«Смысл жизни»

Смысл жизни (fb2) - Смысл жизни 1566K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Федор Алексеевич Папаяни

Федор Алексеевич Папаяни Смысл жизни

Введение

В чем смысл жизни человека? В продолжении биологического вида или рода? В максимально возможном получении благ? В поиске счастья? Или в осуществлении естественной «воли к жизни»; в проявлении «воли к власти»? Или в качестве смысла жизни человека выступает некое предназначение свыше, особая миссия? А может, смысла в жизни нет вообще, и просто существуют природные процессы рождения, созревания, увядания и смерти?

Вопрос о смысле жизни волнует почти каждого человека, а для некоторых он является особенно важным, так как этот интерес, похоже, заложен в самой природе человека.

Люди обращаются к поиску ответа на вопрос о смысле жизни:

– когда в юности индивид проектирует свою жизнь;

– когда в зрелости он осмысливает свою деятельность;

– когда в старости задумывается над смыслом смерти;

– когда пытается найти «знаки» будущего в прошлом своем опыте;

– когда бессмысленность, скука или безнадежная несправедливость происходящего инициируют вопросы: «Почему жизнь так устроена?», «Зачем так жить?» и «Зачем жить вообще?»;

– когда человек пребывает в состоянии одиночества или невостребованности.

Но чаще всего люди обращаются к поиску смысла жизни тогда,

– когда в жизни человека возникают нестандартные проблемы, не имеющие видимых аналогов своего решения, а посему и создающие состояние психического дискомфорта;

– когда горе или предчувствие надвигающихся проблем заставляет обратиться к основам бытия мира и через эти основы рассмотреть свое собственное бытие.

Неопределенность сложившейся ситуации, неспособность ее преодолеть, разрешить проблемное положение существенно актуализируют вопрос о смысле жизни.

Через обращение к смыслу жизни, вольно или невольно, возникает желание успокоить и оправдать себя, вернуть утраченное состояние комфорта, либо, свалив вину на обстоятельства, принять их по причине невозможности что-либо изменить. Идея утешения и оправдания в этом случае является предпосылкой обращения к смыслу жизни.

Но при любом раскладе это обращение связано с желанием «отредактировать» и обосновать цель жизни, пересмотреть свой образ существования, основу которого составляет стратегия намерений и тактика поступков, стиль поведения, а также отношение к жизни и смерти.

Тот, кто задумался над смыслом жизни, испытывает естественную необходимость поиска ответа через призму не только своего, но и чужого опыта. Но опыт другого человека может быть столь же бесполезным, как и свой собственный, поскольку сознание, обусловленное личностной психикой, воспринимает и оценивает проблемную ситуацию такой, какой она является в наших ощущениях, восприятиях и представлениях. Наши чувства могут ошибаться, ведь над нашим сознанием, согласно Ф. Бэкону, довлеют идолы (призраки) разума.

К этому следует добавить и опыт исторической практики, который свидетельствует, что явление и сущность вещей не совпадают, что далеко «не все то золото, что блестит». Отсюда оправдана необходимость обращения к философии, искусству и религии, которые могут, в большей или меньшей степени, предложить не только систематизированный и обобщенный опыт смысла жизни, но и обеспечить человеку пути формирования мировоззрения.

Мировоззрение как система взглядов на мир и на место человека в мире, на его отношение к миру либо приумножает источник освещения сложившейся проблемной ситуации, либо подсказывает наиболее оптимальный вариант ее решения.

Вопрос о смысле жизни уже сам по себе инициирует жажду поиска того ответа, в котором заложена триада веры, надежды и любви. Эта триада ложится на сердце, проясняет разум и освежает чувства. Через поиск истины, уяснение добра и определение красоты она, соединяя конечное и бесконечное, единичное и общее, приобщает человека к тому состоянию мира, которое выходит за рамки привычных пространственно-временных параметров и не подлежит калькуляторной операции. Задача непростая, а поэтому, прежде чем отвечать на вопрос о смысле жизни человека, следует поразмыслить над вопросом, что есть человек. Эти размышления оправдывают вопрошание человека относительно смысла своей жизни, причем поиск здесь не менее важен, чем сам результат.

Хотелось бы надеяться, что эта книга поможет читателю не только поставить, но и решить для себя вопросы:

– Какую эвристическую нагрузку несут понятия «смысл» и «цель» жизни?

– Для чего человеку нужен ответ на вопрос о смысле жизни?

– Выступает ли смысл жизни в качестве цели, которая обеспечивает человеку возможность формировать стратегию и тактику своего образа жизни, выстраивать свои отношения с миром общества и природы, среди своих и других создавать линию своей судьбы?

– Можно ли рассматривать смысл жизни как «предназначение», которое человек должен выполнить в процессе жизни, ибо он пришел в этот мир не по собственному желанию?

– Смысл жизни все-таки открывается или создается?

– Можно ли ответить на вопрос о смысле жизни, не затрагивая проблему мировоззрения, которая начинается с миросозерцания и мироощущения?

– Что такое мировоззрение, какова его структура и его возможности?

– Каковы ответы человека на вопросы собственного происхождения, судьбы, счастья и страданий?

– Какова мера участия морали, нравственности и политики в формировании мировоззрения? Всегда ли мировоззрение формирует целевую установку через призму нравственного закона, который, если верить И. Канту, носит безусловный (абсолютный) характер?

– В чем сущность нравственного закона и каков механизм его осуществления?

– Можно ли утверждать, что в последние десятилетия возросло ощущение бессмысленности и напряженности в жизни людей? Почему существует несправедливость, а в различных уголках земного шара возникают кровавые конфликты? Почему за последние столетия обострились глобальные проблемы, от решения которых зависят перспективы человечества?

Размышления над этими и другими вопросами определяют структуру и содержание книги.

Проблемы людей, как нам представляется, кроются в непонимании смысла жизни как на уровне индивида, так и человечества в целом, в культивировании псевдоценностей, и, как следствие этого, в постановке ложных целей, ведущих к разрушению и индивида, и мира, в котором он живет.

Эта книга предназначена для тех, кто находится в состоянии поиска ответа на вопрос о смысле своей жизни.

Среда обитания (природа, семья, общество и его институты; политика, право, мораль, искусство, наука, философия, религия; система образования, средства массовой информации; вертикаль власти и горизонталь коммуникаций) обрушивает на человека лавины информационных потоков. Реагируя на эти потоки, сознание индивида формирует мировоззрение как предпосылку освоения смысла жизни с последующим формированием образа и стиля жизни, а также отношение к смерти.

У человека складывается собственная картина мира (интуитивная или осмысленная, стихийная или сознательная), личное отношение (сформулированное, обобщенное или ситуативное) и к себе, и к миру.

Среди информационных потоков с претензией на обобщение исторического опыта и превращение его в фактор формирования мировоззрения особое место занимают философский анализ и религиозный опыт. Этим объясняется авторитетность философии и религии для общества в целом и каждого человека в отдельности. Обыденное (практическое) сознание, адаптируя результаты философского анализа и религиозного опыта, открывает свой смысл жизни и находит оптимальные варианты решения житейских вопросов как производных проблем взаимосвязи индивида с миром.

Обобщение накопленной мудрости по проблеме смысла жизни изложено в первом разделе предложенной книги, философский анализ и религиозный подход нашли свое место во втором разделе. Опыт личного поиска смысла жизни изложен в третьем разделе. Поскольку речь идет о смысле жизни под разными дискурсами, автор сделал попытку реализовать принцип дополнительности и представить книгу как результат размышлений о смысле жизни как на уровне теории, так и практики.

Тезисы, которые нашли свое обоснование в книге, выдвигаются далеко не впервые, и авторское видение сложилось не само собой, а на базе высказанных ранее мыслей как хорошо известных авторов, так и менее изученных.

Первое издание книги [50] было встречено критиками неоднозначно. Поскольку представленный в работе дискурс практического сознания воспринимался как продукт неопределенного жанра, то, в целом, в отзывах доминировала критическая оценка. Эта неопределенность мешала объективному восприятию, инициировала упреки в декларативности выводов. Поэтому второе [52] и третье издания дополнены философским анализом и религиозным дискурсом (разд. 2).

Читателю предоставляется возможность не только собственного выбора, но и собственного подхода к рассмотрению избранной темы. Он может погрузиться в анализ изречений и суждений мыслителей разных эпох и народов, а может перейти к философскому анализу или освоению религиозного дискурса, но может и адаптировать пример личного поиска, как это сделал автор книги.

Хочется надеяться, что представленные в книге мысли помогут читателю что-то узнать, понять и принять. Кроме того, книга может послужить полезным справочным материалом для тех, кого волнует поиск смысла жизни.

Автор выражает признательность своим рецензентам: профессору Таврического университета И. И. Кальному и профессору этого же университета А. П. Цветкову за весьма обстоятельные рекомендации и советы при подготовке и написании этой книги, академику АКИРН Е. С. Троицкому за общую поддержку, а также профессору Донецкого национального университета Н. Н. Емельяновой за ценные замечания. Чувство благодарности испытывает автор к жене Ольге, дочери Надежде и сыну Алексею за бесконечные диалоги и споры, позволившие сформировать собственную позицию.

Автор приглашает к участию в обсуждении заявленной проблемы и надеется на конструктивные замечания, предложения и советы, которые могут оказать неоценимую помощь в дальнейшей работе над этой вечной темой.

Раздел 1 Смысл жизни: мудрость столетий

В этом разделе читателю предложена подборка из разных учений и мнений известных людей. Подборка сознательно приведена в алфавитном порядке, поскольку, по глубокому убеждению составителя, не должно быть ни исторической привязки, ни намека на авторитетность автора. Ведь авторитетность может навязывать мнение (возможно, спорное), а историческая привязка и вовсе лишена смысла. В рассмотрении данной темы, по нашему мнению, нет прогресса, т. к. все рассуждения по этому поводу не имели и не имеют научного характера. Поэтому равноавторитетными должны предстать различные суждения перед судом читателя, который стоит перед проблемой выбора собственной позиции. По этой же причине нами не даются никакие комментарии к взглядам известных и менее знаменитых мыслителей, представленных в первом разделе. Цитаты подраздела 1.1 взяты, в основном, из Библии, произведений Н. Бердяева, С.В. Булгакова, В. Зеланда, С. Кара-Мурзы и др. [4–9; 23, 26; 33]. В начале каждой статьи подраздела 1.2 даются ссылки на ее источник.

Хотелось бы пояснить, почему часть высказываний приведена в подразделе 1.1, а часть в 1.2. Принцип распределения таков: если высказывания представляют собой законченную статью (А. Абдусамедов) или выдержки из книги на данную тему (С. Франк), или имеют претензию на исследование данной проблемы (А. Введенский), то все они отнесены к подразделу 1.2. Короткие статьи приведены полностью, например, В. Зверькова, Д. Музы и др. Иногда полностью приведены и объемные статьи (А. Введенский), но только в том случае, когда сложным оказалось вычленение сути, которую автор изложил пространным образом. В основном же, избирались наиболее характерные для автора фрагменты, достаточно ясно отражающие суть вопроса (В. Франкл, Ошо, Н. Уолш и др.).

Если же мыслителю принадлежат отдельные высказывания из разных источников, даже если их набралось немало (Л. Толстой), то они, как правило, отнесены к разделу 1.1. Однако принципиального значения такое разнесение не имеет, и оно сделано, скорее, для удобства восприятия.

У читателя может возникнуть вопрос, а насколько представительна данная подборка, все ли достойные мнения учтены, и почему именно эти суждения представлены здесь?

На этот вопрос можно ответить так: «Никакая подборка не может быть абсолютно представительной. Не является таковой и нижеприведенная.

Она осознанно составлена, в основном, только из легкодоступных источников, представленных в списке литературы, зачастую имеющихся в книжных магазинах, в свободном доступе в Интернете или библиотеках». Убеждение автора таково: если человек ищет подсказку по смысложизненной проблематике, то необходимая и достаточная информация всегда доступна. С другой стороны, подборка достаточно представительна в том смысле, что охватывает весьма широкое поле мнений. Заметим, что большая их часть не согласуется с авторской позицией, изложенной в третьем разделе. Ведь главная из поставленных в книге задач – предложить читателю свободный выбор.

Знакомясь с афоризмами и рассуждениями мыслителей, приведенными ниже в подразделах 1.1 и 1.2, нужно быть готовым к восприятию той или иной трактовки самого понятия «смысл жизни». Само понятие «смысл жизни» неоднозначно по своему определению. В зависимости от времени и личности мыслителя под смыслом жизни может пониматься:

1) высшее предназначение человека;

2) поставленная к выполнению высшая цель (задача) как выбранная стратегия жизни;

3) биологическое и/или социальное содержание (наполнение, суть, состав) жизни;

4) руководство (предписание) к необходимым действиям, т. е. понимание того, «что нужно делать» или «как жить»;

5) комбинация из вышеперечисленных представлений.

По мнению составителя, А. Августин и С. Лец придерживаются первой вышеприведенной трактовки, Т. Драйзер и В. Франкл – второй, Ф. Ницше и Ч. Дарвин – третьей, Л. Да Винчи и Н. Островский – четвертой, Цицерон и В. Чудновский – пятой.

Следует признать, что предложенная классификация самих трактовок смысла жизни также является весьма условной. Но все же она дана, чтобы проявить явную неоднозначность этого понятия и обозначить необходимость ясного определения терминов в авторской части книги (глоссарий).

Некоторые статьи указанной подборки формально не оперируют терминами «смысл жизни» или «цель жизни». Но они приведены потому, что эти вопросы все-таки рассматриваются, хотя и в неявном виде. Например, очевидно, что проповедник дзен-буддизма Ошо смысл жизни видит в поиске истины, хотя само словосочетание «смысл жизни» у него отсутствует.

Таким образом, читателю при знакомстве с первым разделом следует идентифицировать трактовки самого понятия «смысл жизни» самостоятельно.

1.1. Афоризмы, краткие изречения и суждения о смысле жизни

Августин А.

Смысл человеческой жизни заключается в познании Бога, ибо Бог есть высшая сущность мира. Бог – начало и завершение человеческих помыслов и поступков. Его возвышение над созданным им миром обусловливает превосходство души над телом, воли и чувств над разумом.

Аврелий М.

У кого нет в жизни всегда одной и той же цели, тот и сам не может всю жизнь быть одним и тем же. Сказанного не достаточно, если не добавишь и то, какова должна быть эта цель… [ее] надо поставить себе именно общественную и гражданскую. Потому что, кто направит все свои устремления к ней, у того и все его деяния станут сходны, и оттого сам он всегда будет тот же.

Адлер А.

Цель как таковая – это функция, благодаря которой человек как бы ориентируется в мировом хаосе, в хаосе своего собственного существования. Это иллюзия понимания природного и социального бытия.

Аксенов В.

…Обреченность человечества – это не трагедия. В этом его предназначение для чего-то большего. Пришли, чтобы уйти, завершить путь. Апокалипсис, испепеляющий и приносящий новую суть, – это ведь духовное возрождение.

о. Александр (Семенов-Тян-Шанский)

Целью сотворения и жизни человека является уподобление Богу в любви, или обожение. Божественная благодать открывает путь к объединению людей и возрастанию любви между ними, по образу Лиц Пресвятой Троицы.

Аль-Маарри

Для вечной жизни мы сотворены из глины, И наша цель не в том, чтоб сгинуть в час кончины.

Ананьев А.

Цель жизни не может состоять только из обещанного вечного блаженства; ожидающие нас золотые врата рая, к коим только и следует обращать помыслы и дела, – это прекрасно; но есть, т. е. непременно должно быть еще нечто такое…, что не в мифическом будущем, а сегодня, здесь, на земле, приносит удовлетворение.

Цель жизни и есть стремление к бессмертию (хотя бы и имени); смысл жизни – это выбор пути (и деяний) к достижению цели…

де Анджелис Б.

Цель означает, что существует причина, по которой вы находитесь здесь, что вы должны сделать то, что вы делаете, что само ваше существование важно.

Смысл означает, что ваш жизненный опыт приносит вам удовлетворение и радость, что ваша цель стоит того, чтобы ради нее жить.

Когда вы теряете понимание цели и смысла, вы теряете то, что подпитывает ваш дух, и лишаете его возможности ощутимо присутствовать в вашей жизни. Вы отсоединяетесь от внутреннего источника спокойствия и вынуждены тщетно искать чего-то, способного заполнить вакуум. Вы живы, но вы не живете в полной мере. Вы теряете в жизни подлинные моменты.

Вы – часть мироздания. Вы – составной элемент Высшего порядка. Существует некая причина тому, что вы именно такой, какой вы есть. Все в вас предназначено какой-то цели. Цель заложена и во всем, что вас окружает. Вы наделены своим особенным, уникальным даром для того, чтобы выполнять свою особую, неповторимую Работу. Вы попали в этом мир не случайно.

Все, чем вы обладаете, в точности соответствует вашему Предназначению здесь.

Каждый раз, когда вы делитесь с кем-то любовью, вы выполняете свое Предназначение.

о. Андрей (Кураев)

Если моя жизнь – это лишь накопление вещей, если моя мысль погружена в торговые каталоги и телевизионные сплетни, – то и я сам в мире такая же однодневка, как журнал «Товары и цены». И мир даже не заметит исчезновения еще одного «потребителя», «покупателя» и «телезрителя». Тогда это бессмыслица. Тогда уместно задать себе самому последний вопрос: «Почему ты не умер вчера? Почему ты еще живешь? Какой у тебя повод к жизни?»

Настоящий выбор – это не выбор между пепси и квасом, между той или другой маркой телевизора. Это выбор между смыслом и бессмыслицей.

Мы, сделав шаг в Церковь, просто сделали выбор: чему служить. Быть рабом минуты или Вечности. Служить тому, что выше нас, или тому, что ниже, скотинее нас. Искать радости тому, что в нас самих наиболее человечно и высоко (душа, совесть), или же искать кайфа тому, что в нас самих наименее человечно, потому что наиболее физиологично.

Во всех культурах общественная функция религии – быть средством для очеловечивания человека. Ее задача – дать смысл существованию человека… И человека, и звезды, и травинки… Дать смысл приходу и уходу человека, рождению, боли, смерти. Потому что жизни может придать смысл только то, что придает смысл также и смерти. В отличие от животного, человек живет в двойной реальности: для него открыта вселенная символов, значений. И человек так устроен, что он может вытерпеть любую боль, но только если он сможет ее оправдать. Вот это и есть психологическая задача религии – внести смысловое измерение во вселенную человека.

Смысл жизни человека придает лишь то, что выше нее. Жить можно только ради того, за что не страшно умереть.

Мне кажется, это радость – иметь смысл своей жизни, который придает значимость каждой минуте твоей, каждой встрече, каждой слезе и каждой твоей улыбке.

Антисфен

Целью жизни является непритязательность.

Антонов В.

Вопрос о смысле своей жизни обязательно встаёт перед каждым человеком, когда он переходит, взрослея, от инстинктивно-рефлекторной стадии своего развития – к собственно человеческой, где в определении образа жизни и поведения начинает доминировать интеллект.

Над этим вопросом мучились многие философы. Но далеко не для всех из них оказалась доступной истинная философия Бога; созданные же сектами извращённые концепции не могли их удовлетворить. В результате дошло до того, что вопрос о смысле жизни многими был «признан» вообще «псевдовопросом» – вопросом, заведомо не имеющим ответа. По этой атеистической концепции выходило, что человек принципиально не отличается от животных и объективный смысл его существования на Земле… – всего лишь в оставлении потомства, в продолжении «рода человеческого», в создании материальных ценностей для потомков. А раз так – то никакие духовные усилия не нужны, не нужна и этика взаимоотношений с другими живыми существами… «Что наша жизнь? – игра… Добро и зло – одни мечты… Труд, честность – сказки для бабья…» И самоубийство, «когда пришло время», – единственный верный шаг для человека, достойного уважения…

Но Истина состоит в том, что смысл жизни существует.

Он – в развитии сознания: развитии качественном и количественном.

Качественное развитие включает интеллектуальное и этическое совершенствование, а также утончение сознания. Количественное – прямой рост количества энергии утончённого сознания.

Последнее отражает, в частности, так называемую «личную силу» человека – психоэнергетическую мощь конкретного индивидуального сознания, зависящую от количества накопленной энергии сознания или, иначе говоря, от размеров души.

Аристотель

В чем смысл жизни? Служить другим и делать добро.

У всякого человека в отдельности и у всех вместе есть, можно сказать, известная цель, стремясь к которой они одно избирают, другого избегают…

Счастье и есть цель жизни.

Архедем

Конечная цель – это жить, совершая то, что должно.

Баласагуни Ю.

Суть истинной жизни – благие деянья, А доброе делать – в сей жизни – призванье.

Белинский В.

Без цели нет деятельности, без интересов нет цели, а без деятельности нет жизни.

Бердяев Н.

Цель человека не спасение, а творчество. Не творчество должны мы оправдывать, а наоборот – творчеством должны мы оправдывать жизнь.

…Поступай так, как будто бы ты слышишь Божий зов и призван в свободном и творческом акте соучаствовать в Божьем деле, раскрывай в себе чистую и оригинальную совесть, дисциплинируй свою личность, борись со злом в себе и вокруг себя, но не для того, чтобы оттеснять злых и зло в ад и создавать адское царство, а для того, чтобы реально победить зло и способствовать просветлению и творческому преображению злых.

Положительный смысл зла в том, что оно есть испытание свободы и что свобода, высшее достоинство твари, предполагает возможность зла. Райская жизнь, не знающая зла, т. е. не знающая свободы, не удовлетворяет человека, несущего в себе образ и подобие Божье. Человек хочет райской жизни, в которой свобода будет до конца испытана.

Пусть я не знаю смысла жизни, но искание смысла уже дает смысл жизни.

Смысл связан с концом. И если бы не было конца, т. е. если бы в нашем мире была дурная бесконечность жизни, то смысла в жизни не было бы. Смысл лежит за пределами этого замкнутого мира, и обретение смысла предполагает конец в этом мире.

Бланшар К.

Цель жизни – это помогать другим.

Блок А.

Тот, кто поймет, что смысл человеческой жизни заключается в беспокойстве и тревоге, уже перестанет быть обывателем.

Только полет и порыв… иначе… гибель…

Боуви К.

После Бога мы в первую очередь в долгу перед женщиной: сперва она дарует нам жизнь, а потом придает этой жизни смысл.

Брэдбери Р.

Каждый должен что-то оставить после себя: сына, книгу или картину, выстроенный тобой дом или хотя бы возведенную из кирпича стену, или сшитую тобой пару башмаков, или сад, посаженный твоими руками. Что-то, чего при жизни касались твои пальцы, в чем после смерти найдет прибежище твоя душа. Люди будут смотреть на взращенное тобой дерево или цветок, и в эту минуту ты будешь жив…

Булгаков С.

Человек не принимает пассивно этот мир, а старается понять его, удивляется ему, и это удивление, которое греки справедливо считали первым началом философии, рано или поздно становится вопросом. Человек хочет проникнуть за пределы ему непосредственно данного, приподнять «кору естества»; с первобытным удивлением он повторяет слышащиеся у него в груди вопросы, вопросы о смысле всего существующего, о смысле его собственной жизни, жизни всего мира, или мирового процесса, жизни его братьев, или человечества. Непосредственно он знает лишь одно, что он есть факт внешнего мира, такой же факт, как это дерево, этот камень, это насекомое. Но он не мирится с этой голой фактичностью своего существования, а хочет видеть в нем смысл, идею, цель. В этом первоначальном удивлении содержатся уже все мировые вопросы, и разгадку этой предвечно заданной нашему уму загадки пытаются дать всевозможные философские и религиозные учения, какие только являлись у человечества.

Бунин И.

Так что жизнь есть, несомненно, любовь, доброта, и уменьшение любви, доброты есть всегда уменьшение жизни, есть уже смерть.

Бэкон Ф.

Богатство не может быть достойной целью человеческого существования.

Если мы пожелаем однажды достичь великих целей, тотчас же не только все добродетели, но и боги придут нам на помощь.

Валери П.

Цель жизни состоит вот в чем: все отпущенное нам время и все силы надо употребить на то, чтобы сотворить или отыскать нечто такое, что сделало бы совершенно ненужным, немыслимым и нелепым всякую попытку начать жизнь заново.

о. Варсонофий Оптинский

Цель, и единственная цель, нашей жизни заключается в том, чтобы искоренить страсти и заменить их противоположными добродетелями.

Вертело П.

Цель человеческой жизни – это не поиски счастья.

да Винчи Л.

В природе все мудро продумано и устроено, всяк должен заниматься своим делом, и в этой мудрости – высшая справедливость жизни.

Витгенштейн Л.

Смысл мира должен лежать вне его. В мире всё есть, как оно есть, и всё происходит так, как оно происходит. В нём нет никакой ценности.

Вольтер

…Человек родится, чтобы жить в судорогах беспокойства и летаргии скуки.

Мы ничего о самих себе не знаем, что такое движение, что такое жизнь, чувство и мысль.

Человек должен мечтать, чтобы видеть смысл жизни.

Вяземский П.

Я не умел постигнуть жизни смысла.

Гарсия Д.

Смысл жизни – сама Жизнь…

Смысл индивидуальной жизни – все мощнее представлять (определять и обнимать) Мир, все больше понимать и уметь все сильнее влиять на характер общей жизни, все объемнее сознавать и оценивать свое бытие-в-мире, свое Существование – и никакой «конечной цели» не усматривать и не искать, и никакого мировоззренческого пессимизма не допускать.

Жить, в забвении себя как уникального производителя, оценщика и носителя Жизни, жить без внимания к некоторому Общему Делу и без почтения к общечеловеческой интуиции о Всевышнем – не достойно человеческого образа жизни: это признак нашей незрелости, недостаточной человечности. Ведь человеками не рождаются. Человечность – особый способ и уровень жизни некоторых существ в среде человечества, есть особое достижение земных гоминидов, предполагающее у них особые способности и требующее большого труда.

Гегель Г.

Мы ставим себе в жизни цели. При этом мы размышляем о том, какими средствами мы можем их достичь. Цель есть здесь всеобщее, руководящее, и мы обладаем средствами и орудиями, деятельность которых мы определяем соответственно этим целям.

Гейнцельман А.

Будьте бедным и оставайтесь таким, между тем как вокруг вас другие богатеют с помощью обмана и вероломства; оставайтесь без должности и без власти, пока другие, посредством происков, будут достигать высокого положения; переносите горечь неосуществленных надежд, между тем как другие, посредством лести, будут наслаждаться осуществлением своих; умейте обходиться без милостивого пожатия руки, ради которого другие ползают и раболепствуют. Будьте слугою добродетели и постарайтесь подыскать себе друга и насущный хлеб, и, если вам удастся, не запятнав своей чести, поседеть, трудясь над своим делом, воздайте хвалу Господу и умрите.

Герцен А.

Человек должен из себя развить, в себе найти, понять то, что составляет его назначение, его цель…

Если прогресс – цель, то для кого мы работаем? Кто этот Молох, который, по мере приближения к нему тружеников, вместо наградных пятится и в утешение изнуренным и обреченным на гибель толпам… только и умеет ответить горькой насмешкой, что после их смерти все будет прекрасно на земле. Неужели и вы обрекаете современных людей на жалкую участь кариатид, поддерживающих террасу, на которой когда-нибудь другие будут танцевать… или на то, чтоб быть несчастными работниками, которые по колено в грязи тащат барку с таинственным руном со смиреной надписью «прогресс в будущем» на флаге. Утомленные падают на дороге, другие со свежими силами принимаются за веревки, а дороги… остается столько же, как при начале, потому что прогресс бесконечен. Это одно должно было насторожить людей; цель бесконечно далекая – не цель, а, если хотите, уловка; цель должна быть ближе, по крайней мере, заработанная плата или наслаждение в труде.

Зачем все живет?… Прежде все искали отгадки в облаках или в глубине, подымались или спускались, однако не нашли ничего, оттого что главное, существенное все тут, на поверхности. Жизнь не достигает цели, а осуществляет все возможное, продолжает все осуществленное; она всегда готова шагнуть дальше затем, чтобы полнее жить, еще больше жить, если можно; другой цели нет. Мы часто за цель принимаем последовательные фазы одного и того же развития, к которому мы приучились; мы думаем, что цель ребенка – совершеннолетие, потому что он делается совершеннолетним; а цель ребенка – скорее играть, наслаждаться, быть ребенком. Если смотреть на предел, то цель всего живого – смерть.

Человек живет не для свершения судеб, не для воплощения идеи, не для прогресса, а единственно потому, что родился и родился… для настоящего, что вовсе не мешает ему ни получать наследство от прошедшего, ни оставлять кое-что по завещанию. Все великое значение наше, при нашей ничтожности, при едва уловимом мелькании личной жизни, в том-то и состоит, что, пока мы живы, пока не развязался на стихии завязанный нами узел, мы все-таки сами, а не куклы, назначенные выстрадать прогресс или воплотить какую-то бездомную идею. Гордиться должны мы тем, что мы не нитки и не иголки в руках фатума, шьющего пеструю ткань истории.

Цель жизни – жизнь!? Если глубоко всмотреться в жизнь, конечно, высшее благо есть само существование. Нет ничего глупее, как пренебречь настоящим в пользу грядущего. Настоящее есть реальная сфера бытия.

Гесиод

Человек воплощает сущность всего космического процесса. В нем два начала: низшее и высшее, телесное и духовное. Тело – темница души… Цель жизни в том, чтобы освободить душу от тела.

Гессе Г.

Это есть смысл нашего пребывания на земле: мыслить и искать и вслушиваться в дальние исчезнувшие звуки, т. к. за ними лежит наша истинная родина.

Гете В.

Высокие цели, хотя бы невыполненные, дороже нам низких целей, хотя бы достигнутых.

В человеческих делах главное внимание должно быть обращено на мотивы.

Принимая средства за цель, люди разочаровываются в себе и других, в силу чего из всей их деятельности ничего не выходит, или выходит обратное тому, к чему они стремятся.

Глэдстон У.

Человек живет на земле не только ради своего собственного счастья. Он должен понять великий закон человечности.

Гоголь Н.

Поверьте, что Бог недаром повелел каждому быть на том месте, на котором он теперь стоит. Нужно только хорошо осмотреться вокруг себя.

Гораций

Правда и честная жизнь – вот цель моих помышлений.

Горький М.

Смысл жизни в красоте и силе стремления к целям, и нужно, чтобы каждый момент бытия имел свою высокую цель.

В совершенствовании человека – смысл жизни.

Стремление вперед – вот цель жизни. Пусть же вся жизнь будет стремлением…

Грив Б.

Единственная здравая мысль, которую можно найти во всех многочисленных теориях о смысле жизни – это мысль о любви. Любовь, во всех ее формах, – вот та единственная могущественная и бессмертная сила, которая вносит смысл в нашу повседневную жизнь.

Гроссман В.

Не к подвигу надо стремиться, не к тому, чтобы гордиться и кичиться этим подвигом. Каждый день, каждый час, из года в год, нужно вести борьбу за свое право быть человеком, быть добрым и чистым. И в этой борьбе не должно быть ни гордости, ни тщеславия, одно лишь смирение. А если в страшное время придет безвыходный час, человек не должен бояться смерти, не должен бояться, если хочет остаться человеком.

Грот Н.

Стремиться к счастью неизвестного будущего мира и неизвестных будущих существ бессмысленно, а стремиться к счастью своему и других близких существ, хотя и вполне естественно, но не входит в задачу нравственной деятельности…

Счастье… понятие субъективное и относительное, и с этой точки зрения нельзя сказать, что счастье невозможно и что его нигде нет. Счастье есть и вполне возможно, и притом всякое: великое и малое, частое и редкое, долгое и короткое, полное и неполное, временное и более или менее постоянное, и, как «животные индивидуумы», мы даже вправе отклонять счастье от себя, когда оно само приходит, и не убегать от него нарочно, а попутно им пользоваться, если оно не противоречит требованиям долга.

…Деятели творческой воли, когда творят, не знают, кому и когда пригодятся их дела и дадут ли они людям счастье или нет. Не думали служить счастью человеческому ни Шекспир, ни Гете, ни Пушкин; ни Джордано Бруно, Декарт или Кант; ни Коперник, Ньютон и Дарвин; ни апостол Иоанн, ни Будда и Лютер. Одни служили красоте, другие искали правды, истины, блага. Возможные практические последствия высоких подвигов, во имя идеала, обыкновенно лежат вне сферы кругозора творческих гениев и нравственных проповедников.

Если цель жизни все-таки личное счастье, то ради этой цели сильному все позволено, а слабых можно заставить послужить себе.

Если я от природы имею вообще право стремиться к своему счастью, то нечего моралистам твердить мне о долге любви, сострадания и самоотречения, идущем вразрез с моими личными соображениями о счастье. А если я должен делать хотя бы что-нибудь во имя идеи нравственного долга, пренебрегая целью личного счастья, как я его понимаю, то где основания и в чем смысл такого долга? Спасение души для вечного блаженства? А если бы я в него не верил? Жажда славы, уважения, почитания ближних? А если я ими пренебрегаю и они мне не нужны? Боязнь страданий и смерти и расчет продлить наслаждение? А если я буду рассуждать согласно поговорке: «Двум смертям не бывать, одной не миновать», и буду стремиться поскорее, пока есть силы, взять от жизни все, что она может дать мне в смысле наслаждения и радости? Неужели меня остановят в таком смысле скучные предписания долга? Очевидно, надо откровенно сознаться, что дилемма: нравственный долг или счастье – остается все в прежнем виде. Из нее выхода нет.

Губерман И.

Цель нашей жизни столь бесспорна, что зря не мучайся, приятель: мы сеем будущего зерна, а что взойдет – решит Создатель. Покуда я у жизни смысла Искал по книгам днем с огнем, Вино во мне слегка прокисло, И стало меньше смысла в нем. Я чужд надменной укоризне, весьма прекрасна жизнь того, кто обретает смысл жизни в напрасных поисках его.

Два смысла в жизни – внутренний и внешний, у внешнего – дела, семья, успех; а внутренний – неясный и нездешний – в ответственности каждого за всех.

Дали С.

Пусть железный плуг пережитого избороздит мой лоб рядами морщин, пусть поседеют мои волосы и ослабеют ноги, зато я сам постигну тайну тех письмен, что запечатлит на моем челе резец жизни, – никто другой мне ее не откроет.

Джалиль М.

Цель-то жизни в том, чтобы и после смерти не умирать.

Джебран Д.

Когда ты постигнешь все тайны жизни, то будешь стремиться к смерти, ибо она не что иное, как еще одна тайна жизни.

Джеймс У.

Поверь в тот факт, что есть ради чего жить, и твоя вера поможет этому факту свершиться.

Джексон Д.

В борьбе и в служении нашим братьям и сестрам, личном и коллективном, мы обретаем смысл жизни.

Джилас М.

На протяжении всей истории не существовало идеальных целей, к которым можно было прийти бесчеловечными средствами, подобно тому, как не существовало свободного общества, построенного рабами.

Джонсон С.

Стоит ли жизнь того, чтобы жить? Это вопрос для эмбриона, не для мужчины.

Джоунз А.

В страданиях не может быть никакого смысла.

Дидро Д.

Стараться оставить после себя больше знаний и счастья, чем их было раньше, улучшать и умножать полученное нами наследство – вот над чем мы должны трудиться.

Существует только одна добродетель – справедливость, одна обязанность – стать счастливым, один вывод – не преувеличивать ценность жизни и не бояться смерти.

Дизраэли Б.

Все мы рождаемся для любви, это принцип существования и единственная цель его.

Диоген

Если в жизни нет удовольствия, то должен быть хоть какой-нибудь смысл.

Достоевский Ф.

Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни.

Основная и самая высшая идея человеческого бытия – необходимость и неизбежность убеждения в бессмертии души человеческой. Без веры в свою душу и бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо. Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна, и именно – идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные высшие идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из нее одной вытекают. Идея о бессмертии – это сама жизнь, живая жизнь, ее окончательная формула и главный источник истины и правильного сознания для человечества.

…Человек есть животное по преимуществу созидающее, присужденное стремиться к цели сознательно и заниматься инженерным искусством, т. е. вечно и непрерывно дорогу себе прокладывать, хотя куда бы то ни было. Но вот именно потому-то ему и хочется иногда вильнуть в сторону, что дорога почти всегда идет куда бы то ни было, и что главное дело не в том, куда она идет, а в том, чтобы она только шла, и чтоб благонравное дитя не предавалось праздности, которая, как известно, есть мать всех пороков. Человек любит созидать и дороги себе прокладывать, это бесспорно. Но отчего он до страсти любит тоже разрушение и хаос?… Человек – существо легкомысленное и неблаговидное и, может быть, подобно шахматному игроку, любит один процесс достижения цели, а не самую цель. И кто знает (поручиться нельзя), может быть, что и вся-то цель на земле, к которой человек стремится, только и заключается в одной этой непрерывности процесса достижения, иначе сказать – «в самой жизни, а не собственно в цели».

Драйзер Т.

Целью должно быть счастье, иначе огонь не будет гореть достаточно ярко, движущая сила не будет достаточно мощной – и успех не будет полным.

Дронов М.

Смысл жизни заключается в самой жизни, а не в выводах, сделанных из нее. Он – в переживании самого течения жизни. Поэтому к жизни надо относиться как к непрерывно воспринимаемому опыту, а не как к решению задачи, совпадающему или не совпадающему с ответом в конце учебника.

Захаров М.

Смысл жизни, мне кажется, лучше всего объяснил Николай Бердяев. Примерно это звучит так: «Человек создан Богом для того, чтобы сделать то, чего не знает Бог».

Зиновьев А.

Смысл жизни западоидов (автор цитаты называет западоидами не просто человеческие существа, но людей определенного типа, которые создавали, развивали, поддерживали, охраняли Запад и завоевывали себе место на планете) свелся, в конечном счете, к двум пунктам: 1) добиваться максимально высокого жизненного уровня или хотя бы удержаться на достигнутом; 2) добиваться максимальной личной свободы, независимости от окружающих и личной защищенности. Первое стремление делает человека прагматичным, второе толкает его на самоизоляцию.

Золя Э.

Весь смысл жизни заключается в бесконечном завоевании неизвестного, в вечном усилии познать больше.

Ибн-Сина

Море слов сокровенного смысла полно, Этот смысл я читать научился давно. Но когда размышляю о тайнах вселенной, Понимаю, что мне их прочесть не дано.

Икбал А.-М.

Суть жизни – самого себя найти.

Ильин И.

Человеку недостойно пребывать в беспомощности и пассивности, предаваясь своей непонятной «судьбе» с покорностью младенца. Человек должен разуметь свои ошибки и заблуждения, свободно судить их, а не предаваться изжитому психозу, принесшему уже столько бед. Человек призван овладевать своей душой и её слабостями, освобождать себя из состояния духовной слепоты и творчески слагать свою новую судьбу перед лицом Божиим. Трагические события истории, смуты и бедствия посылаются нам для того, чтобы мы одумались и сосредоточились на самом жизненно-существенном, чтобы мы вспомнили о нашей творческой свободе и отыскали в самих себе нашу собственную духовную глубину с тем, чтобы из нее повести наше обновление, – свободно, мужественно и активно.

о. Иоанн (митрополит Петербургский и Ладожский)

Целью стремлений отдельного человека в его личной жизни, главной задачей супружеского, семейного бытия, смыслом общественного служения и государственного существования России является посильное воплощение в жизнь тех высоких духовных начал, бессменным хранителем которых выступает из века в век Русская православная церковь.

Искандер Ф.

Чрезмерно комфортабельный путь в достижении цели обесценивает самую цель.

Конечная цель человека – быть человеком, начальная цель человека – быть человеком, и на каждом этапе развития человеческой цели она остается одной – быть человеком.

Казинс Я.

…Высочайшая цель рода человеческого – это оправдание дарованной человеку жизни.

Камю А.

Я видел, как много людей умирает потому, что жизнь для них больше не стоила того, чтобы жить. Из этого я делаю вывод, что вопрос о смысле жизни – самый насущный.

…Вера в смысл жизни всегда предполагает шкалу ценностей, выбор, предпочтение. Вера в абсурд, по определению, учит нас прямо противоположному.

Переживать свою жизнь, свой бунт, свою свободу как можно полнее – значит жить, и в полную меру. Бунт есть уверенность в подавляющей силе судьбы, но без смирения, обычно ее сопровождающего… Этот бунт придает жизни цену.

Человек сам является своей единственной целью.

Этот мир лишен смысла, и тот, кто осознал это, обретает свободу.

Кант И.

Назначение человека состоит в том, чтобы достичь совершенства посредством свободы.

Кареев Я.

…Разумно жить и разумно действовать – значит ставить себе разумные цели, разумную же цель может представлять собой только какое-либо благо.

…Если выбирать разумно цель жизни из множества возможных, то лишь такую, которая вообще была бы достижима в течение короткого земного бытия и достижение коей зависело бы только от самого человека.

Кто сознает, что уже начал делать то, что может, для общего благополучия, – уже достигает цели своей жизни. Она, цель эта, таким образом, наполняет жизнь разумным содержанием с самого того момента, как воля поставила себе эту цель и начала сообразно с нею действовать.

Жизнь без разумной цели была бы жизнью бессмысленной…

Карлейль Т.

Жизнь твоя, хотя бы ты был самый жалкий из смертных, – не праздная греза, а действительность, полная высокого смысла! Твоя жизнь – твое достояние; это все, с чем ты можешь пойти навстречу вечности.

Весь смысл человеческой жизни состоит в том, чтобы развивать свое «я», делать то, к чему человек чувствует себя пригодным.

Наша главная задача состоит не в том, чтобы устремлять свой взор и внимание на то, что находится в туманной дали, а в том, чтобы делать вещи, находящиеся в непосредственной близости перед нами.

Касальс П.

Способность заботиться о людях наполняет жизнь глубочайшим смыслом и значением.

Кафка Ф.

Жизнь все время отвлекает наше внимание; и мы даже не успеваем заметить, от чего именно.

Смысл жизни в том, что она имеет свой конец.

о. Кирилл (Патриарх РПЦ)

Постоянное хождение перед лицом Божиим и дает нам правильное понимание жизни. А из этого правильного понимания жизни вырастают духовная сила и счастье человека. В общении с Богом мы обретаем подлинный смысл человеческого бытия.

О предназначении человека говорят первые главы Библии: «Наполняйте землю, и обладайте ею» (Быт. 1.28). Тем самым Слово Божие дает перспективу взаимодействия человека с окружающим миром. Творец наделил человека правом господствовать над землей и управлять ею для того, чтобы тот привнес нечто свое в творение Отца Небесного. Мир, вышедший из рук Божиих, был изначально прекрасен, и все же Господь препоручает его человеку для творческой деятельности и разумного усовершенствования, повелевая возделывать райский сад.

«Человек приведен Творцом в бытие, чтобы быть одушевленным подобием Божественной и превысшей силы», – говорит святитель Григорий Нисский. Другими словами, человек, созданный по образу Божию, предназначен к тому, чтобы как личность уподобить себя Богу. Итак, уже в начале времен Богом было предопределено назначение человеческого существования: личное совершенствование вплоть до уподобления себя Отцу Небесному и усовершенствование творения, препорученного человеку в виде замечательного райского сада. Бог устроил нас таким образом, что, развивая свои способности и внутренние качества, мы находим верную дорогу к Нему и приближаемся к уподоблению Его совершенству. Поэтому цель нашего бытия – быть с Богом, уподобиться Богу, жить в согласии с Божественным нравственным законом и благодаря этому обрести гармонию духовного и материального начал, душевное равновесие, покой, радость, мир и благополучие. Эта полнота жизни на языке Церкви именуется спасением. Обрести такую полноту – значит не только найти ее в нынешней временной жизни, но через бессмертие души перенести ее в вечность.

Ключевский В.

Сколько времени нужно людям, чтобы понять прожитое ими столетие? Три столетия. Когда человечество поймет смысл своей жизни? Через 3 тысячи лет после своей смерти.

Колас Я.

Смысл жизни нашей – непрерывное движение.

Коменский Я.

Человек, посланный в мир ради высоких целей, забыл о лучшей части своего существа и всего менее занят как раз тем, для чего наделен жизнью. Приходят в мир – и не знают откуда, живут в мире – и не знают зачем, уходят из мира – и не знают куда. Да и пока ходят по земле, главного не делают…

Кремень В.

Смысл жизни должен быть не в ее конце, а в процессе, во всестороннем гармоническом прогрессе. Это и линия развития человеческого духа, вокруг которой можно выстраивать идеологию сохранения жизни в Украине (и на Земле тоже). Но жизни человеческой! Призываю к жизни живых духом – так может звучать девиз философии человекоцентризма перед фактом экспансии технически перерожденных форм сознания. В нем апелляция к человеческому, которое есть в каждом человеке. Гуманизм человекоцентризма близок к целям великих религий, призывающих не к физической трансформации человека, а к его духовно-нравственному возвеличиванию.

Человек всегда находится на переднем крае борьбы между Бытием и Небытием, между Добром и Злом. Эта борьба разворачивается в душе человека, в его жизни. Он – ее герой и жертва. Но человек олицетворяет надежду, веру в победу добра. И он больше всего страдает от хаоса и катастроф. Сохранение Бытия начинается со спасения души и духовности человека.

В этом и состоит смысл человекоизмерительной политики и социально ориентированной экономики. Именно он, четкий вектор движения, обеспечит успех реализации самых смелых украинских проектов.

«Круг чтения»: Избр., собр. и распол. на каждый день Л. Толстым мысли многих писателей об истине, жизни и поведении. М., 1991.

Целью жизни мира представляется разумному человеку бесконечное просветление и единение существ мира, к которому идет жизнь и в котором сначала люди, а потом и все существа, все более и более подчиняясь закону разума, будут понимать то, что дано понимать теперь одному человеку, – что благо жизни достигается не стремлением каждого существа к своему личному благу, а стремлением, согласно с законом разума, каждого существа к благу всех других.

Круглое А.

Смысл жизни – в осмыслении её. А цель – в той радости, которую это осмысление нам доставляет.

Крутиер Б.

Иногда искать свой путь в жизни человека заставляет бездорожье. Прекратил поиски смысла жизни из-за полного отсутствия его следов.

Кундера М.

Цель, которую человек преследует – всегда скрыта. Девушка, мечтающая о замужестве, грезит о чем-то совершенно ей неведомом. Молодой человек, жаждущий славы, не знает, что такое слава. То, что дает смысл нашим поступкам, всегда для нас – нечто тотально неведомое.

Человек проживает настоящее с завязанными глазами. Ему лишь дано думать или догадываться, что он живёт. И только позднее, когда ему развязывают глаза, он, оглядываясь на прошлое, осознает, как он жил и в чём был смысл его жизни.

Купер П.

Цель жизни – делать добро.

Коэльо П.

Жизнь – загадка, которую надо уметь принять и не мучить себя постоянным вопросом: «В чем смысл моей жизни?» Лучше самим наполнить жизнь смыслом и важными для вас вещами.

Ларошфуко Ф.

Суть человеческого естества – в движении. Полный покой означает смерть.

Ленин В.

На деле цели человека порождены объективным миром и предполагают его, – находят его, как данное, наличное. Но кажется человеку, что его цели вне мира взяты, от мира независимы…

Лермонтов М.

Мое грядущее в тумане, Былое полно мук и зла… Зачем не позже иль не ране Меня природа создала?

Лец С.

Каково предназначение человека? Быть им.

Человек задумывается о цели своего существования; возможно, устрицы задумываются о том же, если только им не открыл этого какой-нибудь официант.

Лосский Н.

В безбрежном океане мирового бытия человеческое «я» занимает ничтожное место, однако смелою мыслью оно стремится охватить весь мир, отдать себе отчет об основах строения вселенной, понять, что такое мир как целое, постигнуть смысл мирового процесса, а вместе с тем определить и свое положение, и назначение в мире.

Лукиан

Истинная цель одна, а ложных – мириады.

Мадзини Д.

Жизнь имеет смысл лишь как задача или долг.

Малкин Г.

В книге жизни мало кто понял даже оглавление.

Цель жизни – уйти живым.

Мальро А.

В надежде для людей смысл жизни и смерти.

Мамардашвили М.

Назначение человека – усилием воли или напряжением заполнять оставленную для него пустоту, заполнять своей силой – силой жизни, характера, понимания. Его назначение не ограничено условиями и границами жизни, потому и возникает символ бессмертной души. Иначе говоря, человек должен жить так, как если бы он был бессмертен, т. е. всегда стремиться к тому, чего в реальной жизни в принципе невозможно достичь.

Назначение индивидуирует, оно уникально, предполагает только меня, только я могу сделать. Так же, как понимать за меня никто не может.

…Никто не может помочь нам встать на определенное место, которое предназначено только для нас и которое есть необходимая составная часть космоса.

Манн Г.

Земное назначение человека – быть разумным и храбрым, свободным, имущим и счастливым…

Гуманистам надо быть непримиримыми и поднимать оружие всякий раз, когда враждебные силы хотят воспрепятствовать назначению человека.

Мы рождены искать правду, а не обладать ею.

Маркс К.

У каждого есть перед глазами определенная цель – такая цель, которая, по крайней мере, ему самому, кажется великой и которая в действительности такова, если ее признает великой самое глубокое убеждение, проникновеннейший голос сердца…

Цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель.

Маслоу А.

Стремление к смыслу – одно из первичных человеческих побуждений.

Матюшов Г.

Смысл жизни в том, чтобы взять как можно больше радости, а цель – чтобы как можно дольше эту радость пронести.

Менделеев Д.

…Вся суть жизни в делах…

Меннингер К.

Главная цель жизни каждого человека должна состоять в уменьшении несчастий всего мира.

Мень А.

Каждый человек – даже если он не знает о Боге или отрицает Его – в глубине души тянется к прекрасному, совершенному, что дает смысл жизни, перед чем можно преклониться. Как свойственно людям дышать, мыслить, чувствовать, так свойственно им и верить в идеал. Убеждение в том, что есть высшее, дает нам силы существовать.

Миклухо-Маклай Н.

Ценить людей надо по тем целям, которые они перед собой ставят.

Монтень М.

Цель, как я полагаю, всегда у всех одна, а именно: жить свободно и независимо…

Монтескье Ш.

Не прекрасная ли цель работать для того, чтобы оставить после себя людей более счастливыми, чем были мы!

Моруа А.

Цель жизни не в том, чтобы стяжать себе бессмертную славу… Она в том, чтобы превращать каждый день в маленькую вечность.

Моэм С.

Какие бы цели ни ставил человек, он заблуждается, ибо у него не может быть иных целей, кроме собственного удовольствия.

Зная, что жизнь бессмысленна, мир уже не кажется таким жестоким, и с ним можно смириться.

Жизнь не имеет смысла. Всё живое возникло под действием определённых условий, а под воздействием других условий может кончиться. Человек один из многообразных видов этой жизни. Он не венец мироздания, а продукт среды.

Мясникова Н.

В чем жизни смысл — мучительный вопрос: Сложней и проще в этой жизни нет. А для чего вращается Земля? А солнце для чего нам дарит свет? А для чего, коль нету облаков, Нам звезды улыбаются с небес И океан сверкает под луной — Зачем все это: степи, горы, лес? Нет у природы цели, расцвести, А осенью увянуть, отдохнуть: Вот человек родился на Земле, И никому не ведан его путь… И если он для счастия рожден, Зачем же смерть приходит так прилежно? Зачем тогда любить, зачем страдать, Коль это все проходит неизбежно? С какою целью так заведено? Смена времен, рожденья, увяданья, Круговорот воды, листвы и душ Всего лишь импульсы в потоке мирозданья. Я в этом мире только его часть, Мельчайшая, как капелька, песчинка… И жизнь моя лишь временная связь Ушедших с будущим. Вдох, выдох… и опять глубокий вдох… И снова выдох… и так бесконечно… Пусть сохнут капли, но река течет, Мы смертны – древо жизни вечно! А между тем опять встает рассвет, И соловьи в черемухе поют… Смысл жизни – жизнь! И только человек лукавые вопросы задает!

Найтингейл Ф.

…Надо стремиться к тому, чтобы все твои мысли, слова и поступки работали на одну и ту же цель, и эта цель – не ты сам, а Господь Бог.

Несмелое В.

…Смысл жизни охотно допускается множеством лиц, по крайней мере – всей молодежью; ибо она почти всегда бывает так идеалистична и вместе с тем так решительна, смела и последовательна в своих поступках, что вряд ли бы она стала жить, если бы потеряла веру в смысл жизни…

Кто видит свое назначение в бесконечном осуществлении вечной для него цели, тот может иметь и вечную ценность по содержанию той цели, какая осуществляется им. Но только – где же найти эту вечную цель в пределах времени и как можно бесконечно осуществлять ее в конечной жизни? Подумай об этом, человек, и если только серьезно ты будешь думать об этом, ты будешь на пути к христианству.

Ницше Ф.

Жизнь есть воля к власти…

Вся энергия, вся действующая сила – в воле к власти, кроме нее нет никакой другой ни физической, ни динамической, ни психологической силы…

Воля к власти есть воля к жизни…

Что удается, то и истинно…

…«Сверхчеловек» – как это показывает самое имя его – есть существо высшее, чем человек. Моральная цель человеческой жизни заключается в том, чтобы содействовать появлению на земле этого высшего существа. «Я учу» вас сверхчеловеку: человек есть нечто, что должно быть превзойдено…

Что есть обезьяна для человека? Посмешище или горький позор. И тем же должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или горьким позором…

Тот, кто имеет зачем жить, может вынести любое как жить…

Никто не дает человеку его свойств – ни Бог, ни общество, ни предки, ни родители, ни он сам… Никто не в ответе за то, что он вообще существует, имеет те или иные свойства, существует в данных обстоятельствах, в данном окружении. Фатальность человеческого бытия невозможно выделить из фатальности всего, что было и что будет. Человек не есть следствие собственных целей. Желание втиснуть его сущность в рамки какой-то цели есть абсурд…

В реальной действительности цели нет…

Каждый необходим, каждый – частица рока, входит в целое, существует в целом: нет ничего, что могло бы судить, мерить, сравнивать, осуждать наше бытие…

Свобода может быть возвращена человеку после смерти Бога. Свобода – это возрастающая жизнь, переливающаяся через край энергия. Она показывает, что характер всего существующего есть воля к власти, воля к жизни. Жизнь – конечная цель всех человеческих стремлений…

Человек понемногу стал фантастическим животным, которое в большей степени, чем любое другое животное, тщится оправдать условие существования: человеку должно время от времени казаться, что он знает, почему он существует, его порода не в состоянии преуспевать без периодического доверия к жизни, без веры в разум, присущий жизни.

Новалис (фон Харденберг Ф).

Здесь останавливается философия и должна остановиться, ибо в том именно жизнь и заключается, что не дает себя понять.

Занимаясь самонаблюдением, мы привносим в себя жизнь.

Разгадать смысл жизни способен лишь художник.

Будь в мире с самим собой – вот главное условие достижения наивысшей цели… быть свободным.

Островский Н.

Если личное в человеке занимает огромное место, а общественное – крошечное, тогда разгром личной жизни – почти катастрофа. Тогда у человека встает вопрос: зачем жить? Этот вопрос никогда не встанет перед бойцом.

Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества.

Необходимо поставить себе определенную цель жизни. Конечно, надо иметь достаточно здравого смысла, чтобы ставить себе задачи по силам.

Паскаль Б.

Прошлое и настоящее – наши средства; только будущее – наша цель.

Пахомов Ю.

Философия Запада свела весь смысл деятельности человека к обогащению до бесконечности, к потребительству. Жизнь во имя денег, порождая бездуховность, разрушила в личности гармонию разума, интуиции и чувств. А это – источник стрессов, деградации, массового распада семей, личностного отчуждения и болезненного изоляционизма…

В отличие от западных стран успешные азиаты опираются на пышущие здоровьем и энергией восходящие и во многом возрождающиеся ценности. Подспорьем служат взаимодополняющие друг друга конфуцианство и буддизм, обеспечивающие гармоничное сочетание трудолюбия, жажды знаний и усиления государственности.

Пирс Д.

Общение – это не только единственный смысл человеческой жизни, но и сущность самой жизни.

Писарев А.

Уменьшить массу человеческих страданий и увеличить массу человеческих наслаждений. К этой цели клонились всегда сознательно или бессознательно, прямо или косвенно, все усилия всех умных и честных людей.

Платен А.

Понимать, что справедливо, чувствовать, что прекрасно, желать, что хорошо, – вот цель разумной жизни.

Платонов А.

Любовь есть соединение любимого человека со своими искреннейшими идеями, осуществление через него своего смысла жизни.

Подводный А.

Любовь не гарантирует смысла жизни, но иногда незаметно к нему приближает.

Прошутинский А.

«Смысл жизни» состоит в привлечении внимания к себе, к своей фирме, своему языку, своей стране, своей истории, церкви, семье, городу, деревне – максимально возможными способами у максимального количества людей земного шара.

Пушкин А.

Ты понял жизни цель, счастливый человек, Для жизни ты живешь.

* * *

Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной Ты на казнь осуждена? Цели нет передо мною: Сердце пусто, празден ум, И томит меня тоскою Однозвучный жизни шум.

* * *

Туристов суетная страстность нам тонко всякий раз опять напоминает про напрасность попыток жизнь успеть понять.

* * *

Дорога к истине заказана не понимающим того, что суть не просто глубже разума, но вне возможностей его.

о. Рафаил (Карелин)

Каждый спасенный – это победитель над демоническими искушениями, грехом и страстями. Или, если угодно, Господь совершает в душе спасенного победу над сатаной. Вся жизнь человека есть борьба, исход которой – победа или поражение. Арена борьбы – человеческое сердце. Каждый святой – победитель метафизического зла и поэтому явление вселенского масштаба. Поражение делает человека вечным рабом и данником сатаны, «темным сокровищем» ада.

…Ад – это не космический ГУЛАГ, а место, соотвествующее состоянию человека. Рай подразумевает не только место пребывания, но также внутреннее состояние святых.

Ренан Э.

Цель мироздания – развитие духа.

Цель мира в том, чтобы царствовал разум.

Рише Ш.

Каждый день приносит какую-нибудь победу, не разрешая конечной загадки – назначения человека, загадки, которая, вероятно, никогда не будет решена.

Роден О.

Понять лучшее в человеке – в этом смысл и радость жизни.

Роллан Р.

Если эгоистическое благополучие – единственная цель жизни, жизнь быстро становится бесцельной.

Никакие рассуждения не в состоянии указать человеку путь, которого он не хочет видеть.

Разве не затем мы живем, чтобы исправлять ошибки, преодолевать предрассудки, добиваться широты ума и сердца?

Русская пословица. Жизнь дана на добрые дела.

Руссо Ж.

Разум указывает нам цель, а страсти уводят от нее.

Сартр Ж.-П.

Смысла жизни не существует, мне придётся самому создавать его!

Севрус Э.

Как жаль, но уж так с давних пор повелось: На глупости тратить упорство и силы, Немногим смысл жизни постичь удалось, И те унесли эту тайну в могилу. Торопись совершать, рисковать и грешить В сумасшедшей событий и лиц круговерти; Лучше уж умереть, когда хочется жить, Чем дожить до того, что захочется смерти. Кто жизни смысл однажды постигает, Перестает в несчастьях рок винить, Лишь сожалеть о прошлом начинает, Которое не в силах изменить. Как мозги нам ни шибко натужить, Созерцая свое бытие, Жизни смысл нелегко обнаружить В том, как мы проживаем ее. Не стоит зазря на фортуну пенять И долей нелегкой своей тяготиться, Не всякий способен смысл жизни понять, Пока не настанет пора с ней проститься.

Селигман М.

Лучшее, что мы можем сделать, – способствовать прогрессу. Благодаря этому в нашей жизни появится смысл. Осмысленной жизнь становится, когда мы чувствуем себя частью чего-то большего, – и чем больше это целое, тем более глубоким смыслом полнится наша жизнь. Стремление постичь Бога, наделенного всезнанием, всемогуществом и праведностью, делает нашу жизнь частью огромного целого. Нам дана возможность самостоятельно выбрать жизненный путь. Мы можем жить, стремясь к названной цели. Можем предпочесть стезю, от нее далекую, или стать препятствием на пути этого прогресса. Мы вольны жить, накапливая знания: учиться, учить, воспитывать детей, заниматься наукой, литературой, журналистикой и т. д. Вправе мы и посвятить себя изучению новых технологий, инженерного дела, медицины, строительства.

Достойная жизнь подразумевает реализацию индивидуальных достоинств для достижения духовного удовлетворения во всех сферах жизни.

Основной итог многочисленных споров заключается в том, что к счастью ведут разные дороги. Мы стремимся реализовать свои индивидуальные достоинства и добродетели в работе, в любви, в воспитании детей и поисках смысла жизни.

Если же вы хотите, чтобы ваша жизнь была исполнена глубокого смысла, используйте свои индивидуальные достоинства для служения высшей цели.

Жизнь, исполненная смысла, связана с использованием наших индивидуальных достоинств и добродетелей для служения высшим целям.

Таким образом, мы вправе утверждать, что истинно счастливая и осмысленная жизнь включает в себя положительные чувства, связанные с прошлым и будущим, приятные переживания в настоящем, духовное удовлетворение от реализации своих индивидуальных достоинств, а также использование последних в интересах служения великой и значительной цели.

Сенека

Каков самый долгий срок жизни? Жить, пока не достигнешь мудрости, – не самой дальней, но самой великой цели.

Пусть будет нашей высшей целью одно: говорить, как чувствуем, и жить, как говорим.

Когда возникает вопрос о смысле жизни, люди никогда не рассуждают, а всегда верят другим, т. к. всякий более склонен верить, чем рассуждать.

о. Серафим Саровский

В стяжании Духа Божия и состоит истинная цель нашей жизни христианской, а молитва, бдение, пост, милостыня и другие, ради Христа делаемые, суть только средства к стяжанию Духа Божьего.

о. Серафим Слободской

Нам, людям, Господь дал разум и бессмертную душу и дал нам назначение: познавать Бога и становиться все лучше и добрее, т. е. совершенствоваться в любви к Богу и друг ко другу и получать от этого все большую радость в жизни.

Бог сотворил нас, людей, по образу и по подобию Своему – дал нам разум, свободную волю и бессмертную душу для того, чтобы, познавая Бога и уподобляясь Ему, мы становились все лучше и добрее, совершенствовались и наследовали вечную блаженную жизнь с Богом.

Поэтому существование человека на земле имеет глубокий смысл, великое назначение и высокую цель.

В Божием мироздании нет и не может быть ничего бессмысленного. И если человек живет без веры в Бога, не по заповедям Божиим, не для будущей вечной жизни, то и существование такого человека на земле становится бессмысленным. Для людей, живущих без Бога, жизнь кажется непонятной и случайной, а сами такие люди часто бывают хуже зверей.

Каждому человеку, чтобы выполнить свое назначение на земле и получить вечное спасение, необходимо, во-первых, познать истинного Бога и правильно веровать в Него, т. е. иметь истинную веру, и, во-вторых, жить по этой вере, т. е. любить Бога и людей и творить добрые дела.

Апостол Павел говорит, что «без веры угодить Богу невозможно» (Евр. 11, 5), а апостол Иаков дополняет, что вера без добрых дел значит – без любви, а такая вера есть вера недействующая, вера мертвая.

Итак, для нашего спасения необходимы правильная вера и жизнь по этой вере (добрые дела).

Истинное учение о том, как нужно правильно веровать в Бога и как жить людям, содержится в православной христианской вере…

Сингх С.

Мы должны использовать этот короткий срок жизни надлежащим образом, т. к. цель человеческой жизни познать себя как душу и найти Бога.

Сковорода Г.

Достижение высших добродетелей есть цель человека. В достижении их не должно ставить себе никаких пределов.

Смайлс С.

Жизнь, не освященная чувством долга, не имела бы, в сущности, никакой цены.

Соломон

…Я увидел все дела Божии и нашел, что человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем. Не может человек найти суть дела, что делается под солнцем, – сколько б ни трудился искать человек – не найдет; и если даже скажет мудрец, что сумеет, – не найдет.

Стремление познать суть вещей дано человеку как бич наказующий.

Я понял задачу, которую дал Бог решать сынам человека: все он сделал прекрасным в свой срок, даже вечность вложил им в сердце, – но чтоб дела, творимые Богом, от начала и до конца не мог постичь человек.

Спиноза Б.

Искание целей в природе имеет своим источником невежество.

Стендаль

Человек живет на земле не для того, чтобы стать богатым, но для того, чтобы стать счастливым.

Стивенсон Р.

Любой из нас способен выполнять свою работу, даже самую трудную, в течение одного дня. Любой из нас может жить добродетельно до заката солнца. И именно в этом состоит подлинный смысл жизни.

Стоик (неизв. древнегреч. философ)

…Конечная цель определяется как жизнь, соответствующая природе, – жизнь, в которой мы воздерживаемся от всего, что запрещено общим законом, а закон этот – верный разум…

Суах

Цель имеешь – путь найдешь.

Сьоран Э.

Давайте в глубине души сохраним самую главную уверенность: у жизни смысла нет и не может его быть. Если бы внезапное откровение убедило нас в обратном, нам пришлось бы немедленно убить себя. Если бы исчез вдруг воздух, мы бы еще чуть-чуть подышали, но, если у нас отнять радость бесцельного существования, мы тотчас задохнемся…

Талмуд

«То ли ты сделал, что нужно делать» – получает огромную важность, потому что единственный смысл жизни твоей только в том, то ли ты делаешь в этот короткий, данный тебе срок жизни, что хочет от тебя Тот, Кто послал тебя в жизнь. То ли ты делаешь?

Тареев М.

Идея счастья не может служить руководительным началом общественной жизни. Будучи субъективным с психологической стороны, счастье со стороны материальной одно и то же для всех, и потому счастьем одного человека исключается счастье другого человека. На то же самое богатство, которого желает себе один человек, притязают другие люди; первенство и господство одного основываются на унижении и рабстве других; наслаждение немногих наукой и искусством покупается черным трудом многих, страдающих от своего зависимого положения и стремящихся к тому же наслаждению. Поэтому примененная к общественной жизни идея счастья порождает войну всех против всех.

Тарковский А.

Человек живет не для того, чтобы быть счастливым. Есть вещи гораздо более важные, чем счастье.

Тельман Э.

Высшей целью человеческих стремлений является высоконравственный характер.

Ткачев П.

Жизненная цель каждого индивида состоит в сохранении и поддержании своей индивидуальности…

Толстой А.

Я уверен, что смысл жизни для каждого из нас – просто расти в любви.

Самое короткое выражение смысла жизни такое: мир движется, совершенствуется; задача человека – участвовать в этом движении, и подчиняться, и содействовать ему.

Имей цель для всей жизни, цель для известного времени, цель для года, для месяца, для недели, для дня, и для часу, и для минуты, жертвуя низшие цели высшим.

Толстой Л.

Одна тайна всегда останется для человека, только одна: зачем я живу? Ответ разумный один: затем, что этого хочет Бог. Зачем Он этого хочет? Это – тайна.

Жизнь человека только тогда разумна, когда она понимается как служение.

Чтобы жизнь имела какой-нибудь смысл, надо жить так, чтобы смерть не могла разрушить дела жизни.

Жизнь человеческая есть всё большее и большее удаление от скотской жизни и приближение к жизни божеской.

Главное в жизни – любовь. Любовь есть единая и полная деятельность истинной жизни.

Жизнь человеческая, полная телесных страданий, всякую секунду могущая быть оборванной, жизнь эта для того, чтобы не быть самой грубой насмешкой, должна иметь смысл, такой, при котором значение жизни не нарушалось бы ни ее страданиями, ни ее продолжительностью или кратковременностью.

И такой смысл есть в человеческой жизни. Смысл этот – во всё большем и большем сознании в себе Бога.

Души человеческие, отделенные телами друг от друга и от Бога, стремятся к соединению с тем, от чего они отделены, и достигают этого соединения с душами других людей любовью, с Богом – сознанием своей божественности. В этом все большем и большем соединении с душами других людей – любовью и с Богом – сознанием своей божественности заключается и смысл, и благо человеческой жизни.

Истинная цель жизни в том, чтобы узнать жизнь бесконечную.

Единственный смысл жизни человека – это совершенствование своей бессмертной основы. Все другие формы деятельности бессмысленны по своей сути, в связи с неотвратимостью гибели.

Цель жизни всякого отдельного человека одна: совершенствование в добре…

Только бы люди знали, что цель человечества не есть материальный прогресс, что прогресс этот есть неизбежный рост, а цель одна у всех людей…

Знание – орудие, а не цель.

Человеку не может быть доступна цель его жизни. Знать может человек только ее направление.

Вера есть понимание смысла жизни и признание вытекающих из этого понимания последствий.

Вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не уничтожает себя, а живет. Вера есть сила жизни. Если человек живет, то он во что-нибудь да верит. Если б он не верил, что для чего-нибудь надо жить, то он бы не жил.

Тьятсо Т.

Наша главная цель в этой жизни – помогать другим людям. Если же вы не в состоянии помогать им, то хотя бы не вредите.

Жизнь человека не может быть предназначена для разрушения.

Тютчев Ф.

Жизнь сводится, в сущности, к возне человека с самим собою.

Уайлдер Т.

Жизнь не имеет другого смысла, кроме того, какой мы ей придаём.

Уайльд О.

Цель жизни – самовыражение. Проявить во всей полноте свою сущность – вот для чего мы живем.

Федоров Я.

Искание смысла жизни есть философия истории, которая также не лишена памфлетного свойства или вообще субъективного характера; философия истории и сама имеет уже очень длинную историю, хотя смысла жизни еще не отыскала и даже отчаялась найти его… Искание смысла есть искание цели, дела – единого общего дела…

Фихте И.

Действовать! Действовать! Это то, ради чего мы существуем. Не для праздного самосозерцания и размышления над самим собой и не для самоуслаждения своими благочестивыми чувствами, нет – для деятельности существуешь ты; твое действование, и только оно одно, определяет твою ценность.

Флайано Э.

Прогресс наук и машин – это полезное средство, но единственной целью цивилизации является развитие человека.

Фрейд 3.

Если человек начинает интересоваться смыслом жизни или ее ценностью, это значит, что он болен.

Единственная цель жизни – это сам процесс существования, т. е. вечная борьба за выживание.

С точки зрения консервативной природы первичных влечений было бы большим противоречием, если бы целью жизни было никогда до этого не достигавшееся состояние. Скорее всего, этой целью должно быть старое исходное состояние, из которого живое существо когда-то вышло и к которому оно, идя всеми окольными путями развития, стремится возвратиться. Если мы признаем как не допускающий исключения факт, что все живое умирает, возвращается в неорганическое, по причинам внутренним, то мы можем лишь сказать, что цель всякой жизни есть смерть…

Люди стремятся к счастью… Это стремление имеет две стороны: отсутствие боли и неудовольствия, с одной стороны, переживание сильных чувств – с другой.

Фромм Э.

В жизни нет иного смысла, кроме того, какой человек сам придает ей, раскрывая свои силы, живя плодотворно.

Если человек может жить не принуждённо, не автоматически, а спонтанно, то он осознаёт себя как активную творческую личность и понимает, что у жизни есть лишь один смысл – сама жизнь.

Допущение, согласно которому человеку приходится умирать потому, что смерть – сокровенная цель жизни, можно было бы считать своего рода утешением, предназначенным для того, чтобы облегчить страх смерти.

Человек перестал заниматься поисками высшей цели в жизни и сделал из себя инструмент, служащий экономической машине, его же руками и построенной. Он заботится об эффективности и успехе, а не о счастье и развитии души.

Цель человека – быть самим собой, а условие достижения этой цели – быть человеком для себя. Не самоотречение, не себялюбие, а любовь к себе; не отказ от индивидуального, – а утверждение своего собственного человеческого я: вот истинные высшие ценности гуманистической этики. Чтобы формировать ценности и доверять им, человек должен знать самого себя, свою естественную способность делать добро.

Главная жизненная задача человека – дать жизнь самому себе, стать тем, чем он является потенциально. Самый важный плод его усилий – его собственная личность.

Человек начинает понимать, что он – это полноценная, активная, творческая личность, и что единственный смысл жизни – это сама жизнь.

Человек есть центр и цель своей жизни… развитие своей личности, реализация всего внутреннего потенциала есть наивысшая цель, которая просто не может меняться или зависеть от других якобы высших целей.

Хайям О.

В этом замкнутом круге, крути – не крути — Не удастся конца и начала найти. Наша роль в этом мире – прийти и уйти. Кто нам скажет о цели, о смысле пути? Жизнь – пустыня, по ней мы бредем нагишом, Смертный, полный гордыни, ты просто смешон! Ты для каждого шага находишь причину — Между тем он давно в небесах предрешен. Пришел я в этот мир по принужденью, Встречал недоуменьем каждый день я. А ныне изгнан, так и не поняв, Исчезновенья смысл и цель рожденья. Откуда мы пришли? Куда свой путь вершим? В чем нашей жизни смысл? Он нам непостижим. Как много чистых душ под колесом лазурным Сгорает в пепел, в прах, а где, скажите, дым? Часть людей обольщается жизнью земной, Часть – в мечтах обращается к жизни иной. Смерть – стена. И при жизни никто не узнает Высшей истины, скрытой за этой стеной. Удивленья достойны поступки творца! Переполнены горечью наши сердца, Мы уходим из этого мира, не зная Ни начала, ни смысла его, ни конца. Ты все пытаешься проникнуть в тайны света, В загадку бытия… К чему, мой друг, все это? Ночей и дней часы беспечно проводи, Ведь все устроено без твоего совета.

Хармс Д.

Цель всякой человеческой жизни одна: достижение бессмертия.

Цезарь

Пришел, увидел, победил.

Прокладывай себе дорогу силой.

Цицерон

Мы рождены затем, чтобы объединиться с нашими братьями – людьми и со всем родом человеческим.

У всех людей должна быть лишь одна цель: одна и та же польза для каждого в отдельности и для всех сообща; если каждый станет рвать ее себе, то вся общность человеческой судьбы будет нарушена.

Чехов А.

Смысл жизни только в одном – в борьбе.

До тех пор человек будет сбиваться с направления, искать цель, быть недовольным, пока не отыщет своего Бога.

Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги.

Жизнь дается один раз, и хочется прожить ее бодро, осмысленно, красиво. Хочется играть видную, самостоятельную, благородную роль, хочется делать историю, чтобы те же поколения не имели права сказать про каждого из нас: то было ничтожество, или еще хуже того…

Чжуан-цзы

Положим, мы затеяли с тобой спор, и ты победил меня, а я не смог переспорить тебя, значит ли это, что ты и в самом деле прав, а я на самом деле не прав? А если я победил тебя, а ты не смог переспорить меня, значит ли это, что прав именно я, а ты не прав? Или мы можем быть оба правы, и оба не правы? И если мы сами не можем решить, кто из нас прав, а кто нет, то другие люди тем более не сделают этого за нас. Кто же рассудит нас? Если придет кто-нибудь, кто согласится с тобой, то как ему рассудить нас? А если кто-то третий будет согласен со мной, то и ему не удастся нас рассудить. Если же, наконец, позвать того, кто не согласен ни со мной, ни с тобой, то такой человек тем более не поможет нам установить истину. А если позвать того, кто согласится со мной и с тобой, то мы опять-таки не доберемся до истины. Выходит, ни я, ни ты, ни кто-либо другой не можем установить общую для всех истину. На кого же нам надеяться?… Будем же следовать вольному потоку жизни и исчерпаем до конца свой земной срок!

Чичагов С.

У всех христиан цель жизни одна: достигнуть спасения, и для того – совершенствоваться духовно.

Чон Гыгин

Дороги у людей многообразны. Но разве тот не знает наслажденья, Кто средь лесов и гор нашел приют?… Поставил я у синего ручья Свою лачужку с кровлей травяною. Я чувствую себя в сосновой роще Хозяином над ветром и луной. Зима недавно только миновала, И ранняя весна настала вновь. Смотрю, как персики и абрикосы Уже в лучах заката расцвели. Под редким дождиком на берегу. Взошла трава, зазеленели ивы. Чья это кисть все так нарисовала? Чей нож искусно вырезать сумел? Чудесна на земле любая вещь, В которой мы Владыку Неба видим! В лесах повсюду распевают птицы Они не в силах свой восторг сдержать, И песен этих каждый звук прекрасен! Все сущее вокруг и я – одно! Как я могу не восхищаться миром?! Стою ли у ограды возле дома Или, задумавшись, сижу в беседке, Хожу ли по горам, стихи читая, В уединенье дни мои текут. Здесь жизни смысл, ото всего свободной, Среди людей лишь я один постиг!..

Швейцер А.

Цель человеческой жизни – служение, проявление сострадания и готовность помочь людям.

Шевелев И.

Смысл жизни – в слиянии конечного с бесконечным, временного с вечным путем познания вечных истин и созидания вечных ценностей.

Смысл жизни заложен в заветной шкатулке, открывающейся двумя ключевыми словами: «познание» и «созидание».

Теория наслаждений как единственного смысла человеческого существования в принципе верна, если учесть, что для каждого человека понятие «наслаждение» имеет свой собственный смысл.

Подчас, только прожив жизнь, человек осознает, в чем было его жизненное предназначение.

Цель жизни – в стремлении к цели.

Шекспир У.

Жизнь – это повесть глупца, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная смысла.

Хочешь достигнуть цели своего стремления – спрашивай вежливее о дороге, с которой сбился.

Шефер Л.

У человека не может быть иной цели, как быть настоящим человеком.

Шиллер Ф.

Человек вырастает по мере того, как растут его цели.

Шиманский Г.

В жизни человека-христианина совесть имеет великое значение. Значение совести определяется главной целью жизни человека на земле, которой она должна содействовать.

Цель жизни человека на земле – Богоподобие и Богообщение (Мф. 5, 48; ср. 1 Петр. 1, 15; Левит. 11, 14; 19, 2, 2.20). Но и в стремлении к богоподобию жизни как высшей своей цели, христианин имеет много препятствий, которые стали неизбежны после грехопадения. Чтобы достигнуть Богоподобия, надо вести борьбу с искушающим злом; эта борьба тем более трудна, что грех гнездится в самой падшей природе человека и поэтому отличить его от добра бывает очень трудно. Для победы человеку необходимо средство, которое постоянно говорило бы ему, что есть добро и что зло, а также побуждало бы постоянно стремиться к добру и всеми силами избегать зла. Эту-то обязанность, эту работу и исполняет никто другой, как совесть человека. Различая и разделяя поступки в человеке на худые и добрые, совесть чрез это самое побуждает его стремиться к добру и отвращаться от зла.

Должным же образом она может это выполнить, когда исправлена в своих действованиях в человеке, обратившемся к Богу и живущем Христовой жизнью.

Первый луч благодати падает на совесть и своим Божественным огнем очищает ее, как золото в горниле. Когда же совершается обращение и восстанавливается общением с Богом, тогда возвращается совести и вся первоначальная ее сила. Средостение греха между человеком и Богом разорено, орудные силы для совести (рассудок, воля и чувства) – восстановлены, следовательно, совесть обладает всеми способами для исправного действования.

Так она делается исправной в законодательстве, в судопроизводстве и в воздаянии. Сознание законов Божественных возбуждает грешника от греховного сна, но оно и впоследствии не уменьшается, а еще более возвышается. Этому способствует жажда слышания и чтения слова Божия, из которого обратившийся почерпает пищу для души, правила и начала жизненного действования, чем освещает и свою совесть.

Шопенгауэр А.

Именно «смерть», постигнутая как последняя мистерия природы и раскрытая нам как последнее благо и последнейшая надежда, становится Верховным Координатором всех поисков смысла и цели жизни:

она из страха лепит нас; она нам дарит третий глаз; чтоб дальше видеть то сейчас; что может будет через час.

Мы знаем, что смерть неизбежна, и все равно ставим перед собой какие-то цели, стараясь выдуть мыльный пузырь как можно больше, хотя отлично знаем, что он лопнет.

Характер неизменен. Мир – это госпиталь неизлечимых. Люди подобны часовым механизмам, которые заводятся и идут, не зная зачем.

Как рабочий, трудясь над возведением здания, или не знает, или не всегда отчетливо представляет себе план целого, так же и человек, отбывая отдельные дни и часы своей жизни, не имеет общего представления о ходе и характере своего существования.

Эйнзидель А.

Там, где труд делается целью жизни, человек еще не способен ни на какое возвышенное чувство собственной ценности.

Эйнштейн А.

Стремись не к тому, чтобы добиться успеха, а к тому, чтобы твоя жизнь имела смысл.

Смысл имеет лишь жизнь, прожитая для других.

Жизнь отдельного человека имеет смысл лишь в той степени, насколько она помогает сделать жизнь других людей красивее и благороднее.

Человек может найти смысл в жизни, какой бы короткой и опасной она ни была, только посвятив себя обществу.

Эрилл Карфагенский

Конечная цель есть знание…

Ювенал

Нельзя ради жизни терять смысл жизни.

Юнг К.

Единственный смысл человеческого существования в том, чтобы зажечь свет во тьме примитивного бытия.

Жизнь ничего не означает, пока нет мыслящего человека, который мог бы истолковать её явления.

Отсутствие смысла в жизни играет критическую роль в этиологии невроза. В конечном счете невроз следует понимать как страдание души, не находящей своего смысла… Около трети моих случаев – это страдание не от какого-то клинически определимого невроза, а от бессмысленности и бесцельности собственной жизни.

Ялом И.

Чем настойчивее мы ищем смысл жизни, тем меньше вероятность, что мы его найдем.

Ясперс К.

Но является ли существенным смыслом нашего труда жизнь ради будущего? Думаю, что нет. Ибо и будущему мы служим лишь в той мере, в какой мы достигаем осуществления в настоящем.

1.2. Размышления на тему смысла жизни

Абдусамедов А., Алейник Р. и др. [3].

Смысл жизни – понятие, обозначающее цель жизни, назначение человека. В различные исторические эпохи представления о смысле жизни приобретали разное содержание, обусловленное потребностями и интересами обществ, классов и социальных слоев.

Проблема смысла жизни приобретает особую остроту в переломные периоды исторического развития, в революционные эпохи, когда формируются новые и переоцениваются старые социальные идеалы.

В буржуазно-этических теориях смысл жизни, как правило, связывается с индивидуалистическими устремлениями личности.

В религиозной этике решение вопроса о смысле жизни ставится в зависимость от отношения человека к божеству, ибо целью существования человека объявляется достижение личного спасения в потустороннем мире. Тем самым практически обесценивается сама реальная жизнь.

Марксистская этика связывает вопрос о смысле жизни со всей совокупностью общественных отношений. Этим определяются особенности представлений людей о цели своего существования в различных конкретно исторических условиях, на разных этапах общественного развития. Человек осознает свое истинное назначение в борьбе против мира угнетения за счастье всех людей. Новое содержание и высокий смысл получает жизнедеятельность личности в условиях социализма, направленная на построение коммунистического общества.

Алексеев А. и др. [37].

Смысл жизни – наиболее ценное в жизни, выступающее как высшая цель человеческого бытия, которой должны быть подчинены частные цели. Пределом стремлений, в зависимости от мировоззренческих установок, могут быть освобождение от воплощений, нирвана, сохранение традиционных устоев, соответствие космической гармонии, наслаждение, душевный покой и удовлетворенность, спасение души, личное самосовершенствование, успех, процветание нации, благо человечества, прогресс и т. д. Достижение этой цели или приближение к ней значимо для человека как следование добру, как исполнение его жизненного предназначения и основание счастья. Отношением к смыслу жизни определяется личное достоинство, поскольку оно является ценностной характеристикой данного индивидуального существования в целом. Отсутствие смысла в жизни закрывает человеку путь к истинному счастью и, как показывает известный психолог В. Франкл, делает нежизнеспособным в экстремальных условиях. Смертность, конечность человека открывает ему ценность времени жизни и заставляет искать ее смысл, выбирать главное в ней. Для русской мысли, особенно философски-религиозной, смысложизненные вопросы являются первостепенными. Смысл жизни, согласно Л. Н. Толстому, состоит в содействии благу мира, любви ко всему сущему, для чего надо осознать божественную природу души, отказаться от своей конечной животной индивидуальности и приобщиться к бесконечному началу. Евгений Трубецкой усматривает абсолютный смысл в Божественном всеедином Уме, обращение к которому открывает личности смысл ее существования, Н. А. Бердяев считает, что наибольшее благо жизни, ее смысл – сверхбытие, духовность, поднимающая к Богу. С. Л. Франк видит высший смысл в разумном и свободном участии в божественной жизни, просветляющем и обогащающем человеческую жизнь. Признание осмысленности бытия и возможности исполнения человеком своего предназначения характерно для оптимистического мировоззрения, сомнение в этом – для скептицизма, отрицание – пессимизма.

Цель – идеальный образ и предвосхищающая модель жизненных ситуаций человека; специфический способ детерминации человеческой деятельности. Цель как закон определяет сущностный характер жизнедеятельности человека, превращая ее из простого приспособления к окружающей среде в творчески активное преобразование мира. Человеческая активность носит не стихийно бессознательный, а сознательный, целесообразный характер. Философское понимание диалектики целей, средств и результатов позволяет обосновать человеческую свободу, как в плане выбора целей, так и в плане выбора средств их достижения. Цель выступает как высшая форма интеграции частных человеческих действий, усилий в составе культурных целостностей, в рамках которых они приобретают свой смысл и назначение. Благодаря понятию цели происходит объективация идеального и идеализация материального, социализация личности и персонификация социального бытия. В истории философии наибольших результатов в исследовании цели достиг Аристотель, истолковавший ее как род объективной причинности и положивший начало особой философской дисциплины по изучению целей. Гуманистическая философия отвергает ложное истолкование цели в рамках принципа «цель оправдывает средства», ибо цель, для достижения которой требуются неправые средства, становится не просто ложной целью, но и утрачивает свой статус цели.

Введенский А. [10].

Нередко приходится слышать речи о смысле жизни, о том, в чем должен он состоять и как мы должны расположить свою жизнь, чтобы она не была бессмысленной. Среди молодежи это одна из самых излюбленных тем. Но, говоря о смысле жизни, в большинстве случаев упускают из виду спросить себя: при каких условиях позволительно допускать смысл жизни, употребляя слово «смысл» не в произвольном расплывчатом значении, при котором с ним связывают то одно, то другое понятие, но, всегда употребляя его в том общепринятом значении, в котором мы говорим о смысле любой вещи. Указанию этих условий, вернее – важнейшего из них, и посвящается это рассуждение. Вот почему я и озаглавил его «Условия допустимости веры в смысл жизни»[1]. Таким образом, я отнюдь не намереваюсь говорить о том, каков смысл жизни, в чем именно он состоит. Более того, я даже не стану доказывать, существует ли у жизни какой-нибудь смысл, или же она составляет вполне бессмысленное явление; я возьму мнение о существовании смысла у жизни просто как факт, как более или менее распространенное убеждение, или как веру, и буду говорить только о том, при каких условиях логически позволительна эта вера.

И, ясное дело, что сообразно с этой задачей, прежде всего надо выяснить общеобязательное значение термина «смысл жизни»; а для этого, в свою очередь, надо выяснить общепринятое значение слова «смысл». Когда мы дадим себе отчет, что значит слово «смысл», если мы говорим о смысле любой вещи, то легко будет узнать, что следует подразумевать под словами «смысл жизни»; а, выяснив это, можно будет выяснить и то, при каких условиях позволительно верить в существование смысла жизни.

Итак, прежде всего: что мы называем смыслом любой вещи? В чем состоит общепринятое значение этого термина? Приблизительный ответ очень прост: смыслом вещи называется ее истинное назначение, т. е. ее действительная, но не кажущаяся пригодность служить средством для той цели, для достижения которой назначена эта вещь. Другими словами: мы приписываем данной вещи смысл только в том случае (хотя, может быть, еще не всегда, но пока оставим это в стороне), если она назначена для достижения какой-нибудь цели и если она действительно пригодна для этой цели. Если же эта вещь не имеет никакого назначения или же если даже она и назначена для достижения какой-нибудь цели, но в действительности непригодна для этой цели, то мы считаем ее бессмысленною.

Так, например, рассмотрим самые первичные случаи употребления слова «смысл». Прежде всего, оно употребляется в применении к речи, т. е. к словам, будут ли они взяты порознь или в связи друг с другом – это безразлично[2]. Если отдельно взятое слово выражает какое-нибудь понятие, т. е. если оно назначено и, в то же время оказывается действительно пригодным для выражения мысли, для передачи ее другому лицу, то оно имеет смысл. Если же данное слово не назначено для этой цели или если бы оно почему-нибудь оказалось непригодным для достижения этой цели, то оно считается нами бессмысленным. Точно так же всякое сочетание слов имеет смысл только в том случае, если при помощи этого сочетания мы можем высказать какую-нибудь мысль, т. е., если оно не только назначается, но и действительно пригодно для ее выражения. Если же слова произносимой мною речи так сочетаются и подбираются друг к другу, что их сочетание оказывается непригодным для выражения той мысли, для передачи которой назначена моя речь, то она называется бессмысленной. Бессмысленною она называется и в том случае, если ее состав не обнаруживает в ней ровно никакого назначения. Подобным же образом и все другие знаки: не только речи, но и жесты, и ярлыки (например, библиотечные ярлыки на книгах) и различные пометки (например, пометки, выставляемые на одинаковых вещах для обозначения тех мест, на которых должны быть помещены эти вещи) и т. д., имеют смысл лишь в том случае, если эти знаки назначены и действительно пригодны для достижения какой-нибудь цели. Знаки же, не имеющие никакого назначения, будут бессмысленными. Бессмысленны также и те знаки, которые непригодны для достижения назначенной цели. Например, вполне бессмысленны пометки, обозначающие порядок вещей, если при помощи этих пометок нельзя распределять данные вещи в надлежащем порядке. Бессмысленно употребление шифрованного письма, если оно может быть дешифрировано любым лицом. Точно так же каждое мероприятие, каждая часть машины, дома, да и каждая машина, постройка и т. д. имеют смысл лишь в том случае, если они, во-первых, назначены и, во-вторых, действительно пригодны для достижения какой-нибудь цели. Отсутствие же одного из этих условий делает данную вещь бессмысленной.

Итак, смысл любой вещи состоит в ее истинном назначении, т. е. в том, чтобы она была назначена и действительно пригодна для достижения какой-нибудь цели. Таков первоначальный ответ на вопрос: в чем состоит общепринятое значение термина «смысл любой вещи?». Но хотя этот ответ подкрепляется и подкреплен мною множеством примеров, тем не менее, на нем еще нельзя остановиться: он только близок к истине, но еще не вполне совпадает с ней. Если же его нетрудно было подтвердить разнообразными и многочисленными примерами, то это зависит от того, что при этом ответе мы подразумеваем еще кое-что невысказанное, что и помогает нам подобрать правильные примеры. Но, чтобы дальше не было никаких недоразумений, мы должны высказать все, что подразумевается в понятии «смысла». Дело в том, что самые-то цели могут быть различными: и не всякая цель считается нами способною придать смысл той вещи, которая будет служить средством, приводящим к этой цели. В самом деле, если цель, о которой сейчас идет речь, будет таковой, что за ней не стоит гнаться, т. е., если ее можно преследовать только вследствие ошибочной оценки ее значения, то из одного того, что данная вещь служит средством для достижения подобной цели, эта вещь еще не приобретет ровно никакого смысла. Так, все наши умышленные поступки всегда имеют в виду какую-нибудь цель. И допустим, что они никогда не остаются бесплодными, а пусть, напротив, каждый приводит к своей цели. Мы все-таки сплошь да рядом эти поступки будем считать только целесообразными, но еще далеко не всем им припишем смысл. Чтобы та цель, для достижения которой назначена и пригодна или даже действительно служит данная вещь, была способна осмыслить эту вещь, для этого надо, чтобы сама-то эта цель была более или менее ценной в наших глазах, чтобы за ней следовало гнаться. И чем ценнее эта цель, т. е., чем обязательней гнаться за ней, тем больше смысла в назначенной и пригодной для ее достижения вещи. Например, каждый анекдот рассказывается на лекциях всегда с какой-нибудь целью; и почти всегда этот рассказ оказывается вполне пригодным для достижения намеченной цели. Но в сообщении анекдота, в его внесении в состав лекции будет больше или меньше смысла или даже в нем не будет ровно никакого смысла, глядя по тому, с какой целью лектор рассказывает свой анекдот. В этом рассказе будет неоспоримый и наибольший смысл в том случае, если данный анекдот служит наилучшим средством для разъяснения научного содержания лекции. В нем будет меньше смысла, но все-таки он будет, если лектор заметил, что аудитория утомилась следить за его изложением и желает дать ей возможность освежить свои силы при помощи анекдота. И этот рассказ будет вполне бессмысленным, если лектор хотел им всего только посмешить аудиторию или вообще угодить ее дурному вкусу; ибо в этом случае цель, преследуемая лектором, считается нами ничтожною, не заслуживающею того, чтобы гнаться за ней.

Таким образом, окончательное определение понятие «смысла вещи» будет следующим: под смыслом данной [вещи] всегда подразумевается назначение и действительная пригодность данной вещи для достижения такой цели, за которой почему-либо надо или следует гнаться. Таково общеупотребительное значение термина «смысл», когда мы говорим о смысле любой вещи[3]. Узнав же это, легко сполна выяснить, что следует или что мы логически обязаны иметь в виду, когда мы говорим о смысле жизни; ведь понятие «смысл жизни» составляет лишь частный случай понятия «смысл любой вещи». Поэтому, если смысл любой вещи состоит в назначении и в действительной пригодности данной вещи для достижения ценной цели, то и смысл жизни должен быть понимаем как назначение и действительная пригодность жизни для достижения ценной цели, т. е. такой цели, за которой надо или следует гнаться.

Таким образом, вопрос о смысле жизни совпадает с вопросом о цели жизни. Спрашивать – в чем состоит смысл жизни, то же самое, что спрашивать – какова ценная цель жизни. А в то же время легко убедиться, что вопрос о смысле жизни позволителен только в том случае, если мы имеем в виду такую цель, которая была бы абсолютно ценною. Ведь мы сейчас видели, что смысл вещи зависит не от всякой цели, а только от такой, которую надо преследовать. Но всякую цель мы считаем обязательною или ради нее самой (и тогда она будет в наших глазах абсолютно ценною), или же как средство для подобной абсолютно ценной цели, так что ее ценность будет относительной. Относительно ценные цели ценны не сами по себе, а лишь в зависимости от ценности той верховной цели, для которой они служат средством, так что если вовсе нет абсолютно ценной цели, то не может быть и относительно ценных целей. Таким образом, смысл жизни, в конце концов, в последней инстанции может зависеть только от абсолютно ценной цели. Поэтому, когда мы спрашиваем о смысле или цели жизни, то одно из двух: или мы употребляем эти слова только по недосмотру, не давая себе отчета в их значении, или же мы своим вопросом уже наполовину предрешаем ответ. Мы уже заранее говорим, что окончательная цель жизни должна быть абсолютно ценною, а хотим только знать о ней еще что-нибудь, например, в чем именно она состоит, осуществляется ли она на деле и т. п. А отсюда получается такое определение понятия смысла жизни: он состоит в том, чтобы наша жизнь была назначена и служила действительным средством для достижения абсолютно ценной цели, т. е. такой цели, преследование которой было бы обязательно не ради других целей, для которых она служила бы средством, а ради нее самой.

Итак, смысл жизни сводится к назначению жизни для достижения абсолютно ценной цели – к тому, чтобы жизнь служила действительным средством для осуществления подобной цели. Но для жизни, также как и для всякой вещи, должно быть соблюдаемо общее логическое правило: цель, осмысливающая данную вещь, находится не в ней самой, а вне нее. Например: цель, осмысливающая всякое научное исследование, находится не в нем самом, не в исследовании ради исследования, а в тех истинах, которые открываются этим исследованием. Цель, осмысливающая преподавание, находится не в нем самом, а вне него, в его результатах. Цель, осмысливающая любую работу, находится не в ней самой, а вне нее, в ее результатах. Они могут состоять или в каких-либо преобразованиях, производимых нами в вещах, или же просто в устранении скуки посредством этой работы; но как в том, так и в другом случае цель, осмысливающая нашу работу, находится не в ней самой, а вне нее. Точно так же, если у любой части нашего организма – у глаза, уха и т. д. – есть смысл существования, то он зависит от такой цели, которая находится не в них, а вне них. Смысл существования глаза состоит в том, чтобы мы могли видеть, т. е. в осуществлении такой цели, которая находится вне глаза. Совершенно также каждая постройка, каждая часть машины и т. д. осмысливаются через осуществление такой цели, которая лежит вне данной постройки или вне данной части машины. Можно было бы привести сотни подобных примеров. Да незачем это делать: ведь та мысль, которая подтверждается ими, уже ясна и сама собой. Стоит только вникнуть в значение слова «средство». Средство есть то, что приводит к чему-нибудь другому, чем оно само; и это другое относительно него и называется его целью. Поэтому, если какая-нибудь вещь, в том числе и жизнь, служит или должна служить средством для какой-либо цели, т. е., если она имеет смысл, то эта цель находится не в ней, а вне нее.

Итак, одно из двух: или у человеческой жизни нет ровно никакого смысла, или же ее смысл состоит в ее назначении и действительной пригодности для осуществления такой цели, которая лежит за пределами человеческой жизни. Уйти от этого вывода, т. е. опровергнуть его, можно только тем путем, чтобы не выдерживать значения употребляемых нами терминов, именно термина «смысл», т. е., или произвольно употреблять его, говоря о смысле жизни не в том значении, какое придается ему во всех остальных случаях, или же, приписав жизни смысл, не приписывать ей того, что логически связано с этим понятием. Но ведь такими способами можно опровергнуть все, что угодно – любую теорему математики. Если же не делать подобных логических ошибок, то мы должны согласиться с таким положением: если только у жизни есть какой-нибудь смысл, то он состоит в назначении и в действительной пригодности жизни для осуществления такой цели, которая лежит вне жизни какого бы то ни было человека. Я говорю: вне жизни какого бы то ни было человека, ибо во всех предшествующих рассуждениях имелась в виду не жизнь того или другого лица, а вообще человеческая жизнь. Поэтому и полученный вывод относится не к жизни отдельного лица, а к жизни всех людей без исключения. Да и смешно было бы думать, что смысл жизни одних лиц состоит в том, чтобы служить средством для жизни других. Ведь нет никакой причины, которая могла бы придать столь сильную разницу людям, чтобы жизнь одних из них обращалась в абсолютно ценную цель, а жизнь других – лишь в средство для достижения этой цели. Поэтому одно из двух: или в человеческой жизни вообще нет никакого смысла или же он зависит от такой цели, которая осуществляется вне жизни всего человеческого рода – прошлого, настоящего и будущего. Таким образом, одним из условий, именно логическим условием позволительности веры в смысл жизни, служит вера в существование такой абсолютно ценной цели, которая осуществляется за пределами человеческой жизни. Верить в смысл жизни логически позволительно только в том случае, если мы верим, что наша жизнь есть путь, ведущий нас к абсолютно ценной цели, лежащей вне нашей жизни и осуществляющейся через посредство жизни. Если же кто не хочет признать существование подобной цели вне человеческой жизни, тот должен отказаться и от веры в смысл своей жизни, ибо одно составляет логическое следствие другого; первая вера логически подразумевается во второй.

Этот вывод очень прост, и не стоило бы долго распространяться о нем и тщательно обосновывать его, если бы только он не принадлежал к числу истин, которые, вследствие недавно бывшего у нас пренебрежения к философии, так основательно забыты, что многим кажутся не только новыми, но даже и странными. А от того, что он кажется неожиданным, несмотря на всю его простоту и очевидность, многие готовы всячески оспаривать его и выставлять против него всевозможные возражения: он чересчур противоречит распространившемуся у нас с шестидесятых годов и сделавшемуся привычным складу мыслей. И для устранения недоразумений я должен рассмотреть те возражения, которые выставляются или, вернее всего, могут быть выставлены в настоящее время против нашего вывода. Поэтому я не только воспользуюсь текущей литературой, но и теми возражениями, которые делались мне лично в частных беседах с различными лицами, в том числе и сучащейся молодежью.

Одно из этих возражений утверждает, что нельзя допускать цель жизни вне жизни в силу нравственных требований, что подобное допущение противоречит им. Это возражение изложено в одной книжке, вышедшей осенью 1895 г., написанной человеком, имеющим почетное научное имя, правда, не философом-специалистом, но любящим затрагивать общефилософские вопросы, сочинения которого сильно распространены[4]. По всему этому никоим образом нельзя игнорировать его мнения; напротив, с ними всегда надо сводить счеты как с сильно распространенными взглядами.

Это возражение развивается следующим образом: если ставить цель жизни вне жизни, то придется ее искать или в жизни других людей или же признать, что цель всех человеческих жизней находится вне этих жизней. Первое потому нелепо, что нет никакого, ни нравственного, ни логического основания считать жизнь одних людей целью, а жизнь других только средством. Если же полагать цель всех человеческих жизней вне этих жизней, то придется рассматривать уже всякую человеческую жизнь как средство для достижения этой цели. Но, буквально так говорит наш автор: «человеческое я протестует против такого отношения к нему»[5]. «В том и состоит, по словам автора, разница между вещью и личностью, что первую можно употреблять как орудие или средство, тогда как вторая имеет самостоятельное достоинство, не позволяющее видеть в ней орудие или средство или, по крайней мере, не позволяющее видеть в ней только орудие или средство»[6]. Конечно, автор хорошо поступил, что посредством слова «только» сделал ограничительную оговорку, ибо он уже и сам заметил мимоходом, что когда говорят о цели жизни, то хотят знать не то, «какие цели ставят себе люди» в своей деятельности, ибо эти цели заведомо бесконечно разнообразны, но хотят знать, «какие из этих целей соответствуют истинному назначению человека»[7]. А если при постановке вопроса о цели жизни уже имеется в виду назначение человека, то значит, наше я не слишком-то протестует против того, чтобы рассматривать личность как орудие или средство для достижения истинного назначения человека. А потому и надо сделать ту оговорку, что наша нравственность запрещает нам рассматривать личность человека как только орудие или как всего только средство. Нравственный долг предписывает человеку быть средством или орудием для осуществления нравственных требований; но в то же время он запрещает кому бы то ни было, хотя бы и самому Богу, третировать человеческую личность, как только средство и предписывает, напротив, рассматривать личность как объект нравственной, т. е. абсолютно одобряемой деятельности. Таким образом, в силу нравственных требований личность человека никогда не может быть только средством, а всегда должна быть также и целью. Поэтому в силу нравственных требований нельзя допустить никакой цели человеческих жизней, в которой не принимали бы участие сами люди, которая не совпадала бы с интересами человеческой личности. А отсюда автор выводит, что цель жизни не может быть допущена вне жизни, т. к. при этом пришлось бы рассматривать личность как только средство, но что она находится в пределах жизни людей; ибо только тогда и может произойти совпадение интересов личности с целью жизни; тогда только личность перестанет быть одним лишь средством, но будет также и целью.

Это заключение, с первого взгляда, очень соблазнительно. Но оно тотчас же утрачивает всю свою привлекательность, как только мы обратим внимание на следующее обстоятельство: вывод, что осмысливающая жизнь цель жизни (если только она вообще существует) находится вне жизни, получился через рассмотрение логической связи понятий; он вытекает из самого содержания понятия «смысл жизни». Оспаривая же этот вывод, мы вместе с рассматриваемым автором ссылаемся на нравственные требования. Но ведь логика и логическая связь понятий имеет всегда одинаковую силу, приводят ли они нас к нравственным или безнравственным выводам: и в том, и в другом случае эти выводы сохраняют одинаковую обязательность. Если бы кто-нибудь неоспоримо доказал нам, что равенство дважды двух четырем составляет вполне безнравственное обстоятельство, то от этого все-таки наше равенство не потеряло бы своей логической обязательности и дважды два не сделалось бы ни пятью, ни чем-нибудь другим. Следовательно, если бы действительно существовало указываемое рассматриваемым автором противоречие между нашим выводом и нравственными требованиями, то отсюда вытекало бы вовсе не то, что мы должны верить в такую цель, осмысливающую жизнь, которая осуществлялась бы уже в самой жизни. Напротив, отсюда вытекало бы только то, что нельзя вообще верить в существование смысла жизни; ибо допустить цель, осмысливающую жизнь, в самой жизни нельзя было бы в силу логических требований, допускать ее вне жизни (в случае действительного противоречия нашего вывода с нравственным законом) не позволяли бы нравственные требования.

Такое положение дел было бы крайне неутешительно; но оно вовсе не неизбежно; ибо оно возникает вследствие произвольного, хотя и привычного в настоящее время, равно никем не доказанного, и, как утверждает критическая теория познания, научным путем недоказуемого, хотя и неопровержимого научным путем, отождествления двух понятий: понятия личного существования, с одной стороны, и понятия той жизни, о которой мы говорили до сих пор. Вспомним, что именно подразумевали мы под словом «жизнь» все время, пока вели наши рассуждения. Дадим себе отчет: о какой человеческой жизни говорили мы до сих пор? Разумеется, о той самой, которую все имеют в виду, когда ставят вопрос о смысле жизни. А когда мы хотим знать, каков смысл человеческой жизни, или – существует ли он, то, очевидно, мы имеем в виду уже известную нам жизнь, наличную, ту самую, какую мы уже сейчас переживаем; ибо нельзя и спрашивать о смысле неизвестной нам жизни. Другими словами: говоря о смысле человеческой жизни, мы под словом «жизнь» все время подразумевали земное существование человека; и полученный нами вывод, если его высказать более точным образом, ни о чем не умалчивая в виде подразумеваемых пояснений, будет таков: цель, осмысливающая земное существование человека, лежит вне этого существования.

А вот теперь-то спросим себя: противоречит ли наш вывод тому нравственному требованию, по которому никакую личность нельзя рассматривать как только средство или орудие каких бы то ни было целей? Разумеется, противоречит, если мы втихомолку отождествляем понятие земного существования с понятием личного существования вообще, если мы втихомолку допускаем, что с прекращением земного существования человеческая личность исчезает сполна. Тогда, разумеется, цель земной жизни, находясь вне этой жизни, окажется и вне всякой личности; а потому личность станет разыгрывать всего только роль средства или орудия и утратит самостоятельное достоинство. Но вот вопрос: по какому праву отожествили мы земное существование человека с личным существованием вообще, земную жизнь человека, о смысле которой у нас идет речь, с его жизнью вообще? Конечно, по различным историко-культурным причинам, а, может быть, именно вследствие нашей некультурности, мы привыкли думать, что с прекращением земного существования человека прекращается и все его существование. Укоренению этой привычки содействовало то обстоятельство, что в 60-х годах у нас господствовал материализм, а в 70-х полнейшее пренебрежение философией. По словам Кавелина[8], ее тогда даже не опровергали, а одно из двух: или без всяких доводов глумились над ней или же обходили полным молчанием, отбрасывали в сторону как бы заведомо ненужную вещь. Что же удивительного при таких условиях, если некоторые взгляды, сделавшись привычными во время господства материализма, вследствие их привычности незаметно допускаются иногда и теперь, даже и теми, кто далеко не сочувствует материализму?[9] К числу таких привычных мыслей относится и отожествление земного существования с личным, существование вообще, земной жизни человека с его жизнью вообще. Но если какая-нибудь мысль сделалась вполне привычною для нас, то это еще не значит, что она составляет истину. А критическая теория познания утверждает, что личное бессмертие принадлежит к числу таких вещей, которые недоступны нашему знанию и должны быть предоставлены вере; по словам этой теории, нельзя доказать научными доводами существование бессмертия, но в то же время подобными доводами нельзя его и опровергнуть, так что ни того, ни другого никогда нельзя знать, а и в то, и в другое можно всегда только веровать. Впрочем, пусть даже критическая философия и ошибается в этом пункте; пусть даже со временем вопрос о бессмертии будет научно решен в ту или другую сторону; но сейчас-то он еще научно не решен; значит, сейчас-то мы относительно существования или несуществования бессмертия только веруем, но еще ничего не знаем, как дело обстоит в действительности.

А если так, то по какому же праву мы утверждаем столь решительно, как будто бы дело идет о заведомо доказанной вещи, что коль скоро цель, осмысливающая жизнь человека, находится вне этой жизни, то личность обращается в одно лишь средство и утрачивает всякое самостоятельное достоинство, так что в силу нравственных требований мы не можем допустить эту цель жизни вне жизни. Ясно, что пока вопрос о бессмертии научным путем еще не решен, а тем более, если еще никем не опровергнуто утверждение критической теории познания, что он в силу организации нашего ума (т. е. вследствие качественных, а не количественных причин – не потому, что он очень труден) останется для нас навсегда неразрешимым, то во имя закона достаточного основания мы еще не в праве высказываться с такой решительностью. Взамен того мы должны признать следующее не категорическое, но условное положение: если мы не верим в бессмертие, то нельзя уже верить и в смысл жизни, ибо логические требования, вытекающие из содержания понятия смысла, вынуждают нас полагать цель, осмысливающую жизнь вне жизни; а нравственные требования запрещают допускать, чтобы личность была в каких бы то ни было руках, хотя бы и в руках Бога, только средством; между тем если нет бессмертия, а цель жизни остается вне жизни, то личность оказывается всего только средством или орудием. Если же, наоборот, мы верим или хотим верить в смысл жизни и в то же время не хотим нарушать ни логических, ни нравственных требований, то мы обязаны верить и в бессмертие. Другими словами: вера в личное бессмертие есть условие и логической, и нравственной допустимости веры в смысл жизни.

Таков окончательный вывод, к которому мы должны придти, рассматривая логическую связь понятий. И этот вывод сохранит свое значение даже и в том случае, если бы кто-нибудь неоспоримо доказал невозможность личного бессмертия; ибо логическая связь, существующая между понятиями, не прекращается, если даже нигде нет объектов, соответствующих этим понятиям. Связь круга с его свойствами не прекратится и в том случае, если исчезнут все круглые предметы. Поэтому, если бы кто-нибудь доказал несуществование бессмертия, то своим доказательством он отнюдь не упразднил бы нашего вывода, но он доказал бы только то, что мы должны отказаться от веры в смысл жизни, а вовсе не то, что эта вера логически допустима и без веры в бессмертие.

И, как видим, наш окончательный вывод получается посредством очень простых рассуждений: чтобы придти к нему, нужно только проанализировать понятие «смысла», да не забывать того, что в силу нравственных требований личность не должна быть ни в чьих руках, даже в руках самого Бога, только средством или орудием. Но даже эта простота рассуждений, приводящих к нашему выводу, иногда возбуждает подозрения и вызывает попытки опровергнуть его: до такой степени вкоренился в нас непоследовательный материализм; нам хотелось бы отрицать бессмертие, а в то же время считать жизнь осмысленным, ценным явлением.

По крайней мере, по поводу этой простоты мне случалось слышать следующее возражение: смысл жизни охотно допускается множеством лиц, по крайней мере – всей молодежью; ибо она почти всегда бывает так идеалистична и вместе с тем так решительна, смела и последовательна в своих поступках, что вряд ли бы она стала жить, если бы потеряла веру в смысл жизни. А между тем, кто другой, а уж молодежь-то расположена меньше всех верить в бессмертие. И это не только временное или местное явление, но это вполне естественно; ибо, с одной стороны, пока человек молод и полон сил или даже переполнен ими, он, разумеется, вовсе не расположен размышлять о том, что будет после смерти; он даже совсем забывает о ней; а с другой стороны, он еще неопытен в мышлении и, наслаждаясь жизнью всем своим существом, невольно склонен думать, что этой жизнью уже исчерпывается вся действительность. Подобную наклонность легче всего наблюдать у детей: они постоянно то, что видят в своей семье, считают повторяющимся везде; склад наблюдаемой ими жизни они постоянно считают единственным складом жизни[10]. Если же так легко усмотреть зависимость веры в смысл жизни от веры в бессмертие, то, как же тот, кто не верит в бессмертие, может верить в смысл жизни, даже говорить о нем, не чувствуя, что он в своих мыслях до пускает какую-то непоследовательность, нелогичность? Пусть он еще неопытен в мышлении и не в состоянии вскрыть, в чем именно состоит допускаемая им ошибка; но он должен все-таки почувствовать ее как что-то неладное, как какую-то дисгармонию в своих мыслях. Ведь несомненно, что все логические ошибки сперва нами только чувствуются; а уже после того мы начинаем их разыскивать и узнаем, в чем именно состоят они. И чувствуются они тем скорей и тем сильней, чем проще те рассуждения, при помощи которых они могут быть исправлены. Как же, спрашивается, объяснить ту психологическую загадку, что множество лиц не верят в бессмертие, а все-таки считают позволительным верить в смысл жизни и не чувствуют при этом никакой логической ошибки?

В ответ на это недоразумение я сошлюсь на два психологических факта, которые образуют причину, препятствующую почувствовать эту ошибку. Первый факт состоит в том, что мы всегда склоняемся исподтишка судить обо всем сообразно с тем, как нам вещи представляются или воображаются нами, т. е. способ, каким мы, в силу устройства нашего ума, неизбежно представляем себе или воображаем вещи, мы невольно склоняемся считать способом существования вещей. Так, если спросить любого человека, почему он не допускает вещей, которые существовали бы без пространства, и при том без пространства, имеющего три измерения – в длину, ширину и высоту, то почти всегда получается такой ответ: мы не можем представить или вообразить себе ни одной вещи вне пространства и при том вне трехмерного пространства. Таким образом, неизбежный для нашего ума способ воображать вещи мы склоняемся считать неизбежным способом не только представления, но и самого существования вещей. Даже в тех случаях, когда мы по каким-либо причинам уже решили какой-нибудь вещи не приписывать того, что вытекает из способа, в каком представляется или воображается нами эта вещь, даже и тогда редко кому удается выдержать это решение. Так, например, когда рассуждают о Боге, о душе и т. п. вещах, то легко соглашаются, что этим вещам, уже по самому их понятию, не следует приписывать никаких пространственных признаков; ибо под ними подразумевается нечто чисто духовное, чуждое поэтому всякой протяженности и т. п. Но редко кому удается, говоря о них, не руководиться в своих речах тем, как эти вещи невольно рисуются нашему воображению. Именно: душу мы невольно воображаем себе в виде маленького человека; и вот, хотя мы охотно соглашаемся с тем, что ей нельзя приписывать никаких пространственных предикатов, тем не менее, мы всегда склоняемся рассматривать ее так, как будто бы она занимает внутри тела строго определенное место, так что стоит вырезать это место, и вместе с ним душа будет отрезана от тела. Вот все эти-то психологические факты свидетельствуют о сильнейшей наклонности нашего ума рассуждать о вещах, сообразуясь исподтишка не с тем, что должно быть мыслимо о них, но, сообразуясь с тем, как они воображаются нами.

Другой же факт, который в связи с только что указанным дает возможность решить нашу психологическую загадку, может быть назван непредставимостью или невообразимостью своей собственной полной смерти. Он состоит в том, что, несмотря на все наши усилия, мы никогда не можем вообразить наше духовное существование, т. е. существование нашей духовной личности, нашего я вполне прекратившимся, так чтобы мы воображали мир и других людей, не воображая в то же время самих себя зрителями этого мира, рассматривающими его из какого-то скрытого уголка. Попробуем представить самих себя умершими. Конечно, каждый легко может вообразить себе, что он лежит в виде неподвижного, похолодевшего трупа, что над этим трупом одни плачут и искренно горюют, другие делают лишь прилично печальную мину, третьи шушукаются и сплетничают, четвертые с надлежащей торжественностью или же с надлежащей небрежностью, глядя либо по количеству совести, либо по количеству ожидаемой мзды, творят похоронные обряды. Все это очень легко представить себе. Но, представляя себе такую картину, я в то же время всегда невольно представляю себе, что сам-то я все это потихоньку вижу, созерцаю из какого-то потаенного уголка. В большинстве случаев даже бывает так, что когда представляют себе всю эту картину, то в то же время невольно воображают, что нам самим одних лиц захочется утешить и ободрить, других упрекнуть за что-нибудь; но что мы так же, как и во время кошмара, не в состоянии будем произвести какой-либо звук или сделать жест. Но, как бы то ни было, представляя себе эту картину, мы в то же время представляем самих себя видящими ее откуда-то, из какого-то уголка, подсматривающими за нею. Да иначе и не может быть: когда мы представляем себе что бы то ни было, то представляем себе это так, как бы оно воспринималось нами. Например, когда я представляю себе гостиный двор, то я представляю его себе так, как бы я его видел. Другими словами: представление самого себя воспринимающим лицом неотделимо от наших представлений. От того и зависит, что во всех наших сновидениях мы всегда видим себя участниками сновидений. А потому-то, представляя себя умершим, я неизбежно, в силу законов нашей душевной жизни, делаю это таким образом, что в то же время я же сам представляюсь себе созерцающим картину своей смерти. А это значит, что я, хотя и вообразил самого себя умершим, но еще не вообразил себя сполна исчезнувшим. Представить или вообразить себе самого себя, свое я, сполна исчезнувшим нельзя.

Сопоставим же теперь этот факт непредставимости (или невообразимости) своей собственной полной смерти, т. е. смерти нашего я, с нашей наклонностью судить о вещах, сообразуясь не с тем, как следует мыслить о них, а с тем, как они невольно рисуются нашему воображению. Тогда станет вполне понятным, что все это вместе взятое должно препятствовать нам почувствовать невозможность смысла жизни без личного бессмертия: ведь, не допуская бессмертия одним лишь умом, мы, несмотря на то, всем-то своим существом станем относиться к вопросу о смысле жизни не так, как это требуется умом, но, сообразуясь с теми картинами, которые невольно рисуются нашим воображением; а для него недоступно представление нашей полной смерти. Поэтому, не делая особых усилий ума, мы никогда не почувствуем всех логических следствий отсутствия бессмертия.

Но, конечно, попытки отвергнуть наш вывод не останавливаются на только что указанных, а идут гораздо дальше. Кто отвык от веры в бессмертие, тот, разумеется, хочет найти цель, осмысливающую жизнь, в пределах существования. Конечно, наилучшим ответом против всех подобных попыток служит уже указанный анализ понятия «смысл». Но вывод, получаемый посредством этого анализа, становится еще убедительнее и как бы осязательнее, когда мы рассмотрим попытки найти смысл жизни не там, где он указывается логическою связью понятий. Поэтому-то рассмотрим их.

Часто говорят так: зачем мне искать смысл жизни вне жизни, если цель моей жизни зависит от меня самого? Ведь я сам ставлю себе цель своей деятельности. Конечно, не все цели, зависящие от произвола, будут таковы, чтобы они придали смысл моей жизни. Но я могу поставить себе цель столь высокую, что она осмыслит всю мою жизнь, и тогда весь смысл жизни окажется лежащим уже в самой жизни, а не за ее пределами. Но, спросим мы, в чем же поставить мне цель моей жизни так, чтобы последняя сделалась осмысленной? Разумеется, искомая цель должна быть абсолютно ценной; а в зависимости от этого та деятельность, которая приводила бы меня к этой цели, должна быть в моих глазах абсолютно обязательной. Но есть всего только одна деятельность, имеющая абсолютно обязательный характер. Это – деятельность, предписываемая нравственным долгом. Всякая другая деятельность имеет лишь относительную обязательность, в зависимости от того, насколько должны быть или естественным образом бывают желательными достигаемые при их помощи цели. Деятельность, при помощи которой я могу достичь известных удовольствий и удобств, обязательна для меня лишь в том случае, если я ценю или почему-нибудь обязан ценить эти удовольствия и удобства. А та деятельность, которая предписывается нравственным долгом, обязательна абсолютно, сама по себе, независимо от всяких удовольствий и удобств. Она не утрачивает своего обязательного характера даже и в том случае, если бы она обещала мне одни лишь страдания. Таким образом, если полагать смысл жизни в жизни, а не вне ее, то только в осуществлении той самой цели, которая составила бы цель деятельности, предписываемой нам нравственным долгом. Другими словами: если можно отыскать смысл жизни в самой жизни, то не иначе, как только в исполнении цели, указываемой нравственным законом[11].

Попробуем же допустить, что смысл жизни находится целиком в ней самой и состоит только в исполнении того назначения, которое предписывается нравственным законом. Но вот вопрос: не обратится ли сам-то нравственный закон в величайшую бессмыслицу, если нет личного бессмертия? В самом деле, если нравственный закон предписывает и преследует какую-нибудь определенную цель и если она в то же время остается заведомо неосуществимой, то в нем нет никакого смысла, и он не в силах придать смысл нашей жизни; ибо, как мы уже согласились, смысл всякой вещи состоит в том, чтобы не только быть назначенной для достижения ценной цели, но также и в том, чтобы действительно быть пригодной для достижения этой цели. По крайней мере, сам автор упомянутой мною книжки вполне согласен, что «ставить целью жизни нечто недостижимое безрассудно: могу ли я, говорит он, всерьез верить в эту цель, когда я знаю, что успеха в стремлении к ней иметь не буду?»[12]. А какую цель вернее всего предписывает нам нравственный закон? Всякий, бесспорно, согласится, что если им и предписывается какая-нибудь определенная цель, то не иначе, как счастье всех людей. А какова эта цель – осуществимая или неосуществимая? Можно было бы привести тысячи примеров и множество психологических соображений, доказывающих полнейшую неосуществимость этой цели, если допустить, что жизнь человека ограничивается одним лишь земным существованием. Но я для краткости употреблю другой прием: я сошлюсь на установившуюся оценку жизни, высказанную поэтами, религиозным сознанием и философами. Величайшие поэты, начиная с царя Соломона, если только они воспевали не отдельные мгновения жизни, а задумывались над оценкой целой жизни, всегда высказывали убеждение в неосуществимости, в суетности земного счастья. Наиболее же развитые религии – христианство и буддизм, обе рассматривают жизнь как юдоль печали. В этом отношении и буддизм, и христианство вполне сходны между собой. Разница между ними лишь в том, что христианство, несмотря на свою оценку земной жизни, все-таки не утрачивает ни веры в смысл жизни, ни веры в господство нравственного закона (запрещающего третировать личность, как только средство) над волей Бога; поэтому оно верит и в личное бессмертие, а чрез все это оказывается религией жизнерадостной, не презирающей, а любящей жизнь, проповедующей, что первым свидетельством Искупителя о самом себе и о своем деле было посещение празднования события, ведущего к размножению жизни[13], и снабжение празднующих чудесным вином, чтобы не прерывать их веселья. Таким образом, в отличие от буддизма христианство как истинная весть о человеческом блаженстве, как истинное благовествование, учит не презирать тех немногих радостей, которые еще даются нам земною жизнью, хотя, в общем, и оценивает ее как непригодную для истинного блаженства и обещает последнее лишь за пределами земной жизни. Словом: в то время как буддизм впадает в односторонность пессимизма, христианство составляет в высшей степени удачный синтез пессимизма и оптимизма, в общей же оценке земной жизни, взятой отдельно, оба они вполне согласны друг с другом. Также и философы считают счастье недостижимым на земле. Я уже не стану говорить о философах-пессимистах вроде Шопенгауэра. Не стану и перебирать других всех по порядку, начиная с Платона, презрительно относившегося к земной жизни, рассматривавшего человеческое тело как темницу души, из которой она должна спасаться бегством, чтобы вступить на путь истинной жизни. Все это вещи, более или менее общеизвестные. Но нельзя не упомянуть об отзыве известного Милля, который хотел вывести и объяснить все требования нравственного закона как условия, необходимые для достижения счастья, и притом – земного счастья, так что от него, скорее всего можно было бы ожидать уверенности в достижимости счастья. Но и он не мог не высказать той мысли, что самым надежным средством для достижения счастья служит сознательная способность жить без счастья[14]. Точно так же и стоики, и эпикурейцы хотели научить своих последователей достичь блаженства уже на земле. Но каково же средство рекомендовали они для этой цели? Несмотря на различие путей, приводящих к этому средству, и исходных точек зрения, и там и здесь оно было по существу своему одинаковым; и там и здесь оно сводилось к выработке в себе, прежде всего, умения не поддаваться печалям жизни, а, сверх того, и умения обходиться в случае нужды даже без всяких радостей жизни. Но если бы, по их мнению, можно было на земле достичь положительного всеобщего счастья, то не было бы надобности ни в том, ни в другом умении как в главнейших средствах для достижения блаженства. Очевидно, что и стоики, и эпикурейцы заботились только об одном: не о достижении положительного счастья, а только об уменьшении неизбежного, по их мнению, на земле несчастья. Одна лишь и была философская школа, которая рекомендовала для достижения блаженства прямую погоню за наслаждениями: за более близкими – предпочтительнее, чем за более отдаленными, за более сильными и действующими прямым путем на наш организм – предпочтительнее, чем за более слабыми и действующими на него косвенно, через дух. Это – школа гедоническая, или киренская. Но, не говоря уже о том, что она, постепенно разлагаясь, исчезла или затерялась в школе эпикурейской и этим процессом обнаружила свою полную несостоятельность, из числа ее уже собственных последователей выработался Гегезий, первый представитель пессимизма в европейской философии, доведший свой пессимизм до проповеди самоубийства, и притом столь успешной, что в Александрии сочли нужным запретить его лекции; ибо он там многих склонил своими поучениями к самоубийству. А на что указывает этот исторический факт? На то, что если всю цену жизни мы станем полагать в земном счастье, то фактически открывающаяся перед нами жизнь доведет нас при такой оценке до пессимизма и даже до самоубийства. Правда, мне могут возразить, что ведь бывали же и философы оптимисты, и притом столь гениальные, как Лейбниц. Но пусть мои противники не ищут в нем себе союзника: он на деле окажется из числа таких друзей, которые еще хуже врагов. Чему учил Лейбниц? Тому, что существующий мир есть наилучший изо всех возможных миров, т. е., как пояснял и сам Лейбниц, в существующем мире множество неустранимого зла, которое вполне неизбежно в нем; но если бы попробовать из того самого материала, из которого устроен существующий мир, построить какой-нибудь иной мир, то он непременно окажется еще хуже существующего; поэтому-то существующий мир и должен считаться наилучшим изо всех возможных (при том же материале) миров. Наконец, тот самый автор, с которым мне часто приходится спорить в этом рассуждении, ибо он ищет смысл жизни в самой жизни, даже и он вынужден согласиться с неосуществимостью всеобщего счастья на земле. «Поставить всеобщее счастье нравственной целью своей жизни, – говорит он, – нельзя уже по одному тому, что это – такая цель, в стремлении к которой непременно потерпишь неудачу»[15].

Таким образом, если нравственный закон предписывает служение всеобщему счастью, то это – такая цель, относительно которой все согласны, что она неосуществима на земле. Если же та цель, которая предписывается нравственным законом, оказывается в пределах земного существования людей неосуществимою, так не значит ли это, что он предписывает такую цель, которая неспособна осмыслить ни его самого, ни нашей жизни, коль скоро нет другого существования, кроме земного? Ведь мы уже признали, что лишь та вещь имеет смысл, которая не только назначена для какой-либо ценной цели, но и действительно пригодна для ее осуществления. Да это так очевидно, что даже не отрицается и теми, кто ищет смысла земной жизни в ней самой. Вот что пишет почтенный автор упомянутой мной книжки: «Поставить всеобщее счастье нравственною целью своей жизни нельзя уже по одному тому, что это – такая цель, в стремлении к которой непременно потерпишь неудачу… Ставить же целью жизни нечто недостижимое, – прибавляет он, – конечно, безрассудно: могу ли я всерьез верить в эту цель, когда я знаю, что успеха в стремлении к ней иметь не буду». «Нет, – заканчивает он, – если выбирать разумно цель жизни из множества возможных, то лишь такую, которая вообще была бы достижима в течение короткого земного бытия»[16].

Итак, если нравственный закон предписывает служение всеобщему счастью, то он сам не имеет ни малейшего смысла, а потому и не в силах осмыслить мою жизнь, если нет бессмертия. Но посмотрим: при каких условиях он в состоянии осмыслить мою жизнь, т. е., при каких условиях всеобщее счастье не будет заведомо неосуществимым? Для этого необходимо прежде всего, чтобы счастье людей слагалось не только из того, что они переживают в пределах земной жизни, но также еще и из чего-нибудь другого. А для этого необходимо, чтобы их жизнь продолжалась за пределами земной жизни и притом так продолжалась, чтобы при этом было искуплено все то зло, которое они неизбежно испытывают здесь.

Спешу, впрочем, оговориться: это нужно вовсе не потому, что будто бы мое служение счастью других людей останется бессмысленным, если оно не будет сторицей вознаграждено в последующей жизни. Очень часто воображают, будто бы учение критической, иначе кантовской философии о бессмертии сводится к подобной нелепости; будто бы, постулируя бессмертие, по-видимому, во имя нравственных соображений, оно, в конце концов, в действительности-то имеет в виду чисто эгоистический расчет. Напротив, если я требую бессмертия как условия возможности смысла моей жизни, то я уже не имею логического права заботиться о самом себе и о своих выгодах. Ведь, отыскивая смысл своей жизни, этим самым я ищу, в чем состоит мое назначение, следовательно, я уже решил рассматривать себя как средство. К чему же тогда и толковать об эгоистических выгодах? Но когда я говорю о тех условиях, без которых не имеет смысла обязательность нравственного долга, то бессмертие, а с ним и искупление земного зла нужны, прежде всего, не относительно меня самого, а относительно тех, кому я назначен служить в силу нравственного закона; без этого условия мое назначение, как неосуществимое, будет бессмыслицей; мой ум не найдет никакого смысла в исполнении нравственного закона без этого условия.

Иначе выйдет в том случае, если мы допустим бессмертие. При этом предположении мы вправе верить (не говорю – будем знать, но можем верить), что за пределами земной жизни осуществляется все то, что остается неосуществимым в этой жизни, и что вместе с тем необходимо для сохранения смысла в обязательности нравственного долга. Коль скоро допущено бессмертие, то этим самым открывается возможность верить, что исполнение нравственного долга служит безукоризненным средством для достижения цели абсолютно ценной и осуществляющейся в посмертной жизни, что нравственная деятельность есть не что иное, как путь, ведущий к этой цели, а совесть не что иное, как отголосок этой цели в нашей земной жизни. Другими словами, вместе с верой в бессмертие открывается возможность верить, что исполнение мною нравственного долга искупляет всякое зло, испытываемое не мной, а другими, счастью которых я обязан служить; что это зло превратится даже в добро (не для меня, а для других) и что это добро примирит с испытанным злом не только того, кто сам претерпел его, но даже и всех тех, кто, служа нравственному долгу, вел как бы бесплодную борьбу для освобождения мира от зла. Говорю: «как бы бесплодную», ибо если все это будет допущено, то всеобщее счастье будет уже осуществимым, только не здесь, не в земной, а в посмертной жизни.

Итак, когда смысл жизни полагается в служении нравственному долгу, а этот долг понимается как обязанность служить всеобщему счастью, то вера в смысл жизни, все-таки, оказывается логически непозволительной без веры в бессмертие, ибо всеобщее счастье оказывается неосуществимым, если нет бессмертия. Это, конечно, еще не значит, что никто не будет исполнять нравственные предписания, если он не верит в бессмертие. Всегда найдутся люди, которые будут достаточно непоследовательны или капризны, чтобы делать то, в чем нет никакого смысла. Поэтому легко могут встретиться такие люди, которые, не веря в бессмертие, все-таки будут стараться исполнять нравственные предписания. Они могут так поступать или в силу привычки к известному поведению, или же потому, что лично им больше нравится поступать так, а не иначе, подобно тому, как многим непреодолимо нравится быть одетым по моде. К тому же не следует упускать из виду, что для многих кажется более красивым, более эстетичным не противоречить своими поступками нравственным предписаниям; поэтому они будут исполнять их, хотя бы и не видели в них ровно никакого смысла – просто ради своего удовольствия, как бы из-за эстетического наслаждения. Но если проанализировать понятие «смысл жизни» и не забывать, что в нем подразумевается действительная пригодность для достижения абсолютно ценной цели, то мы должны согласиться, что при отсутствии бессмертия подчинение жизни нравственным требованиям придает ей так же мало смысла, как и ее подчинение требованиям моды; очень может быть, что жизнь, согласная с нравственным законом, и в этом случае окажется более приятною, красивой, эстетичной, но отнюдь не более осмысленною, чем жизнь безнравственная.

Но мне могут сделать такое возражение: я сейчас рассматривал нравственный долг как заповедь, повелевающую служить по мере сил всеобщему счастью. При таком взгляде на дело, скажут мне, вера в смысл жизни действительно оказывается логически непозволительною без веры в бессмертие, даже и в том случае, когда мы полагаем смысл жизни в исполнении нравственного долга. Но ведь есть еще другое толкование нравственного закона, указанное Кантом, которое отнюдь не навязывает нам обязанности служить всеобщему счастью. Так вот – может быть, в том случае, если мы примем кантовское толкование, окажется возможным полагать смысл жизни в исполнении нравственного закона и притом так, что при этом не понадобится верить в бессмертие. Но уже сам Кант пояснил, что нравственный закон и при его толковании утрачивает всякий смысл, если нет бессмертия. Я мог бы ограничиться этою ссылкой на Канта. Но на всякий случай я проверю вкратце его соображения.

По толкованию Канта, нравственный закон есть закон чисто формальный: он предписывает нам не какое-либо определенное содержание деятельности, не какую-либо определенную цель деятельности, а всего только определенную форму нашей деятельности, именно – форму общей законосообразности. «Поступай так, – говорит нравственный закон, по мнению Канта, – чтобы то правило, которым руководствуется в каждом отдельном случае твоя воля, могло бы сделаться всеобщим законом, т. е. имело бы форму всеобщего закона». Поэтому для решения вопроса, принадлежит ли данный поступок к числу нравственных или безнравственных, надо всегда смотреть, могли бы он сделаться как бы всеобщим законом природы. Если это окажется возможным, то он будет нравственным, в противном же случае – безнравственным. Так, возьмем обман. Если бы мы попытались сделать его всеобщим законом, то самый обман сделался бы невозможным, т. к., зная об этом законе, никто никому не стал [бы] доверять. Следовательно, обман не выдерживает указанной Кантом пробы и именно поэтому он относится к числу безнравственных поступков. Иное дело взаимная помощь, правдивость и т. п.: если их сделать всеобщим законом, то они не разрушают сами себя, как это имеет место с обманом. Таким образом, нравственный закон, по мнению Канта, не предписывает нам ничего другого, кроме определенной формы деятельности, а уже к этой форме подбираются подходящие объекты и подходящее содержание. При этом еще каждый поступок только тогда будет нравственным, когда он исполняется исключительно из уважения к нравственному закону, а не из каких-либо других мотивов. Ведь при других мотивах целью моей деятельности окажется уже не то, что предписывается нравственным законом, не самая форма деятельности, а что-нибудь другое. Так, если я ухаживаю за больным из расположения к нему, то это еще не значит, что я, наверное, поступаю нравственно. Этот поступок будет нравственным только в том случае, если я его совершаю вполне независимо от моего расположения к больному, если я ухаживаю за ним в силу одного лишь уважения к нравственному закону, хотя бы я даже ненавидел этого больного: ведь в первом случае я гонюсь не за формой деятельности, а совсем за иными целями.

Таков взгляд Канта. Не будем говорить о том, насколько он верен; ибо это безразлично для нашей прямой задачи. Взамен того посмотрим, нельзя ли счесть назначением человека осуществление торжества этого чисто формального закона нравственности. Отчего же? Можно; только в этом назначении, если не допускать бессмертия, не будет никакого смысла, ибо при отсутствии бессмертия оно будет настолько же неосуществимым, как и всеобщее счастье. В самом деле, такое назначение противоречит земной природе человека; ибо явно невозможное дело, чтобы в земном человеке не было действия самых разнообразных мотивов. Часть этих мотивов будет побуждать его к таким поступкам, которые противоречат нравственному долгу; другая часть вызовет у него такие поступки, которые он должен бы выполнить и в силу нравственных требований, но станет-то он на деле выполнять их не из уважения к ним, а под влиянием других мотивов (так, он будет есть под влиянием голода, а не нравственного расчета). А и в том, и в другом случае допущенное нами назначение человека – осуществление торжества чисто формального закона нравственности – останется невыполненным. Фактически лишь изредка человек будет исполнять то, к чему он назначен; во всех же остальных случаях он будет далек от исполнения своего назначения. А т. к. допущено, что нет бессмертия, то его назначение останется навсегда неисполнимым. Вот эти-то самые соображения заставили уже и самого Канта утверждать, что вера в смысл нравственного закона непозволительна без веры в бессмертие.

Итак, если уже искать цель, осмысливающую жизнь в пределах земной жизни, то не иначе, как в исполнении цели, указываемой нравственным законом; ибо только он один имеет абсолютную обязательность; и поэтому только одна лишь предписываемая им цель и может сообщить смысл нашей жизни. Но что же оказывается? Сама-то обязательность нравственного долга обращается в величайшую бессмыслицу, коль скоро нет бессмертия, ибо та цель, которая преследуется нравственным законом, оказывается вполне неосуществимою в пределах земной жизни. Таким образом, если я хочу верить, что осуществление цели нравственного закона придает смысл моей жизни, то я должен верить и в бессмертие; если же я не могу или не хочу верить в бессмертие, то я должен отказаться и от попыток найти смысл жизни в осуществлении цели, предписываемой нравственным законом. А коль скоро я все-таки хочу найти смысл жизни, не выходя за пределы жизни, то остается попробовать искать его не в осуществлении цели нравственного закона, а в чем-нибудь другом, хотя уже заранее видно, что эти попытки окажутся бесплодными; ибо, чтобы осмыслить жизнь, нужно, чтобы она была действительно пригодна для осуществления абсолютно ценной цели; а такою целью служит только та цель, которая совпадает с целью нравственного закона.

Во всяком случае, подобная попытка существует и должна быть рассмотрена нами. Она сделана почтенным автором все той же книжки, о которой я уже неоднократно упоминал. «Ставить целью жизни, – говорит он, – нечто недостижимое, конечно, безрассудно… Поэтому всеобщее счастье не может быть такою целью. Но ею может быть нечто иное, не только не противоречащее всеобщему счастью, но даже родственное этому верховному критерию. Я не могу осуществить всеобщего счастья, но могу достигнуть сознания, что я делаю все от меня зависящее для осуществления всеобщего счастья; и это сознание может доставить мне величайшее наслаждение. Я могу не иметь успеха в этой деятельности, когда враждебные усилия или неблагоприятные обстоятельства станут поперек моей дороги; но от меня самого зависит иметь успех или испытать неудачу, раз целью жизни я поставлю достижение сознания, что я по мере сил своих действую согласно с требованиями высшего блага».

Странное дело: если я поставлю своей целью всеобщее счастье, то такая цель не может осмыслить мою жизнь, ибо признано уже, что такая цель неосуществима. Но если я поставлю своей целью одно лишь сознание того, что моя деятельность по мере моих сил направлена к осуществлению этой заведомо неосуществимой цели, то отсюда вдруг возникнет такое наслаждение, что оно осмыслит всю мою жизнь. Полно, не наоборот ли? Когда человек стремится к какой-нибудь высокой цели и не подозревает о том, что она неосуществима, а, напротив, верит в ее осуществимость, то, какие бы неудачи ни испытывал он в своих стремлениях к этой цели, он все-таки может наслаждаться своею деятельностью, направленной к осуществлению этой цели: его утешает и ободряет сознание ее высокой ценности и иллюзия ее осуществимости. Но как только он поймет ее неосуществимость, то сознание того, что вся его деятельность была и всегда будет направлена только к неосуществимой цели, должно его нестерпимо мучить; такое сознание неизбежно вызовет в нем разочарование в жизни. Разве можно найти человека, который, понимая всю бесплодность попыток поймать свою собственную тень, все-таки находил бы величайшее наслаждение в сознании, что он по мере сил посвящает свою жизнь подобным попыткам, в сознании, что он делает все от него зависящее для поимки своей тени? Пока гетевский Фауст считал знание достижимым, он наслаждался сознанием того, что он делал все от него зависящее для достижения знания. Но как только он разочаровался в возможности знания, то сознание бесплодности его стремлений вызвало в нем даже отвращение к жизни. И это самый естественный, т. е. самый частый результат сознания неосуществимости наиболее ценных целей. Конечно, чего доброго, найдутся и такие люди, которые по какому-то капризу сумеют наслаждаться сознанием того, что они, несмотря ни на что, делают все от них зависящее для осуществления цели, заведомо неосуществимой в их собственных глазах. И их жизнь, разумеется, будет полна своеобразных наслаждений. Ведь когда на детей нападает такое капризное настроение, что им хочется делать все наперекор всяким правилам и приказаниям старших, то несомненно, что они сильно наслаждаются сознанием того, что все-таки осуществляют свои нелепые желания. Да и не даром сложилась поговорка: «Запрещенный плод сладок». Поэтому не диво, если бы кто-нибудь решил наслаждаться сознанием того, что он по мере своих сил действует согласно с требованиями неосуществимой цели. Все это психологически не невозможно, хотя и не естественно, т. е., не может быть выставлено как общее правило, которое соблюдалось бы если не во всех, то, по крайней мере, в большинстве случаев.

Но если такое наслаждение сознанием, что я по мере сил делаю бесплодные попытки, и возможно, то, во всяком случае, у нас идет речь не о том, что способно наполнить наслаждением нашу жизнь, а о том, что способно ее осмыслить. И вот посмотрим, насколько пригодна с этой точки зрения указываемая рассматриваемым автором цель жизни. Ответ на этот вопрос очень прост: если всеобщее счастье уже признано такой целью, которая неспособна осмыслить нашу жизнь, коль скоро нет другой жизни, кроме земной, то мы логически обязаны признать и то, что содействие всеобщему счастью составляет содействие такой цели, которая неспособна осмыслить нашу жизнь, коль скоро нет другой жизни, кроме земной. А содействие такой цели, которая неспособна осмыслить нашу жизнь, разумеется, не может сделать нашу жизнь осмысленною, если бы даже вопреки всем психологическим законам сознание о факте такого содействия наполнило жизнь величайшим наслаждением.

Словом, мы повсюду наталкиваемся на один и тот же вывод: или надо отказаться от веры в смысл жизни (а с ним и в смысл нравственного закона), или же, веря в него, надо верить и в личное бессмертие. Но, скажут мне, это – вывод условный: он не говорит, следует ли верить в смысл жизни, а указывает только, при каких условиях позволительно верить в него. Более того, из всех изложенных соображений ясно видно, что критическая философия должна даже считать научно недоказуемою самую необходимость веры в смысл жизни. Не то, чтобы она рекомендовала отказаться от этой веры; но она должна считать одинаково недоказуемыми как необходимость, так и ошибочность этой веры. В самом деле, позволительность веры в смысл жизни обусловлена верой в бессмертие; а критическая философия вопрос о бессмертии считает научно неразрешимым и предоставляет вере решать его в ту или другую сторону. Конечно, кто уже верит в обязательность нравственного долга, тот, по учению критической философии, должен (логически обязан) верить и в бессмертие, а с ним и в смысл жизни. Но разве возможно научным путем доказать, что нам следует верить в обязательность нравственного закона, если бы кто-нибудь вздумал отрицать его? Разумеется, нет; ибо против такого отрицания не на что было бы опереться. Поэтому переубедить такого отрицателя могут не научные доводы, а одна лишь жизнь, т. е., с одной стороны, влияние примера людей, верующих в обязательность нравственного долга, а с другой – бесплодные, в конце концов, попытки отречься не только на словах, но и на деле от этой веры. Действительно, если кто-нибудь отрицает обязательность нравственного долга, то для его переубеждения нам уже нельзя ссылаться на признание какой-либо обязанности; ибо всякая обязанность отрицается им в принципе. Поэтому мы вправе ссылаться только на факты. Но факты выражают всегда только то, что существует, бывает, случается, но не то, чему следует или что должно быть, хотя бы оно никем не исполнялось. Поэтому из фактов нельзя вывести ни подтверждения, ни отрицания обязательности нравственного закона. Словом, вскрыв логическую связь веры в смысл жизни с верой в бессмертие, мы в то же время не в силах решить чисто научным путем, следует ли верить в смысл жизни. Но, спросят меня, в чем же тогда состоит практическое значение нашего вывода?

Ответ очень прост: в устранении того, что может быть названо умственным развратом, составляющим едва ли не наихудший вид разврата. Под влиянием недавнего господства материализма и полного упадка философии множество лиц отвыкло от веры в бессмертие, даже подсмеивается над ней, а в то же время толкует о смысле жизни, продолжает верить в него, и таким образом развращает свой ум, постепенно приучая его к крайней непоследовательности, к нелогичности, и этим самым вообще притупляет в нем способность чувствовать правду. И вот наш вывод содействует устранению подобного разврата, ибо он прямо требует от нас отречься от непоследовательного материализма, вынуждает нас или уверовать в бессмертие или же сделаться вполне последовательными материалистами, т. е., не веря в бессмертие, перестать верить и в смысл жизни, а с ним – и в смысл обязательности нравственного долга, и если уж исполнять требования нравственности, то не потому, чтобы им без веры в бессмертие можно было приписать какой-нибудь смысл, а только потому, что это нам пока еще нравится, или же потому, что мы издавна привыкли так поступать. В этом-то устранении привычки к непоследовательному материализму, привычки, развращающей наш ум, и состоит практическое значение нашего вывода.

Иные говорят, что это опасный вывод, и мотивируют это таким соображением: по моим собственным словам, у нас распространилась сильная привычка не верить в бессмертие; и вот боятся, что вследствие этой привычки наш вывод, раз он будет принят, скорее всего, вызовет не веру в бессмертие, а неверие в смысл жизни и в обязательность нравственного закона. Другими словами: опасаются, что наш вывод хотя и устранит непоследовательный материализм, но, скорее всего, сделает это тем путем, что вызовет материализм последовательный. Конечно, кто плохо верит в силу добра, тот может находить наш вывод довольно опасным и предпочел бы скрыть его от толпы, от непосвященных в философию. Но если кто непоколебимо верит в силу добра (или, если угодно, в подкрепляющее его силу Провидение), тот смело предложит людям попробовать вполне последовательно отречься (нет нужды исполнить это уже и на деле, а достаточно сделать это путем воображения) от признания обязательности нравственного долга, а с ним и смысла жизни (отречься так последовательно, чтобы даже считать позволительным есть котлеты из детского мяса и превратить воспитательные дома в учреждения для надлежащего откармливания детей на убой); ибо такой человек непоколебимо убежден, что путем подобных попыток люди никак не могут сделаться последовательными материалистами, а напротив – гораздо охотней уверуют в бессмертие. Поэтому человек, верующий в силу добра, будет верить и в безопасность правды, и взамен нашего вывода будет считать неизмеримо более опасным умственный разврат, обнаруживающийся в виде непоследовательного материализма.

Веллер М. [12].

Что такое смысл жизни? Это вечное несоответствие между тем, что ты есть – и тем, чем ты в идеале хочешь быть. А хочешь ты быть всегда еще значительнее, реализоваться еще полнее, утвердиться еще больше. И для этого – через сознание подстегнуться к максимальному, идеально великому действию; вектор твоего стремления всегда направлен вперед и вверх, к Идеалу, не существующему в реальности. Ты всегда ощущаешь, что «может быть еще что-то, должно быть еще что-то», и твое сознание стремится сформулировать это вечное ощущение не полной, не абсолютной удовлетворенности тем, что есть – и даже тем, что может быть.

Как найти (обрести) смысл жизни? Дать себе ощущения такой силы, чтоб этот вопрос растворился (любовь, война, подвиг, трудности). Тогда сильное ощущение от чего-то превратит это «что-то» в ценность – а сознание уравновесит это ощущение тем, что подтвердит: да, это здоровенная ценность, я это могу понять, я ведь ощущаю это; сознание и ощущение придут в равновесное согласие – а это и есть обретение смысла жизни. Это первый путь, а второй – направить свое сознание на что-то, что ты имеешь или делаешь, всячески искать, рассматривать, доказывать себе, что это важно, ценно, что это можешь только ты, что ты просто уникум, есть чем гордиться, есть за что уважать, – и тогда твое сознание, как увеличивающий напряжение на выходе трансформатор, поставит твоей потребности в сильных ощущениях ощущение такой силы, что, оценивая его силу и положительность, скажет: да, это вполне соответствует тому, что я вижу и имею, это вполне смысл моей жизни.

Найти смысл своей жизни (это все равно что «найти себя», «найти свое место в жизни», «обрести себя») – означает лишь привести в равновесие потребность ощущать свою значительность – с потребностью осознавать свою значительность. Вот как все в жизни просто, если спокойно разобраться. Это максимальное душевное равновесие. Это ощущаемое и осознанное – в общем, и главном – удовлетворение собой, своими делами, своей жизнью. Это ощущение и осознание самодостаточности такого равновесного состояния.

Обретение смысла жизни – это оправдательный приговор суда над самим собой. Твое Я отвечает твоему Сверх-Я: о'кей, в общем, я в порядке.

Ведь по большому счету случайностей в жизни не бывает. И по большому счету всегда происходит то, что должно было произойти – так или иначе, здесь или там, раньше или позже. Нет случайности в появлении человека во Вселенной. Об этом мы уже много говорили.

Вселенная создала человека. А человек создаст новую Вселенную.

Мир крутит человеком. Но мир и крутится посредством человека.

Ты – необходимое условие, необходимый пунктик эволюции Вселенной, всего ее существования. Ничего более сложного, хитромудрого и совершенного, чем ты, во Вселенной пока не обнаружено; очень не исключено, что ничего такого больше и нет.

И в этом плане весь смысл Вселенной, всей ее деятельности до сего дня – это создание тебя. Со всеми твоими потрохами и кандибоберами.

А весь смысл деятельности твоей – чтоб вся эта вселенская механика не прекратилась, чтоб вообще не прекратилось Бытие. Было человечество в прошлой Вселенной, будет оно и в будущей.

А устроен ты так, как устроен, механизм сложный, его функционирование и самомотивация этого функционирования очень сложны. Зато и кпд огромный, не сравнимый ни с чем больше в той же Вселенной. Неизбежен тут и «коэффициент трения», и «побочные эффекты». Без этого невозможно. Но в результате – все твои действия, все твои переживания, мучения, страдания, радости – суммируются в то общее движение человечества, без которого по большому счету, опять же, мир не может крутиться. Все, что бы ты ни делал – это твой личный вклад в то, чтобы мироздание вертелось и продолжалось.

Тебя лично может не быть, ты можешь вдруг утонуть, повеситься, делать что угодно, и, в общем, ничего не изменится. Но коли уж ты есть – ты делаешь именно то, что ты делаешь, и все это – крошечная слагаемая, пусть кривая, пусть раздрызганная, но все равно – слагаемая общей деятельности человечества по кручению мира и обновлению его.

Вот куда складываются все мысли, и чувства, и поступки. Они взаимо гасят друг друга в огромной степени – но не полностью. Они не имеют смысла, если рассматривать их изолированно от существования и эволюции Вселенной – но суммарный смысл всей деятельности человечества в том, чтобы мир вертелся, в общем, и целом.

Без всех твоих переживаний – не могло бы быть всей деятельности человечества. Они – неизбежные проявления той самой деятельности, той самой энергоизбыточной центральной нервной системы человека, которая и есть энергопреобразующий Вселенную фактор. Ага?

Можно ли проще все устроить? Видимо, нельзя. Не будешь переживать – не будешь думать – не будешь стремиться – не будешь действовать – не будешь перелопачивать мир.

А если суммировать все твои действия – итоговый импульс всегда будет, в общем, тот же: стремление к максимальному действию. Все прочее – разнообразнейшие «наведенные токи»: механизм подготовки, обеспечения, мотивации, стимуляции и т. д.

Вот тебе осознание твоей связи со Вселенной и взаимообусловленности вашего с ней существования. Вот тебе высший смысл твоей жизни, но более – жизни человечества.

Можно перевести дух и подумать.

Смыслом жизни принято называть надличностную Ценность идеального характера, которая заключается в желаемой человеком, ощущаемой и осознаваемой причастности, нужной и неразрывной, к цели выходящей.

Сама постановка вопроса о смысле жизни свидетельствует о психологической потребности человека в действиях, выходящих за пределы жизненно необходимых для особи. Постановка вопроса о смысле жизни свидетельствует о потребности человека в системе, частью которой он хочет быть и задачи которой значительнее, чем его собственные.

Смысл жизни индивида – в выполнении Высшей системной задачи.

Смысл жизни – это Максимальное Значение, Максимальная Ценность чего-то, к чему ты осознаешь свою причастность. Через эту причастность твои собственные действия также приобретают Максимальное Значение, как часть великого общего. Через осознание своей причастности к великому делу ты осознаешь собственную значительность, ощущаешь удовлетворение своей самореализацией, своим самоутверждением.

Стремление к смыслу жизни – это стремление к своей значительности. К максимальным действиям.

Высший смысл жизни – чтобы вся эта Вселенская механика не прекратилась.

Заметки на полях.

1. Смысл жизни – в служении идеалу.

2. Под смыслом жизни мы понимаем стремление и потребность осознавать, и ощущать свою причастность к работе на общую, высшую, безусловно, всеблагую и необходимую цель.

3. Потребность иметь смысл жизни – это потребность иметь надличностные ценности; убедиться в истинности ценностной шкалы, где общее выше личного.

4. «В чем смысл жизни?» – означает: «Где же та общая для человечества и всего мироздания задача, без которой существование невозможно, и которая объясняет и оправдывает мои труды и лишения.

5. „В чем смысл жизни?“ – иначе можно сформулировать: „Ради чего живет человек?“

6. И получается. Что человек ищет, к чему же себя „пристегнуть“. Ищет систему, в которую может включиться всеми силами. Ищет общее, в котором растворение его частного – хорошо, правильно, логично, необходимо.

7. Смысл жизни как системообразующий фактор. Жаждая смысла жизни – человек жаждет быть включенным в систему. Включенность в систему проявляется как индивидуальная психологическая потребность, объясняемая на высшем этическом, социальном и философском уровне.

8. С точки зрения философии энергоэволюционизма. Потребность в смысле жизни – это психологическое проявление потребности человека (высшей органической формы существования материи) в самообразовании путем единения с себе подобными следующей в шкале эволюции, более сложной и энергопотентной социальной формы существования материи.

9. Обретение смысла жизни означает: человек обретает счастье от сознания того, что его деятельность нужна для чего-то большего и более общего, высшего, устойчивого, нужного, чем лично он сам: для науки, или прогресса, или будущего счастья человечества, или скорейшего наступления Царства Божия, или продления своего рода и т. д.

10. На уровне внутреннем, психологическом, чувственном, поиск смысла жизни есть разновидность и аспект стремления к счастью – состоянию эмоционального комфорта и избавлению от эмоционального дискомфорта.

Разум стремится сделать удовольствие своему обладателю. Проанализировать действительность так, чтобы система аргументов подтверждала: тебе хорошо и даже классно.

11. На уровне внешнем, уровне действий, поиск смысла жизни – это, в конечном счете, не только стремление к максимальным действиям. Это стремление к созданию социальных систем. И к действиям этих социальных систем – стремление к своей причастности к действиям такого масштаба, чтоб это был максимальный масштаб уже всего Бытия.

12. Стремление к смыслу жизни – это стремление к своей значимости.

13. Стремление к смыслу жизни – это стремление к страданию, причем страданию не от чего, страданию как бы надуманному, страданию, основа которого только в психологическом устройстве человека. Страдает на ровном месте от того, что не может постичь высшей цели Мира и свое место в Высшей Деятельности. Благотворность этого – в том, что, стремясь избавиться от этого страдания, человек движется по пути анализа и постижения мира. Это внутренне. А внешне, на уровне результативных действий – поиск смысла жизни активизирует деятельность человека: он предпринимает действия, чтобы избавиться от страданий.

14. Поиск смысла жизни – это дополнительный стимул познания, объединения и деятельности.

15. „Смысл жизни“ – это объединение чувств, разума и деятельности в стремлении к счастью.

16. Бог – это всеобщее Над-Существо /равно как Над-Идея/, включающее в себя также и смысл жизни.

17. Для человека верующего в постижение Бога, принципиально не постижимого окончательно, есть в то же время и постижение высшего смысла жизни, не постижимого вне слияния с Богом (что и невозможно ранее конца земного существования).

18. Наличие либо отсутствие у человека смысла жизни в большой мере обусловлено характером, темпераментом, обменом веществ, гормональным уровнем: настроением, состоянием душевного здоровья. Веселый оптимист видит смысл в наполовину полном стакане коньяка – в то время как мрачный пессимист не видит смысла в стакане наполовину пустом.

19. Смысл жизни – это белка в колесе: маленькая белка в большом колесе человечества среди мира, где бегущие перекладины – это счастье, справедливость, добро, любовь, познание, труд, бессмертие.

Владимиров В. [14].

Человек достиг того уровня развития, на котором он способен дать ответ на вопрос о смысле своей жизни. Различные варианты такого ответа предлагали все мировые религии. Та же тема составила предмет науки философии, а в последние 200 лет проблемы смысла жизни оказались в центре внимания психологии и физиологии высшей нервной деятельности. Фактов и наблюдений накопилось на сегодня достаточно – осталось обобщить их в единую концепцию, где сомкнулись бы выводы, сделанные представителями этих различных отраслей знания.

В двух словах суть дела такова. Человек отличается от всех других обитателей Земли наличием разума. Разум возник в ходе эволюции в качестве дополнительного инструмента выживания человека как биологического вида. Логично предположить, что в человеческую личность, в самую сущность человека заложены такие механизмы, которые побуждают нас работать в интересах всего человечества, с одной стороны, и жестоко карают за несоответствие этому предназначению – с другой.

Смысл жизни человека состоит в содействии его выживанию на уровне биологического вида.

Данное знание необходимым образом предопределяет все наше мировоззрение и поведение. Осознание смысла жизни предполагает понимание структуры человеческой личности и позволяет перейти к вопросам следующего уровня – о добре и зле, о свободе и справедливости, о желаемом и должном. Мы рассмотрим, каким образом эти концепции нашли свое отражение в мировых религиях, и попытаемся выяснить, какую роль при этом сыграло разделение человечества по национальному признаку. Строго говоря, все то, о чем пойдет речь, уже давным-давно написано. Труды множества ученых содержат в себе частицы истины, мало говорящие каждая по отдельности, но незаменимые для создания целостной системы.

Человек желает, чтобы жизнь его имела смысл. В сущности, всемирная история – это история поисков такого смысла. И в глубине души человек всегда верил, что рано или поздно найдет ответ, охватив своей мыслью весь космос, все человечество и себя, любимого. Наличие оптимизма для человека не менее важно, чем наличие разума. Наградой же носителю целостного мироощущения является то, что буддисты именуют „сатори“, христиане – „благодатью“, а простые люди – жизнью в мире с самим собой.

Раз уж мы взялись за вопрос о смысле жизни, то давайте для начала ознакомимся с предлагавшимися ранее вариантами ответа. Главная заслуга наших предшественников в том, что теперь мы знаем, какие вещи к делу точно не относятся. Проще всего, оказалось, понять, что смысл жизни – не в накоплении материальных благ. В самом деле, ну зачем тратить все силы на зарабатывание денег, которых ни ты, ни твои потомки не потратят до конца своей жизни? Понятно, что всегда хочется обеспечить себе и своим близким достаточно высокий жизненный уровень – однако это всегда остается средством для чего-то более важного, а не самоцелью. Приходилось иногда слышать, что копить деньги следует хотя бы „из спортивного интереса“, но в таком случае можно и собирание марок объявить смыслом жизни. Не то!

Знание того, что смысл жизни находится за пределами сферы материального благополучия, содержится в догматах практически всех мировых религий: „Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут…“ (Мф. 6:19);

„Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?“ (Мк. 8:36).

Так что же нужно душе? На этот вопрос религии внятного ответа не дают, ограничиваясь заповедями о правилах поведения в обществе.

Любопытна мировоззренческая концепция буддизма. То, что это учение не является религией, признается самими ее приверженцами. Это именно мировоззрение, определяющее цель жизни человека и дающее способы достижения этой цели. Главный буддистский догмат таков: несчастье есть неудовлетворенность желаний; следовательно, счастье есть отказ от желаний; отсутствие желаний есть нирвана. Достижение этого состояния – цель жизни. В нирване личность исчезает, то ли сливаясь с неким абсолютом, то ли просто уничтожаясь как таковая.

Буддизм – весьма оригинальный способ уйти от решения вопроса о смысле существования. Отличие его от прочих „виртуальных наркотиков“, таких, например, как телевидение, в том, что буддизм призывает человека к уходу из мира самым радикальным образом. Если мы принимаем, что смысл жизни человека – в содействии его выживанию как биологического вида, то нирвана оказывается просто формой самоубийства. Что будет, если все ее достигнут? Человечество вымрет… Привлекательность и живучесть буддизма, возможно, объясняются его внутренней противоречивостью. Ведь если абстрагироваться от призыва уйти в нирвану, то останется примерно тот же самый набор моральных норм, как и в большинстве других мировых религий.

Аналогичная буддизму концепция присутствует и в индуизме, который утверждает, будто живое существо проходит через цепь последовательных перерождений, проживая каждый раз новую жизнь в новом теле, человеческом или животном. Этот бесконечный процесс носит название сансары; а поскольку жизнь немыслима без страданий, то и сансарическое существование предписывается считать страданием по своей сути. Отсюда в качестве цели существования индуизм выдвигает освобождение от „колеса сансары“, выход из череды рождений и смертей. Индивидуальный дух при этом не прекращает функционировать, как в буддистской нирване, но сливается с мировым, тем самым фактически завершая все-таки свое индивидуальное существование. Как и в буддизме, стремление к уходу от бытия соседствует в индуизме с бытовыми заповедями, носящими вполне гуманистический характер. Эту противоречивость удачно подметил Р. Киплинг В рассказе „Чудо Пуран Бхагата“ говорится об отшельнике, который некогда был министром могущественного княжества, но затем ушел от мира.

Пуран Бхагат живет в джунглях, довольствуется минимумом необходимого и явно приближается к „освобождению“ от своего существования. Однако в тот момент, когда соседней деревушке угрожает оползень, в отшельнике просыпается порядочный человек. Прежде чем окончательно „освободиться“ – умереть, – Пуран Бхагат поднимает тревогу, и крестьяне успевают перебраться в безопасное место.

Тем не менее, индуизму довелось сыграть весьма печальную роль в истории восточных цивилизаций. Культивируемая им пассивность привела Индию и другие страны под гнет иноземных колонизаторов, на совести которых неисчислимое количество жертв. Кабы не индуизм, может, и не белели бы индийские равнины костями миллионов умерших от голода, как было после британского завоевания.

Где-то на исходе Средневековья родилась концепция прогресса, под которым понималось некое поступательное развитие человеческого общества. Предполагалось, что служение прогрессу и должно составлять смысл жизни каждого порядочного индивидуума. Пусть так – но сразу же начались споры о том, в чем суть этого самого прогресса. Выдвигалось предположение, что прогресс есть „возможно, больший рост счастия возможно большего числа лиц“. Тогда что такое „счастие“? „Идеалом с этой точки зрения могло бы явиться обращение человечества в животное состояние, как сопровождающееся минимальным количеством страданий“, – удачно отметил русский философ С. Н. Булгаков.

Неверно и обратное определение прогресса, как уменьшение страдания. Действительно, „… не всякое страдание заслуживает нашего сочувствия, не то, которое имеет корнем безнравственные стремления данного лица…“

Некоторые считают, что прогресс состоит в „создании условий для свободного развития личности“. Но что такое личность, в чем состоит ее развитие и для чего вообще ей развиваться, в конце концов? Вместо ответа опять получается какое-то жонглирование словами. В результате „прогресс“ постепенно свелся к накоплению материального богатства. Одни полагали, что для этого нужен свободный рынок и частная собственность, другие настаивали на централизованном планировании, однако и здесь, и там ставилась задача чисто материального обеспечения.

Ущербность такой точки зрения кажется очевидной. Другой великий русский философ, B. C. Соловьев, указывал: „Если жизнь единичного человека нельзя привести к одному экономическому знаменателю, то тем менее это возможно для человека собирательного – народа, общества“. И просто удивительно, сколько народу, тем не менее, дало себя убедить в необходимости „служить прогрессу“ – На битву со злом взвейся, сокол, козлом! „Теория прогресса избавляла нас от необходимости думать о смысле нашей жизни, избавляла от ответственности. С постепенным ее крушением эти вопросы вновь возникают в сознании людей…“ Ряд наиболее толковых теоретиков марксизма – в частности, сам Маркс – все же осознавали необходимость как-то разобраться со смыслом жизни. Но тут неожиданным образом получилось, будто бы сама постановка такого вопроса некорректна. Действительно, ведь в марксизме личность есть лишь продукт исторического развития, продукт тех или иных социальных условий. В некотором смысле это не есть самостоятельная личность вообще. Следовательно, кому какое дело, что эта псевдоличность думает о смысле жизни? Историческая необходимость за нее все сама решит и даст соответствующие указания!

„Было тихо и недвижно в воздухе, паруса висели безжизненно, размышляли над своим назначением и роптали на бесцельность мироздания. Но подул сильный ветер и напряг паруса. И вот они уже больше не умствовали по поводу своего назначения, а радостно осуществляли его и уносили корабль в открытое море“, – философствовал, например, Л. Д. Троцкий.

Это как же надо самого себя не уважать, чтобы искренне в такое верить? У Маркса была и еще одна рекомендация: грубо говоря, не заморачиваться. „… Маркс рекомендует одно универсальное средство – „практики“ жизни (die Praxis); достаточно оглушить себя гамом и шумом улицы, и там, в этом гаме, в заботах дня найдешь исход всем сомнениям. Мне это приглашение философские и религиозные проблемы лечить „практикой“ жизни, в которой бы некогда было отдохнуть и подумать… кажется чем-то равносильным приглашению напиться до бесчувствия и таким образом тоже сделаться нечувствительным к своей душевной боли“.

Словом, мы имеем слишком живое ощущение бессмысленности жизни, чтобы увлечься самим голым процессом.

Одно время модно было увлекаться теориями Фридриха Ницше. Отправной точкой всей его философии был отказ от слепой веры, от слепого подчинения чему бы то ни было. (В случае Ницше – христианству.) Слова „Бог умер“ – означали, что человечество повзрослело, что оно не готово довольствоваться религиозными догмами, не имеющими рационального объяснения.

Но оказалось, что при отсутствии и веры, и знания человек хватается за случайные и сиюминутные вещи, придавая им статус высших жизненных ценностей. „Жизнь для меня тождественна инстинкту роста, власти, накопления сил, упрямого существования; если отсутствует воля к власти, существо деградирует“, – пишет Ницше. Рост – куда? Воля к власти – зачем? Почему полнота жизни заключается именно в них, а не в чем-либо еще? А другие вон утверждают, будто смысл существования человечества – в познании им окружающего мира: „Отыскание истины должно быть целью нашей деятельности; это единственная цель, которая достойна ее“. Так к чему же стремиться – к власти, к истине или к севрюжине с хреном? Выбор делается абсолютно произвольно, что нас никак не может устраивать.

А что, если смысла жизни и вовсе не существует? Из этого предположения исходил Альбер Камю, создатель так называемой философии абсурда.

Логика Камю такова. С одной стороны, мы имеем „желание единства, влечение к решимости, требование ясности и связности“ у человека. С другой – хаос, бессмысленность, „абсурдность“ мира, который нам чужд, в котором неизбежность смерти обессмысливает человеческую жизнь. „Абсурд для меня единственная данность“, – заявлял Камю.

Однако человека делает человеком именно осознание абсурда и способность жить, несмотря на безысходность! Абсурд имеет смысл, когда с ним не соглашаются. Суть существования в этом мире Камю определяет как „противостояние и непрерывную борьбу“, как „бесстрашное принятие смерти как последней истины“. „… Эта борьба предполагает полное отсутствие надежды (что не имеет ничего общего с отчаянием), неизменный отказ (его не нужно путать с отречением) и осознанную неудовлетворенность (которую не стоит уподоблять юношескому беспокойству)“. „В этом состоянии абсурда нужно жить“. Как самоубийство, так и принятие гипотезы о Боге – и то, и другое есть проявление малодушия, недостойного человека. Остается один только „бунт“: „Бунт есть постоянная данность человека самому себе. Это не устремление, ведь бунт лишен надежды. Бунт есть уверенность в подавляющей силе судьбы, но без смирения, обычно его сопровождающего“, считал Камю. „Этот бунт придает жизни цену. Становясь равным по длительности всему существованию, бунт восстанавливает его величие. Для человека без шор нет зрелища прекраснее, чем борьба интеллекта с превосходящей его реальностью“…

Гордое сознание человеком своей самостоятельной ценности – вот в чем величие и привлекательность философии Камю. Проблемы у философии абсурда начинаются тогда, когда Камю пытается перейти к конкретике. Если основа человеческой свободы – это неизбежность смерти, то она снимает всякую ответственность за какие-либо обязанности и предоставляет свободу действий. Перед нами предстает „божественная отрешенность приговоренного к смерти“, который не подчиним ничему. Что тогда получается? „Тварь ли я дрожащая или право имею…“? Тут, значит, можно и старушку-процентщицу топором по голове рубануть, бунту нас, или что?

Нет, Камю не готов к такому повороту событий: „Абсурд не есть дозволение каких угодно действий. „Все дозволено“ не означает, что ничто не запрещено. Абсурд показывает лишь равноценность последствий всех действий. Он не рекомендует совершать преступления (это было бы ребячеством), но выявляет бесполезность угрызений совести“. Логика здесь кончается, и почему „все дозволено“ на самом деле означает, что дозволено не все, – Камю не объясняет.

Преступление – это не ребячество, а зло, и трудно согласиться с утверждением, будто угрызения совести совсем нам не на пользу. Камю стоило бы остановиться пораньше и признать, что не на все вопросы есть ответ. Впрочем, заслуга его уже в том, что он показал: если даже жить не имеет смысла – то не имеет смысла и умирать. Самоубийство – это признание своего поражения перед абсурдом, „согласие с собственными пределами“. Это отказ человека от своего „я“.

Идеи Камю любопытным образом перекликаются с некоторыми методиками, которые применяются современными психологами для предотвращения самоубийств. Если показать человеку, что ему есть для чего жить, то он откажется от намерения убить себя. Казалось бы, если врач сам не знает, в чем этот смысл жизни заключается, то затруднительно будет объяснить его человеку, склонному к самоубийству. Оказывается – ничего подобного! Один из таких специалистов, Виктор Франкл, написал даже целую книгу – „Человек в поисках смысла“. Видно, что автор, в силу своей профессии, способен уболтать кого угодно и убедить в чем угодно – притом, что конкретный ответ на вопрос о смысле жизни в книге блистательно отсутствует! Зато есть многословные рассуждения о том, что „смысл всегда есть“, что он бывает разный в разных ситуациях, надо его искать, и т. д. Надо полагать, для потенциальных самоубийц этого достаточно; нам же, чтобы строить свою жизнь, необходимо более глубокое знание. Единственное, что кажется безусловным, – это стремление человека к удовольствию в самом широком смысле слова. Может быть, ответ лежит здесь? Однако теории, сводящие смысл жизни к получению приятных ощущений и избежанию страданий – гедонизм и эвдемонизм, – на самом деле не дают решения этой философской проблемы, но лишь снова ставят тот же вопрос, только под несколько иным углом зрения. Ведь достаточно очевидно, что такие тривиальные удовольствия, как еда, питье, сон, секс, комфортные условия жизни и т. д. – сами по себе не придают жизни смысла. Этого достаточно для животного, но не для человека. Нам требуется нечто сверх того, нечто такое, что должно по определению быть приятнее и важнее, нежели все названные блага.

Среди множества ученых-философов о смысле жизни не писал только ленивый, однако яснее вопрос не стал. Успех обозначился тогда, когда к научной логике добавились данные психологии и физиологии высшей нервной деятельности. Оказалось, что бессмысленно пытаться вывести смысл существования из неких абстрактных категорий, внешних по отношению к человеку. Исходить надо из его внутренней сущности. И, прежде всего, стоит выяснить, к чему сам человек стремится в жизни.

Способность к воспроизведению потомства, изменчивость и наследственность – это важнейшие свойства всего живого. В сущности, данными особенностями живое и отличается от неживого. Вероятнее всего, жизнь возникла когда-то в результате случайного соединения нескольких молекул в простейший организм. Все современное многообразие видов – это следствие работы законов изменчивости и наследственности на протяжении миллиардов лет эволюции. Основной аргумент противников теории Дарвина состоит в том, что случайное возникновение жизни крайне маловероятно. Какова вероятность того, что нечаянно высыпанный на пол типографский шрифт сложится в стихотворение Пушкина? Действительно, вероятность невелика, но она все же существует, и при достаточном количестве попыток такое обязательно случится рано или поздно, хотя бы один раз. А нам всего один раз и нужен. И у природы на это были миллиарды лет.

Так вот, возвращаясь к вопросу о разуме, мы должны признать, что он также явился продуктом эволюции. Четкой грани между разумной и неразумной жизнью не существует. Есть животные, чья психика содержит элементы личности; может быть, когда-нибудь из них разовьются новые разумные виды. Есть люди, которые явно не дотягивают до звания разумных… Ряд вымерших видов, типа неандертальца, занимал, по-видимому, промежуточное положение между неразумными человекообразными обезьянами и современным человеком.

Человек разумный – это результат длительной эволюции, в ходе которой возрастало значение разума и снижалось значение врожденных инстинктов. Оказалось, что чем более разумно существо, тем легче ему добыть себе пропитание, тем проще уболтать самку и спастись от разного рода напастей.

Необходимо заметить, что мы и сегодня весьма зависим от инстинктов. Хотя человек многое делает осознанно, тем не менее, масса вещей происходит как бы сама собой, от дыхания до пищеварения. Возможно, процесс замены инстинктов разумом будет продолжаться и дальше, и люди будущего окажутся столь же отличными от нас, как мы – от неандертальцев. Во всяком случае, на данном этапе нет оснований утверждать, будто эволюционное развитие человека остановилось.

Осознание разумом своего происхождения как инструмента выживания дает возможность найти ответ на вопрос о смысле жизни и удовлетворить тем самым метафизическую потребность.

Смысл жизни человека – в содействии им выживанию своего биологического вида. Что бы мы ни придумывали, какие бы религии и теории ни изобретали – человек испытывает чувство удовлетворенности собой, чувство счастья, чувство осмысленности существования тогда и только тогда, когда он, удовлетворив первичные биологические потребности, работает на других людей. На самом первичном уровне это семья и близкие люди; на более высоком – это народ и, наконец, человечество в целом. Это, и только это скрывается под словами „самореализация“, „самоактуализация“, „творчество“ и т. д. Такое понимание смысла жизни снимает проблему, связанную с естественным желанием человека жить не так, как надо, а так, как приятно. Снимается также и формальный вопрос „зачем“ – мы не в состоянии пока дать на него научный ответ, но на практике это и не требуется. Мы – такие, какие мы есть, мы так созданы. Поэтому либо мы живем „правильно“ – и это дает высшее удовлетворение, либо мы будем мучиться от того, что живем „не так“.

Смысл жизни мало понять – он должен быть реализован, и этот процесс мы называем творчеством. Если человек в состоянии творить, осознанно или неосознанно, то наградой является чувство, известное как „радость творчества“, а в религии – как „Благодать“. „И законы природы устроены так, что от своего успеха в творчестве или служении человек получает столько удовольствия, что оргазм по сравнению с этим удовольствием отступает на второй план“. Это ощущение того, что ты живешь в полную силу, занимаясь любимым делом, для которого ты предназначен. Этим чувством невозможно пресытиться, оно не надоедает и всегда остается самым желанным для того, кто хоть раз его испытал.

Существует и обратная закономерность. Психологами доказано, что если человек бессознательно уходит от решения „проклятых вопросов“ либо сознательно поддается соблазну личного благополучия в ущерб общечеловеческому (в христианской терминологии – совершает „грех“) – то возмездием является чувство неудовлетворенности жизнью, ее бессмысленности, ведущее к преждевременной физической гибели либо к распаду личности (старческое слабоумие).

Специалисты-психологи утверждают: „Лицо, хотя бы раз пережившее интуитивный творческий процесс, всецело подпадает под власть данного переживания, у него появляется жажда повторения, т. к. данный процесс создает условия, связанные с ощущением высшей радости, поэтому человек желает, чтобы он повторялся как можно чаще. Таким образом, творческий процесс обладает способностью инфекции, и человек, раз инфицированный им, приобретает в сознании своем вышеприведенную жажду повторения. Если этого повторения нет, то человеком овладевают мрачные мысли, недовольство становится постоянным его спутником, наконец, нарождается разочарование – человеку кажется, что он уже не способен ни на что высокое, что он не может творить“.

Представленная непротиворечивая концепция смысла жизни оказывается той точкой, где смыкаются построения философии, богословия и психологии высшей нервной деятельности. Более того, чтобы прийти к такому пониманию, необходимы были в равной степени все эти три дисциплины, каждая из которых шла своим путем.

Вообще говоря, жизнь в соответствии с нормами христианской морали как раз и способствует объективно выживанию человечества. Правда, знание о смысле жизни в нашем его понимании здесь как бы „закодировано“. „Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека; ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно, или худо“ (Еккл. 12:13–14). Библия не объясняет, почему данные человеку заповеди именно таковы. Соблюдение их предписано постольку, поскольку этого требует Бог. Но в таком случае мы можем сказать, что „Бог“ фактически выступает как „свод высших законов природы по отношению к человеку“ – такой Бог и в самом деле будет всемогущ и всеведущ – просто по определению. „Ибо не надо тебе спрашивать: где Бог? Слушай же, слепой человек: ты живешь в Боге, и Бог пребывает в тебе, и если ты живешь свято, то сам ты Бог; куда ты ни взглянешь, везде Бог“.

Что касается противоположности Бога – дьявола – то он предстает как „сложный комплекс социальных болезней“, появляющийся там, где люди не соблюдают заложенные внутри них законы.

Возникновение человеческой индивидуальности при такой интерпретации понятия „Бога“ предстает как проявление „Божественного“ внутри личности: „Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас?“ (1 Кор. 3:16). Таким образом, если под „тварной природой“ человека имеется в виду осознание им своей отдельности и смертности, то под „Божественным“ – наличие метафизической потребности. Состояние неудовлетворенности существованием, составляющее самую суть человеческой личности, выступает как „первородный грех“. А образ Иисуса Христа, который соединяет в себе божественное и человеческое, становится символом возможности преодолеть противоречие между этими двумя началами.

„Чувство „Я“ и есть образ Бога в человеческой душе“, – пишет Данилин. Процесс такого рода „расшифровки“ Библии и разных богословских трактатов крайне интересен. Например: „Иисус сказал ему; Я есмь путь и истина и жизнь…“(Ин. 14:6). Что означают эти слова? „Путь“ – указание на то, что человек должен определенным образом реализовывать свое предназначение в этой жизни. „Истина“ – знание человеком своей сущности. „Жизнь“ – выживание человечества как главная цель бытия человека. Читая Евангелие, любой, даже самый необразованный человек получает важнейшее философское знание, изложенное в изящной художественной форме.

А вот знаменитые строки Владимира Сергеевича Соловьева, которые читатель может „расшифровать“ для себя сам: „Абсолютное хочет как блага того же самого, что оно представляет как истину и чувствует как красоту, и именно всего. Но все может быть предметом абсолютно-сущего только в своем внутреннем единстве и целости. Таким образом, благо, истина и красота суть различные образы или виды единства, под которым для абсолютного является его содержание… В этом смысле благо, истина и красота являются лишь различными образами любви… Благо есть единство всего или всех, т. е. любовь, как желаемое, т. е. как любимое, – следовательно, здесь мы имеем любовь в особенном и преимущественном смысле как идею идей: это есть единство существенное. Истина есть та же любовь, т. е. единство всего, но уже как объективно представляемое это есть единство идеальное.

Наконец, красота есть та же любовь (т. е. единство всех), но как проявленная или ощутимая: это есть единство реальное… Абсолютное осуществляет благо через истину в красоте“.

Итак, что такое хорошо, и что такое плохо? Что означают для нас понятия „добро“ и „зло“? „Добро – это все то, что служит жизни; зло – все то, что служит смерти“ – так сформулировал ответ на этот вопрос Э. Фромм.

Ответ на вопрос о смысле жизни есть тот краеугольный камень, на котором держится система наших понятий о добре и зле. Исходя из этой отправной точки, мы осуществляем „приведение всех стихий человеческого бытия, всех частных начал и сил человечества в правильное отношение к безусловному центральному началу, а через него и в нем к правильному согласному отношению их между собою“. „Только тогда является единство, цельность и согласие в жизни и сознании человека, только тогда все его дела и страдания в большой и малой жизни превращаются из бесцельных и бессмысленных явлений в разумные, внутренне необходимые события“, – писал B. C. Соловьев.

То, что получается в результате такого сопоставления всех элементов сущего со смыслом жизни человека, принято называть системой ценностей: „Ценности – это… обобщенные представления людей о целях и нормах своего поведения, воплощающие исторический опыт и концентрированно выражающие смысл культуры отдельного этноса и всего человечества. Это существующие в сознании каждого человека ориентиры, с которыми индивиды и социальные группы соотносят свои действия“. „Терминальные, или целевые ценности обобщенно выражают важнейшие цели, идеалы, самоценные смыслы жизни людей… В инструментальных ценностях запечатлены одобряемые в данном обществе или иной общности средства достижения целей. С одной стороны, это нравственные нормы поведения, а с другой – качества, способности людей (такие, как независимость, инициативность, авторитетность и др.)“.

Комплекс правил поведения человека, вытекающий из его системы ценностей, называется моралью. Следование данным правилам благоприятствует выживанию человека как биологического вида; нарушение их, соответственно, осуждается обществом. „В основе общественной морали, всех известных входящих в нее правил лежит инстинкт самосохранения. Соответствие морали – залог выживания на неиндивидуальном Уровне“. „Человек есть то, что он есть, – дикое животное с могучим инстинктом выживания и самосохранения… Если принять этот факт, то все разговоры о морали, войнах, политике кажутся чепухой. Истинная мораль проистекает из четкого сознания того, что собой представляет человек“.

Теперь мы можем прийти и к правильному пониманию слова „прогресс“. В свете вышесказанного представляется очевидным, что единственный критерий здесь – это соответствие человеческих деяний человеческому предназначению. Прогресс – это расширение ареала расселения человечества (в перспективе – и за пределы планеты Земля), увеличение его численности и повышение его устойчивости перед лицом природных явлений, катастроф – а в будущем, возможно, и перед лицом иных разумных рас.

Выживание человечества является смыслом его существования. Рост населения относится к категории „добра“, т. к. соответствует этому смыслу; падение численности населения – к категории „зла“.

Первым из тех, кто считал, что „самое главное дело“ – это „сохранение и размножение российского народа“, был М. В. Ломоносов. На рост численности населения как критерий „прогресса“ указывал Д. И. Менделеев в своей работе „К познанию России“.

Далай-Лама XIV [35].

Я считаю, что основная цель человеческой жизни – счастье. Это очевидно. Независимо от того, кто мы – атеисты или верующие, буддисты или христиане, – все мы ищем чего-то лучшего в жизни. Таким образом, по моему мнению, основное движение в нашей жизни – это движение к счастью…

Я считаю, что счастье достижимо путем тренировки сознания. Говоря о тренировке сознания в данном контексте, я не ограничиваю слово „ум“ рамками познавательной способности или интеллекта. Я использую это слово скорее в значении тибетского слова sem, которое гораздо шире и примерно соответствует понятиям „психе“ или „дух“; в него входит интеллект и чувство, сердце и разум. Дисциплинируя себя внутренне, мы постепенно переходим к другому мировоззрению, другим ценностям и подходу к жизни.

Что касается этой внутренней дисциплины, она, конечно же, может включать в себя много вещей, много методов. Вообще говоря, начинать следует с определения факторов, которые ведут к счастью, и факторов, которые ведут к страданию. После этого необходимо постепенно исключить из своей жизни те факторы, которые ведут к страданию, и усилить те, которые ведут к счастью. В этом – смысл моей идеи.

Хотя счастье достижимо, оно – вещь непростая. Существует несколько уровней счастья. В буддизме рассматривается несколько составляющих счастья: богатство, мирское удовлетворение, духовность и просветление. Оставим на мгновение такие религиозные цели, как совершенство или просветление, и рассмотрим радость и счастье в их повседневном, или мирском смысле. В этом контексте существует несколько ключевых элементов, которые мы обычно связываем с этими двумя состояниями. Так, например, хорошее здоровье считается одним из необходимых условий счастливой жизни. Помимо этого, большинство из нас считает непременным условием счастья материальные блага, или богатство. Дополнительный фактор – наличие друзей или партнеров. Все мы понимаем, что каждому человеку необходим круг друзей, на которых можно положиться и с которыми можно поделиться своими эмоциями.

Следует также заметить, что, когда мы говорим о душевном равновесии, нам не следует путать его с полностью бесчувственным, апатическим состоянием души. Душевное равновесие, или душевное спокойствие, – это вовсе не полная отрешенность и не пустота. Основа душевного равновесия – любовь и сострадание. Этому состоянию свойственны эмоциональность и чувствительность.

До тех пор, пока отсутствует внутренняя дисциплина, приносящая спокойствие уму, никакие материальные блага и прочие внешние условия не принесут вам ощущение радости и счастья, которые вы ищете. С другой стороны, если у вас есть это внутреннее качество – душевное равновесие, даже при отсутствии различных внешних условий, которые большинство считает необходимыми для счастья, вы сможете вести жизнь, полную счастья и радости.

Я считаю, что существует два типа желания. Некоторые желания положительны – например, желание счастья. Желание мира. Желание сделать мир более совершенным, более дружественным к человеку. Некоторые желания очень полезны.

Однако в какой-то момент желания могут стать неразумными. Как правило, это приводит к неприятностям. Так, например, сейчас я иногда посещаю супермаркеты. Мне очень нравится там, т. к. я вижу столько прекрасных вещей. Когда я смотрю на все это разнообразие предметов, у меня появляется чувство желания и первоначальный импульс типа: „О, я хочу это; я хочу то“. Затем, задумываясь, я спрашиваю себя: „А так ли мне это необходимо“? Ответ обычно – нет. Если следовать этому первому желанию, первичному импульсу, ваши карманы быстро опустеют. Разумны желания, которые относятся к другому уровню и основаны на первичных потребностях – потребности в еде, одежде и крыше над головой.

Иногда степень чрезмерности или негативности того или иного желания зависит от социальных условий, в которых вы живете. Так, если вы живете в процветающем обществе, где автомобиль является необходимым средством в повседневной жизни, тогда нет ничего плохого в желании иметь хорошую машину. Однако если вы живете в бедной индийской деревне, где вполне можете обходиться и без машины, но все равно хотите ее иметь, даже если у вас есть необходимая сумма, в конце концов это приведет к проблемам. Вы, например, можете стать жертвой зависти соседей. Или другой случай: вы живете в более благополучном обществе и уже имеете машину, но хотите иметь более дорогую машину, что приводит к тем же проблемам. Удовлетворение само по себе не определяет, является ли ваше желание или действие положительным или отрицательным. Убийца может получать удовлетворение в момент убийства, но это не оправдывает его действия. Все преступные действия – ложь, воровство, насилие и т. д. – совершаются людьми, которые получают от них удовлетворение. Различие между положительными и отрицательными желаниями и действиями состоит не в удовлетворении, которое они приносят, а в их последствиях. К примеру, когда вы желаете обладать чем-то более дорогим, то, если это желание основано на духовной ненасытности, в конце концов вы достигнете предела. Вы вступите в конфликт с реальностью. Достигнув этого предела, вы утратите всякую надежду, погрузитесь в депрессию и т. п. Это – одна из опасностей, присущих этому типу желаний. Таким образом, этот тип чрезмерного желания ведет к алчности – крайней форме желания, основанной на сверхожиданиях. Если задуматься о характеристиках алчности, обнаруживается, что она ведет человека к разочарованию, депрессии, душевной сумятице и множеству других проблем. Одно из основных свойств алчности заключается в том, что, хотя она вытекает из желания иметь что-либо, обладание этим предметом ее не уничтожает. Она бесконечна, бездонна, и именно это является причиной неприятностей. Другое интересное свойство алчности состоит в том, что ее глубинным мотивом является поиск удовлетворения, а удовлетворение не приходит к вам даже с обладанием желаемым предметом. Лучшее противоядие против алчности – удовлетворенность. Если вы удовлетворены собой и миром, для вас не имеет значения, будете вы обладать каким-то предметом или нет; в любом случае удовлетворение вас не покинет.

Предположим, к примеру, что я не обладаю ни человечностью, ни способностью заводить друзей. Без этих качеств моя жизнь после того, как я потерял свою собственную страну и политический авторитет в Китае, была бы чрезвычайно сложной. Во время моего пребывания в Тибете государство относилось к институту далай-лам с определенным уважением, поэтому с уважением относились ко мне и люди, независимо от того, испытывали они ко мне настоящую привязанность или нет. Но если бы отношение людей ко мне основывалось только на этом, после бегства из страны мне пришлось бы очень нелегко. Но существует и другой источник чувства собственной значимости и достоинства, который позволяет вам обращаться к другим человеческим существам. Вы можете обращаться к ним уже потому, что вы сами являетесь человеческим существом, существующим в человеческом сообществе. Вы являетесь частью целого, что само по себе является источником достоинства. Это может стать неплохим утешением, когда вы утрачиваете все остальное. Я считаю, что без этого чувства привязанности и общности с другими людьми жизнь вообще становится очень тяжелой.

Вообще говоря, существует два основных типа людей. С одной стороны, вы можете быть богатым человеком, которому сопутствует успех, окруженным родственниками и т. д. Если источник достоинства и значимости этого человека – исключительно в материальном, он будет чувствовать себя в безопасности только до тех пор, пока будет обладать богатством. Лишившись состояния, он испытает сильные страдания, т. к. у него не останется другого прибежища. С другой стороны, человек может находиться в точно таких же финансово-экономических условиях, но в то же время проявлять доброту, любовь, сострадание. Так как в этом случае присутствует другой источник значимости и достоинства, другой якорь, вероятность возникновения депрессии у этого человека после того, как он лишится своего богатства, гораздо меньше, чем в первом случае. Размышления подобного типа доказывают практическую ценность доброты и сострадания в развитии чувства собственной значимости.

Сегодня люди иногда путают счастье с наслаждением. Так, например, недавно я общался с индийской аудиторией в Раджпуре. После того как я заявил, что смыслом жизни является счастье, один из слушателей сказал, что Раджниш учит тому, что счастливейшие моменты человек переживает в сексуальной активности, поэтому секс может быть источником счастья. Этот человек хотел узнать, что я думаю об этой идее. Я ответил, что, с моей точки зрения, наивысшим счастьем является освобождение, избавление от страданий. Это – подлинное, непреходящее счастье. Истинное счастье связано с душой и сердцем, счастье, основанное на физическом удовольствии, – сиюминутное и нестабильное; сегодня оно есть, завтра его нет.

Слова „ум“ и „сознание“ имеют множество значений. Подобно внешним условиям или объектам некоторые вещи очень полезны, некоторые очень вредны, некоторые – нейтральны. Таким образом, взаимодействуя с внешним миром, мы в первую очередь пытаемся определить, какие из различных субстанций или химических элементов для нас полезны, чтобы развить, увеличить и использовать их. От всего вредного мы стараемся сразу же избавиться. Точно так же, говоря о сознании, мы в действительности говорим о тысячах различных мыслей или различных сознаний. Среди них некоторые весьма полезны; их мы должны принимать во внимание и развивать. Некоторые же негативны и очень вредны; их влияние мы должны по возможности уменьшать. К примеру, ненависть, зависть, гнев и т. п. – вредны. Эти негативные состояния сознания разрушают наше счастье; когда вы лелеете по отношению к кому-то ненависть или какое-нибудь другое негативное чувство, вам кажется, что другие люди тоже относятся к вам с враждебностью. В результате ваша жизнь полна страха, беспокойства и неуверенности в себе. Они развиваются, чему в немалой степени способствует еще и ощущение одиночества. В основе всех этих негативных эмоций лежит ненависть. С другой стороны, такие ментальные состояния, как доброта и сострадание, безусловно, являются очень позитивными. Они очень полезны…

Я считаю здоровым любого доброго и отзывчивого человека. Чувство сострадания и доброта автоматически открывают дверь внутри вас. В результате вам становится гораздо легче общаться с людьми. Теплота порождает открытость. Вы обнаружите, что все люди очень похожи на вас, и это облегчит вам взаимопонимание с окружающими. Вы поймете, что такое дружба. Вы перестанете быть скрытным и, как результат, автоматически избавитесь от страха, неуверенности в себе и беспокойства. Вы также станете казаться другим людям более надежным и достойным доверия. Часто бывает так, что тот или иной человек кажется вам очень компетентным, но вы не можете ему довериться, т. к. чувствуете, что в нем нет доброты. Вы думаете: „Я знаю, что этот человек хороший специалист, но могу ли я на самом деле доверять ему?“ – поэтому всегда будете пытаться держать его на расстоянии.

Таким образом, я убежден, что культивирование таких позитивных ментальных состояний, как добро и сострадание, ведет к улучшению психологического здоровья и счастью.

Для достижения истинного счастья может потребоваться полная трансформация мировоззрения и образа мышления, а это непростая задача. Это требует одновременного действия множества факторов с разных сторон. Вам не следует заблуждаться, считая, что существует какой-то один ключ, один секрет, который обеспечит вам успех. Как и при тщательном уходе за физическим телом, когда вам требуется не один или два, а целое множество витаминов, для достижения счастья необходимо использовать множество подходов и методов, чтобы справиться с разнообразными и сложными негативными ментальными состояниями. Если вы стараетесь избавиться от определенных негативных мысленных стереотипов, недостаточно будет только лишь принять какую-то одну мысль или пару раз выполнить какое-нибудь упражнение. Для изменений, даже физического характера, требуется время. Например, когда вы переезжаете из одного климатического пояса в другой, телу необходимо адаптироваться к новым условиям. Точно так же требуется время и для изменений в сознании. Существует целое множество негативных ментальных схем, и вам необходимо работать с каждой из них в отдельности. Это непросто и требует неоднократного выполнения различных упражнений, на изучение которых тоже требуется время. Это и есть процесс обучения. И я уверен, что при должном усердии позитивные изменения – лишь вопрос времени. Каждый день, просыпаясь по утрам, вы можете практиковать искреннюю позитивную мотивацию, думая: „Я потрачу этот день на положительные дела. Я не должен расходовать его попусту“. А вечером, ложась спать, спросите себя, все ли прошло так, как вы планировали. Если все прошло так, как вам хотелось, радуйтесь. Если нет, проанализируйте свои действия и критикуйте себя. С помощью подобных методов вы сможете постепенно укрепить позитивные аспекты своего внутреннего мира.

Возьмем, например, мою жизнь – жизнь буддийского монаха. Я верю в буддизм и по собственному опыту знаю, что буддийские практики очень полезны для меня. Однако в силу привыкания за многие предыдущие воплощения могут сформироваться определенные вещи, вроде гнева или привязанности. Поэтому я обычно поступаю так: сначала определяю позитивные аспекты той или иной практики, затем развиваю в себе решимость и стараюсь применить их. Вначале эффект от этого почти незаметен, но постепенно, по мере освоения различных новых позитивных практик, негативные схемы или привычки автоматически подавляются в сознании. Таким образом, практика дхармы* – это постоянная внутренняя битва, в ходе которой прежнее негативное кондиционирование или привычки заменяются новыми, позитивными. Независимо от того, чем вы занимаетесь, нет такого дела, которое нельзя было бы облегчить или ускорить регулярной тренировкой. Тренируясь, мы изменяем себя. В практике буддизма существуют разнообразные методы сохранения душевного равновесия в трудных ситуациях. Тот, кто постоянно практикует эти методы, рано или поздно достигает состояния, в котором негативная реакция на внешние раздражители будет исключительно поверхностной, подобно волнам, которые бороздят поверхность океана, но не тревожат его глубины. И, хотя мой опыт в этой области не так велик, я сам убедился в справедливости данного утверждения. Теперь, когда я получаю какое-нибудь неприятное известие, в моем сознании возникает некоторое беспокойство, но оно очень быстро проходит. Точно так же быстро проходит и гнев, и раздражение. Все эти негативные эмоции не проникают вглубь сознания. Никакой ненависти. Я достиг этого постоянной и длительной практикой, а не мгновенно.

Я считаю, что этичное поведение является одной из составляющих внутренней дисциплины, необходимой для достижения счастья. Это можно назвать этической дисциплиной. Великие духовные учителя, такие как Будда, советуют нам совершать благоразумные поступки и избегать неблагоразумных. Определить, является ли поступок благоразумным или неблагоразумным, можно по тому, в каком состоянии сознания он совершен – в дисциплинированном или недисциплинированном. Дисциплинированный ум ведет к счастью, недисциплинированный – к страданию. Можно сказать, что дисциплинирование сознания – суть буддийского учения. Под дисциплиной я понимаю самодисциплину, а не дисциплину, которую вам кто-либо навязывает извне. Я также имею в виду ту дисциплину, цель которой – преодоление негативных качеств. Банде грабителей также нужна дисциплина, чтобы успешно ограбить банк, но в нашем случае она бесполезна. Даже в повседневной жизни обучение является чрезвычайно важным условием успеха и счастья. Знания не приходят сами собой. Необходима тренировка, необходимы регулярные занятия. И это обучение является довольно непростым, иначе, почему студенты всегда с таким нетерпением ждут каникул? Тем не менее, все мы стремимся получить образование, т. к. знаем, что оно является залогом будущего успеха и счастья.

Точно так же правильное поведение не приходит само собой, его необходимо достигать сознательной тренировкой, особенно это справедливо для современного общества. Традиционная классификация поступков на правильные и неправильные, а также обучение правильному поведению считались уделом религии. В наше время религия несколько утратила престиж и влияние, а достойной замены ей – развитой мирской этики, например, – так и не появилось. Таким образом, сейчас необходимости вести правильный образ жизни уделяется гораздо меньшее внимание, чем раньше. Именно поэтому я считаю, что нам нужно сознательно прилагать усилия для получения подобной информации. Так, например, я верю в изначальное благородство и доброту человеческой натуры, но считаю, что этого недостаточно, что мы должны также развивать в себе осознание и оценку этого факта. Изменение самовосприятия посредством обучения и понимания может очень серьезно повлиять на нашу жизнь и взаимоотношения с окружающими людьми.

Одна из проблем современного общества заключается в том, что мы относимся к образованию лишь как к средству стать умнее и сообразительнее. Иногда даже кажется, что малообразованные люди более невинны и искренни. Но, хотя наше общество и не делает на этом акцент, основная задача знаний и образования – помочь нам понять важность благоразумных действий и дисциплинирования сознания. Правильно использует свой ум и знания тот, кто старается добиться перемен в себе, чтобы сделать свое сердце добрее.

Мы рождены для поиска счастья. Очевидно, что в основе счастья лежат чувства любви, привязанности, близости и сострадания. Я считаю, что у каждого из нас есть основания для того, чтобы быть счастливым, чтобы проявить теплоту и сострадание, ведущие к счастью. Одно из моих основных убеждений заключается в том, что потенциал для сострадания дается нам уже при рождении. Я также считаю, что в основе человеческой природы лежит именно доброта. В соответствии с буддийской доктриной „природы Будды“, все человеческие существа изначально благородны и неагрессивны. Однако эту точку зрения можно принять и не исповедуя буддизм. Я основываю это убеждение на иных идеях. Я считаю, что любовь и сострадание – это не только религиозные принципы, но и неотъемлемые элементы повседневной жизни. Во-первых, если рассмотреть всю нашу жизнь, от рождения до смерти, можно увидеть, что на всем ее протяжении нас питает любовь других людей. Взять, например, сам факт нашего появления на свет. Наше первое действие после рождения – сосание молока матери или кормилицы. Это – акт любви, сострадания. Без этого мы не выжили бы, это очевидно. И для совершения этого действия необходима взаимная любовь. Если бы ребенок не испытывал любви и привязанности к женщине, дающей молоко, он мог бы отказаться его сосать. Если бы, в свою очередь, мать или кормилица не испытывала любви к ребенку, у нее могло бы не появиться молоко. Это жизнь, это реальность. Далее, даже наше физическое естество рассчитано на любовь и сострадание. Душевный покой, любовь и сострадание оказывают благоприятное воздействие на физическое состояние и здоровье человека. И наоборот – раздражение, страх, возбуждение и злоба действуют на наш организм разрушительно.

Любовь оказывает влияние и на наше эмоциональное здоровье. Чтобы понять это, нам достаточно задуматься над тем, что мы чувствуем, когда другие проявляют по отношению к нам любовь и привязанность. Или понаблюдать, как испытываемое нами чувство любви автоматически и естественно изменяет наш внутренний мир, что мы ощущаем при этом. Эти положительные эмоции делают счастливее нас и наши семьи, а также все общество в целом.

Поэтому, на мой взгляд, можно сделать вывод, что в основе человеческой природы лежит доброта. И если это действительно так, есть смысл в том, чтобы попытаться привести свою жизнь в соответствие с этим основным элементом человеческой природы. Конечно же, мы не можем игнорировать тот факт, что существуют конфликты и напряженность не только в сознании отдельных людей, но и в семьях, в обществе, нации и мире в целом. Исходя из этого, некоторые считают, что человек изначально агрессивен. В доказательство своей теории они приводят факты из истории человечества, утверждая, что человек гораздо агрессивнее остальных млекопитающих. Или же они говорят: „Да, сострадание является частью нашей природы, но и злоба также нам присуща. Они в равной мере присутствуют в каждом из нас“. И все же я по-прежнему убежден в том, что человек по своей природе благороден и сострадателен. Эти качества доминируют в нем. Конечно же, гнев, жестокость и агрессия могут пробуждаться в каждом, но я считаю, что это происходит на вторичном, или более поверхностном уровне. В некотором смысле, они возникают тогда, когда мы не можем достигнуть любви и привязанности. Они не являются частью нашей основной, глубинной природы. Таким образом, хотя агрессия и может возникать, я усматриваю причину конфликтов не в человеческой природе, а скорее в человеческом интеллекте – неуравновешенном человеческом интеллекте, его заблуждениях, играх воображения. Анализируя эволюцию человечества, можно прийти к выводу, что физически человек гораздо слабее многих других животных, и только благодаря интеллекту мы приобрели множество инструментов и методов, дающих нам возможность противостоять воздействиям окружающей среды. По мере того как постепенно развивались человеческое общество и условия его существования, возрастала и роль нашего интеллекта и познавательной способности. Потому я считаю, что первичной для нашей природы является доброта, а интеллект является более поздним приобретением. Я также считаю, что интеллект, не уравновешенный состраданием, может стать разрушительной силой и привести к катастрофе. Но важно понимать, что если конфликты в человеческом обществе являются результатом неправильного использования интеллекта, с помощью интеллекта же можно попытаться найти пути решения этих конфликтов. Если использовать интеллект в сочетании с добротой или состраданием, наши действия становятся конструктивными. Доброе сердце в сочетании со знаниями и образованием – вот основа для того, чтобы уважать мнения и права других людей, основа для согласованных действий, которые позволяют преодолевать агрессию и разрешать конфликты.

Итак, независимо от того, сколько плохого может содержаться в каждом из нас, я считаю, что единственное решение всех наших конфликтов, как внутренних, так и внешних, заключается в возврате к нашей основной, глубинной природе – доброте и состраданию.

Зверьков В. [22].

Говорить о смысле жизни нелегко. С одной стороны, человеческая культура накопила несметное множество трудов, мнений, взглядов и объяснений по этому поводу и сказать что-то новое вряд ли возможно. С другой, если эта тема затронута, то, как правило, неспроста – известных ответов, очевидно, не хватает, или не хватает сил их искать и принимать. Но если есть вопрос, есть необходимость в таком разговоре, потому что мы страдаем не столько потому, что остаемся без ответа, сколько потому, что наши чувства безответны.

Известный психолог-экзистенциалист Виктор Франкл сравнивает желание познать смысл собственного существования с жаждой: потребность в питье, по сути, является доказательством существования воды – иначе как могла бы возникнуть жажда? Воды может не хватать в данный момент, в данных условиях, но это не значит, что ее нет вообще.

Трудно не согласиться с этим рассуждением. В то же время интеллектуальные доводы этой самой жажды не утоляют. Хотя вероятность, пусть даже отдаленная, подобно всякому обетованию, лучше неопределенности и непоколебимых сомнений в лучшем будущем.

Не спеша с ответами и иными обещаниями, хотелось бы отметить очевидную разницу в ощущениях, переживании этой трудноразрешимой темы в периоды кризисов и времена относительного благополучия, в минуту отчаяния и в миг бурных переживаний искренней радости. В одних случаях жизнь как будто истощена и обескровлена, ее буквально приходится вдыхать каждым вдохом, ей практически не за что зацепиться. В других – жизнь ясна и красноречива без слов, вопрос о ее смысле и ценности не просто выглядит разрешенным, он попросту не возникает, а, будучи озвученным выглядит нелепо или даже кощунственно. Отметим еще одну деталь – речь идет о содержаниях нашего сознания, наших переживаниях – они меняются в зависимости от условий, между тем как сами условия – и те, и другие, и третьи – вполне укладываются во все то же понятие жизни, по определению полярно разнообразной.

Наибольшую трудность для нас представляют периоды, когда явным образом исчерпаны прежние взгляды на жизнь, а новые еще не сформированы. Психологи (вслед за философами) называют такие ситуации экзистенциальным кризисом – кризисом самого существования индивида. Утрата любимого человека, разочарование в профессии, в людях, внезапное разорение, инвалидизирующие травмы, заточение в тюрьму или иная изоляция (одиночество) – все это делает невозможным продолжение привычного образа жизни. Эти события связаны с потерей важных жизненных опор и нередко сопровождаются тяжелыми переживаниями депрессии (которая имеет свою динамику и требует специализированной помощи), отнимающей столь ценные в такие времена душевные силы. Попытка найти ответ на вопрос о смысле жизни в таких случаях – по сути, защитный психологический механизм, призванный восстановить ситуацию сознательного контроля над происходящим: если я понимаю, в чем смысл, значит, я способен разобраться во всем и смогу найти выход. Самым травматичным для человека является даже не само трагическое событие, а переживание собственной беспомощности перед ним и его неподконтрольность.

В такие периоды, следует признать, происходит расставание не только с прежней жизнью, но и с прежним ее смыслом – он становится недееспособным, ограниченным, устаревшим – ввиду новых, к сожалению, трагических событий. И нам не под силу пережить возникший диссонанс, конфликт: смысл жизни мертв, а я – еще нет. Оказывается, смысл не совпадает с жизнью (в нашем восприятии), и жизнь может продолжаться без смысла! Оглядываясь назад, мы можем обнаружить в ходе нашей жизни – не всегда болезненную – неоднократную смену ее смыслов: достаточно разграничить ее чисто возрастными периодами. Пусть раннее детство не обременено размышлениями о столь тонких материях, редкий подросток не испытывает томления по состоянию, когда на все вопросы (не всегда четко оформленные) найдутся ответы. А спустя несколько лет эти искания обретают форму вполне конкретных профессиональных, образовательных и личностных усилий – уже почти безусловно ценных для индивида. Жизнь смысла оказывается быстротечнее вопроса о смысле жизни – если принимать его появление в разные возрасты за выражение одного и того же искания (что само по себе спорно! Очевидно, что – пусть не формулировка – понимание глубины и направленности этого вопроса ребенком, подростком и взрослым будут несравнимо различающимися).

Психологи, психотерапевты склонны усматривать за проявлениями озабоченности смыслом жизни иные, не всегда явные и представленные в сознании конфликты. Не без оснований! (Хотя обесценивать усилия понять жизнь и продать ей черты высокой разумности, с моей точки зрения, – крайне разрушительный и не адекватный самой жизни подход). Психологическая наука и практика наглядно демонстрируют связь сознательных представлений (в том числе, конфликтных) с эмоциональной жизнью человека, с историей его отношений и развития. В приложении к обсуждаемой теме это отнюдь не означает психологизации философских категорий, это, скорее, раскрывает более широкое их понимание, дает человеку возможность не только испытывать озадаченность базовыми вопросами существования, но и приближаться к пониманию их реальной глубины и даже испытывать предчувствия их разрешения (я намеренно осторожен в определении состояний внутренней ясности относительно экзистенциальных загадок – субъективные переживания легко ставятся под сомнения внешнего наблюдателя).

Возвращаясь к сказанному в самом начале, хочется повторить: разговор о смысле жизни, безусловно, важен. Не только с точки зрения обретения ответа (над которым человечество будет трудиться всю свою историю). О жизни, вообще, важно говорить – а не только более или менее пассивно проживать ее. Потому что в словах мы не только выражаем себя, но и творим себя заново. И вместе с собою – свои новые смыслы, свою новую жизнь.

Зеланд В. [23].

Цель и смысл жизни любых существ состоит в управлении реальностью.

Реальность имеет две формы: физическую, которую можно потрогать руками, и метафизическую, лежащую за пределами восприятия, но не менее объективную. В некотором смысле мир представляет собой дуальное зеркало, по одну сторону которого находится материальная вселенная, а по другую простирается метафизическое пространство вариантов – информационная структура, в которой находятся сценарии всех возможных событий. Там записано все, что было, есть и будет, оттуда же нам приходят сны, ясновидение, интуитивные знания и озарения.

Мысленная энергия материальна, и она не исчезает бесследно. Когда группы людей начинают думать в одном направлении, их „мысленные волны“ накладываются друг на друга, и в океане энергии создаются невидимые, но реальные энергоинформационные структуры – маятники. Эти структуры начинают развиваться самостоятельно и подчиняют людей своим законам. Человек, попавший под влияние деструктивного маятника, теряет свободу – ему приходится быть винтиком в большом механизме. Маятник „раскачивается“ тем сильнее, чем больше людей – приверженцев – питает его своей энергией. У каждого маятника своя характерная частота колебаний. Например, качели можно раскачать, только прилагая усилия с определенной частотой. Эта частота называется резонансной. Если количество приверженцев маятника уменьшается, его колебания угасают. Когда приверженцев совсем не останется, маятник останавливается и как сущность умирает.

Чтобы выкачать из человека энергию, маятники цепляются за его чувства и реакции: негодование, недовольство, ненависть, раздражение, беспокойство, волнение, подавленность, смятение, отчаяние, страх, жалость, привязанность, восхищение, умиление, идеализация, преклонение, восторг, разочарование, гордость, чванство, презрение, отвращение, обида, чувство долга, чувство вины и т. д.

Главная опасность для человека, поддавшегося влиянию деструктивного маятника, состоит в том, что маятник уводит свою жертву в сторону от тех линий жизни, где человек обретет свое счастье. Необходимо освободиться от навязанных целей, в борьбе за которые человек уходит все дальше от своей стези.

Маятник, по своей сути, является „эгрегором“, но этим далеко не все сказано. Понятие „эгрегор“ не отражает весь комплекс нюансов взаимодействия человека с энергоинформационными сущностями.

Скуки, как таковой, не существует – есть лишь постоянная и неутолимая жажда управлять реальностью.

Оценки, основанные на сравнении, порождают поляризацию.

Равновесные силы устраняют поляризацию путем столкновения противоположностей.

Предмет или свойство, которому придается особое значение, притягивает к себе объекты с противоположными качествами.

Правило маятника: „Делай, как я!“

Правило Трансерфинга: позвольте себе быть собой, а другому – быть другим.

Поляризация устраняется правилом Трансерфинга.

Осознанность: в данный момент я не сплю и ясно осознаю, что делаю, зачем и почему именно так.

Первый закон маятника: он стремится увеличить энергию конфликта.

Второй закон маятника: он делает все для стабилизации своей структуры.

Маятники координируют существование организованных структур.

Закрепощение воли (намерения): структура учит хотеть то, что надо.

Для того чтобы освободиться от зомбирующего влияния структуры, нужно выбрать себе роль играющего зрителя.

Процесс достижения цели является двигателем эволюции.

В структуре человек теряет себя и перестает понимать, кто он и чего хочет.

Зависимость возникает из-за того, что стрелка внимания попадает в петлю захвата маятника.

Для того чтобы „слезть с иглы“, необходимо переключить внимание, занять его чем-нибудь другим, изменить сценарий и декорации.

Харизма эпохи притягивается намерением группы людей, как облако из пространства вариантов.

Получая любой энергетический кредит, провозглашайте декларацию намерения.

У маятника выиграть невозможно – нужно либо отказаться от опасной игры, либо затеять свою, с тем, чтобы стать фаворитом маятника.

Для того чтобы затеять свою игру, необходимо позволить себе быть собой.

Мир представляет собой дуальное зеркало, по одну сторону которого находится материальная действительность, а по другую – метафизическое пространство вариантов.

Человек осознает реальность так, как его научили это делать.

Жизнь подобна бессознательному сновидению наяву, потому что человек не имеет точки опоры относительно реальности.

Спуститесь в зрительный зал и наблюдайте. Действуйте отстраненно, сдавая себя в аренду и оставаясь наблюдателем.

Снижение уровня важности, движение по течению вариантов и координация дают возможность двигаться вслепую в сновидении наяву.

Жизнь каждого живого существа – это сновидение Бога.

Цель жизни, а также само служение Богу заключается в сотворении – творении вместе с Ним.

Процесс достижения цели является двигателем эволюции.

Изменчивость видов в процессе эволюции формируется намерением.

Бог творит реальность и управляет ею через намерение всего сущего.

Каждому живому существу Бог предоставил свободу и власть формировать свою реальность в меру своей осознанности.

Если вы изъявляете намерение, считайте, что это намерение Бога. Как вы можете сомневаться в том, что оно будет исполнено? Не просить, не требовать и не добиваться, а создавать.

Йегер В. [25].

В чем смысл существования космоса? В чем смысл существования дерева, животного, человека? Антелус Силезиус написал: „Роза есть без „почему“, она цветет, потому что она цветет. Она не придает себе значения, она не спрашивает, видят ли ее“. Анаше существование имеет больше обоснований? Почему мы не цветем и не исчезаем как цветок? Мы не можем искать смысл нашего существования вне нашего бытия. Он должен сам быть обоснованным в нашем бытии. Данное действие нашей жизни имеет высокую цену. Мы можем и не получить другие формы своего проявления.

Почему мы на Земле? Этот вопрос был первым в древнем катехизисе. Ответ гласил: „Мы на Земле для того, чтобы познать Бога, любить Его, служить Ему и однажды остаться вечно жить рядом с Ним“. Под этим я еще могу сегодня подписаться. Однако мои разъяснения по данному вопросу имеют совсем другой результат, в отличие от моего учителя религии.

Есть всепроникающая жизнь, которую мы называем Бог, абсолют, конечная действительность, истинное бытие. Это истинное бытие является глубиной нашего существования. Это бытие, которым мы живем. А если выразиться еще лучше: это бытие, которое живет в нас и над нами. Мы являемся его формой выражения.

Наше самосознание мешает нам познать наше истинное бытие. Мы не знаем, кто мы такие. Мы не можем знать, кто мы есть в действительности. Мы можем это только познать. Наше самосознание отсекает нас от опыта познания, но не от самого бытия. Если мы отрезаны от познания Божественного бытия, то оно и не оказывает никакого влияния на нашу жизнь. Одно только философское, теологическое, ритуальное или сакраментальное ознакомление с истинным бытием не может в полной мере раскрыть его силу. Формы выражения религии должны вести нас в глубины познания Божественного начала.

Смысл нашей жизни заключается в том, чтобы познать свою Божественность и Божественность всех живых существ. Когда мистики рассуждают о Божественном начале в человеке, они иногда говорят: „Я есть Бог“. Это можно ложно истолковать, с точки зрения пантеизма. Человек не перестает быть человеком, однако эта человеческая форма является формой выражения Бога. Если христианские мистики не находятся под давлением догматики, они выражаются так же ясно, как и мистики Востока. Святой Иоанн Креста (Хуан де ла Крус) написал: „Наше пробуждение является пробуждением Бога, а наше воскресение является воскресением Бога“.

Конечную действительность Бог не знает ни внутри, ни снаружи. Волна не может быть вне моря. Волна – это море, но она также и не-море. У восточных мистиков существует для этого выражение „не-два“. Если смотреть на море сверху, то можно увидеть тысячи волн, а если смотреть снизу, то видно только море.

Для более наглядного примера можно также использовать линейку. С одной стороны она имеет цифровые деления, а с другой – пустая. Обе вместе они составляют линейку и представляют единое целое. Так и человек не перестает быть человеком, когда он познает Бога. Он познает эту форму существования человека как Божественную форму. „Волны познаются как море“. Если мы в него попадем, то познаем единство всех волн с морем и, тем самым, взаимосвязь всех живых существ посредством Божественного моря и Божественной жизни.

Что находится в конце этого познания, мы не можем больше определить. Пожалуй, это является возвращением к тождеству Бога, к тому, что Таулер назвал основанием, Экхарт – божеством, Тереза – глубинным оплотом, дзэн – природной сущностью.

Исходя из этого, нет ничего, что бы не являлось формой выражения Бога.

Если заменить выражение „жизнь Бога“ на слово „энергия“, то можно провести аналогию с H2O. Соединение H2O может быть представлено по-разному: в виде воды, в виде пара и в виде льда. Божественная жизнь может проявляться и познаваться в совершенно иных формах. Религиозная жизнь – это бытие, связанное с Божественным началом. Она не имеет ничего общего с подчинением моральным предписаниям, религиозным истинам или ритуалам. Это намного больше того, что полагает Экхарт, когда говорит, что мы должны уступить дорогу Богу, чтобы Он мог быть в нас.

Это значит, что перед нами поставлена высокая задача: поддерживать все свои ментальные, психические и мыслительные силы, чтобы мы могли познать проявление Божественного начала. Бог является единственной реальностью. Она всегда и во всем настоящая. Мы „игровая форма“ Бога, „симфония Бога“. Мы пляска танцоров Бога. К этому танцу относятся также смерть и рождение.

Нашей настоящей проблемой является уверенность в том, что мы должны умереть. Данную нам жизнь не сохранить вечно. Рано или поздно, но она закончится. Мы не можем избежать гибели. Осознание этого мы постоянно пытаемся опровергнуть и изобретаем множество механизмов, которые помогут нам избежать смерти. Однако все то, чего мы избежали, возвращается к нам снова, хотя и под другой маской. Мы знаем о смерти, но не можем вынести этих знаний. Поэтому мы стремимся к активному образу жизни. Буйство нашего самосознания не может окончательно вытеснить страх перед смертью. Когда-нибудь смерть нас настигнет. Но самым главным является то, как мы ее воспринимаем: как ступень развития или как страшное зло. Верующий человек приобретает основополагающее знание: тот, кто познает жизнь или верит в нее, перестает бояться смерти. Жизнь не может умереть. Умереть может только одна форма жизни. Это основа всех знаний и познания каждого мистика.

Смерть и воскресение относятся к структурному принципу творения. Наше „Я“ противится этому процессу возникновения и исчезновения. Оно держится за форму. Оно хочет удержать эту форму существования. Оно цепляется за оболочку и забывает о содержании. Мы как заколдованные. В индуизме это называют „великой волшебницей Майя“.

Почему такое познание жизни не распространяется по Земле с быстротой молнии? Почему мы не можем просто отбросить смерть? Потому что я – а сделать это могу только я один – сначала должен познать смерть. Я должен освободиться от всего, что мое „Я“ хотело бы удержать. Мистическая смерть – это смерть нашего „Я“. Но человек судорожно держится за это „Я“. Мы, западные люди, даже отождествляем свое „Я“ с жизнью. Мы хотели бы это „Я“ увековечить. То, что мы считаем, будто с нашим „Я“ мы можем „быть как Бог“, кажется первоначальным грехом человека. Это „Я“ есть не что иное, как точка пересечения наших физических сил, которая ложно убеждает нас в своей самостоятельности. От такой иллюзии следует освобождаться. „Я“ – это лишь маленькая частица, которая плавает в нашем общем сознании. Это только один из органов общего сознания бытия. Однако он ведет себя как истинный правитель и, таким образом, находится в постоянной борьбе с глубинами нашего бытия. Активность этого кажущегося самостоятельным „Я“ и как результат данной активности – эгоцентризм – являются настоящей болезнью нашего времени, прежде всего, на Западе: там ее называют „невроз личности“.

Тот, кто не может освободить свое „Я“, кто не может умереть, кто не может смотреть смерти в лицо, тот не может и жить. Многие люди уже готовы сориентировать себя по-новому. Однако по пути смерти своего „Я“ (а это мистический путь) пошли лишь немногие, а до конца этот путь прошло еще меньше людей. Ибо они боятся смерти.

Не каждый человек, который страдает от самого себя, пребывает уже в том состоянии, чтобы ступить на мистический путь. Освободиться может только сильное „Я“. „You have to be somebody, before you can be nobody“ – „Нельзя быть никем, пока не являешься кем-то“. Для иных людей, прежде чем становиться на мистический путь, было бы лучше сначала укрепить свое „Я“ или, по меньшей мере, пройти в то же время терапевтическое лечение.

Постижение смысла своей жизни является важнейшим заданием, которое должен выполнить человек, перешагнувший половину жизни. Это значит, что он готов к зрелости и смерти. Без смерти не может быть воскрешения к всеобъемлющему бытию. Надо научиться быть готовыми к смерти. Мы должны действительно освободить наши физические тела и наше „Я“. Тот, кто уже в этой жизни испытал возможность такого освобождения, примет его как основную тенденцию и в следующей жизни. Речь идет, по сути, о том, чтобы изменить в положительную сторону наши основные структуры, наш основной образ и основные тенденции. В совокупности они являются сеткой, которую мы заново плетем, перевязываем или латаем. Это домашнее задание нашей жизни. Мы не можем просто намеренно изменить основной образ. Дело скорее в том, что мы меняемся изнутри. И это превращение исходит не от нас самих, а от Божественных сил, которые проявляются в нас. Освободиться – это значит отказаться от собственных тенденций, с тем, чтобы Божественное начало могло проявиться в полную силу. Мы учимся умирать, чтобы жить. Смерть является важнейшим свойством нашей жизни.

Когда мы умрем, мы не почувствуем, что умерли. Наша жизнь будет продолжаться. Из переживаний исхода в осознании приближения смерти видно, что восприятие и испытания существуют вне повседневного сознания. То, что потом ощущается, в эзотерике называется астральным телом, у христиан – душой. Хотя совсем необязательно, что оба названия обозначают одно и то же. Итак, когда мы умираем, мы покидаем наше тело. Смерть – это только отделение нашей глубинной идентичности от этой физической оболочки. Умирает только форма, а не жизнь. Жизнь дает миллиарды форм проявления их существования – и снова забирает. Наше собственное существование является не статичным, а динамичным. Эта динамика проявляется все время в новых формах. Наша истинная идентичность находится в течение жизни. У нас нет собственной жизни. Все, что существует, является отблеском Божественного. Мы живем не своей жизнью, а жизнью Бога.

Кальной И. [26].

Проблема смысла жизни сугубо философская. Она не имеет своих аналогов в других формах освоения мира. Эта проблема обретает свою актуальность, когда в обществе или в жизни человека возникают нестандартные проблемы, когда нарастает социальная напряженность и неопределенность; когда человек начинает задумываться над результатами своей жизнедеятельности. Для человека важно не вообще жить, а жить, зная, для чего он живет. Ответить на этот вопрос можно, но только при условии, если постиг смысл своей жизни. Поскольку нормой для человека является состояние „быть в пути“, то важно не столько выяснить раз и навсегда смысл своей жизни, сколько выяснять его на каждом отрезке пути, именуемого жизнью.

Смысл жизни должен отражать сущностные характеристики бытия человека. В число этих характеристик входят так называемые метафизические понятия: свобода, счастье, совесть, честь, долг и т. д. Поскольку они не проходят по реестру объективной реальности, то они не столько облегчают поиск решения заявленной проблемы, сколько приумножают трудности на этом пути.

Поиск смысла жизни усложняется и пограничным состоянием человека, многоаспектностью его сущности, ибо человек имеет пять начал: космическое, родовое, природное, социальное и духовное. Взаимосвязь этих начал и их воплощение обеспечивают неповторимую уникальность конкретного человека. У него есть свой смысл жизни, отличный от смысла жизни другой индивидуальности.

И, тем не менее, ориентируясь на необходимость рассмотрения заявленной проблемы в соотношении общего и единичного, можно и нужно искать то определение смысла, которое может быть отправной точкой отсчета (гносеологическим инструментом) при рассмотрении смысла жизни конкретного человека.

Прежде чем сделать попытку определить смысл жизни, следует предварительно ответить на три вопроса:

– Является ли смысл жизни ориентиром (горизонтом), по которому можно выверять свою жизнедеятельность, или его можно обрести в каждой отдельной жизненной ситуации?

– Связан ли смысл жизни с общечеловеческими ценностями, или его можно вскрыть в ценностных ориентирах конкретного человека?

– Имеет смысл жизни только позитивный ориентир, или он может иметь и отрицательное значение?

Абстрактного смысла жизни не существует и, тем не менее, смысл жизни может и должен быть ориентиром для конкретного человека, но только в случае, если он выведен из его жизнедеятельности, а не навязан свыше. Обретение смысла жизни в каждой конкретной жизненной ситуации расширяет поле поиска ответа на вопрос, в чем смысл жизни для этого человека вообще. Последующее подтверждение обретенного смысла в других ситуациях направлено на формирование обобщенной характеристики смысла жизни, понятие которой реально претендует на статус образа, замещающего заявленную реальность. Обретая статус образа, понятие „смысл жизни“ становится ориентиром для последующих жизненных ситуаций данного человека.

Что касается связи смысла жизни с общечеловеческими ценностями, то эта связь имеет место, но носит опосредованный характер. Становление мировоззрения конкретного человека предполагает формирование ценностного ориентира как одного из структурных компонентов. Через культуру как опредмеченное состояние объективного духа человек формирует избирательную способность своей субъективности, чтобы в конкретных жизненных ситуациях апеллировать не к абстрактным общечеловеческим ценностям, а к уже апробированному собственному аксиологическому опыту.

Ответ на второй вопрос высвечивает решение и третьего вопроса. Если сложившееся мировоззрение конкретного человека обеспечивает полноту знания о конкретной ситуации и о своих возможностях (способностях), если аксиологический опыт этого человека ориентирован на общечеловеческие ценности, то смысл жизни в данной конкретной ситуации будет носить позитивный характер.

В случае если индивид оперирует неполными знаниями и апеллирует к квазиценностям, то его смысл жизни в конкретной ситуации может иметь и негативное значение.

Ответы на заявленные вопросы ставят под сомнение сложившиеся представления об абсолютности смысла жизни. К этому выводу склоняется и такой авторитетный исследователь смысла жизни, как В. Франкл. В своей работе „Человек в поисках смысла“ он пишет: „Смысл относителен, поскольку он относится к конкретному человеку, вовлеченному в ситуацию. Можно сказать, что смысл меняется, во-первых, от человека к человеку и, во-вторых, от одного дня к другому, даже от часа к часу…, ибо жизнь каждого человека уникальна в том, что никто не может повторить ее – благодаря уникальности его существования. Раньше или позже его жизнь навсегда закончится вместе со всеми уникальными возможностями осуществления смысла, т. к. нет такой вещи, как универсальный смысл жизни, есть лишь уникальные смыслы индивидуальных ситуаций“.

Позиция австрийского мыслителя нашла свою поддержку и в отечественной философии, где отмечаются три основания индивидуальности смысла жизни.

Смысл жизни индивидуален, ибо он всегда есть смысл жизни конкретного человека; он является отражением конкретной (уникальной) жизненной ситуации; он открывается особым образом. Иными словами, у смысла жизни всегда уникален носитель смысла жизни, уникальна ситуация, в которой человек обретает этот смысл, и уникален путь, которым идет человек к обретению смысла своей жизни.

Итак, смысл жизни индивидуален, но не абсолютно, ибо жить в обществе, быть частью общества и игнорировать общество нельзя. Поэтому, смысл жизни конкретного человека всегда несет на себе печать единства индивидуального и всеобщего, субъективного и объективного, печать цели жизни.

Цель жизни – это своеобразный ориентир, по которому человек выверяет курс своей жизни, своих поступков. Жизнь человеческая соткана из больших и малых целей. Нужна ли в этом случае общая, интегральная цель? Нужна! Ибо без нее человек мельчает и сбивается на осуществление принципа „здесь и только сейчас“, ориентируясь только на удовлетворение витальных потребностей, не поднимаясь до уровня человеческих потребностей.

Общая цель является ориентиром для определения совокупного общего смысла жизни через серию смыслов конкретных жизненных ситуаций.

Общая цель и общий смысл жизни взаимосвязаны, и в своей взаимосвязи они обеспечивают реальный образ жизни и стиль жизни конкретного человека в его последующих отношениях с миром своего бытия, и даже стиль ухода из жизни.

Индикатором смысла жизни является счастье, а субъективным критерием – совесть как способность человека к нравственному самоконтролю.

Совесть требует определенных нравственных обязательств. В случае их невыполнения человек расплачивается эмоциональными переживаниями. Правда, совесть мучает только тех, у кого она есть. Вывод о том, что совесть не нужна, оборачивается еще большими издержками, чем эмоциональные переживания в случае противоречия между сущим и должным.

Проще решать не вопрос целесообразности совести, а включаться в процесс нравственного совершенствования. Мир дальний и ближний можно спасти, если дорогу бессмысленности сменить на путь осмысления каждой жизненной ситуации, каждого поступка в согласии с нравственным идеалом. Не стоит забывать, что от усилий каждого человека зависит общее равновесие добра и зла на Земле.

Проблема смысла жизни – это проблема участия или неучастия в процессах коэволюции системы „природа – общество – человек“. И если теоретический разум находится в поисках смысла жизни, то разум практический должен быть ориентирован на его осуществление.

Таким образом, смысл жизни не задается, а создается. И в этом процессе как раз и проявляется мера индивидуальности человеческого „Я“, его избирательность и способность быть субъектом активности, а не объектом манипулирования.

Если человек живет бессмысленной жизнью с ориентиром на принцип „здесь и только сейчас“, то винить, в конечном счете, нужно не жизнь, а самого себя, ибо „счастье в нас и только в нас, и каждый сам себе причина“.

Смысл жизни есть воплощенная форма абсолютного и относительного, объективного и субъективного, общественного и индивидуального. Это единство несет на себе печать уникальности субъекта и специфику очередной жизненной ситуации.

Как уже было отмечено, смысл жизни трижды индивидуален по субъекту смысла, по неповторимости жизненной ситуации и по ее осмыслению. И, тем не менее, есть нечто общее в этой индивидуальности, что позволяет определить смысл жизни как способ и уровень освоения любой жизненной ситуации в соответствии с нравственными принципами человека, требованиями его совести и системой ценностей его мировоззрения.

Тот, кто знает „зачем жить“, может вынести и перенести любое „как жить“.

Калашников В., Наумова С. [64].

Человек, желающий сознательно относиться к себе и к окружающему миру, всегда задавался вопросами: Откуда этот мир? Кто им управляет? Что такое человек? Зачем он живет? и В чем смысл его жизни?…

Имеет ли жизнь человека какой-нибудь смысл? Если да, то что такое смысл жизни и в чем он состоит, имеет ли он абстрактно-всеобщее содержание или представляет собой уникальную характеристику жизни каждого человека?

Многие философы отрицают существование смысла жизни. Один из аргументов – утверждение, что человек – лишь разновидность материальных объектов, а его жизнь – обычный для всякой органической материи процесс рождения, увядания и гибели в общем потоке вечного хаотического движения. Для объективистов говорить о смысле жизни человека так же бессмысленно, как и о смысле жизни животного или камня: „Материя движется, а движение всегда направленно. Это снимает вопросы о первоисточнике, причине активности как моменте направленности, причинах существования индивида в его целостности, а тем самым о смысле жизни, предназначении человека“ (А. Акименко).

Другой распространенный аргумент опирается на убеждение, что жизнь человека есть зло и страдание. Зло не может быть смыслом человеческого бытия. Давая оценку подобным взглядам, русский философ B. C. Соловьев писал: „Сопоставляя их проповедь с их действиями, можно придти к заключению, что в жизни есть смысл, что они ему невольно подчиняются, но их ум не в силах овладеть этим смыслом“. Он не одинок. Для многих мыслителей прошлого и современности смысл жизни представляет собой предмет бесконечных и мучительных поисков. Они воплощены в разнообразных выводах от неопределенно-пессимистических типа: „Мы в мире – как собаки и кошки в наших библиотеках, смысл неясен“ (У. Джейнс) до однозначно-оптимистических: „Итак, смысл жизни заключается в ее добре…“ (В. Соловьев).

Что же такое смысл жизни?

В отличие от других живых существ человек осознает собственную жизнь. Отношение человека как сознательного существа к своей жизни и самому себе выражается в смысле и цели его жизни. Смысл жизни – это осознаваемая ценность (ценности), которой человек подчиняет свою жизнь, ради чего ставит и осуществляет жизненные цели. Он носит функционально-ценностный характер, возникает только для того, кто не „просто живет“, а рефлектирует, ощущает, что нужно жить для чего-то. Смысл – элемент ценностно-мотивационной сферы духовной жизни человека.

В чем состоит смысл жизни?

К пониманию этого вопроса и, соответственно, его решению философы подходят с двух разных позиций: с точки зрения отдельно взятого человека и человека как родового существа человечества.

В первом понимании смысл жизни – элемент уникальной внутренней духовной жизни индивида, то, что формулирует для себя он сам независимо от господствующих систем общественных ценностей. С этих позиций нельзя говорить о едином для всех смысле жизни. Каждый индивид открывает его в собственных размышлениях и на собственном опыте, выстраивая свою иерархию ценностей.

В качестве примера рассмотрим позицию французского экзистенциалиста А. Камю, в творчестве которого вопрос о смысле жизни занял центральное место. А Камю решает его парадоксально: утверждая, что мир абсурден, хаотичен, а потому вера в смысл жизни также абсурдна, он все-таки находит смысл жизни в бунте против абсурда. Отвечая на вопрос, что значит жизнь в абсурдном мире, он пишет: „Ничего, кроме безразличия к будущему и желания исчерпать все, что дано. Вера в смысл жизни всегда предполагает шкалу ценностей, выбор, предпочтение. Вера в абсурд, по определению, учит нас прямо противоположному“; „Переживать свою жизнь, свой бунт, свою свободу как можно полнее – значит жить, и в полную меру“; „Бунт есть уверенность в подавляющей силе судьбы, но без смирения, обычно ее сопровождающего… Этот бунт придает жизни цену“.

Человек, по А. Камю, сам является своей единственной целью: „И мне безразлично, вульгарна эта жизнь или отвратительна, изящна или достойна сожаления“. Главное – исчерпать то, что возможно. Эта позиция характерна и для других философов-экзистенциалистов. Они связывают предназначение человека, „подлинное человеческое существование“ с полнотой переживания собственной жизни, с поисками и проявлением уникальной Самости личности через бунт, борьбу, любовь, страдания, парение в мысли, творчество, радость самореализации.

Можно спорить с теми или иными положениями экзистенциалистов, но трудно не согласиться с тем, что поиск смысла жизни индивидуален для каждого размышляющего над ним человека. Экзистенциальное понимание смысла жизни противостоит стремлениям навязать „окончательно открытое“ кем-то царство истины и смысла.

„Эти спасители, – писал русский философ С. Л. Франк, – как мы теперь видим, безмерно преувеличивали в своей слепой ненависти зло прошлого, зло всей эмпирической, уже осуществленной, окружавшей их жизни и столько же безмерно преувеличивали в своей слепой гордыне свои собственные умственные и нравственные силы“.

Осознание индивидом цели и смысла жизни – сложный и длительный процесс. Исследования показали, что далеко не все люди способны сформулировать их, не все живут оСМЫСЛенной жизнью, „как не может младенец обратить умственный взор на самого себя и, плача и радуясь, знать, что с ним происходит…“ (С. Франк). Мера осознанности – один из показателей развития духовного мира личности. Осознание смысла – это непрерывная работа по осмыслению и переосмыслению тех ценностей, ради которых живет человек. Процесс поиска идет параллельно с его реализацией, в результате которой и происходит переоценка ценностей, переформирование исходных целей и смыслов. Человек стремится привести свою деятельность в соответствие с ними или изменяет сами цели и смыслы.

Вместе с тем, смысл жизни существует и как феномен сознания человеческого рода. Его поиски представляют второй аспект понимания вопроса, в чем состоит смысл жизни. Они подготовлены долгим процессом эволюции человека, развитием рефлексивной способности его мышления, формированием самосознания. Исторически первой формой осознания проблемы смысла жизни стали религиозные представления. В дальнейшем их спутницей и оппонентом стала философия.

Наибольшую верность поиску абстрактно-всеобщего смысла жизни человека сохранила религиозная философия. Она связывает смысл человеческой жизни с созерцанием и воплощением божественного начала человека в вере, в стремлении к сверхчеловеческой святыне, в приобщении к истине и высшему благу. „Ясно, что смысл жизни не может совпадать с произвольными и изменчивыми требованиями каждой из бесчисленных особей человеческого рода“, – писал B. C. Соловьев. Один из примеров решения проблемы смысла жизни в религиозной философии – концепция русского философа С. Л. Франка. Мир, считал он, сам по себе бессмыслен и слеп.

Бессмысленна и внешняя (эмпирическая) жизнь человека, представляющая собой „неясный вихрь“, поток хаотического течения в общем мировом движении. Но человеческий разум – это прорыв бессмысленности. Внутренняя духовная жизнь человека, которую С. Л. Франк называет истинным бытием, имеет смысл. Он доступен лишь душе, испытывающей „беспокойствие“, „томление“, „неудовлетворенность“, „искание смысла“: животное, движимое стихией, слепо и смысла не ищет. Но для того, чтобы человек открыл для себя смысл жизни, нужны два условия: во-первых, „бытие Бога как абсолютной основы для силы добра, разума и вечности, как ручательства и торжества над силами зла, бессмыслия и тленности и, во-вторых, возможность для меня лично, в моей слабой и краткой жизни, приобщиться к Богу и заполнить свою жизнь им…“; „Преодоление мировой бессмыслицы истинно сущим смыслом жизни – это добровольное самоуничтожение своего тварного существа ради торжества в нас нашего божественного существа“ (С. Франк). И, наконец, „единственное дело, осмысляющее жизнь и потому имеющее для человека абсолютный смысл, есть, следовательно, не что иное как действенное соучастие в Богочеловеческой жизни“.

Несмотря на то, что наибольшее внимание поиску абстрактно-всеобщего смысла жизни человека традиционно уделялось в религиозной философии, было бы ошибкой отрицать вклад мыслителей атеистического направления. Так, в марксистской философии смысл человеческой жизни видится в самореализации сущностных сил человека через его активную преобразующую деятельность. Сходная позиция у философа-психоаналитика Э. Фромма: смысл жизни в развитии человечности, разума, гуманности, свободы мышления.

Нетрудно заметить, что два рассмотренных аспекта решения вопроса о смысле жизни – не антагонистичны. Они взаимно дополняют друг друга, раскрывая разные грани этого вопроса.

Совокупность многочисленных вариантов ответа на него можно условно разделить на четыре группы по ориентации на ценности: гедонизм, аскетизм, созерцание и деяние. Примером нацеленности на гедонизм могут служить размышления, характерные для эпохи Возрождения: „Жить без наслаждения невозможно, а без добродетели можно“ (В. Лоренцо). Или фрейдовское: „люди стремятся к счастью… Это стремление имеет две стороны: отсутствие боли и неудовольствия, с одной стороны, переживание сильных чувств – с другой“. Ориентация на аскетизм и созерцание характерна для религиозной философии. Яркий пример – проповедь „духовного самоубийства“, отказа от желаний и страстей в рафинированном буддизме. Примером направленности на деяние может служить марксистская философия человека.

Вопрос о смысле жизни – это и вопрос о смысле смерти человека, о его бессмертии. Смысл жизни определяется не только в отношении к актуальности, но и в отношении к вечному времени, в котором уже нет физически живого индивида. Понять смысл жизни – это и определить свое место в вечном потоке изменений. Если человек не оставил после своей жизни тени, значит, его жизнь по отношению к вечности была лишь призрачной.

Проблема смысла жизни и смерти человека никогда не утратит актуальности. Для человечества, ускоряющего свое движение к технико-информационным высотам, она особенно насущна.

Кришнамурти Д. [38].

Почему жизнь стала такой большой проблемой, почему, хотя мы все столь изысканно умны, все же наша ежедневная жизнь так скучна, однообразна и не имеет особого смысла, кроме самого выживания – что тоже очень сомнительно.

Поэтому я говорю, что одна из самых трудных вещей – уметь слушать, слушать коммуниста, социалиста, конгрессмена, капиталиста, любого другого человека, вашу жену, ваших детей, вашего соседа, контролера в автобусе, птицу – просто слушать. Только тогда, когда вы слушаете без идей, без мыслей в голове, вы находитесь в непосредственном контакте; а находясь в контакте, вы поймете, истинно или ложно то, что говорится; вам не нужно обсуждать. Действительность, истину не нужно постигать. Для того чтобы к человеку пришла истина – вера, знание, опыт, достоинство, стремление к добродетели, что сильно отличается от настоящей добродетели, все это должно исчезнуть. Добродетельный человек, постоянно ощущающий, что он стремится быть добродетельным, никогда не сможет найти реальность.

Важно быть бедным, неимущим не только в том, что касается мирских вещей, но также в вере и знаниях. Человек, обладающий мирским богатством, или человек, богатый знанием и верой, никогда не познает ничего, кроме темноты и будет центром горя и страдания. Но если вы и я как отдельные личности сможем увидеть, как работает механизм „Я“, тогда мы узнаем, что такое любовь. Я уверяю вас, что это единственное преобразование, которое может изменить мир. Любовь – это не „Я“. „Я“ не может признать любовь. Вы говорите: „Я люблю“, но тогда в самом произнесении этих слов, в самом переживании этих слов любви нет. Но, когда вы осознаете, что такое любовь, „Я“ уходит. Когда есть любовь, „Я“ не существует.

Что такое любовь для большинства из нас? Для нас всех, когда мы любим, в ней обязательно присутствуют собственничество, господство или подобострастие. От такого владения возникает ревность и страх потери, и мы легализуем этот инстинкт владеть чем-то. Из собственничества возникают ревность и бесчисленные конфликты, знакомые каждому человеку. Когда есть собственничество – нет любви. И при этом любовь не сентиментальна. Сентиментальность и эмоциональность исключают любовь. Чувствительность и эмоции – просто сентенции, ощущения.

…Только любовь может преобразовать безумие, замешательство и борьбу. Никакая другая система, никакая теория правого или левого толка не может принести человеку мир и счастье. Там, где есть любовь, нет никакого собственничества, никакой зависти; там только милосердие и сострадание, не в теории, но на практике – по отношению к жене и детям, вашему соседу и вашему служащему… Только любовь может породить милосердие и красоту, порядок, гармонию и мир. Любовь с ее благословением приходят к вам тогда, когда „Я“ прекращает свое существование.

Любовь нельзя культивировать. Любовь нельзя разделить на божественную и физическую; есть только любовь – не любовь ко многим или кому-то одному. Абсурдный вопрос: „Вы любите всех?“ Вы знаете: благоухающему цветку все равно, кто подходит его понюхать или кто поворачивается к нему спиной. Любовь есть любовь. Любовь – это не память. Любовь – не порождение сознания или интеллекта. Она естественно возникает в форме сострадания, когда вся проблема существования – проблема страха, опасения, жадности, зависти, отчаяния, надежды – понята и разрешена. Честолюбивый человек не может любить. Человек, привязанный к своей семье, не имеет никакой любви. Так и ревность не имеет ничего общего с любовью. Когда вы говорите: „Я люблю мою жену“, – вы на самом деле не подразумеваете этого, потому что мгновение спустя вы ее ревнуете.

Любовь подразумевает большую свободу, а не делать то, что вам нравится. Но любовь приходит только тогда, когда сознание очень тихо, ничем не заинтересовано, не сосредоточено на себе. Это не идеалы. Если у вас нет никакой любви, делайте что хотите – идите ко всем существующим богам на земле, занимайтесь какой угодно социальной деятельностью, пытайтесь изменить жизнь бедных, занимайтесь политикой, пишите книги, стихи – вы – мертвый человек. И без любви ваши проблемы только увеличатся, бесконечно умножатся. А с любовью, что бы вы ни делали, нет никакого риска, нет никакого конфликта. Тогда любовь – сущность добродетели. Сознание, не пребывающее в состоянии любви, вообще не религиозно. И только религиозное сознание освобождено от проблем, только оно познает красоту любви и истины.

Нет никакого пути к истине, и нет двух истин. Истина не имеет прошлого или настоящего, она вне времени; и человек, цитирующий истину Будды, Шанкара, Христа, или кто просто повторяет то, что я говорю, не откроет истину, потому что повторение – это не истина. Повторение – это ложь.

Истина же – состояние бытия, возникающее тогда, когда сознание, которое стремится отделяться, быть исключительным, может думать только в терминах результатов, достижений. Только тогда пребудет истина. Сознание, предпринимающее усилие, дисциплинирующее само себя, чтобы достигнуть какого-то итога, не может познать истину, потому что такой итог – это его собственное проектирование, а стремление достичь такого проектирования, каким бы благородным оно ни было, – форма самопоклонения. Такое существо поклоняется себе, и поэтому оно не сможет познать истину. Истина может стать известной нам только тогда, когда мы понимаем весь процесс сознания, т. е. когда нет никакой борьбы.

Можно найти Бога, ища его? Разве можно искать нечто непостижимое? Чтобы найти что-то, вы должны знать то, что вы ищете. Если вы стремитесь что-то найти, то, что вы найдете, будет самопроектированием; будет тем, чего вы желаете, а творение желания – это не истина. Искать истину значит отрицать ее. Истина не имеет никакого установленного места обитания; нет никакого пути, никакого руководящего принципа для того, чтобы ее найти. И слово – не истина. Можно найти истину в определенных условиях, специальном климате, среди каких-то определенных людей? Она есть здесь, а не там? Есть ли какой-то один путь к истине, и никакой другой не подходит? Есть ли путь вообще? Когда ищут истину, то, что находится, может быть плодом лишь невежества, ведь сам поиск истины порожден невежеством. Вы не можете найти действительность; „вы“ должны исчезнуть, чтобы действительность существовала.

Это действительно несложно, хотя и может показаться трудным. Вы видите: мы не начинаем с фактического, с факта, с того, что мы думаем, делаем, желаем; мы начинаем с предположений или идеалов, которые не есть действительность, они сбивают с пути. Чтобы начинать с фактов, а не с предположений, нам нужно пристальное внимание; любая форма мышления, не исходящая из фактического, лишь отвлекает внимание. Именно поэтому так важно понять то, что фактическое имеет место как внутри, так и вокруг человека.

Если вы христианин, ваше видение жизни следует по некоторому образцу; если вы индус, буддист или мусульманин, то у вас другой образец. Вы видите Христа или Кришну в соответствии с вашей обусловленностью; ваше образование, культура, в которой вы были воспитаны, определяет ваше видение. Что же является действительностью: видение или сознание, сформированное на некоторой почве? Видение – проектирование определенной традиции, формирующей фон сознания. Такая обусловленность, а не видение, которое она проектирует, и является действительностью, фактом. Понять факт просто; но мы сами сделали это трудным делом, своими „нравится – не нравится“, нашим осуждением факта, мнениями или суждениями, имеющимися у нас о факте. Быть свободным от таких форм оценки – значит, понять фактическое, то, что есть на самом деле.

Существует множество людей, которые дадут вам цель жизни; они скажут вам, что говорит Библия. Умные люди дойдут до изобретения „цели жизни“. Политическая группа будет иметь одну цель, религиозная группа будет иметь другую цель и т. д. Так в чем же цель жизни, когда вы сами в замешательстве? Когда я смущен, я задаю вам вопрос: „В чем цель жизни?“ Потому что надеюсь, что благодаря своему замешательству, найду ответ. Как я могу найти истинный ответ, когда я в замешательстве? Вы понимаете? Если я в состоянии беспорядка, то смогу только получить ответ, который сам будет запутанным. Если мое сознание запуталось, если в нем царит беспорядок, если мое сознание не красиво, не спокойно, то независимо от того, какой ответ я получу, он предстанет передо мной через завесу беспорядка, беспокойства и опасений; поэтому ответ окажется извращенным. Так важно не спрашивать: „В чем цель жизни, существования?“ Но убрать беспорядок, существующий внутри вас. Это похоже на слепого человека, спрашивающего: „Что такое свет?“ Если я говорю ему, что такое свет, он будет слушать меня, исходя из своей слепоты, с точки зрения своей темноты; но предположим, что он может видеть, тогда он никогда не задаст вопрос: „Что такое свет?“ Не так ли?

Точно так же, если вы сможете разъяснить беспорядок внутри вас самих, тогда вы найдете то, в чем цель жизни; вам не нужно будет спрашивать, вам не нужно будет ничего искать; все, что нужно делать, – быть свободным от тех причин, которые вызывают беспорядок.

Лавриненко В., Ратников В. [65].

Философская антропология не может обойти вопрос о смысле и цели жизни. Разные философские учения отвечают на него по-разному. Представители материализма обращаются к рассмотрению объективной действительности и реальной жизнедеятельности людей, представители идеалистических направлений устремляют свой взгляд к Богу, обращаются к разуму, духу, идеям и т. д. Но, несмотря на постоянное внимание и обилие точек зрения, на сегодняшний день этот вопрос остается открытым, и нет никаких оснований считать, что он может быть решен в обозримом будущем.

Может быть, больше всех над вопросом о смысле и цели жизни размышлял и мучился Л. Н. Толстой. В результате он пришел к выводу, что и то, и другое заключается в самосовершенствовании личности. Вместе с тем для него было ясно, что смысла жизни отдельной личности нельзя искать отдельно от смысла жизни других людей. Однако все это еще не говорит о том, что Толстой в конце концов разрешил для себя эту проблему. „Одна тайна всегда останется для человека, только одна: зачем я живу? Ответ разумный один: затем, что этого хочет Бог. Зачем Он этого хочет? Это – тайна“, – таков окончательный вывод Толстого.

Особенно много внимания вопросу смысла жизни уделяется в философии экзистенциального направления. С огромной силой и во всей своей противоречивости он был поставлен в русской философии Ф. М. Достоевским, доведшим его до „логического самоубийства“. Так, в „Бесах“ инженер Кириллов чувствует, что Бог необходим для утверждения жизни, а потому и должен быть. Но он уверен, что его нет и быть не может: „Неужели ты не понимаешь, что из-за этого только одного можно выстрелить в себя?“ Вопрос о смысле жизни превращается, таким образом, в вопрос о Боге. Для религиозного экзистенциализма этот вопрос решается эсхатологически, т. е. жизнь продолжается и в потустороннем мире, где происходит свободное творчество души, не обремененной телом, и где она реализуется в „царстве божием“. Таким образом, преодолевается трагизм земного человеческого существования, выражающийся в противоположности и непримиримости вынужденного единства души и тела, „царства Духа“ и „царства Кесаря“.

В атеистическом экзистенциализме Бога нет, поэтому жизнь превращается в абсурд, подобно тому, как абсурден труд Сизифа. Произведение известного французского экзистенциалиста А. Камю „Миф о Сизифе“ и призвано дать подобный ответ на вопрос о смысле жизни. Тезис экзистенциализма о том, что „существование предшествует сущности“, также прямо связан с утверждением бессмысленности человеческого существования, ибо человек только на пороге смерти может кое-что сказать о смысле бытия. Это подтверждает и один из основных тезисов Сартра: „Человек – это ничто“.

Представляется, что дать логически обоснованный ответ об абсолютном и высшем смысле жизни человека невозможно. Искать первоначальный смысл в человеческом бытии – это значит встать на точку зрения телеологии, предположить наличие заранее заданной для человека цели. Но тогда встает еще один вопрос: „Кто установил эту цель?“ – и целый ряд подобных вопросов. Другими словами, обосновать теоретически смысл жизни, видимо, нельзя. Помимо этого, решение вопроса о смысле жизни предполагает и осуществление сократовского императива „Познай самого себя“, а это тоже открытый вопрос. Дать абсолютный ответ на него – это значит исчерпать саму жизнь, которая беспредельна в своем существовании и не исчерпывается рациональным объяснением. Кроме того, как тут не вспомнить слова Ницше: „Познавший самого себя – собственный палач“. Ну и, наконец, для того чтобы познать смысл жизни, ответить на вопрос: „Для чего мы живем?“ – необходимо, видимо, познать и смысл смерти и ответить на вопрос: „Для чего мы умираем?“ А этот вопрос вообще, как нам кажется, лишен смысла.

Думается, однако, что к решению вопроса о смысле и цели жизни, как и к самому этому вопросу, не следует подходить абсолютно отрицательно, категорически утверждая, что он сам по себе абсурден. Применительно к жизни отдельной личности он имеет реальный смысл и значение. Более того, если бы каждый не отвечал для себя как-то на этот вопрос, то само существование человека было бы действительно бессмысленным, со всеми вытекающими отсюда отрицательными последствиями. Достоевский по этому поводу очень хорошо сказал, что без твердого представления себе, для чего ему жить, человек „не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его всё были хлебы“. Вместе с тем много глубокого смысла и мудрости содержится и в словах Ницше: „Тот, кто имеет зачем жить, может вынести любое как“.

Мы уже упоминали о логотерапии, разработанной В. Франклом. Она ставит своей задачей помочь обрести людям, нуждающимся в этом, смысл жизни и тем самым излечить их душу. Задача эта архиважная, поскольку отсутствие смысла жизни приводит многих людей даже к трагическому исходу.

Имея в виду этот реальный для отдельного человека, а не абсолютный смысл жизни, мы полагаем, что в общем плане можно сказать: смысл жизни состоит в развитии человека как самоцели, его всестороннем совершенствовании. Как писал Кант, существование человека „имеет в себе самом высшую цель, которой, насколько это в его силах, он может подчинить всю природу“.

Поскольку человек по своей сути – существо общественное, поэтому и смысл его жизни может быть найден только на пути сопряжения интересов и целей общества и личности. Общность индивида и рода, личности и социума дает основание оптимистически смотреть на бытие человека в мире и смысл его жизни. Трагизм индивидуальной смерти преодолевается тем, что человек и после смерти остается в результатах своей деятельности, своего творчества и в благодарной памяти потомков.

Определить личностный смысл жизни – это значит осмыслить жизнь во всей ее сути и в большом плане, объяснить, что в ней подлинное, а что мнимое, определить не только основные задачи и цели жизни, но и реальные средства их осуществления. По мнению С. Л. Рубинштейна, все это бесконечно превосходит всякую ученость и связано с драгоценным и редким свойством – мудростью.

Однако, как известно, сова Минервы вылетает только в сумерках. Поэтому „юноше, обдумывающему жизнь“ и пожелавшему узнать смысл ее с самого начала, ничего не остается, как только обратиться за советом к тем, кто ее уже прожил, причем прожил, конечно, мудро. А еще лучше – к летописи человеческой мудрости, проверенной на опыте не только одного человека, но и всего человечества. Одно из древних, в различных модификациях встречающееся у всех народов выражение на этот счет таково, что оно, увы, не оставляет надежды для спешащих получить готовый ответ на этот вопрос в начале жизни и отсылает их к самой жизни: primum vivere deinde philosophare – „сначала жить, потом философствовать“.

Близкая к ней, но более человеческая, в традициях русской философии мысль содержится у Ф. М. Достоевского: надо не просто „сначала жить“, а, прежде всего надо „жизнь полюбить“, причем „полюбить больше, чем смысл ее“. Как говорит Алеша Карамазов, полюбить жизнь „прежде логики, и тогда только я и смысл пойму“. Добавим, что сердцевиной этой любви к жизни является любовь к людям, положенная в основу всех дел, мыслей, чувств и поступков личности.

Лазарев А. [40].

Согласно законам кибернетики, сложность системы, управляющей динамикой сотен миллиардов планет, каждая из которых к тому же не абсолютно твердое тело, а термоядерный реактор, работающий в паре с МГД-генератором, растет по экспоненте с увеличением управляемых параметров. Следовательно, система управления Вселенной должна быть значительно сложнее ее самой. Она управляет динамикой движения каждой планеты, кометы, астероида. „Убирает“ из системы потухшие планеты и перемещает их на переработку. Создает новые планеты, замещая отсутствующие (так в Солнечную систему попала Венера – планета с иным вектором вращения).

Появление новых планет изменяет структуру Вселенной. Управление ею требует постоянного усложнения собственных функций, а следовательно, наращивания той части организма, которую мы у человека называем мозгом. По аналогии с этим, назовем систему управления Космосом – Вселенским разумом, или, в интерпретации Библии, – Господом Богом. Движение тектонических плит по поверхности оболочки Земли необходимо для ее стабилизации, поскольку Земля подвержена прецессии и нутации. Следовательно, оно не может в принципе быть свободным. Это принудительное перемещение материков с единственной целью – стабилизации положения Земли в Солнечной системе. Процесс перемещения плит осуществляется изменением режима работы МГД-генератора. Плазменные шнуры изменяют конфигурацию, т. е. направления потоков плазмы, приподнимают материк и разворачивают его в нужном направлении. В этом процессе активно участвуют Луна и Солнце. Таким образом, все планеты Солнечной системы и Солнце управляемы. Их реакторы и МГД-генераторы работают под постоянным контролем некоторой мощной иерархической структуры, обеспечивающей стабильность планет в системах уже как сложных энергетических машин.

По мере удаления от Солнца работа ядерного реактора и МГД-генератора планеты изменяется. Вследствие этого планета становится иной. Она попадает к Солнцу в законсервированном виде. Затем реактор запускается и начинает работать МГД-генератор. Одновременно идет приток энергии Солнца.

На определенном расстоянии от Солнца на планете появляются атмосфера и вода. Вода – продукт работы внутреннего реактора. После стабилизации новых параметров происходит принудительный запуск в конструкцию биологических организмов на уровне клетки. Эти организмы проходят определенную системой управления эволюцию до стадии, когда живое существо можно сделать инкубатором души. Дальнейшее развитие идет по Ч. Дарвину, но только необходимо четко отличать: эволюционирует не тело, а душа. Невозможно из рептилии получить обезьяну, а из обезьяны – человека. Но эти три стадии являются этапами эволюции души. В свою очередь, Душа – это элемент системы управления Вселенной, Душа – это то, для чего, собственно, и существуют системы, подобные Солнечной. Она – клетка мозга той биосистемы, мыслящую часть которой мы называем Вселенной. Через определенное время инкубатор душ превращается в школу, затем – в институт и, наконец, – в общество. Для его организации система управления Вселенной предусмотрела иерархически увязанную в общую конструкцию организацию управления. Люди назвали ее Религией, Церковью и Государством.

Таким образом, цель Человечества на отрезке времени от первобытного общества к империи – создание Государств и Церквей. На следующем этапе произойдет выработка единой религии и структуры управления Государством, которые в будущем станут системой управления Человечеством. По аналогии с организмом человека (а Господь создал человека по своему образу и подобию), Вселенский разум имеет нервную систему, с помощью которой он управляет Космосом. Но, в отличие от нервной системы человека, управление Вселенной для нас невидимо. Это поле, осуществляющее управление каждым объектом в замкнутом контуре: планирование (прогнозирование, экстраполяция), контроль (информационный), анализ (состояния элементов системы и ее общего состояния), выработка управляющего воздействия (в зависимость от отклонения от запланированного) и непосредственное воздействие на структуру.

Планирование – это недоступная для Человечества проблема. Мы знаем, что Вселенский разум планирует работу системы под названием Космос, но ее цели слишком далеки от человека, живущего на одной из миллиардов планет. Ясно лишь, что Вселенная, в которой мы находимся, так сложна, что могла быть создана для выполнения каких-то особых задач. Одна из этих задач – наращивание мощи Вселенского разума, но уже не для собственно Вселенной, а для чего-то большего.

Вторая функция управления – контроль и анализ состояния Вселенной. Речь идет не только об известных Человечеству физико-механических и химических характеристиках (состояние гравитационного и электромагнитного полей планеты, химия внутренних процессов в МГД-генераторе и ядерном источнике энергии, динамика взаимодействия с планетами своей системы и системами иных систем), но и о состоянии Человечества (если оно присутствует на планете).

Таким образом, Человечество – это часть Вселенского разума. Человечество – инкубатор элементной базы Вселенского разума. Центральным органом Человека является его душа. Она – часть Вселенского разума, как микросхема мощного компьютера. Ради нее и существует Вселенский разум. Следовательно, его главная задача – выращивание новых кристаллов для микросхем (душ), которые затем могут стать элементами Вселенского разума и увеличить его возможности (мощности). Вселенский разум создает кристаллы (души), которые на первом этапе еще не могут быть использованы в работе (как новорожденные дети). Затем души подвергаются испытаниям на выживаемость в условиях жесткой программы (нравственные законы Господа Бога, данные Человечеству через Моисея вначале в виде десяти простых заповедей, а затем и более сложных законов, изложенных в книгах Библии). На следующих этапах происходит усложнение программы: войны, гигантские природные катастрофы. Проходя через эти испытания, душа должна суметь самостоятельно выработать в себе потребность в обществе, а затем создать его разумную организацию. Таким образом, всего за несколько тысяч лет душа проходит путь превращения из новорожденного ребенка в разумного человека, перед которым встает задача организации и управления средой, в которой он существует. Души, сумевшие понять свое Предназначение, пройдя через испытания, „переводятся“ из инкубатора во Вселенский разум и становятся его частью, а остальные уничтожаются. Определение степени подготовленности души в Библии называется Божьим Судом, информация о состоянии души после периода подготовки в инкубаторе – Кармой. Операция перехода души во Вселенский разум – дорогой в Царство Небесное (рай). Операция очищения души от накопленного негативного прошлого – чистилище в Аду, хотя Рай и Ад в действительности едины: это части одного целого – Вселенского разума.

По аналогии с нервной системой человека, управляющая структура Вселенского разума потребляет незначительное количество энергии и поэтому ее трудно обнаружить. При деятельности нерва человека выделяется энергия в миллионы раз меньшая, чем при работе мышцы. Поэтому обнаружить душу, а тем более „нервную систему“ Вселенского разума – задача пока невыполнимая. Речь может вестись лишь о косвенных свидетельствах сделанных утверждений, в частности, об интереснейших исследованиях Л. Гумилева. Его определение пассионарности групп людей, по существу, есть отражение связи между Вселенским разумом и душой человека, а также – технология управления человеческими группами.

Управляющее воздействие Вселенского разума может внезапно привести миллионы человек в состояние крайней агрессивности, и это вызовет войну или революцию. Или, напротив, внезапно возникшее безразличие граждан государства к его судьбе приводит к развалу экономики и разрушению организации управления, а в крайних случаях – к гибели государства.

В интерпретации Библии это звучит как отказ Господа Бога от своих детей из-за нарушения ими нравственных заповедей или его распоряжений (управляющих команд).

Муза Д. [43].

Смысложизненная проблематика – это та, которая вырывает людей из животного мира и позволяет говорить, об их, людской, особенности бытия. Бытия в горизонте смысла, в фокусе „истины бытия“. Всякая человеческая душа, согласно австрийскому психологу Б. Франклу, вообще устремлена к смыслу, даже в тех случаях, где его, как кажется, нет. Из чего же складывается проблематика смысла, хотя бы в первом приближении?

Человек способен задавать себе следующие вопросы: Какое его место и предназначение? Какой путь предпочесть из всех возможных жизненных путей? Даст ли избранный путь искомый смысл, одарит ли счастьем? Как соотносится жизнь и смерть, и можно ли говорить о кристаллизации смысла перед лицом все пожирающей смерти? Есть ли жизнь вечная и кто ее достоин? Подобные вопросы, сводимые к более простому: „Для чего жить?“ („Во имя чего я живу?“) – норма человеческой природы, ее ведущая тенденция в деле прорыва человека к самому себе и к высшим тайнам мироздания.

В общем курсе философии рассматриваются концепции смысла жизни, выводимые из самых широких мировоззренческих контекстов. Например, дана религиозная концепция, где утверждалась идея смысла, стоящего по ту сторону реальности, исходящая от Бога или Абсолюта. Человек, дабы приобщиться к смыслу, обязан осуществить трансценденцию в указанном направлении (Царства Божьего, нирваны и т. д.). Во-вторых, в секулярно-гуманистических концепциях утверждалась способность человека постепенно устроить гармоничный мир (на началах добра и справедливости) для себя и себе подобных. Ориентируясь на конечную цель – совершенства, могущества и всеобщего счастья, люди усматривают в прогрессивном движении к ней реальный смысл. Но эту концепцию можно считать ограниченной, поскольку прошлое и настоящее выступает материалом для „лепки“ светлого будущего. Серьезная критика прогрессивного смысла жизни привела к появлению следующей концепции – концепции актуального смысла. Ее сторонники настаивают на том, что смысл не выводим ни из прошлого, ни из будущего. Жизнь вообще не имеет раз и навсегда заданного смысла. Человек в моменте настоящего полагает (творит) смыслы и, следовательно, раскрывает самого себя (свою человеческую сущность). Наконец, некоторые авторы (например, атеистические экзистенциалисты) предлагают видеть в жизни полную бессмыслицу, абсурд, болезненный бред вида homo sapiens. Последняя концепция разрабатывается и сейчас, в связи с теорией симулякров и практикой массовой манипуляции человеческим сознанием.

Человек здесь получает (помимо своей воли) символическое удовлетворение от чего-либо: политики, образования, искусства, еды, развлечений, т. е. питается прогрессирующей иллюзией смыслов, создаваемых современной массовой культурой.

Когда мы говорим об этическом понимании проблемы смысла жизни, необходим шаг в сторону общего тезиса: смысл жизни в этическом измерении – это полная индивидуальная реализация человеком универсальной связи бытия, выявление вечного – во временном. Для обретения индивидуального смысла жизни, который требует максимальной активности человека при его создании, осуществим на двух уровнях: мировоззренческом и социальном. На мировоззренческом уровне закладываются (всем идейным арсеналом эпохи, в которой живет индивид, культурой, органичной ему, национальными обычаями и традициями) фундаментальные идеи и принципы, ценности и идеалы. Их иерархия не может быть произвольно нарушена человеком, хотя они могут быть переосмыслены в свете уникального опыта личности, в фокусе реализуемой жизненной программы. Здесь находят свое место не столько физические законы и константы, сколько фундаментальные представления о добре и зле, справедливости и несправедливости, долге и чести и проч. Крупными мазками на этом полотне прорисована собственно гуманитарная специфика: о месте и назначении человека в мироздании, о счастье и свободе, о дружбе и любви… Помимо этого, в мировоззрении индивида „прописаны“ оптимизм и пессимизм как смыслоулавливающие фильтры, один из которых связан с жизнеутверждением, другой, – с сомнением или отрицанием жизни и ее смысла.

В свою очередь, этот уровень спроецирован на плоскость реальных социальных отношений и находит свой выход в конкретике любых поступков и отношений. Социальный уровень задан всей фактурой социального окружения индивида, смысловыми интенциями (потребностями, интересами и ценностями) социальных групп, классов, коллег, родственников, друзей и т. д. Он конституируется не только в борьбе мнений, но и в осмысленном, социально-значимом поведении индивида как работника, защитника Родины, семьянина, отца (матери) и проч.

Теперь остановимся на существующих вариантах этического понимания смысла жизни. В типологии, предложенной В. Г. Немировским, учтена доминирующая в мировоззренческой культуре личности, ценность (=смысл). Так, придерживаясь творчески-альтруистической позиции, люди движимы бескорыстной заботой об общем благе, о счастье других. Смысл здесь спроецирован либо на возможные продукты нынешних творческих усилий человека; либо на культурное творчество; либо на воспитание детей и внуков, которые станут продолжателями позитивных начинаний. К этой концепции примыкает т. н. игровая концепция смысла, которая получила популярность после работы голландского культуролога Й. Хейзинги – „Homo ludens“ (человек играющий). Эта концепция предусматривает индивидуальное и групповое развитие в рамках игровой деятельности, направленной на духовное и физическое совершенствование личности. Театральное искусство, художественная самодеятельность, авторская песня, спорт и туризм создают прецеденты смысла для многих людей. Немалое количество людей реализуют престижную концепцию смысла, считая, что их высокий профессиональный и социальный статус дает приращение значимости индивиду, причем, как в своих собственных, так и в глазах окружающих. Отсюда желание „сделать“ карьеру, „пробиться в люди“… К сожалению, люди часто наивно полагают, что, заняв „место под солнцем“, они уже обрели искомый смысл. Жизнь, однако, гораздо сложнее подобных линейных схем.

Лидерская концепция смысла жизни основывается на желании человека быть подлинным субъектом власти, повелевать и наказывать, навязывать свою волю подчиненным и строго спрашивать ее исполнения. Правда, современный тип лидера должен учитывать в работе массу факторов: от психологии подчиненных – до „слабых мест“ у конкурентов. Это не делает концепцию ущербной, но люди стремятся оптимизировать соотношение сил, – в реальной политической, производственной, семейной жизни.

Сторонники гедонистической концепции, что видно из определения, сориентированы на получение удовольствий, связывая с ними смысл жизни. Их девиз: „Лови каждый миг бытия“ – хорошо известен. Дело не так худо, если человек, овладев в совершенстве искусством бильярдной игры, не знает себе равных. Хуже, когда игра существует не ради нее самой, а ради денег, наживы, перерастая в ни чем не утолимую страсть. Современное общество, как никакое другое, дает серьезную пищу для размышлений, именно потому, что оно культивирует в людях низменные гедонистические страсти. Алкоголь, наркотики, коллекционирование ненужных вещей, „ночные клубы“ – далеко не полный перечень развлечений, в рамках которых „свободная“ личность находит „смысл“.

Этой концепции противостоит аскетическая (в религиозном и светском вариантах) концепция. Ее адепты, напротив, всячески ограничивают в себе „темное“ природное начало, подчиняя его духовно-нравственным принципам, и шире – совершенствованию своих психо-физических кондиций. Разумеется, эта концепция не имеет широкого распространения, в силу повышенных требований к человеку.

Разговор о смысле жизни будет неполон, если обойти вниманием проблему соотношения жизни и смерти. В категории „смерть“ фиксируется момент прекращения жизни, ее угасание. Поскольку человек, в отличие от других живых существ, сознает свою смертность, она выступает для него как конструктивный момент его жизни и мироотношения. Например, немецкий философ М. Хайдеггер считал, что „бытие-к-смерти“, „бытие-к-концу“ является определяющей нынешнюю жизнь человека интенцией.

Более того, время идет к нам из будущего, приближая точку смерти к нашей жизненной актуальности. Но так было не всегда. Как показал Ф. Арьес, представление о смерти (по крайней мере в европейской культуре) прошло длительную эволюцию и насчитывает пять этапов: от т. н. „прирученной“ смерти в Древнем Египте – до „перевернутой смерти“ в современном обществе. Важно и другое: смерть позволяет четче выявиться самосознанию индивида; усилить/ослабить веру в потусторонний мир; быть заслоном от дикой (непознанной) природы; акцентировать внимание на зле; найти точку опоры для этой – земной – жизни в Царствии небесном.

Вместе с тем, проблема смысла жизни должна иметь конкретное решение для всякого человека. В русской философии мы находим конструктивный вариант, преодолевающий дихотомию временного и вечного, эмпирического и трансцендентального. Так, С. Л. Франк показал, что человек – двуединое, природное и сверхприродное существо, а кн. Е. П. Трубецкой сформулировал идею о совпадении смысла-истины со смыслом-целью жизни. К сожалению, люди видят их раздельными и поэтому живут ради средств жизни, игнорируя цели. Добывание средств, как о том свидетельствует трагедия западной культуры, ведет к дурной бесконечности, в то время как соподчинение средств сверхэмпирической цели – единению людей в Боге, – делает жизнь нравственно оправданной.

Осипов А. [48].

Проблема смысла жизни – это проблема искомого идеала или истины. Её пониманием определяется цель, направление и характер всей деятельности человека. Однако само решение вопроса, если говорить по существу, обусловлено экзистенциально-личностной установкой человека: его свободой, его духовным и нравственным состоянием.

На исторической арене три основные силы претендуют на решение этого вопроса: религия, философия и наука. Кратко их ответы можно было бы выразить следующим образом. Религия, под которой подразумеваем такую законченную систему верований, где идеи Бога и вечной жизни являются центральными, видит смысл жизни в единении с Богом. Философия, в конечном счёте, – в рациональном постижении истины. Наука – в максимальном познании мира. Естественно, что каждый из этих ответов требует широкой интерпретации.

В чём особенность православного понимания этого вопроса? Оно видит смысл жизни в вечной жизни в Боге, именуемой иначе спасением. Это означает, во-первых, убеждение в том, что Бог есть, и что Он является не только источником бытия, но и самим бытием, в Котором лишь возможно благо бытия всего существующего, полноценное постижение Истины и познание тварного мира в Его существе.

Во-вторых, это предполагает понимание, что настоящая (земная) жизнь является не самодовлеющей ценностью, но необходимым условием, преходящей формой бытия личности для достижения ею совершенной жизни в Боге. Христианскому сознанию поэтому противоестественен атеистический призыв: „Верь, человек, тебя ожидает вечная смерть!“ – поскольку в нём не остаётся для смысла самого главного – жизни, в которой лишь, возможно, и осуществляется смысл. Суть христианской веры можно выразить двумя словами: „ХРИСТОС ВОСКРЕС!“, – т. к. в них заключена вся бесконечная и одновременно вполне конкретная перспектива жизни.

Её смысл – в уподоблении Христу и единении с Ним, иначе – обожении, теосисе. Что это значит? Если ответить кратко, то это есть совершенство в кенотической (греч. – самоумаление, жертвенное смирение) любви, составляющей само существо Бога, ибо „Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем“ (1 Ин. 4; 16). Апостол Павел несколько подробнее пишет об этом состоянии в своём послании к Галатам, когда перечисляет плоды действия Бога в человека. Он характеризует его как любовь, радость, мир, долготерпение, милосердие, кротость, воздержание (Гал. 5; 22–23). В другом послании он описывает это состояние следующими словами: „Не видел того глаз, и не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его“ (1 Кор. 2; 9).

Апостол, как видим, пишет о том, что человек, духовно очистившийся, исцелённый от страстей, т. е. духовно здравый, пребывает в глубокой радости, любви и мире души, говоря современным языком, – в счастье, но не мимолётном, случайном, вызванном действием нервов и психики, а ставшим свойством души „нового“ человека, и потому неотъемлемым, вечным. Следует, однако, заметить, что не это состояние само по себе является целью и смыслом жизни человека по христианскому учению. Оно есть лишь одно из следствий достижения цели – спасения, обожения, единения с Богом, в котором личность человека достигает полноты своего раскрытия, богоподобия.

Но совершенство в любви – это не только нравственное и эмоциональное благо человека. Любовь в не меньшей степени является и совершенным „инструментом“ познания Истины и тварного мира. Не случайно те, которых Церковь в силу их особой духовной чистоты именует преподобными, называли духовную жизнь истинной философией, искусством из искусств, наукой из наук. Они потому её так именовали, что правильная аскеза, восстанавливая единство души с Богом, открывает человеку и ведение Истины, и созерцание Её нетленной Красоты, и познание существа всех творений.

Опыт Церкви со всей очевидностью свидетельствует, что духовное совершенство человека, к которому призывает Евангелие, – не фантазия разгоряченных мечтателей, но реальность, факт, бесконечное, практически, число раз проверенное в истории жизни мира и доныне предлагаемое ищущему человеку в качестве единственно разумной цели бытия. Естественно, такой смысл жизни неприемлем миром языческим, существо которого первый Богослов Церкви выразил в следующих словах: „… всё, что в мире: похоть плоти (жажда наслаждений: чувственных, эстетических, интеллектуальных), похоть очей (жажда богатства) и гордость житейская (искание власти, славы), не есть от Отца, но от мира сего“ (1 Ин., 2; 16).

Психологической базой мира является „синдром страуса“ – отказ видеть единственно бесспорную и неминуемую реальность этой жизни – смерть. Поэтому все силы человек и бросает на приобретение указанных „благ“. И хотя вполне очевидно, как безжалостно отнимаются все они от простого прикосновения смерти, тем не менее, для мира идеал, выходящий за пределы интересов этой жизни, ИДЕАЛ, распятый в этой жизни, есть, по выражению апостола Павла, соблазн и безумие (1 Кор., 1; 23). Христианский смысл жизни, заключающийся в приобретении личностью ещё здесь, на земле, богоподобных духовных ценностей и веры в реальное воскресение тела для бесконечной жизни в Боге, становится, таким образом, в непримиримое противоречие с идеалом т. н. атеистического гуманизма.

Было бы чрезвычайно интересно и важно проанализировать те духовные истоки, из которых происходит отрицание христианского идеала. Нет сомнения, что эти истоки чисто духовного, а не рационального порядка. В этом убеждают хотя бы следующие соображения. Первое. Каждая правильная теория должна, по меньшей мере, удовлетворять двум основным требованиям: иметь факты, её подтверждающие, и быть верифицируемой (само собой разумеется, что она должна быть непротиворечивой). Что христианство удовлетворяет этим условиям – очевидно, а атеизм не имеет (и не может иметь в принципе) ни фактов, подтверждающих небытие Бога, ни ответа на главный для него вопрос: „Что должен сделать человек, чтобы убедиться в небытии Бога?“ – не менее очевидно.

Точнее, атеизм должен признать своё полное согласие с религией в том, что для человека, ищущего смысл жизни, есть только один путь найти (или не найти) его – религиозный. Второе. Христианство предлагает человеку идеал, большего или равного которому не знала ни одна религия мира – чистая, бескорыстная любовь. Эта любовь, по образу Христа, является высшим состоянием блага (если использовать терминологию Платона), счастья (по терминологии мира), духовного блаженства человека и, одновременно, средством истинного познания Бога и всего тварного бытия. Что этот идеал совершенной любви достижим реально, а не плод чьих-либо фантазий, об этом достаточно красноречиво говорит история Церкви, жизнь её святых.

Почему же в таком случае он не только отрицается миром, но часто с ожесточением, огнём и мечём „вычищается“ из сознания человеческого? Само это ожесточение разве не является показателем истинного источника отрицания миром христианского идеала жизни? Третье – широко известное т. н. „пари Паскаля“. Действительно, признание Христа, не отнимая ничего полезного и разумного у человека в этой жизни, в то же время даёт ему полную надежду на благобытие в вечности, если Христос есть Бог и Спаситель. Напротив, отвержение Его как идеала и смысла жизни, ничем не обогащая земного существования человека, лишает его всего в вечности, если Бог есть. Следовательно, быть христианином – „выгодно“, отвергать же христианский смысл жизни неразумно. Но в таком случае, почему же этот смысл отвергается?

Отвергается христианство, конечно, не в силу каких-то его принципиальных противоречий человеческой природе и жизни. Причина совсем в другом. Оно отвергается из-за его полной противоположности целям и характеру жизни языческого мира. Для мира наслаждения богатство и слава являются существом жизни, для христианства же – это страсти, неминуемо влекущие за собой страдания, разочарования и неизбежную телесную и духовную смерть. Для язычества смысл жизни – земные блага, для христианства же – блага духовные: любовь, мир души, радость, чистота совести, великодушие, т. е. то, чем человек может владеть вечно. Наконец, для язычества сама святость христианская невыносима, она для него как укор совести в душе нераскаянной, как звон колокольный, напоминающей о вечной правде. Кстати, не случайно революция 1917-го года в России с такой ненавистью сбрасывала и уничтожала колокола…

Ошо Р. [49].

Существует два типа искателей истины. Одни начинают искать писания – они могут стать большими интеллектуалами, они могут стать гигантами, но внутри будет оставаться темнота. Весь их свет заимствован, а заимствованный свет никак не поможет решить реальных жизненных проблем. Второй тип искателя не ищет священных писаний, он отправляется на поиски мастера.

Это два разных пути: одни ищут знаний, другие ищут источник, который еще жив. Одни ищут мертвые писания, другие ищут живое писание, сердце которого еще бьется и танцует, в чьих глазах еще можно увидеть глубину, в чьем присутствии вы видите свой потенциал. Второй тип и есть подлинный искатель истины. Первый тип – всего лишь искатель знаний.

Ты можешь располагать тоннами знаний и оставаться при этом невеждой. Человеку, нашедшему Мастера, возможно, придется отбросить все свои знания, чтобы стать открытым для присутствия, чтобы танцевать вместе с сердцем Мастера. В этом танце случается синхронизация, оба сердца постепенно настраиваются на один ритм. Такой ритм называют передачей. Ничто видимое не передается – никакого учения, никакой доктрины. Но два сердца невидимо для постороннего глаза уже начали танцевать в одном ритме. Все, что знает Мастер, исподволь течет своим невидимым путем, вливаясь в сердца учеников до тех пор, пока не переполнит их.

…Древняя тибетская поговорка гласит: „Если ученик готов, мастер приходит“. Весь вопрос в готовности ученика. Но ученик готов только тогда, когда встретил человека осознания, – не человека слов, но человека опыта, который сам побывал на наивысших вершинах и в самих глубоких глубинах. И только приблизившись к нему, можно ощутить эти вибрации, эту прохладу.

Он излучает истину, и, если вы готовы, внезапно что-то переключается. Все сомнения исчезают, вы знаете, что нашли Мастера. Теперь не о чем спрашивать. Все, что нужно, тебе даст Мастер… Истинного мастера интересует только одна-единственная вещь – заставить тебя увидеть собственный потенциал, заставить тебя заглянуть внутрь.

…Поиск мастера – это поиск Будды.

…Каждый человек является Буддой – либо пробужденным, либо спящим.

…Обретение мастера – это обретение пути.

…Исследовать путь – значит, исследовать себя.

…Исследовать себя – значит забыть себя. Забыть себя – значит быть просветленным во всем.

…Быть просветленным во всем – значит убрать барьеры между собой и другими… Тебе навязали столько мусора во имя религии, во имя политики, во имя общества – вот из чего сделан этот барьер. Ты должен избавиться от всех идеологий, которые тебе прививали, от всех условностей.

…Быть просветленным – просто означает, что ни меня, ни тебя не существует. Все, что существует, это нечто, превосходящее „я“ и „ты“, нечто более глубокое, более великое и высокое.

Розанов В. [9].

В мире вся суть.

…Между всеми идеями, в различные эпохи руководившими человеком, есть одна… мы разумеем идею, что человеческое существование не заключает в себе какого-либо иного смысла, кроме как устроение его собственных судеб на земле. Это не есть догма, наложенная на сознание извне; скорее это есть следствие свободного отвлечения, которое произвела мысль человека, наблюдая мириады единичных целей его и подмечая в них общее, ради чего все они избирались как цели: „счастье деятельного существа как цель его деятельности“ – это есть одновременно высшая абстракция практической жизни…

…Как было бы ошибочно думать, что в повертывании руля и заключается весь смысл плавания, – так ошибочно, и уже с логической точки зрения, видеть в счастье человека и цель, и смысл его жизни.

Справедливо заметил Паскаль, что человек всегда стремится к счастью, даже когда идет повеситься…

Идея счастья как верховного начала человеческой жизни, не указывая на постоянно должное, не может служить и руководительным принципом для человека… Не будучи руководительным принципом для человека, идея счастья не есть и верховное объяснение его жизни…

„Счастье“ – это общий термин, в котором слито неопределенное множество единичных целей, которые ежеминутно ставит перед собою человек, и, достигая их, чувствует себя удовлетворенным, т. е. счастливым. Удивительно ли, что при анализе этот термин и разлагается на множество этих же самых единичных целей, без указания какого-либо выбора среди них, без всякого предпочтения одного желаемого перед другим. Откуда взят он умом человека, к тому же и возвращает его волю: к хаосу подробностей, без какого-либо руководящего света.

Под целью разумеется всегда осуществляемое, т. е. то, что станет действительным через другое, которое действительно уже теперь, силою идеи цели, ему предшествующей и его согласующей.

…Цели, принудительно наложенные на человека (например, религиозным учением), потому не придают жизни сознательности, что не было участия сознания в их выборе: они были данное, открывшееся человеку, чему он должен покорно следовать. Но он никогда не имел возможности заглянуть по ту сторону их, откуда они давались: к нему всегда обращена была только одна их сторона, человеческая, но скрыта была сторона божественная. Там эти цели были, без сомнения, свободно избраны и, следовательно, сознательны. Но для человеческой природы они и принудительны, и темны.

По-видимому, человек усомнился в существовании для него каких-либо высших целей после того, как он несколько раз и так неудачно пытался жить для этих других целей: теократия римской церкви, художественное наслаждение времен Возрождения, свобода личного общения с Божеством в пространстве – все одинаково было и прошло, оставив человека наедине с его земными нуждами и страданиями. Они одни оставались вечно, когда все другие проходили; и им овладела естественная мысль, что именно они должны составлять предмет его вечного внимания и усилий.

Двоякого рода может быть жизнь человека: бессознательная и сознательная. Под первою я разумею жизнь, которая управляется причинами; под второю – жизнь, которая управляется целью.

Жизнь, управляемую причинами, справедливо назвать бессознательной; это потому, что хотя сознание здесь и участвует в деятельности человека, но лишь как пособие: не оно определяет, куда эта деятельность может быть направлена, и также – какова она должна быть по своим качествам. Причинам, внешним для человека и независимым от него, принадлежит определение всего этого. В границах, уже установленных этими причинами, сознание выполняет свою служебную роль: указывает способы той или иной деятельности, ее легчайшие пути, возможное и невозможное для выполнения из того, к чему нудят человека причины. Жизнь, управляемую целью, справедливо назвать сознательной, потому что сознание является здесь началом господствующим, определяющим. Ему принадлежит выбор, к чему должна направиться сложная цель человеческих поступков…

Из самого понятия о сознательной жизни прямо вытекает, что вопрос о цели человеческого существования есть первый, разрешение которого необходимо для сознательности этого существования.

Сингх С. [54].

Мы должны использовать этот короткий срок жизни надлежащим образом, т. к. цель человеческой жизни – познать себя как душу и найти Бога.

О цели жизни говорили Мастера и Святые. В Библии сказано: „Ищите же прежде Царства Божия“. Это предписание, это цель жизни – искать, прежде всего, Царства Бога. О том же самом говорит и Ади Грант: „Вам дано человеческое тело, и единственное, что вам необходимо сделать, – это встретить Бога; для этого ищите помощи у Святого и получите связь с Божественным Жизненным Потоком внутри“.

И поклоняться нужно только Богу. Неверно полагать, что существует много Богов. Существует только один Бог, и Он находится здесь, в Царстве Божием. Без сомнения, в Ветхом Завете упоминается и о другом боге, о так называемом ревнивом боге. Он заявляет: „Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня“. Он – очень сердитый бог: „Что посеет человек, то и пожнёт“. В нем – весь закон кармы, закон действия и следствия. Он четко и строго контролирует всё, он – бог справедливости. Господь Христос говорил, что Моисей принес Закон от ревнивого бога. Иисус Христос принес Закон Высшего Бога, Закон милости и прощения, Закон милосердия. Мы можем быть спасены только милостью и милосердием. Бог, которому поклоняюсь я и должны поклоняться вы, – это наш прощающий Бог, полный милости и милосердия. Мы можем быть спасены только благодаря Его милости и милосердию. Иначе за наши деяния не хватит существующего ада, чтобы нас вместить. Для нас нужно будет создавать специальный новый ад.

Цель жизни можно сравнить с семенем плодового дерева, которое не имеет ценности, от которого нет пользы до тех пор, пока оно не будет посажено в землю и не станет деревом; тогда оно сможет стать прекрасным, служить и быть полезным другим. Цель жизни не в том, чтобы употреблять хорошие продукты: масло, молоко и подобное, и переводить их во что-то… известно во что… (общий смех), – цель жизни не в этом…

Итак, какова цель жизни? Все те дары, которые лежат в нас скрытыми, могут раскрыться и быть использованы, чтобы мы могли стать великими, и все люди мира тоже. Могут быть открыты бесчисленные небеса. Хотя в нас есть всё, но всё негативное в нас было раскрыто, а всё прекрасное держится скрытым. Поэтому всё прекрасное необходимо раскрыть, а всё негативное превратить в прекрасное. Это похоже на саженец розы: если на кусте нет роз, каждый скажет: „Что за колючий кустарник ты посадил?“ Но когда этот колючий кустарник станет красивым и чудесным, когда на нем появятся розы, он будет нравиться всем, все будут восхищаться, что мы вырастили в своем саду такой прекрасный цветок, и спрашивать: „Откуда у вас эти саженцы?“ Так колючий кустарник преображается в прекрасный розовый куст. Поэтому до тех пор, пока саженец розы, лежащий скрытым в нас, не начнет цвести, человек похож на дьявола, и не менее того.

Богом уже установлено, какова цель жизни. Подчеркивается, что мы должны найти Бога, это цель нашей жизни, как духовной, так и физической, потому что транспортное средство, с помощью которого нам необходимо путешествовать – физическое. Его тоже следует содержать в хорошем состоянии, насколько это возможно. Например, если вам нужно добраться до Гамбурга поездом, вам захочется путешествовать в хороших условиях. Вы постараетесь поехать в купе первого класса с кондиционером или хотя бы в купе второго класса, но не самого низшего. Но ваша цель – добраться до Гамбурга. Вы постараетесь сесть в нужный поезд, не упустить его. Вы не выйдете из поезда, а будете ехать в нём. Но когда вы доберетесь до Гамбурга, вы выпрыгнете из поезда, и он вас уже больше не будет интересовать. Он может стоять и гнить, не идти дальше, но вас это больше не будет интересовать. Таково и назначение нашего тела. Тело служит для того, чтобы мы могли найти Бога. Когда эта цель будет достигнута, тогда тело сослужит свою службу. Но мы должны следить за телом: это святое дело – поддерживать тело в хорошем состоянии. Оно не должно быть больным, о нем следует заботиться таким образом, чтобы оно функционировало хорошо, и мы могли спокойно работать в нем над достижением своей цели.

Соловьев В. [9; 55].

Каждое поколение и в нем каждая особь существуют лишь затем, чтобы породить свое потомство, но и это последнее существует только для того, чтобы произвести следующее за ним поколение. Значит, каждое поколение имеет смысл своей жизни только в следующем, т. е., другими словами, жизнь каждого поколения бессмысленна; но если бессмысленна жизнь каждого, то значит – бессмысленна жизнь всех, – это бессмысленное существование называется „жизнью рода“. Но есть ли это в самом деле жизнь? Если каждое поколение существует только для того, чтобы погибнуть с появлением нового, которому в свою очередь предстоит такая же гибель, и если род живет только в таких непрерывно гибнущих поколениях, то жизнь рода есть постоянная смерть, и путь природы есть явный обман. Цель здесь для каждого полагается в чем-то другом (в потомстве), но и это другое само так же бесцельно и его цель опять – в другом, и т. д. без конца. Настоящей цели нигде не находится, все существующее бесцельно и бессмысленно, как неисполненное стремление.

Родовая потребность есть потребность вечной жизни, но вместо вечной жизни природа дает нам вечную смерть. Ничто не живет в природе, все только стремится жить и вечно умирает. Поэтому когда говорят человеку: удовлетворяй потребностям и влечениям природы – это единственный путь к блаженству, то эти слова не имеют никакого смысла; ибо первая и основная потребность – сохранять свое существование, жить всегда – остается не удовлетворенной путем природы. Когда на вопрос: „Для чего мы живем, какая цель нашей жизни?“ – отвечают, что жизнь имеет цель сама в себе, что мы живем для самой жизни, то и эти слова не имеют смысла, ибо именно самой-то жизни мы и не находим нигде, а везде только порыв и переход к чему-то другому, и только в одной смерти постоянство и неизменность.

Нравственный смысл жизни первоначально определяется самим добром, доступным нам внутренне через нашу совесть и разум, поскольку эти внутренние формы добра освобождены нравственным подвигом от рабства страстям и от ограниченности личного и коллективного себялюбия.

Кто хочет принять смысл жизни как внешний авторитет, тот кончает тем, что за смысл жизни принимает бессмыслицу своего собственного произвола.

Верить в Бога – значит признавать, что то добро, о котором свидетельствует наша совесть, которого мы ищем в своей жизни, но которого не дает нам ни природа, ни свой разум, что это добро все-таки есть, что оно существует и помимо нашей природы и нашего разума, что оно есть нечто само по себе. Без этой веры нам пришлось бы допустить, что добро есть только обманчивое ощущение или же произвольный вымысел человеческого ума, т. е. что его, в сущности, нет совсем. Но это допустить мы нравственно не можем, ибо мы сами, как нравственные существа и вся наша жизнь имеет смысл только через веру в действительное добро или добро как истину.

Человек должен что-нибудь хотеть, что-нибудь мыслить или о чем-нибудь мыслить, что-нибудь чувствовать, и это что, которое составляет определяющее начало, цель и предмет его духовных сил и его духовной жизни, и есть именно то, что спрашивается, то, что интересно, то, что дает смысл.

Трубецкой Е. [62].

Вся жизнь наша есть стремление к цели. От начала и до конца она представляется в виде иерархии целей, из которых одни подчинены другим в качестве средств. Есть цели, желательные не сами по себе, а ради чего-нибудь другого: например, нужно работать, чтобы есть и пить. Но есть и такая цель, которая желательна сама по себе. У каждого из нас есть что-то бесконечно дорогое, ради чего он живет. Всякий сознательно или бессознательно предполагает такую цель или ценность, ради которой, безусловно, стоит жить. Эта цель, или, что то же, жизненный смысл, есть предположение неустранимое, необходимо связанное с жизнью как таковой; и вот почему никакие неудачи не могут остановить человечество в искании этого смысла. Полное разочарование выразилось бы даже не в самоубийстве, а в смерти, в полной остановке жизни, ибо самоубийство есть все-таки акт волевой энергии, направленный к цели и, стало быть, предполагающий цель. Акт этот свидетельствует не о прекращении стремления к смыслу, а, наоборот, о силе этого стремления и об отчаянии, проистекающем из неудачи в его достижении.

Надеждой на смысл сознательно или бессознательно приводится в движение все человеческое – и воля, и чувство, и мысль. А потому всякий неуспех на этом пути является лишь новым толчком к самопознанию и вместе с тем – к сознанию того смысла, которого мы ищем и которым мы, сами того не ведая, живем. Волей-неволей вся жизнь строится в расчете на какую-то безусловную цель; а свидетельство совести говорит нам о том, что эта цель, ради которой стоит жить, есть некоторая объективная правда, безусловная и всеобщая, которая бесконечно возвышается над всяким субъективным желанием и мнением.

В чем же заключается эта цель, ради которой стоит жить, и эта объективная правда жизни, которая должна в ней осуществляться? В чем заключается искомое нами содержание смысла жизни? В этом вопросе выражается основной мотив религиозного искания всех веков. Различные религиозные и философские учения дают на него различные ответы; но есть и общее, что сближает между собою искателей правды всех веков. Это – самый предмет их искания. Чтобы разобраться в особенностях отдельных решений, необходимо, прежде всего, внимательно всмотреться в это общее, что сближает всех.

Уже давно замечено, что искание истины было бы невозможно без некоторого предварительного о ней знания, ибо отыскать что-либо можно только по тем или другим признакам искомого, которые должны быть заранее известны искателю. Это верно и относительно искомого нами смысла жизни. В предыдущем изложении мы уже выяснили те заранее известные его признаки, которые предполагаются всяким его исканием. Это – признаки полноты и всеединства.

Полнота жизни как единая цель для всего живущего – таков предмет искания всякого жизненного стремления; единая истина для всех – таково предположение всякого сознания вообще, и, наконец, единая правда для всех, – таково предположение нравственного сознания. Тоска по всеединству – вот что лежит в основе всего нашего страдания о суете и бессмыслице жизни; и поскольку мы возвышаемся сознанием над этой суетой, этот мысленный подъем уже представляет собою некоторый предварительный выход из того порочного круга, в котором мы томимся.

Индийское и греческое решения вопроса о смысле жизни оказываются в одинаковой мере несостоятельными. Греческая религиозность, утверждающая мир, вместо космоса находит хаос – беспорядочное множество борющихся между собою сил, не связанных единством общего смысла. А религиозность индийская совершенно отметает мир как несущественное и бессмысленное, т. е., стало быть, также не находит смысла в мире, а видит смысл лишь в его уничтожении. В религии греков – хаотическое множество живых существ, не достигающих полноты всеединой вечной жизни; в религии браманов – единая, вечная жизнь Брамы, исключающая множество индивидуальных форм; в буддизме – мертвая пустота, покой смерти в нирване – все это различные проявления одной и той же неудачи жизни и ее искания смысла. Ищет ли человек этого смысла в горизонтальной плоскости земного или в вертикальном подъеме в другом, верхнем плане существования, результат этих двух движений – один и тот же: страдание о недостигнутом смысле и то возвращение жизненного круга назад, на землю, в бессмыслицу, о котором говорит поэт:

О, смертной мысли водомет, О, водомет неистощимый! Какой закон непостижимый Тебя стремит, тебя мятет. Как жадно к небу рвешься ты!.. Но длань незримо-роковая, Твое стремленье преломляя, Свергает в брызгах с высоты.

Обе эти линии, выражающие два основных направления жизненного стремления – линия плоскостная, или горизонтальная, и восходящая, или вертикальная, – скрещиваются. И т. к. эти две линии представляют собою исчерпывающее изображение всех возможных жизненных направлений, то их скрещение – крест – есть наиболее универсальное, точное схематическое изображение жизненного пути. Во всякой жизни есть неизбежное скрещение этих двух дорог и направлений, этого стремления вверх и стремления прямо перед собой в горизонтальной плоскости. Дерево, которое всею своею жизненною силою подъемлется от земли к солнцу и в то же время стелется вдоль земли горизонтальными ветвями, представляет собой как бы наглядное символическое выражение в пространстве того же скрещения, которое совершается и в жизни духа.

Крест в этом смысле есть в основе всякой жизни. Совершенно независимо от того, как мы относимся ко Христу и христианству, мы должны признать, что крестообразно самое начертание жизни и что есть космический крест, который выражает собою как бы архитектурный остов всего мирового пути.

Стоим ли мы на христианской точке зрения или нет – все равно весь вопрос о смысле жизни так или иначе приводится к вопросу о кресте, ибо вне этих двух скрещивающихся линий жизни других линий и путей быть не может: всякие иные пути представляют собою лишь видоизменения этих двух. Но в зависимости от того, приводят ли эти жизненные пути к цели, завершаются ли они удачей или неудачей, – весь смысл креста будет различен. Если последний и окончательный результат всякой жизни есть смерть, то скрещение жизненных линий есть только предельное выражение скорби, страдания, унижения и ничего больше, – тогда крест есть только символ всеобщей муки: таким его и знало дохристианское человечество. Иное дело, если в скрещении своих линий жизнь достигает своей полноты, своего вечного, прекрасного и неумирающего смысла. Тогда крест становится символом этой высшей победы. В доступной нашему наблюдению действительности крест приводит к смерти. Спрашивается, может ли он стать крестом животворящим? Поставить этот вопрос – и значит придти к единственно правильной постановке вопроса о смысле жизни.

Отмеченные нами неудачи в поисках смысла жизни имеют значение не только отрицательное: определяя искомый нами мировой смысл новыми отрицательными чертами, они тем самым косвенно наводят на положительные его определения. Горьким жизненным опытом мы познаем, где его нет, и уже тем самым, по методу исключения, мы приближаемся к тому единственному пути, где он может нам открыться.

Не увенчивается успехом ни самоутверждение земного, олицетворяемое греческим Олимпом, ни прямолинейный аскетизм и бегство от мира Древней Индии.

Эта двойная неудача жизни доказывает, что оба жизненных пути, которые скрещиваются в мире, в своей отдельности несостоятельны: тем самым она наводит человека на новое откровение мировой тайны. Если ни небо, ни земля, ни верх, ни низ в своей отдельности не вмещают в себе откровения смысла жизни, это значит, что смысл этот лежит где-то еще глубже, по ту сторону самой противоположности верха и низа. Он – не только больше земли, но больше и самого неба, – этот смысл, которого мы ищем, и оттого-то одинаково терпит крушение попытка найти его только на земле или только на небе. Ни в какой замкнутый план бытия он не вмещается, ибо он объемлет в себе все планы, весь мир в целом, а сам – превыше мира. Та невообразимая тоска, которую мы испытываем при виде без конца повторяющейся житейской сутолоки, свидетельствует человеку о каком-то надземном, верхнем плане. Но, с другой стороны, изобличается, как ложная всякая попытка понять смысл жизни как что-то безусловно чуждое земле и навеки ей потустороннее.

Или нет вовсе этого смысла, ради которого мы живем, или это – в самом деле, смысл всемирный. Или эта наша неоскудевающая надежда лишена всякой точки опоры, или, в самом деле, есть та Архимедова точка опоры, опираясь на которую можно сдвинуть землю и поднять ее ввысь со всем живущим на ней. Небеса, оторванные от земли, – небеса безжизненные и холодные: они так же далеки от полноты, а стало быть, и от смысла, как самоутверждающаяся земля, оторванная от неба. Поэтому полнота всемирного смысла может явиться только в объединении неба и земли.

Одно из двух – или все в мире, в конечном счете, осмысленно, или все бессмысленно. Или есть всеединый смысл, проникающий в какой-то неведомой глубине все, что есть, и земное и небесное, и мертвое и живое, или тщетно самое наше искание смысла. Если есть смысл жизни, то он должен быть силою, все побеждающею. Он должен обладать способностью все претворять в себя, даже суету, даже самую бессмыслицу. В мировой жизни не должно оставаться ни единого уголка, им не озаренного и им не наполненного. Он должен сиять не только внизу и не только наверху, этот смысл, а крестообразными лучами, вверх, вниз, во все стороны. Он должен открыться в самом страдании, в самой немощи твари, в неудачах ее искания, в ее высшей, предельной муке, более того – в самой ее смерти.

Иначе говоря, мы должны искать смысла жизни не в горизонтальном и вертикальном направлениях, отдельно взятых, а в объединении этих двух жизненных линий, там, где они скрещиваются. Если есть смысл жизни, то должна быть побеждена и превращена в высшую радость и та, и другая крестная мука – и физическое мучение земной твари, и тяжкое духовное страдание, страдание неудавшегося подъема к небесам. Этот смысл крестом испытывается. Ибо, в конце концов, вопрос о смысле есть вопрос о том, может ли полнота неумирающей, совершенной, вечной жизни родиться из крайнего, предельного страдания? Может ли крест – символ смерти – стать источником и символом жизни?

Всякому понятно, что этот вопрос о всесильном и всепобеждающем смысле есть вопрос о Боге. Бог как жизненная полнота и есть основное предположение всякой жизни. Это и есть то, ради чего стоит жить и без чего жизнь не имела бы цены. И хотя бы предположение это опровергалось повседневным опытом, хотя бы мы на каждом шагу встречали яркие доказательства бессмыслия и безбожия вселенной, все-таки в последней инстанции то предположение смысла, на котором утверждается вся наша жизнь, никакими доказательствами опровергнуто быть не может. Хотя бы мы жили в царстве смерти, хотя бы мы чувствовали всю немощь духа, бессильного одухотворить плоть, хотя бы мы ощущали всем существом этот ужас мира, оставленного Богом, все-таки человек никогда не устанет спрашивать, где смысл, где Бог. И он будет искать того высшего Богоявления, которое одно может окончательно опровергнуть бессмыслицу жизни. Пока жив человек, это искание не умрет, ибо в самой основе его жизни есть неотразимая очевидность смысла вопреки свидетельству опыта о бессмыслице.

Верить в эту очевидность – именно и значит верить в победу жизни над величайшей мукой, верить в упразднение смерти, иначе говоря, – в преображение самого креста из пути смерти в путь жизни. Из всех религий одно христианство дает и утверждает положительное решение этой задачи; оно одно дает, стало быть, положительное решение вопроса о смысле жизни. Мало того, это – единственно возможное положительное решение. Мы должны или принять именно это решение, или отчаяться в смысле жизни. Нам не уйти от этой неотвратимой дилеммы: или в мире нет смысла и нет Бога, или же Бог должен явить свою победу в средоточии мировых страданий, в скрещении мировых путей. Или нет победы смысла над бессмыслицей, или есть полная, всему миру явленная победа на кресте. Цель всякого жизненного стремления есть полнота жизни вечной, неумирающей: именно эта полнота, к которой стремится всякая жизнь, есть предмет всякого религиозного искания, его terminus ad quern. Его исходная точка – terminus a quo – есть, напротив, мир, лишенный этой полноты, а потому стремящийся к ней, ищущий, страждущий и умирающий. Задача религиозного сознания, стало быть, именно в том и заключается, чтобы найти точку объединения этих двух начал – той вечной полноты жизни, которая составляет искомое всего живущего, и той страждущей твари, которая ищет. Во всех религиях эта задача так или иначе ставится: искание вечной жизни – их общий мотив; но только лишь религия религий – христианство – находит искомое, достигает этой цели. Оно одно утверждает грядущее полное объединение обоих начал – божественной полноты и мира стремящейся, страждущей твари.

Христианство всем своим существом отличается как от эллинской, так и от индусской религиозности. Среди этих двух противоположных мироощущений оно представляет собою особое третье жизнепонимание, в котором объединяются мировые противоположности потустороннего и посюстороннего. По учению Христа, Бог осуществляется и воплощается в мире, а мир приобщается к полноте божественной жизни. Как сказано, в этом и заключается то единственное положительное решение вопроса о смысле жизни, которое остается принять или отвергнуть. Иного быть не может. Одно из двух – или нераздельное и неслиянное сочетание Бога и мира совершается и совершится, или мировой процесс в его целом бессмыслен. Или христианское религиозное решение вопроса о ценности жизни, или простой отказ от веры в эту ценность и вместе с тем – отречение от всякой религии. Вопрос может идти не о выборе между религиями, а лишь о выборе между христианством и полной безрелигиозностью. Единственная и безусловная ценность христианского решения выясняется из рассмотрения основного начала христианской веры.

Христианская вера есть прежде всего вера во Христа – совершенного Бога и в то же время – совершенного человека. Не самый факт Боговоплощения представляет тут особенность христианства, его отличие от других религий – и не явление Божества в человеческом образе, а нераздельное и неслиянное единство Божеского и человеческого. Божество воплощенное и Божество, являющееся в человеческом образе, известно и многим другим религиям. Но христианство – единственная из этих религий, в которой ни Божеское не поглощает человеческого, ни человеческое – Божеского, а то и другое естество, не превращаясь в другое, пребывает во всей своей полноте и целости в соединении. Человек, соединяясь с Богом, тут не растворяется в Нем, а, наоборот, восстанавливает нарушенную страданием и смертью целость своего существа, достигая полноты и совершенства своей человеческой жизни. Итак, венец творения – совершенный человек – вмещает в себе полноту Божеского, становится Богочеловеком; в этом и заключается разрешение основного вопроса жизни – единственно возможный выход из порочного круга, в котором вращается мир.

Мы видели, что порочный круг есть выражение жизни, не достигающей цели, а потому вечно возвращающейся к одной и той же исходной точке. Но если полнота божественной жизни, действительно, и притом навеки, соединилась с человеком, то тем самым прорван этот магический круг бесцельной и бессмысленной жизни. В мире есть цель, которая достигается, цель безусловная; ибо возможно ли мечтать о каком-либо высшем благе и высшей правде, чем сочетание твари с полнотой божественной жизни! В лице перворожденного всей твари – человека – вступает в соединение с Богом вся тварь земная: через Богочеловечество благодать сообщается и низшим ступеням творения; через него весь мир должен быть обожен. Если так, то мировой процесс уже не есть дурная бесконечность: в нем есть конец, который достигается, – полнота прекрасной и вечной жизни; наблюдаемая нами мировая жизнь уже не есть бессмысленное кружение, а движение к безусловному смыслу, сочетание и скрещение двух направлений – вперед и вверх. Раз сочетались в мире два начала – Бог стал человеком и понес его крестную муку, а человек стал сыном Божиим, – тем самым весь мир осенен животворящим крестом, оба жизненные пути его наполнились смыслом – и путь горизонтальный, в пределах земного плана, и путь вертикальный – подъем в высший план. Покуда между Богом и миром существует пропасть, оба пути человеку заказаны, оба обречены на неудачу, ибо, доколе нет соединения с Началом жизни безусловной, всякий жизненный путь в обоих направлениях приводит к смерти. Но раз Бог сошел на землю, понес на себе ее страдание и немощь, Он тем самым становится вездесущим мировым центром. Он и надо мною, и впереди меня: я найду Его и в духовном подъеме – над землею, и в земном Его явлении и средоточии. Раз Бог есть все во всем, оба мировые пути приводят к цели и оба тем самым оправданы.

Во Христе жизненный круг перестает быть порочным кругом. Победою на кресте упраздняется дурная бесконечность и дурная периодичность смерти. В противоположность Дионису и другим богам натуралистических религий, периодически умирающим и периодически воскресающим, Христос единожды умер и воскрес; в Нем упразднен самый закон всеобщего периодического умиранья. В Нем весь мир от человека и до низших ступеней творения должен раз и навсегда воскреснуть. Тем самым порочный круг всеобщей суеты пресуществляется в небесный круг вечного покоя. Мир приходит к своему безусловному концу не в смысле прекращения, а в смысле достижения полноты бытия. И выстрадавший блаженство развенчанный царь-человек вновь восстановляется в своем царственном достоинстве.

Отсюда видно, почему именно явление Христа на земле представляет собою исчерпывающий, полный ответ на вопрос о смысле и на искушения бессмыслицы. Страдание и смерть – вот в чем наиболее очевидные доказательства царствующей в мире бессмыслицы; всеобщее взаимное причинение смерти как необходимый закон самой жизни на земле – вот в чем очевидное доказательство неправды этой жизни. Порочный круг этой жизни есть именно круг страдания, смерти и неправды. В чем же должно заключаться то явление смысла и правды, которым опровергается и обращается в ничто эта очевидность противоположного? В чем должна заключаться эта высшая победа, которая открывает нам искомую нами достоверность смысла?

Вольная страсть Богочеловека и воскресение как ее последствие – вот то единственное в мире откровение мирового смысла, которым этот смысл может быть удостоверен. Роковое отделение мира от Бога – вот в чем основная неправда его существования: эта неправда выражается в присущем каждой твари эгоизме, в стремлении поставить свою жизнь и свою волю как высшее и безусловное. Иначе говоря, основное проявление неправды в мире есть его практическое безбожие; но в этом же заключается и первоисточник смерти: тварь, оторванная от первоисточника жизни, тем самым обречена на дурную бесконечность взаимного истребления и смерти. Все эти отрицательные черты бессмыслицы и неправды сводятся так или иначе к отрицанию положительного содержания смысла и правды, и тем самым косвенно обнаруживают это содержание.

Первое, в чем должно обнаружиться воссоединение твари с Богом и, соответственно с этим, осуществление безусловного смысла и правды в мире, это – полное внутреннее преодоление тварного эгоизма, отказ твари от собственной воли и полная, беззаветная отдача ее себя Богу. Это – решимость не иметь собственной жизни, а жить исключительно жизнью божественною, стать сосудом Божества. Иными словами, первым обнаружением совершенного соединения Бога и твари должна быть совершенная жертва. Но совершенная жертва есть именно высшее, предельное выражение земного подвига Христа. Именно этим подвигом Его человеческое естество обнаружило полноту и совершенство своего соединения с Богом. Именно в этом послушании до конца Христос заявил Себя не просто человеком, а Богочеловеком; и именно чрез это самоотречение Он стал проводником вечной божественной жизни в мир.

Совершенная жертва не есть только нравственный подвиг, это – полный переворот в целом жизненном строе, основанном на самоутверждении тварного эгоизма, и по тому самому – начало целого космического переворота. Два мира, два противоположных жизненных строя столкнулись на Голгофе – проповедь самоотречения и отдачи себя Богу, с одной стороны, а с другой стороны – вызванный ею подъем всех сил зла, всей накопившейся в мире ненависти. Крик – „смерть ему“ – выражает собою тут не голос разъяренной толпы, а все жизненное устремление оторванного от Бога мира, который хочет жить сам по себе, для себя, в самом себе полагает свою высшую цель. Стало быть, страдание и смерть Богочеловека тут – логическое последствие явленного Им начала совершенной любви к Богу; это – именно то, к чему роковым образом должно привести послушание до конца.

Ясно, что именно эта смерть есть обнаружение высшей, безусловной правды, которой Христос добровольно принес себя в жертву. Ясно также и то, почему именно такая смерть должна стать началом полной победы над смертью.

Ведь если Бог есть жизнь, то смерть, царящая в этом мире, возможна лишь как последствие отчуждения мира от Бога. Умирает все то, что оторвано от Бога, все то, что ищет отдельной от Него жизни. Но „совершенная жертва“ восстановляет полное единство между Богом и тварью; и тварь, вернувшаяся к источнику жизни, тем самым оживает. Добровольная Смерть Богочеловека именно и означает восстановление связи человека с вечной жизнью, возвращение человеческого естества к той жизни, которая не умирает. Но эта божественная жизнь есть полнота, а полнота не мирится со смертью. Не какая-либо часть человеческого существа должна ожить в этой полноте, а весь человек – и дух и тело. Вот почему необходимым последствием этой смерти является воскресение Христа, поправшего смертью смерть. Жизнь Богочеловека, Его страдание, смерть и воскресение – все тут связано неразрывной логической цепью. Это и есть логика мирового смысла. Если Бог есть жизнь, то Он должен открыться в мире, как любовь, все наполняющая жизнью. Иначе эта любовь явиться в мире не может. Так, в явлении Христа мы узнаем мировой смысл по тем его признакам, которые некоторым образом уже до Его явления открываются добросовестному исканию человеческого сердца и суду человеческой совести. В Нем мы находим явление искомой нами жизненной полноты и правду всеединства.

Одни умом отрицают всякий смысл в жизни, но вместе с тем делами своими вносят в нее определенный, добрый смысл, осуществляют его на практике; другие, наоборот, признают его умом, но отрицают его на деле – всею своею жизнью.

Идет вековечный спор двух противоположных жизнепонимании – жизнепонимания натуралистического, которое ищет подлинной жизни и ее смысла в плоскости здешнего, и жизнепонимания супранатуралистического, которое утверждает, что истинная жизнь и ее смысл сосредоточиваются в ином, верхнем, потустороннем плане бытия. Рассмотрение этих двух решений жизненной проблемы приводит нас к заключению об одинаковой односторонности, а потому и одинаковой несостоятельности обоих. Всякий сознательно или бессознательно предполагает такую цель или ценность, ради которой, безусловно, стоит жить. Эта цель, или, что то же, жизненный смысл, есть предположение неустранимое, необходимо связанное с жизнью как таковой; и вот почему никакие неудачи не могут остановить человечество в искании этого смысла.

Или в мире нет смысла и нет Бога, или же Бог должен явить свою победу… Или нет торжества смысла над бессмыслицей, или есть абсолютная, всему миру явленная победа на кресте.

Цель всякого жизненного стремления есть полнота жизни неумирающей: именно эта полнота, к которой стремится всякая жизнь, есть предмет всякого религиозного искания…

И только через тот же подъем к вечному смыслу я могу найти подлинный конец этой текущей действительности, удостовериться в том, для чего она есть, победить скорбь этого вечного умирания мира и обрести радость его вечной реальности.

В христианском решении вопроса о смысле жизни эта радость сообщается самым разнообразным жизненным кругам, ибо здесь удостоверяется не только их реальность, но и их безусловная цель и ценность. Весь материальный процесс одухотворяется в мысли о конце, к которому он направлен. Движение Земли вокруг Солнца тут утрачивает характер бессмысленного вращения, ибо оно готовит тот общий подъем жизни, который завершается просветлением в духе. И не напрасно горят в небе бесчисленные огни, освещающие вселенную. Они говорят о подлинном возгорании жизни, которая вокруг них носится и ими согревается. А жизнь каждой былинки в поле, каждой птицы в лесу, как и каждого человека, устремляется все к тому же концу, который составляет вечное Слово всего мирового процесса, к тому Совершенному соединению твари с Богом, начало коего уже совершилось в Богочеловеке.

Торжество жизни и победа над смертью, совершившаяся во Христе, есть только начало того всеобщего воскресенья, в котором призван участвовать не только человек, но и низшая тварь. Тут мы имеем опять-таки необходимое завершение логики всемирного смысла. Если Бог есть подлинный конец всего существующего, Он должен стать всем во всем. Если Бог есть любовь, то ничто не должно быть исключено из любви, не должно быть нелюбимой твари. Не должно быть ничего внебожественного в мире: божественная жизнь должна все собою наполнить. И в ней все должно ожить – и человек, и вся земная природа. Человек тут является лишь посредником, проводником, через которого проникает в мир та сила, которая воскрешает все. Так и учит христианство, и мы опять-таки узнаем в этом учении откровение всемирного смысла по той полноте удовлетворения, какое получает в нем весь мир, всякое дыхание.

Если есть всемирный смысл, то весь мир должен объединиться во единый храм Божий, вся тварь должна собраться вокруг благовестителя этого смысла – человека. Мы находим именно такое понимание космического значения твари в бесчисленных христианских памятниках, особенно восточных, в житиях святых и в иконописных изображениях.

Уолш Н. [63].

Там, где есть глубокая любовь, слова практически не нужны. Обратная аксиома тоже истинна: чем больше слов вам приходится использовать в общении друг с другом, тем меньше времени вы, очевидно, уделяете вниманию друг к другу, ибо внимание создает общение.

В конечном счете, все настоящее общение построено на правде. А единственная реальная истина – это любовь. Вот потому, если присутствует любовь, присутствует и общение. И когда общаться сложно, это знак, что в ваших отношениях любовь не присутствует в полной мере.

Все есть энергия и эта энергия превращается в „материю“ – т. е. физические „вещи“ и „явления“, – согласно тому, что вы думаете об этом. Можно увидеть любую проблему как благословление, а любого преступника как ангела.

Все зависит от того, кем ты себя считаешь, и что ты пытаешься сделать.

Если твоя цель – жить мирной, радостной, полной любви жизнью, насилие не работает. Это уже доказано.

Если твоя цель – жить здоровой и долгой жизнью, поглощение мертвой плоти, курение заведомо канцерогенных веществ и употребление большого количества убивающих нервы и размягчающих мозг жидкостей не работает. Это уже доказано.

Если твоя цель – воспитывать детей, свободных от насилия и злобы, демонстрация им на протяжении нескольких лет ярких картин насилия и злобы не работает. Это уже доказано.

Если твоя цель – заботиться о Земле и мудро использовать ее ресурсы, их нерациональное использование, как будто эти ресурсы бесконечны, не работает. Это уже доказано.

Если твоя цель – открывать и развивать отношения с любящим Богом, чтобы религия смогла изменить человеческие дела, то учение о боге, карающем и несущим ужасное возмездие, не работает. Это тоже доказано.

Мотив – это все. Цели определяют результаты. Жизнь вытекает из намерений. Твое истинное намерение открывается в твоих поступках, и твои поступки определяются твоими истинными намерениями. Как и все в жизни (и как сама жизнь), это замкнутый круг.

Мир может преподносить тебе обстоятельства, но только ты решаешь, что эти обстоятельства означают.

Никто не может сотворить твое восприятие чего бы то ни было.

Ты есть то, что ты испытываешь. Фактически ты являешься причиной переживания.

Бог есть Процесс. Высшая эмоция Бога – это вы!

Бог – это событие. Ты называешь это событие жизнью. Жизнь – это Процесс. Процесс наблюдаем, познаваем, предсказуем. Чем больше ты наблюдаешь, тем больше ты знаешь и тем больше можешь предсказать.

Единственная Неизменная Истина состоит в том, что Бог всегда меняется. Это истина – не в твоих силах ее изменить. Единственное, что никогда не меняется, это то, что все постоянно изменяется.

Жизнь есть изменение. Бог есть жизнь.

Следовательно, Бог есть изменение.

„Путь“ – это Процесс, имя которому „сама жизнь“. Вот почему все учителя говорят: „Я есть жизнь и путь“. Они есть жизнь, и они есть путь – событие в развитии, Процесс.

Все, чего требует от тебя мудрость, это доверять Процессу. Это значит – доверять Богу. Или, если хочешь, – доверять себе, поскольку Ты Есть Бог. Мы Все Одно.

Ты всегда часть Бога, ибо ты никогда не бываешь обособленным.

Ты входишь в дом, чтобы исцелить дом. Ты входишь в пространство, чтобы исцелить пространство.

Других причин для того, чтобы ты был здесь, не существует.

Франк С. [66].

Имеет ли жизнь вообще смысл, и если да – то какой именно? В чем смысл жизни? Или жизнь есть просто бессмыслица, бессмысленный, никчемный процесс естественного рождения, расцветания, созревания, увядания и смерти человека, как всякого другого органического существа?

Свое бессмысленное, в вечном однообразии повторяющееся дело сохранения животной жизни в смене поколений?

Только отражение в воспаленном человеческом сознании той слепой и смутной страсти, которая владеет и насекомым, которая обманывает нас, употребляя как орудия для сохранения все той же бессмысленной прозы жизни животной и обрекая нас за краткую мечту о высшей радости и духовной полноте расплачиваться пошлостью, скукой и томительной нуждой узкого будничного, обывательского существования? А жажда подвига, самоотверженного служения добру, жажда гибели во Имя великого и светлого дела – есть ли это нечто большее и более осмысленное, чем таинственная, но бессмысленная сила, которая гонит бабочку в огонь?

Эти, как обычно говорится, „проклятые“ вопросы или, вернее, этот единый вопрос о смысле жизни волнует и мучает в глубине души каждого человека. Человек может на время, и даже на очень долгое время, совсем забыть о нем, погрузиться с головой или в будничные интересы сегодняшнего дня, в материальные заботы о сохранении жизни, о богатстве, довольстве и земных успехах, или в какие-либо сверхличные страсти и „дела“ – в политику, борьбу партий и т. п. – но жизнь уже так устроена, что совсем и навсегда отмахнуться от него не может и самый тупой, заплывший жиром или духовно спящий человек, неустранимый факт приближения смерти и неизбежных ее предвестников – старения и болезней, факт отмирания, скоропреходящего исчезновения, погружения в невозвратное прошлое всей нашей жизни со всей иллюзорной значительностью ее интересов, – этот факт есть для всякого человека грозное и неотвязное напоминание нерешенного, отложенного в сторону вопроса о смысле жизни. Этот вопрос – не теоретический вопрос, не предмет праздной умственной игры; этот вопрос есть вопрос самой жизни, он так же страшен и, собственно говоря, еще гораздо более страшен, чем при тяжкой нужде вопрос о куске хлеба для утоления голода. Поистине это есть вопрос о хлебе, который бы напитал нас, и воде, которая утолила бы нашу жажду.

И все-таки огромное большинство людей считает нужным отмахиваться от этого вопроса, прятаться от него и находит величайшую жизненную мудрость в такой страусовой политике. Они называют это „принципиальным отказом“ от попытки разрешить „неразрешимые метафизические вопросы“, и они так умело обманывают и всех других, и самих себя, что не только для постороннего взора, но и для них самих их мука и неизбывное томление остаются незамеченными, быть может, до самого смертного часа. Этот прием воспитания в себе и других забвения к самому важному, в конечном счете, единственно важному вопросу жизни определен, однако, не одной только страусовой политикой, желанием закрыть глаза, чтобы не видеть страшной истины. По-видимому, умение устраиваться в жизни, добывать жизненные блага, утверждать и расширять свою позицию в жизненной борьбе обратно пропорционально вниманию, уделяемому вопросу о смысле жизни.

И чем спокойнее, чем более размеренна и упорядочена внешняя жизнь, чем более она занята текущими земными интересами и имеет удачу в их осуществлении, тем глубже та душевная могила, в которой похоронен вопрос о смысле жизни. Поэтому мы, например, видим, что средний европеец, типичный западноевропейский буржуа (не в экономическом, а в духовном смысле слова) как будто совсем не интересуется более этим вопросом и потому перестал и нуждаться в религии, которая одна только дает на него ответ.

Наряду с этим русским духовным типом есть и другой, по существу, однако, ему родственный. Для него вопрос: „Что делать?“ – получает ответ:

„Нравственно совершенствоваться“. Мир можно и должно спасти, его бессмысленность заменить осмысленностью, если каждый человек будет стараться жить не слепыми страстями, а разумно, в согласии с нравственным идеалом.

Искание смысла жизни есть, таким образом, собственно осмысление жизни, раскрытие и внесение в нее смысла, который вне нашей духовной действенности не только не мог бы быть найден, но в эмпирической жизни и не существовал бы.

Точнее говоря, в вере как искании и усмотрении смысла жизни есть две стороны, неразрывно связанные между собою, – сторона теоретическая и практическая, искомое осмысление жизни есть, с одной стороны, усмотрение, нахождение смысла жизни и, с другой стороны, его действенное созидание, волевое усилие, которым оно „восхищается“. Теоретическая сторона осмысления жизни заключается в том, что, усмотрев истинное бытие и его глубочайшее, подлинное средоточие, мы тем самым имеем жизнь как подлинное целое, как осмысленное единство и потому понимаем осмысленность того, что раньше было бессмысленным, будучи лишь клочком и обрывком. Как, чтобы обозреть местность и понять ее расположение, нужно удалиться от нее, встать вне ее, на высокой горе над нею, и только тогда действительно увидишь ее, так, для того чтобы понять жизнь, нужно как бы выйти за пределы жизни, посмотреть на нее с некоторой высоты, с которой она видна целиком. Тогда мы убеждаемся, что все, что казалось нам бессмысленным, было таковым только потому, что было зависимым и несамостоятельным отрывком. Наша единичная, личная жизнь, которая, при отсутствии в ней подлинного центра, кажется нам игралищем слепых сил судьбы, точкой скрещения бессмысленных случайностей, становится в меру нашего самопознания глубоко значительным и связным целым, и все случайные ее события, все удары судьбы приобретают для нас смысл, как-то сами собой укладываются, как необходимые звенья, в то целое, осуществить которое мы призваны. Историческая жизнь народов, которая, как мы видели, являет эмпирическому взору картину бессмысленно-хаотического столкновения стихийных сил, коллективных страстей или коллективного безумия или свидетельствует лишь о непрерывном крушении всех человеческих надежд, созерцаемая из глубины, становится, подобно нашей индивидуальной жизни, связным и разумным, как бы жизненно-предметно проходимым „курсом“ самооткровения Божества. И глубокий немецкий мыслитель Баадер был прав, когда говорил, что, если бы мы обладали духовной глубиной и религиозной проницательностью составителей Священной Истории, вся история человечества, история всех народов и времен была бы для нас непрерывающимся продолжением единой Священной Истории. Только потому, что мы потеряли чутье и вкус к символическому смыслу исторических событий, берем их лишь с их эмпирической стороны и в чувственно-явственной или рассудочно-постижимой их части признаем все целое событий вместо того, чтобы через эту часть прозревать подлинное, метафизическое целое, только поэтому события светской, „научно“ познаваемой истории кажутся нам бессмысленным набором слепых случайностей. Прочитайте после ряда „научных“ историй французской революции, после Тэнов и Оларов „Историю французской революции“ Карлейля, который в XIX веке сохранил хоть слабый остаток религиозного, пророческого восприятия жизни, и вы на живом примере можете убедиться, как одно и то же событие, смотря по духовной значительности воспринимающего его, то является просто безвкусным и бессмысленным хаосом, то развертывается в мрачную, но глубоко значительную и осмысленную трагедию человечества, обнаруживает разумную связь, за которой мы ощущаем мудрую волю Провидения. И если бы мы сами имели очи, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, то и теперь среди нас были бы Иеремии и Исайи, и мы поняли бы, что в таких событиях, как русская революция, крушение былой славы и могущества русского государства и скитание миллионов русских по чужбине, не менее духовной значительности, не менее явственных признаков Божьей мудрости, чем в разрушении храма и вавилонском пленении. Мы поняли бы, что если история человечества есть как будто история последовательного крушения всех человеческих надежд, то лишь в той мере, в какой сами эти надежды слепы и ложны и содержат нарушение вечных заповедей Божьей премудрости, что в истории вместе с тем утверждается ненарушимая правда Божия и что, взятая вместе с ее первым, абсолютным началом – рождением человека из рук Бога и с ее необходимым концом – завершением предназначения человека на Земле, она становится страдальческим, но разумно осмысленным путем всечеловеческой жизни.

И, наконец, мировая космическая жизнь, которая, если брать ее как замкнутое в себе целое, есть тоже, несмотря на всю свою грандиозность, не что иное, как бессмысленная игра слепых стихий, поставленная в связь со своим средоточием, с религиозным смыслом бытия, с судьбой в мире Бого-человечества, постигнутая как метафизическое целое, от своего абсолютного начала в сотворении мира до своего чаемого конца в преображении мира, также приобретает хотя бы смутно прозреваемый нами смысл. Ибо в космической жизни, постигаемой в ее неразрывной связи с жизнью вечной, с сверхвременным существом Бога, все есть символ – искаженное, затуманенное, как бы в смутном сне видимое отражение и проявление великих законов духовного бытия. Не только господствующее механическое мировоззрение, по собственной слепоте видящее в мире только набор мертвых рычагов, колес и винтов, но и виталистическое воззрение, постигающее космос как живую стихию, и даже античное пантеистическое постижение мира как живого существа не достигает здесь подлинного прозрения. Лишь христианские мистики и теософы, как Яков Беме и Баадер, имели это глубокое чутье, которое открывает глаза на мир и дает прозревать в нем видимое подобие невидимых сил и в его мнимо слепых законах – воплощения разумных закономерностей духовного бытия. Но тогда, глядя на мир как на периферию абсолютного центра, открываешь, что он совсем не бессмыслен, а что на каждом шагу он нам обнаруживает следы своего происхождения из абсолютной Премудрости и каждое явление природы есть символ, за которым или в котором может быть вскрыт глубочайший смысл. Так, всюду ориентировка на первичное средоточие бытия, раскрытие завес, заслоняющих от нас его метафизические глубины, озаряет светом то, что раньше было сплошной тьмой, делает вечно значительным то, что, казалось, лишь проносится мимо нас в вихре хаоса. Всюду степень проникновения в смысл бытия зависит от духовной зоркости самого познающего, от степени утвержденности его самого в вечном Смысле жизни.

Рядом с этим теоретическим осмыслением жизни идет другая сторона нашего духовного перевоспитания и углубления, которую можно назвать практическим осмыслением жизни, действенным утверждением в ней смысла и уничтожением ее бессмыслия.

Мы знаем и предвидим, что все развитые выше соображения для современного сознания, всецело ориентированного на мир и действенную работу в нем, покажутся чересчур „отрешенными от жизни“, „безжизненными“. Судьба мира и все человеческие дела все-таки остаются развенчанными, энтузиазм великих дел погашен, и жизненная мудрость приводит здесь к освобождению человека от исполнения его жизненного долга к мироотрицающему квиетизму – так, вероятно, скажут противники намеченного здесь жизнепонимания.

Что попытка осмыслить мир и жизнь осуществима лишь через отрешение от мира в смысле превозмогания его притязания иметь самодовлеющее и абсолютное значение, через утверждение себя в сверхмирной, вечной и истинно всеобъемлющей основе бытия – это есть просто самоочевидная истина, имеющая в области духовного знания значение элементарной аксиомы, без знания которой человек просто безграмотен. И если эта простая и элементарная истина противоречит „современному сознанию“ или нашим предубеждениям, основанным на страстях – хотя бы самых благородных, то – тем хуже для них! Но если это жизнепонимание упрекнут в квиетизме, в проповеди „неделания“ и пассивности, если под „отрешенностью“ будут понимать замкнутость человека внутри себя, уход от жизни и отрыв от нее – то это будет чистым недоразумением, основанным на непонимании подлинного существа дела.

Мы видели только, что духовная ориентировка на первооснове бытия и утверждение себя в ней не „обессмысливает“ для нас жизнь, а, наоборот, впервые открывает нам ту широту кругозора, при которой мы можем ее осмыслить. Самоуглубление здесь, в области знания, есть не замыкание духа, а, напротив, его расширение, освобождение его от всяческой узости, обусловливающей его слепоту. Но то же соотношение господствует и в области практической, в сфере действенной жизни. Мы уже видели, что искание смысла жизни есть, собственно, борьба за него, творческое его утверждение через свободное внутреннее делание.

Здесь нам остается отметить еще одну сторону дела. Мы уже говорили о том, что „Бог есть любовь“. Религиозное осмысление жизни, раскрытие своей утвержденности в Боге и связанности с Ним есть по самому своему существу раскрытие человеческой души, преодоление ее безнадежной в себе замкнутости в эмпирической жизни. Истинная жизнь есть жизнь во всеобъемлющем всеединстве, неустанное служение абсолютному целому; мы впервые подлинно обретаем себя и свою жизнь, когда жертвуем собой и своей эмпирической отъединённостью и замкнутостью и укрепляем все свое существо в ином – в Боге как первоисточнике всяческой жизни. Но тем самым мы глубочайшим, онтологическим образом связываем себя со всем живущим на Земле, и, прежде всего, с нашими ближними и их судьбой. Известный образ аввы Дорофея говорит, что люди, как точки радиуса в круге, чем ближе к центру круга, тем ближе и друг к другу. Заповедь: „Люби ближнего, как самого себя“ – не есть дополнительная заповедь, извне, неведомо почему присоединенная к заповеди о безмерной, всеми силами души и всеми помышлениями любви к Богу. Она вытекает из последней, как ее необходимое и естественное следствие. Дети единого Отца, если они действительно сознают себя таковыми и в Отце видят единственную опору и основу своей жизни, не могут не быть братьями, не любить друг друга. Ветвь лозы, если она сознает, что она живет только соками, пробегающими по всей лозе и идущими от ее общего корня, не может не ощутить исконного единства своей жизни со всеми остальными ветвями. Любовь есть основа всей человеческой жизни, само ее существо; и если человек в миру представляется себе оторванным и замкнутым в себе куском бытия, который должен утверждать себя за счет чужих жизней, то человек, нашедший свое подлинное существо в мирообъемлющем единстве, сознает, что вне любви нет жизни и что он сам тем более утверждает себя в своем подлинном существе, чем более он превозмогает свою призрачную замкнутость и укрепляется в ином. Человеческая личность как бы снаружи замкнута и отделена от других существ; изнутри же, в своих глубинах, она сообщается со всеми ими, слита с ними в первичном единстве. Поэтому чем глубже человек уходит вовнутрь, тем более он расширяется и обретает естественную и необходимую связь со всеми остальными людьми, со всей мировой жизнью в целом. Поэтому также обычное противопоставление самоуглубления общению поверхностно и основано на совершенном непонимании структуры духовного мира, подлинной, невидимой чувственному взору структуры бытия. Обыкновенно воображают, что люди тогда „общаются“ между собой, когда они вечно бегают, со многими встречаются, читают газеты и пишут в них, ходят на митинги и выступают на них, и что когда человек погружается в самого себя, он уходит от людей и теряет связь с ними. Это есть нелепая иллюзия. Никогда человек не бывает столь замкнутым, одиноким, покинутым людьми и сам забывшим их, как когда он весь разменивается на внешнее общение, на деловые сношения, на жизнь на виду, в обществе; и никто не достигает такого любовного внимания, такого чуткого понимания чужой жизни, такой широты мирообъемлющей любви, как отшельник, молитвенно проникший, через последнее самоуглубление, к первоисточнику мирообъемлющей вселенской жизни и всечеловеческой Любви и живущий в нем как в единственной стихии своего собственного существа. Нерелигиозный человек может хоть до некоторой степени приблизиться к пониманию этого соотношения, если приглядится к постоянному соотношению между глубиной и широтой во всей сфере духовной культуры вообще: гений, личность, углубленная в себе и идущая своим путем, предсказанным собственными духовными глубинами, оказывается нужным и полезным всем, понятным еще позднейшим поколениям и отдаленным народам, потому что из своих глубин он извлекает общее для всех; а человек, живущий в суете непрерывного внешнего общения с множеством людей, готовый во всем им подражать, быть как все и жить вместе со всеми, знающий только наружную поверхность человеческой жизни, оказывается никчемным существом, никому не нужным и вечно одиноким…

Из этого основного соотношения духовного бытия, по которому наибольшая общность и солидарность находится в глубине, вытекает, что и подлинное, творческое и плодотворное дело совершается тоже только в глубине и что именно это глубокое, внутреннее делание есть общая работа, совершаемая каждым не для себя одного, а для всех. Мы видели, в чем заключается это настоящее, основное дело человека. Оно состоит в действенном утверждении себя в Первоисточнике жизни, в творческом усилии влить себя в него и Его в себя, укрепиться в нем и тем действенно осуществить смысл жизни, приблизить его к жизни и им разогнать тьму бессмыслия. Оно состоит в молитвенном подвиге обращенности нашей души к Богу, в аскетическом подвиге борьбы с мутью и слепотой наших чувственных страстей, нашей гордыни, нашего эгоизма, в уничтожении своего эмпирического существа для воскресения в Боге. Обычно люди думают, что человек, творящий или пытающийся творить это дело, либо вообще „ничего не делает“, либо, во всяком случае, эгоистически занят только своей собственной судьбой, своим личным спасением и равнодушен к людям и их нуждам. И ему противопоставляют „общественного деятеля“, занятого устройством судьбы множества людей, или воина, самоотверженно гибнущего за благо родины, как людей, которые действуют, и притом действуют для общей пользы, для блага других. Но все это рассуждение в корне ложно, обусловлено совершенной слепотой, прикованностью сознания к обманчивой, поверхностной видимости вещей.

Прежде всего, что есть подлинное, производительное дело? В области материальной жизни наука о богатстве, политическая экономия, различает между производительным и непроизводительным трудом. Правда, там это различие весьма относительное, ибо не только те, кто непосредственно производит блага, но и те, кто занят их перевозкой, продажей или защитой государственного порядка, словом, все, кто трудится и участвует в общем устроении жизни, одинаково нужны и творят одинаково необходимое дело; и все-таки это различие сохраняет какой-то серьезный смысл, и всем ясно, что если все начнут „организовывать“ хозяйство, распределять блага и никто не будет их производить (как это было, например, одно время, а отчасти и доселе так остается в Советской России), то все будут умирать с голоду. Но в области духовной жизни как будто совершенно утрачено представление о производительном и непроизводительном труде; а здесь оно имеет существенное, решающее значение. Для того чтобы пропагандировать идеи, для того чтобы устраивать жизнь в согласии с ними, надо их иметь, для того чтобы творить добро людям или ради него бороться со злом, надо ведь иметь само добро. Здесь совершенно ясно, что без производительного труда и накопления невозможна жизнь, невозможно никакое проникновение благ в жизнь и использование их. Кто же здесь производит и накопляет? Наши понятия о добре так смутны, что мы думаем, что добро есть „отношение между людьми“, естественное качество нашего поведения, и не понимаем, что добро субстанциально, что оно есть реальность, которую мы, прежде всего, должны добывать, которым мы должны сами обладать, прежде чем начать благодетельствовать им других людей. Но добывает и накопляет добро только подвижник – и каждый из нас лишь в той мере, в какой он есть подвижник, и посвящает свои силы внутреннему подвигу. Поэтому молитвенный и аскетический подвиг есть не бесплодное занятие, ненужное для жизни и основанное на забвении жизни, – оно есть в духовной сфере единственное производительное дело, единственное подлинное созидание или добывание того питания, без которого все мы обречены на голодную смерть. Здесь – не праздная созерцательность, здесь – тяжкий, в поте лица, но и плодотворный труд, здесь совершается накопление богатства; и это есть поэтому основное, существенное дело каждого человека – то первое производительное дело, без которого останавливаются и становятся бессмысленными все остальные человеческие дела. Чтобы мельницы имели работу, чтобы булочники могли печь и продавать хлеб, нужно, чтобы сеялось зерно, чтобы оно всходило, чтобы колосилась рожь и наливалось в ней зерно; иначе мельницы остановятся или будут вертеться пустыми и нам придется питаться мякиной и лебедой. Но мы без конца строим новые мельницы, которые с шумом машут по ветру крыльями, мы хлопочем об открытии булочных, устраиваем в них порядок получения хлеба, озабочены тем, чтобы никто при этом не обидел другого, и забываем лишь о мелочи – о том, чтобы сеять зерно, чтобы поливать ниву и взращивать хлеб! Так, социализм заботится о всечеловеческом благополучии, воюя с врагами народа, митингуя, издавая декреты и организуя порядок жизни, – и при этом не только не заботясь о произрастании хлеба, но тщательно истребляя его и засоряя нивы плевелами; ведь этот хлеб насущный для него есть только усыпляющий „опий“, ведь взращивание добра есть пустое дело, которым от безделья занимаются монахи и прочие дармоеды! Так, в американском темпе жизни миллионы людей в Америке и Европе суетятся, делают дела, стараются обогатиться и в итоге все сообща неутомимым трудом создают пустыню, в которой изнемогают от зноя и погибают от духовной жажды. Так, в политической лихорадке митинговые ораторы и газетчики так упорно и неистово проповедуют справедливость и правду, что души и проповедников, и слушателей опустошаются до конца, и никто уже не знает, для чего он живет, где правда и добро его жизни. Все мы, нынешние люди, живем более или менее в таком сумасшедшем обществе, которое существует только, как Россия в годы революции, разбазариванием благ, которые когда-то в тихих, невидимых мастерских неприметно создали наши предшественники. А между тем каждый из нас, какое бы иное дело он ни делал, должен был бы часть своего времени затрачивать на основное дело: на накопление внутри себя сил добра, без которых все остальные дела становятся бессмысленными или вредными. Наши политики любят из всего дела св. Сергия Радонежского с одобрением отмечать, что он благословил рать Дмитрия Донского и дал ей двух монахов из своей обители, они забывают, что этому предшествовали десятилетия упорного молитвенного и аскетического труда, что этим трудом были добыты духовные богатства, которыми питались в течение веков и доселе питаются русские люди, и что без него, как указывает проницательный русский историк В. Ключевский, русские люди никогда не имели бы сил подняться на борьбу с татарами. Мы рвемся воевать со злом, организовывать нашу жизнь, делать настоящее, „практическое“ дело; и мы забываем, что для этого нужны, прежде всего, силы добра, которые нужно уметь взрастить и накопить в себе. Религиозное, внутреннее делание, молитва, аскетическая борьба с самим собой есть такой неприметный основной труд человеческой жизни, закладывающий самый ее фундамент. Это есть основное, первичное, единственное подлинно производительное человеческое дело. Как мы видели, все человеческие стремления, в конечном счете, в последнем своем существе суть стремления к жизни, к полноте удовлетворенности, к обретению света и прочности бытия. Но именно поэтому все внешние человеческие дела, все способы внешнего устроения и упорядочения жизни опираются на внутреннее дело – на осмысление жизни через духовное делание, через взращивание в себе сил добра и правды, через действенное вживание человека в Первоисточник жизни – Бога. И далее: хотя каждый человек, как в физическом, так и в духовном смысле, чтобы жить, должен сам дышать и питаться и не может жить только за счет чужого труда, но из этого не следует, как обычно думают, что невидимое, молчаливое делание есть работа для себя одного, что в нем все люди разобщены друг от друга и заняты каждый только своим эгоистическим делом. Напротив, мы уже видели, что люди разобщены между собой на поверхности и связаны в своей глубине и что поэтому всякое углубление есть тем самым расширение, преодоление перегородок, отделяющих людей друг от друга. Наше отравленное материализмом время совершенно утратило понятие о вселенской, космической или, так сказать, магической силе молитв и духовного подвига. Нам нужны смутные и рискованные чудеса оккультных явлений и спиритических сеансов, чтобы поверить, как в „редкое исключение“, что дух действует на расстоянии, что сердца человеческие связаны между собою еще иным способом, чем через действие звуков глотки одного человека на барабанную перепонку другого. В действительности – опыт молитв и духовного подвига не только тысячекратно подтверждает это на частных примерах, но и раскрывает сразу как общее соотношение – духовная сила всегда сверхиндивидуальна, и ею всегда устанавливается невидимая связь между людьми. Одинокий отшельник в своей келье, в затворе, невидимый и неслышимый никем, творит дело, сразу действующее на жизнь в целом и затрагивающее всех людей, он делает дело не только более производительное, но и более общее, более захватывающее людей и влияющее на них, чем самый умелый митинговый оратор или газетный писатель. Конечно, каждый из нас, слабых и неумелых рядовых работников в области духовного бытия, не может рассчитывать на такое действие своего внутреннего делания, но, если мы свободны от самомнения, можем ли мы рассчитывать на большие результаты и в области внешнего нашего вмешательства в жизни? Принципиальное же соотношение остается здесь тем же самым, невозможное для людей возможно для Бога, и никто наперед не знает, в какой мере он способен помочь и другим людям своей молитвой, своим исканием правды, своей внутренней борьбой с самим собой. Во всяком случае, это основное человеческое дело действенного осмысления жизни, взращивания в себе сил добра и правды есть не только одиночное дело каждого в отдельности, по самому своему существу, по природе той области бытия, в которой оно совершается, оно есть общее, соборное дело, в котором все люди связаны между собой в Боге и все – за каждого, и каждый – за всех.

Таково то великое, единственное дело, с помощью которого мы действенно осуществляем смысл жизни и в силу которого в мире действительно совершается нечто существенное – именно возрождение самой внутренней его ткани, рассеяние сил зла и наполнение мира силами добра. Это дело – подлинно метафизическое дело – возможно вообще только потому, что оно совсем не есть просто человеческое дело. Человеку здесь принадлежит только работа по уготовлению почвы, произрастание же совершается самим Богом. Это есть метафизический, Богочеловеческий процесс, в котором только соучаствует человек, и именно потому в нем может осуществиться утверждение человеческой жизни в ее подлинном смысле.

Отсюда становится понятной нелепость иллюзии, в которой мы пребываем, когда мним, что в нашей внешней деятельности, в работе, протекающей во времени и соучаствующей во временном изменении мира, мы можем осуществить нечто абсолютное, достигнуть осуществления смысла жизни. Смысл жизни – в ее утвержденности в вечном, он осуществляется, когда в нас и вокруг нас проступает вечное начало, он требует погружения жизни в это вечное начало. Лишь поскольку наша жизнь и наш труд соприкасается с вечным, живет в нем, проникается им, мы можем рассчитывать вообще на достижение смысла жизни. Во времени же все раздробленно и текуче; все, что рождается во времени, по слову поэта, заслуживает и погибнуть во времени. Поскольку мы живем только во времени, мы живем и только для времени, мы им поглощены, и оно безвозвратно уносит нас вместе со всем нашим делом. Мы живем в части, разъединенной с целым, в отрывке, который не может не быть бессмысленным. Пусть мы, как соучастники мира, обречены на эту жизнь во времени, пусть даже – как это ниже уяснится – мы даже обязаны в ней соучаствовать, но в этой нашей работе мы достигаем и при наибольшей удаче только относительных ценностей и ею никак не можем „осмыслить“ нашу жизнь. Все величайшие политические, социальные и даже культурные перемены в качестве только событий исторической жизни, в составе одного лишь временного мира, не совершают той метафизической, подземной работы, которая нам нужна: не приближают нас к смыслу жизни – все равно как все наши дела, даже важнейшие и нужнейшие, совершаемые нами внутри вагона поезда, в котором мы едем, ни на шаг не подвигают нас к цели, к которой мы движемся. Чтобы существенно изменить нашу жизнь и исправить ее, мы должны усовершенствовать ее сразу как целое; а во времени она дана лишь по частям, и, живя во времени, мы живем лишь в малом, преходящем ее отрывке. Работа же над жизнью как целым есть работа именно духовная, деятельность соприкосновения с вечным как сразу целиком данным. Только эта подземная, невидимая миру работа приводит нас в соприкосновение с теми недрами, в которых покоится чистое золото, подлинно нужное для жизни. Единственное дело, осмысляющее жизнь и потому имеющее для человека абсолютный смысл, есть, следовательно, нечто иное, как действенное соучастие в Богочеловеческой жизни. И мы понимаем слова Спасителя, на вопрос: „Что нам делать?“ – отвечавшего: „Вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал“ (Ев. Иоан., 6, 29).

Как уже сказано, в подлинном, метафизическом смысле существует у человека только одно-единственное дело – то, о котором Спаситель напомнил Марфе, сказав ей, что она заботится и печется о многом, а лишь единое есть на потребу. Это есть духовное дело – взращивание в себе субстанциального добра, усилия жизни со Христом и во Христе, борьба со всеми эмпирическими силами, препятствующими этому. Никакая самая энергичная и в других отношениях полезная внешняя деятельность не может быть в буквальном, строгом смысле „благотворной“, не может сотворить или осуществить ни единого грана добра в мире; никакая самая суровая и успешная внешняя борьба со злом не может уничтожить ни единого атома зла в мире. Добро вообще не творится людьми, а только взращивается ими, когда они уготовляют в себе почву для него и заботятся об его росте; растет и творится оно силою Божией. Ибо добро и есть Бог. А единственный способ реально уничтожить зло есть вытеснение его сущностным добром: ибо зло, будучи пустотой, уничтожается только заполнением и, будучи тьмой, рассеивается только светом. Подобно пустоте и тьме, зло нельзя никаким непосредственным, на него обращенным способом раздавить, уничтожить, истребить – ибо при всякой такой попытке оно ускользает от нас; оно может лишь исчезнуть, „как тает воск от лица огня“, как тьма рассеивается светом и пустота исчезает при заполнении. В этом подлинном, сущностном смысле добро и зло живут только в глубине человеческой души, в человеческой воле и помыслах, и только в этой глубине совершается борьба между ними и возможно вытеснение зла добром.

Но человек есть вместе с тем телесное, а потому и космическое существо. Его воля имеет два конца – один внутренний, упирающийся в метафизические глубины, в которых и совершается это истинное, подлинное дело, другой – наружный, проявляющийся во внешних действиях, в образе жизни, в порядках и отношениях между людьми. Эта внешняя жизнь, или жизнь этого вовне обращенного наружного конца человеческой воли, не безразлична для жизни внутреннего существа души, хотя никогда не может заменить ее и выполнить ее дело. Она играет для этого внутреннего существа души двоякую роль: через ее дисциплинирование и упорядочение можно косвенно воздействовать на внутреннее существо воли, содействовать его работе, а через ее разнуздание можно ослабить внутреннюю волю и помешать ее работе; и, с другой стороны, общие внешние порядки жизни и то, что в ней происходит, может благоприятствовать или вредить духовному бытию человека. В первом отношении можно сказать, что всякое воспитание воли начинается с внешнего ее дисциплинирования и поддерживается им: полезно человеку рано вставать, трудиться хотя бы над ничтожным делом, упорядочить свою жизнь, воздерживаться от излишеств; отсюда – ряд внешних норм поведения, которые мы должны соблюдать сами и к которым должны приучать других; и работа по такому внешнему упорядочению жизни – своей и чужой – косвенно содействует основной задаче нашей жизни. С другой стороны, добро, раз уже осуществленное, проявляется вовне и благодетельно для всей окружающей его среды; зло также существует и обнаруживает себя истреблением, калечением жизни вокруг себя, оно, как магнит, притягивает к себе все вокруг себя и заставляет и его обнаруживаться и портить жизнь, и оно, таким образом, может затруднить п-в меру нашей слабости – сделать невозможной нашу внутреннюю духовную жизнь. Поэтому ограждение добра вовне, создание внешних благоприятных условий для его обнаружения и действия вовне и обуздание зла, ограничение свободы его проявления есть важнейшее вспомогательное дело человеческой жизни. То и другое есть дело, с одной стороны, права, как оно творится и охраняется государством, дело нормирования общих, „общественных“ условий человеческой жизни и, с другой стороны, повседневное дело каждого из нас в нашей личной, семейной, товарищеской, деловой жизни. Итак, внешнее воспитание воли и содействие ее внутренней работе через ее дисциплинирование в действиях и поведении и создание общих условий, ограждающих уже осуществленные силы добра и обуздывающих гибельное действие зла, – вот к чему сводится мирское дело человека, в чем бы оно ни заключалось. Идет ли речь о труде для нашего пропитания, о наших отношениях к людям, о семейной жизни и воспитании детей или наших многообразных общественных обязанностях и нуждах – всюду, в конечном счете, дело сводится или на наше индивидуальное и коллективное, внешнее воспитание, косвенно полезное для нашего внутреннего, свободного духовного перевоспитания, или на работу по ограждению добра и обузданию зла.

Два взаимно противоположных и именно потому сходных заблуждения, два непонимания основной структуры бытия препятствуют здесь укреплению здорового и разумного отношения к жизни. Смешивая внешнюю жизнь с внутренней, не понимая отличия между ограждением добра и обузданием зла, с одной стороны, и осуществлением добра и истреблением зла – с другой, одни утверждают, что всякая внешняя, общественная и государственная деятельность бесполезна и есть зло, а другие, напротив, считают ее равноценной внутренней деятельности, мнят через нее осуществить добро и истребить зло. Толстовцы и фанатики внешних дел права и государства разделяют одно и то же заблуждение: смешение сущностно-творческого с вспомогательно-механическим делом, внутреннего с внешним, абсолютного с относительным. Отвергать относительное на том основании, что оно не абсолютное, и признавать его, только превознося его до значения абсолютного, значит одинаково не понимать различия между абсолютным и относительным, одинаково не признавать относительной правомерности относительного, значит, в том или другом отношении нарушать завет: „Воздавайте кесарю кесарево, а Богу – Богово“. Правы толстовцы, когда говорят, что насилием нельзя сотворить благо и истребить зло, что всякая внешняя, механическая и государственно-правовая деятельность не осуществляет и не может осуществить самого главного: внутреннего обретения в себе добра, внутреннего свободного воспитания человека, нарастания любви в человеческой жизни. Но они не правы, когда поэтому считают всю эту сферу жизни и деятельности ненужной и гибельной. Если нельзя на этом пути сотворить благо, то можно и должно ограждать его; если нельзя истребить зло, то можно обуздать его и не позволить ему разрушать жизнь. Никакие самые суровые кары, вплоть до смертной казни, не уничтожают ни одного атома зла в мире: ибо зло в своем бытии неуловимо для внешних мер; но следует ли из этого, что мы должны давать убийцам и насильникам свободно губить и калечить жизнь и не имеем права их обуздать. Государство, справедливо говорит Вл. Соловьев, существует не для того, чтобы осуществить рай на земле, оно бессильно совершить это; но оно существует, чтобы предупредить осуществление ада на земле. Правы фанатики общественности и политики, когда утверждают, что обязанность каждого гражданина и мирянина – заботиться об улучшении общих, общественных условий жизни, действенно бороться со злом и содействовать, хотя бы и с мечом в руках, утверждению добра. Но они не правы, когда думают, что с мечом в руках можно истребить зло и сотворить благо, что сами добро и зло творятся и борются между собой в политической деятельности и борьбе. Добро творится – и только им, его творением зло истребляется – одним лишь духовным деланием и его осуществлением – любовным единением людей. Никогда еще добро не было осуществлено никаким декретом, никогда оно не было сотворено самой энергичной и разумной общественной деятельностью; тихо и незаметно, в стороне от шума, суеты и борьбы общественной жизни оно нарастает в душах людей, и ничто не может заменить этого глубокого, сверхчеловеческими силами творимого органического процесса. И никогда зло не было истреблено, как уже указано, никакими карами и насилиями; напротив, всегда, когда насилие мнит себя всемогущим и мечтает действительно уничтожить зло (а не только обуздать его, оградить жизнь от него), оно всегда плодит и умножает зло; свидетельство тому – действие всякого террора (откуда бы он ни исходил и во имя чего бы ни совершался), всякой фанатической попытки истребить зло в лице самих злодеев; такой террор рождает вокруг себя новое озлобление, слепые страсти мести и ненависти. „Аполитизм“, пренебрежение к общественной жизни, нежелание мараться соучастием в ней есть, конечно, недомыслие или индифферентизм; а религиозный аполитизм есть лицемерие и ханжество. Политический же фанатизм и рождаемый им культ насилия и ненависти есть слепое идолопоклонство, измена Богу и поклонение статуе кесаря.

То, что сказано об отношении к общественности и государственности, применимо ко всякому внешнему, мирскому деланию, будь то экономическая деятельность, забота о довольстве, о порядке и благоустроенности своего дома, будь то техническое совершенствование жизни, или даже научная работа, или бескорыстная деятельность материальной помощи ближнему. Всякая такая деятельность, поставленная на свое надлежащее место, именно как вспомогательное средство, внешне содействующее основному делу духовного труда над обожением жизни, совершаемая во имя Христа и с Христом, не только правомерна, но для всякого, не способного подавить в себе сразу мирские силы, обязательна. И всякая такая деятельность, совершаемая как абсолютное дело, мнящая заменить собою основную внутреннюю работу духовного возрождения человека, гибельна как измена Богу и слепое идолопоклонство, как слепая плененность бессмысленностью мирской жизни. Недаром Спаситель сказал раз навсегда всем людям и для всех их дел: „Без Меня не можете делать ничего“.

Как мы уже говорили, эта внешняя деятельность не есть нечто, чем можно было бы подлинно осмыслить свою жизнь; и поскольку она притязает на такое значение, это всегда есть иллюзия; но она есть нечто, что само осмыслено уже обретенным и осуществляемым в непрерывном внутреннем, духовном делании смыслом, и в качестве такового она, для каждого в своем месте и в своей надлежащей форме, необходима и разумна. Или, выражая то же самое с объективной стороны: всякое внешнее делание осуществляет не цель, а только средство к жизни; это средство разумно, поскольку мы сознаем разумную цель, которой оно служит, и ставим его в связь с нею; и, напротив, оно бессмысленно, поскольку мнит само быть целью жизни, не будучи в силах осуществить это притязание и отвлекая нас от служения истинной цели. А это означает следующее. В нашей внешней деятельности мы правомерно служим лишь тому, что само, в свою очередь, служит – именно служит абсолютному Первоисточнику жизни – Богу – и тем самым служит осуществлению нашей подлинной жизни. Служение государству правомерно постольку, поскольку само государственное бытие воспринимает себя и воспринимается нами как служение Богу, поскольку мы сознаем, что оно имеет свое относительное и подчиненное назначение в осуществлении подлинной жизни; материальные заботы правомерны, поскольку они служат не обогащению как самоцели или как средству к наслаждениям и довольству, а лишь поддержанию жизни в той мере, в какой оно действительно необходимо при нашей слабости и действительно содействует нашей духовной жизни (мера эта очень невелика, и потому богатство, по слову Спасителя, затрудняющее нам достижение Царства Небесного, вредно). Ни в каком труде и интересе, ни даже в естественной любви к человеку, которая, возникая в нас, всегда манит нас надеждой на какое-то высшее удовлетворение, нельзя усматривать последней цели; все это разумно и осмысленно, поскольку само есть средство и путь, поскольку само есть служение – именно содействие тому внутреннему служению, которое одно только и есть подлинное осуществление нашей жизни.

И, возвращаясь назад, к нашей постановке вопроса о смысле жизни, мы должны вспомнить то, что уже достигнуто нами. Когда человек отдает свою жизнь как средство для чего-либо частного, в чем бы оно ни заключалось, когда он служит какой-либо предполагаемой абсолютной цели, которая сама не имеет отношения к его собственной, личной жизни, к интимному и основному запросу его духа, к его потребности найти самого себя в последнем удовлетворении, в вечном свете и покое совершенной полноты, тогда он неминуемо становится рабом и теряет смысл своей жизни. И лишь когда он отдает себя служению тому, что есть вечная основа и источник его собственной жизни, он обретает смысл жизни. Поэтому всякое иное служение оправдано в той мере, в которой оно само косвенно соучаствует в этом единственном подлинном служении Истине, истинной жизни. „Познаете Истину, и Истина освободит вас“ – освободит от неминуемого рабства, в котором живет идолопоклонник; а идолопоклонствует, по свойству человеческой природы, всякий человек, поскольку он именно не просветлен Истиной. Есть один довольно простой внешний критерий, по которому можно распознать, установил ли человек правильное, внутренне обоснованное отношение к своей внешней, мирской деятельности, утвердил ли он ее на связи со своим подлинным, духовным делом или нет. Это есть степень, в какой эта внешняя деятельность направлена на ближайшие неотложные нужды сегодняшнего дня, на живые конкретные потребности окружающих людей. Кто весь целиком ушел в работу для отдаленного будущего, в благодетельствование далеких, неведомых ему, чуждых людей, родины, человечества, грядущего поколения, равнодушен, невнимателен и небрежен в отношении окружающих его и считает свои конкретные обязанности к ним, нужду сегодняшнего дня, чем-то несущественным и незначительным по сравнению с величием захватившего его дела, тот, несомненно, идолопоклонствует. Кто говорит о своей великой исторической миссии и о чаемом светлом будущем и не считает нужным согреть и осветить сегодняшний день, сделать его хоть немного более разумным и осмысленным для себя и своих ближних, тот, если он не лицемерит, идолопоклонствует. И наоборот, чем более конкретна нравственная деятельность человека, чем больше она считается с конкретными нуждами живых людей и сосредоточена на сегодняшнем дне, чем больше, короче говоря, она проникнута не отвлеченными принципами, а живым чувством любви или живым сознанием обязанности любовной помощи людям, тем ближе человек к подчинению своей внешней деятельности духовной задаче своей жизни. Завет не заботиться о завтрашнем дне, ибо „довлеет дневи злоба его“, есть не только завет не перегружать себя чрезмерными земными заботами, но вместе с тем требование ограничить себя заботами о реальной жизни, а не о предметах мечтаний и отвлеченной мысли. Сегодня я живу, и живут окружающие меня люди, сегодня есть дело воли и жизни. Завтра есть область мечты и отвлеченных возможностей.

Завтра легко совершить величайшие подвиги, облагодетельствовать весь мир, завести разумную жизнь. Сегодня, сейчас трудно побороть и уничтожить свою слабость, трудно уделить нищему и больному минуту внимания, помочь ему и немногим, трудно заставить себя выполнить и небольшое нравственное дело. Но именно это небольшое дело, это преодоление себя, хотя и в мелочи, это хотя бы ничтожное проявление действенной любви к людям есть моя обязанность, есть непосредственное выражение и ближайшая проверка степени подлинной осмысленности моей жизни. Ибо дело сегодняшнего дня и текущего часа и мои отношения к окружающим меня ближним непосредственно связаны с конкретностью моей жизни, с самим ее вечным существом; направляясь на вечное, стремясь исполнить заповеди Божий и питаться из вечного источника жизни, я необходимо должен осуществить ближайшие конкретные дела, в которых находит свое выражение вечное начало жизни. Кто живет в сегодняшнем дне – не отдаваясь ему, а подчиняя его себе, – тот живет в вечности. Свое нравственно-психологическое выражение такая правильная установка находит в смирении, в сознании ограниченности своих сил и вместе с тем в душевной тишине и прочности, с какою совершаются эти дела сегодняшнего дня, это соучастие в конкретной жизни мира; тогда как идолопоклонническое служение миру, с одной стороны, всегда проявляется в гордыне и восторженности и, с другой стороны, связано с чувством беспокойства, неуверенности и суеты. Ибо кто считает основной целью своей деятельности достижение какого-либо определенного внешнего результата, осуществление объективной перемены в устройстве мира, с одной стороны, должен преувеличивать и значение своего дела, и свои собственные силы и, с другой стороны, ввиду шаткости и слепоты в течение всех земных дел никогда не уверен в успехе и тем ставит свою жизнь в зависимость от условий, над которыми его воля не властна. Лишь тот, кто живет в вечном и задачу своей деятельности видит в возможно большем действенном обнаружении вечных сил – независимо от их внешнего успеха и объективного результата, – кто живет в сознании, выражаемом французской поговоркой: „Fais ce que dois, advienne ce que pourra“, – живет в душевном покое и в своем внешнем делании не отрывается от внутреннего корня своего бытия, от основного, внутреннего своего делания, направленного на укрепление этого корня.

Таким образом, внешнее, мирское делание, будучи производным от основного, духовного делания и им только и осмысляясь, должно стоять в нашей общей духовной жизни на надлежащем ему месте, чтобы не было опрокинуто нормальное духовное равновесие. Силы духа, укрепленные и питаемые изнутри, должны свободно изливаться наружу, ибо вера без дел мертва, свет, идущий из глубины, должен озарять тьму вовне. Но силы духа не должны идти в услужение и в плен к бессмысленным силам мира, и тьма не должна заглушать вечного Света. Это есть ведь тот живой Свет, который просвещает всякого человека, приходящего в мир; это – сам Богочеловек Христос, который есть для нас „путь, истина и жизнь“ и который именно потому есть вечный и ненарушимый смысл нашей жизни.

Франкл В. [67].

Пытаясь ответить на вопрос о смысле жизни – на этот самый человеческий из всех вопросов, – индивид вынужден понять, что это жизнь ставит перед ним вопросы и перед жизнью ему держать ответ… ответственность эта проистекает из неповторимости личности и ситуации и что с повышением этой уникальности растет и ответственность… Неповторимость и своеобразие являются основными составляющими смысла человеческой жизни.

В конце концов оказывается, что никакое стремление к счастью само по себе не может быть ни основным принципом, ни предельной целью человеческой жизни.

Целью нашей жизни должно быть не наслаждение, не погоня за удовольствиями и богатством, не удовлетворение своих желаний и потребностей. Напротив… оправдание существования должно заключаться в сохранении и возвышении человеческого достоинства.

Рассмотрим такой вопрос: „Может ли ограниченность человеческой жизни во времени – т. е. тот факт, что человек смертен, – лишить жизнь смысла?“

Как часто мы слышим доводы о том, что смерть, в конечном счете, делает жизнь полностью бессмысленной. Что, в конце концов, все творения человека не имеют смысла, коль скоро смерть разрушает их. Так действительно ли смерть лишает нашу жизнь смысла? Напротив! Ибо что бы являла собой жизнь, будь она бесконечна? Если бы мы были бессмертны, мы бы спокойно могли откладывать каждый свой поступок на какое угодно время. И неважно было бы, совершим мы сейчас какой-либо поступок или не совершим, каждое дело может быть с равным успехом сделано и завтра, и послезавтра, и через год, и десять лет спустя. Перед лицом же смерти – как абсолютного и неизбежного конца, ожидающего нас в будущем, и как предела наших возможностей – мы обязаны максимально использовать отведенное нам время жизни, мы не имеем права упускать ни единой из возможностей, сумма которых в результате делает нашу жизнь действительно полной смысла. Конечность, временный характер, таким образом, не просто являются характерными чертами бытия, но и помогают сделать его осмысленным…

Если бы фактор конечности жизни лишал ее смысла, было бы неважно, когда настанет конец, в обозримом будущем или очень и очень не скоро. Мы должны были бы признать, что время, когда всему придет конец, не существенно. В противном случае мы рискуем уподобиться даме, которая, услышав от одного астронома, что, вероятно, через миллиард лет настанет конец света, вскрикнула от ужаса. А когда тот успокоил ее словами: „Но не ранее чем через миллиард лет“, – она облегченно вздохнула: „Ох, а мне показалось, что вы сказали – всего лишь миллион“. Либо жизнь имеет смысл и сохраняет его вне зависимости от того, длинна она или коротка, воспроизводит она себя или нет, либо жизнь бессмысленна, и в этом случае она не станет более осмысленной, даже если будет длиться долго и воспроизводить себя.

В повести Толстого „Смерть Ивана Ильича“ рассказывается история некого респектабельного чиновника, который оказывается потрясенным всей чудовищной бессмысленностью собственной жизни, „прозрев“ только перед лицом неожиданно надвигающейся смерти. Но, постигая всю свою бессмысленность, в самые последние часы своей жизни этот человек перерастает сам себя; он достигает такого внутреннего величия, что оно освящает всю его предыдущую жизнь и – несмотря на ее очевидную ничтожность – делает ее значительно более осмысленной. Жизнь, таким образом, может приобрести свой окончательный смысл не только в результате смерти (например, героическая смерть), но и в самом процессе умирания. Не только пожертвовав жизнью можно придать ей смысл – жизнь может наполниться благородным смыслом даже в тот момент, когда она неожиданно разрушается.

Смысл – это всякий раз также и конкретный смысл конкретной ситуации.

Каждый день и каждый час предлагают новый смысл, смысл есть для каждого, и для каждого существует свой особый смысл. Из всего этого вытекает, что смысл, о котором идет речь, должен меняться как от ситуации к ситуации, так и от человека к человеку.

Смысл относителен, поскольку он относится к конкретному человеку, вовлеченному в ситуацию. Можно сказать, что смысл меняется, во-первых, от человека к человеку и, во-вторых, от одного дня к другому, даже от часа к часу…, ибо… жизнь каждого человека уникальна в том, что никто не может повторить ее – благодаря уникальности его существования. Раньше или позже его жизнь навсегда закончится вместе со всеми уникальными возможностями осуществления смысла…, т. к… нет такой вещи, как универсальный смысл жизни, есть лишь уникальные смыслы индивидуальных ситуаций.

Жизнь, смыслом которой являлось бы размножение, была бы, по сути, столь же бессмысленна, как и размножение… Поэтому возводить материнство в единственный смысл жизни женщины – значит бросать тень не только на жизнь женщины, не имеющей детей, но и на жизнь женщины-матери. Жизнь выдающейся личности не может лишиться смысла из-за того, что у этой личности нет потомства… воспроизводство жизни никогда не является ее смыслом…

Смысл не только должен, но и может быть найден, и в поисках смысла человека направляет его совесть. Одним словом, совесть – это орган смысла. Ее можно определить как способность обнаружить тот единственный и уникальный смысл, который кроется в любой ситуации.

Спрашивать о смысле жизни вообще – ложная постановка вопроса, поскольку она туманно апеллирует к общим представлениям о жизни, а не к собственному, конкретному, индивидуальному существованию каждого.

Чудновский В. [71].

Пожалуй, самое страшное, что произошло в нашем обществе за последние годы, – „психологический шок“: в сознании миллионов людей „сломался“ смысл жизни. Человек, стремившийся жить так, чтобы не было „мучительно больно за бесцельно прожитые годы“, вдруг обнаружил, что служил не той цели, поклонялся не тем идеалам, писал не те книги… Прошлое перевернулось в сознании: оказалось, что множество людей в течение многих десятилетий отдавали свои силы, энергию, саму жизнь ради цели призрачной, „декоративной“, недостижимой… Как могло случиться такое?

Как научить человека самостоятельно искать и находить смысл собственной жизни? Наша школа мало приспособлена к решению этой задачи. Будущий учитель за время обучения в пединституте овладевает конгломератом знаний, перед ним проходит калейдоскоп лиц, имен, мыслей и фактов. Не хватает, может быть, самого главного: куда учитель должен вести своих питомцев? И для чего весь этот „маршрут“, который мы называем жизнью? Нижеследующие заметки навеяны этими горькими размышлениями.

В реальной жизни советского общества проблема смысла жизни решалась просто и однозначно. Она сводилась к идеологическому постулату: „способствовать построению светлого будущего – коммунизма“. Сложнейшие социально-психологические аспекты этой проблемы оставались за порогом сознания человека. Хотя и в зарубежной, и в отечественной литературе данная проблема занимает значительное место, вы не прочтете о смысле жизни в учебниках педагогики и психологии; нет такого понятия в психологическом и философском словарях, в философской энциклопедии. Прежде всего, возникают трудности в определении этого понятия. В Большой советской энциклопедии читаем: „смысл“ – идеальное содержание, идея, конечная цель (ценность) чего-нибудь (смысл жизни…)» Будем считать, что смысл жизни – идея, содержащая в себе цель жизни человека, «присвоенная» им и ставшая для него ценностью чрезвычайно высокого порядка.

Потеря смысла жизни может привести к решению человека покончить со своим существованием на земле. В. Франкл приводит на первый взгляд поразительные статистические данные, полученные при изучении группы студентов, у которых были попытки суицида: 85 % из них не видели в своей жизни смысла; при этом подавляющее большинство (93 %) оказались физически и психически здоровыми, жили в хороших материальных условиях, в полном согласии со своей семьей, активно участвовали в общественной жизни и имели все основания быть довольными своими академическими успехами. Понимание смысла своей жизни, пишет К. Обуховский, – это необходимое условие нормального функционирования: «Как свойством птицы является потребность летать… так свойством взрослого человека является потребность найти смысл жизни…» И. С. Кон отмечает практическую значимость для человека потребности «мыслить свою жизнь не как серию случайных, разрозненных событий, а как целостный процесс, имеющий определенное направление, преемственность и содержание». Б. С. Братусь пишет о поиске смысла жизни как насущной потребности, которая зиждется на фундаментальном противоречии между ограниченностью, смертностью индивидуального бытия и всеобщей родовой сути человека.

Впрочем, не все так однозначно в отношении этой потребности. Известно, что есть немало людей, которые полностью поглощены «процессом жизни», они целиком, по выражению С. Л. Рубинштейна, «внутри жизни», не задумываются о ее смысле и не переживают отсутствие этого смысла как невосполнимую потерю. Кроме того, смысл жизни может недостаточно осознаваться. В. Г. Асеев, ссылаясь на данные Б. Ф. Зейгарник и Б. С. Братуся, отмечает, что смысл жизни может недостаточно осознаваться, находиться в потенциальном состоянии ввиду отсутствия актуально заданной необходимости. К этому, по-видимому, следует добавить и влияние эмоциональных факторов, в частности опасения, что такая работа может обнаружить пустоту жизни, привести к разочарованию вследствие осознания несбывшихся надежд, нереализованных планов. Однако как мы увидим, и наличие смысла жизни далеко не всегда благо. Сказанное отнюдь не снижает актуальности исследования данной проблемы.

Не затрагивая сейчас ее философско-этического аспекта, остановимся на характеристике смысла жизни как особой «психологической реальности». Уже приходилось упоминать о существовавшей в отечественной психологии некоторой односторонности в понимании психического, в частности сознания, об излишне категорическом противопоставлении сознания и бытия (на что в свое время указывал С. Л. Рубинштейн, абсолютизации свойства отражения в характеристике психического). Это сказалось и на понимании соотношения деятельности и сознания. Последнему отказывали в существовании вне, помимо, а тем более над деятельностью (В. Зинченко), обычно подчеркивался вторичный характер сознания – оно было лишь отражением, а не соучастником бытия. «Сознание не отпускалось с короткого поводка деятельности».

В последнее время исследователи все больше делают акцент на субстанциальности человеческой психики, которая характеризуется как обладающая определенной устойчивостью и относительной самостоятельностью существования. Это следует отнести и к феномену смысла жизни. Достаточно распространено представление о смысле жизни как «объяснительном понятии» преимущественно морально-оценочного характера либо как предмете «философствования» в основном пожилых людей, которые уже отошли от конкретных практических дел (недаром обсуждение данной проблемы является приоритетным в мемуарной литературе). При этом остается в тени тот факт, что смысл жизни является особым психическим образованием, имеющим свою специфику возникновения, свои этапы становления, и, приобретая относительную устойчивость и эмансипированность от «породивших» его условий, может существенно влиять на жизнь человека, его судьбу. Несомненный интерес представляет исследование структуры этого образования, соотношения в ней когнитивных, эмоциональных и волевых компонентов, изучение самого процесса становления жизненного смысла, механизма его действия, изменений, происходящих с ним в критических жизненных ситуациях, а также в ходе возрастного развития.

Обобщая сказанное, выделю следующие положения: проблема смысла жизни имеет свой, достаточно значимый «биологический аспект»; природные особенности не просто предпосылки, но «активные участники» процесса поиска человеком смысла жизни, их влияние неоднозначно; границы такого влияния подвижны и изменчивы; существуют «пики», «всплески», когда роль биологического фактора в процессе становления смысла жизни существенно возрастает; природные особенности не только «ставят рамки» процессу поиска смысла жизни, но и содержат в себе возможности выхода за их пределы.

Так в какой мере прав Франкл? В какой мере человек свободен в своих намерениях, в том числе в попытках отыскать смысл жизни? Если говорить по большому счету, то сам процесс свободного и сознательного принятия решения на самом деле не свободен в полной мере. Он с самого начала «отягощен» влиянием неосознаваемого. Рассмотрение механизмов такого «отягощения» – один из значимых аспектов проблемы смысла жизни.

Считая, что потеря смысла жизни – личная трагедия человека, мы мало задумываемся о тех социальных и социально-психологических предпосылках, которые способствовали этой трагедии. Как часто в ее основе – несбывшиеся юношеские ожидания больших жизненных свершений! Но не виновато ли в этой трагедии общество, в частности школа, слишком долго воспитывавшее «героев», нацеленных на великие дела, которым «нет преград», создавая тем самым у молодежи соответствующий уровень притязаний? У нас совершенно не разработана проблема «маленького человека». Не все могут создать теорию относительности, решить (или хотя бы сформулировать) теорему Ферма или стать депутатом парламента. Проблема смысла жизни – это проблема не только (а может быть, и не столько) «величины», масштаба поступков и свершений, это – проблема осознания человеком своих возможностей, постановки реальных, а не «заоблачных» целей, проблема удовлетворения на первый взгляд «малым» смыслом жизни: посадить и вырастить дерево, построить дом, воспитать детей, прожить жизнь порядочным человеком… Этот «малый смысл» по своему «качеству», «удельному весу» может превосходить жизненный смысл «большого масштаба».

Да, динамика жизненного смысла чрезвычайно сложна: он может сжиматься, как шагреневая кожа, до примитивного стремления выжить и подниматься до вершин подвига и самопожертвования.

Проблема смысла жизни является не просто предметом научных споров философов, этиков, психологов – она неразрывно связана с практикой жизни каждого человека в отдельности и человечества в целом.

Проявлением неадекватности смысла жизни является его инертность. Смысл жизни, который дает возможность человеку стать относительно независимым от обстоятельств, в случае чрезмерной эмансипации ведет к отрыву от реальности: человек становится рабом устаревшей идеи и основанной на ней жизненной цели.

Обобщая сказанное, можно выделить следующие основные характеристики адекватности смысла жизни:

1. Реалистичность смысла жизни, т. е. соответствие смысла жизни, с одной стороны, наличным объективным условиям, необходимым для его осуществления, с другой – индивидуальным возможностям человека.

2. Конструктивность смысла жизни – характеристика, отражающая степень его позитивного или негативного влияния на процесс становления личности и успешность деятельности человека.

«Реалистичность» – необходимое, но само по себе недостаточное условие «конструктивности» смысла жизни. Несомненно, что «конструктивность» смысла жизни существенно обусловлена содержанием той идеи, которая составляет главную цель жизни человека. Вместе с тем, имея в виду, что смысл жизни не просто определенная идея, а особое психическое образование, следует рассмотреть вопрос о структуре этого образования и соотношении структуры и содержания смысла жизни.

Мы исходим из того, что в основе структуры смысла жизни лежит иерархия смыслов, соотношение «больших» и «малых» смыслов. Особенности «структурной иерархии» обусловливают не только формально-динамическую, но во многом и содержательную характеристику данного феномена.

Иначе говоря, становление и функционирование смысла жизни как психологического феномена определяется не только содержанием «главного смысла», но и характером его соотношения с другими жизненными смыслами. Мало того, с изменением структурной иерархии изменяется и содержательная сторона смысла жизни.

Иерархическая структура смысла жизни является динамической системой, динамика которой обусловлена следующими факторами:

1) социальными обстоятельствами;

2) индивидуальными и возрастными особенностями человека;

3) его субъективной активностью.

Структура смысла жизни – динамическая иерархия, в которой время от времени происходят подвижки. Если это так, то существенное значение имеет характер этой динамики, выяснение соотношения между ведущим и подчиненным компонентами данной системы, выявление характера их взаимовлияния и взаимозависимости.

Некоторые выводы:

1. Смысл жизни как психическое образование представляет собой не просто определенную идею, жизненную цель, ставшую для человека ценностью высокого порядка. Психологическую основу смысла жизни составляет структурная иерархия, система больших и малых смыслов.

2. Функция смысла жизни как психологического механизма, существенно обусловливающего поведение человека и становление его личности, зависит не только от содержания главной идеи, основной жизненной цели, но от структуры данного психического образования, представляющего собой иерархическую систему больших и малых смыслов.

3. Существуют различные типы структурных иерархий, характеризующих различные соотношения смысловых компонентов и во многом определяющих особенности функционирования механизма смысла жизни.

Шипов Г. [72].

Теория физического вакуума заставляет нас пересмотреть соотношение между материей и сознанием, отдавая приоритет сознанию как творческому началу всякого реального процесса. Творение миров и вещества, из которых они состоят, начинается Абсолютным «Ничто» из потенциального состояния материи – физического вакуума без какой-либо первоначально проявленной материи. Число возможных миров в этой ситуации безгранично, поэтому Сверхсознание – Творец – нуждается в процессе творения в добровольных помощниках – людях, которых он сам и создает на уровне проявленной материи «по своему образу и подобию». Цель этих помощников состоит в постоянном самосовершенствовании и эволюции. Эволюционная лестница построена в соответствии с системой уровневой реальности, возникающей в теории физического вакуума. Эволюция человека означает продвижение вверх по лестнице сознаний от грубоматериального проявления к тонкоматериальным мирам и мирам высшей реальности в соответствии с кругом Сансары. Именно человек в процессе своих перерождений способствует эволюции всей Реальности. Эта цель объединяет помощников, хотя они и находятся на разных уровнях эволюционной лестницы. Чем выше уровень, на котором находится помощник, тем ближе он к Абсолютному «Ничто» – Творцу – по своим информационным и творческим возможностям. У продвинутых помощников эти творческие возможности столь колоссальны, что они способны создавать в проявленном состоянии звездные системы и разумных существ, подобных нам. Человек нашей планеты был создан, возможно, помощниками-творцами (или Творцом) высокого уровня, и наше предназначение, как и всего в мире, – помогать Абсолютному «Ничто» в его творческой работе. Тот, кто преуспевает в этом, тот и восходит в процессе этой работы вверх по эволюционной лестнице, становясь свободным и получая все больше и больше возможностей для творческой деятельности. В этом и состоит цель космической эволюции человека и эволюции Природы в самом широком смысле.

Раздел 2 Человек и поиск смысла жизни средствами философии и религии

Видишь, как я философствую в это время философии?

Ибо философия есть средство избежать гибели от ереси.

Феодор Студит

В этом разделе речь пойдет о сущности человека, его мировоззрении и подходах рассмотрения проблемы смысла жизни. Чтобы продуктивно исследовать эти проблемы, необходимо уяснить или принять на веру, что представляет собой человек, откуда он пришел и куда идет. Эти вопросы органически связаны с общей темой книги и обойти их просто нельзя.

Особое внимание в этом разделе уделено рассмотрению смысла жизни как цели и как предназначения, поскольку тот или другой подходы предполагают совершенно разный дискурс. В философском сознании суть вопроса традиционно рассматривается еще и с третьей стороны, когда смысл жизни изучается как отождествление предназначения и цели.

На самом деле можно спорить о соотношении понятий «смысл жизни» и «цель жизни». Они не исключают двойственной трактовки. Действительно, трудно возразить на то, что всякий смысл определяется конечной целью. Например, можно сказать так: часы созданы (сделаны) для того, чтобы показывать человеку текущее время. В этом высший (исходящий не от часов, а от их создателя) смысл существования этого механизма. Но ведь можно сказать и так: часы существуют (созданы) с целью показывать человеку время. Поэтому в последнем случае высшая цель как бы обозначает и сам смысл их создания, а следовательно, и пребывания часов в этом мире. То есть цель создания часов в данном случае может определяться как синоним их назначения.

Однако, как представляется автору, желательно все-таки принципиально разделить понятия «смысл жизни» и «цель жизни». Предлагается рассматривать смысл жизни исключительно как предназначение человека, а цель жизни – как поставленную к выполнению главную жизненную задачу (макроцель). Ведь смысл всякого явления находят за его пределами. Смысл определяется не изнутри, а извне (п. 2.4). Его можно только найти, а цель может ставиться (корректироваться) как субъектом целеообразования, так и извне. Цели ставят себе даже животные, а искать свое предназначение дано только человеку (п. 2.3).

Следуя данному подходу, логично предположить, что смысл жизни должен существовать (или нет) независимо от понимания его человеком. Смысл жизни должен быть, если допустить существование смысла во всем мироздании. Ведь если существует смысл в мироздании, следовательно, он должен быть и у каждого элемента мироздания, включая человека. В этом случае смысл жизни вполне может оказаться универсальным, т. е. одним и тем же независимо от времени, места жизни, пола, положения в обществе и национальности индивида. Задача чрезвычайно сложная и, безусловно, потребует принятия на веру ряда положений. Например, того, что во всем мироздании есть смысл.

Согласно авторскому представлению, понимание смысла жизни направляет целеобразование, выступает нравственным ограничителем целей, которые человек ставит перед собой. Близкой позиции придерживаются многие исследователи. Российский публицист М. Веллер полагает, что смысл отличается от цели тем, что достижение цели опосредованно ведет к обретению смысла. Цель по отношению к смыслу – не «самоцель», но лишь средство. Смысл – это цель второго рода, «сверхцель», «надцель». Смысл оправдывает и объясняет, зачем вообще нужно было ставить цель и достигать ее. Смысл относится к цели, как общее к частному, конечное к промежуточному. Смысл заявляет о себе как целесообразность всей цепочки целей и действий от начала идо конца [12].

2.1. Сущность человека и характерные особенности ее проявления

Прежде чем отвечать на вопрос о смысле жизни человека, следует поразмышлять над вопросом, а что есть человек. В собеседники можно пригласить исследовательский коллектив, усилиями которого вышли в свет две книги под названием «Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии» [69].

В этих книгах осуществлена попытка собрать и прокомментировать те мысли о человеке, которые были накоплены на протяжении многих веков от античности до нашего времени. Несмотря на своеобразие философско-антропологических интуиций, далеких и близких культур, их объединяет общий вывод: человек – уникальное творение, хранящее тайну своего происхождения. И на главный вопрос – «кто мы и откуда?» – человечество до сих пор не нашло ответа. Поэтому вполне можно согласиться с мнением Т. Манна о том, что человек – это загадка, и в основе человечности всегда лежит преклонение перед этой загадкой.

Научные исследования человека упираются в феномен образования ДНК (высокомолекулярного природного соединения, содержащегося в ядрах клеток живых организмов). «Сложность структуры ДНК превосходит любые представления о случайности процесса и, по мнению многих исследователей, представляет, скорее, философскую проблему, решить которую традиционными научными методами невозможно. И в этом ключе происхождение Homo sapiens (человека разумного) выглядит большой загадкой. Теория Ч. Дарвина об эволюции видов лишь подчеркивает особенность человека в среде себе подобных. Однако отсутствие археологических следов переходных видов от человекообразной обезьяны к „венцу эволюции“ ставит теорию эволюции в тупик, и, тем самым, дает карты в руки сторонникам „разумного творения“. Человечество феноменально по своей сути и уже давно не вписывается в рамки учебников по истории и биологии. Мы выглядим на нашей родной земле скорее обнаглевшими гостями, чем продуктом биологической эволюции. Потому, что ни одна биологическая система не способна породить элемент, потенциально несущий угрозу существования для нее самой» [44].

Поскольку человек хранит загадку своего происхождения, то одно из направлений поиска ответа о смысле жизни может быть обращение не к научному, а к философскому или религиозному уяснению природы и сущности человека. Под природой человека подразумеваются те устойчивые черты, которые характерны для Homo sapiens во все времена, независимо от биологической мутации (или гипотетической эволюции) и исторического процесса.

Изучение человека как объекта анализа предполагает установить и исследовать его отношения с мирозданием, обществом и самим собой. Историко-философский анализ феномена человека показывает, что воззрения философов на эту тему далеко не однозначны и менялись в зависимости от эпохи, культуры и иных факторов.

Например, в Древней Индии развитие мира объясняется через столкновение противоположных сил; субстанцией человека выступает душа (Атман); человек не может избавиться от перевоплощения; душа входит в ту телесную оболочку, которую человек заслужил своими поступками в прежней жизни.

Традиционное общество Древнего Китая считало, что все подчиняется Дао как подлинному бытию мира. Дао не только первоначало, но и завершение всего. Из бытия мира все начинается и в него все возвращается, и человек должен следовать Дао.

Древняя Греция порождает парадигму «космоцентризма», рассматривая человека и мир как единое целое. Человек – часть космоса, его микрокосмос. Позднее складывается тенденция к антропоцентризму. Согласно Платону, в основе человека лежит триединство физического (преобразование мира), интеллектуального (установки сознания) и духовного (деятельность на основе моральных ценностей) миров.

В эпоху Средневековья место космоцентризма занимает теоцентризм. Эта парадигма отводит человеку роль посредника Бога на земле. Человек есть существо духовное. В своей богоизбранности это существо устремлено в потусторонний мир.

В эпоху Возрождения парадигма антропоцентризма вытесняет теоцентризм. Человек рассматривается в его земном предназначении.

В эпоху становления индустриального общества при изучении сущности человека усиливается внимание к его активной деятельности. Активность человека рассматривается как особый знак богоизбранности, как способность к творчеству.

Философия марксизма перерабатывает антропологический материализм, наполняя его социальным содержанием. Человек воспринимается как социальное существо, как совокупность общественных отношений, как существо безликое и абстрактное, как потенциальный строитель «светлого будущего».

В философии экзистенциализма категория «существование» становится отправной точкой построения концепции о человеке как самопроектирующемся существе. Человек проектирует себя и несет ответственность за этот проект. Поэтому он заявляет не только о своей свободе, но и о желании убежать от нее.

Этот беглый перечень воззрений, достаточно подробно приведенный в многочисленных философских трудах, можно дополнять и углублять, а сами воззрения – разделять или отрицать.

Очевидным представляется только то, что человек является одновременно существом природным и духовным, социальным и родовым (общечеловеческим), земным и космическим. В своем единстве эти составляющие обеспечивают целостную суть человека, особую и неповторимую, отличную от других проявлений жизни на земле. Подробный анализ этой проблемы также обстоятельно и убедительно описан во многих философских трудах.

Человек традиционно понимается в единстве таких его основных сущностей, как тело, душа и дух. Все эти компоненты исключительны, они делают конкретного человека непохожим на других. Поэтому можно обосновать тезис, что человек представляет собой некое соединение, уникальную целостность составляющих его сущностей. Так, согласно С. Кьеркегору, человек – это синтез бесконечного и конечного, свободы и необходимости, возможности и действительности, сущности и существования.

Библия и христианская антропология также видят сущность человека в триединстве тела, души и духа. Трёхчастной структуры придерживались Платон, Вл. Соловьёв, 3. Фрейд и многие другие философы. Трёхчастная структура описания сущности человека (при всём многообразии версий) представляется наиболее объективной. Опираясь на данные современной психологии и философии, А. Цветков представляет человека в виде единства трёх его ипостасей: индивида, личности и индивидуальности. Индивид – представитель биологического вида, телесное, инстинктивное существо, связанное с законами материального мира. Человек как личность проявляется в сфере отношения с другими людьми, с обществом, где формируются его представления о долге, чести, счастье и т. д. Наконец, человек как индивидуальность является обладателем внутреннего, духовного мира [68].

При анализе понятия «человек» непреодолимой трудностью является проблема выбора приоритетов в отношениях «человек – мироздание», «человек – Бог», «человек – общество», «Я – Другой». В случае, когда на первое место выступают интересы человека, философская исследовательская практика получает одни выводы. А когда приоритетным основанием определяется мироздание, Бог, общество, Другой, исследователь делает выводы с точностью до наоборот.

Антропология свидетельствует о том, что вид человека на протяжении сотен тысяч лет остается неизменным, ибо биологическая эволюция человека (если таковая имела место) завершена. Основные характеристики человека на уровне биологического организма остаются стабильными. Тем не менее, ментальные характеристики человека изменяются в ходе исторического процесса. Особенно это касается формирования определенного общества. В каждую эпоху человек уникален и неповторим.

Поскольку невозможно создать целостную модель человека, способную синтезировать основные философские и научные достижения, не удивительно, что современная философия характеризуется кризисом проблемы человека. Ниже сделана попытка определить основные и очевидные (с точки зрения автора) особенности человека, которые, в той или иной мере, соответствуют заявленной теме:

– Несмотря на усилия мыслителей различных исторических эпох, человек продолжает хранить свою загадку, инициируя множество версий по вопросам: откуда он и какова его сущность.

– Человечество имеет за собой шеститысячелетний опыт, и все-таки с каждым поколением впадает в детство (Т. Бернар).

– Поскольку сама суть бытия несет в себе многовариантность, то практически у каждого индивида складывается определенная перспектива, реализуется своя судьба.

– Человеческая жизнь соткана из мыслей, слов и поступков.

– Человек – средоточие потенциала природы и общества. Он есть одновременно материальное, интеллектуальное и духовное существо с демонстрацией способности к самопроектированию в условиях определенной степени свободы выбора, недовольства собой и окружающей средой.

– Свою неудовлетворенность человек соотносит не только с собой (что может инициировать развитие, но может приводить и к депрессии), но и с внешним миром, с другими людьми (человек зачастую ищет виновных в своих неудачах), возбуждая тем самым в себе состояние обиды, раздражения, агрессии, что и является одним из источников человеческих конфликтов.

– В отличие от других живых существ, человек от рождения не обладает многими умениями, например, говорить, рассуждать, творить. Вместе с тем, человек, очевидно, имеет предрасположенность к разговорной и письменной речи, к мышлению в образах, к художественному творчеству, к исследованию видимого и невидимого миров, к нравственным оценкам. Эти склонности могут быть подавлены и неразвиты, и, наоборот, развиты вплоть до состояния т. н. «гениальности» или «святости». Культурное и нравственное состояние общества предопределяет развитие в человеке всех его наклонностей.

– Поведение человека в социуме обусловлено внутренним противоборством в нем добра и зла, где все решает совесть на основе нравственных ценностей. Человек способен творить как добро, так и зло, в зависимости от своего нравственного состояния.

– С психологической точки зрения человек – неустойчивая система. Ее нетрудно вывести из состояния равновесия, «вогнать» в агрессию или, наоборот, в страх и депрессию. Основой равновесия (или неравновесия) является его сила духа, основанная на устойчивом мировоззрении. Только человек со сформировавшимся мировоззрением может быть самодостаточным в контроле за своим эмоциональным состоянием.

– Вера во что-нибудь или в кого-нибудь является одним из составных элементов человеческой сути. Поэтому можно согласиться с Н. Бердяевым в том, что человек есть религиозное животное.

– Человек, в принципе, не только легко обучаемое существо, но и существо внушаемое. Поэтому очень важно, чтобы общество выработало нравственные эталоны. С одной стороны, они «программируют» нравственное развитие личности, а с другой – вырабатывают иммунитет против манипуляций ее сознанием.

– История человечества косвенно свидетельствует, что человек – существо пограничное. На уровне биологического «Я» он принадлежит природе. На уровне социального «Я» в рамках своего становления он обязан обществу, поскольку человек становится человеком только среди людей. На уровне же морального «Я» он обязан своему нравственному выбору.

– Человек имеет некую степень свободы выбора. Данный выбор касается не только его участия в этом мире, но и многого, что окружает человека. Например, он может подняться до подлинного героизма во имя людей или опуститься до животного состояния. Человек всегда выбирает и всегда несет ответственность за этот выбор.

– Человек, похоже, единственное существо, способное выйти за свои пределы, взглянуть на себя со стороны, осуществить самоанализ и отредактировать свое поведение, свое отношение к миру. Человек в состоянии спроектировать должное своего «Я», с тем, чтобы осуществить этот проект в процессе своей жизнедеятельности, заявив о себе как режиссер и актер, архитектор и судья.

– Наделенный разумом человек – единственное существо, способное осознать свое бытие как проблему, решение которой связано с поиском смысла жизни. Интерес к смыслу жизни заложен в самой природе развитого человека и выступает как неистребимая генетическая предрасположенность.

Вывод:

– человек – существо, хранящее тайну своего происхождения, характеризуемое триединством тела, души и духа, одаренное разумом, свободной волей и словесной речью, обладающее даром любить и верить, способностью творить добро и зло; существо, имеющее совесть и духовность, склонное к поиску истины и смысла жизни, связанное с другими формами жизни, но отличающееся предрасположенностью к познанию и самопознанию, к преобразованию мира и самого себя, страдающее вечной неудовлетворенностью.

2.2. Мировоззрение как ключ к смыслу жизни

2.2.1. Мировоззрение как проблема человека и общества

Афоризмы о смысле жизни, а также некоторые размышления на эту тему свидетельствуют о том, что этот вопрос достаточно сложен и многообразен. С одной стороны, легко понять тезис о том, что смысл жизни у каждого свой, т. е. уникальный и неповторимый. С другой стороны, это смысл жизни, а не смысл досуга, работы, каких-либо занятий, увлечений. Стало быть, несмотря на субъективность смысла жизни, в нем есть то, что присутствует в каждом отдельном случае. И это нечто претендует на ту объективность, которая заявляет о себе в каждом конкретном случае через субъективность смысла жизни отдельного конкретного человека.

Не уяснив сущность этой объективности, остается только «гадать на кофейной гуще», что есть жизнь и что есть смысл жизни. Чтобы не гадать, следует востребовать возможности мировоззрения, на базе которого и осуществляется поиск смысла жизни. Мировоззрение – это система взглядов на мир, на место человека в нем, на его отношение к нему. Индивид рождается с уникальными способностями познания и самопознания. В обществе и через общество у него формируется свое мировоззрение. Процесс этот достаточно сложный, ибо сопряжен с миром природы и общества. И природа, и общество развиваются по своим законам, демонстрируя не только взаимозависимость, но и автономию. Поскольку этот внешний фактор нельзя свести к единому основанию, отношение человека к природе и к обществу исключает надежду на аналогию, требуя в каждом случае осуществления принципа конкретности истины и определения своего собственного отношения.

Сложившееся мировоззрение обусловливает отношение человека к окружающему миру. Оно помогает вырабатывать критерии добра и зла, прекрасного и безобразного, истины и лжи. Оно позволяет уточнить свои цели в жизни, стратегию и тактику их осуществления. Оно определяет самосознание и поведение. Мировоззрение, подобно «фонарю Диогена», приумножает источник освещения сложившейся проблемной ситуации, чтобы найти наиболее оптимальный вариант ее осмысления и разрешения.

Поскольку мировоззрение несет в себе совокупность всех взглядов человека на мир в диапазоне от политических до религиозных, включая правовые, этические, эстетические, научные и философские на теоретическом и на обыденном уровне, мировоззрение может как способствовать нравственному расцвету личности, так и тормозить его.

Стихийно сложившееся мировоззрение, как правило, нестабильно, ибо оно «соткано» из неполных знаний о себе и об окружающем мире. Более того, оно проецировано через ценностные ориентиры «здесь и сейчас», которые сложились в житейской практике.

Сознательно сложившееся мировоззрение более устойчиво, поскольку ориентировано на соотнесенное знание о себе и о мире. И это знание спроектировано на багаж общечеловеческих ценностей, выработанных тысячелетиями.

Мировоззрение человека должно включать его представления по следующим вопросам:

– Что есть мироздание?

– Что есть человек?

– Как человеку следует жить?

Имея такие представления, пусть даже и приблизительные, человек сможет разобраться со смыслом своей жизни.

Вывод:

– поскольку мировоззрение определяет отношение человека к себе, другим людям и к миру, постольку его формирование и есть основная проблема как для человека, так и для общества.

2.2.2. Чувственное познание мира как предпосылка его рационального освоения

Чтобы понять сущность мировоззрения, а потом определить и его возможности, следует развести родственные понятия «мироощущение», «мировосприятие», «миропредставление», «миропонимание» и «мировоззрение».

Каждое из них – это особое отношение к миру, обусловленное его возможностями и теми задачами, которое оно решает в исследовательской практике человека. Первые три понятия являются формами чувственного уровня освоения мира с ориентиром на приобретение эмпирического опыта. Эмпирический опыт переводится в информацию полного или неполного освоения объекта нашего интереса. От ощущения через восприятие к представлению – таков путь формирования чувственного образа объекта нашего внимания. Поэтому мироощущение – это пассивное, контактное освоение мира в форме эмоционально окрашенных ощущений без претензий на целостный характер. Что касается мировосприятия, то это то же контактное освоение объекта внимания в форме его чувственного образа, но демонстрирующего не часть, а целое, весь объект интереса. И, наконец, миропредставление является бесконтактным, но чувственным образом объекта интереса в условиях отсутствия реального объекта. Другими словами, образ миропредставления складывается на базе памяти, как одного из структурно организованных элементов психики.

Если мироощущение можно рассматривать как первый шаг освоения объекта интереса на феноменальном уровне, который обеспечивает предпосылочное знание, то мировосприятие претендует на целостное освоение объекта. Оно обеспечивает гносеологическое тождество объекта и его глубинного образа, который сохраняет свою субъективность. Что касается миропредставления, то это третий и последний шаг освоения объекта внимания на феноменальном уровне. Он уже включает элементы формализации образа, абстрагирования от несущественных сторон и второстепенных признаков исследуемого объекта. О формализации и абстрагировании «позаботилась» память, сохранив и выдав только ту информацию, которая обеспечила адекватный образ объекта внимания.

Поскольку мир явления («каким он нам открывается, является») и мир сущности (его действительная сущность) не совпадают, то, стало быть, возникает необходимость дополнить чувственный уровень освоения (познания) мира возможностями и качеством рационального уровня. Основу рационального уровня познания мира составляют понятие, суждение и умозаключение. Понятие является претензией на образ сущности объекта внимания. Суждение несет в себе оценку этого объекта, его аксиологическую интерпретацию, которая обеспечивает логическое умозаключение с претензией на открытие сущности объекта познания. Интегративной формой выражения понятия, суждения и умозаключения выступает миропонимание.

Соединение чувственного и рационального уровней, эмпирического и логического обеспечивает миропонимание. Миропонимание, с помощью философских категорий определенности, обусловленности и целостности, включает механизм упорядочения информации о мире. Являясь особой формой освоения мира через систему гносеологического отношения субъекта исследовательской практики к объекту, миропонимание заявляет о себе как определенная мера ограничения, огрубления, формализации, а, стало быть, и какой-то невосполнимой информационной потери.

Замыкает структуру мировоззрения мироотношение, т. е. психологическая установка на то или иное отношение индивида к миру.

Вывод:

– все три формы – мироощущение, мировосприятие и миропредставление – обеспечивают чувственный уровень познания мира, но только в случае осуществления принципа дополнительности, когда от первого шага освоения мира зависят возможности второго шага, без которого не состоится третий шаг, завершающий процесс познания мира на феноменальном уровне (на уровне «каким мир нам является»);

– миропонимание, не претендуя на самодостаточность и самоценность, выступает базовым основанием мировоззрения; миропонимание человека всегда несет в себе невосполнимую информационную потерю, которая может обернуться неточностью или заблуждением.

2.2.3. Мировоззрение и его исторические типы

Как уже было отмечено, мировоззрение как система взглядов на мир может формироваться на уровне обыденного сознания, а может и на уровне теоретического сознания. Обыденное сознание человека отличается от теоретического мерой освоения (познания) мира, а также самого себя. Это может быть поверхностное познание мира и своего места в нем, а может быть и глубокое проникновение в сущность мира и осознание своего места в нем. Все зависит от истоков формирования мировоззрения.

Истоки мировоззрения уходят в мифологию, религию или философию, что и обусловливает необходимость рассмотрения исторических типов мировоззрения, установления специфики каждого и определения его возможностей. Такой подход помогает понять, почему кто-то и сегодня предпочитает мифологическое мировоззрение, выстраивая удобную мифологему своего бытия; кто-то склоняется к религиозному мировоззрению с традициями веры; а третий – философское с культурой познания и инициирует свои производные формы политического и правового, этического и эстетического, а также научного мировоззрения.

Миф – это первое мировоззрение людей, которое обеспечило переход из состояния пралюдей в состояние человеческого общества. Миф выступил фактором социализации человека. Он обеспечил упорядоченность первой общности людей и организовал отношения между человеком и природой. Он инициировал становление пантеона (места для богов). Наконец, он обеспечил формирование особой культуры страха, в первую очередь, перед силами Природы. На базе этой культуры сложился и начал функционировать новый регламент отношений, основу которого составили табу (запреты). Тем самым, миф заложил основания нормативной пирамиды социальной регуляции общества, которая ныне завершается нормами права. Гипертрофированные образы культуры мифа, выполнив свое назначение быть скрепами общества, обеспечили его «инкубационный период».

Выполнив свое назначение, мифологическое мировоззрение передает эстафету развития общества одновременно и религии, и философии. Складываются два альтернативных мировоззрения. Одно ориентировано на сохранение устоев общества и укрепление его традиций, а другое часто приглашает сломать традиции и обеспечить прорыв (не обязательно достойный или прогрессивный) общества в будущее, предварительно оценив противоречие между сущим и должным, между реальной и желаемой обстановкой в мире. Религия как мировоззрение формирует образы веры, а философия ориентирована на образы знания. Этот период условно можно назвать «детством» человечества, когда идет процесс оформления общества, где еще отсутствует индивидуальность, где человек жестко включен в социум. Вне общества он никто, точнее ничто. В этих условиях религия и философия заявляют о себе как два мировоззрения, которые противостоят друг другу. Но это противостояние еще не имеет «демаркационной линии».

На смену условному человеческому детству приходит его юность. Она приходится на период Средневековья, когда в границах парадигмы теоцентризма человек «выламывается» из общества и остается один со своим первородным грехом перед лицом Бога. Отныне место в пустующем мире зависит не от тотема, полиса, общества, а определяется усилиями отдельно взятого человека. Доминантой этого времени выступает религия.

Религия – это форма коллективного и индивидуального сознания. Это особый общественный институт, специфический тип отношений и отдельный вид деятельности, основанный на вере в Бога и надежде на высшую справедливость.

Отличие религиозного мировоззрения от мифологического в том, что оно формирует не столько культуру «страха», сколько культуру веры. Отношение к Богу выстраивается на основании безоговорочного принятия Его авторитета. Над человеком больше не довлеет культура мифа, «растворяющая» его в обществе неукоснительного соблюдения ритуалов. Отныне человек обретает право на выбор и несет ответственность за него. Он может принять религиозное мировоззрение и через его призму выстраивать свои отношения с миром, а может и не принимать его. Это его личное дело, обусловленное отношением к религиозной вере.

Если в пределах мифологического мировоззрения формируются гипертрофированные образы страха, определяющие поведение людей и заставляющие их неукоснительно соблюдать обряды, то в границах религиозного мировоззрения формируются образы святого, ориентированные на диалог человека с Абсолютом, Богом. В результате этого диалога складываются религиозные идеи и соответствующие им чувства и настроения. Оформляется особая культура и язык. Складываются подобающие отношения и институты религии. О себе заявляет религиозная деятельность как предпосылка и условие становления и развития религиозного сознания. Такого сознания, которое безоговорочно принимает тезис: «Если существует Здание Мира, то должен быть и Архитектор, если есть законы Природы, то должен быть и Законодатель». Принятие этого тезиса является предпосылкой религиозного объяснения мироздания и безусловного принятия авторитета Бога с ориентиром на надежду, взаимную любовь и веру.

Философия Средневековья, оценивая силу веры и значимость знания, оставила для нас три варианта решения проблемы соотношения веры и знания:

– Знание и вера – антиподы. Вера не нуждается в знании, ибо она имеет собственный источник – «откровение».

– Знание и вера могут сосуществовать, не мешая друг другу, ибо они имеют разные источники. Вера опирается на откровение, а знание – на разум и опыт;

– Знание и вера могут объединиться на основе принципа дополнительности и создать базовые основания катафатической теологии. Но декларация подобного союза толковалась с различных позиций: «верую, чтобы понимать» и «понимаю, чтобы верить». От перестановки слагаемых в данном случае результат менялся принципиально. Союз веры и знания не состоялся. Несколько позже Фома Аквинский (1226–1274), выдвинув пять доказательств бытия Бога, вновь возвратился к проблеме соотношения разума и веры. Догматы церкви не поддаются рациональному объяснению. Но из этого не следует, что догматы антиразумны. По своей сути они сверхразумны. По мнению средневекового мыслителя, философия опирается на разум, наука на опыт, а религия черпает свои истины в откровении. Но из этого следует не противостояние, а возможность взаимного дополнения. Догматы церкви нуждаются в философском обосновании, которое делает их ближе и понятнее человеку как мыслящему существу, ибо укрепляет его веру, инициирует надежду и любовь. «Вера и знание о мире, религия и философия, – подчеркивает Фома Аквинский, – должны сосуществовать, поскольку теология философична, а философия теологична. Рассогласование этого тандема открывает дорогу к греховному любопытству, губительному для человека. Вера сближает не только человека и Бога, но и человека с человеком. Чистое знание только совращает, открывая дорогу к самонадеянности и тщеславию».

Стремление понять бытие мира, найти смысл жизни, уяснить причины несправедливости и страданий, обрести надежду на продолжение жизни после смерти остаются «вечными вопросами» и сегодня. Эти и другие вопросы заставляют людей принимать религиозное мировоззрение, чтобы с его помощью найти те ответы, которые не может обеспечить другое мировоззрение.

По отношению к религии в нашей отечественной литературе сложился негативный стереотип. После революции 1917 г. религия определялась как «опиум для народа», вредный, а потому запретный элемент культуры. Конечно, при определенных обстоятельствах религия может быть и опиумом, но негативную роль может играть и плохая мораль, и дурной эстетический вкус, и неумная политика. Хотя из этого никто не делает вывод о необходимости исключения морали, искусства, политики из жизни общества. С другой стороны, и опиум, применяемый в соответствующих целях и дозах, может быть необходимым лекарством.

Каждая форма сознания является ответом на общественную потребность. Не составляет исключение и религия. При оценке той или другой формы сознания нужно исходить из принципа конкретности истины. А поэтому следует разобраться, при каких условиях религия играет негативную или положительную роль, выявить ее социальные, гносеологические и психологические основания.

Социальные корни религии коренятся в страхе человека перед природой, в бессилии его перед угнетением и отчуждением в обществе, в переключении сознания людей с установки изменить реальную земную жизнь на надежду справедливости в том, другом мире.

Гносеологические основания религии заключаются в способности сознания отрываться от действительности. Познание мира обеспечивается в процессе формирования образа мира, объективного по содержанию и субъективного по восприятию. Все формы как чувственного, так рационального познания (ощущение, восприятие, представление, понятие, суждение, умозаключение) несут в себе возможность «дорисовать» образ отраженного мира, опираясь на воображение и фантазию. И чем дальше образ отстоит от отражаемой реальности, тем больше возможность превратного ее отражения. И вот уже понятие, как образ, замещающий реальность, существует не просто само по себе, а заявляет о претензии быть первореальностью. В религии такой первореальностью является Бог, как творящая и созидающая сила, а мир в этом случае обретает статус творения Бога.

Психологические основания религии заключены в эксцентрической сущности человека, его открытости, незавершенности и незащищенности, в вечной неудовлетворенности. Человек осознает вечность Вселенной и переживает свою конечность (летальность). Человек жаждет бессмертия и обретает его в религии.

Благодаря мышлению человек способен объять всю Вселенную. Но, будучи существом конечным и включенным в единство мира, человек не способен ни эмпирически, ни логически воссоздать его истинный образ. А жить в непознанном мире трудно. Отсюда стремление обрести если не истину мира, то хотя бы веру в его постижение.

Внутренний мир человека ориентирован на диалог с собеседником. Идеал совершенного собеседника человек безуспешно ищет в обществе, а находит его только в Боге, поднимаясь над бытием в мире и соприкасаясь с бытием мира.

И социальные, и гносеологические, и психологические основания религии создают лишь возможность обращения человека к религии. Что касается реализации этой возможности, то она зависит от самого человека, от условий его воспитания, образа и качества жизни, от уровня его культуры.

По своему существу религия является одним из архетипов мировоззрения. Если в системе субъектно-объектных отношений мифологического мировоззрения рождаются гипертрофированные образы, несущие чувство страха, то в аналогичной системе религиозного мировоззрения рождаются образы поклонения, добродетели и любви.

Возникновение религии связано с формированием абстрактного мышления, когда возникает возможность отрыва мысли о предмете от самого предмета мысли. На основе отражения, благодаря фантазии и воображению, уже могут появиться представления, которых нет в существующей «осязаемой» реальности мира.

Первоначальным объектом религиозных ощущений в культуре мифа был реально существующий объект (вещь, явление), наделенный сверхчувственными свойствами – фетиш (предмет). Сверхчувственные свойства далее отделяются от фетиша и трансформируются в самостоятельную субстанцию – «дух». Параллельно складывается вера в существование духов. Складываются представления о существовании двух миров: земного и потустороннего.

По мере разложения кровнородственных отношений на смену родовой религии приходит политеизм, визитной карточкой которого были боги, олицетворяющие как силы природы, так и силы общества.

Дальнейшее развитие общества привело к тому, что политеизм уступает место монотеизму. Из пантеона богов выделяется единый всемогущий Бог.

Функции религии в основном обусловлены тем местом, которое она занимает в системе общественного сознания. Исторически оно менялось, что было обусловлено изменениями в сфере общественного бытия.

В античности формирующим принципом общественного сознания выступает философия, но в недрах общества зреют условия для смены доминанты общественного сознания, и в эпоху средневековья законодателем «моды» выступает религия. Она задает структурную организованность общественному сознанию, наполняя религиозным содержанием все наличные формы от политики до искусства, включая и философию.

В эпоху первоначального накопления капитала и последующего формирования капиталистического способа производства с его фетишизацией товара, денег и капитала позиции религии существенно изменяются. Она сохраняет за собой статус относительно самостоятельной формы сознания, но уже не определяет содержание и направленность общественного сознания.

В условиях Нового времени человек с помощью науки пытается занять место Бога, ибо, если «Бога нет – значит, все позволено». Это не только установка на поведение Раскольникова из «Преступления и наказания» Ф. Достоевского. Это принцип жизни человека, который не дорос до религиозного сознания или вычеркнул его из своей жизни, предпочитая на весь мир смотреть глазами только науки, политики или искусства. И как тут не вспомнить предостережения Ф. Бэкона, его замечательные рассуждения об идолах разума. Каждый человек имеет «свою собственную пещеру», которая значительно ослабляет и искажает естественный свет природы. Речь идет об индивидуальных особенностях человека, о том, что разум человека несет на себе печать его воли и страстей, печать избирательной предпочтительности.

Поставив под сомнение целесообразность религиозного сознания, человек теряет почтительность к бытию, утрачивает ощущение святости чего бы то ни было, кроме витальных (жизненных) потребностей.

Вклад религии в общечеловеческую культуру ощутим. Он основан на допущении, что человеку, кроме удовлетворения витальных потребностей, открыто нечто, объединяющее мир, человечество и душу отдельно взятого человека. Это нечто можно интерпретировать в различных измерениях науки (объективные законы), религии (Бог), философии (бытие мира или актуальная бесконечность).

Но без целостного мироощущения все в жизни обретает относительную ценность. Поведение человека замыкается на сиюминутную полезность. Принципу «здесь и только сейчас», житейскому прагматизму с его установкой «цель оправдывает средства» религия противопоставляет святость и человечность.

«Святость» является ключевой категорией религиозного сознания. Она ориентированна на восприятие жизни как высшей ценности. Эта святость определяет и особые функции религии, среди которых следует выделить компенсаторную и регулятивно-коммуникативную.

Первая восполняет бессилие людей перед лицом проблем, решение которых выходит за пределы их возможностей. По мнению психологов, представителей философии неофрейдизма, вера в Бога предотвращает неврозы, дарит положительные эмоции.

Вторая функция связана с социальной регуляцией поведения людей через систему религиозных норм и правил, а также через установление устойчивых связей единоверцев. Последнее обеспечивает интеграцию людей на уровне религиозных общин. Правда, эта интеграция через социальный механизм проекции, самоидентификации и символизации чревата возникновением демаркационной линии между «нашими» и «чужими».

Религиозное сознание общества так или иначе влияет на формирование индивидуального религиозного мировоззрения. В условиях современной цивилизации за человеком сохраняется принцип свободы совести. Он вправе выбирать как любую веру, так и атеизм, если сделанный выбор не ведет к антисоциальным последствиям, к нарушению прав человека и общественных норм морали.

Завершая разговор о религии и религиозном сознании, остается только отметить, что религия, как и другие формы сознания, возникла в ответ на общественную потребность. И она будет существовать ровно столько, сколько будет сохраняться в ней потребность, заявляя о себе в ипостаси еще одного компонента общей культуры, специфического мировоззрения людей.

Философия является тем особым типом мировоззрения, который ориентирован не на образы страха и не на образы поклонения, а на рождение концептов познания и самопознания в системе субъектно-объектного отношения.

Философия возникает, когда ответы религии/мифа на смысложизненные вопросы не удовлетворяют человека, но настоятельно требуют своего ответа вопросы: «Что человек может знать?», «Что он должен делать?», «На что смеет надеяться?» Философия заявляет о своей возможности состояться только в условиях, когда культура данного народа и конкретного индивида предрасположена к самосознанию, наделена способностью удивляться, сомневаться и страдать.

Представляет ли философия абсолютную ценность? Нет, не представляет. Люди могут существовать и не испытывать никаких комплексов, пока они заняты в сфере репродуктивной деятельности в рамках культуры традиционного общества. Но философия абсолютно необходима в сфере творческой деятельности, где человек может реализовать свою свободу, в случае, если он решает эти проблемы.

Способность к абстрактно-логическому мышлению дана человеку как потенциальная возможность, и занятие философией может обеспечить трансформацию этой возможности в действительность.

Философия инициирует удивление и сомнение, формирует аналитический взгляд на мир и на человека в диапазоне от познания до самопознания.

Общество и человек востребуют философию, когда актуальными становятся вопросы, несущее в себе неопределенность, за которой стоят не только вопросы «что есть что», но и ответы на вопросы «зачем и во имя чего?».

За этими вопросами стоят основные функции философии: методологическая и мировоззренческая. Первая помогает не только смотреть, но и видеть, отвечая на поставленные выше вопросы. Вторая обеспечивает проекцию сознания (соотнесенного знания о мире и о себе) через призму ценностных ориентиров, что позволяет обрести не только достаточно полное представление о мире, но и сформировать оптимальное к нему отношение.

Эффективность и мировоззренческой, и методологической функции обеспечивается зрелостью теоретической философии, содержанием которой выступает онтология (учение о бытии мира и бытии в мире); гносеология (учение о познании бытия); аксиология (учение о ценностях мира и человека); праксиология (учение об оптимальных формах преобразования бытия в системе «природа, общество, человек») и, наконец, логика как учение о культуре мышления.

Теоретическая философия является предпосылкой практической философии на уровне философии природы, философии общества и философии человека в форме философии политики, философии права, философии морали, философии искусства, философии религии и философии науки.

Являясь учением о предельных основаниях бытия мира, философия ориентирована на знание общего. Знание общего является отправной точкой отсчета освоения единичного с целью выявления в нем особенного, что и составляет содержание исследовательской задачи в любой сфере познания мира.

Предметом философии является взаимосвязь и соотношение единичного и общего, субъективного и объективного, конечного и бесконечного. Особый статус предмета философии, его пограничность обусловливает и специфику принципов и методов философского освоения мира.

Известным принципом философского мышления является рефлексия. Она означает критический анализ собственного психического состояния и собственной жизнедеятельности. Философская рефлексия является основанием обретения человеком своей адекватности.

Хорошо зарекомендовали себя диалектические методы. История их становления и развития начинается в античности и продолжается в классической немецкой философии, а также в философии марксизма. Они продуктивно работают в пределах освоения объективной реальности.

Заявил о себе и метод герменевтики, начавший складываться в философии жизни во второй половине XIX в. Это метод понимания и интерпретации текстов. Аксиомой герменевтики является единичность текста и плюрализм его интерпретаций. Последнее актуализирует проблему интерпретации текста. Метод герменевтики плодотворен и в работе с субъективной реальностью, примером которой могут быть отношения людей в обществе.

В арсенал философских методов XX в. вошел феноменологический метод. Этот метод обеспечивает возможность «чистить» наше сознание, очищая мысль о предмете познания от различных искажений со стороны нашей субъективности.

Зарекомендовал себя и метод структурно-функционального анализа, ориентированный на исследование структурно-организованных элементов, взаимодействующих в составе целого.

Арсенал философских методов пополнил и метод синергетики, продуктивно работающий при исследовании самоорганизующихся систем. Примером такой системы является общество.

Широко используются в качестве вспомогательных общелогические приемы. Это анализ и синтез, индукция и дедукция, аналогии, абстрагирование и т. д.

Многообразие методов и приемов философской методологии косвенно свидетельствует о необычайной сложности предмета философии и богатстве ее возможностей, в первую очередь, как особого мировоззрения, которое может быть адаптировано людьми по необходимости, в том числе и в поисках смысла жизни.

Философия возникла на определенной стадии развития общественного и индивидуального сознания. Она развивается в социальном пространстве и времени, имеет свою историю, что дает основание говорить об исторических и национальных типах философии, о ее вертикальной и горизонтальной преемственности. Каждый из типов философии имеет свою особенность, но это не основание для вывода, что одна философия лучше, а другая хуже. В каждом случае это будет иная философия, но всегда с претензией быть «эпохой, схваченной в мысли», быть востребованной в качестве базы индивидуального мировоззрения.

Философия не является продуктом единичного творчества. Это итог умственных усилий целых поколений. Для установления истины отдельный мыслитель оставляет после себя ограниченную информацию, но, когда все собирается вместе, получается величина, достойная внимания и изучения, чтобы принять ее как один из исторических типов мировоззрения наряду с мифологическим и религиозным.

* * *

Проведенный анализ основных исторических типов мировоззрения подтверждает их историческую целесообразность и необходимость.

Каждый тип мировоззрения выполнил или выполняет определенное назначение, о чем и свидетельствует его востребованность. Нет необходимости проводить сравнительный анализ и обосновывать приоритетную значимость того или другого мировоззрения, определять, какое из них лучше или хуже. Мера востребованности каждого из них определяется либо эпохой, либо индивидуальными потребностями. Трудно представить философию как мировоззрение «инкубационного» периода становления общества. Надо иметь слишком богатое воображение, чтобы представить мифологию древнего мира вместо философии, разрабатывающей общие методы познания мира и определения места человека в этом мире.

Общество, чтобы состояться, должно было освоить культуру «страха», и оно получило ее через мифологическое мировоззрение.

Общество и человек нуждались в культуре познания, испытывая необходимость постичь предельные основания бытия мира и уяснить смысл меры в отношениях человека с миром, постичь сущность человека и определить его место в мире. И они (общество и человек) получили эту культуру познания в образе философии.

Общество нуждалось и нуждается в закреплении своих традиций, в наличии и действенности нравственного закона, а человек нуждался и нуждается в преодолении страха смерти, в общении с надчеловеческим духовным миром, в методах утешения души, и они реализовали свои потребности средствами религиозного мировоззрения.

Все это так. С другой стороны, согласно наблюдениям автора, мировоззрение конкретного человека на практике представляет собой, как правило, определенную комбинацию из философских, религиозных и мифологических воззрений. Так, в его мировоззрении вполне могут уживаться философские представления об объективности тех или иных законов природы и общества (например, закона единства и борьбы противоположностей), вера в Бога (вплоть до потребности в молитвенном состоянии), а также мифологические представления человека об окружающем мире, обусловленные прошлым опытом, его фантазией и воображением (например, суеверие о черной кошке, перешедшей дорогу).

«Сегодня образованный человек должен владеть и языком естествознания, и языком компьютерной техники, и языком искусств, поэзии и мифа, и языком богословия, и языком философии. Это разные языки, но человек современной культуры должен владеть всеми этими языками, понимать своеобразие каждого из них» [39].

Вывод:

– при формировании мировоззрения конкретного человека возможности религии, мифологии и философии дополняют друг друга по необходимости.

2.3. Смысл жизни как цель

Понимание смысла жизни как главной жизненной цели распространено достаточно широко. Действительно, цель в деятельности человека присутствует постоянно, она меняется от ситуации к ситуации, и ее можно определить, сосредоточившись на мотивах своих действий.

Обратимся к философскому словарю: «Смысл жизни – наиболее ценное в жизни, выступающее как высшая цель человеческого бытия, которой должны быть подчинены частные цели. Пределом стремлений, в зависимости от мировоззренческих установок, могут быть освобождение от воплощений, нирвана, сохранение традиционных устоев, соответствие космической гармонии, наслаждение, душевный покой и удовлетворенность, спасение души, личное самосовершенствование, успех, процветание нации, благо человечества, прогресс и т. д.» [37].

Достаточно конкретен в определении смысла жизни как цели В. Розанов, который свое исследование данной проблемы озаглавил «Цель человеческой жизни»; М. Тареев утверждал, что понятие цели есть смысл жизни, а Е. Трубецкой сформулировал идею о совпадении смысла-истины со смыслом-целью жизни. Согласно А. Введенскому, спрашивать – в чем состоит смысл жизни, то же самое, что спрашивать – какова ценная цель жизни. По В. Чудновскому, смысл жизни – идея, содержащая в себе цель жизни человека, «присвоенная» им и ставшая для него ценностью чрезвычайно высокого порядка.

Поэтому вполне оправданным в данном подразделе представляется такой подход, когда смысл и цель жизни либо отождествляются, либо когда смысл жизни означает достижение цели жизни.

Вообще следует признать, что осознанная цель жизни заявляет о себе как некая линия горизонта. Эта цель упорядочивает отношение человека к миру, задает особую «дисциплинарную матрицу» его поведения. Каждому конкретному случаю она придает смысловую окраску. Возникает феномен макро– и микроцелей жизни. Если жизнь рассматривать как великую ценность, а время как меру жизни, то любой поступок человека – это единица его жизни. Этот поступок либо подтверждает цележизненную (смысложизненную) ориентацию, либо проходит по реестру бессмыслицы, потери времени, частичного уничтожения жизни.

Макроцель жизни выступает как общая установка свободного человека, способного реализовать свою волю, избрав вариант поведения и заявив о своей ответственности за этот выбор. Реальный поступок несет на себе печать макроцели и заявляет о себе как осуществленная микроцель жизни. В случае отсутствия макроцели, выполняющей роль вектора жизнедеятельности, человека захлестывает стихия. Реальностью может стать его отчуждение от всего, от всех и даже от самого себя. Потеря или отсутствие цели жизни включает дополнительный механизм персонификации общественных отношений и деперсонификации человека. Другими словами, макроцель жизни выступает одним из гарантов, обеспечивающих человеку его достоинство, а также условием позитивной направленности микроцелей.

На поиск ответа о смысле жизни накладывает отпечаток состояние социальной жизни, ее традиции и ценности. Как уже говорилось в предыдущем подразделе, в Древнем Китае смысл жизни и цель жизни заявляют о своем тождестве. Смысл жизни древнего китайца заключался в неукоснительном и целенаправленном осуществлении ритуалов, следовании этикету. С другой стороны, человеку рекомендовалось лучше следовать Дао (подлинному бытию мира), чем проявлять сомнительную активность.

В Древней Индии смысл жизни задается необходимостью исполнения определенных кастовых обязанностей брахмана, кшатрия или вайшья. Это исполнение и составляло цель жизни представителя соответствующей касты. Верующие в Древней Индии были нацелены на достижение нирваны (крайнего блаженства) через отрешение от всего земного, на воссоединение «Атмана» (души) с «Брахманом» (космическим духовным началом).

Древнегреческая действительность существенно редактирует поиск ответа на вопрос о смысле жизни, увязав этот вопрос с проблемой самопознания и преодоления себя. Смысл жизни толковался как определенная цель: обрести душевный покой, преодолеть страх перед смертью, совершенствовать себя так, «чтобы хорошо жить и однажды хорошо умереть». Другими словами, поиск смысла жизни был обращен в саму жизнь, где он демонстрировал тождество смысла и цели.

На смену Античности приходит Средневековье. Оно выносит смысл жизни за границы жизни человека. Свое развитие получает парадигма «смысл жизни – вне жизни человека». Смысл жизни как служение Богу в последующее время обретает собственный характер. Он рассматривается как «служение идее» добра и равенства, истинной свободы и справедливости.

XX век продолжает традицию тождества смысла жизни и цели, но вносит в нее свое толкование. Поскольку смысл жизни определяется самореализацией, то отдельно взятый индивид может и должен вырабатывать свою цель жизни и «делать себя». Человек в этом случае не ищет смысл жизни, а вырабатывает его.

Поскольку человек – существо коллективное, то и смысл своей жизни он должен искать на пересечении интересов общества и личности. Человек приобретает качественную определенность и свой социальный статус по мере формирования его отношений с другими людьми. В этом процессе общения и жизнедеятельности складывается общественный человек, оформляется не только по названию, но и по содержанию.

Общность индивида и рода, личности и общества дает основание оптимистически смотреть на бытие человека в мире и на смысл его жизни. Трагизм индивидуальной смерти преодолевается тем, что человек и после смерти остается жить, как минимум, в результатах своей деятельности, своего творчества и благородной памяти потомков, заявив о себе как Homo sapiens в различных ипостасях своего проявления от человека активного до человека творческого.

* * *

Рассматривая смысл жизни как цель, можно согласиться с тем, что в каждом случае он конкретный, ибо несет на себе печать диалектики объективных условий среды и субъективного (человеческого) фактора.

Каждый день и каждый час предлагают новые жизненные цели, и каждый человек в конкретной ситуации находит свою цель. Нет человека, для которого жизнь не припасла бы новую ситуацию в иных обстоятельствах. Нет такой ситуации, где человек был бы лишен возможности искать свой смысл жизни. При этом человек соотносит микроцель в конкретной ситуации с макроцелью, которая выполняет роль своеобразного эталона. Пользуясь терминологией военного дела, рассматривая проблему смысла жизни, можно выделить стратегию своей жизни и тактику ее осуществления в каждом конкретном случае, отслеживая состояние конкретного в его отношении к общему. Другое дело, что индивид может и не хотеть искать смысл жизни. Оставим это на его совести.

При рассмотрении цели жизни следует навести «порядок» в своем мировоззрении, опираясь на наработанный опыт всего человечества, а также на необходимость осуществления нравственного закона. Нельзя довольствоваться мировоззрением, которое сложилось на базе ситуативного личного опыта и нашло свое выражение в стереотипах последующих поступков, подтверждающих, что жизнь не в радость, а скорее в тягость.

Первый шаг «инвентаризации» ситуативного мировоззрения, которое сложилось на основании эмпирического опыта и нашло свое закрепление в обыденном сознании, заключается в приобщении к теоретическому опыту человечества.

Как уже отмечалось, формирование адекватного мировоззрения представляет собой довольно сложный процесс. Он зависит от многих факторов, но среди них особое место занимает мораль общества и, как следствие, состояние искусства, содержание политики как на уровне жизни общества и человека, так и на уровне общественного и индивидуального сознания.

Мораль по определению является формой общественного сознания с ориентиром на должное поведение людей, которое обеспечивается общественным мнением. Мораль основывается на признании (понимании, ощущении, чувстве) меры.

Мораль является существенным, ограничивающим наши фантазии (мечты), фактором при выборе как макро-, так и микроцелей. То есть очевидно, что мораль должна выступать ограничителем целей.

Мораль заявила о себе как основание для осуществления потребности в общественной связи, которая придает социальную значимость каждому человеку, объединяя людей отношением понимания, доверия и взаимного уважения. Эту потребность справедливо называют потребностью в человечности.

Истоки морали следует искать в эпохе античности, когда наметился поворот философии к проблеме человека, когда Протагор через свой тезис: «Человек есть мера всех вещей» обозначил приоритет «человеческого». Не бытие в мире задает меру человеку, а человек определяет меру, заявляя о своих ценностных ориентирах. Мера рассматривается как условие регламента отношений человека к миру, где зло воспринимается как безмерность, а благо – как умеренность.

Чувство меры не приходит само по себе. Его надо осваивать. Уже Демокрит отмечал, что главная цель образования заключается в освоении меры. «Счастлив не тот, кто имеет много, а тот, кто знает меру. Кто знает меру, тот владеет искусством даже зло превращать в добро».

Платон идет дальше, вскрывая проблему отношения индивида и общества, которое претендует на свою меру вещей. Древнегреческий мыслитель заявляет о необходимости поиска гармонии с учетом ориентира индивида на добродетель и ориентира общества на справедливость. Но практическая действительность античного мира и последующих исторических эпох демонстрировала не путь к гармонии, а дорогу усиливающегося противостояния индивида и общества, что позволило И. Канту заявить о неистребимости эгоизма людей и отсутствии подлинной справедливости. А поэтому мораль, с точки зрения И. Канта, «не может быть учением о сущем мира, она есть учение о его должном состоянии».

В далекую пору становления человеческого общества сложился эгоизм как некое социально-нравственное состояние человека, обусловливающее определенный способ общения людей, где один рассматривает другого как средство достижения своих целей. Эгоизм – это и природное свойство человека, и атрибут общества.

Частнособственнический ориентир задает тенденцию общественного развития с ориентиром на осуществление корысти. В этих условиях мораль перемещается в идеальную (желаемую мыслимую) форму, оторвавшись от нравов текущего момента. Она отражает не содержание сегодняшнего дня, а то общественное, которое собрано вековыми усилиями. И это общечеловеческое задает через свои ценности мировоззренческий ориентир в желаемое будущее, выступает эталоном для нравов конкретного народа, конкретного времени, конкретного человека.

Логика морали как особой формы сознания – это логика долженствования. Она нацеливает человека на возможность своими усилиями проектировать и созидать себя, уяснив свой смысл жизни и избрав свой образ жизни, свое понимание противоречия между тем, что есть, и тем, что должно быть.

Поскольку мораль имеет двойную детерминацию: зависимость от общечеловеческих ценностей и зависимость от конкретного общественного бытия, это задает специфику морали. Она видит, отражает и диагностирует состояние сущего через категории добра и зла. Мораль должна помогать индивидам обрести достойный смысл их жизни, выверяя каждый свой шаг, свой поступок, свое поведение. Она выступает как идеальная форма человечности, ориентируя людей на критическое отношение к обществу и к себе, выступая условием формирования блока ценностей как одного из элементов структуры мировоззрения.

Но мораль – не единственная ключевая ценность мировоззрения. Рассмотрение философии, искусства, науки, политики и адаптация их базовых ценностей на уровне индивида также влияют на ценностные ориентиры.

Смысл ради цели – это оправданное осуществление жизни в многообразии поступков жизнедеятельности человека. Цель жизни – это тот ценностный ориентир, по которому человек выверяет курс своей жизни, оценивая свои поступки, свой образ жизни и свое отношение к смерти. Такой макроцелью часто заявляется всестороннее самосовершенствование человека (включающее физическое, профессиональное, творческое, культурное, духовное и др.). Согласно М. Горькому, смысл жизни заключается в совершенствовании человека. Чтобы эта макроцель была продуктивной, человек обязан отделить подлинное от мнимого, добро от зла, прекрасное от безобразного, истину от лжи.

Поиск цели жизни усложняется пограничным состоянием человека, многоаспектностью его сущности, ибо человек имеет пять начал: природное (физическое), родовое, биологическое, социальное и духовное. Взаимосвязь этих начал обеспечивает уникальность конкретного человека.

По нашему глубокому убеждению, в поисках смысла жизни с ориентиром на макроцель важно не забывать, что ты человек, и что это звание обязывает в больших и малых делах проявлять человеческие качества, среди которых честь, совесть и долг занимают первое место.

У конкретного человека, имеющего свою уникальную историю жизни, живущего в данное историческое время и в данном месте, разумеется, есть и будут текущие, вполне «прозаические» жизненные задачи (микроцели), продиктованные конкретными внешними и внутренними условиями и необходимостями (в том числе – долгом, обязанностями или даже просто выживанием). Например, получение образования; профессиональная, спортивная, творческая или иная самореализация; сексуальные отношения и создание семьи; материальный достаток; обеспечение здоровья и отдыха своего и своих близких и т. п. Эти микроцели не являются отдельным предметом рассмотрения в предложенной книге.

Можно отметить лишь, что микроцели не должны противоречить макроцели. Например, карьерный рост дает положение в обществе и средства, необходимые для жизни в социуме, поэтому он, в той или иной мере, необходим. Однако не каждая карьера имеет право быть целью, и, уж конечно, строиться не любой ценой.

Однако далеко не все наши соотечественники разделяют это убеждение, и поэтому Украина и Россия переживают период «смуты», когда часть активных граждан поставила перед собой исключительно эгоистические корыстные цели (личное обогащение и/или власть) вопреки интересам народа, страны.

Итак, цель жизни – это ценностный ориентир, принимаемый человеком. Не ошибиться с этой целью – вот важнейшая из задач. От нее зависит течение, направленность жизни. Поэтому очень важно оценить качество, достойность этого ориентира, понять то, насколько верно он найден. Ведь и у Ленина, и у Гитлера были свои ясные цели, из-за которых погибли десятки миллионов ни в чем не повинных людей. Поэтому следует признать, что проблема оценки цели находится исключительно в моральной плоскости, поскольку для ее решения человек должен отделить добро от зла, истину от лжи. При определении цели у человека должен быть выработан некий моральный ограничитель, ибо аморальные цели губительны как для самого человека, так и для общества. Потому выбор цели является сложнейшей и важнейшей из человеческих задач. Этот выбор может быть сделан только на основе мировоззрения, охватывающего весь комплекс представлений человека о мире и о себе, о своем месте в этом мире и о своем отношении к миру.

Вывод:

– смысл жизни человека может пониматься как достижение высшей цели (макроцели) жизни;

– цель жизни – это тот ценностный ориентир, по которому человек выверяет курс своей жизни, оценивая свои поступки, свой образ жизни и отношение к смерти. Этот ориентир находится, выбирается или ставится человеком на основе собственного мировоззрения;

– при определении как цели всей жизни (макроцели), так и текущих целей (микроцелей), у человека, во избежание беды, должен «срабатывать» некий ограничитель, основанный на устоявшейся морали своего народа;

– смысл жизни как цель с учетом философского (нерелигиозного) дискурса может быть определен как желаемое состояние жизнедеятельности человека, ограниченное моралью.

2.4. Смысл жизни как предназначение[17]

Екклезиаст утверждал, что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, тот умножает скорбь. Эта его мысль может быть истолкована таким образом – сколько бы ступеней ни прошел человек на пути познания, перед ним всегда вечной мукой будет оставаться вопрос: «Зачем»? И чем выше восхождение по ступенькам познания и жизненного опыта, тем этот вопрос будет звучать, увы, все мучительнее. Тем более что вопрос «зачем?» фатальным образом смыкается с вопросом «для кого?» – для других, для себя или еще Кого-то? Наука (как и обыденное знание) самым очевидным образом демонстрирует свою неспособность ответить на поставленные вопросы.

Когда современный человек начинает размышлять о смысле жизни, то ему следует иметь в виду, что речь пойдет вовсе не о точном знании, а, согласно замечанию Л. Толстого, о некотором роде веры: «Одни верят в то, что жизнь не имеет смысла, а другие не верят в это и, наоборот, считают ее исполненной смысла».

Л. Толстой неоднократно обращал внимание на то, что простые люди не ищут смысл жизни, поскольку они его имеют, зато образованные его ищут, но не находят, поскольку убеждены, что в этом им могут помочь достижения науки и цивилизации. Причиной разочарований и страданий, по его мнению, является не сам по себе прогресс, а ожидания, которые с ним связываются. Та совершенно неоправданная надежда, будто увеличением скорости поездов, повышением урожайности полей можно добиться чего-то еще сверх того, что человек будет быстрее передвигаться и лучше питаться. Материальный и культурный прогресс не затрагивают страданий души. Безусловное доказательство этого Л. Толстой усматривает в том, что прогресс обессмысливается, если рассматривать его через перспективу смерти человека. А потому бессмысленно искать смысл жизни только в рамках материального существования и научного прогресса. Первое, в чем проявляется присущее человеку искание смысла как цели жизни, есть «жестокое страдание от окружающей нас бессмыслицы», – утверждал философ Е. Трубецкой.

Итак, тот смысл, который мы ищем, нам, очевидно, не дан и не явлен в повседневном опыте. Весь этот исторический будничный опыт, пусть даже оснащенный достижениями научно-технического прогресса, свидетельствует скорее о противоположном – о бессмысленности бытия общества и бытия в обществе.

На чем же тогда основывается вера в смысл жизни? Может быть ее источник следует поискать за пределами наличного бытия, или, говоря проще, за пределами повседневного опыта?

Здесь следует обозначить первый, принципиальной важности, тезис. Он состоит в том, что вера в смысл жизни производна от веры в личное бессмертие. Связь этих двух предметов веры несомненна. По-настоящему серьезная постановка вопроса о смысле жизни ставит человека перед проблемой личного бессмертия, поскольку, как справедливо утверждал А. Введенский, «логические требования, вытекающие из содержания понятия смысла, вынуждают нас полагать цель, осмысливающую жизнь, вне жизни;

а нравственные требования запрещают допускать, чтобы личность была в каких бы то ни было руках, хотя бы и руках Бога, только средством; между тем, если нет бессмертия, а цель жизни остается вне жизни, то личность оказывается всего только средством или орудием. Если же, наоборот, мы верим или хотим верить в смысл жизни и в то же время не хотим нарушать ни логических, ни нравственных требований, то мы обязаны верить и в бессмертие. Другими словами: вера в личное бессмертие есть условие и логической, и нравственной допустимости веры в смысл жизни» [10].

Логика рассуждения А. Введенского, связывающая два предмета веры – в смысл жизни и в бессмертие – представляется безупречной. В самом деле, всякие рассуждения о смысле жизни всегда предполагают определенный вариант бессмертия – реальный или иллюзорный. Соответственно, предполагая некое иллюзорное бессмертие (в потомках, в памяти людей, в делах на земле и т. д.), можно говорить лишь об иллюзорном смысле жизни, но только реальное бессмертие души может быть основой реального смысла жизни.

Поскольку мы смертны, постольку с логической неизбежностью встает перед нами вопрос о смысле жизни как своего рода «ностальгии по Вечности». Следовательно, вопрос о смысле жизни (а, значит, о смерти и бессмертии) – и это представляется не только логичным, но и очевидным, – возникает из индивидуального опыта переживания трагического факта личной смерти в истории отдельно взятой личной жизни. Этот вопрос рождается из индивидуального опыта, но требует ответа не только индивидуального, субъективного, условного, но, главным образом и в конечном итоге, ответа универсального, объективного и безусловного. И как раз с этим связаны трудно разрешимые проблемы, и первейшая из них – это вопрос: «Существует ли этот универсальный, объективный и безусловный смысл жизни или нет?»

Второй принципиальной важности тезис заключается в утверждении о том, что такой смысл жизни есть, он существует – независимо от того, известен ли он нам или нет, доступен ли он нашему пониманию или не доступен. Будучи постигнутым, он способен обогатить нас, наполнив собой нашу индивидуальность.

Во-первых, этот объективный смысл жизни существует, потому что именно он является условием возможности всякого субъективного смысла: ибо «спрашивать о смысле – значит задаваться вопросом о безусловном значении чего-либо, т. е. о таком значении, которое не зависит от чьего-либо субъективного усмотрения, от произвола какой-либо индивидуальной мысли» [62]. Вопрос о смысле жизни – это не вопрос о субъективных целях, которые ставит человек, это вопросы: «Зачем жизнь?», «Для какой такой надобности она?» Однако именно тот факт, что смысл у жизни должен быть, что он есть очевидная потребность человека, образует неприятную трудность для многих людей.

Во-вторых, весь вопрос заключается в том, что смысл вообще всякого явления находят за его пределами. Смысл определяется не изнутри, а извне. И, стало быть, если говорить о смысле жизни, надо иметь в виду тему смерти и вопрошать о том, средством для чего, лежащего вне жизни человека, может служить его жизнь. Просто усматривать смысл жизни в самой жизни, «жить ради того, чтобы жить», – это право каждого, но надо ясно отдавать себе отчет в том, что эта формула в переводе на понятный язык означает: «Смысла у жизни нет, есть просто жизнь, и надо просто жить, – ни зачем, а так просто…»

Но объективный смысл у жизни должен быть, поскольку даже отрицающие его все равно пытаются хоть как-то позитивно о нем говорить. А. Камю, например, стремится обосновать, что есть смысл жить даже в ясном сознании абсурда, а массовое сознание продолжает убаюкивать себя заклинаниями о том, что «смысл жизни в самой жизни».

Как уже отмечалось, смысл жизни – это не только ответ на вопрос «зачем?» но и на вопрос «для кого?». На последний вопрос можно отвечать двояко: можно говорить о том, зачем моя жизнь другим, – и об этом рассуждать очень легко, а можно задаться вопросом, зачем моя жизнь мне самому, – и вот это-то и есть настоящий вопрос о смысле жизни. В первом случае обнаруживается спасительная лазейка для ухода от решения вопроса. Вместо размышления о смысле-для-себя проще рассуждать о смысле-для-других. Тут с легкостью выясняется, что жизнь человека может служить на пользу людям, для продолжения рода, для счастья будущих поколений, для всемирной эволюции жизни – все это, хотя и важное само по себе, вполне могло бы удовлетворить биоробота, киборга, но человеку, до тех пор, пока он будет сохранять свою субъективную природу, все эти аргументы не согреют сердца, ибо самое главное остается неясным – мне-то самому зачем моя жизнь нужна?

В-третьих, до тех пор, пока человек будет сохранять свою природную сущность, ничто не сможет заглушить в нем того чувства (как сердечного, так и интеллектуального), что смысл жизни нужен человеку, и что основанием подлинного существования может стать только ясный положительный ответ на этот вопрос. И хотя разум подсказывает нам, что никакой ответ на вопрос о смысле жизни, скорее всего, не может быть окончательным решением данной задачи, он также не может «снять» эту проблему. Жажда такого ответа, который бы ложился на сердце, прояснял разум и освежал чувства, – эта жажда очевидна.

Следовательно, третьим принципиальной важности тезисом является постулат о том, что существует неустранимая потребность человека в смысле жизни в такой степени, что можно говорить об экзистенциальной невыносимости жизни без смысла. Яркий пример постановки проблемы смысла жизни в экзистенциальной философии можно найти в творчестве А. Камю, который прямо объявляет вопрос о смысле жизни главным и единственным настоящим вопросом философии: «Есть лишь один поистине серьезный философский вопрос – вопрос о самоубийстве. Решить, стоит ли жизнь труда быть прожитой, или она того не стоит, – это значит ответить на основополагающий вопрос философии. Все прочие вопросы – имеет ли мир три измерения, существует ли девять или двенадцать категорий духа следуют потом» [29].

Трудно не согласиться с этими словами, нельзя не признать за ними предельную глубину. Но что же предлагает А. Камю в качестве ответа на этот вопрос? Надежда на некий смысл жизни, надежда на то, что некая «превосходящая жизнь идея» способна этот смысл ей сообщить – все это, согласно А. Камю, «гибельное уклонение» и «жульничество», мир и жизнь есть абсурд, и вовсе не обязательно пытаться избавиться от него при помощи самоубийства или вышеупомянутой «надежды». Надо в этом абсурде жить, и именно такая жизнь в ясном предстоянии абсурду может обеспечить подлинность существования.

Однако, несмотря на все заверения мыслителя о том, что в контексте абсурдности жизни «надо представлять себе Сизифа счастливым», невзирая возможному и вполне понятному сочувствию его интеллектуальному мужеству и человеческой боли, позиция философии абсурда не способна дать сколько-нибудь удовлетворительного ответа на вопрос о смысле жизни. И слова о том, что такой ответ вовсе и не нужен, что он означал бы «гибельное уклонение» и дезертирство, не могут все-таки заглушить чувства, что смысл жизни нужен человеку, и что основанием подлинного существования может стать только ясный положительный ответ на этот вопрос.

Человек, очевидно, имеет потребность в смысле жизни. Даже те самоубийцы, о которых так много пишет А. Камю, своим решением доказывают значение и власть этой потребности. Самоубийство, действительно, представляет собой некое «признание», но Камю, на наш взгляд, недостаточно полно его расшифровывает. Полностью оно звучит примерно так: «Я смысла жизни не нашел (или – имел, но потерял), я не вижу (больше) в жизни смысла и отчаялся его обрести, а без него жить мне невыносимо». А. Камю желал бы игнорировать эти последние слова, но они звучат независимо от его желания, и они являются самыми главными, ибо в них суть.

Не из осознания отсутствия смысла жизни приходит человек к самоубийству, как верно подчеркивает А. Камю, – никакой связи здесь еще нет; самоубийство является следствием невыносимости жизни без смысла, – вот чего он, видимо, не хочет видеть. Смысл жизни, подчеркнем это особо, является не просто неким «желанием» личности, не прихотью и заманчивой перспективой. Смысл жизни есть потребность в точном значении этого слова. Потребность есть то, что насущно, то, что существенно и необходимо, без чего жизнь человека, по меньшей мере, терпит серьезный ущерб или вовсе невозможна.

Поэтому, говоря о потребности индивида в смысле жизни, необходимо использовать еще одно часто употребляемое и поверхностно понимаемое слово. Прежде необходимо произвести уточнение его значения. Итак, всякий человек на земле призван к самореализации. Мы настолько часто слышим это слово, что уже отвыкли видеть хоть что-то реальное в нем. А ведь «самореализация» означает не более и не менее как реализацию себя. Всякая реализация предполагает наличие некоего замысла, который реализуется, т. е. воплощается. Идея самореализации должна в таком случае означать буквально то, что меня еще нет, есть только некий проект меня, замысел обо мне, реализовать и воплотить который я должен сам.

Предназначение человека заключается, в конечном счете, в том, чтобы стать самим собой, самоопределиться в бытии, свободно реализуя (или свободно отказываясь реализовывать) замысел о себе. Тот, Кто эту жизнь человеку дал, призывает его свободно обрести самого себя и войти в полноту бытия, – именно это и может быть названо самореализацией в настоящем смысле этого слова.

Все это ставит индивида в совершенно уникальное положение. Он – единственное существо, которое, чтобы в полной мере быть, должно само себя реализовать. Его бытие, таким образом, представляет собой безмерный риск, который заключается в том, что оно никогда еще не есть бытие в полной мере в готовом виде, оно есть шанс обрести себя. Этот шанс может быть использован человеком, но он может и упустить его, может отказаться реализовывать себя и становиться самим собою. Чем человек окажется в таком случае, вопрос, пожалуй, неразрешимый и даже страшный. Шекспировское «быть или не быть, вот в чем вопрос» всякой человеческой жизни.

И все же следует отметить, что самореализация как потребность (самоактуализация, по терминологии А. Маслоу) есть одновременно и условие, и процесс обретения смысла жизни. Поэтому в условной иерархии человеческих потребностей потребность в смысле жизни может занимать высшую ступень.

От того, что смысл жизни относится к числу духовных потребностей, он не делается менее важным, чем телесная потребность в еде или душевная потребность в общении с себе подобными. Более тонкие механизмы проявления духовных потребностей, в сравнении с телесными и даже душевными, не отменяют огромного их значения для жизни человека и опасности, связанной с их неудовлетворенностью. Именно наличие настоящей потребности в смысле жизни является опровержением и позиции А. Камю, и всех прочих скептиков и агностиков. Ведь если у человека есть потребность в смысле жизни, то этот смысл можно попытаться обрести.

Тем и отличается потребность от простого пожелания. Не всякая прихоть может быть удовлетворена, не всякая фантазия имеет реальный эквивалент, а вот предмет всякой потребности есть. Иногда, может быть, не удается найти, например, еды, чтобы удовлетворить соответствующую телесную потребность. Человек может умереть от голода, но это не отменяет того факта, что в мире есть еда. Человек может не иметь смысла жизни, может не найти его, человек может даже погибнуть, не найдя его, но все это не отменяет того факта, что смысл жизни есть, и найти его в принципе можно.

То, что этот объективный смысл есть, означает только одно: жизнь человеку именно дана, притом дана не просто так, а зачем-то. Сам вопрос о смысле жизни, вопрос «зачем жизнь?» предполагает именно такое видение жизни. Притом, если жизнь «дана» человеку как-то метафорически, то и о смысле ее можно говорить только метафорически. Наличие реального смысла жизни предполагает, что жизнь реально дана. Всякий смысл определяется конечной целью, предназначением. Стало быть, и смысл жизни человека определяется предназначением человека. То есть Тот, Кто жизнь дал, Он дал ее не просто так, а к чему-то человека предназначил. Предварительным образом назначил человеку определенную цель. Это является залогом существования смысла жизни.

Таким образом, смысл жизни, если он вообще есть, может заключаться единственно в том, чтобы понять свое призвание, внять призыву, обращенному к тебе, откликнуться на него и быть верным ему, обратив свою свободную волю на реализацию своего жизненного предназначения. Однако эти слова остаются лишь формальным определением до тех пор, пока мы не ответим на вопрос, а в чем же заключается предназначение человека в этой жизни. Можно и нужно предполагать, что есть разница в индивидуальных предназначениях людей, разница в призваниях, но при этом явно должно быть некое вообще «предназначение человека на земле», некое единое призвание, обращенное к человеку как человеку. Элементарный здравый смысл требует того, чтобы все индивидуальные призвания были не более чем частными способами реализации общечеловеческого призвания.

* * *

К каким же источникам нам следует обратиться с тем, чтобы ответить на вопрос о предназначении человека в этой жизни? Их всего три: философия, искусство и, конечно же, религия. Проблема смысла жизни как нельзя более принадлежит к тем вопросам, с которыми к философу могут обратиться «простые» люди и молодежь в первую очередь. К философу, прежде всего, а затем уже к писателю, музыканту, художнику, конечно, к священнику, гуру, но это обращение другого рода, а уж ответ – тем более. Писатель и поэт могут отослать к своим произведениям. Художник может ответить демонстрацией своих картин, музыкант – исполнением своих произведений. Чем может помочь, что может предъявить вопрошающему о смысле жизни современный философ? Парадокс заключается в том, что он может сказать об этом и много, и мало.

Много – когда он произведет реконструкцию всей истории философии и извлечет оттуда множество разнообразных идей относительно смысла жизни, в результате чего получит почти безграничное поле мнений, суждений, сентенций, интерпретаций, но не ответ на вопрос о смысле жизни как предназначении.

Мало – когда он попытается самостоятельно и аргументированно выстроить свою собственную версию ответа на этот вопрос. Проще со смыслом жизни, если он выстроит свой ответ в духе натуралистического подхода с опорой на целесообразность в природе, на целеполагание в обществе и на духовность индивидуальности. Сложнее ему придется, если он рискнет рассуждать о смысле жизни как универсальном и объективно существующем феномене. Все сведется, скорее всего, к рассуждениям абстрактного характера. Вопрос же о смысле жизни как о предназначении лучше перед ним не ставить, чтобы не поставить его в неловкое положение.

Можно сказать в целом, что проблема смысла жизни существует в современной философии весьма парадоксальным образом. С одной стороны, безусловно, признается, что эта проблема имеет огромное значение. Для большинства людей она вообще осознается как главная, центральная, а порой даже единственная проблема философии. Кроме того, XX век в этом отношении дал глубокие прозрения и интуиции отечественных философов, оказавшихся в вынужденной эмиграции, а также весьма сильную традицию экзистенциальной философии, ориентированной на проблемность «живого переживания жизни». Но, с другой стороны, проблема смысла жизни практически не разрабатывается в философской литературе.

Если говорить обобщенно и кратко, то в философской литературе развиваются заявившие о себе еще в XIX веке две альтернативные точки зрения.

К первой категории относят представителей философского знания, утверждающих, что жизнь бессмысленна. Это, в основном, западные философы. К ним можно отнести, например, немецкого мыслителя середины XIX века А. Шопенгауэра, автора работы «Мир как воля и представление», который называет жизнь «маятником между скукой и страданием». Другой представитель философской мысли – Н. Гартман, написавший произведение о пессимизме, считал всякое счастье самообманом. Есть лишь иллюзии счастья. Их три: в настоящем, в загробной жизни и в прогрессе. И потому – «сон без сновидений – относительно счастливейшее состояние, ибо это единственный случай полного отсутствия страданий». Так называемые земные блага – здоровье, молодость, свобода, богатство – есть лишь условия нулевой точки ощущения. Н. Гартман усматривает в жизни безумие желания и бедствие бытия. Отсюда – безмятежность небытия определяется как высшее блаженство.

Одним из немногих философов, рискнувших довести свое богоотрицание действительно до логического конца, был Ф. Ницше. Он утверждал, что человек вышел из небытия и уйдет туда же вместе со своей жалкой цивилизацией и планетой. Естественно, что Ф. Ницше отвергает все нравственные принципы христианства, ибо закон природы – это торжество сильнейшего.

В XX веке разлад между атеистическим взглядом на мир и жаждой смысложизненного идеала особенно ярко проявился у А. Камю. Настаивая на абсурдности бытия, он, тем не менее, стремился опереться хотя бы на нравственную волю человека. Другие экзистенциалисты атеистического толка утверждали, что «абсурдность» мира выявляется при его столкновении с человеческим «Я», которое, подобно одинокому изгнаннику, тщетно ищет смысла и жаждет высшей гармонии. Но откуда возникают эти поиски и эта жажда? «Бога создают люди» – таково их обычное утверждение.

Высшее достижение атеистического направления в философии, основанного на натуралистическом подходе (позитивизм, марксизм, фрейдизм, философская антропология и др.), по вопросу о смысле жизни можно свести к нескольким постулатам:

1. Поскольку человек представляет собой единство биологического, социального и личностно-духовного, постольку и смысл его жизни следует рассматривать с позиций так понятой природы человека.

2. Как биологическое существо человек приходит в мир для того, чтобы воспроизвести свой род, воспроизвести себе подобного.

3. Смысл жизни человека как существа социального после его социализации, т. е. превращения из биологического существа в существо социальное, заключается в сохранении, укреплении и обогащении общества – это предназначение и высший долг личности, это подлинный смысл жизни человека.

4. Смысл жизни человека как существа личностного (духовно-нравственного), в конечном итоге, – в осуществлении избранных или установленных им для самого себя смысложизненных идеалов.

В идеале смысл жизни человека, согласно атеистической (повторяем, натуралистической, позитивистской, утилитаристской, гедонистической и т. д.) философии заключается в том, чтобы полностью реализовать свое биологическое предназначение, социальные установки и личностные устремления. В лучшем, ноосферном варианте этой традиции смысл жизни отдельного человека состоит в том, чтобы внести свой посильный вклад в познание закономерностей окружающего мира, места человека в нем и в осознанное восстановление и поддержание нарушающихся природных балансов, обеспечивающих, как следствие, нормальное долголетнее трудоспособное существование себя, близких себе и иных людей.

Выражаясь в терминах позитивной науки, смысл жизни человека заключается в познании действительности (открытии свойств и закономерностей), выявлении энтропийных проблем бытия, планировании действий (формулировании целей и задач, выработке стратегии и тактики), организации их выполнения (выбора роли, средств и способов взаимодействия с другими людьми) и созидании в кооперации с другими людьми нового качества среды для себя, для социальной группы, для нации, для страны, для человечества в целом с целью увеличения индивидуального и общечеловеческого долголетия. К тому же имеет место многоуровневое и многоаспектное множество конкретных смыслов жизни, из которого любой человек делает (стихийно или осознанно) выбор в соответствии со своими природными задатками, а также духовным и физическим развитием. Неплохо, но не греет. Не о том идет речь.

Ко второй категории философов, безусловно уверенных в наличии смысла жизни, можно отнести такого представителя христианского экзистенциализма, как Н. Бердяев, и, разумеется, других представителей русской философской школы конца XIX – начала XX веков, таких как Е. Трубецкой, С. Франк, С. Булгаков, Л. Толстой и др. Остановимся на анализе их взглядов.

Во-первых, они исходили из того, что бессмысленно искать смысл жизни только в рамках биологического существования, акцентируя свое внимание на внутренней работе в поиске смысла жизни. Первое, в чем проявляется присущее человеку искание смысла – цели жизни, есть «жестокое страдание от окружающей нас бессмыслицы» (Е. Трубецкой).

Во-вторых, они утверждали, что смысл жизни определяется в системе, по крайней мере, двух координат: в первую очередь, вертикальной (абсолютной, вневременной, сакральной, вечной) и, во вторую очередь, – горизонтальной (конкретно-исторической, временной, преходящей). Например, В. Соловьев в труде «Оправдание добра» показал, что смысл жизни складывается в системе трех отношений человека:

– отношения к тому, что выше меня, т. е. к Богу; это отношение он называет отношением благоговения;

– отношения к тому, что равно мне, т. е. к человеку. Это отношение сострадания;

– отношения к тому, что ниже меня (мое тело и все материальные предметы). Это отношение самообладания, своего рода внутренняя аскеза, самодисциплина.

В-третьих, они указывали на близкое родство философии и религии. Н. Бердяев, например, утверждал, что философия есть поиск смысла жизни, а религия – его реализация. С. Булгаков в ряде своих произведений, прежде всего в «Философии трагедии», убедительно обосновал неустранимую генетическую связь философии и религии с мифом. Именно в мифе, по его мнению, находится источник и питательная среда как религии, так и философии. Значит, категорический отказ от источника неизбежно приведет к трагедии философии в ее секуляризированном виде. Ведь философия нуждается в своем обосновании, и это обоснование, по Булгакову, дает ей только область внерационального.

В-четвертых, в соответствии с христианской (православной) традицией они рассматривали смысл жизни в контексте благодатного труда и хозяйствования. Среди многих заветов преподобного Серафима Саровского есть завет об этой общине, т. е. завет о труде, о его спасительной силе и предназначении. Затем этот завет раскрывался и продолжает раскрываться русской мыслью – и в «Философии хозяйства» Булгакова, и в типологии деятельности о. Павла Флоренского и т. д. То есть речь идет о деятельности как спасительной силе, не обреченности, а позванности и призванности.

Н. Бердяев не случайно называл советский труд, советскую деятельность безблагодатной аскезой именно из-за обреченности этого труда, часто принудительного. Как бы ответом и продолжением мысли Бердяева является строка из О. Мандельштама: «Есть блуд труда, и он у нас в крови». Как не созвучно это с православной традицией! «Не делами оправдывается человек, а верой» – говорит апостол Павел. «Вера без дела мертва», – прибавляет к этому апостол Иаков.

По отношению к смысложизненным ориентациям русский религиозный мыслитель начала XX века В. Марцинковский выделял 4 группы людей:

1. Люди первой группы стараются не думать о «проклятом вопросе» смысла жизни. Их единственное желание – уйти от докучной неразрешимой думы, забыться теми или иными средствами (наркотики, алкоголь и т. п.).

2. Люди из второй группы – те, кто переделывает жизнь внешними способами – путем либо реформ, либо насильственных мер, переворотов, революций. Они не видят смысла в жизни такой, какая она есть, и стремятся предписать, придать и даже навязать ей свой вымышленный, надуманный, а подчас и рациональный смысл. «В Москве, в годы революции, – пишет В. Марцинковский, – я спрашивал ее борцов: „Зачем живет человек?“ „Чтобы бороться!“ – отвечали мне. „А зачем бороться?“ – „Чтобы жить!“»

3. К третьей группе относятся люди, которые, отчаявшись в поисках истинного смысла бытия, уходят из жизни.

4. Четвертая группа – это люди, нашедшие религиозный смысл жизни.

По В. Марцинковскому, люди, относящиеся к первым трем категориям, – это те, кто пытается искать смысл жизни в области обыденно-психологической, и отчаяние толкает их на те или иные поступки, руководит тем или иным поведением.

Таким образом, согласно натуралистической (атеистической, агностической и т. д.) философии смысл жизни человека заключается в том, чтобы полностью реализовать свое биологическое предназначение, социальные установки и личностные устремления ради существования себя, близких себе и вообще своего биологического вида. Такое понимание мало отличает смысл нашей жизни от смысла существования других животных и никак не может быть удовлетворительным и полным, поскольку исключает или недооценивает важнейшее сущностное свойство человека – духовность. Кроме того, понимание смысла жизни «ради самой жизни» зачастую подводит к осознанию абсурдности жизни со всеми вытекающими из этого последствиями. Следовательно, подобная философия представляет собой тупиковый путь поиска смысла жизни как предназначения.

Субъективно же ориентированная скептическая философия, представленная волюнтаризмом и пессимизмом (А. Шопенгауэр, Ф. Ницше), а также экзистенциализмом (Ж. – П. Сартр, А. Камю), по существу, обессмысливает сам вопрос о смысле жизни.

И только философы, признающие и высоко ценящие духовную жизнь человека, которую они считают производной, прежде всего, от отношения человека к Абсолютному бытию, к тому, что выше человеческого Я, указывают логику «безтупикового» поиска смысла жизни (Г. Сковорода, В. Соловьев, Е. Трубецкой, Н. Бердяев и др.).

* * *

Вторым источником ответа на вопрос о смысле жизни, кроме философии, является литература и искусство. Величие подлинного искусства состоит в том, чтобы вновь обрести, схватить и донести до нас ту реальность, от которой, хоть мы живем в ней, мы полностью отторгнуты, реальность, которая ускользает от нас тем вернее, чем плотнее ее отгораживает усвоенное нами условное знание, подменяющее реальность, так что в конце концов мы умираем, так и не познав правды. А ведь правда эта была не чем иным, как подлинной нашей жизнью. Настоящая жизнь, которую в определенном смысле переживают в любое мгновение все люди, в том числе и художник, жизнь, наконец-то открывшаяся и высветленная, – это литература. Во всяком случае, мир, созданный писателем, побуждает читателя задуматься о загадках мира, в котором он живет, и о тайне своей собственной жизни. Согласно В. Ключевскому, высшая задача таланта – своим произведением дать людям понять смысл и цену жизни. В этом и состоит задача литературы, ее высший смысл. В известном смысле, писатель в своем произведении подобен Богу в природе. Он везде присутствует, но его нигде не видно. Литература есть заново, во всей ее реальности восстановленная жизнь. В отличие от той, замусоренной рутинным знанием, прожитой и неотрефлектированной, не высветленной искусством жизни, это жизнь подлинная. Литература не есть фантазия или эстетическая игра; это некая сверхреальность, точнее, вновь сотворенный альтернативный мир.

В идеале все так. Однако открытие неприглядной действительности, беспощадный натурализм великих романов XIX века (Ш. Бодлер, Ф. Достоевский) научили видеть в человеке существо, не заслуживающее доверия. Экономические и психологические теории XX века санкционировали этот взгляд, этот вектор, направленный вниз, в грязные закоулки жизни и темные подвалы души. Туда же переселилось искусство, дойдя до эстетизации безобразного. Из литературы культ безобразия перекочевал на сцену. Его с восторгом подхватил экран. Сложился по закону обратного воздействия искусства на творца новый тип писателя-циника, драматурга-циника, кинематографиста-циника, для которого иной взгляд на вещи, иной подход – как бы уже дурной тон. Проза, драма, кино словно не чувствуют себя вправе заниматься чем-либо другим, кроме обращения к жестокости, страстям и низменным инстинктам.

XX век – век «масс», для которых тотальная пропаганда, оснащенная новейшей технологией массовой дезинформации, с успехом оттеснила на периферию религиозную веру. Это был век двух мировых войн, необычайного совершенства технических средств истребления людей и разрушения памятников цивилизации, когда стало возможным в считанные минуты уничтожить с воздуха целый город, в короткий срок умертвить в газовых камерах много миллионов женщин, мужчин, детей и стариков.

Мы родились и живем в эпоху величайшего умаления человека. И только малая часть литературы и искусства, для которой человек по-прежнему остается высшей ценностью, об этой ценности все еще говорит. Вопреки всему, она настаивает на том, что нет ничего важнее человеческой личности.

Подлинная литература и искусство предстают перед нами как некая сущность или, если хотите, живое существо, наделенное вечной жизнью. Оно стоит над всеми современниками и соотечественниками. Все мы, великие и невеликие, знаменитые и неизвестные, подчиняемся его благодатному влиянию, испытывая очищение души. Оно существовало до нас и переживет нас всех. Мы умираем, сказал А. Блок, а искусство остается. Его конечные цели нам неизвестны, но ясно одно – оно способствует поиску смысла жизни в его субъективном, условном значении.

Таким образом, литература, искусство преображают наблюдаемые явления жизни в художественные образы, помогают осваивать этические и эстетические ценности. Но делают они это на основе философского либо религиозного мировоззрения авторов этих образов. Следовательно, для поиска ответа на вопрос о смысле жизни надо искать мировоззренческий первоисточник самих авторов.

* * *

Третьим и единственным источником, в котором можно найти ответ на этот вопрос, является религия. Вне зависимости от нашего отношения к ней нельзя не признать, что только в рамках религиозного мировоззрения и подлинной веры, с помощью, разумеется, адекватной философии, можно не только обосновать существование смысла жизни как предназначения, но и ответить на сам вопрос по существу.

Обычно противники религии отрицают не подлинную веру, а ее несовершенные оболочки – от грубых суеверий и человеческих жертвоприношений архаических сообществ до тех плохо сшитых обрывков метафизики и морали, которые сегодня называются очищенным христианством, религиями Нового века и пр.

Веру нельзя свести только к нравственности. Ее нельзя отождествить и со знанием истин вероучения («мера знания не есть мера благочестия»), У веры своя собственная область. Она рождается в переживании Вечного, даже если человек не имеет о нем ясных представлений. Подлинно живое в религии – это то, что выросло в чувство, которое можно описать, может быть, через понятие гностического Логоса (богопознания). Определить это чувство с помощью рациональных категорий почти невозможно. Правда, дело облегчается тем, что подлинно религиозное чувство близкородственно подлинному чувству любовному (сказано: Бог есть любовь), а также подлинному эстетическому чувству. Поскольку каждый переживал чистое любовное чувство, особенно в юности, постольку он способен путем сравнения представить, что такое религиозное чувство – даже не имея собственного религиозного опыта.

Внешний авторитет, даже авторитет Библии, без религиозного опыта – ничто. Всякое Священное Писание само по себе есть дивное создание, живой памятник героической эпохи религии. Но через рабское почитание оно становится мавзолеем – памятником, свидетельствующем о том, что был великий дух, которого больше нет.

Предназначение само по себе, по своей внутренней сути является еще чем-то внешним для человека, именно предназначением; это соотнесенность жизни с некими целями, заданная помимо моей воли и сознательной свободы. Однако в жизнь человека предназначение входит как призвание и как служение. Тот, Кто жизнь человеку дал, не просто к чему-то человека предназначил, Он еще и призывает человека к сознательному и свободному исполнению этого предназначения. Столь дорогое и значимое для человека слово «призвание» означает ведь именно «призыв», услышав который, он должен на него откликнуться и быть ему верным. То есть это означает, в конечном счете, откликнуться и быть верным Тому, Кто тебя зовет, Тому, Кто тебе жизнь дал. Слово «призвание» имеет, таким образом, откровенно религиозный смысл, и мы считаем правильнее употреблять его именно в этом – точном и полноценном – значении.

Для контрастности важно рассмотреть проблему в контексте языческого, политеистического мировоззрения (исключая период древнейших цивилизаций, хотя они в этом отношении небезынтересны). В поисках смысла жизни древние греческие философы воспринимали человека как носителя идеальных основ и выразителя идеальных целей жизни, но точно определить эти основы и ясно указать эти цели они были не в состоянии. Идеал человека всецело покрывался идеалом мудреца, который следует велениям одного только своего разума и, в силу разумности жизни, не только царствует над миром в своих творческих преобразованиях, но и одерживает еще более великую победу – победу над самим собою.

В силу этой победы он свободно избегает всяких пороков и овладевает добродетелями, так что в жизни своей он становится другом богов и по своему совершенству делается равным богам. Но, высказывая эти и другие мысли, великие философы языческого мира были не в состоянии воплотить их даже в своей собственной жизни. Очень многие творцы и проповедники нравственной философии (стоики), как известно, не в состоянии были перенести тяготы жизни и покончили самоубийством, да и всем ученикам своим, в случае утомления борьбою жизни, советовали делать то же самое. Мечта о равенстве с богами для них так и осталась мечтой. Великая заслуга их заключается в том, что они ясно осознали и решительно поставили вопрос о смысле жизни и в своей философии деятельно стремились к отысканию этого смысла, но так его и не отыскали. В мире был Он, и мир Им был, и мир держался только исканием Его, и мир Его не признал [5].

К осознанию бессмысленности жизни, задолго до появления христианства, постепенно пришла вся культурная масса древнего человечества, и постепенно цивилизованный Восток принялся за деятельный пересмотр наиболее жгучих вопросов жизни. Однако никакого обновления человеческой жизни из этого пересмотра не получилось, потому что жизненные вопросы и ставились, и решались с точки зрения одного и того же принципа блага или счастья как главной цели жизни.

Одна только философия буддизма пришла к решительному отрицанию этого принципа, но взамен его никакого другого принципа не выставила. Она просто ограничилась одним лишь отрицанием смысла жизни, считая появление жизни на земле какою-то непонятною роковою ошибкою божества, и потому она могла указать людям одно только истинное счастье – в смерти и одну только разумную цель жизни – в погашении воли к жизни.

Между тем эта печальная философия буддизма гораздо глубже других философий Востока, потому что она не обольщала человека никакими призраками блага и, следовательно, ни в каком случае не могла заставить его страдать от бессмыслия жизни при вере в ее смысл. Устранить это бессмыслие могло только новое обоснование жизни, но древний мир, сколько ни искал этого обоснования, не мог отыскать его. И даже в самые последние дни свои, уже на заре христианства, в греко-римской философии он дошел только до осознания необходимости сделать одну существенную поправку к старой философии буддизма. Если буддизм, ради избежания страданий жизни, говорил о погашении воли к жизни, то римская философия последнего периода стала уже прямо говорить об отрицании воли к жизни, т. е. пришла к открытой проповеди самоубийства как единственного средства разумно освобождать себя от всяких мучений.

Новое учение Христа, новозаветное откровение, явилось для европейских народов и как новое откровение смысла жизни, и как убежденная проповедь о фактическом осуществлении этого смысла именно в прославлении и обожествлении Христа. Из христианской проповеди люди услышали, что они призваны к бесконечному совершенству в развитии своего духа, чтобы в меру этого развития им можно было открывать в себе царство Божие и являть собою в мире вечную славу Божества. Поэтому человеческая личность имеет в христианстве особую ценность, и при том бесконечную ценность. Весь мир есть совершенное ничтожество в сравнении с человеком, потому что ни за какие сокровища мира нельзя купить живую человеческую душу.

Но для развития этой бесконечной ценности нужна и бесконечная жизнь, и христианство уверяет человека в действительном существовании этой жизни. Человек живет не для смерти, а для вечной жизни, так что смерть является только переменой условия жизни – простым переходом человека в новую жизнь. Не проповедь высокого морального учения обновляла людей, а глубокая живая вера их в великий смысл человеческой жизни и надежда на возможность осуществления этого смысла, потому что он уже фактически осуществлен в истории Христа.

Проповедники высокой нравственности существовали в Европе и раньше Христа. Они придумали немало таких положений, которые потом целиком повторились в нравственном учении христианства, однако, все эти положения до появления в мире христианства были только мертвыми словами. Они выслушивались ушами и принимались рассудком, но поднимать собою энергию воли были не в состоянии.

Если бы христианство при всей высоте своего морального учения давало человеку одни только наставления о наилучшем устройстве личной жизни, то оно было бы, конечно, такой же мертвой доктриной, как и многие другие философские доктрины жизни. Но в действительности оно говорит человеку: «Живи затем, чтобы приготовить себя к новой жизни в условиях существования другого мира; хотя бы пришлось тебе и жестоко страдать, ты все-таки живи и готовь себя к жизни, потому что ты затем и явился на свет, чтобы получить эту новую жизнь» [5]. Вот эта именно вера в новую жизнь и определяет собою смысл человеческой жизни как предназначение и вместе с тем заключает в себе единственное обоснование нравственности.

Вывод:

– потребность в искании подлинного, высшего смысла жизни как предназначения есть не только главная внутренняя проблема человека, но и его неустранимая предрасположенность и потребность;

– существует, по крайней мере, три источника поиска смысла жизни как предназначения – философия, искусство, религия. Проведенный анализ убедительно свидетельствует о том, что только в рамках религиозного мировоззрения и подлинной веры, с помощью, разумеется, адекватной философии, можно не только обосновать существование смысла жизни как предназначения, но и ответить на сам вопрос по существу. Предназначение человека метафизично по своей сути и лучшим образом толкуется религией. Для европейского сознания христианство является кратчайшим и очевидным путем осмысления предназначения человека.

Раздел 3 Опыт личного поиска смысла жизни

Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? А. Пушкин Не напрасно, не случайно Жизнь от Бога мне дана. о. Филарет (Митрополит Московский) А. Пушкину

3.1. Поиск смысла жизни как проблема нравственного выбора

Два предыдущих раздела уже представили читателю не только палитру различных воззрений на тему смысла жизни, но и рассуждения общего теоретического характера. Все это вместе с потоком общей информации (от научной и политической до житейской) является пищей для практического сознания, которое призвано дать свой конкретный и окончательный вердикт.

Итак, понятие «смысл жизни», во избежание неточности (разд. 2, глосс.) определено автором как предназначение, т. е. ценностный мировоззренческий ориентир, точнее, главный ориентир, предопределяющий отношение ко всему сущему. Коль это так, то вопрос смысла жизни нельзя рассматривать без увязки с основными мировоззренческими аспектами. Поэтому ниже приводятся рассуждения практического сознания о «мировоззрении», в т. ч. о «первичности идеи», «мироздании», «материальности мысли», «нравственном законе» и т. п.

Обилие цитат и в этой части книги объясняется тем, что автор адаптирует наработанный опыт по заявленной проблеме. Если автор обнаружил, что нужная, близкая идея, мысль уже кем-то удачно изложена ранее, то она обязательно цитируется. Зачем же еще раз формулировать (возможно, менее изящно) уже сформулированное? Кроме того, цитаты подтверждают, сколь близкие воззрения имеют разные мыслители. Эта близость точек зрения выдающихся и малоизвестных мыслителей должна укреплять сознание в верности выбранного пути поиска истины.

Более того, задачей автора, повторюсь, является не желание сказать свое новое слово, а стремление логическим путем аргументировать выбор своей позиции. Именно выбор, а не что-либо иное. Остановимся на этой посылке подробнее.

Действительно, проблема правильного выбора является важнейшей и иногда достаточно сложной во многих жизненных ситуациях. Это – как и при формировании мировоззрения. Необходимо принять во внимание наработанный опыт поколений. Найти свой «новый» смысл человеческой жизни после ясно выраженных позиций мудрых людей, живших в разных условиях и временах, вряд ли возможно. С другой стороны, недопустимо попасть под влияние «идола авторитета». Наработанный людьми опыт является своеобразным эталоном, индикатором и ориентиром, что обеспечивает возможность в поисках своего смысла жизни не оказаться в объятиях очередного заблуждения.

Сознание индивида формируется в социуме, поэтому оно впитывает, как губка, с молоком матери сначала родительские воззрения, а затем и воззрения окружающих людей, идеи из разных источников, которые часто потом становятся своими. Присвоение идей можно назвать собственным выбором, перефразом или пересказом. Как мы это назовем – неважно. Куда важнее честно признать, что мы воспитываемся всегда в культурно-общественной среде, точнее – в океане чьих-то мыслей и идей. Поэтому впитывать чужие идеи – естественное состояние для человека. Без этого он не сформируется как личность. Но человечество живет так долго, что практически любая из философских идей в той или иной форме, в той или иной мере близости уже встречалась, а если кому-то лично она не попалась, то, скорее всего, он что-то не дочитал из философского наследия.

В этом разделе книги нет претензий на авторскую новизну понимания смысла жизни. Возможная заслуга автора (если она и есть) может заключаться лишь в систематизации и обобщении отдельных фрагментов научного, философского, религиозного знания и житейского опыта. Этот системный подход практического (обыденного) сознания позволил автору определиться со своим нравственным выбором, сформулировать единую непротиворечивую универсальную концепцию смысла жизни человека.

Главное, с чем предстоит определиться: предназначение человека (как и всего сущего в мироздании) есть, или его нет? Хочется надеяться, что приведенная аргументация убедит читателя в том, что смысл жизни существует, и существует независимо от личности, времени, культуры, веры или расы. Каждому из нас дан, по большому счету, нравственный выбор не без причины. Каждый определяет цену своей жизни, имеет свое представление о счастье и свой путь осмысления собственной жизни. Автор полностью разделяет мнение американского психолога Б. де Анджелис о том, что существует некая причина тому, что вы именно такой, какой вы есть. Все в вас имеет некое предназначение. Смысл есть и во всем, что вас окружает. Вы наделены своим особенным, уникальным даром для того, чтобы выполнять свою особую, неповторимую Работу. Вы попали в этом мир не случайно. Все, чем вы обладаете, в точности соответствует вашему предназначению здесь [1].

Мысль есть различение. Различение предполагает умение выбирать. Выбор предполагает решимость сказать «нет» тому, что несовместимо с тем, чему уже сказано «да». Настоящий же выбор – это выбор между смыслом и бессмыслицей [39]. Вдумчивый анализ известных воззрений, а также собственный нравственный выбор, выстраивание своей логической цепи, позволяют формировать собственную мировоззренческую позицию, являются не только полезным самообучением, но и важнейшей составляющей процесса духовного роста каждого человека. Поэтому подобный, но только самостоятельный, подход практического осознания и предлагается читателю. Это может помочь определиться со своей миссией в этом мире, заданной высочайшим смыслом.

Вывод:

– поиск смысла жизни может быть сведен к обоснованному нравственному выбору приемлемых воззрений (из множества известных) на основе всей получаемой информации, теоретических рассуждений, своего жизненного опыта, верований, интуиции, совести и логики.

3.2. Особенности формирования личностного мировоззрения

3.2.1. Мировоззрение как комбинация верований

Рассматривая вопрос о смысле жизни, предварительно следует определиться со своим мировоззрением, со своим пониманием мира (п. 2.2). Ведь вопрос о смысле жизни человека напрямую связан со смыслом (или его отсутствием) существования как всего мироздания, так и его отдельных элементов.

Как известно, основное ядро всякого мировоззрения составляет одна из двух базисных философских систем: материалистическая и идеалистическая [51]. Именно их положения в контексте заявленной темы и будут рассматриваться, несмотря на общее обилие разных философских и религиозных систем и взглядов. Тем более что последние и так достаточно представлены в первом разделе книги. Напомним, что мировоззрение должно давать ориентир позиции человека по следующим фундаментальным вопросам (п. 2.2.1):

– Что есть мироздание?

– Что есть человек?

– Как человеку следует жить?

Причем осознанный ответ на третий из этих вопросов является следствием представлений о первых двух.

Попробуем разобраться в том, что составляет суть наших представлений обо всем в мире. В условиях, когда человек сохраняет свою загадку (п. 2.1.), наши воззрения на мир – это знания или только верования? И вообще, что мы достоверно знаем об этом мире?

Истина заключена в том, что лишь малая часть воззрений, и то весьма фрагментарных, получили надежное научное объяснение. Однако этих фрагментарных знаний явно недостаточно, чтобы сформировать цельное научное мировоззрение человека, об этом будет сказано ниже (п. 3.2.2, 3.2.3). «Ведь мы ничего о самих себе не знаем, что такое жизнь, чувство и мысль» (Вольтер). «Что касается рационального мышления, то мы, – по словам Василия Великого, – не можем понять даже природу муравья» [34].

Но тогда получается, что верования, собственно говоря, и составляют наши воззрения на мир, на то, каков он. Они бывают истинными, но бывают и ложными. И только в некоторых случаях, когда верования истинны и получили надежное доказательство, они образуют знание. Люди всегда искали знания как истинного объяснения всех известных им явлений (событий), стремились обнаружить основания этих явлений и их следствий.

Основания всех явлений составляют наиболее общие законы природы (из которых следуют все другие, менее общие). Попытки описать эти общие законы сводятся вместе в так называемые фундаментальные теории. Законы, на которые указывают научные теории, – это просто моменты регулярности в проявлении свойств (т. е. неких способностей и предрасположенностей) тех или иных субстанций. Следует признать, что в фундаментальных теориях не было и нет не только научных доказательств, но даже никогда не было надежных объяснений причин явлений, позволяющих сформировать подлинную картину мира. Ученые достоверно изучают только вероятность проявлений свойств и закономерностей (упорядоченностей) для конкретных объектов или субстанций, находящихся в конкретных условиях.

Если бы материальные объекты вели себя неупорядоченно, не было бы возможности предсказывать события. Но в мире имеет место порядок – система наблюдаемых закономерностей. Наблюдаемая упорядоченность мира заставляет искать первопричину этого порядка вещей.

Наука может объяснить свойства и закономерности поведения объектов, но не может объяснить, почему всякий объект обладает теми общими свойствами, которыми он обладает, не может объяснить первопричину организованного порядка мироздания. Если же допустить, что все в мире совершенно случайно, то тогда наука не в состоянии объяснить, по какому экстраординарному совпадению случайностей различные объекты, состоящие, в конечном итоге, из одних и тех же элементарных частиц, имеют совершенно различные свойства. Если у этого феномена отсутствует исходная причина (идея), то это экстраординарное совпадение случайностей слишком экстраординарно, чтобы рационально в него поверить. Например, если лягушки на земле образовались случайно, то в эту случайность труднее поверить, чем в случайность природного создания калькулятора, поскольку последний конструктивно будет намного проще этой самой лягушки. У нас нет никаких оснований предполагать, что случай мог создать такую чудесную и невероятно сложную организацию мироздания. Поэтому то, что материалистами представляется случайным совпадением, настоятельно требует своего объяснения. Без такого объяснения материализм есть не знание, а «чистой воды» особая вера. С другой стороны, сам успех науки в демонстрации того, насколько глубинно упорядочен естественный мир, дает основания считать, что у самого этого порядка есть еще более фундаментальная причина [56].

Любая научная теория зиждется на некоем наборе аксиом, принимаемых без доказательств (т. е. на веру) положений (догм). Ученые выстраивают свои версии, используя ту теорию, которая лучшим образом экстраполирует известные наблюдения. При этом они верят, что предсказания на основе такой теории, вероятно, более истинны, чем предсказания какой-либо другой теории. Начальные же условия явлений, принимаемые аксиомы и первопричина самих наблюдаемых закономерностей (регулярностей) всегда остаются вне этих теорий, хранят свою тайну. Поэтому наше мировоззрение, каким бы оно ни было (идеалистическим, материалистическим или смешанным), на самом деле всегда представляет собой комбинацию тех или иных верований, накапливаемых (приобретаемых) в процессе жизненного опыта.

В формировании мировоззрения человека все будет зависеть от того, во что он более склонен верить. Неверующих людей практически нет вообще. Одни верят в то, что душа и Творец есть, другие верят, что ни души, ни Бога не существует, и все в мире подвержено саморазвитию. Например, диалектический материализм предлагает нам верить в свойства природы также как религия предлагает верить Богу. Причём принципиально отличие этих подходов заключается лишь в том, что в первом случае истиной в последней инстанции являются труды К. Маркса, а во втором – Библия.

От того или иного настроения чувства и направления воли зависит и предрасположение человека к тому или иному мировоззрению. Поэтому, если чувства у человека имеют духовное направление, если влечение к Богу и вообще ко всему доброму и возвышенному в нём не омрачено противоположными влечениями, то такая настроенность и направление его воли располагают и ум к принятию соответствующего религиозного мировоззрения.

Та или иная вера, таким образом, является естественной частью человеческого существования. Если бы человечество имело однозначную научную картину мира, то она могла бы стать надежной базой для единственной модели мировоззрения. Иное воззрение логично было бы в таком случае считать просто незнанием. Однако такой научной картины мира нет, подробнее об этом читайте далее (п. 3.2.2, 3.2.3), и в нее при желании можно пока что только верить. Свою тайну хранит и мир, и человек в этом мире (п. 2.1).

То есть научно доказанных ответов на вопросы «что есть мироздание?» и «что есть человек?» никогда не было и ныне нет. Нет никаких оснований считать, что они могут появиться. Ответить на эти вопросы помогут только здравый смысл и логика, интуиция и совесть, принятые верования. Поэтому мировоззрение человека на самом деле представляет собой упорядоченную комбинацию его верований. Признавая (п. 2.2) то, что базовым основанием мировоззрения выступает миропонимание, следует признать и то, что оно складывается не из знаний, а из устойчивых верований. Поэтому и ведутся многовековые споры мыслителей.

Ученый не может на основе своих знаний сказать по этим вопросам больше, чем философ. Философ может понять меньше, чем поэт, а признанный писатель – меньше, чем молодой монах. Но это совсем не обязательно. В каждом случае духовное состояние человека значит больше, чем его знания, статус или профессия. Накопленные научные знания могут мешать своей навязанной авторитетностью проникнуть, погрузиться в существо этих, по сути своей метафизических, вопросов. Сознание современника с детства замусорено потоками противоречивой информации, идеологическими приоритетами, которые впоследствии часто оказываются опровергнутыми жизнью. Как ни покажется странным, но более полезным может оказаться наследие, опыт высокодуховных людей, поднявшихся над мирской суетой в интуитивном понимании существа духа, независимо от их образования или общественного положения. И, возможно, это самый верный путь поиска ответов на смысложизненные вопросы: «Что есть жизнь?» и «Что есть смерть?», «В чем смысл жизни?» и «Каков должен быть образ жизни?»

* * *

Принятие на веру тех или иных идей будет предполагать совершенно определенное толкование смысла жизни. Например, принятие на веру теории эволюции Ч. Дарвина, и, в частности, происхождения человека от обезьяны, предопределяет смысл жизни как борьбу за выживание вида (рода). Принятие на веру теории коммунизма К. Маркса предопределяет смысл жизни в том, чтобы участвовать в построении коммунизма (социальной справедливости и материального рая на земле), а главной миссией социального существования человека является борьба против класса эксплуататоров. Принятие на веру идей Ф. Ницше предполагает, что истинным смыслом жизни является реализация «воли к власти», а при принятии на веру идей 3. Фрейда – реализация первичных влечений… Философы-материалисты вообще могут прийти к выводу, что ответа на вопрос о смысле жизни как о предназначении не существует и не нужно его искать (разд. 1). Ведь у них представление о возникновении мира и человека часто сводится к необъяснимому совпадению случайностей. Случайность изначально ставит под сомнение поиск смысла жизни.

Если верить, что Творца нет, и что существует саморазвитие материи, что наука рано или поздно все разъяснит, ответы на вопрос о смысле жизни будут размыты. Ведь человеческая фантазия безгранична. Наличие множества подходов, их бездоказательность и множество ответов на этот вопрос, в которые мы должны также верить, но уже не признавая Создателя, заставят нас сомневаться в их правильности. Если человек отказался от веры в Бога, то он не захочет верить ни в идола, ни в научные мифы. Он должен достоверно знать. Но как раз знания в этих вопросах и нет! Поэтому ответ философа-материалиста никогда не будет научно убедительным. Этот ответ придется принять (или не принять) только на веру. «Убедительным» же его смогут сделать только политические силы, подконтрольные им средства массовой информации. А мода на того или иного философа-материалиста, как показала история, всегда быстро проходит. Мода проходит, а бездуховный атеизм, суть которого – отрицание религии, остается. Причем атеизм, отрицая Бога, не предлагает достоверную картину мира взамен.

Таким образом, от того или иного настроения чувства и направления воли зависит и предрасположение человека к тому или иному мировоззрению. Так, принятие на веру идеалистических идей теизма будет предполагать совершенно иное толкование смысла жизни. Признание божественной сути человека предопределяет смысл жизни как поиск дороги к Богу, как поиск Бога в себе, поиск красоты, любви и гармонии буквально во всем. Однозначный ответ на вопрос о смысле жизни в этом случае может быть определен выбранной религиозной базой.

Поэтому при рассмотрении фундаментальных оснований бытия автор предложил рассмотреть два мировоззренческих подхода: материалистический и идеалистический. Иные смешанные подходы не рассматриваются, поскольку, по большому счету, они все равно сводятся к одному из этих двух. В свою очередь, идеализм будет рассматриваться с позиций теизма (христианство, иудаизм, ислам), поскольку теизм сохраняет преобладание в палитре воззрений европейцев на мир и человека.

Вывод:

– мировоззрение человека представляет собой комбинацию его идеалистических и/или материалистических верований;

– принятая (выбранная) человеком мировоззренческая база предопределяет его ответ на вопрос о смысле жизни.

3.2.2. Вначале была Идея?!

Достоверная научная картина мира отсутствует. Следовательно, мир хранит свою тайну. С другой стороны, он настолько прекрасен и упорядочен, что есть все основания утверждать, что мир не просто загадка, а непрерывно совершающееся чудо. Его фундаментальные причины и свойства, глубины бытия остаются непостижимыми для ограниченного человеческого сознания, и в этом следует честно признаться. Все, что есть в этом мире, также вовлечено в стихию чудесного и поэтому бесконечно интересного для человека.

Люди с любопытством изучают это чудо – окружающий мир, пытаются научно освоить все его явления. После частичного научного отображения некоторых закономерностей, фрагментов мироздания остается неразрешимым главный мировоззренческий вопрос: «А почему, зачем это происходит и происходит именно так?» Неужели, имеющиеся законы природы, частично отраженные современными научными теориями, так всесильны, что сами являются причиной своей реализации? Или имеющиеся законы сами отражают лишь некоторые грани некой изначальной всеобщей Идеи?

* * *

Согласно общепринятым представлениям физиков и астрономов, Вселенная образовалась в результате «Большого взрыва» тела бесконечной плотности и нулевого размера. После взрыва она существует как гигантский волчок, получивший первоначальный запас энергии, а по мере ее расхода происходит общее торможение системы.

В этом подходе необъяснимо все. Кто сжал Вселенную в точку? Откуда взялась ее энергия? Какими уравнениями описать эту модель? Модель «Большого взрыва» не предполагает наличия системы управления Вселенной. В действительности мы живем в управляемой, идеально сбалансированной системе, имеющей собственную иерархическую структуру и управление на каждом уровне [40]. Вполне очевидно то, что этот бесконечно сложный и интересный мир организован упорядочение, разумно. «Все действительное разумно», – справедливо утверждал Гегель. В этом можно убедиться всякий раз, наблюдая слаженный парад планет и явлений космоса, красоту и многообразие животного и растительного миров, непостижимую функциональность работы центральной нервной системы человека и т. д., и т. п.

В мироздании каждая элементарная частичка несет информацию об очень многом, если не обо всем. Об этом догадались мудрецы еще в глубокой древности. У Демокрита, например, атом есть идея. Согласно Сенеке, «все пребывает во всем». Эти частички микромира находятся в сложном взаимодействии друг с другом. Они могут делиться до бесконечности, ибо в «малом нет наименьшего, но всегда есть меньшее» (Анаксагор).

В свою очередь, элементарные частички (не будем уточнять их волновую структуру) по сложным физическим законам структурируются в макрообъекты живой или неживой природы, которые тоже взаимно влияют друг на друга, что также частично описано наукой. В итоге, в мироздании все продумано, все взаимозависимо, взаимодействует, взаимовлияет, помнит…

Это представление вполне логично.

И та же неумолимая логика ставит перед нами другие вопросы:

– Кто (или что) и с какой целью, каким образом создал мироздание?

– Кто (или что) и как сотворил «первотолчок», приведший к его образованию?

– Почему законы природы именно таковы, каковы они есть, и не какие-нибудь иные?

– Кому (чему) нужно, чтобы все в мироздании было организованно именно так, а не иначе?

– Если мир организован разумно, то до его образования должна была быть идея (замысел) его создания?

Эти и другие вопросы подводят к необходимости рассмотреть такие понятия, как «первотолчок» и «изначальная идея».

«Первотолчок» есть сила, являющаяся начальной причиной и источником движения материи. Это явление пока что не может быть убедительно обосновано наукой. Остается принять на веру один из тезисов:

– «первотолчок» есть некое внутреннее свойство материи;

– «первотолчок» есть сила, проявленная неким творцом мироздания.

Ни один из этих двух тезисов не может быть до конца осмыслен людьми. Но может быть принят на веру. Вопрос первичности и причинности всего в мироздании как был столетия тому назад, так и ныне остается непостижимым для человеческого ума. На него нет, не было и не могло быть научных ответов. Были и есть учения, мнения, гипотезы, теории, научные мифы. Ответ же, если и может быть найден, то, скорее всего, он находится не в научной, а в духовной сфере. В настоящее время, как и ранее, подсказать его нам может только интуиция, совесть, логика, верования.

Таким образом, может быть принят на веру, как уже отмечалось, либо материалистический, либо идеалистический подход.

Материалистический подход основывается на вере в саморазвитие материи. Мир развивается не потому, что его кто-то или что-то внешне к этому побуждает, толкает, а потому, что он сам загадочным образом порождает источник своего развития. Изначальность замысла просто отрицается. Поэтому материалистические теории заводят вопрос об источнике саморазвития в абсолютный логический тупик. Этот источник остается необъяснимой загадкой. Действительно, очень трудно принять утверждение: некое загадочное внутреннее свойство (имеется в виду «первотолчок») материи загадочным образом реализовалось само по себе, поскольку оно (это свойство) как бы имелось изначально, и случайно создались другие необходимые (опять же загадочные) условия для его реализации. Поэтому философы– материалисты вынуждены старательно обходить этот вопрос стороной.

В той мере, в какой это нужно для удовлетворения своих потребностей, человек действительно способен познавать некоторые истины, характерные для окружающего его материального мира с помощью своих органов чувств и разума, осуществлять процесс научного познания. Процесс этот нужен и важен. Он бесконечен. «Каждая истина, открываемая нами, – это первый шаг к тем истинам, которые нам осталось открыть» (К. Гельвеций). Справедливо сказал и античный писатель Апулей: «То, что мы знаем, – ограничено, а что не знаем – бесконечно».

Но без ответа на вопрос об источнике развития любая материалистическая вера становится совсем уж неконкретной и малоперспективной для поиска смысла жизни человека как его высшего предназначения. Ведь вера в материализм логически подводит его сторонников к представлению о мире и человеке как необъяснимому совпадению случайностей. Случайность, как отмечалось ранее, изначально ставит под сомнение поиск смысла жизни.

Иной возможный ответ – в признании (постулировании, принятии на веру) первичности замысла (идеи) перед созданием мира – несет в себе идеалистический подход. В соответствии с этим замыслом, чтобы привести мироздание в движение, нужен был «первотолчок». Этот «первотолчок» является и первопричиной существования всего сущего. Задать закономерность совпадения «случайностей», которая и привела к образованию мироздания, мог только некий творец этого замысла и организатор «первотолчка» – Бог. Если даже поверить материалисту, что все в мире вершит разумная, всезнающая и всесильная эволюция, то и тогда, по мнению идеалиста, она и есть Бог, поскольку должна быть наделена всеми качествами Творца.

* * *

Современная наука использует, в основном, индуктивный метод, который предполагает экспериментальное изучение отдельных явлений с последующим построением той общей теории, которая связывает эти явления. Идеализму больше присущ дедуктивный метод освоения мира, при котором явление изучается в целом, без предварительного рассмотрения его частей.

Индуктивный метод изначально ограничивает представления о реальности, а его развитие породило западную техногенную цивилизацию со всеми ее достоинствами и недостатками. Так, в последнее время появляется всё больше сообщений, в которых представлены чудесные проявления влияния сознания человека на окружающий мир, ставящие современную науку в неудобное положение, когда она не может объяснить эти явления в рамках современной научной парадигмы.

С другой стороны, исследуя процесс создания нового в науке, математик Р. Пенроуз приходит к выводу, что восприятие новых научных истин выдающимися учёными происходит не в результате логической работы ума, а посредством прямого подключения к некоторому первоначально заданному источнику знаний. В этом состоит акт вдохновения, сопровождающий творческую работу в любой деятельности человека. Точка зрения Р. Пенроуза подтверждается богатым опытным материалом, накопленным восточными искателями истины в результате работы с нервными центрами (чакрами) и нервными каналами человека. Это дает основание признать существование мира высшей реальности и тонких миров, представителем которых является первичное Сверхсознание. Таким образом, есть достаточно веские основания считать, что различные уровни тонкоматериальных миров тесно связаны с сознанием человека и давно описаны в религиозных трактатах [72].

Материалистическое утверждение: бытие определяет сознание – все больше подвергается сомнению. Справедливой оказывается и обратная формула: меняя сознание, можно изменить и бытие.

* * *

Смысл жизни человека как элемента мироздания может иметь место в том случае, если существует «смысл» всего мироздания. Будет как-то совсем уж странно, если смысла в мироздании нет, а в существовании человека есть. С другой стороны, если допустить, что никакого смысла в мире нет, то как же тогда можно объяснить наблюдаемую упорядоченность, разумность организации всего мироздания?! Ведь смысл всегда есть спутник деятельности разума. На то он и разум, чтобы осмысленно подходить к деятельности. В свою очередь, признание наличия разума в мироздании влечет за собой и признание его осмысленной деятельности, предопределяющей предназначение (смысл) всех составных частей и элементов мироздания.

Поэтому представляется логичным, что осмысленная идея мироздания, как высшая истина, должна существовать, причем должна существовать вечно и независимо от нашего согласия с ней. Одновременно логически следует и признание закономерности в совпадении случайностей, образовавших этот мир и человека. По Вольтеру, «случайности не существуют, – все на этом свете либо наказание, либо награда, либо предвестие». Логика требует принять на веру существование замысла (идеи) создания мира. И носителем этой изначальной, существующей до мироздания идеи мог быть некий разум мироздания. Этот разум и принято считать Творцом. В свою очередь, если признать существование Замысла (Идеи), то следует признать и наличие смысла существования всего сущего (в т. ч. и человека), поскольку данный смысл должен быть предопределен этой Идеей. Ею же предопределена и отмеченная закономерность в совпадении случайностей, и удивительная целесообразность, и организованность всего сущего, рациональность структуры природы.

Перед тайной рациональности мироздания остается лишь благоговейно замереть: «Моя религия состоит в чувстве скромного восхищения перед безграничной разумностью, проявляющейся в мельчайших деталях той картины мира, которую мы способны частично охватить и познать нашим умом. Эта глубокая эмоциональная уверенность в высшей степени логической стройности устройства Вселенной и есть моя идея Бога» (А. Эйнштейн). Таким образом, автор общей теории относительности засвидетельствовал, что на атеизме научной картины мира не построишь [39]. Ему вторит и физик В. Гейзенберг: «Первый глоток из сосуда естественных наук порождает атеизм, но на дне сосуда нас ожидает Бог».

* * *

Многие события, описанные в Библии, подтвердились археологическими находками [44]. Поэтому атеистические высказывания по отношению к Библии среди ученых слышатся все реже. Ведь если человечество существует всего 40 тысяч лет, как оно может знать события 200-тысячелетней давности, описанные в Библии? Наука тут бессильна.

Людям не дано научно понять сложность мира, в котором они живут, расшифровать его тайну. Опираясь на позицию материализма либо идеализма, они склонны выбрать более понятное толкование. Такое, которое согласуется с очевидным логическим утверждением о том, что разумно организованный мир не может не иметь смысла, а цель человека – понять этот смысл. Не случайно в людях заложено стремление всегда и во всем искать смысл. Действительно, строительству сооружения всегда предшествует его проект, т. е. осмысленная идея. Только тогда в сооружении будут учтены и продуманы все детали. Идея же любого строения первоначально должна быть у его творца (создателя, архитектора). Иная логика не срабатывает. Приняв за постулат «идею Творца», мы сможем далее принять на веру и то, что Его изначальная осмысленная Идея, учитывающая все, в т. ч. все микроскопические детали, и Его энергия создали мироздание. Так, согласно Вольтеру, материя вселенной есть такая же принадлежность Бога, как и идеи, а идеи – такая же принадлежность Его, как и материя. Согласно Н. Кузанскому, мир есть развернутое состояние Бога, Который, в отличие от тварного мира, принципиально непознаваем. По Ксенофану (VI–V в. до н. э.) основа Бога, который везде и все объемлет, – мысль. Мысль всемогуща. Она движет миром так же, как мысль человека движет его телом. Согласно Г. Гейне, мысль – это невидимая природа, природа – видимая мысль.

Таким образом, наблюдаемая нами упорядоченность, целесообразность, разумность организации мироздания предопределяет существование Идеи до его создания. В свою очередь, идея есть свойство разума, а разум проявляет себя в идеях. И, если принимается положение о «разумности организации мироздания», то должно быть принято на веру и положение об «изначальности замысла» Богом. «Сколько бы мы не ополчались против доказательств бытия Бога, остается незыблемым, что сквозь мир и его духовную структуру просвечивает изначальная творческая мысль, наделенная созидающей силой» (Римский Папа Бенедикт XVI).

«Человеческая книга имеет вес, объём, т. е. материальную форму. Но что в ней первично? Эта материальная форма или заложенная в книге идея? Любой мыслящий человек скажет: „Чтобы написать книгу, она прежде должна сложиться в сознании человека“. Значит, первична идея. Книга же вторична, она лишь воплощённая в видимых формах идея. Когда мы читаем книгу, или смотрим на прекрасную картину, мы не видим автора книги или картины, но мы знаем, что он есть. Так же мы не видим и Творца мира, Бога. Но как не может появиться книга без писателя, так не могла возникнуть вселенная без Творца. Он скрыт от нас, но мы видим то, что Он создал. Материя вторична, она лишь воплощенная в видимых формах идея Бога» [24].

* * *

Бог, согласно теизму (христианству, иудаизму, мусульманству), сущностным образом вечно всемогущ, всеведущ и совершенно свободен, но тогда Бог – это последнее фактическое основание, которое объясняет все прочее в мироздании. Бог ответственен за существование всего, чем он не является, и за бытие его таким, каково оно есть, со всеми способностями и предрасположенностями всякого сущего. При его беспрерывном действии в каждое мгновение времени собственное существование Бога – единственное существование, которое не может быть объяснено действием Бога. Бог – необходимое бытие, существующее в силу самого себя, независимо от чего-либо. Причину своего бытия и условия Своего существования Он имеет только в Себе Самом (этот догмат есть таинство таинств, недоступных разуму человека). Таков Бог, существование которого утверждают идеалисты-теисты. Согласно их воззрению, Бог в каждое мгновение сохраняет существование материальных объектов нашей Вселенной с их способностями и предрасположенностями. Бог, таким образом, является причиной существования людей и сохраняет их существование в каждое мгновение. Он причина того, что у людей сохраняются их способности и верования. Бог также позволяет людям формировать те цели, что у них есть, но не навязывает им какого-либо выбора.

Бог, будучи всемогущим, способен создать упорядоченный мир. И у него есть веское основание сделать такой выбор. Мир, в котором есть человеческие личности, – это хороший мир. Они обладают опытом и мыслями. Они способны делать выбор, а их выбор может изменить их самих, других людей, неодушевленный мир. Бог, будучи совершенно благим, щедр. Он хочет делиться своим богатством. А обладающие телами человеческие личности в управляемой законами Вселенной представляют собой особый вид блага. Обладая телом, мы обладаем контролем над ограниченным сегментом материи, а если нам это угодно, мы может исследовать, как функционирует мир и какие телесные действия будут иметь более отдаленные последствия. Мы в состоянии быстро узнать, когда могут упасть скалы, напасть хищники, вырасти растения. Поэтому Бог позволяет нам причаститься к его творческому выбору. Мы в состоянии сделать выбор, имеющий жизненно важное значение для нас: как избежать падения скал, убежать от хищников, посеять злаки, чтобы иметь пишу. Мы в состоянии сделать выбор, имеющий жизненно важное значение для других: дать им пишу или позволить им умереть от голода. Таким образом, мы способны расширить сферу своего контроля за пределы контроля над своим телом и нашей ближайшей средой, доведя его до гораздо более объемного контроля над миром.

Подобно доброму родителю, щедрый Бог имеет основание не навязывать нам определенную фиксированную меру знания и контроля и предоставить нам возможность расширять свое знание и контроль. У Бога есть основание позволять претерпевать трудности во имя больших благ.

Так как людям предоставляются такие возможности, то у Бога есть основание сотворить мир с теми естественными законами, которые мы обнаруживаем. Поэтому существует высокая вероятность того, что Бог создаст мир, подобный нашему.

Упорядоченный мир – прекрасный мир. Красота заключена в образах порядка. Движения звезд в соответствии с регулярными законами – прекрасный танец. У Бога есть основание создать упорядоченный мир, т. к. красота – это благо. Это не зависит от того, видит ли кто-либо эту красоту. Но это тем более так, если ее когда-либо созерцал хотя бы один человек.

Аргументация в пользу бытия Бога на основе факта существования мира и его упорядоченности является философской кодификацией естественной и разумной реакции на упорядоченный мир, которая глубоко укоренена в сознании человека. Люди рассматривают понятность мира как свидетельство в пользу существования разумного и понимающего творца.

Существование, упорядоченность, тонкое и сложное устройство мира; существование обладающих сознанием людей, у которых есть ниспосланные провидением возможности формировать себя, друг друга и мир; определенные исторические свидетельства о чудесах, происшедших в связи с человеческими потребностями и молитвами, особенно о чудесах, сопровождавших основание христианства; наконец, свидетельства об опыте присутствия Бога у миллионов людей, – все это в совокупности делает гораздо более вероятным то, что есть Бог, чем то, что его нет [56].

Будучи невидимым и недоступным в Существе Своём, Бог являет Себя людям, по мере их способности к восприятию, в разного рода видимых откровениях естественного и сверхъестественного характера. Всё, что необходимо знать о Боге, и что мы можем вместить, Он открыл нам в делах Своего творения промышления через закон и пророков и через Единородного Своего Сына. Мы воспринимаем Бога не как предмет мира физического, а только как в зеркале, т. е. видим лишь отражение образа Божия в делах мира и Откровения [24]. «Бог шепчет нам голосом любви, говорит с нами в полный голос через голос совести, и кричит нам через мегафон страданий» (К. Льюис).

При этом следует иметь в виду, что знание Бога нужно отличать от знаний о Боге. Знание Бога – глубокое, внутреннее, интимно-личностное чувство, связь души с Богом. Этому чувству нельзя научить какими-то внешними средствами. Знание о Боге, напротив, даются извне, например, путем вышеприведенной аргументации.

Теизм является очень простой концепцией, которая позволяет подтвердить очень много уже сделанных наблюдений о сущности мироздания и человека. Теизм выступает в качестве простого и последнего объяснения для всего наблюдаемого.

Например, теизм убедителен и в пояснении причин зла. Существование свободы выбора человека предопределяет и существование зла. Согласно Н. Бердяеву, положительный смысл зла в том, что оно есть испытание свободы и что свобода – высшее достоинство твари, предполагает возможность зла. Райская жизнь, не знающая зла, т. е. не знающая свободы, не удовлетворяет человека, несущего в себе образ и подобие Божье. Человек хочет райской жизни, в которой свобода будет до конца испытана. По Р. Суинберну, зло и трудности необходимы отчасти для того, чтобы человеческая верность Богу и самоотдача были подлинными. Согласно А. Кураеву, если пришло несчастье, то имей мужество сказать, что это Господь тебя ставит в такие условия, и ты должен через эту боль вырасти.

Существуют много соперничающих концепций, пытающихся объяснить явления, первопричиной которых является некая случайность. Однако, в условиях, когда мир сохраняет свою загадку, эти теории являются не более чем игрой воображения (фантазией) и той же верой, но никак не знанием. На сегодняшний день, по мнению автора, лучшее объяснение мирозданию дает именно теистическая концепция, поскольку она обеспечивает внятные объяснения первопричин практически всех видимых и невидимых явлений, дает простое и последнее объяснение всего наблюдаемого. Поэтому признание бытия Бога на том основании, что чудо-мир существует, и существует упорядочение, структурно организованно, является естественной и разумной реакцией. Существование неслучайных закономерностей, неслучайных явлений и событий делает признание существования Бога более вероятным, чем его отсутствие. «Разум приходит к необходимости признать первую причину всего существующего и причину единую, которая бы ни от кого не получала бы своего бытия, а имела бы его от себя самой. Без признания её существования все явления мира, наполняющие его существа и предметы, держались бы ни на чём, были бы беспричинны. Такою первою причиною, обусловливающею всё существующее и имеющее существовать, может быть только Бог – существо премирное, имеющее независимое от мира бытиё» [24].

В свою очередь, среди теистических концепций мироздания, которые близки в своей сути с точки зрения первопричины бытия, рационально придерживаться той, которая является основанием культуры твоего народа, твоей культуры. Так же, как для восприятия и выражения мыслей проще (доступнее) пользоваться родным языком.

Логичность вышеприведенных рассуждений позволяет нам утверждать и следующее: «Если человек добросовестно ищет высший смысл, он обязательно найдет Бога». По А. Чехову: «До тех пор человек будет сбиваться с направления, искать цель, быть недовольным, пока не отыщет своего Бога». Бог и только Бог может быть источником исходной Идеи, гарантом смысла существования мира, смысла существования человека, совершенствования человеческих отношений.

В разных учениях существуют понятия, родственные исходной Идее. Например, в древнегреческом варианте Библии было написано: «В начале был Логос…» «Логос» в переводе с древнегреческого есть «идея» или «слово», в зависимости от контекста. Вспомним русский перевод Библии с греческого: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога…». Это фундаментальное толкование первопричины с учетом родственности понятий можно без изменения сути рассматривать и так: «Вначале была Идея, и Идея была у Бога…»

Вывод:

– мир хранит тайну своего образования, но очевидно, что он организован упорядоченно и разумно (осмысленно);

– признание упорядоченности и разумности организации мироздания предопределяет логичность принятия на веру первичности Идеи этой упорядоченности;

– из этого вытекает признание Бога как источника исходной Идеи. Бог выступает гарантом смысла существования мира и смысла жизни человека.

– коль это так, то в мироздании в целом, и у каждого его элемента в частности, должен иметься смысл (предназначение).

3.2.3. Все, включая мысли человека, имеет «полевую структуру»

Несмотря на то, что мир сохраняет тайну своего образования, в людях неистребимо стремление к его познанию. Познавая этот мир, люди стараются научно описать все его явления. Люди разработали различные теории для математического описания тех или иных процессов, фрагментов мироздания. Хотя существующие теории не всегда согласуются между собой, тем не менее, они действительно отражают некоторые объективно существующие физические законы. Но общая научная картина мира, состоящая из комбинации подобных фрагментов, по-прежнему остается нераскрытой, об этом пойдет речь ниже в теории «струн».

Ясно, что этот мир существует и развивается по какой-то определенной, заданной программе некоего Всеобщего (космического) поля, которое охватывает и пронизывает в мироздании все видимое и невидимое, все живое и неживое. Свидетельством наличия такой программы является сама возможность математического описания отдельных явлений происходящего, свидетельством реализации программы – вполне наблюдаемые процессы развития и существования всего сущего.

Человек испытывает на себе воздействия множества полей: гравитационного, электрического, электромагнитного, геомагнитного, радиационного, биологического, молекулярного и др. Назовем эти поля частными. Наверняка существуют также иные поля, которые человечество пока не открыло, но которые также воздействуют на нас.

Сама возможность описания частных полей формулами и числами, возможность представить их как информацию как бы подсказывает возможность определить Всеобщее поле, вмещающее множество частных полей, как информационное или лучше – энергоинформационное, поскольку этим полям, безусловно, присуща и энергия, которую в ряде случаев можно измерить.

Поразительно, что некоторые присущие наблюдаемым полям физические константы однозначно задают устройство нашего мира: гравитационная, магнитная, радиус боровской орбиты, постоянная Планка, скорость света, число «я» и т. п. Если их изменить хотя бы на 1 %, то мир потеряет устойчивость и порядок. Похоже, что некие изначально заданные числа участвуют в алгоритме развития и существования Вселенной, предопределяя устойчивость нашего мира.

Поразительны результаты одного научного эксперимента. Биологи, изучая развитие эмбрионов млекопитающих, пересаживали их клетки, чтобы понять, насколько каждая клетка «знает», чем ей предстоит стать. На ранних стадиях деления клеток, когда уже явно проступает формирование органов, ученые заменяли клетки ноги на клетки головы, и наоборот. Попав в новую среду, пересаженные клетки развивались, как ни в чем не бывало. Казалось, что им все равно, каким именно органом суждено стать. Эмбрион в целом развивался нормально. Получается, что клетка зародыша, находясь в материнской утробе, развивается в локальном биополе своей матери и в поле Вселенной. Эти поля, накладываясь, и определяют, какая именно клетка станет носиком, а какая пальчиком. Таким образом, получается, что некое поле (или поля) причастны к программе развития эмбриона.

Впечатляют и научные результаты исследования влияния биополя беременной женщины на окружающих. У мужчины, живущего рядом с беременной женщиной, уровень гормона пролактина постепенно растет. Он достигает максимума за три недели до родов. Пролактин, по сути, является женским гормоном, который отвечает за развитие молочных желез. Он способствует возникновению чувства заботы о новорожденном. При этом уровень мужского гормона тестостерона у мужчин в данной ситуации уменьшается на треть. Таким образом, поле беременной супруги в известной мере как бы преобразует агрессивного мужчину в заботливого папу.

Мать иногда на огромном расстоянии чувствует беду своего ребенка. Мгновенная передача такой информации, вероятно, осуществляется в некоем Всеобщем энергоинформационном поле.

Известно наличие феномена гипноза как влияния (внушения) мысленного (биоэнергетического) поля гипнотизера. Известны и народные методы лечения заговором, когда лечебный эффект достигается произнесением молитв, особых заклинаний, ритуалов и т. п.

Нельзя также отрицать наличия связи между именем человека и чертами его характера. Многократно произносимое имя как бы формирует поле влияния, корректирует характер, частично «подстраивает» человека под это поле.

Люди еще в глубокой древности заметили наличие связи между датой рождения человека и его характером. Эта связь, возможно, обусловлена влиянием полей планет и их расположением, но, возможно, эта числовая информация просто отражает влияние на человека некоего космического поля. Разные народы составляли свои гороскопы (зодиакальный, восточный, друидов и т. п.), которые в той или иной степени отражают эту связь.

Биологами доказано влияние музыки на рост растений, на удои молока коров и т. п. Очевидно также и влияние музыки (воздействие поля звуковых колебаний) на настроение, эмоции человека. Известны и военные разработки по влиянию звуков низких частот на подавление воли противника.

Известно и то, что частота звуковых колебаний при произнесении молитв всех мировых религий (7-12 герц) близка к частоте собственных колебаний земли, равной 8 герцам.

Подобных примеров влияния различных полей существует великое множество. Отсюда напрашивается логический вывод: «Все в мире находится в непосредственном или бесконечном опосредованном взаимодействии всего во всем. Это предполагает существование универсального информационного поля Вселенной, являющегося формой универсального взаимодействия и единства мира. Все в мире „помнит“ обо всем!» (С. Фишер).

Таким образом, Всеобщим энергоинформационным полем можно считать всеобщую совокупность частных полей всех видов, которые известны или нет и которые воздействуют на все существующее в этом мире, в том числе и на людей. Локальным энергоинформационным полем можно считать совокупность полей всех видов, которые известны или нет, но которые излучает какой-либо объект живой или неживой природы.

Принимая гипотезу о существовании Всеобщего поля, надо сказать, что последнее пока недоступно для измерений и расчетов. Хотя некоторые следы этого поля, проявляемые в гравитационном, радиационном, электромагнитном и других частных полях, наблюдаются, измеряются и в известной мере уже описаны соответствующими математическими зависимостями.

Существует ряд научных гипотез, попыток описания мироздания, близких к представлению о нем как о Всеобщем поле. Например, это разрабатываемая ныне «теория струн», которая должна объединить существующие знания о макро– и микромире. Теория струн – направление математической физики, изучающее динамику не точечных частиц, как большинство разделов физики, а одномерных протяжённых объектов, так называемых струн. В рамках этой теории постулируется, что все фундаментальные частицы и их фундаментальные взаимодействия возникают в результате колебаний и взаимодействий ультрамикроскопических струн, длина которых чрезвычайно мала, она составляет порядка 10-35 м, и поэтому она недоступна наблюдению в эксперименте. Язык теории струн подходит для описания как микроскопического мира (область применения квантовой механики), так и макроскопического мира (область применения общей теории относительности). К настоящему времени ученые разработали две основные частные теории для описания Вселенной – общую теорию относительности и квантовую механику. Общая теория относительности описывает гравитационное взаимодействие и крупномасштабную структуру Вселенной. Квантовая механика, наоборот, имеет дело с явлениями в крайне малых масштабах. В принципе, эти две теории, к сожалению, несовместимы – они не могут быть одновременно правильными. Поэтому в настоящее время не представляется возможным создать единую теорию, которая описывала бы всю Вселенную, одновременно в большом и малом масштабах. Ученые разделили задачу на части и построили частные теории. Каждая описывает один ограниченный класс наблюдений и делает относительно него предсказания, пренебрегая влиянием всех остальных величин.

Середина 1990-х ознаменовались бурным развитием теории «струн», и ожидалось, что в ближайшее время на основе теории струн будет сформулирована так называемая «единая теория», или «общая теория поля», поискам которой А. Эйнштейн безуспешно посвятил десятилетия. В последние годы теория «струн» столкнулась с серьёзной трудностью, суть которой состоит в том, что теория струн допускает равноправное существование огромного множества различных вселенных, а не только той, в которой мы существуем. В настоящее время ведутся поиски, пока безуспешные, адекватного математического языка для формулировки М-теории – единой фундаментальной теории.

Другая гипотеза отражена теорией физического вакуума. Она не только включает сознание в картину мира, но и указывает на определяющую роль некой Высшей реальности при рождении грубой материи из ничего. Эта теория в своём содержательном смысле не является «новой теорией», поскольку много тысяч лет назад на Востоке было известно, что все материальные вещи появились из «Великой Пустоты» – физического вакуума, как сказали бы современные физики. Теория физического вакуума, согласно мнению физика Г. Шипова, в значительной степени изменяет существующие представления о мире. Прежде всего, это касается взаимоотношения материи и сознания – одной из главных проблем философии и естествознания. Эта теория предсказывает существование тонкоматериальных миров и мира Высшей реальности, играющих существенную роль в эволюции материи, и человека в том числе, а также нахождения в природе первичных торсионных полей – идеального носителя информации, которые соответствуют различным уровням тонкоматериальных миров, тесно связанных с сознанием человека. Торсионные поля – более общие, чем гравитационные и электромагнитные поля. Проявления торсионного поля называют «тонким миром» или «пространством тонких вибраций». Согласно мнению физика А. Акимова, даже «душа человека имеет полевую торсионную природу. И жизнь после смерти есть проявление этих полевых структур. Каждая такая структура осознает себя как личность человека, хотя в действительности – это сгусток поля…»

Поскольку имеющиеся гипотезы пока научно не подтверждены, то будет логичным оставить (или принять) философскую гипотезу о существовании некоего Всеобщего энергоинформационного поля без претензий научного описания его структуры. Однако, приняв ее, далее предстоит определиться с вопросами:

– Всеобщее энергоинформационное поле, так удачно отражающее энергоинформационный обмен в мироздании, настолько всесильно, что само является причиной своей реализации?

– Это поле само отражает лишь некоторые грани некой изначальной всеобщей Идеи?

Согласно выводам подраздела 3.2.2, удивительная целесообразность, упорядоченность мироздания, а значит, и любых полей, и их взаимодействий, свидетельствует о том, что мы живем в идеально сбалансированной и разумно организованной энергоинформационной полевой структуре мироздания в соответствии с исходной Идеей. В соответствии именно с ней это поле имеет свойства: программу, память и энергию (возможно, что-то еще). С принятием этой гипотезы в нашем сознании может сложиться некий базис гипотетической картины мира. Согласно этому базису, Всеобщее поле:

– воспринимает, сохраняет и передает информацию. Оно имеет программу формирования всех процессов в мироздании;

– включает в себя все известные и неизвестные нам поля (гравитационное, магнитное, биологическое и т. п.) и явления, в той или иной степени описанные законами (гравитации, механики, квантовой физики и т. п.);

– имеет и использует энергию, необходимую для формирования, существования и развития вселенной.

Название поля, в общем-то, значения не имеет, но важно признание высокой вероятности того, что мир имеет «полевую» структуру с соответствующими свойствами, признание наличия и взаимовлияния Всеобщего и локальных полей, которое нам подсказывают интуиция и логика.

Итак, Всеобщее энергоинформационное поле и локальные поля сосуществуют и взаимодействуют. Взаимовлияют и локальные поля.

Мысль человека и поля материальных объектов взаимодействуют, влияя друг на друга. Можно считать также, что и мысль материальна, ведь она формирует некое собственное информационное поле, что влечет за собой определенные материальные последствия. Они возникают как следующие за мыслью поступки (дела), как материальное воплощение намерений человека, а также формируются реакцией окружения на это поле индивида (на его намерение), независимо от материального воплощения (поступков). Окружающий мир воспринимает информационное поле индивида, сформированное его намерением, и реагирует на него, как на полученную информацию.

В соответствии с исследованиями американского невролога Д. Диспенса, мысли человека влияют на структуру конкретных нейронных сетей головного мозга. Головной мозг человека состоит из крошечных нервных клеток, которые называются нейронами. Эти нейроны имеют отростки, которые простираются и соединяют другие нейроны в нейронные сети. Каждое место их соединения «интегрируется» в мысль или память. Все идеи, мысли и чувства, по мнению Д. Диспенса, как бы выстраиваются и объединяются в этой нейронной сети и имеют взаимосвязь. А если в чем-то постоянно мысленно упражняться, то между этими нервными клетками устанавливаются более прочные и длительные связи. Получается, что мысли человека вносят конкретные изменения в мозг человека.

Физическое здоровье индивида определяется образом (стилем) его жизни, который, в свою очередь, зависит от образа его мыслей. Врачам хорошо известно, как влияет на процесс лечения воля пациента к жизни, к выздоровлению. Не случайно, поэтому, еще со времен Сократа бытует убеждение в том, что «нельзя врачевать тело, не врачуя душу».

Душевный настрой человека (или его намерения, мысли, эмоции, аура, энергоинформационное поле) воспринимается (чувствуется, «читается») окружением и влияет на него. На настроение человека конкретно реагируют не только люди, но и домашние животные. Даже растения «чувствуют» его намерения (добрые они или нет), что уже многократно доказано биологами.

Вода – основа всего биологического мира – меняет свою информационную структуру в зависимости от наших слов и мыслей. Об этом свидетельствуют эксперименты с наблюдением формы кристаллов замороженных капель воды. До замораживания вода находилась рядом с изображением разных символов: креста, свастики, а также подвергалась воздействию музыки: рока, классики. На воду воздействовали произнесением слов и фраз, предполагающих добрые или злые намерения. Затем капельки воды, помещенные на стеклянные пластинки, замораживались. В результате наблюдалась закономерность различных форм (узоров) кристаллов льда в зависимости от предварительного информационного воздействия на воду. Похоже, вода воспринимает, сохраняет и передает информацию, даже такую, как мысль, эмоции и слово. Это явление открыто и доказано японскими исследователями [76]. Поскольку человек и его мозг имеют водную структуру, то, возможно, именно вода выполняет ключевую роль в приеме, хранении и передаче информации.

Согласно В. Вернадскому, мыслительный творческий акт человека имеет способность «зажигать» сознание, концентрировать интеллектуальную и эмоциональную энергию, создавать индивидуальные (локальные, – ред.) силовые поля пространства и времени. По мнению русского невролога В. Бехтерева, все явления мира, включая и внутренние процессы живых существ или проявления «духа», могут и должны быть рассматриваемы как производные одной мировой энергии, в которой потенциально должны содержаться как все известные нам физические энергии, так равно и материальные формы их связанного состояния и, наконец, проявления человеческого духа.

Нервно-психическая деятельность человека должна пониматься как проявление этой энергии. В. Бехтерев полагал, что совершается кругообращение энергии от человека к человеку, благодаря чему происходит не всегда уловимое, но постоянное взаимодействие между людьми и даже не между людьми только, но и между людьми и теми существами, с которыми человек вообще обращается в условиях своей жизни. Примечательно и то обстоятельство, что в религиозном представлении исхождение Святого Духа понимается как исхождение Божественной энергии [24], т. е. именно энергии, а не чего бы то ни было еще. А Святитель Григорий Палама разделяет Сущность и энергию Бога.

В соответствии с данными Института науки, техники и государственной политики в университете Махариши в 1993 г. в Вашингтоне (округ Колумбия, США) был проведен исследовательский эксперимент при поддержке полиции и ФБР В одном месте собралось 4000 добровольцев из 100 стран мира для групповой медитации в течение длительных промежутков времени. Результат данного эксперимента засвидетельствовал о 25 % снижении числа насильственных преступлений в Вашингтоне в это время. Причем этот результат прогнозировался исходя из 48 исследований, проведенных ранее в более узком масштабе. Подобные эксперименты демонстрируют факт влияния мысленной энергии людей на расстоянии.

Философ Р. Джерард выдвинул идею, основанную на геноме сознания. Он считает, и это, по его мнению, подтверждено новейшими наблюдениями ученых, что ДНК четко считывает и «понимает» содержание окружающих ее полей, в том числе информационных.

Таким образом, есть все основания признать существование связи между разумом человека и окружающим его миром. Эта связь как бы отражает взаимодействие энергоинформационных полей разума человека, других людей и природы. Ее частично отображает понятие «ноосфера» (греч. nous – разум и sphaira – шар) – сфера взаимодействия общества и природы (эта сфера обозначается также в разных источниках терминами «антропосфера», «социосфера», «биотехносфера»). Ее становление связано с развитием человеческого общества, оказывающего глубокое воздействие на природные процессы. Согласно В. Вернадскому, «в биосфере существует великая геологическая, быть может, космическая сила, планетное действие которой обычно не принимается во внимание в представлениях о космосе… Эта сила есть разум человека…»

Во Всеобщем энергоинформационном поле мысли человека (локальные поля) представляют собой своеобразный конденсат энергии, которая не только накапливается на земле, но и находится во взаимодействии с космосом.

Вывод:

– гипотеза существования Всеобщего энергоинформационного поля вполне имеет право на жизнь;

– в имеющем «полевую» структуру мироздании все взаимодействует и взаимно влияет;

– мысль материальна. Она также имеет «полевую» структуру;

– существует связь между разумом человека и окружающим его миром на уровне взаимовлияния энергоинформационных полей.

3.2.4. Установка: «Твори добро в мыслях, словах и делах»

Каждый поступок, каждый шаг, каждое слово, каждый жест, каждое мимическое движение и даже каждый произнесенный человеком звук не остаются бесследными, а, так или иначе, отражаются в других, претворяясь здесь в новые формы воздействия на внешний мир и передаваясь путем социальной преемственности будущим поколениям человечества.

В. Бехтерев

Признавая взаимодействие между разумом человека и окружающей природой, нельзя не задуматься над путем достижения гармонии в собственной жизни и в обществе, над методом согласования своего поля с природными ритмами, координирования материального и духовного миров.

Для начала следует признать, что суть каждого человека отражает локальное энергоинформационное поле его мыслей, переживаний и чувств. Прав мыслитель Р. Эмерсон, утверждающий, что «человек есть то, что он думает в течение дня». Состояние же мыслей отдельного человека активно влияет на формирование психологии всего народа. Его локальное поле вносит свой вклад в развитие или подавление устремлений на позитивные перемены в экономической, политической жизни общества, в отношение к природе.

По утверждению психоаналитика К. Юнга, «лишь изменение установки отдельного человека становится началом изменения психологии нации. Великие проблемы человечества (или отдельного народа) еще никогда не решались посредством всеобщих законов, но почти всегда – посредством обновления установки отдельного человека».

Человек создан достаточно гармонично и совершенно. Но из-за внутренней нравственной дисгармонии у него нарушены информационные связи с Всеобщим полем, нарушена гармония в отношениях с природой.

Российский психолог В. Букреев, анализируя тысячелетия мировой истории, приходит к выводу, что истоки агрессии, характерной для современной цивилизации, объясняются поломкой человеческой натуры, расчеловечиванием человека. Это происходит в режиме постоянной духовной катастрофы через ряд этапов – культ, культура, цивилизация, технология. «Отныне, – отмечает Э. Фромм, – матерью человека выступает не природа, а мир техники. Мир искусственной природы, где правит бал не творческая, а репродуктивная деятельность, расщепляющая интеллект и волю, разрывающая сознание человека. А это уже форма социальной шизофрении с последующим психозом в виде ненависти, разрушающей все, в том числе и ее носителя».

В этих условиях люди теряют чувство сострадания, предпочитая агрессию. Под любовью все чаще понимают лишь сексуальные утехи. Энергоинформационное поле таких людей не излучает добро и любовь к природе, к ближнему. Такое состояние грозит опасностью и для человека, и для конкретной страны, а, может быть, и для всего человечества. Эта опасность заявляет о себе как исторический вызов, который ждет достойного ответа.

Вызов – это всегда проблемная ситуация, решение которой начинается с выдвижения дееспособной идеи. А эту идею, как правило, генерирует интеллектуальное меньшинство с надеждой, что его поймет и оценит большинство, предпочитающее жить и выстраивать свои отношения с миром на базе сложившихся стереотипов, характер которых может быть и негативным. Так, идеи, выдвинутые Моисеем, Буддой, Христом, Мухаммедом, изменили сложившиеся стереотипы миллионов своих последователей. И это изменило вектор развития цивилизаций.

«Мысленная энергия материальна, и она не исчезает бесследно. Когда группы людей начинают думать в одном направлении, их „мысленные волны“ накладываются друг на друга, и в океане энергии создаются невидимые, но реальные энергоинформационные структуры… Эти структуры начинают развиваться самостоятельно и подчиняют людей своим законам» (В. Зеланд).

Таким образом, мысли (энергоинформационные поля, установки, настрой, биополя, ауры, дух) определенного множества людей могут существенно изменить общественный вектор развития. Мысли их структурируются и обретают определенную направленность, которая материализуется некими движениями, в т. ч. и общественно-политическими. Агрессивные установки (заказчик тут не важен) провоцируют конфликты (войны, революции, перевороты, бунты, протесты и т. п.). Вспомним хотя бы выброс психической энергии в России 1917 года, в Германии в начале 30-х годов или в Югославии и СССР в 90-е годы XX века. Известно, к чему все это привело. Мысли-то материальны.

Отсюда логически вытекает, что человеческий мир может перестать быть безнадежно несправедливым и жестоким, когда люди сформируют вокруг себя благоприятное энергоинформационное поле. Когда духовность и добродетель станут приоритетом (если не для каждого, то хотя бы для большинства) и когда в людях будет воспитана потребность делиться духовными дарами. Когда будет главенствовать сострадание, а общий вектор человеческих мыслей, наконец, будет генерировать (излучать, создавать) душевные вибрации на частоте любви. Тогда и произойдет согласование материального и духовного миров, полей человеческого разума и Всеобщего энергоинформационного поля. Тогда, когда люди осознают, что благо жизни достигается не стремлением каждого к своему личному благу, а стремлением всех к всеобщему благу.

Чтобы человеку следовать по указанному пути, памятуя о материальности мысли, ему следует исключать («фильтровать») зло не только из своих поступков и высказываний, но и мыслей. Лучше следовать пословице «молчание – золото», чем говорить недоброе. Помнить, что «слово есть образ дела» (Солон), а «быть хорошим человеком – значит не только не делать несправедливости, но и не желать этого» (Демокрит). Искоренить из нашей жизни агрессию, ненависть, обиду, эгоизм, зависть, ревность, ненасытную жажду власти, денег и материальных благ – вот что совершенно необходимо. «Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она. Вот извечная дхарма», – справедливо утверждал Будда. «Не делай зла, и тебя не постигнет зло», – учил и Соломон. «Не делай никому зла и ни о ком не мысли зла в сердце своем», – проповедовал пророк Моисей. «Ум, если не стяжет здравия и не соделается чуждым злобы, не может соделаться зрителем Божественного света. Зло, подобное стене, стоит пред умом и соделывает душу бесплодной… Тщетны молитвы и подвиги человека, питающего в сердце злобу на ближнего и желание мщения… Злоба злобы не уничтожает. Но если кто делает тебе зло, тому ты делай добро, чтоб добрым делом уничтожить злобу», – писал пророк Исаия.

Истина заключена в том, что зло рождает зло. Эту истину нам неоднократно подтверждала история. Особо памятен пример XX века, когда марксизм, понятый как призыв к классовой борьбе, к кровавому переделу власти, породил гитлеризм как призыв к уничтожению марксистов и еврейства. Так, одно зло планетарного масштаба породило другое.

Поэтому каждый человек должен поставить мысленную преграду (фильтр) на все свои недобрые цели и намерения. По Ж. Руссо, вся нравственность человека заключается в его намерениях. «Особенно надо заботиться о тщательном различении помыслов, как говорят святые отцы, надо делать разбор и видеть, какие из них хорошие и какие плохие. И надо отмежеваться от плохих… Ибо если мы принимаем помыслы, то они вселяются в нас и внушают нам, что они составляют нашу природу», – говорил архимандрит Сергий (Шевич).

У истинно просветленного человека как бы установлен «ментальный фильтр», не пропускающий (исключающий) не только недобрые поступки, но и слова, и цели, и даже просто помыслы (намерения).

С таким подходом можно связывать надежду на изменение этого мира к лучшему, сохранение лучшего в нас, сохранение жизни нашей и окружающей нас природы. Когда такая мировоззренческая установка станет массовой, большая часть человеческих проблем, связанных с несправедливостью, жестокостью, насилием и рукотворной экологической проблемой отомрет сама собой.

Делать добро без ожидания благодарности, желать добродетели, испытывать сострадание к ближнему – к такому подходу призывали и призывают мудрецы разных времен и народов. К этому же призывают и мировые религии.

«Делай добро и бросай его в воду», – гласит восточная пословица, призывающая не ожидать ответных действий за содеянное добро. «Добрый человек – тот, кто помнит свои грехи и забывает свое добро; злой человек – тот, кто помнит свое добро и забывает свои грехи», – сказано в Талмуде. Конфуций наставлял: «Попытайтесь быть хотя бы немного добрее, и вы увидите, что окажетесь не в состоянии совершить дурной поступок» и «если у вас есть возможность явить милосердие, не пропускайте вперед даже учителя». «Спешите делать добро», – призывал врач Ф. Гаас. В. Соловьев предлагал людям объединиться для служения добру. Сократ говорил: «Кто мудр, тот и добр». И. Гете писал: «Тот, кто добр – свободен». Цицерон возвещал: «Каждому надо оказывать добра столько, сколько, во-первых, сам можешь сделать, а затем еще сколько может принять его тот, кого любишь и кому помогаешь». И. Кант полагал, что добро, творимое человеком, – это настоящее чудо, которого нет в природе (мире необходимости). По мнению режиссера А. Тарковского, главное – потрясать души, чтобы сделать их открытыми для добра.

Согласно Ф. Ницше, когда нравственность становится почти инстинктом, тогда она, как и все привычное и естественное, связана с удовольствием и называется добродетелью. Следует научиться добродетели как искусству становиться счастливым от счастья других, учил Гельвеций. По Платону, «стараясь о счастье других, мы находим свое собственное».

«Научитесь получать радость от помощи ближним», – учат христиане. Только так, считают они, люди найдут верную дорогу к своему счастью, научатся использовать в полной мере ресурс добра, имеющийся в душах наших. «То, что принято и затем отдано людям и Богу, не исчезает, не отнимается. В мире, откуда мы пришли и куда уйдем, каждая капля здешнего добра отзывается несоизмеримо большей чашей радости. Но и каждое горе, причиненное нами, уготовляет нам грядущую горечь» (А. Кураев). По М. Жванецкому, «то, что имеет счастливый человек, им не отнято, а отдано».

Но знание о добре и делание добра – вещи, часто не совпадающие. Исключить зло, творить добро, наполнить свою душу любовью к ближнему и миру – это и есть путь к полному духовному просветлению личности. Отсюда следует необходимость наполнять человеческие души и разум добрыми помыслами и чувствами. Эти чувства должны вытеснить в человеке ложные ценности (стяжательство, амбициозность, вожделение, абсолютный приоритет собственных интересов и др.). Через осмысление и духовную работу только и может произойти замещение ложных ценностей высокоморальными ценностями, такими, как сострадание и справедливость, честность и порядочность, уважение к людям и терпимость к их слабостям и т. п.

Для реализации этой добродетели необходимо и много и мало, но, в первую очередь, – быть сознательным в своих желаниях и намерениях, требуется духовная работа, напряжение, т. е. усилие. Только личным усилием возможна корректировка своего энергоинформационного поля. Согласно Б. Паскалю, «добродетель измеряется не необыкновенными подвигами, а ее ежедневным усилием». Именно они и обеспечат духовный рост человека.

В этой связи огромное значение имеют старания монахов разных конфессий, «денно и нощно» молящихся о нас, о сохранении добра в душах наших. Ведь эти усилия увеличивают общее количество добра во вселенной, поскольку мысль, имея полевую структуру, материальна. Этот духовный труд направлен на то, чтобы изменить баланс добра и зла в пользу первого.

Всеобщее энергоинформационное поле не только структурирует материальную физико-химическую сущность всего, оно также излучает (в числе других) волны гармонии, любви и красоты. Причем эти волны нельзя измерить никакими приборами. Проявления изначальной Идеи можно почувствовать только душой, определить их можно только логическим путем.

Одновременно в мироздании присутствуют волны дисгармонии, ненависти и уродства. Добро и зло, добродетель и грех сосуществуют, наводя на мысль о реальности закона единства и борьбы противоположностей, известного еще из древнекитайских представлений сосуществования пассивного и активного начал «инь-ян». Этот закон является одним из множества составляющих законов Всеобщего поля. Сосуществование противоположностей предопределено замыслом мироздания.

Итак, мысль материальна. Она имеет полевую структуру. Поэтому для человечества и для окружающего его мира имеют значение не только поступки каждого человека, но и его мысли. Мысли человека предопределяют состояние душевного комфорта или страдания, являются источником доброжелательности или агрессии. А общество является тем, о чем думают люди, живущие в нем. Оно перестанет быть безнадежно несправедливым и жестоким только тогда, когда в сознании большинства людей будут преобладать добрые помыслы. От наших мыслей, от наших нравственных усилий зависит всеобщий баланс добра и зла. Мир изменится к лучшему, если изменится система ценностных ориентаций людей.

Вывод:

– поскольку мысль материальна, человек несет ответственность не только за свои слова и дела, но и за каждую свою мысль; он обязан формировать «ментальный фильтр» своих помыслов и целей;

– установка на добро корректирует локальное поле, что ведет к преображению личности и гармонии с окружающим миром;

– существует зависимость добра на земле от нравственных усилий людей.

3.2.5. Претензия человека на статус высшей ценности на Земле

В цепи человек стал последним звеном, И лучшее все воплощается в нем. Как тополь, вознесся он гордой главой, Умом одаренный и речью благой. Вместилище духа и разума он, И мир бессловестных ему подчинен. Фирдоуси

Мироздание хранит свою тайну (п. 3.2.1). Загадкой для человека остаются также и вопросы собственного бытия (п. 2.1): «Откуда он?», «Какова его сущность и миссия?» Это инициировало множество версий (гипотез) мыслителей разных эпох и народов. Версии остаются бездоказательными. В них при желании можно лишь верить, а феномен человека продолжает сохранять свой секрет. Однако это не освобождает от необходимости определиться с мировоззренческим выбором по этому вопросу.

Мы с детства слышим, что человек является высшим из земных живых существ, что он – самая могущественная сила на земле.

Что же нас, слабых биологически, делает в собственных глазах высшими по сравнению с другими живыми существами и позволяет нам претендовать на особое место в мире? В чем наша исключительность? Животные ведь тоже обладают мышлением, самостоятельно принимают решения, владеют своими средствами общения.

Первое, что приходит на ум, – наличие нашей власти над ними как «меньшими братьями». Мы приручаем, используем их как пищу или биологический материал, и не только для своих потребностей, но даже для прихотей. Впрочем, такое определение – не совсем точное. Ведь, порой, и живые существа используют человека для своих нужд.

Имеется еще одно отличие людей от других существ – это предрасположенность человека к творчеству в труде и в области искусств. Хотя и этот фактор скорее условный, чем безусловный. Не всегда в распоряжении человека оказываются совершенные орудия труда, обеспечивавшие физическое превосходство над животным миром. Стоит также вспомнить, что дельфины создают свои оригинальные «мелодии», некоторые птицы могут весьма художественно украшать свои жилища лепестками цветов, обезьяны могут использовать камни или дубины для практических задач.

Наиболее убедительным отличием представляется наличие у человека совести, нравственности и духовности, способности мыслить и познавать тайны бытия, искать смысл жизни.

«Человек есть жизнь, которая осознает сама себя», – считал Э. Фромм. Согласно Л. Фейербаху, «не плоть, а дух делает человека человеком».

Как писал В. Белинский, «разница человека с животным именно в том и состоит, что он только начинается там, где животные уже заканчиваются». Действительно, только человек имеет понятие о нравственности, поскольку животным мы не приписываем безнравственных поступков: чтобы они ни делали, они всегда исполняют жестко вложенную в них генетическую программу поведения.

Это третье отличие и позволяет человеку обоснованно претендовать на абсолютное земное верховенство. Истина заключена в том, что людьми, в отличие от других живых существ, не рождаются, а становятся. Поэтому можно согласиться с мыслью о том, что только тогда становишься человеком, когда начинаешь задумываться о нравственности, о смысле своей жизни. Ведь действительно, человек является единственным существом, способным осознать свое бытие как проблему, которую он должен осмыслить и решить. Уникальность человека как живого существа заключена именно в том, что он может состояться только тогда, когда предполагает в своей жизни смысл и доволен тем, как он исполняет свое назначение. Итог человеческой жизни подводится не физиологически, а нравственно. По Ф. Искандеру, превосходящая, прочная ценность человеческой личности заключена в его нравственной, т. е. духовной силе.

Сущность человека, как отмечает Э. Фромм, заключается в противоречии между двумя конфликтующими в нем самом мирами: животным и духовным, телом и душой, ангелом и зверем. «Очевидно, что существование в человеке двух противоречащих побуждений указывает на присутствие в нем двух противоположных элементов. Как существо разумно-нравственное человек сознает общий, безусловный закон, связывающий его со всеми разумными существами, и действует на основании этого закона; как существо чувственное, напротив, он не имеет иного побуждения, кроме личного удовольствия, которое часто может идти вразрез с требованиями нравственного закона. Мы имеем здесь сопоставление двух противоположных мировых начал, отвлеченно-общего и частного. Вследствие этого человека называют микрокосмом, вселенной в малом виде» [70]. «Существенными свойствами нашего чувствующего духа является, с одной стороны, влечение и любовь к собственному благу, чувство радования или блаженства от обладания этим благом, с другой – влечение к благу других или любовь к другим» [24].

Вопрос заключается в том, как нам, социальным существам, у которых нравственное начало является неотъемлемой составляющей, научиться жить так, чтобы человек человеку был опорой, а не лютым врагом.

Далай-Лама XIV считает, что в основе человеческой природы лежит доброта. И если это действительно так, есть смысл в том, чтобы попытаться привести свою жизнь в соответствие с этим основным элементом человеческой природы. Нельзя согласиться с представлением А. Шопенгауэра о том, что, утверждая свою волю к жизни, каждый человек рассматривает всех других либо как средство, либо как препятствие на пути к цели. Нельзя потому, что подобное представление начисто исключает добродетель души, а это приводит к одностороннему, примитивному представлению о сущности человека. Он рассматривается как существо, ориентированное на осуществление только витальных потребностей. Логика такого подхода ведет к отождествлению человека и животного. Но такое тождество условно, ибо витальные (жизненные) потребности общественного человека изначально носят противоречивый характер.

Люди способны творить не только добро, но и зло, поскольку греховной является сама природа человека. Поэтому человек нуждается в обуздании, ограничении своих природных страстей. Ресурс для этого обуздания есть, т. к. человек – то единственное существо, которое способно задуматься над нравственными проблемами, осуществить самоанализ и редактировать свое поведение.

Чтобы такая «редакция» стала возможной, общество должно следовать особой морали. В ее основе должны лежать устоявшиеся моральные ценности, проверенные историческим опытом. От них зависит гармония общественной жизни. Отсутствие такой моральной среды позволяет быть и развиваться порокам (наркомания, алкоголизм, тунеядство, игромания, алчность и т. п.), ведущим к деградации личности и вырождению общества. Следовательно, важнейшей ценностью для человека, живущего в обществе, представляется сама возможность (как свобода его выбора) нравственного роста. Чтобы исключить жестокую реальность известной поговорки «человек человеку – волк», общество должно принять человека как высшую ценность. Следует признать, что каждый из нас здесь живет не один и не только для себя. Принять за аксиому то, что каждый человек уникален, интересен именно ему одному присущими качествами, необходимыми для исполнения назначения именно в его неповторимом жизненном пути. Независимо от времени, социального положения, расы или вероисповедания, подобный подход должен быть (или оставаться) главным ориентиром и для личности, и для общества.

Если он принимается, то проясняется, что нам следует жить, преумножая человеческое в человеке, становится очевидной справедливость следующих прописных истин:

– человеческая жизнь имеет основополагающую ценность; непозволительно убивать и унижать людей;

– важнейшей ценностью у человека является свобода для нравственного, духовного роста;

– следует обеспечить фактическое (а не декларативное) равенство всех граждан перед законом;

– человек – составная часть мира, поэтому следует жить в гармонии с ним, ценить и беречь окружающую природу. Забота о природе есть не только моральный вопрос, но и фактор выживания самого человека;

– образование, статус человека менее ценны, чем его нравственные, духовные качества (очевидно, например, утверждение о. Александра Ельчанинова: «чем духовнее священник, тем меньше значит его образованность»);

– человек не должен быть рабом вещей и прихотей: он может владеть всем, лишь бы ничто не владело им;

– в основе поведения человека хотелось бы видеть доброжелательность и выдержку; старание понять и простить человека всегда обязано быть прежде его осуждения. Плохих по определению людей не должно быть, но есть люди с недостойным поведением, в обществе которых другие чувствуют себя дискомфортно. «Не должно никого осуждать, ибо ты не знаешь, с какой целью они сие делают… В этом мире у нас нет стопроцентных врагов. Нет таких людей, с которыми мы были бы не согласны абсолютно во всем. Расходясь в чем-то одном, мы высказываем схожие убеждения в других вопросах» [39];

– пороки людей, а также все, противоречащее нравственности, нельзя рекламировать (т. е. развращать других) в любой форме;

– самая большая радость заключается в помощи ближним, в востребованности (нужности) для других людей, для общества, для мира.

– прежде чем абстрактно переживать о судьбе человечества, следует думать о том, что полезного ты сделал для своего народа, а прежде, чем думать о своем народе, надо реально позаботься о своих близких.

Человек есть особая форма жизни, которая сознает сама себя. Поскольку человек имеет уникальную возможность изменять окружающий его мир, то на нем лежит и уникальная ответственность за свою деятельность. Его сознание, его ценности должны ориентировать на сохранение этой жизни, а не на ее разрушение или уничтожение. Человек становится человеком только среди людей. «Бог так устроил, чтобы люди были исправляемы людьми же» (о. Иоанн Мосх). Поэтому мораль общества должна учить тому, что человек, наделенный душой и духом, есть основополагающая ценность. Эта установка проходит красной нитью как в мировоззрении личности, так и в идеологии общества.

Если такой подход не принимается, то современный человек продолжит очевидный путь разрушения не только собственной личности и общества, но и окружающего мира, до которого он только дотянется.

Вывод:

– в обществе человек, наделенный нравственной силой, является основополагающей ценностью;

– важнейшими качествами человека являются нравственность и духовность, поэтому важнейшей ценностью для человека является свобода (возможность) для нравственного и духовного роста;

– человек должен быть морально защищен от разрушения личности и вырождения.

3.2.6. Нравственный закон как условие поиска смысла жизни

В наше время, когда все опрокинуто, необходимо взглянуть беспристрастными глазами на те истины, которые всему служат основанием, и которых отрицание произвело это всеобщее разрушение.

В. Жуковский

Человек обретает собственно человеческие качества (в том числе, разговорную речь и абстрактное мышление) только вырастая в обществе, впитывая с детства культуру, правила поведения своей семьи и общества. Следует, однако, отметить, что по своим правилам живут не только люди, но и все животные, птицы и даже насекомые. Регуляция сообщества живых существ является важнейшим фактором его жизнеобеспечения. Например, сообщество пчел без регуляции, т. е. без четкого распределения их функций и границ дозволенного, не имеет никакого шанса на выживание. Но что любопытно: в случае с любым животным или насекомым регуляция как программа, мотивирующая и ограничивающая его поведение, жестко зафиксирована на генетическом уровне и дает сбои в исключительно редких случаях.

Регуляцию отношений людей выполняют мораль общества и нравственность личности, обеспечивая гуманизацию этих отношений через принятые нормы поведения, общения и взаимоотношений. В человеке внутренняя регуляция обеспечивается исключительно его нравственным воспитанием, которое никогда не бывает одинаковым или идеальным, и поэтому она нередко дает «сбои». Дело усложнено еще и тем, что мораль и нравственность, в условиях слабого влияния Церкви, выступают в качестве некоего традиционного неписаного закона, реализуя свою регулятивную функцию посредством обыденного сознания. В свою очередь, если закон четко и однозначно не прописан, то предполагаются неоднозначность, спорность его трактовки и толкования. Это приводит к постоянному нравственному нормотворчеству индивида как творца своего бытия. Отсюда и все «сбои».

Люди стремятся выстроить свои отношения без «сбоев»: понятными, гуманными и прогнозируемыми. Чтобы осуществить это сокровенное желание, следует иметь единый нравственный закон, обрести единое моральное поле становления и развития личности. Необходимость этого закона диктуется социумом, а его суть должна согласовываться с оптимальной мерой должного, доброго и справедливого. Эта мера выявляется в многообразных формах как общественной, так и личной практики. Ведь мораль общества сможет выполнять свою регулятивную, ценностно-ориентационную и социализирующую функцию, если она основана на неких постоянных, вневременных, имеющих абсолютный характер категориях. С другой стороны, нравственный закон и феномены милосердия, благотворительности, добродетели составляют нравственную сущность религии, а в нашем европейском случае, – христианства. Разрушение этой сущности неминуемо рушит и мораль общества. Следовательно, эту христианскую нравственную сущность нельзя разрушать никому, ни при каких обстоятельствах, независимо от наличия веры. Ибо, речь идет вовсе не о вере, а о том, жить ли обществу с точными установками на гуманизм или нет. Ведь история свидетельствует, что бытие общества без ветхозаветного нравственного закона строгой правды (например, в периоды революций) превращается в трагедию для народов, и чем бездуховней это бытие, тем значительнее эта трагедия. Поэтому всякие попытки отменить этот закон, либо поменять его формулировку (например, как это делали французские моралисты XVII–XVIII в.в.), прямо или косвенно будут способствовать сначала падению авторитетности религиозного нравственного закона, а затем и вообще гуманизма в обществе. В итоге получают оправдания войны и революции с массовыми убийствами и неисчислимыми страданиями миллионов людей. И в этом вся, пусть даже кому-то неудобная, правда.

Поэтому в условиях, когда нравственность не зафиксирована в людях на генетическом уровне, воспитание почитания к древнему нравственному закону религии своего народа (как в Китае, Индии, Европе в средние века) имеет первостепенное значение для общества.

Согласно мнению русского писателя С. Довлатова, жизнь есть выявление собственным опытом границ добра и зла. «Нет такой области в жизни человека, которая должна быть лишена нравственного контроля» (А. Кураев). Действительно, коснись любого серьезного вопроса человеческой жизни, мы обязательно столкнемся с необходимостью этической оценки добра и зла. В основе этой оценки лежал и лежит некий эталон. В качестве эталона выступает принятый человеком и обществом нравственный закон религии своего народа. По П. Буасту, нравственные правила указывают путь на поприще жизни и показывают подводные камни. Без подобного эталона оценка невозможна, поскольку она всегда требует своего критерия. Нравственный закон абсолютно необходим для нормального функционирования людей в обществе. Он беспристрастен по своей сути, как и законы физики или биологии. Объективен настолько, насколько вообще непредвзяты законы общественного развития.

«Отличительной чертой всякого закона является всеобщность и необходимость. Этими свойствами обладает и нравственный закон. Он всеобщ, т. к. тот самый закон, который я слышу в своей совести, слышат в себе и все другие люди: нет ни одного человека, ни одного племени или народа, который не сознавал бы, что одно нужно делать, а другого избегать. Он необходим: это значит, что он содержит непременное требование по отношению к человеку, хотящему достигнуть своей нравственной цели. Нет другого пути к этой цели, кроме пути исполнения закона» [20].

«Религиозно-нравственный закон, не предрешая никаких форм жизни, ни семейной, ни политической, ни международной, ни экономической, требует от людей только воздержания во всех областях жизни от поступков противных этому закону, одним исполнением этого закона достигая всего того блага, которое тщетно обещают все политические, а также и социалистические учения» (Л. Толстой).

«Богоустановленный нравственный закон регулирует внутреннюю жизнь человека. Следуя его нормам, мы выстраиваем свою жизнь в соответствии с Божиим замыслом, обретая внутренний покой и радость. Закон учит нас тому, как мы должны поступать, чтобы не разрушать целостность своей жизни, не вносить дисгармонию во взаимоотношения духовного и физического начал. Если человек в своей личной, семейной, общественной, профессиональной жизни и любой другой деятельности этот закон соблюдает, то он идет верным путем, развивая и совершенствуя самого себя. Иначе говоря, когда мы поступаем против нравственного закона, то обрекаем себя на страдания, ибо разрушаем внутреннюю гармонию, которой Бог благословил человеческую природу. Для того, чтобы избежать эти страдания, чтобы достигнуть в отношениях с ближними гармонии, созидающей внутренний мир, покой, благополучие и радость, мы в общении друг с другом также должны следовать нормам нравственного закона» (Патриарх Кирилл).

Нравственный закон «не прощает» нигилистического к себе отношения. Его исполнение обязательно. Выходя из-под «опеки» морали и нравственности (игнорируя универсальные представления о добре и зле, пользе и справедливости), человек рискует утратить и саму нравственность как атрибут собственно человеческого бытия [43], как базовое основание гуманного в человеке, и, таким образом, деградирует и как личность, и как индивидуальность. Он возвращается в животное состояние, демонстрируя своими поступками наихудшую разновидность животного мира.

Совершенно очевидно, что нравственная потребность и нравственное чувство являются врожденными качествами человека, поскольку уже у детей наблюдается способность различать два главных понятия: добро и зло. Поэтому нравственный закон, обязывающий к добрым намерениям и действиям силою его собственного нравственного чувства следует признать естественным для человека.

«Очень похоже, что нравственный закон постоянно присутствует в человеке в качестве его совести. Вопрос заключается в том, насколько совесть подавлена внешними возмущениями, неразвита, или наоборот, раскрыта в полном своем развитии. Выбор человека в серьезных жизненных ситуациях – это практический результат работы этого органа души» [40]. Действительно, каждый человек знает, когда его поступки неправедны, а это означает, что нравственный закон теоретически должен быть вложен в совесть каждого человека. И от человека зависит, прислушиваться ли к голосу совести или нет.

«Совесть есть общечеловеческое явление. Голос ее слышится во всяком человеческом сердце. Но, говоря о врожденной совести, нужно иметь в виду, что она дается нам не в готовом виде, а в виде естественного нравственного чувства; из этого чувства, при участии разума и воли, путем развития, постепенно образуется естественный нравственный закон»[20]. Таким образом, совесть человека развивается должным образом только в моральной среде (культуре), только в поле нравственного закона. И на свою совесть можно полагаться, только если последняя имеет постоянную «настройку» на него, а не на что-либо еще.

Нравственный закон как способ утверждения гуманного в человеке имеет ряд свойств, среди них важнейшее – это регуляция человеческого поведения. Он существует в виде предписаний поведения, осуществляя воспитательную, ценностно-ориентирующую функцию. Нравственный закон интегрирован во все сферы общественного бытия: политическую, производственно-хозяйственную, семейно-бытовую, досуговую и т. п. Он позволяет оценивать отношение человека к действительности (каждой сфере бытия), обеспечивает регуляцию его поведения с точки зрения противостояния добра и зла и в перспективе помогает реализовать становление и развитие духовного мира человека.

Таким образом, вполне логичным будет признание каждым человеком необходимости и целесообразности нравственного закона. Признание того, что он являет собой «дисциплинарную матрицу» жизнедеятельности людей, выступая в качестве универсального эталона отношений людей в мире. Он через призму категорий добра и зла позволяет определить, «что есть зло» и «кто есть кто».

Каково же отношение к нравственному закону у нас, в Украине? Согласно мнению украинского философа Е. Головахи, в украинском обществе сохраняется феномен аномии (нарушение традиционных правил, когда людям кажется, что они живут в мире, где нет норм). «Со времени провозглашения независимости население Украины вынужденно живет в условиях общих представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо, что в этом обществе поощряется, что осуждается и что карается. Возник феномен „аморального большинства“, когда большая часть населения считает большинство сограждан лишенным этических принципов – честности, порядочности, достоинства. Именно потому, что жить в условиях постоянного ощущения массовой аморальности нестерпимо для большинства людей, состояние аномии не может продолжаться в обществе как угодно долго», – вот что мы имеем сейчас в Украине, как справедливо считает украинский политолог Н. Панина.

В этой связи возникают вопросы:

– Только ли нравственный закон религии может обеспечить фундамент моральности власти в Украине, моральности в обществе, в бизнесе и политике, в деятельности конкретного человека?

– Может быть все-таки можно определить такой закон на основе неких общечеловеческих, либеральных, демократических ценностей?

Так называемые «общечеловеческие, либеральные, демократические ценности» трактуются политиками в их корыстных целях. Уж больно они не точны в своем практическом приложении. Средства массовой информации, внушающие эти ценности, подконтрольны тем или иным политическим силам и выполняют их волю. Так, по мнению писателя Ж. Сарамаго, существующие демократии – лишь ширмы, скрывающие реальную «экономическую власть», поскольку они руководствуются силами, которые не являются демократическими: МВФ, ВТО, НАТО и т. п. Народы лишены возможности решать, хотят они или нет, чтобы эти структуры вершили их судьбы. Поэтому нельзя возводить современную демократию в абсолютную ценность, видя, во что вырождается эта демократия в современном мире.

Таким образом, логика практического сознания подсказывает, что и человек, и общество обязательно должны принять единый нравственный закон как объективную необходимость, которая выступает духовными «скрепами» общества, обеспечивая его перспективу. Этот закон и собственная порядочность должны быть главными факторами психологической защищенности человека в социуме с его основополагающей ценностью свободы.

Свобода является благом лишь тогда, когда не приводит к распаду человеческих взаимоотношений, регулируемых, прежде всего, нравственным законом. Мало кем оспаривается то, что ключевой общественной идеей является справедливость. Справедливость заключается в умении соизмерять ценности с внутренним эталоном (по совести). Однако вопрос заключается именно в том, что мы признаем в качестве «эталона» этой справедливости. Ведь есть представления о всеобщей справедливости у Маркса, Ленина, Наполеона и Гитлера. Иные они у Будды, Конфуция, Мухаммеда и Христа. Чей эталон справедливости мы примем?

Религия теизма понимает справедливость как проекцию нравственного закона, данного Богом. Согласно теизму, Бог дал людям нравственный закон, требуя святости от разумно-свободных существ, следуя которому они действительно могли бы уподобляться Богу. На этом зиждется вся авторитетность данного закона. Этим объясняется, почему религиозный нравственный закон существует многие века, являя собой моральный стержень традиций и культуры конкретного народа.

Что касается человека, то перед ним стоит труднейшая психологическая проблема: как найти и сохранить баланс между материальными и духовными ценностями. Вера в Бога позволяет обрести психическое равновесие. Она позволяет вывести простую формулу «как следует жить», чтобы жить достойно. Эту формулу вывела народная мудрость, суть которой заключается в призыве: «Делай, что должен, и будь, что будет». И если делать все по совести, можно будет положиться на волю Господа и не волноваться, поскольку сам человек не может знать, конкретное событие в жизни к благу или нет.

В случае замены религиозного нравственного закона той или иной философской концепцией можно получить взаимоисключающие мнения, а не ответ, который подготовлен единством разума и сердца. Из-за разношерстицы сомнительных, противоречивых мнений формируется моральная разновекторность общества. Общество, игнорирующее нравственный закон, неизбежно потеряет свою стабильность, неминуемо дезорганизуется.

Одним из основных признаков политической состоятельности государства является стабильное и эффективное законодательство. Однако люди, в отсутствие нравственного закона, не смогут выполнять гражданские законы. Гражданский кодекс любой страны имеет значение в том случае, если он признается и выполняется обществом. А если не признается? Если не признается, то будет так, как считает украинский журналист А. Репа, законов бывает всегда недостаточно, если никто в Украине не склонен их соблюдать. Назначение судов – ограничивать проявления зла, а не потакать ему из корыстных побуждений. Нечистые на руки дельцы не боятся земного суда (ибо он подкупаем), а в Небесный они не верят. Это и есть основная причина всеукраинского воровского беспредела.

Любое абстрактное представление существует реально, пока оно живет в сердцах людей. Соблюдение правовых норм должно диктоваться не страхом наказания, а необходимостью. Поскольку так должно быть, так как это ради общего, в том числе и моего, блага, то этой норме необходимо и следовать. Демократическое общество выполняет гражданские законы, если они не противоречат нравственному закону совести, а этот нравственный закон с детства «впитан с молоком матери».

Благо государства и состояние правопорядка находятся в зависимости от моральных и нравственных качеств граждан. В свою очередь, благо государства выступает гарантом благополучия своих граждан. Поэтому следует максимально подчинить социально-правовые отношения нравственным началам. Идеалом должно быть тождество морали и права, морали и нравственности, права и закона.

Суд собственной совести должен быть выше светского суда, не без оснований считает украинский философ И. Кальной. С другой стороны, если неверно законодательство совести, где нет начала для суда, там нельзя ожидать и верного суда совести. Чтобы суд совести был верным, нелицемерным, надо иметь верное ее законодательство, т. е. признанный и умом и душой нравственный закон.

Чтобы уяснить справедливость этих замечаний, рассмотрим для примера некоторые ветхозаветные заповеди Моисея (так называемого закона строгой правды) и комментарии к ним:

– Не убей. Этой заповедью запрещается не только физическое убийство или отнятие жизни у ближнего каким бы то ни было образом, но и убийство духовное. Запрещается наносить вред жизни ближнего, тем самым повелевается, насколько возможно, беречь его жизнь и благосостояние.

– Не воруй. Этой заповедью запрещается кража или присвоение каким-либо образом того, что принадлежит другим. Воровство или похищение чужой вещи тайно, присвоение чего-либо чужого – хитростью или обманом. Мздоимство – взяточничество.

– Не произноси на другого ложного свидетельства. Этой заповедью запрещается ложное свидетельство на ближнего и всякая другая ложь. Под ложным свидетельством понимается ложь как на суде, так и во всяком проявлении жизни, когда на кого-то клевещут или несправедливо порицают.

– Не желай ничего, что принадлежит ближнему твоему. Эта заповедь запрещает всякую нечистую мысль против чести и собственности ближнего [36].

Эти заповеди демонстрируют уровень самодостаточности для обеспечения справедливого правосудия при условии, что основная мировоззренческая доминанта судей и конфликтующих сторон заявляет о своем почтении к этому закону строгой правды. Ведь если он впитан с молоком матери, то намеренная несправедливость становится невозможной. А поэтому суть проблемы заключается в том, как нам добиться почтения подавляющего большинства граждан к этому нравственному закону, обеспечить его дееспособность.

Людей условно можно разделить на три группы: на тех, кто имеет устойчивую склонность нарушать гражданский закон (например, воры, бандиты, насильники); на тех кто не склонен нарушать закон ни при каких обстоятельствах (честные, законопослушные граждане) и на тех (а их большинство), кто редактирует (т. е. приспосабливает) свое поведение в зависимости от общей моральной обстановки в обществе, общественного мнения, от того, как себя ведет руководство, каковы существуют примеры для подражания, оттого, какие риски и т. п. Первые две группы демонстрируют устойчивость, третья – нет. Но именно третья группа в силу своей многочисленности и определяет общее моральное состояние общества. Следовательно, от того, как воспитывается у неустойчивого большинства почтение к нравственному закону, от того, как это большинство придерживается закона строгой правды, зависят нравы и стиль жизни конкретного общества.

Наши нравы, к сожалению, демонстрируют полное пренебрежение к этим заповедям. В этом-то суть нашей проблемы. И никакой гражданский кодекс нам не поможет, ибо, как показала практика, всегда находятся обманные, обходные пути любой статьи этого кодекса.

Суд, согласно европейским нормам, априори считает обращение любого истца обоснованным и не ставит под сомнение порядочность его намерений. Однако такой подход ориентирован на определенный моральный уровень, который должен быть присущ обществу в целом. В противном случае взамен верховенства права мы неизбежно получим верховенство судьи. Поэтому коррумпированность судебной системы Украины, о которой много и небезосновательно говорят, в данном случае является не столько причиной беззакония, сколько следствием того, что в обществе разрушены устоявшиеся моральные нормы, отсутствует почтение к закону строгой правды.

Но если в стране дефицит судей, отстаивающих справедливость, то откуда же возьмутся и политики, отстаивающие интересы своего народа, государства? За редким исключением, социально активная часть общества (а это умные, грамотные и сильные люди, умеющие подчинить окружение) озабочена лишь собственным краткосрочным интересом. Таковы наши нравы. В этом-то и суть нашей беды. Следствие этой беды – повсеместные финансовые нарушения, воровство из бюджета, взятки, коррупция, уход от налогов, рейдерство, криминальные разборки и т. д.

«Нравы – это люди, – отмечал О. Бальзак, – законы – это разум страны. Нравы нередко бывают более жестоки, чем законы. Нравы, часто неразумные, берут верх над законами». С другой стороны, следует признать справедливость высказывания античного философа Менандра о том, что нравственные качества справедливого человека вполне заменяют законы.

Таким образом, можно утверждать, что беда нашего общества не столько в несовершенстве законодательства, сколько в моральном состоянии общества; в его нравах, точнее, в отсутствии нравственного закона, принятого обществом. Именно поэтому не работают и не могут работать должным образом гражданские законы.

Если нравственный закон для человека не существует, то и совесть у него молчит, поскольку последняя находится в прямой зависимости от нравственного состояния человека. А это состояние бывает и извращенным. Люди в этом случае живут ни по нравственному, ни по гражданскому закону, а «по понятиям». Ведь «понятия» всегда приходят туда, где нет действующего права. Следующий этап жизни такого общества – это беззаконие и смута. Затем – полный хаос. Самый вероятный финал такого состояния – диктатура. Неизбежность подобной цепи изменений в так называемом «демократическом» обществе подметил еще древнегреческий философ Платон.

Когда после переворота 1917 г. власть в России отделила государство от Церкви, произошло фактическое отделение от существовавшего нравственного закона, от духовности. И дело закончилось самой кровавой диктатурой, которую только видела Европа. Поэтому не случайно власть любой кровожадной диктатуры начинается с отмены существующего нравственного закона. По Ленину, «мы (большевики, – ред.) в вечную нравственность не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем». Подобное заявлял и Гитлер: «Я освобождаю вас (немцев, – ред.) от химеры, называемой совестью».

Еще раз вернемся к понятию «совесть». Согласно словарю В. Даля, совесть есть нравственное сознание, нравственное чутье или чувство в человеке; внутреннее сознание добра и зла; тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее ото лжи и зла; невольная любовь к добру и к истине; прирожденная правда, в различной степени развитая. Именно поэтому Аристотель называл совесть внутренним судом праведного человека. Поэтому, уводя немцев в зону жесточайшего зла, Гитлеру и понадобилось «освободить» их от совести.

Иначе говоря, совесть является духовным средоточием нравственной жизни человека. А совесть, должным образом развитая в нравственной культуре или микросреде, фактически является инструментом практического проявления нравственного закона. Без этого закона, получается, обойтись никак нельзя.

Поэтому можно утверждать, что моральную и нравственную зрелость человека, а также политическую зрелость народа отражает нравственный закон, и только он, его признание и исполнение.

* * *

Философское теоретизирование относительно общественной и индивидуальной морали, необходимости нравственного закона ведется в Европе много веков. Это обусловлено тем, что религиозный нравственный закон давно лишен своей легитимности. Он более не признается современными европейскими либеральными демократиями. Но и альтернативы ему нет. А такое положение создает проблемную ситуацию и для общества, и для человека в нем.

Один из ярких примеров нерелигиозного нравственного закона предложил И. Кант. Многие годы он был занят поисками общезначимых, необходимых, вневременных законов человеческого существования, определяющих те или иные поступки людей. В роли такого нравственного закона И. Кант формулирует так называемый «категорический императив» или правило, определяющее форму морального поступка: поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой, ты, в то же время, можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом. Нравственно человек поступает лишь тогда, когда возводит в закон своих поступков долг перед человеком и человечеством, и в этом смысле ничто другое быть нравственным просто не может. По И. Канту, нравственность никак не опирается на чувство, ибо она полностью разумна: «Чистый разум сам по себе есть практический разум и дает (людям) всеобщий закон, который мы называем нравственным законом». Этот закон – суждение человеческого разума; присутствие этого нравственного закона можно ощутить в виде веления долга. Главным в этике для И. Канта был поиск всеобщей формулы нравственного поведения людей, которая исключает саму возможность безнравственных поступков, зла и несправедливостей. Все это замечательно на уровне декларации.

Но что же И. Кант нашел большее и более весомое в сравнении со старым добрым христианским законом нравственности? На самом деле его нравственный закон, по сути, очень напоминает нравственные нормы, которые, в той или иной форме, встречаются как в христианской традиции, так и у древневосточных мудрецов, и у античных греческих философов. Фактически, И. Кант не устанавливает новый закон нравственности, новую суть, а всего лишь дает новую формулу (форму) при старой сути.

И что же, народы Европы последовали его новой формуле? А может, стоило бы сохранить христианский нравственный закон, который был проверен столетиями и врос в европейскую культуру? Тем более, что он имеет искомую И. Кантом всеобщую форму.

Если традиционный нравственный закон берется под сомнение, то тем самым признается, что он не абсолютен, а в его отсутствие, следовательно, «все можно». Можно, например, придумать (каждый на свой лад) свой идеал атеистического или языческого гуманизма. Но из этого ничего хорошего не выйдет.

Уверен, что такие признанные философы и гуманисты, как И. Кант и многие другие (от французских просветителей до декабристов, а также от А. Герцена, В. Белинского, Н. Чернышевского до Л. Толстого) не представляли себе даже в самых кошмарных снах, что их гуманизм косвенно поспособствует подготовке почвы для кровавого переворота в России. Похоже, что они не понимали, к чему могут привести даже незначительные отступления от религиозного нравственного закона. Признавая гений И. Канта, гуманизм устремлений других мыслителей, тем не менее, придется констатировать:

– они невольно раскачивали лодку устоявшейся морали, что в итоге оправдало кошмары революционных переделов;

– они предложили привлекательную форму своим гуманистическим идеям. Но подняться в своем гуманизме выше учения Моисея, Христа или Будды никому не удалось. Тем более им не удалось возвести свои идеи в устойчивое многовековое, массовое признание и почитание. Их гуманистические идеи принимались рассудком, но поднимать собою энергию воли они были не в состоянии.

Следует понять и честно признать, что религия есть, прежде всего, хранительница вековечного нравственного закона, являющегося азбукой нравственности. И без следования этой азбуке – быть беде. А следовать нельзя, если ставится под сомнение необходимость и целесообразность Церкви. Речь идет не об агитации вероисповедания, а о необходимости поддержки нравственного закона и Церкви своего народа (не обязательно христианской) как его проводника. Говоря о христианском нравственном законе для европейца, подразумевается, что дело тут вовсе не в том, верующий ты или нет. Все дело в твоем и общественном признании христианского нравственного закона как некоего эталона. Ведь стремление придерживаться этого эталона означает стремление быть Человеком.

Согласно христианству, «Бог стал человеком, чтобы человек смог стать богом» (о. Афанасий Александрийский). По преданию, главная цель христианской жизни заключается в приобретении личностью ещё здесь, на земле, богоподобных духовных ценностей путем следования нравственному закону (заповедям Моисея и Христа). «Христианство предлагает человеку идеал, большего или равного которому не знала ни одна религия мира – чистая, бескорыстная любовь. Признание Христа, не отнимая ничего полезного и разумного у человека в этой жизни, в то же время даёт ему полную надежду на благобытие в вечности» [48]. Так зачем же отступать нам от этого идеала?! Как и кому он может повредить?! Тем более, что отступление от этого идеала, как наглядно продемонстрировала наша история, ведет к трагедии.

По убеждению автора книги, религиозный нравственный закон твоего народа – это спасательный круг в водовороте современного морального разложения. Уцепившись за него, общество сохраняет шанс на будущее. Бесперспективно придумывать некий новый всеобщий нерелигиозный нравственный закон. В силу своей искусственности его ожидает печальная судьба всеобщего языка эсперанто или чего-то в этом же духе. Нравственный закон обеспечивается религией своего народа, поскольку нравственность есть «грамматика» любой религии. Этот закон вписан красной нитью во всю человеческую деятельность, ибо религия во все времена являлась и является необходимым фундаментом не только мировоззрения личности, но моральных и правовых норм и законов, социальной стабильности, традиций, культуры [51]. С точки зрения писателя В. Аксенова, «общество, которое зиждется на религиозном фундаменте, всегда прочное», поскольку он основан на абсолютности нравственного закона. И в этом его сила.

* * *

Высшая идея нужна не только отдельному человеку, но и этносу, чтобы и ему иметь ориентир, цель, смысл жизни [61]. По мнению Ф. Достоевского, «без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация». Ему вторит И. Ильин, отмечая факт того, что «у каждого народа есть известная ступень духовной зрелости, на которой он осознает особенности своего национального духа и своей национальной культуры и уразумевает, что ему даны свыше Дары и что он воспринял, усвоил и воплощает их своеобразно. Тогда нация постигает свой религиозный смысл, а национальная культура утверждается на обоих (доселе неосознавшихся) религиозных корнях».

Таким образом, можно утверждать, что религия является естественным и необходимым атрибутом этничности. Целью любого этноса является создание сообщества самодостаточных, способных к самореализации (и имеющих для этого условия) индивидуумов, оберегающих свои ценности. Согласно А. Энштейну, основой всех ценностей служит нравственность. Без нее неминуемо разрушается личность, семья и государство.

Хочется надеяться, что для народов бывшего СССР период такого осмысления, наконец, наступает. И это очень важно, поскольку история СССР убедительно показала, что изменения моральных принципов, основанных на отступлении от нравственного закона своей религии, постепенно приводят к моральной и нравственной деградации людей, идеологическому и духовному кризису общества, и даже к уродливому его перерождению.

Традиционная классификация поступков на правильные и неправильные, а также обучение правильному поведению считались уделом религии. В наше время религия существенно утратила свой престиж и влияние, а достойной замены ей так и не нашлось. Необходимости вести правильный образ жизни уделяется гораздо меньше внимания, чем раньше, – справедливо считает Далай-Лама XIV. И именно этот факт является одной из острейших проблем общества, и особенно – в современной Украине.

Сегодня самыми динамично развивающимися странами мира являются Китай и Индия. «Одна из причин этого успеха в том, что подспорьем у них служат взаимодополняющие друг друга конфуцианство, буддизм и индуизм, обеспечивающие гармоничное сочетание трудолюбия, жажды знаний и усиления государственности», – считает украинский ученый Ю. Пахомов. Этот фактор объясняет основную причину, почему эти страны выдвигаются в главные политические силы планеты XXI века. «Причин для взлета лидирующих стран Азии, – согласно Ю. Пахомову, – достаточно, но вызван этот взлет в основном спецификой культуры, т. е. моральными ценностями. Философия Запада свела весь смысл деятельности человека к обогащению до бесконечности, к потребительству. Жизнь во имя денег, порождая бездуховность, разрушила в личности гармонию разума, интуиции и чувств. А это – источник стрессов, деградации, массового распада семей, личностного отчуждения и болезненного изоляционизма».

По мнению А. Солженицына, «весь „бесконечный прогресс“ оказался безумным напряженным нерассчитанным рывком человечества в тупик. Жадная цивилизация „вечного прогресса“ захлебнулась и находится при конце. И не „конвергенция“ ждет нас с западным миром, но – полное обновление и перестройка и Запада, и Востока, потому что оба в тупике». Сегодня индивидуальное потребление значительно превышает биологические потребности личности. Мера этого потребления не только никем не воспитывается, даже наоборот, потребление культивируется как показатель жизненного успеха личности, что приводит к демонстративному увеличению потребления, истощающего ограниченные ресурсы окружающего нас мира. Поэтому наш мир может измениться к лучшему только тогда, когда человек будет жить, соблюдая меру во всем, когда перестанет гнаться любой ценой за удовлетворением своих всевозрастающих потребностей (западный тупик развития) и позаботится о развитии своего духа, о гармонии природы, общества и человека.

Механическое заимствование западных форм жизнеустройства, игнорирование традиций отечественной цивилизации немедленно оборачиваются опасным хаосом, взлетом преступности и беззакония. Для возрождения отечества следует отказаться от воровской экономики и переходить к нравственной, так же, как в Китае, Индии, Корее и Японии, опираясь на свои вековые моральные ценности и устои. Иначе не обрести благосостояния социальной, духовной гармонии, не остановить депопуляции. Возрождение национального государства возможно только на основе вековых духовных, отечестволюбивых, родовых, нравственных ценностей, великой гуманистической культуры, честности и достоинства, служения народу. Традиции общинности, соборности, артельности, предприимчивости, инициативы, глубоко сидящие в душе нашего народа, должны поощряться и возрождаться, избавляя исстрадавшихся людей от анархии, преступности и коррупции [61]. «Самый радикальный протест против нынешней пошлости – это возврат к Традиции» [39].

* * *

Таким образом, каждый народ, сохраняющий и оберегающий свою страну, исторически сложившуюся культуру, институт семьи (следовательно, и перспективу самого своего существования), свою духовность, должен в первую очередь оберегать нравственный закон, которому учит своя религиозная традиция. Поэтому база мировоззрения должна быть выбрана в согласим с нравственным законом религии конкретного народа. «Человеку, в отличие от животных, как духовному, нравственному и ответственному существу, надлежит дать и нравственный ответ о том, исполнением чего была его жизнь: исполнил ли он во временной жизни Закон, без которого нельзя жить в вечности» [39].

Нравственное чувство всегда оставляет место соображению, рассуждению и решению. Требования нравственного закона исполняются человеком только тогда, когда человек признает эти требования обязательными для себя. Поэтому признание нравственного закона, уважение к нему должны воспитываться с детства и сохраняться всю жизнь. Это касается буквально каждого человека, независимо от наличия и глубины его веры. Ведь наличие веры достаточно для спасения человека – носителя этого духовного опыта, но оно недостаточно для жизни всего общества, особенно украинского, где религиозных людей подавляющее меньшинство.

Исполнение людьми нравственного закона и может стать искомым согласованием свободного человеческого разума и природных ритмов, согласованием материального и духовного миров, которое обеспечит становление и развитие подлинно гражданского общества, где будут осуществлены ключевые ценности человека: жизнь и свобода, равенство прав и надежда на справедливость.

* * *

Касаясь вопроса о смысле жизни, хотим мы того или нет, мы упираемся в тот же самый краеугольный камень, на котором держится система наших представлений о добре и зле, т. е. принятый нами нравственный закон. Он и является той отправной точкой, исходя из которой мы формируем стратегию поиска ответа на вопрос о смысле жизни. Как минимум, нравственный закон ограничивает зону этого поиска, поскольку он является тем основанием, которое позволяет осуществить «приведение всех стихий человеческого бытия, всех частных начал и сил человечества в правильное отношение к безусловному центральному началу, а через него и в нем к правильному согласному отношению их между собою; только тогда является единство, цельность и согласие в жизни и сознании человека, только тогда все его дела и страдания в большой и малой жизни превращаются из бесцельных и бессмысленных явлений в разумные, внутренне необходимые события», – писал В. Соловьев.

Нравственный закон предопределяет систему ценностей, которая позволяет осуществлять сопоставление всех наблюдаемых (ощущаемых) явлений и элементов сущего с жизнью человека и общества. В результате такого сопоставления и формируется мировоззренческая база человека, фокусируется направление поиска смысла жизни.

* * *

Особенностью современного глобализированного мира является сложность в проведении четкой границы между экономическими процессами, с одной стороны, и политическими, общественными и культурными – с другой. Экономические факторы влияют не только на политику, но и на культурную жизнь, предопределяя изменения в нравственности людей, в идеологии, в сложившихся национальных ценностях. Поэтому следует понять, надо ли придерживаться своей национальной традиции, надо ли защищаться от глобальных процессов, постепенно стирающих национальные культуры и сложившиеся моральные устои и верования.

Безусловно, каждого человека обогащает знание культур, языков, философских учений и верований других народов. Культуры вообще и идеи в частности имеют свойство взаимопроникновения (влияния) друг на друга. Вместе с тем, для глубинного проникновения в проблему смысла жизни более важным является не горизонтальное плавание по бескрайнему морю человеческой мысли, а вертикальное погружение в ее суть. Не количество знаний, а их глубина отличает мыслителей. Можно владеть многими языками, но творческие шедевры будут созданы на языке, которым мыслит писатель. Другая грамматическая структура языка, как справедливо считает современный украинский писатель А. Драгомощенко, предопределяет другую структуру мышления. А иная структура мышления – другие восприятие, высказывания, оценки.

История свидетельствует, что подлинные философские идеи рождаются в пределах своей культуры. «Философия вообще может быть познанием только своей культуры, но никак не чужой», – справедливо утверждает российский философ В. Межуев. А своей культурой может быть только своя национальная культура (а не некая общечеловеческая), поскольку «общечеловеческое не существует за пределами нации, оно внутри ее» (украинский философ С. Крымский). Поэтому мышление в идеях всегда остается прерогативой национальных мыслителей.

Очевидно, что каждый национальный язык дает все необходимое для интеллектуального и творческого развития конкретного народа. Конкретный ландшафт имеет все необходимые элементы для физического развития той или иной нации. Точно так же и каждая принятая народом религиозная нравственная традиция дает все необходимое для духовного роста конкретного человека и стабильности общества.

Вместе с тем, признаем, что на самом деле существует множество дорог к Богу, и у каждого человека она может быть своя. Предложенная книга не ставит вопрос наличия или целесообразности веры у читателя. И нет намерения вести агитацию за принятие какой-то веры. Вера как реальность – это видение индивидуумом невидимого. «Человека делают религиозным не философские убеждения, не рассудочные доказательства бытия Бога, а благодать, которая зовет и влечет душу человека к Живому Богу» [34].

Таким образом, вера – личное дело каждого человека. Но нравственный закон – общее дело всех. Этот закон дается религией конкретного народа. Поэтому предлагается честно признать социальную значимость института религии. Набожные мы люди или атеисты, все мы стараемся (даже если только делаем вид) жить по нравственным законам наших предков. «Руководствуясь этим внутренним естественным законом, человечество вырабатывало не только отдельные нравственные правила, но и создавало целое нравственное мировоззрение, вырабатывало определенные обычаи и нравы, которые есть не что иное, как неписаные законы, переходившие по преданию из поколения в поколение и становившиеся источником всех писанных законов. Эти законы служили руководством в общественной жизни и как бы несовершенны они ни были, все-таки сдерживали в человеческих обществах грубый произвол, насилие и распущенность» [20].

* * *

Религия своего народа предлагает в нравственной и духовной сфере все необходимое. Она предлагает вполне конкретные методы (молитвы) духовного совершенства тех, кто принял веру, а вместе с ней и высшие ценности мира с ориентиром на его порядок и гармонию, на ту систему координат, которая обеспечивает оптимальное развитие общества и человека в обществе. Эти методы составляют базовое основание духовной жизни общества, обусловливают то общее, что роднит различные культуры, обеспечивает их диалог как первый шаг к доверию и согласию.

Особое значение имеет мировоззренческая функция религии. Специфически отражая действительность, она создает свою картину мироустройства и соответственно мотивирует поведение верующего, его ориентацию в мире. Религия устанавливает те нормы поведения, которые регулируют отношения верующего в семье, быту, обществе на основе разработанных религиозными институтами предписаний и систем. Еще одна важнейшая функция религии – поиск средств идейного объединения людей путем создания у них чувства единства в религиозной вере. Люди испытывают особую потребность принадлежать к той или иной группе идейных единомышленников. Людям так необходимо иметь братство «духа»! Если у них теряется центр самоидентификации, люди обретают состояние отчуждения и депрессию. Если такой центр имеется, то люди объединены, сплочены, а, следовательно, совместно сильны. Для них характерно ощущение плеча товарища, взаимовыручка и организованность.

В религиозном сознании возникла важнейшая связующая людей сила – коллективные представления. Они не выводятся из личного опыта, а вырабатываются только в совместных размышлениях и являются в истории человека первой формой общественного сознания. Религия порождает специфические для каждого народа культурные нормы и запреты, а также понятия об их нарушении (грехе). Эти нормы и запреты выступают своеобразными духовными скрепами общества, предпосылкой становления общности людей, трансформацией их в народ. Присущие каждому народу моральные (шире – культурные) ценности и выражают его идентичность, неповторимый образ.

Обретая способность «коллективно мыслить», общественный человек совершил открытие для познания мира. Он разделил мир на видимый, реальный и невидимый, «потусторонний». Это открытие религиозного сознания не теряет своего значения до наших дней. Религия соединяет людей в народ не только общими ценностями, но и ритуалами, которые связывают космологию с устройством общества. Ритуал – «символический способ социальной коммуникации», его первая функция – укрепление солидарности людей и психологическая защита общества. В ритуальном общении преодолевается одиночество людей, укрепляется чувство принадлежности к целому, через ритуал разрешается внутренний конфликт между желаниями и запретами. Антропологи считают, что в традиционных обществах, где регламент обеспечивается ритуалом, редко встречается шизофрения. Ее не без основания называют «этническим психозом западного мира».

В настоящее время возникают, как грибы после дождя, субкультуры, которые в поисках способа преодолеть отчуждение осваивают мистические культы, создают секты и коммуны, проводящие бдения и медитации (часто с применением наркотиков). Это – реакция на безрелигиозное бытие, не удовлетворяющее неосознанные духовные запросы человека [32].

Религия – это не только дорога к Богу, но, прежде всего – путь к людям. Будучи необходимым и единственно последовательным институтом воспитания нравственности, она является главным основанием культуры и традиций каждого народа. «Выньте христианство из истории Европы, буддизм из истории Азии, и вы уже не поймете ничего ни в Европе, ни в Азии», – справедливо утверждал русский философ А. Хомяков. Поэтому лучшим способом найти ответы на духовные вопросы будет обращение к божественному опыту религии своего народа, к писаниям святых отцов и к религиозным традициям. «Ищите и обрящете», – гласит библейская истина.

Совершенно очевидно, что у всех людей для духовного поиска и роста всегда имеется все. Правда только в том случае, если по-настоящему искать. В этом гармоничном мире всегда и всюду есть все для всего. Потому что «все для всего всегда» и «все находится во всем», потому что Всеобщее энергоинформационное поле охватывает и пронизывает в мироздании все видимое и невидимое, все живое и неживое.

Еще раз обратимся к мнению Б. де Анджелис. Каждый из нас является частью мироздания, составным элементом Высшего порядка. Каждый человек попадает в этот мир не случайно. Все в человеке предназначено какой-то цели, т. е. имеет Высший смысл. Смысл заложен и во всем, что окружает человека. Каждый из нас наделен своим особенным, уникальным даром, способным для того, чтобы выполнять свою особую, неповторимую миссию. И лучше всего такую Причину и суть миссии поясняет вера твоего народа [1].

* * *

При анализе религий может возникнуть вопрос: «Если существует единый Бог, то почему же тогда Он допустил столько религий, столько разных путей его познания и почитания?» Чтобы ответить на этот вопрос, следует принять во внимание ряд положений.

Во-первых, все мировые и основные национальные религии (имеются в виду устоявшиеся в течение многих столетий, но никак не тоталитарные секты и вероучения) имеют общие принципы, которые они исповедуют. Это – милосердие, бескорыстная любовь к ближнему, десять заповедей. Эти принципы в том или ином виде присутствуют в каждом вероучении, ибо «Бог есть то, что есть общего о Боге во всех верах» (Ф. Косой). Религии имеют родственные таинства, например, омовения, освящение пищи и молитвы. Напомним, что даже частота звуковых колебаний при произнесении молитв всех мировых религий совпадает с частотой собственных колебаний земли. Эти примеры доказывают общее происхождение религий.

Во-вторых, согласно мнению российского историка В. Петровского, различия религиозных традиций исключительно целесообразны. Он справедливо считает, что религиозные обряды целесообразны применительно к географии их возникновения. Так, мусульманам предписано молиться пять раз в день, совершая перед этим омовения. Молитва – намаз – сопровождается низкими поклонами (ежедневная физическая разминка и гигиена, необходимая в условиях жаркого климата). А запрет на свинину, употребление которой в жару чревато инфекционными заболеваниями? А многоженство, жизненно необходимое воинственным арабским племенам, где большинство мужчин погибало в бесконечных стычках? И такие примеры подобной целесообразности можно обнаружить практически в каждой религиозной традиции.

И, в-третьих, мир создан с удивительным разнообразием форм всего без исключения. На земле сосуществуют разные расы и нации, разные языки и культуры. Целесообразность разнообразия форм определяется изначальным Замыслом. Это же поясняет причину разнообразия и вероисповеданий.

* * *

Признавая Бога, мы должны задуматься, как именно Его признавать. Ответ обеспечивает многовековая традиция веры каждого народа. Следует принять во внимание, что культура практически любого народа пронизана религиозной традицией. И, если не отказываться от традиций, моральных ценностей и культуры, если не предавать забвению дух народа, отказываясь от его корней, если сохранять свой самобытный этнос, то следует придерживаться именно той религиозной традиции, которая и определила современную культуру. Очевидно, что равенство религий перед законом не означает их равенство перед культурой и историей твоего народа.

История свидетельствует, что без принадлежности к культуре люди вообще не могут развиваться, ибо культура является пространством человеческой коммуникации. Одним из оснований культуры является религия. По Н. Бердяеву, «культура родилась из культа». Нравится нам или нет, но пренебрежение религиозной традицией неминуемо ведет к разрушению корня культуры со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Два последних тысячелетия развития европейской культурной традиции прошли под знаком христианской веры. Практически во всех своих проявлениях европейская культура пронизана христианскими ценностями.

Показательным в этой связи является пример известного российского актера и режиссера К. Райкина. На вопрос журналиста: «Что побудило вас креститься?», он ответил: «Мое рождение и нахождение в данной культуре». Поддержка своей родной культуры является необходимостью и для выживания этноса, и для стабильности общества. Не случайно в периоды ломки (разрушения) общества, что наблюдается в современной Украине, предметом особого пренебрежения властей всех уровней становится культура, отовсюду гонимая во всех ее проявлениях – духовных и материальных. И тоже не случайно, что вместо традиционной православной культурной традиции в Украине размножились иные религиозные направления, особенно тоталитарные секты, что лишний раз демонстрирует распад духовной сферы. Такое положение характерно и для всей Европы.

«Европа есть уникальное соединение греческой учености, римского права и христианства. Единение этих трех компонентов сделало Европу Европой, выделило ее из остального мира. Один из главных принципов европейского мышления – разделение мира на видимый и невидимый, мир идеальных сущностей и мир земных страстей и забот. Эти два мира ни в коем случае нельзя путать. И должны быть люди, осуществляющие связь между упомянутыми мирами и ведущие других за собой. Должна быть элита, нужны духовные авторитеты, на которые равнялась бы нация», – справедливо считает украинский культуролог В. Никинин, разделяющий религиозную традицию своего народа. Согласно украинскому социологу Ю. Саенко, обществу необходимы духовные пастыри, совесть социума, на примере жизни которых выстраивалась, выверялась и контролировалась бы внутренняя система норм и ценностей человека.

Удивительную историю рассказал журналист Ф. Ленуар. Она произошла несколько лет назад в Индии. Один англичанин был принят Далай-Ламой. Англичанин пребывал в безутешном горе из-за потери жены и рассказал Далай-Ламе о своих духовных сомнениях. Англичанин поведал, что открыл для себя Иисуса двадцать лет назад, и это дало ему надежду и духовный свет. Однако со временем у него возникло разочарование, поскольку он уже более не находил силы слов Христа в англиканской церкви. Он начал утолять свою глубинную духовную потребность в буддизме. Когда же англичанин закончил свое повествование, Далай-Лама оставался молчаливым. Потом он повернулся к своему секретарю и сказал что-то по-тибетски. Секретарь вышел и вернулся обратно с иконой Иисуса. Англичанин был поражен. Далай-Лама дал эту икону, говоря: «Будда – это мой путь, Иисус – это твой». Так Далай-Лама помирил человека с самим собой, со своей культурой и верой, показал самый короткий и верный путь духовного поиска [75].

Согласно писателю Г. Гессе, одна религия ничуть не хуже другой. Нет ни одной, исповедуя которую, нельзя не стать мудрецом, и нет ни одной, которую нельзя бы было превратить в бездумное идолопоклонство. «Не меняйте религию, оставайтесь в своей», – призывает Далай-Лама ХIV подтверждая тем самым великую истину – в религии своего народа каждый найдет все духовно необходимое, если только правильно будет искать.

* * *

Религия должна учить, как жить по-человечески среди людей, ибо нравственность есть «грамматика» религии. Только религия позволяет сохранять в веках неизменность нравственных принципов широких слоев населения. Религия обучает личность духовности, нравственности, помогает выстроить оптимальную модель бытия, основу которого составляет человеческое, обрести смысл жизни. Согласно русскому философу Л. Тихомирову, нравственность истекает из религии, религия истолковывает и утверждает нравственность.

Однако у многих современников возникают сомнения на этот счет в связи с тем, что отдельные священнослужители иногда ведут себя недостойно, пороча идею, которой служат. Если христианская религия так хороша, – считают они, – то почему, например, западная христианская Церковь организовала жестокие крестовые походы и костры инквизиции вопреки ясной заповеди «не убий»? Почему многие священники всем своим видом заставляют сомневаться в их воздержании от чревоугодия? Почему общество нет-нет, да и сотрясают скандалы, связанные с аморальным поведением священнослужителей тех или иных конфессий? Другими словами, возникает вопрос о непогрешимости самой Церкви.

Ответ достаточно прост. Независимо от профессии, от полученного образования, люди имеют слабости, грешат и выполняют свою работу, далеко не всегда являясь примером для подражания.

Например, можно утверждать, что медицина лечит. Но иногда врачи непреднамеренно калечат людей, совершают профессиональные ошибки, допускают брак в своей работе.

Общеобразовательная школа, безусловно, учит. Но нередко учителя совершают педагогические промахи, отторгая любовь к своему предмету.

Из этого не следует, что медицина и образование – это порочные институты. Нет, эти институты необходимы. Ошибки отдельных работников не меняют сути и необходимости этих институтов общественной жизни.

Ничто не мешает восторгаться гениальными высокодуховными произведениями А. Пушкина, Ф. Достоевского, Л. Толстого. Ничто не мешает учиться у них гуманизму, несмотря на достоверность того, что в личной жизни эти великие люди не всегда были примером для подражания.

Так и с Церковью. Являясь институтом духовности, она лечит души и учит добру. Учит жить по-человечески. Священник подготовлен профессионально для того, чтобы учить нас любви и состраданию, т. е. истинному гуманизму. Святых среди служителей культа, может быть, не так уж много. Так же, как мало гениев среди писателей или преподавателей. Но это нисколько не умаляет необходимости самого процесса нашего духовного обучения и становления, необходимости в духовных учителях.

Церковь призывает к духовному совершенствованию. Священник представляет Церковь. Мирской человек, встречаясь со священником, автоматически, на подсознании всегда сопоставляет этого священника с тем идеалом совершенства, который последний проповедует. Соответствовать же идеалу сложно, практически невозможно, к нему можно лишь стремиться (Патриарх Кирилл).

Однако, если встреча со священником разочаровывает, если священник не излучает волны любви и доброты, к чему он собственно и призван, то просто надо искать другого священника, но не хулить Церковь. Направляясь в храм, мы заходим в дом Божий, а не к служителю. «Прихожане должны ясно осознавать, что центром, вокруг которого и ради которого они собираются воедино является не священник, не та или иная храмовая святыня, не та или иная – пусть даже самая возвышенная – идея, но сам Господь и Его Жертва… Изрядная часть священников банально невежественна и косноязычна, мало что знает о своей собственной вере и еще менее способна о ней убедительно и интересно рассказывать. А из умеющих рассказывать не все живут вблизи своих же слов» [39]. Мы обучаемся учению и примеру Христа, но никак не проповедника. Священник – смертный грешный человек, и не следует ожидать от него личной непогрешимости.

Под непогрешимостью православной Церкви следует понимать непогрешимость собрания верующих всех времен и народов во главе с Иисусом Христом и под водительством святого духа. А это – совсем иное дело. Это, по сути, речь о непогрешимости Христа и его учения.

Досадно, что религиозные иерархи различных конфессий совершали и совершают действия, несовместимые с нравственным законом своей же религии. Выступая активными политическими игроками, они корыстно манипулируют сознанием верующих. То есть следует честно признать, что грешные люди часто приспосабливают любые популярные нравственные учения под свои корыстные потребности, иногда меняя суть исходного учения.

Так, Запад действительно в средние века допустил политизацию религиозности, что привело и к расколам, и к атеизму. Следует ясно понять, что церковь – это не партия, не политическая сила, что она имеет совсем другую природу. Великие религии и отдельные церкви, в отличие от политических сил, пережили не только правительства, но даже отдельные цивилизации – сколько бы их ни запрещали, ни использовали, ни дискредитировали. Поэтому ни в коем случае нельзя допускать смешивания религиозной составляющей мировоззрения с политической ролью церкви. Тем более что истинное назначение религии – указать дорогу к Богу и путь к людям.

* * *

В целом путь Европы – это путь, основу которого составляет христианская традиция. «Христианство – это весть о спасении, возможность его осуществления и благодатное средство, данное Богом для спасения» [34]. В средние века Христианство было принято подавляющим большинством европейских народов. Торжество христианской веры обеспечилось, прежде всего, исключительной привлекательностью христианских идей. Христианская вера стала утешительницей душ человеческих, давая людям надежду, любовь и прекрасные, высоко гуманистические нормы морали.

Христианство стало самой популярной, доминирующей мировоззренческой системой вплоть до XIX века. Российский философ Е. Троицкий не без основания делает вывод о том, что «христианство было столь глубоко и проникновенно воспринято Русью, что сделалось мощным фактором национальной самоидентификации. Единство народа и Веры на века стало духовной и жизненной аксиомой. Отечественная культура неотделима от веры предков». «Христианские подтексты и смыслы были даже в советской высокой культуре – в лучших книгах и фильмах той поры. Даже если в них не упоминалось имя Бога, но в них было столь доброе и глубокое видение человека, которое могло появиться только в пространстве евангельского восприятия человеческой трагедии» (А. Кураев).

На смену христианству, к сожалению, пришли материалистические воззрения. Идеологии, основанные на материалистических идеях, как показала история, всегда достаточно быстро угасают. Но, как видим, бездуховный атеизм, суть которого заключается в отрицании религии, продолжает жить. В странах бывшего СССР, как справедливо считает Е. Троицкий, «насильственный атеизм нанес тяжелейший удар по народной душе, нравственным, патриотическим ценностям, государству, в конечном счете, по семье и материальному благосостоянию». Ликвидация значительной части церковных храмов и служителей церкви, 90 лет атеистической пропаганды и коммунистический эрзац религии – вот составляющие части того физического и духовного насилия, которое испытал народ.

Несмотря на очевидный гуманизм христианства, европейское сознание интенсивно обрабатывается средствами массовой информации (СМИ) с целью окончательно разрушить эту мировоззренческую систему. И, надо отметить, что именно институт христианства старательно и последовательно разрушается, как никакая другая религия. И отнюдь не потому, что оно себя исчерпало как духовный институт. Основные причины этого разрушения следующие:

– во-первых, политическая конкуренция. По вине некоторых иерархов христианство оказалось вовлеченным еще в средние века в поле битвы за власть в Западной Европе;

– во-вторых, затяжной кризис в католической церкви, начатый также в средние века;

– в-третьих, лавинообразный рост научных открытий спровоцировал рождение веры в материализм (наукоцентризм);

– в-четвертых, религия и национальные традиции, являясь объединяющим народы фактором, мешают экспансии современного политического глобализма [51];

– в-пятых, христианство отвергается из-за его полной противоположности целям и характеру жизни языческого мира, поклоняющегося «золотому тельцу». Для мира наслаждения, богатство и слава являются существом жизни, для христианства же – это страсти, неминуемо влекущие за собой страдания, разочарования и неизбежную телесную и духовную смерть. Для язычества смысл жизни – земные блага, для христианства же – блага духовные: любовь, мир души, радость, чистота совести, великодушие, т. е. то, чем человек может владеть вечно. Наконец, для язычества сама святость христианская невыносима, она для него как укор совести [48].

Поэтому уже несколько веков ведется антихристианская идеологическая война за сознание европейца.

Самое эффективное оружие этой войны – манипуляция сознанием, которая методично проводится СМИ. «Это та технология, которая проникает в каждый дом и от которой человек, в принципе, не может укрыться», справедливо считает современный российский философ С. Кара-Мурза. Наука, по его мнению, заменила Церковь как высший авторитет, легитимирующий, освящающий и политический строй, и социальный порядок. В известной степени справедливы слова о. Фефана Затворника о том, что науки нет, а есть научники, которые вертят наукой как хотят. Наука стала инструментом господства, которое в этом типе общества основано на манипуляции сознанием. Идеология стала быстро паразитировать на науке.

Любая идеология стремится объяснить и обосновать тот социальный и политический порядок, который она защищает, через апелляцию к естественным законам. «Так устроен мир» и «такова природа человека» – вот конечные аргументы, которые безотказно действуют на обывателя.

В идеологии образ объективной, беспристрастной науки служит для того, чтобы нейтрализовать, отключить воздействие на человека моральных ценностей как чего-то неуместного в серьезном деле, сделать человека беззащитным перед доктринами, которые внедряются в его сознание.

Теоретические модели человека, которые наука предлагала идеологам, а те после обработки и упрощения внедряли их в массовое сознание, кардинальным образом меняли представление человека о самом себе и тем самым программировали его поведение [33].

Дело тут в том, что наука не есть любознательность одиночек. Наука – это социальный институт, нуждающийся в социальном признании, одобрении и финансировании. А, значит, научная субкультура должна быть на хорошем счету у базовой культуры того общества, где рождается и развивается наука. А для этого она не должна противоречить уже сложившимся центрам общественной власти (А. Кураев). Реальная власть (политическая и/или финансовая) всегда является носителем некой идеологии и поддерживает только своих сторонников. Поэтому часто ученые обречены на зависимость от тех, кто им платит. Главная проблема гуманитарных наук в том и заключается, что «научная» ложь щедро оплачивается.

На самом деле никто и ничто – ни религия, ни наука – не имеют никакого морального права манипулировать человеческим сознанием. Нельзя навязывать человеку веру в Бога, но нельзя и «прививать» в его сознание атеизм. Наука не может противоречить религии, а религия – науке, поскольку у них разные области и методы исследований. Тем более, что познаваемость мира и реальность мира не могут быть научно верифицируемы. «Библия учит нас, как взойти на небо, а не тому, как устроено небо» (Галилей). По А. Кураеву, религия отвечает на вопрос «зачем», а наука – на вопросы «почему» и «как»; религия дает ценности: ради чего человек живет, каких целей добивается, куда идет, а наука говорит, какими путями можно добраться до намеченной станции. Религия имеет объектом своего познания «душу», «дух», «Бога», не поддающиеся ни научным методам исследования, ни даже строгому научному определению, а наука исследует материальные явления окружающего нас мира. Это разные грани общего познания (метафизика и физика). Человеческое же сознание может и должно охватывать все возможные грани познания. К этому человека влечет его неистребимая естественная предрасположенность. Для полного процесса познания необходимо добиться мирного сосуществования всех форм освоения мира, не противопоставляя их, а наоборот, дополняя друг другом. Следует раз и навсегда признать, что религия и наука – не соперницы, поскольку каждая из них выполняет в пределах культуры свои специфические функции.

Наука не может ответить на извечные философские вопросы «что создало мироздание и человека?» и «есть ли Бог?». Наука не может представить (доказать, обосновать) ни достоверную картину мира, ни раскрыть духовную сущность человека, определить его назначение. Несмотря на постоянное внимание к этой проблеме и обилие точек зрения, на сегодняшний день эти вопросы остаются открытыми, и нет никаких оснований считать, что они могут быть научно решены в обозримом будущем.

Но это не мешало и не мешает спекулятивно использовать науку как политический инструмент манипуляции в борьбе против христианского нравственного закона. Делается это для того, чтобы управляемая через СМИ бездуховная материалистическая вера, или атеизм, победили религию. Поскольку политическая потенциальная опасность религии заключается в духовном сплочении народа, в национальном единении. Принципу экспансии политического глобализма – «разделяй и властвуй» – всегда мешает религия и национальные традиции. Поэтому политическая глобализация и ее прямое следствие – космополитизм – несут гибель нациям. И на этом пути ей противостоит религия, ее нравственный закон.

Кроме того, одну из проблем человечества составляют бездуховные научные исследования и разработки биологического, химического, ядерного и иного оружия массового уничтожения, эксперименты на людях, насильственное использование людей как живых доноров и т. д., и т. п. Человечество погибнет, если наука не признает нравственные нормы в качестве своего ограничителя, если наука будет оставаться бездуховной, если общество в лице государства реализует претензию на вторжение в область жизни и смерти.

Человечество должно освоить искусство синтеза науки и религии. Грядет, как считает российский физик Г. Шипов, синтез науки и религии, причем наука протягивает руку религии, ориентируясь в будущем на создание метанауки, которая объединит в себе науку, искусство и религию. Нам надо изменить наше сознание таким образом, чтобы никакие научные достижения невозможно было бы использовать против человечества. Научная картина мира нового тысячелетия должна отражать реальность более полно, включая сознание человека, чтобы помочь воспитать мышление людей таким образом, когда применение новых знаний против человечества станет просто невозможным [72].

Любая человеческая деятельность упирается в мораль и нравственность, и «если Бога нет, значит, все позволено» (Ф. Достоевский). Человеку, вооруженному знаниями и технологиями, пока удавалось балансировать между консервирующей моралью и разрушительной аморальностью и, благодаря этому, выживать. И дело тут не в самих знаниях или технологиях. Они как старые, так и новые, не несут в себе ни добра, ни зла. Все дело в моральном и духовном состоянии человека и общества.

Духовное состояние человека должно быть защищено духовным оружием от любых угроз и манипуляций его сознанием. Каждый человек должен быть подготовлен к такой защите соответствующим образом. И таковой защитой является нравственный закон. Обществу нельзя допускать размыв нравственных ценностей в потоках политической пропаганды. Либерализм без берегов ведет к вседозволенности и, как следствие, к полной обреченности перед многочисленными внешними и внутренними угрозами. Людям необходим инструмент преодоления ложных представлений о безраздельном господстве «внешних воздействий» с ложными ценностями контроля над внутренним миром человека. Таким инструментом является вера своего народа. Поэтому вместо абстрактных переживаний на тему всеобщего падения духовности каждому следует задуматься над тем, что хорошего он лично сделал для Церкви своего народа. Как только Церковь и вера ставятся под сомнение, духовный вакуум заполняется извращенными представлениями, предрассудками и псевдонаучными идеями.

Средства массой информации внушают, что многообразие религий и несовместимость их религиозных установок – главная причина раздоров и мировых конфликтов. Однако честный взгляд на новейшую историю свидетельствует об ином. Все основные мировые конфликты XX века, как-то: Первая и Вторая мировые войны, войны во Вьетнаме, Афганистане и Ираке – не имели прямого отношения к религиям. Наблюдалась борьба за мировое господство основных политических игроков военными средствами. Религиозные сражения тоже были и, наверное, будут, но чаще ведутся экономические и этнические войны. При желании люди всегда найдут повод для развязывания конфликтов из-за властных амбиций или материальных претензий.

В Европе СМИ формируют так называемый «мозаичный» тип культуры путем давления на сознание не связанных друг с другом нравственных понятий для того, чтобы манипулировать сознанием, формируя управляемого человека толпы, расщепляя его сознание. Фундаментом постмодернизма как современного этапа развития философии является тезис о том, что истина никому не известна. Поэтому и нравственный религиозный закон также не может быть истинным. Каждый сам кузнец собственной истины. Поэтому общей, единой нравственной среды не может, да и не должно быть. Цель заказчиков такого манипулирования (дирижеров политической глобализации) – разобщать народы, чтобы властвовать над ними.

По мнению архиепископа Афинского и всей Эллады Христодула, Европа, частью которой мы являемся, предала христианство, когда ее политические лидеры отказались упомянуть в европейской конституции христианство как один из источников европейской культуры. Поэтому она и столкнулась с проблемой выживания, т. к. не может решить проблему идентичности. Дехристианизированная Европа потеряла свою идентичность и придет кто-то другой, чтобы управлять ею. Историческая практика подтвердила вывод дореволюционного российского политика П. Столыпина о том, что когда народы забывают о своих национальных задачах, то они гибнут, превращаясь в удобрение, на котором вырастают и крепнут другие, более сильные народы.

Только людьми, воспитанными в духе нравственного закона, трудно манипулировать. Следовательно, каждому народу необходима собственная духовная школа – объединительница и хранительница душ, защитница от многих внутренних и внешних угроз. В нашем случае (для Руси, для Украины) такой духовной школой более тысячи лет является православная Церковь.

«Ошибочно предположение, будто бы христианское мировоззрение и жизнь составляют нечто „пережитое“, уходящее из действительности в область прошлого. Христианское мировоззрение с основанной на нем жизнью составляет, как и прежде, достояние миллионов людей. Как теперь, так и прежде, множество миллионов людей были и остаются ниже этого мировоззрения. Разница только в том, что прежде люди христианской выработки благодаря стараниям государственной политики давали тон жизни всей остальной массе мысли, а теперь – нет. Нынешнее отстранение их создано самой государственной политикой по отношению к Церкви» [58].

Для Европы древнее изречение Соломона: «… время разбрасывать камни и время собирать камни…» – актуально и сейчас. Актуально для осознания христианами необходимости сохранения «камня своей веры» – основы своих религиозных, нравственных ценностей, культуры и вековых традиций. В наши дни, как никогда прежде, важно восстановить единство разделенного Христианства на основе вероучения и церковного строя древней неразделенной апостольской Церкви, взяв за основу принцип блаженного Августина: «В главном – единство, во второстепенном свобода, и во всем – любовь». Церковь сотворил Христос, а конфессии создали люди. Христова Церковь одна, и как таинство спасения она сохраняется в истории. А конфессий много, они появляются и исчезают.

Цельность любой нации обеспечивается, в первую очередь, нравственным законом, соблюдением его требований, что и является залогом (гарантом) единения семейных, духовных и государственных ценностей. И, если во времена СССР компартия обеспечивала это единение своими средствами (в том числе многими элементами морали, заимствованными из христианства), то в настоящее время в Украине можно рассчитывать лишь на влияние православной Церкви. Тем более что «есть двухтысячелетняя инерция христианского воспитания, и она сказывается даже в тех современных людях, которые сами себя не считают связанными с религией. Но незаметно для себя самих они множеством нитей все же соединены с миром Евангелия» [39].

С другой стороны, сохранение и личная поддержка религии своего народа не подразумевает и не предполагает враждебного отношения к носителям других религий, философских воззрений и культур. Напротив, предполагается обеспечение терпимости, духовной умеренности и единства в многообразии. Нравственный закон ничего общего не имеет с религиозным фанатизмом, который угрожает взаимопониманию между людьми, между народами и культурами. Христианство никогда не отменяло национальной идеи и не подменяло ее. Поэтому необходимо прийти к правильному соотношению национальной специфики и наднационального нравственного закона, наднациональной сути христианства. Государство объединяет в себе не только представителей титульной культуры, но всегда и тех, кто себя отождествляет с другой этнической традицией. Чем, например, сильна российская культура? Тем, как считает современный украинский журналист И. Дзюба, что она никогда никого не отталкивала. Наоборот, всех, кого могла, втягивала в орбиту своих интересов: евреев, украинцев, татар, грузин, армян.

И это замечательно. Ведь мир прекрасен своим многообразием красок, форм жизни и явлений природы, рас, наций, человеческих лиц и характеров, многообразием культур, традиций и верований, философских и научных воззрений. Очевидно, нравственной является поддержка баланса многообразия в мире.

Поэтому, поддерживая свое, не следует рушить чужого. Религия каждого народа просто обязана мирно сосуществовать с другими традиционными верованиями, культурами и научными воззрениями во имя благополучия, гармонии общества и природы, человека и общества.

Вывод:

– высшая идея (смысл, цель) нужна не только человеку, но и обществу;

– зрелость личности и общества определяется тем, какое место в их жизни занимает нравственный закон, поскольку основные проблемы человека и общества образуются из-за ложных целей и ценностей, выходящих за рамки нравственного закона. Только нравственный закон сохраняет за собой статус подлинного регламента (регулятора) жизнедеятельности людей;

– культурное и нравственное состояние человека и общества предопределяют развитие (или подавление) в людях всех их потенциальных качеств, в т. ч. нравственных;

– выбор человека предопределяется оценкой добра и зла, основанием которой является его совесть;

– совесть человека развивается должным образом только в нравственной культуре, только в поле нравственного закона; развитая совесть, в свою очередь, становится инструментом практического проявления нравственного закона в человеке;

– несоблюдение нравственного закона неминуемо ведет к разрушению личности, а затем и общества. Поэтому он является важнейшей жизненной необходимостью, залогом нормального функционирования и защиты от вырождения;

– обществу необходим институт религии как хранитель и проводник этого закона, гарант его неизменности и долговечности;

– необходимо поддерживать религию своего народа как институт нравственного закона, сохранения культуры и этноса;

– религия может и должна мирно сосуществовать с другими гуманистическими воззрениями;

– научный, философский и религиозный виды познания могут и должны сосуществовать по принципу дополнительности, осуществляя процесс полного познания;

– нравственный закон предопределяет систему ценностей, которая позволяет осуществлять сопоставление всех наблюдаемых явлений с жизнью человека и общества. В результате такого сопоставления и формируется мировоззренческая база человека, фокусируется направление поиска смысла жизни.

3.3. Авторские размышления о смысле жизни

Правота ищет помоста: Все сказать – пусть хоть с костра. М. Цветаева

Вопрос в том, что мы хотим сообщить, что мы хотим услышать.

А. Кураев

И мудрость веков, и теория заявленной проблемы, и личный опыт ее рассмотрения прямо или косвенно свидетельствуют о том, что для человека наиважнейшим является обретение смысла своей жизни, поскольку ставить большие и малые цели, «проектировать» свою жизнь следует, исходя из понимания и исполнения своего предназначения.

Чтобы реально подойти к осмыслению жизни, необходимо иметь соответствующий уровень сознания. Нужно утвердиться в своем мировоззрении, а через него прийти к пониманию своего места в этом мире. Направление поиска ответа на вопрос о смысле жизни человека предопределяется мировоззренческим базисом, поскольку он напрямую связан с представлением о смысле (или его отсутствии) существования всего мироздания.

Но как же можно определиться со своим мировоззрением в условиях, когда сущность бытия остается тайной для человека?

Мыслители разных времен и народов выработали ряд разных и противоречивых мировоззренческих систем. Системы возникают как гипотезы и зачастую исчезают из-за отсутствия доказательности, а вопрос о смысле жизни остается открытым. В решении этого вопроса наука оказалась бессильна, поскольку не в состоянии предложить всеобъемлющую, достоверную картину мира и определить место человека в нем.

Автор этой книги обосновывает положение: «Что не под силу науке как особой форме общественного сознания, то под силу человеку, у которого нет иного выхода, как только решать эту проблему в отсутствие „готовых рецептов“.» И он решает, опираясь на свои сложившиеся верования, свой жизненный опыт, интуицию, совесть и логику.

Поскольку мировоззрение человека представляет собой комбинацию его верований (идеалистических и/или материалистических), то все, что остается человеку – это сделать свой выбор и принять ответственность за него.

Если верить в то, что смысл жизни (как предназначение) дан человеку свыше, то тогда наши устремления сводятся к поиску высших сил, приближающих к пониманию этого назначения. Если не верить в предназначение свыше, то тогда задача поиска смысла жизни сводится к целеполаганию и самоопределению.

Логика рассмотрения заявленной проблемы последовательно выводит автора к предпочтению идеалистического подхода, обоснованного следующими утверждениями:

– мир хранит тайну своей сущности и происхождения, но очевидно, что он организован упорядоченно и разумно (осмысленно);

– признание упорядоченности и разумности организации мироздания предопределяет принятие на веру первичности Идеи этой упорядоченности;

– из этого следует признание Бога как источника исходной Идеи. Бог выступает гарантом смысла существования мира и человека;

– в мироздании в целом и у каждого его фрагмента имеется свой смысл, свое предназначение;

– гипотеза существования Всеобщего энергоинформационного поля как сущности мироздания имеет право на жизнь;

– в мироздании все находится в состоянии взаимосвязи, взаимодействия и взаимной обусловленности;

– мысль материальна, ибо она также имеет «полевую структуру»;

– существует связь (взаимовлияние полей) между разумом человека и окружающим его миром; каждая мысль и эмоция оставляют свой «след» в энергоинформационном поле мироздания;

– поскольку мысль материальна, человек несет ответственность не только за свои слова и дела, но и за каждую свою мысль; он обязан формировать «ментальный фильтр» своих помыслов и целей;

– установка на добро корректирует локальное поле, что ведет к преображению личности и гармонии с окружающим миром;

– существует прямая зависимость добра на земле от нравственных усилий людей по причине взаимовлияния полей;

– в обществе человек, наделенный нравственной силой, выступает основополагающей ценностью; он несет в себе качества Творца;

– важнейшими качествами человека являются нравственность и духовность, поэтому важнейшей ценностью для человека является свобода (возможность) для нравственного и духовного роста;

– человек обязан ориентироваться на согласие с окружающим его миром общества и природы;

– высшая идея (смысл, цель) нужна и человеку, и обществу;

– зрелость человека и общества определяется их отношением к нравственному закону; зрелое общество имеет единое нравственное поле;

– только нравственный закон сохраняет за собой претензию на статус подлинного регламента (регулятора) жизнедеятельности людей;

– человек, в принципе, не только легко обучаемое, но и внушаемое существо. Поэтому важно, чтобы общество выработало нравственные эталоны;

– человек способен творить как добро, так и зло, в зависимости от своего нравственного состояния;

– поведение человека в социуме предопределяется внутренним противоборством добра и зла, где все решает совесть;

– совесть человека развивается должным образом только в нравственной культуре, только в поле нравственного закона;

– нравственный закон выступает жизненной необходимостью, гарантом оптимального функционирования и защиты от вырождения как личности, так и общества;

– одним из источников пробуждения совести человека выступает институт религии. Он является хранителем и проводником нравственного закона;

– нравственный закон предопределяет систему ценностей, которая позволяет осуществлять сопоставление всех наблюдаемых явлений с жизнью человека и общества. В результате такого сопоставления и формируется мировоззренческая база человека, фокусируется направление поиска смысла жизни;

– такие виды познания как научное, философское и религиозное, могут и должны сосуществовать по принципу дополнительности, обеспечивая процесс познания духовных и материальных явлений в их целостности;

– лишь в рамках религиозного мировоззрения, с помощью, разумеется, адекватной философии, можно не только обосновать смысл жизни человека, но и ответить на сам вопрос по существу; предназначение человека метафизично по своей сути и лучшим образом толкуется религией своего народа.

Эти авторские утверждения носят исповедальный характер. Изначально заявленная искренность и логика книги заставляют автора заявить о своей субъективности, отметив, что религией его народа является христианство, точнее православие. Для автора это означает обращение к опыту православной Церкви, что позволяет обрести краткий и ясный ответ на вопрос о смысле жизни как предназначении: «Нам, людям, Господь дал разум и бессмертную душу и дал нам назначение: познавать Бога и становиться все лучше и добрее, т. е. совершенствоваться в любви к Богу и друг ко другу и получать от этого все большую радость в жизни.

Бог сотворил нас, людей, по образу и по подобию Своему – дал нам разум, свободную волю и бессмертную душу, для того, чтобы, познавая Бога и уподобляясь Ему, мы становились все лучше и добрее, совершенствовались и наследовали вечную блаженную жизнь с Богом.

Поэтому существование человека на земле имеет глубокий смысл, великое назначение и высокую цель» [21].

* * *

Но тут же возникают новые вопросы. У Сократа или Конфуция, живших в далекие дохристианские времена, что, не было смысла жизни? А если был, то нельзя ли его сформулировать так, чтобы он носил универсальный характер? Попробуем дать ответы на эти вопросы. Причем такие, чтобы позиция в вопросе о смысле жизни, с одной стороны, не противоречила православной (в моем конкретном случае), а с другой – она не должна противоречить представлениям нравственных людей иной веры (в том числе тех, кто жил в дохристианское время) или неверующих в Бога. Ведь человек должен иметь единое предназначение, независимо от уровня его понимания, образования и верований, независимо от его происхождения и эпохи.

Достижение этого непротиворечия вполне возможно, поскольку: – представитель народа, разделяющий веру религии, устоявшейся в течение последних десяти веков (тоталитарные секты в счет не идут), найдет адекватный ответ на вопрос о смысле жизни в религии своего народа. И гарантом является тот факт, что все теистические религии объединяет любовь к Богу, человеку и миру.

– люди разных времен, народов и верований (в т. ч. и неверующие в Бога) имели и имеют достаточно близкие представления о базовых нравственных ценностях. Их жизненная позиция может быть согласована в вопросе о «смысле жизни», так как она включает любовь к человеку и миру.

Это подтверждается высказываниями целого ряда как христианских, так и нехристианских мыслителей.

* * *

Изучая человеческую природу, следует признать, что она заключает в себе как позитивный, так и негативный потенциал. Дать простор позитивным потенциям и нейтрализовать негативные – вот главная задача, которая стоит перед обществом и личностью в обществе.

По своей натуре человек является существом вечно неудовлетворенным. В зависимости от его нравственного воспитания зависит и жизненная позиция. Одно дело быть недовольным виллой или властью, и другое – переживать, много ли добра ты сделал людям сегодня. Нравственное состояние человека определяет вектор его неудовлетворенности.

Еще точнее, состояние человека предопределяют его мысли и намерения. Мысли материальны, поэтому от нравственного состояния людей зависит общий баланс (равновесие) добра и зла на Земле.

Нравственность, к сожалению, не является общей характеристикой человечества, поскольку оно, в своем большинстве, находится в плену алчного потребительства, последовательно разрушая природный мир и человеческие взаимоотношения. Человеческая жадность истощает все ресурсы среды обитания. Мораль многих людей изъедена жаждой власти в различных ее проявлениях (в т. ч. мирового господства), славы, материальных благ и плотских удовольствий, коим нет ни числа, ни предела.

Данная человеку свобода выбора целей и ценностей может привести его как к вершинам нравственности, так к погибели. Чтобы сохраниться духовно и физически, необходимо постоянно совершенствоваться, изменяя свой внутренний мир.

А. Цветков представляет человека в виде единства трёх его ипостасей: индивида, личности и индивидуальности. Сообразно этому, человек рождается трижды. Телесный человек (индивид) рождается в муках физических. В общении рождается («выходит в люди») человек душевный (личность). Духовный человек (индивидуальность) рождается в муках духовных и имеет сопричастность Вечному, Абсолютному [68].

Л. Толстой, считал, что «человек… – духовное существо, рождающееся от животного, и все наше пребывание в этом мире есть не что иное, как это рождение». То есть вся жизнь, по мнению Л. Толстого, является постоянной работой над собой, непрерывным движением к нравственному самоусовершенствованию.

Из этого следует, что смыслом жизни является процесс рождения Человека в человеке. Именно это рождение и может привести людей к новому действительно счастливому существованию. Этот процесс требует большого эмоционального мужества. Ведь рождение никогда не протекает легко. Но наградой за это становится жизнь, прежде неведомая, ориентированная на преображение личности, на формирование ее духовного мира. Только в этом случае возможно просветление и единение всего человеческого мира, к которому обязательно должен идти человек. В этом мире люди будут понимать, что благо жизни достигается не стремлению каждого существа к своему личному благу, а к благу всех других.

Таким образом, цель жизни человека, которую он ставит перед собой, предопределена ее смыслом. Поэтому цель жизни всех и каждого следует рассматривать через призму духовного совершенствования (духовного роста, просветления).

По Сократу, нельзя лучше жить, кроме как стараться быть лучше, и нет большего удовольствия, как чувствовать, что действительно становишься лучше; а совершеннейшим из людей можно считать того человека, который стремится к совершенству.

К. Циолковский усматривал основную задачу человека в распространении совершенства, а М. Горький в совершенствовании человека видел смысл его жизни.

«Богом было предопределено назначение человеческого существования: личное совершенствование вплоть до уподобления себя Отцу Небесному и усовершенствование творения, препорученного человеку в виде замечательного райского сада» (Патриарх Кирилл).

Человек должен развиваться интеллектуально и физически, но прежде всего – нравственно, подготавливая основу любому иному совершенствованию, в том числе и профессиональному. Заинтересованность в самосовершенствовании является показателем зрелости как личности, так и общества.

* * *

Если принять на веру, что человек создан по образу и подобию Божию, то он должен содержать в себе составляющую Божьего Духа. Поэтому для достижения совершенства человеку следует искать (воспринимать) и познать Божий Дух (его проявления, сигналы, волны, вибрации), прежде всего, в самом себе. Возможно, в этом и заключается истинный смысл жизни человека. Этим объясняется, почему мудрецы прошлого призывали к поиску в себе божественного содержания. «Познай самого себя, – учил Сократ, – ибо душа человека причастна божеству». Только на пути интеллектуального и нравственного проникновения в свое «Я» возможны совершенствование, добродетель и благая жизнь.

«Бог в нас самих» (Платон); «Познай самого себя, и ты познаешь Богов и вселенную» (Хилон); «Бог есть наша совесть» (Цицерон); «Душа – это Бог, нашедший приют в теле человека» (Сенека); «Ищите Бога в своем собственном сердце, вы не найдете Его больше нигде», – гласит арабская пословица. «Смысл жизни – во всё большем и большем осознании в себе Бога» (Л. Толстой). «Каждый человек является Буддой – либо пробужденным, либо спящим», – учит мастер дзен-буддизма Ошо. Господь «беспределен и есть везде и во всем… ты найдешь Его внутри себя, в душе своей, всякий раз, как истинно взыщешь Его», – писал православный монах о. Никодим Святогорец.

Попробуем рассмотреть проблему «познания Бога» с несколько иной стороны.

Микроэлементами сложнейшей энергоинформационной биоструктуры человека являются нервные клетки, коих миллиарды. Они воспринимают, обрабатывают, хранят и передают информацию на высшие структуры нервной системы. Человек воспринимает мир этими чувствительными микроэлементами. Даже те клетки, которые исчерпали свой потенциал, тем не менее оставили после себя информацию, которая хранится и анализируется центральной нервной системой. Из этого следует, что, изучая центральную нервную систему человека, можно понять назначение (смысл существования) его отдельных чувствительных нервных окончаний (микроэлементов).

Возможно, подобным образом Бог воспринимает мироздание через великое множество живущих (и живших) людей и других чувствительных микроэлементов живой природы. Если Бог присутствует в каждом творении, наделенном чувственным восприятием, и все они вместе вмещаются в Нем, то каждое такое творение как бы является Его чувствительным микроэлементом. Человек по аналогии с нервными клетками самостоятельно реагирует на внешние воздействия. В отличие от клеток, человек способен абстрактно рассуждать, творить и познавать мир, находящийся за пределами непосредственного восприятия. Именно эта возможность и делает человека важнейшим и необходимым Богу «микроэлементом».

Если это так, следует вывод о том, что лишь в процессе познания Бога можно приблизиться к пониманию истинного смысла своей жизни. Так, по мнению Е. Трубецкого, «… вопрос о всесильном и всепобеждающем смысле есть вопрос о Боге» [62]. Православный «Закон Божий» также определяет смысл нашей жизни в познании Бога [21].

Но познание человеком Бога является невероятно сложной задачей, поскольку человек не в силах понять планы и психологию Бога. Поэтому, по мнению Вольтера, для того чтобы познать Бога, надо быть им самим. Но тут возникает новый вопрос: «А какое богопознание возможно в принципе?»

«Способов богопознания два: естественный и сверхъестественный. Естественный способ богопознания состоит в познании Бога из естества, т. е. природы видимой, неразумной и разумной (человека), и из истории человечества. Но только в сверхъестественном Откровении (Новый Завет), данном Богом сперва через закон и пророков, а потом через воплотившегося Сына Божия, осуществляется возможность несомненно истинного познания о Боге. Сверхъестественное Откровение Божие предотвращает разум человека от уклонений по пути к истине и деле естественного богопознания и в то же время даёт человеку познание о таких предметах, до которых собственными силами человек никогда бы не смог возвыситься. Как дающее ответ на все высшие вопросы бытия и жизни, это Откровение способно удовлетворить всем высшим потребностям нашего духа: разуму доставить свет истины, воле – силу к добру, сердцу – блаженство покоя. Как наипервейшее и необходимое условие такого познания оно указывает на необходимость нравственной подготовленности человека, именно – чистоты сердца (чувства) и доброго направления воли (добродетель). Таким образом, для истинного богопознания требуется прежде всего очищение человека от греха. Для истинного глубокого богопознания, для более близкого общения с Богом необходимо ещё положительное преуспеяние в добродетели, особенно в делах любви и милосердия. Таким образом, чем больше человек очищает своё сердце от греха, чем больше старается раскрыть и усовершить свои нравственные силы и особенно преуспеть в любви, тем более делается способен и к познанию Бога» [24]. Согласно философу-богослову А. Осипову, начало познания Бога осуществляется в бескорыстном искании истины, смысла жизни, нравственной чистоты и понуждении себя к добру ради добра. В Евангелии это условие выражено кратко и ясно: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» [5]. Вполне реальной представляется возможность использования энергии молчаливой молитвы, самососредоточения сознания (исихазм) как формы связи человека с Богом, формы Его духовного познания. Причём созерцание исихастов – не познание Бога (как в философии), а озарение и единение с Ним, превышая чувства и ум. И, как известно, многие подвижники достигли в этом озарении высочайших вершин.

Естественный способ богопознания может быть основан на том, что недоступный в Своей Сущности Бог всё-таки выявляет Себя энергиями. Энергии эти множественны и разнообразны. Они, в свою очередь, проявляют себя непрерывными процессами, происходящими в мироздании, и нам ничто не мешает познавать грани Божьего замысла через познание этих процессов. Наука этим и занимается, хотя зачастую, находясь в плену материалистического наукоцентризма и атеизма, ошибочно отчуждает эти процессы от Бога. Несмотря на то, что «материя вселенной есть такая же принадлежность Бога, как и идеи, а идеи – такая же принадлежность Его, как и материя» (Вольтер). По мнению физика В. Гейзенберга наука, занимающаяся фундаментальными структурами природы, имеет дело скорее с идеями, чем с их материальным отражением.

Под выражением «познание Бога» вполне можно иметь в виду весь нескончаемый процесс познания Его человеком. Весь непрерывный и нескончаемый процесс человеческого познания как духовного, так и материального в их целостности, и есть процесс познания Бога.

Бог понимается христианами, прежде всего, как Любовь. В Библии говорится: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем» [5].

Человеческая «жизнь заключается в любви; она начинается любовью к матери, длится любовью к женщине, детям, делу, которому посвятил себя, и заканчивается любовью к самой жизни, из которой жалко уходить» (Э. Севрус). Любовь – важнейшая составляющая человеческой жизни, поскольку «любовь – это желание жить» (М. Горький). Вполне можно согласиться с А. Греем в том, что «человеческая любовь и доброта – вот что творит и хранит нас, вот что скрепляет наше общество и позволяет нам жить…». «Любовь… есть вечность, она реальна, она неизмерима, она превыше всего», – считал Д. Кришнамурти и многие другие нехристианские мыслители.

Любовь является идейным и чувственным фундаментом нашей жизни. И раз это так, то такова главнейшая идея Творца. Что же есть любовь для человека? «Любовь есть не что иное, как желание счастья другому лицу» (Д. Юм). «Любовь представляет собой плодотворную форму отношения к другим и к самому себе. Она предполагает заботу, ответственность, уважение и знание, а также желание, чтобы другой человек рос и развивался; тот, кто любит по-настоящему какого-то одного человека, любит весь мир» (Э. Фромм). «Любовь есть благо. Недаром во все времена почти у всех культурных народов любовь в широком смысле и любовь мужа к жене называются одинаково любовью» (А. Чехов). «Любовь порождает радость, добрую волю и свободу в душе, которая охотно служит ближнему и не считается с благодарностью и неблагодарностью, хвалой и хулой, приобретениями и утратами» (М. Лютер). «Любовь – это все, что у нас есть, единственный способ, которым мы можем помочь другому человеку» (Э. Роттердамский). «Любовь, прежде всего, предоставляет возможность для духовного пробуждения, потому что, когда мы любим, обычные границы, отделяющие нас от всего остального, исчезают; вы освобождаетесь от иллюзии разграниченности, определяющей все человеческое существование, и вы переживаете Единение» (Б. де Анджелис). Признаком настоящей любви является желание взять на себя ответственность за судьбу другого человека, и ты не можешь не взять ее, ибо она для тебя не тяжесть, а счастье (Б. Чаковский).

Таким образом, любовь в ее высшем проявлении следует понимать как высшую степень гуманизма и совершенствования. Поэтому, независимо от вероисповедания, да и вообще религиозности, для всех людей доброй воли высшей, самой гуманной жизненной установкой была и остается главнейшая заповедь Иисуса Христа: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». То же и у Конфуция: «Учение мое состоит единственно в том, чтобы иметь чистое сердце и любить своего ближнего, как самого себя». В любви проявляется божественная Сущность, которую можно обнаружить в себе. Обрести в своем сердце Любовь – это означает обрести истинную духовность, совершенство духа.

Итак, высшую форму человеческой любви составляет духовная нравственная связь, которая определяется чувством милосердия (поддержки, помощи, сочувствия, сострадания, душевного понимания) и единения человеческого существования. Духовное рождение человека совершается в обретении им этой высшей формы человеческой любви.

Из этого следует обобщение: смысл жизни человека – в обретении им милосердной Любви. Или, как считал А. Толстой, смысл жизни для каждого из нас – просто расти в любви. Но совершенство в любви, согласно мнению А. Осипова, – это не только нравственное и эмоциональное благо человека. Любовь в не меньшей степени является и совершенным «инструментом» познания Истины и тварного мира.

Поскольку мысль материальна и имеет полевую структуру, можно относиться к любви не как к некой абстракции, а как к конкретной энергии поля, способной преобразить не только отдельного человека, но и общество в целом. Отсюда вытекает признание любви как высшего закона жизни.

* * *

В этом подразделе книги приведены, на первый взгляд, различные ответы на вопрос о смысле жизни. Несмотря на их кажущиеся различия, автор вычленяет в них единую и непротиворечивую суть. Она систематизирована и выражена следующим образом:

* Человек рождается трижды. Сначала в физических муках и без собственной воли рождается телесный человек. В общении, под явным влиянием социума, но уже с приложением собственной воли, рождается («выходит в люди») человек как член общества. И только в самостоятельном и зачастую мучительном поиске истины появляется возможность рождения духовного человека, сопричастного Вечному.

* Смысл жизни заключается в процессе духовного рождения человека.

* Признаки духовного рождения (рост, совершенствование, просветление) проявляются тогда, когда удается:

– исключать зло из своих мыслей, слов и дел;

– творить добро в своих мыслях, словах и делах;

– обрести милосердную любовь к ближнему, признавая её в качестве высшего закона человеческой жизни;

– находить радость в помощи ближним;

– обрести собственное счастье в стремлении сделать других счастливыми;

– познать фрагменты духовных и материальных явлений в их целостности;

– познать себя как духовное существо.

* Духовное рождение человека осуществляется тогда, когда любовь и чувство единения к человечеству и миру, а, значит, и к Богу, становятся внутренним состоянием.

* * *

Автор книги на основе выбора, анализа и систематизации философского и религиозного наследия, имеющихся научных данных, востребованной литературы, публицистики, средств массовой информации и житейского опыта пришел к определенному пониманию заявленной проблемы. Работа над этой главой потребовала значительных усилий. Однако уже сам поиск ответа о смысле жизни и полученный результат являются достойным вознаграждением.

Автору потребовалась аргументация, обоснование в пользу каждого принимаемого мировоззренческого положения. Это его путь. Хочется надеяться, что рассуждения третьего раздела будут полезны тем, у кого похож путь поиска смысла, кто обратил внимание на необходимость этого поиска.

Вместе с тем, знание о добре и сотворение добра – вещи часто не совпадающие. Понимание смысла жизни как духовного рождения – еще не вовлечение в этот процесс. Осознание значимости милосердной любви еще не означает умения жить с этим чувством. Легко говорить о милосердии, сострадании, любви к ближнему, намного труднее осуществить эти намерения. В Послании Иоанна сказано: «Кто говорит: я люблю Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец; ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит» [5]. Справедливость этих слов понимает не только верующий, но и атеист. Но мало понимать, надо воплощать эти смысложизненые слова в поступки, связывая воедино мысль, слово и дело.

Автор осознает, что он находится лишь в самом начале пути своего духовного рождения, и впереди – самая сложная часть работы над собой. Старенькая, малограмотная, добрая и набожная бабушка какого-нибудь хуторка Благодатное, живущая по закону милосердной любви, возможно, находится на значительно более высокой ступеньке процесса своего духовного рождения, чем любой из нас, облеченный учеными степенями и званиями. Ведь сущность духовного рождения заключается не в обширных познаниях, а в совершенном искоренении собственной похоти, в обновлении всех сил духа и сердца, в единении с Богом.

Но как бы там ни было с личным опытом духовного роста, никому не уйти от вопросов «что определяет смысл жизни и что оправдывает ее осуществление?» Ибо только жизнь, обретая смысл, не страшится смерти, не страшится ничего. Только осуществление высшего смысла придает человеческой жизни нравственное величие, осознание своей целесообразности и востребованности, оправдание.

Заключение

Проведенное исследование подтвердило не только актуальность заявленного вопроса, но и трудности его рассмотрения. Свою загадку сохраняет мир, свою тайну хранит человек. Может быть, поэтому актуальной остается проблема отношения человека к миру. Оно обретает форму некоего нравственного закона и особенностей его осуществления.

В пределах своей жизнедеятельности человек вступает с миром ближним и миром дальним в отношения, которым нет числа. Но все это многообразие упорядочивается, обретает определенную направленность и определенную меру через мировоззрение как систему взглядов на мир и на место человека в этом мире, на его отношения с миром.

Мировоззрение людей складывается по-разному: стихийно и сознательно. Стихийно, когда доминируют внешние факторы, а не сознание человека и его внутренний, духовный мир. Сознательно, когда определяющим фактором становления мировоззрения выступает сознание человека, единство его разума и сердца. Эта целостность способна приобщиться к наработанному историческому опыту людей, адаптировать общечеловеческие ценностные ориентиры и найти смысл своей жизни [42].

Поскольку процедура формирования мировоззрения и поиск смысла жизни являются достаточно сложной задачей, автор книги, чтобы избежать возможных заблуждений, счел необходимым пройти путь трех исследовательских практик. С учетом своих возможностей и способностей он осуществил социально-философский анализ, религиозный дискурс и практику обыденного сознания. Тем самым, он реализовал претензию адаптировать опыт и социальной философии, и религии, а также то, что нашло свое выражение в афоризмах, размышлениях и суждениях мыслителей разных времен и народов по заявленной проблеме. Что, в конечном итоге, обеспечило ему возможность подтвердить весь этот опыт на практике гуманитарного поиска. В конечном итоге, автор, реализовав принцип дополнительности, получил достаточно объемную картину представлений о смысле жизни и его осуществлении.

Проведенные исследования формирования мировоззрения и поиск путей открытия смысла жизни как предназначения или как цели позволили сделать определенные выводы.

Несмотря на усилия мыслителей различных исторических эпох, человек продолжает хранить свою загадку, инициируя множество версий по вопросам: откуда он и какова его сущность. История человечества косвенно свидетельствует, что человек – существо пограничное. На уровне биологического «Я» он часть природы, на уровне социального «Я», в рамках своего становления, он рожден обществом, и только на уровне нравственного «Я» он обязан своему выбору. Нравственное состояние человека определяется исключительно его личным выбором между добром и злом.

Человек, похоже, – единственное существо, способное выйти за свои пределы, взглянуть на себя со стороны, осуществить самоанализ и отредактировать свое поведение, свое отношение к миру. Он в состоянии проанализировать свое отношение к миру и спроектировать оптимальный вариант своего «Я», с тем, чтобы осуществить этот проект в процессе своей жизнедеятельности, заявив о себе в качестве субъекта и объекта, режиссера и актера, созидателя и потребителя.

Одновременно человек выступает как существо неудовлетворенное, что инициирует его проявления в самых различных ипостасях. Наделенный разумом, человек – единственное существо, способное осознать свое бытие как проблему. Он обязан ее осмыслить и решить, поскольку не может вернуться к первобытному состоянию гармонии с природой. Он должен восстановить эту гармонию на качественно ином уровне своей деятельности.

Поскольку мировоззрение определяет отношение человека к миру, постольку формирование мировоззрения и есть основная проблема и для человека, и для общества.

Рассмотрение исторических типов мировоззрения показало, что, в соответствии с устоявшимися представлениями, мифологическое мировоззрение рождает культуру страха, религиозное мировоззрение обеспечивает культуру веры, а философское мировоззрение (включая научное) ориентировано на культуру рационального познания мира и поиск места человека в этом мире.

Рассмотрение исторических типов мировоззрения выявило их потенциал и меру востребованности. На самом деле возможности мифологического, религиозного и философского мировоззрения не противостоят, а дополняют друг друга по необходимости.

Социально-философский анализ ориентирует в поиске ответа на вопрос о смысле жизни опираться на культуру рационального познания, начиная от миросозерцания до миропонимания, чтобы с позиции философского мировоззрения рассмотреть смысл жизни как цель. Но, рассматривая смысл жизни как цель жизни, важно не забывать о значении морали, не забывать, что ты человек и что это звание обязывает в больших и малых делах проявлять моральные качества, среди которых честь, совесть и долг занимают особое место.

Напротив, религиозный опыт освоения смысла жизни ориентирован не на культуру рационального познания, а на культуру духовного освоения, где в качестве доминанты выступает религиозная вера. Религия говорит человеку: «Живи затем, чтобы приготовить себя к новой жизни в условиях существования другого мира, хотя бы пришлось тебе и жестоко страдать; ты все-таки живи и готовь себя к новой жизни, потому что ты затем и явился на свет, чтобы получить эту жизнь» [5]. Вера в новую жизнь и определяет смысл человеческой жизни как предназначение и, вместе с тем, заключает в себе обоснование необходимости для каждого человека ориентироваться в своей жизни на нравственный закон.

Что касается опыта обыденного сознания, то оно, демонстрируя «всеядность», востребует и аналитические возможности разума, и возможности веры. То, что верующий человек принимает сердцем, неверующий может принять только умом.

Логика проведенного исследования свидетельствует о том, что смысл жизни может заявлять о себе и как цель жизни, и как особое предназначение. В общем случае эти две позиции не противостоят, а дополняют друг друга. Вместе с тем, авторский поход дифференцирует эти позиции, поскольку предназначение имеет явно выраженный метафизический характер, а цель всегда привязана к конкретному, индивидуальному существованию и может быть рациональной. Такое разделение позволяет глубже и точнее отобразить существо рассматриваемого вопроса.

Предложенные «практики» (философская и религиозная) не могут претендовать на научную истинность, поскольку и человек, и мир сохраняют свою тайну. Выводы этих практик носят исключительно рекомендательный характер. Человек принимает на веру или отвергает предложения этих практик в каждом конкретном случае освоения индивидуального бытия.

Системный поход позволил автору (он же рекомендуется и читателю) определиться со своим нравственным выбором, сформулировать единую непротиворечивую универсальную концепцию смысла жизни человека, независимо от его статуса, вероисповедания, национальности, пола.

Автор приносит свои извинения, если некоторые выводы, обоснования, да и само изложение, особенно третьего раздела, покажутся кому-то слишком категоричными. Их следует воспринимать всего лишь как личный опыт автора и проявление издержек его характера.

Системный подход подсказал автору книги, что поиск смысла жизни можно свести к выбору приемлемых воззрений (из множества известных). По глубокому нашему убеждению, осознанный выбор (с готовностью нести за него ответственность) и есть главная проблема современного человека. Проблема заключается в том, что с самого детства сознание захламляется ложными ценностями. Чтобы осуществить инвентаризацию этих ценностей, необходимы серьезные усилия.

Системный подход, как и любой иной, не исключает ошибок. Однако он подсказывает и возможности их исправления. А многое хорошее (если не все) в человеке, как известно, проистекает из исправленных им самим ошибок…

Итак, направление поиска смысла жизни предопределяется мировоззренческим базисом (философским или религиозным). Процесс формирования мировоззрения на базе обыденного сознания отдельного человека может быть сведен к выбору оптимального варианта на основе своих верований, своего жизненного опыта, логики, интуиции и совести.

У автора логика поиска ответа на вопрос о смысле жизни как высшего предназначения человека состоит в последовательном, обоснованном признании того, что:

– все сущее подчинено определенным закономерностям, но мы достоверно знаем только малую часть из них;

– мир организован упорядоченно, разумно (осмысленно), поэтому в нем и в каждом его фрагменте должен быть свой смысл (предназначение);

– поскольку мир сохраняет свою тайну, а человек – свою загадку, мировоззрение человека на самом деле представляет собой комбинацию его идеалистических и/или материалистических верований;

– существуют веские основания принять на веру идею сотворения мироздания; исходная идея и есть основа существующих законов, как физических, так и духовных;

– в мироздании все находится в состоянии взаимосвязи, взаимодействия и взаимообусловленности; между разумом человека и окружающим его миром существует прямая и обратная связь; каждая мысль и даже эмоция оставляют в мироздании свой «след»;

– человек несет ответственность не только за свои слова и дела, но и за каждую свою мысль;

– реальностью является зависимость добра на земле от нравственных усилий людей;

– невозможно найти научный ответ на вопрос «как жить»; и только нравственный закон сохраняет за собой статус подлинного регламента жизнедеятельности людей;

– несоблюдение нравственного закона неминуемо ведет к разрушению личности, а затем и общества;

– религия необходима не только как метод признания и почитания Бога для верующих, но, прежде всего, она необходима как хранитель нравственного закона; как проводник идеологии любви и сострадания, справедливости и солидарности; как инструмент воспитания совести;

– цель жизни привязана к конкретному, индивидуальному существованию каждого и может быть определена как желаемое состояние жизнедеятельности человека, ограниченное моралью;

– человек рождается трижды: сначала в физических муках и без собственной воли рождается телесный человек; под влиянием общества и с приложением собственной воли рождается социальный человек; но только в самостоятельном поиске истины появляется возможность рождения духовного человека, сопричастного Вечному;

– смысл жизни, как предназначение человека, универсален и осуществляется в процессе его духовного рождения;

– признаком духовного рождения является ситуация, когда зло исключается из наших мыслей, слов и дел; когда мы творим добро в своих мыслях, словах и делах; когда мы находим радость в оказании помощи ближним; обретаем милосердную любовь к ближнему и собственное счастье, принося счастье другим; когда в нас доминирует потребность обретения человеческого; когда мы познаем духовные и материальные явления в их целостности, а себя в качестве духовных существ;

– духовное рождение человека совершается тогда, когда чувство единения и любовь к человечеству и миру, а значит и к Богу, становится внутренним состоянием.

* * *

Каждый человек уникален. Ему дарована жизнь удивительных возможностей. Каждый из нас погружен в мир многообразия форм, красок, видов, рас, наций, характеров, мнений, культур и верований. Нам авансом и с избытком даны многие жизненные блага. Но нам и отпущено обязательное испытание страданиями, проблемами и искушениями.

Человеку дана свобода нравственного выбора во многих жизненных ситуациях, чтобы каждый мог состояться и определиться в своем отношении к миру, формируя свой внутренний мир, чтобы каждый нашел свой путь к духовному рождению. Такое рождение и будет той самой духовной энергией, которая в своей совокупности превращается в фактор спасения нашего мира от безнравственности, загрязнения и угрозы разрушения. Это рождение становится прочным основанием гармонии человека с самим собой и миром.

Список литературы и источников

1. Анджелис, Б. Как придать своей жизни больше любви и смысла / Б. Анджелис. – М.: Эксмо, 2006. – 320 с.

2. Антонов В. Экология человека: электр. ресурс. – Режим доступа: (дата обращения: 02.05.2007).

3. Атеистический словарь /А. Абдусамедов, Р. Алейник, Б. Алиева и др.; под общ. ред. М. Новикова. – М.: Политиздат, 1986. – 512 с.

4. Бердяев, Н. О назначении человека. – М.: ACT; Хранитель, 2006. – 478 с.

5. Библия. – М.: Российское Библейское общество, 2006. – 1376 с.

6. Большая книга афоризмов / сост. К. В. Душенко. – Изд. 8-е, испр. – М.: Эксмо, 2004. – 1056 с.

7. Булгаков, С. В. Православие / С. В. Булгаков. – М.: Современник, 1994. – 575 с.

8. В мире мудрых мыслей / сост. С. Харин. – М.: Знание, 1961. – 330 с.

9. В поисках смысла: (мудрость тысячелетий) / сост. А. Е. Мачехин. – Изд. 2-е, перераб. и доп. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2004. – 912 с.

10. Введенский, А. Условия допустимости веры в смысл жизни / А. Введенский // Смысл жизни: Антология. – М.: Прогресс-Культура, 1994. – 105 с.

11. Великие мысли великих людей. Антология афоризма: в 3. – М.: Рипол Классик, 1998.

12. Веллер, М. Смысл жизни / М. Веллер. – М.: ACT, 2007. – 383 с.

13. Вернадский В. И. Биосфера и ноосфера / В. И. Вернадский. – М.: Наука, 1989. – 261 с.

14. Владимиров, В. Смысл русской жизни / В. Владимиров. – М.: Алгоритм; Эксмо, 2006. – 544 с.

15. Всемирная энциклопедия: Религия / гл. ред. М. В. Адамчик. – Мн.: Современный литератор, 2003. – 832 с.

16. Всемирная энциклопедия: Философия / главн. науч. ред. и сост. А. А. Грицанов. – М.: ACT; Мн.: Харвест; Современный литератор, 2001. – 1312 с.

17. Гегель, Г. Философия права / Г. Гегель. – М.: Мысль, 1990. – 524 с.

18. Гумилев, Л. Н. Этносфера: История людей и история природы/ Л. Н. Гумилев. – М.: Экопрос, 1993. – 544 с.

19. Даль, В. Толковый словарь русского языка. Современная версия / В. Даль. – М.: Эксмо, 2003. – 736 с.

20. Дорога домой: Духовный листок. Вып. ДД-46.3(2) // Нравственное богословие (Шиманский): электр. ресурс. – Режим доступа: /(дата обращения: 03.07.2012).

21. Закон Божий / сост. о. Серафим Слободской. – Н. Новгород, 2002. – 648 с.

22. Зверьков, В. О смысле жизни и жизни смысла: электр. ресурс / В. Зверьков. – Режим доступа: www.go-psy.ru (дата обращения: 02.07.2007).

23. Зеланд, В. Трансерфинг реальности. Ступень IV: Управление реальностью / В. Зеланд. – СПб.: Глазгора; Весь, 2006. – 178 с.

24. Истина бытия Божия / ред. – сост. н. Посадский. – М.: Сибирская Благозвонница, 2008. – 335 с.

25. Йегер, В. Поиск смысла жизни. Изменение сознания на пути к внутреннему миру / В. Йегер; пер. с нем. – СПб.: Диля, 2006. – 304 с.

26. Кальной, И. И. Философия / И. И. Кальной. – Симферополь: Бизнес-информ, 2004. – 448 с.

27. Кальной, И. И. Философия права / И. И. Кальной. – СПб.: Юридический центр Пресс, 2006. – 259 с.

28. Камю, А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство / А. Камю; пер. с фр. – М.: Политиздат, 1990. – 415 с.

29. Камю, А. Счастливая смерть /А. Камю. – М.: Фабр, 1993. – 471 с.

30. Канке, В. А. Философия / В. А. Канке. – М.: Логос, 2003. – 272 с.

31. Кант, И. Соч.: в 6 т. / И. Кант. – М.: Политиздат, 1963–1966.

32. Кара-Мурза, С. Возвращение к православию / С. Кара-Мурза // Наше время. – 2006. – 27 ноября. – С. 2.

33. Кара-Мурза, С. Манипуляция сознанием / С. Кара-Мурза. – М.: Эксмо, 2006. – 864 с.

34. Карелин, Р. (Архимандрит Рафаил). Вызов новомодернизма / Р. Карелин. – М.: Лествица, 1989. – 96 с.

35. Катлер Г. К. Искусство быть счастливым. Руководство для жизни. (Далай-Лама): электр. ресурс / Г. К. Катлер. – София: София, 2006. – Режим доступа: (дата обращения: 07.09.2007).

36. Колесникова, B. C. Краткая энциклопедия православия. Путь к храму /B. C. Колесникова. – М.: Центрполиграф, 2002. – 589 с.

37. Краткий философский словарь / под ред. Ф. Алексеева. – М.: Проспект, 2000. – 400 с.

38. Кришнамурти, Дж. Книга жизни: ежедневные медитации с Кришнамурти / Дж. Кришнамурти. – Ростов н/Д: Феникс, 2005. – 640 с.

39. Кураев, А. Ответы молодым / А. Кураев. – Донецк: Тираж-51, 2008. – 1170 с.

40. Лазарев, А. С. Расшифрованная библия, или Реквием цивилизации / А. С. Лазарев. – К: А. С. К., 2003. – 1064 с.

41. Лосев, А. Ф. Философия. Мифология. Культура / А. Ф. Лосев. – М.: Политиздат, 1991. – 525 с.

42. Монтень. Опыты: в 3 кн. / Монтень. – М.: Наука, 1979.

43. Муза, Д. Е. Этика и эстетика / Д. Е. Муза. – Донецк: ДонНТУ, 2006. – 172 с.

44. Найденко, И. Наше Космичество / И. Найденко // Бизнес. – 2007. – № 15(742). – С. 84–88.

45. Новейший философский словарь / сост. и ред. А. А. Грицанов. – 2-е изд., переработ, и доп. – Мн.: Интерпресссервис; Книжный дом, 2001. – 1280 с. – (Мир энциклопедий).

46. Новый иллюстрированный энциклопедический словарь / под ред. В. Бородулина и др. – М.: БРЭ, 1999. – 912 с.

47. Ожегов, С. Толковый словарь русского языка / С. Ожегов, Н. Шведова. – М.: Азбуковник, 1999. – 944 с.

48. Осипов, А. Православное понимание смысла жизни: электр. Ресурс / А. Осипов. – Режим доступа: (дата обращения: 07.07.2012).

49. Ошо (Osho Rajnesh). Догэн: Великий мастер дзэн. Поиск и обретение / Ошо; перев. с англ.; под ред. И. Старых. – К.: София; М.: София, 2004. – 320 с.

50. Папаяни, Ф. Смысл жизни / Ф. Папаяни. – Донецк: Норд-Пресс, 2006. – 164 с.

51. Папаяни, Ф. Мировоззрение / Ф. Папаяни. – Донецк: Донетчина, 2005. – 304 с.

52. Папаяни, Ф. Смысл жизни / Ф. Папаяни. – Изд. второе, перераб. и доп. – Донецк: Норд-Пресс, 2008. – 384 с.

53. Размышления и афоризмы французских моралистов XVI–XVIII веков/пер. с франц. – СПб: Корвус, 1994. – 544 с.

54. Саттури Сант Баджит Сингх: электр. ресур. – Режим доступа: www:santmat.ru (дата обращения: 02.05.2007).

55. Соловьев, Э. Ю. И. Кант: взаимодополнительность морали и права / Э. Ю. Соловьев. – М.: Наука, 1992. – 216 с.

56. Суинберн, Р. Есть ли Бог? / Р. Суинберн; пер. с англ. – М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2006. – 120 с.

57. Таранов, П. С. Анатомия мудрости: 120 философов: в 2 т. / П. С. Таранов. – Симферополь: Таврия, 1996.

58. Тихомиров, Л. А. Апология Веры и Монархии: электр. ресур. / Л. А. Тихомиров. – М., 1999. – Режим доступа: /~history/(дата обращения: 03.07.2012).

59. Толстой, Л. Н. Путь жизни / Л. Н. Толстой. – М.: Республика, 1993. – 431 с.

60. Троицкий, Е. Д. И. Менделеев: систему процветания России в жизнь / Е. Троицкий. – М.: АКИРН, 2007. – 327 с.

61. Троицкий, Е. Русская этнополитология / Е. Троицкий. – М.: АКИРН, 2001. – Т. 1. – 452 с.

62. Трубецкой, Е. Смысл жизни / Е. Трубецкой. – М.: ACT, 2003. – 396 с.

63. Уолш, Н. Д. Беседы с Богом. Необычный диалог / Н. Д. Уолш. – Киев: София; Гелиос, 2001. – Кн. 1–3.

64. Философия: курс лекций / под общ. ред. В. Л. Калашникова. – 2-е изд. – М.: Владос, 2003. – 384 с.

65. Философия: учеб. для вузов / под ред.: В. Н. Лавриненко, В. П. Ратникова. – 3-е изд., пер. и доп. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2005. – 622 с.

66. Франк, С. Смысл жизни / С. Франк. – М.: ACT, 2004. – 157 с.

67. Франкл, В. Человек в поисках смысла: сборник / В. Франкл; пер. с англ. и нем.: Д. А. Леонтьева, М. П. Папуша, Е. В. Эйдмана. – М.: Прогресс, 1990. – 368 с.

68. Цветков, А. П. Религиоведение / А. П. Цветков. – Л: Знание Украины, 2002. – 138 с.

69. Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии: в 2 кн. / редкол.: И. Т. Фролов и др.; сост. п. С. Гуревич. – М.: Политиздат, 1991–1994.

70. Чичерин, Б. Наука и религия / Б. Чичерин. – М.: Тип. Мартынова и К, 1879. – С. 123–160.

71. Чудновский, В. Э. Становление личности и проблема смысла жизни: Избранные труды / В. Э. Чудновский. – М: Московский психолого-социальный институт; Воронеж: Модэк, 2006. – 768 с.

72. Шипов, Г. Теория физического вакуума: электр. ресурс / Г. Шипов. – Режим доступа: (дата обращения: 08.05.2007).

73. Энциклопедия афоризмов: Мысль в слове / Э. Ворохов. – М.: ACT, 2003. – 714 с.

74. Fox, J. Chomsky and Globalization / J. Fox. – London: Icon books UK, 2001. – 80 p.

75. Lenoir, F Le Monde des Religions // Paris. – 2006. – Juillet-aqut. – P. 5.

76. Emoto, M. The Hidden Messages in Water. Beyond Words Publishing. – Oregon: Hillboro, 2004. – 160 p.

Глоссарий

Поскольку автор предложил рассмотреть проблему поиска смысла жизни через наследие философии и религии, а также личный опыт своего отношения к миру, то он рекомендует читателю собственный глоссарий, без претензии на его абсолютность. Возможности глоссария заключаются в том, что в нем предложена справочная информация о словах, которые обеспечивают понятийный каркас текста книги. Если общеупотребительное использование термина не совпадает с пониманием его автором данной книги, то, в этом случае, в скобках указывается вариант, принятый автором.

Агностицизм – учение о принципиальной непознаваемости мира.

Аксиология – учение о ценностях бытия в мире.

Альтруизм – принцип бескорыстного служения, вплоть до готовности к жертвоприношению.

Антиномия – положение, тезис и антитезис которого равно доказуемы.

Антропоцентризм – философское учение, согласно которому человек есть центр и высшая цель мироздания.

Апостериори – знание, полученное в результате опыта.

Апофатическая теология – богословская концепция о принципиальной непознаваемости Бога.

Априори – знание, полученное до и независимо от опыта, но применимое к опыту.

Атман – духовная сущность, субстанция человека в древнеиндийской философии.

Ахимса – отказ от нанесения вреда всему живому; этический принцип древнеиндийской философии.

Бессмертие – вечное существование души человека после его смерти, загробная жизнь.

Биосфера – структурно организованный уровень бытия в мире, охваченный биологической жизнью.

Бог – согласно теизму, Предвечное Существо, Абсолют, Господь, Творец и Создатель всего во Вселенной, поэтому и владеющий Высшей истиной.

Брахман – священная сила. Первоначало мира в древнеиндийской философии.

Бытие – исходная характеристика предельного основания мира, позволяющая сказать, что мир есть и существует независимо от воли и сознания человека.

Бытие в мире – философская категория для обозначения реальности, существующей в конкретном движении, пространстве и времени.

Веды – сборники священных текстов, содержащие элементы философии древней Индии.

Вера[18]:

1) способность индивида обретать (формулировать) то представление относительно объекта интереса, которое ему кажется адекватным и окончательным с точки зрения истины; это позиция, признающая утверждения относительно объекта интереса, истинность которых не доказана, но кажется адекватной или очевидной;

2) необоснованная ни эмпирически, ни теоретически уверенность (убеждение) в реальном существовании сверхъестественных существ, свойств и отношений; отсутствие всякого сомнения в существовании Бога.

Волюнтаризм – деятельность, не согласованная с доводами рациональности, морали или общего мнения.

Воля – один из компонентов структуры психики человека, определяющий способность к выбору цели деятельности и мобилизации усилий для ее осуществления.

Время – форма осуществления бытия, характеризующаяся длительностью существования бытия и последовательностью смены его состояний.

Всеединство – состояние единства мира и человека, воплощающее идеал сродности и соборности на основе «великого синтеза» религии, науки и философии.

Высшая истина – истина всего сущего.

Гармония – состояние оптимальной взаимосвязи и взаимодействия структурно-организованных элементов конкретной системы.

Гитлеризм – германский нацизм 30-х – 40-х гг. XX века.

Глобальные проблемы – комплекс проблем, определяющих перспективы развития человечества.

Гносеология – учение о познании явлений, процессов бытия в мире.

Государство – институт организованного и легитимного применения власти в системе координат общественного развития с целью упорядочения общественных отношений в интересах тех или иных социальных групп.

Гражданское общество – институт социальной жизни, усилия которого должны быть направлены на обеспечение оптимальных условий и развития человеческой жизнедеятельности как на уровне индивида, так и на уровне больших или малых социальных групп.

Гуманизм – учение, признающее самоценность человека в мире, его право на свободное развитие и проявление своих способностей.

Дао – закон; сохраняя свою тайну, дао определяет законы неба, а законы неба определяют законы земли, законы земли – законы жизни человека.

Движение – всякое изменение; в узком смысле – изменение положения тела в пространстве и во времени; в философском – способ существования бытия.

Дедукция – выведение частного из общего, движение мысли от общего положения к особенному.

Деизм – попытка компромисса между философией и религией; суть его заключается в том, что философия (наука) принимает идею Бога как первопричины мира, однако развитие мира рассматривает, исключая участие Бога.

Демократия – (от греч. «народ» и «править») форма государственно-политического устройства общества, основанная на формальном признании народа в качестве источника власти.

Детерминизм – учение о первоначальной определяемости всех явлений и процессов в мире со стороны Бога (теологический детерминизм); со стороны человека (антропологический детерминизм); со стороны космоса (космологический детерминизм). Центральной идеей детерминизма является положение о такой связи явлений, когда одно явление с необходимостью порождает другое.

Деятельность – форма активного отношения человека к миру, способ его бытия.

Диалектика:

1) искусство задавать вопросы для разрешения рассматриваемой проблемной ситуации;

2) наука о развитии.

Дилемма – необходимость выбора из двух возможностей.

Дискурс – рассуждение, имеющее особую направленность, вектор (философский, правовой, религиозный, этический, эстетический и т. д.).

Добро – благо; то, что честно и полезно; нечто положительное, хорошее; «любящая сила духа» (по И. Ильину); «совершенная польза» (по И. Бентаму).

Догмат – положение, не подлежащее критике и обязательное для всех верующих.

Долг – требование неукоснительно выполнять исторически наработанные простейшие правила человеческого общежития.

Дуализм – учение, исходящее из признания двух независимых и равноправных начал (принципов), составляющих фундаментальную основу мира и человеческого бытия.

Дух:

1) в философии идеализма – первоначало;

2) в философии материализма – синоним сознания;

3) в религии – бесплотное сверхъестественное существо (Святой Дух) (принято автором).

Духовность[19]:

1) синоним нравственности; состояние души человека, состоящее в преобладании нравственных интересов над материальными;

2) свойство воспринявшей Бога души (т. е. души верующего в Дух), с ориентиром на приоритет принципов нравственного закона (принято автором).

Духовный рост – процесс развития духовности, духовное совершенствование.

Душа – нематериальное, духовное, бессмертное начало в человеке, определяющее его совесть и внутреннее нравственное состояние.

Дхарма – одно из центральных понятий философии буддизма, означающее вечный моральный закон, которому должны следовать все люди.

Единичное (отдельное) – философская категория, выражающая относительную обособленность, ограниченность объекта исследования на основе его уникальной качественной и количественной определенности.

Жизнь – особая форма существования объективной реальности, характеризуемая способностью к самоорганизации, закономерно возникающая при определенных условиях и закономерно прекращающая свое существование.

Закон:

1) необходимая, существенная, устойчивая, повторяющаяся связь явлений бытия в мире, обусловливающая их упорядоченное изменение;

2) общеобязательное и непреложное правило поведения людей в обществе.

Закономерность – то, что происходит в соответствии с Законом (например, физики); форма выражения Закона применительно к пониманию и объяснению бытия в мире.

Зло – нечто дурное, вредное, пагубное, противоположное добру (например, агрессия, ненависть, месть, обида, ревность, эгоизм, несправедливость, ненасытная жажда власти, денег и материальных благ).

Знание – результат процесса познания, отражающий действительность в форме доказанного факта, представления, понятия, суждения, гипотезы, концепции, теории.

Идеализм – общее обозначение философских учений, утверждающих, что дух, духовное, сознание, мышление, психическое – первично, а материя, природа, физическое – вторично, производно.

Идеология – система политических, правовых, нравственных, религиозных, эстетических и философских взглядов и идей, в которых осознается и оценивается отношение людей к действительности; выражает интересы и формулирует цели определенных социальных групп.

Идея:

1) умопостигаемые прообразы вещей чувственного мира (по Платону).

2) понятия разума, которым нет соответствующего предмета в чувственном опыте (по Канту).

Изменение – любое приобретение объектом новых признаков и свойств или же утрата имеющихся.

Индивид – синоним индивидуальности, отдельно взятый человек в своей неповторимости.

Индукция – наведение, наращивание знания в направлении от части к целому, от единичного к общему, закономерному.

Интерес:

1) форма выражения потребности;

2) особое внимание к чему-нибудь.

Интуиция – чутье, непосредственное (чувственное) без обоснования доказательствами постижение истины.

Информационное общество – стадия в развитии человечества, когда физический труд, как основа индустриального общества, уступает место информации и знанию, коммуникации.

Информация – сообщение о характере взаимодействующих объектов бытия в мире.

Истина:

1) все, что верно, подлинно, справедливо;

2) адекватное отображение в сознании воспринимающего того, что существует объективно.

История – отражение во времени процесса развития общества, содержанием которого является осуществление сущностных сил человека.

Исихазм – (от греч. «покой», «безмолвие», «отрешенность») мистическое учение, возникшее в IV–VII в.в. в Византии, о созерцании человеком нетварного Божественного Света и соединении с Ним, достигаемом в молитвенном уединении и безмолвии.

Карма – этический принцип древнеиндийской философии, суть которого заключается в том, что набранная в процессе жизни человека сумма хороших или плохих поступков определяет форму последующего его рождения.

Катафатическая теология – богословская концепция, допускающая возможность познания Бога по результатам его творчества.

Категории – предельно общие понятия, отражающие наиболее существенные закономерные связи и отношения бытия в мире; форма и организующий принцип мышления.

Категорический императив – моральный закон, сформулированный Э. Кантом с ориентацией на адекватность, долг и добродетель.

Качество – такая определенность объекта бытия, благодаря которой он является именно этой, а не другой реальностью.

Количество – характеристика однородности объекта, соотношение общего и единичного в явлениях мира при относительном безразличии к их качеству.

Конфуцианство – этическое учение о регламенте жизни с ориентацией на взаимность, золотую середину и человеколюбие.

Космология – учение о мире и его возникновении.

Космос – философская характеристика мира как структурно организованного и упорядоченного целого.

Космоцентризм – учение о развитии мира как движения от хаоса к порядку, с которым согласуется вся реальность мира, включая человека.

Коэволюция – солидарное развитие системы «природа – общество – человек» на основе их сродности.

Культура – специфический способ организации и развития человеческой жизнедеятельности, представленный в процессах и результатах труда, в системе общественных норм и учреждений, в материальных и духовных ценностях; в совокупности отношений людей к природе, между собой и к самим себе.

Либерализм – политико-правовая ориентация, основанная на формальном признании политических и экономических прав и свобод индивида; для неё характерна чрезмерная «гибкость» (снисходительность и некритичное отношение) к злу, приводящая к нравственному хаосу и «размытости» в духовной области, стиранию границы между добром и злом.

Личность – понятие, выработанное для отображения социальной природы человека, рассмотрения его как субъекта социокультурной жизни и носителя индивидуального начала (интересы, самосознание и т. п.).

Логическое – отражение действительности в абстрактной, но теоретически последовательной форме.

Логос – разумное слово, мысль, мировой Разум, Бог.

Любовь:

1) состояние любящего (по В. Далю), сильное сердечное чувство, глубокое эмоциональное влечение (по С. Ожегову);

2) прирожденное восхищение души образами (Ибн Хазм); истинная сущность любви состоит в том, чтобы отказаться от сознания самого себя, забыть себя в другом «Я» (Г. Гегель).

Марксизм – материалистическая философия К. Маркса и Ф. Энгельса, ориентированная на создание социализма и коммунизма; в соответствии с ней движущей силой истории является борьба господствующих и угнетенных классов, обусловленная неизбежностью социальной революции.

Материализм – философское направление, которое исходит из того, что мир материален, существует объективно, вне и независимо от сознания, что материя первична, никем не сотворена, существует вечно, что сознание, мышление – свойство материи, что мир и его закономерности познаваемы.

Материя – понятие, противоположное духу. Субстрат, вещество, субстанция, содержание, пассивное начало. В философии марксизма – «… философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях, которая… отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них».

Медитация – особая форма духовной сосредоточенности и изоляции человека от внешнего мира.

Менталитет – своеобразное и единообразное восприятие реальности и ее оценка, а также способность к стереотипному поведению с учетом идентификации со «своими».

Ментальность – стиль мышления, образ чувствования и переживания, присущий определенной общности людей.

Метафизика – (от греч. «после физики») философское учение о сверхчувственных (недоступных опыту) сторонах бытия.

Метод – путь, способ исследования с ориентиром на достижение истины.

Методология – учение о принципах, подходах, методах и приемах познания мира.

Микрокосмос и макрокосмос – малый и большой мир. Иными словами, человек и Вселенная.

Мировоззрение – система взглядов на мир и на место человека в нем, на отношение человека к миру и к самому себе.

Мистика – описание внутренних состояний и переживаний человека, которое воспринимается как общение души с духовным миром, как непосредственные личные откровения о тайнах сверхмирного метафизического бытия, как встреча души с некими духовными сущностями [34].

Мифология:

1) учение о культуре мифов (сказаний о богах, героях, демонах и духах), представляющих собой ранние формы религии.

2) архетип мировоззрения, формирующий культуру страха, основу которой составляют табу.

Монада – простая субстанция, элемент структурно-организованного бытия.

Мораль[20]:

1) форма общественного сознания с ориентиром на должное поведение людей, которое обеспечивается общественным мнением (принято автором);

2) синоним нравственности (общепринятое определение).

Мудрость – глубокий ум, опирающийся на жизненный и/или религиозный опыт; способ духовного освоения мира, направленный на выработку оптимальной жизненной стратегии человека и человечества.

Народ – социокультурная общность людей, связанная одинаковым происхождением, общей культурой и языком.

Натурфилософия – философия с ориентиром на постижение природы в ее целостности и взаимосвязи.

Неотомизм – теологическая доктрина католицизма с претензией примирить догматы веры и требования разума.

Ноосфера – сфера взаимодействия в системе «природа – общество – человек», в пределах которой разумная деятельность человека становится определяющим фактором развития бытия в мире.

Норма – образец поведения, матрица регламента взаимосвязи и взаимодействия в системе «природа – общество – человек».

Нравственность[21]:

1) существующие в обществе правила[22] с ориентиром на совесть, определяющие нравы, поведение, духовные и душевные качества, необходимые человеку в обществе, а также выполнение этих правил (принято автором);

2) синоним морали (общепринятое определение); наука о соглашениях, придуманных людьми для того, чтобы совместно жить наиболее счастливым образом (по К. Гельвецию).

Нравственный закон – правила нравственности, принимаемые человеком в качестве непререкаемого авторитета (например, закон строгой правды Моисея, заповеди блаженства Иисуса Христа, суры Мухаммеда, догматика Будды) в соответствии с его совестью или верой.

Нравственная потребность – проявляемое в нравственном чувстве врожденное влечение к добру.

Нравственное чувство – независимый от нашей воли внутренний «голос», обличающий или одобряющий наши поступки, чувства и мысли.

Нравы – текущее состояние морали, уклад общественной жизни.

Образ жизни – понятие, характеризующее особенности повседневного бытия человека.

Общее (всеобщее) – философская категория, выражающая закономерную взаимосвязь единичного в составе целого.

Общее дело – высшая цель и организация человеческих усилий, преследующая общий интерес.

Общественное сознание – целостное образование, обладающее внутренней структурой, которая включает уровни теоретического и обыденного сознания, идеологии и общественной психологии, а также формы политического, правового, эстетического, нравственного, религиозного, научного и философского сознания.

Общество – структурно организованный уровень человеческого бытия в мире, имеющий специфический способ существования, свои формы проявления и осуществления; исторически сложившаяся совместная жизнедеятельность людей.

Общность – категория совместного бытия, предполагающая свою взаимосвязь, взаимодействие и взаимообусловленность.

Ойкумена – заселенное пространство; единство, взаимосвязь и взаимодействие природных условий и человеческого фактора.

Онтология – учение о предельных основаниях бытия мира, абсолютными характеристиками которого выступают движение, пространство и время.

Пантеизм – учение, обожествляющее мир.

Парадигма – (от греч. «пример», «образец») совокупность принципов, обеспечивающих постановку и решение проблемных ситуаций текущего момента.

Плюрализм – характеристика демократической системы общества, при которой различные социальные группы имеют формальную возможность для выражения своих интересов.

Позитивизм – философское направление с претензией на статус науки.

Понятие – рациональный (логический) образ реальности, ее замещающий.

Порядок – способ существования организованных структур, пребывающих в динамично-равновесном состоянии.

Постмодернизм – общее название противоречивых философских концепций, претендующих на объяснение сути и ценностей современной культуры.

Потребности человека – внутренний побудитель активности человека, условие его жизнедеятельности.

Права человека – признанная и гарантированная возможность совершать определенные действия по воле и в личных интересах, выдвигать требования к другим лицам или социальным учреждениям, а также добиваться защиты своих интересов.

Принцип – основополагающее исходное положение исследовательской практики.

Природа – особая форма бытия в мире; мир во всем многообразии своих проявлений.

Причина и следствие – философские категории, обозначающие характер обусловленности исследуемого объекта. Под причиной понимается явление, действие которого вызывает следствие.

Произвол – свободный, ничем не ограниченный выбор и осуществление целей человеческого бытия.

Пространство – форма проявления бытия, характеризующаяся протяженностью, структурностью, взаимосвязью и взаимодействием элементов конкретной системы.

Противоречие:

1) положение, при котором одно высказывание несовместимо с другим.

2) противоположность интересов.

Протофилософия – философия древнего мира в становлении.

Развитие – определенный тип изменения, когда объект бытия обретает новую качественную определенность.

Разум – способность человека логически и творчески мыслить, обобщать результаты познания, организовывать и осуществлять целесообразную деятельность.

Рационализм – философское направление, абсолютизирующее возможности разума и игнорирующее возможности чувственного познания мира.

Реализм – учение, утверждающее, что общие понятия существуют реально; более того, они являются первореальностью.

Революция – тип развития, при котором между качественными состояниями объекта существует резкий, скачкообразный переход.

Религиозность – приверженность какой-либо религии, адаптация ее догматики.

Религия:

1) определенный исторический тип мировоззрения, основывающийся на вере в сверхъестественные силы.

2) одно из направлений такого общественного сознания (буддизм, иудаизм, христианство, ислам).

Сансара – понятие древнеиндийской философии, характеризующие «колесо» перерождения.

Свобода – состояние беспрепятственного развития человека с пониманием меры ответственности за свои поступки; возможность действовать в соответствии со своими интересами и целями.

Сенсуализм – учение, рассматривающее чувства человека в качестве единственного источника знания. Мир воспринимается как совокупность ощущений, причиной которых являются внутренние или внешние раздражения.

Симбиоз – общность представителей различных видов, основанная на взаимном удовлетворении их жизненных интересов.

Синкретизм – нерасчлененность, характеризующая первоначальное состояние первобытного общества.

Система – философская категория, выражающая особое единство структурно организованных элементов, взаимодействующих на основе их взаимосвязи и взаимообусловленности.

Случайность – состояние, возникшее непредвиденно, незакономерно.

Смерть – естественное состояние прекращения жизнедеятельности организма, распад его структуры и приостановление обменных процессов.

Смысл – идеальное содержание, идея, сущность, предназначение, конечная цель (ценность) чего-либо.

Смысл жизни:

1) высшее предназначение человека (принято автором);

2) поставленная цель как стратегия жизни;

3) содержание жизни;

4) предписание к необходимым действиям;

5) ценностный мировоззренческий ориентир, определяемый как комбинация из вышеприведенных представлений.

Соборность – один из основных признаков христианской Церкви, фиксирующий ее объединение в любви и Истине.

Совершенство – состояние совершенного, высшая степень каких-либо качеств; полнота, крайний предел свойств, качеств, достоинств; совершенство в поведении человека достигается сверкой с совестью.

Совесть – нравственное сознание, основанное на нравственном чутье или чувстве в человеке; чувство нравственной ответственности за свое поведение перед людьми и миром; форма нравственного самоконтроля, сопряженная с эмоциональным переживанием.

Сознание – высшая форма психической активности человека как социального существа; отражение реальности в форме образа и проектирование (творчество) на этой основе новой реальности.

Солидарность – общность интересов и целей, ориентированнная на согласованность в действиях и совместную ответственность за их результаты.

Сострадание – сочувствие, вызываемое чьим-либо несчастьем (горем, бедой, проблемой, ошибкой); незримая духовная нравственная связь, которая определяется чувством поддержки, помощи, жалости, милосердия.

Софийность – ценностный ориентир на сотворчество мира и человека.

Справедливость – нравственное понятие, которое включает в себя требование равенства прав людей на осуществление своих жизненных проектов, соответствие между деянием и воздаянием, заслугами и их признанием.

Среда – совокупность условий, в которых осуществляется человеческая деятельность.

Сродность – начало, объединяющее род человека и природу.

Стиль жизни – понятие, характеризующее серию однопорядковых поступков человека в его отношении к миру.

Субстанция – сущность; нечто неизменное; то, что существует благодаря самому себе и в самом себе; то, что выступает основанием реального бытия в мире.

Судьба – предопределенность событий и поступков, обусловливающих бытие человека.

Сущностные силы человека – совокупность интеллекта, чувств человека и его воли.

Сущность – единство активной формы (идеи) и пассивной материи, субстанция реального бытия.

Счастье:

1) состояние психологического комфорта, достижение гармонии в отношениях человека с самим собой, другими людьми и миром;

2) состояние жизни, когда человек предполагает в ней смысл, доволен ее общей направленностью, тем, как он исполняет свое назначение [40].

Творчество – сознательная деятельность человека, проектирующая и создающая нечто качественное новое в соответствии с потребностями человека и с учетом объективных законов развития мира.

Теизм – (от греч. «Бог») религиозное мировоззрение, исходящее из понимания единого Бога как абсолютной личности, пребывающей вне мира, свободно создавшей его и действующей в нем.

Телеология – (греч. «цель» и «учение») – учение о целесообразности не только поведения человека, но и развития природных явлений, исторических событий.

Теология – учение о сущности Бога.

Теоцентризм – учение, согласно которому Бог есть центр мироздания, его демиург (творец).

Тотем – животное, растение, предмет, с которым первобытная общность людей идентифицирует себя.

Тотемизм – вера в магическое родство со своим тотемом.

Традиционное общество – общество, в котором чтут традиции и следуют им и которое отличается политической стабильностью.

Умозаключение – логический прием вывода из двух суждений третьего.

Философия – любовь к мудрости; учение о предельных основаниях бытия мира; форма общественного и индивидуального сознания, ориентированная на постижение мира и самопостижение человека.

Философия жизни – объяснение жизни из самой жизни, средствами жизни.

Философская антропология – философия поиска онтологических оснований жизнедеятельности человека.

Форма – возможное бытие мира, его структурная упорядоченность.

Хаос – неопределенное, лишенное структурной организованности состояние мира; аморфное первоначало с потенциалом быть.

Цели в жизни:

1) микроцели – поставленные текущие жизненные задачи: получение образования, профессиональная, творческая или иная самореализация, сексуальные отношения и создание семьи, материальный достаток, обеспечение здоровья и т. п.;

2) макроцель – главная жизненная задача, характеризующая желаемое состояние жизни; предвосхищающая модель жизненных ситуаций человека.

Ценностный ориентир – своего рода ось сознания, обеспечивающая устойчивость человека в его отношениях с миром.

Ценность – термин, указывающий на человеческое, социальное и культурное значение определенных явлений действительности, которые оцениваются в плане добра и зла, истины и лжи, прекрасного и безобразного, допустимого и запретного, справедливого и несправедливого.

Цивилизация – ступень развития общества, форма осуществления культуры.

Человек – высшее из известных земных живых существ, одаренное разумом, свободной волей и словесной речью, обладающее даром любить и верить, способностью творить добро и зло; существо, имеющее совесть и духовность, склонное к поиску истины и смысла жизни; существо, связанное с другими формами жизни, но отличающееся предрасположенностью к познанию и самопознанию, к преобразованию мира и самого себя, страдающее вечной неудовлетворенностью.

Эволюция – тип развития, характеризующийся плавностью, постепенностью в смене состояний, отсутствием резких качественных скачков.

Эгоизм – принцип жизненной ориентации, основанный на мотивах себялюбия и своекорыстия.

Экзистенциализм – философия существования человека. В центре внимания экзистенциализма – проблемы смысла жизни, индивидуальной свободы и ответственности.

Экология – учение о местопребывании; наука о взаимосвязи и взаимодействии в системе «природа – общество – человек».

Элементы и структура – философские категории, отражающие единство исследуемого объекта, где элементы – это те слагаемые, которые обеспечивают целое, вступая друг с другом в определенные отношения, а структура – это определенный способ связи элементов в единую систему.

Эмпиризм – философское направление, ориентированное на получение знания только из чувственного опыта и игнорирующее возможности теоретического познания.

Примечания

1

Отличительной чертой исследования А. Введенского является строгая логическая обработка понятий и нравственная принудительность выводов. Религиозное решение вопроса у Введенского – не предпосылка, а неизбежный итог исследования. В. В. Зеньковский справедливо замечает, что Введенский, идя «вслед за Кантом, „открывает широкий простор вере“, лишь бы она не выдавала себя за знание» [Зеньковский В. В., прот. История русской философии. Т. П. Париж, 1989, с. 225]. А. И. Введенский сознательно воздерживается от ответа на вопрос о смысле жизни, ограничиваясь доказательством тезиса, что сама его постановка возможна только в случае признания бессмертия души или продолжения личного существования за пределами земного бытия. Полнота смысла достигается только соотнесением с безусловным трансцендентным началом, подлинным Источником и Полнотой Жизни.

(обратно)

2

Ведь «иметь смысл», прежде всего, означает «сопровождаться мыслью» или «быть с мыслью», как это показывает этимологический состав слова «смысл». А сопровождение мыслью, очевидно, прежде всего, кидается в глаза в речи. А уже потом слово «смысл» применяется не только к речи, но и к другим вещам.

(обратно)

3

Мне возражали на это, будто бы выражение «вещь имеет смысл» употребляется еще в другом значении; именно: мы приписываем вещи смысл, если она имеет разумную причину. Вполне справедливо, что эти два выражения: «иметь смысл» и «иметь разумную причину», употребляются одно вместо другого. Но это делается именно потому, что мы приписываем разумную причину только той вещи, которая обнаруживает назначение и действительную пригодность для какой-нибудь ценной цели. Таким образом, здесь мы имеем дело не с другим значением слов «иметь смысл», а лишь с другим названием того же значения, которое сейчас описано нами, лишь с синонимом этого выражения.

(обратно)

4

Это «Мысли об основах нравственности» Н. И. Кареева. С. – Пб., 1895.

(обратно)

5

Там же. С. 110.

(обратно)

6

Там же. С. 17.

(обратно)

7

Это «Мысли об основах нравственности» Н. И. Кареева. С. – Пб., 1895. С. 10.

(обратно)

8

В «Задачах психологии», вышедших в 1872 г.

(обратно)

9

Так точно поступает и г. Кареев: он отнюдь не поклонник материализма, и в своей цитируемой книжке он хочет вести свои рассуждения независимо от вопроса о бессмертии. Но он незаметно для самого себя предрешает этот вопрос, отождествляя, как это делает и материализм, понятие земного существования с понятием личного существования вообще.

(обратно)

10

Вот два курьезных примера, взятых из действительной жизни. Одному мальчику, лет пяти или шести, его тетка показывала своего новорожденного первенца. Посмотрев на ребенка и на всю комнату, этот мальчик спросил: «А где же у вас другой-то ребенок?» Как оказалось, этот вопрос был вызван тем, что как в собственной семье этого мальчика, так и во всех знакомых ему семействах или еще совсем не было детей, или было уже по двое. Другой пример: девочка, приблизительно тех же лет, заметила, что служившие в их семействе кухарки, три подряд, вышли замуж. Это дало ей повод обратиться к матери с таким замечанием: «ты ведь тоже была кухаркой, когда вышла замуж».

(обратно)

11

Молодежь часто готова полагать смысл жизни в служении прогрессу. Прогресс, действительно, составляет нечто ценное. Но почему? Только потому, что он предписывается нравственным законом. Ведь если бы то, что мы называем прогрессом, оказалось противоречащим требованиям нравственности, то мы не ценили бы этого как прогресс. Таким образом, смысл жизни может состоять в служении прогрессу лишь постольку же и при тех же условиях, как и в служении нравственному закону. Поэтому мы можем ограничиваться лишь рассмотрением попытки осмыслить жизнь через служение нравственному закону.

(обратно)

12

Ibid., стр. 46.

(обратно)

13

К тому же брак праздновался не в какой-либо знатной семье, а, напротив, в семье столь бедной, что у нее даже не хватило средств заготовить угощение в достаточном количестве, так что это посещение брака никоим образом не может быть истолковано как-нибудь иначе (например, как обнаружение почета к общественному положению данной семьи и т. п.), кроме как участие в брачной радости.

(обратно)

14

Утилитарианизм. 2-ое русское изд. С. – Пб. 1882 г., стр. 38.

(обратно)

15

Ibid., стр. 46.

(обратно)

16

Ibid., стр. 46.

(обратно)

17

Подраздел написан при содействии А. Цветкова.

(обратно)

18

Из представленных определений, принятых автором данной книги, получается, что религиозный человек обязательно верующий. Но, имеющий веру в Бога, не обязательно является приверженцем какой-либо религии, т. е. религиозным. Религиозный человек не обязательно является нравственным (вспомним организаторов крестовых походов или исламских террористов). А нравственный человек не обязательно является верующим, и тем более, религиозным (например, воин-атеист, жертвующий собой ради товарищей и Родины).

(обратно)

19

Под духовностью в современной литературе зачастую понимается только нравственность, а иногда и другие мотивы. Хотя изначально «духовность» определялась как характеристика души, как производная от христианского понятия «Дух». Автор предлагает понимать «духовность» именно таким образом. Тогда духовный человек является и нравственным, и верующим по определению.

(обратно)

20

Что же касается морали, то здесь следует признать, что большинство авторов употребляют термины «мораль» и «нравственность» как синонимы. Авторское понимание иное: эти понятие близкие, но отнюдь не тождественные. Мораль определяет собой должное поведение людей на основе общественного мнения, отражает нравы и несет на себе печать своей эпохи и культуры. Что касается нравственности, то она складывается на основе нравственного закона, имеющего вневременной характер. Критерием морали выступает долг на основе общественного мнения («что люди скажут!?»). Моральное поведение ориентировано на гражданскую законопослушность, нравы и обычаи конкретного общества.

(обратно)

21

Критерием нравственности выступает совесть человека, вне зависимости от того, «что скажут люди». Нравственное поведение возможно лишь при пробужденной совести человека.

(обратно)

22

Правила для руководства человеческими поступками, через соблюдение которых всему человечеству доставляется существование, наиболее свободное от страданий и наиболее богатое ощущением благодати или счастья, причем не только человечеству, но и всякой твари (по Д. Миллю); нравственность заключается в совершенном познании добра, в совершенном умении и желании делать добро (по И. Песталоцци).

(обратно)

Оглавление

Введение

Раздел 1 Смысл жизни: мудрость столетий

  1.1. Афоризмы, краткие изречения и суждения о смысле жизни

  1.2. Размышления на тему смысла жизни

Раздел 2 Человек и поиск смысла жизни средствами философии и религии

  2.1. Сущность человека и характерные особенности ее проявления

  2.2. Мировоззрение как ключ к смыслу жизни

    2.2.1. Мировоззрение как проблема человека и общества

    2.2.2. Чувственное познание мира как предпосылка его рационального освоения

    2.2.3. Мировоззрение и его исторические типы

  2.3. Смысл жизни как цель

  2.4. Смысл жизни как предназначение[17]

Раздел 3 Опыт личного поиска смысла жизни

  3.1. Поиск смысла жизни как проблема нравственного выбора

  3.2. Особенности формирования личностного мировоззрения

    3.2.1. Мировоззрение как комбинация верований

    3.2.2. Вначале была Идея?!

    3.2.3. Все, включая мысли человека, имеет «полевую структуру»

    3.2.4. Установка: «Твори добро в мыслях, словах и делах»

    3.2.5. Претензия человека на статус высшей ценности на Земле

    3.2.6. Нравственный закон как условие поиска смысла жизни

  3.3. Авторские размышления о смысле жизни

Заключение

Список литературы и источников

Глоссарий Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg