«Красная весна»

Красная весна (fb2) - Красная весна 16825K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Ервандович Кургинян

Кургинян Сергей Красная весна

Вместо предисловия

Освобождение от невнятности, или почему я принял решение издать эту книгу в 2015 году

Я написал «Красную весну» достаточно давно. И не публиковал ее вплоть до последнего времени. Потому что книги я обычно пишу тогда, когда на меня наваливается слишком тяжелый груз непонимания чего-либо. Именно тогда я пытаюсь освободиться от этого груза с помощью упорядочивания имеющихся у меня суждений и сведений. А как их упорядочивать? Лично я знаю один способ — сесть и написать книгу.

Совершенно не обязательно публиковать написанное, хотя работать над текстом надо так, как будто он обязательно будет опубликован. Но главной задачей опубликование являться не должно. Главная задача — превращение неумолимо и мучительно накапливающегося объема сведений, умозаключений, догадок во что-то внятное. Освобождение от невнятицы — вот главная задача. Ты сам должен освободиться от этой самой невнятицы, восстановить картину, начать иначе относиться к происходящим событиям. А печатать книгу надо только в случае, если задача такого освобождения от невнятности становится по-настоящему актуальной не только для тебя, не только для узкой группы твоих ближайших соратников, но и для общества.

А что такое общество вообще и то постсоветское общество, с запросами которого ты должен считаться, запросы которого ты должен формировать?

Начнем с того, что общество — это всегда умозрительная конструкция. Что-то, конечно, объединяет тебя с другими людьми, говорящими на том же языке и живущими на той же территории. Но если речь идет только о языке и территории, то есть о двух параметрах, наличие которых не требует доказательств, то вряд ли этого достаточно для того, чтобы констатировать наличие общества. А вот если люди, говорящие с тобой на одном языке, живут не просто на той же географической территории, на которой ты живешь, но и в одном с тобой человеческом космосе, тогда, конечно, можно говорить об обществе.

Но в таком человеческом космосе должно существовать культурное измерение, ценностное измерение… Перечисление необходимых измерений можно продолжить. Но уже те два, которые только что названы, явным образом отсутствуют в современной России.

Между тем человеческий космос, который я иногда называю «космосом человечности», по определению не может быть статичным. А значит, вопрос не только в необходимости наличия объединяющих ценностей и произведений искусства. Вопрос еще и в том, чтобы всё это объединительное, явным образом не сводимое к культуре и ценностям, откуда-то и куда-то двигалось. Причем вполне определенным образом, свидетельствующим о наличии в этом движении какого-то смысла.

Такое движение называется историческим. Если его нет, то утверждение о несомненности наличия общества является слишком сильным. Потому что вряд ли можно считать обществом то, что движется по кругу или стоит на месте, или блуждает по непонятной траектории.

А если это самое историческое движение есть, то несомненным становится наличие не общества, а народа.

Я могу прочитать курс лекций на тему о том, что такое общество. Но это не значит, что общество является для меня колодцем, из которого я, как путник, могу утолить жажду.

А народ — это, конечно, такой колодец. Но может ли он существовать в условиях неслыханного разгрома исторического сознания? Кстати, и общество не может существовать в условиях беспримерного крушения ценностного, морального, культурного сознания и самосознания. В условиях такого разгрома могут существовать только клочья разорванной социальной ткани. И далеко не всегда есть уверенность в том, что эти клочья стремятся соединиться в какую-то целостность.

А если они к этому не стремятся, то о каком макрозапросе, требующем напечатания книги, можно говорить? Понятно, что существует микрозапрос: твой личный, работающих вместе с тобой аналитиков, ориентирующихся на тебя людей. Но надо ли печатать книгу для того, чтобы удовлетворять такие запросы?

Аналитики, работающие вместе с тобой десятки лет, с удовольствием прочитают текст рукописи. И даже сильнее проникнутся чувством важности написанного, если это будет именно рукопись. То есть эксклюзивный текст, текст для служебного пользования.

Ориентирующиеся на тебя люди (например, члены движения «Суть времени») тоже вполне удовлетворятся чем-то более эксклюзивным, чем напечатанная книга. Например, опубликованием того же текста в виде серии статей в газете «Суть времени».

Издание книги должно быть ответом на какой-то вызов, даже если ты печатаешь книгу малым тиражом. Так, по крайней мере, я лично всегда относился к книгам, автором которых являлся.

Завершив рукопись «Красной весны», я, что называется, положил ее в стол. То есть ознакомил с нею только внутренний круг своей организации «Экспериментальный творческий центр».

В 2014 году я решил опубликовать рукопись в виде статей в газете «Суть времени». Почему? Потому что был присоединен Крым, и начались далекоидущие процессы в Донбассе.

Симферополь, Крым. 16 марта 2014 года. Митинг в поддержку присоединения Крыма к России. (АР Photo/Vadim Ghirda)

А вот решение издать книгу я принял только после того, как новый формат отношений между Западом и Россией приобрел структурный характер. Потому что даже после присоединения Крыма и возникновения первых сполохов в Донбассе этот новый формат был еще во многом диффузным, недоопределенным.

Определенность возникла тогда, когда Запад благословил неонацистов на войну с Россией, когда он всерьез озадачился сокрушением российского государства с использованием тех методов, которые позволили ему демонтировать СССР. Когда он превратил антироссийский крестовый поход из лозунга в систему далеко идущих действий. Когда вновь закрутились старые зловещие сюжеты со сбитыми «Боингами», перекрытыми трубопроводами, обрушиваемыми ценами на нефть, финансовыми войнами, попытками вовлечь Россию в действия, которые потом обязательно будут названы стопроцентной агрессией.

Потом этот же Запад продемонстрировал миру в ходе зловеще-фарсового шествия в поддержку «Шарли эбдо» свою решимость переустраивать человечество. И очень многим стала ясна несовместимость такого переустройства и существования России. А потом произошел фантастический плевок в лицо России в виде заявления польского официального лица о том, что, поскольку Освенцим освобождали воины Первого Украинского фронта, то это были украинцы.

Невежественность заявившего это представителя польского государства не могла играть тут решающей роли. Хотя она, конечно, имела место. Но если бы Запад не встал окончательно на тропу войны, представитель польского государства был бы вызван на ковер и последовали бы соответствующие извинения. Но они не последовали. Последовало другое.

Переформатирование человечества решено осуществлять на обломках России. Впрочем, иначе его и невозможно осуществить. И каждый, кто думал, что оно будет осуществлено иначе, глубочайшим образом заблуждался. Но слишком долго заблуждались слишком многие. И слишком многие продолжают заблуждаться даже сейчас, когда заблуждаться уже невозможно.

Инстинктивный и очень резкий поворот России, двигавшейся по пути так называемого вхождения в западную цивилизацию, на наших глазах превращается в блуждание по лабиринту, напоминающему спутанный клубок ниток. Иногда траектории, напоминающие этот самый спутанный клубок, называют фракталами. Свойство фрактала в том, что он заполняет случайным блужданием некий объем. И что в пределах этого блуждания отдельные отрезки траектории могут иметь самую разную, несопоставимую друг с другом, направленность.

«Куда мы движемся?» — спрашивают меня многие. Я отвечаю им анекдотической притчей.

Идет заплыв по Темзе. Плывут международные пловцы высшего класса. А наперерез им плывет мужчина в сюртуке и ботинках. И на вопрос пловцов: «Куда это вы плывете?» мужчина с достоинством отвечает: «Это вы плывете, а я — тону».

Я вовсе не хочу сказать, что Россия тонет. Хотя и это отчасти имеет место. Я просто обращаю внимание на глубочайшее различие между понятием «плыть» и понятием «тонуть». Тонущий человек не плывет куда-то, он — тонет. А человек блуждающий не движется куда-то, он — блуждает. «Двигаться куда-то» и «блуждать» — принципиально разные вещи. Они разнятся в той же степени, как «плыть» и «тонуть».

Заполняя разнонаправленным случайным блужданием некий исторический и политический объем, Россия превращается в своеобразный волчок. Есть два способа сохранять устойчивость за счет наличия динамики. Один способ использован в двухколесном велосипеде. А другой — в этом самом волчке. Но «способ велосипеда» предполагает движение, а «способ волчка» — блуждание.

Долго блуждать, сохраняя устойчивость, нельзя. Можно сохранить устойчивость, снизив уровень жизни в три или даже в четыре раза. Можно сохранять устойчивость и при 60 рублях за доллар, и при 100, и при 160. Но нельзя при этом блуждать. Нельзя просто ждать того, что неприятности кончатся, что вернутся высокие цены на нефть и мы заживем, как в 2005 году. Мы уже никогда не заживем, как в 2005 году. Хотя слишком многие надеются, что это обязательно произойдет. Даже если цены на нефть вернутся, это, по существу, изменит немногое. Конечно, это улучшит ситуацию, и за это надо бороться. Но нельзя сделать основой своей политической философии цены на нефть.

Мы пережили крах СССР, который Запад поначалу называл освобождением от абсурда, потом назвал своей победой в холодной войне.

Мы пережили экономические реформы, которые Запад потом назвал сознательным ограблением России.

Мы пережили западную агрессию против Ирака и Югославии.

Мы пережили западные сюсюканья по поводу «чеченских повстанцев, ведущих справедливую войну» с помощью терактов против беременных женщин и детей «с российским поработителем».

Мы пережили чудовищные преступления против Южной Осетии и Абхазии, благословляемые Западом.

Мы пережили оранжевые революции на сопряженных территориях.

Мы пережили чудовищные злодеяния Запада на территориях от Туниса до Сирии.

И наконец, мы столкнулись с беспрецедентными бесчинствами на Украине, благословляемыми Западом.

Мы столкнулись с бандеровщиной, с триумфом беззакония (никто не может признать законным свержение Януковича, кем бы Янукович ни был).

Мы столкнулись с вопиющим нежеланием Запада признать очевидное право Донбасса на восстание.

Мы столкнулись с откровенным геноцидом в Донбассе.

И нам ясно, что всё это — только начало чего-то неизмеримо более мрачного, того, против чего нельзя не начать бороться.

Сторонние наблюдатели спрашивают нас: «За что сейчас Россия борется? Ну понятно, — говорят они, — за что боролся СССР. Он боролся за иное мироустройство. А за что борется Россия? Она такая же капиталистическая держава, как и державы Запада — она не хочет переустраивать мир. Чего же она хочет? Утвердить свое влияние? Укрепить свои геополитические позиции? В чем смысл происходящего?»

Поразительно, что об этом спрашивают представители того самого Запада, который пережил Первую мировую войну. Может быть, кто-нибудь дерзнет хотя бы сейчас, через сто лет после ее начала, сказать, в чем был смысл Первой мировой войны? Вряд ли кто-либо рискнет на что-то подобное. Но, отказавшись от определения этого смысла, интеллектуалы Запада упорно не признают, что все капиталистические войны бессмысленны. Что именно капитализм и порождает неизбежность войн и их бессмысленность одновременно. Что необходимость бессмысленных войн порождается фундаментальным принципом капитализма, согласно которому человек неисправимо зол, но это неисправимое зло надо, введя его в некие рамки, использовать для развития человечества.

Введенный в эти рамки человек сколько-то времени терпит. Терпит и человечество. А потом и человек, и человечество начинают задыхаться в этих рамках. Ломают их. И организуют самоубийственные конвульсии, используя для этого все достижения, полученные за счет сочетания двух принципов — принципа невозможности и пагубности всех попыток улучшить неисправимо злого человека и принципа возможности и благости введения человеческого зла в определенные рамки и использования такого зла для развития человечества.

Это и есть капитализм в его сокровенной сути. Сейчас эта суть обнажается с новой силой. Сколько времени человечество будет удерживаться на грани ядерной войны — неясно. Потому что страх перед ядерной войной очень силен. Но сколь бы силен он ни был, он рано или поздно будет преодолен. И если к моменту этого преодоления сохранится капитализм, война окажется неизбежной.

Предположим, что часть человечества выживет. И что капитализм окажется достаточно живуч для того, чтобы воспроизвестись по ту сторону ядерной катастрофы. Это, кстати, возможно, потому что капитализм очень живуч. Но, выжив по ту сторону ядерной катастрофы, капитализм породит всё те же рамки, всё ту же аксиоматику, согласно которой необходимо правильное использование неисправимого зла, которым начинен человек. Тогда, на новом этапе развития, возникнут уже не ядерные, а более могучие методы раскрепощения энергии. И соответствующее оружие. Введенное в рамки человечество устанет от этих рамок и новая война истребит и человечество, и землю.

Впрочем, скорее всего, нечто непоправимое произойдет с человечеством уже в ходе ядерной войны. А значит, только преодоление аксиоматики капитализма может спасти мир от полного уничтожения.

Или это преодоление — или полный крах. Такое или-или уже явлено человечеству. Но явленное может увидеть только зрячий. А слишком многие во имя сохранения комфорта пытаются или ослепнуть, или притвориться слепыми.

Что ж, в таких ситуациях книги нужны. К моменту, когда ситуация стала чересчур очевидной — по крайней мере, для меня и моих сторонников, — я принял решение об издании этой книги.

Москва, январь 2015 года

В студии программы «Суд времени»

Глава I. Почему я поверил Никоновой

В 2010 году ко мне обратились представители федерального «Пятого канала». И предложили поучаствовать в весьма проблематичном проекте, который поначалу назывался «Суд истории», и в итоге стал называться «Суд времени». С этого предложения всё и началось.

Идея представителей «Пятого канала» состояла в следующем. Поскольку публика «западает» а) на историческую тематику и б) на всякого рода «суды», то соединение исторической тематики с судом как способом ее обсуждения обречено на успех.

Передача с условным названием «Суд истории», говорили мне представители «Пятого канала», будет выходить пять раз в неделю, в очень удобное для зрителей время. А значит, она будет иметь успех, а значит… Далее следовали все классические телевизионные «завлекаловки».

Согласившись участвовать в этом начинании, я нарушил несколько принципов, каждый из которых никто из опытных и расчетливых людей не нарушает никогда. Подчеркиваю — именно никогда. Один из таких принципов (можно даже назвать их заповедями) — «отказываться от предложений, поступающих от неизвестных тебе людей». Нельзя соглашаться на участие в ТВ-проектах, коль скоро не знаешь тех, кто их организует, что называется, от и до.

Несоблюдение этого принципа чревато последствиями, гораздо более опасными, нежели игра в карты на деньги в незнакомой компании. Вы едете в поезде. Незнакомцы говорят: «Давайте скоротаем время и сыграем в преферанс по стольку-то за вист». Если вы опытный человек, если вы знаете, что в поездах вообще, а особенно в так называемых «курортных» (где едут люди, накопившие денег, чтобы как следует отдохнуть), работают профессиональные шулеры-каталы, то вы никогда не согласитесь на подобное предложение. Если же согласитесь, — то вас «прокатят». Со всеми, так сказать, вытекающими. Хорошо еще, если живым до места назначения доберетесь. А уж о полноценном отдыхе и не думайте. И денег на это не будет, и испорченное настроение не даст как следует отдохнуть. Так вот, влезать в телепроект совершенно незнакомых людей гораздо опаснее, чем так играть в преферанс.

Это простительно для новичка. Но я-то не новичок! И что такое СМИшные «каталы», знаю досконально. Тебя приглашают на «Эхо Москвы» с приторной интеллигентной любезностью, и в конце передачи сообщают слушателям, что у тебя выиграла Новодворская или, пуще того, какой-нибудь Доброхотов. На следующий день, будучи взятыми с поличным (несуразное число проголосовавших, явно сбитый счетчик, низкопробные мошеннические фокусы и т. п.), перед тобой демонстративно извиняются. Толку-то? А телевизионный монтаж, при котором всё так искромсают, что сам себя не узнаешь? А начальство, бдительно отслеживающее эфир?

Еще один важный принцип — «не ждать никакой объективности от либерального канала» (а «Пятый канал» на тот момент был именно либеральным), коль скоро речь идет об истории России вообще, а о советской — в особенности.

Немаловажную роль играет и принцип «недоверия к шоу»: всегда помни, что такое шоу. Помни, что «шоу мает гоу». Помни: всё то, что для тебя является любимым, дорогим, невероятно важным, для шоу имеет ровно ту же цену, что и вовремя показанный голый зад. Помни, что создатель шоу всегда готов «спалить» тебя ради успеха своего шоу. И так далее.

Исходя из вышеизложенных заповедей, я должен был вежливо отказаться от любезного предложения совершенно мне не знакомых людей. Так почему же я этого не сделал?

Первая причина была в том, что мне мои собеседники (а точнее, собеседницы) просто понравились. То есть именно просто и именно понравились. В них было что-то, выгодно отличавшее их от среднестатистических self made TV-women. Была в них и заинтересованность в деле и, прошу прощения, просто нормальная интеллигентность — штука, на современном телевидении исключительно редкая.

Вторая причина была в том, что одна из собеседниц, явно являвшаяся главной, — Наталья Петровна Никонова — сказала резко, страстно и неслащаво: «Я за вами слежу много лет. В вас есть подлинность. Я один из главных в стране специалистов по шоу и я твердо знаю, что для успеха шоу нужна подлинность». Меня это поразило в самое сердце. Нет, не то, что во мне есть подлинность — на похвалы я перестал покупаться лет этак двадцать назад. А то, что шоу нужна подлинность.

Фильм Вайды «Всё на продажу»? И да, и нет. Потому что у Вайды каждый оставался, что называется, при своих. Ольбрыхский в свое удовольствие публично скакал на замечательной лошадке. А Вайда делал кино — конечно же, на продажу. В том, что мне предлагалось, такой исход был исключен. Либо шоу должно было «скушать» меня со всей этой моей подлинностью, либо я должен был разобраться с этим самым шоу, как повар с картошкой.

А поскольку всё содержание нашей эпохи именно в этом — шоу победит подлинность или подлинность оседлает шоу? — то предложение Никоновой, сам ее подход били в десятку.

Наталья Никонова: закончила с красным дипломом факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Шеф-редактор множества ТВ-проектов на разных каналах, среди которых «Суд времени» (июль-декабрь 2010 г).

И, тем не менее… Если бы всё сводилось к этим двум причинам, я бы отказался. Но была еще и третья причина, побудившая меня согласиться на то, что вполне могло обернуться вульгарным и позорнейшим лохотроном.

Шел 2010 год. Вторая перестройка была уже фактически подготовлена. К этому времени я написал и издал книгу «Исав и Иаков», посвященную этой теме. Но, как говорил герой Чехова: «Всё равно, как ни пиши, а без персидского порошка не обойтись». В новой исторической ситуации «персидским порошком» не могли быть никакие, даже самые рискованные, грязные игры. Наступало время массовых действий. В предложении Никоновой был какой-то донельзя смутный, но шанс на обретение массового ресурса, позволяющего противодействовать перестройке-2.

В 1991 году я дал клятву: «Если это повторится, то улице, ломающей страну, будет противодействовать другая улица».

«Другая улица»? К 2010-му ее не было и в помине. И шанс на ее появление был фактически равен нулю. Но побеждает тот, кто борется до конца. В предложении Никоновой было что-то, намекавшее на какую-то возможность этой борьбы. Намек исходил отнюдь не от Никоновой, для которой уличные действа, да и вся реальная политика были и остаются чем-то сомнительным и никакого отношения к ней лично не имеющим.

Намек — причем, очень смутный — был в самом моем выходе на ТВ, выходе регулярном (5 раз в неделю) и остром. «А ну как, — думал я тогда, — это обернется чем-то подлинно политическим? А раз так, то я смогу оказать на политику решающее воздействие в самый трудный момент». Я понимал, что шансов у меня на это практически нет. Что между передачей на «Пятом канале» и уличной политикой — почти непреодолимая дистанция, но… «Других-то шансов нет вообще, — говорил я себе, — а тут… Тут всё же как-никак телевидение».

Три приведенных выше соображения (очевидная порядочность вышедших на меня людей, парадоксальность концепции «шоу-подлинность» и близость сверхострого политического сезона) привели к тому, что я не стал категорически отказываться от сделанного мне предложения, чем донельзя изумил и огорчил всех своих ближайших соратников, увидевших в этом моем согласии на пробы что-то детское, романтическое и т. п.

Пробы начались. И начались они при резко отрицательном отношении ко всей этой затее моих ближайших друзей и сотрудников.

В ходе работы у меня исчезли последние сомнения в том, что обращение Никоновой ко мне было продиктовано не собственно телевизионными (успех затеваемого проекта), а какими-либо иными соображениями. Я лучше узнал Никонову и понял, как много для нее значит по-настоящему успешный телевизионный проект вообще и особенно — в ее тогдашней ситуации.

Которая состояла в следующем. Наталья Никонова, будучи заместителем Константина Эрнста на «Первом канале», вела себя избыточно независимо. И оказалась втянутой в воронку длительного и для нее безмерно унизительного конфликта. Будучи человеком очень резким и наделенным обостренным чувством собственного достоинства, она в итоге не просто ушла от Эрнста на «Пятый канал», но и прихватила с собой 130 человек из состава сотрудников «Первого канала».

Константин Эрнст: советский и российский деятель телевидения и кинематографа, продюсер, телеведующий, сценарист и медиаменеджер, генеральный директор Первого канала с 1999 года.

После этого отмщение Никоновой стало для Эрнста делом чести. Тем самым Никонова обзавелась не просто сильным, а сверхсильным врагом. Роднянский же, к которому Никонова ушла на «Пятый канал», был человеком изначально не очень сильным (долго работавшим на Украине, плохо вписанным в российскую элиту и так далее). Генеральным директором на «Пятый канал» Роднянский пришел, считая, что у него есть «ход наверх» через близкого к нему человека, каковым на момент прихода Роднянского на «Пятый канал» являлся Михаил Лесин. И действительно, Михаил Лесин был весьма могущественной фигурой и на телерынке, и в Кремле. Но не успел Роднянский прийти на «Пятый канал», как Лесин потерял и свои позиции на телерынке, и часть своего влияния в Кремле.

Михаил Лесин: российский государственный деятель и медиаменеджер. Основатель компании «Видео Интернешнл», инициатор создания телеканала Russia Today. Александр Роднянский: режиссёр, продюсер, медиа-менеджер, основатель телеканала «1+1» (Украина). Четырехкратный лауреат премии Российской академии кинематографических искусств «Ника»; лауреат 15 премий Академии российского телевидения «ТЭФИ»; четырехкратный лауреат премии российской академии кинематографических искусств «Золотой Орел». Заслуженный деятель искусств Украины (1998). С июня 2016 года — член Американской академии кинематографических искусств и наук.

И что осталось в распоряжении Роднянского? Да, хозяином «Пятого канала» был один из самых влиятельных людей современной России — Юрий Валентинович Ковальчук. Но Юрий Валентинович всегда ограничивал свое воздействие на бизнес назначением и снятием менеджера, наделяемого на момент работы всей полнотой полномочий. Кроме того, телепроекты Юрия Валентиновича уже приобретали на тот момент столь амбициозный характер, что вся проблематика Роднянского на этом фоне представлялась Ковальчуку микроскопической. Впрочем, к амбициозным планам Ковальчука еще придется вернуться.

Юрий Ковальчук: российский предприниматель, председатель совета директоров банка «Россия». В 2008 году при участии Ковальчука создана «Национальная Медиа Группа» (включает РЕН ТВ, Первый канал, Пятый канал, «Известия» и др.).

Проникая же в «кухню» ровно настолько, насколько позволяли силы и желание, я понял, сколь велико в моем случае значение Натальи Никоновой, которая в условиях частичного самоустранения Роднянского стала фактическим руководителем «Пятого канала» и одновременно по причине творческо-психологического характера — этой самой концепции подлинности в шоу — сделала на меня серьезную ставку, которая вообще относится к работе, выпуску продуктов всерьез (редчайшее свойство для телевизионных работников, достигших высокого положения) и которая, наконец, с особой страстью относилась к данному проекту как в связи с опасностью общей ситуации (более сильного и опасного врага, чем Эрнст, нет и не может быть ни для какого российского телевизионного менеджера), так и в связи с опасностью ситуации сугубо конкретной. Дело в том, что новый проект Никоновой должен был разворачиваться не на пустом месте, а на месте ее же проекта, оказавшегося особо неудачным. Я имею в виду передачу «Свобода мысли» с К. Собчак и А. Вайнштейном, которую Никонова открыла и которую ей же надо было закрывать, ибо передача оказалась совсем никакой в рейтинговом смысле. Выяснилось, что «Пятый канал» все-таки слишком сильно зависит от петербургского телезрителя (ранее этот канал был не федеральным, а местным, сугубо петербургским), а этот зритель питает особую неприязнь к К. Собчак.

Уйти от Эрнста и тем заполучить страшного врага, оказаться в капкане в связи с подвешенностью Роднянского, оказаться вынужденной закрывать проект с Собчак, — всё это приводило Никонову — человека, всегда живущего на пределе, — в состояние гипермобилизации.

Разобравшись в этом и отчасти успокоившись, я начал разбираться далее в собственно политической кухне. Ведь как-никак я являюсь общепризнанным авторитетом в этом вопросе, занимаюсь этим уже более 20 лет — и что же? «Сапожник без сапог?» Ну уж нет!

Разобраться в кремлевской кухне мне в силу рода деятельности намного проще, чем разобраться в кухне телевизионной. Чем профессиональная экспертиза кремлевской кухни отличается от конспирологической дешевки? Прежде всего тем, что конспиролог, гадающий на кофейной гуще, во всем видит игру высоких и высочайших сфер. Суркова, конечно… тогда все зацикливались именно на этой фигуре. Но ежели Суркова мало — приплетут других. В данном случае — того же Ковальчука. А то и самого Путина.

Владимир Сурков: российский государственный деятель. Помощник президента Российской Федерации (с 20 сентября 2013 года). Действительный государственный советник Российской Федерации 1-го класса. Заместитель председателя Правительства Российской Федерации — руководитель аппарата Правительства Российской Федерации (2012–2013).

Профессионал же… Настоящий профессионал в данном вопросе (я никоим образом таким статусом не горжусь) знает, что, скорее всего, ни Сурков, ни более высокие фигуры никакого отношения к сюжетам, в коих им приписывается роль демиургов, не имеют вообще. Что складываются подобные ситуации в 95 % случаев, что называется, криво-косо, без всеобъемлющего участия записных кремлевских демиургов и их начальников. Что демиурги эти либо не препятствуют распространению слухов об их всепроникающем влиянии, либо даже сами всему потворствуют…

Достопамятный Гусинский, например, рассматривал миф о своем всесилии как капитализацию в полном смысле этого слова. Он делал бизнес на этом мифе, взращивал его и… полностью потерял всю капитализацию после трехдневного пребывания в тюрьме. «Какой же ты демиург, какой же ты сионистский властитель, если с тобою так? А мы-то, дураки, думали…». Впрочем, Гусинский — это крайний случай, наиболее ярко раскрывающий суть определенной тенденции.

Владимир Гусинский: бывший российский медиа-магнат, владелец новостного ресурса NEWSru.com. В 1992 году им было создано акционерное общество Группа «Мост», объединившее 42 предприятия. Гусинский основал телеканалы НТВ, ТНТ, был соучредителем газет «Сегодня», «7 дней», журнала «Итоги». В 2000 году выехал из России. Имел российское и израильское гражданства. 9 февраля 2007 года получил испанское подданство.

Зная эту тенденцию, профессионал, разбирающий конкретную историю, исходит из того, что, скорее всего, никакой Кремль в эту историю вообще не замешан. Что всё произошло без его участия по принципу «криво-косо». И что его, профессионала, задача — объяснить клиенту, в какой степени это произошло «криво», а в какой — «косо». И только убедившись, что нет ни «косо», ни «криво», что в бедах клиента ни родственники, ни друзья, ни партнеры, ни записные конкуренты не приняли почему-то решающего участия, профессионал, проклиная горькую профессиональную участь, начинает погружаться в особо неприятную и опасную субстанцию под названием «ведомственные (высшая разновидность — кремлевские) развлечения». И погружается он в эту субстанцию не абы как, а обзаведясь всем необходимым: скафандром, регистрирующей аппаратурой и так далее.

Не успел я еще проклясть свою горькую долю и обзавестись всем этим инструментарием, как выяснилось, что в этом нет необходимости. Дело в том, что я по роду деятельности встречался с реальными, а не вымышленными проектами, которые можно было и впрямь относить к категории ведомственных или кремлевских.

Главная черта любого такого проекта — строгое, а в последнее десятилетие — так и строжайшее — исполнение всех полагающихся элементов, включая очевидно «контрпродуктивные». Это, кстати, относится не только к кремлевско-ведомственным, но и к любым «закрытым» проектам.

Приходит к тебе заказчик и предлагает поучаствовать в некоем невинном и благородном, на первый взгляд, начинании. А ты почему-либо не уверен в том, что это начинание является таковым, каковым его тебе представляет заказчик, а также в том, что лицо, представившееся заказчиком, — это и впрямь заказчик, а не посредник и не подставное лицо. Что ты в этом случае делаешь? Разбирать подноготную — себе дороже, да и времени на это нет. Отказываться по причине наличия невнятных подозрений — непрофессионально. Ну и?..

В этом случае ты говоришь лицу, представившемуся заказчиком: «А давайте исправим вот этот элемент вашего проекта. Сделаем не так, как в проекте, а иначе. Результат будет резко лучше, не правда ли?» Если заказчик соглашается или азартно втягивается в спор — значит, он, скорее всего, и впрямь «последняя инстанция». А если он краснеет, бледнеет и говорит дребезжащим голосом: «Нет, только так, а не иначе», — то никакой он не заказчик. А так… посыльный, невесть зачем и от кого к тебе заявившийся.

Ну так вот… В процессе подготовительной работы я раз за разом убеждался в том, что Никонова ведет себя как абсолютный хозяин проекта. Она с радостью откликалась на новые идеи. Сама всё время «креативила на ходу». В мгновение ока исчезли предполагавшиеся в программе присяжные, потом судейские атрибуты. Мгновенно была принята идея многосерийности. В кратчайшие сроки удалось договориться о том, что голосовать будет не зал, как предлагалось вначале, а вся страна.

И, наконец, главное. Если Леонид Млечин как мой оппонент был изначально предложен Никоновой, то появление Сванидзе имело совсем другой генезис. Никакого Сванидзе изначально не было и в помине — был некий судья (не буду называть фамилию), который вел себя глупо, демонстрировал вопиющий антипрофессионализм во всем, что касалось исторической проблематики. Я дал этому гражданину отвод, заявил, что не стану участвовать в проекте, если он будет исполнять в нем хоть какие-то содержательные функции. Отвод был принят. На мое восклицание: «Но вы же понимаете, что я прав!» — было отвечено: «Дело не в том, кто прав, а в том, что нужно для успеха проекта». Так ответить могут, согласитесь, только полноценные хозяева начинания.

Леонид Млечин на радио «Свобода». Советский и российский журналист, международный обозреватель, телеведущий.

Но принять отвод — это полдела. Нужно еще и найти замену. Ситуация была непростой. Я уже несколько раз порывался уйти. Судью выбирали, ориентируясь, в том числе, и на это. Зная, что я высоко ценю одну из телеведущих «Пятого канала» (я несколько раз ставил ее в пример — «объективность», «сухость», «отсутствие самолюбования, тенденциозности»), эту телеведущую отозвали из отпуска.

Всё уже фактически было решено. И уже перед выпуском программы Никонова сказала мне достаточно неуверенно: «А может, Сванидзе лучше? Он всё же и историк, и телевизионщик одновременно. Опять же — мужчина..» Я сказал ей: «Хотите напустить на меня сразу и Сванидзе, и Млечина? Так сказать, двоих на одного?» Никонова ответила: «А вы подумайте!» Я подумал и согласился. Принцип «двое на одного» превращал меня в Георгия Димитрова, а суд — в судилище, что вполне отвечало моим представлениям о нужном в политическом смысле этого слова. Так на последнем этапе появился досточтимый Николай Карлович, прекрасно чувствовавший себя в роли судьи, не отвечающего за результат, и сильно «сдувшийся», как только в следующем проекте пришлось за результат отвечать.

Николай Сванидзе на радио «Свобода». Российский тележурналист, профессор, заведующий кафедрой журналистики Института массмедиа РГГУ, ведущий ряда программ на российском телевидении.

Итак, множественные кардинальные изменения, осуществляемые в ходе нашего с Никоновой творческого диалога, доказывали на сто процентов, что хозяйка проекта — Никонова.

Она, и только она. И что никаких высоких заказчиков у этого проекта нет. Меня это не слишком удивило. В конце концов, это «Пятый канал», а не «Первый» или второй. Да и передача на историческую тему: не Путина чай судим, а Сталина. Но одно дело — автономность запускаемого проекта, и совсем другое дело — реакции на появившуюся телевизионную передачу.

Раз за разом прорабатывая возможные сценарии, я спрашивал себя, чего хочу и на что надеюсь.

Хочу я защитить величие нашей истории, а значит и честь всех тех, кто погиб во славу этого величия. Но что значит «защитить»? Это значит наголову разгромить противника. Выиграть у далеко не слабых полемистов не просто с большим или разгромным, а с так называемым сухим счетом.

«Любой другой результат не защитит величие страны», — говорил я самому себе. И, переходя от высших смыслов к прагматике, добавлял: «А вот репутацию свою ты угробишь окончательно. Патриоты — не либералы: либералы будут восхвалять своих, даже если те будут проигрывать, патриоты же начнут тебя поносить, даже если ты лишь однажды проиграешь. Или выиграешь, но с недостаточно убедительным счетом. Но даже если ты победишь, зюгановцы всё равно подвергнут тебя обструкции, а всякие прочие…» Насколько я оказался точен в этих прогнозах? Увы, на все сто процентов.

Зюгановцы в своих газетах раз за разом писали, что «коммунисты выигрывают» у Сванидзе и Млечина[1]. Упоминать мою фамилию было запрещено, и этот запрет не нарушали даже мои так называемые свидетели. Так вели себя зюгановцы. Что же касается «всяких разных»… Один из почитателей «Детского мира», поучаствовав в передаче, подошел ко мне и сказал: «Наши уверены, что Путин лично диктует счет каждой передачи этой Наталье Никоновой». Неудержимый сардонический смех Натальи (в это время она уже поняла, что Эрнст вот-вот пожалует на «Пятый канал», и как никогда нуждалась хоть в каких-то кремлевских сводках) чуть-чуть смутил моего собеседника, спросившего: «Что, разве он не сам это делает?.. А мне говорили…» Наташа вежливо промолчала. Потом сказала мне: «Вам очень тяжело с вашими… патриотами?» Я ответил: «Не тяжелее, чем вам с вашими… либералами».

К этому моменту было уже ясно, что Наташе, человеку глубоко либеральному и пребывавшему в шоке от моих постоянных побед над Млечиным и Сванидзе, было и впрямь нелегко.

После первой передачи, вышедшей в эфир, она позвонила мне и сказала: «Годами ждешь успешной, по-настоящему успешной передачи — и вот оно!» Потом добавила: «Спасибо вам за то, что вы мне поверили».

Наташа оказалась не только талантливым, но и глубоко порядочным человеком. И, имея все возможности крутануть счетчик, зная, как это делается, она держалась твердо. Вопреки всему: шипению либералов, инстинкту делателя шоу (завлекательнее, когда побеждает то один, то другой).

Повторяю, Наташа оказалась очень порядочным человеком. Но если бы ей или ее начальству поступил приказ из Кремля, если бы не либералы на нее шипели, а кто-нибудь из начальников ей позвонил, порекомендовав скорректировать показания счетчика, она бы их скорректировала. Если бы кто-то шепнул нечто подобное на ухо тому же Роднянскому, а тот дал бы указание Наташе — она бы тоже это указание выполнила. И никто ничего бы не заметил. Просто возликовали бы либералы («Ах, какой убедительный у нас Леня Млечин!»). И затосковали бы патриоты («Ох уж этот Кургинян, нас бы на его место!»). И всё! — как легко было разрушить то, что произошло! А ведь произошло нечто суперсерьезное[2]. В сознании миллионов и миллионов людей оформилось их право на историческое достоинство. По сути, оформилась (или точнее, дооформилась) ресоветизация сознания большинства населения.

Населения? Столкнувшись с очевидностью сокрушительного разгрома (этот ужасный Кургинян выигрывает у нашего замечательного Млечина из раза в раз со счетом 90:10), либералы сначала кинулись к Никоновой, умоляя ее исправить показания счетчика, а потом… Потом они с пеной у рта стали доказывать, что эти показания ничего не значат. Мало ли кто там голосует! А может, сумасшедшие старухи Зюганова звонят по сто раз?! Никонова исправила им в угоду алгоритм подсчета. Обычно подсчет велся просто по количеству звонков: за кого больше звонков, тот и победил. Так нет! Либералы потребовали, чтобы было введено правило, согласно которому учитывался только один звонок с одного телефонного номера. Это было явной дискриминацией семей, у которых в квартире один телефон. И подыгрыванием семьям, в которых по 3–4 мобильника у каждого члена семьи.

Требование либералов было учтено, но счет стал для них еще более прискорбным. Либералы тогда потребовали, чтобы, вопреки всем правилам телевидения, отдельная передача была посвящена обсуждению самого феномена «этого ужасного счета». И были сокрушительно разгромлены в ходе этой, нарушающей все каноны телевидения, передачи. Кто-нибудь видел когда-нибудь передачу, в которой обсуждались результаты, полученные на передачах Соловьева, Шевченко или кого-то еще? Нет! А передача, в которой обсуждаются результаты «Суда времени», висит в интернете[3]. Смотрите — и убеждайтесь в том, сколь непредвзяты и приличны законодатели либеральной моды.

Меж тем, передачи шли одна за другой — всё с тем же счетом. Либералы сходили с ума всё больше… Затем, к их несказанной радости, передача была закрыта. В этом не было никакой политики. Просто Ковальчук купил «Первый канал» у Абрамовича[4] и сделал гендиректором всего своего объединенного телеконцерна, включавшего «Первый канал», РЕН-TV и «Пятый канал», гендиректора «Первого канала» Константина Эрнста. Тот сразу же занялся охотой на Никонову. Никонова ушла на второй канал («Россия»). И… не успокоилась.

К лету 2011 года стала выходить программа «Исторический процесс», в которой состязались уже без всякого судьи я и Сванидзе. Другой канал, другой охват, совсем другая аудитория, брутальный Сванидзе вместо небрутального Млечина… И — тот же разгромный счет[5]…

И вот тогда — сначала Минкиным[6], а потом и многими другими — было заявлено то, за что в любой западной стране сходу получила бы волчий билет любая звезда обычной или телевизионной журналистики.

Было сказано, что люди не равны. Что они делятся на качественных и некачественных[7]. И что качественное меньшинство голосует за замечательного Сванидзе, а некачественное большинство — за ужасного Кургиняна. Тем самым была воспроизведена и одновременно модифицирована формула апартеида. Конечно же, не расового, упаси бог! Темнокожий, голосующий за Сванидзе, тоже признавался качественным. Но, во-первых, кто-то не привязывал эту формулу апартеида к нацвопросу, а кто-то привязывал. Во-вторых, поди разберись, кто вообще не привязывает этот самый апартеид к нацвопросу, и кто делает вид, что не привязывает. И, в-третьих, разве апартеид становится более приемлемым от того, что он осуществляется не по расовому или национальному, а по иному — классовому или идеологическому — принципу? Апартеид — он и есть апартеид.

Впервые откровенным идеологическим апартеидом запахло именно в ходе передач «Суд времени» и «Исторический процесс», когда наши либералы своими глазами увидели ресоветизацию большинства населения России. Увидев это, они не просто выявили свою фашистскую сущность, заявив, что это большинство — недочеловеки, с которыми считаться вообще не следует. Это был идеологический ответ на вызов ресоветизации, а идеологический ответ всегда является прологом к чему-то собственно политическому. Сначала — вопиющие нарушения того самого свободомыслия, по поводу которого столько разных разностей было сказано, мол, «теперича не то, что при совке. Тогда вы могли только восхвалять этот совок, а теперь… Свобода! Ваше отношение к своему прошлому может быть различным. И никто не будет вас за это преследовать так, как преследовали при жутком совке».

Обещалось-то именно это. А реализовано было нечто диаметрально противоположное: «Поддерживаете Кургиняна? Тогда мы назовем вас низкоорганизованными существами, недостойными называться людьми. И не просто назовем вас так, но и тихой сапой переформатируем власть сообразно этой, конечно же, фашистской, оценке. А почему бы и нет? Если власть находится у нас в руках и только мы являемся людьми в полном смысле слова, то нам надлежит обращаться с вами как с неполноценными особями. И подвергать вас нашему благородному принуждению. Ведь прибегает же к такому принуждению врач-психиатр, усмиряя перевозбудившихся психов!»

Сначала Петровская[8], Ларина[9], Минкин, Латынина[10] и другие «благородные либералы»[11] предложили в качестве нового демократического идеала этот подход, строго наказуемый в любой из стран, на которые они же предлагают равняться, а затем… Еще до завершения передачи «Суд времени» сам Президент России Дмитрий Медведев поручил[12] своему Совету по правам человека и гражданскому обществу подготовить программу десоветизации населения России, взяв за образец программу денацификации, реализованную в Германии после 1945 года.

Ю. Латынина: российская журналистка и писательница. Автор романов в жанрах политической фантастики и политико-экономического детектива. В журналистике известна как политический обозреватель и экономический аналитик. А. Минкин: советский и российский журналист.

Логика либерального меньшинства была как никогда прозрачной: «Если и впрямь антилиберальное большинство консолидируется вокруг идеологем, заданных Кургиняном, то вслед за идеологической ресоветизацией неминуема ресоветизация политическая. Допустить и то, и другое — значит упустить власть. Противодействовать этому в режиме свободной дискуссии мы не можем. Этому поганому большинству дай палец — оно и руку откусит! Вот ведь — одна передача на небольшом канале, один этот Кургинян чертов заговорил — и что началось! Нет, надо наложить на кургиняновщину абсолютный, репрессивный запрет. Как? Криминализовав в буквальном смысле этого слова любую защиту советского периода, да и не только его! Всей русской истории и ментальности.

К. Ларина: журналист, обозреватель радиостанции «Эхо Москвы» (с 1991 года).

Вот ведь немцы — не чета русским, народ цивилизованный, европейский. Но и с ними удалось нечто подобное провернуть. Мол, Гёте и Шиллер ответственны за злодеяния нацизма! Коллективная немецкая вина! Порочность менталитета, культуры! Но с немцами еще приходилось цацкаться. А с русскими… Тут мы отработаем по полной программе!»

Сванидзе и Млечин бились в падучей по поводу неслыханных злодеяний Сталина. Их эксперты — вроде Пивоварова и ему подобных— откровенно возлагали ответственность за сталинщину на Петра Великого, Ивана Грозного и… Александра Невского. Дикость, безумие? Ничуть не бывало! Это известная технология, более осторожно примененная к той же Германии.

Приравнивание коммунизма к нацизму оскверняет память советских воинов, спасителей человечества. Оно не более правомочно, чем приравнивание Христа к Антихристу. Для кого-то оно является метафизическим деянием, призванным отмыть нацизм: сначала приравняем его к коммунизму, потом обнаружим, что коммунизм еще хуже нацизма. И постепенно тем самым отмоем немецких преступников, боровшихся с коммунизмом как с абсолютным злом.

И. Петровская: российская теле- и радиоведущая, журналист, телекритик, обозреватель «Новой газеты» и радиостанции «Эхо Москвы».

Для кого-то приравнивание коммунизма к нацизму — это всего лишь политика. Как внешняя (направленная на ослабление России), так и внутренняя (защищающая рушащиеся устои капитализма). А для кого-то приравнивание коммунизма к нацизму — технология, призванная переустроить мир. Вначале криминализуется отдельный исторический период жизни той или иной страны. Затем оказывается, что вся история этой страны криминальна. И впрямь, откуда иначе взялся этот ужасный эксцесс нацизма, коммунизма или чего-то другого (технологу, в отличие от метафизика или политика, не столь важно, чего именно, он при наличии заказа криминализует всё, что угодно). Затем обнаруживается, что криминален народ, история которого криминальна. А криминальный народ — народ-преступник (технологу крайне важно, чтобы этот преступник сам дал на себя признательные показания). Надо… В самом деле, что надо сделать с преступным народом? То же, что и с любым преступником — наказать сообразно тяжести преступления. То есть либо поместить в тюрьму, либо казнить. Успешность этой технологии позволяет превратить в наказываемых (и, конечно же, перевоспитуемых) зэков любые народы. Возникают соответствующие страны-ГУЛАГи.

А. Троицкий: рок-журналист, музыкальный критик, один из первых пропагандистов рок-музыки в СССР. Член жюри и организатор многочисленных концертов и фестивалей, ведущий этих концертов. Один из ведущих специалистов по современной музыке в России. На протяжении нескольких лет Троицкий также был редактором русского издания журнала «Плейбой».

При желании в единый ГУЛАГ можно превратить всё человечество. Народы-преступники каются перед тем, как оказаться в ГУЛАГе, и во время отсидки, которая вскоре оказывается бессрочной. Что ж, на то они и преступники, чтобы каяться и сносить наказание. И то — ведь никого почему-то не удивляет, что вопли о покаянии за сталинизм и коммунизм не прекращаются у нас и поныне. Через 22 года после убийства СССР! В условиях пронзительной очевидности того, что антикоммунистическая власть совершила по отношению к своему народу преступление ни с чем несравнимое. И ничего кроме этих преступлений не совершила.

Итак, для врагов России, для новых поработителей человечества десоветизация, по аналогии с денацификацией, крайне лакома со всех точек зрения: метафизической, политической, технологической и так далее.

Но затеял-то подобное начинание не внешний враг, а глава российского государства! Он заслушивал свой Совет, одобрял его планы[13]. В конце концов — это егоСовет. Федотов, глава этого Совета, — егосоветник.

Очевидная корреляция между решениями Совета Европы[14]по десоветизации как новой денацификации и предложениями Федотова и К° дополняла неприглядность происходящего. Налицо была корреляция по срокам (сначала — резолюция Совета Европы в Вильнюсе[15], потом — проект Федотова-Караганова[16]), корреляция по содержанию (речь и в Вильнюсском, и в федотовско-карагановском начинании шла о подавлении просоветских инакомыслящих), корреляция по семантике, наконец (многие тезисы Федотова-Караганова были простым воспроизводством пунктов Вильнюсской декларации).

Сергей Караганов: российский политолог и экономист. Декан факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ.

Передача «Суд времени» не на шутку встревожила криминализаторов-гулаговцев, как западных, так и наших. Истерический нажим («Даешь очередную, наиболее жесткую волну десоветизации!») был ответом на «внезапное обнаружение» того, что условно можно назвать «большим народом», не принимающим навязываемой ему десоветизации большинства населения РФ. Вдруг оказалось, что это большинство каяться за советизм не намерено, прошлое советское любит, а десоветизаторов ненавидит. Оказалось, что оно после двадцати трех лет форсированной десоветизации настроено даже более просоветски, чем до этой десоветизации.

Михаил Федотов выступает на Гражданском саммите G20. российский юрист, политик, государственный деятель и правозащитник.

Замаячила опасность ресоветизации. А это грозило обрушить очень масштабные и далеко идущие планы: ни тебе реабилитации нацизма… ни подавления опасного геополитического конкурента… ни гулагизации мира! Сигнал тревоги был подан незамедлительно. И какой сигнал! Как будто в опаснейшую зону, ограждаемую сверхмощной сигнализацией, вторгся смертельный враг. Завыли сирены… включились прожекторы… заголосили репродукторы: «Тревога! Ситуация угрожающая!»

Но была ли и в самом деле ситуация угрожающей для врага, а значит, сулящей нам какие-то исторические надежды?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо попытаться оценить масштаб и глубину десоветизации, на которую четверть века делают ставку все враги нашего народа и государства.

Глава II. Цена предательства

Д. Медведев и М. Горбачев.

Что представляла собой десоветизация при Горбачеве?

Став Генеральным секретарем ЦК КПСС, Горбачев получил возможность использовать для разрушения советской системы всю совокупность своих фактически неограниченных властный возможностей. Могли ли мы победить Наполеона, если бы его послушной марионеткой, агентом в буквальном и полном смысле этого слова оказался не только Кутузов, но и царь Александр I? Могли ли мы победить Гитлера, если бы Сталин был внедренным в советскую систему агентом рейха, денно и нощно мечтавшим разрушить советского врага, поглощавшим в потайной комнате пиво с сосисками, дабы причаститься духа любимого рейха и вдохновиться на подрывную работу против ненавистного СССР?

Конечно же, роль личности в истории нельзя преувеличивать. Но, во-первых, ее нельзя и занижать. А, во-вторых, личность может быть наделена разным властным потенциалом. Горбачев в качестве Генсека ЦК КПСС имел огромный потенциал. И использовал он этот потенциал на все 100 процентов. С тем, чтобы десоветизация поставила крест на ненавидимой им стране, на презираемом им народе.

В политике зачастую приходится доказывать, что дважды два — четыре. В стране до сих пор немало искренних патриотичных людей, убежденных в том, что десоветизация (декоммунизация и так далее) не только не является средством убиения страны и народа, но и, напротив, способна обеспечить оным невиданный взлет, раскрепостив колоссальный потенциал, преступно скованный советизаторами-коммунизаторами, которые и являются подлинными погубителями всего и вся (страны, народа, культуры, морали и много еще чего)! А если что-то хорошее и произошло за советские годы (ну там освоение космоса или победа в Великой Отечественной войне), то это вопреки коммунизаторам-советизаторам, а не благодаря им. Когда-нибудь я постараюсь с предельной подробностью и наглядностью обсудить подобную точку зрения. Здесь же тезисно оговорю то главное, что этой точке зрения противоречит самым категорическим образом.

Тезис № 1. Проанализируйте все самые важные показатели, характеризующие жизнеспособность народа и государства. Валовой внутренний продукт, производительность труда, количество продукции с одного гектара сельхозугодий, уровень образования и культуры, обороноспособность, реальный жизненный уровень, уровень криминализации, объем и качество услуг в сфере здравоохранения, спорта, отдыха и так далее. Вы увидите, что по всем этим показателям — да, именно по всем, без малейшего исключения! — при советизаторах-коммунизаторах имел место плавный неизменный рост. А при десоветизаторах-декоммунизаторах началось падение — сначала просто обвальное, затем несколько более пологое, но столь же неумолимое и неуклонное. Поразительным образом уровень десоветизации-декоммунизации коррелирует (то есть очевидным образом связан) со скоростью обрушения жизненно важных показателей. Но уж то, что при советизаторах-коммунизаторах все подлинно важные показатели, характеризующие дееспособность народа и государства, росли, а при десоветизаторах-декоммунизаторах стали рушиться и рушатся уже более 20 лет, — это неоспоримый факт.

Что же касается идеи, что в советскую эпоху народ наращивал свой жизненный потенциал вопреки советизаторам-коммунизаторам, то почему бы народу не проявить в постсоветскую эпоху такую же способность его наращивать вопреки посылам новой власти, освободившей вдобавок народ от морока советизации-коммунизации?

Тезис № 2. Великие открытия делаются силой творческого гения. И зачастую действительно осуществляются ими вне прямой зависимости от герцогов, князей, королей и президентов, властвующих в тот период, когда благодаря тем или иным творческим гениям человечество выходило на новые рубежи. Деяния Моцарта или Эйнштейна вывели человечество на эти рубежи не потому, что какой-то князь, кайзер или кто-либо еще определенным образом руководил государством, на территории которого делались великие открытия.

Портрет Сталина (А. Левитан, 1917).

Зачастую бывало и наоборот. Правил деспот, самодур, ничтожество… А великий творец, живший на территории государства, терзаемого этим негодяем, выводил человечество на новые рубежи. Так кому же должно быть благодарно человечество? Гению или негодяю-правителю? Ответ очевиден. Гениальный военачальник может выиграть сражение или даже военную кампанию вопреки ничтожности пославшего его на войну политика. Это бывает реже, но тоже бывает.

Но и наш выход в космос, и наша победа в Великой Отечественной войне — это великие деяния иного рода, нежели открытие теории относительности или выигрыш Ушаковым ряда военно-морских сражений. Потому что и победа в Великой Отечественной войне, и завоевание космоса были возможны за счет немыслимого количества малых достижений, осуществляемых в разных отраслях деятельности. Причем эти достижения должны быть инициированы и скоординированы неким единым центром, каковым в рассматриваемую эпоху, безусловно, была командно-административная система — партийная и хозяйственная одновременно.

Принцип «вдохновитель и организатор всех наших побед» в данных случаях носит неотменяемый и неоспариваемый характер. Тут важно и то, что «вдохновитель», и то, что «организатор».

Тезис № 3. Предположим, что какого-то убежденного патриота-державника, являющегося «по совместительству» ярым антикоммунистом-антисоветчиком, не убеждают два приведенных выше тезиса. Но этот патриот-державник не может не осознавать, что вытекает из признания советской эпохи «эпохой абсолютного зла». Приравнивание коммунизма к нацизму — безграмотная и безнравственная пакость. Но давайте проведем мысленный эксперимент из разряда тех, которые не раз использовались Эйнштейном. И, выведя за скобки науку, этику и метафизику, приравняем коммунизм к нацизму. Что дальше?

Германия пребывает в растоптанном состоянии до сих пор, ибо 13 (!) лет пребывания в абсолютном зле нацизма на десятилетия превратили одно из главных государств Европы в тщательно контролируемую извне психлечебницу. Но Германия пошла на это потому, что была сокрушительно разгромлена и подписала безоговорочную капитуляцию. А мы? Мы подписали капитуляцию? Нас вывели из числа государств-членов Совета Безопасности ООН? Между прочим, кем будет замещено наше место в Совете Безопасности, если мы признаем весь советский период своей истории «черной дырой», «временем абсолютного зла»? А ведь приравнивание коммунизма к нацизму потребует от нас именно такой оценки своего прошлого. Причем оценки, порождающей систему неотменяемых государственных обязательств как политического, так и иного характера.

Германия не только кается, не только не имеет голоса в Совете Безопасности, не только не имеет прав на свое ядерное оружие. Она еще и платит компенсации — до сих пор. Ибо сказал «А» — говори «Б». Начал каяться — плати. И деньгами, и иначе. Территориальными уступками, например.

Может ли хотеть чего-либо подобного настоящий патриот-державник, сколь угодно ненавидящий советизм-коммунизм, советизаторов-коммунизаторов, все советские 70 лет?

Если он всего этого хочет, то он не патриот-державник, а мстительный негодяй. Впрочем, чаще всего речь идет о непонимании очень и очень многого. Иногда того, что тебе кажется избыточно очевидным. Российская Федерация, конечно же, — только часть исторической России. Но это та ее жизнеспособная часть, с которой может еще начаться регенерация, реконкиста. Если мы позволим распасться и этому последнему плацдарму, то исторический крах стократно усилится. Все мечтания о строительстве на обломках «неполноценной Эрэфии» чего-то более полноценного не стоят ломаного гроша. Кто не верит — пусть внимательно вглядится в продувные физиономии граждан, тиражирующих такие мечтания.

Итак, мы можем и должны менять устройство жизни на данной территории. Но мы не смеем жертвовать ни одной пядью нашей земли. После того, что уже потеряно, мы теперь должны только приобретать. Терять что-либо мы не имеем права.

Какая историческая скрепа еще удерживает конструкцию под названием «РФ»? Какой у нас есть мало-мальски однозначный праздник? Конечно же, 9 мая! Ведь не День же независимости России непонятно от кого — видимо, от Украины и Белоруссии?! Приравняв коммунизм к нацизму, мы порвем и эту скрепу. Это понимают все враги России. А антисоветские патриоты-державники? Неужто они этого не понимают? Вряд ли. Хотя…

9 мая 2014 г. «Бессмертный полк» на Невском проспекте в Санкт-Петербурге.

Чем дольше занимаешься политикой, тем тверже убеждаешься в том, что непонимание элементарных вещей не патология, а «норма жизни» в обществе разрушенных норм. Ибо нельзя разрушить нормы идеальные, моральные, экзистенциальные и не повредить все остальные нормы, ментальные в том числе.

Кто знает, может быть, слабый признак ресоветизации в виде длившегося много месяцев ежедневного разгрома Млечина и Сванидзе породил в чьих-то высокопоставленных мозгах слишком сильный всплеск чего-то неподвластного никакому разуму, никакому державному чувству… Вот знаешь, что с точки зрения политической рациональности, с точки зрения самого элементарного инстинкта политического выживания ты не должен заниматься десоветизацией-декоммунизацией… Но видишь, как тут, на территории, где ты еще властвуешь, поднимает голову что-то тебе ненавистное до судорог, и рука сама тянется… нет, не к пистолету, а к трубке спецкоммутатора.

Возможно, всё обстояло именно таким образом.

А возможно, главные управленческие сигналы подавались с Запада — нашей пятой колонне: «Эй, что это у вас началось?». А уже от пятой колонны, гордо называющей себя «интеллектуально полноценным малым народом», сигналы тем или иным путем достигали Кремля. Как бы там ни было, программу «Суд времени» закрыли, а десоветизацию-декоммунизацию запустили, придав этому характер повеления аж самого Президента!

Впрочем, мне бы не хотелось ставить всякое лыко в строку и представлять закрытие программы «Суд времени» как злонамеренную акцию десоветизаторов-декоммунизаторов. Ковальчук купил акции «Первого канала» у Абрамовича. Гендиректором объединенной телеимперии Ковальчука стал Эрнст. Никонова как злейший враг Эрнста была вынуждена уйти с «Пятого канала» на второй — канал «Россия». Решающим аргументом в пользу того, что с «Судом времени» произошло именно это, является выход на канале «Россия», который смотрит гораздо большее число наших сограждан, программы «Исторический процесс». Опять конфликт Кургинян — Сванидзе. Опять серия сокрушительных разгромов десоветизаторов-декоммунизаторов.

Так что решающее значение имел, как мне кажется, фактор Никоновой. «О роли Никоновой в истории»… или, точнее, в историях. Конечно, Ковальчук и Эрнст могли попытаться сохранить «Суд времени» даже с уходом Никоновой… Но так было бы, если бы программа была нужна Путину, в чем до сих пор убеждены наши дремучие конспирологи, на которых никакие аргументы не действуют. Но программа нужна была Никоновой, каналу телевидения, на котором она оказалась и где выяснилось, что программа — успешна. Конечно, программа не нужна была либералам. И, конечно же, либералы использовали все свои каналы элитных коммуникаций для того, чтобы программу закрыть.

Если либералы так давили на Никонову и руководство каналов, то они, естественно, и в Кремль к своим сторонникам захаживали. И сетовали: «Смотрите, какой ужас! Творится невесть что! Позвоните тем руководителям, порекомендуйте им эту программу закрыть!» И ясно же, к каким обитателям Кремля захаживали либеральные антисоветчики, жалуясь на эту «ужасную программу», этот «кошмарный счет». Либеральные обитатели Кремля внимательно выслушивали посетителей, жаловавшихся на Кургиняна, выражали им всяческое сочувствие, полностью соглашаясь с их оценками («да, чудовищный Кургинян», «да, опаснейший счет, причем из передачи в передачу — ужас!»). Сочувствовали, соглашались, разделяли опасения и… не посылали никаких сигналов руководству телеканалов, на которых этот ужас творился.

Между тем, чтобы ужас прекратился на «Пятом канале», достаточно было сигнала средней силы. Один раз позвонила бы туда та же Наталья Тимакова — и прости-прощай. Так ведь не звонила! Ни она не звонила, ни другие вполне созвучные ей высокопоставленные так называемые кремлевские либералы. В чем же дело?

Наталья Тимакова: российский государственный деятель, пресс-секретарь президента Российской Федерации (2008–2012), пресс-секретарь председателя Правительства Российской Федерации (c 2012 года). Действительный государственный советник Российской Федерации 1 класса (2003).

Высокостатусных защитников у программы не было. Были бы они, программа бы шла до сих пор. Руководители канала — Никонова и Роднянский — держались на честном слове и откликнулись бы на первый негативный сигнал с кремлевского Олимпа. Но не было такого сигнала. Что несказанно удивляло и Никонову, и Роднянского.

Почему же его не было? Почему не били тревогу кремлевские консерваторы, еще можно понять: «Душа радуется, когда так расправляются со всякими там Сванидзами!»

Но почему не били тревогу кремлевские либералы? Ответ на этот вопрос потребует короткой ретроспективы.

В 2008 году Президентом Российской Федерации стал Дмитрий Анатольевич Медведев.

Став Президентом, Медведев сразу же поднял очень важный стратегический вопрос — вопрос о развитии. Конечно же, этот вопрос неоднократно обсуждался и Путиным. Слишком очевидным для всех стало превращение России в поставщика сырья, то есть в страну, находящуюся на глубокой периферии того самого капитализма, который воспевался десоветизаторами-декоммунизаторами как идеальное общественное устройство. Прославляя капитализм с той же надрывностью, с какой в предшествующую эпоху они же этот же капитализм проклинали, наши спецпропагандисты тщательно скрывали от общества факт внутрисистемной неоднородности, за счет которой этот самый капитализм только и мог держаться на плаву.

Снятие железного занавеса позволило ознакомиться с прелестями западного капитализма тем, кто раньше знал про западный потребительский рай понаслышке. Но и в эпоху железного занавеса, и после его горбачевского «приоткрытая» наши соотечественники соприкасались с посещаемым ими капиталистическим обществом как туристы. Они знакомились с этим капитализмом как визитеры и покупатели. То есть они знакомились с его магазинами, ресторанами, гостиницами — и только. Они там не работали сообразно тамошним законам и нормам. Они там или просто отдыхали, посещая Запад по туристическим путевкам, или же работали, оставаясь частью своего общества, — в каких-нибудь «Зарубежстроях» или «Проблемах мира и социализма».

Итак, наши соотечественники знакомились с капитализмом как туристы, как потребители, как зеваки и отдыхающие. И, конечно же, они знакомились не с капитализмом вообще, а с капитализмом сугубо западным. Именно его потребительские прелести воспевались. Именно на этой основе создавался миф о «капиталистическом рае»: «Ах, стоит лишь освободиться от совка, — и все окажемся в шведском нормальном социальном рыночном обществе!» «Почему в шведском, а не, например, в колумбийском?» — спрашивал я своих соотечественников еще в 1989 году. Но опыта соприкосновения с колумбийским гангстерско-периферийным капитализмом у соотечественников моих, конечно же, не было. Туда, по понятным причинам, туристических путевок не выдавали. А если кто-то из геологов, строителей, инженеров или военных и соприкасался с подобным капитализмом, то как командированный. А это — «особая статья»: и условия особые, и валюта как-никак капает, и живешь там как белый человек, а не как туземец.

Полноценное ознакомление наших соотечественников с нетуристическими прелестями Запада произошло в 90-е годы, когда определенный контингент поехал туда работать. Работать по-настоящему, а не в качестве советских командированных. Работать ради хлеба насущного — не обязательно уборщиками и посудомойками, а и специалистами того или иного профиля. Очень редкий и наиболее щадящий случай — в качестве клерков разного рода. Клерков — потому что устраивающихся кое-как и работающих на подхвате у местных ученых, врачей, деятелей культуры.

Этот наиболее щадящий вариант уже вызвал у тех счастливчиков, которые им воспользовались, очень глубокий шок. О тех, кому уготовано было место в наинижайших стратах западного общества — посудомойках, уборщицах, разнорабочих и пр., — и говорить не приходится.

Что же касается наших «элит», то они и в девяностые, и в двухтысячные погружались в западную благодать как те же туристы, но уже относящиеся к категории VIP. СуперVIP, обзаведшихся на Западе не только движимостью и недвижимостью, но и источниками доходов, можно не обсуждать, ввиду их очевидной «штучности».

Одним словом, ознакомление с тем, что и впрямь обнаруживается «за витриной» так называемого свободного мира, было небезболезненным. Причем для всех — и тех, кто разместился в подвалах этого «свободного мира» (немедленно по размещению в своем пространстве демонстрирующем, сколь он «свободен»), и тех, кому удалось отхватить местечки вполне комфортные. Даже эти счастливцы вдруг обнаружили, что являются гражданами второго сорта. Что и дети их, даже если окончат тамошние школы для богатых, будут таковыми же. Что, может, внуки и станут полноценными гражданами благословенного Запада, но кто знает, каким он тогда будет, этот «благословенный».

Так выглядит полноценное ознакомление с западным капитализмом для пяти процентов погрузившихся в него «постсоветских соискателей». Но все они — как бедолаги, так и относительные счастливчики, — погрузились в западный капитализм. В то логово (именуемое «ядром»), которое сжирает окружающую его азиатско-африканско-латиноамериканскую голытьбу (именуемую периферией).

В периферию же эту погрузилось большинство тех, кто остался на Родине. Увы, их не привозили заблаговременно на полноценную экскурсию в Колумбию, Нигерию или Бирму. Им не объясняли: «Голубчики, капитализм может держаться на плаву только за счет своей внутренней неоднородности». В его относительно комфортном ядре (про относительность этого комфорта вам расскажут те ваши соотечественники, кто этим комфортом пользуется) нет места России как государству.

И никакие ваши трудовые капиталистические подвиги этого места вам не обеспечат никогда, ибо такие местечки уже заняты. И со временем из них будут удаляться даже те, кто там сейчас проживает — всякие там греки, испанцы, португальцы et cetera.

Стране вашей уготовано место на глубочайшей периферии. То есть в закономерно и не отменяемо существующей зоне, подлежащей ограблению. В зоне, подлежащей этому самому ограблению не в силу злого умысла нехороших дядей и тетей, а в силу неотменяемых законов капитализма. От вас, родненькие, утаили главное. Пока ваша страна является частью капиталистического мира, она будет находиться на периферии этого мира. Пока она там будет находиться, ее будут грабить, а награбленное свозить в логово, то бишь в «ядро». Куда-то ведь надо свозить награбленное. И контингент грабителей… Как ты без него будешь грабить? Короче, какие-то подачки обитатели «ядра» будут получать. И, получая эти подачки, они будут подряжать вас на более или менее грязную, второсортную или третьесортную работу. Но подряжать вас они будут поштучно — наравне с филиппинцами и филиппинками, тайцами и тайками. Страну же вашу они ни на что подряжать не будут. Они ее будут просто грабить, опираясь на местный просвещенный контингент, необходимый для оптимизации этого самого грабежа. Что же касается коллективного подряда, то он может возникнуть в одном случае — если ваши мальчики понадобятся для крупных войн в виде пушечного мяса. Тогда вашу страну, может быть, и подверстают как-то к ядру. Но, во-первых, именно «как-то» (ознакомьтесь с греческим, португальским и иным опытом), а, во-вторых, только с тем, чтобы спалить окончательно.

А ведь это всё могли бы объяснить и ревнители социализма, и честные противники оного. Но ревнители социализма в большинстве своем готовы были только повторять потерявшие силу мантры. Меньшинство же, к которому я отношу людей, принявших вызов горбачевской информационной войны, оказалось в положении партизанского отряда, располагающего стрелковым оружием и вынужденного сражаться с врагом, не только несравненно более многочисленным, но и иначе вооруженным.

Остается добавить, что все вооружения (теле- и радиоканалы, газеты, журналы, административные позиции и прочее) были переданы врагу лично Михаилом Сергеевичем Горбачевым. Главнокомандующий политической армией не просто отдал врагу то оружие, которым он обучался врага громить, он еще и двигал по указке врага свои остаточные войска с тем, чтобы они потерпели неминуемое поражение. А в решающий момент — вместе со своими присными — просто перебежал на сторону врага.

Всё это обнаружилось до конца, в полной мере просочилось в травмированное общественное сознание лишь к концу 90-х: «Всё потеряли! Наступает конец!».

Путин ответил на это общенародное «караул!» новыми мантрами и действиями в Чечне. Действия в Чечне народ оценил по достоинству. Он понял, что кто-то почему-то как-то дает отпор самой очевидной погибели — утрате даже нынешнего, крайне усеченного и несовершенного государства. Что же касается путинских мантр, иногда именуемых «мантрами Суркова-Павловского», то они были до крайности незатейливыми.

Вместо унылого «колониальный сырьевой придаток» говорилось со страстью: «великая сырьевая держава!» Пять-шесть подобных фокусов плюс действия в Чечне — вот всё, чем располагала власть к 2008 году. То есть ко времени, когда мир от устойчивости того капитализма, который держится на грабеже так называемой периферии, стал скукоживаться самым наглядным и непристойным образом.

Ровно в этот момент Медведев, став Президентом России, заговорил о бесперспективности того, что он же и сооружал в качестве третьего, а порой и второго лица в государстве, вернейшего и сверхприближенного путинца.

Да, о необходимости структурных реформ, позволяющих слезть с нефтяной иглы, говорил и сам Путин — году этак в 2007-м. Но Путин говорил об этом сухо, буднично. Как об одной из текущих задач. Медведев же придал данной теме иную, очень знакомую интонацию.

Вернейший путинист, привилегированный член команды, создававшей пресловутую «стабильность» «великой сырьевой державы России», вдруг стал надрывно проклинать и созданное с его помощью «сырьевое благолепие», и им же ранее вместе с Путиным пестуемую «замечательную стабильность». Теперь стабильность называлась не спасительной, а губительной, а сырьевое величие именовалось не иначе как сырьевым проклятием.

Сходство с Горбачевым было поразительным. Тогда верный брежневец, ярый почитатель советской идеологии, член коммунистического Политбюро стал проклинать наличествующее, которое он же и сооружал, и восхвалял. И именовать это наличествующее «жутким застоем». Теперь верный путинец, ярый почитатель путинизма, член нового «единороссийского» политбюро, путинский номенклатурщик № 1 начинает разносить в пух и прах все мантры путинизма. И называть этот ранее им восхваляемый путинизм… как бы вы думали, как? А так же — «жутким застоем»!

Медведевский трюк «а-ля Горбачев» не мог не вызвать беспокойства у всех, кто помнил ужас перестройки. Поскольку этот трюк был первым, но не последним, то я назову его «первым горбиком», ознаменовавшим начало медведевского правления. И все дальнейшие «горбики» буду наделять номерами: «горбик № 1», «горбик № 2» и так далее.

Оговорив поразительное сходство между первым «горбиком» на кривой медведевского правления и первым «горбиком» Горбачева, знаменовавшим собой начало так называемой перестройки, необходимо указать и на принципиальное отличие медведевского «таперича» от горбачевского «давеча».

Горбачев мог открыто поносить того, кого еще за три года до начала своего правления именовал «дорогой Леонид Ильич». Брежнев умер. Традиция разборок с покойниками предполагала поношение умерших и их деяний, а в каком-то смысле этого даже требовала… Свалить вину на персональные ошибки покойного гораздо удобнее, чем разбираться с ошибками коллективного разума, частью которого ты являешься.

Медведев стал сооружать свой «горбик № 1» при Путине не только живом, но и сохранившим политическое влияние: как-никак — премьер-министр, лидер правящей партии.

Конечно, Медведев мог одним росчерком пера решить судьбу Путина. И открыть дорогу к его, Путина, тотальной дискредитации.

Об этом вопили как резанные все представители «либерального медведизма». Тот же господин Юргенс, к примеру, шел в своих рассуждениях гораздо дальше, напоминая про табакерку, применение которой сделало наследника Александра Павловича государем Александром Первым. И о табакерке этой Юргенс говорил во всеуслышание, и о фразе графа Палена, сказанной после срабатывания «эффекта табакерки»: «Государь, идите властвовать!».

Юргенс Игорь Юрьевич: российский экономист, президент Института современного развития (ИНСОР). Профессор Высшей школы экономики (ГУ-ВШЭ). Член Общественной палаты РФ. Президент Всероссийского союза страховщиков. Член множества "советов", "союзов" и "групп". В. Л. Боровиковский. Павел I в короне, далматике и знаках Мальтийского ордена. А. Ф. Э.Филиппото. Убийство русского царя Павла I в марте 1801 года. В. Л. Боровиковский. Александр I.

А уж о росчерке пера, которым Медведев может и должен решить судьбу Путина, Юргенс возвещал «городу и миру» постоянно, с упорством, заслуживающим лучшего применения. Он всё это исполнял, этот самый Юргенс и… оставался советником Медведева. Но и росчерка пера не было. А уж эксцесса с табакеркой — тем более. Так что же помешало Медведеву?

Одни говорят, что Медведев находился у Путина на агентурном крючке, но это — полная чушь: в момент, когда агент становится Президентом, самые цепкие крючки сами собой растворяются, причем одномоментно. Любая компра объявляется клеветой, все точки уязвимости, по которым эта компра может нанести смертельные удары, закрываются непробиваемой броней статуса: «Глава государства, Верховный главнокомандующий!»

Другие умники, начитавшиеся дешевых романов, утверждают, что Медведев не снял Путина, опасаясь, что его ликвидируют «башибузуки Рамзана Кадырова». Сколько засело в Москве этих «башибузуков»? Сто человек? Двести? Тысяча? А сколько суперспецназовцев готовы, исполняя приказ Верховного главнокомандующего (кем бы он ни был), уничтожить этих башибузуков, посягающих на главу государства? Подчеркиваю — готовых это сделать в случае любого посягательства на главу государства. А уж в случае чеченского посягательства — тем более.

Ни из опасений обнародования какого-то чудовищного компромата, ни из страха перед чудовищной бандой Путина (чеченской и любой другой) Медведев, кем бы он ни был, никогда бы не отменил рекомендованного ему либералами отстранения Путина, коль скоро он, Медведев, и впрямь имел такое намерение. Но если он его вообще не имел, то почему он не заткнул рот Юргенсу и другим? Ведь это было так просто! Один раз строго сказать: «Не надо!» — и всё. Не послушались? Тогда — в отставку, делов-то!

Итак, имело место нечто, не имеющее отношение ни к прямому желанию Медведева убрать Путина, ни к прямому нежеланию Медведева поступать таким образом.

Это «нечто» кардинально отличалось от вышеописанных примитивов. Отличалось примерно так, как отличается серьезная шахматная игра от игры Остапа Бендера, который всего-то «…твердо знал, что первый ход е2-е4 не грозит ему никакими осложнениями», или от игры, описанной у Высоцкого: «Надо что-то бить — уже пора! Чем же бить? Ладьею — страшновато, Справа в челюсть — вроде рановато…».

Нет, не «прямо в челюсть» Путину хотели двинуть игроки, и не по принципу е2-е4 (хоп! — идите властвовать). Они готовились сыграть. Планировалась полноценная, взрослая политическая игра. Не то чтобы сверхвысокого уровня, но если не гроссмейстерская, то как минимум на уровне полноценного мастера.

Ни Юргенс, ни другие кремлевские либералы на такую игру были в принципе не способны. Доказательства? Вы на них внимательно, непредвзято посмотрите — и вам станет ясно, что никакие доказательства не нужны.

Оговорив, что фактор Путина существенно отличает «горбики» Горбачева от «горбиков» Медведева, продолжим разбирать поразительное сходство этих «горбиков» во всем остальном.

Первый «горбик» — объявление порядка вещей, который восхвалял и в котором участвовал (брежневизм, путинизм), абсолютно губительным для страны (застой).

Второй «горбик» — нагнетание страстей вокруг губительности застоя. «Развиваться или погибнуть!» — эта мантра, запущенная Горбачевым, буквально воспроизводилась Медведевым и его командой. Отставание в развитии всегда губительно. В 1985-м отставание в развитии было на 75 % надуманно. В 2008 году ситуация была несопоставимо более опасной. Но одно дело — сухо и конкретно преодолевать неразвитие. А другое дело — закатывать истерики. Так вот, истерики, закатываемые по поводу неразвития Горбачевым, и истерики, по тому же поводу закатываемые Медведевым и К° с 2008 по 2011 год, похожи друг на друга как однояйцевые близнецы.

Впрочем, хоть и истерики, но на благородную тему. Тема развития ведь и впрямь относится к числу наиболее благородных. Но в том-то и фишка, что, затеяв разговор о развитии, взвинтив донельзя обсуждаемую важную тему (вспомнилось почему-то — «разговор на эту тему портит нервную систему»), испортив нервную систему вовлеченному в этот разговор народонаселению, ничего по существу не решив, «развивалыцики» — и в горбачевское смутное время, и в анализируемый нами медведевский период — переходят от развития с опорой на цивилизационную органику к развитию на основе копирования органики чужой, западной.

Начав с развития вообще, горбачевцы очень быстро перешли к сопоставлению прелестей западного пути с нелепицей изобретаемых нами «пятых колес» для телеги.

Начав с развития вообще, медведевцы стремительно перескочили на тему модернизации как сугубо западного развития. Как будто никакого развития, кроме модернизационного, то есть западного, не бывает.

Таков третий «горбик» — от развития вообще к развитию на основе копирования западных алгоритмов развития (так называемых модернизационных).

Четвертый «горбик» — сближение с Западом на условиях этого самого Запада, то бишь США. И тут сходство «горбиков» — поразительное: горбачевское «вхождение в мировое сообщество» и медведевская «перезагрузка».

Пятый «горбик» — санкция на беспредел. Горбачев дал санкцию на беспредел в Ираке. Медведев — санкцию на беспредел в Ливии.

Шестой «горбик» — затягивание страны в ловушки псевдокомпромиссов, явная (или не вполне явная) интернационализация внутренних конфликтов.

В эпоху Горбачева международные посредники «шуровали почем зря», фактически вмешиваясь в наши внутренние дела и отбирая у нас позиции одну за другой.

К счастью, санкционированный Медведевым «план Медведева-Саркози» с затаскиванием войск ОБСЕ на наш Северный Кавказ не был реализован. А если бы он был реализован? Мы бы уже лишились Северного Кавказа. Знаю «от и до», что мы были в 2008 году очень близки к подобной потере Северного Кавказа.

Седьмой «горбик» — десоветизация-декоммунизация. Вдумаемся: при Горбачеве это было нужно для того, чтобы разрушить реальную советско-коммунистическую систему. А зачем Медведеву нужно было затевать аналогичное через двадцать с лишним лет? Казалось бы, это выстрел вхолостую. Но нет. Этот выстрел убивает сразу несколько зайцев.

1. Подавляется восстанавливающееся самосознание. Можно спорить по поводу того, идет ли полным ходом процесс ресоветизации. Но то, что восстановительный процесс имеет место — достаточно очевидно. И это не может не беспокоить.

2. Демонизируются политические противники. Открываются возможности применения против них репрессивных, запретительных «технологий». Если не сразу, то через какое-то время, в самый нужный политический момент. Нагнетание комплекса исторической вины позволяет использовать для излечения «отягощенного историческим злом» больного все технологии — от терапии шока, до хирургии (включая ампутацию территории).

Теперь предлагаю тем, у кого есть математическая подготовка хотя бы в объеме обычного втуза (высшего технического учебного заведения), посмотреть на рис. 1. Перед вами две кривые, одинаково аномальные и повторяющие друг друга. Какова вероятность такого повтора в условиях, когда отклонение кривых от нормы носит чисто статистический характер? Понятно же, что эта вероятность фактически нулевая. Я впервые нарисовал эти две кривые в январе 2011 года, когда Никонова ушла с «Пятого канала» и у меня возникла возможность задуматься всерьез над чем-то качественно иным, нежели разоблачение исторической клеветы, извергаемой в чудовищных количествах господами Млечиным и Сванидзе. А также теми, кого эти господа привлекали для поддержки своей позиции.

Рис. 1

Я разбирал письма тех, кто меня поддерживал. Все авторы этих писем были убеждены, что программу «Суд времени» закрыли по идеологическим причинам: «Проснулись гады, наконец! Поняли, что передача очень опасна!» Я же твердо знал, что это не так. Что «гады» проснулись бы на второй день, а не на исходе пятого месяца.

Так почему же они не проснулись? Ведь как-никак выборы на носу! Ни Путину для победы над Зюгановым (а он — его главный противник), ни «Единой России» для победы над КПРФ (опять же — главным противником) не нужны были триумфы Кургиняна! Так ведь? Власть просто не придала значения происходящему? Кто-то, возможно, и не придал значения. А кому-то Сванидзе и Млечин ненавистны до колик. Но либерально-антикоммунистическое крыло власти? Оно-то всё по достоинству оценило. И в ценностном, и в политическом плане. Способность переходить от оценок к действиям приказного характера у этого крыла всегда наличествовала в избытке. Так почему же бездействовали кремлевские либералы, олигархи типа Чубайса? Ведь не по недогляду же! И не потому, что в них внезапно проснулась любовь к честной состязательности.

Я думал об этом и смотрел на кривую с семью поразительно похожими горбиками. Незадолго до начала передачи «Суд времени» я дописал двухтомник «Исав и Иаков», в котором подробно разобрал все эти семь «горбиков», являющихся реальным содержанием президентства Медведева. Я перелистываю этот уже изданный двухтомник, рукопись новой книги, посвященной глобальному смыслу того, что называется «перестройкой», подспудным механизмам, приводящим в действие эту адскую машину…

«Ты же уже тогда сказал о перестройке-2», — говорю я себе. — Чему же ты теперь удивляешься?»

«Как чему? — отвечаю я на вопрос, который сам же себе и задал, — тому, что в условиях десоветизации-декоммунизации, являющейся неотъемлемой частью перестройки, позволили в течение полугода по пять раз в неделю проводить ресоветизацию на федеральном канале!»

И вдруг я понимаю, что на перестроечной кривой есть еще несколько важных «горбиков».

Восьмой «горбик» — это демократизация как внезапно осознаваемая спасительная возможность выбраться из чудовищной ситуации неразвития. Заметим, что из капкана неразвития всегда выбираются не за счет демократизации, а за счет тех или иных диктатур. Не зря же в мировой политической литературе существует специальный термин «авторитарная модернизация». Итак, даже модернизация, чаще всего находящаяся в опасной близости к элементарной вестернизации, почти всегда проводилась далеко не демократическим путем.

А уж если речь идет о чем-то несводимом к подобному примитиву! Ведь есть же он — советский опыт стремительного развития в рамках своего миропонимания, своих фундаментальных ценностных, экзистенциальных приоритетов.

Стоп! Но это же всё — сталинщина! Она уже криминализована к моменту, когда зашел разговор о необходимости выхода из тупика неразвитая! Если вы хотите обратиться к чему-то, хоть в чем-то аналогичному, тогда вы — нелюдь, упырь, преступник. Но что же делать? А вот что! — демократизировать систему, вовлечь в развитие пассивные социальные атомы и молекулы!

Дремлющие силы рынка! Живое творчество масс! Отказ от подавления любых импульсов, возникающих в раскрепощенном социуме. Подвергнуть бичеванию всё запретительное, состряпанное предыдущей системой во имя какой-то стабилизации.

Сравните то, что говорилось в ходе первой перестройки и то, что наговорили медведевцы за период с 2008 по 2011 год. Совпадения — поразительные. Разве что вместо советизма и коммунизма проклинался чекизм и путинизм. А так — всё тютелька в тютельку.

Девятый «горбик» — борьба с коррупцией. Тут, как говорится, без комментариев.

Десятый «горбик» — административное реформирование, разрушающее действующую систему и не создающее никакой новой организованности. Чего стоит реформа МВД… Типичное гобрачевское сочетание бесплодия и амбициозности. В мировой практике это называется «дезорганизацией под видом реформ» или оргвойной. Не зря за прошедшие двадцать лет в сознании общества слова «реформа» и «хаос» превратились в синонимы.

Одиннадцатый «горбик» — отстрел ключевых административно-политических игроков с их заменой недееспособными марионеточными администраторами. При Горбачеве выбиты были (с соответствующими последствиями) Алиев, Демирчян, Кунаев, Щербицкий… да мало ли еще кто. При Медведеве удалось выбить Лужкова, Шаймиева, Рахимова. С трудом удалось удержать Тулеева.

Двенадцатый «горбик» — шахтеры против системы. Попытка повторить этот горбачевский трюк, организовав катастрофу на «Распадской», была на сто процентов продиктована желанием проверить, есть ли еще порох в пороховницах.

Тринадцатый «горбик» — нацвопрос. Как именно использовался этот фактор при Горбачеве, помнит каждый, кто наблюдал крах государства. При Медведеве началось новое обострение по линии, сильно напоминавшей горбачевскую. Кавказ — Антикавказ… Манежку все еще, наверное, помнят.

Четырнадцатый «горбик» — удары по ключевым несущим конструкциям. Тогда всё было сосредоточено на КПСС. Теперь — на «Единой России» и РПЦ.

Пятнадцатый «горбик» — борьба с бюрократизацией.

Шестнадцатый «горбик» — русский уменьшительный фактор. При Горбачеве — его советник Валентин Распутин, предложивший выход РСФСР из СССР (что и было реализовано Ельциным). При Медведеве — белковщина с ее пафосом оккупационного монархизма (воцарение Майкла Кентского «при участии и под давлением внешних сил») и деструкции («освобождение от наиболее токсичных геополитических активов»).

Семнадцатый «горбик» — уличные протесты. Помню, как, написав это, я почувствовал: «вот оно». 2011 год только начинался. В Москве широких уличных протестов не было и в помине. Но «арабская весна»… Восхваляемая США турбулентность… «Глобальное пробуждение» («при участии и под давлением внешних сил»).

Отсутствие семнадцатого «горбика» на кривой перестойки-2 при полном совпадении остальных перестроечных «горбиков» означало только одно — что уличные массовые эксцессы готовятся. И что готовятся они с целью, аналогичной той, которую преследовали московские массовые уличные протесты, памятные мне по первой перестройке.

Стоп. Какова была реальная цель тогдашних уличных протестов? Кто и зачем собрал тогда демократические толпы на еще не застроенной Манежной площади?

Ведь любой митинг, особенно достаточно крупный, — это системная спланированная акция. В ней участвуют политики, идеологи, орговики. И даже доморощенные силовики, охраняющие митинг от уличных противников и внедренных в структуру провокаторов.

Как и любая массовая акция, митинг не может и не должен состоять на 100 % из активистов, управляемых штабом митинга в зависимости от остроты ситуации, порождающей митинговую активность. Степень искусственности и управляемости митинга может варьироваться в диапазоне от одной второй до одной тысячной.

Одна вторая — это когда на одного активиста приходится один случайный участник. Этот «случайный» приходит потому, что обеспокоен ситуацией, информацию о которой он получил от организаторов митинга, ознакомившись с их листовками, радио- и телепередачами. Иногда — разумеется, в очень острых ситуациях — информация передается устно, по известному принципу «сарафанного радио».

Одна тысячная — это когда на одного активиста приходится тысяча случайных участников. Такое соотношение между активистами и случайным элементом характерно для перегретых, пред- и посткатастрофических ситуаций.

Но и в этом случае «случайный элемент» должен получить информацию («туда-то, тогда-то»). Придя в определенное время в определенное место, он должен получить возможность что-то услышать. Если митинг большой, то это непросто даже с технической точки зрения. Нужны усилители, динамики и многое другое. Если митинг санкционированный, то кто-то должен оформить эту самую санкцию. Если он несанкционированный, то необходимо обеспечить сбор большой массы людей в определенном месте и в определенное время. Это — серьезное мероприятие. А точнее спецмероприятие. Кто будет выступать на митинге? На что надо нацелить собравшихся на митинге людей? Как привлечь внимание к мероприятию? Какую выбрать тактику по отношению к стражам правопорядка — конфликтовать с ними или душить в своих любовных объятиях, даря цветочки, демонстрируя всячески свое к ним расположение, свое невероятное миролюбие? Когда надо конфликтовать, а когда надо любезничать? Как переходить от одного сценария поведения к другому?

И, наконец, в чем стратегическая задача? Взятие власти? Каким образом? Мирные толпы захватят телевидение и ключевые объекты управленческой инфраструктуры? Им это всё поднесут на блюдечке с голубой каемочкой? Кто сказал, что поднесут? А если не поднесут? Переходить от митинга к вооруженному восстанию? Но для этого нужны и другие ресурсы, и другая степень организованности!

По опыту всех стран мира, России в том числе, известно, каковы условия успешности и неуспешности уличных протестов.

Если главой государства является решительный лидер, опирающийся на достаточно дееспособные и многочисленные группы населения, если армия и спецслужбы исполнены решимости этого лидера поддержать, то шансы митингующих и восставших строго равны нулю. За одним единственным исключением, конечно. Если протесты и восстание не поддерживаются всей мощью другого государства. Причем располагающего военными и иными возможностями, несопоставимо большими, нежели государство, на территории которой развивается подобный сюжет.

Ливийский лидер Муаммар Каддафи проявил решительность перед лицом организованных против него протестов. И стал подавлять эти протесты, используя для этого спецслужбы и крохотную ливийскую армию. Армия и спецслужбы поддержали Каддафи. Протесты и восстания захлебнулись. Тогда для поддержки внутренних противников Каддафи были использованы войска самого мощного на планете военного блока — блока НАТО.

Ливию оккупировали. Каддафи убили. Сторонников Каддафи принудили перейти к партизанским действиям на оккупированной территории. У Сирии гораздо более мощные силовые структуры, нежели у Ливии. Башар Асад опирается на консервативные группы населения (алавиты, христиане, друзы, черкесы), понимающие смертельную опасность победы «Братьев-мусульман», «Аль-Каиды» и других антиасадовских исламистских радикальных организаций. Причем опасность не для Асада лично, а для них всех. Если в Ливии иноземное вторжение могло разыгрываться по сценарию «разгром немногочисленной и беспомощной армии Каддафи с помощью авиации НАТО и вторжение уже после этого сравнительно немногочисленных военных контингентов», то с Сирией этот номер не проходит.

Тут понадобится полноценное иноземное вторжение. Возможно, даже большее, чем при свержении Саддама Хусейна.

Сирию неминуемо поддержит Иран. Иран, скорее всего, поддержит Китай.

Как мы видим, митинги и восстания обречены при наличии:

1) решительного, готового идти до конца лидера;

2) массовой поддержки этого лидера группами населения, не приемлющими последствий свержения этого лидера;

3) силовых структур, верных лидеру и укоренных в заинтересованных в лидере группах населения (см. п.2).

И это все понимают. А значит, каждый, кто планирует смену власти с использованием массовой уличной протестной активности и всего того, во что она неизбежно перерастает, должны:

1) влиять на степень решимости лидера, путать и подкупать лидера, использовать момент, когда лидер находится в ослабленном состоянии;

2) подрывать связь лидера с опорными группами;

3) подрывать связь лидера с силовыми структурами, перетягивать эти структуры на свою сторону.

Почему в Египте и Тунисе удалось свергнуть власть без прямого иноземного вторжения?

1) Потому что Мубарак и Бен Али не проявили окончательной решимости противостоять уличным действиям своих противников.

2) Потому что группы населения, на которые опирались Мубарак и Бен Али, были рыхлыми и колеблющимися.

3) Потому что силовые структуры были полностью парализованы США.

Чаще всего в сложном положении оказываются именно прозападные лидеры, которые по непонятным для них причинам неожиданно лишаются поддержки Запада. Наиболее яркий пример — шах Ирана Реза Пехлеви. Запад не устраивала проводимая им политика модернизации Ирана. Но шах был уверен, что Запад от него не отступится. Когда же он понял, что Запад от него отступился, было поздно. И спецслужба «Савак», и другие силовики были отключены Западом (впоследствии они заплатили за это весьма высокую цену). Вестернизация, проводимая амбициозным шахом, резко сузила базу его поддержки.

Мохаммед Реза Пахлеви — последний шах Ирана.

Сам шах, вкусив прелестей роскошной дворцовой неги, потерял готовность действовать по принципу «победить или умереть». А потерявший такую способность лидер не может выстоять в критической ситуации.

Разберем под этим же углом зрения горбачевскую перестройку.

1) Горбачев не был лидером, готовым идти до конца. Его команда, с которой он затеял коварную игру, тоже была не готова идти до конца (на что, кстати, был готов Ельцин, расстрелявший в 1993 году Верховный Совет). От ГКЧПистов в 1991 году требовалось не более 10 % решимости, проявленной Ельциным. Но они были разобщены, раздираемы внутренними противоречиями и, в отличие от Ельцина, совершенно лишены как кровожадности, так и убежденности в своей правоте. Кроме того, ГКЧПисты не были лидерами. Они были исполнителями — и только. А в подобных ситуациях нужен или единоличный лидер, или очень плотная элитная группа. В перестроечной ситуации не было ни того, ни другого.

2) Опершись на прозападные либеральные слои, жаждущие капиталистического обогащения, Горбачев пытался, тем не менее, балансировать между этими группами и так называемой консервативной номенклатурой. Поддержка большинства населения его не интересовала. Да он и не мог на нее рассчитывать, проводя антинародную политику в интересах либеральной, жаждущей буржуазного обогащения группы. В итоге номенклатура переметнулась к Ельцину.

3) Силовые структуры, способные одним щелчком подавить ельцинских сторонников, были отчасти парализованы в силу нерешительности своих руководителей, отчасти разложены демократоидной пропагандой, отчасти донельзя утомлены непоследовательной горбачевщиной, отчасти же — просто куплены американцами (рекомендую ознакомиться с мемуарами князя Алексея Щербатова, хорошо знакомого с этим аспектом деятельности американских спецслужб).

Чем же советская перестройка отличается от произошедшего с шахом Ирана, Мубараком, Бен Али? Тем, что ни шах Ирана, ни Мубарак, ни Бен Али не работали сознательно на разрушение собственной власти, построенной политической системы и государства. А Горбачев — работал.

Вот почему оранжевые революции в Иране, Египте, Тунисе и по всему миру — это одно, а перестройка — это другое. Шестнадцать «горбиков», характеризующие аномальность перестройки и повторенные при Медведеве, отсутствуют в Иране, Египте и Тунисе, отсутствуют они и в Сербии, на Украине, в Греции, Киргизии и так далее. Что же касается «горбика» № 17, он же — «уличные протесты», то и тут мы имеем дело с явлением качественно иным, чем при обычных оранжевых революциях.

19 августа 1991 года. Пресс-конференция ГКЧП. Слева направо: Б.К. Пуго, Г.И. Янаев, О. Д. Бакланов.

Имея возможность изучать тогдашние процессы не умозрительно, а на основе живых и непосредственных наблюдений, я поражался тому, как именно Горбачев и Яковлев, используя свое положение, уничтожали правящую партию, руководителями которой являлись. Началось всё с концептуального разгрома КПСС за счет выдвижения гнусной идеи о запоздалом вхождении в мировую (!) цивилизацию. Вдумайтесь — генсек КПСС говорит о том, что СССР только сейчас, при нем, стал входить в эту самую мировую цивилизацию. А раньше-то где мы обретались, чай не на Луне? В антицивилизации мы были! Она же — развитой социализм.

Почти одновременно началась истерическая расправа со «сталинщиной». Хрущевский погром осуществлялся всё же по горячим следам и с подчеркнутым противопоставлением плохому Сталину хорошего Ленина. Горбачев и Яковлев начали антисталинскую кампанию через 35 лет после смерти Сталина и сразу же перешли от расправы со Сталиным к издевательствам над Лениным. Стерпевшая и это партия обрекла себя на моральную и политическую смерть.

Немногих сопротивлявшихся подвергли травле, возмущаясь при этом тем, как травили Зощенко и Ахматову. Зощенко и Ахматову — нельзя, а Нину Андрееву[17] — можно? Либо никого нельзя травить, либо всех можно. Очень скоро стало ясно, что травить можно и нужно всех, кто сопротивляется разгрому КПСС.

Затем началась расправа над… Впрочем, перечисление того, над чем расправлялись, заняло бы слишком много времени. Поскольку расправлялись со всем сразу.

В фильме «Покаяние» герой выкапывает труп своего отца и выкидывает его воронам на добычу. С древнейшими нормами жизни, воспетыми еще в эпоху Гомера (захоронение Гектора) и Софокла (захоронение Антигоной своего брата), расправлялись Горбачев и его команда.

Но все эти погромы происходили в сфере идеального. И кто-то из партактива мог не понимать, как эти погромы скажутся на власти КПСС. Но когда сам же Горбачев стал отменять 6-ю статью Конституции СССР (о руководящей и направляющей роли КПСС), глаза открылись у всех партактивистов, включая самых дремучих. Горбачев забеспокоился, что Съезд народных депутатов СССР не отменит 6-ю статью. Ведь формировался съезд по смешанному, в том числе корпоративному, принципу (сколько-то — от армии, сколько-то — от профсоюзов, столько-то — от КПСС). А ну как «бандерлоги» (это слово было вброшено тогда и лишь повторено Путиным по отношению к другим социальным группам) освободятся от гипноза Каа и не проголосуют за собственную политическую кастрацию?

Одним из средств давления на консервативных «бандерлогов» той эпохи (их еще называли агрессивно-послушным большинством) стала улица. За стенами Кремля шло голосование, а у стен Кремля ревела толпа: «Не отмените 6-ю статью — расстреляем». Это называется психологическим давлением. Давление, понятное дело, зависит от числа митингующих.

Какое-то (тогда немалое) число могла обеспечить демократическая общественность. Но этого было мало. Привлекли массовку «Мосфильма». Но и этого было мало. Стали нагнетать психоз, дабы набежали случайные люди. Мало! Мало!!!

И тут было принято дерзкое донельзя решение. Московскому городскому комитету КПСС было поручено по разнарядке выводить коммунистов (!) на митинг против 6-й статьи Конституции. Коммунисты должны были оказывать давление на депутатов, колебавшихся в вопросе об отстаивании власти КПСС! И ведь собрали коммунистов на антикоммунистический митинг! Собрали по разнарядке! Апеллируя к партийной дисциплине: «Это решение самого генсека КПСС! Не рассуждать! Мы осуществляем тонкий и очень важный политический маневр!»

Как мы видим, уличные протесты бывают разными. Одно дело — протесты как часть внутриполитической борьбы. Тогда они носят «собственно революционный» характер. Другое дело — протесты как часть иноземной игры. Тогда они носят иной — «оранжево-революционный» — характер.

И, наконец, антивластный протест может быть инициирован властью. В этом коварная суть перестройки. Горбачев, Генеральный секретарь КПСС, помогает собирать митинги против партии власти, которой сам же руководит. При этом говорится, что антикоммунистическая улица, организуемая при участии «коммуниста № 1», должна содействовать подавлению реакционных коммунистов. И одним этим помогать коммунистическим реформаторам, сплотившимся вокруг «коммуниста № 1» и не способным одолеть реакционные внутрипартийные силы без помощи этой улицы. Со временем выяснилось, что разговор об уличной поддержке коммунистов-реформаторов в их борьбе с коммунистическими реакционерами — это элементарное политическое лукавство. Партия была разгромлена, распущена, запрещена. И решающий вклад в это «благородное дело» внес руководитель разгромленной коммунистической партии.

Шествие по Садовому кольцу, 1990 год. Фото из архива Б. Беленкина, Е. Струковой.

Итак, уличные протесты, организуемые при содействии власти (или очень влиятельной, либеральной, внутривластной «команды») и являющиеся частью войны против партии власти. Вот что такое «горбик» № 17.

Перестройка-1. Митинг на Манежной площади в Москве. 1989 год. Предвыборный митинг Б. Ельцина.

Ход моих тогдашних рассуждений вкратце сводится к следующему.

Первое. На ритмограмме тогдашнего перестроечного процесса — семнадцать «горбиков», следующих друг за другом в определенном порядке.

Второе. На ритмограмме процесса, разворачивавшегося в последние несколько лет, — шестнадцать из семнадцати «горбиков» следуют друг за другом в том же порядке.

Третье. Высокая степень совпадения двух ритмограмм свидетельствует о том, что мы имеем дело с одним и тем же перестроечным процессом. Тогда разворачивалась перестройка. Теперь разворачивается перестройка-2. Ничего конспирологического в таком выводе нет. Аналогичный вывод сделали бы люди самых разных профессий. Например, врачи, сравнивающие кардиограммы или энцефалограммы.

Четвертое. Если всё это так, то вскоре на нынешней ритмограмме должен появиться семнадцатый «горбик». То есть должны начаться массовые уличные протестные «действа». И не абы какие, а именно перестроечные.

Пятое. Данный вывод носит прогностический характер. Это не конспирологический вердикт, это — гипотеза, требующая проверки и аналитического обоснования.

Шестое. Вопрос сейчас не в том, удастся ли дать такое обоснование, а в том, что делать, если гипотеза подтвердится на практике. Пройдет несколько месяцев и — если моя гипотеза справедлива — заклубятся на московских улицах и площадях толпы новых перестройщиков, получающих поддержку с самого что ни на есть политического Олимпа. Не факт, что это произойдет, но если это произойдет — чем ответить на такой вызов?

Перестройка-1. Митинг оппозиции в Душанбе, осень 1991 г. 1989 год. Предвыборный митинг Б. Ельцина.

В лихие перестроечные годы я мог начать самостоятельную политическую деятельность — создать свое неосоветское движение отдельно от КПСС, противопоставить перестроечным толпам другой контингент граждан, готовых отстаивать СССР и на митингах, и, если понадобится, с оружием в руках. Но я поверил в возможность мобилизации здоровых коммунистических сил. Такие силы были. Олег Шейн, член Политбюро, замгенсека по оргработе, статный, красивый сибиряк, метался по своему кабинету, как тигр, запертый в клетку, и убеждал меня, что партия вот-вот проснется и даст отпор врагам Советского государства. От Шейна веяло сибирской прямотой, сибирской же безоглядностью. «Партия проснется, Сергей, — говорил он мне. — Ей надо помочь — идеологией, аналитикой». Я помогал, как мог, и Шейну, и другим. Другой член Политбюро, первый секретарь МГК КПСС Юрий Прокофьев, человек иного, чем у Шейна, темперамента, но такой же порядочности, убеждал меня в том же. И я тоже помогал — писал тексты, доклады, программы, статьи. Выступал по радио и телевидению. Понемногу противодействие перестройщикам нарастало. Но в решающий момент КПСС не решилась дать перестроечным толпам патриотический гражданский отпор. КПСС понадеялась на силовые структуры — госбезопасность, армию. И — сокрушительно проиграла. Потому что нельзя не проиграть, если:

• глава государства — и слабак, и изменник;

• отстраняющая его команда — внутренне слаба, разобщена и не готова к полноценному, жесткому противостоянию государственной измене;

• твой противник задействовал уличный протест, а ты не хочешь отвечать ему тем же;

• силовые структуры деморализованы, дезорганизованы, уже попали под идеологическое влияние противника и в силу слабости и разобщенности противодействующего измене ГКЧП не получают адекватного приказа о подавлении измены.

КПСС стала противодействовать измене именно таким, обреченным на поражение образом. И закономерно проиграла, будучи вовлечена в действия, которые победивший противник диагностировал как «путч» (тут ведь главное — победить, а потом можно всем навязать свою оценку произошедшего). КПСС своим разгромом обрекла на паралич Съезд народных депутатов СССР, катастрофически подорвала возможности Съезда народных депутатов РСФСР, погрузила в кому все крупные патриотические организации. В момент, когда Беловежская пуща преступно ликвидировала дышащий на ладан СССР и сформировала весьма ущербный тип усеченного российского государства, на улицу выводить никто никого не мог и не стал. Займись я в конце 80-х созданием новой политической партии, я мог бы вывести людей на улицу для противодействия беловежским изменникам. Но я тогда иначе распорядился своими возможностями.

Я понимал, что мои шансы на создание в ту эпоху нового дееспособного политического субъекта были близки к нулю. И что служение советско-коммунистическим идеалам исключало в ту эпоху конфронтацию с КПСС (а именно этого, безусловно, потребовало бы создание любого нового коммунистического движения).

Но понимая всё это, я остро ощущал (и ощущаю) свою ответственность за то, что в 1991 году ельцинизм не получил гражданского уличного патриотического отпора. Но почему же коммунисты, московские в том числе, не встали на путь такого гражданского народного отпора оголтелым толпам, собираемым очевидными предателями, плотно связанными с иноземным врагом? Только ли потому, что даже лучшие представители позднесоветской номенклатуры были антиподами своих большевистских предшественников во всем, что касается революций, восстаний, уличных протестов, прямого гражданского отпора и прочих норм партийного поведения, начисто стертых из мозга и сердца жесткой централизованной системой («только дернись в сторону — пуля в лоб»).

Только ли потому, что не бунтарей, не уличных вожаков двигали наверх по партийной лестнице, а людей совсем иного, диаметрально противоположного склада и толка. Конечно же, наверх выдвигались отнюдь не только интриганы и карьеристы (хотя и они тоже). Но самые талантливые и нравственные из выдвинувшихся, естественно, выдвигались за счет предъявления иных талантов, нежели те, которые нужны бунтарям. Да и как они должны были бы, попав наверх, тренировать свои «бунтарские мускулы» в условиях брежневского развитого социализма?

Разумеется, эти причины имели огромное, возможно, и решающее значение. Но, размышляя по поводу случившегося в те далекие годы, я пришел к выводу, что были у коммунистов, отказавшихся от организации уличных контрпротестов в 1991 году, и гораздо более серьезные основания.

Коммунистическая партия Китая задействовала армию и спецслужбы для подавления протестов на площади Тяньаньмэнь. Подавление было кровавым. Предположим, что Дэн Сяопин вместо того собрал бы альтернативный митинг на другой площади Пекина. Что произошло бы затем? Столкновение митингующих? Где? Только в Пекине или по всему Китаю? Сколько бы при этом пролилось крови? Ясно, что ее бы пролились не ручьи, а реки. Это называется гражданской войной. Штука сама по себе очень страшная, а в условиях международного враждебного окружения, при наличии ядерного оружия…

Более современный пример. Демарш печально известных Pussi Riot — это нападение на РПЦ, во многом аналогичное кощунствам, осуществлявшимся в 80-е годы по отношению к символам советской веры, советским героям и мученикам, советским ценностям. РПЦ понимает, что тот, кто от таких нападений не защищается, будет уничтожен. Как может защититься РПЦ? Она может: а) обратиться к государству и нарваться на все ответные обвинения (клевреты-трусы, спрятавшиеся за спину чекистов); и б) действовать в режиме самостоятельного гражданского отпора кощунствующим.

Звучит красиво. Но что это значит с практической точки зрения? Сейчас модно стало говорить «а в мечеть эти пуссеньки не пошли!» А почему не пошли? Потому что знали, что нарвутся на гражданское противодействие кощунству.

Какое противодействие? Их просто побьют? Побьют камнями? Изрежут на куски? Разорвут на части?

Власть в это вмешается или не вмешается? Как вмешается? Что будет, если не вмешается?

Нужно внутреннее право для того, чтобы пойти этим путем. Или же безмерный авантюризм. Оставим в покое авантюризм и поговорим о внутреннем праве.

Почему я так остро переживал тогдашнюю свою неготовность выводить на улицы митинги, противодействуя митингующим перестройщикам в режиме гражданского отпора? Потому что отсутствие такого отпора обернулось катастрофой, на фоне которой сетования на ужасы гражданской войны — это слюнявые сантименты. Мельница этой катастрофы перемалывает десятки миллионов жизней. Если не остановить это мельничное колесо, страна исчезнет. Народ окажется под игом самых разных завоевателей и будет в существенной степени истреблен — где-то кроваво, а где-то вполне бескровно, но с еще более изуверской жестокостью.

Гражданская война ужасна. Жаждать ее — безнравственно. Но говорить, что смута или ликвидация в условиях безгосударственности не так страшны, как гражданская война, еще безнравственнее. Внутреннее право на нечто ужасное политик получает тогда и только тогда, когда ему становится очевидно, что любые альтернативы принимаемому решению еще ужаснее. Причем это «еще ужаснее» носит не умозрительный, а вполне конкретный характер.

Будущий президент Таджикистана Рахмонов был директором одного из совхозов в Кулябской области. Только увидев своими глазами, что вытворяют так называемые «вовчики» (таджикские ваххабиты), он согласился возглавить войну «юрчиков» против «вовчиков». Если бы он не увидел своими глазами нечто абсолютно ужасное… если бы не понял, что следует из увиденного с математической непреложностью, то он никогда бы на подобное не решился.

Президент Таджикистана Эмомали Рахмонов.

Разгром КПСС и ее запрет не могли не сказаться на возможностях моей организации. Меня раз за разом вызывали на допросы по делу ГКЧП, несмотря на то, что всем было ясно отсутствие какого-либо нашего участия в этом начинании.

Начались реформы Гайдара. Большая часть сотрудников моего ЭТЦ «сделали мне ручкой». Оставшиеся ждали моих предложений на тему «деятельности в новых условиях».

Я собрал людей, сказал, что считаю нынешнюю ситуацию «особым периодом», что после всего случившегося мы просто обязаны делать то, что делали ранее, то есть заниматься концепциями, идеологией, стратегией, аналитикой и информационной войной. Против кого — было ясно всем. Против пришедших к власти изменников. Но кто по другую сторону баррикад?

К середине 1992 года стало ясно, что по другую сторону баррикад — антиельцинские силы в Верховном Совете, что главными антиельцинистами стали вице-президент Руцкой и спикер Хасбулатов. Что антиельцинские настроения в Верховном Совете растут вместе с ростом сокрушительности реформ, проводимых Ельциным. Новая расстановка сил сложилась в считанные месяцы. Возник новый оппозиционный политический центр — влиятельный и безальтернативный. Оппозиционным рупором этого центра стала газета Александра Проханова «День». Являясь постоянным автором этой газеты, авторитетным оппозиционным интеллектуалом (теоретиком, идеологом, аналитиком) и руководителем самого крупного на тот момент (да и по сию пору) оппозиционного патриотического интеллектуального центра, я силою хода вещей оказался в той же роли, в какой был в перестроечную эпоху.

КПСС уже не было. Но началось формирование Российской коммунистической партии. У нее появился достаточно внятный лидер — Геннадий Зюганов. Место коммунистической идеологии заняла более приемлемая для оппозиционных депутатов парламента державно-патриотическая эклектика. Впрочем, такой идеологический сдвиг начался еще в перестроечную эпоху.

Политический разгром ельцинско-гайдаровских либералов был неминуем. Но было совершенно ясно, что и они сами, и стоявший за ними Запад не собираются вести честную политическую игру. Что никакие сдвиги умонастроений в депутатской среде и в обществе, никакие новые политические блоки и новая расстановка сил, никакие результаты депутатских голосований не приведут к политическим изменениям, отвечающим требованиям большинства депутатов.

Оставшись в меньшинстве, Ельцин продолжал гнуть свою линию, опираясь на тот слой, который впоследствии гордо стал называть себя «малым народом». Оказавшись у власти, этот «малый народ» стал жадно пользоваться попавшим в его руки административным ресурсом — и для обогащения, и для удерживания ускользающей власти.

Тот самый уличный протест, который еще недавно был средством, используемым «малым народом» для попадания во власть, теперь неминуемо становился средством, с помощью которого всяческое (депутатское, народное) большинство только и могло противостоять произошедшей узурпации власти.

Патриотическая улица сложилась достаточно быстро на основе широчайшей коалиции. Это был антиельцинистский, антилиберальный союз, называвший себя «Фронтом национального спасения».

Одним из сопредседателей Фронта был руководитель российских коммунистов Зюганов. Но он тогда был «одним из многих», ибо в ФНС входили и русские националисты, и неоголтелые, нормальные демократы, и центристы-прагматики, и ультранационалисты, и ультракоммунисты. Колоссальная разношерстность порождала идеологическую невнятицу. Но она же позволяла надеяться на то, что уличные акции протеста будут и массовыми, и энергичными. А ведь это и впрямь имело тогда решающее значение.

Ни о какой своей автономной уличной или даже политической (партийной) активности я и не думал — по понятным причинам.

Создание чего-то коммунистического, отдельного от Зюганова, было бы воспринято как раскол, проявление несвоевременных политических амбиций. Что же касается уличного протеста, то я просто вливал свою небольшую колонну «Постперестройки» (так тогда назывался мой политический клуб) в широкий общий протестный поток. Поскольку ни тогда (ни, кстати, сейчас) никаких кондово-политических амбиций у меня не было, то нельзя даже было сказать, что я этим «наступаю на горло собственной песне».

События разворачивались стремительно. Я метался между Приднестровьем, Таджикистаном, Курилами и Москвой. Срыв первого ельцинского мятежа… недопущение абсолютного экономического коллапса, организуемого Гайдаром и послушным ему председателем Центробанка Матюхиным… назначение Геращенко… парламентские войны… правительственные кризисы… борьба за интерпретацию результатов референдума, на основе которого Ельцин выпустил потом свой преступный Указ № 1400… И, наконец, борьба за сдерживание тех ельцинских порывов, которые в итоге привели и к выпуску Указа № 1400, и к расстрелу Дома Советов, и к наиболее губительному для страны долговременному тренду, порожденному таким развитием событий.

Спикер парламента Руслан Хасбулатов был человеком умным, патриотичным, образованным и талантливым. Будучи правой рукой Ельцина в 1991 году, он в дальнейшем ужаснулся плодам шоковых реформ, бездарность и преступность которых прекрасно понимал как профессиональный экономист. Поняв это, он стал основным и наиболее опасным противником и гайдаровского курса, и всей ельцинской стратагемы ускоренного построения капитализма.

Когда вчерашние ближайшие соратники становятся врагами, это порождает огромные психологические издержки. Одно время Ельцин, понимавший, сколь опасен для него силовой вариант разгона парламента, был готов на определенные компромиссы. Эти компромиссы позволили бы сформировать иную политическую систему, провести гораздо более победные для оппозиции выборы, поставить препоны на пути чудовищной, криминальной приватизации.

Естественно, что существовали и партия войны, разжигавшая конфликт между Ельциным и Хасбулатовым, и партия мира, стремившаяся этот конфликт погасить. В какой-то момент партия мира начала побеждать. На это партия войны ответила прямым устранением ключевого и незаменимого сторонника мира. Но этого было недостаточно. Выехав на Курилы, которые Бурбулис собирался отдать японцам, я с ужасом узнал, что Хасбулатов в момент нового обострения конфликта с Ельциным сделал оскорбительный для Ельцина жест, указующий на то, что президент России — обыкновенный алкаш. Было ясно, что после этого Ельцин встанет на тропу войны.

Руслан Хасбулатов и Борис Ельцин.

Я вернулся в Москву. Произошел мой очень тяжелый разговор с Хасбулатовым. Выходя из кабинета Хасбулатова, я увидел входившего в приемную генерала, одетого в военно-полевую форму и обутого в сапоги с невероятно высокими голенищами. Я подошел к генералу и сказал ему по-мужски: «Это ты его подталкиваешь к конфликту? А у тебя для победы в этом конфликте есть хотя бы десантный полк?» Генерал ответил мне важным голосом: «Что ты в этом понимаешь, Сергей! Мне присягнула фигова туча дивизий!» Генерал был бравым воякой, Хасбулатов — человеком глубоко штатским. Выправка и тон генерала должны были произвести на Хасбулатова неизгладимое впечатление. Оставалось понять, кто режиссер спектакля на тему о «фиговой туче дивизий». Сам генерал мог быть только исполнителем важной роли. Позже режиссер был назван. Впрочем, для проводимого здесь анализа важны не персоналии, а феномены. Я обсуждаю не политическую теорию вообще, а истории «уличного сюжета».

Руслан Хасбулатов выступает на митинге, посвященном победе над ГКЧП.

Хасбулатов был талантливым политиком, не имевшим прямого доступа к тем ресурсам, которые становились ключевыми в условиях навязываемого Хасбулатову политического формата. Хасбулатов не был ни неформальным военным лидером, способным поднять верные ему «легионы» и повести их на «ельцинский подлый Рим», ни уличным вожаком. Он, блестяще разбираясь и в экономике, и в политической интриге, и в публичной политике, был страшно далек от необходимых в новых условиях неформальной военной и протестной уличной среды. В силу этого он не мог распознать фальшь в игре актеров, исполнявших роли кумиров армии и вожаков улиц. Это прекрасно понимал режиссер. Понимал он и то, что надежным источником информации, причем источником доверительным, являюсь для Хасбулатова только я. И что поэтому надо как минимум сильно осложнить мои отношения с Хасбулатовым, а как максимум — вообще вывести из игры.

Итак, актер на роль военного кумира убеждал Хасбулатова, что по первому его зову к осажденному преступником Ельциным Дому Советов слетится «фигова туча дивизий».

В чем убеждали Хасбулатова актеры, исполнявшие роли вожаков масс? Причем актеры, выполняющие волю всё того же режиссера — для Хасбулатова, кстати, являвшегося весьма высоким авторитетом? Они убеждали Хасбулатова, что по его зову к Дому Советов придет «фигова туча» простых людей, что соберется так называемая «критическая масса», то есть такое сообщество митингующих, которое никакие омоны разогнать не смогут просто физически. А раз не смогут, то и не захотят.

Сейчас либерально-оппозиционные паяцы говорят о неких «миллионах» (в народе уже названных секстиллионами). Тогда уличные вожаки из ФНС говорили о ста пятидесяти — двухстах тысячах. И приводили убедительный пример. Мол, 9 мая 1991 года на оппозиционное шествии собралось больше ста тысяч.

Всего-то День Победы, подумаешь! А если Ельцин растопчет Конституцию, да над Домом Советов взовьются все флаги — имперский, красный… да Хасбулатов выступит!.. да Руцкой, став в условиях автоимпичмента Ельцина (закон об этом уже был принят) Президентом, армию призовет… тогда не двести, а четыреста тысяч соберутся! И — хана Ельцину!

Если бы информация актера на роль военного вожака и актеров на роли уличных вожаков была верна, Хасбулатов как политик имел бы основания сыграть ва-банк.

Но эта информация была не просто неверна. Она была заведомо ложной. Потому что все эти актеры исполняли волю одного режиссера. А режиссеру этому нужно было впарить Хасбулатову ложную информацию, побудив его к ошибочному решению. Режиссер этот хотел впаривать и впаривать неверную информацию. Я же… словом, конфликт между мной и этим режиссером был неизбежен.

На ключевом совещании актеры, исполнявшие роль уличных вожаков, называли, сколько людей каждый из них приведет, и складывали цифры. Получалось гарантированных двести тысяч. Думские аналитики обсуждали, сколько дополнительных митингующих приведет на площадь само событие. Наконец, пришла моя очередь, и я сказал: «На площадь придет пятнадцать тысяч людей». Я назвал эти цифры по наитию. В том числе и потому, что мне очень не понравились продувные физиономии так называемых уличных вожаков.

Одного из них я помнил по советским временам. Это был холеный гэбэшник, ворвавшийся в совминовский кабинет, где мы обсуждали создание Промышленного союза. Влетев в кабинет, он заголосил: «Почему меня назначаете на русское, тудыть его мать, движение? Почему меня?» Председательствовавший на полуформальном мозговом штурме резко ответил: «Потому что на тебя компры больше, чем на других. Понял?» Влетевший в кабинет успокоился, сухо ответил: «Понял» — и вышел из кабинета. Прошло около четырех лет. И вот он в моем присутствии с умным видом высчитывает, сколько от его организации придет на площадь людей. Надо же было как-то прервать балаган. Вот я и сказал про пятнадцать тысяч.

Меня все осудили, запрезирали. По углам стали шептаться, обсуждать мою политическую благонадежность.

В первый день после Указа Ельцина № 1400 к зданию Верховного Совета на Краснопресненской набережной пришло пять тысяч человек. Конечно, те, кто любит умножать реальное число приходящих на митинги как минимум на десять, уподобляясь Навальному, снова заголосят. Пускай. Число пришедших я оценивал с балкона Дома Советов, на котором стоял рядом с Хасбулатовым. Мы помирились с ним в день выхода Указа № 1400. Я примчался в Дом Советов. По коридору в черных костюмах шли Хасбулатов и Руцкой, сопровождаемые солидной и трепещущей свитой. «Куда это вы направляетесь?» — спросил я Руцкого и Хасбулатова.

Москва, Россия, 3 октября 1993 года. Вице-президент Александр Руцкой, в окружении телохранителей, призывает своих сторонников штурмом захватить телецентр Останкино.

Свита остолбенела. «По телевидению выступать», — ответил Руцкой. «А кто вас пустит на телевидение?» — спросил я. Свита в ужасе зашипела. «А ведь он правду говорит, — вдруг произнес Хасбулатов. — И что же делать будем?» — добавил он. Я начал говорить, что именно можно и должно делать. Так мы и помирились. Позже — этот, навсегда мне запомнившийся выход на балкон к митингующим. Хасбулатов в 1991 году выступал на огромных (ельцинистских, разумеется) митингах. Он выходит, весь сжавшись в предвкушении если не миллионника, то стотысячника… и видит, что собралось максимум тысяч пять. Я никогда не забуду его лицо, навсегда запомню исходивший от него мощнейший импульс разочарования. «Какой там Шекспир! Эсхил — и тот отдыхает! — подумал я и тут же себя одернул, — всё бы тебе театр!»

Речь и впрямь шла, к сожалению, не о театре, пусть и трагическом, а об историческом крахе. И даже о чем-то большем.

Давайте выведем за скобки кривляние актеров, исполняющих роли военных и уличных вожаков. А также сценарные разработки режиссера, выводящего на сцену этих актеров с далекоидущими провокационными целями. Ибо всё это — всего лишь Игра — элитная игра, специгра, «игра в бисер».

Игра всесильна, если История ей не противостоит. История — это прямая, накаленная общенародная страсть. Страсть к добру, справедливости. Страсть, направленная на завоевание и защиту Высшего блага, воплощенного в определенном идеале — конечно же, исторически обусловленном, но имеющем выход на те уровни смысла и бытия, где пересекаются безусловное с обусловленным.

Когда История по факту противостоит Игре, противостоит ей самым разным образом, в том числе и через уличный глас народа (не вопли подворотни, сопровождающие смуту, а глас народа), — тогда игра скукоживается, прячется в элитные норы. Когда же История устает — игра вступает в свои права. А значит, наша задача — держать высокий исторический градус постоянно. А ежели он почему-то, тем не менее, снижается, то играть по-крупному в интересах народа и государства. Играть и ждать, когда вернется История. Играть — и работать на ее возвращение.

Глава III. Предатель-одиночка или…?

Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов. Фото РИА Новости.

Уже не раз обсуждалась особо пакостная роль Горбачева во всем, что касается развала страны, разгрома идеологии, организации неслыханного глумления над ценностями, нормами и идеалами своего общества, втягивания человечества в антигуманистическое инферно. Но Горбачев не дьявол, обладающий сверхчеловеческими возможностями, не инопланетянин, прилетевший с планеты, находящейся на более высоком уровне развития. Он даже не сверхмощный андроид, он человек, которого какая-то мощная система должна была продвинуть на пост Генерального секретаря.

Допустим маловероятное: что Горбачев — это просто очень удачливый карьерист, сумевший залезть без мыла в мозги и души престарелых членов Политбюро, обольстить их, сыграть на противоречиях между ними. Что может сделать подобный карьерист-одиночка, случайно оказавшись у власти? Только плыть по течению, но никоим образом не осуществлять, причем на редкость успешно, амбициозный проект разрушения всего на свете. Ведь человек (а мы договорились, что Горбачев — обычный человек, а не злой супермен из голливудского фильма) может что-либо осуществлять только с командой единомышленников (столь же подлых, как он сам, и обладающих такой же мертвой хваткой). Откуда взялась эта команда? Ее не может создать резидент американской разведки. Максимум максиморум, этот резидент может наладить с подобной командой связь. Да и то далеко не сразу — только после того, как такая команда обретет достаточное могущество и не побоится быть уличенной в подобной связи.

Итак, только мощный слаженный элитный коллектив мог привести Горбачева к власти. И только такой коллектив мог запустить один из самых амбициозных и скверных проектов, когда-либо осуществлявшихся подобными дружными элитными коллективами, — эту самую перестройку.

Но как могла система, давившая любое инакомыслие, а уж тем более реальное посягательство на государство и власть, допустить формирование подобного коллектива и его превращение в субъект, способный не только взлелеять, но и осуществить свою поганую перестройку?

Любая система воздействует одним образом на социум и другим образом — на элиту, то есть элементы самой системы. Но советская система не только не ослабляла карающую длань, обнаруживая политические или идеологические проступки лиц, входивших в элиту, но и напротив, порой карала своих элитариев за проступки такого рода даже строже, чем обыкновенных простых людей. Работягу, обложившего Брежнева матом, пожурят, а первого секретаря обкома комсомола — прижмут по полной программе. Кроме того, за всеми не уследишь. Что именно ляпнул прораб провинциального стройтреста? Это ведь еще нужно, чтобы соответствующий контингент: а) зафиксировал это; и б) стал докладывать по инстанциям. А вот установить стопроцентный контроль за словами и действиями перспективного комсомольского работника — дело святое и обязательное. А значит, вся проблема — в тех, кто устанавливает этот контроль. Поскольку этот контингент (агентура и оперативный состав) не только осуществляет надзор в пассивном режиме, но и активным образом зондирует подконтрольный контингент. То есть сами рассказывают анекдоты, костерят почем зря Брежнева и других — и ждут, кто и как на это откликнется. Те, кто не реагирует на это или реагирует негативно, интереса не представляют. А те, кто на эту удочку попадают, подлежат более серьезной разработке и делятся на малоперспективных и перспективных.

Малоперспективных тупо карают при первой необходимости (к празднику, например, или в случае недовыполнения плана). А перспективных используют для того, чтобы разворачивать более масштабные и затейливые зондажи. Создавая, например, антисоветские структуры, налаживая спецсвязи с иностранцами и так далее. Теперь представьте себе, что у вас на глазах разворачивается этакая подпольная спецантисоветская деятельность. А вы как законопослушный гражданин, действительно приверженный советской идеологии, советскому образу жизни, докладываете по инстанциям. А инстанция кивает сочувственно. И продолжает свое — между прочим, вполне законное, спецантисоветское начинание. А если вы и дальше будете настойчиво проявлять беспокойство, то мало ли что может случиться. Тут всё зависит от масштаба спецначинания. Есть, знаете ли, такие спецначинания, что всякое настойчивое стремление их разоблачить может обернуться для вас крупными неприятностями. Опять же — в строгом соответствии с такими-то и такими-то должностными инструкциями, к обычным законодательным нормам никакого отношения не имеющим.

Итак, представьте себе, что подлинно антисоветсвкая группа сформировалась внутри данного элитного контингента. Как вы отличите такую действительно антисоветскую группу от спецантисоветской? Вы скажете, что эта группа подлинно антисоветская, а вам представитель спецэлиты скажет, что вы не в курсе и речь идет о спецантисоветизме! Вы усомнитесь и — если у вас есть такие возможности — станете контролировать спецэлиту, показавшуюся вам «не того». Но тут начинается чисто математическая коллизия.

А если это «не того» поразит и ваших контролеров? Контроль, контроль в квадрате, в кубе… И так далее. Если в системе, которая всё берет под контроль, надо соорудить мощную антисоветскую группу, то ее, группу, надо сооружать из контролеров, причем максимально высокого ранга и наделенных максимально эксклюзивным правом на спецантисоветскость.

Изложенные мною закономерности не имеют никакого отношения к теории заговора. Кроме того, одно дело — теория заговора (она же — конспирология) и совсем другое — исторические, социологические и иные исследования реальных заговоров. Что в истории реальнее и несомненнее заговоров? И, наконец, что такое — по определению! — мощная антисоветская группа, работающая на разрушение советской системы и советского общества? Разве это можно назвать иначе, чем «группа заговорщиков»?

Но, тем не менее, мои рассуждения — не только не «теория заговора», но и не аналитика и не история конкретного антисоветского заговора. Нет, рассуждения эти — лишь очередная вариация на вполне проработанную учеными тему «спецслужбы тоталитарной страны как единственный субъект, способный разрушить тоталитаризм», — эта тема давно обсуждена социологами разного профиля.

Так какая же группа заговорщиков привела к власти Горбачева? И помогла ему осуществить подлый замысел? И что сталось с этой группой после того, как она добилась успеха? Ведь в таких случаях осуществившие свой замысел группы в принципе не могут испариться. Да и зачем им «испаряться», если они добились своего?

Добились своего… Но чего, собственно, добились заговорщики? Личного обогащения? Но тогда они не заговорщики, а обыкновенная банда. А это не так или как минимум не вполне так. Разрушения своего государства во имя торжества государства американского? Но тогда они не заговорщики, а элементарные агенты. Что опять же как минимум не вполне соответствует подлинному статусу этих людей, их мировоззрению, целеполаганию и самооценке. Многолетние занятия, призванные дать сколько-нибудь внятный ответ на этот вопрос, встречи и длинные доверительные беседы с теми, кто так или иначе соприкасался с заговором, убедили меня, что в его ядре находились элитные спецслужбисты, обладавшие и немеркантильным, стратегическим целеполаганием, и волей к осуществлению своего, на мой взгляд, вполне преступного, но далеко не элементарного замысла. За вычетом огромного числа деталей и вариаций, их логика может быть сведена к следующему:

Первое. Капитализм оказался гораздо более гибок и жизнеспособен, чем это можно было предположить.

Второе. Коммунистическая революция на Западе не произойдет именно по этой причине. Запад научился добывать для своего населения необходимый ресурс, эксплуатируя весь остальной мир. Запад обеспечил своему населению определенный уровень благосостояния. Запад создал человека-потребителя и насытил элементарные потребности созданного им человека, обезопасив себя от восстания усыпленных потребительством масс.

Третье. Советский Союз не может грабить мир так, как грабит его Запад. А значит, он не может и насытить потребности своего потребителя. Любая же другая модель человека, не требующая потребительского благоденствия и основанная на аскетизме и мобилизации, потребует слишком радикальных перемен, несовместимых ни с интересами правящего политического класса, ни с благодушными чаяниями очень крупных социальных групп. При этом подобная трансформация (накаленная идеальная воскрешенная мессианская страсть, радикальное очищение достаточно подгнивших и размагниченных элит), скорее всего, приведет к ядерной войне с Западом. Вообще, любой негибкий сценарий — и с возвращением к мессианству, и без возвращения к оному — сделает крайне, бесповоротно вероятной большую ядерную войну на рубеже XX и XXI века.

Четвертое. Сильный идеологический разогрев населения маловероятен и чересчур опасен. Отказ от этого разогрева неизбежно приведет к поощряемому Западом неотрадиционализму. При этом существенная часть нерусского населения станет всё в большей степени попадать в орбиту ислама.

Пятое. Именно в той части СССР, где наиболее активно будут протекать процессы исламизации, рост населения окажется особенно бурным.

Шестое. Раньше или позже любой сценарий развития СССР, кроме чересчур опасного мобилизационно-мессианского, потребует той или иной демократизации. Бурный рост исламского населения приведет к тому, что демократически избранная власть может перейти к ставленнику этой части советского населения. Это роковым образом скажется на судьбе уменьшающегося собственно русского населения.

Седьмое. Социально-экономические процессы рано или поздно потребуют еще большего расширения СССР. При этом восточно-европейские страны будет всё труднее удерживать в коммунистической зоне, потому что именно на них будет наиболее пагубно сказываться соблазн западного потребительства. Расширяться придется в Азию. А это окончательно поставит крест на русской коммунистической сверхдержаве. Не зря ведь Сталин так боялся слияния СССР с коммунистическим Китаем, равно как и любых других слишком плотных отношений с коммунистической Азией.

Восьмое. Любое расширение советской сверхдержавы в сторону Азии (а без этого вскоре нельзя будет удержать социально-экономические позиции в глобализирующемся мире) резко усилит риск ядерной мировой войны. А он и без этого растет с каждым годом.

Девятое. Сочетание потребительства с развитием эффективно только в пределах современного западного капитализма. Попытка же развиваться на принципиально иных основаниях сопряжена со слишком высокими издержками для советской элиты. Да и для всего общества. Если же не включить никакого механизма развития, то проигрыш капитализму становится неминуемым.

Десятое. Исходя из пп. 1–9, оптимальным является вариант вхождения СССР в Европу. При этом лучшим партнером, естественно, является Германия как наиболее мощное европейское государство. Ради укрепления отношений с Германией можно пожертвовать очень и очень многим. Прежде всего, конечно же, ГДР. Но — и не только.

Одиннадцатое. Вхождение в Европу потребует возврата СССР на капиталистический путь, отделения от СССР избыточно азиатских окраин, проведения в освобожденной от этих окраин России форсированной капиталистической модернизации.

Двенадцатое. Возврат России к капитализму снимет тканевую несовместимость между Россией и Европой. Войдя в Европу, Россия станет самым мощным европейским государством. Вдобавок ко всему — подавляюще превосходящим другие европейские государства в плане совокупной военно-стратегической мощи.

Тринадцатое. После построения в России «нормального» капитализма и вхождения России в Европу у американцев не будет никаких оснований для военного присутствия в Европе.

Четырнадцатое. Европейско-российское государство будет самым мощным на планете. Объединение русского сырья с немецкой промышленностью способно сотворить экономическое чудо.

Пятнадцатое. Как только начнется бурный рост российско-европейского государства, США сильно ослабнут или даже рухнут.

Шестнадцатое. В объединенной российско-европейской сверхдержаве Россия будет самым сильным слагаемым.

Семнадцатое. Когда это всё произойдет — подумаем, как распорядиться оказавшимися в наших руках возможностями.

В том реальном СССР, который мое поколение знает не по политическим триллерам, невозможно было даже обсуждать такие семнадцать пунктов (вдруг почему-то вспомнились «Семнадцать мгновений весны») без того, чтобы нарваться на крупные неприятности. Кто-то обязательно кому-то сообщит о странном начинании. Встревоженность странностью начинания наложится на разного рода карьерные и прочие дрязги. И — пиши пропало.

Тут недостаточно запрятать антисоветское начинание в зону спецслужбистской (то есть провокативной по своей профессиональной природе) борьбы с антисоветской заразой. Конечно же, это единственный шанс на успех фактически безнадежного начинания. Но настоящий шанс возникнет, только если начинание будет санкционировано лично шефом спецслужбы, которой положено заниматься борьбой с антисоветизмом и антикоммунизмом. Борьба с такой скверной была возложена на КГБ СССР. Разумеется, наряду с массой других обязанностей — ловлей шпионов, например, а также внешней разведкой, военной контрразведкой и так далее.

А поскольку любая бюрократия (советская, американская — не имеет значения) мыслит однотипно («есть угроза, создаем ведомство по борьбе с угрозой»), то неминуемо было создание внутри огромного и многопрофильного КГБ специализированного управления по борьбе с антисоветизмом и антикоммунизмом. Именно внутри такого Управления и надо было размещать комитет, реализующий спецпроект из перечисленных мною выше семнадцати пунктов (назовем его для краткости К-17).

Для того чтобы К-17 был сколько-нибудь эффективной структурой, его неформальным лидером должен был являться руководитель КГБ СССР. А правой рукой руководителя должен был являться глава того управления, внутри которого размещался комитет.

Тогда, во-первых, некому будет обнаруживать и ликвидировать К-17. Ибо должны это делать по долгу службы шеф КГБ и руководитель управления, специализирующегося на выявлении и подавлении антисоветских, антикоммунистических начинаний. Но если эти двое возглавляют К-17, то они его ни выявлять, ни подавлять не будут. А, во-вторых, ну выявит кто-то, соразмерный «этим двоим» (поди еще, найди такого!) наличие зловещего К-17. Доложит еще более могучему номенклатурщику (которого опять же надо найти) о данном скверном начинании. Номенклатурщик, которому доложили, начнет выяснять, что к чему. Шефа КГБ и начальника управления, специализирующегося на борьбе с антисоветской и антикоммунистической деятельностью, вызовут на ковер и спросят: «Что там у вас происходит?» Вызванные на ковер ответят: «Да, мы создаем антисоветские, антикоммунистические структуры. Но это же спецструктуры. Вам доложили с ума великого об одной из них. А их, между прочим, много. И все они нами созданы именно как спецструктуры — для привлечения антисоветского, антикоммунистического контингента, выявления этого контингента, обнаружения его международных связей, контроля, дезориентации, подавления! Это же наша работа! Она, между прочим, носит совершенно секретный характер. Так что даже то, что вы от нас требуете отчета, — уже нарушение жанра. Да если бы при Феликсе Эдмундовиче так вот на ковер вызывали, то не было бы никакой операции «Трест». Да и многого другого. Спецработа — это вам не статьи в газете «Правда» писать!»

И что ответишь? Товарищи из органов и впрямь не лекторы из Общества «Знание»! Товарищи же, уйдя с ковра, начнут выяснять, кто их сдал. И вскоре выяснят — у них для этого возможностей, что называется, «выше крыши». Выяснив же, что к чему, «товарищи из органов» расправятся с посягнувшими на них негодяями. И опять же, поскольку они «из органов», то у них возможностей — до и больше. Они этих негодяев подставят, пришьют им аморалку, например. Мало? Криминал пришьют! И этого мало? Тогда именно наиболее умным и стойким защитникам советско-коммунистических идеалов пришьют ревизионизм. Или даже «антисоветскую деятельность»! И кто-то будет спорить с «органами»? Пусть только попробует! Да и зачем это он станет пробовать? А если станет, не побоится — ну что ж… Тогда негодяев, посягнувших на К-17, можно физически устранить. Почему бы и нет? Для этого есть все технологические возможности! Да мало ли еще возможностей прищучить тех, кто под тебя копает? Например, натравить на этих косных людей свою некосную агентуру. Устроить соответствующую обструкцию: «Нерукопожатный тип! Изгой!»

Всему этому есть примеры. За что был арестован уже в брежневскую эпоху честнейший человек и крупный теоретик коммунизма Побиск Кузнецов?[18] Что в действительности произошло с Эвальдом Ильенковым?[19] Убили его или он покончил с собой? Но даже если покончил с собой — то почему? Как и с какой целью выпроваживали за рубеж Зиновьева и Лебедева? Кто изобрел оптимальный для подрыва СССР вариант работы с Солженицыным?

Всё это — чужие судьбы, каждая из которых требует тщательного анализа. Но свою-то судьбу мне не надо тщательно анализировать! А в ней как в капле воды отражается двусмысленность исследуемой эпохи. Кто обвинил меня в ревизионизме? Чьи доносы зачитывал мне секретарь парткома МГРИ, поясняя, что мой хороший знакомый — «полосатый», то есть кадровый комитетский стукач. Где и в качестве кого потом всплыл этот знакомый?

Таких сюжетов только в моей биографии больше двадцати. А в биографиях Побиска Кузнецова или Эвальда Ильенкова?

Побиск Кузнецов и Эвальд Ильенков.

1984 год. Я встречаюсь с крупным комсомольским работником. Обратите внимание — перестройка еще не началась. Комсомольского работника приглашают на мой вполне авангардистский спектакль. После спектакля — ужин на квартире одного из моих актеров. За ужином обсуждается перспектива профессионализации моего тогда еще самодеятельного театра. Слово за слово — всплывает проблема коммунистической идеологии. Высокий комсомольский босс несет коммунизм почем зря. Я выступаю в защиту этой — государственной, между прочим! — идеологии. Высокий комсомольский босс (и партбилет при нем, и в ЦК ВЛКСМ он занимает не последнее место) отвечает мне, находясь в умеренном подпитии: «Не пудри нам мозги с этим самым коммунизмом, понял? Мы — советский истеблишмент, мы это на дух не переносим. Ты вот думаешь, если я номенклатура, то-се, так мне это должно понравиться… Но я-то что… А в каком-нибудь более высоком кабинете ты так вот раскроешься, начнешь хвалить коммунизм, а тебя потом шлепнут. И ты даже не поймешь, кто это сделал и почему».

Ямог бы написать толстую книгу, излагая без всяких преувеличений только происходившие со мной истории, адресующие к этому самому условному К-17.

Но меня здесь интересует только то, что существенно с точки зрения будущего России. Поэтому я предлагаю рассматривать К-17 как аналитическую гипотезу. То есть исходить из того, что, возможно (с вероятностью p1), К-17 существовал, а, возможно, К-17 не существовал (тогда p1 равна 0). Я-то считаю, что p1 равна единице… но для того, чтобы это доказать, нужны отдельные объемные исследования. Но вполне можно предположить, что p1 как минимум не равна нулю. И тогда мы имеем право исходить в своих построениях из существования К-17.

Построим модель, основанную на наличии К-17, а затем сравним реально протекавшие (и протекающие) процессы с теми процессами, которые должны бы были протекать, если бы модель имела не гипотетический, а реальный характер. Если реальные процессы мало отличаются от процессов, которые должны были бы протекать согласно нашей модели, то наша гипотеза подтверждается и модель превращается из умозрения в факт. И она тем больше подтверждается, чем меньше отличаются реальные процессы от тех, которые вычислены на основании гипотезы. Чем богаче ансамбль процессов, чем больше в этом ансамбле чего-то странного, атипичного и чем меньше расхождение между моделью и реальностью — тем в большей степени подтверждена гипотеза о наличии К-17.

Многие годы я, сжав зубы, следил за тем, как разворачиваются реальные процессы и насколько они совпадают с процессами, которые были мною вычислены, исходя из наличия этого самого К-17. Сходство между вычисленными и реальными процессами было поразительным. Я делал самые рискованные прогнозы и не ошибался. Когда ты много лет занимаешься аналитической деятельностью, через твои руки обязательно проходят интересные документы. Ты встречаешься с интересными людьми — людьми серьезными и не склонными к выдумкам. Часть из этих людей проникается к тебе сначала симпатией, а потом и чем-то гораздо большим. С тобой начинают доверительно делиться информацией, не оставляющей никаких сомнений в наличии того, что я тут называю К-17. Такая информация — это уже не совпадение теоретических кривых с экспериментами. Это даже не сбывающиеся прогнозы. Информация эта дает право называть гипотезу о наличии К-17 не просто рабочей, правдоподобной и так далее. Конечно, ты всё равно не можешь выдавать свои построения за несомненную истину. Тем не менее надо оговорить, что описание описанию рознь. Одно дело, когда жильцы дома описывают архитектуру, дизайн, планировку. Другое дело, когда это делается на основании снимков, сделанных с большого расстояния. Или даже рассказов отдельных жильцов. Надеюсь, что когда-нибудь тот, кто в доме под названием «К-17» жил и работал, кто имел допуск во все его помещения, создавал и использовал инфраструктуру дома, — расскажет так, как это подобает очевидцу.

Я в доме этом никогда не обитал. Я туда даже в гости не заходил. И потому описывать дом имею право только в общих чертах. Вкратце такое описание сводится к следующему.

Первое. Руководил внутрикомитетской неформальной, но очень плотной структурой, которую я называю К-17, лично Председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов.

Второе. Правой рукой Андропова в его главном и всеобъемлющем начинании был начальник 5-го управления КГБ СССР Филипп Денисович Бобков[20]. Именно 5-му управлению была поручена борьба с антисоветчиками и антикоммунистами. И именно внутри него возник главный штаб по борьбе с советизмом и коммунизмом.

Ф. Д. Бобков в 2000-е годы.

Филиппа Денисовича Бобкова в постсоветскую эпоху обсуждают чаще, чем любого другого советского спецслужбиста. Алла Пугачева, например, рассказывает[21] бредовую историю о том, что ей до крайности хотелось приобрести платье, которое можно было купить только в Западной Германии. Что, не зная, как осуществить свою мечту, она, сама не зная почему («ноги понесли», дескать), пошла на Лубянку, зашла в кабинет Бобкова, изложила ему свою просьбу, и Филипп Денисович отправил за ее платьем специальный самолет. Вот так… Олег Табаков заявляет[22], что всем обязан Филиппу Денисовичу. Близость Бобкова к братьям Стругацким общеизвестна. Вообще же сеть почитателей Бобкова, как открытых, так и не вполне, огромна. Что говорит о незаурядных спецслужбистских талантах Филиппа Денисовича.

Ф.Д. Бобков (крайний справа) на параде Победы в Москве.

Врагов у бывшего шефа 5-го управления тоже совсем немало. Их число резко увеличилось после того, как Бобков пошел работать в корпорацию «Мост», формально руководимую бывшим председателем Российского Еврейского Конгресса и бывшим руководителем НТВ Владимиром Гусинским. Шаг этот и впрямь был достаточно экстравагантным, тем более что Гусинский стал председателем Российского Еврейского Конгресса именно за счет хлопот Ф. Д. Бобкова. Наиболее же печально то, что НТВ было самым оголтелым либерально-антинациональным телеканалом в постсоветской России. В этом легко убедиться, пересмотрев, как именно освещало НТВ наши действия в Чечне в 1994–1995 годах. Тогда все говорили, что Гусинский стреляет нашим солдатам в спину из информационных орудий.

После расстрела Дома Советов вышла серия аналитических статей, в которых утверждалось, что именно Бобков был режиссером политического спектакля, где одни играли роль военных вождей, а другие — роль уличных вожаков. Что именно Бобков завел в Дом Советов Баркашова, подтолкнул сторонников Верховного Совета к бессмысленному штурму Останкино и добился моей экстрадиции из Дома Советов за два дня до штурма Останкино. Видимо, Бобкова беспокоил мой альтернативный план подчеркнуто мирного похода на Кремль. Считается, что именно Бобков организовал призывы нашей творческой интеллигенции, адресованные Ельцину и вкратце сводимые к требованию немедленного расстрела так называемого Белого дома. Считается, что Бобков существенно влиял на Хасбулатова. Особое влияние Бобкова на Зюганова и Явлинского общеизвестно.

Человек яркий и талантливый, Бобков сохранил способность разыгрывать блестящие элитные игровые комбинации вплоть до настоящего времени.

Владимир Крючков, руководивший КГБ СССР при Горбачеве и известный своим участием в ГКЧП, снял Филиппа Бобкова по материалам моей статьи «Литовский синдром»[23]. В статье подробно описывалась провокация с вводом войск в Вильнюс и их немедленным выводом оттуда «под давлением мировой общественности», возмущенной тем, что советские войска расстреляли мирное литовское население. Тогда я впервые познакомился с работами[24] Шарпа, консультировавшего команду Ландсбергиса. У меня есть все основания для того, чтобы считать Бобкова действительным режиссером вильнюсской трагедии.

Впрочем, я всего лишь в одном вопросе солидаризируюсь с решением коллегии КГБ СССР. Никогда не считал Филиппа Денисовича всесильным руководителем, организовавшим перестройку. Ибо такие проекты, как перестройка, могут реализовать только большие коллективы. К примеру, снайперы, расстреливавшие литовское мирное население, были вовсе не бобковские. Ими руководил тогдашний начальник департамента охраны края Буткявичус[25], кадровый агент ГРУ и доверенное лицо А. Н. Яковлева.

Впрочем, всё это — детали. Андропов как шеф К-17 и Бобков как его правая рука — так это было. И иначе просто не могло быть.

Третье. Для того чтобы Андропов мог стать создателем К-17, он должен был вначале оказаться на посту Председателя КГБ СССР. Благодаря кому Андропов смог занять этот ключевой пост? Кто приходится политическим отцом Юрию Владимировичу? И историки спецслужб, и аналитики соответствующего профиля прекрасно знают, кто этот человек. Это Отто Куусинен[26] — весьма влиятельный член советского партийного руководства. Все, кто внимательно знакомились с ролью Куусинена в судьбе Андропова, знают, что Куусинен постоянно опекал Андропова, «вел его по жизни» еще тогда, когда Юрий Владимирович был комсомольским вожаком в Карело-Финской ССР. Это один из редких случаев, когда рассуждение «такой-то двигал такого-то» имеет право на существование.

Но кто такой Куусинен? Общие слова наподобие «член высшего партийно-политического руководства» ничего не раскрывают по существу. Куусинен не хозяйственник и, в общем-то, даже не партийный номенклатурщик. Разумеется, советская система сознательно передвигала своих работников не только по вертикали статуса, но и по горизонтали сфер деятельности, в рамках которых работник должен был осваивать разнообразные управленческие функции. Но почти у каждого советского высокого руководителя было своего рода «политическое гнездо», из которого он вылетел в пространство большой политики. Для Куусинена таким «гнездом» был Коминтерн. По своей сути Куусинен навсегда остался деятелем международного коммунистического движения. Коминтерн был распущен в конце войны. При Сталине работников Коминтерна по понятным причинам держали под подозрением. Куусинен в то время пострадал — была репрессирована его жена. Еще сильнее пострадал Осип Пятницкий — человек, с которым Куусинен был достаточно тесно связан по коминтерновской деятельности.

Род деятельности был достаточно специфическим. Он включал в себя и секретные финансовые операции, и физические устранения, и контакты в международной элите. Теоретики заговора сочинили много сказок про масонов. В перестроечные годы кто угодно про кого угодно мог сказать: «Да это, ясное дело, масон такого-то градуса». Сейчас ажиотаж несколько спал. Появились компетентные историки, занимающиеся реальным, а не выдуманным масонством, знакомые с настоящими масонскими документами, способные отличить одни масонские ложи от других.

Подписание договора с Финляндией. Слева направо — Андрей Жданов, Климент Ворошилов, Иосиф Сталин, Отто Куусинен. За столом — Вячеслав Молотов.

В двадцатые годы двадцатого века по инициативе советских коммунистов международное коммунистическое движение обязало всех коммунистов, входивших в масонские ложи, выйти из них (до тех пор это было разрешено). Или же, оставаясь в ложах, покинуть свои компартии. Решение было принято после речи Троцкого, которому советское руководство поручило выступить перед представителями европейских компартий. Но, во-первых, как узнаешь, выполнил ли решение такой-то коммунист? Ведь серьезное масонство никогда не раскрывает списков членов организации. А во-вторых, одно дело — масоны в рядах компартии. А другое дело — контакты советского партийно-государственного руководства с европейской, в том числе и масонской, элитой. Такие контакты носят неотменяемый характер. Это — тончайшая сфера международных отношений, причем отношений неафишируемых. Отношения эти носят зачастую неформальный характер. На этом направлении формула «незаменимых людей нет» не работает. Если Куусинен имел такие связи, которые он никому передать не мог, и эти связи были ценнейшими, то Сталин из соображений целесообразности не мог выводить Куусинена из игры. Куусинена взяли под колпак, ему показали, репрессировав жену, что он висит на волоске, но из игры его не вывели. Мои доверительные беседы с теми, кто располагал интересующей меня информацией, подтвердили причастность Куусинена именно к таким контактам в масонской среде, которые я описал выше. Самый же опытный из моих собеседников сообщил мне, что его старшие товарищи, давно ушедшие в мир иной, считали, что у Куусинена были эксклюзивные связи в особо интересной для Сталина закрытой элите Третьего рейха. Никаких достоверных доказательств того, что для Сталина важны были именно эти связи, он мне предоставить не мог.

Известна не только роль Куусинена в продвижении Андропова, но и роль Куусинена в хрущевских разоблачениях культа личности. Таким образом, есть все основания утверждать, что существовала (и существует) достаточно прочная связь между руководимой воспитанником Куусинена Андроповым неформальной структурой К-17 и европейскими конфидентами Куусинена.

Четвертое. Никакой конспирологической причудливости в подобной схеме нет и в помине. К-17 — это структура, целью которой являлось включение некоего обрубка СССР в Европу, причем включение плотнейшее. Можно ли решить такую задачу без контакта с европейской элитой, масонской или любой другой? Десоветизация-декоммунизация, серия геополитических ампутаций, ускоренное насаждение капитализма, модернизация, это — лишь предуготовление к главному, ради чего и нужно всё остальное. Главным же является европеизация капиталистического обрубка бывшего СССР. Причем европеизация неслыханная, предполагающая создание русско-европейского сверхгосударства. Можно ли замахиваться на что-то подобное, опровергающее тысячелетние историософские[27] константы, не обзаводясь эксклюзивными связями в европейской элите? Ответ на этот вопрос очевиден. Не конспирологическая причудливость, а железная прагматическая логика диктует всё то, что я здесь описываю.

Пятое. Итак, К-17 налаживает связи в европейской элите во имя будущего вхождения в Европу того, что останется после десоветизации-декоммунизации и ускоренной капитализации-модернизации уничтожаемого СССР. Кто в рамках этих налаживаемых связей ведущий, а кто — ведомый? Конечно же, ведущий — это элитные структуры Европы, с которыми К-17 строит отношения. Иначе просто не может быть! Ведь не Европа же выражает намерение войти в СССР, а наоборот — советская спецноменклатура, уничтожая СССР, хочет ввести его искореженный обрубок в Европу. А значит, европейская элита диктует условия К-17: «Вы входите в наш европейский дом! Извините, мы его хозяева, мы этот дом тысячелетиями строили. Вы нас за это именовали сначала осквернителями православной истинной веры, а потом жрецами пакостного золотого тельца. Теперь вы опомнились и проситесь в наш дом. Ну уж, извините, мы как хозяева продиктуем вам главное — в каких именно отсеках этого дома вам будет отведено надлежащее место. И не обессудьте, если этими отсеками окажутся некомфортабельные подвалы. Более комфортабельные места распределены между теми, кто являются подлинными европейцами».

Конечно, до тех пор, пока идут переговоры, европейская сторона будет делать всё, чтобы подсластить пилюлю. Но представители К-17 не идиоты и не романтики. Они знают, на что идут.

Шестое. Европейская элита имеет свои связи с антисоветчиками, антикоммунистическими структурами на территории СССР. Наладив связи с К-17, европейская элита говорит своим ставленникам, что с К-17 надо дружить. К-17, со своей стороны, берет под опеку антисоветские, антикоммунистические структуры, отрекомендованные К-17 европартнером.

Седьмое. Все эти антисоветские, антикоммунистические структуры имеют целеполагания, сформированные за десятилетия кровавой борьбы с «Совдепией». Менять эти целеполагания в соответствии с пожеланиями К-17 эти структуры ни в жисть не будут. А значит, К-17 постепенно становится зависим не только от евроэлит, но и от антисоветских, антикоммунистических структур, находящихся на территории СССР. К-17 становится ядром разветвленной и очень противоречивой сети. Привести все элементы этой сети к одному знаменателю К-17 не может, сколь бы велико ни было могущество КГБ.

Восьмое. Между тем, могущество КГБ велико, но не безгранично. А в самом КГБ Андропов — всего лишь сильный руководитель, назначенный Политбюро и лично Леонидом Ильичем Брежневым. Брежнев — не выживший из ума маразматик. Он — сильный, цепкий, хитрый лидер, умело управляющий конфликтами внутри так называемого коллективного руководства. Понимая значение КГБ, он организует бдительный надзор за Андроповым. Да, один из надзирателей, заместитель Андропова Семен Цвигун, переходит на сторону Юрия Владимировича. Но как быть с другим главным надзирателем, Георгием Цинёвым, курирующим военную контрразведку? Как быть с военной разведкой, ГРУ? Как быть с близким к Брежневу министром внутренних дел Щелоковым? Как быть с Сусловым? С министром обороны Устиновым? И, наконец, с самим Леонидом Ильичом Брежневым? Включать их всех в К-17? Это исключено. Значит, в каждом из них надо нащупывать индивидуальную антикоммунистичность и антисоветскость. У кого-то — православно-имперскую. У кого-то — просвещенно-либеральную. У кого-то — примитивно-националистическую. Да хоть бы и фашистскую, потом разберемся! Сейчас же важно всех вовлечь в размышления о необходимости отказаться от советско-коммунистических предрассудков.

Русская партия считает Андропова ужасным еврейским ставленником. Пусть считает. Главное — взрастить русский антикоммунизм, русский антисоветизм!

Еврейская партия имеет свои планы по поводу постсоветского будущего? Пусть себе! Неважно, что эти планы не совпадают с планами К-17. Важно, что можно тайно «дружить» против коммунизма и советизма!

Антикоммунистический, антисоветский криминалитет…

Антикоммунистическое, антисоветское мещанство…

Всех берет под опеку К-17. И неважно, насколько разнятся опекаемые антикоммунизмы и антисоветизмы! На периферии пусть себе расцветают сотни разных антисоветских, антикоммунистических цветов. В ядре же — идеология К-17. Создаваемая К-17 система, распухая, становится всё более разноплановой, а значит, всё менее управляемой.

Девятое. Могут ли США не знать про К-17? Нет, не могут! Долго такой проект в абсолютной тайне хранить нельзя. Но, узнав о К-17, США не могут не начать тонкую контригру.

«Тонкую» — потому что, узнав от европейских друзей о планах К-17, они не могут грубо сорвать антисоветскую, антикоммунистическую игру К-17. Им слишком нужно, чтобы сами русские стали себя уродовать — кромсать на части, капитализировать и так далее.

«Игру» же — потому что США не могут допустить объединения Германии и России, захвата европейцами русского сырья, вхождения русских в Европу, европеизации русского ядерного оружия. «Мы не допустим этого никогда! Мы пойдем на всё, вплоть до ядерной войны в Европе, чтобы не допустить этого», — сказал мне в 1991 году один из самых осведомленных и влиятельных в ту пору американских экспертов. Таким образом, поощряя, с одной стороны, русских через их европейских конфидентов («о, как прекрасен план вашего К-17!»), американцы, с другой стороны, начинают свою игру с Восточной Европой — для того чтобы намертво отсечь русских от Европы Западной.

Десятое. Андропов и Бобков создают при К-17 мозговые центры, используя интеллектуалов высшей пробы: Бахтина, Баткина и других. Но Андропов — среднеобразованный волевой человек. Бобков — талантливый оперативник и интеллектуал-самоучка. Бахтин же — ненавидящий «совок» гений. Кто кем в этой ситуации будет вертеть? Предлагая Андропову свои карнавальные технологии (какая разница — разрушать вертикаль церковных смыслов или вертикаль смыслов коммунистических?), Бахтин лелеет свои мстительные планы, и плевал он на какой-то там К-17. То же самое — с Баткиным и другими.

Бахтин, Михаил Михайлович (1895–1975): русский философ, культуролог, теоретик европейской культуры и искусства. Исследователь языка, эпических форм повествования и жанра европейского романа. Ему принадлежат такие литературоведческие понятия, как полифонизм, смеховая культура, хронотоп, карнавализация, мениппея, духовный "верх" и телесный "низ". Интеллектуальный лидер научно-философского круга, который известен как «Круг Бахтина». Баткин, Леонид Михайлович (1932 — 2016) — российский историк и литературовед, культуролог, общественный деятель. Доктор исторических наук (1992). Специалист по истории и теории культуры. В мае 2010 года подписал обращение российской оппозиции «Путин должен уйти». Придерживался либеральных политических взглядов.

Хвост рафинированного консультирования с огромным удовольствием вертит собакой К-17, понимая при этом, что могущество сосредоточено в К-17. И что без К-17 все они — жалкие фитюльки, лелеющие сокрушительные мечтания. А вот при помощи К-17 эти мечтания не так уж трудно осуществить.

Одиннадцатое. Какова была судьба коммунистов, пытавшихся противодействовать К-17? Даже при наличии статуса они оказывались в тяжелейшем положении. Как противодействовать? К кому апеллировать? К ЦК КПСС? Но он уже боится КГБ! Возникла идея прямого обращения к обществу. Очень высокостатусный советский писатель Всеволод Кочетов — кроме всего прочего, член ЦК КПСС — пишет роман «Чего же ты хочешь?». Роман в художественном отношении очень слабый. Но — раскрывающий кое-какие аспекты деятельности К-17 с документальной точностью. В частности, в романе под другим именем выведен Витторио Страда[28] — очень известный международный посредник, налаживающий связи между К-17 и западными элитами. И что же? Высокостатусному писателю Кочетову удалось издать этот роман только в Минске. Роман осмеяла подконтрольная Бобкову интеллигенция.

Всеволод Анисимович Кочетов (1912–1973) — советский писатель. Член ВКП(б) с 1944 года.

Двенадцатое. У всех умнейших (и коварнейших) консультантов К-17 есть свои связи на Западе. Тот же Страда выводит команду Бахтина на Кристеву, баткинцев — на западных постмодернистов и так далее. Рафинированные западные интеллектуалы, в свою очередь, находятся в теснейшей связи с евроэлитами — и масонскими, и иными. Здешние консультанты, тем самым, получают возможность влиять на своих хозяев из К-17 через западную элиту. Это уже не просто хвост, способный вертеть собакой. Это — параллельная высокоэффективная система со своими сколь угодно зловещими целями.

Тринадцатое. К-17 достаточно быстро обнаруживает, что в Европе по-разному относятся к его далеко идущей инициативе по демонтажу СССР, ускоренной капиталистической трансформации освобожденной от своих окраин России и полноценному воссоединению новой России с объединенной Европой. Наибольший интерес к такому развороту событий проявляют наследники аристократических семей Российской империи, живущие в эмиграции. Часть этих наследников входит, так же, как их предки, в европейские элитные структуры, масонские в том числе. Но и не только. За счет подобных переплетений К-17 приобретает весьма причудливые очертания.

Четырнадцатое. Держать такое причудливое начинание под абсолютным контролем невозможно. Чем многомернее и могущественнее становится К-17, тем в меньшей степени можно считать Андропова лицом, держащим К-17 под абсолютным контролем.

Пятнадцатое. Рост возможностей К-17, как и любой другой подобной структуры, превращает его деятельность из абсолютно секретной в «условно секретную». Соответственно, нарастает противодействие К-17, в том числе и среди высшего партийного руководства. Такие враги К-17 — не чета какому-то Кочетову. Их физически ликвидируют. Это не может не воздействовать на К-17 как живой социальный организм. Вкусив столь элитной крови, К-17 приобретает еще более хищный, нежели изначально, характер.

В начале 90-х (точную дату уже не помню) я пришел к Валентину Толстых у на очередное заседание его клуба «Свободное слово». Заседания клуба проходили в Доме кино. Толстых тогда был одним из очень немногих авторитетных либеральных интеллектуалов, имевших смелость приглашать меня на клубные посиделки. На этот раз Толстых пригласил в качестве основного докладчика самого Горбачева. С ним пришла его жена Раиса Максимовна. Неожиданно Толстых посадил меня в президиум между Горбачевым и его женой. Жену я видел впервые. С Горбачевым же имел один длинный разговор в феврале 1991-го. Это был наш первый и последний разговор в эпоху, когда Горбачев руководил страной. В споре между мною и Горбачевым почему-то оказался затронут Андропов. Горбачев отозвался об Андропове нелицеприятно. Раиса Максимовна вдруг прошептала мне на ухо: «Что он несет? Мы всем, всем обязаны Юрию Владимировичу». Почему она стала со мной откровенничать, не знаю. Возможно, Горбачев обсуждал с нею наш разговор. Возможно, она уже была больна. В любом случае — она потом добавила, что ей всё время снятся убиенные Машеров и Кулаков… Вот так…

Шестнадцатое. Андропов был хронически больным человеком. Такие начинания, как К-17, коль скоро они носят действительно серьезный характер, не могут ставить себя в зависимость от одного человека вообще и уж тем более — от человека с ограниченным «биологическим ресурсом». Кроме того, для решения задач, стоящих перед К-17, нужен был не мощный и волевой руководитель СССР, а послушная К-17 марионетка. Зачем Андропов стал генсеком? Испугался ли он сам созданного им монстра? Умер ли он своей смертью? Темна вода…

Как бы то ни было, еще до смерти Андропова сложилось своеобразное рамочное соглашение между всеми антикоммунистическими, антисоветскими силами. Важнейшим элементом этого соглашения был «союз непримиримых врагов» — Андропова и Цинёва. Поскольку мы хотим рассматривать работу К-17 в период после смерти двух этих политических игроков, то было бы правильнее назвать это соглашение договором между элитами 5-го управления (идеологическая контрразведка) и элитами 3-го Главного управления (военная контрразведка).

Вновь подчеркну, что вся тема К-17 имеет отношение только к элите КГБ, а не к КГБ как таковому.

Рамочное (антикоммунистическое и антисоветское) соглашение «пятерки» и «трешки» подчинило К-17 фактически всю элиту КГБ, за исключением людей, упорно желавших оставаться в пределах узко понимаемой службы и чуравшихся политики (а уж тем более, параполитики) как огня.

«Трешка» и ряд других примыкавших к ней управлений соглашались на совместную с «пятеркой» борьбу против «замшелой капээсэсовщины». Но «тройка» с крайней настороженностью относилась к посягательствам «пятерки» на империю. «Тройка», будучи в целом более белогвардейской, а не либерально-западнической, конечно же, стремилась уйти от «коммунистического маразма». Но не от империи!

А уж в том, что касается России, патриотизм в «тройке» просто зашкаливал. Предложить «тройке», к примеру, развалить Россию для того, чтобы ее обломки вошли в Европу, значило нарваться на жесткий отлуп. Ну, со скрежетом зубовным можно было согласиться на выход разных «чурок», азиатских и прочих, дабы не посягали, гады, на полноценное гражданство, не смели мечтать о построении нерусской власти в освобожденном от коммуняк государстве. Пусть выйдут, гады, мы их потом в неполноценные колонии свои превратим! Но делить Россию (ту, которая останется после сомнительных, со скрипом принимаемых, изобретенных подозрительной «пятеркой», вроде бы разумных, но вызывающих отвращение ампутаций) — черта с два!

Сформировав единое К-17, элита КГБ сразу же превратила К-17 в конфедерацию из двух К-17: К-17/5 и К-17/3. Это предопределило всё сразу — и мощь перестроечного удара, и постперестроечные конфликты.

Семнадцатое. На генсека надо продвигать камикадзе, убежденного антикоммуниста и антисоветчика, человека достаточно слабого и потому не готового соблазниться постом генсека, возможностью быть новым Сталиным, всесильным хозяином гигантского советского царства. На пост генсека надо поставить Сеньку, для которого эта шапка будет и очевидно велика, и тягостна сверх всякой меры. Вышеуказанными подлыми качествами из всех возможных кандидатов на пост генсека обладал только Михаил Горбачев. К-17 сделал ставку на Горбачева и с огромным трудом сумел добиться победы своего ставленника.

Вот так и началась перестройка.

Михаил Бахтин.

Глава IV. Ненависть, спущенная с цепи

Как только перестройка началась, все антисоветские, антикоммунистические силы стали лихорадочно добивать всё советское и коммунистическое, обладавшее способностью к организованному сопротивлению почти всесильному К-17 и заключившим с ним союз антикоммунистам и антисоветчикам. Здесь важно подчеркнуть, что в К-17 входили далеко не все антикоммунисты и антисоветчики. Тот же Яковлев, например, в К-17 не входил. Да и Горбачев был для К-17 не королем, а пешкой, проходной фигурой в большой игре.

Понимая, что предстоит преодолеть огромное сопротивление советского социума, заговорщики держались достаточно сплоченно. Механизмы, обеспечивающие такую сплоченность, были отработаны спецслужбами Запада, которым приходилось управлять антисоветской и антикоммунистической деятельностью очень разных сил — как либеральных, так и накалено антилиберальных.

Координируя деятельность этих сил, К-17 проявил незаурядную политическую и административную зрелось. А также гибкость и огромный политический такт. Всё делалось по алгоритмам, до блеска отшлифованным в соответствующих лабораториях. Стремительно продвигались на важные позиции кадры, обладающие нужной политической и идеологической ориентацией. Или же кадры, которых можно было разыгрывать втемную (вялые, серые люди, люди, не обладающие необходимой политической цепкостью и так далее).

Располагая огромной информацией и возможностями, К-17 должен был просто поменять знаки. Раньше «антисоветчик, антикоммунист» — это минус. Чем выше градус антисоветизма и антикоммунизма, тем выше отрицательный балл, заботливо выставленный в соответствующей картотеке наряду с графой, в которой обозначена наиболее опасная для страны сфера антисоветской, антикоммунистической деятельности данного конкретного негодяя.

Раз так, не надо никаких новых длительных кадровых разработок. Надо просто назвать негодяя «благородным человеком», а верного коммуниста, советского патриота — «идиотом, негодяем, совком». Такого верного коммуниста, советского патриота надо теперь жесточайшим образом отсекать от всего на свете — от должностей, от средств массовой информации. А антикоммуниста, антисоветчика надо, напротив, продвигать, причем сообразно градусу его антисоветскости и антикоммунистичности. Чем выше градус — тем на более высокие посты надо теперь такого «витязя» продвигать. И не абы куда продвигать, а в ту сферу, где «витязь» может навредить в наибольшей степени. Благо эта сфера в соответствующей графе благоразумно отмечена загодя.

Расставили кадры нужным образом? Теперь эти кадры надо соединить с разработанными суперэффективными технологиями. И тут не надо никакой импровизации! Нужные разработки осуществлялись с давних пор. Только назывались вражескими подрывными действиями. И ведь какие таланты в разработках участвовали! Бахтин, Ракитов[29], Баткин… Всех и не перечислишь!

Спору нет, люди и впрямь талантливые! Но чем человек талантливее, тем в меньшей степени он расположен тупо обеспечивать цели своих могущественных, но не слишком образованных и «башковитых» начальников. Чем зависимее такой «талант» от подобных начальников, тем больше он их ненавидит и тем сильней его желание этих начальников обыграть.

Эти могущественные начальники заказывают ему, таланту, свой сценарий ограниченной деструкции. Сценарий унылый, скучный, бесперспективный. Что надо делать, если ты от этого начальника предельно зависишь? Восхищаться его, начальника, гениальностью, преданно исполнять задание этого начальника и встраивать в систему разрушений, создаваемую по заказу начальства, свои блистательные подсистемы, превращающие скучное, унылое, ограниченное разрушение народа и государства в разрушение, о котором мечтаешь ты сам, — разрушение абсолютное, упоительное. А почему ты о таком разрушении мечтаешь?

Потому что ты, в отличие от начальства, не рационализацией занимаешься, не какой-то там «большой игрой», а несоизмеримо более тонкими и масштабными развлечениями. В основе которых — ненависть к этому улегшемуся под коммунистов народу, да и ко всему, что олицетворяет собой союз этого народа и коммунизма.

Всё это ненавистно до колик. Всё это надо уничтожить до конца, уничтожить медленно, неумолимо и беспощадно. Не так, как заказывает начальство, а так, как это угодно твоей душе. При начальстве, не склонном копать на глубину, встроить такие подсистемы в создаваемую по заказу начальства систему не так уж трудно.

Сказано — сделано. Подсистемы в систему встроены. Модифицированную таким образом систему вручили новым кадрам, расставленным по местам надлежащим образом. И понеслось…

Обрушенные на советское общество «технологии», этот гибрид незатейливого заказа и изуверского исполнения, породили глубокий распад всей здоровой социальной ткани. А также превращение ткани только относительно нездоровой — в полноценную криминальную социально-политическую онкологию. Никогда не забуду, как в 1990 году на каких-то интеллектуально-политических посиделках один из советников Горбачева, обращаясь ко мне, сказал: «Мы насильственно разрушим стержень существующей системы, а всё остальное перепоручим живому творчеству масс». Этот советник не был кондовым полубезграмотным партийным работником. Он был действительным членом АН СССР, долго занимавшимся биологией и генетикой и лишь на закате своей карьеры ставшим «чистым философом». Я ответил академику: «Вы описываете тот способ воздействия, который гарантированно обеспечивает регресс». Академик отвел глаза.

Он понимал, что если насильственно сломать системообразующий стержень и не сформировать новые системообразующие конструкции ровно таким же образом, каким были разрушены старые, то система обратится в слизь. Сама она новый скелет в этом случае не сможет сформировать. Да, можно насильственно уничтожать больные клетки и надеяться на то, что организм, задействовав свой иммунитет, начнет воспроизводить, как ему и положено, клетки здоровые. Но ведь этот номер проходит лишь с клетками! И лишь потому, что организм как система сохраняется в целости и сохранности. Но если сломать систему… и, сломав ее насильственно, сказать: «Теперь, голубушка, сама выздоравливай», — то произойдет именно регресс. Это понимают и естественники, и гуманитарии… Революционер насильственно ломает систему, но он же насильственно формирует новые системообразующие конструкции.

Может быть, среднеобразованный партийный администратор и мог произнести чушь о «насильственной ломке системных оснований и последующем невмешательстве в живое творчество масс», но академик не мог не понимать чудовищность описанного им начинания. А ведь он это начинание не просто описывал. Он его осуществлял. Между прочим, этот же академик положил под сукно материалы гэдээровских спецслужбистов, документально доказывавшие, что герой романа Д. Гранина «Зубр» Тимофеев-Ресовский был работником секретного эсэсовского института «Аненербе».

Н. В. Тимофеев-Ресовский: русский советский биолог, генетик. Основные направления исследований: радиационная генетика, популяционная генетика, проблемы микроэволюции. Обложка издания романа Д. Гранина в Роман-газете.

Увы, слишком много материала, доказывающего, что К-17 заказал консультантам одно, а эти консультанты, сформировав свою структуру (знаменитая «Московская трибуна» была лишь малым видимым фрагментом этой структуры), довели замысел кураторов до абсолютного разгрома всех системообразующих социальных, моральных, экзистенциальных оснований, обрекая народ на вырождение, а страну — на полное рассыпание.

В условиях крепчающего маразма, порожденного кознями консультантов, импровизациями иностранных спецслужб, растущими амбициями антисоветских антикоммунистических сил, не интегрированных в К-17 и заключивших с ним лишь малообязательные рамочные соглашения, К-17 мог просто утонуть в стихии им же сотворенного хаоса. Но этого не произошло. К-17 выжил. Причем он выжил именно за счет «прочного союза врагов» — союза К-17/5 и К-17/3.

Вплоть до начала гайдаровских реформ стратегический союз двух смертельных врагов — К-17/5 и К-17/3 — работал, как часы. И даже сами гайдаровские реформы не привели к расколу К-17 на две подсистемы, которые полностью (или почти полностью) потеряли взаимопонимание.

Такая (хотя тоже не полная, а почти полная) потеря взаимопонимания произошла, как это ни странно, после того, как в США президентом стал Клинтон. Именно после этого Ельцин нарушил свои обязательства перед К-17. Ибо, согласно взятым на себя обязательствам, должен был удовлетвориться ролью «переходного президента». Гайдар, согласно этой же договоренности, должен был довести страну до взрыва. После взрыва власть должна была перейти к Юрию Скокову[30], который и должен был осуществить главное — приватизацию, авторитарную модернизацию и так далее.

Скоков Юрий Владимирович (1938–2013) — российский государственный и политический деятель, первый Секретарь Совета Безопасности Российской Федерации (1992–1993).

К-17 был убежден в победе Буша. Победа республиканца, лидера так называемого «немецкого» американского клана, позволяла авторитарно-центристским образом решить накопившиеся политические проблемы, провести «правильную» приватизацию (то есть приватизацию, отвечающую сразу и интересам К-17/5, и интересам К-17/3), осуществить ускоренно авторитарную модернизацию и, наконец, смягчить (поскольку это хоть и американские, но все-таки немцы!) противодействие США сближению Европы и России, то есть, по сути, — Германии и России.

Победа Клинтона ломала все эти планы. Скоков, вопреки новой конфигурации глобально-элитных сил, пытался прорваться на пост премьер-министра. Отставка Гайдара… Рейтинговое голосование — «за кого проголосует большее число депутатов, тот и будет премьером»… Скоков оказывается первым по результатам этого самого рейтингового голосования. Но Ельцин, вместо того чтобы отдать пост премьера Скокову — крупному представителю военно-промышленного комплекса, используя свое конституционное право и нарушая все договоренности, делает премьер-министром Черномырдина — создателя «Газпрома», сырьевика. Дальше — цепь кризисов…

Ельцин, теряя большинство в парламенте, должен уйти. Но вместо этого он на глазах всего мира расстреливает из танков законно избранный парламент. Вот тут-то и происходит резкое обострение конфликта между К-17/5, слишком много выигравшим в результате победы Клинтона и отмены договоренности о Скокове, и К-17/3, слишком много в результате всего этого проигравшим.

Вот тут-то и были предъявлены все — в принципе, вполне справедливые — претензии к Филиппу Бобкову, лидеру К-17/5, одному из создателей и ключевых фигур в К-17. Да, Филипп Денисович дезинформировал Хасбулатова, «подведя» к нему актеров, исполнявших роли военных вожаков и «королей уличного протеста». Да, он провокационно использовал свое влияние на Хасбулатова. Да, с его подачи были направлены в так называемый Белый дом провокаторы — баркашовцы. Да, истерику о гнусных белодомовцах, которых надо расстрелять ради спасения демократии, закатили именно агенты Бобкова, они же — общенародные любимцы и выдающиеся мастера культуры.

Но разве К-17/3 и его ставленник Скоков хотели сыграть честно — по политическим правилам, поддержав законно избранный парламент России? Нет, совсем другого хотел К-17/3 в те судьбоносные для России дни. Попытка свергнуть Хасбулатова уже в момент, когда Верховный Совет находился за колючей проволокой… Ожидание 3 октября для того, чтобы, выступив в качестве «третьей силы», зачистить и Хасбулатова с Руцким, и Ельцина… И, наконец, кровавые действия внутри здания Верховного Совета — с тем, чтобы спрятать концы в воду… Эту линию поведения никак нельзя называть «соблюдением политических норм». Вообще, после расстрела Дома Советов говорить о любых политических нормах или даже политических правилах было бессмысленно.

Юрий Скоков и Дмитрий Рогозин на съезде партии «Родина». Виктор Черномырдин и Альберт Гор.

Чубайс начал чудовищную приватизацию с одной целью — пусть лучше бандитский капитализм, чем проигрыш Бориса Николаевича Ельцина. Кстати, Чубайс об этом заявил с неописуемой откровенностью.

Черномырдин при поддержке К-17/5 начал свою игру с вице-президентом США Гором.

Зюганов — еще один игрок в команде К-17/5, причем игрок стратегический — в решающий момент спрыгнул с политического поезда под названием «Фронт национального спасения». В ночь перед преступным расстрелом парламента Зюганов призвал своих сторонников не выходить на улицу, резко сломав свою предшествующую политическую линию, сделав ручкой и Руцкому, и Хасбулатову, и всем своим соратникам по ФНС.

И сполна воспользовался доставшимися ему в результате ареста политических конкурентов колоссальными преимуществами. Зюганов призвал своих сторонников идти на выборы и этим содействовал успеху ельцинского референдума, принятию ельцинской конституции, созданию беспомощно-декоративной Государственной думы. Уютно расположившись в креслах этой Думы, зюгановцы заявили об исчерпанности лимитов на революцию, поддержали ельцинский бюджет, ввели в свою программу концепцию устойчивого развития — это детище вице-президента США Альберта Гора.

Всё это вполне отвечало интересам К-17/5. Кстати, во время кризиса, порожденного ельцинским Указом № 1400, К-17/5, помимо игры против Хасбулатова, Руцкого, а главное — Скокова, вел еще и тайную игру в пользу Лужкова, который якобы был способен в случае признания его премьерских полномочий Верховным Советом двинуть московских силовиков на поддержку Верховного Совета.

Разумеется, если бы Лужков это и сделал (что было крайне маловероятно), то лишь ради прихода на место Ельцина. Что полностью отвечало планам К-17/5. Но почему за это так боролся Зюганов, находясь в здании Верховного Совета? Да, как ставленник К-17/5 он должен был за это бороться, ибо именно воцарение Лужкова в наибольшей степени отвечало интересам Гусинского, Бобкова, всего К-17/5. Но ведь «по совместительству» Зюганов был еще и коммунистом № 1!

Тайная игра в премьерство Лужкова не прошла бесследно ни для самого Юрия Михайловича, ни для К-17/5. Сразу же после расстрела Дома Советов К-17/3 начал свою игру — на этот раз уже имеющую своей явной целью нанесение удара по К-17/5, своему собрату по К-17.

Всё началось с критики в адрес Бобкова. Критики, не лишенной оснований, но явно рассчитанной на пиар в спецслужбистских кругах, которые не входили в К-17, но могли поменять расстановку сил в элитной игре между К-17/5 и К-17/3.

Суть критики сводилась к тому, что Бобков, возглавлявший борьбу с сионизмом, вдруг пошел в услужение к руководителю Российского еврейского конгресса Гусинскому. Кто у кого на самом деле был в услужении — это открытый вопрос. А вот то, что Гусинский не сам стал руководителем Российского еврейского конгресса, а был возведен на этот пост Бобковым, взявшим на себя переговоры с тогдашним руководителем израильской спецслужбы «Натив» Яковом Кедми, — это несомненный факт. Но любой пиар пренебрегает подобными фактами. Пиарщики ахали, охали, восклицали: «Как же ты пал, Филипп! На кого работаешь, товарищ генерал армии?!» И это действовало.

Одновременно началось обсуждение роли Бобкова в расстреле Дома Советов. Эта роль обсуждалась без особых искажений. Но — при полном замалчивании роли других организаторов этого преступления.

Затем в сообществе относительно привилегированных спецслужбистов стала обсуждаться тема «Филипп — крысятник». Наиболее активно эту тему обсуждал бывший начальник Третьего главного управления КГБ СССР контр-адмирал Жардецкий. Он утверждал, что Бобков повел себя преступно и неэтично по отношению к нему, Жардецкому, и его подчиненному Шабтаю Калмановичу. Сам Калманович никогда не отрицал своей причастности к советским спецслужбам. Ибо в связи с этой причастностью он отбывал срок в израильской тюрьме. Жардецкий же добавлял к этому общеизвестному обстоятельству еще несколько значительно менее известных…

Яков Кедми: (он же Казаков Яков Иосифович) (р. 1947) — израильский разведчик и дипломат. Израильский государственный деятель, руководитель агентства «Натив» с 1992 по 1999 год. Родился в Москве, в 1969 году репатриировался (эмигрировал) в Израиль. Служил в армии в танковых войсках. Участвовал в Войне Судного дня в 1973 году. С 1977 года работал в «Натив». Сыграл важную роль в перенаправлении потока еврейских эмигрантов из СССР с США на Израиль в октябре 1989 года. С 1999 года на пенсии. Шабтай Калманович (1947–2009): израильский и российский предприниматель, генеральный директор ОАО «Тишинка» (с 1994 года), владелец Дорогомиловского рынка, организатор российских гастролей звёзд мировой эстрады. Был убит, следствие считает его убийство заказным. Однако убийство раскрыто не было: в 2011 году следствие по делу было приостановлено, при этом, как сообщается, «не удалось обнаружить ни исполнителей, ни заказчиков, ни организаторов преступления»

Первоначально Калманович находился в прямом подчинении у Жардецкого. То есть, говоря на спецслужбистском языке, «работал по третьей линии».

В связи с готовившейся приватизацией Калманович сосредотачивал на зарубежных счетах средства, позволявшие «третьей линии» стать полноценным субъектом в игре под названием «приватизация». Совершенно очевидно, что полноценным субъектом, участвовавшим в подобной заранее(!) спланированной приватизационной игре, не могла быть вся «третья линия», то есть все сотрудники и агенты Третьего главного управления КГБ СССР. Таким субъектом могла стать только элита Третьего главного управления, объединенная какими-то идеями и какими-то взаимными обязательствами. То есть буквально то, что я назвал К-17/3.

Узнав о том, что Калманович, во-первых, занят далекоидущей аккумуляцией финансовых средств на зарубежных счетах, и, во-вторых, очень успешно осуществляет это задание, Бобков сдал Калмановича западным спецслужбам и, прежде всего, спецслужбам Израиля. Калманович хотел спастись от ареста, укрывшись в СССР. Но Бобков этому помешал.

Посадив Калмановича, Бобков затормозил накопление средств на счетах в зарубежных банках. То есть не позволил К-17/3 стать полноценным субъектом в готовившейся приватизационной игре.

Вскоре Бобков через свои связи в Израиле начал секретные переговоры, предлагая Калмановичу свободу в обмен на переход с «третьей линии» на «пятую». Калманович согласился. Бобков организовал кампанию за освобождение Калмановича. Калманович вышел из тюрьмы и, обладая эксклюзивной информацией, передал финансовые средства, находившиеся на иностранных счетах и принадлежавшие К-17/3, своим спасителям, то есть К-17/5. Свои недостойные действия Бобков интерпретировал как нечто абсолютно благопристойное. «Мол, «трешка» спалила своего агента, не могла его защитить. А я агента спас. И, естественно, имел за это причитающуюся мне компенсацию».

Разумеется, все эти шуры-муры носили элитно-подковерный характер и никак не вписывались в спецслужбистские инструктивные нормы. Но такое уже было время — время неформалов, власти К-17 и его неписанных правил.

Согласно версии Жардецкого, Бобков и нашего агента сдал иностранцам, и помешал партнеру по К-17 накапливать средства, необходимые для намеченной К-17 приватизационной игры, и попросту украл эти средства, обесточив партнера в самый важный момент — когда каждый номинальный доллар, находившейся на зарубежных счетах реально стоил в сто, а то и в тысячу раз больше. Как говорил впоследствии один олигарх, «тогда (то есть в пике приватизации за гроши) за тридцать миллионов долларов можно было купить пол-России».

Разумеется, такая деятельность Бобкова была несообразна любым неформально элитным нормам: масонским, мафиозным, кланово-спецслужбистским и так далее.

Разборка была неминуема. Самое разумное было провести ее на третейском суде К-17. Но участники К-17 жили не по нормам средневековых тамплиеров, сицилийской мафии и т. п. Они жили по принципу, согласно которому предъявы бывают обоснованными и необоснованными. Если требующий суда пострадавший (в данном случае — К-17/3) может сделать своему противнику «больно», то он выдвигает обоснованную «предъяву». И она будет рассмотрена в суде. Если же пострадавший просто ноет и жалуется, то его предъява необоснованна. А сам он — никакой не пострадавший, а выбывший из игры «коллективный пенсионер».

Жардецкий стал обосновывать свою «предъяву», то есть искать внутри ельцинской системы тех, кто а) был расположен к нему, Жардецкому, и б) располагал и своими мотивами для наезда на Бобкова, и возможностью осуществить подобный наезд.

Человеком, отвечавшим этим требованиям, был контр-адмирал Захаров — заместитель Коржакова, руководителя Службы безопасности Президента. Расстреляв из танков парламент, Ельцин уже к зиме 1993 года оказался под влиянием силовиков. А на кого еще было опереться в условиях прущей изо всех дыр вопиющей нелегитимности? Тут-то и началось превращение надежного охранника Саши Коржакова в могущественного лидера ельцинских опричников, «особо приближенного к царю Александра Васильевича».

Коржакову, чтобы закрепиться в роли нового Малюты Скуратова, нужен был боярин-злоумышленник. На эту роль вполне подходил Лужков. Компра на Лужкова состояла в том, что этот «московский морж» заигрывал с врагами Ельцина, засевшими в Доме Советов; хотел стать сначала их премьер-министром, а потом — «хозяином земли Русской». Компра обрастала подробностями. Тут и готовый присягнуть Лужкову Отари Квантришвили с его братками-спортсменами. И Гусинский с Израилем… Ну, а где Гусинский — там и Бобков.

Короче, было решено Лужкова как следует проучить.

И сделать это, долбанув по Гусинскому. Бобкову было заявлено о сплочении антибобковских, антигусинских патриотических спецслужбистов. Патриотические спецслужбисты собирались, многозначительно жали друг другу руки, слушали патриотическую музыку. На фуршетах обменивались краткими, но ёмкими репликами.

Потом в «Российской газете» вышла статья «Падает снег». В ней содержались слабо завуалированные угрозы в адрес «банды Лужкова-Гусинского».

Потом бойцы Захарова (то есть Коржакова) положили лицом в снег охрану Гусинского, то есть подчиненную Бобкову спецслужбу группы «Мост». Поводом было то, что охранники Гусинского двигались в машине на повышенной скорости по правительственной трассе и отказались остановиться по требованию Службы безопасности Президента. Охранников догнали у офиса группы «Мост», положили лицом в снег.

В офисе у Гусинского навели шорох. Когда Гусинский обратился к подконтрольному ему главе московской ФСБ Евгению Севастьянову, приехали московские фээсбэшники. Их уже не просто в снег положили… Им сказали: «Дёрнетесь — откроем огонь на поражение!» Фээсбэшники отвалили. Севастьянов был немедленно уволен. Гусинский убежал в Лондон. Коржаков в один день превратился из периферийной фигуры в руководителя крупного элитного клана.

Коржаков, Александр Васильевич: сотрудник государственной безопасности СССР, начальник охраны Бориса Ельцина (впоследствии руководитель Службы безопасности президента Российской Федерации), депутат Государственной думы (1997–2011). Генерал-лейтенант запаса. Автор книг «Борис Ельцин: от рассвета до заката» и «Борис Ельцин: от заката до рассвета. Послесловие»[1]. Кандидат экономических наук.

К-17/3, организовав такое доказательство своей дееспособности, имел право потребовать от системы, частью которой являлось, полноценного разбирательства всех тех затей, которые устроили коллеги из К-17/5 и лично Ф. Д. Бобков. Теперь-то предъява К-17/3 должна была быть признана обоснованной и подлежащей рассмотрению! Она и впрямь была признана таковой — со всеми вытекающими последствиями.

Коржаков охраняет Ельцина (слева от него) в августе 1991 г. Владимир Гусинский, 1990-е.

Разборку осуществили, чем-то поделились, конфликт худо-бедно сгладили. Осадочек остался, конечно. Но, чай, не дети. Гусинский поболтался в Лондоне и вернулся назад. Лужкова никто не тронул. Бобкова — тоже.

К 1996 году давление международного контекста на внутрироссийскую ситуацию превратило К-17/5 в некое очень своеобразное ответвление Демпартии США и либеральных масонских лож, так называемого «Великого Востока» («Великий Восток» Франции, «Великий Восток» Италии). Впрочем, в России был свой «Великий Восток», но лишь в качестве совсем декоративной структуры. Реальную же функциональную роль нашего «Великого Востока» (а также отделения Демпартии США) взял на себя — повторяю, очень неоднозначным, весьма причудливым образом — именно К-17/5. Оформились отношения между Бобковым и потянувшимся к Демпартии Маркусом Вольфом. Оформились отношения между Гусинским и ориентировавшимся на Демпартию Бронфманом. Сплелась целая сеть подобных отношений, и впрямь обеспечивавшая — очень кривым и своеобразным образом — ту функциональную роль К-17/5, которую я только что описал.

Что же касается К-17/3, то он ушел вправо. Сплелась сеть отношений К-17/3 с Республиканской партией США, с так называемыми Национальными масонскими ложами (Национальная ложа Франции, Национальная ложа Италии и так далее). В России, кстати, существовала и своя декоративная Национальная ложа. Но я здесь обсуждаю не декорации, а реальную (но очень искаженную, повторяю в который раз) функционально-ролевую специфику. Итак, К-17/3 обзавелся и этой ролевой спецификой, и определенными коммуникациями в еще более правой среде (Ватикан, примыкающие к нему ордена, дееспособные крайне правые структуры и так далее).

Конечно же — и в этом неснимаемая наша специфика, недоучет которой чреват серьезнейшими ошибками, — и К-17/5, и К, — 17/3 сохранили спецслужбистскую всеядность, готовность играть одновременно на совершенно разных идеолого-политических территориях. Но в первом приближении, грубость коего не отменяет необходимости его обсуждать, две подсистемы К-17 стали вести себя так, как будто бы у них появилась чуть ли не идеологическая идентичность («я, блин, русский и патриот, а ты, блин, еврей и либерал»). Это было отчетливо видно по примыкавшим к К-17/3 и к К-17/5 привилегированным бизнесменам. Называть их — в их тогдашнем статусе — олигархами, было бы неправильно. Олигархами они стали только после 1996 года.

Борис Березовский был стопроцентным детищем Коржакова и вел себя сообразно нормам К-17/3. Он подчеркивал свою глубокую православную религиозность, разыгрывая эту карту против Гусинского. Он был системным врагом Гусинского, Лужкова и прочих злых сил. Именно на этом он сделал свою карьеру бизнесмена и царедворца.

Владимир Гусинский, напротив, вел себя сообразно нормам К-17/5. Он не только демонстрировал свою предельную близость к Лужкову (на самом деле этой близостью и не пахло), не только демонстративно опекал Бобкова (уже разочаровавшегося в Гусинском и строившем реальное взаимодействие с замом Гусинского Сергеем Зверевым и его будущей женой Натальей Миронюк). Гусинский, вернувшись из Лондона в Москву, не только не пошел на поклон к начальнику ельцинской Службы безопасности Александру Коржакову и его соратнику директору ФСБ Михаилу Барсукову. Он демонстративно воевал с этими консервативными предтечами «путинского чекизма». Он даже завел в своем кабинете аквариум с двумя небольшими удавами, назвав одного из удавов Сашей, а другого — Мишей. Это было манифестацией крайней ненависти Гусинского и его лагеря к Коржакову и Барсукову. Те отвечали Гусинскому такой же сосредоточенной ненавистью.

Светлана Миронюк, бывший главный редактор РИА Новости. Сергей Зверев, преседателъ Совета директоров ЗАО КРОС (Комитет развития общественных связей). Гусинский и Березовский.

Однажды я спросил одного своего знакомого:

— А зачем Бобков, располагая массой возможностей, пошел работать к Гусинскому, да еще и сделал Гусинского президентом Российского еврейского конгресса (РЕК), вице-президентом Всемирного еврейского конгресса (ВЕК)? Ведь Бобков не мог не понимать, что это влечет за собой достаточно серьезные издержки!

— Да плевал он на эти издержки, — ответил мне знакомый. — Да и так ли они на самом деле велики? Коль скоро речь идет не о широких спецслужбистских кругах, а о спецслужбистской элите.

Я ответил:

— Когда широкие круги начинают слишком негативно относиться к кому бы то ни было, то и элита задумывается.

— Согласен, — ответил мне знакомый. И добавил:

— Так в чем же суть твоего вопроса?

Знакомый мой был из привилегированной партийной семьи. Он плавал в спецслужбистских кругах, как рыба в воде. Не боялся думать на темы, подобные той, которую я ему предложил. И не осторожничал сверх меры, понимая, что я не буду нарушать жанр и жертвовать очень важной для меня доверительностью. К сожалению, этот знакомый умер от тяжелого заболевания. Затем от этого же заболевания умерла его жена. Впрочем, на момент нашего разговора знакомый был еще абсолютно здоров.

— Так что ты имеешь в виду? — повторил он, видя, что я не тороплюсь ему отвечать. Я и впрямь не торопился, думая, как бы точнее сформулировать свой вопрос.

— Бобков получил санкцию на трудоустройство у Гусинского? — спросил я.

— Разумеется, — ответил мне собеседник.

— У кого? Ведь не у Бакатина же! И не у Степашина, и не у Баранникова, Галушко, Барсукова (я называл лиц, последовательно занимавших главный кабинет на Лубянке).

— При чем здесь эти пешки? — не задумываясь, ответил мне мой знакомый.

— Так у кого же получал санкцию Бобков? И существовал ли авторитетный для Бобкова коллективный разум, способный дать такую санкцию? Существовал ли он? И, главное, существует ли до сих пор?

— Да, — ответил мне мой знакомый. — Такой авторитетный для Бобкова коллективный разум существовал и существует.

— И что же это за разум? — спросил я.

Знакомый ответил апофатически:

— Это не шефы Лубянки, не президенты РФ. Не иноземцы из спецслужб и не иноземцы вообще. Это местный коллективный разум. Еще могу сказать, что это никоим образом не масоны. Точка.

Мой знакомый в точности описал то, что я называю К-17, а Илья Григорьевич Эренбург когда-то назвал «Трестом Д. Е.»[31] (Д. Е. — это сокращенное «Даешь Европу!», у Эренбурга есть литературное произведение с таким названием).

Конфликтуя и преодолевая конфликты, К-17/5 и К-17/3 сохраняли единство по основным позициям. Они были едины по вопросу о десоветизации-декоммунизации, хотя для К-17/3 великодержавность сталинского СССР была некоей умеренной компенсацией за инородческое коммунистическое безумие, а для К-17/5 великодержавный сталинский СССР был квинтэссенцией коммунистического безумия. Так выглядел усредненный идеологический портрет этих двух антисоветско-антикоммунистических подсистем, входивших в К-17. Но поскольку обе подсистемы были спецслужбистскими, усредненный идеологический портрет не до конца схватывает суть различий между этими двумя подсистемами. Ибо в числе прихваченного этими подсистемами контингента могли оказаться слагаемые с любым идеологическим содержанием.

Глава V. Препятствие по имени Клинтон

Билл Клинтон принимает присягу.

Сложившаяся на обломках СССР ельцинская политическая система была антисоветской и антикоммунистической, что называется, «от и до». Кому из ее корифеев пришло в голову создать совместимую с такой системой коммунистическую партию, активно участвующую в выборах, завоевывающую серьезные парламентские позиции и так далее?

Изначально, осенью 1991 года запрет коммунистической идеологии предполагали довести до логического завершения. Коммунисты, зная, что их запретят, готовились к созданию Социалистической партии, которую нельзя было запретить без избыточных издержек для международного имиджа. Но потом родилась идея карманной коммунистической партии. Аргументы в пользу этой идеи были таковы.

Во-первых, та часть населения, которую удалось заразить вирусом антикоммунизма, никогда не проголосует, даже возненавидев ельцинизм, за представителей сил, открыто связывающих себя с идеологией, ненависть к которой клокочет в сердце: «Вижу нормальных мужиков, ненавижу их залгавшихся вороватых противников. Но как скажут, что эти нормальные мужики — коммунисты (не социалисты, не левые, а именно коммунисты), голосую против них. А значит, за их противников, как бы пакостны они ни были».

Во-вторых, те, кто остался верен советизму и коммунизму, должны попасть в капкан карманной коммунистической партии. Причем в связи с опасностью возрождения коммунизма под воздействием либеральных шоковых реформ марионеточность коммунистической партии должна быть особо высокой.

В-третьих, когда Запад разочаруется в ельцинской политике (а он раньше или позже разочаруется), можно шантажировать этот самый Запад и, прежде всего, США возвращением коммунистов к власти.

В-четвертых, для Ельцина с его прошлым первого секретаря Свердловского обкома КПСС, первого секретаря МГК КПСС, кандидата в члены Политбюро полная антикоммунистическая зачистка была и психологически дискомфортна (как-никак, есть родственники, знакомые, бывшие сослуживцы, которых не с руки «зачищать»), и политически нецелесообразна (начнут других зачищать, глядишь — и до меня доберутся). Ельцин уже начинал осваивать «искусство баланса». Ему-то зачем был нужен формат, удобный для Новодворской и Солженицына?

Но эти четыре незатейливых аргумента были лишь вершиной выстроенного оперативного айсберга. Вскоре подтвердилось и то, что это именно айсберг, и то, что этот айсберг сооружен именно К-17/5.

До сих пор мы рассматривали КПРФ как изолированное явление. Как некую единицу, которую можно использовать разным образом. Но ведь любая политическая сила может быть использована не только как изолированная от других сил самодостаточная единица, но и как элемент более сложной системы.

Рассмотрим элементарнейшие сценарии использования «единицы» под названием «КПРФ» не по принципу «1=1», а хотя бы по принципу «1+1=чему-то». При этом ясно, что даже в химии «1+1» равно не 2, а чему угодно. А уж в политике — тем более.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что народ, обманутый ложными посулами, очень скоро опомнится, поймет, что такое реальный, а не утопический капитализм, и отвернется от тех, кто посулил ему всеобщий потребительский рай. А также многое другое. Что тогда делать? Устанавливать свирепую капиталистическую диктатуру?

Но, во-первых, в конце XX века это уже не так сподручно, как в начале XX века или даже в 60–70 годы.

Во-вторых, любая диктатура — это всевластие репрессивного аппарата. Какого аппарата? В какую сторону этот аппарат (широкий и к К-17 ну никак не сводимый) начнет действовать, войдя во вкус?

В-третьих, во вкус может войти и диктатор — мало ли было таких входивших во вкус диктаторов, расправлявшихся сначала с народом, а потом — с элитой.

В-четвертых, и это главное, никаких окончательных гарантий того, что Российской Федерации позволят войти в Европу в качестве единого государства, не было. А если и РФ придется делить на части, устраивая перестройку-2? Ведь понадобится энергия масс? Либералы после всего, что они сделали, массы не поднимут. И почему бы, раз так, не обзавестись другими «собирателями народной энергии»? Если вся задача состоит в том, чтобы собранную энергию направить на разрушение государства, тогда кто бы ни собирал энергию, лишь бы собрал побольше! И передал бы в руки тех, кто направит эту энергию на деструкцию, повторив тем самым перестроечный грязный кровавый трюк.

Леонид Баткин, один из основных консультантов К-17, «серый кардинал», манипулировавший Андреем Сахаровым и его супругой, уже после 1991 года, выступая перед высоколобой аудиторией, восклицал: «Нам еще придется поднимать рабочих на свержение этой ублюдочной власти!» Вот те на… Вели, вели к власти этого самого Ельцина, а теперь оказывается, что рабочих надо будет поднимать для свержения ЕБН. Кто ты такой, чтобы рабочие поднялись по твоему зову? И чего ради ты планируешь свержение своего в доску Ельцина?

Разгадка этой загадки в том, что Ельцин был, по плану К-17, лишь переходным, техническим президентом. Он дал на это согласие и занялся политической переигровкой только после победы Клинтона. Победил бы Буш — не было бы никакого Ельцина, был бы Скоков. В 1999-м под приход Буша-младшего Ельцин, которому напомнили про его обязательства, ушел досрочно. Передав власть человеку, который в 2000 году должен был начать делать то, что Скоков, если бы Буш-старший выбрался на второй срок, стал бы делать в 1993-м.

Тут ведь дело не в конкретном Скокове, а в том или ином авторитарном лидере, готовым проводить эффективную политику так называемой авторитарной модернизации. Конечно, Ельцин мог бы и сам осуществлять эту самую «авторитарную модернизацию». У него для этого были и норов, и опыт руководства Свердловской областью — вполне себе военно-промышленным регионом. Но К-17 возложил на Ельцина другую задачу. Он должен был разрушать советскую жизнь, разрушать советскую аграрную и промышленную структуру, по-людоедски понижать уровень жизни поверивших ему простых советских людей, отделять от страны территории, завоеванными с невероятными жертвами, угождать Западу и так далее. Делать всё это, сохраняя общественную поддержку на уровне, необходимом для того, чтобы страна (упавшая за счет такой политики на дно, ударившаяся об это дно и уцелевшая) начала проводить авторитарную модернизацию — невозможно.

Предвыборные теледебаты в 1992 году, США. Кандидаты слева направо: Джордж Буш-старший, Росс Перо, Билл Клинтон.

Поэтому один руководитель (Ельцин) должен вести страну по нисходящей, а другой руководитель (Скоков, Сосковец, Лебедь или кто-то еще) должен, освободившись от Ельцина и возложив на него всю ответственность за негатив, начать авторитарно-модернизационное восхождение. Таков был план К-17. Но и Ельцин, и всё то, что слетелось на его зов, почуяв разное (кто-то — возможность неслыханного обогащения, кто-то — возможность окончательно расправиться со страной, а кто-то — чистый кайф властвования), не хотело оказываться марионеткой К-17, его двух конфликтующих систем или кого бы то ни было еще.

Чудовищная, невиданная живучесть Ельцина, безусловная поддержка Ельцина Клинтоном, алчная, животная сила тех, на кого решил опереться Ельцин (только не надо отрицать наличие у них подобной зловещей, низкой, но впечатляющей силы!), всплеск низких вожделений миллионов и миллионов мещан, чья асоциальность была скована советскими рамками, беспрецедентный вакуум смыслов, порожденный изуверскими технологиями (социокультурными, психосоциальными, экзистенциальными и иными), изобретенными консультантами К-17 и не имеющими отношения к прочим целям и задачам этого самого К-17, всё это исказило планы К-17 до полной неузнаваемости.

Ельцин мастерски «развел» К-17/5 и К-17/3. Его команда соорудила криминально-капиталистическую опухоль с одной лишь целью — обеспечить непотопляемость дражайшего Бориса Николаевича. Криминальная опухоль парализовала своими метастазами бюрократию, стала разлагать сам К-17, создала международно-криминального монстра, снюхавшись с наиболее подверженными криминализации представителями западной элиты. Орда обогащающихся асоциальных элементов отравила ядом весь (или почти весь) социум, теряющий регулирующую его жизнь нормативность в условиях смыслового вакуума и регресса.

Народ оказался лишен всего, что позволяло противостоять хищной монструозности Ельцина, его команды и табуна взбесившихся асоциальных мещан. Клинтон — то ли получив мзду, то ли восхитившись возможностью выкачивать из России триллионы долларов во славу преуспеяния американских граждан, — бросил все силы США на поддержку ельцинского безумия и подавление любых внутрироссийских и международных сил, желавших как-то этому безумию воспрепятствовать.

Нельзя сказать, что К-17 полностью потерял контроль над неожиданной и крайне неприятной для него ситуацией. Элита К-17 в этой буквально катастрофической для нее ситуации, проявила волю, самообладание, трезвость и ту разумную беспощадность, без которой такие структуры, как К-17, мгновенно превращаются в беспомощные и никчемные салоны, занятые унизительным словоблудием.

К-17 играл, карал, дискредитировал, отстранял, продвигал, интриговал, развращал, соблазнял, пугал — словом, делал всё то, что и должна делать структура, всерьез решившая реализовывать свои 17 пунктов вопреки новым обстоятельствам, носившим чудовищно неблагоприятный характер.

Занимаясь всем этим слаженно, решительно и в каком-то смысле даже самоотверженно, элита К-17 не сразу поняла, как именно она была обманута своими консультантами, которые были и умнее, и образованнее, и коварнее шефов.

«Где замер снизу? Почему нет замера снизу?» — спрашивал меня представитель элиты К-17. Под «замером снизу» имелось в виду выплеснувшееся на улицы недовольство социальных низов, имевших для этого недовольства более чем серьезные основания. Я ответил: «В условиях регресса и аномии замера снизу ждать не приходится».

Я почувствовал, как холодной жестокостью полыхнуло от моего собеседника. Он сдержался и спросил: «Какой еще, тудыть-растудыть, регресс?» Я вкратце объяснил. Потом посвятил подробному разбору регрессирующих социумов два занятия своего клуба «Содержательное единство». Мой собеседник сидел, не шелохнувшись, слушая трехчасовые лекции. Да, он не знал, что такое регрессирующий социум. Но, во-первых, он очень быстро сориентировался. Во-вторых, сориентировавшись, он стал действовать — безошибочно и беспощадно. Нет, К-17 не было сборищем бездарных, безвольных и некомпетентных людей.

Но компетенция этих людей была заведомо на порядок ниже компетенции подставивших их, изуверски подлых консультантов. А в волевом смысле Ельцин и его команда проявили ту незаурядность, которая даруется регрессом тем, у кого никогда не было проблем по части каких-либо моральных ограничений, у которых вообще отсутствует всяческое представление об исторической ответственности и так далее. Именно про это и было сказано: «Ваше время и власть тьмы».

Ветер регресса дул в паруса ельцинистов. И в какой-то момент наиболее дальновидные члены К-17 осознали непреодолимость преград, возведенных ельцинистами на пути проекта из 17 пунктов.

Мне кажется, что первым это понял Бобков — в 1998 году, сразу после дефолта. Честно говоря, дефолт не был катастрофой ни для России, ни для проекта, осуществляемого К-17. Но, видимо, у Филиппа Денисовича за семь лет ельцинизма накопилось в душе что-то наподобие стратегической безнадеги. Я знал, что ельцинский советник, философ Анатолий Ракитов — это интеллектуальный рупор Ф. Д. Бобкова. Вчитываясь в вызывающую статью Ракитова[32], написанную им в 1992 году и посвященную «смене русского цивилизационного ядра», без которой невозможна спасительная модернизация, я поражался не столько смыслу, сколько интонации. Автор статьи воспевал катастрофу, которая сотрет русские социокультурные коды и даст возможность внести в ядро нашей цивилизации коды другие, собственно европейские.

Интонация была жесточайшая — будем делать так-то и так-то! Будет очень больно! Терпите, гады, мы вас спасаем! Но в этой жестокости, почти беспредельной, граничащей с психическим нездоровьем, был милитаристский оптимизм. Маршируют модернизационные шеренги, бьют модернизационные барабаны! Прочь с дороги! Герои-модернизаторы сметут со своего пути всех, кто будет препятствовать осуществлению их спасительных для общества целей.

Через тринадцать лет я прочитал другую статью Ракитова[33], фактически на ту же самую тему. Статья была пошлая, скучная и невероятно унылая. В ней утверждалось, что единственным критерием подлинного прогресса, подлинного триумфа цивилизованности является чистота отхожих мест. В этом, утверждал Ракитов, подлинное величие страны. Она может быть маленькой, даже крохотной. Но если в ней очень-очень чистые туалеты, то она обладает скромным, но подлинным величием. Все же, кто иначе понимают прогресс, величие и тому подобное, — фанатики и мерзавцы.

Подлинный смысл этой второй унылой ракитовской статьи был абсолютно ясен. Если разделить Россию на множество мелких стран, в каждой из которых будут очень-очень чистые туалеты, то Россия приобщится к скромному подлинному величию. Иначе — пиши-пропало!

Прочтя эту статью, я окончательно убедился в том, что К-17/5, видя невозможность вхождения в Европу России единой и неделимой и будучи свято уверенным, что без вхождения в Европу Россия обречена на страшную гибель, перешел от плана из семнадцати пунктов к плану из одного пункта: «Вхождение в Европу отдельных сегментов расчлененной России может и должно осуществляться на любых предложенных Европой условиях. Европа вправе определять, какие сегменты расчлененной России будут взяты под европейский патронаж и каковы будут условия этого патронажа».

Так повел себя К-17/5 в 2005 году. Но до этого К-17/5 весьма специфически проявил себя и в 1993-м, и в 1996-м, и в 1998-м, и в 1999-м. Каждая из этих игр К-17/5 заслуживает отдельного рассмотрения.

4 ноября 1992 года президентом США был избран Билл Клинтон, губернатор штата Арканзас, никому не известный еще в 1991-м и ставший основным препятствием на пути осуществления планов К-17. К-17 не ожидал такого сильного хода со стороны Демпартии США. Сразу после выборов Клинтона был принят план медленной ликвидации России за счет стимулирования криминально-асоциальных псевдокапиталистических процессов. Они же — процессы ускоренного взращивания местного общакового псевдокапитализма. Клинтон и его эксперты по России решили, что такая политика в отношении России убивает сразу двух зайцев: медленно, но верно уничтожает Россию как исторического и геополитического конкурента и неслыханно обогащает США и Запад в целом за счет вывоза из страны миллионом местных крупных и мелких криминальных капиталистов огромных богатств. Богатства и впрямь вывезены были колоссальные, исчисляемые триллионами долларов.

План Клинтона не был пустым благопожеланием, тривиальной внешнеполитической концепцией. Это был именно полноценный план, подкрепленный всей совокупной мощью спецслужб США, всем экономическим и политическим могуществом американской супердержавы, обалдевшей от того, что русские из К-17 своими руками при умеренном содействии западных спецслужб решили главную задачу США — уничтожение СССР как основного геополитического, идеологического и историософского противника. Что теперь делать с русскими? Добивать их до конца, разваливая Российскую Федерацию? Разлагать их изнутри, содействуя реформаторскому маразму Ельцина и его присных, или же санкционировать игры «русских кемалистов» из К-17?

Я использую термин «русские кемалисты» по двум причинам. Начну с того, что шеф К-17 Андропов настойчиво изучал опыт Кемаля Ататюрка, считая этот опыт передовым и очень полезным для К-17. Еще бы! — Кемаль безжалостно и умело обрывал всё, что связывало его новую светскую Турцию с Османской империей. Андропов и его К-17 стремились столь же сноровисто и безжалостно оборвать всё, что связывало Новую Россию, сооруженную по чертежам К-17, с мерзостным Советским Союзом. Любое светлое воспоминание об СССР, любое свидетельство о каком-либо преимуществе СССР над тем, что планировалось соорудить на обломках обрушенного «совка», должно было, согласно планам К-17, растаптываться безжалостно и моментально. Члены К-17 порой шутливо называли себя «младотурками», игнорируя разницу между кемалистами и младотурками, и упиваясь этим самым «младо»: «совок», мол — это старая, дряблая, безобразная Россия, а мы на его обломках соорудим молодое, мускулистое, красивое государство.

Есть и другой резон для введения понятия «русские кемалисты». Кемалисты были такой же закрытой светско-орденской структурой, как и К-17. Турецкая военная элита копировала западное масонство, восхищалась этим масонством, налаживала с ним связи. Ведь считалось, что чуть раньше или чуть позже молодая, светская, просвещенная Турция войдет в Европу. И именно это вхождение в качестве гигантского приобретения искупит все потери, все унижения, связанные с отказом от османского величия, про которое надо раз и навсегда забыть.

Маршал Ататюрк. Октябрь 1923 года.

Чем это обернулось, все мы видим. Турции отказали в праве на европейский выбор. Всесильные турецкие военные, сулившие своему народу «европеизацию по высшему классу» и почти сто лет распоряжавшиеся Турцией гораздо более властно, чем османские султаны, теперь с позором выкинуты на обочину турецкого политического процесса. Их место уже сейчас занимают более или менее радикальные исламисты, стремящиеся реабилитировать себя перед исламским миром, избыв «греховную джахилию» изменника-Кемаля и его грязных подручных, чужих величию исламского турецкого духа по причине своей несмываемой нетурецкости. Еще бы! — кемализм создан членами еврейской секты «денме»! Ислам по приказу Кемаля искореняли черкесские наймиты! Назад, к Османской империи! Надо стереть это грязное пятно кемализма!

Такова судьба аутентичного кемализма, порожденного как-никак прямым военным разгромом Османской империи, а не заговором К-17. Кемализма, имеющего на своем счету и военные победы Кемаля Ататюрка, действительно спасшего Турцию от полного уничтожения. Кемализма, на счету которого и злодеяния, и жертвенность, и определенные заслуги перед турецким народом. Даже этот аутентичный кемализм, взятый Андроповым за образец, потерпел историческое фиаско. Что же касается выращенного в колбе К-17 «русского кемализма», то его судьба, как все мы видим…

Впрочем, для того, чтобы и впрямь, увидев «русский кемализм» (который, в отличие от турецкого, отнюдь не поощряет тех, кто намерен поведать обществу о наличии такого течения), понять его историческую судьбу, необходимо проследить его деяния и метаморфозы. Начну с деяний.

А потому вернемся к планам американцев, много сделавших для развала СССР, никогда не рассчитывавших до конца преуспеть в этом начинании и с изумлением обнаруживших, что именно нагородил «русский кемализм», соорудивший К-17 во имя крайне проблематичного вхождения в Европу части супердержавы под названием СССР. Я уже сказал о том, что мощный рывок антибушевских сил привел к неожиданной победе темной лошадки по фамилии Клинтон. Конечно же, за Клинтоном стояли очень мощные силы, причем именно антибушевские.

Мой американский знакомый рассказывал, как во время празднования победы Клинтона сильно выпившая актриса Барбара Стрейзанд, собиравшая деньги на кампанию Клинтона, кричала Роберту Гейтсу, главному соратнику семьи Бушей, директору ЦРУ при Буше-старшем и министру обороны при Буше-младшем: «Ты, вонючая немецкая свинья, убирайся в свой фатерланд!» Этот мой знакомый занимал высокое положение при Рейгане и Буше и не имел никакой склонности к выдумкам. Но даже если предположить, что он решил заняться выдумками на старости лет, это ничего не меняет.

Достоверная информация свидетельствует о том, что Клинтон очень жестко и достаточно профессионально расправился к кланом Бушей вообще и бушевскими цэрэушниками в особенности. Бушевцев не только выгоняли с работы, их убивали неподалеку от Лэнгли, где они делали нечто, неприемлемое для Клинтона и его могучих опекунов. Гейтс, правда, уцелел. И в фатерланд не уехал (общеизвестно, что и Буш, и Гейтс, и члены команды Буша-Гейтса, занимавшие серьезные позиции в ЦРУ и работавшие на советском направлении, — американские немцы). Нет, ни Роберт Гейтс, ни другие ключевые бушевцы в фатерланд, конечно же, не уехали. Но они затаились, легли на дно. И занялись окучиванием наглеца по имени Клинтон. Пройдет 8 лет и изменится сам Клинтон… Его вдобавок обложат со всех сторон, а его супругу — тем более. И вот настанет момент, когда Клинтоны договорятся с Бушами и, предав Альберта Гора, в немалой степени посодействуют проблематичной победе Буша-младшего.

Еще один мой знакомый, на этот раз русский, а не американский, навещал в США своего конфидента, Строба Тэлбота, главного архитектора так называемого «Союза Клинтона с Ельциным». Побеседовав вдосталь с Тэлботом, знакомый хотел уехать к себе в гостиницу. Тэлбот попытался этому помешать: «Зачем тебе куда-то ехать! Оставайся у меня! Будешь спать на этом диване! На нем недавно спал будущий президент США! Знаешь, кто именно? Джордж Буш-младший!» Мой знакомый сетовал на то, что даже такие сенсационные сведения в России никому не интересны.

А ведь информация и впрямь была суперинтересной! Ближайший соратник Клинтона еще до выборов в США говорит о том, что на выборах победит не Гор (вице-президент при Клинтоне и кандидат в президенты от клинтоновской Демократической партии), а бывший смертельный враг Клинтона, которому теперь Клинтоны сдают этого самого Гора.

Я поделился информацией с одним мидовцем, чья давняя знакомая работала в посольстве США в Москве. Эта работница посольства находилась в очень близких отношениях с Гором. Мидовец привез ко мне в офис горовскую знакомую. Мы с ней поговорили, она позвонила Гору. На следующий день ее отозвали в США. Мидовец был потрясен именно тем, что ее отозвали в США на следующий день. Он уверял меня, что с такой скоростью отозвать работника посольства фактически невозможно. Но это произошло. Видимо, сообщив мою информацию Гору, американка слишком больно задела и Тэлбота, и его хозяина Клинтона. И те отреагировали с беспрецедентной силой и скоростью.

Впрочем, я забегаю вперед.

В начале девяностых Клинтон еще был непримиримым врагом семейства Бушей. И в качестве такового наносил сокрушительные удары по Бушам: по Бушам вообще, по русской политике Буша, по всему, что касается взаимодействия России и Европы. Все европейцы, обещавшие ранее содействовать проекту К-17, «отпрыгнули» или как минимум затаились. Проект К-17 оказался под вопросом.

Американцы начали выстраивать санитарный кордон между Западной Европой и Россией, втягивая в свою орбиту восточноевропейские страны и находящиеся к западу от Российской Федерации суверенные государства, они же — бывшие республики Советского Союза. Проект К-17 оказался под двойным вопросом. А потом и под тройным. Потому что заморожено было, следом за отношениями с Европой, еще и то главное, без чего нет никакого К-17: постпостперестройка.

Ведь что такое «план-17»? Сначала перестройка — Горбачев разрушает СССР и высвобождает РФ. Потом постперестройка — Ельцин опускает РФ на дно. А потом постпостперестройка — Скоков, проведя авторитарную модернизацию, поднимает РФ со дна.

Члены К-17 отличались от элементарной банды своей идейностью и невовлеченностью в оргию обогащения. Я очень поверхностно контактировал с Яковлевым (три беседы в постсоветское время и никаких контактов в советское) и Бобковым (одна беседа в постсоветское время и никаких контактов в советское). Но даже этих контактов мне хватило для того, чтобы понять, что и Яковлев, и Бобков не имеют ничего общего с новорусской алчной стихией. С Крючковым я в советское время встречался один раз на заседании Политбюро и один раз, обсуждая последствия Новоогарева.

В постсоветское время он стал моим официальным советником и другом. Мы встречались чуть ли не каждый день. Я познакомился с его семьей, заботился о здоровье Владимира Александровича. И я ответственно заявляю, что в плане безразличия к материальному личному благосостоянию Крючков был человеком исключительным, монашеско-аскетичным в лучшем смысле этого слова.

Отличие тех, кто входил в К-17 (или соприкасался с ним), от так называемых новых русских как раз и состояло в том, что имевшие отношение к К-17 не были алчными, безраздельно погруженными в стяжательство. Какая-то часть их в большей или меньшей степени вовлекалась в новорусскую стихию. Но это вовлечение происходило, что называется, «через не хочу». И в нем не было ничего от стремления побыстрее и побольше урвать любой ценой, составлявшего суть «новых русских» вообще и околоельцинских «новых русских» — в особенности.

И уж тем более не было среди «касемнадцатых» диссидентской русофобии, садистского желания любой ценой расправиться с пакостной Россией, «государством-недоразумением», в котором «деспоты управляют быдлом, жаждущим деспотии». «Касемнадцатые» вели себя сухо, разборчиво во всем, что касалось экономической «прозы жизни». И проявляли своеобразную идейную стойкость. Они почему-то были свято убеждены в своем монопольном праве на подлинный, просвещенный, современный патриотизм и даже русский национализм (конечно же, опять-таки просвещенный, современный и так далее).

(К-17) Члены Коллегии КГБ СССР, 1982 г. Стоят слева направо 4–5 — Ф. Д. Бобков и В. А. Крючков, сидят слева направо 4–5 — Ю. В. Андропов и Г. К. Цинев.

С народом они вели себя не как грабители или палачи, а как хирурги, бесстрастно готовящие и осуществляющие сложнейшую болезненнейшую операцию. Да, будет очень больно, да, неизбежны шоки, да, возникнут временные издержки, как при любой серьезной операции. Но всё это, батенька, для вашего спасения от неизбежной смерти! Потерпите, помучайтесь — потом благодарить будете! А если и не будете — не беда. Мы — профессионалы и делаем то, чего от нас требует профессиональный долг.

Конечно же, во всем этом было очень много надуманного, наигранного. Но «касемнадцатые» этого не замечали. И, я убежден, готовы были погибнуть, подтвердив этим верность долгу, бескорыстность, патриотизм.

Вот почему именно постпостперестройка была бы для «касемнадцатых» настоящим свершением, настоящим оправданием совершенного ими деяния, которое без этой третьей фазы, фиксирующей факт исцеления больного, могло быть истолковано как акт стяжательства или же как жестокая расправа над страной. Расправа, продиктованная алчной и мстительной антисоветско-антикоммунистической русофобией.

Именно такой русофобией были пропитаны и эмигрантская, и диссидентская среда. Но «касемнадцатые» относились к этим средам как к чему-то сугубо подсобному и презренному. Не обеспечить ускоренную и успешную постпостперестройку значило для «касемнадцатых» опозориться — погубив, а не спася Россию. Кое-кто из «касемнадцатых» (нестарых, кстати, и, безусловно, преуспевающих) говорил мне, стоя у гроба своего учителя: «Если не начнется третья стадия, я застрелюсь». Говорилось это на полном серьезе и без всякого пафоса. Под «третьей стадией» имелась в виду именно постпостперестройка.

Клинтон заблокировал именно третью, постпостперестроечную стадию проекта К-17. Приоритеты клинтоновской политики в отношении России были таковы.

Приоритет № 1. Никакой ресоветизации России, никакого восстановления СССР, даже частичного, категорически нельзя допустить. В этом вопросе все американцы были едины. Но недопущение чего-то подобного было столь же высокоприоритетно и для ельцинских «новых русских», и для К-17.

Приоритет № 2. Никакой постпостперестройки, никакого следующего за ней прочного вхождения России в Европу. Тем самым отвергались главные — третья и четвертая — стадии «проекта 17» — то есть те стадии, без осуществления которых Россия гибла, а «касемнадцатые» превращались и в собственных глазах, и в глазах потомства в элементарных подонков, погубивших Отечество.

Клинтон колебался только в вопросе о том, как уничтожить Россию. Необходимость добить ее до конца была для него очевидной и несомненной. Но одни (Тэлбот, Саммер и К°) предлагали медленно сгноить Россию, выкачав из нее огромные средства и стимулируя криминально-буржуазную ельцинско-чубайсовскую гангрену. Другие (Бжезинский, американские украинцы, сочинившие «Декларацию о порабощенных народах») требовали «добить гадину», разорвав РФ на максимально мелкие части. К этому со временем начали тяготеть и многие американские республиканцы. Мол, если Клинтон сделал ставку на медленное разложении России, сохраняющей формальную целостность, то мы, обеспечив быстрый распад России, обеспечим фиаско ненавистного Клинтона.

Глава VI. 1993 год

Москва, 4 октября 1993 года.

К началу 1993 года, то есть к моменту, когда значение совершенно нового «фактора Клинтона» было осознано полностью и западными, и российскими элитными группами, сформировался такой расклад внутриполитических сил.

Первая сила боролась за мягкую, законную, демократическую ресоветизацию России. А значит, и за возврат к тем или иным вариантам восстановления СССР. Ибо как тогда, так и теперь вопрос о восстановлении СССР на 85 % определяется стратегией Москвы. Меняется эта стратегия — меняется соотношение между центробежными и центростремительными процессами, протекающими на постсоветском пространстве.

Эта сила имела все шансы помешать всему тому самому страшному, что разворачивается в России с 1993 года до момента, когда я пишу эти строки.

Вторая сила — ельцинисты всех мастей, возглавляемые самим Ельциными, обуреваемым жаждой власти и сознающим исключительность решаемой задачи ускоренного построения российского капитализма из недоброкачественных социальных материалов. Материалов, имеющих закономерно-криминальный характер! Ведь в СССР отсутствовали зачатки будущего капиталистического уклада в виде узаконенных ремесленных мастерских, торговых домов и прочего бурно произраставшего в лоне позднего феодализма и ставшего легальной (что очень важно!) базой первоначального капиталистического накопления. В СССР место всего этого занимали в лучшем случае «цеховики», чаще же — криминал, нашедший, как ни странно, общий язык с поддерживавшей Ельцина либеральной интеллигенцией, частично — диссидентской, но по преимуществу состоявшей из вчерашних мастеров культуры, восхвалявших СССР и клявшихся в верности коммунизму.

Эта вторая сила готова была применять любые средства для того, чтобы помешать первой силе провести даже ту очень мягкую, щадящую ресоветизацию, в которой нашлось бы место всему на свете: и рынку, и демократии, и постепенному взращиванию элементов некриминального капитализма.

Когда я говорю «любые средства», то имею в виду не только вызывающе-антидемократический расстрел из танков собственного парламента, осуществленный по совершенно непонятной причине. Ведь нельзя же назвать причиной этого варварства несколько некрупных провокаций, которые кто-то осуществил по чьему-то указанию! Кроме того, после вопиюще незаконного Указа № 1400, подписанного Ельциным, любые действия его противников можно было считать не провокационными, а революционно оправданными (штурм Останкино? — а почему бы нет; баркашовцы на стороне Верховного Совета? — и что, собственно говоря, чудовищного?). Если люди с националистическими убеждениями пришли поддержать законную власть — подчеркиваю не мятежников, а именно очевидным образом законную власть — то это их законное право. Равно как и использование для такой поддержки оружия.

21 сентября президент Ельцин совершает государственный переворот, распустив Съезд народных депутатов и Верховный Совет РФ.

Но даже за вычетом всех этих очевидностей… Даже приняв предположение о наличии у Ельцина и его команды странной убежденности в законности своих действий… Знаю твердо, что этой убежденности не было и в помине, но ради большей логической убедительности готов это свое знание игнорировать. Даже, повторяю, если бы в целом правота была на стороне Ельцина (а она, по всем меркам, была полностью на противоположной стороне), стрельба из танков по своему парламенту, выразившему несогласие с точкой зрения Президента, по действовавшей Конституции обязанного подчиняться воле парламента, была обоснована лишь в одном случае — если задачей была организация кровавого шоу, демонстрирующего всему миру, что в России победили силы, не имеющие ничего общего с нормами западного общества. Силы варварские, криминальные, бесчинствующие. В этой телевизионной картинке — танки палят по парламенту — был вызов, было новое послание миру.

Ельцин, поступая так, говорил: «Вы, слабаки, не можете долбануть по своему Кнессету или Конгрессу, а я могу! Потому что я вам не чета! Я только прикидывался вашим ревностным учеником, а на самом деле — вот я какой!» Это послание сочинил не Ельцин. Оно рвалось из коллективной души вознесшего ЕБН бандитского протокласса, рвавшегося к большой грабиловке и готового смести всё, что воздвигнет на его пути какие-то преграды, станет навязывать ему какие-то ограничения и нормы.

За несколько дней до расстрела здания Верховного Совета мои сотрудники (в панике бежавшие от меня после 3 октября 1993 года) навещали своего доброго знакомого — Анатолия Ракитова. Того самого, который был идеологическим рупором и особо доверительным консультантом К-17/5. Ракитов сообщил моим тогдашним, вскоре обнаружившим свою изнанку сотрудникам, что здание Верховного Совета будет расстреляно из танков. «Да не беспокойтесь, — сказал он им. — Мы потом там всё отремонтируем по высшему классу!» Заявляя это, Ракитов:

а) озвучивал позицию К-17/5, поскольку своей независимой позиции у Ракитова не было и быть не могло;

б) демонстрировал полное безразличие к людям, находившимся в здании Верховного Совета, обсуждая только судьбу здания как такового, заботясь о сохранении только материальной среды;

в) сообщал мне через посредников, что К-17/5 перебежал на сторону Ельцина, выйдя за рамки плана К-17, согласно которому Ельцин должен быть заменен Скоковым.

Ракитов и К-17/5… творческая интеллигенция, науськивавшая Ельцина, и К-17/5… И, наконец, Стругацкие и К-17/5!

Вскоре после расстрела Дома Советов вышел манифест нового, вошедшего во вкус Ельцина, в котором ельцинисты впервые заявили о себе как о инопланетянах-прогрессорах. Которые всегда в меньшинстве. Которые, будучи представителями принципиально более развитой цивилизации, имеют право, будучи в меньшинстве, подавлять непрогрессивное, неразумное большинство. «Малый народ» начал, с благословления К-17/5, работу по обоснованию своего исключительного права на власть в России, своего исключительного права на подавление неполноценного «большого народа».

Кастовое высокомерие, обосновывающий это высокомерие вульгарный научно-фантастический китч, ставший культовым для позднесоветской высокомерной и гуманитарно безграмотной технократии, воспитанной на этих самых, принадлежащих к К-17/5, двусмысленных донельзя Стругацких, помесь элементарного общака с псевдосложнейшим прогрессорством…

Начинался стремительный рост макросоциальной патологии. Рост, исключающий любую, даже самую убогую, модернизацию. Зловещий рост огромной социально-политической раковой опухоли. Рост, поощряемый Клинтоном ради оптимального убиения России. Рост, поощряемый К-17/5, потому что… Потому что — что?

В связи с особой важностью точного ответа на вопрос, почему К-17/5 в 1993 году поддержал Ельцина, я снова и снова буду перечислять все слагаемые, оказавшие решающее воздействие на это возмутительное решение К-17/5.

Первое. Я категорически отрицаю, что К-17/5 принял это решение в качестве клинтоновской «шестерки», коллективного агента ЦРУ, Уолл-стрит, Моссада, тех или иных лобби или кого бы то ни было еще.

Второе. Я столь же категорически отрицаю мотив личной алчности в действиях представителей К-17/5. Как по причине отсутствия такого мотива у «касемнадцатых», так и по причине наличия у «касемнадцатых» самых разнообразных возможностей удовлетворения этого мотива при любом развитии событий.

Третье. В основе действий К-17/5 — неотменяемость неожиданного и очень страшного нового фактора — фактора Клинтона. При Клинтоне «русский кемализм» невозможен, поскольку никакой «кемализм» невозможен без стратегического партнерства с Европой. А Клинтон такое, именно стратегическое, а не абы какое, партнерство парализовал полностью.

Всё, кроме «русского кемализма», отвратительно, бесплодно, губительно.

Нет и не может быть «русского кемализма» без яростного отвержения СССР, как не может быть аутентичного турецкого кемализма без такого же отвержения Османской империи.

Победа законной власти, власти Съезда народных депутатов РСФСР, будучи победой над антисоветчиком Ельциным, смягчила бы или даже обнулила если не отвержение советизма вообще, то, по крайне мере, отвержение отдельных мотивов этого самого советизма. А значит, советизм начал бы укрепляться («тут ведь только дай палец — сразу руку откусят!»). И, укрепляясь, свел бы к нулю шансы «русского кемализма».

Таким образом, первая и самая симпатичная политическая сила должна была быть разгромлена. «Да, — заявляли представители К-17/5. — Сейчас мы обладаем всеми возможностями контроля над ключевыми руководителями этой в чем-то нам симпатичной силы. Но одно дело — руководители, а другое — сила как таковая. Одно дело — наш контроль над этими руководителями сегодня, когда они слабы. И совсем другое — наш контроль над ними завтра, когда они завоюют власть. Впрочем, всё это не имеет решающего значения. Решающее значение имеет только то, что, победив антисоветчика Ельцина, эта сила объективно, в силу неотменяемых обстоятельств, воспрепятствует досоветизации-декоммунизации хотя бы отчасти. И этим вольно или невольно воспрепятствует единственному спасению России, каковым является «русский кемализм», основанный на системном отторжении всего советского и имперского, подобно тому, как кемализм турецкий системно отвергал всё османское.

Итак, надо разгромить первую силу! Разгромить ее предельно жестко, наглядно. Для этого надо объединиться со всеми, кто заинтересован в этом разгроме. Хоть с ельцинскими монстрами, хоть с негодяем по фамилии Клинтон».

Четвертое. В отличие от К-17/5, смирившегося с невозможностью запланированной ранее постпостперестройки по причине глобального форс-мажора по фамилии Клинтон, К-17/3 рвался к немедленному осуществлению запланированной постпостперестройки вопреки чему угодно, включая пришествие зловещего Клинтона.

Пятое. К-17/3 отвергал поддержку «первой», нардеповской, политической силы ничуть не в меньшей, а возможно и в большей степени, чем К-17/5. Причем по той же самой «кемалисткой» причине.

Шестое. Ориентируясь на Скокова и его сценарий «третьей силы» (две первые — советисты-нардеповцы и антисоветские либералы-ельцинисты), К-17/3 был убежден в необходимости зачистки сразу и коммунистов (то есть советистов-нардеповцев), и либералов (то есть ельцинско-гайдаровских монстров). В точности по той же схеме Скоков стал бы действовать в конце 1992 — начале 1993 года, если бы не пришествие Клинтона.

В ноябре 1992 года Юрий Владимирович Скоков был почти всесильным секретарем Совета безопасности. Высокий рейтинг в депутатской среде позволял ему стать премьером. То есть обзавестись легитимностью, достаточной для того, чтобы стать постпостперестроечным диктатором, осуществляющим авторитарную модернизацию России. Но осенью 1993 года Скоков уже не имел никакого (!) официального статуса. А ведь ему даже в случае успешного низвержения Ельцина предстояло бороться с тандемом Руцкой-Хасбулатов. Оба этих политика были и неизмеримо раскрученнее Скокова, и опытнее Скокова в делах публичной политики, и харизматичнее, и весомее (с учетом авторитета Руцкого в военной среде и контроля Хасбулатова над Съездом народных депутатов).

Скоков мог сделать ставку только на то, что, столкнувшись, Ельцин и Хасбулатов с Руцким взаимоуничтожатся и тем самым расчистят поле для утверждения во власти самого Скокова.

События разворачивались стремительно. Скоков сначала попытался свергнуть Хасбулатова в ходе известного заседания Верховного Совета (это заседание получило название «заседания при свечах»). Свергая Хасбулатова, Скоков хотел продвинуть на его место своего ставленника Вениамина Соколова. Большую роль в этом заговоре играл Рамазан Абдулатипов, действовавший на стороне Скокова. Однако планы Скокова-Абдулатипова-Соколова сорвал Руцкой, получивший неопровержимые доказательства того, что после свержения Хасбулатова, его, Руцкого, Скоков намерен элементарным образом ликвидировать. Руцкой блестяще выступил в поддержку Хасбулатова и лишил Скокова возможности захвата таких необходимых позиций.

Провалился и план избрания Верховным Советом премьер-министра, имеющего автономную силовую поддержку. В качестве такового Зюганов и Дунаев (которого Верховный Совет назначил министром внутренних дел) предлагали мэра Москвы Лужкова, а Абдулатипов, Соколов и другие — Скокова. Но предательство Абдулатипова и Соколова сделали их врагами Хасбулатова и Руцкого. А значит, о премьерстве Скокова можно было забыть. Не стал премьером и Лужков. Хасбулатов и Руцкой слишком хорошо понимали, чем это для них обернется. Кроме того, Лужков был ставленником К-17/5. А К-17/5 сделал ставку на Ельцина — по причинам, которые я изложил в пункте 3 этой аналитической разработки. Сделав эту ставку, К-17/5 убедил Лужкова поддержать Ельцина.

Так что же оставалось делать К-17/3 и лично Юрию Скокову? Только одно — искать у региональных лидеров и политической поддержки, и легитимности. Сделав это, Юрий Скоков и закусивший удила К-17/3 становились заложниками региональных элитных игр. А также тех элитных силовых структур, которые имели свои виды на ситуацию. Под имеющими свои виды силовыми структурами я имею в виду спецназ ГРУ, чье руководство не чуралось игр с главами регионов.

Рамазан Абдулатипов: российский государственный и политический деятель, глава Республики Дагестан. Доктор философских наук, профессор, академик РАЕН, специалист в области философии, культурологии, истории, геометрии, химии и национальных отношений; дипломат. Вениамин Соколов: российский учёный-физик, государственный и партийный деятель, председатель Совета Республики Верховного Совета Российской Федерации (1993). Доктор физико-математических наук, профессор, действительный член РАО (1993). Автор открытия «Т-слоя».

Седьмое. Так, играя сразу и против «нардепов», и против Ельцина, и против Клинтона, и против К-17/5, К-17/3 вскоре стал дудеть в одно дуду с регионами. То есть фактически играть в ту же игру, что и Бжезинский, предлагавший Клинтону ускоренное расчленение Российской Федерации. И настаивавший на том, что это в большей степени отвечает интересам США, нежели предлагаемое Тэлботом, Саммерсом и другими медленное разложение РФ, неминуемое в случае беспрепятственного развития криминально-буржуазного ельцинизма.

В принципе, игра против Ельцина с использованием суверенизирующихся регионов (Татарстана, Башкирии, Чечни, Сибири, Урала) велась еще при Горбачеве, когда двое приближенных Горбачева, занимавших при нем достаточно высокое положение, убеждали татарских и башкирских руководителей заявить о выходе из Российской Федерации и вхождении в так называемый Союз Суверенных Государств. Горбачев расхваливал этот мертворожденный конфедеративный союз как обновленный и улучшенный СССР. На самом деле, речь еще до августа 1991 года шла об осуществляемом исподволь расчленении не только СССР, но РСФСР, то есть об осуществлении всё того же «плана Бжезинского». И К-17/5, и К-17/3 оказали тогда жесткое противодействие подрыву целостности Российской Федерации, несовместимому с «планом-17», «русским кемализмом», авторитарной модернизацией России. То есть со всем тем, что было взлелеяно К-17. Но к 1993 году для подсистем, входивших в К-17, дестабилизация регионов с целью тех или иных трансформаций центральной власти перестала быть чем-то категорически неприемлемым.

Играя вместе со Скоковым и ГРУ в игру под названием «третья сила», К-17/3, вопреки своему особо накаленному «белому» русофильству, счел допустимым связывание своей «третьей силы» с региональными вождями, тяготеющими к суверенизации своих регионов, а значит и к развалу России.

Играя вместе с Ельциным в игру под названием «ускоренное построение криминального капитализма ради недопущения ослабления десоветизации» (кто не верит в подобное содержание этой игры, пусть ознакомится с откровениями Чубайса), К-17/5, вопреки своему, пусть и либеральному, но всё же «квазикемалистскому» русофильству, допустил перерождение плана К-17 (на мой взгляд, губительного и без подобных метаморфоз) в план Клинтона-Тэлбота-Саммерса, то есть в другой план, имеющий аналогичную цель — окончательное уничтожение державы.

Играя против первой, «нардеповской», силы, К-17/3 и К-17/5 воспрепятствовали движению постсоветской истории в русле «наименьшей злокачественности». Ради чего? Ради «квазикемалистской утопии», сооруженной оборзевшей антисоветской элитой госбезопасности. Элитой, превратившейся из стражей, охраняющих государство, в заговорщиков, это государство уничтожающих. В момент, когда господин Клинтон расправился с «русским кемализмом», как повар с картошкой, К-17/5 и К-17/3 во имя спасения совсем уже эфемерных шансов на реализацию своего мертворожденного детища, круто повернули штурвал, понимая, что теперь корабль поведет в зону абсолютного бедствия.

1993 год был последним для меня годом «политической классики». Я знал, что у «нардеповской» силы мало шансов на победу. Но я знал также, что «нардепы» сделали всё то, чего не сделало ГКЧП. Они сумели добиться абсолютной правовой внятности.

Во время ГКЧП граждане Советского Союза (я имею в виду политически продвинутых граждан, но ведь именно от них в подобные моменты зависит очень и очень многое) недоумевали:

• Почему Янаев называет Горбачева своим другом, а не изменником Родины?

• Если Горбачев не разоблачен как изменник, то почему его не показывают народу? А если он разоблачен, то почему нам об этом не сообщают? Зачем эта ложь?

• Какова мера законности ГКПЧ? Чем эта мера определяется?

• Почему безмолвствует главный новый политический институт — Съезд народных депутатов СССР?

• Почему Ельцин не боится призвать своих сторонников выйти на улицы, а ГКЧП своих сторонников не мобилизует?

• Какова позиция КПСС в целом, и МГК КПСС, имеющего свой актив в столице, в частности?

• Зачем в город введена бронетехника и почему эта бронетехника не работает?

• Почему по телевидению в столь ответственный момент показывают «Лебединое озеро»?

Все эти вопросы общеизвестны. На каждый из них в принципе можно дать задним числом более или менее внятные ответы. Я сам их давал в ходе телепередач «Суд времени» и «Исторический процесс». Но, во-первых, давать эти ответы надо было не в 2011-м, а двадцатью годами раньше. А, во-вторых, «более или менее внятные ответы» — это одно. А абсолютно внятные ответы — это другое. По вопросу о ГКЧП таких ответов не было тогда. Их нет и теперь. И их в принципе быть не может.

А по вопросу о ельцинском Указе № 1400 всё для политически продвинутых граждан было ясно уже тогда. Причем абсолютно ясно! И то, что Ельцин, подписавший этот указ, превратился из президента в клятвопреступника, изменившего своему конституционному долгу. И то, что на стороне «нардепов» не только буква закона, но и его дух. Ибо нардепы апеллируют к гражданам, а их противники — к танкам и БМП.

К этим очевидностям добавлялось нечто еще более важное. История — это эстафета идеалов. Когда в 1917-м народ сменил идеал Третьего Рима на идеал Третьего Интернационала, то история России не прекратилась, как не прекратилась история Франции после Великой Французской революции. Был ли отвергнут народом советско-коммунистический идеал? Формально — нет. Потому что народ проголосовал на референдуме за сохранение обновленного Союза Советских Социалистических Республик.

19-21 августа у здания Верховного Совета собрался не народ, а 0,0005 % советских граждан. То, что другие граждане, тогда представлявшие собой большинство (или большой народ), не вышли поддержать СССР — трагично. Но объяснимо: их никто не призывал, не организовывал, они были и всегда будут рассредоточены по огромной стране, ситуация была до ужаса непрозрачная. Что же касается Беловежской пущи, то к этому моменту все силы, способные хотя бы теоретически организовать «большой народ», были разгромлены.

Да, большинство граждан РСФСР выбрали на демократических выборах 1991 года антисоветчика и антикоммуниста Ельцина. Но кем это большинство его выбрало? Президентом Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, одной из республик, входящих в СССР. И было ли на сто процентов ясно избирателю в 1991-м, куда ведет Ельцин, кем он является на самом деле? Ведь он успел побывать и твердокаменным коммунистом, и обновителем социализма, и неким невнятным рыночником.

Итак, в 1991-м нельзя было ничего с уверенностью сказать ни об отказе народа от идеала, ни о новом идеале, замкнувшем на себя великую народную страсть.

Идеальное внутри мутного перестроечного потока с трудом прощупывалось вообще. Но если о каком-то новом идеале и можно было говорить (конечно же, с огромной натяжкой), то, конечно, речь должна была идти об идеале свободы, права. Не будем обсуждать, насколько это тянет на идеал. Согласимся с тем, что ничего другого, тянущего на новый исторический идеал, явно не было в том, что именуется «перестройкой».

В 1991 году можно было только гадать на кофейной гуще. То ли народ вообще не отбросил коммунистический идеал. То ли он его отбросил в пользу некоего идеала, связанного со свободой и правом. То ли (о ужас!) народ сменил идеальное на материальное (потребительский капиталистический «рай»).

Ведь карнавальность, на которую Бахтин рекомендовал опереться К-17, дабы демонтировать коммунистическую «смысловую вертикаль», как раз и требует смены верха на низ, духа на чрево, идеала на инстинкт, первородства на чечевичную похлебку. Если К-17, следуя рекомендациям Бахтина, осуществил такую инверсию (члены разных орденов одинаково называют ее «контринициацией»), то нет ни народа, ни истории. Есть падшая обыдленная толпа, которая постепенно будет терять даже элементарную социальность, превращаясь из социума в зоосоциум, а из зоосоциума — в ничто. Но тогда какая модернизация по плану из 17 пунктов? Какой «русский кемализм»?

Бахтин, будучи на порядки умнее и злее своих хозяев, организовал инферно, черную дыру. А хозяева заказывали всего лишь демонтаж коммунистической «вертикали». «Так я всего лишь это и разрабатываю», — заверял Бахтин своего шефа Андропова. А делал — совсем другое.

Итак, либо исторический идеал сохранен.

Либо произошла смена идеала при сохранении историчности народа, осуществляющего подобную смену.

Либо карнавал перестройки и впрямь сломал народу хребет. И тогда на месте исторической самости — пустота. А в пустоте копошатся червячки низменных вожделений.

Смерть народа… Смерть истории… Ведь не зря главным символом карнавала является Беременная (то бишь плодоносящая) Смерть. Либо… Либо… Либо… Так можно было рассуждать в 1991-м.

В 1993-м наступил момент истины.

Ельцин прямо заявил, что строит дикий капитализм. Его подельник Гайдар чудовищно обокрал население. Указ № 1400 лишал всех возможности рассчитывать на ельцинскую приверженность идеалам свободы и права. Высокостатуснейшие противники Ельцина (к Хасбулатову и Руцкому следует добавить еще и председателя Конституционного суда Зорькина) говорят «нет» ельцинским преступлениям.

Точкой, вокруг которой должны собираться те, кто тоже говорит Ельцину «нет», является знакомый всем Белый дом (Дом Советов на Краснопресненской набережной). Над этим Домом взвиваются три флага: нынешний, символизирующий новый идеал, советский, символизирующий идеал советской эпохи, и имперский, символизирующий досоветскую идеальность. Есть лидеры. Есть точка сборки. Есть правовая безупречность. Есть гражданский призыв. Всё это есть.

Эксперимент поставлен правильно. Его результат приобретает метафизическое значение. История или Игра? Литургия или карнавальный шабаш? Первородство или похлебка из чечевицы?

Память вновь и вновь возвращает меня к моменту, когда Хасбулатов, выйдя на балкон, увидел внизу вместо трехсоттысячной массы, кипящей исторической страстью, пять-шесть тысяч людей, часть их которых, конечно же, работала в рамках того или иного политического ангажемента, но другая часть… Какова бы ни была каждая отдельная человеческая частица, слагающая эту «другую часть» пришедших к Дому Советов, в целом эта другая часть была на тот момент всем, что имело право на сопричастность Истории.

Незаурядность Хасбулатова была мне очевидна уже после первой нашей встречи. Незадолго до выхода Указа № 1400 я нарисовал ему на бумаге, как именно станут играть К-17/5 и К-17/3. Лист бумаги был испещрен стрелками и цифрами. Хасбулатов схватил этот лист, сунул его в карман (раньше он никогда не позволял себе ничего подобного). «Мне надо подумать, — сказал Руслан Имранович, засовывая бумагу в карман. — Мне надо крепко подумать», — добавил он. Хасбулатов понял, что К-17/5, с которым он был достаточно тесно связан, предал и его лично, и Россию. Он понял, что игроки, которых он близко знал, повернули штурвал и сознательно ведут страну в ад несвободы, нищеты, ад прозябания и самоизмены.

Днем позже один из моих знакомых, человек весьма осведомленный и донельзя обеспокоенный понятным ему до боли разворотом событий, написал длинную аналитическую записку для Хасбулатова. Помимо ценных конкретных данных, в записке была знаковая фраза, повторяемая чуть ли в каждом абзаце: «Руцкой не готов к большой политике… Руцкой не может оценить происходящее сообразно законам большой политики… Хасбулатов почти готов к большой политике…» — и так далее. Под большой политикой понимались игры К-17/5, К-17/3, Клинтона, Ельцина, ГРУ, Бжезинского, Совета регионов, Скокова и т. п.

Хасбулатов с интересом прочитал эту записку. Руцкому он ее показывать не стал. Всё, на что всерьез рассчитывал Хасбулатов, было связано не с играми, а с историей. Хасбулатов, уже глядя на мой листок с цифрами, именами и стрелками, понял, что игру он полностью проиграл, что для настоящих игроков он не партнер, а сдаваемая фигура.

Но Хасбулатов был не фигурой, а человеком. Талантливым политиком… Гражданином, сопричастным исторической страсти. Да и игроком он был весьма одаренным. Просто собственных фишек для большой игры у него, к сожалению, не было. А те, кто обещал ему эти самые фишки, холодно и расчетливо предали. К счастью, Хасбулатов всё понял до того, как предательство вошло в конечную фазу.

Еще одним человеком, понявшим вовремя смысл игры, был Баранников. Поняв, насколько подло ведут себя игроки, он поступил им наперекор. И, в итоге, был физически ликвидирован.

Не факт, что Руцкой понял вовремя все перипетии игры. Но его человеческое нутро уловило главное.

Видя, к чему всё клонится, понимая, как мало у «нардепов» шансов переломить ситуацию, я твердо решил сделать всё для их победы. «Плевать, что на победу очень мало шансов! Надо сделать всё, что можешь, для победы тех, на чьей стороне правда, — думал я. — Сделать и подвести черту!»

«Они говорят, что вы слишком сильно играете», — твердил мне один «добровольный помощник» из числа молодых офицеров госбезопасности. В те дни таких добровольных помощников было много. Часть из них вела двойную игру. Но этот молодой тогда человек двойной игры не вел. И был зверски избит в наказание за оказанную мне помощь. Я пришел к нему домой. Он полулежал в кресле и еле шевелил губами. Голова была забинтована. Лицо покрыто синяками. Повязка не могла скрыть наличие шишки чудовищного размера, сопоставимой с размером головы этого человека. «Они вас обязательно убьют», — проговорил он с трудом. И начал объяснять мне, как надо сбрасывать «хвост», проверять наличие «жучков» и так далее. «Ну, убьют — и ладно», — подумал я, выходя из квартиры зверски избитого офицера госбезопасности.

На следующее утро мы долго говорили с Баранниковым. Потом разгорелся спор — между мною и одним из руководителей штаба осажденного Дома Советов. Я настаивал на том, что небольшой шанс победить имеется только в случае, если собравшиеся вокруг Дома Советов, прорвав оцепление (а уже было ясно, что оно будет прорвано, его помогут прорвать и так далее), подчеркнуто мирно пойдут на Кремль.

Споривший со мной депутат, один из реальных руководителей штаба обороны Дома Советов (ни Хасбулатов, ни Руцкой штабом уже не руководили), связывал все шансы на победу с успешным штурмом Останкино. Я страстно отговаривал его, объяснял, что если даже Останкино будет захвачено защитниками Дома Советов, телецентр элементарно обесточат. Мой оппонент криво усмехался. Я предупредил, что пойду к Хасбулатову и Руцкому и буду их отговаривать от авантюры, предлагаемой моим оппонентом.

До Руцкого я не дошел: выйдя от Хасбулатова, который выслушал мои аргументы с необычным для него безразличием, я наткнулся на группу баркашовцев, которые заявили, что им приказано вывести меня из Дома Советов.

Баркашовцы… Сразу после подписания Ельциным Указа № 1400 небольшое количество баркашовцев оказалось в Доме Советов. Это были плохо одетые, щуплые пареньки. Вскоре их заменили другие. Высокие, одетые в хорошо пошитую форму…

Сразу после срыва антихасбулатовского демарша Абдулатипова и Соколова ко мне подошел Виктор Баранников, бывший глава ельцинской ФСБ, перешедший на сторону Руцкого и Хасбулатова. Баранников завязал со мной беседу в приемной Хасбулатова. Из приемной Хасбулатова мы, беседуя, прошли в сектор Дома Советов, где находились апартаменты Баранникова. Апартаменты эти состояли из приемной, в которой сидел доверенный офицер Баранникова, собственно кабинета и комнаты отдыха. Мы зашли в кабинет. Сидевший в приемной офицер принес нам чаю и удалился. Баранников, извинившись, ушел ненадолго в комнату отдыха. И вернулся в синем тренировочном костюме и мягких тапочках (Дом Советов был уже оцеплен и мы ночевали в своих кабинетах, укрывшись кто осенним плащом, кто одеялом, пронесенным в Дом Советов заботливыми и пронырливыми супругами (оцепление поначалу не было на сто процентов непроницаемым).

Виктор Баранников: советский и российский государственный деятель, министр внутренних дел РСФСР (1990–1991), последний министр внутренних дел СССР (1991), министр безопасности РФ (1992–1993), второй российский генерал армии (май 1992).

Переодевшись, Баранников коротко поговорил по тогдашнему очень громоздкому мобильнику с женой и одним своим, перешедшим к Ельцину, сослуживцем.

Затем мы снова стали обсуждать ситуацию. Разговор почему-то был невероятно долгим. Возбуждение после срыва демарша Абдулатипова и Соколова было огромным.

Мы засиделись до утра. Утром в кабинет ворвался офицер, сидевший в приемной, и закричал: «Сергей Ервандович, идите скорей, вам надо это видеть!» Потом офицер взял себя в руки, извинился перед шефом, но продолжал настаивать на том, что мне надо «это» видеть.

Мы вышли из кабинета в приемную. Из окон приемной была видна и территория, примыкавшая к зданию Дома Советов, и находившееся рядом здание американского посольства. У офицера, находившегося в приемной, были свои возможности более детально мониторить происходящее. А происходило следующее. По территории, примыкающей к Дому Советов, аккурат мимо наших окон маршировала колонна «необычных» баркашовцев. Статных, хорошо одетых, вымуштрованных, невесть откуда появившихся накануне (обычные баркашовцы — невзрачные, плохо одетые и невымуштрованные с самого начала находились в Доме Советов). Необычные баркашовцы больше всего напоминали подразделение военнослужащих, специально отобранных для исполнения воинских ритуалов (почетных караулов, торжественных похорон и так далее). Маршировали необычные баркашовцы очень и очень впечатляюще. Впереди шел человек с переносной рацией.

— Сейчас, они остановятся, — сказал офицер, предложивший нам стать зрителями этого и впрямь впечатляющего спектакля. Они и вправду остановились.

— Сейчас их развернут так, чтобы фотографы могли сделать фотографии анфас, — сказал офицер. «Они» и впрямь развернулись нужным образом. По команде человека с переносной рацией.

— Сейчас сфотографируют их приветствие. — Необычные баркашовцы приветственно вытянули вперед правые руки, демонстрируя нашивки на рукавах (четкие, яркие, аккуратные). Приветствия очень напоминали фашистские. Нашивки — гитлеровские свастики.

— Сейчас их развернут в профиль, — предупредил офицер. Новый ракурс. Опять — приветственно выкинутые вперед правые руки.

— Сейчас их чуть-чуть подвинут и снова сфотографируют, — сказал офицер. Именно это и произошло. Но даже без ценнейших комментариев офицера было ясно, что подразделение необычных баркашовцев: а) построено и выведено на площадку для фотосессии; б) фотосессия ведется или напрямую с территории американского посольства или с территории, к этому посольству непосредственно примыкающей.

— Всё, сессия окончена, — сказал офицер. Баркашовцы развернулись и стройной колонной покинули съемочную площадку.

— Ну вот, Сергей Ервандович, вся ваша работа насмарку, — сказал Баранников, входя в свой кабинет. Перед этим мы с ним подробно обсудили смену интонации западных масс-медиа, с которыми была проведена впечатляющая работа. Я говорил Баранникову, что расстрелять Дом Советов Ельцин сможет, лишь заручившись поддержкой Клинтона. А Клинтон сможет это открыто поддержать только в случае абсолютной демонизации сторонников Верховного Совета.

— Демонизация состоялась, — добавил сухо Баранников. И очень резко оценил роль Бобкова, являвшегося, по его мнению, главным организатором этой демонизации. И тут я начал разбирать, чем именно действия К-17/3 отличаются от действий К-17/5. Я описал подробно все провокативные подходы К-17/3: попытку свергнуть Хасбулатова, готовящееся покушение на Руцкого, игры с регионами, планируемую стратегию напряженности. Баранников выслушал всё это с изменившимся лицом. Он яростно проверял детали («вот это произошло не в 13:00, а в 14:15…» и так далее).

— Может быть, вы и правы, — сказал он. — Но перед тем как признать или опровергнуть вашу правоту, мне надо встретиться в городе с одним моим человеком.

Баркашовцы у Дома Советов. Баркашовцы у Белого дома.

Мы расстались. Через час я увидел, как он, одетый в черный кожаный плащ, выходил из здания. Я обратил внимание на особую решительность походки, на выражение лица. «А ведь человек-то он очень сильный», — подумал я, как бы подводя итог первой своей встрече с Баранниковым.

Это была моя с ним встреча первая и последняя. Выйдя из тюрьмы, Баранников, в отличие от Хасбулатова, Руцкого, других «нардеповских лидеров», никогда не появлялся ни на заседаниях моего клуба «Содержательное единство», ни на доверительных «мозговых штурмах», регулярно проводившихся в моем офисе для узкого круга оппозиционных политиков.

Гибель Баранникова, проводившего свое независимое расследование событий 1993 года… Аналогичное несчастье с одним из наиболее осведомленных высокопоставленных сотрудников ГРУ… Разговоры о сенсационном досье, которое Баранников собрал и публикация которого очень резко ударит по Бобкову лично и возможностям К-17/5, обсуждение роли Бобкова в ряде открытых публикаций… Засветка Глебом Павловским «зловещей роли Ю. Скокова» в знаменитой статье «Версия I»[34]… Очень откровенные рассказы Жардецкого о Бобкове, Калмановиче, К-17/5… Операция «лицом в снег»…

Всё это дополнительно подтвердило (и уточнило) ту аналитическую картину, которую я обсуждал с Баранниковым как до фотосессии необычных баркашовцев, так и сразу после этой фотосессии, расставившей все точки над i.

Впрочем, все эти события относятся уже к другой эпохе. Вернусь к тому, что произошло сразу после нашего разговора с Баранниковым. Попрощавшись с ним, я вернулся в свой кабинет, где ждали малочисленные доверенные помощники. Мы обсудили ситуацию. Я выдал задание. Они разошлись. Я улегся на сдвинутые стулья, накрылся плащом и ненадолго забылся тревожным сном. Меня разбудили мои помощники, сообщавшие тревожную информацию о подготовке новых провокаций, выдвигаемых бредовых проектах и тому подобном. В моем распоряжении был тогдашний мобильный телефон, весьма отдаленно напоминающий нынешние «мобильники». Тогдашний мобильный телефон состоял из трубки и довольно большого переносного ящика. Пользовались этой громадиной немногие. Но поскольку связь в Доме Советов не работала, возможность переговорить с кем-либо за пределами Дома Советов полностью определялась наличием подобной мобильной связи. Связавшись с теми, кто находился по другую сторону тогда еще не очень плотного оцепления, я понял, что баркашовская фотосессия имеет колоссальный резонанс. Снимки салютующих баркашовцев разошлись по всему миру. Колебавшейся международной общественности были даны неопровержимые доказательства чудовищности сил, противостоящих Ельцину. Клинтон получил материал, оправдывающий официальную поддержку любых действий Ельцина против ужасных нацистов, оказывающих ему сопротивление и готовящихся захватить страну с огромным количеством ядерного оружия. Дело двигалось к развязке. Шансы на победу «нардепов», и без того не слишком большие, стали теперь исчезающе малыми.

Но всё же они были. Ровно до тех пор, пока не произошла еще одна провокация, позволявшая выставить «нардепов» как мятежников, добивающих ни в чем не повинных людей. Поэтому бредовый проект штурма останкинского телецентра был категорически неприемлем.

Обсудив со своими помощниками и эту тему, и тему вопиющего непрофессионализма тех, кто организовал защиту Дома Советов (в группе моих помощников был человек с блестящим опытом защиты сходных объектов от превосходящих сил противника). Я достаточно резко, наиболее резко за все эти тяжелые дни, поспорил с высоким парламентским деятелем, одним из ключевых руководителей так называемого штаба обороны Верховного Совета. Этот в целом солидный и неглупый человек с наигранным азартом, не отвечавшим ни уму его, ни солидности, пропихивал план штурма Останкино. Обратив его внимание на явную провокативность такой затеи, я направился к Хасбулатову.

Хасбулатов во все предыдущие дни был в хорошей форме. То есть предельно собран, крайне энергичен, конкретен, точен в оценках. А тут его как будто подменили! У него впервые был потухший взгляд. Его манера речи, степень контактности и заинтересованности — всё выдавало в нем человека, впервые полностью потерявшего надежду на победу и теперь занятого выбором наилучшего из, мягко говоря, «непобедных» сценариев. Сценарии эти он со мною не обсуждал. Поэтому оценка моя держится лишь на особенностях поведения моего собеседника. Странно сникшего в этот мрачный, безумный день. Вряд ли это можно объяснить плохим самочувствием или недооценкой важности моей информации. Скорее, всё же информация, полученная от меня, довершила формирование неутешительной картины всеобщего предательства. Или, точнее, одновременного предательства К-17/5 и К-17/3. Хасбулатов, видимо, оценил шансы на свой выигрыш, выигрыш своего дела, как избыточно низкие. И стал анализировать варианты проигрыша сообразно своим ценностям, своему представлению о благе, своим интересам, наконец. Впутывать меня в подобные для него самого еще невнятные размышления он не стал, понимая, что я полон решимости бороться до конца за победу «нардепов», сколь бы малы ни были шансы на такую победу. Я был для Хасбулатова советником по вопросу о достижении победы. Советником по выбору наилучшего сценария проигрыша я бы не стал. А если бы стал, то оказался бы далеко не лучшим советником. Да и зачем я был нужен Хасбулатову в этом неприемлемом для меня и неудобном для него качестве? У Хасбулатова был дефицит советников по вопросу о достижении победного результата. По другим вопросам у него был явный профицит советников с иным, чем у меня, жизненным опытом, иной вписанностью в систему.

Выйдя из кабинета Хасбулатова, я двинулся к Руцкому. Но по дороге был перехвачен группой нормальных, некомильфотных членов баркашовской организации. Они были вооружены автоматами.

Руководитель группы завопил, что им приказано вывести меня из здания Верховного Совета. Автоматы баркашовцев были наведены на меня и моего помощника. Того самого, который отбил однажды некий объект от атаки ста с лишним вооруженных до зубов полицаев. Этот мой помощник был спецназовцем высшей квалификации. Он выжидающе смотрел на меня. Отобрать автоматы у пяти пацанов он мог и без моей помощи. Что дальше? Открывать огонь на поражение по тем, кто прибежит к ним на подмогу? Идея, согласитесь, дикая. Да и вообще… Данный наезд не мог быть самодеятельностью этих пацанов.

У кого-то из их кураторов не выдержали нервы. Я кому-то слишком сильно мешал. И этот кто-то ждал, что я сорвусь, решусь на вооруженный конфликт внутри Дома Советов. Тогда можно будет, убив меня репутационно, убить меня и физически.

— Держи автомат на положенном расстоянии от задержанного, — сказал я пацану-баркашовцу. — А то отберу игрушку и по шее накостыляю.

— Где ваши вещи? — заорал испуганный баркашовец.

— В моем кабинете, — ответил я.

— Какой номер комнаты? — завопил он, зажмурившись.

Я назвал номер комнаты.

— Какие там вещи? — спросил он, успокаиваясь.

— Плащ, — ответил я.

— И что еще? — спросил он. Интонация не оставляла сомнения в том, что мальчишку инструктировал профессиональный провокатор.

— И шляпа, — ответил я.

— И всё? — спросил он разочарованно (ожидалось, видимо, что в ходе диалога я поведаю ему нечто пикантное, лакомое).

— И всё, — ответил я.

Руководитель группы баркашовцев отправил за моим плащом и шляпой одного из мальчишек. Тот торжественно принес и то и другое. После чего мы: я и мой помощник с богатым боевым опытом — беспрепятственно прошли оцепление, которое к этому времени стало уже непроницаемым. Стоявшие в оцеплении омоновцы знали, что меня и моего помощника выведут. Знали, кто и когда выведет. Имели приказ, согласно которому меня и моего помощника надо было беспрепятственно пропустить.

Чей приказ?!

В тот же день я сделал заявление, в котором достаточно точно описал готовившуюся провокацию, дал прогноз развития процесса, указал на самые опасные болевые точки, позволяющие врагу использовать внутренние конфликты для окончательного разрушения России.

Мое заявление было перепечатано изданиями, входившими в «кольцо региональных информационных оппозиционных ресурсов». Меня благодарили. Не раз говорилось, что мое заявление спасло многих и многое.

На следующий день резко активизировались оппозиционные силы, находившиеся за пределами Дома Советов. Было заявлено о том, что «мы прорвем оцепление, воссоединимся со своими товарищами, находящимися в Доме Советов, и общими усилиями свергнем Ельцина и его наймитов». Количество идущих на прорыв оппозиционеров выросло, хотя никакой «критической массы» не было и в помине. Среди активистов, прорывающих оцепление, появились люди с профессиональной выправкой и сноровкой. Представители силовых структур, стоявшие в оцеплении, действовали так, будто бы в их задачу входила помощь прорывающимся.

Наконец, оцепление было прорвано. Сторонники «нардепов» объединились. Они могли продолжить стояние у Дома Советов, наращивая численность. Они могли организовать подчеркнуто мирное шествие, наподобие того, которое устраивали — и тогда, и впоследствии — те, кого инструктировал Шарп. Ведь в этих инструкциях всячески акцентировалась необходимость подчеркнуто мирного характера организуемых шествий. А также то, что только такой подчеркнуто мирный характер шествий позволяет достичь политической цели.

Единственное, чего категорически нельзя было делать, так это атаковать малыми силами объект, захватить который ты не можешь в силу его особой охраняемости и захват которого тебе ничего не дает. При этом твой переход к слабым, плохо организованным вооруженным действиям менял твой статус, переводил тебя в разряд вооруженного, льющего кровь субъекта.

Причем достаточно неразборчивого, способного и к пролитию крови ни в чем не повинных людей. Например, работников того же Останкино. Сделал ты такой, слабый в силу твоей слабости и невыгодный тебе ход, — жди хода ответного и гораздо более сильного. Тем самым, сценарий взятия Останкино был нужен тем, кто нуждался в оправдании своего ответного, несопоставимо более свирепого «хода». Но ведь именно такой сценарий яростно пропихивал, отвергая и сценарии мирного стояния, и сценарии подчеркнуто мирного шествия, высокостатусный парламентарий, один из реальных руководителей так называемого штаба обороны Дома Советов. Отстаивая свою позицию, этот высокостатусный парламентарий говорил о необходимости прорыва информационной блокады с целью активизации народных масс. На эту наживку клюнули все. Ведь Останкино — и впрямь ключевое звено, аналогичное почте, телеграфу и телефону, о необходимости захвата которых говорил Ленин. Захватил Останкино — обращайся к народу. Обратился — тебя поддержали массы. Опираясь на эту поддержку, ты и впрямь можешь свергнуть ельцинскую преступную власть.

С технической точки зрения эта фантазия была невероятно безграмотна, ибо в распоряжении ельцинистов был второй — Шаболовский — телецентр. А первый, Останкинский, легко было обесточить, отключив рубильник, находящийся в нескольких километрах от Останкино.

С военно-революционной точки зрения это была еще большая ахинея. Те наискуднейшие возможности, которыми располагала «нардепия», позволяли осуществить шоу на тему о вооруженном противостоянии ельцинистам или же отдельный наезд на безоружного обывателя. По максимуму — захват плохо охраняемого среднегабаритного магазина. Но планировать, располагая такими возможностями, захват стратегического объекта, превратившегося в условиях политической борьбы в объект особой, исключительной важности мог только провокатор.

Осталось обсудить произошедшее с самой прискорбной, полицейско-провокационной точки зрения. Сторонников «нардепов» «вели». Их «вели», впаривая им идею штурма Останкино. Их «вели», помогая прорывать оцепление. Их «вели», реализуя план по штурму Останкино, то есть вытащив плохо вооруженных, слабо подготовленных людей из здания на площадь перед телецентром. Их «вели», стягивая к телецентру войска в количестве, достаточном для разгрома вооруженных оппозиционеров даже в случае, если бы их было не только в десять, но и в сто раз больше, чем их было в наличии. И, наконец, их «вели», сообщая им, что на их сторону перешла аж вся Софринская бригада[35]. А значит, они всё могут. А раз могут, то и должны!

«Софринцы»… Не знаю, кто из них конкретно испытывал симпатии к противникам Ельцина. Но если бы слухи о переходе всей Софринской бригады на сторону «нардепов» были верны, то, во-первых, никто бы не расстрелял Дом Советов из нескольких танков, во-вторых, сторонники Ельцина не могли бы расстреливать противников Ельцина, находившихся у телецентра, безнаказанно, как безопасные живые мишени. И, в-третьих, имея в своем распоряжении Софринскую бригаду, «нардеповцы» просто не могли проиграть. Зачем им в этом случае штурмовать Останкино? Им тогда были бы по плечу гораздо более масштабные и амбициозные политические проекты.

Окна моего офиса выходили на Садовое кольцо. По нему, пятясь, шли профессионалы высокого класса в сером пятнистом камуфляже. Считалось, что они отступают под напором вооруженных сторонников Верховного Совета. Отступали? Они вели себя, как загонщики, заманивающие зверя в ловушку. Заманив же, они сделали то, что полагается людям их профессии.

Расстрелянная беспомощная толпа откатилась к Дому Советов. Люди инстинктивно жались друг к другу.

Ельцинские охотники торопились. Они опасались только Скокова и реальных силовых возможностей той части К-17/3, которая не порвала со Скоковым. Ельцинских палачей беспокоили не растерянные люди, скучившиеся у Дома Советов.

Их беспокоили подразделения спецназа ГРУ, присягнувшие «третьей силе», элитные подразделения милиции и, главное, регионы.

Скорая беспощадная расправа, наглядная, внушающая ужас, парализующая. Такое не исполняется по приказу регулярными войсками, чей долг — отражение внешней агрессии. Такое могут делать только бандиты в погонах. А бандиты работают за деньги. Не за премию, не за звездочки, не за досрочную квартиру — за черный долларовый нал. Покойный Гайдар раздавал черный долларовый нал танковьм экипажам, согласившимся выполнять карательные функции. Рано или поздно всё это обязательно выйдет наружу. Но и сейчас лицезревшие гайдаровскую пакость не соблюдают «закон молчания».

Бандиты в погонах принялись за свою пакостную работу. Если бы оборона Дома Советов находилась на должном уровне, бандитская торопливость ельцинских палачей могла обернуться крахом ельцинской авантюры. Но операция по разгрому «нардепов» и их сторонников была продумана достаточно тщательно. В здании Дома Советов до перестройки находился Совет министров РСФСР. Это по определению был стратегический объект с соответствующей инфраструктурой. Включающей автономное жизнеобеспечение. А как иначе, если размещенный в здании Совмин РСФСР должен был держать под контролем ситуацию даже в случае начала ядерной мировой войны? Кто разрушил эту инфраструктуру? Почему «нардепы» оказались после изоляции Дома Советов без автономного жизнеобеспечения? А также без связи, без своего мощного радиопередатчика?

Почему, готовясь к силовому столкновению к ельцинистами, подталкивая Хасбулатова к этому столкновению, генералы, окружавшие Хасбулатова, устраивали шоу, полоскали ему мозги, рассказывая о поддержке «фиговой тучи дивизий», а не укрепляли обороноспособность Дома Советов? А это было так легко сделать! Укрепление автономной инфраструктуры, законодательные решения, обеспечивающие будущих защитников здания нормальным оружием вместо «милицейских пукалок», создание реального военного контингента, охраняющего Дом Советов… Лестничное остроумие? Крепость задним умом? Отнюдь! Я и мои соратники неоднократно направляли Хасбулатову предложение по укреплению охраны Дома Советов. Предложения эти формулировали профессионалы. Хасбулатов рассматривал эти предложения, советовался с близкими ему генералами. В том числе с тем особо близким к Хасбулатову генералом, который сказал мне о том, что по его зову Верховный Совет поддержит «фигова туча дивизий»! «Фигова туча дивизий»… Для того, чтобы остановить гибель страны, массовое избиение благородных безоружных людей тогда достаточно было одной противотанковой роты!

«Фигова туча дивизий!» Над парламентом, расстреливаемым из танков, висела эта самая туча. Туча лжи, самодовольства, провокаций, вожделений, заговоров, интриг, амбиций, неполноценностей… Туча наливалась черной, смертной энергией. Она набухала, превращалась в инфернальное, смертельно ядовитое марево. Сейчас оно начнет опускаться… Опустившись же, станет туманом, превращающим простые, несомненные истины в кикимор, леших, хихикающие плазмоиды. Честь? Убеждение? Долг? Достоинство? Грань между добром и злом? Всё это ценно, лишь пока не погрузились в ядовитый туман общество и страна.

Потом же всё безусловное и внутренне необходимое в лучшем случае превратится в «чемодан без ручки» («и бросить жалко, и тащить тяжело»), а в худшем — вообще исчезнет.

Туча безнормативного мрака, туча, состоящая из разного рода «фиг» и потому и впрямь фигова («фиг вам, а не серьезность, нашли лоха», «фиг вам вера, надежда, любовь», «фиг вам совесть, честь, служение, долг») сгущалась и опускалась на мою Родину. Внутри тучи копошились призраки, сотканные из слов, сказанных людьми. И отличающиеся ровно настолько, насколько эти слова отличались от того, кто их зачем-то произносил. Внутри тучи маршировал генерал в специально сшитых пиночетовских сапогах и зычно восклицал: «Фигова туча дивизий!» В колоннах, возглавляемых генералом, бодро маршировали безликие глумливые бесы из К-17/5 и гоготали: «Фигова туча — га-га-га! Га-га-га!»

А в Доме Советов, по которому палили танки, съежившись сидел этот же генерал, но реальный. Он не только не исполнил своего обещания. Он не смог организовать реальный отпор, используя имевшийся у него немалый боевой опыт. Он даже не подменил, как растерявшиеся начальники, не справившиеся со своими обязанностями в 1941 году, функцию управления боем функцией участия в боевых действиях. Он не стрелял из автоматов, как рядовые жертвы его пустопорожней болтовни. Он сидел и ждал. Чего? Чтобы его опустили, как отработанную мишень. И снова подняли в начале нового полицейского представления. Он чуял, что через несколько лет именно так и будет. Его расчет оказался точен.

«Фигова туча дивизий»… Займись этот генерал вовремя своим реальным боевым делом, займись этим другие — не было бы тучи, сотканной из словесных призраков. И скорчившихся ничтожеств, существующих отдельно от таких призраков, тоже не было бы.

Были бы или павшие герои, или герои-победители. Да, победители. Ибо даже в момент расстрела Дома Советов крохотный шанс на победу был. Ельцинисты, испугавшиеся «третьей силы», мобилизовали для кровавой расправы крайне ограниченный контингент. Собери напыщенные генералы не «фигову тучу дивизий», а полсотни профессионалов, окажись у этих профессионалов, готовых победить или умереть, два десятка РПГ, несколько СПГ, необходимый боекомплект, простейшая инфраструктура — и танки ельцинских палачей пылали бы, как кинутые в печь картонные игрушки. Пылали бы — на глазах у всей России и всего мира. И кто знает, как отреагировала бы на это страна, как повели бы себя верные своему долгу военные?

Ельцинисты боялись «третьей силы» и играли ва-банк. А «третья сила», оцепенев, наблюдала за авантюрой Ельцина. Отреагировать на непредсказуемый временной сдвиг она не сумела. (Ее «днем Че» было четвертое октября 1993 года, а события начались третьего октября.)

К тому же в ходе противостояния «нардепов» и «ельцинистов» от «третьей силы» откололась наиболее патриотичная часть К-17/3.

Конечно же, эти элитные спецслужбисты-антисоветчики не перешли на сторону «нардепов», которые были для них слишком близкими к ненавидимым ими коммунистам.

Но видя, как набирают обороты региональные тенденции, как отвязанно ведут себя представители «третьей силы», заигрывающие с региональными сепаратистами, патриотичные представители К-17/3 стали присматриваться к нелибералам, окружавшим Ельцина. И прежде всего к Коржакову и его команде. Коржаков пообещал переходящим на сторону Ельцина представителям К-17/3, что ненавидимые этими белыми патриотами либералы будут изгнаны из Кремля. И выполнил свое обещание этак процентов на девяносто.

Расстреляв из танков парламент, Ельцин оказался крайне зависим от поддержавших его силовиков. И особенно от Коржакова, на которого в новых условиях была возложена роль вожака опричнины. Об опричнине после 3 октября 1993 года говорили открыто и коржаковцы, и их противники. Впрочем, все исторические аналогии бессильны раскрыть реальную природу суррогатного существования после того, как сотканная из словоблудия черная туча окутала обитателей того, что еще вчера было страной, а назавтра превратилось в Зону всеобщего бесчестия, Зону спецслужбистских ненормативных игр, кровавых шоу, цинизма, похоти. Чтение исторической литературы не поможет постижению сути этой Зоны, ее динамики, ее асоциальных и антисоциальных причуд.

Читайте Бахтина! Точнее, научитесь читать то, что написано между строк в его якобы филологических исследованиях карнавального антибытия.

Читайте Достоевского! Бахтин ведь не зря исследовал прежде всего чудовищные предчувствия, мучившие этого гения. Сначала это — а потом уже антимессы Рабле, адепта темного телемизма.

Достоевский и Рабле причудливо переплелись в том, что началось в России после октября 1993 года. Враги СССР любили апеллировать к «Бесам». Вот, мол, что такое коммунистический ужас: «Мы пустим пьянство, донос, мы пустим неслыханный разврат, мы каждого гения задушим во младенчестве». Коммунисты создали великую культуру, общество, регулируемое очень жесткими моральными нормами. Мечтания Петра Верховенского, которые я только что процитировал, реализовали «касемнадцатые», воплощая карнавальный антимир Бахтина, своего коварного консультанта.

Впрочем, не «Бесов», не «Записки из подполья», а «Бобок» надо внимательно читать для того, чтобы понять природу антимира, в котором мы оказались после октября 1993 года. Историческое глумление состоит в том, что название повести и фамилия лидера К-17/5, на славу потрудившегося ради воплощения замысла Бахтина, совпадают. Так может глумиться только Туча, давно стремившаяся превратиться в непроницаемый и всепроникающий туман, превращающий великую страну в «зону Ч». Как тут не вспомнить еще и двусмысленных донельзя, опекаемых Бобковым братьев Стругацких.

Защитники Дома Советов. ОМОН сосредотачивается. Фото ИА Reuters. Защитники Дома Советов. 3 октября 1993 г., на баррикадах у Дома Советов. ОМОН готовится отражать атаку защитников Дома Советов. На Крымском мосту. Участники митинга на Октябрьской площади, прорвавшие оцепление ОМОНа у Крымского моста, двигаются к Смоленской площади в октябре 1993 г. Фото — Игорь Михалев, РИА Новости. Сторонники Верховного Совета РФ на митинге у Дома Советов РФ. Фото — Владимир Федоренко, РИА Новости. Путь к Останкино. У входа в Останкино. «Витязь» начал стрелять по людям у ТЦ «Останкино». Бойцы спецназа МВД «Витязь» в здании ТЦ «Останкино». Граждане свободной России наблюдают расправу с Верховным советом, как спектакль. Снайпер правительственных войск, находясь на крыше одного из домов, контролирует окна здания парламента. Фото — Владимир Вяткин, РИА Новости. Колонна танков, готовая пересечь Новоарбатский мост. Начался штурм здания Дома Советов Российской Федерации. Фото — Юрий Заритовский, РИА Новости. Защитники Дома Советов на баррикадах. «Альфа» проводит операцию по взятию Дома Советов. Танки правительственных войск стреляют по Дому Советов. Танк правительственных войск у Дома Советов. Десантники стреляют по окнам Дома Советов. Зрители. Милиционеры из охраны Верховного Совета. Задержанные защитники Верховного Совета. «Альфа» выводит людей из здания Белого дома. После 3 октября 1993 г. Октябрь 1993-го. Флаг победителей в окне Дома Советов.

Глава VII. Туман, съедающий идеальное

Зловещий туман, проникая в умы и сердца, лишал обитателей «зоны Ч» главного — способности к различению добра и зла. Свобода для этого различения превращалась в инфернальную свободу от этого различения.

Уже после того как почти безоружных манифестантов загнали в останкинскую ловушку и расстреляли из пулеметов, и аккурат перед тем, как этих же несчастных стали добивать кумулятивными танковыми снарядами, Геннадий Зюганов выступил по телевидению, призвав своих сторонников лечь на дно, отказаться от той борьбы, на которую он их активно поднимал до того, будучи одним из сопредседателей Фронта национального спасения.

Зюганов не пришел в Дом Советов, чтобы разделить участь своих собратьев. К-17/5 не поручал баркашовским автоматчикам вывести Зюганова из Дома Советов, не поручал этим баркашовцам отсечь опасного Зюганова от масс, поддерживавших «нардепов». Так К-17/5 повел себя со мною, а не с Зюгановым. Зюганова же К-17/5 вывел из под удара вызывающим по своей незатейливости способом, порекомендовав спрыгнуть с подножки пускаемого «касемнадцатыми» под откос политпоезда.

Зюганов мог бы не подчиниться К-17/5, мотивируя это тем, что подобное «спрыгивание в последний момент» убивает его морально, а значит, и политически. Наверное, он что-то подобное говорил посланцам из К-17/5. Мол, я-то, как-никак, политик, человек публичный! Мне, как-никак, на выборы идти! Спрыгнув так, как вы мне предлагаете, я потеряю лицо, лишусь репутации, проиграю выборы.

Ему ответили: «Геннадий, не дури! Поверь, всё будет в порядке! Какое, на фиг, лицо! Ты в России, а не в Китае! Какая репутация, помилуй! Прорычишь потом про негодяя Ельцина — всё тебе простят, всё забудут. У тебя, Гена, электорат, сам понимаешь, какой! Не кривляйся, Гена! Делай, что говорим, — и всё будет хорошо. Прикинь-ка! Руцкой, Хасбулатов, Константинов и другие твои выборные конкуренты сядут в тюрьму. Их партии будут закрыты. Поляна окажется расчищена для тебя. Ты и в тюрьму не сядешь, и на выборах получишь очень неплохой результат».

Зюганов поверил представителям К-17/5. Поступил согласно их указаниям и… сбылись их предсказания, причем самым убедительным образом. Да, первое место на выборах в декабре 1993 завоевала ЛДПР Жириновского. Но второе место завоевала зюгановская КПРФ!

Вскоре после расстрела Дома Советов мне позвонил один очень крупный ученый, входивший в руководство КПРФ, и сказал, что нам необходимо переговорить. Я согласился. На следующий день ученый приехал ко мне на работу и предложил мне избираться по спискам КПРФ. Ученый четко изложил, чего именно потребует от меня руководство КПРФ, коль скоро я приму сделанное мне предложение. На первом месте в ряду этих условий стояло отсутствие с моей стороны какой-либо критики в адрес руководства КПРФ и прежде всего в адрес Г. А. Зюганова. Я поблагодарил ученого за заботу, за лестное предложение. И сказал, что принять это предложение не могу. Ученый настаивал на том, чтобы я дал более развернутый ответ. Мне не хотелось отторгать моего собеседника, человека доброжелательного, порядочного. И я отнекивался. Но ученый настаивал. Тогда я сказал, что не могу войти в список КПРФ прежде всего из соображений метафизических. Возможно, именно в разговоре с этим ученым слово «метафизика» впервые было мною использовано в приложении к решению вполне конкретных политических вопросов. Ученый посмотрел на меня испуганно.

— Вы религиозны? — спросил он.

— Нет, — ответил я.

— Тогда что вы имеете в виду?

Я ответил:

— Зюганов в числе прочих руководителей ФНС призвал граждан России дать отпор посягательству Ельцина на Конституцию РСФСР. Какое-то число граждан откликнулось на этот призыв. И погибло ради того, чтобы Конституция РСФСР действовала. Чтобы ее не заменяли тихой сапой Конституцией авторитарно-буржуазной, снабженной фиговым листочком псевдопарламентаризма. Неслучайно ведь новый парламент именуется Государственной думой. Короче, граждане пожертвовали собой ради того, чтобы не произошло определенных трансформаций. Вы сказали гражданам, что эти трансформации погубят Россию. Граждане вам поверили и принесли себя в жертву ради того, чтобы Россия не погибла. Теперь вы, действуя так, как вы действуете, поддерживаете эти трансформации. Вы помогаете Ельцину с явкой на референдум, с помощью которого Конституция будет введена в действие. Вы соглашаетесь играть по тем правилам, которые ранее называли преступными. Вы обесцениваете подвиг тех, кто по вашему же призыву умер ради того, чтобы преступные правила не были навязаны обществу. Это значит, что вы не слышите крови, пролитой по вашему же призыву.

— Не слышим крови? — изумленно спросил собеседник.

Я напомнил ученому строки Тютчева:

Вражду твою пусть тот рассудит, Кто слышит пролитую кровь. Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет.

Потом я продолжил обосновывать свою позицию. Я говорил о том, что без метафизики нет стратегического субъекта. О том, что Ельцин будет эксплуатировать коммунистическую бессубъектность и в хвост, и в гриву. Что он, проигрывая ту или иную игру, будет «пускать юшку» тем, кто выиграл, и предлагать им, утеревшись, играть снова по выгодным для него правилам. Ученый всё это внимательно выслушал и спросил:

— Вы действительно собираетесь жить в этой стране сообразно тем принципам, которые изложили?

— Да, — ответил я.

— Ну, бог в помощь, — сказал ученый, прощаясь.

Он был очень обижен. А мне не хотелось обижать и впрямь вполне приличного человека. Поэтому я, пожимая ему руку, сказал:

— Есть еще одна причина, по которой я не вступлю в КПРФ и не буду избираться по ее списку.

— Какая? — напряженно спросил ученый. Интонация этого его вопроса была пронзительной и прозрачной: «Говори главное! Что ты мне голову морочишь со своей метафизикой?»

Глядя ему прямо в глаза, я сказал:

— Играть в игру с агентами я не буду, ибо они не субъектны. И если ради чего-то, что мне дорого по-настоящему, надо будет играть, то играть я буду с хозяевами этих агентов. Они хотя бы субъектны.

Ученый, очень сильно побледнев, сказал:

— Вы не сможете.

— Если понадобится, смогу, — ответил я. Ученый вышел из моего кабинета. Это была наша первая и последняя встреча.

Через несколько дней другой, столь же высокостатусный ученый пригласил меня в ЦЭМИ на встречу Зюганова с научной общественностью, сочувствующей левым идеям. Зюганов вел себя так, как будто в зале сидели не ученые и даже не простые, но в меру просвещенные граждане, а клинические дебилы. «Вот вы меня чайком угощаете, — говорил он, взяв поставленный на трибуну стакан горячего чая, — а чаек-то — без сахара! А почему? Потому что цены кусаются! Сколько при советской власти стоил сахар? Столько-то. А теперь? То-то же! Еще полюбите советскую власть, вспомните ее добрым словом». Зюганов сознательно играл в примитив. Он натянул тогда на себя эту маску и не снимает ее вот уже 19 лет. За эти годы маска приросла к коже.

Он нес ахинею, играл под дурачка. А ученые внимательно и доброжелательно слушали. Ни одного вопроса по существу. Ни одной попытки перевести разговор в более содержательное русло. Туча, парившая над Домом Советов 3 октября, уже превратилась во всепроникающий туман, убивающий ум и душу, уничтожающий ценности и критерии.

«Ради чего играть в какие-то игры с хозяевами Зюганова?» — спрашивал я себя, вспоминая разговор с посетившим меня ученым от КПРФ. «Ну, предположим, что я сумею осуществить этот амбициозный замысел… И что? Участие в подобных играх с метафизической точки зрения — штука опаснейшая. Так легко потерять идеалы, веру в людей. А если люди такие — то как не потерять эту самую веру? А потеряв ее, за счет чего можно выстоять, не уподобиться «касемнадцатым»?»

Зюганов закончил политическую буффонаду. Публика наградила его аплодисментами и стала расходиться. В гардеробе стояла длинная очередь. Я встал в очередь. Политический зритель обсуждал закончившийся политический спектакль. Меня тошнило. «Кургинян, ты тоже в Думу намылился?» — спросил меня совершенно незнакомый мне человек, уже выстоявший очередь и очевидно впечатленный кривляниями Зюганова.

Меня покоробило всё сразу. И это фамильярное «ты». И тон вопроса, и его содержание. Ответил я очень резко и с применением ненормативной лексики. Я сказал о том, что я колебал эту гадскую левую тусовку, эту Думу, всю эту пакость и так далее. Человек, задавший мне вопрос, просиял. «Спасибо тебе!» — сказал он проникновенно и очень серьезно. Потом, подойдя еще ближе, прошептал: «Говорил я им, что надо уходить, что затевается провокация. А они в ответ: «Надоело бегать! Лучше здесь умрем за правое дело». Так ведь умерли. Зачем? Чтобы эта сволота развлекалась?» Прошептав всё это, он исчез. Я не запомнил его лицо. Запомнил телосложение. Невысокий рост, узкая талия, широкие плечи. Одет он был в утянутый ремнями полушубок. Никогда больше я с этим человеком не встречался.

Сейчас мне трудно объяснить не только другим, но и себе самому, почему эта встреча так сильно повлияла и на мое решение действовать вопреки очевидной политической (и даже метафизической) безнадеге, и на мое понимание того, как именно надо действовать, какие цели преследовать.

Зюганов согласился на участие в игре, согласно правилам которой Ельцин или выигрывает, или расстреливает тех, кто его обыграл. Он согласился стать системной оппозицией, то есть частью проклинаемого КПРФ ельцинизма. Он заявил, что «Россия исчерпала лимиты на революцию», то есть выкинул на помойку тот самый марксизм-ленинизм, которому формально продолжал объясняться в любви. Еще бы — без этого формального объяснения в любви КПРФ теряла электорат! Зюганов ввел в программу своей коммунистической партии Концепцию устойчивого развития, предложенную, как известно, вице-президентом США Альбертом Гором, являющуюся, по сути своей, концепцией неразвития и уж никак не совместимую с всё тем же марксизмом-ленинизмом. Ведь вряд ли можно представить себе изъятие из марксизма-ленинизма всего исторического и диалектического материализма. В самом деле, как можно сочетать го́ровское устойчивое, то есть бесконфликтное развитие с диалектикой, для которой конфликт — это единственный источник развития? Только наплевав на всё сразу: на диалектику и на Гора, и подчинив теорию, идеологию, политическую практику тому, что и было наиболее желанно. Реальному врастанию в ельцинскую элиту. Врастанию системному! В том числе и экономическому, конечно. Но и не только.

Войдя в Государственную думу, капээрэфовцы проголосовали за бюджет на 1994 год. Тут их начали совестить даже буржуазные консерваторы, такие как Сергей Глазьев. Слишком вопиющим был этот шоковый, либерально-монетаристский, по-людоедски антисоциальный бюджет.

Всё это Зюганов проделал на глазах у партийного актива и своего электората. КПРФ не избрала нового лидера, не исключила Зюганова из партии за ренегатство и оппортунизм. Напротив, КПРФ всячески поддержала Зюганова. А электорат КПРФ? Он проявил ту же пластичность, что и партийный актив.

Выборы в Государственную думу состоялись в декабре 1993 года. Ельцину было крайне важно, чтобы эти выборы прошли одновременно с референдумом по принятию новой Конституции. Это нарушало все нормы приличия и здравого смысла. А ну как референдум не состоится потому, что не будет необходимой явки? Или Конституцию не поддержат? Что тогда делать с результатами выборов в эту самую Госдуму? Но Ельцину было наплевать и на приличия, и на здравый смысл. Он играл ва-банк — всё зависело от того, будет ли поддержана Конституция. Наибольшая опасность состояла в том, что выборы и референдум по Конституции, проводимые отдельно как нечто самодостаточное, будут проигнорированы большей частью электората. Что было бы равносильно политической смерти ельцинизма. А вот если будет предложено в один день проголосовать и по поводу Конституции, и по поводу того, поддерживаете ли вы на думских выборах негодяев-гайдаровцев или аж самого Зюганова?!

Мало того — националиста Жириновского?! Конечно же, тогда явка будет намного выше! И националисты придут, и коммунисты. И, разумеется, демократы. «Будет явка — пропихнем Конституцию, — говорили ельцинисты. — Пропихнем Конституцию — получим своего президента с неограниченными полномочиями. А какой расклад будет в Думе — неважно. Заполучив Ельцина в виде фактического диктатора, мы получаем главный приз. Пусть те, кто нам поможет этот приз получить, взамен получат думские утешительные призы».

Так и произошло. Конституция была принята. Ельцин стал президентом с огромными полномочиями. Больше всего мест в Думе получил Жириновский. На втором месте оказался Зюганов. Демократы сокрушительно проиграли думские выборы. Тогда они впервые, устами Юрия Карякина, выразили свое отношение к не поддержавшему их «быдлу», сказав: «Россия, ты одурела!» Но, остро переживая свой проигрыш на выборах в Государственную думу, демократы не унывали: свой президент, и не абы какой, а политически всемогущий! Это давало возможность двигать процесс в направлении, крайне нужном им и абсолютно губительном для России. С этого момента начался стремительный рост злокачественной социальной ткани, которая, по плану Клинтона-Тэлбота-Саммерса, должна была уничтожить Россию тихо, не создавая для США военных рисков, принося США гигантские доходы, не оставляя никаких шансов никаким здоровым политическим силам, буде они проснутся от октябрьской политической (и метафизической) комы.

«Да и кто проснется-то? — ухмыляясь, спрашивали творцы новой политической и социальной системы. Националисты? Пожалуйте к Жириновскому! Не хотите? Добро пожаловать к Баркашову! Или в любой другой капкан, сооруженный спецслужбами. Коммунисты проснутся? Вряд ли! А проснутся — милости просим к Зюганову. Для привередливых уже сооружены экстремистские красные ловушки, находящиеся под тем же колпаком. Зюганова с Жириком мы возьмем в долю. Конечно же, как миноритарных политических акционеров. Пусть тоже обеспечивают рост злокачественной криминально-буржуазной ткани. Свой бизнес, свои лоббисты, свои счета и собственность за границей».

Сооруженная социально-политическая система была и впрямь надежной. Но если бы всё сводилось только к этой надежности. Перефразируя классика, можно смело утверждать, что «несокрушимых систем нэт». Увы, опустившийся на страну ядовитый туман безнормия, безыдеальности был намного опаснее любой, сколь угодно злокачественной системы. Почему крупный ученый, человек, много сделавший для страны и не побоявшийся в условиях триумфа антикоммунизма и антисоветизма войти в руководство не абы какой, а Коммунистической партии, вообще не мог воспринять того, что я ему говорил? Подчеркиваю — не принять, а хотя бы воспринять. То есть понять, оценить в конце концов, просто как-то с чем-то соотнести?

Почему другой крупный ученый, выдающийся ракетчик, яростно сражавшийся с ельцинизмом, став депутатом от КПРФ, отпрыгнул от меня за тридевять земель, как только я начал анализ теоретических ошибок КПРФ? Не личных ошибок Зюганова, не политической линии даже — всего лишь теоретических ошибок, всех этих «лимитов на революцию», «устойчивых развитий на основе теории Маркса-Ленина» и так далее. И ведь как человек отпрыгнул! Забыв всё, что связывало, дрожа от страха при одной мысли о том, что его заподозрят в связях с чудовищным Кургиняном! На семнадцать лет отпрыгнул! И только когда Зюганов вытер о него ноги, а я стал регулярно выступать по телевизору, срывая аплодисменты, этот человек стал заново контакт налаживать, о дружбе со мной и моих позитивных качествах рассуждать.

Окутавший страну ядовитый туман безнормия и безыдеальности пожирал мозги и души тех, кто мог бы противостоять Системе, обрекающей страну на гибель. Туман был намного страшнее Системы. Потому что он превращал в слизь металл мужской дружбы, чести, принципиальности, служения, солидарности, элементарной человеческой независимости, чувства долга, чувства собственного достоинства.

Не потому ли, что без живой метафизики, позволяющей остро переживать величие жертвы, подвига, преодоления, восхождения, переживать это каждой клеточкой естества, тянуться к этому, мечтать о возможности к этому приобщиться, нет и всех обычных человеческих добродетелей. Точнее, они есть до тех пор, пока их можно проявлять без особого риска, в нормальных социальный условиях — не под всеобщее улюлюканье, а под несомненное одобрение окружающих. А как только приходит время глума, издевки, сомнения во всем несомненном, как только это время (ваше время и власть тумана) вызывает из небытия хозяйка Карнавала, беременная голубушка Смерть, обычные добродетели рушатся, как карточные домики. И всё, объемлемое туманом, поляризуется. На одном полюсе — носители живой метафизики. На другом — человеческий металл, превращенный в жалкую слизь — тревожную, алчную, закомплексованную, неуверенную ни в чем, не способную отличить добро от зла, правду от лжи, добродетель от порока. Первое, что теряет металл, превращаясь в слизь, — это представление о чести.

Честь — вот что особо необходимо для противодействия Туману. Но как ее сохранить, если она и в условиях неповрежденных норм представляется большинству чем-то зыбким и архаичным? Если нет для нее опоры в бытии человеческом? Той опоры, благодаря наличию которой честь только и может выступать осью человеческого бытия, главным регулятором поведения.

Такой опорой является воительное бытие человеческое. Пока каждый ощущает себя воином, призванным на войну нескончаемую и неотменяемую, честь является всеобщим, а не кастовым достоянием. Но такая война (поэт Александр Блок называл ее «Вечным боем») по определению может вестись лишь при наличии Врага, обладающего соответствующими параметрами. Обладает же ими или враг трансцендентный (религиозный человек обычно называет его «врагом рода человеческого»), или враг, атакующий в здешнем, реальном мире некие основания, разрушение которых и впрямь угрожает существованию рода человеческого, ставшего таковым в момент, когда человек противопоставил свой мир (для упрощения назовем его «миром культуры») миру дочеловеческому, природному, звериному.

Конечно, отношения человека с Природой не могут быть сведены только к вражде и войне. Ибо, уничтожив такого врага, как Природа, человек уничтожит и себя самого. Да и нет у человека реальной, неспекулятивной, возможности выдвижения (а уж тем более осуществления) такого амбициозного проекта, как абсолютное уничтожение Природы. Уничтожить себя человек может. Он может уничтожить всё живое. А также планету, на которой живет. Но ведь не природу как таковую! Конечно, в плане философско-религиозного умозрения человек может, посетовав на несовершенство и природного, и слабо выделенного из него социального Бытия, обсудить сворачивание всего несовершенного Бытия во имя утверждения в неких абсолютных и непререкаемых правах того, что является антитезой Бытию. («Небытия», «Ничто» и так далее.) Но даже при предельной накаленности таких сетований (имеющей место, конечно же, в крайнем, так называемом «ликвидационном» гностицизме), человек не заявляет о самом себе как о субъекте, осуществляющем ликвидацию всего Бытия и утверждение его фундаментальной Антитезы в качестве абсолютной, вездесущей, всепобеждающей нормы, на которую впредь никто и никогда посягать не будет.

Человек лишь апеллирует к трансцендентальному субъекту, олицетворяющему такую амбицию. И считает его Абсолютом, предвечной Тьмой или как-либо еще. Далее он выявляет то, что, существуя, наиболее созвучно этому Началу, то есть «Небытие в Бытии». Упрощенное и более наглядно сочное (то бишь «народное») представление о том же самом может быть получено, если Небытие уравнять со Смертью, а Бытие — с Жизнью. Тогда вместо «Небытия в Бытии» мы получим «Смерть в Жизни». То есть «Смерте-жизние». То есть ту самую Беременную Смерть, которая является подлинной Хозяйкой карнавально действа, восхваляемого консультантом К-17 Михаилом Бахтиным за выворачивание наизнанку всех норм и ценностей.

Впрочем, плебейские карнавальные «антимессы», творимые во славу беременной чем-то Смерти, призваны активизировать темную, смертную энергию тех слоев общества, которые «сами» активизаторы называют «хавающим пиплом». И никто из активирующих не будет посвящать «активируемых» даже в профанные игры с этой самой Беременной Смертью. Зачем грузить перестроечных лохов? А ну как испугаются, отшатнутся? Лохов накормят снятием осточертевших «табу», переходящим в отрицание любого верха и прославление любого низа! Их раскрепостят, запрограммируют на отключение от любых позитивных ценностей, любых высоких идеалов, любого смысла, в том числе и революционного.

Может быть, вожакам подобных перестроечных толп, этим актерам, исполняющим роли народных лидеров, режиссеры массового представления что-нибудь расскажут о «карнавале как активаторе протеста». Всё же остальное — внутренняя кухня, на которую вхожи только режиссеры, имеющие разную форму допуска. Тех режиссеров, которые не допущены в святая святых, посвятят только в тайны, связанные с беременностью «Матушки Смерти». Те же, кого в святая святых допустят, узрят «Беременное небытие» (то есть Небытие в Бытии) и причастятся тайн Небытия Абсолютного.

Создается закрытая структура. Цели — освобождение мира от советизма и коммунизма, освобождение России от тянущих ее черт-те куда окраин, населенных «чурками», модернизация России и обеспечение окончательного, глубочайшего вхождения России в Европу, то есть освобождение Европы от тысячелетней расчлененности, а России — от тысячелетнего «пикника» на европейской «обочине». Амбициозные цели? Безусловно! Но при всей амбициозности этих целей, при всей невероятной трудности их реализации и при всей масштабности последствий, порождаемых достижением этих целей, они по тем же параметрам (амбициозности, затратности и всемирно-исторической значимости) в подметки не годятся той цели, которая вдохновила Россию в 1917 году.

Построение коммунизма — это суперцель. И не всемирно-историческая, а сверхисторическая («из царства необходимости — в царство свободы»). Есть Злое царство этой самой Необходимости. И злое воинство, которое хочет сковать человечество целями эксплуатации, отчуждения, убиения высшего человеческого начала. А есть доброе царство, СССР. И мы — воины, сражающиеся за право человечества восходить, право человека обрести совершенно другое, неизмеримо более светлое Бытие. И самому стать при этом другим — неизмеримо более возвышенным, развитым, целостным.

Есть пролитая за победу Светлого царства кровь. Есть таинство присяги: «Клянусь сражаться до последней капли крови за наши светлые идеалы». Присягают один раз в жизни. Ибо, присягнув пролить свою кровь, ты символически вошел в братство, связал себя с братьями неразрывными узами.

Разочаровавшись в идее коммунизма, возненавидев эту идею, ты не уходишь в отставку, не пускаешь себе пулю в лоб. Ты никогда не очаровывался идеей коммунизма? Тогда твоя присяга — просто липа. А чему ты присягал? Ничему? Тогда ты чужд всяческой трансцендентальности. А если ты ей не причастен, то кто ты такой? Ты чужой в высоком мире! И в этом качестве чужака ты хочешь построить равноправные отношения с представителями Запада, которые в своем высоком мире никоим образом не чужие.

Карнавал, изучаемый (и моделируемый!) Бахтиным по заказу К-17 — это еще не Высокий мир. Но это, конечно же, ключ, открывающий дверь в мир высокий и невероятно зловещий. Бахтин, к примеру, входил в организацию «Телема», а значит, с высоким миром он был на дружеской ноге.

Человек по фамилии Бахтин может — с отвращением или с радостью — войти в любые отношение с шефом КГБ Андроповым и руководимой Андроповым закрытой элитной структурой К-17. Но К-17 нужен не просто человек Бахтин, а одноименный мыслитель. Который, будучи связан с высоким миром и вовлекаясь сам в проект К-17, не может не вовлечь этот проект в свой зловещий высокий мир. А, вовлекаясь в проект К-17, разрушающий чужое высшее начало (которому авторы проекта ранее присягали) и не имеющий своих связей с миром, равным по высоте идей миру разрушаемому, высокий мир Бахтина подчиняет себе К-17.

Но как бы существенно это ни было, важнее всего другое. Почему прервалась связь советского и коммунистического со своим высоким миром? Ибо если бы такая связь не прервалась, то огромное количество людей, дававших присягу защищать советское и коммунистическое до последней капли крови, защищали бы это доброе царство от царства зла. Защищали так, как подобает подлинным воинам. И если бы это было так, то никакой К-17 не мог бы ничего разрушить. Никакой Бахтин ни в чем бы не преуспел. Никакие американцы — хоть тебе Буш, хоть Клинтон — не поколебали бы сверхдержаву, разгромившую Гитлера. Значит, не нашлось необходимого числа подлинных воинов, готовых защищать СССР и коммунизм так, как клялись — до последней капли крови.

А почему не нашлось необходимого количества подлинных воинов? Членами КПСС в 1985 году были 20 миллионов советских граждан. Разумеется, часть коммунистов вступила в партию из конъюнктурных соображений. Но сколь велика была это часть?

Если она составляла больше 50 %, то это не может быть объяснено только наплывом конъюнктурно настроенных соискателей. Партия — это в том числе и система фильтров, препятствующих проникновению конъюнктурщиков. Если их оказывается в партии больше 50 % или больше 90 %, то система фильтров отсутствует. Или, напротив, фильтры отсеивают не конъюнктурщиков, а честных убежденных людей, преданных СССР и делу коммунизма так, как подобает воинам, людям чести.

Кто же перенастроил фильтры? Ведь их настраивали не в КГБ, а в партийном аппарате!

Если же фильтры не были перенастроены, то в партии должно было оказаться… ну хорошо, не 10 миллионов подлинных воинов, а 1 миллион. А ведь достаточно было иметь триста тысяч таких подлинных, убежденных, самоотверженных воинов, чтобы все планы К-17 и прочих антисоветских, антикоммунистических сил рухнули.

А армия? Там ведь тоже присяга! «Есть такая профессия — Родину защищать!» Профессия-то есть, только вот нет Родины, того великого социалистического Отечества, которое клялись защищать до последней капли крови!

А КГБ? Не маленькая элитная когорта «касемнадцатых», а гигантское сообщество людей, опять-таки специально отобранных, дававших клятву и… не давших отпор врагу ни в перестроечное лихолетие, ни в 1993 году.

Конспирологи судачат на тему завербованности Горбачева американцами. Предположим, что это так. И что же?

Американцы завербовали большинство членов ЦК? И потому ни на одном из пленумов не сняли предателя Горбачева?

Американцы завербовали большинство делегатов XXVIII съезда КПСС? Факт предательства Горбачева был уже очевиден. Но ведь съезд не снял Горбачева, не исключил его из партии! Почему?

Американцы завербовали большинство депутатов, голосовавших за Горбачева на съездах народных депутатов СССР?

Американцы завербовали сотни тысяч московских коммунистов, не вышедших на улицы ни в 1991-м, ни в 1993 году, когда их выход на улицы мог бы реально повлиять на судьбу страны и на ход мировой истории?

Те же вопросы можно задать и в случае, если вместо заговора американцев речь пойдет о заговоре К-17. Конечно, у КГБ, работающего почти бесконтрольно на собственной территории, возможностей гораздо больше, чем у ЦРУ, работающего на чужой территории в неизмеримо менее комфортных условиях.

Но всех не завербуешь! И, раз уж начался этот крайне неприятный разговор, то кроме КГБ, армии, КПСС и прочих наиважнейших структур, есть еще и народ. И он в решающий момент сам должен спасать Отечество, завоевания социализма. Да, он сам по себе не является организованной силой. Но при избрании Ельцина в 1991 году президентом РСФСР не недостаток организованности помешал народу проголосовать против Ельцина. И не махинации чиновников. Выборы тогда и впрямь были честными. И что же?

Референдум «Да-да-нет-да».

В апреле 1993 года на очень важном референдуме, вошедшем в историю под названием «Да-да-нет-да», народ не отказал Ельцину в доверии так, как мог бы. Он Ельцина и не отверг, и не поддержал. А ведь Ельцин уже совершил все свои преступления. Он обокрал народ, разрушил страну. И что же?

В сентябре 1993-го, после вопиющего по беззаконности Указа № 1400, народ не пришел к Дому Советов, не откликнулся на призыв избранных им же народных депутатов. А ведь депутаты, в отличие от членов ГКЧП, и законодательно были правы на 100 %, и к народу очень страстно обратились за помощью. Что помешало тогда народу поддержать врагов предателя-Ельцина? Страх перед Ельциным? Не было еще тогда этого страха. Притягательность нового высокого идеала? Какого идеала? — всё идеальное Ельцин к этому моменту уже перечеркнул! Он апеллировал не к Духу, а к Чреву. И — выиграл. А значит, Чрево на тот момент победило Идеальное как таковое. Почему? Да, на это работал и К-17, и пакостная стратегия карнавала, и интеллигенция, ненавидящая свой народ и его Историю, и Запад… Но если народ силен, то всем этим его врагам «ничего не светит».

Глава VIII. Анамнез

Красная площадь, 1950-е.

Почему народ, победивший Гитлера, не смог ответить адекватным образом на происки своих врагов, чье несомненное могущество превращается в необоримую силу лишь тогда, когда — «не мытьем, так катаньем» — народ теряет иммунитет?

При этом важно оговорить, что просто взять и отнять у народа иммунитет невозможно. Иммунитет, о котором я говорю, всегда находится в доступе. Нельзя запереть его в кованый сундук, а ключ закинуть на дно морское. Вот он, иммунитет! Бери, пользуйся.

Да, ты можешь не захотеть им воспользоваться. И тогда история кончится. Но это ты им не захотел воспользоваться, а не у тебя его отняли. Ты не имеешь права говорить, что не смог воспользоваться. Ты обязан честно сказать: «Я мог воспользоваться, но почему-то не захотел».

Говоря это, ты должен подчеркнуть, что, каковы бы ни были чьи-то происки, но не захотел воспользоваться тем, что было в твоем распоряжении, именно ты сам. Тут главное слово — «сам». Да, у тебя отбивали охоту — искусно, подло. Тебе лгали, тебя предавали, соблазняли, совращали — всё это так. Тебя предали — это тоже так. Но всё равно не захотел воспользоваться возможностью именно ты сам.

Никакие внешние происки, никакие внутренние заговоры с тебя ответственности не снимают. Не говори: «Я не смог». Скажи: «Я не захотел». И эта горькая правда позволит тебе получить ответ на самый главный вопрос — ПОЧЕМУ ты не захотел? Почему не отличил честь от бесчестья, добро от зла?

Честь… В поисках ответа на самые мучительные вопросы я вновь и вновь возвращаюсь к тому, потеря чего породила крах СССР, уничтожение советско-коммунистического жизнеустройства, во многом представлявшего собой единственное реальное воплощение проекта, имеющего колоссальное всемирно-историческое значение…

Конфликт Хрущева с Мао Цзэдуном разгорелся в связи с отказом китайского лидера осудить, вслед за советскими коммунистами, культ личности Сталина. Хрущев никак не мог понять мотивов отказа Мао. СССР был лидером мирового коммунистического движения. Социалистический Китай был младшим братом Советского Союза. Китайская Народная Республика остро нуждалась в военной, технической, образовательной, финансово-экономической и иной помощи своего старшего брата. Хрущев пробовал надавить на Мао Цзэдуна, пробовал соблазнить китайского лидера увеличением советских поставок. Мао Цзэдун был непреклонен.

— В чем дело? — спросил Хрущев яростно.

— Мы прославляли Сталина, — ответил Мао Цзэдун.

— Ну и что?

— Если мы сначала его прославляли, а теперь начнем проклинать, то мы потеряем лицо.

— Что потеряете?

— Лицо…

Видя, что Хрущев пребывает в полном недоумении, Мао Цзэдун добавил:

— А потеряв лицо, мы потеряем власть.

После чего сказал самому себе: «А зачем нам власть, если потеряно лицо?»

Сталин и Мао. Китайская почтовая марка, 1950 г. Мао и Хрущев с серпом и молотом. Карикатура из газеты The Washington Post, 24 июня 1960 г.

Эту историю мне рассказали китайцы. Не отвечаю за ее историческую достоверность. Но в данном случае не столь уж важно, отражает ли эта история то, что имело место в действительности, или она является всего лишь политическим мифом. Предположим, что это — всего лишь политический миф… Я-то абсолютно уверен, что эта история не миф… Но предположим, что это миф. И что? Пусть речь идет всего лишь о мифе, сопрягающем реальную политику с ценностями и нормами китайского общества. Разве этого мало? Я, разумеется, не могу оценить степень достоверности этого рассказа, но его поучительность — безусловна.

Советский поэт Твардовский сформулировал суть проблемы в следующих строках своей поэмы «За далью — даль»:

Так это было: четверть века Призывом к бою и труду Звучало имя человека Со словом Родина в ряду.

Психологическая проблема абсолютно ясна. Если четверть века и весь народ, и вся партия, а уж тем более всё партийное руководство с придыханием произносило имя Сталина, то как можно после этого ничтоже сумняшеся начать теми же устами извергать на это имя неслыханную хулу?

Как могут вытаскивать из Мавзолея тело Сталина те же люди, которые принимали решение о помещении тела Сталина в Мавзолей?

Хрущев — один из ближайших соратников Сталина, член Сталинского Политбюро, участник всех деяний Сталина, названных постфактум чудовищными. Но тогда и сам Хрущев — чудовище.

Зачитав свой доклад, разоблачающий злодеяния Сталина, Хрущев в финале должен был бы вынуть из кармана пистолет и застрелиться. Или подать в отставку. Но он возглавил партию и правительство.

Сталин и Хрущев, 1936 г.

И началось… «Дорогой Никита Сергеевич!..» «Мы, работники совхоза «Заря», просим передать партии, правительству и лично Никите Сергеевичу Хрущеву…». Только что разоблачили культ личности. Рассказали всем, какое это отвратительное явление… Зачем сразу же создаете очередной культ? Так нет, создали. И через считанные годы разоблачили: «Никакой он не дорогой Никита Сергеевич! Необразованное, тщеславное ничтожество! Хрущ!»

Потом всё то же самое — с Брежневым: «Дорогой Леонид Ильич!.. То бишь бормотуха три звездочки».

Да, на фоне этих кувырканий делались дела достойные, даже грандиозные. Освоение космоса… Ядерный щит, не дающий врагам посягнуть на нашу державу… Но что знаменовали собой кувыркания? — надувание и прокалывание явно псевдокультовых пузырей?

Дети, поступавшие в школу до 1956 года, оканчивали ее после снятия Хрущева. Учителя истории сначала прославляли Сталина, потом проклинали Сталина и прославляли Хрущева, потом проклинали Хрущева…

С концом Советской эпохи поменялось многое… Но не это.

«Великий Михаил Сергеевич!» Он же через несколько лет — «Мишка меченый».

«Замечательный Борис Николаевич!» Он же через несколько лет — «Борька-алкаш!»

«Героический Путин!» — Он же через несколько лет…

И добро бы, разные люди, преследуемые при одних лидерах и возносимые при других, давали столь противоречивые оценки. Так ведь нет!

Холодная прагматика, перерастающая в цинизм? Да, и это тоже имеет место! Но ведь не только это! «Нас столько раз обманывали», — говорила одна моя интеллигентная поклонница. Через несколько месяцев она меня поносила почем зря, как заправская рыночная торговка. Частный случай? И да, и нет. Представьте себе, что глубоко верующему христианину вдруг начнут рассказывать… Ну, например, что Иисус Христос уклонился от крестных мук, что вместо него распяли другого, а сам он мирно умер в старости, окруженный многочисленными потомками… Если истинно верующий человек живет в нынешнюю толерантную эпоху и разделяет нормы толерантности, предложенные этой эпохой, то он пожмет плечами, корректно прекратит разговор и постарается никогда больше не вступать в контакт с человеком, несущим подобную ахинею.

Но почему тогда коммунистов оказалось так легко поколебать в их отношениях к тому, что для них имело не меньшее значение, чем для верующего христианина принятие крестных мук самим Христом, а не подставным лицом?

Мы ведь обсуждаем не то, в чем именно убеждены люди, а какова крепость (иначе — прочность) их убеждений. Есть, согласитесь, аналогия между «сопроматом» (дисциплиной, изучающей сопротивление материалов) и «сопроубом» (то бишь изучением сопротивления убеждений).

«Сопроуб»… Вы кладете под пресс пропаганды некоторые убеждения, определенный мировоззренческий материал и начинаете повышать давление, измеряемое… ну, в каких-нибудь «килодисках» («килограммах дискредитации»). Материал испытывает давление дискредитации. Давление растет, стрелка, показывающая прилагаемую к убеждениям силу дискредитации, отклоняется всё больше… Один килодиск, два… сто… тысяча… Тысяча сто! Материал рушится… Другой материал выдерживает сто килодисков или два килодиска… Третий держит сто тысяч килодисков, двести, триста! — и ни одной трещинки… Дискредитируйте Магомета сколько угодно, сочиняйте любые истории (как полагается при таких дискредитациях «в высшей степени достоверные») — вам либо горло перережут, либо вежливо дадут «от ворот поворот».

И это касается не только людей с религиозными убеждениями. Материала для дискредитации Ельцина было хоть отбавляй. И этот материал был задействован в конце 80-х годов вполне умело. Но сколькими бы тысячами килодисков не надавливал пресс дискредитации на верящий в Ельцина «человеческий материал», эффект был нулевой. Или даже отрицательный. Оказалось, что помимо силы давления важна и его длительность. Верящий в Ельцина человеческий материал стал трещать в конце девяностых. Кстати, этот результат имеет важное теоретическое значение: силы давления мало, длительность давления может порой иметь не меньшее или даже большее значение.

Словом, аналогия между «сопроматом» и «сопроубом» носит достаточно глубокий характер. Противодействие мерзости, разворачивающейся на наших глазах, требует знаний — строгих и беспристрастных. Я понимаю, сколь велика разница между кубиками гранита и металла, исследуемыми с помощью пресса, и человеческими убеждениями, на которые «пресс дискредитации» оказывает то или иное воздействие. Но для меня столь же несомненна и полная бессмысленность забалтывания произошедшего со страной. Бессмысленность перекладывания ответственности за случившееся на какие угодно злые силы.

Да, аналитика субъектов, оказывавших воздействие на материал под названием «убеждения советского человека», очень важна. Особенно, если она раскрывает что-то менее очевидное, чем козни ЦРУ. ЦРУ, стараясь сокрушить СССР, исполняло свой долг — боролось с геополитическим и историософским противником. А вот что делал КГБ? Почему он не только не сокрушил США, но, напротив, в своей особой элитной части (которую я ранее исследовал пунктирно, а сейчас пытаюсь описать с достаточной полнотой, предполагающей и вычленение структурных блоков, и изучение развертывания структуры во времени) поработал на разрушение СССР с такой мощью и эффективностью, о которой и мечтать-то не могло их достославное ЦРУ?

Да, очень важно понять, какие «прессы» оказывали давление на советский материал, именуемый «убеждения». Но неизмеримо важнее понять, почему, попав под давление этих прессов, материал советских убеждений обнаружил хрупкость и податливость гораздо большую, нежели другие сходные материалы.

Для начала будем считать установленным, что в прошлом советские, коммунистические убеждения выдержали неслыханные нагрузки. Такие же, как убеждения мучеников, страдавших за свою религиозную веру. А раз так, то исследуемый нами материал под названием «советско-коммунистические убеждения» необходимо отнести к числу материалов, сравнительно быстро теряющих свои первоначально великолепные качества.

Отдавая себе отчет в том, насколько обычные материалы (металл, камень и так далее) отличаются от материала под названием «советско-коммунистические убеждения», установим, что у обычных материалов нет проблемы «эстафеты поколений». Обычные материалы, сопротивление которых собираются изучать, лежат в лабораторном шкафу в виде десятков одинаковых, аккуратно нарезанных кубиков. Время от времени лаборант вынимает очередной кубик, кладет под пресс, замеряет давление, при котором кубик разрушается, и ставит точку на графике. А ученый, изучая график, определяет, как со временем меняются свойства исследуемого им материала. Материал не рожает детей, не передает им свои свойства. Кубики, нарезанные с тем, чтобы испытывать материал, существуют сами по себе. Они все могут исчезнуть, а материал останется. Надо будет — нарежут новые кубики. Таков он, обычный материал, интересующий «сопроматчиков». Интересующий же нас материал под названием «советско-коммунистические убеждения» граждан, проживавших в СССР, не существует сам по себе. Он размещен в сознании конкретных людей. Которые, в отличие от кубиков, детей рожают, воспитывают, адаптируют к новым условиям жизни и деятельности.

И каждый раз, когда человечество в целом (или граждане какой-то страны) передает следующим поколениям хотя бы эстафету самых очевидных норм и ценностей, отличающих человека от зверя, ничто не предопределено. Могут передать эту эстафету, а могут и не передать. Ибо в отличие от зверя у человека не существует гарантированного, автоматически срабатывающего механизма передачи потомкам программ, регулирующих их поведение. Нужен самозабвенный труд целого поколения для того, чтобы следующее поколение даже просто «вочеловечилось». И уж тем более усвоило без искажений мировоззренческое содержание, полученное от предыдущего поколения, жившего в иных, нежели потомки, условиях, имевшего другой опыт. Ты, к примеру, воевал, наползался вдоволь под пулями, насмотрелся на калек и убитых. А сын твой живет спокойной, мирной жизнью. И, между прочим, ты-то сам за что сражался? «Ради жизни на Земле», так ведь?! То есть сражался ты, в том числе, и за то, чтобы твой сын жил мирной жизнью.

Нет, конечно же, если опять «враг захочет нас сломать», сын будет, как и ты, сражаться за Родину. Но лучше бы этого не было. А чтобы этого не было, надо так устроить жизнь (обзаведясь, к примеру, мощнейшими ядерными ракетами), чтобы не воевали дети. Не ползли под пулями. Не захлебывались в крови.

Пережитое в 1941–1945 было не только величественно. Оно было ужасно. Поколение сражавшихся в той войне хотело одного — чтобы следующее поколение не испытало вновь этот ужас. А тут еще фактор ядерного оружия… Впрочем, этот фактор лишь дополнительно подогревал и без того страстное «да минует чаша сия — военная наша чаша!»

А ведь испокон веков существовала и другая традиция. Ее адепты передавали отпрыскам нормы и ценности, согласно которым подлинной жизнью живут лишь те, кто воюет. Подлинной смертью умирают только на поле брани. Вкусить от подлинной жизни и умереть подлинной смертью — вот в чем счастье, внушали детям родители. Смерть — удел каждого. Но обычная смерть отвратительна, а военная — прекрасна. Раз все умрем, то лучше умереть в бою за правое дело, чем в постели от старости или болезней.

Но одно дело — воспевать величие войны, а другое — воочию лицезреть изуродованные тела убитых, слышать стоны раненых. Те, кто стал на воинский путь, не только воспитывались в определенном духе! Не только были помещены в очень жесткие рамки своей среды, для которой пролитие крови было нормой, а любая попытка избежать участи, задаваемой рождением и воспитанием, не избавляя от рисков (струсишь — тебя убьют, будешь отлынивать — наверняка убьют те, кто не отлынивает и обладает лучшей боевой подготовкой), гарантировала позор (опять же, сопряженный с очень разнообразными рисками).

Помимо всего этого, «люди войны» (я здесь не обсуждаю забираемых в рекруты представителей низших сословий) имели и социальную, и метафизическую сатисфакцию[36]. Социальная очевидна: они были привилегированным сословием. Что же касается сатисфакции метафизической, то наиболее показателен пример древних викингов, уверенных, что воин, погибший с мечом в руке, попадет в особый, благой потусторонний мир — Валгаллу.

В мою задачу не входит подробное описание мировоззрения «человека войны», его системных отличий от «человека мирного». Тем, кого это интересует, рекомендую ознакомиться с работой нашего выдающегося ученого Е. С. Сенявской, создателя новой дисциплины — военной антропологии.

Я не зарекаюсь от более развернутого исследования этой проблематики. Но не сейчас и не здесь. Здесь же и сейчас я исследую фундаментальный переход от одного материала под названием «советско-коммунистические убеждения» к совсем другому материалу с тем же названием. Да, это совершенно разные материалы! Одно дело — «советско-коммунистические убеждения» в эпоху с 1917-го по 1950-е. И совсем другое дело — убеждения с тем же названием в эпоху с 1950-х по 1987-й. Проблема тут даже не в разоблачении пресловутого «культа личности», хотя и это имело огромное значение. И всё же решающим является смена эпох и порождаемых эпохами человеческих состояний.

С 1917-го по 1947-й война была для советского человека реальной мировоззренческой доминантой. Сначала — Гражданская война. Потом — подготовка к войне большой и неминуемой («Если завтра война, если завтра в поход»). Потом — Великая война и пять суровых восстановительных лет, столь же аскетичных и напряженных, как и предвоенные пятилетки. Примерно к 1950 году (провести тут четкую грань с точностью до года, разумеется, невозможно) завершается эпоха, в течение которой военным было всё: строй души, реальное бытие, критериальность, структура ценностей. Такая реальная, ежесекундная всепроникающая война уступает место чему-то совсем другому. Советский человек уже не непрерывно существует по принципу: «воюем — готовимся к войне — снова воюем — снова готовимся».

Советский человек начинает не воевать, а жить. Воюют — военные. Все остальные — живут. Напряженно трудятся.

Наслаждаются скромнейшим достатком. С радостью ощущают, как этот достаток растет, оставаясь наискромнейшим и, тем не менее, явственно возрастая. Да, империализм не дремлет. Да, неонацизм поднимает голову. Да, где-то там громыхает. Но после ужасных пяти лет, когда не где-то там громыхало, а тут земля вставала дыбом, это уже не порождает воительного настроя. Да и КПСС, вдохновитель и организатор наших побед, не бьет в военные барабаны ежесекундно и по любому поводу. А ведь в предыдущие тридцать лет это было именно так.

Советские люди ощущают себя героями-победителями, завоевавшими право на мирную жизнь и обеспечивавшие себя ресурсами, позволяющими личные проекты этой самой мирной жизни худо-бедно осуществлять.

По моему глубокому убеждению, Сталин умер политически в 1950 году. Страна, встав на мирные рельсы не только в хозяйственном, но и в антропологическом смысле этого слова, уже не нуждалась в Сталине. «Сталин сделал свое дело, Сталин может уходить». Он и ушел. Сам образ вождя-солдата, аскета в стоптанных сапогах, был уже не к месту. Он вызывал необъяснимое, но очень внятное раздражение: «Одно дело — мы все живем в военном лагере, и ты нас жучишь почем зря. А как не жучить-то! — раз военный лагерь, то не балуй, ходи в строю! А другое дело — мирная жизнь. Ты к ней не приспособлен сам и нам мешаешь к ней приспособиться».

Киев, 9 марта 1953 г. Люди слушают трансляцию из Москвы с похорон Сталина.

Сталина похоронили со слезами на глазах и со вздохом внутреннего облегчения. Освободиться хотели от него не как от автократа, а как от носителя духа всепроникающего воительства и от самого этого духа. Хотелось не только формального освобождения, но и чего-то большего. Хотелось не френча, а дядьки в косоворотке. Внутренне мирного, довольного, упитанного. Да, этот внутренне мирный дядька чуть было не развязал ядерную войну. Ну так — знай наших! Хотелось ведь освобождения от всевоительности, а не капитуляции. Грозится дядька показать им кузькину мать? Правильно делает! Но реальную мировую ядерную войну такой дядька, явно и наглядно отторгающий всевоительность, развязывать не будет. А исполненный всевоительного духа усатый человек во френче… он с войной на ты. Он ничего кроме нее не знает, не хочет знать и, главное, не принимает внутренне. Чур нас от этого! И от усатого аскета, и от всего, что с ним неразрывно связано.

Сталина надо было не только похоронить. И даже не только осудить за определенные ошибки. Его надо было так удалить из новой эпохи, чтобы вместе с ним ушел и всевоительный дух. Освобождались не от Сталина — от эпохи. На тот период от предыдущей эпохи освобождались без особого надрыва. С достоинством… Уважительно… Но…

Одно дело — умиляться песней Окуджавы про «комиссаров в пыльных шлемах». И другое дело — иметь под боком не песенного, а натурального комиссара…

Пошедшего по этапу.

Бежавшего.

Реально грабившего, то бишь осуществлявшего «эксы» (экспроприации).

Свирепствовавшего в ходе Гражданской войны.

Перегрызшего горло всем другим кровожадным хищникам, вместе с которыми давил беляков в гражданку (вожди гражданской овечками не бывают).

Готовившего войну и победившего в войне.

Ни с чем, кроме войны, не связанным. Ничего, кроме нее, не понимающим и не любящим…

И чтобы такой дядька, с таким всепроникающим норовом организовывал нашу, наконец-то мирную, жизнь?.. Да что они там, наверху, совсем с ума посходили?

А там, наверху, кожей чуяли, что обустраиваться в мирной эпохе во главе со Сталиным — это всё равно, что по пешеходной полосе на тяжелом танке ехать.

Освободиться от духа прежней эпохи, дабы укорениться в эпохе новой! — этого требовали, сами до конца не отдавая себе в этом отчет, широкие слои населения. И это выполнила элита.

Байкам Хрущева о Сталине поверили потому, что надо было освободиться от связанного со Сталиным духа. Освободились — и понеслась… Освобождаться, разрывая с целой эпохой, восхваляя все ее атрибуты и отторгая ее дух — дело небезыздержечное. Потому что отторгнутая эпоха превращается в своеобразную фурию, которой ты боишься так, как дети боятся Бабы-яги. Именно так боялись «сталинизма» те, кто начал осваивать мир, освобожденный от всевоительства.

Историкам хорошо известны такие страхи. Страх перед бонапартизмом, страх перед новыми Робеспьерами… Но столь же хорошо известно и лекарство, позволяющее хоть отчасти излечиться от подобного рода страхов. Да, отчасти! «Знаете, почему в центре Парижа такие широкие улицы? — спрашивал меня один француз. — Чтобы удобнее было расстреливать революционные толпы. Я не шучу! Это — исторический факт».

Итак, до конца освободиться от соответствующих исторических страхов невозможно. Но тем не менее…

Если уж ты взялся переходить от эпохи всевоительства (она же — эпоха линейной мобилизации) к эпохе, осваивающей прелести «невсевоительного жития», — меняй экономику! Меняй тактично и аккуратно! Сначала — экономику, потом и политику тоже! Причем — именно в этом порядке. И — не упускай власть до той поры, пока не завершился переходный период.

Сохранять, уходя от линейной мобилизации, административно-распределительную систему, всевластие одной, в новых условиях всё менее популярной идеологии, жесткий партийный диктат можно только при крайней узости мышления, компенсируемой мощнейшими хватательными рефлексами.

Тут — либо-либо. Либо та или иная всевоительность. И тогда можно распределительную систему сохранять, идеократию совершенствовать, однопартийность правильным образом использовать и т. п.

Либо — любая всевоительность отбрасывается, и тогда, сказав «а», быстро говори «б» и правильным образом иди к концу алфавита.

Говоря об отбрасывании любой всевоительности, я утверждаю, что кроме всевоительности сталинского типа (она же — линейная мобилизация) может иметь место и другая всевоительность (она — же мобилизация нелинейная). При этом нелинейная мобилизация, в отличие от линейной, может сохранять эффективность на очень длинных временных интервалах.

Приведу наиболее наглядный пример. Два народа ведут многолетнюю войну на выживание. Оба народа понимают, что поражение в этой войне приведет к уничтожению победителем побежденного. Соответственно, оба народа мобилизуют все силы по принципу «всё для фронта, всё для победы». Понимая, чем чревато поражение в этой войне лично для каждого, любой живущий на территории враждующих государств вовлекается в войну постольку, поскольку осознает ужасные последствия поражения и невероятную важность победы. Лозунг «Победа или смерть!» приобретает для каждого не политический, не декларативный характер. Ибо поражение чревато для каждого чудовищными последствиями. Причем последствиями несомненньми.

Разве мало было таких войн в прошлом? Чем для троянцев обернулась победа ахейцев? Физическим уничтожением одних, угоном в рабство других, сожжением Трои. Как должны воевать троянцы с ахейцами, понимая последствия своего поражения? В режиме этой самой долговременной линейной мобилизации. Все ощущают себя мобилизованными на войну вплоть до ее окончания. Да, именно все: и те, кто непосредственно воюет, и те, кто, к примеру, кует оружие. Никто же из оружейников не скажет воину, пришедшему получить новый меч вместо сломанного: «Заплати — получишь оружие!» Нет, меч отдадут даром: «Иди, воюй! Спасай меня, мою семью, мой дом, мою мастерскую. Лучше даром отдать тебе оружие и потерять часть своего достатка, чем потерять и весь достаток, и жизнь».

Но даже в этой крайней ситуации все жители Трои, вовлеченные в подобную войну, понимают: рано или поздно война кончится. И как хорошо тогда заживем! Все снова станем мирными людьми, кроме, конечно, наших профессиональных воинов. Мы этими воинами будем восхищаться! Мы снабдим их всем необходимым по высшему разряду («Народ, не желающий кормить свою армию, вскоре будет кормить чужую»). Но сами мы начнем честную, трудовую, полноценную мирную жизнь. Ее начнут и люди мирных профессий, прекратив «воевать в тылу» (ибо нет уже ни фронта, ни тыла) и начав трудиться по законам мирного времени (я в эти доспехи вложил и материалы, и труд, хочешь в них облачиться — заплати!). Ее же начнут и временно мобилизованные на войну люди, вернувшиеся к мирной жизни. А как иначе? Ахейцы не стоят у стен Трои! И нет необходимости мобилизовывать всех, кто может носить оружие! Мы такую ораву не прокормим, не вооружим. И чем она заниматься будет? Разлагаться в мирное время. Да и не захотят оставаться в войске те, кто пошел на войну, чтобы защитить свой дом и свою семью! Эти люди хотят вернуться к своим любимым мирным профессиям: пахать землю, печь хлеб, строить дома. Они героически воевали до тех пор, пока была витальная необходимость. Теперь ее нет. Ни государству не нужно продолжение их воинской службы, ни им самим. Они сохранят память о славных воинских делах! Они с радостью отдадут армии часть своего достатка! Они пошлют на срочную службу своих сыновей. И скажут им: «Верно служите Родине». Но у них свой жизненный удел. И, кстати, если они от него откажутся, государство начнет слабеть. И рухнет под непомерной и никому не нужной военной нагрузкой. Так ведь? А раз так, то перекуем мечи на орала! Оставив нужное количество мечей, разумеется. И отдав их в нужные, профессиональные руки («Есть такая профессия — Родину защищать»).

Защита Родины предполагает, прежде всего, обеспечение высокой боеготовности Трои на случай нового вторжения недобитых ахейцев. Такова задача троянских вооруженных сил. Но ничуть не менее важно вовремя разузнать о том, готовят ли ахейцы новое вторжение, с кем они снюхиваются, каких тайных своих сторонников заполучили в славном городе Троя. Эту задачу выполняют героические троянские спецслужбы, прославляемые троянским телевидением в разного рода сериалах (наиболее популярный — «Семнадцать мгновений весны»).

Бац! — внутри троянских спецслужб рождается проект точь-в-точь из семнадцати пунктов, вполне отвечающих не троянским, а ахейским геополитическим и историософским интересам (что именно рождалось в недрах элиты троянских вооруженных сил, я обсужу когда-нибудь в другой раз). Можно и должно увязывать такое злосчастье с происками ахейцев. Но происки врага результативны только при определенных внутренних предпосылках.

Menelaus (Менелай). Paris (Парис). Diomedes (Диомед). Odysseus (Одиссей). Nestor (Нестор). Achilles (Ахиллес). Agamemnon (Агамемнон). Heroes of the Trojan War. Герои Троянской войны

Начав исследовать эти предпосылки, вы вскоре обнаруживаете, что Троя не осуществила полноценного перехода от линейной всевоительной мобилизации к состоянию нормальной, полноценной жизни разумного государства. Каковым является только то государство, которое обеспечивает соотношение между самозащитой и процветанием граждан. Причем соотношение, сообразное ситуации. Ситуация же может быть как сверхнапряженной (нападает ахейский враг, жаждущий полного уничтожения Трои), так и умеренно напряженной (враг поигрывает мускулатурой, производит набеги, «шалит» на сопредельных территориях, но полчища, способные полностью уничтожить любимый город, натурально у стен города не стоят).

До этого стояли… Поднялся на городские стены — батюшки-святы! Шатров-то сколько вражеских! И вожди-то у них какие… Хоть тебе Ахилл, хоть Аякс, хоть Менелай! Все лезут в бой, дабы извести нас всех до единого! Называют это окончательным решением троянского вопроса. Тут хочешь не хочешь, а соберешься! Благо мы, троянцы, в подобных случаях собираться умеем…

Но что было, то прошло. И тому есть очевидные доказательства. Поднимаешься на городскую стену и видишь: нет ни одного ахейского шатра. Вчера еще только тьма-тьмущая стояла, а теперь ни одного. И Ахилла нет, и Аякса, и Менелая. Все осуждены и казнены. Ахейцы подписали капитуляцию. Но главное — ни шатров ахейских у наших стен, ни вождей ахейских, обуреваемых жаждой уничтожения нашего. А мы, троянцы, по-настоящему заводимся, лишь эти шатры увидев да убедившись, что противник троянцев истребляет, женщин и детей не щадит, лагеря смерти для троянцев сооружает. Словом, и впрямь так действует, чтоб никаких троянцев, никакой Трои.

Покажите нам прямую, явную и абсолютную угрозу ахейскую, то бишь шатры у стен, оскал враждебных вождей, злодейства недругов, пришедших к нашим стенам, дабы нас уничтожить, — мы мобилизуемся. А коли этого нет — обеспечивайте нам полноценный системный переход в иное, не сверхнапряженное качество.

Ну что вот этот Гектор, герой Троянской войны! Он ведь для мирного времени скорее опасен, чем полезен. Да, при нем мы победили ахейцев. Но ведь мы их уже победили! Нельзя жить в прошлом вообще, а в кровавом прошлом — в особенности! Кроме того, так ли уж хорош этот Гектор? Да, расхваливают его всякие там Гомеры. Но они же денежки из казны Гектора получают. А вот другие, не отрастившие брюхо на гекторовских хлебах, иначе всё трактуют. Мол, без Гектора мы бы победили ахейцев с гораздо меньшими потерями. Впрочем, кто их разберет! Может, Гомеры правы, а может, те, кто про другое нам в уши дуют. Нам главное — чтобы мирное бытие было обеспечено по полной программе. Мы навоевались, натерпелись, наголодались, пожили при Гекторе на карточках и трудоднях. Мы терпели это всё, даже приветствовали! Потому что ясно было, что Гектор этот — мужик свирепый, отвечающий главной задаче того, военного времени. Но теперь задачи другие! Нет шатров ахейских у стен нашей Трои, так ведь?

А раз так, то пусть пекарь хлеб печет, а не с автоматом по плацу бессмысленно марширует. Пусть портной шьет мирные костюмы и платья, а не гимнастерки. Пусть торговец торгует. И не так, как в военное время, когда чуть что — его за шкирку люди Гектора хватают и к стенке ставят. Что они тогда так расправлялись, мы одобряли, видя шатры ахейцев у стен родимого города. А сейчас — другие времена. Дайте торговцам торговать, заморские товары нам привозить. Пусть обогащаются — на то они и торговцы. Отмените распорядиловку! Наладьте рынок! Сначала экономический, чтобы мы за наши кровные выбирали сами то, что нам нравится. А потом и политический рынок извольте нам обеспечить! Чтобы мы сами решали — Гекторы нам нужны, Приамы, Кассандры или более приятные, разумные и умеренные политики!

Что вам мешает жизнь подобным образом обеспечить? Гектор ваш, великий герой, палки в колеса ставит, сообразуясь со своими интересами и свирепостью… Понимаем, с этим не забалуешь! Но ведь помер он! Или вы подсуетились — неважно. Нет старичка — вот что существенно. Память о нем мешает? Так вы и с этим разобрались! Гектора аж из Мавзолея выволокли, культ его развенчали! Самых видных гекторовцев — кого в отставку, а кого и к стенке! Мы вас, между прочим, в этом полностью поддержали. Хотя обидно было — «оказался Гектор наш не отцом, а сукою». Но ради обустройства полноценной жизни мы вам и на этот финт мандат вручили, несмотря на то, что вы сами — гекторовцы.

Очень, очень нужна нам эта самая полноценно-мирная жизнь! Так долго не было ее! Нам бы напоследок, а главное — деткам нашим! Чем вы дольше нам ее не даете, тем она желаннее для нас! А вы, мешающие обретению нами желанного, тем более для нас ненавистны! Мы всё ждем, ждем!

А зачем вы Трою окружили железным занавесом? Ну, когда шатры ахейские и прочее — ладно! А теперь-то зачем? Враг не дремлет, говорите? Да сами вы и есть главный враг! Потому что без шатров ахейских нам эта ваша мобилизация — как кость в горле! Жить не даете, гады! И непонятно, почему! По тупости, из вредности! Ахейцы-то и те обустроились сообразно мирному времени! А вы всё нас стращаете! Ахейцы, мол, нагрянут — тогда хана! Когда нагрянут, тогда и посмотрим! А сейчас вы для нас главный враг, а не ахейцы. Потому что ахейские злодейства имели место давным-давно. А вы нам сейчас мешаете жить полноценной мирной жизнью!

Под линейной мобилизацией я имею в виду внутренне оправданные для подавляющего большинства населения краткосрочное сверхнормативное напряжение сил, краткосрочный сверхнормативный отказ от полноценной частной жизни — ради решения сверхважной и очевидной для всех задачи. Каковой чаще всего является победа в такой войне, которую нельзя проиграть. Ибо проигрыш принесет всем неисчислимые бедствия, погубит для всех возможность когда-либо осуществлять полноценную частную жизнь.

Всем, надеюсь, понятно, что в моей притче о троянцах и ахейцах нет и не должно быть места исторической достоверности. И тем не менее… Судьба исторических троянцев позволяет наполнить конкретным содержанием лозунг «Победа или смерть!». Ибо для троянцев поражение обернулось и уничтожением народа (частично истребленного, частично угнанного в рабство), и исчезновением полисного троянского государства (Трою сожгли, срыли с лица земли).

В прошлом такое происходило неоднократно. Древний Карфаген… Судьба городов, не открывавших ворота перед Чингисханом, Батыем, Тамерланом. Историческим оптимистам, слепо верившим в неуклонность смягчения нравов, казалось, что подобное не может повториться в условиях всеобщего (или почти всеобщего) просвещения. XX век доказал комичность и губительность таких упований. Гитлер поставил перед рейхом задачу уничтожения советской Трои (народа и государства). Советские люди это поняли. И дали этому необходимый отпор. Линейная мобилизация под задачу спасения народа и страны была осуществлена. И потому, что для этого имелись необходимые организационные средства (партия, централизм, форсированное техническое развитие), и потому, что народ признал неслыханную мобилизацию необходимой и неизбежной.

Народ с этой самой мобилизацией согласился внутренне, увидев нацистские шатры у стен родимой советской Трои. Сожженные деревни и города, планомерно истребляемое и угоняемое в полон население — всё это как раз и было решающим аргументом в пользу общенародной жертвенной мобилизации. Нельзя недооценивать значение всего того древнего, нутряного, что всколыхнула гитлеровская агрессия (и не всколыхнула Первая мировая). Но можно ли сводить всё к этому невероятно важному фактору? Как объяснить тогда внутреннюю мобилизацию народа в Гражданскую войну, в эпоху коллективизации и индустриализации? А ведь без этой мобилизации, столь же мощной и столь же «нутряной», как и мобилизация советских троянцев, увидевших у своих стен шатры ахейцев, чреватые для всех троянцев реальной страшной бедой, — не было бы ни СССР, ни победы в Великой Отечественной войне.

Успех двух советских мобилизаций привел к разгрому гитлеризма и освобождению человечества из-под пяты чудовищного нацистского рейха.

Первая из этих двух мобилизаций носила идеологический, более того — миропроектный характер. Советские коммунисты предложили свой Красный проект народам СССР. Прежде всего, русскому народу как собирателю великого государства. И все народы СССР, и русский народ, и большая часть человечества приняли Красный проект как благую весть, как шанс на реализацию своих тысячелетних хилиастических ожиданий. Советский народ пошел на огромные лишения ради реализации целей Красного проекта. Без этой первой мобилизации не было бы индустриализации, а значит, и победы в Великой Отечественной войне, требовавшей не только духовного превосходства над противником, но и соизмеримой с ним технической мощи.

Вторая мобилизация, конечно же, мощнейшая, затронувшая, в том числе, и тех, кто не был сторонником мобилизации советской, носила иной характер. Речь пошла о спасении от полномасштабного геноцида каждой советской семьи. И народа в целом.

Два этих мобилизационных проекта, сплавленные в единое сверхпрочное целое, породили материал человеческих убеждений, выдержавший чудовищные, невиданные нагрузки. Но этот потенциал линейной, то есть краткосрочной мобилизации не мог не уменьшиться после победы в Великой Отечественной войне и завершения первичного восстановительного периода. Просто потому, что один из двух мобилизационных потенциалов был обнулен. Это всегда происходит после того, как цель, под которую производилась мобилизация, оказывалась осуществленной (рис. 2).

рис. 2 Потенциал мобилизации (в процентах от возможного для человека).

Падение потенциала мобилизации, вызванное победой в Великой Отечественной войне и восстановлением разрушенного хозяйства.

Падение потенциала мобилизации, вызванное разоблачением культа личности Сталина («освобождением» от сталинской идеологии мобилизации и порожденной этой идеологией практики).

Падение потенциала мобилизации, вызванное «гуляш-коммунистической» программой Хрущева.

На рисунке 2 изображены графически этапы роста и падение потенциала мобилизации советского общества.

Вначале (с 1917-го по 1941-й) — очень высокий потенциал мобилизации под притягательную советско-коммунистическую идеологию, отвечающую мечтаниям народов нашей страны. И прежде всего — страстным мессианско-хилиастическим чаяниям русского народа — собирателя великой державы.

Затем (с 1941-го по 1950-й) — рост потенциала мобилизации до уровня, невиданного в истории человечества. Рост этот был вызван тем, что возникла суперпозиция двух мобилизаций: идеологической и сотериологической[37] (то есть продиктованной вставшей во весь рост, явной и очевидной для всех задачей буквального спасения государства и народа).

К 1950 году задача спасения народа и государства от уничтожения была решена. Соответственно, потенциал сотериологической мобилизации не просто упал до нуля. Он упал даже несколько ниже нуля. Ибо сработал синдром достижения цели. А когда этот синдром срабатывает, не только падает до нуля мобилизация, но и возникает демобилизация. То есть потребность в какой-то сатисфакции за долгое воздержание от всяческих, даже самых скромных жизненных радостей.

Но падение до нуля потенциала сотериологической мобилизации никак не повлияло (и по определению не могло повлиять) на потенциал идеологической мобилизации. Скорее, даже наоборот: раз мы такого страшного врага победили, мир от нацизма спасли, пол-Европы завоевали, то победа нашей идеологии очевидна. И она, как и было предсказано Марксом-Энгельсом-Лениным, неминуемо вот-вот приобретет всемирно-исторический характер. Китай стал коммунистическим, Индия вот-вот станет!

Для того чтобы потенциал идеологической мобилизации начал падать вслед за потенциалом мобилизации сотериологической, нужно было разоблачение культа личности Сталина. И не просто как разоблачение чьих-то ошибок и перегибов, а именно как оформление единого — и элитного, и массового — заказа на новый тип жизни, освобожденный от всяческой мобилизации. Сдвигающий приоритеты от всеобщего к единичному («Ты, батя, вкалывал от зари до зари, а мать? А семья? А дети?»).

В этот момент элита как субъект стратегического целеполагания должна была сделать выбор. Либо возглавить отказ от мобилизации, возглавить процесс перехода общества к новому, немобилизационному формату жизни и деятельности, либо переламывать ситуацию и создавать условия для новой убедительной и долговременной (а значит, нелинейной) мобилизации. Какой именно?

В конце 50-х — начале 60-х годов были заделы, позволявшие перейти к качественно новому мобилизационному рывку. Молодежь, травмированная хрущевской десталинизацией, залечивала травму искренними поисками в сфере коммунистической идеологии. Развенчание культа личности Сталина сопровождалось клятвами в верности коммунизму, очищенному ленинизму. Новое поколение завидовало подвигу отцов. Оно было идеалистичным, романтичным, бескорыстным. Оно стремилось противопоставить ожиревшему номенклатурному сталинизму свое подвижничество, свой аскетизм. Успехи в ядерной физике, в освоении космоса создали новую, еще не отравленную диссидентством технократию, готовую жить «не хлебом единым» (название модного тогда романа Дудинцева), «идти на грозу» (название еще более модного романа Гранина). Такова была социальная база для качественно нового мобилизационного рывка, для поворота в сторону нелинейной мобилизации.

Обопритесь на этот опорный слой! Аккуратно дооформите его еще здоровое коммунистическое начало. Ведь еще есть реальное стремление созидать качественно новую жизнь. Еще рвутся очень и очень многие на целину, на новые стройки коммунизма. Только скажите про этот самый коммунизм что-то новое, притягательное. Мол, это у них там всё сводится к элементарной обжираловке, всё измеряется длиной машины и размерами холодильника. Это у них там — мертвое царство количества, помноженное на растущую бездуховность. Скажите это внятно! Подведите черту под десталинизацией. Ознакомьтесь с новыми теоретическими разработками тех, кто искренне хочет помочь СССР, мировой коммунистической системе. Уже начинаются разговоры об экологическом кризисе, о несоответствии технического развития — развитию социальному, личностному, духовному, наконец.

Ваша десталинизация нанесла колоссальный вред. Но она же открыла для вас ранее табуированные идеологические возможности. Ведь любая линейная мобилизация, сталинская в том числе, отсекает альтернативы, порождает упрощения, накладывает жесточайшие идеологические запреты. Воскресите альтернативы, которые не дискредитируют коммунизм, а придают ему второе дыхание! Перейдите от простого, необходимого для линейной мобилизации (основанной на предельной ясности как цели, так и путей ее достижения), к сложному. Ведь именно в лоне созидательной сложности таятся нужные вам возможности мобилизации нелинейной.

Снимите жесткие идеологические ограничения! Ну перебрали вы в революционный период с атеизмом, антицерковностью. Это тогда хоть чем-то было оправдано (Гражданская война, церковники на стороне «белых» и так далее). Но сейчас-то всё по-другому! И в Латинской Америке (спросите у друга Фиделя Кастро), и в мире рождается стратегическая новизна — церковь и коммунисты перестают враждовать. Станьте либералами во всем, что касается этой стратегической новизны.

Осознайте, как опасно меняются свойства материала под названием «советско-коммунистические убеждения». Материал этот до поры до времени обладает четкой мобилизационной оснасткой, в каком-то смысле равнозначной кристаллической решетке, которой обладают обычные материалы. Демонтаж мобилизационной оснастки равнозначен переводу обычного материала из кристаллического состояния в аморфное.

Но материал, переведенный из кристаллического состояния в аморфное, — это уже совершенно другой материал! Советскость, коммунистичность — это «химический состав» материала. Тип мобилизации определяет структуру кристаллической решетки. Материал с одним и тем же химическим составом может иметь разную кристаллическую решетку и обладать за счет этого совершенно разными качествами.

Выберите тип мобилизации — и получите ту или иную кристаллическую решетку, а значит и соответствующие качества строительного материала. Дом державности, дом общественно-политического устройства надо строить, сообразуясь с качествами материала. Удастся вам за счет новой кристаллической мобилизационной решетки получить еще более прочный материал — стройте из него еще более мощный мобилизационный дом. Окажется, что новая мобилизационная кристаллическая решетка порождает материал не столь прочный, как материал предыдущий, — сообразно этому меняйте архитектуру дома. Иначе он обрушится.

Если же вы уходите от мобилизационности как таковой, то материал под названием «советско-коммунистические убеждения» теряет кристаллическую структуру вообще. Понимаете?! В этом случае вы имеете дело с материалом аморфным, но обладающим тем же химическим составом — «советско-коммунистическим». Но пусть вас не обманывает тождественность химического состава! Ибо свойства материала определяются далеко не только этим!

Красный проект по-разному будут восхвалять революционер Николай Морозов, сидящий в Шлиссельбургской крепости и верящий, что человек, восходя по-коммунистически, станет богом; Владимир Маяковский, разговаривающий с пароходом, получившим имя героя Нетте; Андрей Платонов, верящий в то, что Ленин воскреснет; Павел Коган, мечтающий пасть в боях за Земшарную республику, и — напыщенный конъюнктурщик Евтушенко. Или — занудный конъюнктурщик Окуджава.

Владимир Маяковский (1893–1930) — русский и советский поэт, один из крупнейших поэтов XX века. Николай Морозов (1854–1946) — русский революционер-народник. Член кружка «чайковцев», «Земли и воли», исполкома «Народной воли». Был участником покушений на Александра II. В 1882 году был приговорён к вечной каторге, до 1905 года находился в заключении в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях. Масон. Почётный член Академии наук СССР. C 1918 года — директор Естественно-научного института им. П. Ф. Лесгафта. Оставил большое количество трудов в различных областях естественных и общественных наук. Также известен как писатель, поэт и автор литературы на исторические темы. Павел Коган (4 июля 1918, Киев — 23 сентября 1942, под Новороссийском, Краснодарский край) — русский советский поэт романтического направления. Автор слов песни «Бригантина». Андрей Платонов (1899–1951) — великий русский советский писатель, драматург, поэт, публицист. Владимир Высоцкий (1938–1980) — крупнейший советский поэт, актёр и автор-исполнитель песен; автор прозаических произведений. Лауреат Государственной премии СССР (1987, посмертно).

В одних случаях в интонации, лингвистике, семантике есть одна мобилизационная кристалличность (в народе не зря говорят про «металл в голосе»), в других случаях — другая. У Евтушенко и Окуджавы никакой мобилизационной кристалличности нет. А химический состав — такой же. Все славят советское, коммунистическое, только каждый на свой лад. И тут дело не только в искренности. Черт его, Окуджаву, знает, когда он искренность советскую потерял. Может, он ее никогда и не имел. А может… Словом, темна вода. А аморфен Окуджава был изначально. Он состоит из аморфности, он ее воспевает! Ее — и только ее! Для него на втором месте то, какая это будет аморфность. С каким убежденческим «химсоставом». Главное — чтобы была аморфность!

Булат Окуджава (1924–1997) — советский и российский поэт, бард, прозаик и сценарист, композитор. Автор около двухсот авторских и эстрадных песен, написанных на собственные стихи и кавказские народные сказания (эпосы), один из наиболее ярких представителей жанра авторской песни в 1950-е—1980-е годы. Евгений Евтушенко (1932—2017) — русский советский поэт. Получил известность также как прозаик, режиссёр, сценарист, публицист и актёр.

Он улавливает этот новый запрос. Часть молодежи «западает» на Окуджаву потому, что аморфность — это возможность сказать «нет» именно сталинской мобилизации. А часть молодежи западает на аморфность как таковую. Но вы-то, вы-то какую энергию хотите задействовать? Выбирайте!

Ведь уже есть и антисоветская, антикоммунистическая мобилизация! У того же Гегеля всё далеко не аморфно. И кто-то на это западет!

А вот Высоцкий… В нем мобилизации нет никакой! А жажда мобилизации — невероятная. Он только потому и кумир, что оформляет эту жажду новой мобилизации. Так, значит, жажда есть?! Так почему бы вам на это не опереться? Иначе из этого сотворят сверхпрочные антисоветские «материалы». И вам — хана. А заодно хана и стране, и спасительным гуманистически-мобилизационным всемирно-историческим тенденциям.

Но предположим, что вы решили почему-то уйти от мобилизации и строить дом из аморфных советско-коммунистических материалов. Ваш выбор!

Ведь вы покамест находитесь в руководстве Советского государства! Этот ваш выбор, конечно же, идиотский! Ибо советско-коммунистический «химсостав» великолепно сочетается с кристаллической «мобилизационностью». Причем, чем выше уровень кристалличности, тем эффективнее и глубже реализуются преимущества советского этого химсостава. Но, повторяем, это ваш выбор! Только вот, выбрав это, срочно меняйте архитектуру державного дома, архитектуру дома общественно-политического устройства.

Под аморфные советско-коммунистические убеждения нужны не рыцарские замки, а уютненькие коттеджики, и еще учтите, что враг не дремлет. Что аморфный материал советско-коммунистических убеждений, может быть, и позволит выстроить что-то наподобие социально-рыночного демократически-потребительского коттеджа. Но рядом-то будут кристаллические решетки разных убеждений. И местных, страстно антисоветских, и мессианских американских (Град на Холме против Империи Зла), и исламистских, и нацистских, и… регионально-националистических. Армяно-карабахская мобилизационная кристалличность столкнется с азербаджанско-карабахской… И так — по всему суперкоттеджу, выстраиваемому из аморфных советско-коммунистических материалов.

Да и проявит себя советско-коммунистический «химсостав», соединенный с рыночно-потребительски-демократической аморфностью, наисквернейшим способом. Ибо этому «химсоставу» претит любая аморфность. А любой аморфности этот химсостав особо отвратителен. А значит, соединение этого химсостава с аморфностью и впрямь породит самый непрочный из всех возможных убежденческих материалов.

Короче, понимая всё это, советско-коммунистическая элита, отрекомендованная миру как «ум, честь и совесть нашей эпохи», заявляющая о себе как о субъекте служения народным интересам («Народ и партия едины!»), должна была менять тип мобилизационной кристалличности или отказываться от мобилизации.

В поздней горбачевской перестройке особо пакостно было то, что никто не удосужился сказать ни об архитектуре нового дома, ни об убежденческих материалах, из которых что-то можно выстраивать. Аморфность вообще малоперспективна. Советско-коммунистическая аморфность — тем более. Но всего страшнее — фальшивая, насквозь псевдомобилизационная кристалличность, уставшая от самой себя, ненавидящая себя и мечтающая любой ценой освободиться от своей кристалличности. Это — вообще ужасно! Ибо чревато такими «фазовыми переходами», которые порождают на месте мобилизационной кристалличности не здоровую аморфность, а антиматериал, из которого можно выстроить только антидом. То есть не социум, а зооциум. Не государство, а пиратское королевство. Повторяю — это ужасно даже в случае отсутствия чьей-либо мстительной злой воли. И это вдвойне ужасно в случае ее наличия. Потому что умные и мстительные люди могут, завоевав необходимые позиции, создать и антиматериалы, и отвечающие их свойствам антидома. И превратить мечту о рае на Земле в реальный ад на Земле. В воронку социального, духовного, культурного и этического Инферно. Того, про которое в поэме Данте сказано: «Входящие, оставьте упованья!»

Именно в такое Инферно Россию впихнули перестройщики всех мастей: К-17, его мстительные эксперты, диссиденты, идеологическая обслуга К-17/5, Запад, все прочие историософские и геополитические противники. Да, все они внесли свой вклад в такой разворот событий. И, конечно, основной вклад был внесен именно К-17.

Но всё это могло случиться только потому, что правящая коммунистическая партия — ее аппарат, ее особые структуры, ее интеллектуалы и ее лидеры — не сделала проблему мобилизации ключевой проблемой, проблемой № 1. Они эту проблему, во-первых, не сформулировали, во-вторых, не осмыслили, в-третьих, не обсудили, в-четвертых, не превратили в новый, успешно реализуемый проект.

Можно было бы сказать, что они вообще ничего не поняли и ничего не предприняли, плывя по течению и подменяя стратегическую субъектность суммой ситуационных политических рефлексов. Но ведь нет! Они нечто сделали. Причем наихудшее из того, что можно было сделать, отвечая на вызов времени. Еще раз всмотримся в хронологию.

1945 год: задача, под которую была осуществлена мощнейшая и эффективнейшая мобилизация советского народа, оказалась решена. Как я уже говорил, это была вторая, сотериологическая мобилизация. Сотериологическими называются действия, направленные на спасение. В данном случае речь шла о мобилизации ради спасения от очевидной и абсолютной угрозы — угрозы уничтожения советской Трои нацистскими ахейскими ордами. Для окончательного решения той задачи, под которую осуществлялась сотериологическая мобилизация, оставалось вывести нашу Трою из того ужасного состояния, в которое ее ввергли нацистские ахейские орды. Страна лежала в руинах. Место нацистского врага заняли вчерашние союзники по антигитлеровской коалиции. Считалось, что страну не восстановят и за двадцать лет — таков был масштаб разрушений. Новый враг испытал атомное оружие и использовал его против Японии. Фактически, война продолжалась. Продолжалась и сотериологическая мобилизация под слегка скорректированную задачу.

1950 год: советская Троя восстала из руин. У нас появилось атомное оружие. В первом приближении задача спасения советской Трои была решена. А коли так, то была подведена черта под всем, что касалось сотериологической мобилизации. Ибо нельзя осуществлять мобилизацию под уже решенную задачу. Еще раз подчеркну, что рассматриваемая мною сотериологическая мобилизация может проводиться лишь в особых условиях, когда возможность полного истребления негодяями-ахейцами твоей родимой Трои носит абсолютно не спекулятивный, супернеспекулятивный характер: шатры ахейцев должны быть видны с троянских городских стен.

Уничтоженные Смоленск и Минск, гибнущий от голода Ленинград — это убедительно в плане осуществления сотериологической мобилизации. Корейская война, козни американцев против Китайской Народной Республики или наших восточно-европейских союзников — это абсолютно не убедительно в оговоренном мною смысле — в смысле возможности проведения сотериологической мобилизации. Да, люди встревожатся: «Неужто снова война и вдобавок ядерная?» Но они всего лишь встревожатся, а не мобилизуются до той степени, до какой мобилизовались к зиме 1941 года.

Перейдут американцы нашу границу, займут, к примеру, Киев и Севастополь, отбомбятся по нашим собственным городам (а не по Хиросиме и Нагасаки) — начнется новая эффективная сотериологическая мобилизация. Но лишь тогда — под непосредственно всем явленный кошмар. Ни в каком другом случае эффективно осуществить сотериологическую мобилизацию невозможно.

А без этого… Да, все боятся американцев… Да, осуждают их происки… Но при этом понимают, что американцы не чета Гитлеру, на рожон они не полезут. Что там, в Корее, происходит, конечно, важно. Но ведь в Корее! У нас есть атомная бомба. А значит, есть возможность избежать войны. Ну так и надо ее избежать! Вот только генералиссимус-победитель… Как бы он не заварил кашу! Да и вообще… При нем пожить нормально без затягивания поясов и прочих «мобилизационных радостей» не удастся… А очень хочется!

1953 год — генералиссимус умирает. Но его мобилизационный дух парит над страной.

1956 год — боль от чудовищных хрущевских разоблачений. И — оправдывающее эту боль облегчение: дух изгнан! Убрано препятствие на пути к немобилизационному бытию! Да и генсек, всё это осуществивший, выглядит обнадеживающим. Очевидным образом не аскет. Дядька крутой, но мирный! Ну и как же мы при нем будем жить? Вообще — даст он пожить или загонит в мобилизацию? Какую? Подо что? Для сотериологической — оснований нет. Под Кубу мы не станем таким образом напрягаться. Идеологическая мобилизация? Это еще, знаете ли, надо пощупать — подо что именно. А то вон каких дров наломал предшественник! Да и вообще — те реальные задачи, ради которых мы идеологически напрягались, решены.

Страна вышла на другой уровень! Качественно другой! Всё это называют «русским чудом». Вон — спутник запустили! Так что «таперича не то, что давеча».

Когда тебе про реальные вещи говорят: чтоб, к примеру, все были грамотные, чтобы заводы были, то-се, — то почему не мобилизоваться? А сейчас-то подо что? Под то, чтобы ускорителей понастроить для изучения элементарных частиц? Да и вообще — сколько можно мобилизовываться? Нет уж, или пусть что-то провозгласят такое… чтобы слезы натуральным образом потекли… Или — небольшой роздых нам предложат, вплоть до новой мобилизации. Нам многого и не надо.

Нам бы дыханье перевести. Сколько лет бежим, задыхаясь, надрываемся, работаем на износ. Ладно — война, то-се. А теперь-то как они пришпоривать будут.

1962 год — «они», покувыркавшись вдосталь со всякими мелочами типа кукурузы, сделав много полезного (космос, укрепление ядерной безопасности, жилищное строительство и так далее), наломав вновь дров в вопросе о религии, в вопросах управления (совнархозы), вопросах частного сектора (артели были и при Сталине, а тут — на тебе!), наконец, перешли от всех этих умных и глупых, полезных и вредных частностей — к невероятно масштабной идеологической инновации.

Причем именно к такой инновации, которая одна лишь и была способна нанести непоправимый ущерб и партии, исполнившей такой самоубийственный номер, и государству, и общественно-политическому строю, и международному коммунистическому движению, и ходу мировой истории, и тому, что мы сейчас обсуждаем — той самой идеологической мобилизации, которая к 1962 году была, что называется, «на вес золота». Ибо именно отсутствие мобилизации резко меняло качество советско-коммунистических убеждений, которые я предложил рассматривать как «материал» с определенным свойствами. Сокрушительное ухудшение свойств этого материала… Его декристаллизация, неизбежная в случае полной потери советско-коммунистической идеологией присущего ей изначально мобилизационного качества… Его превращение в аморфную слизь… Это и только это давало шансы на успех андроповскому К-17! Равно как и всем остальным, мечтавшим, в отличии от К-17, о другом…

Так что же это за самоубийственная суперинновация, одним идеологическим выстрелом убившая слишком многое? На рисунке 3 представлено то распутье (или точка стратегической бифуркации), на котором к 1962 году оказались и партия, и страна, и мировое коммунистическое движение. А в определенном смысле — всё человечество (Рис. 3).

Рис. 3

Направление № 1 («поворот налево») — переход к новой нелинейной притягательной идейной мобилизации.

Направление № 2 («без поворота») — продолжение использования имеющихся идейных констант, медленное расходование оставшегося мобилизационного ресурса.

Направление № 3 («поворот вправо») — переход к немобилизационному аморфному состоянию. Сначала — рынок, затем — многопартийность.

Направление № 4 — «путь в никуда».

«Они» могли повернуть налево (направление № 1) или направо (направление № 3). Они, в конце концов, могли никуда не поворачивать (направление № 3). Но, как в волшебной сказке, «они» повернули «в никуда».

«Левый поворот» (он же — поворот в направлении № 1) предполагал выход за рамки, не имевшие к 1962 году никакого политического смысла. Понятно, почему Ленин жестко охранял ортодоксальный марксизм и до Октябрьской революции, и после нее. Ленин прекрасно понимал, что любое развитие марксизма породит смятение в рядах революционеров, только что с трудом усвоивших передовое марксистское учение. Он понимал, что для своего времени учение это и впрямь является передовым, очень модным в самых разных слоях западного общества. Любой разброд и шатание в идейной сфере порождали понижение потенциала революционной мобилизации. Потому что идти на каторгу и на смерть можно только за что-то непреложное. А раз так, то «учение Маркса всесильно, потому что оно верно», точка. Маркс — умерший великий учитель. Он на власть твою посягать не может. А каждый новый претендент на роль мировоззренческого гуру, будучи человеком а) живым и б) невероятно претенциозным, — раньше или позже посягнул бы на авторитет Ленина, а значит, и на его власть.

Конкретных дел у Ленина было невероятно много. Что именно нужно делать, ему было ясно и без новых высоколобых гуру. Землю крестьянам надо отдавать, заводы — рабочим. Искоренять безграмотность и техническую отсталость. Подавлять сопротивление классов и групп, чьи интересы ты ущемляешь. Собирать государство. Договариваться с капиталистическим окружением. Отстраивать партию заново. Потому что после победы в Гражданской войне она стала партией власти. Сдерживать политических конкурентов. Восстанавливать страну после разрухи. Создавать новый государственный аппарат. Ленин не был политическим циником. Он, как и очень многие люди той эпохи, восхитился Марксом однажды и навсегда. Он верил в правоту Маркса, искренне считал себя убежденным марксистом. То, что под конец жизни он начал интересоваться Гегелем — важный и загадочный эпизод ленинской идейно-политической биографии. Но это именно эпизод. И, право же, глубокое исследование этого эпизода увело бы нас в сторону. В конце концов, я здесь не собираюсь обсуждать, как конкретно должен был осуществляться «левый поворот» в 1962 году. Я только хочу зафиксировать саму возможность такого полноценного поворота. Своевременность и целесообразность этого поворота. Наличие всего необходимого для того, чтобы такой поворот был успешным и полноценным.

Сталин, ставший лидером после острых политических схваток двадцатых годов, прекрасно понимал, что для линейной идеологической мобилизации вполне достаточно ортодоксального марксизма-ленинизма. «Истинно верное учение, и Сталин — пророк его». Никакие теоретические изыски Сталину не были нужны. Они были для него опасностью и обузой. Когда ты сам должен знакомиться не только с работой каждого крупного завода, но и с тем, как задействовано уникальное оборудование, закупаемое за рубежом, — какие, к черту, изыски.

Борьба за власть. Коллективизация. Индустриализация. Война. Быстрое преодоление послевоенной разрухи. Участие в переделе мира. Холодная война. Обустройство соцлагеря, то бишь новой супердержавы. Глядь, уже и смерть на пороге. Сталин чувствовал необходимость какой-то стратегической идейной работы, позволявшей усилить идеологическую мобилизацию в связи с завершением мобилизации сотериологической. Но… возраст, болезни, груда собственно политических дел…

Смерть Сталина позволяла его наследнику выйти на новые идейные горизонты. А тут еще и разоблачение культа личности, дававшее возможность извлекать из загашников наработки, отброшенные Лениным и Сталиным за ненадобностью. Конечно, сам Хрущев не мог осуществить такую работу за отсутствием багажа. Но на то и аппарат, на то и консультанты, привлекаемые к работе!

Глава IX. Гуляшизация коммунизма

Д. Бальтерманц. Хрущев идет выступать с докладом на XXII съезде КПССГлава IX. Гуляшизация коммунизма.

В 1962 году стало ясно, чем обернулось исторически обоснованное пренебрежение тонкими идейными проблемами. Теми проблемами, которые по определению обязаны выходить за рамки марксистско-ленинского канона. Позволяющего, при наличии сильного лидера, блестяще решать очевидные, хотя и невероятно тяжелые задачи. И пробуксовывающего, как только время изменяется. И надо смело двигаться в неизведанное. Отдающее черт-те чем… то ли идеализмом, то ли… растудыть ее, метафизикой.

Метафизика… Вопли о недопустимости вовлечения метафизического начала в политическую практику начались сразу же после того, как, создав движение «Суть времени», я стал публично обсуждать категорическую необходимость соединения политики и метафизики, коль скоро речь и впрямь идет о реализации предельно амбициозных задач, таких как Красное Воскресение.

Красное Воскресение… В итальянских партизанских отрядах, воевавших против фашистов, произошел стихийный синтез христианства и коммунизма.

Христиане (а Италия — страна с сильной христианской традицией) поверили в коммунизм и даже вступили в компартию Италии. Ведь, в отличие от наших коммунистических вождей, лидеры итальянских коммунистов не ставили вопрос ребром: «Или ты отказываешься от христианской веры и вступаешь в компартию, или оставайся при своей вере и не приближайся к нашей любимой партии ближе, чем на пушечный выстрел!» Итак, верующие в Христа итальянцы брали партбилеты, клялись в верности идеям Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина и… Продолжали исповедываться, причащаться, крестить детей. Характер осмысленного синтеза это приобрело в Латинской Америке, где влияние церкви было еще сильнее, чем в Италии. Там оформился достаточно полноценный христианский коммунизм, получивший название «теология освобождения». В Италии же, повторяю, всё носило эклектический, стихийный характер.

Но именно стихийность рождает иногда полноценные символы. Таким символом стала «Росса примавера», то есть Красная весна. Партизаны пели песню «La rossa primavera»:

Свистит ветер, бушует метель, Ботинки рваные, но нужно идти вперед — Завоевывать красную весну, Только в ней — будущее…

Конечно, они пели песню про коммунизм. Но вступившие в компартию христиане нуждались в более сильном символе.

Позже возник и Антисимвол. Нацизм назвали Черной весной.

Но о весне можно было петь, когда СССР громил нацизм. А теперь… Теперь, увы, можно говорить только о чем-то, воскресшем после казни. И приобретающем новое качество. Итак, Красное воскресение. Что же это такое?

Красное воскресение — это не просто воссоздание Советского Союза. Это обретение воссозданным СССР принципиально нового качества (СССР 2.0). И это — восстановление в своих правах Большого Красного (коммунистического) Проекта. Опять же — в принципиально новом качестве («Сверхмодерн»).

Необходимость Красного воскресения вытекает из специфики общемировой ситуации. Делегитимация предшествующей модели всемирно-исторического развития очевидна. А значит, без легитимной новой модели всемирно-исторического развития катастрофа неминуема. Спасти мир от такой, уже начавшейся катастрофы может только соразмерная ситуации инновация, возвращающая человечеству утерянное им право на гуманизм, историю, подлинное, то есть человеко-центрическое развитие. Причем такая инновация должна быть именно Историческим проектом в полном смысле этого слова. То есть внятно изложенным Замыслом, воплощенным в Реальность. И не в «малую реальность общины, новой редакции «Нью Эйдж», а в великую Реальность великой страны, от которой вопреки всему случившемуся всё еще ждут чего-то подобного. Такая страна — Россия.

Все это заявлено молодым общественно-политическим движением в 2011 году. А что могло быть сделано правящей коммунистической партией, сформированной ее отцами-основателями на основе ряда основополагающих принципов, в числе которых не абы какой, а именно воинствующий атеизм?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо рассмотреть этот самый «воинствующий атеизм» не как «универсальную постоянную», а как динамическую характеристику исследуемой нами системы.

Война с «религиозным мракобесием» не является изобретением большевиков. Они всего лишь унаследовали яростный антирелигиозный и антицерковный пафос у тех, кого постоянно называли своими политическими предшественниками — у французских якобинцев. Великая Французская буржуазная революция была первой нерелигиозной и антирелигиозной революцией. До 1789 года революционеры — нидерландские гезы, пресвитерианцы Кромвеля, немецкие анабаптисты — противопоставляли господствовавшей ортодоксальной религиозности свою, порою еще более накаленную.

Но даже первая в мировой истории Великая Французская буржуазно-атеистическая революция не была атеистической до конца. Уничтожая священников, которые поддерживали ненавистную для революционеров монархию, французские революционеры учреждали новые культы: культ Богини Разума, культ Верховного Существа. Да, впервые в истории большинство якобинцев было атеистическим по своему мировоззрению. Но просветительский атеизм конца XVIII века не был воинствующим в полном смысле этого слова. Общеизвестны слова Вольтера «Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать» («Si Dieu n’existait pas, il faudrait I’inventer»). Воинствующий атеизм той эпохи был отклонением от нормы. А значит, не мог утвердиться в виде всевластной суперидеологии.

Еще до прихода к власти Наполеона Бонапарта, подписавшего конкордат с Ватиканом, воинствующий атеизм был осужден Конвентом (после казни Робеспьера, который тоже не был воинствующим атеистом). А затем — Директорией, Консульством. В итоге, всё вошло в единственно приемлемые рамки — в рамки компромисса между светской и религиозной частями населения страны. Компромисс этот, являющийся альфой и омегой западного проекта «Модерн», ставшего «Локомотивом Истории» после Великой Французской революции, основан на отделении церкви от государства: государство не вмешивается в дела церкви, церковь не претендует на роль «державного окормителя».

Вот тот максимум атеистичности, который может позволить себе мало-мальски разумная политическая система. То есть система, заинтересованная в сохранении политического равновесия. А в этом заинтересована любая система. Исключение составляют пришедшие к власти авантюристы-временщики. Но большевики к этой категории явно не относились.

Приход к власти — это одно. А осуществление власти — это совсем другое. Тот, кто сверг не просто отдельного властителя, а правящий класс, отменил одно устройство жизни и стал обустраивать жизнь на совсем иных основаниях, неизбежно будет осуществлять массовые репрессии. Не от кровожадности, а по сугубой необходимости. Так называемые «бывшие» обязательно постараются вернуть утерянное. Новое устройство жизни неминуемо будет по-своему несовершенным, то есть порождающим достаточно массовый протест. «Бывшие» возглавят протест. А дальше — кто кого. Либо ты, взяв власть, подавишь этот протест, либо с тобой расправятся «бывшие».

Великая Французская революция превратила в «бывших» короля, аристократию, дворян и священников. Они в ответ яростно атаковали революционеров. Те ответили на их террор революционным террором. То же самое произошло и после победы большевиков. Революционный (то есть далеко не безупречный и не бескровный) демонтаж существовавшей Системы. В ответ на это — белый террор. И — понеслось… Белый террор… Красный террор…

В отличие от якобинцев, большевики превратили в «бывших» не только царя, аристократию, дворян и священников (то есть феодальный господствующий класс), но и исторического конкурента феодалов — буржуазию. Чем больше «бывших» — тем мощнее и противодействие и тем жестче меры по подавлению этого противодействия. Большевики подавляли всех, кого они превратили в «бывших». В том числе и священников.

Это называется «политическое подавление представителей бывшего правящего класса». Но таким подавлением всё никогда не ограничивается. Бывший правящий класс всегда подавляют не только политически, но и идеологически. Служители культа — это представители бывшего феодального господствующего класса, подавляемые политически. А сам культ — это важнейшая составная часть идеологии бывшего господствующего политического класса. То есть то, что надо подавлять идеологически — с помощью форсированной, то есть «воинствующей» атеистической пропаганды. Большевики могли быть убежденными атеистами или глубоко верующими людьми. В большинстве своем они, конечно же, были убежденными атеистами. Но если бы они не были атеистами, то всё равно делали бы то же самое. Таковы законы политической и идеологической борьбы в период утверждения у власти нового социально-политического субъекта, радикально меняющего исторически сложившееся жизнеустройство.

Но проходит время… Новый социально-политический субъект (большевистская партия, опирающаяся на рабочих и крестьян) утверждается у власти и сталкивается с тем же самым, с чем столкнулся социально-политический субъект, осуществивший Великую Французскую буржуазную революцию, — с принципиальной невозможностью искоренения религиозной веры.

Далее обнаруживается, что верующие и священнослужители готовы принять новое жизнеустройство, готовы по целому ряду вопросов поддержать субъект, это жизнеустройство утвердивший и развивающий.

Обнаруживается также, что в тяжелые времена, например, в ходе Великой Отечественной войны, поддержка верующих и окормляющего их клира крайне необходима властвующему социально-политическому субъекту.

Сам же этот субъект, по мере укрепления у власти, приобретает всё более консервативный характер. И перестает понимать, почему надо яростно бороться с «религиозными предрассудками», если оные помогают, а не мешают искомой политической стабильности.

Кроме того, субъект не робот. Он представляет собой сообщество конкретных людей. Каждый из которых смертен, не защищен перед лицом разного рода экзистенциальных вызовов (старение, болезнь, размышления о смерти, смерть близких и так далее). Какие-то конкретные люди, входящие в рассматриваемые сообщества, продолжают отвергать религиозные предрассудки. А какие-то — меняют позицию.

За полстолетия резко меняется картина мира. Если в конце XIX — начале XX века эта картина на сто процентов исключала любую религиозность, то к шестидесятым годам XX века всё обстоит иначе. Астрофизика… Физика элементарных частиц… Черные дыры… Искривление пространства-времени… Совсем парадоксальные физико-математические модели, в которых, для описания реального, физического космоса вводится, например, четвертое пространственное (!) измерение… Новые открытия в сфере человекознания… Открытия, резко усложняющие представления о человеческой истории, о происхождении человека… Всего и не перечислить!

Да, 1962 год не 2012-й! Прошло еще полстолетия. Но и тогда простая и определенная картина мира, без которой нет и не может быть простого, непоколебимого, четкого классического материализма, — потеряла ту убедительность, которую имела в начале века.

Мировое коммунистическое движение требует идеологической гибкости. Где-то политическая победа требует идеологического диалога с христианством. А где-то нельзя обойтись без диалога с исламом, даосизмом, буддизмом, брахманизмом, ламаизмом… Мало ли еще с чем! Фидель Кастро — ценнейшее приобретение для СССР. Но он христианин, готовый стать коммунистом. И не просто христианин — начитанный воспитанник иезуитских учителей.

Никакой необходимости держаться за то, что ранее было и убедительно, и полезно в политическом плане! И огромная необходимость такого идеологического обновления, которое откроет второе идеологическое дыхание, создаст необходимые, многомерные и прочные, мировоззренческие союзы.

А чем обеспечивается многомерность и прочность таких союзов? Ведь тебе нужен такой, обновленный и усложненный коммунизм, который окажется созвучен и светским людям, и представителям разных религий. А эти самые «представители» между собой веками воюют. У них, видишь ли, «конфликт цивилизаций». Их одних спаять между собой невозможно. А тебе надо ко всему этому еще и светских людей подключить. Возможно ли что-то подобное?

Построение таких — прочных и многомерных — союзов немыслимо без обращения к так называемым предельным основаниям. То есть — к метафизике. Вне представления о предельных основаниях разговор о метафизике лишен серьезного позитивного содержания. Можно, конечно, подменить серьезный разговор спекуляциями на тему о коренных различиях между метафизикой и диалектикой. А дальше всё утопить в пустых рассуждениях об уникальных качествах материалистической диалектики.

Но, во-первых, диалектика не отменяет проблемы поиска предельных оснований. Якобы этих оснований нет, поскольку они должны быть неизменными, а диалектика всё растворяет в движении. Даже если это так (а обсуждение этого вопроса завело бы нас слишком далеко) предельным основанием становится само движение. Или — нечто, с ним сопряженное.

А, во-вторых, каждый, кто обладает философским слухом, который сродни музыкальному, понимает, что диалектика не может быть материалистической. Что либо материализм, либо диалектика. Ибо настоящее диалектическое противоречие не имеет ничего общего с противоречием между положительно и отрицательно заряженными частицами. Потому что в том, что частицы заряжены по-разному, противоречия нет вообще. Если же считать, что тезис — это частица, а антитезис — это античастица, то что такое синтез? Неужели аннигиляция?

Итак, метафизика — это предельные основания. Или — предельное основание.

И тут — кто во что горазд… Есть так называемый христианский гностицизм? Безусловно. Но есть и исламский гностицизм. И иудаистский (если верить такому крупному философу, как Герхард Шолем). Но есть и просто гностицизм. Все гностики, имея одинаковое предельное основание (каковым является для них Иное, оно же Абсолют), могут строить прочные отношения между собой. Потому что их гностические основания выше оснований собственно религиозных. Но если это могут делать гностики, то и их противники «в своем праве».

Черной весне гностиков (растворению Космоса или Творения в Абсолюте) противостоит та самая Красная весна, о которой я говорил выше… Впрочем, в этом исследовании я могу лишь очень сжато обсудить подобные вопросы… И лишь постольку, поскольку это позволяет глубже понять политическую конкретику.

Обновление коммунистического мировоззрения, позволяющее построить прочные отношения коммунистов со всеми мировыми религиями, — это разве не политическая конкретика? Это — шанс на победу нового коммунизма в огромном количестве стран, стремящихся к снятию противоречия между присущей их народу религиозностью и коммунистическим идеалом. Один такой шаг был способен породить колоссальный рост мирового коммунистического движения. Причем рост и качественный, и количественный.

Отсутствие такого шага? Не оно ли позволило, столкнув религии с коммунистами, утопить в крови коммунистические движения в странах исламского мира, кинув эти страны в объятия исламизма, который взрастил Запад?

Разве не отсутствие этого шага привело к подъему антикоммунистического религиозного фундаментализма! А как иначе, если СССР утверждает в зоне своего влияния атеистическое безбожие?

Поддерживаемые США исламисты уничтожали коммунистов в странах исламского мира. А КПСС? Она ахала, охала. Принимала беженцев на своей территории. Заводила двусмысленные шуры-муры с диктаторами, предлагавшими СССР «дружить против американцев».

Китайцы, отчаявшись получить от СССР внятное идеологическое послание, отвечающее и коммунистическим идеалам, и традициям древнейшего народа, обладающего высочайшей культурой, начали изобретать что-то свое («маоизм»).

А дальше — «кто в лес, кто по дрова». Новые левые… Провокаторы из «Красных бригад»… Террористы — Карлос, Баадер-Майнхоф… А с другой — еврокоммунисты… СССР переставал быть Красным Священным Градом, местом идеологического паломничества. Отсутствие идеологической притягательности надо было чем-то компенсировать? Чем?

В общем-то понятно, чем — экономическими дарами. Одно дело — оказывать материальную поддержку тем, кто тебе духовно близок, кто преисполнен по отношению к тебе восторга, почитания, любви. Совсем другое дело — «платить за любовь». Эффективность резко падает. Затраты резко возрастают. Начинается торговля по принципу «кто больше даст». Выясняется, что американцы обладают другими возможностями в сфере «вознаграждения элит». А также другими возможностями укоренения в странах, согласившихся принять их помощь и поддержку. Механизм прост: местные элиты кооптируются[38] в западную элитную систему существования, предоставляющую кооптируемым яхты, дворцы, счета в банках, роскошь, привилегированное обучение для детей и внуков. Местные элиты подкармливают… Народы — грабят. Львиная доля достается западному «старшему брату», но и туземные гориллы тоже обогащаются. И получают поддержку Запада в «благородном деле» спасения народа от безбожного коммунизма. Так говорится. На самом деле грабители расстреливают не безбожных коммунистов, а любых сограждан, протестующих против ограбления своего народа, своей страны местными гориллами и их западными покровителями.

Был ли в распоряжении КПСС механизм оказания «братской помощи», позволяющий, во-первых, предоставлять элите «братских стран» нечто, в материальном плане сопоставимое с тем, что могли предложить американцы? И, во-вторых, могла ли КПСС высасывать все соки из «братских стран», грабить эти страны, делясь награбленным с местной элитой? Понятно, какие материальные возможности могли предоставить США местным «гориллам». А что могла предоставить КПСС своим ставленникам? Что сопоставимого с американцами могла предоставить своим ставленникам КПСС, если высшее руководство СССР имело очень скромные в материальном плане возможности? Вдобавок ко всему — не передаваемые наследникам?

Представьте себе весы. На одной чаше — гиря материальных соблазнов: «Будешь нам, американцам, служить — получишь на свои счета миллиарды долларов. Распорядишься так, как твоей душе угодно — искупаешься в нашей настоящей роскоши! Наследникам свои возможности передашь! Твои советские благодетели ничего сходного тебе предоставить, как ты понимаешь, не в состоянии! Они сами на голодном пайке!»

А на другой чаше весов — совсем другая гиря: «Да, мы не можем и не хотим предоставлять тебе какие-то элитные возможности. Мы предлагаем тебе другое! Сопричастность великому историческому деянию! Возможность освободить свой народ от эксплуатации иноземцев и их местных приспешников! Мы, как и ты, вышли из народа и думаем о его, а не о своем благе! Мы, как и ты, идем по тернистому пути, ведущему к грандиозным свершениям. И предлагаем мы тебе общенародное благо и очень скромное персональное воздаяние. Да и оно тебе положено только для того, чтобы не отвлекаться на бытовые проблемы. И отдавать все силы нашему общему великому делу!»

Итак, на одной чаше весов — «гиря» советского предложения, ориентированного на определенный тип человеческой личности. А на другой чаше весов — американское предложение. Оно имеет принципиально иное содержание, ориентированное на принципиально другой тип личности. Одна система ориентирована на один тип мотивации, один тип человеческой личности. Другая система ориентирована на другой тип мотиваций, другой тип человека. До тех пор, пока обе системы понимают, в чем их сила и их слабость, — у них одинаковые возможности. Чаши весов колеблются. А потом… Потом КПСС снимает со своей чаши весов огромную гирю духовной, идеальной мотивации и… кладет на эту чашу крохотную гирю своего сугубо материального «предложения», явно несопоставимого с материальным «предложением» американцев. На территории идеального американцы — легковесы, а КПСС — тяжеловесы. На территории материального — всё наоборот. И вот КПСС зачем-то принимает решение о переходе на американскую территорию, на которой КПСС заведомо слабее противника.

Даже если бы КПСС, переходя на территорию материальных стимулов, предложила какой-нибудь колеблющейся стране в 10 раз больше, чем США (притом, что США явно были в материальном отношении сильнее СССР), это ничего бы не изменило. Потому что КПСС обладала механизмами, позволяющими передать материальный ресурс стране, народу — под определенные программы. А механизмами, позволяющими передать материальные ресурсы элите той или иной страны, минуя народ страны и программы, отвечающие интересам этого народа, КПСС не располагала. Не обладала КПСС и механизмами, позволяющими, ограбив вместе с местной гориллой народ опекаемой страны, получить гораздо больше того, что было истрачено на перетягивание местного «вождя» на сторону США.

Но предположим, что КПСС дала стране, важной для СССР, очень крупные деньги — под ту или иную общенациональную программу. А местный вождь украл часть денег, переданных КПСС под общенациональные цели. И — положил эти деньги… Куда? Конечно же, не в советские банки. А в какие? Если не в советские, то в банки, подконтрольные США. Шила в мешке не утаишь… Представители США приходят к вождю и говорят: «Обнаружилось, что вы — коррупционер.

Ваши деньги будут изъяты. Об этом станет известно в СССР. Может быть, у вас с Советами был сговор. Но деньги-то у нас! И мы их изымем. Еще хапнете по сговору с Советами? Снова изымем! И какой тогда смысл утруждаться, организовывать хапок за хапком, если денежки всё равно попадают в наши руки? А вот если вы к нам переметнетесь — тогда другое дело! Все ваши деньги, полученные от Советов или украденные у них, будут в целости и сохранности. Мы вам еще гораздо больше дадим! И вы сумеете с нашей помощью деньгами распорядиться!» И в самом деле… Даже если вождь украдет (или «распилит») советские деньги, переведет их в доллары и надлежащим образом спрячет, то что он купит на эти деньги? Где? У кого? Купить что-нибудь стоящее этот вождь может только на территории, подконтрольной Западу, США. Любая такая покупка — «ловленная». А семья? А социализация детей? А механизм наследования украденных средств?

Итак, либо СССР играет на духовной территории. То есть делает ставку на бескорыстных людей с сильной идеальной мотивацией. Таких, как вьетнамский лидер Хо Ши Мин. Такой лидер, отреагировав на мощное духовное послание Москвы, вступает с Москвой в тесные отношения, основанные на общности идеи. Конечно же, Москва помогает Вьетнаму. Но она Вьетнаму помогает, а не коррумпирует Хо Ши Мина. В деле оказания помощи дружественной стране Москва дееспособна. Возможно, даже более, чем США. А в деле коррумпирования на высшем уровне Москва американцам в подметки не годится. Ей всё надо менять: подходы, инфраструктуру, общественно-политическую систему. И даже тогда американцы на их родной «банановой» политической территории окажутся неизмеримо сильнее своих советских противников.

Вывод — КПСС не только из идейных, но и из прагматических соображений не должна была уходить с территории духовности. Она должна была укреплять свои позиции на этой и только этой территории, класть свои тяжелые духовные гири на колеблющиеся чаши сверхдержавной конкуренции.

Достаточно было сказать на XXII съезде КПСС, что коммунисты твердо стоят на позиции «не хлебом единым»… Что они отвергают западное потребительство… Что их задача — не максимальное, а оптимальное удовлетворение материальных потребностей… Что неуклонный сдвиг потребностей в сферу приоритета духовного над материальным (при необходимом насыщении материальных потребностей) — их основная стратегическая задача… Что они не собираются насыщать потребности, сообразуясь с западными уродливыми стандартами… Что коммунизм — это духовное восхождение… Что именно теперь, в условиях решения первоочередных материальных проблем, КПСС усложняет идеологию и во всеуслышание заявляет о духовном коммунизме, созвучном всем духовным чаяниям человечества… Что рост количества материальных благ, находящихся в распоряжении советского человека, будет продолжаться, но что главным отныне станет не количество жизненных благ, а их качество…

Стоило, повторяю, заявить это на XXII съезде КПСС, когда каждое слово, сказанное в Москве, эхом раздавалось по всему миру, и мы бы победили американцев! Но можно было и промолчать! Сосредоточившись на обсуждении текучки, как это было сделано на XXI съезде. Главное было — не переходить с духовной территории, на которой страна вела игру с 1917 года, обладая существенным преимуществом над противником, на территорию жвачно-материальную, убогопотребительскую. На ту территорию, где противник имел непреодолимое преимущество.

Главное было — не снимать со своей чаши мировых, колеблющихся весов тяжелейшие духовные гири. Твердо зная, что положить на свою чашу весов столь же тяжелые материальные гири — нет никакой возможности. Хрущев сделал то единственное, что приводило к абсолютной катастрофе советско-коммунистического проекта, катастрофе необратимой и абсолютной.

Логика организаторов этой катастрофы (прежде всего, Хрущева, но не только его) сводилась к следующему.

Первое. Поворачивать налево, в сторону духовного коммунизма и нелинейной мобилизации, мы не будем. И потому, что любая мобилизация — это более или менее усложненная вариация на сталинскую тему. А мы этого категорически не хотим. И потому, что нелинейная, духовная мобилизация потребует выдвижения на ключевые позиции контингента, несовместимого с нами ни в каком смысле. А значит, нам придется покидать политическую сцену. «Нам» — это не отдельным людям, а большинству нынешней номенклатуры. Даже если бы стратегическая политическая элита почему-то решилась на этот вариант мобилизации, ее сметут рядовые номенклатурщики. Сметут так же, как они смели Маленкова, Молотова, Кагановича и других. Единственный способ не допустить этого — подавление рядовых номенклатурщиков, уставших от мобилизации. Любой мобилизации — а особенно какой-то новой, им глубочайшим образом чуждой.

Второе. Поворачивать направо, отказываясь от мобилизации как таковой, мы тоже не будем. Что значит отказаться от мобилизации? Это значит, опять-таки выдвинуть на передний план новых людей. Не подвижников, как в случае поворота налево, а «склонных к предпринимательству». Это неизбежно приведет к отстранению от власти нынешней номенклатуры. Она восстанет. Подавлять это восстание? Это почище, чем 1937 год! Мало того — рядовые граждане СССР не отказались от советско-коммунистического проекта. В этих условиях против правого поворота будут выступать не только рядовые номенклатурщики (секретари обкомов и горкомов), но и широкие массы трудящихся. Нас обвинят в попытке реставрации капитализма. Со всеми вытекающими последствиями. Чтобы продавить вопреки этому правый поворот, нужен будет не новый 1937-й. А что-то, бьющее по гораздо более широким слоям с гораздо большей, чем тогда, беспощадностью.

Третье. Двигаться в прежнем направлении, не осуществляя никаких стратегических инноваций, мы тоже не можем. Мы сильно травмировали общество десталинизацией. Враги десталинизации поднимают голову. Нам нужно будет нанести по Сталину еще один удар, превратив Мавзолей Ленина-Сталина в Мавзолей одного Ленина. Это — мощная символическая акция. Она подавит наших врагов. Но она же усугубит травму проводимой нами десталинизации. Разочарование, недоумение, апатия охватывают всё более широкие слои. Надо что-то этому противопоставить. Причем на том самом съезде, где будут приняты новые травмирующие решения — о выносе тела Сталина из Мавзолея, об углублении десталинизации и так далее.

Четвертое. Углубляя десталинизацию, мы не можем форсировать предыдущую линейную идеологическую мобилизацию, которая, как и любая обычная линейная идеологическая мобилизация, основана на противопоставлении нашей, советской благости — их западной мерзости. Не хотим мы этого! Этим Сталин занимался! Это всегда воительно, а мы этой всевоительности не хотим. Мы ее не хотим. Люди от нее устали. Потому и поддержали нашу десталинизацию, что она была созвучна их потребности — уйти от всевоительного аскетизма.

И что же получается? Что мы новой, нелинейной мобилизации не хотим. Что мы старой, обычной, линейной идеологической мобилизации не хотим. Что мы вообще никакой обычной — линейной, всевоительной — мобилизации не хотим. И тем не менее — какая-то идеологическая линейная мобилизация нам нужна. И не просто нужна, а необходима! Значит, это должна быть не обычная, а парадоксальная линейная мобилизация! То есть мобилизация, нацеленная на демобилизацию. Мобилизация как форма — и демобилизация как содержание. Предельной целью той идеологии, под флагом которой мы пришли к власти, является построение коммунизма. Никто из классиков не дал внятного описания коммунистического общества. Из их описания было ясно одно — что это общество всеобщего счастья. Общество, в котором не будет эксплуатации. Общество, в котором человек перестанет быть жертвой неумолимых общественных процессов, порождающих кризисы, войны. Классики очень скупо говорили о том, что в этом обществе не будет не только эксплуатации, но и так называемого «отчуждения», порождаемого разделением труда. Говорилось также о прыжке из царства необходимости в царство свободы. Какой свободы? Поскольку классики под «необходимостью» имели в виду зависимость человека от двух не до конца ему подвластных стихий — природы и общества, пронизанного классовыми антагонизмами, то не было ясности в том, как понимают классики свободу от природы. То есть от страшных катаклизмов, демонстрирующих, сколь несоразмерен природным вызовам восхищавший современников научно-технический прогресс конца XIX — начала XX века. Земля согревается Солнцем. Оно когда-то зажглось, когда-то потухнет. Герой Леонида Андреева говорит: «Мы зажжем новое!» Писателю легко вложить такие слова в уста своего героя. А как это реализовать на практике? Но ведь Солнце — крохотная частица Галактики. А Галактика — исчезающе малая часть Вселенной. Человек должен, дабы осуществить прыжок из царства природной необходимости, покорить всю Вселенную? Что значит — покорить? Освоить — понятно. Хотя тоже — не очень… Скорость света превысить нельзя… Расстояния огромные… Ну хорошо… Научились преодолевать невероятные расстояния… Но это же не значит «покорить», «освободиться от»… Землю освоили — в том смысле, что быстро перемещаемся из одной ее точки в другую. Раньше великий мореплаватель с невероятным трудом совершал кругосветное путешествие. А теперь — пожалуйста! Покупай билет на эту самую кругосветку и наслаждайся. Но ведь возможность быстро и с комфортом передвигаться по поверхности Земли не избавила человечество от гибели городов при извержении вулканов!

В этом смысле — непонятно, как избавиться от «планетарной необходимости»… И от необходимости, проистекающей из того, что Вселенная, как выяснилось, «когда-то» возникла в результате какого-то Большого Взрыва и, соответственно, когда-то исчезнет… Спору нет, можно и должно мечтать о качественно новом уровне освоения и покорения природы… Но говорить о том, что в такие-то конкретные сроки будет совершен этот самый прыжок из «царства необходимости в царство свободы», совершен по принципу «собрались — разбежались — прыгнули и оказались в этом самом желанном царстве»… Казалось бы, это никому не могло прийти в голову. И ни о чем подобном не говорили ни сами классики, ни те, кто развивал их идеи. Никто никогда ничего подобного не го-во-рил! Установив это, идем дальше.

А вот о чем говорили все — и классики, и самые смелые обновители — так это о том, что сначала коммунисты сокрушат окончательно весь мировой капитализм. Потом они начнут строить — опять-таки в мировом масштабе — коммунистическое общество. И долго-долго будут строить его. Уже став перед этим всемирным, всечеловеческим «некапиталистическим Целым».

Да, шли споры о том, можно ли осуществлять социалистическую (а не коммунистическую!) революцию в отдельно взятой и не самой развитой стране, такой, как Россия! Об этом спорил Плеханов (утверждавший, что это невозможно) с Лениным и Троцким (оба утверждавшие, что это возможно). О такой возможности невнятно и мучительно размышлял Маркс. Такую возможность категорически отрицал Энгельс. Но спор-то шел всего лишь о социалистической (а не коммунистической) революции в такой стране, как Россия! Уже по этому вопросу марксисты раскололись.

Потом начался спор Сталина с Троцким о возможности построения социализма в отдельно взятой стране. Всего лишь социализма! Этот спор Сталин выиграл политически.

Но не теоретически. Фактически утверждение о возможности построения социализма в России вывело Сталина из сообщества классических марксистов. И слава богу, что вывело! Не ахти какое сообщество! Не заслуживает выход из него особых переживаний! Не умаляет, а приподнимает он Сталина! А поскольку Сталин руководил Советской Россией и на практике осуществил строительство в ней социализма, то всё сообщество марксистов, вошедшее в мировое коммунистическое движение, по факту руководимое Сталиным, предпочло до поры до времени не замечать коренного отличия сталинизма от марксизма. Да и самому Сталину незачем было это различие подчеркивать.

Так и остался сталинизм то восхваляемым как развитие марксизма, то осуждаемым как посягательство на марксизм… И в обоих случаях — абсолютно непонятым. Но даже Сталин, наиболее резко отступивший от основополагающих марксистских постулатов, никогда не говорил, что коммунизм может быть построен в отдельно взятой стране! И никто из коммунистов, хоть в какой-то степени занимавшихся теорией (развивая марксизм или, наоборот, блюдя его ортодоксальную «чистоту»), — никогда помыслить не мог о том, что может совершиться то, что произошло-таки на XXII съезде КПСС. Съезде, так и не оцененном до сих пор, в отличие от съезда XX.

Да, развенчание Хрущевым культа личности Сталина на XX съезде КПСС создало чудовищную травму в общественном сознании. Это касается как самого Советского Союза, так и тех стран, тех политических сил, которые до XX съезда именно молились на СССР. Но XX съезд обсужден вдоль и поперек. Как нашими исследователями, так и иностранцами. Как сталинистами, так и их противниками.

А вот XXII съезд вообще никем не обсужден. Вскользь указывается иногда, что на нем Хрущев продолжил наносить удары по культу личности Сталина.

Но разве это главное?

Вдумаемся! 1962 год… Мы уже запустили первый в мире искусственный спутник Земли. Уже восхитили одних и напугали других полетом Юрия Гагарина. Мы еще не разругались с Китаем окончательно. Мы распространили свое влияние не только на Азию и Африку, но и на Латинскую Америку.

Советская политическая система носит мобилизационный характер. Речь идет о мобилизации на основе определенной идеологии — марксизма-ленинизма. Тем самым, именно марксизм-ленинизм является абсолютно судьбоносным для гигантской социополитической конструкции, в которую входит и принцип идеологической мобилизации, и однопартийная идеологическая политическая система, закрепленная 6-й статьей советской Конституции, и планово-распределительная хозяйственная система. Чем всё это обосновывается? Учением Маркса-Ленина об освобождении человечества от ига империализма (как высшей стадии развития капитализма). Мы воюем с этим самым империализмом, несущим неисчислимые бедствия — войны, голод, безработицу и «культ желтого Дьявола» (иначе — «Золотого тельца»). А раз воюем (слава богу, что не на реальных, а на идеологических фронтах, но если империалисты опять к нам сунутся — иначе воевать будем), то на войне как на войне… Единоначалие… Мобилизационный принцип… Кто у руля? КПСС, «вдохновитель и организатор наших побед». Вдохновитель и организатор побед… Согласитесь, очень четкая формула! Право же на эту роль определяется тем, что КПСС обладает передовым марксистско-ленинским учением, пестует и развивает это учение.

КПСС — мировоззренческая кузница, в которой куется оружие нашей победы — как идеологической, так и иной. Идеологическое оружие созидается в этой кузнице на основе передового марксистско-ленинского учения. Огонь этого учения пылает в горниле Кузницы. Этот огонь хранят, поддерживают… Имя этому огню — идеологическая страсть. Нет ее — нет победы. Но ведь и к этому всё не сводится. Марксизм-ленинизм — не только идеология, способная возжечь сердца, сплотить воодушевленные массы и привести их к победе. Есть еще и передовая теория. Позволяющая правильно построить экономику, правильно организовать социальную и культурную жизнь!

Вот сколь драгоценен марксизм-ленинизм. КПСС, обладая колоссальными возможностями, постигает и бережно развивает этот бесценный дар. У КПСС есть для этого огромные возможности. На постижение, бережное развитие драгоценного дара работают лучшие умы. И не абы где работают, а в созданных КПСС великолепных научных центрах! Таких, как Институт марксизма-ленинизма! Но это же только видимая часть того великолепного интеллектуального Храма, который построила КПСС, дабы вечно горел огонь великого учения, которое «всесильно, потому что оно верно». Дабы постигалась и развивалась Истина. И передавалась от КПСС советскому народу и всему прогрессивному человечеству. Слава великой КПСС! Никакого преувеличения в этом моем описании нет. И никакой издевки тем более. Так католики относятся к Ватикану. С этим настроем исповедующие ислам приезжают в Мекку и Медину. Марксизм-ленинизм — это «красная вера». Со своей истиной, своими символами, своими пророками, своими героями, своими мучениками.

На этой «красной вере» держится «Красная церковь» — КПСС, обладающая всем, чем следует обладать полноценной церкви. Всем — кроме метафизики. Но к этому мы еще вернемся. Здесь же я провожу сравнение лишь для того, чтобы показать, что на «красной вере» держится «красный» номенклатурный клир, красный епископат и так далее. То есть — идеологическая власть. Но и не только! КПСС — это и ослабленный, и усиленный вариант теократии.

Ослабленный — потому что нет метафизики. Усиленный — потому что в отличие от религии («верую потому, что нелепо!») адресует к научности, к строгой рациональности, к теоретической полноте, к возможности и необходимости сопрягать теорию с практикой.

Только эти свойства красной, светско-рациональной, научной веры позволяют КПСС держать под своим контролем и политику, и хозяйственную жизнь. Духовный лидер теократического Ирана пребывает в Куме и занимается только идеологией и стратегией. А также контролем за рамками, в которых осуществляется политическая и хозяйственная жизнь теократического Ирана.

Но в рыночную кухню и кухню суетливой парламентской жизни иранская теократия непосредственным образом не вмешивается. Потому что она — теократия. И КПСС, как обладательница передового научно-практического учения, имеет другой мандат на управление реальностью. Этот мандат бесценен со всех точек зрения. Для красных верующих он бесценен, ибо содержит благую весть. А для политических циников? Для них он тоже бесценен. Ибо нет мандата — нет власти: идеологической, политической и иной, хозяйственной, в том числе. Итак, есть «красная вера». Очень мощная при всей ее метафизической недостроенности. Есть невероятное сверхдержавное могущество, имеющее колоссальное всемирно-историческое значение и полностью определяемое состоянием «красной веры». Есть вера — есть могущество. Нет веры — могущество улетучивается. Есть вероучитель Маркс. Есть Ленин, развивавший вероучение и придавший вероучению реальную жизнеутверждающую, жизнеустроительную силу. И есть святая святых этого особого, «светского» красного вероучения — коммунизм. Поскольку вероучение, являясь светским, претендует на научно-рациональный характер, то и свою святую святых оно называет «научным коммунизмом». Как только дело доходит до содержания «святая святых», выясняется, что классики «разобрали по косточкам» всё прошлое человечества, блестяще описали капитализм, свержением которого занимались, конспективно, но достаточно точно описали переход от капитализма к новому общественно-политическому устройству. Но отдаленное светлое коммунистическое будущее описали очень пунктирно. Впрочем, такая пунктирность а) вполне понятна и б) не приводит к быстро обнаруживаемым непоправимым издержкам.

Оправданность невнятного характера описаний отдаленного светлого будущего сродни невнятности всех светлых потусторонних картин. Как внятно, подробно, сочно описывает Данте Ад! Чистилище он же описывает гораздо более размыто. Что же касается описания Рая, то увы! Его гениальный поэт описывает столь невнятно, скомканно, обтекаемо, что невольно возникает параллель между этим описанием Рая небесного и марксистским описанием рая на земле, то есть устройства коммунистической светлой жизни.

Но и дантовское описание Рая небесного, и марксистское описание рая земного включают в себя ряд достаточно внятных утверждений. Маркс и Ленин, настаивая на светской научности своего вероучения, не имели права на художественную расплывчатость. И потому на скрижалях, находящихся в святая святых марксизма-ленинизма, было начертано несколько предельно внятных и абсолютно категоричных утверждений. Эти утверждения нельзя было уклончиво обойти. Их нельзя было смягчить разного рода высоколобыми толкованиями. Назвался марксистом-ленинцем — принимай эти утверждения безоговорочно. Отказываешься эти утверждения признавать — переходи из красной, марксистско-ленинской веры в какую-то другую. Причем не абы в какую, а чудовищно, позорно еретическую. Ну что же, выбрал себе еретический путь — иди по нему, обходя стороной всех истинно верующих, дабы они не побили тебя камнями.

В конце концов, если есть вероучение, то должны быть и еретики, в том числе и особо оскорбляющие принципы и святыни вероучения. Можно быть искренне верующим и принимать несколько предельно внятных утверждений по поводу содержания светлого коммунистического будущего. Можно быть особо гнусным еретиком, очевидным для истинно верующих, и, явив себя в этом омерзительном качестве, отвергать данные, предельно внятные утверждения классиков.

Но оставаться высшим синклитом красной, марксистско-ленинской светской церкви и посягать на эти утверждения… Это всё равно, что во всеуслышание назвать Христа мерзким соблазнителем, посланником Сатаны — и после этого остаться Папой Римским, рассылать энциклики, исполнять церковные обряды. Я знаю, что многим не по душе проводимые мною параллели между обычным религиозным вероучением и сугубо светскими, рациональными марксистско-ленинскими концепциями. Я знаю также, что тех, кто отвергает саму возможность этой сугубо образной параллели, не убедит даже фраза Ленина: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Ведь тут не зря говорится не о теории Маркса, о его учении. Да-да, именно учении! И, наконец, я знаю, что людей, особо яростно отвергающих такую параллель, не убедит и вся советская, явно светско-религиозная практика, включающая в себя не только ритуальное размещение портретов вождей (Герберт Уэллс был потрясен тем, с какой подчеркнутой религиозно-узнаваемой ритуальностью большевики работают с портретами Маркса, явно используя их как иконы новой советской религии). Наверное, тех, кому особо чужды подобные параллели, не убедит и прецедент Мавзолея… Что ж, пусть они представят себе руководителя научной школы, походя отменяющего все принципы, на которых базируется эта школа, но сохраняющего статус руководителя теперь уже ничего не значащей школы.

Засим пора назвать два категорически неотменяемых марксистско-ленинских утверждения, которые были не оспорены даже, а по-хамски осквернены, непоправимо подорваны на XXII съезде КПСС.

Первый, краеугольный принцип, без которого нет и не может быть марксистско-ленинского учения вообще и уж тем более марксистско-ленинской коммунистической футурологии — это утверждение коммунизма во всем мире, а не в отдельно взятой стране или даже очень крупном сообществе стран. Нельзя построить коммунизм, коль скоро у тебя под боком мощный союз высокоразвитых капиталистических государств. Союз — и политический, и экономический, и военный. Почему нельзя? Потому что тогда тебе надо содержать мощные вооруженные силы, участвовать в гонке вооружений, отбивать происки враждебных спецслужб, подавлять пятую капиталистическую колонну.

То есть — наращивать государственную мощь… При коммунизме? В светлом будущем, основанном на всечеловеческом братстве? Разве неправомочна параллель между таким утверждением и публичным поношением Христа не абы кем, а главой Христианской Церкви? Разве неправомочна параллель между таким утверждением и заявлением главы эйнштейновской научной школы, что Е вовсе не равно тс2, а идею об искривлении пространства-времени может высказать только темный, сошедший с ума идиот? Причем ученый, публично отозвавшийся так об основополагающих идеях Эйнштейна, остается главой центра эйнштейновского наследия, продолжает возглавлять эйнштейновскую научную школу, председательствовать на конференциях, посвященных развитию идей Эйнштейна, возглавлять Фонд имени Альберта Эйнштейна и собирать деньги на памятник гениальному физику. И, наконец, разве неправомочна параллель между таким утверждением и взрывом мощной бомбы в святая святых, прямо под скрижалью, где начертано главное утверждение классиков по поводу того, каким будет общество победившего коммунизма?

XXII съезд КПСС… Программа построения коммунизма в СССР к 1982 году. «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» А нынешнее поколение американских людей — при капитализме? А нынешнее поколение африканских людей?

Помнится, меня довольно долго преследовал один новообращенный христианин, осуждая за недостаточно гармонический синтез христианства и коммунизма. Мол, в моем синтезе ущемлены фундаментальные христианские принципы.

Надо сказать, что ни о каком синтезе христианства и коммунизма я лично даже не помышлял. В отличие от глубоко уважаемых мною левых христианских теологов. Я всего лишь пытался преодолеть взаимное отторжение религий (как христианских, так и — иных) и советско-коммунистических убеждений. Но новообращенец терзал меня! Осуждал, проклинал. А главное — просвещал. Он-то, как-никак, и Священное Писание прочел, и катехизис. Короче, я приехал на собрание знатоков христианства, возглавляемое этим невероятно настырным молодым человеком. До этого я знакомился с его писаниной. А тут… Визуальный контакт и впрямь способен расставить правильные акценты. Я увидел, что автор посланий, уличающих меня в незнании азов христианства, что называется, «ни бум-бум». Оставалось определить меру этого «ни бум-бум». Почему-то я спросил новообращенного настырного христианина: «А от кого, по-вашему, исходит Святой Дух?» Он, не задумываясь, ответил: «Конечно же, от святого!» Он ничего не знал про Филиокве… и про многовековой спор о том, исходит ли Дух Святой токмо от Отца или же от Отца и Сына.

Ну а теперь представим себе, что не блажной прихожанин несет подобную околесицу, а Высший церковный синклит… Ну так вот… Для любого коммуниста, любого почитателя Маркса (а таких на Западе пруд пруди) и уж тем более для человека с марксистско-ленинским мировоззрением заявление XXII съезда КПСС о построении коммунизма (да-да, именно коммунизма!) в СССР (то есть в отдельно взятой стране — и Маркс, и Ленин в гробах бы перевернулись!) намного более оскорбительно, невежественно, кощунственно, чем утверждение Святейшей конгрегации о том, что Святой Дух исходит от святого.

А то, как именно съезд утвердил это вопиющее, невежественное кощунство… Это нечто! Никто не возразил… Не завязалась дискуссия. Какой яростный спор шел о возможности построения социализма в отдельно взятой стране! Притом, что в такой возможности откровенного невежественного кощунства, конечно же, не было. Но спорили до хрипоты! Спорили долго, яростно, страстно. Это было в конце 20-х годов. Сорока лет не прошло — и что же!

Поклялись в очередной раз в верности марксизму-ленинизму… Кощунственно и невежественно отбросили то, без чего марксизма-ленинизма в принципе быть не может, похлопали, проголосовали, снова похлопали, пожевали бутерброды в буфете и разъехались делать свое конкретное дело, даже не поняв, что на глазах у всего мира бесстыдно заголились, отрекомендовались в качестве невероятных невежд, необратимо опозорились, подвели черту под эпохой паломничества в первопристольный Красный Град, в средоточие марксистско-ленинской мудрости.

После такого саморазоблачения в Москву не за верой и знанием ездили, а за оружием, поставками техники, деньгами, на худой конец — военной поддержкой.

Ну хорошо, рядовые делегаты этого не поняли. Хотя… Они же, рядовые эти, были гораздо более образованными людьми, чем рядовые делегаты партийных съездов и конференций, яростно споривших в конце 20-х годов о возможности построения социализма в отдельно взятой стране, о том, не противоречит ли марксизму-ленинизму концепция такого «не всемирного» социалистического строительства. Часть рядовых делегатов, споривших на эту тему до хрипоты в 20-е годы, только что научилась читать и писать. А рядовые делегаты, приехавшие в 1962 году на XXII съезд КПСС, имели за плечами и советскую восьмилетку (а то и десятилетку), и, худо-бедно, какой-нибудь развернутый общественно-политический образовательный курс (а то и Высшую партийную школу). Но ведь при всей важности рядовых делегатов, не они одни определяли политическую погоду! И в 20-е годы, и в 1962-м.

Политическая элита… Да, «элита» — это очень неприятное слово! Но попытка обойтись без элитогенеза приводит к одному — к негативному неявному элитному рекрутированию.

Д. Бальтерманц. Закрытие XXII съезда КПСС. XXII съезд КПСС. В первом ряду Президиума слева направо — Анастас Микоян, Леонид Брежнев, Никита Хрущев, Фрол Козлов, Михаил Суслов. Юрий Гагарин среди делегатов XXII съезда КПСС. Фото РИА Новости.

Либо элита служения — народу, стране, идее, либо элита шкурничества и предательства. Делегаты съезда — это де-факто «элита КПСС». Но есть ведь и элита элит! Члены ЦК КПСС… Высший партийный аппарат… Идеологический отдел ЦК КПСС… Институт марксизма-ленинизма… Штат высокообразованных консультантов… Никто из них не пикнул, когда взрывалась святая святых, когда с судьбоносным для советской страны мировоззренческим Храмом коммунизма обошлись также, как с Храмом Христа Спасителя. Но Храм Христа Спасителя взрывали враги христианской веры. А Храм марксизма-ленинизма взорвали люди, не прекращавшие клясться в беспредельной верности марксизму-ленинизму. Клялись и закладывали взрывчатку под свой, а не чужой Храм! Клялись и приводили в действие взрывное устройство… Клялись и лицезрели обломки своего обрушенного Храма… И всё это, повторяю, на глазах у изумленного международного сообщества людей, понимающих, какова цена содеянного. И делающих соответствующие выводы. Мол, был Храм что надо! Но это — в прошлом… А раз так, то приступаем к расчистке территории (секретной, разумеется, зачем лохов беспокоить!). И к еще более секретному возведению нового Храма. С «криптоскрижалью» из семнадцати пунктов.

Но сколь бы кощунственным по отношению к неотмененному, восхваляемому марксистско-ленинскому учению ни было само провозглашение возможности построения коммунизма в отдельно взятом СССР, при сохранении и даже укреплении (а как иначе?) госбюрократии, партократии (кстати, зачем она нужна, если коммунизм построен?), еще намного хуже и опаснее было второе — надругательство над мировоззрением, идеей, мечтой.

Я имею в виду содержательную начинку, засунутую под оболочку идеологического надругательства, именуемого построением в СССР коммунистического и именно коммунистического общества не абы когда, а к 1982 году.

Построим «это» к 1982 году?!

Построим «это» в отдельно взятом СССР? Стоп… Но каково содержание «этого»? Что именно построим к 1982-му в СССР? Подо что мобилизуем граждан СССР? А ведь ясно было, что лозунг «Даешь это к 1982-му!» носил именно идейно-мобилизационный характер! Трудитесь, граждане, с неуклонно растущей самоотдачей — и в 1982-м вы сами, дети ваши и внуки получат «это»! Что именно? Если хочешь, чтобы опять поднапряглись под новый образ светского будущего, насыщай свой образ по-настоящему притягательным содержанием! Каким должно быть содержание для того, чтобы возник общенародный мобилизационный энтузиазм? Ведь что такое с экономической точки зрения «мобилизационный энтузиазм»? Граждане СССР напряженно трудятся. За этот труд им, сообразно логике обычной экономической мотивации, надо было бы заплатить М рублей. А им платят М/2. Почему они на это соглашаются? Они же не из-под палки работают! Они на это соглашаются, потому что кроме «неэкономического принуждения», не обладающего высокой экономической эффективностью, есть и другие «неэкономические побуждения». Которые, в отличие от неэкономического принуждения, высокоэффективны. Эти неэкономические побуждения разнообразны. Тебе предлагается в компенсацию за недоплаченные рубли нечто для тебя гораздо более ценное.

Подчеркиваю — более ценное для тебя! Человека с высокоразвитой идеальной мотивацией! Подлинного высокодуховного советского человека! Вы обладаете источником внутренней энергии, именуемым «идеальная мотивация». Не каждый человек обладает таким источником энергии! Им обладаете именно Вы, как подлинно советский человек — создатель и одновременно продукт советского общества. Того самого советского общества, которое некоторые исследователи называют «советской цивилизацией». И которое на самом деле является особым сплавом «красной мечты» и глубочайших тысячелетних хилиастических чаяний русского народа. Народа, собравшего в великое Целое все народы, обитающие на территории, призванной стать Царством Правды, Справедливости и Любви. «Весною человечества» это царство называл Маяковский. «Красною весною» его называли итальянские партизаны.

Итак, вы обладаете сокровенным источником внутренней энергии. Если этот источник будет включен, вы в состоянии творить созидательные мобилизационные чудеса. Но для того, чтобы этот источник включился, нужно, чтобы был послан сигнал, обладающий необходимыми мобилизационными характеристиками. КПСС на XXII съезде не только не послала «Человеку мобилизуемому» сигнала с нужными мобилизационными характеристиками. Такому было адресовано послание, которое не только было начисто лишено какого-либо мобилизационного содержания. Не только было лишено стратегического содержания вообще. Нет, оно несло в себе такое неявное, глумливое содержание, которое мог сочинить только умный, коварный враг, натянувший на себя маску идеологического вахлака. Это глумливое содержание было искусно начинено идеологической взрывчаткой. При соприкосновении с сокровенным (а он всегда именно таков!) генератором мобилизационной энергии эта взрывчатка должна была не парализовать «мобэнергию», а взорвать ее источник. Разнести его в клочья. И запустить чудовищный процесс человеческой деградации. Потому что люди не таят в себе никакого «выпендрежного» генератора «каких-то там» мобилизационных энергий… Этим людям в каком-то смысле наплевать на то, что содержит в себе послание какого-то там съезда КПСС… Они, может быть, относятся к КПСС хорошо. А может — плохо, а может — никак… Но в любом случае им нечего «включать» в ответ на ее «послание». Они могут искренне обрадоваться посланию или с презрением сплюнуть, прочитав «очередную хрень». Но они в любом случае не будут страстно реагировать на его содержание. Их нельзя ни фундаментально очаровать этим содержанием, ни фундаментально им же разочаровать. Они не ждут послания, понимаете? А если и ждут (может ли человек не ждать послания вообще — это большой вопрос), то от других инстанций.

Но кто же ждет послания? Тот, у кого есть генератор внутренней мобилизации. Тот, кто организует всё остальное свое человеческое содержание как подчиненное наличию этого генератора. Тот, кто ждет включения этого генератора как обретения бесконечно желанной полноты человеческого существования. Тот, кто без этого включения ощущает себя брошенным в безвременье и ужас сущностной невостребованности. Тот, для кого этот ужас стократ страшнее смерти. Тот, кто сам не может включить свой генератор, ибо этот генератор настроен на политические частоты. И не абы какие, а те, источником которых может быть только КПСС. Ибо источник этих частот должен обладать законным правом на изложение в своем послании Большой Мечты — мечты, имеющей всемирно-историческое значение. И одновременно этот источник должен обладать реальной всемирно-исторической мощью.

Кто, кроме КПСС, обладал и правом на предъявление всемирно-исторических инноваций, и силой, подкрепляющей это право? Никто!

Так вот, представьте себе контингент, который «строит себя» под отклик на такое послание, который без такого послания мучительно тоскует, сходит с ума, который этого послания ждет «с порывом упования», который ждет этого послания именно от КПСС и потому не защищен от ее причуд бронёй скептицизма… Представьте себе, что неумолимо и почти неощутимо для этого контингента, происходит во внутреннем мире входящих в этот контингент человеческих особей, когда они получают столь желанное стратегическое послание и…

И узнают, что американский, а также общемировой империализм будет сосуществовать с коммунизмом, на построение которого в СССР к 1982 году их мобилизует марксистско-ленинская «красная церковь». Их церковь, их, а не чужая — понимаете разницу?

Одновременно с этим, еще не оправившись от этого, страшного для них удара, они узнают, что такое коммунизм. Это царство материального изобилия. Это возможность получить бесплатно то, чем заполнены западные прилавки. Только на гнусном Западе «это» недоступно социальным низам. А у нас, когда построим коммунизм, «это» будет доступно всем. Во житуха-то!

За ее героическое построение к 1982 году призываем вас, сограждане, сражаться на фронтах нашей Новой мобилизации.

Гуляш-мобилизация — вот что изобрела КПСС! Вот к чему она во всеуслышание призвала на XXII съезде.

Глава X. Красная весна

Д. Бальтерманц. Плотина Братской ГЭС, 1960 г.

Как бы пунктирно классики ни описывали светлое коммунистическое будущее, они сходились на том, что в этом счастливом будущем будут раскрепощены резервные человеческие творческие возможности, что это будет эра всеобщего творческого раскрытия, эра обретения человеком и человечеством полноты, целостности, подлинности, творческого единства со своей «сущностью». Империализм убивает моцартовское начало даже в тех, кто в высшей степени расположен к его раскрытию. Коммунизм же пробудит это начало даже в тех, кто отчужден от этого, спящего в нем начала.

Коммунизм это начало разбудит в каждом. В этом смысле он и является Весной — временем пробуждения от зимнего сна. И разбужено будет в каждом именно высшее творческое начало. Можно ведь и другое начало разбудить — низшее!

Разбуженное низкое начало — это Черная весна.

Разбуженное высшее начало — это Красная весна.

А разбудить высшее начало можно в каждом человеке. Да-да, именно в каждом!

Расходясь в частностях, споря до хрипоты по вопросу о содержании этого высшего начала, о предельных (или беспредельных) возможностях такого очеловечивания (использую это слово по аналогии с исихастским обожением), все классики сходились в главном.

В том, что коммунизм разбудит высшее начало. Завершив предисторию и начав историю подлинную. Да-да, начав, а не закончив Историю! Всечеловеческое царство разбуженного высшего начала — вот что такое коммунизм для Маркса и Энгельса, Ленина и Плеханова, Богданова и Луначарского, Сталина и Троцкого — для всех!

Что это за начало… Как оно будет разбужено… Об этом спорят… Но что речь идет именно о всечеловеческом царстве разбуженного высшего начала… Это — рамка коммунистического консенсуса. Она же — принцип Красной весны.

Я уже обсуждал два варианта мобилизации — идеологический и сотериологический. Оба эти варианта линейны. Что значит — «линейны»? Это значит — имеют начальную и конечную точку. Начальная точка — это нагрянувшая беда. Конечная — избавление от беды. Беда — нагрянувший страшный враг, стремящийся к уничтожению всего сообщества, к которому я принадлежу. И меня самого. А также моей семьи, моих детей и близких. Враг конкретен. Свидетельство его намерения явлено в качестве несомненного ужаса (а не чьих-то рассказов о тайных происках ЦРУ). Таков сотериологический вариант линейной мобилизации. Начальная точка А — нападение врага. Конечная точка Б — победа над врагом. Из точки А в точку Б направлена «стрела реализуемой цели». Так обстоит дело в случае линейной сотериологической мобилизации. Но фактически аналогично дело обстоит и в случае линейной идеологической мобилизации. Здесь точка А — нападение не внешнего, а внутреннего классового врага, подчинившего тебя и близких, сосущего соки, заедающего твой век эксплуататора. Итак, любая линейная мобилизация — это сражение с очевидным злом за достижение очевидного и абсолютно необходимого блага. Сотериологическая мобилизация — это

Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой С фашистской силой темною, С проклятою ордой.

Что касается идеологической мобилизации, то лучше всего это сформулировал Бертольт Брехт:

Меня научили в школе Закону: мое — не твое! Когда я всему научился, Я понял, что это — не всё. У одних был сытный завтрак, Другие кусали кулак… Вот так я впервые усвоил Понятие «классовый враг».

Революционная деятельность — это подготовка к свержению классового врага. Революция — это свержение классового врага. Гражданская война — это отпор попыткам классового врага восстановить утраченные позиции.

Стабилизационный период, наступающий после завершения Гражданской войны, — окончательное подавление и устранение классового врага как препятствия к построению новой жизни.

Коллективизация, индустриализация и культурная революция — построение новой жизни (она же — социализм).

Все это время присутствует ясность, необходимая для идеологической мобилизации. Есть четкие, крупные цели, осуществление которых требует концентрации ресурсов, плана, администрирования. То есть временно-мобилизационных по сути форм организации жизни. Они оправданы. Они дают ощутимый результат, не зря называемый «русским чудом».

Кроме того, в воздухе пахнет войной. Надо торопиться. Надо готовиться к неминуемой войне.

Развернутая идеологическая мобилизация сочетается с подготовительной сотериологической(«Если завтра война, если враг нападет, если темная сила нагрянет, — Как один человек весь советский народ За свободную родину встанет»).

К 1941 году новая жизнь построена. Враг хочет отнять всё сразу. И завоеванную в трудах немыслимых новую жизнь (с ее очень яркими и ясными благами), и жизнь как таковую.

1945-й — мы отстояли право на жизнь.

1950-й — мы восстановили новую жизнь, построенную к началу войны. И даже вышли на новые рубежи.

Все это время — скажем так, с начала века и до его середины, мобилизационная модель была оправдана. Она прекрасно решала свои задачи. То есть налицо было единство содержания (этих самых, решаемых с помощью мобилизации, задач) и формы, то есть приспособленных для решения этих задач мобилизационных структур («институтов мобилизации»). Нельзя при этом сказать, что всё это не было подвержено изменениям. Отнюдь! Ведь не сохранила же партия, взяв власть, мобилизационно-конспиративную форму, идеально соответствовавшую задачам предшествующего периода! Нет, изменения формы, необходимые для осуществления нового содержания, реализовывались своевременно, продуманно и системно. Но всё это происходило в рамках вышеописанной линейной мобилизации. Что делать теперь? Оставаться в этих же рамках (сохранять монополию КПСС на власть, плановую систему и т. д.)? Или же выходить за эти рамки, переходя от пятидесяти лет линейной мобилизации к нормальному, здоровому, но не мобилизационному состоянию?

Но ведь структура (или институты) мобилизации — это не шеренги из легко перепрограммируемых роботов! Это люди, имеющие свои интересы, навыки, тип сознания. Мало того, эти люди объединены в социальную общность, если и не имеющую классовой природы (вопрос, требующий отдельного обсуждения), то, как минимум, являющуюся достаточно плотной макросоциальной группой. Налицо тем самым не только личные интересы, ориентации, навыки, представления, но и всё то же самое на более высоком — макросоциальном, групповом — уровне.

Назовем всё это мобилизационной Формой и признаем, что наличие у этой Формы всех черт автономной субъектности позволяет ей защищать самое себя от чьих-либо поползновений, видите ли, продиктованных разрывом между Формой и Содержанием. «Извините, хозяин — барин! Мы, защищая нашу Форму, сочиним такое содержание, которое будет оправдывать сохранение Формы. Реализуя этим наш интерес! Содержание, господа злопыхатели, сочиняют подконтрольный нам аппарат и подконтрольные этому аппарату умники-консультанты. У которых — тот же интерес, что и у аппарата, намертво к нам пристегнутого. Так-то вот!»

Рассуждающая таким образом Форма (а Форма, имеющая субъектность, обладает всем ассортиментом возможностей, вытекающих из факта субъектности, в том числе и возможностью рассуждать) становится на путь превращения.

Она стремится сначала подчинить себе Содержание.

Потом она начинает подавлять бунт этого самого Содержания.

А потом, во имя самоспасения, она начинает Содержание ликвидировать.

Форма, уничтожающая свое Содержание, — вот высшая ступень превращения.

Любая мобилизационная линейная модель эффективна для решения простых, очевидных, жизненно важных задач. Таких, как ликвидация безграмотности, борьба с массовыми заболеваниями и эпидемиями, беспризорностью, разрухой, скученностью, недоеданием, разгулом уголовщины, бандитскими (например, басмаческими) набегами. Чем выше уровень бедственности, тем нужнее эффективная мобилизационная модель. И тем выше очевидная эффективность этой модели. Использование модели приводит к быстрому исправлению бедственных ситуаций. Начавшееся избавление порождает прилив сил. В итоге, беда достаточно быстро преодолевается.

Любые модификации линейной мобилизационной модели не слишком отклоняются от основной, базовой мобилизационной модели, каковой, безусловно, является модель военная. В основе которой — простота, аскетизм, дисциплина, коллективизм, нацеленность на очевидные крупные свершения, централизованное обеспечение средствами, позволяющими эти свершения осуществлять, предельно четкое разделение труда, такая же четкость алгоритмов и процедур, осуществляемых каждым участником коллективного действия, преобладание нематериальных стимулов над материальными, жертвенность, подвижничество.

Основной посыл вполне очевиден: «Не до жиру, быть бы живу».

Что касается вышеописанных слагаемых, то все они могут быть обнаружены в пределах того самого военного, воинского начала, которое является очевидным фундаментом любой мобилизационной модели.

Простота. Не случайно же все ходят строем!

Аскетизм. Все одеты в военную форму, то есть в одинаковую одежду. Все получают один и тот же тип питания. Вариации в одежде и типе питания регламентированы статусом и родом деятельности. Самочинные вариации разрушительны. Солдат в кроссовках и тренировочном костюме — это чаще всего не солдат, а волонтер или бандит.

Дисциплина. Приказ. Подчеркнутое, ритуализированное повиновение (вытягивание «в струнку» при отдаче приказа, произнесение ритуального «слушаюсь, так точно», отдание чести, ритуальный подход к отдающему приказ и ритуальный же отход от него для исполнения приказа и так далее).

Коллективизм. Жизнь в военном лагере или казарме. Сведение к нулю обычных форм частной жизни. Реальное формирование военного братства со всеми его древними элементами, часть из которых адресует к глубочайшей архаике.

Нацеленность на очевидные крупные свершения — отстоять объект или умереть, захватить объект, победить или умереть.

Централизованное обеспечение средствами, позволяющими реализовывать очевидные крупные, судьбоносные свершения («судьба войны решается в Сталинграде», «отступать некуда, позади Москва», «стоять насмерть», «если дорог тебе твой дом», «их нужно сбросить с перевала») — подвоз боеприпасов и техники, обеспечение одеждой и питанием, организация помощи, лежащей за рамками возможностей тех, кто решает конкретную судьбоносную задачу.

Предельно четкое разделение труда — я — пехота, ты — бог войны, я — лейтенант, ты — сержант и так далее.

Четкость алгоритмов и процедур — всё, начиная с разборки и сборки автомата, доводится до автоматизма, позволяющего действовать, преодолевая неизбежный страх смерти.

Преобладание нематериальных стимулов — ордена, медали, благодарности, звездочки на погонах… Всё это — «нематериальное стимулирование воинского труда» (равно как и любого мобилизационного, то есть в чем-то воинского труда).

Жертвенность, подвижничество — это альфа и омега военной жизни. Ведь что такое война? Это гибель очень большого числа молодых, здоровых людей. Это страдания раненых. Это множество калек, обреченных на пожизненное физически неполноценное существование. Что для людей, постоянно лицезрящих эту изнанку военной жизни, искупает такие чудовищные издержки? Что побуждает их идти навстречу опасности, а не избегать ее всеми допустимыми средствами? Страх перед карой со стороны государства? Но мало ли способов уйти от опасности и одновременно избежать кары? К подвигу и жертвенности адресует воинская присяга. Почитание подвигов и жертвенности, военная жертвенная героика… В любой по-настоящему сильной армии этому придается ничуть не меньшее значение, чем созданию и освоению военной техники, совершенствованию стратегии и тактики ведения военных действий. Спору нет, военный профессионализм — важнейшее слагаемое победы. Но ничуть не менее, а возможно и более важным ее слагаемым является сила воинского духа. Военный «профи», лишенный идеи, жертвенности, любви к тому, чему ты служишь, — это бандит, ландскнехт. Но даже превращаясь в такового, он обязательно продолжает исповедовать какой-нибудь квазижертвенный, квазиподвижнический культ, оправдывающий его воинскую «кшатрийскую» (ставшее нарицательным название индийской воинской касты) избранность, отделенность от мирских утех, обрученность с «Госпожой Смертью».

С этим всегда соседствует какая-то концепция воздаяния, вознаграждения. Тебя будет чтить потомство… Если не потомство, то твой род, твой клан, твое племя, твое военное братство, отделенное от прочих обрядом воинской жертвенности. Жертвенность… Нет «жертвенности вообще»… Есть жертва, возлагаемая на определенный алтарь. Оскверните алтарь — и жертвенность «испарится». И тогда воинский клан, воинское сословие, воинское братство превратятся во враждующие суперпрофессиональные мафии. Сегодня — такая инерционная вражда. А завтра? Любая вражда требует готовности умирать… За что? Зачем нужны земные блага, если ты воспользоваться ими не можешь… Умирают всегда за что-то, обладающее очевидно большей ценностью, чем твоя жизнь… За материальные блага? За бабки? Если в международный правовой язык с легкой руки Березовского и Абрамовича уже вошло слово «krisha», употребляемое британским консервативным судьей как проработанное понятие, то почему бы такой же статус не придать и слову «babky»? Так вот, за бабки не умирают. За них убивают.

Поэтому, начав с грызни, воинские суперпрофессиональные мафии начнут рано или поздно о чем-то договариваться на своих «стрелках» («strelky» — еще один новорусский вклад в международную юриспруденцию XXI века). Всё начнется с частных договоренностей, которые высокие договаривающиеся стороны будут постоянно нарушать, «кидая» друг друга (еще один новый международный правовой термин — «kidniak»). Договориться же основательно, создав глобальный общак («obschak»), мафии смогут лишь об одном — безнаказанном ограблении народов.

Безнаказанном — потому что давшие клятву защищать свои народы, получившие от народов соответствующие возможности военные профи, предавшие народы, окажутся вне конкуренции. Что смогут противопоставить обманутые народы Военной Форме, объявившей войну Военному Содержанию?

Сначала: «Есть такая профессия — Родину защищать». В конце: «Есть такая профессия — родину истреблять»… Это вполне закономерная динамика, в отличие от нормальной называемая не э-волюцией, а ин-волюцией… (На языке закрытых структур то же самое называется «контринициацией».)

Лев Троцкий, наломавший много дров и, в отличие от Сталина, никогда не любивший Россию, стал, в итоге, в ряды людей, изменивших духу Красной весны. Но всё это не исключает прогностической силы его отдельных утверждений.

Утверждение троцкистов о неминуемости термидорианского перерождения большевизма заслуживает самого внимательного рассмотрения. Термидор — это исторически несомненная глубокая метаморфоза якобинцев, осуществивших Великую Французскую буржуазную революцию и мягко уничтоженных контрреволюционными силами. Да, именно мягко уничтоженных. Ибо революционная Форма, став обособляться от революционного Содержания, в конце концов стала это Содержание беспощадно уничтожать.

Троцкисты, как и ленинская гвардия изучавшие опыт своих предшественников, заявляли: «Оторванная от широких масс партия может в лучшем случае погибнуть в неравном бою. А в худшем? Скажете — сдаться в плен? Но в политических битвах в плен не берут. В худшем — она предаст интересы породившего ее класса». Именно в подобном предательстве видели большевики вообще и троцкисты в первую очередь негативный урок Великой Французской революции. Ленина возможность повторения термидора, то есть отчуждения революционной Формы [то есть ВКП(б)] от революционного Содержания («Красного Проекта», «Красной весны») беспокоила ничуть не меньше, чем Троцкого.

Именно этим беспокойством проникнуты все его последние работы (в первую очередь — «О нашей революции» и «Как нам реорганизовать Рабкрин»). Да и Сталин, которого Троцкий несправедливо обвинил в термидорианстве и бонапартизме, яростно пытался осмыслить феномен «отрыва Формы от Содержания» и что-то противопоставить подобному явлению, которое классики именовали «превращением Формы».

К началу XXI века подобные превращения обсуждаются не только обществоведами, но и биологами. Ибо именно на таком превращении (формировании злого Содержания под маской благой Формы) основана и мутация, и каллогенез (истребление здорового начала иммунитетом, призванным это начало защищать), и действие вирусов. Это же обсуждают культурологи, анализирующие «умирание культур», психологи, исследующие способность психики как Формы отчуждаться от своего Содержания… Словом все, вплоть до физиков…

Но здесь давайте просто перефразируем тезис об оторванной от широких масс партии и рассмотрим следующее сходное утверждение:

«Оторванная от народа Сила, призванная народ защищать, может в лучшем случае быть разгромлена. А в худшем? Сдаться в плен? Нет, в великих битвах в плен не берут. В худшем — она предаст своих творцов — народ и идею. И превратится из силы, защищающей народ, в Антисилу, народ беспощадно уничтожающую». Только на этой стадии исследования К-17 могут, наконец, выйти за рамки «аналитики элитного заговора» (для одних — зловещего, а для других освобождающего от зла коммунизма) к чему-то большему.

В самом деле, потратить столько времени только на аналитику проекта Андропова, внутрипроектных конфликтов, развала проектного содержания, злоключений борющихся друг с другом клочков лишенной этого Содержания элитно-чекистской Формы — конечно, можно… Как-никак, это поможет спрогнозировать ближайшее будущее, на 99 % носящее летальный характер. Ибо какой другой характер в этом случае может иметь будущее нашей родной страны? Но для того, чтобы противопоставить что-то реальное этому самому, столь высоковероятному и ненавидимому нами летальному исходу, нужна не только аналитика крайне важного, но всё равно локального феномена К-17, а нечто гораздо большее.

Андропов на обложке журнала TIME.

Элита КГБ повела себя как форма, отчужденная от своего содержания. Ибо, являясь по своему содержанию силой, должной защищать народ, проект и государство, она как отчужденная форма занялась чем-то другим. Да, это так. Но чем именно? И каковы слагаемые этой метаморфозы? Ибо, не выявив эти слагаемые, мы уподобляемся так называемым конспирологам, забалтывающим так называемую специсторию вместо того, чтобы ее обсуждать.

Первое слагаемое — отчуждение формы от содержания. Это вам не злоумышление (или благой замысел) группы заговорщиков, для одних — спасителей, а для других — погубителей. Формой, равно как и содержанием, обладает всё: живое и неживое… доразумное и разумное…

Зацикливание на КГБ и его элите сегодня так же контрпродуктивно, как и уход от обсуждения природы нашего нынешнего неблагополучия, явно имеющего, наряду со многим другим, долгую элитно-спецслужбистскую подоплеку.

И всё же — почему КПСС не помешала КГБ? Что произошло с армией и ГРУ как конкурентом КГБ? Что произошло, наконец, с народом, принесшим колоссальные жертвы на алтарь проекта, отброшенного им же с невероятной безлюбостью? Им же — или не им же?

Можно ли так перефразировать описание термидорианского феномена: «Народ, оторванный от Истории, может в лучшем случае погибнуть, а в худшем — пасть, предав соборное единство живых и мертвых, свой Долг, свою Миссию, свое предназначение, свою судьбу»?

Перефразировав таким образом описание природы термидорианства, я всего лишь показываю, сколь велики новые возможности анализа случившейся с нами беды. И сколь нелепо бросаться из крайности в крайность, заменяя восхваление «спасительного чекизма» проклятиями в адрес «андроповских погубителей». Право, стоило бы вместо этого приглядеться к бытовым мелочам, имеющим глубочайшее содержание. Например, к пафосно, а не иронически произносимому многими нашими элитариями словосочетанию «господа чекисты».

Если слово «товарищи» — это форма, единая с содержанием слова «чекисты» (содержанием, связанным с Дзержинским, Всероссийской чрезвычайной комиссией, карающим мечом революции и так далее), то слово «господа», соединяемое с тем же самым «чекисты», — это нечто другое. И в высшей степени непростое. Утверждая непростоту исследуемого словосочетания, таящуюся внутри него семантическую и даже метафизическую загадку, я вовсе не утверждаю, что каждый из гордо говорящих «господа чекисты» или даже хоть кто-то из горделиво использующих это словосочетание — причастен каким-то тайнам, сознательно участвует в термидорианском или даже более опасном перерождении, понимает, чем превращенная форма отличается от обычной и так далее.

Возможно, кто-то из особо изощренных членов К-17/5 (изощренных членов К-17/3 мне видеть не доводилось) и может на досуге залетать в подобные эмпиреи[39]. Весьма вероятно, что в этих эмпиреях живет кто-то из престарелых консультантов К-17/5. И уж наверняка «балдела» от этой «зауми» «Телема» как таковая и ее адепт Михаил Бахтин.

Но сила процессов не в том, какое количество вовлеченных в «это» объектов (личностей, групп, сообществ) осознает, во что они вовлечены и куда именно направлен поток, по течению которого они плывут с превеликим для себя удовольствием. Сила процессов — в могуществе их подлинного источника. Именовали ли себя «чекистами» товарищи, работавшие в КГБ СССР в 60-е, 70-е, 80-е годы? Конечно, именовали. Но — без нынешнего придыхания. Говорилось: «Мы из конторы глубинного бурения». Или: «Мы из «Детского мира». За пределами сообщества наряду с ругательным словом «гэбня» использовалось нейтральное обозначение «комитетчики». До этого — «эмгэбэшники».

Чекисты — это люди в кожанках, считающие себя карающим мечом партии, это такие аскеты, как Дзержинский и выпестованные им «пролетарские рыцари». Слово «чекисты» потеряло магию задолго до краха СССР. Его дежурно произносили. Дежурно же снимали фильмы об этих «рыцарях-аскетах» с горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками. Но пафос чекизма исчез уже при Ягоде и Ежове. Заменивший же их Лаврентий Павлович Берия — человек, далеко не чуждый революционного пафоса (достаточно взглянуть на его юношеские фотографии), — ну уж никак не стремился к воскрешению реального чекистского духа. Понимал, что этот дух несвоевременен, не отвечает запросу Иосифа Виссарионовича (запретившего булгаковский «Батум», воспевавший революционное прошлое товарища Кобы), несовместим с эпохой завершения мобилизации. Любой мобилизации — как сотериологической, так и идеологической.

Кто из сталинских соратников больше всего хотел оформить завершение эпохи мобилизации? Да-да, любой мобилизации! Не только сотериологической (завершенной по объективным причинам), но и идеологической. То есть той, которая могла бы перерасти в нелинейную духовную мобилизацию, но не могла продолжаться, оставаясь мобилизацией а) линейной и б) устремленной из реального неблагополучия в реальное же благополучие? Ведь для того, чтобы осуществлять на этой основе мобилизацию, нужно сочетание идеологического антибуржуазного пафоса с осознанием остроты своего реального неблагополучия (нищета, скученность и так далее). А если острое неблагополучие преодолено? О нелинейной духовной мобилизации не помышлял никто из ближайших соратников Сталина. Отдельный вопрос — позиция самого вождя, пережившего к 1950 году как минимум два инсульта.

А то, что потенциал линейной идеологической мобилизации скоро будет исчерпан, понимали все без исключения соратники Иосифа Виссарионовича. Понимали они и то, что потенциал этот тает благодаря свершениям КПСС, торжеству определенного общественно-политического устройства. Советская система, возглавляемая КПСС, победив в войне, обнулила свой потенциал линейной сотериологической мобилизации, а выведя народ из ситуации объективной нехватки всего и вся — обнулила потенциал линейной идеологической мобилизации. Уже нет карточек… Нет той скудности, в которой все осознанно жили десятилетиями… И, наконец, сколько можно бороться с пережитками капитализма? Буржуазный класс разгромлен! Стерты все следы его существования! Уничтожены все возможности классового реванша. Да, товарищ Сталин говорит, что хотя классовых предпосылок реставрации капитализма нет, но «остались живые люди». Но, во-первых, это он цепляется за мобилизационность, являясь духом и квинтэссенцией оной, а во-вторых… Во-вторых, товарищи, задумаемся над реальным содержанием этих его гениально-опасных слов! Кого именно имеет в виду Отец и Учитель, говоря об «оставшихся живых людях» как предпосылке реставрации капитализма? Не нас ли с вами он имеет в виду?

Ф. Э. Дзержинский, 1895 г. Ф. Э. Дзержинский, 1918 г. Ф. Э. Дзержинский на похоронах В. И. Ленина. Ф. Э. Дзержинский и И.В. Сталин. Ф. Э. Дзержинский. М. Горький и Г.Г. Ягода. Л. П. Берия в начале 1920-х. Н. И. Ежов.

Итак, все (или почти все) из тех, кем окружил себя Сталин (каждый лидер несет ответственность за то, кем именно он себя окружил), хотели политически и всячески оформить завершение эпохи мобилизации. Разберемся с тем, каковы были шаги на пути подобного оформления.

Первый шаг — убийство Сталина — живого воплощения духа линейной мобилизации, олицетворения ее всевоительно-аскетического начала. Я имею в виду физическое убийство, совершенное в 1953 году.

Второй шаг — попытка сталинского окружения начать осторожный перевод страны на рельсы так называемого «нормального», немобилизационного существования. Реформы Берии… Очень сходные идеи Маленкова и других убивших Сталина прагматиков, понимающих, что пора, освободившись от духа мобилизации, олицетворенного Сталиным, освобождаться и от мобилизационного содержания, и от формы, с этим содержанием нелинейным образом связанной. Но эта Форма с большой буквы, миль пардон, — не гегелевская абстракция, а очень мощная КПСС, занятая не только идеологическим окормлением советского народа, но и управлением всей жизнью страны. КПСС с ее номенклатурой — это стержень управления всем на свете. В этом, кстати, не понимаемая многими разница между КПСС советской эпохи и нынешней Русской Православной Церковью.

Церковь не является аппаратом управления сегодняшней страной. Она в какой-то степени идеологически окормляет… Даже не страну, а, полусгнивших «господ чекистов», которые без этого окормления сгниют окончательно — как говорили советские пропагандисты, «в рекордно короткие сроки». Итак, сегодняшняя РПЦ, во-первых, идеологически окормляет не весь народ, а часть элиты и некоторые, не очень внятные макросоциальные общности, и, во-вторых, имеет нулевое управленческое значение.

А КПСС идеологически окормляла всех и имела абсолютное, а не нулевое, управленческое значение.

Какую Форму-2 можно противопоставить такой мощнейшей Форме-1? Только бериевское МГБ! Но бериевское МГБ — оно ведь именно бериевское! Берия хотел переводить СССР на рельсы так называемой «нормальной жизни» — и все другие хотели того же самого. Но без подавления Формы-1 (то бишь КПСС) этого сделать было нельзя. А подавлять Форму-1 можно было только Формой-2, то бишь МГБ. А это не акционерное предприятие, в котором у всех убийц Сталина примерно одинаковые пакеты акций. Это предприятие, в котором у Лаврентия — 100 %, а у остальных — 0 %. Хватка Лаврентия всем известна. Может быть, МГБ и переведет страну с рельс мобилизации на рельсы так называемой нормальной жизни, реализовав общую цель всех ликвидаторов Сталина. Но один из этих ликвидаторов станет «авторитарным модернизатором», а все остальные… не на пенсию уйдут, а в могилу. Причем известным каждому бериевско-меркуловско-кабуловским способом. Впечатляющие зверские пытки, унизительные признания, истребление семей и так далее.

Итак, стратегическая задача так называемой «нормализации» требует подавления КПСС и возвышения МГБ, а совокупный интерес освободившихся от Сталина политических тяжеловесов требует освобождения от всего, что связано с МГБ. То есть физической ликвидации Берии и его ближайших сподвижников и свирепой зачистки ведомства, слишком прочно связанного с пугающим всех Лаврентием.

Андропов начал медленно, расшаркиваясь и озираясь по сторонам, восстанавливать госбезопасность во второй половине шестидесятых годов. Восстановил он ее к середине семидесятых. А многие ли из ныне живущих способны в полной мере ощутить (да-да, не только осознать, а именно ощутить!), в какой степени было раздавлено МГБ в период с 1953 по 1963 год? Оно было раздавлено в слизь, укатано в асфальт, превращено в сообщество специфических полуизгоев.

Да, оправившись к середине семидесятых, оно снова возжелало осуществления гениального замысла Лаврентия Павловича о переводе страны с мобилизационных рельс на рельсы так называемой нормальной жизни.

Но, во-первых, возжелало оно этого с невероятной затаенностью, свойственной всему, связанному с К-17.

Во-вторых, ушедший в тень аппарат Берии приобрел новое мафиозное качество (неотменяемое свойство всех «недорепрессированных» политических аппаратов).

В-третьих, это была уже другая страна, с иным качеством советско-коммунистических убеждений.

В-четвертых, и тогда никто не пошел на прямое замещение брежневско-сусловской КПСС андроповским КГБ. Вместо этого — продление невнятицы еще на 10 лет. И преступная карнавальная перестройка, исключающая движение по рельсам нормальной жизни, невозможной без морали, этоса, культурных и мировоззренческих регуляторов и, наконец, без отвержения всего криминального и утверждения внятных и притягательных правовых норм.

Но вернемся в те далекие годы.

Второй шаг завершился расстрелом Берии и его сподвижников, разгромом МГБ и укреплением КПСС, задействованной наряду с армией для разгрома МГБ.

И на что же после этого могут рассчитывать Маленков и другие? Что они могут после этого использовать для освобождения от мобилизации и перехода на так называемые нормальные рельсы? Какую Форму-3, если Форма-2 подавлена, а Форма-1 носит мобилизационный характер? Не на армию же опираться для перехода на немобилизационные рельсы?

Тут есть лишь одна возможность — медленного разложения Формы-1 и восстановления, опять же очень и очень медленного, Формы-2. На ближайшие годы надо затаиться, исподволь мешая окончательной зачистке Формы-2, всегда мешавшей Форме-1, ненавидимой Формой-1 (равно как и Формой-3) с эпохи пресловутых сталинских репрессий.

Разложение же Формы-1 можно продолжить, используя и настроения в массах, и настроения в партийной номенклатуре. Только делать это надо не через ущемление Формы-1, а через возвеличивание этой Формы! И нарастания разрыва между Формой и ее содержанием.

Третий шаг — убийство имени и духа Сталина. Сталин-человек убит в 1953 году. А сталинский дух, то бишь дух линейной мобилизации, убит в 1956-м. В 1953-м линейная мобилизация лишилась своего лидера, но не лишилась духа, с этим лидером связанного. В 1956 был убит сам дух линейной мобилизации, олицетворяемый личностью Великого вождя, образом этого вождя и так далее. Толку-то — убить тело, не убив имя. В 1956 имя было убито. Дух был убит.

Но дух и содержание — вещи разные! Тонкую мобилизационную субстанцию, разлитую в обществе, осуждением Сталина не убьешь. Тем более что Форма-1, убивая свое содержание, всячески себя возвеличивает. «Возвращение к ленинизму, марксизму-ленинизму, большевизму»! Тут ведь можно нарваться аж на духовную нелинейную мобилизацию. А ну как идеи, позволяющие ее осуществить, растабуируют, реабилитируют, и… Соединят с активом, ждущим нового полноценного мобилизационного послания? Тут есть одна возможность — еще больше раздуть Форму-1 и с ее помощью так извратить содержание, чтобы не номенклатура всеядная, а настоящий актив, способный эту номенклатуру тем или иным образом потеснить, а то и заместить, — ошалел, заметался, рассыпался и так далее.

Четвертый шаг — разрушительное послание, обнародованное на XXII съезде КПСС. Этот шаг я уже подробным образом описал. Помимо этого разрушительнейшего стратегического деяния осуществлена и более мелкая, но многообещающая затея. Армия отброшена в глубочайший политический андеграунд и одновременно «накормлена до отвала» всем, что не имеет отношения к политике (деньгами, ресурсами, элитным формальным статусом и так далее). Пусть разлагается и этот политический конкурент.

Пятый шаг — отстранение Хрущева и вырывание с корнем любых мобилизационных содержаний при еще большем раздутии Формы-1, являющейся не превращенной лишь при наличии мобилизационного содержания. Теперь эта Форма-1 обеспечивает некий развитой социализм в виде своего псевдо- и даже антисодержания. Потенциальный мобилизационный актив, отчаявшись, заболевает пресловутой «смертной» экзистенциальной болезнью.

Развитие всех форм данного заболевания становится главной задачей сил, разлагающих пухнущую Форму-1. Десять миллионов членов КПСС, двадцать миллионов… Все социальные лифты — только через вступление в КПСС. Хочешь стать завмагом, директором совхоза? Милости просим в КПСС!

Шестой шаг — утверждение во власти Брежнева (не Шелепина или кого бы то ни было еще, а именно Брежнева — максимально антимобилизационной фигуры).

Л. И. Брежнев на отдыхе, 1970-е.

Седьмой шаг — укоренение Андропова в КГБ. Уже стерта даже память о Берии. Число людей, глубоко впитавших некое достаточно невнятное, между прочим, «подлинно бериевское начало», крайне невелико изначально. Часть людей, в принципе способных это впитать по своему менталитету и статусу (поди теперь, разберись, кто и впрямь это впитал, а кто удовлетворялся личной преданностью Лаврентию и элементарным служебным рвением) — расстреляна или посажена. Другая часть людей — сломлена произошедшим с Лаврентием Павловичем. Сколько осталось стойких бериевцев? И бериевцы ли они?

Да, в Азербайджане что-то сохранилось от клана Мир Джафара Багирова… Но тут еще надо разобраться, являлся ли Багиров «бериевцем», или Берия — «багировцем».

Да, есть госплановская тройка «Байбаков-Браудо-Гильперсон», достаточно прочно интегрированная в бериевскую «внутреннюю партию» и восстановившая номенклатурные позиции.

Филипп Махарадзе (спиной), Мир Джафар Багиров (в центре) и Лаврентий Берия (справа), 1935 год.

Да, есть опекаемый Берией клан кавказских «воров в законе».

Да, есть семейство Гвишиани, верного соратника Берии. И есть связи этого семейства сразу с несколькими весомыми номенклатурными группами, прежде всего с «группой Косыгина»…

Но я уверен, что ничуть не меньшее, а возможно, и гораздо большее значение имеют не люди, объединенные более или менее прочными связями, а сгусток настроений, способных к самостоятельному формированию необходимых для Андропова позиций. Я имею в виду те стартовые позиции, без существования которых Андропов провалился бы со своей затеей К-17 если не на второй день, то уж точно на второй месяц.

Сталин превратил органы безопасности в особого рода карательный орган, нацеленный, прежде всего, не на подавление разного рода массовых недовольств, а на ротацию партийной элиты. Причем ротацию постоянную и кровавую.

Конечно, Сталина (как и любого авторитарного лидера) очень беспокоила военная элита. Но с ней он довольно быстро договорился. Ее он довольно быстро приучил не лезть в политику. Тех же, кому нестерпимо хотелось в политику поиграть, предложил увлекательную антибериевскую игру, она же «русская», она же «антикавказская». Сталин не испытывал ни тени беспокойства на тему собственной причастности кавказскому клану: для Буденного и других участников этой игры Сталин давно уже был русским царем, а не кавказским ставленником. Сталина гораздо больше беспокоило равновесие разного рода кланов, необходимость чем-то уравновесить явно рвущегося к власти Лаврентия.

Но больше всего Сталина беспокоила партийная номенклатура. Хотя бы потому, что фраза «армия вне политики» имеет хоть какой-то смысл, а фраза «партия вне политики», согласитесь, смысла лишена полностью.

КПСС нельзя обязать не заниматься политикой. Кроме того, какая-то мобилизационная структура нужна. Если Сталин — мобилизационный лидер, то он обязан предъявить мобилизационную политическую структуру. Так что свести КПСС на нет невозможно. Но держать ее элиту (то бишь номенклатуру) в состоянии глубочайшего дискомфорта, постоянно терзать эту элиту репрессиями — тоже совершенно необходимо. Иначе она и мышей ловить перестанет (расслабится, обуржуазится и так далее), и вознамерится посягнуть на своего лидера.

Контроль за элитой КПСС, расправа над элитой КПСС — вот основная функция органов, возглавляемых товарищем Берией. Да, нужен еще и контроль над армией, подавление в нем вируса политической субъектности. Но у наших военных тяга к подобной субъектности всегда носила и слабый, и ущербный характер. Тут что СССР, что Российская империя. А вот за КПСС, которой как-никак предписано быть и политическим субъектом, и идеологией, и конституцией, — нужен глаз да глаз.

Нельзя десятилетиями действовать подобным образом, не оправдав чем-то правомочность и необходимость подобных действий. Ненависть к партии вообще и партийной элите в первую очередь — можно сказать, в крови у органов. И как ты кровь ни переливай — это остается.

Но партийная элита ненавидит органы столь же сильно. И по столь же понятным причинам: слежки, доносы, черные воронки, расстрелы, пытки, ГУЛАГ…

На что это всё похоже? Конечно же, на ненависть бояр к опричнине Малюты Скуратова. И на ненависть опричнины к боярам. Но там всё носило не настолько планомерно длительный характер.

Итак, для КПСС расправа над Берией — это еще и укорачивание органов. Номенклатура КПСС хочет одного — чтобы эти самые органы никогда больше не могли ее, номенклатуру, терзать. Пусть они терзают всяких там диссидентов и прочих недовольных. Но — руки прочь от партии!

Конечно, партия имела и свою разведку, и свою внутрипартийную карательную инстанцию (Комитет партийного контроля), и многое другое, включая особую партийную тюрьму. Но органы при Сталине существенно поколебали неприкасаемость отечественного монопольного политического субъекта.

Расправа над Берией (да и над Сталиным тоже) нужна была для утверждения абсолютной неприкасаемости высшей партийной касты. Да и не только высшей…

Теперь представим себе, какую остроту ненависти к партии, номенклатуре и всему прочему должна была испытать система, именуемая «органы», когда ее стали растаптывать, унижать, терзать… Носила ли эта ненависть открытый характер? Безусловно, нет. Носила ли эта ненависть хоть и закрытый, но осознанный характер? Если речь идет о большинстве советских людей с соответствующим погонами на плечах, ответ должен быть категорически отрицательным.

К моменту назначения Ю. В. Андропова председателем КГБ СССР всё это могло иметь только подсознательный, «неявно субкультурный характер». Да и то — лишь для наиболее продвинутого в этом направлении меньшинства. Но почва, безусловно, была. Историческую память полностью стереть невозможно. Любое крупное закрытое профессиональное сообщество позиционирует себя по принципу «мы и они» и в соответствии со своим внутренним «фольклорным» субкультурным преданием. Посеять в эту почву нужные зерна, бережно ухаживать за всходами, взрастить посев, собрать урожай — вот в чем была задача К-17, коль скоро узкая группа единомышленников хотела сформировать дееспособную внутреннюю партию. И с этой задачей Андропову удалось справиться. Говоря родственникам Берии, что Лаврентий Павлович был великим человеком, замыслившим спасительный проект, что он, Андропов, видит свою миссию в том, чтобы завершить великое дело Лаврентия Павловича, Юрий Владимирович, что называется, нарывался. Но, будучи весьма осторожным человеком, он мог столь дерзко себя вести, только оценив разницу между состоянием дел к моменту расстрела Берии и ситуацией так называемого застоя.

Всем, кого всерьез интересует, насколько велика разница между 1953 и 1980 годами, рекомендую по многу раз вчитываться в тот лозунг, который у позднесоветского человека не вызывал никакого энтузиазма: «Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза — вдохновитель и организатор всех наших побед!».

Это — блестящая формула линейной идеологической мобилизации. Должна ли она становиться лозунгом? Конечно же, нет. И это первое, над чем необходимо задуматься. В самом деле, зачем развешивать повсюду на красных полотнищах формулу, которую необходимо не декларировать, а осуществлять? Это может делаться, согласитесь, только тогда, когда о реальном осуществлении чего-либо подобного не может быть и речи. А лозунги вывешивать надо — и к праздникам, и вообще.

Кстати, почему их надо вывешивать? Вот, например, сегодня их у нас никто не вывешивает! И в Европе, и в США, и в том же Китае — нет их и в помине. А ведь живут! Потому что лозунги, вывешенные повсюду, — это черта мобилизационного существования. Того самого линейного идеологического мобилизационного существования, которое КПСС должна обеспечивать. Подчеркиваю: она не лозунги должна вывешивать, она мобилизацию должна осуществлять! Лозунги — форма. Мобилизация — содержание. КПСС в позднесоветское время воинственно отказывается от мобилизации как содержания, ради осуществления которой ей делегированы определенные полномочия, но не хочет отказываться от этих самых полномочий! Напротив, чем в большей степени шарахается КПСС от мобилизации как содержания — тем в большей же степени она раздувает собственные полномочия как мобилизационную форму.

Осмыслив это первое и наиважнейшее обстоятельство, переходим ко второму, в общем-то, не менее важному.

А ведь насколько точна формула, которую зачем-то превратили в крайне неубедительный лозунг! Функции линейного идеологического мобилизационного субъекта формула эта и впрямь задает с предельной емкостью и конкретностью.

Первая функция — вдохновлять. Являясь субъектом идеологической линейной мобилизации, ты обязан вдохновлять массы. Если ты не можешь их по-настоящему вдохновлять, какой ты к черту «линейно мобилизующий», «идеологический» и так далее? Ты — отвратительная превращенная форма, в лучшем случае упивающаяся отсутствием мобилизационного содержания. Но это именно в лучшем случае из возможных.

Вторая функция (и именно вторая, а не абы какая) линейного идеологического мобилизационного субъекта — организовывать вдохновленных тобой людей. Всё должно происходить именно в таком порядке. Сначала ты должен вдохновить людей на большую Победу. Да, именно Победу! А ведь где победа, там и война. Итак, сначала ты должен позвать людей на войну: «Вот оно, зло! Не мобилизуемся — худо будет!» Люди должны и вдохновиться, и насторожиться («а ведь и впрямь зло, и впрямь угроза!»). Они вдобавок должны согласиться с тем, что ты будешь этой войною руководить (почему-то им должно быть ясно, что именно ты имеешь право руководить подобной войной). Затем ты должен организовать военные действия людей, вдохновленных тобою на войну. И — довести войну до победного конца.

Отсюда вывод — если ты не можешь вдохновлять людей, твое мобилизационное содержание строго равно нулю. Да, конечно же, ты вдобавок должен уметь организовывать людей! В противном случае они вдохновятся, поколготятся и разбегутся.

Но если они не вдохновятся, что ты будешь организовывать? Нормальную, безвдохновительную работу? Милости просим, организуй! Но как нормальный, а не мобилизационный субъект.

• Подавай заявку на роль организатора.

• Вступай в разумную конкуренцию с другими заявителями.

• Выигрывай в конкурентной борьбе.

• Организуй, опираясь на обычные, а не мобилизационные мотивы.

• Предъявляй результат, не называя его победой.

• Получай очередную заявку… Получай очередную оценку. Так и живи! Живи нормально! Организуй нормальных, невдохновленных людей, предъявляя им нормальные, а не мобилизационные цели.

Так живут в Австрии, Швеции! Между прочим, вполне неплохо живут. А главное — нормально. Хочешь и ты нормальное нормально организовывать — переходи с рельс мобилизации на рельсы нормальной жизни! И не развешивай по улицам мобилизационные формулы. Но ты-то, голубчик, хочешь пользоваться мобилизационным статусом (однопартийность, плановое управление хозяйством, отсутствие нормальных выборных процедур) — и никого ни на что не вдохновлять! Ты что же думаешь, что мы идиоты и этого не понимаем? Или что мы в восторге от твоего очевидного мухлежа?

В 1953-м, в 1956-м, в 1961-м подобные умонастроения отнюдь не преобладали. Потому что партия еще могла и вдохновлять, и очень эффективно организовывать. Была свежа память о том, что сравнительно недавно партия обладала способностью весьма мощно вдохновлять на победы широчайшие народные массы. А ну как она снова займется тем же, приведя и цели, и методы их осуществления в соответствие с вызовами новой эпохи?

В 1953-м подавляющее большинство советских граждан было уверено в том, что так оно и будет.

В 1956-м эта уверенность существенным образом снизилась. Сомнения прокрались в души очень и очень многих.

В 1961-м сознание тех, кто верил в новую мобилизацию, в КПСС как ее безальтернативный источник, кто жаждал этой мобилизации и был готов вести за собой широкие массы, было буквально взорвано.

С 1964-го по 1980-й — шестнадцать лет подряд — партия словами и делами своих вождей убеждала и актив, и массы в том, что никого она ни на что мобилизовывать не намерена. Что она сознательно обнуляет свое мобилизационное содержание. Но что мобилизационную форму и вытекающие из нее монопольные привилегии она будет только наращивать.

Какую поддержку получил бы Берия, разгромив КПСС и предъявив обществу проект перехода с мобилизационных рельс на рельсы условной «нормальной жизни»? Может быть, и не нулевую, но достаточно скудную. Оценив эту поддержку в одну условную единицу, мы не можем не признать того, что аналогичное деяние Андропова привело бы к поддержке в сто, а возможно, и в тысячу тех же «условных единиц».

Нормальная жизнь…

В советском КГБ было Первое главное управление, работники которого трудились за рубежом, добывая необходимую секретную информацию. Сидит такой работник в какой-нибудь Австрии… Или даже в ГДР… И видит, что, в отличие от его собственной Родины, здесь всё устроено нормально. Нормальные аккуратные люди живут в нормальных аккуратных городах с черепичными крышами, подметенными мостовыми, покрашенными аккуратнейшим образом скамейками, подстриженными газонами, уютными кофейнями и пивными. Нормальные люди не бегут куда-то с вытаращенными глазами, а чинно идут, раскланиваясь друг с другом. Их жизнь ничуть не менее регламентирована, чем жизнь воюющей армии. Но это совсем, совсем другая регламентация. Механистичность этой жизни трогательна и сентиментальна. Это не механистичность пресса, штампующего заготовки. Нет, эта механистичность скорее напоминает функционирование часов на башне городской ратуши. Мелодичный бой в строго положенное время… Изящные фигурки, появляющиеся в строго положенный момент и чинно следующие одна за другой.

Конечно, мир кипящих страстей обладает исключительной привлекательностью. Но мир спокойствия и размеренности, вежливости и чистоты, мир приветливой упорядоченности… У этого мира есть свое огромное обаяние. Попадая из мира, в котором это обаяние напрочь отсутствует, в мир, состоящий из чистоты, аккуратности, спокойствия, корректности, размеренности, умильности, советский человек испытывает нечто наподобие шока. Нет, он не перестает добывать секретную информацию, рисковать при этом, исполняя служебный долг. Но если иноземная умильность по каким-то причинам оказывается созвучна строю его души, он начинает ее любить. Ему еще в разведшколе внушали, что такая любовь должна уравновешиваться идеологической ненавистью к стране, входящей в империалистический блок. Но чтобы уравновесить чувство умиления при виде прибранности, причесанности, упорядоченности их «буржуинской жизни» чувством идеологической ненависти к чуждому началу, за красивым фасадом которого скрывается фундаментальное зло, нужна КПСС как вдохновитель всего на свете. Мобилизационной по своей сути любви… Мобилизационной же ненависти…

Не секретарь парткома нужен — чаще всего «никакой»… заведомо скучноватый… И не передовица газеты «Правда», из которой ясно, что мобилизационного содержания нет и не будет никогда, а мобилизационная форма будет распухать… и заедать жизнь… Не давать людям вот так нормально, прилично, упорядоченно, рыночно, размеренно…

При нулевом мобилизационном потенциале умиление их нормальной буржуазностью может породить только одно — желание, чтобы у тебя на Родине тоже всё было так же нормально, как и у них. Это и есть типичный «пэгэушный патриотизм». Пэгэушный — от ПГУ (Первое Главное управление) КГБ СССР.

Явление, согласитесь, не новое. Те же просвещенные офицеры войск Российской империи, прошедшие всю Европу, дабы она освободилась от ига Наполеона… Впоследствии — декабристы. Никакой прямой аналогии, конечно, нет. Ибо декабристов согревал высокий идеал освобождения крестьян от и впрямь ужасного крепостного рабства, калечащего человека, «ближнего твоего». Пэгэушников терзало другое — их буржуинское благолепие, их ухоженность, их уют. Исключительно редко — их так называемая свободная пресса. Гораздо чаще — их тротуары и магазины.

Но ведь и впрямь чистая мостовая лучше грязной… Черепичная аккуратная крыша лучше дырявой шиферной… Аккуратный ватерклозет лучше загаженного сортира… Уютный чистый ресторанчик лучше заплеванной пивной… Магазины без очередей с заполненными прилавками лучше… И так далее. Так почему же не возжелать, чтобы у тебя на Родине было лучше — так, как в этом дальнем, чужом краю? Чтобы не кривились избы, не хлюпала грязь, не давились в очередях. Чтобы нормально было, понимаете?! Норррмально!

Это слово теперь чаще других повторяют с экрана наши VIP — как служившие в ПГУ, так и никакого явного отношения к органам не имевшие. Но вслушайтесь — одна и та же интонация, никак не свидетельствующая о действительном тяготении к чему-то нормальному. Они ведь буквально рычат: «Нужна норррмальная жизнь!» Зрачок расширен. Голосовые модуляции никак не говорят о нормальности, которая взыскует «их» интонаций — мягких, спокойных, благостных. А наши про необходимость их немобилизационной благостности вещают с псевдомобилизационным надрывом. Содержание в корне противоречит мобилизации. А форма… «Я вас, суки, научу австрийскому «норррмальному благолепию!»

Норррмальная жизнь… Во имя права на нее были разрушены все реальные советские нормы. Да и всечеловеческие нормы тоже: «Мы не сметем совок, не раскрепостив «сексуальность»! А также агрессивную криминальность, алчность…» Итак, при безусловном участии Бахтина, раскрепостили Низ. То есть не высшее творческое начало, а его прямую противоложность — начало, изгнанное человеком в тот момент, когда он вырывался из дочеловеческого, звериного состояния. И, вырываясь, создал запреты (табу). Сначала— запрет на кровосмешение. Потом — морально-религиозные запреты, они же Заповеди. Потом — послания Христа, взыскующие любви и налагающие запрет на расчеловечивание того, кто, как и ты, имеет живую душу. Потом — «Свобода, Равенство, Братство». Потом — Коммунистический манифест о скором пришествии Красной весны, раскрепощающей и пробуждающей высшее творческое начало («Из царства необходимости в царство свободы»).

Так восходил человек, мечтавший о раскрепощении и пробуждении своего высшего начала. Но можно же возжелать и раскрепощения, пробуждения начала низкого, то есть Черной весны. Ее-то и возжелали фашисты. И пробудили, раскрепостили дремлющее Зло, отброшенное в ходе вочеловечивания. Столкновение фашистов с коммунистами как раз и было столкновением Черной весны с весною Красной. Красная весна победила. Черная — всего лишь отступила, уползла в то логово, из которого выползла. Это ведь очень древнее, так сказать, «примордиальное» логово. Выдираясь из звериного инферно, человек отделял высшее начало от низшего. Называя «высшим» то, что отдаляет его от собственной предыстории, а «низшим» — то, что тянет назад, в дочеловеческую, звериную инфернальность.

Каким бы кровавым ужасом ни была пропитана история — она намного добрее и бескровнее предыстории. «Вверх» — значит подальше от предысторического ужаса. История как плата за подобное удаление есть благо до тех пор, пока ты наращиваешь свое человеческое сущностное начало и зарубками на древе жизни фиксируешь: «Еще больше удалился! Ура!» Смысл истории — в этом удалении от предыстории. Свобода человека — это свобода от предыстории. А значит, это и свобода для истории.

Но история не может быть только удалением от чего-то, именуемого предысторией. История — это еще и приближение к чему-то. К чему?

Страдая от кровавых мук и унижений, ниспосланных историей, благословляя историю за то, что она спасает от предыстории, человечество мечтало о чем-то большем, нежели историческое «тяни-толкай» («вырываемся из предыстории, она тянет назад, а мы вырываемся… и так — навеки»). Человечество называло это большее «раем на Земле». Никакого религиозного запрета на построение «рая на Земле» не существует. Ни в христианстве, ни в других мировых религиях.

Другое дело — споры о том, что такое «рай на Земле». Измученные голодом люди часто наделяли этот рай вульгарно-потребительскими чертами. Мол, булки будут расти на деревьях, молочные реки, кисельные берега и так далее. Но всё же преобладало совсем иное отношение к раю на Земле. Считалось, что после построения такого земного Рая удастся каким-то образом сокрушить предысторическое как таковое. Подробнейшим образом обсуждалось, как это будет сделано. Что именно необходимо построить, дабы лев обнялся с агнцем, агрессия была превращена в любовь и так далее.

Никто из подлинных, глубоких хилиастов (именно так назывались мечтавшие о рае земном и создававшие для этого рая необходимые предпосылки) не считал, что в раю земном мирская плоть будет бесконечно наслаждаться низменными утехами. Именно раскрепощение высшего творческого начала считалось содержанием райской земной (равно как и райской небесной) жизни.

В ряду высоких хилиастических утопий есть место и для Иоахима Флорского (мечтавшего о Царстве Святого Духа, которое должно утвердиться вслед за Царством Отца и Царством Сына), и для Карла Маркса, мечтавшего о переходе человечества из Истории в Сверхисторию. Конечно же, своеобразие Маркса (а также его большевистских последователей) в том, что его хилиазм носит светский характер. Миссия построения рая земного возложена на человеческий род, освобожденный от оков эксплуатации, отчуждения, классовых антагонизмов, эгоистических распрей. Но, всячески подчеркивая своеобразие марксистского хилиазма, все исследователи марксизма признают, что учение Маркса неразрывно связано с хилиазмом. Даже Ленин, крайне негативно относившийся к разного рода духовным изыскам, называл в числе трех источников марксизма утопический социализм. А уж он-то весь соткан из хилиастических мечтаний, реализуемых через построение особых (конечно же, неомонастырских) коммун, весьма похожих на общины и братства, созданные религиозными хилиастами.

Что же тогда такое не рычание о норррмальной жизни, а подлинно нормальная жизнь? И существует ли она, если под ней иметь в виду не просто комфорт, потребительство, чисто плотское благолепие? Подлинно нормальная жизнь изобретена Западом. Она отнюдь не сводится к любому — даже самому изящному и деликатному — потаканию плоти. Как и всё великое, идеал нормальной жизни метафизичен по своей сокровенной сути. Суть эта в том, что рай земной невозможен в силу неискоренимости злого человеческого начала. «Что вы ни делайте с живущим на земле человеком, как вы его ни воспитывайте, как ни освобождайте от эксплуатации — зло останется и потребует своей доли в предприятии под названием «человек». Чем яростнее вы будете бороться с правом зла на долю в этом предприятии, тем сокрушительнее будет ваше поражение и тем большую долю зло завоюет в итоге в опекаемом вами от его присутствия предприятии. Да и кто вы такие, чтобы опекать подобное предприятие? Вы сами — такое же предприятие. Вас самих надо опекать!

Знаем мы этих опекунов человечества! Чай, не ангелы! Монахи — те реалистичнее! Они на помощь божью рассчитывают! Его именем себя от зла огораживают денно и нощно — обеты, епитимья, memento mori… А вы-то, коммунисты, на что рассчитываете? Брежнев или Суслов будут вас от зла оберегать? А они-то сами? А Сталин ваш? А Ленин?» — вот что говорят реалисты коммунистическим романтикам, чей проект, по мнению реалистов, обречен на страшное поражение.

Что же предлагают сами реалисты вместо коммунистических (шире — хилиастических) преодолений низшего начала, раскрепощений и пробуждений начала высшего, очищений, освобождений et cetera?

Они предлагают для начала признать неистребимость злого начала в существе из плоти и крови, именуемом «человек». Это первый пункт их программы, порожденной не низостью, а благородством, не корыстью, а заботой о человечестве. Иначе этот первый пункт программы называется «антропологический пессимизм».

Второй пункт — утилизация зла. Если зло неистребимо, то его надо правильно использовать. Антропологический котел неисправимого зла, накрытый крышкой исторических «табу», в любую минуту может взорваться. Но если соорудить паровоз и правильно использовать энергию этого зла, то род человеческий может двинуться в правильном направлении. Каковым является не рай земной, а оптимизация доли зла в проекте Человек.

Третий пункт программы — организация всего, что касается сосуществования неисправимых злых человеческих существ. Если всё регламентировать, задействовать часть зла на благие цели, спалив эту часть в котле правильно организованного действия… Если другую часть зла канализировать в наиболее безопасном направлении, то жизнь станет не благой, но приемлемой.

Четвертый пункт — механистичность как основа преодоления зла. Источник зла — звериное начало. Оно неискоренимо. Но ведь в механизме такого начала нет! И чем больше человек будет «омеханизмен», тем в большей степени он будет очищен от зла. «Омеханизменность» может быть разнообразной — как социальной, так и антропологической.

Социальная «омеханизменность» — это и есть пресловутый немецкий порядок («орднунг»). Никакого особого отличия немецкого порядка от порядка в его общезападном понимании не существует. Просто немцы, будучи наименее западным из всех западных народов, взяв на вооружение западную философию «среднего пути» и «омеханизменности», стали исполнять этот поздно взятый ими на вооружение принцип со страстностью неофитов. Орды германских варваров разрушили римский принцип организованности вместе с самим Римом. И стали пировать на обломках цитадели права, норм и порядка с особой варварской свирепостью. В отличие от каких-нибудь вестготов, эти варвары даже не восхищались Римом, рухнувшим под тяжестью собственных пороков и варварского напора. Прошли столетия. Приняв христианство, варвары стали тосковать по Риму, назвав в итоге свою державу Священной Римской империей.

Поняв, что хаос, любезный сердцу подлинного германца, не дает победить соседей, немецкие варвары начали сковывать внешними нормами порядка, то есть «омеханизменности», неискоренимый внутренний хаос. Особо усердствовали пруссаки, заряженные хаосом сильнее, нежели остальные варварские племена. Хаос германской свирепости, помноженный на омеханизменность, доведенную до предела, создал армию полуроботов, над которой справедливо потешались и Наполеон, и Суворов.

Фридрих, именуемый Великим, надрывно омеханизмевал армию. Ему вторили Мольтке и другие корифеи немецкой военной школы. Бисмарк распространил это же начинание своих предшественников (уравновешивание свирепого хаоса как содержания предельной омеханизменностью форм) на всю немецко-прусскую жизнь. На этой бисмарковской основе произошло объединение Германии, укрепление империи Гогенцоллернов и многое другое. Всё это в итоге сыграло существенную роль в зачатии монстра, именуемого Первая мировая война.

Всем стало понятно, что норррмальная жизнь является укрощенным зверем, периодически срывающимся с цепи. Образ пса Френира, взятый из северно-европейской мифологии, очень четко выразил существо возникшей всемирно-исторической ситуации.

Да, пока зверь скован нормами, законами, рациональной «деликатной» свирепостью буржуазного государства — идет норррмальная жизнь. Пронизанная ужасом и тоской бессмыслия, начиненная скукой и много еще чем, но обладающая своими существенными преимуществами. Но это ненадолго. Зверь срывается с цепи — и эта самая норррмальная жизнь превращается в иррациональную кровавую суперсудорогу, в наинормальнейшую Европу, буквально заваленную трупами.

Стало также ясно, что Первая мировая война беспрецедентно чудовищна и по масштабам массовых убийств, и по применяемым для этого средствам (химическое оружие в таких масштабах никто потом не осмелился применять, включая Гитлера), и по бессмыслию. Зачем стали друг друга убивать? Чего добивались? Рассуждения о чьих-то геополитических интересах, о переделе мира, о зловещем британском заговоре, о всяких там Базилях Захаровых, жаждущих продать оружие, никого не убеждали. Ибо все понимали, что подобные факторы при всей их важности ситуацию никоим образом не исчерпывают. Что главным виновником произошедшего была эта самая норррмальная жизнь. Что колоссальные человеческие страдания, неслыханные жертвы, выбрасывание из жизни целого поколения (названного потерянным) — это плата за возможность реализации некоей норррмальной жизни. Накопилась агрессия — спустили пар — успокоились — агрессия снова накапливается — снова спускаем пар… И так далее.

Во главе угла всегда был и всегда будет только один вопрос — вопрос о человеке. Если норррмальный ответ на этот вопрос демонстрирует свою несостоятельность, нужны другие варианты ответа на тот же самый вопрос. Гуманистический созидательный пессимизм, гуманистический созидательный прагматизм, гуманистический созидательный скептицизм… Всё это, принятое на вооружение западным человечеством в XVI веке нашей эры, было необратимо дискредитировано Первой мировой войной. Всё это невозможно было усовершенствовать, избавив от сокрушительных недостатков. Ибо в основе крушения «этого» лежали даже не законы неравномерности развития, и уж тем более не законы неравномерности распределения, порождавшие обогащение меньшинства за счет обнищания большинства. Всё это можно было попытаться отрегулировать. А вот закон накопления потенциала «озверивания» в норррмальном человеке, не освобожденном от зла, а всего лишь приговоренном к сожительству со злом, скованным цепями морали, закона, цепями нормативных предписаний, специализаций, ролевых функций… Как быть с этим неумолимым законом? И человечеством, осознавшим, в чем его перспектива, коль скоро этот закон не будет чем-то как-то преодолен?

Техника будет развиваться… Техника массовых убийств будет развиваться в первую очередь. Озверивание снова и снова будет вступать в свои права… И что же? Какое светлое будущее? Самоистребление человечества? Какое настоящее? Все, понимая неизбежность именно такого исхода, томятся в темнице опостылевших норм, установлений, предписаний и прочих скучных, мертвых «регулятивностей»?

Мирная, благополучная, бесконечно скованная регламентами, доведенная до максимальной механистичности норррмальная жизнь. Со всеми ее прелестями — скукой, политкорректностью, скрытой полицейщиной, доносительством, подавленностью, грызней, страхом, копошащимся в подполье пороком, холодом бездушевности… Такая вот норррмальная жизнь длится, длится… Бац! Все вдруг начинают зачем-то убивать друг друга… Судорога бессмысленной массовой бойни… Наубивались, успокоились и снова — скука, порядок, механистичность, умильное отупление и прочие прелести норррмальной жизни… Понаслаждались, подустали, поднакопили иррационализма, агрессии?.. Снова массовые убийства… Еще более массовые, чем предыдущие (Рис. 4).

Рис. 4

Европейское человечество, разочаровавшись в норррмальности жизни и не имея никаких альтернатив, могло бы исторически капитулировать. Последствия подобной капитуляции, формы, в которых она бы стала осуществляться — всё это по катастрофичности могло существенно превзойти любые ужасы мировых войн.

Но тут Россия заявила о Красном проекте, то есть о том, что у скомпрометировавшего себя — гуманистическо-пессимистического! — проекта норррмальной жизни есть гуманистическая же, но оптимистическая альтернатива. Отчаявшаяся Европа увидела воочию, как на территории огромного государства Красная весна становится способом реального бытия сотен миллионов реальных людей. Она увидела, как эти реальные люди творят реальные чудеса в сфере экономики, культуры, социальной жизни. В европейском обществе возник ответный импульс: если норррмальная жизнь не сулит ничего, кроме омеханизмевания и человеческих чудовищных жертвоприношений во славу этого омеханизмевания, то, может быть, стоит присмотреться к русскому опыту, русскому новому слову, ставшему новой плотью общественного бытия, русскому историческому проекту?! Ведь в Европе гораздо лучшие стартовые возможности, чем у русских! В Европе иной уровень образования, иной уровень развития производственных сил! Западная элита могла по-разному отнестись и к советскому рукотворному чуду (которое она, как мне кажется, вполне справедливо назвала «русским») и к той системе надежд и ожиданий, которую это чудо породило на Западе. Это был бы единственный разумный ответ на месседж, полученный из Советской России. Ведь дело не в том, как именно производить вещи и регулировать социальную жизнь. Это можно делать по-разному.

Вспоминается одесский анекдот. Один из игравших в преферанс, проигравшись в пух и прах, умирает от инфаркта. Компания посылает гонца к жене и поручает гонцу сообщать жене о смерти мужа так, чтобы она не отправилась к праотцам вслед за своим супругом. Дипломатичный гонец говорит:

— Мадам, Исаак Моисеевич… Вы только не волнуйтесь, мадам!

Темпераментная супруга кричит:

— Что случилось?!

Гонец:

— Умоляю Вас, мадам, не волнуйтесь! Исаак Моисеевич…

Супруга (перебивая гонца):

— Что, что с Исааком?

Гонец:

— Он играл в карты.

Супруга:

— Ну?!

Гонец:

— Ну и проиграл!

Супруга:

— О, чтоб он сдох!

Гонец:

— Не волнуйтесь, мадам! Уже!

Александр Зиновьев, сильно поработавший на разрушение СССР, дискредитацию коммунизма и советского образа жизни (чего стоит название одной из его книг: «Хомо советикус» — именно на основе этого названия популяризирован отвратительный перестроечный мем «совок»), раскаявшись под конец жизни, стал рассуждать о постепенном превращении западного общества в человейник, то есть в человеческий муравейник. Мир праху философа! Но интеллектуальная дискуссия не прекращается после смерти интеллектуала, потому можно сказать — не самому Зиновьеву, а его немалочисленным почитателям: «Не волнуйтесь, уже!»

Нор-р-р-мальная жизнь — это и есть человейник, то есть чередование пауз и конвульсий, заложенное в саму антропологическую концепцию непреодолимости злого начала в человеке, необходимости это начало не избывать, а регулировать, подчиняя весьма сомнительной идее некоего условного блага. Какого блага? Ну, например, блага прогресса… Сразу же вспоминаются не худшие строки из «Антимиров» А. Вознесенского: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек».

«Рушащийся» человек — это человек, не способный раскрепостить (и уж тем более пробудить) свои высшие творческие способности. Это человек, признавший неискоренимость антропологического и социального Зла. Это человек, отчаянно пытающийся оптимальным образом отрегулировать свои отношения с неистребимым, неискоренимым «злым началом своим». Каким именно? Очень разным. Например, звериным предысторическим. Вот уже и Фрейд по этому поводу высказался, и Юнг. А есть еще неискоренимое социальное зло! А еще есть… О, как их много — модификаций неискоренимого злого начала! И, раз оно таково, надо всё, что можно, отрегулировать. Взнуздать этого неуничтожаемого Зверя! Оседлать его… И ехать на нем… Куда? В сторону еще большей отрегулированности этих же отношений… Ведь именно так формулирует свою задачу нормализаторский гуманизм. Окей! Оседлай зверя, поехали… Едем, давим в себе тоску… А потом… Потом этот самый Зверь сбрасывает седока, скидывает узду и начинает бесчинствовать… Бессмысленная кровавая бойня… миллионы трупов… Вой всеобщего ужаса! Нагулявшись вволю, Зверь устает и позволяет уцелевшим муравекам (если социум превращен в человейник, то элемент его — муравек) снова оседлать себя и продолжить путь… Вплоть до нового часа «Ч», когда седок и всадник поменяются местами и прогрессистский мирный кортеж (гуманисты используют взнузданного Зверя) превратится в оргиастическую кровавую скачку, приносящую человейнику и муравеку урон еще больший, нежели предыдущая скачка. Александр Зиновьев называл советского человека хомо советикусом. Он горделиво повествовал о своем вкладе в дело развала СССР.

Когда СССР развалился, Зиновьев взвыл. И начал рассуждать о скором пришествии ужасного «человейника». Но разве не хомо советикус, осмеянный Зиновьевым, был единственной реальной — осуществленной, явленной человечеству — альтернативой муравеку? Зиновьев не читал Достоевского, подробно описавшего, как именно из людей будет выхолащиваться их человеческая сущность? Как именно норррмальное общество будет превращаться в мир особо продвинутых муравьев, тоскующих, в отличие от нормальных муравьев, по чему-то «этакому». И потому — особо опасных как для самих себя, так и для собственно природного мира, из которого зачем-то эти супермуравьи выделились.

Да что там Достоевский! Мы что, не видели воочию этих супермуравьев, ползающих по городам западного мира? Впрочем, только ли западного? Так ли уж отличаются от западных супермуравьев обитатели азиатских государств, вставших на путь «догоняющей модернизации»? Конечно, супермуравьи в Азии — более голодные и живые. А супермуравьи на Западе — более сытые и сонные. Но, во-первых, это всё равно супермуравьи. А, во-вторых… Раньше или позже азиатские супермуравьи наедятся, сожрут (частично или до конца) западных супермуравьев и воспроизведут те же циклы: тоскливый сон на бегу — конвульсия — новый сон — новая конвульсия… И так вплоть до неизбежного самоуничтожительного финала.

С Зиновьевым я встречался уже после его возвращения в Россию. Впечатление было донельзя странное. Передо мной был человек, явно неспособный к публичному изложению своей позиции. Он то проклинал СССР, то проклинал Запад, то, срываясь, кричал, что посвящает свои новые книги ушедшему поколению «мальчишек в буденовках». Мои знакомые убеждали меня в том, что Зиновьев невероятно умен… Может ли умный человек, сказав «мы метили в коммунизм, а попали в Россию», продолжать отрекомендовывать себя в качестве блистательного стрелка и учить других меткой стрельбе по целям… «Рабинович стрельнул, Пух — и промахнулся, И попал немножечко в меня…»

Но если бы дело было только в одном Зиновьеве! По рецептам Бахтина, Баткина, Кристевой, Ракитова и других К-17, расстреляв коммунизм, поставил на грань небытия и Россию, и человечество… Этого хотели умники, консультировавшие Андропова? Этого хотели международные круги, с которыми вели далеко идущие консультации и члены К-17, и его вышеупомянутые продвинутые агенты?

Можно уничтожить коммунизм как конкурирующее жизнеустройство и СССР как геополитического конкурента. Но что делать с человеком и человечеством? Вести и дальше мир по пути норррмализаций и конвульсий? Но ведь финал не за горами! Он очевиден для слишком многих! Теперь он ясен уже и как нечто конкретное. НАТО готовится к удару по Сирии…

Израиль требует от США удара по Ирану… А проблема Израиля? И записной враг Израиля, гуру Демократической партии США Збигнев Бжезинский, и записной друг Израиля, гуру Республиканской партии США Генри Киссинджер заявляют одно и то же. Что у Израиля нулевые шансы продлить свое существование даже на 10 лет! Мнение отдельных, выживших из ума стариков? А руководители 16 спецслужб США, подписавшие доклад, в котором говорится о том же самом? Они тоже — выжившие из ума старики?

Американская элита радикально преобразует мир! В нужном ей новом мире теперь нет места ранее ею же опекаемому Израилю. Но ведь не только ему! И что же это за «новый мир»? Элита США объективирует происходящее. Мол, началось «глобальное пробуждение», оно породило «исламское торнадо», что мы можем с этим поделать? Но кто сооружает на самом деле это «глобальное пробуждение»? Кто организует «торнадо»? Та же элита США! Она не понимает, чем чревата ее затея? Израиль — вполне живое, энергичное государство, обладающее ядерным оружием! Оно согласится на самоликвидацию? Это исключено. Так что же тогда планируется?

Иран и Израиль обменяются ядерными ударами? Это совместимо с сохранением глобального равновесия? Историософский тупик Модерна порождает все остальные тупики. Сам же он порожден тупиком, в который человечество загнала норррмальная антропологическая модель того же Модерна, то бишь капитализма. Два этих тупика — антропологический и историософский — порождают третий, геополитический тупик. А дальше — «реал-политика». Иран, Россия, Китай полностью сдадут Сирию? Россия и Китай сдадут Иран? Китай сдаст Россию (или Россия сдаст Китай) и… сдастся сам? Полно, готовы ли приговоренные страны обреченно сдавать друг друга?

Достаточно Китаю заступиться за Иран (не заступился — пиши пропало!) и начнется война, поразительно напоминающая Первую мировую. Только вот война эта будет ядерной! Есть ли шанс избежать такого сценария? Да, он есть! И что с того? Вскоре в соседней точке (или точках) сложится аналогичная ситуация… Чуть раньше или чуть позже вновь ослабнет регулятивная узда Модерна. Вновь возобладает усталость от норррмальности… Вновь переполнится чаша неравномерности развития производительных сил в этих самых норррмальных странах, вновь алчность хозяев норррмальной жизни возобладает над их страхом потерять всё (и то ведь — откуда страх, если нет Советского Союза и коммунизма).

Бац… Вновь Зверь сбросил Седока и с упоением стал пожирать человечество как в Первую мировую… Но теперь уже ядерными зубами… Возникает естественный вопрос — отказавшись от Красной Весны, то есть от раскрепощения и пробуждения высших творческих сил в человеке и человечестве — что могут и хотят развивать и совершенствовать отказавшиеся? Регулятивную норррмальность — или пожирательную способность этого самого Зверя? Можно, конечно, отказаться от развития всего сразу — и неисправимо злой (а значит, подлежащей лишь норррмализации) антропосферы, и техносферы (зачем ее развивать, если антропосфера не норррмализуема окончательно). Но это еще надо суметь остановить слабо регулируемое развитие техносферы. Как говорится, легко сказать, но трудно сделать. А главное — и этот сценарий, с его чудовищными последствиями, можно осуществить только на обломках современного мира.

Обломки эти не могут не напоминать обломки, порожденные чернобыльской катастрофой. Этого хотят силы, уничтожившие СССР и коммунизм? И что же это тогда за силы?

Попытаемся ответить на этот вопрос без «умножения сущностей». То есть предполагая, что организаторы нового мира руководствуются в своих планах и проектах разумом, а не страстью. На первый взгляд, иначе и быть не может. Сильные мира сего сильны именно потому, что прагматичны, реалистичны. Они сильны потому, что лучше других понимают закономерности реального мира. Они, уловив тенденции быстрее других и понимая лучше других, чем эти тенденции чреваты, делают надлежащие выводы. Их выводы неумолимо логичны. Раз таковы тенденции, то делать надо то-то и то-то. Так скажут вам все специалисты, знакомые не понаслышке с сильными мира сего и потому справедливо презирающие все теории заговора, и впрямь страшно далекие от реальности.

Так-то оно так… но разве когда-либо кто-либо строил новый мир на основе преклонения перед реальностью и здорового прагматизма? Извините — так удерживали старый мир, спасая его от слишком быстрого обрушения.

Вспоминаются строки Беранже, французского поэта XIX столетия:

В новый мир по безвестным дорогам Плыл безумец навстречу мечте, И безумец висел на кресте, И безумца назвали мы Богом!

Мечты, как мы знаем, бывают разными. В том числе и очень зловещими. Нацисты тоже плыли навстречу своей мечте — мечте о Черной весне, ликвидирующей творение злого и бездарного бога. Поэтому апология мечты как таковой, противопоставление благостности мечтаний злу ползучего рационализма и прагматизма категорически неприемлемы. Но цель любой аналитики — неспешное выявление природы явления, а не судорожная оценка качества оного. Поймем, в чем суть, — дадим оценку. Но сначала — это неспешное скрупулезное понимание, а потом — волевое действие.

Поэтому давайте для начала зафиксируем, что все новые миры создавали страсть и мечта. Затем оговорим, что эти «новые миры» могут быть созданы как высокой, благородной, возвышающей мечтой, порождающей такую же страсть, так и мечтой диаметрально противоположной. После этого установим, что всегда любые разнокачественные новые миры строили не разум и прагматизм, а разные по качеству мечтания и страсти. Они и только они! Установив это, иначе отнесемся к суждениям знатоков по поводу рациональности и прагматичности сильных мира сего, строящих новый («американский») мир бесстрастно и немечтательно. На основе «голого интереса», презирающего романтику с ее утопическими «задвигами». Убедимся в том, что эти суждения осведомленных людей противоречат реальному историческому опыту человечества. Убедившись в этом — откажемся от дешевых конспирологических построений с еще большей категоричностью. Почему? Потому, что антитеза — или мечта и страсть, отвергающие реальность во имя нового мира, или восхваляющий эту реальность «ползучий прагматизм» — от лукавого! Не или-или, а и-и! Только по такому принципу осуществлялись все исторические проекты. Все революции, действительно приносившие человечеству новые возможности Восхождения, менявшие облик мира, обогащавшие содержание человеческой жизни, привносившие в мир новые великие смыслы. Все, кто это делали, были и мечтателями, и прагматиками. Воистину это так. Об этом свидетельствует вся история человечества.

Итак, у меня есть все основания для того, чтобы опровергнуть тезис рационалистов и начать анализировать те страсти и мечтания, коими руководствуются сильные мира сего, осуществляя то, что Ницше называл переоценкой ценностей, и, переходя от подобной переоценки — к глобальной сокрушительной перестройке.

Но я не поддамся этому соблазну. И возьму за отправную точку «Его Величество Классовый Интерес».

1917 год. В России произошла Великая Октябрьская Социалистическая революция. Человечеству предъявлена великая новизна во всем — в идеологии и хозяйственной практике, культуре и социальной жизни. Россия поплыла по совсем-совсем безвестным дорогам навстречу мечте.

Вместо карты и компаса — «Капитал» Карла Маркса. У руля — капитан, который постоянно говорит команде: «мы движемся в те Края, которые воспевали наши великие якобинские предшественники!»

Итак, строители новой России воспевают якобинских предшественников, утвердивших в Европе принципы великой и всеобъемлющей Нормы («норрр-мальной жизни!», «норррмального человека!»), а Европа лицезреет чудовищное, неслыханное безумие, неопровержимо свидетельствующее о том, что принцип Нормы, провозглашенный просветителями и утвержденный якобинцами, — не работает. Что дальнейшее следование этому принципу может кончиться только уничтожением человечества. При этом никакого другого принципа не может выдвинуть никто, кроме сошедшей с ума России — полуразрушенной, истерзанной, нищей. Эта Россия лепечет что-то новое на абсолютно чужом для нее марксистском идеологическом языке. А все остальные — или молчат, потупившись, или начинают вторить России. Что должны делать в этих условиях холодные, умные, хищные, властные, безмерно богатые люди, чувствующие, что у них почва уходит из-под ног? Что они должны делать, напарываясь после этого на чудовищный кризис 1929 года?

Читать Маркса — это первое. Не могут они не начать читать этого опасного мыслителя. А также его очень эксцентричных русских последователей.

И второе. Чувствуя, как эта почва уходит у них из-под ног, они должны нащупывать другую почву, не так ли? Или нащупывать ее — или рушиться в бездну. А поскольку господствующий буржуазный класс настроен не суицидально, и у него явно нет желания рушиться в бездну, то он начинает нащупывать новую почву.

Памятуя при этом, что «новое — это хорошо забытое старое».

Итак, класс начинает читать Маркса и Ленина. Но мало прочесть! Надо разобраться в написанном. Властный инстинкт показывает представителям продвинутой верхушки этого класса, что сами как следует разобраться они не смогут. Что это потребует помощи интеллектуалов высшего класса. И что эти интеллектуалы не окажут помощи, если с ними не будут построены совершенно новые отношения. Надо торопиться! С каждым месяцем всё большее количество таких интеллектуалов перебегает в лагерь большевиков! Уже в двадцатые годы отборные интеллектуалы, не оскоромившиеся большевизмом, были введены в элитные закрытые структуры в качестве полноценных партнеров господствующего буржуазного класса.

Кризис 1929 года… Буржуазный класс понимает: «Надо торопиться!» Маркс и Ленин уже прочитаны достаточно внимательно, хотя о полноценном интеллектуальном реагировании на вызов марксизма-ленинизма говорить еще рано. «Еще бы пять-шесть лет!» — говорят исследователи, кооптированные в закрытые элитные структуры правящего класса. «Вы с ума сошли!» — отвечают им представители буржуазной элиты. «Если мы не начнем реализовывать полноценную антисоветскую антикоммунистическую стратегию немедленно, мы потеряем власть в течение этих самых пяти-шести лет! Не тяните! Не вдавайтесь в детали! Не шлифуйте осуществленные наработки! Предложите что-то в виде первого, пусть и грубого, приближения. Мы не можем ограничиваться силовым противодействием большевикам. Да, мы их сажаем и будем сажать. Мы их убиваем и будем убивать. Но этого мало! Они говорят об объективных тенденциях, в силу которых наша власть вскоре рухнет! Они лгут? Или говорят правду?»

Представители интеллектуального класса, кооптированные в закрытые элитные буржуазные структуры отвечают: «Большевики говорят правду. Объективные исторические закономерности выявлены Марксом и Лениным с гениальной прозорливостью. Эти закономерности существуют. Еще несколько шагов на историческом пути, по которому много тысячелетий движется многострадальное человечество — и…»

«И что?» — с холодным бешенством спрашивают буржуазные, особо умные и сильные, господа.

«И вы окажетесь не у дел, — отвечают интеллектуалы, — Вас ждет участь ваших предшественников. Те тоже сажали в тюрьмы представителей вашего класса, убивали их… И даже жгли на кострах. Вы, надеюсь, понимаете, что этого недостаточно для сдерживания объективных исторических тенденций?»

«Еще как понимаем! — отвечают буржуазные господа, — Не понимали бы мы этого — не кооптировали бы вас в господствующую элиту. Ну так что же делать?»

«Объективные процессы, выявленные Марксом и Лениным, действуют неумолимо лишь постольку, поскольку существует история, — отвечают интеллектуалы господам, находящимся на буржуазном Олимпе. — Если историю убить, если сломать ей хребет — большевики окажутся обесточены. Да и не только они».

Большинство буржуазных особо продвинутых господ, выслушав кооптированных во власть интеллигентов, несущих подобную ахинею, недоуменно разводит руками: «Непонятно, что такое история… Где у нее хребет? Как его сломать?»

Но наиболее богатые, хищные и продвинутые хозяева буржуазного мира оживляются. Этих, оживившихся, человек пятнадцать. Но они контролируют чуть ли не четверть мирового капиталистического богатства. И обладают вдобавок огромным влиянием на остальных обитателей буржуазного Олимпа. Им верят. Ими восхищаются. Их побаиваются. Впрочем, всё это не возымело бы решающего значения, если бы не чудовищность ситуации. Позади — шок унизительной мировой бойни. Впереди — беспрецедентный мировой кризис, отнимающий у западного человечества даже суррогатную надежду на безбедное спокойное существование в интервалах между мировыми бойнями. Выход из кризиса, если верить ужасным марксистам, которые, увы, в прогнозах пока что не ошибаются — возможен только при условии ускоренного развязывания новой мировой войны. Или такая война, или социалистическая революция. Но ведь и война может породить опаснейшие последствия.

Сразу войну не развяжешь. Большевики готовятся к какому-то, будь оно неладно, «построению социализма в отдельно взятой стране».

То есть через какое-то время социальные низы в западных буржуазных странах не просто будут восхищаться большевиками. Они еще и смогут опереться на большевистскую мощь. Мощь страны, рапортующей обездоленным всего мира о своих невероятных успехах… В подобных условиях смертельно напуганный класс всегда идет за наиболее сильными — волевыми, дерзкими, умными, властными, богатыми, влиятельными и так далее — вожаками. И если эти вожаки не фыркнули, выслушав предложение интеллектуальных младших партнеров, рассуждающих о возможности победы над большевизмом в случае демонтажа истории — тудыть ее растудыть — что ж…

А, может, не так глупа и бессмысленна идейка, как это кажется на первый взгляд? В конце концов, вожакам виднее.

Вожаки же на этом этапе не нуждаются ни в каких санкциях всего буржуазного Олимпа. Им всего-то надо чуть-чуть изменить распорядок дня для того, чтобы осваивать экзотические предложения своих младших интеллектуальных партнеров. Деньги на детализацию этих разработок? Во-первых, интеллектуальные партнеры хотя и младшие, но отнюдь не бедные. Во-вторых, для самых амбициозных исследований обсуждаемых вопросов нужны средства, несопоставимые с контролируемыми мировыми богатствами. А в-третьих… Да, осуществление разработок — не детализация их, а именно воплощение в жизнь — потребует и огромных средств, и много чего еще. Но лучше отдать часть, чем потерять всё так, как это потеряли русские нюни и скупердяи.

— Что же вы имеете в виду под победой над большевизмом с помощью демонтажа истории? — спрашивает холеный, сотканный из властного высокомерия американец, прогуливаясь по дорожкам своего поместья вместе со столь же высокомерным интеллигентом, лишь недавно вовлеченным в господствующий класс в качестве полноценного элитного партнера.

— Да, в отличие от Вас, я не занимался всю жизнь идеями, теорией управления и другими тонкими материями. Но я получил блестящее образование. Я много читал. Да и практическая деятельность, которой я себя посвятил, не так груба, как это кажется стороннему наблюдателю. Итак, на одной чаше весов — мой жизненный опыт и мои знания. А на другой — ваши сомнительные идеи…

Высокомерный американец подбирает два камешка: один очень большой, другой совсем крохотный — и кладет их на ладонь, иллюстрируя свою, и без того достаточно очевидную мысль.

— Результат проведенного нами эксперимента настолько очевиден, что…

Американец, увидев, что его собеседник подбирает с дорожки несколько камешков, умолкает, с любопытством наблюдая за собеседником. Собеседник кладет на его ладонь рядом с крохотным камешком камень средней величины.

— Но ведь наш разговор состоялся, — говорит он американцу. — И не просто состоялся. Он породил массу последствий. Мы оказались лихорадочно введены в систему власти и управления, которую вы тщательно охраняли от посторонних. Вы предоставили нам неограниченные возможности для исследования интересующей вас теоретической проблематики. Вы изучили результаты наших исследований. То есть вы вложили в обсуждаемую сейчас проблему и деньги, и время, и усилия свои, и нечто большее. Вы, так сказать, поделились властью. То есть тем, чем никогда не делятся без особых, так сказать, оснований. А значит, эти особые основания налицо. Они-то — разве не гирька на той же чаше, где находятся мои, как вы сказали, странные рассуждения. Вы дорожите тем, что у вас хотят отнять коммунисты. Этим дворцом. Укладом жизни. Местом в обществе. И чем-то еще… Чем же? Своим правом творить историю? Но если история так важна сама по себе, то вы ли будете ее творить или ваши противники… Согласитесь, это не имеет решающего значения. На сторону коммунистов перешли многие представители русской буржуазии, русской аристократии. В советском обществе за ними сохранен очень высокий статус. Почему вас не устраивает такой вариант? А он ведь вас категорически не устраивает. И именно по этой причине мы с Вами сейчас беседуем. Так что же именно Вас столь категорически не устраивает?

— Меня не устраивает их пошлость — ответил американец, разглядывая положенный на его ладонь камень средней величины. — Они фантастически пошлы и не понимают этого. Они так непристойно радуются завоеванному праву жить, упиваясь жизнью. Это непристойно, неприлично — так упиваться жизнью. Они готовы умирать, отстаивая свое право так вот незатейливо, непосредственно упиваться тем, к чему не подобает относиться подобным образом. Но это бы еще полбеды. Упиваясь жизнью столь непристойным, нескромным и несдержанным образом, они во главу угла стремятся поставить некую справедливость.

Лицо американца исказила презрительная ухмылка.

— Бесстыдное упоение жизнью — и восхваление справедливости. Какая бездарность, глупость… И какое безвкусие!

Собеседник молчал и внимательно смотрел на американца.

— Вы не верите в то, что они реализуют нечто подобное? — спросил он, прерывая тягостное молчание.

— Нет, почему же! — ответил американец. — Я как раз верю в то, что им удастся подобным образом преобразовать мир. Верю, что они построят нечто умильное и стерильное. Но я в этом не хочу жить. Даже если мне предложат стать верховным правителем подобного мира! Я плюну в лицо тем, кто сделает мне подобное предложение, и буду воевать с приверженцами такого переустройства. Я буду воевать с ними безжалостно, используя любое оружие. Лучше уничтожить мир, чем лицезреть его в таком новом — умильно-стерильном — качестве. Потому что…

Американец замолчал, наблюдая за тем, как белка карабкается по высокой сосне.

— Потому что в этом новом мире не будет того единственного, что как-то примиряет тебя с неустранимой и всеобъемлющей пакостностью, присущей жизни как таковой.

— Чего не будет? — спросил собеседник, дождавшись момента, когда белка скрылась, перепрыгнув на соседнее дерево.

— Запаха, — ответил американец. — Того упоительного, загадочного, непонятного запаха, который будоражит тебя во сне и наяву, побуждает утром вставать с постели, дарит волю к жизни, волю к преодолению немыслимых тягот бытия. Запаха, источаемого и пожирающим, и пожираемым. Ибо всё пожираемое тоже занято пожиранием чего-то другого. Внутри этой стихии, которую упрощенно именуют «жизнью», нечто скрыто. Не знаю, чувствуете ли вы это, но я это чувствую с давних пор. С тех самых пор, когда мальчишкой, обнаружив, что в жизни смысла нет и не может быть, хотел покончить с собой. Мне вдруг привиделась эта самая жизнь — вся целиком, во всех ее прошлых, нынешних и будущих проявлениях. Поверьте мне, зрелище было невыносимо пакостное. И вдруг я уловил запах… Пахло тем, что пряталось внутри увиденной мною жизненности. Я вдруг понял, что внутри нее и впрямь что-то есть. Понял я и другое. То, что находится внутри, никогда не будет нам явлено. Но нам дано уловить, чем именно оно пахнет.

Белка зачем-то подбежала к американцу.

— Надо же, — сказал он, — до чего ручными и доверчивыми становятся эти твари, как только их перестают пожирать. Вот так и люди при этом самом социализме. Что значит — прекратить мистерию всепожирания? Это значит сгубить ее — ту самую, которая это пожирание организует и внутри него прячется.

— А может быть, она тогда перестанет прятаться? И вы сможете не улавливать ее запахи, балдея от них и одновременно мучаясь от непонимания их природы? — спросил собеседник.

— Не верю, — ответил американец. — Она никогда не перестанет прятаться. Она просто покинет нас. Знаете, как сказал один мудрый человек? «Мы доигрались со своим гуманизмом, — сказал он, — и субстанция Земли, обидевшись на нас, покинула Землю».

— Если уже покинула, — пожал плечами собеседник, — то что мы здесь обсуждаем?

— Ее возвращение, вот что, — ответил американец, разглядывая белку с каким-то непонятным для собеседника чутким и напряженным вниманием. — Если гуманизм породил ее уход, то дегуманизация, возможно, ее вернет.

— Что ж, это возможно, — ответил собеседник. («Далась ему эта белка», — подумал он, внимательно наблюдая за американцем.) — Но это возможно только в одном случае. Если всеобщее пожирание, вернувшись, потеряет любую направленность, даже банально-эволюционную. Ведь именно эта направленность огорчила субстанцию, возврата которой вы так жаждете. Согласны ли Вы посягнуть на направленность — не только на историческую, но и на любую?

— А почему бы нет?

Американец попытался поймать белку, проявив недюжинные способности охотиться за дичью, потерявшей осторожность. Но белке удалось улизнуть.

— Почему бы нет? — повторил американец с нескрываемым раздражением. — Если можно попытаться ее вернуть, эту самую субстанцию, которая нас покинула, то надо сделать всё для того, чтобы попытка увенчалась успехом.

— Всё? — спросил собеседник сдавленным голосом.

— Да, всё, — ответил американец.

— И вы отдаете себе отчет в том, что для этого придется сделать? — спросил собеседник, почуявший, что сейчас, наконец, его долголетние усилия дадут плоды. — Вы отдаете себе отчет в том, во что это обойдется и чем обернется?

— Конечно, — ответил американец. — За такую попытку и я, и те, кто разделяют мой подход, отдадут буквально всё, всем рискнут, через всё переступят — ради малейшего шанса достижения желанной цели.

— Что ж, тогда я готов заключить с вами договор, — произнес собеседник после долгой паузы, в течение которой он в последний раз оценивал серьезность намерений американца. Но вы должны понимать, что, во-первых, пожирание без направленности не имеет ничего общего с тем пожиранием, к которому привыкло человечество за тысячелетия. И, во-вторых…

— Что во-вторых? — спросил американец, который пытался обнаружить спрятавшуюся белку.

— Во-вторых, — сказал ему собеседник, — кроме той субстанции, о возвращении которой вы так мечтаете, есть еще и субъект.

— Да полно вам, — ответил американец, — нет никакого субъекта.

— Вы в этом уверены? — спросил его собеседник.

— Это единственное, в чем я абсолютно уверен, — ответил американец.

— Ну что ж, — сказал собеседник, — тогда по рукам!

И они пожали друг другу руки.

«Ишь ты, «нет субъекта», — хмыкнула спрятавшаяся белка, которая запомнила каждое слово из этого разговора. И чуть позже всё рассказала своим собратьям. А те — другим. В итоге всё дошло до ушей того самого субъекта, об отсутствии которого так опрометчиво объявил американец. Потому что там, где есть субстанция, всегда есть субъект. А также антисубъект и многое другое.

Но всё это я обсужу с читателем в следующей книге. Обязательно.

А пока — до встречи в СССР!

Приложение № 1

«Суд времени»:

Так же можно найти выпуски передачи здесь:

здесь:

ну и Сеть в помощь:-)

Темы передач, результаты голосования страны, ссылки:

1. Беловежское соглашение: катастрофа или меньшее из зол?

91 % 9%

/

/

/

(стенограмма)

2. Гай Юлий Цезарь: губитель республики или спаситель государства?

12 % 88%

/

/

(стенограмма)

3. Егор Гайдар: созидатель или разрушитель?

14 % 86%

/

/

/

(стенограмма)

4. Коллективизация: преступная авантюра или страшная необходимость?

22 % 78%

/

/

(стенограмма)

5. События октября 93-го года — выход из тупика или крах демократического проекта в России 7 % 93%

/

/

(стенограмма)

6. Николай II — достойный правитель или лидер, приведший к краху?

22 % 78%

/

/

/

(стенограмма)

7. Присоединение Прибалтики к СССР — проигрыш или выигрыш?

11 % 89%

/

/

(стенограмма)

8. Михаил Тухачевский — несостоявшийся Бонапарт или рядовая жертва сталинского террора?

75 % 25%

/

/

/

(стенограмма)

9. Октябрь 1917 года — большевики спасли или погубили Россию?

72 % 28%

/

/

/

(стенограмма)

10. Ввод войск в Афганистан — авантюра партократов или геополитическая необходимость?

13 % 87%

/

/

(стенограмма)

11. ГКЧП 1991 года — путч или попытка избежать распада страны?

7% 93%

/

/

/

(стенограмма)

12. Антиалкогольная кампания Горбачева: забота о здоровье нации или политическая ошибка?

14 % 86%

/

/

(стенограмма)

13. Пакт Молотова-Риббентропа — путь к началу II мировой войны или необходимая передышка для СССР?

9% 91%

/

/

/

(стенограмма)

14. Реформы Петра I: прорыв в будущее или путь в тупик?

80 % 20%

/

/

(стенограмма)

15. Холодная война: неизбежность или курс, имевший альтернативу?

14 % 86%

/

/

/

(стенограмма)

16. Бен Ладен: террорист № 1 или пешка в Большой игре?

15 % 85%

/

/

(стенограмма)

17. Эпоха Брежнева: агония советского режима или время упущенных возможностей?

9% 91%

/

/

/

(стенограмма)

18. «Внешняя политика Александра Невского: губительна или спасительна для Руси?»

11 % 89%

/

/

(стенограмма)

19. Политика Хрущева: спасительные меры или мина замедленного действия?

11 % 89%

/

/

/

(стенограмма)

20. Мировой финансовый кризис — сбой системы или преддверие катастрофы?

10 % 90%

/

(стенограмма)

21. Андропов — завинчивание гаек или политика с двойным дном?

9% 91%

/

/

/

(стенограмма)

22. Объединение Германии: необходимость или политическое предательство?

9% 91%

/

/

(стенограмма)

23. Лев Троцкий — упущенный шанс русской революции или худший из возможных сценариев?

20 % 80%

/

/

/

(стенограмма)

24. Суд над «Судом времени»

/

/

(стенограмма)

25. Иван IV: кровавый тиран или выдающийся политический деятель?

13 % 87%

/

/

/

(стенограмма)

26. Советско-финская война: неудавшаяся экспансия или стратегическая необходимость?

10 % 90%

/

/

(стенограмма)

27. Бомбардировка Югославии в 1999 году — попытка миротворческой операции или неоправданная агрессия?

3% 97%

/

/

(стенограмма)

28. В 1941 году сталинская система провалилась или выстояла?

11 % 89%

/

/

/

(стенограмма)

29. Перестройка: выход из тупика или катастрофа?

7% 93%

/

/

/

(стенограмма)

30. Саддам Хусейн: угроза миру или жертва американской агрессии? 6 % 94%

/

/

(стенограмма)

31. Советский человек: идеологический миф или историческое достижение?

6% 94%

/

/

/

(стенограмма)

32. Индустриализация: неоправданный надрыв или спасительный прыжок в будущее?

8% 92%

/

/

/

(стенограмма)

33. Григорий Распутин — жертва мифотворчества или разрушитель монархии?

11 % 89%

/

/

/

(стенограмма)

34. Украина и Россия: врозь или вместе?

6% 94%

/

/

/

(стенограмма)

35. Стахановское движение — советская «кампанейщина» или подлинный трудовой подъем?

9% 91%

/

/

(стенограмма)

36. Послевоенная мобилизация — ошибка или неизбежность?

6% 94%

/

/

/

/

/

(стенограмма)

37. Учредительное собрание: демократический шаг вперед или гарантированный хаос?

10 % 90%

/

/

(стенограмма)

38. Плановая экономика: путь в тупик или эффективный механизм развития?

6% 94%

/

/

/

(стенограмма)

39. Гласность: шаг к подлинной свободе или информационная война?

6% 94%

/

/

/

(стенограмма)

40. Декабристы — политические честолюбцы или передовая часть российской элиты?

7% 93%

/

/

(стенограмма)

41. Глобализация: светлое будущее или капкан?

6% 94%

/

/

/

(стенограмма)

42. Фидель Кастро: политика против народа или во благо народа?

6% 94%

/

/

(стенограмма)

43. Брестский мир — беспринципность или неизбежная уступка?

8% 92%

/

/

(стенограмма)

44. Китайский путь развития: переход к демократии или полноценная политическая модель?

6% 94%

/

/

/

(стенограмма)

45. ВПК: бездумное расточительство или жизненная необходимость?

6% 94%

/

/

/

=%20190(стенограмма)

46. Спецпроект «Суда времени»

/

/

(стенограмма)

Приложение № 2

«Исторический процесс»:

Так же выпуски передач можно найти на you-tube:

или здесь:

Инет в помощь :-)

Темы передач, результаты голосования страны, ссылки:

1. Правовая защищенность: от сталинских чрезвычайных троек до дела Магнитского

Кургинян: 83 % Сванидзе: 17 %

/

video_id/96771

2. Чрезвычайное положение: от Корнилова до ГКЧП

Кургинян: 86 % Сванидзе: 14 %

/

video_id/98094

3. Политическое цунами: от падения Берлинской стены до падения режима Каддафи

Кургинян: 91 % Сванидзе: 9 %

/

video_id/98350

4. Накопление капитала: от перестроечных кооперативов до дела Ходорковского

Кургинян: 78 % Сванидзе: 22%

/

video_id/98604

5. Отношения с Западом: от Пакта Молотова-Риббентропа до сегодняшних антизападных настроений

Кургинян: 89 % Сванидзе: 11 %

/

video_id/98828

6. Социальная справедливость: от сталинской системы распределения до современного расслоения общества

Кургинян: 88 % Сванидзе: 12 %

/

video_id/99136

7. Судьба капитализма: От Капитала Маркса до современного финансового кризиса

Кургинян: 90,5 % Сванидзе: 9,5 %

/

video_id/99804

8. Разгон парламента: от роспуска Думы в 1907 году до октября 1993-го

Кургинян: 91 % Сванидзе: 9 %

/

video_id/100825

9. Судьба Юлии Тимошенко: от триумфа до обвинения

Кургинян: 88 % Сванидзе: 12 %

/

video_id/104134

10. Интеллектуальные потери: от философского парохода до современной «утечки мозгов»

Кургинян: 87 % Сванидзе: 13 %

/

video_id/104446

11. Политическая отставка: от Хрущева до Гайдара

Кургинян: 70 % Сванидзе: 30 %

/

video_id/105202

12. Призрак коммунизма: от Октябрьской революции 17-го года до современных антибуржуазных выступлений

Кургинян: 71 % Сванидзе: 29 %

/

video_id/105556

13. Судьба государственной власти: от февраля 1917 года до проспекта Сахарова

Кургинян: 87,5 % Сванидзе: 12,5 %

/

video_id/115258

14. Глобальное пробуждение: от гласности до твиттерных революций

Кургинян: 91 % Сванидзе: 9 %

/

video_id/114185

15. Выборные технологии: от 1996 года до наших дней

Кургинян: 88 % Сванидзе: 12 %

/

video_id/115224

Примечания

1

Список источников с живыми ссылками доступен по адресу -vesna NB: (мертвые ссылки на сайте, в e-book-книге обновлены; прим. верст. fb2)

1. Кожемяко В. История как объект идеологической борьбы. Материалы «круглого стола» КПРФ. «Правда». 2010.28–31 декабря //

2. Ананьев В. О чём молчат Сванидзе с Млечиным. «Правда» в Западной Сибири. 2012. 9 февраля. № 13 (29787) //

3. Геннадий Турецкий. Десталинизаторы. Типизация портрета. «Советская Россия». 2011.27 января // /2

4. Винокурова Е. Сор истории. Аргументация и предательство на шемякином суде. «Советская Россия». 2011. 31 марта //

5. Винокурова Е. Стахановское движение и антистахановское визжание. «Советская Россия». 2010.16 декабря //

6. Белов Ю. «Социалисты» от капитала». «Правда». 2011. 21–24 октября //

7. Бобров А. Саморазоблачение на горшке. Присмотритесь к «десталинизаторам». «Советская Россия». 2011. 7 апреля //

8. Зюганов Г. Фрагмент из выступления Г. Зюганова по вопросам международных отношений. «Правда». 2011.20 января // ;

Видеозапись выступления:// -yt-ts= 1422579428&v=kZrGwYGyCHo&x-yt-d=85114404

9. Смирнов М. В защиту чести и достоинства. Кого шельмует «Суд времени»? «Советская Россия». 2010.25 ноября //

10. Еремейцева Н. Кому доверяют умники в «Гайдпарке»? Социология. «Советская Россия». 2011.13 января // /1

11. Анучкин-Тимофеев А. «Нет, их не вразумишь». Отстоим наш Русский мир. Советская Россия // /2

(обратно)

2

См. Приложение № 1.

(обратно)

3

1. Передача «Суд над «Судом времени».Видео:

/

/ Стенограмма:

/

2. Передача «Спецпроект «Суда времени». Видео:

/

/ Стенограмма:

(обратно)

4

3. Киселева Е., Соболев С. Юрий Ковальчук +1. «Коммерсантъ». 2011. 9 февраля //

(обратно)

5

См. Приложение № 2.

(обратно)

6

Минкин А. В. Не играй в наперстки. «Московский комсомолец». 22.09.11. № 25753 //

-ne-igray-v-napyorstki.html#

(обратно)

7

Цитата из упомянутой статьи Минкина: «Сванидзе напрасно старается. Поклонников Кургиняна так же невозможно переубедить, как невозможно переубедить педофила. Только кастрировать. Да и то желания могут остаться прежними; только задор пропадет. И ничего обидного для Сванидзе здесь опять-таки нет. Педофила вся Академия наук не переубедит. Потому что проблема эта — не в сфере разума. <…> Будь у мух и пчел равные права — на всех выборах и во всех рейтингах дело решали бы мухи. А потому (в мире насекомых) начальники ТВ и национальные лидеры беспокоились бы только о мушиных потребностях и настроениях и плевать хотели на пчелиное недовольство; тем более что пчелы все равно мед дадут — такова их природа».

(обратно)

8

1. Петровская И. Старых отмоем или новых наделаем? «Новая газета». 2011. 22 июля // -staryh-otmoem-ili-novyh-nadelaem;

2. Петровская И. Унизить непокорных — вот главная задача Того, Кто не Умеет Прощать. «Новая газета» 2012.17 марта // -unizit-nepokornyh-151-vot-glavnaya-zadacha-togo-kto-ne-umeet-proschat

3. Петровская И. Пусть говорят о высоком. «Новая газета». 28 октября// -pust-govoryat-o-vysokom

(обратно)

9

1. Ларина К. Спастись. Публикация в «Живом Журнале» от 29 января 2010 //

2. Ларина К. Привет совок. Публикация в «Живом Журнале» от 12 июля 2010 //

3. Ларина К. Россия одурела в доску. Публикация в «Живом Журнале» от 5 марта 2011 //

(обратно)

10

1. Латынина Ю. Код доступа // «Эхо Москвы». 2012. 4 февраля,

-echo/

2. Латынина Ю. Быдла в России больше… // «Комсомольская правда». 2012.7 февраля //

/

-v-rossii-bolshe-chem-svobodnykh-liudei/4294383

(обратно)

11

Мартинович В. Артемий Троицкий: «Наша идеология — тупые имперские комплексы». БелГазета. 2010. 8 марта //

7/

(обратно)

12

1. Медведев назначил Михаила Федотова главой Совета по правам человека. РИА Новости. 12.10.2010 // #ixzz3QJos3Vj0

2. Федотов обозначил приоритеты Совета по правам человека. Интерфакс. 12.10.2010 //

(обратно)

13

1. Стенографический отчет о заседании Совета по развитию гражданского общества и правам человека. 1 февраля 2011 года //

2. Тирмастэ М-Л. Наталья Городецкая Н. Тело Ленина подвергнут десталинизации. Коммерсант. га. 31.03.2011 //

(обратно)

14

Резолюция парламентской ассамблеи ОБСЕ «О воссоединении разделенной Европы: Поощрение прав человека и гражданских свобод в регионе ОБСЕ в XXI веке». 3 июля 2009 года //

/0-311

(обратно)

15

Там же.

(обратно)

16

Стенографический отчет о заседании Совета по развитию гражданского общества и правам человека. 1 февраля 2011 года // -media/kremlin010211.shtml

(обратно)

17

Андреева Нина Александровна (род. 12 октября 1938 года, Ленинград, СССР) — советский и российский политический деятель. Приобрела широкую известность как автор статьи «Не могу поступаться принципами», опубликованной в газете «Советская Россия» 13 марта 1988 года, и официально объявленной затем «манифестом антиперестроечных сил». Спустя три недели — дезавуировано газетой «Правда» от 5 апреля в редакционной статье «Принципы перестройки: революционность мышления и действия». В этой статье письмо было названо «манифестом антиперестроечных сил». Из-за развернувшейся против неё травли Андреева была вынуждена отказаться от работы в институте, а её супруг пережил два инфаркта. Лидер незарегистрированной Всесоюзной коммунистической партии большевиков (ВКПБ). (источн. Википедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

18

Кузнецов Побиск Георгиевич (18 мая 1924 года, Красноярск — 4 декабря 2000 года) — советский учёный, последний из Генеральных конструкторов СССР, специалист по системам целевого управления и планирования. Побиск Кузнецов известен как один из основоположников альтернативного монетаристскому физического подхода к экономическим системам (физической экономики) Линдона Ларуша (с которым он был знаком лично). Член КПСС (исключался, восстановлен в 1975).

В 1965 году при Научно-исследовательском секторе МГПИ им. В. И. Ленина создается хозрасчётный Сектор СПУ (сетевое планирование и управление), который возглавил П. Г. Кузнецов. Этот сектор в 1967 г. преобразуется в Лабораторию систем управления, а в 1968 г. в ЛаСУРс (Лабораторию систем управления разработками систем) — эта лаборатория выполняла многочисленные договоры по разработке и внедрению систем СПУ в различных отраслях народного хозяйства. В 1970 году лаборатория ликвидирована, а на её руководителя П. Г. Кузнецова было возбуждено уголовное дело и вскоре он был помещён в клинику Сербского. О его освобождении к очередному съезду КПСС обращались академики В. В. Парин и А. И. Берг. С 1971 г. снова работал в МГПИ им. В. И. Ленина. С мая 1974 г. работал на кафедре электрических систем Московского энергетического института.

В «Характеристике научной значимости работ Кузнецова Побиска Георгиевича», написанной в 1975 году тремя академиками АН СССР В. М. Глушковым, В. С. Семенихиным и В. Г. Афанасьевым, отмечается «П. Г. Кузнецов обладает способностью использовать при решении сложных научных проблем в одних областях знания аппарат других наук, зачастую очень удалённых. Это затрудняет немедленное и широкое восприятие, признание и реализацию его идей, но это же и является ценным в научном исследовании, так как именно такой широкий синтез способствует прокладыванию новых путей в науке». В этом документе также отмечалось, что «Работы П. Г. Кузнецова отличаются принципиальным партийным подходом и основаны на глубоком знании и умелом использовании марксистско-ленинской методологии».

Большое влияние на П. Г. Кузнецова, как утверждал он сам, в философии оказали труды Николая Фёдорова. В основе его идей лежат труды крупнейших философов, математиков и физиков, среди которых: Кант, Гегель, Фихте, Маркс, Энгельс, Федоров, Подолинский, Умов, Вернадский, Лобачевский, Бойяи, Клейн, Веблен, Крон, Лебег, Колмогоров, Лагранж, Максвелл, Эйнштейн, Бартини, Бауэр и многие другие.

Согласно словарю Артемия Лебедева имя Побиск расшифровывается как «Поколение борцов и строителей коммунизма», правильность этой расшифровки подтверждала дочь Побиска Георгиевича Ирина Побисковна, однако встречаются и другие варианты, например, когда первые две буквы расшифровываются как «Поколение Октября». (см. Википедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

19

Ильенков Эвальд Васильевич (18 февраля 1924, Смоленск — 21 марта 1979, Москва) — советский философ, исследователь марксистско-ленинской диалектики. Его работы посвящены различным вопросам марксистской теории познания, природы идеального, личности, творческой деятельности, а также педагогики, этики и эстетики. В области истории философии был исследователем наследия Б. Спинозы и Гегеля, уделял много внимания критике позитивизма. Идеи Ильенкова оказали большое влияние не только на собственно философские исследования, но и на такие научные дисциплины, как психология, в которой выдающийся советский и российский ученый В. В. Давыдов создал оригинальную концепцию видов обобщения в обучении, соединив идеи Э. В. Ильенкова с традицией Л. С. Выготского. Идеи Ильенкова вызвали интерес у ряда современных философов США, Канады, Финляндии и других стран. Его работы издавались в Германии, Италии, Великобритании, Греции, Японии и других странах. Умер Ильенков 21 марта 1979 года после очередной кампании травли и сопутствовавшей ей затяжной депрессии. Считается, что он покончил жизнь самоубийством, перерезав себе сонную артерию (см. Википедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

20

Бобков Филипп Денисович (род. 1 декабря 1925, село Червоная Каменка, ныне в составе Александрийского района Кировоградской области Украины) — руководящий работник органов государственной безопасности СССР, участник Великой Отечественной войны. Начальник 5-го управления КГБ СССР (1969–1983), заместитель председателя КГБ СССР (1983–1985), первый заместитель председателя КГБ СССР (1985–1991). Генерал армии (1987). Депутат Верховного Совета РСФСР 11 созыва (1986–1990). Народный депутат РСФСР в 1990–1992 годах. Член ЦК КПСС в 1986–1990 годах. (доп. см. Википедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

21

Александр Стефанович раскрыл страшную тайну Пугачевой. Филимонка. Ру. 2009 //

(обратно)

22

Судленкова Н. ПМЖ для «ревизора». Сайт Общественная Организация «Русская традиция» //

/

NB: В откорытом доступе в интернете данной статьи не нашлось (прим. верст. fb2)

(обратно)

23

Кургинян С. Е., Овчинский В. С. Литовский синдром. Московская правда. 1991.1 февраля; 20 февраля. В сети интернет выложена в сборнике «Актуальный архив» М., 2010 //

(обратно)

24

Режиссер трагедии 13 января 1991 года в Вильнюсе: «Я планировал жертвы». 29.01.2011. ИА REGNUM //

(обратно)

25

Режиссер трагедии 13 января 1991 года в Вильнюсе сделал свое признание. ИА REGNUM. 2014.13 января // (дата обращения 23.01.2015)

(обратно)

26

Куусинен Отто Вильгельмович (фин. Otto Wille Kuusinen; 4 октября 1881 Лаукаа, Великое княжество Финляндское, Российская империя — 17 мая 1964 Москва, РСФСР, СССР) — финский, российский и советский политический деятель, писатель, теоретик марксизма, академик Академии наук СССР (20.06.1958, всеобщая история), премьер-министр и министр иностранных дел т. н. «правительства ФДР» во время советско-финской войны (1939–1940).

Первый и последний председатель Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР в 1940–1956 годах. Герой Социалистического Труда (1961). (см. Википедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

27

Историософия то же, что филоофия истории — раздел философии, призванный ответить на вопросы об объективных закономерностях и духовно-нравственном смысле исторического процесса, о путях реализации человеческих сущностных сил в истории, о возможностях обретения общечеловеческого единства. (прим. верст. fb2)

(обратно)

28

Страда Витторио (итал. Vittorio Strada; 31 мая 1929, Милан) — итальянский литературовед и переводчик-славист, историк русской литературы, научной и общественной мысли.

Начал самостоятельно изучать русский язык. В 1955 году перевёл повесть В. П. Некрасова «В родном городе», стал публиковать статьи о литературе оттепели. Член Итальянской коммунистической партии (1956, вышел после 1968). В 1957 посетил СССР в рамках Всемирного фестиваля молодежи. Закончил философский факультет Миланского университета, в 1958 поступил в аспирантуру МГУ (научный руководитель — А. И. Метченко). По идеологическим причинам аспирантуру не закончил, диссертацию не защитил.

В Москве встречался с Пастернаком, связывал его с Фельтринелли. Познакомился и подружился со многими писателями и философами либерально-реформаторского направления, на протяжении последующих десятилетий не только поддерживал эти отношения, но и постоянно расширял круг своих знакомств и дружб. Вернувшись в Италию в 1961, работал консультантом по русской культуре в издательстве Einaudi, под его редакцией в Италии были опубликованы произведения русских классиков, политических мыслителей от Герцена и Ленина до Троцкого и Трубецкого, проза Аксёнова, Бабеля, Булгакова, Вагинова, Домбровского, Казакова, Лунца, Олеши, Солженицына, Трифонова, Чаянова, Шварца, труды представителей ОПОЯЗа, В. Проппа, Бахтина, Лотмана, Успенского. Переводил поэзию Пастернака и Заболоцкого, общался с Харджиевым, Крученых, Солженицыным.

В 1968 пришел в конфликт с советскими властями, которые на протяжении последующих двадцати лет отказывали ему во въездной визе. Заведовал кафедрой русского языка и литературы венецианского Университета Ка' Фоскари (1970–1992), издавал международный журнал Россия/ Russia (1974–1993), при его участии была создана и издана История русской литературы в семи томах (1986–1995, в соавторстве с Ж.Нива, Е.Эткиндом, И.Серманом). С началом перестройки широко публиковался в России, выступал организатором многих итало-российских изданий, выставок и конференций. Директор Итальянского института культуры в Москве (1992–1996). Как преподаватель вышел в отставку в 2003, но продолжает научную и организаторскую деятельность. (см. Википедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

29

Ракитов Анатолий Ильич — (род. 26 августа 1928, Москва) — доктор философских наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, главный редактор журнала «Проблемы информатизации», автор более 300 опубликованных научных работ. Действительный член общественной организации Академия естественных наук, вице-президент гуманитарного отделения общественной организации Международная академия информатизации, член Международной ассоциации системного менеджмента. Создатель и научный руководитель Центра информатизации, социально-технологических исследований и науковедческого анализа (ИСТИНА). С 1990 года — член консультативного совета при председателе Верховного совета Б. Н. Ельцине. С 1991 года — советник Президента России по проблемам информатизации и научно-технологической политики. (см. Википедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

30

Скоков Юрий Владимирович — окончил Ленинградский электротехнический институт в 1961 году по специальности «радиоинженер», кандидат технических наук. В 1961–1969 — научный сотрудник НИИ № 2 Минобороны СССР в Калинине. 1989–1991 — народный депутат СССР.

Скоков оказался незаменимым помощником Ельцина; не будучи публичной фигурой, он создал необходимую базу поддержки своему патрону среди «крепких хозяйственников» и региональных элит, настроенных поначалу, в основном, против непредсказуемого бунтаря.

(— Максим Артемьев, Forbes)

В 1991 году — член Государственного совета при Президенте РСФСР.

С 12 сентября 1991 года — 3 апреля 1992 года — Государственный советник РСФСР.

19 сентября 1991 года — 3 апреля 1992 года — помощник Президента РСФСР по вопросам создания системы Совета безопасности РСФСР.

В 1992 году его кандидатура выдвигалась на пост Председателя Правительства России.

С 24 апреля 1992 по 1993 год — секретарь Совета Безопасности.

В марте 1993 года Скоков вступил в открытый конфликт с президентом РФ, отказавшись завизировать проект указа Ельцина о введении Особого порядка управления страной. Указ включал в себя противоречащую действовавшей тогда Конституции РФ приостановку деятельности Верховного Совета РФ. В результате был снят с должности секретаря Совета Безопасности РФ.

В октябре 2006 года на учредительном съезде партии «Справедливая Россия» Скоков был избран в президиум Центрального совета «Справедливой России», а в апреле 2007 года вошёл в число руководителей московского отделения партии.

5 февраля 2013 года скоропостижно скончался у себя дома от сердечного приступа.

(доп. см. Википедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

31

Эренбург И. Трест Д. Е. М., ЗИФ, 1928 //

(обратно)

32

Ракитов А. И. Цивилизация, культура, технология и рынок. «Вопросы философии». 1992. № 5

(обратно)

33

Ракитов А. Из России нужно сделать родину. «Новая газета». 2005.15 августа // -s24.shtml

(обратно)

34

Почки набухают. К путчу? «Общая газета». 1994.18–24 марта.

/

13_otstavok_lujkova/read_online.html?page=3

(обратно)

35

Отдельная бригада оперативного назначения ОБОН ЦРК ВВ МВД России.

Перестройка, прокатившаяся по просторам Советского Союза вызывала кровавые междоусобные очаги столкновения. В связи с этим в 1988 г. Правительством СССР было принято решение о создании двух бригад оперативного назначения для выполнения особых задач по охране общественного порядка, противодействия разрастанию межнациональных конфликтов и ликвидации очагов напряженности в регионах страны. Одна из таких бригад была сформирована 10 октября на базе подмосковного Софрино 504 учебного полка ВВ МВД СССР. 27 декабря 1988 года молодые солдаты-софринцы впервые приняли присягу. А 12 февраля 1989 г. последовал приказ: вперед, в Баку! С этого города — столицы Азербайджана — началась боевая летопись Софринской бригады. Как заметил бывший командир 21-ой ОБрОН генерал-майор Симачков все тяжелые для России дни можно проследить по истории боевого пути части. (прим. верст. fb2)

(обратно)

36

САТИСФАКЦИЯ (лат. satisfactio — удовлетворение, от satis — достаточно и facio — делаю), исполнение долга; воздание должного почёта, оправдание совершённого проступка; удовлетворение в форме поединка, дуэли, даваемое оскорбителем по требованию оскорблённого. (Большая советская энциклопедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

37

Сотериология (греч. σωτηρία «спасение» + греч. λόγος — учение, слово) — богословское учение об искуплении и спасении человека, является частью догматического богословия. Учение о спасении существует во многих религиях: христианстве, буддизме, исламе, джайнизме, бахаизме. (см. Википедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

38

Кооптация (лат. cooptatio — дополнительное избрание) — введение в состав выборного органа новых членов либо кандидатов собственным решением данного органа без проведения дополнительных выборов. Кооптация может в дальнейшем утверждаться на общем собрании соответствующей организации, если того требуют её учредительные документы. Кооптация представляет собой вид «избрания сверху», чем потенциально создаёт почву для злоупотреблений: руководящие работники, таким образом, получают возможность оградить себя от влияния нижестоящей массы, избирая только «удобных» для себя членов-единомышленников. Поэтому она часто подвергается критике, как недемократический метод выборов. Для некоторых организаций, тем не менее, кооптация является единственно практикуемой формой избрания членов (см. Википедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

39

Эмпирей (от др. — греч. εμπυρος — огненный) — в античной натурфилософии одна из верхних частей неба, наполненная огнём. В средневековой христианской философии был символом потустороннего мира. В «Божественной комедии» Алигьери Данте, эмпирей — бесконечная область, населённая душами блаженных, созерцающих Бога. (см. Википедия; прим. верст. fb2)

(обратно)

Оглавление

Вместо предисловия

Глава I. Почему я поверил Никоновой

Глава II. Цена предательства

Глава III. Предатель-одиночка или…?

Глава IV. Ненависть, спущенная с цепи

Глава V. Препятствие по имени Клинтон

Глава VI. 1993 год

Глава VII. Туман, съедающий идеальное

Глава VIII. Анамнез

Глава IX. Гуляшизация коммунизма

Глава X. Красная весна

Приложение № 1

Приложение № 2 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg