«Покончить с ФРС»

Ron Paul END the FED Рон Пол Покончить с ФРС

Предисловие к русскому изданию

Наш сегодняшний мир — это мир, в котором финансы подмяли под себя не только реальную экономику, но и жизнь человечества. Финансовое зазеркалье диктует правила игры всему миру и может в считанные минуты опрокинуть экономику целых государств простым «переливанием» финансовых активов.

Ключевое звено этого финансово ориентированного мира — ФРС — Федеральная резервная система, Центральный банк Соединенных Штатов Америки. Независимая частная структура, которая выпускает главную резервную валюту мира. Ее по ошибке называют «долларом США». На самом деле — это «доллар Федеральной резервной системы». Именно так и написано на долларовой купюре.

ФРС не только создает доллары из воздуха, не только дает в долг правительству США, увеличивая астрономический американский госдолг. Федрезерв — главный игрок в финансовом мире, от политики которого зависит вся мировая экономика. Искусственно организованный катаклизм в сфере финансов — это любимый способ скупки всего мира владельцами Федеральной резервной системы. И даже если вы ничего не знаете о ФРС, ее роль в вашей жизни велика, потому что простым увеличением и сжатием денежной массы Федрезерв способен начать очередной финансовый кризис (что уже не раз случалось в истории), который не только обрушит цены на нефть и акции различных компаний, но и может обнулить жизненные планы каждого простого человека планеты.

Поэтому лучше знать. И понимать.

В этом поможет книга американского конгрессмена Рона Пола, одного из немногих политиков в США, который называет вещи своими именами и борется против всемогущества ФРС. Ведь он прекрасно понимает, что колоссальный государственный долг, привычка жить в кредит, желание много потреблять и мало работать не могут принести его родине — США — ничего хорошего.

С уважением, Николай Стариков

Отзывы о книге «Покончить с ФРС» и ее авторе

Своевременная книга... Пол своими рассуждениями о политике зажигает сердца, и этим трудно не восхищаться.

MarketWatch.com

Неоднократные попытки Федеральной резервной системы сгладить экономические циклы и создать видимость бесконечного процветания привели к печальным и разрушительным последствиям. История покажет, что Пол был прав в своей критике ФРС и ее зачастую непродуманной политики.

Стив Форбс, Forbes

Весомый аргумент против центрального банка. В наше время к нему следовало бы прислушаться... Автору удалось привлечь внимание общественности к вопросу, который давно назрел.

Human Events Online

Никому еще не удавалось лучше уловить дух общего негодования, которое вызывают тайные инсайдерские сделки на Уолл-стрит.

Newsweek

Рон Пол — единственное исключение из капитолийской своры.

Экс-министр финансов США Уильям Саймон

Поразительно. многие утверждения Пола очень похожи на правду.

Bloomberg.com

Пол — истинный американский революционер.

Toronto Globe and Mail

Молодым людям, которые поддержали мою президентскую кампанию и стали душой движения

против ФРС.

В ваших руках надежда на свободу и процветание общества.

Благодарности

В первую очередь я благодарен своей жене Кэрол за ее любовь и поддержку, которые помогают мне осуществлять все мои замыслы. Этой книги не было бы без моих великих учителей, выдающихся представителей австрийской школы экономики — Людвига фон Мизеса, Мюррея Н. Ротбарда, Фридриха А. фон Хайека, Генри Хэзлитта и Ганса Ф. Сеннхольца.

Я также глубоко признателен моему редактору Бену Гринбергу за его неоценимую помощь.

1 Почему это важно?

Все думают о деньгах, и почти всем хочется иметь их как можно больше. Мы пользуемся деньгами, не особенно задумываясь об их природе и функциях. Мало кто задается вопросом, откуда они берутся, кто ими управляет, почему они обладают ценностью и в силу каких причин время от времени ее теряют.

Аналогичным же образом многие считают, что Федеральная резервная система — орган, контролирующий денежную массу, — является независимым и жизненно важным для Соединенных Штатов институтом, решения которого не должно подвергать сомнению. Но я уверяю вас в том, что безответственно, неэффективно и в конечном счете бессмысленно — тем более в нашем посткризисном мире — вести серьезные экономические дебаты без рассмотрения фундаментальных вопросов, касающихся денег и их качества, а также огромной роли ФРС в манипулировании деньгами, что и привело к экономическому спаду.

Что такое ФРС и чем она занимается? Чтобы найти ответы на эти вопросы, можно читать книги и брошюры, выпущенные самой ФРС, или посещать лекции по экономике в местном университете. Можно даже черпать информацию из комиксов, представленных на сайте Федеральной резервной системы[1]. Так вы узнаете, что ФРС призвана стабилизировать экономические циклы, контролировать инфляцию, поддерживать кредитоспособность банковской системы, регулировать финансовую систему и так далее. Безусловно, представители ФРС уверяют, что они занимаются именно этим и занимаются хорошо.

Но я готов оспорить любое из этих утверждений. Единственное, что полностью лежит во власти ФРС, так это создание денег из воздуха — иногда в огромных количествах, иногда в меньших. Деньги принимают самые разнообразные формы и попадают в систему разными путями. ФРС создает их посредством разных методов, а именно: операций на открытом рынке, изменения норм резервирования, регулирования процентной ставки — и все это приводит к возникновению новых денег.

Поскольку без денег не совершается ни одна коммерческая сделка, а расцвет и упадок цивилизаций напрямую зависит от качества их валюты, речь идет об огромной власти, скрытой под покровом ночи. Это власть создавать иллюзии, которые на всем протяжении их существования воспринимаются как реальность. В этом и заключается могущество ФРС.

Барак Обама однажды высказал такую мысль в беседе о финансовом крахе: «Мне кажется, важно понимать, что какая-то часть того богатства была в первую очередь иллюзорной»[2].

Вот именно.

Но давайте попытаемся понять, откуда взялась эта иллюзия и что с ней делать.

Конечно, далеко не все интуитивно противостоят власти, порождающей иллюзии, многие ее даже приветствуют. Они просто жаждут вернуться в те времена, когда «все было хорошо», пусть даже это был мираж, видимость богатства, созданная ФРС.

Зачастую считается, что сокращение якобы существующего дефицита денег способно решить все социальные проблемы. Даже в наше время, когда свирепствует экономический кризис, меры американского правительства и Федеральной резервной системы не изменились. Процентные ставки снижаются почти до нуля, триллионы долларов вливаются в экономику, но очевидно, что таким образом никакие проблемы не решаются. Власти не замечают того, что в долгосрочном плане они своими действиями лишь усугубляют ситуацию.

Экономические подъемы и спады в истории случались неоднократно. Печально, что больше всех в тяжелые времена страдают невинные люди, имеющие весьма смутное представление о хитросплетениях финансовой системы. Те же, кто разбирается в ней, получают немалую прибыль вне зависимости от того, растет рынок или падает. Только понимание того, как функционирует финансовая система, позволит жертвам экономического спада защититься.

Вопрос, что такое деньги и как небольшая горстка людей управляет ими за счет большинства, должен вызывать глубокий интерес у каждого. Деньги — критический фактор выживания. Без них немыслимо свободное общество. От них зависит здоровье экономики. Они позволяют ограничивать политическую власть. Обеспеченные деньги необходимы для предотвращения ненужных войн. Мир и процветание без них невозможны.

Чтобы понять, что такое деньги, необходимо разобраться в том, что же такое центральный банк. В Соединенных Штатах функции центрального банка выполняет Федеральная резервная система — инструмент, с помощью которого происходят постоянные манипуляции нашими деньгами и кредитами в пользу привилегированного класса.

В этой книге я объясню, почему, с моей точки зрения, доминированию ФРС следует положить конец. Я выступаю и пишу на данную тему вот уже более тридцати лет, и были времена, когда мои взгляды по этому поводу мало кого волновали. Экономический кризис поменял все. Сегодня набирает обороты общественное и даже политическое движение, стремящееся покончить с ФРС.

В сущности, даже название этой книги придумал не я — этот лозунг распространяется по всей стране. Впервые я услышал его в Мичиганском университете в октябре 2007 года, после предварительных дебатов республиканцев в Дирборне. В тот вечер у меня буквально опускались руки — все мои оппоненты как один отказывались признавать хоть какие-то недостатки в экономике или политике администрации Буша. Но после этого мне довелось выступать перед четырехтысячной аудиторией студентов в городе Анн-Арбор.

Говорят, для кандидата это очень важная аудитория. Публика была доброжелательной, она встречала аплодисментами мои критические высказывания по поводу государственных расходов, дефицита, войн и внешней политики. А когда я стал критиковать кредитно-денежную политику, раздались одобрительные возгласы. Кто-то начал выкрикивать: «Покончить с ФРС! Покончить с ФРС!», и призыв подхватили все остальные. Многие подняли вверх подожженные долларовые купюры, как бы заявляя центральному банку: хватит причинять вред американцам, нашему будущему и всему миру, ваше время истекло.

Затем в сентябре 2008 года на встрече с избирателями в Миннеаполисе этот лозунг подхватила двенадцатитысячная аудитория задолго до того, как я заговорил о ФРС. Я засмеялся и попросил немного подождать. Но ждать никто не хотел, поскольку вопрос денег, их качества и будущего в наше время как никогда актуален.

Я всегда был сторонником обеспеченных денег, но даже представить себе не мог, что мне доведется стать свидетелем массового движения против ФРС. Теперь по всей стране у зданий Федеральной резервной системы собираются люди, чтобы выразить свой протест против ее могущества, скрытности и деятельности в целом, выкрикивая этот важный лозунг. Эти люди жаждут не реформ, а революции — они хотят покончить с ФРС.

У меня это вызывает восторг. Не исключено, что вы разделяете мои чувства, поскольку конец ФРС стал бы важнейшим шагом на пути к восстановлению благополучия и свободы Америки и гарантией нашего будущего.

Я не сомневаюсь в том, что некоторым такие протесты кажутся скандальными, радикальными и даже опасными, но движущая сила, которая стоит за ними, глубоко укоренилась в нашей истории.

XIX век стал свидетелем множества подобных протестов, направленных против национальной банковской системы и попыток централизации денежно-кредитной системы в рамках финансируемого и гарантируемого правительством института, который функционирует в условиях полной секретности.

Кто-то может сказать, что это популистская постановка вопроса. Но это также вопрос свободы, который обязательно подняли бы Томас Джефферсон, убежденный противник предшественника ФРС — Банка Соединенных Штатов Америки, и Томас Пейн, который считал бумажные деньги врагом личной свободы на том основании, что их неизбежным следствием становятся тирания, неограниченная власть.

Пейн, чей памфлет «Здравый смысл» вдохновлял американцев на борьбу за независимость, писал: «Что же касается подразумеваемого полномочия любого законодательного органа выпускать бумажные деньги или ценные бумаги, законные платежные средства или, иными словами, навязываемые средства расчета — это наиболее самонадеянное действие власти. Такого не должно быть в республиканском правительстве: там, где такая практика возможна, нет ни свободы, ни безопасности имущества»[3].

В XIX веке были и другие влиятельные противники деспотизма центрального банка, и целые президентские избирательные кампании строились на дискуссиях о том, должен ли существовать национальный банк, занимающийся денежной эмиссией.

В действительности противостояние монополии денег своими корнями уходит в XIV век, в работы первых экономистов, размышлявших об опасностях инфляции[4]. Этот же вопрос поднимали лучшие экономисты и философы XX столетия. Лауреат Нобелевской премии Фридрих Август фон Хайек, например, так отзывался о сущности любого центрального банка: «Сомневаюсь, что он полезен кому-либо, кроме правителей и их фаворитов». И приходил к выводу: «Деньги — это, безусловно, слишком опасный инструмент для того, чтобы передавать его в распоряжение беспринципных политиков»[5].

Задача покончить с властью и закрытостью ФРС является и должна быть для нас главной. С моей точки зрения, это позволило бы решить наиболее острые политические проблемы нашего времени. Это пресекло бы обесценивание доллара. Лишило бы правительство средств для ведения бесконечных войн. Обуздало бы атаки правительства на гражданские свободы американцев, остановило бы накопление громадного долга, который придется выплачивать будущим поколениям, воспрепятствовало бы экспансии государства всеобщего благосостояния, которая превратила нас в нацию зависимых и подневольных.

Если мы решим проблему монополии денег, покончив с ФРС, тем самым попутно решим множество других проблем. Самое главное в том, что так мы лишим правительство возможности с помощью финансовых афер расширять свое всевластие. А это первый шаг к восстановлению конституционной формы правления. Без ФРС федеральному правительству придется жить по средствам. Оно по-прежнему будет слишком многочисленным и чересчур навязчивым, как все современные правительства, но его непомерное господство в стране и мире закончится.

Будут и другие позитивные последствия, в частности так нам удастся остановить экономический цикл и инфляцию, добиться процветания всех американцев и положить конец коррумпированному сотрудничеству между правительством и банками, которое фактически определяет характер государственной политики в посткризисную эпоху.

Конец ФРС позволил бы американской банковской системе обрести твердую финансовую опору. Промышленность смогла бы процветать без недобросовестных банков, «слишком крупных, чтобы потерпеть крах». В ссудных операциях риски оценивались бы более реалистично, и банковские капиталы не подвергались бы рискам в угоду политическим приоритетам.

Повысилась бы безопасность клиентских вкладов и депозитов, поскольку банки конкурировали бы друг с другом в важнейшем направлении деятельности — в предоставлении надежных способов сохранения капитала.

Кроме того, покончив с ФРС, мы смогли бы положить конец коррупционной практике в циклах президентских выборов, осуществляемой с помощью денежных манипуляций. Президенты утратили бы возможность, опираясь на центральный банк, обеспечивать искусственный подъем экономики перед выборами, за которым неизбежно следует спад, как только правящая партия вновь приходит к власти.

Национальное богатство перестанет быть заложником прихотей горстки бюрократов, которые стремятся ублажить, с одной стороны, банковский картель, а с другой — наиболее влиятельных политиков Вашингтона.

Покончить с ФРС — это единственный верный способ восстановить разумность экономической и политической жизни страны. Это не значит, что исчезнут политические разногласия и борьба в Конгрессе. Конец ФРС — это не волшебная таблетка, которая перенесет нас в Утопию. Но этот важный шаг способен перевести наши разногласия и дискуссии в реальную плоскость из иллюзорного мира, созданного возможностью неограниченного печатания денег.

Время пришло. После кризиса 2008 года деятельность ФРС стала крайне опасной. ФРС использует все свои силы для того, чтобы увеличить денежную базу до беспрецедентных высот, создавая триллионы долларов из воздуха. С апреля 2008 года по апрель 2009-го денежная база выросла с 856 триллионов долларов до умопомрачительных 1749 триллионов. Связано ли это с созданием новых материальных ценностей? Новых продуктов? Нет, это результат работы печатного станка Бена Бернанке. Если бы мы с вами делали что-то подобное, нас назвали бы фальшивомонетчиками и отправили пожизненно в тюрьму. Нас бы все презирали и ненавидели как аферистов. Но когда этим занимается ФРС — подводя под свои махинации научное обоснование, — это считается совершенно законным и ответственным управлением кредитно-денежной политикой. Эти новые деньги сейчас находятся в банковских хранилищах в ожидании благоприятного момента, когда их можно будет направить на кредитование. Если такой момент наступит, мы станем свидетелями невиданного в наше время повышения цен.

Некоторые полагают, что Америка никогда не повторит опыт Веймарской республики в Германии, когда бумажные деньги, выпускавшиеся центральным банком, обесценились настолько, что ими буквально топили печи в домах. Мы думаем, что нам такая катастрофа не грозит, что мы неуязвимы, однако это не так.

Неправильная экономическая политика способна разрушать цивилизации, и никакая иная политика по своей опасности с ней не сравнится. Я уже не один десяток лет упражняюсь в схватках с членами ФРС на заседаниях комитета, официальных завтраках и в частных беседах с председателями, читаю серьезную экономическую литературу и остро осознаю, каким опасностям подвергается свобода в наше время. И я уверен: нет никакой надежды на то, что ФРС станет когда-нибудь вести ответственную кредитно-денежную политику.

Нам необходимо забрать у правительства финансовую власть. Банковская система должна пройти проверку на прочность до конца. Устойчивость доллара зависит от того, избавимся ли мы от станка, печатающего деньги в бессчетном количестве и понижающего ценность национальной валюты до нуля.

Тот факт, что ФРС может создавать триллионы долларов и распределять их по своим каналам, должен нас шокировать. Я думал, что у меня выработался стойкий иммунитет и никакие действия правительства меня удивить уже не смогут, но ФРС в 2008-2009 годах перешла все границы. Она не только напечатала триллионы долларов и раздала их тем, кому хотела, но и отказалась объяснять свои действия. Это свидетельствует о высокомерии членов ФРС и полном нежелании Конгресса брать на себя ответственность за благополучие граждан и соблюдение законов. Хотя еще 21 ноября 2002 года Бен Бернанке подробно излагал свои взгляды, так что, пожалуй, изумляться не стоило[6].

Правительство США владеет технологией под названием «печатный станок» (или его электронный эквивалент), который позволяет производить столько долларов, сколько душе угодно, и, по сути, без затрат. Увеличивая количество американских долларов в обращении или даже заявляя о таких намерениях, американское правительство снижает ценность своей валюты, что приводит к росту цен на товары и услуги. Из этого мы делаем вывод, что в бумажно-денежной системе правительство при желании всегда может повышать затраты и тем самым провоцировать реальную инфляцию.

Я не уверен, что председатель ФРС когда-либо откровенно признавался в том, какой властью обладает эта система. Точнее, он не порицал ее. Он ее объяснял. Он в нее верит. Как и Джон Ло, незаурядный спекулянт XVIII столетия, стараниями которого раздулся так называемый «пузырь Миссисипи», Бернанке верит в то, что он нашел секрет вечного процветания[7].

Редко когда предоставляется шанс заинтересовать обычного человека проблемами финансовой системы до такой степени, чтобы он потребовал реформ, но именно сейчас это реально. Хотя мы и столкнулись с кризисом, у нас есть прекрасная возможность внести свой вклад в дело защиты свободы, которая невозможна без обеспеченных денег.

Федеральной резервной системе необходимо бросить вызов. В конечном счете ее следует ликвидировать. Правительство нельзя наделять монополией на деньги. Никакой институт в обществе не должен единолично обладать властью такого масштаба. В сущности, я полагаю, что наша ставка в этой борьбе — сама свобода.

2 История и сущность ФРС

Многие американцы до сих пор не особенно задумываются о странной организации, которая контролирует деньги страны. Они просто принимают ее, как будто она существовала всегда, что в действительности далеко не так. Приезжающие в Вашингтон могут побывать в богатых интерьерах штаб-квартиры ФРС, которая открыла свои двери для публики в 1937 году. Туристам демонстрируют устрашающий вид и недружественную структуру этого финансового аналога Верховного суда в столице Соединенных Штатов.

Люди знают, что это учреждение занимается важной работой — управляет денежными запасами страны. Мы видим, как председатель ФРС выступает перед Конгрессом: приводит сложные данные, делает прогнозы и старается запугать любого, кто осмеливается ему хоть в чем-то возразить. Его слова не позволяют даже заподозрить того, что в деятельности этой организации могут существовать хоть какие-то изъяны. Председатель ФРС всегда ведет себя так, словно он властелин мира, который обо всем осведомлен и все держит под контролем.

Но что мы на самом деле знаем о ФРС? Во время последнего витка предоставления срочных ссуд даже журналисты затруднялись точно сказать, откуда идут деньги и кто этим процессом управляет. С момента основания Федеральной резервной системы в 1913 году секретные инсайдерские сделки были неотъемлемой частью ее работы.

Одной из целей пиар-игры, которую ведет председатель ФРС, является задача внушить, что ФРС является важным звеном нашей системы, без которого нам не обойтись. В действительности ФРС возникла в период нашей истории, известный как «эра прогрессивизма»[8], когда был установлен подоходный налог и создан целый ряд новых государственных учреждений. В то время деловые круги захватила идея формирования картелей как способа приватизации прибылей и национализации убытков. Крупные банки не были исключением. Их очень огорчало отсутствие государственного кредитора, к которому можно обратиться в крайнем случае и заручиться его поддержкой в кризисные времена. Механизма субсидий не существовало, и банкам оставалось лишь тонуть или выплывать собственными силами. Более того, после Гражданской войны американские президенты сосредоточились на укреплении системы золотого стандарта, что осложняло крупным банкам возможность выдавать кредиты без ограничений. Золотой стандарт в этом отношении играл роль регулятора. В таких условиях банкам приходилось функционировать по законам любого другого бизнеса. Они могли расширяться и предоставлять рискованные ссуды, но если их настигало банкротство, обращаться было некуда. Им приходилось делать займы и самостоятельно справляться с непомерными финансовыми трудностями. Риск — прекрасный механизм, регулирующий процессы принятия решений. Он сформировал культуру кредитования.

Выражаясь современным языком, системе не хватало эластичности. За этой словесной формулой скрывается тот факт, что у банков не было возможности увеличивать денежную массу и расширять выдачу кредитов по своему усмотрению. Они не могли бесконечно раздуваться и рассчитывать на помощь центрального учреждения. Такая ситуация отчасти и объясняет, почему на пороге XX столетия стало набирать силы политическое движение, ратующее за инфляцию как способ облегчить долговое бремя фермеров (среди его лозунгов было «свободное хождение серебра»). Обсуждение этой проблемы отчасти носило популистский характер, и многие действительно уверовали в то, что эластичное предложение денег улучшит положение обычных граждан. Они считали золотой стандарт системой, которая позволяет крупным банкам удерживать процентные ставки на максимально выгодном для себя уровне. Даже в наше время многие авторы, пишущие о ФРС, ошибочно полагают, что деятельность центрального и других крупнейших банков направлена прежде всего на контроль уровня процентных ставок.

Сама ФРС заявляет, что часть ее работы заключается в сдерживании инфляции. Это напоминает заявления представителей табачной промышленности о своей борьбе с курением или утверждения производителей автомобилей о том, что они стараются предотвращать дорожные пробки. ФРС занимается именно тем, что вызывает инфляцию. Она может пытаться сдерживать эффекты инфляции, в частности рост цен. Но в соответствии со старым определением инфляции как искусственного повышения количества денег в обращении и предложения кредита само существование ФРС нацелено на ее увеличение, а вовсе не на снижение.

Крупнейшие банки стремятся к тому же, чего добивается любая большая корпорация, — к приватизации прибылей и национализации убытков. Приватизация прибылей происходит за счет успешной кредитной активности, в том числе во времена экономических подъемов. Но когда подъем сменяется спадом, убытки списываются на третьи стороны — и они не попадают в итоговую строку. Для покрытия убытков приходится увеличивать количество денег в обращении в соответствии с потребностями банков. От такого инструмента не отказалась бы ни одна отрасль, но свободный рынок, как правило, этому препятствует, что вполне справедливо.

Банковской системе всегда мешала идея свободного рынка, на котором возможны и прибыли, и убытки. Первые ее вполне устраивают, чего не скажешь о вторых. Именно поэтому Америка всегда стремилась к централизации финансовых ресурсов и банковской системы. Централизация выгодна не только крупным банкам, которые больше всего теряют при системе обеспеченных денег, но и правительству, которое может использовать эластичную денежную систему как альтернативную форму защиты денежных доходов. Коалиция правительства и крупных банков — это главная опора централизации кредитно-денежной системы.

Если мы обратимся к истории банковского дела, то убедимся в том, что стремление к централизации власти уходит в глубь веков. Как только возникает нестабильность, тотчас же принимаются меры по национализации убытков. Но люди редко задумываются о том, что же является основным источником нестабильности. Чтобы ответить на этот вопрос, давайте обратимся к фундаментальному исследованию испанского экономиста Хесуса Уэрта де Сото, которое вышло в свет в 2006 году[9]. Ответственность за нестабильность он возлагает именно на банковскую систему с частичным резервированием, суть которой заключается в том, что деньги вкладчиков, используемые в качестве наличных, также могут быть отданы в качестве кредита на спекулятивные проекты, а затем заново депонированы. Эта система работает до тех пор, пока все вкладчики одновременно не захотят изъять свои деньги, что позволяют их банковские договоры. В такой ситуации у банка остаются две возможности — обанкротиться или приостановить платежи. Поэтому банк обращается к другим банкам за поддержкой ликвидности. Но если проблема обретает системный характер, он обращается к правительству.

Корень проблемы кроется в слиянии двух различных функций банка. Первая, самая очевидная — хранение. Банк обеспечивает сохранность ваших средств и предоставляет разные услуги — проведение чековых операций, доступ к банкомату, ведение документации и осуществление платежей в режиме онлайн. Все эти услуги являются традиционными, и, как правило, клиенту за них приходится платить (если издержки не компенсируются какими-то иными средствами). Второй тип услуг, предоставляемых банком, — это услуги кредитования. Банк инвестирует средства в коммерческие предприятия или недвижимость и делает рискованные вложения ради получения прибыли. Клиенты банка, готовые вкладывать свои средства в такие рискованные предприятия, предпочитают брать на себя риски в надежде на доход, понимая при этом, что в случае неуспеха они потеряют деньги.

Институт частичного резервирования смешивает эти функции, так что вклады клиентов становятся источником кредитования. Банк выдает в качестве кредита деньги, которые были отданы на хранение и готовы для использования на текущих чековых счетах или иных формах чековых вкладов, и эти заемные средства повторно размещаются на чековых вкладах. Они снова выдаются в качестве кредитов и депонируются, и каждый вкладчик воспринимает заемные средства как уже имеющийся актив. Таким образом, частичные резервы создают новые деньги, и из депозитов выстраивается пирамида. То есть, скажем, в зависимости от нормы резервирования и банковской практики первоначальный депозит в размере 1000 долларов благодаря этому «денежному мультипликатору» превращается в 10 000 долларов[10]. ФРС сильно зависит от этой системы частичного банковского резервирования и использует банковскую систему как механизм вливания новых денег в экономику. Она увеличивает резервы своих банков-членов в надежде еще больше расширить объем кредитования.

В умах вкладчиков эта система порождает определенные иллюзии. Мы как клиенты банка склонны полагать, что нашим средствам обеспечивается надежная сохранность, что мы можем забрать их в любой момент, не опасаясь того, что их не будет, и даже получить определенную прибыль. Однако на настоящем свободном рынке существует выбор: либо вы просто храните деньги, либо даете их взаймы банку в надежде на некоторый доход с инвестиций. Но получить и то и другое не получится — и рыбку съесть, и в воду не влезть невозможно. Однако ФРС, поддерживая систему частичного резервирования, обещая банкам безграничную помощь в случае проблем и создавая денежную массу, пытается сохранить эту иллюзию.

Несмотря на то что система частичного резервирования имеет государственные гарантии, она всегда уязвима — в любой момент может произойти крах, в частности, если все вкладчики одновременно потребуют свои деньги (тут мне вспоминается сцена из кинофильма «Эта прекрасная жизнь»). Историю банковского законодательства и реформ можно рассматривать как старательную попытку залатать пробоины в этой лодке. Так мы создали систему страхования вкладов, разработали стратегию «too big to fail»[11], придумали схемы экстренных вливаний и все прочее, что позволяет удерживать на плаву систему, по природе своей нестабильную.

Итак, я очень кратко описал некоторые процессы, позволяющие составить достаточно полное представление о том, что такое система центрального банка с ее постоянным стремлением подчинять себе все с помощью денег, которые безгранично эластичны, и банковских институтов, которые государство в лице центрального банка страхует от краха. Из этого ясно, что современная финансовая и банковская система существует вовсе не по законам свободного рынка. Эта система наполовину национализирована — ее поддерживает правительство, — и в чисто рыночных условиях она бы так долго не просуществовала. В этом и заключается корень проблемы.

Чтобы проследить историю ФРС, мы должны углубиться в прошлое, поскольку система частичного банковского резервирования вошла в банковскую практику еще в XIX веке — и этот факт очень важен для понимания причин периодической нестабильности.

Началом истории можно считать 1775 год, когда Континентальный конгресс[12] выпустил бумажные — «континентальные» — деньги. Вскоре появилось презрительное выражение «не стоит и бумажного доллара», поскольку эти деньги быстро обесценивались и никакие меры по регулированию цен не могли тому воспрепятствовать. Это была первая гиперинфляция в истории Соединенных Штатов. На ее почве взросла научная школа, сторонники которой вот уже не одно столетие выступают за обеспеченные деньги и против системы центрального банка и бумажных денег. Она же и объясняет тот факт, почему в Конституции подразумевался запрет на выпуск бумажных денег и позволялось хождение только золотой и серебряной монеты.

В 1791 году был основан Первый банк Соединенных Штатов, а в 1792 году Конгресс издал закон о чеканке монет, в котором национальной валютой признавался доллар; прототипом доллара стал германский талер, история которого восходит к XV веку. К счастью, Конгресс отказался продлевать хартию первого центрального банка, и в 1811 году ее срок истек.

В 1812 году, в разгар войны между Британией и Соединенными Штатами, правительство выпустило банкноты для финансирования военных действий, что привело к приостановке платежей, а также к инфляции. Инфляция в военное время — явление вполне предсказуемое, однако вместо того, чтобы создавать нормальные условия для восстановления денежной системы, Конгресс в 1816 году учредил Второй банк Соединенных Штатов Америки. Этот банк содействовал увеличению кредитной экспансии и созданию цикла «подъем — спад».

Американский теоретик банковской деятельности Кон-ди Рагэ (1784-1842) объяснял: «Те, кто помнит события той эпохи, никогда не забудут, как злоупотребляли тогда их терпением власть имущие. На всем протяжении войны с Великобританией санкции распространялись на все общество под тем предлогом, что положение страны специфическое. Однако когда в начале 1815 года воцарился мир, стали попираться все привилегии граждан, и вместо того чтобы заявить своими действиями о желании заключить кредитное соглашение, чтобы исполнить свои обязательства, власти стали увеличивать объем ничем не подкрепленных денег посредством эмиссии до тех пор, пока их стоимость не снизилась настолько, что расцвели спекуляции и страна оказалась в нищете, от которой она не оправилась даже спустя десятилетие»[13].

Наконец, с паникой 1819 года наступил неминуемый спад. Позже паника спокойно утихла именно потому, что не предпринималось ничего ради ее прекращения. Джефферсон указывает, что в любом случае от нее пострадали прежде всего фиктивные состояния. Сегодня об этом кризисе упоминается разве что в примечаниях к фундаментальным историческим трудам[14]. После массированной политической агитации и последующего указа президента Эндрю Джексона, в соответствии с которым депозиты федерального правительства изымались из банков, закрытию Второго банка в 1836 году никто препятствовать не стал.

Война между Севером и Югом вызвала очередной цикл инфляционного финансирования, однако в итоге она же и уничтожила военные деньги и вызвала очередную дефляцию после войны. Это подготовило почву для установления золотого стандарта — прочного, но несовершенного. Существовали изъяны: банкам позволялось частичное резервирование, и они начинали все больше и больше прибегать к регулированию для сдерживания конкуренции. Возникшая в результате динамика в конечном счете привела к созданию Федеральной резервной системы.

Очевидным толчком к созданию Федеральной резервной системы послужила банковская паника 1907 года, но, как уже отмечалось, тенденция к ее возникновению появилась задолго до этого. Джейкоб Шифф, главный управляющий банка «Кун, Лёб и Ко», в 1906 году выступил с речью, в которой выдвигалась идея создания центрального банка европейского типа. Он объяснял, что «стране нужны деньги, чтобы предотвратить следующий кризис». Вместе со своим партнером по имени Пол Мориц Варбург[15] и Фрэнком А. Вандерлипом из Государственного муниципального банка Нью-Йорка (National City Bank of New York) он работал над созданием специальной комиссии, которая выступила с докладом перед Нью-Йоркской торговой палатой в 1906 году. В докладе был выдвинут тезис о необходимости учреждения «центрального эмиссионного банка, подконтрольного правительству». Комиссия начала работу по продвижению программы с другими организациями и получила поддержку Американской банковской ассоциации и многих важных лиц в правительстве[16].

Итак, фундамент был заложен, а атмосфера кризиса 1907 года существенно посодействовала созданию условий, которые привели к учреждению ФРС. Спад был недолгим, но во время него многие банки приостановили платежи звонкой монетой, то есть прекратили выплачивать вкладчикам золото до окончания кризиса. В результате утвердилось консолидированное мнение в пользу общего гаранта всех вкладов.

Эти события, так же как и прочие банковские паники в истории Соединенных Штатов, показывают, что кризисы всегда приводили к еще большей централизации. Система, основанная, с одной стороны, на свободе, а с другой — контролируемая государством, — это неустойчивая система, и ее внутренние противоречия разрешались не путем стремления к свободному рынку, но постепенным переходом к экономике, контролируемой государством. Поэтому неудивительно, что симпатии научной общественности тогда качнулись в сторону центральной банковской системы и большинство ведущих экономистов, давно забыв о классических корнях своей науки, поддались магическому очарованию идеи эластичной валюты.

В 1908 году Конгресс учредил Национальную денежную комиссию с целью всестороннего анализа идеи банковской реформы. В состав комиссии в основном вошли эксперты, близкие к крупным банкам, включая Первый национальный банк Нью-Йорка, банк «Кун, Лёб и Ко», «Банкерс траст компани» и Континентальный национальный банк Чикаго. Члены Национальной денежной комиссии сначала отправились в Европу, а затем вернулись в Соединенные Штаты, чтобы продолжить пропаганду.

К 1909 году президент Уильям Говард Тафт уже поддерживал идею центрального банка, а на страницах Wall Street Journal был опубликован цикл из четырнадцати статей о необходимости такой организации. Статьи выходили без указания имени автора, которым являлся член Национальной денежной комиссии Чарльз Конант, ее главный представитель по связям с общественностью. В статьях приводились уже знакомые аргументы в пользу эластичности, а также перечислялось несколько дополнительных функций, которые мог бы выполнять центральный банк, включая регулирование учетной ставки и движения золота, а также активную поддержку банков-банкротов. За этим последовала серия публичных выступлений, памфлетов, научных докладов, политических речей и пресс-релизов.

В ноябре 1910 года наступил удачный момент для составления законопроекта, который впоследствии стал Законом о Федеральной резервной системе. Секретное совещание состоялось на островном курорте в штате Джорджия под названием «Джекилл Айленд Клаб», одним из владельцев которого являлся сам Джон Пирпонт Морган[17]. В прессе писалось, что целью встречи была утиная охота. Все участники совещания тщательно сохраняли конспирацию, но история донесла до нас имена присутствовавших: представитель Джона Рокфеллера в Сенате Нельсон Олдрич, старший партнер Моргана Генри Дэвидсон, эмигрант из Германии и теоретик системы центрального банка Пол Варбург, вице-президент Государственного муниципального банка Нью-Йорка Фрэнк Вандерлип и сотрудник Национальной денежной комиссии А. Пиатт Эндрю, который также являлся помощником министра финансов администрации президента Тафта.

Итак, на встрече были два Рокфеллера, два Моргана, один представитель «Кун, Лёб и Ко» и один экономист. Состав этой группы отражает сущность ФРС: могущественные банкиры и влиятельные правительственные чиновники работают над тем, чтобы национальная денежная система служила их интересам, а экономисты это обосновывают, наводя научный лоск. С тех пор не многое изменилось.

Секретное совещание продолжалось целую неделю. На нем была предложена структура Федеральной резервной системы. Она задумывалась не как центральный банк европейского типа — точнее, нечто подобное, но с иной структурой. Планировалось, что ФРС будет «децентрализована» по двенадцати банкам-членам, что послужит некоторым прикрытием централизации, которая вводилась в действительности. Полный план был представлен Национальной денежной комиссии в 1911 году. После этого существенно усилилась пропаганда силами прессы, фиктивных лиг граждан и торговых организаций. Затем оставалось только сгладить горячую поддержку законопроекта республиканцами и придать ему межпартийный вид, после чего он был принят.

Сущность Закона о Федеральной резервной системе с тех пор по большей части не менялась. С одобрения Конгресса правительство узаконивало картель крупнейших банков и позволяло им раздувать денежные запасы по своему усмотрению, обеспечивая себе и финансовой системе ликвидность в сложные времена и защищая себя от последствий безнадежных ссуд и чрезмерного кредитования.

Ганс Сеннхольц назвал создание Федеральной резервной системы «самой трагической ошибкой Конгресса». Он отмечал: «В тот день, когда законопроект был принят, погибла старая Америка и началась новая эпоха. Появился новый институт, который вносил немалый вклад в беспрецедентную экономическую нестабильность следующих десятилетий»[18].

Это был своего рода финансовый социализм, который приносил пользу богатым и влиятельным. Таковым он и остается. Утверждается, что ФРС призвана защищать денежную и финансовую систему от инфляции и резких колебаний рынка. Она должна стабилизировать систему, придавая дополнительный стимул экономике в случае необходимости и замедляя темпы инфляции, когда экономика развивается слишком быстро.

В отчете контролера денежного обращения от 1914 года создание ФРС связывалось с наступлением какого-то нелепого рая. Утверждалось, что ФРС будет «обеспечивать абсолютную надежность платежных средств». Более того, «после принятия этого закона финансовые и коммерческие кризисы — «паники», подобные тем, которые страна пережила в 1873, 1893 и 1907 годах, — и все сопутствующие беды и неприятности станут математически невероятными»[19].

А вот еще одно поразительное обещание контролера денежного обращения: «В соответствии с новым законом банкротство эффективных и честных банков становится практически нереальным, появляются возможности более тщательного надзора над банками-членами, а также более внимательной и полной экспертизы каждого отдельного банка. Эти факторы позволят свести к минимуму риск нечестного и некомпетентного управления. Надо надеяться, в будущем это позволит нам практически исключить опасность краха национальной банковской системы»[20].

Реальность оказалась во многом иной. Достаточно посмотреть хотя бы на резкое падение стоимости доллара, произошедшее со времени образования ФРС в 1913 году. Товары и услуги, которые в 1913 году можно было приобрести за 1 доллар, теперь стоят 21. Давайте посмотрим на это с точки зрения покупательной способности самого доллара. Теперь она составляет менее 0,05 % от своего значения в 1913 году. Можно сказать, что правительство со своим банковским картелем в результате непрекращающейся инфляционной политики украло у нас по 95 центов из каждого доллара[21].

Это касается и других валют, которые контролируются любым центральным банком. Чего не скажешь о золоте. Вот общая картина, любезно предоставленная Американским институтом экономических исследований (American Institute for Economic Research)[22].

Что касается сглаживания экономических циклов и устранения паник, факты демонстрируют обратную картину. Согласно данным Национального бюро экономических исследований, рецессии в XX веке фиксировались в 1918-1919 гг., 1920-1921 гг., 1923-1924 гг., 1926-1927 гг., 1929-1933 гг., 1937-1938 гг., 1945 г., 1948-1949 гг., 1953-1954 гг., 1957-1958 гг., 1960-1961 гг., 1969-1970 гг., 1973-1975 гг., 1980 г., 1981-1982 гг., 1990-1991 гг., 2001 г. и в 2007 г., когда наступил кризис, конца которому не видно до сих пор.

Такая вот математическая невероятность!

Единственное обещание, которое выполняется, пусть не полностью, но в общих чертах, — это заверение в том, что банки не будут банкротиться, как раньше. Но давайте подумаем, в действительности ли это благо? Представим, что у нас есть закон, не допускающий банкротства компаний. Возникает очевидный вопрос: если компании каждый раз спасают от банкротства, будет ли у них стимул преуспевать и работать на благо общества? В капиталистической экономике перспектива краха дисциплинирует бизнес и способствует развитию потребительских услуг. Это необходимая составляющая конкурентного рынка, тогда как гарантия от банкротства лишь усугубляет неэффективность и некомпетентность. Иными словами, о банкротстве банков следует сожалеть не больше, чем о любом другом коммерческом провале. Это нормальное явление в экономике свободного предпринимательства. А как же вкладчики? В конкурентной и свободной системе вклады необязательно были бы ненадежными; любой невыплаченный депозит подпадал бы под закон о мошенничестве. Рискованные вклады были бы ссудами банку, которые ничем не отличались бы от любых других рискованных инвестиций. Потребители внимательнее следили бы за институтами, которые распоряжаются их деньгами, и перестали бы доверять регуляторам из Вашингтона, которые в действительности не особенно стараются бороться с некомпетентностью.

Но здесь не место объяснять, как работает банковская система в условиях свободного рынка. Я поднял эту тему лишь затем, чтобы подчеркнуть: никакая компания на свободном рынке не должна обладать абсолютным иммунитетом против банкротства. Непрерывный процесс проб и ошибок есть способ, коим любая организация достигает своей цели — эффективности и устойчивости. Давайте вспомним пример Советского Союза: насколько мне известно, ни одно предприятие в СССР за всю историю страны не разорилось, но общество в целом становилось все беднее. Если приложить советскую систему к банковской, мы получим ФРС.

Понимание истории образования ФРС и его последствий помогает разобраться в некоторых загадках. Некоторые утверждают, что ФРС — это не более чем частная корпорация, которая обогащается за наш счет. Другие полагают, что она действует в интересах правительства, предоставляет ему средства, когда наших налогов ему не хватает.

И то и другое мнение нельзя назвать правильным в полной мере. В действительности ФРС — это частно-государственное партнерство, коалиция крупных банков, собственников, работающих с благословения правительства, которое назначает ее руководителей. В некотором роде ФРС вобрала в себя все худшее из корпоративного и государственного миров, чем причиняет огромный ущерб экономическому благополучию Америки.

В любом случае Уильям Грейдер абсолютно прав в том, что наступление эпохи ФРС стало «началом конца невмешательства правительства в частный бизнес»[23]. Вся денежная система перешла в государственное управление и стала обслуживать политические интересы.

Через несколько лет ФРС предоставили еще большую свободу действий, которую она использует для раздувания денежных запасов. Теперь она может покупать практически все, что пожелает, записывая это в свои активы. Скупая долги, она делает это на вновь выпущенные деньги. ФРС устанавливает нормы резервных требований на достаточно низком уровне, что позволяет банкам нагромождать ссуды на вклады и использовать новые вклады как базу для дальнейших ссуд. Она может устанавливать процентные ставки по краткосрочным кредитам по своему усмотрению и влиять на доходы с капитала всей экономики. Она вмешивается в деятельность валютного и прочих рынков.

Многие последствия деятельности ФРС не предусмотрели даже ее создатели. Вероятно, они представляли, что ФРС действительно будет способствовать сглаживанию циклов деловой активности, — это важно, если главной проблемой цикла считать фазу спада во время действия кредитного договора. В такие времена ФРС действительно может обеспечивать ликвидность путем простого выпуска новых бумажных денег для покрытия депозитов. Но если подумать о другом этапе цикла, о начале подъема, когда деньги и кредиты свободны, в результате чего увеличивается финансирование нежизнеспособных проектов, дело существенно меняется.

В 1912 году Людвиг фон Мизес написал книгу «Теория денег и кредитов»[24], которая получила широкое признание во всей Европе. В ней он предостерегал, что создание центральных банков скорее приведет к ухудшению и растяжению циклов деловой активности, чем к их сокращению. Дело в следующем. Центральный банк может неожиданно понижать процентную ставку по кредитам, которую он диктует банкам-членам. Он может выкупать долги правительства и записывать их в качестве активов на свой баланс. Он может снижать резервное покрытие по займам для банков-членов. Однако делая все это, он управляет сигналами, которые банковская система посылает своим заемщикам.

Бизнес вводится в заблуждение, берет долгосрочные займы и запускает проекты, обеспечить которые невозможно. Инвесторы вместе с новыми деньгами вкладывают свои деньги в акции или покупают недвижимость, и лихорадка покупок-продаж охватывает все население.

Проблема в том, что эта лихорадка создает иллюзию благополучия, ложный подъем. Когда процентные ставки снижаются в результате увеличения реальных сбережений, банковская система подает сигнал о том, что вкладчики идут на необходимые жертвы в сиюминутном потреблении ради финансирования долгосрочных инвестиций. Но когда центральные банки снижают процентные ставки ни с того ни с сего, складывается впечатление, что у нас имеются сбережения, которых на самом деле вовсе нет. Последующий спад становится неизбежным, поскольку продукты, поступающие в производство, потребители приобрести не могут, и иллюзии разбиваются о реальность. Компании разоряются, недвижимость закладывается, люди поспешно распродают акции и прочие модные на сегодняшний день инвестиционные инструменты.

Липовые деньги, порождающие ложный подъем, — явление в истории не новое. Томас Пейн в конце XVIII столетия наблюдал за тем, как бумажные деньги едва не превратили американцев в нацию «биржевых спекулянтов». В сущности, причиной этого могут быть не только бумажные деньги. Пример тому — тюльпаномания, бурный период в истории Голландии XVII века, когда стоимость луковиц тюльпанов достигла невероятной цены, а в Голландию хлынуло золото со всей Европы, после того как правительство стало выдавать крупные субсидии звонкой монетой всем желающим[25].

Международные рынки усложняют картину, позволяя фазам подъема длиться дольше, чем это было бы в иных условиях, поскольку иностранцы выкупают и держат новые долги, используя их в качестве гарантийного обеспечения собственной денежной экспансии. Но в конечном счете они тоже попадают в ловушку цикла «подъем — спад» с его мнимым процветанием и очень даже реальным падением экономики. Международные рынки способны отсрочить, но не исключить неизбежные последствия денежной экспансии.

В 1913 году, когда была создана Федеральная резервная система, банкиры и правительственные чиновники не особенно задумывались об этой проблеме. Но спустя не так уж много времени стало очевидно, что ФРС обеспечивает скорее нестабильность, чем стабильность, скорее более затяжные и глубокие подъемы и спады, чем наоборот. Самым длительным из них стала Великая депрессия, которую еще больше усугубила плохая экономическая политика.

Вероятно, и мы с вами сейчас стоим только на пороге глубочайшего кризиса.

3 Что сформировало мои взгляды

Интерес к теории денег во мне проснулся довольно рано. Я родился в 1935 году и застал самый конец Великой депрессии и дефицит времен Второй мировой войны. Воспитанный в семье, где главными достоинствами считались упорный труд, бережливость и расчетливость, я с детства знал, что нельзя пренебрегать даже несколькими центами. Однако же тогда медный цент обладал реальной ценностью.

Помню, как мы с братьями ходили в магазин за конфетами. У каждого из нас было по четыре или пять центов, за которые мы получали целый мешочек сладостей. Сегодня мы не можем себе позволить выпускать монеты не только из меди, но даже из цинка. Нам суждено делать центы из стали или же ликвидировать их в целях экономии. В самом деле, в наше время центы многим лишь приносят неудобства.

Первой работой для меня, так же как и для моих братьев, стала помощь отцу в небольшом молочном магазине, который мы держали в цокольном этаже нашего дома. Уже в пять лет я узнал, что такое система поощрений. Наша работа заключалась в надзоре за тем, чтобы все стеклянные бутылки, которые мыли руками, были чистыми. Плохо для бизнеса, если клиент увидит темное пятно на дне молочной бутылки. За каждую грязную бутылку, которую мы находили и убирали с конвейерной ленты в деревянный ящик, нам причиталось по центу. Мы быстро вычислили, что больше всего грязных бутылок остается в те дни, когда работает один мужчина. Этот опыт научил меня тому, как важен труд и какой ценностью обладает каждый цент. Мои родители не выдавали нам карманных денег, но я умел копить даже в детстве. Иногда складывается впечатление, что умение экономить и тратить — это некая врожденная способность и детские привычки сохраняются на протяжении всей жизни. То, что я в детстве научился ценить каждый цент, сослужило мне хорошую службу, когда пришло время оплачивать учебу.

У моего отца было два принципа в отношении самого молока. Во-первых, он проверял его качество и снимал пробу с каждого бидона, поступающего от любого из многочисленных фермеров. Он легко определял, допустим, что корова набрела на поляну дикого лука, что для молока губительно. Второй принцип касался разбавления молока водой — этого он не признавал категорически. Со временем я осознал, что это не меньшее преступление, чем вливание в экономику новых необеспеченных денег.

Мой отец не был нумизматом, но уважал тяжелый труд, отличался бережливостью и знал цену каждому центу. Когда-то, после того как цент с изображением Линкольна сменил цент с изображением индейца, он начал складывать в банку из-под кофе монеты старого образца, которыми, я уверен, с ним еще долго расплачивались покупатели. В те времена кварта молока стоила 15 центов.

Не помню, сколько точно мне было лет, но меня коллекционирование монет заинтересовало, пожалуй, во время Второй мировой войны. Немало монет прошло через мои руки в нашем магазине, к тому же я продавал газету Pittsburgh Press. Отцовская банка со старыми центами стояла у нас на кухонном столе годами. К 1940-м годам центы с изображением индейца давно уже вышли из обращения. Насколько я помню, в банке к тому времени их накопилось 986 штук. Я их часто перебирал, пересматривал и точно знал, какие именно монеты у нас есть.

Несмотря на то что я увлекался нумизматикой заметно больше своих четверых братьев, не могло быть и речи о том, чтобы эти монеты стали моими, поскольку мои родители придерживались доктрины справедливости — «никаких особых привилегий».

Я откладывал деньги и, когда накопил 20 долларов, заключил с отцом сделку: 20 долларов за 986 центов. Для меня это была важная сделка: только я знал, что в этой банке имеется монета 1909-S в хорошем состоянии, которая даже тогда стоила немало. Этот цент я храню до сих пор, вместе с большинством других из 985 центов.

Сегодня центы большинству доставляют только неудобства. Но редкий цент, выпущенный в 1909 году, оказался неподвластен инфляции благодаря своей нумизматической ценности. Уже мальчиком я понимал, что редкость и качество определяют стоимость монеты — это основы нумизматики. Монет 1909-S было отчеканено лишь 309 тысяч. Только спустя годы я осознал взаимосвязь между количеством денег в обращении, стоимостью валюты и циклом деловой активности, но уже тогда на меня производило впечатление то, как редкость монет влияет на их ценность.

Во время Второй мировой войны по радио простых американцев часто призывали приобретать облигации военных займов. К этому нас побуждали и в школе, да и в газетах, уверен, склоняли к тому же. Это было патриотично. Я покупал облигации, так же как и все мои родные. Мы тратили по 18 долларов 75 центов на приобретение каждой 25-долларовой облигации, которая подлежала погашению через десять лет и приносила доход 2,9 %. Но, как я выяснил спустя многие годы, это был всего лишь трюк. Военные затраты почти полностью покрывались нашими налогами и деньгами, которые вливала в экономику ФРС. Кампания «Приобретайте облигации» была психологическим инструментом, призванным заставить всех думать о войне. Контроль над доходами и ценами и нормирование продуктов лишь усугубляли и без того неблагоприятную ситуацию, но мы обязаны были маршировать в ногу и исполнять все распоряжения и директивы.

Исходя из собственных воспоминаний и исторических свидетельств, я знаю, что вовсе не начало войны положило конец Великой депрессии, как до сих пор многие утверждают. Массовая гибель людей, конфискация имущества и разрушения никогда не приносили пользу экономике, однако опасность того, что экономически неблагополучные времена зачастую приводят к войне — если страна хотя бы по минимуму может себе ее позволить — на сегодняшний день вполне актуальна. Война отвлекает от экономических проблем, что выгодно плохим политикам. Уровень безработицы снижается, когда миллионы людей заняты в военной экономике, пусть даже принудительно. Очень часто политически удобные войны совсем не являются неизбежными.

Помню, лет в восемь-девять, собирая монеты и марки и вставляя их в альбом, а затем покупая облигации, я думал, что это несколько обременительно. Почему они просто не выпустят больше денег? С таким вопросом я обратился к старшему брату. Не особенно вдаваясь в суть проблемы, мой брат логически объяснил мне, что это не будет работать. Он сказал: «Если бы они печатали деньги, они не стоили бы ничего». Возможно, это слишком упрощенное объяснение, однако оно верно.

Такого рода беседы происходили в моей жизни постоянно, поскольку я пытался понять, что такое инфляция и как устанавливаются субъективные цены. Хотя денежная система сама по себе может играть определяющую роль, она не является единственным решающим фактором в установлении цен на товары и услуги. Все несколько сложнее. Лишь после окончания войны и отмены регулирования цен, когда существенно возросла денежная масса, многие поняли, что происходит. В период между 1945 и 1947 годом цены стали резко расти, в среднем на 17 % в год.

Помню нормирование времен Второй мировой войны. Только по карточкам можно было приобрести такие товары первой необходимости, как бензин, масло и мясо. Когда мы в нашем магазине продавали фунт масла, мы обязаны были получить карточки. Все это сочеталось с контролем над доходами и ценами — что едва ли послужило хорошим уроком для молодых американцев, старавшихся понять, что такое свобода! Без карточек, выпуском которых занималось правительство, некоторые товары было практически не достать, разве что на черном (свободном) рынке. Запреты и нормирование были настолько пагубны, что такие рынки быстро стали необходимостью.

Уверен, во время войны некоторые считали, что нормирование дефицитных ресурсов абсолютно необходимо. Другие полностью осознавали, что это часть военной пропаганды, позволяющей удерживать внимание людей на определенной политической цели. Те, кто понимал, что такое свободный рынок, осознавали, что в кризисные времена и в эпоху дефицита он необходим еще больше, чем когда бы то ни было. Распределение дефицитных ресурсов и контроль над доходами и ценами — это последнее, чего мы ждем от нашего правительства[26]. Такие меры лишь усугубляют проблемы, что я прекрасно помню. Но мы действительно не многому учимся на своих ошибках. Контроль над доходами и ценами был вновь введен во время Корейской войны и в начале 1970-х годов, после разрыва Бреттон-Вудского соглашения, неустойчивой системы золотовалютного стандарта, которая была второпях утверждена по окончании Второй мировой войны.

Мой отец придерживался строгих взглядов. Он верил в то, что все должны соблюдать законы и повиноваться правительству. Однако по субботам мы ходили с ним в мясную лавку, где мяса было сколько пожелаете: оно продавалось дорого и без карточек. Очевидно, стоило иногда немного нарушать закон, чтобы прокормить семью. Кажется, никто и не стремился ничего скрывать. Бизнес процветал, а лавка находилась через дорогу от полицейского участка. Пожалуй, это был мой первый опыт, который показал, как свободный рынок решает проблемы, созданные правительством.

К сожалению, мы не многому научились. Даже сегодня, когда мы всеми силами пытаемся выйти из гигантского экономического кризиса, правительство упорно вмешивается в ценовую политику, диктуя стоимость товаров и услуг. Чем глубже становится кризис, тем больше правительство вторгается в механизм ценообразования. Поэтому сегодня существует огромный черный рынок товаров и труда.

Потребность в подпольной экономике не в последнюю очередь возникла в результате того, что наш налоговый кодекс крайне неудачен. Эта потребность, несомненно, будет расти по мере ухудшения экономической ситуации. С экономической точки зрения такая теневая деятельность выгодна, несмотря на громкие стенания политиков о том, что правительство недополучает миллиарды долларов дохода от налогов. Если рынок перестанет функционировать, теневая экономика расширится в геометрической прогрессии. Экономика некоторых стран держится на плаву только за счет подпольного рынка.

По окончании Второй мировой войны экономическое положение улучшилось. Мои дедушка и бабушка жили неподалеку от нас и владели участком земли, который подумывали продать. Помню, отец советовал бабушке так и сделать, но она сомневалась. Ее волновал вопрос денег. Мой дед родился в Германии, переехал в Соединенные Штаты в возрасте четырнадцати лет и обосновался в Питтсбурге. Бабушка родилась в Америке, но ее родители тоже иммигрировали из Германии. В 1926 году они гостили в Германии у своих родственников. Уверен, им рассказывали об инфляции 1920-х годов, и это повлияло на их взгляды.

Помню, как бабушка ответила на уговоры отца. Она считала, что землю продавать не следует, за нее нужно держаться «на случай, если деньги испортятся». Несмотря на то что инфляция в послевоенных Соединенных Штатах была достаточно умеренной по сравнению с тем, что происходило в 1923 году в Германии, бабушка, очевидно, имела определенные основания для опасений.

Вскоре после войны контроль над доходами и ценами был снят и розничные цены резко выросли, что, вероятно, стало дополнительным поводом для беспокойства моей бабушки. Розничные цены увеличивались в результате обесценивания денег, предназначенных для финансирования войны. Моя бабушка была набожным человеком и прекрасно знала Библию. Она читала книгу Бытия 47:15 — «И серебро истощилось в земле Египетской и в земле Ханаанской. Все Египтяне пришли к Иосифу и говорили: дай нам хлеба; зачем нам умирать пред тобою, потому что серебро вышло у нас?» Проблема, с которой мы столкнулись, была известна давно, еще во времена Древнего Египта. Обесцененная валюта вызывает крах. Правительства теряют способность управлять деньгами.

Несмотря на то что доллар падал медленно и незаметно, глубокая обеспокоенность существовала еще до того, как президент Никсон в 1971 году отменил то, что осталось от золотого стандарта. Во время войны в Корее, равно как и в течение всех 1970-х, инфляция была такой серьезной, что ее решили замаскировать путем введения контроля над доходами и ценами.

Политики в сегодняшнем Вашингтоне, как обычно не обращающие внимания на опасность инфляции, не выказывают никакой озабоченности по поводу доллара или действий Федеральной резервной системы. Напротив, их пугает дефляция. Давайте задумаемся, что такое дефляция. Дефляция, уменьшение денежной массы в обращении, в действительности может выполнять очистительную функцию для экономики. Она заставляет банки ужесточать стандарты кредитования и побуждает бизнес действовать более сдержанно. Дефляция может представлять определенные трудности для правительства, поскольку обслуживание долга становится дороже. Но ничто из этого не должно вызывать сожаления.

В другом определении дефляция связывается с падением уровня цен. В сущности, это и означает, что ваши деньги со временем дорожают. И это не повод для огорчения. Бизнес может действовать и процветать и в таких условиях: посмотрите, как развивалась компьютерная и программная индустрия начиная с 1980-х. А если мы взглянем на последнюю четверть XIX века, то убедимся в том, что тогда повышение покупательной способности (дефляция) сопровождалось величайшим периодом экономического роста в мировой истории, когда преимущества капитализма распространялись на все общественные сектора.

Итак, я не считаю дефляцию угрозой. В сущности, столкнуться с такой «угрозой» было бы для нас большой удачей! Реальная угроза, которая стоит перед нами, это ее противоположность. Беспокойство, которое выражала моя бабушка, возможно, было чрезмерным и преждевременным, но мы как нация готовим почву для «порчи денег», как это было в Германии. Возможно, этот день ближе, чем мы способны представить.

Сторож нашей начальной школы в Гринтри, штат Пенсильвания, был интересным человеком. Он казался этаким старым мудрецом, по крайней мере мне. Пожалуй, все мои однокашники помнят Вилли (Вильяма Фоли). Он следил за всем зданием школы сам, без единого помощника. Только в летние месяцы некоторые из нас подключались к работе — мыли стены и окна и красили их. Нам было по двенадцать-тринадцать лет, и я уверен, что никто и не думал про законы о детском труде. Определенно, нам платили меньше доллара, поскольку в то же время я работал в аптеке за 35 центов в час. Мой опыт работы в аптеке сослужил мне очень хорошую службу — во время учебы в колледже я получил должность администратора в кофейне Bullet Hole, где собирались студенты Геттисбергского колледжа.

Работа с Вилли и его философские рассуждения меня на многое подвигли. Пожалуй, он научил меня жизни не меньше, чем любой из моих учителей. Вилли был из тех людей, которых помнишь всегда.

Он рассказывал о жизненных невзгодах, но при этом играл своего рода роль полицейского. Будучи «простым» сторожем, он обладал некоторой дисциплинарной властью, во всяком случае легко мог докладывать в высшие инстанции о нашем плохом поведении. Но в отличие от многих он нередко предупреждал нас, давал советы и защищал от строгих взысканий в тех случаях, когда о каких-то наших проступках узнавал директор. Директор был ветераном Первой мировой войны, его голос так и не восстановился полностью после пережитой газовой атаки. Он был убежденным приверженцем суровых телесных наказаний. Поэтому большинство из нас считали Вилли настоящим другом.

Вилли довольно эмоционально высказывался на одну тему. По его твердому убеждению, «банкиры» были источником наших проблем — я слышал это обвинение неоднократно. Я представления не имел, о чем он говорит, и долгие годы размышлял об этом. К сожалению, тогда расспросить его мне не хватало знаний. Но спустя некоторое время я кое о чем догадался.

Вилли был уже стариком, когда мы учились в школе, — он работал, будучи пенсионером. По его рассказам, когда-то он был стеклодувом и зарабатывал достаточно, чтобы купить конную упряжку. Очевидно, автомобили тогда еще не изобрели.

По моим предположениям, он был настолько пожилым человеком, что даже голосовал в 1896 году. Возможно, на него повлияли популизм и нападки на банкиров Уильяма Дженнингса Брайана[27]. По прошествии многих лет, зная, какой вклад внесли банкиры в развитие всех наших экономических и политических проблем, могу допустить, что его взгляды сформировались под влиянием популистов эры прогрессивизма конца 1800-х — начала 1900-х годов.

Хотя Уильям Дженнингс Брайан едва ли был борцом за правое дело, он почитал Эндрю Джексона и выступал решительно против центрального банка. В своей знаменитой «Речи о золотом кресте» Брайан восклицал: «Нам нужен свой Эндрю Джексон, который бы как Джексон противостоял посягательствам сговорившихся богачей!» Брайан был убежден в том, что Джексон раскрыл «тайный сговор банков и сохранил Америку».

Брайан не был либертарианцем, но его критика могущественных банковских кругов должна служить для нас примером протеста против этих элит. Современная строительная коалиция, которая критикует действия центрального банка, могла бы выступать даже более радикально, несомненно, она более информированна.

До сих пор руководство и республиканцев, и демократов противодействовало любым нападкам на Федеральную резервную систему, однако эта ситуация, вероятнее всего, изменится, поскольку вину за текущий финансовый кризис можно и нужно возложить на ФРС. Вопрос денег вновь становится ключевой политической проблемой.

На курсе по основам экономики в Геттисбергском колледже меня поразило одно открытие: оказывается, деньги в большинстве своем являются вовсе не деньгами, а их заменителями. Экономика процветает, говорили мне, благодаря тому, что все мы участвуем в обороте вексельных кредитов, все данные о которых заносятся банком в журнал регистрационного учета векселей. А я по своему легкомыслию думал, что мы работаем за деньги, оплачиваем деньгами счета, а если у нас их накопилось слишком много, то кладем их в банк и получаем проценты. Так я и поступал со своими центами и четвертаками, которые зарабатывал на покосе газонов и доставке газет и молока.

Однако в колледже я узнал, что в банке хранится лишь некоторая часть реальных денег. Экономический рост в таком случае происходит благодаря частичному банковскому резервированию. Это заставило меня усомниться, хотя еще и неокончательно, в системе, суть которой объяснял профессор. В некотором роде она казалась довольно ловким надувательством.

Моя первая реакция чем-то напоминала потрясающее открытие Пола Бегала по поводу указов президента, которое он сделал, работая в администрации Клинтона: «Один росчерк пера — закон для страны. Круто». Бегала, разумеется, был поражен тем, как быстро принимаются законы, когда Конгрессу не дают вмешиваться в законодательный процесс. Наверное, те, кому инфляция выгодна, так же относятся к Федеральной резервной системе — «Круто!».

Очевидно, банки с удовольствием пользуются преимуществами современной денежной системы и системы частичного банковского резервирования. Как и Бегала, те, кому выгодна эта мошенническая система, с восторгом относятся к тому, как быстро можно получить деньги. Даже после того, как планы по самообогащению рушатся, что неизбежно происходит, их ожидания не меняются. По их твердому убеждению, они оказывают неоценимую услугу обществу и достойны получать постоянную поддержку из государственной казны. Сейчас это происходит более непосредственно, через прямые меры по спасению за счет налогоплательщиков. После того как этот принцип упрочился, очередь выросла, и теперь помощи требуют практически все.

Семена моего недоверия были посеяны десятилетия назад, в далеких 1950-х, когда я сделал свое открытие на лекциях в колледже. Порочная система существует уже давно, но теперь нам приходится за нее расплачиваться.

В 1960-х я познакомился с трудами таких экономистов, как Людвиг фон Мизес, Фридрих Август фон Хайек, Ротбард Мюррей и Ганс Сеннхольц. Постепенно я нашел ответы, которые искал. Даже экспертам потребовались целые столетия, чтобы полностью понять природу денег и цикла деловой активности. К сожалению, те, кто принимает решения в правительстве и банковской системе, все еще не желают признавать правду о деньгах, открытую много десятилетий назад.

Когда я служил в ВВС США на авиабазе Келли в Техасе в качестве авиационного врача, мой сосед и коллега часто делился со мной своими весьма практичными размышлениями. Он уважал звонкую монету, был бережливым человеком и полагался только на себя, следуя учению мормонской церкви. Как выяснилось, он регулярно покупал серебряные доллары, не бывшие в обращении. В те времена унция серебра стоила не более 1,21 доллара, поэтому смысла покупать монеты и переплавлять их в серебро не было. К тому же он за них даже переплачивал. Хотя переплата была небольшой, меня удивляло, что кто-то платит 1,05 доллара за серебряный доллар, который легко можно купить в банке по номиналу. Пять центов он давал за приобретение монеты, не бывшей в обращении.

Интуиция не обманула моего приятеля. Спустя не так уж много лет, в 1965 году чеканка серебряных монет прекратилась. Даже заявление Линдона Бейнса Джонсона о том, что он отчеканит столько монет по полдоллара с изображением Кеннеди, что рынок ими наполнится и они останутся в обращении, оказалось ошибочным. Он не понимал закона Грешема — деньги, искусственно переоцененные государством, вытесняют из обращения деньги, искусственно недооцененные им, — и чем больше монет чеканилось, достигая рекордных количеств, тем быстрее они выходили из обихода. Поскольку стоимость серебра уже не опускалась ниже 1,21 доллара за унцию, серебряные полдоллара быстро перестали использоваться.

Другой мой знакомый врач в те времена периодически ездил в Лас-Вегас и возвращался домой с мешком серебряных монет. Он покупал их по номиналу. Серебряные доллары тогда еще принимались в игровых автоматах. Представьте, как здорово держать в руках серебряные доллары и слышать звон монет! Кредитные карты, бумажные доллары — как это скучно... А ведь я даже не играю в азартные игры.

Событие, которое побудило меня пойти в политику, произошло 15 августа 1971 года. В тот воскресный вечер Ричард-«мы все теперь кейнсианцы»-Никсон отказался от обещания иностранным правительствам обменивать доллары на золото по официальному курсу 35 долларов за унцию. Кроме того, вновь был введен контроль над доходами и ценами, а также десятипроцентный таможенный тариф на импорт товаров. Падения рынков, которого я ожидал, не произошло. Торговая палата приветствовала этот шаг, и рынок ценных бумаг стал стремительно расти. Трудности проявились несколько позже и сохранялись на протяжении десятилетия. Резкий рост цен на бирже быстро прекратился.

Так наше правительство в третий раз нарушило свое обещание о золотом обеспечении доллара. Линкольн сделал это во время Гражданской войны, Рузвельт в 1933 году, конфисковав золото у американского народа и запретив гражданам владеть им. Рузвельт принимал золото по 20 долларов за унцию, а затем быстро повысил его официальный курс до 35 долларов. Граждане оказались в убытке, правительство получило прибыль.

Доходы, полученные в результате этого процесса, использовались в качестве первоначального капитала Валютного стабилизационного фонда, который действует и поныне. Этот фонд, используемый для проведения различных политических кампаний, сокрыт от всевидящего ока Конгресса, и из него уже порядка 50 миллиардов долларов направлено на борьбу с последствиями текущего кризиса. Это самофинансируемая организация, которая получает достаточно большие проценты от Министерства финансов, чтобы позволять себе все, что пожелает. В соответствии с законом этому фонду все еще позволено вмешиваться в рынок золота, чем, подозреваю, он и занимается.

Как ни печально, судьи поддержали это беззаконное хищение Рузвельтом богатств американского народа и постановили, что все частные и государственные обещания расплатиться с держателями облигаций золотом недействительны. Вот вам и десятый раздел первой статьи Конституции, согласно которому федеральное правительство должно служить гарантом выполнений обязательств по договорам, а не лишать их законной силы по своему усмотрению.

В августе 1971 года произошло важное событие в истории американского доллара. Во многих отношениях было объявлено, что правительство Соединенных Штатов неплатежеспособно — оно не в состоянии выполнять свои валютные обязательства. Доллар оставался международной резервной валютой, но Соединенные Штаты отказались за него платить. Бумажный долларовый стандарт пришел на смену Бреттон-Вудской системе с ее псевдозолотым стандартом. В этом не было ничего неожиданного. Крах Бреттон-Вудской системы задолго предвидели экономисты австрийской школы, в частности Генри Хэзлитт, статьи которого публиковались ежедневно в редакторской колонке New York Times[28]. Экономисты австрийской школы уже в 1971 году знали, что новый бумажный стандарт не обеспечит стабильности финансовой системе.

Переход к новой финансовой системе, этот массовый прыжок в мир бумажных денег, был беспрецедентным опытом в мировой истории. С долларом без подкрепления американцы попали в полную зависимость от Федеральной резервной системы, которая стала управлять их деньгами, притом без всякого внешнего контроля.

Воцарился хаос. Доллар резко обесценился, и взвинчивание цен стало главной проблемой 1970-х, как и неизменный рост процентной ставки. Но меня больше всего поражает то, что экономисты австрийской школы, прогнозы которых были сделаны задолго до рассматриваемых событий, оказались правы.

Именно последствия событий 1971 года подтолкнули меня принять в конце 1973-го решение выставить свою кандидатуру на выборах в Конгресс в 1974 году. Техас по-прежнему оставался демократическим штатом, и в делегации из двадцати четырех конгрессменов было только три республиканца. Округ, в котором я выдвигался, за всю историю ни разу не выбрал республиканца. В 1974 году он тоже не изменил своей приверженности демократам.

Моя первая победа состоялась на дополнительных выборах весной 1976-го. В то время я стремился собрать форум для обсуждения денежной политики и ее связи с неумолимым ростом нашего федерального правительства. Я, как и все, был удивлен, что эта попытка поговорить о денежной политике и свободе стала моим пропуском в большую политику.

Я был убежден в том, что человек, который не играет для своего округа роли Санта-Клауса или рассыльного мальчишки, никогда не получит места в американском Конгрессе. Моя жена Кэрол предостерегала меня тогда, что выдвижение кандидатом на выборах в Конгресс — дело рисковое: «Ведь ты, в конце концов, можешь победить». Я махал рукой на ее опасения и даже не рассчитывал на то, что у меня есть хоть какой-то шанс. В итоге мне пришлось приятно удивиться.

Какими бы значительными ни были события 1970-х, финансовый хаос, очевидцами которого являемся мы с вами, намного знаменательнее. Тот факт, что эта система продержалась дольше, чем ожидали экономисты австрийской школы, значит лишь то, что финансовый пузырь, долг, порочные инвестиции и международный дисбаланс стали еще больше.

Рынок сделал все возможное, чтобы исправить ошибки финансовой системы последних тридцати семи лет. Федеральная резервная система сумела свести к минимуму эти коррекции лишь для того, чтобы гарантировать будущее нынешнему доллару. Разумеется, это приведет весь мир к депрессии похуже, чем была в 1930-х, если мы нее очнемся как можно быстрее.

Трудные времена уже пришли, и нам придется разработать новую денежную систему, как пришлось сделать в конце Бреттон-Вудской эпохи. Однако нам не вернуться назад к старому соглашению 1944 года. Беспочвенные мечтания присутствуют и сегодня, но бумажный долларовый стандарт, который принимал весь мир вслепую на протяжении трех с лишним десятилетий, умирает, и финансовая структура разрушается. Решения, которые мы примем сейчас, повлияют на благосостояние американских граждан грядущих десятилетий. Но возврат к бумажному долларовому стандарту, который существовал с 15 августа 1971 года, уже невозможен.

В 1970-е годы страна переживала не лучшие времена, и влиятельные экономисты, озадаченные застоем в экономике и неукротимой инфляцией, предложили для описания такой ситуации новый термин: стагфляция. В конце 1970-х и начале 1980-х, когда я работал в Конгрессе, мне доводилось общаться с несколькими председателями Федеральной резервной системы: Артуром Бернсом, Вильямом Дж. Миллером и Полом Волкером.

Из этих троих теснее всего я взаимодействовал с Вол-кером. Он был адекватнее и проницательнее остальных, в том числе последних председателей ФРС Алана Гринспе-на и Бена Бернанке. Во время моего второго пребывания в Конгрессе с 1997 года я имел возможность беседовать и с ними.

В 1980 году в Конгрессе был принят важнейший закон о дерегулировании депозитных учреждений и денежнокредитном контроле; многие посчитали, что именно он положил начало ссудосберегательному кризису того десятилетия. На слушаниях я выразил Волкеру свои опасения о том, что резервные требования могут снизиться до нуля, а ФРС станет выкупать любые активы, включая внешний долг.

Волкер предложил мне побеседовать в неофициальной обстановке, за завтраком, с целью переубедить меня в моей трактовке. Лью Роквелл, начальник моего секретариата, пошел со мной. Мы пришли пораньше и разговаривали с помощником Волкера, когда тот вошел. Что любопытно, прежде чем поприветствовать меня и Лью, Волкер подошел к своему помощнику с вопросом: «Какая сегодня цена на золото?»

В то время цена на золото была очень высокой, и вопросы инфляции и стоимости доллара на международных валютных рынках вызывали глубокую тревогу. Уверен, представители центрального банка всегда обращают внимание на котировки золота, ведь им прекрасно известно то, что знает большинство из нас: в долгосрочной перспективе лучшим мерилом крепости любой валюты служит золото.

Но они ошибаются, считая, что если цену на золото держать под контролем, пусть даже искусственно, можно быть уверенными в своей валюте и банковской системе. Искусственное противостояние рыночным силам, которые требуют более высоких цен на золото, имеет лишь временный эффект. Рынок — или черный рынок, если хотите, — на все установит правильную цену. В конечном счете искусственная фиксация цен на золото потерпит крах.

Так и произошло в 1971 году. Продажа почти 500 миллионов унций золота по демпинговой цене в 35 долларов за унцию в 1960-х так и не остановила обесценивание доллара. Но центральный банк по-прежнему хотел сдерживать рост котировок. Волкера пригласили в ФРС, чтобы остановить инфляцию, и он, очевидно, был очень заинтересован в цене на золото. Этот показатель был для него важнейшим, поскольку на тот момент ФРС давно уже перестала притязать на то, что способна «зафиксировать» цену на золото навсегда. Она оставила эти попытки в 1971 году, закрыв «золотое окно».

Волкер, в 1971 году занимавший должность помощника министра финансов, выражал большие сомнения в мудрости такого хода. В нашей частной беседе в 2008 году он их подтвердил, но заверил меня, что золотой стандарт все равно не помог бы справиться с вызовами сегодняшнего дня.

Завтрак прошел замечательно, Волкер был довольно искренен. С Гринспеном подобного общения у меня не было ни разу, а от Бернанке приглашений на неофициальную встречу я даже не жду. Ближе к концу завтрака Волкер согласился с тем, что моя трактовка формулировки закона имеет под собой основания, но уверил меня в том, что он никогда бы не снизил резервные требования до такого уровня и не стал бы покупать обесцененные активы. Его аргумент заключался в том, что ФРС этот рычаг нужен для того, чтобы свободно поднимать резервные требования по своему усмотрению, как произошло в случае с процентной ставкой, что переломило хребет безудержной инфляции 1970-х.

Когда мы расставались, я выразил уверенность в том, что он не воспользуется этими широчайшими полномочиями, но подчеркнул: кто знает, не сделает ли это в будущем кто-нибудь другой? Сейчас это будущее наступило.

В действительности при Бернанке ФРС еще больше узурпировала власть, о чем Конгресс говорит очень мало. Сегодня ФРС обладает грозной силой, которую Конгресс вряд ли осознает. Нет ни надзора, ни аудита, ни контроля над ее деятельностью. И она защищена Законом о Федеральной резервной системе. Вот почему председатель ФРС не обязан отвечать на вопросы, связанные с Федеральным комитетом по операциям на открытом рынке ФРС и действиями, совершаемыми в сговоре с центральными банками. ФРС может напечатать и влить в экономику триллионы долларов, не объясняя, кто от этого выигрывает. Судебные иски и требования предоставить информацию не изменят ничего.

Назвать позицию тех, кто контролирует нашу денежную систему, высокомерной было бы слишком мягко. Когда Бернанке попытались заставить объяснить, куда ушли триллионы долларов из ФРС, он достаточно ясно ответил: «Мы думаем, разглашать такую информацию контрпродуктивно»[29].

Знакомство с трудами австрийской экономической школы я начал с книги Фридриха фон Хайека «Дорога к рабству» в начале 1960-х. В 1974 году Хайек, в самый разгар финансового хаоса, который последовал за разрывом Бреттон-Вудского соглашения, получил Нобелевскую премию за работу об экономических циклах. Сегодня хорошо известны его исследования в области конкуренции валют и идея о том, что в качестве резервов может выступать валютная корзина. Идея валютной корзины мне никогда особенно не нравилась, но я всегда соглашался с тем, что если ее формированием честно занимаются негосударственные структуры, пусть она будет. Это все лучше, чем бумажные деньги государства.

Через много лет после прочтения «Дороги к рабству», примерно в 1980 году, я имел удовольствие присутствовать на лекции Хайека в Вашингтоне. После нее мы вместе пообедали и несколько часов погуляли. Этот вечер, который я помню как вчера, еще больше укрепил мой интерес и доверие к австрийской экономической школе.

Вскоре мне довелось послушать лекцию Людвига фон Мизеса в Хьюстонском университете. Кажется, это было в 1972-м, за год до его смерти. В то время я очень плотно занимался врачебной практикой, но, к счастью, заметил объявление в одной небольшой газете о том, что на выходных в университете будет выступать Мизес. Я знал, что в городке Лейк-Джексон кроме меня есть только один врач, которого могло бы заинтересовать столь нетривиальное событие. Я позвонил ему с вопросом, готов ли он проехать полсотни миль, чтобы послушать Мизеса. Мы изменили свой график и отправились в путь.

Мизес в то время был уже стар, но остроты ума совсем не утратил. Он говорил о социализме и в своей лекции объяснял, в чем причина извечной несостоятельности этого строя: в отсутствии свободного рыночного ценообразования на средства производства. Это была его последняя лекционная поездка по Соединенным Штатам, и Хьюстон легко мог стать ее последним пунктом (Мизес скончался 10 октября 1973 года в возрасте 92 лет).

Мы не удивились тому, что университет не организовал ему достойного приема. Лекция проходила в средней по размерам аудитории, которая, впрочем, была переполнена. В те годы популярность австрийской экономической школы еще только набирала обороты, но уже тогда остро ощущалась жажда экономической истины. В начале 1970-х страну действительно лихорадило, и поскольку цены на золото взлетали, а доллар падал все ниже, люди пытались найти какое-то решение. Конечно, современные проблемы куда хуже, а потребность в ответах еще настойчивей.

Без всякого преувеличения могу сказать, что личное присутствие на лекции Мизеса меня вдохновило. Когда будет написана история XX века, пожалуй, Мизес будет назван одним из величайших экономистов столетия, если не самым выдающимся. Это осознание придет нескоро, ведь не могут же те, кто в ответе за нашу экономическую катастрофу, признать, что они, теперь пытающиеся спасти систему, сами же и привели ее к краху. В университетах, например в Вашингтонском, все еще толпятся кейнсианцы и социалисты, для которых ликвидация центрального банка и бумажных денег — идеи просто немыслимые. Но все меняется, и через пятьдесят лет, если не наступят темные времена в результате нашего отказа вновь утвердить принципы свободы, экономисты австрийской школы, в частности Мизес, получат, наконец, заслуженное признание.

Интерес к австрийской экономической школе и конкретно к денежной политике, естественно, направил мое внимание на постоянные попытки легализации золота в Америке. Указом Рузвельта от 5 апреля 1933 года американцам запрещено было владеть золотом. Только три страны уже в 1970-х издали такие же законы, и одна из них — СССР.

Рузвельт своим указом (№ 6102) в 1933 году конфисковал у граждан все золото, за исключением нумизматических монет, и назначил суровую кару за нарушение — 10 тысяч долларов и/или 10 лет заключения. На сегодня эта сумма эквивалентна примерно 400 тысячам долларов. Это был довольно смелый и самонадеянный шаг, принесший впоследствии немало вреда.

В наше время Конгресс обычно мирится с президентскими указами, подписывая акты, законопроекты и положения. Да и тогда, хотя конфискация золота была решением исключительным, протестов почти не звучало. Атмосфера краха и необходимость справляться с экономическим кризисом, который вошел в историю под названием Великая депрессия, заглушали любые жалобы на узурпацию власти Федеральной резервной системой.

Поскольку современный кризис может превзойти по глубине Великую депрессию, можно представить, какими полномочиями, тем более после терактов 11 сентября 2001 года, способна завладеть исполнительная власть. Вопрос лишь в том, станут ли американцы этому противостоять и, если да, как скоро?

Указ Рузвельта в итоге хотя бы отменили — не президент, который мог его аннулировать, а Конгресс, который, наконец, отреагировал на давление со стороны простых американцев. Однако действовал этот указ вплоть до января 1975 года, и только после этого американцам снова разрешили покупать золотые монеты.

Во многом это заслуга покойного ныне Джима Бланшара с его Национальным комитетом по легализации золота, который публиковал соответствующий информационный бюллетень.

Что интересно (и мы напоминали об этом во время моей президентской кампании), в день инаугурации Никсона в 1973 году Бланшар запустил биплан с баннером «Легализовать золото» над праздничным парадом. Америка была свободнее! Пожалуй, сегодня самолет бы сбили. Однако снова разрешил владеть золотом уже президент Форд. Власти боялись сделать этот шаг, поскольку «цена» золота — самый главный показатель ценности валюты. Поскольку продажа почти 500 миллионов унций золота в 1960-х по демпинговой цене не предотвратила падение доллара, международные органы должны были наказывать тех «спекулянтов», которые тайно накапливали золото.

Цена на золото подскочила с 35 долларов за унцию в 1971 году до 195 долларов в 1975-м, и никто не гарантировал, что она не вырастет еще больше, когда на рынок придут американские граждане. Поскольку ожидалось, что рост котировок замедлится, трейдеры с готовностью продавали золото — и цена его стала резко падать, обрушившись в августе 1976 года до 102 долларов за унцию. Но дело было не только в трейдерах. В результате совместных попыток Министерства финансов и МВФ добиться снижения цены путем вывода на рынок тонн золота падение котировок усилилось. Но оно длилось недолго, и в итоге золото снова стало расти.

Даже сегодня правительство и центральные банки весьма не заинтересованы в том, чтобы позволять ценам на золото посылать миру явные сигналы о том, как в действительности слаб американский доллар. Центральные банки в последние годы постоянно продают золото, и я сильно подозреваю, что Рабочая группа президента США по финансовым рынкам — «защитная команда Плунге» — играет на рынке золота, чтобы сдерживать котировки.

Не далее как в ноябре 2008 года Бернанке признался мне на слушаниях Комитета по финансовым услугам, что вопрос золота центральными банками обсуждается только в контексте его продажи, а о возможности использования его в качестве резерва в новом валютном соглашении и речи не идет.

До того как Конгресс восстановил право американцев легально владеть золотом в 1975 году, его активно покупали так называемые «золотые жуки». Я приобрел свое первое золото вскоре после разрыва Бреттон-Вудского соглашения. В законе была лазейка — нумизматические монеты, которыми считались любые монеты, выпущенные до 1947 года. Мексика оказала американским гражданам большую поддержку: там чеканились прекрасные монеты достоинством 50 песо весом 1,2 унции с одной и той же датой — 1947 год — вне зависимости от реального года выпуска. Монеты, которые я приобрел в те времена по соображениям финансовой безопасности, хранятся у меня до сих пор, и уже скоро они будут считаться нумизматическими по праву.

Джим Бланшар почти в одиночку предпринял успешную попытку узаконить владение золотом. Первую конференцию по золоту он провел в 1974 году в Новом Орлеане, и я на ней побывал. Гостей оказалось больше, чем ожидали, около семисот человек. Там я встретил Ганса Сеннхольца — он был среди выступающих. Сеннхольц — один из шестерых защитивших диссертации под научным руководством Мизеса. Я знал его на протяжении многих лет, посещая мероприятия в Гров-Сити, где он возглавлял экономический факультет местного колледжа. Он даже поучаствовал в моей избирательной кампании в 1974 году, что очень озадачило ее руководителя, который не очень разбирался в золоте и Федеральной резервной системе. Когда Сеннхольц, покинув факультет, стал президентом Фонда экономического образования (FEE), он пригасил меня в его правление, вследствие чего мне несколько раз довелось побывать в штаб-квартире фонда в Ирвингтоне-на-Гудзоне, штат Нью-Йорк.

В 1974 году я познакомился с основателем фонда Леонардом Ридом и проникся к нему глубочайшим уважением. Он многое делал для сохранения движения за свободу после Второй мировой войны и многих вдохновил на участие в этом важнейшем деле. Леонарда гораздо больше интересовало образование, чем политика. Но даже при этом, когда я был в Конгрессе, он пару раз приглашал меня в свой институт. Уверен, ему было приятно видеть меня в Конгрессе, однако он понимал, как и я, что именно образование имеет важнейшее значение для политических изменений. Согласен с теми, кто придерживается такого мнения, но важно и другое — воплощать теоретическую философию в политическую практику, и именно этим занимались основатели фонда.

Мизес так говорил об этом: «Расцвет человеческого общества зависит от двух факторов: наличия интеллектуальной мощи выдающихся людей и способности этих и других людей сделать их идеологии приятными для большинства»[30].

По моему убеждению, политические лидеры должны доносить до людей идеологию в понятной, но не популистской форме. Конечно, идеологию всеобщего благоденствия или социализма проще «продать», поскольку она основана на том, что каждый получит что-нибудь бесплатно. Но когда люди осознают, что такая ситуация лишь временная, как только понимают несостоятельность экономики, контролируемой государством, они готовы для дискуссии о том, что свобода дает больше. С каждым днем это все очевиднее.

Если сделать идеологию понятной для большинства, люди осознают, что ее принятие пойдет им только на благо. Что касается свободы, общество должно прийти к консенсусу о том, что самообеспечение, свободные рынки, частная собственность, обеспеченные деньги и контракты, обеспеченные правовой санкцией, — обязательное условие процветания, мира и счастья.

Централизованное управление экономикой и ложные обещания необходимо отвергнуть. Некоторые из принципиальных соображений отвергают искушение добиться чего-то в жизни за счет государства, другие отказываются от этого пути, когда становится ясно, что обещанное процветание, основанное на силе и лжи, может быть только временным. Распределение богатства силами правительства ограничивает само себя. Видимость богатства, создаваемая заимствованиями и инфляцией, всегда приводит к боли и страданиям. Сейчас перед нами открыта прекрасная возможность представить свои «истинные общественные и экономические теории» в доступной и понятной для большинства форме.

Из всех великих представителей австрийской школы экономики XX века самым выдающимся я считаю Мюррея Ротбарда. В 1979 году, во время моего первого депутатского срока в Конгрессе (1976-1984), когда Лью Роквелл, основатель Института Мизеса, был начальником моего секретариата, мы связались с Мюрреем и пригласили его в Вашингтон. Помню, во время первого визита к нам, понаблюдав за нами в деле, он удивился тому, что члены Конгресса действительно пытаются вникнуть в детали каждого параграфа закона сквозь призму Конституции. Помню, его поразил тот факт, что я читал его эссе «Золото и неустойчивый курс бумажной валюты». С тех времен нашего знакомства они с Лью Роквеллом осуществили много важных проектов, самым значимым из которых является учреждение Института Мизеса.

Мюррей был прекрасным педагогом, и я не устану повторять, что лично мне глаза открыла его книга «Великая депрессия в Америке»[31], а также его классический труд «Как государство завладело денежной системой общества»[32]. Я вырос в семье республиканцев и привык верить в то, что провал Гувера был результатом отказа демократов сотрудничать с республиканцами в Конгрессе. Мюррей полностью опроверг это представление. Гувер, говорил он, наравне с ФРС поддерживал порочную политику экономического вмешательства, и именно на них лежит ответственность за продолжение Депрессии, которая, в свою очередь, была вызвана ошибочной денежной политикой, которую проводила ФРС в 1920-х.

Если и есть книга, которую сейчас стоило бы порекомендовать к прочтению вашингтонскому истеблишменту, так это «Великая депрессия в Америке» Ротбарда. В этой книге он демонстрирует, что именно ФРС создала подъем конца 1920-х, за которым последовал крах, и что вмешательство Гувера в экономику продлило Великую депрессию. (Кстати, когда в 1981 году собиралась Комиссия по золоту, Мюррей работал в моем секретариате в Конгрессе.) Мюррей, а также бизнесмены Берт Блумерт и Лью Роквелл повлияли на мое решение участвовать в выборах президента в качестве кандидата от Либертарианской партии в 1988 году. Этот проект, как и все политические проекты, был полон недостатков и разочарований. И тем не менее мы все считали, что наши усилия в деле борьбы за свободу не напрасны. Конечно, в 1988 году наши идеи воспринимали без такого энтузиазма, как во время выборной гонки в 2008-м. Обстоятельства изменились кардинально. Но противостояние республиканцев и демократов тоже играло свою роль, обеспечивая монопольный контроль над выборным процессом. Сегодня почва для наших идей стала намного плодороднее. Немало семян было посеяно за прошедшие два десятилетия, и теперь эти усилия стали приносить плоды.

Незадолго до смерти Мюррея 7 января 1995 года я позвонил ему и сообщил о своих планах снова выдвигаться в Конгресс на выборах 1996 года. Он очень обрадовался и одобрил мое решение. В отличие от Леонарда Рида, Мюррей любил политику хоть республиканцев, хоть либералов — в зависимости от того, что ему казалось интересным в конкретный момент. Он вникал в самые мелкие детали междоусобной борьбы, что меня лично мало привлекало. Он всегда знал всех игроков, их намерения и мировоззренческую базу. В 1992 году он вел настоящую политическую игру на выборах кандидата в президенты от Республиканской партии, поддерживая Пата Бьюкенена, который выступал против первой войны в Ираке и повышения налогов Джорджем Бушем-старшим.

В одном я уверен на все сто — если бы Мюррей был с нами во время президентских праймериз в 2008 году, ему было бы много что сказать и он бы сделал это с превеликим удовольствием. Свойственный ему оптимизм усилился бы стократно. Он наслаждался бы каждой минутой этого процесса. Он бы вершил «революцию», тем более что в ее подготовку он внес огромный вклад.

Могу представить, как его восхитил бы вид молодых людей, поджигавших банкноты Федерального резерва. Он подхватил бы лозунг, который мы так часто слышали на встречах со студентами: «Покончить с ФРС!», «Покончить с ФРС!»

Даже после окончания президентской кампании заинтересованность в разоблачении ФРС и в прекращении ее деятельности не остыла, и Мюррей был бы этому рад. Его труды получили признание. Идеи превратились в серьезные попытки провести значительные политические и экономические преобразования. Нам очень помогли его книги и буклеты для широкой публики о том, почему следует покончить с ФРС и требовать стопроцентного золотого стандарта. И продолжают помогать.

Его работы «Как государство завладело денежной системой общества», «Доводы в пользу стопроцентного золотого доллара» и «Факты против ФРС»[33] внесли бесценный вклад в дело просвещения широкой публики. Мюррей рассказывал много историй о временах «культа» Айн Рэнд[34] и его общения с Гринспеном. Гринспен в личной беседе тоже вспоминал о своем знакомстве с Мюрреем. Но подумайте, как по-разному сложились их судьбы. Оба начинали как последователи Айн Рэнд. Никто из них не стал объективистом. Гринспен избрал неверный путь. Ротбард шел по правильному пути, все совершенствуя истину о деньгах и Федеральном резерве. Гринспен стал денежным тираном и посеял семена крупнейшего финансового пузыря в истории.

В период моих поисков ответов и увлечения австрийской школой экономики мне повстречался также Генри Хэзлитт, друг Мизеса, член правления Фонда экономического образования и хороший знакомый Леонарда Рида. Как и многие другие ищущие, я прочел его знаменитую «Экономику за один урок». Хэзлитт вскоре после подписания Бреттон-Вудского соглашения в 1944 году предсказывал, что оно окажется неработоспособным. Так и случилось, и он прожил еще долго после его разрыва в 1971 году. Как и многие другие представители австрийской школы экономики, Хэзлитт оказался долгожителем: он скончался в возрасте 98 лет в 1993 году. Все его книги, которых немало, стоят прочтения.

Хэзлитт многое сделал для того, чтобы обеспечить Мизесу место в Нью-Йоркском университете. Они дружили с тех самых пор, как Мизес приехал в Америку, бежав из Европы, объятой Второй мировой войной. Хотя его знали в основном как журналиста Newsweek, New York Times и Wall Street Journal, прежде всего он был философом и экономистом.

Он оказал мне большую честь, когда после смерти Леонарда Рида в 1983 году позвонил и предложил мне подумать о том, чтобы возглавить Фонд экономического образования. Не знаю, разделял ли эту идею кто-нибудь еще из правления фонда, но я никогда ее по-настоящему не рассматривал просто потому, что выбрал другой путь.

Еще один любопытный эпизод: Генри Хэзлитт познакомил с Айн Рэнд всех сторонников свободного рынка из научных кругов Нью-Йорка, среди которых были его близкие друзья Леонард Рид и Мизес.

В период между Великой депрессией и разрывом Бреттон-Вудского соглашения очень активную роль в интеллектуальной жизни страны играли либертарианские и «Старые правые»[35] конституционалисты, сторонники невмешательства государства в экономику. Они сокрушались о разрушении Республики, но их труды заложили основу для постепенно зарождавшегося Движения за свободу, которое набрало силу во время праймериз республиканцев в 2008 году.

Есть и другие великие умы, труды которых я читаю, чтобы поддержать республиканский дух. Некоторые делают упор на денежной политике, другие пишут о личной свободе, внешней политике, а также об экономической свободе. Книги Джона Т. Флинна[36], Изабель Паттерсон[37], Роуз Вайлдер Лейн[38], Гаре Гаррета[39], Айн Рэнд, Ричарда Вивера[40], Альберта Нока[41], Г. Л. Менкена[42] и Франка Ходоров[43] не только повлияли на меня, но и убедили в том, что философия, которая ратует за личную свободу, частную собственность и обеспеченные деньги, является единственной политической философией, которую стоит поддерживать.

Чтобы осознать необходимость обеспеченных денег и ненужность центрального банка, необходимо полностью понимать принципы свободы. И в Конгрессе в те годы были люди, которые стояли на своем и блюли букву Конституции: доктор Смит от Огайо, Ховард Баффет и Г. Р. Гросс.

Мы все в большом долгу перед этими мужчинами и женщинами, которые всей силой своего духа отстаивали свободу и доказывали несостоятельность чудовищной лжи, невежество и заносчивость тех, кто всю свою жизнь провозглашал идеи авторитаризма, государственного вмешательства и применения агрессии.

Хотя Айн Рэнд никогда с большой любовью не отзывалась о либертарианцах, а я не намеревался становиться убежденным сторонником объективизма, я читал все ее произведения и бюллетень, пока он публиковался. Она заставила меня глубоко проанализировать те свои убеждения, которые я считал не требующими доказательств, понять их и научиться их отстаивать. Признаюсь, она так и не убедила меня в своем определении альтруизма и его функций. Я не считаю, что христианские ценности можно приравнивать к идеям коммунизма. Но она укрепила мою веру в то, что свободу необходимо отстаивать. В моей библиотеке есть первое издание ее романа «Атлант расправил плечи», вышедшее в 1957 году. На обороте стоит цена — 6 долларов 95 центов. Несомненно, Айн Рэнд повлияла на многих людей разных поколений, заставила их заново пересмотреть свои идеалы и стать еще большими приверженцами свободы.

4 Центральные банки и война

После создания ФРС правительство стало открывать для себя другие преимущества эластичного предложения денег помимо защиты банковской системы от невыполнения ее обязательств. Тот факт, что столетие мировых войн совпало с наступлением эпохи центральных банков — вовсе не совпадение. Когда правительствам приходилось финансировать собственные войны без помощи печатного станка, они экономили ресурсы. В частности, находили дипломатические решения для предотвращения войны, а если войны все же начинались, старались завершить их как можно быстрее.

Но в конце XIX века в Европе денежные ограничения на ведение войны были сняты. Теперь, с появлением центральных банков, правительства могли печатать столько денег, сколько им необходимо, поэтому они с большей готовностью спускали курок и начинали битвы. Дипломаты оказались не в силах остановить правительства, которым не терпелось опробовать свои станки для печатания денег. Кто знает, может, и не развязалась бы первая Мировая война, не будь у Германии и Англии этих станков и последнего кредитора? История не знает сослагательного наклонения, но поразмышлять об этом все же любопытно.

Как писал Мизес в 1919 году, «без всякого преувеличения можно сказать, что инфляция является важным инструментом милитаризма. Без нее влияние войны на благосостояние осознавалось бы намного быстрее и глубже; усталость от войны намного раньше давала бы о себе знать»[44].

Вооруженные центральными банками для покрытия обязательств, европейские правительства начали войну через год после создания ФРС. В New York Tribune с ужасом писали: «Потрясенный и озадаченный мир наблюдает за тем, как Европа стремительно приближается к небывалой катастрофе... Нам столько раз говорили, что финансисты разных стран, которые давно уже стали гражданами мира в силу своих интересов, никогда не допустят, чтобы великие нации доводили себя до нищеты всеобщей войной. Стоит сжать тиски кредита, уверяли нас, как к большинству правителей вернется разум»[45].

Когда-то было именно так, но система центральных банков навсегда изменила положение дел. Правительства перестали сдерживать страх банкротства и финансового краха, ведь инфляционное финансирование как по волшебству способно удовлетворить любые их нужды.

Более того, раньше Соединенные Штаты могли бы остаться в стороне от европейского конфликта. Но с ФРС Америка вступила в войну в 1917 году и с ней же приняла самую централизованную за всю историю страны национальную программу экономического развития. Она включала в себя регулирование цен, новые налоги, правительственную национализацию железных дорог, учреждение Военно-промышленного управления[46], займы свободы, новые банкноты и огромное увеличение государственного долга, спровоцированное возможностью ФРС создавать деньги для покрытия долга.

В те времена ФРС еще не научилась создавать деньги с помощью такого инструмента, как дисконтное окно, но уже тогда она играла важную роль, будучи поручителем долгов правительства. ФРС была кредитором последней инстанции и имела достаточно возможностей для создания новых денег просто из воздуха. Денежная экспансия началась в декабре 1914 года, и Америка пережила тогда свой первый из многочисленных ложных экономических подъемов. Процентная ставка искусственно удерживались на низком уровне, хотя она должна была расти вследствие увеличения рисков.

Как писали Фридман и Шварц о ситуации во время Первой мировой войны, «денежная масса, умеренно возраставшая на протяжении 1914 г., ускорила темпы роста в начале 1915 г. и наиболее быстро, как и цены, стала увеличиваться с середины 1915 г. по середину 1917 г., а затем в конце 1918 г. возобновила свой активный рост, уже более стремительный, чем цены. На пике в июне 1920 г. объем денежной массы примерно в два раза превысил показатели сентября 1914 г., когда федеральные резервные банки начали свою деятельность»[47].

Банки начали предлагать кредиты правительству для выкупа государственных облигаций. В результате инфляции значительно увеличился уровень цен. Ложный подъем продолжался на протяжении 1918 года, пока не закончилась война. Затем страна тотчас же погрузилась в рецессию, за которой в 1920-1921 годах последовал еще один небольшой подъем. В целом, по оценкам исследователей, война лишь на 21 % субсидировалась за счет доходов от налогообложения. Все остальное предоставила ФРС путем заимствований (56 %) и непосредственного создания денег (23 %) — в сумме 33 миллиарда долларов.

Итак, мы видим, что ущерб от деятельности ФРС стал проявляться практически сразу после ее создания. По сравнению с сегодняшней ситуацией тогда ее власть была ограниченной. Но сам факт наличия кредитора в последней инстанции оказывал разрушительное воздействие на государственную политику. Он заставлял правительства мечтать о большей власти и новых проектах, он порождал все более честолюбивые замыслы. Пока у государства есть неограниченное финансирование, его ничто не сдерживает, даже когда к власти приходят люди с консервативными воззрениями в отношении финансов.

Не забывайте, что значила «Великая война» для Европы. Она положила конец старым монархиям, относительно спокойному миру, который был единым лишь номинально, а по сути же являлся децентрализованным. Она положила начало военным демократиям XX века, вставшим на рельсы технократии. В Соединенных Штатах война привела к укреплению сильной президентской власти и к появлению концепции глобальной миссии США. В Германии она создала условия для гиперинфляции, которая и привела к власти Гитлера, искусно разжигавшего народное негодование.

Для России она значила приход коммунистов к власти. Лью Роквелл объясняет, как это произошло:

«Война в России финансировалась за счет печатания денег, что привело к невероятному повышению цен, усилению регулирования и дефициту... идея того, что печатный станок обеспечит режим, оказалась слишком соблазнительной. Она превратила относительно гуманную монархию в военную машину. Страна, которая давно была интегрирована в систему международного разделения труда и поддерживала золотой стандарт, стала смертоносным механизмом. И точно так же, как гибель множества людей на полях сражений отражалась на боевом духе русских, инфляция влияла на каждого, вызывая смятение и тревогу, что в конечном счете привело к победе коммунизма»[48].

В Соединенных Штатах война фундаментально изменила расстановку сил в системе демократии. Вотумы, предвыборные обещания, голосования, общественное мнение, законы, ограничение власти государства — все эти инструменты демократии ушли на задний план, уступив место неуемной жадности правительства. Представьте себе подростка с кредитной картой без ограничений. Родители, учителя, священники и власти не обладают никакой законной властью изменить его привычки. А теперь вообразите молодого парня, вооруженного до зубов и столь же невосприимчивого к букве закона. Вот что собой представляет наше правительство, поддерживаемое центральным банком.

Наглядный пример тому произошел в конце Первой мировой войны. Общество, возмущенное утратой тех свобод, которое оно когда-то имело, потребовало от правительства отчета и большей независимости в общественной жизни и экономике. Государственные расходы существенно снизились, и в Конгрессе проводились слушания, в ходе которых конгрессмены пытались выяснить, кому же была выгодна война. Эти настроения прекрасно отразились в лозунге кампании Уоррена Хардинка 1920 года: «Возвращение к нормальности», а также в названии бестселлера межвоенного периода «Торговцы смертью: Исследование международной военной промышленности»[49].

Однако, к сожалению, никакого возвращения к нормальности не могло быть до тех пор, пока центральный банк готов был финансировать правительство с ненормальными полномочиями. Старые правила больше не действовали. Был создан зверь, сулящий все для всех, который исполнял любое желание политиканов, облегчал жизнь денежным творцам и спонсировал любые необузданные желания власть имущих. Правительство отныне могло выполнять любые требования. Более того, банки получили новые гарантии от банкротства, что создало условия для роста рисков недобросовестности. Они получили возможность выдавать кредиты без должного рассмотрения потенциальных рисков.

Итак, чтобы понять «бурные двадцатые», важно посмотреть, какую роль играла ФРС в кредитно-денежной политике. Среднегодовой прирост денежной массы в обращении варьировался между 7,3 % и 8,1 % и в целом вырос с 55 % до 61 %[50]. Этот ложный подъем неминуемо должен был привести к краху сначала самого модного сектора экономики — фондового рынка, а затем и всех остальных.

Президент Гувер в 1930 году мог сделать то, что было сделано в 1920-х, когда правительство, в сущности, не стало предпринимать попыток спасти систему. ФРС еще не вошла в полную силу и на самом деле не слишком-то стремилась безгранично наращивать денежную массу. В противоположность мифу, именно Гувер предпринял немалые усилия для того, чтобы помочь системе с помощью доступных в то время финансовых инструментов. То, что они оказались неэффективными, это другой вопрос: главное, что он пытался вывести Соединенные Штаты из рецессии с помощью инфляции (в дополнение к повышению налогов, наложению новых торговых ограничений и других вмешательств).

Франклин Рузвельт просто продолжил действовать по антирецессионному плану Гувера и даже пошел еще дальше в разрушении национальной валютно-денежной системы. Он закрыл банки, объявил частное владение золотыми слитками и неколлекционными монетами незаконным и нанес увесистый удар по золотому стандарту. «Новый курс» не положил конец депрессии. Безработица оставалась такой же высокой, как и до Второй мировой войны в 1932 году, а доходы и производительность по факту снизились. Зато ФРС обрела небывалое могущество и готова была финансировать войну.

Со времен Второй мировой войны американское правительство с потрясающей ненасытностью расширяло сферу своего влияния на внутренней и международной арене. Оно вело одну войну за другой, создавала смертоносное оружие массового поражения, строило «государство всеобщего благосостояния», которое держит под своим крылом все общественные классы. Была холодная война, война в Корее, операция в заливе Свиней, оккупация Доминиканской Республики, Вьетнам и бесконечное присутствие на Ближнем Востоке, войны в Никарагуа, Сальвадоре, Боснии и Гаити, а также войны, ведущиеся по всему миру под названием войны против терроризма. И реакцией на каждый существенный кризис, будь то 11 сентября, пузырь доткомов или экономический крах 2008 года, становится все большее увеличение денежной массы.

Когда-то считалось, что правительство должно делать выбор между пушками и маслом. Теперь, когда есть ФРС, стало ясно, что выбирать что-то одно вовсе не обязательно. Политики собрались и договорились оказывать друг другу взаимные услуги, чтобы соблюдались особые интересы каждой стороны. Пушки, масло и все сущее под солнцем, включая бесконечную поддержку разоряющегося бизнеса и экономическую помощь иностранным государствам, — все стало возможным по милости печатного станка. Даже когда ФРС не делает прямых вливаний вновь созданных денег, она самим своим существованием создает условия для наращивания долгов, которые бы не стоили ничего на свободном рынке облигаций без гарантий ФРС.

Именно ФРС сделала возможным существование такой модели реакции на кризисы, поскольку без печатного станка, готового при необходимости обеспечить финансами сильных мира сего, ничего бы этого не было. Не будь ФРС, для таких целей пришлось бы увеличивать налоги, и я сомневаюсь, что американцы это приветствовали бы. А если повышение налогов провести под видом денежной экспансии, можно обеспечить правительству необходимое финансирование, незаметно раскидав расходы на все общество.

ФРС — не единственный в мире несостоятельный центральный банк. Межвоенные годы породили страшную гиперинфляцию в Германии, Австрии, России, Польше и Венгрии[51]. Надежды на процветающий благодаря центральным банкам мир разбились вдребезги. Но к тому времени правительства уже подсели на иглу свободного кредитования и не собирались возвращаться к обеспеченным деньгам.

Чем больше мы откладываем возвращение к обеспеченным деньгам и уход от системы центральных банков, тем больше усугубляется кризис и расширяется влияние правительства за счет наших свобод.

5 Комиссия по золоту

Нельзя отрицать того, что тема золота является центральной в вопросе восстановления обеспеченных денег. Это проистекает из самой структуры рыночной экономики, где золото выступает как самый главный гарант качества денег. На эту роль его избрали не правительства, а рынок. Причину этого понять легко. Золото обладает всеми качествами, которые мы связываем с «хорошими» деньгами: делимостью, переносимостью, высокой стоимостью за единицу веса, долговечностью и единообразным качеством. Каждый раз, когда я в своих выступлениях затрагиваю тему золотого стандарта, находятся люди, которые обвиняют меня в том, что я одержим навязчивой идеей. «Фетиш» — часто звучит такое слово. В действительности я лишь констатирую реальность: концепция обеспеченных денег на большем протяжении истории человечества тесно связывалась с золотом. Могут ли обеспеченные деньги существовать без золотого стандарта? В принципе, да. И я был бы очень счастлив, если бы система позволила рынкам вновь выбрать самую надежную валюту, чем бы она ни оказалась. Я не сторонник того, чтобы правительство устанавливало какие-либо стандарты: ни передавая полномочия центральному банку, ни назначая законное платежное средство, ни выбирая какой-либо товар в качестве денег.

Однако реальность такова, что нашим платежным средством остается доллар, пусть даже его качество очень низко. Я всегда верил в то, что обязанность правительства — восстановить то, что оно разрушило.

В конце 1970-х многие начали со мной соглашаться. Совместно с Джесси Хелмсом[52] мы подготовили законопроект, предусматривавший создание Комиссии по золоту, который прошел чтения в последние дни правления администрации Картера. Комиссия была организована уже после вступления в должность президента Рейгана. Из семнадцати ее членов помимо меня только двое, Льюис Лерман[53] и Артур Костамагна, были сторонниками золотого стандарта. Все остальные — политики, члены ФРС и представители Министерства финансов — нам противостояли.

Председателем Комиссии был министр финансов Дональд Риган, он и провел наше первое заседание 16 июля 1981 года. Что интересно, эта встреча проходила за закрытыми дверями, без СМИ и без протокола. О планах проводить все собрания тайно и без участия общественности сообщил обозреватель Боб Новак и другие, и публику это несколько взволновало. Благодаря давлению прессы большинство членов комиссии проголосовало за открытые слушания.

Генри Ройс, председатель Банковского комитета Палаты представителей, посетил одно собрание и покинул его разъяренным. Он не мог вынести и минуты серьезных рассуждений о том, как важно золото. До того как в 1975 году в Соединенных Штатах узаконили владение золотом после долгого запрета, Ройс давал прогнозы, что, если это произойдет, цена на золото упадет до 5 долларов за унцию, в связи с чем, считал он, «золотые жуки» должны радоваться, что правительство удерживает цену на уровне 35 долларов. Конечно же, он ошибался; на самом деле искусственно заниженная цена на золото удерживала стоимость доллара, по крайней мере временно.

К моменту наших первых слушаний цена на золото подскочила до 800 долларов за унцию. Ройс был совсем не в духе. Кто-то из присутствующих вручил ему бюллетень, посвященный золоту, что совершенно вывело его из себя. Покинув зал, он смял бюллетень, бросил его и разразился тирадой в адрес целей комиссии. Хотя в комиссии мало кто поддерживал идею золотого стандарта, все сочли, что Ройс достоин приза за самое враждебное отношение к мысли о том, что золото может заменить «мудрость» Совета управляющих ФРС и председателей Банковского комитета.

В то время никто всерьез не верил в возможность восстановления золотого обеспечения доллара, хотя такие проблемы, как состояние доллара, инфляция и слабая экономика, представляли немалый повод для беспокойства. Тревога была большой, но ее не сравнить с тем страхом, который мы ощущаем сегодня, и тому есть объяснения.

На 1981 год бумажный долларовый стандарт существовал только десять лет. Диспропорции, с которыми мы столкнулись сегодня, росли на протяжении тридцати восьми лет. В какой-то степени болезненные изменения 1970-х были полезными в краткосрочном плане. Необходимость девальвации доллара осознавалась. Неустойчивые валютные курсы, невзирая на разрушительные последствия, обеспечивали «рыночный» механизм, более приемлемый, чем искусственно фиксированный валютный курс. Иными словами, формальный рыночный механизм поддерживал очень неустойчивую систему.

Я очень хорошо помню один вечер после очередного собрания Комиссии по золоту в здании Министерства финансов. Делегация хьюстонских республиканцев планировала посетить прием, устраивавшийся Республиканской партией в Хьюстоне, на котором должен был присутствовать президент Рейган. Мы должны были встретить Рейгана на авиабазе Эндрюс и отправиться на «борту номер 1» в Хьюстон. Благодаря тому, что слушания Комиссии проходили в здании Министерства финансов, которое расположено через дорогу от Белого дома, мои сотрудники организовали для меня такой маршрут: через дорогу, а далее с президентом Рейганом на вертолете «Морпех-1» до Эндрюс. Так я не пропустил бы слушания и успел в Хьюстон на встречу республиканцев.

Когда вертолет подлетал к авиабазе Эндрюс, в беседе естественным образом всплыла тема золота. «Рон, — сказал мне президент, — ни одна великая нация, отказавшаяся от золотого стандарта, не осталась великой нацией». Он в самом деле сочувствовал этой идее, как и многим другим, которые соответствовали Конституции и идеалам свободы, но под давлением своей администрации по большинству вопросов принимал прагматичные решения.

Артур Костамагна, друг Рейгана и член комиссии, подписался под нашими непопулярными убеждениями с незначительными оговорками. Лью Лерман, который позже баллотировался в губернаторы Нью-Йорка, тоже это сделал. Затем я со своими сотрудниками назначил встречу президенту, чтобы вручить ему нашу программу и при случае сфотографироваться. Специальной цели встречи мы не анонсировали, но я не хотел удивлять президента своим планом. Мы позвонили в аппарат президента, чтобы прояснить цель встречи, и вскоре получили сообщение о том, что встреча отменяется. Презентация не состоялась, и сфотографироваться нам так никогда и не удалось.

Я уверен, что здесь не обошлось без Джима Бейкера и особенно Дона Ригана. Именно Дон Риган, председатель Комиссии по золоту, требовал, чтобы все слушания проходили за закрытыми дверями и без протокола. Первый отчет увидел свет 31 марта 1982 года.

Именно так работает наша политическая система. Аппарат президента, если он не полностью поддерживает философию своего руководителя, может воспрепятствовать прогрессу. Но в конечном счете ответственность лежит на президенте, ведь свой штаб он формирует сам.

1970-е годы дали доллару отсрочку и подготовили почву для возникновения гигантского финансового пузыря, который рос на протяжении двадцати семи лет. Если бы деятельность Комиссии по золоту вернула нам здравый смысл в 1981 году, проблемы и серьезные опасности, с которыми мы столкнулись сегодня, можно было бы предотвратить.

Мюррей Ротбард в своем выступлении перед Комиссией по золоту утверждал, что не золотой стандарт вызвал Великую депрессию 1930-х, а неправильное его применение. В заключительном слове своей речи он сказал, что если мы когда-либо восстановим золотой стандарт, то это должен быть золотомонетный стандарт, дающий право гражданам использовать бумажные деньги, купленные на золотые монеты.

Алан Гринспен тоже выступал перед комиссией, притом довольно честно, и хотя призывов к восстановлению золотого стандарта с его стороны не звучало, он ратовал за выпуск долгосрочных казначейских облигаций, обеспеченных золотом, что стало бы шагом в этом направлении. В 1981 году он уже не был столь убежденным сторонником золотого стандарта, как в 1960-х, но еще и не стал его ярым противником, как случилось позже.

Ганс Сеннхольц тоже выступал перед Комиссией по золоту. Разумеется, он был приверженцем идеи золотого стандарта, но не питал иллюзий по поводу того, что возвращение к нему произойдет в ближайшем будущем. Сеннхольц говорил: «Рассчитывать на скорое возвращение к золотому стандарту — значит верить в иллюзии. Бумажные деньги — большая сила, и общественная поддержка дефицитного расходования слишком велика, чтобы ожидать денежной реформы в обозримом будущем».

Разумеется, если в 1981 году дефицитное расходование пользовалось поддержкой, сейчас нам достаточно взглянуть, к чему приводит трата денег, которых у нас нет. А от этого недалеко уже и до серьезных размышлений о реформе денежной системы и реструктуризации мировой финансовой системы. Близится день, когда мы столкнемся с этой проблемой уже не по собственной воле, а в силу необходимости.

При нынешней администрации не будет ни новой Комиссии по золоту, ни открытых дискуссий о возвращении золотого стандарта. Все произойдет за кулисами: ФРС и другие элиты придумают новую систему, интернациональную по своим масштабам и директивную по природе. Вряд ли все пойдет гладко, учитывая серьезность задачи.

Более могущественные в финансовом и военном плане страны будут иметь наибольшее влияние, как Соединенные Штаты со времен Второй мировой войны. Наша военная мощь по-прежнему непревзойденна. Что касается экономики, мы все еще находимся на первом месте, но, судя по современным тенденциям, это не будет длиться вечно. Без экономической мощи и валютного превосходства военный перевес может постепенно ослабнуть. Даже если будет создана вторая Комиссия по золоту, более серьезная, чем первая, все равно разразится интеллектуальная война между бумажными и товарными деньгами, и победитель решит нашу экономическую судьбу и то, каким будет наше общество в дальнейшем.

Пол Волкер был призван, чтобы остановить инфляцию и восстановить доверие к доллару, что ему в немалой степени удалось. Это было в 1982 году, когда ФРС снова заткнула валютные пробки и мы вернулись к циклам «подъем — спад». В некотором смысле изощренность, с которой ФРС проводила необходимые коррекции, вызывала ложное ощущение безопасности. Многие уверовали в то, что настоящим маэстро экономики является Гринспен, и его репутация в глазах и республиканцев, и демократов укрепилась.

Многие, включая Гринспена, полагали, что мы живем в эпоху новой экономической парадигмы. Бытовало убеждение, что серьезные экономические спады можно предотвратить с помощью мудрой валютно-денежной политики. Однако эта «мудрая валютно-денежная политика» никак не связывалась с обеспеченными деньгами и процентными ставками, определяемыми рынком. Те, кто занимался экономическим планированием, были уверены в том, что нам никогда не придется платить за обесценивание денег, манипулирование процентной ставкой и монетизацию долга. В реальности же эти «изощренности» в управлении экономикой просто оттягивали неминуемые последствия и гарантировали, что они будут еще более тяжелыми.

Одним из самых замечательных плодов деятельности Комиссии по золоту стал отчет нашего меньшинства, который можно приобрести и сейчас[54]. Из всех членов Комиссии по золоту его подписали только трое, но весь комитет порекомендовал Конгрессу наладить чеканку золотых монет. Поскольку владение золотом вновь было узаконено для американских граждан, такой была уступка всем сторонникам золотого стандарта. Кроме того, так планировалось подорвать монополию южноафриканского крюгерранда[55], популярность которого в Америке была очень велика.

Я выступал за чеканку золотой монеты без деноминации доллара как законного платежного средства. Мне хотелось, чтобы люди ощущали вес денег. Моя конечная цель — отмена законов о платежных средствах. Однако хорошо, что тогда я проиграл в том споре, поскольку сейчас некоторые тестируют статус законного платежного средства этой монеты, пуская ее в обращение по номинальной стоимости.

К тому времени как в 1985 году билль о монете, наконец, прошел нашими стараниями в Комиссии по золоту, я уже не работал в Конгрессе. Я представил законопроект и покинул Конгресс в конце 1984 года. Позже был принят отдельный закон о чеканке «серебряного орла».

В законопроекте предусматривалась чеканка золотых монет четырех размеров: 1 унция, 12 унции, 14 унции и 110 унции. Монета весом в 1 унцию стоила 50 долларов, 12 — 25 долларов, 14 — 10 долларов, 1/10 — 5 долларов. Простейший арифметический подсчет показывает, что монета весом 1/4 унции и стоимостью 10 долларов вообще ни с чем не сообразуется. Те, кто принимал окончательное решение по поводу данного законопроекта, сознательно стремились к подобной путанице. С тех пор как появилась монета весом в 1 унцию и номиналом 1 доллар, определить, что такое доллар по сравнению с банкнотами ФРС, старым серебряным долларом или «двойным орлом», стало еще сложнее. Объявлять монеты законным платежным средством было нелепо и бессмысленно, и это было сделано для того, чтобы никому в голову не пришло оплачивать долг в 50 долларов золотой монетой или же серебряными долларами.

Я всегда полагал, что Налоговое управление США ни в коем случае не станет опираться в своих расчетах на номинальную стоимость новых монет. Но некоторые предприимчивые и смелые конституционалисты из Лас-Вегаса стали платить зарплату золотыми и серебряными монетами, существенно экономя на налогах. Многие люди получали минимальную заработную плату и вообще не платили налоги. Как и следовало ожидать, такой ход был оспорен в суде, но суд присяжных не выработал единого решения, и ответчики чудесным образом «выиграли» дело. Глупость наших законов о платежных средствах и невозможность определить понятие «доллар» убедили суд присяжных в том, что обвиняемые не совершали никакого мошенничества, а просто воспользовались путаницей в законе.

Мы до сих пор так и не услышали последнего слова в этом споре. Я рад, что он начался, полезным может оказаться любой благоприятный прецедент, если в условиях экономического спада все больше людей станут обращаться в суд. Но когда дело касается денежных вопросов, суды, как это было во времена Гражданской войны и в 1930-х годах, всегда выступают на стороне тиранов. Держу пари, правительство не допустит полноценного использования новых золотых и серебряных весовых монет до тех пор, пока мы не покончим с ФРС.

6 Беседы с Гринспеном

За долгие годы своей деятельности мне часто доводилось беседовать с председателями Совета управляющих Федеральной резервной системы. Больше всего я общался с Гринспеном. Он восхищал меня главным образом потому, что я довольно рано узнал о его положительном отношении к золотому стандарту и презрению к ФРС и бумажным деньгам.

В 1960-х я выписывал «Объективистский бюллетень» Айн Рэнд, на страницах которого в 1966 году впервые была опубликована статья Гринспена «Золото и экономическая свобода», которую я внимательно изучил[56]. Однажды я сказал ему, что именно ею он произвел на меня благоприятное впечатление. Он всегда прекрасно осознавал мою позицию, и даже если я напрямую не упоминал о золотом стандарте в своих к нему вопросах, отвечал на них в этом контексте. Хотя мои вопросы его часто раздражали, особенно в последние годы, они никогда не вызывали у него такого недовольства и смятения, как у Бена Бернанке.

Как-то раз Гринспен, отвечая на очередной вопрос, заявил, что центральные банки настолько совершенны, что способны обеспечить все плюсы золотого стандарта без всех его ограничений. Однако для свободного общества ценны и важны именно ограничения, которые накладывает золотой стандарт. Эту мысль прекрасно сформулировал сам Гринспен в своей исторической статье «Золото и экономическая свобода»:

«При отсутствии золотого стандарта отсутствуют и способы защиты сбережений от конфискации путем инфляции. Отсутствует безопасное средство сохранения ценности. Если бы оно существовало, государству пришлось бы сделать владение им незаконным, как это произошло в случае с золотом. Если каждый, к примеру, решит конвертировать все свои банковские вклады в серебро, медь или любой иной товар, после чего откажется в качестве оплаты за товары принимать чеки, то банковские вклады утратят свою покупательную способность, а созданный государством банковский кредит потеряет всякую ценность в качестве требований на товары. Финансовая политика государства благосостояния требует, чтобы у владельцев богатства отсутствовали любые способы защитить себя.

В этом и состоит главная подоплека всех атак на золото. Дефицитное финансирование государственных расходов — это лишь способ конфискации богатства. Золото является препятствием для этого бесчестного процесса. Оно стоит на защите прав собственности. Тот, кто это осознает, сможет без особого труда понять причины резкой неприязни "государственников" по отношению к золотому стандарту»[57].

В соответствии с его же логикой Гринспен просто-напросто стал «государственником».

Однажды я спросил Гринспена, как он относится к работам Мизеса и экономистов австрийской школы. Вот этот разговора от 25 июня 2000 года.

Рон Пол: В сущности, я так понимаю австрийскую трактовку экономических циклов на свободном рынке: когда мы прибегаем к инфляции, печатаем новые деньги, мы искажаем процентную ставку и заставляем людей делать глупости. Они делают слишком большие вложения капитала, инвестирование становится неэффективным, появляется излишек производственных мощностей, в результате чего требуется коррекция. Об этом писали многие известные представители австрийской школы — уверен, вы их знаете: Мизес, Хайек и Ротбард, а также Генри Хэзлитт, и они сделали немало правильных прогнозов. Именно этим меня и привлекли их труды. Так, например, Мизес прекрасно понимал, что советская экономическая система, в конце концов, окажется недееспособной.

В 1920-х годах экономисты австрийской школы объяснили, что может произойти в 1930-х. Ни один представитель австрийской школы не удивился, когда в 1989 году лопнул пузырь в Японии, а у Японии, между прочим, был резервный капитал. И разумеется, самым значимым прогнозом австрийской школы стало предсказание разрыва Бреттон-Вудского соглашения и того, что нам пришлось пережить в 1970-х. В свете всего этого сейчас нам следует задать себе вопрос: почему мы до сих пор поддерживаем инфляцию? С 1995 по 1999 год денежный агрегат М3 увеличился на 41 %. Его рост за этот период в два раза превысил рост ВВП, что еще больше усугубило сложившееся положение.

Мы пользуемся тем, что доллар является мировой резервной валютой — это позволяет нам сохранять финансовый пузырь. Из-за огромного дефицита текущего баланса мы теперь берем в долг более миллиарда долларов в день, чтобы профинансировать наше процветание. Большинство экономистов хоть из австрийской школы, хоть из любой другой согласится с тем, что это нестабильная ситуация и что-нибудь рано или поздно произойдет.

Недавно я видел статистику, которая показывает, что общая сумма кредитов на повседневную деятельность, выданных подконтрольными ФРС банками, выросла на 22 % и продолжает увеличиваться. Америка является самым крупным дебитором мира. У нас 1,5 триллиона внешнего долга, сейчас он составляет 20 % ВВП, и такую статистику многие экономисты считают недобрым предзнаменованием.

В связи с этим я хочу задать вопрос: в чем же не правы экономисты австрийской школы? По каким пунктам вы их критикуете и почему заявляете, что мы не можем принимать ничего из сказанного ими?

Второй мой вопрос связан с производительностью труда. Многие уже высказывались о том, что у нас нет точной статистики. Эстевао и Лач указывают на то, и это написано в материалах Федерального резервного банка Сент-Луиса, что в расчетах не учитываются временные сотрудники и это искажает всю картину. Стивен Роуч из «Морган Стенли» говорит, что мы не принимаем во внимание сверхурочную работу. Роберт Гордон из Северо-Западного университета отмечает, что в 99 % случаев рост производительности труда наблюдается в компьютерной отрасли и он никак не связан с экономикой в целом, а значит, нам нельзя успокаивать себя тем, что рост производительности труда защитит нас от будущих коррекций, которые могут оказаться достаточно серьезными.

Алан Гринспен: Я буду рад поучаствовать в серьезной академической дискуссии по поводу австрийской школы экономики и ее влияния на современные экономические воззрения, ведь я посещал семинары Людвига Мизеса, когда ему было около девяноста лет, а у меня все еще было впереди. Так что я давно знаком с идеями австрийской школы и считаю, что многие из них до сих пор актуальны. Несомненно, они во многих отношениях повлияли на экономическую науку в целом, и отсылки к ним можно найти во многих академических материалах, которые появляются на страницах разных современных журналов, хотя обсуждение редко, даже практически никогда не ведется с их позиций.

У нас выдающаяся экономика, которая определяет нашу внутреннюю и внешнюю политику. Как показал опыт не одного поколения, силы, которые обуславливают экономические изменения, сами постоянно меняются, и человеческая природа остается единственной несомненной константой во всем этом процессе. Думаю, все экономисты прежде всего стараются понять, что именно заставит экономику двигаться в том или ином направлении в непосредственном будущем, и я рискну утверждать, что взгляды на это меняются каждое десятилетие. У нас были одни взгляды на инфляцию в 1960-х, а сейчас, в сущности, идея низкой инфляции мало кого привлекает, во всяком случае большинство не рассматривает низкую инфляцию как нечто желательное.

Факторы, которые способствуют стабильности рыночной экономики, периодически меняются, и мы видим, что определенные гипотезы о том, как работает система, со временем перестают соответствовать реальности. Поэтому я могу сказать лишь то, что длинные щупальца, если позволите так выразиться, австрийской школы проникли далеко в будущее и большинство их идей оказали сильное и, по моему мнению, даже необратимое влияние на господствующую экономическую мысль в нашей стране.

Рон Пол: У вас нет времени ответить на вопрос о производительности, но я предполагаю и в некотором роде надеюсь, что вы сказали бы примерно следующее: не обращайте внимания на этих экономистов австрийской школы, поскольку если мы будем воспринимать их воззрения как истину в последней инстанции, помня о том, что некоторые их прогнозы сбылись, то это будет лишний повод для беспокойства. Пожалуйста, переубедите меня в том, что они правы.

Алан Гринспен: Позвольте мне отметить, что существует большая разница между экономическим анализом и прогнозами, сделанными на основе этого анализа. Особенность экономики заключается в том, что она редко меняется в соответствии с прогнозами так, как это предполагалось. Я знаю о серьезном споре по вопросу данных о производительности труда. И я не хочу в него ввязываться, иначе нам пришлось бы вести его как минимум до конца месяца. Мне кажется, факты все больше убеждают нас в том, что в нашей стране происходят фундаментальные структурные изменения, которые оказывают влияние на производительность труда.

Накануне одной из наших встреч с Гринспеном, которые проходили дважды в год, нам удалось устроить фотосессию. Поскольку мероприятие было запланированным, я взял с собой оригинальный экземпляр «Объективистского бюллетеня» от 1966 года. Во время краткого общения и съемок я показал его Гринспену и спросил, помнит ли он этот выпуск. Гринспен без лишних размышлений ответил утвердительно. Тогда я открыл статью «Золото и экономическая свобода» и попросил у Гринспена автограф, на что он быстро согласился. Пока Гринспен подписывал статью, я поинтересовался, не хотел бы он отречься от изложенного в ней. На удивление, он ответил, что недавно перечитывал ее и убедился в том, что не стал бы менять в ней ни слова.

На слушаниях 21 июля 2004 года мы обсуждали пузырь на рынке недвижимости.

Рон Пол: Разумеется, когда в 2000 и 2001 году рост экономики замедлился, для исправления ситуации был выбран агрессивный подход: инфляция и снижение процентных ставок до беспрецедентного уровня в один процент. Но если оглянуться назад, станет ясно, что промышленность так и не восстановилась, сбережения тоже, жилищный пузырь продолжает расти, дефицит текущего баланса усугубляется и продолжает разбухать по мере роста нашего внешнего долга, увеличиваются также задолженности по потребительским кредитам и государственный долг. Таким образом, складывается впечатление, что этот один процент ничего хорошего нам не принес, а только предотвратил дефляцию пузыря, то есть мы, по сути, одержали краткосрочную победу, но тем самым оттянули неизбежные страдания и боль — неминуемое последствие искажений, возникающих в период инфляции.

Итак, я спрашиваю вас: насколько, по вашему мнению, уникальна сложившаяся в наше время ситуация и уместны меры, которые вы принимаете? Лично я не удивляюсь тому, что одни полагают, что вы слишком поспешили с повышением процентных ставок, другие же, напротив, уверены, что вы запоздали. Но поскольку бумажные деньги никогда в истории долго не жили, возможно, что наше время со всеми его задачами и проблемами — это переломный момент, конец эпохи бумажных денег, которая пришла на смену Бреттон-Вудской системе тридцать три года назад. И поскольку у нас нет доказательств долговечности и прочности бумажных денег, согласны ли вы, что, цитирую, «для того чтобы восстановить реальный рост экономики, возможно, нам придется пересмотреть кредитно-денежную политику не только в масштабе страны, но и на международном уровне»?

Алан Гринспен: Конгрессмен, вы поднимаете более фундаментальную проблему, чем вопрос, какой денежный стандарт лучше. Эта проблема обсуждается, как мы с вами прекрасно знаем, уже достаточно давно.

Когда вы решаете, что какой-то стандарт, допустим, золотой, по каким-то причинам более неприемлем, и переходите на бумажные деньги, этот вопрос возникает автоматически, если только ваше правительство не стремится регулировать предложение валюты. Очень сложно воспроизвести то, что эффективно делал золотой стандарт.

Думаю, вы убедитесь в том — и я уже неоднократно говорил об этом, — что самые эффективные центральные банки в нашу эпоху фиатных денег преуспевают во многом потому, что склонны действовать так, как поступали бы в условиях денежной системы товарного стандарта.

Я всегда считал, что бумажные деньги по природе своей инфляционные. Однако меня ошеломил тот факт, что с самого начала 1990-х Япония демонстрировала нам, что этот факт не является общим универсальным принципом. И тогда я начал осознавать, что, поскольку мы во многом моделируем ситуацию так, как она развивалась бы в системе товарного стандарта, нам не приходится сталкиваться с долгосрочными инфляционными последствиями бумажных денег. Скажу вам честно, этот факт меня удивляет. Но насколько я могу судить, это действительно факт.

11 февраля 2004 года я прямо заговорил о власти, которой обладает Гринспен.

Рон Пол: Фредерик Хайек любил повторять, что регулируемая экономика зыбка потому, что в ее основе лежит претензия на знание, ведь те, кто занимается экономическим планированием, не знают определенных вещей. Например, мы с вами, как и Конгресс, понятия не имеем, какими должны быть ставки по суточным депозитам, однако при этом отвергаем рынок. Но это часть системы. И я это понимаю.

А разве вам никогда не казалось, что слишком много власти сосредоточено в руках тех, кто управляет денежной политикой, — эта власть позволяет им создавать финансовые пузыри, провоцировать их возникновение, менять ситуацию на фондовой бирже за считанные минуты?

Мне эта власть представляется грозной силой, которая бросает вызов самой концепции свободы, независимости и обеспеченных денег.

Алан Гринспен: Конгрессмен, как я уже отмечал раньше, проблема, о которой вы упоминаете, связана с переходом от товарного стандарта к бумажным деньгам. Мы перешли на стандарт бумажных денег в установленном порядке, неизбежным следствием чего является тот факт, что орган, который производит денежную массу, обретает исключительную власть. Вот почему, а также по той причине, что мы являемся невыбираемыми чиновниками, мы должны действовать настолько прозрачно, насколько это возможно, и помнить о том, что мы обязаны отчитываться перед гражданами и Конгрессом. Вся власть, которой мы обладаем, дарована вами. Мы не имеем возможности предпринимать какие-либо шаги без согласия или без непротивления Конгресса Соединенных Штатов.

Мы осознаем, что я нахожусь здесь сегодня в том числе и для того, чтобы объяснить, почему мы принимаем те или иные меры. И я продолжу поступать так же. Уверен, все мои коллеги отдают себе полный отчет в том, какой ответственностью наделил нас Конгресс. Я верю в то, что мы придерживаемся принципов Конституции Соединенных Штатов еще тверже, чем любой другой гражданин нашей страны.

Последнее выступление Гринспена перед Комитетом по финансовым услугам состоялось 20 июля 2005 года. На этот раз я активно расспрашивал его о том, какие обстоятельства могли бы заставить его пересмотреть свое отношение к использованию золота в денежной системе. Предваряя вопрос, я указал на то, что центральные банки все еще хранят золото, очевидно потому, что оно действительно выступает в качестве валютной ценности. Никаких других товаров они не держат, даже несмотря на то, что золотом торгуют уже много лет, Международный валютный фонд и центральные банки по-прежнему имеют большие золотые запасы.

Рон Пол: Даже вы в 1960-х годах указывали на то, что бумажно-денежная система создается для конфискации богатств... Не является ли существующая сегодня бумажноденежная система прикрытием для невыполнения долговых обязательств? И разве не по этой причине люди не хотят покупать казначейские векселя, ведь выплаты по ним будут производиться уже более дешевыми долларами?.. Наряду с этим мне хотелось бы задать вопрос непосредственно по поводу золота. На сегодняшний день бумажные деньги, казалось бы, вполне нормально выполняют свои функции, но если бумажно-денежная система окажется несостоятельной, в какой ситуации мы окажемся? Что будет признаком того, что пришло время подумать о возвращении к золотому стандарту?

Алан Гринспен: Вы говорите, что центральные банки, то есть руководящие денежно-кредитные учреждения, владеют золотом. Да, Соединенные Штаты имеют большие золотые запасы. А зачем нам нужно золото? Ответ проистекает из самого вопроса, который вы подняли: в частности, со временем в бумажно-денежной системе возникают определенные проблемы, которые, я думаю, вы обозначили корректно, подобные тем, с какими мы столкнулись в 1970-х. Хотя идея о том, что это происходит в результате махинаций или заговоров, в большей степени умозрительна, чем реальна, насколько я могу судить, помня те события. Скорее, к проблемам привели наши ошибки.

Как я уже заявлял, отвечая на подобный вопрос, центральные банки в конце 1970-х годов начали осознавать, насколько опасным фактором является инфляция. И да, с конца 1970-х центральные банки в целом стали действовать так, как будто мы живем в эпоху золотого стандарта. В самом деле, сокращение объема ликвидности, которое произошло в результате разнообразных мер, принятых руководящими денежно-кредитными учреждениями, явно свидетельствует о том, что мы осознаем, до какой степени избыток ликвидности порождает инфляцию, которая, в свою очередь, подрывает экономический рост. Итак, вопрос заключается в следующем: даст ли нам возвращение к золотому стандарту какие-либо преимущества? А вот ответ: я так не думаю, поскольку мы и без того действуем так, как будто он существует. Нужно ли было задаться этим вопросом еще в 1971 году, как вы уверяете? Да. Как вы помните, золото стоило 800 долларов за унцию. Мы тогда столкнулись с невероятными расхождениями, процентные ставки резко выросли, система казалось очень нестабильной, нам необходимо было что-то предпринять, и мы это сделали. Пол Волкер, как вы наверняка помните, вступив в должность в 1979 году, наложил очень жесткие ограничения на кредитную экспансию. И это имело долгосрочные последствия, из чего мы извлекаем пользу по сей день.

Итак, я считаю, что система центральных банков осознает угрозы, связанные с бумажными деньгами, вследствие чего мы действуем так, как будто эта система опирается на реальные резервы.

Итак, складывается впечатление, что только высокий рост потребительских и оптовых цен может заставить Гринспена пересмотреть свое отношение к золотому стандарту. Тем временем я полагаю, что многие центральные банки разных стран мира и МВФ будут делать ставку на золото. Сейчас же мы наблюдаем следующую ситуацию: банки тех западных стран, которые привыкли жить не по средствам, продают золото, а страны, ориентированные на развитие, его покупают.

Что же касается утверждения о том, что центральные банки действуют так, как будто золотой стандарт существует, события 1990-х, которые в 2008 году привели к началу катастрофы, доказывают обратное.

Идеи, с которыми Гринспен выступал в 1966 году, существенно отличаются от его воззрений и политики на посту председателя Совета управляющих Федеральной резервной системы. Однажды в частной беседе он признал, что разделяет некоторые взгляды Мюррея Ротбарда, но не высказал никаких ценностных суждений. Возможно, под благотворным влиянием Ротбарда Гринспен и написал свою замечательную статью про золото и свободу.

В какой-то мере его слова удивительны. В период своего пребывания на посту председателя ФРС он бесконечно, в ответ на каждую коррекцию и каждый политический кризис, прибегал к искусственному увеличению массы денег, не обеспеченных товарами. И после этого он утверждает, что осознает опасность избыточной ликвидности, которая ускоряет инфляцию. Сейчас, в разгаре, пожалуй, величайшей в истории экономической коррекции, Гринспен продолжает отрицать тот факт, что он внес самый существенный вклад в этот кризис. Я бы сказал, что ему так никогда и не удалось приблизить ту мечту, в осуществимости которой он нас уверял, — когда бумажные деньги смогут заменить золото благодаря мудрой политике центральных банков. История покажет, что эта цель недостижима и любые изощренные меры по управлению бумажными деньгами лишь отсрочивают наступление коррекции и вместе с тем создают благоприятные условия для роста финансовых пузырей. Этим и объясняется кризис, с которым мы столкнулись сегодня.

Стараниями многих либертарианцев укоренилось мнение о том, что Гринспен искренне придерживается идеалов либертарианства и, когда придет время, будет бороться за идею обеспеченных денег и свободу. Я никогда так не считал и со временем убедился в том, что Гринспен руководствовался именно прагматизмом, той самой философской позицией, которую ненавидела Айн Рэнд. 24 октября 2008 года он посетил собрание Комитета палаты представителей по надзору и правительственной реформе, где его тепло приветствовали как «безупречного» экс-председателя ФРС. Там он произнес свое заключительное слово.

Его выступление по большей части прозвучало как попытка отстоять свою репутацию и оправдать оплошности, совершенные им на посту председателя ФРС. Это была очень трогательная речь. Он отметил, что компьютерные программы, которые использовались для составления экономических прогнозов, оказались далеко не идеальными. Единственной причиной увеличения долга был чрезмерный спрос на этот долг, а не последствия политики Федеральной резервной системы. Кульминацией его выступления стало признание того, что он действительно совершил ошибку и что регулирование рынка в самом деле было недостаточным. Иначе говоря, нужно было создать еще более благоприятные условия для неэффективного инвестирования и компенсировать это введением дополнительных инструментов государственного регулирования. Когда его выступление подходило к концу, я мог сделать лишь один вывод: Гринспен — не Джон Голт[58].

История покажет, что Гринспен за годы своего председательства в ФРС (1987-2006) посеял семена финансовой катастрофы, которая разразилась в 2007 и 2008 году. Как болезнь нельзя исцелить теми же микробами, что ее вызвали, так и обесценивание денег и рост долгов в годы президентства Обамы не помогут нам выбраться из сложившейся ситуации. Наша депрессия, вероятнее всего, будет длиться долго. Если она затянется на десять лет и более, в этом нельзя будет обвинять исключительно Гринспена. Вину нужно будет возложить на нынешний Совет управляющих Федеральной резервной системы, Конгресс, президента, Министерство финансов и более всего на кейнсианскую экономическую политику, ту самую стратегию, которая привела к возникновению Великой депрессии в 1930-х.

Текущий экономический спад — это естественная коррекция дисбалансов в экономике, возникших в период неестественного подъема, который, в свою очередь, был вызван «легкими кредитами» центрального банка и искусственно заниженной процентной ставкой. Сама его продолжительность является следствием вмешательства в экономику в таких формах, как ликвидация долга, неэффективное инвестирование, регулирование цен на труд, товары и услуги. Политиков и бюрократов нужно попросить не заниматься централизованным планированием экономики, особенно когда рынок старается исправить все ошибки политики Совета управляющих ФРС.

7 Разговоры с Бернанке

У меня было несколько схваток и с Беном Бернанке. В сущности, я с пристрастием допрашивал его на каждом собрании Комитета по финансовым услугам, так что я по крайнем мере знаю, что он хотя бы выслушал другую точку зрения. Он стал председателем Совета управляющих ФРС 1 февраля 2006 года. 20 июля того года в разговоре с ним я подробно расспросил его о деятельности так называемой Команды по защите от краха — Рабочей группы по финансовым рынкам, в которую входят министр финансов США, председатели Совета управляющих ФРС, Комиссии по ценным бумагам и биржам и Комиссии по срочной фьючерсной торговле сырьевыми товарами. Я расспросил о некоторых существующих предубеждениях в отношении экономического роста и о роли ФРС в развитии финансового кризиса. Вот как происходил наш разговор.

Рон Пол: У меня есть вопрос, связанный с деятельностью Рабочей группы по финансовым рынкам. Я хотел бы более подробно узнать, что собой представляет эта группа, какой властью она обладает и чем занимается. Можете ли вы как член этой группы сказать, как часто вы встречаетесь и принимаете ли какие-либо меры, было ли сделано что-либо в последнее время? Публикует ли эта группа какие-либо материалы?

Бен Бернанке: Да, конгрессмен. Президентская Рабочая группа по финансовым рынкам была создана президентом, если я не ошибаюсь, после краха фондовой биржи в 1987 году. Она собирается нерегулярно, примерно четыре-пять раз в год, точнее не могу сказать. Она прежде всего выполняет экспертную функцию, готовит отчеты. Я уже упоминал, что нас, например, попросили подготовить отчет о страховой защите от рисков, связанных с терроризмом. Вот чем мы, главным образом, занимаемся.

Рон Пол: В СМИ время от времени появляются статьи, в которых утверждается, что это не просто консультативная группа. Так, если происходит крах фондового рынка, то вы фактически имеете право ввести какие-то ограничения. Ведь речь идет о триллионах долларов, распределяемых по всем финансовым рынкам, а группа связана и с Министерством финансов, и, разумеется, с ФРС, а также с Комиссией по ценным бумагам и Комиссией по срочной биржевой торговле. Так что она обладает большими полномочиями.

Я заинтересовался этим недавно, после того как мне на глаза попалась одна статья, в которой, по сути, эта группа обвиняется в совершении действий, повлиявших на стоимость акций General Motors. Скажите, вы сами ее читали или, может быть, знаете что-то по этому вопросу?

Бен Бернанке: Нет, сэр, не читал и не знаю.

Рон Пол: Речь в ней шла о том, что у General Motors возникла какая-то проблема, а затем стоимость акций компании резко подскочила. Но вернемся к вопросу о ваших собраниях. Вы говорите, что встречаетесь вы нерегулярно, но ведутся ли протоколы и публикуются ли какие-то отчеты о деятельности этой группы?

Бен Бернанке: Полагаю, кто-то из служащих ведет протоколы. Служебный персонал у нас в основном из Министерства финансов, хотя не только.

Рон Пол: И к ним можно обращаться за информацией?

Бен Бернанке: Не знаю, к сожалению. Не знаю.

Рон Пол: Другой мой вопрос касается комментария, высказанного одним из членов Совета управляющих ФРС совсем недавно. Его заявление было вполне обычным. Он сказал, что экономика слабеет и это хорошо, поскольку слабеющая экономика помогает сдерживать инфляцию. Подобные высказывания я слышал неоднократно: у нас очень сильная экономика, и нам нужна более слабая. Если это верное предположение, согласитесь ли вы с утверждением о том, что более слабая экономика имеет свои плюсы, если нас заботит вопрос инфляции?

Бен Бернанке: Конгрессмен! Как я говорил в своем заявлении, нам нужен устойчивый темп. Нам нужен темп, который соответствует имеющейся производительности, пусть несколько менее стремительный, чем в последние несколько лет, когда мы, помимо прочего, повторно использовали недоиспользуемые ресурсы. Теперь мы себе этого позволить не можем, ведь ситуация изменилась.

Рон Пол: Судя по вашим словам, вы придерживаетесь той концепции, что с помощью сокращения темпов экономического роста можно замедлять инфляцию, из чего следует вывод, что инфляцию вызывает экономический рост. Позволю себе не согласиться с вами, поскольку, как и многие, считаю, что инфляция — это исключительно денежный феномен. Из этой идеи также следует, что рост — это нечто плохое, тогда как я вижу обратное. Без денежной инфляции рост на три, четыре, пять или шесть процентов не вызывает никакого беспокойства, поскольку если на рынке наблюдается нормальный, а не искусственный рост, то повышается производительность труда. Более высокая производительность позволяет снижать цены, но это никак не связано с инфляцией. Это полезно было бы знать и джентльменам из Массачусетса, которых волнует вопрос реальной заработной платы. Немало копий сломано на тему соотношения реальной заработной платы и номинальной, но я считаю, что характерной чертой экономики бумажных денег, которые просто теряют свою ценность, является то, что реальных трудовых ресурсов становится все меньше. Собственно говоря, Кейнс это приветствовал. Он понимал, что во время экономического кризиса реальная заработная плата должна падать, и верил в то, что можно добиваться снижения реальной заработной платы с помощью инфляции, что номинальная заработная плата в расчет не идет и можно, повышая ее, на самом деле снижать реальную зарплату и таким образом вводить в заблуждение рабочего человека. Но на самом деле это не всегда срабатывает, поскольку рабочий человек в конечном счете понимает, что он теряет в зарплате, а прожиточный минимум растет.

Так не могли бы вы помочь мне разобраться в том, почему мы должны противостоять экономическому росту? Почему мы не можем просто сказать, что экономический рост — это хорошо, что благодаря ему снижаются цены, так как растет производительность?

Бен Бернанке: Конгрессмен, я с вами согласен. Экономический рост не вызывает инфляцию; что ее вызывает, так это состояние денежной сферы, финансовые условия, которые стимулируют расходы, растущие быстрее, чем общая производительность экономики. Все, что стимулирует экономический рост, будь то более высокая производительность, увеличение трудовых ресурсов и другие факторы, — явления позитивные. Они сокращают инфляцию.

Рон Пол: Не считаете ли вы, что нынешнее превышение расходов над доходами, которое вы способны контролировать, накладывает обязательства на ФРС соответствующим образом управлять финансовой политикой, регулировать процентную ставку, а может, даже пойти на такой шаг, как сокращение прироста денежной массы?

Бен Бернанке: В краткосрочном плане мы с помощью своей кредитно-денежной политики способны приспособиться к условиям фискальной политики, какими бы они ни были. Я думаю, вопросы, связанные с бюджетом и налогообложением, важнее в долгосрочной перспективе, поскольку у нас есть долгосрочные обязательства, например по социальным выплатам. Мы еще не сталкивались с ситуациями в налоговой сфере, которые послужили бы нам препятствием в краткосрочном управлении кредитноденежной политикой.

Подозреваю, что Бернанке несколько нервничал во время этого разговора и слишком часто уходил от тем, в которых он, безусловно, прекрасно разбирается. Меня поразило, что обсуждение таких технических вопросов на публике как будто бы застало его врасплох и то, как он старался выйти за рамки клише об устойчивых темпах и тому подобном. Наконец, он сделал вывод, который мы и ожидали услышать от верного приверженца денежной экспансии: какой бы неблагоприятной ни была налоговобюджетная ситуация, для ФРС ничто не станет преградой.

Вот еще одна знаменательная беседа от 18 июля 2007 года, в ходе которой я попытался предупредить его об опасностях текущей политики и о грядущем кризисе.

Рон Пол: Я вижу определенную иронию в том, что Федеральная резервная система полностью контролирует предложение денег, тогда как защищать ценность доллара должно Министерство финансов. Складывается впечатление, что вы тоже в какой-то мере несете ответственность за ценность доллара.

Мой вопрос касается ВВП. В первом квартале показатели ВВП были не совсем благоприятными. Рост ВВП составил менее одного процента [в годовом исчислении]. Прирост населения у нас составляет около полутора процентов в год. Таким образом, если совокупное богатство разделить на население, в результате мы получим отрицательные темпы роста. Не объясняет ли это отчасти, почему некоторые ощущают какое-то неблагополучие в экономической жизни? Не этим ли вызваны некоторые наши проблемы?

Бен Бернанке: Конгрессмен, таким стал лишь один квартал. Много разных временных факторов сдерживали рост ВВП в этот период, включая ликвидацию денежного навеса, о которой я говорил ранее, резкое (сезонное) колебание сальдо нашего торгового баланса и временное сокращение федеральных расходов на оборону. Разумеется, сейчас ситуация меняется, и я думаю, что во втором квартале рост ВВП может составить порядка трех процентов. За первое полугодие в целом мы получим более здоровые темпы роста.

Рон Пол: У нас негативные показатели по норме сбережений. Если бы мы жили в условиях настоящего капитализма, это был бы очень и очень серьезный повод для беспокойства, поскольку у нас не было бы сбережений и капиталов для инвестирования. Наша же денежная система позволяет принимать определенные контрмеры. Для получения капитала мы можем создавать кредиты и деньги просто из воздуха, при этом скрадывая стоимость своей валюты. Мы занимаемся этим уже довольно долго, так что этот процесс можно продолжать, но это и есть инфляция.

Кроме того, мы способны совершать внешние заимствования без лишних затрат, поскольку мы владеем резервной валютой мира и можем экспортировать свою инфляцию. Но как долго мы еще сможем дурачить весь остальной мир? Как долго мы еще протянем с шестипроцентным дефицитом текущего баланса, если наш производительный труд базируется за границей? Я, как и выступающий, который говорил о том, что производство все больше перемещается за рубежи Соединенных Штатов, отмечу, что нам это аукнется. Разве мыслимо и дальше жить на деньги и кредиты, создаваемые из ничего? А именно так и происходит, и не нужно даже пытаться оспорить это. Мне кажется, нам пора уже браться за дело, по-настоящему копить, по-настоящему инвестировать, по-настоящему работать.

Я считаю, что многие наши проблемы являются прямым следствием нашей финансовой системы, которая мешает делать сбережения, поощряет эксплуатацию, поскольку доверие к доллару все еще велико (хотя оно с каждым днем снижается). Полагаю, нам придется столкнуться с последствиями и ощутить их тяжесть на собственной шкуре.

Бен Бернанке: Во-первых, наши национальные сбережения включают в себя сбережения корпораций и частных лиц. Если их сложить, вы получите положительное число, так что в Соединенных Штатах есть некоторые чистые накопления. Но вы, конгрессмен, абсолютно правы в том, что мы во многом полагаемся на внешние займы, из-за чего имеем дефицит текущего баланса. Я думаю, эта схема еще вполне жизнеспособна, поскольку иностранцы весьма заинтересованы в приобретении американских активов. У нас очень глубокие и ликвидные финансовые рынки.

Однако я соглашусь с вами еще и в том, что эту ситуацию нельзя считать устойчивой в долгосрочном плане и нам необходимо работать над постепенным снижением дефицита текущего баланса. В ответе на предыдущий вопрос я уже говорил о важности структурных изменений: нам нужно увеличивать сбережения здесь, в Соединенных Штатах, больше внимания обращая на наш внутренний спрос вместе с нашими торговыми партнерами.

Рон Пол: Вы действительно говорили о том, что первостепенной проблемой считаете инфляцию, что подтверждает, что вас эта тема беспокоит. Повторюсь, инфляция — это денежный феномен, и мы вынуждены с ней существовать.

Война неблагоприятно сказывается на состоянии валюты и не способствует снижению цен. Сложно найти в истории пример, когда бы война не вызывала инфляцию, поскольку даже в древности государства обрезали края монет, снижая их реальную ценность, и шли на другие подобные меры. Они тем самым обесценивали деньги, потому что людям, как правило, не хочется платить за войны. В семидесятых мы столкнулись с последствиями политики пушек и масла. Теперь они возникли снова, и складывается впечатление, что мы легко можем вновь попасть в семьдесят девятый и восьмидесятый годы. Допускаете ли вы возможность долларового кризиса, подобного тому, который произошел в 1979 и 1980 году?

Бен Бернанке: Основная задача Федеральной резервной системы — поддержание низкой и стабильной инфляции, и я уверен, что мы будем выполнять ее и впредь.

Рон Пол: Вы не ответили на вопрос, допускаете вы или нет такую проблему.

Бен Бернанке: Я не допускаю возможности повторения ситуации 1979-1980 годов.

Рон Пол: Наверное, вы скрестили пальцы. Хорошо. Спасибо.

Очевидно, скрещенные пальцы не помогли. Несколько раз в приведенном выше разговоре Бернанке говорил о том, что он прогнозирует безоблачное будущее: растущая экономика и никаких особенных проблем. Обратите внимание, что этот разговор состоялся за две недели до краха хедж-фонда Bear Stearns и за год до краха всей американской финансовой системы. Все проблемы, говорил Бернанке, исцелят наши ликвидные финансовые рынки. Почему сегодня кто-то принимает его мнение всерьез, для меня загадка. Наконец, он признался в том, что считает государственные расходы источником экономического роста — у консервативных кейнсианцев есть такое странное убеждение в том, что если ограбить одних людей и отдать награбленное другим, вы каким-то магическим образом создадите процветание.

Позже, в ноябре того же 2007 года у нас состоялась еще одна очная ставка. На этот раз я расспрашивал Бернанке о жилищном пузыре.

Рон Пол: Мы очутились между молотом и наковальней — пожалуй, так можно описать проблему, с которой столкнулись мы, жители этой страны, и Федеральная резервная система, ведь это действительно серьезная проблема. Не будем говорить о том, как мы оказались в такой ситуации, давайте лучше обсудим, как мы собираемся ее исправлять. Пузырь лопнул. Мы видели, что произошло после того, как лопнул пузырь NASDAQ. Мы не спрашиваем, как он был создан.

Тем временем мы имеем жилищный пузырь, который сдувается, а потом опять растет. И никто не спрашивает, откуда он взялся.

А какой совет обычно вам дается? Раздувайте денежную массу. Правда, никто не говорит «раздувайте денежную массу», «обесценивайте деньги», «девальвируйте доллар», «обманывайте людей». Говорят «снижайте процентные ставки».

Но вас никогда не спрашивают, да и вы сами нечасто говорите о том, что единственный способ снизить процентные ставки — это создать еще больше денег. Для этого вы должны снизить учетную ставку, сделать ее привлекательной, увеличить резервы, снизить процентные ставки и зафиксировать их — ставки по однодневным депозитам.

Единственный способ реализовать все вышеперечисленное — это увеличить денежную массу. И в этом проблема, которую мы не хотим обсуждать.

Разумеется, сейчас мы не можем почерпнуть данные о предложении новых денег из денежного агрегата M3, зато мы можем опираться на ваши же статистические материалы, MZM — доступные наличные деньги, которые показывают, что инфляция живет и здравствует. Объем денежной массы увеличивается почти на 20 % в год. А это просто-напросто означает, что доллар слабеет. Все говорят, это хорошо, слабый доллар выгоден для экспорта. Но это заблуждение, и через месяц-другой начнется очередной виток инфляции.

Пока мы не взглянем в корень проблемы и не разберемся в том, что такое инфляция, перестав обращать внимание только на цены, ничего не изменится. Экономисты-сторонники свободного рынка говорили об этом на протяжении всего XX столетия. Остерегайтесь — повторяли они — они будут увеличивать денежную массу, а вас заставят думать лишь о ценах. Они будут закидывать вас индексами потребительских цен и индексами цен производителей, выдумывать все эти цифры, твердить о контроле над доходами и ценами, что якобы решает ваши проблемы.

Мы закрываем глаза на коренной порок: рынок субстандартного кредитования у нас охватывает не только сферу недвижимости, но и всю экономическую систему с ее искусственно заниженными процентными ставками. И это началось не с вашего пребывания в должности, а десять лет назад и даже больше, и сейчас мы пожинаем плоды такой политики.

Процентная ставка в 1 %, ставки по однодневным депозитам — разве это не искажение? Вместо того чтобы обращать внимание на розничные цены, в которые никто из американцев по-настоящему не верит, мы должны говорить об этом искажении, о неэффективном инвестировании, о неправильном курсе, о плохом информировании — обо всем, что является следствием низких процентных ставок.

Многие считают, что вы фиксируете цены, потому что вы фиксируете процентную ставку. Рынок — мощный организм, который обычно сокрушает все на своем пути и устанавливает собственные законы, но когда ФРС фиксирует ставки процента на единице, фиксируются и цены.

В конце вашего выступления вы сказали о том, что мы должны задуматься об этом жилищном кризисе, выработать правила, которые позволят покончить с этой обманной практикой кредитования. Однако я думаю, что это вовсе не решение.

Истинный обман заключается в том, что мы искажаем ценность денег, когда создаем их просто из воздуха. У нас нет сбережений. Зато есть так называемый капитал. Есть доступные деньги. Но их появление зависит от ваших действий и необходимости. Поэтому я считаю, что нам следует исследовать самую сущность проблемы, посмотреть, откуда она проистекает. Пузыри возникают вследствие неэффективного инвестирования и создания новых денег. Итак, мой вопрос сводится к следующему. Как мы собираемся решить проблему инфляции, которая есть увеличение количества денег в обращении, с помощью еще большей инфляции?

Бен Бернанке: Что ж, конгрессмен, для начала маленькая техническая ремарка. Что касается роста денежной массы, он в последние несколько лет был довольно умеренным. Рост MZM, вероятно, связан с финансовой паникой. Люди стали изымать свои накопления, понимаете, рискованные активы, помещать их в банк, и поэтому статистика показывает более высокие темпы роста.

Итак, я не уверен в том, что дело непременно в политике. Мы стараемся выполнять наказ, данный нам Конгрессом. А наказ этот заключается в том, что Конгресс поручил нам следить за такими показателями, как занятость и инфляция, которая измеряется по росту цен на внутреннем рынке.

Как я уже говорил сегодня и думаю, что вы со мной согласитесь, мы действительно понимаем риски инфляции и принимаем их во внимание, поэтому хотим быть уверенными в том, что цены в Соединенных Штатах будут сохранять стабильность, насколько это возможно.

Рон Пол: Как вы можете достигать поставленных целей и проводить свою политику без дальнейшего ослабления доллара? Наступил долларовый кризис, деньги народа украдены: те, у кого были накопления, ограблены. То есть если доллар обесценился на 10 %, у них эти 10 % украли. Как вы можете проводить свою политику, не говоря о том, что кто-то теряет свое состояние из-за того, что доллар слабеет? Все это в итоге приведет к росту ставок процента и ослаблению экономики.

Бен Бернанке: Если человек имеет накопления в долларах и будет покупать товары за доллары — типичная для американцев модель, — тогда единственным последствием будет то, что доллар потеряет свою покупательную способность в отношении экспортных товаров, поскольку они подорожают.

Рон Пол: Да, но это не так, если вы пенсионер и у вас депозитные сертификаты — тогда стоимость жизни возрастает, что бы ни говорил вам индекс потребительских цен. Стоимость жизни у этой категории граждан возрастает, и это бьет по ним. Именно поэтому многих в этой стране охватывает отчаяние.

Это был наш последний разговор до кризиса. Бернанке уклонялся от неудобных тем еще упорнее, чем обычно. Он не затронул ни одной детали. Более того, он не выразил ни малейшего беспокойства по поводу надвигающихся проблем. Наверное, я мог бы расспрашивать его целый день, получая в ответ одни клише и банальности. Что он на самом деле знал — другой вопрос. В тот день он работал в режиме пропаганды.

Наш разговор, состоявшийся 24 марта 2009 года, когда кризис уже был в полном разгаре, проходил следующим образом.

Рон Пол: Считаете ли вы, что капитализм продемонстрировал свою несостоятельность и для решения нынешних проблем от нас потребуются небывалые усилия? Или вы говорите: «Нет, в этом есть лишь доля правды. Истина же в том, что мы сами довели себя до такого состояния — мы выстроили систему, в которой очень многим пытались управлять, слишком вмешивались в процентную ставку, слишком много рисковали, шли на моральные риски». Если вы исходите из той предпосылки, что в данный момент рынок не работает, я могу понять все ваши действия. Но если я вижу, что вы полностью отвергли рынок, тогда я понимаю, почему мы в Конгрессе, вы в Министерстве финансов и вы в Федеральной резервной системе продолжаем действовать, как и раньше.

Так на что вы возлагаете вину — на рынок или на клановый капитализм, в условиях которого мы жили около трех десятилетий?

Бен Бернанке: Конгрессмен, я, безусловно, не отрицаю капитализм. Я не считаю происходящее крахом капитализма, а также полагаю, что свободные рынки должны являться главным механизмом распределения капитала. Они на протяжении многих лет демонстрировали свою способность эффективно распределять деньги на новые предприятия, новые технологии, поэтому мы хотим поддерживать рыночную структуру свободного капитала.

Однако есть и другой факт, в истинности которого мы убеждались неоднократно на протяжении десятилетий и столетий: финансовые системы предрасположены к паникам, наплывам, подъемам, спадам, и что бы ни происходило, у нас есть выработанные механизмы для предотвращения краха, такие как страхование депозита и кредитор последней инстанции.

Эти защитные меры, в свою очередь, требуют некоторого контроля, который позволял бы избежать накопления рисков.

Рон Пол: Позвольте мне прервать вас?

Бен Бернанке: Да, пожалуйста.

Рон Пол: Не это ли создает риск недобросовестности? Не заключается ли в этом скорее проблема, чем решение?

Бен Бернанке: У нас были причины создавать ФРС в 1913 году, ведь в 1907 и 1914-м на финансовом рынке наблюдалась большая паника, никакого регулирования не было, что и в XIX веке считалось огромной проблемой.

Есть что-то подозрительное в том, что глава самой могущественной в мире государственной структуры, которая занимается фальсификацией ради поддержки монопольных финансовых картелей, председатель самого главного планирующего органа, который определяет стоимость денег по всему миру, провозглашает триумф капитализма. Даже сталкиваясь с ужасными последствиями политики его собственной организации, он отказывается смотреть в лицо реальности или по меньшей мере не желает признавать ее.

Помню, Бернанке едва заметно улыбнулся, когда я предположил, что мое решение никто не станет слушать, поскольку оно показывает ненужность всех крупных игроков, вовлеченных в траты триллионов долларов. Они вовсе не хотят оказаться ненужными. Политики должны оправдывать свое существование, управляя делами государства. Сначала они создают проблемы, а затем с удовольствием и невероятным рвением начинают управлять и решать их.

Однако вряд ли кто из них согласится признать, что рынок — это намного более могущественный механизм, чем все центральные банки и плановики, вместе взятые. Рынок всегда выигрывает, пусть даже на это требуется время. Иногда рынок вынужден уходить в подполье, чтобы обеспечить активность, необходимую для выживания людей. Возможно, этот день неумолимо приближается.

Некоторых поражает, насколько безответственно Бернанке управлял кредитно-денежной политикой. Однако удивляться тут нечему. Он публично заявлял о том, что при необходимости будет обеспечена инфляция. Если Гринспен самонадеянно верил в гений центральных банков, то Бер-нанке и подавно.

Это показывает речь Бернанке, обращенная к Милтону Фридману на торжественном ужине в честь девяностолетия профессора 8 ноября 2002 года. Он извинился перед профессором Фридманом и признал, что тот был абсолютно прав — в Великой депрессии виновата Федеральная резервная система. Однако вина ее, оказывается, заключается не в том, что центральный банк орудовал фиатными деньгами, участвовал в кредитной экспансии или монетизации долгов, а только в том, что ФРС на смогла и не была готова заблаговременно накачать экономику деньгами еще в 1929 году.

Свое высказывание Бернанке завершил словами, адресованными Фридману: «Да, вы правы, мы поступали так, о чем глубоко сожалеем. Но благодаря вам мы не повторим этого снова».

Вина действительно лежит на Федеральной резервной системе — но по причинам обратного характера. Именно кредитная экспансия 1920-х вызвала появление пузыря, который и привел к спаду. Затем началась необходимая коррекция, в которую вмешивались Гувер, Рузвельт и конгрессы соответствующих созывов.

Возможно, Бернанке серьезно верит в то, что он способен предотвратить последствия ошибок ФРС, которые совершались на протяжении последних десятилетий. Но он не прав. Как бы он ни сдерживал воодушевление рынка по поводу дефляции, печальные последствия «неограниченной кредитной экспансии», о которой в свое время предупреждал молодой Гринспен, все равно проявятся. Примечательно, ведь Гринспен говорил, что у нас «нет способов» защитить накопления от конфискации вследствие инфляции. Поэтому даже если Бернанке сумеет воспрепятствовать реальной дефляции, которую он считает единственной опасностью, стабильность финансовой системы не удастся восстановить с помощью массивной экспансии денег и кредитов в условиях системы фиатных долларов.

В этом и загвоздка: с одной стороны, Бернанке и его единомышленники признают вину ФРС, да и с другой — экономисты австрийской школы соглашаются с тем, что к Великой депрессии привела деятельность Федеральной резервной системы. Значит, нужно разобраться в том, почему возник кризис, что к нему привело — чрезмерная кредитная экспансия или же, напротив, ее недостаточность? Вот в чем вопрос.

Те, кто верит в силу бумажных денег, говорят: полный вперед, и мы сумеем избежать опасностей и решить все проблемы. Те, кто привык задумываться, способны быстро прийти к выводу, что единственным решением проблемы бесконечных циклов «подъем — спад» может служить только возвращение к системе товарных денег, которые не подвержены инфляции.

Если разбрасывать доллары с вертолета, как однажды посоветовал Бернанке, доллар просто потерпит крах, как происходило со многими валютами на протяжении человеческой истории. Ведь когда деньги разбрасывают, их уносит ветер.

Что же о деньгах думал Милтон Фридман? Этот выдающийся экономист был сторонником свободного рынка, называл себя либертарианцем и внес большой вклад в понимание законов свободного рынка. Однако между Милтоном и представителями лагеря звонкомонетчиков австрийской школы имелись существенные разногласия. Фридман считал, что денежную массу необходимо увеличивать для поддержания экономического роста. Он порой отчаивался, видя, что ФРС поступает неправильно, но верил в старое правило сторонников монетаризма, гласящее, что денежную массу нужно до определенных пределов расширять.

В начале 1980-х мне довелось подискутировать с господином Фридманом по этому вопросу. Он, как всегда, был предельно любезен и много раз лестно отзывался о моих достижениях. Он даже принял участие в телевизионной программе, которую я готовил для моего избирательного округа по выборам в Конгресс. Когда в 1996 году я решил вернуться в политику и выставил свою кандидатуру на выборах в Конгресс, я попросил его написать письмо в поддержку моей кампании и сделать в нем упор на то, что экономическая и личная свобода — это, в сущности, одно и то же. Я выдвигался от очень консервативного района из «библейского пояса»[59], отстаивая при этом некоторые гражданские свободы, которые многим были не близки. Он написал замечательное письмо, в котором объяснялось, что все эти свободы, по сути, одно и то же: если вам нужна личная свобода, свобода вероисповедания, свобода выбирать для своих детей домашнее обучение, вы должны ратовать и за экономическую свободу.

В своей кампании я цитировал следующие слова Фридмана: «Нам жизненно необходимо иметь в палате представителей больше тех, кто понимает, как важны права собственности и религиозная свобода для сохранения и расширения свободы человека в целом».

Иногда я думаю, мог бы Фридман, будь он свидетелем деяний Гринспена и Бернанке, что-нибудь изменить? В конце концов, соавтор его книги по истории монетарной политики Соединенных Штатов Анна Шварц выступала с комментариями на страницах Wall Street Journal: «Ипотечного кризиса никогда не было бы, если бы ФРС была предупреждена. За это должен ответить Алан Гринспен». И далее: «В целом, центральному банку проще приспосабливаться, изворачиваться и создавать видимость, что у нас все хорошо».

8 Роль Конгресса в кредитноденежной политике

На протяжении многих лет я ощущал полное отсутствие интереса к монетарной политике со стороны членов Конгресса и даже Комитета по финансовым операциям. Это равнодушие прекрасно продемонстрировал следующий эпизод. После моего выступления по поводу золотого стандарта на слушании Комитета по финансовым операциям ко мне подошел один его член и со всей серьезностью спросил, обеспечен ли доллар золотом, из чего я сделал вывод, что до сих пор он был в этом уверен. Не думаю, что это редкий случай. Многие из тех, кто, по общему мнению, должен контролировать кредитно-денежную систему, на удивление не разбираются даже в самых общих аспектах работы этой системы.

В Вашингтоне всегда имели довольно смутное представление об экономической политике. Мысль о том, что правительство и ФРС не должны заниматься централизованным экономическим планированием, не считалась даже достойной обсуждения. При этом именно на Конгресс возложена роль надзорного органа. И он должен выполнять эту роль. Но для этого необходимо работать и разбираться в теме, а не просто полагаться на боссов тех чиновников, деятельность которых обязан контролировать Конгресс.

Большинство членов Конгресса вовсе не враждебно относятся к золотому стандарту и даже к ликвидации ФРС. Они скорее удивляются тому, что подобные вопросы вообще можно рассматривать. В то же время я ни разу не слышал, чтобы кто-либо из конгрессменов высказывался в поддержку бумажных денег на том основании, что они облегчают подъем экономической активности в стране. Многие просто не видят между этими факторами никакой связи. Им даже неинтересна эта тема.

Зато благодаря ФРС и бумажным долларам законодатели уверовали в то, что они могут тратить деньги без ограничений на любые свои предложения и проекты. Они в действительности ведут себя как школьники на весенних каникулах, которым родители разрешили пользоваться своими безлимитными кредитками. Они не думают о деньгах и о том, кто будет платить по счетам. Возможность делать что угодно воспринимается как должное. Им даже неинтересно заглядывать в расчетные книжки. Но если платежи по карте у них отказываются принимать, они приходят в ярость.

Что любопытно, конгрессмены в большинстве своем — за исключением истинных сторонников свободы — не особенно огорчаются по поводу своего невежества в отношении денег. Это невежество позволяет и консерваторам, и либералам тратить, занимать, устанавливать налоги, финансировать свои многочисленные программы, как зарубежные, так и внутренние.

Серьезная проблема заключается также в том, что ФРС вмешивается в политику, и не от случая к случаю, а регулярно. Известный тому пример произошел во времена председательства в ФРС Артура Бернса (1970-1978). При нем деятельность ФРС стала еще более закрытой и прекратилась практика ведения протоколов на собраниях Комитета по операциям на открытом рынке ФРС. Его вмешательство в политику неоспоримо. После победы на выборах президента Джимми Картера в 1976 году Бернсу очень хотелось получить очередное назначение на пост председателя ФРС. Он снизил учетную ставку и ускорил прирост денежной массы. Он был республиканцем, но вошел в историю как двухпартийный.

Помощник Бернса, воспоминания которого записал Уильям Грейдер, говорил тому, что «Картера можно соблазнить... Ваше назначение будет для него благородным поступком. Его нужно убедить в том, что если вас назначить повторно, вы перестанете публично критиковать все, что ему дорого»[60].

К сожалению для Бернса, его ухаживания ни к чему не привели. К еще большему сожалению для страны, они только ослабили доллар. Это погубило президентскую карьеру Картера, ведь на его срок пришелся самый мощный виток роста цен. В конечном счете инфляция обернулась даже против демократов и привела к власти Рональда Рейгана. Таков был инерционный эффект недальновидных попыток манипулировать политическим окружением в интересах верхушки ФРС и банковских кругов. Рейган, несмотря на свои симпатии к золотому стандарту, в этом направлении не сделал ничего. Его советники успешно убеждали его не высказываться по данному вопросу из страха, что его сочтут помешанным или ненормальным. Да и многие конгрессмены лично поддерживали идею золотого стандарта, но не обладали достаточной компетенцией, чтобы поднимать эту тему.

Тем временем вмешательство ФРС в «политические циклы деловой активности» — факт прекрасно задокументированный. ФРС склонна ослаблять хватку перед выборами и намного терпимее относиться к экономическим спадам в период между президентскими выборами и назначениями в ФРС. Это общеизвестный секрет Вашингтона. Мы все делаем вид, что ФРС не участвует в политике, но между тем каждый знает, что ее щупальца проникают в большинство политических институтов нашего правительства.

С годами мне становится все очевиднее, что инициатива возвращения к обеспеченным деньгам никогда не будет исходить от Конгресса. Разумеется, Конгресс мог бы упразднить ФРС хоть завтра, будь на то желание. Но непонимание конгрессменами экономики и соблазнительная возможность безответственных трат этому препятствуют. Наши лидеры отреагируют только в том случае, если вся страна потребует честной денежной политики.

Конечно, не каждый сторонник ФРС участвует в тайном сговоре с целью мирового господства. Однако каждый, кто желает управлять миром во имя обретения хоть власти, хоть богатства, должен контролировать денежную систему. Так было на протяжении всей истории человечества. Чем свободнее граждане, тем более обеспеченные у них деньги. Тирания всегда идет рука об руку с разрушением правительством денежной системы.

Проблема заключается не только в жажде власти; по злой иронии к браздам правления многих побуждают стремиться благие намерения и филантропические идеалы. Они верят в то, что сильные и мудрые из гуманных соображений обязаны подчинять слабых и невежественных прихотям государственного контроля. Обретая влияние и власть, они все больше убеждаются в своей миссии спасителей человеческого рода, и если возникает какое-то сопротивление или препятствие, ограничивающее их полномочия, они с готовностью применяют грубую силу, чтобы подчинить своей «доброй воле» упрямое меньшинство. Мысль о свободе исчезает из их сознания.

Французские якобинцы XVIII столетия тоже были убеждены в том, что делают благое дело, когда с помощью гильотины заставляли других подчиняться себе, считая свою «добрую волю» легитимной. Подобные же мотивы двигали некоторыми сторонниками войны в Ираке. Они нашли гуманный повод для войны, в результате которой погибло пять тысяч американцев и десятки тысяч были ранены. Жертвы, которые понесли жители Ирака, — миллионы погибших, сотни тысяч раненых и миллионы беженцев — тоже были оправданы тем «благом», которое зачинщики войны якобы принесли всему миру.

Какие бы истинные причины ни стояли за стремлением к власти над другими людьми, для ее обретения одной системы налогов и соборов недостаточно. Всегда требуется контроль над финансами со стороны государства и центральных банков. Пока богатство есть, никто не жалуется на то, что денежная система находится под жестким контролем государства. День, когда была образована ФРС, стал началом конца, однако ее безграничная власть и вред, причиненный ею, далеко не сразу стали беспокоить обычных американцев.

Но теперь наше богатство истощилось. Производительность резко снизилась. Наши свободы попраны. Наша империя ослабла. Системе, которую еще в 1913 году установил Закон о Федеральной резервной системе, брошен вызов. Неспособность ФРС управлять этой явно несостоятельной системой становится очевиднее с каждым днем. Но остается вопрос: придет ли ей на смену новый сговор или мы выберем денежную систему, достойную свободного общества?

Ответ даст просвещенный и рассерженный народ. В результате Конгресс примет меры, но только если ничего другого ему не останется.

Есть еще одна сила, которую нельзя игнорировать: рынок. Он способен даже перевесить власть центральных банков и правительственных органов. По крайней мере, когда система, созданная центральными банками, перестает функционировать, всегда растет нелегальная (реальная) экономика. Так было при советской системе.

Когда я работал авиационным врачом в Военно-воздушных силах США, мне довелось совершить одно замечательное путешествие. После посещения Португалии, Италии, Греции и Эфиопии мы остановились в Турции и Иране, а затем отправились в Пакистан, проверяя аванпосты нашей империи. Вместе со старшими офицерами с базы близ пакистанского города Пешавар мы отправились за покупками в Хайберский проход, что на границе с Афганистаном, где впоследствии, по всей вероятности, обосновался наш заклятый враг Усама бен Ладен. Помню, мы передвигались меж суровых безжизненных гор, которые, как объяснил мне командир, хоть и кажутся безлюдными, на самом деле заселены разными арабскими племенами.

Добравшись до границы, мы не могли попасть в Афганистан, который в то время был союзником Советского Союза. Но неподалеку отсюда находилось очень важное место, где Запад встречался с Востоком. Это была огромная пещера, в которой организовали пункт обмена товарами размером с гигантский супермаркет, там продавались как советские и восточные товары, так и американские и западные. Здесь, под землей, было мирно и довольно спокойно. Можно было торговать и общаться (власти обеих сторон знали о существовании подземного рынка, но не препятствовали его деятельности, поскольку это было в интересах каждой), тогда как наверху бушевала холодная война.

Правительства и центральные банки создают беспорядок, но рынок, если он может функционировать, способен все расставить на свои места даже в условиях подполья. Подполье, черный рынок и контрабандисты будут существовать всегда, пока мы позволяем нашим правительствам грабить и контролировать нас, объявляя нелегальными добровольный обмен и добровольные объединения. Именно государственное регулирование приводит к возникновению черного рынка. Институт центрального банка, который разрушает деньги и расширяет экспансию государства, является самой главной причиной подпольной криминальной деятельности.

Некоторые наши союзники полагают, что политические элиты, которые управляют страной и присутствуют в ФРС, Министерстве финансов и президентской администрации, планируют и намеренно вызывают события, подобные 11 сентября или текущему финансовому кризису. Я в это не верю. Но я уверен в том, что многие представители элиты способны извлекать максимальную пользу из определенных событий, облегчая себе тем самым достижение собственных целей. Рам Эмануэль, глава администрации Обамы, недавно сказал: «Кому же хочется, чтобы серьезный кризис проходил впустую». Обама не стал опровергать заявление Эмануэля.

Если я воспринимаю сегодняшний кризис как повод выступить за идею свободы и обеспеченных денег, другие используют его для того, чтобы еще больше раздуть государственный аппарат и расширить его полномочия. Страх перед физическими или экономическими опасностями заставляет многих соглашаться на то, чтобы авторитарное правительство спасало их любой ценой. Многие законопроекты, принятые после 11 сентября, уже выдвигались ранее, но решительно отклонялись. Плановики подготовили множество проектов по национализации и глобализации нашей экономики, которые осуществятся, если общественность их примет. Но зачем? Национализация всегда и везде приводит к тому, что государство обретает еще большую власть, бюрократы — контроль, элиты — безопасность, и все это за наш счет. Экономический хаос способствует реализации этих стремлений.

Но если вызывать катастрофические для экономики события целенаправленно, пострадать от их последствий могут даже инсайдеры. Лишиться богатства в результате дефляции и инфляции может каждый. Политический хаос не всегда выгоден для властей предержащих, а порой даже опасен. Однако они без всякого сомнения будут делать то, что, по их мнению, необходимо для сохранения и расширения их полномочий. Инсайдеры, которые так стараются подорвать идею обеспеченных денег во имя собственных интересов, сами зачастую вкладывают деньги в золото, чтобы защитить свои состояния от созданного ими экономического хаоса.

Порочная внешняя, экономическая и денежная политика рано или поздно вызывает эффект бумеранга, которого совсем не ожидают многие творцы этой политики, наивно уверенные в собственной мудрости. Они полагают, что всегда смогут успокоить народ и сохранить свою экономическую и политическую власть. Но такие события, как война во Вьетнаме, вторжение в Ирак, 11 сентября или текущий экономический кризис, объединяют граждан против властвующих элит. Политики по своей воле не станут вдохновлять людей на протесты. Это не значит, что они против войн, например во Вьетнаме или Ираке, но они предпочли бы избежать справедливого гнева народа после того, как обнаружится, что эти войны велись под ложными предлогами и велись очень плохо. С такими «мелкими» событиями, как 11 сентября, они еще могут справиться, но только не с масштабными. В любом случае я полагаю, что из-за слишком пристального внимания к «заговору» ФРС, которая действует рука об руку с Конгрессом, систему оправдывают или обвиняют больше, чем она того заслуживает, вследствие чего отвлекается внимание от более важных проблем. Авторитаризм, поддерживающий государственное вмешательство в экономику на сколь угодно высокоморальных основаниях, — вот реальная угроза.

Эти тайные полномочия, которые узурпировали у Конгресса ФРС и Министерство финансов, и есть источник зла. Выражаясь ясно и реалистично, могу сказать: ликвидации ФРС — и Валютного стабилизационного фонда — скорее всего, не произойдет, пока не разразится кризис доллара. Между тем благодаря экономическому спаду, который мы сейчас наблюдаем, коалиция людей с твердыми принципами из самых разных областей политического спектра может заставить Конгресс усилить контроль над деятельностью этих организаций. Американский народ заслуживает полной информации.

Мы сможем принимать лучшие политические решения, когда больше граждан и членов Конгресса поймут, что закулисные сделки Федеральной резервной системы совершаются только в интересах элиты и разрушают экономику, от благополучия которой зависят обычные американцы. Ликвидация ФРС положит конец возможности управлять людьми посредством монополии на деньги и банковскую деятельность. Хотя я не поддерживаю взгляды тех, кто говорит о тайном сговоре, позволяющем ФРС править миром, я понимаю, что вызывает такие опасения. Центральные банки своими махинациями подливают масла в огонь всеобщей паранойи, которую вызывают не только домыслы и мифы. Конец ФРС поможет нам восстановить доверие к системе.

9 Текущий хаос

В 2008 году американцы пережили сильное потрясение. В экономике уже какое-то время наблюдался застой, но осенью карточный домик стал просто рассыпаться. Правительство запаниковало, а у народа открылись глаза на то, что мы жили в экономике пузырей, которые теперь лопнули. Правительство стало носиться с идей о том, что можно остановить регресс и направить страну на путь восстановления. Но после триллионов потраченных долларов и беспрецедентного вмешательства в экономику оказалось, что проблемы лишь усугубились вопреки обещаниям правительства.

О том, кто виноват в спаде деловой активности, высказывалось много предположений. Кто-то утверждал и до сих пор утверждает, что это отражение недостатков капитализма как системы свободного рынка. Другие говорят, что это результат недостаточного регулирования со стороны банковских властей разных сфер экономики, особенно производного рынка. Третьи обвиняют покупателей в нежелании тратить. Четвертые считают, что все проблемы можно было бы решить, если бы банки давали больше кредитов — а это все равно что дать еще больше яда отравленному и сказать, что это лечение.

Генри Полсон, в тот момент занимавший должность министра финансов США, вообще все упростил, заявив, что все сложности вызваны спадом на рынке жилья. Он наряду с другими экспертами пришел к выводу, что правительство должно стимулировать новое жилищное строительство и делать все возможное, чтобы цены на жилье не падали. Они утверждали: раз цены на жилье падают, ипотеки и многие деривативы, связанные с секьюритизацией, стали неликвидными — значит поддержка этого рынка поможет обратить дефляционный процесс вспять.

Однако рынок жилья — и это важно — просто оказался крайним в череде пострадавших. Трудности не обошли и другие секторы экономики — финансы, автомобильную промышленность, сферу услуг, розничную торговлю и рынок акций. Все это лишь симптомы более глубокой проблемы, первоисточником которой является ФРС и ее роль в поддержке нежизнеспособной системы фиатных денег.

Я с интересом заметил, что даже министр финансов на каком-то уровне ощущает, что кризис связан с системой центральных банков. Ныне действующий министр финансов Тимоти Гайтнер сказал Чарли Роузу с канала PBS: «Я бы выделил три системные ошибки нашей политики, притом как внутренней, так и внешней. Первая заключается в том, что кредитно-денежная политика слишком долго оставалась чересчур свободной. Из-за этого возник гигантский рост цен на активы, началась опасная погоня за деньгами. Люди со всего мира старались получить более высокую прибыль. Это чрезвычайно мощный фактор».

Чарли Роуз уточнил: «Легко ли было быстро заработать?»

Гайтнер продолжил: «Да, очень легко. В некоторой степени не так легко здесь, в Соединенных Штатах, но во всем мире именно так»[61].

Редко кто в Вашингтоне говорит об истинных причинах кризиса с полным пониманием ситуации и без обычных уклонений от ответов. Большинство не осознает сущности циклов деловой активности и их связи с политикой Федеральной резервной системы. Более того, многие из тех, кто разбирается в кредитно-денежной системе, не стремятся к тому, чтобы общественность знала, как ее используют в интересах правительства, крупных корпораций и банков.

Однако есть и люди, сведущие в экономике свободного рынка, которые прекрасно знают и понимают, как развивался этот кризис. Поскольку прогнозы экономистов австрийской школы оказались верными, а остальные продемонстрировали свою несостоятельность, именно в их трудах мы должны искать ответ на вопрос, в чем причина текущего кризиса и каково его решение.

Генри Хэзлитт и другие экономисты австрийской школы знали, что Бреттон-Вудская система не просуществует долго, еще в 1944 году, когда она только устанавливалась. Точно так же представители этой школы прекрасно понимали, что система, появившаяся 15 апреля 1971 года, в конце концов потерпит крах. Пусть точная дата была никому не известна, кончина была предсказуема.

Текущий кризис, начавшийся в 2007 году с обвала рынка ипотечного кредитования, сейчас находится в самом разгаре и предвещает кончину системы бумажного доллара как резервной валюты. Понять этот кризис невозможно без знания сущности международной валютной системы, в которой господствующее положение занимает наша ФРС.

Истоки современной проблемы восходят к 2001 году, когда ФРС попыталась предотвратить рецессию с помощью низких процентных ставок. Реальные процентные ставки упали намного ниже исторического среднего значения и нарушили все монетарные правила, на соблюдение которых претендовала ФРС[62]. Гринспен резко снизил ставки ФРС с 6,5 % в январе 2001 года до 1 % в июле 2003-го. Он удерживал их на этом уровне целый год, прежде чем снова дать им подскочить до 5,25 % в июне 2006 года, что взорвало пузырь, созданный ранее.

Для справки: когда ФРС снижает процентные ставки ниже их естественного рыночного уровня, это приводит к чрезмерному увеличению объемов инвестирования, которое выходит за пределы жизнеспособного уровня. Бизнес начинает инвестировать так, как будто у потребителей есть накопления, которые и заставляют процентные ставки падать, посылая соответствующий сигнал. Но реальных ресурсов в действительности нет. Нет новых состояний, которые компенсировали бы инвестиции. Пониженные процентные ставки не создают новых капиталов; они просто искажают сигналы, на которые ориентируются заемщики для оценки рисков[63].

Мы также должны учитывать политический контекст того времени. На американской земле произошли террористические акты, и вся страна погружалась в воинствующее безумие. Идея была в том, чтобы не позволить террористам ударить по нам экономически или политически — прекрасные стремления, но обстоятельства способствовали принятию глупых и недальновидных решений. Отчасти инфляция денег, проводимая ФРС в течение последующего за терактами года, была вызвана желанием создать впечатление того, что страна никак не пострадала — и наша экономика стала еще сильнее, чем прежде.

К сожалению, Гринспен ошибся с выбором средств передачи этого послания врагу. Тот момент был идеальным временем для того, чтобы поставить экономику на прочный фундамент, пусть даже с риском рецессии, а не использовать искусственные стимулы, которые позже доказали свою иллюзорность. Все тогда были охвачены желанием не дать террористам выиграть войну. Таким образом, ФРС подорвала самые основы американской экономики и в долгосрочном плане причинила больший ущерб экономическому благополучию Америки, чем теракты 11 сентября. Гринспен хотел сокрушить террористов, но в итоге подкосил американскую экономику.

Здесь мне хотелось бы внести ясность. Политика ФРС полна чудовищных перекосов. Во власти Гринспена было ее улучшить. Он совершил ужасные ошибки. Но это не значит, что ответ, который мы ищем, кроется в политике ФРС, в более жестком контроле над ее деятельностью, в лучшем управлении ФРС. Мы почти сто лет снова и снова возвращались к одной и той же модели, так пришла пора поумнеть и чему-то научиться. Когда в распоряжении правительства имеются печатный станок и банковский картель, оно этим пользуется, а не печется о всеобщем благе.

Проблема не в том, какие решения принимают центральные банки. Проблема в том, что они обладают властью принимать любые решения. Дополнительная сложность заключается в том, что рынки постоянно должны догадываться, что собирается предпринять ФРС, в результате чего создается режим, который историк Роберт Хиггс назвал «режимом неопределенности»[64]. С помощью этой концепции Хиггс объясняет, почему рынки порой так долго восстанавливаются после ошибок кредитно-денежной политики. Действие рыночных сил всегда направлено на исправление ошибок, допущенных отдельными людьми или правительством. Поскольку инфляция, проводимая центральным банком, всегда разрушительна, рынок пытается остановить ее как можно быстрее. Это свершается по непредсказуемому графику.

Система, пришедшая на смену Бреттон-Вудской, неоднократно за последние тридцать лет доказывала свою недееспособность, однако властям удавалось заново накачивать денежный насос, отвлекать общественность и не допускать уменьшения инфляции и исправления ошибок, обязательно присутствующих в экономическом планировании системы центральных банков.

Нестабильность была очевидна уже в 1987 году, когда на фондовой бирже произошла резкая коррекция под названием спад. ФРС вызвала повторную инфляцию и восстановила доверие к подорванной системе. Окончательной расплаты за инфляцию, которая проводилась с 1971 года, пока не произошло. Неустойчивость доллара в мировой экономике по-прежнему затушевывалась. Произошедший в 1989 году крах на японском рынке показал, что отсутствие равновесия на международных рынках позволяет экспортировать часть нашей долларовой инфляции в другие страны, вместо того чтобы причинять ущерб собственной стране. Недавно мы стали активно экспортировать инфляционные доллары в Китай.

Кризис ссуд и сбережений в 1980-х был еще одной попыткой рынка исправить ошибки, присущие системе. Долговые обязательства до какой-то степени были ликвидированы, но поскольку никаких существенных изменений в политике не произошло, страна и Федеральная резервная система вернулись к старым добрым методам — и инфляция стала еще больше.

Японский рынок так никогда и не восстановился полностью после кризиса 1990-х, поскольку власти не допустили списания безнадежных банковских долгов. На протяжении 1990-х годов американский рынок приводил доводы в пользу списания безнадежных долгов и устранения крупного неэффективного инвестирования. Но наша рецессия, азиатский и российский кризисы сгладили с помощью еще большей инфляции. Даже крах Long-Term Capital Management в 1999 году едва отобразился на экране экономического радиолокатора.

К 2000 году дисбаланс достиг уже такого уровня, что сдерживать его стало невозможно. Крупное вливание кредитов для решения проблемы Y2K[65] смягчило удар рецессии 2000 года, но уже тогда было ясно, что час расплаты близок. Подозреваю, что Гринспен это знал. Он энергично начал раздувать и без того уже внушительный пузырь на жилищном рынке, снижая и удерживая на низком уровне процентную ставку на протяжении нескольких лет. Он купил отсрочку для себя и для системы, которую он представлял.

Крах на фондовой бирже в 2000 году, особенно взрыв пузыря NASDAQ, был началом текущего кризиса, хотя многим хочется отнести его наступление к 2007 году, когда стал очевидным ипотечный кризис. Рынок «быков» на бирже закончился намного раньше. Мощные инфляционные процессы, направленные на стимулирование жилищного строительства, были организованы для того, чтобы люди почувствовали себя увереннее, чтобы у потребителей вновь возник соблазн тратить больше, брать кредиты под собственный капитал хотя бы под номинальным влиянием инфляционных ожиданий. Кредитно-денежная политика никогда не благоприятствует сбережениям. Низкие процентные ставки вводят вкладчиков в заблуждение. Гринспен на мой вопрос по этому поводу ответил ни много ни мало: «Что поделать, некоторым просто не везет».

Однако процветание с помощью дешевых кредитов недостижимо. Если бы это было так, никому не пришлось бы зарабатывать себе на жизнь. Взвинченные цены лишь создают ложное впечатление наличия реального богатства. Но как пришло, так и ушло. Пока пузырь растет, все прекрасно, и многие позволяют себе жить не по средствам; другое дело, когда приходится жить скромнее и расплачиваться за свою расточительность. Как отдельным людям, так и всей стране приходится снижать свой жизненный уровень, если процветание оказывается иллюзией, созданной кредитноинфляционной системой.

Хотя ответственность за финансовые пузыри, неэффективное инвестирование и чрезмерные долги прежде всего лежит на ФРС, другие игроки тоже внесли существенный вклад в появление искажений, которым требовалась корректировка[66]. Искусственно заниженные ФРС процентные ставки создавали у инвесторов, вкладчиков, заемщиков и потребителей ложное представление о ситуации. Делалось множество ошибок. Кажущееся процветание, основанное на иллюзии богатства и сбережений, приводило к неправильному и чрезмерному использованию капитала. Следствием неверной информации, генерируемой политикой ФРС, была ошибочная уверенность в том, что все будет хорошо. Так возникает риск недобросовестности. Все, что воспринимается как защита от риска, заставляет людей действовать менее осторожно. Даже если их поступки могут казаться рискованными, от их последствий страдает кто-то другой, что поощряет нерациональное экономическое поведение.

Тот факт, что для получения кредита в банке больше не требовались сбережения, поскольку ФРС обеспечила всех легкими кредитами, побудил многих банкиров и заемщиков «играть» на рискованных бизнес-инициативах. Идти на такой риск легко, особенно когда экономический цикл проходит этап подъема и номинальная стоимость акций, земли и недвижимости растет. На самом деле при этом все идут на риск недобросовестности и получают прибыль в краткосрочном плане за то, что в долгосрочном неминуемо привело бы к убыткам. Конкурентное давление в банковской системе не позволяет большинству сопротивляться соблазну быстрой прибыли.

Риск недобросовестности, каким бы ни был ее источник, губителен, поскольку он лишает субъект чувства ответственности за свои действия. Чем больше общество склонно к социализму, тем меньшую ответственность чувствует каждый за свои поступки — она становится коллективной. Когда государство вмешивается в бизнес, многие полагают, что они могут пользоваться выгодами рынка, перекладывая потери на других. Именно так и происходит сегодня.

Хотя я веду речь о риске недобросовестности в финансовой сфере, отмечу, что идея сетки безопасности насквозь пронизывает любое социалистическое и социально направленное государство, поощряя халатность и зависимость от правительства в решении любых проблем, которые являются следствием неблагоразумного экономического или индивидуального поведения. Государство же способно играть роль защитника в последней инстанции только ценой личной свободы граждан.

Самая серьезная ошибка, и некоторых «прогрессистов», которые, как и мы, выступают за ограничение власти ФРС, против корпоративизма, милитаризма и социального макиавеллизма, заключается в том, что они не борются за право личного принятия экономических решений. Они признают право каждого самостоятельно определять свои социальные и религиозные ценности, но не понимают, что оно неотделимо от права самостоятельно решать, как тратить свои деньги, добровольно заключать экономические договоры и отвергать любые хозяйственные объединения.

Странно наблюдать за тем, как некоторые решительно и правильно высказываются против вмешательства государства в принятие любых социальных, религиозных и интеллектуальных решений, но при этом по каким-то причинам принимают тот факт, что среднестатистический гражданин якобы не способен существовать без централизованного экономического планирования, которое регламентирует каждый наш шаг. Эта непоследовательность позволяет институтам, подобным Федеральной резервной системе, заполучать власть над деньгами, кредитами и, к несчастью, над всей экономикой.

Если полагать, как считалось на протяжении десятилетий, что правительство должно защищать своих граждан от последствий их собственных действий и компенсировать любой полученный ущерб, то у него открываются широкие возможности для упреждающего регулирования и неконтролируемых предварительных запретов. Хотя никто не предлагает, чтобы религиозная и интеллектуальная деятельность контролировалась некими инженерами человеческих душ из Вашингтона — хотя некоторые претендуют и на эту роль, — мы с готовностью (и почтением) позволяем экономистам-плановикам следить за нашей экономической деятельностью и ждем того, что правительство позаботится о нас, поможет справиться с последствиями совершенных нами ошибок или непредвиденными результатами наших действий.

Много уже говорилось о субстандартных кредитах, которые правительство поощряло своими положениями на протяжении нескольких десятилетий до того, как лопнул жилищный пузырь. Однако можно утверждать, что все кредиты, созданные из воздуха, являются отчасти субстандартными, вследствие чего такой капитал часто используется неблагоразумно. Вот почему во время подъема царит эйфория, непомерность и разрушительность которой становятся очевидными на этапе спада. Рискованные кредиты были повсеместным явлением в период возведения финансовой структуры, не имевшей под собой фундамента. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать ее крах, достаточно было мыслить логически и с пониманием дела.

Те, кто не видел приближения коллапса и до сих пор не понимает, почему он произошел, не знают, как работает рынок. Они отрицают тот факт, что крах вызван последствиями кредитно-денежной политики ФРС. Но мировую экономику не могут спасти те же люди, которые погрузили ее в хаос. Риск недобросовестности порождает зависимость, халатность, утрату свободы, принятие ложных денежных доктрин, надежду на обретение богатства без труда. Утопические пожелания и мечты неизменно превращаются в кошмар. Сторонники бумажных денег раздают массам обещания, чтобы успокоить их. При этом они убеждены в собственном превосходстве, которое позволяет им самим накапливать богатства, контролировать правительство «во благо народа» и создавать «рай» на земле.

Искусственно заниженные процентные ставки достигаются с помощью накачивания денежной массы, что ставит в невыгодное положение людей хозяйственных и экономных и обманывает тех, кто делает сбережения. Они стимулируют потребление и заимствования, а не сбережения и инвестирование. Манипулировать процентными ставками безнравственно. Это разрушительно для экономики.

Рыночные процентные ставки дают важнейшую информацию для устойчивого функционирования экономики. Центральный банк, устанавливая процентные ставки, фиксирует цены, что является формой централизованного экономического планирования. Фиксирование цен является инструментом социализма и разрушает производство. Центральные банки, политики и бюрократы не могут знать, какие ставки являются правильными. Им мешают отсутствие необходимой компетенции и непомерная самоуверенность.

Манипулирование денежной массой и процентными ставками есть отрицание всех принципов свободного рынка, поэтому нельзя сказать, что текущих хаос вызван слишком большой рыночной свободой. Наш рынок свободным вовсе не был. Что любопытно, на свободных рынках при системе обеспеченных денег процентные ставки тоже могут быть низкими, но в отличие от ставок, искусственно заниженных Федеральной резервной системой, информация об этом полезна для инвесторов и вкладчиков. Только ФРС может увеличивать денежную массу, создавая новые деньги и кредиты из воздуха, тайно, без внешнего контроля или хотя бы наблюдения. Инфляция порождает дефицит, ненужные войны и чрезмерное финансирование социальной сферы.

Если вдуматься, те, кто обесценивает валюту, в сущности, являются фальшивомонетчиками. В результате этого крадется часть стоимости каждого заработанного или отложенного доллара. Инфляция — абсолютный враг каждого трудящегося человека. Это самая жесткая и регрессивная из всех форм налогообложения. Она забирает богатство среднего класса и передает его привилегированным богачам. Экономический хаос, возникающий в результате инфляционной политики центрального банка, неизбежно приводит к политической нестабильности и жестокости. Это древнейшее орудие всех авторитарных режимов.

Инфляция невыгодна тем, кто ценит свободу. Она разрушает благополучие и разжигает пламя войны. Она вызывает рецессии и депрессии. Она вводит в заблуждение, вызывает привыкание и порождает иллюзию грандиозного богатства и знаний. Невозможно достичь процветания, создавая деньги по указу, это разрушает богатство и идет на благо только влиятельным кругам. А самое главное, богатство, созданное в результате инфляции, просто нереально.

Полагаться на мнимое национальное процветание и верить в то, что процесс спада обернется вспять, еще опасней, чем ставить свое благосостояние в полную зависимость от лотереи.

Инфляция помогала финансировать все войны и империи со времен Древнего Рима. И у всех них был печальный конец. Инфляционизм и корпоративизм порождают протекционизм и торговые войны. Они заставляют во всех ситуациях искать козла отпущения: обвинять зарубежные страны, нелегальных иммигрантов, этнические меньшинства и зачастую саму свободу в событиях, которые вполне предсказуемы, и последующих проблемах и страданиях.

Конгресс, бюрократы и суды приняли систему фиатных денег, которая предрешила ослабление и разрушение нашей экономики. Различные программы, многие из которых начались еще в 1930-х годах, поощряли и даже заставляли кредиторов давать субстандартные займы. Рынок, пусть и небезупречно, все же минимизирует практику фиатных кредитов. И заемщики, и кредиторы действуют намного осмотрительнее, когда риски несут обе стороны, не защищенные пресловутой сеткой безопасности. В социальном государстве всеобщего благосостояния с государственным вмешательством в экономику никто самостоятельно не отвечает за собственные действия. Виновные не несут наказания. Выгоды очевидны всем, а плата за них взимается позже и распознается с трудом. Политики в такой ситуации процветают, по крайней мере до тех пор, пока в болезненный период коррекции не обнаруживается правда.

Если люди не отвечают за свои действия во время формирования пузыря, ответственность ложится на других и на последующие поколения. В конце концов, расплачиваться приходится налогоплательщикам. Высокие цены, как следствие инфляционной политики, действуют как налог, который обязателен для каждого, но больше всего ударяет по бедным и среднему классу. Спасение целиком зависит от ФРС, которая создает новые кредиты из ничего — а именно эта политика вызывает хаос.

Закон о местных реинвестициях 1977 года, так же как и Закон о равноправии при получении кредитов 1974 года, внес существенный вклад в укрепление позиций субстандартного рынка, вынуждая кредитные организации давать кредиты, от предоставления которых в иных условиях они бы воздержались. Принятие Закона о местных реинвестициях и других подобных актов объяснялось порочной идеей экономического равенства посредством силы, концепцией сугубо социалистической. На самом же деле эти законы были призваны легализовать меры в поддержку финансового сектора. Это была своеобразная позитивная дискриминация в пользу банков, поскольку заемщики, которые извлекали временную выгоду (или эксплуатировались), оставались миноритариями. Они в большинстве своем считали, что эти меры продиктованы благими намерениями устроителей программ. Но как и все действия правительства, эти в конечном счете привели к непредусмотренным последствиям и новым проблемам.

Сложность в том, что на ранних стадиях идея планирования экономики правительством и политика равных возможностей кредитования многим кажутся привлекательными. Строится больше жилья, больше людей покупают дома, на которые в иных условиях они бы даже не претендовали. Стоимость жилья непомерно возрастает, а правительство и законы поощряют кредиты при взвинченных ценах. Домовладельцы живут не по средствам на деньги, взятые взаймы. Ничего подобного не произошло бы на свободном рынке с обеспеченными деньгами. Однако крах иллюзии богатства и владения жилищной собственностью логически предсказуем. Бедные лишатся права пользования. Многие останутся на улице. Дополнительное увеличение денежной массы и подачки правительства проблему не решат. У правительства нет денег, и любые попытки помогать всем и каждому лишь препятствуют возвращению к политике обеспеченных денег. Такие действия только затягивают агонию, как в период подъема они продлевали эйфорию. Наступила реальность. Необходим тщательный анализ, иначе мы понесем намного больше потерь.

Людей бедных ввели в заблуждение и заставили поверить в то, что правительство даст им крышу над головой, даже если они не скопили ни цента, но это не так. Пока жилищный пузырь рос, многие процветали. Управляющие Fannie Mae[67] и Freddie Mac[68] присвоили себе миллионы. Даже после кризиса многим удалось обеспечить себе приличные выходные пособия за счет налогоплательщиков. Строители заработали огромные суммы на возведении домов и накоплении прибылей благодаря постоянному росту цен. Реальные цены зачастую превышали ожидаемые в начале строительства. Ипотечные брокеры, банки, страховые компании, флипперы, землевладельцы и застройщики — все получали удовольствие от процесса, и многие из них сумели себя обезопасить. Бедным не так повезло.

Теперь, когда рухнул неустойчивый мир, созданный мечтой о легких деньгах и верой в то, что политики способны даже достать с неба луну, бедные остались без заработка и без крыши над головой. Программа общественных работ вряд ли может их спасти. Если правительство совершало ошибку за ошибкой, выделяя огромные средства на жилищное строительство и тем самым форсируя создание самого большого финансового пузыря в истории, то оно вряд ли способно принять правильное решение о том, на что направлять средства в следующем десятилетии.

Существует множество программ, подобных Закону о местных реинвестициях, которые подливают масла в огонь убытков, мошенничества, долгов и неэффективного инвестирования. Риски недобросовестности значительно возросли благодаря действиям Федеральной корпорации по страхованию депозитов, Комиссии по ценным бумагам и биржам, ипотечных агентств Fannie Mae и Freddie Mac, правилам и нормативам Министерства жилищного строительства и городского развития США, распоряжениям суда, Налогового управления США и менталитету держателей безлимитных кредитных карт.

Предприятия с государственным участием, такие как Fannie Mae и Freddie Mac, посылали инвесторам и заемщикам сигнал о том, что Министерство финансов и ФРС всегда придут на помощь, если возникнут какие-то проблемы. Иностранные инвесторы с готовностью вкладывались в секьюритизированную ипотеку, зная, что у Fannie Mae и Freddie Mac открыта кредитная линия в Министерстве финансов. Процентные ставки и так уже были ниже рыночных благодаря политике ФРС, но кредитная линия снижала их дополнительно, еще больше поощряя принятие рисков. Ипотечное страхование с господдержкой опять же побуждало совершать субстандартные займы, в которых при иных условиях было бы отказано. И если бы не было ФРС, все стороны, принимающие риски, намного внимательнее старались бы просчитывать последствия своих действий.

Закон Сарбейнза—Оксли, принятый после банкротства Enron Corporation и краха хеджевого фонда Long-Term Capital Management, наложил новые расходы на американский бизнес и никак не помог предотвратить нынешний кризис. Наша проблема вызвана не отсутствием регулирования бизнеса и банковской деятельности. Многие, включая Гринспена, теперь утверждают, что главный изъян системы заключался в недостатке адекватных законов для управления «необузданным капитализмом». Если бы мы могли контролировать рынок «производных финансовых инструментов», крах можно было бы предотвратить, как заявляют они. Это не так! Бюрократические регламенты не могут компенсировать правительственные программы и политику инфляционизма, проводимую ФРС, которая гарантированно вызывает большие диспропорции в экономике и всегда обеспечивает сетку безопасности, вследствие чего виновники не ощущают существенных потерь. Не хватало лишь одного регламента — того, который бы ограничивал полномочия правительственных чиновников, грубо попиравших права граждан и Конституцию.

Если ликвидировать ФРС никто не собирается, необходимо хотя бы запретить ей создавать деньги и кредиты из воздуха, монопольно контролировать кредитно-денежную систему и совместно с властями устанавливать процентные ставки. Эти нерегламентированные полномочия не имеют ничего общего со свободой и нормальной экономической политикой в системе обеспеченных денег.

Деятельность Министерства финансов должна регулироваться намного более тщательно. Конгресс редко отслеживает его возможности или же мало их понимает. Многие миллиарды долларов Валютного стабилизационного фонда используются тайно, с 1934 года они не входят в бюджет, и Министерство финансов вольно тратить эти деньги по своему усмотрению. Оно также обладает «законным» правом играть на рынке золота. Хотя Министерство финансов этого не признает, я всегда был убежден в том, что Валютный стабилизационный фонд участвует в фондовых, товарных и валютных транзакциях, манипулируя ценами.

В рамках Рабочей группы президента США по финансовым рынкам (Команды по защите от краха) Министерство финансов совместно с ФРС, Комиссией по ценным бумагам и Комиссией по торговле товарными фьючерсами продолжит спасать рынок любыми возможными способами. К сожалению, вероятнее всего, его власть будет направлена на помощь своим друзьям за наш с вами счет.

Уолл-стрит возражать не станет. Он стремится обезопасить себя от спада и не особенно задумывается о по-настоящему свободных рынках. Американская финансовая олигархия ждет и всячески приветствует закулисную поддержку и более открытые меры по спасению, которые сегодня обрели масштаб эпидемии. У нее были смелые планы по управлению рынками на благо влиятельных кругов, но реальность свидетельствует о том, что рынки обладают более мощной силой, чем элиты, вооруженные ошибочными идеологиями.

Посткризисная экономика спасательного круга — одно из самых пугающих зрелищ, которые мне довелось наблюдать за годы своего пребывания в Вашингтоне. Президент Буш, который боялся прослыть вторым Гувером (и был в действительности большим сторонником государственного вмешательства в экономику, что бы ни говорилось в учебниках истории), запустил одну порочную практику. Он вдруг решил направить 700 миллиардов долларов на поддержку рынков. ФРС на эти цели выделила триллионы долларов. Президент Обама не стал нарушать традицию и ассигновал еще больше средств на стимулирование экономики.

Но все эти растраты стимулируют лишь те секторы экономики, которые терпят спад. С таким же успехом можно бороться с законом всемирного тяготения, подбрасывая предметы в воздух. Это борьба с симптомами, а не с причинами. Данные меры лишают частный бизнес богатства, которое могло бы использоваться для восстановления. Наращивание долга вытесняет кредитование частного бизнеса. Так субсидируется прошлое и игнорируется будущее.

В 2009 году дефицит американского бюджета составил почти 2 триллиона долларов. Предложенный бюджет обещает создать почти 10 триллионов долларов на новом риске. По оценкам экономиста Майкла Боскина, все это приведет к новым налогам в размере 163 000 долларов в расчете на типичную американскую семью — и это без учета инфляции[69]. Даже экономисты мейнстрима, например Джозеф Штиглиц, называют это грабежом американского народа. И чем больше помощи оказывается, тем больше правительство вовлекается в управление такими компаниями, как General Motors, увольняя и нанимая новых исполнительных директоров. Неужели кто-то всерьез считает, что правительство должно заниматься приемом на работу и увольнением руководителей компаний?

Долговые обязательства США достигли непомерной суммы почти в 12 триллионов долларов. Можно сказать, что все федеральное правительство сейчас представляет собой один гигантский проблемный актив. Определенно, это не его дело — указывать частному бизнесу, как выстраивать свою работу. Оно находится в худшей финансовой форме, чем все компании частного сектора, вместе взятые.

Однако кто-то получает деньги. В основном могущественные игроки на рынке, институты, существование которых кажется необходимым для национального благополучия, такие как банк Goldman Sachs и страховая компания AIG. В действительности этим компаниям можно было дать обанкротиться без ущерба для населения в целом, как позволено было Lehman Brothers кануть в Лету. Да, это был бы болезненный процесс, но зато кратковременный. Избранный ныне путь лишь продлевает и растягивает агонию — это медленное умирание в маскарадном костюме.

10 Почему нужно покончить с ФРС?

Федеральную резервную систему следует упразднить, потому что ее деятельность аморальна, неэффективна, противоречит Конституции, губительна для экономики и опасна для свободы. Деструктивная природа этого института — удобный инструмент деспотичного правительства.

Ничего хорошего от ФРС ждать не стоит. Это самый крупный сборщик налогов. Снижение стоимости доллара путем увеличения денежной массы есть самый коварный налог, который более всего ударяет по бедным и среднему классу. Кредитно-денежная политика Федеральной резервной системы довела нас до того печального состояния, в котором мы находимся сейчас, — до экономического хаоса. Хотя доллар пока еще сохраняет свое существование, международная финансовая система, построенная за последние тридцать восемь лет, уже сломлена рыночными силами. Фиатный долларовый стандарт, пришедший на смену Бреттон-Вудской системе в 1971 году, клонится к закату. В этом смысл экономического кризиса, который мы сейчас переживаем.

Та же инфляционная политика, которая привела нас к краху, не поможет восстановить систему или вернуться к Бреттон-Вудской модели образца 1944 года. Их время ушло. Такая политика способна сделать лишь одно — уничтожить доллар.

К сожалению, все меры Конгресса и ФРС, принятые после взрыва жилищного пузыря, который подавал сигнал о конце существующей монетарной эпохи, подготовили почву для долларового кризиса. Это очень плохо, поскольку отказ от доллара создаст — главным образом из страха и по причине отсутствия альтернативных идей — еще больший кризис, чем крах международной финансовой системы.

Многочисленные факты свидетельствуют о том, что вина лежит на ФРС и ее следует ликвидировать. Однако до сих пор Конгресс лишь расширял полномочия этого главнейшего органа централизованной плановой экономики. В «Манифесте Коммунистической партии» Карла Маркса пятым шагом на пути к построению коммунизма названа «централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией». Это не значит, что каждый сторонник сильных центральных банков является коммунистом. Это значит, что если кто-то склонен к авторитарному управлению, центральный банк будет его важнейшим инструментом.

Система центрального банка по своей природе прямо противоположна товарной денежной системе. Золотой стандарт не требует управления. Если бы центральный банк появился в эпоху золотого стандарта, ему пришлось бы обойти или устранить ограничения, которые накладывает золотой стандарт на всех желающих расширить власть правительства. В системе золотого стандарта со стороны государства требуется лишь одно — исполнять законы о мошенничестве и контракты.

Инфляция и девальвация валют существовали и раньше. До появления современных центральных банков правительство, монарх или тиран, обладающие монопольной властью над денежной системой, могли по своему усмотрению снизить стоимость валюты, руководствуясь какими-то скрытыми мотивами — зачастую для финансирования войн и расширения империи.

Ирония в том, что процесс обесценивания денег, который помогает строить государство, зачастую и разрушает его, погружая страну в экономический кризис.

Со времен Константина I на протяжении шести веков Византийская империя, в которой господствовал золотой стандарт, была процветающей державой и играла важнейшую роль в международной торговле. Византия не только верила в честные деньги, но и всячески поддерживала свободную торговлю и отвергала принципы меркантилизма. Золотая монета, безант, использовалась в странах Средиземноморья и была известна во всем мире. На протяжении 600 лет безант сохранял свою стоимость, что сдерживало инфляцию, пока экономика процветала. В 1071 году Никифор III Вотаниат уменьшил содержание золота в монете, которая на тот момент являлась самой ходовой в мире. Война с турками стала поводом для девальвации. Византия проиграла в битве с турками и утратила свою валюту. Воцарившийся финансовый хаос привел к падению империи. Историки утверждают, что гибель Византии стала следствием «финансовой трагедии».

Хотя современные мировые элиты могущественны, богаты и контролируют центральные банки, рано или поздно они столкнутся с теми же проблемами, что Византийская империя почти тысячу лет назад. Возможно, банковские элиты планируют с помощью глобализации и выпуска новых фиатных денег усилить контроль над торговлей и финансами, но им не по силам будет преодолеть фундаментальные законы экономики.

Долговечность золотых денег в очередной раз подтвердилась в декабре 2008 года. Археологи обнаружили почти 300 золотых монет, датируемых 600-м годом. Эти монеты выпустил император Византии. Их стоимость нисколько не уменьшилась за 1400 лет и даже возросла.

Можно представить, сколько будут стоить банкноты Федеральной резервной системы, если их найдут в каком-нибудь укрытии через сто, пятьдесят лет или даже через год. Общество не в состоянии построить прочную и процветающую экономическую систему без денег, реальная стоимость которых сохраняется в веках.

Чтобы четко разобраться в том, почему ФРС необходимо ликвидировать, нужно понимать, что без обеспеченных товаром денег общество не может быть по-настоящему свободным. А это во многом аргумент в пользу золотого стандарта и против системы центрального банка.

Не нужно диктовать, какой товар должен использоваться в качестве денег в свободном обществе, — история показывает, что чаще всего эту роль играют золото и серебро.

Вот уже более шести тысяч лет люди используют золото в торговле и для обмена. В V веке до н. э. у египтян роль денег играли золотые бруски с именем фараона. Чеканить монеты первыми стали лидийцы приблизительно в 750 году до н. э.

Выбор золота вполне естествен в силу определенных его качеств. Его вовсе не назначало на роль денег какое-то правительство. Просто людям требовался легко узнаваемый и транспортабельный металл, обладающий внутренней стоимостью. Считается, что деньги должны служить средством сбережения, легко делиться на более мелкие части без утраты ценности, представлять собой нечто редкое и желанное. Их самая главная функция — быть средством обмена для облегчения торговли. Большинство отдает себе отчет в том, что цены на все товары неустойчивы и что свободный рынок достаточно эффективно регулирует эти колебания. Некоторые ошибочно полагают, что стоимость золота неизменна, что приводит к твердым ценам на товары и услуги. Поскольку запасы золота ограниченны, в отличие от возможностей правительства печатать бумажные деньги, оно действительно обеспечивает гораздо более стабильные цены. Но стоимость золота и серебра, так же как и банкнот Федеральной системы, зависит от их предложения и соотношения с другими товарами. Вот почему система биметаллизма, которой свойственно фиксированное стоимостное соотношение между золотом и серебром, продемонстрировала свою неудовлетворительность на ранних этапах нашей истории.

В древности деньги были созданы для того, чтобы облегчить торговлю и избавиться от громоздких бартерных операций. Современная международная торговля настолько комплексна, что без денег ее существование невозможно; бартер работает только в примитивных экономиках. Однако иногда современные экономики становятся примитивнее, и бартер возвращается — так обычно происходит после войн и в ходе финансовых кризисов. Если мы не проявим должной осторожности, это произойдет и с нами.

Важность денег очевидна, и хотя стоимость золота может колебаться, его использование практично и целесообразно в силу его редкости и эффективности в торговле.

Денежная расчетная единица является первой необходимой составляющей экономической операции, вторую, разумеется, представляют товары и/или услуги. Можно утверждать, что понимать природу денег критически важно, поскольку каждая операция зависит от восприятия их текущей и ожидаемой в будущем ценности. Решение экономических проблем — сложнейшая задача для общества, которое вынуждено использовать неподдающиеся анализу бумажные деньги, способные обесцениться в мгновение ока по прихоти органов кредитно-денежного регулирования, обладающих монополией на выпуск денег.

Какой бы устоявшейся ни казалась современная экономическая система и как бы долго она ни сохранялась, чем дольше резервной валютой служат непредсказуемые фиатные деньги, а не такие независимые от правительств расчетные единицы, как золото, тем более хрупкой становится система. Поскольку власти могут безнаказанно мошенничать на протяжении десятилетий, диспропорции продолжат расти и в конечном счете приведут систему к краху. Чем более определима расчетная денежная единица, тем более гладко и долго функционирует экономика. Бумажные деньги, политики и центральные банки никогда не выдерживают проверки временем.

ФРС, согласно Закону о Федеральной резервной системе 1913 года, учреждалась «ради обеспечения эластичной валюты, переучета коммерческих векселей, установления более эффективного надзора за банковской деятельностью Соединенных Штатов и прочих задач». А теперь посмотрите, к чему она привела нас через 95 лет: никакой стабильности и многочисленные кризисы исторических масштабов.

Эластичная валюта! Меня всегда поражало это понятие. По-моему, эластичными в этом случае следует назвать полномочия правительства и банковских властей увеличивать денежную массу для достижения собственных целей. Они рисуют деньги, в то время как ФРС выступает в качестве последнего кредитора в критической ситуации, чтобы защитить своих сотрудников и депонентов. Но ведь это вовсе не главная задача эластичной валюты.

Золото эластично в хорошем смысле. Оно обладает гибкостью и эффективно взаимодействует со всеми факторами, которые влияют на стоимость товаров, услуг и денег. Оно приспосабливается к рыночным силам. Предложение денег, никем не регулируемое, всегда адекватно. Оно выравнивает диспропорции платежного баланса намного лучше, чем фиатные деньги.

Бернанке и Гринспен всегда соглашались со мной в том, что диспропорции и дефицит платежного баланса, с которыми мы столкнулись, являются серьезной проблемой. Однако они никогда не сознаются в том, что это прямое отражение недостатков фиатного долларового стандарта. Они ни за что не согласятся с тем, что подобных проблем не возникло бы в системе золотого стандарта.

Но золото функционирует как валюта, то есть его можно «растянуть», когда цены падают вследствие повышения производительности. Покупательная способность золота возрастает и «растягивается» для обеспечения большего числа транзакций. Существуют опасения по поводу недостаточного количества золота. Об этом беспокоиться не стоит. Бумажные деньги эластичны в том смысле, что их массу можно увеличить и покрыть безнадежные долги, но тут возникает эффект бумеранга: «растягивание» денежной массы оборачивается и инфляцией, и дефляцией.

Очень важно правильно воспринимать деньги. Деньги не тождественны богатству; золото само по себе богатством не является. Некоторые полагают, что увеличение объема бумажных денег дает богатство, однако оно лишь уменьшает ценность денег в обращении. Автоматически удвоить количество золота в обращении было бы намного интереснее, чем объем бумажных денег, но это не заменит производительности и не улучшит торговлю. Если производительность не увеличивается, даже удвоение объема золота в обращении просто привело бы к росту цен в золотой валюте.

На одном из слушаний у нас с Гринспеном состоялся ожесточенный спор по поводу определения понятия сбережений. Я счел плохим знаком тот факт, что мы перестали делать сбережения и начали вместо этого брать кредиты и тратить (и очень часто заимствования выбирались только по причине роста стоимости недвижимости в результате инфляции). Гринспен же заявил, что возросшая стоимость жилья и представляет собой «сбережения». Я совершенно с ним не согласился и сказал, что он путает долги со сбережениями. Он же считал вполне нормальным то, что людям приходится брать кредиты для покупки домов, стоимость которых растет.

Если бы недвижимость оплачивалась из сбережений и не было бы искусственно раздутых цен, не возник бы и жилищный пузырь. В такой ситуации каждый мог бы откладывать 20-30 % своих доходов на приобретение жилья, а стоимость жилья колебалась бы вместе с экономикой по разным причинам, но эти изменения не привели бы к созданию жилищного пузыря, которому суждено было лопнуть.

Стоимость дома во время подъема — это не состояние. Конечно, если кому-то повезет продать жилье в нужный момент по максимальной стоимости, он станет богаче, но национальное богатство от этого не увеличится. Этот процесс не создает нового богатства, он просто позволяет продавцу получить прибыль в результате быстрой сделки. Некоторым действительно удалось нажиться на растущих ценах, но когда подъем заканчивается, гораздо больше людей страдает от последствий падения цен. Ничто из этого не заменяет настоящих сбережений. Для накоплений нужно жить по средствам и не тратить все свои доходы. Проблема американцев, безусловно, заключается в том, что мы как нация растратили свои заработки и набрали кредитов, чтобы удовлетворить свой зверский потребительский аппетит.

11 Моральный аспект

Моральный аргумент против ФРС имело бы смысл приводить в нравственном обществе. Когда-то я уже отмечал, что самыми слабыми доводами в палате представителей являются отсылки к нравственности и Конституции. Ситуация не изменилась и по сей день.

В обществе по-настоящему нравственном вряд ли возникла бы необходимость в письменной конституции. Законами, которые служили бы гарантией обеспеченных денег и ненужности центрального банка для управления ими, были бы честность и ее естественные следствия — недопущение никакого обмана и привычка держать слово. Контракты бы защищались, а не подрывались правительством.

Если задуматься о ситуации с деньгами, легко можно прийти к выводу, что те, кто руководит увеличением денежной массы и наживается на этом, ничуть не лучше фальшивомонетчиков. Однако весь процесс организован так, что складывается впечатление, будто бы они служат интересам общества и просто управляют валютой.

Сегодня мы говорим о том, что Федеральная резервная система печатает деньги. Но все гораздо сложнее. Самые грандиозные махинации сейчас совершаются с помощью компьютера, а не печатного станка. Мы позволяем ФРС все дальше расширять свой монопольный контроль над деньгами, кредитами и процентными ставками. Закон разрешает этому крайне засекреченному частному банку формировать кредиты и распределять их по собственному усмотрению.

Председатель Федеральной резервной системы может с вопиющей наглостью заявлять на общественных слушаниях, что он не намерен рассказывать, куда идут новые кредиты и кто извлекает из них выгоду. Когда мы его однажды об этом спросили, он просто ответил, что это не наше дело и раскрывать такую информацию, по его мнению, непродуктивно.

Деятельность ФРС совершенно неэтична и безнравственна. Да и Конгресс вносит свою лепту, допуская такую ситуацию и не осуществляя никакого серьезного контроля. Безнравственность заключается не только в совершении порочных действий, но и в бездействии.

Члены Конгресса, сознательно поддерживающие эту мошенническую систему ради собственных интересов, поступают безнравственно. Финансирование безответственных трат с помощью ФРС и новых долгов приносит политикам сиюминутные политические выгоды.

Однако Конгресс есть отражение нашего общества. Если бы эта проблема рассматривалась как нравственная и от людей бы требовалось соблюдать моральные устои, нам бы удалось вырваться из порочного круга. Но общество поддерживает эту систему, поскольку все рассчитывают на то, что правительство предоставит им льготы, которых в иных условиях и быть не могло. Распределение богатства имеет свои пределы, когда единственными инструментами политиков являются налоги и займы. Чтобы оно было безграничным, без печатного станка не обойтись. В основе взаимодействия граждан, политиков и фальшивомонетчиков из ФРС лежит аморальность — мошенничество, обман и невежественность. Как сказал французский епископ XIV века Николай Орезмский: «Я полагаю, что главная и конечная причина, побуждающая государя претендовать на право изменять монетную систему, — это выгода или польза, которую он может из этого извлечь; иначе все эти столь многочисленные и масштабные действия бессмысленны... Кроме того, для того чтобы государь получал доход, необходимо, чтобы общество несло убытки»[70].

В зависимости от обстоятельств этот процесс может продолжаться сколь угодно долго, но он всегда заканчивается. И как все аморальные поступки, заканчивается болезненно и печально. Но сложность в том, что многие безнравственные действия, в том числе обесценивание денег центральным банком, способны удовлетворять подавляющее большинство людей, притом довольно долго.

В хорошие и прибыльные времена никто особенно не жаждет прекращать игру и не беспокоится о моральной стороне вопроса. ФРС поощряет безответственное накопление личных долгов. Люди живут не по средствам благодаря экспансионистской кредитно-денежной политике. Они приносят в жертву свое будущее во имя настоящего. Они пренебрегают необходимостью делать сбережения, чтобы потреблять больше и больше. В этом отношении ФРС является самым главным подстрекателем потребительства и проводником философии «жить сегодняшним днем». Это приводит к ужасному перекосу в нашей культуре — сиюминутные суждения у нас превалируют над долгосрочным планированием.

Однако любая игра заканчивается, и за сиюминутные блага приходится платить. Семьи рушатся, браки распадаются. Люди больше не могут свободно менять место жительства и работу. Они становятся рабами больших долгов по кредитным картам и ссудам на учебу, автомобили и дома. Подобной кабалы до появления ФРС не было. Она просто не может быть частью свободного общества и существовать в системе обеспеченных денег. В таком обществе мы бы жили по средствам, поскольку именно это поощряла бы наша банковская система.

Моральная сторона денег имеет прямое отношение к морали в политике. Правительство, обладающее широкими полномочиями, порождает коррупцию. Если правительству нечего продавать, взяточничество бесполезно. Но даже в нынешних обстоятельствах обладай наши выборные и невыборные должностные лица твердыми моральными принципами, взяткодатели бы попросту теряли время. Большинство же из них с готовностью получает легкие деньги, оправдываясь тем, что это необходимо для дела во имя интересов избирателей.

Торговля голосами во благо избирателей давно уже стала общепринятой практикой. Быть «командным игроком» необходимо для того, чтобы получить выгодное назначение в какой-либо комитет, что открывает широчайшие возможности для получения денег, поскольку голоса членов комитетов стоят еще дороже, чем голоса членов палаты представителей.

Участие в предвыборных съездах партий, на которых устраняются разногласия между Сенатом и палатой представителей, особенно выгодно для тех, кто делает пожертвования и тем самым покупает право оказывать влияние на политиков. Пожертвования на предвыборные кампании, особенно председателей комитетов, которые даже не участвуют в предвыборной гонке, — вот как у нас делаются дела. Тут действует принцип услуга за услугу, и это вполне законно. Вопрос, насколько это нравственно, никого не волнует.

Барак Обама за свою президентскую кампанию собрал более 750 миллионов долларов, чем побил все рекорды. Его считали выходцем из народа, который забоится о бедных и о тех, кто лишен гражданских прав. Именно он однажды пообещал, что ограничит свои расходы, осваивая бюджетные средства. В его кампании приняли участие Уолл-стрит, банки, военно-промышленный комплекс. Как только стало ясно — а это произошло практически сразу, — что этот раскрученный СМИ кандидат имеет прекрасные шансы, сразу же посыпались взятки — и деньги потекли рекой. Спад в экономике никак не отразился на процессе покупки влияния на президента. Собственно говоря, финансирование избирательной кампании Обамы стало рекордным потому, что доля правительства в ВВП стремительно расширяется и по прогнозам в ближайшие годы продолжит расти. Больше «вещей» выставляется на аукцион.

На фоне всех спасательных операций и национализации иметь доступ к власть предержащим стало еще важнее. Процесс идет сам по себе. Точно так же, как расширяется инфляционный пузырь, растет политическая пирамида и увеличивается роль правительства.

Попросту говоря, мы живем в морально разложившейся системе. Политики не должны поддаваться соблазну участвовать в этих процессах. Объяснять это тем, что так поступают другие, что так все устроено, недопустимо. Но, к сожалению, успешные политики всегда ведут закулисную игру.

Мало кто понимает и осуждает аморальность перераспределения богатства силами правительства. То объяснение, что оно просто хочет помочь беспомощным и создать экономически «честное и справедливое» общество, просто несостоятельно.

Когда политики раздают бонусы или угрожают их лишением, если им не будет предоставлено что-либо взамен, вполне естественной реакцией для каждого, кому становится об этом известно, является гнев. Однако почему-то меньшее негодование вызывает тот факт, что эти блага украдены у экономически продуктивных членов общества. Передел богатств, защищаемый законом, — это намного более постыдный факт, о котором редко вспоминают.

Величайшая безнравственность заключается в том, что наше правительство потворствует силовому переделу собственности. Осуждаются только те, кого на воровстве поймали за руку. При желании любой может увидеть, как богатства переходят от одной группы к другой через систему налогов. Однако нас приучили к тому, что те, кто таким образом занимается переделом собственности, не совершают ничего предосудительного, а даже, напротив, делают благое дело — заботятся о тех, кому не повезло, и восстанавливают справедливость в системе. Нам говорят, что без этой системы мы бы столкнулись с непреодолимыми и незаслуженными экономическими проблемами. Разумеется, понимание того, что только свобода позволяет обеспечивать потребности подавляющего большинства людей, полностью опровергает это заявление.

В процессе обесценивания денег путем увеличения денежной массы богатство переходит от среднего класса к элите, что несправедливо и опасно. Этот процесс основан на обмане и равносилен фальшивомонетничеству. Он совершается путем всевозможных хитростей и уловок, которые простому человеку обычно сложно распознать. Ведь нас приучили верить в то, что легкие кредиты, монетизация долга, кредиты в поддержку — это признаки хорошей экономической политики, действия, продиктованные нравственными соображениями. Трагедия осознается лишь тогда, когда мошенническая система денежной инфляции доказывает свою нежизнеспособность и приближается к концу. Именно этим объясняются наши сегодняшние страдания.

В наших спорах кейнсианцы чаще всего высказывают опасение, что обеспеченные деньги приведут к утрате «преимуществ» инфляции. Влиятельные круги и крупные предприниматели очень в ней заинтересованы. Нравственные принципы в денежной политике их не волнуют, они и слышать о них не хотят. Те, кто якобы поддерживает рынки и выступает за ограничения полномочий правительства, громко заявляют, что сейчас не время для идеологов, одержимых принципами свободного рынка, обеспеченных денег и сбалансированных бюджетов. Теперь, утверждают они, пришла пора принимать меры по спасению нестабильной экономики.

Те, кто осуждает убежденных сторонников идеологии свободного рынка, не осознают того, что сами являются пленниками другой, глубоко порочной идеологии. Авторитарный подход к спасению бизнеса и защите людей прикрывается такими принципами, как прагматизм, упорство, щедрость, честность, способность идти на компромиссы, забота о будущем и стремление к надежности и безопасности. Те, кто избирает его, не стесняются заявлять о том, что принесение в жертву некоторых свобод для достижения этих целей морально оправданно и необходимо.

Сторонники централизованного планирования экономики редко задумываются о том, что порочная практика государственного вмешательства в действительности и привела к кризису, и они никогда не признают, что дальнейшее вмешательство лишь усугубляет и без того плачевную ситуацию. Некоторые даже воспринимают нынешний хаос как доказательство своего давнего убеждения в том, что авторитарная форма правления является идеальной. Другие из страха перед будущим и по причине непонимания того, как мы оказались в такой ситуации, отодвигают на задний план такие свои цели, как ограничение полномочий правительства и борьба за свободные рынки.

Те, кто ждет от правительства поддержки, обвиняют своих оппонентов в упрямом эгоизме идеологов. Конечно, если они рассчитывают на спасение за счет налогоплательщиков, им не остается ничего, как верить в то, что они имеют на это заслуженное право в полном соответствии с философией свободного рынка.

Вопрос не в том, кто является идеологом, а в том, кто какую идеологию поддерживает. Практически невозможно не разделять совершенно никакой идеологии. Ярлык идеологов вешается на тех, чью идеологию, основанную на принципах нравственности, хотят представить жестокой и безразличной. В таком контексте действительно аморальная философия, проповедующая государственное вмешательство, выглядит в высшей степени добродетельной. Она всегда формулируется в терминах заботы о тех, кто потерпел неудачу, и никогда не говорится, что на самом деле это помощь тем, кто долгое время нечестным образом извлекал выгоду из экономической системы, которая стимулируется искусственно посредством увеличения денежной массы, от чего растут лишь зарплаты руководителей определенных отраслей и некоторых сотрудников.

Все очень просто: не существует более аморальной кредитно-денежной системы, чем наша, основанная на монополии банков, которые вольны втайне заниматься фальшивомонетничеством без всякого контроля. Их никто не контролирует, и никто не может защитить от них людей. Тем, кто хорошо информирован, достаточно морального аргумента против ФРС, чтобы незамедлительно захотеть от нее избавиться. Даже в Библии говорится о том, что изменение качества денег — это безнравственный акт. В Ветхом Завете предписано соблюдать правила весов и мер: «Не делайте неправды в суде, в мере, в весе и в измерении: да будут у вас весы верные, гири верные, ефа верная и гин верный» (Левит 19:35-36), «Мерзость пред Господом — неодинаковые гири, и неверные весы — не добро» (Притчи 20:23). Одна из заповедей гласит: «Не кради» (Исход 20:15)[71].

В Библии роль денег отводится драгоценному металлу, и не раз говорится о том, что система мер и весов должна быть честной. В словах Иисуса даже содержится зародыш теории циклов деловой активности австрийской школы экономики — он как будто говорит о проблеме неразумного инвестирования: «Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание и не возможет совершить, все видящие не стали смеяться над ним» (Ев. от Луки 14:28-29).

Хотя некоторые утверждают, что сребролюбие есть корень зла, другие говорят, что на всем протяжении человеческой истории главным источником пороков была нечестность в отношении денег.

Айн Рэнд, защищая честные деньги, полностью отрицала бумажные. Ее размышления о «стандартах объективности» денег почти библейские по своему духу. Честные деньги, считала она, необходимы для процветающего общества. В монологе Франциско из романа «Атлант расправил плечи» она предупреждала, что система бумажных денег однажды потерпит крах. Рэнд утверждала: если вы хотите узнать, когда общество исчезнет, «следите за деньгами». «Когда бы разрушители ни появились среди людей, они начинают с разрушения денег, потому что деньги — защита людей и база их нравственного существования. Разрушители завладевают золотом, оставляя его хозяевам кипы обесцененных бумаг». Бумажные деньги для нее были «закладной распиской за несуществующие ценности»[72].

Ни одна из великих религий не защищает правительства, производящие махинации с деньгами. Все учат выполнять свои обещания и обязательства и уважать личность и имущество других людей. Центральные банки и в особенности наша Федеральная резервная система намеренно попирают принцип, который проповедовали практически все религиозные лидеры и учителя нравственности. Именно «любовь» власть имущих к управлению деньгами является корнем величайшего в мире зла.

Отсутствие четких представлений о морали в политике, экономике и денежной системе соблазняет многих из тех, кто на словах является или являлся в прошлом сторонником свободного рынка, договариваться о партнерстве с правительством.

Помню, в 1976 году, в начале моей избирательной кампании в Конгресс, на дополнительных выборах я впервые получил шанс победить. В те времена я был настоящим наивным неофитом. Но обстоятельства сложились так, что деловые круги Хьюстона всерьез рассчитывали на мою победу. Сам по себе этот факт был примечателен, поскольку тогда из техасской делегации в двадцать четыре человека только трое были республиканцами. Место в Конгрессе от двадцать второго округа республиканцы никогда не занимали. Кроме того, еще слышны были отголоски Уотергейтского скандала, что также осложняло положение республиканцев.

Поскольку имелись основания верить в мою победу, решено было устроить встречу с представителями деловых кругов Хьюстона. В то время 70 % района составлял округ Харрис, а остальная доля приходилась на округ Бразориа, в котором я жил.

Мне во всех подробностях запомнился разговор с Джорджем Р. Брауном из компании Brown & Root, которая потом была преобразована в KBR (Halliburton). Мой собеседник был демократом и известным политическим союзником Линдона Бейнса Джонсона. Вдвоем они ввели в политическую практику такое новшество, как фандрайзинг, и получили возможность влиять на тех конгрессменов, которых они поддерживали финансово в ходе предвыборной кампании. Браун поддержал меня вдвойне. Он выступал против профессиональных союзов, к которым причислял себя мой оппонент Боб Гаммаж. Brown & Root хорошо знали в округе. Вероятность победы у меня с ним существенно возрастала, поскольку я неожиданно попал во второй тур дополнительных выборов.

Встреча прошла очень душевно, и какую-то сумму удалось собрать — хотя и не очень большую. Я произнес краткую речь в защиту свободного рынка — тогда мои позиции были столь же определенными, сколь и сейчас. Господин Браун в нашем прощальном разговоре настойчиво увещевал меня: «Помните: чтобы экономическая система сохраняла свою работоспособность, бизнес и правительство должны сотрудничать». Он настойчиво подчеркивал необходимость сотрудничества. Я почувствовал раздражение и быстро выскочил за дверь.

После выборов, которые я выиграл, руководитель моей избирательной кампании устроил еще одно мероприятие по сбору средств с теми же отцами города. Было объявлено, что встреча проводится с целью «покрыть долги кампании», поблагодарить всех за поддержку и выразить им свое почтение. В действительности долгов у кампании не было, поскольку я уже тогда руководствовался жестким правилом: никогда не заканчивать кампанию с долгами. Если вы проигрываете на выборах, долги кампании становятся вашими. Господин Браун появился и на этой встрече, и я, уходя, услышал, как он спрашивает: «Ну, какова моя доля, что я должен?» Для меня, да и, пожалуй, для него это прозвучало так, словно бы он инвестировал в меня и теперь должен заплатить взнос, как любой другой хороший «капиталист». Когда я вступил в должность и обнародовал свои взгляды, про господина Брауна я больше не слышал.

Идея сотрудничества бизнеса и правительства вовсе не нова, и даже когда ее озвучил господин Браун, вряд ли она казалась ужасающей. Уверен, он считал такую систему вполне нормальной и даже полагал, что обогащение его компании является побочным следствием этой философии, а не главной целью партнерства. Американское правительство заключает соглашения по всему миру не просто потому, что Линдон Бейнс Джонсон и господин Браун закадычные приятели. Это повсеместная практика. За годы я много раз слышал, как бизнесмены превозносят правительство, говоря, что власти и деловые круги должны сотрудничать. Подобное партнерство развивается на всех уровнях — городском, районном, федеральном и международном (ООН, Всемирный банк, МВФ и международные банки развития). Все это делается во имя капитализма и финансируется коррумпированной и самодовольной Федеральной резервной системой с ее печатным станком.

Жилищно-строительные компании, дорожные подрядчики, строители мостов и многие другие — все поддерживают правительственные проекты.

Печально то, что во взятках, коррупции и финансовом кризисе, который наступает в итоге, как правило, обвиняют свободный рынок. Подобные проблемы становятся оправданием для дальнейшего увеличения денежной массы и расширения полномочий правительства, что подрывает свободный рынок и всегда служит чьим-то конкретным интересам. Отсутствие морального компаса в нашей предпринимательской культуре и смутное понимание сущности экономики подготовили почву для национализации американской системы свободного предпринимательства. Она уже на пороге.

С каждым годом, особенно начиная с 1930-х, рыночная экономика сокращается, вытесняемая экономикой, управляемой и финансируемой правительством. Мало кто за это переживает, поскольку с кредитами у нас все было хорошо, а доллар казался очень крепкой валютой; наша экономика процветала, пока рос дефицит.

Теперь все изменилось. Утрата нравственного принципа, который защищал свободные рынки и обеспеченные деньги, совершенно разрушила основу нашей экономической системы. Спад в экономике и потеря нравственного фундамента подготовили почву для национализации, которая происходит сейчас. Разве руководители автомобильной промышленности приходят в Вашингтон требовать свободы — свободы нанимать подрядные компании, свободы переоборудовать производство по своему усмотрению, свободы выбирать, какие автомобили производить, свободы от плановиков, контролирующих из центра каждый их шаг, свободы получать и сохранять прибыль, свободы терпеть неудачу? Разве они требуют обеспеченных денег, которые исправили бы дисбаланс в международной торговле? Нет, они приходят в Вашингтон требовать, чтобы ни в чем не повинные американцы помогали им и защищали систему, которая не заслуживает покровительства. Они требуют от правительства не гарантировать исполнения обязательств по договорам, а переписывать их. Он просят поглотить их, национализировать, заключить партнерство, чтобы подчиниться «автомобильному царю» и пожертвовать каждой оставшейся крохой самоуважения.

Много кто виновен в том, что мы оказались в такой ситуации: ФРС, Конгресс, правления компаний, суды и всевозможные вымогатели. Но самое большее презрение вызывают гиганты промышленности, неспособные защитить свободные рынки. Они с готовностью становятся младшими партнерами правительства, веря в то, что ничем не жертвуют и впереди их ждут безоблачные дни. Они полагают, что снова станут богатыми, будут пожинать плоды своего труда и пользоваться всеми привилегиями свободы — если только их сейчас спасут. Ни о каком фашизме у них и мысли не возникает. Они считают, что в эпоху рыночного спада вполне разумно рассчитывать на некоторую помощь от правительства, и благосклонно называют ее чрезвычайным кредитом, который помогает пережить трудные времена. Но их эгоистичность, расчетливость, жадность, а также искаженное представление о взаимоотношениях бизнеса и государства в свободном обществе подготовили почву для резких изменений в американской политической структуре.

В Конгрессе я называю это «национализацией без слез», о которой корпоративный бизнес просто умоляет правительство. Насколько мне известно, национализация промышленности, при которой частная собственность остается лишь номинальной, — это еще одно название фашизма. Мы живем в эпоху колоссального обмана, в чем многие просто не хотят себе признаваться.

Гарри Трумен, который президентским распоряжением взял на баланс сталелитейную промышленность во время войны в Корее, был намного честнее в отношении своих планов по национализации. К счастью, суды дали обратный ход этому процессу. Сегодня же ни государственные субсидии крупным предприятиям, ни триллионы долларов новых кредитов ФРС, ни поглощение страховых, ипотечных, медицинских компаний, банков и автомобильной промышленности практически не встречают принципиального сопротивления. Споры ведутся только об объемах и механизмах финансирования, а также о том, какая политическая группировка возьмет бразды правления в экономике. Если не существует нравственного аргумента против экономического поглощения Америки, никто не будет сопротивляться диктатору, который станет распоряжаться нашими судьбами железной рукой. Я уже видел проект закона об обязательной воинской службе для всех восемнадцатилетних американцев, который, по ожиданиям авторов, американцы примут на ура из патриотических соображений. На протяжении долгих лет я часто задумывался о том, как крупные бизнесмены Германии и Италии могли подчиниться фашистским диктаторам. Разве они не догадывались, чем все закончится? Уверен, многие надеялись на лучшее, и идея получения прибыли в сотрудничестве с правительством была для них вполне приемлемой с моральной точки зрения. Они наивно верили в то, что смогут управлять собственной судьбой.

Как только признается право правительства вмешиваться в экономику, допускается и право государства вмешиваться в жизнь каждого человека. Фашизму не понадобилось много времени, чтобы перейти от делового сотрудничества с бизнесом, породившего национализацию, к безудержному милитаризму. Однако идея «автомобильного царя» у нас пугает не многих.

Этот антирыночный институт стал распространяться со времен первого частно-государственного партнерства в XIX веке. Семена фашизма, посеянные давно, еще в период Первой мировой войны, теперь прорастают в Америке. Они быстро созревают в опасный политический и экономический кризис. Если мы окончательно утратим бдительность, то станем свидетелями того, как свобода приносится в жертву фашизму. Судья Луис Дембиц Брандейс[73] не раз повторял, что преступления заразны, особенно когда их совершает правительство. Когда правительство нарушает закон и игнорирует Конституцию, оно устанавливает стандарты, в соответствии с которыми обществу проще делать то же самое. Когда правительство и политики демонстрируют презрение к закону, все воспринимают это как зеленый свет для подобной же практики. Однако если человек живет по Конституции и пытается призвать правительственных чиновников к ответственности, они становятся преступниками. Если не исправить ситуацию, в которой мы оказались сейчас, это неизбежно приведет к жестокости. Над моим столом в Конгрессе висит дощечка с надписью, которая каждому напоминает о нравственном кризисе, с которым мы столкнулись: «Не воруй! Правительство не терпит конкуренции».

12 Конституционный аспект

Первоначально перед Конституционным Конвентом 1787 года масштабных целей не ставилось. Делегаты от штатов должны были внести поправки в Статьи Конфедерации. Вопросы свободной торговли и обеспеченной национальной валюты занимали важное место в повестке дня. Но хотя это признавали и не все, главной задачей Конвента было отменить Статьи Конфедерации и создать новую Конституцию.

Федералисты мечтали о более централизованном и могущественном правительстве, сетуя на то, что у Конгресса нет достаточного влияния, чтобы управлять внутренними делами и собирать налоги для общегосударственных целей. Антифедералисты, такие как Патрик Генри, опасались, что утверждение централизованной формы правления приведет к потере свободы.

Когда делегаты собрались в Филадельфии, помимо вопросов торговли между штатами и национальной валюты быстро возникли и другие планы перемен. Тем, кто беспокоился об утрате свободы, был дан Билль о правах для дополнительной защиты от вмешательства федерального правительства в дела штатов. Если бы первоначальные замыслы Конституции соблюдались, сейчас все было бы иначе. Защита от централизованного правительства провалилась, поскольку в Конституции оказалось слишком много лазеек — но еще в больше степени потому, что за долгие годы во власть приходило слишком много людей, считавших, что правительство должно гарантировать в первую очередь безопасность, а не свободу.

Авторы Конституции очень хорошо осознавали опасности инфляции и необходимость товарных денег. Они прекрасно помнили крах континентального доллара. В протоколах Континентального конгресса отмечалось: «бумажные деньги... преумножаются в обход законов хорошей политики. Очевидно, что там, где количество денег... превышает необходимый и полезный для торговли объем, их сравнительная стоимость должна пропорционально уменьшаться». Дальнейшее увеличение денежной массы «ведет к безнравственности, утрате общественных добродетелей, склоняет к войнам, подрывает веру, приводит к несправедливости по отношению к личности и разрушению чести, безопасности и независимости Соединенных Штатов»[74].

Конституция однозначно против бумажных денег. Только золото и серебро должны были быть законными платежными средствами. Поскольку штаты, выпуская собственные бумажные деньги, наносили себе вред, Конституция запрещала им заниматься этим. В десятом разделе первой статьи Конституции сказано: «Ни один из штатов не может... выпускать кредитные билеты; предусматривать выплату долгов, кроме как золотой или серебряной монетой». Итак, все просто и ясно: бумажные деньги противоречат Конституции, и точка.

В Конституции ничего не говорится по поводу центрального банка, но для тех, кто понимает его предназначение, достаточно Десятой поправки. Если то или иное право не делегировано Соединенным Штатам Конституцией, его просто нет. Нигде не говорится о том, что центральный банк можно наделить полномочиями. Даже если бы существование центрального банка было допустимым, он не имел бы законного права аннулировать золотые и серебряные монеты в качестве платежного средства.

Теоретически центральный банк может существовать при золотом стандарте, но в этом просто нет необходимости. А без такой необходимости пришлось бы усомниться в том, для чего он создается. Несложно прийти к выводу, что первостепенной задачей центрального банка в условиях золотого стандарта является избавление от последнего.

В ходе Конвента вопрос выпуска аккредитивов (то есть разменных бумажных денег) был всесторонне рассмотрен и отвергнут. Ни американскому правительству, ни штатам не дозволялся выпуск бумажных денег, только золото и серебро объявлялись законным платежным средством. Безудержная инфляция континентального доллара в 1780-х годах и пренебрежительное отношение отцов-основателей к бумажным деньгам своим следствием имели то, что вплоть до Гражданской войны американское правительство официально бумажные деньги не печатало.

Запрет бумажных денег распространялся и на производные ценные бумаги. Даже они считались слишком большим искушением, чтобы давать их в распоряжение правительства. Отцам-основателям идея бумажных денег представлялась настолько бредовой, что они ее даже не обсуждали. Что бы они сказали о современной практике создавать триллионы долларов из воздуха, даже не печатая их? Сегодня все делается компьютерами и без малейшего намека на контроль со стороны Конгресса.

Аргументы против центрального банка выдвигались изначально; федералисты поддерживали эту идею, антифедералисты выступали против. Именно об этом, помимо прочего, вели дискуссию Гамильтон и Джефферсон. Гамильтон выиграл спор, и в 1791 году был утвержден Первый банк Соединенных Штатов. Он перестал функционировать в 1811 году благодаря усилиям Джефферсона, который боролся за звонкую монету. Война 1812 года с ее огромными долгами и непомерными тратами вызвала такие финансовые проблемы и дефицит, что нам вновь пришлось делать выбор между централизацией и банкротством. Политики выбрали простейший путь, предпочтя временные меры долгосрочному здоровью экономики. Мэдисон в 1816 году создал Второй банк Соединенных Штатов. Споры о конституционности этого шага разгорелись в 1819-м. Судьбоносное решение дела Мак-Каллоха против штата Мэриленд в пользу центрального банка не только подорвало систему обеспеченных денег; обоснование этого решения Верховным судом нанесло непоправимый вред Конституции.

Одна сторона, Джефферсон, утверждала, что Конституция не наделяет Конгресс особым полномочием учреждать центральный банк. Другая сторона, представленная большинством, удивительным образом заявляла, что Конгресс обладает какими угодно полномочиями, за исключением тех, в которых ему отказывает Конституция. Идея первой статьи восьмого раздела и Десятой поправки полностью игнорировалась. Если считать такую интерпретацию правильной, тогда какой смысл было вообще излагать эти положения в Конституции?

Суд пришел к выводу, что пункт о «необходимости и уместности» из первой статьи восьмого раздела подразумевает возможность принятия любого закона, который Конгресс сочтет «необходимым и уместным». Тот факт, что это касается только перечисленных в Конституции полномочий Конгресса и президента, в данном случае указанных в первой статье восьмого раздела, был полностью проигнорирован. Это грубое искажение и вопиющее пренебрежение Конституцией в деле Мак-Каллоха против штата Мэриленд до сих пор наносит нам большой ущерб и объясняет, почему так разрослось наше правительство. Данное решение не только проторило путь для Второго банка Соединенных Штатов, но и заложило законные основания для учреждения Федеральной резервной системы в 1913 году.

Таким образом, Верховный суд утвердил принцип «подразумеваемых правомочий», то есть полномочий федерального правительства, косвенно вытекающих из Конституции, — концепцию сугубо субъективную. Не осталось никаких шансов на то, что мы будем внимать наставлению Джефферсона: «В вопросах власти нам не следует более доверять человеку — во избежание злоупотребления нам следует сковать его цепями Конституции».

В действительности Конституция, как бы хорошо оно ни была написана, сама по себе не способна помочь нам ограничить полномочия правительства. Нравственное состояние общества и мудрость выборных должностных лиц — единственное, что имеет значение. И тем не менее мы должны всеми силами «во избежание злоупотребления» обеспечивать верховенство закона, иначе «цепи Конституции» будут использованы против тех из нас, кто сопротивляется преступному использованию государственных полномочий.

Принцип «подразумеваемых правомочий», столь недвусмысленно утвержденный в 1819 году, открыл ящик Пандоры и дал волю неуклонному сокращению наших свобод. Это особенно четко прослеживалось на протяжении последнего столетия.

В деле Мак-Каллоха против штата Мэриленд мы потерпели двойное поражение, от последствий которого страдаем до сих пор. Это решение подготовило почву для Закона о Федеральной резервной системе, принятого в 1913 году, и переопределило понятие того, что «необходимо и уместно». Верховный суд никогда не являлся сторонником металлических денег и редко выступал защитником Конституции. Верховный суд поддерживал введение банкнот в качестве законного платежного средства в период Гражданской войны, используя те же аргументы, что и верховный судья Джон Маршалл в деле Мак-Каллоха против штата Мэриленд. Суды практически всегда объявляли законным платежным средством то, что предлагал Конгресс, никогда не соблюдая понятное предписание Конституции о том, что только золотые и серебряные монеты могут использоваться в качестве национальной валюты, и нарушая запрет «выпускать кредитные билеты». Сомневаюсь, что суды когда-нибудь помогут нам восстановить валюту, отвечающую требованиям Конституции, и избавиться от Федеральной резервной системы.

В деле Хепберна против Грисвольда в 1869 году Верховный суд принял мудрое решение и счел законы о платежном средстве неконституционными. «В прениях не было доказано, да и никто, сколь-нибудь знакомый с Основным законом, не станет утверждать, что Конституция предоставляет право законодательной власти использовать кредитные деньги как платежное средство для уплаты долгов», — постановил суд. «Это противоречит духу Конституции и запрещается Конституцией».

Но этому решению не дали хода, всего спустя год оно было отменено другим решением Верховного суда по делу Нокса против Ли (1870). Большинство судей, явно пренебрегая Конституцией, пришло к такому выводу: «Было бы печально, если бы великая нация сейчас лишилась полномочий, столь нужных, чтобы защитить само свое существование».

Уильям Грэм Самнер был абсолютно прав: «Решение по поводу законного платежного средства было столь же несправедливым, как и решение дела Дреда Скотта, и последний пример показывает нам, что вовсе не бесполезно обсуждать вопрос конституционности вердикта, даже после того как суд его принял. Это решение, скорее всего, не приведет к войне за свержение принципа закона о платежном средстве, но может привести к национальному банкротству»[75].

Верховный суд сыграл такую же деструктивную роль в деле конфискации золота в 1933 году и поддержал аннулирование всех золотых контрактов. Государственные и частные эмитенты золотых облигаций отныне не обязаны были погашать их золотом. Представление о том, что правительство должно само соблюдать договоры и служить гарантом их соблюдения, кануло в Лету, особенно в вопросах, касающихся денег. Неуважение к Конституции в XIX веке подготовило почву для принятия Закона о Федеральной резервной системе в 1913 году. Страх, отсутствие знаний и дезинформация позволили правительству «скормить» американцам такую политику. Это ничем не отличается от наделения президента полномочиями начинать войну или спасать во время экономического кризиса тех, кто меньше всего заслуживает спасения. Положением о том, что государственные интересы превалируют над интересами и правами граждан, обосновывался тезис, что американцы должны подчиниться противникам товарных денег и сторонникам центрального банка.

ФРС была учреждена в результате того, что общество и банки выступали за эластичную валюту. Эластичная валюта — это не что иное, как деньги, объем которых могут произвольно и по собственному усмотрению увеличивать те, кто управляет кредитно-денежной системой. Иногда они спорят, кто именно обладает такой властью — центральный банк, Конгресс или же частные банки. Увеличение денежной массы и кредитов и есть точное определение инфляции, и те, кто требовал эластичных денег, в действительности стремились получить законное право проводить обесценивание денег, то есть раздувать денежную массу исключительно в сиюминутных интересах особо влиятельных кругов.

Обесценивание денег всегда оправдывается благими намерениями, но ее истинные причины на самом деле низменны. Выгоду получают те, кто имеет контроль над деньгами, а вовсе не общество в целом.

Экономист Джон Мейнард Кейнс, прежде чем стать борцом за инфляцию, довольно точно сформулировал, в чем заключаются ее угрозы. Как и Гринспен, с годами он заговорил по-другому. В книге «Экономические последствия мира» он писал:

«Говорят, что Ленин утверждал: наилучший способ уничтожить капиталистическую систему — это ослабить и разложить ее валюту посредством инфляции. Путем непре-кращающегося процесса инфляции правительство может конфисковывать, тайно и незаметно, существенную часть богатства своих граждан. Нет более тонкого и верного способа подорвать самые основы общества, чем «испортить» его валюту. Этот процесс привлекает все скрытые силы экономического закона на сторону разрушения, причем таким образом, который не распознает ни один человек на миллион»[76].

В «Трактате о денежной реформе» в 1923 году он также выражается предельно ясно:

«Правительство может долго существовать... печатая бумажные деньги. Иначе говоря, за счет этих средств оно может спокойно распоряжаться реальными ресурсами — такими же реальными, как ресурсы, получаемые посредством налогообложения... Правительство может существовать за счет этих средств, когда нет ничего другого. Это форма налога, от которого обществу сложнее всего уклониться и который может взыскать даже слабое правительство, когда больше взыскивать уже нечего»[77].

Пятый пункт программы перехода от капитализма к коммунизму из «Манифеста Коммунистической партии» Маркса предусматривает сильную централизованную банковскую монополию. Маркс считал ее необходимой для удержания власти над всей экономикой и защиты от наступления капитализма.

Закон о Федеральной резервной системе 1913 года учредил этот орган для надзора над теперь уже совершенно эластичной и ненадежной валютой и наделил его противоречащими Конституции полномочиями. Мало того что ФРС получила возможность создавать деньги из ничего, так в процессе с немалой выгодой для себя стали участвовать и банки посредством частичного банковского резервирования.

К сожалению, абсолютно преднамеренно между Федеральной резервной системой и Конгрессом была воздвигнута стена. Конгресс создал эту систему и мог бы с ней и покончить. Некоторые самым большим злом считают то, что ФРС принадлежит частным владельцам, и думают, что в этом корень проблемы. Если бы это соответствовало истинному положению вещей, нам нужно было бы просто принять против ФРС меры, предусмотренные законодательством для всех прочих частных корпораций. Я же вижу, что ФРС живется гораздо вольготнее. Она санкционирована правительством, защищена правительством и обладает привилегией полной секретности.

Отчеты ФРС Конгрессу и слушания проводятся лишь для отвода глаз. Реальная информация недоступна ни обществу, ни Конгрессу, ни Комитету по финансовым услугам, ни его Подкомиссии по внутренней монетарной политике, ни мне как члену трех этих организаций. Мне никогда бы не позволили посетить заседания Комитета по операциям на открытом рынке ФРС, где принимаются все важнейшие решения, поскольку это просто запрещено.

Такая секретность охраняется законом. Если что-то появилось на свет в нарушение Конституции, оно может уклониться от любого надзора, которому обязаны подвергаться все прочие органы управления. Даже ЦРУ должно отчитываться в своей деятельности перед немногими избранными в Конгрессе, хотя можно не сомневаться в том, что Конгресс и здесь остается в полном неведении.

В сферу ответственности Счетной палаты США входит проведение аудита всех правительственных учреждений. В соответствии с 7-й главой 31-го раздела Кодекса США (раздел «Деньги и финансы»), в ее обязанности и полномочия входит аудиторская проверка любых финансовых институтов, включая «Совет управляющих Федеральной резервной системы, федеральные резервные банки, Федеральную корпорацию страхования депозитов и Управление контролера денежного обращения».

Звучит исчерпывающе и ясно. Но в законе есть специальная оговорка. И вот что она гласит: «Аудит Совета управляющих Федеральной резервной системы и федеральных резервных банков может не включать в себя: сделки с иностранным центральным банком, правительством другой страны или нечастными международными финансовыми организациями; материалы, решения или действия по денежным делам, включая операции с использованием дисконтного окна, резервы банков-членов, ссуды под ценные бумаги, проценты по вкладам и операции на открытом рынке; операции, совершенные под управлением Федерального комитета по операциям на открытом рынке ФРС; содержание дискуссий и переписки между членами Совета управляющих и сотрудников Федеральной резервной системы, перечисленных в пунктах 1-3 этого подраздела».

Поэтому когда Бернанке, не задумываясь, отказывается предоставлять нам информацию о кредитах в триллионы долларов, которые он недавно выдал в рамках программы антикризисных мер, поскольку это якобы «контрпродуктивно», он в действительности заявляет: «Вас это не касается».

Возможно, закон на его стороне, но он поступает вопреки Конституции. Суды в сложившейся ситуации никогда не вынесут решение, обязывающее председателя ФРС раскрыть информацию, которая нужна Конгрессу или гражданам. Требования большей прозрачности раздаются в адрес Вашингтона с каждым днем все громче. Люди устали наблюдать за тем, как сотни миллиардов долларов по плану Полсона передаются министру финансов, тогда как Конгресс не имеет ни малейшего представления о том, на что они будут потрачены.

На протяжении десятилетий несколько членов Конгресса, среди которых Луис Макфадден, Райт Патман и Генри Гонзалес, требовали, чтобы ФРС предоставила свои бухгалтерские книги для инспекции Конгрессу и аудита Главному бюджетно-контрольному управлению. Хотя кое-каких уступок удалось добиться — через три недели после собрания Федерального комитета по операциям на открытом рынке ФРС были опубликованы протоколы и предоставлена некоторая статистика — суть операций ФРС по-прежнему скрыта от Конгресса.

В ходе изучения проблемы я заметил одну закономерность: чем больше власти получает ФРС, тем большей секретности она требует. Даже сегодня ФРС не предоставляет никаких отчетов о таком относительно простом денежном агрегате, как М3. М3 — это индекс, показывающий, сколько денег напечатано (что можно измерить различными способами). ФРС на сей счет дает довольно беспомощное обоснование — они якобы экономят деньги. Экономят деньги, не считая их? Может быть, они думают, что никто не заметит, сколько денег они создают, отказываясь отчитываться в этом?

В наши дни ФРС выдает триллионы долларов тайных кредитов и гарантий, внушительно увеличивая свой баланс, а нам практически ничего не говорится о ее сделках с центральными банками других государств, о том, какие страны и валюты получают антикризисную поддержку или какие «друзья» в деловом и банковском сообществе пользуются большей благосклонностью, чем другие.

С недавних пор прозрачность стала злободневной темой для Конгресса, поскольку люди пробудились и послали нам сигнал. Именно поэтому по всей стране растет «Движение чаепития». В нем участвуют не консерваторы или либералы, республиканцы или демократы. К нему присоединяются представители всего политического спектра.

Я представлял в Конгрессе проект закона о прозрачности Федерального резерва HR 1207, который в Сенате представлял прогрессист/социалист (и мой друг) сенатор Берни Сандерс от штата Вермонт. Уверен, если бы мы в палате представителей проводили открытое голосование по этому законопроекту, немногие бы выступили против него. Это свидетельствует об озабоченности американских граждан и о том, как члены Конгресса начинают получать о ней сигналы. Хотя со стороны может показаться, что Конгресс игнорирует мнение граждан, но когда люди высказываются громко и достаточно четко, политические животные в Вашингтоне реагируют.

Со времен учреждения Федеральной резервной системы в 1913 году в Конгрессе всегда присутствовало хотя бы несколько человек, которые старались разоблачить ее махинации. ФРС не поддавалась, и обычно суть аргументов против аудита заключалась в том, что по отношению к определенным лицам и сторонам должна соблюдаться конфиденциальность, а гражданам о ФРС вообще не нужно много знать. До 1978 года у Главного бюджетно-контрольного управления не было полномочий для аудита бухгалтерии Федеральной резервной системы, и под этим предлогом он не проводился. После того как Конгрессу пришел запрос, был, наконец, принят закон, предоставляющий Главному бюджетно-контрольному управлению право на инспектирование ФРС, однако его полномочия были жестко ограничены, и все важнейшие аспекты аудита открытым текстом исключались.

ФРС будет это отрицать, но у нее есть тысячи причин держать в тайне всю свою деятельность именно потому, что она обладает огромной властью по управлению денежной массой и регулированию процентных ставок. Это было ясно со времен ее основания в 1913 году, и всегда хотя бы несколько членов Конгресса требовали от нее подотчетности.

Конгрессмен Райт Патман в 1964 году как председатель Комитета по финансовым услугам палаты представителей США пригласил Альфреда Хайеса, очень влиятельного президента Федерального резервного банка г. Нью-Йорк, выступить перед комитетом. В ходе дискуссии по поводу прозрачности Патман с раздражением сказал Хайесу: «Вы можете налагать вето на все, что делает президент. Вы можете налагать вето на все действия Конгресса и, в сущности, вы это уже делаете. Вы заходите слишком далеко».

Честно говоря, я считаю, что это слишком мягко сказано, поскольку приблизительно год назад в самый разгар антикризисного процесса Федеральная резервная система завладела невероятной властью и по своей влиятельности в мире намного превзошла Конгресс и президента за всю историю Соединенных Штатов.

Патман обвинял ФРС в непомерной скрытности, чрезмерной независимости и в том, что она является инструментом банкиров с Уолл-стрит. Хотя Патман был прав в своих обвинениях, для решения проблемы он не требовал возвращения золотого стандарта. Он хотел, чтобы Конгресс взял на себя полномочия по созданию денег и контролю над процентными ставками и стремился действовать во благо небогатых людей, представителей малого бизнеса и фермеров. Популисты тогда, как и сейчас, хотели вновь переложить ответственность за деньги и кредиты на Конгресс. Хоть это и похвальная цель, этого недостаточно для решения проблемы постоянного обесценивания денег — решить ее способен только золотой стандарт.

Однако Патман на протяжении всей своей карьеры (1929-1976) не уставал предупреждать о том, чем опасны неограниченные полномочия ФРС, и упорно требовал контроля над всей ее деятельностью. Хотя я впервые попал в Конгресс в апреле 1976 года, наши дороги не пересеклись; в последний год в Конгрессе у Патмана были проблемы со здоровьем. Но с 1979 по 1984 год я тесно сотрудничал с Генри Гонзалесом по разным вопросам, в частности по МВФ и прочим банковским делам. Он занимал пост председателя Банковского комитета (1989-1995) и возглавлял популистскую фракцию более тридцати лет (1961-1999), всегда требуя аудита и сокращения полномочий ФРС. Задолго до того как Патман стал председателем Банковского комитета, конгрессмен Луис Макфадден от штата Пенсильвания предпринимал такие же попытки предостеречь американцев о том, как опасно передавать столь широкие полномочия в руки тех, кто держит под контролем Федеральный резерв и банковскую систему. Хотя популисты ни в прошлом, ни сейчас не выступали в защиту обеспеченных денег, они всегда разделяли наше убеждение в том, что прозрачность имеет важнейшее значение для любых достойных преобразований. Даже сегодня, несмотря на то что многие либералы и консерваторы вместе с популистами требуют низкой стоимости кредитов и низких ставок процента, мы все можем объединиться и потребовать от ФРС положить конец секретности. Последуют реформы, и мы докажем, что только обеспеченные деньги соответствуют Конституции.

Я уверен, что сегодня сложились более благоприятные условия для реальных действий, чем во времена учреждения ФРС в 1913 году. Сейчас у нас есть все основания надеяться на проведение серьезной оценки деятельности ФРС в свете Конституции.

13 Экономический аспект

Возможно, кого-то убеждают моральные и конституционные аргументы против ФРС, но Конгресс и общество в целом редко прислушиваются к подобным доводам. Сторонники центральных банков и фиатных денег обычно виртуозно играют на человеческих страхах, связанных с экономическими проблемами, и общество с готовностью принимает обещанную ими панацею. Для привлечения большинства используется множество уловок, если не откровенной лжи об экономике.

Я не перестаю удивляться, как продвинулось общество в технологическом плане после промышленной революции благодаря гениальным достижениям в области физики, химии, компьютерных технологий, медицины, электроники и авиакосмической промышленности. Народы мира, лишь частично понимая, как работают свободные рынки, в полной мере вкушают преимущества созданного изобилия. Но при всем этом мало кто осознает простейшие экономические истины, касающиеся денег. На протяжении нескольких поколений нам внушали, что нам необходим центральный банк для того, чтобы деньги были эластичными. Мы принимаем эту довольно странную идею практически без вопросов. Но вдумайтесь, что она подразумевает: если вам требуются деньги, нужно просто напечатать их.

С таким же успехом можно верить в то, что деньги растут на деревьях. Однако даже если бы это действительно было так, то рано или поздно наступал бы листопад и деньги превращались бы в перегной и мусор. То есть полностью утрачивали бы свою ценность.

Непонятно, как умные люди в развитом обществе могут полагать, что богатство можно увеличить, просто расширяя объем денежной массы. Лично я подозреваю, что реальные защитники системы центрального банка и фиатных денег руководствуются скорее жадностью и властолюбием, чем рациональной экономической теорией. Другие же, не чувствуя угрозы, доверяют им и, вероятно, не особенно задумываются над этими вопросами.

Держу пари, двенадцатилетнему подростку проще объяснить, в чем суть эмиссии денег, чем любому взрослому человеку. Молодые люди более открыты новым идеям, взрослые же зачастую не могут выйти за жесткие рамки устоявшихся взглядов. Полный крах системы, которую мы унаследовали в 1971 году — что подтвердило теории и прогнозы сторонников обеспеченных денег, — пробудил интерес целого поколения молодых людей к денежному вопросу.

Они осознают, что им в наследство достался невероятный хаос, и быстро понимают, какое отношение имеют к нему фиатные деньги и Федеральная резервная система. Невзирая на трагические последствия политики ФРС последних нескольких десятилетий, есть основания верить в то, что в ближайшие годы хотя бы в силу необходимости в обществе возникнут серьезные дискуссии по поводу обеспеченных денег.

Людвиг фон Мизес много лет назад предвидел падение всех социалистических экономик, включая советскую систему, по одной конкретной причине. Без свободной рыночной системы ценообразования невозможно принимать правильные экономические решения, касающиеся спроса и предложения товаров и услуг. Свободный рынок в условиях социализма не имеет права голоса; правительство устанавливает цены и планирует производство. Государственные чиновники не могут знать того, что способны определить только рынки. Важнейшую роль в процессе принятия решения играет механизм прибылей и убытков, который вознаграждает за успех и наказывает за провал. Когда средства производства находятся в руках государства, экономический эффект неправильных решений игнорируется, а руководители предприятий отделываются взысканиями. При социализме и государственном вмешательстве, которые вошли в наши будни, наказываются успешные предприятия и за счет них спасаются неуспешные.

Социализм на наших рынках пока не наступил. Вот если мы введем государственное регулирование зарплаты и цен, рыночная экономика пошатнется и, возможно, рухнет, но, как показывает исторический опыт, подобные меры обычно отменяются, и экономика восстанавливается. Где у нас царит социализм, так это в сфере кредитно-денежной политики и регулирования процентных ставок. Он окончательно утвердился после 1971 года, когда было разорвано Бреттон-Вудское соглашение и доллар перестали привязывать к золоту.

Манипулируя предложением денег и устанавливая ставки процента, ФРС всегда занималась закулисным экономическим планированием. Как правило, ФРС устанавливает более низкие процентные ставки, чем они были бы в иных условиях. На свободном рынке такие ставки обозначали бы наличие достаточных накоплений и служили бы сигналом для бизнеса о том, что наступило благоприятное время для инвестирования в капитальные проекты. Но система, выстроенная ФРС, не способствует накоплениям, зато кредиты, создающиеся из ничего, побуждают инвесторов тратить, инвестировать и делать чрезмерно крупные займы, в отличие от системы, где процентные ставки устанавливает рынок.

В этом и заключается корень проблемы. В результате наступает подъем, чрезмерные инвестиции и излишества становятся неотъемлемой частью системы, создавая пузырь. Рецессия или депрессия наступает не в силу каких-то внешних причин; это предсказуемое следствие раздутых кредитов и искусственно заниженных процентных ставок, организацией чего занимается ФРС.

Чем дольше длятся хорошие времена, тем сильнее коррекция. Последний подъем, за некоторыми незначительными исключениями, длился с 1971 года. По моему убеждению, он завершился в 2000 году. ФРС сумела создать жилищный пузырь уже позже, но этот парад стал последним. Сегодня мы с вами наблюдаем последствия этой невероятно глупой политики.

Большинство экономистов и политиков определяют инфляцию как повышение уровня цен. Рост цен является очень неприятным следствием инфляции. Мизес утверждал, что смешение понятий инфляции и роста цен было намеренным и оказалось очень пагубным. Если бы проблема заключалась только в цене, вину можно было бы возложить на профсоюзы, нефтяные компании и спекулянтов. Это отвлекает внимание от реального источника проблемы — Федеральной резервной системы с ее печатным станком. Все потому, что многие убеждены в том, что потребительские и оптовые цены зависят от внешних причин, с которыми государство и борется посредством регулирования цен и зарплат, а роли ФРС в росте инфляции никто не придает значения.

Наивность такого понимания заключается в том, что в повышении цен при нежелательных процентных ставках вина перекладывается на здоровую экономику. В условиях свободного рынка здоровая экономика заставляет цены опускаться. Здоровый рынок компьютеров или мобильных телефонов даже во времена инфляции снижает цены. Однако ФРС намеренно замедляет экономику и сокращает потребность в снижении цен, что приводит к серьезным осложнениям. Такое отношение отражает недостатки системы фиатных денег, которой управляет ФРС.

Именно Федеральная резервная система несет ответственность за то, что экономика развивается циклами «подъем — спад». Она является первопричиной инфляции, рецессии, депрессии и непомерных долгов. И хотя центральный банк может совершенно безнаказанно управлять экономикой неэффективно, его политика всегда деструктивна. Она приводит к финансовому хаосу, пример которого сейчас перед нами.

Тот факт, что ФРС обеспечивает политиков, объясняет, почему мало кто из них стремится оспорить ее полномочия. Благодаря расходам конгрессмены избираются повторно, предоставляя избирателям блага, к которым те привыкли. Возможности правительства повышать налоги и занимать средства без повышения процентных ставок ограниченны. Способность ФРС выпускать новые деньги устраивает многих, до тех пор пока не наступают печальные последствия в виде экономического спада и повышения цен.

Повышение цен происходит в результате обесценивания доллара и, по сути, является налогом, который платят все. Больше всего он бьет по бедным и среднему классу. В дамках остаются первые потребители денег: правительство, банки и крупные корпорации.

Это лживая, несправедливая и продажная система. Она не только перераспределяет богатство среднего класса в пользу элиты, но и дает возможность перекладывать платежи за кредиты на следующие поколения. Сейчас пришла пора платить по счетам, выставленным двадцать-тридцать лет тому назад. Мы должны погасить или ликвидировать огромное количество долгов. Падение стоимости акций или недвижимости понять легко, но сама их стоимость иллюстрирует существенные диспропорции в системе, которые являются следствием политики ФРС.

Чрезмерные долги страны или народа, достигая определенного предела, уже не могут быть оплаченными и должны ликвидироваться. Этот предел практически невозможно точно спрогнозировать, поскольку он варьируется в зависимости от ситуации и страны. Очевидно одно: наша страна, а может быть, и весь мир достигли этой точки.

Физические и юридические лица могут прекращать платежи и ликвидировать долг. Когда такая необходимость возникает, ликвидация необходима и полезна. Сегодня рынок требует такой ликвидации, но политики и ФРС делают все возможное, чтобы предотвратить ее, тем самым лишь затягивая агонию.

Правительства проводят дефолт не так, как все. Они обесценивают валюту, сокращая ее стоимость, посредством инфляции. Если деньги теряют 50 % своей стоимости, реальные долги правительства уменьшаются на столько же. План таков: с помощью огромных долгов и инфляции оказывается антикризисная помощь избранным под видом поддержки экономики и ликвидации долга. Но таким планам никогда не суждено осуществиться. Джон Менард Кейнс знал, что во время коррекции необходимо снижение зарплат. Вот почему он поддерживал инфляцию: ведь вследствие нее снижается реальная заработная плата, и нет нужды обострять ситуацию и снижать номинальную[78]. В результате возникают непредусмотренные экономические последствия, которые не могли спрогнозировать даже главные плановики. Хуже всего то, что экономический хаос ведет к хаосу политическому, который является угрозой не только для бедных и среднего класса, но и для состоятельного истеблишмента. Богатые владельцы корпораций в фашистской Италии и Германии не пережили трагических событий 1930-х и 1940-х годов.

Экономические последствия инфляционной политики ФРС бесконечны. Из-за легких кредитов цены на жилье выросли до неприемлемых высот. Заимствования при такой завышенной стоимости как раз таки и поощряли денежнокредитные власти для роста потребления. Разумеется, в результате сформировался пузырь, который рано или поздно должен был лопнуть. Теперь ФРС, Министерство финансов и Конгресс тратят триллионы долларов на попытки стимулировать жилищное строительство, чтобы цены на жилье вновь повысились. И это происходит вопреки тому, что рыночные силы требуют обратного ввиду того, что жилья уже построено слишком много.

Главные плановики давно уже стали фиксировать цены. Такая практика не слишком отличается от регулирования цен и заработных плат, которое вводилось в разные времена для корректировки инфляции. В одном случае власти пытаются сдерживать обвал цен, в другом — их рост. Так или иначе, тем самым они исключают важнейший механизм, необходимый для согласования спроса и предложения с текущей ситуацией на восстанавливающихся рынках. Это очень опасно. Когда сторонники государственного вмешательства слишком настойчиво вторгаются в свободное рыночное ценообразование, мы все больше приближаемся к социализму, который в XX веке доказал свою несостоятельность.

Дело об афере Бернарда Мейдоффа имело широкий общественный резонанс, и небезосновательно. Адекватные законы против мошенничества существуют, и каждое государство должно обладать возможностями противодействовать ему. Мошенничество, раскрытое в результате скандала с Enron, преследовалось по закону штата Техас. Однако в результате расследования был сделан вывод, что у Комиссии по ценным бумагам нет достаточных рычагов для регулирования такого рода деятельности, даже несмотря на то, компания Enron была активным трейдером, а не регулятором, которые первыми вскрывали бы подобные проблемы. Конгресс согласовал и быстро принял закон Сарбейнза—Оксли. Но как введенные в 1930-х годах нормы Комиссии по ценным бумагам лишь усугубили и затянули депрессию, так и закон Сарбейнза—Оксли только ухудшил ситуацию на «медвежьем» рынке, наступившую в 2000 году.

После разоблачения аферы Бернарда Мейдоффа, которая позволила ему присвоить 50 миллиардов долларов с помощью финансовой пирамиды по схеме Понци, стали раздаваться возмущенные возгласы о том, что Комиссия по ценным бумагам недостаточно контролирует ситуацию и нужно больше проверок с ее стороны. В Комиссии по ценным бумагам и так работают три с половиной тысячи бюрократов, а говорят, что этого мало. Конечно, этого достаточно, хотя, честно говоря, и 20 тысяч регуляторов — это капля в море, поскольку они просто физически не смогут контролировать все коммерческие операции и предотвращать мошенничество. Мы же не просим, чтобы перед каждым домом в Соединенных Штатах дежурил полицейский на случай потенциального взлома.

Надежда на то, что Комиссия по ценным бумагам и закон Сарбейнза—Оксли защитят нас от мошенников на рынке, совершенно несостоятельна. Эта надежда существенно увеличивает риски недобросовестности, поскольку вера в то, что правительство убережет нас, притупляет бдительность и побуждает больше рисковать.

Легкие кредиты, предоставляемые ФРС, создают предпосылки для всевозможных излишеств, как честных, так и нечестных по своей сути. Государственное страхование, в частности страхование вкладов и ипотечной задолженности, убеждает нас и банки в том, что мы защищены от рисков и все будет в порядке. Современные программы антикризисной поддержки всем и каждому дают прекрасный стимул для принятия рисков, которых большинство из нас в иной ситуации не стали бы на себя брать.

Даже если правительство может предоставлять гарантии по вкладам до 250 тысяч долларов, оно не в силах защитить нас от разорения, к которому приводят крах финансовых пузырей и обесценивание валюты. Дефляция финансовых пузырей и инфляция стоимости жизни — это проблемы, единственными первоисточниками которых являются подлецы из ФРС. Никакие распоряжения Совета управляющих Федеральной резервной системы США не помогут нашей экономике. Регулировать нужно более заслуживающие того сферы — деятельность ФРС, Министерства финансов, Федеральной корпорации страхования банковских вкладов, Комиссии по ценным бумагам и Валютного стабилизационного фонда.

Вся система фиатных денег и частичного банковского резервирования очень сильно напоминает пирамиду по схеме Понци (если мы не можем выплатить деньги, давайте просто напечатаем их больше!) и является источником наших проблем. А раз правительство действует по схеме Понци, чему тогда удивляться, что некоторые наши сограждане считают своим моральным правом делать то же самое? Если мы принимаем концепцию того, что власти вольны поступать, как им вздумается, без каких бы то ни было нравственных ограничений, почему общество должно жить по иным стандартам? Разумеется, правительство должно соблюдать те же моральные нормы, выполнения которых оно ждет от граждан.

Одна из главнейших опасностей, возникающих после взрыва финансовых пузырей, заключается в призывах к протекционизму. Ярким примером тому служит закон Смута—Хоули от 1930 года, который ввел протекционистские тарифы, что усугубило и затянуло Великую депрессию.

Сегодня протекционистские лозунги считаются неприличными, и никто не делает своей политической платформой тезис о повышении таможенных пошлин, как это делал Гувер в 1928 году. Это не значит, что не лоббируются протекционистские меры поддержки сталелитейной, текстильной промышленности, автомобилестроения или сельского хозяйства, но будем надеяться, что значительных повышений каких-либо тарифных ставок не будет.

Дело в том, что проблемы нарушения торгового баланса тоже являются следствием политики Федеральной резервной системы. Наш внешнеторговый дефицит — проблема очень серьезная — усугубляется нашим монопольным правом на выпуск резервной валюты мира. Оно дает нам возможность осуществлять инфляцию и экспортировать доллары как золото. Это вкупе с непомерными налогами, чрезмерными нормативными требованиями и завышенной стоимостью труда вынуждает нас экспортировать рабочие места.

Внешнеторговые проблемы Соединенных Штатов нельзя решить с помощью тарифов. Так мы лишь усугубим ситуацию. Мы не можем восстановить нарушенный торговый баланс без рассмотрения вопроса денег и власти Федеральной резервной системы над экономикой.

Чтобы понять, в чем заключается суть таможенных тарифов, следует помнить, что в свободной стране граждане имеют право тратить деньги так, как им хочется. Если людям небогатым удобнее покупать теннисные туфли, сделанные в Китае, у них должна быть такая возможность.

Тарифы по Конституции законны. Если бы размер нашего правительственного аппарата соответствовал Конституции и мы бы не тратились на социальное обеспечение и войну, для повышения годового дохода, пожалуй, лучше всего было бы повысить единый тариф, чем подоходный налог и налог на добавленную стоимость.

Тарифы, которые защищают чрезмерно высокие зарплаты руководителей и сотрудников, бизнес, который страдает от непомерно высоких налогов и излишне жестких нормативных требований, и недальновидные решения вовсе не способствуют эффективности. Причины неэффективности следует устранить. Не стоит усугублять ситуацию новыми проблемами и новыми налогами. А тарифы — это налог.

Однако сегодня тарифы вряд ли будут сильно повышаться; девальвация в целях повышения конкурентоспособности экспортных товаров стала распространенным явлением. Обеспеченные деньги и отсутствие центрального банка предотвратили бы подобные проблемы и сократили необходимость в протекционизме.

Существует множество экономических последствий деятельности центрального банка типа Федеральной резервной системы в полностью фиатной денежной системе. Соблазн заниматься централизованным планированием в экономике слишком велик для инвестиционных менеджеров, чтобы ему можно было сопротивляться, а непомерное самомнение председателя ФРС это лишь поощряет.

Следствием легкости, с которой ФРС финансирует расходы Конгресса, неизбежно становятся огромные дефициты. В краткосрочном плане дешевле вызвать инфляцию, чем занимать деньги, к тому же это намного более приемлемый для большинства путь, чем непосредственное налогообложение. Если страна не имеет возможности брать кредиты или увеличивать денежную массу, ее правительственный аппарат не разрастается, а страна процветает. Никто не ведет и не может вести ненужные войны.

В долгосрочном плане этот соблазнительный способ финансирования непомерных расходов правительства заканчивается плохо. Реальные издержки оказываются значительно более высокими. Сначала кажется, что это ловкий трюк, более приемлемый с политической точкой зрения, но вскоре выясняется, что расплачиваться за него приходится всем и экономический хаос, возникающий вследствие инфляционных пузырей и необходимой коррекции, оказывается более тяжелым, чем кто-либо ожидал. Когда наступает кризис, за бесплатный сыр приходится платить сполна.

Когда наступает вполне предсказуемая рецессия или депрессия, все понимают, что пришли трудные для экономики времена. Однако проблема в том, что большинство американцев подверглось такому промыванию мозгов, что люди не осознают причины проблемы и способы восстановления экономики. Очень часто общественность, политики и центральные банки требуют того же самого — увеличения трат, дефицитов, нормативных требований и, самое главное, большей инфляции. Но на самом деле все это лишь усугубляет проблемы.

Многие беспокоятся, что будет, если упразднить Федеральную резервную систему. Отвечаю: вы будете наслаждаться всеми привилегиями современной экономики без спадов деловой активности, пузырей, инфляции, без разрушительных торговых дисбалансов и бурного разрастания правительственного аппарата, которое стимулирует ФРС. Вы также лишите влияния тайный картель могущественных менеджеров, управляющих денежными средствами, которые оказывают непропорционально большое влияние на государственную политику. Без ФРС не будет больше макроэкономического планирования в кейнсианском стиле, которое причинило столько вреда. (Более подробно речь об этом пойдет в заключительной главе.)

Такие вот преимущества. Но многих волнует, как же будет работать банковская система. Она будет работать так же, как и любая сфера частного предпринимательства. Например, компания Walmart, которая хотела выйти на рынок, но в свое время получила запрет, сможет это сделать. Это будет по-настоящему конкурентная система, открытая для всех предпринимателей. Но не получим ли мы в результате «дикие» банки, наподобие тех, которые существовали в XIX веке? Их будет не больше, чем «диких» ресторанов и «диких» обувных компаний. Рынок является саморегулирующейся системой, которая реагирует на желания потребителей. Это будет относиться и к банкам.

В любом случае большая часть страшилок о банках XIX века — это миф. В проблемах денежной и банковской системы того столетия виновато правительство. Тогда часто практиковалось прекращение платежей, велись инфляционные войны, вводилась излишняя фиксация цен и использовались другие формы долгового финансирования. И ответственность за это лежала на правительстве, а не на свободном рынке. Система свободного рынка работала достаточно успешно. В исследовании, опубликованном Федеральным резервным банком Миннеаполиса, ученые подробно проанализировали состояние банковской системы с 1830 по 1860 год и пришли к выводу, что она была удивительно стабильной и безопасной, а мошенничество не имело широкого распространения. Банки становились банкротами реже, чем принято считать, и, что самое главное, не существовало эффекта домино, когда крах одного банка вызывал серьезные проблемы у других[79].

Ничего удивительного в этом нет. Плохая репутация американской банковской системы тех времен, когда, между прочим, наша страна переживала рост благосостояния, беспрецедентный в мировой истории, — во многом следствие проводившейся на рубеже XIX-XX веков агитационной кампании за создание ФРС. Мы должны прежде всего смотреть на факты. И факты нас не удивят, если мы понимаем, что денежная и банковская системы в условиях свободного рынка функционируют так же, как любая другая сфера бизнеса, то есть подвергаются всем испытаниям, связанным с прибылями и убытками, и получают достойное вознаграждение или наказание в зависимости от поведения потребителей.

После упразднения ФРС нам не нужно будет заботиться о банковской системе, так же как мы не заботимся сейчас о продовольственных магазинах, обувной промышленности или индустрии программного обеспечения. Их деятельность регулирует рынок, а не какой-то далекий централизованный аппарат, не обладающий ни знаниями, ни стимулами делать это эффективно.

Чтобы защитить себя от экономической и политической катастрофы, необходимо, чтобы общепринятые взгляды наших руководителей существенно изменились. К счастью, все больше людей, особенно молодых, понимает, какую угрозу представляет собой Федеральная резервная система и как важны обеспеченные деньги.

14 Либертарианский аспект

Итак, я твердо убежден, что не существует никаких экономических и конституционных оправданий существования Федеральной резервной системы. Честно говоря, с точки зрения экономики есть только аргументы против ФРС. Она не приносит пользы никому, за исключением некоторых особо влиятельных кругов, совершенно этого недостойных. Но даже если проигнорировать все доводы против ее существования, если вы дорожите свободой, нельзя смириться с таким ее следствием, как разрастание бюрократического аппарата. Если бюрократический аппарат растет, обязательно страдают свободы — такой компромисс неизбежен. И это происходит всегда, как бы ни обосновывалось финансирование тех или иных государственных программ.

Те, кто (возможно, неосознанно) стремится к социализму, фашизму, политике государственного вмешательства в экономику или корпоративизму, всегда поддерживают систему центральных банков. Некоторые искренне считают центральный банк инструментом планирования экономики, который способен компенсировать якобы существующие недостатки свободного рынка. Хотя многие сторонники центральных банков утверждают, что разрастание бюрократического аппарата вовсе не является их целью, результаты показывают обратное. Такова природа этого зверя.

Не забывайте о том, что руководители ФРС — такие же люди, как и все, и столь же несовершенны. Разница лишь в том, что они обладают огромными властными возможностями разрушать цивилизацию. Любые институты, способные на это, деспотичны по своей природе, и именно их появлению пыталась противостоять Конституция. Право печатать деньги дает возможность заниматься узаконенным фальшивомонетничеством. Некоторые сторонники этого права верят в то, что руководители кредитно-денежной системы должны печатать и печатают деньги только для гуманных целей. Но подобные надежды никогда не оправдываются.

Легко заметить, что центральные банки обладают огромным самолюбием и быстро завладевают всеми возможными полномочиями. Кроме того, определенное давление на них оказывают политики, требуя обеспечить дефицит, который позволяет им процветать. Что уж говорить о рисках недобросовестности. Такой порочный метод оплачивать счета и избегать введения прямых налогов лишь способствует бюрократизации системы, что чревато утратой свободы и самостоятельности экономического развития и разрастанием государственного аппарата.

В первые годы существования инфляционного пузыря прибыли центрального банка превосходят затраты. Когда приходит время платить по счетам, жертв вычислить непросто. Те, кто действительно страдает от инфляции и теряет работу, редко видят связь между денежной политикой Федеральной резервной системы и проблемами, которые являются следствием финансирования гигантского государственного аппарата таким порочным способом.

Наша кредитно-денежная система используется для финансирования социального обслуживания богатых и бедных и для ведения непопулярных войн. Если бы люди знали, как дорого нам обходится государство всеобщего благоденствия и бесконечных войн, они бы взбунтовались. Но во время подъема делового цикла создается впечатление, что реальных затрат на это нет благодаря искусственному повышению стоимости недвижимости и ценных бумаг. Затем пузырь взрывается, и раскрывается истина: процветание было всего лишь фикцией.

К этому времени правительство начинает практически полностью контролировать экономику и жизнь граждан и берет на себя слишком большие обязательства перед своим народом и другими государствами, которые выполнить не в силах. Мы больше не можем выплачивать пособия по социальному обеспечению или поддерживать заокеанские империи. Сколько раз нам нужно пережить крах, чтобы поменять свои принципы? Каждая новая социальная программа и каждая новая война подрывают свободу. А когда вследствие такой политики возникает реальная опасность, правительство использует им же созданные проблемы для того, чтобы еще больше укрепить свою власть над людьми и экономикой.

Терроризм — серьезная проблема, но если не рассматривать ее как результат неблагоразумного вмешательства во внутренние дела зарубежных стран, единственным решением для нас будет лишь установление еще большего контроля правительства над всеми нами. Мы не меняем свою внешнюю политику, мы просто контролируем каждый шаг ни в чем не повинных американцев, нарушая право людей на неприкосновенность частной жизни, гарантированное Четвертой поправкой к Конституции. В любом случае те, кто был заинтересован в расширении правительственного аппарата, умело пользуются такими проблемами, как теракт 11 сентября, чтобы вселить в людей страх и заставить их буквально молить у правительства о защите. Практически то же самое наблюдалось в сфере экономики. Чрезмерные траты и печатный станок Федеральной резервной системы вызывают все экономические проблемы, возникающие в корректирующую фазу делового цикла, который они же и порождают. И снова все требуют, чтобы правительство, главный виновник в кризисе, спасло нас, снова расширив бюрократический аппарат и пожертвовав нашей свободой.

Цикл непрерывен. На ранних его стадиях личные свободы постепенно отнимаются, но видимость процветания остается. Позже, чем глубже становится кризис, тем больше угроза того, что деспотичное правительство полностью захватит власть над нашей жизнью и экономикой.

Очень показательны слова президента Буша, сказанные им на канале CNN 16 декабря 2008 года. Он с гордостью заявил: «Я отверг принципы свободного рынка, чтобы спасти свободный рынок». Поразительное и абсурдное высказывание! Но, к сожалению, американцы в большинстве своем с ним согласились. После 11 сентября они решили, что неприкосновенностью частной жизни, которую гарантирует Конституция, необходимо жертвовать для обеспечения нашей безопасности. «Как еще, — спрашивали они, — вы можете наслаждаться свободой?» Почему они не видели противоречия? Заявление президента напоминает то, как во время войны во Вьетнаме американцы сжигали деревни и убивали местных жителей, равнодушно оправдываясь: «Разрушить деревню было нужно, чтобы спасти ее».

Итак, от нас ждут того, что мы без возражений будем приветствовать любые действия правительства, которые разрушают нашу свободу, чтобы якобы сохранить ее. Именно такое представление заставляет нас соглашаться с разрушением доллара во имя его спасения. Все это было бы невозможным, не будь соблазнов системы бумажных денег, которой монопольно управляет власть. Чтобы прийти к власти, тиранам порой требуется грубая сила, но чтобы сохранить ее, достаточно взять под контроль денежную систему.

В относительно свободном обществе, таком как наше, власть удерживается посредством дефицитов, налогов, страхов и фиатных денег. Для этого правительству нужен центральный банк.

Те, кто принципиально возражал против устоявшейся тактики сбора налогов и нашей неконституционной денежной системы, понимают, что их могут наказать даже более сурово, чем убийц и насильников. Когда сожмется железная хватка правительства и невидимая рука рынка ослабнет, с Америкой произойдет трансформация, которая положит конец глобальному эксперименту над человеческой свободой.

Все экономические меры Конгресса, администрации и Федеральной резервной системы по замыслу нацелены на общественное благо, однако приводят к катастрофе. Ни одна из нынешних антикризисных программ невозможна без Федеральной резервной системы. Это и есть железная хватка. Но можно избрать и более тонкий подход, в основе которого лежит принцип невмешательства, — позволить невидимой руке свободного рынка выполнять свои функции и корректировать диспропорции.

Уже писалось о том, что ни одна война не велась без инфляции. Если бы мы могли создать такую денежную систему, в которой инфляция запрещена, количество войн существенно бы сократилось. Если бы нам приходилось сразу же платить за свое вмешательство в дела других государств, американцы не позволили бы это делать за счет своих налогов. Именно вмешательство во внутреннюю политику других стран создает предпосылки для вооруженных конфликтов. Если бы оно не финансировалось, Соединенные Штаты не вовлекались бы в заведомо проигрышные и абсолютно ненужные войны.

Из-за нашей беспечности правительство с одобрения Конгресса спокойно финансирует вмешательство в дела других государств с помощью кредитов ФРС, а Конгресс с легкостью пренебрегает своим обязательством избегать любых войн, которые специально не объявлены Конгрессом. Незаконные войны и финансирование их с помощью фиатных денег есть результат неуважения к Конституции и безразличия Конгресса по отношению к своим обязанностям. Это и погрузило нас в текущий кризис.

Сильная поддержка текущей системы присутствует всегда, особенно в периоды подъема. Выгодоприобретателей много, и они прекрасно представлены в Вашингтоне. Принято считать, что военные расходы необходимы для обеспечения нашей безопасности. Поэтому военно-промышленный комплекс процветает — а мы становимся все уязвимее и беднее.

Осуществление жилищных программ и снижение процентных ставок совершаются якобы для того, чтобы больше людей становилось собственниками жилья. Но выгоду из этого извлекают правительственные чиновники и политики. Строители, банки, ипотечные компании и девелоперы процветают, а когда лопается пузырь, малообеспеченные граждане, для которых разрабатывались эти программы, остаются без жилья и без работы.

Именно так происходит со всеми программами, субсидируемыми правительством, и в самых разных сферах, включая медицину, банковское дело, образование и сельское хозяйство. Фиатные деньги считаются панацеей.

Но результаты оказываются печальными: наступает бедность, хаос, а могущественные корпорации и банки требуют от жертв кризиса поддержки.

Если мы не проявим бдительность, карточный домик, выстроенный банком бумажных денег, рухнет и воцарится хаос. Американский жилищный рынок опирается на весьма призрачную финансовую структуру. Это очень опасно, поскольку сегодня богатство сокращается, те, кто наживался в годы подъема, по-прежнему у руля, а их единственной целью остается удержать свои состояния и власть и выйти сухими из воды. Влиятельные круги извлекали выгоду, а теперь им нужно найти жертв, которые заплатят по счетам. Все меры, которые принимает Вашингтон, направлены на то, чтобы победители сумели переложить все проблемы на невиновных. Этот процесс не будет проходить гладко, и те, на кого обрушились все невзгоды, вскоре поймут, что все американцы равны, но некоторые равнее других.

Чем сильнее ухудшается экономика, тем больше власти Конгресс с готовностью передает Федеральной резервной системе. Кто мог поверить, что мы когда-нибудь к этому придем? ФРС создает и распределяет триллионы долларов, и никто не требует установить хоть какой-то надзор над ее деятельностью.

Национализация продолжается, но ни Конгресс, ни общество даже не мыслят о протесте. Выкуп корпоративных активов финансируется с помощью инфляционной политики ФРС — то есть тем же методом, который и подорвал нашу экономику. В качестве способа залатать систему рассматривается старая кейнсианская мечта о мировой валюте. У меня есть серьезные сомнения в том, что она когда-либо осуществится. Препятствием для этого, как всегда, послужат национальные интересы разных стран. Одно дело создать новую валюту для Европы — да и та оказалась нестабильной. Но мировые элиты едва ли договорятся о том, чтобы ввести единую для всех валюту.

Я этому рад. Конечно, мировая валюта принесла бы большую пользу в плане эффективности. Классический золотой стандарт был своего рода мировой валютой, хотя золотые монеты в разных странах и назывались по-разному. Это идеальная система, восстановление которой я бы приветствовал. Но фиатные деньги в качестве мировой валюты были бы еще уязвимее перед инфляционным процессом, чем наши деньги сейчас. Окончательным критерием ценности инфляционных денег служит стоимость одной валюты относительно других. Новая мировая валюта лишит нас этого критерия, что совершенно непродуктивно.

Возможны и другие последствия текущего кризиса, еще более пугающие. Существует вероятность того, что высокопоставленные политики пожелают положить конец «депрессии» так, как было сделано в 1941 году, — с помощью войны. Сколько раз мы слышали этот нелепый аргумент: Великая депрессия завершилась с началом Второй мировой войны — как будто гибель миллионов людей и отказ от всех потребительских товаров благотворно влияет на экономику. Мы ведем очень опасную внешнюю политику, придерживаемся глупых экономических теорий, а людям, как говорят, нужно отвлекаться. Очень часто таким отвлечением внимания служит война.

Однако существует намного более привлекательная альтернатива.

15 Выход

Часто кажется, что город граждан и сынов своих,

И достойных и негодных, ценит совершенно так,

Как старинную монету и сегодняшний чекан.

Настоящими деньгами, не поддельными ничуть,

Лучшими из самых лучших, знаменитыми везде

Среди эллинов и даже в дальней варварской стране,

С крепким, правильным чеканом, с пробой верной, золотой

Мы не пользуемся вовсе. Деньги медные в ходу,

Дурно выбитые, наспех, дрянь и порча, без цены.

Аристофан, «Лягушки»,  прибл. 400 г. до н. э. (пер. Адр. Пиотровского)

Даже в V веке до н. э., судя по словам Аристофана и описанным в Ветхом Завете событиям в Древнем Египте, нечестность в управлении системой обеспеченных денег зачастую наблюдалась там, где правители не отличались высокой нравственностью и велись бесконечные войны. Наши деньги испортились. Финансовая система погрузилась в хаос. Злоупотребление властью и деньгами сокрушило страну. Все больше людей понимает, что вина за кризис, разразившийся в наши дни, лежит на Федеральной резервной системе и ее нужно ликвидировать. Совокупный долг Соединенных Штатов достиг рекордного уровня. Сейчас он более чем на 350 % превышает ВВП. Прежде самые худшие показатели были зафиксированы в 1933 году, когда Америка переживала далеко не самый лучший период своей истории. Тогда он составлял 300 %. В 1971 году, когда Бреттон-Вудская система прекратила свое существование, долг составлял 150 % ВВП. С тех пор как в 1971 году был утвержден новый фиатный долларовый стандарт, долг вырос в геометрической прогрессии, как и ожидали те, кто понимал, что значит дать возможность ФРС создавать деньги из ничего и без ограничений. Но и это не предел — с таким падением экономики и увеличением долга американского правительства ситуация вскоре ухудшится в разы.

Казалось бы, текущие обстоятельства должны заставить наших руководителей наконец-то предпринять какие-то шаги в правильном направлении. Но все остается по-прежнему: в прошлом году правительство обрушило целый шквал программ, в основе которых, как всегда, лежит разрастание бюрократического аппарата, уменьшение ценности доллара и расширение полномочий ФРС и исполнительной власти. В числе этих программ — кредиты первичным дилерам (PDCF), срочные кредитные аукционы (TAF), срочные кредитные аукционы ценных бумаг (TSLF) и программа выкупа обеспеченных коммерческих бумаг паевых фондов денежного рынка (ABCP). И это в дополнение к традиционно низким процентным ставкам и низким резервным требованиям, с помощью которых ФРС обеспечивает бесперебойный приток новых денег.

Это печально, поскольку наше будущее висит на волоске, и что случится дальше, во многом зависит от наших действий.

Первый пакет мер по стимулированию экономики объемом более 100 миллиардов долларов Конгресс утвердил в 2008 году. В октябре 2008 года была принята программа выкупа проблемных активов (TARP) на 700 миллиардов долларов. Новая администрация обещала к началу 2009 года подготовить следующий пакет мер, который оценивался уже в триллионы долларов. Рано или поздно этот процесс закончится фактической национализацией банковской системы.

Несмотря на то что эти меры не приносят никаких благотворных результатов, чем хуже становится экономическая ситуация, тем больше требуют их принятия. К концу 2009 года совокупные обязательства правительства превысят уже 9 триллионов долларов.

Существует другой путь, но он требует кардинальных перемен. Чтобы избрать его, нужна политическая воля, позволяющая обесточить печатный станок Федеральной резервной системы. Это вовсе не приведет к концу знакомой нам финансовой системы, как многие полагают. В мире без ФРС у нас останутся банки, доллар, банкоматы, интернет-трейдинг, веб-приложения для безналичных платежей — все это никуда не уйдет. Плюс ко всему появится гораздо больше финансовых альтернатив, которые сейчас сдерживаются, включая трейдинг и контрактную деятельность с разными валютами и новые, более обоснованные инвестиционные возможности.

Когда мы ликвидируем ФРС, доллар перестанет обесцениваться, резкие колебания стоимости международных валют утихнут, банки перестанут вести игру «веришь — не веришь», а финансовая власть не будет больше концентрироваться в руках узкого круга близких к правительству инсайдеров. В банковской системе в целом, несомненно, произойдут существенные изменения: надежные банки станут процветать, а слабые разделят участь инвестиционно-банковской сферы образца 2008 года: выйдут из бизнеса, чего и заслуживают. Тем, кто зависит от материальной помощи ФРС, придется взяться за ум или закрыться. Вкладчики, наконец, узнают, какие банки являются надежными, а какие — нет.

Возвращаясь к теме этой книги, отмечу, что ФРС обладает лишь одной исключительной властью — инициировать и поддерживать создание денег из ничего. Кому это нужно? Банкам. Правительству. Финансистам высокого полета. Всем остальным от этого нет никакой пользы — даже наоборот. Урок, которому учили нас классики экономической мысли, не утратил своей актуальности: идеального количества денег в обращении не бывает. Общество устроит любой объем денежной массы до тех пор, пока качество денег остается прочным. Цены регулируются в зависимости от существующего на данный момент предложения денег. Новые деньги, вливаемые в общество, социальной пользы не приносят. Если производство увеличивается, а предложение денег остается стабильным, покупательная способность денег возрастает. Если производство сокращается, а предложение денег остается стабильным, покупательная способность денег падает.

Деньги нужно воспринимать как то, чем они были изначально: товаром, который создал рынок вследствие развития торговли. Самый ценный товар в обществе — будь то шкуры животных, драгоценные камни или металл, — за счет которого можно было приобрести все прочие товары, облегчив сложные обменные операции, использовался в качестве денег. Золото стало деньгами потому, что оно обладает теми свойствами, которых люди ждут от хороших денег. Правительство не имеет к этому никакого отношения. В идеальном мире ФРС упразднили бы сразу же, а предложение денег заморозили бы на месте. Это не значит, что в нем не существовало бы кредитов, просто их основой были бы сэкономленные, а не вновь созданные деньги. Конгресс отменил бы закон о ФРС, а президент перестал бы назначать управляющих Федеральной резервной системой. Ее здание стало бы использоваться для других целей — возможно, его купили бы частные банки, которые функционировали бы как любой другой бизнес. Доллар тоже необходимо было бы реформировать так, чтобы он снова подлежал погашению золотом. Золотые запасы федерального правительства использовались бы в качестве гарантии его конвертируемости в стране и за рубежом. Все прочие полномочия, связанные с деньгами, передали бы Министерству финансов США, но с тем условием, что все действия правительства подлежат контролю.

Без ФРС гарантом порядка выступал бы золотой стандарт. В Вашингтоне быстро возникла бы новая культура. Мы бы имели полное представление о стоимости войн и государственных программ. Как люди, семейный бюджет которых ограничен, законодатели осознавали бы, что они не могут сделать все. Им нужно расставлять приоритеты. Им нужно экономить. Правила бухгалтерского учета взяли бы верх над амбициями, как это происходит во всех прочих сферах. Возможно, мы даже стали бы свидетелями появления нового поколения политиков, которые говорят откровенно и держат свое слово.

Тогда как возвращение к золотому стандарту было бы прекрасным шагом, не стоит ждать этого, пока мы не покончим с ФРС. Доллар играет исключительную роль в мировой экономике. Он занимает такое положение благодаря тому, что долго был обеспеченной валютой. Это не изменится и после упразднения ФРС. Доллар может оставаться таким, как сейчас, и его ценность начнет возрастать, как только рынки убедятся в том, что предложение денег ограниченно.

Федеральное правительство будет финансировать свою деятельность так же, как сегодня делают правительства штатов. Заметьте, у штатов нет миниатюрных центральных банков, и они прекрасно без них обходятся. Правительства штатов тратят средства, полученные от налогов и облигаций с плавающей процентной ставкой. В любом случае законодательная и исполнительная власти штатов не позволяют себе лишних вольностей. Они увеличивают или сокращают расходы в зависимости от реальных факторов. Кроме того, стоимость облигаций, выпускаемых штатами или муниципалитетами, определяет рынок. В них предусматривается надбавка за риск неуплаты, которая устанавливается исходя из их надежности.

Подобным же образом без ФРС оценка долгов федерального правительства станет более реалистичной. В ней будет учитываться надбавка за риск неуплаты, чего нет в нынешней системе — в результате чего люди верят в то, что существуют гарантированные безопасные способы получать проценты. Я не сомневаюсь в том, что упразднение ФРС приведет к существенному снижению цен на облигации государственного займа по сравнению с тем, как они торгуются сейчас. И это очень хороший, правдивый показатель. Стоимость долга будет варьироваться в зависимости от оценки рынком государственной политики. Любая новая дорогостоящая война или программа по антикризисной поддержке корпораций будет вызывать снижение стоимости государственных облигаций, как и должно быть, поскольку и того и другого должно быть меньше.

Прекращение полномочий по печатанию денег и передача остальной власти от ФРС к Министерству финансов было бы прекрасным шагом в правильном направлении. Но давайте разовьем эти идеи дальше и пересмотрим саму концепцию государственной денежной монополии. Отцы-основатели никогда не планировали создавать единую национальную кредитно-денежную систему. Деньги и банки оставались в ведении штатов, с условием, что сами штаты могут выпускать только золотые и серебряные законные платежные средства. В то же время никак не ограничивалась деятельность частных монетных дворов и частных (свободных) банков. Нам следовало бы снова вернуться к такой системе, аннулировав законы о платежном средстве и позволив каждому заниматься бизнесом по производству денег. Это создало бы конкурентный рынок, в котором лучшие деньги прошли бы проверку временем и смогли бы напрямую конкурировать с долларом федерального правительства.

Такая система еще более жизнеспособна в эпоху интернет-трейдинга и цифровых коммуникаций. Любой, у кого есть Интернет, легко может получить доступ к мировой финансовой системе. Никто не должен больше заставлять людей делать выбор в пользу какой-то одной валюты. Люди должны иметь в своем распоряжении любые денежные инструменты. Пусть выбор лучших денег будет сделан по законам свободного предпринимательства.

Меня удивляет, что, несмотря на все законные ограничения альтернативных денег и платежных систем, в Интернете сегодня широко используются золотые валюты, а также комплексные частные платежные системы, такие как Paypal. Несомненно, рынок принесет столько же благ сфере денежного предпринимательства, сколь и прочим сферам товаров и услуг. То же самое будет и в банковском деле. Банки больше не будут вознаграждаться за использование депозитов в своих интересах. Признаками успешных банков и основой их прибыльности будут надежность и безопасность.

Необязательно ликвидировать ФРС одним росчерком пера. Мы можем продвигаться к этой цели постепенно. Есть множество шагов, которые позволят нам приблизиться к системе обеспеченных денег. В частности, ограничить право ФРС увеличивать денежную массу в обращении и участвовать в операциях на открытом рынке. Мы можем с помощью законодательства отказать ФРС в праве монетизировать любые долги, запретить ей участвовать в централизованном экономическом планировании, поддерживать своих дружков с Уолл-стрит. Мы можем провести настоящий аудит Федеральной резервной системы и потребовать прозрачности всех ее действий и совместных планов с другими центральными банками. На смену регулированию финансовых рынков должно прийти право Конгресса регулировать деятельность ФРС. Нам следует снять ограничения с новых банков, которые появятся. Не нужно запрещать альтернативные валюты. Те, что желает быть вне существующей кредитно-денежной системы, должны защищаться законом. Все налоги и прибыли на капитал необходимо будет снять с золота и серебра, если они используются в качестве денег.

Единственный способ претворить в жизнь эти изменения — это обсуждать их и говорить ясно. Большую пользу приносят протесты. Присутствие знающих людей на важных должностях. Преподавание экономических истин в школах, колледжах и университетах. Письма, семинары, статьи, ток-шоу — все это помогает осуществлять политические изменения. Но первый шаг — это самообразование (обратите внимание на список рекомендуемой литературы в конце книги).

Скоро ли мы увидим, что Конгресс, суды и исполнительная власть действуют ответственно и стремятся к постепенному переходу к системе обеспеченных денег? Это маловероятно. Так было в аналогичных обстоятельствах, когда в 1875 году был принят Закон о возобновлении и мы вернулись к золотому стандарту после его приостановления во время Гражданской войны. Между прочим, то возвращение было событием вполне заурядным.

Другое дело сегодня. Избиратели в нашем государстве всеобщего процветания и бесконечных войн требуют финансирования, которое нельзя обеспечить одними лишь налогами и даже займами. Мы привыкли считать, что не можем отказаться от своих грандиозных замыслов о роли правительства. Психоз антикризисной поддержки не позволяет здраво подойти к процессу постепенного отказа от нашей глубоко порочной системы. Люди в большинстве своем, особенно из Вашингтона, все еще верят в то, что систему можно спасти. Они заблуждаются, и это заблуждение опасно.

Мы должны стремиться к реформам и надежной экономике, в которой строго соблюдаются все положения Конституции, иначе придется готовиться к гиперинфляции, бедности, депрессии и, возможно, к насилию на улицах. Чем сильнее усугубляется проблема, тем с большей вероятностью разразится война, тем более что по всему миру все громче раздаются требования протекционизма. Такова расплата за систему центральных банков.

Мы сами отвечаем за свою личную и экономическую безопасность. Нам остается лишь надеяться на то, что правительство не станет вмешиваться в любые попытки граждан защитить свои семьи и свое личное имущество.

Я основал организацию под названием «Кампания за свободу» с целью объединить людей с общими интересами. Попытки оказывать давление на правительство и политиков и требовать позитивных перемен необходимо продолжать, несмотря на пессимизм, который неизбежно будет нарастать. Я учредил Фонд рациональной экономики и образования, чтобы нести знания об экономической свободе. Каждое утро я читаю LewRockwell.com and Mises. org, сайт Института Людвига фон Мизеса, почетным консультантом которого являюсь.

Понимание сути текущих проблем и того, что только свободный рынок способен дать ответы на самые актуальные экономические вопросы, имеет первостепенное значение. Большинством сторонников широкого государственного аппарата движет не злой умысел, а заблуждение. Чтобы добиться доверия сограждан, мы должны уметь грамотно и по-человечески объяснять, почему нам так важна свобода. Но прежде всего мы должны понять это сами. А это зависит только от нас.

Больше всего вдохновляет тот факт, что правда — это неотъемлемая часть свободы. Процветание и социальное благополучие никогда не достигались в результате государственного управления экономикой и контроля над частной жизнью граждан. Наши цели достижимы только в обществе, которое уважает и защищает права каждого человека, молодого или старого, бедного или богатого, вне зависимости от пола, цвета кожи, расы и вероисповедания. Любые подстрекательства к применению силы со стороны граждан или правительства мы должны отвергать как противоречащие морали.

Коалиция из представителей всего политического спектра и разных образовательных учреждений уже существует и действует. В ходе президентской кампании 2008 года я организовал пресс-конференцию в Вашингтоне. Четыре кандидата от разных партий подписались под следующим заявлением: «Мы настаиваем на проведении тщательного расследования, оценки и аудита деятельности Федеральной резервной системы и ее тесных взаимоотношений с банками, корпорациями и финансовыми институтами. Дискреционным полномочиям ФРС создавать деньги и кредиты из ничего, тайно и во благо определенных кругов, следует положить конец. Не должно быть ни мер в поддержку корпораций, ни корпоративного субсидирования. Корпорации необходимо решительно преследовать за мошенничество».

Тот факт, что представители самых разных партий сошлись в своем отношении к ФРС, свидетельствует о многом. Люди с высокими моральными принципами, к какому бы политическому течению они себя ни относили, склонны ставить под сомнение деятельность ФРС. Среди них — либералы, консерваторы, либертарианцы, прогрессивисты и популисты. Столь разнообразный состав этой группы может сыграть позитивную роль в осуществлении реформ. В условиях такого хаоса финансовой системы люди к ним готовы. У нашей интеллектуальной и политической кампании против ФРС есть возможность достучаться до американцев.

Из всех аргументов против ФРС вполне достаточно морального. Она обманывает нас. Берет с нас скрытые налоги. Занимается фальшивомонетничеством. Приносит пользу ограниченному кругу лиц за счет большинства. Нарушает договора. Заставляет невинных страдать. Позволяет вести войны по всему миру и обеспечивать большие выплаты власть имущим. Американцам этого должно быть достаточно, чтобы призвать к ответу и положить конец этой почти вековой несостоятельной системе.

А что еще нам делать? Будущее туманно. Правящие элиты сопротивляются, нет ни малейших признаков того, что Вашингтон обеспокоен вопросом денег и полномочий ФРС, что нас там выслушают и поймут. Значит ли это, что нам остается только перейти в режим выживания? Я так не думаю. В тылу все неспокойно, народный гнев растет. Если направить эту энергию в позитивное и конструктивное русло, мы можем добиться невероятных успехов. Пришло время действовать, а не пребывать в унынии из-за того, в какой трагической ситуации мы оказались.

У каждого из нас есть естественное, Богом данное право на жизнь, свободы и плоды собственного труда. Защита этих прав является единственной функцией, которую должно выполнять правительство в свободном обществе. Чтобы ограничить правительство от злоупотребления властью, необходимо, чтобы люди с твердыми моральными принципами взяли на себя ответственность за собственные действия и перестали полагаться на то, что государство решит наши экономические, общественные и личные проблемы. Если движение за свободу продолжит расти, как было в последние два года, уверен, у нас будут все основания для оптимизма. Свобода и центральный банк несовместимы. Мы стремимся к свободе, и когда наша драгоценная цель будет достигнута, призыв «Покончить с ФРС!» станет реальностью.

Рекомендуемая литература

Для начального уровня

Greaves, Percy. Understanding the Dollar Crisis (Auburn, AL: Mises Institute, 2008, 1973).

Paul, Ron and Lehrman, Lewis. The Case for Gold (Auburn, AL: Mises Institute, 2007, 1983).

Rothbard, Murray N. The Case Against the Fed (Auburn, AL: Mises Institute, 1994).

Rothbard, Murray N. What Has Government Done to Our Money? (Auburn, AL: Mises Institute, 2005, 1963).

White, Andrew Dickson. Fiat Money Inflation in France (Auburn, AL: Mises Institute, 2008, 1896).

Для среднего уровня

Mises, Ludwig von. Causes of the Economic Crisis (Auburn, AL: Mises Institute, 2006).

Rothbard, Murray N. America’s Great Depression (Auburn, AL: Mises Institute, 2009, 1963).

Rothbard, Murray N. The Mystery of Banking (Auburn, AL: Mises Institute, 2008, 1983).

Sennholz, Hans F. The Age of Infl ation (Belmont, MA: Western Islands, 1979).

Sumner, William Graham. A History of American Currency (Auburn, AL: Mises Institute, 2008, 1874).

Для продвинутого уровня

Hayek, Friedrich A. Choice in Currency (Auburn, AL: Mises Institute, and London: Institute of Economic Affairs: 2009, 1976).

Hulsmann, Jorg Guido. The Ethics of Money Production (Auburn, AL: Mises Institute, 2008).

Mises, Ludwig von. The Theory of Money and Credit (New Haven, CT: Yale University Press, 1953).

Rockwell, Jr., Llewellyn, H. (ed.). The Gold Standard: An Austrian Perspective (Auburn, AL: Mises Institute, 1992).

Soto, Jesus Huerta de. Money, Bank Credit, and Economic Cycles (Auburn, AL: Mises Institute, 2008, 2006).

Дополнительное чтение

Murphy, Robert. The Politically Incorrect Guide to the Great Depression (Washington, D.C.: Regnery, 2009).

Woods, Thomas E. Jr. Meltdown: A Free-Market Look at Why the Stock Market Collapsed, the Economy Tanked, and Government Bailouts Will Make Things Worse (Washington, D.C.: Regnery, 2009).

1

.

(обратно)

2

После великой рецессии. Интервью с президентом Бараком Обамой, New York Times Magazine, 28 апреля 2009 года (интервью брал Дэвид Леонардт).

(обратно)

3

После великой рецессии. Интервью с президентом Бараком Обамой, New York Times Magazine, 28 апреля 2009 года (интервью брал Дэвид Леонардт).

(обратно)

4

Jörg Guido Hülsmann. The Ethics of Money Production (Auburn, AL: Mises Institute, 2008).

(обратно)

5

F. A. Hayek. Choice in Currency (London: Institute of Economic Affairs, 1976), p. 16.

(обратно)

6

См. выступление губернатора Бена С. Бернанке перед Всеамериканским клубом экономистов, 21 ноября 2002 года.

(обратно)

7

Doug French. Early Speculative Bubbles and Increases in the Supply of Money (Auburn, AL: Mises Institute, 2009).

(обратно)

8

Эра прогрессивизма — период с 1890 по 1920 год, который отличался высокой политической и социальной активностью среднего класса и социальных низов, масштабными социальными и политическими реформами. — Примеч. перев.

(обратно)

9

Jesús Huerta de Soto. Money, Bank Credit, Economic Cycles (Auburn, AL: Mises Institute, 2006).

(обратно)

10

Этот процесс подробно описан в книге Murray N. Rothbard. The Mystery of Banking (Auburn, AL: Mises Institute, 2008, 1983). Кроме того, он рассматривается даже на сайте самой Федеральной резервной системы, правда, под другим углом.

(обратно)

11

Согласно стратегии «too big to fail», некоторые финансовые институты настолько значимы и взаимосвязаны, что их крах имел бы катастрофические последствия для экономики в целом, поэтому в трудные времена правительство должно их всячески поддерживать. — Примеч. перев.

(обратно)

12

Континентальный конгресс — законодательный орган будущих США во время и после Войны за независимость. — Примеч. перев.

(обратно)

13

Condy Raguet. A Treatise on Currency and Banking (New York: Kelley Reprints, 1967, 1840), p. 156.

(обратно)

14

Murray N. Rothbard. The Panic of 1819 (Auburn, AL: Mises Institute, 2008).

(обратно)

15

Пол Мориц Варбург (1868, Германия — 1932, США) — американский финансист, теоретик Федеральной резервной системы.

(обратно)

16

Подробнее об основании ФРС: William Greider. Secrets of the Temple (New York: Simon & Schuster, 1987), pp. 276-289; Murray N. Rothbard. A History of Money and Banking in the United States: The Colonial Era to World War II (Auburn, AL: Mises Institute, 2002), pp. 162-183; James Livingston. Origins of the Federal Reserve System: Money, Class, and Corporate Capitalism, 1890-1913 (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1986).

(обратно)

17

Джон Пирпонт Морган I (1837-1913) — американский предприниматель, банкир и финансист, один из крупнейших американских миллиардеров, владел группой банков, контролировал до двадцати предприятий. — Примеч. перев.

(обратно)

18

Hans F. Sennholz. Money and Freedom (Grove City, PA: Libertarian Press), p. 21.

(обратно)

19

Elgin Groseclose. America’s Money Machine: The Story of the Federal Reserve (Westport, CT: Arlington House, 1966), p. 85.

(обратно)

20

Ibid., p. 86.

(обратно)

21

По данным Федерального резервного банка Сент-Луиса.

(обратно)

22

Данный график опубликован в Интернете по адресу .

(обратно)

23

William Greider. Secrets of the Temple, p. 280.

(обратно)

24

Ludwig von Mises. The Theory of Money and Credit (New Haven, CT: Yale University Press, 1953).

(обратно)

25

Doug French. Early Speculative Bubbles and Increases in the Supply of Money (Auburn, AL: Mises Institute, 2009).

(обратно)

26

Robert Schuettinger and Eamonn Butler. Forty Centuries of Wage and Price Controls (Washington, DC: Heritage Foundation, 1979; Auburn, AL: Mises Institute, 2009).

(обратно)

27

Уильям Дженнингс Брайан (1860-1925) — американский политик и государственный деятель. Баллотируясь в 1896 году на пост президента США, выступал против золотого стандарта, за биметаллизм и широкое использование серебряных денег, что обеспечило ему популярность среди фермеров, мелкой и средней буржуазии. — Примеч. перев.

(обратно)

28

Henry Hazlitt. From Bretton Woods to World Inflation (Washington, DC: Regnery, 1984; Auburn, AL: Mises Institute, 2009).

(обратно)

29

Steve Matthews, Craig Torres. Bernanke Says Federal Reserve Won’t Reveal Details on Loans. Bloomberg.com, November 18, 2008

(обратно)

30

Ludwig von Mises. Human Action (New Haven, CT: Yale University Press, 1949), p. 863. Цит. по: Человеческая деятельность. Трактат по экономической теории / Пер. А. Куряева.

(обратно)

31

Murray N. Rothbard. America’s Great Depression (Auburn, AL: Mises Institute, 2009, 1963). Издание на рус. яз.: Мюррей Н. Ротбард. Великая депрессия в Америке. — ИРИСЭН, Мысль, 2012.

(обратно)

32

Murray N. Rothbard. What Has Government Done to Our Money? (Auburn, AL: Mises Institute, 2005, 1963). Издание на рус. яз.: Мюррей Н. Ротбард. Государство и деньги. Как государство завладело денежной системой общества. — Челябинск: Социум, 2003.

(обратно)

33

Murray N. Rothbard. The Case For a 100 Percent Gold Dollar (Washington, DC: Libertarian Review Press, 1974); Murray N. Rothbard. The Case Against the Fed (Auburn, AL: Mises Institute, 1994).

(обратно)

34

Айн Рэнд (урожденная Алиса Зиновьевна Розенбаум; 1905, Санкт-Петербург — 1982, Нью-Йорк) — американская писательница и философ, создатель философского направления объективизма. Вместе с Изабель Паттерсон и Роуз Вайлдер Лейн считается основательницей американского либертарианского движения. — Примеч. перев.

(обратно)

35

«Старые правые» (англ. Old Right) — группа либертарианских мыслителей первой половины XX века, которые выступали за невмешательство США в зарубежную политику и были противниками вступления США в Первую и Вторую мировые войны, а также критиками «Нового курса» Рузвельта. — Примеч. перев.

(обратно)

36

Джон Томас Флинн (1882-1964) — американский журналист, традиционный консерватор, сторонник классического либерализма. — Примеч. перев.

(обратно)

37

Изабель Паттерсон (1886-1961) — канадско-американская журналистка, писательница, литературный критик, политический философ. Вместе с Айн Рэнд и Роуз Вайлдер Лейн считается основательницей американского либертарианского движения. — Примеч. перев.

(обратно)

38

Роуз Вайлдер Лейн (1886-1968) — американская журналистка, писательница, политический философ. Вместе с Айн Рэнд и Изабель Паттерсон считается основательницей американского либертарианского движения. — Примеч. перев.

(обратно)

39

Гаре Гаррет (1878-1954) — американский журналист, писатель, считается либертарианцем или сторонником классического либерализма. — Примеч. перев.

(обратно)

40

Ричард Вивер (1910-1963) — американский ученый, занимался филологией, интеллектуальной историей и политической философией. Его взгляды сформировали американский консерватизм середины XX века и повлияли на современную риторику. — Примеч. перев.

(обратно)

41

Альберт Джей Нок (1870-1945) — теоретик либертарианства, критик от общественности, теоретик образования. — Примеч. перев.

(обратно)

42

Генри Льюис «Г. Л.» Менкен (1880-1956) — американский журналист, эссеист, журнальный редактор, сатирик, критик американской жизни и культуры, лингвист. — Примеч. перев.

(обратно)

43

Франк Ходоров (1887-1966) — аналитик, редактор, член «Старых правых», оказал влияние на многих сторонников либертарианского и консервативного движений. — Примеч. перев.

(обратно)

44

Ludwig von Mises. Nation, State, and Economy (New York: New York University Press, 1983), p. 163.

(обратно)

45

Оригинал, цит. по: America’s Money Machine: The Story of the Federal Reserve (Westport, CT: Arlington House, 1966), p. 88.

(обратно)

46

Федеральное ведомство, просуществовавшее с июля 1917 по конец 1918 года, занималось изысканием и распределением необходимых для США и союзнических держав ресурсов. — Примеч. перев.

(обратно)

47

Milton Friedman and Anna J. Schwartz. A Monetary History of the United States, 1857-1960 (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1963), p. 198.

(обратно)

48

Левеллин Х. Роквелл. Война и инфляция. Речь, прочитанная на конференции «Восстанавливая республику», организованной фондом «Будущее свободы» (The Future of Freedom Foundation) в Рестоне, Вирджиния, 6 июня 2008 года. Опубликована по адресу: .

(обратно)

49

H. C. Engelbrecht and F. C. Hanighen. Merchants of Death (New York: Dodd, Mead & Co., 1934).

(обратно)

50

Подробные совокупные показатели объема и структуры денежной массы в 1920-х годах см.: Murray N. Rothbard. America’s Great Depression (Auburn, AL: Mises Institute, 2009, 1963). Издание на рус. яз.: Мюррей Н. Ротбард. Великая депрессия в Америке. — ИРИСЭН, Мысль, 2012.

(обратно)

51

David Hackett Fischer. The Great Wave: Price Revolutions and the Rhythm of History (New York: Oxford University Press, 1996), p. 193.

(обратно)

52

Джесси Александр Хелмс-младший (1921-2008) — член Сената США с 1973 по 2003 год (пять сроков подряд), руководитель сенатского Комитета по международным делам с 1995 по 2001 год. Консерватор, противник абортов, феминизма, коммунизма и сексуальных меньшинств. — Примеч. перев.

(обратно)

53

Льюис Лерман (род. в 1938 г.) — инвестиционный банкир, историк, сторонник консервативных взглядов, учредитель фонда Lehrman American Studies Center. — Примеч. перев.

(обратно)

54

Ron Paul and Lewis Lehrman. The Case for Gold (Auburn, AL: Mises Institute, 2007, 1983).

(обратно)

55

Крюгерранд — южноафриканская золотая монета, впервые выпущенная в 1967 году. — Примеч. перев.

(обратно)

56

После этого она была переиздана в сборнике: Ayn Rand. Capitalism: The Unknown Ideal (New York, New American Library, 1967).

(обратно)

57

Цит. по: Гринспен А. Золото и экономическая свобода // Маэстро бума. Уроки Японии: Сб. ст. / Пер. с англ. А. В. Фильчук. — Челябинск: Социум, 2003. С. 3-11.

(обратно)

58

См. роман Айн Рэнд «Атлант расправил плечи».

(обратно)

59

«Библейский пояс» — районы на Юге и Среднем Западе США с преобладанием приверженцев протестантского фундаментализма. — Примеч. перев.

(обратно)

60

William Greider. Secrets of the Temple (New York: Simon & Schuster, 1987), p. 346.

(обратно)

61

Geithner’s Revelation, Wall Street Journal, May 12, 2009.

(обратно)

62

John B. Taylor. The Financial Crisis and Policy Responses: An Empirical Analysis of What Went Wrong, /~johntayl/FCPR.pdf.

(обратно)

63

В архиве экономиста Роберта Мерфи есть серия статей, в которых подробно объясняется роль ФРС. Автор убедительно полемизирует с теми немногими, кто утверждает, что ее роль ограничена: .

(обратно)

64

Robert Higgs. Regime Uncertainty: Why the Great Depression Lasted So Long and Why Prosperity Resumed after the War, (Independent Review, Vol. I, No. 4, Spring 1997), pp. 561-590.

(обратно)

65

Речь идет о так называемой «проблеме 2000 года». — Примеч. перев.

(обратно)

66

Подробнее см.: Thomas Woods. Meltdown (Washington, DC: Regnery, 2009).

(обратно)

67

Fannie Mae (Federal National Mortgage Association, FNMA) — крупнейшее американское ипотечное агентство со штаб-квартирой в Вашингтоне. — Примеч. перев.

(обратно)

68

Freddie Mac (Federal Home Loan Mortgage Corporation, FHLMC) — крупнейшее американское ипотечное агентство со штаб-квартирой в Маклине, Вирджиния. — Примеч. перев.

(обратно)

69

Моя оценка проекта Института конкурирующих предприятий (Competitive Enterprise Institute) BailoutWatch: /.

(обратно)

70

Jörg Guido Hülsmann. The Ethics of Money Production (Auburn, AL: Mises Institute, 2008), p. 104.

(обратно)

71

Gary North. Honest Money: Biblical Principles of Money and Banking (Fort Worth, TX: Dominion Press, 1986).

(обратно)

72

Айн Рэнд. Атлант расправил плечи. Монолог о деньгах.

(обратно)

73

Edwin Vieira, Jr. Pieces of Eight: The Monetary Powers and Disabilities of the United States Constitution (Old Greenwich, CT, 1983), pp. 12-13.

(обратно)

74

Edwin Vieira, Jr. Pieces of Eight: The Monetary Powers and Disabilities of the United States Constitution (Old Greenwich, CT, 1983), pp. 12-13.

(обратно)

75

William G. Sumner. A History of American Currency (New York: Henry Holt and Co., 1874), pp. 58-59.

(обратно)

76

John Maynard Keynes. The Economic Consequences of the Peace (New York: Harcourt, Brace, 1920), pp. 235-236.

(обратно)

77

John Maynard Keynes. A Tract on Monetary Reform (London: Macmillan, 1923), Chapter II, Section I.

(обратно)

78

Генри Хэзлитт полностью опровергает взгляды Кейнса в своей работе The Failure of the «New Economics» (Auburn, AL: Mises Institute, 2008, 1959).

(обратно)

79

Эти утверждения убедительно доказываются в статье: Larry J. Sechrest. Free Banking: Theory, History, and a Laissez-Faire Model (Auburn, AL: Mises Institute, 2008, 1993), pp. 95-142.

(обратно)

Оглавление

Ron Paul END the FED Рон Пол Покончить с ФРС

  Предисловие к русскому изданию

  Отзывы о книге «Покончить с ФРС» и ее авторе

  1 Почему это важно?

  2 История и сущность ФРС

  3 Что сформировало мои взгляды

  4 Центральные банки и война

  5 Комиссия по золоту

  6 Беседы с Гринспеном

  7 Разговоры с Бернанке

  8 Роль Конгресса в кредитноденежной политике

  9 Текущий хаос

  10 Почему нужно покончить с ФРС?

  11 Моральный аспект

  12 Конституционный аспект

  13 Экономический аспект

  14 Либертарианский аспект

  15 Выход

  Рекомендуемая литература Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg