«Высокое мастерство»

Высокое мастерство (fb2) - Высокое мастерство 46K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Поэль Меерович Карп - Борис Викторович Томашевский

П. Карп, Б. Томашевский ВЫСОКОЕ МАСТЕРСТВО

В нашей стране достигла большой высоты культура художественного перевода. Это результат роста общей культуры советских народов, а также укрепления дружба между народами нашей Родины и укрепления интернациональных культурных связей. За годы советской власти на русский язык и на языки народов СССР были переведены крупнейшие произведения национального эпоса и классиков литературы народов СССР, произведения прогрессивных зарубежных писателей, заново были переведены многие произведения классиков мировой литературы Благодаря работе переводчиков достоянием сотен миллионов читателей стали произведения советской литературы.

Настоящая статья собой попытку обзора переводческой деятельности одного из выдающихся советских поэтов С. Я. Маршака. Впервые Маршак выступил в печати как переводчик еще до революции, опубликовав переводы из В. Блейка и В. Вордсворта и из английских народных баллад. С тех пор он не оставлял работы над переводом стихов — работы необычайно многогранной и многообразной. Хотя интересы Маршака лежат главным образом в английской поэзии — им переведены английские народные баллады, сонеты Шекспира, стихи Бернса, Блейка, Байрона, Шелли, Китса, Вордсворта, Стивенсона и других английских поэтов, — он внес большой вклад и в дело перевода других литератур: он переводил Гейне, Петефи, Лесю Украинку, Туманяна, Саломею Нерис, Джамбула и других, Благородная работа поэта-переводчика, получившая признание народа, была увенчана в 1949 году присуждением Маршаку Сталинской премии за переводы сонетов Шекспира.

Большая популярность переводов Маршака среди самых широких читательских кругов в значительной степени определяется тем, что в своем творчестве он продолжает славные традиции русского поэтического перевода. Основоположниками этой традиции по праву считаются В. Жуковский и А. Пушкин, и смысл ее заключается в том, что «переводчик в стихах не раб, а соперник». Жуковский и Пушкин считали, что только большая творческая свобода по отношению к оригиналу дает переводчику возможность передать поэтические ценности подлинника во всем их своеобразии на своем родном языке. А поэтическая ценность художественного произведения определяется идейной глубиной и верностью познания реальной действительности и ее отражения в художественных образах. Задача переводчика заключается поэтому не только в том, чтобы точно перевести сказанное на одном языке на другой язык; художественный перевод должен перенести поэтические ценности одной литературы в другую литературу. Потому Пушкин и Жуковский как переводчики стремились не к буквальной точности, а к точности поэтической и прежде всего к тому, чтобы переводное стихотворение или поэма стали фактом русской поэзии. Таковы переводы Жуковского из Гете, Шиллера, Вальтер Скотта, Байрона и других поэтов, переводы Пушкина из Горация, Вольтера, Шенье, Мицкевича.

В дальнейшем эта традиция продолжалась в русской поэзии (Лермонтов, Тютчев, А. К. Толстой, Курочкин, Михайлов, Брюсов, Блок), и именно с нею связаны все победы русской переводческой школы, отличительные особенности которой были отмечены еще классиками революционно-демократической критики В. Белинским, Н. Чернышевским, Н. Добролюбовым.

Переводы Маршака возникли как продолжение и развитие того, что было начато еще Пушкиным и Жуковским, поэтому их достоинства являются достоинствами всей русской школы поэтического перевода.

Работ, посвященных проблемам художественного перевода, у нас еще очень мало. Не удивительно, что в этих немногих работах не подчеркнуто достаточно резко отличие перевода художественной прозы от перевода стихов. В обоих случаях предъявляют одинаковые требования, и тут и там читатель ждет от переводчика верности подлиннику, но различие методов, которым переводчики стихов и переводчики прозы пользуются, чтобы добиться этой верности, заставляет нас по-разному подходить к анализу и оценке их работ. И в том в другом случае переводное произведение в идеале должно стать явлением художественной литературы на русском языке. Но если переводах прозы добросовестный литературный труд, даже не поднятый до высоты русской классической прозы, имеет право на существование уже хотя бы потому, что дает возможность читателю, не знающему языка оригинала, получить представление об идеях и образах иностранного прозаического произведения, то в переводах поэзии действуют другие правила. Стихотворный перевод поэтического произведения (в отличие от прозаического перевода стихов, который у нас обычно именуется подстрочником) становится оправданным только тогда, когда новое переводное стихотворение воспринимается как русское стихотворение, как явление русской поэзии.

Переводческая деятельность Маршака являет нам образцы перенесения поэтических ценностей, созданных в поэзии других народов, в сокровищницу русской поэзии. А. А. Фадеев был совершенно прав, когда назвал переводы Маршака «фактами русской поэзии». Эти переводы обладают большой точностью, близостью к оригиналу, но это не буквальная точность, не воспроизведение лексики и синтаксических конструкций подлинника, а точность художественная, где поэтическим ценностям оригинала соответствуют поэтические ценности в переводном стихотворении.

Великолепным примером поэтической точности является перевод 54-го сонета Шекспира. Шекспир говорит в этом сонете (даем точный прозаический перевод):

О, насколько более прекрасной кажется красота, Благодаря тому чудесному орнаменту, который ей создает правда. Роза прелестна, но мы считаем ее еще прелестнее Благодаря тому чудесному аромату, который в ней живет.

У Маршака сказано:

Прекрасное прекрасней во сто крат, Увенчанное правдой драгоценной. Мы в нежных розах ценим аромат, В их пурпуре живущий сокровенно.

Сравним эти строфы. Прежде всего мы видим, что абсолютно точно, во всех оттенках, передан смысл. Поэтичной английской строфе соответствует при этом поэтичная русская строфа — недаром эти стихи пользуются широкой известностью. Первые две строки звучат у Маршака как афоризм. Отсутствующие в английском оригинале слова «во сто крат», «пурпур» и «сокровенно» органически входят в ткань переводного стихотворения, придавая образам Шекспира еще большую конкретность и зримость. В английском тексте говорится о чудесном орнаменте, Маршак великолепно передает это словами «увенчанное правдой драгоценной». Слова как будто бы не те, но как тонко передает слово «увенчанное» представление об орнаменте, как хорошо нашел Маршак замену слову «чудесный» (swect), поставив эпитетом к правде «драгоценной». В третьей строке как будто исчезла интонация Шекспира, который повторяет здесь структуру первой строки, но Маршак сохранил основное — он подчеркнул, что самым ценным в прекрасных розах является их аромат, именно поэтому он сначала говорит о нежных розах и только потом об аромате, ставя к тому же слово «аромат» в рифму. Как видим, все слова на месте, каждое служит созданию цельной поэтичной строфы.

Очень легко заметить отклонения от буквальной точности. Можно было сказать, например, что в 19-м сонете тигр, упомянутый Шекспиром, превратился у Маршака в леопарда, что в 55-м сонете Маршак и не вспоминает о Марсе, который присутствует в оригинале, что в 95-м сонете у Шекспира — нож, а Маршак превратил его в меч. Да, частности утрачены, но зато нет утраты поэтических ценностей оригинала. Именно эти ценности сохранены Маршаком.

Это видно не только в переводах сонетов Шекспира, но и в других работах Маршака. Возьмем стихотворение Р. Бернса «Честная бедность» — один из лучших переводов Маршака. Здесь отступлений от буквальной точности еще больше, но все отступления и все дополнения, сделанные здесь поэтом, служат более глубокому и острому раскрытию темы и образов стихотворения Бернса на русском языке. Совершенно точным поэтически является перевод строфы:

При всем при том, При всем при том, Хоть весь он в позументах, Бревно останется бревном И в орденах и в лентах!

хотя в оригинале говорится только о лентах и орденах (звездах). Таких примеров можно привести много. В одних случаях мы встречаем у Маршака почти буквальную точность, в других — сталкиваемся с довольно большими отступлениями, но почти всегда переводы Маршака отличаются безошибочной поэтической верностью оригиналу.

Как же добивается переводчик той поэтической верности? Ведь переводчик-поэт ограничен рамками стиха, характером и особенностями ритма, обязательной необходимостью рифмы. К тому же у переводчика с английского языка все эти трудности увеличиваются из-за того, что английские слова в большинстве случаев короче русских и смысловое содержание английской строки часто не укладывается в русской строке аналогичного размера. Поэтому, если вообще переводчик, создавая новое поэтическое произведение, должен чем-то жертвовать, что-то добавлять, что-то изменять, то переводчику с английского языка чаще всего приходится именно жертвовать. Поэтому «проблема жертвы» для него приобретает особую остроту. Маршак обычно удивительно тонко решает эту проблему. Он всегда выбирает слова, передающие основную мысль автора, причем он находит такие русские слова, которые объединяют в себе смысл двух, а то и трех слов оригинала.

Вот, например, стихотворение Бернса «Поцелуй». Бернс пишет:

Влажная печать нежной привязанности, Нежнейший залог будущего блаженства, Самое ценное звено возникающей взаимности, Первый подснежник любви девственный поцелуй. Красноречивое молчание, немое признание, Зарождение страсти и младенческая игра. Голубиная нежность и невинная уступка, Загорающийся рассвет еще более яркого дня. Объятая печалью радость в последнем акте прощания, Когда нехотя разлучающиеся губы Уже не должны больше встречаться Какие слова могут выразить любовь Так волнующе и искренне, как твои?

Маршак переводит:

Влажная печать признаний, Обещанье тайных нег Поцелуй, подснежник ранний, Свежий, чистый, точно снег. Молчаливая уступка, Страсти детская игра, Дружба голубя с голубкой, Счастья первая пора. Радость в грустном расставанье И вопрос: когда ж опять?.. Где слова, чтобы названье Этим чувствам отыскать?

Мы видим, что у Маршака возникают особые поэтические сплавы, которые очень точно передают образы Бернса. У Бернса — «Влажная печать нежной привязанности», Маршак сохраняет своеобразное выражение «Влажная печать», а «нежную привязанность» заменяет «признанием», которое у Бернса стоит во второй строфе, но слово «признание» уже говорит о нежной привязанности. У Бернса нет слова «снег», но он говорит о девственном поцелуе, Маршак снял слово «девственный» и вместо него создал сравнение, которое с гораздо большей силой выразило мысль поэта, чем это мог бы сделать маловыразительный эпитет; у Бернса — «зарождение страсти и младенческая игра», у Маршака «страсти детская игра» — тонкое соединение обоих определений. «Объятая печалью радость в последнем акте прощания» переводится как «Радость в грустном расставанье», то есть в трех русских словах передан смысл шести английских. И, наконец, великолепно переведен конец стихотворения.

Переводы Маршака даже при известных отступлениях оказываются близки оригиналу благодаря верно найденной интонации. Стихотворение «Ты меня оставил, Джеми» в этом отношении особенно показательно. В стихотворении всего несколько слов, многие строки в нем повторяются, в нем нет ни изысканных метафор, ни редкостных рифм, оно состоит из самых простых слов это жалоба девушки, покинутой возлюбленным, но слова и фразы, передавая смысл оригинала, стоят в русском стихотворении в таком порядке и последовательности, что они еще точнее передают интонацию подлинника.

Ты меня оставил, Джеми, Ты меня оставил, Навсегда оставил, Джеми, Навсегда оставил. Ты шутил со мною, милый, Ты со мной лукавил, Клялся помнить до могилы, А потом оставил, Джеми, А потом оставил.

Маршаку удается добиться подлинных поэтических высот в переводе потому, что все разнообразие поэтических средств подчинено у него глубокому раскрытию идейно-художественного содержания оригинала. Здесь для поэта нет несущественных частностей, мелочей; каждый элемент поэтической структуры глубоко осмыслен им и тщательно обработан.

Как решает Маршак, например, проблему рифмы? Как известно, он написал несколько статей о поэтическом мастерстве и, в частности, одна из них посвящена именно этой проблеме. Позиция Маршака сводится к следующему: «Не случайные, а важные для всей картины слова рифмуются поэтом». Вспомним, что Маяковский писал: «Я всегда ставлю самое характерное слово в конец строки и достаю к нему рифму во что бы то ни стало». Маршак не только теоретически провозглашает это правило, но в своей поэтической работе дает множество примеров практического его осуществления. Он использует все богатства языка, находя, где нужно, оригинальную рифму, а где нужно — не гнушаясь и такой, которую могли бы счесть банальной. Анализ сонетов Шекспира, да и стихов любого большого поэта, показывает, что они всегда следовали тому же принципу, которому следует и Маршак, ставя главное слово в конец строки, в рифму.

Возьмем сонет 76.

Обратившись к английскому тексту, мы увидим, что у Шекспира «главные слова» (пользуясь выражением Маяковского) почти всегда стоят в рифме. То же самое мы видим у Маршака:

Увы, мой стих не блещет…. новизной, Разнообразьем перемен….. нежданных, Не поискать ли мне тропы….. иной, Приемов новых, сочетаний….. странных.

Легко видеть, что слова «новизной», «нежданных», «странных» здесь являются самыми существенными, ибо речь идет о том, следует ли Шекспир за модой, повторяет ли он новые, «нежданные», «странные» приемы других поэтов. Конечно, по одним этим словам невозможно определить, как именно воплотилась мысль поэта в стихах, но и одни рифмующиеся слова дают почувствовать, о чем идет речь.

Аналогичное место в переводах Маршака занимает и его тонкое искусство звукописи. Проблема звукописи у нас мало разработана. Отчасти виноваты в этом А. Белый и другие формалисты, предлагавшие откровенно идеалистическое толкование значений, якобы присущих отдельным звукам. Но, пожалуй, именно это обстоятельство требует от советских исследователей дать правильное объяснение явления звукописи, безусловно, немаловажного в поэзии. Игнорировать явление из-за того, что попытки его объяснения оказывались идеалистическими, едва ли правильно — ведь явление не перестанет существовать от того, что оно не получило правильного объяснения. У Маршака, как и вообще в поэзии, моменты звуковой инструментовки остаются неотъемлемой частью всей художественной структуры произведения как в оригинальных стихах, так и в переводах.

В переводах из Шекспира это особенно важно. К. И. Чуковский в своей книге «Высокое искусство» справедливо писал, имея в виду сонеты и поэмы Шекспира: «Как и всякий гениальный поэт, Шекспир обладал чудотворною властью над звукописью, над инструментовкой стиха, над всеми средствами стиховой выразительности». И Маршак передает это искусство Шекспира в полной мере.

В сонете 90 — кстати, одном из лучших переводов Маршака — звукопись оказывается особенно тонкой:

Уж если ты Разлюбишь, так тепеРь, ТепеРь, когда весь миР со мной в РаздоРе, Будь самой гоРькой из моих потеРь, Но тоЛько не последней капЛей гоРя.

В первых трех строках основным организующим элементом является звук «Р», встречающийся в словах «разлюбишь», «теперь», «мир», «раздоре», «горькой», «потерь». Но в последней строке, где переводчик стремится передать просьбу не быть последней каплей горя, звук «Р» остается только в последнем слове «горе», в предшествующих словах — «только», «последней», «каплей» — организующим становится звук «Л». Конечно, звук «Р» ни в коем случае не является обозначением горя, а звук «Л» — обозначением чего-то радостного, но в данном конкретном случае их сочетание в стихе является звуковой ассоциацией к тому, о чем в стихе говорится, и упомянутое Маршаком горе после первых трех строк и после предшествующих слов и звуков в четвертой строке действительно возникает, как последняя капля. В сонете 116 в строках:

Любовь — над бурей поднятый Маяк, Не Меркнущий во Мраке и в туМане. Любовь — звезда, которою Моряк Определяет Место в океане

мы видим картину, в известной мере аналогичную тому, что выше говорилось о рифме. Смысл звукописи, видимо, заключается в том, что главные слова подчеркиваются и внутренним созвучием. Главные слова здесь не только «маяк», «туман», «моряк», «океан», стоящие в рифме (и, кстати, дающие понять, о чем идет речь), но и слова «меркнущий», «мрак», «место», важные для общей картины и слитые с первыми в какое-то звуковое единство звуком «М». Это не значит опять же, что «М» — символ моря, но в данном случае инструментовка стиха с помощью звука «М» помогает создать картину моря, ориентиром в котором метафорически служит любовь.

Великолепные примеры звукописи мы находим во множестве других сонетов и в переводах из Бернса, например:

Не поЩаДив его КоСТей, Швырнули их в КоСТер, А СерДце мельник меж Камней БезжалоСТно раСТер.

или:

У Фридриха в войске Я дрался геройски, Штыка не боялся и с пулей друЖИЛ. Нет в мире кинЖАЛА Острее, чем ЖАЛО БезЖАЛОстной Женщины — Шелы О'Нил!

Можно привести множество примеров искусства Маршака. Все элементы поэтической ткани, подобно интонации, рифме и звукописи, неизменно служат у него воссозданию на русском языке поэтических ценностей оригинала.

Переходя к обзору, сделанному Маршаком в области художественного перевода, мы считаем необходимым прежде всего остановиться на переводах английских народных баллад.

Маршак начал переводить баллады еще в юности. Среди наиболее удачных переводов должны быть названы широко известные «Король и пастух», «Королева Элинор», «Зеленые рукава», «Графиня-цыганка» и другие. Широкой известностью пользуются также переводы баллад о Робин Гуде, выполненные Маршаком также с большой поэтичностью и глубоко раскрывающие идеи подлинника.

Отличительной особенностью переводов баллад по отношению к остальным переводам Маршака является относительно более свободная трактовка оригинала, которая нам представляется вполне правомерной, если вспомнить о том, что речь идет о приближении к современному читателю произведений, созданных еще в средневековье и в эпоху Возрождения. Не случайно многие религиозные понятия в переводах Маршака снимаются и заменяются конкретными историческими реалиями. Например, в балладе «Король и пастух», там, где в оригинале пастух, отвечая на первый вопрос короля, говорит, что цена ему 29 пенсов, так как за тридцать сребреников был продан Иудой сам Христос, у Маршака говорится:

А сколько ты стоишь, Спроси свою знать, Которой случалось Тебя продавать.

Смысл, как видим, вполне сохранен, а перевод из религиозно-мистического в социально-исторический план делает балладу более понятной читателю.

Переводы баллад у Маршака особенно интересны в том отношении, что к работе над ними он возвращался неоднократно, и сравнение переводов, опубликованных поэтом сорок лет назад, и сегодня дает возможность увидеть эволюцию творчества, рост мастерства. Если в балладе «Клятва верности», опубликованной в октябре 1916 года в журнале «Северные записки» под названием «Тень милого Вильяма», переводчик писал:

О, что за тени, милый друг. Над головой твоей? Три бедных крошки, Марджери, Трех разных матерей. О, что за тени, милый друг, У ног твоих лежат? Три адских пса, о Марджери, Меня здесь сторожат…

то в окончательном варианте мы читаем:

Что там за тени, милый друг, Над головой твоей? Мои малютки, Марджери. От разных матерей. Что там за тени, милый друг, У ног твоих лежат? Собаки ада, Марджери, Могилу сторожат.

Картина стала гораздо более ясной, конкретной и художественно убедительной, И эта большая конкретность заметна в любой детали: там, где было сказано «призрак», теперь стоит «мертвец», где было «хладный рот», теперь — «бледный рот», где стояло «он вышел в дверь, она за ним», теперь «он вышел в сад, она за ним», где было «у двери тяжко застонал», теперь — «у двери тихо застонал», где было «О, дева, сжалься надо мной», теперь — «о, сжалься, сжалься надо мной». Как видим, Маршак везде заменяет архаизмы и условные поэтизмы конкретными, убедительными, точными словами и образами.

Одной из наиболее крупных работ Маршака явился полный перевод сонетов Шекспира, сделавший эти замечательные произведения широко известными советскому читателю. Это был первый в русской поэзии полноценный перевод великолепного создания английского гения. Существовавшие прежде переводы Н. Гербеля, М. Чайковского и других, не говоря уже о многих существенных формальных отступлениях от подлинника, не передавали глубокого содержания сонетов Шекспира, близких к его гениальным трагедиям. Заслуга Маршака в том, что он дал подлинно лирическое, глубоко взволнованное, поэтическое, а не чисто рассудочное истолкование сонетов. Гуманистическое обличение хищного и лживого мира корысти и стяжательства, мира, где на смену феодальному варварству приходит жестокая власть денег, нашло в переводах Маршака глубокое выражение. Особенно тонко и проникновенно переведены Маршаком сонеты: 5 — в котором поражает точно переданное живое восприятие природы, столь важное для шекспировских сонетов; 24 — глубоко раскрывающий волновавшую Шекспира проблему активной роли художника, — великолепны здесь афористические строки: «А лучшее в искусстве — перспектива» и «Сквозь мастера смотри на мастерство»; 27 — тонко передающий размышления Шекспира о любви, озаряющей и самые темные минуты жизни; 65 — точно передающий всю систему образов Шекспира, отражающих его раздумья о времени и поэзии; 73 значительно лучше и глубже переведенный Маршаком, нежели Б. Пастернаком, перевод которого до сих пор считался лучшим из существующих; 77 — рисующий взаимоотношения писателя с его произведениями; 104 — где очень тонко переданы образы времен года, раскрывающие бессилие времени уничтожить истинно прекрасное, — одна из основных тем Шекспира — вера его в величие человеческой жизни и красоты; 116 — содержащий гуманистическое прославление любви; 145 — единственный из написанных Шекспиром четырехстопным ямбом, переведенный Маршаком очень изящно; 147 и 149 — образцы любовной лирики Шекспира — и многие другие. Достоинства переводов сонетов Шекспира, выполненных Маршаком, очевидны. Поэтому так велика требовательность к ним, и мы считаем необходимым отметить отдельные спорные места, которые особенно заметны на общем великолепном фоне. Шекспир обычно стремится раскрыть свои глубокие общие идеи, обобщения, отыскав для них конкретное, образное выражение, и Маршак обычно очень тонко передает это свойство Шекспира. Но иногда он отступает от этого принципа и, вполне точно передавая мысли, идеи поэта, не всегда так же точно передает выражающую их образную систему. Благодаря этому создается иногда впечатление известной сглаженности перевода, тогда как у Шекспира немало различных хаотичных и шероховатых образов и выражений, придающих шекспировскому стиху особую экспрессию. В некоторых сонетах в общем точном и поэтичном переводе можно отыскать такие сглаженные строки. Вот, например, в сонете 2, где у Шекспира сказано:

Когда сорок зим возьмут твой лоб в осаду И выроют глубокие траншеи на поле твоей красоты.

Маршак переводит:

Когда твое чело избороздят Глубокими следами сорок зим.

Как видим, образы, взятые из области военного дела, устранены в переводе, тем самым конкретная, диктовавшаяся эпохой ассоциация, возникшая у Шекспира как выражение жестокой борьбы человека со временем, борьбы за жизнь, утеряна. Но там, где образы оригинала не раскрыты во всей полноте, менее глубоко раскрывается и содержание.

Иногда Маршак образную систему оригинала переносит в иные сферы, В сонете 130 — у Шекспира говорится:

Я люблю слушать, как она говорит, однако я хорошо знаю, Что звуки музыки бывают гораздо приятнее.

У Маршака:

Ты не найдешь в ней совершенных линий, Особенного света на челе.

Музыка превратилась в изобразительное искусство. Непринужденная интонация благодаря появившимся архаизмам стала торжественной. Безусловно, в переводе прозаического произведения такой отход от подлинника был бы невозможен, но, пожалуй, и в стихах такая вольность может вызвать возражение, хотя сами по себе строки Маршака полны поэзии.

Отмеченные недостатки, конечно, не умаляют тех больших достоинств работы Маршака, о которых говорилось выше. Главное из этих достоинств поэтическое воссоздание гуманистических идей гениального драматурга, которые с такой силой выражены в его сонетах. Сам Маршак на книге своих переводов написал:

Я перевел шекспировы сонеты. Пускай поэт, покинув старый дом, Заговорит на языке другом, В другие дни, в другом краю планеты, Соратником его мы признаем, Защитником свободы, правды, мира, Недаром имя славное Шекспира По-русски значит: «потрясай копьем».

Мы можем только повторить — перед нами первый, подлинно поэтический полный перевод сонетов Шекспира на русский язык.

Бесспорно, большим творческим достижением Маршака-переводчика является его работа над Бернсом. Бернса, который, кстати сказать, был одним из любимых поэтов Маркса, переводят и России давно. Переводчиком его был М. Михайлов, а в советское время Т. Щепкина-Куперчик и Э. Багрицкий. При всех достоинствах этих переводов нужно сказать, что подливного Бернса русский читатель получил только в переводах Маршака. В его переводах, как справедливо отметил профессор М. Морозов, «звучит живой голос Роберта Бернса, свою свежесть сохраняли прямые и искренние чувства шотландского поэта — его радости, его скорбь, его негодование на окружавшую его общественную несправедливость и его несокрушимая веря в будущее».

Нужно особо отметить, что удача, и даже больше чем удача переводчика второе рождение Бернса, по-видимому, определяется прежде всего близостью поэтических индивидуальностей обоих поэтов. Любопытно, что в переводах Бернса даже некоторые прямые отступления Маршака от подлинника не воспринимаются как искажение подлинника. Маршак настолько глубоко проник в стихию поэзии Бернса, что даже и та собственная доля поэта-переводчика, которая присутствует во всяком переводном стихотворении, в данном случае оказывается неотделимой от доли автора. Так, видимо, хотя может быть и в меньшей степени, обстояло дело с переводами Жуковского из Шиллера, многие из которых именно поэтому и сохранили свое обаяние до сих пор.

Особенно хороши в переводах из Бернса стихи: «Честная бедность», «Полевой мыши», «Маленькая баллада», «Пробираясь до калитки», «Поцелуй», «Финдлей», «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать», «Ночлег в пути», «Босая девушка», «Ты меня оставил, Джеми», «Счастливый вдовец», «Заздравный тост», «Растет камыш среди реки», «Сватовство Дункана Грея» и многие эпиграммы.

И пусть в стихотворении «Финдлей» у Бернса чередуются мужские и женские рифмы, что в английских стихах, кстати, бывает не часто, а Маршак переводит все только с мужскими окончаниями, важно, что смысл и, главное, интонация Бернса до нас донесены. Не теряет своего поэтического характера и стихотворение «Джон Ячменное Зерно», в котором, кроме бернсовской рифмовки второй и четвертой строк, Маршак рифмует и первую с третьей, хотя как раз в этом стихотворении можно отметить несколько весьма спорных вольностей. Маршак, например, снял концовку стихотворения, в котором Бернс говорит о Джоне:

И пусть его великое потомство Вечно живет в старой Шотландии.

Маршак отказался от повторения в первых двух строфах, хотя у Бернса последние две строки этих строф повторяются почти дословно:

1) И они дали торжественную клятву, Что Джон Ячменное Зерно должен умереть. 2) И они дали торжественную клятву, Что Джон Ячменное Зерно умер.

Особый интерес представляют переводы бернсовских эпиграмм, выполненные Маршаком великолепно. Нужно сказать, что Маршак все время продолжает работать над Бернсом, и новые его переводы не только не уступают старым, но открывают нам в Вернее новые стороны его таланта. Если в первых переводах Маршака мы встречались по преимуществу с Бернсом — лирическим поэтом, то в новых, публикуемых сейчас в журналах переводах мы гораздо полнее, чем до сих пор, знакомимся с сатирическим даром Бернса, нам яснее открывается смысл его поэзии. Очень интересен выполненный Маршаком перевод стихотворения «Сон», где обличение правящих классов Англии достигает особой силы. Обращаясь к королю Георгу, которого Бернс назвал «слабоумный Джорджи», поэт пишет:

Законодателя страны Я не хочу бесславить, Сказав, что вы не так умны. Чтоб наш народ возглавить. Но вы изволили чины И званья предоставить Шутам, что хлев мести должны, А не страною править В столь трудный день.

Сатирическая линия поэзии Бернса получает сильное звучание в переводах Маршака. Как великолепно передано Маршаком поучение соседки юной Бесси в стихотворении «Когда кончался сенокос»:

Но жизнь, малютка, нелегка, К богатству, счастью путь крутой, И верь мне — полная рука Куда сильней руки пустой. Кто поумней — тот бережет, У тех, кто тратит, — нет ума, И уж какой ты сваришь мед, Такой и будешь пить сама.

И как просто и хорошо звучит после этого ответ Бесси:

О да, за деньги не хитро Купить луга, поля, стада, Но золото и серебро Не купят сердца никогда!

И все это переведено удивительно точно. Иногда приходится сталкиваться с мнением, что перевод стихов ни в какое сравнение не может итти с оригинальным творчеством, и находятся еще, к сожалению, поэты, которые на своих собратьев-переводчиков смотрят свысока. Работа Маршака над Бернсом является лучшим доказательством несправедливости подобного рода взглядов. Она показывает нам, что, когда переводчик выбирает близкого себе поэта и работает над ним систематически, переводы становятся неотъемлемой частью его творчества и как бы сливаются с оригинальной поэзией.

Говоря о других английских поэтах творчество которых привлекло внимание Маршака, прежде всего необходимо вспомнить Вильяма Блейка. Маршак опубликовал не так уж много переводов из Блейка, но он изменил ставшее уже привычным представление об этом поэте. Мы увидели земного Блейка, близкого людям, их страданиям, их стремлениям. Причем нужно отметить, что социальное звучание отнюдь не привнесено Маршаком в поэзию Блейка, Маршак совершенно точно в смысловом отношении и поэтически верно передает то, что сказано самим поэтом. Сравним, например, начало стихотворения «Лондон», где у Блейка говорится:

Я блуждаю по улицам, охраняемым Хартией вольностей, Неподалеку от Темзы, охраняемой Хартией вольностей, И на всех лицах я вижу следы, Следы бессилия, следы горя. В каждом возгласе каждого человека, В каждом крике каждого испуганного ребенка, В каждом голосе, в каждом проклятье Я слышу звон кандалов, созданных страхом…

И Маршак переводит:

По вольным улицам брожу, У вольной лондонской реки, На всех я лицах нахожу Печать бессилья и тоски. Мне слышатся со всех сторон Стенанья взрослых и детей, Мне чудится тяжелый звон Законом созданных цепей…

Мы видим, что все передано с удивительным искусством. Вообще думается, что Маршак уловил самое существенное в Блейке.

Очень точно и поэтично переданы Маршаком четыре стихотворения о Люси, лучшие из стихов Вордсворта, им переведенных. И здесь заслуга Маршака еще и в том, что своим переводом он заставляет как-то по-новому осмысливать поэзию Вордсворта, переоценивать то обычное представление о поэте, которое сложилось в литературоведении. Вордсворт, известный главным образом как большой мастер пейзажа (что было отмечено еще Пушкиным)[1], предстает перед нами как поэт-патриот, поэт-гуманист. Особенно хороши стихотворения: «К чужим в далекие края» и «Забывшись, думал я во сне». Глубоко трогательна в переводе Маршака прекрасная строфа Вордсворта:

Не опечалит никого, Что Люси больше нет. Но Люси нет — и оттого Так изменился свет.

В последние годы Маршак обратился к переводам из Байрона. Все выполненные им переводы можно найти в однотомнике. Байрона 1953 года. Из стихотворений-переводов всего больше удались Маршаку «Расставание» и «Ты плачешь» — великолепные образцы лирики Байрона, «Песня греческих повстанцев» и эпиграммы.

В «Песне греческих повстанцев» Маршак сумел передать живое звучание образов древней Эллады, всю жизнь волновавших Байрона. Прекрасны строки:

Спарта, Спарта, к жизни новой Подымайся из руин И зови к борьбе суровой Вольных жителей Афин. Пускай в сердцах воскреснет И нас объединит Герой бессмертной песни, Спартанец Леонид.

Эпиграммы Байрона, как и эпиграммы Бернса и других поэтов, переданы с большой сатирической силой. Вот одна из них — эпиграмма на самоубийство реакционного британского министра Кестлери:

Зарезался он бритвой, но заранее Он перерезал глотку всей Британии.

Но хотя большинство стихотворений Байрона переведено Маршаком очень хорошо и, бесспорно, принадлежит к лучшим переводам однотомника 1953 года, нам все же думается, что Байрон менее близок поэтической индивидуальности Маршака, тяготеющей к классической пушкинской ясности. Поэтому, если переводы Маршака из Бернса попросту отменяют все старые переводы, то, например, стихотворение «Солнце бессонных», переведенное Маршаком, все же продолжает существовать и в старых переводах А. Толстого и А. Фета.

На наш взгляд, ближе Байрона поэтической индивидуальности Маршака оказался Китс. Переводы Маршака из Китса выполнены очень поэтично, тонко и точно в смысловом отношении. Таковы переводы сонетов «Слава», «Кузнечик и сверчок», «Стихи, написанные в Шотландии в домике Роберта Бернса», сонет «Тому, кто в городе был заточен», «Сонет о сонете», а также стихи «Осень» и «Девонширской девушке». Классически ясные сонеты Китса переведены Маршаком безупречно. Достаточно сравнить перевод Маршака с одним из немногих переводившихся ранее сонетов Китса — «Кузнечик и сверчок», выполненным до Маршака Б. Пастернаком, чтобы увидеть, как много приобрел читатель нового и как он приблизился к Китсу в переводе Маршака.

Следует все же отметить, что переводы Маршака из Китса неравноценны. В творчестве Китса перед нами предстает своеобразное смешение классических и романтических тенденций. И в этом отношении примечательно, что Маршаку меньше удаются шероховатые, хаотические романтические стихотворения и великолепно удаются стихи ясные я безмятежные, стихи о любви («Девонширской девушке») и природе («Кузнечик и сверчок», «Осень» и другие), венцом которых являются прекрасные строки перевода сонета «В домике Бернса»:

Ячменный сок волнует кровь мою, Кружится голова моя от хмеля. Я счастлив, что с великой тенью пью, Ошеломлен, своей достигнув цели.

Обращение Маршака к поэзии Гейне, привлекшего внимание многих русских поэтов, не могло не оказаться интересным я плодотворным. Любопытно, что внимание поэта привлекли главным образом лирические стихотворения Гейне и именно они удались переводчику всего больше.

Переводя Гейне с той же поэтической свободой, что и английских поэтов, Маршак создает подчас подлинные шедевры. Одни из них хочется привести целиком:

Рокочут трубы оркестра, И барабаны бьют. Это мою невесту Замуж выдают. Громят литавры лихо, И гулко гудит контрабас, А в паузах ангелы тихо Вздыхают и плачут о нас.

Здесь Маршаку удалось очень глубоко проникнуть в существо поэзии Гейне. Именно этим объясняется то, что формальные особенности поэзии Гейне, соблюдение которых во многих старых переводах приводило только к калечению стихов, у Маршака передаются как необходимые для раскрытия содержания. Перебои ритма здесь возникают не только потому, что они существуют в поэтике Гейне, но потому, что с их помощью переводчик мастерски передает взволнованность героя.

В числе переводов Маршака из Гейне мы находим и знаменитую «Лорелей», и этот перевод открывает прекрасную песню с новой, не знакомой еще русскому читателю стороны — пожалуй, ни в одном из прежних переводов не была с такой силой передана неизбежность движения и гибели гребца.

В переводах из Гейне Маршаку удались и сатирические стихотворения. С присущим Маршаку блеском переведено стихотворение «Большие обещания». Подлинно гейневский сарказм открывается читателю в стихах:

Мы немецкую свободу Не оставим босоножкой. Мы дадим ей в непогоду И чулочки и сапожки. На головку ей наденем Шапку мягкую из плюша, Чтобы вечером осенним Не могло продуть ей уши.

Уже в этих строках чувствуется, что так называемая свобода будет состоять прежде всего в уважении к бургомистру.

Обращение Маршака к Гейне нельзя не приветствовать. Уже первые опубликованные переводы заставляют думать, что вклад его здесь может оказаться весьма значительным.

Столь же большой интерес представляют переводы Маршака из Джанни Родари. Они привлекают еще и потому, что Родари — детский поэт, любимец итальянской рабочей детворы — переведен в данном случае не просто переводчиком, но любимым поэтом советских детей С. Маршаком. В переводах из Родари, как и в переводах из английских поэтов и из Гейне, проявились все отличительные особенности переводческого метода Маршака. Вполне понятна поэтому популярность, которой уже пользуются у нас стихи Родари.

Маршак выбрал для перевода из стихов Родари те, в которых всего полнее отразилась жизнь трудящихся современной Италии, вероятно, поэтому в переводе книга оказалась рассчитанной на детей более старшего возраста, чем те, для которых писал автор. Ведь советские дети едва ли не впервые узнают о тяжелом положении итальянских рабочих из этой книжки, а Родари говорит с итальянскими детьми о том, что им слишком хорошо знакомо. Думается, что Маршак прав, когда в соответствии с познавательным материалом усложнил и поэтическую структуру стихов. В стихах из Родари мы сталкиваемся не просто с более вольной, чем обычно, трактовкой оригинала — содержание и образы стихов Родари переданы Маршаком с обычной для чего точностью; в этих стихах индивидуальность Маршака-поэта сказалась больше, чем в каких бы то ни было переводах. Переводы Маршака из Родари могут быть весьма поучительны для переводчиков, наглядно показывая, что перевод детского стихотворения требует особого приближения к родной ребенку языковой и поэтической стихии.

Очень похожую картину можно видеть и в других переводах Маршака. Крупный детский писатель, Маршак-переводчик, естественно, не мог миновать детскую литературу других народов. Переводами детских стихов Маршак занялся давно, по преимуществу — это переводы английских детских народных песенок «Nursery-rНymes». Маршак отбирает лучшее из английского детского фольклора, он переводит то, что миллионы англичан знают с самого детства. Маршаку равно удаются и стихи, имеющие воспитательное значение, и простые, веселые, построенные часто на нарочитых нелепостях стишки для самых маленьких. Работа Маршака над переводами детских стихов очень разнообразна. В одних случаях это обычного типа перевод, например, стихи классического детского английского писателя Л. Керома, народные стихи: «Королевский поход», «Кораблик», «Сказка о старушке» и другие. В других случаях Маршак изменяет отдельные части стихотворения, снимает пли заменяет другими отдельные образы. Так, например, в известнейшем детском стихотворении «Дом, который построил Джек», где в оригинале последовательными персонажами оказываются солод, крыса, кот, пес, корова, девушка, оборванец, пастор, петух и фермер, у Маршака порядок образов несколько изменяется — пшеница, синица, кот, пес, корова, старушка, пастух и два петуха. Переводы из детской поэзии стали важнейшей и неотъемлемой частью переводческой деятельности Маршака и, что еще важнее, явлением советской детской поэзии. Наряду с оригинальными стихами Маршака для детей переводы детских стихов Маршака принадлежат к любимым стихам советской детворы и уже стали достоянием классической советской детской литературы. Любопытно, что эти переводы Маршака привлекают внимание детских поэтов разных народов. Так, например, выдающийся польский поэт Юлиан Тувим, как известно, много писавший для детей, перевел английское детское стихотворение («Кабы реки и озера») на польский язык, взяв за образец перевод Маршака.

В настоящей статье мы кратко рассмотрели большую творческую работу Маршака в области художественного переводя стихов. Эта работа могла бы явиться темой отдельной монографии. Но мы считали своевременным и важным рассмотреть сделанное Маршаком хотя бы и в такой форме потому, что роль Маршака, продолжающего традицию перевода, начатую Пушкиным и Жуковским, не ограничивается его собственной переводческой деятельностью. Влияние Маршака на характер современного стихотворного перевода, без всяких преувеличений, значительно. Оно двигает вперед общую культуру художественного перевода стихов.

Работа Маршака и сам Маршак очень помогают молодым литераторам овладеть сложным искусством поэта-переводчика. На Втором совещании молодых писателей, рассказывая молодым поэтам и переводчикам о принципах своей работы над переводами Шекспира и Бернса, Маршак сказал: «Я стремился, чтобы переведенные мною стихи были произведениями русской поэзия, так же как переводы Исаковского из белорусских поэтов подчинены русскому, а не белорусскому строю языка». Учеба у Маршака не сводится к подражанию его приемам, она состоит в следовании его принципам поэтической работы. На переводах Маршака учатся не только молодые переводчики, но и молодые поэты, ищущие пути к вершинам поэзии.

Заслуга Маршака в том и состоит, что выдающиеся достижения мировой поэзии он внес в золотой фонд советской литературы. Значение сделанного Маршаком не исчерпывается тем, что им созданы замечательные художественные произведения. Эти художественные произведения служат делу взаимопонимания между различными народами и тем самым активно содействуют благородному делу укрепления мира во всем мире. Не случайно, подводя поэтический итог одному из основных своих трудов, поэт С. Маршак писал:

А сильный стих и в скромном переводе Служил и служит правде и свободе.

Примечания

1

. . . . И в наши дни пленяет он поэта: Вордсворд его орудием избрал, Когда вдали от суетного света Природы он рисует идеал. А. Пушкин. Сонет. (обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg