«Рядом с читателем (О Вильяме Козлове и его книгах)»

В. Акимов

Рядом с читателем

(О Вильяме Козлове и его книгах)

Книги Вильяма Козлова с интересом читают люди разных возрастов. Этот факт подтверждается не столько даже откликами критики, сколько многочисленными читательскими письмами. А ведь читатель берется за перо, чтобы поговорить с писателем, лишь тогда, когда книга по-настоящему задела его. Не помеха общению с читателем и то, что В. Козлов - писатель одновременно "детский" и "взрослый". Что бы он ни писал, он везде остается самим собой. Не случайно в этот двухтомник вошли на равных правах произведения для детей и для взрослых. В сущности, все они написаны о том, что постоянно занимает сердце и мысли писателя, все время живет в его памяти и что оказывается близким и понятным многим людям.

Это - рассказ о судьбе своего поколения, его нелегком детстве, его трудном взрослении, размышление о тех, кто пришел вслед за ним и ищет свое место в жизни.

"МОЯ БИОГРАФИЯ - В МОИХ КНИГАХ"

Судьба того поколения, к которому принадлежит Вильям Козлов, с самого начала, действительно, складывалась нелегко. Можно сказать, что у людей этого поколения было два детства.

Первое детство - обычное. Другое - небывалое, заставившее их на все в мире посмотреть другими глазами, - военное детство.

В подробной автобиографии, опубликованной несколько лет назад в книге "Красное небо", В. Козлов говорит о начале своей жизни как о светлом времени. "Помню я себя примерно с трех лет. Представьте себе такую картину: теплое лето, над головой яркое голубое небо, в нем мелодично перекликаются стрижи, слышно, как шелестит на легком ветру высокая трава; гудят поблизости на лугу пчелы, порхают красные и белые бабочки, сквозь редкие ивовые кусты синеет речка. Я сижу в траве у ног моей бабушки Ефимьи Андреевны Абрамовой и слушаю сказку..." Какая счастливая, светлая картина! Все детство писателя оказалось связанным с заботами доброй бабушки, с воспоминаниями про деда-железнодорожника, "огромного седобородого мужчину с крупным мужественным лицом". Он, вспоминает В. Козлов, "встречал меня у путевой будки, брал узелок, в котором внук приносил ему обед. На ремне у деда - кожаный чехол с флажками, сумка с патронами". Шел неспешный разговор деда и внука о происшествиях и новостях их жизни.

Рядом с дедом и бабушкой, на тихой станции Куженкино, среди лесов, прошла лучшая пора довоенного детства писателя.

А вот лица отца и матери видятся в эти начальные годы куда более смутно. Родной отец рано ушел из семьи. Значит, были, конечно, переживания, ранняя горечь и боль, была еще неосознанно переносимая драма безотцовщины. И хотя в семье появился отчим, оказавшийся добрым и заботливым человеком, чью фамилию и отчество принял будущий писатель, его ранние детские годы вряд ли можно назвать безмятежно счастливыми.

...Но что все переживания и сложности этих лет рядом с неслыханными потрясениями иного детства, которое началось у поколения Козлова 22 июня 1941 года!

В автобиографии писатель говорит: "Детства у меня не было. Война сразу сделала нас, мальчишек сорок первого года, взрослыми"

Что значило тогда стать взрослым?

Во-первых, пишет В. Козлов, "мы стали работать". Работать начинали тогда в одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет. И не для себя, не в свое ребячье удовольствие - мастерить модели, собирать коллекции, копаться в магнитофоне или в мотороллере. Это была совсем другая работа - тяжелая, изо дня в день: у станка, на поле, в мастерской... Для войны, для страны, рядом со взрослыми; работа без поблажек и скидок, почти всегда впроголодь. Так было и у В. Козлова Поскитавшись в прифронтовой полосе несколько бесконечных и страшных месяцев, он пробрался - один! - к матери, эвакуированной на Урал, и там в колхозе пас скот, участвовал в полевых работах - боронил, убирал. И так год за годом - до конца войны.

Во-вторых, преждевременная детская взрослость на войне означает, что ты, маленький человек десяти - двенадцати лет, - на виду у гибели. Ты вдруг оказываешься беззащитным лицом к лицу со смертью. Она охотится за тобой, прицеливается, кружит над головою, падает с неба, подстерегает из-за угла, может настигнуть в любой момент - бомбой, снарядом, пулей, голодом, вражеской неволей. "Самым сильным воспоминанием детства, - пишет В. Козлов, - была страшная война. Без жалости и пощады ко всему живому. Я испытал бомбежки, глядел смерти в глаза, видел убитых осколками мирных жителей поселка Куженкино, эти самые осколки свистели у моего уха, впивались в стены над головой".

И в-третьих, военное детство - это безотцовщина в самом жестоком и мучительном виде. Ушел воевать и сложил голову родной отец В. Козлова. Воевал, был тяжело ранен и сочтен погибшим отчим. А это значит, что мальчишке двенадцати лет нужно было не просто работать и не только спасаться от гибели. Нужно было еще на каждом шагу решать такие вопросы, которые вставали лишь перед взрослыми мужчинами, отцами. Огромной тяжестью навалилась война на хрупкие, слабые плечи многих и многих подростков. Сила нашей литературы в том, что она, не боясь посмотреть этой тяжелой правде в глаза, рассказала о драмах и жестоких испытаниях военного детства, вспомним хотя бы такие книги, как "Маленький солдат" А. Платонова, "Иван" В. Богомолова. Литература наша, не таясь и не приукрашивая, показала жестокую правду о детях в огне войны.

Это относится и к герою В. Козлова. Он попал в страшные обстоятельства войны, скитался, беспризорничал, спасался от смерти, мотался между военными эшелонами, где можно было подкормиться у солдат, попадал во всякие опасные переплеты. Немало автобиографического есть в воспоминаниях одного из героев его "взрослой" прозы Максима Бобцова: "В жизни у меня всякое бывало: и годы беспризорничества во время войны, и воровская компания, и приводы в милицию... Но что бы ни происходило со мной, во мне всегда жил внутренний протест против этого. И наверно, это помогало мне, когда я уже готов был покатиться по наклонной плоскости, - я всегда останавливался на ее краю".

Другого поколения детей с таким небывалым опытом наша история более не знает.

Можно сказать с уверенностью, что именно потрясения и переживания военных лет сделали В. Козлова писателем. Они стали главным событием не только его внешней биографии, но и внутренней жизни. Он был насыщен этими чувствами, навсегда запомнил краски, звуки и запахи войны. Никогда впоследствии ничего равного открывшейся ему в войну правде жизни и правде смерти, правде ненависти и правде милосердия, правде выбора и правде спасения у него как у писателя больше не было. И эта сложная правда стала ядром его лучших книг.

Впечатления военного детства оказались главными в его жизни. А остальное, особенно то, что происходило с другими людьми и в другие времена, он мог наблюдать и обдумывать уже как художник-профессионал. Ближе всего была ему судьба его поколения.

Слово "поколение" особенно много значит для писателя. Поколение В. Козлова - это не только миллионы людей, которые в детстве прошли через войну. Это и десятки советских писателей, среди которых такие замечательные прозаики, как Василий Шукшин и Чингиз Айтматов, Василий Быков и Виталий Семин, это такие крупные ленинградские писатели, как Виктор Конецкий, Радий Погодин, Глеб Горышин, Алексей Леонов, Владимир Ляленков, в книгах которых война, с ее жестокими уроками и испытаниями, трудное и сложное послевоенное время стали во многом главным содержанием.

Можно сказать, что ошеломляющие открытия в своей судьбе, небывалый опыт, накопленный поколением мальчишек военных лет, столько хлебнувших, столько вобравших в себя в те годы, стали содержанием одной из больших и нестареющих книг нашей литературы.

Свои страницы в этой книге принадлежат и Вильяму Козлову.

Если присмотреться к "географии" его лучших произведений, то, в сущности, вся она связана с маршрутами его детства, в особенности военного, прифронтового, с послевоенными скитаниями и исканиями. "География" его книг - это "география" его судьбы. Главные события в них происходят на русской земле между Ленинградом и Москвой, на великом и много давшем русской литературе пути "из Петербурга в Москву". Бологое, Великие Луки, Куженкино, Невель, Псков, Печоры, Новгород... Здесь, неподалеку от радищевского Хотилова, дед Козлова Андрей Иванович Абрамов поставил когда-то в сосновом бору первый дом на том месте, где вскоре возникла железнодорожная станция и поселок Куженкино.

Железная дорога тоже герой книг Козлова. Вдоль железной дороги развиваются сюжеты повести "Юрка Гусь", романов "Я спешу за счастьем...", "Солнце на стене"... Вспоминая о послевоенном времени, о своих поисках главного дела, В. Козлов рассказывает: "Я на мотоцикле исколесил всю область вдоль и поперек... Бездорожье меня не смущало. Где не проехать, там пройдешь. Мне выпало на долю увидеть, как поднималась на ноги истерзанная послевоенная деревня, как строились города и села, как пережившие войну люди перебирались из землянок и хибар в благоустроенные дома. Так мало тогда нужно было людям для счастья!"

И в последующие годы писатель подолгу живет в псковской деревне. Читая его книги, мы видим, что он хорошо чувствует нашу природу, умеет передать ее состояние в разные времена года; он знает послевоенную жизнь людей русской "провинции".

Здесь, на родной земле, в давние и недавние годы писатель и его герои ищут свою судьбу. Нередко плутают и ошибаются, но опять и опять - словно по неумолимой стрелке душевного компаса - идут к главному делу, ищут и находят то, что становится оправданием и смыслом их существования.

Сам В. Козлов, говоря о том, как он стал писателем, употребляет слово "призвание". "Вся моя жизнь, - восклицает он, - была бы лишена смысла, если бы я не пришел к тому, чем я сейчас занимаюсь!"

Да и во всех его произведениях сильнейшим двигателем сюжета становится стремление человека к тому, что он считает своим местом в жизни. Энергию этого движения В. Козлов открыл прежде всего в себе самом.

...Вспоминается в этой связи любопытный эпизод. Из автобиографии писателя мы узнаем, что настоящее, данное ему при рождении имя - Вил Иванович Надточеев. После усыновления отчимом он стал называться Вилом Федоровичем Козловым. Но, рассказывает писатель, ему больше нравилось другое имя - Вильямс. Он твердо настоял на том, чтобы все называли его только так. И в конце концов добился своего: утратив одну, последнюю букву, это имя стало его собственным. Разве не проявился в этом случае характер человека? И он не только сам себя назвал - он сам себя и создавал, лепил, выражал: как личность и как литератор.

Не удивительно, что человеческое самосотворение, самосоздание вошло в сюжеты его лучших книг. И нет ничего странного, что в этом смысле он герой многих своих произведений, точнее говоря, созданные им персонажи снова и снова проходят тот путь поисков самого себя и самоутверждения, который внутренне стал для писателя В. Козлова главным в человеческой жизни. И хотя книги В. Козлова не являются автобиографическими, они все же вобрали в себя всю биографию писателя. В них вложен опыт пережитого писателем как человеком своего поколения - в меру его душевных сил, в меру возможностей его чувства, разума, знания, психологической проницательности. Он вправе был сказать, что вся его биография - в его книгах, вся роздана его героям.

...Почему произведения В. Козлова нравятся массовому читателю разных возрастов? Потому что писатель внутренне ему близок. В разговоре с ним писатель легко находит верный тон. Со своих детских лет он понял, какого общения ждет читатель. "Мне нравились книги мужественные и суровые, когда писатель разговаривает с детьми, как равный. Так старался и я писать для ребят". Дети, подростки (вообще люди в раннюю пору становления) стихийно избегают нравоучений. И правильно делают. Они не хотят, чтобы им "вешали лапшу на уши". Они хотят видеть все сами, свободно, говорить с жизнью "на равных". Им нужно сначала непредвзято накопить жизненный багаж, все увидеть своими глазами, потрогать своими руками, своим умом дойти до всего. А там, после, захочется - и послушать, что скажут другие.

Эту особенность психологии своего читателя хорошо знает В. Козлов. Он и сам был таким когда-то - избегал поучений и наставлений. Собственный опыт был ему дороже. И своему читателю он не докучает наставлениями и нравоучениями, не "воспитывает" его, а дружески идет рядом с читателем.

Но тут же нужно сказать, что он-то хорошо понимает, как в действительности нужна подростку, входящему в жизнь, дружеская поддержка правдивой и мужественной книги. И именно в самых трудных обстоятельствах. Как это ни странным сегодня покажется, но война была для этого поколения временем чтения - запойного, безудержного, самозабвенного. "Я уверен, признается В. Козлов в автобиографии, - что только книги не дали мне пропасть в военные годы. В вещевом мешке, когда я мальчишкой разыскивал в тылу, за Уральским хребтом, свою мать, лежал у меня томик Вальтера Скотта "Айвенго"". Мальчишка в тяжелые, страшные годы был прикрыт от душевных перегрузок войны хорошими книгами, был защищен от разрушительных стихий времени мужественным писательским словом.

В. Козлов стремится и умеет сохранять доверие читателя. Он говорит с ним "от первого лица", ничего не скрывает в своем герое - ни ошибок его, ни срывов, ни заблуждений. Тут все честно и на равных. Все герои В. Козлова - в пути, все они - искатели; с понятным сомнением относятся они к слишком ровным и накатанным дорогам, утыканным указателями. Они - и их автор - понимают, что это - неправда, что в жизни так не бывает, что верную дорогу нужно искать самому и найти ее непросто.

Поэтому спор о выборе верной дороги в жизни ведется в каждой книге В. Козлова.

Раскроем некоторые из них.

В ДНИ МИРА И ВОЙНЫ.

МАЛЬЧИШКИ НА ПЕРЕПУТЬЯХ ЖИЗНИ

Даже в самой первой книге В. Козлова - цикле рассказов "Валерка-председатель", хотя и вполголоса, но внятно зазвучал этот мотив: "Хочу быть самостоятельным!". Папа и мама Валерки Клюквина уехали в отпуск в Сочи. Очень хорошо! "Теперь он без командиров поживет, в свое полное удовольствие".

Четвероклассник Валерка - симпатичный, добрый малый с чувством юмора, вникающий в жизнь и в себя самого, чуждый надутой гордыни, самообольщения, в меру критичный, но без самоедства. Пальца в рот ему не клади, по плечу себя похлопывать он не дает, наскоков не спускает.

Валерка дорожит собственным достоинством. А чужого достоинства ему не нужно. Нашел он как-то спортивный значок боксера третьего разряда, прицепил к куртке. Все в классе его зауважали, а он, не решившись сразу открыться, испытывает нарастающие муки самозванства, для него - самые худшие муки: "Не хочу казаться! Хочу быть!"

И, сбросив с себя чужую славу, сняв значок, Валерка идет записываться в секцию бокса.

"Валерка-председатель" - книга игровая, книга розыгрышей, потешных приключений в школе и дома. Таких книг было в те годы немало - вспомним хотя бы известные "Денискины рассказы" В. Драгунского.

Но у В. Козлова и его героя есть особый интерес к жизни, если всмотреться - отнюдь не игровой.

Он хочет за видимым различить действительное, ему противно подражать, ему хочется жить по-настоящему. Там, где в книге возникает сюжет подражания, там сразу же оно пародируется, высмеивается. Подражание, самозванство ведут к посмешищу и стыду! Вот Валерка и его приятель Вовка Шошин, подражая знаменитому Тимуру, идут пилить и колоть дрова пенсионеру Локоткову. Ничего дельного из этого не выходит - одна фальшь. И это гложет совесть Валерки: "А для людей я так ничего и не сделал полезного". Хорошее делать трудно, тем более нельзя жить "по книге", а не от души. И еще один пародийный эпизод есть в книге. Валерка, избранный председателем совета отряда, подражая отцу, главному инженеру завода, вешает на дверях класса картонку с обозначением своего "поста" и обзаводится "секретаршей", которая должна со всех ног кидаться исполнять его поручения, как только он позвонит в колокольчик.

Это, конечно, веселый и злой розыгрыш. Писатель и его герои смеются над маленькими чиновниками и юными бюрократами, какими порою становятся "руководители" в пионерской или комсомольской организациях. (Стоит вспомнить, кстати, эпизод в романе "Солнце на стене", когда молодой инженер, выдвинутый на руководящую должность, оборудует себе кабинет со всеми бросающимися в глаза признаками руководящего положения, а своих вчерашних друзей заставляет обращаться к нему на "вы" и по имени-отчеству.)

И в "Валерке-председателе", и в других произведениях В. Козлова его герои не переносят самоуверенной "книжности" и высмеивают претенциозных "вождей", самонадеянных "бюрократиков". Писатель не любит и пародирует "модные" увлечения, вообще всякую неестественность, придуманность в человеческих отношениях, всего, что идет от поветрия, от наносного и легковесного.

Не удивительно, что самые задушевные эпизоды повести происходят в деревне, где Валерка с немалым трудом вылавливает громадную щуку, чуть не тонет в болоте, чуть не теряется в лесу, - то есть там, где обстоятельства складываются так, что ему нельзя казаться, а приходится быть, - а это всегда трудно, иногда больно (когда щука тяпнула его за руку), а иной раз и опасно...

В целом же рассказы, образовавшие книгу "Валерка-председатель", рисуют нормальную жизнь - здоровую и чистую, светлую и ничем не омраченную. Идет веселое, здоровое детство, полное бьющих из глубин сил, задора и радости. Первая книга была легкой, живой и, откровенно говоря, почти не затрагивавшей того г л а в н о г о, что уже было накоплено молодым писателем, что вынашивалось и вызревало в его внутреннем мире.

Через два года после "Валерки-председателя" издается первый роман В. Козлова "Я спешу за счастьем...", печатается его повесть "Юрка Гусь" обе книги в 1962 году. Они стали в эти годы его главной работой.

От милых и светлых рассказов о современном детстве писатель шел к той правде и к тому опыту, которые стали и его судьбой. Пепел и огонь войны стучали в сердце, боль и память другого детства заявляли о себе.

...В "Юрке Гусе" все начинается с железной дороги, где герой скитается без отца и матери; в "Я спешу за счастьем..." тоже. На крыше вагона с книжкой за пазухой и парабеллумом в кармане едет почти в неизвестность Максим Бобцов. Подхваченные обжигающим ветром времени, несутся по жизни мальчишки военных лет, как зеленые листья, преждевременно сорванные "военным ураганом невиданной силы" (М. Шолохов).

Этот сюжет лично близок В. Козлову; раньше всего он был развернут в "Юрке Гусе".

У писателя оказалась хорошая память чувств - глаз, слуха, память ноющего от голода желудка, иззябшего и отощалого ребяческого тела. Перед нами встает первая военная зима в небольшом прифронтовом поселке. Стучат на стрелках, ненадолго задерживаясь, идут и идут на Запад эшелоны; время от времени волной наплывает зудящий звук немецких бомбардировщиков; выбрасывая черную землю на снег, рвутся бомбы; о чем-то толкуют, "тряся круглыми головами в платках", торговки, выносящие к эшелонам мороженую клюкву... На этой станции встречает Юрка Гусь тех, кто его принял, пригрел, накормил, поделившись последним. Война всех учила различать главные ценности - сладость тепла и хлеба, тепло доброты и самоотверженности.

Добрых и заботливых людей много на страницах повести. Тут писатель коснулся большой правды о нашем народе: такая близость и доброта взаимоподдержки, родственное взаимопонимание людей были внутренне свойственны нашей жизни тех лет. Вот добрая и строгая бабка Василиса; на ее заботу Юрка отвечает своей заботой, но как! Он крадет продукты, несет их голодающей старухе, а она со слезами сострадания корит его: "Брось срамить меня на весь поселок, брось...", "Неужто, Юрушка, не можешь ты без этого... воровства?" Стукнула она Юрку ухватом, а он - непонятый в своих лучших чувствах, со жгучей и быстрой на решения обидой - уходит от нее на аэродром. Ему нужно быть ближе к войне!

Там симпатичный и самолюбивый паренек встретился с военными людьми, подружился с молодым летчиком Северовым, нашел себе дело на расчистке аэродрома. Только успокоился душою, как появился его "блатной" приятель Гришка Ангел. Прошлое не дает забыть себя. Гришка написан В. Козловым с безжалостной правдой: грубым, страшным своей равнодушной жестокостью, презрением к доброте, работе, людям...

Я уже говорил, что сюжет приключений обычен в произведениях В. Козлова. Но приключения эти все же особого рода: они происходят не только вокруг человека, но прежде всего в нем самом. Внешние события дают толчок событиям внутреннего мира. Так меняется Юрка внутренне в непрерывных столкновениях с самыми разными людьми.

Встреча с Ангелом была для Юрки уроком нравственной несовместимости: быть с Ангелом - значит стать врагом всех остальных людей, значит и самого себя, свою душу, свое стремление к правде и добру затоптать, оплевать. Ангел несет в себе только разрушение. Он - жуткое порождение войны, ее бесчеловечности и распада. И поэтому ворюга и садист Ангел оказывается в глазах Юрки, только-только обогревшегося у человеческого тепла, "фашистом", встает рядом с главным врагом.

Встреча и разговоры Юрки с летчиком Северовым тоже уроки. Уроки добра и человечности. Уроки мира, а не войны. И он получает их от военного человека, бесстрашного летчика, героя. Думается, сегодня об этом уроке особенно уместно вспомнить.

Северов берет упрямого и смелого подростка с собой в полет на штурмовике. Юрка летит без страха, с увлечением. Ему хочется научиться стрелять из пулемета, воевать вместе с Северовым. Он искренне считает, что в войну ни о чем другом, кроме войны и мести, думать не нужно. Зачем учиться, зачем семья, зачем любовь? Все это не нужно!

Северов чутко понимает, какая надломленность стоит за этими вопросами, за этой недетской вовлеченностью подростка в войну. Война больше всего калечит ребенка тем, что прививает ему разрушительный взгляд на человека и его назначение. Северов говорит Юрке о войне: "Ты чего же думаешь, век она будет? Война - это... К черту войну!", "Ты, Гусь, не лезь в это пекло. Не надо".

А Юрка упрямо отвечает: "Я не хочу березы сажать. Я хочу летать и бомбить гадов". Душа Юрки травмирована, война отняла у него нормальное детство, покусилась на его душу. Но без нормального детства трудно стать нормальным, душевно здоровым человеком.

В. Козлов это хорошо понимает, поэтому он и делает стержнем своих лучших книг нелегкую борьбу, происходящую в человеке, борьбу за то, чтобы человек не стал разрушителем, чтобы, к примеру, его Юрка никогда не встал рядом с жутким Гришкой Ангелом, а был вместе с летчиком Северовым, с бабкой Василисой.

В "Юрке Гусе" борьба эта сложна и остра еще и потому, что Юрка подросток. На него временами "накатывает", он порою во власти шальных, неуправляемых сил. В нем сильно упрямство, бодливое самоутверждение, размашистая самоуверенность. Но он способен и посмотреть на себя со стороны, осудить свою вспыльчивость, "проклятое упрямство". Многое перевернулось в нем после смерти Северова, погибшего в бою...

Но есть в повести приключения, которые мало что дают и Юрке, и нам, читателям. Это история с поимкой парашютиста-диверсанта. На время она увлекает своей остротой, но - уводит от сути дела, от Юрки. То, что было нам интересно и важно в повести, все пропадает, а важным становится другое - "словят или не словят?". Начинаешь следить не за людьми, а за подстроенными событиями. Как будто в одну книгу вставили по случайности несколько страниц из другой - не про людей, а про "шпионов".

Но таких страниц, к счастью, немного.

А то, что повесть названа именем ее героя, вполне оправдано. Мальчишка военных лет показан тут сильно, крупным планом. В. Козлов хорошо понимает этот возраст, с его бурным внутренним миром, взрывами чувств, с душой, которая рвется к неведомому и невозможному. Характер Юрки Гуся испытан жестоко и крепко, и он выдержал эти испытания, сверхнапряжения войны. И выдержал потому, что характер у него был народным: Юрка хотел и смог быть человеком среди людей.

К впечатлениям военной поры В. Козлов впоследствии вернется еще не раз - вплоть до книги "Красное небо" (1983). А пока он пишет книгу о возвращении человека его поколения с войны. Пришло время вряд ли более легких испытаний другого возраста и другого времени - послевоенного.

Максим Бобцов, герой романа "Я спешу за счастьем...", в сущности, продолжает судьбу Юрки Гуся - через несколько лет. Война отхлынула на Запад, оставив дотла разрушенную землю. Жизнь на ней должна возрождаться заново.

Сразу же мы встречаемся с уже знакомым характером, все более полно раскрываемым: Максим Бобцов - парень из трудовой и не очень счастливой семьи, не имеющий особых отличий от других людей и этим ничуть не уязвленный.

Он, как говорится, свой среди своих. Прошел через сложные и жестокие передряги войны, ко многому привык, порою водился с воровской компанией, кое в чем неустойчив и может иногда соскользнуть к опасной грани, хотя внутренне бескорыстен. В нем рано и сильно развилось чувство собственного достоинства. В поведении решителен, за словом в карман не лезет, не агрессивен, но себя ценит и в обиду не дает. Он ничуть не стремится быть "выходцем" из своей среды, он не над людьми, а среди них. Тем он привлекателен писателю и - я уверен - читателям книг В. Козлова. Максима раздражает всякая "исключительность". "Все строят, и я строю. Потому что деться некуда. А потом - одному плохо. Когда много людей, веселее как-то. И я работал не за страх, а за совесть", - рассказывает он о себе вовсе не заносчиво, но и без всяких комплексов. Он не ханжа и не лицемер, "не строит из себя", откровенен в признании своих недостатков, не хвастается достоинствами... Все это импонирует в нем.

Таким он показан уже в начале произведения. Кое-что затем меняется, кое-что уходит, перегорает, отбрасывается, но в главном Максим Бобцов остается верным этому самочувствию. В его душе многое перемешалось, есть и малое, и мелкое, но перевешивает серьезное и крупное. Побеждает все же настоящее. Максим Бобцов остается самим собою: сложным, многоликим, вмещающим в себя разные чувства, чуждым психологии гладеньких "чистюль" и моралистов вроде комсомольского секретаря Геньки Аршинова. В. Козлов создал характер человека, по его мнению, наиболее вписанного в реальную жизнь, знающего высшую житейскую мудрость: легких путей нужно избегать и "прямых дорог не бывает", как ответил он Аршинову на его нравоучение. Чтобы сказать так, нужна смелость и чувство правды.

Что создает главное настроение романа? Есть в душе героя глубокая уверенность, что все неприятности и срывы - это мелочи жизни, что в конце концов победит и не может не победить справедливость, правда, какой бы сложной и неустроенной ни была жизнь.

В этом настроении книги выразился дух сразу двух времен. Того, послевоенного, когда все силы жизни после Победы тянулись вверх и надеялись на лучшее. Кроме того, это были надежды и воодушевление времени, когда создавался роман: конца 50-х и начала 60-х, когда перед молодым поколением жизнь раскрывалась доброжелательно и многое ему обещала.

Видно, как говорится, невооруженным глазом, что человек типа Юрки Гуся, Максима Бобцова (а в романе "Солнце на стене" - Андрея Ястребова) больше всего интересует писателя, ближе всего ему.

Но не только к этому своему главному герою с большим интересом присматривается писатель. Главный герой делает свой выбор среди разных "вариантов" поведения и судьбы. Почти всегда рядом с ним есть контрастные характеры, которые одновременно и притягивают и отталкивают его. Душевно взаимодействует он больше всего с ними. Рядом с Юркой Гусем - идеальный Северов и трусливый негодяй и убийца Гришка Ангел; рядом с Максимом Бобцовым - циничный уголовник шофер Корней (и как ответвление мечущийся между ними Мишка Победимов, добрый и артельный, но погрязший в безвольном подчинении Корнею, уступающий силе зла). А с другой стороны - Максим долго и недоверчиво присматривается к безупречному Николаю Бутафорову. И тянет его к нему, и раздражает он его, вызывая то досаду, то восхищение. "Может быть, в глубине души мне и хотелось быть таким, как Николай, но в этом я даже себе не мог признаться. Я не верил, что человеку может быть все ясно в жизни. Не верил этой железной бутафоровской уверенности. Я наблюдал за ним, искал на солнце темные пятна и пока не находил. Поэтому еще больше злился на него".

Сказано сильно и откровенно, вполне в духе Максима Бобцова. И вероятно, в духе самого В. Козлова; не зря же он и фамилию Бутафорову дал подходящую: что-то здесь, возможно, ненастоящее, показное, поддельное. Впрочем, доказать это писатель или его герой не берутся да, откровенно говоря, и не хотят. Должны же быть, соглашаются они, среди простых, обычных людей герои, подвижники, люди из другого теста, не чета грешному Бобцову, который хоть и не позволяет себе кому бы то ни было завидовать, а все же частенько поглядывает на Бутафорова: а что он, а как он? Похоже, что без этого тяготения-отталкивания, сложной дружбы-вражды неполон будет и облик "коренного" козловского героя.

Но как писатель В. Козлов все же слишком "от мира сего", дорожит его зримой и чувствуемой вещественностью. И хотя тянет его иногда в небо за журавлями (или орлами, как называет Максим полусерьезно-полуиронически Бутафорова), ближе ему "птицы" более земные и достижимые. Но тянет, все-таки тянет... И это тоже делает Максима и других героев В. Козлова столь близкими многим читателям.

Герой Козлова уверяет себя и нас, что он пришел в мир не для "красивых" разговоров и не для того, чтобы перед кем-то "выкаблучиваться", а для практического, житейского употребления всех своих возможностей. Потому-то он много видит в этом реальном мире и делает его зримым для нас. Со временем в первом романе В. Козлова все больше начинаешь ценить его "свидетельский" характер, картины того, как жили, что думали, как чувствовали, пили, ели, одевались, о чем мечтали, к чему стремились люди тех лет, уходящих в историю...

В. Козлов - особенно в повестях о войне и в этом романе - умеет создать картину, так сказать, нашей "среды обитания" в те годы. Мы оказываемся в чувственно ощутимом мире, среди вещей и людей, живых и достоверных...

Из многих таких картин возьму одну. Поймет ли сегодняшний читатель, что стоит за этой сценой? "Не сговариваясь, мы зашли в столовую. Народу было много, все столы заняты. За стойкой резала ножницами жиры, мясо, хлеб молодая женщина в белой косынке. Взамен давала жетоны". Что все это значит? Режет ножницами жиры, мясо, хлеб? Кто же режет хлеб ножницами? И какие жетоны дает взамен?

А ведь за этим стоит голодная карточная система, о которой теперь редко кто помнит. До глубокой осени 1947 года по карточкам, по скупой и строгой норме выдавались не только хлеб (четыреста граммов на иждивенца, то есть на детей главным образом!), но и жиры, и мясо, и сахар (взамен которого выдавались то повидло, то конфеты-подушечки)... Заходишь в столовую - подавай карточки, и взамен супа и каши у тебя вырежут из карточки (ножницами, понятно) талоны на жиры, мясо, хлеб.

"Съел" свои талоны - все, клади зубы на полку! "На моей карточке, огорчается Максим Бобцов, - жиров и мяса не осталось, одна крупа и сахар. Так что можно сразу уходить. Но есть-то хочется..."

Мир, в котором он живет, как видим, вполне материальный, со своими заботами и требованиями. В этом мире человеку многого "хочется", многого он лишен, и герой Козлова этого не скрывает ни от себя, ни от нас. Тем и по душе читателю эта проза. Максим умеет быть непосредственным и заражать этим читателя. Он не посторонний в этой жизни, не наблюдатель ее, а человек, приросший к миру, земному и понятному, многими силами души и чувства, крепкий и ищущий одновременно.

Скажу, возвращаясь к главной мысли: герой Козлова сопротивляется всякому навязыванию, всякой односторонности, внушению идей или стремлений, может быть и красивых внешне, но лишенных настоящей жизненной основы. Иногда это происходит даже как бы вопреки желанию самого автора. Так, мне кажется, происходит всякий раз, когда "журавль", за которым время от времени устремляется его герой, оказывается созданным не столько из реальной жизни, сколько из романтических пожеланий и представлений. Или когда включаются привычные механизмы превращения жизни в приключение.

Поэтому, на мой взгляд, не все убедительно в любовных историях Максима Бобцова или Андрея Ястребова. Поэтому не слишком правдоподобным выглядит в романе "Я спешу за счастьем..." и вторичное появление на сцене сбежавшего шофера-преступника Корнея. Задолго до его появления читатель, соблазненный некоторыми "манками" вроде вдруг мелькнувшего знакомого номера автомашины и закопанного до поры под камнем парабеллума Максима, пускает свое воображение по привычному пути: произойдет или не произойдет последняя кровавая схватка Максима и Корнея? Как известно, если ружье висит в первом действии, то оно должно выстрелить в последнем. Читатель начинает привычно ждать выстрела и перестает интересоваться всем остальным.

НЕ ВСЕ В ЖИЗНИ ПРОСТО...

Среди включенных в этот двухтомник произведений одно из наиболее интересных - и спорных! - небольшая повесть "Копейка". Она предназначена младшим школьникам, и герой ее - четвероклассник Ганька Куклин. Но разговор в ней идет о вещах значительных, касающихся и детей и взрослых: откуда берутся люди жадные, стяжатели и потребители, для которых своя копейка оказывается дороже всего остального на свете?

Повествование, как обычно, ведется от лица героя. Но герой в данном случае оказывается... обвиняемым. Этакий скопидом, стяжатель, накопитель, приобретатель десяти лет от роду. Он совершенно искренен, ничего не прячет, раскрывается перед нами со всеми своими радостями (иногда этих радостей стыдится), со всеми недоумениями и вопросами.

Признаться, я перечитывал эту повесть с противоречивым чувством.

Писатель выступает против стяжателей и накопителей. Он их обличает и клеймит. Это хорошо и правильно. Им он противопоставляет людей, чуждых цепкой и опасной болезни. Тоже хорошо. Нам нужны люди бескорыстные, свободные от поклонения копейке, для кого мир не сводится к толстому кошельку и жирному куску.

Но вот какой вопрос возникает по ходу чтения: кто же они - те и другие?

Вот мать героя: "У ней и по дому дел по горло. Корова, огород, боров..." "Весь день по дому вертится". Вот его дядя Скопцов, который не разгибаясь "вкалывает" на своем огороде...

К матери Ганьки приходит время от времени колхозный бригадир и агитирует ее идти на работу в колхоз. Отец Ганьки тоже ушел из колхоза проводником на железную дорогу. Он стыдится своего "бегства", но - почему же бежал все-таки? Колхозный бригадир укоряет отца: как мог он, хороший овощевод, все бросить и уйти от своего главного дела?! Стыдит его, слова всякие произносит. А отец отвечает смущенно: "Кому польза от моего овоща? Что успели продать - хорошо. А капусту сгноили в хранилище".

Вот в чем вопрос!

Вопрос этот большой и серьезный: можно ли работать за "пустые трудодни" и год, и два, и десять? Можно ли терпеть, чтобы труд твой год за годом пропадал зазря?

Главный нерв повести - в этой боли за настоящее дело, которому человек оказывается не хозяином. И вынужден поэтому браться за другое "дело", в котором он вроде бы и хозяин, но чувства справедливости и правды оно не приносит. Потому что не в копейке счастье. Вот и опускает Ганька глаза перед знакомыми, когда они видят его торгующим на базаре дядиным овощем, пучок лука - десять копеек.

Тут писателю удалось коснуться, может, острейшей проблемы, но до конца он все же не договаривает.

Ну хорошо, у Ганьки и мать и дядя "стяжатели" и "кулаки", хотя все, что у них есть, заработано своими руками и неусыпной работой. А кто же противопоставлен?

Увы, говоруны и пустомели, которые сами ничего не делают и не умеют делать. Потому и сомневаешься: будут мать и отец работать в колхозе - и, может, опять труды их рук сгноят подобные говоруны по небрежности и бесхозяйственности?!

Дядю-торгаша В. Козлов сделал очень несимпатичным. Но вопреки всему, он запоминается: твердостью взглядов, прямотой суждений, с ним не так легко спорить, да и нет в повести человека, который победил бы его в серьезном споре. Не удивительно, что доводы дяди производят впечатление на Ганьку! Мечется он душой между дядей и школой. Дядя его учит уму-разуму, внимателен к нему, а в школе мальчишку лишь осуждают, преследуют, причем явно несправедливо. От парня требуют безоговорочной капитуляции, то есть, в сущности, ломают его. Он и сам не знает, что ему делать. Хочется Ганьке подойти к ребятам и сказать: "Давайте как раньше. Виноват я!" А вот в чем виноват? До сих пор не знал я".

В самом деле, как тут быть? Человек должен по-настоящему понять, как ему жить и в чем он запутался.

Ему же устроили в школе бойкот. Когда к нему наконец снизошли и вернули "заблудшую овцу" в класс, он вместе со всеми оказался перед радостной перспективой беззаботного туристического похода.

"Я сбоку посмотрел на учительницу. Лицо у нее было задумчивым.

Она, наверно, видела эти туманы и горы, через которые нам придется карабкаться".

"Туманы" и "запахи тайги" в обмен на... Вот именно: в обмен на что? Это и остается для Ганьки Куклина неясным. Так ли этот туристический потребительский образ жизни много лучше дядиного "стяжательства"? И за чей счет получают школьники удовольствие? Не получается ли, что работа "на себя" в их глазах скомпрометирована, зато научились быть транжирами и потребителями, с туристской легкостью проходящими по жизни в поисках все новых и новых удовольствий?..

Хоть и давно написана эта повесть, почти четверть века назад, но вопросы, с которыми мы в "Копейке" сталкиваемся, не кажутся устаревшими.

..."Солнце на стене" - роман "взрослый"; в то же время он сохраняет все признаки того отношения к человеку и жизни, которое вообще свойственно В. Козлову.

Хорошо знаком - как тип! - герой романа Андрей Ястребов, человек ищущий, сегодня рабочий и студент-заочник, завтра служащий, историк-археолог. Ястребов крепок, уверен в себе, перед сильным не отступит, себя не продешевит и за дешевкой не погонится. Есть в нем самоирония и недоверие к "высоким" словам, чувство независимости и дружелюбие... Короче, парень как парень - крепкий и надежный...

Показан Андрей Ястребов во множественных отношениях с жизнью - с самим собой, с друзьями, женщинами, на работе, на отдыхе и тому подобное, и так далее. Тут "все как в жизни"! Этот честный "репортаж" романиста всегда привлекал читателя. Перед ним простой, такой же, как и сам он, человек, близкий и понятный, существующий в похожих обстоятельствах жизни.

Но кроме изображения этого общезначимого "потока жизни" есть в широком течении романа одна струя, которая снова выносит В. Козлова к серьезной и острой стычке характеров и взглядов.

Это история отношений Андрея Ястребова и Вениамина Тихомирова.

Что за человек Вениамин Тихомиров? "Я не мог бы никогда завидовать Веньке. Я вообще никому не завидую. Тогда почему я наблюдаю за ним, так близко к сердцу принимаю все, что он говорит, делает? Почему он меня так интересует?" Такое признание для самолюбивого героя В. Козлова значит немало, мы ведь знаем, что вывести его из равновесия не так легко.

Так что же за человек Тихомиров?

Если излюбленный герой В. Козлова - "свой среди своих", то Вениамин Тихомиров притворяется своим. Он - одиночка-карьерист, для которого все остальные люди лишь средство достижения его цели. Он - "деловой человек", стяжатель на свой манер, только накапливает он не копейку, а звания, должности, почет и славу.

В этом персонаже, "антигерое" много лет назад В. Козлов с тревогой заметил уродливую нравственную "мутацию" в новом поколении, поколении тех, кто родился уже после войны. Кое-кто в этом поколении усвоил простую истину: личное благополучие и есть цель жизни. И идет к этой истине умело, внешне вполне корректно, целеустремленно, с джентльменской улыбкой. Вообще, в романе есть несколько разновидностей этого типажа, в том числе журналист Глеб Кащеев. "Дорогие мои, - учит он, - не будьте такими серьезными... Мир - это шахматное поле. Люди - пешки. И жизнь передвигает их из одной клетки в другую, как ей вздумается". Психология пешки - очень удобная и выгодная психология. Она позволяет человеку не отвечать за зло и добро в жизни, думать только о себе...

Не случаен разрыв Андрея Ястребова с этим бывшим приятелем, умеющим, однако, выбирать для себя "клетку" потеплее и поуютнее и притом за чужой счет.

...Но более всего антипатичен ему Вениамин Тихомиров. Настолько, что бывший уголовник Володька Биндо рядом с приглаженным инженером выглядит куда симпатичнее, при всем том, что он весь, так сказать, в родимых пятнах. Но Володька искренен и прям, он ушиблен жизнью и страдает от этого. Тут вспоминаешь шукшинских героев, мающихся от бессмысленности и скуки, на которую обрекает их образ жизни, стихийно подчинивший их порядок вещей. "Скучно мне... Понимаешь, вот здесь пусто, - он похлопал себя по груди кулаками. - Эх, да ничего ты не понимаешь! Вот я на свободе, а бывает еще тошнее, чем в тюрьме... Почему это?" Володька ушиблен недоверием, лицемерной добропорядочностью, он болезненно не принимает заискивание перед "начальством"...

А Тихомиров в этих условиях чувствует себя как рыба в воде. Жизнь для него ловкий расчет, хорошо продуманная шахматная партия. И карьера, личное благополучие впереди как цель всей "игры". Самовлюбленный "технократ", упоенный своей ролью и своими перспективами, Тихомиров очень не по душе автору, герою и, вероятно, многим читателям.

Сила же его в том, что формально он почти всегда прав. Но что такое формальная правота? Нам нужна в человеке правота душевная, правота по совести, по правде. Непривлекательный в анкетном смысле Володька Биндо потому и кажется нам и более человечным, и более правым, чем безупречно чистый Тихомиров (это он предлагает своим старым товарищам называть себя на "вы" и по имени отчеству, когда его назначили их "начальником").

Ведущийся в романе спор о человеке уходит в глубину нашей духовной традиции. Наша литература никогда не любила лицемерных чистюль и "формалистов". И всегда противопоставляла им, может быть и не слишком гладких, порою даже и вовсе не причесанных, но душевно интересных людей. Роман В. Козлова продолжает этот спор.

Во второй половине романа сюжет с Тихомировым становится все интереснее и напряженнее. Серьезная тревога, которую вызывает Тихомиров, вполне обоснованна. Напомню: он вовсе не слабачок! Это сильный, цепкий "деятель". О нем говорят: "Крепкий он парень! Дрался до последнего..."

Но такие крепкие и цепкие может быть особенно опасны, таким особенно нужно давать отпор. Андрей Ястребов говорит очень верные слова, в них едва ли не самое точное определение "тихомировщины" в общежитии. "Венька был одним, а теперь стал другим, а завтра будет третьим. Он умеет применяться к любой обстановке. Если я в чем либо принципиально ему уступлю, то буду подлецом, потому что помогу вылупиться на свет божий негодяю. Я не хочу быть подлецом".

Карьерист - это духовно ненадежный человек многоликий приспособленец, это потенциальный "многократный" предатель! Вот почему не жаловала русская литература карьеристов, вот чем плох дельный инженер и неглупый парень Вениамин Тихомиров. Еще более тревожно, что он нередко процветает среди нас, незаметно "вылупился" этакий духовный урод: гладкий внешне, обходительный, приветливый, владеющий всеми "словами", но в глубине души плюющий на все идеи и "слова" ради личного успеха и личного благополучия.

В то время, когда этот роман был написан, "тихомировщина" была замечена далеко не всеми. Тут заслуга В. Козлова несомненна. И борьба Андрея Ястребова и его товарищей с "тихомировщиной" - дело правое и ведущееся всеми духовно здоровыми силами поколения. В этой борьбе их поддержат и те герои В. Козлова, у которых за плечами опыт потруднее. Они когда-то пересилили войну ради мира на земле, ради жизни, в которой не должно быть лицемерия и предательства, погони за копейкой или за карьерой.

Прозаик Вильям Козлов многие годы идет в литературе своим путем рядом со своими читателями. Он работает над новыми книгами, в которых его героям, вероятно, еще не раз придется встретиться с жизнью, с ее требовательными и трудными вопросами.

В. А к и м о в