«Редьярд Киплинг»

Р.Самарин

Редьярд Киплинг

Вступительная статья

Для советского человека Редьярд Киплинг - автор ряда рассказов, стихотворений и прежде всего - сказок и "Книг Джунглей", которые любой из нас хорошо помнит по впечатлениям с детства.

Но еще в 1908 году в одобрительной рецензии на рассказы Киплинга, появившиеся на русском языке под редакцией И.Бунина, А.Куприн отметил, что Киплинг - "самый яркий представитель той Англии, которая железными руками опоясала весь земной шар и давит его во имя своей славы, богатства и могущества"*.

______________

* Куприн А.И. Собр. соч.: В 6 т. М.: 1958. Т. VI. С. 609.

В 1909 году в статье "Разрушение личности" А.М.Горький, имея в виду великобританский шовинизм Киплинга, с горечью писал, что Киплинг отделяет от мира англичан, и поставил его в ряд с другими писателями империалистической реакции (Г.Френсен в Германии, Д'Аннунцио в Италии)*. Луначарский в своих лекциях о западноевропейской литературе говорил о Киплинге: "Он прокламировал счастье быть колонизатором..."**. И вместе с тем Луначарский добавил: "Киплинг - человек большого таланта".

______________

* Горький М. Собр. соч.: В 30 т. М.: 1953. Т. 24. С. 66.

** Луначарский А. История западноевропейской литературы в ее важнейших моментах. М.: Госиздат. 1924. Ч. II. С. 224.

"Киплинг очень талантлив", - писал и Горький, замечая при этом, что "индусы не могут не признать вредной его проповедь империализма"*.

______________

* Горький М. Указ соч.: С. 155.

И Куприн в своей статье говорит об оригинальности, о "могуществе художественных средств" Киплинга.

И.Бунин, который как и Киплинг, был подвластен очарованию экзотики "Семи морей", обронил о нем несколько весьма лестных слов в своей заметке "Куприн"*.

______________

* См. Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. М.: Худож. лит. 1967. Т. 9. С. 394.

Если свести эти высказывания воедино, получится некий общий вывод: при всех отрицательных чертах, определяемых империалистическим характером его идеологии, Киплинг - большой талант, и это принесло его произведениям длительный и широкий успех не только в Англии, но и в других странах мира, и даже в нашей стране - родине столь требовательных и чутких читателей, воспитанных в традициях гуманизма великой русской и великой советской литературы.

Но талант его - сгусток сложнейших противоречий, в которых высокое и человеческое переплетено с низким и бесчеловечным.

* * *

Киплинг родился в 1865 году в семье англичанина, служившего в Индии. Как многие подобные ему "туземнорожденные", то есть англичане, родившиеся в колониях и третировавшиеся на родине как люди второго сорта, Редьярд был послан для получения образования в метрополию, откуда вновь вернулся в Индию, где прошли его молодые годы, преимущественно отданные работе в колониальной английской прессе. В ней появились и его первые литературные опыты. Киплинг складывался как писатель в беспокойной обстановке. Она накалялась и в самой Индии - угрозой больших народных движений, войнами и карательными экспедициями; она была беспокойной и потому, что Англия опасалась удара по ее колониальной системе извне - со стороны царской России, уже давно готовившейся к прыжку на Индию и подошедшей вплотную к границам Афганистана. Развертывалось соперничество с Францией, остановленной британскими колонистами в Африке (так называемый фашодский инцидент). Началось соперничество с кайзеровской Германией, уже разрабатывавшей план "Берлин - Багдад", выполнение которого привело бы и эту державу на стык с английскими восточными колониями. "Героями дня" в Англии были Джозеф Чемберлен и Сесил Родс - строители британской колониальной империи, близившейся к наивысшей точке своего развития.

Эта напряженная политическая обстановка создавала в Англии, как и в других странах капиталистического мира, вползавшего в эпоху империализма, атмосферу, необыкновенно благоприятную для появления воинствующей колониалистской литературы. Все больше писателей выступало с пропагандой захватнических, экспансионистских лозунгов. Все чаще славили на все лады "историческую миссию" белого человека, навязавшего свою волю другим расам. Культивировался образ сильной личности. Гуманистическую мораль писателей XIX века объявляли устарелой, зато воспевали аморализм "смельчаков", подчинявших себе миллионные массы существ "низшей расы" или "низших классов". На весь мир прозвучала проповедь английского социолога Герберта Спенсера, пытавшегося перенести на социальные отношения теорию естественного отбора, открытую Дарвином, но то, что было великой истиной у гениального естествоиспытателя, оказалось тяжким заблуждением в книгах буржуазного социолога, прикрывавшего своими рассуждениями чудовищную социальную и расовую несправедливость капиталистического строя. Уже входил в славу Фридрих Ницше, и его "Заратустра" шествовал из одной европейской страны в другую, всюду находя желающих стать "белокурыми бестиями", независимо от цвета волос и национальной принадлежности.

Но и Спенсер, и Ницше, и многие их поклонники и последователи были абстрактны, слишком наукообразны; это делало их доступными лишь для относительно узкого круга буржуазной элиты.

Куда понятнее и нагляднее для широких читательских кругов были рассказы и стихи Киплинга, колониального корреспондента, который сам и под пулями стаивал, и среди солдат терся, и не гнушался обществом индийской колониальной интеллигенции. Киплинг знал, чем жила беспокойная колониальная граница, отделявшая царство британского льва - тогда еще зверя грозного и полного сил - от царства русского медведя, о котором Киплинг в те годы говорил с ненавистью и содроганием.

О повседневной жизни и труде в колониях, о людях этого мира английских чиновниках, солдатах и офицерах, которые создают империю за тридевять земель от родных ферм и городов, лежащих под благословенным небом Старой Англии, повествовал Киплинг. Об этом он пел в своих "Департаментских песнях" (1886) и "Казарменных балладах" (1892), издеваясь над старомодными вкусами любителей классической английской поэзии, для которых высокопоэтические понятия вроде песни или баллады никак не вязались с канцелярщиной департаментов или с запахом казармы; а Киплинг сумел доказать, что и в таких песнях и в таких балладах, написанных на жаргоне мелкой колониальной чиновничьей сошки и многострадальной солдатни, может жить подлинная поэзия.

Наряду с работой над стихотворениями, в которых все было ново жизненный материал, своеобразное сочетание героики и грубости и необыкновенно свободное, смелое обхождение с правилами английской просодии, результатом чего явилась неповторимая киплинговская версификация, чутко передающая мысль и чувство автора, - Киплинг выступил как автор столь же оригинальных рассказов, сначала связанных с традицией газетного или журнального повествования, поневоле сжатого и полного интересных фактов, а затем уже выдвинувшегося как самостоятельный киплинговский жанр, отмеченный преемственной близостью к прессе. В 1888 году появился новый сборник рассказов Киплинга "Простые рассказы с гор". Дерзая спорить со славой мушкетеров Дюма, Киплинг печатает затем цикл рассказов "Три солдата", создавая живо очерченные образы трех "строителей империи", трех рядовых колониальной, так называемой англо-индийской армии - Малвени, Ортериса и Лиройда, в чьей бесхитростной болтовне столько страшного и смешного вперемежку, столько жизненного опыта Томми Аткинса, - и притом, по верному замечанию Куприна, "ни слова о жестокости его к побежденным".

Найдя многое из характернейших особенностей своего писательского почерка уже в конце 1880-х годов - жесткую точность прозы, смелую грубость и новизну жизненного материала в стихах, Киплинг в 1890-х годах проявил поразительное трудолюбие. Именно в это десятилетие были написаны почти все те книги, которые сделали его знаменитым. Это были сборники рассказов о жизни в Индии и талантливый роман "Свет погас" (1891), это и обе "Книги Джунглей" (1894 и 1895 годов) и сборник стихов "Семь морей" (1896), овеянный жестокой киплинговской романтикой, славящий подвиги англосаксонской расы. В 1899 году вышел роман "Стоки и кампания", вводивший читателя в атмосферу английского закрытого учебного заведения, где подготовляются будущие офицеры и чиновники колониальной империи. В эти годы Киплинг долго жил в США, где с восторгом встретил первые проблески американской империалистической идеологии и стал наряду с президентом Теодором Рузвельтом одним из ее крестных отцов. Затем он обосновался в Англии, где вместе с поэтами Г.Ньюболтом и У.Э.Хенли, оказавшими на него сильное влияние, возглавил империалистическое направление в английской литературе, именовавшееся в тогдашней критике "неоромантическим". В те годы, когда молодой Г.Уэллс высказывал свое недовольство несовершенством британской системы, когда молодой Б.Шоу критиковал ее, когда У.Моррисси и его товарищи - социалистические писатели пророчили ей близкий крах и даже О.Уайльд, далекий от политики, обмолвился сонетом, начинавшимся знаменательными строчками:

Империя на глиняных ногах

наш островок...

Киплинг и писатели, близкие к нему по общему направлению, славили этот "островок" как могучую цитадель, венчающую собой величественную панораму империи, как великую Матерь, не устающую отряжать за дальние моря новые и новые поколения своих сынов. К рубежу столетий Киплинг был одним из популярнейших английских писателей, оказывавших сильное воздействие на общественное мнение.

Дети его страны - да и не только его страны - зачитывались "Книгами Джунглей", молодые люди прислушивались к подчеркнуто мужскому голосу его стихов, резко и прямо учившему тяжелой, опасной жизни; читатель, привыкший находить в "своем" журнале или "своей" газете увлекательный еженедельный рассказ, находил его за подписью Киплинга. Не могла не нравиться бесцеремонная манера героев Киплинга в обращении с начальством, критические замечания, бросаемые в лицо администрации и богачам, остроумная издевка над тупыми чинушами и плохими слугами Англии, хорошо продуманная лесть "маленькому человеку".

К концу века Киплинг окончательно выработал свой стиль повествования. Тесно связанная с очерком, с газетным и журнальным жанром "короткого рассказа", характерным для английской и американской прессы, художественная манера Киплинга представляла в то время сложную смесь описательности, натурализма, подменяющего порою сущность изображаемого деталями, и, вместе с тем, реалистических тенденций, которые заставляли Киплинга изрекать горькие истины, любоваться униженными и оскорбленными индийцами без гримасы презрения и без надменной европейской отчужденности.

В 1890-х годах окрепло и мастерство Киплинга-рассказчика. Он показал себя знатоком искусства сюжета; наряду с материалом и ситуациями, почерпнутыми действительно "из жизни", он обращался и к жанру "страшного рассказа", полного загадок и экзотических ужасов ("Рикша-призрак"), и к сказке-притче, и к непритязательному очерку, и к сложному психологическому этюду ("Захолустная комедия"). Под его пером все это приобретало "киплинговские" контуры, увлекало читателя.

Но о чем бы ни писал Киплинг, предметом его особенного интереса - что ярче всего видно по его поэзии тех лет - оставались вооруженные силы Британской империи. Он воспел их в пуританских библейских образах, напоминающих о том, что кирасиры Кромвеля ходили в атаку с пением псалмов Давидовых, в мужественных, насмешливых ритмах, подражающих маршу, лихой солдатской песне. В стихах Киплинга об английском солдате было столько искреннего восхищения и гордости, что они иной раз поднимались над уровнем казенного патриотизма английской буржуазии. Ни одной из армий старого мира не довелось найти такого верного и ревностного восхвалителя, каким был для английской армии Киплинг. Он писал о саперах и морской пехоте, о горной артиллерии и ирландской гвардии, об инженерах ее величества и колониальных войсках - сикхах и гуркхах, впоследствии доказавших свою трагическую верность британским сахибам в болотах Фландрии и песках Эль-Аламейна. Киплинг с особой полнотой выразил начало нового мирового явления - начало того повального культа военщины, который устанавливался в мире вместе с эпохой империализма. Он проявлялся во всем, начиная с полчищ оловянных солдатиков, завоевывавших души будущих участников бесчисленных войн XX века, и кончая тем культом солдата, который был провозглашен в Германии Ницше, во Франции - Ж.Псикари и П.Аданом, в Италии - Д'Аннунцио и Маринетти. Раньше и талантливее их всех эту зловещую тенденцию военизации обывательского сознания выразил Киплинг.

Апогеем его жизненного и творческого пути оказалась англо-бурская война (1899 - 1902), всколыхнувшая весь мир и ставшая предвестницей страшных войн начинавшегося века.

Киплинг стал на сторону английского империализма. Вместе с молодым военным корреспондентом У.Черчиллем он негодовал на виновников поражений, обрушившихся в первый год войны на англичан, наткнувшихся на героическое сопротивление целого народа. Киплинг посвятил ряд стихотворений отдельным боям этой войны, частям английской армии и даже бурам, "великодушно" признавал в них соперников, равных англичанам по духу. В написанной позже автобиографии он не без самодовольства заявлял о той особой роли сторонника войны, которую он, по его мнению, сыграл в те годы. Во время англо-бурской войны в его творчестве наступил наиболее мрачный период. В романе "Ким" (1901) Киплинг изобразил английского шпиона, "туземнорожденного" мальчика, выросшего среди индейцев, умело им подражающего и поэтому неоценимого для тех, кто ведет "большую игру" - для британской военной разведки. Этим Киплинг положил начало шпионскому жанру империалистической литературы XX века, создав образец, недостижимый для Флеминга и ему подобных мастеров "шпионской" литературы. Но в романе видно и углубление мастерства писателя. Душевный мир Кима, все больше вживающегося в быт и мироощущение своих индийских друзей, сложная психологическая коллизия человека, в котором борются традиции европейской цивилизации, изображенная весьма скептически, и глубоко философская, умудренная веками социального и культурного бытия восточная концепция действительности, раскрыты в ее сложном содержании. Психологический аспект романа не может быть забыт при общей оценке этого произведения. Сборник стихов Киплинга "Пять народов" (1903), воспевающий старую империалистическую Англию и порожденные ею новые нации - США, южноафриканцев, Канаду, Австралию, пестрит славословиями в честь крейсеров-истребителей, эскадренных миноносцев. Затем к этим стихотворениям, в которых еще жило сильное чувство любви к флоту и армии и к тем, кто в них служит свою тяжкую службу, не задумываясь над вопросом, кому эта служба нужна, прибавились более поздние стихи в честь Д.Чемберлена, С.Родса, Г.Китченера, Ф.Робертса и других деятелей английской империалистической политики. Вот когда он действительно стал бардом британского империализма - когда гладкими, уже не "киплинговскими" стихами возносил хвалу политиканам, банкирам, демагогам, патентованным убийцам и палачам, той самой верхушке английского общества, о которой многие герои его более ранних произведений говорили с презрением и осуждением, что в немалой мере способствовало успеху Киплинга в 1880-1890-х годах. Да, в те годы, когда Г.Уэллс, Т.Харди, даже далекий от политики Д.Голсуорси так или иначе осудили политику английских империалистов, Киплинг оказался на другой стороне.

Впрочем, уже был пройден и кульминационный пункт его творческого развития. Все лучшее уже было написано. Впереди были только авантюрный роман "Мужественные капитаны" (1908), цикл повестей из истории английского народа, объединивший в рамках одного произведения эпохи его прошлого ("Пэк с холмов Пака", 1906). На этом фоне ярко выделяются "Сказки просто так" (1902).

Киплинг жил еще долго. Он пережил войну 1914 - 1918 годов, на которую отозвался официальными и бледными стихами, разительно непохожими на его темпераментную манеру ранних лет. Он с испугом встретил Октябрьскую революцию, видя в ней падение одного из великих царств старого мира. Киплинг с тревогой задавал вопрос - за кем теперь черед, какое из великих государств Европы рухнет вслед за Россией под натиском революции? Он предрекал крах британской демократии, грозил ей судом потомков. Киплинг дряхлел вместе с британским львом, приходил в упадок вместе с нараставшим упадком империи, золотые дни которой он прославил и чей закат он уже не успел оплакать...

Он умер в 1936 году.

* * *

Да, но Горький, Луначарский, Бунин, Куприн... И суд читателей советских читателей - подтверждает, что Киплинг был писатель большого таланта.

Что же это был за талант?

Конечно, был талант и в том, как Киплинг изображал многие отвратительные для нас ситуации и характеры. Его славословия в честь английских солдат и офицеров нередко оригинальны и по стилю и по манере создавать живые образы. В той теплоте, с которой он говорит о простом "маленьком" человеке, мучающемся, гибнущем, но "строящем империю" на своих и чужих устоях, звучит глубоко человечное сочувствие, противоестественно уживающееся с бесчувствием по отношению к жертвам этих людей. Конечно, талантлива деятельность Киплинга как смелого реформатора английского стиха, открывшего совершенно новые возможности. Конечно, талантлив Киплинг как неутомимый и поразительно разнообразный рассказчик и как глубоко оригинальный художник.

Но не эти черты таланта Киплинга делают его привлекательным для нашего читателя.

И тем более не то, что выше было охарактеризовано как натурализм Киплинга и что было скорее отклонением, извращением его таланта.

Талант настоящего, хотя и глубоко противоречивого художника прежде всего заключается в большей или меньшей доле правдивости. Хотя Киплинг много утаивал из той страшной правды, которую он видел, хотя он и прятался от вопиющей правды за сухими, деловыми описаниями, но в ряде случаев - и очень важных - он говорил эту правду, хотя иногда и не договаривал ее до конца. Во всяком случае, он давал ее почувствовать.

Он поведал правду о страшных эпидемиях голода и холеры, которые стали уделом колониальной Индии (повесть "На голоде", рассказ "Без благословения церкви"), о грубых и неотесанных завоевателях, которые мнили себя господами над древними народами, обладавшими некогда великой цивилизацией. Тайны древнего Востока, столько раз врывающиеся в повести и стихи Киплинга, встающие как неодолимая стена между цивилизованным белым конца XIX века и безграмотным факиром, - это вынужденное признание бессилия, поражающего белого человека перед лицом древней и непостижимой для него культуры, потому что он пришел к ней как враг и вор, потому что она замкнулась от него в душе своего создателя - порабощенного, но не сдавшегося народа ("За чертой"). И в том чувстве тревоги, которое не раз охватывает белого завоевателя, героя Киплинга, перед лицом Востока, не говорит ли предвидение поражения, предчувствие неизбежного исторического возмездия, которое обрушится на потомков "трех солдат", на Томми Аткинсов и прочих? Понадобятся десятилетия, чтобы люди нового поколения преодолели эти предчувствия и страхи. В романе Грэма Грина "Тихий американец" старый английский журналист тайно помогает борющемуся вьетнамскому народу в его освободительной войне и поэтому снова становится человеком; в романе А.Силлитоу "Ключ от двери" молоденький солдат из оккупационных британских войск, воюющих в Малайе, испытывает острое желание уйти от этой "грязной работы", щадит партизана, попавшего в его руки, - и тоже становится человеком, обретает зрелость. Так решаются вопросы, которые когда-то бессознательно мучили Киплинга и его героев.

Когда заходит речь о Киплинге, принято вспоминать его стихи:

Запад есть Запад, а Восток есть Восток,

и с мест они не сойдут,

пока не предстанет Небо с Землей

на страшный господень суд...

Обычно на этом цитата обрывается. Но ведь стихи Киплинга идут дальше:

Но нет Востока, и Запада нет, что - племя, родина, род,

если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает.

Перевод Е.Полонской

Да, в жизни сходятся сильный с сильным. И не только в этом стихотворении, но и во многих других произведениях Киплинга, где сила цветного человека демонстрируется как такое же прирожденное его качество, как и сила белого. "Сильные" индийцы нередко бывают героями Киплинга, и это тоже важная часть той правды, которую он показал в своих произведениях.

Каким бы джингоистом ни был Киплинг, но его индийцы - великий народ, обладающий великой душой, и с такой характеристикой он появился в литературе конца XIX века именно у Киплинга, изображенный не в расцвете своей государственности и силы, не при Ашаке, Калидасе или Аурангзебе, но поверженный в прах, растоптанный колонизаторами - и все же необоримо сильный, непобедимый, лишь временно несущий свое рабство. Слишком древний, чтобы не пережить и этих господ. Правда лучших страниц Киплинга заключается в чувстве временности того господства, которое завоевано штыком и пушкой, кровью Томми Аткинса. Это чувство обреченности великих колониальных держав раскрывается в стихотворении "Бремя белых", написанном еще в 1890 году и посвященном захвату Филиппин Америкой.

Конечно, это трагический гимн империалистическим силам. У Киплинга хозяйничанье завоевателей и насильников изображается как миссия культуртрегеров:

Несите бремя белых

сумейте все стерпеть,

сумейте даже гордость

и стыд преодолеть;

придайте твердость камня

всем сказанным словам,

отдайте им все то, что

служило б с пользой вам.

Перевод М.Фромана

Но Киплинг предупреждает - колонизаторы не дождутся благодарности от тех, кому они навязали свою цивилизацию. Из порабощенных народов они не сделают своих друзей. Колониальные народы чувствуют себя рабами в эфемерных империях, создаваемых белыми, и при первой возможности поспешат вырваться из них. В этом стихотворении сказана правда о многих трагических иллюзиях, свойственных тем, кто, подобно юному Киплингу, когда-то верил в цивилизаторскую миссию империализма, в воспитательный характер деятельности английской колониальной системы, тащившей "дикарей" из их дремотного состояния к "культуре" на британский манер.

С большой силой предчувствие обреченности, казалось бы, могучего мира насильников и хищников выразилось в стихотворении "Мери Глостер", в какой-то мере ставящем тему поколений применительно к английской социальной ситуации конца века. Умирает старый Энтони Глостер, миллионер и баронет. И мучается перед смертью несказанно - некому оставить накопленное богатство: его сын Дик - жалкое исчадье британского декаданса, рафинированный эстет, любитель искусств. Старики созидатели уходят, оставляя созданное ими без призора, покидая свое имущество на ненадежных наследников, на жалкое поколение, которое погубит доброе имя разбойничьей династии Глостеров...

Иногда жестокая правда большого искусства прорывалась и там, где поэт говорит о себе: она звучит в стихотворении "Галерный раб". Герой вздыхает о своей старой скамье, о своем старом весле - он был галерным рабом, но как прекрасна была эта галера, с которой его соединяла цепь каторжника!

Пусть цепи терли ноги, пусть дышать было трудно нам,

но другой такой галеры не найти по всем морям!

...Друзья, мы были шайкою отчаянных людей,

мы были слугами весел, но владыками морей,

мы вели галеру нашу напрямик средь бурь и тьмы,

воин, дева, бог иль дьявол - ну, кого боялись мы?

Перевод М.Фромана

Азарт соучастников "большой игры" - той самой, которая так тешила мальчишку Кима, - горько дурманил и Киплинга, о чем ярко говорит это стихотворение, написанное им как бы в момент протрезвления. Да, и он, всесильный, гордый белый человек, без умолку твердящий о своей свободе и власти, был только галерником, прикованным к скамье корабля пиратов и купцов. Но такова его доля; и, вздохнув о ней, он утешает себя мыслью о том, что какова бы ни была эта галера - это была его галера, ничья иная.

Через всю европейскую поэзию - от Алкея до наших дней - проходит образ государства-корабля, терпящего бедствие, надеющегося только на тех, кто сможет служить ему и в этот час; галера Киплинга - один из могучих образов в этой давней поэтической традиции.

Горькая правда жизни, прорывавшаяся в лучших стихотворениях и рассказах Киплинга, прозвучала с наибольшей силой в романе "Свет погас". Это печальная повесть о Дике Хелдаре, английском военном художнике, который отдал все силы своего таланта людям, не оценившим его и быстро забывшим о нем.

В романе много спорят об искусстве. Дик - а за ним и Киплинг противник нового искусства, возникшего в Европе в конце века. Ссора Дика с девушкой, которую он искренне любит, в значительной степени объясняется тем, что она - сторонница французского импрессионизма, а Дик - его противник. Дик - приверженец лаконичного искусства, точно воспроизводящего действительность. Но это не натурализм. "Я не поклонник Верещагина", говорит Дику его друг, журналист Торпенхау, увидев его набросок, изображающий убитых на поле боя. И в этом суждении скрыто многое. Суровая жизненная правда - вот к чему стремится Дик Хелдар, за это он борется. Она не нравится ни рафинированной девице, ни недалекому Торпенхау. Зато она нравится тем, для кого Хелдар пишет свои картины, - английским солдатам. В разгар очередного спора об искусстве Дик и девушка оказываются перед витриной магазина художественных изделий, где выставлена его картина, изображающая выезд батареи на огневые позиции. Перед витриной толпятся солдаты-артиллеристы. Они хвалят художника за то, что их тяжелый труд показан таким, каков он есть на самом деле. Для Дика это и есть подлинное признание, куда более весомое, чем статьи критиков из модернистских журналов. И это, конечно, мечта самого Киплинга - добиться признания от Томми Аткинса!

Но писатель показал не только сладкую минуту признания, но и горькую участь художника-бедняка, всеми забытого и лишенного возможности жить той солдатской походной жизнью, которая казалась ему неотъемлемой от его занятий искусством. Поэтому невозможно без волнения читать ту страницу романа, где ослепший Хелдар слышит на улице, как проходит мимо него воинская часть: он упивается стуком солдатских сапог, скрипом амуниции, запахом кожи и сукна, песней, которую ревут здоровые молодые глотки, - и здесь Киплинг тоже говорит правду о чувстве кровной связи своего героя с солдатами, с массой простых людей, обманутых, как и он, приносящих себя в жертву, как сделает это и он через несколько месяцев где-то в песках за Суэцем.

У Киплинга был талант находить в событиях обычной и даже внешне скучной жизни нечто волнующее, значительное, улавливать в обыкновенном человеке то большое и высокое, что делает его представителем человечества и что присуще вместе с тем каждому. Эта своеобразная поэзия прозы жизни особенно широко раскрылась в рассказах Киплинга, в той области его творчества, где он поистине неистощим как мастер. Среди них рассказ "Конференция держав", в котором выражены важные особенности общей поэзии Киплинга-художника.

В компанию молодых офицеров, собравшихся на лондонской квартире у лица, от имени которого ведется повествование, случайно попал приятель автора, писатель Кливер - "зодчий стиля и живописец слова", по ехидной характеристике Киплинга. Кливер, обитающий в мире отвлеченных представлений о жизни и людях Британской империи, потрясен суровой правдой жизни, которая раскрывается перед ним в беседе с молодыми офицерами. Между ним и этими тремя юнцами, уже прошедшими тяжкую школу войны в колониях, лежит такая пропасть, что они говорят на совершенно разных языках: Кливер не понимает их военного жаргона, в котором английские слова смешаны с индийскими и бирманскими и который все более удаляется от того изысканного стиля, какого придерживается Кливер. Он с изумлением слушает разговор молодых офицеров; он думал, что знает их, но все для него в них и в их рассказах - новость; однако на самом деле Кливер относится к ним с оскорбительным равнодушием, и Киплинг подчеркивает это, издеваясь над манерой выражаться, свойственной писателю: "Подобно многим англичанам, живущим безвыездно в метрополии, Кливер был искренне убежден, что штампованная газетная фраза, которую он процитировал, отражает истинный образ жизни военных, чей тяжелый труд позволял ему вести спокойную жизнь, полную разнообразных интересных занятий". Противопоставляя Кливеру трех молодых строителей и защитников империи, Киплинг стремится противопоставить безделью - труд, суровую правду о жизни, полной опасностей, правду о тех, за счет чьих лишений и крови Кливеры ведут свою изящную жизнь. Этот мотив противопоставления лжи о жизни и правды о ней проходит через многие рассказы Киплинга, и писатель всегда оказывается на стороне суровой правды. Иное дело, удается ли ему самому достичь ее, но он заявляет - и, вероятно, искренне - о своем стремлении к этому. Он пишет не так, как Кливер, и не о том, о чем пишет Кливер. В центре его внимания - подлинные жизненные ситуации, его язык - тот, на котором говорят простые люди, а не манерные почитатели английских декадентов.

Рассказы Киплинга - энциклопедия сюжетного опыта замечательных английских и американских рассказчиков XIX века. Среди них мы найдем "страшные" истории таинственного содержания, тем более захватывающие, что они разыгрываются в обычной обстановке ("Рикша-призрак"), - и, читая их, мы вспоминаем об Эдгаре По; новеллы-анекдоты, привлекательные не только своими оттенками юмора, но и четкостью образов ("Стрелы амура", "Ложный рассвет"), своеобразные рассказы-портреты в традиции старинного английского очерка ("Ресли из департамента иностранных дел"), психологические любовные новеллы ("За чертой"). Однако, говоря о следовании определенным традициям, нельзя забывать и то, что Киплинг выступал как рассказчик-новатор, не только в совершенстве владеющий искусством рассказа, но и открывающий в нем новые возможности, вводящий в обиход английской литературы новые пласты жизни.

Это особенно чувствуется в десятках рассказов о жизни в Индии, о той "проклятой англо-индийской жизни" ("Отброшенный"), которую он знал лучше, чем жизнь метрополии, и к которой относился так же, как один из его любимых героев - солдат Малвени, вернувшийся в Индию после того, как он пожил в Англии, куда уехал, получив честно выслуженную отставку ("Подгулявшая команда"). Рассказы "В доме Судху", "За чертой", "Лиспет" и множество других свидетельствуют о том, с каким глубоким интересом изучал Киплинг жизнь народа Индии, стремился уловить своеобразие их характеров. Изображение гуркхов, афганцев, бенгальцев, тамилов и других народностей в рассказах Киплинга не просто дань экзотике; Киплинг воссоздал живое разнообразие традиций, верований, характеров. Он уловил и показал в своих рассказах и гибельную кастовую рознь и социальные различия между индийской знатью, служащей метрополии, и задавленным, изнывающим от голода и непосильного труда простым людом индийских деревень и городов. Если Киплинг нередко говорит о народах Индии и Афганистана словами английских солдат, грубыми и жестокими, то от лица тех же персонажей он воздает должное смелости и непримиримой ненависти к захватчикам ("Пропавший легион", "В карауле"). Киплинг смело касался запретных тем любви, связывающей белого человека с индийской женщиной, чувства, ломающего расовые барьеры ("Без благословения церкви").

Новаторство Киплинга наиболее полно раскрывается в его рассказах о колониальной войне в Индии. В "Пропавшем легионе" Киплинг излагает характерную "пограничную" историю, - можно говорить о целом цикле пограничных рассказов писателя, где Восток и Запад не только сходятся в постоянных схватках и состязаются в храбрости, но и осуществляют взаимоотношения более мирным способом, обмениваясь не только ударами, конями, оружием и добычей, но и воззрениями: это история о погибшем полке мятежных сипаев, уничтоженных афганцами в пограничном районе, принятая на веру не только горцами, но и англо-индийскими солдатами, и она объединяет обе стороны в порыве своеобразного солдатского суеверия. Рассказ "Отброшенный" - психологический этюд, интересный не только как анализ событий, приведших заболевшего колониальной ностальгией юношу к самоубийству, но и раскрывающий взгляды его товарищей.

Особенно богаты и разнообразны рассказы из цикла "Три солдата". Надо помнить, что к тому времени, когда Киплинг избрал своими героями трех простых английских солдат и попытался в аспекте их восприятия рассказать о жизни в Индии, в английской литературе да и вообще во всей мировой литературе, кроме русской, никто не решался писать о простом человеке в солдатском мундире. Киплинг сделал это. Мало того - он показал, что его рядовые Малвени, Ортерис и Лиройд, несмотря на свое вполне демократическое происхождение, заслуживают не меньшего интереса, чем хваленые мушкетеры Дюма. Да, это именно простые солдаты, грубые, полные национальных и религиозных предрассудков, любители выпить, подчас жестокие; их руки в крови, на их совести - не одна человеческая жизнь. Но за грязью, наложенной на эти души казармой и нищетой, за всем страшным и кровавым, что внесла в них колониальная война, живет настоящее человеческое достоинство. Солдаты Киплинга - верные друзья, которые не оставят в беде товарища. Они хорошие солдаты не потому, что они самодовольные ремесленники войны, а потому, что в бою приходится выручать товарища, да и самому не зевать. Война для них труд, при помощи которого они вынуждены зарабатывать свой хлеб. Иногда они поднимаются до того, чтобы назвать свое существование "проклятой солдатской жизнью" ("Безумие рядового Ортериса"), осознать, что они - "пропащие пьяные томми", посланные умирать вдали от родины за интересы других, презираемых ими людей - тех, кто наживается на солдатской крови и страданиях. На большее, чем пьяный бунт, Ортерис не способен, и его побег, в котором ему был готов помочь и автор, чувствующий себя другом Ортериса, не состоялся. Но и те страницы, где изображен припадок Ортериса, вызывающий сочувствие автора и поданный так, что он выглядит как взрыв долго накапливавшегося протеста против униженности и обиды, звучали на общем фоне английской литературы того времени необычайно смело и вызывающе.

Иногда персонажи Киплинга, особенно в цикле "Три солдата", как это бывает в произведениях подлинно талантливых художников, как бы вырываются из-под власти автора и начинают жить собственной жизнью, говорить такие слова, каких читатель не услышит от их создателя: так, например, Малвени в рассказе о бойне в Театре Силвера ("В карауле") с отвращением говорит о себе и о своих товарищах - английских солдатах, опьяненных страшной резней, - как о мясниках.

В том аспекте, в котором показана в этой серии рассказов жизнь колоний, именно солдаты и немногие из офицеров, умеющих перешагнуть барьер, отделяющий их от рядовых (вроде старого капитана по прозвищу Крюк), оказываются подлинными людьми. Многочисленное общество карьеристов, чиновников и дельцов, которое охраняется штыками от ярости порабощенного населения, изображено через восприятие рядового как толпа надменных и бесполезных существ, занятая своими непонятными и, с солдатской точки зрения, ненужными делами, вызывающая в солдате презрение и насмешку. Есть и исключения - Стрикленд, "строитель империи", идеальный персонаж Киплинга ("Саис мисс Йол"), но и он бледен рядом с полнокровными образами солдат. К хозяевам страны - народам Индии - солдаты относятся свирепо, если сталкиваются с ними на поле боя, - впрочем, они готовы с уважением отозваться о храбрости индийских и афганских воинов и с полным уважением об индийских солдатах и офицерах, несущих службу рядом с "красномундирниками" - солдатами из английских частей. Труд крестьянина или кули, надрывающегося на строительстве мостов, железных дорог и прочих благ цивилизации, внедряемых в индийскую жизнь, вызывает в них сочувствие и понимание, - ведь и они были когда-то людьми труда. Киплинг не скрывает расовых предрассудков своих героев - на то они простые, полуграмотные ребята. Он говорит о них не без иронии, подчеркивая, в какой мере солдаты повторяют в таких случаях чужие, не всегда понятные им слова и мнения, в какой мере они пришлые варвары, не понимающие сложного мира Азии, окружающей их. Неоднократные похвалы, произносимые героями Киплинга по поводу мужества индийских народов, отстаивающих свою независимость, воскрешают в памяти некоторые стихи Киплинга, в частности - его стихи о мужестве суданских борцов за свободу, написанные тем же солдатским сленгом, на котором разговаривают три солдата.

А рядом с рассказами о нелегкой солдатской жизни мы находим тонкие и поэтичные образцы анималистского рассказа ("Рикки-Тикки-Тави"), привлекающие описанием жизни индийской фауны, или рассказов о старых и новых машинах и об их роли в жизни людей - "007", ода паровозу, в которой нашлось место и для теплых слов о тех, кто их ведет; они похожи на трех солдат по своим привычкам, да и по манере выражаться. И какой жалкой и ничтожной выглядит рядом с их жизнью, полной труда и опасностей, жизнь английских чиновников, офицеров высшего ранга, богачей, вельмож, детали которой изображены в рассказах "Стрелы Амура", "На краю пропасти". Сложен и богат мир рассказов Киплинга, и в них особенно ярко блещет его талант художника, знающего жизнь и любящего писать только о том, что он хорошо знает.

Особое место в рассказах Киплинга занимает проблема рассказчика - того "я", от лица которого идет речь. Иногда этот "я" неуловим, его заслоняет другой рассказчик, которому предоставлено слово автором, произнесшим только некий зачин, предисловие. Чаще всего это сам Киплинг, участник повседневных событий, происходящих в британских поселениях и военных постах, свой человек и в офицерском собрании и в компании простых солдат, ценящих его за сердечность и простоту обращения. Лишь изредка это не двойник Киплинга, а кто-нибудь другой, но это обязательно бывалый человек, обладающий скептическим и вместе с тем стоическим мировоззрением, гордящийся своей объективностью (на поверку она далеко не безупречна), своей неусыпной наблюдательностью, своей готовностью прийти на помощь и, если это необходимо, даже помочь дезертировать рядовому Ортерису, которому уже невмоготу стал красный мундир.

Можно было бы найти и еще немало примеров правдивости таланта Киплинга, пробивающейся сквозь его характерную манеру лаконичного натуралистического письма.

Еще одна сторона таланта Киплинга - его глубокая оригинальность, способность делать замечательные художественные открытия. Конечно, эта способность открывать новое сказалась уже в том, что героями Киплинга стали простые солдаты и чиновники, в которых никто до него не видел героев. Но подлинным открытием была жизнь Востока, поэтом которого стал Киплинг. Кто же до Киплинга из писателей Запада ощутил и поведал о красках, запахах, звуках жизни древних городов Индии, их базарах, их дворцах, об участи голодающего и все же гордого индийца, о его поверьях и обычаях, о природе его страны? Все это было рассказано одним из тех, кто считал себя "несущим бремя белого человека", но интонация превосходства нередко уступала место интонации восхищения и уважения. Без этого не были бы написаны такие жемчужины поэзии Киплинга, как "Мандалей" и многие другие. Без этого художественного открытия Востока не было бы и чудесных "Книг Джунглей".

Спору нет, и во многих местах "Книг Джунглей" прорывается идеология Киплинга - достаточно вспомнить о его песне "Закон Джунглей", звучащей скорее как скаутский гимн, чем как хор вольных голосов населения джунглей, и добрый медведь Балу говорит иногда совершенно в духе тех наставников, которые воспитывали будущих офицеров ее величества из кадетов той военной школы, где обучались "Стоки и компания". Но, перекрывая эти ноты и тенденции, властно звучит в "Книгах Джунглей" и другой голос, голос индийского фольклора и - шире - фольклора древнего Востока, мелодии народной сказки, подхваченные и по-своему осмысленные Киплингом.

Без этого могучего влияния индийской, восточной стихии на английского писателя не могло быть "Книг Джунглей", а без них не было бы мировой славы Киплинга. Мы по существу должны оценить, чем обязан Киплинг стране, где он родился. "Книги Джунглей" - еще одно напоминание о той неразрывной связи культур Запада и Востока, которая всегда обогащала обе взаимодействующие стороны. Куда девается лаконичность Киплинга, натуралистическая описательность? В этих книгах - особенно в первой - все светится красками и звуками большой поэзии, в которой народная основа в соединении с талантом мастера создали неповторимый художественный эффект. Вот почему поэтическая проза этих книг неразрывно связана с теми стихотворными отрывками, которые так органически дополняют отдельные главы "Книг Джунглей".

Все меняется в "Книгах Джунглей". Героем их становится не хищник Шер Хан, ненавидимый всем миром животных и птиц, а мальчик Маугли, умудренный опытом большой волчьей семьи и своими добрыми друзьями - медведем и мудрым змеем Каа. Борьба с Шер Ханом и его поражение - поражение Сильного и Одинокого, казалось бы, любимого героя Киплинга - становится центром композиции первой "Книги Джунглей". Маленький храбрый мангуст Рикки, защитник дома Большого Человека и его семьи, торжествует над могучей коброй. Мудрость народной сказки заставляет Киплинга принять закон победы добра над силой, если эта сила - зло. Чем бы ни сближались "Книги Джунглей" с воззрениями Киплинга-империалиста, они расходятся с этими воззрениями чаще, чем выражают их. И это тоже проявление таланта художника - уметь подчиниться высшему закону художественности, воплощенному в народной сказочной традиции, если уж становишься ее последователем и учеником, как стал им на время Киплинг - автор "Книг Джунглей".

В "Джунглях" Киплинг начал вырабатывать ту удивительную манеру говорить с детьми, шедевром которой стали его поздние "Сказки просто так".

Разговор о таланте Киплинга был бы неполон, если бы он не был упомянут как замечательный детский писатель, умеющий говорить со своей аудиторией уверенным тоном рассказчика, который уважает своих слушателей и знает, что ведет их навстречу интересам и волнующим событиям.

* * *

Редьярд Киплинг умер более тридцати лет тому назад*. Он не дожил до краха колониальной Британской империи, хотя предчувствие этого и томило его еще в 1890-х годах.

______________

* Статья написана в конце 60-х годов.

Все чаще упоминают газеты о государствах, в которых спускается старый "Юнион Джек" - британский королевский флаг; все чаще мелькают кадры и фото, на которых изображается, как Томми Аткинсы навсегда уходят с чужих территорий; все чаще свергают на площадях ныне свободных государств Азии и Африки конные монументы старых британских вояк, некогда заливавших эти страны кровью. Образно выражаясь, свергнут и монумент Киплинга.

Но жив талант Киплинга. И он сказывается не только в творчестве Д.Конрада, Р.Л.Стивенсона, Д.Лондона, Э.Хемингуэя, С.Моэма, но и в произведениях некоторых советских писателей.

Советские школьники в 20-х годах учили наизусть поэму молодого Н.Тихонова "Сами", в которой чувствуется влияние лексики и метрики Киплинга, поэму, предрекавшую всемирное торжество идей Ленина. Рассказы Н.Тихонова об Индии содержат в себе своеобразную полемику с Киплингом. Широко известно стихотворение "Заповедь" в переводе М.Лозинского, прославляющее мужество и доблесть человека и часто исполняющееся чтецами с эстрады.

Кто не вспоминал Киплинга, читая "Двенадцать баллад" Н.Тихонова, и не потому, что поэта можно было бы упрекнуть в подражании ритмическим особенностям стихов Киплинга. Тут было нечто иное, гораздо более сложное. И разве не напомнят о Киплинге некоторые из лучших стихотворений К.Симонова, кстати, прекрасно переведшего стихотворение Киплинга "Вампир"? Есть нечто позволяющее говорить, что наши поэты не прошли мимо большого творческого опыта, заложенного в томиках его стихов. Это стремление быть поэтом современности, острое чувство времени, ощущение романтики текущего дня, которое сильнее, чем у других западноевропейских поэтов на рубеже веков, было выражено у Киплинга в стихотворении "Королева".

В этом стихотворении (перевод А.Оношкович-Яцына) выражено своеобразное поэтическое кредо Киплинга. Королева - это Романтика; поэты всех времен жалуются, что она ушла со вчерашним днем - с кремневой стрелой, а потом с рыцарскими латами, а потом - с последним парусником и последней каретой. "Ее мы видели вчера", - твердит поэт-романтик, отворачиваясь от современности.

Между тем романтика, говорит Киплинг, ведет очередной поезд, и ведет его точно по расписанию, и это и есть новая романтика машины и пространства, которыми овладел человек: один из аспектов современной романтики. Поэт не успел добавить к этому стихотворению слов о романтике самолета, о романтике космонавтики, о всей той романтике, которой дышит наша современная поэзия. Но наша романтика послушна иным чувствам, до которых Киплингу подняться невозможно, ибо был он подлинным и талантливым певцом уходящего старого мира, лишь смутно улавливавшим гул приближавшихся великих событий, в которых рухнула его империя и в которых падет и весь мир насилия и лжи, именуемый капиталистическим обществом.

Но и тогда будут читать "Книги Джунглей" и другие произведения Киплинга, в которых прославлены мужество, верность долгу, цельность характера, благородство, подвиг.

Р.Самарин