«Интервью с Алексом Тарном - мы просто другие»

Интервью с Алексом Тарном : "мы просто другие"

Елена Касимова: Антисемитизм - отвратительное чувство ненависти и злобы по отношению к евреям - владеет народами мира. Природа этого темного чувства для нас является загадкой: мир не любит евреев не за то, что они... (тут вы можете вставить любую причину, какую только может изобрести ваше воображение), а за то, что они просто существуют на свете. Правда, нужно сказать, что евреи никогда «просто» не существовали: они самоотверженно трудились, стараясь прокормить, как правило, большую семью, изобретали, лечили, консультировали, финансировали, скитались по миру, убегая от погромов, - одним словом, выживали, при этом удивительным образом влияя на историю мирового прогресса. 

В древней Персидской империи влиятельный царедворец Аман - главный министр при дворе царя Ахашвероша, задумал уничтожить всех евреев. В «Свитке Эстер» приводится речь могущественного министра, обращенная к царю, с тем, чтобы убедить правителя предпринять попытку окончательного решения еврейского вопроса: «И сказал Аман царю Ахашверошу: Во всех областях твоего царства есть один народ, рассеянный среди народов и обособленный от них. Законы у него иные, чем у всех народов, и законов царя они не выполняют, и царю не стоит оставлять их. Не угодно ли царю будет дать предписание уничтожить их?» Слова эти были произнесены более чем две тысячи лет тому назад. К сожалению, в этом плане мало что изменилось с тех пор. Поколения приходят и уходят, а антисемитизм - явление почти столь же древнее, как и сам еврейский народ, столь же иррациональное и непознанное, как и само существование еврейского народа, остается. 

За тысячелетия мы уже привыкли к тому, что Амалек ведет себя по-амалекитянски, но все-таки продолжаем с болью вопрошать: «Почему?... » 

В числе многочисленных публикаций на эту тему мне попалась замечательная статья «Будьте нами» израильского журналиста и писателя Алекса Тарна. Я разыскала Алекса в Израиле (он живет в красивейшем самарийском поселении Бейт-Арье) и представляю вашему вниманию запись нашего с ним виртуального разговора.

- Алекс, представьте себя, пожалуйста, нашим читателям. В Википедии (электронной энциклопедии) о Вас сказано, что Вы - израильский русскоязычный писатель, поэт, драматург, сценарист и переводчик. Можете что-либо добавить к этому?

- Я бы добавил (как в том еврейском анекдоте), что еще немножечко шью, но это уже было бы неправдой. Хотя, знаете, пожалуй, можно добавить еще «публицист»: многие русскоязычные израильтяне знают меня именно в этом качестве. Вот и вы, как я понимаю, впервые встретили мою фамилию в виде подписи под публицистической заметкой.

- Это правда.

- А если серьезно, то часть вышеприведенного списка титулов действительно подкреплена делом. Конечно, прежде всего я прозаик, о чем могут свидетельствовать десять книг прозы и еще столько же крупных журнальных публикаций. Три из дюжины моих пьес увидели сцену, пусть и не в столичных театрах, а на периферии, но, учитывая, что я палец о палец не ударяю для их продвижения, а просто выставляю в интернет и жду, пока кто-нибудь клюнет, это уже успех. Московское издательство напечатало две переведенные мной книги ивритского прозаика Цви Прейгерзона, а буквально в этом месяце там же вышла книга избранных стихов из «Седьмой колонки» выдающегося ивритского поэта Натана Альтермана - опять же, в моем переводе.

Что там дальше - «сценарист»? «Сценариста», пожалуй, надо убрать, потому что на практике не реализовалось ни одного такого проекта, хотя прелюдий к вожделенному телевизионному акту было более чем достаточно. Для проталкивания сценариев надо жить там, где толкаешь, а я предпочитаю оставаться в своем замечательном доме в самарийском поселении Бейт-Арье.

«Поэт»? Нет, тут ошибка, хотя, приехав в Израиль, я и издал тоненькую книжечку своих стихов. Поэт - это ведь еще и биография, а на биографию поэта мое спокойное житье никак не тянет.

ТИПИЧНАЯ ЕВРЕЙСКАЯ СОВЕТСКАЯ СЕМЬЯ

- Ваше становление проходило в Ленинграде. В большом городе (а особенно в Вашем, известном оголтелым антисемитизмом как на государственном уровне, так и на бытовом) трудно сохранить черты еврейства. Удалось ли это Вашим родителям: соблюдались ли каким-либо образом традиции в Вашей семье?

- Нет, никаких еврейских традиций в доме моих родителей не соблюдали. Это была типичная ленинградско-московская семья стопроцентно ассимилированных евреев из разряда технической интеллигенции. Именно ленинградско-московская, потому что мама - учительница истории, русского языка и литературы - родилась в Ленинграде, а отец - инженер-механик - в Москве. Из более старшего поколения я знал только одну из бабушек: она приехала в Питер из Севастополя, где стала пламенной революционеркой и даже - любопытная деталь - была на митинге, где выступал лейтенант Шмидт.

Говорю это вполне осознавая, что упоминание лейтенанта Шмидта подрывает доверие к прочим моим титулам, но из песни слова не выкинешь. Бабушка была убежденной коммунисткой и воспитывала меня в режиме жесткой партийной дисциплины. Идиш она наверняка знала, но ни разу, ни единым словечком не выдала этого знания. Просто отрубила свое еврейство - начисто, без остатка. Оба моих деда погибли еще до войны, задолго до моего рождения, от рук, вернее - от клювов, сталинских соколов. Московской бабушки я практически не знал, мама и папа тоже были членами партии, так что о праздниках Песах, Суккот и о Торе я услышал лишь в старших классах школы от своих товарищей, которые, прямо скажем, тоже мало что понимали в еврейской традиции.

ИНОПЛАНЕТЯНЕ В РОДНОЙ СТРАНЕ

- Приходилось ли вам в процессе учебы в школе и в институте сталкиваться с проявлениями антисемитизма?

Конечно. Но это было что-то само собой разумеющееся. Если человек рождается там, где небо постоянно затянуто тучами, то он просто живет с этим, как с данностью, и если удивится, то скорее солнечной погоде. Знаете, я закончил в этом году довольно пространную сагу о своем поколении - роман под названием «Мир тесен для инопланетян» (две первые части которого опубликованы в «Иерусалимском Журнале», их можно прочитать на сайте «Журнального зала»). Там есть рассуждение о том, как должны чувствовать себя инопланетяне, вынужденные жить в принципиально инородном окружении, мириться с ним, мимикрировать под него. Мы - я и мои сверстники-евреи - были именно такими инопланетянами. Это факт, подтвержденный многими историческими примерами: даже самая глубокая ассимиляция евреев мало что меняет в плане их отчуждения. Чаще всего, напротив, она лишь усиливает антисемитизм.

АНТИСЕМИТИЗМ - РЕАКЦИЯ ОТТОРЖЕНИЯ ЧУЖЕРОДНОГО ВИРУСА

- Приведите, пожалуйста, один из таких примеров.

- Историк Бенцион Нетаниягу, отец нынешнего премьера, написал совершенно потрясающую книгу об истоках испанской инквизиции. Описывая ассимиляцию марранов в XV веке, Нетаниягу использует очень точный образ.

Ассимилированные евреи воспринимались как чужеродный вирус, пытающийся внедриться в организм преобладающего населения. Антисемитизм - элементарная реакция отторжения.

Да, пока евреи оставались евреями, кастильского христианина время от времени выводило из себя соседство с ними. Он объяснял свою ненависть религиозными или экономическими причинами, но при этом кое-какой симбиоз все же имел место. Но вот евреи крестились, стали как все - то есть, исчезли и религиозные, и культурные, и экономические основы для ненависти. И что же? Ненависть только усилилась, потому что с точки зрения организма вирус превратился из внешнего врага во внутреннего, а значит, стал еще опасней.

Возвращаясь к вашему вопросу. Мы, вдоль и поперек ассимилированные российские евреи, распинавшиеся в своей любви к русскому языку, русской литературе и прочим посконным березкам, были совершенно искренними в этой своей любви - в точности, как те марраны в своей любви к христианской Испании. Но при этом мы не могли не чувствовать вышеупомянутой реакции отчуждения. Чувствовали это все мы, хотя и реагировали по-разному, в соответствии с известными защитными механизмами. Кто-то с пеной у рта отрицал наличие проблемы, кто-то качал права, кто-то обижался, кто-то скрепя сердце соглашался на статус вечной жертвы, кто-то делал практические выводы в плане перемены окружающей инопланетной среды.

- Вы правы - именно для того, чтобы защитить себя и семью, иногда евреи вынуждены были креститься. Хотя в массовом порядке это происходило только в средневековой Испании, когда королева и инквизиция поставили евреев перед смертельным выбором.

- Это не совсем верно. Массовые крещения в Испании происходили на рубеже XIV- XV веков, задолго до учреждения инквизиции католическими королями Фердинандом и Изабеллой. Первая такая волна была еще в 1390-е годы, за век до изгнания. Евреев действительно ставили перед выбором: крещение или смерть. В этом, собственно, и заключалось отличие испанских погромов от того, что происходило во Франции или на Рейне во времена крестовых походов и Большой чумы: там-то никакого выбора не было - просто убивали без долгих разговоров. Этим и объясняется массовость крещений на Пиренеях и их почти полное отсутствие в других областях Европы.

Обычно принято сваливать ответственность за антисемитский геноцид на власти или на церковь, но это тоже ошибка. Короли и церковная элита, как правило, защищали евреев по той простой причине, что те приносили суверену доход, пользу. Инициатива погромов и убийств всегда шла снизу, из широких народных масс - власти и церковь лишь присоединялись к «воле народа», садились на волну, использовали ее в своих политических целях.　

ВЫКРЕСТ - ЭТО «МЕШУМАД»

В наше время переход еврея в христианство, на мой взгляд, происходит по двум причинам. Первая из них - для того, чтобы еврею (как правило, знаменитости из числа представителей творческой элиты) не быть «инородным телом» в окружении персонажей разнообразного шоубизнеса: иначе труднее пробиваться к вершинам успеха. И вторая - еврей ищет духовности и, утратив собственные источники, припадает к чужим идолам.

- Мне трудно судить о том, что происходит в России сейчас - я не живу там уже почти тридцать лет и не слишком интересуюсь происходящими там событиями. Этим, кстати, репатриация в Израиль отличается от обычной эмиграции: эмигрант во многом продолжает жить проблемами покинутой им страны, в то время как новоиспеченные израильтяне довольно быстро окончательно ассоциируют себя с Эрец Исраэль и сосредотачиваются на своих заботах.

Но если вспомнить увлечение евреев православием, с которым я более-менее знаком по 70-м, 80-м годам, то, как мне кажется, причиной тех крещений было всё то же стремление евреев ощутить себя «русскими», утвердить свою принадлежность к местной культуре, языку, литературе, образу жизни. Потому что рано или поздно даже такие вдрызг ассимилированные евреи, какими были мы, обнаруживали, что просто полного отказа от еврейства недостаточно. Что мало просто сказать «я не еврей», надо еще что-то, более сильное.Тут-то такого условного ассимилированного еврея и подхватывал какой-нибудь условный батюшка Мень.

«Послушай, старик, - говорил батюшка. - Ты ведь по сути уже православный. Читаешь Толстого, восхищаешься Достоевским и Гоголем. Музеи, в которые ты ходишь, сплошь увешаны новозаветными сюжетами, иконами, великим искусством Андрея Рублева. Ты отправляешься путешествовать в Кижи, на Валаам, по Золотому Кольцу, разбираешься в храмовой архитектуре, знаешь наизусть порядок деисусного чина и никогда не спутаешь Казанскую богоматерь с Владимирской. Почему бы не оформить это реальное положение вещей крестиком на шее? Зачем обманывать самого себя?»

На это было достаточно трудно возразить - особенно при тогдашнем прискорбном невежестве в области еврейской истории. Думаю, примерно так люди тогда и крестились - вовсе не из каких-то меркантильных соображений. Чужим ведь был не только иудаизм как религия - ассимилированные советские евреи полностью утратили всякую связь с прежней бытовой традицией, с богатейшей культурой местечек, с ивритом и идишем, с философскими сокровищами хасидизма. Еврейством для них был Лион Фейхтвангер: трилогия о Флавии, «Испанская баллада» и прочий суррогат. Они и представить себе не могли, что еще полвека тому назад крещение воспринималось не просто как предательство, но как смерть, или даже хуже смерти. «Выкрест» - русское слово; в местечках такой еврей назывался «мешумад» - от ивритского корня "шин-мем-далет" - уничтожить, стереть без следа.

СИМВОЛ ЕВРЕЙСТВА

- Абсолютно согласна с Вами, что для ассимилированных советских евреев, утративших (не по своей вине!) всякую связь не просто с корнями, традицией - со своей сущностью, символом еврейства были книги Шолом Алейхема (как Вы говорите, Лиона Фейхтвангера), песни сестер Берри, концерты Анны Гузик. А что сейчас является символом еврейства для нерелигиозного еврея?

- Да нет, Шолом-Алейхема уже почти не читали - именно потому, что он, в отличие от Фейхтвангера, не был суррогатом даже в переводе на русский. А что касается символа еврейства, то, как и в годы галута, таким сохранным ковчегом является религия, Тора. Она хранила народ в течение двух тысяч лет, в то время как отошедшие от религии исчезали, растворясь в других нациях. Правда, теперь ситуация не совсем такова. Ныне у нерелигиозных есть и другой вариант, помимо исчезновения. Он называется Израиль.

А вот тем, кто не ассоциирует себя ни с иудаизмом, ни с Эрец Исраэль, рассчитывать на сохранение еврейства не приходится. Впрочем, они и не рассчитывают: подобная национальная аннигиляция вполне согласуется с их собственными устремлениями. Что ж, как говорил Жаботинский, туда им и дорога. В нигил, то есть в ничто.

ИСТОКИ АНТИСЕМИТИЗМА

- Вы написали блестящую статью «Быть нами» об антисемитизме и его последователях. Согласны ли Вы с тем, что причина антисемитизма заключается в всходящей ядовитыми плодами зависти к еврейским талантам?

- Нет, зависть тут не при чем, как и многое другое. Вряд ли имеет смысл упражняться в поиске каких-то стандартных, банальных причин антисемитизма. Зависть, экономическая конкуренция, религия, таланты - все это полная ерунда, разлетающаяся вдребезги при первом же серьезном анализе. Если дело в религии, то почему выкрестов ненавидят еще сильнее? Если в конкуренции, то почему такую же ненависть не испытывают к другим конкурентам? Если в неумеренном богатстве, то почему режут бедных и убогих? Если в нищете, то за что убивать богатых и образованных? Если раздражает иная культура быта, то почему нападают именно на евреев, а не, скажем, на басков или кельтов? Таланты? Да мало ли талантов в других народах? Ксенофобия? Тоже не годится: клокочущая ненависть к евреям несоизмерима с любыми другими проявлениями ксенофобии.

Реальная причина лишь одна: стойкое чувство чуждости, которое испытывает к еврею любой нееврей. Подчеркиваю: любой, вне зависимости от образования, воспитания и интеллигентности. Все эти добавки могут загнать упомянутое чувство глубоко в подвалы сознания, но рано или поздно оно проявит себя так или иначе. Остается лишь гадать, в чем именно заключается природа этого чувства, но само его наличие не вызывает у меня никакого сомнения. Мы просто другие, вот и всё - другие кардинально, на принципиальном уровне. Что-то вроде инопланетян. Лучше всех это понимал Рихард Вагнер с его рассуждениями о еврейской музыке - еврейской не в смысле «тум-балалайка», а именно в плане метафизическом, на уровне ощущения рядом чужого, а значит, опасного существа.

ХОЧЕШЬ БЫТЬ ЕВРЕЕМ? БУДЬ ИМ!

- Вы говорите: « Мы другие.» Мы, конечно же, другие! Но эта инакость все больше принимает центробежный характер: человек перестает ощущать необходимость быть евреем, так как ему не привито ничего из тех основ, которые и формируют еврея. Национальная аннигиляция, к сожалению, не является проблемой отдельно взятого еврея или отдельной семьи. Она довольно интенсивно превращается в национальную катастрофу: в диаспорах все увеличивается процесс смешанных браков, когда единственная драгоценность, оставшаяся у еврея, - его сущность - растворяется с появлением нееврейской мамы. И тут даже существование Израиля мало помогает. Конечно, особая специфика духовного состояния никуда не девается, но без подпитки она мало на что может влиять. И в результате нам остается только радостно повторять вслед за Жаботинским: «Туда им и дорога!»

- «Ему... не привито...» Вы уж извините меня, Елена, но это всё пустое. У каждого человека есть момент выбора, момент личной ответственности. Советским евреям тоже «не прививали» никаких еврейских основ. Что не помешало довольно многим решить так, а не иначе. А другим многим - решить иначе, а не так. В любом случае, это вопрос личного выбора и только. Хочешь быть евреем - будь им, вне зависимости от того, кто твоя мама. Не хочешь - иди другой дорогой - и тут уже никакая мама не поможет. В противоположность тому, что вы говорите, это именно что проблема «отдельно взятого еврея».　

СОЕДИНЕН С ИЗРАИЛЕМ

- В одной из песен, посвященной Иерусалиму, есть такие строчки: «Пусть не живу я в городе моем, но с ним союзом я соединен». Соединены ли Вы особыми связями с каким-либо местом на Земле?

- Конечно. С Израилем и соединен. С моим домом на склоне самарийского холма. С видом на вади Шило и на оливковые рощи. С особенным горьковатым запахом здешнего воздуха. С Иерусалимом и его строгой торжественностью, даже отчужденностью. С панибратски- свободным Тель-Авивом. С гортанным тайманским рынком в Рош-ха-Айн. С невыносимой жарой и коралловым рифом Эйлата. С черным базальтом Голан. С мистикой Цфата. С покоем Изреельской долины. С необъяснимым притяжением Иудейской пустыни. С уймой других мест. Я тут без малого тридцать лет, в этой неисчерпаемой Стране, изъездил и исходил ее вдоль и поперек и за это время успел лишь понять, что десяти жизней не хватит увидеть, услышать и понять все, что хочется. Это и есть «особая связь» - когда хочется увидеть, услышать и понять.

Я не знаю песни, о которой вы говорите, но догадываюсь, что хотел сказать автор этого стиха. Что можно не жить где-то, но тем не менее ощущать причастность. Так оно и есть. В наше время ты необязательно должен жить в Израиле, чтобы ассоциировать себя с ним, помогать ему и позволять ему помочь тебе.

Израиль принадлежит всем евреям - не только живущим там. Если ты ассоциируешь себя со Страной - она твоя. Как я уже сказал, это вопрос личного выбора.

Если хочешь быть евреем - будь им. Это ведь так просто.

А не хочешь - не будь. Только не подумайте, что я осуждаю тех, кто решает в пользу ассимиляции. Кто я такой, чтобы навязывать другим тот или иной выбор? Но при этом я не могу не испытывать недоумения и жалости при виде человека, который своей волей, по собственному желанию отказывается от драгоценного подарка - от чувства причастности к чему-то очень большому, способному составить смысл личного бытия. Человеку подарили чудесную скатерть-самобранку в ярком пакете с картинкой. Он увлекся пакетом, а скатерть выбросил... Вы говорили о национальной трагедии, но это трагедия личная. В конечном счете, никому нет дела до дурака с пакетом. С голоду-то помрет он, а не народ. Народ останется со своей скатертью.

Алекс Тарн

Быть нами

На одном из самых оживленных перекрестков галисийского города Сантьяго-де-Компостела, в сотне-другой метров от точки завершения много-премного-километрового паломничества к мощам св. Иакова, в мостовую вмонтирована надпись на нескольких языках. Надпись гласит: «Европа выстроена вдоль дороги пилигримов в Компостелу». Ну да, как же, как же. Любой путешественник, который хоть сколько-нибудь поездил по Европе, знает, что в этих словах есть как минимум доля истины. Едва ли не каждый третий более-менее заметный европейский городок непременно отмечен в путеводителях как станция на пути Большого Европейского паломничества.

Что же тогда сказать о европейском еврействе? Уж если на то пошло, правильней было бы сказать, что Европа выстроена вокруг наших синагог. Это ведь мы жили во всех этих Кельнах, Трирах, Тулузах, Парижах, Миланах, Краковах, Прагах, Барселонах и Компостелах задолго до того, как эти - и сотни других европейских городов и столиц окончательно обрели свои нынешние имена. Неслучайно бывшие еврейские кварталы находятся в самом сердце старых средневековых городов. Мы пришли сюда с римлянами, когда предки здешних королей еще жрали желуди, бок о бок с выводком лесных кабанов, не слишком отличаясь от последних. Мы жили среди галлов, вандалов, аланов, визи- готов, норманнов, франков и кельтов задолго до того, как из этого пестрого конгломерата образовались теперешние великие европейские нации и великие европейские языки. Фактически мы - самый древний народ Европы; если кто-то и может называться тут коренным, так это именно мы, евреи.

Мы строили эту Европу - строили вдоль всех ее рек и дорог - всех, а не только ведущих в Компостелу, к останкам святого с более чем характерным именем Иаков. Мы были основой ее торговли и ее финансовой системы, духом ее медицины, этики, учености; наша поголовная грамотность была светочем и примером в мире ее темного звериного невежества. Мы вывели этот континент к свету, мы сделали его тем, что он есть. Стены твоих городов, Европа, хранят отпечатки наших мезуз, следы наших шагов спят под асфальтом твоих магистралей, миллионы наших сожженных, замученных, погубленных душ дышат тебе в затылок, когда ты запускаешь свои жадные пятерни в сундуки с нашим ОБЩИМ добром.

«Мы с тобой оба знаем, кому всё это принадлежит», - говорит хозяину фермы героиня фильма «Ида», входя в дом, где некогда жила еврейская семья, вырезанная и ограбленная соседями-поляками под шумок - вернее, под грохот Катастрофы. В этих словах сформулирована глубинная причина современного европейского антисемитизма: и мы, и они слишком хорошо знаем, кому на самом деле принадлежит ВСЁ ЭТО.

Фильм «Ида», полный чувства вины перед загубленными евреями, претендует сейчас на премию Оскар в номинации лучшей иностранной ленты. Он снят поляком в современной Польше - как и «Колоски» - другое недавнее столь же острое кино на ту же самую тему. В последние годы все чаще и чаще в Европе появляются фильмы, книги, статьи, которые вслух, открыто, с горьким стыдом самобичевания проговаривают то, о чем раньше молчали все: в тотальном истреблении евреев виновны отнюдь не одни только немцы. Еврейских соседей и сограждан травили всем континентом, и это ужасное правило почти не знало исключений.

Нас всегда ненавидели за то, что мы были другими - даже тогда, когда изо всех сил стремились казаться такими же, как все. Время от времени это чувство становилось невыносимым для самих ненавистников, и тогда они убивали и изгоняли нас в иные пределы. Изгоняли лишь затем, чтобы спустя несколько десятилетий, а то и несколько лет, вернуть, заманивая щедрыми льготами и привилегиями. Почему они так нуждались в нас? Потому, что наш уход всегда оставлял после себя ощущение пустоты - невзирая на то, что в наши залитые кровью дома и кварталы немедленно после погрома вселялись семьи наших бывших соседей - грабителей и убийц. Потому, что без нас место лишалось не только торговцев, грамотеев, менял и врачей - оно лишалось души, лишалось корня. Ведь, как уже сказано, с течением лет именно мы превратились в коренное население этого континента.

И мы возвращались. Возвращались, точно зная, что последует потом. В том же фильме «Ида» еврейская девушка спрашивает парня, прельщающего ее перспективой счастливой совместной жизни: «А потом?»

- Потом купим собаку и поженимся, - шутливо отвечает парень.

- А потом? - повторяет свой вопрос Ида.

- Потом построим дом и родим детей.

- А потом?

Он молчит, искренне не понимая смысла ее слов. Но она-то знает, что рано или поздно случится ПОТОМ. Потом будет погром. Потом зарубят топорами мужчин, распорют животы женщинам, изнасилуют и убьют детей. Такое вот традиционное неизбежное европейское ПОТОМ... Почему же мы возвращались, почему своей собственной волей шли под нож, под дубье, под сапог? По единственной причине: нам просто некуда было идти, кроме как к этому ПОТОМ.

Тогда - не было, зато теперь - есть. И этот факт сделал нас иными: мы наконец-то перестали быть европейцами - даже тогда, когда, на время выехав из своей Страны, вновь поселяемся в европейских городах. А что же случилось с пустотой, которую, как обычно, оставил наш очередной - на сей раз, почти тотальный исход? Пустота никуда не делась, хотя чисто внешне заполнилась миллионными ордами современных вандалов. Без нас континент вновь страдает фантомными болями - болями вырванного корня, вырезанного сердца. И, страдая, по-прежнему ненавидит нас за эту невыносимую боль. Ненавидит нашу Страну, ставшую нам убежищем от европейской тьмы, грязи, крови.

Эта ненависть, для которой даже придумано специальное слово «антисемитизм», кажется многим иррациональной и загадочной, но суть ее проста и объясняется известным механизмом образования противоположной реакции. Нас ненавидят из тоски по тому лучшему, что мы собой представляем. Нас ненавидят потому, что хотят быть нами.

Фильм «Ида» снят в подчеркнуто скупой, бесстрастной манере, без тени надрыва и без каких-либо мелодраматических аксессуаров, типа чувствительной закадровой музыки.

В ключевом эпизоде поляк средних лет, проживающий со своей семьей в бывшем еврейском доме, соглашается показать девушке место, где закопал ее родителей, которых сам же и убил на исходе войны для того, чтобы завладеть фермой.

Соглашается, естественно, не даром, а в обмен на отказ от каких- либо дальнейших претензий. Яма, которую он выкапывает в лесу, неожиданно глубока, почти в человеческий рост. Оттуда этот добрый человек достает и передает еврейкам, героиням фильма, останки людей, собственноручно зарубленных им 18 лет тому назад. Детский череп. Кости и черепа взрослых. Потом еврейки уходят, унося в охапке свою страшную ношу. Они уносят ее туда, где их предки от века привыкли хоронить своих близких: на старое еврейское кладбище Люблина («Если оно еще существует», - буднично замечает старшая). А мужчина с натруженными, привычными к топору и лопате руками, хороший семьянин и набожный христианин, остается сидеть в черной лесной яме, оглушенный ненавистью и чувством вины.

Трудно вообразить себе более точную аллегорию современной антисемитской Европы. Мы ушли, схоронив своих мертвецов (если было что хоронить) на старых еврейских кладбищах (если они еще уцелели). Мы ушли, унеся с собой свои претензии, а она, Европа, осталась. Она глушит свое чувство вины покаянными речами, книгами, фильмами и памятниками жертвам Катастрофы. Она пестует свою ненависть антиизраильскими демонстрациями, бойкотами, открытой враждебностью. Она ходит по нашей земле, пользуется нашим добром, дышит пеплом наших сожженных детей, который до сих пор витает в европейском воздухе. Но, подобно тому польскому крестьянину, вселившись в наши дома, европейцы не стали нами. Снедаемые раскаянием и злобой, корчатся они в черной лесной яме антисемитизма, и нет поблизости нашей великодушной руки, чтобы вытянуть их на свет Божий. Нет, и не будет: мы слишком хорошо знаем, что будет ПОТОМ.

Что ж, может, оно и к лучшему для Европы. Может, так она сумеет осознать элементарную, в сущности, вещь: для того, чтобы стать мудрым и храбрым, не надо убивать мудрецов и храбрецов, врываться в их дома и вырезать их семью, а затем съедать печень и сердце своих жертв. Для начала достаточно всего лишь не быть грабителем, убийцей и людоедом. Если вы так отчаянно хотите стать нами - просто будьте нами, только и всего.