенной на поверхность в качестве чисто внешней приманки. Красная армия должна была стать, причем срочно, живой связующей тканью, формой и образом жизни. На более глубоком субверсивном уровне — «внешним», «коллаборационистским» проводником «подземной миссии» Рус-ской Православной церкви, а на Украине и в странах Балтии — подпольной Католической церкви. Должна была зажечь вечный огонь над мировым прахом.

Отчуждаемая от национальных задач и постепенно уничтожаемая секретариа-том Коммунистической партии с его ядерной «хрущевской линией», с его ото-рванной от народа «преторианской гвардией» технических «внутренних наем-ников», Красная армия все яснее видела, как ее отрезают от живого социально-го и национального дыхания советской жизни, подчиняют «единственно вер-ной» линии Коммунистической партии. Необходимо было быстро реагировать, и Красная армия отреагировала немедленно, поставив ценой отказ от любого вмешательства, любого отчуждения ее тайной «полярной линии» как внутри, так и вовне. И вовне?

Разумеется, и вовне. Как только глава ГРУ генерал-полковник С. М. Штеменко добился для служб военной разведки стран восточного социалистического бло-ка постоянного и равного участия в постановке и осуществлении общих опера-тивных целей, равно как их истолкования и использования, а затем принял на себя руководство штабом Объединенных Вооруженных Сил государств — участ-ников Варшавского договора, он установил право национальных представи-тельств в руководстве Варшавского договора на прямое участие в разработке и определении линии «социалистического фронта» Восточной Европы. Это приве-ло его к конфликту, сначала со сторонниками исключительно советского коман-дования армиями Варшавского договора, соглашавшимися разве что на фор-мальное участие других делегаций в деятельности штаба.

Ситуация, парадоксально напоминающая борьбу обергруппенфюрера Бергера, который, будучи ответственным за европейские негерманские отряды войск СС (Waffen SS), отказался — и не он один — от всякого германского преобладания в командовании, а также в статусе солдат, унтер-офицеров, офицеров и генера-лов Waffen SS, равно как и от германской доктринально-идеологической исклю-чительности в разработке послевоенного «нового великоконтинентального ев-ропейского послевоенного порядка».

Полагаю, историко-политические аналогии уместны. Вспомним о драматиче-ских, более чем исключительных обстоятельствах запуска французских страте-гических сил ядерного устрашения генералом де Голлем именно тогда, когда с помощью крайне темного «алжирского дела» французской армии была нанесе-на тяжелая рана. «Объективные обстоятельства» этого «дела», разыгранного сомнительными игроками именно тогда, когда «один бросок позволяет все об-рести или все потерять», как говорил, почти галлюцинируя, генерал де Голль Пьеру Жоксу, неумолимо потребовали осуществить срочный запуск француз-ских ядерных сил стратегического устрашения, и это с необходимостью про-изошло в необходимое время.

Страшная, ужасающая аналогия возникает между авиакатастрофой, оборвав-шей жизнь генерала Жоржа Эльере, которого должны были вот-вот назначить на пост командующего французскими ядерными силами, трагического протаго-ниста «алжирской пьесы», и той, в которой погиб — по причинам, нами указан-ным, — маршал С. С. Бирюзов, выступавший активным сторонником использования межконтинентальных советских стратегических ракет. Сходство, как и смысл, событий более чем очевидно.

Великая армия, не являющаяся «Секретной вооруженной организацией», если угодно, не ОАС в прямом смысле слова, не армия и не имеет права носить ору-жие, ибо не способна воплотить метаисторическую судьбу, свое предопределе-ние. Всякая истинно великая армия есть орден. Тайный орден.

«Посев и жатва»

После ухода со сцены Леонида Брежнева внутренняя ситуация в СССР развива-ется по спирали со все большим ускорением и, как некоторые утверждают, ста-новится все более непредсказуемой. С восхождением к власти Михаила Горба-чева события не без внутренних разломов вышли на финишную прямую: ныне, когда советский мир постиг небывалый доселе крах, есть все основания счи-тать, что он рушится не самопроизвольно, что его обрушивают и, вероятно, приведут к окончательному крушению. Как и в октябре 1917 года, мировая ис-тория изменяется, обновляется и куется именно в России. Но, кажется, в смыс-ле, обратном ситуации 1917 года. Именно в том смысле, какой предвидел свя-той Максимилиан Кольбе, а Римско-католическая церковь считает сопряженным с грозными событиями, раскрывается непостижимая тайна мариальных явлений в Португалии, в Фатиме, в 1917 году. Известно, что во время одного из своих великих мистических видений святой Максимилиан Кольбе созерцал «лучистую статую Девы Марии на самой высокой башне Кремля» и что 13 июля 1917 года 351

Дева Мария доверила фатимской девочке Лучии душ Сантуш великую тайну: в назначенный день, при условии сохранения некоторых мистических требова-ний, о которых знает Римско-католическая церковь, «Россия обратится, и уста-новится мир».

В связи с этим приведу свидетельство Жака Верже: «Если остались корни, ни-что не потеряно. Посмотрите, как в России, после шестидесяти лет ГУЛага, со-хранили силу славянофильские и христианские идеи. Миссия России всегда бу-дет заключаться в защите Европы от азиатской культурной революции».

Сегодня СССР меняется, и готов измениться решающим образом. Причем, по-вторим, эти изменения могут произойти очень быстро, однако в любом случае в направлении, отличном и даже полностью противоположном революционному движению, приведшему в 1917 году к образованию СССР и давшем ему «новую судьбу», которую он так трагически навязал всему миру.

Не приведет ли, происходящий сегодня в СССР великий политический, точнее, метаполитический поворот прежде всего к разрыву, а затем восстановлению страны в ее собственной идентичности?

Нам следует определить, в чем состоит идентичность. Ответ здесь может быть лишь один. Имя ему — новая судьба. В более или менее долгосрочной перспек-тиве «новый СССР», «СССР последнего поворота судьбы», будет — и уже стано-вится — в точности таким, каким этого добивается тайный орден (назовем его так). Я имею в виду тайный орден в недрах Красной армии, созданный привер-женцами «полярной линии» «геополитических групп» генерал-полковника С. М. Штеменко, проводившими при соответствующей поддержке «великоконтинен-тальную линию» И. В. Сталина.

В чем состоит новая судьба СССР и, следовательно, всего восточного социали-стического блока, в чем исполнение и одновременно глубинное метаисториче-ское оправдание всего советского прошлого, можно сегодня понять только из спектрального анализа доктрины тайного ордена, действующего начиная с 1934–1936 годов в подземной инфраструктуре Красной армии и изнутри моби-лизующего, пока что более или менее сокрыто, всю полноту политических, ис-торических и экономических ресурсов СССР и советского строя.

Так, когда маршал Огарков, тогда глава Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, опубликовал призыв — и попытался основать на нем всю свою доктрину — к «интегральной милитаризации» и «общей и постоянной мобилизации» аппа-рата советской промышленности и вообще экономики, обращенный к небольшому числу тех, кто «в курсе некоторых вещей» — «малой группе, представлен-ной и конфиденциально работающей как в СССР, так и в Западной и Восточной Европе, — сразу стало понятно, что тайный орден готовится перейти в реши-тельное наступление. Последовавшая сразу же после этого заявления отставка маршала Н. В. Огаркова временно задержала это наступление, — но не специ-ально ли ушел он в тень, выжидая? Ибо час «решительного наступления», ви-димо, не настал, поскольку не были тогда еще созданы условия необратимого перехода к осуществлению новой редакции военно-политического плана теперь уже открыто евразийской континентальной направленности. Как обычно, те, кто торопятся, оказываются в конце концов вынуждены ждать последнего созрева-ния времен, их роковой зрелости.

Тем не менее самым жгучим сегодня остается единственный вопрос: является ли маршал Н. В. Огарков наследником генерал-полковника С. М. Штеменко, стоявшего во главе тайного ордена Красной армии? Что касается меня, то я сильно склоняюсь к этой мысли со всеми ее последствиями. Именно по этой причине я хочу обратить внимание на то, что сегодня во Франции есть два спе-циалиста, понимающих истинные политические и иные причины взлета карьеры маршала Н. В. Огаркова. Это Александр Адлер, штатный советолог газеты «Либерасьон» и, возможно, менее известный, но не менее компетентный Пьер де Вильмарест, выводы которого следует привести как можно ближе к тексту.

Хотя Пьер де Вильмарест и не сообщает разведывательных данных в прямом смысле этого слова, все, что сказано в его работе о ГРУ, о демарше маршала Н. В. Огаркова должно интересовать нас особо. Речь идет о координации нашего собственного срочного контрстратегического наступления с тем, что происходит в Советском Союзе.

Пьер де Вильмарест:

Человек, внесший наибольший вклад в новое измерение советской стратегии начиная с 1960-х годов, но особенно в последние десять лет, — это маршал Н. В. Огарков, которого маршал Захаров взял под свое особое покровительство с приходом к власти Леонида Брежнева.

В течение двадцати лет КГБ имел свою службу дезинформации, получившую статус отдела в 1969 году. Благодаря Огаркову руководство ГРУ создало соб-ственный департамент уже в 1967 году. Под именем Третьего управления Гене-рального штаба этот департамент работал в постоянном сотрудничестве с соот-ветствующим бюро ГРУ.

Огарков в течение многих недель, предшествовавших высадке парашютистов в пражском аэропорту и танковому окружению Чехословакии, за которым после-довал ввод туда бронетехники, держал Запад в состоянии ослепления. Это уда-валось благодаря противоречивой ложной информации, поставлявшейся запад-ным правительствам из считавшихся сомнительными источников, а также поме-хам, разрушившим в последние часы перед вторжением радарное зондирование со стороны НАТО.

Четыре года спустя, когда американская и советская делегации подписывали соглашение ОСВ-1, человеком, сидевшим рядом с Брежневым, был не кто-то из Политбюро, а именно генерал Н. В. Огарков, который тем самым подчеркивал свои миролюбивые намерения. Это была явная, спокойная насмешка Брежнева над американской делегацией. После переговоров Огарков, которому удалось заманить Вашингтон в ловушку, стал маршалом Советского Союза и был назна-чен начальником Генерального штаба.

Дополнительное замечание Пьера де Вильмареста: «Наши источники в Пента-гоне подтвердили, что Генри Киссинджер, вовсе не специалист в области во-оружений, захотел один, без технических помощников, вести переговоры с со-ветской стороной на их заключительной стадии. Это значительно облегчило ра-боту Огаркова».

Пьер де Вильмарест добавляет: «Маршал Огарков в течение двадцати двух лет является великим мастером маскировки, то есть искусства дезинформации За-пада о стратегических намерениях СССР через тысячи каналов, созданных его офицерами и агентами влияния ГРУ по всему миру. Уточним, что маршал С. Ф. Ахромеев, нынешний глава Генерального штаба (с 1984 года) стал в 1974 году преемником Огаркова на посту главы отдела военной дезинформации».

Также Пьер де Вильмарест напоминает, что маршал Н. В. Огарков лично стоял у истоков специальных советских оперативных сил, «черных коммандос» спецна-за.

Пьер де Вильмарест:

Николай Огарков кроме всего прочего создатель теории, внесшей революцион-ные перемены в советское военное искусство. Он первым установил новый принцип, который заключается в прямом использовании специальных подраз-делений ГРУ, спецназа, созданных в каждой из сорока наземных дивизий под видом морских десантных бригад.

По инициативе Огаркова были сформированы группы оперативного маневриро-вания, состоящие из высокомобильных авиационных десантных подразделений, чьи действия в соединении с обычной авиацией удваивают способность глубин-ного проникновения Советских Вооруженных Сил.

Бригады спецназа должны быть высажены строго накануне часа X, в день Y в глубоком тылу противника, в точках, жизненно важных для его экономики, свя-зи, обороны, автомобильных, железнодорожных и авиационных сообщений, производства и энергоснабжения.

Все мотострелковые и танковые дивизии были преобразованы в крайне гибкие, способные к самостоятельному ведению боевых действий соединения. Этим наступательным силам было придано вертолетное сопровождение. Все это предусмотрено, задумано и подготовлено для ведения внезапной войны в тес-ной связи с соединениями спецназа, которые, будучи заброшены глубоко в тыл (до 500 километров), должны быть разделены на разведывательные группы, диверсионные группы и группы уничтожения человеческих целей — потенци-ально опасных представителей гражданской и военной власти.

<…>

Спецназ постоянно обучается, и его под видом спортивных, культурных, проф-союзных или туристических делегаций посылают во временные поездки по странам, которые могут быть втянуты в возможный конфликт. Спецназовцев встречают так называемые спящие агенты, завербованные на долгосрочной ос-нове не для шпионажа, но для того, чтобы быть проводниками в час X. В этом духе легко «перевести» некоторые советские публикации, такие как, например, вот эту, подписанную генералом Ю. Я. Киршиным: «Внутри капиталистических и развивающихся стран есть противники их правительств, которые во время войны будут известными им средствами помогать социалистическому лагерю».

Эти тексты датированы 1987 годом. Полковник Анри Пари, в «Стратежик», указывает на эту проблему. Разработанная в общем виде для наступления, в осо-бенности для глубинного наступления, советская воздушно-сухопутная доктрина такова, что ее осуществление приведет к уничтожению всякого понятия о протяженности линии фронта. Именно ГРУ, конкретно его Пятый отдел, разра-ботал средства поддержки такого наступления. По-видимому, в постоянном рас-поряжении того же отдела находился и спецназ, размещенный в каждом из шестнадцати сухопутных округов и на каждом из главных флотов. ГРУ также располагает аналогичными бригадами, прямо подчиненными начальнику отдела, для мгновенного реагирования по указанию самого начальника Генерально-го штаба.

Дело обстоит так, как обстоит. Я бы сказал: только так. Поэтому и необходимо как можно быстрее предпринять немедленное и углубленное контрстратегиче-ское исследование нынешней деятельности маршала Н. В. Огаркова, связанной с состоянием и развитием его военно-политических доктрин и позиций. Этого требуют наши собственные, на данный момент конфиденциальные, быть может глубоко конфиденциальные, задачи, решение которых невозможно без выясне-ния текущих оперативных замыслов — как СССР, где, как мы предполагаем, маршал Огарков является преемником генерал-полковника С. М. Штеменко, так и вообще тайных сил восточного социалистического блока, обнаруживающего диалектическое тяготение к тайным позициям нашего собственного стана, чья область действия впредь, похоже, будет ограничена только субконтиненталь-ными пространствами Западной Европы.

Каков же текущий оперативный замысел маршала Н. В. Огаркова? Именно сей-час это крайне важно знать, поскольку мы имеем информацию, будто бы после вынужденного — или организованного в рамках маскировки — ухода с поста ему доверена — или он настаивает на том, чтобы ему была доверена, — ответствен-ность за западный «оперативный театр», иначе говоря, за любое возможное советское военно-политическое проникновение в Западную Европу.

Судя по сообщениям о том, что всякое возможное советское силовое вмеша-тельство в Западной Европе сдерживается политическим руководством, оно, если все-таки произойдет, будет не прямым военным нападением, а типичной советской «нормализацией», возможной только в форме и рамках комбиниро-ванного континентального маневра под изначальным ядерным прикрытием.

Ядерным прикрытием, на самом деле не активным, или только отчасти, на так-тическом уровне, активным. Причем разве что в самом начале маневра комби-нированного, включающего, с одной стороны, операцию по передовому внутри-континентальному проникновению групп стратегического вмешательства спец-наза, и, с другой стороны, одновременное оперативное вмешательство с помо-щью бронетанковых сил, призванных определить, но не «линию фронта», кото-рой не будет, как и вообще не будет в собственном смысле слова «фронта», но только направление континентальной «нормализации».

Добавим, что комбинированная стратегия — прорыв, проникновение и бросок вглубь сил специального стратегического назначения, подкрепленные быстрым бронетанковым вмешательством, — относится только к очень ограниченному пространству, от Чехословакии до Афганистана; вспомним быстрое взятие спецназом Праги, а затем и Кабула — в обоих случаях руководство операциями тайно осуществлял сам маршал Н. В. Огарков.

Поэтому мне представляются важными настойчивые попытки Пьера де Вильма-реста определить истинное значение аппарата оперативной дезинформации ГРУ, особые задачи которого восходят на уровень уже непосредственно Гене-рального штаба Красной армии, а также его стремление, в рамках книги о ГРУ, окончательно разгадать тайну маршала Н. В. Огаркова как мастера оперативной информации. Не станет ли вчерашний «мастер маскировки» в ближайшие годы «мастером нового мира»?

Ги Дебор: «Тайна господствует в мире прежде всего как тайна господства». И далее: «Там, где дезинформацию именуют, ее нет. Там, где она есть, ее не име-нуют».

Но, если мы хотим действительно координировать свои усилия с новой совет-ской политикой, нам необходимо внести в этот сценарий дополнительные эле-менты. Прежде всего исключить вызванную советским выдвижением в глубину континента опасность соскальзывания к состоянию войны. Доктринально опре-делить грань — очень тонкую — между «состоянием войны» и «нормализацией». Иначе говоря, сделать ситуацию приемлемой для всех ее возможных сторон, приемлемой в принципе.

По-видимому, главное здесь — определить политические условия, способные придать броску Красной армии на запад статус «нормализации», а также под давлением каких событий такая «нормализация» станет неизбежной и прием-лемой. Вот это и составляет «оперативную тайну» наступательной стратегии огарковской маскировки.

Я готов утверждать, что советское вмешательство в Западной Европе с прида-нием ему статуса «нормализации», исключающей «состояние войны», преду-сматривается сверхсекретным планом под оперативным наименованием «Посев и жатва».

Можно ли проникнуть в оперативную тайну «Посева и жатвы»? Полагаю, да. Кратко скажу, что мы также практикуем диалектический, контрадикторный под-ход к искомым проблемам, которого обычно придерживается советская военно-политическая мысль, что позволяет нам определить операцию «Посев и жатва» как начало подпольного, подконтрольного, развивающегося — саморазвивающе-гося! — революционного, троцкистско-космополитически ориентированного движения, способного вызвать «масляные пятна» тотальной — необратимо тотальной — дестабилизации, дезинтеграции политического и социального про-странства Западной Европы, иными словами, всеевропейского «мая 1968 года». Но на этот раз, что понятно, с абсолютно противоположным внутренним смыс-лом. И с последующей «нормализацией». Иначе говоря, это будет структурным контрвнедрением с разворотом в противоположную сторону гошистской троцкистско-космополитической операции по типу 1968 года, которая в то время, как известно, по замыслу понятно какого тайного центра, была направлена на свержение голлизма во Франции, а затем через создание «масляных пятен» — овладение и другими странами Западной Европы, прежде всего, что очевидно, по понятным причинам, имеющими выход в Средиземное море.

И снова Ги Дебор: «Самое главное всегда более всего сокрыто. Ничто за по-следние двадцать лет не было так оболгано, как история мая 1968 года. Из де-мистифицированного изучения событий тех недель и их происхождения можно было бы извлечь полезные уроки, но это государственная тайна».

Амторг: в сердце Уолл-стрит

Среди самых насыщенных глав книги Пьера де Вильмареста о ГРУ можно выде-лить «Годы Берзина (1924–1935)» и «Следом — крушение». Эти главы повест-вуют о советском проникновении в экономику, промышленность, синдикаты, университеты и культуру Соединенных Штатов и Великобритании, прежде всего в годы между двумя мировыми войнами; в них мы найдем безжалостную конста-тацию беспрецедентной социальной катастрофы, последствия которой тянутся в наши дни и обязаны завершиться удалением черной раковой опухоли измены, порожденной изначальным кретинизмом упадочного, беспросветно дегенера-тивного правящего класса. Тьма проникает в тех, кто ее вызвал.

Следует срочно прочитать, а затем дважды и трижды перечитать необычный роман Дениса Уитли «Тоби Джагг, одержимый», только что опубликованный (Париж, 1988) «Новым издательством «Освальд»» (NeO). Размышления о чер-ном раке в этой малоизвестной великой книге должны стать руководством для всех, кто призван к действию на опасных границах политики и метаполитики, где гниение исторического и социального декаданса менее замаскировано, ме-нее спрятано от неподготовленных взглядов, ибо открывает бездну тьмы внеш-ней.

Знакомство с собранной и воспроизведенной Пьером де Вильмарестом инфор-мацией о марксистском — или так называемом марксистском — проникновении, вновь и вновь возникающем в теневой области перманентного предательства — самопредательства, — и измене в недрах уже давно агонизирующего англосак-сонского общества оказывается — что невозможно не признать — более чем по-учительным. Пользуясь случаем, я должен указать и на иные достойные труды, к которым Пьер де Вильмарест отсылает нас в своей вопиющей о ее продолже-нии разоблачительной работе.

Упомяну, например, среди прочего книги — «Климат измены» Эндрю Бойла [The Climate of Treason (London: Hodder & Stauton, 1979)], «Буревестники» Гордона Брук-Шеппарда [The Storm Petrels (New York: Ballantine Books, 1977)], «Пароль: директор» Хайнца Хёне [Kennwort: Direktor (Frankfurt: Fisher Verlag, 1970)], «Нападение» Ханса Графа Хуйна [Der Angriff (Munich: Molden Verlag, 1987)], «Уоллстрит и большевистская революция» А. Саттона [Wall Street and the Bolshevik Revolution (New York: Arlington House, 1974)], «Внедренный агент» Уильяма Худа [Mole (New York: Ballantine Books, 1982)], «Грандиозный план Эгона Бара» Уолтера Хана [The Grand Design of Egon Bahr (Orbis, 1973)], а так-же «Брандт и развал НАТО» Стефана Поссони, Хайнца Тиммермана и Уолтера Хана [Brandt and the Destruction of NATO (London: Foreign Affairs Publishing, 1973)].

Ужасающие примеры, приведенные в этой первоклассной, содержащей личные признания литературе, посвященной разоблачению преступных оснований ли-шенной основ эпохи, столь поучительны, что представляются адресованными совершенно конкретным и довольно важным лицам.

Но, с другой стороны, все ли так строго и безусловно в политическом анализе Пьера де Вильмареста? Например, там, где он утверждает, будто бы генерал Хайнрих Мюллер, бывший глава Гестапо и, согласно источникам, подлинность которых Пьер де Вильмарест готов письменно заверить, тайный агент ГРУ, бе-жал после войны в Центральную, а затем и Южную Америку, был похищен в 1955 году «чешской командой» и доставлен в Прагу, «где его жизнь стала зави-сеть от результатов его работы на Москву»? Или там, где он указывает на суще-ствование, разумеется, под началом генерал-полковника С. М. Штеменко, направленной против троцкистско-космополитического заговора в недрах цен-тральной власти Советского Союза «антисемитской» группы действия и среди ее членов называет имена маршалов Василевского, Конева, Говорова и адмира-лов Кузнецова и Левченко?

Как бы то ни было, все это крайне важно, хотя оценка и интерпретация, разу-меется, зависят от доктринальных установок, которые у Пьера де Вильмареста и у нас разные — мы с ним охотимся в разных лесах и с разными гончими.

Тем не менее, повторяю, когда Пьер де Вильмарест обращается к разоблачению марксистского проникновения в Великобританию и Соединенные Штаты — например, в блистательной главе «Аферисты, переодевшиеся в гуманистов из Красного Креста» (внутри нее выделим узловой, разъяснительный эпизод, оза-главленный «Амторг: в сердце Уоллстрит»), — это вызывает у нас предельное уважение, ибо мы не можем не надеяться на будущую ориентацию усилий в од-ном направлении и совместную работу, быть может, с использованием всех имеющихся в нашем общем распоряжении средств.

И последнее. Следуя за тем, что в книге Пьера де Вильмареста можно назвать «спектральным анализом» деятельности ГРУ, я стал замечать, что он почти го-тов признать некоторые национальные, традиционалистские и особые военные модальности Абвера, которые, впрочем, имели и имеют продолжение, ибо «высшее ремесло», «ремесло господина» обязывает.

Несомненно, что как внутренняя, так и внешняя антимарксистская работа Абве-ра была и остается в своем роде незаменимой распиской: но не была ли она, говоря мифологически, перелетом с одной высокогорной вершины на другую?

Пьер де Вильмарест цитирует из своего личного, неназванного источника «со-веты Литвинова Берзину и его помощникам»: «Если вы знаете, кто из них внед-ряется в верхи британского общества, внедряйтесь вместе с ними, извлекая вы-году из их прикрытия». И нам также хорошо бы последовать блестящему совету специалиста высокого класса и вновь, словно по спирали, вернуться к культо-вой книге Дениса Уитли «Тоби Джагг, одержимый». Все связано.

Лед сломан

Напомним еще раз: предпринятое нами исследование, отталкивающееся от кни-ги Пьера де Вильмареста о ГРУ и содержащегося в ней «спектрального анали-за», подчинено задаче, очень далекой от содержания самой книги. Мы стремим-ся дать определение фундаментального смысла государственных перемен в Со-ветской России. Определение оперативное, пригодное для «прямого действия». Оно, и только оно, поможет нам принять Решение Судьбы, с передовой линии которого мы должны призвать уже новую судьбу, наполненную великими мета-политическими схватками. Новую судьбу, ныне определяющую видимую и не-видимую историю СССР, а затем и грядущую глубинную историю Великого Евразийского континента.

Можно ли утверждать, что такое определение, содержащее в себе страшную тайну новой судьбы и нового восстановления Великого Евразийского континента, уже существует и является руководством к нашему действию? Если да, то каково оно, это контрстратегическое определение, призванное изменить лицо мира и самый смысл истории Европы, истории конца, нашей истории, нашей судьбы, нашей тайной миссии, выношенной в наших сновидениях трагедии, за которую мы боремся?

Об этом я исчерпывающим образом говорил на специально посвященном этой проблеме последнем собрании нашей «базовой геополитической группы», кото-рая, совместно с «базовой геополитической группой № 1», призвала провозгла-сить себя революционным контрстратегическим эпицентром великого движения за европейское и континентальное пробуждение, движения сейсмического, приведение коего в действие должно обозначить метаисторический переход нашего времени во времена новой судьбы.

Так, я выделяю два главных полярных измерения единого геополитического концепта, управляющего нынешней идентичностью и становлением Великого Евразийского континента, тайну его новой судьбы.

Каковы они?

Первое: запущенному Михаилом Горбачевым, самим превратившимся в его «абсолютный концепт», внутреннему движению СССР и социалистического блока к изменениям и самотрансформации драматически — на вершинах «маскировки» — противостоит тайный орден Красной армии и его «полярных групп» под руко-водством маршала Н. В. Огаркова, ушедшего на дно и с 1984 года приступивше-го к «закрытым действиям» («сосланного в тень иерархии», как говорит Пьер де Вильмарест).

Второе: сегодняшняя Западная Европа в лице Федеративной Республики Герма-нии с октября 1988 года приступила к осуществлению «нового великоконтинен-тального проекта» в отношении СССР, вдохновленного Хансом Дитрихом Генше-ром и теми, кто за ним стоит. Этому проекту противостоит антиевропейская по-зиция сегодняшней Франции, попавшей в плен к «внутреннему врагу», против которого в то же время тайно и возвышенно «сокрыто действуют» подпольные силы «голлизма конца», обычно безличные и неконтролируемые.

Так или иначе, уже понятно, что визит западногерманского канцлера Гельмута Коля в Москву в октябре 1988 года и его доктринальные и экономические начи-нания имеют ценность «инициатического порога»: воспримет Москва западно-германские авансы или нет, является основным вопросом больших дипломати-ческих и политико-стратегических дебатов среди сторонников внутреннего предназначения Великого континента, причем ясно, что в любом случае возвра-та назад уже не будет.

Известно, что «новый великоконтинентальный проект» Федеративной Респуб-лики Германии, озвученный в Москве в октябре 1988 года канцлером Гельмутом Колем и вдохновленный его министром иностранных дел Хансом Дитрихом Ген-шером, уже был оглашен последним в феврале 1987 года на Международном экономическом форуме в Давосе, в Швейцарии.

Мы приводим здесь в сильном сокращении шесть доктринальных предложений из этого проекта, которые, возможно, в ближайшее время станут тезисами прямого оперативного, геополитического действия.

1. Мы готовы к широчайшему экономическому сотрудничеству с Советским Сою-зом в модернизации его экономики, развитии этой огромной страны с богатей-шими природными ресурсами, что поможет и нам в расширении занятости и экономическом росте.

2. Мы также готовы принять и сделать своей концепцию «общего европейского дома», выдвинутую Михаилом Горбачевым, и установить при поддержке Совет-ского Союза в этом доме действительно общий очаг. Все жители дома должны жить свободно, мирно, при соблюдении равенства, а разделительная стена между живущими на Востоке и Западе должна постепенно исчезнуть. Следует соблюдать и уважать права человека.

3. В настоящее время экономический обмен между Западом и Востоком нахо-дится, с учетом нынешнего потенциала обеих стран, на постыдно низком уровне.

Например, в Федеративной Республике Германия, главном торговом партнере СЭВ, торговля с Востоком не превышает 4 % внешнеторгового оборота.

Восточная Европа представляет собой торговый блок, обращенный исключи-тельно к самому себе.

4. Кажется, Михаил Горбачев всем этим серьезно озабочен. Он знает о необхо-димости экономического и технического сотрудничества с Западом, сотрудниче-ства предприятий на основе взаимной выгоды, а также, по крайней мере, на данный момент, о важности кредитов для модернизации его страны.

С другой стороны, огромное экономическое пространство открывается также на Западе, и начало его использования может стать движущей силой мобилизации и роста мировой экономики в целом.

5. Именно Федеративная Республика Германия, если смотреть реалистически, может сегодня в наибольшей степени способствовать новому экономическому развитию Советского Союза в перспективе будущего, открывающегося перед всей мировой экономикой.

Также именно от Федеративной Республики Германия зависит, чтобы новый путь развития Советского Союза не стал направленной вовне пропагандистской кампанией. Этот новый путь следует воспринимать таким, какой он есть, и по-ставить на службу уже принятым или еще только принимаемым инициативам, с тем чтобы, прежде всего, способствовать улучшению отношений между Западом и Востоком.

6. Речь идет о полном с нашей стороны доверии к изменениям, начатым в Со-ветском Союзе Михаилом Горбачевым, о том, чтобы поверить ему на слово и предложить наш капитал доверия.

Федеративная Республика Германия должна сегодня совершить великий пово-рот на восток и, как следствие, без задержек приступить к самому смелому эко-номическому сотрудничеству с Советским Союзом.

Однако не следует забывать, что за три месяца до того, как канцлер Гельмут Коль привез в Москву свой проект «нового германского великоконтинентально-го проекта», Михаил Горбачев уже высказался в июле 1988 года в Варшаве от-носительно принципов объединения Большой Европы на основе сближения ее Востока и Запада и предложил созвать «всеевропейский саммит» для «реши-тельного продвижения в сокращении обычных вооружений в Европе».

Михаил Горбачев, июль 1988, Варшава:

Нам представляется такое будущее Большой Европы, где Восток и Запад более не угрожают друг другу оружием, но, напротив, находят беспрецедентную осно-ву прогресса в обмене благами и результатами труда, опытом и знаниями, людьми и идеями, Большой Европы тех, кто считает себя участниками одной большой судьбы, а не противниками, занятыми бесконечным противостоянием.

Тем самым, под видом отвлекающего маневра — «проекта широкого экономиче-ского сотрудничества» между Федеративной Республикой Германия и Советским Союзом — Ханс Дитрих Геншер, по сути, от имени Западной Европы представил новый политико-дипломатический континентальный проект, а Михаил Горбачев, со своей стороны, взяв инициативу в свои руки, показал, что полностью прини-мает германский план, хотя пока что речь идет только о принципиальных очер-таниях. Однако не менее очевидно и то, что часть пути уже пройдена и начался тектонический сдвиг, кажется необратимый, к метаисторическому обновлению европейской великоконтинентальной идеи.

Тем не менее, надо указать на мощные силовые поля, воздействующие как на Западную, так и на Восточную Европу. Они взаимно антагонистичны и форми-руют, точнее, переформируют реальность уже полным ходом осуществляемого проекта Великой Европы на пути обновления и возвращения к древней метаи-сторической идее Великого Евразийского континента. Их надо определить и вскрыть вызвавшую их и ими из-под земли управляющую «страшную тайну». Только тогда станет ясен смысл происходящего ныне в СССР.

В связи с этим мне представляется важным остановиться на некоторых вопросах.

Горбачевская перестройка высвободила в СССР два чудовищных силовых поля, выход которых к открытому действию был столь судорожным, что его представ-ляется уже невозможным остановить. Прежде всего, я имею в виду новый подъ-ем троцкизма.

Так, внезапное пробуждение всех левацких, антиобщественных и антинацио-нальных, «антиимперских», анархо-нигилистических и омерзительно «толстов-ских» воспоминаний, сохранявшихся в сточных канавах «темного бессознатель-ного российских народов» и ныне вышедших из этого бессознательного на свет, было искусственно поддержано реабилитацией самого Льва Троцкого, а следо-вательно, и троцкизма как такового. При этом за такой реабилитацией стояло и официальное восстановление троцкистско-космополитической линии, с которой, следуя сталинской концепции, Советское государство, поддержанное тайным орденом Красной армии, сражалось на протяжении более чем полувека, так и не сумев — хотя выглядело все иначе — нейтрализовать ее решительно и «бес-поворотно».

Началось с того, что в газете «Правда» от 9 декабря 1988 года генерал Волко-гонов опубликовал статью, в которой, в частности, писал: «В годы его активной работы в партии (1917–1924) Троцкий не был врагом ни революции, ни социа-лизма. Напротив, он был врагом Сталина. Нельзя не воздать ему должного: в отличие от многих, он не склонил головы перед сталинской диктатурой». Но Волкогонов просто умственно ограниченный служака. Кто же на самом деле стоит за ним?

Ближайшим сподвижником Михаила Горбачева, который сегодня контролирует и поддерживает — всецело и, похоже, уже выходя за пределы первоначальных расчетов Михаила Горбачева, — новый политико-административный подъем троцкистско-космополитического заговора в недрах советской власти, является вызывающей все больший страх А. Н. Яковлев, бывший во время своей опалы послом СССР в Канаде, а сегодня — член Центрального Комитета и Политбюро, а также заведующий в ЦК его Международным отделом.

Так, в Москве А. Н. Яковлев считается бесспорным, подготовленным к этому еще в Оттаве, «вдохновенным изобретателем» — о том, кто его «вдохновил», будет сказано чуть ниже — диалектических перемен советского общества, полу-чивших названия гласность и перестройка, с которыми Михаил Горбачев связы-вает «новый курс» своей собственной внутренней и внешней властной деятель-ности, «новый курс» о котором он говорит так, будто это его личный курс и он его как прямой, так и тайный вдохновитель. На самом же деле, что бы он ни говорил, совсем другие стоят в тени, подчеркиваю, в тени, по ту сторону тайны. Они-то все и определяют.

В Оттаве А. Н. Яковлев имел возможность часто встречаться с неким «старым знакомым», представлявшим под прикрытием «Чикагского общества развития ядерной промышленности» внешнеполитические интересы Государства Изра-иль. Этим «старым знакомым», получившим к тому же инструкции от «компе-тентных лиц», оказался не кто иной, как Давид Гольдштюкер, некогда посол Праги в Тель-Авиве — не будем забывать, один из тайных вдохновителей и ма-стеров так называемой Пражской весны, поверженной на месте как раз такими людьми, как С. М. Штеменко и Н. В. Огарков. Это были не просто встречи: Да-вид Гольдштюкер инструктировал Яковлева, «вводил в курс дела», используя тот же канал прямой связи с тем же тайным центром, который в прежние вре-мена через опять-таки того же Давида Гольдштюкера манипулировал планами «Пражской весны». Эта последняя и была взята за основу советского «нового курса», антинационального и троцкистско-интернационалистского, должного, по разработанной еще в Оттаве конспиративной схеме А. Н. Яковлева, всплыть по ходу горбачевской перестройки. Первоначальный доктринальный план также включал в себя восстановление неотроцкизма, правда подконтрольное, исклю-чительно в диалектически антисталинском контексте и для оперативного внеш-неполитического использования. Вот почему бывший посол А. Н. Яковлев был назначен заведующим именно Международным отделом Центрального Комитета Коммунистической партии. Об этом факте ни в коем случае, как мне кажется, не следует умалчивать. Удержать контроль не удалось.

В то же время есть, как мне представляется, точные сведения о том, что в свое время возвращению А. Н. Яковлева в высшие сферы нынешней советской вла-сти со всей силой препятствовали специальные военные службы Федеративной Республики Германии, причем это происходило как раз во время разворачива-ния «проекта широкого экономического сотрудничества» Ханса Дитриха Генше-ра, представленного в Москве канцлером Гельмутом Колем.

Тем не менее рассматривать деятельность субверсивно-троцкистского и троц-кистско-космополитического лагеря на нынешнем этапе горбачевской пере-стройки, ячейкой действия которого на уровне Центрального Комитета руково-дит А. Н. Яковлев, следует не иначе как в общем контексте внутреннего фронта перемен. Всякая оценка происходящего, не принимающая во внимание резуль-тирующую полноту линии перемен, закрыто центрированную самим Михаилом Горбачевым, рискует оказаться целиком ошибочной.

Ибо перестройка, сам ход перестройки не только вскрывает нарыв троцкизма, выпуская гной из абсцедирующих вокруг него тканей, но и высвобождает мощ-ный, неостановимый, иррациональный порыв русской «души-христианки», а следовательно, и связанного с ней совершенно непредвиденного развития. Причем первой прорвавшей плотину силой беспорядочного возрождения хри-стианства было не русское православие, а — на Украине и еще в большей сте-пени в странах Балтии — католицизм. Неужели католицизм?

Неудержимый, открытый и приводящий в движение сотни тысяч верующих, до-селе пребывавших в тени, католический взрыв в странах Балтии остается одним из самых непонятных явлений, происходящих сегодня в Советском Союзе в ре-зультате сейсмических колебаний горбачевской перестройки. Будущее всего этого кажется сегодня иррационально непредсказуемым. Для всех, кроме Иоан-на Павла II и католического, апостольского, римского «противотечения» плане-тарной «истории современности», подошедшей к циклопическим воротам треть-его тысячелетия.

«Лед сломан», — провозгласил Михаил Горбачев, комментируя итоги визита Гельмута Коля в Москву в октябре 1988 года, и не принципиальное ли это заяв-ление, завершающее первый этап перестройки? В любом случае, похоже, она вступила в полосу окончательного становления, и нам следует, дабы это осо-знать, разгадать также и ее внутренний «страшный секрет», однако лишь в час его полного проявления, «когда все свершится и все завершится», когда «великий проект» тайного ордена Красной армии будет полностью осуществлен, осу-ществлен в истории, «страшный секрет» открывается не тогда, когда этот про-ект был в действии, но с приходом горбачевской перестройки, непостижимо ве-дущей историю к обновлению и, метаисторически, к началу иной истории, «ис-тории иного». Истории конца, истории исполнения.

На данный момент этот революционный — и даже более того, трансреволюцион-ный — процесс остается исключительно личным сражением не просто Михаила Горбачева, а именно Михаила Горбачева как «абсолютного концепта» пере-стройки, в его диалектическом «марш-броске на местности» к тотальной власти. Таким образом, оперативная задача перестройки носит двойной характер: с од-ной стороны, привести Михаила Горбачева к тотальной власти и — с другой — открыть перед Советским Союзом «коридор быстрого прохода» к «тотальной культурной революции», которая, пока скрывая свое имя, через великие внут-ренние трансмутации экономических, индустриально-технологических и соци-альных структур, одна лишь может проложить путь к планетарному господству в уже открывающемся третьем тысячелетии, в то время как в тени тайный орден Красной армии бдит, вдохновляет, замышляет, контролирует, решает и управ-ляет, удерживает и ускоряет, верша то, что должно быть совершенно тайно.

Когда процесс онтологической трансмутации оперативных внутренних структур Советского Союза завершится, тайный орден Красной армии, должный при пол-ном свете дня стать явным, укажет на перемену смысла советской власти, а ис-тория, великая континентальная европейская история перейдет в трансисто-рию, и этот новый переход внезапно окажется идентичным и «страшному секре-ту» горбачевской перестройки, и тому, что мы, именно мы, называем новой судьбой. И это движение остановить невозможно. «Лед сломан».

ФОТОГРАФИИ

Официальный снимок Генриха Мюллера, когда он был награжден Гитлером 10 октября 1944 года Рыцарским крестом за военные заслуги с мечами

Генерал Рудольф Бамлер. Перейдя на сторону СССР, он с 1948 по 1950 год работал на Советы вместе с Борманом и Мюллером

Ганс Раттенхубер, бывший начальник охраны Гитлера, работал на Советы с Мюллером с 1948 по 1950 год с секретной базы в Лейпциге

Фридрих Панцингер, один из руководителей зондеркоманды «Rote Kapelle». Он вернулся из СССР в 1955 году и покончил с собой в 1959 году, когда начались его допросы ввиду подозрений в работе на Москву

Руководители СС. Слева направо Франц Йозеф Хубер, майор СС из «баварской команды», Артур Небе, генерал-лейтенант СС, участник заговора 20 июля 1944 года, рейхсфюрер СС Генрих Гимм-лер, Райнхард Гейдрих и Гестапо-Мюллер

Бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг (1910–1952). Снимок с Нюрнбергского процесса

Райнхард Гелен (1902–1979), основатель и многолетний руководитель западногерманской разведки (Организация Гелена, затем БНД). Снимок времен Второй мировой войны

Мартин Борман (слева). Справа от него лидер венгерской партии «Скрещенные стрелы» Ференц Салаши, который будет назначен премьер-министром Венгрии 16 октября 1944 года.

Альберт Форстер, гауляйтер Данцига и близкий соратник Гитлера в 1940 году проходит вдоль строя войск. С ним майор СС Якоб Лёльген, глава местного Гестапо, который одновременно был агентом СССР.

Вилли Леман (1884–1942), советский агент «Брайтенбах» в сердце Гестапо в 1937–1942 годах.

Александр Михайлович Коротков (1909–1961), выдающийся разведчик «германского направления» с 1937 по 1960 годы. Он контролировал Красный оркестр.

Ольга Константиновна Чехова, немецкая актриса русско-немецкого происхождения, предполагаемый агент советской разведки.

Ольга Ивановна Шкарина, она же Ольга Шкарина-Фёрстер, Ольга Фёрстер-Прове, советский агент А-229, внедренная в окружении д-ра Йозефа Геббельса в начале 1930-х годов.

Ее муж Арнольт Броннен, он же Арнольд Броннер (1895–1959), режиссер и драматург, трудившийся на советскую разведку в окружении Геббельса до 1945 года

В марте 1940 года НКВД и Гестапо в Кракове согласовывают свои действия против польского Сопротивления.

Рудольф Барак в 1953 году

Рудольф Барак, второй слева, в 1959 году. Рядом с ним Павел Медведев, «советник» в Праге до 1958 года. Сменен на этой должности Фотием Пешехоновым, который в момент возврата Мюллера на Восток был помощником Медведева.

Рудольф Барак в середине 1950-х годов. За ним его телохранители.

Рудольф Барак незадолго до смерти в 1995 году (фото из архивов автора)

Анатолий Дмитриевич Бесчастнов, «советник» служб безопасности Праги с 1950 по 1954 год. Справа от него на этой фотографии И.Р. Рыбин, руководитель экономической разведки Чехосло-вакии, действовавший под прикрытием фирмы «Фильмэкспорт».

Виктор Семенович Абакумов (1908–1954), начальник СМЕРШ в 1943–1946, министр госбезопасности в 1946–1951 годах378

Леопольд Треппер («Отто», «Жан Жильбер»), (1904–1982), советский разведчик, важный участник «Большой игры»

Анатолий Маркович Гуревич («Кент») (1913–2009), советский разведчик, участник «Большой игры»

Шандор (Александр) Радо («Дора», «Альберт») (1899–1981), советский разведчик в Швейцарии

Рудольф Рёсслер («Люси») (1897–1958), информатор советской (и не только) разведки в Швейцарии

Перебежчик Михал Голеневский (1922–1993)

Выдержки из двух рапортов восточногерманских информаторов (март 1950 года), сообщающие о роли Мюллера в это время и о людях, которые работали для него и Раттенхубера в Австрии и Ба-варии.

Документ 121: американская контрразведка в феврале 1946 года сообщает, что Мюллер не погиб в мае 1945 года, а скрылся в «южном направлении».

Документ 122 исправляет ошибку в дате рождения Мюллера.

Автограф Ганса Бернда Гизевиуса с благодарностью автору этой книги. Агентурный псевдоним автора, который был тут вместо его фамилии, специально стерт.

Материал из американских архивов. Выдержка из протокола допроса Кальтенбруннера о Мюллере в мае 1945 года.

Во время допросов 13.2.1946 года ближайший помощник Шелленберга Вильгельм Хёттль нарисо-вал по памяти план секретного бункера Гестапо-Мюллера, в котором тот находился в апреле 1945 года и дал его описание в указанном протоколе.

Письмо комиссара немецкой полиции Вайды американскому генеральному консулу Барнетту от 19 июля 1960 года, где говорится, что Мюллер некоторое время жил под фальшивым именем и под-держивал тем или иным образом контакты со своей семьей. Комиссар просит американские вла-сти о предоставлении ему какой-либо информации на эту тему.

В 1961 году 66-я группа военной разведки армии США продолжала вести «дело Мюллера».

10 февраля 1961 года берлинский ЗАГС выдал свидетельство о смерти Генриха Мюллера, прожи-вавшего по улице Корнелиусштрассе, дом 22, в Берлин-Ланквиц. Дата смерти указана как «конец апреля/начало мая 1945 года».

Документ по делу Рене Буске, генерального секретаря французской полиции. В последнем абзаце речь идет на самом деле о «майоре» Бадре, позднее генерале.

Страница из перевода дневника (записной книжки) Бормана. Он был передан Берией Сталину 22 июня 1945 года с сопроводительным письмом за номером 735/б.

В российских источниках сопроводительное письмо приводится в следующем виде:

«Особая папка СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

22 июня 45 г.

№ 735/6 ГОКО — товарищу Сталину

СНК СССР — товарищу Молотову ЦК ВКП(б) — товарищу Маленкову.

При этом направляю Вам копию дневника Мартина БОРМАНА — начальника канцелярии Гитлера и помощника Гитлера по руководству национал-социалистской партией.

НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

Союза ССР

(Л. Берия)»

Отпечатки пальцев Мартина Бормана (1931 год) — копия из архивов Штази.

Этот документ из архивов Штази (октябрь 1946 года), доказывает, что восточногерманская поли-ция следила за каждым шагом Мартина Бормана с 1945 года. Автору удалось узнать адреса и имена людей, «зачерненные» в приведенном выше документе (глава XIV).

Выдержки из «досье Сарагоса» из американских архивов с декабря 1944 по сентябрь 1945 года.

Подтверждения о поездках и встречах Мартина Бормана в Испании и Южной Америки. Офицер американского ЦРУ «Тайтус» (в тексте автор называет Тайтуса сотрудником разведки Госдепар-тамента США, в любом случае в июне 1947 года ЦРУ еще формально не существовало — прим. перев.) сообщает в июне 1947 года об одном из «убежищ» Бормана недалеко от Мадрида. У авто-ра есть еще десятки документов такого рода.

«Досье Сарагоса» — донесения «Рика» (он же Роже Тюр).

Оглавление

Пьер де Вильмаре ДОСЬЕ САРАГОСА Мартин Борман и Гестапо-Мюллер после 1945 года

Об авторе

От переводчика

ПРЕДИСЛОВИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I

  1.1. «Делиус» и затем «Кент», одинаковые свидетельства

  1.2. «Делиус» и операция «Макс»

  1.3. В марте 1945 года Мюллер организовывает сети законсервированных агентов

  1.4. Некий господин «Кент» подтверждает

  1.5. Московский процесс в Париже

ГЛАВА II

  2.1. Ключи к молниеносному взлету

  2.2. Странное «самоубийство» племянницы Гитлера

  2.3. В тени Райнхарда Гейдриха

  2.4. Супруга Гейдриха рассказывает о «путче» 9 марта 1933 года

ГЛАВА III

  3.1. Восхождение баварцев

  3.2. Часто недооцениваемая ситуация

  3.3. Мюллер поднимается вверх вопреки сопротивлению

  3.4. Странный полковник Вальтер Николаи

  3.5. Первые шаги к Пакту 1939 года

ГЛАВА IV

  4.1. Полицейские против военных в Берлине и в Москве

  4.2. Гейдрих и Мюллер, изготовители фальшивки

  4.3. Массовый террор в Советском Союзе

  4.4. Смещение немецкого верховного командования

  4.5. И снова шпионская сеть Николаи

ГЛАВА V

  5.1. Советские сети под носом Гестапо-Мюллера

  5.2. Множество просочившихся агентов

  5.3. Советский легальный и нелегальный разведывательный аппарат в Германии

  5.4. Польша, первая жертва соглашения

ГЛАВА VI

  6.1. Охота на людей и еврейский вопрос

  6 2. Совместные отряды Гестапо-НКВД

  6.3. Мюллер и еврейский вопрос

  6.4. Некоторые малоизвестные факты

  6.5. Распространение на Францию

ГЛАВА VII

  7.1. Генрих Мюллер и «Красный оркестр»

  7.2. Кто защитил Грету Кукхоф?

  7.3. Многозначительный анализ

  7.4. Игра между Гиммлером, Борманом и Кальтенбруннером

  7.5. Австриец возглавляет РСХА

ГЛАВА VIII

  8.1. Двойная игра на службе врагу

  8.2. Молчание «специалиста»

  8.3. За «Максом» и другими: генерал В.С. Абакумов

  8.4. Зондеркоманда против «Красного оркестра»

  8.5. Загадочные побеги, но без наказания охранников

  8.6. Допрашивающие говорят больше, чем их арестанты

ГЛАВА IX

  9.1. Виктор Абакумов на линии

  9.2. Рождение «Хакке»

  9.3. Свидетельство перебежчика Михала Голеневского

  9.4. Спецбюро вступает в игру

  9.5. «Пит» Бэгли выслушивает Петра Дерябина

ГЛАВА X

  10.1. «Красная тройка»

  10.2. Странная поездка в направлении Москвы

  10.3. Зондеркоманда переходит на Восток

  10.4. Под контролем Виктора Абакумова

  10.5. Молчание Гестапо-Мюллера

  10.6. Подозрения ГРУ в 1943 году

  10.7. Стенографисты Мартина Бормана

ГЛАВА XI

  11.1. Конвульсии лета 1944 года

  11.2. Меморандум Йозефа Геббельса

  11.3. Настоящее бюрократическое безумие

  11.4 … А также коммунистические любовницы

  11.5. Мюллер и покушение 20 июля 1944 года

ГЛАВА XII

  12.1. Операция «Выживание»

  12.2. Изобретатель промышленного шпионажа

  12.3. Искусство маскировки людей

  12.4. Многоуровневая сокровищница

  12.5. Август 1944 года, конференция в Страсбурге

  12.6. Сети, за которыми скрываются другие сети

ГЛАВА XIII

  13.1. Побег из Берлина

  13.2. Место встречи известно посвященным

  13.3. Личный бункер Генриха Мюллера

  13.4. Эвакуация из бункера

  13.5. Борман выбрался на поверхность

  13.6. Последние приготовления Гестапо-Мюллера

  13.7. Последние встречи

ГЛАВА XIV

  14.1. Каждый ищет свое место

  14.2. «Ticom» разрушает иллюзии

  14.3. Подтверждения из архивов

  14.4. Советские немцы ведут наблюдение

  14.5. По следу егеря

  14.6. Мюллер ведет свою игру

  14.7. Невезение Кальтенбруннера

ГЛАВА XV

  15.1. Досье Сарагоса

  15.2. Информатор с большими возможностями

  15.3. Точные цитаты

  15.4. Южноамериканские дела сети Бормана

  15.5. Французы работают для «Хакке»

  15.6. Ностальгия по идиллическим временам Пакта

  15.7. Риск, который взял на себя «Рик»

ГЛАВА XVI

  16.1. Фройде звонит Борману в Аргентину

  16.2. Российский специалист подтверждает

  16.3. Под прикрытием гроба Мануэля де Фальи

  16.4. Операция «Бренди»

  16.5. К5 в ожидании

  16.6. Миссия Эвиты Перон в Европе

  16.7. Невеста Кирка Дугласа

  16.8. Поворот на Ближнем Востоке

  16.9. Смерть в конце пути

ГЛАВА XVII

  17.1. Сага Мюллера

  17.2. Кто слишком переигрывает…

  17.3. Абакумов берет немецкие дела в свои руки

  17.4. Создание восточногерманского трамплина против Запада

  17.5. Мюллер и Раттенхубер у руля тайной полиции

ГЛАВА XVIII

  18.1. Бегство в Южную Америку

  18.2. Раттенхубер под микроскопом

  18.3. Первые агенты отправляются на Запад

  18.4. Панцингер и Паннвиц возвращаются на Запад

  18.5. Конец Абакумова

  18.6. Побег Гестапо-Мюллера

ГЛАВА XIX

  19.1. Иван Серов Рудольфу Бараку: «Похитьте Мюллера!»

  19.2. Безграничная советизация

  19.3. Поверхностное смягчение

  19.4. Сближение и похищение

  19.5. Конец «великого полицейского»

  19.6. Странные ловушки и очень верные поклонницы

ГЛАВА XX

  20.1. Дележка припрятанных денег в тени Аденауэра

  20.2. Шахт, Абс, Пфердменгес, Ахенбах…

  20.3. Удивительное объединение за Конрадом Аденауэром

  20.4. Двойные и многосторонние игры под прикрытием Холодной войны

  20.5. Сеть гауляйтеров в 1953 году

  20.6. Эрнст Ахенбах, адвокат и посредник

  20.7. Дело Тиссена

ГЛАВА XXI

  21.1. Оглушающее молчание на Востоке и на Западе

  21.2. Моссад запрещает все операции

  21.3. Молчание Москвы

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

Избранная и рекомендованная библиография

Дополнение 1

Дополнение 2

Дополнение 3

Дополнение 4

Дополнение 5

Дополнение 6

ФОТОГРАФИИ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg