«Борода и философия»

Борода и философия (fb2) - Борода и философия (пер. Роман Львович Шмараков) 3013K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Томас Гоуинг

Томас Гоуинг Борода и философия

Руководитель проекта И. Гусинская

Корректор Н. Кулакова

Компьютерная верстка М. Поташкин

Дизайн обложки Ю. Буга

Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).

© Публикуется по соглашению с BRITISH LIBRARY BOARD (St Pancras, 96 Euston Road, London NW1 2DB, UK) при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия). Images from Beaver: An Alphabet of Typical Specimens [of Beards] by John Kettelwell, 1922

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2016

* * *

Почему книга достойна прочтения:

• эта прекрасно написанная и блестяще переведенная ода Бороде, составленная в 1854 году с любовью и знанием темы, впервые выходит на русском;

• автор проводит увлекательный экскурс вглубь веков, рассматривая роль бородачей в мировой истории;

• даже если вы принадлежите к противоположному лагерю (адептов Гладких Подбородков), то получите удовольствие от велеречивого стиля и страстного отношения автора к объекту его исследования.

Предисловие

Нижеследующая лекция – первая, как я полагаю, на эту своеобразную тему – была тепло принята многочисленной и жизнерадостной аудиторией и снискала пространные и лестные отзывы британских газет Ipswich Journal и Suffolk Chronicle. Мой предприимчивый и свободомыслящий издатель подумал, что она заслуживает более широкого распространения. Пусть же публика согласится с его мнением и примет эту лекцию из его рук так же легко, как он принял ее из моих!

Я исправил те отрывки, что относились к иллюстрациям; бóльшую часть из них, независимо от издержек на печать, не имело смысла давать в малом масштабе. Господин Ф. Б. Рассел (этому художнику, а также его достойному собрату по ремеслу г-ну Томасу Смиту я обязан изначальным оригиналом) с добротой, заслуживающей больше, чем простого упоминания, литографировал юмористический рисунок обезьяны и козла, которым эти талантливые люди обогатили мою лекцию.

После произнесения данной лекции к ней было сделано много примечаний, которые я впоследствии добавил в эту книгу. Надеюсь, они не только доставят удовольствие, но и будут служить источником познания. Мне остается лишь сделать поклон, обратить к моим fratres barbati[1] пожелание долгой жизни их Бородам и воскликнуть:

Vivat Regina!

Floreat Barba![2]

Введение

Наш самый всеобъемлющий и оригинальный поэт, чьи отдельные строки часто резюме и конспект целых стихотворений, заставляет Гамлета восклицать: «Что за мастерское создание – человек! Как благороден разумом! Как беспределен в своих способностях! в обличьях и движениях – как точен и чудесен! в действии как похож на ангела! в разумении как похож на некоего бога! Краса вселенной, перл творения!»[3] Однако это же создание, восхваляемое столь заслуженно, с исключительной противоречивостью так забывчиво в отношении своих самых высоких отличительных черт, что может презирать собственный разум! пренебрегать присущими ему бесконечными способностями! намеренно искажать это обличье, столь точное и чудесное! опускаться до действий, отдающих скорее демоном, нежели ангелом! потопить свое богоподобное разумение в пьянстве! сбрить великолепную красоту и сделаться вместо перла пародией творений!

О Мода! самое могущественное из божеств – и самое капризное! Каким странным выходкам подвергаешь ты сынов и дщерей человеческих! Есть ли на свете что-нибудь привлекательное, чего ты не можешь единым словом превратить в предмет недовольства и отвращения? Есть ли что-нибудь столь безобразное и отталкивающее, чего твое искусство не возвысило бы до золотого истукана, коему твои рабы должны поклоняться под страхом огненной печи – или насмешки? Если составить коллекцию форм и фигур, манер и маскарадов, которые ты навязываешь своим подчас слишком усердным приверженцам, потребовалось бы самое живое воображение, фантазия самого фантастического размаха, чтобы сотворить описание столь несочетаемых вещей!

Возможно, ни одна человеческая черта не была в большей степени объектом переменчивых настроений Моды, чем Борода, о которой мы намереваемся сегодня представить некоторый отчет в надежде доказать, что не было случая более обдуманного оскорбления, нанесенного Модой природе и разуму! С этим намерением мы исследуем устроение, цель и употребление Бороды, укажем ее связи с искусством; затем проследим ее историю и, наконец, дадим краткий ответ на некоторые возражения противу бородоношения, не затронутые в предшествующем обсуждении.

Физиология

Старомодный латинский автор спрашивает: «Что такое борода? – волосы. И что такое волосы? – борода»[4]. Пожалуй, можно яснее определить Бороду через утверждение, что в ее полном объеме она охватывает все волосы на лице ниже глаз, естественно растущие вниз по обеим сторонам, пересекая щеки опрокинутой аркой, обрамляя верхнюю и нижнюю губы, покрывая подбородок сверху и снизу и свисая спереди на шее и горле; усы и бакенбарды только часть общего целого. Волос на голове отличен от волоса в Бороде. Под микроскопом, в увеличенном виде, первый напоминает сплюснутый цилиндр, сужающийся к концу. Он обладает грубой внешней корой и более тонким внутренним слоем и, подобно растению, имеет сердцевину, состоящую из масла и красящих веществ. В нижней части он похож на луковицу, и его сердцевинный сосуд опирается на большой пузырек. Луковица заключена в складку кожи и внедрена в сальные железы. Корень обычно входит под углом к поверхности. Позвольте опустить дальнейшие подробности и немедленно обратить ваше внимание на то обстоятельство, что в то время как волос головы снабжен лишь одной трубкой для сердцевины, волосу Бороды их придано две1. Разве не поразительный факт для начала? И не следует ли сразу предположить, что этот дополнительный запас должен иметь особое назначение? Это действительно так, что мы сейчас и увидим; добавим лишь, что волосы Бороды укоренены глубже, более прочные, более плоские и, следственно, более склонные виться.

Появляющаяся одновременно с одним из важнейших природных изменений в строении человека Борода во все времена считалась символом мужественности. Все главенствующие племена (будь то в теплом или холодном климате), которые оставили свою печать в истории, – египтяне, индийцы, евреи, ассирийцы, вавилоняне, персы, арабы, греки, римляне, кельты, турки, скандинавы, славяне – были обильно одарены этим природным покровом. Их предприятия отличались соответственной силой и отвагой. Бесспорно также, что самые смелые дела этих народов совпадали по времени с существованием их Бород; более тщательное исследование может показать, что подъем и закат этой природной черты оказали большее влияние на прогресс и упадок народов, чем доселе предполагалось. Хотя есть отдельные исключения, но, как правило, отсутствие Бороды есть признак физической и нравственной слабости; и в вырождающихся племенах, где Бород совсем нет или они весьма скудны, наблюдаются осознанная нехватка мужского достоинства и удовлетворенность низким физическим, нравственным и интеллектуальным состоянием. На такие племена должен быть спрос у физиологов и этнологов; историку же никогда не приходится оказывать честь их делам. Не лишено смысла, что женоподобные китайцы ознаменовали свою нынешнюю попытку снова сделаться свободными людьми, а не орудиями татар формальным решением покончить со своими косами и позволить волосам естественно растекаться по голове и подбородку2.

Но волосы не только выступают в качестве внешнего знака; они имеют (иначе бы их тут не было) свои особые функции. Главнейшая из них – защита некоторых особо восприимчивых участков нашего костяка от холода и влаги, этих плодоносных источников болезненного, а часто и смертельного недуга. И можно ли было выдумать в этих целях более восхитительное приспособление, чем свободный и приятный покров из волос – вещества, обладающего важными свойствами отталкивать влагу и служить непроводником тепла и электричества!

Позвольте теперь покажем вам, что лежит под поверхностью, одетой природным покровом Бороды. Сначала – ганглий, или узел, средоточие изощренно-болезненного ощущения tic douloureux[5]. Можно заметить, как от него идут белые нити нервов, расходящихся к челюстям, точно по линии, защищенной Бородой. Рассматривая все это, вы наверняка поразитесь тому, что именно в бритье иногда может брать начало местный паралич, уродующий уголки рта. Далее мы наблюдаем зубные нервы, весьма чуткие, как всем известно, к изменениям температуры.

Взглянем теперь, с вашего позволения, на те железы, которые выделяют и производят лимфу, что должна стать частью циркулирующей жидкости, и которые часто дают золотухе начало, а некоторые считают, что и имя[6]. Они особенно подвержены воздействию холода и влаги, преподнося нам пресловутые неприглядные отеки на шее: поэтому получают дополнительную защиту – волосы, обычно растущие куда гуще на таких участках, чем в других местах.

Есть еще один набор желез, сальные, густо сосредоточенные на подбородке. Бритье причиною тому, что волосы на данном участке подвержены своеобразной и весьма раздражающей болезни, которая делается предвкушением чистилища для многих несчастных жертв этой неестественной практики. Люди с густыми Бородами по справедливости страдают больше всех, ибо чем действенней природная защита, тем безрассудней ее устранение.

Далее располагаются миндалины и железы глотки и гортани. Нет нужды долго говорить, сколь распространены в нынешнее время острые и хронические заболевания этих органов.

В том, что Борода была предназначена защищать все это в целом, каждый может убедиться, поносив ее, а затем сбрив в холодную или влажную погоду. Если же склонности к такому опыту нет – заметьте, я его не рекомендую, – возможно, следующие свидетельства будут достаточно убедительными.

Во-первых, тот исторический факт, что в период, когда Петр Великий понуждал всех к бритью, русские солдаты пострадали наиболее серьезно.

Во-вторых, медицинское свидетельство, извлеченное из «Профессионального словаря» (Professional Dictionary) доктора Джеймса Коупленда, одного из лучших нынешних врачей, где он заявляет:

Лица, имеющие обыкновение носить длинные бороды, часто подвержены ревматическим болям лица или болям в горле, если их обреют. В ряде случаев хронической ангины возобновление жалоб было предотвращено ношением бороды под подбородком или на горле.

В-третьих, тот факт, что несколько человек в Ипсвиче были вылечены таким образом.

И, наконец, это краткое, но важное свидетельство мужчин с Шотландской центральной железной дороги, составленное в Перте 24 августа 1853 г.:

Мы, служащие Шотландской центральной железной дороги, осмеливаемся сообщить вам, что, увидев прошлым летом циркуляр, советующий мужчинам, служащим на железных дорогах, отращивать бороды как лучшую защиту от суровой погоды, склонились последовать этому совету; и полученная выгода побуждает нас рекомендовать это средство к повсеместному принятию нашими собратьями в подобных обстоятельствах по всему королевству. По нашему опыту мы можем заверить их, что этим путем они спасутся от простуды и ангины, столь часто возникающих без этой природной защиты.

Подписали: пять охранников, один инспектор полиции, два машиниста и один пожарный

Рассмотрим теперь – и это крайне интересно в таком чахоточном климате, как у нас, где ежегодно умирают тысячи, – как дыхательные каналы и сами легкие защищаются верхней частью Бороды – усами. Обычно мы вдыхаем воздух носом, а выдыхаем через рот, хотя иногда случается и наоборот. Что касается носа, то ноздри связаны слегка изогнутым проходом с дальней стенкой рта и горлом. Поскольку поступающий воздух следует за направлением вдоха, вы видите, что воздух, проникающий через ноздри, проходит сквозь или поверх усов и таким образом нагревается; когда же воздух поступает через рот, он должен пройти под усами и также нагреться, как под соломенной крышей.

Усы, однако, не только согревают вдыхаемый воздух, но и фильтруют его от лишней влаги, грязи, пыли и дыма; и мы верим, скоро будут считать, что лишить верхнюю губу ее защитного обрамления столь же разумно, сколь сбрить брови или выщипать ресницы3.

Тех, кому неизвестен масштаб предотвратимых заболеваний среди наших мастеровых – заболеваний, возникающих исключительно из-за их занятий, – отошлем к книге г-на Тэкро[7] на эту специфическую тему. Изобретательность ученых давно пыталась разработать способы избавить людей от некоторых из этих недугов; но проекты оказывались слишком громоздкими или по иным причинам неосуществимыми. Как часто бывает, то, что люди ищут глубоко, природа помещает прямо у них под носом. Господин Чедвик, которому мы обязаны весьма ценными сведениями по вопросам, связанным с общественным здравоохранением, и доктор Элисон из Глазго – один из них увидел частицы железа, осевшие на Бородах иностранных кузнецов и испачкавшие их, а другой заметил пыльные Бороды иностранных каменщиков за работой – независимо друг от друга пришли к выводу, что куда лучше, чтобы железо и каменная пыль осаждались на Бороде, откуда их можно смыть, чем на легких, где они наверняка вызовут заболевание. Например, легкие каменщика, хранящиеся в Эдинбурге, представляют собой сплошную каменную массу. Эти господа опубликовали свои суждения; и при благотворном содействии печати данные сведения, благодаря статьям в Builder и в Household Words Диккенса, вскоре добрались до наших мастеровых, из коих многие проверили это на опыте и засвидетельствовали удовлетворительный результат. При таком положении дел мы можем надеяться, что многократно высказываемые мнения выдающихся армейских хирургов будут наконец услышаны и британский солдат освободится от удушающего кожаного шарфа и получит позволение носить ту защиту, которою его наградила природа. Тут возразить не сможет и самый несговорчивый экономист, поскольку это никак не увеличит затраты, однако даст солдату возможность производить если не более дерзкое, то по крайней мере более устрашающее впечатление на врага и спасти его от многих опасностей походной жизни, от которых умирает больше народу, чем на поле боя!

Хотя этот предмет пока привлек слишком мало внимания ученых, не может быть сомнений, что волосы вообще обладают также важной функцией регулировать электричество, что так тесно связано с состоянием нервов.

Вот напоследок любопытный факт, который сам по себе прекрасно убеждает в защитной роли Бороды и объясняет, почему ее волосы имеют больше жизненной силы: в то время как волосы головы, как правило, с возрастом выпадают, Борода, напротив, в последний период жизни продолжает расти и густеть. Тот должен быть подлинно нечувствительным ко всякому проявлению целесообразности, кто не признает в этом мудрой и благодетельной предусмотрительности, особенно если с этим соединить другой хорошо известный факт, что череп становится более плотным, а мозг – менее чувствительным, в то время как участки, защищенные Бородой, более восприимчивы, чем когда-либо, и имеют меньше жизнеспособности для борьбы с пагубными воздействиями.

Прежде чем двигаться дальше, следует, видимо, кратко ответить на вопрос: если Бороды так необходимы мужчинам, почему женщины не снабжены ничем подобным? Причина, как мне кажется, в том, что они – женщины и, следовательно, не приспособлены к тяготам и трудностям, которые уготованы мужчинам. Женщина была сотворена в помощь мужчине, и так задумано, что мужчина должен в свою очередь изо всех сил защищать ее от внешних обстоятельств, которые ему следует отважно встречать. Женские волосы по природе длиннее, и в диком состоянии фемина имеет обыкновение распускать их по шее и плечам. Древние афинянки и лангобардки, говорят, даже сопровождали своих мужей на поле боя, подвязав волосы на манер Бороды. В более цивилизованном обществе прекрасный пол прибегает для своей защиты к различным ухищрениям, совершенно неподобающим сильному полу. Говоря это, я не имею в виду нынешний нелепый капор, который, кажется, нарочно выдуман, чтобы выставить красоту напоказ, а не прикрыть, возбудить наше сострадание и заставить нас дрожать, хотя мы можем лишь восхищаться!

Нельзя обойти вниманием два любопытных исключительных случая бородатых женщин: один – женщина-солдат в армии Карла XII, плененная в битве под Полтавой, где она сражалась с мужеством, достойным ее Бороды; другой – Маргарита Пармская, знаменитый регент Нидерландов, решившая, что Борода придает столько достоинства ее внешности, что она не позволит тронуть в ней ни волоса.

Художественное деление

Борода была предназначена не только служить важным целям, описанным выше, но, сочетая красоту с полезностью, придавать мужественную красу и непринужденную завершенность мужскому лицу. Ее живописность свидетельствуется единогласными показаниями наиболее сведущих судей – Поэтов и Художников. В самом деле, невозможно смотреть на чреду бородатых портретов, с каким бы равнодушием художник ни подошел к исполнению, без ощущения, что они обладают достоинством, свободой, важностью, силой и законченностью; в то время при взгляде на ряд выбритых лиц, сколь бы ни были прославлены оригиналы и искусны творцы, испытываешь чувство искусственной, условной наготы.

Джозеф Аддисон обнаруживает то же мнение, заставляя сэра Роджера де Каверли указать на почтенный бюст в Вестминстерском аббатстве, спросить: «Не выглядят ли наши предки много мудрее с их бородами, чем мы без них?» – и промолвить: «Что до меня, когда я нахожусь в моей галерее на родине и гляжу на своих предков, из коих многие погибли, не достигнув моего возраста, я не могу удержаться, чтобы не рассматривать их как весьма древних патриархов и в то же время не смотреть на себя как на пустого юнца женственной внешности. Я люблю видеть ваших Авраамов, ваших Исааков и ваших Иаковов, какими они предстают на старых гобеленах, с бородами ниже пояса, покрывающими половину шпалеры». Журналист к этому прибавил: «Если бы я в одной из моих статей положительно отозвался о бородах и попытался вернуть человеческим лицам их древнее достоинство, уже через месяц он сам взялся бы возглавить моду на бакенбарды (whiskers)». В связи с этим последним намеком следует заметить, что слово whiskers часто используется у старинных авторов в смысле «усы» и что во времена Аддисона носили массу искусственных волос и тщательно брили голову и лицо.

Чтобы показать, что именно Борода вызывает упомянутое нами ощущение, посмотрим на два изображения греческой головы Юпитера, одно с Бородой, другое без. Что вы скажете? Разве этот опыт не что-то вроде «наглядной демонстрации» в пользу природы, не оправдание художества и художников? Посмотрите, как у бородатого Юпитера поднимается лоб, словно надежно утвержденный купол; какую глубину обретают глаза; как смягчена угловатость мышц; как нижняя часть овала разрешается в свободно струящиеся линии; какую важность придает лицу увеличенная длина.

В качестве забавной и поучительной параллели возьмем два рисунка головы льва, один с гривой, другой без. Вы увидите, в сколь существенной части величие лесного царя, как и земного владыки, пребывает в этом свободно струящемся привеске. При сравнении этих рисунков с изображениями Юпитера, я полагаю, львиная голова даст вам понять, откуда греческий скульптор заимствовал свой идеал этого благородного образчика богоподобной человечности.

Меж тем как озвученная мысль поразила меня, г-н Джон Маршалл в лекции в Государственной школе практического искусства заметил, «что природа не оставляет без покрова ничего некрасивого и что мужской подбородок редко красив, т. к. он был задуман покрытым, в то время как женские подбородки, как правило, красивы». Это мнение он подкрепил тем примером, «что медведь, кролик, кот и птица отвратительны, если смотреть на них, когда они лишены убранства из волос и перьев: но лошадь, борзая и другие животные, покрытые так скупо, что мех не изменяет их очертаний, красивы даже в наготе». Этот довод, мне кажется, еще лучше приложим к разным возрастам человека. У младенца подбородок чрезвычайно мягкий, и его кривая сочетается с линиями лица и шеи; у мальчика он сохраняет женственную мягкость очертания, но чем ближе к юности, тем заметней кости, и будущий характер начинает накладывать отпечаток на внешность: на подходе к зрелости линии подбородка и рта становятся более резкими, угловатыми и определенными; в среднем возрасте на них появляются различные уродливые отметины, в старости не только делаясь глубже, но возрастая в числе из-за потери зубов и западения рта, что, конечно, искажает все мышцы, связанные со ртом.

Такова, однако, сила предубеждения, основанного на обычае, что люди, которые сами по уши погружены в высокие воротники рубашек, чей подбородок царапает галстук и сдавливает шарф, которые заматывают себя кашне до тех пор, пока шея у них не сравняется по объему с талией – нельзя отрицать, что некоторых можно увидеть в этом воплощенном уродстве, огромном черном мотке безобразия, как в респираторе, – все еще смеют заявлять нам, что их лицу повредило бы возвращение Бороды!

Вследствие этого – кое-что о выразительности бородатых лиц. Работы греков4, картины старых мастеров, но прежде всего произведения карандаша Рафаэля, справедливо нареченного Мастером Выразительности, – вот достаточно общий ответ на это необдуманное обвинение. Было бы действительно странно, если бы Тот, кто сотворил мужское лицо и установил законы для каждой черты, одев его волосами, как платьем, в этой последней детали осуществил бы продуманную предосторожность, чтобы испортить совершенство Своей работы! Только долгое изнеживание наших лиц привело к нынешнему идеалу выбритости и забвению истинного образца мужской красоты, которые по природе столь же противоположны, как северный и южный магнитные полюсы, – к этой женственной прелести, где утонченность линии, цвет, переменяющийся со стыдливым румянцем, глаза, которые достигают желаемого, делая вид, что вовсе этого не хотят, суть чары, которые ощущаем все мы, в то же время понимая, как неуместны они применительно к противоположному полу, у которого дерзкая, предприимчивая бровь, глубоко проницающий глаз, отважный, чуткий нос и сочный, но твердый рот, поддерживаемый решительным, выступающим подбородком, говорят о существе с предначертанным поприщем и тяжелой, грубой работой в этом мире трудностей и непрестанных перемен.

Это наш ответ на обвинения в общем; если же рассмотреть отдельные черты, не может быть сомнений, что верхняя часть лица – самая божественная часть, где ум восседает на престоле, – выигрывает в выразительности благодаря Бороде и контрасту с ней; нос также обретает бóльшую рельефность, а глаза – больше глубины и блеска. Рот, преимущественное местоположение страстей, окружающие его мышцы, на которых отражается каждое чувство, обязаны своим общим выражением линии между губами, этому ключу к фамильному сходству; и эта линия более резко очерчивается тенью, отбрасываемой усами, от которой зубы приобретают дополнительную белизну, а губы – более яркую алость. Ни рот, ни подбородок, как мы сказали, в начале жизни не отличаются неприглядностью, но в более позднем возрасте все обстоит иначе. В самом деле, едва ли существует более отвратительный по природе предмет, чем безбородый старик (которого турки уподобляют «ощипанному голубю») с глубоко врезавшимися бороздами бесплодных страстей, цепкой скупости, разочарованного честолюбия, давящей бедности, с набухшими чертами самопотакания, с искажениями недуга и распада! И вот Борода, которая, по выражению римлян, «расцветает» на юном лице мягким пушком, в гармонии с незрелой мужественностью, и удлиняется и густеет с течением жизни, постепенно покрывая, изменяя и украшая, как «завеса плюща» – суровый дуб или старинную башню, и, своими легкими свободными формами играя с более жесткими чертами, придает новую привлекательность и самому обветшанию, подчеркивая все, что еще радует, скрывая все, что отталкивает.

Цвет Бороды, как правило, теплее, чем цвет волос на голове, и размышление быстро подсказывает причину: последние соприкасаются главным образом со лбом, который почти бесцветен, но Борода растет на лице, всегда более или менее окрашенном. Теперь природа использует для окраски Бороды те же цвета, что и для лица (вот, между прочим, причина не пытаться изменить оригинальный цвет), и таким образом воспроизводит свои теплые и холодные оттенки. Никогда не забуду, как господин с ярким румянцем, светло-каштановыми волосами, пышными бакенбардами теплого коричневого цвета, переходящего в мягкий черный, хорошей наружности, хотя его черты, особенно нос, и не были правильными, внезапно вбил себе в голову, что ему нужно сбрить бакенбарды. Без обрамления цвет его щек стал казаться пятнистым, нос – одиноким и обездоленным, а все его лицо приобрело вид, как у дома на холме, смотрящего на северо-восток, от которого безжалостно убрали все ограждающие его насаждения.

Следующий исключительный факт, касающийся цвета Бороды, я узнал из случайной беседы с парикмахером. Заметив, что люди вроде него, с румяным лицом и темными волосами, обычно имеют рдяно-черную Бороду, он сказал: «Это правда, сэр», и рассказал мне, что он «обнаруживал и в собственной Бороде, и в Бородах своих клиентов отдельные рыжие волосы вперемежку с черными», как говорят, что в сером мехе зверей есть отдельные завитки белых и черных волос. Этот рдяный отлив черной Бороды вызывает восхищение у персов; весьма любопытно, что они добиваются этого эффекта красной краской из пасты хны, вслед за которой применяется индиго.

Есть еще вопрос относительно цвета, которым нельзя пренебречь. Всем художникам известно значение белого цвета в высветлении цветов. Пусть любой взглянет на старческое лицо, мужское или женское, в обрамлении седых волос, и он различит в нем гармоническую красоту, какой не создало бы искусственное подражание краскам юности. В этом случае, как и в других, естественное значит наиболее приличествующее.

Позвольте завершить этот раздел лекции напоминанием всем, кто желает отпустить Бороду, что есть закон превыше моды и что каждое отдельное лицо наделено особой Бородой, форму и цвет которой определяют законы, подобные тем, что обусловливают окраску кожи, вид и цвет волос на голове, бровей и ресниц, и потому эта Борода, пусть даже уродливая сама по себе, в наибольшей мере соответствует физиономии в целом. Что подходит квадратному лицу, не подойдет овальному; высокий лоб требует иной Бороды, нежели низкий. Потому предоставим это дело природе, и в свое время обнаружатся подобающие форма и цвет. И здесь люди, никогда не брившиеся, имеют то большое преимущество над уступившими этому неестественному обычаю, что волосы, даже когда они есть, будут видны только на свойственном им месте, будут лучше по цвету и качеству и приятней на вид.

А теперь, дамы и господа, т. к. вся история, поведанная нам, произросла из притчи, позвольте в качестве интермедии предварить последующее повествование притчей во языцех:

Козлу сказала Обезьяна: «Сбрей эту гадость наконец! За грош избавлю от изъяна Опрятней, чем стригут овец». «Благодарю! – Козел ответил. – Обмыслю». Ко двору он свой Направив путь, хлыщей приметил, Кому несносен вид мужской. Помыслив тут о нежном поле (Чтоб победить, стань сам нежней), «О! – молвит он. – По доброй воле Я модным стану, ей же ей!» Он сел; не медля понапрасну, Цирюльник свой свершает труд; Но чу! пред ним чредой прекрасной Отцы церковные идут! А там Магистров сонм степенный С перстами на своих Брадах! Вскочил Козел недоуменный, В нем совесть пробудила страх. «Вот человек, вот тварь Господня, Всяк зверь в рабы ему сужден: Вчера брадат – обрит сегодня – Где ж разум, коим славен он?.. Прочь с простынею, с миской! будет!.. Я естества почту закон: Козел Брады ввек не осудит, Коли ума он не лишен!»

Мораль

Позволь Браде расти, не делай в ней изъяна: Бог создал нас людьми – не будь же Обезьяной!

Исторический обзор

Египтяне

Установив, что Борода является природным свойством мужского лица и что Создатель предназначил ее для различения, защиты и украшения, обратимся ненадолго к страницам истории и рассмотрим, как к Бороде относились в разные времена основные народы, древние и современные.

Первой нацией, которая приходит на ум, являются египтяне, изображавшие Бороды весьма своеобразной формы на памятниках своим богам, царям и простым людям. Бороды у богов вьются и идут вдоль всего овала лица; Бороды царей подстрижены в виде египетского дверного прохода и длиной в три четверти от «божественного» стандарта, а Бороды простых людей – в одну четверть, так что они почти квадратные. Похоже, дополнительная длина достигалась за счет прикрепления повязи, часто искусственной, и возможно, что египтяне, которые носили фальшивые волосы, как можно убедиться по парику, находящемуся в Британском музее, имели также и фальшивые Бороды. Некоторые полагают, что вышеупомянутое призвано лишь указывать на мужской пол на памятниках, но это опровергается изображениями мужчин без Бороды. Что они использовались не всегда, видно по величественной Бороде у Сфинкса, этого символа царской власти.

Утверждают, что жрецы этого древнего народа убирали каждый волосок со своего тела трижды в неделю, и в итоге они заставили людей брить как головы, так и лица; все рабы и слуги, даже иностранные, также обязаны были делать это. Это проистекало из некоей суеверной идеи чистоты, что подтверждается замечанием Геродота: «Ни один египтянин любого пола ни в коем случае не поцелует губы бородатого грека, не возьмет его ножа, вертела или котла, не отведает мяса животного, убитого его рукой»[8].

Во время траура, однако, египтяне отпускали Бороду и волосы в знак печали[9].

Евреи

Таковы были обычаи египтян, и крайне важно упомянуть теперь о евреях, поскольку в то время, к которому относятся наши первые знания о них как о народе, они пребывали в египетском пленении; сейчас принято полагать, что большинство практик, установленных Моисеем, являются отголосками египетских обычаев, от которых он жаждал избавиться. Можно ожидать от вдохновенного Законодателя, чьи возвышенные книги начинаются c громкого утверждения, что человек был сотворен «по образу и подобию Божиему», что любая попытка изменить естественные черты «дивных лиц людских»[10] будет осуждена и прямо запрещена. Это указание звучит дважды, в первый раз – для всех людей: «…не порти края бороды твоей»[11], другими словами, не меняй ее форму, которую Я, Господь, назначил! Второй раз – адресованное священникам, с прибавлением, что они не должны брить головы[12]. Крайне важно вспомнить сакральные практики египетских жрецов, а равно и то, что Моисей обратил этот приказ к роду Ааронову, только что вышедшему из Египта, ибо он особо убедительно показывает, что бритье, даже если к нему прибегают, чтобы умилостивить божество высочайшим уровнем личной чистоты, когда человек приближается к его мистическому присутствию, прямо и однозначно запрещено. Это как если бы Господь сказал: «Что ты, о человек, думающий в своем тщеславном уме, будто я, Создатель, не знаю, какой вид тебе придать, богохульно считаешь, что можешь умилостивить меня, суеверно жертвуя то, чем я, в своей Всемогущей мудрости, наделил тебя для защиты и украшения?» И чтобы подчеркнуть различие еще сильнее, Моисей строжайше запретил все обычные и естественные способы очищения.

Не будет неуместным отметить, что на самом пороге истории мы наблюдаем две противоположные традиции: одну сурово осуждают, другую настоятельно насаждают. Тем более необходимо отметить, что многие религиозные люди, придерживающиеся по привычке египетского подхода, забывают, насколько подчеркнуто он осуждался. Слишком много тех, кто, даже узнав, что значительную часть пороков, свойственных наиболее деятельной части духовенства, можно было бы предотвратить и излечить простым ношением Бороды, все еще будут настаивать на том, чтобы священники неизбежно расплачивались за нарушение законов Господних, потому что собственные предрассудки заставляют их предпочитать гладкое личико мужественному.

Подтверждение нашей идеи, что закон Моисея был направлен на предотвращение существенного изменения естественных черт – он не возражал против подравнивания Бороды, что является обычной среди евреев практикой, – можно найти в первом стихе 14-й главы Второзакония, где людям предписывается не брить бровей, что было обычным знаком печали среди народов, носящих Бороду. Кроме того, евреи, в отличие от персов и других народов, вместо того, чтобы брить Бороду во время траура – хотя в неистовой восточной печали они подчас вырывали ее, – обычно оставляли ее неухоженной или прикрытой до тех пор, пока период траура не заканчивался.

Все помнят ужасную месть Давида, когда его послы были опозорены бритьем Бород[13].

Бороду продолжали носить во всей ее славе представители этого избранного народа, и сейчас мы не смогли бы представить какого-либо патриарха, судью, священника, пророка, или взрослого царя, или совершенного Основателя нашей религии, или одного из двенадцати избранных, за исключением юного Иоанна, без этой достойной и почитаемой черты. Какой художник решился бы нанести оскорбление самым священным для нас образам, написав кого-либо из них с блестящей гладкостью выбритой наготой!

Во времена Магомета евреи продолжали придерживаться тех же обычаев, это следует из указания законодателя своим последователям стричь бакенбарды и Бороду, чтобы отличаться от евреев. И действительно, последние, во всех отношениях необычайные люди, держались за предписанные традиции со всей силой религиозного чувства и твердой убежденности. И хотя в наше время некоторые миряне, движимые желанием слиться с населением Западной Европы, могут принести убеждения в жертву удобству, их раввины неизменно остаются стойкими в своем исповедании истины и природы. Одним из наиболее долговечных впечатлений моего детства остается воспоминание о Верховном раввине Гершеле, шествующем по улицам Лондона, как последний из пророков, в темных одеждах, с длинным бледным лицом и развевающейся Бородой:

И вежды, с чудным пламенем и острым, Презрительны к забавам мира пестрым: В священной обитали старине Иль узревали будущность оне.

Ассирийцы и вавилоняне

Ассирийцы и вавилоняне, как мы знаем из исследований и находок Остина Лэйарда и других, носили необычайно украшенные Бороды, что от них переняли древние персы, а кольца на их Бородах были сделаны из золота.

Персы, арабы и турки

Древние арабы, как и их родичи евреи, носили Бороды и так же оставляли их нетронутыми, хотя вера этого народа менялась не раз. Со времен Магомета мы можем рассматривать арабов в наших целях вместе с турками и персами, поскольку все они оказывали равное уважение к Бороде, считая, что она усовершенствует и придает завершенность лицу мужчины, а также является признаком свободы, бритье же почитали знаком унижения и рабства5. Магомет, установивший крашенье Бороды, предпочитал, чтобы она была соломенного цвета – цвет, традиционно ассоциирующийся с Авраамом. Одной из особенностей персидской ереси было предпочтение черному цвету Бороды и особой ее форме; еще к вопросу об этих мелких различиях: когда персы вели войну против узбекских татар, они взяли за обычай складывать отрезанные Бороды врагов к ногам своего шаха.

В качестве примера уважения, оказываемого Бороде, можно процитировать обычную магометанскую клятву: «Клянусь Бородой Пророка!» – а также форму просьбы: «Твоей Бородой, или жизнью твоей Бороды!» Турки указывают на свою и говорят: «Неужто ты думаешь, что эта достопочтенная Брада может лгать?» Достоверность мужского слова до такой степени принято было оценивать по Бороде, что при поисках свидетеля длина ее считалась обязательным подтверждением квалификации. Прикосновение к чужой Бороде, если только не для почтительного поцелуя, считалось у этих людей большим оскорблением. При встрече двух друзей поцеловать Бороду – иногда взаимно – соответствовало нашему рукопожатию, вопросу «как дела?», а «да сохранит Господь твою Бороду» призывало благословение на друга. В семье Борода также была предметом благоговейной привязанности: жена и дети целовали ее с нежной и уважительной любовью. Чтобы показать высокую ценность чего-либо, говорили: «Это стоит больше одной Бороды»6.

«Позор на твою Бороду!» – выражение упрека, а «Я плюю на твою Бороду!» – глубочайшего презрения. Когда персидский шах в 1826 г. разговаривал с нашим послом (сэром Джоном Малькольмом) о русских, то, чтобы показать, как низко он их ставит, он сказал: «Я плюю на их бороды»7.

Отрезание Бороды означало глубокое бесчестье и унижение. Известный глава ваххабитов Сауд брил Бороды в качестве наказания за тягчайшие преступления. Он долго мечтал купить жеребца у шейха племени Шахмэни, но все его предложения отклонялись. Шейх кахтанцев, когда его приговорили лишиться всех волосяных знаков отличия, при приближении брадобрея воскликнул: «О, Сауд, возьми жеребца Шахмэни как выкуп за мою Бороду!» Предложение было принято, и владелец продал жеребца за 2500 долларов, уверяя, что он не отдал бы его ни за какие деньги, если бы не нужно было спасать Бороду знатного кахтанца.

Даже когда болезнь или несчастный случай требуют удаления всей или части Бороды, араб пойдет на это только при самой крайности; после этого он живет в затворничестве, а если ему приходится выходить, надевает плотную черную вуаль, пока его подбородок не появляется «со всей первоначальною красой, густо рдеющей на нем»[14].

Почти каждый магометанин носит с собой расческу с единственной целью – приводить в порядок Бороду, чем занимается часто, особенно после молитв; богомолец обычно остается тщательно орудовать расческой, сидя на пятках. Выпадающие волосы аккуратно собирают и либо хоронят вместе с хозяином, либо прежде него кладут в могилу, предварительно разрезав каждый, чтобы отпустить на волю ангелов-хранителей.

Душить и окуривать Бороду благовониями – обычная восточная привычка.

Во время траура персы бреются, и Геродот рассказывает один случай, когда они также обрезали гривы и хвосты коням в память о полководце Мардонии[15].

Рассказывают, что один умник-султан брил свою Бороду, говоря: «Негоже советникам водить султана за Бороду, как они поступали с нашими праотцами!» – и забывая, что для них все еще оставалась удобнейшая ручка, его нос, за который, как вы, дамы и господа, знаете, людей водят с незапамятных времен. Так что, будем надеяться, никто не станет приводить это как исторический прецедент в пользу бритья.

К счастью, его преемник был мудрее, и султан доныне отличается прекрасной Бородой8, как и персидский шах, все арабы и их властители.

Греки

Древние греки известны всему миру своими Бородами. Все гомеровские герои бородаты, и, говорят, Нестор Мудрый поглаживал свою Бороду, прежде чем начать ораторствовать. Сатурн, Юпитер, Нептун, Плутон, Марс, Вулкан, Меркурий – все с Бородами. Аполлон изображен без нее как символ вечной юности, но у Геркулеса и полубогов все на месте. Асклепий, бог Здоровья – важный факт! – особо одарен в этом отношении. Мать Ахиллеса, моля Юпитера, одной рукой прикасается к его Бороде, а другой – к колену[16].

По суровым нравам спартанцев можно предположить, что они особо заботились о Бороде. Когда некоего Никандра спросили о причине, он ответил: «Потому что мы считаем ее тем украшением, которое прежде всего отличает мужчину». На вопрос же, зачем носить Бороду такой длины, он дал этот благородный ответ: «С тех пор как она поседела, то непрестанно напоминает мне не бесчестить мой преклонный возраст»9. Плутарх, упомянув густую Бороду спартанского полководца Лисандра, говорит: «Ликург считал, что обилие волос и бороды делает тех, кто приятен наружностью, еще приятней, а уродливых – еще ужаснее для врагов»[17]. Считая бритье признаком рабства, они заставляли своих верховных магистратов брить верхнюю губу на время государственной службы, тем самым напоминая, что, хотя закон в их руках, сами они обязаны ему подчиняться.

Греки вообще продолжали носить Бороду до тех пор, пока упадок афинской доблести не заставил это свободное государство подчиниться македонскому завоевателю, который, согласно Плутарху, приказывал своим солдатам бриться, чтобы врагам нельзя было ухватить их за Бороду[18]. Возможно, он сделал это во время очередного запоя или же приказал им подстричься наподобие старых греческих воинов10. Так или иначе, свобода и Бороды греков подошли к концу вместе.

Диоген, современник Александра, однажды спросил одного гладко выбритого сластолюбца, не поссорился ли тот с природой, что она сделала его женщиной вместо мужчины. А Фокион, упрекая человека, который улещивал людей, но при этом носил длинную спартанскую Бороду, говорил: «Если ты так льстишь, почему же не обрежешь свою бороду?»[19]

Забавный факт для тех, кто сводит всю цивилизованность к бритью, в том, что единственными, кто при всех переменах в античной Греции сохранили свою Бороду, были философы, или любители мудрости, – те, для кого выдающийся разум греков был предметом изучения и профессией; те, кто, по сути, был самыми цивилизованными членами общества.

Со времен Юстиниана греки снова начали носить Бороды, все греческие императоры до последнего злосчастного Палеолога, который погиб, храбро сражаясь при осаде турками Константинополя. Каждый из них считал Бороду знаком царской власти – атрибутом королевского величия.

Этруски, римляне

Этруски изображали своих богов с Бородами и сами носили их; так же делали и римляне. Каждый школьник помнит священный ужас, внушенный вторгшимся в здание Сената галлам: они увидели отцов-сенаторов, сидящих спокойно и неподвижно, как боги, за которых варвары и приняли их поначалу, пока один, храбрее других, не дернул за Бороду благородного Марка Папирия. А тот, возмущенно подняв посох, невольно подал знак к собственному убийству и убийству своих досточтимых соотечественников.

В лучшие времена Республики, когда старые римские добродетели сохраняли еще частичку своей первоначальной мощи, пока они не иссохли и не были подорваны завезенными пороками и упадочными традициями завоеванных наций, римские государственные мужи, воители, жрецы, простой народ – все носили Бороду, все признавали ее мужественную славу!

Не раньше 454 г. от основания Рима, около трех столетий до нашей эры, один из продажных преторов, что обычно возвращались, нагруженные иностранным золотом, изнеженные иностранной роскошью, привез с Сицилии нескольких брадобреев; и Плиний позорит – клеветнический слух! – младшего Сципиона Африканского наивной сплетней, что «он был первым, кто сбрил всю свою бороду»[20]. Вот еще один пример тому, как дурацкий обычай, как глупую мысль, пытаются приписать кому-то всемирно известному.

Задолго до этого времени Бороду принято было немного подстригать или брить; одно и то же слово (tondere) могло означать и то и другое. Конечно, когда установилась мода, стали считать, как и у нас, что носить Бороду неподобающе; цензоры обязали Марка Ливия, возвратившегося из изгнания, побриться, прежде чем предстать перед Сенатом[21].

С умножением пороков и изнеженности среди этой некогда мужественной расы упадок Бороды продолжился11. Цезарь, истинный основатель империи, предававшийся всякому виду щегольства и разврата, используя их для прикрытия своих честолюбивых замыслов, разумеется, брился12; и поэтому бритье оставалось имперской модой вплоть до времен Адриана (я уже приводил выше эту смелую римскую голову реставратора мужской красоты). С его времени Бороду носили почти все римские императоры13, кроме Константина, который брился из суеверия. У отца же его была благородная Борода.

Даже после того, как возник обычай брить Бороду, первое ее появление встречалось с радостью и обычно совпадало со временем премьерного надевания тоги; «первины» волос торжественно посвящали – как остаток прежнего уважения – какому-нибудь богу – например, в случае с Нероном14, который преподнес их в золотой коробке, украшенной самоцветами, Юпитеру Капитолийскому.

Бритье в обычаях раннего Рима было знаком скорби; однако впоследствии то, что считалось символом самоотречения, стало всеобщей модой, и во время печали Бороде позволяли расти, чтобы подчеркнуть небрежение собой15.

Римские философы, как и греческие, заботливо растили длинную Бороду как эмблему мудрости. Следующий анекдот показывает, что иногда она была обманчивым знаком. Один император, которому докучал человек в длинном платье и с длинной Бородой, спросил у того, кто он. «Разве ты не видишь, что я философ?» – был ответ. «Плащ я вижу, и Бороду тоже, – сказал император, – но философа под ними не вижу».

Должны заключить этот обзор римских обычаев указанием на поучительное обстоятельство, что рабы в раннем Риме обривались в знак своего рабского положения, и им не разрешалось носить отличительный знак свободного человека, пока их не отпускали на волю. В поздний же период рабы, как и положено мужчинам, носили Бороду, ее сбривали, только когда подневольных нужно было поставить на один уровень с их опозоренными порочными хозяевами.

Церковная история

Беглый взгляд на церковную историю представят один-два интересных момента. Большинство Отцов Церкви и носило, и одобряло Бороду. Климент Александрийский говорит: «Природа украсила человека, словно льва, бородой как признаком силы и владычества». Лактанций, Феодорит, св. Августин и св. Киприан красноречивы в похвалах этой природной особенности: о которой возникало много дискуссий в первые века Церкви, когда дисциплинарные вопросы по необходимости занимали много внимания ее вождей. Для решения этих споров на IV Карфагенском соборе, состоявшемся в 252 г., 44-м каноном было постановлено, «что священник не должен ни ухаживать за волосами, ни брить бороду» (clericus nec comam nutriat nec barbam radat). Джозеф Бингем цитирует один старинный документ, в котором говорится о мирянине, ставшем клириком, что «его привычки, походка, скромность, выражение лица и речь – все было набожным, и в согласии с этим его волосы были короткими, а борода – длинной»: это показывает, что в те ранние времена св. Павла понимали лучше, чем в позднейшую пору.

Впоследствии Борода поочередно то была рекомендуема духовенству из-за ее солидности, то осуждаема из-за аскетического представления, что гордость склонна прятаться в ухоженной Бороде. В некоторых монастырях миряне носили Бороду, а состоявшие в ордене брили, волосы же благоговейно посвящали Богу с особыми молитвами и внушительными церемониями: остаток старинного суеверия.

Ордену цистерцианцев было специально разрешено носить Бороды, поэтому их называли fratres barbati, или Бородатыми братьями.

Военные ордена Церкви, каковы рыцари Св. Иоанна и тамплиеры, были всегда полны бородатыми.

Прикосновение к Бороде было некогда ритуалом, коим крестный отец принимал ребенка под свою опеку.

Один из неиссякающих источников спора между римской и греческой Церквами был вопрос, носить или не носить Бороду. Греческая Церковь с твердой верностью, которая делает честь ее ортодоксальности, решительно стояла на почве древних церковных определений, отказываясь допустить какого-либо бритого святого в свой календарь и искренне презирая римскую Церковь за ее слабость в этом отношении. С другой стороны, римские папы, чтобы провести различие между восточным и западным христианством, рано ввели законы de radendis barbis, или о брадобритии. Иногда, однако, мужественный старец вроде папы Юлия II, заставившего Микеланджело изваять его с обнаженным мечом в руке, или кардинал вроде Поула или Аллена[22] и многие епископы умудрялись поверить, что можно примирить веру и природу, придерживаясь всеобъемлющего и подлинно католического взгляда на ту и другую.

Вожди Реформации в Англии и Германии носили Бороды (если Лютер и ограничился усами, то потому, что над ним тяготела монашеская привычка к бритью), и большинство мучеников протестантской веры было сожжено с их Бородами.

Новая история

Бритты

Бритты, «как их соседи галлы»16 (во время лекции можно было видеть две такие головы, скопированные с римских памятников), были бородатыми, хотя, вероятно, в неких целях различения их начальники, по словам Цезаря и других, носили только огромные заплетенные усы. Друиды и их преемники, местный британский клир, рассматривали этот естественный покров как добавление к их достоинству и украшение их сана и возраста17.

Саксы

Англосаксы принесли свои Бороды с собой; они предпочитали вилкообразную форму, которая, в свою очередь, может быть двузубой или трезубой, Плутоновой или Нептуновой[23].

Святитель Августин[24] изображается с Бородой, когда он является обратить эти острова в христианство в VI в. Его последователи, должно быть, вскоре побрились, ибо один писатель в VII в. жалуется, что «клирики стали такими испорченными, что отличаются от мирян не столько своими поступками, сколько отсутствием бороды». Прославленный Альфред оказывал такую заботу о Бородах его подданных, что наложил тяжелый по тем временам штраф в 20 шиллингов на того, кто нанесет умышленный ущерб чужой Бороде. Датчане, вторгшиеся в страну, были бородатыми; Фосбрук говорит, что некоторые из них носили Бороды о шести зубьях, и история упоминает Свена Вилобородого18.

В эту пору взрастала французская монархия. Ее первые короли почитали Бороду как святыню и украшали ее золотом. Их подданные гордились Бородой, выделяющей их как свободных людей, в противоположность выродившемуся римскому племени. Аларих II коснулся Бороды Хлодвига I, дабы этим торжественным способом скрепить договор и признать Хлодвига I своим крестным отцом. Династия Меровингов была бородатой. Потом пришел Карл Великий, клявшийся своей Бородой, как это делали после него Оттон Великий и Барбаросса, германские императоры. Следующая история показывает веру тех древних времен в святость такой клятвы. Крестьянин, принесший ложную присягу на мощах двух святых мучеников, взялся за свою Бороду, чтобы подтвердить клятву, и небеса в наказание заставили всю Бороду оторваться прямо у него в руке!

Карл Великий также постановил, что любой, кто назовет другого рыжебородым или рыжей лисой, должен заплатить большой штраф; закон объясняется предрассудком, воплощенным в двух германских пословицах19: «О рыжей бороде добра не слыхано», «Рыжая борода – бойся шельмовства»[25] – и кульминирует в анекдоте об испанском дворянине, обвинившем одного человека в преступлении, а после получения доказательств невиновности того воскликнувшем: «Коли он и не делал этого, так замышлял, ведь у этого негодяя рыжая борода!» Тех, кто нуждается в утешении из-за этой клеветы, восходящей, видимо, к старинной идее, выведенной из его имени, что Иуда Искариот был рыжебородым, я, по счастью, могу отослать к проповеди20 об этом архипредателе, полной остроумия, юмора, страсти и воображения, принадлежащей знаменитому Абрахаму а Санта-Клара, в которой он благородно защищает рыжие Бороды, приводя следующие славные примеры:

• некоторые из знаменитых римлян;

• император Барбаросса;

• король готов Ханквин Рыжий;

• епископы Гауденций и Гандульфий;

• мученики Доминик, Маврин и Савиниан.

Во время раздоров, в которые вверглась империя Карла Великого после его смерти, явились выходцы с Севера, и отряд под началом Роллона, обращенный в христианство и поселенный в краях, ныне называемых Нормандией, стяжал известность в английской истории под именем норманнов; отношения с ними сделались теснее в царствование Эдуарда Исповедника (чья голова была изображена на ковре из Байё); при дворе постепенно формировалась норманнская партия и были частично усвоены норманнские обычаи, среди которых было бритье. Гарольд, как представитель старой английской партии, носил Бороду, как показано в современной ему рукописи с миниатюрами; но Вильгельм Завоеватель и большинство его сторонников изображались только с усами, а их затылки были коротко острижены или обриты. Именно эта варварская мода побудила лазутчиков Гарольда донести своему господину, что захватчики были армией священников.

Вильгельм, говорят, пытался заставить упрямых саксов побриться, но многие из них охотнее покинули его царство, чем расстались со своими Бородами. В этом вопросе, как и в других, англосаксонская твердость в конечном счете победила победителей, и норманнские государи уступили национальному обычаю. Уже о Генрихе I, т. е. всего через 44 года после высадки Вильгельма, мы знаем, что епископ Серлон встретил этого монарха по его прибытии в Нормандию и пустился в долгие разглагольствования о нынешних гнусностях, особенно о длинных волосах и кустистых Бородах, которые, он сказал, никто не хочет стричь, чтобы щетиной не поцарапать лица дамам. Генрих I с покаянным смирением предал красу своих волос в распоряжение епископа, который с благочестивым рвением, достав из своей сумы ножницы, подстриг короля и вельмож собственной рукой. Такое поведение епископа любопытно иллюстрируется современным ему указом венецианского сената от 1102 г., диктующим сбрить все длинные Бороды согласно булле папы Пасхалия II, которая осуждала суетность длинных волос и была основана на неверном толковании первого послания к Коринфянам (11:14)21, применимого только к волосам на голове. На этот текст можно было бы написать проповедь – но едва ли произнести ее, – и это была бы «такая повесть, что малейший звук тебе бы душу взрыл»[26]22.

Отважный король Стефан носил Бороду, и саксонский хронист жалуется, что в гражданских войнах его времени вымогатели богатств у мирных людей «вешали их за Бороды»: доказательство, что те были длинные и крепкие. Современник Стефана, Фридрих I Германский, для предотвращения ссор наложил тяжелый штраф на любого, кто дернет чужую Бороду.

Генриху II, говорят, было видение, в котором все классы его подданных упрекали короля во сне за тиранию и угнетения. Тогдашний миниатюрист удачно нарисовал несколько картинок, гораздо более выразительных, чем те, что можно увидеть в Новом здании Парламента; из них можно узнать, что лица всех сословий и духовенства тогда представали такими, как их создала природа; я выбрал одну, изображающую старшин бедствующих селян в то отдаленное время, поскольку, иллюстрируя мою тему, она еще и отражала большой интерес к этому терпеливому и многострадавшему сословию. Можно вообразить, как крепкий парень с односторонним саксонским ножом понукает героев с вилами и косой почти словами Мармиона:

В бой, Сибторп23, в бой! бей, Стэнли, бей![27]

Супруга Генриха, королева Элеонора, прежде была женой Людовика VII Французского, которого священники убедили сбрить Бороду: это внушило Элеоноре такое отвращение, что она добилась развода24.

Ричард Львиное Сердце был бородат, как лев, и, хотя, увлеченный крестовым походом, он не исправил дел в стране, однако признавал справедливыми жалобы знаменитого Длинноборода, «графа Лондонского и короля бедных»[28], который сделал честь своей Бороде, сопротивляясь угнетению, и после героической борьбы пал жертвой трусости и предательства. Надгробные памятники Роджера, епископа Сарумского, и Эндрю, настоятеля Питерборо, показывают, что в это царствование епископы носили Бороду, а аббаты и монахи брились.

Король Джон имел, что называется, «Иудину Бороду», которую всячески заслуживал своими поступками. К счастью, смелые бароны повыщипали ему Бороду, и в результате явилась Великая хартия. Его сын, Генрих III, носил небольшую Бороду и царствовал дольше всех вплоть до Георга III. Эдуард I показал шотландцам, на что способна длинная Борода с длинными ногами[29] и большой головой, на коей эта Борода растет25. Этот король был назван английским Юстинианом: и он, и римский император известны совершенствованием законов и заботой о своей Бороде.

Борода Эдуарда II, как и его нрав, была скорее изящной, чем крепкой, и его царствование памятно преимущественно сочинением этой любимой старой песни, цитируемой у Шекспира: «Пир горой, когда с бородой борода!»[30]

Отважная Борода Эдуарда III сеяла ужас в Шотландии и Франции, а Борода его сына, Черного принца, – хоть он и умер молодым – была удачным символом его «удали на ратном поле».

Ричард II, со всеми его изъянами, не имел недостатка ни в Бороде, ни в мужестве: последнее он доказал и встретившись с Уотом Тайлером, и отбиваясь от своих убийц.

Генрих IV, лукавый Болингброк, укрывал подбородок Бородой, в каждом завитке таившей интриги, которых его сын, Генрих V, сделанный из другого теста, столь стыдился, как мы полагаем, что в знак покаяния выбривал себе подбородок все десять лет своего царствования, как можно видеть на его памятнике в Вестминстерском аббатстве, остатки коего до сих пор существуют.

Бритье отчасти оставалось в моде в царствование Генриха VI, который сам в конце жизни был бородат, как философ, привыкший морализировать над взлетами и падениями жизни, которой он не разделял с другими. Эдуард IV побрился из фатовства. Сделал это и гладколицый подлец Ричард III, он «мог улыбаться, и улыбаться, и быть негодяем»[31]. Генрих VII брился и стриг свой народ, как овец.

Как можно видеть в иллюминованных рукописях и прочесть у Джеффри Чосера и в других местах, большинство держалось своих Бород, не поддаваясь влиянию непостоянной придворной моды. Поэт, родившийся во времена Эдуарда III и умерший при Генрихе IV, говорит о раздвоенной бороде Купца[32], о бороде Франклина, белой, как маргаритка, бороде Шкипера, которую сотрясало много бурь, бороде Мельника, рыжей, как лиса, и широкой, как лопата, бороде Мажордома, коротко постриженной, косматой бороде Пристава церковного суда, и заканчивает презрительным упоминанием о Продавце индульгенций с его тихим голосом:

Брады он не растил, да был не в силах,

А щеки – словно только что побрил их, и т. д.

Генрих VIII, как по сию пору можно видеть на множестве вывесок, к которым так хорошо подходит его широкое, жирное лицо, коротко стриг свою Бороду. Однажды он поклялся Франциску I, что не острижет ее, пока не посетит сего последнего, который поклялся в том же; и, когда длинные Бороды вошли в моду при французском дворе, сэр Томас Болейн был вынужден извинять вероломство Генриха VIII, утверждая, что королева Англии чувствовала неодолимую неприязнь к густой Бороде – что, учитывая общеизвестную деликатность, с какой Генрих VIII относился к своим женам, было весьма правдоподобным заявлением! Сэр Томас Мур побрился перед своим заключением в тюрьму. Затем он стал отпускать Бороду, испытывая к ней такую любовь, что, прежде чем положить голову на плаху, он аккуратно отодвинул Бороду в сторону, заметив, что «она по крайней мере неповинна в измене и не заслуживает наказания».

Хотя Франциск I и его двор холили свои Бороды, канцлер Антуан Дюпра советовал взимать налог на Бороды с духовенства, обещая королю большие доходы. Епископы и богатое духовенство заплатили налог и спасли свои Бороды; но бедные священники не были столь удачливы. В следующее царствование духовенство решается отомстить: когда Дюпра (сын канцлера) победоносно возвращался с Тридентского собора, чтобы завладеть Клермонской епархией, декан и каноники закрыли медные врата алтаря, за которыми они стояли, «вооруженные» ножницами и бритвой, мылом и тазиком, указывая на статуты de radendis barbis. Несмотря на все возражения, они отказывались ввести его в сан, пока тот не пожертвует своей Бородой, самой красивой в те времена. Ему было сказано удалиться в свой замок, и он умер в досаде.

В то же царствование Жан де Мориллер встретил подобные возражения со стороны орлеанского капитула; но этот хитрец представил письмо от короля, объявляющее, что уставами в сем случае следует пренебречь, т. к. его величество намеревался использовать его в странах, где тот не мог появиться без Бороды.

При дворе Карла V – соперника Франциска I, – облекавшего свой подбородок покровом, подобающим королю, жил Джон Майо, его художник, очень высокий человек, но с Бородой столь длинной, что мог на ней стоять; этот предмет своей гордости он подбирал, крепя лентами к петлице. Иной раз Майо по приказу императора отвязывал за столом эту массу волос; двери и окна отворяли настежь, и император искренне наслаждался зрелищем, как она веет в лица гримасничающих придворных. Другая знаменитая Борода Германии, принадлежавшая купцу из Браунау в Баварии, была столь длинной, что маралась бы об землю, если бы гордый владелец не заключил ее в красивый бархатный мешок26.

Многообещающий Эдуард VI умер прежде, чем его Борода выросла; у мужа его сестры Марии была Борода в настоящей испанской манере.

Во времена Доброй королевы Бесс, когда «степенный лорд-канцлер27 вел в танце, и печать, и булава шли пред ним»[33], она, не будучи ханжой и питая истую королевскую приязнь ко всему мужественному и привлекательному, окружала себя людьми, сочетавшими самую педантичную учтивость с самым предприимчивым духом; и Борода, как следовало ожидать, росла и пышно расцветала. Потому нас не удивляют поразительные достижения подданных Елизаветы I во брани, в искусствах, в литературе, благодаря коим ее царствование сделалось эрой, на которую мы оглядываемся с патриотической гордостью и из которой наши лучшие писатели все еще почерпают, как из кладезя с глубоким неиссякающим струеньем28.

На стенах лекционного зала были выставлены слабые образы некоторых голов этой эпохи – таких, как мудрый Берли[34]; любитель приключений Рэли; безрассудный, но отважный Эссекс; Ноттингем, лорд-адмирал, рассеявший армаду; Грешем, «король купцов», находивший, что Борода делу не помеха; и поэт поэтов, и древних и современных, Шекспир.

Как и следовало ожидать, драматическая литература того времени полна намеков на эту черту, которую все еще чтят и которой восхищаются. Король Лир не находит, как трогательнее выплеснуть оскорбленное величие, обращаясь к своей подлой дочери Гонерилье, чем в словах:

Тебе не стыдно бороды моей?[35]

Когда Регана оскорбляет верного Глостера, тот восклицает:

Боги, боги, старику

Рвать бороду![36]

В более издевательском тоне Шекспир заставляет Крессиду сказать о подбородке Троила:

Бедный подбородок! Любая бородавка богаче его![37]

И Розалинда говорит Орландо:

…нерасчесанная борода, чего у вас нет (впрочем, это я вам прощаю, потому что вообще бороды у вас столько, сколько доходов у младшего брата)[38].

Далее у нас есть такие характеристики Бород, как черная, белая, соломенная, оранжево-пламенная, натурально-пурпурная и ярко-желтая[39]. Солдат, обросший бородой, как леопард[40]; судья с бородой, остриженной по форме[41]; голодная борода пономаря[42] и «борода, подстриженная на манер генеральской»[43]; и вот этот отрывок (простите мне это цитирование) – если только произвести очевидное исправление, естественным образом ускользнувшее от взгляда безбородых комментаторов. Если вместо ребяческого кончетти «лестницы песка» читать «слои песка», мы восстановим не только красоту метафоры, но и буквальную истину: ибо что обманчивей, чем слой песка, – а Борода есть «слой волос».

Нет явного порока, что б не принял Личину добродетели наружно. А сколько трусов, чьи сердца неверны, Как лестница песчаная, имеют На подбородках бороды такие, Как Геркулес или суровый Марс, – А вскрой их печень – молока белей, Но на лице знак мужества являют, Чтоб страх вселять[44]29.

Остроумный Роберт Грин опубликовал в 1592 г. интересный диалог30, позволяющий нам заглянуть к брадобрею елизаветинских времен. В нем Хлопковые Бриджи жалуются на внимание брадобрея к Бархатным Бриджам в таких словах:

Стоит только причесать ему голову – ради чего приходится орудовать расческой и щеткой по два часа кряду; стоит только помыть его, причем по меньшей мере с камфарным шариком, как ты спускаешься до его Бороды и спрашиваешь, хочет ли он, чтобы ее побрили или нет? Хочет ли он, чтобы край Бороды оставили коротким и острым, как у очаровательного любовника, или широким, как лопата, или «а-ля террибль», как у воина или солдата? Подстричь ли ему бакенбарды покороче, как можжевеловый куст, или удалить их вовсе с помощью бритвы? Не желает ли господин, чтоб мы подстригли ему усы или закрутили их вверх до ушей, как виноградные лозы, или обрезали до самой губы на итальянский манер, так, что он станет похож на профиль младенца с какой-нибудь надгробной доски. Такими словами г-н брадобрей приветствует г-на Бархатные Бриджи, при каждом слове щелкая ножницами и раболепно наклоняясь. Когда же к тебе приходит бедняга в Хлопковых Бриджах, ты стрижешь ему Бороду как бог на душу положит или из презрения спрашиваешь, не подстричь ли его, как Христа, т. е. кругом, как головка голландского сыра, смеясь одновременно и над Христом, и над ним31.

Во времена Иакова I мода на Бороды продолжалась; приведем два пассажа из пьес Фрэнсиса Бомонта и Джона Флетчера: первый является самым смешным описанием Бороды на нашем языке (не исключая даже батлеровского «Гудибраса» (Hudibras)). Изгнанного и скрывающегося принца выбирают «королем нищих» из-за его Бороды; Хигген, оратор шайки, произносит такую речь:

Я предрекал, что королем ты станешь, И вот – сбылось. Но нужно ль предрекать То, что в твоей читается Браде Столь же легко, сколь избран ты?.. Брадою Ты явлен и к владычеству намечен. Счастливая Брада! счастливый Принц, Чья борода представила нам Принца Без всякого изъяна! Пусть растет Густой и длинной, чтоб под нею всякий Жил, как под Побирушечьим Кустом, Безбедно. Вот воистину наш Куст! Брада – иль куст – кустистая Брада, Под чьим златым и серебристым царством, Как древле сказано, вкусим мы радость! Ни пошлин, ни взысканий, ни обид: Узлы державы, пуки розог хлестких, Таившиеся в сей Браде, теперь Все вычесаны прочь[45].

Из его[46] «Королевы Коринфа» мы узнаем:

Да, в моде Т-образная Брада: Влюбленный в ней придворный отразился, Как путешественник – в столовой вилке. Последняя строчка намекает на путешественника Кориата, недавно завезшего из Италии моду на обеденные вилки.

Об этой римской Т-образной Бороде другой автор шутливо пишет:

Римское Ти В неистовой храбрости Разоблачается непоправимо: Так заберет высоко, Что и сгорит легко, Носом горючим палимо.

А затем прибавляет:

Солдатская Брада Лишь будет тем горда, Чтоб у нее с лопатой сходство было: В нее вперивши взгляд, Враги в тревоге мнят, Что их полкам готова уж могила.

В 1610-м умер Генрих IV, король Франции, о чьей Бороде говорили, что «она придавала его лицу царственную приятность и дружелюбную открытость»; когда его сын Людовик XIII32 взошел на трон еще ребенком, придворные и все остальные, чтобы поддержать нового правителя, начали бриться, оставляя лишь эспаньолку, называемую мушкой, или королевской Бородкой. Однако Сюлли, знаменитый министр Генриха IV, стойко отказывался перенимать этот женоподобный обычай. Когда герцога призвали ко двору и придворные стали насмехаться над его старомодной Бородой, он с негодованием обратился к королю: «Сир! Когда ваш великой памяти отец оказывал мне честь обсуждать со мной серьезные и важные дела, он первым делом приказывал выставить из комнаты всех придворных шутов и паркетных шаркунов!» Примерно в это время маршал Бассомпьер, освобожденный после долгого заключения, объявил, что главная перемена, которую он видит, в том, что «мужчины лишились своих Бород, а лошади – хвостов».

При нашем Карле I33 часто брили щеки, и Борода сводилась к усам да короткой эспаньолке, как на портрете монарха, сохраняя, однако, отчасти свое прежнее изящество. Когда ожесточалась борьба между «кавалерами» и «круглоголовыми», некоторые из последних стригли не только подбородки, но и головы; первые же, говорят, так заботились о своих Бородах, что надевали на них ночной колпак, чтобы ни один волосок не помялся.

В одном случае длинная Борода служила символом клятвы, что можно увидеть из следующего стихотворения:

Достойный рыцарь поклялся:

Не станет бриться он, Пока от епископов и королей Народ не освобожден. Он следовал твердо завету И благоговейно носил На подбородке седую комету, С которою вместе почил34.

При Карле II Борода сократилась сначала до усов, а потом и вовсе исчезла. Стоит посмотреть, как подражали всему французскому при этом неанглийском дворе, и мы без удивления отметим, что Борода оказалась слишком храброй и мужественной чертой, чтобы ее терпеть. Вначале она угасла среди высших классов в Лондоне, потом постепенно и суровые сельские сквайры и йомены отказались от своей привилегии свободного человека ради рабской женственной моды, после мода дошла даже до низших слоев, еще больше утяжелив их ношу и даже вызвав некоторые болезни, от которых эти суровые люди раньше были избавлены. Остается надеяться, если кто-то в будущем заговорит о том, что Борода является иностранной модой, ему напомнят, что мода эта – самая что ни на есть старая добрая природная английская, а нынешняя привычка бриться была перенята из Франции в те времена, когда ничего лучше заимствовать мы не могли, поскольку король, придворные и патриоты финансово зависели от французского монарха! Так что чем раньше мы прекратим бриться, тем быстрее сотрем воспоминание об этом бесславном периоде нашей истории!

Анекдот о печально известном судье Джордже Джеффрисе служит подтверждением тому, что сельские жители продолжали носить Бороду, даже когда она ушла в прошлое при дворе. В своей грозной манере он так обратился к человеку, стоявшему перед ним: «Если бы совесть у тебя была такой же величины, как Борода, она колыхалась бы при ходьбе». На что свидетель ответил: «Если уж мерить совесть в Бородах, боюсь, у Вашей милости ее вовсе нет».

В 1700 г. Филипп V вступил на трон Испании с выбритым подбородком; его примеру постепенно последовали и другие, хотя общественное мнение на этот счет выразилось в пословице: «Потеряв наши бороды, мы потеряли наши души» – и никто не поспорит, что утрата Бород и утрата статуса империи этой страной совпали во времени.

Две короткие легенды служат хорошей иллюстрацией того чувства чести, что некогда заключалось в испанских и португальских Бородах.

После смерти Сида Руй Диаса к нему в комнату прокрался презренный еврей, чтобы сделать то, на что он никогда не осмелился бы, пока Диас был жив, – выдернуть волосы из Бороды благородного испанца! Но едва он приступил к делу, как труп поднялся и взялся за меч, лежавший рядом. Еврей убежал в ужасе, труп мрачно усмехнулся и вернулся к вечному покою, еврей же обратился в христианство.

Когда храбрый Жуан де Кастро овладел индийской крепостью Диу, ему жестоко не хватало провизии, и он заложил свой ус за тысячу пистолей со словами: «Все золото мира не может сравниться по ценности с этим природным знаком моей доблести». Жители Гоа, особенно дамы, были настолько потрясены сей великодушной жертвой, что всем миром собрали деньги и заплатили выкуп.

Последней европейской нацией, отказавшейся от Бороды, были русские, в чьих древних законах говорилось, кто вырвет у другого из Бороды волос, должен заплатить вчетверо больше, чем за отрубленный палец. Петр Великий (всегда остававшийся наполовину варваром), как и многие другие недостаточно культурные реформаторы, пытался достичь своих целей деспотическими мерами, а не моральным убеждением. Увидев на Западе бритые лица, он решил, что отсутствие Бороды является обязательным условием цивилизованности, забыв, что бритый дикарь все же остается дикарем. И царь повелел всем своим подданным бриться, установив налог на Бороду в 100 рублей для знати, торговцев и мастеровых и в алтын – для низших классов. Последовали большие волнения, но Петр I был непреклонен и устроил настоящий крестовый поход с ножницами и бритвой, сильно напоминающий французско-африканские разии, на которых, как вы знаете, «выбривают» все живое, не заботясь о чистоте рук! Некоторые, чтобы избежать бесчестья, расставались со своими Бородами добровольно, но все сохраняли волосы, чтобы положить их в свой гроб, из суеверия, что, если они не смогут предъявить их св. Николаю, он не допустит их в рай как безбородых христиан.

Одной из самых сложных задач было справиться с армией; Петр решил ее со свойственным ему хитроумием. Священникам повелели сказать солдатам, что воевать предстоит с турками, особой чертой которых является Борода, и что их покровитель, св. Николай, не сможет распознать своих возлюбленных русских, если они не согласятся отличить себя, обрив Бороду. Только посмотрите на этот безвкусный трюк царя! Убежденные этой ханжеской выдумкой, доверчивые солдаты подчинились императорскому приказу. Однако следующая война была со Швецией, и воины, жестоко пострадавшие от бритья, обратились к священникам с такими словами: «У шведов нет бород, значит, нам нужно отрастить свои, иначе как же нас опознает Николай?!»

Стоит отметить исторический факт, подтверждающий опасность замены естественного искусственным: когда Бороды не стало, появились накладные волосы. На головах воздвиглись горы женоподобных кудряшек, спадающих на шею и плечи, в то время как лицо стало настолько гладким, чопорным и бесхарактерным, насколько его способна сделать бритва. Безрадостная задача – рассматривать серию портретов Кнеллера[47], который, при всем своем таланте, не смог придать этой нелепой моде свободы и жизненной силы. Портрет Джозефа Аддисона35 был приведен в качестве иллюстрации, поскольку, как можно увидеть, хоть он и следовал моде, но временами ему доставляли удовольствие образы из лучших времен, как прошлого, так и будущего36.

Власть фальшивых локонов сменилась еще более возмутительным безобразием – пудрой, помадой и косицами. Первое – чтобы выдать за снега возраста румяное лицо молодости; последние, я так полагаю, попытка некоего блистательного гения превзойти природу,

Привесив с тыла хвост тугой, А не браду спустив волною, Напомнив миру сей красой, Что мудры мы – куда там Ною.

То было время, когда каждый ветерок был Зефиром, каждая девушка – Хлоей, каждая женщина – Венерой, а каждый упитанный младенец – Купидоном! Позже немецкие критики даже окрестили писателей той школы «поэтами с косицами»37.

Первая французская революция положила конец всей этой безвкусице, и, хотя Элисон и другие профессиональные историки не числят данного факта среди положительных вещей, которые принес поток крови и богохульств, он все же был таковым, и общество не может не радоваться, будучи избавленным от этой постоянной манерности, фривольности и обманных пороков последних французских правителей, большей частью скопированных мелкими марионеточными князьками в Германии –

И обезьянка небольшая Резвится, глядя вслед большой.

Когда Наполеон I приходит к власти, начинает преобладать более простой, строгий и классический вкус, чем обусловливается возвращение к Бороде. Однако под военным самовластьем этого императора усы были запрещены гражданским, а Борода ограничена ничтожным подражанием в форме перевернутого треугольника: в честь своего воскресителя, который сам никогда не носил Бороды, она была названа имперской, как будто бы свидетельствуя людям, что таким образом они хоть на малую долю, а все же причастны к империи.

Борода вновь появляется с каждой попыткой обрести свободу на континенте; она была одним из самых действенных знамен в войне за свободу, когда Германия поднялась против Наполеона. В 1830 г. ношение Бороды частично возродилось во Франции, а позже она заставила много вероломных континентальных монархов38 «дрожать и трястись в своей столице», напомнив им, что, несмотря на забытые обещания и ложные клятвы, царство неправды «висит на волоске», свободный рост которого полиция не всегда способна остановить.

Теперь очень кратко остановимся на четырех нынешних возражениях против Бороды.

I. «Это не так аккуратно, как бритье». Ответ: все зависит от владельца Бороды; кроме того, содержать ее в чистоте занимает меньше времени, чем бриться, особенно там, где, как в Англии, каждый моет лицо чаще, чем раз в день. Будь это действительно доводом, нам следовало бы брить также голову и брови.

II. «Чтобы держать Бороду в порядке, нужно столько же времени, как на бритье». Предположим даже, что это так; но есть весьма важное отличие и в действии, и в результате. Причесывание Бороды, не будучи скучным, ненадежным и часто болезненным, как бритье39, дает положительно восхитительное ощущение, подобное тому, что испытывает кошка:

Когда ее гладишь, как мил ее вид! Лежит и тихонько урчит. Смежит она очи, и только одна В ней сонная нега видна.

В то время как результат бритья есть чистое ничто, лишающее нас естественной защиты и подвергающее болезни, другой процесс, занимающий столько времени, сколько нам угодно, естествен и инстинктивен, к тому же сопровождается удовольствием, которое придает природной печати мужского благородства очарование аккуратности.

III. «Борода не нравится дамам!» Эту грязную клевету провозглашают профессор Бурдах и доктор Эллиотсон40. Дамы по своей природе любят все мужественное, и, хотя благодаря обычаю Борода может на первый взгляд показаться странной, они скоро примирятся с нею и будут вместе с Беатриче считать, что безбородый мужчина «годен только быть ее горничной»[48]41. Мы уже упоминали пример королевы, презиравшей мужа, который был под таким влиянием священников, что побрился; теперь представим вам второй пример этого рода, подлинный портрет (показываю его) живописца в царствование Георга I, по имени Лиотар, который, вернувшись из путешествия по Востоку с этой изящной струей завитков, был неотразим. Он последовал за своей судьбой и женился, но потом, увы – несчастный! – однажды возымел желание сбрить свою восточную славу. Как только жена увидела его, очарование идеала, который каждая истинная женщина создает из своего возлюбленного, было разрушено; ибо вместо горделивых мужественных черт ее взгляд упал на маленькое узкое лицо с неземным носом и по-животному земным ртом:

И подбородочком, торчащим выше всех, Так что лобзать его – почти что грех!

IV. «Борода, может, очень удобна зимой, но в ней слишком жарко летом!»[49] Лучшие племена сынов жаркой Африки носят Бороды, как до них это делали древние нумидийцы и тиро-африканские карфагеняне. Араб в сухой палящей пустыне лелеет Бороду! Мы боимся, что нам будет теплее, чем английским летом? Кроме того, как уже показано, Борода не проводит ни тепла, ни холода42.

Теперь, дамы и господа, когда вам предложены доказательства, что Борода есть природное свойство мужского лица и назначена Провидением отличать его, защищать и украшать, когда показано исторически, что, пока нет достаточных оснований прощаться с ней, помимо осужденного небом суеверия или капризных требований щеголей и распутников, у человека в здравом уме нет к этому разумных поводов, – нужно ли нам просить вас не противиться усилиям тех, кто, почитая законы Творца, стоящие выше человеческих требований, считает оправданным свое возвращение к более естественному порядку вещей?.. Со своей стороны мы, несмотря на все сказанное, позволим и дальше бриться любому, кто будет довольствоваться тем же предлогом, что и некий герцог де Бриссак, которого часто подслушивали, когда он разговаривал сам с собой, правя свою бритву:

Тимолеон де Коссе, Бог сотворил тебя дворянином, а король – герцогом; это сделано справедливым и подобающим образом, однако же и ты сам должен что-то делать, а посему ты будешь бритьcя!

Примечания

1. См. «Микроскопическую анатомию» (The Microscopic Anatomy of the Human Body, in Health and Disease) Артура Хасселла. Галлер говорит: «Витхоф подсчитал, что волосы Бороды отрастают на 1,5 линии в неделю, что дает 6,5 дюйма в год, а к 80 годам под лезвием бритвы упадет 27 футов».

2. Говорят, что усы Конфуция хранятся в Китае как реликвия.

3. Могу сказать по личному опыту, что, будучи моложе, я был предрасположен к отеку верхней губы и перед приездом в Швейцарию отпустил усы. На протяжении шестинедельного пешего путешествия, подверженный любым изменениям погоды, ни для чего не останавливаясь, находясь в теплых долинах и несколькими часами позже – на вершине гор, одетых льдом, я никогда не испытывал меньших неудобств для своего рта. Когда, однако, по возвращении домой я имел глупость побриться, то дорого заплатил за эту затею.

4. Джеймс Элмс говорит: «Борода в искусстве – идеальный атрибут; своими волнистыми локонами борода Юпитера Олимпийского отличается от бороды Юпитера Сераписа, более длинной и прямой; гладкая борода Нептуна и речных богов – от коротких и завитых бород Геркулеса, Аякса, Диомеда, Улисса и т. д.»[50]

5. Из «Восточных обычаев» (Oriental Сustoms, or, An Illustration of the Sacred Scriptures…) Самюэля Бердера: «Принято брить оттоманских принцев в качестве знака подчиненности власти Султана; тем, кто прислуживает в Серале, бреют бороды в знак рабства и не разрешают растить их, пока Султан не даст им свободу». Константин Вольней говорит: «Наконец Ибрагим Бей позволил Али, своему пажу, отпустить бороду, т. е. дал ему свободу, поскольку среди турок бород нет лишь у рабов и женщин».

6. По словам доктора Вольфа, Магомет Эффенди сказал ему, «что магометане верят, что, хотя Ной и жил тысячу лет, ни один волос из его благословенной бороды не выпал и не поседел; а борода Дьявола состоит лишь из одного длинного волоса», и тот же Магомет, желая похвалить двух мичманов, «надеялся, что однажды у них будут прекрасные длинные бороды, как у него самого».

7. Бартольд Нибур говорит: «Однажды в караване я видел, как араб глубоко оскорбился на человека, случайно забрызгавшего его Бороду. Трудно было унять этого человека, хотя оскорбитель смиренно просил прощения и целовал его Бороду в знак покорности». Несмотря на то что я избегал ослаблять аргумент, приписывая его на счет евреев, интересно заметить, что Моисей в книге Чисел велит относить к нечистым в течение семи дней того, чья борода была осквернена подобным образом[51], и Давид едва ли мог измыслить более действенный способ убедить Анхуса в своем безумии, чем уловка, на которую он пустился, позволив своей слюне стекать на Бороду[52].

8. Одним из необычайных подвигов рыцарства ранее считалось вырвать клок волос из Бороды Султана. (Пускай-ка русские посмотрят!) Роман об Обероне основан на этой идее, и Шекспир заставляет Бенедикта хвастать так: «Я доставлю тебе волос из бороды Великого Хана»[53] (т. е. Хана Татарии).

9. Преподобный Джон Мор из Норвича, почтенный служитель церкви елизаветинских времен, о котором говорят, что у него была самая большая и самая длинная Борода из всех англичан, похоже, выбрал эту спартанскую модель; когда его спрашивали, в чем причина, он отвечал: «Чтобы ни один поступок в моей жизни не был недостоин моего сурового вида». А Баудин, цитируемый Иоганном Пагенштехером, говорит, что Фредерик Таубман, знаменитый германский мудрец, остряк и теолог, на тот же вопрос отвечал: «Чтобы, пока ношу эти волосы, мне помнилось, что я не подлый трус и не старуха, а мужчина по имени Фредерик Таубман».

10. Действительно, в античные времена, когда мечи, особенно у греков, были короткие, за Бороду мог схватиться враг. У меня есть гравюра с одной из ватиканских картин Рафаэля, на которой изображено, как один солдат убивает другого, поймав его за Бороду. Однако плох тот воин, который позволил бы в наше время кому-то это сделать, не зарубив и не проткнув его.

11. Помимо бритья, римляне, все больше погрязая в роскошестве и женоподобии, стали использовать депилирующие средства, пинцеты и другие разнообразные способы, чтобы стать гораздо меньше похожими на мужчин и гораздо больше – на женщин; сатирические произведения того времени изобилуют пассажами, которые невозможно цитировать из соображений благопристойности, поскольку они изображают причины и последствия стирания отличий между полами.

12. Светоний пишет: «За своим телом он ухаживал слишком даже тщательно, и не только стриг и брил, но и выщипывал волосы»[54].

13. Иоганн Пагенштехер пишет: «Один из римских императоров не дал аудиенции каким-то послам венетов, поскольку у них не было Бород».

14. Ветвь римской фамилии, к которой принадлежал Нерон, носила прозвище Энобарбов, медно– или рыжебородых; фамильная легенда гласила, что Диоскуры предвестили одному из их предков победу и в подтверждение своих слов, проведя по его черным волосам и Бороде, сделали их рыжими. Гней Домиций, бывший цензором вместе с оратором Луцием Крассом, как говорит Пагенштехер, «слишком уж возгордился», и Красс сочинил на него такую эпиграмму: Quid mirum si barbam habet aeneam Domitius cum et os ferreum et cor habet plumbeum («…нечего удивляться его медной бороде, если язык у него из железа, а сердце из свинца»)[55].

Шекспир (этот невежда!), никогда не упускавший удачную характеристику, заставляет Энобарба (который приходился Нерону дедом, носил Бороду, как можно увидеть на медалях, и был храбрым воином) так обращаться к Антонию, восхищаясь Клеопатрой:

Лепид

Благое дело совершил бы ты, Мой добрый Энобарб, когда б склонил Антония к речам миролюбивым.

Энобарб

Его склоню я быть самим собой. Коль Цезарь чем-нибудь его рассердит, Пускай Антоний глянет сверху вниз И рявкнет, словно Марс. Клянусь богами, Что, если бы моим был подбородок Антония, я ради этой встречи Не стал бы утруждать себя бритьем[56].

В этом отрывке Борода явно ассоциируется с мужественной решимостью, а бритье – с ее отсутствием, ибо затем Энобарб говорит об изнеженности Антония так:

Антоний наш учтивый, отродясь Не отвечавший женщине отказом, Отправился, побрившись десять раз, На пиршество и сердцем заплатил За все, что пожирал он там глазами[57].

15. Арсита в чосеровском «Рассказе Рыцаря» посвящает свою Бороду Марсу:

А на себя я наложу обет: И бороду и кудри, что доселе Еще вовек обиды не терпели От бритв и ножниц, я тебе отдам…[58]

16. Готы и даки, как можно видеть на римских памятниках, были бородатыми; и древние венгры, по утверждению Раумера, носили длинные Бороды, украшенные золотом и драгоценными камнями. Хатты также имели обыкновение не обрезать волосы на голове или Бороде, пока они не доказали свою мужественность, убив врага в бою.

17. Одна из легенд о короле Артуре упоминает гиганта, который произвел «большой показ отечественного производства», состоявший из «плаща, отороченного Бородами королей».

18. Многие государи носили прозвание Бородатого – как, например, греческий император Константин Погонат, граф Годфри, император Фридрих Барбаросса и Эберхард, герцог Вюртембергский в царствование Максимилиана, чья мудрость, вправду можно сказать, росла вместе с Бородой и о ком на латыни были сочинены следующие стихи:

Hic situs est qui barba dedit cognomina Princeps, Princeps Teutonici gloria magna soli. (Здесь покоится князь, от Брады обретший прозванье, Князь, что великою стал славой тевтонской земли.)

19. Rothbart nie gut wart. Rothbart Schelmen art.

20. Judas der Ertz-Schelm – für ehrliche Leuth oder eigentlicher entwurff und lebens-beschreibung des Iscariotischen bösswicht…

21. Писатель в Household Words Диккенса говорит, что первым обычай бриться ввел папа Анаклет.

22. В этом и в других местах я вынужден оставить под завесой темных намеков доводы захватывающей силы, не только из древней, но и из нашей собственной истории: предметы, которых не встретишь в обычных историях, но которые изобилуют на страницах сатириков и моралистов, достаточно смелых, чтобы бичевать преобладающие безрассудства и пороки своего времени.

23. Надеюсь, мой честный и неуступчивый братец Борода простит вольность, с какой я обращаюсь с его именем. Никто искреннее меня не почитает мужественность его позиции во всех ситуациях, шутливое добродушие его нрава, коим он заслужил любовь у отдельных людей и в обществе. Мне всегда следовало бы считать его публичным человеком, пусть даже лишь за его длительную и одинокую борьбу с беззакониями экономики – убийственным налогом на благоразумие и предусмотрительность и потаканием недальновидности – вот уж Плата за страховку от пожара!

24. «Ее приданым, – говорит Бенджамин Дизраэли, – были богатые провинции Пуату и Гиень: вот исток войн, в течение трехсот лет опустошавших Францию и стоивших французам три миллиона человек. Все это, возможно, не случилось бы, если б Людовик VII не остриг свою голову и не обрил Бороду с такой опрометчивостью, сделавшись столь неприятным в глазах нашей королевы Элеоноры».

25. Ни один истинный шотландец не простит мне, если я упущу случай отметить, что Уильям Уоллес был «храбрейшим бородачом».

26. Роберт Саути в «Докторе» (The Doctor) упоминает Бороду Доминико д’Анкона, венец или царицу Бород, «самую удивительную Бороду, когда-либо описанную в стихах или прозе». Берни говорит о ней, что «цирюльник охотнее бы перерезал горло названному Доминико, чем отрезал столь несравненную Бороду». Но историю Саути превосходит та, что рассказана доктором Эле в его работе о волосах, в которой он упоминает двоих семифутовых гигантов с Бородами до пальцев ног, живших при дворе одного из германских князей. Оба любили одну женщину, и их господин решил, что тот из них, кому удастся засунуть своего соперника в мешок, получит девушку. После долгого поединка на глазах всего двора один сунул другого в мешок и женился на девушке. То, что эта пара жила потом счастливо, как говорят романисты, подтверждается тем, что они произвели на свет столько же знаков своей любви, сколько их в зодиаке; примечательно, как в физиологическом, так и в астрологическом отношениях, что все двенадцать родились под знаком Близнецов.

27. Безусловно, ни один знаток изящного не станет отрицать, что канцлер и другие судейские чины выглядели достойнее в своих собственных волосах и с Бородами «достопочтенной седины», чем в нынешних нелепых, фантастических, неестественных и неподобающих ворохах заиндевелого плюща, с гнездом черного ворона посредине, в которых Минерва скорее примет их за заблудившийся экземпляр ее любимой птицы, совы, чем за ученых, умных и рассудительных «мудрецов закона».

28. Хотя в это царствование кое-какие прагматические головы из Линкольнс-Инн и попытались не давать юристам растить Бороды, приняв постановление, что «никто из этой палаты не должен носить Бороду длиннее двухнедельной», и наказывая преступление штрафом, лишением стола и даже исключением, сопротивление этому акту тирании было настолько рьяным, что уже на следующий год приказы насчет Бород были отменены («Анекдоты Перси», Percy Anecdotes).

Примерно в то же время в Германии усы отчасти заместили Бороду, как явствует из «Европейских древностей», с. 294 (Europ. Antiq.) Беркеми; в книге под 1564 г. сообщается, что архиепископ Сигизмунд ввел в Магдебурге обычай брить Бороду и вместо этого носить усы. Год, когда случилась эта Бородо-реформация (деформация?), содержится в этом пентаметре[59]:

LONGA SIGISMVNDO BARBA IVBENTE PERIT. («Как повелел Сигизмунд, долгой Браде и конец», в MDLVV(=X)IIII, или в 1564 г.)

29. У Бена Джонсона среди прочих упоминаний о Бороде есть такое:

…Я, право, огорчен, что с бородою Такою длинною вы так попались![60]

В «Алхимике» Сатл говорит об удачливости Дреггера:

Пройдет весна, и цеха своего Наденет он цвета, а через год И пурпурную мантию шерифа. Итак, пусть не боится деньги тратить.

Фейс

Как, он – шериф? Да у него бородка Не выросла еще![61]

(Иоганн Пагенштехер спрашивает: «Что это за город, где борода и ноги выбирают судей?» А затем начинает серьезно рассказывать, что у жителей Гарденберга был некогда замечательный обычай избрания мэров, или бургомистров: претендентов собирали за круглый стол, и пока одни члены городского совета занимались осмотром Бород, другие – оценивали ноги: самая окладистая Борода и самые крупные ноги были «облекаемы в пурпур». И справедливо! ибо Борода означала власть и мудрость, а большая нога – понимание, благодаря которому человек делает важные шаги в нужный момент. Я надеюсь, мне простят это примечание к примечанию, поскольку оно содержит ценную подсказку для современных корпораций – пристальней смотреть на важнейшие признаки своего главы, что слишком часто упускается из виду.)

30. «Острота для выскочки-придворного» (Quip for an Upstart Courtier).

31. Джон Лили в одной из своих драм заставляет брадобрея так обращаться к клиенту: «Как, сэр, изволите вас постричь? Хотите ли бороду в форме лопаты или в форме кинжала? Хотите ли целый дом над верхней губой или лишь союзника на своем подбородке? Хотите ли заострить усы, как сапожное шило, или чтобы они свисали на рот, как у козы?»

32. В это царствование усы, однако, оказались в большом фаворе за счет угасающей Бороды; то же продолжалось и при Людовике XIV, который, со всеми великими людьми своего двора, весьма гордился тем, что носит их. В ту галантную пору усы любовников нередко закручивали, расчесывали и помадили их возлюбленные, и человек, следующий моде, всегда был снабжен всем необходимым для этого, особенно воском для усов («Анекдоты Перси»).

33. Бенджамин Дизраэли цитирует автора того времени, который в «Основах воспитания» (Elements of Education) пишет: «У меня приятное впечатление об этом молодом джентльмене, имеющем удивительные усы. Время, которое он тратит, чтобы уложить и завить их, не проходит зря; ведь чем больше он заботится о своих усах, тем больше разум его будет заботиться о мужественных и храбрых вещах».

Дизраэли также утверждает, что прадед миссис Томас, Коринны Драйдена, был на самом пике моды своего времени, и его лакей каждое утро часами крахмалил ему Бороду и завивал бакенбарды, в то время как другие читали ему вслух.

34. Джон Тейлор, «водный поэт», живший с конца елизаветинских времен почти до конца Республики, так юмористически описывает различные формы Бороды:

Теперь хочу я посвятить свой стих Причудам всяческим бород людских. Того, что в них – для гордости предмет, Едва ль в каких вещах на свете нет: У тех брада, как щеточка, жидка, Являя разум их издалека; И о таких я слыхивал мужах, Чья мудрость – лишь в мошне и бородах; О них издревле молвить повелось, Что-де ума там больше, чем волос. Кто жестко вздыбил волосы свои Щетиною рассерженной свиньи, А кто браду, любви прямой вассал, Как изгородь живую, обкромсал. Кто вилкой, кто лопатой мнит ее, У тех скирды, а там одно жнивье, А у того не борода – кинжал, Чтоб за глаза свои сосед дрожал, У тех – как молот или буква Ти, Причудливей вещей и не найти; У тех квадрат, у этих три угла, У тех браду окружность обвела, Там перпендикуляр по долготе, А там – лесная глушь по густоте. Высь, ширь, овал, квадрат – любой чертеж, Всю геометрию в брадах найдешь. (А клином борода Внушает мне всегда Неодолимый страх: Тот, кто повесить смог На лике свой клинок, – Что ж носит он в ножнах? Старинный авторКто обожествляет острые бороды и короткие Бриджи.Фрэнсис Бомонт и Джон Флетчер.)

35. Не могу не привести в примечании забавный факт. В тот день, когда я давал настоящую лекцию, маленького мальчика привели посмотреть на портреты, только что повешенные. Я спросил его: «Эдвард, какие лица нравятся тебе больше всего?» Он немедленно коснулся портрета Аддисона и сказал: «Вот самая красивая женщина», а потом указал на портрет Леонардо да Винчи с его отличной Бородой и произнес: «А вот самый красивый мужчина».

36. Становится ясным, что Саути посещали те же угрызения совести, что и Аддисона: хотя в своем «Докторе» и сравнивает «бритье дома» с «рабством за границей», он заявляет, что «хорошую бритву найти сложнее, чем хорошую жену», осуждает эту практику как «абсурдную и нерациональную», как «хлопотную и неудобную», сопряженную с «дискомфортом, особенно при холодной погоде и мартовских ветрах», ставит ее на одну полку с божбой в канун Рождества и заключает, что «если ежедневное бритье одного года уместить в один раз, это будет слишком, чем могут выдержать плоть и кровь»; ему нечего сказать в пользу бритья, кроме того, что оно поощряет брадобреев, дает бреющемуся несколько спокойных моментов для размышлений и позволяет ему извлечь из своего отражения в зеркале уроки, о которых никто с бритвой в руке даже и не помышляет. Но вот какие слова в другом месте дают ключ к его истинному мнению. «Если бы у меня была борода, – пишет он, – я заботился бы о ней, как Сид Кампеадор о своей, ради собственного удовольствия. Я потчевал бы ее в летний день розовой водой и, не создавая из нее кумира, иногда окуривал бы ее разными ароматами, лавандой или сахаром. Мои дети, пока они еще были бы достаточно юны для таких занятий, с радостью расчесывали бы ее, гладили и завивали, а внуки в свое время стали бы им преемниками в этих выражениях нежной привязанности».

См. также забавную статью Ли Ханта в «Указателе» (Indicator) о лежебоках, где он называет «бритье подлым и ненужным обычаем».

37. Иоганн Зойме, германский поэт лучшей школы, в своих сочинениях о путешествиях говорит: «Сегодня я выбросил в окно мой прибор для пудренья; когда же придет день, что смогу послать вслед за ним и мой прибор для бритья?!»

38. Кто знает, что отвратительнее? ханжеское лицемерие прусского конституционного притворства, явственная трусость неаполитанского деспотизма или отеческая забота о предотвращении самых завязей свободной мысли, как в Австрии, где – могу утверждать на основе собственных знаний – сочинения Шиллера изымались как контрабанда на венгерской границе, а один человек на австрийской службе, пытавшийся защитить действия правительства за табльдотом, был препровожден к шефу полиции, и когда он ради самооправдания ссылался на то, что выступал за правительство, ему отвечали: «Молодой человек, правительство не нуждается ни в защите, ни в дискуссиях, и самое мудрое, что вы можете сделать, – это молчать!»

39. Есть в бритье нечто, что, помимо болезненности, делает эту процедуру отталкивающей для тех, кто не бреется, а именно – лицо, заляпанное пеной и протираемое щеткой, отправлявшей ту же службу для сотен подбородков. Занятно слушать кучку свободных и независимых англичан, ревущих: «Британцы не будут рабами», хотя большинство из них предоставит косить свои подбородки и теребить носы любому цирюльнику и будет платить ему за это теребленье. Даже когда человек бреется сам, не говоря уже о потере времени – какое количество мелких досад и упражнений характера это порождает! Несмотря на хвастовство тех, кто бреется с холодной водой, в суровую погоду большинство предпочитает горячую воду холодной, делаясь из-за этого рабами своих слуг; далее, бритвы, как мы знаем из дутой рекламы и нашего собственного опыта, самая ненадежная из вещей; затем, есть состояние нервов, которое и самый сильный человек не всегда может контролировать, нетвердой рукой нанося раны и порезы подбородку или же покрывая его кровью из обезглавленных прыщей, которым бритва часто и бывает виновником.

40. Старый Роберт Бертон в «Анатомии Меланхолии» (The Anatomy of Melancholy, What it is…) добавляет это старомодное свидетельство. «Молодой человек увидит выход своей возлюбленной не раньше, чем прихорошится, натянет свой плащ, заплетет подвязки, завяжет свои ленты и манжеты, уложит волосы, вылощит свою бороду» и т. д.

Бенджамин Дизраэли также говорит, что «у прекрасного пола, привыкшего видеть своих возлюбленных с бородами, вид бритого подбородка возбуждал чувства ужаса и отвращения, столь же сильные, конечно, как в нынешние времена, куда менее героические, вызывал бы щеголь, чья пышная борода “текла бы, как метеор в растревоженном воздухе”».

41. Весь диалог, откуда взята, эта фраза наводит на мысль о презрении, с которым дамы времен Елизаветы I и Иакова I относились к безволосому подбородку. У наших старых драматургов можно указать на многочисленные отрывки в том же духе, однако некоторые из намеков не соответствуют современным представлениям об учтивости.

42. Трудно представить, какие странные замечания были сделаны мне по поводу Бороды. Одна особа весьма серьезно спрашивала, действительно ли я думаю, что Адам носил Бороду. Другая восстала против меня при первом проявлении моих усов; тут я злокозненно использовал argumentum ad feminam: «Вы же не возражаете против них у военных?» – тогда простодушно вмешалась дочь: «Ну вы же знаете, сэр, для них это естественно!» Два-три проницательных человека, один из них юрист, возражали: «Но вы же стрижете волосы!» На это я отвечал: «Да! но я не сбриваю их; и я подстригаю Бороду, вместо того чтоб от нее избавиться. Вы же чистите ногти, но не думаете их выдернуть, ведь так?»

Сноски

1

Бородатые братья (лат.). – Зд. и далее прим. пер.

(обратно)

2

Да здравствует королева!

Да процветает Борода (лат.)!

(обратно)

3

Цит. с изменениями по: Шекспир У. Гамлет, принц датский / пер. М. Лозинского. Акт II, сц. 2.

(обратно)

4

В латинском оригинале этот афоризм выглядит так: Quid est barba? Est pilus. Quid est pilus? Est barba. См., напр.: Plaisant J. L. Nugae venales, sive Thesaurus ridendi et jocandi. Ad gravissimos severissimosque viros, patres melancholicorum conscriptos.

(обратно)

5

Болезненный тик (фр.) – невралгия тройничного нерва.

(обратно)

6

Название золотухи, scrofula, происходит от scrofa (лат.) – «свиноматка», возможно, из-за сравнения вздувшихся желез с маленькими свиньями.

(обратно)

7

Чарльз Тэкро (1795–1833) – английский хирург, основоположник производственной медицины. Видимо, имеется в виду книга The Effects of Arts, Trades and Professions on Health and Longevity.

(обратно)

8

Геродот. История. Кн. II, гл. 41 (зд. и далее, если не указан автор перевода, перевод мой. – Р. Ш.). Однако эпитета «бородатый» у Геродота нет.

(обратно)

9

Там же. Кн. II, гл. 36.

(обратно)

10

Мильтон Дж. Потерянный рай / пер. А. Штейнберга. Песнь III, ст. 44.

(обратно)

11

Левит 19:27.

(обратно)

12

Левит 21:5.

(обратно)

13

Вторая книга Царств 10.

(обратно)

14

Вольная цитата из шекспировского «Генриха VIII» (акт III, сц. 2).

(обратно)

15

Геродот. История. Кн. IX, гл. 24.

(обратно)

16

Гомер. Илиада / пер. Н. Гнедича. Песнь I, ст. 500: «Близко пред ним восседает и, быстро обнявши колена / Левой рукою, а правой подбрадия тихо касаясь, / Так говорит, умоляя отца и владыку бессмертных…»

(обратно)

17

Плутарх. Лисандр. Гл. 1.

(обратно)

18

Плутарх. Изречения царей и полководцев. Александр. Гл. 180В.

(обратно)

19

Плутарх. Фокион. Гл. 10.

(обратно)

20

Плиний. Естественная история. Кн. VII, гл. 211.

(обратно)

21

Ливий Тит. История Рима от основания города. Кн. XXVII, гл. 34.

(обратно)

22

Реджинальд Поул (1500–1558), последний католический архиепископ Кентерберийский; есть, например, его портрет кисти Себастьяно дель Пьомбо, на котором он изображен с окладистой бородой. Уильям Аллен (1532–1594), кардинал, в конце жизни – папский библиотекарь; помогал планировать нападение Великой армады на Англию; в случае его успеха, вероятно, стал бы архиепископом Кентерберийским.

(обратно)

23

Имеются в виду изображения Плутона с двузубцем и Нептуна с трезубцем.

(обратно)

24

Речь идет о св. Августине Кентерберийском (ум. 604), «апостоле англичан», первом архиепископе Кентерберийском.

(обратно)

25

По-русски говорится: «Рыжий да красный – человек опасный». О недоброжелательном отношении к рыжим в Средние века см.: Пастуро М. Символическая история европейского Средневековья. СПб., 2012. С. 210–224.

(обратно)

26

Шекспир У. Гамлет, принц датский / пер. М. Лозинского. Акт I, сц. 5.

(обратно)

27

Измененная цитата из поэмы Вальтера Скотта «Мармион» (песнь VI, гл. 32). В оригинале названы Честер и Стэнли.

(обратно)

28

Уильям Фитц-Осберт, или Уильям Длинная Борода, лондонец, взявший на себя роль адвоката бедных в народном восстании весной 1196 г.

(обратно)

29

Намек на прозвище Эдуарда I – Длинноногий (Longshanks).

(обратно)

30

Шекспир У. Генрих IV / пер. Е. Бируковой. Ч. 2, акт V, сц. 3.

(обратно)

31

Шекспир У. Гамлет, принц датский. Акт I, сц. 5.

(обратно)

32

Переводим персонажей «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера так, как они поименованы в переводе И. Кашкина, О. Румера, Т. Поповой.

(обратно)

33

Измененная цитата из стихотворения «Длинная история» (A Long Story) Томаса Грея.

(обратно)

34

Далее перечислены деятели елизаветинской эпохи: Уильям Сесил, первый барон Берли (1521–1598), Уолтер Рэли (ок. 1554–1618), Роберт Деверё, второй граф Эссекс (1565–1601), Чарльз Говард, первый граф Ноттингем (1536–1624), Томас Грешем (1519–1579).

(обратно)

35

Шекспир У. Король Лир / пер. Б. Пастернака. Акт II, сц. 4.

(обратно)

36

Там же. Акт III, сц. 7.

(обратно)

37

Шекспир У. Троил и Крессида / пер. Т. Гнедич. Акт I, сц. 2.

(обратно)

38

Шекспир У. Как вам это понравится / пер. Т. Щепкиной-Куперник. Акт III, сц. 2.

(обратно)

39

Ср. Шекспир У. Сон в летнюю ночь / пер. М. Лозинского. Действ. I, явл. 2: «Я его изображу либо с бородой соломенного цвета, либо с оранжево-пламенной бородой, либо с натурально-пурпурной бородой, либо с ярко-желтой бородой, как червонец французского чекана».

(обратно)

40

Шекспир У. Как вам это понравится / пер. Т. Щепкиной-Куперник. Акт II, сц. 7.

(обратно)

41

Там же.

(обратно)

42

Шекспир У. Укрощение строптивой. Акт III, сц. 2.

(обратно)

43

Шекспир У. Генрих V / пер. Е. Бируковой. Акт III, сц. 6.

(обратно)

44

Шекспир У. Венецианский купец / пер. Т. Щепкиной-Куперник. Акт III, сц. 2.

(обратно)

45

Пьеса «Куст нищего» (The Beggar’s Bush). Акт II, сц. 1.

(обратно)

46

Флетчер.

(обратно)

47

Готфрид Кнеллер (1646–1723), чьей кисти принадлежат портреты Карла II, Петра Великого, Исаака Ньютона, Джона Локка, Джозефа Аддисона и др.

(обратно)

48

Шекспир У. Много шума из ничего. Акт II, сц. 1.

(обратно)

49

Тут нашему автору заочно возражает, в частности, Николай Карамзин в «Письмах русского путешественника»: «Борода же принадлежит к состоянию дикого человека; не брить ее то же, что не стричь ногтей. Она закрывает от холоду только малую часть лица: сколько же неудобности летом, в сильный жар! Сколько неудобности и зимою носить на лице иней, снег и сосульки! Не лучше ли иметь муфту, которая греет не одну бороду, но все лицо?»

(обратно)

50

Цитата из книги Элмса A General and Bibliographical Dictionary of the Fine Arts (1826).

(обратно)

51

Видимо, имеется в виду Левит 13:29–3.

(обратно)

52

Первая книга Царств 21:13.

(обратно)

53

Шекспир У. Много шума из ничего. Акт II, сц. 1. Что касается Оберона, то речь не о шекспировском герое, а об «Обероне» Кристофа Виланда, где Гуон Бордоский с помощью Оберона добывает бороду султана, чтобы доставить ее императору Карлу.

(обратно)

54

Светоний Транквилл Г. Божественный Юлий / пер. М. Гаспарова. Гл. 45.

(обратно)

55

Светоний Транквилл Г. Нерон / пер. М. Гаспарова. Гл. 2.

(обратно)

56

Шекспир У. Антоний и Клеопатра / пер. М. Донского. Акт II, сц. 2.

(обратно)

57

Там же.

(обратно)

58

Чосер Дж. Кентерберийские рассказы / пер. О. Румера.

(обратно)

59

Распространенная в ту пору изощренность: если из этого латинского стиха извлечь все буквы, имеющие цифровое значение, в сумме получится 1564.

(обратно)

60

Джонсон Б. Вольпоне / пер. П. Мелковой. Акт V, сц. 5.

(обратно)

61

Джонсон Б. Алхимик / пер. П. Мелковой. Акт I, сц. 3.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Введение

Физиология

Художественное деление

Исторический обзор

  Египтяне

  Евреи

  Ассирийцы и вавилоняне

  Персы, арабы и турки

  Греки

  Этруски, римляне

Церковная история

Новая история

  Бритты

  Саксы

Примечания Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg