«Светочи тьмы: Физиология либерального клана»

Светочи тьмы: Физиология либерального клана (fb2) - Светочи тьмы: Физиология либерального клана [От Гайдара и Березовского до Собчак и Навального] 3163K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Геннадьевич Делягин

Михаил ДЕЛЯГИН СВЕТОЧИ ТЬМЫ ФИЗИОЛОГИЯ ЛИБЕРАЛЬНОГО КЛАНА От Гайдара и Березовского до Собчак и Навального

Жизнь быстротечна: даже участники трагедии 90‑х забывают ее детали. Что же говорить о новых поколениях, выросших после августа не только 1991‑го, но и 1998‑го? О тех, кто был защищен от кошмара либеральных реформ своим младенчеством и до сих пор молчащими от стыда родителями, — и потому верит респектабельным господам, так уверенно лгущим о свободе и демократии?

Живя в стране оборванных цитат, мы не помним вторую половину поговорки: «Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет — тому оба». А она становится до жути актуальной в ситуации, когда тот самый либеральный клан, чьими усилиями уничтожена наша Большая Родина — Советский Союз, не только по–прежнему процветает, но и остается у власти, и, насколько можно судить, эффективно, энергично и изобретательно старается вновь уничтожить нашу страну — теперь уже Россию.

Эти люди, по–прежнему служа международным корпорациям, могут проделать с Россией то, что когда–то сделали с СССР: взорвать изнутри, развалить на куски и скормить их своим иностранным хозяевам.

Чтобы не допустить этого, надо знать в лицо тех, кто уничтожал нас в 90‑е годы и с упоением продолжает свое дело и сейчас. Именно о них — творцах либеральных реформ 90‑х, «нулевых» и нынешнего времени, обо всём либеральном клане, люто ненавидящем и последовательно истребляющем нашу Родину — новая книга политика, экономиста и писателя Михаила Делягина.

Врага надо знать в лицо, — но намного важнее понимать, как он стал врагом, чтобы не допустить превращения в него собственных детей.

ЗАО «Книжный мир»

Тел.: (495) 720–62–02

© М. Г. Делягин, 2016

© Институт проблем глобализации 2016

© Книжный мир, 2016

ВВЕДЕНИЕ Либеральная миссия в современном мире: уничтожение Китая и России

Суть современной истории: стратегия США

Основными действующими силами современного мира (наиболее мощными, способными осознавать свои интересы и действовать стратегически, ддя достижения долгосрочных целей) являются глобальные монополии и американское государство (так как США — зона их преимущественного базирования).

Современный кризис вызван загниванием глобальных монополий и принципиальной безответственностью выражающего их интересы глобального управляющего класса, который слишком силен, чтобы зависеть от кого–то вовне себя.

Непосредственно кризис проявляется нарастающей нехваткой спроса. Для борьбы с ним глобальные монополии и являющиеся (после подчинения им американского государства, несмотря на сопротивление Никсона) носителем их целей и интересов, по сути дела, их оболочечной структурой США стремятся:

• расширить свои рынки при изгнании с них не принадлежащих им корпораций других стран (прибыль должна стать исключительной привилегией глобального бизнеса);

• уничтожить либо подчинить конкурентов, чтобы превратить их активы в свои ресурсы;

• при помощи новых технологий управления социумом перейти от экономики денег к экономике технологий, в которой власть непосредственно определяется технологиями;

• сократить издержки до предельно возможного без дестабилизации системы минимума,

Деятельность для достижения данных целей представляют собой основу современной истории.

В экономическом плане они выражаются прежде всего стремлением США к заключению соглашений о торговли услугами (TISA), тихоокеанском партнерстве и трансатлантической зоне свободной торговли.

Насколько можно судить, несмотря на засекреченность уже принятого за основу проекта, TISA регламентирует не только коммерческие услуги, но и услуги жизнеобеспечения (например, водоснабжения), и социальные услуги (образование и здравоохранение). При этом уровень внешнего воздействия на экономику значительно выше предусмотренного правилами ВТО, которые фиксируют лишь международное урегулирование торговых споров, преимущественно между компаниями разной юрисдикции. TISA же передает вовне не только споры в сфере услуг, но и процедуру выработки и корректировки правил их оказания, фактически уничтожая тем самым национальный суверенитет как явление.

Аналогичная процедура вводится в отношении всей хозяйственной деятельности стран тихоокеанского партнерства: решение споров передается внешним арбитрам, которые, скорее всего, будут представлять интересы глобальных монополий, а, возможно, и непосредственно США. Свобода установления и толкования правил позволит им установить контроль за экономиками стран партнерства, постепенно (в течение ориентировочно 5 лет) изгнав из них крупный китайский бизнес. За это данные страны получат свободный доступ на рынок США, заменив на нем Китай в качестве поставщиков дешевых товаров.

США сохранят дешевый ширпотреб, обеспечивающий социальную стабильность, забыв о зависимости от Китая (которая воспринимается как экзистенциальная угроза: все их внутриэлитные группы сходятся на том, что освобождение от этой зависимости — категорическое условие обеспечения суверенитета США). Более того: лишив Китай доступа на свой рынок, они уничтожат его сегодняшнюю экономику и, обрушив его в хаос, избавятся от стратегического конкурента.

Новый импульс развития они рассчитывают получить за счет удешевления товаров в рамках тихоокеанского партнерства даже по сравнению с китайскими, а главное — захватом европейского рынка созданием зоны свободной торговли с Евросоюзом. Предполагается, что соглашение о ней будет достигнуто уже в 2016 году, после чего европейский бизнес, отягощенный бюрократизацией и социальными издержками, не выдержит конкуренции с американским. США сделают с Европой то же, что она сделала с Восточной Европой: осуществят масштабную деиндустриализацию с переводом под внешнее управление (в принципе уже достигнутом в отношении Евросоюза) и лишением не то что перспектив, но даже простого самосознания.

Этот процесс, как предполагается, займет от 5 до 10 лет, в течение которых США будут бурно развиваться за счет расширения спроса на их товары. Опираясь на дешевый ширпотреб и индустриальные товары из стран тихоокеанского партнерства, бесплатный или, как минимум, крайне дешевый собственный кредит, а также дешевую энергию (благодаря сланцевой революции или попыткам Саудовской Аравии противостоять ей дешевизной нефти), США планируют активизировать реиндустриализацию и форсировать технологический прогресс, выйдя на качественно новый уровень, в принципе недостижимый и даже непредставимый для всего остального человечества.

Расширение рынков сбыта высокотехнологичной продукции (в том числе технологий управления, — метатехнологий, позволяющих управлять пользователями) на Евросоюз позволит США поддержать свою экономику и, направив на финансирование своего долга новые спекулятивные капиталы, выделяющиеся в процессе разрушения Китая и Европы (вслед за Северной Африкой и Ближним Востоком), существенно отсрочить срыв в глобальную депрессию. В то же время технологический рывок не просто закрепит лидерство США в глобальной конкуренции, но и переведет их в состояние посткапитализма и постдемократии, при которых общество управляется на основе непосредственно технологического и инфраструктурного, а не финансового и политического контроля, а средний класс с его спросом и политической активностью становится не нужен и, разоряясь, сходит с исторической сцены.

Эта стратегия и, в частности, технологический рывок не позволит преодолеть глобальный кризис (для этого надо погрузить глобальные монополии в конкурентную среду, что неприемлемо для них), но сможет переформатировать современные общества так, чтобы кризис перестал угрожать власти монополий. Конечно, новое Средневековье будет оставаться компьютерным недолго (так как лишение людей свободы будет вести не только к социальной, но и к технологической деградации), но эта проблема видится глобальному бизнесу слишком отдаленной, чтобы вплотную заниматься ей прямо сейчас.

Судьба России: оптимизация путем уничтожения

Легко заметить, что России в описанной стратегии не существует. Организацией украинской катастрофы США исключили угрозу создания нового субъекта глобальной конкуренции за счет объединения европейских технологий с российскими ресурсами и самосознанием, и, оттолкнув Россию к тесному союзу с Китаем, намерены ликвидировать нас заодно с ним.

«Ничего личного — просто бизнес»: глобальный кризис требует сокращать издержки, в том числе на взаимодействии с государствами. Если та или иная страна нужна глобальному бизнесу лишь как поставщик сырья, — он исходит из того, что получение этого сырья у самого сильного полевого командира или местного лидера в отсутствие централизованного государства значительно дешевле, чем у самого слабого национального государства. Поэтому логика снижения издержек требует уничтожения государственности как таковой, — и объективная задача Запада в отношении России заключается в нашем раздроблении на большое число мелких квазигосударств, грызущихся за право поставлять природные ресурсы Западу.

Угроза перехода под контроль Китая всей территории к востоку от Урала, похоже, рассматривается при этом как оправданный и вполне допустимый риск, — хотя для Китая их освоение может стать подлинным спасением в случае отрезания от американского, а затем и от европейского рынка и вынужденной переориентации на собственный внутренний рынок. При всей драматичности этого процесса для Китая (так как рентабельность работы на внутренний рынок существенно ниже работы на внешние рынки) он представляется, в том числе и китайским аналитикам, единственным способом сохранения страны и избежания ее срыва в период хаоса и распада (который в соответствии с циклами китайской истории должен начаться уже в 2017–2020 годах) в случае утраты внешних рынков.

Неизбежность американской неудачи

Описанная стратегия США имеет целый ряд слабых мест, делающих ее неосуществимой.

Прежде всего, создание тихоокеанского партнерства пока лишь продекларировано; подписанное соглашение является заявлением о намерениях и пока не носит обязывающего характера. Трудно представить, чтобы Япония, Южная Корея и Вьетнам (первые двое — в силу экономической развитости, третий — по политико–историческим причинам) отказались от национального суверенитета в коммерческих спорах, передав их урегулирование, по сути, под американский контроль. Китай же вряд ли будет терпеть изгнание своего бизнеса из стран Юго — Восточной Азии, в которых он составляет основу экономики, и из Австралии, являющейся жизненно важным для него поставщиком сырья.

Несмотря на все ничтожество современной европейской политической элиты, она может в последний момент отказаться от экономического уничтожения Евросоюза при помощи создания зоны свободной торговли с США (а точнее, с НАФТА).

Наконец, захват европейского рынка сам по себе не простимулирует технологический прогресс в США. Популярная теория, по которой расширение сбыта автоматически стимулирует технологический прогресс, основана на игнорировании истории.

Так, в 80‑е годы США вышли из стагфляции за счет кардинального смягчения финансовой политики в 1981 году (когда требования к обеспечению кредита были снижены с возможности его возврата до возможности его обслуживания с перспективой почти гарантированного рефинансирования) и обеспечившей снижение издержек волны дешевого ширпотреба из Китая. При этом технологический прогресс был обеспечен не расширением спроса, но «военным кейнсианством» Рейгана, сокращавшего социальные расходы при решительном увеличении финансирования ВПК.

В конце 80‑х и в 90‑е годы спрос был качественно расширен благодаря распаду Советского Союза — за счет освоения постсоциалистического мира. При этом технологический рывок был опять–таки достигнут за счет не захвата новых рынков, а «трансферта технологий» из бывшего СССР, то есть его технологического разграбления, более всего напоминавшего новую Конкисту: тогда Запад захватил золото для развития капитализма, в 90‑е — технологии для его преодоления.

Не признавая принципиального значения советских технологий для своего процветания из–за естественного высокомерия, США обрекают себя на частичность восприятия реальности и недостаточность предпринимаемых мер. Даже реализовав стратегию «Подавить Китай, захватить Европу», они отнюдь не обязательно смогут осуществить технологический рывок, избежав все более реальной из–за загнивания глобальных монополий и ликвидации массового качественного образования угрозы технологического провала. Ведь новые технологические принципы перестали открывать с завершением «холодной войны», так как это требует чрезмерной концентрации ресурсов и принятия огромных рисков; нынешняя технологическая революция — лишь коммерционализация ранее открытых принципов, результат переноса центра приложения усилий из сферы открытия в сферу реализации.

Однако, несмотря на все эти слабые и сомнительные места, данная стратегия объединяет все группировки глобального бизнеса и американской элиты, для которых США является ценностью — как наиболее комфортная территория базирования, или естественный источник их власти, или объект патриотических чувств (от национальной бюрократии до условной «группы Рокфеллеров»), Они будут реализовывать эту стратегию энергично, разнообразно и инициативно, формируя тем самым мировую историю ближайших пяти, а то и десяти лет.

Противостоят им старые европейские элиты, сохранившиеся, несмотря на вынужденное отступление на второй план в XX веке, а также группировки глобального бизнеса, ориентирующиеся на распад глобальных рынков и последующую организацию взаимодействия между макрорегионами (условная «группа Ротшильдов»),

Объективные закономерности глобального развития делают позицию последних предпочтительной даже с учетом того, что они не обладают таким мощным исполнительным аппаратом, как современное американское государство.

Однако российский либеральный клан оформился в начале в 90‑х годов и в силу этого слепо и преданно обслуживает интересы первой группы, бывшей глобальным гегемоном в момент его создания.

Помимо полной несовместимости с интересами России, данное историческое обстоятельство делает отечественных либералов «навсегда вчерашними» и полными аутсайдерами, обреченными на поражение.

Открытым остается лишь вопрос, сумеют ли они в силу своей безусловной энергичности и эффективности утянуть с собой в историческое небытие всю нашу цивилизацию, — а вместе с ней и каждого из нас.

ПРЕДИСЛОВИЕ Русская катастрофа и ее творцы

Уже много лет назад я поймал себя на том, что, упоминая события 1991 года и последующих лет, непроизвольно называю их «Катастрофой» — именно так, с большой буквы, а не «победой демократии» и даже не нейтральным «распадом Советского Союза».

Разумеется, значительная часть моих друзей и просто знакомых (далеко не только евреев) привычно указывает на недопустимость использования термина, закреплённого историей за геноцидом евреев фашистами во время войны.

Однако, если сопоставить последствия распада Советского Союза и Холокоста (как это принято называть на русском языке, да и на других языках мира) для соответствующих народов, мы увидим, что, несмотря на отчетливо меньшее количество жертв (в пропорциях к населению), последствия для нашей страны и нашего народа были если и не хуже, то, по своей тяжести, по крайней мере сопоставимы.

В самом деле: Холокост — это сознательное убийство 6 из 38 миллионов евреев, живших в то время в мире — 16 %. Больше этого относительные потери составили только в Белоруссии (где погиб, как известно, каждый четвертый), но не стоит забывать, что значительная часть ее жителей как раз и были евреями.

Демографические потери от этого, — не родившиеся дети и люди, умершие в своих постелях, но раньше среднестатистического срока, от голода, болезней и переживаний, — насколько я знаю, не оценены, но их чудовищность понятна.

Вместе с тем еврейский народ отнюдь не был сломлен этой чудовищной попыткой истребления. Напротив — произошел (как это, по крайней мере, видится со стороны) взлет еврейского самосознания, увенчавшийся, при общем чувстве вины перед евреями и активной на самом важном, первом этапе поддержке Советского Союза, созданием государства Израиль.

Принципиально важно понимать, что самосознание израильтян (по крайней мере, элиты) того времени было абсолютно адекватным ситуации и исходило из презумпции «осажденной крепости», из четкого понимания того, что Израиль в любой момент может быть брошен и продан любыми своими союзниками. Именно это самосознание, питаемое памятью о Холокосте(перед началом которого западные демократии отказались принять евреев, находившихся на контролируемых гитлеровцами территориях, и тем самым обрекли их на уничтожение), именно это однозначное и жесткое деление на своих, чужих и врагов и стало главным фактором жизнеспособности еврейского государства.

Причина переживания Холокоста и превращения его в один из краеугольных камней современной еврейской идентичности (помимо черт традиционной еврейской культуры) очевидна:

Холокост был агрессией, не просто сплотившей, но и во многом воссоздавшей смирившуюся было с рассеянием нацию.

Схожие процессы произошли и в Советском Союзе — именно чудовищная война стала ключевым элементом формирования советского народа.

Либеральные реформы 90‑х и 2000‑х были, как и Холокост, результатом не только внешнего воздействия, но и собственного, внутреннего разложения общества, которое в гитлеровской Германии вызвал расовую ненависть, а в нашей стране — либеральные реформы, характеризующиеся в том числе ненавистью к русским и стремлению уничтожить нас как народ, культуру и цивилизацию.

Не случайно почти двукратный рост смертности при практически двукратном падении рождаемости, вызванный либеральными реформами и всячески оправдываемый либеральными фашистами как нечто «нормальное», «свойственное всему прогрессивному человечеству» или «вызванное игом проклятых большевиков», получило название именно «русского» креста.

Количество убитых в ходе «построения демократии и рынка» на постсоветском пространстве было значительно меньше, чем во время Холокоста. По оценке ряда исследователей (в перву ю очередь следует вспомнить прекрасные работы Ксении Мяло), во время «конфликтов малой интенсивности», бывших непосредственным инструментом разрушения Советского Союза (и во многом сознательно разжигавшихся пламенными демократами) погибли сотни тысяч человек.

Число убитых в бесчисленных «бандитских войнах» и криминальном беспределе 90‑х годов не учтено, — однако читатель может сам зайти почти на любое кладбище России и увидеть там длинные ряды могил, в которых лежат молодые жертвы либеральных преобразований. Официальная статистика тех лет занизила их число, так как, во–первых, развалилась вместе с государством, а, во–вторых, значительное количество погибших просто исчезло и так никогда и не было найдено.

Да, жертвы реализации, как, по воспоминаниям работавших в то время на госслужбе, изящно выразился один из американских советников Гайдара, «необходимости вытеснения из общественного сознания мотива права мотивом прибыли» не были результатом целенаправленного истребления по национальному или религиозному признаку. Против Советского Союза и, затем, России, раздавленных внешней конкуренцией, не осуществлялся официально объявленный геноцид (хотя еще в середине 90‑х годов простое упоминание «национальных интересов» России воспринималось многими демократами, в том числе находившимися на госслужбе, как совершенно непростительное и недопустимое проявление).

Однако миллионы людей, полных сил и энергии, были убиты в результате последовательной и безоглядной реализации политических теорий. Общие демографические потери от либеральных реформ оцениваются к 2015 году в 21,4 млн. чел., — и это число продолжает расти по мере углубления эффективно истребляющих нас либеральных реформ. И то, что эти теории не прямо требовали смерти миллионов из нас как высшей и самодостаточной цели, а привели к ней всего лишь в качестве побочного (хотя и абсолютно неизбежного) следствия, не может воскресить ни одного человека.

Принципиально важно, что при этих относительно меньших потерях советский народ перестал существовать. Если еврейский народ после катастрофы обрел свою государственность и укрепился, — относительно молодой советский народ, еще находившийся в стадии формирования, свою государственность утратил и перестал существовать сам.

Гибель советского народа надломила хребет русскому народу, который был его основой как в качественном, культурном и управленческом, так и в чисто количественном плане. Русский народ во многом утратил самоидентификацию за три поколения выращивания и вынашивания советского народа, начав ассоциировать себя с развалившимся и предавшим его государством. В результате он до сих пор не может в полной мере восстановить свою идентичность, свою российскую цивилизацию, пребывая в состоянии продолжающейся Катастрофы.

Без осознания масштабов и глубины нашей трагедии, наших жертв и потерь невозможно никакое возрождение России, — в том числе и по сугубо технологическим причинам.

Конечно, нельзя, да и не нужно пытаться примазаться к трагедии еврейского народа более чем 75-летней летней давности и тем более начать меряться потерями. Но должно и нужно использовать ее, — как понятный нам всем и, по меньшей мере, сопоставимый эталон — для оценки и осознания нашей собственной, проявившейся в 1991 году и продолжающейся и по сей день трагедии.

Российское общество должно в полной мере осознавать тяжесть последствий либеральных реформ, начатых в 1991 году и продолжающихся до сих пор. И поэтому русский язык, оставляя за еврейской трагедией историческое и на практике не переводимое впрямую (так же, как не переводятся, например, термины «Ханука» или «Пурим») название «Холокост», должен отразить тяжесть нашей трагедии, начавшейся в 1991 году, термином «Катастрофа».

Как и еврейский Холокост, русскую Катастрофу не нужно переводить ни на иврит, ни на английский, ни на китайский, — точно так же и по тем же самым причинам, по которым еврейская катастрофа не переводится на русский, английский, китайский, да и все другие языки мира. Пусть транслитерируют. Пусть пишут «Katastropha» на латинице.

Два горя, две беды не будут соперничать друг с другом: это не тот случай, когда соперничество уместно. Зато мы будем не только знать, но и ощущать при каждом упоминании свою недавнюю и все еще продолжающуюся историю.

И помнить, что для исчерпания Холокоста было мало Дня Победы — для него был необходим Нюрнбергский трибунал и государство, не стеснявшееся отлавливать нацистских преступников по всему миру и эффективно добивающееся признания самостоятельным преступлением само сомнение в Холокосте и его масштабах.

Хотя… Бог с ним, с Нюрнбергом, — можно собраться и в Рязани.

Эта книга — о тех, кого бы я хотел там видеть, живых и мертвых: не столько для возмездия (потому что большинство творцов и исполнителей Катастрофы так или иначе уже наказаны), сколько для восстановления справедливости, для возвращения нормальных представлений о добре и зле, без которых невозможна даже нормальная жизнь, не говоря уже о развитии.

Эта книга — о сознательных и, в меньшей степени, невольных творцах Катастрофы, о тех, кто проводил, проводит и собирается проводить дальше либеральные реформы, смертельные для нашей страны и для каждого из нас.

Эти люди мало кому интересны в мире, да и глобальным монополиям, которым они истово служат, они нужны только в России, — насколько можно судить, сначала как оружие ее уничтожения, а затем как сотрудники разнообразных оккупационных администраций. Многие либералы прекрасно сознают это и не стесняются признавать, что считают Россию глубоко чуждой для себя страной, в которой живут через силу, постоянно мучаясь, — просто потому, что за ее пределами, вне процесса ее разрушения гарантированно не смогут заработать на привычный для себя комфорт.

Они появились не на пустом месте, они являются наследниками исторически длительной и во многом объективно обусловленной традиции.

Из–за относительно холодного климата в средневековой России прибавочная стоимость была существенно ниже, чем в Западной Европе. Это обуславливало экономическую слабость, а попытка российской элиты подражать Западу в роскоши оборачивалась изъятием необходимого продукта вместо прибавочного и разрушением экономики. Соответственно, такая элита уничтожалась либо порожденным ею кризисом, либо высшей властью, опиравшейся непосредственно на народ. Это не позволяло создать устойчивые институты, что стало одной из фундаментальных особенностей российского общества, подрывающих его конкурентоспособность (и обуславливающих технологическое отставание), но главное — создало культурную подозрительность в отношении любой ориентации элиты на Запад.

Между тем технологии, как правило, заимствовались именно там, — и формирующийся с середины XIX века слой интеллигенции объективно находился в диалоге с Западом, даже когда отвергал его идеи и ценности, тем самым вызывая культурно обусловленные подозрения у остального общества, включая власть.

Интеллигенция как социальный слой является владельцем фактических знаний и монополистом на производство культурного продукта. Ее специфика в России была вызвана отторжением от власти и враждебностью к ней, вызванную прежде всего социальным генезисом: власть была преимущественно дворянской и военной, интеллигенция формировалась потомками мещан, и потому ее представителей крайне неохотно принимали во власть, что порождало их враждебность.

Важную роль играло и общее недоверие царской власти к знаниям и их носителям как таковым. Достаточно вспомнить, что ключевой причиной поражения в Крымской войне было категорическое нежелание Николая Первого учить офицеров даже сугубо военным знаниям: он боялся, что вместо с грамотностью офицеры впитают западный дух вольнодумства, что приведет к новому восстанию декабристов. Эту традицию продолжил Указ «о кухаркиных детях», вполне в традициях нынешних либералов ограничивающий получение образования детьми малоимущих, одобренный не кем–нибудь, а лучшим российским императором XIX века — Александром Третьим.

Будучи по своей природе военной, власть отстранялась от носителей знаний и, по моральным соображениям (а также из нежелания делиться влиянием), от бизнеса, — восстанавливая против себя интеллигенцию и крепнущее по мере развития экономики предпринимательство.

Интеллигенция объединялась с бизнесом, нуждающимся в знаниях и ищущем себе оправдания и развлечения в культуре, — а технологии, финансы и моды шли с Запада. Этот формирующийся конгломерат привыкал ориентироваться на Запад и служить ему, — в усугубляющемся противостоянии с царской властью.

В Феврале он, опираясь на Запад, смел империю, — однако его политические представители были не более чем обслугой Запада и не смогли удовлетворить ни одну из насущных потребностей общества, которые они эксплуатировали ради захвата власти. В результате Россия защитила себя большевиками, которые смели представителей Запада и ценой чудовищных жертв преодолели кровавый хаос, восстановив, хотя и не сразу, российскую государственность, ориентированную на национальные интересы.

Однако это восстановление произошло по старым лекалам отторжения «орденом меченосцев» интеллигенции и хозяйственных деятелей, а также веяний Запада как таковых. В результате с исчезновением мобилизующей внешней угрозы уничтожения общественное развитие повернуло на старую колею, и историческая трагедия России воспроизвелась на рубеже 80‑х — 90‑х годов XX века чудовищным аналогом либерального Февраля 1917 года, который мы никак не можем преодолеть.

Страна слишком хорошо видит, что торжество ориентированного на Запад и способного заниматься лишь ее грабежом либерализма может закончиться ее уничтожением. Залог будущей победы и возрождения России заключается в общем для нашего народа осознании и неприятии Катастрофы (вместо восторженного стремления к ней, характерному для либеральных революций февраля 1917 и 1990–1991 годов), общем понимании того, что либерализм несет России смерть и открыто жаждет ее смерти, изощренно и разнообразно оправдывая и призывая ее.

Либералы пришли к этому часто незаметно для самих себя — от любви к свободе, утверждения суверенитета и самоценности личности, отрицания ее подчинения обществу, частью которого она, если и не является, все равно должна быть для собственного гармоничного развития.

Стремясь к свободе, они прежде всего оперлись на наиболее свободную часть общества; в позднем Советском Союзе это была не инженерно- техническая интеллигенция (прикованная к необходимости постоянно зарабатывать себе на жизнь хотя бы подчинением начальству), двигавшая революцию, а легальный и нелегальный бизнес.

Опираясь на бизнес, либералы при помощи инженерно–технических работников свалили Советскую власть и (не только из–за своей беспомощности, но и для облегчения спекуляций бизнеса) уничтожили этих работников как «средний класс», обрушив их в нищету.

После этого оказалось, что для политического успеха надо опираться не просто на наиболее свободный класс предпринимателей, а на его наиболее сильную часть.

Сначала это был просто крупный бизнес, но очень быстро он стал олигархическим, тесно сращенным с государством и извлекавшим из контроля за ним основную часть своей прибыли.

А затем оказалось, что за спиной олигархов стоит не только подчинившее их в конце концов государство, но и главный субъект современного всемирно- исторического развития — глобальные монополии, оформившиеся к началу третьего тысячелетия со своими политическими и культурными представителями в глобальный управляющий класс.

В результате от службы свободе либералы стремительно и часто незаметно для себя, в силу политической целесообразности перешли на службу глобальным монополиям. Те, кто не осуществил этот переход, лишились влияния и были выкинуты с политической арены либо перестали быть либералами и, осознав, что интересы народа и цивилизации выше интересов их элементов, какой является отдельная личность, в той или иной форме перешли на службу народу.

Современные же либералы еще на стадии служения олигархии (и тем более сейчас, на службе у неизмеримо более жестких и жестоких глобальных монополий) растоптали все свои исходные ценности.

Вместо защиты собственности как таковой они стали защищать лишь собственность своих хозяев, отрицая право собственности остальных (собственно, приватизация была ужасна именно отрицанием права собственности и ее разрушением).

Вместо конкуренции они стали под ее флагом защищать свободу монополий, которым они служили, злоупотреблять своим положением, подавляя все вокруг себя.

Вместо защиты свободы слова они стали защищать свободу слова своих хозяев, разными способами затыкая рты всем остальным (не случайно цензура в явной форме — в виде «премодерации» без внятно обозначенных критериев — существует в Рунете лишь в блогосфере самого либерального медиа, «Эхо Москвы»),

Этот перечень можно продолжать бесконечно: по всем исходно либеральным ценностям.

Эволюция либералов, поставив их во всем современном мире (а не только в одной России) на службу глобальным монополиям, сделала их несовместимыми с самим нормальным существованием и развитием обществ, неумолимо разрушаемых этими монополиями.

Рассмотрим же этих либералов поближе.

В первой главе — идеологов и организаторов либеральных реформ: тех, кто привносил и привносит качественно новые элементы направленность действий и структуру либерального клана.

Вторая глава посвящена непосредственным исполнителям либеральных реформ.

Третья — творцам либерального стиля, создателям интеллектуальной, культурной и управленческой моды, определяющим этим манеру, характер и, во многом, направленность массового поведения.

Конечно, это деление во многом условно и может оспариваться в части принадлежности ряда лиц той или иной группе (да и в части их отбора из общего массива либерального клана), однако оно представляется наиболее функциональным и потому разумным. Принципиально важно, что распределение либералов по группам осуществляется не на основе их сегодняшнего состояния (ибо тогда из рассмотрения должны быть исключены Гайдар, Козырев и, вероятно, Березовский), а на основе их вклада в историю, в настоящее и, что самое важное, возможное будущее, с учетом их потенциала.

Четвертая глава посвящена обобщению биографий в основные закономерности функционирования либерального клана, обуславливающие его мощь и влияние, с одной стороны, а с другой — особенности его сознания.

Заключение фиксирует необходимость трансформации всего современного развития, его переориентации с интересов глобальных монополий на интересы отдельных обществ и человечества как такового ради общего выживания.

Я благодарен не только десяткам людей, внесших по итогам сокращенных газетных публикаций полезные и часто крайне важные уточнения в характеристики ключевых либералов нашего времени, но и тем, кого описываю.

Многих из них я хорошо знаю, некоторых люблю и, к сожалению и ужасу, слишком хорошо понимаю и чувствую каждого из них.

Но понять, вопреки распространенной наивной поговорке, — отнюдь не значит простить.

В наши дни скорее наоборот.

Без них, насколько можно судить, наша страна не просто была бы краше, комфортнее, богаче и человечней: без них миллионы людей были бы живы.

ЧАСТЬ I Организаторы и идеологи

ЧУБАЙС Всероссийский аллерген

Главная черта Чубайса — целеустремленность. Он вступил в КПСС еще при жизни Брежнева: по одним данным, в 1977, по другим — в 1980 году, то есть в 22 или 25 лет, что для научного сотрудника являлось фантастическим успехом, почти невозможным вне номенклатуры.

Вместе с Гайдаром и рядом других либеральных реформаторов входил в группу молодых ученых, отобранных при Андропове для реализации рыночных преобразований и проходивших для этого стажировку, а на деле — интенсивное обучение при Международном институте системного анализа в Вене. После смерти Андропова, как это бывает, смысл проекта забылся, и контроль за ним был перехвачен западными «учителями»; именно так Чубайс стал Чубайсом, а не Дэн Сяопином.

Воля Чубайса привела к тому, что при первой же встрече Гайдар четко осознал, что в партнерстве с ним он всегда будет вторым, ведомым, — и, полностью приняв эту позицию, никогда даже не пытался оспаривать его лидерство.

Чубайс рано осознал ключевую роль денег. По ряду воспоминаний, в середине 80‑хон стал лидером ленинградского кружка либеральных экономистов не только в силу возраста (он родился в 1955 году) или включенности в «программу Андропова», но и потому, что его друг П. Филиппов обеспечил финансирование выращиванием на продажу цветов.

Сам Чубайс отрицал значимость этого фактора и подчеркивал, что сам цветами не торговал. В этом проявилась понимание им второго веления времени: важности правильного имиджа. Недаром, насколько можно вспомнить, именно возглавленная им РАО «ЕЭС России» первой стала платить ключевым СМИ за согласование (и при надобности вычеркивание) упоминаний «чувствительных» лиц и фактов. Необходимость же фактической цензуры при помощи подбора кадров была провозглашена группой Чубайса еще в 1990 году.

Наряду с Адамовым и Аксененко он входил в тройку выдающихся российских государственных менеджеров, которые по своим качествам настолько превосходили государство, что оно не могло поставить им- задачу, и им приходилось направлять свою деятельность самостоятельно.

Хотя Чубайс крайне плох как линейный менеджер, он умеет создавать крупные, активные и влиятельные социальные группы, обогащающиеся за счет проводимых им преобразований и потому являющиеся его социально–политической и, вероятно, экономической базой. Этот образ действия выделяет его из деятелей продолжающейся вот уже более четверти века эпохи национального предательства.

Чубайс не только систематик, вылавливающий главное для себя из информационного хаоса, но и отличный индивидуальный психолог: в 90‑е ненавидевшие его губернаторы выходили из его кабинета со слезами благодарности, — ничего от него не получив.

Обладает прекрасными связями на Западе, прежде всего с демократической частью американского истеблишмента. С 1992 года простейшим способом втереться в доверие к представителям Запада — будь то политики, чиновники или представители корпораций — была похвала в адрес Чубайса: она автоматически приносила «знак качества» и делала вас «своим».

Его моральный уровень выше среднего реформаторского. Представления об избыточной аморальности вызваны эффективными приемами психологического давления, среди которых важное место занимает агрессивная демонстрация беспредельной наглости. Недаром фраза «Наглость города берет», ставшая неформальным символом либеральных реформаторов, приписывается именно ему.

В отличие от многих других либеральных реформаторов, способен на человеческие чувства. После гибели от рака одного из близких открыл в Москве великолепный хоспис. Когда один из журналистов встретил его там во второй половине 90‑х, привезшего умирающим шампанского и икры, настойчиво просил не упоминать об этом в прессе.

Чубайс стремится избежать применения насилия, что в 90‑е выгодно отличало его от ряда других влиятельных фигур. Провокация в отношении Квачкова (а безумное многолетнее судилище против одного из наиболее уважаемых ветеранов спецназа почти не оставляет места для иных версий) вряд ли организовывалась по его инициативе, хотя он, безусловно, поддерживал ее.

Своих сотрудников старается не «сдавать».

Вопреки распространенным представлениям, Чубайс далеко не безошибочен. Он не раз терпел болезненные поражения (стоит вспомнить хотя бы провал концепции «либеральной империи», по которой, насколько можно понять, Россия должна была вытеснять Китай из Средней Азии в интересах Запада), но всякий раз настойчиво продолжал свое дело.

Страх резко повышает эффективность его работы. Испуганный Чубайс — изобретательный боевой робот без тормозов с колоссальным напором, сфокусированный на единственной цели и идущий к ней любой ценой, ассоциирующий ее с сохранением собственной жизни.

Провозглашенная публично личная иррациональная ненависть к Достоевскому представляется результатом принципиального отрицания важности не только справедливости, но и всего некоммерческого как такового (включая русскую культуру).

Является и сегодня признанным лидером либерального клана, отодвинув на вторые роли даже, вероятно, связанного с теневыми «старыми» капиталами Европы стратега Волошина. Похоже, довольно эффективно (в провалах скорее виновен его политический порученец «абажур» и, по некоторым данным, личный психолог на протяжении двух десятков лет Гозман) и при этом полностью оставаясь в тени, координирует удары как официальных, так и оппозиционных либералов по враждебному силовому клану, а в последние годы и по Путину.

«Приватизатор всея Руси»

Первым крупным «делом» Чубайса стала ваучерная приватизация, символом которой он остается по сей день.

Обещание двух «Волг» за ваучер показало всем, что никаких моральных ограничений больше нет: это был четкий сигнал, воспринятый всей системой управления. Последующая приватизация, став инструментом сознательного разграбления общенародной собственности (то есть всего народа, что последний немедленно ощутил на падении своего жизненного уровня), не создала, а, напротив, уничтожило святость прав собственности и сделало крупную собственность в общественном сознании a priori преступной.

Более того: поскольку предприятия доставались приватизаторам практически даром, экономически рациональной политикой в условиях неопределенности было не их развитие, а, напротив, высасывание их, присвоение их оборотных средств с последующем выбрасыванием и распродажей по цене металлолома. Это сделало заведомо нерентабельным создание новых предприятий, ибо их владельцы должны были закладывать в цену продукции окупаемость сделанных инвестиций, а приватизаторы — лишь величину уплаченных реформаторам взяток.

Последовательно, эффективно и сознательно Чубайс выражал интересы доминирующей в каждый момент времени группы интересов: сначала отдавал заводы директорам, потом содействовал их захвату разнообразными «новыми русскими», потом помогал создавать олигархию залоговыми аукционами (идея вызрела в недрах бывшего международного отдела ЦК КПСС, системно участвовавшего в бизнесе). Он успел поощрить закон об ускоренном и упрощенном банкротстве, запустивший волну рейдерства еще до дефолта 1998 года.

Уже в июле 1992 года привлек к работе американских консультантов, часть которых баснословно обогатилась, а часть (включая их руководителя Хэя, в 2004 году отданного под суд в США за разворовывание американских денег в ходе приватизации) обвинялась в работе на ЦРУ. Учитывая рекомендации, нацеленные на последовательное уничтожение лучших и наиболее значимых российских предприятий (скажем, в Нижегородской области, где они не были выполнены, насколько можно судить, лишь по раздолбайству ее демократического губернатора Немцова), последнее представляется почти очевидным.

Черномырдин и другие «политические тяжеловесы» держали его за мальчика, взятого на грязную работу, которого можно будет спокойно «сдать». Правовой нигилизм Чубайса был оружием класса партхозноменклатуры, завершающей перестройку приватизацией, — и она не понимала, как быстро оно обернется против нее.

Но тогда, на первом этапе своей карьеры в правительстве Чубайс выживал за счет поддержки Запада и российских спекулянтов; подлинный политический вес он обрел уже после того, как стал взамен Шохина первым вице–премьером осенью 1994 года. (Тогда реформаторы, насколько помню, хотели на 20 % обвалить рубль для поддержания экономики на плаву, но, поскольку большинство из них «слило» информацию своим банкирам, девальвация составила 38 %. Шок от этого привел к отставке председателя Банка России В. В. Геращенко и целого ряда реформаторов, включая тогдашнего лидера реформаторского клана Шохина, а также и. о. Министра финансов Дубинина).

Характерно, что к человеку, который после этих событий три дня буквально вымаливал у Черномырдина его повышение, Чубайс и сегодня демонстрирует трогательное расположение.

Лобовое столкновение Чубайса и в целом клана либеральных реформаторов с Березовским и «семьей» в 1997–1998 годах, когда эти две силы нейтрализовали друг друта, позволило тогдашнему руководству «Газпрома» сохранить его в руках государства минимальными ресурсами: достаточно было просто подталкивать сцепившихся «хозяев России».

Ну, а затем, помнится, Чубайс с Березовским как лидеры двух властных кланов сделали президентом «консенсусную фигуру» — Путина. Правда, в отличие от Березовского, Чубайс как человек рациональный быстро понял, что тот набрал собственный вес, и без протестов перешел в формальное подчинение ему.

Катастрофа российской энергетики

Чубайс возглавил РАО «ЕЭС России» в 1997 году, когда органы власти окончательно перешли под контроль олигархата, и надо было иметь личный финансовый ресурс, чтобы сохранять влияние и самостоятельность. В силу прямого контроля за населением и промышленностью РАО обеспечивало ему не только финансовое, но и социальное влияние: он прямо определял жизнь всего народа, а неплатежи позволяли ему делать это по своему произволу. Контроль же за оставшейся во власти «командой реформаторов» и тесная связь с «семьей» сохраняли его исключительное политическое влияние. Вероятно, что Чубайс всерьез собирался стать президентом после Ельцина (как в первой половине 2000‑х он, похоже, грезил о 2008 и в 2012 годах).

Наведя порядок в РАО и добившись массовыми и часто произвольными отключениями приоритетности платежей за электроэнергию и, вероятно, построив вокруг этого значительные теневые бизнесы (взамен прежних самостоятельных), Чубайс увидел, что огромная и дурно управляемая империя РАО открывает колоссальные возможности для обогащения.

Реформа была его выношенным, выстраданным детищем. Смысл стандартен и заимствован у Запада: выделить и приватизировать центры прибыли, дополнительно заработав на стремительном взлете их капитализации. Центры же убытков, необходимые с технологической точки зрения (и ранее финансируемые в рамках единой системы за счет центров прибыли), сбрасывались на финансирование государства или за счет роста тарифов (в нашем случае — на оба источника) и деградировали.

Надежность системы Чубайса не интересовала, как и технические проблемы (так что лишь в 2005 году, после отключения света в части Москвы и областей Центральной России из–за мелкой аварии его команда на личном опыте осознала невозможность свободного рынка электроэнергии и стала корректировать реформу). Он управлял не системой, а ее изменением. Поскольку все отраслевые специалисты были против, они были изгнаны на высшем уровне и либо изгнаны, либо куплены, либо запуганы на среднем и нижнем.

Как обычно, он выявил социальные группы, выигрывающие от этих изменений, и решительно оперся на них, используя их сознательную корысть как таран против разрозненного и неосмысленного сопротивления. Крупный бизнес он покупал допуском к генерирующим мощностям и возможностью самим продавать себе энергию (которая тогда уже была дорогой), потребителей — обещанием дешевизны энергии из–за конкуренции.

Последнее было откровенной ложью: дешевизна энергии означала снижение прибыли и потому была неприемлемой. Простейший способ снижения цены энергии — восстановление энергомоста к «запертым» избыточным мощностям Восточной Сибири, стоившее в ценах 2003 года не более 2 млрд. долл., (даже при тогдашнем уровне воровства) — Чубайса не интересовал и жестко блокировался при публичном признании важности этой темы (когда ее нельзя уже было замалчивать).

Создание рынка было невозможно технологически, так как даже в европейской части России число «узких мест» в сетях с ограниченной пропускной способностью исчислялось десятками (а с учетом миграции этих узких мест в зависимости от изменения структуры потребления по времени года и суток — и сотнями). Для функционирования рынка (то есть возможности гарантированно получить купленную энергию) надо было качественно расширить сеть.

Якобы конкурентный оптовый рынок электроэнергии был монопольным, просто монополизм естественной монополии заменялся коммерческим монополизмом ее представителей и произволом разнообразных администраторов. Доказательство — его дисбаланс (убытки из–за плохого диспетчирования) на две трети перекладывался на атомную генерацию, не связанную с РАО, — при том, что на нее приходилось не более трети поставок. «Рыночная» цена устанавливалась на уровне издержек наименее эффективного производителя, то есть была исходно завышенной.

Проводя реформу, Чубайс, насколько можно судить, действовал через агентов, десятками внедренных в госаппарат на разные уровни и знавших, что после выполнения ими своей работы по продвижению реформы и даже при увольнении из–за безумия предлагаемых мер им гарантированы теплые места в энергокомпаниях. Поэтому они лгали в лицо своим руководителям (так, помнится, начальник отдела аппарата правительства официально отрицал, что тепловые электростанции производят не только электричество, но и тепло), запутывали их и создавали благоприятный для реформы информационный фон.

Через них (а также через либеральных реформаторов, контролируемых им как главой либерального клана) Чубайс добивался подготовки нужных государственных решений, а затем, когда эти решения обнажали свой идиотизм и вредность, говорил, что он все понимает, но вынужден подчиняться государственному бреду, а к разработке реформы имеет лишь страдательное отношение.

Мощная лоббистская кампания сторицей окупилась (даже только для топ–менеджмента РАО «ЕЭС России») из–за роста капитализации компании после принятия законов о ее реформе.

Чубайс был мотором реформы электроэнергетики, задумавшим и исполнившим ее с катастрофическими для России последствиями. Но денег причастные к ней получили очень много, — а ведь смысл либерального реформаторства заключается именно в этом.

«Роснано»: «джентльмен в поисках десятки»?

Проект «Роснано» производит впечатление изначально ориентированного на масштабный «распил» средств. Ряд ученых, включая основоположников нанотехнологий в СССР, с иронией отмечали равнодушие этой структуры к перспективным разработкам. В то же время на многих конференциях приходится встречать юных менеджеров из связанных с «Роснано» структур, на прекрасном английском излагающих банальности из учебников по маркетингу.

Похоже, реальной задачей деятельности «Роснано» является не финансирование новых технологий, которые получат рыночный успех, а нечто иное — более традиционное для либеральных реформаторов.

Убыток государственной «Роснано» в 2011 году составил почти 3 млрд, руб., в 2012 — 22, а в 2013 — почти 40 млрд. руб. Все, что можно сказать критикующим за это Чубайса (включая пришедшим в ужас аудиторам Счетной палаты), — «не завидуйте». Путин зафиксировал его фактическую неприкосновенность.

В декабре 2013 года Чубайс возглавил одноименную с «Роснано» управляющую компанию: в отличие от госкомпании, та может передавать часть своего капитала «стратегическим инвесторам». Таким образом, управление госкомпанией «Роснано» даже формально может во многом подчиниться частным (и не обязательно российским) интересам. Журналисты подметили, что единственный простой способ психологически «развалить» Чубайса — это удивиться, почему он, с его способностями и волей, до сих пор еще не стал президентом России. Похоже, это его сокровенная мечта.

Что ж — этим он ничем не отличается от множества россиян, которые, глядя на руководителей страны, задаются естественным вопросом «А чем я хуже?» Как известно, российские мужчины страдают тремя основными болезнями: алкоголизмом, простатитом и мечтой стать президентом, — причем отличаются они прежде всего тем, что первые две поддаются излечению.

Что же касается Чубайса, при проведении в России социологического опроса о том, кого граждане нашей страны считают наиболее ужасным выродком рода человеческого, он, на мой взгляд, вполне может занять почетное второе место после Гитлера. Правда, его карьера, в отличие от прошлого объединителя Европы, еще далеко не окончена, — и может принести нам немало страшных неожиданностей.

Но все, что можно пожелать герою этого ему сегодня, — это крепкого здоровья, которое позволило бы ему прожить достаточно долго для того, чтобы не только увидеть правовую оценку своих «подвигов», но и хотя бы начать нести за них заслуженное наказание.

БЕРЕЗОВСКИЙ Великий гешефтмахер: черный человечек лихого времени

Какое время было, блин!

Какие люди были, что ты!

О них не сложено былин,

Зато остались анекдоты.

(Игорь Иртеньев)

Черный человек

ко мне пришел.

(Сергей Есенин)

Борис Березовский, без преувеличения, стал «черным человеком» постсоветского времени. Долгие годы сам факт общения с этим могущественным и авторитетным деятелем серьезно подрывал репутацию, какой бы замечательной она бы ни была и каким бы вынужденным или безобидным ни было это общение.

Лучшее, что написано о Березовском (и в целом о старте российского бизнеса), — книга его друга и компаньона Юлия Дубова «Большая пайка» с внятным эпиграфом из Варлама Шаламова (не бывшим, в отличие от иных перестроечных икон, ни агентом КГБ, ни «лакировщиком действительности», даже лагерной): «В лагере убивает большая пайка, а не маленькая». Однако по понятным причинам она является апологией российского олигархата. Честно и во многом документально раскрывая внутренние трагедии научных сотрудников, окунувшихся в хаотический бизнес конца 80‑х — начала 90‑х, и жестокость этого бизнеса, книга существенно и, как представляется, сознательно приукрашивает мотивацию и характер их действий, причем не только на первом, но и на всех этапах «накопления капитала».

Попытаемся исправить этот недостаток.

Золотой гранит науки

Березовский родился в январе 1946 года в Москве. Отец, Абрам Маркович, инженер–строитель из Томска, работал на заводах по производству стройматериалов (во время юности Березовского — главным инженером Бутовского газосиликатного кирпичного завода) и, по словам Березовского, «так и умер на работе»; правда, по некоторым данным, он был еще и раввином. Мать, Анна Александровна Гельман, была старшим лаборантом в Институте педиатрии Академии медицинских наук СССР. Среди ее предков были поляки, евреи, украинцы и даже итальянцы. Они поженились в августе 1943 года, в дни завершения жестоких боев на Курской дуге; Березовского, скорее всего, назвали в честь его прадеда (его дед, Марк Борисович, умер в 1950 году).

Березовского отправили в школу в 6 лет; в шестом классе перешел в английскую спецшколу, по окончании которой в 1962 году неудачно поступал на физический факультет МГУ. Он утверждал, что его не взяли из–за национальности (хотя в паспорте он был записан русским), но в то время антисемитизм не был значимым фактором, тем более на физфаке (в отличие от мехмата МГУ, где он также проявлялся лишь в последующие годы; не случайно в ряде биографий говорится о попытке поступить на мехмат, хотя даже характеристики давались ему для физфака). Скорее всего, причиной была слабая подготовка Березовского; в школьном аттестате у него были пятерки лишь по алгебре и геометрии. По остальным предметам (включая профильный для школы английский язык и физику, которой он увлекался и даже занимался в физическом кружке при МФТИ) — «четверки», а по литературе — и вовсе «тройка».

В школе вместо стандартной фольклорной скрипки он шесть лет учился играть на баяне, — без видимых последствий (хотя о впечатлении от вида его тонких «музыкальных пальцев» вспоминали потом, в дни его славы, самые разные женщины). В старших классах начал нарабатывать хорошую характеристику: был членом школьной народной дружины, дежурил в агитпункте, но даже в характеристике указывалось: хотя, «вступив в комсомол, активно взялся за работу», «мог бы принять более деятельное участие в жизни школы». Классный руководитель отметил, что, будучи добрым, отзывчивым и «гибким», юноша «не всегда мог проявить волю», — удивительная характеристика для тех, кто знал его в зрелости!

Потерпев неудачу, поступил в Лесотехнический институт в подмосковных Мытищах (в СССР экзамены сдавались в июле — в немногие лучшие вузы и в августе — в остальные).

Во вступительном сочинении Березовский выбрал «свободную тему», не связанную со школьной программой, но позволяющую раскрыть способности к общественно–политической риторике. Сочинение на тему «Мир! Нам нужен мир!» он начал словами «Октябрь 1917 года (45-летие которого как раз отмечалось — М. Д.) — самая знаменательная дата тысячелетней истории существования человечества».

Лесотехнический институт служил прикрытием подготовки специалистов в области электроники и кибернетики, в первую очередь для космической отрасли. Березовский поступил именно на секретный факультет «электроники и счетно–решающей техники», которого не было ни в одном справочнике.

О нем вспоминали как о невысоком «сутулом мальчике» с не всегда причесанными черными волосами, обычно ходившем в «запачканном» светлом клетчатом пиджаке. За суетливость и многословие сокурсники прозвали его Паниковским.

По характеристике, Березовский проявил разносторонность, жизнерадостность, энергию и решительность. Приказами ректора ему дважды объявлялись выговоры: на втором курсе — за грубость к сотрудникам библиотеки, на третьем — за «систематические пропуски занятий».

Тем не менее, в 1967 году закончил институт успешно, получив по 14 предметам «отлично» и по 16 «хорошо». В рецензии на диплом не кто–нибудь, а научный руководитель указал, что работа не раскрыла содержание темы («Прибор для автоматического определения скоростного процесса»), но на защите Березовский получил «хорошо». Однокурсники были убеждены, что «вопрос решил» отец: газосиликатный кирпич был исключительным дефицитом.

По распределению Березовский отработал два года инженером в НИИ испытательных машин, приборов и средств измерения масс Мин- приборостроения СССР, в 1969 году ушел оттуда инженером в Гидрометеорологический научно- исследовательский центр, а в 1970 году устроился в Институт проблем управления АН СССР. Там и работал до 1987 года, пройдя путь от инженера до заведующего лабораторией и сектором, успешно вступив в КПСС. («Я…, в отличие от некоторых, билет свой не рвал, не сжигал. Так и лежит у меня в сейфе в институте», — вспоминал предусмотрительный Березовский уже в зените своей славы.)

В начале 70‑х женился на учившейся двумя курсами младше (и тогда также окончившей институт) девушке из обычной поселковой семьи. Их буквально погнал в ЗАГС отец, узнавший, что та находится на шестом месяце, но мать еще долго переживала женитьбу сына на простоватой русской.

Окончив в 1973 году без отрыва от работы лучший в мире механико–математический факультет МГУ, Березовский поступил в аспирантуру родного Института проблем управления, где защитил кандидатскую диссертацию по теме «Многокритериальная оптимизация». Она опиралась на огромный фактический материал: с 1973 года Березовский сотрудничал с «АвтоВАЗом» (выпустившем первые автомобили весной 1970 года), где руководил внедрением тогдашних прорывных управленческих технологий — систем автоматизированного проектирования и программного обеспечения. В 1978 году стал лауреатом премии Ленинского комсомола, а в 1983 защитил докторскую диссертацию «Разработка теоретических основ алгоритмизации принятия предпроектных решений и их применения».

С 1968 по 1989 годы Березовский опубликовал в соавторстве более 100 научных работ, в том числе и ряд книг. Часть была опубликована в США, Великобритании, Японии, Германии и Франции.

Но его научные успехи представляются ныне не более чем фасадом, прикрывавшим коммерцию.

По ряду свидетельств, он был дельцом от науки: организовывал своих ученых знакомых и торговал плодами их трудов. Уже в конце 70‑х изготовление диссертаций было поставлено «на поток», причем написание только одной главы, по воспоминаниям «коммуникатора» той среды Петра Авена, стоило около 300 руб. Цена же докторской «под ключ» составляла несколько тысяч рублей, — при зарплате ее реальных авторов в 200 руб. в месяц. При этом Березовский подрабатывал еще и лекциями, и мелкой спекуляцией (весной 1981 года он был задержан в Махачкале за спекуляцию постельным бельем и провел 10 суток в камере предварительного заключения), — в соответствии с анекдотом, в котором еврей–портной говорит: «А если меня сделают царем, я буду подрабатывать шитьем и жить еще лучше, чем царь». И, по некоторым воспоминаниям, будучи весьма богатым по советским меркам человеком, не мог удерживаться, чтобы не экономить в прямом смысле слова копейку на разнице цены проезда в трамвае и автобусе.

Понятно, что писать диссертации Березовскому было нелепо. По наиболее популярной версии, его кандидатскую писал приятель юности Денисов, а докторскую — сослуживец по Институту проблем управления Красненкер, который в 90‑е стал его партнером, дорос до заместителя гендиректора «Аэрофлота», был судим и умер в январе 2005 года от рака. Он и возглавлял, похоже, изготовление диссертаций.

«Крестный отец» Березовского Зибарев, в ключевые для его возвышения 1988–1992 годы бывший заместителем гендиректора «АвтоВАЗа», вспоминал, что на советах директоров «ЛогоВАЗа» Березовский не мог даже внятно докладывать об итогах работы, — какие уж тут диссертации!

Его сила была не в этом.

Свобода новых возможностей

В 1987 году, когда государство взяло курс на развитие рынка, Березовский покинул Институт проблем управления (хотя заявлял, что сделал это в 1989 году, «когда в институте перестали платить зарплату»). Писал статьи о перестройке хозяйственного механизма для популярной тогда «Советской России», но явно не мог удовлетворяться подобным занятием, — не говоря уже об отсутствии коммерческой выгоды.

Скорее всего, он пытался схватиться за возможности, которыми дразнила его наступающая эпоха: завязывал новые связи, строил планы, пытался проворачивать комбинации, очертя голову бросался в авантюры, о которых потом и вспоминать было неловко.

Так, пытался заняться… кастрацией кабанов при помощи лазера, который, как он где–то слышал, делает операцию безболезненной, и хряки не мучаются, — а значит, и не худеют. После получения аванса от председателя подмосковного колхоза, как вспоминал его друг и партнер Дубов, «первые два борова у нас подохли на месте, а третий испустил дух ровно в тот момент, когда мы вскочили в автобус: за нами уже бежали с дрекольем».

Попытки припасть к источнику дефицитного тогда продовольствия продолжились. Березовский, по некоторым воспоминаниям, убедил руководство подмосковного на сей раз совхоза в чудодейственности случайно оказавшегося у него пакистанского корма для кур. Экономический эффект был рассчитан на сложных математических моделях, но Березовский умудрился приехать за деньгами как раз в момент обнаружения поголовной гибели птицы. Он не был поднят на вилы лишь потому, что сумел убежать от разъяренной толпы и вскочить на подножку уже отходившего рейсового автобуса.

Еще раз навыки стремительного, хотя и суетливо семенящего бега пригодились ему уже в 1990 году, когда он увел молодую жену у одного из известнейших советских драматургов. Знакомы они был давно (еще в начале 70‑х тот написал пьесу о только построенном «АвтоВАЗе» и, по некоторым данным, привел туда Березовского), но именно в 1990 драматург стал необходим Березовскому, так как, по некоторым воспоминаниям, за 3 тыс. долл, познакомил его с благоволившим к нему вторым человеком в Политбюро ЦК КПСС, занимавшимся идеологией и управлявшим «перестройкой и демократизацией» Яковлевым.

По имеющейся информации, последний сыграл ключевую роль не только в уничтожении нашей страны, но и в становлении бизнес–империи Березовского, за аналогичные 3 тыс. долл., рекомендовав того руководству производившему самую дефицитную в стране продукцию «АвтоВАЗа». Именно так, как рассказывалось в госаппарате, Березовский втерся в доверие к ним (ранее он воспринимался лишь как «научная обслуга») и получил исключительные преференции; именно так «ЛогоВАЗ» из мелкого посредника стал спрутом общенационального значения. Ничтожная по нашим меркам сумма взятки не должна вызывать смущение: в 1990 году доллар в СССР был запрещен, его курс на «черном рынке» был гомерически завышен, да и в США его покупательная способность была значительно выше сегодняшней. А руководители нерыночного государства не сознавали ценность распределяемых ими ресурсов и потому ценили себя дешево. (Так, Горбачев, по некоторым свидетельствам, признал Южную Корею, отказавшись от встречного требования признания Западом КНДР, за кредит в 1,47 млрд, долл.: 1 млрд, деньгами и 0,47 млрд, потребительскими товарами, — и чемоданчик со 100 тыс. долл.). А таких, как начинающий Березовский, вокруг Яковлева тогда было много. К концу 1991 года и покупательная способность доллара внутри страны в силу развития рынка упала, и новые лидеры «вошли во вкус» коммерции, — так что хозяйственное распоряжение Ельцина стоило, по оценкам, 30 тыс. долл.

Важность контакта с Яковлевым не давала Березовскому ссориться с пожилым драматургом, — и он, уведя от него не любившую его молодую жену, жаждавшую красивой жизни, вывез ее в Италию. И, выразив потрясение ее исчезновением, организовал поиски и более полугода еженедельно приходил к нему и за дружеским столом подробно рассказывал об их ходе, неизменно выражая уверенность в том, что с беглянкой ничего плохого не случилось, и он вот–вот найдет ее и вернет.

Пожилой драматург любил жену и плакал, рассказывая о случайно услышанных им ее нелицеприятных отзывах, о себе.

Обман открылся неожиданно для Березовского, и тому пришлось убегать от разъяренных друзей драматурга, всерьез хотевших утопить мерзавца в Москве–реке. Их ярость и намерения были таковы, что, несмотря на избыточный вес и опьянение, они продержались «на хвосте» у Березовского около двух километров.

«АвтоВАЗ»: трамплин к богатству и власти

В 1989 году Березовский учредил «ЛогоВАЗ», включив в состав основателей помощника директора «АвтоВАЗа» по финансовым вопросам Сама- та Жабоева, — 34-летнего выпускника ГИТИСа и Киевского госуниверситета, успевшего поработать в ГИТИСе преподавателем режиссуры.

Первоначально «ЛогоВАЗ» был создан в качестве модного совместного предприятия: с российской стороны учредителями стали «АвтоВАЗ», «АвтоВАЗтехнобслуживание» и НИИ проблем управления, автоматики и телемеханики АН СССР, с которым Березовский не терял связи, с швейцарской — консервативная и закрытая Andre & Cie, управляемая семейством Andre на протяжении уже четырех поколений, одна из пяти крупнейших компаний мира, торгующих зерном и другими биржевыми товарами. Как Березовский завязал с ней сотрудничество, неизвестно, но в 1992 году эта корпорация стала учредителем скандально известной в последующем швейцарской фирмы Forus (название которой расшифровывается как ‘'Forus» — «для нас»), а в 1994 году, вместе с AWA, — фирмы Andava, вместе с Forus обслуживавшей валютные счета попавшего под контроль Березовского «Аэрофлота».

Березовский создавал «ЛогоВАЗ» для поставки на «АвтоВАЗ» программного обеспечения и даже пытался лоббировать его через Госкомитет по на–уке и технике. Быстро поняв ограниченность этой идеи, он вышел на коммерческий простор, занявшись продажей чудовищно дефицитных «жигулей» (сначала — отозванных из зарубежных автосалонов как не нашедших спроса) и сервисное обслуживание иномарок. Березовский, похоже, опирался на дополняющие друг друга силы: «отца перестройки» Яковлева, сотрудников КГБ и чеченских бандитов.

Крах ГКЧП открыл перед ним качественно новые возможности.

Уже в августе 1991 года он стал одним из соучредителей (наряду с Сагалаевым, Тэдом Тернером, властями Москвы, «ЛУКОЙЛом» и, похоже, представителями Шеварднадзе) Московской независимой вещательной корпорации. В ноябре 1992 года она получила лицензию на вещание на телеканале, использовавшемся для нужд гражданской обороны и в технических целях, а во время перестройки для трансляций Олимпийских игр в Сеуле и открытых чемпионатов Англии и Франции по теннису. Но один из первых частных телеканалов России не обещал мгновенного обогащения и потому не был приоритетным; сверхприбыльность использования СМИ для шантажа власти была открыта Гусинским, учредившим НТВ и создавшим «Медиа–мост», лишь в 1994 году.

«ЛогоВАЗ» получил статус официального импортера автомобилей Mercedes — Benz в Советском Союзе.

В сентябре 1991 года он взял у консорциума из шести швейцарских банков кредит в 20 млн. долл.: за поставку импортного оборудования на эту сумму Березовский попросил 10 тыс. автомобилей и заявил о намерении стать крупнейшим поставщиком «жигулей» внутри страны. «ЛогоВАЗ» и «АвтоВАЗ» вступили в симбиоз: гендиректор волжского гиганта Каданников назывался основным акционером «ЛогоВАЗа» наряду с коммерческим директором «АвтоВАЗа» Зибаревым и своим помощником Жа- боевым, но и друг Березовского Глушков стал финансовым директором «АвтоВАЗа» и оставался им до разрыва сотрудничества в 1995 году.

В декабре 1991 года Березовский был избран членом–корреспондентом Академии наук СССР — одновременно с председателем Верховного Совета РСФСР Хасбулатовым: это был его завершающий и вряд ли дорогой шаг на ниве научной коммерции. Когда в 2008 году руководство РАН не исключило его, ссылаясь на случаи Лысенко и Сахарова (которого оставили академиком после разъяснения президентом АН СССР М. В. Келдышем, что единственный прецедент — исключение Эйнштейна из академиков при Гитлере), ее представителям явно стоило бояться огласки сильнее, чем Березовскому.

В январе 1992 года «ЛогоВАЗ» открыл в Москве валютный центр технического обслуживания «мерседесов». За первый год реформы были проданы десятки тысяч «Жигулей», а оборот «ЛогоВАЗа» составил не менее четверти миллиарда долларов, — головокружительная сумма для России, весь ВВП которой составлял в 1992 году 85,6 млрд, долл.! «ЛогоВАЗ» стал крупнейшим в стране официальным дилером не только Mercedes — Benz, но и General Motors, Volvo, Chrysler, Honda…

Огромные деньги, преимущество перед конкурентами и доверие Каданникова принес Березовскому фиктивный реэкспорт автомобилей, использовавший более низкую по сравнению с внутренней экспортную цену (в силу советской традиции, нужды в валюте и низкого качества). Часть якобы экспортированных машин затем якобы продавалась иностранными покупателями обратно в Россию, по более высоким ценам; при этом валютная разница оседала за границей, а машины не пересекали границу.

В отличие от советских «теневиков», зарабатывавших на дефиците и оставшихся с его исчезновением у разбитого корыта, Березовский использовал возможности новой эпохи. Исчезновение дефицита не только не подкосило его бизнес, но и было использовано им для кардинального расширения: чувствуя ветер перемен, он работал «на опережение».

Опираясь на взрывной рост бизнеса, Березовский уже в 1992 году внедрился в новые стратегически значимые сферы: участвовал в создании Международного бизнес–клуба нефтепромышленников, возглавил попечительский совет финансируемой им первой негосударственной премии деятелям искусств «Триумф» (затем она стала вручаться и в науке). Она позволила ему взять под контроль важную для политического лоббирования «творческую интеллигенцию» и расширить с ее помощью круг своих знакомств (так был осмыслен опыт знакомства с Яковлевым через драматурга).

В 1992 году Березовский возглавил совет директоров ставшего финансовым сердцем его империи Объединенного банка (получившего прозвище «Объебанк»), вошел в Совет по промышленной политике при правительстве России.

В начале 1993 он, опираясь на «ЛогоВАЗ», пытался организовать совместный проект «Куйбышевнефти» и американской компании по ремонту нефтеоборудования; проект не пошел, но Березовский побывал на инаугурации Клинтона.

В том же году Березовский вошел в формировавшийся тогда как властный институт «семью» Ельцина — через заместителя главного редактора бывшего флагманом перестройки и забытого после нее журнала «Огонек» Юмашева, организовавшего написание и издание первой книги Ельцина «Исповедь на заданную тему» и ставшего сценаристом предвыборного фильма 1990 года «Борис Ельцин. Портрет на фоне борьбы». Березовский организовал ему финансирование журнала, а тот познакомил его с Ельциным и его дочерью Т. Дьяченко, которой предстояло сыграть ключевую роль в истории России в 1996–2000 годах, а затем выйти замуж за Юмашева (тогда уже уступившего должность руководителя его администрации руководителю погранслужбы генералу Бордюже). Зимой 1993–1994 годов Березовский был введен в ближайшее окружение Ельцина и стал спонсором его книги «Записки президента», также организованной Юмашевым.

После расстрела Дома Советов, в октябре 1993 года Березовский стал гендиректором и членом совета директоров Автомобильного всероссийского альянса (AWA). Альянс был учрежден «АвтоВАЗом» (25 % уставного капитала), «ЛогоВАЗом» и контролируемым Березовским швейцарским Forus, а также Фондом федерального имущества (по 15 %), «Куйбышевнефтью» и Объединенным банком (по 10 %), администрацией Самары и контролировавшимся Березовским АвтоВАЗбанком (по 5 %). Проектом управлял Березовский, но даже формально его структуры владели 45 % уставного капитала, что делало его крупнейшим реальным акционером (30 % контролировал «АвтоВАЗ», а государственные 15 % были ближе к сфере влияния либерала и реформатора Березовского, чем «красного директора» Каданникова).

Официальной целью альянса стало строительство автозавода, начавшего бы работу в 1996 году и через 5 лет выпускавшего в год 300 тыс. автомобилей новой модели ВАЗ‑1116. Для финансирования были выпущены облигации «АвтоВАЗа» со сроком погашения до конца 1996 года, но главным источником средств была продажа акций AWA населению и финансовые спекуляции.

Нельзя исключить возможность того, что Березовский вправду хотел построить автозавод и первоначально не планировал обманывать доверивших ему свои деньги (хотя, похоже, он концентрировал их для захвата «АвтоВАЗа»). Но экономическая нестабильность, девальвация рубля и падение спроса не дали создать производство. В результате AWA стал первой в России «финансовой пирамидой», опередив легендарную МММ Мавроди.

По данным AWA, размещение его акций принесло 20 млн. долл, (по другим данным, 50 и даже 200 млн.), чего не хватало для строительства автозавода. Но, вероятней, от него отказались потому, что спекуляции и захват чужой собственности были более выгодным и безопасным делом. Официально собранное пошло на малые проекты, включая сборку «жигулей» в Латинской Америке и Египте, выгоды от которых вкладчики, разумеется, не получили.

Березовский умело пользовался доверием «семьи» Ельцина. В конце 1993 года он отдал легендарный уже тогда дом приемов «ЛогоВАЗа» в Москве под штаб гайдаровского блока «Выбор России», — а после выборов Ельцин даровал AWA налоговые льготы. В декабре 1993 года компания Березовского, «АвтоВАЗ» и General Motors подписали соглашение о строительстве в Тольятти нового автозавода, — но реализовать его удалось лишь в сентябре 2002 в уже другой по сути стране и другим людям.

Либеральные реформаторы, вскарабкавшиеся во власть, как обезьяна на скользкую мачту, и проводившие уничтожающую страну и людей социально–экономическую политику, не имели значимой опоры. Они пытались создать социальную базу за счет поощрения спекуляций, в частности, массовой раздачей льгот по импорту (не только алкоголя и табака, но и автомобилей) общественным объединениям (среди которых выделялись ветераны войны в Афганистане, общества слепых и глухих, Национальный фонд спорта и РПЦ). Но политическое мотивирование коррупции лишь усилило разгул криминала.

Борьба за передел едва успевавших складываться сфер влияния быстро стала повсеместной, постоянной и жестокой.

Во второй половине 1993 года активизировались атаки на «ЛогоВАЗ» со стороны бандитских групп, у которых расширение его бизнеса отнимало среду обитания. Сотрудничать с милицией по поводу нападений на свои торговые площадки (включавшие забрасывание их гранатами) «ЛогоВАЗ» отказывался, предпочитая, вероятно, единственно действенные тогда криминальные методы. Напуганный Березовский в ноябре уехал в Израиль и получил его гражданство; тогда же получил в США «грин- кард» — разрешение на постоянное проживание.

В апреле 1994 года по его инициативе для противостояния нелегальным импортерам автомобилей была создана ассоциация авторизованных дилеров, объединившая 21 компанию. Березовский возглавлял ее год, — до начала своей нефтяной эпопеи.

Ожесточение клановой борьбы среди реформаторов требовало институциональной защиты бизнеса, — и 31 мая 1994 года Березовский превратил «ЛогоВАЗ» из единой структуры в холдинг из более 30 фирм, каждой из которых можно было пожертвовать.

Через неделю, 7 июня при въезде его «Мерседеса» во двор дома приемов «ЛогоВАЗа» в припаркованном у ворот «Опеле» была взорвана радиоуправляемая мина. Взрыв был такой силы, что оторванная дверца автомобиля перелетела через дом приемов и упала во двор в нескольких десятках метров. Водитель Березовского погиб, ранения получили он сам (правда, легкие), телохранитель и 8 прохожих. Похоже, покушение было вызвано попыткой Березовского получить деньги по векселям Мосторгбан- ка на 1 млрд, руб., проданных AWA мошенниками. (Вероятный организатор, бандит Сильвестр, был убит в октябре.)

Оно имело резонанс: мэр Лужков потребовал расширить полномочия правоохранительных органов, председатель совета директоров «АвтоВАЗа» Каданников обещал 2 млрд. руб. (более 1 млн. долл.) за информацию, которая позволит раскрыть преступление, Российский союз промышленников и предпринимателей заявил о поддержке любых шагов власти по обеспечению правопорядка.

Березовский сумел превратить несчастье в триумф, использовав его для усиления своего влияния на «семью» Ельцина и на него самого и превратив его в свой «звездный час». Вскоре после покушения Березовский приехал в «президентский клуб» в Горках‑9 на Рублево — Успенском шоссе. Его партнер Самат Жабоев вспоминает: «Мы разыграли целое представление. Боря специально подгадал, когда в клубе будет Ельцин, и предстал перед ним во всей красе: обожженный, забинтованный, с повязкой на глазу». Сочувствие Ельцина, хоть он никогда не любил Березовского и разговаривал с ним сквозь зубы, окончательно распахнуло перед ним двери кабинетов власти.

Очень наглядно изображал Березовского того времени управделами президента П. П. Бородин. «Он по–заячьи прижимал к подбородку сжатые лапки, как бы подразумевая портфель, мелко и подобострастно тряс головой, без остановки бормоча: «Спасибо, спасибо, спасибо»».

В июле Березовский впервые попал в рейтинг наиболее влиятельных российских бизнесменов, с ходу заняв в нем 13 место.

Высшей точкой его участия в автобизнесе стало его вхождение в августе 1994 года в совет директоров «АвтоВАЗа», что знаменовало установление им и Каданниковым полного контроля за приносившим колоссальные деньги автогигантом. Похоже, на чековых аукционах и вне их большинство акций «АвтоВАЗа» скупили фирмы, контролируемые его топ–менеджерами, в первую очередь Каданниковым, в том числе «ЛогоВАЗ» и AWA: тогда это была обычная схема. Но, несмотря на активность Березовского, реальный контроль за «АвтоВАЗом» Каданников обеспечил себе, и попытка захвата завода (если она имела место) потерпела неудачу.

Осенью 1994 года биография Березовского в числе 86 наиболее влиятельных российских бизнесменов была опубликована в роскошном справочнике «Возрожденная элита российского бизнеса». Около 20 чел. отказалось от публикации из страха привлечь внимание бандитов, — но тщеславие Березовского преодолевало страх. (Вероятно, по этой же причине он один из всех российских олигархов признал в 1996 году, что оценка Forbes его состояния, — тогда в 1 млрд, долл., — близка к реальности. Еще когда о нем была опубликована первая короткая заметка в только становящемся «на крыло» «Коммерсанте», он весь день не мог отвести глаз от нее и даже поручил купить в офис два десятка экземпляров газеты.)

В том же 1994 году Березовский крестился и стал православным.

Захват «первой кнопки»: создание медиаимперии

В 1994 году он осознал важность информационной войны и могущество телевидения как ее инструмента; возможно, свою роль сыграл пример бывшего театрального режиссера и фарцовщика Гусинского.

По ряду сообщений, в 1994–1995 годах Березовский вместе с главой концерна «Олби» и гремевшим тогда банком «Национальный кредит» вел кампанию против мэра Москвы Лужкова и связанных с ним коммерческих структур, включая группу «Мост» Гусинского.

Это требовало оружия, сопоставимого с «Гусинским» НТВ с его невиданным тогда, завораживающим качеством. И в 1994 году Березовский инициировал создание Общественного российского телевидения (тогда называвшегося еще не «ОРТ», а «ОРТВ»), 51 % акций остался у государства, 49 % поделили четыре крупных банка, а управлял Березовский, ставший в декабре 1994 года первым зампредом совета директоров. Правда, сначала его интересовало управление деньгами.

К тому времени дом приемов «ЛогоВАЗа» посещали не только Чубайс, Потанин, бывший вице- премьер правительств Гайдара и Черномырдина и первый спикер Совета Федерации Шумейко, но и жена Ельцина Наина.

В марте 1995 года Березовский был заподозрен в потрясшем страну убийстве генерального директора ОРТВ, популярного телеведущего Листьева. Тот, пытаясь взять под контроль рынок телерекламы, на неделю удалил ее из эфира канала, нанеся ущерб деятелям сверхприбыльного рынка.

После вызова Березовского на допрос и столкновения пришедших с обыском милиционеров с охранявшими его офис сотрудниками Федеральной службы контрразведки (ныне ФСБ) были уволены начальник милиции и прокурор Москвы. В ночь с 3 на 4 марта Березовский и президент телекомпании РЕН-ТВ Ирена Лесневская (телекомпания была названа в ее честь — по средним буквам имени) в кабинете начальника службы безопасности президента России всесильного тогда Коржакова записали на видеокамеру обращение к Ельцину, в котором опровергли свою причастность к убийству Листьева и обвинили в нем Гусинского. Тот был не только их конкурентом, но и личным врагом Коржакова.

По ряду оценок, весной 1995 года Березовский стал управлять финансами новой «партии власти» — созданного премьером Черномырдиным под выборы 1995 года «Наш дом — Россия».

Осенью по его указанию с ОРТ были сняты программы «Встречи с Солженицыным» и «Версии» Доренко, не соответствовавшие задачам власти на предстоящих выборах.

В рамках подготовки к ним Объединенный банк с 1995 года спонсировал возобновление «Независимой газеты» и журнал «Огонек». Для покупки интеллигенции Березовский выделил 1,5 млн. долл, на поездки российских ученых на международные конференции в 1996 году.

Создание бизнес–империи

Когда крах AVVA и сохранение контроля за «АвтоВАЗом» в руках его руководства стали очевидными, Березовский не стал возвращать «АвтоВАЗу» долги «ЛогоВАЗа» (оценивавшиеся в 165 млрд. руб. — примерно 50 млн. тогдашних долларов). С июля 1995 года «АвтоВАЗ» прекратил реализацию машин через него, а Каданников заявил о прекращении партнерства. Но Березовский уже вышел на новый уровень, использовав автобизнес как разгонный блок ракетоносителя.

Еще до расставания с «АвтоВАЗом» он ухватился за идею залоговых аукционов, передававших крупным бизнесменам наиболее лакомые куски экономики в обмен на политическую поддержку Ельцина и создававших этим олигархический политический и экономический режим. Государство передавало доверенным коммерсантам лучшие предприятия по заниженным ценам в кредит: любой президент, кроме Ельцина, вернул бы кредит и забрал потенциально сверхприбыльные (пусть и истощенные бандитским контролем) предприятия обратно. Риск бизнесменов сводился к минимуму тем, что они часто кредитовали государство его же деньгами, размещенными в их банках.

Березовский нацелился на нефтяную промышленность; его партнером стал 29-летний нефтетрей- дер Абрамович. Зная специфику отрасли, он организовывал проект, а Березовский продвигал его в администрации Ельцина. Забавно, что он убедил Коржакова передать ему «Сибнефть» необходимостью спасти ОРТ от финансового краха.

В августе 1995 года указом Ельцина ряд нефтяных предприятий России был объединен в добывавшую 6 % российской нефти «Сибирскую нефтяную компанию» («Сибнефть»), 6‑ю в России и 20‑ю в мире (противник ее создания, директор Омского НПЗ, умер от сердечного приступа при купании в Иртыше за 5 дней до ее учреждения).

Березовский, по–видимому, помог Коржакову победить его политического противника — и. о. генпрокурора Ильюшенко, — добыв компромат на зятя Ильюшенко Янчева, своего давнего знакомого, бывшего не зависимым от Березовского дилером «АвтоВАЗа», а затем сконцентрировавшего в своем «Балкар — Трейдинге» экспорт четверти российской нефти. Янчев нацелился на приватизацию «Сибнефти», но был арестован через месяц после ее учреждения и за три месяца до залогового аукциона, а его бизнес, по оценкам, достался структурам Березовского.

На залоговом аукционе в декабре 1995 года государство передало 51 % акций «Сибнефти» «Столичному банку сбережений» Смоленского и «Нефтяной финансовой компании» Березовского и Абрамовича, гарантом которых был «Менатеп», за 100,3 млн. долл. при стартовой цене 100 млн., заниженной, по оценкам, в 25 раз. Их «конкурент» — консорциум того же «Менатепа» и ЗАО «Тонус», гарантом которых был тот же «Столичный банк сбережений», — не поднимал цену. Заявку попытавшегося было вмешаться в согласованный раздел активов «Инкомбанка» просто не приняли во внимание.

Абрамович занимался в «Сибнефти» стратегическим планированием, Березовский — лоббированием во властных структурах, Смоленский — в финансовых.

В конце 1995 года Березовский сыграл ключевую роль в смене руководства «Аэрофлота»: его возглавил заслуженный и уважаемый, но полностью управляемый им маршал Шапошников, бывший после провала ГКЧП последним, «ликвидационным» Министром обороны СССР. В «Аэрофлоте» его первым заместителем по коммерческим вопросам стал давний партнер Березовского Самат Жа- боев, а после его болезни Глушков; Березовский заявил о намерении приватизировать крупнейшего российского и одного из лучших мировых авиаперевозчиков.

Политическая власть: прорыв и провал

После поражения «партии власти» на парламентских выборах в декабре 1995 года угроза поражения Ельцина с его рейтингом 3–6 % стала очевидной. Это означало крах сложившейся модели грабежа страны и утрата огромной собственности.

Страх этого заставил Березовского помириться с Гусинским (на Давосском форуме 1996 года). Он распространял слухи, что это он на этом форуме привлек Чубайса к объединению с новоявленными олигархами для сохранения Ельцина у власти, но тот действовал самостоятельно, а Березовский был лишь одним из олигархов, чьей активной поддержки он добился.

В «президентском клубе» было достигнуто соглашение о прекращении борьбы между олигархами и объединении сил для сохранения Ельцина, а также создан параллельный предвыборный штаб. Вместо Коржакова, директора ФСБ Барсукова и первого вице–премьера Сосковца (пошедших после первого тура выборов «ва–банк» в скандале с выносом наличных долларов из Дома правительства и изгнанных благодаря отчаянной реакции Чубайса при поддержке Лебедя) его возглавили Чубайс и Т. Дьяченко; важную роль как премьер играл и Черномырдин.

Официальные встречи проходили в «Президент- отеле», где он якобы размещался (наравне с работавшими там американскими кураторами ельцинской кампании, среди которых, по ряду сообщений, заметную роль играл будущий посол США в России Макфол). Но главное помещение штаба, в котором и шла работа, находилось в «ЛогоВАЗе». Это позволило Березовскому извлечь из сохранения Ельцина у власти наибольшую выгоду.

К тому времени он уже перестал соблюдать даже видимость приличий, наглядно и открыто демонстрируя свои убеждения в абсолютном всесилии денег. В интервью Financial Times он с гордостью заявил, что семь банкиров, финансирующих кампанию Ельцина, контролируют более половины экономики страны, что, по его мнению, гарантировало победу.

Это заявление породило эффективно разоблачающий как власть, так и олигархов термин «семибанкирщина», — и впервые вызвало у них серьезное раздражение Березовским, своим наглым и бессмысленным хвастовством создающим проблемы для всех.

В конце апреля 1996 года Березовский подписал инициированное им (наряду с Ходорковским и Смоленским) обращение 13 олигархов и крупных директоров «Выйти из тупика!» с призывом к Ельцину и Зюганову достичь компромисса для сохранения стабильности. Однако ни они, ни общество не были готовы к компромиссам; окружение Ельцина восприняло этот шаг как испуг бизнеса на грани предательства, окружение Зюганова — как готовность к капитуляции. Поэтому письмо «повисло в воздухе» и не вызвало никакой реакции. Ситуацию усугубил Коржаков (18 марта не разогнавший Госдуму для сохранения Ельцина только из–за жесткой позиции руководства МВД во главе с А. С. Куликовым), предложивший перенести выборы. Это заявление, хоть и дезавуированное Ельциным, было расценено как признак его слабости, и воодушевило сторонников Зюганова.

Постепенно финансировавшие выборы Ельцина олигархи благодаря усилиям штабов начинали верить в возможность его победы и убеждались в нежелании Зюганова идти на компромисс (тогда от него, сочтя его предателем, отвернулись бы партия и значительная часть общества).

В результате в начале июня те же олигархи подписали противоположное по смыслу открытое письмо, выразившее неприятие Зюганова и поддержку Ельцину. Его инициаторами были Потанин и ранее поддерживавший Зюганова Ходорковский; Березовскому пришлось присоединиться.

Видя провал идеи компромисса, он загодя стал одним из инициаторов «стратегического соглашения» между Ельциным и Лебедем. Заняв в первом туре третье место с 14,5 % голосов (это спасло Ельцина, так как голоса были оттянуты у Зюганова), Лебедь перед вторым туром поддержал Ельцина в обмен на пост секретаря Совета безопасности «с особыми полномочиями» и помощника президента по национальной безопасности. Кроме того, что не могло быть предусмотрено соглашением, он поддержал Чубайса против Коржакова, Барсукова и Сосковца, обеспечив их низвержение. В результате, находясь под контролем Березовского, он заручился поддержкой Чубайса.

После победы Ельцин был не в силах управлять страной. Некоторые члены его окружения после его инаугурации уверовали в бога, так как не могли объяснить сохранение Ельцина в сознании до ее завершения ничем, кроме своей исступленной молитвы «только не упади!»

Березовский сделал ставку на Лебедя: после изгнания своей опоры — Коржакова — он был вынужден делить свое влияние на «семью» с крепнущей группировкой Чубайса, а Лебедь был едва ли не его исключительной «собственностью». Именно давними тесными связями Березовского с чеченской преступностью и его возможностью давления на военное руководство (Министр обороны Родионов был назначен по представлению Лебедя) можно объяснить успех нападения боевиков на Грозный в начале августа 1996 года, по итогам которого Лебедь подписал Хасавюртское соглашение (на полутора страницах с фактически признанием независимости Чечни) и, как тогда казалось, закончил мучительную чеченскую войну.

Готовя Хасавюртский мир, Березовский как представитель федерального центра сначала посетил Масхадова и потом заехал к российскому командующему Пуликовскому, заявив ему при офицерах: «Ты, генерал, можешь считать все, что угодно. Твоя задача: молчать… и выполнять то, что тебе мы с Лебедем говорим». Иначе «я тебя, генерал, …вместе со всей вашей дохлой группировкой сейчас куплю и перепродам! Понял, чего стоят твои обещания?..»

Лебедь был опьянен популярностью и властью. Не понимая реального устройства государства, он попытался перетянуть на себя рычаги управления страной. Решив опереться на военную силу, он, по воспоминаниям чиновников, стал обзванивать по спецсвязи командиров крупных воинских частей, требуя выбрать между поддержкой его или недееспособного Ельцина. Забавно, что, когда на следующий день перед его темно–синим «мерседесом» не открылись ворота Старой площади, он просто не понял, что произошло. Официально Лебедь был отправлен в отставку после обвинения Министром внутренних дел А. С. Куликовым в подготовке госпереворота.

Совет безопасности возглавил первый спикер Госдумы, избранной после расстрела Верховного Совета, бесцветный Рыбкин. Березовский стал его заместителем, компенсировав утрату перспективного Лебедя личным вхождением во власть.

Сорвать это назначение заявлением свежеуво- ленного Коржакова о том, что Березовский уговаривал его убить Гусинского, Лужкова, Кобзона и Лисовского, не удалось, — хотя, в отличие от других, эта публикация не опровергалась Березовским. Публикации о его израильском гражданстве вынудили Березовского отказаться от него, навсегда разорвав связи с официально не прощающим такого Израилем.

Березовский эффективно использовал возможности, открывшиеся перед ним благодаря официальному статусу, взяв на себя отношения с Чечней.

По ряду оценок, он наладил спонсирование боевиков под видом выкупа заложников, способствовав превращению их захвата в массовый вид деятельности. По воспоминаниям военнослужащих, входивших в Чечню в ходе второй войны, южнее Терека ямы для содержания русских рабов–заложников находили во всех дворах, где их искали. Березовскому этот процесс приносил деньги, влияние и репутацию миротворца.

Первыми освобожденными стали 22 омоновца, захваченные Радуевым в Дагестане в середине декабря 1996 года: через несколько дней они были выпущены в обмен на 11 чеченских преступников, позже амнистированных «задним числом».

Березовский показал чеченцам, что может опереться не только на деньги и государство, но и на противостоящих им казаков. В январе 1997 года на Чрезвычайном совете казачьих атаманов юга России в Ставропольском крае он переломил враждебность к себе, поддержав обреченное на игнорирование государством требование вооружения казачьих формирований на прилегающих к Чечне территориях.

В феврале он стал одним из руководителей операции по освобождению двух корреспондентов ОРТ, захваченных чеченскими боевиками в декабре 1996 года. Сначала об освобождении пытался договориться Лебедь, но Березовскому не были нужны конкуренты: вероятно, он заплатил бандитам, чтобы те не отдавали их Лебедю, позволив нажить на них политический капитал самому Березовскому.

Его заявление, что деньги на выкуп были предоставлены его бывшим врагом Гусинским, отодвинутым им от «залоговых аукционов», знаменовало объединение их сил и создание нового олигархического альянса перед новым витком приватизации.

Но тут между ним и «семьей», бывшей источником его власти и богатства, пробежала первая «чер–ная кошка». Когда Т. Дьяченко приехала к нижегородскому губернатору Немцову сообщить, что Ельцин назначает его первым вице–премьером и видит своим преемником, она узнала, что у того только что побывал Березовский, объяснивший, что Немцов обязан своим назначением именно ему. Это вызвало ярость у ранее души не чаявшей в Березовском «Тане» и привело Немцова в клан Чубайса: выбрать «хозяином» Березовского после такого было невозможно.

В начале марта 1997 года Ельцин назначил Березовского членом федеральной комиссии по проблемам Чечни; в мае Березовский стал одним из инициаторов подписания мирного договора между Россией и «Чеченской республикой Ичкерия», совершив вместе с Рыбкиным ряд поездок в Чечню на встречи с ее вождями.

Березовский отвергал обвинения в сотрудничестве с чеченскими бандитами, но в 1997 году он всерьез намеревался организовать свое выдвижение на Нобелевскую премию мира за деятельность в Чечне.

Он освобождал из плена захваченных боевиками солдат уже через 2–3 дня, а то и на следующие сутки, что было невозможно без предварительного сговора. При этом, насколько можно судить, он, как правило, платил за заложников деньги федерального бюджета, получаемые им на эти цели благодаря служебному положению.

Наиболее известными заложниками, освобожденными им, стали корреспондент НТВ Елена Масюк (в августе 1997 года), захваченная, похоже, из- за недостаточно добросовестной отработки НТВ денег, которые чеченские бандиты платили Гусинскому за информационную войну против России, и полпред президента России Власов (в ноябре 1998 года, объявленный выкуп — 6 млн. долл.).

Рамзан Кадыров говорил, что только сам Березовский передал боевикам за заложников около 30 млн. долл., но в рамках созданного им бизнеса на крови огромные суммы собирались и выплачивались боевикам помимо него, — семьями и фирмами несчастных, захватывавшихся «борцами за свободу Чечни» по всей России.

Однако главные, и при этом централизованные деньги приносил бандитам международный аэропорт Грозного, через который в иные дни проходило до 60 самолетов. Вероятно, наибольшую прибыль приносила наркоторговля; по высказывавшимся в госаппарате предположениям, Березовский был вместе с террористами совладельцем крупной лаборатории по производству героина, полуфабрикат для которой доставлялся авиарейсами.

«Отработав» чеченскую тему, Березовский вновь сконцентрировался на коммерческой сфере. Рутинное разграбление бюджета при помощи построения «пирамиды ГКО» и финансовых спекуляций в качестве награды приведшим Ельцина к власти олигархам было нарушено появлением нового приза. Нехватка денег в выдаиваемом бюджете (в 1997 году был объявлен его секвестр) стала для реформаторов поводом продать «Связьинвест» — телекоммуникационного монополиста. Сначала продавался лишь блокирующий пакет: формально для сохранения контроля государства, а реально, похоже, для экономии средств олигархов.

Перед аукционом Березовский организовал встречу претендовавших на «Связьинвест» своего партнера Гусинского, его конкурента Потанина (только что, 17 марта 1997 года покинувшего ка–бинет первого вице–премьера напротив кабинета Чубайса) и оставшегося первым вице–премьером Чубайса. Похоже, стороны договорились, чтобы не «получивший свое» на залоговых аукционах Гусинский забрал «Связьинвест» себе, а Потанин выступил статистом, придающим аукциону легитимность.

Но Березовский совершил грубую стратегическую ошибку: он не понимал, что вместе с Гусинским объективно, вне зависимости от своего желания и поведения, просто в силу масштабов своей деятельности уже превратился в конкурента группы Чубайса.

Он все еще мыслил категориями 1995–1996 годов, когда олигархи новой волны вместе затаскивали во власть терявшего популярность вместе с адекватностью Ельцина, на залоговых аукционах вместе делили лучшие части советского наследства, выхватывая их из зубов «красных директоров», а потом вместе грабили бюджет.

Березовский не заметил, как изменились времена. Рост масштабов требовал структурирования олигархата, и управлять Ельциным и «семьей» мог лишь один его представитель: с искоренением олигархией ее врагов для двоих больше не было места. Чубайс, опираясь на Запад, который один мог обеспечить Ельцину и его окружению (как и самим олигархам) безопасное и комфортное будущее, был заведомо сильнее Березовского, использовавшего личные связи, бандитов и медиасферу. Поэтому уверенному в поддержке Чубайса Потанину не было нужды уступать стратегически более слабому противнику. Березовский же, ослепленный своим величием, красотой своих схем и стремительностью своей карьеры, не видел своей относительной слабости.

Более того: он не видел, что с завоеванием олигархами всей полноты власти хилая предпринимательская солидарность сменилась внутренней конкуренцией, и люди, доказавшие свою договороспособность и стремление следовать «понятиям», объективно превращаются в «кидал–беспредельщиков». Его стремление договориться перестало быть адекватным ситуации.

Аукцион 25 июля 1997 года Березовский и Гусинский проиграли с треском: представители Потанина, нарушив договоренность, перебили цену Гусинского, — а Чубайс официально утвердил итоги торгов. Возможно, он даже не вступал с Потаниным в сговор, а тот нарушил договоренность по своей инициативе, зная мотивацию Чубайса и будучи уверенным в его реакции. Но, вероятней, это был сознательный удар по конкуренту, в долгосрочном отношении смертельный: смирение Березовского означало бы его подчинение Чубайсу, а борьба — поражение.

Внешне позиция Чубайса была беспроигрышной: «Кто больше заплатил, тот и стал владельцем». Это была внятная демонстрация приоритета ценностей «команды молодых реформаторов» над договоренностями и отказ от закулисных сговоров «старого времени» в пользу новых, прогрессивных западных ценностей.

Березовский впал в истерику и публично, дискредитируя себя, обвинил Чубайса в лоббировании Потанина и возрождении практики келейной подготовки и подписания указов у президента. Будучи мелким человеком, он не понял стратегической мотивации противников и, судя о других по себе, решил, что все дело в личной жажде наживы.

Ошибочное объяснение привело к ошибочной реакции, — но она была красивой и имела грандиозные последствия.

Достоянием общества стала масштабная информационная война Гусинского и Березовского против «команды молодых реформаторов», за считанные месяцы дискредитировавшей ее и убравшей ее ядро во главе с Чубайсом в скандальном «деле писателей». Ее эффективность была высока не только из–за объединения наиболее мощных телеканалов, — ОРТ и НТВ (не говоря о других медиа Березовского и Гусинского, например, «Эхо Москвы»), — но и в силу уязвимости впавших в морализаторство реформаторов. Ведь мораль служит лишь честным людям; для воров и лжецов она легко оборачивается бумерангом.

Менее известным результатом возмездия за «Связьинвест» стал срыв приватизации «Газпрома». Олигархи обоих кланов, нацелились на этот потрясающий политический и коммерческий ресурс после «Связьинвеста». У контролировавших «Газпром» топ–менеджеров во главе с Вяхиревым, даже при поддержке Черномырдина, не было шансов против совместной атаки олигархата.

Но его раскол в ходе захвата «Связьинвеста» и жестокая междоусобица изменили ситуацию, позволив топ–менеджменту «Газпрома» избежать приватизации виртуозным стравливанием представителей враждующих кланов, которым быстро стало не до «Газпрома».

Ни Березовский, ни тем более Чубайс, похоже, так и не поняли, что конфликт между ними искусно раздувался и направлялся презираемыми ими «производственниками» газового гиганта.

Но месть нерентабельна.

Проредив «команду молодых реформаторов», Березовский выпал из привычного закулисья на авансцену политики. Забыв об осторожности, он дискредитировал не только себя и своих противников, но и власть как таковую и стал для нее политической проблемой.

В результате в начале декабря он был снят с поста заместителя секретаря Совета безопасности и был вынужден приютиться советником руководителя администрации президента Юмашева, через которого несколько лет назад втерся в «семью».

Тут Березовский вернулся к использованию потенциала Лебедя, направив его в Красноярский край. Лебедь был триумфально избран губернатором в середине мая 1998 года, но его должность стала не новым стартом, а бесполезной для Березовского пенсией.

Накануне майских праздников 1998 года Березовский по представлению президента Украины Кучмы (что позволило соблюсти приличия и не представлять его назначение как результат исступленного лоббирования себя в окружении Ельцина) стал исполнительным секретарем СНГ. Этот ранг делал его высокопоставленным международным чиновником и ставил почти вровень с главами государств. Но реализовать новые возможности ему, по–видимому, не удалось: значимые проявления его успешной активности в это время не известны.

В мае 1998 года было остановлено шедшее с начала года слияние «Сибнефти» и «ЮКОСа» Ходорковского: проявилась несовместимость их бизнес- моделей и нежелание Абрамовича отказываться от контроля за своей компанией. Это вызвало первый конфликт с ним Березовского. Второй был вызван попыткой Абрамовича после дефолта сделать заместителем руководителя администрации президента по экономике зампреда «Газпрома» вместо выдвиженца Березовского, будущего руководителя администрации Волошина. На этом их пути разошлись, и в конце 1998‑го Абрамович неудачно пытался выкупить у Березовского его долю в «Сибнефти», но, похоже, вытеснил его с положения «кошелька семьи».

После дефолта 17 августа 1998 года Березовский пытался сделать премьером зависимого от него Черномырдина, но его высказывавшееся в прошлом неприятие КПРФ сыграло свою роль. После двух неудачных голосований Ельцин по инициативе «семьи», ужаснувшейся перспективе перерастания социально–экономической катастрофы в политическую и утраты власти, предложил Госдуме Е. М. Примакова.

Это стало катастрофой для Березовского, так как новый премьер олицетворял собой все неприемлемое для него, а главное — не хотел воровать, что лишало их общих интересов.

Более того: окружение Ельцина, включая «Таню и Валю», уже смертельно устало от его настырности, наглости и самовлюбленности, от бесконечного потока нелепых инициатив, от назойливого самовосхваления и постоянной лжи.

Когда–то Коржаков, покровительствуя, отфильтровывал его идеи и сдерживал его хаотическую энергию, концентрируя ее на ключевых вопросах; после его краха Березовский, представ перед «ближним кругом» Ельцина во всей красе, надоел ему хуже горькой редьки.

Он утратил реальное влияние как раз тогда, когда сумел убедить общество в своем всевластии.

Инструмент «семьи» против Е. М. Примакова

Дефолт стал не только экономической, но и идейной, ценностной катастрофой: поколение менеджеров и предпринимателей, сформировавшееся в конце 80‑х и в 90‑е годы в рамках либеральной идеологии, столкнулись с ее лживостью и разрушительностью. Либерализм утратил свою социальную базу, погрузив исповедовавшие его массы в отчаянную борьбу за выживание.

В схожем положении оказалось и олигархическое сообщество. Ограничение правительством Е. М. Примакова и Центробанком В. В. Геращенко спекуляций и угроза расследования преступлений прошлого сделали их врагами олигархии. Березовский отреагировал на это наиболее остро и бросился в атаку, возглавив кампанию по дискредитации правительства Е. М. Примакова, не сознавая, что делает это ценой еще большей дискредитации себя.

13 ноября он опубликовал открытое письмо директору ФСБ В. В. Путину, в котором заявил о подготовке покушения на свою жизнь якобы по поручению прежнего руководства Управления ФСБ по борьбе с оргпреступностью. Через 4 дня сотрудники этого управления в масках провели показанную ОРТ пресс–конференцию, подтвердив, что получили приказ убить Березовского и Хусейна Джабраилова, брата известного чеченского бизнесмена, и обратились к обществу с просьбой защитить их от преступного руководства. Единственный выступавший без маски связанный с Березовским подполковник ФСБ Литвиненко (тогда известный в узких кругах склонностью к садистским пыткам предпринимателей, не хотевших платить дань ему и его покровителям) сообщил о подготовке покушения на высокопоставленного налоговика.

Это было частью кампании по дискредитации и дезорганизации новой власти, которой оказался Е. М. Примаков в ситуации недееспособности Ельцина и испуганное ™ его окружения, но ответ последовал уже через две недели.

27 ноября в Интернете были размещены 18 документов, в основном связанных с борьбой Березовского за «Связьинвест», но и обвиняющих его в убийстве Старовойтовой (мол, та шантажировала его угрозой разоблачения его связи с аферистом Лернером). Там же сообщалось о создании в 1994 году спецподразделения ФСБ, охранявшего Березовского. Это было первым размещением в Рунете политического компромата.

В январе 1999 года было сообщено о наличии у Березовского личной спецслужбы — частного охранного предприятия «Атолл» (впервые о нем стало известно в августе 1996 года из–за задержек Березовским зарплаты), занятой как минимум слежкой и сбором компромата на его врагов и партнеров. Шпионаж «Атолла» за членами «семьи» Ельцина (и то, что Березовский мог быть в курсе их действий и склонностей), не прибавило ему популярности в ней.

По словам руководителя «Атолла», работавшего с Березовским с 1994 года (что позволяет предположить, что «Атолл» и был созданным для его охраны спецподразделением ФСБ), тот потратил на его создание 3,5 млн. долл. Содержание обходилось в 300–400 тыс. долл. в месяц, в том числе 100 тыс. шло на агентуру. С 1995 года «Атолл» записывал все разговоры в доме приемов «ЛогоВАЗа», где собиралась связанная с Березовским часть элиты страны (возможно, разговоры записывались и до того, но другими его людьми). В ходе одного из конфликтов Березовского и Гусинского каждый из них, похоже, отдал своей спецслужбе приказ убить конкурента, но их руководители договорились не развязывать войну на уничтожение; возможно, слепое исполнение ими приказа избавило бы страну от многих бед.

Генпрокуратура возбудила уголовное дело и провела безрезультатную серию обысков в «Атолле», но Березовский, перепугавшись, спрятался в Швейцарии и избавился от него, сначала сократив, а затем и прекратив его финансирование. В результате свою политическую деятельность он продолжил без глаз и рук, что еще более снизило ее эффективность и разумность.

В ходе нарастающего скандала Ельцин в начале марта уволил Березовского с поста исполнительного секретаря СНГ «за регулярные действия, выходящие за рамки полномочий… и невыполнение поручений председателя Совета глав государств СНГ» (то есть самого Ельцина).

2 апреля 1999 года лидеры стран СНГ утвердили отставку, а уже 6 апреля генпрокуратура вынесла постановление о заключении под стражу Березовского и его помощника, заместителя гендиректора «Аэрофлота» Глушкова. Лишь 14 апреля это решение было отменено, но дело продолжалось.

Следователи считали, что два заместителя гендиректора (Глушков и Красненкер, в СССР писавший для Березовского диссертации «на заказ») и главный бухгалтер Крыжевская «ввели в заблуждение» гендиректора маршала Шапошникова, убедив его сосредоточить 80 % свободных валютных средств «Аэрофлота» на счетах швейцарской фирмы Andava, среди основных акционеров которой были Березовский и Глушков. Только в 1996–1997 годах через нее прошло 252 млн. долл., из которых около 40 млн. были украдены. Обвинения против Березовского были выделены в отдельное дело, а «дело «Аэрофлота»» закончилось лишь в 2004 году: обвиняемые были признаны виновными в нетяжких преступлениях и отпущены как отбывшие наказание или по амнистии. В 1999 году скандал достиг такой интенсивности, что его гендиректор Окулов специально заявлял, что у Березовского «нет ни одной акции «Аэрофлота»» и называл его контроль «мифом». Благодаря замене руководства это уже было так.

Испугавшись расследования и заявлений Е. М. Примакова о необходимости борьбы с криминалом, Березовский напряг все свои возможности — как по влиянию на «семью», так и по медийной дискредитации премьера. Он уже не осознавал, что из закулисного манипулятора сам превратился в простое орудие против Е. М. Примакова в руках тех, кого привык считать пешками своей гениальной игры.

Окружение Ельцина смертельно боялось пользовавшегося почти всеобщей поддержкой премьера. Когда делегация во главе с Ю. Д. Маслюковым договорилась с МВФ (благодаря титаническим усилиям прежде всего зампреда Центробанка Т. В. Парамоновой и Министра финансов М. М. Задорнова), дав Е. М. Примакову поддержку и России, и Запада, Ельцин уволил его как опасного конкурента. Березовский приписал эту победу себе, но решение было принято хотя и в соответствии с его мольбами, но без его участия.

После отставки Е. М. Примакова в едва оправившейся от дефолта стране начался политический кризис. Либеральные реформаторы бросились обратно во власть, — а Березовскому, так сильно ударившему по ним после «Связьинвеста», места уже не было.

Похоже, он принял участие в хаотичной грызне за выбор преемника уже не способного управлять страной Ельцина, сорвав освобождение генерала МВД Шпигуна, которое должно было состояться 12 июня 1999 года. Это ослабило позиции премьера Степашина, а Шпигун, в котором отпала надобность, был после долгих мытарств убит чеченскими бандитами.

Березовский начал подготовку к парламентским выборам 1999 года и к разрешению нараставшего политического кризиса усилением медиаресурсов.

Еще весной 1999 года он купил 37,5 % акций МНВК «ТВ‑6 Москва», в создании которой участвовал после краха ГКЧП, доведя свою долю до 75 %. В июле 1999 года купил издательский дом «Коммерсантъ», выпускавший наиболее влиятельную тогда деловую газету и ряд эффективных еженедельников. Формально издательский дом принадлежал его учредителям–журналистам, но, похоже, к дефолту 1998 года попал под контроль владельца банка СБС- АГРО Смоленского, потерявшего в результате дефолта свой бизнес и влияние. (В 2004 году Фридман рассказал, что Березовский угрожал ему, когда он хотел дать кредит журналистам «Коммерсанта», хотевшим выкупить его; Березовский оспорил это заявление и отсудил в Лондоне 50 тыс. фунтов ущерба репутации и 1,5 млн. фунтов судебных издержек.)

К концу 1999 года медиа–группа Березовского, не оформленная официально, включала телеканалы ОРТ и ТВ‑6, «Наше радио», «Независимую газету», «Новые известия», ИД «Коммерсантъ» (издававший, помимо газеты, журналы «Власть», «Деньги», «Домовой» и «Автопилот»), самостоятельный тогда журнал «Огонек», и малоизвестные газеты «Свежий номер» и «Московская комсомолка».

Перед выборами Березовский придумал и навязал «семье» Ельцина, перепутанной отсутствием перспективы и очевидной силой губернаторов, объединявшихся вокруг Лужкова и Е. М. Примакова в блок «Отечество — Вся Россия», идею создания новой «партии власти» — не идеологизированного, объединяющего авторитетных в стране людей предвыборного блока «Мужики». Итоговое название «Единство» впоследствии трансформировалось в «Единую Россию».

«Семья» и реформаторы были тогда полностью деморализованы и готовы за малые обещания сдать власть Лужкову, но Березовский, страдавший от гепатита и практически находясь в бреду, переломил ситуацию.

Его пути вновь разошлись с Гусинским, поддержавшим через НТВ Лужкова и Е. М. Примакова, считая губернаторов единственной реальной силой. Березовский же видел разрозненность, а главное — глубочайшую, вплоть до психологической, зависимость «губернаторской вольницы» от федерального центра и ее готовность подчиниться любым, сколь угодно слабым, но демонстрирующим уверенность его представителям. Поэтому Березовский приложил много сил для формирования «Единства», а главное — превратил ОРТ в инструмент информационной войны против Лужкова и Е. М. Примакова. Фраза одного из его «телекиллеров» того времени «Казалось бы, при чем здесь Лужков?» обогатила русский язык, а Е. М. Примакова довели до того, он в прямом эфире позвонил, чтобы пожаловаться на информационный беспредел и выплеснуть свои чувства, в аналитическую программу поддерживающей его НТВ.

В августе 1999 года, когда банда Басаева вторглась в Дагестан, а в России начали взрывать жилые дома, взошла звезда директора ФСБ В. В. Путина. Рассмотрев всех мыслимых «политических тяжеловесов» того времени (на поверхности в этой роли побывали Аксененко со Степашиным), «семья» и обе враждующие олигархические группировки (Чубайса и Березовского), схватились за него, как за соломинку. Березовский, похоже, наравне с Чубайсом и «семьей» стал одной из главный движущих сил, продвигавших В. В. Путина в президенты (правда, его заявления о финансировании кампании В. В. Путина были ложью; насколько можно судить, этим занимался Абрамович).

Его отчаянные и бездоказательные обвинения последующих лет в том, что «ФСБ взрывает Россию», позволяют предположить, что он знал больше, чем говорил, — но не мог поделиться своим знанием. Его связи с боевиками не позволяют допустить, что он мог находиться в стороне от организации рейда Басаева и взрывов домов в Москве, а влияние на ФСБ могло быть использовано для отдачи приказов ее представителям. Тогдашние слухи, что именно Березовский дал Басаеву деньги «на войну», были подкреплены Ахматом Кадыровым, утверждавшим, что накануне вторжения в Дагестан Березовский дал Басаеву миллион долларов «для укрепления дружбы между народами».

А до того, по словам боевика Арсанова, «вице–президента Ичкерии» при Масхадове, Березовский передавал Басаеву 2 млн. долл, на «восстановление завода в Чири — Юрте»…

Консолидация общества вокруг власти в противодействии террору обеспечила победу «Единства» и отодвинула «Отечество — Всю Россию» на третий план. Но для подавления губернаторской вольницы «Единство» вступило в союз с КПРФ, — и, лишь по- с '[глотив с е помощью «Отечество», вернуло КПРФ в положение оппозиции.

Теракты объединили общество и сделали его символом и. о. премьера В. В. Путина, который политически выразил его стремление к самоуважению и порядку после долгих лет кромешного хаотического воровства.

Естественно, что их символ — Березовский — не мог прийтись «ко двору», хоть В. В. Путин и считал его «неординарным и творчески мыслящим человеком, с которым полезно периодически общаться».

Но это было впереди, а в октябре 1999 года Березовский пошел в Госдуму по одномандатному округу Карачаево — Черкесии. Встречаясь с избирателями, он «на голубом глазу» заявил: «Мой христианский долг — построить вам мечеть!» В ноябре с него были официально сняты обвинения по «делу «Аэрофлота»», и в декабре он стал депутатом.

В парламентские группы не входил, в декабре записался в комитет по международным делам, но влияния на принятие решений уже не имел: его власть ушла вместе с Т. Дьяченко, способной вертеть Ельциным.

Против ветра истории

После ухода Ельцина в отставку и официального назначения В. В. Путина преемником его избрание было предрешено. Чубайс осознал изменение соотношения сил и занял соответствующую новой ситуации безоговорочно подчиненную позицию. Березовский же пытался руководить им, навязывался ему, метался за ним по всей стране, прося встречи, а в середине марта в Воронеже и вовсе начал прохаживаться перед почетным караулом, дискредитируя собой В. В. Путина.

Это непонимание очевидного вызывало даже не раздражение, а недоумение, и на Березовского просто перестали обращать внимание. Худшего оскорбления этому влюбленному в себя гешефтмахеру нанести было нельзя, но остановиться он не мог.

Березовский попытался «размяться» на Карачаево — Черкесии, но неудачно: в апреле 2000 года ее совет старейшин обвинил его в попытке сменить главу республики Семенова на мэра Черкесска (и, по слухам, водочного «короля») Дерева и в отказе от своих предвыборных обещаний (по привычной для Березовского формуле «деньги были, деньги будут, но сейчас денег нет»),

В конце мая Березовский в открытом письме президенту В. В. Путину выразил протест против пакета законопроектов, нацеленных на создание «вертикали власти» (в частности, против создания 7 федеральных округов), назвав их антидемократичными и угрожающими федеративным основам России.

Протестуя против укрепления государства, Березовский выступил не только против В. В. Путина, объявив ему войну, но и против стремлений общества, разоблачив себя в его глазах как враг, желающий ввергнуть Россию обратно в кошмар олигархического беспредела. Факт публикации открытого письма демонстрировал отсутствие у Березовского влияния на власть и, по сути, его беззащитность.

И уже в июле ему пришлось призвать руководство России к финансовой амнистии, чтобы не дать преследовать олигархов за нарушение законов, которых они не могли соблюсти в прошлом. В его устах это было признанием в воровстве, — с не имеющим оснований и выглядящим наглостью требованием простить его.

В середине июля он, ощутив свою беспомощность в Госдуме, отторгавшей его как личность, сложил депутатские полномочия из–за нежелания «участвовать в развале России и установлении в ней авторитарного режима». За досрочное прекращение его полномочий высказалось 98 % голосовавших — 346 из 353.

Пытаясь вернуться в политику, он организовал в августе открытое письмо «Россия на перепутье. Обращение к обществу» с предложением создать новое демократическое движение для противостояния авторитарным тенденциям. Помимо самого Березовского, его подписали забытый организатор перестройки Яковлев, только что уволенный с должности первого заместителя руководителя администрации президента бывший гендиректор ОРТ Шабдурасулов, писатель Аксенов, забытый перестроечный публицист Лацис, режиссеры Любимов и Говорухин, актеры Меньшиков и Бодров–младший.

Поддержки в обществе эта суета не получила и последствий (кроме формирования из наименее уравновешенных или жадных до денег Березовского демократов изначально фейковой партии «Либеральная Россия») не имела.

В октябре 2000 года Березовский сообщил о передаче контролируемых им 49 % акций ОРТ отобранным им представителям интеллигенции, но через два месяца выяснилось, что это было всего лишь «предложение», которое он и отозвал.

В середине октября Березовский был допрошен по делу «Аэрофлота». В ноябре он торжественноотказался давать показания в знак протеста против «давления» на него и обвинил В. В. Путина в том, что его избирательная кампания финансировалась швейцарскими фирмами Березовского, работавшими с «Аэрофлотом», — то есть на краденые у «Аэрофлота» деньги.

В конце 2000 года он бежал в Лондон, успев учредить в Москве «Фонд гражданских свобод» и пообещав дать на «развитие гражданского общества» 25 млн. долл, за 5 лет. Вероятно, чтобы иметь возможность скрыться от правосудия, он продал Абрамовичу свои долю в «Сибнефти» и «Русском алюминии», а при его посредничестве — в ОРТ (половина его бизнеса принадлежала А. Ш. Патаркацишвили, и они получили от продажи примерно по 1 млрд. долл.).

Интересно, что Березовский оказался акционером компании, созданной братом президента США Буша.

В апреле 2001 года он опубликовал в «Коммерсанте» открытое письмо «Остановитесь!», протестующее против усмирения Гусинского, также вздумавшего применить против государства привычный по 90‑м информационный шантаж, что привело к потере им НТВ и (после кратковременного ареста) бегству из России. Это особенно забавно выглядело после того, как весной 2000 года Березовский поддержал его арест, заявив: «Разница между нами очень простая. Я государство укрепляю. А Гусинский — разрушает».

Березовский пообещал трудоустроить журналистов НТВ на свой телеканал ТВ-б, что вызвало протест его журналистов, заявивших в открытом письме своим коллегам с НТВ: «С нами сейчас делают то, что сделали с вами». Но журналисты НТВ не проявили понимания: Евгений Киселев возгла–вил ТВ‑6, после чего канал покинули гендиректор с двумя заместителями. 50 сотрудников ТВ‑6 отказались подчиняться Киселеву (в том числе из–за его личных и профессиональных качеств), после чего новости и ряд политических передач были отданы журналистам «Гусинского» НТВ.

Информационная война против власти у Березовского не получилась: озлобленность либеральных журналистов и наглядно демонстрируемая противоположность их политических интересов интересам общества не дали каналу обрести вес. В конце сентября арбитражный суд по иску миноритарного акционера — пенсионного фонда «ЛУКОЙЛ- Гарант» — ликвидировал «ТВ‑6 Москва».

2 октября 2001 года генпрокуратура вынесла постановление о принудительном приводе Березовского на допрос по «делу «Аэрофлота»», а 22 октября генпрокурор Устинов сообщил, что при появлении в России Березовский будет арестован.

В ноябре тот вступил в движение «Либеральная Россия» и был избран в ее политсовет (он пообещал помочь его лидеру Юшенкову создать демократическую оппозицию еще в мае), а 4 декабря в очередном открытом письме (которые к тому времени уже воспринимались лишь как признаки роста его неадекватности) призвал главу РАО «ЕЭС России» Чубайса, руководителя администрации президента Волошина и премьера Касьянова уйти в отставку и создать либеральную оппозицию В. В. Путину.

В начале 2002 года он был обвинен ФСБ в финансировании чеченских боевиков. После встречных обвинений в причастности спецслужб России к взрывам зданий в Москве и Волгодонске в 1999 году обвинения были конкретизированы и подтверждены свидетелями.

30 марта 2002 года Березовский стал одним из пяти сопредседателей партии «Либеральная Россия», 11 апреля опубликовал «Манифест российского либерализма», а 9 октября был исключен из партии за интервью газете «Завтра» с призывом к союзу с патриотами. (Реакция администрации президента на те же настроения общества, похоже, привела к созданию в 2003 году «политического спецназа Путина» — патриотической партии «Родина», прошедшей в Госдуму).

Собранные Березовским либеральные сектанты такого не могли простить, но быстрота реакции показывает: они и так собирались избавиться от него, — вероятно, из–за стремления навязывать им неадекватные и политически самоубийственные действия. В конце октября он нашел себе сторонников, которые пытались восстановить его руководство, и в 2003 году за участие на выборах боролись две партии «Либеральная Россия». В апреле лидер антиберезовской партии Юшенков был убит.

Березовский, по обыкновению, истерически отрицал причастность к убийству (и даже выиграл суд у предположившего это журнала Eurobusiness, заработав 17 тыс. долл, компенсации), но мотивы и доказательства были очевидными. Организатором убийства оказался руководитель «березовской» «Либеральной России» Коданев, который через некоторое время отбывания срока обвинил Березовского в нарушении обещания помогать его семье и заявил, что организовал убийство по его приказу. Но доказательств этого не нашлось.

В марте 2003 года Березовский заключил мировое соглашение с журналом Forbes, отказавшись от претензий по иску, поданному им еще в начале 1997 года по статье Хлебникова. Forbes при–знал отсутствие «свидетельств ответственности Березовского за убийство Листьева» и его роли как «руководителя мафии». Остальное содержание нелестной для Березовского статьи, как и вышедшая в 2000 году книга Хлебникова «Крестный отец Кремля, или история разграбления России», обвинявшая его в мошенничестве, отмывании денег, организации убийств, торговле заложниками, связях с чеченской мафией и боевиками остались не оспоренными. Тем не менее Березовский опубликовал нелепые рекламные объявления, оповещавшие, что он не убийца, в Financial Times, Guardian, Daily Mail и New York Times.

В сентябре 2003 года Березовский собрался баллотироваться в Госдуму, но список кандидатов «Либеральной России» с его именем был отвергнут Центризбиркомом, так как антиберезовская партия с этим названием подала список раньше. Разочарованный Березовский 30 октября 2003 года (через неделю после ареста Ходорковского) призвал партии России бойкотировать выборы, не вызвав ничего, кроме смеха.

12 сентября он получил политическое убежище в Великобритании и оформил документы на имя Платона Еленина: имя в честь своего литературного прототипа, фамилия — по имени жены (с намеком на Ленина).

Провал бессмысленной попытки вернуться в утратившую тогда значение Госдуму и создать в ней фракцию развернуло мысли Березовского в новом направлении. В результате он в последний раз оказал реальное и, как всегда, трагическое влияние на развитие России.

Заговор 2004 года

В конце 2003 года Березовский начал зазывать оппозиционеров пойти в президенты, обещая всяческую помощь.

Репутация кровавого клоуна, наглого обманщика и пустого хвастуна, дискредитирующего все, с чем он соприкасается, затруднила ему поиск кандидатуры. Как минимум главный редактор «Завтра» Проханов и Хакамада отказались, причем не вежливо, даже от контактов. Телеведущий Соловьев слетал на переговоры к Березовскому, — но тот был нездоров и, выпив, обмолвился, что Россия нуждается в «сакральной жертве». Соловьев смысл слов понимал и стать таковой не захотел.

В итоге Березовский обаял Рыбкина, своего бывшего начальника по Совету безопасности.

Замысел, похоже, был прост: если во время голосования на выборах президента (которые идут в 11 часовых поясах, то есть на протяжении 19 часов подряд) один из кандидатов умрет, выборы придется отменять. Ведь часть избирателей успеет проголосовать за покойника, и признание итогов выборов будет означать лишение их права голоса.

Отмена выборов будет означать их перенос на три месяца, в течение которых исполняющим обязанности президента должен быть премьер Касьянов, — а в его управляемости Березовский, похоже, не сомневался. За это время политическую ситуацию можно будет изменить до неузнаваемости, — как это было сделано в конце 1999 года, только в пользу уже не В. В. Путина, а нового, подчиняющегося Березовскому кандидата. И после его помегце–ния в Кремль он сделает Березовского триумфатором и реальным властителем.

Своей изощренностью, бесчеловечностью и безграмотностью замысел полностью выражал личность Березовского.

Так, с юридической стороны гибель второстепенного кандидата, если она не могла повлиять на результат, не представляется существенной. Более того: этот постулат нашел подтверждение в практике правоприменения: доказанные в судах фальсификации не вели к отмене выборов, когда их масштабы не были достаточными для изменения их результата.

Второй юридической проблемой был отказ президента от поста на время между выборами, представляющийся маловероятным как с правовой, так и с политической точек зрения.

Наконец, Госдума вместе с Советом Федерации, находившиеся под влиянием администрации президента и сами негативно относившиеся к Березовскому, вполне могли после отмены выборов отправить Касьянова в отставку, заменив его на лояльного В. В. Путину человека, а то и на него самого.

Березовский, похоже, не видел этих юридических возможностей вполне естественно — как человек, презиравший право и обожествлявший в противоположность ему ум и волю.

Но важнее всех юридических нюансов для него должно было быть понимание политической стороны проблемы. Того, что ни В. В. Путин не отдаст власть, подчиняясь интриге, ни общество не захочет возвращения в мрак и хаос 90‑х, с которыми ассоциировались лояльные Березовскому люди.

Непонимание этого свидетельствовало уже не просто об утере связи с реальностью, но и о внутренней неадекватности, неспособности поставить себя на место противника.

Конечно, Березовский не хуже руководства России понимал: Западу безразлична законность, ему важна полезность. И, если избрание В. В. Путина будет сопровождаться «коллизией», он ухватится за возможность объявить выборы незаконными: просто для обеспечения сговорчивости в коммерческих и внешнеполитических делах.

Но вопрос о власти, единственно важный для Березовского, достижимая таким образом «сговорчивость» Путина в отношении Запада не решала.

Поэтому он, вероятно, начал заведомо проигрышную игру, — не обманув не только Россию, но и простодушного Рыбкина, который что–то почувствовал и после дежурных антипутинских заявлений «исчез», найдясь через пять дней аж в Киеве, поставив нелепый крест на своей карьере, но сохранив жизнь.

Но раскрытие этого заговора, похоже, аукнулось всей стране, так как привело к панической отставке Касьянова (который был, как говорят, буквально прерван на полуслове во время рутинного отчета) и разрушительной, не проработанной, схоластической и оторванной от реальности административной реформе, на весь 2004 год погрузивший правительство в бюрократический паралич.

Сохранение Касьянова премьером, даже если он и не подозревал о планах Березовского (и тем более не был участником заговора), представлялось неприемлемым в силу его вероятной лояльности к олигарху. Вероятно, сыграла свою роль и близость Касьянова к «семье» Ельцина, и история конца 1999 года: тогда и. о. Министра финансов Касьянов стал и. о. премьера благодаря феерическиневыгодной, но быстрой и потому успешной для сторонних наблюдателей реструктуризации части госдолга. О невыгодности для России и неожиданности для рынка свидетельствует то, что в результате реструктуризации российский долг подорожал на рынке почти вдвое. По слухам, главным выгодоприобретателем (и едва ли не заказчиком) операции стал Березовский, — а это означало наличие серьезной связи Касьянова с ним, неприемлемой в новых условиях.

Жизнь после политической смерти

Когда в июле 2004 года в Москве был убит главный редактор российского издания Forbes Хлебников, написавший ряд статей и книг о преступлениях Березовского, тот самодовольно назвал причиной гибели «неаккуратное обращение с фактами».

В марте 2005 года, после победы «оранжевой революции» к Березовскому обратился за защитой бывший майор охраны президента Кучмы Мельниченко, напуганный странным самоубийством Министра внутренних дел Украины Кравченко. Мельниченко тайно записывал переговоры Кучмы, и обнародование части его записей в конце 2000 года вызвало на Украине «кассетный скандал»: Кучму и его окружение обвинили в убийстве журналиста Гонгадзе, давлении на судей и депутатов, продаже в Ирак радаров «Кольчуга». Тогда Мельниченко получил политическое убежище в США, время от времени напоминал о себе обещаниями обнародовать остальную часть своих записей и, по некоторым данным, в 2002 году продал часть архива Березовскому. В 2005 году Березовский пригрел Мельниченко (и даже вывез его из Варшавы в Лондон на своем самолете), но уже в апреле 2006 тот обвинил благодетеля, сорвав его вероятные планы, в манипулировании записями совместно с «оранжевыми» властями Украины — в попытке обнародовать часть пленок, скрыв другую для создания ложного впечатления. Представители Березовского в ответ обвинили Мельниченко в запрете публикации и возможной фальсификации части записей.

В августе 2005 года Березовский продал эффективную с точки зрения влияния на элиту «Независимую газету» помощнику Министра экономического развития и торговли Грефа К. В. Ремчукову. Это свидетельствовало об отказе от серьезных попыток влиять на российскую политику.

В сентябре он заявил о выдаче им Ющенко и в целом на «оранжевую революцию» 45 млн. долл., представив документы на 30 млн. из них и назвав это «самым эффективным вложением средств». Березовский явно не сознавал ни незначительность этих денег на фоне сумм противостоявших сторон, ни то, что основная часть его средств, по–видимому, была украдена. Всего же, по данным Forbes, он дал на «оранжевую революцию» 70 млн. долл., — чтобы навредить В. В. Путину.

Тем не менее после долгого обсуждения «оранжевые» власти отказали ему во въезде на Украину, а в октябре ему был запрещен въезд в Латвию (а за передачу ему секретных документов был уволен ее Министр внутренних дел).

20 января 2006 года в интервью «Эху Москвы» Березовский заявил, что России нужен «силовой перехват власти», и он готовит его. Через неделю он уточнил, что намерен провести «перехват власти» с помощью своего состояния, якобы утроившегося за последние пять лет. После этого Министр иностранных дел Великобритании предупредил о возможности лишения его политического убежища, «если он будет использовать Соединенное Королевство в качестве базы для насильственных беспорядков или терроризма».

Вероятно, чтобы загладить впечатление и не допустить предъявления Россией претензий по его поводу Великобритании, Березовский объявил о продаже ИД «Коммерсантъ» своему другу и партнеру А. Ш. Патаркацишвили, который в августе перепродал его лояльному власти олигарху Усманову.

Березовский собрался купить авиакомпанию VARIG — ведущего бразильского международного перевозчика и третьего по масштабам на внутреннем рынке, находящегося под внешним управлением из–за долгов в 3,9 млрд. долл. В начале мая он сделал предложение руководству авиакомпании, а уже через день был задержан бразильской полицией в аэропорту Сан — Паулу и несколько часов давал показания по делу об отмывании денег через бразильские футбольные клубы.

Тендер по покупке авиакомпании VARIG в начале июня 2006 года сначала был перенесен, так как оказалось не определенным, перейдут ли к покупателю ее долги. Вероятно, Березовский рассчитывал на эту неопределенность, так как после переноса отказался от участия в торгах.

Осенью (в том числе чтобы отвлечь внимание от обвинений бразильской прокуратуры) Березовский энергично комментировал убийство Политковской и. Литвиненко, обвинив в отравлении последнего В. В. Путина. (Наиболее вероятна сегодня версия о том, что приближенный Березовского Литвиненко, обладавший низкой личной культурой, из любопытства открыл контейнер с полонием, перевозимый им для использования в качестве «грязной бомбы» в России, что привело к получению смертельной дозы радиации. Официальные версии неправдоподобны, так как его предполагаемый отравитель пришел на смертельно опасную встречу со своими детьми).

Литвиненко, проболев полтора месяца, скончался в лондонской клинике удивительно вовремя, накануне открытия в Хельсинки саммита Россия — Евросоюз. Затем было обнародовано якобы его письмо, обвинявшее в его смерти В. В. Путина. Березовский делал все для раскручивания скандала в СМИ. Он даже тратил свои деньги на распространение его фотографий из больницы, что обходилось в 10 тыс. фунтов в день.

13 апреля 2007 года Березовский в интервью The Guardian заявил о своем участии в подготовке го- спереворота в России. Обвинив В. В. Путина в нарушении Конституции, централизации власти, свертывании демократических реформ и уничтожении оппозиции, Березовский признал невозможность изменить ситуацию выборами и выразил уверенность в необходимости силового свержения «режима Путина». Он подчеркнул, что уже финансирует людей из его окружения, которые готовят «дворцовый переворот».

В связи с этим заявлением генпрокуратура возбудила против Березовского новое дело, а Министр иностранных дел потребовал от Великобритании выдачи Березовского как злоупотребляющего статусом политического беженца. МИД Великобритании также осудил выступление Березовского, — и тот, перепугавшись, вечером того же дня выпустил заявление, в котором открестился от своих слов и заявил, что не имел в виду силовое свержение российской власти и «не защищает и не поддерживает насилие».

Смысл провокации заключался в том, чтобы посеять в В. В. Путине сомнения в своем окружении, создать атмосферу страха и подозрительности, а если повезет — вынудить В. В. Путина отказаться от проекта «преемник» и в нарушение Конституции остаться у власти на третий срок, что скомпрометировало бы его и подтвердило бы утверждения Березовского об антиконституционности его режима.

Но в Кремле над его заверениями лишь посмеялись, ибо никто не мог представить себе дурака, способного поверить ему.

18 июля 2007 года, через пять дней после сообщения о выдаче бразильским судом ордера на его арест, Березовский обвинил российские спецслужбы в подготовке его убийства. Подозреваемый был депортирован в Россию, и лишь в следующем году стало известно, что это чеченский криминальный «авторитет» Атлангериев, по ряду сообщений, бывший партнером Березовского.

В конце августа западные СМИ опубликовали открытое письмо Березовского «О неизбежности краха путинского режима и необходимости новой революции в России», адресованное В. В. Путину, которого автор называл «Володей». Потрясающее несовпадение смысла прокламации и ее адресата автора не смутило, как и дата написания письма — 2 августа — из которой следовало, что Березовский даже за деньги долго не мог пристроить свое произведение в теряющие интерес к нему СМИ.

29 ноября 2007 года Савеловский суд Москвы заочно приговорил Березовского к 6 годам лишения свободы за мошенничестве, исключив из обвинения пункт о легализации похищенных у «Аэрофлота» средств.

12 февраля 2008 года, через месяц с небольшим после президентских выборов в Грузии, на которых он занял третье место с 7,1 % голосов, в своем доме в Лондоне внезапно умер партнер и бывший друг Березовского, легендарный А. Ш. Патаркацишвили. С 2005 года они вели раздел совместного бизнеса, активизировавшийся за полтора года до его смерти: А. Ш. Патаркацишвили, начавший тяготиться политической неадекватностью Березовского, выкупал его доли в общих предприятиях. Отношения между ними испортились: Березовский обвинял его в связях с российскими спецслужбами. Смерть А. Ш. Патаркацишвили могла быть и не насильственной: вскрытие показало наличие у него патологии, которая могла привести к внезапной кончине без предварительных симптомов, — но единственным заинтересованным в ней был Березовский. Его судебная тяжба Березовского с наследниками покойного закончилась мировым соглашением в сентябре 2010 года.

В июне 2009 Красногорский городской суд признал Березовского и Дубова виновными в хищении у «АвтоВАЗа» с 1994 года 20 тыс. автомобилей (на 144 млрд, неденоминированных рублей) и заочно приговорил их к 13 и 9 годам лишения свободы.

В марте 2010 года Березовский выиграл в Великобритании суд против ВГТРК, один из каналов которого еще в 2007 году намекнул на его причастность к убийству Литвиненко (предположив, что тот располагал доказательствами незаконности получения Березовским политического убежища). Суд присудил Березовскому 150 тыс. фунтов компенсации.

В июне Березовский отсудил у своего партнера, взявшего у него кредит в 2003 году, 52.6 млн. долл.

А в октябре 2010 года, похоже, окрыленный успехами, обвинил В. В. Путина в убийстве Листьева, никак не обосновав эту идею.

В октябре 2011 года Высокий суд Лондона начал рассматривать по существу иск Березовского к Абрамовичу, поданный еще в 2007 году из–за якобы принуждения его к продаже долей в «Сибнефти» и «Русале» (сначала в иске говорилось и о его принуждении Волошиным и В. В. Путиным к продаже ОРТ) по заниженной цене. Березовский подчеркивал, что цель иска — «доказать, что в России власть, используя бизнес–группы, незаконно отбирает собственность у предпринимателей», и хотел компенсацию в 5,6 млрд. долл.

Перед избранием В. В. Путина президентом в 2012 году Березовский вернулся к публичным заявлениям: сообщил о своем желании видеть на его месте «Леню Парфенова», в феврале разместил в Интернете «Открытое письмо рожденным не в СССР», а в марте объявил о намерении создать в России «революционную партию либерального толка», непроизносимо названную им «Христианско- демократической революционной партией России» или, проще, «партией Воскресения». Поскольку Березовский решил поиграть на христианстве, он обосновал желание свергнуть «путинский режим» его «языческим» характером.

В середине апреля фантазии на тему партии сменились заявлением об учреждении взамен ее «движения Воскресения», на основе «эстетики предельного либерализма», опирающейся на «фундаментальные христианские ценности». Их несовместимость Березовского, как обычно, не интересовала; главным были броские лозунги, включающие введение конституционной монархии (с приглашением принца Гарри) с превращением России в конфедерацию самостоятельных государств, замена парламента всеобщим голосованием в Интернете, реформа судов по английскому образцу и разделение доходов от природных ресурсов поровну между гражданами.

Правда, больше он об этой партии, похоже, так никогда и не вспоминал.

Либеральные оппозиционеры восприняли его усилия как попытку мелочного, жадного и лживого, часто страшного, но чаще смешного фрика взять их под контроль. На его призывы препятствовать сначала выборам, а потом инаугурации В. В. Путина, и обещания заплатить тем, кто не пустит законно избранного президента в Кремль (в конце апреля Березовский назначил премию за арест В. В. Путина в 50 млн. руб., которых у него, похоже, уже не было, а 6 мая, накануне инаугурации, в день беспорядков в Москве, повысил ее до 500 млн.), отреагировал лишь Следственный комитет, возбудивший против Березовского очередные уголовные дела.

31 августа 2012 года ему было отказано в иске Абрамовичу, но стороны нарисовали красочную картину нравов олигархов, позволяющую властям Великобритании по своему желанию конфисковывать почти любые их активы как заведомо преступные.

Березовский проиграл из–за неизлечимой привычки лгать. Он построил иск на (как представляется, правдивом) утверждении, что создал «Сибнефть» за счет своего влияния на Кремль, — забыв, что за несколько лет до того выиграл в том же Лондоне суд у Forbes, утверждая, что не имел отношения ни к «Сибнефти», ни к Кремлю, «крестным отцом» которого он якобы не был.

Судья назвала Березовского «ненадежным свидетелем, считающим истину гибкой и переменчивой концепцией, которую можно менять в зависимости от сиюминутных целей. Порой его показания были намеренно лживыми; порой он явно сочинял свои показания по ходу процесса… Порой …создавалось впечатление, что он не …намеренно лгал, а …заставлял себя поверить в представленную им версию событий».

Смертельный «обратный билет»?

Смерть Березовского, впавшего к ее времени в полное ничтожество, оказалась очень странной.

В последние годы своей жизни, — по крайней мере, по завершении шумихи вокруг Литвиненко, — Березовский не имел никакого влияния, и не был интересен даже для прессы, не говоря об истеблишменте, который быстро разглядел его внутреннюю пустоту и оторванность от реальных процессов в России.

Его состояние казалось значительным до последнего момента. В 1997 году, когда он стал по богатству 97‑м в мире и первым в России, оно оценивалось в 3 млрд, долл., в 2004 — 1,8 млрд, фунтов, в 2005 и 2006 годах — 800 млн. фунтов, в 2008 году — в 1,3 млрд. долл, (тогда по размерам своего состояния он занимал уже лишь 83‑е место среди россиян), в 2011 — 900 млн. фунтов.

Но в 2011 году после годичного процесса вторая жена отсудила у него от 165 до 220 млн. фунтов, — максимум в истории Великобритании, а в 2013 году

третья жена (которую он в 1990 году увел у драматурга, сведшего его с Яковлевым и давшего тем старт его бизнесу) добилась заморозки его активов, требуя многомиллионных выплат.

После проигрыша суда Абрамовичу, на который он поставил все, Березовский оказался в долгах, которые уже не мог выплатить. По свидетельству либеральной журналистки Латыниной, «просил 5 тыс. долларов на авиабилет (он, который летал только чартерами!)» — при том, что на пике могущества, в 1997 году, когда миллион долларов был огромными деньгами, принципиально не занимался делами, сулившими менее 50 млн. долл, прибыли. «Когда «Альфа» …назад купила «Боржоми»…, ни цента не досталось ему, все ушло по долгам адвокатам».

Чтоб рассчитаться с ними, Березовский уволил помощников, почти всю охрану, продал картины (так, «Красный Ленин» Уорхола принес более 200 тыс. долл.), и выставил на продажу дома, — но после смерти аудиторы установили, что он был банкротом с долгами на 309 млн. фунтов, и оставшееся имущество, похоже, было недостаточным для их выплаты.

Назначение аудиторов было вызвано тем, что не только оба юриста, но и старый друг Дубов, назначенные им в завещании распорядителями имущества наряду с дочерью и третьей женой, отказались от этой миссии, — что убедительно характеризует отношение к нему его окружения.

В последние месяцы Березовский говорил о самоубийстве, — часто и с разными людьми. За 9 дней до смерти написал завещание; в течение недели перед ней у него было несколько сердечных приступов.

23 марта 2013 года он был найден на полу запертой изнутри ванной в роскошном доме под Лондоном. По официальной версии, Березовский умер от повешения, следов борьбы не обнаружено; журналисты писали о сломанном ребре, но это могло быть результатом падения уже мертвого тела.

Казалось бы — самоубийство на фоне депрессии, но английские власти отказались утверждать это, ограничившись указанием на неестественность смерти. Немецкий судмедэксперт Бринкманн, специалист по асфиксии, нанятый семьей для независимого расследования, указал, что характер повреждений исключает возможность самоубийства: он не мог повеситься сам в тех условиях, в которых его обнаружили и, значит, его удавили. Коронер указал на невозможность установить обстоятельства смерти.

Ни одной посмертной фотографии Березовского не было опубликовано; в стране с развитым бизнесом папарацци это означает наличие мощной противодействующей воли, скорее всего, — на уровне государства.

Ряд источников указывает, что накануне смерти Березовский воспрял духом: он успешно завершил какие–то казавшиеся ему безнадежными дела, и он получил надежду вернуться к привычной жизни.

За несколько часов до смерти в интервью Forbes «не для публикации» (что не имело смысла в случае скорого самоубийства), он говорил не только об утрате смысла жизни, об «изменении своих оценок» Запада и России, но и о желании вернуться в нее и бросить политику.

В ноябре 2012 года, посовещавшись с матерью и женой (они расстались в январе 2013 года, хотя

потом он жил и умер в зарегистрированном на нее доме), отправил В. В. Пугину письмо, в котором признавал ошибки, просил прощения и разрешения вернуться. Письмо было передано адресату в феврале 2013 года, вероятно, Абрамовичем, — и уже после смерти Березовского некий иностранный бизнесмен передал его копию, отправленную независимо от оригинала.

Но еще во второй половине «нулевых», когда Березовский поносил В. В. Путина на всех углах, один из чиновников в частной беседе обмолвился, что у России нет более дисциплинированного, исполнительного и надежного сотрудника за рубежом, чем Березовский.

Нельзя исключить вероятность того, что он по шулерской привычке пытался играть за все стороны сразу, — и добился успехов, несовместимых с жизнью.

По одной из версий, Березовский по завершения скандала с Литвиненко взялся за деликатные поручения представителей российских властей, чтобы заслужить возвращение в Россию, — и собрал в качестве «обратного билета» пакет убедительного компромата на королевскую семью и саму королеву. Скандал о чудовищных массовых насилиях и убийствах детей из приютов английскими политиками (включая премьера) в 70‑е годы может быть операцией «на опережение» для отвлечения общества от разоблачений, возможных, если Березовский успел передать часть документов в Россию.

В рамках этой версии, Березовский не выдержал и похвастался своим успехом перед кем–то из окружения, — и эта информация, став достоянием английских спецслужб, убила его.

Жизнь, посвященная деньгам: пустота

Всю жизнь Березовский гнался за деньгами, бывшими для него олицетворением и источником власти; как вспоминали о нем, «все перемены в его поведении были связаны только с деньгами».

В этой погоне он не понимал многих нормальных человеческих чувств. В конце 80‑х он явился к своему тогдашнему компаньону, у которого только что умер при родах первый, долгожданный ребенок, и с порога стал обсуждать бизнес с убитым горем человеком. Когда тот попросил его уйти, Березовский не понял. «Ты что? — спросил он с искренним недоумением. — Он ведь уже умер. У-мер! Чего дергаться?»

Неспособность испытывать многие человеческие чувства порождала в нем пустоту, которую он, несмотря на свою патологическую трусость, пытался заполнить не только сексом, но и риском.

Поразительно, но этот «сверхчеловек, ощущающий свое исключительное превосходство над окружающими», по воспоминаниям хорошо знавших его, «боялся всех: начальства, парткома, КГБ, милиции, сидящих у подъезда старух, кривотолков и слухов. Заложенный с детства комплекс неполноценности постоянно угнетал его…», — но он же и гнал вперед, все в менее продуманные, все более суетливые авантюры.

Березовский не занимался бизнесом, передоверяя управление предприятиями порой первым попавшимся людям, ему чужда была любая упорядоченная деятельность как таковая. А кроме того, на бизнес ему не хватало времени (он и спал–то максимум 4 часа в сутки): он был всецело поглощен интригами и «разводками», не веря в существование устойчивых правил и интересов.

Не будучи полностью уверенным в собственном существовании из–за сжирающей его внутренней пустоты, выжженной алчностью, из–за неспособности испытывать самые простые, базовые, образующие человека чувства, он нуждался в том, чтобы постоянно чувствовать себя властелином жизни и демиургом все новых явлений, — а для этого надо было постоянно разрушать порядок, пусть даже совсем недавно созданный им самим, постоянно пробовать что–то новое.

Именно в этом (равно как и во всеобъемлющем презрении к людям) лежит корень его неорганизованности, постоянного срыва графиков (при жестком планировании жизни по часам на недели вперед) и договоренностей, о котором плачут его партнеры. Буковский назвал его «несерьезным, очень необязательным», добавив: «я вообще не понимаю, как он мог бизнесом заниматься, ведь у него семь пятниц на неделе. С ним нельзя ни о чем договориться».

В этой же необходимости постоянно подтверждать себе свое существование, — похоже, причина его сексуальной активности. Coito ergo sum было, по–видимому, сказано про него.

Авантюризм Березовского проявился и в его семейной жизни. Начав жить со второй женой, он не спешил расставаться с первой и почти 9 лет умудрился жить на две семьи, в том числе два года — после рождения сына от второй жены. В сентябре 1991 года он разводится с первой (прожив с ней 20 лет) и женится на второй, — уже больше года живя с третьей будущей женой, моложе его на 24 года. С конца 1993 года вторая жена жила отдельно; в 1996 году сообщалось, что Березовский женился третьим браком. В 2000 году он собирался развестись, но передумал, когда третья жена пригрозила скандалом. В 2008 году вторая жена объявила, что либо свадьбы в 1996 году не было, либо Березовский — двоеженец, и развелась с ним со скандалом и колоссальными отступными. Он приучил своих жен и детей рассматривать его просто как источник денег.

Именно с его вкусами связывали наблюдатели снижение «возраста согласия» с советских 18 сразу до 14 лет, осуществленное Госдумой в 1998 году и подписанное Ельциным.

Пресыщенность жизнью, жажда адреналина, необходимость постоянно доказывать себе действительность своего существования, по рассказам, породили привычку, которую он сам называл «русской рулеткой»: охрана собирала ему первых попавшихся уличных проституток, и он пользовал их без презерватива, несмотря на вполне понятные последствия. Вероятно, гепатит С, в бреду от которого он придумал партию «Мужики», затем ставшую «Единством», а потом и «Единой Россией», был приобретен им именно таким образом.

Неуемность и отчаянное стремление доказать свою состоятельность в этой и иных сферах, по слухам, являлись результатом в том числе и глубокой психологической травмы, вызванной крайне незначительными размерами его мужского достоинства. Если это так, гениталии Березовского пробороздили потрясающе глубокий след в русской истории, не заросший полностью до сих пор.

Березовский любил эпатировать (достаточно сказать, что одна из его машин имела номер «666»), но тщательно приспосабливался к обстоятельствам.

Скрывая маленький рост, носил ботинки на огромной платформе, — закрытой кожей со всех сторон, так что нужно было приглядываться, чтобы осознать необычность фасона.

Его классическим способом втирания в доверие было жалобное разъяснение, что он за весь день еще совсем ничего не ел, — и просьба «дать бутербродиков». Собиравшийся вышвырнуть наглеца из кабинета начальник скрепя сердце поручал накормить страдальца, и, пока бутербродики готовились и суетливо поглощались (Коржаков вспоминал, что Березовский часто просто давился — в него уже не лезла еда), он успевал пленить свою очередную жертву головокружительными перспективами райской жизни в случае согласия с его предложением.

Его постоянной манерой, пока он обладал влиянием, было звонить людям, даже если он узнавал об их назначении случайно, и рассказывать, что именно он добился для них должности.

В эмиграции это трансформировалось в назойливые и навязчивые рассказы журналистам, что оплатил любое оппозиционное шевеление в России, что порой создавало проблемы оппозиционерам (не получавшим от него ни копейки в том числе из–за его жадности) и возбуждало к нему дополнительную ненависть.

Приучившись быстро надевать на себя маску, востребованную именно в данный момент, Березовский со временем, похоже, утерял ощущение своей идентичности.

Березовский старался не владеть в явном виде контрольным пакетом — как из трусости и стремления к маскировке, так и из жадности. Знаменитая фраза «зачем покупать завод, когда можно купить директора — и дешевле» отражала и временный, спекулятивный характер его бизнеса, и скупость, и непонимание сути цивилизованного, прозрачного рынка. Хоть он и говорил на страшном в своей однообразности опыте, что «бизнес на доверии кончается большой кровью», его хаотическая натура не принимала цивилизованных отношений, определяемых общими правилами и институтами, а не произвольными личными договоренностями.

Такое же непонимание устройства и смысла общества проявилось в его фразе, достойной позднесталинского схоласта: «Частный капитал нанимает власть. Форма найма называется «демократические выборы»». Воплощая ее в жизнь, он, как и другие либералы, воспринимал сопротивление оскорбляемого и насилуемого им общества как ненормальность, плоды заговоров и национальных пороков, — и лишь в конце жизни осознал, хоть и не свою ошибку, но свое бессилие.

Невозможно говорить о нем без слова «авантюрист». Березовский был не предпринимателем, а поверхностным, не вникавшим в суть случайно решаемых им задач, мошенником, притягивавшим к себе таких же, — только помельче.

Вокруг него постоянно клубились разнообразные просители, и чем меньше у него было власти, тем больше среди них было жуликов, вытягивавших у него от десятков тысяч до миллионов долларов на самые нелепые проекты.

Латынина приводит пример проворовавшегося и. о. директора НИИ «Росконверсвзрывцентр» Че- кулина, получавшего от Березовского 5 тыс. фунтов в месяц за рассказы о том, что ФСБ взорвала Россию гексогеном именно его НИИ. «А когда родник стал иссякать, Чекулин записал БАБа на магнитофон и перебежал в Россию обратно». На заре карьеры Березовский всегда пытался действовать через других, манипулируемых им людей. Это увеличивало его силу и защищало его от ошибок, так как используемые им люди невольно корректировали его подходы.

Но со временем, уверовав в свою непогрешимость, а главное, — во всесилие денег, Березовский стал действовать в одиночку и открыто, от своего имени, уверовав, что ему все по плечу. Это привело к перенапряжению, а затем и краху.

Многие полагают, что патологический обманщик Березовский инсценировал смерть и скрылся в каком–то потаенном убежище.

Впрочем, даже если бы он и поступил так, сейчас он уже точно скончался — от скуки и отвращения к тому, что каждый день был вынужден наблюдать в зеркале.

Когда–то он сказал: «Жизнь в Советском Союзе — это целый период, ровный, яркий, счастливый. Я был абсолютно счастлив в Советском Союзе, рос в классической советской семье… Школа, институт, …университет, потом аспирантура, потом диссертация кандидатская, диссертация докторская, член–корреспондент Российской Академии наук. Повторяю, был абсолютно счастлив, потому что занимался любимым делом.»

И вряд ли он (как и другие либералы) задумался о том, что своей жизнью отнял саму возможность такого детства и такого счастья у миллионов детей своей страны.

ВОЛОШИН Стратег либерального клана

От хулигана до администратора

А. С. Волошин, ставший символом агонизирующей России на мучительном рубеже 90‑х и 2000‑х, родился в 1956 году в Москве в интеллигентной семье. Отец рано умер, и его воспитала мама, преподававшая английский язык в Дипломатической академии. В конце 90‑х она считалась одним из лучших педагогов во всей Москве.

В детстве Волошин талантами не блистал, в олимпиадах не участвовал, зато слыл, по ряду воспоминаний, хулиганом. Среди его подвигов (уже в комсомольском возрасте) — езда на спор босым в московском метро до станции «Площадь Ногина» (на которой располагались ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ), что тогда было связано с риском.

Дождавшись 18 лет, женился на своей сверстнице; денег катастрофически не хватало, но Волошин предпочитал жить самостоятельно и снимал комнату в коммуналке; через два года родился сын.

Окончив московский институт инженеров транспорта, по распределению пошел инженером на железную дорогу. Вопреки легендам, поезда не водил, а заведовал лабораторией организации труда; затем возглавил комсомольскую ячейку депо Москва — Сортировочная.

Взявшись за ум, самостоятельный молодой человек понял ограниченность перспектив на железной дороге и пошел учиться во Всесоюзную академию внешней торговли, открывавшую качественно новые перспективы.

Решение было принято удивительно вовремя: Волошин окончил ее в 1986 году, на заре рыночных реформ — и устроился во Всесоюзный научно- исследовательский конъюнктурный институт Министерства внешнеэкономических связей, где поднялся до заместителя заведующего отделом.

По ряду сообщений, там Волошин начал подрабатывать, предоставляя коммерсантам полезную при организации внешней торговли автомобилями информацию, и в начале 90‑х познакомился с Березовским, возглавлявшим в то время созданный им автомобильный альянс AWA. Березовский собирал деньги под создание «народного автомобиля»; похоже, это была первая в России «финансовая пирамида». Волошин быстро стал его деловым партнером (разумеется, младшим) и даже выступал в качестве личного биржевого агента.

В 1993 году Волошин вместе со своим партнером возглавил четыре инвестиционные фирмы, бывшие «дочками» «ЛогоВАЗа» Березовского: три инвестиционных фонда собирали приватизационные чеки у населения, а четвертая работала на финансовом рынке.

Энергичный Волошин быстро рос; часть создаваемых или возглавляемых им фирм обслуживала интересы структур Березовского. В 1993–1996 годах он возглавлял АО «ЭСТА Корп.», которую называли посредником между до сих памятным многим своим банкротством банком «Чара» и AWA Березовского, в акции которой банк вложил в 1994 году основную часть денег, собранных у населения.

В 1995 году Волошин стал вице–президентом, а в 1996–1997 годах был президентом АО «Федераль–ная фондовая корпорация» (ФФК), генерального агента Российского фонда федерального имущества по проведению специализированных денежных аукционов, в том числе скандальных залоговых. 2 % ФФК принадлежали AWA Березовского. СМИ сообщали, что ФФК лоббировала интересы Березовского и Абрамовича в ходе как минимум приватизации «Сибнефти».

Тщательный, работоспособный и изобретательный Волошин ценился Березовским, и в ноябре 1997 года, когда Березовский лишился должности заместителя секретаря Совета безопасности, Волошин был двинут им в помощники главы администрации президента.

В то время «семибанкирщины», разгула произвола олигархов, смачно и самозабвенно грабивших страну после сохранения у власти Ельцина, реальная власть принадлежала «семье», а точнее — альянсу «Тани и Вали», как их тогда называли: дочери президента Дьяченко и главы администрации Юмашева, журналиста, когда–то организовавшего написание и издание «Исповеди на заданную тему».

Олигархические кланы, ключевые из которых возглавлялись Березовским и Чубайсом, боролись за власть и «доступ к телу», влияя на президента прежде всего через «Таню и Валю». В этой хаотической и жестокой борьбе Волошин вел себя крайне умно: реализуя интересы Березовского, он быстро наладил контакты со всеми значимыми фигурами.

Разумеется, он не ограничивался госслужбой, — например, участвовал в написании экономической программы продвигавшегося Березовским генерала Лебедя, ставшего губернатором Красноярского края в мае 1998 года.

Обретение самостоятельности

После дефолта, когда попытки Березовского усадить в кресло премьера подчинившегося ему Черномырдина провалились, немедленно после утверждения Е. М. Примакова премьером России Волошин сменил Лившица в качестве заместителя руководителя администрации по экономическим вопросам. Ситуация становилась для Березовского критической, он терял власть и нуждался в продвижении наверх своих людей, которые не имели своего аппаратного И политического веса и исполняли бы его волю безоговорочно.

Пресса смеялась над Волошиным: он не пытался выглядеть мыслителем, не боролся за популярность и на фоне величавого Лившица выглядел жалко. Но он был по–настоящему деятелен и сразу начал засыпать Ельцина аналитическими записками, жестко критикуя правительство Е. М. Примакова — Ю. Д. Маслюкова.

Помимо понятной идеологической несовместимости (Волошин, как прошедший горнило ваучерной приватизации представитель Березовского, не мог не быть крайним либералом), неприязнь к Е. М. Примакову была вызвана, похоже, и коммерческими причинами.

Одним из достижений либеральных реформаторов перед дефолтом было введение упрощенной процедуры банкротства, резко облегчавшей рейдерство и помогавшей олигархам расширять свои империи. Е. М. Примаков отменил ее, так как она дезорганизовывала хозяйственную деятельность, чем вызвал негодование уцелевших олигархов и либералов, выражавших их интересы, — в том числе и Волошина.

Не вмешиваясь в социально–экономическую политику правительства (так как он сам принадлежал к либеральному клану и был проводником того курса, который только что довел страну до катастрофы), Волошин сосредоточил свои усилия на ее критике. Порой она была откровенно нелепа и безграмотна (как, например, возражения против бюджета на 1999 год, авторы которого правильно спрогнозировали начало восстановления экономики, что вызвало животную ярость либералов), так как готовили ее догматики–либералы, воспитанные и отобранные Лившицем, — но и читатели этих документов, включая Ельцина, не пытались разобраться в экономике.

Борьба Волошина с Е. М. Примаковым дошла до того, что, будучи автором экономической части ежегодного послания президента Федеральному Собранию, Волошин до последнего момента не давал премьеру ознакомиться с его содержанием (которое, разумеется, игнорировало позицию правительства и Банка России, воспроизводя убийственные для страны либеральные мантры).

При этом Е. М. Примаков был не только патриотичным, но и крайне комфортным для аппарата руководителем. По воспоминаниям его подчиненных, он был единственным премьером в пореформенной России, который сам формировал повестку дня заседаний правительства. Результатом стала высокая степень свободы руководителей министерств и ведомств при реализации принятых решений.

В частности, в рамках программы преодоления кризиса было снижено налоговое бремя, в том числе введением льготы на прибыль, направляемую на развитие производства. После принятия этого решения от ведомств требовалась только информация о выполнении; бесчисленных совещаний, изнурявших правительство и ведомства до и после Е. М. Примакова, не проводилось.

Так же обстояло дело и с массовой реструктуризацией долгов предприятий перед бюджетом и социальными фондами. Определение параметров отсрочки погашения долгов при неукоснительном обслуживании текущих платежей по инициативе Минэкономики было передано в регионы с минимальными требованиями к заключению соответствующих договоров.

Аналогично ликвидировался бартер: соответствующая мера не вошла даже в пакет антикризисных действий. Ее разработка была поручена Минэкономики, которое разработало графики увеличения доли денежных расчетов основным монополиям (РАО «ЕЭС России», «Газпрому» и МПС). Программа была в полном объеме развернута в марте–апреле 1999 года; как только в условиях оздоровления экономики естественные монополии начали требовать от потребителей «живых» денег, те тоже были вынуждены вернуться к использованию. В результате доля денежных расчетов, упавшая перед дефолтом до 20–25 %, к концу года возросла до 80–90 %, что сразу наполнило бюджет. Реструктуризация же долгов и расчистка балансов предприятий принес огромный выигрыш и бизнесу.

Данная мера была разработана Минэкономразвития совместно со специалистами Всемирного банка (правительство Е. М. Примакова и его смогло поставить на пользу стране!) и реализовывалась также без бесконечных и помпезных совещаний. Единственное возражение против такого «административного» решения проблемы бартера и оздоровления рыночных отношений последовало, как вспоминают сотрудники госаппарата того времени, от возглавлявшегося Чубайсом РАО «ЕЭС России»: мол, это возврат к директивному решению экономических проблем. Оно было оставлено без ответа, и уже к осени коллег Чубайса осенило: оказывается, это именно он решил в стране проблему бартера!

Принципиально важно, что Е. М. Примаков глубоко входил в принципиальные экономические решения и даже лично редактировал Пакет антикризисных мер 1998 года. Получив от него текст первоначального проекта, на котором не было живого места от его правки, разработчики Пакета первоначально пришли в ужас из–за невозможности разобраться в ней. Однако затем оказалось, что правка была сделана очень хорошим разборчивым почерком, а после ее внесения, к глубокому разочарованию, по крайней мере, части разработчиков (если быть точным, автора данных воспоминаний), оказалось, что благодаря правке текст только улучшился.

Однако все это не представляло интереса для Волошина: для него значение имела, по–видимому, исключительно власть и защита интересов своего клана.

Агрессивная позиция Волошина (который критиковал правительство при любом случае, включая встречи с делегацией МВФ, подрывая этим попытки правительства получить жизненно необходимое после дефолта финансирование) вынуждала Е. М. Примакова искать поддержки у парламента, — что немедленно трактовалось Березовским, «семьей» и олигархией в целом как признак политической игры и попытка «подкопаться» под президента. Ельцину, впитавшему искусство «сдержек и противовесов» едва ли не с первым стаканом водки, нравилось напряжение между администрацией президента и правительством: в раздорах подчиненных он чувствовал залог сохранения своей власти над ними.

Нормально работать в условиях ведущейся Волошиным фактической войны администрации против правительства, даже еще в условиях смертельно опасного кризиса, было нельзя, — и в декабре 1998 года глава администрации Юмашев был заменен бывшим руководителем Совета безопасности Бордюжей, идейно близким к Е. М. Примакову. О влиянии «семьи» свидетельствует то, что сам Юмашев при этом остался в администрации — советником.

Замена Юмашева была частью наступления государственников на олигархов и обслуживающих их либералов; так, в январе генпрокурор Скуратов начал расследование деятельности либералов по организации дефолта, махинаций Березовского с деньгами «Аэрофлота» и «Сибнефти», а также слежкой его личной службой безопасности за окружением Ельцина. В том же январе Е. М. Примаков призвал обе палаты парламента (в которых уже зрела идея импичмента Ельцина) и администрацию президента добиться «гражданского согласия» в обществе перед лицом кризиса.

Однако наступление это велось политическими вегетарианцами, — и ответ олигархата, прошедшего огонь и воду 90‑х годов, был сокрушительным. Березовский, желавший вернуться в большую политику, публично назвал призыв Е. М. Примакова «вредным» и, похоже, надавил на Дьяченко, та (как говорят) истерически потребовала у отца устранено 1 ния Скуратова, и уже 1 февраля Бордюжа был вынужден принудить Скуратова написать заявление об отставке. Чтобы подписать его, Ельцин специально прервал долгое пребывание в ЦКБ и на следующий же день приехал в Кремль, — чтобы, подписав бумагу, немедленно вернуться обратно.

Начался мучительный политический скандал: Скуратов не хотел выступать в Совете Федерации, а сенаторы не хотели его отпускать, уступая ненавистным им олигархам и Ельцину. Через полтора месяца Скуратов выступил в Совете Федерации с обвинениями в адрес Березовского и его агентуры, — и сенаторы, несмотря на показанную накануне по РТР непристойную видеозапись «человека, похожего на генпрокурора», оставили Скуратова в его должности.

Положение Ельцина пошатнулось: парламент восставал против него (Госдума уже добивалась импичмента), правительство опиралось на поддержку народа и все более благожелательно воспринималось на Западе, дела его близких становились предметом уголовного расследования.

Со всем звериным инстинктом власти Ельцин взялся за преодоление кризиса, дистанцировавшись от Березовского, который по его настоянию был снят с должности исполнительного секретаря СНГ (правда, главы государств утвердили его отставку лишь 2 апреля).

Уже 19 марта прямой и честный генерал Бордюжа, не справившийся с внутриполитическим хаосом, был демонстративно заменен на Волошина. С двоевластием в администрации президента было покончено: она вернулась под контроль «семьи», а Е. М. Примаков, решивший задачу стабилизации страны после дефолта и приобретший в ходе это–го слишком большую популярность, был обречен. Ельцин присоединился к атаке Волошина на него и сам повел эту атаку.

* * *

Волошин был главным орудием Березовского, а затем и всей олигархии в их борьбе за власть против Е. М. Примакова, правительство которого заложило фундамент для экономического роста. В ходе этой борьбы он обрел самостоятельность и, видя, как апломб и самомнение Березовского отталкивают от него «семью» и ведут к утрате им влияния, сумел постепенно перейти от него к Абрамовичу, вовремя заручившись поддержкой восходящей звезды российского олигархата. Хотя, с другой стороны, без его поддержки «путь наверх» Абрамовича, вероятно, был бы значительно более тернист.

Одной из наиболее поразительных черт Волошина представляется парадоксальное сочетание стратегического мышления с личностью исполнителя, похоже, не имеющего выраженных собственных амбиций и, более того, собственных целей, подсознательно стремящегося не к постановке и реализации собственных интересов, но к службе интересам кого–либо иного, более высокопоставленного и значимого, чем он сам.

Производящий впечатление неприхотливого и неэмоционального служащего, ограниченного в личных пристрастиях, Волошин, скорее всего, и вправду является таковым.

Боюсь, лишь это может быть причиной столь относительно малого следа (даже с учетом многообразных теневых взаимодействий), который оставил после себя столь мощный, эффективный, разносторонний и привычный к постоянному труду дисциплинированный ум.

Рождение бойца

Через месяц после своего назначения главой администрации президента Волошин был, как на амбразуру дота, брошен в Совет Федерации — добиваться согласия на отставку Скуратова. Это была заведомо провальная, а к тому же еще и совершенно не подготовленная миссия, завершившаяся кошмаром: после робкой и неубедительной речи от имени президента сенаторы (губернаторы и главы законодательных собраний регионов) не отпустили Волошина с трибуны, а начали задавать ему вопросы, ответы на которые выглядели откровенно жалкими. В итоге Волошин бежал из Совета Федерации, не дождавшись даже голосования, — и в этом ужасающем даже при воспоминании о нем фиаско родился стойкий и смелый политический боец.

После провала в Совете Федерации Волошин, по воспоминаниям ряда аналитиков, почувствовал личную угрозу, — и собрал в кулак все свои силы на решении главных задач: увольнения Скуратова и обуздания губернаторской вольницы, сокрушения Е. М. Примакова, недопущения импичмента Ельцина.

На следующий же день после его провала в Совете Федерации губернаторы создали политический блок «Вся Россия» — и тут же заявили о намерении объединить его с лужковским «Отечеством» и «Всей Россией» самарского губернатора Титова. Этот блок носил явный антипрезидентский характер и объединял хозяев ключевых регионов, — а выборы уже были на носу: в декабре 1999 года.

Для Ельцина складывалась катастрофическая, — то есть психологически наиболее комфортная для него ситуация. И он начал действовать, а балансирующий на грани небытия Волошин оказался для него идеальным помощником, — как недавно для Березовского.

Прежде всего, также на следующий день йосле провала в Совете Федерации, Ельцин указом уволил Скуратова по вздорному предлогу (в связи с возбуждением против него уголовного дела). Деморализованный после показа порнографического ролика по телевидению, Скуратов не стал обжаловать указ в суде.

Следующим шагом стал выигрыш времени в деле об импичменте: Ельцин неформально предупредил Госдуму, что, если та не откажется от идеи импичмента, он отправит в отставку левых вице–премьеров, а затем и Е. М. Примакова. А для подтверждения серьезности намерений заменил первого вице–премьера Густова главой МВД С. В. Степашиным.

Руководство Госдумы в растерянности перенесло срок голосования по импичменту на 15 мая — дав администрации президента время для «обработки» депутатов.

А сразу после майских праздников (перед которыми правительственная делегация во главе с первым вице–премьером Ю. Д. Маслюков^добилась в Вашингтоне поддержки МВФ и Мирового банка) правительство Е. М. Примакова было отправлено в отставку, что столкнуло Госдуму в интриги, связанные с формированием нового правительства. Вопрос об импичменте был вынесен на голосование, но нужной поддержки не получил.

Ситуация была переломлена за три недели, включая майские каникулы. Волошин доказал свою эффективность и реабилитировал себя за провал в Совете Федерации.

На вершине власти

После смещения Е. М. Примакова интересы олигархов, единых в ненависти к нему, разошлись, — и Волошин оказался арбитром. Именно он под давлением Чубайса отклонил предпринятую без согласования с остальными попытку Бврвзовско- го и Абрамовича сделать преемником Ельцина Н. Е. Аксененко и добился от Ельцина выдвижения С. В. Степашина. При этом Березовский, чьи позиции в «семье» уже сильно ослабли, не стал протестовать из боязни окончательно утратить влияние.

Гусинский, чьи креатуры не попали в правительство Степашина вообще, объявил информационную войну Ельцину и его окружению. Ответные удары наносились контролируемым Березовским ОРТ, но финансовое удушение Гусинского провел, причем с соблюдением приличий, заслушиванием сторон и проведением корректных переговоров, именно Волошин (закончилось оно лишь через год, уже при Путине, памятным и поныне «спором хозяйствующих субъектов»),

В начале августа, вопреки усилиям администрации президента, было объявлено о создании блока «Отечество — Вся Россия» (ОВР) во главе с Е. М. Примаковым и Ю. М. Лужковым, поддерживаемым Гусинским. Объединение губернаторов против президента требовало экстремальных мер, в том числе и для отвлечения внимания от роли в этом процессе Волошина: без его непримиримости к Гусинскому, без его войны против Е. М. Примакова, без его борьбы с губернаторами в «деле Скуратова» такой блок был бы невозможен.

Вторжение банды Басаева в Дагестан снесло правительство С. В. Степашина, а назначение и. о. премьера мало кому известного тогда В. В. Путина было заслонено чудовищными взрывами домов. К этому моменту Волошин вызывал раздражение и Березовского (пытавшегося сделать премьером генерала Лебедя), и Чубайса (из–за немотивированной отставки Степашина), но он уже имел собственный вес, а главное — безоговорочно принял предложенную, насколько можно судить, ими фигуру В. В. Путина.

Возникла новая реальность — и Волошин занялся, среди прочего, созданием блока «Единство», призванного уравновесить ОВР. Идея принадлежала Березовскому, первоначально назвавшему блок «Мужики!», но от него отстранились как от неприемлемо одиозной личности.

У Волошина были неудачи, — скажем, в ответ на серию публикаций в западных медиа о коррупции в окружении Ельцина он разослал в них письмо с просьбой к редакторам газет «тщательно взвесить последствия данной акции». Чувствительные к мафиозной риторике итальянцы (Corriere della Sera) устроили по этому поводу отдельный скандал, но лишь много позже выяснилось, что аналогичные письма получили New York Tiroes, Wall Street Journal, USA Today и Newsweek, — редакторы которых, похоже, восприняли это обращение.

Осенью 1999 года Волошин приложил огромные и ттттетные усилия для замены самостоятельного и профессионального председателя Банка России В. В. Геращенко кем–либо из либералов.

Как только окружению Ельцина стало ясно, что тот сделал окончательный выбор в пользу В. В. Путина, Волошин стал энергично и последовательно помогать ему. Во время избирательной кампании Волошин был его фактическим советникоми, более того, контролировал все бумаги, связанные как с выборами, так и с обычной работой и. о. президента.

Пришедшие вместе с В. В. Путиным «питерские», как правило, были не искушены не только в головоломных кремлевских интригах, но и в рутинных управленческих процессах, — и Волошин, верно служа новому президенту, был совершенно незаменимым элементом управления, специализировавшимся в том числе на исправлении чужих ошибок.

Именно он стал непосредственным создателем и «вертикали власти», и «управляемой демократии» (потом перекрещенной ради благозвучия в «суверенную»).

Несмотря на управленческую чужеродность (Волошин принадлежал к «семье», от которой В. В. Путин по мере обретения самостоятельности отстранялся), он всегда входил в круг людей, особо приближенных к президенту, не стеснявшихся спорить с ним и при этом высоко им ценимых.

Упрямый, жесткий, работоспособный, не то что забывающий, а попросту и не думающих об обычных человеческих удовольствиях, Волошин был эффективным проводником решений, принимаемых сначала Березовским, потом «Таней и Валей», а затем В. В. Путиным. Его называли «закулисным кукловодом», «безжалостным манипулятором с уникальным талантом интригана», который «своим умением выстраивать сложные интриги превзошел самого Березовского», — но это были обиды проигравших.

К 2003 году В. В. Путин уже решил основные задачи по укреплению власти и окреп в административном плане. Ценность Волошина снизилась, — аг с другой стороны, пришло время подниматься на новый уровень.

Теневой глава либерального клана

Сегодняшним миром правят не государства, а глобальный бизнес. Либералы–чиновники — лишь часть либерального клана, реализующего его интересы в нашей стране. Волошин не просто стал наиболее влиятельным либералом России; насколько можно судить, он является связующим звеном наших либералов с неформальными финансовополитическими структурами, действующими на глобальном уровне.

Это не Чубайс, любивший ходить на переговоры от имени России в одиночку и решать вопросы кулуарно, но при этом не скрывающий своих контактов, известных даже журналистам чуть не поименно.

Волошин, похоже, участвовал в решении вопросов, сама формулировка которых остается табу до сих пор, — и остается неформальным лидером либерального клана, определяющим его смысл и стратегию. Разумеется, он обладает и формальным влиянием — как член советов директоров различных крупных компаний и (с лета 2010 года) руководитель рабочей группы по созданию международного финансового центра. Но главное, насколько можно судить, — связь с глобальными хозяевами российских либералов, созданная не столько оперативными обстоятельствами, сколько четким стратегическим видением, уникальным в современной России.

Приведем лишь два вероятных примера реализации этого видения.

Катастрофа «ЮКОСа» началась в феврале 2003 года с обвинения в коррупции, которое Ходорковский публично бросил окружению В. В. Путина в его присутствии. Знающие Ходорковского не могут представить, чтобы он, при всем апломбе и самоуверенности, сделал это без предварительного согласования в президентской администрации, — намек на которое содержится и в одном из его интервью.

В то время богатейший человек России мог согласовывать свои действия с единственным человеком в администрации президента: с ее главой. Логика которого, если это согласование действительно имело место, ослепительна.

Если в столкновении олигарха с президентом побеждает олигарх, — Россия получает слабого президента, как во втором сроке Ельцина, что комфортно для олигархов и обслуживающих их либеральных реформаторов.

Если же побеждает президент, — поражение олигарха выглядит как гонение на бизнес, президент портит репутацию на Западе и нуждается для поддержания отношений с ним в либеральном клане, который становится незаменимым и гарантирует свое будущее.

Да, после ареста Ходорковского Волошин, не желая портить либеральную репутацию, ушел в отставку, — но хлопотная и мучительная административная работа «по 25 часов в сутки» была обменена им, насколько можно судить, на стратегическое и интеллектуальное лидерство.

Поразительно схожая ситуация наблюдалась во время «калийного скандала» 2013 года. Тогда «Уралкалий», создавший единую систему сбыта с «Белкалием», был обвинен белорусской стороной в попытке финансового удушения своего партнера с его последующим захватом, — схема, правдоподобная для олигархии. Дело привело к задержанию в Минске гендиректора «Уралкалия» Баумгертнера и диким обвинениям в адрес белорусских властей со стороны российских либералов, — но скандал удивительно быстро сошел на нет.

В этой истории неясно одно: ключевой человек в «Уралкалий», С. А. Керимов, отличается крайней осторожностью и продуманностью действий. Его репутация в России при всей нелюбви к олигархам исключительно высока — и подобная рода кавалерийская атака на Белоруссию неправдоподобна. На мой взгляд, он просто не мог совершить таких действий, не посоветовавшись с безусловным для себя авторитетом.

А председателем совета директоров «Уралкалия» очень кстати был один из самых авторитетных в России людей — Волошин.

Если предположить, что с ним советовались, логика вновь представляется безупречной: при захвате олигархом «Белкалия» он, по сути, захватывает Белоруссию, гак как все видят: он сильнее А. Г. Лукашенко. И тогда Белоруссия становится лакомой добычей для российской олигархии, — и для либералов, которые обслужат этот процесс политически и интеллектуально.

Если же олигарх терпит поражение, скандал резко ухудшает двусторонние отношения и серьезно тормозит постсоветскую интеграцию, — которая неприемлема для либерального клана.

Разумеется, эти и иные эпизоды могут иметь и другие обоснования, — но власть, подкрепленная интеллектом, редко уходит в песок.

Главная особенность Волошина — ясное, незамутненное стратегическое мышление. В любой ситуации он скрупулезным анализом выявляет ключевое звено и концентрирует на нем все силы, проявляя феерическое упорство и неимоверную изобретательность.

Единственный подлинный стратег в современной России, он отличается предельно простым и демократичным стилем общения. Не прощая глупости и разглашения информации, конфиденциальность которой, на его взгляд, собеседник должен понимать, он с охотой делится ею с известными и понятными ему людьми.

Если Россия рухнет во власть либерального клана, Волошин вновь будет оказывать определяющее воздействие на нашу судьбу, — точнее, на судьбу того быстро сужающегося круга людей, которому удастся выживать в условиях нового уничтожения нашей страны.

ГАЙДАР Всадник, скачущий в никуда

De mortuis — veritas (О мертвых — правду).

Латинская поговорка, привычно замалчиваемая преступниками всех мастей и их покровителями.

Гайдар стал символом либеральных реформ, нанесших России вред, сопоставимый с гитлеровским нашествием, — а по некоторым параметрам (например, по степени деморализации и разложения общества) и превысившим его последствия. Он вписал себя в историю нашей страны навсегда (или, по крайней мере, на все время существования у России истории), — и потому заслуживает внимательного рассмотрения.

О преклонении перед ним введенной им во власть либеральной тусовки свидетельствует не только бюст, установленный в вестибюле ясинской Высшей школы экономики, этого «рассадника либеральных реформаторов», и памятник у входа в Библиотеку иностранной литературы, но и повседневный пиетет, которым до сих пор окружено его имя. Один из видных российских политологов, например, еще в 2010 году был изгнан с государственной радиостанции за недостаточно почтительные отзывы о Гайдаре, данные ему в ходе интервью автором этих строк.

Номенклатурная колыбель

Гайдар — внук двух известных писателей: Аркадия Гайдара (Голикова) и Павла Бажова. Как и во многих других либеральных реформаторах, в нем соединились две противоположные традиции разорванной гражданской войной России.

Ее ужас, живо переживавшийся людьми того поколения и не вытесненный до конца даже адом Великой Отечественной, сегодня трудно себе представить. Мало кто из стыдивших молодежь хрестоматийным «да Гайдар в 16 лет полком командовал!» знал, что в 18 лет его уже лечили в психиатрической клинике. По некоторым сообщениям, дед либерального реформатора был исключен из ВКП(б) с формулировкой «за нечеловеческую жестокость», а «бандой Гайдара» в Хакасии пугали детей еще и в 60‑е годы. В его книгах в виде ребенка–убийцы проскальзывают страшные тени того времени, а в дневнике, среди зашифрованных сообщений о снах «по схеме 1» или «по схеме 2» вдруг, как прорвавшийся крик, — «снились люди, убитые мной в детстве». Хотя упоминание о «людях», а не о «врагах», значит многое. В мирную жизнь так и не вписался, тяжело болел, много пил, отчаянно любил детей, для которых написал действительно великие и прекрасные книги, рядом с которыми можно поставить только книги Александра Грина. В 1941 году его категорически отказались брать в армию, но он пошел на фронт военным корреспондентом «Комсомольской правды», попадал в окружение, ушел в партизанский отряд и героически погиб, ценой своей жизни предупредив товарищей о фашистской засаде.

Его сын, Тимур Аркадьевич Гайдар (по некоторым версиям, приемный ребенок), начавший служ

бу подводником, стал военным корреспондентом «Правды» и дослужился до звания контр–адмирала. Насколько можно судить, сыграл большую роль в налаживании отношений советского руководства с революционным руководством Кубы, затем — в событиях Карибского кризиса, во время которого его семья находилась на Кубе (в его доме бывали Рауль Кастро и Че Гевара), а в конце 60‑х — начале 70‑х — в сохранении Югославии нейтральной и социалистической страной.

Гайдар, родившийся в 1956 году, в силу работы отца много жил за границей: с 1962 по осень 1964 года на Кубе, с 1966 по 1971 год в Югославии. Там он не только занимался шахматами и даже выступал в юношеских соревнованиях, но и заинтересовался проблемами развития экономики, в частности, возникновения дефицита.

Таким образом, Егор Гайдар вырос в номенклатурной советской семье весьма высокого уровня. Биографы подобострастно отмечают, что еще в школе, изучив «теории Маркса», он счел их «архаичными» по сравнению с поверхностным учебником «макроэкономике» Самуэльсона и даже с трудами Адама Смита, творившего за сто лет до Маркса, но его письма свидетельствуют о восторге от «глубины мысли» классиков.

Окончив школу с золотой медалью, Егор Гайдар поступил на далеко не самый популярный, именовавшийся в кулуарах «спортивно–экономическим» факультет МГУ. Он интересовался конкретными деталями работы плановой экономики и потому специализировался на отнюдь не престижной кафедре экономики промышленности. Получив «красный диплом», остался в аспирантуре и в 1980 году, — вероятно, по горячим следам неудачной попытки хо–зяйственной реформы 1979 года, — защитил кандидатскую диссертацию «Оценочные показатели в механизме хозяйственного расчета производственных объединений (предприятий)».

Защитившись, Гайдар пришел во Всесоюзный НИИ системных исследований, где стал заниматься сравнением экономических реформ соцстран (ВНИИСИ), и вступил в партию, что было весьма трудным делом для 24-летнего интеллигента и свидетельствовало о его особом положении (стоит напомнить, что Чубайс стал членом КПСС то ли в 22, то ли в 23 года). В 1983 году (некоторые источники называют 1982‑й) Гайдар познакомился с Чубайсом, бывшим неформальным лидером ленинградских экономистов, обсуждавших рыночные реформы экономики. По официальной версии, с этого началось плотное сотрудничество московской (базировавшейся во ВНИИСИ) и ленинградской групп будущих реформаторов.

В 1984 году (по некоторым данным, в 1983) Гайдар с его московскими и ленинградскими коллегами был привлечен к подготовке документов для Комиссии Политбюро ЦК КПСС по совершенствованию управления народным хозяйством. Молодые члены Политбюро, приведенные во власть Андроповым и возглавлявшиеся Горбачевым, начали размышлять о возможности умеренных экономических изменений. В подготовленном для них документе за образец брались венгерские преобразования 1968 года, сделавшие Венгрию наиболее успешной в хозяйственном отношении социалистической страной, — но время менялось стремительно.

Весной 1985 года предложения комиссии были отвергнуты: предложенный рыночный социализм был признан находящимся за гранью «политических реальностей». Занятый укреплением своего положения и утративший в силу получения власти потребность в «умствованиях» для привлечения внимания «старших товарищей» Горбачев предпочел более простые меры. Впереди были антиалкогольная кампания, кампания по борьбе с нетрудовыми доходами и полностью противоречившее последней развитие аренды.

Однако будущая команда реформаторов сложилась и, главное, стала хорошо знакома и понятна официальной власти.

В 1986 году Гайдар в составе группы экономистов, готовившей аналитические материалы для лидеров страны и занимавшейся изучением реформ в соцстранах под руководством будущего академика, а тогда блестящего члена–корреспондента Станислава Шаталина, был переведен в только что созданный Институт экономики и прогнозирования научно–технического прогресса АН СССР. Там он стремительно вырос по службе, став старшим, а затем и ведущим научным сотрудником.

Уже на следующий год он был назначен редактором и заведующим отделом экономической политики в журнале «Коммунист», который превратил в одну из ключевых площадок дискуссий по вопросам экономической реформы. Работая там до 1990 года, Гайдар, по воспоминаниям сотрудников редакции, шокировал ее тем, что публиковал статьи в основном рецензентов своей диссертации, отсекая остальных авторов. «Заскорузлым реакционерам» главного теоретического издания ЦК КПСС подобную демонстрацию либеральных ценностей «свободной конкуренции» было трудно даже вообразить. Отвергнутые (в том числе и по формально идеологическим причинам — за поддержку рыночных отношений) авторы жаловались на цензуру. Гайдар в ответ справедливо указывал, что «Коммунист» в то время был фактически свободен от государственной цензуры, — тактично забывая при этом, что цензура была не государственная, а его личная.

В 1990 году он «пошел на повышение», возглавив отдел экономики «Правды». Летом того же года Гайдар еще успел отказаться от предложения Явлинского, назначенного Ельциным зампредом российского правительства, о сотрудничестве в подготовке программы реформ, получившей известность как «500 дней» (заявив, что входит в команду Горба- чева и в ней останется), однако бесперспективность карьеры в рамках КПСС была уже очевидной. Защитив докторскую диссертацию «Экономические реформы и иерархические структуры», в конце того же года Гайдар по приглашению руководившего Академией народного хозяйства при Совете Министров СССР академика Аганбегяна создал и возглавил Институт экономической политики этой академии. По некоторым данным, Институт был создан по личному указанию Горбачева в качестве благодарности за нравившиеся ему материалы Гайдара и за отказ сотрудничать со сторонниками Ельцина.

Однако гладкая официальная биография Гайдара советского периода имеет весьма серьезное «второе дно», во многом предопределившее все последующие события.

Советский этап карьеры Гайдара был полностью определен его включением в остающийся загадочным и по сей день андроповский проект «Звезда».

Идея последнего заключалась в глубокой, комплексной модернизации Советского Союза на рыночной основе, — и это была далеко не первая подобная попытка.

Агония советского хозрасчета

Незадолго до смерти Сталин говорил, что без выработки полноценной экономической теории социализма и без подготовки грамотных экономистов для практической работы, что возможно лишь на базе этой теории, Советский Союз неминуемо погибнет. Это было логично: социализм был невиданным в истории человечества строем, созданным, по сути, самим Сталиным по мере решения наваливавшихся на общество насущных проблем. Практику общественного строительства попросту не успевали осмыслять, так как все силы были заняты борьбой за выживание, — и внутренние закономерности, возможности и ограничения нового общества оставались неведомы даже самим его непосредственным строителям.

Скупо отмерявший слова «вождь всех времен и народов» говорил в таком стиле всего лишь второй и последний раз в своей жизни — после 1931 года, когда указывал, что Советскому Союзу надо за десятилетие пробежать путь, пройденный развитыми странами за 50 лет, — «иначе нас сомнут/

Оба раза он оказался прав.

Удивительно, что идея развития рыночных отношений как элемента социалистической экономики и встроенного инструмента повышения ее эффективности была введена в политическую практику отнюдь не Косыгиным и Либерманом в ходе реформы 1965 года: подобные попытки предпринимались практически с самого начала социалистического строительства.

Еще после сворачивания нэпа, в начале коллективизации, в разгаре индустриализации, накануне провозглашения «завершения первой пятилетки в четыре года», летом 1931 года Сталин, обобщая уроки первого (или второго — после «красногвардейской атаки на капитал» конца 1917 года и «военного коммунизма») рывка к социализму, назвал хозрасчет условием успешного развития социалистического хозяйства.

И не потому, что он позволял лучше учитывать расходы и издержки, являлся непосредственным инструментом укрепления контроля (хотя об этом говорилось тоже), а по значительно более глубокой причине: хозрасчет виделся Сталину ключом к осуществлению «внутрипромышленного накопления», то есть наращивания основных фондов, осуществлению производственных инвестиций. Материально стимулируя предприятия и трудовые коллективы, он должен был повышать эффективность и на отдельном заводе, и в экономике в целом.

Этот подход был закреплен XVII партийной конференцией в начале 1932 года, нацеливший страну на «завершение технической реконструкции народного хозяйства» в кратчайшие сроки в преддверии новой мировой войны, стратегическая неизбежность которой в условиях Великой депрессии не вызывала никаких сомнений.

Усилия по развитию хозрасчета в сталинский период существенно расширяют наши представления о том времени. Оказывается, попытка политической демократизации, закрепленная в подготовленной Бухариным Конституции 1936 года (и спровоцировавшая партхозноменклатуру на массовое стихийное уничтожение потенциальных конкурентов, вошедшее в историю как Большой террор 1937–1938 годов), опиралась на прагматичное стремление укрепления экономики развитием в ней элементов рыночных отношений.

Накануне Великой Отечественной войны специально собранная следующая, XVIII партийная конференция (этот формат уже тогда сам по себе указывал на важность и нестандартность решаемой задачи) вновь привлекла внимание к необходимости «всемерного укрепления хозяйственного расчета».

И он действительно применялся довольно широко, хоть в основном и под другими названиями, — и не только в ГУЛаге, но и в высокотехнологичных по тем временам отраслях, в первую очередь военно- промышленного комплекса.

Однако и без формального хозрасчета во всей сталинской экономике в целом действовал четкий принцип: при полном выполнении планов, в том числе по ассортименту, снижению себестоимости и прибылям, предприятие получало разнообразные фонды материального поощрения, включая так называемый «фонд директора», находящийся в его распоряжении. О масштабах этих фондов и их значимости для страны свидетельствовало отдельное решение, принятое с началом войны о передаче их средств в госбюджет.

Подробная проработка планов того времени обеспечивало направление энергии производственников в действительно необходимые экономике русла. Соответственно, одним из ключевых направлений борьбы складывавшегося класса партхозномен- клатуры за свои интересы было снижение степени детализации планов и изъятие из них требований роста эффективности, в частности, снижения себестоимости. Эта борьба шла десятилетия, и реформа Косыгина — Либермана под флагом перехода от излишне подробных натуральных к обобщенным стоимостным, валовым показателям стала одним из значимых успехов партхозноменклатуры. Приобретение планами все более общего характера, облегчая жизнь предприятиям и министерствам, делало экономику затратной и переориентировало хозяйственный механизм на повсеместное завышение издержек, в том числе и под флагом «внедрения хозрасчета».

Разумеется, полноценный «хозяйственный расчет», предоставлявший предприятиям определенную свободу и поощрявший их инициативу, прямо противоречил интересам партхозноменклатуры, стремящейся закрепить свое всевластие.

Однако на раннем этапе развития Советской власти, пока партхозноменклатура еще не сложилась в самодовлеющий класс и в силу внешних угроз была вынуждена сосредоточить все силы на повышении эффективности экономики, хозрасчет (как и другие элементы рыночных отношений) применялся значительно более последовательно и успешно, чем в спокойную «эпоху застоя».

Покончил с ним, насколько можно судить, Хрущев, противоречивость правления которого была обусловлена его переходным характером. Он заискивал перед партхозноменклатурой ради политической победы над сталинской «старой гвардией», вслед за Сталиным считавшей партхозноменклату- ру «проклятой кастой» и полагавшей, что она должна служить народу, а не себе, — и тут же пытался подавить и подчинить партхозноменклатуру ради укрепления личной власти. Одним из пагубных для страны направлений покупки им лояльности нового правящего класса стало искоренение ограниченных рыночных отношений, создававших не только хозяйственный, но и потенциальный социально- политический противовес власти этого формирующегося класса. Принципиальная причина провала попыток повышения эффективности социалистической экономики за счет развития рыночных отношений заключалась не только в идеологическом характере власти. С сугубо административной точки зрения рост значения материального стимулирования автоматически вел к перетоку власти из ЦК КПСС в Совет Министров, занимавшийся хозяйством.

В сталинскую эпоху, когда власть партии не была закреплена формально и опиралась на ее положение как объединения лучших людей общества, а непосредственное управление осуществлялось правительством, это не было проблемой.

Однако уже при Брежневе такой переток означал внутреннюю революцию. Последняя серьезная попытка «вернуться к ленинским нормам», то есть к управлению Советом Министров, а не ЦК КПСС, была предпринята Косыгиным в начале 70‑х годов. Тогда даже пришлось перенести на полгода пленум ЦК, чтобы не допустить мягкого, ползучего, но, по сути дела, государственного переворота.

Кроме того, «переход на хозрасчет» блокировался коррупцией, пронизавшей в 70‑е весь аппарат госуправления. Ведь введение в экономику рыночных отношений ввело бы в нее и объективные критерии принятия решений и оценки их выполнения, что снизило бы значимость лоббизма и ограничило произвол управляющих органов, а с ним и масштабы коррупции.

Поэтому попытка перехода на хозрасчет в 1979 году оказалась совсем робкой и была задавлена практически сразу же. Между тем в том же 1979 году разразился сильнейший потребительский кризис, — в том числе и из–за не подкрепленного ростом эффективности производства материального стимулирования в ходе этой попытки. Почти на трети территории РСФСР были введены карточки, и преодолеть потребительский кризис удалось лишь в 1981 году резким ростом потребительского импорта в связи с Московской Олимпиадой.

Кстати, первый полномасштабный потребительский кризис, вызванный необеспеченностью денежной массы, разразился в Советском Союзе за 10 лет до этого, в 1969 году, когда реформа Косыгина — Либермана под видом введения хозяйственного расчета усилила стимулы для завышения издержек. Это резко снизило эффективность экономики и, соответственно, сделало значимой долю «лишних», не обеспеченных товарами и услугами приемлемого качества денег населения. Именно тогда появились «колбасные электрички» в Москву.

Третий же кризис, вызванный также неадекватным материальным стимулированием и накачиванием деньгами теневого сектора в ходе горбачевской «катастройки», разрушил потребительский рынок Советского Союза в ноябре 1987 года, — и из него страна уже не вышла. (Правда, свою роль сыграли и выдающиеся менеджерские способности «развивавшего рынок» советского правительства.)

Проект «Звезда»

Слишком хорошо видя, что загнивающая партия тащит на дно всю страну, долгие годы возглавлявший КГБ Андропов, по целому ряду оценок и воспоминаний, выработал проект комплексной модернизации страны, иногда называемый проектом «Звезда» (другие встречающиеся названия — «корпорация «Звезда»», «Красная звезда» и даже «Левиафан»), Известно о нем немного и, скорее всего, при своей разветвленности и комплексности он не был детально проработан, а существовал в виде концептуального замысла, системы приоритетов, базовых принципов и достаточно четкой последовательности действий.

Его трагедией стала методологическая ошибка, предопределенная характером создавшей и реализовывавшей его впоследствии структуры: спецопе- рации не работают в долгосрочной перспективе, потому что тайное знание в силу самой природы знания не развивается и достаточно быстро умирает.

Косвенные оценки позволяют реконструировать четыре основные направления проекта «Звезда» (возможно, разрабатывались и даже осуществлялись и другие направления); в случае его успеха то, что сегодня известно как «китайский путь», называлось бы «советским».

Прежде всего, Андропов намеревался использовать объективное преимущество Советского Союза над Западом. Наша страна тогда представляла собой одну огромную корпорацию, хозяйственно замкнутую, финансово независимую, обладавшую сконцентрированным в основном в военно- промышленном комплексе колоссальным технологическим потенциалом. Теоретически в решающий момент он мог, в отличие от Запада, концентрировать все свои огромные ресурсы на достижении главных задач.

Предполагалось, что советские министерства и ведомства, пройдя коренную управленческую перестройку и технологическую модернизацию, превратятся в коммерчески эффективные концерны, которые выйдут на мировой рынок и, привлекая частные западные капиталы, в силу своих масштабов захватят его ключевые элементы. При этом наработанный в области внешнеэкономических связей опыт позволит эффективно манипулировать в своих интересах мировыми рынками (эксперименты в области такого манипулирования оказались вполне успешными).

Управлять новым обществом должно было, разумеется, КГБ. Это представляется вполне оправданным с учетом наименьшей в тогдашнем государстве коррумпированности этой структуры (по авторитетному свидетельству академика Сахарова) и показавшей свою эффективность, например, в Турции модели, в которой парламентская демократия развивается и управляет страной в рамках довольно широких ограничений, задаваемых военными из соображений национальной безопасности. Возможно, именно для решения этой задачи КГБ стало нарушать считавшийся абсолютным запрет на вербовку членов политического руководства страны (по имеющимся данным, Ельцин во время руководства Московским горкомом, уже будучи кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, полностью и беспрекословно подчинялся руководству регионального управления КГБ, что можно объяснить лишь его завербованностью).

Механизм перехода власти к КГБ (и это было вторым направлением проекта), похоже, заключался в дестабилизации социально–экономической сферы и разжигании сепаратизма в рамках национальнодемократических движений (сейчас уже не секрет, что почти все их руководители времен перестройки были агентами КГБ, выполнявшими приказы своих кураторов). Предполагалось, что партийное руководство обнажит свою гнилость, а партия утратит

авторитет, способность к управлению и сохранению власти, — и та сама упадет в руки «подготовивших ситуацию» спецслужб.

Строго говоря, так и произошло, — но уже без Андропова, когда цель проекта «Звезда» была забыта, и его разрозненные элементы развивались по инерции, ставшей принимаемой без осмысления традицией. В результате власть досталась не КГБ, который утратил после смерти Андропова стратегическое видение, а Западу, успешно перехватившему управление его агентами и перевербовавшему многих из них, в том числе, насколько можно судить, и находившихся на верхних этажах советской власти.

Третье фундаментальное преобразование, которое предполагал Андропов, заключалось в разделении Советского Союза на примерно 49 примерно равных по своему экономическому потенциалу регионов с упразднением управления, основанного на республиках, автономных республиках и областях. Это уничтожило бы сложившуюся национально ориентированную элиту республик в составе Советского Союза, устранив угрозу его существованию, и качественно упростило бы управление. Поскольку за образец было взято устройство США (регионы даже назывались условно «штатами»), проработка этой задачи была поручена американисту академику Г. Арбатову.

Четвертое известное к настоящему времени направление проекта «Звезда» заключалось в подготовке управленческих кадров для будущей рыночной экономики: Андропов понимал, что в рамках сложившейся системы сделать это не удастся (как по политическим причинам, так и из–за отсутствия знаний о рынке) и, следовательно, обучение ядранового хозяйственного руководства страны надо вынести за пределы страны.

В то время существовал значительный и весьма авторитетный корпус специалистов по реальным управленческим проблемам социалистического хозяйства: «системщики», как их называли, занимались «расшиванием узких мест» и были незаменимыми специалистами. Однако принципиальная установка официальной науки на полное отрицание каких бы то ни было объективных внутренних противоречий развитого социалистического общества не позволяла этой специальности ни приобретать широкую известность, соответствующую их общественной значимости, ни тем более становиться интеллектуальной и образовательной модой (без чего невозможно широкое распространение нового знания).

Более того: «системщики» работали лишь на уровнях от предприятия до министерства (и, соответственно, от отдельного населенного пункта до союзной республики). Попытка расширения сферы их деятельности на наиболее значимый, общегосударственный уровень, не говоря уже о подготовке соответствующих кадров, неминуемо была бы расценена как антисоветская деятельность со всеми вытекающими административными и, скорее всего, даже уголовными последствиями.

Обучение необходимых специалистов за рубежом было традиционным для нашего общества способом, ранее, правда, применявшимся в отношении идеологически нейтральных технических специалистов: если внутри страны учителей нет, значит, надо готовить их вовне, на основе иностранного опыта.

Новое хозяйственное руководство Советского Союза должно было обогатиться новыми рыночними знаниями и синтезировать их с задачами модернизации страны и с ее реалиями. Контроль за обучавшимися за границей его будущими членами для разоблачения и отбрасывания западных провокаций должны быть осуществлять системно мыслящие и должным образом подготовленные сотрудники КГБ, которых собрали «под крышей» Госстроя. Выбор был не случаен: строительство с его постоянной и отчаянной борьбой за ресурсы на всех уровнях, бригадами «шабашников» и колоссальной «незавершенкой», а главное — с огромными объемами неучтенных дефицитных материалов (как шутили, «советские СНиПы' исходили из того, что некоторые рабочие по неизвестной причине иногда трезвы, а 30 % материалов исчезают неизвестно куда») являлось наиболее рыночной из легальных сфер советской экономики.

В качестве базы для подготовки советских реформаторов был выбран Международный институт прикладного системного анализа (МИПСА, или IIASA), учрежденный еще в октябре 1972 года, в самом начале разрядки, в нейтральной Австрии (в летнем дворце Габсбургов — Лаксенбургском замке под Веной) США, Советским Союзом, ФРГ, ГДР, Канадой, Японией и рядом европейских государств. В 1976 году был основан, фактически на положении его советского филиала, хотя и при полной организационной самостоятельности, Всесоюзный НИИ системного анализа (ВНИИСИ). В 1981 году между их компьютерными системами был создан канал связи, обеспечивший Советскому Союзу первое постоянное включение в международные компьютерные сети и доступ к западным информационным системам. Специалисты ВНИИСИ совместно

* Строительные нормы и правила, по сути — стандарты в области строитель- ства.

с западными коллегами разрабатывали программное обеспечение для работы сетевых протоколов.

Помимо научно–технического сотрудничества, IIASA использовался для решения общих системных управленческих проблем, возникавших в социалистических и капиталистических обществах по мере их усложнения. Поскольку и на Востоке, и на Западе эти проблемы на государственном уровне интересовали прежде всего органы безопасности, в силу специфики своих интересов сталкивавшиеся с ними наиболее быстро и неотвратимо (ведь эти проблемы действительно угрожали безопасности обществ!), IIASA быстро стал площадкой взаимодействия, а часто и сотрудничества в деликатных вопросах (и, разумеется, противоборства, неотделимого от такого рода сотрудничества) разведывательных и в целом специальных служб Востока и Запада, — если, конечно, не создавался совершенно сознательно для этой цели с самого начала.

Стоит отметить, что 70‑е годы контакты между СССР и Западом были значительно более интенсивными, чем кажется сейчас. Запад интенсивно коррумпировал (а заодно и изучал, что в конце концов окупилось сторицей «открытием» Горбачева) советских лидеров, приглашая высокопоставленных партийных функционеров читать бессвязные лекции о марксизме–ленинизме и политике партии за головокружительные гонорары, составлявшие порой 10 тыс. долл. В рамках западной концепции о «размывании» советского общества и будущей советской элиты развивался достаточно заметный студенческо–аспирантский и преподавательский обмен.

Андропов понимал, что будущее управление во многом будет опираться на достижения кибернетики (в частности, опыт, поставленный советскими специалистами в правительстве Сальвадора Альенде, позволивший ему долгое время противостоять комплексному американскому давлению, оказался оглушающее успешным). Поэтому в новое хозяйственное руководство страны отбирали не только экономистов, но и экономистов–математиков (породив тем самым держащуюся до сих пор моду на эту специальность). Отбор был тщательным: по имеющимся воспоминаниям, решения принимал лично Андропов, причем в ряде случаев он даже просматривал сделанные скрытой камерой съемки кандидатуры — как человек двигается, как говорит, какова его мимика. Требования к двум десяткам стажеров были жесткими, а необходимое сочетание качеств исключительно редким: люди должны быть талантливы и профессиональны, обладать твердым характером и при этом легко поддаваться внешнему управлению (без этого существовал риск их выхода из–под контроля КГБ после прихода к власти).

На регулярных семинарах в ПАБАфбычно ежеквартальных) советские «стажеры» в сопровождении «кураторов из Госстроя» встречались с западными «специалистами по управлению» — наполовину настоящими экспертами мирового уровня, наполовину офицерами западных спецслужб. По воспоминаниям, некоторые западные участники встреч совмещали эти качества.

Несмотря на хорошую осведомленность о советской элите и в целом советском обществе, руководство стран Запада (как и транснациональных корпораций) не имело представления о замысле Андропова (как, впрочем, не имело о нем представления и советское руководство) и рассматривало семинары в Лаксенбурге как один из многих существовавших тогда каналов подготовки специалистов. Западные специалисты всеми силами убеждали советских «стажеров» в необходимости наиболее выгодных для Запада рыночных преобразований. Базовая установка заключалась в том, что рынок сам по себе разом решил бы все значимые социально–экономические проблемы советского общества.

Вечером каждого дня после занятий советская сторона проводила свой, внутренний семинар, на котором тщательно анализировались западные рецепты. Основная часть предложений, направленная на подрыв СССР, разоблачалась и отвергалась, но при этом выявлялись полезные схемы и принципы; они тщательно анализировались, и определялись границы, возможности и последствия (как позитивные, так и негативные) их применения.

Невозможность слепого копирования западных схем и рецептов обнажалась сразу же; представители КГБ потом признавались, что «многое нам нравилось, …многого мы не понимали, и наши более образованные стажеры часто разъясняли нам… подводные камни».

Состав стажеров обновлялся: за время работы группы отсеялась примерно половина. Кто–то из- за недостатка способностей, кто–то из–за моральной неустойчивости, кто–то почувствовал, что им манипулируют, и восстал против этого (несмотря на исключительное материальное обеспечение: по некоторым сообщениям, за каждый семинар его советские участники получали более чем по 5 тыс. долл, на человека, что в тогдашнем Советском Союзе было запредельными, просто непредставимыми деньгами). Некоторые отказались от работы в семинаре, когда после смерти Андропова американцы перехватили контроль за его работой и стали целенаправленно и вполне открыто превращать его участников в проводников своих интересов. Соблазн был высок: никаких интеллектуальных затрат, просто повторяй сказанное, — и обеспечена и карьера, и все виды поддержки, от финансовой до дипломатической, — а страна все равно рушится, и спасти ее невероятно сложно, если вообще не невозможно.

Всплытие в «проекте Андропова»

По некоторым воспоминаниям, Гайдар вошел в группу советских «стажеров» в IIASA именно благодаря ее обновлению. Несмотря на трогательно поддерживавшийся впоследствии миф о «железном Винни — Пухе», он не обладал волей и твердостью, которые требовал от своих стажеров профессионал сталинской выучки Андропов, и при его жизни не мог бы даже близко подойти к этому процессу. Характерно воспоминание о том, как, попав на Ладоге во внезапный жестокий смертельно опасный шторм, которыми она славится, Гайдар утратил самообладание, лег на дно лодки и стал молиться. Долгую тяжелую борьбу за свои и его жизни вели два других члена экипажа, в том числе чуть не впервые оказавшийся под парусами Чубайс, не дававший себе поблажки, хотя он был залит кровью из изрезанных тросами рук.

Однако после смерти Андропова укорененность Гайдара в советской элите принесла плоды: он не просто вошел в «команду реформаторов», но и стал ее лидером. Вспоминавшие тот период ее члены объясняют это лидерство тем, что у каждого из них была своя конкретная сфера интересов, и лишь Гайдар занимался всей проблематикой сразу — реформами как таковыми. У этого объяснения есть и оборотная сторона: каждый из «птенцов гнезда Андропова» имел свою квалификацию, свое дело, которым интересовался и занимался в первую очередь. И лишь у Гайдара специальности как таковой не было: он занимался «всем вообще», то есть ничем конкретно.

Но именно это отсутствие специализации, отсутствие конкретного дела позволило ему видеть картину в целом и, первым выделяя наиболее значимые направления и привлекая к ним внимание, обеспечивать себе постоянное интеллектуальное лидерство, — которое до поры до времени, пока сохранялось хотя бы эхо советской системы, означало и лидерство административное.

«Команда реформаторов» получилась отличной: целостной, беспощадной, нацеленной на результат, способной рекрутировать и проверять в деле новых членов.

Принципиально важно, что ее члены в ходе своей повседневной работы тщательно анализировали предложения западных специалистов и в своих докладных записках подробно показывали пагубность их предложений, — тех самых, которые потом, через 5–8 лет реализовывали с упоением и твердой верой в свою безнаказанность.

Поэтому их последующие разговоры о том, что они хотели «как лучше» и просто не ведали, что творили, или же совершили «отдельные ошибки», представляются заведомо лживым самооправданием. Подобные разговоры для большинства либеральных реформаторов того времени — простое

прикрытие их кипучей, иррациональной (хотя, возможно, и вполне естественной для их происхождения, жизненного пути и ситуаций, в которые их ставили в ходе отбора и подготовки к «стажер- ству») ненависти к своей стране и своему народу.

Насколько можно судить, они стали врагами и сделали все, чтобы стать могильщиками России, отнюдь не из–за неграмотности (хотя она значительно облегчила им исполнение их задачи) или ошибок, а в силу своей мотивации.

«Зря денег не дают»?

Одним из важных эпизодов пребывания Гайдара в редакции «Коммуниста» стало решительное выступление против проекта одновременного начала пяти крупных строек в Западной Сибири. Причиной, насколько можно судить сейчас, являлась жестокая межведомственная конкуренция за ресурсы весьма ограниченные из–за уже развернувшегося тогда кризиса советской экономики: как значимый функционер партхозноменклатуры, Гайдар решительно выступил на стороне конкурентов нефтегазового лобби. Однако нельзя забыть, что эти проекты, призванные качественно повысить глубину переработки сырья и решительно увеличить добавленную стоимость, извлекаемую нашей страной из ее природных ресурсов, объективно обеспечивали повышение эффективности советской экономики. Многие проекты, приводимые им в качестве примеров неэффективности, сегодня являются не только гордостью, но и опорой российской экономики.

Выступление Гайдара не могло остаться незамеченным. Целых шесть министров во главе с тогдаш–ним Министром нефтяной и газовой промышленности СССР и будущим многолетним ельцинским премьером В. С. Черномырдиным ответным письмом в журнал обвинили Гайдара в том, что он «в поспешном и недостаточно взвешенном экономическом обозрении…, не утруждая себя аргументами, ставит под сомнение необходимость комплексного развития производительных сил Западной Сибири».

В начале 1989 года Гайдар ответил министрам яркой и убедительной статьей под говорящим названием «Зря денег не дают». Поскольку финансовое положение страны стремительно ухудшалось, ЦК КПСС отказался от планов строительства новых заводов: поле боя осталось за Гайдаром, и уже в следующем, 1990 году он как победитель стал редактором отдела экономической политики «Правды».

В той статье Гайдар с редкими умением и виртуозностью, опираясь на реальную неэффективность советского управленческого организма и подчеркивая тактические проблемы в интересах уничтожения стратегических проектов, выступил против экономического развития нашей страны.

Поразительно, что вместе с тем он столь же уверенно и убедительно выступил и против своей собственной, — правда, тогда еще будущей, — социально–экономической политики.

Энергично разоблачая советский корпоративный лоббизм на уровне министерств и ведомств, Гайдар не жалел и западные корпорации, с которыми тогда уже сращивались советские внешнеэкономические структуры, и прямо подчеркивал: «Современные западные корпорации могут приспосабливать рынок к своим целям», — за 2,5 года до того, как, придя к власти, стал вместе со своими помощниками с пеной у рта пропагандировать этот самый приспосабливаемый к нуждам западных корпораций рынок как панацею от всех бед общества.

В 1989 году Гайдар жестоко и справедливо издевался над теми, кто «на фоне ломки стереотипных представлений о современном капитализме» начинает путать «западные фирмы… с благотворительными обществами» и даже вынес в заголовок статьи предостережение против западных займов! Политкорректно пользуясь примером Мексики, он показал опасность, в том числе и коррупционную, «бесконтрольного привлечения иностранных займов».

Трудно представить себе, что этот же человек через 2,5 года будет рассматривать привлечение иностранных инвестиций и получение иностранных кредитов в качестве смысла существования государства! Правда, уже российского…

С едкостью, достойной сатирика, Гайдар описывал этапы принятия бюрократией необоснованных решений о реализации крупного проекта; похоже, они так хорошо врезались в его память, что были с фотографической точностью воспроизведены им при подготовке либерализации цен и, далее, при подготовке им и его коллегами почти всех либеральных реформ. Особенно показательной в этом отношении стала реформа электроэнергетики, основанная на запугивании грядущим дефицитом электроэнергии при помощи абсолютно произвольных и заведомо ложных прогнозов.

И, наконец, подлинное умиление вызывает сегодня апелляция Гайдара к необходимости расширить социальную помощь. Буквально через три года в адрес ее получателей будет вынесен бессмертный приговор «они не вписались в рынок», — но в начале 1989 года их интересы еще были хорошим аргументом для противодействия реиндустриализации нашей страны.

Статья Гайдара 1989 года «Зря денег не дают» воспринимается сегодня как блистательный обвинительный акт в адрес его собственной политики последующих лет и всей его последующей жизни.

Она представляется исчерпывающе убедительным доказательством того, что реформаторы, — и, в частности, Гайдар, — прекрасно сознавали порочность и убийственность своих действий для страны и народа.

Агония Союза

На IV съезде народных депутатов СССР в декабре 1990 года провалилась тщательно проработанная попытка смещения Горбачева частью консервативного крыла партхозноменклатуры и силовых структур. Шеварднадзе, подавший в отставку со знаменательными словами, произнесенными с трибуны съезда: «Грядет диктатура… я ухожу», поторопился: премьер Рыжков, уже не справившийся с реформами и утративший управление распадающейся экономикой, который, насколько можно судить, тем не менее должен был заменить Горбачева (такой выбор заговорщиков сам по себе свидетельствовало степени разложения системы управления), не выдержал волнений и получил тяжелый инфаркт буквально накануне намеченного триумфа.

Его замена в середине января сторонником жестких административных мер Министром финансов СССР Валентина Павлова была, тем не менее, уступкой сторонникам ограничения реформ и наведения порядка твердой рукой.

Гайдар оказался фактически вычеркнут и из научной, и из политической жизни; Горбачев, на которого он ориентировался, утратил интерес к экономическим преобразованиям, занимаясь тушением разнообразных политических пожаров в распадающееся из–за его деятельности стране. По некоторым оценкам того времени, в 1991 году Гайдар погрузился в отчаяние. Его институт даже выпустил несколько толковых докладов о состоянии советской экономики, — ровно для того, чтобы убедиться в их ненужности. Хозяйство вошло в штопор, аналитика устаревала раньше, чем ее успевали написать, а власть в отчаянии бросила всякие попытки научного управления и действовала по наитию.

Конфискационный обмен денег в конце января, в среднем трехкратное шоковое повышение розничных цен 2 апреля 1991 года (власть впервые в истории испугалась Дня дурака) под появившимся именно тогда неформальным лозунгом «лучше ужасный конец, чем ужас без конца» дискредитировали государство и «вздернули на дыбы» общество. 16 июня 1991 года Кабинет Министров СССР принял постановление, восстанавливавшее централизованное планирование в условиях уже давно распавшейся системы распределения ресурсов; нелепость этой меры была такова, что ее не то что не попытались исполнить, но даже просто не заметили.

Конец Советского Союза был близок, — а власть и возможность влиять, не говоря уже о возможности осмысленного проведения экономических реформ, не просто оставалась безнадежно далекой, но и еще более отдалилась от Гайдара.

ГКЧП был отчаянной попыткой сохранить советскую государственность накануне подписания Союзного договора, который, скорее всего, не сохранил бы в составе СССР даже Украину, но разрушил бы Россию, дав ряду республик в ее составе права, аналогичные правам союзных республик.

Провал ГКЧП был предопределен не столько полной социально–экономической безграмотностью тогдашней правящей элиты (включая и будущих демократических реформаторов), сколько несамостоятельностью путчистов: насколько можно судить, они действовали по согласованию с Горбачевым и в рамках его тактической комбинации. Победи они — Горбачев бы вернулся в новую страну ее президентом и стал бы с удовольствием руководить по новым жестоким правилам. В случае же поражения он оказался бы (и оказался в итоге) невинной жертвой, свободной от ответственности за то, что, по всей вероятности, разрешил сторонникам жестких мер попытаться их осуществить, — разумеется, исключительно в свое отсутствие.

Такое поведение Горбачева было обычным для него, но оно отражало и глубину разложения советской управляющей системы, которое проявлялось на всех уровнях.

Насколько можно судить сейчас, первоначально ГКЧП был подготовлен по всем правилам науки о государственных переворотах небольшой группой специалистов. По этим правилам демократические лидеры и представители либерального крыла ЦК должны были быть интернированы в ночь с 18 до 19 августа, до официального сообщения о создании ГКЧП, и помещены в санатории и пансионаты ЦК КПСС. И страна, проснувшись, увидела бы по теленовостям пламенных борцов с «привилегияминоменклатуры» на фоне советской номенклатурной роскоши, в столовых закрытых спецраспреде- лителей, на прогулках по аллеям роскошных по тем временам парков.

На этом массовое сочувствие к ним в тогда еще далеко не голодной, но разъяренной дефицитом и полным отсутствием некоторых привычных продуктов стране закончилось бы, и ей стало можно бы нормально руководить.

Однако в разложившейся системе управления сохранилась сильнейшая внутренняя конкуренция, заложенная Сталиным, но еще при Брежневе окончательно сменившая свои критерии. В результате профессионалы были отодвинуты от подготовки «спецмероприятия», и осуществление плана взяли на себя совершенно другие люди, не обладавшие должным опытом и кругозором. Некоторые из них в силу своей некомпетентности чудовищно прославились в последующих событиях, в частности, в первой чеченской войне.

Не имея должной квалификации и мысля категориями десантных полков, а чаще и вовсе батальонов (по некоторым свидетельствам, ключевую роль в подготовке и реализации плана «перетянул» на себя герой Афганистана и будущий Министр обороны России «Паша–мерседес» Грачев), эти люди не могли представить себе целых аспектов взятой на себя работы. Соответственно, не могли они и предусмотреть практически неизбежного развития событий. Все, что им удалось, — это заботливо и умело сконцентрировать в руках все рычаги управления… и продемонстрировать свою полную некомпетентность.

Действительно, «Альфа», насколько можно судить, не выполнила приказ интернировать ЕльциГ 1611 на, который все–таки был отдан. Однако к тому времени военных и представителей спецслужб такое количество раз «подставляли» их руководители, что они просто отказывались выполнять политически опасные приказы, отданные не в письменном виде. (Во время ГКЧП это ярко продемонстрировал заместитель командующего ВДВ генерал Лебедь, после опыта ввода войск в Тбилиси в январе 1989 и в Баку в январе 1990 года выполнивший приказ об «обеспечении порядка» перед Белым домом дословно, так что у его защитников возникло ощущение перехода батальона тульских десантников под его командованием на их сторону.)

Скорее всего, приказ был отдан в устной, а не в письменной форме, что в случае его исполнения создавало для офицеров «Альфы» заведомо неприемлемые, с учетом накопленного к тому времени опыта, риски.

Другим — и совершенно бесспорным — проявлением разложения системы управления было поведение руководства и личного состава КГБ. Увидев себя отстраненными от процесса государственного переворота и осознав утром 19 августа (при виде демократов на свободе, в отличие от переворота Ярузельского в Польше) полную бредовость действий тех, кто перехватил у него управление, КГБ не стал защищать государственную безопасность ни в одной из противостоявших друг другу форм. Отказавшись от исполнения своих прямых служебных обязанностей, составлявших единственный смысл и оправдание ее существования, самая могущественная структура советской системы управления самоустранилась, по сути дела объявив нейтралитет и подготовившись защищать лишь собственные здания.

Вхождение во власть: почему Гайдар и откуда безответственность

Вопреки распространенным слухам, 19 aBiycra 1991 года Гайдар отнюдь не предал ГКЧП анафеме. В тот день он лишь позвонил экономическому помощнику Горбачева Ожерельеву с вопросом может ли он чем–то помочь. Отсутствие внятного ответа освободило Гайдара от лояльности своему шефу, — Горбачеву, — и лишь на следующий день, 20 августа собранное им партсобрание его Института приняло решение о выходе сотрудников из КПСС и ликвидации парторганизации. Вечером того же дня (а отнюдь не 19 августа) Гайдар направился в Белый дом.

Его вхождение в новую власть началось там в ночь с 20 на 21 августа, когда через будущего руководителя своего аппарата Головкова он познакомился с государственным секретарем РСФСР, свердловским преподавателем марксистко–ленинской философии Бурбулисом. За два с небольшим года до того последний убедил демократов Межрегиональной депутатской группы Съезда народных депутатов СССР сделать своим лидером капризного опального партократа Ельцина и стал для него незаменимым.

Стоит отметить, что путч ГКЧП проходил под контролем расположенного недалеко от Белого дома посольства США (сообщалось даже, что первоначально после своего выступления с танка льцин бросился туда), представители которого твердо, ссылаясь на свою полную осведомленность отвечали на панические звонки американских туристов, находившихся в стране, что «все кончится

за два дня, ничего страшного не случится и менять никакие планы не надо».

Утром 19 августа Ельцин был искренне поражен тем, что его не арестовали, а ночь с 19 на 20 августа еще была страшной даже для руководства демократов. А уже во вторую ночь путча, с 20 на 21 августа выбравшие демократию представители советской элиты твердо уже знали, что «все это понарошку» и что они победили. Вероятно, знал это и Гайдар, когда находился в Белом доме.

После провала ГКЧП власть упала Ельцину в руки, — и он сломал шею, а заодно и страну о вечную проблему всех революционеров: принципиальное несовпадение функций взятия власти и ее использования. Добившись наконец власти, он понятия не имел, что с ней делать, — и отдавал себе в этом отчет.

Как и вся страна, он был захвачен в то время страстной, отчаянной жаждой чуда. Это было естественно, ибо одно чудо свершилось только что, на глазах всех и с участием многих: рухнула власть партхозноменклатуры, казавшаяся незыблемой целым поколениям. А раз чудеса бывают, — они вполне могут (и даже обязаны!) продолжаться.

Любой человек с недостаточной управленческой, да и обычной житейской культурой склонен искать палочку–выручалочку, панацею от всех болезней, — а в условиях революции, слома всей повседневной жизни стремление овладеть ей (а для начала найти того, кто ее даст) становится почти всеобщим.

В то время в Советском Союзе было довольно много известных профессиональных экономистов, на фоне которых Гайдар не просто терялся, а и вовсе не был заметен. Сегодня, с высоты нашего сегодняшнего знания, они кажутся наивными, — но для своего времени были совсем не плохи. И все, кто хоть что–то понимал в реальной экономике, говорил о сложности ее положения и, соответственно, предлагал сложные меры, обещая лишь медленное и трудное улучшение.

Это раздражало Ельцина и было для него совершенно неприемлемо.

Разрушитель по натуре, он не мог и не хотел склеивать обломки сгнивших государственных институтов управления, — а без этого сложные меры просто некем и нечем было осуществлять. Союзные министерства доработали до 15 ноября, после чего были ликвидированы; российские органы власти имели опыт решения лишь крайне ограниченных, частичных задач в рамках единого союзного управления и при этом, как и союзные, не имели представления ни об управлении рыночной экономикой, ни о переходе к ней.

Однако авторитет советских органов власти был колоссален, и при желании его вполне можно было использовать. Достаточно вспомнить, что, когда Ельцин с Кравчуком и Шушкевичем 8 декабря 1991 года окончательно добили Советский Союз Беловежскими соглашениями, они сами боялись, они чудовищно пили от ужаса, потому что прекрасно ощущали, а может, и понимали, что совершают преступление, за которое будут прокляты и они сами, и их потомки. Участники тех событий даже в тщательно выверенных воспоминаниях дают просто феерическое описание действий и интонаций, показывающих; демократы прекрасно понимали, что уничтожают еще вполне жизнеспособный организм, и страшно боялись, — но им очень хотелось власти, хотелось покататься в фольклорных «чле- новозах». (Кстати, Гайдар вместе с Бурбулисом,

Шахраем и Шохиным вился у них под ногами, обеспечивая этот процесс, хотя его обычно не вспоминают, и даже, насколько можно судить, подготовил окончательный текст Соглашения о создании СНГ, автором которого обычно считается Шахрай.)

Но главная причина неприятия Ельциным сложных мер заключалась не в его ориентированности на разрушение и враждебности к самой идее Союза (при том, что реализовывать сложные меры в то время могли только союзные структуры), а в жгучей потребности явить чудо «прямо сейчас». Ельцин опирался на советский «средний класс», — в основном инженерно–технических работников, — который стал главной движущей силой демократической революции и дал Ельцину колоссальный кредит доверия, которого хватило не то что до расстрела Дома Советов, но и до начала чеченской войны, до страшного новогоднего штурма Грозного. Да, потом, в ходе либеральных реформ (и прежде всего либерализации цен) он во многом благодаря Гайдару покончил жизнь социальным самоубийством, — но тогда, после провала ГКЧП, он был колоссальной силой, доверие которой надо было оправдать как можно быстрее, — а для этого требовалось чудо.

Гайдар был единственным экономистом, которое это чудо бестрепетно, с драконовской простотой и полной однозначностью пообещал.

Причина поразительной безответственности Гайдара (как и других либеральных реформаторов; безответственность была одним из важнейших критериев их отбора) заключалась далеко не только в специфике его характера, воспитания и участия в перехваченном американцами «андроповском проекте». Важную роль играла простая безграмотность, незнание реалий повседневной экономической жизни, — дополненное, правда, сильнейшим нежеланием эти реалии знать.

Советская система образования в силу своей идеологизации (и того, что практическое управление осуществлялось во многом теневыми и уж точно в основном неофициальными методами) давала выпускникам вузов лишь знания того, «как должно быть». Это знание дополнялось и надстраивалось (а частью и опровергалось) пониманием реального устройства жизни во время завершающей части обучения, которое шло уже непосредственно в ходе работы на производстве или в научных структурах.

Гайдар и представители ядра либеральных реформаторов, попав в «андроповский проект» (или обслуживающие его структуры вроде ВНИИСИ) почти сразу после вуза и тут же погрузившись в зарубежный опыт и проблемы реформ, практически не сталкивались с реальным устройством советской экономики, советского общественного организма в результате не знали ее. Вне зависимости от формальных званий они действительно оказались «правительством младших научных сотрудников», — потому что старшие научные сотрудники уже понимали, как устроена экономика и ее элементы, какова инерция и взаимосвязь управленческих, технологических и инвестиционных процессов и, соответственно, что с ней можно пытаться сделать, а чего нельзя.

Кроме того, техническая интеллигенция в силу своего образования и повседневного опыта понимает наличие объективных законов природы. Грубо говоря, если двигатель крутится, его нельзя мгновенно остановить; если он стоит — его нельзя мгновенно запустить. Если станок рассчитан на 1200 оборотов в минуту, то он не может дать в десять раз больше, у него есть некоторые ограничения.

А вот значительная часть советской гуманитарной интеллигенции этого в принципе не понимала. Гуманитарные науки в СССР развивались под жесточайшим идеологическим прессом, и их носители часто просто ничего не знали, кроме затверженных наизусть цитат классиков: догм было вполне достаточно. Поэтому знание в гуманитарных науках часто ограничивалось обычной фрондой против существующих порядков (еще более страшной катастрофой, чем для России, это обернулось для ряда бывших союзных республик, где эти принципиально безответственные интеллигенты дорвались до высшей власти).

Наконец, важна и вечная беда интеллигенции не очень развитой страны: она, как более развитая часть общества, воспринимает высокие стандарты любого потребления — от еды до демократии — и недовольна ситуацией, которую наблюдает вокруг себя. Однако мысли о том, что в их стране может быть просто недостаточно ресурсов для высокого уровня потребления, в голову ее интеллигенции обычно не приходят.

И, поскольку правила игры одни для всех, а интеллигенция, знакомая с высшими мировыми образцами потребления и в силу высокой самооценки ориентированная на них, по своим потребностям сильно опережает средний уровень, она чувствует себя обиженной, оскорбленной и глубоко неудовлетворенной. Это проблема всех не очень развитых стран, хотя нигде ненависть к своей стране не достигала такого накала, как в Советском Союзе и России, являвшихся и являющихся, в силу своего значения, объектом беспрецедентно интенсивной и долгой пропагандистской клеветнической войны.

Обусловленные изложенным безграмотность, энтузиазм и слепая вера в свою звезду позволили Гайдару уверенно обещать чудо Бурбулису, который убедил Ельцина поручить разработку программы реформ именно ему. Уже в сентябре 1991 года группа Гайдара (формально созданная Бурбулисом и Головковым при Госсовете России) засела на правительственной даче в Архангельском, а в начале октября Ельцин встретился с ним и пообещал формировать правительство реформаторов на основе его команды.

Поверив Гайдару, в конце 1991 года Ельцин поклялся перед телекамерами: «Если цены станут неуправляемы, превысят более чем в три–четыре раза, я сам лягу на рельсы».

О состоянии государственности и о видении победившими демократами своих перспектив свидетельствует, например, то, что в сентябре 1991 года на заседании правительства РСФСР действительно всерьез рассматривался вопрос о заготовке на зиму хвои (точнее, хвойной муки) для борьбы с цингой.

Тем не менее, либеральные реформаторы, с гайдаровских времен любящие поговорить о тех опасностях, от которых они якобы спасли страну, как правило, сильно преувеличивают эти опасности, — и преуменьшают разрушительные последствия собственных действий. Помнится, где–то за год до своего убийства Немцов, войдя в раж, публично договорился на записи одного из телевизионных ток–шоу до рассказа о том, как он «с товарищами спасал Россию от последствий дефолта 1998 года». (Вынужден уточнить для жертв ЕГЭ, что на самом деле они ее до этого дефолта весьма последовательно и целенаправленно довели, а спасать страну пришлось уже свершено другим людям, на дух ими не переносимым).

Любимой песней реформаторов является рассказ о том, как «либерализация цен спасла Россию от пустых прилавков». При этом принципиально игнорируется цена этого спасения: ведь прилавки наполнились прежде всего потому, что в результате шока безо всякой терапии покупать стало некому и не на что: одномоментный рост цен в январе 1992 года в 3,45 раза (за год в целом — более чем в 26 раз, а за 1993‑еще в 9,3 раза) просто аннулировал деньги населения.

Когда нам показывают сейчас в качестве хроники «безумного коммунистического режима» потрясенные молчаливые толпы потерянных людей перед абсолютно пустыми прилавками, надо помнить: как правило, эта хроника снималась во второй половине октября, ноябре и декабре 1991‑го года и отражает первые результаты практической деятельности Гайдара и его компании.

Потому что 18 октября 1991 года они Шохин провели пресс–конференцию, на которой было впервые официально объявлено, что 2‑го января 1992 года будет проведена либерализация цен, и все начнут продавать товары по тем ценам, по которым захотят. Естественно, что к концу этой пресс–конференции никакой регулярной торговли в Российской Федерации уже не существовало: любой директор магазина, любой торговец делал все, чтобы не продавать товары, чтобы продержать их 2,0 месяца и потом продать их по произвольно повышенным им самим ценам.

Это был рукотворный ад, который советские люди, несмотря на привычку к дефициту и длительным потребительским кризисам, просто не могли себе представить. Он сменился взлетом цен, превратившим в ничто не только сбережения, но и текущие доходы: фраза «деньги надо тратить, как можно быстрее, пока они не кончились» перестала быть шуткой.

При этом подготовка к либерализации цен была весьма поверхностной и сводилась в основном к пропаганде. Помнится, директор московского магазина «Электроника» на Ленинском проспекте, торговавшего неимоверным по советским временам дефицитом, несмотря ни на что, просто не мог поверить, что его не посадят за самостоятельное назначение цен. Он дозвонился с требованием сообщить ему новые цены не куда–нибудь, а до Кремля, до Группы экспертов президента Ельцина, и в итоге вытребовал себе специальную справку, позволяющую ему это делать. Собственной печати Группе не полагалось, поэтому справку для пущей достоверности пришлось заверять штампом бюро пропусков Кремля.

Однако я глубоко убежден, что, проводя эту страшную пресс–конференцию 18 октября 1991 года, Гайдар с Шохиным не то что не ведали, а просто не интересовались тем, что они творили. Это было не диверсией или желанием нанести вред, а не более чем проявлением глубочайшего равнодушия к своей стране и населяющим ее людям. Им всего- то надо было сделать так, чтобы продавленное ими, вырванное ими у Ельцина, но тогда еще остававшееся кулуарным решение стало невозможно отменить ни при каких обстоятельствах, — а для этого надо было крикнуть как можно громче и как можно окончательнее.

Они и крикнули.

Ачто будет в результате происходить со страной, их, думаю, не волновало совсем.

Почему хорошие решения должны быть «непопулярны»

Сегодня либералы всеми силами, даже полностью игнорируя и отрицая реальность, оправдывают Гайдара.

Главная причина не в гуманизме, не в преданности и не в благодарности «вождю и учителю».

Все гораздо проще: оправдывая Гайдара, его подельники и либералы следующих поколений тем самым эффективно оправдывают себя.

В ходе этих оправданий они придумали действительно замечательный миф, по которому «все само рухнуло», и Гайдар вынужден был принимать плохие решения. Правда, они называют их «непопулярными», подразумевая, что «непопулярный» значит «хороший», а «популярные» решения в силу самой своей природы заведомо плохи. В самом деле: народ же по определению не может ни до чего хорошего додуматься и не имеет права сам определять свою судьбу, — это же демократия.

В этом нет никакой иронии: служа глобальному бизнесу, интересы которого объективно противоположны интересам любого народа (даже американского), либералы неизбежно противопоставляют себя народу и начинают подавлять его, ущемляя его неотъемлемые интересы и, в конечном счете, уничтожая его. Реализуя интересы глобального бизнеса, они объявляют войну своему народу, — и ведут ее последовательно, энергично и эффективно (иначе их заменили бы другими), объясняя сложившуюся ситуацию недостатками и даже пороками своего народа, которые слишком долго исправлять и потому надо просто преодолеть, осуществляя вожделенные «непопулярные», а наделе — смертельные для него меры.

В нашей стране либеральные реформаторы исходили именно из того, что народ по определению, раз он терпел ненавидимый ими Советский Союз, не может додуматься ни до чего хорошего, не может хотеть ничего хорошего, и поэтому, если решение «непопулярное», то оно в силу этого уже является хорошим.

Но «мужество» Гайдара, по мнению его единомышленников и подельников, заключалось в том, что он принимал «непопулярные» решения в ситуациях, когда никаких других принимать было якобы нельзя.

Беда в том, что никаких других решений он даже не пытался ни принимать, ни осуществлять.

Преступления либерализации цен

С момента вхождения Гайдара в круг прорвавшихся к власти демократов, то есть с сентября 1991 года, самые разные люди пытались разъяснить ему и его представителям, что освобождать цены в сверхмонополизированной стране, не ограничивая при этом произвол монополий, нельзя: ценовой взрыв будет иметь катастрофические для общества масштабы и последствия.

Конечно, в условиях разрушения государственности создать эффективную антимонопольную систему было невозможно, однако Гайдар даже не попытался ее создать, — и вот отсутствие этой попытки представляется юридическим доказательством его безответственности и, скорее всего, злонамеренности.

Даже незначительный, даже заведомо частичный успех, которого можно было добиться, когда государственные институты, даже уже не существующие, по советской инерции все еще имели авторитет и влияние, ослабив ценовой шок, спас бы сотни тысяч, а может быть, и миллионы жизней.

Даже с узко политической точки зрения недовольство монополистов нанесло бы Гайдару лишь ограниченный ущерб, а вот отношение народа было бы существенно лучше, — и его не снесли бы так позорно из власти уже в конце 1992 года.

Но реформаторы, ненавидевшие все советское, считавшие возможным одним прыжком перескочить через свою страну в светлое рыночное будущее, равнодушные к своему народу, похоже, просто не были в состоянии воспринимать людей как высшую ценность, которой они призваны служить.

Их ценности изначально были другими. Уже в июне 1992 года, помнится, один из реформаторов говорил в ответ на описание экономической ситуации: «Какая катастрофа? Если в этой стране будет социальная революция, мы станем почетными политическими беженцами в любой фешенебельной стране мира. А вот если меня не пригласят на следующую конференцию в США, — вот это, старик, уже будет реальная катастрофа!» Реформаторы даже не скрывали своего мироо- щущения, чувствуя себя людьми не «этой» страны, а «той». Наша трагедия в том, что во власть попали и в итоге сформировали ее люди, изначально отобранные за свою «нездешность».

Другой не воспринятый Гайдаром аргумент, который в то время также пытались донести до его сознания практически все, заключался в необходимости по примеру бывших социалистических стран сначала приватизацией малых и средних предприятий вывести накопившиеся спекулятивные деньги с потребительского рынка, «связав» их собственностью, и лишь потом освобождать цены. Это уменьшило бы «инфляционный навес» не обеспеченных товарами денег над экономикой, сократив за счет этого скачок цен, а главное — запустило бы рынок, создало у людей бы привычку к работе в условиях конкуренции, хотя бы на уровне кафе и магазинов, и за счет этого также уменьшило бы скачок цен.

Но это был не мгновенный и потому не приемлемый для Ельцина, а потому и для Гайдара путь. Впрочем, вполне вероятно, что для Гайдара он действительно был еще и непонятен, — и потому он форсировал реформу, столкнув страну в чудовищную, ужасающую катастрофу.

Другой причиной этого была последовательно проводимая Гайдаром политика по недопущению развития России за счет внутренних инвестиций. Ведь внутренние инвестиции — это возможность независимости, в том числе и от глобального бизнеса; следовательно, они должны быть уничтожены как потенциальная угроза его всевластию, а любое развитие может иметь право лишь за счет иностранных инвестиций, то есть за счет денег глобального бизнеса и, соответственно, в его интересах.

Об ответственности Гайдара вполне исчерпывающе свидетельствует судьба военно–промышленного комплекса (ВПК). Когда стало ясно, что благодаря вызванной либерализацией цен катастрофе у государства больше нет денег, на его обязательствах решили экономить, просто не исполняя их. Главным врагом демократии был вполне логично (даже без учета целевым образом поставленной западными кураторами задачи) назначен символ Советского Союза — ВПК, предприятиям которого перестали платить. Когда директора взвыли, указывая на подписанные государством обязательства, Гайдар, помнится, разъяснил им в предельно доступной форме, что отказаться от своих обязательств правительство задним числом действительно не может, и потому отказываться не будет. Оно не будет всего лишь опл&чив&ть поставляемые ему вооружения. И финансирование гособоронзаказа было одним махом сокращено на 70 % — более чем в три раза.

И лишь когда после этого в «горячих точках» начали всплывать в неимоверных количествах ав гоматы Калашникова заводского производства, но без номеров, — потому что жить–то как–то надо, — только после этого это безумное решение было отменено.

Мы сейчас даже не можем себе представить, до какой степени в мироощущении демократической тусовки того времени доминировало твердое убеждение в необходимости уничтожить, стереть с лица земли не только Советский Союз, но и все, что хоть как–то его напоминает, включая высокотехнологичные производства.

Потом предприятия ВПК, выстоявшие в этом кошмаре, последовательно уничтожались реформаторами в ходе приватизации. Фраза «ты добивай его, не давай ему вывернуться» в отношении директоров крупных заводов, сохранявших производство, несмотря на все усилия либералов, слышали в то время от сотрудников Госкомимущества и других гайдаровцев самые разные люди.

Эти люди действительно поставили перед собой задачу уничтожить свою страну, и делали это не просто осознанно, но и с энергией, азартом и изобретательностью.

Приватизация как разрушение

Верный гайдаровец Чубайс «задним числом» сделал потрясающие признания, заявив (конечно, чуть иными словами), что цель ваучерной приватизации заключалась в окончательном уничтожении нашего общества и нашей цивилизации. Тактическая же ее задача, помимо отвлечения населения от бедствий, вызванных либерализацией цен (а после нее остановиться уже было нельзя), заключалась в покупке лояльности директоров путем передачи им контроля за их заводами.

Демократы ведь быстро потеряли социальную опору: они опирались на массовый «средний класс», который был просто «вырублен» либерализацией цен 1992 года.

Чтобы отвлечь людей от осознания того, что с ними происходит, в конце 1991 и 1992 году провели приватизацию квартир, чтобы люди занимались ей и больше ни о чем не думали. Пусть все плохо — зато теперь квартира моя!

После этого люди ощутили абсолютную нищету, абсолютное отсутствие каких бы то ни было перспектив, дичайший, безумный разгул преступности, разрушение всей социальной сферы, — и ваучерные операции позволили отвлечь их от ужасной реальности.

А пока обычные люди были отвлечены, директора были куплены: они хорошо поняли свой шанс и в массе своей воспользовались им, скупив ваучеры работников, установив контроль за своими предприятиями и став опорой реформаторской власти против утратившего все, разобщенного и деморализованного населения.

Но в то самое время, когда директора, еще не заклейменные «красными» как пережиток «проклятого социализма», а пока бывшие союзниками либеральных реформаторов, захватывали свои заводы, — гайдаровцы уже готовили их могильщиков.

В своей автобиографии бессменный ректор «вши» или «вышки» (Высшей школы экономики) Кузьминов очень четко написал: «Чтобы выдавить «красных директоров», которые образовывали очень плотную массу в начале 1990‑х годов, казалось, что никакая реформа сквозь них не пройдет, породили класс «малиновых пиджаков», которые благодаря своему животному интересу выдавили предшественников».

Для молодых читателей напомню: «малиновые пиджаки» — это бандиты, «выдавливание» осуществлялось в основном за счет физического насилия вплоть до истребления, а замена директоров бандитами в качестве собственников чудовищно дезорганизовала производство и в значительной степени разрушила его.

Все во имя либеральных реформ!

А осуществлялась эта операция, насколько можно судить, не сама собой, а с подачи их архитектора — Гайдара. Сыграл он свою роль и в ваучерной приватизации: конечно, ее мотором и пропагандистом был Чубайс, — но лишь в рамках общего стратегического курса, выработанного и твердо проводимого Гайдаром.

С точки зрения политики ваучерная приватизация, как и либеральная реформа в целом, как и создание целого класса бандитов была рациональным, разумным механизмом. Другое дело, что этот механизм исходил из презумпции уничтожения страны. И уже не Советского Союза, а именно России.

Ведь чем отличается советский стиль воровства от реформаторского? При советском стиле воровства при стройке дома часть материалов и денег, выделенных на нее, пропадают непонятно куда, а где–то, часто даже не в фешенебельной стране и не на берегу моря, а прямо неподалеку от стройки, вырастает аккуратный коттедж. В Москве немало таких смешных жилищных комплексов.

А система реформаторского воровства строго противоположна. Например, живут люди в «хрущевке». И приходит к ним умный, с горящими глазами молодой энтузиаст и говорит: «Друзья, вы живете в ужасных условиях!» — и, ведь, действительно в ужасных условиях живут. Продолжает: «Так жить нельзя!» — и это святая правда. «Послушайте, в Лондоне, Нью — Йорке, Париже люди живут совершенно по–другому!» — и не поспоришь. И, убедив всех в своей правоте, переходит к главному: «Давайте вашу развалюху на границе промзоны сломаем, из обломков построим гигантский шикарный небоскреб, чтобы у каждого вместо квартирки в 50 кв. м, была квартира в 500 кв. м, и с видом на океан!»

Все дружно кричат «Ура!», в припадке энтузиазма ломают свой дом, — и вдруг понимают, что небоскреб как–то не клеится. Менеджмент «совковый» или культура труда низкая — не понять. И тут им этот же самый энтузиаст–реформатор говорит, — и опять сущую правду: «Ну вы и быдло! Ну вы и уроды! Вы своими руками разрушили собственное жилье! Как же мне не повезло с этим народом! Ну ладно, так уж и быть, облагодетельствую: куплю ваши обломки по рублю за кубометр и построю себе коттеджик у моря, а вы купите водки и живите, как хотите, хоть в землянках».

Это представляется формулой реформаторского воровства.

Отличие подходов очевидно: если в советской модели воруют из прибыли, то в реформаторской из убытков. Это стиль, почерк, визитная карточка либеральных реформаторов.

При этом воровство было довольно откровенным, а часто и предельно открытым. В частности, разработчики схемы приватизации «Норильского никеля» рассказывали, как Кох, ознакомившись с ней, искренне изумился: зачем так сложно? Мол, я сейчас позвоню Вавилову (тогдашнему первому замминистра финансов), он даст ва^кредиты из госбюджета на приватизацию, а на следующий год просто забудет включить в него строчку о возврате. Когда потрясенные разработчики попытались объяснить владельцу бизнеса, что это воровство, они, по воспоминаниям, получили предельно простой и искренний ответ: «Либо коммунисты придут к власти и все отберут, либо Борис Николаевич, победив, нам все простит»…

Важным признаком приватизации производств было расчленение единого технологического комплекса на максимальное количество кусочков — отдельных предприятий, которые постепенно переставали взаимодействовать друг с другом. На каждом их них висели своя бухгалтерия, директор, охрана, — и они постепенно погибали под тяжестью административных расходов. Если одно из первых звеньев технологической цепочки не отправляло какое–то необходимое сырье на экспорт (часто копеечный, так как критически значимый элемент может быть и недорогим), после чего сразу умирали все, последним по лагерному принципу «умри ты сегодня, а я завтра» оставалось сбытовое предприятие, контролирующее склад ранее произведенных товаров. Оно распродавало всё с этого склада, обогащалось на этом, не отдавая денег производящим звеньям и этим убивая их, а затем тоже умирало, после чего либеральные организаторы этого кошмара торжественно провозглашали: «Еще одно нежизнеспособное совковое производство наконец–то расчистило место для успешного предпринимательства!»

По той же схеме была отреформирована Чубайсом электроэнергетика. Спасти от нее удалось лишь «Газпром», — в силу его исключительной важности одновременно для социальной стабильности и экспорта.

Вряд ли Гайдар думал так подробно, — и, весьма вероятно, он вообще не вполне осознавал, что делает. У него было плохо с рефлексией — основным занятием было иное, унаследованное от знаменитых деда и отца, которого по до сих пор живым легендам не мог перепить никто в Москве. В «Легендах Арбата» М. И. Веллера весьма красочно описано, как Егор Гайдар проводил свое время.

Но, тем не менее, именно с этим человеком связан запуск процесса либеральных реформ в России, под которым основная часть нашего народа вполне справедливо понимает свое уничтожение.

Либеральное бескорыстие

Разговоры о бескорыстии гайдаровских либералов повторяются бесконечно в строгом соответствии с канонами геббельсовской пропаганды: люди верят в ложь тем больше, чем она чудовищней и чем чаще ее повторяют.

Помнится, летом 1992 года один из гайдаровцев с восторгом признался в частной беседе: «Когда мы пришли, я думал, три месяца поворуем и все, а мы скоро уже 10 месяцев сидим!» И это при том, что на первом же заседании гайдаровского правительства его члены, как рассказывают их биографы, торжественно дали обет не использовать свое служебное положение для личного обогащения!

Между тем еще в конце 1991 года, как говорили чуть позже, некоторые решения Ельцина по второстепенным хозяйственным вопросам продавались за 30 тыс. долл., — по тогдашним меркам это были запредельные деньги.

Многие реформаторы сегодня незаслуженно забыты. Был, к примеру, в правительстве Гайдара вице–премьер «по оперативному управлению» Ма- харадзе, который издавал распоряжения (чтобы Гайдар как вице–премьер мог управлять своими личными решениями, право издавать распоряжения правительства от своего имени предоставили всем его зампредам) почти исключительно по управлению лесным фондом. Он очень быстро и тихо, уже весной 1993 года ушел из власти, — похоже, грамотный был человек. 11 лет, до 20014 года проработал в Канаде торгпредом, остался там и умер в 2008 году в 68 лет.

Один из реформаторов как–то разоткровенничался: «Мы ведь никто и звать нас никак, но нам выпал уникальный шанс, и мы знали, что второго такого не будет!» Это было время абсолютной безнаказанности, ведь никакого риска для них не было. Конечно, честные тоже были, но в массе своей «люди Гайдара» шли во власть, чтобы обогатиться и отмстить «этой стране», на которую они были обижены за само ее существование.

О бескорыстии и честности самого Гайдара свидетельствует то, что перед самым своим уходом, наряду с решением о создании Высшей школы экономики как государственной структуры (это характерно для либералов: они категорически против государства и любят рассказать о его неэффективности, но лишь чтобы использовать его ресурсы самим, без конкуренции со стороны других желающих), Гайдар подписал распоряжение правительства о передаче, по сути, себе самому, в форме своего Института экономических проблем переходного периода огромного комплекса зданий в центре Москвы на улице Огарева (ныне Газетный переулок), где он располагается и ныне. Потом шутили, что в царское время в одном из его корпусов располагался публичный дом, и назначение этого здания с тех времен не сильно изменилось.

Тогда все мало–мальски значимые распоряжения правительства публиковались в «Российской газете», — и, помнится, соответствующий материал вызвал бурю негодования гайдаровцев, несмотря на всю их показную приверженность идеям демократии, публичности, транспарентности и открытости.

Конечно, Гайдару не хватило размаха, — может быть, не хватило воровского таланта и смелости, может быть, он действительно о другом думал (истории о том, что он забыл обменять свои деньги в «павловский обмен» в январе 1991 года, и о долгом отсутствии у него своей дачи правдивы), — но о его бескорыстии с учетом изложенного говорить просто нелепо: это такая же катахреза (словосочетание, образующие которое слова отрицают друг друга), что и патриотизм Чубайса и Березовского.

А с другой стороны, бескорыстие само по себе отнюдь не извиняет преступников. Вероятно, многие гитлеровские палачи тоже были бескорыстны и в мыслях не имели утаивать от государства золотые коронки, выдранные изо ртов их жертв (хотя в целом в руководстве гитлеровской Германии коррупция процветала почти так же, как в руководстве либерального клана).

На вершине успеха: уничтожая Родину

28 октября 1991 года, через 10 дней после пресс- конференции Гайдара и Шохина, сломавшей остатки хозяйственного механизма и уничтожившей стабильность, начался второй этап V Съезда народных депутатов РСФСР. Он проходил в новой стране и уже при новой власти; депутаты, избранные в 1990 году в значительной степени демократическому принципу «кто громче крикнет», не были готовы к своему новому положению ни морально, ни профессионально.

Часть программного выступления Ельцина, посвященная экономической реформе, была подготовлена Гайдаром и его людьми, — и это был безусловный политический успех, в определенном смысле высшая точка его карьеры.

Потому что съезд, одобрив изложенные Ельциным и написанные Гайдаром принципы экономической реформы, согласился на них лишь при условии их непосредственной поддержки авторитетом Ельцина, который стал исполняющим обязанности председателя правительства.

Гайдаровцы спрятались за его широкую спину и переложили на него ответственность за свои действия, но премьером Гайдар так и не стал.

Более того: когда пришло время формировать экономическую часть правительства, Ельцин 3 ноября предложил стать своим «замом по реформе» Явлинскому, сделавшему выбор в пользу российских властей не на второй день ГКЧП, как Гайдар, а еще летом 1990 года.

Однако у Явлинского были принципы.

Он считал необходимым сохранение хозяйственной компоненты ненавистного Ельцину СССР при помощи соответствующего договора между постсоветскими государствами и настаивал на постепенности реформ: по его мнению, либерализации цен должна была предшествовать приватизация госсобственности путем продажи ее гражданам с изыманием уплаченных за нее денег с потребительского рынка.

Получив отказ Ельцина на оба принципиальные для него предложения, Явлинский отказался и от поста его заместителя. Лишь после этого Ельцин сделал предложение Гайдару, которое тот с восторгом принял: он был готов служить любому хозяину, на любых условиях.

6 ноября Гайдар был назначен вице–премьером «по вопросам экономической политики», а через пять дней возглавил объединенное Министерство экономики и финансов.

Первые результаты либерализации цен поначалу повергли Ельцина в ужас, — но Бурбулис, тогда еще не утративший влияние, и Гайдар убедили его, что такова неизбежная цена реформ, и она уже заплачена, — и он занялся внутриполитическими проблемами. Для Ельцина главное заключалось в поддержке его Западом, а постоянные разговоры реформаторов о 24 млрд, долл., которые вот–вот будут даны России и решат все проблемы, создавали иллюзию завтрашнего благополучия.

Объединение Министерств экономики и финансов (как, например, во Франции), поначалу осуществленное гайдаровцами, имеет глубокий смысл, так как институционально обусловленный конфликт между ними (Минфин стремится сократить расходы, а Минэкономики — осуществить их в интересах развития) не выносится на уровень правительства и не дестабилизирует его, а урегулируется в рамках одного ведомства. Побочной проблемой такого решения является, однако, институционально же обусловленная приоритетность интересов развития над остальными, включая социальные и оборонные, — именно поэтому данная схема встречается редко.

Однако у реформаторов мотивация была проще, надо было сконцентрировать всю полноту власти в своих руках, а проверенных людей было катастрофически недостаточно. Как только они нашлись, а Гайдар обнаружил неспособность (а главное, нежелание) заниматься повседневным рутинным управлением, он разделил объединенное Министерство на традиционные Минфин и Минэкономики. 19 февраля Министром экономики стал Нечаев, заместитель Гайдара «по научной работе» в Институте экономической политики, а затем первый заместитель в 1\4 инистерстве экономики и финансов. 2 апреля Министром финансов скрепя сердце пришлось из–за очевидной бюджетной катастрофы назначить профессионала — Барчука, работавшего с 1972 года в Минфине СССР и бывшего начальником его бюджетного управления, ставшего в 1991 году первым заместителем Гайдара в объединенном Министерстве, а затем почти все 90‑е возглавлявшему Пенсионный фонд.

Сам Гайдар 2 марта стал уже не обычным, а первым заместителем Ельцина в качестве председателя правительства. Разумеется, реальное руководство всей социально–экономической политикой осуществлял именно он, — хотя Ельцин, полностью доверяя реформаторам и лишь формально руководя заседаниями, в то же время интересовался реальной ситуацией и задавал вопросы.

Эти вопросы готовились в основном его Группой экспертов под руководством Игоря Васильевича Нита, вероятно, лучшего макроэкономиста того времени. Они были настолько болезненны для гайдаровцев, что те очень быстро начали по вторникам проводить специальные «репетиции» заседаний правительства, проходившие по четвергам. На этих репетициях они часами тренировались отвечать на самые неудобные для себя, хотя и вполне естественные в складывающейся социально–экономической и политической ситуации вопросы, которые теоретически мог бы задать Ельцин.

К середине июня положение России стало катастрофическим: лишенная денег экономика останавливалась на глазах, страна перешла в состояние свободного падения. В этих условиях Ельцин 16 июня уволил с поста председателя Центробанка истового монетариста Матюхина, проводившего в полном соответствии с либеральными догмами сверхжесткую финансовую политику, лишившую страну денег. Он был истинным гайдаровцем, который легко и непринужденно довел бы страну до революции прямо тогда, и до осени 1993 года никто из реформаторов просто не дожил бы.

Матюхин был заменен на последнего руководителя Госбанка СССР В. В. Геращенко, который, хотя и был публично скомпрометирован вынужденным участием в павловском обмене денег и замораживании крупных вкладов на счетах Сбербанка с 1 июля 1991 года, являлся наиболее авторитетным в стране профессионалом банковского дела.

Он немедленно смягчил финансовую политику, восстановив централизованное кредитование реального сектора, что практически сразу, уже к сентябрю привело к ослаблению денежного голода и к некоторой стабилизации экономики и общества, которой и поныне гордятся гайдаровцы, приписывая эту заслугу себе.

В. В. Геращенко и его старые советские кадры, добросовестные и профессиональные, спасли положение в 1992 году, — так же, как потом спасли его в сентябре 1998 года.

Разумеется, смягчение денежной политики привело к обвалу рубля и связанному с этим ускорению роста цен. Но это являлось минимальной ценой спасения страны, избежать которой было действительно нельзя: ограничение перетока средств на валютный рынок было невозможно не только из–за отсутствия инструментов, но, главное, из–за противоречия либеральной идеологии. Такое ограничение тогда, как и сейчас было бы воспринято как политическая диверсия, как противодействие развитию рыночных отношений и привело бы к немедленному изгнанию попытавшегося стабилизировать финансовую систему общества руководителя.

Вероятно, в качестве компенсации за замену идеологически верного Гайдару Матюхина, — а скорее всего, стремясь снять с себя формальную ответственность за состояние экономики и сосредоточиться на политических проблемах, — за день до этого, 15 июня Ельцин сделал Гайдара исполняющим обязанности председателя правительства. Однако, несмотря на это, он продолжал возглавлять все заседания правительства и лично принимать или не принимать все его значимые решения.

Скорее всего, назначение Гайдара было для Ельцина простой подготовкой к его окончательному утверждению на посту премьера, которое должен был осуществить в конце года Съезд народных депутатов.

Однако этим планам не суждено было реализоваться — слишком ужасными оказались последствия деятельности радикальных реформаторов. В 1992 году, даже с учетом стабилизации после назначения В. В. Геращенко, экономический спад ускорился с 5 % (в 1991) до 14.5 %, а инвестиционный — с 14,9 до 39,7 %. Сельскохозяйственное производство в 1992 году сократилось на 9.4 %, промышленное — на 18.0 %, грузооборот транспорта — на 13.9 %, ареальные доходы населения — почти вдвое, на 47,5 %.

Наша страна как великое государство перестала существовать, исчезла из глобальной конкуренции, что ввергло народ в пучину чудовищных бедствий, но стало стратегической победой США, их избавлением от 24-летнего кошмара.

Непосредственным исполнителем и пропагандистом этого чудовищного катаклизма стал Гайдар, — и неприятие его фигуры стало в России почти всеобщим. Соответственно, на Западе на него только не молились.

Провал «императора реформ»

2 декабря 1992 года на VII съезде народных депутатов Гайдар отчитался о первом годе проведенной им экономической реформы. Он поставил себе в заслугу избежание массового голода, транспортного паралича, распада государства и общества, которое, строго говоря, было заслугой прежде всего В. В. Геращенко во главе Центробанка и региональных властей. Гайдар резко выступил против увеличения государственных расходов, на котором настаивали депутаты ради выживания социальной сферы, сохранения экономики и самой страны, так как в его понимании сокращения инфляции можно было достичь только урезанием бюджета: другого пути он в принципе не видел.

Хорошо помню, что даже в 1996 году, в относительно стабильной ситуации, практически на любой вопрос из серии «что делать?» он отвечал одинаково: сократить бюджетные, и в первую очередь социальные расходы. Гайдар — человек, полностью сформированный логикой «убийц национальных экономик» из МВФ, никаких других ответов у него просто не было, — и, как показала его последующая жизнь, он их так и не нашел (хотя весьма сомнительно, что у него когда–либо вообще возникала потребность искать другие ответы).

Ведь социальные расходы являются потерянными для глобального бизнеса деньгами: в отличие от средств крупных коррупционеров, выплаченные врачам и учителям деньги не будут выведены из страны и не станут финансовым ресурсов глобального бизнеса. Поэтому социальные расходы — вопиющая бесхозяйственность, которую надо минимизировать (как и расходы на экономическое развитие, которые может создать конкуренцию глобальному бизнесу и потому являются для него и обслуживающих его либералов опасным вредительством).

9 декабря 1992 года Ельцин предложил съезду кандидатуру Гайдара в обмен на установление законом порядка, при котором назначение министров обороны, внутренних и иностранных дел происходит только с согласия Верховного Совета. Расширение полномочий парламента съезд принял с удовольствием, а вот Гайдара «прокатили».

Похоже, именно тогда Ельцин понял, что сотрудничать со съездом, делегаты которого ощущали за собой бедствующую разоренную страну и не были готовы идти на компромиссы за ее счет, у него не получится. Съезд оказался недоговороспособным, — причем в силу не столько своей громоздкости и политической алчности Хасбулатова, сколько своей демократичности.

На следующий же день Ельцин обрушился на съезд с критикой и пригрозил референдумом о доверии себе и съезду. Поскольку его авторитет оставался огромным, это была страшная угроза, и представители съезда договорились с ним о назначении на начало 1993 года референдума по новой Конституции России и о предложении им нескольких кандидатов для мягкого рейтингового голосования с последующим выдвижением в премьеры одного из трех, набравших максимальное число голосов.

Из пяти кандидатур Гайдар оказался на третьем месте с 400 голосами, уступив шедшим «ноздря в ноздрю» представителям ВПК и нефтегазового комплекса Скокову и Черномырдину (соответственно 637 и 621 голос) более чем в полтора раза. Продолжать продавливать Гайдара стало невозможно, Ельцин предложил Черномырдина, который и был избран, а Гайдар был отправлен в отставку.

Подготовить новую Конституцию для вынесения на референдум так и не удалось: интересы депутатов и Ельцина в ее части были противоположны, и при этом у них не было ни квалификации, ни должной мотивации, — не говоря уже о времени.

О моральных качествах «команды Гайдара» свидетельствует то, что, когда он покинул правительство, за ним вопреки торжественно данной на первом же заседании клятве «уйти всем вместе» последовал лишь один человек — Петр Авен, занявшийся бизнесом. Впрочем, возможно, на решение Авена повлияло то, что в августе Ельцин накричал на него на заседании правительства, задав риторический вопрос: «Неужели вы думаете, что что–то можете понимать лучше меня?» Это отражало внутренний переворот, свершившийся в Ельцине по сравнению с осенью 1990, когда он открыто гордился тем, что все работающие с ним люди умнее его. Самое же смешное и неприятное для Авена (правда, если он это понимал) заключалось в правоте Ельцина по обсуждавшемуся тогда конкретному вопросу.

Потеря власти далась Гайдару нелегко: домашние вспоминали, что он даже плакал после своей отставки. Он вновь возглавил свой институт, который теперь назывался «Институт экономических проблем переходного периода» и стал консультантом президента «по вопросам экономической политики».

Он сохранял большое влияние среди демократически ориентированной публики и стремительно крепнувшего класса предпринимателей и спекулянтов. Кто–то считал, что он честно хотел как луч–ше, кто–то — что ему не повезло, кто–то видел в нем наиболее последовательного выразителя своих интересов.

И в июне 1993 года Гайдар вошел в политику, возглавив исполком проельцинского демократического предвыборного блока «Выбор России», объединив сторонников продолжения радикальных экономических реформ по своим рецептам.

Однако у большинства общества в целом отношение к нему было ужасным.

Возвращение на костях: и снова неудача

Когда 16 сентября 1993 года Ельцин вновь назначил Гайдара первым зампредом правительства (Указ был подписан лишь через день после сообщения об этом, 18 сентября), это стало знаком того, что конституционный кризис необратим и будет обостряться, так как президент не отступит и не пойдет ни на какие компромиссы.

Фигура человека, либерализовавшего цены, возможность компромиссов исключала сама по себе.

Возможно, Ельцин и назначил Гайдара в качестве «последнего предупреждения», но в реальности оно стало красной тряпкой для быка: Верховный Совет увидел, что президент принципиально игнорирует его мнение и, если уступить, впредь так будет всегда.

Однако более вероятно, что назначение Гайдара было для Ельцина лишь естественным шагом в развитии кризиса: Ельцин доверял Гайдару, считал его рецепты правильными, ценил его готовность действовать с полным игнорированием общества. Кроме того, фигура Гайдара была для Запада докаП 931 зательством прозападности самого Ельцина и помогала ему получить поддержку «всего мирового сообщества» (то есть американской элиты) в предстоящем конституционном перевороте.

Принципиально важно, что Ельцин, несмотря на раздразнившие его шуточки Хасбулатова про алкоголизм, шел на переворот вполне осознанно. Дело было не только в вопросе о власти, но и в результатах социально–экономического прогнозирования, по которым политика реформ уже к весне 1994 года довела бы страну до массового протеста, в котором у Ельцина не осталось бы никаких шансов.

Чтобы победить в кризисе, его надо было форсировать, не дожидаясь естественного вызревания, —

что Ельцин и сделал.

Гайдар заменил Олега Лобова, бывшего первым зампредом и Министром экономики и переведенного в преддверии переворота на более соответствующую его опыту должность секретаря Совета безопасности.

На следующий день после подписания Указа № 1400, переведшего противостояние в открытую фазу, Гайдар был назначен исполняющим обязанности и Министра экономики.

Понимая обреченность либеральных реформ в случае мало–мальски демократического развития событий и будучи полностью зависим от Ельцина, Гайдар с самого начала занял по отношению к Верховному Совету жесткую агрессивную позицию. Именно он, несмотря на формально гражданский статус, был одним из инициаторов блокирования Дома Советов, отключения в нем связи и всех систем жизнеобеспечения.

3 октября восставшие взяли соседнее с Домом Советов здание московской мэрии и едва не прорвались в «Останкино» (куда их, по некоторым данным, направил, спасая от них беззащитный тогда Кремль, советник Руцкого А. В. Федоров, ставший затем известным московским жуликом, специалистом по безвозвратному получению частных займов). После этого! Москве сложилось временное равновесие сил.

Оно было сломано следующим утром, когда танки с наемными офицерскими экипажами (потом, насколько можно судить, сожженными в огне чеченской войны) расстреляли Дом Советов, — но до этого, в 10 часов вечера 3 октября Гайдар по телевидению призвал к Моссовету «всех россиян, которым дороги демократия и свобода». Он не только не скрыл опасности, но и преувеличил ее, назвав защитников Дома Советов «бандитами», применяющими «гранатометы и тяжелые пулеметы».

По его призыву у Моссовета, контролировавшегося Министерством безопасности, собралось до 20 тыс. чел. Некоторой их части, по ряду сообщений, было роздано стрелковое оружие; к утру они соорудили три перегораживавшие проезжую часть баррикады, которые, однако, были вполне бесполезны: Дом Советов соединял с Кремлем Новый Арбат, а Тверская, где находилось здание Моссовета и баррикады, было в стороне. Однако защитники Дома Советов не предприняли активных действий, что и привело к их поражению (даже по консервативным оценкам число погибших достигло тысячи человек).

Сформированные у Моссовета отряды охраняли радиостанцию «Эхо Москвы» и очистили от защитников Дома Советов находящийся недалеко Свердловский райсовет.

Собравшиеся разошлись, когда в 10 часов стало известно о начале штурма Дома Советов, и уже днем от баррикад не осталось и следа. Выборы в Госдуму, спешно назначенные после расстрела Дома Советов, проводились практически в шоковой обстановке, в условиях полного доминирования провластной демократической агитации и открытой поддержки властью реформаторов. Тем не менее население очень внятно высказало свое отношение к демократам всех мастей (помимо Гай- дара, на выборы шел и Шахрай с «партией российского единства и согласия», переползшей благодаря поддержке в Северной Осетии, конфликт которой с Ингушетией Шахрай урегулировал в конце 1992 года, 5-процентный барьер), и «пир победителей» провалился.

Поражение возглавлявшегося Гайдаром «Выбора России», лидеры которого были убеждены в своей победе и собрались на оглашение результатов выборов, как на корпоративный праздник, вызвало шок, выраженный в публичном беспомощном вопле седовласого шестидесятника Карякина «Россия, ты одурела!» Тем не менее, несмотря на формальную победу ЛДПР, получившей 23 % голосов против 15,5 % у «Выбора России», за счет большего числа одномандатников их фракции в Госдуме были равны по числу депутатов (по 64 человека).

В целом проельцинские депутаты находились в Госдуме в меньшинстве, но оппозиция была испугана, расколота, легко манипулируема, а часто и откровенно продажна, что так и не позволило Госдуме стать полноценным парламентом.

Черномырдин не воспринимал Гайдара в качестве своего первого заместителя и не обращал на него внимания при проведении практической политики. Так, он просто не заметил натужные призывы Гайдара к «ускорению реформ», а Ельцин, к которому апеллировал Гайдар, не поддержал их: ему совершенно не улыбалось довести страну до необходимости расстреливать еще один парламент. Когда же в начале января Черномырдин объявил о своих решениях, увеличивающих расходы бюджета, даже не уведомив об этом Гайдара, тот подал в отставку, — и удерживающих его не обнаружилось.

Благодаря гайдаровским реформам Россия необратимо изменилась: она стала жестче и циничней, утратила способность верить не нюхавшим пороха или производства интеллигентам, — и этой, во многом созданной и воспитанной Гайдаром стране, он был чужд, отвратителен и не нужен.

Однако бюджет 1994 года был сверстан при определяющем воздействии Гайдара и, несмотря на все смягчения, оказал свое удушающее воздействие (главным образом за счет прекращения кредитования экономики Центробанком): экономический спад был хуже, чем даже в 1992 году.

15 лет «продвижения реформ» из–за кулис

Сам же Гайдар возглавил думскую фракцию, продолжал тесно сотрудничать с оставшимися в правительстве реформаторами и постоянно ратовал за более жесткую финансовую политику и более активные реформы.

В 1995 году возглавляемый им блок «Демократический выбор России — Объединенные демократы» в Госдуму уже не попал.

С началом чеченской войны Гайдар активно критиковал ее, собирал митинги протеста. Во время захвата Басаевым заложников в больнице в Буденновске именно благодаря ему правозащитник

Сергей Ковалев сообщил Черномырдину реальное число заложников. Гайдар же убедил Черномырдина поручить Ковалеву формирование комиссии по переговорам с террористами.

Об уровне политической адекватности (но и искренности) Гайдара свидетельствует его призыв к Ельцину не выставлять свою кандидатуру на президентских выборах 1996 года из–за чеченской войны и предложение к демократам выдвинуть в качестве своего кандидата губернатора Нижегородской области Немцова. Демократы, к тому времени в серьезной своей части уже сросшиеся с олигархами, этой нелепицы просто не поняли, Немцов, разумеется, отказался. Гайдар планировал выдвинуть собственную кандидатуру, но после объявления Ельциным своего участия в выборах призвал поддержать его, «чтобы не допустить приход к власти коммунистов».

Влияние Гайдара на мышление либерального клана, на его цели и стереотипы невозможно переоценить. Достаточно сказать, что именно он в феврале 1998 года своей статьей «Почему в Москве жить хорошо» положил начало атаке на Лужкова, продолжавшейся долгие годы, достигшей пика во времена немцовских разоблачений и завершившейся–таки отставкой последнего через 12,5 лет, уже после смерти самого Гайдара. Все это время либеральная критика Лужкова практически полностью следовала темам, заданным Гайдаром в его статье.

В 90‑е и 2000‑е годы Гайдар оставался интеллектуальным центром либерального клана (разумеется, в пределах, в которых на этом уровне вообще можно говорить об интеллекте) и оказывал решающее воздействие на повестку дня и подходы либерального блока правительства. I

О его значении свидетельствует то, что накануне дефолта 1998 года он, не занимая никаких официальных должностей, вел официальные переговоры и закулисные консультации с представителями МВФ наряду с Чубайсом, бывшим специальным представителем Ельцина по этим вопросам.

Его объяснения дефолта 1998 года простой несогласованностью действий различных чиновников, которую он бы уладил «в течение нескольких минут», не просто производят впечатление наивной и смехотворной попытки покрыть массовое воровство либералов и олигархов, сделавших дефолт неизбежным, но и свидетельствует о простой безграмотности и неадекватности, вызванной полным принятием либеральных ценностей.

Гайдар просто не мог позволить себе заметить, что либеральная политика, проводимая его последователями и под в том числе и его диктовку в интересах глобального бизнеса, уничтожает экономику страны и не позволяет дать ей подняться. Простой личный интерес, естественная психологическая самозащита, не дающая ему, как и другим либералам, осознать свою роль в судьбе своей страны, лишала его возможности стратегического видения, обрекала на частичное, поверхностное восприятие ситуации, не позволяла не то что комплексно анализировать происходящее, но и даже просто целостно воспринимать его.

Вдумайтесь в потрясающее объяснение Гайдаром чудовищного катаклизма, едва не уничтожившего нашу страну, достойное разве что нетрезвого воришки. Оказывается, по его версии, дефолт произошел потому, что согласовывавший документы с МВФ чиновник по требованию его представителей в последний момент внес в них изменения, из–за чегов них перестали «сходиться цифры», — и западные инвесторы, увидев «финансовый разрыв», перепугались и тут же вывели деньги из России!

То есть все дело в простом недоразумении: сказали бы Гайдару, державшему «на телефоне» и представителей МВФ, диктовавших правительству России его политику, и «западных инвесторов», — и он бы все уладил. А причины, по которым бюджет страны полностью зависел от жалких 5‑миллиардных траншей МВФ, значения не имеют. Просто нефть подешевела, — а кромешное воровство олигархов и реформаторов, укравших бюджет, не заслуживает даже упоминания.

Во время агрессии США и их сателлитов по НАТО против Югославии знавший сербский язык Гайдар, подхватив Немцова и Б. Федорова, решил напомнить о себе миротворческой миссией в Белград. О значении российских либералов (и в первую очередь Гайдара) для США свидетельствует прекращение бомбардировок Белграда на время их поездки (которое, впрочем, не помешало Гайдару оставить Чубайсу трогательную записку с просьбой «позаботиться о семье», так как он «капиталов не оставил»).

План миссии, сам по себе характеризующий вменяемость российских либералов, заключался в предложении сербскому патриарху и папе Римскому подписать письмо к Клинтону с просьбой прекратить бомбежки. План сорвал Иоанн Павел II, резонно обративший внимание реформаторов на то, что Клинтон не прислушается к нему (и, следовательно, такое письмо станет для духовного отца миллиарда католиков не более чем простым самоунижением). Немаловажно и то, что Иоанн Павел II всю жизнь, еще с советских времен проводил

последовательную проамериканскую политику и производил впечатление марионетки США, — пусть и более высокопоставленной и авторитетной и потому более свободной в своих повседневных действиях, чем московские либералы. Поэтому он в принципе не мог себе позволить мешающие США действия, и надо было быть Гайдаром, Немцовым и Б. Федоровым, чтобы не понимать этого.

На выборах 1999 года Гайдар, партия которого «Демократический выбор России» вошла в склеенный Кириенко блок «Союз правых сил», вернулся в Госдуму. Успех СПС, набравшего 8,5 %, во многом, возможно, был вызван гениальностью политтехно- лога Павловского, разославшего утром дня выборов всем своим сколь–нибудь значимым (которых было много) СМС о том, что «СПС, похоже, проходит» в Думу. Павловский имел репутацию человека знающего, осведомленного в кремлевских интригах, и его СМС за считанные часы распространилась по всей правящей тусовке и обслуживающему ее персоналу. В силу естественного желания присоединиться к победителю массы представителей этого социального слоя, при других обстоятельствах не пошедшие бы на выборы, пришли и проголосовали «за своих». В результате СПС, накануне выборов балансировавший на грани преодоления 5-процентного барьера, преодолел его с огромным запасом.

Хотя значительно более вероятной представляется версия, по которой власти надо было любой ценой «размыть» представительство в Госдуме считавшегося тогда смертельно опасным блока Примакова и Лужкова «Отечество — Вся Россия», и заведение для этого в Госдуму демократических «теней 90‑х» представлялось вполне рациональным шагом. В Госдуме Гайдар, не будучи ни лидером фракции, ни даже председателем комитета, обладал в силу своего авторитета в либеральном клане исключительным положением и вновь получил огромное влияние на социально–экономическую политику. Он говорил: «Правительство начало реализовывать ту программу, которую мы разрабатывали… У меня была возможность за 2–3 дня получать ключевые документы за подписью лиц, принимавших решения, включая президента. Не надо было публично выступать, а возможности делать что–то… были, пожалуй, наибольшими за все то время, когда я работал во власти».

Достаточно сказать, что его институт разрабатывал не только концепцию, но и проект важнейшего для либералов закона «О стабилизационном фонде» (направляющем средства российских налогоплательщиков не на нужды России, а на поддержку финансовых систем США и еврозоны).

Признаком высокой оценки роли Гайдара представляется его приглашение в 2003 году властями США для консультаций по экономическим реформам в оккупированном ими Ираке. (Правда, о степени ответственности американской администрации свидетельствует то, что они вполне серьезно приводили в качестве доказательства построения в Ираке демократии введение в нем правил дорожного движения штата Мэриленд.)

Тем не менее, ореол Гайдара постепенно мерк в свете новых звезд, в том числе и либерального клана.

После поражения СПС на выборах 2003 года (как сообщалось, в первую очередь из–за гомерического воровства либералов) он вышел из ее руководства. Когда осенью 2008 года появились сообщения о том, что СПС станет частью новой правой партии, создаваемой Кремлем (и Белых даже подал в отставку с поста председателя СПС), Гайдар заявил об отказе от участия в этом проекте и о своем выходе из СПС. Тем не менее, вскоре с Чубайсом и временно возглавившим СПС Гозманом он уже призывал оставшихся членов партии сотрудничать с властью для создания новой правой либеральной партии: позиция «системного либерала», судя по всему, обязывала.

Но сам он уже был гарантированно неизбираем.

Последствия либеральной политики, наглядная демонстрация либералами презрения и ненависти к своей стране сделали свое дело. На фоне Кириенко окончательно перестал работать вывозивший Гайдара всю жизнь до этого имидж умненького мальчика, выбившегося в люди прилежной учебой и тем ставшего радостью одинокой стареющей мамы с не сложившейся жизнью.

Сообщение о его отравлении в Дублине в ноябре 2006 года во время международной конференции (на следующий день после смерти Литвиненко в Лондоне) вызвало предположения о чрезмерной даже для него дозе алкоголя. Заявления его и Чубайса о том, что это было покушение на убийство, за которым стояли, по его версии, «противники российских властей», а по версии Чубайса — «сторонники неконституционных силовых вариантов смены власти в России» вызвали комментарии, основным лейтмотивом которых было «да кому он нужен?»

Впрочем, справедливости ради следует отметить, что такими же были первые комментарии в соцсетях на убийство Немцова, в которое отказывались верить именно по причине его полной политической ничтожности.

Знающие люди говорили об огромном влиянии Гайдара на решение принципиальных экономических вопросов членами либерального клана, в том числе и в правительстве. «Люди плохо знали, насколько серьезным было влияние Егора Гайдара на принятие экономических решений в России. Даже в последнее время, когда он формально не занимал никаких постов», — говорил руководитель банка ВТБ 24 М. М. Задорнов, бывший Министром финансов в грозовые 1997–1999 годы.

А бывший наиболее влиятельным членом всех правительств с 2000 по 2011 годы Кудрин философски заметил: «Когда–то об этом, наверное, станет известно больше».

Насколько можно судить, на протяжении почти всех «нулевых лет» после своего ухода из Госдумы Гайдар регулярно, как правило, еженедельно проводил встречи с Чубайсом и Кудриным (иногда на них приглашались и другие члены либерального клана, связанные с обсуждавшимися проблемами), на которых обсуждались важнейшие вопросы социально–экономической политики.

Решающее слово на этих встречах принадлежало Гайдару: остальные смотрели ему в рот и потом, формируя и осуществляя государственную политику, старательно пытались воплотить в жизнь его мнения.

Когда он умер, родственники хоронили его без огласки, — и при всем добросердечии русского народа их опасения были более чем понятны.

Судьба Гайдара сложилась хуже, чем большинства членов его команды: став символом реформ, он действительно «принялудар на себя». Мучительно желая самореализоваться, он был чужд упоению неограниченного разврата и потребления, в которые погрузился ряд его коллег, — и стал свидетелем краха своих попыток, которые, похоже, в силу своей ограниченности и аутотренинга действительно считал попытками создания рынка и построения демократии.

Исчерпывающим резюме его жизни представляется восторженная служба дочери (пусть даже оставленной им в трехлетием возрасте и признанной лишь 19 лет спустя) грузинскому уголовнику, бежавшему из своей страны после потери власти и откомандированному его американскими хозяевами в, по сути, оккупированную ими Украину.

ЯСИН Гуру либеральной чумы прокладывает дорогу в пропасть

«В разочаровании — новые убеждения»

Ясин родился в мае 1934 года в Одессе. Эвакуация была переездами за отцом–железнодорожником: в Эмбу — «ворота» каспийских нефтепромыслов, Акмолинск (ныне Астана), Верхний Уфалей (недалеко от Свердловска) и по освобождаемой от фашистов Украине. Ясин переболел тифом. Дочь писала: «Его воспоминание о голоде очень сильное… Ясин ничего не оставляет на тарелке и все ест с хлебом. Даже кашу и макароны».

Он хотел быть экономическим географом, но шла борьба с «космополитами», и выделенное по этой специальности на евреев в Одесском университете место было занято. Отец сказал: «И хорошо, сейчас быть экономистом — это тяжело, неинтересно и не приносит денег. Научись быть хорошим строителем. Если после захочешь в университет, мы поможем».

Окончив в 1957 году Одесский гидротехнический институт инженером по промышленному и гражданскому строительству, он стал мастером в мостоотряде. Строительство с огромными приписками было квазирыночной сферой (недаромреформа 1987 года была спланирована именно в Госстрое); знакомство с реальностью было полезно будущему экономисту, но она противоречила коммунистическим убеждениям, и через год Ясин ушел со стройки союзного значения в украинский проектный институт. Отработав два года инженером, поступил на не престижный тогда экономический факультет МГУ. В выпускной год женился на студентке Лидии Федулеевой, которую любил трогательно до самой ее кончины в 2012 году.

После МГУ Ясин был приглашен в НИИ Центрального статистического управления СССР: его директор, выдающийся статистик Боярский, запомнил старательного студента.

Ввод войск в Чехословакию стал для него шоком, как и для всей либеральной интеллигенции. Стало ясно, что начатая в 1965 году попытка внедрения хозрасчета («реформа Косыгина — Либермана») обречена, причем не из–за ее пороков, но по политическим причинам: «я решил, что буду заниматься информацией, статистикой, но не экономикой… В ближайшее время там ничего не будет делаться».

Про 70‑е Ясин сказал: «Мне казалось, меня уже похоронили». Но он не сдался, не ушел ни в семью, ни в алкоголь: много работал и писал даже в выходные. Делал зарядку, бегал еще до наступления этой моды в Америке, некоторое время даже «моржевал».

В 1971 году начал преподавать на экономическом факультете МГУ, в 1973 перешел из НИИ ЦСУ, где вырос до заведующего лабораторией, на аналогичную должность в Центральный экономикоматематический институт (ЦЭМИ) Академии наук СССР, потерявший из–за первой волны еврейской эмиграции столько специалистов, что его директор академик Федоренко едва не был уволен. Но Ясин думал не об эмиграции, а о карьере, подготовив свой переход из отраслевой науки в престижную академическую сотрудничеством со специалистами ЦЭМИ, работавшими над Комплексной программой научно–технического прогресса. Ее 17 томов легли под сукно, но Ясин успел перейти в ЦЭМИ для работы над ней. Он не любит вспоминать, что, как представитель ЦЭМИ, он участвовал в разработке в главном вычислительном центре Госплана информационного и методического обеспечения «Автоматизированной системы плановых расчетов».

В 1976 году он защитил докторскую под руководством заместителя директора ЦЭМИ Шаталина, ставшего за два года до того, в 37 лет членом- корреспондентом Академии наук.

В 1979, когда ЦК КПСС из–за нового потребительского кризиса (отмененные в 1947 году карточки вернулись в треть регионов РСФСР) пытался «совершенствовать хозяйственный механизм», Ясин стал профессором.

В начале 1983 Ю. В. Андропов создал знаменитую «комиссию Политбюро» («комиссия Тихонова- Рыжкова») для подготовки экономической реформы. Во главе ее научной секции поставили зятя Косыгина, директора ВНИИ системного анализа, хорошего джазиста академика Гвишиани, а работу вел Шаталин.

ВНИИ системного анализа был советской частью Международного института прикладного системного анализа в Лаксенбурге под Веной, где Ю. В. Андропов готовил рыночных реформаторов. Формально будущими гайдаровцами руководил Шаталин; после смерти Ю. В. Андропова контроль за проектом перехватили американцы. В 1983 году Шаталин привлек Ясина к работе над продуктом «комиссии Политбюро» — «Концепцией совершенствования хозяйственного механизма предприятия». Ее идеи отчасти воплотились в «широкомасштабном эксперименте» в Минэлектротех–проме и Минтяжмаше, но скоро делившим власть партократам стало не до реформ.

На крыльях катастройки

В 1985–1987 годах Ясин участвовал в семинарах экономистов, тон на которых задавали перехваченные американцами «птенцы гнезда Андропова», в пансионате «Змеиная горка» на Карельском перешейке.

В 1989 он создал в Москве «Экономический клуб», несший их либеральные идеи влиятельным экономистам и журналистам столицы. Это был переход от выработки программы и формирования команды к созданию общественного мнения.

Осенью Ясин возглавил отдел Госкомиссии по экономической реформе при Совете Министров СССР, руководимой хорошо знавшим его академиком Абалкиным, ставшим зампредом Совета Министров. Его умеренную программу разрабатывали, по воспоминаниям Ясина, он и Явлинский, из специалиста по нормированию труда ставший руководителем сводного экономического отдела.

Знакомые демократы упрекали Ясина за работу на власть; один из них передал ответ: «У меня язва, а на правительственной даче, где идет работа, хороший салат с морковкой».

Но вхождение во власть было принципиальным: не случайно, по имеющимся данным, Ясин был членом КПСС до августа 1991 года.

Советская экономика, разрушаемая хаотическими преобразованиями (во многом продиктованными мафией, действовавшей в своих узких интересах и способной думать о ситуации в целом), вошла в пике. В 1987 году начал действовать целый комплекс уничтожающих ее законов: закон о предприятии снимал финансовый контроль с директора завода: закон о кооперации разрешал ему создавать при своем предприятии частную фирму и через нее выводить сырье и товары в сектор со «свободными», а на деле монопольно и спекулятивно завышенными ценами. Чтобы в рыночном секторе гарантированно не наступило равновесие, были сняты ограничения с внешнеэкономической деятельности, и сырье пошло на экспорт, дестабилизируя использующие его производства.

Главный же удар был нанесен через снятие барьеров между безналичными и наличными деньгами: первые обслуживали операции между предприятиями, вторые — розничную торговлю. Директора и кооператоры стали выплачивать безналичные деньги себе в наличной форме (многое перепадало и обычным людям), что обрушило потребительский рынок уже в ноябре 1988 года.

А региональный хозрасчет укрепил местную номенклатуру, обеспечив финансовую самостоятельность национализма.

К этому приложили руку академики Абалкин и Шаталин.

Завершающим ударом стала попытка решить экономические проблемы политической реформой, включавшей выборы директоров работников и предоставление огромных политических возможностей либеральной интеллигенции.

Вместо укрепления политического контроля, необходимого в социально–экономическом кризисе, разыгрывавший из себя нейтрала Горбачев с осознанно уничтожавшим страну Яковлевым отменили его — и получили Ельцина с его командой. Вместо аналога «китайского чуда» с его потрясающими темпами прогресса Советский Союз рухнул в катастрофу и погиб в ней.

Под руководством Абалкина Ясин в начале 1990 года готовил программу Горбачева как будущего президента СССР, отвергнутую правительством СССР в апреле радикальную программу и компромиссную программу Рыжкова, из–за бессилия ставшего затем «плачущим большевиком».

Провал умеренности радикализировал Ясина, — как и, похоже, стажировка в марте–мае 1990 года в Лаксенбурге.

Летом, когда союзные власти зашли в тупик, а Ельцин благодаря депутатам Чечено — Ингушской АССР возглавил Верховный Совет РСФСР, один из «прорабов перестройки», директор кирпичного завода Бочаров разработал радикальную программу, названную им «400 дней» (такой срок отводился на переход к рынку).

Группа экспертов Ельцина забраковала ее как безумную, но Явлинский понял: ее можно изобразить вожделенной и для союзных, и для российских властей «волшебной палочкой», разом решающей все проблемы.

Помнится, он дописал завершающий раздел (о рае при развитом рынке вместо «развитого социализма») и переименовал программу в «500 дней».

Ясин, разочаровавшись в бесплодной «постепеновщине» Абалкина, сотрудничал с Явлинским и стал соавтором опубликованного в суперпопулярных «Аргументах и фактах» ответа, подписанного цветом либералов, на критику «500 дней» групfпой экспертов Ельцина. Он был разнуздан в стиле 1937 года и бессодержателен (так как по сути возразить было нечего), и Ясин единственный потом извинился за него.

Для продвижения «500 дней» Явлинский привлек академика Шаталина, но Рыжков выбрал умеренность Абалкина. Явлинский получил было поддержку Ельцина (как отвергнутый властями СССР), но в октябре 1990 года невозможность «500 дней» стала ясна даже для ее лоббистов.

По ряду биографий Ясина, после провала Явлинского предложил СССР свою программу, отвергнутую как сверхрадикальная, но тогда об этом не было известно.

Потерпев неудачу на ниве реформаторства, в 1991 году Ясин перешел в Научно–промышленный союз СССР, позже ставший Российским союзом промышленников и предпринимателей (РСПП). Глава союза, видный функционер ЦК Аркадий Вольский, благоволил ему, ив ноябре 1991 года, когда союзные министерства были распущены, Ясин создал и возглавил Экспертный институт РСПП.

1992 год: на стороне добра

В конце 1991 года Ясин, возвращаясь из Германии, где ему делали операцию, познакомился с недавним премьером РСФСР Силаевым, возглавлявшим Межгосударственный экономический комитет, призванный стать штабом рыночной реинтеграции постсоветского пространства.

Похоже, во многом благодаря этому с января

года он стал представителем правительства в Верховном Совете. Ясин вспоминает, что в конце 1991 года у него была одна ночь для выбора между его друзьями из союзной номенклатуры (Явлинского и академика Петракова) и реформаторами во главе с Гайдаром, с которыми он не был согласен из–за их радикализма и стремления к распаду СССР. Ясин выбрал возможность активно действовать, — и оставаться на плаву.

Это определило его судьбу: он оказался единственным известным экономистом своего поколения, поддержавшим реформаторов, что потом позволило ему стать наставником взбесившейся от власти, богатства и безнаказанности молодой либеральной своры и главным выразителем буржуазной идеологии.

Но, пойдя служить реформаторам, Ясин опирался на имевших несравненно более прочную базу промышленников. Он перестал выражать взгляды РСПП, лишь когда перевес либералов в силе стал очевидным, — но в 1991–92 годах еще критиковал планы приватизации как именными чеками (эта программа была принята Верховным Советом РСФСР осенью 1990 года, но в ней никто не был заинтересован, и на нее не обратили внимания), так и чубайсовскими ваучерами «на предъявителя».

Под руководством Ясина была разработана программа селективной поддержки промышленности, ставшая теоретическим аргументом при отставке Гайдара. Тот пытался спастись, требуя конкретизировать механизмы ее реализации: обнажение несовместимости программы с реформами сделало бы дискуссию политической и дало ему шанс сохраниться во власти, — но безуспешно.

Представители еще работавших высокотехнологичных отраслей не поставили своего премьера. Устраивавший и демократов, и промышленников академик Рыжов снял кандидатуру, а герой урегулирования осетино–ингушского конфликта представитель ВПК Хижа был в ходе специальной провокации уличен в общении с лидером КПРФ. В итоге премьером стал представитель ТЭК Черномырдин, не имевший предпочтений в социально–экономической политике; Ясин как представитель РСПП возглавил созданную при нем рабочую группу — и, похоже, убедился, что «масло намазано с другой стороны».

Ваучерная приватизация и расстрел Дома Советов показали: сила на стороне безответственных либералов, и ближайшее будущее со всеми благами власти принадлежит им.

В апреле 1994 года Ясин возглавил Аналитический центр при Президенте России уже как представитель их клана и летом провозгласил «ряд положительных моментов» ваучерной приватизации, против которой недавно боролся.

Внутренний мозг российского либерализма

Ясин умел организовать работу честных отраслевых специалистов и свести их результаты в единый труд нужной направленности.

Разумеется, он не посягал на внешнее управление либералами со стороны МВФ и стоявших за ним США, но умел вести диалог с поверхностными и ленивыми «хозяевами», сохраняя самостоятельность по ряду второстепенных вопросов.

Ясин «чувствовал момент»: ощущая изменения балансов сил и настроений, умел использовать открывающиеся возможности.

Так, в 1994 году, опираясь на статус главы Аналитического центра, он привлек международныйресурс для развития Высшей школы экономики, сделав ее главным либеральным вузом России.

На октябрь либералы, похоже, спланировали девальвацию: спад 1994 года из–за ужесточения финансовой политики был хуже, чем в 1992, и ослабление рубля на 20 % помогло бы экономике. Но, вероятно, из–за массовой продажи информации рубль упал на 38 %.

Значимые либералы вылетели из правительства (приходя в него с Гайдаром, они обещали уйти вместе с ним, но потом передумали). Ясин стал Министром экономики вместо Шохина. Тот, вместе с Гайдаром объявивший о либерализации цен в середине октября 1991 года (что вызвало чудовищную потребительскую панику и 2,5 месяца пустых прилавков, которыми либералы так любят доказывать нежизнеспособность СССР), был вице–премьером по всей социально–экономической политике. Ясин, помнится, три дня уговаривал Черномырдина назначить на этот пост Чубайса, приходя от него буквально в мокром пиджаке.

Если это так, последующими победами Чубайса над Россией, включая второй срок Ельцина, приведшую к катастрофическому дефолту 1998 года сверхжесткую финансовую политику и превращение электроэнергетики в «черную дыру», мы обязаны Ясину.

Он верно оценил пробивную силу и послушность Чубайса, который потом предупредил его: «Вы не приходите ко мне спрашивать советов. Вы принесите, что я должен пробивать…, потому что я — для одного, вы — для другого».

Такое разделение труда повысило эффективность либералов, а Чубайс остался благодарен Ясину. Его влияние, не административное, но идейное, определяло социально–экономическую политику либералов. Он умел придать призрак глубины и логичности безобразно примитивным либеральным штампам, обаять оппонентов призраком академической беспристрастности и готовности к компромиссам, а при нужде — и цинизмом. Один старый госплановец вспоминал, как Министр по–отечески журил его, объясняя: «Вы стараетесь делать, как лучше, а наша работа — делать хуже».

Ясин благословил второй этап приватизации, когда госактивы продавались почти за любые деньги, ставя в пример ГДР, где после убийства честного руководителя приватизационного ведомства заводы продавались за одну марку.

Вместе с представителями МВФ он настаивал на искусственном поддержании курса рубля, сдерживающем инфляцию (вплоть до неизбежно разрушительной девальвации, но о ней тактично умалчивали).

В первом же телеинтервью в качестве Министра экономики он заявил, что у государства нет денег на восстановление Храма Христа Спасителя.

Когда в марте 1997 года при реорганизации правительства первые вице–премьеры Чубайс и Немцов создали «команду молодых реформаторов», Ясин как «министр без портфеля» продолжил курировать значимые вопросы реформ.

Не назначавшийся членом правительства Кириенко, он работал в его составе почти до дефолта.

Во главе кузницы либеральных кадров

После формирования правительства Е. М. Примакова — Ю. Д. Маслюкова, в октябре 1998 годаЯсин стал научным руководителем Высшей школы экономики. Но после его отставки либералы вернулись без Ясина: похоже, сыграли роль возраст и конкуренция, несмотря на то, что он очень старался помогать им.

Первый заместитель Министра экономики в правительстве Е. М. Примакова А. Ф. Самохвалов вспоминал, как в январе 1999 года олигарх Бендукидзе (в «нулевые» бежавший из России после скандала с выводом оборотных средств одного из ключевых предприятий атомной промышленности) собрал в «Президент–отеле» весь цвет тогдашнего либерализма. Около 50 человек (включая Гайдара, Нечаева и Ясина) пришли на круглый стол для пу бличной порки освобожденного от них Минэкономики.

А. Ф. Самохвалов доложил об уже очевидных тогда позитивных сдвигах в экономике, в том числе на примере помесячной динамики основных показателей ключевых регионов. После этого все, кроме промолчавшего Гайдара, обвинили в безответственности и его, и Минэкономики, и хором предсказали неминуемую новую катастрофу.

Регулярно встречая после этого Ясина, докладчик всякий раз спрашивал его, используя его оборот: «Ну что, экономика еще не грохнулась?» Ясин регулярно и бодро отвечал: мол, все в порядке, еще немного — и обязательно грохнется. И лишь в апреле (а то и в мае) Ясин ответил: «Отстань! Не грохнулась — и хорошо».

Это характеризует глубину и схоластичность его понимания экономических процессов, а также патологическое неумение анализировать статистические данные. На протяжении всей своей либерали- заторской деятельности Ясин не устает талдычить о том, что главным для подъема экономики явля–ется якобы снижение инфляции и привлечение иностранного капитала (лишь в последнее время он признал, что внутренние источники роста тоже важны).

Когда же кризис 90‑х и самые болезненные последствия дефолта были преодолены, и восстановление экономики стало очевидным, Ясин вместе с остальными либералами стал буквально орать, что экономика вышла из кризиса якобы только потому, что ей просто не мешали.

Между тем это совершенно не соответствовало действительности, что тот же Ясин не мог не понимать. Усилия Минэкономики и его активное вмешательство в развитие страны сняли многие накопившиеся во время либеральных реформ проблемы и существенно оздоровили хозяйственные отношения.

В частности, административные методы, вплоть до прямого нажима, стали самостоятельным (наряду с улучшением конъюнктуры) фактором уничтожения неденежных расчетов). Массовая реструктуризация задолженности при полном обслуживании текущих обязательств по налогам и выплатам в социальные фонды позволила расчистить балансы: этим механизмом воспользовались практически все выжившие предприятия. Снижение налогового бремени, включая введение инвестиционной льготы на прибыль, направляемую на развитие, также существенно подстегнуло последнее.

Именно эти и многие другие меры впервые после начала реформ заложили основы развития экономики. Существенно, что частные предприниматели впервые получили возможность стать по–настоящему эффективными собственниками и наращивать активы на основе реализации экономической целесообразности, а не на основе захвата всего, что «плохо лежит».

Показательно, что из всех участников либерального шабаша в «Президент–отеле» в январе 1999 года лишь не уверенный в своем будущем May — и то лишь осенью того же года — признал свою неправоту и необоснованность нападок на Минэкономразвития. Ясину ничего подобного, похоже, и в голову не пришло.

В феврале 2000 года, когда стало ясно, что у Путина есть свои либералы, а либералы прошлого поколения ему попросту не интересны, Ясин создал фонд «Либеральная миссия» и затем участвовал в изготовлении всех либеральных программ.

Благодаря неустанным публикациям с конца 80‑х годов он был неотъемлемой частью либерального дискурса, а в 2000‑е окончательно стал гуру, слово которого имеет значение независимо от смысла.

Успех Ясина вызван его эффективностью как пропагандиста и умением создавать оргструктуры для подкрепления агитации.

Он пишет предельно доходчиво и мастерски кладет интеллектуальный отблеск на вбиваемую в сознание читателя главную мысль, какой бы убогой и лживой она ни была. Демонстрируя академическую мудрость и отстраненность от склок, он умело преподносит бесконечно примитивные либеральные догмы как высокую истину, лаская самолюбие читателей и поощряя их надежды. Именно он сказал «Если нет богатых, нет свободы» и проводил идею, что западная демократия — ключ к успеху экономики (создавая ощущение, что для благосостояния надо по–горбачевски разрушить политическую систему).

Эффективность Ясина порой заставляет журналистов звать его «либеральной бациллой» и «грандиозным разносчиком либеральной заразы». Как проповедник либеральных ценностей, он, похоже, не рассматривал противоречия либеральной экономики, ограничиваясь объяснением ее кризисов конкретными ошибками (что, возможно, соответствует уровню его мышления). Так, «черный вторник» 11 октября 1994 года, по его мнению, был вызван ошибками политически противостоявшего либералам Геращенко, дефолт 1998 года — увлечением ГКО, банковский кризис весны–лета 2004 года — недобросовестной конкуренцией, обвал осени 2008 года — невниманием к внешним шокам; причины этих ошибок Ясин не рассматривал.

Вынужденная лживостью либерализма поверхностность мысли мстила ему нелепостью прогнозов. Так, в 2005 году он обещал коллапс Белоруссии, затем предрекал скорый крах спасшей Россию политики Примакова — Маслюкова и выход за год из кризиса осени 2008 года (от которого страна не оправилась до следующего кризиса в январе 2014 года).

Но качество прогнозов не имело значения: в силу своей аморальности и антиинтеллектуальности либеральный клан нуждается в моральном и интеллектуальном авторитете как объекте поклонения и демонстрации своей полноценности и удовлетворяет эту нужду Ясиным. Тот производит впечатление честного бессребреника (не стал на госслужбе миллионером, по крайней мере, открытым), не попадал в скандалы, не демонстрировал амбиции.

Сокращение бюджетных расходов и оправдание грабежа

Публицистику Ясин начал в конце 80‑х годов примитивной пропагандой рынка в стиле «единственная альтернатива рынку — административная система, а значит, тупик». Он вскоре придал этим, по сути, религиозным проповедям экономический смысл в виде сокращения госрасходов как панацеи от всех бед и успешно маскировал цель этой идеи — создание новых источников прибыли для бизнеса.

Ведь либералы требуют ухода государства из экономики, чтобы освобожденный от налогов бизнес брал с общества плату за услуги, которые государство дает обществу бесплатно, за счет налогов с бизнеса.

В 2000‑е, отвечая на критику грабительской приватизации, Ясин бросил беспрецедентную по цинизму фразу, квинтэссенцию либерального ханжества: «у вас ничего не отняли — у вас ничего не было».

Она была наглой ложью втройне: либералы отняли у страны уровень и качество жизни (в целом так и не достигнутые), принадлежавшую всему народу собственность и забытые «общественные фонды потребления». Через последние прибыль госпредприятий финансировала мощный социальный сектор, создававший главную производительную силу общества — культурного и компетентного человека.

Отнявшие у нас эти богатства либералы с наглостью и энергией, позаимствованными, похоже, у нацистских пропагандистов, пытаются уверить нас в принципиальной невозможности плодов этих «общественных фондов» — бесплатных здравоохранении, образовании, жилье и почти бесплатном отдыхе. Их животная ненависть к советской власти вызвана не ее пороками, но ее достижениями, наглядно отрицающими и разоблачающими либеральную ложь. Главная черта Ясина — житейская мудрость.

Он избегает конфликтов, поддерживает личные отношения, продвигает сторонников и сохраняет пленяющий интерес к жизни, который менеджеры порой теряют еще в вузе.

Либеральный выбор мудрого и стойкого человека, — признак глубины русской Катастрофы.

Мы преодолеваем ее: новые ясины, насколько можно судить по некоторым эпизодам: выбирают Родину.

МАУ Мауизм как высшая стадия либерализма

Владимир May — ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте России, призванной быть «кузницей кадров» для политического, административного и хозяйственного руководства страны. Выполнение этой важнейшей роли делает его ключевой фигурой для определения стратегического будущего нашей страны, так как именно он «по должности» отбирает тех, кто будет принимать наиболее значимые для нас решения, формирует их сознание и систему ценностей.

Для понимания потенциала May как администратора, политика и либерального пропагандиста следует знать, что вся жизнь этого приятнейшего в общении человека на протяжении долгих лет, если не десятилетий, была непрерывной, каждодневной, требующей постоянного напряжения всех душевных и физических сил мучительной и изматывающей борьбой с тяжелым недугом. В этой борьбе никогда не было никаких гарантий, а весьма часто и никакой надежды. И не просто его жизненный успех, а сама возможность вести обычную повседневную жизнь является, без сякого преувеличения, результатом подвига, совершенного его близкими и им самим, — - подвига, масштаба и тяжести которого просто не в силах даже оценить обычные люди, не проходившие через что–либо подобное.

Под сенью Гайдара

May родился в конце декабря 1959 года в Москве. По его словам, примерно половина его родственников закончила Московский институт народного хозяйства имени Плеханова, — и он последовал их примеру в 1981 году, после чего десять лет работал в Институте экономики АН СССР. Там же в 1986 году закончил аспирантуру и защитил кандидатскую диссертацию. После этого с 1988 года (и вплоть до 1992, когда он уже был советником Гайдара в правительстве) преподавал в МГУ экономическую историю, которая является предметом его научного интереса на протяжении всей жизни.

О своем участии в кружках экономистов- рыночников не сообщает, но обмолвился, что подружился с Кудриным еще во время учебе в аспирантуре, в середине 80‑х.

С Гайдаром, который в его кругу воспринимался как «самый сильный экономист поколения», познакомился во время работы последнего в «Коммунисте»: «Он собирал вокруг себя тех, кто был готов думать и писать, а я любил писать» (хотя напечатался в журнале только в 1992 году, уже находясь при вершине власти).

Трудолюбивый, много пишущий, не борющийся за власть и влияние, но зато высказывающий интересные идеи May был находкой для научноаналитической деятельности. Осенью 1990 годаГайдар позвал его в создававшийся «под него» Институт экономической политики Академии народного хозяйства при Совете Министров СССР, а через год (вместе с большинством сотрудников этого института) — в правительство.

May был аналитиком, а не политиком: стремился к описанию, пониманию и объяснению происходящего, а не к непосредственному изменению ситуации. Склонность к научной деятельности проявилась и в том, что в 1991 году он прежде всего стал заведующим лабораторией Института экономической политики и начал числиться советником Гай- дара лишь в следующем году, и то только когда тот стал и. о. председателя правительства.

В силу интереса к экономической истории, к тому, как именно принимаются те или иные решения в области хозяйственной политики May, хотя и искренне считает себя экономистом, является скорее политологом и поэтому воспринимался при Гайдаре именно как советник по политике (термина «политолог» тогда еще не существовало).

В силу идеологической и личной близости к Гайдару его функции не были определены; по сути, он был доверенным лицом, делившимся с Гайдаром новостями, наблюдениями и умозаключениями, которые считал важными, и предлагавшим ему те или иные действия.

После изгнания Гайдара из власти не имевший самостоятельного аппаратного веса и вкуса к непосредственной политической деятельности May стал его заместителем в Институте экономических проблем переходного периода и начал преподавать в только что созданной Высшей школе экономики. В 1993 году защитил докторскую диссертацию «Государство и хозяйственный процесс: теоретическиеи идеологические основы экономической политики России, 1908–1929 гг.». Во время пребывания Гайдара на посту руководителя фракции «Демократического выбора России» был его советником.

Переход с интеллектуальной на административную работу

В 1997 году в связи с формированием «команды молодых реформаторов» в правительстве (под водительством Чубайса и примкнувшего к нему Немцова) и активизацией в связи с этим либеральных реформ, приведших в следующем году к разрушительному дефолту, у либералов обострились одновременно дефицит кадров и идей.

К тому моменту реформы в их первоначальном представлении были реализованы: рынок создан, цены отпущены, приватизация проведена, созданы фондовый рынок и связанный с ними класс спекулянтов. Экономика была открыта для иностранного бизнеса, сформировался собственный класс олигархов, тесно связанный с реформаторами и обеспечивающий их политические и иные нужды.

Несмотря на остроту локальных проблем и тактических конфликтов, их преходящий характер остро сознавался либералами, способными задумываться о перспективе (в частности, Гайдаром), — и вопрос «что дальше» вставал перед ними со все более беспощадной ясностью. Было понятно, что без создания нового долгосрочного и воодушевляющего плана реформ от них как рода деятельности откажутся в пользу нормального плавного развития, — а вместе с реформами откажутся и от реформаторов. Чтобы сохранить власть и влияние, чтобы продолжить творить историю и не «выпасть из контекста», надо было создать новый масштабный проект, — но для этого не было ни людей (либералы были заняты практическими вопросами, сулившими власть и богатство), ни институтов. Смехотворная самодеятельность Немцова, некоторое время носившегося, как с писаной торбой, с «народным капитализмом» непонятного и при этом потенциально опасного (в силу его объективного противопоставления опоре либеральных реформаторов — капитализму олигархическому) содержания, лишь подчеркивала важность проблемы.

Потребность рождает функцию — и либеральный клан вспомнил о May.

Его стремление к объяснению и оправданию реформ вселяли надежду в возможность продуктивного интеллектуального творчества, интерес к истории мог натолкнуть на пригодные для переноса в будущее механизмы, а многолетняя приятность и конструктивность в общении, скромность, лояльность делу реформ и искренняя преданность Гайдару объективно требовали вознаграждения.

Инструментом же для выработки будущей стратегии стал захиревший к тому времени и утративший поле деятельности Рабочий центр экономических реформ при правительстве (РЦЭР). Он был создан в 1991 году в качестве параллельного аппарата правительства, так как сам по себе этот аппарат был советским по духу и до полного кадрового обновления мог использоваться лишь для проведения, но ни в коей мере не для разработки разрушительных либеральных реформ. Однако уже к 1994 году (когда создатель РЦЭР С. Васильев стал заместителем Министра экономики) аппарат пра–вительства в целом был приспособлен к нуждам либеральных реформ, да и разработка их переместилась в иные, преимущественно олигархические структуры. РЦЭР же лишился своих функций и существовал, строго говоря, по инерции.

Возрождение потребности в целенаправленной разработке реформ возродило и интерес к РЦЭР, в том числе и в силу его названия: не воспользоваться уже имеющимся институтом было просто грешно.

Назначению May руководителем РЦЭР сопутствовала история, наглядно иллюстрирующая способность либерального клана к управлению государством. Это назначение поддерживалось всеми группами либералов и было согласовано на уровне правительства, однако документ со всеми предварительными визами никак не поступал на главную подпись — к Чубайсу. Чубайс, который хорошо знал и поддерживал May, после нескольких месяцев тщетного ожидания пришел к выводу, что документ задерживается какими–то вредителями, засевшими в аппарате правительства и сознательно саботирующими важные для либералов кадровые решения. В конце концов, когда все мыслимые и немыслимые сроки назначения May были сорваны (а сам он занялся чтением лекций в зарубежном департаменте Стэнфордского университета и в Оксфорде), терпение Чубайса лопнуло, и он поручил найти виновного в торможении документа. Дело было уже не столько в карьерном продвижении преданного либерала и в укреплении таким образом либерального клана, сколько в поддержании минимальной управленческой дисциплины и сохранении простого уважения к либеральным лидерам, занимавшим ключевые позиции в органах государственного управления. Расследование было весьма серьезным, заняло много времени, охватило значительную часть огромного аппарата правительства и, в конечном итоге, увенчалось полным успехом.

К сожалению, уволить выявленного «коммунистического диверсанта» с предвкушаемым треском Чубайсу не удалось: искомый документ был обнаружен в завалах бумаг на его собственном письменном столе.

Чубайс рассказывал этот эпизод с большим удовольствием, хотя качество реформаторского документооборота после него так и не было повышено, а выработать что–либо приемлемое, да еще и имеющее стратегическое значение, РЦЭР по руководством May так и не сумел.

Привод к власти Кириенко в качестве «козла отпущения» за ставшую неминуемой из–за алчности либералов и олигархов финансовую катастрофу, дефолт 1998 года и нормализация социально–экономической политики Е. М. Примаковым, Ю. Д. Маслю- ковым и В. В. Геращенко, политический кризис второй половины 1999 года (вызванный прежде всего отставкой правительства Е. М. Примакова) и приход к власти В. В. Путина сломали планы либеральных реформаторов и не просто заставили их приспособиться к качественно новым реалиям, но и кардинально трансформировали сам их клан.

РЦЭР так и не восстановил свое значение, однако оказался почти идеальным местом для того, чтобы спокойно пересидеть «горячие» времена. И, когда они в основном завершились, приобретший вкус к карьере May сделал следующий шаг.

Как и в прошлые разы, он был обязан им Гайдару.

Во главе Академии

70-летний ректор Академии народного хозяйства при правительстве (АНХ) с 1989 года, член- корреспондент АН СССР с 1964 (когда ему было 32 года!) и академик с 1974 года академик Аганбе- гян, прославившийся еще как идеолог восстановления БАМа и рыжковского «ускорения социально- экономического развития», решил уйти в отставку и предложил сменить себя Гайдару. Однако тот не был заинтересован в рутинном повседневном руководстве пришедшей к тому времени в упадок Академией, — и к тому же хорошо понимал, что его политическая репутация серьезно затруднит его работу на посту, требующего поддержания хороших отношений с представителями всех влиятельных группировок общества.

Поэтому со словами «для Атоса это слишком много, а для графа де ла Фер — слишком мало» Гайдар предложил кандидатуру May, которая и была принята Аганбегяном.

May пришлось приложить значительные усилия для нормализации работы Академии; рассказывают даже, что на ее территории нашлись никем и нигде не учтенные многоэтажные дома, в которых чуть ли не с начала 90‑х жили армянские беженцы. Аналитик справился с огромным объемом организационных проблем и в 2007 году был переизбран ректором на второй пятилетний срок.

Правда, продвинуться в Академию наук, что является естественным для занимающего столь ответственный пост человека, ему так и не удалось. В 2008 году «автор фундаментальных трудов по нэпу», в качестве которого May пытался статьчленом–корреспондентом РАН, был отвергнут общим собранием академии, хорошо помнящим, что «господин May оправдывал шоковую терапию и приватизацию и вообще был правой рукой Егора Гайдара». При всей внешней политизированности аргументов они представляются вполне обоснованными, ибо быть добросовестным компетентным ученым и при этом пропагандировать уничтожение национальной экономики либеральными реформами, действительно, невозможно.

В 2008 году May пришлось удовлетвориться членством в наблюдательном совете Сбербанка, и орден Почета, полученный в 2009 году, стал, по всей вероятности, лишь слабым утешением. Злые языки утверждают, что в качестве одного из идеологов реформирования РАН «под самый корень» он сполна отомстил отвергнувшим его. Известный астрофизик, сотрудник NASA Николай Горькавый в 2013 году обвинил May в том, что он был «конкретным автором текста закона», по сути дела, уничтожившего РАН в ее традиционном виде.

В 2010 году, когда уже близился к концу второй срок его пребывания на посту ректора АНХ (как показывает опыт, возглавлять подобные учреждения можно сколь угодно долго, однако переизбрания являются отнюдь не формальными процедурами и теоретически могут привести к свержению руководителя), May осуществил одну из самых блистательных административных операций в истории постсоветской общественной науки. Возглавляемая им Академия народного хозяйства при правительстве России фактически поглотила Российскую академию государственной службы при президенте (РАГС). К тому времени первоначальные узкие специализации этих организаций были дано забыты. Когда–то АНХ создавалась для подготовки хозяйственных, а РАГС — Академия общественных наук при ЦК КПСС — политических и административных руководителей.

АНХ изначально была значительно меньше по размерам и ниже по статусу; к 2010 году этот разрыв лишь усилился. АНХ была значительно меньше по размерам, чем РАГС, имевшая к тому же 12 региональных академий госслужбы (фактически филиалов). Правительственный статус АНХ был существенно ниже президентского статуса РАГС. Более того: пусть и переживавшая глубочайший кризис, не имевшая сколь–нибудь внятного и авторитетного руководства РАГС тем не менее была крайне востребована и проводила обучение и переподготовку огромного количества чиновников самого разнообразного уровня и профиля, — в то время как о востребованности АНХ, в реальности опустившейся за постсоветский период на уровень вуза весьма средней руки, не приходилось и говорить.

Наконец, на ослабевшую РАГС, обладавшую колоссальным имущественным комплексом на Юго — Западе Москвы, включающем общежития и гостиницы, а также обширную региональную сеть, к тому времени нацелилось руководство Высшей школы экономики. Ее бессменный ректор Кузьминов, насколько можно судить, по недоразумению считающийся организатором науки и образования, а на деле, без всякого преувеличения, гениальный завхоз, собравший в хозяйство ВШЭ самые разнообразные комфортабельные здания по всей Москве, уже, похоже, готовился украсить свою империю подлинной жемчужиной в виде РАГС. Однакоона была совершенно неожиданно вырвана из его цепких рук; вероятно, это было его первое административное поражение за долгие годы.

Формальное объединение в сентябре 2010 года двух академий в Российскую академию народного хозяйства и государственной службы при президенте (РАНХиГС) под руководством May было неожиданностью, сравнимой с ударом грома. Его можно трактовать лишь как победу Давида сразу над двумя Голиафами — над РАГС и над Высшей школой экономики. И, что представляется исключительно важным, это было первое самостоятельное административное достижение May: умерший в конце 2009 года Гайдар уже ничем не мог ему помочь.

Вероятно, причиной этого триумфа была надежда значительной части либерального клана на то, что его «фронтмен» Медведев сможет стать не «техническим», а полноценным президентом и остаться у власти, передав всю ее полноту энергичным реформаторам. Весьма вероятно, что премьер В. В. Путин не возражал против этой перспективы, действительно собираясь уйти на покой после 2012 года, — однако наглядная демонстрация полной ничтожности и кромешной недееспособности либеральных кадров сделала его уход «на пенсию» невозможным в принципе.

Чего стоит предельно убогая «Стратегия‑2020», авторы которой не смогли даже проработать механизмы достижения произвольно собранных, не согласованных между собой и никак не обоснованных целей! Когда ее критика приобрела уничижительный характер, разработчики «решили проблему», увеличив ее объем до более чем тысячи страниц, что сделало ее практически нечитаемой, — и, соот–ветственно, хоть как–то защищенной от профессиональных оценок. Разработанная под руководством Юргенса и с активным участием May специально созданным для этого (по аналогии с готовившим программу для Путина в 1999 и 2000 годах Центром стратегических разработок) Институтом современного развития, «Стратегия‑2020» стала символом полного интеллектуального банкротства современного российского либерализма.

Тем не менее, объединенная академия РАН- ХиГС, которая создавалась, вероятно, в преддверии обретения Медведевым реальной власти как центр подготовки кадров для новой волны либеральных преобразований, призванных вернуть страну в идеальные для либералов 90‑е годы, оказалась вполне успешным проектом. Она эффективно функционирует сейчас, насколько можно судить, в ожидании возвращения либерального клана к власти, обеспечивая упрощение его реванша соответствующей кадровой политикой.

С января 2011 года РАНХиГС на своей базе совместно с Институтом экономической политики имени Гайдара и Гайдаровским фондом проводит ежегодный Гайдаровский форум; May скромно числится членом его оргкомитета.

С того же 2011 года May является членом совета директоров «Газпрома».

В 2012 году был награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.

В 2013 году он возглавил рейтинг ректоров российских вузов по доходам (которые составили 36,9 млн. руб.), но в 2014, увеличив их всего лишь до 38,8 млн. руб., «съехал» на четвертое место. При этом ректорская зарплата, как сообщается, состав–ляет лишь незначительную часть его доходов; главное — разнообразная «подработка».

Как член либерального клана, May глубоко интегрирован в систему государственного управления. Он является членом президиума Экономического совета при президенте и членом президентской комиссии по вопросам госслужбы и резерва управленческих кадров. В правительстве Медведева May — председатель экспертного совета и член комиссии по экономическому развитию и интеграции, член комиссий по проведению административной реформы, по координации деятельности открытого правительства и по организации подготовки управленческих кадров для организаций народного хозяйства.

May — председатель общественных советов при Минэкономразвития, Федеральной налоговой службе и Федеральной службе по труду и занятости, член Высшей аттестационной комиссии Министерства науки и образования, научного совета РАН по проблемам российской и мировой экономической истории.

Наконец, он является почетным профессором Российско — Армянского (Славянского) государственного университета.

Интегрированность May во власть видна и на примере его сына, советника первого вице- президента «Газпромбанка», члена общественного совета при Федеральном агентстве по делам молодежи. В 2011 году он пытался открыть медицинскую клинику, среди учредителей которой были сыновья Волошина, Суркова и тогдашнего губернатора Пермского края Чиркунова. Энциклопедия либеральной пошлости

В заявлениях May не удается найти оригинальных мыслей: похоже, он не более чем комбинирует расхожие в либеральной среде политические и экономические штампы. Однако демонстрируемая им полнота использования либеральных стереотипов, умение объединять их в частично непротиворечивые конструкции в сочетании с предельно аккуратной и наукообразной манерой изложения придает его наработкам самостоятельную ценность, превращая их, насколько можно судить, в исчерпывающую энциклопедию либеральной лжи и пошлости.

Занимаясь, по сути дела, политэкономией реформ, May демонстрирует экономический детерминизм, доходящий до степени фатализма, которая с лихвой превосходит самый вульгарный и догматический исторический материализм, по сути дела, отрицавший культурно–психологические и личностные факторы истории. Заявление May на Гайдаровском форуме 2015 года о том, что они с Гайдаром «всегда были марксистами» позволяет предположить, что он действительно считает марксизмом демонстрируемые им его вульгаризацию и упрощение, фантастические даже для пропагандистов- догматиков позднесталинского времени.

Стремясь оправдать либеральных реформаторов, May объясняет всю сложность и многообразие исторического развития России простой динамикой мировых цен на нефть. Мол, у Горбачева не было никакого выбора: его «реформы — это прежде всего результат существенного снижения цен на нефть». И тем более у Гайдара не было выбора: денег–то не было, а без денег можно было делатьтолько то, что делали либеральные реформаторы. Непонятно только, чем же искренне гордится May, вспоминая те дни: если практически все действия реформаторов были строго предопределены внешними обстоятельствами, и они «всего лишь отвечали на вызовы, сформированные» этими обстоятельствами, так что их не в чем винить, — то ведь тогда и гордиться нечем?

Но, когда все силы уходят на самооправдание, людям, производящим впечатление законченных и самодовольных преступников, не до логики.

Правда, поразительный даже для догматиков 50‑х годов фатализм, сводящий все разнообразие развития к исключительно однобоко воспринимаемым статистическим данным, связан не только с оправданием ада либеральных реформ, в который May вместе с Гайдаром погружали страну и который потом вместе славили как высшую целесообразность.

«Начиная с определенного уровня развития, возникновение демократического режима неизбежно», — без тени иронии пишет May, навязывая читателю в качестве некоей аксиомы, что развитие рыночной экономики неизбежно порождает демократию. Это утопическое представление было одним из обоснований кошмара 90‑х годов, — хотя было высмеяно еще в 1906 году Максом Вебером: «Было бы в высшей степени смешным приписывать… капитализму, как он импортируется …в Россию и существует в Америке, избирательное сродство с «демократией» или вовсе со «свободой» (в каком бы то ни было смысле слова)».

May четко и без каких бы то ни было внятных обоснований вводит критерий устойчивости демократии: «Демократический режим устойчив, толь–ко если всеобщее избирательное право появляется при достижении определенного уровня среднедушевого ВВП — примерно 2 тыс. долл, в ценах 1990 года». Понятно, что кризис демократии в благополучных странах современного Запада в принципе не воспринимается сознанием либерального пропагандиста, ибо на капиталистическом Солнце не бывает пятен, — но неужели он не может себе представить даже простой «неустойчивости» «демократического режима» в странах с более высоким ВВП на душу населения? Например, в современной Греции? Например, в случае крайне высокой социальной дифференциации, когда «у нескольких все, а у большинства ничего», как в современной России, формально являющейся для May «демократическим режимом»?

Но May не просто рассматривает экономический рост как обязательную предпосылку демократии (понятно, что для либерала, обслуживающего интересы глобального бизнеса, ни социалистической, ни исламской демократии не может существовать в принципе).

Он еще и вполне «диалектично» выворачивает эту либеральную догму (чуть не написал «свое умозаключение», приношу извинение за глупость) наизнанку и провозглашает демократию необходимым условием экономического развития: «К первичным политическим условиям, необходимым для экономического роста, относятся гарантии неприкосновенности человека, его жизни и свободы».

В пылу либеральной пропаганды и реформаторского морализаторства ректор РАНХиГС просто позабыл (^истории даже святых для либералов США: бурный рост их Экономики в XIX векеГ опиралсягш 4 рабский труд и индустрию работорговли. Бурный экономический рост Италии и Германии при фашистских режимах тоже, по мысли May, опирался на «гарантии неприкосновенности человека, его жизни и свободы»? Либералы с пеной у рта упрекают Китай в недостатке демократии: это значит, что, если верить May, никакого «китайского экономического чуда» нет, не было и не будет? Перечень можно продолжать почти бесконечно: под критерий May не подходят даже США эпохи маккартизма. Можно вспомнить и Южную Корею, уголовный кодекс которой еще в начале 90‑х был секретным, чтобы население трепетало при одной мысли о наказании, которым может подвергнуться за нарушения (а на улицах, по воспоминаниям российских специалистов, было подозрительно много людей с ампутированными конечностями).

И это не говоря о том, что сам по себе термин «гарантия неприкосновенности человека» просто не имеет смысла. Ведь закон как таковой как раз и предусматривает правила нарушения этой «неприкосновенности» в тех или иных ситуациях, — если, конечно, не рассматривать вслед за либералами любое наказание за преступления (по крайней мере, совершенное ими или социально близкими к ним преступниками) как «возвращение сталинского террора».

Разумеется, как всякий либерал, обслуживающий интересы глобальных монополий, May требует полного раскрытия российских рынков перед иностранным бизнесом: «Конкурентоспособность в условиях закрытого национального рынка эфемерна и не обеспечит подлинного суверенитета». Правомерность этого вывода очевидна всякому, например, при сравнении «закрытого» на первом этапе реформ (и далеко не полностью экономическиоткрытого сейчас) Китая с полностью открытыми внешней конкуренции (в рамках Евросоюза) Латвией или Болгарией. Конечно, для либерала суверенитет Китая не «подлинен», а его «конкурентоспособность» эфемерна, в то время как у Латвии, импортировавшей из США президента и лишившейся из–за отсутствия работы более четверти населения, все в полном порядке.

Полностью игнорируя весь мировой опыт и десятки в том числе прекрасно известных примеров разных стран, May без тени сомнения внушает наивным, все еще воспринимающим российских либералов всерьез: «Сильной будет только та страна, в которой действуют глобальные игроки, способные определять мировые тенденции развития технологий и финансовых потоков».

О том, что «глобальные игроки» объективно заинтересованы не в силе, а, наоборот, в слабости осваиваемых ими стран и, как правило, грабят их, забирая у них в рамках формируемых ими «мировых тенденций» и «финансовые потоки», и интеллектуальные ресурсы, способные развивать технологии, либеральная обслуга этих «глобальных игроков», разумеется, не может и подумать.

Как опытный пропагандист, May пытается перехватывать у разрушаемого общества его ценности и механизмы его самозащиты, выворачивая их наизнанку, обращать против этого общества: «Если протекционизм, то протекционизм либеральный, предполагающий… защиту сильных, а не слабых, а также нацеленность вовне. Он не закрывает рынок от глобальных игроков, а помогает своим игрокам выступать на глобальном рынке». Как многократно отмечалось по поводу этой пропаганды, «защищать сильных» бессмысленно, ибо они и самив состоянии постоять за себя, а предлагаемая схема предполагает всего лишь реанимировать политику 1992 года: пусть выживут только «сильные» элементы экономики, а «слабые» — пусть даже 90 %, погибнут, уступив рынок «глобальным игрокам». За счет чего будут выживать люди, работавшие на «слабых» предприятиях, либералов как не интересовало в 1991, так и не интересует сейчас: реформаторское «Они не вписались в рынок» недаром звучит в России так же, как «Каждому свое» — на воротах Бухенвальда.

Весьма характерно, что, когда May говорит о суверенитете России, он невольно начинает «путаться в показаниях»: потребность чиновника высказаться за него, похоже, вступают в непримиримое противоречие с потребностью либерала, служащего глобальным монополиям, растоптать его как нечто неприемлемое для его ментальных хозяев. Вдумайтесь, например, в следующую логическую конструкцию: «Суверенитет нам практически гарантирован, если только мы сами сумеем его себе обеспечить, заняв достойное место в глобальной конкуренции». Как справедливо отмечал С. А. Батчиков, «суверенитет гарантирован, если мы сумеем его обеспечить» звучит абсолютно нелепо и означает как раз отсутствие гарантии суверенитета, — при этом, добавим, что автор всеми силами пытается нас успокоить, создав заведомо ложную иллюзию гарантированности суверенитета практически при любых обстоятельствах.

Важно, что May загодя готовит почву для «сдачи позиций», для обоснования отказа от суверенитета: он, мол, хорош и необходим не сам по себе, а далеко не всегда — только «тогда, когда обеспечивает экономическое благосостояние и конкурентоспособность экономики». То, что в современном мире (как и в глубокой древности) благосостояние и конкурентоспособность для крупной и богатой страны, не способной в силу своих масштабов вписаться в технологическую цепочку какой–либо корпорации на правах ее производственной и финансовой «клеточки», возможно только в случае обеспечения суверенитета, а в противном случае такая страна будет разграблена и раздавлена, если вообще не расчленена, — May то ли не понимает, то ли сознательно прячет от аудитории.

Ведь это невыгодно для глобального бизнеса, колонизирующего современный мир и ради этого пытающегося дискредитировать представления о независимости и сам термин «суверенитет» как что- то допотопное, ненужное и при том неприемлемо затратное (кроме, разумеется, суверенитета США, являющихся страной базирования для критически значимой части глобальных монополий).

Главным же препятствием для «выхода на орбиту глобальной конкурентоспособности» (что бы сия метафора ни значила), по мнению May и сотен, если не тысяч либеральных пропагандистов, поющих с его голоса, является «нефтегазовое богатство». Деньги, зарабатываемые Россией, «подрывают экономическую стабильность и оказывают разлагающее влияние на политическую систему»: отсюда один шаг до вывода, к которому заботливо подводит читателя May и другие эпигоны либерализма: надо просто избавить Россию от денег (например, объявив их «незаработанными» или «полученными при использовании недостаточно экологичных технологий») — и все будет в порядке.

Как в 90‑е подобно этому юргенсовский Институт современного развития (где May является членом правления) призывал Россию избавиться от ядерного оружия, которое–де мешает ее конкурентоспособности, — а, главное (о чем тактично, как всегда умалчивают либералы), возможности бомбить нас по малейшему произволу США и их сателлитов по НАТО, как бомбили Югославию, Ирак и Ливию.

Вопрос о характере использования нефтедолларов, необходимость направлять их на благо страны и народа, на развитие, а не на оплату финансовой стабильности США в соответствии с «максимой Дворковича» May, как и другими либералами, просто не рассматривается. С одной стороны, развитие и социальная справедливость противоречат интересам глобальных монополий, с другой — развитие невозможно без активного участия государства, которое запрещается современной либеральной теорией (опять–таки в интересах глобального бизнеса). А главное, — если признать, что Россия может использовать нефтедоллары, как тогда обосновать необходимость очищения ее карманов от денег?

В интересах, разумеется, «всего прогрессивного человечества» и «мирового сообщества» — в лице глобальных монополий, которым истово, не щадя своей репутации и здравого смысла, служат российские либералы.

Когда же либеральная социально–экономическая политика наглядно завела страну в тупик, May виртуозно отвлекал внимание руководства страны от категорической необходимости смены этой политики на нормальную, переключая его внимание на необходимость «создания институтов». Тех самых, которые, если верить другим его выступлениям, были созданы либеральными реформаторами ещев 90‑е годы и даже обеспечили экономический рост «нулевых» (про влияние на этот рост удорожания нефти он, разумеется, политкорректно не вспоминает). При этом он не вспоминает большинство и самих восхваляемых им институтов: ускоренной процедуры банкротства, предельно облегчившей рейдерство, массовую инсайдерскую игру должностных лиц, тотальный и ничем не сдерживаемый произвол монополий, коррупцию как несущую структуру государственности и многое другое.

Так, в начале 2011 года на встрече В. В. Путина с экономическими экспертами (которые во главе с May и Кузьминовым дорабатывали заведомо безнадежную «Стратегию‑2020») May говорил, что «основные проблемы экономики сейчас находятся не в экономической сфере. Они в сфере человеческого капитала и политических институтов. То есть без изменений в системе судопроизводства, образования и здравоохранения их не решить».

Логика проста: не надо обращать внимания на художества либералов в отданной им на откуп социально–экономической политике. Главное — уничтожьте в соответствии с их рецептами образование и здравоохранение, дезорганизуйте судопроизводство (в те годы шло, например, резкое сокращение доли лишавшихся свободы коррупционеров), а заодно и политические институты измените в пользу Кудриных, Касьяновых и Навальных, — и будет нам, либералам, счастье.

А вам как повезет — как повезло Каддафи, Милошевичу и Хусейну.

Пока же это не случилось, May рассказывал. В. В. Путину, что удовлетворительной модели роста для России в мире просто не существует, тот шутя предлагал назвать ее «маусианством», а Греф — «мауизмом», и May скромно оценивал происходящее как «огромный интеллектуальный вызов»…

И, хотя инстинкт самосохранения пока еще не позволил руководству страны полностью выполнить навязываемые ему либеральные рецепты, в главном May и его партнеры достигли цели: руководство страны не пыталось поставить под сомнение пагубную социально–экономическую политику либералов, сфокусировав свое внимание на заведомо второстепенных проблемах. В результате за 4 года Россия перешла от экономического роста в 4,3 % в 2011 к, дай бог, если 5-процентному спаду в 2015 году и продолжает уверенно идти по этому пути к срыву в системный кризис и Майдану на Красной площади, который отдаст власть в руки May и его коллегам и вернет нас в 90‑е годы, благословенные для них и смертельные для нас и страны в целом.

Гордость маньяка: «Очень горжусь тем, что мы «натворили»»

Как и положено статусному, системному либералу May при всей своей взвешенности и осторожности, похоже, глубоко презирает людей, не способных осознать сознательной ориентации российского либерализма на уничтожение России в интересах глобального бизнеса и пытающихся понять, что происходит. Например, на вопрос о том, почему его, «крупного специалиста в проведении провальных реформ, опять привлекают к их проведению», он отвечал дословно следующее: «Судя по тому, что этот вопрос задается, у человека все хорошо. Если бы у него было что–то плохо, то он бы не занимался тем, что… вступал бы в полемику». И дальше рассказывает о «колоссальном пути», который «на самом деле мы прошли», о том, что в конце 1991 года никто не хотел быть премьер- министром (хотя даже Илларионов разоблачил эту выдумку гайдаровского окружения: очень хотели и Скоков, и Лобов, и Сабуров, и Федоров, и каждый из них был бы для России и народа на порядок лучше, и каждый из них был бы для России и народа на порядок лучше Гайдара) и что «уже к концу 1992 года у нас не было продовольственной проблемы вообще», умалчивая о том, что это было достигнуто за счет чудовищного падения потребления, разрушения общественного здоровья и вымирания страны.

Среди достижений либеральных реформаторов May «на голубом глазу» отмечает, что в конце 1992 года «у нас не было сопредельных ядерных государств»; о существовании Китая (или о том, что тот является «ядерным государством» с 1964 года) соратник Гайдара и ректор кузницы чиновничьих кадров, похоже, просто не подозревает.

Подобно Немцову, когда–то с искренним упоением начавшему рассказывать, как «они с товарищами спасали страну после дефолта 1998 года», May без тени стеснения объясняет экономический рост «нулевых» «реформами 1990‑хгодов», приведшими не только к социально–экономической, но и идеологической катастрофе и поставившими Россию на грань катастрофы политической. Разумеется, полностью игнорируя как головокружительный (более чем в 14 раз за 10 лет) взлет мировых нефтяных цен, так и катастрофический дефолт и длительный политический кризис, до которых довели Россию буквально обожествляемые им «реформы 90‑х». Абстрагирование от неудобных содержательно значимых сторон действительности — неотъемлемая особенность либерального мышления, но именно у May она доведена до подлинного совершенства.

Чего стоят его рассуждения о том, что «традиционная советская система здравоохранения, образования и пенсионного обеспечения могла функционировать лишь в те времена, когда люди жили недолго и небогато», — при том, что средняя советская продолжительность жизни была превзойдена лишь в 2011 году, а на протяжении всего времени либеральных реформ оставалась недостижимой мечтой. Что же касается «небогатой жизни», то основная часть российского общества, за исключением незначительной, не превышающей 15 % его части, действительно выигравшей от реформ, так и не восстановила свой позднесоветский уровень жизни (включая бесплатные или почти бесплатные услуги, предоставлявшиеся через общественные фонды потребления, и уровень безопасности).

May убежден, что «сейчас уровень пенсий приемлемый, а бедность и пенсионер не синонимы… Раньше (то есть в СССР — М. Д.) об этом можно было только мечтать». А сейчас «вполне типичная стратегия для москвича среднего возраста — купить квартиру, а затем ее сдавать и жить только на доходы от аренды». Правда, тут же May называет всеобщую пенсионную систему «утешительным призом для тех, кто все–таки дожил» и предлагает подумать о том, «как от нее отказаться» и как повысить пенсионный возраст — судя по всему, так, чтобы средний гражданин России вновь перестал доживать до пенсии. По мнению May, советская бесплатная медицина была возможна лишь тогда, когда на жизнь среднего человека смотрели как на период, когда он «поживет и под конец жизни немного полечится». В наше же время, утверждает он без тени иронии, человек «всю жизнь лечится либо оздоровляется — является объектом заботы врачей», и государство якобы в принципе не в состоянии профинансировать эту систему. May явно рассчитывает на то, что его слушатели и читатели просто забыли или не помнили советские времена, когда человек благодаря развитой системе санаторного лечения и профилактики действительно лечился и оздоровлялся всю жизнь, в то время как сейчас, благодаря либеральным реформам, доступность здравоохранения катастрофически падает даже в Москве.

Естественно, отстаивание либеральных взглядов, несовместимых с простым выживанием целых обществ, требует не только прямого искажения, подтасовки фактов и виртуозно освоенного May вызывания личной жалости к себе у критиков или сомневающихся (что красочно описано, например, Трегубовой в «Записках кремлевского диггера»), но и прямого наглого насилия над логикой. Поразительно, например, его указание на то, что «к тому моменту, когда первокурсник окончит вуз, структура рынка знаний будет уже другой», — и именно поэтому–де неправомерны сетования на то, что «много выпускников работает не по специальности». Получается, что, поскольку мы не можем в точности предвидеть, какие профессии будут пользоваться спросом через шесть лет (о том, чтобы формировать этот спрос при помощи государственных программ развития экономики, как делают развитые страны, или просто прогнозироватьего по их же примеру, правоверный либерал не может и заикнуться), надо продолжать калечить жизни миллионам молодых людей, обучая их заведомо, гарантированно ненужным профессиям, — просто чтобы не напрягаться самим и упростить жизнь бизнесменам от образования.

Действительно, чтобы обосновать одно другим, надо быть многолетним помощником Гайдара и считать его «человеком, который создал современную Россию».

Но самый потрясающий слом логики May демонстрирует, когда говорит об импортозамещении. Это больной вопрос для всякого либерала, потому что замещение импорта национальным производством объективно ограничивает прибыли глобального бизнеса и потому категорически неприемлемо для него, — а следовательно, и для обслуживающих его либералов. Но против руководства страны, занимая официальный пост, не пойдешь, — и приходится крутиться, как вша на (блюдцету^-Вдумайтесь в эти замечательные изыски: «Им- портозамещение… должно быть экспортноориентированным… Продукты, производимые для внутреннего потребления, должны быть конкурентоспособны и на внешних рынках… Если говорить о смысле импортозамещения — разве государство должно кормить население? Когда происходило реальное импортозамещение в 1998 году, никому никаких денег не выдавалось».

Здесь прекрасно все: и подмена в первой же фразе импортозамещения стимулированием экспорта — по принципу «в огороде бузина, а в Киеве дядька». И требование, чтобы продукты для внутреннего рынка могли уйти на внешний (а если не могут — производители должны быть уничтожены?) И подмена импортозамещения прямой раздачей денег населению, гарантированно не имеющей к нему никакого отношения. И представление в качестве образца импортозамещения, возможного в наше время лишь в результате достаточно сложного комплекса разнообразных мер (предоставления мощностей или доступных кредитов, доступа к инфраструктуре и рынкам сбыта, подготовки кадров), заведомо неприемлемого сейчас опыта девальвации 1998 года, — просто чтобы не дать намека на необходимость активной и комплексной государственной политики, прямо противоречащей либеральным догмам.

В ноябре 2012 года, когда Россия затормозила экономический рост с 4,3 % в 2010 и 2011 годах до 3,4 % и после длительного снижения инфляции вновь допустила ее ускорение, May без тени сомнения заявлял: «Экономическое положение России… сейчас лучшее за последние 50 лет» (то есть после расстрела рабочих в Новочеркасске в 1962 году). Хотя, возможно, эти слова были произнесены просто для того, чтобы похвалить Кудрина, заслугой которого это–де являлось, — и лишний раз привязать В. В. Путина к чудовищной либеральной политике, подчеркнув: «министр финансов не может действовать без одобряющей поддержки президента».

На этом фоне вполне естественно признание May, что организуемый им Гайдаровский форум не может стран еУшхвую модель экономики. Прежде всего, потому, что все, на что способны либералы, давным–давно зафиксировано идеологами глобального бизнеса в догмах Вашингтонского консенсуса, направленных на разрушение национальных экономик в интересах этого бизнеса. Но играет свою роль и то, что интеллектуальный уровень либералов, —

даже демонстрирующих наибольшую склонность к осмыслению происходящего, как May, — просто не позволяет надеяться на качественную новизну хоть каких–то сторон их деятельности.

Занимая ключевой для будущего российской государственности пост ректора РАНХиГС, May готовит и, по всей вероятности, будет и дальше готовить кадры отечественной бюрократии в полном соответствии с жесткими либеральными стандартами. Похоже, на фоне его выпускников даже он сам, Гайдар и Чубайс покажутся не только разумными и ответственными, но и предельно добросовестными и патриотическими деятелями.

Нахождение кузницы кадров нашего государства под жестким либеральным контролем верного соратника Гайдара представляется значительно большей опасностью, чем развязанная Западом против нас новая холодная война: это само по себе гарантия нежизнеспособности России и ее обрушения в чудовищный системный кризис.

Либеральную РАНХиГС можно сравнить лишь с атомной бомбой, способной взорвать нашу жизнь в любой момент, — взорвать при помощи стремительного перерождения государственности и ее возвращения в кошмарное состояние 90‑х годов.

КОХ Недостреленный неудачник: стилист и интеллектуал

Восхождение к Чубайсу

Кох презентует себя в качестве потомка немецких колонистов, бежавших из раздираемой войнами и болезнями, голодающей скученной Европы осваивать нетронутые черноземы необъятной Новороссии по приглашению Екатерины Великой. Его отец, Рейнгольд Давыдович, с началом войны был переселен из Краснодарского края в Восточный Казахстан. О предках матери в биографиях не поминают: и вправду, кому интересны эти русские, какая у них и их семей может быть история? Ну, Нина Григорьевна (по некоторым воспоминаниям — Георгиевна), чего еще?

Альфред родился в 1961 году; когда ему было восемь, семья переехала из Зыряновска Восточно- Казахстанской области в Тольятти на строительство ВАЗа. Отец сумел продвинуться в заводское начальство, и Алик входил в «золотую молодежь» города, но, по воспоминаниям, «выбирал друзей попроще, чтобы доминировать над ними». У девочек, несмотря даже на занятия самбо (затем стал кандидатом в мастера спорта!), успехом, насколько можно судить по тому, что, по собственному заявлению, «достался жене девственником», не пользовался. Возможно, потому, что и вправду, как написал в уже взрослом возрасте в посте, посвященном 8 марта, искренне считает, что у русских принято «скотское отношение к женщине» в отличие от трепетного и бережного, наблюдавшегося взрослым Кохом во всем остальном мире, включая особо выделенный им в качестве примера для «мерзких» русских мужчин «исламский мир».

Окончив школу (стараниями матери у него был собственный воспитатель, пытавшийся приобщить его к культуре), поступил в Ленинградский финансово–экономический институт: не из лучших, но позволяющий войти в круг «хозяев жизни», да еще и по модной специальности «экономическая кибернетика». Не в первой столице, но зато во второй, а главное — надежно спасающий от армии. Поступил легко: как предполагает его воспитатель, «запасные части (страшный дефицит, которым заведовал на «ВАЗе» его отец — М. Д.) сыграли в этом не последнюю роль».

Учился на одном курсе с видными либералами: Маневичем (руководившим госимуществом Санкт- Петербурга и убитым в 1997 году), Михаилом Дмитриевым (начинавшим с Илларионовым, а сейчас окормляющим Кудрина). На курс младше учились нынешний глава «Газпрома» Миллер и так и оставшийся апологетом либертарианства Львин (до сих пор превозносимый либералами за вскользь оброненное в 1988 году замечание, что Советский Союз просуществует «еще года три»). На четыре курса старше — Сергей Васильев (близкий соратник Чубайса, единственный, кого тот в советские времена брал в загранкомандировки; в правительстве Гайдара возглавил «Рабочий центр экономических реформ» — его неформальный аппарат, созданный

параллельно советскому по духу и кадрам официальному и подменявший его на протяжении всех реформ) и изгнанная в 2015 году из «Справедливой России» Министр труда в правительстве Кириенко Оксана Дмитриева (изгнанная за принятие этого поста из «Яблока»). Тогда Васильев и Дмитриева возглавляли студенческую научную лабораторию, в которой бывали Кох и Дмитриев.

По одной из версий, на кафедре, где учился Кох, работал Чубайс: они быстро сдружились, и тот сразу стал энергично помогать Коху, в том числе при написании диссертации. Кандидатская «Методы комплексной оценки территориальных условий размещения промышленных объектов» писалась на материалах «ВАЗа», насколько можно судить, — с использованием наработок его специалистов. По другой, более распространенной версии, Кох просил Дмитриева найти кого–то, кто действительно прочитал бы работу и дал бы содержательный, а не формальный отзыв, и тот посоветовал–де Чубайса, бывшего в тогдашнем Ленинграде стремительно восходящей «звездой». Чубайс высоко оценил работу, дал восторженный отзыв, — а Кох вошел в его кружок. Но кружок уже сложился, ключевые роли были разобраны, что обрекало неофита на периферийное положение, что его не устраивало.

Однако уже тогда интеллект Коха, по некоторым воспоминаниям, произвел на Чубайса оглушающее и разоружающее воздействие. Чубайс стал относиться к Коху, — разумеется, не при посторонних, — как к своему учителю, открывающему новые, бесконечно разнообразные и всякий раз интересные знания (пусть даже и о рыбалке). Более того: в правительстве при столкновении мнений Кох, как правило, «передавливал» Чубайса, несмо–тря на всю легендарную твердость и психологическую упругость последнего.

Но до этого было еще далеко.

А в 1987 году, после защиты, молодой кандидат наук Кохустроился младшим научным сотрудником в ЦНИИ «Прометей», который разрабатывал новые материалы для судостроения, прежде всего военного и атомного. Однако карьерные перспективы экономиста в инженерном институте были невелики, и на следующий же год он перешел в ленинградский Политех — ассистентом кафедры экономики и управления радиоэлектронным производством. Должность не соответствовала степени кандидата наук, но зато не была связана с ответственностью и позволяла активно искать новые возможности, в то время открывавшиеся повсеместно.

Поиск затянулся: лишь в 1990 году, продемонстрировав красивую концепцию развития, что в те времена было редкостью (по другой версии — по протекции Чубайса; возможно, по обеим причинам), Кох сделал первый шаг своей карьеры, победив в конкурсе на пост председателя исполкома Сестрорецкого райсовета Санкт — Петербурга.

Этот успех давал внятный ресурс: по просьбе С. Васильева Кох стал устраивать для реформаторов выездные семинары на базе домов отдыха под Сестрорецком и вошел в команду уже не как прибившийся к интеллектуалам сочувствующий посторонний, а как важный и полезный для них, влиятельный в своей сфере человек. Тогда же Кох познакомился и с Гайдаром.

Уже в апреле 1991 года, когда страна корчилась после павловского обмена денег (Кох гордился, что осознанно сделал все для его срыва, подписывая документы на обмен любых сумм сверх установленных лимитов, — по его уверениям, бесплатно, из простой ненависти к государству, представителем которого он был) в первом резком повышении розничных цен, Кох в составе труппы из 12 либералов посетил Чили. Он прослушал курс установочных лекций в тамошнем «Институты свободы и развития» Серхио Кастро — одного из «чикагских мальчиков», обслуживавших Пиночета. Особенностью американской подготовки второстепенных управленческих кадров для осваиваемых территорий является обучение их не в метрополии, а в недавно взятых под контроль территориях периферии: так украинских нацистов обучали в Польше и Прибалтике, а либеральным реформаторам начала 90‑х демонстрировали «историю успеха» Чили. Правда, из этой «дюжины ножей в спину» нашей страны доросли до значимых позиций лишь трое: помимо Коха, будущий помощник президента Ельцина и председатель Банка России С. М. Игнатьев и ныне покойный руководитель аппарата правительства Гайдара Головков, «подведший» Гайдара к Бурбулису. А вот С. Ю. Глазьев и вовсе стал системным противником либерализма и патриотом.

Но и в Чили Кох как руководитель райцентра, погруженный в его проблемы, не связанный с макроэкономикой и толком не интересующийся ей, был на вторых ролях, и на финальную аудиенцию с Пиночетом (в которой участвовали четыре члена группы) его, несмотря на положительное отношение к американскому палачу Чили, не пригласили.

Зато по возвращении его ждало повышение: в августе 1991 года Кох стал первым заместителем директора фонда Ленинградского госимущества, а с 1992 года — заместителем председателя комитета по управлению госимуществом Санкт — Петербурга Сергея Беляева.

На гребне волны: месть ненавистной стране?

С началом ваучерной приватизации был приглашен Чубайсом в Госкомимущество, где в августе 1993 года стал его заместителем. Занимался приватизацией, как сейчас бы сказали, «реального сектора»: промышленности, строительного, агро– и военно–промышленного комплексов. Это отнюдь не было рутинной технической работой: насколько можно судить, стратегическая задача приватизации, поставленная западными (и в первую очередь американскими) «экспертами», заключалась в уничтожении целого ряда ключевых предприятий России, в первую очередь относящихся именно к ВПК. При этом борьба с директорами этих предприятий, хотевших просто перевести их под свой контроль, но совершенно не заинтересованных в их ликвидации, велась весьма изощренными способами и действительно была жестоким и бескомпромиссным столкновением интеллектов и воль. На острие этой борьбы, похоже, в силу своей должности и находился Кох. Недаром он говорил: «Мы радикально сократили (ВПК — МД.) — путем недофинансирования».

Другой его функцией на этом посту, насколько можно судить, была продажа по дешевке передовых советских военных технологий странам НАТО.

По свидетельству журналиста Олега Лурье, «закрытый» отчет Счетной палаты по операциям 1992–1995 года четко указывает: Чубайс при помощи Коха выводил российские деньги за рубеж. Лурье цитирует данный доклад: «Особую тревогу вызывает захват иностранными фирмами контрольныхпакетов акций ведущих российских предприятий оборонного комплекса и даже целых его отраслей. Американские и английские фирмы приобрели контрольные пакеты акций МАЛО «МИГ», «ОКБ Сухой», «ОКБ им. Яковлева», «Авиакомплекс им. Илюшина», «ОКБ им. Антонова»… Германская фирма «Сименс» приобрела более 20 % Калужского турбинного завода, производящего уникальное оборудование для атомных подводных лодок. Россия не только утрачивает право собственности на многие оборонные предприятия, но и теряет право управления их деятельностью в интересах государства».

Согласно совместному письму ФСБ и СВР, «приватизация предприятий ВПК привела к массовой утечке новейших технологий, уникальных научно- технических достижений практически даром на Запад. В целом Запад приобрел в России столь большой объем новых технологий, что НАТО учредило для их обработки специальную программу».

Таким образом, приватизационные задачи выполнялись в целом успешно. В марте 1995 года, накануне презентации идеи «залоговых аукционов», сделанной Потаниным не в газетной статье, а на заседании правительства, верно служащий Чубайсу Кох становится первым заместителем председателя Госкомимущества (по иронии судьбы — того самого Беляева, заместителем которого он был в Комитете по управлению госимуществом Санкт- Петербурга). «Залоговая приватизация», в ходе которой предстояло раздавать лучшие предприятия России крупнейшим бизнесменам, создавая олигархию как совокупность «хозяев России», изначально являющуюся коллективным заложником Ельцина, вероятно, представлялась слишком грязной работой даже для титулованных реформаторов.

Нужен был именно Кох: как и названная в честь его однофамильца туберкулезная палочка он, насколько можно судить по его биографии, не только не боится грязи, но и с восторгом купается в ней.

Формальное обоснование «залоговой приватизации» было подготовлено элегантно. Сначала реформаторы заложили в задыхающийся от нехватки средств (созданной не только кромешным воровством либералов, но и чрезмерно жесткой финансовой политикой, лишившей экономику денег под благовидным предлогом борьбы с инфляцией) бюджет заведомо нереальные суммы от приватизации (впоследствии Кох со свойственным ему иезуитством обвинял в этом «коммунистов») и внедрили в общественное сознание мысль о том, что только эти деньги могут позволить государству хоть как–то исполнять свои обязанности. Затем, выждав время, зафиксировали: бизнес не проявляет интереса к продаваемым незначительным объектам и не готов платить за них заложенные в бюджет средства, что грозит катастрофой для бюджета и всей страны (а слово «катастрофа» тогда, через года после 1992 года, отнюдь не было пустым звуком или метафорой).

И с великим облегчением нашли спасительный выход: надо получить необходимые деньги расширением приватизации, но не окончательной (это требовало соответствующего решения Госдумы), а как бы понарошку, с возможностью последующего выкупа, — в виде залога!

Кох непосредственно руководил проведением залоговых аукционов в качестве и. о. председателя Госкомимущества (его формальный председатель Беляев, в это время избирался в Госдуму от гайдаровского «Демократического выбора России»

и в итоге в нее и ушел, уступив пост А. И. Казакову, бывшему неформальным «кадровиком» чубайсовской команды).

По данным Счетной палаты, Чубайс организовал получение своими приватизационными структурами западных льготных кредитов на более чем 2 млрд, тогдашних долларов, найти следов которых не удалось ли Счетной палате, ни Министерству финансов.

Надо сказать, что за все проданные Западу Чубайсом при непосредственном кураторстве этого процесса Кохом в 1993–1995 годах военные предприятия и технологии российский бюджет получил жалкие 450 млн. долл… К январю 1996 года распродажа страны была в основном закончена, и Чубайс покинул правительство, начав подготовку к переизбранию Ельцина при помощи консолидации только что созданной им олигархии.

По данным ФБР, на которые ссылается Лурье, Чубайс как раз тогда создал механизм вывода из страны миллиардов, полученных в ходе приватизации, и «отмывания» их части для финансирования избирательной компании Ельцина. Для этого в январе 1996 года на Барбадос, тогда одну из наиболее удобных оффшорных юрисдикций, прибыл Кох, бывший правой рукой» Чубайса в Госкомимущества, и старый соратник Чубайса Кагаловский со своей женой Гурфинкель, затем «засветившиеся» в скандале с «отмыванием» российских денег через Bank of New York (в ходе которого и всплыла эта история). Скандал, на короткое приобретший в США характер психоза (по воспоминаниям эмигрантов, доходило до замораживания счетов на две недели просто на основании русской фамилии), постепенно сошел на нет, — возможно, и потому, что, помимо «отмывания» утаенных от налоговой и таможенных служб средств импортеров, следствие обнаружило и следы средств российских либералов, по сути являвшихся верными агентами США. Но в декабре 1998 года эта история аукнулась Коху: во время прибытия в Нью — Йорк при прохождении таможни его виза была аннулирована, а сам он был выдворен из США как лицо, которому запрещен въезд в страну.

Он был непосредственным исполнителем и «залоговых аукционов», и, как показал визит на Барбадос, еще более деликатных процессов, — и после сохранения Ельцина у власти награда нашла героя.

Но прежде, помнится, Кох заработал прозвище «недостреленного»: на заседании правительства, когда обсуждалась нехватка денег в бюджете, он внезапно встал в зале и, громко прося слова, вышел к столу заседаний (за которым сидят только члены правительства), после чего торжественно пообещал получить недостающие средства благодаря форсированию приватизации. «Если не соберем этих денег, — можете меня расстрелять!» — выспренно обратился Кох к растроганному таким энтузиазмом Черномырдину.

Стоит ли говорить, что, несмотря на продажу объектов, на приватизации которых таким образом настоял Кох, обещанных денег бюджет так и не получил: либералы заботились прежде всего о своих интересах и об интересах обслуживаемого ими бизнеса.

Но это было потом, а в сентябре 1996 года вовремя давший правильные обещания Кох возглавил Госкомимущество уже на постоянной основе, — и затем его влияние при поддержке высоко ценящего его исполнительский талант Чубайса стало стремительно расширяться.

В декабре 1996 года Кох стал членом совета директоров ОРТ, в январе 1997 года — зампредом правительственной комиссии по обеспечению доходов бюджета за счет приватизации, в феврале — зампредом правительственной комиссией по контролю за управлением и приватизацией предприятий ВПК, в марте — вице–премьером (с сохранением руководства Госкомимуществом) реорганизованного правительства: уже не исполнителем, а формально полноправным членом «команды молодых реформаторов».

Но удержаться на этой позиции ему не удалось.

Крушение крестного отца

российской олигархии

Именно Кох стал непосредственным исполнителем скандальной сделки с блокирующим пакетом акций «Связьинвеста»: обещанный за бесценок Березовскому, он был передан структурам политически близкого тогда к Чубайсу Потанина. С точки зрения жесткого столкновения двух доминировавших тогда внутри «семибанкирщины» олигархических кланов — Березовского и Чубайса — это было вполне оправдано: усиливать основного противника не имело смысла.

Однако по–чубайсовски откровенное и неотвратимое в своей логичности нарушение договоренностей вызвало не просто обострение олигархической борьбы, но и сильнейший ответный удар Березовского, приведший к качественному ослаблению «команды молодых реформаторов».

Была предана гласности детская на фоне их остальных свершений, копеечная шалость: получение гонорара за еще не написанную книгу об истории приватизации (с претенциозным заголовком «распродажа советской империи»). Ничтожный на фоне активов, которыми с легкостью распоряжались либералы, гонорар за ненаписанную книгу — 90 тыс. долл, каждому из пяти «соавторов» — был головокружительным на фоне тогдашней кромешной нищеты (хорошая однокомнатная квартира в Москве стоила тогда порядка 20 тыс. долл.) и, самое главное, понятным для людей. Несколько лет спустя по аналогичной причине — именно из–за своей понятности и близости каждому — вызовет общественное негодование самая незначительная из предъявленных либеральному экс–премьеру Касьянову претензия (в приватизации за гроши роскошной дачи в черте Москвы).

Скандал развивался долго; насколько можно судить, даже Чубайс под его давлением уже осенью 1997 года попросился в отставку, мотивируя это желанием «поработать в крупной корпорации», и в итоге ушел с госслужбы в марте 1998 года, перед назначением премьером, а по сути — «козлом отпущения» за устроенный либеральными реформаторами социально–экономический кошмар мало кому известного и никем не воспринимавшегося всерьез Кириенко.

Однако одной из первой жертв скандала стал Кох, ушедший в отставку со всех постов в августе 1997 года. Он был так напуган, что накануне объявления об увольнении даже бежал с семьей в США, — якобы «в отпуск», из которого вернулся менее чем на день сдать дела. Винить его за это паническое бегство не стоит: хоть и член–корреспондент РАН, Березовский бывал иногда человеком весьма простым, и тому, кого он счел бы ответственным за свой непосредственный обман, стоило всерьез опасаться за физическую безопасность.

Не стоит забывать, что через несколько дней после бегства Коха в Санкт — Петербурге был убит глава городского Комитета по управлению госимугце- ством Маневич, причем убит с демонстрацией высокого профессионализма (киллер стрелял сверху через крышу машины, не видя цели), недоступного обычным тогдашним бандитским «бригадам». Говорят, именно по поводу смерти Маневича высокопоставленный правоохранитель, перечитывая его личное дело, меланхолически обронил сакраментальное: «Некоторым людям можно спасти жизнь, лишь вовремя посадив их».

Впрочем, без работы Кох оставался недолго: уже 1 сентября 1997 он возглавил Совет директоров американской управляющей компании «Montes Auri» («Златые горы»), которой руководил А. Евстафьев, бывший сотрудник внешней разведки КГБ из команды Чубайса, попавшийся во время выборов Ельцина на выносе из Белого дома полумиллиона долларов наличными. (Деньги вошли в фольклор в качестве «коробки из–под ксерокса» потому, что проводивший задержание заместитель Коржакова не знал английского и надписи на коробке «бумага фирмы Xerox» узнал лишь название фирмы).

Компания «Montes Auri», в которой Чубайс держал свои деньги в качестве частного инвестора, была одним из ведущих операторов на рынке ценных бумаг, управляла паевым фондом «Краткосрочные взаимные инвестиции». По имеющимся свидетельствам, на эту должность Коха устроил лично Чубайс — в знак признательности и, возможно, в качестве извинения за проблемы, созданные исполнением его решения по «Связьинвесту».

Между тем «дело писателей» продолжало раскручиваться — медленно и неотвратимо. 11 сентября 1997 года генпрокурор Скуратов специально заявил о своем поручении проверить сообщения прессы о том, что Кох, возглавляя Госкомимущество, получил 100 тыс. долл, за другую ненаписанную книгу (да еще и о приватизации, которая прямо входила в круг его служебных обязанностей!) И уже с 1 октября прокуратура Москвы возбудила уголовное дело против Коха по признакам злоупотребления служебным положением.

А в ноябре журналист Минкин сообщил о сделанном в частном порядке признании Чубайса, что он с группой соавторов (М. Бойко, П. Мостовой, А. Кох и А. Казаков) намерен написать книгу о приватизации в России. Минкин заявил, что имеет документы, по которым все пять авторов должны получить по 90 тыс. долл. каждый, и расценил это как «скрытую форму взятки». Буквально на следующий же день «Независимая газета» уточнила: договор был заключен в мае 1997 года, а 60 % гонорара была выплачена уже в июне. Чубайс, защищаясь, заявил, что по договору 95 % гонорара должны быть пожертвованы авторами в организовавший финансирование фонд (и, насколько можно было понять, пойти на благотворительность), но столь нелогичные действия не вызвали доверия даже у его сторонников и в дальнейшем в публичной защите, насколько можно судить, не использовались. Получилось, что Чубайс публично солгал, — что, впрочем, ни у кого не вызвало ни малейшего удивления или возмущения.

Стремясь демонстрировать открытость и прозрачность, Кох представил налоговикам копию договора со швейцарской компанией о написании книги «Приватизация в России: экономика и политика» и копию платежного поручения на 100 тыс. долл. Защита была столь неуклюжей, что предоставила нападению все возможности для наращивания атак, ибо посредником между госслужащим Кохом и швейцарской компанией оказался зампред правления потанинского тогда ОНЭКСИМ-банка, победившего в борьбе за «Связьинвест», а владельцем столь щедрой швейцарской компании — сотрудник швейцарской «дочки» ОНЭКСИМа.

Нараставший политический скандал вокруг «дела писателей» был, насколько можно судить, не только средством вычищения чубайсовцев из госуправления, но и прикрытием уголовной атаки персонально на Коха. В его отношении совпали интересы Березовского, желавшего отомстить за «Связьинвест» хотя бы непосредственному исполнителю, и прокуратуры, стремившейся наказать за чудовищные злоупотребления хоть кого–то из реформаторов и вынужденной поэтому искать кого–то из них, не имевшего непробиваемой политической «крыши». Возможно, свою роль сыграла и предельная, демонстрирующая безграничный цинизм откровенность Коха, на фоне которой даже Чубайс выглядел сдержанным и корректным интеллигентом (возможно, в этом была еще одна причина симпатии Чубайса к Коху).

В мае 1998 года прокуратура предъявила Кох официальное обвинение в присвоении и растрате госимущества, но в связи не с навязшим к тому времени в зубах «делу писателей», а с его квартирными махинациями.

В 1993 году, став зампредом Госкомимущества и переехав в Москву из Санкт — Петербурга, Кох с семьей стал жить на казенный счет в гостинице «Арбат». (К слову сказать, высококвалифицированным специалистам, приглашавшимся в то время Минфином, это министерство предлагало лишь общежитие с весьма неопределенными перспективами получения даже служебного жилья).

В декабре 1993 года Кох получил из специального фонда Госкомимущества деньги на приобретение квартиры. И приобрел трехкомнатную квартиру тогдашней рыночной стоимостью более 100 тыс. долл. за… 2280 долл, (не за метр, а за всю квартиру!) В этой замечательной операции зампреду Госкоми- мущества помогла фирма, в уставной фонд которой Госкомимущество внесло несколько зданий в Москве. В последующем Кох с гордостью утверждал, что заплатил за эту квартиру еще около 10 тыс. долл, налогов (из которых почти половина, правда, не попала в бюджет); превышение этой суммой формальной цены квартиры его при этом нисколько не смущало.

Судя по тому, что прокуратура обвинила Коха еще и в растрате (за проживание его семьи в гостинице «Арбат» бюджет заплатил 25,7 млн. руб.), Кох продолжал за казенный счет пользоваться семейным номером в гостинице и после получения квартиры.

Впрочем, он был не одинок; в деле фигурировало едва ли не все тогдашнее руководство Госкомиму- щества, включая зампредов Мостового и Беляева.

Незадолго до Коха (в марте 1998 года) обвинения в растрате и присвоении государственного имущества были предъявлены бывшему первому зампреду Госкомимущества Иваненко, начальнику управления Веретенникову и главному бухгалтеру Ломакиной. В условиях высокой политической неопределенности дело против высокопоставленныхлиберальных реформаторов тянулось ни шатко ни валко и в конце концов было закрыто в декабре 1999 года. Возможно, сыграл свою роль приход к власти В. В. Путина: Кох мог козырять знакомством с ним с 1991 года. Принципиально важно, что все чиновники Госкомимущества, включая Коха, признали себя виновными в инкриминируемых им преступлениях, — и затем дали согласие на прекращение дела по амнистии.

Таким образом, обвинения в адрес Коха не были голословными: несмотря на политически напряженную ситуацию, в которой они выдвигались, факт совершения им соответствующих уголовных преступлений можно считать установленным.

Впрочем, единственным постыдным в них для либеральных реформаторов, насколько можно судить, являлась относительная незначительность их масштабов.

Стоит отметить, что в ноябре 1999 года московская прокуратура все же возбудила в отношении Коха уголовное дело по подозрению в «злоупотреблении властью или служебным положением, вызвавшее тяжкие последствия» в связи с проведением залогового аукциона, в результате которого 38 % Норильского никеля» досталось все тому же потанинскому ОНЭКСИМ-банку. Следствие вполне логично пришло к самоочевидному выводу: Кох, используя служебное положение, помог ОНЭКСИМбанку приобрести акции «Норникеля» по заниженной цене. Но и это уголовное дело было закрыто по амнистии.

Впоследствии, в августе 2003 года депутат Госдумы Мельников заявил о получении им копии внутренних документов ОНЭКСИМ-банка, свидетельствующих, что 1 сентября 1997 года банк открыл

Коху «разрешение на расходы» на сумму 6,5 млн. долл. По мнению Мельникова, Кох умышленно на- рушил требования методики определения начальной цены акций и занизил стартовую цену пакета акций почти вдвое — с 310 до 170 млн. долл., после чего под надуманным предлогом отстранил от участия в залоговом аукционе конкурента ОНЭКСИМбанка — банк «Российский кредит» и ввел в заблуждение правительство.

Однако государство осталось глухо к этим обвинениям; насколько можно судить, подобные действия при организации залоговых аукционов были скорее правилом, чем исключением, а патрон Коха — Чубайс — обладал, возглавляя РАО «ЕЭС России», колоссальным политическим влиянием.

Могильщик «свободы слова» в исполнении «Гусинского» НТВ

Приход В. В. Путина к власти в силу питерских связей Коха временно вернул последнего «в обойму». Вероятно, основную роль сыграло не личное знакомство с В. В. Путиным, а протежирование «мастеру на все руки» со стороны Чубайса, который, насколько можно вспомнить, вместе с Березовским играл в его выдвижении в президенты ключевую роль.

В мае 2000 года Кох был введен в совет директоров ОАО «Усть — Луга», занимавшегося строительством одноименного морского порта в окрестностях Санкт — Петербурга, а уже 10 июня — в совет директоров ОАО «Газпром–медиа». Это было время разгрома медиаимперии Гусинского, бросившего вызов только что избранному президенту В. В. Путинуи попытавшегося под прикрытием «свободы слова» заняться привычным для нее по всей второй половине 90‑х информационным шантажом власти, причем на деньги «Газпрома» (то есть, в конечном счете, на собственные деньги этой же власти), — финансовое положение активов Гусинского, в отличие от его личных финансов, было, насколько можно судить, плачевным.

Эта поразительная наглость полностью оправдывала себя в 90‑е годы, но в новое время провалилась: Гусинский даже был арестован (хоть и получил свободу после отказа от основной части своей медиаимперии, и Кох в числе 17 крупнейших бизнесменов подписал письмо–поручительство с просьбой изменить ему меру пресечения), а политический сленг обогатился новыми чеканными формулами — ныне забытого «не дозвонился генпрокурору» и знакомого почти всем в силу своей по–прежнему леденящей актуальности «спор хозяйствующих субъектов».

Участник атаки на Гусинского, в последующем Кох стал непосредственным исполнителем разгрома «старого» НТВ и усмирения его попытавшихся взбунтоваться журналистов, наглядно подтвердив своей деятельностью гипотезу о том, что в России действительно нет носителей более тоталитарного сознания, чем либералы реформаторского розлива.

Возможно, он с упоением сводил старые счеты: во времена «семибанкирщины» не допущенный к разделу России в залоговых аукционах Гусинский использовал всю мощь своей пропаганды не только против Чубайса, но и против обслуживавшего его интересы Коха.

Возможно, он выступал простым орудием мести в руках Чубайса.

Но в любом случае явно действовал и от души. «Как тонко он может обставить собственное банкротство как банкротство свободы слова в России», — это было сказано им не сейчас о нынешних либералах и не о себе, любимом. Это в начале 2000‑х — о Гусинском.

Для понимания мелочности Коха существенно то, что после назначения генеральным директором медиа–холдинга (включившим жемчужины медиаимперии Гусинского — телеканал НТВ и радиостанцию «Эхо Москвы»), он не покинул пост председателя совета директоров инвестиционной компании «Montes Auri», что было бы логичным, а заявил, что будет выполнять соответствующие обязанности… на факультативных началах. Правда, затем утверждал, что в 2000 году все же продал эту компанию «со своими партнерами».

В сентябре 2000 года именно Кох обосновал позицию власти в отношении медиаимперии Гусинского: «Поскольку «Газпром» является главным кредитором НТВ…, оно должно достаться «Газпрому — Медиа», но не для того, как утверждает… Гусинский, чтобы выполнять команды Кремля, а только лишь потому, что мы хотим возврата своих инвестиций и не хотим убытков…» При этом он выразил готовность лично управлять телекомпанией, хотя и оговорился: «но хотелось бы привлечь для этого профессиональных менеджеров».

Разумеется, через полгода с лишним, в апреле 2001 года собрание акционеров НТВ, созванное по инициативе «Газпром — Медиа», избрало председателем совета директоров НТВ не кого–либо из «профессиональных менеджеров», а именно Коха. Он немедленно выразил надежду, «что журналисты НТВ воздержатся от строительства баррикад, самосожжения и других акций», и в открытом письме предложил провести в прямом эфире НТВ встречу его журналистов с новым руководством — им самим, Йорданом и Кулистиковым.

В том же письме Кох обвинил лидера «Гусинского» НТВ телеведущего Евгения Киселева во лжи и в том, что Киселев избегает встреч с ним уже несколько месяцев. В стилистически выдержанном тексте, концептуальная часть которого может быть адресована почти любому либералу, в том числе и ему самому, Кох справедливо вопрошал: «Вы говорите, что служите свободе слова. Но разве ей можно служить ложью? Вы говорите, что защищаете права журналистов. Но разве кто–нибудь на них покушается? Хотите я скажу, чего вы боитесь? Вы боитесь правды. Вы боитесь, что журналистам НТВ станет известна правда. Поэтому вы изолируете от меня журналистов».

Кох, как обычно, стилистически блестящ, — и искренне не понимает, что говорит не только о журналистах олигархического телеканала, но и себе самом: «Правильная и справедливая борьба не может быть стилистически позорной. У вас пропал стиль. Это начало конца. Этот ложный пафос. Эта фальшивая пассионарность. Это фортиссимо. Надрыв. Это все — стилистически беспомощно. Флаг из туалета… Это просто плохо. Плохо по исполнению. Это бездарно. Бетховен, сыгранный на балалайке, — это не Бетховен. Какая гадость эта ваша заливная рыба. Киселев на операторской лестничке, произносящий гневную филиппику лоснящимися от фуагра губами. Визг. Как железом по стеклу. Пупырышки. Я это чувствую. А вы? Надо взрослеть. Надо стать. Надо проветрить. Проветрить. Помыть полы. Отдохнуть. Своим враньем вы оскорбляетемой разум». (Последняя фраза, заимствованная из «Крестного отца» Марио Пьюзо, похоже, так понравилась Коху, что он использовал ее и в дальнейших своих филиппиках.)

Открытый эфир не состоялся; благодаря открытому письму Кох через день после своего избрания добился всего лишь бесплодной встречи с журналистами НТВ, которая продолжалась 2,5 часа и сопровождалась взаимными оскорблениями (Кох, например, назвал Киселева трусом и вновь лжецом; сложно поставить ему в вину то, что, по всей видимости, было простой констатацией факта).

Надо сказать, что Кох стремился к компромиссу и сформировал на совете директоров НТВ согласительную комиссию для переговоров с «Гусинскими» журналистами, — но та, возможно, в силу органической неспособности Коха воспринимать чужие мнения, а возможно, из–за выполняемой им задачи просуществовала лишь один день.

Основным инструментом убеждения журналистов в своей правоте, насколько помнится, было обещание Коха вдвое повысить им зарплату (при том, что на «Гусинском» НТВ зарплаты и без того были весьма высоки). Многих согласившихся на это затем увольняли, а оставшиеся характеризовали свое положение «под Кохом» как «работу до первого инфаркта»…

В июне наступила очередь «Эха Москвы», но здесь Кох потерпел поражение: будучи в июне 2001 года избран в состав его совета директоров как представитель «Газпрома», он уже через два дня он вместе с руководителем последнего Рэмом Вяхиревым и Александром Резниковым заявил о своем выходе из совета директоров. Объяснение пресс–секретаря «Газпром — Медиа» было туман-

1274 Jным: решение, мол, принято «в знак солидарности с гендиректором «Эха Москвы» Федутиновым, не прошедшим в Совет директоров (надо полагать, от редакции «Эха» — М. Д.), а также в связи с нежеланием выслушивать обвинения со стороны руководителей радиостанции в нарушении неких договоренностей». По–видимому, власть уступила перед шантажом со стороны редакции «Эха Москвы», не решившись повторить разгром НТВ в условиях недовольства Запада и предпочтя поэтому поверить заверениям руководства радиостанции.

В сентябре Кох пытался было запустить на НТВ собственное телешоу под характерным для него названием «Алчность», но после первых трех выпусков уступил его другому ведущему под предлогом занятости, — а уже 12 октября ушел с должности гендиректора «Газпром — Медиа», обвинив своих благодетелей из руководства «Газпрома» в неких «подковерных интригах». Через месяц после терактов в Нью — Йорке это событие не привлекло внимания.

Неотвратимое выпадение из контекста

Кох настойчиво пытался остаться на плаву, — и в конце февраля 2002 года заксобрание Ленинградской области избрало его членом Совета Федерации. Но фигура была слишком одиозна, и практически сразу же прокурор области Прокофьев и депутат заксобрания Петров через суды потребовали признать избрание Коха недействительным в связи с процессуальными нарушениями. Прокуратура представила суду налоговую справку, по которой Кох представил при своем избрании не тольконе полный, но еще и неправильно оформленный отчет о налогах. После трехдневного разбирательства в суде в середине марта суд был отложен до 10 апреля, и Кох сдался, в конце марта отказавшись от вожделенной должности.

Но в своем заявлении он ссылался уже не на процессуальные нарушения и неточно оформленную справку, а на «слухи о якобы заплаченных парламентариям деньгах», то есть о взятке, якобы полученной депутатами заксобрания за поддержку его кандидатуры, — что, учитывая его репутацию, представляется значительно более правдоподобной гипотезой.

Вместо Коха сенатором от Ленинградской области стал Валерий Голубев, ставший затем зампред- правления «Газпрома».

Однако Кох не опустил рук — и в конце апреля 2003 года по, как сообщалось, настоятельной просьбе Чубайса возглавил предвыборный штаб СПС. СМИ сообщили о заведомо нереальных планах Коха (не просто провести СПС в Госдуму, но и обеспечить ему третье место, что означало победу над ЛДПР) и феерические условия: не просто проходное место в федеральном списке («где–то под номером с пятого по девятый»), но и зарплату в полмиллиона тогдашних долларов в год. На этом фоне просьба возглавлявшего и реформировавшего тогда РАО «ЕЭС России» Чубайса, которой якобы не смог, по сообщениям журналистов, противиться Кох, больше напоминала традиционную для их отношений протекцию, — связанную, вероятно, со стремлением Чубайса окончательно загнать СПС, в котором тогда росло влияние Немцова, под свой полный контроль (что вполне естественно, так как трудно себе представить, чтобы главным, пусть даже и замаскированным спонсором СПС в 2003 году было не возглавляемое Чубайсом формально государственное РАО «ЕЭС России»).

После обвинений депутата — «яблочника» Мельникова в связи с проведением «залогового аукциона» по «Норильском никелю» (о которых говорилось выше) Кох заявил, что возглавил предвыборный штаб СПС уже не по всей России, а только по Санкт — Петербургу. «Это мой город», — с непередаваемой искренностью сказал уроженец Тольятти, когда–то возглавлявший лишь административно входивший в состав мегаполиса Сестрорецк.

Это произвело впечатление понижения в должности и реакции на угрозу раскручивания скандала конкурентами из «Яблока», но Кох остался руководителем и общероссийского предвыборного штаба СПС тоже, по всей вероятности, попытавшись совместить роли. В ходе избирательной кампании Кох взял на себя еще и роль редактора партийной газеты, уволив прежнего, — и, как вспоминают шокированные очевидцы, печатал в газете свою книжку «Ящик водки», выписывая себе гонорары.

О качестве работы этого «эффективного менеджера» свидетельствует то, что внутрипартийная комиссия СПС под председательством Ремчукова, собранная после позорного провала либералов (которые так больше никогда и не вернулись в Госдуму), прямо возложила персональную ответственность за него на Коха — наравне с главным политтехно- логом партии Мариной Литвинович.

Эксперты меланхолично назвали главной причиной поражения массовое разворовывание денег: по оценкам, было украдено до двух третей предвыборного бюджета, то есть от 12 до 26 млн. долл, (а Кох был поставлен во главе избирательной компании не только как организационный, но и как финансовый менеджер).

Скандала это не вызвало: в конце концов, что может быть естественней и органичней, чем практическая реализация руководством либеральной партии своих же собственных либеральных ценностей?

Правда, злые языки называли одной из причин поражения СПС внимание, которое Чубайс и Кох оказывали во время избирательной кампании ведущим популярной тогда телепередачи «Школа злословия» Смирновой и Толстой, причем на первой Чубайс в конце концов женился.

После поражения СПС Кох, наконец, ушел на политическую пенсию и сосредоточился на частной жизни и издании действительно качественного глянцевого журнала «Медведь», который принадлежит ему на 30 % (основная часть была продана им структуре Олега Дерипаски) и в котором он возглавляет редакционный совет. Он полагает себя писателем и пишет яркие заметки в своем фейсбуке, пропагандируя либерализм с изощренной изобретательностью, которой позавидовал бы и Геббельс.

В апреле 2014 года Кох не вернулся в Россию, оставшись на постоянном жительстве в Германии после предъявления ему обвинения в контрабанде культурных ценностей. Либеральная тусовка не устает интенсивно переживать эту тяжелую для России утрату и истерически настаивает на том, что картина, которую пытался вывезти Кох, стоит те самые 18 тыс. руб., в которые тот её оценил при декларировании (возможно, он не хотел никого обманывать, а просто принцип оценки был тот же, что при приватизации «Норильского никеля» и других «жемчужин» российской экономики)

Так или иначе, теперь Кох живет в наиболее комфортных для себя условиях и с удовольствием отводит душу в адрес России, которую ему пока не удалось разрушить, — но, судя его фейсбуку, он полон самых радужных надежд.

Его жизнь удалась: сбылась мечта реформатора.

Наглость, цинизм и самовлюбленность превратили череду феерических провалов в самодостаточное личное счастье.

Типичный для либерала интеллект

Современный либерализм обычно несовместим с интеллектом: понимая цели и задачи глобальных монополий, трудно, принадлежа к роду человеческому, быть хорошим исполнителем их планов. Это задача для маньяков, — а их интеллект изувечен их особенностями и носит поразительно односторонний, ущербный характер (хотя и может быть весьма развит в сфере их интересов).

Прекрасно понимая и тонко чувствуя детали, Кох патологически не способен воспринимать происходящее в целом. Недаром он инстинктивно стремился изучать именно части: экономику города (причем небольшого), но не макроэкономику страны. Это качество сделало Коха незаменимым в ходе реформ, когда либералам объективно было необходимо крушить целое, прикрываясь решением частных наболевших проблем.

Но частичность восприятия отнюдь не исчерпывает феномен «Коха без палочки».

Ум, наблюдательность, эрудиция и чувство стиля (пусть и граничащего порой с блатным) расплющены поразительной морально–этической глухотой и откровенным самодостаточным эгоизмом в удивительно плоское и пошлое, в прямом смысле слова вырожденное пространство.

Строго говоря, это не столько ум, сколько разносторонняя, хаотично нахватанная и запутавшаяся сама в себе эрудиция вместе с чувством стиля, которую Чубайс, — гений железной поверхностности, — путает с глубиной как к совершенно не известным ему явлением. Недаром Кох уже в пожилом возрасте называет себя «Аликом» — уничижительно не из ложной скромности, а из инстинктивной немецкой точности.

Вот как он сам одной элегантной фразой подводит итог собственной жизни и раскрывает её смысл, вполне для него достаточный: «Мне было… противно жить в Советском Союзе. Это меня заставило войти в группу товарищей, которая превратила Россию в… капиталистическую страну, в которой мне теперь жить намного приятней.»

Ограниченность интеллекта Коха ярко демонстрирует фактическое обвинение в соучастии в убийстве Немцова… Ксении Собчак. Это–де принцесса питерского клана, уличив Немцова в трусости, тончайшим психологическим расчетом выманила того из уютного безопасного Израиля в отвратительную Москву, под пули кремлевских киллеров.

После убийства Немцова Кох не только поучаствовал в либеральной «гонке на лафете», вместе с Гудковым– и Собчак–младшими торжественно сообщив белоленточной тусовке о своем трепетном опасении стать следующей жертвой, но и пообещал «очередную волну роста цен» и, соответственно, начало массовых политических репрессий уже в августе 2015 года, удешевление нефти до 20 долларов за баррель (разумеется, из–за политики Путина, из–за чего же еще?) и полный отказ Европы от российского газа уже через пять лет.

Трудно избавиться от ощущения, что ему и сейчас, как во время приватизации, действительно безразлично, что говорить и какую ахинею нести: тогда нужно было «дербанитьп народное имущество и передавать его куски в правильные руки, а сейчас — плевать в правильную сторону: в угрожающе для Запада задумавшуюся о своих правах и интересах Россию.

Правда, нельзя забывать и о том, что в полемике Кох с удовольствием использует и шокирующую оппонента грубость, и по–чубайсовски откровенную наглую ложь (на чем его неоднократно ловил, например, Илларионов).

Прелесть Коха — в его патологической, не сознающей себя и ни на кого не оглядывающейся искренности. Разоблачающей далеко не только его, но и всех его подельников, весь либеральный клан. Подобно немецким солдатам, без тени стеснения перед белорусскими, украинскими и русскими крестьянками раздевавшимися у деревенских колодцев догола, чтобы вымыться на удушающей июльской жаре 1941 года, Кох не считает нужным сдерживать самопроизвольный поток своей искренности оглядкой на чьи–либо мнения и тем более чувства. Его хамское отношение к людям удивительно органично.

Именно благодаря этому он войдет в историю.

В 1998 году в интервью русскоязычной американской радиостанции он радостно, по–детски счастливо смеялся над безрадостным положением России, её унижением и неизбежным, по его мнению, превращением в сырьевой придаток Запада. Сама мысль о том, что Россия не имеет никаких

перспектив и никому не нужна, насколько можно судить, водила недавнего вице–премьера этой Рос- сии в состояние безудержного, неконтролируемого восторга. Возможно, он просто считал трагедию нашей Родины и нашего народа своим личным достижением.

Чубайс не случайно незадолго до этого назвал Коха (по собственному выражению того — «продавца родинки») «истинным патриотом России». Скорее всего, он не лукавил: просто таково либеральное понимание «истинного российского патриотизма».

В январе 2002 года, подтверждая свое отношение к России, выраженное в том интервью, Кох назвал русский народ «так называемым». А впоследствии добавил: «Самым актуальным для России вопросом является то, что инстинкты нашего народа–богоносца самоубийственны.» Для понимания: под «инстинктами» имелось в виду неприятие этнической преступности, именуемое либералами «недостатком толерантности». (Это классический ход либеральной пропаганды: устроив чудовищную социально–экономическую катастрофу, повлекшую за собой вымирание страны, либералы заявляют, что выходом из положения является не прекращение их политики отказа от развития, объективно ведущей к вымиранию населения, а замещение этого населения инокультурными, часто не желающими, а порой и не способными интегрироваться мигрантами.)

Выражая скорбь и сочувствие американцам после теракта в Нью — Йорке 11 сентября 2001 года, Кох вдруг запнулся и без всяких провокаций и наводящих вопросов журналиста задумался над тем, почему же, когда незадолго до того в Москве взрывали дома, у него не было такого сопереживания и такого чувства сопричастности, хотя он в то время находился в Москве. И, искренне задумавшись над этим логическим противоречием, он не менее искренне нашел ответ: просто в Нью — Йорке у него «все улочки родные». А в Москве — нет, и для либерала это нормально.

Точно такое же даже не сознательное игнорирование, а органическая неспособность воспринимать чувства других людей проявляется у Коха и в индивидуальном общении с людьми. Показательна попытка его интервью с Оксаной Робски, приобретшей на короткое время известность несколькими романами о жизни сверхбогатых «новых русских». Подметив ряд психологических и фактических неточностей в её писаниях, Кох пришел к выводу, что она никогда не жила на Рублевке, но явно что–то видела и, скорее всего, является подругой кого–то из рублевских дам, старающейся стать при ней приживалкой. И любезно поведал гостье рублевское прозвище таких, как она, — «жаба».

Робски возмутилась и в гневе ушла, оставив Коха, по его словам (но в этом ему веришь), в полном недоумении: он действительно не мог понять, за что на него было обижаться, когда он умно и эрудированно сказал женщине в лицо то, что, по всей видимости, оказалось правдой!

Одним из важнейших для понимания российских либералов представляется разговор, опубликованный «Форбсом» в августе 2010 года. Не кто- нибудь, а Авен обвинительно заявил Чубайсу и Коху, оправдывавшим залоговые аукционы: «Это полбеды, что вы продали эти предприятия дешево. Так этими аукционами вы сломали представления о справедливости! Вот это — беда. «Чубайс ответил: «Какая трагедия: мы сломали представление о справедливости, которое жило в голове у Авена. Так я это переживу. А представление у справедливости у народа мы сломали еще ваучерной приватизацией. Алик, скажи ему…»

И Алик сказал — главное: «Расставание с советским культом справедливости, Петя, это была плата за рыночные реформы. И за приватизацию, в частности».

«Рыночные реформы» в современном либеральном сознании возведены в самоцель, в культ, насколько можно понять, именно потому, что для либеральных реформаторов они являются простым синонимом личного обогащения и личной власти. Используя этот термин или читая его в высказываниях либералов, не стоит забывать его содержательный перевод.

И, глядя на либеральных реформаторов, даже удалившихся от дел и наслаждающихся отдыхом, часто милых и благообразных, совсем не похожих на гитлеровских мясников или безумных маньяков из фильмов ужасов, не стоит забывать, что эти люди сделали с нашей страной и со всеми нами.

И что они еще хотят сделать — и сделают обязательно, если их не остановить.

Не случайно в один из Дней памяти и скорби Кох заверил нас, что гитлеровский план нападения на Советский Союз и массового истребления нашего народа был не более чем планом «превентивного упреждающего удара, и что Сталин хотел напасть на Европу, а Гитлер его опередил, это был акт отчаяния со стороны Германии».

Кох с пафосом вопрошал (и при каждом удобном случае, похоже, вопрошает до сих пор): «Зачем бессмысленно контратаковали под Москвой…? Почему

не оставили стратегически абсолютно не важный Ленинград?»

Не далее как в июне 2015 года во Львове он воодушевлял приунывших свидомитов: «Терпите и дождетесь развала России».

Похоже, Кох возложил цветы на могилу Банде- ры и разрекламировал это действо в соцсетях не только чтобы больнее оскорбить ненавидимые им страну и народ и еще раз упиться пьянящим чувством безнаказанности, но ив силу своей глубокой близости с выродками, вбивавшими гвозди в головы людей, распиливавших и сжигавших их заживо, насиловавших и убивавших детей на глазах матерей.

Просто он истреблял нас по другим методичкам, — и гордится своей эффективностью.

Когда Рунет только не проклял его, он пообещал вслед за могилой Бандеры посетить могилы других гитлеровских прислужников, — Власова, Краснова, Шкуро и фон Паннвица.

Правоверный реформатор Кох, заслуживший восторг Чубайса и отличающийся от других либералов, по–видимому, лишь своей искренностью, будет и дальше истово славить своих героев.

КОЗЫРЕВ Андрей Угодник: убежденный предатель родины?

Много лет назад, в середине «нулевых» на одном из приемов ко мне подошел человек со смутно знакомым лицом и, вежливо поздоровавшись, оглушил меня изысканно выраженной просьбой никогда о нем не вспоминать. Обещание далось тем более легко, что я действительно, несмотря на все усилия, никак не мог его вспомнить; когда же окружающие подсказали, что это был Козырев, ельцинский Министр иностранных дел, казавшаяся поначалу столь странной, неожиданной и нелепой просьба стала органичной и естественной.

Однако этим летом персональный пенсионер из Майами Козырев, дождавшись кончины Е. М. Примакова, сам напомнил о себе — и так, что выполнить обещание «не вспоминать» его стало уже невозможно. В статье в «Нью — Йорк Таймс» призрак из либерального склепа фактически обвинил Россию в ядерном шантаже Запада и призвал его к вмешательству во внутренние дела нашей страны (разумеется, исключительно в виде «помощи» российскому народу, когда он «снова поднимется с колен», и «твердости» «в восстановлении территориальной целостности Украины»),

Слесарь из Брюсселя

Козырев родился в 1951 году, еще при жизни Сталина, в Брюсселе, где его отец–инженер работал в советском торгпредстве.

По всей видимости, родители четко сориентировали его на возвращение на «загнивающий Запад»: по возвращении в Москву он учился в испанской спецшколе. Это был умный выбор: среди носителей английского языка как наиболее широко изучаемого наблюдалась серьезная конкуренция, немецкий и французский в мире были не очень сильно распространены, а испанский давал наилучшие перспективы в силу своей сравнительно малой распространенности в Советском Союзе и большой — в мире.

Возможно, свою роль сыграла и сравнительная легкость изучения — недаром сам Козырев говорил о себе в момент поступления в институт как о человеке «без серьезных знаний» (его успехи в учебе характеризуются, например, тем, что выпускник испанской спецшколы не упоминал в последующем о владении испанским языком, ограничиваясь английским, французским и португальским).

Поступить в институты, готовящие специалистов для отношений с зарубежными странами, было непросто: помимо характеристики от партийных органов^надо было выдержать еще серьезный конкурс, в котбром у молодого Козырева (если верить его словам) просто не было шансов.

Выход был найден элегантный: после школы Козырев пошел на завод «Коммунар» слесарем- сборщиком. Оборонный характер завода гарантировал защиту от армии, рекомендацию давали не тщательно проверявший кандидатов райком

партии, а парторг цеха; само же поступление в «идеологически значимые» вузы осуществлялось почти автоматически — вне конкурса, на классовой основе, по «рабочей квоте».

Высоко котировавшийся в те времена и не предъявлявший слишком высоких требований к студентам Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы, где обучалось множество иностранцев, оказался недоступен Козыреву из–за секретности, и он, кокетничая, рассказывал, что поступил в МГИМО, лучший вуз страны, фактически вынужденно, из–за сочетания секретности, партийной рекомендации и отсутствия знаний.

В ходе учебы не блистал, но на четвертом курсе вступил в КПСС, а по окончании МГИМО попал в МИД, — по собственному признанию, по блату: «был канал, через который меня вытащили из (общего — М. Д.) распределения и посадили в МИД… Это сделали люди, которым это ничего не стоило, и по своей инициативе». Кто были эти люди, какие они имели виды на не самого яркого выпускника МГИМО, Козырев не говорит до сих пор, — вероятно, есть что скрывать (если б это были просто сделавшие карьеру друзья отца или впечатленного его достижениями научного руководителя, Козырев, скорее всего, сказал бы об этом прямо).

В МИДе карьера Козырева развивалась уверенно и методично: с 1974 по 1990 годы он, пройдя все административные ступени, поднялся с должности референта до начальника Управления международных организаций МИД СССР.

Женился на дочери кадрового дипломата, который со временем стал заместителем Министра.

О наличии у Козырева серьезной личной поддержки свидетельствует и то, что в первую загранкомандировку он поехал на следующий же год после начала работы, в 1975 году, — и сразу в США, поездка куда считалась наиболее престижной. Для МИДа, где даже короткой командировки в опасную африканскую страну дипломат мог ожидать годами, это было нетипично и свидетельствовало об особом положении дипломата.

Идеологические взгляды молодого Козырева окончательно сложились, насколько можно судить по его воспоминаниям, именно в Нью — Йорке. Сначала в супермаркете, где он был шокирован изобилием не столько самих товаров, сколько покупавших их афро– и латиноамериканцев, которые, по мнению попавшего напрямую в МИД выпускника МГИМО, должны были недоедать, а затем на лавочке в Центральном парке, где он прочитал купленный им роман Пастернака «Доктор Живаго», брать который с собой в СССР было нельзя. Не найдя в книге прямой антисоветчины, Козырев решил, что советская система в принципе не терпит вообще никакой свободы, причем в первую очередь — личной, и в короткие сроки, по его воспоминаниям, стал «абсолютнейшим внутренним диссидентом, антисоветчиком».

В 1989 году, с наступлением гласности он опубликовал в «Международной жизни» статью, в которой раскритиковал советскую внешнюю политику, призвав полностью пересмотреть отношение к Западу и «революционным друзьям». Статья пришлась ко двору: ее перепечатала «Нью — Йорк Таймс», руководитель ГДР Хонеккер написал протестующее письмо, она вызвала сильную критику аппарата ЦК КПСС и даже рассматривалась на Политбюро. Козырева спасло «близкое знакомство с Шеварднадзе», ставшим Министром иностранных дел: он вполне поддерживал высказанные Козыревым идеи и вместо логичного изгнания из МИДа обеспечил ему «карьерный взлет» — назначение начальником Управления международных организаций.

Из оформителя виз — в полноценные Министры

Нарастание популярности Ельцина и его избрание председателем Верховного Совета РСФСР Козырев, как и многие в стране, воспринял как «шанс на реальные преобразования», — и стал, как он сам говорил, «копать землю, чтобы каким–то образом представиться Борису Николаевичу…». По его словам, ему помог ставший председателем комитета Верховного Совета по международным делам Лукин, бывший заведующий отделом Управления оценок и планирования МИД, в 1992–1994 годах — посол России в США, однако помог довольно странно: опять–таки по его словам, «я с Ельциным до своего утверждения толком и не говорил».

Возможно, это было связано с первоначальной незначительностью его должности: когда Козырев был назначен Министром иностранных дел РСФСР, этот пост носил декоративный характер и подразумевал в основном оформление виз и организацию приема российских и зарубежных делегаций — и то второстепенных. Карьерные дипломаты, имевшие ранг посла, от него отказывались как от неприятной и потенциально опасной нелепицы, — а Козырев (не имевший необходимого для такой должности ранга посла и ни разу не бывший на постоянной работе за границей) согласился с восторгом и не раздумывая; Ельцин и премьер Силаев относились к нему снисходительно.

Официальное предложение Козыреву сделал российский премьер Силаев, выдвижение состоялось по протекции Бурбулиса, — однако весьма вероятно, что подталкивал наверх его не только активный демократ Лукин (один из основателей партии «Яблоко», которая называлась избирательным объединением «Явлинский — Болдырев — Лукин», пока кто–то не додумался прочитать первые буквы фамилий его лидеров в алфавитном порядке), но и те же самые пока загадочные люди, которые помогали ему на старте его МИДовской карьеры.

Ставший министром в октябре 1990 года, Козырев получил ранг посла лишь в декабре. Интересно, что его охранником был Андрей Луговой, затем охранявший Гайдара, либерального руководителя администрации президента Филатова, заместителя секретаря Совета Безопасности Березовского, а затем обвиненного (насколько можно судить по цитированию либералами английских официальных лиц, вполне безосновательно) в убийстве Литвиненко.

19 августа 1991 года, в первый день ГКЧП вместе с председателем комитета Верховного Совета РСФСР по международным делам Лукиным подготовил текст обращения к правительствам иностранных государств и ООН, а на следующий день скрытно, не пользуясь положенным им по статусу «депутатским» залом «Шереметьево», вылетел в Париж.

Первоначально он называл в качестве цели поездки организацию международной кампании против ГКЧП, затем — уже создание правительства демократической России в изгнании, но через некоторое время выяснилось, что никаких порученийни от кого у него не было, и предпринятая по собственной инициативе поездка являлась, по всей вероятности, просто паническим бегством малозначимого чиновника, с которым старшие товарищи не сочли нужным поделиться информацией о реальном значении происходящих событий.

Тем не менее, — вероятно, в силу тогдашней своей незаметности, — Козырев (в отличие от некоторых других демократических функционеров) не понес никакого наказания и продолжил вместе с Ельциным курс внешнеполитических уступок, начатый Горбачевым и Шеварднадзе.

При этом он, как и положено либералу, не забывал о себе: по словам Полторанина, на первом заседании правительства реформаторов во главе с Ельциным было единогласно принято решение о нестяжательстве: «И приходим в правительство, и уходим из него только с тем, что у нас есть сегодня. То есть не получаем ни квартир, ничего». И только Козырев тогда обратился к Ельцину с просьбой в виде исключения разрушить ему «с мамой обменять квартиру на Арбате», где он и стал обладателем пятикомнатной квартиры.

А через два с лишним года, в январе 1995 года, Козырев вновь обратился к Ельцину с просьбой — теперь разрешить ему приобрести по балансовой стоимости (7,6 млн. неденоминированных рублей, что соответствовало 2 тыс. долл, на дату обращения) дачу в престижнейшем месте Рублевского шоссе — дачном пансионате «Жуковка» Управделами президента. Разрешение это было дано, дача после передачи быстро сгорела, а земля несколько раз перепродавалась. Цена одной сотки в тех местах составляла затем десятки тысяч долларов.7–8 декабря 1991 года вместе с Бурбулисом, Гайдаром и Шахраем Козырев непосредственно участвовал в Беловежской пуще в подготовке соглашения о создании СНГ, провозгласившем: «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование».

Это сделало его полноценным Министром иностранных дел и навсегда вписало в историю нашей страны. Он чувствовал себя властелином новой внешней политики России (да, строго говоря, и был им): по воспоминаниям Леонида Млечина, «держался… свободно и уверенно, говорил очень тихим голосом, убежденный, что его услышат».

Не умея получать удовольствия от ельцинских застолий (сам Ельцин описывал, как Козырев «жался», так что чувствовалось, что ему неудобно), Козырев тем не менее быстро стал признанным в аппаратных кругах мастером «застольного влияния» на Ельцина. Как и многие демократические чиновники, он стал играть в теннис, так как президент полюбил эту игру.

Мистер «Чего изволите?»

Хотя формально принятая еще в 1975 году резолюция Генеральной ассамблеи ООН о признании сионизма как разновидности расизма была отменена по категорическому требованию США и Израиля, многие источники называют реальным инициатором ее отмены именно Козырева. Вполне возможно, что американские руководители просто поручили исполнение этой деликатной миссии своему «младшему менеджеру», который 10 лет спустя, в мае 2001 года был избран членом президиума Российского еврейского конгресса.

Так или иначе, но отмена этой резолюции 16 декабря 1991 года стала первым значимым международным правовым актом, принятым после Беловежских соглашений, первой реакцией «мирового сообщества» (а точнее, Запада, прячущегося под этой вывеской) на уничтожение Советского Союза.

В конце мая 1992 года Козырев стал инициатором присоединения России к санкциям против Сербии и Черногории. Он считал сербское руководство «национал–коммунистическим» и так же, по аналогии с германскими национал–социалистами называл российских патриотов.

В том же 1992 году, находясь в Бишкеке, Козырев случайно услышал по радио выступление Руцкого в Приднестровье, где тот занимался урегулированием ситуации после резни, устроенной молдавскими националистами (по сути, фашистами), и вспыхнувших затем военных действий. Обращаясь к офицерам 14 армии, которой командовал Лебедь, и огромной массе народа, вице–президент говорил, по сути, о необходимости восстановления Советского Союза.

Козырев отреагировал на антиамериканскую крамолу, по его собственным рассказам, мгновенно: бросился в самолет и выступил перед народом в Тирасполе, а затем в специальном интервью «Известиям» обрушился на «поджигательские призывы лидера «партии войны» Руцкого».

На следующий же день на заседании Совета безопасности Руцкой устроил Козыреву самую настоящую выволочку, обвинив его в проведении промолдавской политики и предательстве интересов русскоязычного населения, заявив: «Я вам не позволю превратить Россию в половую тряпку». При этом поддержали Козырева лишь Бурбулис с Гайдаром, звезды которых уже закатывались.

Уже в сентябре 1992 года группа депутатов в своем обращении к председателю Верховного Совета Хасбулатову указала, что «итогами встреч и поездом министра иностранных дел …Козырева зачастую являются договоренности и решения, противоречащие национальным интересам России».

Летом 1992 года Ельцин подписал соглашение, освобождавшее США от ответственности в случае аварии при перевозке ими по территории России ядерных материалов и предельно упростившее для них ввоз и вывоз ядерных материалов и оборудования. Шансов на ратификацию в тогдашнем Верховном Совете у этого соглашения не было, — и Козырев, руководствуясь интересами США и выжидая для одобрения соглашения лучших времен, не внес его на ратификацию в парламент.

Козырев чуть не отдал Курилы японцам, полностью сорвал поставки в Россию кубинского «коммунистического» сахара (ввергнув тем самым Кубу в чудовищный кризис), считал ненужной базу Лур- дес на Кубе, а Камрань во Вьетнаме «хотел сохранить как базу отдыха и ремонта» (эти его пожелания реализовались уже после ухода не только его, но и Ельцина). Он настоял на скорейшем выводе российских войск из Германии в «чистое поле», не озаботившись какими бы то ни было компенсациями, слепо и с энтузиазмом повторял за американцами все их обвинения в адрес Сербии и Милошевича. При нем Россия активно поддерживала создание Гаагского трибунала по бывшей Югославии, ставший по сути инструментом расправы с сербами, в котором, насколько можно судить, был умерщвленМилошевич, — и который теперь тщетно пытается закрыть Лавров.

Содержательные действия, которые не диктовались американцами, Козыреву откровенно не удавались: подготовленные под его руководством «Основные положения концепции» (чего стоит одно лишь название!) внешней политики России, принятые в апреле 1993 года, были многословны и неконкретны. Козырев является автором «концепции партнерства», сводившейся к тому, что «падение коммунизма» автоматически, само по себе сделало Россию партнером всех сколь–нибудь значимых стран мира (в первую очередь, разумеется, развитых). Для каждой из этих стран придумывалось свое собственное (и вполне бессодержательное) наименование «партнерства»: для США оно было «зрелым», для Франции «привилегированным», для Китая «конструктивным, направленным в XXI век», и так далее — насколько фантазии хватит.

Член Президентского совета Мигранян позже, уже в 1994 году характеризовал политику Козырева как «суету, импровизацию, некомпетентность и в результате всего этого шараханье из стороны в сторону».

Его деятельность была столь откровенно разрушительна, что в марте 1993 года на VIIIСъезде народных депутатов Хасбулатов, призвав Ельцина выполнить обещания по реорганизации правительства, предложил отправить в отставку Козырева наравне с Чубайсом.

Вероятно, напуганный этим и задумавшийся о своем сохранении во власти, в июне 1993 года Козырев принял участие в создании предвыборного блока либеральных реформаторов «Выбор России» во главе с Гайдаром.

12 сентября 1993 года Козырев как Министр иностранных дел вместе с и. о. Министра безопасности Голушко, Министрами обороны Грачевым и внутренних дел Ериным, а также начальниками Главного управления охраны Барсуковым и президентской охраны Коржаковым участвовал в секретном совещании в Ново — Огарева у Ельцина, на котором было решено разогнать Верховный Совет I() сентября. Это был «узкий круг», в поддержке которого при нарушении Конституции Ельцин был совершенно уверен, — и Козырев своей угодливостью сумел выделиться даже на его фоне.

Как отмечалось в ельцинских «Записках президента», после прочтения им текста Указа № 1400 воцарилась гнетущее молчание. «Козырев разрядил обстановку, произнеся серьезно своим тихим голосом: «У меня есть важное замечание. Я с одним принципиальным моментом не согласен, Борис Николаевич». Все посмотрели на него с недоумением. Он продолжил: «Надо было давным–давно такой указ принимать»». И тогда все заулыбались.

Однако еще задолго до этого Козырев предупредил госсекретаря США о предстоящих «драматических событиях» и попросил поддержать Ельцина, реформы которого тот справедливо назвал «инвестицией в национальную безопасность США». Благодаря этому администрация Клинтона успела не только выработать четкую позицию: «Мы поддерживаем демократию и реформы, а Ельцин — лидер движения реформ», но и подготовить мощную кампанию по формированию американского и ми рового общественного мнения под лозунгом «нет бога, кроме реформ, и Ельцин — пророк его».

Впервые избранный демократический парламент был заклеймен не только американскими, но всеми западными СМИ как «антидемократическая, антизападная, антирыночная, антисемитская» «красно–коричневая коалиция», «национальнокоммунистический блок», «банда коммунистических аппаратчиков», «банда коммунистов и фашистов», «коммунистическими фашистами, маскирующимися под парламентариев».

Конституция России, против которой пер Ельцин с той же яростью и упорством, с которыми он выступал против союзных властей, характеризовалась как «фарсовый документ» и «фундаментальная проблема России», а сторонники закона были объявлены «странным альянсом старых коммунистов, националистов, монархистов и антисемитов». Борьба Ельцина за власть была представлена как столкновение демократии с «демонами».

21 сентября 1993 года российский МИД еще до телевыступления Ельцина с сообщением о роспуске Верховного Совета сообщил о предстоящих событиях послам стран «большой семерки» — США, Великобритании, Франции, Германии, Италии, Японии и Канады. Предупредить подобным образом послов стран СНГ (не говоря уже о Китае) демократическим чиновникам не могло прийти и в голову…

После расстрела Дома Советов Козырев был назначен Ельциным членом Совета безопасности. Участвовал в учредительном съезде гайдаровского блока «Выбор России», был включен в общефедеральный список на выборы в Госдуму, но избрался по Мурманскому одномандатному округу, где набрал почти 38 %.

В ноябре 1993 года Козырев буквально ошарашил, казалось, все повидавшего экс–президента СИТА Никсона, спросившего его во время своего визита в Россию о ее национальных интересах, искренним заявлением: «Одна из проблем Советского Союза состояла в том, что мы слишком… заклинились на национальных интересах. И теперь мы больше думаем об общечеловеческих ценностях. Но если… вы можете нам подсказать, как определить наши национальные интересы, то я буду вам очень благодарен».

Никсон был потрясен и сконфужен этой угодливостью и лестью. Позднее он сказал, ненароком выразив принципиальное различие между американскими политиками и их туземной либеральной обслугой: «Когда я был вице–президентом, а затем президентом, то хотел, чтобы все знали, что я «сукин сын» и во имя американских интересов буду драться изо всех сил. А этот, когда Советский Союз только что распался, когда новую Россию нужно защищать и укреплять, хочет всем показать, какой он замечательный, приятный человек».

Во время визита в Польшу Ельцин внезапно заявил ее тогдашнему президенту Валенсе, что вступление в НАТО — внутреннее дело Польши. По возвращении делегации СВР была уполномочена подготовить доклад по расширению НАТО, и 25 ноября тогдашний директор СВР Е. М. Примаков представил его журналистам. В докладе была четко зафиксирована неприемлемость расширения НАТО для России, — но уже через 2 часа представительница Козырева провела ответный брифинг, на котором назвала доклад СВР сугубо ведомственным документом и подчеркнула, что позиция МИД и президента, а значит, и российского государства в целом заключается в том, что НАТО не угрожает России.

В марте 1994 года Козырев вошел в инициативную группу по созданию гайдаровской партии «Демократический выбор России (ДВР)», но непосредственного участия в работе этой группы не принимал: его силы поглощала деятельность в качестве Министра.

В начале декабря 1994 года на заседании Совета безопасности Козырев оказал существенное влияние на принятие решения о стремительном начале и завершении войны в Чечне. Показательно, что заклейменные потом как «ястребы» представители силовых структур выступали против его решения, продавленного именно демократами, которые потом выступили в роли «голубей». Но тогда из–за своей позиции Козырев порвал отношения с «Выбором России».

В январе 1995 года Козырев сыграл ключевую роль в отставке сменившего Чубайса председателя Госкомимущества Полеванова, попытавшегося остановить грабительскую приватизацию: госсекретарь США вызвал его в Женеву и приказал немедленно уволить Полеванова. Козырев передал команду, 24 января Полеванов был уволен, а на следующий день МВФ выделил России кредит.

Конец мелкого гешефтмахера

В мае 1995 года именно Козырев настоял на подписании пагубного для России соглашения с НАТО, усердно пропагандируя заведомую нелепость — ни на чем серьезном не основанное предположение, что участие России в программе НАТО «Партнерство во имя мира» блокирует расширение блока на Восток и предупредит вступление в него бывших социалистических стран Восточной Европы и республик Советского Союза.

В результате участие России в этой программе, напротив, было расценено как завуалированное согласие на расширение НАТО.

Как было показано выше, Козырев изначально поддерживал расширение НАТО, — вероятно, просто потому, что этого хотели США.

Но простую до тошноты причину «ошибки» видного либерала именно 1995 года раскрыл в своих мемуарах бывший заместитель госсекретаря США Строуб Тэлботт. Весной 1995 года Козырев, подвергавшийся в России все большей критике за свою проамериканскую политику, «впал чуть ли не в кататонию» и начал буквально умолять госсекретаря США организовать ему совместную фотографию с Клинтоном в Овальном кабинете: мол, она поднимет его авторитет в глазах Ельцина и станет своего рода «охранной грамотой». При этом Козырев чуть не с гордостью говорил американцам, что знает, что, если Громыко те звали «Мистер Нет», то его зовут «Мистером Да», и разъяснял, что они должны поддерживать его, так как в случае его отставки и ухода других либералов к управлению Россией придут менее проамериканские силы.

Тэлботт по поручению госсекретаря предложил Козыреву совершенно унизительную сделку: за фотографию с Клинтоном Министр иностранных дел России должен был официально подтвердить госсекретарю США свое согласие на подписание соглашения с НАТО, по сути дела — на его расширении. Козырев согласился, и, по словам Тэлботта, «заслужил короткую прогулку на лимузине к дому № 1600 п Пенсильвания–авеню на встречу с Клинтоном», Как дикари, продававшие богатства своих земель и своих соплеменников за стеклянные бусы и бутылки с «огненной водой», Козырев продавал Россию за фотографию с «хозяином».

Еще более страшную историю рассказывают российские дипломаты: когда Козырев решил развестись, чтобы жениться на замужней сотруднице своего секретариата (на 17 лет моложе его), жена грозила устроить скандал, который мог сильно навредить положению Министра. В конце концов она смилостивилась и выставила в качестве условия спокойного развода натурализацию в США и получение профессорства в Колумбийском или Джорджтаунском университетах, — и Козырев трусливо и раболепно бросился выпрашивать эту подачку у своих американских «партнеров», которую, надо полагать, отработал столь же старательно, что и фото с Клинтоном, — и со схожими последствиями.

Немудрено, что именно при Козыреве США, по ряду сообщений, провели операцию по замене Бутроса Гали — последнего независимого генсека ООН, имевшего твердую позицию в том числе по Югославии.

В декабре 1995 года Козырев вновь был избран в Госдуму по «своему» Мурманскому одномандатному округу, в котором за счет своей известности набрал почти 40 % голосов. Вероятно, избиратели надеялись и на то, что Министр иностранных дел в качестве депутата станет для них влиятельным заступником.

Однако надежды были напрасны: в избирательной президентской кампании 1996 года Козырев был для и без того обладавшим минимальной поддержкой общества Ельцина камнем на ногах. Поскольку депутат не мог быть Министром, Козырев до последнего момента ждал, не намекнет ли ему Ельцин на необходимость остаться в правительстве, — и, когда Ельцин не намекнул, написал заявление об уходе в Госдуму.

5 января 1996 года Ельцин отправил Козырева в отставку, заменив его Е. М. Примаковым. В Госдуме бывший Министр оказался в полной изоляции: либералы не могли простить ему поддержки войны в Чечне, остальные — катастрофической внешней политики. В результате он был независимым депутатом, не состоявшим в каких–либо объединениях и не обладавшим никаким политическим весом: по его словам, «пытался что–то сделать для своего округа, но много сделать не смог. Четыре года мучился и ушел».

В январе 1998 года, еще будучи депутатом, вошел в совет директоров американской фармацевтической компании ICN, руководимой бывшим проамериканским премьером Югославии Миланом Пани- чем. Возможно, это была плата американцев за послушную сдачу интересов России.

Козырев крупно играл на рынке ГКО перед финансовым кризисом августа 1998 года. По воспоминаниям тогдашнего генпрокурора Скуратова, «оперировал миллиардами рублей. Когда возникла его фамилия, начал, как и Чубайс, возмущаться: не играл, мол… навет! Играл! Еще как играл! Операции–то все… остались в компьютерном банке данных! Как операции Гайдара и других игроков… Эти люди, имея в друзьях Чубайса, вполне могли пользоваться инсайдерской информацией».

Последнее представляется вполне обоснованным предположением: иначе трудно объяснить, почему Козырев, в отличие от других либералов, не имевший служебного доступа к инсайдерской информации, пытался отпираться от своего участия в спекуляциях на рынке ГКО.

В январе 2000 года он стал генеральным директором ICN по Восточной Европе в ранге вице- президента, в 2007–2012 годах был председателем Совета директоров Инвестторгбанка, а затем, насколько можно судить, уехал доживать в комфорте и благополучии в свою землю обетованную — в США, на курорты Майами.

Крест на дипломатии

Козырев представляется сегодня типичным представителем космополитичной, прозападной части партхозноменклатуры, окончательно сформировавшейся в 70‑е, вошедшей в 80‑е с полностью антисоветским сознанием и в 90‑е годы оказавшейся у власти.

Поражает убогость и безграмотность фундаментальных умозаключений Козырева, насколько можно судить, практически неизменных с 1990 года и по наши дни. Его философия, похоже, предельно проста: в мире есть полюс добра и счастья — Запад во главе с США, и смыслом существования России является стремлении максимально четко выполнять все их указания.

Козырев подчеркивал: «Нет никакого другого интереса человеческого, чтобы жить хорошо (в его понимании, как и в понимании других либералов, это значит «много потреблять» — М. Д.). А хорошо живут на Западе. Посмотрите на страны с рыночной экономикой и демократической системой — это как раз те страны, в которых все могли бы жить… Все остальное — это демагогия для несчастных. Если у вас нет денег купить виллу на южном берегу Франции, то вам начинают сочинять сказку, что вам это не надо, вы живите вот здесь, в Азиопе».

Здесь прекрасно все: и отношение Министра иностранных дел к своей стране, воспринимаемой как Азиопа, в принципе не способная достичь хорошей жизни. И непонимание, что Запад живет хорошо именно за счет жесточайшей эксплуатации и ограбления всего мира. И простое игнорирование того, что даже в «странах с рыночной экономикой и демократической системой» большинство даже помыслить себе не может о покупке «виллы на южном берегу Франции».

Козырев стремился найти для России способ превратиться в ядерную державу «например, как Франция, у которой тоже есть ядерные ракеты, но она не ставит перед собой целью гарантированное уничтожение Америки». Вопиющие принципиальные различия между Францией и Россией Министра иностранных дел последней попросту не интересовали.

«Формула» Козырева, сохраняющаяся, по его словам, на протяжении всей его жизни, выглядит обескураживающе плоско и схоластично: «Демократическая Россия должна быть и будет таким же естественным союзником демократических стран Запада, как тоталитарный Советский Союз был естественным противником Запада».

Эта формула блистательно игнорирует объективное различие интересов (не говоря уже о культурах и ресурсах) России и Запада, с предельной полнотой выражая полное непонимание российскими либералами как тех, так и других.

Козырев до сих пор заявляет, что Россия не стала союзником и партнером Запада всего лишь потому, что «так и не стали демократической страной и недолго стремились стать настоящим, искренним союзником Запада».

Таким образом, вполне по «формуле Псаки» образца 2014 года, «я ничего не знаю, но виновата Россия». Для Козырева наша страна виновата и в объективном несовпадении своих жизненных интересов с интересами Запада, и в том, что, когда российское общество искренне пыталось стать другом и «младшим братом» Запада, тот хотел всего лишь сильнее его ограбить.

Правда, Козырев признает долю вины и за Западом: администрация Клинтона, оказывается, недостаточно интенсивно поддерживала либеральных реформаторов, — и предостерегает от повторения этих ошибок, указывая на необходимость помогать следующему прозападному руководству России сильнее, чем в первой половине 90‑х.

Хотя самому Козыреву на это грех жаловаться.

Еще в декабре 1992 года на Стокгольмской международной конференции он устроил целый спектакль, изрядно напугав западных дипломатов, привыкших к его елейной угодливости, неожиданно резкой речью, — в завершении которой уточнил «Так выступил бы представитель парламентской оппозиции, если бы она пришла к власти».

При этом речь шла не о «власти» вообще, а прежде всего о кресле самого Козырева.

Он был подлинным мастером организации личной поддержки на Западе: не случайно с просьбой оставить его на посту министра иностранных дел к Ельцину успел обратиться даже президент США Дж. Буш–старший. По словам ельцинского пресс- секретаря Костикова, «был момент, когда чуть ли не каждый приходящий в Кремль на встречу с президентом высокопоставленный посетитель из Западной Европы, и особенно США, просил Б. Н. Ельцина «не сдавать Козырева»». Либерал Костиков с нескрываемым неодобрением и затаенной завистью отмечает: «Я не помню, чтоб так ратовали за Е. Т. Гайдара, хотя он тоже слыл западником».

Дошло до того, что даже Ельцина стал заботить простой вопрос: «А что это они все за него так заступаются?»

Поддержка Козырева Западом опиралась на готовность последнего беспрекословно выполнять практически любые указания госдепартамента США, что красочно описывал в своих мемуарах тот же Строуб Тэлботт. Обе стороны прекрасно сознавали (и не стеснялись признавать), что ельцинская команда реформаторов была единственной силой в России, на деле реализовывавшей интересы США, а Козырев даже в насквозь прозападном окружении Ельцина — самая нужная для американцев фигура.

Козырев возвел жалобное подчеркивание этого в жанр высокого искусства: «Я устал быть единственным голосом, устал быть единственным человеком в окружении Ельцина, который защищает позиции, которые вы, американцы, признали бы приемлемыми».

Американцы как могли поддерживали его и в целом удобным им и в лучшем случае глупый режим в России. Дошло до того, что, по воспоминаниям самих американцев, посольство США прогнозировало фальсификацию итогов выборов 1996 года в пользу Ельцина. Госдепартамент решил проблему рекомендацией московскому офису Агентства международного развития США (USAID) «дистанцироваться от мониторинга выборов, который мог вскрыть реальные эпизоды фальсификации», — в полном соответствии с пожеланием Козырева, сделанном еще во время ГКЧП: «…к власти в России пришли… хорошие, дураки, идиоты — кто угодно, но они хотят с вами просто быть в одном месте. Нужно их поддержать…, нужно закрыть на все глаза и выделить деньги, оказать политическую…, идеологическую поддержку, помогать нам на полную катушку».

Борис Поклад, чрезвычайный и полномочный посланник 1‑го класса, доктор исторических наук, отмечал: «Внешнеполитическая линия новой России под руководством… Козырева стала… откровенно прозападной, безвольной, бесхребетной, а наша дипломатия — просто ущербной… Такие «итоги» нельзя расценивать иначе, как предательство интересов нашей страны. Тогда на советской дипломатии, одной из самых сильных и уважаемых в мире, был поставлен жирный крест».

После отставки Козырева отторгла даже обычно крайне лояльная к «своим» дипломатическая профессиональная среда. Когда Кох с Авеном в 2011 году решили взять интервью у своего бывшего коллеги по либеральному правительству, еще находившемуся в Москве, его телефонов не оказалось ни в приемной Лаврова, ни у преемника Е. М. Примакова в МИДе Игоря Иванова — ни у кого из его бывших коллег.

И причиной тому оказались, как представляется, не его взгляды как таковые и даже не продажа интересов Родины в обмен на мелкие личные выгоды, но сам характер его деятельности, в принципе отрицавшей суть и содержание дипломатии и потому делавшей ее ненужной.

Ведь, превратив, по меткому замечанию не кого- нибудь, а Горбачева, Министерство иностранных дел в простой филиал американского департамента, Козырев свел внешнеполитическую деятельность к прямому выполнению американских инструкций и тем самым лишил ее всякого смысла. МИД превратился в простой передаточный механизм, с исполнением функций которого легко справилось бы несколько клерков американского посла.

Строго говоря, тем самым Козырев всего лишь наиболее ярко и выпукло выразил смысл всего современного либерализма, ставящего государство на службу глобальному бизнесу (обычно в лице наиболее полного и последовательного выразителя его интересов в лице США) и тем самым делающего его полностью ненужным.

ИНОЗЕМЦЕВ Всегда опаздывающий политический аутист: мошенничество как источник либеральной морали и «европейского выбора»?

Старт вундеркинда

Владислав Иноземцев родился в 1968 году в Горьком (ныне Нижний Новгород) в семье преподавателей немецкого языка. Детство провел в Белоруссии. Учился усердно, в 1984 году, в 15 лет закончил с золотой медалью школу в городке Г орки Могилевской области и сразу поступил на экономический факультет МГУ, причем на престижную в то время специальность «политическая экономия».

После старательной учебы и интенсивной научной работы, окончив в 1989 году факультет с красным дипломом, остался в аспирантуре. В 20 лет стал руководителем Научного студенческого общества всего МГУ, — как представляется, вполне заслуженно: Иноземцев писал, как одержимый, самостоятельно анализируя труды классиков и самые разнообразные факты. Свои работы хранил и систематизировал с бережливостью и пиететом, уже тогда казавшимися маниакальными, переплетая их в роскошные фундаментально выглядящие тома, из которых с любовью выкладывал свое собственное полное собрание сочинений.

Через год после окончания университета, в 1991 году одаренный и трудолюбивый молодой специалист был назначен консультантом отдела истории и теории социализма теоретического журнала ЦК КПСС «Коммунист», как раз тогда переименованного по личному указанию «прораба перестройки» и второго лица в Политбюро Яковлева в «Свободную мысль». Даже в последний год существования КПСС, находившейся в то время, по сути, в состоянии агонии это было выдающимся карьерным достижением.

После краха ГКЧП, в том же 1991 году энергично ищущий применения своим талантам Иноземцев стал экспертом аппарата парламентской фракции забытой уже ныне партии «Свободная Россия», созданной вице–президентом Руцким в качестве личной политической базы.

Однако работа в редакции «Свободной мысли», как и в аппарате фракции, не приносила ни значимых денег, ни ощутимых результатов, которые могли бы дать чувство собственной значимости.

Иноземцев бросился в бушующую стихию формировавшегося в то время рынка. Поторговав немного, подобно многим студентам и аспиратам того времени (особенно жившим в общежитиях), электротехникой и позанимавшись с посредничеством на кредитном рынке, он двинулся в складывающуюся тогда банковскую систему и успешно использовал преимущества экономического диплома в условиях катастрофического падения страны в рыночную экономику.

В 1992–1993 годах был специалистом, а затем и главным специалистом АО «Межбанковский финансовый дом», в 1993 году стал заместителем управляющего филиалом банка «Кредит — Москва», а затем вице–президентом Московско — Парижского банка, который, по его последующим утверждения, создал именно он (не возглавив его, вероятно, в силу личной скромности). В 1995 году он стал первым заместителем, а в 1999–2003 годах — и председателем его правления.

Банковская деятельность в «лихие 90‑е» была вынужденно бурной, — до такой степени, что некоторое время Иноземцеву пришлось провести за границей, Однако он не забывал о науке: в 1994 году защитил кандидатскую диссертацию, в 1996 году создал некоммерческий «Центр изучения постиндустриального общества», а в 1999 году защитил и докторскую диссертацию «Концепция постэкономического общества. Теоретические и правовые аспекты» в одном из наиболее авторитетных в стране Институте мировой экономики и международных отношений РАН.

В том же 1999 году он вернулся в журнал «Свободная мысль», — сначала заместителем, а в 2003 году уже и главным редактором.

Иноземцев финансировал издание журнала до 2011 года, когда, увлекшись политической деятельностью, внезапно бросил его, как наскучившую игрушку. В то же время сохранение этого старейшего теоретического издания в сфере общественных наук (выходящего с 1924 года) представляется его безусловной заслугой. В качестве приложений к журналу он издавал работы видных западных социологов и футурологов, мало известных в России, — и это было важной просветительской работой, которой он занимался, как и всей наукой, «для души».

Как–то Иноземцев заметил, что наибольшее удовольствие в жизни испытывает от «написания текстов», — и его научные работы действительно отличались высоким качеством. Впечатляли как виртуозный подбор фактов и мнений уважаемых западных ученых, так и взвешенность и рациональность их анализа, и оригинальность тщательно обосновываемых гипотез.

Насколько можно судить, после защиты докторской диссертации системно подходивший к выстраиванию своей карьеры Иноземцев нацелился на членство в Российской академии наук, — однако там ему внятно дали понять, что «чужие здесь не ходят». По всей видимости, спаянное кастовым чувством академическое сообщество не захотело принимать постороннего «выскочку» — бизнесмена, какие бы результаты он ни показывал и каким бы ценным интеллектуальным приобретением для РАН ни обещал стать, — и, скорее всего, это явилось болезненной травмой для Иноземцева,

«Нулевые» годы он посвятил в основном коммерческой и публицистической деятельности, причем бизнес, насколько можно судить, постепенно сходил на нет. В то же время научное поначалу качество статей, сочетание обоснованности и страстности изложения выгодно выделяли Иноземцева на общем фоне; постепенно к нему стали прислушиваться и присматриваться.

На задворках либерального клана

Однако именно в эти «нулевые» годы политических взгляды Иноземцева постепенно трансформировались: из европейского социал–демократа с широким кругозором и неординарным взглядом он, — вероятно, под влиянием наглядного отсутствия перспектив, — превращался во все более оголтелого либерала, прикрывающего демократическими ценностями веру в правоту и прогрессивность глобального бизнеса, алчную и разрушительную сущность которого он убедительно и ярко раскрывал до того.

Возможно, свою роль сыграла нежная, трепетная любовь Иноземцева к Европе, которую можно сравнить разве что с любовью к США члена гайдаровской команды, а затем многолетнего советника президента В. В. Путина Илларионова.

Возможно, причина была проще: свои неудачи в бизнесе Иноземцев, подобно многим, вполне мог начать объяснять себе неэффективностью российской бюрократии, доведшей страну до состояния, в котором даже такие выдающиеся предприниматели, как он, перестали получать привычные им прибыли. «Кошка бросила котят — это Путин виноват» звучит, конечно, смешно, однако удивительно, какое количество взрослых и зрелых людей строго в соответствии с этой максимой искренне считает виновником своих предпринимательских неудач именно В. В. Путина.

Постепенно, — нельзя исключить, что и незаметно для себя самого, — Иноземцев принял господствующий в европейских элитах взгляд на Россию как нуждающийся в оцивилизовывании источник опасной дикости и чем дальше, тем больше ассоциировал себя именно с Европой, а не с нашей страной.

Когда в 2010 году группа русофобствующих руководителей Польши погибла в авиакатастрофе под Смоленском, Иноземцев хотел издать специальный посвященный этой аварии выпуск «Свободной мысли» с абсолютно черной траурной обложкой. Как рассказывали в то время, лишь угроза редакционного коллектива уйти в полном составе помешала ему выразить таким образом свою солидарность с польским народом. Аналогичных порывов в отношении трагедий, пережитых народом России, у него по каким–то причинам не возникало.

Подписавший в 2010 году в числе первых Интернет–петицию «Путин должен уйти!» и заявивший тем самым себя в качестве сторонника Медведева как реального, а не технического главы государства, Иноземцев был замечен администрацией последнего (характерно, что сам он относил подписание этой петиции к 2009, а то и к 2008 году). Хорошо зарекомендовав себя в качестве эксперта, был в 2011 году назначен исполнительным директором Мирового политического форума в Ярославле. Этот форум, по–видимому, был затеян как «медведевский» форум в противовес «путинскому» Петербургскому международному экономическому форуму. Он привлек ориентировавшихся на Медведева либералов, но так и не смог стать влиятельным. Содержательный смысл его существования оставался совершенно непонятным, участвовать в политических интригах (да еще без видимой поддержки самого Медведева) мало кто хотел, обсуждение оставалось формализованным и неоригинальным. Поэтому Ярославский политический форум так и не получил развития, а после ухода Медведева в премьеры и краха надежд и вовсе канул в Лету и был немедленно забыт.

Отзывы о руководстве Иноземцева подготовкой этого форума были весьма скептическими, — хотя сам он остался убежден в своем выдающемся успехе и в качественном повышении им эффективности форума (который, похоже, действительно управлялся и организовывался либералами из рук вон плохо).

В том же 2011 году Иноземцев пошел в политику — и это обернулось для него чередой оглушительных скандалов.

Сначала, по словам Иноземцева, к олигарху Прохорову попал его неопубликованный текст «Россия, очнись!», после чего тот пригласил его к сотрудничеству. Каким образом неопубликованный и не популярный настолько, чтобы ходить, пусть даже и в среде либеральной тусовки, «в списках и прокламациях», текст «попал» к олигарху, насколько можно понять, мучительно колеблющемуся между современным искусством и современной политикой, Иноземцев тактично не упоминает. То ли передали представители администрации президента Медведева, после ухода со сцены СПС тосковавшие по отсутствию на политической арене провластной либеральной партии, то ли сам Иноземцев написал этот текст с учетом настроений и желаний его потенциального адресата.

Так или иначе, он возымел свое действие: Иноземцев, как он вспоминает, «написал по просьбе Прохорова несколько вариантов проекта программы партии, но ни один из них предметно не обсуждался в партийном штабе». Похоже, скучающий олигарх просто сам не мог понять, чего он хочет от программы, — так же, как и от партии и политической деятельности в целом. Впоследствии Иноземцев с беспристрастностью либерального патологоанатома, для которого слово «государственный» является худшим из всех возможных эпитетов, констатировал: ««Частная компания» «Правое дело» была организована как худшее из госпредприятий, не работая на конечный результат и не используя то, что уже было для нее сделано». Предвидеть это заранее, при всех своих аналитических способностях, Иноземцев оказался не в состоянии, — а может быть, просто ориентировался не на отдаленный политический результат, а на текущее финансирование, в котором он в силу краха своих предпринимательских затей остро нуждался уже тогда и которое Прохоров раздавал весьма щедро.

О своей реакции на изгнание Прохорова из «Правого дела» (вызванного, насколько можно судить, тем, что он не прошел в администрации президента Медведева «проверки на безоговорочную покорность») Иноземцев вспоминает довольно путано. «Мы не сошлись по многим позициям с …коллегами Михаила Дмитриевича по «Правому делу», и в конце …лета я эту команду покинул. После этого «коллективный Сурков» изъял у Прохорова партию. Я …был в достаточно ровных отношениях и с самим Прохоровым, и с его новоявленными оппонентами. Зная…, что я работаю над программой, оставшиеся члены партии приняли ее как программу «Правого дела», включили меня в федеральную десятку, и я пошел с ними на …безнадежные декабрьские выборы».

Получается просто странно. При том, что все решения в партии, насколько можно судить, принимались Прохоровым, который и пригласил в партию Иноземцева, тот в силу идейных разногласий с некими его подчиненными (которые значения при принятии решений явно не имели) ушел из партии сам. Только после этого (возможно, воспользовавшись утратой Прохоровым такого мощного ресурса, как Иноземцев) у Прохорова отобрали партию. И тогда «оставшиеся члены», — из–за разногласий с которыми Иноземцев, по его словам, только что покинул партию, — приняли его программу, позвали его обратно, и он, не помня зла, непонятно зачем пошел с ними на заведомо безнадежные, по его же оценке, выборы.

Если смотреть со стороны, ситуация выглядит намного проще: формально Иноземцев никуда не уходил. После изгнания приведшего его в партию Прохорова не ушел вместе с ним из солидарности (хотя бы против «кремлевских интриг»), а воспользовался исчезновением «вождя и хозяина», став одним из «новоявленных» лидеров партии, — и вместе с ними с треском провалился на выборах. Которые стал называть «абсолютно безнадежными» уже после своего поражения.

Добровольное и публичное выдвижение Медведевым В, В. Путина в кандидаты в президенты, произошедшее в сентябре 2011 года на съезде «Единой России» и ставшее отказом первого от всякой претензии на политическое лидерство, стало подлинной трагедией для всех поставивших на него либералов, — в том числе, вероятно, и Иноземцева. Негодование против не оправдавшего их надежд (при всей их безосновательности) Медведева трансформировалось у многих из них в прямо–таки взрыв враждебности к Путину, отнявшему у них сокровенную мечту (вне зависимости от степени ее реалистичности) в президенте–либерале, который железной рукой вернет страну в милые их сердцу 90‑е годы.

В результате Иноземцев, вполне осознавший ничтожность лишившегося Прохорова «Правого дела», покинул партию формально из–за того, что ее руководитель, бывший демократ первой волны Дунаев, заявил о поддержке Путина на президентских выборах.

Когда Прохоров выдвинулся в президенты, Иноземцев вернулся к нему. Как аналитик он не смог не сознавать бессмысленность этого проекта. Страна еще не отсмеялась над феерическими заявлениями олигарха с репутацией плейбоя (вроде того, что ему ничто не досталось просто так, и он всего достиг своим трудом) и не забыла расклеенные по крупным городам плакаты, ярко превозносившие его способности к долгосрочному планированию, — как раз накануне потери им собственной партии.

Возможно, эйфория политической борьбы затмила его разум, возможно, сыграли роль деньги Прохорова.

После его естественного провала на президентских выборах Иноземцев продолжил купание в политической активности уже самостоятельно.

Плодотворный роман с гражданским обществом

В апреле 2012 года Иноземцев «случайно увидел в Интернете объявление о проведении праймериз» на оппозиционного кандидата в мэры Омска, в котором до того, похоже, ни разу даже не был.

Идея стать кандидатом объединенной либеральной оппозиции на выборах в мэры политически значимого мегаполиса была красивой, но не учитывающей ряд весьма серьезных факторов. Прежде всего, сам Иноземцев не имел отношения к организации либеральных праймериз — и уже поэтому в силу политической культуры и добросовестности российских либералов (потом с предельной откровенностью продемонстрированной командой Навального на «выборах» Координационного Совета оппозиции) никаких шансов на победу он не имел.

Кроме того, даже на честных праймериз, проводимых в Интернете, он не имел шансов против популярных блогеров. Репутация специалиста и качество его знаний не имели здесь никакого значения, а оперативные фоторепортажи «с места события» и восторги по поводу котиков были почти равно чужды Иноземцеву.

И, главное, в случае победы специалист в области макропроцессов, заведомо не имеющий представления о городском хозяйстве, скорее всего, полностью развалил бы его, полностью и надолго дискредитировав тем самым идею оппозиционного мэра в глазах всей России.

Впрочем, до этого дело не дошло: праймериз Иноземцев с треском проиграл, после чего «на голубом глазу» (вероятно, вспомнив коммерческий опыт 90‑х) нарушил свои обязательства и пошел на выборы сам, заведомо уничтожая (и без того, правда, мизерные) шансы на победу «объединенного кандидата» от оппозиции, фотоблогера Варламова.

На вопрос о том, не считает ли он, что его действия (как и действия другого проигравшего участника праймериз, также наплевавшего на свои обязательства) «ставят под сомнение смысл проекта», Иноземцев ответил в лучшем стиле «эпохи МММ»: «Я не считаю, что смысл потерялся. По крайней мере, он людей на что–то подвиг. В Омске появилось несколько совершенно неожиданных людей. Две недели назад я вообще не собирался появляться здесь. Что в этом плохого? То, что не удалось объединиться, подчеркивает общее положение в нашей оппозиции. Видя протестное движение в Москве, точно могу сказать, что понятие «оппозиционер» для большинства этих людей настолько громкий титул, что они не желают признавать его за другими. Я, например, пока не вижу никаких оснований считать Варламова оппозиционером. Я не исследователь его деятельности, но пока не заметил за ним ни протестных акций, ни громких статей».

Таким образом, воспользовавшись деликатностью интервьюера, Иноземцев полностью проигнорировал суть дела: прямое нарушение своих обязательств, взятое им при подписании «гражданского пакта» о проведении праймериз.

При этом желающий стать мэром миллионного города открыто заявил о случайности своего выбора («две недели назад я вообще не собирался появляться здесь»), дискредитировал оппозиционную деятельность как таковую (выходит, что ее смысл заключается всего лишь в «появлении нескольких… неожиданных людей», то есть в самовыражении оппозиционеров) и переложил вину за нарушение им своих обязательств на «общее положение в …оппозиции».

В довершение всего он обвинил московских оппозиционеров в нежелании признавать этот титул задругами, — и тут же продемонстрировал свое соответствие этому обвинению, отказав победителю праймериз в праве быть оппозиционером (правда, с оговоркой на всякий случай: «я не исследователь его деятельности»).

Строго говоря, этот нелепый поток сознания свидетельствует о серьезной интеллектуальной деградации некогда выдающегося аналитика, — вызванной, по всей видимости, политической необходимостью отстаивать и продвигать откровенно убогие и обычно заведомо лживые либеральные мантры, призванные обосновывать подчинение России враждебным ей интересам глобального бизнеса.

Общая идея как Иноземцева, так и его группы поддержки, сводившаяся к тому, что, «раз на праймериз победил не тот кандидат, то это были плохие праймериз», отражала стиль 90‑х: «Демократия — это власть демократов, а не какого–то там народа». Перенесенная в десятые годы, она выглядела уже откровенно неадекватно, — и, когда Иноземцева не допустили до выборов за нарушения при оформлении собранных подписей, сочувствующих ему практически не нашлось. Правда, судя по тому, что он не сделал для себя копий передаваемых в го- ризбирком документов и даже не направил своего представителя присутствовать при их проверке, интереса к выборам мэра у него попросту не было. Возможно, смысл проекта для него заключался просто в «освоении денег», — для чего, как известно, нужно сочетание максимума шума с минимумом реальной активности.

Справедливости ради следует отметить, что победитель праймериз Варламов и вовсе не смог собрать требуемых 9,6 тыс. подписей и, по мнению наблюдателей, даже не пытался толком это сделать.

Так или иначе, политическая активность повысила известность Иноземцева, и они умело ей воспользовался, став в 2012 году членом коллегии Минрегионразвития, «открытого правительства» при правительстве Медведева во главе со специальным министром Абызовым, экспертного совета при премьере Медведеве, заведующим кафедрой факультета госуправления МГУ и председателем Высшего совета партии «Гражданская сила».

Один из основатель этой мало кому известной политической структуры демократ Рявкин с гордостью говорил в апреле 2013 года:«…говорящей головой у нас является Владислав Леонидович Иноземцев. Он будет у нас возглавлять список «Гражданской силы» на выборах в екатеринбургскую Гордуму, а я, в свою очередь, буду баллотироваться в мэры Екатеринбурга». Однако никакого продолжения эта история не получила, и Иноземцев, подобно многим оставшимся без дел более авторитетным либералам, продолжил бултыхание на ниве публицистики, рядящейся в одежды научной беспристрастности. По мере утраты надежд на подчинение России Западу и связанное с этим ухудшение отношений с ним она, как и у других либералов, искренне считающих, что солнце (по крайней мере, для нашей страны) встает именно на Западе, становилась все более антироссийской.

Существенным проектом стало для Иноземцева обоснование под видом исследования экономического потенциала Сибири «сибирского автономиз- ма», то есть, по сути, разоблачения якобы колониальной политики России в отношении Сибири. Требование предоставления последней больших прав, вплоть до призыва «дать наконец Сибири голос в принятии внешнеполитической доктрины» (чего в принципе не имеют никакие части федеративных государств) и в перспективе, насколько можно судить, полного отделения от России и успешной ликвидации последней. В этом Иноземцев был вполне солидарен с академиком РАН Пивоваровым, четырежды избиравшимся директором ключевого для всех общественных наук России ИНИОНа (и оставшимся бы в этой должности, не попади он под следствие после уничтожения его здания катастрофическим пожаром). Этот видный либерал считает необходимым для России «освободиться», чтобы стать нормальной страной, от Сибири и дальнего Востока.

Однако, несмотря на большие силы, потраченные в этом направлении (и даже выпуск совместно с бывшим губернатором Красноярского края Зубовым, проигравшим в свое время Лебедю, специальной книги «Сибирское Благословение»), проект не получил развития и постепенно заглох.

Не находя поддержки в России, Иноземцев виртуозно воспользовался увеличением спроса Запада на антироссийски настроенных либералов.

В 2012 году он на два года получил статус приглашенного исследователя в Институте изучения человека в Вене, в 2013 году — в Центре стратегических и международных исследований в Вашингтоне. Стал иностранным членом Немецкого общества внешней политики, — как раз когда оттуда были изгнаны специалисты, признававшие хотя бы возможность наличия у России собственных национальных интересов.

Мошенничество как источник либеральной морали?

О настроениях Иноземцева весьма убедительно свидетельствует его отклик на смерть в конце 2013 года: «Скончался Михаил Калашников. Конечно, талантливый человек. Безусловно, патриот. Но не оставляет мысль, что там, куда он отправился — причем безотносительно, на небо или в преисподнюю (пишет последовательный и кичащийся этим атеист — М. Д.), он встретится с душами тех, кто погиб от его изобретения. И их больше, чем жертв практически любого другого оружия в XX веке. Приятного общения, Михаил Тимофеевич…».

Никаких других слов в адрес одного из величайших оружейников России, внесшего колоссальный

вклад в дело защиты нашей Родины, у либерального экономиста, прославленного пресловутым Белковским в качестве «стража факта и кладезя фактуры», попросту не нашлось.

Это высказывание было вполне справедливо названо в сети «образцом нравственного падения современного либерала»: ведь жертв либеральных реформ и в целом либеральной политики и в России, и в мире значительно больше, чем погибших от того или иного оружия, — но они по понятным причинам не существуют для представителей либеральной тусовки.

Неприемлемость Калашникова для либералов вызвана, насколько можно судить, не тем, что он изобрел оружие (на других успешных оружейников, включая американца Максима, пулемет которого был признан в начале XX века «оружием массового уничтожения», они не обращают внимания), а тем, что он является гордостью России.

Либералы вполне разумны в своей ненависти к нашей стране и ко всему русскому. Они не могут не понимать, что армейское оружие по самой своей природе в первую очередь сберегает жизни, являясь, как и армия, прежде всего средством защиты своего народа, — но вот никакой гордости (и тем более никакой защиты) у «поганой рашки», насколько можно их понять, быть не должно. И потому всех, кем мы гордимся, для них жизненно необходимо растоптать, причем сделать это максимально публично, чтобы разрушить не только самоуважение и чувство собственного достоинства, но и психику породившего их общества.

Однако в Иноземцеве поражает не просто редкостная даже для либерального клана мерзость его морализаторства, сколько сам его факт. Для исчерпывающего понимания морали российских либеральных деятелей современности достаточно зайти на сайт Службы судебных приставов РФ и обнаружить, что Иноземцев Владислав Леонидович (зарегистрирован в Московской области) имеет колоссальные неоплаченные долги только по вступившим в силу судебным решениям. В то время, когда он оплевывал могилу Калашникова, его долги только по четырем исполнительным листам за период с 2010 по конец 2013 года составляли 141,3 млн. руб. — примерно 4,3 млн. долл. В конце августа 2015 года только по не утратившим актуальности судебным решениям (в том числе и 2015 года) они составили 159,3 млн. руб., — что в результате роста цен и девальвации принесло ему значительную выгоду.

Иноземцеву не стоит желать «приятного общения» со своими кредиторами, так как он от них, насколько можно понять, весьма эффективно скрывается, пользуясь зияющими дырами а российской практике правоприменения (весьма возможно, сознательно оставленными его либеральными коллегами). При этом он остается безусловно уважаемым членом российской и международной либеральной тусовки: насколько можно судить, наглый обман доверившихся людей, — в отличие от службы своей Родине, — является для либералов всех мастей не только не грехом, но и, напротив, делом «чести, доблести и геройства».

Насколько можно судить, взятие денег в долг без намерений их возврата стало одним из ключевых источников существования Иноземцева и финансирования им своей деятельности. Ведь далеко не все кредиторы доводят дело до суда и тем более тратят силы на заведомо бесплодное поддержание ссылок на них в актуальной базе данных судебных приставов.

«Ключевой идеолог европейского выбора России»

Именно так назвал Иноземцева Белковский в предисловии к его книге с восторженным названием «Как санкции ударят по России», — по аналогии, вероятно, с более чем наглядным уже в то время характером и последствиями аналогичного «европейского выбора» Украины.

Что ж: специфика современного либерального «европейского выбора», как видно на нынешних властях Украины, вполне соответствует принципиальному и последовательному нежеланию возвращать взятые якобы на время чужие деньги. Насколько можно судить, последовательный, циничный и публичный обман и грабеж России — в том числе и в лице ее рядовых граждан — является для либералов едва ли не важнейшим признаком подлинно «европейского выбора».

Помимо использования чужих денег в стиле незабвенного Остапа Бендера, фундаментальной позицией профессора оплота нынешних современных либералов Высшей школы экономики Иноземцева является обоснование неспособности России на самостоятельное развитие и необходимости подчинения ее любезной его сердцу (и, вероятно, кошельку) Европе. Еще в предвыборных тезисах для прохоровского тогда «Правого дела» он писал в июле 2011 года: «не стоит надеяться…, что мы сумеем осуществить технологический рывок… Россия — значимая часть европейской цивилизации. Ей нечего искать в Азии… Россия должна стать членом Европейского Союза, принять его нормы и законы… Присоединение к ЕС — залог выживания нашей страны…»Тот факт, что многочисленные попытки России упрочить и углубить сотрудничество с Евросоюзом (нацеленные в том числе и на вхождение в него в отдаленной перспективе) неуклонно наталкивались на его принципиальную враждебность, игнорирование интересов нашей страны, понимание диалога с ней как «диалога всадника с лошадью» и стремление эксплуатировать ее, а не сотрудничать с ней, для Иноземцева как бы не существует.

Для него не важно, может ли Евросоюз в принципе принять в свои члены Россию, или нет (при том, что он оказался не в состоянии согласиться даже на вступление в него Турции, едва ли не вывернувшейся наизнанку для достижения этой цели): Россия должна стремиться в него при любых обстоятельствах, вне зависимости от того, возможно это или нет. Вероятно, просто потому, что на пути в Евросоюз России неминуемо придется отказаться не просто от своих неотъемлемых интересов, но и от самой российской идентичности. В данном случае средство, — отказ России от самой себя, — по- видимому, значит для либерала Иноземцева значительно больше, чем провозглашаемая им откровенно фиктивная цель, служащая лишь морковкой для наивного ослика.

При этом Европа является для Иноземцева абсолютным идеалом. Так, свои нападки на Русскую православную церковь он обосновывает в том числе и европейским опытом (полностью игнорируя при этом, например, религиозность США): «В стремительно отворачивающейся от религиозности Европе с нравственностью не все так уж плохо, по крайней мере, статистически».

Снижение интереса к себе Иноземцев старается компенсировать повышением активности и агрессивности, порой достигая в этом заметных и, безо всякого преувеличения, пугающих нормальных людей результатов.

Так, в октябре 2014 года он, насколько можно понять, по приглашению руководства Уральского федерального университета (УрФУ), — которое, правда, затем открестилось от финансирования его поездки, — выступил в нем с лекциями, присутствовавшие на которых магистранты и бакалавры были специально освобождены от занятий для их посещения. По сообщениям СМИ, на первой лекции Иноземцев шокировал аудиторию своей убежденностью в том, что Россия может добиться развития лишь в составе Евросоюза, закупая у Запада старые технологии и перепродавая их третьим странам. На второй он убеждал аудиторию в нелегитимности крымского референдума, справедливости вопиющего неравенства «золотого миллиарда» и «остального мира», губительности евразийской интеграции и в том, что «Путин в настоящее время получает ярлык на княжение от Китая в битве с Западом».

Иноземцев заявлял, что «…европейцы искренне недоумевают, как Путин позволил себе аннексировать Крым и вторгнуться на Украину», вполне солидаризируясь таким образом с этим мнением, и призывал «каким–то образом отыгрывать ситуацию обратно. Например, пообещать снова провести референдум в Крыму и, может, даже вернуть его Украине (неминуемо растоптав тем самым итоги и второго референдума, — но что значит волеизъявление народа для сиятельного либерала? — М. Д.), …когда Украина вступит в ЕС».

Понимание Иноземцевым (как и подавляющей части российских либералов) «европейских ценностей» с блеском и полнотой выражено им в статье с характерным названием «Европейский дом России», в которой он, помимо обвинений России в агрессии, обратился к странам НАТО с, насколько можно судить, прямым призывом помочь в свержении законной российской власти. При этом он, как минимум балансируя на грани предательства Родины, старательно и подробно учит Запад, как ему лучше вести необъявленную войну против России, как эффективней нанести нам максимальный ущерб: «Целью западных санкций должно быть отделение архаичных правителей России от ее современного населения… Вместо того чтобы тратить время на попытки переговоров, Запад должен сосредоточится на разработке и пропаганде постпутинской повестки дня….Западу стоит однозначно отвергнуть любые российские претензии на право вмешиваться в дела ЕС и НАТО (под этим, насколько можно судить на основании реальных событий, понимается право России высказывать свое мнение в отношении их действий, в том числе ущемляющих ее жизненно важные интересы — М. Д.)… Потребуется «новый план Маршалла», способствующий трансформации Украины в …страну, которая сможет присоединиться к ЕС и НАТО».

Цинизм, хамство и внутренняя нечистоплотность Иноземцева были настолько велики, что не выдержал даже весьма сдержанный по отношению к своим научным коллегам академик РАН С. Ю. Глазьев, в качестве советника президента непосредственно участвовавший в долгих тщетных попытках развития экономической интеграции с Украиной. В ответе, озаглавленном «Профессор Высшей школы экономики призывает Запад избавить его от Путина», он констатировал: «Иноземцев оправдывает применение санкций против России. В этом он похож на большевиков, которые желали поражения России в мировой войне, призывая «превратить войну империалистическую в войну гражданскую» и повернуть штыки против собственного государства.

Санкции в принципе несовместимы с либеральной идеологией…

Судя по статье, в украинской катастрофе он на стороне нацистов, захвативших власть путем насильственного антиконституционного переворота… Иноземцев по сути солидаризуется с неофашистами, что, впрочем, часто случается с «либералами». В политологии есть даже понятие «либеральный фашизм»…

Странно, что Иноземцев не знает о том, что именно спецслужбы США руководят карательной операцией против жителей Донбасса, толкая украинских военных на массовые преступления и геноцид русского населения…

Нам приходится только сожалеть, что из–за таких апологетов Запада, как Иноземцев, у нас была допущена стратегическая ошибка копировать американскую систему регулирования экономики…

…Иноземцев становится смешон, когда советует «Западу …отвергнуть любые российские претензии на право вмешиваться в дела ЕС и НАТО». Ведь всем очевидно, что не Россия вмешивается в дела ЕС и НАТО, а, наоборот, НАТО вторглась во внутренние дела Украины с целью ее принуждения к неравноправной ассоциации с ЕС, а когда руководство Украины отказалось от этого предложения, американские спецслужбы организовали госпере- ворот и привели к власти марионеток, совершающих репрессии…». Однако Иноземцев не тратит время на дискуссии с теми, кого милые его сердцу европейские ставленники и «не фашисты» в Киеве искренне считают и публично провозглашают «недочеловеками», «ватой» и подлежащими сожжению заживо «колорадами».

Лишь в статье, посвященной 70-летию начала войны и опубликованной 22 июня, Иноземцев, как и положено либералу, грудью встает на защиту киевских бандеровцев от всяких обвинений в фашизме, в классическом стиле «абажуров–гозманов» обвиняя в нем Россию. Правда, для этого ему приходится ввести свои собственные критерии фашизма и бессовестно игнорировать реальность, но ведь им к этому не привыкать: «…что фашистского нашли …прокремлевские силы в …политиках, пришедших к власти на волне Майдана? Хотят ли те построить «Великую Украину» от Курска до Кракова? Нет, они мечтают влиться в ЕС и… забыть о своем …суверенитете…

Культивируется ли насилие? Не похоже: …постмайданная Украина живет довольно спокойно, если не считать районы, контролируемые «сепаратистами». Расширяется ли государство территориально? Нет… Вспоминают ли украинцы со слезами на глазах имперские времена? Отнюдь: они разрушают памятники… Лично я ничего фашистского не только в Киеве, но и, например, во Львове не вижу. В отличие от Москвы».

Таким образом, для Иноземцева фашизм — это не только склонность к насилию (в котором он винит, насколько можно судить, жителей мирных городов и сел Донецкой и Луганской областей, а не тех, кто истребляет их, желая вернуть себе территорию без людей) и расширению территории, но

[ззз]и уважение к своей истории и суверенитету. И, как и положено либералу, он видит фашизм исключительно в Москве.

Иноземцев без устали несет России свет либеральной истины и настойчиво объясняет Западу, как нанести нашей Родине наибольший ущерб.

Оккупационный либеральный консенсус

Летом 2015 года в немецкой Neue Rheinische Zeitung Иноземцев в качестве уже не иностранного члена, а просто сотрудника Немецкого общества внешней политики четко сформулировал необходимые, по его мнению, для окончательной «победы над Москвой» действия Запада.

В 1941 году не получилось, — но теперь надо просто слушать Иноземцева, и все будет в порядке. Либеральное руководство Высшей школы экономики, судя по отсутствию реакции, вполне разделяет позицию своего профессора.

Профессор «вши» (или «вышки», как ее еще называют) учит наивных европейцев: Европа должна действовать «с позиции силы», так как «обладает большим количеством рычагов влияния на Россию, чем Россия — на Европу». Как считает «ключевой идеолог европейского выбора России», Евросоюзу необходимо вывести свои инвестиции из России, запретить россиянам иметь бизнес и недвижимость в Европе, а также официально объявлять «агентами агрессора» любые европейские организации, получающие финансирование от Кремля.

Цель, к которой, по мнению Иноземцева, должны стремиться европейцы, заключается в том, чтобы ввергнуть Россию в экономическую катастрофу и при ее помощи «вынудить российскую элиту свергнуть …Путина».

При этом в рамках обеспечения европейских ценностей диалога и взаимопонимания российский либерал требует «уделять больше внимания» тем на Западе, кто все еще смеет «понимать Путина». Надо учесть, что в современной Германии, например, «понимающий Путина» является примерно таким же политическим ярлыком, как в России «власовец», и, более того, (в отличие от нашей страны) заклейменные таким образом люди лишаются возможности публично выражать свою точку зрения, а порой даже и заниматься бизнесом. В этой ситуации призыв «уделять им» еще «больше внимания» трудно отделить от призыва к политическим репрессиям.

Впрочем, общее восхищение российских либералов Пиночетом, украинскими неофашистами и в целом насилием (разумеется, при непременном условии, что оно направлено против России и русских) делает эту позицию Иноземцева вполне естественной.

При этом его отношение к своей Родине носит предельно четкий, недвусмысленный и, опять–таки, естественный для либерала характер: «…Россия играет в мировой политике точно такую же роль, как и Германия с 1870 по 1945 годы. Поэтому ее необходимо сдерживать любой ценой… Россия сможет стать нормальной страной только тогда, когда ее законы будут установлены извне».

По сути, это призыв к Западу оккупировать Россию, — и, судя по полному отсутствию реакции на него в либеральной тусовке (включая руководство Высшей школы экономики, профессором которойявляется Иноземцев), он отражает устойчивый консенсус, объединяющий российских либералов значительно сильнее, чем набившая оскомину трепотня о «правах человека» и «рыночной свободе».

Оккупационный консенсус Мастер интеллектуальных манипуляций

Как бывший ученый, Иноземцев использует довольно эффективную технологию пропаганды, заключающуюся в ярком раскрытии и бичевании реальных проблем и пороков социально- экономической жизни России, вызванных прежде всего либеральной политикой, подчиняющей интересы нашего общества враждебным им интересам глобального бизнеса.

Когда же внимание читателя таким образом привлечено, а доверие завоевано, Иноземцев совершает феерическую подмену понятий, протаскивая в качестве панацеи еще более либеральные рецепты, на деле ведущие лишь к качественному углублению общественных проблем.

Достаточно указать, что он призывал обеспечить модернизацию инфраструктуры (заведомо непосильную частному бизнесу, так как результат инвестиций достается всем, и для их окупаемости плата за пользование должна стать запретительной) при помощи ее приватизации. Мол, нужно отменить само понятие стратегических отраслей (приватизация которых контролируется государством), «нужно дать возможность владения аэропортовыми комплексами, нужны частные газо– и нефтепроводы, частные дороги…»

Наученный горьким опытом (одна из его статей была официально признана экстремистской, а публичные антироссийские выступления вызвали ряд скандалов), Иноземцев стал аккуратнее и в последнее время начал «упаковывать» свои инструкции Западу, как ему правильно уничтожать Россию, в форму аналитических размышлений о ее возможностях. В частности, одна из его статей выдвигает тезис о том, что нынешнюю Россию невозможно разрушить, — а затем под прикрытием последовательного анализа поддерживающих единство страны факторов дает Западу, по сути дела, прямую инструкцию по тому, как с максимальной эффективностью разрушать нашу территориальную целостность.

* * *

Важной особенностью Иноземцева, о которой равно говорят многие его собеседники разных лет, является своего рода «социальный аутизм»: неспособность, а, быть может, и простое нежелание слышать собеседника.

Насколько можно понять, Иноземцев живет в диалоге не с прекрасным, яростным и разнообразным миром, а с «собой, великолепным». Это позволяло ему концентрировать все силы на достижении интересных результатов в науке, но обрекало на нелепые проекты и поразительную наивность в бизнесе и тем более в политике. (Достаточно указать, что он, справедливо рассматривая В. В. Путина и пришедших вместе с ним людей как «одну команду», искренне считает путинское лидерство в ней «большой исторической случайностью», — при том, что, насколько можно судить, хорошо знает многих ее ключевых членов.)

Именно своего рода «социальный аутизм» сделал Иноземцева, несмотря на его поблекший нынепод паутиной либерального бреда, но некогда блистательный интеллект, вечным опоздавшим.

В самом деле: он вошел в редакцию «Коммуниста», как раз когда это перестало что бы то ни было значить, а журнал цревратился в «Свободную мысль». Попытался стать интеллектуальной обслугой Руцкого, — как раз когда его звезда стала клониться к закату, и он начал необратимо терять влияние. Поучаствовал в создании банка, — когда ключевые позиции были уже заняты, и банк был обречен остаться середнячком. Добился научных результатов, — когда это перестало интересовать общество. Поддержал Медведева и пробился в круг ориентирующихся на него функционеров, — как раз когда тот вернул власть Путину. Пришел к Прохорову — как раз накануне его ухода с политической сцены. Начал обливать грязью Россию и призывать ее вернуть Крым — как раз когда Запад с трудом, но смирился с воссоединением с ним.

Однако его перспективы отнюдь не плохи. С одной стороны, Запад будет постоянно нуждаться в либеральных интеллектуалах, истово ненавидящих Россию просто за то, что она существует, а они не смогли потешить в ней свое эго так, как им хотелось. С другой, в самой России будет оставаться по–прежнему много наивных людей, которые продолжат одалживать видному идеологу ее «европейского выбора» деньги, достаточные для его комфортного существования, и, даже будучи обмануты, останутся в рамках лишающего их каких бы то ни было реальных прав правового поля.

ЧАСТЬ II «Эффективные менеджеры»

АЛЕКСАШЕНКО Лучший из либералов

Далеко не все заметили, что со времен Вольтера смысл термина «либерализм» успел измениться. Это давно уже не стремление человека к свободе и ответственности: суть современного либерализма, более четверти века назад отлитая в догмы Вашингтонского консенсуса, в том, что любое государство должно служить не своему народу, а глобальному бизнесу.

Именно противоестественность этого требования лишила возможности развития целые континенты и завела мир в тупик чудовищного глобального кризиса. Вашингтонский консенсус дискредитировал себя, на него давно уже стыдно ссылаться всерьез даже на Западе, — но его положения по–прежнему навязывают слабым странам, чтобы они оставались ресурсом, кормом для глобального бизнеса и гарантированно не могли создать ему конкуренцию.

Социально–экономическая политика России на протяжении всех 28 лет национального предательства (за исключением 8,5 месяцев правительства Е. М. Примакова — Ю. Д. Маслюкова) полностью определяется либералами.

Для понимания современного российского либерализма познакомимся с лучшим его представителем — Сергеем Алексашенко. Искренний профессионал, не менявший взглядов и прямо высказывавший их, работал в критические для нашей страны годы на ключевых позициях в Минфине и Банке России. Затем — успешный инвестиционный банкир и топ–менеджер. Сегодня — один из ключевых либеральных экспертов. Тонко понимая коррупцию, выступает ее непримиримым и последовательным критиком. Из современных либеральных экономистов единственный сочетает опыт практического государственного и коммерческого управления с активным участием в политике. Он был заметен в «белоленточных протестах» даже на фоне Немцова, Яшина, Навального и В. Рыжкова.

И при этой уникальности Алексашенко — замечательный полемист. Осознав сделанную ошибку, он не включает свой дар «на полную катушку» для запутывания всех и вся, а признает, извиняется и исправляет.

Это второй человек в моей жизни, который не меняет своего поведения по отношению к людям в зависимости от их и своего служебного положения. Будь Вы бомжом или премьером, — Алексашенко, будь он первым зампредом Центробанка или лишейным перспектив комментатором, будет вести себя с Вами абсолютно одинаково.

Он живет сам и относится к другим «по гамбургскому счету», — вот только счет этот у него либеральный.

Наверстывая опоздание на старте

Алексашенко родился в конце 1959 года в подмосковном Ликино — Дулево, на родине его мамы. В школу — поздно, почти в 9 лет — пошел в подмосковном же Жуковском, где работали его родители, авиаинженеры. Окончив ее, в силу возраста был призван в армию; поступил на экономический факультет МГУ после рабфака — подготовительного отделения для молодежи, имеющей жизненный опыт, но недостаток знаний. В результате стал студентом тогда, когда его сверстники уже получили дипломы; некоторые однокурсники, такие, как дочь Ясина, были моложе его на пять лет. По собственным словам, «жил в Жуковском 25 лет, пока не женился».

Окончив университет, получил крайне удачное распределение — в Центральный экономикоматематический институт АН СССР (ЦЭМИ), в то время — один из центров экономической мысли. Научным руководителем его стал Ясин, тогда заведовавший в ЦЭМИ лабораторией, и после блестящей защиты Алексашенко в январе 1990 года стал ведущим специалистом (несмотря на пышное название, это начальная должность) Комиссии по экономической реформе Совета министров СССР.

Помнится ряд их совместных статей, посвященных снижению дефицита бюджета как едвали не панацее от болезней экономики. Нащупав квинтэссенцию либеральной мысли, Алексашенко остался верен ей на протяжении всей жизни.

Летом 1990 года Алексашенко вместе с Ясиным под руководством Явлинского участвовал в доработке и пропаганде безумной даже по тогдашним меркам программы «500 дней» (основанной на разработанной директором кирпичного завода, «прорабом перестройки» Бочаровым программе «400 дней»), а также в погромной, в стиле 1937 года критике тех, кто смел видеть в этом изделии либеральных экономистов многочисленные внутренние противоречия и просто несуразицы.

В апреле 1991 года Ясин взял Алексашенко с собой в Научно–промышленный союз, который после провала ГКЧП стал Российским союзом промышленников и предпринимателей (РСПП). После обучения в Финляндии Алексашенко в марте 1993 года стал по рекомендации Ясина заместителем только что назначенного Министром финансов России 35-летнего Бориса Федорова, который был лишь на год его старше. Тот ценил Алексашенко высоко и поручил ему организовать практически отсутствовавшее тогда бюджетное планирование, а также заниматься макроэкономикой и переговорами с МВФ.

По сути, Алексашенко выполнял функции первого заместителя, — и это позволило ему после ухода Федорова в январе 1994 продержаться в Минфине еще более года.

На вершине: пьянящая непогрешимость

Алексашенко не терпел глупости и жестко, на грани (а порой, как тогда казалось, и за гранью) хамства критиковал коррупцию и просто неэффективность правительства. Его не утруждающая себя даже минимумом вежливости категоричность переносилась тем труднее, что всегда была аргументированной и четко обосновывалась. Алексашенко производил впечатление едва ли не единственного либерала среднего уровня, который не цитировал разного рода авторитетные мнения, а имел свою позицию (причем почти по любому поводу) и мог ее обосновать, проявляя наряду с ярким интеллектом и ехидством твердость и смелость.

Это переносилось большинством чиновников с трудом. Когда много позже, в начале 1998 года «Независимая газета» писала, что «…служебная агрессивность… Алексашенко снискала ему… славу «отморозка»… Его личные психофизические качества (повышенная эмоциональность, резкость, иногда даже прямолинейность) противоречат качествам квалифицированного лоббиста», — это воспринималось скорее как комплиментарное приукрашивание действительного образа, чем как критика.

А тогда, в Минфине, не допущенный к распределению бюджетных денег, он, помнится, решил проблему путем выпуска и организации оборота собственных квазиденег — «казначейских обязательств» (КО), которые стали первым государственным денежным суррогатом.

В конце 1993 и 1994 году Алексашенко вместе с другими либералами участвовал в организации резкого ужесточения финансовой политики путем прекращения кредитования бюджета Центральным банком. Выполнение этого стандартного требования МВФ без учета состояния экономики, в 1993 году почти оправившейся от шока либерализации цен, вновь резко ускорило спад, разорило множество предприятий, сильно снизило уровень жизни.

Едва ли не единственными защищенными статьями бюджета при Алексашенко были погашение и обслуживание государственного долга, то есть по обеспечению сверхдоходов международных и российских финансовых спекулянтов всех мастей. Все остальные статьи расходов: оборона, экономика, наука, социальная сфера, — урезались беспощадно и с чудовищными последствиями.

В результате либеральной политики собираемость налогов упала с 85–87 до 33 %, ВВП рухнул на 45 %, промышленное производство — вдвое, обрабатывающие производства — более чем втрое, инвестиции — вчетверо, началось стремительное вымирание населения, поставленного в невыносимые, нечеловеческие условия существования.

Удержавшись во власти после «черного вторника» в октябре 1994 года, когда рубль рухнул за день на 38 %, Алексашенко был выдавлен со своей должности в марте 1995 года, после чего был взят Ясиным директором Экспертного института РСПП. В апреле 1995 года стал президентом Ассоциации российских валютных бирж, в октябре вошел в Научный совет возглавлявшегося им Экспертного института РСПП.

Однако уже в декабре 1995 года Ясин, пользовавшийся огромным влиянием на ставшего председателем Центробанка бывшего Министра финансов

Дубинина, способствовал назначению Алексашенко его первым замом. Дубинин заведовал на экономическом факультете МГУ престижной кафедрой международных финансов и преподавал Алексашенко; стал Министром в результате коррупционного скандала вокруг своего предшественника Панскова и был уволен после «черного вторника», но в силу дефицита реформаторских кадров удержался на плаву и сменил Геращенко.

Вероятно, также с подачи Ясина «простым» зампредом Центробанка (но зато занимавшимся «горячими» вопросами, в том числе организацией денежных зачетов и взаимодействием с олигархическими банками) стал тогдашний муж дочери Ясина Денис Киселев, а сама она возглавила департамент по связям с общественностью.

Как руководитель Дубинин был откровенно слаб, и Алексашенко оценивался многими как фактический руководитель Центробанка. Как сказал в минуту откровенности один из топ–менеджеров, «у Дубинина потребность быть под каблуком: дома — ужены, на работе — у Алексашенко».

Принципиально важно, что он не ограничивался руководством Центральным банком, активно участвуя в разработке всего комплекса либеральных реформ, методично и последовательно уничтожавших Россию. Так, помнится, в 1997 году он изо всех сил продвигал идею ускоренного банкротства предприятий, открывшего широчайший простор действиям рейдеров всех мастей. Отмена этой разрушительной процедуры, ставшей одной из первых мер правительства Е. М. Примакова — Ю. Д. Маслюкова, весьма существенно способствовала нормализации российской экономики. Среди направлений деятельности Алексашенко было и формирование рынка государственных краткосрочных облигаций (ГКО), на первом этапе своего создания использовавшихся лишь на внешних рынках (в том числе и для вывода процентов, выплачиваемых по ним, в росзагранбанки и другим привилегированным участникам внешнеэкономической деятельности). При этом он, как и другие либеральные реформаторы, без тени стеснения играл на рынке госбумаг, — по–видимому, используя при этом исчерпывающую инсайдерскую информацию, которой он вряд ли мог не обладать по долгу службы. Скрываться ему при этом было не нужно: благодаря усилиям заинтересованного в собственном спекулятивном обогащении либерального клана, инсайдерская торговля стала считаться в России преступлением лишь в 2009 году.

«Либеральный погром» экономики привел к сокращению в реальном выражении расходов государства на развитие страны, по оценкам, в 7–10 раз; прежде всего средства шли на обогащение либеральных реформаторов, олигархов, международных и обычных спекулянтов.

Расходы консолидированного бюджета упали с 55–60 до 22–23 % ВВП, причем до трети расходов федерального бюджета шли на выплаты паразитировавшим на государственных долгах спекулянтам. Процентные ставки в пирамиде ГКО-ОФЗ порой превышали 200 % годовых, — и Алексашенко сыграл в выстраивании и функционировании этой пирамиды одну из важнейших ролей.

Он последовательно выступал за поддержание завышенного курса рубля, который позволял привлекать в пирамиду долгов не только российских, но и международных спекулянтов.

Алексашенко открыто гордился своими переговорами с МВФ, в ходе которых представители последнего практически осуществляли внешнее управление экономикой и социальной сферой нашей страны.

Одним из результатов этой политики, всемерно поддерживаемой и частично формируемой либералами, стал чудовищный денежный голод. Монетизация российской экономики рухнула с 97–100 % ВВП в начале 90‑х до 13 % в преддефолтный период 1998 года, долларовая денежная масса превысила объем рублей на руках у населения, более двух третей (по оценкам, до 85 %) расчетов осуществлялось за счет бартера, взаимозачетов, векселей и разнообразных денежных суррогатов.

Существенно, что весной и летом 1998 года, когда неизбежность обрушения «финансовой пирамиды» построенной на рынке ГКО, была уже очевидна, государство не могло заморозить этот рынок в том числе и по политическим мотивам: слишком много слишком влиятельных чиновников вело на этом рынке беспроигрышную игру.

По официальной справке о доходах Алексашенко за 1997 год, представленный в Госналогслужбу Центробанком, за 1997 год он только официально получил 685,4 млн. руб., то есть более 160 тыс. долл., что было в тогдашней разоренной либеральной политикой России (и при тогдашней покупательной способности доллара) чудовищными, непредставимыми деньгами. Как писал убитый через несколько лет после этого публицист Юрий Щекочихин, доходы руководителей Центробанка во времена Алексашенко были больше, чем у президента США.

Наш герой был, похоже, если и не самым высокопоставленным, то самым влиятельным среди обогащавшихся на рынке ГКО чиновников. Даже видный российский либерал Илларионов, член еще команды Гайдара образца 1991 года, назвал политику Алексашенко одной из причин катастрофы 1998 года.

После дефолта, в принятии решения о котором он принимал непосредственное участие, Алексашенко, в отличие от членов правительства Кириенко, не подал в отставку, а дождался назначения председателем Центробанка профессионала и патриота Геращенко, абсолютно не приемлемого для него с идеологической точки зрения. Алексашенко ушел в аналитику: недолго поработав в Экспертном институте РСПП, в январе 1999 года создал при ясинской Высшей школе экономики «Центр развития».

Конвертация административного прошлого: гоп–менеджер

Не будучи востребованным в госуправлении после прихода к власти нового поколения — уже не «ясинских», а «питерских» либералов — Алексашенко стал осваивать новую для себя, коммерческую стезю, став заместителем гендиректора («управляющим директором») потанинского холдинга «Интеррос» по стратегическому планированию. Однако, по некоторым сообщениям, его достижения на этом посту за довольно длительный период — с октября 2000 по 30 июня 2004 года — ограничились срывом нескольких важных сделок из–за высоких амбиций, что испортило отношения с акционерами.

Весьма громким оказался скандал, связанный с блокированием ФСБ попытки «Интерроса» погасить долг ОАО «Пермский моторный завод» перед Пенсионным фондом не деньгами, а 37 % акций ОАО «Пермские моторы». А чтобы повысить стоимость этого пакета акций (так как все активы «Пермских моторов» стоили вчетверо меньше погашаемого долга), «Пермским моторам» предполагалось передать весьма ценные активы: 51 % акций НПО «Искра» и исключительные права на «результаты интеллектуальной деятельности» «Пермского моторного завода», то есть на его двигатели, приносившие, по оценкам, миллионы долларов в год.

Эта сделка, одобренная Российским авиационно- космическим агентством и тогдашним вице- премьером Клебановым, могла привести к потере государством значимых активов. Ведь Пенсионному фонду нужны деньги, а не имущество, — и он, скорее всего, продал бы их и, вероятно, дешевле реальной стоимости. Не исключено, что тому самому «Интерросу», который продвигал эту сделку и заместителем гендиректора которого был Алексашенко. «Коммерсант» назвал сорванную ФСБ операцию «залоговым аукционом наоборот».

Руководство стратегическим планированием «Интерроса» способствовало глубокой интеграции Алексашенко в структуры бизнес–империи Потанина: с февраля 2001 по июнь 2003 он был членом совета директоров «Норникеля», с марта 2002 по июнь 2004 — «РУСИА Петролеум», с июня 2002 по январь 2004 года — «Росбанка». С июня 2002 по июнь 2004 года Алексашенко возглавлял советы директоров ОАО «Силовые машины» и девелоперской компании «Открытые инвестиции», с сентября 2003 по июнь 2004 — ЗАО «Новая городская инфраструктура».

Понятно, что с уходом из «Интерроса» все эти позиции были потеряны одним махом.

В 2004 году Алексашенко возглавил инвесткомпанию «Антанта–капитал», нацеленную на рискованный, но при этом высокодоходный бизнес: спекуляции с низколиквидными акциями «второго эшелона». Это было теоретически правильной идей, но в неудачное время, — в то время происходили либерализация рынка акций «Газпрома» и реформа электроэнергетики, предоставлявшие инвестору практически гарантированные возможности получения высоких доходов.

Вероятно, поэтому через два года Алексашенко расстался с бенефициаром «Антанта–капитал» скандально известным «франко–израильским» бизнесменом Гайдамаком и в апреле 2006 года возгла- вилмосковское представительство «МеррилЛинч», входящего в пятерку инвестиционных банков США. После открытия им в России дочернего банка «Меррил Линч Россия» стал его президентом. Интересно, что и этот инвестиционный бизнес он тихо покинул (по его словам, в связи с изменением стратегии банка) тоже через два года, в апреле 2008, — и больше его в эту сферу уже не приглашали.

«Свадебный член совета директоров»?

В октябре 2008 года, в разгар кризиса Алексашенко был выдвинут А. Е. Лебедевым в совет директоров «Аэрофлота» (затем либеральный олигарх введет туда Навального, а потом выдвинет вместо него годовалого младенца — своего сына), где воз–главил комитет по стратегии, и был его членом по 2013 год.

Вероятно, кризис 2008 года развеял надежды Алексашенко вернуться в большой бизнес, и он вернулся в аналитику, став директором Центра макроэкономических исследований ясинской Высшей школы экономики (в просторечии «вшэ» или «вши»), — одного из форпостов воинствующего либерализма в России. В качестве «директора по макроэкономическим исследованиям» проработал там до сентября 2014 года.

В сентябре 2009 года стал членом научного совета Московского центра Карнеги, эффективно и последовательно проводившего американскую точку зрения в российское аналитическое и информационное сообщество.

Но в аналитике кипучей энергии Алексашенко было тесно, и вместе с председателем Московской Хельсинкской группы Алексеевой и бывшей судьей Конституционного суда Морщаковой он создал Независимый совет по правам человека, — правда, так ничем внятным и не запомнившийся.

В 2010 году стал членом Совета директоров ОАО «Объединенная авиастроительная корпорация» (ОАК), в которой проработал год. Это было не простое время: в феврале 2011 года тогдашний президент Медведев уволил главу компании Федорова. ОАК предстояло выполнять гособоронзаказ и обеспечивать потребность гражданских авиакомпаний. Ни с той, ни с другой задачей ОАК во время пребывания эффективного менеджера Алексашенко в совете директоров не справлялась.

В гражданской авиации разрекламированный самолет Sukhoi Superjet 100 оказался почти на три тонны тяжелее, чем планировалось. И, однако, не — [3511 смотря на готовность гражданских авиаперевозчиков закупать отечественную технику, ОАК не мог обеспечить должного объема производства.

В военном авиастроении оказалось еще хуже. В сентябре 2011 года Министр обороны Сердюков, ставший притчей во языцех, официально признал невозможность выполнить поручение В. В. Путина, возглавлявшего тогда правительство, о закупке 24 корабельных истребителей МиГ‑29К и 65 учебнотренировочных Як‑130 на 3 млрд. долл. Причина проста: не удалось договориться с ОАК.

Член совета директоров ОАК Алексашенко, активно комментировавший самый широкий круг вопросов, в том числе и не связанных с его работой, здесь вдруг проявил завидную сдержанность: следов ни разоблачительных заявлений, ни протестов, ни просто выражения позиции по этим проблемам найти не удалось. Возможно, подрыв российского гражданского авиастроения и разрушение обороноспособности просто соответствовали его «представлению о прекрасном» — либеральным ценностям, заключающимся в обслуживании внешних по отношению к России интересов?

В июле 2011 он сменил на посту председателя совета директоров «Объединенной зерновой компании» бывшего Министра сельского хозяйства Елену Скрынник (вскоре ставшую фигуранткой громкого коррупционного скандала), но вновь удержался на должности лишь один год. Похоже, он был приглашен лишь для проведения приватизации, о сомнительности которой свидетельствует разгоревшийся вокруг нее скандал: к тендеру на продажу 50 % минус 1 акции не был допущен агрохолдинг «Кубань», входящий в «Базэл» Дерипаски. В связи с этим высказывались предположения, что он мог пред- дожить более высокую сумму, чем победитель — непрофильная группа «Сумма», подконтрольная бизнесмену 3. Магомедову, имевшему, насколько можно судить, тесные неформальные связи с правительственными либералами (в первую очередь с вице–премьером Дворковичем).

В начале 2012 года совет директоров «Аэрофлота» обсуждал подозрения, возникшие в отношении коммерческого директора компании Калмыкова. Ему ставилось в вину лоббирование интересов компаний, аффилированных с его близкими родственниками, — вплоть до необоснованного предоставления преференций, приведшего к банкротству крупных туроператоров, внезапно лишенных возможности сотрудничать с «Аэрофлотом». Алексашенко вместе с Навальным как членам комитета по аудиту было поручено провести внутреннюю проверку, — и два ярых борца с коррупцией не нашли никаких нарушений.

Однако затем Калмыков лишился своей должности, а Следственный комитет возбудил в его отношении уголовное дело. Характерно, что Алексашенко последовательно и публично отстаивал правоту Калмыкова, — и, возможно, это стало одной из причин того, что летом 2013 года он перестал быть членом совета директоров «Аэрофлота».

Из–за общей невостребованности в конце октября Алексашенко уехал в США, — как он сообщил, на стажировку в Джорджтаунский университет в Вашингтоне, «поработать над парой исследовательских проектов». «Это не контракт, денег мне не платят», — подчеркнул он. Однако тогдашний сопредседатель партии РПР-ПАРНАС осведомленный и обычно точный в деталях Владимир Рыжков расставил акценты по–другому, сказав, что «его пригласили».

По первоначальным заявлениям, Алексашенко намеревался вернуться в Россию в мае 2014 года, но полная поддержка позиции Запада и категорическое неприятие позиции народа и государства России в украинском кризисе сделало это невозможным для него.

2 марта 2014 года он написал в своем «живом журнале»: «Когда я прочитал, что «каждый четвертый респондент (25 %) считает, что в Украине произошел государственный переворот и силовой захват власти. 29 % …отмечают разгул анархии и бандитизма, а 27 % …называют нынешние события началом гражданской войны», я понял, что российская власть …воспитала поколение манкуртов… Господи! Как же мне стыдно быть гражданином этой страны….»

Вероятно, когда Алексашенко ознакомился с неприятием российскими гражданами сожжения заживо людей в Одессе, массовых убийств женщин и детей на Донбассе, оголтелой русофобии как основы политики нового украинского государства и прочих проявлений украинского фашизма, он испытал еще большее неприятие России и отвращение к ее народу.

Но ненависть к своей Родине, к своему народу — нормальная черта для либералов, служащих интересам глобального бизнеса.

Мы видим, что основная их масса благоденствует и в сегодняшней России, не только не имея никаких проблем с трудоустройством и самореализацией, но и попросту не имея никаких проблем, — кроме, разумеется, «86 % населения», как было искренне написано на одном из либеральных плакатов. Конечно, Алексашенко мог просто соскучиться по детям: как он сам пишет, его старший сын работает оператором в Голливуде, а средний учится в университете в США (младший еще совсем мал). Но в его заявлениях этой темы нет вообще, — а он человек искренний.

Что же лишило Алексашенко возможности «найти себя» в нынешней либеральной тусовке, в России Медведева, Шувалова, Дворковича, Навального, Яшина и Касьянова?

Непогрешимый гуру?

Похоже, Алексашенко выкинуло из нынешнего либерального клана сочетание убежденности в своей непогрешимости (порой напоминающее манию административно–интеллектуального величия) с принципиальностью, искренностью и категоричностью.

Конечно, он не мог не задыхаться в современной сгнивающей заживо либеральной тусовке, представители которой ради денег и власти готовы творить и говорить в прямом смысле слова все, что угодно. А, с другой стороны, эта тусовка не приемлет никакой верности каким бы то ни было принципам (особенно провозглашаемым ею самой): даже молчаливая, такая верность выглядит прямым оскорблением и обвинением сегодняшних либералов, — а Алексашенко молчаливым бывает не часто.

Однако, помимо этого, безусловно, сыграла свою роль и его некоторая неадекватность, проявляющаяся в странном преувеличении его действительно большой роли в истории нашей страны и нелепо для взрослого рационалистичного человека трепетном отношении к собственной персоне.

Чего стоит его заявление в анкете на snob.ru: мол, это–де именно он «впервые использовал слово «налог» в советском экономическом журнале в 1989 году».

Конечно, для Лесь Рябцевых с «Эха Москвы», чистосердечно полагающих, что население России составляет 8 млн. чел., сойдет и не такое, — но у Алексашенко (да и у snob.ru) чуть другая целевая аудитория.

В которой точно есть люди, еще просто помнящие, что при советской власти налоги были (хотя бы подоходные и «на бездетность»), и что они обсуждались в том числе и в экономических журналах. А многие помнят даже про почти ветхозаветную «замену продразверстки продналогом», который тоже был «налогом», пусть даже и «продовольственным», и о котором тоже писалось в «советских экономических журналах».

В той же анкете, рассказывая о своих удачных, по его мнению, проектах, Алексашенко назвал компанию «Открытые инвестиции» (учрежденную «Интерросом» в 2002 году) «первой девелоперской компанией в России».

На кого, на что рассчитано подобное заявление, понять трудно; может быть, Алексашенко вкладывает в смысл слова «девелопер» какой–то свой таинственный смысл, носителей которого действительно не было в нашей стране до 2002 года? — но тогда это надо было объяснить прямо.

И тут же, описывая свою неспособность к бизнесу, Алексашенко чистосердечно заявляет: «просчитать что–либо в российских условиях невозможно». Понятно, что плохой деловой климат в значительной степени вызван деятельностью самих либералов и в том числе лично Алексашенко (перед дефолтом, напомню, настойчиво продвигавшего схему упрощенного банкротства); понятно, что огромное число успешных бизнесменов прекрасно «просчитывает» свой бизнес и в этих условиях, — но здесь потрясает само течение мысли.

Заслуженный человек, бывший высокопоставленный чиновник в государственной и корпоративной сфере, многими уважаемый аналитик и комментатор спокойно, с достоинством и легкой са- моиронией признает, что у него нет способностей к предпринимательству: это нормально, никто не может быть гением во всем, а его таланты общеизвестны и в его кругу общепризнанны. Но, признав это, он не может удержаться на уровне только что продемонстрированного им понимания и тут же соскальзывает с него в совершенно детскую и самовлюбленную беспомощность: мол, раз у меня не получилось «просчитать что–либо», — значит, это вообще «невозможно», ни для кого и никогда.

Такой подход к собственной персоне вынудил Алексашенко броситься защищать свою репутацию в судах, — вероятно, когда он счет забывшимися свои финансовые спекуляции на посту первого зампреда Центробанка, которые, насколько можно судить, во многом приблизили и усугубили дефолт.

И сначала ему действительно улыбнулась удача: в феврале 2009 года вместе со своим бывшим патроном Дубининым он выиграл суд у бывшего помощника президента либерала Илларионова и журнала «Континент», оспорив следующее заявление: «Деятельностью Дубинина и его друзей заинтересовалась прокуратура. Выяснилось, что некоторые сотрудники Центрального банка, включая Дубининаи Алексашенко, активно участвовали в покупках ГКО и валютных операциях на Чикагской бирже».

Вероятно, Алексашенко с Дубининым «прицепились» к фразе о валютных операциях на Чикагской бирже, так как все остальное представляется самоочевидным и общеизвестным фактом. Хотя нельзя не отметить, что Илларионов, теснейшим образом связанный с США, возможно, был в этом вопросе и прав.

Победа Алексашенко и Дубинина была издевательски символической: сочтя их правыми, суд оценил их репутацию лишь в 10 тыс. руб. — при запрошенных ими 10 млн.

А в 2013 году Алексашенко проиграл суд тому же Илларионову и «Комсомольской правде». Он оценил в 1,1 млн. руб. его фразу «совершенно ненормально, когда на рынке ГКО играли Гайдар, Алексашенко, Кох и другие инсайдеры — лица, работавшие непосредственно во власти и с властью», но суд, похоже, просто не понял, чем же недоволен в этой констатации факта высокопоставленный инсайдер.

Таким же пшиком закончился его иск на ту же сумму, предъявленный экономисту Кричевскому и той же «Комсомольской правде» за статью «Крест vs трусы». Алексашенко счел оскорбительной для себя констатацию того общеизвестного факта, что он занимался «игрой в ГКО» в 1995–1998 годах и что прокурорская проверка выявила его валютные и рублевые счета, на которые поступали средства от торговли ГКО.

А затем наступил удар: суд обязал Алексашенко возместить ответчикам по его иску судебные издержки в размере 70 тыс. руб.

И на этом, насколько можно судить, сутяжничество видного либерала закончилось: как отрезало.

«Деньги имеют значение», — как сказал чуть по другому поводу икона либерального монетаризма Милтон Фридман.

Однако, к сожалению, адекватности у Алексашенко прибавилось лишь в отношении его попыток переписать историю. Это становится ясным даже из самого беглого просмотра того, что предлагает России этот — без всяких кавычек — лучший либерал.

«Кто старое помянет, тому глаз вон»?

Неутомимо обличая коррупцию, Алексашенко твердо считает недопустимым наказывать за коррупционные преступления прошлого: «Не вина чиновников, что начальство десять лет им позволяло и их поощряло жить не по закону». Эта оригинальная позиция, вероятно, связана с общеизвестными и приведенными выше фактами биографии самого Алексашенко.

Он с гордостью пишет, что никто и никогда не предъявлял ему, первому зампреду Центробанка, обвинений в инсайдерской торговле, — тактично умалчивая, что стараниями заинтересованных в личном обогащении либералов она просто не считалась в то время в нашей стране преступлением. Не было в 1998 году и понятия «конфликт интересов»: реформаторы по понятным причинам делали все, чтобы эти термины даже не появлялись в нормативных документах.

О том же, какую роль в обрушении страны в дефолт сыграла личная заинтересованность ключевых реформаторов в продолжении спекуляций с, по сути дела, государственными деньгами, читатель легко может подумать сам.

Главное же в антикоррупционной позиции бывшего зампреда Центробанка — в отделении несчастных «чиновников», которые всего лишь пользуются возможностями, предоставляемыми им неведомым «начальством», и потому не должны преследоваться за предосудительные поступки, от самого этого «начальства», концентрирующегося в невидимых горних высях и эмпиреях политики.

При этом сам Алексашенко, занимавший одну из высших должностей в хозяйственной чиновничьей иерархии, похоже, относит себя отнюдь не к определяющему «правила игры» «начальству», а к беспомощным и вынужденным подчиняться им рядовым «чиновникам».

Человек с такой историей и взглядами может, конечно, считать себя лидером экономической мысли, — но присоединяться к нему в этом после его «достижений» странно.

Практика: ВТО и дефицит бюджета как символ веры

Если надо, Алексашенко может вспомнить и о людях: «от вступления в ВТО выиграют российские потребители, потому что вступление в эту организацию означает снижение таможенных пошлин, означает увеличение конкуренции на российском рынке, а все это должно приводить к снижению цен и повышению качества товаров». Это один в один заявления начала 90‑х о том, что дешевый импорт поможет российским потребителям. Все помнят, что было потом: дешевый импорт убил российскую промышленность, лишил потребителей денег, и ку–пить даже самый дешевый импорт стало просто не на что.

Но глобальному бизнесу выгодно затаскивание России в ВТО на кабальных условиях — и в ход идут речевки 20-летней давности, благо выросло поколение, которое их просто не помнит.

И это в ситуации, когда даже директор- распорядитель МВФ Лагард прямо говорила накануне присоединения России к ВТО на заведомо кабальных, по сути, на колониальных условиях: «Экономических выгод для России (от вступления в ВТО) никаких нет. Ведь ваша страна экспортирует нефть и газ, а ввозит готовые товары».

Ну и что? — женщина, что с нее взять!

«Бюджет…, похоже, разбалансировался весьма серьезно», — «с ученым видом знатока» отметил Алексашенко в октябре 2011 года, когда бюджет был профицитен и буквально захлебывался от денег. Правда, либералы старались не замечать этого профицита, так как тогда стандартная отговорка от развития страны — мол, «нет денег» — перестала бы работать, и взамен ей пришлось бы искать новую.

Но и в 2012 году Алексашенко продолжал указывать на то, что «у бюджета нет никакой подушки безопасности» — полностью игнорируя его тогда более чем 5-триллионные резервы (так же, как сейчас игнорирует бюджетные резервы, превышающие уже 8 трлн. руб.). Он настойчиво требовал сокращения военных расходов и «демилитаризации» в ситуации, когда международное право очевидным образом исчезало, и способность защитить свою экономику военной силой впервые за 20 лет становилась не менее важной, чем способность развивать ее.

Чего же жаждет этот либерал, к чему, кроме разоружения и беспомощности, хочет он привести страну?

Правильная политика в России должна быть непопулярной!

В начале 90‑х Алексашенко совместно с Ясиным опубликовал серию статей о том, что все беды — от бюджетного дефицита, и его сокращение (то есть сокращение расходов государства, в первую очередь социальных) — верный ключ к успеху. Теоретически эта позиция верна, однако, превращенная в абсолют, оторванная от необходимости развития институтов, инфраструктуры и хозяйства в целом, легла в основу всей политики либерального уничтожения России.

В наше время Алексашенко прежде всего демонстрирует по–гайдаровски ясное понимание того, что правильные действия государства обязательно должны быть «непопулярными» у населения. Дело не в каком–то негативном отношении к людям — дело в фундаментальной ориентации либерального сознания на интересы в первую очередь глобального бизнеса.

Это для национально ориентированного бизнеса зарплата рабочих — спрос на его продукцию. Для глобального же бизнеса зарплаты, как и в целом социальные расходы — чистые издержки, которые должны быть минимизированы. А откуда возьмутся инженеры и потребители, это не его дело. Поэтому современный Карфаген — система социального обеспечения — должна быть разрушена повсеместно.

В частности, по мнению Алексашенко, «придется принимать болезненные решения по реформированию пенсионной системы. Я не знаю, в каком сочетании придется объединить повышение пенсионного возраста, отмену льгот, ограничения на рост пенсий, повышение налогов». При этом главные, фатальные пороки российской пенсионной системы — отсутствие должного контроля за Пенсионным фондом, запретительно высокие ставки обязательных социальных взносов и их регрессивный характер (при котором, чем богаче человек, тем меньше он платит) — полностью игнорируются. Более того: в этой сфере налоги надо поднимать еще больше! Потому что выход из пенсионного кризиса за счет ликвидации «налогового рая для богатых», созданного в России, для либералов неприемлем.

Служа глобальному бизнесу «штурмовой пехотой», либералы склонны вообще игнорировать нужды нормальных людей. У Алексашенко это видно и в высказываниях о СССР, в которых он поразительным образом забывает обо всем, связанном с социальной защитой и уверенностью людей в завтрашнем дне, и в настойчивых рекомендациях Греции выйти из еврозоны. Это «может сделать Грецию гораздо более конкурентоспособной на внешних рынках», — а цена этого для населения волнует либералов не сильнее, чем в 1992 году.

Либеральный подход проявляется не только в экономике. Во время «белоленточных» протестов Алексашенко абсолютно искренне писал: «Задача политиков состоит в том, чтобы конвертировать энергию тысяч людей, которые вышли на улицы Москвы, в политические дивиденды». Не в улучшение жизни этих людей, не в совместном с нимисоздании лучшего будущего, а в политические дивиденды для себя!

Спасибо за искренность: это подлинная квинтэссенция российского либерализма.

И на закуску — еще несколько цитат. Показывающих, что делает либеральная чума с мозгами даже лучших своих носителей.

Выражая негодование плохой работой российских пограничников, Алексашенко на голубом глазу писал: «Прошло двадцать лет с момента принятия закона о въезде–выезде, который гарантирует гражданам России и то, и другое. Но и двадцать лет спустя визы на въезд и выезд (!!!) получать надо». Выездных виз не существует уже более 20 лет, но либерал Алексашенко, регулярно пересекающий границу, не имеет об этом представления, живо напоминая своим знакомством с российскими реалиями телеведущего Познера. Тот, помнится, на одной из конференций с пеной у рта объяснял, что все беды России от православия (сам Познер, насколько можно судить, католик) и того, что в паспорте граждан есть графа «национальность» (тоже отмененная в незапамятные времена).

После Фукусимы Алексашенко призвал отдать Японии Курильские острова: «Надо просто взять, и отдать им острова, и заключить с ними мировой договор, надо войну заканчивать, потому что… мы уже живём 65 лет в состоянии войны с Японией… Россия, как страна–победитель…, должна проявить некое великодушие…, чтобы результаты войны ни у кого не вызывали сомнений….Глядишь, японцы разместят какие–то свои заказы на наших экономических предприятиях металлургических, в нашу экономику японские инвестиции пойдут. Выиграем же от этого, это точно».

И, наконец, он искренне верит в то, что сегодняшней России нужен новый Горбачев — со всеми вытекающими последствиями.

Таким образом, даже лучшие либералы железной рукой ведут Россию в ад новых социальных потрясений, по–настоящему грозящих ей уничтожением.

Ведь для глобального бизнеса наша судьба не принципиальна.

Конечно, для нормального развития экономики экспертное сообщество необходимо. И люди с богатой и неоднозначной биографией ценны сами по себе: «за одного битого двух небитых дают». Но эксперт должен характеризоваться несколькими вещами: за ним должны стоять сбывшиеся прогнозы или реальные дела, показывающие, что они могут уверенно предвидеть ситуацию в экономике, и он должен способствовать развитию страны, а не ее уничтожению, что слишком характерно для либералов. Если эти условия не выполняются, то деятельность таких экспертов не помогает развитию страны, а, скорее, тормозит его.

И они в этой стране, — что и продемонстрировал Алексашенко своим отъездом, — попросту никому не нужны.

КУДРИН Изготовитель эффективной петли для России

Карьера «эффективного менеджера»

Сын служившего в Латвии (где Кудрин родился) и Архангельске военного после школы два года работал автомехаником и инструктором в лаборатории военной Академии тыла и транспорта в Ленинграде. Вероятно, это позволило ему избежать армии и поступить в итоге в Ленинградский госунивер- ситет. В отличие от Набиуллиной, которая, будучи аспиранткой, так, насколько можно судить, и не смогла защитить кандидатскую, Кудрин справился с этой задачей в 1988 году. Войдя в круг реформаторов (в 1989 году Гайдар познакомил его с Чубайсом), в октябре 1990 он стал зампредом в Комитете по экономической реформе исполкома Ленсовета.

Он быстро взобрался по аппаратной лестнице, добившись управления финансами города, и стал одной из ключевых фигур команды Собчака, доведшей, насколько можно судить, богатый и развитый Ленинград до едва не блокадного состояния (в ярком контрасте с Москвой) и с треском проигравшей выборы 1996 года.

Уголовные дела, связанные с руководством финансами Санкт — Петербурга, были закрыты в основном уже в 2000 году: похоже, Кудрин спрятался за спину ставшего президентом В. В. Путина.

А в 1996 году он нашел пристанище в Москве: возглавив администрацию президента, Чубайс назначил его руководителем Контрольного управления, а возглавив Минфин — своим первым заместителем. Кудрин был верным членом «команды молодых реформаторов», доведших страну до катастрофического дефолта 1998 года, — и, похоже, извлек урок из безнаказанности его организаторов.

Он был уволен лишь в середине января 1999 года, причем с предельным аппаратным гуманизмом — «в связи с переходом на другую работу»: заместителем Чубайса в тогда еще не уничтоженное тем РАО «ЕЭС России». После изгнания Е. М. Прима- кова, стабилизировавшего Россию и ставшего после этого опасным для либеральной камарильи, Кудрин немедленно вернулся на «свой» пост в Минфине, а после инаугурации В. В. Путина возглавил Минфин, став еще и первым вице–премьером.

Был Министром финансов более 11 лет; тесные связи с В. В. Путиным обеспечили ему исключительное влияние.

Личная некомпетентность (насколько можно вспомнить, В. В. Путин как–то в прямом эфире «поймал» его на незнании величины дефицита бюджета) не играла роли: Кудрин был лоялен, входил в команду и, похоже, стал для В. В. Путина главным экономистом, чье мнение было окончательным. Насколько можно вспомнить, это про него впервые была сказана фраза «единственная должность, с которой нельзя уволить, — друг президента» (хотя либеральная пропаганда, конечно, сделала все для забвения этого).

Кудрин укрепил традицию Чубайса, при котором Минфин был «правительством в правительстве» — и во многом более влиятельным, чем самоправительство, так как мог заблокировать любое начинание.

Несмотря на отсутствие скандалов вроде связанных с Шуваловым, Кудрин представляется одним из богатейших чиновников России. Когда в середине «нулевых» фотографии его жены опубликовал французский гламурный журнал L'Officiel, — «самое авторитетное издание в мире отражающее модные тенденции», как скромно значится на его сайте, — торговцы оценили только надетое на жену Кудрина в его годовой доход. А она скромно подчеркнула, что фотографируется только в своих вещах.

Кудрина обвиняли в лоббировании «КИТ Финанс» в кризис 2008–2009 годов и расшифровывали это название как «Кудрин и Тинтякова» (его вторая жена). Даже верный либерал Милов недоумевал: «Много непрозрачности в определенных действиях министра (Кудрина). Это, например, беспрецедентные траты на спасение… «КИТ Финанс» — 130 млрд. руб….Он ни дня не работал нигде, кроме государственной службы. Несколько месяцев провел в РАО ЕЭС, но это тоже государственная корпорация. Но живет он хорошо, и его личные финансовые возможности большие….Я его ни в чем обвинять не хочу, но объясниться нужно». Последний раз Кудрин «объяснялся» (на мой взгляд, издевательски бессодержательно) не далее как в этом январе.

А в сентябре 2011 года, через день после публичного отказа Медведева бороться за власть со своим благодетелем Путиным, Кудрин отказался от места в будущем правительстве и на следующий же день был с треском уволен Медведевым. Формальной причиной отставки стало нежелание финансиро–вать обороноспособность России, естественное для либерала; реальными, похоже, были нежелание подчиняться явному ничтожеству и стремление к своей политической игре.

Вероятно, принимая эти мотивы и оставаясь благодарным за прошлые заслуги, В. В. Путин объявил, что Кудрин «остается в команде». Для президента Кудрин, как главный экономический авторитет (своего рода Гайдар для Ельцина), — готовый «запасной премьер», а сам Кудрин, похоже, мечтает в случае удачи сам проскользнуть к реальной власти от имени Запада и либерального клана.

Надо отдать Кудрину должное: пока ему удается сочетать эти противоречивые позиции. Усугубление кризиса, вызванное в первую очередь реализацией его политики и рекомендаций, ведет его к власти, — сначала руками В. В. Путина, а затем, возможно, и его могильщиков.

Стержень либерального клана

Почетный профессор Высшей школы экономики, Бурятского и Дагестанского госуниверситетов, Кудрин важен как человек, ставший после публичного фиаско Медведева «лицом» либерального клана.

Кудрин сегодня — наиболее последовательный, респектабельный и влиятельный либерал, занявший идеальную политическую позицию: находясь вне власти, он публично критикует ее и зарабатывает популярность. В то же время он во многом по- прежнему определяет политику этой власти — как через идеологическое влияние, так, вероятно, и че–рез прямых ставленников, обязанных своими постами и благополучием лично ему.

И никого в политическом руководстве России, похоже, не волнует, что либералы давно высмеяны даже Соросом как «рыночные фундаменталисты», а либерализм прямо противоречит интересам России.

России нужно энергичное и активное государство, — а либерализм оправдывает лень и некомпетентность чиновников стремлением к минимизации госвмешательства в экономику.

Либералы рассматривают государство в качестве не ключевого организатора развития и структурообразующего элемента рынка, а как непримиримую противоположность последнего. Они не признают, что госрегулироваиие — единственный инструмент обеспечения развития и свободы, в том числе экономической.

России нужно восстанавливать систему соцзащиты, чтобы повышать емкость внутреннего рынка и восстанавливать человеческий капитал, а либерализм уничтожает ее, даже захлебываясь от денег. Ведь он — единственная религия, снимающая с сильных ответственность за слабых и этим узаконивающая их безответственность.

России надо модернизировать реальный сектор, развивать высокие технологии, — а либерализм требует уничтожения необходимого для этого протекционизма, чтобы превратить страну в колонию глобального бизнеса и не дать возникнуть его конкурентам.

Либерализм — это пропаганда государства как «ночного сторожа», с соответствующими уровнями ответственности, активности и эффективности, но почему–то с головокружительными доходами и богатствами. Это «приватизация для своих» с тотальными нарушениями закона и продажей по бросовым ценам, это инсайдерская игра чиновников на регулируемых ими же рынках и безнаказанность самого наглого воровства.

Вся деятельность Кудрина в той степени, в которой она не вызвана некомпетентностью, подчинена, насколько можно судить, интересам либерального клана, то есть глобального бизнеса. Поэтому речь о нем идет не об отдельных ошибках и даже не о неверной стратегии, но, вероятно, о принципиально враждебных России целеполагании и системе ценностей, несовместимых с самим ее существованием.

«Петля Кудрина»

Главным результатом его работы во главе Минфина представляется создание уникального механизма, при котором деньги налогоплательщиков не направляются бюджетом на нужды страны, а выводятся за рубеж и вкладываются в ценные бумаги стратегических конкурентов России.

При этом расходы бюджета беспощадно урезаются (вплоть до систематической гибели больных детей «из–за нехватки бюджетных средств»), а Россия продолжает занимать под более высокие проценты как на внутреннем, так и на внешнем рынке, что с коммерческой точки зрения представляется откровенным грабежом.

Вице–премьер Дворкович выразил суть этой политики в чеканной формуле: «Россия должна пла–тить за финансовую стабильность США», — и Кудрин заслужил восторг Запада.

В 2003 и 2006 годах английский журнал Emerging Markets назвал его лучшим Министром финансов года: сначала в Центральной и Восточной Европе, а затем и на всех развивающихся рынках (в 2006 году Кудрин добился досрочной выплаты 22 млрд. долл, внешнего долга России — и миллиардного штрафа за это). В 2004 году он получил от журнала The Banker титулы «Мирового министра финансов года» и «Министра финансов стран Европы», а в 2010 лучшим Министром финансов года назвал его журнал Euromoney.

Но «петля Кудрина» не сводится к простому выводу денег России на службу ее стратегическим конкурентам.

Этот вывод стал важным фактором искусственного создания в России жестокого «денежного голода», приведшего даже в «тучные» для бизнеса «нулевые» годы к запретительной дороговизне кредитов. В итоге успешные корпорации были вынуждены кредитоваться не в стране, а за рубежом, принимая на себя валютные риски (что стало важным фактором зависимости России от Запада и нанесло нам огромный ущерб в ходе нынешнего кризиса и кризиса 2008–2009 годов).

Удивительно, но внешний долг корпоративного сектора России (с учетом, разумеется, банковского мультипликатора) примерно соответствует средствам, выведенным за границу возглавляемым Кудриным Минфином!

Таким образом, либералы вынудили российский бизнес заимствовать за границей свои же деньги, уплаченные им государству в виде налогов! Это действительно петля, душащая Россию и сейчас, и Кудрин не просто затянул ее на горле нашей Родины, но и обосновал ее необходимость своим друзьям из высшего руководства.

Бюджет против развития

Бюджетная стратегия Кудрина на деле сводилась к сокращению непроцентных расходов бюджета. Самоустранение государства из жизни общества и снятие с него ответственности рассматривались как высшая цель экономической политики.

Главными приоритетами бюджета, как показывает опыт его исполнения, при Кудрине стали (и остаются сейчас) «замораживание» денег налогоплательщиков и спекуляции с госдолгом.

Расходы бюджета, несмотря на избыток средств, планировались по печально известному «остаточному принципу» (после выплат по сделанным займам, в первую очередь внешним), без интереса к реальным нуждам общества, которые могли быть выше или ниже предусмотренных сумм.

Попытка перейти к расчету потребности экономики в деньгах была сделана еще в Бюджетном кодексе, предусматривающем разработку минимальных социальных стандартов, но правительство и не пыталось выполнить его требования.

Это значит нереалистичность бюджета: никто не то что не знает, но даже и не интересуется реальными потребностями страны в деньгах. Соответственно, непонятно, являются ли расходы государства избыточными, адекватными или недостаточными.

Предоставление регионам финансовой помощи ориентировано на мифический показатель «сред–нероссийской бюджетной обеспеченности», а не на потребности регионов и их населения.

Финансовая помощь регионам ориентирована на текущее выравнивание их обеспеченности, но не на преодоление диспропорций в их развитии. Поэтому разрыв между регионами лишь растет, и увеличивается потребность в финансовой помощи.

Это подрывает возможности развития: фискальная нагрузка на успешные регионы возрастает, убеждая их в бессмысленности работы, «так как все равно все отберут», а аутсайдеры приучаются к иждивенчеству.

Вся тяжесть реформ перекладывается либералами на регионы. Правительство не заботится их состоянием, что погружает их в бюджетный кризис и ведет к уничтожению не только социальной сферы, но в ряде случаев уже и транспортного сообщения.

Налоговое подавление России

Превращение бюджета в инструмент разрушения нашей страны не должно заслонять других достижений Кудрина.

Именно при нем прошла налоговая реформа, ставшая важным фактором блокирования развития силившейся «подняться с колен» страны.

Вопреки мировой практике, введена плоская шкала подоходного налога в 13 %. То, что он ниже налога на прибыль, стимулирует потребление в ущерб инвестициям.

В мире от прогрессивной шкалы подоходного налога отказались лишь Боливия и Эстония. Похоже, именно они служили либералам идеалом российского будущего.

Единая ставка налога для бедных и богатых игнорирует то, что богатые имеют больше возможностей влиять на государство, чем бедные. Большие возможности означают и большую ответственность, которая должна выражаться и в налоговой сфере.

Но оплата труда облагается не только подоходным налогом, но и обязательными социальными выплатами, которые носят омерзительный классовый характер. Они регрессивны: чем меньше зарабатывает человек, тем больше он платит. В результате «выводить из тени» имеет смысл лишь высокие доходы: налогообложение остальных запретительно высоко.

Это делает саму честность привилегией имущих. Бедные же (в том числе и значительная часть т. н. «среднего класса») выталкиваются либералами в «теневую», криминогенную экономику и обрекаются на жизнь в страхе уже по самому факту относительно низкого дохода. Это тоталитарный подход, который закрепляет бесчеловечность либерального государства.

Россия превращена в налоговый рай для миллиардеров (включая самих либеральных реформаторов) и налоговый ад для остальных, — и это представляется заслугой Министра финансов Кудрина.

Снижение налога на прибыль в 2002 году, которым до сих пор гордятся либералы, сопровождалось отменой льготы на инвестиции и потому стимулировало переориентацию денег с инвестиций на потребление и бегство за рубеж, что резко затормозило рост инвестиций. Отказ от учета горно–геологических условий при налогообложении недропользования принесло гибель мелким и средним компаниям, работающим в худших условиях, и сверхприбыли крупным корпорациям, контролирующим «лакомые» куски.

Вперёд, к власти!

Влияние Кудрина колоссально и сейчас. Хотя оно, вероятно, и слабее, чему стратега либерального юшна — Волошина — оно нацелено на конкретноэкономические вопросы и потому заметней.

Наблюдатели шутили, что для прошлого руководства Банка России «нет бога, кроме Чубайса, и Кудрин пророк его». При нынешнем руководстве минувшей осенью призыв Кудрина к освобождению курса рубля прямо предшествовал его катастрофическому краху, — вероятно, потому, что был воспринят руководством Банка России как подлежащий беспрекословному исполнению приказ.

Вся либеральная информационная политика нацелена на подготовку общества к назначению Кудрина премьером.

Но, скорее, премьером будет назначен кто–то из «политиков–тяжеловесов», не имеющих вкуса к экономической политике (вроде В. И. Матвиенко), а Кудрин станет первым замом, плотно сидящим «на хозяйстве», — реальным не главой, но хозяином правительства.

И тогда Майдан в Москве, как представляется в силу изложенного, станет неизбежным.

ЗУРАБОВ Отличный троечник

Михаил Зурабов оказал колоссальное влияние на жизнь нынешнего поколения россиян. Именно он стоял у истоков таких грандиозных кризисов, как пенсионная реформа, начало ликвидации социальной защиты в виде людоедской «монетизации льгот» и, наконец, затронувшего так или иначе большинство семей нашей страны обрушения Украины в нацистскую катастрофу, — и при этом сумел остаться в тени, невнятно скользнув размытой фигурой по периферии общественного сознания.

Между тем этот яркий и удачливый представитель либерального клана, ставший идеальным исполнителем реформ, перед замыслами которых замирали в растерянности даже самые оголтелые разрушители нашей страны, заслуживает чего угодно, но не забвения.

Связи — залог успеха

Зурабов родился в 1953 году в Ленинграде в весьма успешной семье.

Отец, Юрий Григорьевич, в системе Минморф- лота СССР разрабатывал международную космическую систему аварийного спасения судов и самолетов «КОСПАС — САРСАТ», имел хорошие связи в Совете министров. Мама, Энгелина Робертовна, была доктором биологических наук (что в те времена значило намного больше, чем сейчас) и специализировалась на крайне востребованном направлении: защите растений от насекомых–вредителей микробиологическими методами. Она занималась не столько разработкой новых препаратов, сколько обосновывала в вышестоящих инстанциях необходимость проектов своих коллег и добивалась их финансирования. Это было исключительно важное и достаточно редкое в Советском Союзе умение, делающее ее носителя незаменимым, — и соприкосновение с ним, безусловно, обогатило и развило Зурабова, хотя и весьма специфическим образом.

Ее отец, дед Зурабова, руководил одним из крупных предприятий Министерства среднего машиностроения СССР — будущей части Министерства по атомной энергии Российской Федерации.

В 1970 году Зурабов окончил знаменитую физико–математическую школу (при ленинградском филиале Математического института имени Стеклова), из которой вышло много всемирно известных ученых, чемпион мира по шахматам по версии ФИДЕ Халифман, певец и музыкант Борис Гребенщиков и актриса Алиса Фрейндлих. Однако наш герой был тихим троечником с примерным поведением: получил «хорошо» лишь по астрономии, биологии и военному делу, а «отлично» — по физкультуре и, что представляется важным для понимания его ориентированности, английскому языку.

Поступил, — вероятно, не без поддержки отца, — в ничем не блещущий Ленинградский институт водного транспорта, но уже через полгода перевелся в относительно престижный москов–ский Институт управления имени Орджоникидзе (сейчас Госуниверситет управления), причем на редкую и наиболее перспективную тогда специальность экономиста–кибернетика. За ним в том же институте и на той же кафедре экономической кибернетики учился его брат Александр.

Три года после окончания вуза Михаил Зурабов провел ассистентом на кафедре, и лишь потом поступил в аспирантуру, оказавшись благодаря этому в ключевом для всей последующей советской и российской истории месте — во Всесоюзном научно–исследовательском институте системных исследований (ВНИИСИ), причем в лаборатории будущего академика, а тогда блистательного молодого члена–корреспондента АН СССР и замдиректора института Станислава Шаталина. В то время в этой же лаборатории работали Гайдар, Авен, Виктор Данилов — Данильян (в 1991–1996 Министр охраны окружающей среды и природных ресурсов) и Лопухин (Министр топлива и энергетики в правительстве Гайдара). Во ВНИИСИ также работали близкий друг Березовского, бизнесмен и писатель Юлий Дубов, и, по некоторым данным, сам Березовский и тележурналист Сванидзе.

Однако Зурабов и во ВНИИСИ себя практически никак не зарекомендовал; воспоминания о нем носят скорее уничижительный характер: «Серая мышка. Любил теоретизировать, писал смутно, говорил еще смутнее. Никакого таланта», — кроме умения стать душой практически любой компании. В результате младший научный сотрудник Зурабов по окончании аспирантуры не сумел защититься (насколько можно судить, просто не смог подготовить диссертации) и продержался в лабораторииШаталина лишь полгода, после чего, — вероятно, научный горьким опытом, — всю жизнь сторонился науки.

В 1981 году Зурабов ушел преподавать в монтажный техникум, а на следующий год устроился инженером в московский институт «Оргтехстрой‑11», где в том же 1982 году защитил наконец диссертацию. На следующий год он (вероятно, при поддержке деда) стал старшим научным сотрудником Всесоюзного научно–исследовательского и конструкторского института монтажной технологии, где проработал до 1988 года и вырос в начальника лаборатории.

В 1986 году в Чернобыле, куда Зурабов приехал как представитель одного из проектных институтов Минатома, он познакомился с будущим Министром по атомной энергетике, а тогда заместителем директора Курчатовского института Е. О. Адамовым, участвовавшим в ликвидации последствий катастрофы.

Возможно, благодаря авторитету и связям деда, а возможно, и благодаря знакомству с Е. О. Адамовым Зурабов в 1988 году стал заместителем по экономическим вопросам директора треста «Моспромтех- монтаж», также входившего в систему Минатома.

С перестройкой и развитием рыночных отношений экономическое образование Зурабова наконец–то оказалось востребованным. В 1990 году он возглавил совет директоров «Конверсбанка», созданного руководителями атомной промышленности для кредитования советских конверсионных программ, а также, по всей видимости, для обеспечения непосредственного участия этих руководителей в прибыли отрасли. На следующий год младшийбрат Зурабов, Александр, стал в этом банке начальником управления валютно–финансовых операций (профессиональный и добросовестный управленец, в 1996–99 годах он был председателем совета директоров банка «МЕНАТЕП», в 1999–2004 годах — заместитель, первый заместитель гендиректора, председатель совета директоров, президент ОАО «Аэрофлот», затем ушел в ориентированный на ВИП-потребление малый бизнес).

В 1992 году Зурабов создал страховую компанию «МАКС», (среди ее учредителей были Е. О. Адамов), в которой вплоть до 1998 года работал генеральным директором.

Компания работала эффективно; к середине 90‑х она стала одной из крупнейших в России, а Зурабов — исключительно богатым человеком. Он добился посещения своей компании мэром Москвы Лужковым и произвел на него столь благоприятное впечатление, что «МАКС» получила несколько государственных подрядов, включая льготное страхование жилья. Однако главным достижением Зурабова стало подписание в феврале 1997 года договора о превращении компании в генерального страховщика Минатома, обеспечиваюхцего любые страховые интересы всех предприятий колоссальной системы этого богатейшего министерства.

В 1998–2000 годах, уже после ухода Зурабова с должности генерального директора, «МАКС» в силу наработанной инерции (и, вероятно, поддержки существенно расширившего свои связи Зурабова) стал основным страховщиком «Росэнергоатома», «Русского алюминия», «Аэрофлота» и Государственного таможенного комитета. Вхождение во власть: как один месяц больше чем на 17 лет затянулся

В круг ельцинской «семьи» Зурабова, по тогдашним оценкам, ввел Березовский, — и цепкий и абсолютно безжалостный бизнесмен, буквально фонтанировавший идеями, очень быстро сумел очаровать всех, от кого могла зависеть его карьера. Уже в 1998 году Дьяченко дважды пыталась назначить Зурабова Министром здравоохранения, но удалось сделать его лишь первым заместителем Министра здравоохранения Рутковского в правительстве Кириенко. На этом посту Зурабов курировал обязательное медицинское страхование, которое было специализацией «МАКСа».

Поскольку правительство Кириенко формировалось под определяющим влиянием реформаторов клана Чубайса, они сдерживали представителей «семьи» и тем более ставленников Березовского; назначение Зурабова было осуществлено как временное, и вице–премьер Сысуев, сообщая о нем, специально подчеркнул, что новая должность вводится лишь на один месяц. Однако Зурабов пережил в своем кресле не только этот срок, но и самого вице–премьера, и все правительство Кириенко: он покинул должность лишь в октябре 1998 года, уже непосредственно при формировании правительства Е. М. Примакова — Ю. Д. Маслюкова.

С «временной», «введенной на один месяц» должности первого замминистра здравоохранения Зурабов сделал потрясающий шаг наверх по административной, а на том уровне уже и политической лестнице, став в 1998 году советником президента Ельцина по социальным вопросам. В то времяэто было возможно лишь по протекции представителей «семьи»; скорее всего, это была дочь Ельцина Татьяна Дьяченко, ставшая в ходе избирательной кампании 1996 года реальной управляющей его делами. По крайней мере, когда через несколько месяц была проведена реорганизация администрации президента, увольнения из всех его советников избежали лишь двое: сама Дьяченко и Зурабов. Из этого можно сделать вывод, что к тому времени Зурабов уже был, в том или ином качестве, фактическим членом «семьи».

Зурабов благополучно пересидел премьерство Е. М. Примакова на посту советника Ельцина по социальным вопросам. В организации дефолта 1998 года он непосредственно не участвовал, аферы масштаба Чубайса, Березовского и других олигархов поменьше не осуществлял и потому серьезных тревог, несмотря на душераздирающие домыслы некоторых певцов либеральных олигархов, избежал. А вскоре после отправки спасшего Россию после дефолта правительства Е. М. Примакова в отставку, уже в мае 1999 года, Зурабов был назначен председателем правления Пенсионного фонда России, бюджет которого тогда составлял 224,5 млрд, руб. Практически одновременно его младший брат стал заместителем по финансово–экономическим вопросам генерального директора «Аэрофлота».

По рассказам, бытовавшим в то время в аппаратной среде, в ходе подготовленной Дьяченко аудиенции у Ельцина тот поначалу не хотел назначать Зурабова, сомневаясь в его деловых и человеческих качествах. Тогда Зурабов упал перед Ельциным на колени и, буквально целуя ему руки, стал умолять назначить его главой Пенсионного фонда, бессвязно обещая вечную верность и добросовестность. Это произвело шоковое впечатление даже на все повидавшую и ко всему привыкшую Дьяченко; Ельцин же, судя по всему, не выдержал и назначил Зурабова, просто чтобы прекратить отвратительную сцену.

С приходом Путина в Кремль Зурабов сохранил свои позиции, сумев произвести хорошее впечатление и на новую власть (а может, просто вступив с ее значимыми представителями в деловые отношения). Не будем забывать и о том, что, хотя наиболее одиозные представители «семьи» — «Таня» Дьяченко и «Валя» Юмашев — и были удалены из руководства страной, ключевой ее представитель Волошин остался главой администрации президента, а считавшийся, как и Волошин, ставленником Березовского Касьянов стал премьер–министром. Формирование новой власти на первом этапе протекало под решающим влиянием Чубайса и Березовского, и ориентировавшиеся на второго чувствовали себя прекрасно вплоть до начала его опалы, когда он счел возможным пытаться диктовать президенту на том нелепом основании, что совсем недавно помог ему прийти к власти.

В марте 2001 года, когда глава Минатома Е. О. Адамов был отправлен в отставку, «МАКС» сохранил свое положение как генерального страховщика всей системы Министерства. Это можно оценивать как признак того, что положение Зурабова к тому времени уже носило системный характер, а отнюдь не было основано на отдельных личных связях.

«Лучший друг пенсионеров»

В мае 2000 года после инаугурации В. В. Путина Зурабов был переназначен на пост председателя Пенсионного фонда. В конце следующего, 2001 года он представил проект реформирования пенсионной системы для сокращения государственных расходов и постепенного перехода от государственной распределительной к частной накопительной пенсионной системе. При этом средства пенсионеров управлялись бы частными компаниями и использовались ими для спекуляций на фондовом рынке, повышая при этом (за счет постоянного прироста спроса) его котировки.

Надо отметить, что первую серьезную попытку реформирования пенсионной системы в этом духе либеральные реформаторы предприняли еще в конце 1996 — начале 1997 года, после сохранения Ельцина президентом на второй срок, при подготовке его ежегодного послания Федеральному Собранию. Документы, подготовленные реформатором еще «первой волны» М. Дмитриевым, уже тогда содержали все основные принципы пенсионной реформы, однако бдительность, проявленная тогдашним помощником президента Ельцина по экономике Игнатьевым (в последующем председателем Банка России), пресекла эту попытку. В частности, была выявлена вульгарная подтасовка: показав в расчетах, что благоприятное в демографическом отношении для сохранения распределительной пенсионной системы время продлится еще десять лет, то есть до начала 2007 года, что свидетельствовало о наличии более чем достаточного для тщательного изучения ситуации времени, во всех выводах (которые обычно только и читают руководители и спичрайтеры) либералы писали о том, что времени осталось «до конца десятилетия», то есть до конца 1999 года, что требовало немедленной подготовки и реализации реформы.

Вторая попытка ликвидации советской в своей основе пенсионной системы была предпринята либеральным Центром стратегических разработок под руководством Грефа в конце 1999 — начале 2000 года при подготовке для В. В. Путина Стратегии социально–экономического развития на период до 2010 года. Одной из ее фундаментальных идей была ликвидация социальной сферы: с одной стороны, чтобы снизить налоговое давление на бизнес (и, вероятно, получить за счет этого возможность усилить коррупционное давление на него), с другой — чтобы создать новые бизнесы, заставив людей платить за те услуги, которые они раньше получали от государства бесплатно, за счет налогов на экспорт сырья, богатейших людей и корпораций. При этом подразумевалось, что те граждане России, которым не хватит денег на оплату этих услуг (включая здравоохранение и образование), лишатся доступа к ним, а контроль за качеством этих услуг осуществляться не будет.

В проекте Стратегии‑2010 под редакцией Грефа прямо указывалось на необходимость искоренить в России социальное государство, заменив его «субсидиарным», представляющим лишь минимальную помощь и лишь самым бедным людям. Когда обнаружилось, что либеральные разработчики Стратегии решили таким образом отменить Конституцию (провозглашающую Россию именно «социальным», а отнюдь не «субсидиарным» государством), соответствующий абзац просто убрали из текста, — оставив без изменения содержание Стратегии, нацеленной на его воплощение в жизнь.

Однако Стратегия забуксовала; низкое качество и откровенно античеловеческий характер не позволили принять ее как некий целостный документ (хотя многие предусмотренные ею меры и были реализованы порознь в последующие годы), так что правительство после ряда переделок и доработок всего лишь приняло ее «к сведению».

Таким образом, проект Зурабова конца 2001 года был уже третьим подходом либералов к пенсионной реформе. В соответствии с ним пенсия граждан, начиная с 48 лет (с 1953 года рождения), должна была делиться на распределительную и накопительную части. При этом величина распределительной пенсии должна быть не постоянной, а зависеть от текущего состояния бюджета. Накопительная же пенсия должна была зависеть как от величины средств на индивидуальном счете, формируемом из зарплаты, так и от успешности управления ими. Принципиально важной новацией, предложенной Зурабовым и реализованной на практике лишь с 2015 года, был отказ от каких бы то ни было гарантий величины пенсий: пенсионные средства даже храниться должны были не в деньгах, а условных «пенсионных правах» (в настоящее время — «пенсионных баллах», значение которых в рублях на каждый год рассчитывается отдельно, в зависимости, в том числе, от состояния бюджета; при этом оно может оцениваться совершенно произвольно — как в последнее десятилетие либералы говорит о «напряженности» и «нехватке средств» федерального бюджета, захлопывающегося от денег и имеющего многомиллионные резервы).

Эта идея была реализована лишь частично, но пенсионная реформа после длительных и болезненных обсуждений началась с осени 2003 года. Не считая реформы электроэнергетики, а также принятия Земельного и Трудового кодексов (первый открывал «зеленый свет» созданию латифундий, второй, по сути, запрещал забастовки без разрешения работодателя), это была единственная разрушительная либеральная реформа, на которую пошел премьер Касьянов.

Инициировав пенсионную реформу, Зурабов сначала предусмотрел в бюджете Пенсионного фонда значительные средства (300 млн. руб.) на информирование населения, а затем отказался их использовать: мол, нельзя на государственные средства рекламировать частные компании.

Эта подтасовка, как представляется, вполне соответствовала его стилю: ведь речь шла не о рекламе конкретных частных компаний, а о разъяснении населению его прав и возможностей. Если бы средства на это не были зарезервированы Зурабовым в бюджете Пенсионного фонда, они, вероятно, были бы предусмотрены в федеральном бюджете, — и многие люди переложили бы свои пенсионные накопления из Пенсионного фонда в частные компании. Не допустив этого при помощи изощренной уловки, Зурабов, по сути дела, продемонстрировал классический прием недобросовестной конкуренции: для него как главы Пенсионного фонда частные компании были прямыми конкурентами, и он, вероятно, вполне сознательно провел пенсионную реформу так, чтобы ущемить их интересы.

В частности, к разосланным гражданам «письмам счастья» прилагались бланки заявлений о переводе средств накопительной части пенсии. Однако его надо было заполнять лишь при переходе в частную управляющую компанию. Если же заявление не было заполнено (в том числе если его забыли, потеряли, не поняли или вовсе не получили в результате сверхэффективной работы специально закупленной Зурабовым машины для отправки этих писем, о которой будет рассказано ниже), деньги автоматически переводились под управление Внешэкономбанка, который выступал государственной управляющей компанией Пенсионного фонда.

В результате свои накопительные пенсионные средства в частные управляющие компании (включая принадлежащие крупным корпорациям) перевело лишь менее 10 % россиян; более 90 % по инерции оставило свои средства под управлением государства.

И через несколько лет, в начале февраля 2007 года разразился новый скандал: российские СМИ опубликовали предложение Зурабова правительству об исключении из системы обязательного пенсионного страхования средств «молчунов», которые не выбрали частную управляющую компанию и чьи взносы автоматически попали в управление государственному «Внешэкономбанку». Зурабов предлагал, по сути дела, конфисковать их деньги без каких бы то ни было оснований и направить их на покрытие дефицита Пенсионного фонда. Мол, доходность средств под управлением Внешэкономбанка все равно ниже инфляции, — и потому людей, доверивших свои средства государству, можно и должно оставить без накопительных пенсий. Это классический пример зурабовской логики — слишком чудовищной, слишком людоедской даже для многих либералов. Его инициатива вызвала негодование общества; даже видный либерал, президент Центра стратегических разработок (ЦСР) и бывший замминистра экономики, пытавшийся протащить пенсионную реформу еще в конце 1996 года, Михаил Дмитриев назвал эту идею «кражей» или даже «ограблением», так как «речь идет об открытом присвоении чужого имущества». Уже на следующий день представитель Минздравсоцразвития заявил, что подписанный Зурабовым и направленный им в правительство документ якобы являлся предварительным и «сырым».

Тем не менее через несколько лет эта идея, само обсуждение которой окончательно дискредитировало пенсионную реформу, была реализована либералами на практике, — разве что доверенные государству накопительные пенсионные взносы отобрали не полностью, а лишь на неопределенное время.

Таким образом, ужасающий своим бесчеловечием хаос, известный в настоящее время под псевдонимом «пенсионной реформы», — вплоть до начисления пенсионных обязательств государства не в рублях, а в неких «пенсионных баллах», рублевое наполнение которых будет менять каждый год в зависимости в том числе от состояния бюджета, — был подготовлен, сформулирован и предложен к реализации именно Зурабовым, а не его многочисленным последующим эпигонам.

Если можно обманывать народ, почему не обмануть премьера?

Осенью 2003 года Зурабов с помпой продемонстрировал Касьянову потрясающую новинку, обещавшую стать живым воплощением передовой пенсионной реформы: работающую огромную машину, распечатывавшую «письма счастья» будущимпенсионерам (с указанием, сколько денег находится на их пенсионных счета и какую доходность они принесли), раскладывающую их по конвертам и распечатывающую на последних почтовые адреса и фамилии, после чего их было достаточно отвезти на почту.

Стоившая огромных денег машина занимала несколько больших комнат и стремительно выдавала горы готовых к отправке конвертов. Премьер Касьянов был впечатлен столь передовой организацией работы и очень хвалил Зурабова, к которому до того относился, насколько можно судить, с подозрением и пренебрежением.

Однако вскоре оказалось, что рассылка «писем счастья» была сорвана. Выяснилось, что сверхдорогая импортная машина работала лишь с импортной бумагой, — столь дорогой, что использование ее в масштабах страны было попросту невозможно. Показанное же Касьянову было прямым и наглым обманом руководства ради получения его одобрения: машина работала на незначительном объеме расходных материалов, входящим в комплект поставки в демонстрационных целях. То, что Касьянов стерпел эту наглую ложь, превратившую его в посмешище для всего государственного аппарата того времени, характеризует не только его как государственного деятеля и представителя либерального клана, но и влиятельность Зурабова в то время.

Пользуясь сначала поддержкой Березовского и «Тани» Дьяченко, по мере ослабления их влияния он заручился хорошими отношениями с быстро ставшим всесильным Волошиным и, по данным СМИ, регулярно отдыхал вместе с ним в Приэльбрусье и после его отставки, в его бытность председателем Совета директоров РАО «ЕЭС России».

3 октября 2003 года Зурабов был награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени с формулировкой, которую в другом государстве можно было бы сесть проявлением аппаратного «черного юмора»: «за большой вклад в проведение социальной политики государства и многолетнюю добросовестную работу».

Ликвидатор льгот

После панической отставки Касьянова в феврале 2004 года Зурабов с 9 марта был назначен главой объединенных специально «под него» министерств здравоохранения и социального развития, — отнюдь не только в качестве награды за пенсионную реформу, проведение которой было признано тогдашним государством успешным.

На этом посту он стал одним из главных инициаторов людоедской «монетизации льгот», представленной обществу как якобы побочное следствие разграничения полномочий между различными уровнями власти, проведенного под руководством Д. Козака. Закон о ней был принят 22 августа, проведение началось с 1 января 2005 года, и он немедленно вызвал массовые протесты пенсионеров, сопровождавшиеся массовым перекрытием федеральных трасс (начало было положено в городе–спутнике Москвы Химки, где пенсионеры еще во время новогодних каникул перекрыли трассу, ведущую в Санкт- Петербург и к аэропорту Шереметьево); в сахалинском райцентре Холмске дошло до захвата участниками митинга местной администрации.

В протестах, продолжавшихся по всей стране, несмотря на зиму, в течение 2,5 месяцев, приняло

участие, по самым консервативным оценкам, два с четвертью миллиона человек; поскольку это были в основном пенсионеры, массовые волнения получили неофициальное название «седой революции». Непосредственной причиной равно внезапного для общества и государства взрыва негодования стала отмена права пенсионеров на бесплатный проезд в пределах их населенного пункта с заведомо недостаточной денежной компенсацией (которая к тому же и не должна была расти по мере удорожания проезда). Учитывая низкий уровень жизни пенсионеров, отмена этой льготы фактически означала запрет на перемещение их большинства в пределах своего населенного пункта.

Попытка лишить пенсионеров права на даже весьма ограниченное передвижение не только не была чем–то случайным, но и, напротив, вытекала из основного принципа и, как представляется, тщательно маскируемой реальной задачи «монетизации льгот» и в целом всей социальной реформы.

Официально провозглашаемый принцип этой реформы заключался в копируемом у развитых стран Запада адресном предоставлении льгот, при котором они предоставляются не всем улицам, соответствующим формальным критериям, — например, пенсионерам, — а лишь той их части, которая действительно испытывает нехватку средств. Прекращение поддержки обеспеченной части льготируемого населения должно было позволить сократить бюджетные расходы и, соответственно, снизить налоговое давление на бизнес, что, если верить либеральной пропаганде, непременно привело бы к расцвету российской экономики и росту уровня жизни.

Каждый тезис этой немудрящей пропагандистской конструкции представлял собой логический

провал. Прежде всего, сокращение налогов (как показал опыт «нулевых» годов) не могло привести к существенной активизации бизнеса, подавляемого принципиально неналоговыми факторами — почти тотальной коррупцией, произволом монополий, недоступностью правосудия, открытостью экономики перед недобросовестной, а часто и субсидируемой конкуренцией более развитых стран, недоступностью кредитов (из–за незащищенности собственности и произвола банковских монополий, а также из–за чрезмерно жесткой финансовой политики государства) и, наконец, вызванной принципиальным отказом либералов от развития неопределенностью даже среднесрочных перспектив.

Сокращение бюджетных расходов в условиях, когда главным приоритетом федерального бюджета является вывод средств в государственные ценные бумаги США и еврозоны в соответствии с «максимой Дворковича» («Россия должна платить за финансовую стабильность США!»), отнюдь не обязательно и тем более не автоматически ведет к сокращению налогового давления на экономику. Скажем, ощутимое усиление этого давления в десятые годы при интенсивном запугивании общества нехваткой средств в федеральном бюджете проходило при росте неиспользуемых остатков средств на счетах этого бюджета, в основном вкладываемых в иностранные ценные бумаги (на 1 июля 2015 года неиспользуемые остатки составляли 9,2 трлн, руб., что позволяло полностью финансировать расходы бюджета на протяжении семи месяцев), а порой и вовсе при профиците бюджета!

Главное же заключается в том, что адресность социальной поддержки имеет смысл лишь при сравнительно небольшой доле нуждающегося в нейнаселения, в любом случае не превышающей 30 %. В противном случае дополнительные расходы на организацию проверки нуждаемости существенно превысят экономию от сокращения расходов на социальную помощь. Попытки же удержать расходы хотя бы на прежнем уровне, не допустив их существенного скачка, приведут к сокращению оказания социальной помощи тем, кто в ней нуждается.

Весьма существенно, что в России доля бедных составляла в то время (как и сейчас) не 30, а около 80 %, — если, конечно, не уподобляться российским чиновникам и не понимать под «бедными» нищих, то есть людей с доходами ниже прожиточного минимума, или чиновникам развитых стран, считающих бедными всех с доходом ниже половины среднего уровня данной страны данное время вне зависимости от того, насколько он велик или мал. Объективным критерием бедности является неспособность человека покупать товары длительного пользования из своих текущих доходов (точно так же, как объективным критерием нищеты — недостаточность текущих доходов для приобретения еды). Если текущих доходов хватает и на еду, и на одежду, но не на простую бытовую технику, — семья бедна: это содержательная граница, отделяющая бедняков от семей с доходами уровня среднего класса (последние совсем не обязательно принадлежат к нему, так как средний класс характеризуется не только уровнем потребления, но и определенной психологией, и в целом моделью потребления и стилем жизни).

Поскольку бедность, по данным центра Левады, в России (вплоть до 2012 года, когда либеральные социологи прекратили публикацию этого, по- видимому, переставшего быть удобным для них

показателя) составляла не менее 80 %, перевод социальной поддержки на адресный характер был попросту нерентабельным, — и для игнорирования этого нужно было быть либералами, привыкшими не считать деньги и искренне полагать безграмотность надежно залогом своей административнополитической конкурентоспособности.

По изложенным причинам все попытки перейти к адресной социальной поддержке провалились (последняя намечена на 2016 год и также не имеет шансов на сколь–нибудь полную реализацию) и свелись на практике к более или менее произвольному сокращению числа людей, получающих помощь от государства.

«Монетизация льгот» проводилась под прикрытием другой реформы — разграничения полномочий между различными уровнями государственной власти, осуществленной под руководством вице–премьера Козака в 2003 году во исполнение идей Центра стратегических разработок Грефа. Действительно, огромная часть государственных обязательств перед населением находилась «в совместном ведении» властей разного уровня, прежде всего федерального центра и регионов. В силу нехватки денег и у тех, и у других они занимались «спихотехникой», перекладывая ответственность друг на друга, а формально признанные обязательства государства не выполнялись.

Либералы посчитали, что «неисполняемые мандаты» государства стоят несколько триллионов рублей в год, — и, раз их в силу этого попросту невозможно выполнить, то их и не надо исполнять вообще, и государство должно от них отказаться. А люди ничего не заметят, потому что, мол, и так ничего не получали. При этом никто даже не пытался разобраться, какая часть неисполнимых обязательств государства действительно не нужна, так как является плодом случайного и бессмысленного лоббизма, а какая необходима для нормальной человеческой жизни. То, что стоимость многих мандатов завещалась при расчетах из–за игнорирования возможности ограничить произвол монополий, а также для укрепления ощущения их неисполнимости, разумеется, не принималось в расчет, — как и то, что часть не исполняемых в целом мандатов все–таки реализовывалась в отдельных регионах (и там жизнь людей в результате их отмены существенно ухудшилась).

«Разграничение полномочий между уровнями государственной власти» стало для либеральных реформаторов всего лишь инструментом отказа государства от обязательств, на которые у него не было денег (то есть за счет отмены которых либералы хотели улучшить положение бизнеса).

При этом наиболее значимые обязанности государства, прямая отмена которых могла вызвать возмущение населения, формально сохранялись, но передавались без денежной поддержки на уровень регионов, у которых заведомо не было денег для их финансирования. Те часто передавали их, «как горячую картофелину», дальше, в города. Поскольку общий объем финансирования социальной помощи в 2005 году поначалу также был сокращен, многие города просто не имели возможности сохранить пенсионерам социальную помощь, к которой те привыкли и которая была им необходима. Наиболее острый и быстрый протест вызвала отмена бесплатного проезда в городском транспорте.

Основным содержанием социальной реформы было, как следовало из ее названия, замена деньгами помощи, оказываемой в «натуральной форме», при помощи предоставления льгот. Либералы много говорили о пользовании льготами относительно обеспеченных категорий населения (сознательно и принципиально игнорируя то, что большинство из них все равно бедны), об отсутствии должного контроля за теми, кто оказывает эти льготы, и завышении ими цен в связи с этим.

Многочисленные указания специалистов на то, что в бедном обществе, где социальная помощь должна оказываться основной части населения, натуральные льготы являются наиболее экономным и эффективным видом помощи, так как ими в силу самого их характера пользуются только те, кому они действительно нужны, и только по мере имеющейся у них потребности (а деньги–то нужны всем и без ограничений), как обычно при либеральных реформах, принципиально и агрессивно игнорировались.

В результате при «монетизации льгот» деньги получили и те, кто не пользовался льготами или пользовался ими мало (например, сравнительно здоровые пенсионеры), а те, кто нуждался в льготах в большей степени, получили заведомо недостаточную денежную компенсацию и, таким образом, были ограблены.

Существенно, что организаторы людоедской «монетизации льгот» и не собирались сохранять расходы на социальную помощь на прежнем уровне; реформаторы искренне собирались добиться существенной экономии!

Однако массовые протесты вынудили государство, вопреки первоначальным планам, резко увеличить масштабы социальной помощи. В результате монетизация льгот, которая должна была принести экономию, напротив, по словам Дворковича, вызвала дополнительные расходы на 300 млрд, руб., — и при этом еще и падение уровня жизни, и массовое недовольство. Правда, в последующем экономия все же, насколько можно судить, была достигнута, так как предоставленная пенсионерам прибавка к пенсии не индексировалась по мере удорожания тех товаров и услуг, которые они раньше получали бесплатно (прежде всего лекарств и проезда в городском транспорте) и цены на которые в целом росли быстрее официально признаваемой инфляции. Это ограбление «льготников» все же оказалось выгодно для бюджета, — хотя и в значительно меньшей степени, чем предполагалось либералами.

При разработке социальных реформ Зурабов оказался не в состоянии оценить их изложенные выше пороки и последствия. Это ярко характеризует не только его персональный интеллект и требования либерального клана к эффективности своих членов, но и то, что действительные цели социальных реформ имели мало общего с прокламируемыми.

Помимо отмены значительной части обязательств государства перед обществом, помимо окончательного искоренения последнего воспоминания о социалистических «общественных фондах потребления» (обеспечивавших более половины его объема в натуральной форме, бесплатно и по возможности поровну, — по аналогии с природными благами), помимо сокращения расходов бюджета социальные реформы обеспечивали концентрацию финансовых потоков в социальной сфере на более высоком управленческом уровне.

Предоставление натуральных льгот финансировалось на самых разных уровнях, вплоть до местныхбюджетов, и было предельно раздроблено. Каждый вид льготы финансировался отдельно, из собственного источника, по особым правилам, которые разрабатывали самые разные органы власти.

Замена натуральных льгот выдачей денег консолидировала разрозненные многоуровневые денежные ручейки в мощные финансовые потоки, значимые на федеральном уровне. Они стали слишком масштабны, чтобы учитывать реальных людей с их нуждами и спецификой, но зато стали представлять существенный интерес с точки зрения управления ими, направления их на те или иные рынки (как накопительные пенсионные взносы стали новым источником прибыли для операторов фондового рынка и ресурсом повышения его котировок), связанного с этим политического влияния и, по всей видимости, коррупции.

Коммерционализация социальной сферы (то есть превращения ее из сферы помощи людям в сферу извлечения прибыли из их несчастий) в сочетании с концентрацией соответствующих финансовых ресурсов, насколько можно судить, и была настоящей, упорно не признаваемой либералами целью социальных реформ, — и ее Зурабов, в недалеком прошлом (а возможно, и по сей день) крупный участник соответствующих рынков, успешно достиг.

Судьбы же десятков миллионов людей, насколько можно судить, не имели для либеральных реформаторов ни малейшей ценности.

Провести описанные реформы в 2000 году, когда началась реализация второго витка гайдаровских реформ, подготовленных для В. В. Путина грефов- ским Центром стратегических разработок, было невозможно из–за слабости власти, в том числе из–за ее зависимости от народа. Однако сразу же после того, как правящая бюрократия окрепла и, в частности, окончательно вышла из–под контроля олигархов (что было ознаменовано «делом «ЮКОСа»" во второй половине 2003 года и отставкой Касьянова в феврале 2004 года), подготовка социальной реформы началась полным ходом. Она была облегчена и бюрократическим параличом, в который погрузило правительство до конца 2004 года административная реформа (искусственно разделившая исполнение единых функций госуправле- ния между различными вновь созданными и часто даже не взаимодействовавшими друг с другом ведомствами). Стоит отметить, что из этого паралича правительство окончательно вышло лишь в ходе преодоления социально–политического кризиса, вызванного людоедской «монетизацией льгот»; ее подготовка велась силами самих реформаторов во главе с Зурабовым, в обход аппарата правительства, который без административной реформы мог бы оказать хотя бы минимальное сопротивление этому безумию.

Искоренение здравоохранения

Насколько можно судить, пенсионная реформа была лишь разминкой, а людоедская «монетизация льгот», — прикрытием для главного дела Зурабова: коммерционализации здравоохранения и превращением его из способа избавления людей от страданий, которым оно должно быть по своей природе, в бессовестный и беспощадный бизнес на человеческих страданиях, кровно заинтересованный в их максимальном продлении.

Использовав бурное обсуждение обществом предстоящей людоедской «монетизации льгот» в качестве прикрытия, Зурабов объявил в ноябре 2004 года о глубоком реформировании всего российского здравоохранения. Его по примеру США (где медицинской помощи и сейчас, после реформы Обамы, лишены десятки миллионов людей) предполагалось полностью перевести на страховые принципы, принципиально оказавшись от советской государственной системы, которая без каких бы то ни было внятных обоснований была объявлена нежизнеспособной и, более того, в принципе невозможной. Разумеется, для повышения эффективности бюджетных лечебных учреждений им предполагалось предоставить возможность приватизироваться.

Об уровне профессионализма (не говоря о гуманизме) Зурабова свидетельствовало высказанное вполне серьезно предложение «сократить сроки бесплатного пребывания пациентов в больницах до пяти дней»: мол, это позволило бы сэкономить значительные средства. Ужас и паника, вызванные в обществе намерением, по сути дела, убить значительную часть больных людей, отвлекли внимание от остальных его инициатив и помогли воплотить их в жизнь.

В марте 2005 года Зурабов сообщил о начале реализации масштабной программы по замене на местном и районном уровнях врачей–специалистов (педиатров, терапевтов, офтальмологов и других) на врачей общей практики — так называемых семейных врачей. Это вызвало негодование общества и врачей, так как «врач общей практики» все равно, как правило, отправлял больного к специалисту: новация заключалась, по сути, в замене обычной медсестры в регистратуре получившим полноценное образование врачом, существенном удорожании за счет этого медицинской помощи, ростом врачебных ошибок (так как врач «общей практики», да и врач–специалист, занятый прежде всего оформлением бессмысленных форм бюрократической отчетности, просто не имел времени вдумываться в жалобы больного) и резком увеличении времени от обращения пациента за медицинской помощью до постановки диагноза (что в ряде случаев, например, в онкологии имеет критический характер и даже ведет к смерти пациента).

При этом, поскольку «врач общей практики», не имея специализации и будучи практически диспетчером, тем не менее получал, как правило, больше врачей–профессионалов, возникла нехватка последних, так как они стали отказываться от своих профессий и переквалифицироваться во «врачей общей практики».

Реализация данной идеи, насколько можно судить, существенно снизила доступность здравоохранения в России и сдержала позитивный демографический эффект второй половины «нулевых» и начала десятых годов, вызванный ростом уровня жизни населения и повышательный фазой демографического цикла, а затем способствовала ухудшению демографической ситуации.

Однако со схоластически–менеджерской точки зрения реформа была правильной: рост объема отчетности создавал иллюзию управляемости, красивые термины создали ощущение заимствования западной практики (и она действительно была заимствована — в худших своих аспектах), а дело укрепления здоровья нации на глазах превращалась в дело извлечения из болезней нации частныхприбылей (при этом врач, превращенный в бизнесмена, объективно заинтересовывался в как можно более долгом, как можно более дорогом и как можно менее результативном лечении).

Поэтому уже в октябре 2005 года Зурабов стал членом президентского совета по реализации приоритетных национальных проектов (придуманных для придания Медведеву авторитета, достаточного для превращения его в преемника В. В. Путина), а с января следующего года возглавил межведомственную рабочую группу по нацпроекту «Здоровье» и демографической политике.

Высокотехнологичный медицинский бред

Возможно, возвышение Зурабова осенью 2005 года было вызвано не только проведением им людоедской «монетизации льгот», но и новой красивой идеей, которой он сумел очаровать руководство страны. В сентябре 2005 года президент В. В. Путин объявил, — скорее всего, с подачи Зурабова, — о намерении создать ряд высокотехнологичных медицинских центров, чтобы сделать общедоступными сложные дорогостоящие операции. То, что общественное здоровье прежде всего зависит от профилактики заболеваний и их лечении на ранних стадиях, никого, похоже, не интересовало: благодаря Зурабову на горизонте замаячил новый грандиозный «распил».

Зурабов, как он умеет это делать, публично дал торжественное обещание построить первые шесть таких центров уже в следующем, 2006 году. Это было в принципе невозможно (учитывая, что проект сложного сооружения только разрабатывается,

даже без учета согласований, не менее года), — но какое это имело значение, если под заявление Зурабова в федеральном бюджете было заложено 12,6 млрд, руб.?

Существенно, что, дав обещание, Зурабов и не думал торопиться, чтобы выполнить его: конкурс на проектирование и строительство медицинских центров Минздравсоцразвития провел лишь в сентябре 2006 — через год после поручения В. В. Путина, причем на начало 2007 года ни по одному из этих центров еще не было разработано даже совершенно необходимой проектно–сметной документации.

Возможно, это было связано с тем, что в условиях развития резонансного уголовного дела руководства ФОМС (о нем будет рассказано ниже) Зурабову не удалось передать заказы на строительство этих центров аффилированным с ним структурам.

Вероятно, для решения этой проблемы (а заодно для объяснения неисполнения собственных обязательств) Зурабов выдвинул поистине гениальную идею: он объявил, что медицинские центры будут строиться специальным, уникальным, никому доселе не известным и не понятным способом — собираться из неких «медицинских модульных блоков» с уже установленным в них оборудованием. Как можно установить высокоточное, требующее тонкой настройки оборудование в конструктивные блоки здания до их сборки, равно как и чем являются эти «медицинские блоки» на самом деле, специалисты не могли себе даже представить. Зато было четко указано, что поставлять эти блоки будут в основном из Германии, стоимость их составит 80 % от всей стоимости медицинских центров (18 % приходились на все строительные работы, а о расходных материалах и комплектующих порой за–бывали, что в значительной степени обесценивало даже построенные центры), а проверить адекватность цен в силу уникальности оборудование и метода строительства нельзя в принципе. И. о. главы Росздрава Хасанов, вероятно, с гордостью указал в официальном документе: ‘‘…не представляется возможным определить стоимость объектов по существующим федеральным расценкам».

В результате строительство первого из 15 обещанных центров высокотехнологичной медицины (Центра сердечно–сосудистой медицины в Пензе) было закончено лишь в 2008 году, уясе после отставки Зурабова.

Единственный провал: коррупционный скандал в ФОМС

Несмотря на большое число разнообразных обвинений в адрес Зурабова, он оставался неуязвимым на протяжении всей своей карьеры. Более того: даже в его окружении за все время его деятельности произошло одно–единственное крупное раскрытие коррупционной деятельности, — правда, следует отметить, что до приговора руководителю «Рособоронсервиса» Васильевой в мае 2015 года это был едва ли не единственный случай реального наказания высокопоставленных коррупционеров в нашей стране за все постсоветское время. Что же касается массового наказания членов высокопоставленной коррупционной группы, этот случай так и остается единственным.

Летом 2006 года группа Счетной палаты во главе с аудитором Владимиром Гореглядом проверяла документы Фонда обязательного медицинского стра–хования (ФОМС) за 2005 год и обнаружила «нарушения финансовой дисциплины». По итогам проверки представления о необходимости устранить выявленные нарушения были отправлены в ФОМС и Зурабову, курирующему его работу, а генпрокуратура возбудила уголовные дела — сначала в связи с нецелевым использованием бюджетных средств, а затем в связи с дачей взятки и получением взятки организованной группой (соответственно, 285, 290 и 291 статьи Уголовного кодекса).

Проверка Счетной палаты завершилась 8 сентября, а уже через два с небольшим месяца, 16 ноября были арестованы (а не задержаны, что свидетельствовало о серьезности обвинений) директор ФОМС, трое его заместителей и главный бухгалтер, — практически все руководство Фонда. При этом в дистрибьюторских компаниях, являвшихся партнерами ФОМС по реализации программы дополнительного лекарственного обеспечения, одной из основных программ Зурабова на посту Министра здравоохранения и социального развития, были проведены обыски.

Принципиально важно, что директор ФОМСа Андрей Таранов был деловым партнером Зурабова и вместе с ним (а также со своим первым заместителем в ФОМС) входил в число учредителей компании «МАКС», в которой в 1994–1998 годах был заместителем Зурабова. По некоторым данным, назначение Таранова на пост главы ФОМС в 1998 году было пролонгировано Зурабовым, перешедшим тогда на госслужбу первым «профильным» заместителем Министра здравоохранения.

20 ноября, менее чем через неделю после ареста руководства ФОМС, депутаты Госдумы от «Единой России» потребовали от Зурабова взять отпуск на время расследования и предложили провести специальный «правительственный час» для обзора его деятельности. Однако уже через день фракция «Единой России» проголосовала за его перенос на весеннюю сессию — якобы из–за большой загруженности.

Руководство ФОМС было обвинено в вымогательстве взяток у фармацевтических компаний и региональных фондов обязательного медицинского страхования: они выделяли регионам деньги на лекарства и закупали лекарства у их продавцов только при условии крупных «откатов».

За доказанные взятки на общую сумму в 28 млн. руб. председатель ФОМС Таранов был в августе 2009 года осужден на 7 лет заключения в колонии строгого режима и штрафу в 1 млн. руб., его первый заместитель Яковлев — на 9 лет колонии строгого режима и штраф в 1 млн. руб., его заместитель Климова — на 9 лет колонии общего режима и штраф в 1 млн. руб., его заместитель Усенко — на 7 лет колонии строгого режима и штраф в 700 тыс. руб., его заместитель Шиляев — на 7 лет колонии строгого режима, начальники контрольноревизионного управления Марченко и финансово- экономического управления Фролова — на 4 года колонии общего режима, главный бухгалтер Быкова — на три года колонии общего режима.

Депутат Госдумы Александр Хинштейн отметил по этому поводу в «Московском комсомольце»: «Это уже не первый случай, когда министр здравоохранения приносит своих людей в жертву. Точно так же с позором был изгнан глава Росздрава Вячеслав Прохоров; глава Росздравнадзора Рамил Ха- бриев… Всякий раз Зурабов, как пономарь, твердит одно и то же: он, дескать, не знал; его подставили».

Между тем тот же Хинштейн подчеркивал: «Мне доводилось общаться и с Зурабовым, и с Тарановым не раз, и я имел возможность воочию наблюдать, сколь жестким и авторитарным руководителем является министр здравоохранения: без его ведома не пролетит и муха.»

Однако следствие по делу руководства ФОМС, насколько можно судить, пришло к иному выводу, — и Зурабов продолжил свою блистательную и, вероятно, смертельную для многих россиян с ослабленным здоровьем, карьеру.

Дополнительное лекарственное обеспечение: личный Клондайк?

Руководство Фонда обязательного медицинского страхования попалось на массовых злоупотреблениях рамках так называемого «дополнительного лекарственного обеспечения». Оно было связано с тем, что часть пенсионеров и других льготных категорий населения, нуждающаяся в дорогостоящих лекарствах, не согласилась принимать в обмен на них незначительные денежные подачки и сохранила права на соответствующие льготы. Однако эти лекарства поставлялись не только по завышенным ценам, но и в недостаточных масштабах, что создавало периодические дефициты и вело к постоянному социальному напряжению, а в ряде случаев, насколько можно судить, — и к гибели людей.

Это представляется результатом не каких–то отдельных случайных ошибок, а системных пороков механизма, вполне сознательно и рационально сконструированного Зурабовым. При его разработке официально заявлялось, что компании, поставляющие лекарства «льготникам», будут отбираться на конкурсной основе. Казалось, как же еще? — но, насколько можно судить, этого сделано не было: первоначальная директива Зурабова навязывала регионам пять компаний, которые должны были снабжать льготными лекарствами всех федеральных «льготников» и которые были отобраны по не то что произвольным, но и вовсе никому не известным критериям.

Обеспечением лекарствами региональных «льготников», которых было значительно больше, должны были, по мысли Зурабова, заняться страховые компании. Их должны были отбирать по своему усмотрению региональные чиновники, однако Министерство ввело для них специальную дополнительную лицензию. В результате, как минимум, в ряде регионов работу с «льготниками» на первом же этапе монополизировали страховая компания «МАКС» или ее дочерние структуры. Цены льготных лекарств (оплачиваемых государством), несмотря на все скандалы и разоблачения, уверенно превышали цены коммерческих аптек.

После ареста руководства Фонда обязательного медицинского страхования проблемы дополнительного лекарственного обеспечения усугубились (это могло быть как естественным результатом дезорганизации работавшей, пусть и коррупционной, системы, так и попыткой сознательного давления на следствие). В январе–феврале 2007 года льготники по программе дополнительного лекарственного обеспечения получили в 2–3 раза меньше лекарств, чем за то же время 2006 года. В некоторых регионах выписка лекарств, — в том числе против тяжелых заболеваний, — была сокращена вчетверо или прекращена вообще. По сообщениям СМИ, непосредственной причиной кризиса стали непонятно кем и как допущенные «ошибки» в планировании бюджета дополнительного лекарственного обеспечения, из–за чего долг государства перед поставщиками лекарств (в том числе и из–за завышения цен на них) составил 40 млрд. руб., и те прекратили их предоставление.

В начале марта представитель «Единой России» в Госдуме пригрозил Зурабову отставкой, если тот за две недели не преодолеет острый дефицит лекарств. В установленный срок тот встретился с председателем Госдумы Грызловым и сообщил о намерении создать особую программу для льготников, страдающих наиболее тяжелыми заболеваниями и нуждающихся в наиболее дорогих медикаментах, — для 300 тыс. чел. из 9 млн. Эта программа должна была обеспечить лекарствами больных диабетом, гемофилией, рассеянным склерозом и онкологическими заболеваниями. Основная часть денег тратилась именно на их обеспечение; остальные выдавливались из программы дополнительного лекарственного обеспечения, так как, не имея возможности гарантированно получать лекарства, предпочитали брать деньги и покидать ее.

Через две недели после встречи Зурабова с Грызловым, 4 апреля 2007 года, в преддверии парламентских выборов, Госдума направила премьеру Фрадкову обращение «О кризисной ситуации, сложившейся в сфере обеспечения населения лекарственными средствами». Парламент признал деятельность Зурабова неудовлетворительной и предложил отказаться от искусственного объединения разнородных функций в одном ведомстве, вернувшись к традиционным Министерствам здравоохранения и социального развития. Однако от требования отставки Зурабова «Единая Россия», доминировавшая в Госдуму, отказалась, — и Фрадков, похоже, попросту не обратил внимания на трепыхания парламентариев: вероятно, Госдума обладала существенно меньшим политическим влиянием, чем оказывавшие Зурабову протекцию (среди них, по всей видимости, продолжал оставаться Волошин).

Между тем Зурабов консолидировал ненавистью к себе почти все общество и почти все политические силы страны, включая «Единую Россию», представители которой как члены правящей партии были вынуждены в ущерб своей личной политической репутации поддерживать людоедскую «монетизацию льгот», даже видя ее пороки с самого начала.

С заменой Фрадкова на премьерском посту Зубковым в конце сентября 2007 года Зурабов потерял должность Министра. Однако уже в октябре он стал советником президента В. В. Путина по вопросам социальной политики, — причем, если о его отставке было объявлено публично (что поначалу, до активных действий его преемницы Голиковой, вызвало подлинное ликование), то о назначении, насколько можно судить, долгое время не сообщалось вообще. Его имени не было в справочнике администрации президента и на официальных сайтах, Указ президента о его назначении не публиковался, информационные агентства не сообщали о назначении. В результате общество ошибочно полагало, что Зурабов наказан на свою разрушительную деятельность хотя бы изгнанием с административных высот. Лишь в январе 2008 года российские СМИ заговорили о назначении Зурабова советником президента, — но не смогли добиться от власти ни подтверждения, ни отрицания, ни каких бы то ни было комментариев.

Медведев, став президентом, в мае 2008 года переназначил Зурабова своим советником, несмотря на смену значительной части команд (точнее, обмен ими между Кремлем и Белым домом), а в августе 2009 года назначил его взамен Черномырдина послом на Украине.

Могильщик российских интересов

Путаница, сопутствовавшая назначению Зурабова послом на Украине, по всей вероятности, ярко характеризует профессионализм и в целом дееспособность Медведева как руководителя. По официальной версии, президент Медведев подписал Указ о назначении Зурабова послом 5 августа, не дожидаясь официального согласия украинской стороны (нота об этом была вручена только на следующий день), что было бы беспрецедентной демонстрацией пренебрежения украинским суверенитетом, если бы не было, по всей видимости, столь же беспрецедентной демонстрацией собственного невежества и неорганизованности. Правда, если судить по номеру Указа, он был подписан самое раннее 12 августа, «задним числом», чтобы Медведев не попал в неловкую ситуацию после своего письма Ющенко 11 августа.

В этот день президент Медведев направил президенту Ющенко, занимавшему последовательно антироссийскую позицию, открытое послание, обвинившее его в «отходе от принципов дружбы и партнерства». Надо отметить, что свою позицию Ющенко на деле проявил за год до этого, когда режим Саакашвили при информационнополитической поддержке США и их сателлитов по НАТО напал на Южную Осетию, предпринял повторную после 1992 года попытку геноцида южных осетин, расстреливал «Градами» мирный город и убивал российских миротворцев: тогда с российской армией воевали в Грузии и украинские военные, а все четыре российские самолеты были сбиты украинскими специалистами, заранее, перед нападением Грузии на Южную Осетию, предоставленными ее властям вместе с установками ПВО.

Отправив послание, Медведев отложил приезд посла России на Украину на неопределенный срок; Зурабов приступил к исполнению своих обязанностей только в январе 2010 года, после первого тура выборов, когда стало ясно, что Ющенко не будет переизбран на второй срок (он занял лишь пятое место, получив немногим более 5 % голосов). Поскольку победа Януковича, считавшегося сторонником развития отношений с Россией, представлялась очевидной, Зурабов был назначен не только послом, но и специальным представителем президента по развитию торгово–экономических связей с Украиной.

Зурабов прибыл на Украину до второго тура выборов и вручил копии верительных грамот не формально остававшемуся президентом Ющенко (хотя грамоты были выписаны на его имя), а Министру иностранных дел Порошенко. 2 марта он вручил оригиналы этих грамот свежеизбранному президенту Януковичу, — и, насколько можно судить, на несовпадение фамилий адресатов никто предпочел не обратить внимание.

В одной из депеш Госдепартамента США, опубликованных WikiLeaks, говорилось, что именно

в 2010 году Порошенко называл Зурабова человеком, который может обеспечить «перезагрузку» российско–украинских отношений.

Лояльность Зурабова Порошенко породила даже предположения о том, что он стал его младшим партнером по некоторым коммерческим проектам на Украине.

Под его руководством российское посольство не только продолжило, но и кардинально усугубило общую линию внешней политики нашей страны в отношении Украины, направленной на взаимодействие на уровне крупных корпораций и в лучшем случае олигархов, но не политиков, не экспертов, не молодежи и тем более не широкой общественности.

Разнообразные попытки углубления социально- экономической интеграции, предпринимавшиеся Россией в президентство Януковича, в лучшем случае не получали реальной поддержки Зурабова, а то и прямо саботировались им, что, как представляется, стало одной из ключевых причин их провала.

По авторитетному свидетельству директора Института стран СНГ Затулина, «…личные качества Зурабова, его уверенность в себе, переходящая в самоуверенность, с самого начала не дали возможность послу РФ войти в крут людей, которые могли бы оказывать влияние на Януковича. Своим покровительственным тоном Зурабов резко выделялся на фоне дипломатов западных стран, которые с удовольствием пользовались его промахами. У украинских элит складывалось ощущение, что Зурабов считал себя не просто послом на Украине, но представителем президента РФ в «Украинском федеральном округе», что было глубокой ошибкой». При нем посольство заняло еще более пассивную позицию, чем при Черномырдине и его предшественниках, и не то что не смогло, но, насколько можно судить, даже не пыталось предотвратить нарастания антироссийских настроений. Именно пассивность Зурабова (по крайней мере, в отношении его прямых служебных обязанностей) привела, по справедливому замечанию депутатов Госдумы от КПРФ Обухова и Рашкина, «к исчезновению сколько–нибудь принципиального и последовательного отстаивания интересов России и русских на Украине, в то время как с послом США на Украине считались».

С развитием с ноября 2013 года протестных выступлений в центре Киева Зурабов продолжил политику фактического самоустранения от исполнения своих обязанностей. Не случайно в середине января 2014 года американские аналитики с восторгом отзывались о его бездеятельности, буквально воспевая ему осанну за полное отсутствие каких бы то ни было следов его деятельности или влияния, за то, что в те дни, когда решалась судьба Украины, а американские политики прямо и публично вмешивались в ее внутренние дела, «его не было ни видно, ни слышно».

Зурабов был отозван из Киева немедленно после бегства Януковича 23 февраля 2014 года в результате нацистского государственного переворота, организованного, насколько можно судить, США при непосредственном соучастии Министров иностранных дел Германии, Франции и Польши. После избрания Порошенко президентом он был возвращен в Киев и даже принимал участие в переговорах о прекращении огня на Юго — Востоке Украины, проходивших в Минске. Тогда его позиция настолько

соответствовала позиции киевского руководства, что, как сообщалось, один из представителей Новороссии по простоте душевной назвал его «представителем Украины».

Хотя 22 апреля 2015 года Лавров не исключил возможности его отставки, он остался послом и всего лишь был заменен (27 апреля) на посту спецпредставителя РФ в контактной группе по урегулированию ситуации на Украине Азаматом Куль- мухам етовым. Это вызвало буквально стон в Киеве; украинская пресса отмечала, что он «был одним из тех представителей России, который принципиально представлял «партию мира»… Плюс он считает, что Донбасс в будущем должен находиться в составе Украины».

★ ★ ★

Татьяна Любченко, директор музея школы, которую закончило, помимо Зурабова, огромное количество достойных людей, искренне удивилась, когда ее спросили именно об этом выпускнике: «Чем гордиться? Как учился, так и работает — на тройки».

Эта оценка предельно лояльна и корректна. Зурабов производит впечатление сверхэффективного «практического менеджера» (как он себя как–то назвал, открестившись от статуса «чиновника»), — просто его реальные цели, как и у большинства других либералов, таковы, что просто не подлежат публичному оглашению.

Директор Института стран СНГ Константин Затулин отметил: «…этот человек имеет имидж законченного неудачника, способного провалить любое… дело, и везде является …«мальчиком для битья»….Его всегда назначали на должности, где необходимо …принять на себя гнев народа… Однако, несмотря на то, что в России Зурабова не пинает только ленивый, над ним всё время ощущается наличие президентского зонтика, защищающего его от нападок с различных сторон…»

Зурабов филигранно разрушал все сферы, которые ему доверяли: пенсионную систему, социальное обеспечение, здравоохранение, отношения с Украиной. Причиной была, как представляется, отнюдь не какая–то сверхъестественная тупость, а нацеленность на личное обогащение и сохранение при должности в прямом смысле этого слова любой ценой. И в этом отношении он представляется действительно незаменимым для либерального клана «специалистом» — по разрушению.

Ведь для глобального бизнеса, которому служат либералы, в том числе и находящиеся в российской власти, социальные расходы бюджета — простое разбазаривание средств, которые иначе могли бы быть украдены, выведены в фешенебельные страны и там стать финансовыми ресурсами этого глобального бизнеса. А реинтеграция постсоветского пространства с участием России для них недопустима, так как может привести к созданию конкурента глобальному бизнесу.

Поэтому служебные перспективы Зурабова представляются безоблачными: в России еще есть, что уничтожать в интересах наших стратегических конкурентов. Возможно, мы еще увидим его, например, куратором военно–промышленного комплекса.

ШУВАЛОВ Успешный либерал, у которого все впереди

Обслуживая правильных людей

Игорь Иванович Шувалов родился в 1967 году в чукотском поселке Билибино (где добывают золото и работает единственная в мире заполярная АЭС) в семье приехавших на заработки москвичей.

Закончив школу в Москве в 1984 году, не смог поступить в институт и до армии был лаборантом в НИИ экономики и комплексных проблем связи: составлял картотеку личных дел сотрудников, подклеивал и надписывал папки. После армии «взялся за ум» и через рабфак поступил на юридический факультет МГУ. Учился отлично, был именным стипендиатом и получил в качестве награды полугодовую стажировку в США, в которую уехал, оставив беременную жену–однокурсницу (правда, успел вернуться к родам).

Окончив учебу в 1993 году по специальности «правоведение», по распределению был отправлен в правовой департамент МИДа, где должен был отслеживать изменения в международном праве. Работа была скучной, абсолютно бесперспективной и безденежной, особенно тогда, когда вокруг рушился старый и строился новый мир — и по протекции своего однокурсника Шувалов попал в юридическую компанию, только–только созданную тогда еще не олигархом Мамутом.

По воспоминаниям жены Шувалова, «это была совместная консалтинговая фирма, поначалу в его подчинении были только секретарь и два юриста». Однако она была создана для обслуживания интересов, в том числе приватизационных, либеральной элиты и входила в британскую юридическую ассоциацию Eversheds, услугами которой пользовались, среди других, Березовский и Абрамович.

Шувалов, которого позже, уже в правительстве России признают «специалистом по процедуре», работал хорошо, и в 1995 году из старшего юрисконсульта стал директором фирмы. В 1995–1996 годах он энергично занялся бизнесом: вошел в состав учредителей фирм, занимавшихся оптовой торговлей, риэлтерской деятельностью, производством и реализацией потребительских товаров, а главное — фирмы, объединившей банки, владевшими акциями контролировавшегося Березовским Общественного российского телевидения (ОРТ).

Последнее не просто расширило его связи, но было уже вхождением в высокую политику, — и в 1997 (как сообщалось в медиа, по протекции Мамута, нуждавшегося в расширении своего влияния на государство), Шувалов был продвинут на должность начальника департамента государственного реестра федеральной собственности Госкомимущества, возглавлявшегося в то время ставленником Чубайса Кохом (прославившегося позже публичным детским злорадством по поводу проблем России). Но его реальные функции были существенно шире: Шувалов отвечал за сотрудничество ведомства с «финансовыми институтами», насколько можно судить, — в первую очередь с олигархическими банками, непосредственно захватывавшими госимущество. Уже в качестве начальника департамента он стал членом совета директоров «Росгосстраха», «Совкомфлота». Наладив по долгу службы дружеские отношения с окружением Чубайса, он тем не менее не вошел в него, сохранив свою ориентацию на стратегически более влиятельных «семейных».

В ноябре 1997 года грянуло «дело писателей», нанесшее сильнейший удар по «команде Чубайса»: выплата головокружительных не только по тем временам авансов (по 90 тыс. долл.) за еще не написанную книгу «История российской приватизации» высокопоставленным чиновникам был расценен журналистами как небрежно замаскированная взятка. К тому же издательство, проявившее такую щедрость, контролировалось группой «ОНЭКСИМ», глава которой Потанин был союзником Чубайса.

Приписываемая Чубайсу фраза «Наглость города берет» тогда не сработала, и свои должности потеряли вице–премьер — глава Госкомимущества Кох и его преемник на обоих этих постах Бойко, глава Федеральной службы по делам о несостоятельности П. Мостовой, первый заместитель главы администрации президента А. И. Казаков. Даже сам Чубайс лишился поста Министра финансов, хотя и на время сохранил вице–премьерство.

Возникший у реформаторов «кадровый голод» помог Шувалову: в январе 1998 года он стал заместителем Министра госимущества, а в феврале стал членом совета директоров ОРТ — важнейшего политического инструмента того времени.

При формировании правительства Кириенко, который был давним и хорошим знакомым Мамута, 31-летний Шувалов сделал следующий шаг по карьерной лестнице, возглавив Российский фонд федерального имущества (РФФИ). Именно он вывел в элиту реформаторов скромного юриста Зум- руд Рустамову: она стала его заместителем, а через год вернулась на должность замминистра в Минимущество, где и познакомилась со своим будущим мужем Дворковичем.

Правда, тогда Шувалов стал лишь и. о. руководителя РФФИ в связи с болезнью его тогдашнего председателя Липкина, — но все в РФФИ знали, что тот на работу уже не вернется. Интересно, что окончательное назначение Шувалова состоялось уже в самом начале сентября, перед утверждением Е. М. Примакова премьером, — и под влиянием уже принципиально иных сил.

После дефолта в августе 1998 года Шувалов вместе с Мамутом вошел в состав антикризисной рабочей группы, где познакомился с главой администрации президента Волошиным. После этого, по сообщениям журналистов, он прекратил сотрудничество с Мамутом: насколько можно судить, новый покровитель в новых условиях был на порядок более перспективным.

Поскольку Шувалов был не организатором, но всего лишь дисциплинированным исполнителем либеральных преобразований, он сохранил свой пост при Е. М. Примакове и даже курировал от лица РФФИ создание Агентства по реструктуризации кредитных организаций (затем переформатированное в Агентство страхования вкладов).

Поскольку в условиях социально–экономического и политического кризиса руки до приватизации и в целом до госимущества ни у кого просто не доходили, Шувалов сохранил свою должность в правительствах и Степашина, и В. В. Путина, потихоньку расширяя свое влияние за счет вхождения в качестве представителя государства в советы директоров все большего числа корпораций.

А в процессе формирования правительства Касьянова после инаугурации президента Путина Шувалов возглавил аппарат правительства, став по совместительству Министром. Будучи в силу своего жизненного пути представителем «семейного» клана (к которому относились и Мамут, и Волошин), Шувалов поддерживался при этом назначении Волошиным и Касьяновым, ставшим премьером, насколько можно судить, благодаря поддержке Березовского.

В обмен на его назначение «питерские» получили возможность ввести на ключевые позиции в правительстве сразу двух своих представителей — Кудрина и Грефа. Тогда, в отсутствие стратегической альтернативы либерализму, они еще принадлежали к двум враждующим командам, объединенным лишь ужасом перед угрозой падения в катастрофу — и фигурой совместно выдвинутого ими президента.

«Калиф на три года»:

временный хозяин Белого дома

Аппарат правительства был одним из важнейших элементов госуправления: он координировали контролировал работу ведомств, а также выступал арбитром в конфликтах между ними. Однако политический кризис и управленческая чехарда, начавшиеся с отставкой Черномырдина в марте 1998 года, привели к его глубокой дезорганизации. К приходу Шувалова он на глазах утрачивал даже минимальный профессионализм, будучи при этом открытым разного рода случайным (в том числе, по всей видимости, и коррупционным) воздействиям извне.

Задача обеспечения его дисциплинированности и профессионализма была исключительно важной для перспектив государства.

Не имея собственной «команды» и будучи крайне стеснен в кадровых изменениях (так как большинство серьезных представителей аппарата имело мощную политическую поддержку), Шувалов, подобно многим великим, превратил свою слабость в источник силы, провозгласив проведение коренных изменений за счет введения четких правил, а не смены людей, введя строгий регламент деятельности и жестко формализовав процедуры работы. Дошло до того, что он заставил всех сотрудников аппарата сдать экзамен на знание собственных прав и обязанностей (нечто подобное сделал Чубайс, возглавив в 1996 году администрацию президента).

Жесткость Шувалова, насколько можно судить по рассказам аппаратчиков, часто переходившая в обыкновенное хамство, породила множество легенд.

Так, заверения, что он создал в Белом доме единую компьютерную базу, странны, так как электронная система работы с документами существовала еще в 1998 году (и эффективно использовалась лоббистами «Газпрома» для борьбы с направленными против него инициативами). Нормальная же электронная почта и доступ в Интернет отсутствовали у ряда сотрудников (включая секретариат премьера) и после ухода Шувалова из Белого дома.

Весьма вероятно, что в пропагандистских целях он действительно лично отлавливал на проходной опоздавших чиновников, — но это имело место считанные разы, а то и вовсе единственный раз.

Заверения же, что он заставлял опоздавших цитировать Конституцию, смехотворны, так как даже сейчас (и тем более тогда) большинство чиновников не сможет сделать этого даже под страхом смерти.

Шувалов отнюдь не был «лютым зверем» и, наводя порядок, даже старался улучшить быт сотрудников. Так, проявляя заботу, он добился открытия во внутреннем дворе здания правительства комфортабельного кафе «Восточный дворик». Но, поскольку жесткий контроль за рабочим временем и общее психологическое давление никто не отменял, сотрудники аппарата в массе своей сочли это провокацией, нацеленной на выявление и устранение недисциплинированных. В результате они предпочли ходить в обычные буфеты, расположенные в здании, а кафе тихо угасло без посетителей.

Безусловная заслуга Шувалова заключается в повышении дисциплинированности и эффективности аппарата правительства, который в конце концов стал под его руководством самостоятельной силой, противостоящей не только министрам, но и председателю правительства. В результате, не имея возможности самому стать премьером, он после жесткого конфликта с Касьяновым был вынужден уйти, уступив свой пост руководителю секретариата премьера.

Незаменимый теневой руководитель

В июне 2003 года Шувалов стал помощником президента В. В. Путина, а в октябре — заместителем руководителя его администрации.

Будучи законченным либералом, он сформулировал «презумпцию избыточности государственного вмешательства», ставшую идеологическим обоснованием отказа государства от исполнения целого ряда своих неотъемлемых обязательств, продолжающегося и по сей день.

Помимо «курирования проблематики удвоения ВВП», борьбы с бедностью и военной реформы, он вел последовательную работу по подготовке административной реформы, которая в первую очередь должна была стать реформой правительства и, вероятно, позволила бы ему вернуться в Белый дом «на белом коне».

Сумев обеспечить дисциплину и навести минимальный порядок в аппарате правительств, Шувалов демонстрировал, тем не менее, феноменальную управленческую безграмотность, пытаясь, например, создать формализованный механизм количественной оценки эффективности деятельности каждого чиновника «по личному вкладу в общий результат». Этот менеджерский аналог создания «вечного двигателя» отвлек на себя колоссальные силы и способствовал в конечном счете управленческой катастрофе 2004 года, когда безграмотная административная реформа была реализована после отставки Касьянова и парализовала правительство почти на весь год (среди прочих результатов этого стал срыв введения общей валюты с Белоруссией и переориентация последней на пестование собственного патриотизма как реакция на столь наглядное пренебрежение ею).

После панического увольнения Касьянова в феврале 2004 года в результате разоблачения «заговора Березовского» Шувалов рассматривался в качестве кандидата на его должность, но на фоне Фрадкова показался неприемлемо самостоятельным и способным создать собственный политиче–ский ресурс, — и в результате снова стал помощником президента. В конце 2004 года Шувалов сменил Илларионова на посту представителя президента в «большой восьмерке» и в дальнейшем занимался прежде всего внешнеполитической работой.

Шувалов рассматривался как возможный преемник Путина на посту президента в 2008 году, но окончательный выбор делался между Д. Медведевым и С. Ивановым, которые, как отмечали СМИ, не выдвигали условий для своего выдвижения в президенты, — по всей вероятности, в отличие от Шувалова, что показывает его уровень как амбициозности, так и адекватности.

Медведев хотел назначить Шувалова главой своей администрации, но тот прозорливо предпочел стать первым заместителем Путина в правительстве. На этом посту он курировал широкий ряд вопросов экономической политики (в которой разбирался как предельно идеологизированный юрист либеральных взглядов) и присоединение к ВТО. Именно он в апреле 2010 года заявил об отказе России присоединяться к ВТО в составе Таможенного союза и указал на необходимость этого присоединения до создания общего рынка с Белоруссией и Казахстаном; именно он, когда для Запада возникла угроза реинтеграции постсоветского пространства вокруг России с отказом последней от ВТО, форсировал ее присоединение к ВТО. В результате кабальных условий этого присоединения экономический рост резко затормозился, инвестиционный рост сменился спадом, но зато неприемлемая для Запада интеграция постсоветского пространства вокруг России столкнулась с новыми принципиальными трудностями.

В сентябре 2011 года после отставки Кудрина (с которым Шувалов конфликтовал с 2006 года

и которого в 2007 обвинил в неисполнении обязательств по сохранению стабильности налоговой системы) Шувалов стал полностью курировать весь экономический блок правительства.

На выборах в Госдуму он возглавлял список «Глиной России» по Приморскому краю (так как с 2008 года возглавлял правительственную комиссию по развитию Дальнего Востока, Забайкальского края, Бурятии и Иркутской области), но затем отказался от поста спикера Госдумы, предпочтя сохранить дающий реальную власть пост вице–премьера и в правительстве Медведева.

В 2012 году выступил с идеей регулирования единым органом и по единым принципам всех финансовых рынков. Идея «мегарегулятора» была осуществлена в июле 2013 года управленчески наихудшим образом — включением Федеральной службы по финансовым рынкам в состав Банка России, в результате чего правительство лишилось возможности влиять на финансовую систему.

Скандальное богатство

В декабря 2011 года разразился скандал, который менее умелому и хладнокровному управленцу стоил бы должности, а возможно (даже с учетом потакания коррупции бюрократией нашей страны) — и свободы.

Комиссия по ценным бумагам и биржам США обнародовала сведения об участии Шувалова «в сделках по приобретению активов на территории США на 319 млн. долл., а также о предоставлении Шуваловым кредита на эти цели в размере 119 млн. долл, под астрономические 40 % годовых». В марте 2012 года Financial Times и The Wall Street Journal сообщили о покупке семьей Шувалова через багамский офшор акций «Газпрома» на 18 млн. долл., а через два дня находившийся тогда «на взлете» Навальный опубликовал копии документов о переводе на счет компании Шувалова десятков миллионов долларов от компаний, принадлежавших, по его словам, Абрамовичу и Усманову.

Это вполне соответствовало вздымавшейся в то время волне как протеста «рассерженных горожан», так и инициированных властью для запугивания зажравшихся коррупционеров «антикоррупционных скандалов». Шувалов отреагировал блистательно, заявив о своей крайне аккуратности в подаче налоговых деклараций, о том, что его состояние заработано во время его предпринимательской деятельности и о том, что оно гарантирует его от влияния со стороны различных групп влияния.

В то же время сам Шувалов якобы не имеет никакого отношения к управлению своими активами (переписанными на жену, доход которой в 2009 году превысил 641 млн. руб.), а их высокие рост и доходность — всего лишь результат успешной деятельности управляющей компании, к которой он, как и положено по действующему законодательству, не имеет ни малейшего отношения.

Генпрокуратура, проверив оглашенные факты, заявила об отсутствии каких бы то ни было выявленных нарушений, после чего Шувалов встретился с главными редакторами ведущих изданий и, продемонстрировав им декларацию о доходах за 2011 год, убедительно доказал ее соответствие требованиям законодательства.

В конце декабря 2013 года Шувалов сообщил о выполнении им новых требований российского закона, запрещающего чиновникам иметь зарубежные активы, и о переводе их в российское юридическое лицо. Он обосновал наличие иностранных активов нежеланием, чтобы в случае смерти его и жены дети наследовали бы их имущество и лишились стимула к самостоятельной работе. (Надо сказать, что Шуваловы действительно следят за воспитанием у детей бойцовских качеств; так, их старший сын отслужил год в спецназе Тихоокеанского флота).

Через несколько дней после этого Немцов обвинил Шувалова в наличии задолженности по транспортному налогу в 300 тыс. руб., но это была уже агония. Шувалов назвал эти обвинения «смешными» (что на фоне его богатств выглядело вполне справедливо), а его пресс–секретарь туг же обвинил Немцова в «клоунаде», так как использованный тем публичный сервис ФНС отражает часть недавно уплаченных налогов с опозданием, и на этом скандал сошел на нет.

Хотя Шувалов и оказался настолько неаккуратен, что сведения о его активах (в отличие от активов многих других высокопоставленных реформаторов) стали достоянием гласности и вызвали скандал, в дальнейшем он действовал четко и эффективно.

Главным успехом его защиты стала концентрация обсуждения на не морально–этической проблематике (в которой у него, скорее всего, не было бы шансов), а на сугубо формальных аспектах предъявляемых претензий. Шувалов сумел в принципе исключить из рассмотрения подозрения в своем участии в работе компаний, управлявших активами его семьи, и сузил проблему до формально соответствия оформляемых им документов действовавшему на соответствующие моменты законодательству.

Переведя проблему из содержательной в сугубо формальную, процедурную плоскость, он и одержал блистательную победу, на фоне которой откровения итальянского подрядчика о чудовищных роскоши и дороговизне дачи (а точнее, дворца) Шувалова, разместившегося на месте бывшей дачи Суслова (по соседству, например, с С. Керимовым и Абрамовичем), уже не имели политического значения.

Принципиально важно, что Шувалов никогда не скрывал богатства и в соответствии с западными стандартами обеспечивал его прозрачность. Скажем, когда в 2007 году у его супруги украли кольцо за 100 тыс. евро, это не вызвало удивления. Точно так же в декларации за 2012 год он указал в качестве арендуемой зарубежную недвижимость, которая еще за год до этого числилась в собственности его и жены — жилые дома в Австрии и ОАЭ (площадью соответственно 1,48 тыс. кв. м. и 753,3 кв. м.) и квартиру в Великобритании (424 кв. м.); скорее всего, он арендовал эту недвижимость у собственных же компаний, однако формально это уже не было нарушением закона.

Важную роль в незыблемости позиций Шувалова сыграло, вероятно, и то, что в прошлых конфликтах государства с бизнесом (например, дела «ЮКОСа» и Чичваркина) он непоколебимо защищал официальную точку зрения, — несмотря на то, что, например, в деле «ЮКОСа» под удар попали и многие его сокурсники (Василий Алексанян умер после заключения, Светлана Бахмина длительное время была лишена свободы, многие и по сей день лишены возможности вернуться в Россию). Сейчас, оставаясь в политической тени, Шувалов является ключевым звеном правительства Медведева, дирижируя в интересах либерального клана почти всей социально–экономической и значительной частью кадровой политики. Его административные возможности исключительно велики. Пользуясь доверием Путина, он остается одним из наиболее перспективных политиков России; вероятность его дальнейшего аппаратного роста и усиления его влияния весьма велика.

Его жесткость, умелость, склонность к формализованным процедурам при абсолютной верности либеральной идеологии и либеральному клану (и глобальному бизнесу, интересы которого они обслуживают) будут востребованы, пока будет востребован либеральный клан и, вероятно, еще нанесут России колоссальный вред.

НАБИУЛЛИНА Старательная могилыцица России

Грызя гранит карьеры

Набиуллина родилась в Уфе в рабочей семье: отец, Сахибзада Саитзадаевич, был водителем на автобазе, мать, Зулейха Хаматнуровна, — аппаратчицей на приборостроительном заводе. Но район, где она жила, — улица Зорге, — считается элитным.

Круглая отличница не получила золотую медаль, — похоже, из–за негласных квот на их выдачу, по которым татарам в Башкирии их давали скупо.

По ее словам, поступила на экономический факультет МГУ «наугад», но признала верными слова сокурсника о себе: «стипендиантка Карла Маркса, любившая марксистско–ленинскую политэкономию, свято верившая в идеалы коммунизма, один из первых студентов, принятых в партию на курсе (это на идеологическом тогда факультете!)….Образцово–показательный советский человек».

Закончив МГУ с отличием, Набиуллина поступила в аспирантуру и вышла замуж за преподавателя кафедры, на которой училась, — Кузьминова, оставившего жену с двумя детьми (после неприятностей по партийной линии он перешел из МГУ в МФТИ). Это обеспечило Набиуллиной сохранение в Москве.

Но свое будущее она обеспечила, став аспиранткой будущего гуру российских либералов Ясина, хотя диссертацию, вопреки ряду сообщений, так и. не защитила: реформы лишили науку роли «социального лифта».

Близость к Ясину (в том числе через мужа, который считался его «паладином») позволила ей в 1991 году стать сотрудником аппарата Научнопромышленного Союза СССР — предшественника РСПП. В 1994 году Ясин перевел ее в созданный им Экспертный институт РСПП, откуда она перешла в возглавленное им Министерство экономики России.

С его подачи в 1995 году стала секретарем комиссии по экономическим реформам, возглавлявшейся Чубайсом, но карьера шла туго: Набиуллина была лишь исполнителем. Только в 1997 году из–за жесточайшего дефицита кадров у либералов она стала замминистра, — и уже в следующем году вылетела с госслужбы после дефолта, вызванного воровством реформаторов.

Важным фактором ее ухода стало, похоже, нескрываемое равнодушие к нуждам страны. Когда после дефолта оказалось, что Россия платит десятки миллионов долларов штрафов за неиспользуемые из–за лени реформаторов международные кредиты, возглавлявшая аппарат соответствующей правительственной комиссии Набиуллина, помнится, назвала эти штрафы не заслуживающими внимания «копейками». И это тогда, когда Россия на грани банкротства вымаливала у кредиторов те же десятки миллионов! Такая простота была чрезмерна даже для «политических вегетарианцев» правительства Примакова.

Набиуллина «приземлилась» в «Промторгбан- ке» олигарха Бендукидзе. В отличие от ярких либералов, ее не вернули во власть после отставки Е. М. Примакова.

Трудный путь на административный Олимп

Звездный час настал в конце 1999 года: похоже, с подачи Ясина она стала заместителем Грефа в созданном «под Путина» Центре стратегических разработок.

Когда Греф стал Министром экономического развития и торговли, никогда не возражавшая ему Набиуллина стала его первым заместителем, — но вновь не удержалась.

В 2003 году в подготовленном ею проекте рутинной программы социально–экономического развития премьер Касьянов с изумлением обнаружил одностраничный раздел, предлагавший уничтожить аппарат правительства в его тогдашнем виде — как инструмента согласования позиций ведомств и контроля за ними в интересах правительства как целого. Указывалось, что министерства должны нести ответственность не перед аппаратом, а перед «всем обществом в целом», то есть ни перед кем.

Смыслом новации (частично реализованной в катастрофической административной реформе 2004 года, последствия которой аукаются нам по сей день) был выход министерств из–под контроля правительства и его превращение в конгломерат независимых ни от чего ведомств, творящих без связи друг с другом все, что взбредет им в голову.

Премьер в этой схеме лишался власти, и Касьянов среди других замечаний тактично указал на недопустимость этого, — после чего, доработав программу, Министерство оставило неприемлемый раздел без изменений.

Касьянов встретился с руководством мятежного ведомства — Грефом и готовившими проект программы Набиуллиной и Дворковичем. Он вновь обосновал свою позицию и вместо ожидавшихся возражений вновь получил заверения в лояльности и изъятии из проекта соответствующего раздела.

Когда в представленном в правительство третьем варианте программы он вновь сохранился в полной неприкосновенности, Набиуллина вторично с треском вылетела из органов исполнительной власти (уволить Грефа мог лишь президент).

Из–за вежливости Касьянова «волчий билет» ей вновь не был выписан, и она возглавила захиревший Центр стратегического развития. Сидела в нем тихо, внимания не привлекала, старательно выполняя «черную работу» для либерального клана.

Она могла стать автором грузинских реформ: когда после захвата Саакашвили власти Грузию посетили либералы во главе с Грефом, среди них была и Набиуллина. Они хотели вместе с Бендукидзе создать программу реформ, но, похоже, тот решил не делиться лаврами.

С 2005 года Набиуллина возглавляла экспертный Совет по реализации нацпроектов, с помпой провозглашенных Медведевым (наиболее запомнился проект «Доступное жилье», прозванный по его результату «Недоступное жулье», что не мешает Медведеву, — а вероятно, и Набиуллиной, — публично гордиться им до сих пор).

В 2007 году, когда Греф переместился в Сбербанк, Набиуллина по его совету (после прохождения программы госдепартамента США по обучению лидерству иностранных кадров) заняла его место.

Стиль ее управления вызвал шок даже у страдавших от грефовской неуравновешенности. Фаворитизм и институт «любимчиков» стал фирменным знаком Минэкономразвития, — с понятными управленческими последствиями.

Хотя ее человеческие качества понятны из того, что, по ряду сообщений, после ее увольнения в 2003 году подчиненные на радостях закатили банкет.

Набиуллина проводила предельно либеральную политику, — возможно, из–за отсутствия интеллигентской привычки обращать внимание на реальность, расходящуюся с обеспечивающей карьеру идеологией. В этом отношении либерализм заменил марксизм–ленинизм, — похоже, как средство продвижения «наверх», содержание которого не имеет значения.

Высшая школа экономики, и так получавшая львиную долю бюджетных денег на разработку реформ, с возвышением Набиуллиной упрочила свое положение. Не только потому, что ее ректор был мужем Министра: она исходно создавалась как центр подготовки либеральных кадров и исследований, обосновывающих уничтожающие Россию либеральные реформы.

Министерство Набиуллиной породило ряд скандалов. Так, с 2008 по 2011 годы она вместе с Министром образования Фурсенко и гражданином Израиля Эрлихом входила в совет директоров «Российской венчурной компании», создававшей «национальную инвестиционную систему». Эффективность использования 30 млрд. руб. денег бюджета довела до проверки Генпрокуратуры, которая выявила вывод средств в США, в том числе и в фиктивные компании.

Расходы на собственные нужды РВК за 2007 год составили 107 млн. руб., из них на зарплату 35 сотрудникам — 36 млн. руб. В 2008 году они выросли до 290 млн. руб., вдвое превысив расходы Роснау- ки на реализацию федеральной целевой программы «Исследования и разработки по приоритетным направлениям развития научно–технологического комплекса РФ на 2007–2012 гг.».

Генпрокуратура убедилась, что РВК не была заинтересовано в реализации венчурных проектов: размещение средств бюджета на депозитах давало ей гарантированную более высокую прибыль. «Государство не получило от этих проектов прибыли и инноваций» в том числе «в связи с отсутствием должного контроля» со стороны Набиуллиной, — но для нее последствий не наступило.

А ведь, помимо РВК, Набиуллина входила в советы директоров «Газпрома» и РАО «ЕЭС России», а также в попечительский совет пресловутого фонда «Сколково», о котором сейчас стараются не вспоминать.

Впрочем, оставались без последствий и сообщения о безобразиях, творимых в самой системе Минэкономразвития.

Характерна жалоба сотрудников подведомственного Росреестру (подчиненного Минэкономразвития)) ФГУП «Земля» на нецелевое использование 19 млрд. руб. (около половины бюджета Росрее- стра), проходящих через организуемые им конкурсы по госзакупкам. В жалобе указывалось: «руководители ФКЦ «Земля» выписали себе за создание неработающего сайта премии по 1 150 000 рублей, а рядовым сотрудникам — по 1 тысяче рублей».

Жалоба осталась без внимания, и воровство, похоже, успешно продолжалось.

Создавая миф о скромном образе жизни, Набиуллина умудрилась прославиться феерическими требованиями к служебной мебели. Она возжелала иметь стол с художественной инкрустацией, а кресло — с золотыми гвоздиками. Получившее огласку техзадание предусматривало: «стол… цвета «мраморная вишня» должен быть изготовлен из массива итальянского ореха, иметь вставки шпона и кожи ручной работы. Он должен быть инструктирован способом маркетри Луи XIV (техника, предполагающая создание мозаики из разноцветного дерева), а также украшен его фурнитурой, ручками и декоративными элементами из состаренной бронзы с позолотой….Каркас кресла должен быть выполнен из массива бука, а само кресло — из кожи Nappa‑Lux (особый вид замши). Подлокотники …кресла должны быть также из массива бука, с кожаными накладками и окантовкой золотыми гвоздиками».

Самый серьезный скандал чуть не разразился вскоре после назначения Набиуллиной. 31 октября в Москве ее служебная «Ауди А 8» протаранила «Жигули», отлетевшие на 30 метров. Пассажиры «Ауди» — женщина и мужчина — уехали с места трагедии. Вдова погибшего водителя «Жигулей» изумилась пропаже из дела фотографий и подписанной участниками схемы происшествия, которую заменили на противоположную, а водитель «Ауди» заявил, что ехал со скоростью 20 км/ч. «Новая газета» обещала расследовать дело, но скандал сошел на нет, — возможно, потому, что потенциальным фигурантом был не сын С. Б. Иванова, а член либерального клана.

Самая дорогая женщина России

Готовность Набиуллиной «тихо тянуть лямку» понравились Путину и, перейдя из премьеров в президенты, он забрал ее с собой: в мае 2012 она стала его помощником, а весной 2013 года возглавила Банк России. Ее банковский опыт сводился к году пребывания в банке Бендукидзе.

Ее предшественник Игнатьев тоже не был банкиром, но он старательно учился у команды профессионалов, собранных В. В. Геращенко.

Набиуллина не показывала склонности к учебе, да и из команды Геращенко остались немногие.

Жесткое закрытие неплатежеспособных банков оправдано, в том числе и в кризисе, но сейчас, насколько можно судить, оно напоминает не только оздоровление банковской системы, но и рейдерство.

В конце 2013 года руководство Банка России объявило о фактическом уходе с валютного рынка и снятии с себя ответственности за стабильность рубля. Эти идеологически верные заявления (так как с точки зрения глобального бизнеса, которому служат либералы, государство должно дать свободу его спекуляциям) уже в январе 2014 года привели к девальвации рубля и паническому бегству капиталов (20 млрд. долл, за месяц!) Ведь неадекватность регулятора — угроза нормальному бизнесу.

Вынужденно вернувшись к своим конституционным обязанностям по поддержке рубля, Набиуллина сделала работу Банка России на валютном рынке полностью прозрачной. Доведя до абсурда принцип «транспарентности», она формализовала деятельность Банка России и опубликовала ее правила. В итоге валютные спекулянты, заранее зная все шаги Банка России, вели беспроигрышную игру, перекачивая в свои карманы международные резервы, сжимавшиеся, как шагреневая кожа.

В начале ноября из–за короткой недели (одним из рабочих дней которой было праздничное для половины страны 7 ноября) активность обычных участников валютного рынка резко упала, создав идеальные возможности спекулятивной атаки. Поскольку Банк России продолжал действовать по инструкции, спекулянты обвалили рубль.

Либералы воспользовались паникой и объявили об уходе Банка России с валютного рынка: курс рубля–де должен определяться свободной игрой рыночных сил, балансом спроса и предложения. Винить одну Набиуллину не стоит: похоже, она дисциплинированно исполнила команду «старшего» по либеральному клану — Кудрина, призвавшего именно к этим мерам.

По степени разумности они напоминали утверждение, что единственным путем, спасения капусты является запуск в огород голодных козлов, — ноНа- биуллина, производящая впечатление бессмысленно зазубривающей слова профессоров аспирантки, вряд ли способна на самостоятельные шаги.

А либеральный клан к тому времени уже, похоже, начал сознательно дестабилизировать положение в России, чтобы довести людей до отчаяния и обеспечить свержение Путина в интересах глобального бизнеса, — и Набиуллина стала его инструментом.

Как и на Украине, главный инструмент разрушения хозяйственной жизни (после присоединения к ВТО на заведомо колониальных условиях) — запредельное повышение ставки рефинансирования.

В ночь с 15 на 16 декабря, не в силах бороться против стимулируемых им же самим валютных спекулянтов, Банк России поднял ставку с 10,5 до 17,0 %. Само принятие решения ночью — признак паники.

Скачок процентной ставки, как и в прошлые разы в 2014 году, стал для спекулянтов сигналом к атаке, — а Банк России подыграл им, сократив свое присутствие на рынке. Серия «технических ошибок» на ММВБ (ответственный за ее соответствующий сектор уволился после появления в соцсетях его фотографий в обнимку с Маккейном на киевском Евромайдане) усилила падение рубля, которое стало катастрофическим: рубль упал вдвое за 3 часа. Курс евро превысил 100 рублей, ряд обменных пунктов прекратили продажу валюты.

Эта вакханалия сопровождалась издевательскими призывами к россиянам держать деньги в рублях. Еще в начале 2014 года высокопоставленные либералы грозили, что купившие доллар по 35 рублей пожалеют об этом, — и некоторые им верили!

Сверхжесткая финансовая политика поддержала рубль, но (как и снижение процентной ставки Банка России) ударила по экономике: кредит, как и в 90‑е годы, сделан запретительно дорогим для всех, кроме валютных спекулянтов. Легальный бизнес был подорван, возникла угроза хозяйственного коллапса вроде грозившего России между дефолтом 1998 года и созданием правительства Е. М. Примакова.

Вышедшие из кровавых 90‑х либералы мечтают ввергнуть Россию обратно в это время, когда им принадлежала полнота власти, спекуляций и грабежа нашей Родины. В области, контролируемой Банком России, они это сделали.

Банк России отказывается от современных технологий стабилизации валютного рынка. В начале 2010‑х безупречно рыночная Великобритания с конвертируемым фунтом стерлингов предупредила, что при дестабилизации еврозоны может ограничить движение спекулятивных капиталов, — но либералы считают это недопустимым для России. Все развитые страны на нашем этапе развития финансовой системы разделяли инвестиционные и спекулятивные деньги (не давая направлять средства для модернизации реального сектора на фондовые и валютные спекуляции): собственно, благодаря этому они и стали развитыми! США отменили это в 1999, а Япония — в 2000 году. Но российские либералы не заикаются об этом: «что позволено Юпитеру, не позволено быку».

А Набиуллина бесстыдно снимает с себя ответственность за стабильность валюты, попирая и Конституцию, и закон о Банке России.

Не желая признавать ответственность Банка России за экономическое развитие, Набиуллина намерена отвечать на инфляцию, не подозревая, похоже, что в России она определяется произволом монополий, а не денежной массой.

Еще бы! — ведь об этом вряд ли написано в «Экономиксе» для американских первокурсников!

Между тем в 2014 году финансовая политика ужесточилась втрое, — а инфляция выросла почти вдвое.

Намерение Набиуллиной отвечать не за определяемый ею курс рубля, а за инфляцию, к которой она не имеет отношения, напоминает намерение гинеколога лечить головную боль.

Не понимая, что валютный курс — не столько индикатор состояния экономики, сколько инструмент, определяющий это состояние, руководство Банка России порождает ощущение своей невменяемости. Недаром В. В. Геращенко на вопрос, что бы он сделал на месте Набиуллиной, ответил: «Застрелился».

Но эта невменяемость, похоже, не бескорыстна.

В конце октября никто не мог представить повышение Банком России ставки на 1,5 процентных пункта: все помнили, как в марте оно вызвала атаку спекулянтов, провал рубля и валютные потери.

Но перед принятием решения рубль резко укрепился: похоже, какой–то крупный спекулянт узнал о нем заранее и сыграл на опережение, совершив ошибку вместе с Банком России.

Признак преступления налицо. В любой развитой стране это вызвало бы шок, и нацбанк первым инициировал бы расследование, чтобы обезвредить инсайдера. Но Набиуллина не проявила активности, — а нарушение закона, которое не преследуется, есть норма.

Возглавляемый Набиуллиной Банк России производит впечатление последовательного врага и разрушителя России, несовместимого с сохранением нашей страны и общества.

Копирующая политику не только 90‑х годов, но и украинских властей, доведшую страну до Майдана и прихода к власти нацистов, Набиуллина стала самой дорогой женщиной в истории: в 2014 году она обошлась России в 124 млрд. долл, сокращения международных резервов, за январь–февраль 2015 года — еще в 25 млрд., и эта цена продолжает расти с каждым днем.

Следует особо оговорить, что появившиеся в последние годы спекуляции, что ее настоящая фамилия «Наибуллина», ложны: это экстраполяция в прошлое последствий ее политики.

Но дело не в фамилии, а в цене, в которую обходится России безнаказанность ее носительницы.

ГРЕФ Бессмысленный и беспощадный исполнитель либерального приговораРоссии

Греф родился в 1964 году в селе Панфилово на севере Казахстана в семье немцев, высланных из Донбасса в 1941 году (так что возникший во время его реформаторства ярлык «немецко–чеченский фашист» неверен). Когда ему было полтора года, отец погиб, мальчика воспитывали мать с бабушкой. Учился средне, на тройки и четверки, но отличался настойчивостью и сумел поступить в МГИМО, бывший тогда главным гуманитарным вузом огромной страны (в СССР это было возможно), но был отчислен после первого курса. По официальной биографии 17-летний юноша стал юрисконсультом районного сельхозуправления.

Служил в спецназе внутренних войск, среди функций которого — конвоирование опасных заключенных, поиск беглых, подавление бунтов. Как отслуживший в армии без экзаменов попал на рабфак Омского университета и поступил на юридический факультет, где стал комсоргом и начальником студенческого оперотряда. Окончив вуз в 1990 году, Греф поступил в аспирантуру Ленинградского го- суниверситета, но диссертацию не защитил: для карьеры в новые времена она была уже не нужна.

Научным руководителем Грефа оказался Собчак, и в 1991 году аспирант стал юрисконсультом Комитета экономического развития и имущества администрации Петродворцового района Санкт- Петербурга, а в 1992 возглавил Комитет по управлению имуществом этого района. В 1994 году стал заместителем председателя Комитета по управлению городским имуществом (КУГИ) «северной столицы», управлял всей недвижимостью города.

После победы Яковлева над Собчаком Греф проявил инициативу и как один из идеологов реформы ЖКХ поднялся на новую ступеньку карьерной лестницы, став первым зампредом КУГИ, хотя либеральная реформа привела к обычным результатам (квартплата выросла вдвое без улучшения обслуживания). После убийства руководителя КУГИ Маневича Греф занял его пост, став вице- губернатором.

Многочисленные обвинения Грефа в преступлениях, характерных для либеральных реформ, не имели последствий; так, дело о незаконной передаче за взятку Сенного рынка в центре Санкт- Петербурга было закрыто после убийства единственного свидетеля.

За пять дней до дефолта 1998 года по рекомендации Чубайса был назначен первым заместителем Министра госимущества России.

После отставки Примакова Греф вышел на новый уровень: стал членом коллегии представителей государства в «Росгосстрахе» и «Транснефти», коллегии Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг, советов директоров «Аэрофлота» и «Газпрома», председателем совета директоров аэропорта «Шереметьево». В декабре 1999 года он возглавил Центр стратегических разработок, которому Путин поручил разработать стратегию на 10 лет. Титулованные реформаторы, похоже, уклонились от этой чести как от хлопотной и не связанной с материальными выгодами, — а Греф ухватился за шанс выйти на первый план.

И, как программа «500 дней» внесла Явлинского в политику, стратегия‑2010 внесла Грефа в правительство: в мае 2000 года он возглавил созданное для него Министерство экономического развития и торговли.

Властелин реформ

ЦСР собрал подавляющее большинство квалифицированных экспертов России, но их труд пропал впустую.

Пример — работа над банковской реформой. Почти все специалисты страны представили аргументированные предложения, которые были отброшены, и текст писался «с чистого листа» одним человеком, не знавшим даже, какие в России есть виды банковских лицензий. Абсурдность результата вызвала категорический протест руководства Центробанка, и этот раздел был исключен из стратегии.

Она была непроработанным, бессвязным, не структурированным набором необоснованных требований. Приписанное «Коммерсантом» премьеру Касьянову резюме «Гора родила мышь. Хорошо, что не таракана» воспринималось как мягкая и взвешенная оценка.

Правительство так никогда и не утвердило ее.

Тем не менее, ряд ее положений был продавле либералами в виде отдельных реформ, нанесщИх России огромный ущерб.

Ключевой механизм стратегии — прекращение оттока капитала из страны за счет улучшения инвестиционного климата, хотя при сильном оттоке капитала такое улучшение либеральными рецептами невозможно (оно напоминает лечение таблетками головокружения, вызванного потерей крови из–за разрыва артерии). Оздоровить инвестиционный климат можно лишь мерами госрегулирования, в первую очередь модернизацией инфраструктуры, что противоречит интересам глобального бизнеса и потому отвергается либералами.

Беспомощный лепет о снижении по непонятным причинам оттока капитала служил простым прикрытием основного и единственного проработанным инструментом обеспечения экономического роста: сокращения на четверть госрасходов — прежде всего за счёт социальных расходов регионов.

Отказ государства от социальных обязательств, «социальный дефолт» в качестве стержня стратегии придавал ей характер социального геноцида и делал необходимым ее условием либеральную диктатуру.

Стратегия требовала отказа от нетарифного регулирования внешнеэкономической деятельности, что вскоре привело к уничтожению системы стандартизации, разрушению системы контроля качества продукции. Требование присоединения к ВТО, главным лоббистом которого был Греф, исполнено — на вполне колониальных условиях — и резко затормозило экономику, сменив уверенный инвестиционный рост спадом.

Обещание «устранить препятствия для банкрот ства неэффективных предприятий» вылилось наФ бессмысленный и беспощадный исполнитель …

с «дебюрократизацией» экономики, мотором которой также был Греф, в создание идеальных словий для безнаказанного рейдерства, разгул которого уничтожил само представление о праве собственности.

«Легализация экспорта капитала» обернулась отменой валютного регулирования, сделавшей Россию беззащитной перед колебаниями мировой конъюнктуры. Как не вспомнить олигарха Бендукидзе, для которого главным правом человека и критерием демократии было право свободного вывоза миллиона долларов!

Реформа естественных монополий, намеченная в стратегии Грефа, была реализована в катастрофе электроэнергетики и менее известной дезорганизации железнодорожных перевозок.

Реформа ЖКХ привела к ужасающему росту тарифов при дезорганизации отрасли.

Реформа трудовых отношений лишила трудящихся реальных возможностей защиты своих неотъемлемых прав.

Урезание социальной помощи было реализовано в виде людоедской монетизации льгот, пенсионной реформы, а также разрушения образования и здравоохранения.

В первых вариантах проекта стратегии Греф прямо указывал на необходимость преодолеть тенденцию формирования «социального государства». Попытка отмены Конституции, закрепляющей социальный характер государства, провалилась: прямые саморазоблачительные формулировки были изъяты из текста, но идеология была реализована.

Наконец, судебная реформа, насколько можно сУДить, сформировала административный контроль За судами и привела к разложению последних, по сути лишив россиян доступа к правосудию. Греф был мотором практически всех либеральных реформ и по должности, и в силу личных предпочтений.

При создании Министерства экономического развития и торговли (МЭРТ) он старался нахватать как можно больше функций, чтобы предельно нарастить свое влияние. В результате оно оказалось громоздким монстром, неуправляемым из–за объема своих функций (только в начале их было 159, а число департаментов превышало 50).

Неуправляемость МЭРТа была вызвана и объединением разнородных, не связанных друг с другом функций (например, регулированием внешней торговли и обеспечением северного завоза), а также объединением задач, выполнение которых требовало разных типов управленческой организации. Их объединение обеспечило организационную несовместимость соответствующих контуров управления, перманентный внутренний конфликт и как следствие — утрату управляемости. МЭРТ напоминало Курчатова, которому поручили бы сделать атомную бомбу за три года… при условии одновременной работы регулировщиком уличного движения.

Неработоспособность усугублял непрофессионализм, ставший визитной карточкой «грефства»: сам Министр экономического развития был юристом, пенсионными делами ведал М. Дмитриев, до 1997 года изучавший банки, реформированием естественных монополий — А. Шаронов, занимавшийся социальной политикой, а стратегическими вопросами развития — А. Дворкович, анализировавший бюджет.

Вероятно, это не случайно: разрушительная суть либеральных реформ в России исключает их проведение специалистами.

Хозяин народных денег

В 2007 году Греф внезапно возглавил Сбербанк, уйдя по примеру Чубайса из правительства в крупную госкомпанию. Вероятно, ему наскучила аппаратная борьба, и он захотел стать полновластным хозяином большой структуры, обеспечивающей ему легальное богатство и не административное, но социально–политическое влияние.

Сбербанк, пронизывавший повседневную жизнь большинства россиян и имеющий отделения во всех мало–мальски значимых населенных пунктах, соответствовал этой цели не меньше, чем РАО «ЕЭС России».

Реформа Сбербанка вызвала многочисленные скандалы; так, проведенный в условиях кризиса, ничем толком не обоснованный и мало кем замеченный ребрендинг стоил 20 млрд. руб.

Греф резко повысил оплату топ–менеджмента Сбербанка и в 2013 году стал пятым по версии Forbesno уровню оплаты менеджером России.

При жесточайшем урезании остальных издержек заметная часть старых сотрудников была уволена, а их место заняла молодежь (вероятно, согласная на меньшие зарплаты), старание которой, помнится, не часто подкреплялось профессиональными знаниями. Результатом стало, насколько можно судить, падение сервиса и репутации банка, — но и рост прибыли.

Сотрудница, написавшая в соцсети «Если в чистом поле воткнуть табличку «Сбербанк», у нее сразу соберется очередь пенсионеров», была уволена, но эта шутка, как представляется, четко отразила состояние Сбербанка в ходе реформы.

Повышение комиссий за платежи населения при широком внедрении оплаты в автоматах и Интернет–банкинга и закрытии множества отделений было призвано сократить расходы. Возникло ощущение, что Сбербанк, зарабатывая основные деньги на корпоративных клиентах и финансовых операциях, стремится под сурдинку разговоров о «клиентоориентированности» максимально сократить живое общение с населением, рассматривая его как не более чем источник подлежащих сокращению издержек.

В кризис 2008–2009 годов кредиты Сбербанка стали роковыми для ряда бизнесменов. Классический пример — «МАИР», от которого структуры Сбербанка, насколько можно понять, потребовали досрочного возврата кредита; дело кончилось уничтожением бизнеса, ликвидацией массы рабочих мест и уголовным преследованием создателя «МАИР» Макушина, вынужденного бежать из страны. О степени нелепости обвинений свидетельствует отказ Кипра выдать его России — второй за всю историю отношений наших стран.

В результате прибыльность Сбербанка выросла, но отношение к нему, насколько можно судить, ухудшилось. Ситуацию усугубили истории о частых «технических сбоях» в автоматах оплаты Сбербанка и даже в его Интернет–банкинге, ведущих к финансовым потерям клиентов. Возможно, это связано с большим объемом операций, — однако про другие банки подобного слышать не приходилось.

Памятная либеральная инициатива о загоне всей России в 28 огромных мегаполисов, дошедшая до правительства, была вызвана, похоже, стремлением Сбербанка к сокращению издержек. Ведь чем меньше населенный пункт, тем ниже рентабельность расположенного в нем отделения Сбербанка (в малых поселениях они могут быть и убыточны). А лишить население Сбербанка в силу его уникального положения нельзя. Значит, для максимальной эффективности Сбербанка все население должно быть собрано в огромные мегаполисы.

Рассмотрение этой идеи дискредитировало аппарат правительства, но она была рождена, вероятно, не злым либеральным умыслом, а лишь стремлением Грефа минимизировать издержки Сбербанка, — без оглядки на чьи бы то ни было интересы и ценности.

Человек либеральной идеи

Греф имеет репутацию твердого рыночника, даже на фоне Кудрина производящего впечатление человека, не отягощенного экономическими знаниями, — что, безусловно, укрепляет его либеральные убеждения.

Например, когда он взялся было за стимулирование инвестиций, для него оказалось неожиданностью как отсутствие уже готовых крупных инвестиционных проектов (в 2006 году им просто неоткуда было взяться), так и то, что на их подготовку нужен минимум год.

А в июле 2013 года, когда коррупция, монополизм, отказ правительства Медведева от развития и колониальные нормы ВТО доламывали хребет российской экономики, когда промышленное производство снижалось, а торможение роста ВВП обещало перейти в его спад, Греф заявил: «У России одна из самых лучших в мире среди всех стран макроэкономических ситуаций». Как сообщают знающие его, не имея экономического образования, Греф не любит и не может вести аргументированный спор. Слепая вера в абсолютную самоценность частной собственности, необходимость ухода государства из экономики, избыточность социальной помощи населению и нетерпимость к возражениям весьма успешно заменяют ему знания.

Греф вспыльчив; так, на заседании правительства он требовал строго наказать за экстремизм сжегших его чучело людей, протестовавших против преступного запихивания России в ВТО на заведомо кабальных условиях. Во время визита в Брюссель он при подчиненных устроил выволочку главе российской делегации при Еврокомиссии Фрадкову, что «аукнулось» ему в премьерство последнего. Правда, рассказы об обещаниях Грефа «повесить на веревке» подчиненных сопровождаются ритуальными заверениями в его вежливости.

Когда Путин в 2003 году вместе с ним встречался с Папой Римским, одни медиа называли Грефа протестантом, а другие — католиком.

На Петербургском экономическом форуме 2012 года вполне невинный вопрос внезапно спровоцировал Грефа на скандальную откровенность, раскрывшую категорическую неприемлемость демократии не только для российских реформаторов, но и для современных либералов в целом.

«Вы говорите страшные вещи, — ответил Греф, — Вы предлагаете передать власть в руки населения… Как только люди поймут основу своего «я» и самоидентифицируются — управлять ими, манипулировать станет чрезвычайно тяжело. Люди не хотят быть манипулируемы, когда они имеют знания. Как жить, как управлять таким обществом, где все имеют равный доступ к информации, все имеют возможность судить напрямую, получать не препарированную информацию через обученных правительством аналитиков, политологов и огромные машины СМИ, занятых построением и сохранением (социальных) страт? Как в таком обществе жить? Мне от Ваших рассуждений становится страшновато; честно говоря, мне кажется, Вы не вполне понимаете, что говорите».

Тогда некоторым казалось, что слова Грефа — недоразумение или просто проявление его личной, как говорят американцы, «альтернативной одаренности».

Но теперь, после украинской катастрофы, нет сомнений: это не случайность, а честное выражение либеральных, демократических, европейских ценностей в их нынешнем виде.

ДВОРКОВИЧ Талант, зарытый в доллары

И новые «хозяева жизни» так самодовольны и так презирают людей, что не считают нужным скрывать свое отношение к нам. Вице–премьер Аркадий Дворкович, сосредоточив в своих руках колоссальную власть (с 2012 года он курирует весь бесконечно разнородный и разнообразный реальный сектор, кроме «оборонки»!), стал, насколько можно судить, «ахиллесовой пятой» не только правительства Медведева, но и всей федеральной власти.

Многочисленные феноменальные высказывания — о лишении студентов даже нищенских стипендий (особенно циничные на фоне его бравирования своей недобросовестной учебой в МГУ), о готовности населения к повышению пенсионного возраста, о гольф–полях, ресторанах и концертных залах как средстве привлечения инвесторов, предпринимателей и ученых в «Сколково», — воспринимаются уже не как простительная эксцентричность юного дарования.

Значительная часть общества в ужасе отшатывается от образа очередного либерального монстра, погрязшего в связях с сомнительными бизнесменами и, похоже, не брезгующего даже рейдерством (в котором обвинил его не кто–нибудь, а экс–чемпион мира Анатолий Карпов). Не случайно официальная пропаганда последние годы всеми силами старается не привлекать к нему внимания, благодаря чему в минувшем октябре он был признан ВЦИОМ наименее известным членом правительства Медведева (его пост верно указал лишь 1 % опрошенных).

А ведь Дворкович — отнюдь не рядовой «эффективный манагер», не бессмысленное исчадие либерального вуза: не обычный «креативный вор», которого и не жалко.

Московский мажор?

В отличие от большинства более старших либералов, Дворкович родился и вырос в Москве. Мать — инженер–проектировщик, отец — известный международный шахматный арбитр; в стране, где шахматы были культовым видом спорта, а для многих и образом жизни, это значило очень много. Дворкович окончил школу с углубленным изучением математики, но предпочитал играть в футбол, а не в шахматы (правда, вспоминающие об этом политкорректно уточняют: школьник «всегдаговорил, что тренировать ум и логику важнее, чем ноги»).

По собственным воспоминаниям, поступил на экономический факультет МГУ «чудом»: «слегка напутал на математике и поставил десяток лишних запятых в сочинении. А потом пришел на экзамен по истории без права получить ниже пяти баллов, но совершенно не зная ни культуры средневековой Европы, ни последовательности российских императоров». Между тем специальность «экономическая кибернетика», на которой учился Дворкович, славилась тщательным изучением математики, — и, соответственно, вступительные экзамены отличалась высокими требованиями именно по этой науке.

Избежав армии (куда в то время призывали из гуманитарных вузов), учебой Дворкович себя не утруждал: безбожно прогуливал, занимался спор–том, ездил в Питер глазеть на Собчака. Познавал реальную экономику, хоть и в форме блата: знакомый устроился продавцом в, по версии Дворковича, «самый красивый в мире ресторан быстрого питания» («Макдональдс», если кто не знает), «и выносил… наполненные яствами пакеты… к входу, где мы под ненавидящими взглядами из голодной очереди ждали очередного наслаждения». Похоже, преклонение перед цивилизацией, породившей, по его формулировке, «заветный бигмак», Дворкович пронес с того времени через всю свою жизнь.

Закончил МГУ Дворкович, если верить его словам, так же разгильдяйски, как и пребывал в нем: «Мое отсутствие в МГУ предопределило необходимость разделения рисков с друзьями… Дипломную работу мы писали одну на двоих с другом- театралом… Претензий избежать не удалось, но свои пятерки мы получили. С госэкзаменом история была похожая, но не уверен, что прошел срок давности по поводу наших небольших студенческих шалостей».

Вообще–то в наши дни за подобные вещи лишают научных степеней: если когда–нибудь МГУ наберется смелости, Дворкович на основании своих откровений вполне может лишиться диплома о высшем образовании.

Подобный стиль жизни вкупе с твердой уверенностью в «своих пятерках» был характерен для студентов, имевших железобетонный совковый блат далеко не только в «Макдональдсе». Образ жизни оказал на Дворковича огромное влияние: как показали его последующие высказывания, мысль, что- то из студентов по–настоящему получает знания, а не валяет дурака во время учебы, так и осталась для него чуждой. Но решающее воздействие на судьбу будущего «принца либерастии» («либераст» — сокращение от термина «либеральный фундаменталист», введенное в оборот М. Л. Хазиным) оказал диплом не МГУ, а Российской экономической школы (РЭШ), полученный в том же 1994 году. Основанная в 1992 в Москве профессором Иерусалимского университета Гуром Офером и академиком Макаровым (в 2004–2013 годах ее ректором был видный либерал Гуриев), РЭШ была призвана стать кузницей идейных либеральных кадров для реформаторов, — но из–за административной слабости уступила Высшей школе экономики.

Насколько можно судить, именно в качестве магистра экономики по версии РЭШ Дворкович в 1994 году стал консультантом только что созданной Экономической экспертной группы (ЭЭГ) при Минфине России.

Под крылом Минфина: экспертное обеспечение

Группу возглавлял немецкий предприниматель Йохан Вермут, почти ровесник Дворковича, не имевший среднего образования и окончивший университет Брауна в США, известный, по его словам, тем, что именно там изобрели термин «политкорректность». Сам университет позиционирует себя как «самый либеральный» в США: он единственный, где студент вправе сам полностью определять список изучаемых предметов.

Метод назначения шокировал даже Вермута: «В марте 1993 года я увидел объявление, что требуется специалист, который мог бы работать советником по экономике России в группе, возглавляемой Джеффри Саксом… Меня взяли. После трёх недель работы в этой группе я пошёл к послу и сообщил, что за всё это время так и не увидел ни одного русского….Мне намекнули, что от меня требуется просто делать вид, будто проекты реализуются, поскольку такой порядок вещей всех устраивает. Когда я попытался выразить недовольство, меня уволили. Но… я успел написать… премьер–министру Егору Гайдару (иностранцев не интересовала формальная должность их ключевого лоббиста: с должности и. о.премьера Гайдар слетел в декабре 1992, а и. о. первого вице–премьера был с сентября 1993 по январь 1994 года — прим. автора), …что, если бы Россия продавала нефть по мировым ценам (внутри страны — прим, автора), то могла бы удвоить ВВП. Я уже был по дороге в аэропорт, когда мне позвонили из приёмной Гайдара… Гайдар задал мне три вопроса: Сколько вам лет?.. — 23. Сколько времени вы пробыли в России? — Три недели. Говорите ли вы по–русски? — Ни слова. «Хорошо, вы нам нужны в экспертной группе при Минфине России»… Я удивлённо спросил, почему? Гайдар ответил: «Кто говорит по–русски? Шпионы и коммунисты. Ни те, ни другие нам не нужны»»…

О работе в Минфине Вермут с исчерпывающей откровенностью вспоминает: «Моим главным преимуществом было то, что я умел пользоваться компьютером…, в то время как многие сотрудники Минфина использовали счёты».

В 1994 году он возглавил созданную на деньги Евросоюза и Всемирного банка Экономическую экспертную группу при Минфине, призванную «оказывать аналитическую помощь Департаменту макроэкономической политики Минфина». Группа была создана в рамках многочисленных хаотических программ технической «помощи» России: в основном деньги давались в кредит, увеличивая и без того непосильный долг (гранты лишь прикрывали эту практику, создавая ощущение «помощи» Запада). Обычно они «осваивались» совместно представителями кредитора и российских реформаторов, а результат мало кого интересовал и носил фиктивно–демонстративный характер.

Иногда средства выделялись на реально значимые для Запада задачи (скажем, уничтожение промышленности Нижегородской области), — но тогда имел место и контроль (не случайно иностранные советники Немцова в бытность его губернатором, не до конца выполнившие задачу, в США попали под суд и частично даже в тюрьму, — формально за воровство американских денег). Однако основной массив «помощи», выделяемых «на поддержку и углубление реформ», расходовался реформаторами и их партнерами практически по своему усмотрению, в значительной степени на дополнительные выплаты самим реформаторам и их помощникам. Контролировать было просто некому: кредиторы знали, что Россия вернет деньги с процентами, а либералы занимались обеспечением своего, а не общественного благосостояния.

Вермут в этом «празднике жизни» участвовал не как организатор, но лишь как менеджер, обеспечивавший «освоение средств». Однако группа давала и реальный аналитический продукт, значительную часть которого готовил Дворкович. Именно он снабжал госаппарат данными по исполнению бюджета, разделяя денежные и неденежные формы расчетов и тем самым показывая масштабы воровства на неплатежах. Статус ЭЭГ не открывал возможности для карьерного роста. Хотя она и именовалась «обособленным подразделением Минфина», это была проектная группа, всецело зависящая от внешнего финансирования; ее положение было шатким.

В 1997 году Вермута на посту руководителя группы сменил первый заместитель Министра финансов Игнатьев: Минфин в силу аппаратной логики, стремясь к внутренней однородности, стал ликвидировать самостоятельность группы. Но места для нее в его структуре не оказалось: Департамент макроэкономической политики уже был, а включать группу, члены которой общались напрямую с заместителями министра, в департамент на правах отдела было нелогично.

Выходом стало сохранение самостоятельности группы с ее оформлением в виде ЗАО; функции расширились, а руководителем стал Дворкович. По данным Счетной палаты, девять членов ЭЭГ в 1997–1999 годах получили от Минфина 780 тыс. долл.; Дворковичу причиталось 3,75 тыс. долл, в месяц, остальным — от 1,25 до 2,5 тыс.

Это было значительно больше, чем тогда получали чиновники на госслужбе, но все равно не давало внятных перспектив, и в 1997 году, оставшись научным руководителем ЭЭГ, Дворкович поехал учиться в американский Университет Дьюка по программе для молодых реформаторов постсоциалистических стран. США предлагали подобные возможности достаточно широко, но воспользоваться ими могли лишь те, кто не был загружен повседневной работой в госуправлении.

По возвращении в Россию тянул лямку в ЭЭГ, но особых перспектив у него не было; дошло до того, что в 1999 году вместе с младшим братом учредилООО «Микоша», основной деятельностью которого было обозначено начальное и среднее профессиональное образование.

Но эпоха Ельцина закончилась; старые либералы были напрочь дискредитированы в глазах общества, и власти понадобились новые, не запятнанные приватизацией, «семибанкирщиной» и дефолтом, но по–прежнему готовые любой ценой реализовывать интересы глобального бизнеса.

На гребне волны: власть и влияние

Подготовка к выборам Путина президентом включала разработку десятилетней стратегии социально–экономического развития. Дворкович сделал главный шаг в своей карьере, став экспертом Центра стратегических разработок, который возглавил Греф.

В тот же период Дворкович вошел в круг соавторов «Экономической стратегии России в первом десятилетии XXI века», подготовленной основанным двумя гуру либерального клана — Гайдаром и Ясиным — фондом «Либеральная миссия». Это было окончательным «знаком качества»: либеральный клан признал его полностью своим.

После назначения Грефа Министром экономического развития и торговли Дворкович оказался его советником, а с 2001 года — и заместителем.

Злые языки объясняли столь стремительный взлет гомосексуальными отношениями, но цепкий ум Дворковича и его работоспособность делают подобные домыслы излишними. Греф нашел инициативного исполнителя, готового «закрыть» важныйдля него участок, — и повысил его, поставив на этот участок.

В Минэкономразвития Дворкович занимался макроэкономической политикой, финансами, инвестициями и банками, неуклонно наращивая влияние и расширяя круг полезных знакомств. На деле он отвечал за широчайший круг стратегических вопросов и за проведение либеральных реформ в целом.

После провала «заговора Березовского», скоропалительной отставки Касьянова и фактического паралича правительства в ходе панической административной реформы 2004 года Дворкович возглавил экспертное управление президента; в правительстве патриотично настроенного Зубкова отъявленному либералу было неуютно.

С началом выдвижения Медведева в качестве преемника Дворкович как один из наиболее последовательных либералов был активно привлечен к этой работе. Фигура Медведева вводилась в общественное сознание при помощи букета «национальных проектов», — и в июле 2006 года Дворкович стал членом президиума занимавшегося ими президентского совета.

Правда, летом 2007 года, когда шансы первого вице–премьера Сергея Иванова на некоторое время начали казаться преобладающими, Дворкович вошел в состав правительственного совета по нанотехнологиям под его руководством.

Однако последовательные либеральные взгляды объективно делали Дворковича сторонником Медведева, — и его ориентация была оценена: после инаугурации тот сделал Дворковича одним из шести помощников и своим представителем по связям с «Большой восьмеркой». Отказ Медведева от борьбы за власть и возвращение Путина на президентский пост стал для Дворковича, как и для многих других поставивших на Медведева либералов, подлинным шоком. Негативно отозвавшись об этом в твиттере, Дворкович объяснил свое отсутствие на съезде «Единой России» в сентябре 2011 года, на котором было объявлено это решение, тем, что «на малой спортивной арене Лужников (месте проведения съезда — прим, автора) лучше играть в хоккей».

Тем не менее, он справился с разочарованием и в правительстве Медведева стал его заместителем, курирующим весь реальный сектор, и сохраняет эту позицию до сих пор, занимаясь самым разнообразным кругом вопросов от освоения арктического шельфа до графика пригородных электричек.

Дворкович остается неотъемлемой и исключительно влиятельной частью либерального клана и участвует в значимых для него мероприятиях. Так, во время конфликта «Уралкалия» с «Белкалием» в августе 2013 года, являвшимся, насколько можно судить сейчас, масштабной и во многом успешной провокацией против реинтеграции постсоветского пространства, Дворкович решительно высказался против белорусских властей, даже находясь в отпуске за границей, — хотя до этого никак не реагировал на события в России, в том числе на непосредственно затрагивающее его сферу ответственности чудовищное наводнение на Дальнем Востоке. Напомним, что, по ряду сообщений, это наводнение было если и не вызвано, то, во всяком случае, кардинально усилено действиями руководства гидроэлектростанций, действовавшими исходя из коммерческой логики вопреки интересам обеспечения общественной безопасности, — а энергетика кури–руется именно Дворковичем, как и весь реальный сектор.

Нет сомнений, что в предстоящих масштабных и разноплановых действиях либерального клана Дворкович примет активное и эффективное участие.

Не случайно именно он сформулировал его стратегическую цель: «Мы стремимся к тому, чтобы его [государство] минимизировать».

И не случайно именно он в чеканной формуле, получившей название «максима Дворковича», выразил всю суть экономической политики либерального клана: Россия должна платить за финансовую стабильность США.

Убийство профессионала: причины и следствия

Еще в Экономической экспертной группе Дворкович демонстрировал бухгалтерский склад ума, что открывало ему перспективу в рамках Минфина.

Но либеральный клан не дал Дворковичу реализовать его природные задатки. Патологические организмы вообще используют ресурсы неэффективно, назначая Чикатило заведовать детскими садами вместо лесничеств и сажая поэтов за кассу.

У либеральных фундаменталистов было сколько угодно бухгалтеров, но им катастрофически не хватало стратегических управленцев. Это вызвано самой сутью современного либерализма: стратегический менеджер видит нелепость и противоестественность попыток поставить государство на службу глобальному бизнесу против своего народаи потому покидает либеральную клику. А потребность в «стратегах» остается — и на вакансию был выдвинут молодой специалист, который поверил в свою звезду и сделал феноменальную карьеру.

Но с точки зрения профессии это производило впечатление убийства: бухгалтер не может быть стратегическим менеджером, как евнух — символом мужественности.

И Дворкович стал посмешищем, — по крайней мере, для очень многих. Предвестие кризиса ударило по России еще в сентябре 2007 года, — а в начале октября он пообещал: за несколько недель проблемы «уйдут в прошлое — и мы не увидим даже подобия финансового кризиса, а кризис ликвидности обойдет нас».

Накануне кризиса 2008 года он заявил: «акции российских компаний… недооценены, поэтому РТС и ММВБ вырастут в ближайшие недели и месяцы». Индексы упали соответственно в 3,5 и 2,9 раза.

Дворкович в сентябре 2008 года отрицал наличие кредитного кризиса, в ноябре обещал, что «бюджету не угрожает дефицит в ближайшие месяцы, и даже в случае его появления экономика продолжит расти высокими темпами», а в декабре сулил 2-процентный рост ВВП в 2009 году. На деле дефицит федерального бюджета составил 6,0 % ВВП, а спад ВВП — 7,8 %.

А в феврале 2009 года Дворкович официально объявил о полном преодолении кризиса буквально накануне его завершающего удара.

Список можно продлевать практически бесконечно, — но карьера Дворковича шла и продолжает идти в гору: то ли в силу расположения Медведева, принадлежащего, похоже, к тому же психологическому типу, то ли потому, что, по оценкам, «зона от–ветственности вице–премьера четко пересекается с бизнес–интересами его друзей».

В 2009 году, по сообщению Навального, именно Дворкович пролоббировал спасение «Русала» Олега Дерипаски силами государственных «Внешэкономбанка» (направил на выкуп акций более 600 млн. долл.) и «Сбербанка» (заявившего о готовности вместе с «Внешэкономбанком» рефинансировать долг «Русала» в размере 4,5 млрд. долл.).

С 2004 по 2008 год Дворкович был членом совета директоров «Транснефти»; в это время компания многократно подвергалась обвинениям в коррупции и выводе средств. В конце концов Счетная палата проверила работу компании в 2008 году и нашла нарушения на 4 млрд. долл. Эти данные стали известны только из–за утечки информации, но вскоре после проверки Дворкович покинул «Транснефть».

Многочисленные скандалы были связаны с взаимодействием Дворковича с группой «Сумма» братьев Магомедовых.

Супруга Дворковича Зумруд Рустамова, насколько можно судить, получала миллионы за членство в советах директоров «Росгосстраха», АЛРОСы, «Ро- сагролизинга», ММК, аэропорта «Шереметьево» и других компаний. Для либерала здесь нет и тени коррупции; ведь в советах директоров не должны быть лишь сами чиновников, а их жены могут быть как «суперэффективными бизнесменами» (как, например, жена Лужкова или осуществившего пенсионную реформу и монетизацию льгот Зурабова), так и «суперэффективными управленцами».

Как и положено либеральному фундаменталисту, Дворкович проталкивает форсирование даже заведомо бессмысленной приватизации. Классический пример — продажа 7,58 % акций «Сбербанка» в 2012 году дешевле заранее объявленных 100 рублей за акцию. 95 % проданного куплено иностранными фирмами, реальные покупатели не известны: это «суверенитет» и «деофшоризация». А вырученные средства не были предусмотрены в бюджете и потому были обречены пойти на поддержку финансов Запада через Резервный фонд и Фонд национального благосостояния.

Не так давно Дворкович сыграл яркую роль в очередном скандале. С начала 2015 года из–за либеральной реформы железнодорожного транспорта, искусственно создавшей ряд монополий, и кризиса региональных бюджетов в трех областях были полностью отменены пригородные электрички, а в целом по стране было отменено 312 пригородных поездов.

Узнав об этом, 4 февраля президент Путин обратился к Дворковичу: «По–моему, вы курируете эту отрасль. Что происходит? … Вы что, с ума сошли, что ли?»

После этого Дворкович, ранее планировавший решить проблему в течение двух месяцев, пообещал за день представить финансовый план и за месяц решить проблему совместно с ОАО «РЖД».

Железнодорожники восстановили все маршруты почти мгновенно, но из 73 регионов, где ходят электрички, соглашения к концу марта были подписаны лишь с 52, причем все краткосрочные, только на 2015 год. При этом в конце марта четыре области отказались от ряда восстановленных маршрутов: насколько можно судить, для удовлетворения аппетитов монополистов не было денег.

Характерно, что Дворкович, занимаясь этой проблемой, сосредоточил внимание на решениесимптомов проблемы и занялся поиском средств, полностью игнорируя ее причины — монополизм. Это не только особенность сугубо финансового мышления, не воспринимающего структурные категории: это и зримое проявление либерального мировоззрения, по которому ограничение произвола монополий недопустимо, ибо грабеж потребителя, насколько можно судить, является высшей формой священной свободы предпринимательства.

Когда–то подававший надежды экономист, сегодня Дворкович, отравленный либеральным фундаментализмом, похоже, способен приносить только вред.

Его пример — хороший урок того, что делает либерализм даже с толковыми и талантливыми специалистами.

УЛЮКАЕВ Безграмотный рифмоплет

Алексей Улюкаев родился в 1956 году в семье аспиранта Московского института инженеров землеустройства (МИИЗТ). Его отец, Валентин Хусайнович, сын дворника–татарина, стал уважаемым профессором, многолетним заведующим кафедрой земельного права этого института и автором нескольких учебников. Однако в школе Улюкаев не отличался ни прилежанием, ни хорошим поведением, перебиваясь едва ли не с двоек на тройки.

Провалившись на экзаменах в МГУ, Улюкаев спасался от армии на должности лаборанта кафедры физики МИИЗТ, куда, вероятно, его устроил отец. Тем не менее он извлек уроки из неудачи и, взявшись за ум, сумел не только поступить и закончить экономический факультет МГУ, но и поступить в аспирантуру.

По ее завершению в 1983 году он защитил кандидатскую диссертацию на актуальную благодаря недавно принятой тогда Продовольственной программе тему «Объективные основы и пути развития научно–производственной интеграции в сельском хозяйстве». Однако остаться в МГУ не удалось: Улюкаев смог устроиться лишь ассистентом кафедры политэкономии Московского инженерностроительного института (МИСИ) и со временем дослужиться до доцента.

Надо отметить, что, поскольку строительство было едва ли не наиболее рыночным элементом со–циалистического хозяйства (разумеется, из тех его элементов, которые были одновременно крупными и легальными), МИСИ выделялся среди не связанных с «оборонкой» вузов Москвы некоторым свободолюбием и равнодушием к формальным правилам.

Вскоре после этого Улюкаев подружился с научным сотрудником ВНИИ системных исследований при Госкомитете по науке и технике СССР Гайдаром. Тот происходил из номенклатурной семьи, учился на экономическом факультете МГУ на курс старше, и во время учебы они были лишь шапочно знакомы, — а во взрослой жизни Улюкаев стал его верным адъютантом и помощником. Правильный выбор старшего товарища стал для Улюкаева выигрышным лотерейным билетом, обеспечившим успешную карьеру.

Оруженосец Гайдара

Среди молодых московских, а затем и ленинградских экономистов, в круг которых ввел Улюкаева Гайдар, он не выделялся практически ничем, — кроме преданности Гайдару. В результате многие в воспоминаниях о том времени попросту забывают о нем, а если и вспоминают, то при перечислении через запятую малозначимых людей.

Улюкаев энергично работал в созданном Чубайсом через Гайдара в Москве в 1987 году клубе «Перестройка» (вскоре переименованном в «Демократическую перестройку»). То, что в конце концов он заслужил репутацию «одного из самых продвинутых теоретиков среди гайдаровцев», убедительно характеризует уровень Гайдара и его московского окружения (в отличие от ленинградского кружка с блистательным Найтшулем, этим Велемиром. Хлебниковым российской либеральной мысли, пока она еще была мыслью), — ибо ни тогда, ни на протяжении всей своей последующей жизни Улюкаев не проявил не только способностей, но даже и склонностей к теоретическому мышлению.

Однако это не помешало Гайдару в 1988 году взять лично преданного ему Улюкаева в главный теоретический журнал страны — орган ЦК КПСС «Коммунист», в котором заведовал экономической редакцией: сначала консультантом, а потом заместителем редактора отдела.

В 1991, когда «Коммунист» окончательно утратил свое значение, Гайдар продвинул Улюкаева в культовую тогда (наряду с «Аргументами и фактами» и журналом «Огонек») газету «Московские новости» политическим обозревателем.

В июле 1991 года Улюкаев стал заместителем видного, но не пошедшего с Гайдаром во власть реформатора Кагаловского, возглавившего (созданный, по некоторым оценкам, на английские деньги) Международный центр исследований экономических реформ.

Когда Гайдар стал вице–премьером (Ельцин возглавил правительство как президент, чтобы поддержать либеральных реформаторов своим еще непререкаемым в то время авторитетом), Улюкаев стал экономическим советником правительства. После назначения 15 июня 1992 года Гайдара исполняющим обязанности премьера Улюкаев возглавил его группу советников, формализовав обязанности, которые он к тому времени, будучи его конфидентом, стал выполнять на практике. Надо отдать ему должное: по всей видимости, не вникая особо в содержательные вопросы и не конкурируяв этой сфере с научным окружением Гайдара, он был ценным для него администратором, занимавшимся разного рода деликатными вопросами.

После отставки Гайдара Улюкаев вместе с ним организовывал Институт экономических проблем переходного периода (формально наследовавший созданному Гайдаром Институту экономических проблем при Академии народного хозяйства и АН СССР, но в реальности создававшийся «с нуля»). Когда перед расстрелом Дома Советов Ельцин вернул Гайдара на должность первого вице–премьера, Улюкаев стал его помощником в правительстве.

На всех этапах служения Гайдару (как и в последующей жизни) Улюкаев принимал деятельное и инициативное участие в разработке шоковых либеральных реформ, нацеленных на уничтожение советской экономики.

После того, как использованный Гайдар был по завершении конституционного кризиса выброшен Ельциным за ненадобностью, Улюкаев стал его заместителем в Институте экономических проблем переходного периода.

В 1994 году вступил в создаваемую Гайдаром партию «Демократический выбор России», в апреле 199о возглавил ее московскую организацию, но в Госдуму в силу ее провала не попал. Лишь в 1996 на дополнительных выборах Улюкаев протиснулся, прибегнув к поддержке не только демократов, но и тогдашней «партии власти», — созданного премьером Черномырдиным «Наш дом Россия», — в Московскую городскую думу. Его кампанию вел прославленный и влиятельный тогда демократ «первой волны» Владимир Боксер, предложивший само название «Демократический выбор России», бывший в то время одним из лидеров партии и председателем исполкома московской организации. Однако попытки Улюкаева реализовать на практике свои теоретические представления о привлечении инвестиций закончились крахом, как и борьба за власть с демократом Юшенковым, который, по–видимому, смог заручиться поддержкой всесильного тогда Березовского. Березовский был на порядок влиятельнее Гайдара, и Улюкаев в 1997 году уступил Юшенкову пост председателя московской организации «Демократического выбора».

На следующий год полномочия Улюкаева в Мосгордуме истекли, и он был вынужден вернуться на теплое место в гайдаровский институт, где защитил наконец докторскую диссертацию.

Жажда политического реванша толкала его вперед, и в 1999 году он заказал написание под своим именем политического манифеста, для которого смог дать лишь самые общие направления мысли, — брошюры «Правый поворот» с потрясающим заголовком, свидетельствовавшим о его адекватности (как и в целом об адекватности либералов того времени): «Программа правильной жизни, здоровой экономики и честной политики» (хорошо хоть, не «вкусной и здоровой пищи»). Вероятно, именно ей, то ли вообще не замеченной, то ли забытой обществом уже в момент написания, ответил почти через десять лет из колонии своим «Левым поворотом» Ходорковский.

Брошюра, насколько можно понять, должна была стать стартом нового витка политической карьеры Улюкаева, — и на выборах 1999 года он, действительно, вошел в общефедеральный список Союза правых сил. Более того: выдвинувшись по Чертановскому избирательному округу (где он за три года до того избрался в Мосгордуму), Улюкаев добился отказа «Яблока» Явлинского от выдвижения по нему своего кандидата и стал «единым кандидатом от демократических сил». Он не учел только, что после дефолта 1998 года цена этих «демократических сил» для России была слишком очевидна избирателям: Улюкаев не попал в Госдуму ни по списку, ни по округу (где проиграл председателю Контрольно — Счетной палаты Москвы).

Протеже Чубайса: контроль за финансовой политикой

В мае 2000 года, после избрания президентом В. В. Путина и при формировании правительства Касьянова, старый знакомый Чубайс предложил Улюкаеву стать первым заместителем назначаемого Министром финансов Кудрина. Как представитель Гайдара и Чубайса одновременно, Улюкаев быстро стал считаться главным среди трех первых заместителей Кудрина, хотя занимался прежде всего непрофильной для Минфина денежно- кредитной политикой, осуществляя, по сути дела, неформальное руководство деятельностью Банка России. Патриарх советской и российской банковской системы В. В. Геращенко даже недоумевал по этому поводу: «Я не вполне понимаю, почему за ЦБ все время говорит Улюкаев…, а не Игнатьев (председатель Банка России — МД.) или Вьюгин (тогда первый заместитель Игнатьева — МД.). Вообще–то в нашей истории, когда Минфин был главенствующим (над Центробанком — МД.) ведомством — при Витте, при Звереве — денежно–кредитная политика всегда кончалась плохо».

На этой позиции Улюкаев пробыл все время правительства Касьянова, — до самого паническогоувольнения последнего в феврале 2004 года, когда (вероятно, в том числе и для его хоть какого–то официального обоснования) была запущена непрорабо- танная и непродуманная административная реформа. Она была наскоро переписана с разрозненных обрывков западных документов, от которых даже окружение Ельцина отказалось в 1997 году в силу их заведомой неадекватности, и погрузила правительство в бюрократический паралич на весь 2004 год.

Одним из ее элементов стало сокращение числа заместителей гражданских Министров до двух человек (в Минфине их было 12); для Улюкаева, лично не связанного с Кудриным и не являющимся профессионалом в бюджетной сфере (как, по- видимому, и в остальных), в Минфине не нашлось места. В результате в апреле 2004 года он был передвинут «на усиление» Центробанка, возглавлявшегося мягким, интеллигентным и лично честным Игнатьевым, — младшим членом либерального клана, не имевшим, насколько помнится, ни серьезных профессиональных знаний, ни собственного политического веса и жившим по принципу «нет бога, кроме Чубайса, и Кудрин пророк его».

Назначение Улюкаева отчасти было вызвано его интересом к банковской деятельности: он был членом Национального банковского совета от правительства (наряду с членством в Федеральной ан- титеррористической комиссии и правительственной комиссии по нормализации общественно- политической ситуации на территории Чечни, где руководил комиссией по контролю за выделением и использованием средств на восстановление Чечни). Кроме того, в мае 2002 года он был назначен руководителем делегации России в совете Международного банка экономического сотрудничества и в совете Международного инвестиционного бан–ка, а затем в наблюдательный совет Российского банка развития, в совет директоров Внешторгбанка (ВТБ) и госкорпорации «Агентство по реструктуризации кредитных организаций». После превращения последней в Агентство по страхованию вкладов в начале 2003 года возглавил его совет директоров.

Однако главную роль сыграло, по–видимому, то, что Улюкаев на посту первого заместителя Министра финансов, насколько можно судить, de facto уже осуществлял те функции, которые стали его обязанностями de jure после перехода в Банк России.

В Минфине он курировал денежно–кредитную политику, — в Банке России возглавил Комитет по ней, продолжив обеспечивать чрезмерное ужесточение финансовой политики и последовательное удушение российской экономики безденежьем в стиле Гайдара и в целом первой половины 90‑х годов.

Как и многого другого в жизни, председатель Банка России Игнатьев побаивался журналистов, и его первый заместитель Улюкаев, регулярно давая комментарии журналистам по актуальным экономическим вопросам, с удовольствием стал «говорящей головой» Банка России.

Смысл произносимого, насколько можно судить, был для него глубоко второстепенным. Рассказывают, что в середине «нулевых» Улюкаев зачитал в Совете Федерации свою прошлогоднюю речь, повергнув в ступор излишне внимательных сотрудников аппарата, которые долго не могли понять, откуда в выступлении высокопоставленного чиновника взялись столь странные показатели.

Но и вполне официально в 2006 году он заявлял о готовности Банка России сделать рубль конвертируемым, осенью 2008 успокаивал страну обещаниями скорого завершения кризиса, а в 2010 году «на голубом глазу» объяснял инфляцию «аномальными погодными условиями» (то есть засухой, спровоцировавшей массовые пожары).

В публичном размещении акций ВТБ в 2007 году поучаствовали родители Улюкаева, бывшего членом его наблюдательного совета: в рамках лимитов, установленных для всех аффилированных лиц, они купили акций банка на 10 млн. руб. каждый.

С декабря 2008 по май 2011 Улюкаев возглавлял совет директоров Московской межбанковской валютной биржи.

В 2006 году он был награжден орденом Почета, в 2010 — орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.

Попутно с государственным управлением Улюкаев занимался преподаванием: с 2000 по 2006 годы был профессором кафедры общей экономики знаменитого Московского физико–технического института, а с 2007 по 2010 заведовал кафедрой финансов и кредита экономического факультета МГУ, возглавлявшегося в то время его бывшим парторгом Колесовым. Улюкаев читал спецкурс для магистрантов с характерно расплывчатым названием «Современная денежная политика и развитие банковской системы».

Экономический мозг правительства Медведева

Весной 2013 года он всерьез рассматривался в качестве кандидата на пост председателя Банка России, однако его незаметность и неспособность внятно формулировать какие бы то ни было мысли сыграли против него. Президент В. В. Путин вы–двинул на этот пост Набиуллину, а Улюкаев заменил А. Р. Белоусова (ставшего помощником президента) на должности Министра экономического развития.

После этого Улюкаев вошел в наблюдательные советы Внешэкономбанка, Агентства стратегических инициатив, ВТБ и был награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени.

По официальным данным, за 2014 год в должности Министра Улюкаев получил 51,5 млн. руб. (4,3 млн. руб. в месяц). В его личной собственности числится 15 земельных участков общей площадью более 11 га, три жилых дома площадью более 940 кв. м., три квартиры площадью более 330 кв. м„три легковых автомобиля и автоприцеп.

Председатель РСПП и другой соратник Гайдара Шохин назвал Улюкаева «одним из самых либеральных российских экономистов и бюрократов», и спорить с этим нельзя: вся деятельность Улюкаева объективно направлена на последовательную и беспощадную реализацию в России интересов глобального бизнеса.

Президент России В. В. Путин назвал Улюкаева «уважаемым человеком с абсолютно рыночными мозгами, одним из лучших наших специалистов в области экономики». Это представляется весьма жестокой характеристикой указанных специалистов, так как заявления Улюкаева по вопросам его служебной ответственности либо поразительно бессодержательны, либо просто неверны, — при том, что в силу своей должности верный гайдаровец должен быть, по сути дела, «экономическим мозгом» правительства Медведева, а отнюдь не просто его членом.

Так, перед своим назначением Министром экономического развития Улюкаев указал, что став–ки по кредитам в июне 2013 года соответствуют «исторически сложившимся» (что бы это ни значило), а причины стагнации заключаются в уменьшении внешнего спроса (тогда нефть еще стоила больше 105 долл./барр.) и исчерпании неких возможностей. Ключом к решению проблем он в со ответствии с либеральной мантрой образца, самое позднее, 1994 года назвал «рост инвестиционной активности», которым он и собрался неизвестным (вероятно, и для него самого) способом занимать ся. То, что после присоединения к ВТО на заведомо кабальных, по сути дела, колониальных условиях восстановление инвестиционного роста было уже невозможно, либерала Улюкаева, разумеется, не интересовало, — как, вероятно, и адекватность его многочисленных прогнозов, которые он дает, по всей видимости, просто в надежде на короткую память общества и журналистов.

В октябре 2013 года он пообещал подать в отставку, если не добьется в 2014 году экономического роста на 3 %. И дело даже не в увеличении ВВП в том году на минимальные с 2009 года 0,6 %, а в том, что у Министра экономического развития в принципе нет полномочий, позволяющих переломить ело жившуюся макроэкономическую тенденцию. Если Министр не знает этого, он вульгарно глуп, а если знает — патологически лжив.

Когда в конце ноября 2014 года валютный курс составлял 44,5 руб./долл., Улюкаев пообещал укрепление рубля до 42–43 руб./долл, уже в ближайшее время, — которого легковерные, похоже, ждут до сих пор: за этими заявлениями последовало стремительное падение курса рубля, а затем «черный вторник» с 67 руб./долл.

Тогда же Минэкономразвития, ответственное за прогнозирование, пообещало в 2015 году сред–нюю цену нефти в 80 долл./барр., а средний курс рубля — в 49 руб./долл.; правда, Министр финансов Силуанов (также долго занимавшийся в своем Министерстве макроэкономикой и прогнозированием) тогда счел прогнозы Улюкаева слишком мрачными.

В декабре 2014 года президент подписал бюджет на 201э год, сверстанный на основе спрогнозированных Минэкономразвития среднегодовой цены нефти в 100 долл./барр. и экономического роста в 2015 году в 1,2 %. Принципиальная невозможность этих показателей была очевидна всем, но Улюкаев как ответственный за прогноз не предпринял ничего для его исправления и быстрого пересмотра заведомо неадекватного и потому разрушительного, а как минимум опасного для общества бюджета.

В критических условиях, когда страна была вынуждена жить по этому не имевшему отношения к реальности бюджету, Министр экономического развития не нашел более важного занятия, чем чтение лекции в миланском университете Боккони.

2 марта он заявил там, что «нынешняя рецессия не будет долгой», и сообщил о возможном возобновлении экономического роста уже в III–IV кварталах 2015 года.

В марте 2015 года Улюкаев спрогнозировал средний курс рубля на этот год уже в 61 руб., заявив о его укреплении (по причинам, которые, похоже, остались неизвестными и для него самого) до 52–53 руб./долл, к 2018 году. При этом он подчеркнул, что с августа–сентября 2015 года рубль, — опять- таки по неизвестным причинам, — должен, по его мнению, начать укрепляться, причем независимо от мировых цен на нефть. При этом Улюкаев исключительно высоко оценил влияние западныхсанкций на российскую экономику: по его мнению, в случае их постепенной отмены рубль должен был укрепиться аж до 40 руб./долл.

В мае 2015 года Минэкономразвития, почти как в конце ноября, говорило о средней цене нефти в 2015 году в 50 долл./барр., но уже 22 июня прогноз на текущий год был повышен до 60 и более с последующим повышением до 70–75 долл./барр.: как раз накануне очередного удешевления нефти Улюкаев торжественно возгласил, что «нефтяной рынок нашел некую стабильность».

Подобные настроения позволили ему в середине июня, констатировав падение ВВП уже завершавшегося в то время II квартала в 3,5–4 % (на самом деле он составил 4,6 %), указать, что в III квартале спад будем примерно таким же (то есть тенденция ухудшения ситуации по неизвестным причинам переломится), а уже в IV квартале сам собой начнется восстановительный рост, так что по итогам года экономический спад будет равен лишь 2,8 %. Улюкаев торжественно заверил, что «дно» кризиса уже пройдено, инфляция почти на нуле, рубль стабилизировался и падать больше не будет.

7 июля он заявил: «сейчас динамика рубля находится вблизи фундаментальных значений, это… 55 руб./долл, плюс–минус 2–3 рубля за доллар, это его естественное значение…» На следующий день он пообещал, что дефицит федерального бюджета составит в 2015 году лишь 2,5 % ВВП, — при том, что это не имело никакого отношения к его профессиональной компетенции, а скорректированный наконец федеральный бюджет предусматривал дефицит в 3,7 % ВВП.

июля он однозначно заявил об отсутствии каких–либо шансов того, что Минэкономразвитияпридется пересматривать прогноз мировых цен на нефть в сторону понижения.

20 августа при курсе уже 68 руб./долл. Улюкаев назвал этот уровень «справедливым значением» и вновь твердо пообещал скорый экономический рост, — но уже в 2016 году, а 24 августа после рекордного удешевления нефти отметил, что допускает краткосрочное снижение ее мировых цен и ниже 40 долл./барр. Теперь он не допускал уже не снижения ее ниже 55 долл./барр., а всего лишь достижения ею уровня 30 долл./барр.

После чего сообщил, что российская экономика достигла «хрупкого дна», — вероятно, имея в виду, что, если он и подобные ему либеральные «специалисты» еще немного на ней «попрыгают», она провалится дальше.

Даже приведенный заведомо неполный перечень предсказаний (назвать это «прогнозами» просто не поворачивается язык) Улюкаева позволяет предположить, что все его заявления сводятся к бездумному экстраполированию в будущее текущих позитивных колебаний рынков без каких бы то ни было попыток осмысления закономерностей и перспектив экономического развития. При этом он без тени стеснения (в самом деле, какое может быть стеснение у многолетней «правой руки» Гайдара!) демонстрирует оптимизм, похоже, нимало не задумываясь ни о его отношении к реальности, ни о судьбе несчастных, которых угораздило прислушаться к его заверениям.

Весьма характерным представляется его заявление о том, что россиянам, тратящим свои средства в рублях, «должно быть абсолютно все равно, какой там курс», — хотя даже совершенно неграмотному человеку вот уже более 20 лет хорошо известно (в том числе и на собственном кошельке), что девальвация рубля ведет к удорожанию импортных потребительских товаров (в том числе тех, которые невозможно заменить) и, соответственно, к обесценению средств россиян. Гражданам нашей страны осталось лишь выбирать, является демонстрирующий незнание этой азбучной истины Министр экономического развития полным безумцем, прожженным циничным лжецом или же и тем и другим одновременно.

Интересно, что его «прогнозы» социально- экономического развития страны сводятся к почти ничем не обоснованным ожиданиям тех или иных мировых цен на нефть и простому описанию их последствий для российской экономики. Министр экономического развития, похоже, даже не подозревает, что государственный прогноз обязан не просто описывать различные варианты развития событий, но и предлагать методы государственной политики, разные для разных вариантов, и оценивать возможную степень их эффективности.

Специалисты, занявшиеся анализом предсказаний Улюкаева, испытали шок: он чудовищно выделяется даже на общем фоне российских либералов. «Улюкаев не приводит ни одного макроэкономического… обоснования. Найдите хотя бы одно его заявление, которое сбылось на горизонте в течение полутода. Ни одного — я лично смотрел. Ни в 92‑м, ни в 98‑м, ни в 2008‑м, ни в 2014–2015 годах ни одно заявление по курсу рубля, темпу экономики, ценам на нефть и инфляции не подтвердилось», — отмечает финансист группы «Риком» Владислав Жуковский.

Впрочем, безграмотность Улюкаева демонстрируется не только в исполнении (а точнее, насколько можно судить, злостном игнорировании) им своих служебных обязанностей, но и в административных отношениях с подчиненными. Так, в конце января 2015 года Улюкаев письменно жаловался премьеру Медведеву не только на своего заместителя Дергунову (которая назначается премьером и которую Министр поэтому не может уволить), добившись вынесения ей официального премьерского выговора, но и на департамент имущественных отношений Министерства, находящийся всецело в его власти.

По некоторым сообщениям, на одном из правительственных совещаний Улюкаев потряс даже видавших виды чиновников безапелляционным заявлением, что Крым является точно таким же регионом России, как и все остальные, не обладает никакой спецификой и потому не имеет права претендовать на какой–либо особый статус.

А в июне 2015 года в интервью ВВС констатировал отсутствие у России «серьезного плана, который изменил бы устройство» экономики, и меланхолически констатировал его нужность, — даже не задумываясь, по–видимому, о том, что разработка и продвижение такого плана является его прямой служебной обязанностью.

350 бутылок непризнанного поэта

Наглядно демонстрируемая urbi et orbi безграмотность Улюкаева гармонично сочетается с чудовищным апломбом и категоричностью. Улюкаев не говорит, — он непререкаемо изрекает и рубит сплеча. По воспоминаниям, «с подчиненными не Церемонится, за бранным словом в карман не лезет».

Это касается далеко не только непосредственных подчиненных: в 2006 году достоянием общественности стала форменная истерика, устроенная Улюкаевым при вылете из Сочи в Москву после проводившегося в Сочи экономического форума. Войдя в самолет, он потребовал найти для своей жены место в салоне бизнес–класса, а когда места не оказалось, по свидетельствам очевидцев, устроил скандал, пошел «разбираться» к пилоту и «разобрался» с ним так, что тот наотрез отказался выполнять полет. В результате три с половиной сотни обычных пассажиров самолета были вынуждены вернуться в аэропорт, а виновник этого кошмара с супругой гордо вылетели в Сочи персональным самолетом тогдашнего Министра экономического развития и торговли Грефа.

Потом Улюкаев заявил журналистам, что сменил борт потому, что самолет якобы был в аварийном состоянии, — мол, у него был неисправен один из двигателей. «Мне… должны за спасение 350 бутылок поставить», — с помпой утверждал он, тактично умалчивая, что якобы «аварийный» самолет через полчаса после устроенного им скандала благополучно вылетел в Москву и приземлился в «Шереметьево» без каких бы то ни было происшествий.

Впрочем, его отношение к людям вполне гармонично для либерала: в июне 2015 года, говоря о санкциях, Улюкаев сравнил россиян с мухами, которых «пытаются травить». А в начале года он советовал нам не тревожиться о судьбах страны и экономики, а «сохранять душевное здоровье… и думать о своем здоровье».

Помимо экономических предсказаний, Улюкаев пишет стихи. Вероятно, воспользовавшись безвременной кончиной в 1996 году известного пародиста поздней советской эпохи Анатолия Иванова, в 2002 выпустил свой первый сборник тиражом 3 тыс. экз. (большим для современной поэзии), а второй — в 2012 году. Одно из стихотворений, опубликованное в журнале «Знамя» в 2011 году, вызвало некоторый общественный резонанс из–за своей откровенной антироссийской направленности и системно аргументированного в лучших либеральных традициях (вполне органичных для бывшей «правой руки» Гайдара и либерального политического деятеля, но не члена правительства России) призыва к своему сыну «валить из поганой Ра тики»:

Езжай, мой сын, езжай отсель На шарике найдёшь теперь Немало мест, где шаг вперёд Необязательно пятьсот Шагов назад, где, говорят,

Не всё всегда наоборот Где не всегда конвойный взвод На малых выгонят ребят Где не всегда затычку в рот Бывает — правду говорят Бывает голова вверху А ниже — ноги Где в хлеб не сыпали труху И не смеялись над убогим: Ха–ха, хе–хе, хи–хи, ху–ху О боги!

От последнего восклицания действительно трудно удержаться, — хотя за художественной передачей «смеха над убогим» чувствуется богатый личный опыт, вполне естественный, если учесть уровень Улюкаева, — причем не только как экономиста, политика или администратора, но и как поэта.

Трудно удержаться от цитирования этого слегка зарифмованного потока сознания стареющего либерала целыми страницами, — настолько ярко они характеризуют своего автора. Здесь все — и неспособность взрослого человека владеть русским языком (по крайней мере, литературным), и позволяющая делать произвольные выводы разорванность сознания, и бессодержательная, бессмысленно пошлая многозначительность на заведомо пустом месте. При чтении возникает ощущение, что это пародия, что такое невозможно написать (и тем более отдать публиковать) всерьез, находясь в здравом уме и твердой памяти, — но это, действительно, всего лишь живое и наглядное подтверждение уровня Министра экономического развития правительства Медведева и уважаемого в своем кругу члена либерального клана:

Поскольку в плотской жизни я начальник, В духовной полагается аскеза. Знал: хлеб из теста, для любви невеста, А прочее — каёмочка на блюде. Теперь другое: хлебушек–то горек, Невеста как–то очень повзрослела, А строй имел меня вовсю — такое дело…

★ ★ ★

Какие мне куплеты насвистели, Какие мне балеты танцевали… Не за монету. Я из вселенной Гуттенберга,… Где есть законы и причины, Где из муки замесят тесто, И хлебушка поест мужчина.

★ ★ ★

Брели в Москву, в Москву, в Москву, Как грится, разгонять тоску, А разогнали жизнь впустую.

★ ★ ★

Мчим с мужиками дергануть по банке. Потом деньгу бы надо зашибить: Стремимся в банк и матереем в банке. Чины чинить, заборы городить, Петлицу подставлять для ордена, медали… И вдруг как по башке дубиной — хвать! Да мы почти что все просели! Вот тут и начинаешь начинать.

Поражает даже не само убожество этих вирш (в конце концов, мы не в средневековом Китае, где чиновники обязаны были быть гармоничными личностями и, в частности, писать хорошие стихи), сколько очевидное непонимание их уровня самим автором, проявляющееся в их публикации,

Улюкаев — это живой и дымящийся след Гайдара в российском правительстве, наглядно демонстрирующий, насколько можно судить, всю пагубность и разрушительность либеральных реформ, каждый день личным примером подтверждающий безграмотность и безответственность как неотъемлемые признаки и высшие ценности либерального клана.

ХРИСТЕНКО Эффективный менеджер с «острова фантазий»

Виктор Христенко с конца 90‑х и на протяжении всех «нулевых» годов был «коренником» российского правительства. Работая при всех премьерах, занимался одним из самых непривлекательных, муторных и тяжелых видов деятельности, — управлением в «ручном режиме» в тех сферах, в которых регулярное управление на основе процедур и регламентов было почему–то невозможным, и надо было постоянно, каждый день урегулировать склоки, дрязги, столкновения интересов и простую коммерческую алчность.

Борьба регионов за федеральную помощь (тактично именуемая «межбюджетными отношениями»), функционирование естественных монополий и их взаимодействие с подавляемыми их клиентами, доступ нефтяников к экспортным трубопроводам, отраслевое развитие… Перечень почти бесконечен, и практически везде Христенко, не вступая в лишние конфликты, тихо, незаметно и упорно делал необходимую, но не привлекательную для блестящих политиков и признанных «эффективных менеджеров» работу.

Он — незаменимый технический менеджер: принципиально игнорируя все политические вопросы, занимался своим делом, каким бы оно ни было, — и в этом отношении является уникальным представителем либерального клана.

Челябинская школа

Христенко родился в 1957 году в Челябинске. Его мама, Людмила Никитична, вышла замуж после неудачного первого брака, с двумя детьми и больными стариками–родителями на руках. Главой семьи она стала в 14 лет, когда ее отец, коммунист, был репрессирован за «вредительство» (работал начальником заготконторы, когда на собранный урожай напал клещ), мать потеряла силы от горя, а сестры были малы.

Тогда же она с друзьями–подростками всерьез планировала взрыв здания НКВД в райцентре, где держали отца. Уже нашли взрывчатку (в промышленном районе это было возможно), когда кто–то из ребят проговорился матери. Спас ее дядя — сотрудник НКВД, работавший в соседнем районе.

Счастливо выйдя замуж, прославилась сочетанием пунктуальности и хлебосольства: по подсчетам любящего наблюдать и подсчитывать мужа, как–то за месяц она «приветила и накормила на своей кухне» 112 гостей. Более сорока лет она вела пунктуальную запись всех расходов семьи; отец Христенко уверял, что бросил пить пиво просто потому, что расходы на него жена заносила в графу «излишества». На ее тетрадках, наглядно отражавших долговременные изменения условий жизни обычной советской семьи, учились поколения студентов, их изучали ученые–экономисты.

Отец Христенко, Борис Николаевич, был в лагерях десятилетие: с 18 до 28 лет. Также репрессированы были его мать и брат, а отец расстрелян в 1937 году: семья работала на Китайско — Восточной железной дороге, служащие которой попали «под каток» почти сплошных репрессий.

После освобождения он окончил инженерностроительный институт, работал, главным инженером на ряде предприятий, защитил кандидатскую диссертацию, был секретарем партбюро кафедры Челябинского политехнического института. Он был поразительно энергичным человеком, постоянно «горел» новыми идеями и, в частности, первым в Советском Союзе (и одним из первых, если не первым в мире) стал систематически применять деловые игры в гражданском образовательном процессе. Его метод борьбы с безграмотными преподавателями стоит применять и сейчас: он записывал их лекции на магнитофон и давал слушать коллегам.

Виктор Христенко в 1979 году окончил по специальности «экономика и организация строительства» Челябинский политехнический институт, где преподавал его отец. Там же на курс младше его и на той же кафедре учился Александр Починок, руководитель налоговой службы в 1997–1998 годах, Министр по налогам и сборам в 1999–2000, Министр труда и социального развития в 2000–2004 годах.

Тогда же Христенко пытался вступить в партию, но неудачно. Сам он рассказывал, что на один партбилет было два кандидата, но у конкурента был «папа в райкоме». По другой версии, Христенко, будучи командиром стройотряда, отказался платить «дань», которую взимали с хорошо зарабатывавших стройотрядов комсомольцы–штабисты, — и этой строптивости ему не простили.

Окончив Челябинский политехнический институт, Христенко остался в нем работать — сначала инженером ЭВМ, потом старшим преподавателем, потом доцентом. Помогал отцу в использовании деловых игр для обучения. В 1983 году закончил аспирантуру при Московском институте управления, но значимых последствий для карьеры это не имело.

Перестройка дала засидевшемуся на кафедре преподавателю новый шанс: в 1990 году Христенко избрался депутатом Челябинского горсовета (вот когда пригодилось, что он так и не стал членом партии!) и развил кипучую деятельность, став первым зампредом городского комитета по экономике и заместителем председателя горисполкома. Еще до принятия закона о приватизации он создал и возглавил муниципальный комитет по управлению городским имуществом и на свой страх и риск начал приватизацию.

Его энергия была замечена: уже в 1991 году он был назначен первым заместителем главы администрации Челябинской области.

В 1993 году Христенко стал одним из основателей Союза промышленников и предпринимателей индустриальной Челябинской области, ставшего не только деловым, но и политическим объединением. Уже в следующем году вошел в совет по промышленной политике и предпринимательству при правительстве.

Христенко не любил общение со СМИ, предпочитая (как и сейчас) концентрироваться на урегулировании отношений бизнес–элиты с органами государственного управления.

Его неотъемлемой чертой является лояльность: в 1994 году, когда против челябинского губернатора восстали два его ключевых заместителя, Христенко чуть не единственный из влиятельных членов областной администрации сохранил верность губернатору, — за что из обычных заместителей был переведен в первые. А на следующий год, в преддверии выборов в Госдуму, Христенко вошел во всероссийский совет тогдашней «партии власти» — созданной Черномырдиным «Наш дом — Россия». Тогда же он «впрок», с дальним, впоследствии оправдавшимся прицелом закончил Академию народного хозяйства при правительстве России.

В 1996 году Христенко в качестве доверенного лица Ельцина возглавил его областной избирательный штаб, — и добился заметного в масштабах всей страны успеха. Дело не в результате как таковом (36 % за Ельцина в первом и 58 % во втором туре) — сегодня мы, несмотря на оголтелую либеральную пропаганду и истошное восхваление ада 90‑х годов, знаем о масштабах фальсификаций и о том, что фактически Ельцин проиграл те выборы Зюганову.

Бесспорным управленческим успехом Христенко стало то, что под его руководством «партии власти» впервые удалось добиться перевеса в областных СМИ. Несмотря на демократические традиции Челябинской области, все районные и большинство городских газет были поставлены под жесткий контроль, было обеспечено благожелательное отношение к Ельцину всех коммерческих телестудий и радиостанций (кроме одной–единственной). Бесплатная газета выходила тиражом полмиллиона экземпляров.

В результате выборы Ельцина стали первой в истории области успешной кампанией «партии власти»; именно тогда Христенко как творец этого успеха был замечен Чубайсом.

Достигнутый в медиасфере результат грех было не закрепить — и в сентябре 1996 года, в преддверии декабрьских губернаторских выборов Христенко был назначен председателем областной комиссии по телевидению и радиовещанию. Глава администрации области Соловьев был непопулярен, и его команда всерьез рассматривала возможность его замены на Христенко, которого уже начали было рекламировать как доверенное лицо Ельцина. Но Соловьев пошел на выборы сам, Христенко дисциплинированно стал его доверенным лицом и руководителем избирательной кампании, — и проиграл.

После этого, по некоторым данным, занимался выборами в заксобрание области и помог пройти в него ряду представителей местной бизнес–элиты. По его словам, собрался уйти в бизнес, — но тут его вызвали в Москву.

Универсальный менеджер команды реформаторов

19 марта 1997 года, через день после формирования «правительства молодых реформаторов» (в котором первыми вице–премьерами стали Чубайс и Немцов, а Сысуев — обычным вице–премьером), Христенко Указом президента был назначен его представителем в Челябинской области. Через месяц съезд «Нашего дома — Россия» утвердил его членом политсовета, а 1 июля он стал заместителем Министра финансов Задорнова. Помимо обеспечения экономии и контроля за использованием средств, а также издания «Финансовой газеты», ему поручили сложнейшую и запутанную сферу: межбюджетные отношения, то есть определение масштабов финансовой помощи регионам.

В этом качестве ему пришлось заниматься самыми неожиданными проблемами. Так, в сентябре 1997 года, через год после Хасавюртовского соглашения, он участвовал в переговорах о транзите каспийской нефти по территории Чечни и даже подписал соответствующий договор между правительством России и тогдашним руководством Чечни.

А в феврале 1998 он был введен в комиссию по «северному завозу» — финансировавшемуся тогда государством завозу грузов в районы, доступные лишь в течение лета.

В апреле 1998 года Христенко «перескочил через ступеньку»: из замминистра стал заместителем назначенного председателем правительства Кириенко. Поскольку он показал себя хорошим управленцем и грамотным спокойным переговорщиком, вызывающим общее уважение, его полномочия были безбрежны. Христенко поручались экономические реформы, программы социально–экономического развития страны, развитие финансового сектора, промышленная политика, торговля, экономическая безопасность, льготное кредитование агропромышленного комплекса. Должен он был заниматься также управлением госсобственностью, банкротствами, доходами бюджета, внешним и внутренним долгом, иностранными кредитами, федеративными и национальными отношениями, поддержкой развития регионов и местным самоуправлением.

Разумеется, заниматься всем этим было невозможно: и чисто физически, и потому, что говорить о «программах социально–экономического развития» в катастрофическом правительстве Кириенко было просто бессмысленно. А, скажем, формально порученным ему взаимодействием с международными финансовыми организациями на деле занимались Гайдар и Чубайс, — и Христенко в это просто не вмешивался, тем более, что там его попросту никто не знал: передача ему соответствующих полномочий была всего лишь «операцией прикрытия» реальных переговорщиков. Христенко в качестве вице–премьера правительства Кириенко стал образцом того, как в предельно неблагоприятных обстоятельствах, не имея возможности выполнить порученные функции, находясь в среде ополоумевших неудачников, ведущих страну к катастрофе, можно и должно, несмотря на все это, спокойно и хорошо делать свое дело, — и в конечном итоге быть за это вознагражденным.

Христенко сосредоточился на главном: помощи регионам и всем, что было с ними связано.

Хотя его менеджерские качества и формальная широта сферы ответственности (в реальности он отвечал в правительстве Кириенко за все сложные вопросы) постоянно заставляли его заниматься самыми разнообразными делами. Так, 25 мая 1998 года он был назначен главой спецкомиссии при Совбезе по урегулированию положения на Северном Кавказе и включен в Совет по местному самоуправлению. А на следующий день стал заместителем руководителя Временной чрезвычайной комиссии по пополнению бюджета…

После дефолта Христенко вместе с правительством Кириенко был отправлен в отставку, но уже через день (при Черномырдине как исполняющем обязанности премьера) вновь назначен исполняющим обязанности вице–премьера до формирования нового правительства. Окончательно отправлен в отставку лишь 28 сентября, но она оказалась подобием отпуска, ибо ровно через месяц Е. М. Примаков назначил его на его старое место замминистра финансов. Правда, помимо привычных межбюджетных отношений, ему пришлось заниматься новым для себя делом — разработкой проекта федерального бюджета.

В отчаянных, катастрофических постдефолтных условиях Христенко проявил поразительное хладнокровие, разумность и работоспособность, — и уже через месяц стал исполняющим обязанности статс–секретаря — первого заместителя Министра финансов. Однако повышение было не только наградой, но и естественным результатом его работы. Дело в том, что проект бюджета, подготовленный им и Министром финансов Задорновым, оказался хорошим. Несмотря на отчаянную критику либералов администрации президента (включая ее руководителя Волошина), в 1999 году он доказал свою реалистичность, — но в 1998 его проект надо было проводить через Госдуму и Совет Федерации. Заниматься этим должен статс–секретарь (по должности первый замминистра), и Христенко поставили на эту должность как разработчика бюджета, лучше всех ориентирующегося в нем.

В последние дни правительства Е. М. Примакова его эффективность вновь была вознаграждена расширением полномочий: 10 мая 1999 года он стал членом коллегии Министерства науки и технологий и, одновременно, членом коллегии представителей государства в «Росгосстрахе», а на следующий день, накануне отставки правительства, стал членом его комиссии по научно–инновационной политике.

После отставки правительства Е. М. Примакова его хотели сделать Министром финансов (об этом даже успел сообщить «Интерфакс»), но в итоге 31 мая он стал первым вице–премьером в правительстве С. В. Степашина; другим первым вице–премьером стал назначенный чуть ранее Н. Е. Аксененко. С. В. Степашин и Н. Е. Аксененко боролись за то, кто из них станет преемником Ельцина, а Христенко, как всегда спокойно и методично, занимался рутинной работой. По ряду оценок, он при этом энергично помогал С. В. Степашину в его противостоянии со «слишком энергичным» Н. Е. Аксененко. По стилю работы и эффективности тот более всего напоминал сталинского наркома и потому в качестве преемника Ельцина был совершенно не приемлем ни постоянно «продвигавшему» Христенко Чубайсу, ни всему либеральному клану.

Не забывал он и о текущей работе. Так, при Ю. Д. Маслюкове был введен порядок автоматического повышения экспортных пошлин на нефть по мере роста мировой цены. Однако это «автоматическое» повышение осуществлялось, тем не менее, выпуском соответствующего постановления правительства, — которое Христенко, насколько можно судить, при растущих ценах все время затягивал под разными предлогами на радость всем нефтяникам.

7 июня Христенко стал первым заместителем руководителя Экономического совета при правительстве, а 14 июня — членом Совета безопасности.

Отставка правительства С. В. Степашина 9 августа на него не повлияла: он стал первым замом В. В. Путина и с января 2000 года в родной Челябинской области возглавил его предвыборный штаб.

После президентских выборов роль Христенко оказалась уже, чем можно было ждать, исходя из его опыта: пришли новые люди, и стратегические вопросы полностью ушли к Грефу, бюджетные (кроме межбюджетных отношений) — к Кудрину, вопросы промышленной политики (как и ВПК) — к Клебанову.

Пост первого вице–премьера был упразднен, но сокращение числа «обычных» вице–премьеров почти приравняло эту должность по значимости к «старым» первым вице–премьерам. Христенко стал отвечать за межбюджетные отношения, региональную политику, естественные монополии и финансово–экономический блок в части урегулирования конкретных хозяйственных вопросов: «топливный баланс, улаживание разборок Вяхирева с Чубайсом, Чубайса с Адамовым, нефтяников друг с другом и опять с Чубайсом и так далее».

Мастерство исполнителя

Руководя работой различных правительственных комиссий, Христенко всегда демонстрировал собранность. Невозможно представить, чтобы он как Кудрин, начал заседание словами «и что же мы сегодня обсуждаем?»

Четко понимая свои цели, Христенко не навязывал их при обсуждении и не шел напролом. Он понимал, что любое решение должно быть балансом значимых интересов, — иначе оно просто не будет работать. Поэтому при урегулировании конфликтов (к чему обычно сводилась работа комиссий) он сначала давал сторонам выговориться, привести и раскрыть все свои аргументы, а уже потом принимал обоснованное решение, в максимально возможной степени учитывавшее интересы всех присутствовавших. Разумеется, интересы отсутствовавших (в том числе и сознательно не приглашенных) при этом, как правило, не учитывались.

При этом Христенко, как правило, понимал рассматриваемый на совещании вопрос не из специально подготовленных к нему материалов, а «на слух», через выступления участников. В результате сидеть на его совещаниях было мучительно скучно, а направление на них рассматривалось в части аппарата как изощренное наказание. Из–за такого подхода совещания затягивались на долгие часы; любимой фразой Христенко было указание на невозможность продуктивной работы после 2,5 часов непрерывного обсуждения, поэтому после них делали краткий перерыв, и заседание продолжалось — еще до 2 часов. Иногда особо заковыристую часть повестки дня переносили на следующие заседания; иногда они затягивались еще сильнее, — но Христенко старался, чтобы участники конфликта сами довели себя до состояния, в котором они готовы были идти на уступки и искать конструктивные, приемлемые для всех сторон решения.

Именно тогда, после долгих часов упрямого противостояния, усталые и измотанные чиновники, превращаясь в людей, обнажали реальные, а не декларируемы позиции, подлинные «красные линии», за которые они не могли отступить, и интересы, которыми они могли жертвовать.

В этих долгих мучительных процедурах Христенко оставался неизменно бодрым, свежим, заинтересованно внимательным. Даже выслушивая самые дикие домыслы и бредовые утверждения, он не терял лица, не срывался и ставил людей на место лишь тогда, когда это действительно было категорически необходимо.

Тем не менее, он обсуждал именно технические, второстепенные вопросы в рамках уже существующих, заданных ему извне принципиальных подходов и рамок.

Именно это делало его незаменимым исполнителем, процветающим в любой бюрократической системе, — и именно это связало его имя с рядом черных страниц в истории нашей экономики.

Так, именно Христенко сыграл, насколько можно судить, роковую роль в крахе попыток возрождения российского гражданского авиастроения, на радость «Боингу» и «Аэрбасу».

Именно он, занимаясь реформированием естественных монополий, непосредственно курировал от правительства Касьянова реформу электроэнергетики, продавленную Чубайсом, за несколько лет до того введшим его в федеральную власть.

При этом, будучи в декабре 2001 года назначенным председателем правительственной комиссии по реформированию электроэнергетики, уже в январе 2002 он стал председателем Совета директоров ОАО «Федеральная сетевая компания Единой энергетической системы», — одного из ключевых элементов будущей отреформированной отрасли. На конфликт интересов, который это, по всей видимости, порождало, никто не обращал внимания, — однако постановление правительства, на основании которого затем осуществлялась реформа электроэнергетики, оказалось не только путаным, но и прямо противоречивым: одни и те же положения в его разных частях излагались прямо противоположным образом.

Христенко рассматривал и урегулировал в основном второстепенные вопросы в рамках общего направления реформы, заданной Чубайсом и связанными с ним корыстными интересами фондовых спекулянтов и инвесторов. Целью реформы было расчленение единого технологического комплекса в соответствии с вечной формулой либеральных реформаторов: «приватизация прибылей и национализация убытков». Падение надежности, рост издержек и качественное усиление произвола монополий, превращающие электроэнергетику из инструмента развития экономики в блокирующий ее тормоз, при этом, разумеется, никого из инициаторов и исполнителей по–настоящему не интересовали.

Благодаря своему управленческому мастерству и, весьма вероятно, личной заинтересованности Христенко вошел в число людей, с упоением калечивших российскую электроэнергетику под видом ее реформы и в результате нанесших нашей стране невосполнимый вред.

Его кадровая политика представляется предельно прагматичной. По некоторым воспоминаниям, он включил в свою «команду» выдвиженца Ясина из Нальчика, ставшего куратором регионов в Минэкономике, склонность которого к «зарабатыванию» денег уже была широко известна. Мол, даже Греф вынужден был уволить его после «исчезновения» денег, выделенных на развитие курортов Кабарды.

Безусловно, приносил Христенко и пользу. Так, когда его зятем стал владелец автосборочного предприятия «Соллерс», в России благодаря его усилиям состоялась локализация производства (а затем и утилизация)автомобилей.

Цена наукообразия

Межбюджетные отношения, под которыми понимается определение конкретных размеров, правил и каналов выделения финансовой помощи федерального бюджета регионам (после того, как у них забрали более половины их доходов), являются одной из самых запутанных и болезненных сфер государственной политики.

С одной стороны, большинство регионов России обладают ярко выраженной специфичностью, затрудняющей их сопоставление с другими по какому–либо набору формальных показателей.

При этом помощь регионам частично носит целевой характер и выделяется по огромному количеству разнородных каналов, никак не связанных друг с другом и часто не поддающихся даже систематизации и обобщению.

С другой, выделение средств из бюджета является предметом ожесточенной борьбы региональных элит, многие из которых (в первую очередь республики в составе Федерации) обладают особыми политическими возможностями, что делает эту проблематику крайне болезненной политически.

Наконец, либеральная политика, беспощадно проводимая на федеральном уровне, практически исключает возможность успешного самостоятельного развития регионов; поэтому большинство даже богатейших из них все равно нуждается в той или иной финансовой помощи из центра. Это существенно укрепляет его политический вес, но и создает дополнительные хлопоты, концентрирующиеся именно в сфере межбюджетной политики.

В конце 90‑х Христенко взялся за формализацию межбюджетных отношений и создание единой научной методики определения величины финансовой помощи для каждого региона. Возможно, это было просто подготовкой к защите докторской диссертации, которую он защитил в ноябре 2002 года в Академии народного хозяйства при правительстве России на тему «Теория и методология построения механизмов бюджетного федерализма в Российской Федерации». Непосредственно занимавшиеся этой проблематикой чиновники существенно выросли по службе (один даже стал заместителем Министра финансов), однако то, что они слабо разбирались в экономике и статистике, а поначалу и в финансах, наложили серьезный отпечаток на всю межбюджетную политику России. По ряду оценок, использованная им методика была изначально разработана в Минэкономразвития С. Хурсевичем, причем «приватизировавшие» ее подчиненные Христенко сильно ухудшили ее.

Прежде всего, формализация оказания финансовой помощи регионам установила в качестве цели этой помощи не решение каких–либо содержательных задач или достижение определенного уровня социально–экономического развития, а исключительно «выравнивание бюджетной обеспеченности» регионов. Таким образом, старый анекдот про «среднюю температуру по больнице» был не просто воплощен в жизнь, а сделан сутью государственной политики: деньги выделялись (или не выделялись) для приближения регионов к среднероссийскому уровню. Каким же был этот уровень — излишним или невыносимо низким, — Христенко, как и непосредственных разработчиков этой методики, как и многочисленных исполнявших ее чиновников, по всей видимости, не интересовало в принципе.

Поскольку сложные (но зато выглядевшие «научно»!) математические формулы составляли люди, далекие от математики и статистики, они не интересовались погрешностью расчета используемых показателей и, самое главное, возможностями наложения и взаимного усиления этих погрешностей. В результате по большинству регионов итоговая погрешность расчетов превышала 50 %, а по значительной их части — и 100 % (то есть выделяемая региону сумма могла быть как полностью ненужной, так и составляющей лишь половину от необходимого уровня!)

Наукообразные формулы скрывали самый дикий произвол и полное игнорирование реальности, связанное с использованием (вплоть до середины 2000‑х годов) показателя валового регионального продукта (ВРП). Этот аналог ВВП, рассчитываемый для регионов, являлся оценочным показателем: Росстат специально подчеркивал невозможность каких–либо количественных сопоставлений на его основе, так как точность расчета позволяла делать только качественные оценки (можно было понять, что больше, а что меньше, но нельзя было понять, на сколько).

Для автономных округов ВРП вообще нельзя было корректно рассчитывать; соответственно, для расчета сумм финансовой помощи им использовались самые приближенные оценки, что вело и к произволу в выделении средств.

Но самое главное, что показатель ВРП рассчитывается лишь с очень большим опозданием; в результате финансовая помощь приходила в регионы с опозданием на 2, а то и на 3 года, когда ситуация в них уже успевала кардинально измениться.

В результате разрыв в социально–экономическом развитии регионов, — и, соответственно, средства, выделяемые на его сокращение, — не только не уменьшался, но и неуклонно рос, а финансовое положение самих регионов почти неуклонно ухудшалось. Это привело в конечном итоге к чудовищному кризису региональных бюджетов последних лет, в котором почти все регионы имеют устойчиво дефицитные бюджеты и разрушающуюся социальную сферу, а некоторые уже балансируют на грани банкротства.

Но зато защита докторской диссертации Христенко, заложившей основы этой системы, прошла хорошо. Уже более 12 лет назад…

Интеграция, стой? — раз–два!

После панического отправления Касьянова в отставку в феврале 2004 года Христенко недолго побыл и. о. премьера, а в правительстве Фрадкова стал Министром промышленности и энергетики.

Министерство прославилось как «фабрика отраслевых стратегий»: за первые же два года их было подготовлено 15, все они были долгосрочными, и исполнение их было весьма сомнительным даже в момент их разработки, но зато они обеспечивали позитивный информационный фон и корректное освоение значительных объемов бюджетных денег.

В сентябре 2007 года в правительстве Зубкова Христенко сохранил свою позицию, а первый заместитель Министра финансов Голикова, на которой он, оставив свою первую жену, женился в 2003 году, стала Министром здравоохранения и социального развития (ныне она возглавляет Счетную палату).

В правительстве В. В. Путина 2008 года он возглавил Министерство промышленности и торговли: управление энергетикой было выделено в отдельное Министерство, а управление торговлей было получено от Министерства экономического развития.

В июне 2011 года президент Медведев назначил Христенко своим спецпредставителем по внесению изменений в Таможенный союз: ветеран правительства нацелился на смену сферы деятельности.

Надо сказать, что вопросы интеграции (как и почти все остальные) не были ему в новинку: еще в сентябре 2000 года его назначали председателем правительственной комиссии по вопросам СНГ, а в июле 2001 он был включен в Интеграционный комитет тогдашнего Евразийского экономического сообщества.

18 ноября 2011 года главы России, Казахстана и Белоруссии подписали декларацию о Евразийской экономической интеграции; председателем коллегии Евразийской экономической комиссии на 4 года, то есть до конца 2015, был избран Христенко.

Преобразование Таможенного союза в Евроазиатский экономический с его последующим расширением на Киргизию и Армению неразрывно связано с его именем. Однако Христенко держится в тени, — до такой степени, что о нем практически забыли в России. Возможно, это подготовка к пенсии; возможно, — рациональная реакция на положение, в котором сущность евразийской интеграции по мере ее расширения становится все менее понятной и вызывает все больше вопросов.

Истинным мотором евразийской интеграции был С. Ю. Глазьев, с именем которого связано создание Таможенного союза; возможно, его перевод в советники президента был всего лишь эффективным способом блокирования дальнейшего ее развития.

Как член либерального клана, неразрывно связанный с Чубайсом и многими его значимыми представителями (в'том числе и супружескими узами), Христенко вряд ли является сторонником этой интеграции. Добросовестно урегулируя отдельные проблемы и конфликты, он вряд ли обладает как стратегическим, перспективным видением, так и желанием превратить Евразийский экономический союз в полноценного участника глобальной политики, способного стать реальным, а не фиктивным участником глобальной конкуренции.

Ведь это противоречит интересам глобального бизнеса, а значит, и либерального клана, топ- менеджером которого он эффективно и добросовестно трудился почти всю свою жизнь.

Христенко по своему стилю представляется разрешателем сложных локальных проблем в рамках заданной ему стратегической парадигмы. Поставленный на должность, по сути дела, руководителя евразийской интеграции, которая объективно требует не исполнительских умений, а создания и развития качественно нового стратегического видения, он просто в силу своей специализации не может справиться с этой задачей и, вероятно, служит не менее серьезным тормозом интеграции, чем ее сознательный противник.

Тактик, назначенный стратегом, является одной из (хотя далеко не единственной) причин того, что отличие Евразийского экономического союза от предшествовавшего ему Таможенного, очевидное на теоретическом уровне, на практике все еще остается трудно уловимым.

И никакая пропаганда, никакой натужно поддерживаемый энтузиазм, никакие тактические успехи вроде расширения числа участников не может исправить ощущение стратегического тупика, в котором находится евразийская интеграция после перевода с нее Глазьева, — и, соответственно, прихода на эту тему Христенко.

Деньги и власть любят тишину

Удивительно, но один из старейших членов правительства, опытнейший представитель либеральной управленческой элиты, один из ключевых представителей мощнейшего «челябинского клана» в российском управлении, Христенко не ассоциируется практически ни с какими скандалами.

В качестве анекдота можно вспомнить порой инкриминируемое ему «челябинское книжное дело»: издание в 1996 году 88-страничного сборника правительственных распоряжений и постановлений, способных помочь потерявшим свои деньги вкладчикам финансовых пирамид. На издание 10-тысячным тиражом скромной брошюры, составителями которой числились Христенко и связанные с ним люди, было потрачено из бюджета 50 млн. руб… По непонятным причинам печаталась она в Екатеринбурге, смета на ее издание должным образом не утверждалась, стоимость печати была завышена, по оценкам, более чем в полтора раза, а вырученные за ее издание 20 млн. руб. не вернулись в кассу профинансировавшего ее издание государственного фонда.

Казалось бы, классический скандал, — но максимальная оценка нерационально потраченных денег составляет 50 млн. неденоминированных рублей, — то есть 50 тыс. руб. после деноминации 1998 года или менее 10 тыс. долл. по курсу 1996 года.

Даже если учесть его обесценение с того времени и забыть реалии середины 9Й-х, сумма на скандал не тянет.

В то же время стоимость недвижимости, которой владеет семья Христенко, качественно превышает официальные доходы и его, и его жены. В 2007 году Христенко купил в элитном поселке «Остров фантазий», расположенном на берегу Москвы–реки в черте Москвы, квартиру в 218,6 кв. м., которая стоила около 2,5 млн. долл. — его официальный заработок за несколько десятков лет. «Остров фантазий» попал в скандальные хроники, когда расположенный рядом поселок «Речник», где жили существенно менее обеспеченные граждане, был снесен, так как строительство «на особо охраняемой природной территории парк «Москворецкий»» якобы полностью запрещено. На шикарный «Остров фантазий», расположенный на той же «особо охраняемой территории» этот запрет, разумеется, не распространялся.

У жены Христенко Голиковой через год после свадьбы, в 2004 году, если верить официальным декларациям, появилась в Москве квартира оценочной стоимостью в 2,4 млн. долл., что также непосильно для нее, если судить по официальным заработкам.

Гарантированно превышает их общий официальный доход и стоимость аренды поместья в гольф- клубе «Пестово», которое они снимают (2 га земли и два дома общей площадью около 1,3 тыс. кв. м.).

В официальных декларациях о доходах Христенко, по сообщениям СМИ, отсутствуют данные о вознаграждениях за работу представителем государства в советах директоров огромного числа крупных и успешных российских корпораций. То ли он работал там бесплатно, то ли скрывал данные о своих доходах.

Возможно, он является скрытым владельцем части крупных российских компаний, хотя слухи о владении 20 % Магнитогорского меткомбината так и остаются опровергаемыми слухами. Хотя в этой сфере возможно появление новостей: так, в начале 2015 года выяснилось, что его бывшие заместители в Минпромэнерго Реус и Дементьев являются миноритарными акционерами компании «Научтех- строй плюс», учрежденной «Фармстандартом»,

производителем лекарства «арбидол», которое активно продвигала жена Христенко по время пребывания по главе Минздравсоцразвития России.

Но, так или иначе, официальное имущество Христенко качественно превышает его доходы, — а скандалов, связанных с ним, нет.

И это представляется еще одним проявлением его аккуратности, педантичности и эффективности как менеджера.

* * *

Христенко представляется едва ли идеалом исполнителя высшего уровня, не забывающего о себе, но четко исполняющего волю руководства. Принадлежность этого руководства к либеральному клану и полное принятие им самим либеральной парадигмы обеспечили ему исключительное аппаратное долголетие, а стране — исключительную разрушительность многих из тех преобразований, в которых он добросовестно принимал участие.

Скорее всего, это просто провинциал, приехавший в Москву заработать и не обремененный никакими заботами об экономике страны и общественном благе. В госаппарате о нем говорили как о близком к идеальному примере активного конформизма с нацеленностью на сохранение должности (как инструмента зарабатывания денег) в прямом смысле слова любой ценой.

Богатства же его семьи позволяют предположить, что общество еще узнает много интересного, а возможно, и страшного о «челябинском клане» и его действиях, — в рамках как объемлющего его либерального клана, так и его собственной политикохозяйственной деятельности.

КУЗЬМИНОВ Могильщик российского образования

Специалист по натуральному хозяйству и экономической мысли

Ярослав Кузьминов родился в 1957 году в Москве, в семье жестко ортодоксального марксиста, заведующего кафедрой политэкономии в Академии общественных наук при ЦК КПСС.

С первого курса Кузьминов занимался научной работой, изучая натуральное хозяйство с точки зрения экономики и уделяя основное внимание его институтам. С третьего курса преподавал экономическую историю и историю экономической мысли в экономико–математической школе для старшеклассников, затем возглавил ее. Работал в комитете комсомола и в совете молодых ученых, где познакомился с Гайдаром и будущим заместителем министра образования Асмоловым.

Окончив экономический факультет МГУ в 1979 году, 10 лет преподавал на кафедре истории народного хозяйства и экономических учений, в кружке при котором занимался с начала учебы. Стал соавтором нескольких учебников по экономической истории (описывал докапиталистические экономики и становление капитализма в разных странах) и истории экономических учений (описывал ранние социалистические теории, анархизма и «вульгарный марксизм» конца XIX — начала XX века).

В 1984 году защитил кандидатскую диссертацию по экономике общины, в которой констатировал, что натуральное производство использует естественно протекающие природные процессы, результат слабо связан с усилиями и материальными вкладами производителей, а сами производители однородны. Если эта однородность сохраняется, возникает община, если нарушается — иерархические структуры азиатского или феодального типа. Кузьминов показал, что экономические отношения в натуральном производстве (до–экономическом по своей природе в силу спорадичности обмена) в основном состояли в страховании рисков натурального хозяйства.

Увлекшись своей аспиранткой Набиуллиной, молодой преподаватель Кузьминов после ее беременности ушел из семьи, оставив двоих детей. Это вызвало жесткую реакцию парткома, и ему пришлось покинуть экономический факультет МГУ.

Однако для будущей карьеры Кузьминова это сыграло колоссальную роль, так как, похоже, именно через новую жену он познакомился с Ясиным, верным паладином которого стал на всю жизнь,

Изучение процесса перерастания общества, живущего натуральным хозяйством, в классовое подвело Кузьминова к изучению отчуждения труда, происходящее в процессе трансформации общества. Отсюда было рукой подать до критической оценки социализма, в котором отчуждение труда, несмотря на все усилия, сохранялось. В 1989 году он со своей новой женой Набиуллиной стал соавтором книги «Отчуждение труда: история и современность» (другие соавторы — Вадим Радаев, сейчас его первый заместитель в Высшей школе экономики, Татьяна Субботина — сотрудник Всемирного банка).

Изучая развитие экономической мысли (по его инициативе в 1989 году стало выходить первое издание в области истории экономической мысли и экономической истории — альманах «Истоки»), пришел к вполне естественному выводу, что даже частичная канонизация экономической теории мешает ее развитию, ведет к «окукливанию» и вульгаризации.

В 1989 году Кузьминов перешел в Институт экономики АН СССР «под крыло» к его директору академику Абалкину и, вероятно, Ясину, где работал старшим научным сотрудником и заведующим сектором историко–экономических исследований. При этом Кузьминов два года был одним из директоров фонда «Культурная инициатива» Сороса, в котором занимался проектами поддержки образования — и впервые соприкоснулся с ним как с объектом управления.

В том же 1989 году участвовал в создании «альтернативной», по тогдашней моде, кафедры экономической теории в легендарном физтехе, на которой экономика преподавалась без доминирования марксистско–ленинской политэкономии. Это было внове, и кафедра пользовалась бешеной популярностью, в результате чего обычные преподаватели остались без студентов. Партком пожаловался в ЦК, и Кузьминов был уволен из МФТИ.

В следующем году он открыл такую же межфакультетскую кафедру на физическом и историческом факультетах МГУ — и история повторилась.

Тогда Кузьминов вместе с Ясиным, который работал под руководством Абалкина в Комиссии по экономической реформе при Совете министров СССР, начал продвигать идею создания экономического колледжа по западным стандартам; в 1992 году она переросла в создание полноценного вуза — Высшей школы экономики.

Они едва успели: Кузьминов был назначен ректором ВШЭ 27 ноября 1992 года, буквально последним постановлением правительства, подписанным Гайдаром (а последним подписанным им распоряжением, насколько можно судить, он отписал своему институту огромный комплекс зданий в Газетном переулке, рядом с Кремлем и Тверской улицей).

Во главе кузницы либеральных кадров

ВШЭ была создана в ситуации, когда либерализм, ставящий государство на службу глобальным монополиям при полном презрении к интересам народа, стал государственной идеологией. Ее цель заключалась в создании конвейера по массовому производству «идеологически выдержанных» кадров для беспощадного и эффективного проведения либеральных реформ.

Сотрудник ВШЭ отмечает: «В отличие… от МГУ, где велика автономия факультетов, власть ректора в ВШЭ близка к абсолютной. И его коллеги, и студенты не раз говорили мне, что Кузьминов бывает излишне высокомерен… «Понтов–то у него, пон- тов!» — возмущался знакомый студент ВШЭ. Однако те же люди говорят о толерантности ректора, его привычке прислушиваться к разным мнениям».

Кузьминов провозгласил полную прозрачность приема абитуриентов и кичился полным отсутствием блата, — однако, как отмечал журнал «Профиль», «для детей сотрудников госструктур, учредивших ВШЭ, «блат» был фактически легализован. Согласно решению ученого совета, если дети преподавателей ВШЭ или ответственных работников Минобразования, Минэкономики и аппарата правительства России недобирают баллы (и не получают двойки), школа учит их бесплатно (за счет внебюджетных средств). По словам Кузьминова, таких набирается… 10–15 человек ежегодно». В ВШЭ учились дети многих известных либералов, включая Чубайса, Христенко, бывшего Министра финансов и председателя Центробанка Дубинина, бывшего вице–премьера А. Д. Жукова.

В 2007 году Кузьминов вместе с научным руководителем ВШЭ Ясиным и президентом ВШЭ и РСПП Шохиным учредили фонд управления целевым капиталом ВШЭ, институционализировав исключительное положение в ней ее «отцов–основателей».

Благодаря связям с правительством ВШЭ («вышка» или «вша», как зовут ее в просторечии) до сих пор служит центром разработки практически всех разрушительных либеральных реформ. Нет, наверное, ни одной уничтожающей наше общество и страну либеральной новации, над которой не потрудились ее представители. Причем не на деньги «зарубежных спонсоров» или «костлявой руки госдепа», а на средства российских налогоплательщиков. Так, насколько можно судить, только на разработку ЕГЭ она несколько лет подряд получала по миллиарду целевого бюджетного финансирования в год.

Золотой дождь госзаказов льется на ВШЭ нескончаемым потоком, — разумеется, в полном соответствии с безупречно прозрачными «кон–курсными процедурами». Правда, в 2010 году она выиграла лишь 16 из 58 конкурсов, проводившихся Минэкономразвития (возглавляемого тогда женой Кузьминова), но их сумма — более 197 млн. руб. — составляет треть всех распределявшихся на конкурсах сумм.

Концентрация заказов в одном–единственном учреждении не просто обеспечивает ему спокойствие и комфорт, резко контрастирующий с бедственным состоянием остальной науки. Естественным образом обескровливая всех потенциальных противников либеральной точки зрения, она обеспечивает закрепление, по сути дела, монопольного положения ВШЭ.

Со временем даже ограниченные конкурсные процедуры, похоже, начинают стеснять либералов. Именно представители ВШЭ в 2010‑е годы ради ограничения конкурсное ™ госзаказа все более настойчиво продвигали «концепцию добросовестности госзаказчика». Того самого, который закупал негодную форму «от Юдашкина», обеспечивал проведение саммита АТЭС‑2012 «на стройке» (по определению В. В. Путина) и многое другое. Сумбурный протест Навального против этого в 2011 году закончились не менее сумбурными четырехчасовыми дебатами в ВШЭ, которые грамотно «вписали» его в либеральный истеблишмент, придали концепции ВШЭ дополнительный ореол прозрачности и, разумеется, не повредили ее коррупционному содержанию.

Принципиально важно, что дискуссия с Навальным была для Кузьминова, судя по всему, дискуссией со «своим», нужной для достижения общих целей либерального клана. Некомфортных оппонентов, способных убедительно аргументировать свою точку зрения он, как это принято в среде либералов, старается в принципе не допускать до дискуссий. Так, еще в середине «нулевых» годов он, помнится, обуславливал свое участие в обсуждении проблем образования отказом в праве на высказывание людям, которые были для него неудобны.

ВШЭ ни дня не подчинялась «профильному» Министерству образования. В 2008 году из ведения Минэкономразвития перешла «под крыло» правительства — поближе к бюджету. В результат!:' ряда административных процедур (включая подчиненность правительству) на каждого студента она получает в разы больше бюджетных денег, чем обычные вузы (около 280 тыс. руб. на студента против 60 тыс. у обычных вузов), и перекупает интересных ей преподавателей «на корню», — настаивая при этом на сопоставлении вузов по достигнутым результатам без учета колоссального разрыва в их финансировании. Кроме того, насколько можно судить, она пользуется непредставимыми для других московских вузов льготами при получении помещений в Москве, в том числе в ее центральных и престижных районах. Эта недобросовестная конкуренция, органичная для либералов, гарантирует ей лидерство в разнообразных рейтингах.

Либералы готовят антигосударственные по сути рекомендации на бюджетные деньги и в государственном вузе, не обращая внимания на формальную суть либеральной идеологии, считающей государство злом и требующей минимизации его влияния. Они прагматичны: государство для них — просто инструмент, который они захватили и используют в своих целях, насколько можно судить, — ради разрушения общества в интересах глобального бизнеса.

Либеральная ликвидация образования: первая попытка

Весной 1997 года на ключевые посты в правительство пришла «команда молодых реформаторов», возглавляемая Чубайсом и включавшая Немцова, Коха, Ясина и ряд других либералов. Поднятая ими волна реформ (предусматривавших, например, расчленение и передачу олигархам «Газпрома») встряхнула и сферу образования, за счет массового подвижничества интеллигенции в целом все еще сохранявшую, несмотря на кромешное безденежье, советское качество. Для либеральных функционеров появилась возможность быстро сделать карьеру, — и они схватились за нее.

Летом 1997 года в Минобразования вспыхнула борьба между сторонниками сохранения советских принципов образования, доказавших свое превосходство над западными (хотя произносить такое вслух в те годы было невозможно) во главе с Министром Кинелевым и радикальными реформаторами, которых возглавили его заместители Асмолов и Тихонов. Давно знавший Кузьминова Асмолов вовлек его в свою аналитическую группу и стал звать Ярославом Мудрым: тот стал первым экономистом постсоветского времени, занявшимся экономикой образования.

Поскольку внешние займы на финансирование «технической помощи» реформам, то есть на их разработку, лились рекой, в октябре 1997 года правительство России подписало с Мировым банком соглашение о займе на финансирование «Инновационного проекта образования» в размере 68 млн, долл… После этого реформирование образования

[5241 стало, по сути, навязываться Мировым банком: «кто платит ужин, тот и танцует девушку».

Основными принципами развития образования стало ослабление государственного влияния (вплоть до наличия разных учебников по истории, обеспечивающего раздробление и разъединение народа), превращение образования из инструмента созидания общества в коммерческую структуру, занятую лишь извлечением из обучаемых и их родителей денег, а в перспективе — приватизация среднего и высшего образования. Целью было ослабление потенциального конкурента, которым воспринималась Россия, надежное недопущение ее укрепления и самостоятельного развития.

Но, как и в других сферах, характер реформы образования определялась Мировым банком лишь в целом, на принципиальном уровне. Конкретные меры, обеспечивающие скорейшее достижение поставленных им задач, разрабатывали российские реформаторы: они предлагались Мировому банку, становились его позицией и затем уже в этом качестве навязывались госаппарату и обществу часто теми же самыми либеральными чиновниками.

Кузьминов стал главным разработчиком реформы образования образца 1997 года. Он придумал сам термин «организационно–экономическая реформа», разработал идеи оптимизации стипендий (из пяти человек стипендию получает лишь один, но большую), подушевого финансирования школы (обрекающей на уничтожение сельские школы и, соответственно, небольшие деревни), «прозрачных» трансфертов, замены экзаменов на ЕГЭ, ликвидации профессионально–технических училищ, — насколько можно судить, как конкурирующих за молодежь и связанные с нею деньгис вузами (из–за чего Россия сейчас захлебывается от нехватки рабочих)… Корпоративный интерес ректора ВШЭ заключался, насколько можно судить, в официальном получении вузами денег, который родители абитуриентов по всей стране платили репетиторам (обычно преподавателям вузов) за подготовку к вступительным экзаменам в эти же самые вузы. Оценив эту сумму в 1 млрд. долл., Кузьминов логично предположи возможность передачи ее непосредственно вузам, — и занялся созданием организационной схемы, которая позволила бы это сделать. Разумеется, официально смыслом реформы была названа борьба с коррупцией, а не обогащение вузов за счет их же преподавателей, занимающихся репетиторством.

Работа в группе Асмолова дала Кузьминову возможность получить общероссийскую известность, выйдя за рамки узкого кружка реформаторов, — но злую шутку с ним сыграл алфавит: в списке разработчиков концепции он оказался предпоследним, и на него просто не обратили внимания.

При этом реформа была отвергнута обществом, — а либеральный клан, борясь за власть, сконцентрировал свои силы на более важных для него направлениях. В результате сопротивление Госдумы стало решающим, — и Кузьминов благополучно отступил, выжидая, кто победит. На пресс–конференции в ВШЭ он старательно уверял недоверчивых журналистов, что конфликтов в руководстве Минобразования нет, Кинелев и Асмо- лов — друзья, а официальную и альтернативную реформы легко можно совместить.

Вместе с представителем Кинелева Шадриковым Кузьминов переработал концепцию Асмолова, — но тут Кинелева уволили, назначив либерального реформатора Тихонова, и Кузьминов немедленно подготовил для него ключевые документы по реформе.

Она вызвала протесты: по всей стране учителя и профессора выступали на митингах, Госдума и Союз ректоров отказывались одобрять реформу. Видя неизбежность политического поражения, Кузьминов ограничил свое сотрудничество с Тихоновым. Правда, некоторые его идеи начали реализовываться: так, правительство Кириенко начало аттестацию негосударственных вузов с закрытием наиболее слабых (так, была закрыта Международная академия с неимоверно пышным названием, включавшим право, бизнес и экономику, созданная на базе ПТУ по подготовке мотористов).

А затем грянул дефолт, к власти пришло правительство Е. М. Примакова, и либеральную реформу образования пришлось отложить в долгий ящик.

Однако Кузьминов был фаворитом всех сменявших друг друга Министров образования, включая близкого к коммунистам Филиппова, входившего в правительство Е. М. Примакова и работавшего до 2004 года.

Помимо личных дипломатических качеств, это было вызвано его прагматизмом и нацеленностью на развитие ВШЭ (недаром, глядя на все новые ее здания, возникавшие по всей Москве, москвичи искренне считали Кузьминова в первую очередь гениальным завхозом) при очевидном нежелании подсиживать Министров, что выгодно выделяло его на фоне некоторых других активных ректоров.

Кузьминов видел, что Министры приходят и уходят, а пост ректора ВШЭ значительно более надежен и позволяет управлять министрами из–за кулис, перекладывая на них последствия своих инициатив и, по сути, используя их в качестве фиговых листков, выбрасываемых по мере политического износа.

Прагматичность Кузьминова вылилась в его неприятии антисоветского пафоса реформ, проработанных в 1997 году Асмоловым. Ему нужно было превратить образование в бизнес. И советская идеология мешала ему не сама по себе, а лишь в силу своей ориентации на всестороннее развитие человека, а не вытягивание из него денег. Тратить свою жизнь на исступленную войну с собственным прошлым, в отличие от «демшизы», Кузьминов категорически не хотел.

Реформатор широкого профиля

В конце 90‑х вместе с другими руководителями ВШЭ (в том числе Ясиным) Кузьминов организовал выработку новой либеральной социально- экономической политики России, — взамен так позорно обанкротившейся в дефолт 1998 года. В силу своих научных склонностей он сфокусировал внимание на эффективности институтов (в первую очередь судов и органов государственной власти), которым монетаристы 90‑х годов не уделяли внимания.

В декабре 1999 года именно ВШЭ вместе с четырьмя другими научными структурами (включая гайдаровский Институт экономической политики и Рабочий центр экономических реформ) было доверено выступить учредителем Центра стратегических разработок (ЦСР) под руководством Грефа. ЦСР разрабатывал стратегию развития России до 2010 года для обеспечения продвижения в президенты В. В. Путина, а вошедший в его Совет Кузьминов возглавил в нем подготовку целого ряда направлений стратегии, — в первую очередь, конечно, реформы образования. Его жена Набиуллина как верная и при этом тогда мало известная (и потому не вызывающая раздражения у общества) сотрудница Ясина стала вице–президентом ЦСР.

ЦСР работал по весьма оригинальной схеме: приглашали максимум экспертов, собирали все имеющиеся у специалистов предложения, а затем комбинировали их в соответствии со своей идеологией, отбрасывая все не подходящее.

В результате Кузьминов без помех и лишней огласки включил в стратегию реформы образования все свои идеи. Именно при Филиппове, бывшего Министром образования с 1998 по 2004 годы, его стали называть «серым кардиналом» Министерства.

Однако в силу осторожности Филиппова основой модернизации образования во время его пребывания на посту Министра стала компьютеризация. В 2001 году была принята федеральная целевая программа (ФЦП) «Развитие единой образовательной информационной среды (2001–2005 годы)», смысл которой был прост: Интернет — в каждую деревню. Деньги на ее реализацию в бюджете предусмотрены не были в силу ужасного состояния школ: было не до Интернета. Для решения проблемы более 1,7 млрд. руб. в бюджете образования, выделенные на текущие нужды, были перераспределены на «прочие расходы», — на «развитие информационной среды». В 2005 году правительство взяло у Мирового банка заем еще на 100 млн. долл, под проект «Информатизация системы образования».

Результаты информатизации школ обнажило международное исследование SITES‑2006:70 % представителей 800 школ из 45 регионов еще не были обеспечены компьютерами, а значительная часть имеющейся техники находилась на складах либо не имела необходимого программного обеспечения. Деньги же были успешно «освоены».

Поскольку в целом осторожный и рациональный Филиппов сдерживал либеральную реформу образования, Кузьминов посвятил силы другим сферам.

С конца 90‑х он занимался вопросами реформы государственной службы, — возможно, потому, что некоторые либеральные разработчики этой реформы из числа помощников Ельцина и сотрудников его администрации, потерявшие работу во второй половине 90‑х, стали преподавателями ВШЭ. В 1999 году он опубликовал «Тезисы о коррупции», в которых сформулировал основные направления административной реформы, в 2000‑м под его руководством был подготовлен доклад об административной реформе, в 2002–2003 годах — целая серия докладов по анализу и упорядочению функций органов исполнительной власти, бюджетированию и составлению административных регламентов.

Кузьминов участвовал в подготовке экономической программы, подготовленной объединенными в Госсовет губернаторами в качестве альтернативы пагубной либеральной стратегии ЦСР («программы Ишаева»).

В 2001 году участвовал в разработке Федеральной целевой программы «Электронная Россия» (провалившейся, насколько можно судить, из–за неспособности Минэкономразвития договориться с Минсвязи о разграничении обязанностей и, соответственно, разделении денег).

В 2002–2003 годах вместе со своим заместителем Яковлевым Кузьминов выпустил серию докладов

[5301о «новой экономике», основанной на инновациях и использовании в качестве основного ресурса интеллектуального капитала. Эта концепция была использована и полностью дискредитирована Медведевым во время его президентства.

Главные усилия Кузьминова были сосредоточены на административной реформе — и он достиг успеха: в 2003 году идея «бюджетирования по результату», то есть финансирования чиновников в зависимости от успешности их работы, была принята правительством Касьянова в качестве цели. Особенно ратовал за этот принцип глава аппарата Шувалов.

Однако более чем десятилетние попытки внедрить этот принцип провалились, показав его порочность: на практике оказалось невозможным не только вычленить вклад отдельного чиновника в успех его ведомства, а ведомства — в успех государства в целом, но даже определить, в какой степени успешность действий государства была вызвана объективными обстоятельствами, а в какой — работой его сотрудников. Люди, пытавшиеся на этой основе определять финансирование целых структур, просто не имели представления о реальной бюрократической работе, — но идея была красивой и позволила многим из них существенно улучшить свое положение.

В 2004 году с панической отставкой Касьянова началась административная реформа, основанная, насколько можно судить, на наработках Кузьминова.

Результатом стал бюрократический паралич правительства: искусственное разделение функций определения политики, контроля и «оказания государственных услуг», возложенных на сделанныенезависимыми друг от друга министерства, службы и агентства, сделало работу институционально невозможной. Резкий рост числа федеральных начальников при сокращении выполнявших основную работу заместителей министров и лишении аппарата правительства функций арбитра и организатора работы ведомств довершили картину.

Парализованное административной реформой, правительство лишилось способности сдерживать либеральные социальные реформы, начиная с людоедской «монетизации льгот». Оно оправилось от удара, — и то не полностью, — насколько можно судить, лишь в начале 2005 года.

Но к тому времени Кузьминов, опираясь на нового Министра образования Фурсенко, уже инициировал форсирование реформы образования.

Как превратить человека в «квалифицированного потребителя»

Выдающаяся и, по–видимому, не оцененная по достоинству заслуга Кузьминова перед либеральным кланом заключается в том, что он, похоже, первым открыл технологию создания структур управляемой им «общественности», которые поддерживали любые либеральные начинания, создавая ощущение общественной поддержки и позволяя им говорить от имени общества, ссылаясь на его мнение, — даже если на самом деле общество отвергало их людоедские идеи почти единодушно. При этом добросовестные представители общественности, не понимающие, с кем имеют дело, тратили свои силы на заведомо бесплодные обсуждения проблем с ангажированными «специалистами» и, впадая в отчаяние от полного непонимания «авторитетными и уважаемыми профессионалами» самоочевидных вещей, теряли силы и волю к сопротивлению.

Так, в 2001 году Кузьминов стал сопредседателем созданного по его же инициативе Российского общественного совета по развитию образования (РОСРО), организовывавшего интенсивные обсуждения вплоть до 2009 года. РОСРО приобрело значительный вес как лоббистская организация и, как отмечается даже в официальных справках, «помогла серьезно скорректировать содержание школьных стандартов по математике, литературе и истории».

С приходом Фурсенко в 2004 году Кузьминов представил на обсуждение РОСРО фундаментальный доклад о необходимости полной реструктуризации всей системы образования, который был триумфально одобрен и торжественно направлен президенту В. В. Путину.

Три ключевых принципа советского образования — всеобщность, бесплатность и фундаментальность — подвергались полному пересмотру как нерентабельные.

Кузьминова возмущало, что Россия является слишком образованной страной: «в нищей России учится 98,6 % подростков в возрасте 16 лет, на среднее образование тратится больше, чем на высшее» (вот он, лоббизм ректора вуза!) Справедливое указание на переизбыток специалистов с высшим образованием полностью нейтрализовывалось возмущением по поводу финансирования «изживших себя» и «ущербных» ПТУ. Фактическая их ликвидация усугубила чудовищный дефицит рабочих кадров и стала самостоятельным фактором, блокирующим развитие российской экономики.

В качестве примера того, как деньги государства уходят сквозь пальцы, приводилось содержание и питание детей в детских садах (то, что это позволяет родителям полноценно работать, либеральных реформаторов, разумеется, не интересовало). Возмущение вызывало и то, что школы должны были концентрироваться на обучении детей программе, а не предоставлять им платные услуги за пределами учебного плана (что неминуемо привело бы к отвлечению сил от собственно учебы и к снижению ее качества).

Кузьминов иезуитски признавал «большие достижения в прошлом» советской системы образования, — но лишь для того, чтобы постулировать необходимость полного разрыва с нею, чтобы система образования «могла удовлетворить новые потребности непланового рынка и открытого общества».

Настаивая на увеличении финансирования образования, Кузьминов последовательно делал все для разрушения его собственно образовательной, воспитательной функции, для превращения образования в простую сферу услуг, которая в силу невозможности контроля со стороны потребителей на глазах вырождается в инструмент ограбления и уродования целых поколений россиян.

Именно усилия Кузьминова, насколько можно понять, сыграли ключевую роль в превращении системы образования в средство самоудовлетворения социально не адаптированных интеллигентов за счет подготовки профессиональных безработных с завышенной самооценкой.

Главной идеей Кузьминова стало независимое электронное тестирование выпускников школ, впоследствии названное «единый государственный экзамен» (ЕГЭ). Еще в 2002 году правительствоРоссии взяло у Мирового банка кредит в 49,85 млн. долл, на проект «Реформа системы образования» — и уже в 2003 году началось экспериментальное применение ЕГЭ по всей стране. Даже президент ВШЭ и РСПП, верный соратник Гайдара Шохин признавал, что до двух третей сумм, получаемых Россией от Мирового банка, шли на оплату самого кредитора (его консультантов и экспертов). Оставшаяся треть «пошла на эксперименты, там и сям оседая в широких карманах».

Общество хорошо понимало, что введение тестовой системы как единственной (хотя она по своей природе должна быть лишь вспомогательной) отбивает у детей способность самостоятельно мыслить, приучает вместо выстраивания причинно- следственных цепочек искать готовые ответы, делает их беспомощными перед авторитетами, повышая тем самым их управляемость. При этом введение ЕГЭ сопровождалось не снижением, но усилением коррупции, переместившейся на уровень чиновников от образования, участвовавших в организации тестирования.

Однако, несмотря на все протесты, ЕГЭ продавливался железной рукой: либеральным реформаторам, как и государству в целом, надо было продемонстрировать какие–то успешные реформы, а реформа образования была одной из немногих либеральных реформ, не грозившей в начале 2000‑х, когда общество после 90‑х было еще очень бедно, крахом и социально–политическими потрясениями. Кроме того, в ЕГЭ были заинтересованы руководители органов образования регионального уровня, вероятно, рассчитывавшие (и, как показал ряд скандалов, вполне оправданно) на замыкание коррупционных потоков на себя.

Введение ЕГЭ привело к тому, что школьники в выпускной год, как правило, не учатся, а тупо натаскиваются в тренировках на прохождение тестов и зубрят возможные ответы. В результате его повсеместного внедрения весь первый курс преподаватели, как правило, вынуждены заново обучать студентов необходимой части школьной программы.

В отличие от ЕГЭ, идею финансового поощрения отличившихся выпускников Кузьминову, несмотря на всю влиятельность, так и не удалось провести в жизнь. Вероятно, потому, что она не создавала новых коррупционных возможностей.

Зато идея финансирования школ и вузов в зависимости от числа учащихся в бюрократических кругах, несмотря на отчаянное сопротивление профессионального сообщества, прошла «на ура». Она позволяла региональным властям ликвидировать небольшие школы и сэкономить на этом деньги; при этом в силу дотационности большинства регионов значительная часть экономии доставалась Минфину.

Возражения в стиле «если вдруг, — под влиянием гениального фильма, например, — все выпускники пойдут в цирковые училища, при подушевом финансировании это будет означать уничтожение всей системы образования» даже не рассматривались, — как и любые другие профессиональные возражения.

Речь шла об экономии, и никакие аргументы, кроме финансовых, либералов не интересовали.

Результатом реализации этой идеи стало закрытие множества малых школ, в первую очередь сельских, — и, соответственно, исчезновение многих населенных пунктов: лишившись возможность учить детей, люди бросали свои дома и ехали туда, где это еще было возможно.

В настоящее время эта идея переросла в концепцию «оптимизации образования», в рамках которой один учитель часто работает на несколько школ, а в одном помещении школы одновременно занимается несколько классов. Понятно, что качество учебы при этом заведомо близко к нулю, но зато деньги сэкономлены. Когда же родители пытаются протестовать против этого, как было в Карелии уже в 2015 году, им угрожают уголовными делами за «экстремизм».

Именно Кузьминов добился перехода к так называемой Болонской системе, вызывавшей протесты студентов и преподавателей даже в тишайшей Швейцарии. Помимо использования вспомогательных по своей природе тестов как главной системы оценки знаний (что разрушает способность самостоятельно мыслить, а в гуманитарных науках попросту невозможно), она предусматривала переход к двухступенчатой системе высшего образования.

Если в советской системе студенты первые два курса получали общие знания, а потом три года углубленно занимались своей специализацией, то Болонская система удлинила период получения общих знаний вдвое — до 4 лет, а период специализации сократила в полтора раза — до 2 лет. При этом работать по еще толком не полученной «специальности» стало можно уже после получения общих знаний — в качестве бакалавра, а магистратура становится все более и более платной.

В целом Болонская система направлена на сегментирование общества, на разделение молодежи на «низший класс», обученных подчиняться и исполнять простейшие функции, и «элиту», получающую действительно качественное образование в крайне ограниченном числе лучших вузов. Такая система обеспечивает временную управляемость общества, но блокирует его развитие, так как не допускает необходимого для него массового творчества.

Ее цель наиболее полно выразил Министр образования Фурсенко, в начале своего пути пытавшийся противостоять ЕГЭ, но затем подчинившийся доминирующей в либеральном клане тенденции, заявив, что целью высшего образования является превращение молодых людей не в творцов, как это было в «проклятом совке», и даже не в квалифицированных специалистов, а всего лишь в «квалифицированных потребителей».

Заслужив ненависть почти всего общества, Фурсенко покинул свою должность, став советником президента России. Однако автор этой политики — не допускающий подобных саморазоблачающих высказываний, грамотный и осторожный Кузьминов — сохранил свою позицию и влияние, и преемник Фурсенко Ливанов продолжил и даже усугубил его политику, как и Фурсенко, подставляясь под удар общественного негодования.

И мы воочию видим ее результат: трагедию в условиях кризиса целого поколения оболваненных «молодых менеджеров», виртуозно разбирающихся в том, какой банк дает более выгодный кредит, но не способных даже задуматься о том, нужна ли им приобретаемая на этот кредит вещь и чем они будут возвращать взятый кредит.

Неотъемлемым элементом либеральной реформы образования является существенное сокращение числа педагогических институтов под сурдинку разговоров об устарелости действующей системы подготовки педагогических кадров: сжимающейся, как шагреневая кожа, системе нужно меньше учителей.

Качество образования сознательно снижается: «ключевой компетенцией», которой, по мнению Кузьминова, должна учить школа, — это всего лишь «умение жить в гражданском обществе», то есть минимальная социализация, для которой достаточно почти любой семьи.

Наблюдение за реформами, инициируемыми Кузьминовым, создает полное ощущение реализации в области образования пресловутого гитлеровского плана «Ост», — только более аккуратной, более плавной и потому более успешной, чем предусматривалось немецкими специалистами три четверти века назад.

При этом сам Кузьминов вполне откровенно демонстрирует полную безграмотность в простейших вопросах, связанных с образованием. Академик РАН (и семи зарубежных академий), президент Московского математического общества, великий математик В. И. Арнольд вспоминал: «…Кузьминов, которому было поручено математику ликвидировать, …мне сказал: «Логарифмы никому и ни для чего не нужны». Я ему говорю: а как же, например, …закон Планка или параметрическая формула… «Да это, — он говорит, — мы экономисты, нам это не нужно». А я ему говорю: а закон Мальтуса как понять без логарифмов? Или, например, сложные проценты? …И оказалось, что …эти экономисты не знают о таких понятиях, как сложные проценты, инфляция и закон Мальтуса. Пришлось объяснять… Он оказался …способным учеником, через сколько–то недель …опубликовал в газете: «Мои предыдущие утверждения, что логарифмы не нужны в школе, были ошибочными — логарифмы очень полезны для вычисления сложных процентов.»»

Интересно, что по материалам Счетной палаты практически все образовательные эксперименты проводились с грубейшими нарушениями действующего законодательства. Однако интересы либерального клана и стоящих за ним глобальных монополий регулярно, раз за разом проламывали российское законодательство. При этом либеральные инициаторы нарушений законов еще и обвиняли российское общество в «правовом нигилизме»!

Перспективный политик

Либеральный клан обеспечивает щедрое вознаграждение своих членов. Так, доход жены Кузьминова, председателя Банка России Набиуллиной возрос с 12,2 млн. руб. в 2013 году до 21,9 млн. в 2014 (надо полагать, в соответствие с проведенной под ее руководством девальвацией рубля); доход ее мужа увеличился, соответственно, с 20,0 до 45,3 млн. руб., — и он занял второе место по доходам среди ректоров вузов России. При этом, по официальным данным, его зарплата составила менее 10 % его доходов — лишь 4 млн. руб., и еще 9,2 млн. он получил в качестве «стимулирующих выплат». Остальные доходы он не комментирует как «свое личное дело», но его пресс–секретарь уточнила: «это связано с компенсацией за неиспользованный отпуск».

За свои неустанные труды Кузьминов удостоен не только богатства, но и многих наград. Так, в 1997 году он был удостоен медали «В память 850-летия Москвы», в 1998 — благодарности возглавляемой им ВШЭ, а в 2001 году — премии той же ВШЭ «Золотая Вышка» и звания Общественного деятеля года в образовании. В 2002 году он был награжден орденом Почета, Почетной грамотой Минэкономразвития (где его жена работала первымзамминистра) и стал Персоной года в образовании (по версии ИА «Росбизнесконсантинг»). В 2003 году он стал лауреатом Национальной премии «Золотая ветвь» и Офицером французского ордена Академической пальмовой ветви, был награжден Почетным знаком «Общественное признание» и Почетным знаком РСПП (возглавляемого президентом ВШЭ Шохиным).

Затем в наградах наступила болезненная пауза, но в 2006 году Кузьминов вошел в первый состав Общественной палаты, возглавил там Комиссию по вопросам интеллектуального потенциала нации и возглавил изготовление доклада Общественной палаты «О состоянии гражданского общества в Российской Федерации».

После этого дождь наград возобновился: в 2007 году он получил Знак отличия «Почетный работник» Минэкономразвития, медаль «За укрепление боевого содружества» Минобороны, памятный знак «200 лет Министерству обороны» и почетную грамоту Правительства России. В 2008 — грамоту ФСБ и благодарность президента России, в 2010 — грамоту Комитета общественных связей Москвы, в 2012 — орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени и медаль «За содействие органам наркоконтроля». В 2013 году Кузьминов был удостоен медали «10 лет ФСКН России» и благодарности президента, в 2014‑медаль «За отличие в службе в Сухопутных войсках» (в которых, насколько можно понять по его биогр*афиям, не служил).

Лояльный любой власти, позволяющей ему разрабатывать либеральные реформы и принимающей на себя ответственность за их последствия, Кузьминов — член 10 президентских и правительственных комиссией и советов, включая президиум Экономического совета при президенте и Экспертный совет при правительстве. Во время президентства Медведева вошел в Общественный комитет его сторонников.

Он «пропустил» второй состав Общественной палаты, но в 2010 году был введен Указом президента в ее третий состав и был оставлен в четвертом, где возглавлял Комиссию по развитию образования и был членом редакционной группы по подготовке ежегодного доклада «О состоянии гражданского общества в Российской Федерации». Под его руководством с 2010 года осуществляется мониторинг качества приема студентов в вузы России.

В феврале 2011 года, когда стал очевиден крах либеральной «Стратегии‑2020», разработанной конкурирующей группой либералов во главе с Юргенсом для тогдашнего президента Медведева, Кузьминов и бывший помощник Гайдара, ректор Российской академии народного хозяйства и государственной службы May создали при правительстве В. В. Путина экспертные группы по ее доработке.

Результат под названием «Стратегия‑2020: новая модель роста — новая социальная политика» был представлен в правительство в марте 2012 года, — как раз к избранию премьера В. В. Путина на пост президента. Насколько можно судить, положения этого доклада (сводившиеся к повторению на новый лад вечного требования Гайдара о сокращении социальных расходов) леглй в основу реализуемой сейчас стратегии уничтожения социальной сферы России в рамках очередного витка ее «реформирования» подвидом «оптимизации».

После этого успеха Кузьминов вместе с другими отъявленными либералами‑May и возглавившим экономический факультет МГУ Аузаном — вошли в экспертный совет по разработке «Стратегии‑2030».

В мае 2014 года распоряжением правительства Кузьминов был утвержден ректором ВШЭ еще на 5 лет, — а через 2 месяца зарегистрировался независимым кандидатом в депутаты Мосгордумы. Победивший на праймериз депутат Мосгордумы «единоросс» Щитов отказался от своего округа (сам он благополучно избрался в другом) и призвал избирателей голосовать за Кузьминова.

В ходе избирательной кампании Кузьминов проводил рейд против нелегальных мигрантов, живущих в предназначенных под снос домах, — при том, что представители ВШЭ настойчиво проповедуют необходимость миграции в Россию. Даже Навальный не удержался от издевки: «Интересно, напишут ли коллеги Ярослава Ивановича по ВШЭ …колонки, где укажут на то, что желание мигрантов жить в домах под снос, питаясь дошираком, — это их уникальное конкурентное преимущество на рынке труда, позволяющая предпринимателям снижать издержки… А невидимая рука рынка утрет нос неконкурентным дуракам из Вологды и Саранска, желающим приезжать на работу в Москву …на условиях найма нормального жилья. Ночные же прессухи на фоне изловленных нелегалов — фашизм, популизм и непонимание основ экономики.»

В Мосгордуме Кузьминов стал членом объединения самовыдвиженцев, поддерживаемых мэрией, «Моя Москва», комиссий по городскому хозяйству и жилищной политике, образованию, экономической политике и финансам.

Он отметил, что не раз обсуждал свое выдвижение с поддерживавшими его мэром Собяниным и первым заместителем руководителя администрации президента Володиным (возглавляющими международный консультативный и наблюдательный советы ВШЭ). По словам Кузьминова, он привык работать с Собяниным, еще когда тот возглавлял аппарат правительства, — и с тех пор при изменении их статусов характер взаимодействия мало изменился.

В 2015 году Кузьминов стал сопредседателем московского штаба Объединенного народного фронта. Он находится на старте нового витка своей карьеры; насколько можно судить, разрушение образования отнюдь не исчерпало его либеральную миссию.

ГОЛОДЕЦ Смертельная эффективность

Из академической науки — в топ–менеджмент корпорации

Ольга Голодец родилась в 1962 году, как и многие другие члены либерального клана, как говорят американцы, «с серебряной ложкой во рту»: не просто в Москве, но и в семье весьма известных людей. Мама, Валентина Григорьевна, долгое время заведовала рестораном «Черемушки», что во время всеобщего дефицита объективно позволяло причислять ее в кругу «хозяев жизни»; отец, Юрий Соломонович, преподавал в Московском институте народного хозяйства имени Плеханова, — знаменитой «плешке», готовившем лучших специалистов для советской торговли. Ее дядя, Адамас Соломонович, был выдающимся футболистом и великим тренером московского «Динамо», которого болельщики помнят и по сей день.

В школе была отличницей, профессию выбрала по примеру родителей, без труда поступив на экономический факультет МГУ. Биографы трогательно уточняют, что отцу «даже не пришлось «подстраховывать»» ее при поступлении. В университете училась хорошо и по окончании в 1984 году была приглашена в аспирантуру НИИ союзного Госкомтруда; работала в его Центральной научно- исследовательской лаборатории трудовых ресурсов. В 1986 году родила дочерей–двойняшек, в 1990 успешно защитила кандидатскую и устроилась старшим научным сотрудником в Институт проблем занятости РАН.

Активно участвовала в реализации совместных проектов с иностранными университетами, однако академическая наука в 90‑е годы деградировала стремительно и никакого влияния на реальную жизнь не оказывала. В 1997 году Голодец расстается с ней, став (как сообщается, при помощи связей отца и мужа, выпускника мехмата МГУ, игротехника, в то время — начальника отдела по работе с ценными бумагами гремевшего на всю страну банка «Империал») директором социальных программ фонда «Реформутоль».

Одним из ключевых направлений деятельности либеральных реформаторов в 90‑е годы было массовое закрытие угольных шахт; реструктуризация отрасли осуществлялась, по сути, уничтожением ее значимых фрагментов. При этом были и многочисленные злоупотребления (так, помнится, таинственно исчез выделенный Всемирным банком транш кредита на реструктуризацию отрасли в четверть миллиарда долларов, — похоже, он пошел на обеспечение победы Ельцина на выборах, и Запад не задавал лишних вопросов), и закрытие вполне конкурентоспособных шахт, но главным были чудовищные социальные последствия: целые города лишались средств к существованию. Именно тогда «либеральная звезда» Хакамада навсегда закрыла себе политическое будущее, посоветовав шахтерам и их семьям выживать за счет собирания дикорастущих грибов и ягод.

Когда стало ясно, что порождаемые фактической социальной утилизацией сотен тысяч «не вписавшихся в рынок», по крылатому выражению либе–ралов, недовольство и протест создают серьезные политические проблемы, по соглашению между правительством реформаторов и Всемирным банком был создан фонд «Реформуголь». Его задачей было переобучение шахтеров, развитие бизнеса и микрокредитования в безысходных шахтерских моногородах.

Голодец курировала там создание новых рабочих мест и зарекомендовала себя как твердый и грамотный управленец, вникающий в детали, доводящий дело до конца, много ездящий по регионам.

В 1999 году «Реформуголь» как выполнивший свою миссию был закрыт, и генеральный директор и председатель правления «Норильского никеля» Хлопонин, на которого менеджерская эффективность Голодец произвела большое впечатление во время ее поездок в Норильск, сделал ее начальником управления социальной политики и персонала корпорации.

Когда в 2001 году Хлопонин стал губернатором Таймырского (Долгано — Ненецкого) автономного округа, она стала его заместителем по социальным вопросам, — однако уже через 10 месяцев вернулась в более комфортную корпоративную среду заместителем по персоналу и социальной политике нового генерального директора «Норильского никеля», Михаила Прохорова.

Главный выбор карьеры

Прохоров ценил ее высоко, и действительно: Голодец много раз входила в рейтинг лучших управленцев России, признавалась лучшим в стране директором по персоналу. Прохоров не жалел денег на социальное обеспечение, которое было у «Но-

[547]рильского никеля» одним из лучших среди российских компаний еще и по этой причине, но заслуги Голодец бесспорны. Она управляла «железной рукой», работала сколько надо, без оглядки на рабочее время, — и подчиненные, от которых она требовала того же, буквально плакали от нее.

При этом социальное обеспечение, насколько можно судить, не касалось важнейшей проблемы Норильска — экологии. «Норильский никель» обеспечивал, по оценкам, до 10 % всех загрязнений России, выбросы составляли до 9,5 тонн на каждого жителя, продолжительность жизни работников в среднем была на 10 лет ниже среднероссийской. В обращении к Путину жители Норильска указывали на превышение предельно допустимых концентраций в сточных водах «Норильского никеля» в сотни раз; активисты «Гринпис Россия» сообщали о 30-километровой «мертвой зоне» вокруг Норильска, журналисты писали, что жители города болеют раком в 1,65 раза чаще, чем в среднем по России, а жители центрального района — в 2,7 раза.

И при этих условиях администрация «Норильского никеля» закрыла оздоровительно–профилактический комплекс: мол, его услуги не пользуются спросом. Представляется, что этот факт очень ярко характеризует систему ценностей, в рамках которой занимавшаяся социальной сферой «Норильского никеля» Голодец считалась высокоэффективной.

В 2008 году после грандиозного скандала в Куршавеле, когда Прохоров по странному обвинению был задержан французской полицией (а представители российской «офшорной аристократии» пригрозили Франции бойкотировать ее курорты), он покинул «Норильский никель». Расставание прошло, насколько можно судить, по–хорошему, благодаря чему Прохоров оказался едва ли не единственным человеком в мире, вошедшим в тяжелейший кризис конца 2008 — начала 2009 годов без долгов и падающих предприятий, но зато с огромной суммой (называлось 5 млрд, долл.) абсолютного дефицита того времени — свободных денег.

Голодец не захотела оставаться с Потаниным и ушла с Прохоровым, передав пламенный привет владельцу «Норильского никеля» в весьма специфической, характерной для российского бизнеса форме. Насколько можно понять, сохранив должность руководителя пенсионного фонда «Норильского никеля», она изменила его устав так, что «Норильский никель» практически утратил контроль за собственным пенсионным фондом. Спор длился полгода, и в конечном итоге Прохоров отступился от фонда, — но за это время Голодец вместе с другими его топ–менеджерами, как сообщается, обеспечили себе поражающие воображение пенсии: бывшие члены совета директоров — по 125–150 тыс. руб., а сама Голодец — 200 тыс. руб. в месяц до конца жизни. То, что эти пенсии были сформированы за счет пенсий работников «Норильского никеля» и жителей Норильска, «эффективных менеджеров», похоже, не волновало. Вернув контроль за пенсионным фондом, «Норильский никель» обратился к его бывшим руководителям с официальной просьбой добровольно отказаться от этих пожизненных пенсий; отреагировал ли кто–то на это обращение, неизвестно.

После ухода из «Норильского никеля» Голодец стала членом правления Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП). Когда Прохоров возглавил Комитет РСПП по рынку труда и кадровым стратегиям, она была его заместителем, — в том числе и во время скандала после выдвижения им инициатив об упрощении увольнений и введении с формального согласия работника 60-часовой рабочей недели (то есть 12-часового рабочего дня при сохранении двух выходных).

В то же время Голодец была исполнительным директором группы «ОНЭКСИМ» Прохорова и возглавляла совет директоров страховой компании «Согласие», выведя ее в рейтинге страховых компаний с 14 на 8 место. Этот результат так впечатлил Прохорова, что он собрался создать страховую «суперкомпанию» по главе с Голодец, — но тут подвернулась качественно новая возможность.

Властелин московской «социалки»

В 2010 году в результате хитроумной интриги либералов, добившихся откровенных высказываний от не привыкшей к общению с журналистами жены Лужкова и опубликовавших ее не вычитанное ею интервью, Лужков «утратил доверие» тогдашнего президента либерала Медведева и был заменен Собяниным. Своей команды он не имел, и Прохоров, как сообщается, сумел пролоббировать Голодец на пост вице–мэра по здравоохранению и образованию.

Ее успехи на этой должности также бесспорны. Именно она энергично взялась за укрупнение школ, которое предусматривалось федеральной политикой и которому активно противодействовал любивший Москву Лужков. В результате в некоторых школах один директор стал приходиться на несколько зданий (что привело к анекдотическим ситуациям, когда 1 сентября праздничная линейка начиналась где в 8–30, где в 9–00, где в 9–30, — чтобы директор успел поприветствовать всех учеников во всех зданиях), но зато некоторое число ценных объектов недвижимости было высвобождено для продажи.

Г олодец инициировала антикоррупционные проверки в Первом кадетском корпусе, но все попытки доказать, что директор брал взятки за поступление в него (и обвинить во взяточничестве родителей учеников), провалились, — а потом выяснилось, что, по ряду сообщений, на здание корпуса «положили глаз» структуры, близкие к Прохорову.

Кстати, нечто подобное происходило и в Норильске: по имеющимся сообщениям, Голодец пыталась расформировать созданный в нем в 1998 году еще Хлопониным кадетский корпус; проверки не принесли результата, но директор был уволен, а корпус разделен на два учебных заведения с почти двукратным сокращением учащихся, — и это при том, что у «Норильского никеля» вполне хватало денег на содержание кадетов.

Возможно, причина заключается в борьбе за недвижимость, а возможно — в органическом неприятии либералами патриотического воспитания как такового.

Но в Москве главное заключалось в том, что навязанные Собянину либералы положили конец «лужковскому социализму», — и после выборов в Госдуму 2011 года Голодец стала вице–мэром уже по всем социальным вопросам, сменив в декабре работавшую с Лужковым Людмилу Швецову, которой настоятельно посоветовали не отказываться от полученного по списку «Единой России» депутатского мандата.

Но потрудиться на этой должности удалось совсем недолго.

На гребне скандалов — на гребне успеха

При формировании правительства Медведева в 2012 году Голодец стала вице–премьером, курирующей всю социальную сферу (по оценкам, вновь сказалось влияние Прохорова), — и прославилась заявлением о своем намерении посетить все регионы России.

Некоторое время она осваивалась на новых высотах, ограничиваясь простым продолжением политики Зурабова, Голиковой и Фурсенко, — но затем начала генерировать собственные феерические инициативы.

Так, летом 2013 года объявила о передаче Минобразования в 2014 году 300 млн. руб. на дополнительную защиту проведения ЕГЭ от неких «хакерских атак». «Хакерских атак», правда, не оказалось, но зато деньги на них были исправно освоены. В связи с осмысленностью этой траты бюджетных денег невольно вспоминается, как депутаты одного из региональных парламентов не так давно застраховали себя от изнасилования инопланетянами.

То же ливановское Минобразования (как сообщается, по инициативе Голодец) получило 9 млрд, руб. для продвижения в мировых рейтингах 15 российских университетов. Насколько можно судить по имеющимся сообщениям, именно по настоянию этого «эффективного менеджера» конкурс на получение соответствующих грантов проводился в закрытом режиме. Как тут не вспомнить заклинания самих либералов о том, что всякая закрытость неминуемо порождает коррупцию? И подозрения, что победа в конкурсе досталась вузам, ректора которых были близки к Ливанову?

Именно Голодец, насколько можно судить, инициировала весьма сомнительные конкурсы по разработке программного обеспечения для управления санитарным транспортом и по созданию нового сайта Минздрава (вскоре после освоения денег на создание старого сайта). В них побеждали странные компании, конечным бенефициаром в которых злые языки называли саму Голодец.

По имеющимся сообщениям, именно она возглавила войну за изгнание из Роспотребнадзора академика РАМН Геннадия Онищенко, — и в октябре 2013 года добилась успеха, хотя тот и назвал ее «странным персонажем», который «не относится к числу людей, принимающих решения».

Интересно, что источники в Роспотребнадзоре объясняли нетерпимость Голодец по отношению к Онищенко… интересами тогдашнего экс–министра экономики и миллиардера, нынешнего президента Украины Порошенко. И, действительно, Онищенко был уволен именно после запрета продажи в России продукции скандально известной ныне фирмы Roshen. Реакцией медиа Украины на заявление Голодец о его отставке стало «Порошенко избавился от главного врага». Отмечалось, что Порошенко даже поспешил дать комментарий в этом духе, — но, когда пресс–секретарь Медведева Тимакова опровергла заявление Голодец (потом оказавшееся правильным), он был удален со страниц украинских Интернет–изданий.

Презрение к деталям

Решая поставленные перед ней задачи, Голодец часто демонстрирует великолепное презрение к деталям и даже к здравому смыслу. Но, сосредотачиваясь на главном и игнорируя насмешки, решает поставленную перед ней задачу, не позволяя мешать себе даже собственным оговоркам.

В апреле 2013 года широкий отклик получило ее заявление на конференции Высшей школы экономики (знаменитой «кузницы либеральных кадров», в просторечии именуемой «вышкой» или «вшой») о том, что она не понимает, «где заняты, чем заняты, как заняты» 38 миллионов россиян. Тем самым вице–премьер, по сути, расписалась в некомпетентности, — как собственной, так и своих подчиненных.

Но, главное, своими словами о том, что эти 38 миллионов человек (почти половина рабочей силы России) «создают серьезные проблемы для всего общества», она оскорбила не только вынужденно занятых в теневой сфере, но и военнослужащих, домохозяек, безработных и других полностью честных людей, что через несколько месяцев вынудило ее поправиться, указав, что в теневой сфере занято «лишь» 20 млн. россиян.

Однако ей, похоже, и в голову не пришло задуматься над причинами этого, попытаться выявить и устранить факторы, выталкивающие массы людей в «тень». Причина, скорее всего, в том, что она действительно является исполнителем, не склонным к раздумьям и попыткам изменить «правила игры», даже когда они доказывают свою полную негодность. Именно Голодец запустила процесс изъятия имущества из ведения Российской академии наук (РАН) и его передачи под управление Федерального агентства научных организаций (ФАНО): мол, проблема российской науки в том, что она «обременена огромным грузом федерального имущества и земельных площадей… Это 260 тысяч гектаров…: на каждого академика приходится по 2 гектара». Тем самым она на своем примере ярко охарактеризовала уровень «эффективных менеджеров», взявшихся за российскую науку: получилось, что она пытается убедить слушателей (в данном случае Госдуму), что в России есть 130 тысяч академиков, — совершенно не интересуясь их реальным числом (в РАН было около 500 академиков, более 750 членов- корреспондентов, а в академических институтах работало 55 тыс. научных сотрудников).

Но числа не важны: надо освободить РАН от груза имущества, передав его «эффективным менеджерам», — и российская наука немедленно воспарит к небесам свободного познания. Об эффективности управления со стороны ФАНО свалившимся на него разнородным и никак не связанным друг с другом имуществом, насколько можно судить, ярко свидетельствует чудовищный по своим последствиям пожар, практически уничтоживший ключевой в сфере общественных наук ИНИОН.

Увидев масштабы недовольства освобождением РАН от имущества, Голодец сумела быстро отступить в тень, вытолкнув «на линию огня» Ливанова, — но об отношении ее к российской науке наглядно свидетельствует эпизод, когда она лично выгнала директора Института философии РАН академика Гусейнова с совещания, на котором обсуждалось выселение этого института из занимаемых им помещений в центре Москвы. Академик получил срочное письмо из аппарата правительства с приглашением на это совещание, — однако Голодец заявила ему, что она его не приглашала, и он должен покинуть помещение.

В конце апреля 2015 года она категорически заявила о невозможности возвращения ранее замороженных средств в накопительную пенсионную систему, что вызвало скандал: и президент В. В. Путин, и Министр экономического развития Улюкаев указывали на необходимость вернуть эти деньги, а в начале апреля замминистра финансов Моисеев говорил о возврате, как о деле решенном. Речь шла, по оценкам, о более чем триллионе рублей: около 500 млрд, за 2013 год, 243 млрд, за 2014 и 309 млрд, за 2015 год. И, действительно, в начале июня почти по- лутриллиона рублей уже поступили в пенсионные фонды.

Похоже, Голодец просто была не в курсе или же озвучила в качестве уже принятого решения интересы одной из групп влияния, потерпевшей в итоге поражение, — однако это, насколько можно судить, полностью сошло ей с рук. И действительно: на фоне безумного хаоса пенсионной реформы, практически отменившей пенсионные гарантии большинству граждан России, кроме чиновников и депутатов, (так как никто не знает, сколько будут стоить в рублях начисляемые будущим пенсионерам баллы), подобные действия выглядят чем–то невинным, — равно как и ее чистосердечное признание в том, что «в России не будет хороших врачей и учителей».

Либеральный вице–премьер и дети

В декабре 2012 года Голодец (как потом заявил Медведев, по его просьбе) направила президенту Путину ставшее достоянием либеральной общественности письмо, в котором указала, что принятый Госдумой «закон Димы Яковлева», запрещающий усыновление российских детей гражданами США, нарушает соглашение между Россией и США, Венскую конвенцию, Конвенцию о правах ребенка и Семейный кодекс России. Ответ был по–путински элегантен: она была назначена ответственной за исполнение Указа президента России о защите детей–сирот.

Об эффективности Голодец как современного менеджера, умело и разнообразно использующего для купирования недовольства людей современные методы связи с общественностью, свидетельствует скандал с высокотехнологичной помощью больным детям.

В День защиты детей 1 июня 2014 года Голодец поручила Министру здравоохранения Скворцовой обеспечивать оказание высокотехнологичной помощи больным детям в России, а не за ее пределами. По сообщению «Аргументов недели», она «велела… оказывать больным детям всю высокотехнологичную помощь в России», заявив: «Практически вся высокотехнологичная помощь сегодня может быть оказана в РФ. Мы знаем, что часто по результатам она оказывается на уровне выше европейского». Министр здравоохранения заявила: «Каждый случай, когда (благотворителями) собираются деньги (на лечение больных детей), с нами обговаривается, но бывают случаи, когда нет. И вот тогда возникают вопросы». Из этих заявлений возникло твердое ощущение, что вице–премьер и Министр собрались помешать благотворительным фондам, собирающим деньги на лечение больных детей, отправлять их за граничуОдна из несостоявшихся жертв российской медицины, самарский блогер Антон Буслов, которого «высокотехнологично» едва не залечили насмерть (его форма рака была вполне излечима и в России, но ему отвели не более 2 лет жизни, после чего он вылечился в США), написал ей открытое письмо о состоянии российской медицины, приведя ряд душераздирающих примеров (как в больницах мам не пускают в реанимацию к умирающим малышам, а онкобольным не дают категорически необходимое им мясо). Голодец отреагировала эффективно: позвонила блогеру, поговорила с ним по душам, рассказала о своей озабоченности, попросила прислать письмо с конкретными предложениями и, разумеется, заявила, что имела в виду не ограничение лечения за рубежом, а всего лишь более эффективное взаимодействие врачей и благотворительных фондов.

Об этой трогательной истории написал (и вряд ли случайно, без дружеского совета вице–премьера или ее аппарата) ряд СМИ, что сильно улучшило имидж Голодец, — но, насколько можно судить, не положение онкобольных. Более того: судя по сообщениям об их самоубийствах от невозможности получить даже обезболивающее (даже в Москве!), ситуация, скорее, ухудшилась.

Однако Голодец весьма эффективно использует современные пиар–технологии: реагирует на проблемы, вступает в дискуссию, идет на контакт с оппонентами, — добиваясь ослабления критики и ее переноса на непосредственных исполнителей либеральных реформ, разрушающих медицину и образование, — от врачей до Министров. По оценкам, уже в 2014 году цена этих реформ составила 30 тысяч преждевременно умерших россиян, — и, скорее всего, это только начало.

Доходы Голодец увеличились более чем на три четверти — с 8,4 млн. руб. в 2013 до 14,9 млн. в 2014 году, хотя и составляют малую толику от ее коммерческих заработков (в 2010 году, за который она отчиталась при переходе в московскую мэрию, они превышали 57 млн. руб.). Как и многие другие члены правительства Медведева, она не отказывается от иностранной недвижимости, задекларировав треть (250 кв. м.) квартиры в Италии и половину (220 кв. м.) дома в Швейцарии.

Голодец единодушно оценивается знающими ее людьми как великолепный, эффективный, не отягощенный никакими сантиментами исполнитель, не задумывающийся ни о цене выполнения поставленной перед ней задачи, ни о самой этой задаче.

По ряду сообщений, люди для нее являются лишь безликими носителями тех или иных функций, подлежащим управлению персоналом, расходным материалом для построения ее карьеры. Поэтому ее искренне ненавидят подчиненные, — и высоко ценит нуждающееся в не рассуждающих исполнителях руководство.

Нет сомнений, что, пока Россией будет управлять либеральный клан, методично уничтожающий ее социально–экономический потенциал, Голодец будет находиться «на острие удара», решая важнейшие задачи, требующие не только эффективности, но и безжалостности, граничащей с бесчувствием. В этом качестве она, похоже, незаменима, — и потому неприкосновенна.

Ее карьерный потенциал далеко не исчерпан, — и ее ждут как новые повышения, так и расширение сферы влияния.

Когда же либеральный клан рухнет (в силу политического поражения или же уничтожения разъедаемой им России), Голодец с легкостью вернется в корпоративную среду, для которой ее стиль является вполне органичным.

ЧАСТЬ III Законодатели мод

ФРИДМАН Бывший романтик: трагическое зеркало «рыночных реформ»

Неотъемлемой частью либерального клана, полностью контролирующего социально- экономическую политику и многие другие сферы жизни нашей страны (вплоть до существенной части правоохранительной деятельности), являются олигархи. В 90‑е «хозяева жизни», которым очень нравилось называть и ощущать себя так, щедро платили за популяризацию этого понятия: журналисты ряда контролируемых изданий получали дополнительно по 50 долл, (что тогда было ощутимыми деньгами) за каждое использование термина «олигарх»!

Наиболее яркой фигурой сегодняшних «успешных крупных предпринимателей» представляется Михаил Фридман — в силу не только стабильности его достижений (из всех олигархов времен Ельцина удержались на вершине лишь он и Потанин, а вторым по величине состояния в России он числится журналом Forbes вот уже три года подряд), но и целого ряда действительно типичных обстоятельств его биографии.

Сказочное детство в кольце опасностей

Михаил Фридман родился в 1964 году в любящей еврейской семье инженеров, работавших на оборонных предприятиях, в «одном из самых еврейских мест СССР» — Львове. Семья была успешной: в 1989 году отец в составе авторского коллектива даже стал лауреатом Государственной премии СССР за разработку систем опознавания для военной авиации.

Фридман был поздним и долгожданным ребенком, его баловали и оберегали от всех мыслимых и немыслимых опасностей, не отдав ни в ясли, ни в детский сад. Решения в семье принимала мать, обладавшая весьма крутым нравом, а воспитанием занималась бабушка, — и внук рос нежным и впечатлительным.

С наслаждением слушал музыку, восторгался птицами и животными, изводил килограммы бумаги на романтические рисунки. В одной из биографий рассказывается, что мальчик рисовал, пока мама не отобрала карандаши как слишком опасные для ребенка: ими можно выколоть глаз или проткнуть артерию…

Комфортная чувствительность семьи резко контрастировала с опасностями внешнего мира, преувеличенно разраставшимися по мере взросления купавшегося в ее любви мальчика. Так же разителен был и контраст жизни замкнутой еврейской общины со всем, что не принадлежало ее обособленному кругу и потому не должно было представлять для ее членов никакой ценности. По праздникам надо было носить кипу, — но только дома.

Вероятно, эта двойственность повлияла на характер Фридмана. В юности он крайне тяжело переживал события, не вписывавшиеся в его картину мира, и тем более неудачи; так, в девятом классе якобы даже пытался покончить с собой из–за безответной любви.

Поскольку Фридман был полноват уже в детстве, он подвергался насмешкам одноклассников. В школе был отличником, занимался фортепиано в музыкальной школе (фольклорная скрипочка его миновала, спасибо родителям) и даже, — возможно, не только из любви к искусству, но и для завоевания авторитета, — организовал юношеский вокально- инструментальный ансамбль, в котором играл на электр ооргане.

После школы не прошел по конкурсу в Московский физико–технический институт (МФТИ), тогда один из лучших технических вузов не только СССР, но и всего мира. Многочисленные намеки на блистательную учебу и «пятый пункт» как причину неудачи (равно как и неполучения золотой медали, и непоступления в аспирантуру) производят впечатление притянутых за уши, так как МФТИ при жестких требованиях к учащимся не имел репутации затронутого антисемитизмом. Скорее, причиной была увлеченность Фридмана культурой в ущерб учебе по нелюбимой специальности, выбранной по примеру (если не по приказу) прагматичных родителей. Отработав год лаборантом во Львовском физико–механическом институте, Фридман не попал в физтех и со второй попытки, но избежал армии, поступив на факультет цветных и редкоземельных металлов Московского института стали и сплавов (МИСиС), — возможно, потому, что туда уже «проторил дорожку» его двоюродный брат Дмитрий. В отличие от МФТИ, МИСиС принадлежал к московским вузам «второго уровня»: экзамены в них проходили на месяц позже, конкурс был существенно ниже, — а знания и карьерные перспективы они давали отличные.

Как вспоминают, прозванный сокурсниками «Булочка», Фридман занялся спортом и сумел довольно заметно похудеть. Следуя родительскому наставлению «хочешь жить долго — живи тихо», продемонстрировал коммерческую ориентацию и недюжинную деловую хватку: занимался мелкой фарцовкой и грамотно реализовал свою любовь к культуре, войдя в студенческую «театральную систему» (иначе называвшуюся «театральной мафией»).

Утром к студентам, занявшим очередь у касс с вечера, подходила толпа их сокурсников и скупала все билеты. Затем они перепродавались или менялись на другие дефицитные блага — от подписок и талонов до вин из дегустационного зала ВДНХ. Фридман рассказывал, что координировал эту работу и именно с тех пор сохранил привычку проводить совещания по средам.

На третьем курсе под эгидой комитета комсомола организовал работавший в холле общежития МИСиС молодежный клуб «Земляничная поляна», где по вечерам проводились дискотеки, выступали популярные музыканты и барды. Лично вручал гонорары, обычно по 20–30 рублей.

По ряду сообщений, именно во время учебы Михаил Фридман познакомился со своим будущим ключевым бизнес–партнером, Петром Авеном, тогда возглавлявшим Музыкальный клуб МГУ, а также с Владиславом Сурковым, будущим замглавы президентской администрации, с которым вместе жил в общежитии.

Достаточно рано сформировал собственную службу безопасности из студентов и выпускников родного вуза, занимавшихся карате.

Наращивая полезные связи, Фридман быстро добился возможности доставать почти любой дефицит, — и имел свой маленький гешефт с оказываемых им добрых услуг. При этом жил скромно и даже пальто носил побитое молью, чтобы не привлекать внимания, — хотя, уже став олигархом, хвастал, что мог носить джинсы за 200 рублей, что было тогда больше средней месячной зарплаты в стране.

Крайняя бережливость, не позволяющая даже сводить девушку в ресторан, не позволила сложиться отношениям с гламурными москвичками, — и Фридман женился на девушке из Иркутска, с которой познакомился в общежитии своего института. Семья дала ему привычный уют из мира его детства, по которому он тосковал.

Закончив МИСиС, два года, как положено «молодому специалисту», отработал в подмосковной Электростали инженером–конструктором одноименного завода. Времени не терял: основал и возглавил кооператив «Курьер», занимавшийся мытьем окон, а затем вместе с двоюродным братом Дмитрием открыл кооперативы «Гелиос» и «Орск». Через эмигрировавших родственников закупали в США компьютеры (иногда даже списанные) и через знакомства Фридмана продавали их советским госучреждениям или крупным предприятиям. Но по мере развития рынка продавцов компьютеров становилось все больше, конкуренция росла, сверхдоходы снижались.

В 1988 году, уйдя с завода, окончательно погрузился в коммерцию и в следующем году совместно с видным специалистом в области фотохимии, членом–корреспондентом АН СССР (нынешним академиком) М. В. Алфимовым (как говорят, в его честь и появилось название), будущими партнерами на протяжении всей жизни Ханом и Кузьмичевым и своим бывшим преподавателем Олегом Киселевым, ставшим приятелем, создал кооператив «Альфа — Фото», продававший фотоматериалы, ксероксы и компьютеры (некоторые СМИ утверждают, что Фридман продавал даже корм для лабораторных мышей). Позднее Киселев (в биографии которого скромно указывается, что «создал и возглавил» «Альфа–фото» именно он) вошел в историю бессмертной максимой не только олигархического бизнеса, но и всего либерального клана: «Я не столько патриот страны, в которой живу, сколько патриот своего капитала».

В том же 1989 году Фридман на основе «Альфа- фото» основал советско–швейцарское СП «Альфа- Эко» (доля швейцарской фирмы в нем составляла 20 %); по некоторым данным, в создании этой фирмы участвовал и Авен. В то время плановое распределение ресурсов рушилось под ударами безумных горбачевских преобразований. Двигателем реформ, как и позже, была партхозноменклатура, желавшая владеть распределяемыми ею благами и передавать их по наследству. Спекуляции были подлинным золотым дном, — и Фридман с блеском реализовывал наработанные им связи, торгуя всем, до чего мог дотянуться: от макарон до шин для грузовиков. Именно «Альфа — Эко» стала основой нынешней «Альфа — Групп».

Роман с властью

Логика бизнеса требовала своего банка: как для безопасности расчетов, так и для извлечения дополнительной прибыли из находящихся в обороте денег, — и в декабре 1990 года был создан «Альфабанк». Его развитие было столь стремительно, что журналисты заговорили о связи Фридмана с мафией, но в банке всегда утверждали, что с момента создания ориентировались исключительно на силовые структуры государства.

Разрушение Советского Союза нанесло страшный удар не спекулятивной части советской элиты: сбережения и зарплаты обесценились, а работа утратила смысл. В то же время многие ее представители сохранили всеобщую любовь и уважение и стали потому важным и доступным ресурсом для улучшения имиджа разнообразных фарцовщиков, частью выбившихся в бизнесмены, а частью и назначенных ими представителями партийных и силовых структур.

Фридман сделал гениальный выбор: в 1992 году вице–президентом банка стал любимец исчезнувшей страны, дважды Герой СССР, первый вышедший в открытый космос и ставший космическим художником Алексей Леонов, обладавший широкими связями. Безусловно, он помог преодолеть естественное недоверие госструктур и крупных предприятий в отношении нового частного банка — и, по собственным воспоминаниям, способствовал мощному притоку ваучеров в только что созданный фонд «Альфа–капитал».

Весьма знаменательно и поминаемое многими признание Гайдара в телеинтервью ОРТ, подтвердившее слухи о том, что именно «Альфа–банк» дал значительные деньги, чтобы обеспечить его назначение премьером. Гайдар стал лишь вице- премьером, но, насколько можно судить, весьма серьезно посодействовал предоставлению банку льготных госкредитов.

Однако основой могущества и «непотопляемости» «Альфы», насколько можно судить, стало стратегическое партнерство с одним из крупнейших инвестиционных банков США Solomon Brothers, достигнутое, вероятно, при помощи связей в среде еврейской эмиграции еще в самом начале 90‑х годов.

Другим важным фактором успеха, как говорили в то время, стал контроль, установленный «Альфой» во время пребывания Авена на посту Министра внешнеэкономических связей за Международным инвестиционным банком — одним из двух банков СЭВ (второй, Международный банк экономического сотрудничества, в котором работал Прохоров, похоже, взяла под контроль группа Потанина). Он обладал огромным финансовым и организационным ресурсом.

В начале 90‑х Фридман совершил качественный прорыв, дополнив торговлю ширпотребом несравненно более выгодным экспортом нефти, нефтепродуктов и металлов. В начале 2000‑х годов, при утверждении Госдумой Фрадкова на посту премьера после отставки либерала Касьянова, одна из либеральных газет опубликовала неудобные вопросы к нему, часть которых проливала свет и на деятельность Фридмана в начале 90‑х:

«В начале 90‑х компания «Альфа — Эко» поставляла сахар, чай и ковры из Индии. Чай закупали в том числе за счет государственных долгов… Оказывали ли Вы поддержку Михаилу Фридману, будучи замминистра внешнеэкономических связей?

В 90‑х… «Альфа–банк» подключился к операциям с зарубежными долгами России… Долги скупали за 25–30 % стоимости. В Минфине банк поддерживал Михаил Касьянов… Он составлял списки первоочередных …долгов, в которые попадали долги «Альфабанку»….Вы были замминистра внешнеэкономических связей, знали ли Вы об этой практике?

В марте 1993 Вы вошли в межведомственную комиссию по стимулированию промышленного экспорта. К следующему году «Альфа — Эко» экспортировала 10 млн. т нефти в год. В декабре 1993 Вы входили в продовольственную комиссию России. «Альфа — Эко» получила правительственный контракт на ежегодные поставки 1,5 млн. т …нефти в обмен на 500 тыс. т кубинского сахара. В июне 1994 Вы входили в комиссию по защите госинтересов, прав потребителей и отечественных товаропроизводителей в сфере производства и реализации алкогольной продукции. «Альфа — Эко» стала лидером по продаже в России молдавских вин. Случайны ли, на Ваш взгляд, перечисленные совпадения?»

Вопросы были адресованы Фрадкову потому, что на заре гайдаровщины он был заместителем Министра внешнеэкономических связей Авена (в НИИ сидевшего с Гайдаром в одной комнате и единственного члена его команды, выполнившего обещание уйти из правительства при его увольнении).

Журналисты иногда указывают, что официальные биографии датируют знакомство Фридмана с Авеном 1994 годом, что является заведомой нелепостью: «Альфа–банк» активно торговал ценными бумагами сразу, как только это стало возможным, и весной 1993 года Фридман уже привлек к сотрудничеству Авена, ставшего после ухода из правительства давать профессиональные консультации на рынке ценных бумаг.

В 1994 году Фридман, остро нуждаясь в новых связях для прорыва на авансцену российского бизнеса, обменял 10 % акций «Альфы» (и, по некоторым оценкам, всех своих проектов) на половину его сверхэффективной компании «ФинПА» («Финансы Петра Авена»), сделав его президентом «Альфа–банка».

С вхождения Авена в «Альфа–групп» торговофинансовая компания стала энергично прирастать реальным сектором, становясь устойчивой и комплексно развитой структурой, а Фридман стремительно вошел в складывавшийся как раз тогда узкий круг властителей России.

Но системное партнерство вряд ли возможно с малознакомым человеком. Значит, Фридман и Авен, как и говорилось выше, познакомились много раньше, — и это знакомство было исключительно важно для Фридмана: иначе его просто незачем было бы скрывать.

Более того: уже к 1993 году, по некоторым оценкам, именно Авен познакомил Фридмана с Березовским (которого знал по работе в «ЛогоВАЗе»), причем знакомство было настолько прочным, что в 1993 году Фридман и Авен вместе способствовали знакомству Березовского и Абрамовича, а в 1995 году Фридман вошел в совет директоров создававшегосяБерезовским ЗАО «Общественное российское телевидение», в котором оставался по 1998 год.

Вероятно, именно Авен, которого называли «воплощением советской еврейской мечты», стал катализатором окончательного перерождения провинциального романтика Фридмана в не просто беспощадную, но и, по–видимому, наслаждающуюся своей беспощадностью акулу олигархического бизнеса. Родившийся в семье академика, окончивший престижнейшую физматшколу, пресыщенный номенктурными благами расчетливый, циничный и жесткий Авен, насколько можно судить, глубоко презирал «совок», рассматривая окружающий мир исключительно как источник своего благополучия. Мама Фридмана, вероятно, гордилась бы таким сыном, — и, как вспоминают, он сталидеалом для Фридмана, выработавшего в себе не только внешний, но и глубокий внутренний цинизм и способность концентрироваться на главном: деньгах и власти.

Вероятно, во многом благодаря этому он смог выстоять под обвинениями в контрабанде наркотиков. После сильных отравлений в Хабаровском крае сахаром с примесью опиатов следствие установило, что он перевозился в контейнерах, использовавшихся для поставок фирме, связанной с «Альфа–групп». В апреле 1995 года это привело к «оперативным мероприятиям» ГУБОПа в отношении «Альфа — Эко», но попытки конкурентов (источники журнала «Компания» называли в их качестве совладельца «ЮКОСа» Невзлина) раздуть скандал провалились, — хотя эту историю помнят до сих пор.

В 1994 году активный, тогда еще романтически настроенный демократ и управделами московской мэрии Шахновский, встречавшийся для решенияконкретных вопросов обеспечения жизни столицы с ключевыми бизнесменами России едва ли не каждую неделю, выдвинул идею объединения их в клуб, который занимался бы развитием и облагораживанием истерзанной реформами и неопределенностью страны.

Под благое дело Лужков выделил укромный особняк на Воробьевых горах; Шахновский пригласил Березовского, Виноградова, Потанина, Смоленского, Ходорковского и Фридмана, сформировав тем самым будущую «семибанкирщину» (место самого Шахновского в ней вскоре займет Авен). Они с удовольствием приняли идею клуба и использовали его для осознания общих интересов, выработки на их основе общих позиций, а порой и урегулирования конфликтов между собой.

Именно в «клубе на Воробьевых горах» был в 1995 году составлен список «лакомых кусков» России, которые банкиры хотели забрать в рамках предложенных Потаниным залоговых аукционов, и проведено их примерное распределение. Именно там оформилась идея «диалога с властью», а точнее — постановки ее под прямой и полный контроль олигархов.

Казавшееся безнадежным положение Ельцина вынудило их в апреле 1996 года обратиться к нему и Зюганову с призывом к компромиссу; «письмо 13-ти» под названием «Выйти из тупика!» подписал и Фридман. Но вскоре алчность и страх за сохранение награбленного перевесили, и олигархия сделала ставку на победу Ельцина.

Предвыборная кампания, как и непосредственно разрабатывавшие и осуществлявшие ее под прикрытием российских реформаторов американские специалисты (говорят, серьезную роль в их работе играл и недавний посол США в России Макфол), требовала сотен миллионов, а возможно, и больше тогдашних полновесных долларов. Олигархи предоставляли в поддержку Ельцина контролируемые ими СМИ, своих аналитиков и военизированные структуры, но платить совсем недавно полученные деньги не хотели. Главным ресурсом сохранения Ельцина у власти стало резкое расширение так называемого «кредитования бюджетополучателей», разработанного, насколько можно судить, все в том же «Клубе на Воробьевых горах».

Логика была проста: раз в бюджете нет денег, он может давать олигархическим банкам гарантии, под которые те будут кредитовать бюджетополучателей, а бюджет будет рассчитываться с банками по мере поступления в него средств. При этом банки кредитовали бюджетополучателей обычно не из своих средств, а из средств самого бюджета, который держал в них огромные «неснижаемые остатки» (обычно на счетах налоговой и таможенной служб). Стоимость же кредитов (обычно краткосрочных) была запредельной и достигала 30 % от суммы, что вело к недофинансированию и постепенному уничтожению бюджетополучателей, в первую очередь в мешающей Западу «оборонке» и раздражающей либералов социальной сфере.

По данным Счетной палаты, в рамках этой схемы из 67 трлн, руб., выделенных на кредитование бюджетополучателей через олигархические банки, только исчезло (без учета нецелевого использования и обесценения из–за «зависания» на счетах) более половины — 36 трлн. руб. (6,3 млрд, долл.!) Бизнес был так сладок для олигархов и либеральных реформаторов, что никаких последствий эти заявления не имели: грабеж бюджета продолжал–ся, пока воровать стало попросту нечего, что и было оформлено дефолтом 17 августа 1998 года.

Правда, в июне 1998 года Фридман успел принять участие во встрече 10 крупнейших олигархов с президентом Ельциным и не пользовавшимся никаким уважением «киндер–сюрпризом» премьером Кириенко, — и первым из всех (хотя по алфавиту был последним) подписал письмо с полным одобрением всех мер либералов и призывом еще интенсивней проводить реформы.

После дефолта «Альфа» как один из системообразующих банков получил довольно значимую поддержку государства. Вспоминают, что пришедший по протекции представителей либерального клана представитель «Альфы» долго не мог поверить, что его вопрос был решен быстро и без всяких «боковых» условий, так что его пришлось буквально выгонять из кабинета. Получили помощь государства не приемлющие его вмешательства истовые рыночники из «Альфа» и в кризис 2008 года.

А в 1996 году сохранение у власти Ельцина и активная интеграция во власть принесли Фридману не только личную благодарность президента и продолжение активного участия «Альфы» в «кредитовании бюджетополучателей», но и выход на качественно иной уровень.

Роман с нефтью

Первая попытка Фридмана прорваться в ключевой для России нефтяной бизнес кончилась неудачей. Во время залоговых аукционов он в союзе с «Инкомбанком» и «Российским кредитом», также отсеченными от «нефтяного пирога», пытался оспорить передачу «ЮКОСа» «Менатепу» и даже опубликовал с президентами этих банков Виноградовым и Малкиным заявление, выражающее обеспокоенность угрозой предопределенности залогового аукциона. Действительно, аукционы выигрывали те, кому поручалось их провести, — и можно только догадываться, с каким удовольствием «Менатеп» в декабре 1995 года не зарегистрировал заявку представлявшей интересы «Альфы» структуры на том формально безупречном основании, что из необходимых для участия в конкурсе 350 млн. долл, она депонировала лишь 82 млн., а на остальную сумму представила справку о наличии у нее ГКО, причем не только ее собственных, но и принадлежащих ее клиентам.

В результате «ЮКОС» достался представлявшей «Менатеп» компании, пообещавшей предоставить государству кредит в 159 млн. долл., — а суд еще и обязал «Альфа–банк», «Российский кредит» и Инкомбанк опровергнуть свое заявление о залоговом аукционе.

Фридман извлек уроки, стал наращивать и разнообразить свое влияние. В январе 1996 года стал учредителем и вице–президентом Российского еврейского конгресса, в котором скромно и в соответствии со своими предпочтениями возглавил комитет по культуре.

После приобретения «Альфой» пакета акций «Сибирско — Дальневосточной нефтяной компании» (СИДАНКО) Фридман в 1996 году вошел в ее совет директоров, но этого было мало.

Новой целью стала Тюменская нефтяная компания (ТНК), которую готовилось приватизировать ее руководство, вошедшее в союз с олигархом Смоленским, хозяином второго тогда после Сбербанка по масштабам работы с населением банка «СБС-Агро». Ее план приватизации был утвержден Госкомимуществом еще 2 октября 1995 года. Вопреки насаждаемому либералами мифу, рыночная успешность советских директоров отнюдь не была чем–то редким, — достаточно вспомнить руководителя «Сургутнефтегаза» Богданова и руководителя «Когалымнефтегаза», в последующем первого заместителя Министра нефтяной и газовой промышленности СССР Алекперова. Руководство ТНК — Палий и Вершинин — были логическим продолжением этого ряда, но их политический ресурс был ничтожен.

Фридмана же поддерживал возглавлявший администрацию президента и считавшийся архитектором его победы Чубайс, только что в ходе «ГКЧП‑3» низвергнувший казавшихся всесильными Коржакова, Барсукова и Сосковца, посмевших обратить внимание Ельцина на масштабы воровства его либеральных политтехнологов. Поддерживало Фридмана и либеральное руководство Госкомимущества (Кох и Мостовой; первый вскоре после отставки из–за «дела писателей» «всплыл» именно в ТНК), и Министр топлива и энергетики, бывший тюменский губернатор Шафраник, которому Палий был вынужден уступить пост председателя Совета директоров ТНК уже в июле 1996 года.

А через год, 18 июля 1997 года 40 %-й пакет акций ТНК был отдан созданной «Альфа–групп» и Асеев/ Renova Блаватника и Вексельберга компании под обязательства инвестировать в нее за 2 года около 810 млн. долл, (в том числе, насколько можно судить, 755 млн. прямо в августе 1997 года), что более чем в 55 раз превышало уставной капитал победителя. Палий заявил, что это «иначе как государственным разбоем по отношению к государственной компании с молчаливого согласия руководителей государства не назовешь», но дело было сделано: ТНК перешла под контроль Фридмана и его партнеров.

Впоследствии Счетная палата зафиксировала: «При определении… цены …не учтена стоимость извлекаемых запасов нефти и газа, находящихся на балансе… В результате цена продажи …занижена минимум на 920 млн. долларов». Генпрокуратура даже возбудила уголовное дело, но оно вскоре закрылось.

А в марте 1998 года, купив 9 % акций у частных акционеров и 1,17 % у государства (больше было просто не нужно), Фридман и партнеры консолидировали контрольный пакет ТНК. Однако борьба за ее главный актив — «Нижневартовскнефтегаз» — была завершена лишь 10 июня 1999 года, уже после отставки правительства Е. М. Примакова, когда Палий был досрочно уволен с поста его генерального директора.

(Весной 2007 года его семья подверглась зверским истязаниям в ходе бандитского нападения, в причастности к которому он обвинил сотрудника ТНК. В ноябре 2007 года он был осужден на 7 лет за хищение и отмывание денег «Нижневартовск- нефтегаза»; вины не признал, обвинил в организации заказного дела совладельцев «Альфы–групп». В 2010 году были распространены интенсивные слухи о его смерти. Освободился условно–досрочно в 2011 году, а уже в 2013 году был арестован вновь по обвинению в мошенничестве и провел несколько месяцев в СИЗО, откуда передал протест против произвола ФСБ. Последующую информацию о его судьбе найти не удалось.)

В декабре 1999 года, фактически накануне избрания Путина президентом, государство продало оставшиеся у него чуть менее половины акций ТНК «Альфа — Эко» лишь за 270 млн. долл., причем из общей суммы в 1,08 млрд. долл., в которые было оценено 90 % ТНК, бюджет получил лишь чуть более четверти — 260 млн.

Когда же в 2003 годе акционеры ТНК продали ее половину ВР, они получили более 6 млрд, долл.!

Это было выдающейся победой еще и потому, что российское руководство приняло решение о создании в 2003 году стратегического альянса с глобальным бизнесом с участием лишь одной российской нефтяной компании. Первоначально в этом качестве рассматривался «ЮКОС» Ходорковского, однако его публичная антикоррупционная критика в феврале 2003 года (насколько можно судить сейчас, во многом спровоцированная руководством либерального клана) ослабила его позиции; тогда же были озвучены планы о создании ТНК-ВР, и Фридман обошел его на вираже: соглашение с ВР было торжественно подписано в конце июня в Лондоне в присутствии Путина и Блэра за считанные дни до предъявления первых официальных обвинений по «делу «ЮКОСа»».

ТНК-ВР был невероятно успешным проектом: в течение 10 лет он приносил акционерам от 3 до 6 млрд. долл. дивидендов в год, а при его завершении за его половину российская сторона, включая Фридмана, получила 28 млрд. долл.

Получила известность приписываемая ему фраза, что «нефтянка — рюкзак, который государство дало поносить, а потом отнимет». Она отражала стремление выжать из контролируемых активов (особенно в сфере нефтепереработки) максимум.

В частности, величина налогов и таможенных платежей в расчете за тонну нефти у ТНК-ВР была существенно ниже, чем, например, у «Роснефти». По оценкам специалистов, за год дополнительная прибыль составляла до 250 млрд, руб., в том числе при помощи виртуозной игры на изменении ставки вывозной пошлины раз в квартал: когда текущая цена нефти снижалась, и ставка оказывалась относительно высокой, поставки «придерживались», а когда цена шла вверх, и вывозная пошлина составляла в ней меньшую величину, поставки форсировались.

В результате поглощение ТНК-ВР стало для государства выгодным делом: помимо налогов, оно получило возможность дивидендов и более ощутимого влияния на цены нефтепродуктов.

По воспоминаниям участников интеграции ТНК-ВР в «Роснефть», представители ТНК откровенно противодействовали процессу (являя собой разительный контраст выполнявшим соглашение представителям ВР). Возможно, это было связано как с недостаточным уровнем профессионализма значительной части топ–менеджмента ТНК-ВР (которая просто не выдержала стандартных требований «Роснефти»), так и с тем, что у многих из них была своя сфера для зарабатывания личных денег, в конечном итоге, за счет компании. Поэтому руководство ВР было просто счастливо завершению этого проекта.

Для Фридмана нефтяная отрасль была лишь этапом в движении к новым высотам: с удивительной чуткостью улавливая еще только складывающиеся тенденции, он стал одним из ключевых участников рынка телекоммуникаций (где «Альфа» владеет блокирующим пакетом в развлекательном телеканале СТС, с 2001 года — контрольным пакетом созданного в свое время, насколько можно судить, при покровительстве Гайдара «Вымпелкома», работающего под брендом «Билайн», а с 2003 года владельцем блокирующего пакета «Мегафона»), сетевой торговли (в состав «Х 5 Retail Group N. V.» входят сети «Пятерочка», «Перекресток» и «Карусель») и жилищно–коммунальных услуг (группа «Росводоканал»), Входит в «Альфа–групп» и структура, «без шума и пыли» занимающаяся новыми технологиями.

Именно энергично предвосхищая будущее, а не просто переваривая нефть, Фридман закрепил свое ключевое положение в российской как олигархии, так и политике.

Сформировавшийся как личность в эпоху распада страны, а как бизнесмен — в условиях «дикого» рынка начала 90‑х, Фридман предпочитает делать ставку на крупный бизнес, не требующий значительных стартовых капиталовложений, — и это работает.

Стиль: пугающий и подавляющий прагматизм

Частью корпоративной культуры «Альфы» представляется не только предельная прагматичность, но и демонстративная жесткость, призванная заранее запугать всех потенциальных противников и отбить у них охоту связываться уже на этапе принятия решений. Вероятно, такова оборотная сторона репутации Фридмана как одного из лучших, то есть наиболее эффективных переговорщиков России.

Одно из первых обвинений в адрес Фридмана высказывается в связи с его партнером Олегом Киселевым: мол, когда группа в 1992 году «доросла» до экспорта нефти и нефтепродуктов, тот выкинул своего партнера из дела за счет криминального ресурса и огласки его любовных связей, из–за чего семья последнего едва не распалась. Впрочем, высказывается и противоположная версия, по которой Киселев сам хотел избавиться от Фридмана, но тот оказался сильнее.

Именно за специфический стиль ведения бизнеса, а не просто по созвучию менеджмент ТНК времен контроля «Альфы» называли «танкистами». Представители норвежского Telenor во время корпоративного конфликта поливали своих партнеров, ставших противниками, буквально последними словами, а те пытались добиться принятия Госдумой в день визита Министра иностранных дел Норвегии абсурдного постановления о «российско–норвежских отношениях», посвященному конфликту Telenor с «Альфа–групп» по поводу украинского «Киевстара».

Вероятно, наиболее крупная и трудная победа Фридмана после «взятия ТНК» одержана над Министром связи Рейманом: «Альфа–групп» получила пакет акций «Мегафона», а его противник после ряда международных арбитражных судов и информационных кампаний был полностью дискредитирован, потерял пост и исчез с политического горизонта.

В октябре 2003 года Фридман выступил с докладом, в котором обвинил Сбербанк в нарушении честной конкуренции, — в частности, в том, что основную часть его вкладов составляют пенсионные вклады, принудительно открытые государством. Подобные привилегии, по оценкам руководителя крупнейшего негосударственного банка России, позволяли Сбербанку устанавливать по вкладам очень низкие ставки.

Депутат Госдумы Николай Павлов в 2005 и 2006 годах дважды собирал специальные пресс- конференции, на которых обвинял «Альфа–группу» в попытке дать ему взятку и попытках возбудить против него уголовные дела.

Сам Фридман в свое время открыто гордился тем, что знает о содержании конфиденциальных переговоров руководителя «Газпрома» Миллера буквально на следующий же день, а по словам президента ВР в 1995–2007 годах лорда Джона Брауна, процитированным «Русским Forbes», как–то назвал себя «русским бандитом».

Ссылаясь на губернатора Кемеровской области Тулеева, немецкая Handelsblatt утверждала, что «Альфа–групп» использовала «угрозы, обман и запугивание людей». Фридман всегда опровергал подобные заявления, как и популярные примерно до 2003 года сообщения, будто своим первоначал ьным капиталом он обязан сотрудничеству с российской преступностью или колумбийскими наркобаронами.

После того, как в 2005 году на внеочередном заседании бюро своего детища — Российского еврейского конгресса — он выступил с инициативой заменить президента этой структуры Слуцкера, помощник смещаемого президента обвинил (хотя и с многочисленными оговорками) «Альфа–групп» в слежке за собой, из–за которой ему пришлось принять меры безопасности. Но это ничего не изменило, и президентом стал протеже Фридмана Кантор.

В 2006 году в Интернете был распространен разговор Фридмана с тогдашним председателем фонда «Открытая Россия», бывшим исполнительным директором «Российского еврейского конгресса» Осовцовым, где на вопрос собеседника «Почему у всех есть налоговые проблемы, и все боятся, а ты нет?» Фридман якобы ответил: «Если что, то башку прострелят». Цитировавшие это журналисты тактично добавляли: «Скорее всего, глава «Альфа- групп» так своеобразно пошутил», — и их можно понять: в медиа–сообществе «Альфу», не владеющую ни одним медиа, прозвали «киллером неугодных СМИ».

С конца 90‑х «Альфа–групп» и лично Фридман многократно подавали иски к СМИ, наносивших, по их мнению, ущерб их репутации. Так, статьи Лурье в газете «Версия» в 1999 и 2002 годах привели к судебному решению о выплате 7,5 млн. руб. в качестве морального вреда, увольнению главного редактора Арифджанова и чуть не вызвало закрытие газеты. Когда Financial Times написала, что детективное агентство Kroll якобы собирало информацию о публикациях, вредящих репутации группы, «Альфа» ограничилась опровержением, — но немецкий журнал Osten im West, обвиненный ей в клевете в начале 2000 года, закрылся, не сумев выплатить по суду 200 тыс. марок.

В ноябре 2002 года затонул, нанеся огромный ущерб побережью Испании, перевозивший мазут танкер «Престиж», зафрахтованный входившей в «Альфа–групп» фирмой. Когда на следующий год «Альфа–групп» избавилась от этой фирмы, французские Le Parisien и Les Echos охарактеризовали это как попытку Фридмана уйти от ответственности — и получили иски с требованием взыскать за клевету более 1 млн. евро. В российских СМИ не сообщалось о результатах, да и сама связь этой катастрофы с «Альфой» почти не освещалась.

В 2005 году суд после длительного рассмотрения обязал «Московскую правду» выплатить «Альфа–банку» и Фридману 5 млн. руб. за статью об их возможной причастности к убийству Пола Хлебникова.

В августе 2004 года «Альфа–банк» подал в суд на «Коммерсант» за статью об очередях возле своих отделений во время банковского кризиса в начале июля, оценив все свои убытки (включая неполученные проценты по непредоставленным кредитам, внеплановую рекламу, купленную вне графика валюту и усиление охраны) в 20,8 млн. руб. и потребовав 300 млн. сверх того за репутационный ущерб. Общая сумма — около И млн. долл. — не имела прецедента: до того подобные иски к российским СМИ не превышали 0,5 млн. долл. Некоторые СМИ полагали, что Фридман просто хотел нанести удар по Березовскому, которому принадлежал тогда «Коммерсант».

Хотя очереди, насколько можно судить, имели место и до статьи (как и сам банковский кризис), а «Альфа–банк» в июне был лидером по снижению остатков на счетах физлиц (на 1,46 млрд, руб.) и действительно вводил 10 %-й штраф за досрочное снятие вкладов, суд удовлетворил иск, уменьшив его на символические 10 млн. руб., и в конце января 2005 года «Коммерсант» перечислил взысканные средства. При этом он устроил мощную демонстрацию, выпустив практически пустой номер газеты с требуемым судом опровержением и указанием, что номер «посвящен исключительно «Альфа–банку» и лично… Фридману. Чтобы им было приятно».

В марте арбитражный суд снизил сумму репутационного вреда в 10 раз, до 30 млн. руб. («Альфабанк» вернул разницу), а через 8 дней Березовский подал в лондонский суд иск против Фридмана, который за 5 месяцев до этого на ток–шоу сказал, что Березовский угрожал его «замочить»; в мае 2006 года Фридмана обязали выплатить истцу 50 тыс. фунтов и возместить судебные издержки (по оценкам, почти 1,5 млн. фунтов).

После колоссального репутационного ущерба (значительная часть общественности восприняла иск против «Коммерсанта» как попытку уничтожить одну из главных российских газет за простую констатацию самоочевидного факта) Фридман, насколько можно судить, почти не подавал исков против СМИ, осознав силу последних.

В июле 2005 года Фридман попал под «дачное дело», нацеленное, насколько можно понять, на экс–премьера Касьянова, и был вынужден вернуть в госсобственность роскошную дачу на берегу Москвы–реки в пределах МКАД. То, что удар не был направлен на Фридмана, следует из включения его в ноябре в состав Общественной палаты, причем громкий скандал (он прошел в нее как представитель Союза семей военнослужащих при том, что в его семье в армии никто не служил) не повлиял на его членство.

Летом 2006 года «Фонд гражданских свобод» Березовского, вероятно, окрыленного прошлыми судебными успехами, обвинил Фридмана в заказе на убийство журналиста Гонгадзе, что было опровергнуто Фридманом и никем всерьез никогда не воспринималось.

В августе 2008 года российским акционерам ТНК- ВР удалось сместить Роберта Дадли с поста главы компании; длительная борьба привела к тому, что исполняющим обязанности главного управляющего компании с 1 июня стал ее председатель совета директоров Фридман, занявший, таким образом, оба руководящих поста. Это оказалось шоком для наблюдателей — и огромной победой Фридмана. Весной 2009 года, на излете кризиса, «Альфабанк» оказался «самым несговорчивым» кредитором структур Дерипаски. После серии крупных исков, поданных уже после скандала с Пикалево, Фридман был приглашен на встречу 17 марта с Дерипаской президентом Медведевым, заявившим о недопустимости «корпоративного эгоизма». После этого группы обоих олигархов сделали совместное заявление об отсутствии между ними конфликта, подкрепленное высказываниями каждого из них. А через 2 дня арбитражный суд удовлетворил иск «Альфа–банка» о взыскании с «Главмосстроя» Дерипаски 502,6 млн. руб. Представители Дерипаски заявили, что «жесткая позиция» «Альфа–банка» не изменилась, и ряд компаний Дерипаски подали встречные иски к «Альфа–банку». Осенью «Альфа–банк» инициировал процедуру банкротства ряда предприятий Дерипаски, после чего долг в 85,9 млн. долл, перед ним был погашен, а долг ГАЗа в 3,3 млрд. руб. — реструктурирован.

О влиянии Фридмана в то время свидетельствовало то, что в октябре 2009 года, когда острая фаза кризиса уже полгода как прошла, президент Медведев накануне встречи с представителями РСПП поручил именно ему разработать предложения по стратегии выхода из экономического кризиса, — на что получил скромное обещание подготовить «все прогнозные сценарии».

Жесткость Фридмана ярко проявилась и в нынешнем экономическом кризисе. Сначала его структуры попытались обанкротить одного из крупнейших в России авиаперевозчиков — «ЮТэйр», а специфическим (хотя, возможно, и нечаянным) поздравлением страны к 70-летию Победы, пышность празднования которого вызвало отторжение и даже негодование ряда либералов, стала угроза ареста счетов «Уралвагонзавода».

Дочерняя фирма «Уралвагонзавода» «ЧТЗ- Уралтрак», производящая тракторы, не смогла вовремя расплатиться с «Альфа–банком» по одному из шести соглашений с ним, и тот предъявил претензии головной структуре, давшей заемщику свои гарантии.

Та сообщила, что расплатилась по долгам своей «дочки» еще до судебного решения, но «Альфабанк» начал требовать досрочной выплаты всех кредитов, включая предоставленные до 2017 года, на сумму более 8 млрд. руб., и создал реальную угрозу банкротства уже не производящей тракторы «дочки», а всего «Уралвагонзавода», — и уничтожения таким образом производства танков в России. И это при том, что, по имеющимся данным, «Альфа–банк» и «Уралвагонзавод» заранее составили и согласовали план реструктуризации возможных долгов «дочек» последнего.

Директор «Уралвагонзавода» обвинил олигархический банк в действиях «вероломно и без предупреждения», отметив: «из содержания писем… от банка могу заключить …одно: это чистой воды шантаж». Ожидаемая дезорганизация производства такова, что «Уралвагонзавод» запросил государство о помощи на 60 млрд. руб.

Официальная позиция государства воспроизвела классическую формулу 15-летней давности: мол, мы не вмешиваемся в «спор хозяйствующих субъектов».

Но трудно найти человека, который не понимает: в условиях обострения международной обста–новки и катастрофического для России кризиса на Украине финансирование главного производителя танков (включая новый символ нашей страны — проект «Армата») — уже не бизнес, а политика.

Причем военная.

Политическая самоидентификация: лондонский украинец?

Спецификой бизнеса «Альфы» представляется интенсивный, системный лоббизм, ставший явным, как представляется, в 1999 году, когда работавший в «Альфе» с февраля 1997 года первым зампредом совета банка Сурков стал помощником, а затем и заместителем руководителя администрации президента. Интересно, что Сурков работал в структурах «Менатепа» с их возникновения, с 1987 года, но 2 года с Фридманом, похоже, перевесили почти 10 лет с Ходорковским.

Другим заместителем Волошина вскоре стал другой бывший сотрудник «Альфы», Александр Абрамов. Последующее обилие в Кремле и в Госдуме людей, связанных с «Альфой», вполне логично объясняли их знакомством с Сурковым, а не с Фридманом, но факт остается фактом: когда член либеральной команды молодых реформаторов Чубайса Олег Сысуев летом 1999 года, после ликвидации правительства Е. М. Примакова, ушел с госслужбы в бизнес, его переход именно в «Альфу» многим казался случайностью. А уже в начале 2000‑х фраза «выходцы из «Альфы» работают в администрации президента везде» воспринималась как нечто самоочевидное.

После обысков в офисе ТНК «Новая газета» отмечала, что, по данным РУБОПа и Генпрокуратуры, «пробивали» продажу 50 %-го пакета ТНК в декабре 1999 года, в результате которой бюджету был, по оценкам, нанесен ущерб в 900 млн. долл., оба замглавы администрации президента, вышедшие из «Альфы», — Сурков и Абрамов.

Правда, с того времени желающих заниматься столь подробными расследованиями больше не находилось.

А сам Фридман весьма эффективно демонстрирует аполитичность; так, накануне выборов 1999 года заявил, что предпочитает того кандидата в президенты, который победит.

Однако, по некоторым оценкам, с 1997 года без огласки финансировал политическую деятельность Немцова, а как минимум до 2003 года спонсировал близкую к бывшему тогда главой администрации президента Волошину газету «Время новостей» (первоначальным инвестором которой называют Дерипаску).

В июне 2000 года подписал письмо–поручительство 17 крупных российских бизнесменов с просьбой изменить меру пресечения арестованному Гусинскому. Накануне ареста Ходорковского в октябре 2003 года успел вместе с ним, Потаниным и исполнительным секретарем РСПП Юргенсом подписать письмо РСПП на имя президента Путина, обращавшее внимание последнего на агрессивное поведение Генпрокуратуры по отношению к «ЮКОСу» и налоговый произвол властей. Но уже в начале июня 2005 года он отказался отвечать на вопрос журналиста о том, согласен ли он с приговором Ходорковскому и Лебедеву, не желая, судя по всему, ни кривить душой, ни конфликтовать с властью.

Фридман зорко наблюдает за действиями конкурентов и проявляет активность на всех политически значимых полях. Так, в сентябре 2002 года он был избран председателем Конфедерации руководителей еврейских организаций России (КРЕ- ОР), которую российские СМИ называли не благотворительной организацией (в отличие, например, от учрежденного тем же Фридманом Российского еврейского конгресса), а лоббистской структурой, созданной в противовес организованной при непосредственном участии Абрамовича Федерации еврейских общин России (ФЕОР).

При этом в отношениях с властью одному из богатейших людей не только России, но и мира приписывают «концепцию второго ряда»: мол, нельзя сидеть ни в первом ряду, так как политическая конъюнктура постоянно меняется, и слишком близкие к прошлой власти «попадают под раздачу», ни «на задних рядах», откуда до власти не докричишься. Поэтому надо придерживаться «второго ряда», достаточно близкого, чтобы всегда можно было «решить вопрос», и достаточно удаленному, чтобы не опасаться стать нечаянной жертвой борьбы за власть.

Политолог Белковский существенно дополнил эту концепцию: «Главное, что выгодно отличает …Фридмана от его коллег–олигархов и что позволяет ему достаточно долго преуспевать — это понимание реального механизма власти. В отличие от …Ходорковского, который рассчитывал на поддержку 2–3 фигур в высших эшелонах власти, …Фридман создал разветвленную структуру ар- хиэффективных собственных «бюрократическихгруппировок» в разных регионах, которые состояли из гражданских и силовых чиновников и судей. На поддержку этих «дружественных сил» Фридман всегда и опирался. Это можно назвать «принципом Фридмана». Принципом, который лучше всего работает в российских условиях».

Вместе с тем стратегичность мышления, вероятно, не позволяет превращать огромный конгломерат в простого заложника развивающихся помимо него политических процессов: как и во времена перед назначением Гайдара, чтобы стать частью будущего, его надо сформировать самому. Работа в этом направлении, скорее всего, ведется, хоть и без огласки, — и волею случая заметными для посторонних наблюдателей становятся лишь отдельные ее элементы.

Так, вряд ли случайно или чтобы просто «потешить самолюбие» Фридман стал членом Международного консультативного совета по иностранным отношениям США. А в 2006 году в совет директоров ТНК-ВР был принят бывший генсек НАТО.

Аналитики отмечали распространение бизнес- интересов «Альфа–групп» именно на те страны, в которых произошли «цветные революции», — возможно, из–за их особенностей, а возможно, для побуждения Запада продвигать интересы Фридмана как своего партнера.

Такое партнерство, вероятно, действительно имеет место и является более глубоким и комплексным, чем может показаться поверхностному наблюдателю. Политолог Сергей Марков отмечал: «Мне непонятно, почему «Альфа–групп» статусом неприкасаемых пользуется. Возможно, потому, что они являются командой не российской, а подразделением, связанным с мощными международными олигархическими группировками, которые каким- то образом защищают «Альфа–групп» от нападок со стороны российского государства».

Похоже, за системную поддержку надо расплачиваться, в том числе и «правильными» информационными действиями, — и в начале 2015 года Фридман публикует в Financial Times статью о… ценах на нефть: «Хитрости разума превратили нефть в золото». В которой, трогательно оговариваясь, что не является профессионалом в нефтяной отрасли, уже после почти двукратного удешевления нефти прогнозирует: «Головокружительные цены на нефть …были абсолютно ненормальны. Их снижение …должно сделать мир свободнее и безопаснее, поскольку уменьшится власть нелиберальных режимов, которые процветают на нефтяной ренте». В условиях общей информационной войны против России, которую умный Фридман в своей статье и не поминает, это выглядит как один из залпов идущего наступления: еще одно разъяснение российской элите, что при «нелиберальном режиме» Путина (как в свое время на Украине — при «нелиберальном режиме» Януковича) ей придется плохо.

Но участием в информационной войне дело, похоже, не ограничивается.

В январе 2014 года из ставшей достоянием гласности переписки бывшего высокопоставленного сотрудника «Альфы» Ашуркова, находящегося ныне в федеральном розыске и скрывающегося в Лондоне, с оппозиционером Навальным стало очевидно, что топ–менеджмент «Альфы» долгое время поддерживал Навального как материально, так и информационно, передавая ему для распространения компромат на конкурентов, а Фридман был как минимум готов содействовать последнему. Пере

писка содержала указание на намерение Фридмана пригласить Навального выступить в его клубе «Цвет ночи», — и впоследствии такое выступление действительно состоялось. Более того: сам Навальный называл топ–менеджера «Альфа–групп» среди своих спонсоров.

Председатель «Яблока» Митрохин прямо назвал Навального «антикремлевским проектом, созданным на деньги недовольных олигархов», связанным с «Альфа–групп».

Весьма колоритна и личность Ашуркова: проработав топ–менеджером «Альфа–групп» 6 лет, он ушел к Навальному с должности директора по управлению и контролю активами компании, которая была «сердцем» всего консорциума, центром его управления. Занимать такую должность — значит быть исключительно доверенным сотрудником, носителем непредставимой по объему и значению конфиденциальной информации. Представить, что такой человек может «уйти в творческий отпуск для занятий политикой» вне связи со стратегией своей корпорацией, довольно трудно. Да и факт, что сбор средств в пользу проектов Навального набрал обороты именно с приходом к нему Ашуркова, говорил сам за себя.

Фридман и «Альфа» оспорили эту информацию в суде (в одном из исков среди прочего указывалось, что «Альфа–групп» как юридическое лицо попросту не существует), но безуспешно. Насколько можно судить, теперь их спонсорство «проекта Навальный», не скрывавшего стремления к захвату власти (причем отнюдь не демократическим и не законным путем), установлено юридически.

При этом легко может оказаться так, что спонсорство это является иностранным, — и дело отнюдь не в том, что «Альфа» не скрывает оффшорного характера организации своего бизнеса.

Для России стало неожиданностью, что украинские СМИ публиковали сообщения о конфликте «Альфы» с «Уралвагонзаводом» под заголовками «Украинский банк намерен обанкротить производителя «Арматы»», — таким образом, считая «Альфа–банк» не российским, а украинским.

И оказалось, что для этого у них есть некоторые основания. Так, основной пакет акций компании, являющейся владельцем «Альфа–банка», принадлежит Фридману и Хану (соответственно, 36,47 и 23,27 %), уроженцам Львова и Киева. Именно они определяют политику банка, имеющего огромные активы на Украине и потому весьма зависимому от отношения к нему украинских властей.

В принципе нельзя исключить того, что их политика в отношении «Уралвагонзавода» определяется не их собственными убеждениями, пусть и глубоко скрываемыми, а вульгарным шантажом, причем со стороны даже не западных, а украинских властей.

Однако против этой гипотезы свидетельствует реклама джазового фестиваля, с 2011 года устраиваемого Фридманом на своей родине, во Львове. В 2015 году он снялся в рекламе лично — вместе с наиболее заметным украинским певцом- националистом Вакарчуком, до сих пор активно поддерживающим Евромайдан, лидером отнюдь не джазовой группы «Океан Ельзы».

В рекламном ролике Фридман позиционируется как украинец, живущий в Лондоне, — там у него офис, откуда он видит львовских джаз–музыкантов, на фестиваль которых он обязательно приедет. И, хотя на Украине даже каратели — «герои АТО» не стесняются русского языка, в рекламном ролике Фридман говорит на чистой «ридной мове».

В прошлом году джазовый фестиваль «Альфы» был частично отменен уже во время его проведения, когда во Львов уже съехались десятки звезд мировой величины, — в знак траура по 49 украинским военным, погибшим в сбитом под Луганском самолете.

За год враждебность к России со стороны украинских властей и тем более жителей Западной Украины возросла на порядок. Наша страна названа «агрессором», существующее за счет российских льгот украинское правительство отказалось выполнять свои международные обязательства перед Россией, запрещены наши телеканалы и кинофильмы, въезд на Украину россиянам разрешен только по загранпаспортам, нацистская символика и риторика стали нормой в том числе и на официальном уровне.

На этом фоне реклама, всемерно поддерживающая нынешнюю Украину, позиционирующая самого Фридмана как ни в коем случае не «россиянина», а истого украинца, выбившегося в люди в Лондоне, производит впечатление не ностальгии по «малой Родине», а смены — или откровенной демонстрации не показываемой ранее — идентичности.

Возможно, что вторым по размерам личного состояния олигархом нашей страны (более 14 млрд, долл, по версии Forbes3a 2015 год) действительно является никакой не «россиянин», а щирый лондонский украинец (точнее, западенец).

Тем более если верна недавно появившаяся информация о намерении Фридмана стать налоговым резидентом Великобритании, чтобы не платить России налогов с извлекаемых из нее доходов.

Личные особенности

Странное сочетание глубокого внутреннего недоверия к людям и открытости миру, вероятно, является проявлением острой памяти детства. О нем пишут, что он не держит животных, так как до сих пор помнит свои детские переживания о гибели своих любимцах–канарейках Осе и Моте.

Фридман замкнут и не любит публичности (вероятно, это «эхо» детской ранимости). Представляя «Альфа–групп» на всех серьезных мероприятиях и являясь не только ее главным стратегом, но и «лицом», он крайне редко общается с прессой и не пускает посторонних в свою жизнь. Исключением стала фотография со дня рождения «Альфа–банка» в обнимку с Машей Распутиной, попавшая на обложку глянцевого журнала.

Фридман эмоционален, его отличает неуемность, страстная внимательность к происходящей вокруг жизни, которой он наслаждается как гурман и исследователь одновременно.

Он лишен снобизма, и пишущие о нем в один голос подчеркивает, что за границей (но не в России!) он сам носит свои чемоданы, не давая это делать охране. Они же говорят о демократичности управления: «Если человек считает, что должен мне сказать что–то лично, он должен иметь такую возможность». Фридман путешествует по миру с друзьями, часть которых является и партнерами по бизнесу. Любит гонки на джипах (и в 1997 году перевернулся, получив сильную травму головы). Как–то на спор с Авеном проехал одну остановку в метро без охраны, — и затем долго делился с окружением этим волнующим опытом. Многие (и далеко не только конкуренты или жертвы его захватов) считают его не только жадным, трусливым, недоверчивым и хитрым, но и жестоким, а также предельно пошлым и циничным человеком, исходящим из принципиальной несовместимости бизнеса и морали. Насколько это верно, можно судить по его действиям, — но дикий рынок 90‑х, как и олигархический последующей эпохи, предъявляет к победителям вполне определенные требования и накладывает на них непреодолимый отпечаток.

Фридман исключительно работоспособен; именно ему, похоже, принадлежит фраза, что «гарантированного денежного потока в предпринимательстве не бывает; бизнес — это совокупность огромных усилий и больших рисков».

Стратегическое мышление (именно он всецело отвечает за стратегию «Альфа–групп») сочетается в нем с исключительным вниманием к мелочам (в которых, как он, вероятно, убедился, и «кроется дьявол»), С самого начала своей деятельности все договоренности, даже незначительные и даже с близкими друзьями, фиксирует на бумаге.

Ум сочетается с изворотливостью, энергией и умением налаживать доверительные контакты с самыми разными людьми.

Интересно, что он равнодушен к роскоши и не экономит только на еде и жилье. Последнее стало очевидным, когда в 2001 году Фридман купил особняк бывшей жены Алена Делона на богемной «парижской Рублевке» — в Нейи, где его соседями оказались Бельмондо, Софи Марсо и Мирей Матье.

Похоже, он жестко ориентирован на жизнь вне России. По крайней мере, жену с детьми вывез во Францию еще в 90‑е (и сейчас, по сообщениям СМИ, практически не поддерживает с ней контактов), а родителей в Кельн — в 2000. Интересно, что официальный сайт группы Х 5, занимающейся сетевой торговлей, не давал информации о гражданстве Фридмана, в отличие от гражданства остального руководства.

«Альфа–групп» — одна из немногих бизнес- структур России, которая не скрывает свою регистрацию за границей через разветвленную сеть офшоров, данные по которым (включая их взаимосвязь) делала достоянием общественности уже в «нулевые».

Самое главное в изложенном то, что Фридман — действительно культурный и тонко чувствующий человек.

Большой и неуклюжий, он иногда играл в московском баре на фортепиано Гершвина так, что благополучные люди плакали о своих загубленных жизнях.

Он привозил музыкальных знаменитостей (включая Маккартни и Мадонну) не на личные вечеринки, а на большие концерты — для всех.

Он коллекционирует старые классические фильмы, где добро, вопреки всему жизненному опыту нашего поколения (и не только его), торжествует над злом.

Он старается прочитывать одну книгу каждый день, — и это отнюдь не механическое заглатывание текста; его эссе о Нобелевском лауреате по литературе перуанце Марио Варгас Льосе не так давно вызвало восторг знатоков.

И, когда культурные и ранимые романтики, взрослея и добиваясь успеха, создают впечатление, что смыслом их жизни является извращенное изнасилование собственной страны, — это представляется тягчайшим диагнозом из всех, какие можно поставить даже очень тяжело больному обществу.

ШВЫДКОЙ Хозяин русской культуры и его заслуги перед великой Германией

Когда посмотришь ты в глаза Швыдкому,

Возникнет вдруг, — неясно, почему, —

Желание участвовать в погромах

И покупать плохую хохлому.

(Олег Бородкин)

Михаил Швыдкой — милейший обаятельный человек, располагающий к себе практически любого собеседника. Приятный во всех отношениях эрудит, всегда готовый поделиться своим опытом и сокровенными чувствами, он завораживает студентов недостижимым для них цинизмом, интеллектуалов — знаниями, а солдафонов — виртуозным матом. Каждый собеседник (если, конечно, это надо Швыдкому) чувствует себя в его присутствии желанным и важным для него человеком и навсегда запоминает вызываемые этим гордость, интерес и умиротворение.

Важнейшая сфера жизни общества — культура — несет на себе его неизгладимую печать; далеко не все сознают, что его влияние на жизнь нашего общества превышает влияние большинства премьеров и сопоставимо с влиянием президентов.

Культурный рост

Швыдкой родился в 1948 году в Киргизии в райцентре Кант, где на базе эвакуированного в 1941 году Одесской авиашколы было создано Фрунзенское военное авиационное училище (сейчас на его базе развернута знаменитая российская авиабаза).

Отец Ефим Абрамович с 12 лет работал на шахте в Донбассе, в 30‑е был председателем колхоза, затем работал в райкоме партии, воевал еще на финской, в Сталинграде был тяжело ранен и долго лечился, но остался в армии и служил в Канте. Мать, Марина Юлиановна, одесситка, окончила мединститут в Уфе и по распределению поехала в Кант работать хирургом в больнице.

Родители Швыдкого развелись, когда ему было пять лет, и довольно быстро создали новые семьи. Мама вышла замуж за тромбониста, выпускника Московской консерватории. Ребенок остался жить с ее родителями, и воспитывала его в основном бабушка, которой он обязан любовью к учебе и прекрасным английским. Уже в 10-летнем возрасте Швыдкой жил коммуналке в Москве и до сих пор помнит тогдашнюю цену детских ботинок.

В специализированной математической школе (в старших классах ученики проходили практику в секретном институте) он, несмотря на скорее хулиганское поведение (курил то ли с 6, то ли с 7 класса), не имел равных в физике и математике за счет отличной памяти. При этом славился прекрасными сочинениями, занимался в театрально–поэтическом клубе, записался в киностудию при Дворце пионеров, отлично играл на пианино, был душой почти любой компании, в 9‑м классе организовал джаз–банд — и в итоге шокировал учителей, поступив в ГИТИС.

По его воспоминаниям, решение было случайным: мол, просто экзамены в ГИТИСе проходили раньше. Но в то время выбор между «физикой» и «лирикой» носил принципиальный характер: физика и математика служили государству, а творчество давало свободу. Возможно, сыграло роль и неизбежное сравнение фигур отца–военного и отчима- музыканта.

Вот только простодушные энтузиасты, жаждущие стать звездами или просто приобщиться к искусству, шли в режиссеры или актеры, — а Швыдкой поступил на сравнительно непопулярный театроведческий факультет. Возможно, так было проще, — но нельзя исключить, что он уже тогда понимал: у критика больше власти, чем у творца, ибо именно он дает оценку творцу. И потому, если нужна власть, а не «зияющие высоты» творчества, — нужно быть не режиссером или актером, а именно критиком.

Но в то время до власти было далеко. Жили так бедно, что, по воспоминаниям Швыдкого, у него с матерью был единственный свитер: она надевала его в консерваторию, он — в театр.

Защитив диплом на год раньше сокурсников, в 1971 году, он по распределению отправился в Улан- Удэ преподавать зарубежную литературу, — но упоминаний об этой работе найти не удалось. Скорее всего, потому, что вместо Бурятии он попал в армию: играл в массовке театра Советской армии в Москве. Хлебнул дедовщины: чтобы не спать, пристрастился курить по ночам и курил именно так еще в «нулевые» годы.

Нельзя исключить, что призыв на такую службу был просто способом остаться в столице. Недаром одноклассник вспоминал, что Швыдкой, несмотря на любовь к розыгрышам и шуткам, всегда казался старше своих сверстников и был не по годам самостоятелен.

После службы Швыдкой женился на дочери известного успешного кинодраматурга; возможно, это помогло ему в 1973 году устроиться во всесоюзный журнал «Театр», где он сделал карьеру, поднявшись к 1990 году с должности корреспондента до секретаря парторганизации журнала (члена райкома КПСС!) и заместителя главного редактора.

Оправдывая свою фамилию (по–украински она значит «шустрый»), Швыдкой хватался почти за любую возможность подработать; писал рецензии, преподавал в вузах, ездил с лекциями по стране, — причем благодаря потрясающему обаянию завоевывал почти любую аудиторию. Писал книги и добивался их выхода (что было тогда отнюдь не просто и приносило хорошие деньги), ездил в загранкомандировки и даже читал лекции в США (в частности, курс по русской культуре в знаменитом MIT — Массачусетском технологическом институте). В 1975 году стал театральным обозревателем Всесоюзного радио и телевидения, в 1977 году защитил кандидатскую и заработал авторитет признанного критика.

Ключ к демократической власти: реституция

С началом перестройки Швыдкой зорко изучал открывавшиеся перед ним шансы, но, будучи предельно осторожным, начал действовать лишь в 1990 году.

Бизнес как таковой, деньги ради денег Швыдкому были чужды: уже тогда светский лев, он (вероятно, в силу трудного детства) остро нуждался в публичном успехе, во всеобщем внимании и любви. А для гарантированного получения и сохранения всего этого надо было прорваться в истеблишмент, стать частью власти.

Ключом было сотрудничество с Западом и набиравшими силу демократами — и в 1990 году Швыдкой добился публикации в журнале «Театр» революционной для того времени английской пьесы «Московское золото», посвященной травле ретроградами из Политбюро во главе с Горбачевым народного лидера Ельцина (тогда как раз вырвавшегося наконец из опалы). Даже переводить пьесу было еще страшно, — но Швыдкой, учуяв будущее, организовал гастроли английской театральной труппы в Москве и даже привез авторов пьесы.

Так он стал любимцем Ельцина и в 1991 году возглавил редакционно–издательский комплекс «Культура», выбив на него у Министерства культуры огромные деньги. Идея была красива: союзные республики заплатят за пропаганду своих литературных достижений, а издательство, помимо литературы братских народов, будет издавать разнообразную качественную литературу для элиты.

Однако развитие рынка уничтожило книжный дефицит, — а руководство «Культуры» не просто игнорировало коммерческие проекты, но и приглашало в авторы друзей и знакомых. Это привело к гибели проекта в 1993 году, но Швыдкой успел превратить его в аэродром для нового старта.

Крах СССР превратил его в добычу для хищников всех сортов, и культура не была исключением: Германия при поддержке других стран Запада потребовала «реституции» — возврата художественных ценностей, вывезенных в нашу страну в ходе войны в порядке частичной компенсации за наше культурное наследие, уничтоженное гитлеровцами.

Возврат ценностей, на котором настаивал Швыдкой, по сути дела означал отрицание законности итогов Великой Отечественной войны и признание советских солдат и офицеров, спасавших культурные ценности от гибели, обычными мародерами.

Швыдкой воспользовался ситуацией и занялся рассекречиванием фондов спецхранов, в которых с войны осталось значительное число «перемещенных ценностей». Стал режиссером телефильма о трофейной Бременской коллекции, показанной по Первому каналу в декабре 1992 года; спонсором фильма, обошедшегося, по оценкам, в 17 тыс. долл., стал «Инкомбанк». Он же проспонсировал другой политический проект Швыдкого — каталог «Западноевропейский рисунок XVI–XX веков», преподнесенный Министром культуры Сидоровым Ельцину и Черномырдину в марте 1993 года.

Подарок был ко времени: «Культура» как раз обанкротилась, но Сидоров, познакомившийся со Швыдким в комиссии по реституции, взял его к себе в заместители. Деятельность Швыдкого была кипучей: он занимался даже проблемами инвалидов, — не забывая, разумеется, и себя. В 1994 году стал доктором искусствоведения.

Когда в 1997 год вывоз культурных ценностей из страны был запрещен законом, сторонник реституции министр Сидоров отправился в почетную ссылку представителем России при ЮНЕСКО, а Швыдкой, пользуясь давней симпатией Ельцина, добился создания телеканала «Культура» и возглавил его, став зампредом ВГТРК.

На фоне бесконечных экспериментов созданного Березовским ОРТ и его войн с НТВ Гусинского «Культура» выделялась интеллигентностью при профессионализме, — ив мае 1998 года, в премьерство Кириенко Швыдкой возглавил ВГТРК. При этом он так искренне изображал ни во что не вникающего «свадебного генерала», занятого лишь представительством и личным шоу–бизнесом, что недовольство премьера Е. М. Примакова политикой государственного медиа–холдинга обрушилось на головы его заместителя Лесина и обозревателя Сванидзе.

Энергия Швыдкого приносила весомые плоды: как сообщалось, перед дефолтом 1998 года он попал в список тысячи наиболее богатых и известных людей России, который в воспитательных целях составлял тогдашний глава Госналогслужбы Федоров.

Сладкие дивиденды политической порнографии

«Моментом истины» стал для Швыдкого конфликт «семьи» Ельцина, либералов и олигархов с патриотами: чтобы одержать победу и психологически сломать Скуратова, тогдашнюю ключевую фигуру, надо было показать компрометирующую его видеозапись народу.

Даже ОРТ Березовского, не осмелилось, несмотря на отчаянную политическую нужду (Березовский был одной из мишеней не скрывавшего это Скуратова), показать голого «человека, похожего на генерального прокурора» в компании двух проституток. Эту миссию взял на себя Швыдкой — и вспоминает об этом с гордостью: мол, именно в этом заключается профессионализм, так как общество должно знать правду о своих руководителях. Правда, ни до, ни после подобных устремлений за ним замечено не было — возможно, из–за рудиментарного чувства приличия.

Вероятно, причина была в ином: как сказал позже сам Швыдкой, «если бы этого сюжета не было, мы жили бы в другой стране», управляемой, по всей видимости, патриотами, а не обслуживающими интересы Запада либералами и олигархами.

Так или иначе, выпустив в эфир без какой бы то ни было проверки 50‑минутную порнографическую видеозапись, Швыдкой решил исход политического противостояния и определил историю России. Победители были благодарны ему безгранично — и в правительстве Касьянова он стал Министром культуры.

И тут оказалось, что у бонвивана и милейшего во всех отношениях «свадебного генерала» есть железная воля и твердое представление о том, что правильно, а что нет.

Сразу после назначения Швыдкой принял участие в конфликте между коллективом Государственного симфонического оркестра и великим дирижером Светлановым, уволенным «за грубое нарушение должностных обязанностей». Министр официально заявил, что оркестр «нуждался в смене менеджмента».

Осенью 2000 года Минкультуры уволил руководство Большого театра, директором которого был назначен бывший коллега Швыдкого по телеканалу «Культура» Исканов.

В качестве Министра культуры Швыдкой проявил себя как убежденный, активный и последо–вательный сторонник реституции; в частности, он приложил огромные усилия для передачи Германии исключительно ценной (оценочная стоимость составляла 1,5 млрд, долл.) Бременской коллекции рисунков и почти добился этого; чудовищное преступление было сорвано буквально в последний момент.

При этом возврат культурных ценностей, утраченных в ходе войны нашей страной Швыдкого, насколько можно судить, не интересовал. Уже после него был подготовлен их заведомо неполный каталог, в который вошло 25 тыс. единиц; возвращено лишь 51 из них.

Важным достижением Швыдкого стало возвращение в Германию уникальных витражей Мари- енкирхе XIV века. Ценность их такова, что немцы приняли закон, гарантирующий любому обеспечившему их возвращение лицу не только огромную денежную премию, но и право проживания в Германии. Интересно, воспользовался ли этой возможностью Швыдкой? Орден «За заслуги перед Германией» он получил лишь в 2010 году.

Оформленный в качестве «жеста доброй воли» возврат витражей стал возможен, так как запрет на реституцию не распространялся на собственность религиозных общин. Их реставрация обошлась Эрмитажу в 400 тыс. долл., но немцы оплатили лишь 300 тыс.

Разумеется, работа не отвлекала его от шоу- бизнеса. Беспрецедентный случай: в 2001 году действующий Министр стал вести авторское ток–шоу «Культурная революция», был участником и соведущим массы разнообразных программ. Насколько можно судить, это принесло ему хороший официальный доход.

После отставки Касьянова Швыдкой возглавил Агентство по культуре. Дело в том, что в результате административной реформы министерствам оставили лишь разработку политики, а деньги передали агентствам. Огромный авторитет и связи Швыдкого привели к тому, что возглавляемое им агентство стало едва ли не более влиятельным, чем формально руководящее им Министерство культуры.

Напряжение нарастало, и уже летом 2005 года Министр культуры публично обвинил подведомственное ему Агентство Швыдкого в коррупции «на всех этажах». Швыдкой через суд потребовал от Соколова публичных извинений, но вскоре отозвал свой иск, объяснив отступление тем, что министр «не обвинял конкретных должностных лиц …и не предъявлял им конкретных претензий, а высказал общее оценочное суждение».

В течение 2005 года Швыдкой был посредником между правительством и руководством Большого театра, энергично и изобретательно отстаивая проект его капитального ремонта — и в итоге победил. «Скажите Путину, что на эти деньги я построю в Москве три таких театра!» — воскликнул потрясенный аппетитами Агентства Швыдкого крупнейший в мире специалист по театральным технологиям Та- тео Накашима. И действительно: первоначально на реконструкцию Большого театра требовали 1 млрд, долл., затем довольствовались 600 млн. (потом сумма, насколько можно понять, выросла) — в то время как реконструкция миланского «Ла Скала» стоила 72 млн. долл., лондонского «Ковент — Гарден» — 350 млн. долл., а уникальная реконструкция Московского Кремля — 312 млн. долл.

Реконструкция Большого театра вошла в историю России в силу феноменальной скандальности (доходило до опасений в том, что Большой театр «сложится», как карточный домик) и подозрений в чудовищной коррупции. Инвесторы менялись, руководители реконструкции ходили на допросы, как на работу, результат вызвал сильнейшие нарекания артистов, — но к этому Швыдкой формально уже не имел отношения.

А летом 2006 года, когда Эрмитаж признал исчезновение из его хранилищ более 200 ценных экспонатов, Швыдкой всеми силами старался смягчить скандал и защищал директора музея М. Пиотровского.

Когда в 2008 году после избрания президентом Медведева правительство возглавил В. В. Путин, функции Агентства по делам культуры были возвращены министерству, а Швыдкой покинул правительство. Он стал спецпредставителем президента России по международному культурному сотрудничеству в ранге посла по особым поручениям и президентом Академии российского телевидения (последнюю должность ему любезно уступил Познер).

Уход с административного Олимпа если и уменьшил влияние Швыдкого на российскую культуру, то самую малость. Насколько можно судить, его железный авторитет, подкрепленный многочисленными единомышленниками и лично обязанными ему деятелями, расставленными на самые разнообразные места, позволяет Швыдкому и сегодня уверенно направлять развитие отечественной культуры вне зависимости от сменяющих друг друга политиков и администраторов.

Это делает Швыдкого одним из ключевых не только членов либерального клана, но и участников современной политики как таковой.

«Задача и содержание искусства — десакрализация»

Насколько можно судить по его словам и делам, это фундаментальное убеждение Швыдкого.

Именно поэтому в 2005 году он как глава Рос- культуры, в отличие от своего начальника Министра Соколова, защищал от обвинений в порнографии постановку в Большом театре омерзительной оперы Десятникова по либретто Сорокина «Дети Розенталя».

Именно поэтому он проводил ток–шоу на такие темы, как «Беспризорность — это плата за свободу» (в которой он страстно убеждал телезрителей не возмущаться детской беспризорностью, а считать ее нормой свободной, демократической жизни), «Без мата нет русского языка», «Для нас важнейшим является американское кино» (что особенно цинично в устах человека, отвечающего за развитие российского кинематографа).

Именно поэтому в конце мая 2015 года на «Эхе Москвы» он говорил об уместности повтора его передачи 2002 года с говорящим названием «Русский фашизм страшнее немецкого».

Во время руководства Швыдкого на ВГТРК из эфира исчезли все общественно значимые программы, например, «Соотечественники» (об участи русских в государствах постсоветского пространства). Автор программы Т. Фурман была уволена задним числом и на прощание тяжко оскорблена; в ее адрес на пресс–конференции было сказано: «А вот эта — вообще никто!»

Возглавив культуру, Швыдкой прославился финансированием за государственный счет откровенно антироссийских фильмов, направленных на грубое переписывание истории и на унижение нашей страны.

Наибольшую известность получил фильм «Сволочи» — агитка, в которой чекистские изверги забрасывали в немецкий тыл малолетников беспризорников, обрекая их на верную смерть. Это выдавалось за исторический факт — при том, что руководители снявшей ее студии заранее получили официальное письмо из ФСБ о том, что содержание фильма является наглой ложью. Более того: вскоре после премьеры выяснилось, что подобным занимались не наши, а как раз фашисты, — но для очернения и дискредитации нашей Родины Минкультуры Швыдкого с легкостью (и, вероятно, с удовольствием) пренебрегло историческими фактами.

За деньги России был профинансирован омерзительный и лживый фильм «Мазепа», в которой Петр Великий был представлен маньяком и гомосексуалистом. «После того как Лужков даже направил Швыдкому пушкинскую «Полтаву», Михаил Ефимович, давно имеющий в кругу друзей шутливое прозвище «Чего изволите?», краснел, бледнел и даже не выпустил «Мазепу» в российский прокат», — писал критик Щербаков в феврале 2006 года. Но свой вклад в воспитание русофобии на Украине, чудовищные плоды которого мы видим сейчас, Швыдкой внес — из российского бюджета, то есть из нашего кармана.

Профинансировал он и фильм «Полумгла», в котором русские варвары чудовищно издеваются над несчастными немецкими военнопленными. Поразительно, что сценарий, по которому был снят фильм, носил принципиально иной характер и воспевал любовь представителей разных народов, так что сценаристы даже отозвали свои имена из титров этого чудовищного произведения.

Фильм «Четыре» показывал деревенских бабушек в качестве участниц дикой оргии с голыми грудями, разрывающими на части жареную свинью (вероятно, для «правильной», русофобской ориентации мусульман).

Этот список можно продолжать почти бесконечно.

В книге с весьма спорным названием «Михаил Швыдкой лучше Геббельса» Борис Петров исчерпывающе характеризует его деятельность: «Он занят… трансформацией всей российской культуры, которая выросла на православной традиции и никогда не сможет преобразиться в рынок, где торгуют любыми ценностями».

Недаром Швыдкой стал единственным россиянином, включенным английским Art Review в список 100 наиболее влиятельных в мире деятелей искусства. Вероятно, были учтены и его заслуги в деле разграбления России в виде реституции, — но, как говорят, более всего понравилось британцам ключевое высказывание Министра культуры: «Мы хотим сделать Россию частью западного мира».

Как уже сделали, например, Эстонию и Болгарию.

Культура народа определяет не только его образ жизни, но и мировоззрение и идеологию, а следовательно — целеполагание. Она является основой его идентичности, и разрушение культурных ценностей российского общества является важнейшим, стержневым элементом кропотливой, хотя и весьма энергичной работы по уничтожению дажене России как государства и не русских как народа, но всей нашей цивилизацией, сформированной именно русской культурой.

Деятельность Швыдкого, насколько можно судить, идеально вписывается в общую канву либеральных усилий по лишению России исторической памяти и превращению нас даже не в «Иванов», а в «Адольфов, не помнящих родства».

Это действительно великий по масштабам и результатам своей деятельности человек, влияние которого по–прежнему исключительно велико.

СОБЧАК Принцесса либерализма. Vulgar

Знает каждый, знает всяк,

Как много тратит Ксения Собчак!

(КВН‑2004, команда «Левый берег»)

Трудное детство под сенью великих родителей

Ксения Собчак родилась в ноябре 1981 года в Ленинграде в семье только что поженившихся преподавателей. Для обоих брак был вторым, оба после рождения дочери добились новых высот. Доцент юрфака ЛГУ Анатолий Собчак на следующий год со второй попытки стал доктором юридических наук (хотя в диссертации было такое количество ссылок на Ленина, что ВАК отправил ее на переработку). Людмила Нарусова была преподавателем ЛГУ, редактором общественно–политической редакции издательства и типографии, работала в библиотеке, а в 1981 году стала ассистентом, а затем доцентом кафедры истории госуниверситета культуры и искусств.

В биографиях Собчак особо упоминаются ее крестные отец и мать, — вероятно, для развеивания устойчивых слухов о том, что ее крестным был В. В. Путин.

В детстве занималась фортепиано, балетом при Мариинском театре и живописью при Эрмитаже; отдельно с ней занимался прославленный композитор Успенский, декан теоретико–композиторского факультета консерватории, автор двух опер, восьми балетов и свыше ста песен. Училась в «не элитной», как подчеркивала Нарусова, школе с углубленным изучением английского, а окончила школу при пе- дуниверситете имени Герцена.

Собчак говорила: «У меня аттестат без четверок. Либо пятерки с плюсом за гуманитарные предметы, либо тройки с минусом за точные науки». В интервью к своему 33-летию признавалась: «я сейчас, может, не вспомню всю таблицу умножения».

В 1988 году ее отец, тогда еще просто завкафедрой хозяйственного права юрфака ЛГУ, вступил в КПСС (покинул ее через год уже в качестве столпа демократического движения). Собчак вспоминала: «…мне было 7–8 лет, именно на этот мой возраст пришлись …политические перемены …и папино активное участие в политической жизни. И в моем, тогда …детском восприятии, политика — это было …занятие, которое украло у меня папу».

С 1991 года Собчак как дочь демократического мэра Санкт — Петербурга везде ходила с телохранителями. Среди них был В. В. Золотов, 19 августа 1991 года охранявший Ельцина во время его выступления с танка, в 2000–2013 годах начальник Службы безопасности президента, а сейчас командующий внутренними войсками МВД.

Девочка стеснялась телохранителей; охрана привозила ее к школе так, чтобы другие дети не видели машины. На творческом конкурсе в художественную студию Эрмитажа указала чужую фамилию, так как в качестве дочери Собчака поступила бы гарантированно.

Честно заслуживший репутацию авторитарного демагога, Собчак довел второй город России до разрухи, красочно отраженной, например, в «Бандитском Петербурге». То, что эта участь отнюдь не была предопределена, очевидно из сравнения Санкт — Петербурга с Москвой, которую, не допустив бесплатной приватизации «по Чубайсу», спас Ю. М. Лужков. Город на Неве без особых усилий мог (и должен был) стать для Северо — Запада России тем же, чем Москва стала для всей страны. Москвичи, приезжавшие в Санкт — Петербург в годы Собчака, возвращались в шоковом состоянии; автор этих строк, например, помнит предновогодний Невский проспект, занесенный снегом, в котором была пробита одна (!) автомобильная колея.

В то же время, по рассказам петербуржцев, у дома Собчака в центре города отапливалась мостовая, — и либеральные реформаторы не только не стеснялись этой роскоши, резко контрастировавшей с общей, во многом вызванной ими, разрухой, но и гордились ею.

Двоюродная сестра вспоминала о Собчак: «Она была достаточно смелой, непокорной, с сильным характером — все, что вы видите сейчас, было и в детстве. В любой компании становилась лидером, тянулась к старшим… По–настоящему прислушивалась только к мнению отца… Обладала обостренным чувством справедливости. Когда ей было семь лет… купили у цыган жвачку, а это оказались конфеты. И Ксюша не побоялась, пошла разбираться, что было не так уж безопасно. Когда от нее отмахнулись, она стала кричать перед прилавком: «Люди, не покупайте! Это обман, это несправедливо!'1»

Мать, отношения с которой Собчак характеризует как «любовь–ненависть», отмечает: «…Всегда читала много книг и читает до сих пор… В детстве мы вместо сказок читали ей Плутарха, Тацита, «Жизнь двенадцати цезарей» Светония. Она отлично знала античную историю и все скульптуры в Летнем саду… Всегда была независимым ребенком, с детства умела мыслить нестандартно и самостоятельно… Наказания на нее не действовали, только убеждение… Дружила с детьми во дворе, иногда …сомнительными… Ее интересовали самые разные люди, принцип отбора был мне неведом…С ней по жизни идут друзья, которых она нашла еще в юности».

СМИ отмечали, что Собчак с детства помнит В. В. Путина, который был близким сотрудником ее отца, но не общается с журналистами на эту тему. О преданности В. В. Путина Собчаку свидетельствует то, что, когда победивший его на выборах губернатор Яковлев позвал В. В. Путина в свою команду, тот ответил, что «лучше быть безработным, чем предателем», — четко понимая, что «безработным» в его случае означает «под уголовным делом».

Символ агрессивной пошлости и вседозволенности

С 16 лет она стала жить отдельно от родителей и, стремясь приобщиться ко взрослой жизни в своем понимании, приучилась к клубам.

Первые скандальные даже по тем временам публикации, рисующие образ потрясающей пошлости и отвратительной на физиологическом уровне вульгарности, появились о Собчак в 1997–1998 годах. Нарусова попросила оградить ее «несовершеннолетнюю дочь от травли и клеветы», но известность была приобретена и в дальнейшем нарастала от скандала к скандалу. Собчак добилась статуса «светскойльвицы», завсегдатая «статусных вечеринок» и даже «русской Пэрис Хилтон». Самореклама через скандальные подробности личной жизни на полтора десятилетия стала едва ли не основным способом самопродвижения (о ней писали, в частности, что в одном из интервью она заявила о желании стать валютной проституткой).

Стоит отметить, что только по данным «Комсомольской правды» (на 2010 год) и только в «женихах» Собчак успели походить бизнесмен Лейбман («которого у Ксюши увела Анастасия Волочкова»), бизнесмен Шустерович, свадьба с которым, сорвавшись в последний момент, заслонила ряд скандалов с его участием, Умар Джабраилов, певец Тимати, режиссер программы «Блондинка в шоколаде», гендиректор «Серебряного дождя», бизнесмен Малис. В ноябре 2011 года ей в эфире телепрограммы «Пусть говорят» на Первом канале признался в любви руководитель департамента культуры Москвы Капков, с которым она, по сообщениям СМИ, «встречалась» около года.

В 1998 году она поступила на факультет международных отношений СПбГУ, в 2001 перевелась в МГИМО, в 2004 получила степень магистра за диплом о сравнении институтов президентства во Франции и России. В 2005 году Нарусова сообщила об ее учебе в аспирантуре, но подробностей об этом найти не удалось.

Еще до окончания МГИМО в 2004 году Собчак пошла на телевидение: работать по специальности для нее, по собственному признанию, «было бы мелко».

Правда, по ее воспоминаниям, она пришла на телевидение намного раньше: «Мне было 18. Я приехала покорять Москву. Не прошла кастинг в программу «Афиша»… Я тогда не смогла справиться с текстом, запиналась бесконечно. Рыдала два дня. Потом пошла дальше по кастингам… И вот меня взяли вести «Дом‑2». Я была счастлива». Возможно, неточность связана с личностью интервьюера (некто «Роман Супер» с «Радио Свобода», прославившийся в сентябре 2014 года сообщением на «Сноб, ру» со ссылкой на жену директора СВР Фрадкова о том, что тот последние два года живет в индуистском ашраме, стремясь превратить себя в подобие дерева).

В 2004 году Собчак впервые снялась в фильме («Воры и проститутки») и стала одной из ведущих телевизионного реалити–шоу «Дом‑2», затем вела еще несколько менее известных передач. Сумела быстро добиться известности за счет шквала негодования, вызванного демонстрацией пошлости, предельного цинизма и эгоизма, презрения к окружающим как высшей доблести и моральной ценности. Ее обвиняли в том, что она, используя имя и связи родителей, «стала эксплуатировать низменные человеческие страстишки» в телеэфире «для саморекламы и утоления неуемного тщеславия». Шоу «Блондинка в шоколаде» ругали за то, что она посвящена гламурной жизни самой Собчак, которая с помощью телевидения «пропагандирует свое социальное превосходство, занимаясь на глазах у миллионов зрителей «высокобюджетным» шопингом».

Но наибольшее негодование вызвал «Дом‑2», активно, энергично и изощренно внедрявший в сознание молодежи тупость, пошлость, идеологию «потреблятства» и саморазрушающий эгоизм (не говоря о половой распущенности, напоминающей скорей животный мир, чем человеческий). Даже сама Собчак не смогла отрицать, что в нем бывают «моменты пошловатые, и даже вульгарные», подчеркивая: «Для меня важно, в частности, в данном проекте, подтягивать людей до себя. Я… учу ребят. И считаю, что благодаря мне они взрослеют».

«Подтягивание» (а скорее, «опускание») многомиллионной молодежной аудитории до уровня Собчак, а также обучение «ребят» весьма специфическим подходам, навыкам и отношению к жизни вызвало обращение депутатов Мосгордумы к генпрокурору с требованием закрыть «Дом‑2». Они подчеркивали, что действия организаторов шоу, в частности, Собчак в соответствии с нормами уголовного права могут’ быть квалифицированы как «организация занятий проституцией другими лицами», «сутенерство» и «сводничество».

Сама Собчак, похоже, искренне заявила: «Просто депутатам явно не давала покоя моя популярность. Вот они решили урвать от нее кусок, но я отстояла свое право на завоеванную мной славу». Ни качество «славы», ни последствия для воспринявших демонстрируемые ею ценности молодых людей не интересовали ее принципиально; мысль о том, что у кого–то могут быть какие–то ценности, кроме «славы» и денег, похоже, была ей в принципе недоступна.

По всей видимости, она искренне убеждена, что быть недовольным ее хамством, безобразным поведением и потоком оскорблений может лишь клинический неудачник, который ей просто завидует.

Неустанно и успешно гонясь за популярностью, Собчак не могла позволить себе проигнорировать молодежную моду на политическую активность: после М. Гайдар, устраивавшей с Морарь и Навальным дебаты в рамках «Демократической альтернативы», в мае 2006 года она объявила о создании на собственные средства и под собственным лидерством молодежного движения «Все свободны!» Обращаясь к журналистам, она провозгласила: «Борьба за права может быть веселой. Мы хотим вести ее свободно и непринужденно», — после чего, не считая пересудов журналистов и политологов, об этом движении больше никто не вспоминал.

В 2008 году группа родителей подала на ТНТ в суд, обвинив «Дом‑2» в разрушающем воздействии на детскую психику, — и суд наконец запретил трансляцию передачи в течение всего времени суток, кроме предусмотренного законом для подобной продукции времени с 23–00 до 4–00.

В июле 2008 года в прямом эфире радио «Маяк» Собчак обрушилась с оскорблениями на ведущую, заявив, в частности: «Мужика давно не было у этой вашей ведущей Кати Гордон? Мне кажется, у нее критические дни какие–то». Ведущая, как представляется, вполне резонно ответила в своем блоге: «Где бы ты, страшное существо, тусовалось, если бы не твой папа по фамилии Собчак и его преданные друзья?» После чего была уволена якобы за непрофессионализм, — мол, нельзя комментировать эфир за его пределами, хотя еще в прямом эфире Собчак угрожала ей своими связями.

В начале 2010 года Собчак проиграла суд модели и телеведущей Ольге Родионовой, возмущенной хамскими высказываниями в свой адрес во время вручения премии «Серебряная калоша»: после выхода фотоальбома, в котором Родионова снялась обнаженной, Собчак объявила ее победительницей в номинации «Голые и смешные». Сумма морального ущерба составила лишь 20 тыс. руб., но адвокат Добровинский назвал поражение Собчак в суде первым шагом «в борьбе за то, чтобы сломать… синдром безнаказанности, сложившийся у некоторых…медийных персон, которые позволяют себе беспрестанно хамить и поливать грязью окружающих и при этом …создавать иллюзию своей… неприкосновенности и независимости от… законов». В СМИ высказывалось предположение, что «примеру Родионовой могут последовать и другие ни за что ни про что оскорбленные Собчак люди», но большинство ей, похоже, просто побрезговало.

Уровень ведения передач Собчак был таков, что на Украине аналог передачи «Давай поженимся», которую она начала вести на канале СТБ в сентябре 2011 года, закрыли уже в конце месяца.

Однако этот стиль поведения оказался хорошо оплачиваем: только за кризисный период с сентября 2008 по сентябрь 2009 года доход Собчак, по данным Forbes, составил 1,2 млн. долл., — в основном, насколько можно судить, от рекламных контрактов и ведения корпоративов и иных мероприятий.

В рейтинге российских звезд ForbesB 2010 году она заняла 4‑е место с состоянием 2,3 млн. долл., в 2011 — 8‑е с 2,8 млн. долл… По итогам 2012 года ее доход был оценен в 1,4 млн. долл. (7 место), в 2015 — 1,2 млн. (5‑е место). При этом она умудрилась обвинить в непрофессионализме журналистов Forbes, комментирующих ее доходы в не совсем желательном для нее свете.

Зарабатывая деньги, Собчак удачно инвестирует их. В феврале 2010 года она купила менее 0,1 % акций «Евросети» за чуть более 1 млн. долл., а в 2012 году продала его за 2,3 млн. В июне 2010 она вложила 17 млн. руб. в открытие совместно с успешными московскими рестораторами кафе в центре Москвы, а через полгода открыла совместный ресторан.

Нельзя, правда, исключить вероятности того, что основная часть ее богатств связана с вульгарным лоббизмом, с использованием ее связей и происхождения некоторыми из сближавшихся с ней бизнесменов, расплачивавшихся подарками и высокооплачиваемыми выступлениями отнюдь не за интимные услуги.

Лицо либерального протеста

Собчак поддержала акции протеста против фальсификации выборов в декабре 2011 года, «оседлав волну» нового общественного движения. 10 декабря она, подобно многим другим деятелям массовой культуры, успела на Болотную площадь, 24 декабря выступила на митинге на проспекте Сахарова. Став наиболее узнаваемым лицом «белоленточного протеста», она призвала привлечь к нему неполитизи- рованных людей (назвав в качестве примера таковых Акунина, Парфенова и Шевчука) и бороться не за власть, а за влияние на нее.

Это не было только стремлением к популярности, которое обеспечило бы рост узнаваемости и связанные с ним новые проекты и деньги. Собчак, считающая русских «быдлом», а Россию — «страной генетического отребья», в полной мере выражает дух либерального клана: «Я не считаю, что Путин какой–то корыстолюбец. Гораздо хуже: у него есть своя система ценностей». Тем самым она, насколько можно понять, внятно демонстрирует принципиальную неприемлемость для себя (и других либералов) систему ценностей, не сводящуюся к корысти.

7 февраля 2012 года канал MTV, решив расширить свою тематику, запустил еженедельную общественно–политическую программу «Госдеп с Собчак», но снял ее с эфира после первого же выпуска, посвященного вопросу «Куда ведет нас Путин». Наряду с комиссаром движения «Наши» в передаче приняли участие левый оппозиционер Удальцов и либерал Яшин.

Гендиректор MTV Саркисов заявил: «Зрителю MTV не очень интересна политическая окраска шоу, он жаждет развлечений», — при том, что, по вполне правдоподобному (в силу тогдашнего интереса к протесту) утверждению Собчак, аудитория шоу была примерно вдвое выше, чем у других передач канала. Кроме того, его оперативно посмотрело около 100 тыс. пользователей Интернета и прокомментировало большинство телекритиков.

Вероятной причиной закрытия шоу стало намерение Собчак пригласить в следующий эфир Навального.

Буквально через день после первого и последнего выпуска, 9 февраля президент медиагруппы «Живи!» Усков сообщил о назначении Собчак директором спецпроектов журнала «Сноб». Программа стала выходить на его Интернет–портале, а со 2 марта — на телеканале РБК (уже под названием «Госдеп‑2»); в конце мая, вероятно, из–за беспорядков 6–9 мая, она была снята с эфира, — но Собчак успела получить за нее премию «Власть № 4» в номинации «Лучший проект в области политических медиа» (председателем жюри был единоросс Пли- гин, председатель комитета Госдумы по конституционному законодательству и госстроительству).

В том же феврале 2012 года на телеканале «Дождь» стало выходить авторское ток–шоу «Собчак живьем». Она взяла интервью у Фридмана, Ходорковского (первое интервью после его освобождения, по словам Собчак, — по его желанию, так как все время его заключения она постоянно писала ему и поддерживала его), Васильевой, Чичваркина, Полонского, Лукашенко и Саакашвили. Она говорила про себя как интервьюера: «Я точно понимаю, куда двигаю эту свою историю… Я — провокатор, и я очень этим горжусь… Есть разные способы заставить человека сказать то, к чему он не готов… Я за то, чтобы поставить человека в неудобные рамки, причем сразу, с первого вопроса».

Осенью 2014 года Собчак в рамках этого подхода, по сути, уволила доверившегося ей помощника Лукашенко, через которого она добилась интервью у президента Белоруссии. Источник из окружения последнего вспоминал: «Бывшая «светская львица» и «блондинка в шоколаде», а ныне вроде бы как независимый журналист вела себя довольно развязно. Как будто она — звезда, а перед ней чуть ли не мальчик. Шутила (ей казалось, видимо, что умно) на тему непростой личной ситуации Александра Григорьевича — у него растет внебрачный сын Коля….Личного помощника Лукашенко после злополучного интервью уволил. Посчитал его виновным в неудобной ситуации…»

После победы В. В. Путина на выборах 4 марта 2012 года Собчак выступила на митинге «За честные выборы» на Новом Арбате, а 14 апреля — на митинге в Астрахани в поддержку бывшего кандидата в мэры Шеина, который не признал результата мэрских выборов.

В марте она с группой друзей–либералов была обвинена в уничтожении камеры и избиении двух репортеров Life News, пытавшихся снимать их в ресторане Собчак (через полгода дело было закрыто «по примирению сторон»). В начале апреля Собчак освистали на церемонии вручения кинопремий «Ника», которую она вела. Соведущий Юлий Гусман специально попросил ее воздержаться от политических дискуссий на празднике, но та, заявив «У нас свобода слова. И я имею право задавать вопросы, которые считаю нужным», — спросила у актрисы Чулпан Хаматовой, получавшей специальный приз за помощь больным детям, стала бы она агитировать за В. В. Путина, если бы не занималась благотворительностью (подразумевалось, что это занятие делает актрису политически зависимой от властей). Аудитория, относившаяся к В. В. Путину весьма критично, по взглядам близкая к Собчак, не могла простить ей попорченного праздника и, главное, бессмысленного издевательства над уважаемой и, в отличие от Собчак, искренне работающей на общественное благо актрисой. Кроме того, многие полагали, что причиной эскапады Собчак стала не новая политическая роль, которую она в то время примеряла на себя, а элементарная зависть к общему уважению, которое вызывала Чулпан Хаматова.

В том же апреле 2012 года на созданном по инициативе Саакашвили «Первом информационном кавказском» телеканале Собчак запустила авторскую программу «Главная тема», просуществовавшую до июня.

В событиях на Болотной площади Собчак не участвовала: как она потом заявила, она знала, что демонстрация будет направлена на радикализацию протеста. Возможно, что слух об ее участии в тусовке либеральных оппозиционеров в одном из ресторанов по ходу колонны протестующих и тосте, поднятом ею со словами «Мы не можем не выпить за этих людей, которые готовы отдать свои жизни за нашу власть!», распускали, как это бывало в прошлом, ее фанаты или даже она сама, — для большей скандальности и популярности.

Однако 8 мая, в предпоследний день «протестных гуляний» оппозиции она присоединилась к ним, была задержана вместе с Навальным и оштрафована на 1 тыс. руб.

В мае стало известно о ее отстранении от ведения церемонии присуждения юбилейной премии Муз-ТВ и вручении премии ТЭФИ в номинации «Лучший репортер». Собчак заявляла о политическом характере этих решений, — но, вероятно, сыграл свою роль и скандал, устроенный ей на церемонии «Ники».

В мае 2012 года на волне протестов гонимая властями Собчак стала главным редактором глянцевого женского журнала SNC (ранее известного под названием Sex and the City). Утратив эту должность в декабре 2014, — вероятно, потому, что в октябре 2014 года стала главным редактором фундаментального журнала о моде L'Officiel, — осталась в составе редакции и продолжила публикации.

Накануне «марша миллионов» у нее (как и у некоторых других оппозиционеров) был проведен обыск. По словам адвоката Резника, это было вызвано предположением, что ее квартира является местом фактического проживания либерального оппозиционера Яшина. При обыске было изъято более 1 млн. евро, 480 тыс. долл, и 480 тыс. руб.; впоследствии камеральная проверка декларации о ее доходах за 2011 год не выявила уклонения от уплаты налогов, и деньги были ей возвращены.

Через неделю после обыска Собчак и Яшин объявили, что их связывают близкие отношения (об их расставании стало известно через полгода, в декабре).

Некоторые аналитики на основе ее высказываний предположили, что либералы сумели на время внушить Собчак абсурдное и совершенно иррациональное предположение о причастности В. В. Путина к смерти ее отца.

1 июля 2012 года Собчак покинула передачу «Дом‑2». Она объяснила это «завершением важного для себя этапа развлекательного телевидения», Навальный — выполнением требования оппозиционеров: «Иначе мы бы не разрешили ей ходить с плакатом». Вероятно, это без всякой иронии следует признать главным вкладом либеральных оппозиционеров в оздоровление российского общества.

23 июля 2012 года после трех сезонов она была снята с позиции ведущей российского реалити–шоу в области моды «Топ–модель по–русски» на Муз-ТВ. Канал объяснил это обновлением концепции, которой она перестала соответствовать. «Это политическое решение… до декабря я была желанным гостем на всех ток–шоу, теперь передо мной закрыты все двери», — заявила Собчак и, назвав действия телеканалов в отношении нее «ужасной системой круговой поруки», в сентябре 2012 года возобновила на «Дожде» третью версию передачи «Госдеп», закончив ее в апреле 2013 года.

По данным опроса ВЦИОМ, в сентябре 2012 года Собчак стала лидером по известности среди оппозиционно настроенных деятелей искусства: ее так или иначе знали 90 % опрошенных. При этом ее политическая активность вызывала негативную реакцию лишь у 44 % россиян, что на фоне ее предшествующей биографии представлялось фактическим рождением заново.

Когда после изъятия в ходе обыска огромных денег депутат Госдумы Пономарев призвал Собчак дистанцироваться от участия в организационных структурах оппозиции, чтобы не бросать на нее тень своими миллионами, та ответила, что не претендует ни на какую руководящую роль в протестном движении.

А уже через 3 месяца выдвинула свою кандидатуру на организованных аппаратом Навального выборах в Координационный совет оппозиции, призвав к «масштабной политической реформе». Набрав 32,5 тыс. голосов, заняла 4 место, уступив лишь самому Навальному, а также Быкову и Каспарову. В день подведения итогов губернатор Брянской области прекратил полномочия ее матери в Совете Федерации.

Потом она признала: «Это наша общая вина…, что не удалось сделать из КС рабочий инструмент. Это беда, что именно для демократов, либералов характерно неумение и нежелание договариваться».

В 2012 году совместно с Парфеновым и Обломовым Собчак записала ролики политической сатиры «Пока, Медвед!», «ВВП», «Рэп–молебен в поддержку веры», но популярности, схожей с видеороликами «Гражданина поэта» Ефремова на стихи Быкова, они не обрели.

В рейтинге самых влиятельных женщин России 2012 года, составленном «Эхо Москвы», РИА «Новости», «Интерфаксом» и «Огоньком», Собчак заняла 14‑е место, а среди деятельниц медиа — пятое. В 2014 году из–за снижения интереса общества к либералам и собственной переориентации на неполитические формы карьеры опустилась в нем на 22‑е место.

1 февраля 2013 года вышла замуж за актера Максима Виторгана (через два года дебютировала к роли театральной актрисы в спектакле Театра наций, в котором главную роль играл ее муж).

С ноября 2013 года «изгнанная отовсюду» Собчак открыла новое шоу «Сделка» на телеканале «Пятница», затем начала вести на нем же шоу «Битва ресторанов». Ведет передачи на радио, проводит мастер–классы «Теория успеха» по всей стране. Автор пяти книг (одной — совместно с Оксаной Роб- ски), снималась в 17 фильмах.

В январе 2014 года, когда кощунственный опрос либерального телеканала «Дождь» о том, не следовало бы сдать Ленинград фашистам, вызвал в России бурю негодования, Собчак заявила, что опрос не может быть аморальным, — аморальными могут быть только ответы. Правда, когда после этого в соцсетях ее знакомые, извинившись предварительно перед ее мужем, стали задавать ей очевидно аморальные вопросы (обычно задаваемые, по всей видимости, проституткам), она на время успокоилась.

В августе–сентябре 2014 года Михалков в эфире своей программы «Бесогон ТВ» на телеканале «Россия 2» обвинил Собчак в пошлости (что вызвало иронию само по себе) и принадлежности к «пятой колонне». На это Собчак обвинила его в барстве и конъюнктурщине, посоветовав отказаться от иностранных премий, включая «Оскар».

Когда в декабре 2014 года на большой пресс- конференции В. В. Путина она в своем вопросе заявила, что в Чечне не работают российские законы, а ее глава Кадыров угрожает родственникам террористов, это практически не вызвало интереса.

Скандал с переодеванием в одежды православного священника с накладной бородой также оказался весьма краткосрочным и не поддержал падающую известность Собчак, которая в массовом сознании все больше ассоциируется с навсегда прошедшим прошлым и, уплывая в него, начинает восприниматься едва ли не как современница Пугачевой.

В феврале 2015 года она, похоже, просто стремясь напомнить о себе, устроила скандал на программе НТВ «Список Норкина»: когда работающие в зоне военного конфликта журналисты попытались оспорить ее утверждение о том, что в Донбассе якобы воюют регулярные части российской армии, Собчак буквально впала в бешенство и обвинила их в лизоблюдстве.

В качестве ответа на вопрос о том, каким источникам информации она доверяет, Собчак стала истерически кричать, что ей затыкают рот и не дают сказать ни слова, — а когда ведущий начал призывать ее к порядку, стала грозить уходом из студии.

Правда, никуда она не ушла, — вероятно, эфирное время для нее тем ценнее, чем меньше она интересна обществу, — а продолжала скандалить, называя программу «пропагандистской». Остановить словоизвержение распоясавшейся либеральной фурии смогли жительницы Донецка, рассказавшие, как «поляки, американцы и фашисты уничтожают мирное население города».

После этого Собчак написала в своем твитте- ре «Я в аду», «Меня просто трясет» и заявила, что больше никогда не будет ходить на федеральные телеканалы (что особенно смешно звучит на фоне ее жалоб на отсутствие приглашений с них).

Затем она получила приглашение на радио «Комсомольской правды» на дискуссию с военными корреспондентами. Перед эфиром Собчак договорилась с ведущим о профессиональном ведении программы без перехода на личности, — вероятно, лишь для того, чтобы немедленно нарушить договоренность и обрушиться на полковника Баранца с обвинениями по поводу того, что его родственница живет в Монако.

Однако ее вопли «Монако! Монако!» не вызвали у аудитории сочувствия к ней и привели лишь к появлению очередного интернет–мема «Собчак, сделай мне Монако!»

Перейдя от навязывания обществу аморальности в качестве моральной нормы к демонстрации интеллектуальности, Собчак вместо интереса все больше вызывает усталость и равнодушие, — как, впрочем, и тема проституции и разврата, и либеральный клан в целом.

Мутное зеркало эпохи

Нет ничего более глупого, чем данная когда–то правительственной «Российской газетой» оценка Собчак как «ухоженной, принаряженной, закрашенной пустоты, ставшей по стечению обстоятельств брендом».

За накачанными губками, наивными глазками и демонстрацией пошлости как универсального заменителя морали стоит железный и дисциплинированный ум, постоянно готовый к борьбе без правил, нацеленный сильной волей на достижение ясных и конкретных целей.

Считающим Собчак недоразумением стоит обратить внимание на ее публичные скандалы и оценить, как жестко, эффективно и окончательно (хотя в основном и отвратительно) расправлялась «ксю- шадь» со своими соперницами по гламурному цеху.

Подобно Екатерине Великой, в лучшем случае отнюдь не соответствующая распространенным

критериям физической красоты, Собчак неослабными, поистине титаническими усилиями и постоянным совершенствованием своего облика смогла убедить огромные массы людей в своей внешней привлекательности.

Более того: за полтора года она превратила своего мужа, более чем склонного к сибаритской полноте, почти в атлета.

Раздраженные резкой сменой образа с публичной «гламурки» на не менее публичную интеллектуалку забывают или не знают, как трудно и страшно принимать подобные принципиальные решения. Большинство, даже осознав выработанность и бесперспективность привычной модели деятельности, боится сменить ее, обрекая себя на прозябание, а если и меняется, то делает это импульсивно, непродуманно и, в конечном счете, себе во вред. Собчак, исчерпав возможности «маски–оторвы» и «маски- стервы», «порочной девы гламура», сумела сменить имидж так, чтобы он по–прежнему соответствовал ее специфике и по–прежнему же был интересен обществу и востребован им.

У нее, по–видимому, действительно нет внутренней культуры, культуры души (да и откуда та могла взяться в ее семье?) — Светоний вместо сказок не помог. Однако она смогла ощутить свою моральную пустоту в качестве источника правоты и превратить ее в источник силы, а не слабости, в идеал, эффективно и безжалостно навязываемой растерянным и лишенным ориентиров поколениям.

Детям 90‑х, жертвам краха всех основ жизни, а затем и ЕГЭ необходимо разъяснять азбучные истины, которых они просто не знают, — и разъяснять на доступном им примитивном языке, в рамках понятной им системы символов и мотиваций.

Собчак взялась за выполнение этой необходимой обществу функции, калеча души предельным холодом аморальности и эгоизма не по злому умыслу, а в силу равнодушия и своей органичности: потому, что она сама такая же и действительно не подозревает, что нормально — это по–другому.

Предельно искренне звучит ее попавшее в Интернет в марте 2013 года сделанное в ходе частной беседы высказывание (хоть и с предусмотрительной пометкой «подлинность записи не подтверждена») о детях (в ее доме ремонтникам ради тихого часа было запрещено шуметь с 13–00 до 16–00, и они начинали шуметь в 10–00, когда она только возвращалась домой со светских тусовок): «…Вы с часу до четырех из–за каких–то, б»*ь, мелких гаденышей этим людям работать не даете, что является абсолютной нормой, заставляете их работать с десяти. Я вас предупреждаю, что никаких других часов, б***ь, мы не будем. Мы не в детском саде. Сегодня в час дня я вам продемонстрирую, что такое, б*”ь, вечеринки. У вас не будет тихого часа в любом случае. Вы должны уяснить и смириться с этой мыслью. С сегодняшнего дня из–за этих мелких пида'«ов, б***ь, и гаденышей, которые тут живут, если вы будете устраивать здесь детские часы, я буду устраивать вам дискотеки ровно в это время… пусть живут со своими детьми в детских домах, здесь взрослый дом для нормальных детей, центр Москвы. И подстраиваться под каких–то гаденышей я не буду. Почему у меня прав меньше, чем у мелких пид***ов? Я детей не люблю. Не наплевать на то, во сколько они спят, пусть спят в другом месте. Почему вам маленькие дети важнее, чем я?… Мне насрать на этого маленького ребенка, пусть он хоть сдохнет… У меня детей не будет, не надо мне этого счастья». Это заявление, похоже, не предназначено для эпатажа общественности (что и делает его ценным, — ведь, как вспоминала подруга ее юности, «Ксюша мастерски может перевоплощаться в любые образы»), а выражает глубинные ценности и стиль общения Собчак. Остается лишь надеяться, что обещание завести детей в 40 лет, данное ею своим поклонникам после свадьбы, является ложью.

Да, Собчак «в телеэкран… просунулась благодаря… знатному происхождению и по большей части потому, что примелькалась на виповских мероприятиях». Однако ослепленные ее хамством и своим естественным омерзением недоброжелатели обычно не сознают, сколь острой была конкуренция в этой сфере (даже с учетом ее, по–видимому, абсолютного административного ресурса), и как многое надо было перешагнуть в себе и других для победы в ней. Одного лишь совершенства аморальности и отсутствия нормальных человеческих чувств для успеха было недостаточно: необходимы были ум, сила воли и чутье.

«Когда в «нулевые» «питерцы» заняли главные места в Москве, глянцевые журналы и развлекательное телевидение стали единственными социальными лифтами, а деньги оказались национальной идеей, устраивающей всех, — Собчак» сумела стать символом и олицетворением этих процессов.

Когда же эпоха сменилась и потребление как массовый смысл жизни начал сменяться тягой хоть к каким–то знаниям и осмыслению происходящего, — Собчак из профессиональной «блондинки в шоколаде» стала такой же профессиональной интеллектуалкой. Лучше всех описал этот переход, если верить СМИ, ее соратник по либеральной оппозиции Навальный: «Ксюша Собчак,…золотой ло

бок России и матерая интеллектуалка, сначала показывала за деньги трусы и что под ними, а теперь надела очки».

«Она, как медиум, гениально считывала коды времени, чаще других говорила то, что думает, и раньше других делала то, что нужно сделать», — справедливо отмечают ее поклонники. Изменение играемых ею социальных ролей может быть неплохим инструментом для прогнозирования и понимания того, что ожидает наше общество в ближайшие годы.

Вместе с тем принципиальное отрицание норм морали как таковой, стремление вслед за собственным освобождением освободить и всех остальных от «химеры, именуемой совестью», делает Собчак эффективным и страшным оружием разрушения нашего общества.

Прививка эгоизма и саморазрушительной вседозволенности, сделанная либеральной принцессой целому поколению российской молодежи в «Доме‑2», действительно может показаться на фоне ее предстоящих успехов «невинной детской игрой в крысу».

ВЕНЕДИКТОВ Россия погибнет, а «Эхо Москвы» останется

«Эхо Москвы» является важнейшим медиа либерального движения России. Тем самым «не только коллективным пропагандистом и коллективным агитатором, но и коллективным организатором», о котором когда–то писал Ленин, далеко опережающим по любым критериям другие символы либерального мира — телеканал «Дождь» и «Новую газету».

Эффективность «Эха» повышается его новым качеством: оно первым в России создало по- настоящему удобный и разветвленный Интернет- портал, первым стало выкладывать на него полные расшифровки стенограмм эфиров, первым вывесило в коридор фотографии спикеров и создало в гостевой комнате «стену тщеславия» с благодарностью и приветствиями (от президента США до управления пожарной охраны), первым освоило Интернет–видео и создало собственную разветвленную блогосферу, стало проводить регулярные опросы аудитории, ввело рейтингование материалов…

Этот список можно продолжать долго. Тем больший интерес вызывает фигура человека, ставшего олицетворением «Эха Москвы»: более всего напоминающего взъерошенного садового гнома, страдающего аллергией на чеснок франкофила, купающегося в скандалах и при этом являющегося символом российской журналистики — той, которая сложилась в нашей стране.

Младший член огромного клана

Отец Алексея Венедиктова, офицер–подводник, погиб за неделю до его рождения в 1955 году. Дед по отцу был сотрудником НКВД, получившим орден «Красной звезды» за организацию заградотряда. Это роднит Венедиктова со многими либералами — потомками представителей карательных органов. Правда, он даже «никогда не говорил с мамой» о гибели своего отца, и, возможно, это было не только тактичностью, но и социальным выбором. Насколько можно судить, его дед и отец, упоминаемые в официальных биографиях поразительно скупо, часто даже без имен, олицетворяют собой то, борьбе с чем он посвятил свою постсоветскую жизнь.

Мама, Элеонора Абрамовна Дыховичная, была врачом–рентгенологом, бабушка, Нина Абрамовна, — известным советским инженером- конструктором, преподавателем знаменитого МАРХИ (Московского архитектурного института), автором проекта инженерной реконструкции гостиницы «Украина», заслуженным строителем России, прадед, Абрам Ионович Дыховичный, — также известным инженером–конструктором, профессором МГУ.

Братьями бабушки были писатель–сатирик и драматург Владимир Дыховичный и архитектор, профессор Юрий Дыховичный. Режиссер Иван Дыховичный — двоюродный дядя Венедиктова, а его двоюродный брат Алексей Дыховичный — ведущий на «Эхе». Музыкант Андрей Макаревич, по некоторым данным, — троюродный брат Венедиктова, который уточнял: «Ну, он, скорее, 43‑юродный, седьмая вода на киселе, но мы предпочитаем говорить так». «У нас огромная семья, огромный клан Дыховичных, — говорил Венедиктов, — и я самым младшим был».

«Огромный клан», да еще и успешно вписанный в советскую элиту, по определению не мог не воспитывать «самого младшего» и не помогать ему, пусть даже самим фактом своего существования. Но Венедиктов с гордостью отмечал: «я человек, который сам себя сделал», — живо вызывая в памяти схожие заявления олигарха Прохорова о том, что ему ничего не упало с неба, и он всего добился только сам и честным трудом.

Правда, своим «социальным капиталом» выросший в вольной и хулиганской жизни московского двора на Покровских воротах Венедиктов действительно не воспользовался: поступил на вечернее отделение исторического факультета пединститута и во время учебы работал в школе лаборантом, а затем то ли 4, то ли 5 лет был почтальоном.

Разнося почту в дома, где жили иностранные корреспонденты, он читал «буржуазную прессу» и сравнивал ее публикации с советскими, что, по его словам, сильно расширяло кругозор. И, стоит добавить, существенно отличалось от пропагандистских передач «Би — Би-Си» и радио «Свободы», культовых для антисоветской интеллигенции того времени.

В армию не попал из–за ужасного зрения (минус 10).

Окончив вуз в 1978 году, 20 лет проработал школьным учителем, из которых 19 — учителем истории в одной и той же школе, получив в итоге звание «Отличник народного образования России». Правда, такая преданность преподаванию, возможно, была вызвана повышенным и вполне конкретным интересом к старшеклассницам, о котором сам Венедиктов говорил с откровенностью и удовольствием.

Обладая недюжинным умом, выдержкой и любознательностью, он прекрасно сходился с самыми разными людьми, — и, как почти все во время перестройки, живо интересовался политикой.

В августе 1990 года знакомые радиожурналисты Корзун и Бунтман, когда он «по–дружески пришел к ним закусить и выпить» на только что созданную ими в ходе общего горбачевского раскрепощения радиостанцию «Эхо Москвы», попросили его посидеть под столом в студии (другого места просто не было) — помогать выводить звонки радиослушателей в эфир.

И Венедиктов остался.

Продолжая учить детей и быть классным руководителем, Венедиктов вырос от составления газетных обзоров до работы корреспондента и политического обозревателя.

Во время противостояния Ельцина и Верховного Совета в 1993 году находился в Белом доме; в 1994 году, проявив мужество, смекалку и понимание человеческой психологии, спас из дудаевского плена группу офицеров. По его воспоминаниям, «мы прилетели в Грозный и пошли разговаривать к Дудаеву. Меня пустили к пленным, а те говорят: «Мы никуда не поедем». Их запугали. Я говорю — …вот микрофон, скажите мне это под запись, я вашим родителям пленку отправлю — …раз вы не едете, я должен как–то оправдаться перед вашими матерями… После того, как я это сказал, 16 человек согласились вернуться с нами. А человек 12 осталось, и …их следы потерялись.»

В 1995 году Венедиктов возглавил информационную службу «Эха Москвы», в феврале 1998 года был избран главным редактором, — и лишь после этого ушел из школы, окончательно посвятив себя журналистике.

Стремительное развитие бизнеса

Кипучая энергия в сочетании с холодным умом, умело применяемыми эмоциональностью и менторской позицией сделали Венедиктова одним из наиболее заметных фигур не только российского медиапространства, но и всей политики.

За 10 лет пребывания Венедиктова на посту главного редактора аудитория «Эха Москвы», по сообщениям ряда медиа, выросла на 20 %, несмотря на открытие в Москве целого ряда «разговорных» общественно–политических радиостанций и возросшую таким образом конкуренцию. В 2013 году выручка «Эха» составила 368,4 млн. руб., чистая прибыль — 17,2 млн.

Заявления Венедиктова о том, что «Эхо Москвы» находится «на первом месте» «по уровню цитирования мировыми агентствами и газетами», представляется примером филигранной рекламы. Создается ощущение того, что «Эхо Москвы» цитируется больше, чем любое другое российское СМИ, — скорее всего, ложное, так как «Эхо» вряд ли способно конкурировать с мощными информагентствами и телеканалами. Однако Венедиктов «в случае чего» всегда имеет возможность сказать, что имел в виду исключительно другие радиостанции, узкий и не имеющий особого значения радийный сегмент медиарынка, в отношении которого его высказывание, скорее всего, правдиво, — хотя и уже далеко не так впечатляет.

Навыки подобного манипулирования весьма серьезно помогают в бизнесе: и в формировании аудитории, и в ее зомбировании, и в продвижении радиостанции — как в медиа, так и в бизнес–среде.

Принципиально важно, что, занимаясь развитием радиостанции и выстраиванием отношений с бизнесом и политиками, Венедиктов не только не ушел из эфира, но, напротив, практически стал жить в нем, создав целый ряд разнообразных авторских разговорных программ.

В 2001 году, во время разгрома медиа–империи Гусинского, попытавшегося продолжить привычную для него по 90‑м годам практику шантажа власти на ее же деньги, «Эхо Москвы» выстояло именно благодаря филигранной дипломатии Венедиктова. Педагогические навыки сделали свое дело: либеральное радио не только не было закрыто, но и сохранило свое лицо и направленность (в отличие, например, от переформатированного НТВ и закрытой газеты «Сегодня»),

Компания «Газпром–медиа» в 2000 году получила блокирующий пакет (25 % плюс 1 акция) в капитале «Эха Москвы», в 2001 году довела его до контрольного (50 % плюс 1 акция) и в 2002 году довела его до 66,6 %. Затем 33,3 % акций были выведены в оффшорную фирму в американском Делавэре, акционерами которой были Гусинский, его приближенный Малашенко, а также сам Венедиктов и ряд ведущих журналистов. Когда в 2014 году иностранное участие в СМИ было ограничено 20 %, Венедиктов пообещал выполнить требование закона, подчеркнув, что знает, как его обойти.

Однако, несмотря на формальное владение дочерней структуры «Газпрома», Венедиктову удавалось сохранять фактически полный контроль за радиостанцией. Умело и терпеливо дирижируя конфликтами, сочетая публичные заявления с неформальными сообщениями в соцсетях и закулисной дипломатией, он добился полной независимости «Эха Москвы» от формального владельца. Посягавшие на это представители собственника — от Коха до Лесина — неуклонно теряли свои должности, что создало Венедиктову репутацию непобедимого в силу своей незаменимости для Кремля.

Однако, изобретательно и рискованно, постоянно азартно и вместе с тем крайне осмотрительно балансируя на грани фола, нападая на власть ради возможности оказывать ей уникальные услуги и оказывая ей услуги для зарабатывания индульгенции на будущие нападки, Венедиктов неутомимо, энергично и профессионально развивал радиостанцию, которая переросла — прежде всего его усилиями и талантом — в полноценный и самостоятельный медиа–холдинг.

В 2002 году основная часть ультралиберальных тележурналистов «Гусинского» НТВ, ушедшая затем на создававшийся как его клон ТВ‑6, после его закрытия осталась без работы. Используя их в качестве ресурса, Венедиктов создал «Эхо-ТВ», которое вело трансляции в Интернете с передач «Эха Москвы» и выкладывало там соответствующие видеоролики. «Эхо-ТВ» развивалось как партнер телеканала RTVI, созданного Гусинским в Израиле и ориентированного на эмигрантскую аудиторию. Правда, и в России RTVI был представлен довольно широко через разнообразные кабельные сети и постепенно угас к концу «нулевых» из–за полной утраты адекватности российским реалиям и настроениям; в первой половине десятых годов был выкуплен близким к государству бизнесом, но развить его, насколько можно судить, так и не удалось.

В том же 2002 году Венедиктов возглавил радиостанцию «Арсенал» — запасную площадку на случай установления реального, а не формального государственного контроля за «Эхом Москвы». Вероятно, этот жест укрепил его переговорную позицию, — и, когда опасность окончательно миновала, радиостанция «Арсенал» была продана скандально известному франко–израильскому бизнесмену Гайдамаку, пытавшемуся тогда собрать свой медиахолдинг на базе газеты «Московские новости» (переговоры начались в сентябре 2005 и успешно завершились в марте 2006 года).

В 2006 году Венедиктов вместе с давней ведущей «Эха Москвы» Светланой Сорокиной попытался вести передачу «В круге света» на телеканале «Домашний», но, похоже, этого никто не заметил, кроме его поклонников и биографов.

В 2007 году он впервые вошел в совет директоров «Эха Москвы» — как владелец 18 % акций (возможно, частично номинальный; трудно представить, чтобы Гусинскому, Малашенко и остальному коллективу редакции в совокупности принадлежало только 15 %).

В ноябре 2011 года Венедиктов принял участие в запуске интернет–портала Public Post, призванного осуществить симбиоз между блогосферой и профессиональной журналистикой. Но эту функцию уже с успехом выполняла собственная блогосфе- ра «Эха Москвы» (несмотря на многочисленные

и разнообразные попытки других изданий, даже приблизиться к ее уровню не удалось никому), и проект был закрыт в июле 2013 года (формальной причиной называют публикацию, несмотря на модерацию, поста с матерной руганью в адрес президента В. В. Путина).

Насколько можно судить, проект был интересен непосредственным участием в нем Сбербанка (другими участниками стали «Интерфакс» и собственная компания Венедиктова «Образование‑XXI век»), предоставившим, насколько можно понять, прекрасное финансирование.

В феврале 2014 года лидер партии «Альянс зеленых — Народная партия» Олег Митволь попросил МВД и генпрокуратуру проверить законность инвестирования Сбербанком в этот портал 20 млн. долл. — при том, что реальная цена проекта, по его мнению, составляла 1,5 млн. руб. Митволь обвинил Венедиктова в афере, которая нанесла ему ущерб как акционеру Сбербанка; на признаки растраты Венедиктовым средств Сбербанка указал и депутат Сидякин.

В ответ Венедиктов заявил, что «перевод средств из Сбербанка не осуществлялся» и пообещал, что «Митволь заплатит большой штраф за клевету». Поскольку чего скандал, насколько можно судить, был «спущен на тормозах».

А в декабре 2011 года, буквально через месяц после запуска Public Post Венедиктов сообщил о запуске Интернет–портала «Дилетант, ру», созданного при поддержке РИА «Новости». Затем на его основе стал выходить одноименный исторический журнал; полное его название весьма знаменательно: «Я знаю, что я ничего не знаю. Дилетант».

Это был пример беспроигрышного проекта. С одной стороны, Венедиктов, отдавший истории (с учетом учебы в вузе) четверть века, занимался тем, что ему интересно и к чему у него есть склонность. С другой — пробуждение интереса общества к своей истории обеспечивало спрос практически на любой продукт. С третьей — помощь крупнейшего и успешнейшего в то время государственного информационного агентства (равно как и заинтересованных инвесторов) обеспечивал проекту необходимый фундамент.

А главное — идентичность общества определяется его восприятием собственной истории. Управление историей — это не только ее вульгарное (но не менее действенное от этой вульгарности) «переписывание», но и простая расстановка акцентов, и фокусировка внимания на одних событиях и процессах при игнорировании других. Примеры такого переключения внимания в современном информационном пространстве налицо: например, фиксация общественного внимания на «пакте Молотова — Риббентропа» при игнорировании Мюнхенского сговора, или на «стоянии» Советской армии в предместьях Варшавы во время варшавского восстания при игнорировании ее измотанности и расстрела повстанцами посланных к ним для связи советских офицеров, или на мифических «зверствах Советской армии» при игнорировании реальных зверств немцев и американцев.

Изменение или даже корректировка восприятия обществом своей истории, как мы продолжаем наблюдать на примере украинской катастрофы, — мощнейший инструмент управления обществом. Этот инструмент не просто меняет его поведение и характер, но и трансформирует его самого до неузнаваемости, заставляя преследовать цели и реализовывать как свои интересы, еще недавно казавшиеся ему абсолютно чуждыми, а то и отвратительными.

Учитывая ненависть к российскому обществу, русскому народу и русской культуре, демонстрируемую значительной частью постоянных ораторов «Эха Москвы», практическая нацеленность исторических проектов Венедиктова представляется вполне очевидной.

Успешное развитие медиа–холдинга идет, разумеется, не без сбоев. Так, в июне 2015 года после 3,5 лет выпуска из–за выхода из проекта инвестора в силу нарастания экономического кризиса прекратился (как обещают, до сентября) выпуск журнала «Дилетант».

А в начале 2015 года питерские совладельцы «Эха Петербурга» не согласились с кандидатурой представленного «москвичами» гендиректора; в результате конфликта «Эхо Москвы» в марте отозвало у «Эха Петербурга» право вещать от его имени. В конечном итоге спор был урегулирован, директором стал представитель «Газпром–медиа», и в июле вещание восстановилось.

В конце 1999 года Венедиктов был награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени — «за заслуги в области культуры и в связи с 75-летием радиовещания в России», в 2006 — французским орденом Почетного легиона, в 2014 — «Золотым крестом за заслуги перед Республикой Польша».

Либеральные ценности в действии

Венедиктов весьма четко обозначает свою идеологию: «Я… — махровый реакционер, и в политике моими идеалами являются Рейган и Тэтчер», реализовавшие разворот Запада от социал- демократических к ультралиберальным, консервативным ценностям и завершившие постановку западных государств на службу не своим народам, а глобальному бизнесу.

Сам Венедиктов, запутывая аудиторию заведомо устаревшими или не имеющими отношения к нашей стране трактовками либерализма (вроде американского восприятия его как аналога социал- демократии), последовательно отрицает свою принадлежность либеральному клану, — вероятно, понимая политическую проигрышность этого.

И тут же говорит о «либерализме» станции, который, по его словам, «заключается в том, что мы терпим на своей площадке даже тех людей, которых мы не терпим в жизни. Я предоставляю слово тем, чьи идеи я считаю разрушительными — это и есть либерализм. Либерал — это человек, который осуществляет не свою свободу, а свободу других.»

Прекрасная, трогательная декларация в стиле Вольтера. И, действительно, «Эхо Москвы» предоставляет площадку самым разным людям, включая своих идеологических антиподов вроде патриотов Квачкова и Проханова.

«Кроме фашистов», — уточняет Венедиктов; правда, кто относится к этой категории, а кто нет, он решает сам. Трудно удержаться в этой связи от воспоминания о Геринге, который как–то заявил, что сам решает, кто еврей, а кто нет, — и, судя по полутора сотням тысяч воевавших в гитлеровских войсках этнических евреев (только в советский плен попало более 10 тыс.!), это было политикой.

В полном соответствии с западными стандартами журналистики Венедиктов (а с ним — с разной степени успешности — и его ведущие) изображает нейтралитет и объективность. Пропаганда, как положено, ведется прежде всего подбором новостных поводов, обсуждаемых тем и аспектов рассмотрения.

Оппоненты приглашаются дозированно, причем наибольший доступ получают те из них, кто не может аргументировать свою точку зрения и либо обречен на поражение, либо выставляет себя на посмешище, либо гарантированно не воспринимается аудиторией «Эха Москвы».

Носители нелиберальных взглядов, воспринимаемые аудиторией и способные доказать ей свою правоту, не «подставляясь» (и даже неудобные в силу своей честности либералы вроде Андрея Пи- онтковского, которого в конце концов выжили и из блогосферы «Эха»), отсеиваются радиостанцией: мол, мы бы приглашали их с радостью, но они не интересны слушателям. В отдельных случаях против них организуются провокации с выдвижением диких обвинений, закрывающих возможность сотрудничества (так, когда автор этих строк в далеком 2008 году аргументированно выразил в своем ЖЖ недоумение внезапной неадекватностью сотрудников радиостанции, он был обвинен Венедиктовым в оскорблении его «девочек»).

Практическим выражением глубочайшего либерализма «Эхо Москвы» является последовательное оппонирование любой власти, трактуемое Венедиктовым едва ли не как главный (и при том совершенно точно неотъемлемый) признак журналистского профессионализма.

Принципиально важно, что речь идет не о поиске истины, не о служении обществу и даже не об отражении реальности. Главный критерий профессионализма для либеральной журналистики — оппонирование власти и, как показывает практика, совершенно не важно, полезна она обществу или нет!

Очевидная подтасовка (получается, что профессионализм попросту запрещает журналисту поддерживать власть и быть ее сторонником, даже если она полностью права, а ее оппоненты не правы) носит глубокий идеологический смысл. Ведь глобальный бизнес — хозяин современных либералов — враждебен любой государственности как таковой просто в силу своей природы. Это объективно вынуждает либералов, обслуживая его интересы, «оппонировать» всякой «власти» как силе, самим своим существованием мешающей их хозяину и потому подлежащей уничтожению вне зависимости от ее отношения как к ним, так и к самому глобальному бизнесу.

Эффективность либерализма как политической силы наглядно проявляется в том, что он смог превратить свои узкие корыстные интересы в профессиональный стандарт для огромной части журналистского сообщества, в том числе и в России. В результате целый ряд авторитетнейших высших учебных заведений (и далеко не только пресловутая «вша» — либеральная Высшая школа экономики, профессором которой является, например, одиозная либералка Евгения Альбац), по сути дела, калечит целые поколения журналистской молодежи, вбивая в их сознание необходимость вражды к собственному государству как категорическое, необходимое условие принадлежности к профессии.

Разумеется, это требует полного искоренения способности к логическому мышлению (правда, основную часть этой задачи решает государство при помощи ЕГЭ и в целом либеральной реформы образования). Так что не стоит удивляться широкому распространению среди журналистской молодежи святой веры в самые бредовые измышления, на порядок превышающие даже наиболее наглую ложь западной пропаганды, — вроде того, что «в 2008 году кровавый маньяк Путин вероломно напал на маленькую беззащитную Грузию», или что «Россия осуществляет военную агрессию, чтобы вернуть под власть олигархов народ Украины, мужественно сражающийся против кремлевских фашистов за свою свободу и демократию», или что «малайзийский «боинг» над Украиной был сбит по прямому указанию Путина, потому что он опьянел от крови», или что «Немцова убил Путин, потому что тот смело звал на борьбу с подлым тираном».

Подобный уровень агрессивной неадекватности заметной части молодой, а значит, наиболее энергичной и эффективной с точки зрения влияния на общество части журналистского сообщества, воспитанной на «профессиональных», а на деле либеральных стандартах, проповедуемых «Эхом Москвы» и Венедиктовым как его руководителем и олицетворением, — эффективный инструмент разрушения в интересах глобального бизнеса не только «власти», но и самого скрепляемого ею общества.

Однако не менее важным является то, что, говоря о враждебности «любой» власти как критерии профессионализма, либералы имеют в виду в первую очередь не абстрактную «любую», а совершенно конкретную, российскую власть.

«Власти» других государств, в том числе и прямо враждебных России, как государства современного Запада, выступают для них, как правило, как объекты отнюдь не «оппонирования», но поклонения, как недостижимые в своем совершенстве, но обязательные примеры для подражания. Об ошибках и пороках западных государств если и говорится, то вскользь и мельком, чтобы, создав таким образом видимость объективности, перейти, насколько можно судить, к главному — к смешиванию с грязью своей страны и своего народа под видом критики своего государства. Хотя часто возникает ощущение, что для либералов Россия, ее народ и государство являются «своими» лишь формально, а на деле Родина для них — совсем другие места.

Таким образом, выделяя «оппонирование всякой власти» как ключевой и едва ли не главный критерий профессионализма, на деле либеральные журналисты, как правило, являются оппонентами отнюдь не «всякой», а именно российской власти — причем, как показывает практика, в первую очередь в том, в чем она реализует интересы общества. Так что, оппонируя «власти», на самом деле целят в Россию. Неэффективность, а часто и порочность государственной бюрократии выступают не более чем поводом для нападок для страну, — точно таким же, каким при Советской власти был коммунизм, а при царской — самодержавие.

Разумеется, подобная редакционная политика (да еще и осуществляемая «с огоньком», разнообразно и эффективно, на протяжении четверти века) неотвратимо приносит свои плоды.

В частности, характер воспитанной на изложенной выше редакционной политике аудитории таков, что в СМС-сообщениях и откликах, поступающих на эфир, помнится, постоянно присутствовали не только часто тошнотворный неадекват, но и прямые угрозы, часто весьма откровенные. Поэтому, в частности, вызвало недоумение бегство из России ведущей «Эха Москвы» Жанны Немцовой (через некоторое время после убийства ее отца, либерального политика, в 90‑е около месяца считавшегося «наследником» Ельцина) со ссылкой на поступившие ей угрозы. Ведь аудитория, воспитываемая «Эхом Москвы», такова, что они, насколько можно судить, являются постоянным и совершенно обыденным явлением.

Существенно и то, что, при максимальном охвате столичной аудитории «Эхом Москвы» (в 2014 году, по данным TNS Russia, ее доля составила 7,1 % при доле находившегося на втором месте «Русского радио» лишь в 4,8 %) по России в целом она находилась лишь на 11‑м месте с 3,3 % радиослушателей (на первом месте — «Европа Плюс» с 8 %). При этом в аудитории «Эха Москвы» преобладают мужчины старше 55 лет, из–за чего 70 % рекламы приходится на лекарства и разнообразные БАДы, с которыми просто не хочет соседствовать большинство рекламодателей. В результате доля «Эха Москвы» в столичном рынке радиорекламы, по оценкам, почти втрое ниже ее доле в числе радиослушателей и составляет лишь 2,4 %.

Как отмечают на самой радиостанции, «болото застоялось», — но на политическом влиянии Венедиктова это пока не сказывается.

«Слушайте радио: остальное — видимость»

Забавный слоган «Эха Москвы» на диво точно отражает мироощущение всего либерального клана, его нынешнюю фундаментальную потребность. В самом деле: очень трудно быть либералом, адекватно воспринимая окружающий мир или хотя бы просто обращая внимание на него. Ведь своим существованием, всей повседневной практикой он постоянно разоблачает либерализм, обнажает его лживую и античеловеческую сущность, демонстрирует принципиальную, категорическую несовместимость обслуживаемых им интересов глобальных монополий с повседневным нормальным человеческим существованием.

Чтобы оставаться либералом в условиях либерального блокирования социально–экономического развития России, либерального уничтожения здравоохранения и образования, либерального поощрения произвола монополий и этнической преступности надо очень плотно зажмурить глаза: без этого реальность неминуемо выдерет вас из хотя и придуманного, но такого милого, привычного уютного мирка, созданного еще позднесоветскими передачами «Би — Би-Си».

И, значит, надо твердо и решительно признать окружающий мир пустой «видимостью», а реальностью — лишь медиасферу, созданную «Эхом».

В результате «Эхо Москвы» — и олицетворяющий его Венедиктов (в последнее время, он правда, потеснился на троне, галантно пригласив на него быстро становящуюся товарной маркой Лесю Ряб- цеву) стали абсолютными монополистами даже не в качестве пристанища для либеральных журналистов или комплексного либерального медиа, а в качестве творцов мира, в котором живет современная либеральная тусовка России.

В качестве демиургов.

И этот монополизм, как и всякий иной, привел к развращению и быстрой деградации.

Прежде всего, через запрет на критику, — неформальный, но железобетонный.

Почти любая внутрилиберальная критика «Эха» и Венедиктова вызывает вал испуганных протестов: мол, вы играете на руку душителям свободы слова из Кремля, и как же мы будем без «Эха», кто же будет доводить наши интересы до общества в привлекательном и убедительном для него виде!

А с другой стороны, насколько можно судить, такую критику карает и сам Венедиктов, жестко ограничивая доступ критиканов к «свободе слова»: кто–то теряет эфир на время, кто–то навсегда, кто- то подвергается более жесткой, чем обычно, цензуре в блогосфере, кто–то выпадает и из нее.

Самоочевидный факт, — то, что либералы в российском обществе обладают наиболее тоталитарным мышлением, — подтверждается, например, и тем, что блогосфера «Эха Москвы» является единственной медиаплощадкой России, где до сих пор существует цензура.

Конечно, редакция гневно опровергает обвинения в этом, ссылаясь на стандартную премодерацию, однако многие блогеры указывают на конкретные случаи, когда их посты не допускались до публикации на их же собственных страницах. А когда модераторам «Эха Москвы» не удавалось отмолчаться, они невразумительно заявляли, что соответствующий пост противоречил «редакционной политике», но в чем конкретно заключалось это противоречие, они блогеру сообщить не могут.

Более того: либерал Игорь Яковенко прямо обвиняет «Эхо Москвы» (правда, в ее же блогосфере — такие обвинения со стороны «своих» либеральной цензурой допускаются): «С сайта «Эха» из–за цензуры был вынужден уйти Андрей Пионтковский, незадолго до убийства Бориса Немцова «Эхо» подвергало цензуре его блог».

Запрет на критику в сочетании с цензурой порождает убежденность в своей безнаказанности, а затем — трамвайное хамство. Констатировав, что «Не нравится — слушайте другое радио!», «Аптека за утлом!» и другие хамские формулы стали нормой общения Венедиктова (и далеко не только его) с радиослушателями (и не только с ними), Яковенко метко назвал стиль радиостанции проявлением «синдрома советской продавщицы» — хамства, стремления «толкнуть дефицит из–под прилавка» и вопиющего непрофессионализма.

Воинствующая безграмотность при безудержном апломбе как ведущих, так и либеральных экспертов стал фирменным стилем «Эха».

Помнится, зампредседателя «Мемориала», «профессиональный историк», кавалер «Ордена заслуг перед Республикой Польша» Никита Петров в передаче накануне 65-летия Победы с пеной у рта обвинял сталинский режим в аресте 1,5 млрд. чел. только «с июля 1937 по ноябрь 1938 года», причем на многократные уточнения потрясенной ведущей продолжал яростно настаивать на этом числе (правда, говоря почему–то «полторы тысячи миллионов», — возможно, он просто забыл, как будет «миллиард» по–английски и тем более по–русски) и требовал от смеющих сомневаться «читать те документы, которые были изданы хотя бы в Международном фонде демократии». Правда, потом ведущей все же удалось, сославшись на его собственную книжку, привести эксперта в чувство, и он поведал уже лишь о

1,5 млн. чел.

Другой «эксперт», уже по фондовому рынку, порадовал аудиторию сообщением о работе фондовой биржи в КНДР и на недоуменные расспросы ведущей снисходительно объяснил ей, что фондовые биржи есть везде, — и даже пообещал представить северокорейские котировки.

Что ж говорить о ставшей символом «Эха Москвы» протеже Венедиктова Рябцевой, которая ошарашила и на время лишила дара речи даже все, казалось бы, повидавшего Шендеровича заявлением о том, что население всей России составляет, по ее мнению, 8 млн. чел., — то есть меньше, чем в одной лишь Москве (или Греции, или Белоруссии)! Реакция Шендеровича тем более значима, что заявление Рябцевой вполне соответствовало его собственному подходу (как и подходу многих других либералов) к разделению россиян, хоть и не на «арийцев» и «унтерменшей», но на «людей» и «нелюдей», а также «протоплазму» (спасибо хоть, не «гоев»).

Деградация радиостанции оказывается невыносимой для профессионалов, что проявилось, в частности, в уходе с «Эха» одного из его основателей, пригласившего Венедиктова на работу, Бунтма- на, — к чему сам Венедиктов отнесся философски.

Однако то, что честным журналистам, преданным своему делу, кажется вопиющей безграмотностью (так что они даже недоумевают, как может терпеть это весьма профессиональный Венедиктов), на деле оказывается весьма эффективным способом заглушить нелиберальное мнение и, пригласив гостя и формально продемонстрировав таким образом свою толерантность и широкий подход, не дать ему сказать важные для него вещи и, главное, не дать аудитории их услышать.

Как справедливо отмечает Игорь Яковенко, один из абсолютных авторитетов в вопросах качества журналистики, «практически все молодые журналисты «Эха»… вместо того, чтобы выявлять и помогать структурировать «особое мнение» гостя, либо предъявляют публике свое «особое мнение», либо откровенно мешают гостю говорить».

И, разобрав особо яркие примеры, резюмирует: «Сотрудница «Эха» активно мешает гостю, которого пригласили для того, чтобы он высказал свое «особое мнение», это мнение высказать. Вместо этого занимается самоутверждением за счет гостя».

Однако предположение, что нелиберала пригласили на «Эхо» для высказывания его мнения, на мой взгляд, ошибочно: на деле таких гостей, скорее, приглашают для дискредитации их мнений. А то, что при их запутывании и «опускании» журналистка тешит свое самолюбие — не более чем мелкий бонус успешному менеджеру.

Чтобы лучше старалась.

Правда, иногда менеджеры начинают, как Ряб- цева, действительно верить, что их дело — «битый час вынуждать человека признать, что в нем нет дела, а есть только слова». Возможно, потому, что в отношении большинства либералов это вполне соответствует истине.

И напрасно тот же Яковенко призывает «эхов- ских» «мэтров» «раскрыть юному дарованию смысл и значение нескольких десятков слов, которые она упоминает ни к селу ни к городу».

С одной стороны, зачем рисковать вызвать неудовольствие всесильной фаворитки? — а с другой, чем меньше знаний, тем проще заниматься либерализмом.

По крайней мере, публично.

Незаменимый помощник власти

Секрет политического и медийного выживания Венедиктова, разумеется, не только в том, что «Эхо Москвы» выполняет необходимую для прозападной тусовки во власти функцию служить для Запада наглядным доказательством сохранения в России свободы слова и даже основ демократии по западному образцу.

Главное в том, что периодически «Эхо Москвы» и Венедиктов выполняют крайне важные для власти («оппонирование» которой они официально считают своим профессиональным долгом) деликатные функции.

Это может быть снятие конфликта между главой Следственного комитета и главредом «Новой газеты», журналиста которой тот вывез в лес, словно возомнившего о себе опера.

Это может быть содействие переориентации протестующих 10 декабря 2011 года с площади Революции рядом с Кремлем, Центризбиркомом и администрацией президента на совершенно безопасную для власти Болотную площадь.

Это может быть интервью ряду украинских СМИ накануне крымского референдума о том, что вопрос о Крыме уже решен, и вопрос заключаетсялишь в недопущении бессмысленного кровопролития.

Это может быть публичная поддержка кошмарной реформы московского здравоохранения, вылившейся, по сути дела, в его погром.

И, разумеется, задавание президенту В. В. Путину «правильных» вопросов на разного рода публичных мероприятиях…

Список можно продолжать: либералы даже подозревали Венедиктова в содействии организации скандала, из–за которого телеканал «Дождь» потерял спутниковое вещание. Однако при всех разговорах о том, что В. В. Путин когда–то, в 2001 году считал Венедиктова своим «врагом, но не предателем», сейчас тот выполняет важную для власти, пусть и эпизодическую, и вспомогательную функцию.

По точной характеристике Лимонова, Венедиктов создал на базе «Эха Москвы» подлинный штаб ультра–либерального движения. Влияя на него, а во многом и управляя им, он получил бесценный для власти манипулятивный ресурс.

И потому, при необходимости предоставляя его в распоряжении государства, может чувствовать себя неуязвимым.

Либеральный диктатор

Эпатажное поведение Венедиктова подчеркивает его особенность и неуязвимость: мол, я не такой, как все, и мне позволено все или почти все, трепещите!

Действительно, заяви любой другой общественно значимый человек о своем сексе с несовершеннолетними школьницами во время преподаватель-

16611 ской работы (и тем более как о чем–то нормальном и само собой разумеющемся), допусти он декларации в стиле «Воспитывать молодую сотрудницу сексом, почему бы и нет» или сообщи об издании им специального приказа, не только не запрещающего, но и поощряющего сексуальные домогательства на работе, — поднялась бы буря негодования.

Но Венедиктов не просто расширяет «окно Овертона» в части отношения к женщине и реализации личных вкусов: убедительно подчеркивая свою недоступность для обыденных правил, он шаг за шагом укрепляет свое влияние и, соответственно, власть.

Демонстрация хамоватости, резкости и аляповатости на грани безумия не стоила бы ничего, не прикрывай она пластичность, способность к компромиссу и дипломатии, гибкий и разносторонний ум и огромную эрудицию.

Помощница Венедиктова Рябцева отмечает: «Он играет дурачка, от которого никто не ждет нападок. А внутри он собран и всегда готов уколоть… Никто не знает его истинных мотивов… У него во всем есть цель…» И, позволю добавить, цель в том числе стратегическая, глубоко продуманная и подчиняющая себе разнообразные, в том числе и кажущиеся случайными эскапады.

Умело провоцируя разнообразные скандалы (в том числе формально не имеющие отношения к нему лично) и потом часто урегулируя их, Венедиктов эффективно поддерживает интерес к «Эху Москвы», не давая забыть свою торговую марку даже тем, кто не слушает его и в принципе не интересуется им.

Венедиктов прекрасно разбирается в особенностях журналистской профессии; он является одним из авторов Московской хартии журналистов и подчеркивает, что радиостанция не проиграла ни одного дела в суде: «были суды, где мы выиграли и где мы закончили мировым соглашением».

Пестуя общественные представления о своем могуществе, Венедиктов умело и разнообразно манипулирует именем президента В. В. Путина и своих высокопоставленных конфидентов. Вместе с тем он действительно демонстрирует наличие качественной инсайдерской информации и, что значительно более важно, инсайдерского ее понимания, а также постоянно участвует в мероприятиях на высоком чиновничьем уровне. Достаточно указать, что он является постоянным членом российской делегации на сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы.

Он пользуется абсолютным уважением и авторитетом в коллективе, так как все понимают: «Эхо Москвы» — это прежде всего он.

И, опираясь на ум, умение манипулировать людьми и заслуженный авторитет, Венедиктов правит своим медиа железной диктаторской рукой: все мало–мальски значимые решения принимаются им и только им. им. Не случайно в гостевой комнате висит его огромный фотопортрет с кожаным бичом в руках.

Он работает без выходных и, похоже, полностью ассоциирует себя с «Эхом Москвы», которому отдается полностью. Возможно, поэтому диктаторский, кошмарный, порой истеричный и непредсказуемый стиль управления часто сочетается с мудростью, человечностью и даже трогательностью.

И вместе с тем, как и многие другие либералы, Венедиктов, похоже, в принципе не может представить, что кто–то может испытывать патриотическиечувства по отношению к России бескорыстно. Так, защищая Макаревича от общественного негодования по поводу его выступления, оказавшегося де- факто поддержкой нацистской хунты на Украине, Венедиктов выразил глубокое и искреннее убеждение в том, что такое негодование можно испытывать и выражать исключительно «по заказу, или за деньги, или за желание получить лишнюю звездочку на погон».

Фаворитка, хвастающаяся отношениями с Венедиктовым почти так же, как тот хвастается отношениями с Путиным, поведала: «Он мне однажды рассказывал, что у него есть черный списочек врагов. И в ближайшие 20 лет он будет каждому из них мстить и вычеркивать того, кому отомстил. Так вот, я уверена, что половина списочного состава там уже вычеркнута.»

Таким образом, Венедиктов собирается мстить тем, кого он считает своими врагами, до 80 лет! Что ж, остается лишь надеяться, что в ближайшие 20 лет ему больше нечем будет заниматься.

Конечно, сегодня это кажется маловероятным: положение «Эха Москвы», служащего одновременно свидетельством путинской демократичности и центром управления либералами, непоколебимо.

И, если либералам удастся уничтожить Россию, — «Эхо Москвы» останется и лишь окрепнет; ему даже не придется менять название.

Хотя, с другой стороны, если Россия выстоит и укрепится, — сохранить венедиктовское «Эхо Москвы» в процессе нашего выживания и развития не удастся совершенно точно.

ПОЗНЕР Физиолог человеков: чужой, страдающий в России

Владимир Познер — патриарх российской журналистики нового времени. Его авторитет в этой области почти абсолютен, мнение вызывает интерес и пользуется уважением, а суждения на тему «что морально, — а что аморально? что этично, — а что не этично?» (вошедшую даже в культовый фильм «День выборов») порой помимо его воли оказываются приговором.

Он не скрывает, что не чувствует себя связанным с нашей страной: «В России меня держит только работа. Я не русский человек, это не моя родина, …я не чувствую себя здесь полностью дома — и от этого очень страдаю. Я чувствую в России себя чужим. И если у меня нет работы, я поеду туда, где чувствую себя дома. Скорее всего я уеду во Францию».

«Имей я право выбора, предпочел бы иное время и страну… Мне хорошо жилось бы в годы американской борьбы за независимость. Где–нибудь с Джефферсоном, Адамсом и другими людьми, которых бесконечно уважаю… Еще могу представить себя в роли мушкетера, защищающего Францию семнадцатого века».

А на вопрос, какой период из истории России предпочел бы, Познер искренне отвечает: «Никакой… Российские времена почти всегда оставались темными, тяжелыми и страшными, мне совсем не хочется туда. Даже в русских народных сказках не нахожу близких себе персонажей. Злодеев не обсуждаем, но ведь и положительные герои какие–то неживые! Они ненастоящие, понимаете? Единственный человек, перед которым преклоняюсь, Пушкин, однако он, извините, не русский. И дело даже не в происхождении, а во внутреннем складе… В нем столько силы, юмора, блеска! Эфиопская прививка в Пушкине сильно сказывалась».

Каким же образом «властелином дум» значительной части российского общества стал человек, искренне считающий себя чужим ему и, более того, «очень страдающий» от него? Считающий «ненастоящими» персонажей сказок, которые выражают архетип каждого народа, и полагающий полностью русского по культуре и воспитанию Пушкина «нерусским» просто потому, что он «светел и оптимистичен, хотя порой и трагичен»? Озаглавивший свою статью «Российское стадо вряд ли изменится за время моей жизни»? И какие последствия это имеет?

Головокружительное начало: дитя мира

Познер родился в Париже 1 апреля 1934 года и был крещен в соборе Парижской богоматери (по католическому обряду; является атеистом). Отец, уехавший из Петрограда в 1922 году, не хотел обременять себя семьей, и мама, француженка, уехала с трехмесячным сыном к родственникам в США, где была возможность получить работу: благодаря Рузвельту они, в отличие от Франции, уже начинали выкарабкиваться из Великой депрессии.

Отца Познер увидел лишь в пятилетием возрасте, когда он восстановил семью. Они перебралась во Францию, но менее чем через год та была оккупирована гитлеровцами, и семья с трудом вернулась в США: оставаться в оккупации Познеру–старшему с еврейской фамилией и симпатиями к СССР было нельзя.

Он любил Францию так, что заплакал, когда садился в уходящий в порт поезд, — и Познер унаследовал эту любовь.

Как эмигрант, отец Познера не имел гражданства и жил по паспорту беженца — так называемому «нансеновскому паспорту». В 1941 году, когда Советский Союз после воссоединения с Прибалтикой давал свои паспорта всем ее жителям и их потомкам, отец Познера получил в Нью — Йорке советское гражданство как сын уроженца Литвы.

Познер учился в дорогих частных школах, так как отец зарабатывал до четверти миллиона долларов в год: это и сегодня большие деньги, а тогда они были просто огромными.

С 1943 года, работая начальником русской секции отдела кинематографии Военного департамента США (после войны называемого «Пентагоном» — по жаргонному наименованию здания бывшего госпиталя, в которое он переехал), отец Познера начал сотрудничать с разведкой. Интересно, что Познер категорически настаивает, что «отец не был штатным агентом», приводя в качестве аргумента то, что «он помогал СССР по убеждению и абсолютно бескорыстно». Почему бескорыстный помощник не может быть агентом и что в постыдного в этом статусе, остается не ясным, тем более, что известен даже «агентурный» псевдоним не бывшего «агентом» отца Познера — «Каллистрат».

Ухудшение отношений между СССР и США с началом «холодной войны» сказалось на положении семьи, глава которой имел советское гражданство. Родители хотели вернуться во Францию, но отцу Познера отказали в визе из–за доноса о том, что он — советский разведчик. В конце 1948 года семья переехала в советскую зону оккупации Берлина: отец был приглашен советским правительством поработать в «Совэкспортфильме».

В 15 лет он начал учить не знакомый ему тогда русский язык в школе для детей немецких политэмигрантов; в 1951 году ее закрыли, и Познер в том же году получил аттестат зрелости в советской вечерней школе при полевой почте, созданной для советских офицеров, старшин и сержантов, учебу которых прервала война. По собственным словам, «более–менее прилично говорить по–русски научился годам к 19, когда приехал в Москву».

Несмотря на советы не покидать ГДР, так как вернувшихся на родину эмигрантов в то время сажали, отец Познера в конце 1952 года добился возвращения семьи в Москву.

Советское процветание: от агитпропа к «певцу перестройки»

На следующий год Познер поступил в МГУ на биолого–почвенный факультет. Несмотря на хороший результат (24 балла из 25 возможных) его не зачислили, но незнакомая женщина сообщила ему, что он не принят из–за национальности. Придя в гостиницу «Метрополь» (где тогда жила семья), он накинулся на отца с упреками: «Куда ты меня привез? В Америке меня били по морде, когда я защищал права негров, но тут еще большие националисты!» — и отец через полтора месяца добился его зачисления «задним числом».

Правда, за это время Познера как владевшего английским, немецким и французским пытались призвать в армию и отправить в разведшколу, а когда он отказался (ссылаясь на то, что недостойный МГУ тем более не может быть достоин работы в разведке), пригрозили призвать на флот (где тогда служили 5 лет). В дальнейшем Познер, по его словам, еще дважды (по совету отца) отказывался сотрудничать с КГБ, хотя и писал для его сотрудников разного рода «изложения собственных взглядов без называния фамилий», — и за это его «в Америку не выпускали 30 лет».

В 1957 году, во время Всемирного фестиваля молодежи, Познер, как он говорил, «две недели общался с американцами, приехавшими в СССР, и вдруг почувствовал: с ними мне гораздо проще, лучше их понимаю, страшно скучаю по Штатам, это родное, мой дом там, за океаном». Он собрался бежать в США, но этому воспротивился отец.

В том же году он женился на дочери известного композитора, секретаря Союза композиторов СССР.

В 1958 году Познер закончил МГУ по специальности «физиология человека» и стал зарабатывать на жизнь научными переводами. Увлекшись еще к четвертому курсу переводами иностранной поэзии, он продолжал заниматься ими «для души», надеясь сделать это своей профессией. Когда его переводы попали к Маршаку, тот отметил, что у Познера есть талант, хотя нет техники, пригласил его стать своим литературным секретарем и отвечать на письма, приходившие детскому поэту со всего мира. Мар–шак читал переводы Познера и учил его русской литературе. Сотрудничество продолжалось 2,5 года (хотя обычно говорят о периоде 1960–1961 годов).

Его ярким эпизодом стала передача Познером в редакцию «Нового мира» своих переводов (отобранных для печати Маршаком) вместе с его переводами, которые Познер подписал своим именем. Редакция отвергла все работы неизвестного молодого поэта; то, что переводы Познера не отличили от переводов Маршака, свидетельствует о его высоком уровне. Маршак восхитился проделкой, хотя для порядка и устроил скандал.

Однако Познер, разочаровавшись в работе переводчика и увидев, что оценивается фамилия, а не мастерство, начал искать другую работу. В октябре 1961 года знакомый предложил ему работу в только что созданном Агентстве печати «Новости» — в силу владения тремя языками сразу старшим редактором главной редакции политических публикаций; на согласие повлияла головокружительная по тем временам зарплата — 190 руб. в месяц, в 2,7 раза больше, чем Познер получал у Маршака.

Впоследствии он рассказывал, что работа в пропагандистской журналистике привлекала его возможностями много ездить по стране и заводить новые знакомства.

Карьера Познера шла в гору: в 1965 году он стал ответственным секретарем «глянцевого» пропагандистского журнала Sovietlife, впоследствии был переведен в журнал «Спутник», в 1967 году вступил в КПСС и развелся. Вновь женился в 1969 и на следующий год перешел на работу в главную редакцию радиовещания на США и Англию, где до конца 1985 года вел по–английски собственную радиопередачу «Голос Москвы».

Сам Познер говорит: «Долгое время я… был убежденным сторонником советской власти, и мое разочарование в ней… происходило очень медленно… Первым тяжелым ударом стал для меня 68‑й год… Постепенно мне пришлось признаться себе, что защищать это больше я не могу, что я потерял веру…»

Тем не менее и после «тяжелого удара» и, вероятно, даже после «потери веры» он оставался весьма эффективным пропагандистом. Эмигранты из Советского Союза рассказывали о своем шоковом впечатлении от объяснения Познером разгрома (с использованием бульдозеров) несанкционированной выставки советских непризнанных художников в сентябре 1974 года. Ничтоже сумняшеся, Познер, по их воспоминаниям, сообщил, что в СССР вся земля принадлежит государству, и художники, расставив свои картины, тем самым грубейшим образом нарушили право собственности. «Представьте себе, что на Вашу лужайку перед Вашим домов заявилась бы толпа людей и без Вашего разрешения стала бы там проводить свою выставку, — как бы Вы отреагировали? Точно так же отреагировало и советское государство», — вспоминали они слова быстро перековавшегося при необходимости демократа и через четверть века после тех событий.

Познер пользовался доверием руководства и в 1977 году (впервые после возвращения в Советский Союз) был даже отправлен в загранкомандировку: «тогдашний руководитель Гостелерадио был классическим антисемитом, но тем не менее поручился за меня и отправил на международный телефестиваль на озеро Балатон». Невольно возникает вопрос, — а в состоянии ли современные «общече- ловеки» подобным образом (если Лапин действи–тельно был антисемитом) сделать добро глубоко чуждому им подчиненному, — но Познеру, судя по всему, он в принципе не приходил в голову.

За работу по освещению Олимпийских игр 1980 года Познер получил медаль «За трудовую доблесть».

Новый виток карьеры Познера был связан с появлением качественно нового жанра — телемостов. В 1982 году во время рок–фестиваля в Сан- Бернардино (Калифорния) организаторы использовали телеэкраны величиной с 2–3 этажный дом, позволяющие видеть происходящее на сцене как можно большему числу людей. По завершении фестиваля организаторы, чтобы загрузить уникальное оборудование, предложили попробовать с помощью космической связи соединить два больших экрана в разных концах Земли, чтобы сделать зрителей одновременно и участниками происходящего.

5 сентября 1982 года идея была реализована: видеосвязь объединила четверть миллиона молодых американцев, участвующих в фестивале в пригороде Лос — Анжелеса, с их советскими сверстниками в студии Останкинского телецентра. Вели телемост популярный американский телеведущий Фил Донахью и Познер, который уже был известен в США благодаря своей радиопередаче.

Возвращение жанра телемостов (с личного разрешения Горбачева) с началом перестройки и «нового мышления» сделали Познера известным в СССР: в декабре 1985 года он провел телемост Ленинград — Сиэтл «Встреча в верхах рядовых граждан», а через год — телемост Ленинград — Бостон «Женщины говорят с женщинами», на котором прозвучало ставшее крылатым «В СССР секса нет».

Смех аудитории заглушил продолжение фразы — «А есть любовь»», и для понимания Познера представляется очень важным то, что он не привлек внимания к завершению фразы, обеспечив тем самым ее заведомо искаженное восприятие, порочившее Советский Союз и, что более важно, отражавшее фундаментальную разницу советской и американской культур.

В 1986 году Познер стал лауреатом премии Союза журналистов СССР и получил приз «Золотое перо» Союза журналистов России.

Вероятно, именно благодаря телемостам и полученной на них известности Познер сделал качественно новый шаг в своей карьере, перейдя с радио на телевидение и с внешней аудитории на внутреннюю. В 1986 году он стал политическим обозревателем Центрального телевидения СССР, а с 1988 года начал вести программы «Воскресный вечер с Владимиром Познером» (дожившая в несколько ином формате и под другим названием до настоящего времени) и «Квадратура круга».

В 1990 году Познер опубликовал в США автобиографию к «Прощание с иллюзиями», точно удовлетворив потребность американского общества в «перестроечной» литературе, убедительно подтверждающей его историческую правоту. Познер с гордостью сообщает, что книга держалась в списке бестселлеров New York Times 12 недель; этот действительно прекрасный результат открывал ему ясные перспективы в «земле обетованной» перестроечной интеллигенции — СИТА, в которые он хотел как в родное для себя место бежать еще в далеком 1957 году.

После этого, по словам Познера, не желая терять свежеобретенные независимость суждений и тем более становиться выразителем мнения государства, профессиональный пропагандист в апреле 1991 года уволился с Гостелерадио, вышел из КПСС и уехал в Нью — Йорк, приняв предложение своего давнего коллеги Донахью вести совместную еженедельную передачу в прямом эфире канала CNBC.

Вероятно, помимо успеха в США, принципиальности Познера способствовало и ухудшение ситуации в Советском Союзе: в конце января 1991 года прошел «павловский» конфискационный обмен денег, а со 2 апреля были в среднем втрое повышены розничные цены.

Певец западных ценностей в России

В 1992 году вошел в жюри основанной Березовским премии высших достижений литературы и искусства «Триумф».

После некоторой стабилизации России Познер с 1993 года стал ежемесячно летать в Москву записывать еженедельные программы: он продолжил вести «Воскресный вечер с Владимиром Познером», а с августа 1994 года запустил ток–шоу «Мы» и совместную российско–американскую публицистическую передачу «Если». Последние два проекта не имели успеха, и с сентября 1996 года начал выпускать ток–шоу «Человек в маске».

В марте 1994 года, через полгода после расстрела Дома Советов Познер был награжден орденом Дружбы народов, в том же году получил приз как лучший телеведущий на международном фестивале масс–медиа «Гонг». В 1995 году стал обладателем специального приза жюри фестиваля телепрограмм «Бархатный сезон» и премии Дмитрия Холодова «Лучший репортаж о России» Ассоциации иностранных корреспондентов.

В 1996 году программа «Познер и Донахью» была снята с эфира по цензурным соображениям. Руководство CNBC, по словам Познера, заявило, что он слишком левый, а Донахью слишком либеральный, и потребовало права вмешиваться в определении тем программ и приглашение гостей. После отказа ведущих контракт с ними не стали продлевать.

В том же 1996 году по тем же причинам закрылась передача «Познер и Дональд Хилл». Познер пробовал вести авторскую передачу Final edition («Итоги недели»), но она, судя по всему, не имела успеха. Оставшемуся без работы и заработков Познеру, по его признанию, «в Америке стало как–то кисло», и в феврале 1997 года он вернулся в Россию, где, помимо работы на телевидении, стал вести программу «Давайте это обсудим» на «Радио‑7 на семи холмах», за которую получил от ее американского владельца ее 15 %, тогда оценивавшиеся в 350 тыс. долл. В 1999 году радиостанция была приобретена крупным американским же инвестфондом и начала быстро развиваться, так что в 2003 году при ее продаже Познер, по его словам, получил за пакет акций «свой первый миллион долларов».

В 1997 году американское общество «За лучший мир» присудило Познеру свою золотую медаль, а в конце 1999 года был награжден российским орденом Почета — «за заслуги в области культуры и в связи с 75-летия радиовещания в России».

С того же 1999 года входил в Федеральную конкурсную комиссию по телерадиовещанию; в 2004 году из–за «некоего конфликта интересов» в ее состав уже не вошел, но был включен в Совет при президенте по развитию институтов гражданского общества и правам человека (преобразованном из Комиссии по правам человека), в котором пребывал до 2009 года.

С ноября 2000 Познер вел еженедельное общественно–политическое ток–шоу «Времена», подводившее итоги недели. Но интерес к нему уже необратимо снижался; в 2005 году на вручении национальной премии «Человек года» в номинации «Телевидение» Познер занял лишь третье место, уступив Тине Канделаки и Андрею Малахову. Правда, в следующем, 2006 году он был награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.

В июле 2008 года ток–шоу «Времена» прекратило выходить. Вдоволь пожаловавшись на «пресс» и на то, что ему «пришлось закрыть программу…, поскольку приходилось идти на слишком большие компромиссы» (в США он таких жалоб себе, насколько можно судить, не позволял), он открыл на том же канале и даже, насколько помнится, в то же время подводящую итоги недели программу «Познер», выходящую и сейчас.

В том же 2008 году женился в третий раз (второй брак длился с 1969 по 2005 годы); через несколько лет юбилейное телеинтервью с ним было названо «В 80 лет жизнь только начинается».

С апреля по июнь 2012 года вместе с Леонидом Парфеновым вел еженедельную передачу, по безыскусной традиции названную именами ведущих, на телеканале «Дождь». Правда, когда после того, как в эфире «Дождя» он пожаловался на администрацию Первого канала (та–де не дает ему пригласить в свою программу Навального), та в конце концов попросила его выбрать между двумя форматами, — Познер, не колеблясь, предпочел «свободному» «Дождю» якобы ущемлявший его свободу, но, вероятно, приносящий больше денег Первый канал.

Ущемления эти, по словам самого Познера, позиционирующего себя в качестве свободного журналиста, сводились к неукоснительно соблюдаемой им договоренности с генеральным директором Первого канала К. Л. Эрнстом не приглашать в качестве гостей нежелательных лиц и правом последнего (единственного на всем белом свете, причем он воспользовался этим правом, насколько можно судить, два раза) снимать какие–либо части передачи Познера с эфира.

В частности, когда в декабре 2012 года Познер, критикуя запрет гражданам США усыновлять рос- сийскихдетей, назвал Госдуму «Госдурой» и это вызвало негодование ее депутатов, Познер извинился за этот выпад, но заявил, что скандальная передача шла в записи, — и, соответственно, окончательную ответственность за него несет К. А. Эрнст, который мог вырезать его, но не сделал этого, причем, по словам Познера, совершенно сознательно.

Помимо ведения своей программы, Познер выпустил целый ряд страноведческих передач: «Одноэтажная Америка» (2008), «Тур де Франс» (2009), «ИхИталия» (2012), «Германскаяголоволомка» (2013), «Англия в общем и в частности» (2015); ожидается фильм об Израиле. По итогам фильмов обычно выходят книги.

В 2014 году он вернулся к работе на американском телевидении — на каналах NBC, где освещал Олимпиаду в Сочи, и CNN, где комментировал события на Украине.

Но основная работа — по–прежнему Первый канал, где по–прежнему выходит программа «Познер», которую по–прежнему смотрят многие.

В 2004 году Познер с братом открыли в Москве ресторан французской кухни «Жеральдин»; банк инвестора проекта по странному совпадению со скандалом обанкротился в следующем же году.

Академия российского телевидения

Одним из проектов, принесших Познеру авторитет в России, является созданный в 1994 году фонд «Академия российского телевидения» (до 2001 года — Российский фонд развития телевидения). Слово «академия» бросало свой отблеск и на ее президента Познера, солидный образ которого вполне соответствовал общественным представлениям об академике, пусть даже и «телевидения». Официальная цель этой некоммерческой организации заключается в объединении интересов телеканалов, телевещателей и телепроизводителей нашей страны, но более всего она известна как учредитель национальной телевизионной премии ТЭФИ, присуждаемой ежегодно с 1995 года.

Вручению премии часто сопутствовали подогревавшие интерес к ней скандалы; так, в 1997 году, перепутав конверты, ее с шутками вручили погибшим журналистам. Познер, будучи президентом Академии (переизбран в 1998 году), становился лауреатом учрежденной ею премии ТЭФИ в 1998, 2001 и 2004 годах, не ощущая при этом никакого конфликта интересов.

В 2007 году две крупные телекомпании, НТВ и ТНТ, бывшие учредителями Академии, вышли из ее состава и из числа учредителей ТЭФИ, а в 2008 году от участия в ТЭФИ отказался государственный холдинг ВГТРК, что привело к девальвации премии и поставило под угрозу саму Академию. Причина — несогласие с критериями оценки и в целом политикой «академиков», в адрес которых выдвигались обвинения в непрофессионализме.

В результате в 2008 году Познер снял свою кандидатуру с выборов главы Академии. До того он неоднократно заявлял, что в соответствии с уставом Академии покинет свой пост по истечении второго срока, но его кандидатура, тем не менее, оказалась выдвинутой. В итоге его сменил бывший Министр культуры Швыдкой.

В следующем, 2009 году Познер получил ТЭФИ «За личный вклад в развитие российского телевидения», а затем стал лауреатом этой премии в 2010 и 2012 годах.

Личный вклад в разрушение старой Москвы

В 1997 году Познер со своей второй женой открыл в Москве «Школу телевизионного мастерства под руководством В. В. Познера» для молодых региональных тележурналистов. На курс принимали не более 12 человек.

Распоряжением мэра Лужкова в 1999 году под школу на 49 лет предоставлялся земельный участок в 20 соток в центре Москвы, на Малой Дмитровке, где планировалось воздвигнуть семиэтажный дом. Самой школе предназначалось 10 % его площади, 70 % шло инвестору, а 20 % — городу.

Через два года распоряжение было уточнено: «в ансамбль комплекса школы» включили соседний дом — памятник архитектуры с расположенными в нем мастерскими московских художников. На–чался скандал, против строительства выступили политики, общественники, жители района; прошел ряд акций протеста, и в конце концов прокуратура Москвы предписание исправить нарушения. Распоряжение мэра было вновь изменено, и памятник архитектуры включили в здание школы Познера в качестве его конструктивного элемента. Жалобы жителей на нарушения строительных нормативов и падение цены их квартир успеха не возымели.

На этом фоне поразительным по своему цинизму стало в 2007 году участие Познера в кампании социальной рекламы с фразой «Я люблю Москву, которой почти больше нет: тихую, старую, со крипом снега под ногами». Не случайно на один из билбордов с его портретом и этой фразой была наклеена не вполне цензурная резолюция, напоминающая о непосредственном участии Познера в уничтожении той самой Москвы, которую он якобы так любит.

Познер и Украина

В 2013 году Познер был признан «человеком года» на Украине, — но задолго до Евромайдана был буквально смешан с грязью украинскими (да и российскими либеральными) журналистами за, по- видимому, честный ответ на стереотипный вопрос «кто для Вас украинцы?»

Познер сказал, что плохо знает украинцев, но знает, что их много было среди надзирателей сталинских лагерей. Строго говоря, для либерала, воспринимающего историю «этой» страны преимущественно как историю ужаса и террора, восприятие всего через призму «сталинских лагерей» вполне естественно, — равно как и пренебрежение украинцами на фоне его отношения к русским.

Познер похвалил Украину за еду и песни, деликатно укорил за отношение к русскому языку и не смог сказать ничего больше.

Это вполне естественный ответ на вопрос, который «гражданина мира», скорее всего, никогда и не интересовал, вызвал на Украине проклятия и клеймение позором, был воспринят если и не как сознательное оскорбление, то как недопустимое пренебрежение и «нежелание церемониться».

Разумеется, Познер и представить себе не мог подобной местечковой озлобленной мании величия, воспринимаемой ее носителями как неотъемлемая часть приобщенности к Европе.

А в 2014 году, уже в разгар гражданской войны на Украине, рассуждавший до того о «плешивом мальчике, который хочет в историю» Познер в свойственной ему мягкой манере заявил: «Не думаю, что правильно… полагать, что за происходящее на юго–востоке… отвечает Путин или русские… Мы не можем говорить о серьезном российском военном присутствии, потому что, если бы оно было… для украинской армии все бы закончилось».

Это вызвало шок среди российских либералов, — и они начали проклинать и «люто, бешено ненавидеть» Познера как изменника святому для них делу русофобии.

Хотя тот, скорее всего, всего лишь пытался обеспечить привычную для него видимость объективности или продемонстрировать лояльность российским властям для сохранения привычных источников доходов.

Истинные ценности

Больше всего потрясает в Познере, — вероятно, по контрасту с тщательно выстраиваемым им образом умудренного жизненным опытом, взвешенного и отстраненно объективного патриарха, — готовность полностью игнорировать реальность.

Автор, помнится, впервые испытал этот шок на одной из конференций в середине «нулевых», на которой Познер объяснял беды России тем, что в российском паспорте указывают национальность его обладателя. Помимо очевидного отсутствия связи между этими явлениями Познер не мог не знать, что в российском паспорте, в отличие от советского (а с момента распада СССР к тому времени прошло более 12 лет), национальность не указывается.

Однако для красного словца можно сказануть не такое: «пипл схавает».

Когда надо, Познер «на голубом глазу» заявляет: «Я родился в СССР, для меня это хоть какая–то, но родина», — хотя родился, как известно, в Париже, и долго не мог простить отцу того, что ввез его на эту «родину» в уже вполне сознательном возрасте.

Весной прошлого года, обвиняя российские медиа в том, что они не дают выражать расходящиеся с официальной позицией мнения (хотя ведущий передачу на Первом канале не мог не знать, что это ложь, — хотя бы на собственном опыте), Познер предусмотрительно указывал, что «в последнее время почти не смотрел три наших главных телеканала» и потому, возможно, ошибается, — и, если ошибается, «конечно же», готов извиниться.

Однако той же весной тот же Познер, выступая на заседании президентского Совета по правам человека, заявил строго противоположное: «я внимательно смотрю программы, имеющие отношение к общественно–политической тематике, на «Первом канале», на Втором, на НТВ».

Это создает ощущение, что для Познера, как и Для других либеральных пропагандистов рангом пониже, понятия «правда» не существует в принципе: они говорят то, что им выгодно, — и просто не интересуются, соответствуют ли их заявления истине.

Важной для Познера темой (возможно, и потому, что он был крещен по католическому обряду) является обличение православия, которое он называет «темной и закрытой религией»: «одна из величайших трагедий для России — принятие православия… Русская православная церковь нанесла колоссальный вред России».

Нападки на православие, с которым неразрывно связан огромный пласт истории нашей страны и формирование русского национального характера, органично сочетаются с призывами к легализации наркотиков — причем не только «легких», но и «тяжелых»: мол, если любой наркотик можно будет купить в аптеке за гроши, их никто и не будет покупать. Главное — «выбить из–под ног наркомафии экономический фундамент», и тогда всеобщая доступность наркотиков почему–то обеспечит снижение их потребления. При этом Познер сам описывает, что наркомафия «подсаживает» людей на потребление наркотиков именно тем самым способом, который он настойчиво рекламирует: бесплатным их предоставлением!

Полное игнорирование реальности (периодические вспышки потребления синтетических наркотиков вызываются именно общедоступностью их компонентов и попаданием к широкой общественности простых рецептов их приготовления) дополняется особенно настойчивым требованием «конечно же» легализовать марихуану, «от которой никакой беды вообще нет», — недаром же она рассматривается наркомафией как «переходная ступень» к потреблению тяжелых наркотиков.

При этом Познер изумительно умеет устраиваться в жизни и обеспечивать себе максимум комфорта. Так, он регулярно встречает новогодние праздники на карибском курорте для миллионеров Сен — Бартс — причем настолько хорошо выбрал себе место на этом курорте, что через некоторое время Абрамович построил там свой дом (и Познер был сфотографирован папарацци в его компании).

Его отношение к людям (не к русским, а именно к людям как таковым), насколько помнится, весьма внятно выражает рассказанная им с плохо скрываемым восторгом и преклонением история о том, как его родители отказали какому–то знакомому от дома просто потому, что он оставлял отпечатки жирных губ на бокале, из которого пил вино.

Значимые черты характера этого человека, его достоинства и недостатки никого в принципе не интересовали: он оказался недостаточно комфортен, причем, на наш современный взгляд, в сущей мелочи, — и отношения с ним были прекращены.

Для собственного удобства.

Другой случай прекращения отношений связан с переизданием в России своей автобиографии «Прощание с иллюзиями», имевшей успех в США в 1990 году. Познер дополнил ее главой о Сергее Михалкове, смешав того с грязью: «писатель средненький, но выдающийся оппортунист, человек, презираемый всеми мне знакомыми представителями советской интеллигенции, человек, щедро награжденный властью за полное отсутствие каких бы то ни было принципов — кроме принципиального прислуживания власть предержащим. Михалков клеймил Пастернака, Солженицына и Сахарова…»

При этом Познер, ссылаясь на Маршака, рассказал, что подлинным автором знаменитого «Дяди Степы» был именно он, полностью переписавший в свое время детское стихотворение тогда мало кому известного Михалкова.

Сын последнего, Андрей Кончаловский, более полувека поддерживавший приятельские отношения с Познером, после этого порвал их, справедливо удивившись: «Почему Познер дописал главу о Сергее Михалкове, когда того уже не стало? Ведь эта книга… вышла 18 лет назад в Америке, когда мой отец был жив и мог ему ответить».

Возможно, причина именно в страхе ответа весьма влиятельного в 1990 году в мире советской культуры автора всех трех (тогда еще двух) вариантов гимна нашей страны, возможно — в необходимости дождаться смерти последнего свидетеля истории с авторством «Дяди Степы», а возможно — понимание неизбежности скандала, привлекающего внимание к книге и обеспечивающего ее продажу.

Не случайно Познер комментировал естественную реакцию Кончаловского вполне безмятежно: «Скорее всего, с Андроном мы больше никогда не будем общаться. Жаль…»

Профессионально искреннее раскаяние

Познер умело создает впечатление человека, старающегося сгладить острые углы и докопаться до «золотой середины». Его осмотрительность вызвана не только общением с цензурой и в США, и в нашей стране, и не только тем, что он пережил несколько режимов с совершенно разными идеологиями, которые он всякий раз старательно и умело обслуживал. Человек без родины, апатрид на протяжении всей своей жизни, постоянно ощущающий свою чужеродность и отделенность от описываемого, не может не сознавать этого.

Принципиально важно, что эта отстраненность — бесценный дар для журналиста, по роду профессии обязанного быть «профессиональным посторонним». Она помогла Познеру не только быть преданным власти коммунистом при Брежневе, певцом перестройки при Горбачеве, убежденным демократом при Ельцине, иностранцем при раннем и борцом за свободу слова при позднем Путине, — но и, вероятно, не принимая ничего из пропагандируемого близко к сердцу, продлить свою жизнь и работоспособность.

Глубокое равнодушие к судьбам чужих для него людей и стран позволяет ему быть эффективным, умело используя и передергивание фактов, и натужное морализаторство, и имитацию объективности. Подробнейший разбор его «творческой лаборатории» был дан Сергеем Смирновым в книге «Времена лжи с Владимиром Познером»: «Каждая глава посвящена определённой передаче. Даётся подробный разбор: о чём говорили, как говорили,

где звучит откровенная ложь, где передёргивания потоньше, где умелая подмена понятий, а где беспардонное затыкание рта».

Таким образом, Познер остался высокоэффективным пропагандистом, использующим в качестве одного из действенных приемов «промывания мозгов» демонстрацию личного раскаяния.

Говоря о своей работе в системе советской пропаганды (уже, разумеется, после ее распада), он с профессиональным пафосом возвещает: «Утверждаю, что лучшие свои годы, свою молодость отдел неправому делу». Он каялся так часто и так картинно, что обогатил фольклор фразой «Лучше Познер, чем никогда», — и демонстрация раскаяния стала, судя по всему, частью его личности.

Весьма характерно его заявление, что он очень долго не мог простить своего отца не только за само возвращение в Советский Союз, но и за то, что тот до конца жизни так и не счет это ошибкой.

Кающийся почти по любому поводу Познер не мог простить своего отца, похоже, в том числе и просто за то, что тот не стал каяться и не уподобился тем самым своему сыну. Представить себе, что отец мог делать это не из упрямства, а по убеждениям, потому что действительно считал Советским Союз более подходящим для своей семьи место, чем Запад, Познер, похоже, просто не в состоянии.

Умело производя впечатление выдающегося профессионала и патриарха журналистики, Познер оставил глубокий и фатально недооцениваемый в современной России отпечаток на всем журналистском сообществе, а значит, — и на всем нашем коллективном самосознании.

Именно Познер, насколько можно судить, сыграл ключевую роль в формировании важногожурналистского стандарта — восприятия недоверия к власти в качестве непременного критерия профессионализма. Он ярко выразил это, отвечая на вопрос о своем отношении к Путину: «Владимир Владимирович представляет власть, а я привык относиться к ней с недоверием. Профессия не позволяет поступать иначе.»

Недоверие уравновешенного, демонстративно сторонящегося крайностей «патриарха» и «академика телевидения» (хотя, конечно, не только его, но и многих других его единомышленников из либерального клана) в массовой журналистской культуре вылилось к проповедь враждебности журналиста к власти как главного (а порой и единственного) критерия его профессионализма.

И вот уже в 2015 году, как сообщалось, при приеме на журфак МГУ отсеивали абитуриентов, не считавших, что Россия незаконно оккупировала Крым и ведет войну против Украины, и в целом не демонстрировавших признаков ненависти к своей стране. Помимо прочего, это означало, что либералы требуют для поступления на журфак МГУ совершить уголовное преступление (которым по законам РФ является отрицание принадлежности Крыма).

Таким образом, журфак МГУ превратился, насколько можно понять, в конвейер по воспитанию ненависти и вражды к России под видом «журналистского профессионализма». При том, что преподают там прекрасные люди, которые искренне страдают от уничтожения образования в ходе либеральных реформ и от необходимости весь первый курс обучать студентов, по сути, программе старших классов школы.

Корень проблемы — именно в понимании журналистского профессионализма как априорной вражды к власти. Многие обращали внимание на то, что на журфаке МГУ, как и в многих других местах (особенно на журфаке «вши» — Высшей школы экономики, где долгие годы профессорствовала пресловутая Альбац), студентам настойчиво вбивают в голову, что, если они хотят быть журналистами, они просто обязаны быть противниками власти во всех ее проявлениях.

А если студент вдруг замечает что–то хорошее, сделанное этой властью, — начинается дикий вопль про «нерукопожатность» и «вон из профессии».

Причем, говоря про «власть вообще», наделе либеральные преподаватели имеют в виду конкретную российскую власть.

При этом полностью растаптывается известная американская максима «каждый имеет право на собственное мнение по поводу фактов, но никто не имеет право на собственные факты»: ради пестования ненависти к своему государству и своей стране студентов учат отрицать реальность и иметь именно «собственные факты».

Таким образом, журналисты, завтрашние властители общественного мнения, изначально превращаются во врагов не данного конкретного государства со всеми его пороками, но российской государственности как таковой.

Им ломают судьбы, а обществу ломают будущее, потому что верящие в свою служебную обязанность только ругать власть будут уничтожать не ее пороки, а ее как таковую.

Такое обучение студентов лишний раз обнажает нацеленность либерального клана на системное уничтожение России, ибо враждебность критиче–ски значимой части молодежи к основе существования российского общества, какой является государство, просто не даст нашей стране существовать.

Позиция либералов обусловлена позицией глобального бизнеса, которому они служат. Он ради сокращения издержек в условиях глобального кризиса поставил на уничтожение России, на ее слом по образцу Ливии, — с тем, чтобы договариваться о доступе к месторождениям нефти не с правительством и не, условно, с «Сургутнефтегазом», а с запуганным и мечтающим о грин–карте мэром Сургута.

А у истоков этого процесса стоит, насколько можно судить, вальяжный лощеный телеакадемик, сочащийся объективностью и продолжающий разъяснять, что критерием профессионализма журналиста является — нет, конечно же, не «вражда» или «ненависть», а всего лишь «недоверие» к власти. И не к власти «вообще», а к той самой конкретной власти, которую в зависимости от обстоятельств (в первую очередь цели и аудитории) олицетворяет собой то «плешивый мальчик», то «уважаемый Владимир Владимирович».

Ведь Познер, как и многие другие «рукопожат- ные либералы», страдает в стране, в которой его держит, по его словам, только работа, — то есть, по всей вероятности, приносимые ею деньги и власть, которые они не могут получить ни в одном другом месте мира.

В котором они, как показала практика, никому не нужны и не интересны.

НАВАЛЬНЫЙ Фюрер на заклание: отличные «политические консервы» для Кудрина или Касьянова

Лбом в стену: бизнес и политика

Алексей Навальный родился в 1976 году в военном городке под Москвой: отец окончил Киевское училище ПВО, затем получил юридическое образование. Классный руководитель вспоминала: «Был умный, взвешенный, серьезный, …спокойный, хоть… мог …и спорить с педагогом».

С развалом страны отец в звании подполковника ушел из армии, и в 1993 году семья возродила местный промысел — лозоплетение. В мирное время мать была заместителем директора по экономике деревообрабатывающей фабрики, один из цехов которой занимался лозоплетением; в приватизацию фабрику закрыли. В 1995 году созданное в арендованном клубе производство с десятком работников получило небольшие льготы как народный промысел. «Золотая» земля Одинцовского района кроилась железом и кровью, а глава района благодарил отставника за добросовестное предпринимательство.

Окончив в 1993 году Алабинскую школу, Навальный не добрал 1 балл в МГУ, поступил на юрфак Российского университета дружбы народов (РУДН) и переселился в Москву, помогая родителям продавать продукцию (делал это, как говорит мать, «лучшевсех»).

Подрабатывал в банке «Аэрофлот» — «писал …претензии типа: …верните наш миллиард», но в январе 1997 банк потерял лицензию.

Сунулся в бизнес, но дело не пошло: его фирма по оказанию парикмахерских услуг сдавала нулевые балансы.

В 1998 году по объявлению пришел в девелоперскую «СТ-групп» Чигиринских, занимался «валютным контролем» и ускоренным оформлением сделок; в удачный месяц получал 4–5 тыс. долл, (начальник департамента Центробанка, выведенного из системы госуправления для обеспечения высоких зарплат, зарабатывал тогда около 1,6 тыс. долл.). Из–за дефолта «удачные месяцы» кончились, и Навальный ушел из компании. Почти через полтора десятилетия его вспомнили: «смышленый, быстро улавливает».

Окончив РУДН в 1999 году, Навальный пошел заочно учиться в Финансовую академию при правительстве, — по его словам, на «ценные бумаги и биржевое дело» (по некоторым данным, эта модная специальность там отсутствовала).

В следующем году «по специальности» стал играть на бирже и потерял «те немногие деньги», что были.

Закончив академию в 2001, Навальный занялся логистикой автоперевозок (поиском грузов для грузовиков, порожняком возвращающихся из Москвы). Эта работа приносила деньги, но была для него слишком «муторной».

Пробиться в бизнесе не вышло, образование, похоже, не давало надежд на приемлемую работу, — и в 2000 году Навальный по объявлению пришел в партию «Яблоко». Его жгли несправедливость жизни, память об очередях горбачевской катастройки и разговоры о «разваливших страну предателях», естественные для заново начавшей жизнь семьи военного.

Его взяли «кандидатом в кандидаты»; он был активен, и через год стал членом партии. В 2001 году работал в штабе по выборам в Мосгордуму (при этом входил в районный избирком не от «Яблока», а от его тогдашнего злейшего врага — СПС), за 300 долл, в месяц возглавил проводившую акции протеста группу.

Добился успеха: в 2002 году стал членом московского совета «Яблока» а в 2003 уже руководил всей думской кампанией партии в Москве. Результат был лучшим среди региональных отделений, — и в апреле 2004 года он возглавил аппарат московского «Яблока» и руководил им до февраля 2007, будучи заместителем будущего вождя партии Митрохина. Создал «Комитет защиты москвичей», протестовавший против точечной застройки, в 2005 координировал забытый ныне проект «Милиция с народом».

Вошел в Общественный совет ЦАО Москвы, стал одним из инициаторов создания Молодежной общественной палаты и баллотировался в Мосгордуму по списку «Яблоко — объединенные демократы». В него входили функционеры СПС, и Навальный познакомился с Белых и М. Гайдар, с которой создал «Демократическую альтернативу» («ДА!») для проведения дебатов на деньги Общественной палаты России и Национального фонда демократии США (по 15 тыс. долл.). Навальный вел дебаты.

В 2006 году пошел в медиа: вел не снискавшие популярность «Градостроительные хроники» на «Эхе Москвы», стал координатором «Полити–ческих дебатов» и шеф–редактором их телеверсии «Бойцовский клуб», два выпуска которой успел показать ТВЦ. Как ведущий дебатов участвовал в скандалах; подал заявление на националиста Марцинке- вича («Тесака»), после чего тот получил срок, и выстрелил из травматического пистолета в автослесаря Тезиева, якобы подосланного «кремлевскими структурами» (через полгода дело было прекращено).

В 2006 году вошел в федеральный совет умиравшего «Яблока». Европейский мультикультурализм, насаждаемый его руководством, противоречил реальности и выталкивал престарелых либералов из политики.

Ведя дебаты, Навальный видел актуальность национальной темы.

До сих пор в Рунете ходят видеоролики «раннего Навального» с демонстрацией преимуществ мухобойки, тапка и пистолета для разборок с мухой, тараканом и кавказцем. Старые «яблочники» вспоминают, как Навальный, не имея аргументов, мог оборвать коллегу по партии — азербайджанку: «А твое место на рынке»; вспоминают и большие грубости.

Осенью 2006 года его называли одним из организаторов первого «Русского марша», хотя сам он отвергал это и участвовал в нем как наблюдатель от «Яблока».

В 2007 обвинил либералов в тоталитарном мышлении и двойных стандартах, отметив, что режим Путина для страны лучше власти либеральной оппозиции. Стал одним из учредителей движения «НАРОД» с идеологией «демократического национализма» — демократии для защиты прав русских. Одним из спонсоров был политолог Белковский, известный выдвинутым для разгрома «ЮКОСа» обвинением Ходорковского в едва ли не подготовке госпереворота. Он вспоминал, что в 2006–2008 годах передал Навальному «несколько десятков тысяч долларов»; тот признал не более 20 тыс.

В декабре 2007 года Навальный был исключен из «Яблока» «за нанесение политического ущерба партии, в частности, за националистическую деятельность». Свою роль, вероятно, сыграли критика им Явлинского и активность, вызвавшая ревность «дуче», как порой звали в демократической партии своего вождя. На обсуждении своего вопроса Навальный не стал оправдываться, а потребовал «немедленной отставки председателя партии и всех его заместителей, переизбрания не менее 70 % Бюро».

Движение «НАРОД» не состоялось: тогда появлялось много инициатив, и большинство активистов состояли сразу в нескольких, ожидая денег или развлечений в виде тех или иных акций.

В 2008 году «НАРОД» вместе с Движением против нелегальной иммиграции Белова и «Великой Россией» коллеги Рогозина Савельева вошел в «Русское национальное движение» (РНД). Навальный обещал, что РНД пойдет в Госдуму, подчеркнул, что национализм «должен стать стержнем политической системы», — но, видя безнадежность темы, уже вел другой проект.

Золотое дно: политический гринмейл

Весной 2008 года, когда многие ждали превращения Медведева из «технического» президента в настоящего с возвращением либеральным кланом власти, Навальный купил акций крупных корпораций на 300 тыс. руб. Был создан «Союз миноритарных акционеров».

Как миноритарный акционер он стал обвинять топ–менеджмент в злоупотреблениях и добиваться раскрытия корпоративной информации.

Вероятно, он использовал данные в том числе и изнутри компаний (скандал вокруг «Транснефти» производил впечатление нацеленного ее «новым» топ–менеджментом против «старого»).

Критика обычно была направлена против связанных с силовым кланом и с В. В. Путиным и почти никогда — против связанных с либеральном кланом и Медведевым.

«Инвест–активизм» отличался от обычного гринмейла целью: место извлечения прибыли занимала нормализация корпоративных процедур.

Такие попытки предпринимались и до Навального, но без успеха: вероятно, из–за меньшей системности и политизированности они обладали меньшими ресурсами.

Навальному удалось привлечь внимание общества. В середине мая он заявил о намерении выяснить, почему нефть крупнейших компаний (он говорил о государственных, хотя вопрос задавался и про частный «Сургутнефтегаз») продает именно трейдер Gunvor и кто его бенефициарии. Поскольку владельцем трейдера был ассоциировавшийся с В. В. Путиным Тимченко, удар наносился по В. В. Путину в вероятном ожидании утраты им власти.

Вряд ли удар планировал сам Навальный, но он выполнил его артистично.

В 2008–2009 годах он проиграл иски о раскрытии информации к «Роснефти» и «Сургутнефтегазу», но возбудил энтузиазм в, казалось, безнадежно скептической и аполитичной среде менеджеров. Он добился уголовных дел против одного из менеджеров «Газпрома» и менеджеров «Межрегионгаза», а также отставки директора «ВТБ-лизинг». Представленные им в последнем случае договора вызывали сомнения, а его иски к ВТБ защищали интересы не акционеров банка (которые при их успехе понесли бы убытки), но его знакомых коммерсантов, конфликтовавших с ВТБ, но измученному коррупцией обществу было все равно.

В декабре 2009 Навальный с российским БогЬезучредил Центр защиты акционеров; «Ведомости» назвали его «частнымлицом», биржевое обозрение Stock In Focus — «человеком года», журнал «Финанс» сделал лауреатом пятой ежегодной премии в номинации «За защиту прав миноритариев».

Но он работал уже в новом качестве: в начале 2009 года его пригласил внештатным советником губернатор Кировской области Белых.

Его назначение добило возглавлявшийся им СПС, который под влиянием «левой руки» Чубайса Гозмана и либеральных догм впал в политическое ничтожество.

Белых, возглавивший чуждую ему и хозяйственно безнадежную область, оперся на группу либеральной молодежи. М. Гайдар стала как минимум вице–губернатором.

Навальный создал Фонд поддержки инициатив губернатора, опозорившийся выпрашиванием у бизнесменов денег.

Состояние Кирова привело священника из отнюдь не благополучного региона к мысли, что возрождение начинается не с церквей — «ибо, если любоваться куполами, перестав смотреть под ноги, их можно переломать».

По этому городу Навальный рассекал на золотистом «Ламборгини», исчерпывающе разъясняя: «Не мой, дали покататься». Он стал адвокатом (по его словам, чтоб снизить налоги) и создал фирму «Навальный и партнеры» (правда, без партнеров), закрытую на следующий год.

Законность получения адвокатского статуса осталась спорной: Навальный так и не сказал, где работал юристом два необходимых года. Но эти подозрения померкли на фоне других скандалов; так, директор «Кировлеса» обвинил его в навязывании невыгодного контракта.

Вокруг Навального начали сгущаться тучи, и его эвакуировали в США. Каспаров, Альбац, Гуриев и его соавтор, йельский профессор Цывинский дали рекомендации, и Навального пригласили на вторую половину 2010 года на программу Yale World Fellows Йельского университета, по которой в США готовят проамериканских политиков.

Биографии упоминают это мельком или замалчивают, но обучение в США, похоже, стало для него судьбоносным.

Всю жизнь до этого он бился в стену непонимания.

Но проект борьбы с воровством топ–менеджеров за счет прав миноритария с опорой на суд и общественность оказался удивительно американским по духу.

Ключевые элементы «инвест–активизма» соответствовали культуре США: одиночка, борец за правое дело, адвокат, из социальных низов, оборачивающий корпоративные процедуры против корпораций, разоблачающий их боссов, апеллирующий к суду и обществу… Похоже, Навальный приобрел в СИТА системную и долговременную поддержку.

От «популярного блогера» — в «будущие президенты»

Уже во время учебы по специальной программе в Йеле эффективность Навального резко выросла.

В августе 2010 года он объявил незаконным пилотирование В. В. Путиным самолета Бе‑200 при тушении лесных пожаров (правда, больше на него не нападал).

В сентябре 2010 президент Медведев после скандалов, инспирированных оппозиционной частью либерального клана (прежде всего Немцовым и Альбац), отправил в отставку мэра Москвы Ю. М. Лужкова. На Интернет–выборах мэра Москвы Навальный собрал 45 %.

В ноябре он выступил докладчиком на слушаниях Хельсинкской комиссии конгресса СИТА о коррупции в России.

В декабре (после начала публикации Wikileaks четверти миллиона документов), подхлестнув спадавший интерес к себе, запустил проект «РосПил». Пользователи сайта выявляют (на созданном к тому времени официальном портале госзакупок) коррупциогенные конкурсы, а юристы — сотрудники проекта — на основе сделанных волонтерами экспертиз пишут жалобы (прежде всего в ФАС) для отмены закупок.

Частные пожертвования на проект стали массовыми; по словам Навального, за первые же 3 часа он получил 157 тыс. руб. Это был первый успешный сбор средств через Интернет на общественно- политический проект. Интенсивность поступления денег создала ощущения организованного финансирования и временного снятия для этого проекта ограничений системы.

Навальный был включен сайтом Openspace.ru в список «Героев 2010 года» «за работу в тылу врага» и занял первое место в голосовании.

Новый год он провел на дорогом курорте в Мексике, но у его поклонников (а «секта свидетелей Навального» уже была сформирована) это не вызвало вопросов.

Скандальность «РосПила» сравнивали с WikiLeaks: уже в начале работы на нем была выложена информация о подозрительных госконтрак- тах на 155 млн. руб.

В феврале 2011 года Навальный назвал «Единую Россию» «партией жуликов и воров», что стало ее вторым именем. Когда партийцы собрались в суд, он провел в блоге опрос, 96,6 % из 40 тыс. участников которого согласились с ним. После этого была предпринята лишь одна (неудачная) попытка оспорить термин в суде.

В том же феврале арбитражный суд обязал «Транснефть» (в ноябре 2010 Навальный заявил о хищении 4 млрд. долл, на строительстве ВСТО) передать ему нужную информацию.

В марте он обвинил разработанную Высшей школой экономики Федеральную контрактную систему в коррупциогенности. Для этого были основания: система исходила из нелепой «презумпции добросовестности заказчика». Ректор Кузьминов предложил ему дебаты, которые стали смотринами Навального либеральным кланом. Он вел себя уважительно, не высказал самоочевидных аргументов в свою пользу и был принят статусными либералами. «Прописка» состоялась. В апреле Deutsche Welle присудила «РосПилу» премию как «наиболее полезному для общества ре- сурсу», а блог Навального в «Живом журнале» был назван лучшим русскоязычным.

В мае Следственный комитет возбудил уголовное «дело «Кировлеса»», а Навальный запустил проект «РосЯма»: пользователи размещали фотографии поврежденных дорог, система генерировала жалобу для передачи в ГИБДД, а при отсутствии реакции в законный срок — письмо в прокуратуру.

Известности, подобной «РосПилу», «РосЯма» и последующие однотипные проекты не снискали.

В сентябре 2011 Навальный учредил Фонд борьбы с коррупцией (ФБК); журнал GQ присудил ему премию «Человек года» как «главному редактору».

Выдвижение В. В. Путина в президенты при переходе Медведева на пост премьера («по–ельцински мощная рокировочка») вызвало шок у поставившей на Медведева части элиты и у демократов.

Навальный выдвинул принцип «голосовать за любую партию, кроме «Единой России»», обеспечив рост фракций КПРФ и ЛДПР и, похоже, сохранение «Справедливой России», — но от авторства открещивался.

В октябре 2011 года из его взломанной почты узнали, что в январе 2010 Белковский за 50 тыс. долл, заказал ему кампанию против «Русала» Дерипаски, который тогда проводил IPO. Навальный и Белковский назвали это фальшивкой, хотя именно тогда Навальный объяснял, почему не надо вкладываться в «Русал», в «Ведомостях», на Slon.ru и у себя в «Живом журнале» (в виде нескольких постов).

Переписку с чиновниками госдепартамента США, западными фондами, российскими олигар — [7011 хами и политиками Навальный комментировать не стал.

В ноябре у Навального как адвоката появился второй клиент (первым была семейная фабрика) — бывший адвокат «ЮКОСа» Ивлев, плативший 10 тыс. долл, в месяц. Ивлев с 2004 года живет в Нью — Йорке и в 2010 учредил там с сыном Ходорковского Институт современной России. Ивлев помог Навальному подать иск на Кипре против ВТБ с обвинениями в хищениях на 156 млн. долл, (пошлина составила 70 тыс. евро). Навальный признался, что для личных нужд ему надо два–три таких клиента (20–30 тыс. долл, в месяц): «Расходов у меня немного».

На следующий день после выборов, 5 декабря 2011 года, на митинге протеста, собравшем под дождем от 2 до 6 тыс. чел., он назвал «Единую Россию» партией «убийц» и призывал к «неповиновению полиции». После митинга участвовал в походе к зданию ФСБ трехсот активистов и получил 15 суток ареста.

На следующем митинге на Триумфальной площади в первый и пока последний раз были применены «пыточные автобусы», где задержанных избивали перед погрузкой в автозаки. Это зверство вызвало негодование и превратило рядовой митинг 10 декабря в старт нового явления — «белоленточного протеста». Организаторы ждали до 3 тыс. чел., и микрофоны не «добивали» даже до середины Болотной площади (что пошло на пользу, так как большинство участников не слышало ораторов и говорило друг с другом).

Навальный пропустил митинг: на нем лишь зачитали его послание. Зато Amnesty International удивительно быстро признала его с задержанным вместе с ним Яшиным узниками совести (хотя они находились лишь под административным арестом), а Европейский суд по правам человека в декабре 2014 года (что для него быстро) присудил им по 26 тыс. евро (что выше сумм, обычно присуждаемых им за намного большие нарушения прав).

На свободе Навальный окунулся в жесткую борьбу за лидерство и отодвинул «людей 90‑х» от руководства протестом. Он даже под камеру демонстрировал презрение к каким бы то ни было правилам и следующим им людям. Это было эффективно, — но даже демократы задумались: чем он лучше «создателей паханата», отрицающих институты как таковые?

В качестве лидера Навальный выступил на проспекте Сахарова 24 декабря перед примерно 70 тыс. чел. и в ряде последующих акций в преддверии выборов президента.

В 2011 Foreign Policy под 24‑м номером включил Навального в список 100 лучших «глобальных мыслителей» — за кампанию повышения прозрачности бюрократии. Financial Times сочла его первым из 25 россиян, представляющих «движущую силу» страны, «Коммерсант Власть» признал его пятым по популярности в мире россиянином (на основе упоминаемости в мировых СМИ), «Ведомости» назвали «политиком года».

Блог Навального в «Живом журнале» стал «лучшим блогом политика или общественного деятеля», а запись «Как пилят в «Транснефти»» — «лучшим расследованием» конкурса «Блог Рунета 2011».

В январе Times включила Навального — единственного из России! — в список 100 человек, заслуживающих наблюдения в 2012 году (на 98 месте).

24 января 2012 года Навальный объявил о запуске проекта «РосВыборы», который вместе с представителями ряда партий и организаций подготовил от 12 до 17 тыс. наблюдателей,

В апреле Time включил Навального в 100 самых влиятельных людей мира, — а 6 мая, накануне инаугурации В. В. Путина, он стал одним из лидеров протестного шествия.

Претенциозно названный, «марш миллионов» вылился в спровоцированные столкновения с полицией. Чрезмерность реакции государства наряду с некоторыми данными позволяет предположить, что марш был частью операции по срыву инаугурации и госперевороту. Либералы могли не знать об этом, — но их миновали репрессии, удалившие из политики единственного соперника Навального, левого Удальцова (по упоминаниям в СМИ 6 мая он даже опережал Навального).

На протестных «гуляниях» оппозиции с 6 по 9 мая Навальный задерживался четырежды и получил 15 суток. Через 8 дней после его осуждения (вновь удивительно быстро) Amnesty International объявила его узником совести.

В мае 2012 Следственный комитет возобновил дело «Кировлеса» (прекращенное в апреле с предоставлением Навальному права на возмещение ущерба). Злые языки связывали это со сменой Министра внутренних дел, из–за чего «прикрытие» Навального якобы дало трещину.

Тогда же было сообщено о запуске проекта «+ 1 % к самоуважению» — выпуске банковской карты с портером Навального, 1 % от покупок по которой (за счет комиссии платежной системы) пойдет на нужды ФБК. Но в декабре 2012 года НРБ Лебедева отказался от ее выпуска (хотя окружение

Навального и в марте 2013 рассказывало, что карта «находится в разработке»), 29 мая Навальный запустил новый проект — «добрую машину пропаганды» (затем переименованную в «правды»), предлагавший готовые для распечатки листовки, чтобы затронуть аудиторию, далекую от Интернета.

11 июня, накануне крупного митинга, в квартире Навального был проведен 12-часовой обыск по делу 6 мая, а 31 июля с него была взята подписка о невыезде, — не повлиявшая на его активность.

В конце июня Навальный вошел в Совет директоров «Аэрофлота» (о его выдвижении в феврале заявил бизнесмен Лебедев, контролирующий 15 % госкомпании), став членом комитетов по кадрам, вознаграждениям и аудиту. «Леша — Аэрофлот» (как его назвали по аналогии с «Пашей — Мерседесом», ельцинским Министром обороны Грачевым) проигнорировал конфликт интересов: как член Совета директоров он должен был отстаивать интересы «своего» акционера и компании, в том числе против граждан, которым он служил как общественный деятель.

Лебедев заявил, что Навальный и Алексашенко превратят «Аэрофлот» в одну из самых прозрачных и конкурентных госкомпаний, но в следующий состав Совета директоров, в начале 2013 года (вероятно, учтя результаты Навального, хотя и сославшись на его «другие планы»), заменил его своим годовалым сыном.

В октябре 2012 аппарат Навального провел выборы в Координационный совет оппозиции (КСО), попытавшись объединить либералов, левых и патриотов. Попытка снова провалилась из–за сектантства либералов, — теперь не «демшизы» или барственных реформаторов, а окружения Навального. Либералы и в прошлые попытки (вроде созванной Каспаровым Национальной ассамблеи) полагали, что остальные должны беспрекословно и бесплатно подчиняться их деньгам. Окружение Навального добавило к этому подходу свое понимание «честных выборов», на фоне которого официальные казались идеалом порядочности.

Правила Интернет–выборов постоянно менялись «задним числом»: уже зарегистрированные кандидаты снимались с регистрации, под страхом внесения в «черные списки» было введено требование писать «эссе», от кандидатов стали требовать прохождение странных тестов. Организаторы, пообещав регистрацию некоторым оппозиционерам крайних взглядов, затем отказали им. Ради полутора минут записи дебатов кандидаты в КСО были обязаны явиться в студию в 23–30 и уехать в 2 часа ночи, при этом регламента им не сообщали. Им навязывали все новые правила, тренируя покорность и отсеивая способных на протест, — так что стало неясно, чем либералам не нравится Центризбирком.

Навальный получил максимум — свыше 43 тыс. голосов, — но работать не вызывающий доверия орган, предполагавший подчинение левых и патриотов либеральному безумию, не смог.

В ноябре (возможно, чтобы отвлечь внимание от провала КСО) Навальный запустил проект «РосЖКХ» для автоматизированной подачи жалоб на ЖКХ. За первую неделю было подано 96 тыс. обращений, но затем его популярность сошла на нет.

В декабре Следственный комитет возбудил против Навального и его брата Олега уголовное дело из–за перевозки почты по завышенной цене при содействии Олега, бывшего руководителем депар–тамента «Почты России». Братья Навальные обвинялись в завышении цены услуг на 24 млн. руб. (на 77 %), 19 млн. из которых легализовали фиктивными договорами с семейной фабрикой.

Тогда же Следственный комитет завел уголовное дело по хищению компанией Навального «Ал- лект» денег СПС (проигравшей думские выборы 2007 года, похоже, из–за гомерического воровства). СПС заплатила «Аллект» почти 100 млн. руб. за рекламные услуги, а та перечислила их (за вычетом своих 5 %) фирмам с признаками «однодневок». Навальный утверждал, что следователи выдумали 100 млн. руб., а Белых, без которого эта операция не могла пройти, отрицал хищение партийных денег.

В начале 2013 года Навальный уличил главу Комиссии Госдумы по регламенту и этике Пехтина в наличии у него незадекларированной квартиры в Майами. Тот заявил, что у него «практически нет» недвижимости в США, но затем покинул Госдуму, породив термин «пехтинг».

5 апреля Навальный разместил на портале «Российской общественной инициативы» законопроект, запрещающий покупать автомобили дороже

1.5 млн. руб. на бюджетные средства. Инициатива первой набрала 100 тыс. голосов и была отвергнута рабочей группой Министра «Открытого правительства», бывшего сотрудника Чубайса по реформе электроэнергетики, ставшего благодаря ей миллиардером, либерала Абызовым. В 2015 году идея была принята в смягченном виде (лимит вырос до

2.5 млн. руб.) и раскритикована Навальным за то, что не ограничивала право аренды автомобилей (чего не было в его инициативе).

Между тем даже частичный анализ активности ФБК вызвал скандал. С начала 2011 года он подал

Lв антимонопольную службу Москвы 120 жалоб на закупки мэрии, — и 103 из них на 3,4 млрд. руб. (98 % суммы) защищали право победителя конкурса передать его субподрядчикам.

Выходило, что мэрия стремилась делать исполнителями работ победителей торгов, отсекая спекулянтов. А для либералов, включая Навального, защита разного рода «прокладок» оказалось защитой свободы предпринимательства!

Остальные 2 % (по стоимости) жалоб ФБК снижали требованиия к участникам конкурса: вероятно, качество не совместимо с либеральными ценностями.

Ни одна жалоба не касалась ценовых манипуляций или недопуска к торгам.

ФАС признала 14 жалоб на 66 млн. руб. (2 % стоимости) и отменила торги в 5 случаях — на 7,5 млн. руб. Столь низкая эффективность была вызвана, похоже, ориентацией либерального ФБК на защиту интересов не общества, а махинаторов.

В начале апреля 2013 года на печально известном телеканале «Дождь» Навальный провозгласил желание стать президентом России и добиться, чтобы россияне жили «нормально, как в европейских странах». Он мечтал о «нашем милом уютном, при этом крепком и надежном, европейском домике».

Пик карьеры: помощь Собянину

Весной 2013 года распространились слухи о возможной замене премьера Медведева; среди возможных сменщиков называли мэра Москвы Собянина.

Его вряд ли привлекала эта перспектива. Управление богатейшей Москвой комфортно, так как капиталы решают часть проблем сами, готовы на жертвы, а бюджет (в начале правления Собянина, по лужковской инерции) захлебывался от денег.

Премьер же — несчастная должность: он решает бесчисленные проблемы, передавая лавры президенту и принимая ответственность за все провалы, включая вызванные президентом и министрами (которых он не может ни назначить, ни уволить).

Поэтому для мэра Москвы и его окружения логично нежелание переезжать с Тверской на Краснопресненскую. В 1999 году окружение Лужкова поэтому, похоже, саботировало кампанию возглавлявшегося им блока «Отечества — Вся Россия». 14 лет спустя, возможно, Собянин пошел на досрочные выборы, чтобы избежать премьерства, — и тогда понятно прохладная реакция администрации президента.

Привлечение Навального помогло Собянину замять причину досрочных выборов (активисты, у которых захватило дух от собственной активности, о ней и думать забыли) и обеспечить явку: Навальный, как гаммельнский крысолов, привел на выборы обычно игнорировавших их менеджеров и ряд своих противников. В результате голосовала треть избирателей, что спасло от разговоров о нелегитимности Собянина из–за низкой явки.

Схожесть ряда положений программ Собянина и Навального породила подозрения общности происхождения.

О важности Навального для всей правящей бюрократии (летом начавшей помогать Собянину как «своему») свидетельствует то, что его спасали трижды, — вопреки всем нормам.

Прежде всего, он получил нужное число голосов муниципальных депутатов специальным решением «Единой России». В Москве шутили: «Единая Россия» поддержала Навального потому, что суд признал его «жуликом и вором».

Но шутка была не точна: суд по делу «Кировле- са» приговорил его к 5 годам колонии и полумиллионному штрафу на следующий день после регистрации. Либералы устроили истерику и ряд манифестаций, а Гуриев, позже бежавший во Францию, заявил, что до приговора точно знал о большом сроке Навальному и «спецоперации» против его сторонников.

Но уже вечером стало известно уникальное для российской практики обстоятельство: прокуратура собралась обжаловать приговор.

На следующий день (что свидетельствует об исключительной важности дела) вышестоящий суд выпустил Навального под подписку, — чтобы он мог участвовать в выборах до вступления приговора в силу (после обжалования).

Третий раз бюрократия спасла Навального, когда выяснилось, что он (вместе с М. Гайдар) в 2007 году учредил в Черногории строительную компанию, не сообщив о ней при регистрации. Его штаб заявил о взломе сайта налоговой службы Черногории и регистрации фирмы без его ведома, но налоговики Черногории опровергли этот бред (отметив, правда, что фирма не вставала на налоговый учет). От «пехтинга» Навального спас глава Мосгоризбиркома, разъяснивший, что кандидатам запрещено иметь за рубежом лишь недвижимость и счета, но не бизнес.

Административный ресурс применялся против Навального, лишь чтобы подогреть внимание СМИ и мобилизовать общественность, но не чтобы разрушить работу штаба.

Проведя эффективную кампанию, на которую официально пошло почти 100 млн. руб. (и которая принесла в Россию технологии Обамы 2008 года), Навальный получил 27,24 % голосов, набрав больше остальных кандидатов (от КПРФ, «Яблока» и ЛДПР) вместе взятых. Собянин набрал символические 51,37 %, позволившие ему победить в первом туре без опасения ревности окружения В. В. Путина, набравшего в Москве 48 %.

Навальный заявил о получении мэром 1,37 % голосов за счет «административного ресурса», но суд отказал ему.

Мавр сделал свое дело — и с ним, похоже, расплатились честно: в октябре суд заменил Навальному реальный срок условным, лишив его возможности избираться до октября 2018 года.

В ходе кампании сторонники Навального продемонстрировали нетерпимость, свойственную тоталитарным сектам, укрепив производимое им впечатление фюрера.

Видный менеджер «Альфа–банка», перешедший к Навальному, создал в Facebook список его врагов, подлежащих наказанию. Его удалили, перепугавшись, но он сохранился в кэше «яндекса» вместе с обсуждением, обнажившим стиль окружения Навального.

Его главными врагами были объявлены либералы, помогавшие ему, а затем задумавшиеся о том, что он несет России. Используемые эпитеты убедительны: «нацмен, платный путинский подхалим, предатель и трус», «полуполяк, полуеврей» (писал либеральный борец за права человека Левин), «проституирующий ведущий», «демшизоидная проститутка», «известный онанист», «свихнувшийся бор–зописец», «контуженный военный обозреватель», «дура–экоактивистка», «лесбиянка, журнашлюш- ка».

Сектантство сломало отношение к Навальному. До выборов мэра его узнаваемость росла: по данным Левада–центра, в апреле 2011 года о нем знало 6 % россиян, в марте 2012 — 25 %, через год — 34 %, а поддержать на выборах были готовы 14 %. Но, если в 2013 к нему положительно относилось 30, а отрицательно — 20 %, то в январе 2015 года баланс стал обратным — 17 против 37 %.

В феврале 2014 года суд взыскал с него 100 тыс. руб. за то, что он назвал Фонд развития гражданского общества «специализирующимся на …чернухе, подделках, фальсификациях», а его руководителя Костина — «аферистом». В мае Мосгорсуд впятеро повысил компенсацию, и Навальный обратился в Европейский суд по правам человека.

Впрочем, в том же феврале заявление «РосПи- ла» стало причиной ареста вице–мэра Читы Шуля- ковского, заподозренного в манипуляциях с квартирами детей–сирот.

Выступив в дни Крыма против России (Навальный считает себя больше украинцем, чем русским), он ухудшил отношение к себе. 13 марта 2014 года его страница в «Живом журнале» была заблокирована за призывы к массовым беспорядкам (обычные оппозиционеры за это могут лишиться свободы).

20 марта 2014 года он через New York Times попросил США ввести новые санкции против близких к В. В. Путину чиновников и бизнесменов, включая конфискацию собственности.

Затем он, — вероятно, из–за настроений России, — признал Крым принадлежащим ей. Это вызвало негодование либералов, и ради их поддержки (а возможно, и денег) он заявил о необходимости повторного референдума.

В ходе выборов мэра Новосибирска он запустил проект социологической службы — альтернативы профессиональным социологам. Проект заключался в обзвоне случайно выбранных номеров волонтерами; поскольку о репрезентативной выборке ни сам Навальный, ни его хипстерское окружение не хотели иметь представления, проект был воспринят как недоразумение и желание напомнить о себе. Об уровне «альтернативных социологов» свидетельствует то, что они забыли одного из кандидатов, не внеся его в анкеты!

Вынесение приговора по «почтовому делу» ожидалось 15 января 2015 года, на которое были намечены протесты, но произошло 30 декабря; братья получили 4 млн. руб. возмещения убытка на двоих, по полмиллиона рублей штрафа и 3,5 года лишения свободы, но Олег — в колонии, а Алексей — условно.

После этого известность Навального и симпатии к нему пошли на спад.

В июне Чубайс попытался гальванизировать его дебатами после обвинений, что «идиотский Роснано» существует ради «попила бюджета». Но Навальный не владел фактами и на фоне доброжелательного Чубайса выглядел жалко; попытка помочь обернулась избиением безграмотного популиста, не знавшего даже, что «Роснано» не получало бюджетные деньги с 2012 года.

Стратегический резерв либерального клана

Навальный — пример «сделавшего себя» человека «из низов», приложившего все силы для завоевания известности и прорыва в истеблишмент. Представителю поколения, опоздавшего к приватизации, без образования и связей, добиться этого было труднее, чем чуть более старшим или «центровым».

Он проявил огромное упорство. Он не отчаивался, раз за разом сталкиваясь с провалом своих плохо продуманных (из–за неграмотности) планов, но пробовал снова, неотступно и изобретательно, — и, наконец, нашел свой путь.

Навальный стал голосом и надеждой миллионов стремящихся к цивилизации и комфорту добросовестных людей, разъяренных безнаказанностью и тотальностью коррупции, желающих верить в деятельное добро, самим решать свои проблемы и влиять на государство.

Всякий раз, когда его проект начинал приедаться и утрачивать новизну, Навальный с новыми силами и одушевлением затевал новый проект, вновь приковывающий внимание. Из профессионального миноритария он стал борцом с коррупцией при госзакупках, потом со злоупотреблениями чиновников, а затем за демократию, — и это лишь главные переходы.

Навальный сумел и сам стать проектом, привлекшим не только деньги, но и передовые политические технологии. Самостоятельный человек всегда совершает ошибки; Навальный после Йеля и до украинского кризиса не делал ничего лишнего, что можно считать признаком работы с ним квалифицированной и до «дней Крыма» адекватной России команды.

Так, эффективно рекламируя идею «Россия разложилась и не заслуживает существования» (что заметил А. Вассерман), он почти не критиковал В. В. Путина и либералов (хотя и обвинил как–то Шувалова в квартире в центре Лондона), концентрируясь на «Единой России» и представителях силового клана.

Его обвинения в работе на Запад, при всей обоснованности, скрывают его российскую «крышу», которая прочнее всего, что мы видели после уничтожения Советского Союза. Ее можно сравнить лишь с «крышей» Ельцина в 1989–1990 годах, когда он, по некоторым воспоминаниям, управлялся КГБ. Часть успехов Навального не может быть объяснена усилиями либералов и заставляет предположить, что он опирается не только на них, США и олигархов, но и на некоторые силовые структуры России.

Венедиктов со ссылкой на К. Собчак назвал Навального «Путиным 2.0», подчеркнув его целеустремленность и жесткость.

Он производит впечатление стремящего к власти ради нее самой — любым путем и любой ценой.

Сейчас условный срок делает его полностью зависимым от власти, а потребности в нем у нее пока нет, — и его забывают.

Если либеральный клан, проводя уничтожающую Россию политику 90‑х годов и саботируя попытки президента В. В. Путина нормализировать положение, сумеет сделать невыносимой жизнь в России и добьется ее дестабилизации, Навальный станет незаменимым вождем уличного либерального протеста.

Борьба за лидерство пойдет, похоже, между респектабельными и близкими Западу Касьяновым и Кудриным, — а Навального ждет роль «сакральной жертвы», «головы Гонгадзе», форсирующей протесты и окончательно дискредитирующей власть.

Но дворовая закалка позволяет ему надеяться в хаосе либеральной Смуты и распада России на десятки «недоэстоний» (что является сутью западного проекта) переиграть своих кукловодов и прорваться к вожделенной власти, в чем бы она ни выражалась.

Нам же остается надеяться, что государство повзрослеет до того, чтобы не допустить этого и использовать Навального «по профилю»: назначить заместителем руководителя Счетной палаты и окончательно дискредитировать, если не справится, а если справится, — заставить служить обществу.

«АЙФОНЧИК НАНОТОЛЬЕВИЧ» МЕДВЕДЕВ Грезы вельможного хипстера

Накануне вызывавшего разнообразные, но неизменно серьезные ожидания выступления президента В. В. Путина на Генеральной Ассамблее ООН в Нью — Йорке (после которого Россия по приглашению Сирии начала бомбардировки международных террористов на ее территории) премьер Медведев решил напомнить о себе. В пространной статье «Новая реальность: Россия и глобальные вызовы» он поделился «попыткой проанализировать масштабные изменения, происходящие сегодня в мировой экономике и напрямую влияющие на ситуацию в нашей стране».

И вновь заставил нас искренне радоваться за человека, который и в 50 лет демонстрируют первозданную свежесть восприятия и живость мышления, не отягощенного знаниями или ответственностью, характерные, скорее, для пятилетнего возраста.

«Я не знаю, зачем и кому это нужно»

Статья начинается с заявления, что в ней не будет программы действий: мол, они все описаны в старых решениях правительства. То есть, что бы но — [7171 вого мы ни поняли про мировое развитие и свое место в нем, на политику Медведева это не повлияет. Возникает резонный вопрос: а зачем тогда эта статья, если решения уже приняты? Для самоутверждения? Для напоминания о себе, таком любимом и умном? И к чему приведут решения, принятые в прошлом без учета «новой реальности», выявленной статьей?

Впрочем, забегая вперед, можно успокоить читателя: ничего нового Медведев не выявил, так что корректировка принятых в глубоком прошлом решений действительно не нужна.

Однако признание второго человека в стране, что власти Росси до сих пор не определили «для себя стратегические цели, задачи, которые мы хотим в итоге решить», потрясает. Российская бюрократия не понимает, зачем она существует и для чего управляет Россией (не считая, ясное дело, личного благополучия), — но, слава богу, начинает хотя бы стыдиться этого, так как сразу же после своего поразительного признания Медведев все же называет цель: «Войти в группу стран с наиболее высоким уровнем благосостояния».

Эта задача — простой перефраз пресловутого «удвоения ВВП к 2010 году» (в свою очередь, скопированного с горбачевского «удвоения национального дохода к 2000 году») 15-летней давности.

Беда в том, что благосостояние связано с ВВП на душу населения лишь косвенно. «Нулевые» показали: если ВВП растет в основном за счет богатств узкой кучки олигархов и их «эффективных менеджеров», судить о благосостоянии народа по этому показателю — значит приукрашивать реальность вплоть до утраты адекватности.

Говоря о беспрецедентности этой задачи, Медведев лукавит, а скорее — демонстрирует свой уро–вень знаний: только во второй половине XX века ее успешно решили как минимум Япония, «азиатские тигры», Китай, Израиль. Другое дело, что в рамках либеральной идеологии подчинения государству глобальным монополиям, исповедуемой, если судить по его словам и делам, Медведевым, эту задачу решить нельзя.

Подобно партократам позднего застоя, зацикленным на «родимых пятнах капитализма», Медведев ушиблен эпохой первых пятилеток. На фоне тогдашних достижений вся его 15-летняя возня во власти выглядит даже не непристойно, а просто жалко. Похоже, тщась реабилитировать себя, он до сих пор спорите «централизованно–административной экономикой с абсолютным доминированием государства» и «прежней парадигмой «догнать и перегнать» по мясу, молоку, тракторам и чугуну», — предлагая вместо них, как и положено любителю селфи, всего лишь «научиться быть лучше и быстрее».

О том, как именно этому «научиться», он молчит. Это логично: Интернет переполнен бесплатными видеокурсами разнообразных бизнес–тренеров, и надо, вероятно, всего лишь выбрать кого–нибудь позабавнее и попонятнее.

Трогательны сетования Медведева на трудность реформирования при дёшевом сырье. Что же мешало ему при дорогой нефти, хотя бы в 2010–2011 годах, когда он был президентом? Похоже, «плохому танцору мешают ноги»: то избыток денег, то их недостаток. Это логично, если вспомнить, что статью премьер начал с чистосердечного признания непонимания, зачем он руководит Россией: «кто не знает, куда плывет, тому нет попутного ветра».

Автору, как и другим либералам, органически свойственно такая черта «эффективного менед — [7191 жера», как бесстыдство. Действительно: кем надо быть, чтобы, последовательно и эффективно уничтожая здравоохранение и образование, сохранившиеся даже и в 90‑е годы, лишая людей надежды на будущее принципиальным отказом от всякого развития, выводя средства налогоплательщиков в финансовые системы развязавших против России экономическую войну стран Запада, без всякого стеснения заявлять о необходимости «прежде всего думать о том, как эти реформы скажутся на людях»?

Говоря о необходимости ««примерять» наши будущие решения» на «семьях с невысокими доходами», Медведев, похоже, не подозревает, что его усилиями и усилиями других либералов таких в России, где 1 % населения владеет более чем тремя четвертями активов, — не менее 80 %.

«Новая нормальность» мира на фоне старой ненормальности либерализма

Медведев демонстрирует любовь к красивым оберткам, — и отсутствие интереса к их содержимому. Признавшись, что используемый им термин «новая нормальность» появился аж 5 лет назад, он даже не пытается его раскрыть и внятно показать, в чем именно заключается провозглашаемая им новизна.

Как зубрилка на экзамене (или как «жертва ЕГЭ»), Медведев демонстрирует кусочно–разрывный тип сознания: описывая отдельные «кейсы» (примеры) вроде «сингапурского чуда», падения китайского фондового рынка, создания глобального рынка сжиженного газа, сланцевой революции, солнеч ной и малой энергетики (о перспективности которой в СССР вовсю писали еще в 70‑е годы) он не только не пытается связать их в единую целостную картину, но, похоже, не подозревает о самой возможности ее существования. Тем более он, похоже, не догадывается о том, что Россия должна реагировать на изменение картины мира.

Разумеется, при многословных и бессвязных рассуждениях о кризисе Медведев не может удержаться от стандартной либеральной мантры о том, что «кризис — это всегда и угроза, и возможность». Даже не блещущий интеллектом Греф, озверев от ее навязывания буквально из каждой розетки, еще лет шесть назад разъяснил, что возможности, даруемые кризисом, напоминают возможности, даруемые столкновением машины с бетонной стеной: минимум две недели в гипсе.

Но для премьера России эта громкая фраза, похоже, сохраняет свежесть новизны и оригинальности. «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»

Серьезное обсуждение Медведевым «технологической непредсказуемости» обнажает не только незнание им азбучных истин вроде того, что технологический прогресс определяется государством, — и это показали даже последние западные исследования, — а «непредсказуемость» возникает на периферии прогресса как побочный эффект государственной политики. Управляя государством, он действительно не понимает смысла его существования, не знает, что оно должно направлять движение в будущее и тем создавать и организовывать его основы, а не пассивно ждать будущего, которое создадут ему его конкуренты, чтобы потом приспособиться к нему или умереть в нем.

Всей своей политикой разрушая социальное государство в России, Медведев признает в качестве глобального тренда «формирование нового социального государства», особенностью которого является «индивидуализация предоставляемых услуг (образования и здравоохранения прежде всего)». Хотя, возможно, он считает движением к «индивидуализации» создаваемое им положение, когда желающий здоровья должен индивидуально искать себе редкого нормального врача (который будет лечить, а не вытягивать деньги), а желающий знаний — индивидуально же искать случайно сохранившуюся нормальную школу или вуз.

Признавая рост неравенства глобальной тенденцией, подрывающей социально–политическую стабильность и ограничивающей рост, премьер не задумывается, как защитить Россию от этой тенденции. Он просто называет ее — и переходит к следующему фактору, не интересуясь судьбой своей страны. Хотя из текста не чувствуется, что он считает нашу страну «своей»; похоже, она для него — не более чем один из многих разрозненных и не связанных друг с другом «кейсов».

Говоря о «производстве с учетом запросов конкретного потребителя», Медведев игнорирует факт его порождения конкурентной средой, в России целенаправленно подавляемой не только монополиями, но и обслуживающей их бюрократией.

Рассуждение о «новых инструментах финансирования» из уст человека, поддерживающего запретительно высокую для реального сектора стоимость кредита выглядит примитивным издевательством.

Заявление, что «динамика валютных курсов становится более мощным инструментом защиты рынков, чем таможенные тарифы», обнажает безграмотность (тарифы сохраняют свое значение бастионов протекционизма, — просто не для стран, которые были впихнуты в ВТО на колониальных условиях, как Россия) и непонимание негативных последствий косвенно оправдываемых им девальваций. По сути пропагандируя практику «валютных войн», Медведев выступает, — вероятно, неосознанно, — в роли проповедника дестабилизации мирового устройства, что не только подрывает имидж страны, на свое несчастье терпящей его в роли премьера, но и грозит нам новыми потерями из–за девальваций.

Заявляя же, что «вместо защиты своей таможенной территории приоритетным интересом государства становится защита генерируемым национальным бизнесом цепочек добавленной стоимости», Медведев не подозревает, что такое генерирование, как и само существование национального бизнеса, невозможно без «защиты таможенной территории».

Описывая «рост неопределенности» в макроэкономической сфере, Медведев не задумывается о причинах (и тем более следствиях) нежелания западного бизнеса «брать» дешевые деньги и отсутствия инфляции при их избытке. Для премьера России достаточно просто назвать общеизвестные факты, сказать о «проблемах» и «неопределенностях» — и перепорхнуть дальше.

Похоже, бессвязное описание случайного набора интересных «трендов» и новостей (в том числе и полувековой давности) служит Медведеву лишь предлогом для возвращения к фантазиям прошлого десятилетия о «стимулировании творчества, предприимчивости, непрерывности образования». Странно, что премьер не вспомнил о нацпроекте, которым он гордится, прозванным «недоступное жулье», о запрете лампочек накаливания и о четырех из «пяти «И» — инфраструктуре, инвестициях, институтах, инновациях и интеллекте», сказки о которых он рассказывал еще в 2008 году.

Правда, возможно, что под «стимулированием непрерывности» образования Медведев понимает его уничтожение: сведение его к натаскиванию на ЕГЭ действительно обречет Вас учиться всю жизнь — чтобы не забыть грамоту. Незнание базовых фундаментальных принципов и концепций обрекает человека каждый новый вопрос изучать заново, «с чистого листа», — вместо того, чтобы сразу видеть в новой сфере специфические проявления общих, универсальных правил. Знающие эти принципы математики, физики и инженеры советской школы легко изучают формально новые для себя сферы деятельности и отрасли науки, оставаясь загадкой для безграмотных (пусть и натасканных по отдельным вопросам) жертв западного образования.

И, конечно, насаждение средневекового мракобесия и ненависти к своей истории (в том числе под видом «десталинизации») может сделать вечным изучение самых элементарных истин: они просто не будут вмещаться в отравленный схоластикой мозг. Чего стоит, например, следующее заявление 50-летнего человека: «Не стоит упорно утверждать, что земля стоит на трех китах, если уже ясно видны контуры четвертого». Понятно, что на юрфаке Ленинградского госуниверситета не проходили астрономию, — но в школе–то этот великовозрастный интеллектуалец учился?

Признание задачей государства поощрение склонности людей к творчеству в устах именно российского премьера, политика правительства которого объективно направлена на подавление творчества, на разрушение свободы и инициативы при помощи укрепления монополий и опускания людей в кромешную нищету, выглядит циничным издевательством.

Как и грезы о том, что «рано или поздно санкции отменяются», — без всякой попытки сделать что- либо реальное для преодоления их последствий или принуждения стран Запада к их отмене.

Заявление же Медведева о формировании с Западом «единого экономического пространства» в качестве «стратегического направления» российской политики производит впечатление то ли галлюцинации, то ли надежды на устранение президента В. В. Путина в соответствии с пожеланиями Запада.

Социально–экономическая политика: Ясина вызывали?

Грезы Медведева об «обеспечении динамичный и устойчивых темпов экономического роста» при нарастающем спаде звучат бредом. Он не хочет рассматривать причины спада, чтобы не быть вынужденным описывать самоочевидные на протяжении всей четверти века национального предательства меры их преодоления, несовместимые с либеральными догмами, — и в итоге предостерегает Россию от «риска искусственного ускорения»! По цинизму это можно сравнить лишь с проповедью о недопустимости переедания, обращенной к умирающим от голода.

В качестве палочки–выручалочки Медведев видит «комфортную среду для участников экономической жизни»: это тот самый «благоприятный инвестиционный климат», о котором рассказывают либералы с 1994 года. «Создание комфортных условий начинается с обеспечения макроэкономической стабильности» — это стандартная мантра МВФ, убивающая нашу страну с 1992 года. «Мелочь», в которой кроется дьявол либерального разрушения, заключается в обеспечении макроэкономической стабильности чрезмерно жесткой финансовой политикой, уничтожающей реальный сектор и поощряющей лишь спекуляции. Подчинение экономической политики снижению инфляции превратило в ад 90‑е годы, — и теперь Медведев хочет превратить в такой же ад вторую половину десятых годов!

Вслед за либеральными схоластами начала 90‑х годов Медведев вопреки реальности, отвергая опыт не только Китая, но и Евросоюза, и Японии, и даже США (где доля госрасходов, а следовательно, присутствие государства в экономике выше российской), утверждает: «высокая доля государства в экономике становится… причиной ограниченности доступных для инвестиций ресурсов».

А нежелание российской бюрократии выполнять роль собственника госкомпаний глава этой бюрократии трактует как некую объективную закономерность.

Последовательной реализацией либеральной политики в стиле 90‑х годов доведя людей до нищеты, а бизнес — до панического бегства из страны, Медведев «на голубом глазу» лепечет о важности частных инвесторов. Не понимая, что частный инвестор вложит свои деньги, лишь когда государство покажет ему пример.

Повторяя мантру либералов 1992 года о важности иностранных инвестиций, Медведев отвергает весь мировой опыт и весь более чем 20-летний опыт России, доказывающий: иностранные инвестиции идут в страну только по следам национальных. Без массовых национальных инвестиций приходят лишь спекулянты, ориентированные на форсированное разграбление, — и Медведев, похоже, готов призывать их так же истово, что и Гайдар с Ясиным.

Полностью игнорируя весь мировой опыт, Медведев самозабвенно токует о «технологическом трансферте», — вероятно, не подозревая, что он в принципе невозможен без специальных государственных усилий и весьма жесткой политики по отношению к обожествляемым либералами иностранным инвесторам.

Говоря об импортозамещении, Медведев блистательно игнорирует его невозможность без коренного изменения всей государственной политики: без дешевых кредитов реальному сектору, без подготовки системой образования квалифицированной рабочей силы (а не безумных хипстеров и «интернет–хомячков»), без доступной инфраструктуры, без реального рынка сбыта.

Говоря о развитии конкуренции, Медведев умудрился даже не помянуть необходимость ограничения произвола монополий. Еще бы! — ведь для либерала, истово служащего глобальным спекулянтам и монополиям, вожделенная свобода предпринимательства, насколько можно судить, сводится к свободе спекулянтов и монополистов грабить страну, ее потребителей и ее бизнес.

Организуя уничтожение российского здравоохранения и образования, Медведев декларирует нормальность стремления учиться и лечиться за рубежом. Думаю, появление такого стремления в России он полагает своей заслугой.

Его рассуждения о здравоохранении и образовании свидетельствуют, что он не имеет представления о деятельности собственного правительства по уничтожению этих сфер, — или же обладает цинизмом, до которого далеко даже Чубайсу и Березовскому. При этом он не сознает специфику этих отраслей, рассматривая и как обычный бизнес, игнорируя их суть как инструментов созидания нации и человеческого потенциала, в которых потребитель не способен оценить качество «услуг», а цена ошибки неприемлемо высока как для него, так и для общества.

Говоря о пенсионной системе, Медведев вместе с остальными либералами игнорирует как факт повышения производительности труда (благодаря чему один работник при нормальной организации экономики должен выдерживать большую пенсионную нагрузку, чем полвека назад), так и причину пенсионного кризиса.

Агитируя в скрытой форме за повышение пенсионного возраста, Медведев не хочет обсуждать регрессивность шкалы обложения оплаты труда, из–за которой россиянин платит тем больше, чем он беднее. Либералы превратили Россию в налоговый рай для миллионеров (включая себя, любимых) и налоговый ад для остальных. Богатый человек может снизить налогообложение доходов до 6 % (как индивидуальный предприниматель) и даже ниже (операциями с ценными бумагами), а человек с доходами ниже прожиточного минимума будет отдавать более 39 %. Установив для большинства запретительно высокий уровень обложения доходов, либералы выталкивают его «в тень», — а теперь хотят лишить возможности доживать до пенсии.

Медведев, судя по его грезам, считает это нормальным, — и по мере сил поддерживает этот процесс. Заявления премьера необходимости развития судов и ответственности органов власти ярко оттеняют, например, «дело Васильевой», показавшее: коррупция — самый эффективный бизнес. Не стоит забывать и усилия самого Медведева, позволившего коррупционерам откупаться за взятки, на которых их поймали, из взяток, на которых их не поймали, — и, вероятно, вместе с премьером считать это «системой ответственности за принимаемые решения».

Утверждая, что Россия «по многим социально- экономическим параметрам является развитой страной», Медведев тактично не называет эти параметры: если они и вправду сохранились, то в основном вопреки, а не благодаря его трудам.

И, наконец, косноязычно резюмируя «выводы о происходящих изменениях в мире и в стране», Медведев не замечает, что перечисляемый ими «ряд приоритетных задач, решение которых необходимо для устойчивого развития страны», отнюдь не «вытекает» из этих выводов.

Похоже, это проблема не уровня образования или интеллекта, а самого типа сознания, — которое американцы политкорректно называют «альтернативным».

Катастрофа либерального сознания

В «интеллектуальной кухне» премьера Медведева, так доверчиво и самовлюбленно распахнутой перед читателями, более всего поражает патологическая неспособность к заявленному в первом же абзаце анализу.

Похоже, для него в принципе не существует ни причинно–следственных связей, ни потребности в обосновании высказываемых мыслей.

Он перечисляет изменения мира, — как серфер, скользя по поверхности явлений и не интересуясь, чем они вызваны и что значат.

Он рассказывает о возросшей неопределенности, — похоже, не догадываясь, что она вызвана переходом мира в новое состояние, для которого не работают старые представления, и свидетельствует не о некоей имманентной интеллектуальной беспомощности человечества, а лишь об отчаянной необходимости как можно быстрее выработать новые, адекватные новой реальности теории и инструменты познания.

Он делает фундаментальные утверждения (вроде невозможности быстрого ухудшения или улучшения состояния России), — похоже, не подозревая о необходимости хоть чем–то обосновывать свои утверждения.

Эта энергичная и самодовольная интеллектуальная катастрофа руководит нами и во многом определяет нашу жизнь, а главное — жизнь наших детей.

Что можно еще сказать о либеральном клане, фронтменом которого во власти остается Медведев?

Какие еще нужны доказательства того, что сохранение у власти либералов, служащих глобальным спекулянтам и монополиям, несовместимо не то что с прогрессом, но даже с самим сохранением нашей страны, нашего общества и самой нашей цивилизации?

ЧАСТЬ IV Как и почему либерализм стал либерастией: основные закономерности

Где твоя страна, Каин: почему элиты предают свои народы

Элитой общества с управленческой точки зрения является его часть, участвующая в принятии и реализации важных для него решений или являющаяся примером для массового подражания.

Подобно тому, как государство является мозгом и руками общества, элита служит его центральной нервной системой, отбирающей побудительные импульсы, заглушающей при этом одни и усиливающей другие, концентрирующей их и передающей соответствующим группам социальных мышц.

В долгосрочном плане главным фактором конкурентоспособности общества становятся его мотивация и воля, воплощаемые элитой.

Предательство ею национальных интересов фатально: в глобальной конкуренции его можно сравнить лишь с изменой, совершаемой командованием воюющей армии в полном составе.

Строго говоря, этот феномен не нов. Один из ярчайших (и притом относительно недавних) его примеров дала царская охранка, поддерживавшая организованное революционное движение в России ради расширения своего влияния и финансирования. Она ничуть не в меньшей степени, чем японская армия, немецкий генштаб и американские банкиры раздувала революционный костер, вышедший из–под ее контроля и спаливший все тогдашнее общество.

Ближе к нашим дням пример действия национальной элиты против своей страны дает опыт Японии конца 80‑х — начала 90‑х годов. Тогда в мире было два «финансовых пузыря» — в Японии и США, один из них надо было «прокалывать», и именно японская элита приняла решения, приведшие к «проколу» японского, а не американского «пузыря», от чего японская экономика толком не оправилась и по сей день. Причина — не только глубочайшая интеллектуальная зависимость от США, но и глубина проникновения японских капиталов в американскую экономику. Освоив американский рынок, японские корпорации справедливо считали ключевым фактором своего успеха процветание не Японии, а именно США, на рынок которых они работали, получая за это мировую резервную валюту.

Не менее масштабный и шокирующий пример противодействия национальной элиты, находящейся под внешним воздействием, интересам своего общества дала война США и их сателлитов против Югославии.

Ее стратегической целью, как и целью всей американской политики на Балканах с 1990 года, пред–ставляется подрыв экономики Евросоюза, стратегического конкурента США, превращением руин некогда процветающей Югославии в незаживающую рану на теле Европы. В частности, агрессия 1999 года, насколько можно судить, была направлена на подрыв евро как потенциального конкурента доллару.

Тогда европейские лидеры поддержали США, несмотря на резкий протест не только европейской общественности, но и среднего звена их собственных политических структур. Повестка дня для Европы после войны всегда формировалась ими под интеллектуальным влиянием США, и привычка к этому превратила тогдашних руководителей Европы в могильщиков ее стратегических перспектив. Из–за войны евро рухнул почти на четверть и на три с лишним года лишился возможности «бросить вызов» доллару, а европейская экономика окончательно стала простым дополнением американской.

Это же качество европейской элиты проявилось и после 11 сентября 2001 года, когда Европа, спасая доллар, показала, что рассматривает американскую экономику не как конкурента, а как структурообразующего лидера мирового порядка, в котором исчезла сама идея «европейского вызова». Формирование сознания европейской элиты американцами примирило Европу с положением, при котором в то самое время, когда падение евро оказывалось для американцев маленьким конкурентным удовольствием, симметричное падение доллара представлялось перепуганным европейцам концом света.

Еще более яркий пример предательства национальных интересов — «казус Милошевича»: ключевой причиной парадоксального и катастрофического «непротивления злу насилием», за которое он заплатил и собственной жизнью, представляется вероятное размещение материальных активов его окружения в странах–агрессорах и в их валютах. Ответные удары Югославии, на которые она была вполне способна, попросту обесценили бы их.

Перечень подобных примеров можно приводить бесконечно, — но, чем ближе к нынешнему дню, тем чаще с ними приходится сталкиваться.

Наша страна с ее уже более чем четвертью века национального предательства всего лишь наиболее быстро и ярко выражает путающую глобальную тенденцию: элиты всего мира, которым народы вверяют свое будущее и самих себя, все чаще продают их, причем не только цинично, но и удивительно дешево.

В свое время Горбачев дал нестерпимо соблазнительный пример того, что сотрудничество с Западом против своей страны обеспечивает личное благополучие и полную безнаказанность. Однако последние полтора десятилетия показали: ситуация изменилась. Лишившиеся власти лидеры — от Пиночета до Милошевича — идут под суд или прямо на тот свет, а сдавшим своего руководителя в теплые руки «мирового сообщества» приближенным вместо всех земных благ публично отрывают головы (как это было с окружением Саддама Хусейна).

Но круг представителей элит, убеждаемых этими трагедиями, по–прежнему поразительно узок.

Почему?

Почему элиты незападных стран, как лемминги к краю пропасти, бегут на Запад?

«Офшорная аристократия»: жизнь ради потребления

«Я не столько патриот страны, в которой живу, сколько патриот своего капитала».

(Олег Киселев)

Самый простой ответ, лежащий на поверхности, — перерождение элит в силу торжества рыночных отношений и, соответственно, рыночных идеалов.

Практический критерий патриотичности элиты прост до примитивизма: размещение ее активов. Вне зависимости от мотивов ее отдельных членов, как целое элита обречена действовать в интересах именно собственных активов (материальных или символических — влияния, статуса и репутации в значимых для нее системах, информации и так далее). Если критическая часть этих активов (которую члены элиты не могут позволить себе потерять), контролируются конкурентами этого общества, элита поневоле служит их интересам, становясь коллективным предателем.

Отсюда, в частности, следует обреченность исламского вызова, лидеры которого, в отличие от лидеров США, Евросоюза и Китая, хранят средства в валютах своих стратегических конкурентов и потому не могут последовательно противодействовать последним.

Отсюда вытекает и ограниченная адекватность риторики о «поднимании с колен» в не упоминаемую позу, популярной среди отечественной «оффшорной аристократии». Ведь эта часть российского

управляющего класса по–прежнему, несмотря на развязанную против нас холодную войну, держит на «проклятом Западе» все свои активы, до семей включительно.

Логика представителей «оффшорной аристократии» строга и по–своему безупречна: они служат личному потреблению (неважно, материальному или символичному), ощущая Россию как «трофейное пространство», вместе с населением подлежащее переработке в имущество, расположенное в фешенебельных странах, или же в, пусть и временное, но ощутимое уважение со стороны представителей этих стран.

Солнце для них восходит на Западе, и они молятся этому черному солнцу наживы, уничтожая ради нее свои народы.

…Однако этот ответ при всей его актуальности даже не претендует на глубину.

Ведь рыночные отношения развиваются на протяжении столетий; почему же именно сейчас, когда деньги теряют значение, уступая ключевое роль в жизни развитых обществ технологиям, а стратегические решения все более принимают нерыночный характер, — почему вдруг именно сейчас рыночные отношения начинают доминировать в сфере ценностей?

Почему людей, которые вслед за генералом Тор- рихосом не хотели входить не то что в собственный замок на Лазурном берегу, но даже в историю, а стремились «всего лишь» в зону Панамского канала, в массовом порядке сменяют совершенно иные лидеры, рассматривающие свои страны как «трофейные пространства», а себя в роли наместников оккупационных армий?

Что ломает ценности элит? Конкуренция ценностей

Глобальная конкуренция ведется прежде всего между цивилизациями — на основе их ценностей и вытекающего из них образа действия.

После поражения и уничтожения советской цивилизации наиболее предпочтительно положение Запада, чей образ действий — финансово- экономический — наиболее универсален. В отличие от идеологической, религиозной или тем более этнической экспансии финансовая экспансия сама по себе никого не отталкивает apriori, поэтому круг ее потенциальных сторонников наиболее широк.

Конечно, ужесточение глобальной конкуренции, лишая многих возможностей успешно участвовать в экономической жизни, решительно сужает этот круг. Именно этим вызваны исламский и, отчасти, китайский вызовы Западу. Но принципиально ситуация пока не меняется: Запад остается носителем наиболее универсальных и общедоступных ценностей.

В силу своего образа действий проводником финансовой экспансии Запада в цивилизационной конкуренции объективно служит почти всякий участник рынка. Он может ненавидеть США, быть исламским фундаменталистом и даже финансировать террористов, но сам его образ действий объективно превращает его в проводника интересов и ценностей Запада. Граница между сторонником и противником той или иной цивилизации пролегает не по убеждениям, а по образу жизни. Финансист принадлежит незападной цивилизации не когда он дает деньги борцам с Западом, а лишь когда он отказывается от использования финансовых рынков и переходит к образу жизни представителя незападной цивилизации, то есть как финансист совершает социальное самоубийство.

Универсальность и комфортность западных ценностей особенно важны при анализе элит погруженных в нее стран.

Поскольку с началом глобализации конкуренция ведется прежде всего в сфере формирования сознания, важнейшим фактором конкурентоспособности общества становится то, кто формирует сознание его элиты.

Формирование сознания элиты извне — слегка завуалированная форма внешнего управления. Так как дружба бывает между отдельными людьми и даже народами, а между странами и тем более государствами наблюдается конкуренция, сознание элиты обычно формируется извне стратегическими конкурентами ее общества.

Такое общество утрачивает адекватность (достаточно посмотреть на историю нашей страны с 1987 года): ценности, идеи, приоритеты элиты отвечают интересам его стратегических конкурентов и разрушают общество. Элита, сознание которой сформировано стратегическими конкурентами ее страны, имеет к своей стране то же отношение, что охранник — к заключенным.

Но даже формирование сознания элиты ее собственным обществом не гарантирует ее ориентации на национальные интересы. Ведь члены элиты в силу своего положения располагают значительно большими возможностями, чем рядовые граждане. Глобализация, обостряя конкуренцию, разделяет относительно слабо развитые общества, принося благо их элитам и проблемы — рядовым гражданам. С личной точки зрения членам элиты таких обществ естественно стремиться к либерализации, дающей им новые возможности, но подрывающей конкурентоспособность их стран и несущей неисчислимые беды их народам. При этом уровень конкуренции, необходимый представителям элиты просто для того, чтобы держать себя «в тонусе», может быть абсолютно непосилен для основной части их обществ.

В слабо развитых обществах традиционная культура, усугубленная косностью бюрократии, отторгает инициативных, энергичных людей, порождая в них обиду. А ведь именно такие люди и образуют элиту! Отправившись «искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок», они воспринимают в качестве образца для подражания развитые страны и пытаются оздоровить свою Родину механическим насаждением их реалий и ценностей. Подобное слепое культуртрегерство разрушительно в случае не только незрелости общества, его неготовности к внедряемым в него ценностям, но и их цивилизационной чуждости для него.

Даже войдя в элиту страны, инициативные люди не могут избавиться от чувства чужеродности, от ощущения своего отличия от большинства сограждан. Это также провоцирует враждебность активных членов элиты к своей Родине. «Умный человек неправ уже просто потому, что он умный и поэтому думает не так, как большинство, и, соответственно, отторгается им». Такое отторжение элиты характерно для многих стран.

По мере распространения западных стандартов образования и переориентации части элиты и особенно молодежи незападных стран на западные ценности это противоречие обостряется.

Прозападная молодежь и прозападная часть элиты, стремясь к интеграции, к простым человеческим благам, утрачивают собственные цивилизационные (не говоря уже о национальных) ценности, и (часто незаметно для себя) начинают служить ценностям своих стратегических конкурентов (в России они служат эффективности фирмы против эффективности общества, то есть конкуренции против справедливости).

В результате значительная часть образованного слоя, который является единственным носителем культуры и развития как такового, оказывается потерянной для страны, так как предъявляет ей непосильные для нее требования.

Еще более важно то, что современное образование по самой своей природе включает западные стандарты культуры и представлений о цивилизованности, которые во многом не совместимы с общественной психологией, а во многом — с объективными потребностями развития незападных обществ.

Воспринимая в качестве идеала и своей цели источник этих стандартов (причем во многом существующих лишь в рекламе либо для богатейшей части соответствующих обществ), образованные слои неразвитых обществ начинают если и не прямо служить ему, то, как правило, соотносить с ним все свои действия.

Именно с этого начинается размывание системы ценностей, затем размывающее и общество. Без этого деликатного аспекта цивилизационной конкуренции нельзя понять широкое распространение активной и сознательной враждебности к собственной стране.

Технологии уничтожают демократию

Важной и обычно забываемой особенностью глобализации является коренное изменение характера деятельности человечества. Те же самые технологии, которые беспрецедентно упростили коммуникации, превратили в наиболее рентабельный из общедоступных видов бизнеса формирование человеческого сознания — как индивидуального, так и коллективного.

«Наиболее рентабельный из общедоступных» — значит наиболее массовый: основным видом деятельности бизнеса вот уже скоро поколение является изменение сознания потенциальных потребителей. Забыты времена, когда товар приспосабливали к их вкусу: гораздо рентабельней оказалось приспособить едока к пище, а не наоборот.

Между тем для формирования сознания общества нет нужды преобразовывать сознание всего населения — достаточно воздействовать лишь на его элиту. Усилия по формированию сознания, концентрируясь на сознании элиты, меняют его быстрее, чем сознание общества в целом, и оно начинает резко отличаться от сознания большинства.

Отрываясь от общества, элита не просто утрачивает эффективность, но и перестает выполнять свои функции, оправдывающие ее существование. Подвергающаяся форсированной перестройке сознания элита мыслит по–другому, чем ведомое ею общество, исповедует иные ценности, по–другому воспринимает мир и иначе реагирует на него.

Это уничтожает сам смысл формальной демократии (и, в частности, лишает смысла ее институты), так как идеи и представления, рождаемые обществом (не говоря уже о его мнениях и интересах), уже не диффундируют наверх по социальным капиллярам, не воспринимаются элитой и перестают влиять на развитие общества через изменение ее поведения.

Когда элиты слышали человека

В начале 30‑х годов XX века, когда все развитые страны столкнулись с политическим «эхом» распространения конвейера — соблазном тоталитаризма, — письма граждан президенту США стали важным инструментом корректировки экономической политики государства. Ф. Д. Рузвельт добился того, что по многим из них направлялись представители президента, которые «задним числом» изменяли условия коммерческих сделок, чрезмерно ухудшавших положение граждан и создававших при широком применении угрозу неприемлемого обострения социальной ситуации.

Классическим примером стало и получение в начале войны Сталиным письма от безвестного старшего лейтенанта Флерова, в котором тот извещал всесильного и (как подразумевалось пропагандой) всеведущего «отца народов» об исчезновении из мировых научных журналов статей по ядерной физике. Это письмо не просто дошло до адресата — оно было воспринято им и (разумеется, наряду с другими сигналами подобного рода) стало одной из причин развертывания советской ядерной программы.

В самом начале 1991 года одно–единственное письмо (а точнее, способность и желание элиты воспринимать мнения общества) также повлияло на судьбу страны. Мало кто помнит, что Ельцин, будучи хотя и мятежным, но все же первым секретарем обкома, поначалу опасался чуждого ему стихийного забастовочного движения шахтеров.

Перелом произошел, когда в середине января 1991 года на его имя пришло письмо от обычного рабочего. На полутора листках из ученической тетрадки тот очень внятно разъяснял лидеру демократов, что все, что нужно шахтерам — это право продавать по свободным ценам 10 % угля, и что они поддержат любого политика, который пообещает им это.

Б. Ельцин воспринял эту идею и, «оседлав» шахтерское движение, превратил его в свой таран против Г орбачева.

Сегодня такое развитие событий невозможно. Даже если письмо обычного человека дойдет до окружения лидера, продравшись через сито отдела писем (который докладывает «наверх» лишь статистику: количество писем и их тематику), руководство, скорее всего, просто не поймет его смысла.

Измененное сознание элиты заставляет ее и руководимое ею общество вкладывать совершенно разный смысл в одни и те же слова и делать разные, порой противоположные выводы из одних и тех же фактов. Современный руководитель может встречаться с «ходоками», как Ленин, и даже регулярно ходить «в народ», — но не чтобы что–то понять или прочувствовать самому, а лишь чтобы улучшить свой имидж и повысить рейтинг — политический аналог рыночной капитализации.

Таким образом, в условиях широкого применения управляющими системами технологий формирования сознания элита и общество обладают разными системами ценностей и преследуют не воспринимаемые друг другом цели. Они утрачивают способность к главному — к взаимопониманию. Как писал Дизраэли по иному поводу (о бедных и богатых), в стране возникают «две нации».

Эта утрата взаимного понимания, вызванная не злым умыслом, но сугубо объективными, технологическими факторами разрушает демократию, подменяя ее хаотической пропагандой и перманентной информационной войной значимых политико- экономических групп. «Мирное время отличается от войны тем, что враги одеты в твою форму».

И общественное сознание — не только цель, но и поле боя.

Растущее непонимание между обществом и элитой объективно повышает угрозу дестабилизации, а с ним и потребность элиты во внешней помощи, — и уже сложилась сила, которая ее с удовольствием оказывает.

Глобальный управляющий класс: новые хозяева

Суть глобализации — упрощение коммуникаций.

Новые коммуникации сплачивают представителей различных управляющих систем (как государственных, так и корпоративных) и обслуживающих их деятелей спецслужб, науки, СМИ и культуры на основе общности личных интересов и образа жизни в качественно новый, не знающий границ космополитичный глобальный управляющий класс.

Образующие его люди живут не в странах, а пятизвездочных отелях и закрытых резиденциях, обеспечивающих минимальный (запредельный для обычных людей) уровень комфорта вне зависимости от страны расположения, а их общие интересы обеспечивают не столько государственные, сколько частные наемные армии.

Новый глобальный класс собственников и управленцев не един, он раздираем внутренними противоречиями и жестокой борьбой, но как целое он монолитно противостоит разделенным государственными границами обществам не только в качестве одновременного владельца и управленца (что является приметой глубокой социальной архаизации), но и в качестве всеобъемлющей структуры.

Этот глобальный господствующий класс не привязан прочно ни к одной стране или социальной группе и не имеет никаких внешних для себя обязательств: у него нет ни избирателей, ни налогоплательщиков, ни мажоритарных акционеров (строго говоря, он является таким акционером сам для себя). В силу самого своего положения «над традиционным миром» он враждебно противостоит не только экономически и политически слабым обществам, разрушительно осваиваемым им, но и любой национально или культурно (и тем более территориально) самоидентифицирующейся общности как таковой, — и в первую очередь традиционной государственности.

Под влиянием формирования этого класса, попадая в его смысловое и силовое поле, государственные управляющие системы перерождаются. Верхи госуправления начинают считать себя частью не своих народов, а глобального управляющего класса: это качественно повышает уровень их жизни; несогласные же уничтожаются или, как минимум, изолируются.

Соответственно, большинство национальных элит переходит от управления в интересах нацийгосударств, созданных Вестфальским миром, к управлению этими же нациями в интересах «новых кочевников» — глобальных сетей, объединяющих представителей финансовых, политических и технологических структур и не связывающих себя с тем или иным государством. Естественно, такое управление осуществляется в пренебрежении к интересам обычных обществ, сложившихся в рамках государств, и за счет этих интересов (а порой и за счет их прямого подавления) и, строго говоря, носит характер жестокой эксплуатации.

На наших глазах и с нашим участием мир вступает в новую эпоху, основным содержанием которой становится совместная национально- освободительная борьба обществ, разделенных государственными границами и обычаями, против всеразрушающего господства глобального управляющего класса. Это содержание с новой остротой ставит вопрос о солидарности всех национально ориентированных сил — ибо разница между правыми и левыми, патриотами и интернационалистами, атеистами и верующими не значит ничего перед общей перспективой социальной утилизации, разверзающейся у человечества под ногами из–за агрессии «новых кочевников».

Практически впервые в истории противоречия между патриотами разных стран, в том числе и прямо конкурирующих друг с другом, утрачивают свое значение. Они оказываются ничтожными перед глубиной общих противоречий между силами, стремящимися к благу отдельных обществ, и глобального управляющего класса, равно враждебного любой обособленной от него общности людей. В результате появляется объективная возможность создания еще одного, пятого после существующих

Социалистического, троцкистского, либерального и Финансового, — как это ни парадоксально звучит, националистического Интернационала, объединенного общим противостоянием глобальному управляющему классу и общим стремлением к сохранению естественного образа жизни, благосостояния, культурного потенциала и прогресса своих народов.

Ведь человечество, каким бы несовершенным и раздробленным оно ни было, не хочет становиться на четвереньки.

Технологический социализм против «Железной пяты»

Ахиллесова пята глобального управляющего класса — в службе глобальным монополиям, которые, как и все монополии, стремятся заблокировать технологический прогресс ради увековечивания своего доминирующего положения. Этот путь ведет к архаизации общественных отношений, заталкивает мир в новое Средневековье, новые Темные века.

Выходом из кажущегося исторического тупика, действенным лекарством от архаизации должно стать развитие технологий, объективно взрывающих монополизм, в том числе и глобальный.

Подобно тому, как современный человек дважды в день чистит зубы не потому, что боится кариеса, а потому, что так принято, — точно так же этот же самый современный (и завтрашний) человекдол- жен стремиться к технологическому прогрессу. Он должен жертвовать ему свои деньги подобно тому, как в приведенном примере он жертвует обще–ственпым приличиям свое время, — как правило, не задумываясь о стоящими за ними потребностями его собственного здоровья.

Человечество приближается к коренному изменению мотивации своей деятельности.

Заменой узко рыночного стремления к голой прибыли, автоматически рождающего монополизм, постепенно становится объемлющее, включающее его стремление к новым технологиям, делающим жизнь не только более богатой и благополучной, но и более разнообразной и интересной.

Упование на технологии против всесилия порождающего монополизм рынка, при всей наивности такого упования (как и любой, во все времена надежды на лучшее будущее), представляется перспективным. По сути дела, это новая, современная форма социалистической идеи, преображающейся из традиционной социал–демократической, свойственной индустриальной эпохе, в идею технологического социализма.

Сегодняшняя форма общественного развития — это борьба стремления к прибыли и стремления к технологиям, это борьба глобального монополизма и ломающего его технологического прогресса, это борьба глубинной тяги к архаизации и жажды возобновления комплексного, всеобъемлющего развития человечества.

Эта борьба двух тенденций вновь, как в годы великих войн, превращают лаборатории и кабинеты ученых в передовой край борьбы человечества за свое будущее.

Только если раньше речь шла о выживании и прогрессе лишь отдельных народов и их групп, то теперь — всего человечества без исключения.

[7481 Судьба этой борьбы будет решена противостоянием стремления человека к нормальному гармоническому развитию, с одной стороны, и стремлением глобального бизнеса к его закрепощению. Наиболее полным выразителем второй тенденции выступает современный либерализм как идеология не свободы и суверенитета личности, как это было во времена Вольтера и в XIX веке, но идеология враждебно противостоящего всему человеческому глобального бизнеса.

Принятие этой идеологии и служение ей в силу ее специфики неминуемо накладывает на человеческое сознание серьезнейший отпечаток, который необходимо учитывать и использовать. Ведь игнорирование особенностей современного либерального сознания качественно снижает эффективность взаимодействия с ним и затрудняют противостояние безумной и безудержной агрессии их носителей.

Особенности современного либерального сознания

Фундаментальная ошибка либерализма

Каюсь, на заре туманной юности я в силу возраста, недостатка образования, врожденной склонности к лояльности и исторических условий придерживался либеральных воззрений и по сей день искренне благодарен Е. Г. Ясину, близкое наблюдение за действиями и способом мышления которого избавило меня от этого интеллектуального недуга сравнительно быстро и эффективно.

Не вдаваясь подробно в многократно рассмотренные пороки либерализма и причины его популярности, укажу главный недостаток: его сторонники исходят из убеждения в том, что каждый человек в полной мере может отвечать за последствия своей деятельности.

Подчеркну — не «должен», а «может», вот прямо здесь и сейчас.

А раз так — его можно и даже нужно вот прямо здесь и сейчас ставить в соответствующие условия и соответственно с него спрашивать.

По моим скромным наблюдениям, данная установка не верна даже для большинства населения развитых стран — что в практической политике, как правило, учитывается властью (потому эти страны, собственно, и остаются развитыми). И че–ловек, и человечество пока еще не вполне совершенны, что делать.

Для России же, основная часть населения которой до сих пор не вполне адаптировалась к шоковому падению в рынок, философская максима либерализма была и остается откровенно неверной. Ее применение напоминало даже не бросание в воду заведомо не умеющего плавать — мол, если не выплывет, сам виноват, — но требование к слесарю (а хоть бы и профессору биологии, если кто обиделся) немедленно сдать экзамен по квантовой физике с деклассированием и нищетой в качестве альтернативы.

Именно применение этой доктрины к заведомо не соответствующему ей обществу и вылилось в политику социального геноцида, де–факто с упоением проводимую и по сей день и качественно усугубляющую последствия национальной катастрофы, произошедшей в нашей стране в 1991 году.

Абсурдность фундаментального тезиса, лежащего в основе современной либеральной идеологии, и его откровенная несовместимость с реальностью, естественно, накладывают дополнительный отпечаток и на сознание его носителей.

Заблокированное восприятие и тоталитарность

Больше всего в современном российском либеральном сознании бросается в глаза органическая неспособность воспринимать мнение, сколько- нибудь отличающееся от собственного. Подчеркну: не «отторжение», не «враждебность», не «нетерпимость» — а именно неспособность самого восприяия как такового. Советское КГБ изучало диссидентов и глубоко разбиралось в их разновидностях; современное же либеральное сознание пошло в их неприятии значительно дальше — оно их в принципе не воспринимает.

В этом смысле «День отличника» Кононенко, при всей его скучности и бесталанности (замысел великолепен, но он опоздал на 20 лет и достался не тому автору) представляет собой оборотную сторону медали, гениально отчеканенной Сорокиным в «Дне опричника». Это действительно два полюса не только нашей бюрократии, но и нашего общества, наши Сцилла и Харибда. Нам между ними продираться еще долго, — но серьезные затруднения обществу создают обе, и зачастую либералы выглядят приличными людьми просто в силу своей отделенности от власти, которая не дает им реализовать свои представления о прекрасном и устроить стране новые 90‑е годы.

Враждебность современной либеральной идеологии в ее специфическом российском выражении интересам большинства граждан России исключает для ее носителей возможность быть демократами, то есть людьми, учитывающими мнения и интересы своего собственного народа. На их знамени по–прежнему, как и четверть века лет назад, написано: «Железной рукой загоним человечество в счастье!», — а если оно понимает счастье как–то по- своему, тем хуже для него.

Идеология либерализма полагает «народом» лишь тех, чье состояние начинается примерно от миллиона долларов, и в этом российские либералы следуют реконструированному Стругацкими, а на деле весьма древнему принципу «ни о каком принуждении… не могло быть и речи…, и даже самый последний землепашец имел не менее трех рабов». Беда только в том, что этого же подхода придерживается и нынешняя правящая бюрократия; в сфере социально–экономической политики (за исключением вопросов усиления государственного вмешательства в жизнь общества) она совершенно либеральна и даже состоит во многом из бывших соратников и подельников нынешних либералов.

Разница лишь в том, что у оставшихся «за бортом» либералов нет власти, и потому они требуют демократии и прав человека, но — лишь в политике. Всякая мысль об экономических и социальных правах граждан и даже о том, что демократическое государство должно — хотя бы потому, что оно демократическое, — следовать их убеждениям, в том числе и нелиберальным, проникает в сознание либералов лишь при острой практической надобности, и по миновании этой надобности немедленно изживается их сознанием без какого бы то ни было следа. (Правда, мысль о наличии у граждан неполитических прав чужда и иностранным единомышленникам наших либералов. Когда на одной из встреч в США я указал собеседникам–ученым на необходимость критики руководства России за нарушение не только политических, но в первую очередь более близких обычным людям социально- экономических прав, мои собеседники растерялись, а один из известнейших советологов того времени стал искренне утешать меня, объясняя, что организаторы изымут эти слова из стенограммы, — мол, никто не узнает, какую глупость я сказал.)

В силу изложенных причин либералы являются, как давно было подмечено, носителями наиболее тоталитарного в российском обществе типа сознания. В самом деле, ведь отнюдь не ставший притчей во языцех Жириновский, а один из признанных столпов российского либерализма заслужил от од- нопартийцев за свой стиль ведения дел говорящую кличку «Дуче».

Именно тоталитарное мироощущение, а не агрессивная ограниченность, переходящая в сектантство, и является основной причиной неспособности либералов к объединению. Объединяться могут демократы друг с другом и даже, при крайней необходимости, демократы с диктаторами. Но тоталитарные (выражаясь языком самих либералов) лидеры, даже при всем старании, на это не способны в принципе: даже Сталина и Гитлера, как известно, хватило менее чем на два года — чего уж ждать от наших либералов?

Коммерционализация

Либерализм — идеология обожествления бизнеса. Крупный делец, с точки зрения либерала, не может быть плохим (конечно, если не совершает неопровержимо доказанных и признанных самим либералом преступлений против человечества) уже только потому, что он получает большую прибыль.

Соответственно, критически значимая часть либералов весьма коммерционализирована. Особенно это заметно среди молодежи (людям, сформировавшимся в СССР, наука бизнеса все же дается с большим трудом; никто не может обвинять в коммерционализации, например, Новодворскую — как и во всех остальных грехах, кроме отсутствия здравого смысла): как написал несколько лет назад один не очень уже молодой журналист, «неужели кто–то мог всерьез подумать, что я буду ругать кого- то бесплатно?»

Впрочем, современных россиян в отличие от булгаковских москвичей испортил не только «квартирный», но и «пиарный вопрос». Поэтому после вопроса о деньгах в мозгу либерала немедленно возникает второй: «Что за этим стоит?» Грубо говоря, кто и под кого «копает» распространением соответствующей информации.

Здесь опять–таки трогательно выглядит смычка либералов от оппозиции и их прежних коллег, в силу более высоких административных способностей удержавшихся в правящей бюрократии. Ведь представители последней точно так же воспринимают любую критику сначала как «оплаченную американским и британским империализмом и вашингтонским обкомом» (в крайнем случае, Березовским или Невзлиным, кровавыми когтями тянущимися к горлу молодой «сувенирной демократии»), а затем — как диверсию той или иной группы бюрократов и олигархов против другой такой же группы.

Да, конечно, информационные войны, вопреки всей пропагандистской истерике по поводу незыблемо стоящей «вертикали власти» бушуют в «нулевые» и «десятые» годы не хуже, чем в 90‑е (Ельцина его доверенные сотрудники пару раз, помнится, досрочно «хоронили» с хорошим коммерческим эффектом, но вот не женили заново его, по–моему, все же ни разу), и никому не хочется быть использованным ловкими ребятами в чужих корыстных целях.

Но дело в том, что даже в чужой войне, в том числе информационной, можно и нужно участвовать, если она ведется за правое дело.

Агрессивность

Неспособность воспринимать инакомыслие и, соответственно, уважать чужую точку зрения в сочетании с ощущением личной ущемленности естественным образом порождает высокую агрессивность.

Эта черта характерна для аудитории интернет- форумов в целом, но в ней она порождается в основном низкой образованностью и иллюзией анонимности (а значит, и безнаказанности); понятно, что эти причины к основной массе российских либералов неприменимы.

Вопрос «сколько сребреников тебе заплатили, Иуда?» в качестве основного аргумента против нелицеприятной критики или просто не вызывающей одобрения точки зрения гармонично переходит в угрозы — от прямого обсуждения знаменитой «не- рукоподаваемости», то есть организации внутрили- берального бойкота тем, кто записан в «нерукопо- жатные», до ставшего вполне стандартным в силу своего изящества выражения «Отстаньте уже от нас… А то ведь мы и впрямь начнем предполагать разное…». Такое ощущение, что агрессия как способ ведения дискуссии — это единственное, чему смогли научиться наши либералы у руководителя Либерально–демократической партии России, который, хочешь не хочешь, остается лучшим (если вообще не единственным) политиком России.

Особенно забавно, что она проявляется и в отношении к партнерам, хотя бы и ситуативным. Мне очень понравился один из либеральных организаторов оппозиционной Национальной ассамблеи, существовавшей под эгидой Каспарова в 2008–2009 годах, вдумчиво, со вкусом и без всякого подвоха рассказывавший одному из участников- коммунистов, как он поучал своего сына, что хорошие коммунисты все же бывают, — но только мертвые. Это действительно был тот честный максимум сотрудничества, на который он способен.

Примитивность

При всем изложенном выше, либералы — люди, значительно более образованные и успешные, чем граждане России в целом. Однако наибольшее количество откликов и обсуждений с их стороны вызывают не статьи, содержащие относительно сложные мысли, аргументы и доказательства, а примитивные агитки, состоящие из по–разному поворачиваемых (один–два максимум!) лозунгов. Более того; даже в сложных статьях самую острую реакцию вызывают обычно мелкие, глубоко частные детали.

Да, это является особенностью аудитории интернет–форумов в целом, но, еще раз повторю, именно у либералов такая особенность в силу их большей образованности и общей культурности (чем они и ценны, и необходимы, при всех своих раздражающих недостатках) наиболее режет глаз и вызывает изумление.

Другое массовое проявление примитивизации — органическая неспособность воспринимать мир многомерно. Увы, речь идет не о стандартном демагогическом приеме огрубления любого вопроса до дихотомии «черное — белое»: речь идет об искренней, честной, глубоко органичной неспособности воспринимать более одной стороны любого явления.

Признаюсь, несколько лет назад я поставил эксперимент и специально на протяжении одной и той же статьи высказывал противоречащие друг другу точки зрения (в частности, и ругал, и хвалил Жириновского). Именно посетители либеральных форумов впадали по этому поводу в негодование и жестко критиковали автора за высказывание диаметрально противоположных тезисов. Мысль, что даже такие сравнительно простые явления, как Жириновский, могут быть не совсем однозначными, просто не умещается в сознании типичного российского либерала.

Да, он убежден (как минимум со стакана сока, выплеснутого в тогда еще живого и успешно провоцировавшего его Немцова), что Жириновский — подонок. Да, он видит его чрезвычайную успешность, что означает его эффективность как политика, Но его сознание столь примитивно, что эти две простейшие мысли, строго говоря, ни в малейшей степени не противоречащие друг другу, просто не помещаются в нем одновременно, — и первая напрочь вытесняет вторую. Жириновский находится на арене российской политики более четверти века, — и уже много лет подряд я хвалю этого политика за эффективность, в том числе и в беседах с либералами. И уже много лет подряд я вижу, что эта мысль почти всякий раз оказывается для них новой, неожиданной и, в конечном счете, не поддающейся восприятию.

«Патриотизм — последнее прибежище негодяя»

Давно уже разжевано и доказано даже для самых идеологизированных «глотателей газет», что великий Л. Н. Толстой, переводя сложный текст, написанный на староанглийском языке, сумел–таки перевести его неправильно. В оригинале было «патриотизм может оправдать даже негодяя», а из–под пера классика вышло «патриотизм — это способ самооправдания негодяя».

Очень хотелось подтвердить свою мысль, с кем не бывает.

Но почему именно либералы сделали ошибку классика фактором общественной жизни?

Сначала — понятно, валили КГБ, КПСС и СССР. Но свалили же — почему не поднимать собственный, российский патриотизм, как во всех странах СНГ?

Почему все 90‑е годы, пока либералы были у власти, любить свою Родину было стыдно? Почему за словосочетание «национальные интересы» в служебной бумаге еще в 1995 году (личный опыт) можно было огрести серьезные неприятности?

Потому что, когда в начале 90‑х, по известному выражению, «попали в Россию», далеко не все «целили в коммунизм», И те, кто промахнулся, вроде Зиновьева и в целом диссидентов, как правило, горько раскаивались и никакой карьеры в своем раскаянии не сделали.

А карьеру сделали, в тогдашних терминах, «демократы» — те, кто попал куда целил.

Лучше всего это выразил умнейший и откровеннейший из либералов Кох, давным–давно сказавший о бесперспективности и безысходности России с такой чистой детской радостью, что она повергла в шок даже его коллег.

Не менее откровенна была еще одна «прорабша перестройки», которая на круглом столе, посвященном 11 сентября 2001 года, вдруг стала яростно доказывать, что любые люди, готовые сознательно отдать свои жизни за что бы то ни было, и особенно за какую бы то ни было идею, — выродки рода человеческого и должны выявляться и уничтожаться физически в превентивном порядке, чтобы не мешали нормальным людям нормально жить.

Дело было в Ленинграде (тогда и ныне Санкт- Петербург), недалеко от Пискаревского кладбища, где лежали эти самые, по ее терминологии, «выродки».

Признаюсь: даже американцы в своих войнах после Второй мировой войны, даже террористы, даже фашисты ближе мне, чем эта визжащая либеральная дама, которую я слышал своими ушами. Потому что они сражались за свой народ, — или хотя бы искренне думали так, а она вполне сознательно сражалась против своего народа.

Не исключаю, что это вышло у нее нечаянно — просто потому, что в основе ее мироощущения лежали запросы потребления.

Последнее слово — главное для понимания отношения либералов к России. Иначе понять политику либералов по отношению к нашей стране можно, лить поверив, что они бескорыстно испытывают к ней животную ненависть и стремятся любой ценой ее разрушить просто так.

На самом деле все проще: они просто стремятся обеспечить себе качественное потребление, оставаясь равнодушными к цене этого потребления для всех остальных. «Ничего личного — только бизнес». Дело здесь совсем не в какой–то специфической ненависти: хотя она часто действительно имеет место, как причина либерального поведения она все же второстепенна.

Россия нелюбима либералами не как враг, не как противостоящая сила, но лишь как неудобство, как гвоздь в ботинке: ее народ (тоже запрещенное после победы демократии слово, положено говорить «население»!) мешает им красиво потреблять, как плохому танцору мешают танцевать ноги.

Обычным людям свойственно застывать в тяжком раздумье между севрюгой и Конституцией; при выборе же между Конституцией и куском хлеба 95 % людей не задумаются ни на минуту, и всерьез осуждать их может только тот, кто не голодал сам.

Но именно у либералов — и именно в силу их идеологии — потребительская ориентация выражена предельно полно. И, служа своему потреблению, они автоматически, незаметно для себя самих, начинают служить странам и регионам, где потреблять наиболее комфортно, — нашим объективным, стратегическим конкурентам. И, живя ради потребления, они начинают любить те места, где потреблять хорошо, комфортно, и не любить те, где потреблять плохо, неуютно.

Не любить Россию.

И это очень хорошо демонстрируют практические действия либералов, по–прежнему обслуживающих власть и практически полностью определяющих ее, как минимум, социально–экономическую политику.

Конечно, западные стандарты культуры и цивилизованности во многом не совместимы с российской общественной психологией, а во многом и с объективными потребностями нашего общественного развития.

Но у либералов отторжение от страны достигает высочайшей степени. В результате значительная часть интеллигенции, а точнее, образованного слоя, который является единственным носителем культуры и развития как такового, оказывается потерянной для страны, так как обижается на нее кровно, предъявляя ей непосильные для нее, несоразмерно завышенные стандарты своего личного потребления. Потребления не только материального, но и интеллектуального — и еды, и дорог, и разговоров «на кухне», и демократии.

Эти непосильные стандарты несовместимы с существованием страны и требуют уничтожения: либо ее, либо либералов как обладающего существенной властью клана.

Данный выбор становится все более актуальным, и его откладывание всего лишь повышает шансы либерального клана, обслуживающего интересы глобального бизнеса, на уничтожение России.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ От реформ к нормальности: категорический императив выживания человечества

Либеральные реформы, нацеленные на реализацию корыстных интересов глобальных монополий, на современном этапе развития фактически не совместимы с нормальным развитием человеческого общества и сталкивают нас в новое Средневековье, — которое в силу самой своей природы очень недолго будет оставаться компьютерным.

Для возобновления социального и продолжения технологического прогресса необходим кардинальный, категорический разрыв с либерализмом и насаждаемыми им ценностями во всех сферах общественной жизни.

В современной России интересы нашего сохранения требуют прежде всего модернизации инфраструктуры, без чего страна неминуемо утратит целостность. В силу самого характера инфраструктуры (при которой инвестирует один, а результат достается всем) инвестиции в нее, за исключением современной информационно–компьютерной сферы, объективно являются прерогативой государства и требуют усиления его влияния в экономике, — абсолютно неприемлемого для современного либерализма.

Модернизация инфраструктуры невозможна без ограничения коррупции, к которому призывают либералы на словах и с которым они борются на деле, трактуя его как «нарушения прав человека» и ограничение свободы предпринимательства. Причина в том, что украденное коррупционерами, как правило, выводится из страны и становится ресурсом глобальных спекулянтов, которым служат современные либералы; ограничение коррупции представляется поэтому (и не только поэтому) подрывом их благосостояния.

Модернизация инфраструктуры требует ограничения произвола монополий, — что вызывает бешенство у либералов, обслуживающих интересы глобальных монополий и рассматривающих их возможность грабить потребителей как квинтэссенцию свободы предпринимательства, а их возможность подавлять национальный бизнес — как квинтэссенцию благотворной и повышающей эффективность свободной конкуренции.

Модернизация инфраструктуры обеспечит полноценный рост деловой активности лишь при условии разумного, хотя бы уровне Евросоюза, протекционизма (иначе направленные на нее средства достанутся иностранным конкурентам, опирающимся на системную поддержку своих государств), — абсолютно неприемлемого для либералов, служащих глобальным монополиям. Достаточно сказать, что они обеспечили присоединение России к ВТО с тарифной защитой, меньшей даже, чем у Китая, — как будто российская экономика конкурентоспособней китайской!

Наконец, развитие объективно требует созидания человеческого капитала при помощи развития образования, здравоохранения и культуры, — а для глобальных (в основном спекулятивных) монополий вложенные в них деньги потеряны, так как они уже не будут украдены и выведены из страны и, соответственно, не укрепят их ресурсной базой. Поэтому соответствующая политика либералов более всего напоминает гитлеровский план «Ост», нацеленный на обеспечение покорности и вымирания.

Принципиально важно, что все развитые страны стали таковыми лишь потому, что, достигнув уровня зрелости своих финансовых систем, соответствующему нынешнему российскому, железной рукой отделили инвестиционные деньги от спекулятивных. В каждой стране это делалось своими методами; в Китае (по сей день) и Западной Европе (в 60–70‑е годы) — при помощи валютного контроля и целевого кредитования, напоминающих сильно смягченные советские методы, в США — разделением банков по их специализации, в Японии — регулированием структуры активов банков. Однако без этого стать развитой страной было практически невозможно, так как капиталы реального сектора неминуемо перетекали в спекулятивный сектор, и экономика разрушалась. Кстати, в США соответствующие ограничения были отменены лишь в 1999, а в Японии — и вовсе в 2000 году, а власти Великобритании предупредили о возможности ограничения трансграничного движения капиталов уже в начале 10‑х годов, столкнувшись с угрозой дестабилизации зоны евро.

Однако для либералов любое ограничение спекуляций, и в первую очередь финансовых, неприемлемо абсолютно, — просто потому, что глобальный бизнес, которому они служат, — это прежде всего глобальные спекулянты.

Таким образом, идейное, политическое и организационное уничтожение либерализма в его нынешнем виде, решительный разворот от уничтожающих человечество реформ к нормальности является в прямом смысле условием сохранения цивилизации, — и, в частности, условием сохранения и прогресса нашей страны.

ИНСТИТУТ ПРОБЛЕМ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Михаил ДЕЛЯГИН

СВЕТОЧИ ТЬМЫ

ФИЗИОЛОГИЯ ЛИБЕРАЛЬНОГО КЛАНА

От Гайдара и Березовского

до Собчак и Навального

В книге использованы рисунки заслуженного художника Российской Федерации, члена Союза художников России — Геннадия Васильевича Животова, ранее опубликованные в газете «Завтра», журнале «Изборский клуб» и в сети интернет

Знак информационной продукции согласно Федеральному закону от 29.12.2010 г. № 436-Ф 3

Формат 84x108 1/32. Печать офсетная.

Бумага офсетная. Усл. печ. л. 25.

Тираж 3000 экз.

ЗАО «Книжный мир»

Тел.: (495) 720–62–02

Оглавление

Михаил ДЕЛЯГИН СВЕТОЧИ ТЬМЫ ФИЗИОЛОГИЯ ЛИБЕРАЛЬНОГО КЛАНА От Гайдара и Березовского до Собчак и Навального

  ВВЕДЕНИЕ Либеральная миссия в современном мире: уничтожение Китая и России

  ПРЕДИСЛОВИЕ Русская катастрофа и ее творцы

  ЧАСТЬ I Организаторы и идеологи

    ЧУБАЙС Всероссийский аллерген

      «Приватизатор всея Руси»

      Катастрофа российской энергетики

      «Роснано»: «джентльмен в поисках десятки»?

    БЕРЕЗОВСКИЙ Великий гешефтмахер: черный человечек лихого времени

      Золотой гранит науки

      Свобода новых возможностей

      «АвтоВАЗ»: трамплин к богатству и власти

      Захват «первой кнопки»: создание медиаимперии

      Создание бизнес–империи

      Политическая власть: прорыв и провал

      Инструмент «семьи» против Е. М. Примакова

      Против ветра истории

      Заговор 2004 года

      Жизнь после политической смерти

      Смертельный «обратный билет»?

      Жизнь, посвященная деньгам: пустота

    ВОЛОШИН Стратег либерального клана

      От хулигана до администратора

      Обретение самостоятельности

      Рождение бойца

      На вершине власти

      Теневой глава либерального клана

    ГАЙДАР Всадник, скачущий в никуда

      Номенклатурная колыбель

      Агония советского хозрасчета

      Проект «Звезда»

      Всплытие в «проекте Андропова»

      «Зря денег не дают»?

      Агония Союза

      Вхождение во власть: почему Гайдар и откуда безответственность

      Почему хорошие решения должны быть «непопулярны»

      Преступления либерализации цен

      Приватизация как разрушение

      Либеральное бескорыстие

      На вершине успеха: уничтожая Родину

      Провал «императора реформ»

      Возвращение на костях: и снова неудача

    ЯСИН Гуру либеральной чумы прокладывает дорогу в пропасть

      «В разочаровании — новые убеждения»

      На крыльях катастройки

      1992 год: на стороне добра

      Во главе кузницы либеральных кадров

      Сокращение бюджетных расходов и оправдание грабежа

    МАУ Мауизм как высшая стадия либерализма

      Под сенью Гайдара

      Переход с интеллектуальной на административную работу

      Во главе Академии

      Гордость маньяка: «Очень горжусь тем, что мы «натворили»»

    КОХ Недостреленный неудачник: стилист и интеллектуал

      Восхождение к Чубайсу

      На гребне волны: месть ненавистной стране?

      Могильщик «свободы слова» в исполнении «Гусинского» НТВ

      Неотвратимое выпадение из контекста

      Типичный для либерала интеллект

    КОЗЫРЕВ Андрей Угодник: убежденный предатель родины?

      Слесарь из Брюсселя

      Из оформителя виз — в полноценные Министры

      Мистер «Чего изволите?»

      Конец мелкого гешефтмахера

      Крест на дипломатии

    ИНОЗЕМЦЕВ Всегда опаздывающий политический аутист: мошенничество как источник либеральной морали и «европейского выбора»?

      Старт вундеркинда

      На задворках либерального клана

      Плодотворный роман с гражданским обществом

      Мошенничество как источник либеральной морали?

      «Ключевой идеолог европейского выбора России»

      Оккупационный либеральный консенсус

      Оккупационный консенсус Мастер интеллектуальных манипуляций

  ЧАСТЬ II «Эффективные менеджеры»

    АЛЕКСАШЕНКО Лучший из либералов

      Наверстывая опоздание на старте

      На вершине: пьянящая непогрешимость

      Конвертация административного прошлого: гоп–менеджер

      «Свадебный член совета директоров»?

      Непогрешимый гуру?

      «Кто старое помянет, тому глаз вон»?

      Практика: ВТО и дефицит бюджета как символ веры

      Правильная политика в России должна быть непопулярной!

    КУДРИН Изготовитель эффективной петли для России

      Карьера «эффективного менеджера»

      Стержень либерального клана

      «Петля Кудрина»

      Бюджет против развития

      Налоговое подавление России

      Вперёд, к власти!

    ЗУРАБОВ Отличный троечник

      Связи — залог успеха

      «Лучший друг пенсионеров»

      Если можно обманывать народ, почему не обмануть премьера?

      Ликвидатор льгот

      Искоренение здравоохранения

      Высокотехнологичный медицинский бред

      Единственный провал: коррупционный скандал в ФОМС

      Дополнительное лекарственное обеспечение: личный Клондайк?

      Могильщик российских интересов

    ШУВАЛОВ Успешный либерал, у которого все впереди

      Обслуживая правильных людей

      Незаменимый теневой руководитель

      Скандальное богатство

    НАБИУЛЛИНА Старательная могилыцица России

      Грызя гранит карьеры

      Трудный путь на административный Олимп

      Самая дорогая женщина России

    ГРЕФ Бессмысленный и беспощадный исполнитель либерального приговораРоссии

      Властелин реформ

      Хозяин народных денег

      Человек либеральной идеи

    ДВОРКОВИЧ Талант, зарытый в доллары

      Московский мажор?

      Под крылом Минфина: экспертное обеспечение

      На гребне волны: власть и влияние

      Убийство профессионала: причины и следствия

    УЛЮКАЕВ Безграмотный рифмоплет

      Оруженосец Гайдара

      Протеже Чубайса: контроль за финансовой политикой

      Экономический мозг правительства Медведева

      350 бутылок непризнанного поэта

    ХРИСТЕНКО Эффективный менеджер с «острова фантазий»

      Универсальный менеджер команды реформаторов

      Мастерство исполнителя

      Цена наукообразия

      Интеграция, стой? — раз–два!

    КУЗЬМИНОВ Могильщик российского образования

      Специалист по натуральному хозяйству и экономической мысли

      Во главе кузницы либеральных кадров

      Либеральная ликвидация образования: первая попытка

      Реформатор широкого профиля

      Как превратить человека в «квалифицированного потребителя»

      Перспективный политик

    ГОЛОДЕЦ Смертельная эффективность

      Из академической науки — в топ–менеджмент корпорации

      Главный выбор карьеры

      Властелин московской «социалки»

      На гребне скандалов — на гребне успеха

      Презрение к деталям

      Либеральный вице–премьер и дети

  ЧАСТЬ III Законодатели мод

    ФРИДМАН Бывший романтик: трагическое зеркало «рыночных реформ»

      Сказочное детство в кольце опасностей

      Роман с властью

      Роман с нефтью

      Стиль: пугающий и подавляющий прагматизм

      Политическая самоидентификация: лондонский украинец?

      Личные особенности

    ШВЫДКОЙ Хозяин русской культуры и его заслуги перед великой Германией

      Культурный рост

      Ключ к демократической власти: реституция

      Сладкие дивиденды политической порнографии

      «Задача и содержание искусства — десакрализация»

    СОБЧАК Принцесса либерализма. Vulgar

      Трудное детство под сенью великих родителей

      Символ агрессивной пошлости и вседозволенности

      Лицо либерального протеста

      Мутное зеркало эпохи

    ВЕНЕДИКТОВ Россия погибнет, а «Эхо Москвы» останется

      Младший член огромного клана

      Стремительное развитие бизнеса

      Либеральные ценности в действии

      «Слушайте радио: остальное — видимость»

      Незаменимый помощник власти

      Либеральный диктатор

    ПОЗНЕР Физиолог человеков: чужой, страдающий в России

      Головокружительное начало: дитя мира

      Советское процветание: от агитпропа к «певцу перестройки»

      Певец западных ценностей в России

      Академия российского телевидения

      Личный вклад в разрушение старой Москвы

      Познер и Украина

      Истинные ценности

      Профессионально искреннее раскаяние

    НАВАЛЬНЫЙ Фюрер на заклание: отличные «политические консервы» для Кудрина или Касьянова

      Лбом в стену: бизнес и политика

      Золотое дно: политический гринмейл

      От «популярного блогера» — в «будущие президенты»

      Пик карьеры: помощь Собянину

      Стратегический резерв либерального клана

    «АЙФОНЧИК НАНОТОЛЬЕВИЧ» МЕДВЕДЕВ Грезы вельможного хипстера

      «Я не знаю, зачем и кому это нужно»

      «Новая нормальность» мира на фоне старой ненормальности либерализма

      Социально–экономическая политика: Ясина вызывали?

      Катастрофа либерального сознания

  ЧАСТЬ IV Как и почему либерализм стал либерастией: основные закономерности

    Где твоя страна, Каин: почему элиты предают свои народы

      «Офшорная аристократия»: жизнь ради потребления

      Что ломает ценности элит? Конкуренция ценностей

      Технологии уничтожают демократию

      Когда элиты слышали человека

      Глобальный управляющий класс: новые хозяева

      Технологический социализм против «Железной пяты»

    Особенности современного либерального сознания

      Фундаментальная ошибка либерализма

      Заблокированное восприятие и тоталитарность

      Коммерционализация

      Агрессивность

      Примитивность

      «Патриотизм — последнее прибежище негодяя»

  ЗАКЛЮЧЕНИЕ От реформ к нормальности: категорический императив выживания человечества Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg