«Эксперт № 46 (2013)»

Бизнес, который нам нужен

Редакционная статья

Рисунок: Игорь Шапошников

Трудно найти в России человека, не озабоченного притоком иностранных инвестиций в страну, — и среди безмерно влиятельных лиц в правительстве, и среди бабулек у подъезда. Иностранными инвестициями измеряется радость во времена бурного роста экономики, как в 2007–2008 годах, они же определяют степень горести не в самые успешные времена, как сегодня. И в итоге складывается ощущение, что вся экономическая политика страны сводится к мантрам об «улучшении инвестиционного климата», «создании благоприятных условий иностранным инвесторам», «масштабном привлечении иностранного капитала». А главным ориентиром работы кабинета министров оказывается рейтинг Doing Business, в котором Россия за год поднялась аж на 20 пунктов, однако экономика все равно скатывается в затяжную стагнацию (по оценкам Минэкономразвития, она имеет все шансы продлиться до 2030 года). Да и бизнес почему-то не слишком радуется, а иностранцы не спешат инвестировать в Россию, несмотря на то что мы теперь еще и член ВТО.

Внимание к гипотетическим иностранным инвесторам огромное, но при этом иностранные инвестиции в основные фонды составляют в лучшем случае 1 трлн рублей при суммарных капвложениях свыше 13 трлн рублей (около 20% ВВП). Однако созданием особых условий для зарубежных гостей почему-то озабочены российские чиновники всех рангов, а отечественный капитал довольствуется второстепенным статусом догоняющего ученика.

В этом номере мы подробно остановились на внесенном несколькими депутатами законопроекте, который выделяет национальный бизнес в особый сегмент и позволяет ему пользоваться существенными преференциями — от низких кредитных ставок до налоговых льгот и сниженных базовых тарифов. Механизм реализации положений законопроекта проработан пока недостаточно, но в целом документ этот симптоматичен с точки зрения долгожданного внимания к капиталу российского происхождения.

И вот парадокс: в разговоре на эту тему с десятком экспертов нам так и не удалось услышать положительные оценки заложенной в законопроект идеи. При этом каждый посчитал необходимым заявить об опасности документа с точки зрения формирования негативного климата для зарубежных инвестиций. Мол, поддержка исключительно национальных компаний создаст неравные условия в конкуренции с продвинутыми иноземцами.

Мы постарались оценить опыт поддержки национального бизнеса в развитых странах, но найти похожий на российский целевой закон о поддержке бизнеса с национальной спецификой не удалось. И в США, и в Европе иностранный капитал почитают за благо и стараются создавать для него максимально благоприятные условия. Однако системы адресной поддержки определенных секторов и предприятий национальной экономики позволяют аккуратно поддерживать их в трудные времена. В остальном же у них равные благоприятные условия и возможности для конкуренции с иностранцами.

Для российского же бизнеса по-прежнему актуальны многие проблемы, которые перед иностранными компаниями давно не стоят. Прежде всего речь идет о доступе к дешевым финансовым ресурсам: и капитал, и кредиты для западных компаний на порядок доступнее. Неравноправие российского и зарубежного капитала очевидно, и эту кривизну необходимо выправлять еще и потому, что отечественный бизнес из-за таких условий стремится под крыло иностранных юрисдикций: хочешь брать кредиты у западных банков — оформляй собственность на офшор. А не переведешь — бери кредиты под 20% годовых в рублях.

Конечно, доводы о неблагоприятной среде (административные барьеры, силовое давление, суд) тоже актуальны, но формирование и становление национального бизнеса как раз и должно создать предпосылки для искоренения этих проблем. Капитал, ориентированный на зарубежные кредиты, на бегство из страны, на офшоры, на британские и стокгольмские арбитражи, мало заинтересован в очищении среды и установлении фундаментальных законов и равных прав для всех. Напротив, он преследует цель максимально воспользоваться непрозрачной государственной машиной с целью извлечения быстрой прибыли и вывода ее за границу. С этой точки зрения России жизненно необходимо сформировать национально ориентированный капитал, который даст запрос на более совершенные правила игры. И на новую — национально ориентированную — стратегию развития.

Национальный бизнес — национальная политика

Александр Кокшаров

Петр Скоробогатый

Сергей Сумленный

Необходимость выращивания национального капитала в России назрела. Отсутствие такого бизнеса не только накладывает ряд серьезных ограничений на экономическую политику, но и тормозит политическое развитие страны

Рисунок: Игорь Шапошников

Депутаты четырех фракций Госдумы внесли на рассмотрение проект закона «О статусе национального бизнеса в Российской Федерации». Несмотря на то что документ был отправлен авторам на доработку и требует финансового заключения правительства, само по себе его появление весьма показательно и заслуживает специального рассмотрения.

Прежде всего, это первая попытка системного преобразования внутреннего экономического уклада страны, цель которого — повысить роль национального бизнеса. До сих пор подобные инициативы (да и риторика властей в целом) имели своей целью привлечение иностранных инвестиций. Дошло до того, что всякий раз, когда политики заговаривали о необходимости повысить инвестиционную активность, у них автоматически слетали с уст слова «привлечение инвестиций», будто российский бизнес ничего не вкладывает в развитие и улучшать для него условия инвестирования нет нужды.

Во-вторых, законодатели предлагают реальные меры поддержки бизнеса, пусть и определенного его сегмента, что на фоне длинного ряда заградительных и ограничивающих бизнес законопроектов не может не восприниматься как движение в верном направлении.

Предложенный документ, конечно, не идеален. Он представляет собой «зонтичный» вариант закона, который преследует одновременно несколько целей. Во-первых, политическую: усилить роль российского бизнеса в жизни страны. Ставка именно на бизнес национальный свидетельствует, что политики начинают понимать: бизнес — это важная неотъемлемая часть национальной элиты. И если мы хотим иметь ответственную элиту, то без значительного слоя национально ориентированного бизнеса не обойтись. Во-вторых, идеологическую: создать стимулы для возврата капиталов из-за рубежа. Курс на деофшоризацию властями ясно провозглашен, теперь начались попытки выстроить механизмы, которые сделали бы этот процесс экономически целесообразным для крупных корпораций. Наконец, третья цель — экономическая: поддержать отечественные компании в конкурентной борьбе с транснациональными корпорациями и с иностранными соперниками в рамках ВТО.

Удивительно, однако, что почти никто из опрошенных нами экономистов и бизнесменов предложение законодателей не поддержал. И причиной тому не столько недостатки самого законопроекта, сколько стереотипное представление о том, что модернизация российской экономики возможна исключительно за счет привлечения иностранных инвестиций. И потому-де надо стремиться улучшить разом все параметры бизнес-климата в стране, не растрачиваясь на мелочи.

Создать с нуля

Вкратце суть законопроекта (он должен стать базовым и в перспективе потянет за собой еще десяток инициатив) такова. В России создается «реестр национального бизнеса». В него могут попасть компании, отвечающие двум главным критериям: локализация производства в России и доля иностранного капитала не более 10%. Дополнительные условия определит правительство, в документе приводится примерный перечень условий вхождения в реестр: объем заемных иностранных средств, объем и условия совершения операций вне юрисдикции Российской Федерации.

Компании, соответствующие этим критериям, ожидают следующие преференции: сниженные процентные ставки при кредитовании (прописаны уже в первом варианте закона), льготный налоговый режим, ограничение расценок на услуги госмонополий, скидки на коммунальные платежи, субсидии на уплату процентов по кредитам и лизинговым платежам.

Политические причины формирования отдельного сегмента «национальный бизнес» один из разработчиков закона депутат-единоросс Евгений Федоров определяет так: «Мы исходим из того, что необходимо формировать институт национального бизнеса для решения проблем внутренних инвестиций и политических проблем развития страны, поскольку национальный бизнес является заказчиком национальной политики в любом государстве. Раз в России нет национального бизнеса, значит, политика, которая заказывается и оплачивается через политический механизм, не национальна и не может быть таковой в принципе. Государство не имеет права по закону вкладывать сюда деньги. А все огромные инвестиции в политику зарубежные или под зарубежным контролем. Это общая логика и необходимость наличия национального бизнеса. Запуск этого проекта не означает немедленных изменений, но уже с первого дня появятся центры формирования новой реальности под названием “национальные компании”, “национальный бизнес”, “национальный капитал”. И это также будет укреплять национальную политическую систему, она тут же начнет ориентироваться на национальный бизнес».

По мнению разработчиков законопроекта, национальный бизнес предстоит создавать с нуля, поскольку вводимым критериям соответствуют лишь компании малого и отчасти среднего бизнеса. Среди крупных предпринимателей таковой отсутствует ввиду острой зависимости от иностранного капитала и юрисдикций. Сформировать в России национальный бизнес предстоит как через рост малого и среднего бизнеса и переход его в крупный, так и с помощью перевода обратно в российскую юрисдикцию иностранных предприятий, имеющих российское происхождение.

Разработчики законопроекта предлагают прежде всего финансовый «пряник». Для этого необходимо, чтобы Банк России ввел так называемые двойные ставки кредитования. То есть для обычной работы ЦБ использует сегодняшнюю ставку в районе 8,5%, а для целей поддержки национального бизнеса вводится специальная ставка, соответствующая европейской, то есть от 0,5 до 1% годовых. Вместе со снижением нормативов регулирования национальные компании в итоге смогут получать деньги через банковскую систему не под сегодняшние 20–25%, а значительно дешевле — под 2–4%. Таким образом, российские предприятия будут иметь возможность получать дешевые кредиты на тех же условиях, что и их западные конкуренты. А значит, у них больше не будет необходимости переходить в иностранные юрисдикции (или оставаться в них), как того требуют западные кредиторы.

Депутат Евгений Федоров: «Заказчиком национальной политики должен быть национальный бизнес»

Фото: РИА Новости

В экспертной среде и у большинства состоявшихся бизнесменов укоренилось мнение, что главным стимулом к возврату капиталов и росту инвестиций в стране являются меры общего регулятивного характера: снижение административного и силового давления, очищение правовой и судебной системы, создание «равных правил для всех участников». Однако самая эффективная и первоочередная мера для развития бизнеса в России — формирование именно финансовых стимулов, поскольку высокая маржа исторически перекрывала многочисленные риски предпринимательства.

Предложения в законопроекте соответствуют как раз этим критериям: удешевление заемных средств, снижение налоговой нагрузки и тарифов.

Судить по делам

Многие эксперты уверены, что особая поддержка национального бизнеса отпугнет иностранных инвесторов и затормозит модернизацию страны. Однако не очень понятно, какой именно барьер способен остановить иноземца, в принципе рискнувшего вложить деньги в Россию. Вряд ли его испугает российская компания малого или среднего бизнеса, которая внезапно получила такой же процент по кредиту, под какой сам иностранный бизнесмен может взять его у себя на родине. И если конкурентоспособность проекта подобного иностранного инвестора оказывается критически зависимой от слишком высоких кредитных ставок для его конкурентов, то, может быть, и хорошо, что этот инвестор не придет в Россию? Может быть, нам не нужны иностранные капвложения, чья рентабельность обеспечивается лишь за счет заведомо проигрышных условий российских малых и средних компаний? Пожалуй, лучше тратить силы не на таких «инвесторов», а на уравнивание финансовых возможностей российского бизнеса с возможностями иностранцев.

Конечно, предложенные в законопроекте механизмы требуют дополнительной проработки. Прежде всего, сомнительной кажется идея создать таким простым способом реестр национальных компаний, само включение в который уже подразумевает условия для особых преференций со стороны государства. «Вы судите по делам, а не по реестру, — говорит Николай Остарков , вице-президент “Деловой России”. — Приходит человек и говорит: я строю дома, у меня работает шестьсот человек, у меня строительная техника — вот его и поддержите. А если кто-то просто гонит сырье за рубеж, обедняет Россию, почему он должен считаться национальным бизнесом? Если ты создаешь индустриальный парк — получаешь льготы, я не против. То есть не по номиналу, только за то, что ты в этот реестр попал. Экономический кластер в Калуге почему-то развивается без дополнительных льгот. Вот местным властям как раз и нужно больше полномочий дать: и по снижению налога на прибыль, и по налоговым каникулам, и по доступным кредитам».

Неоднозначные критерии попадания в реестр вкупе с двойной политикой Центробанка в области кредитной политики формируют предсказуемую среду для злоупотреблений. «Здесь можно привести в пример опыт создания особых экономических зон, например в Калмыкии или Ингушетии, — рассуждает Сергей Хестанов , управляющий директор ГК “Алор”. — Бизнес специально под использование этих льгот создаст отдельные предприятия, которые ими воспользуются. Но никакого другого эффекта не будет. Как только Минфин начнет возмущаться заметным снижением налоговых поступлений, тут же инициативу прикроют».

Часто противники законопроекта ссылались также на то, что в развитых странах механизмов такой выборочной поддержки национального бизнеса нет. Да, существует практика неафишируемой поддержки государством ведущих корпораций («национальные чемпионы», как их иногда называют) вроде Boeing и Airbus, но открытая, законодательно оформленная прямая помощь национальным компаниям по жестко формализованным критериям происхождения капитала не встречается. Однако здесь необходимо отметить ряд важных нюансов. Во-первых, развитые страны уже давно прошли период становления национального капитала, сконцентрированного в крупных компаниях. Задача деофшоризации экономики актуальна для многих, но это не критическая проблема развития, как в России. Во-вторых, развитые страны все равно прибегают к мерам адресной поддержки национальных компаний, выбирая для этого наименее развитые отрасли и субсидируя стратегически важные направления. Причем в обход норм ВТО.

Кроме того, важный метод развития национального бизнеса — многочисленные программы поддержки малых и средних предпринимателей, которые, в отличие от «крупняка», за редким исключением принадлежат гражданам стран регистрации, не стремятся к выходу на мировой рынок и при этом обеспечивают рабочие места внутри страны и составляют костяк национальной экономики.

Поддержка тонкими средствами

Не свободно от протекционистских механизмов, например, немецкое законодательство. Еще в 2008 году министерство экономики ФРГ получило право накладывать вето на любую сделку по покупке немецких компаний компаниями с иностранным капиталом. При этом таковой считалась любая компания, принадлежащая иностранному инвестору более чем на 25%. Таким образом, чисто формально министерство экономики могло заблокировать даже сделку по покупке 26% капитала некой немецкой компании предприятием, 26% капитала которого принадлежит российскому, американскому или индийскому инвестору. Принятие такого законодательства было обусловлено страхами немецкого правительства перед наплывом агрессивных денег из китайских, арабских и российских фондов.

Между тем уже к 2009 году, когда мировой экономический кризис достиг и Германии, стало понятно, что стране скорее надо привлекать иностранных инвесторов, нежели отпугивать их. Протекционистский закон так ни разу и не был применен, а немецкое правительство, наоборот, всячески пыталось создать льготные условия для иностранных инвесторов. Например, во время кризиса компании Opel власти ФРГ обещали консорциуму российского Сбербанка и канадской компании Magna миллиардный кредит для покупки автопроизводителя — лишь бы те гарантировали сохранность рабочих мест в Германии. Эта сделка не состоялась из-за нежелания американского концерна General Motors расставаться с европейским подразделением (по некоторым данным, к срыву сделки приложил руку и Вашингтон, в решающий момент надавивший на немцев), но сами власти Германии были готовы поддержать иностранного инвестора.

Рисунок: Валерий Макаров

Возможности поддерживать национальный бизнес ограничивают и европейские нормы честной конкуренции, которые создавались в том числе для того, чтобы предотвратить войну протекционистских мер в условиях свободного внутреннего рынка и отсутствия таможенных барьеров. Впрочем, это не значит, что поддержка бизнесу, работающему в Германии, оказываться не может. Помимо помощи в виде субсидий есть и другие возможности. Например, могут выделяться льготные кредиты, которые благодаря ряду факторов субсидиями не являются. «Такие кредиты выдают в Германии, например, Европейский инвестиционный банк, банковская группа KfW, а также другие финансовые институты», — рассказал «Эксперту» Андреас Бильфингер , представитель компании Germany Trade and Invest (GTAI), занимающейся консультированием иностранных инвесторов в Германии. Однако при этом надо понимать, что на получение поддержки могут рассчитывать компании с любым капиталом и у компаний, находящихся в собственности граждан Германии, преимуществ нет.

«Для получения большинства форм поддержки необходимо, чтобы инвестиции делались в Германии, а также чтобы создавались новые рабочие места и размер компании соответствовал требованиям. В этом смысле иностранные инвесторы могут получить такую же поддержку, как и немецкие. Частое требование — чтобы в финансировании принимал участие немецкий банк или аккредитованный в немецком финансовом институте KfW иностранный банк. Лишь для некоторых программ (например, для получения кредита, замещающего собственный капитал) необходимо, чтобы заявка заполнялась гражданином Германии», — пояснил г-н Бильфингер.

Зарегулированность сферы оказания поддержки бизнесу, в первую очередь мелкому и среднему, не означает, что поддержка оказывается в небольшом объеме. Так, лишь один из ведущих государственных финансовых институтов, занимающихся исключительно поддержкой бизнеса, банк KfW, выдал в 2012 году льготных кредитов компаниям на 24 млрд евро и еще 13,4 млрд евро вложил в поддержку экспорта немецких компаний. Прежде всего это гарантии по оплате товаров, поставляемых немецкими компаниями за рубеж.

Для всех

В Соединенных Штатах меры экономической политики, направленные на правительственную поддержку компаний с исключительно американским капиталом, отсутствуют. Иностранные компании могут приобретать в США стратегическую инфраструктуру (например, порты и аэропорты), могут быть поставщиками вооружений для армии (шестой крупнейший поставщик в секторе ВПК в стране — британская BAE Systems). Единственное сохранившееся серьезное ограничение для иностранцев касается участия в капитале авиакомпаний: иностранные владельцы не могут приобретать более 25% голосующих акций. Поэтому все меры экономической политики в США касаются всех зарегистрированных в стране компаний, независимо от того, представлены владельцы американским или иностранным капиталом.

«Во многом это вызвано характером акционерного капитализма в США, где огромное количество крупных компаний представлены на фондовой бирже, а следовательно, состав их владельцев может меняться ежечасно и ежедневно. В определенные дни акции могут приобретать иностранные компании или физические лица, в другие дни — американские. Жестко контролировать размеры участия иностранцев в таких условиях было бы крайне трудно», — рассказал «Эксперту» Пол Дейлс , экономист исследовательского центра Capital Eonomics.

При этом если во многих крупных американских компаниях есть заметные доли участия иностранного капитала, то малый и средний бизнес преимущественно представлен американским капиталом. Однако это лишь оценки экономистов, такой статистики в Соединенных Штатах не ведется.

Но и в США власти в последнее время начали проводить экономическую политику, направленную на восстановление промышленности. В последнем обращении президента Барака Обамы , в феврале 2013 года, были представлены конкретные меры, нацеленные именно на промышленный рост. С 2010 года, когда было отмечено прохождение низшей точки кризиса в США, американский промышленный сектор добавил около миллиона рабочих мест, во многом благодаря низким ценам на энергию на американском рынке. Сегодня в промышленности США занято около 12 млн человек, что заметно ниже 17 млн на пике, в 2000 году. По мнению большинства экономистов, возвращение на прежний уровень будет крайне непростым, если вообще возможным.

Меры, названные Обамой, включают в себя субсидии альтернативной энергетике (вне зависимости от структуры капитала компаний), наем сотен новых лоббистов в Госдепартамент и министерство торговли США, которые займутся продвижением американского экспорта за рубежом, а также ликвидацию налоговых поблажек для тех промышленных компаний, которые переводят рабочие места за рубеж. Если прежнее законодательство позволяло американским компаниям (по месту регистрации, а не по собственности) учитывать в расходных статьях свои траты на перевод производства из США за рубеж, то теперь они станут частью налогооблагаемой базы, что сделает перевод производства за рубеж невыгодным.

Кроме того, Обама выступает за снижение налога на прибыль для компаний обрабатывающей промышленности с нынешних 35% (универсальная ставка для всех компаний в США) до 25%. Но одновременно предлагает ввести глобальное налогообложение для всех американских компаний (по месту регистрации) на их глобальные прибыли, включая полученные за рубежом.

Бюджет США на 2013 год включает в себя расходы в размере 16 млрд долларов на поддержку малого и среднего бизнеса. Эти средства используются для обеспечения кредитных гарантий с целью создания и расширения малого бизнеса. По оценкам Белого дома, эти меры должны обеспечить экономическую активность на 46 млрд долларов. Доступ к кредитам имеют все зарегистрированные в США малые компании независимо от источника их капитала — американского или иностранного.

Существующие в США программы субсидирования — в энергетике, в сельском хозяйстве и на транспорте — тоже не различают компании по типу собственников. Участие во всех этих программах открыто для компаний, зарегистрированных в США, а в случае с сельскохозяйственными субсидиями — для живущих в Соединенных Штатах фермеров, которые в подавляющем большинстве являются американскими гражданами.

Канадские законы, предусматривающие поддержку бизнеса, тоже не принимают во внимание происхождение капитала. В Оттаве полагают, что самый эффективный способ поддержать бизнес — предложить низкие налоговые ставки. Сегодня в Канаде одни из самых низких корпоративных налогов среди развитых стран. В марте 2013 года правительство премьер-министра Стивена Харпера объявило о самом серьезном снижении налогов. Ставка налога на прибыль была снижена с 22 до 15%, а для малого бизнеса — всего до 11% (в том случае, если годовой доход малого бизнеса составляет менее 0,5 млн долларов). Снижение налогов означает, что канадские власти недополучат 60 млрд долларов налоговых платежей (для дефицитного бюджета Канады это весьма существенно). При этом, скажем, доступ к ресурсам Экспортно-импортного банка Канады, существующего для облегчения платежей во внешней торговле страны, имеют все компании, зарегистрированные в стране. За канадцев с американцами, конечно, можно порадоваться, раз они позволяют себе такие расходы на поддержку бизнеса, однако российскому среднему бизнесу, который не имеет ни подобной поддержки, ни средств для международной экспансии, не позавидуешь.

График

Вес (а) инвестиций в основной капитал и (б) прямых и портфельных иностранных инвестиций в экономике России

О ханжестве

Александр Привалов

Александр Привалов

Депутаты всех уровней обуреваемы желанием сделать нас ангелами — срочно. Сейчас, например, проходит через Госдуму правительственный законопроект, в очередной раз усиливающий ответственность за преступления и правонарушения, связанные с алкоголем. Законопроект этот, по-моему, не без загибов, но в целом разумный, то есть умеренный — и этим многих депутатов не устраивающий. Думцы требуют запретить продажу любого алкоголя покупателям младше двадцати одного года, поддерживают идею Росалкоголя о запрете сайтов, предлагающих алкогольную продукцию, и мечтают о большом антиалкогольном законе, по свирепости равном недавнему антитабачному. Из региональных заксобраний идут того же толка предложения, одно другого суровей. Что депутаты забывают старинное присловье о том, куда именно ведёт дорога, вымощенная благими намерениями, это ладно. Но что они, взрослые люди, начисто забыли, к каким катастрофическим последствиям всего тридцать лет назад привёл нашу страну (предыдущую) горбачёвский антиалкогольный указ, это, по-моему, непростительно.

О той антиалкогольной кампании теперь вспоминают только в одном контексте: что-де, пока она шла, в стране сокращалась смертность. Это правда — и это прекрасно. Но надо бы помнить ещё, чем за это заплачено. Огромными шагами к развалу и экономики, и правоохранительной системы. Алкогольные акцизы давали более четверти доходов тогдашнего бюджета — указ сократил их поступление «не на проценты, а в разы». А вот сахар, из которого вся страна сразу принялась варить самогон, был тогда товаром дотационным. Разом сократить доходы и вздуть расходы — это готовая бюджетная катастрофа. Она и произошла; бюджетно-финансовая система страны неостановимо посыпалась. Такого результата нынешним борцам за трезвость не повторить: сегодня алкогольные акцизы играют куда меньшую роль. А вот трюк с (дальнейшим) коррумпированием полиции повторить можно. Тогда вся страна знала, в какое близлежащее окошко постучаться, чтобы добыть бутылку. И вся милиция знала эти окошки. И вся страна увидела и запомнила, что вся милиция знает… Такой эффект достижим и сейчас. Если запретить продажу алкоголя двадцатилетним, только дяденьки депутаты думают, что двадцатилетние перестанут пить: как же можно, скажут дети; нам же дяденьки запретили! А на практике все до единого дети будут знать и где можно взять бутылку, не показывая паспорта, и кто эти места крышует. Конечно, послушные юноши и девушки спиртное вразрез с законом будут покупать редко — ну так послушные и сейчас не часто спиваются.

Главное — показать себя борцами за нравственность, а что получится — неважно. Не без греха тут и исполнительная власть. Взять хоть упомянутую идею о запрещении сайтов, торгующих алкоголем и даже сообщающих, где алкоголь можно купить. Зачем их запрещать? Затем, говорят, что там торгуют суррогатом. Странный довод. Сайты эти ловятся на счёт раз, так что борцы с суррогатами должны бы их холить и лелеять. На практике же искоренение таких сайтов сократит торговлю как раз качественным алкоголем, то есть повысит в потреблении долю всякого низкопробного пойла. Или в правительственном законопроекте — ужесточаются кары по статье 151 УК за вовлечение несовершеннолетних в пьянство. Да, многих детей вовлекают в пьянство взрослые, в том числе родители. Но если «в 2011 году по этой статье было осуждено к лишению свободы 23 человека», какой смысл в её устрожении, кроме показного усердия?

Но от этих инициатив хоть не так разит ханжеством. Почему, о господа депутаты, голосовать за вас можно с восемнадцати лет, а купить бутылку пива вы разрешите только в двадцать один год? А потому, отвечают депутаты, что только к этому возрасту человек полностью формируется. Значит, жениться не полностью сформировавшемуся юноше — можно, идти в армию, то есть в случае войны убивать и умирать, — даже должно, а стакан пива — нельзя? Не странная ли у вас получается сформированность ? Отстаньте, говорят нам, вы безнравственны.

Примечательно, что высоконравственные речи удачно вступают в симбиоз с лоббизмом. На всякий случай оговорюсь: я знаю, что и пивом люди спиваются; это бесспорно. Но ханжеские речи о пивном алкоголизме позволили нашему законодателю напринимать нормативных актов, в результате действия которых доля водки в суммарном потребления алкоголя росла, а доля пива — падала. То есть алкогольная ситуация в стране объективно ухудшалась, и притом весьма заметно. Я не утверждаю, что противопивные тирады прямо спонсировались водочниками: теоретически возможно, что эти речи произносились и бесплатно, но разницы это не делает никакой. Процесс работы законодателя в пользу водочного лобби продолжается и сейчас — следите за новостями.

Подобное ханжество проявляется не только с алкоголем. Вот в Госдуму внесён законопроект, запрещающий проведение бесплатных абортов без медицинских показаний. Инициаторы проекта, депутаты Самарской области, пишут, что возможность проведения аборта за бюджетные деньги «не одобряется обществом»; что существование бесплатных абортов «оскорбляет религиозные чувства сотрудников страховых компаний» — и так далее. Это ведь точно то же самое. Понятно, что аборты суть страшное зло, но столь же понятно и другое — к каким последствиям приведёт предлагаемая мера. Для взрослых и обеспеченных женщин не изменится практически ничего, а невзрослые и неимущие обрекутся на криминальные аборты. Давно у вас школьницы в себя вязальными спицами не тыкали? Отчасти авторов проекта извиняет то, что запрет абортов в нашей стране был отменён шестьдесят лет назад, сразу после смерти Сталина, и люди уже плохо помнят, как такой запрет выглядит на практике, но можно бы всё-таки и самим сообразить.

Взрослый человек не может думать: сделаю-ка я зло незаконным и оно исчезнет. Потому что взрослый человек должен понимать: если бы такое простое решение было возможно, его бы уже наверняка приняли — вероятно, много столетий назад. Принимать закон, обязывающий широкие круги грешников немедленно стать ангелами, всегда значит тешить (и плодить) бесов. Прозаичнее говоря, лекарство оказывается хуже болезни.        

За стойкую краску без запаха

Наталья Литвинова

Низкое качество лакокрасочных изделий в нашей стране мешает развиваться отрасли. Учредители недавно созданной Ассоциации качества краски хотят выработать новые стандарты для отрасли и научить разбираться в них потребителей

В рознице разница в стоимости краски сопоставимого качества может быть шестикратной

Фото: ИТАР-ТАСС

Каждую весну во дворе нашего дома, да и во всех близлежащих начинается настоящая «газовая атака»: дворники красят детские площадки, заборчики, скамейки, бордюры и все остальное. Вся эта свежеокрашенная «красота» очень долго и неприятно пахнет, еще дольше сохнет, иногда не сохнет вовсе, продолжая пачкать одежду до конца лета, а уже следующей весной краска коробится, опадает хлопьями — и все начинается сначала. Производители лакокрасочных материалов (ЛКМ) говорят, что ситуация вполне типична и легко объяснима: объем некачественной краски («гаражной», на сленге участников рынка) в декоративном сегменте достигает, по разным оценкам, от трети до половины рынка. А часть производителей уверена, что до 80% продукта грешит несоответствием между составом, задекларированным на этикетке, и содержимым банки. На одной из последних профессиональных конференций был поднят даже вопрос о том, что, возможно, скоро придется вводить понятие «лакокрасочный продукт» по аналогии с «творожным» или «сырным продуктом». Пять крупных компаний — производителей декоративной краски на российском рынке («Ярославские краски», Tikkurila, DuPont, AkzoNobel, Dow) объявили о создании Ассоциации качества краски. Ее цель — объединить всех ведущих производителей, придерживающихся мировых стандартов качества, и научить покупателей ориентироваться в существующих продуктах, делать выбор осознанно, не ожидая от банки за 40 рублей «экологической безопасности», «уникальных свойств» и «идеального покрытия». Также в новой ассоциации надеются оказывать влияние на технические стандарты, принимаемые в отрасли, в частности на формирование техрегламента Таможенного союза.

Нести культуру в массы

Сегодня в нашей стране производится 1,4 млн тонн краски в год. Порядка 600 тыс. тонн из них — это индустриальные покрытия для нужд различных отраслей промышленности (автомобильная краска, порошковая для металлических поверхностей, наливные полы и т. п.). Остальное — сегмент декоративных покрытий для строительства и ремонта. Именно здесь и возникают основные проблемы с качеством. «В индустриальном сегменте заказчик контролирует поступающий продукт, обманывать его никто не будет, чтобы не терять контракт, а вот в потребительском сегменте никакого контроля практически не существует, — рассказывает Николай Яковлев , директор компании “Ярославские краски”. — Невозможно даже точно подсчитать, сколько производителей работает сегодня на рынке, — по разным оценкам, от 650 до 1200 компаний. Они постоянно закрываются, открываются новые, “бодяжат” краску из чего придется — в качестве сырья используют нефтехимические суррогаты или, к примеру, ракетное топливо вместо растворителей, в качестве пигмента — токсичные соединения вроде хроматов свинца. Могут добавить совсем немного хорошего материала, чтобы было что написать на этикетке, остальное сырье — самое низкосортное, часто не соответствующее даже нормам безопасности».

Основная причина существования таких товаров — существующий спрос на дешевые товары, обусловленный низкой покупательной способностью населения. Если, приобретая дешевые продовольственные товары, покупатели, в общем, отдают себе отчет в том, что покупают продукты с заменителями, то, отправляясь в магазин за ЛКМ, никто не понимает, что значит качество. Розница идет навстречу спросу и всячески давит на производителей, прямо заявляя: «Наш потребитель не понимает, что такое качество, ему все равно». Так, в одном из крупнейших сетевых магазинов строительных товаров продается эмаль ПФ 115 (очень старый, популярный в народе классический продукт, выпускавшийся советской промышленностью еще 50 лет назад) за 38 рублей. Между тем, по словам Сергея Ермилова , руководителя ассоциации «Центрлак», даже сырьевая база для этого продукта сегодня стоит 32–35 рублей. А если к этому прибавить производственные расходы, упаковку, зарплату работникам предприятия, налоги, логистику, маржу производителя, дилера и розницы, то реальная цена товара никак не может быть ниже 60 рублей. «Впрочем, — добавляет Ермилов, — я знаю некоторых производителей, у кого сырьевая база по этой эмали составляет всего 18 рублей, — понятно, что это будет совсем другой продукт, он, например, никогда не продержится на поверхности заявленные три-четыре года, а облезет уже через год, да и прочие потребительские свойства будут другими».

Ничего этого обычный покупатель не знает, на этикетке он видит правильные слова, свойства продукта расписаны наилучшим образом. Да и высокая цена отнюдь не всегда служит подтверждением настоящего качества: один из зарубежных производителей краски как-то провел исследование продуктов, присутствующих на рынке, и выявил, что разные товары сравнимого качества могут различаться в цене шестикратно!

В итоге покупатель, несколько раз нарвавшийся на товар, не соответствующий его ожиданиям, вообще утрачивает веру в эту категорию и переходит на другие типы покрытий — на пол стелет линолеум, стены обивает пластиком и так далее. «Потенциально категория ЛКМ имеет очень высокие перспективы роста, — уверен Николай Яковлев, — даже в советское время мы потребляли краски на душу населения больше, чем сейчас, а в европейских странах, к примеру, уровень потребления на душу населения в два-три раза выше, чем наши пять литров. Но, несмотря на это, категория почти не растет. Пусть сейчас это связано с общей не самой благоприятной экономической ситуацией, но мы рискуем и в момент подъема упустить все шансы, поскольку на рынке доминирует товар отвратительного качества, вызывающий разочарование потребителей».

Основную цель новой ассоциации ее учредители видят как раз в том, чтобы повышать культуру потребления, научить покупателя хотя бы примерно понимать, что должно входить в состав качественного продукта, какими свойствами он должен обладать, насколько опасно и просто невыгодно использование низкокачественных ЛКМ. Помимо различных рекламных кампаний, создания специального портала учредители намереваются разработать систему добровольной сертификации, которую обязаны будут пройти все потенциальные члены ассоциации, и само членство в этой структуре будет означать, что производитель берет на себя обязательство выпускать продукты, соответствующие выработанным совместно стандартам, близкими к мировым. «Одна из целей нашей ассоциации — разработка и продвижение стандартов качества краски, методов их оценки и контроля», — отмечает Пламен Господинов , управляющий по Восточной и Центральной Европе компании DuPont Titanium Technologies. Так, в ассоциации надеются, что смогут оказать влияние на формирование технического регламента по категории ЛКМ, который сейчас готовится в рамках Таможенного союза. Любопытная деталь: формирование регламента отдали почему-то Казахстану, у которого собственного производства ЛКМ практически нет. Возможно, причина в том, что в профильном российском министерстве — Минпромторге — нет ни одного специалиста по лакокрасочной отрасли. Тем не менее ведущие российские производители и зарубежные поставщики хотели бы иметь легитимную возможность влиять на технические стандарты, принимаемые властями.

Куда выведет

Появление новой ассоциации в отрасли было встречено несколько сдержанно. Игорь Романов , руководитель отдела маркетинга компании «Ярославские краски» объясняет это тем, что, возможно, не все компании готовы прямо сейчас начинать работу над повышением качества своих продуктов, например искать новых поставщиков, которых проще контролировать и которые не подведут с компонентами. «Даже нам, ведущему российскому производителю, придется изменить некоторые процессы, чтобы подтянуться к стандартам, но мы сознательно на это идем», — признается Романов. Да и к оценке качества продукции производители подходят по-разному. Геннадий Собко , генеральный директор компании «Лакра» говорит, что не очень понимает, как можно для проведения сертификации пустить на свое производство зарубежных конкурентов — у всех есть какие-то технологические ноу-хау, свои приемы работы. «К тому же я пока не уверен, что указанные способы просвещения потребителей будут иметь какой-то большой эффект, — добавляет Собко. — Все мы в рамках обычного маркетинга делаем то же самое — работаем с дилерами, с консультантами в магазине, печатаем листовки с разъяснениями и так далее. Посмотрим, как начнет работу ассоциация, и если увидим резон, то вступим в нее».

А вот у Бориса Стрейса , генерального директора компании VGT, аргументация другая: «Я считаю, что в этой ассоциации требования к качеству даже заниженные. Уверен, что краска на органически растворимых материалах, растворителях вообще не должна использоваться в строительстве, это вчерашний день. Мы выпускаем продукты только на водной основе и призываем к этому всех остальных. Краска на растворителях должна остаться лишь для какого-то специального назначения — для судов, труб, а там, где речь идет о контакте с человеком, — только водные, поскольку они, даже при не лучшем качестве, не будут опасными в плане экологии». Впрочем, в том, что работать над повышением потребительской культуры также нужно, Борис Стрейс не сомневается, поэтому рассматривает для себя возможность вступить в новую ассоциацию.

Практически все производители краски, с кем удалось поговорить, сетовали на полное отсутствие контроля за прилавками и за работой строительных бригад: какая краска там выставлена или используется во время работы, никому не известно, да и механизма проверки не существует. О том, что ЖКХ — один из каналов поступления некачественного продукта на рынок, также упомянули все. «Тендеры объявляются по ценам, заниженным очень сильно, — что за краску можно предложить по 50 рублей за литр? Если делать состав нормального качества, то это будет не бизнес, а бульон из-под яиц», — сетует Геннадий Собко. Поэтому сегодня производители не представляют иного пути наведения порядка, как работа с потребителем. «Мы видим на рынке стремление к покупке более экологичных материалов, — отмечает Симо Лайтала , генеральный директор Tikkurila в России. — По нашим оценкам, за десять лет в России доля водных материалов выросла с 15 процентов от общего объема продаж в литрах примерно до 60 процентов. Одновременно мы видим, что конечные потребители чаще всего не понимают, что значит качество краски».           

: Empty data received from address

Empty data received from address [ url ].

Рыбаки нащупали золотое дно

Софья Инкижинова

Экологическая сертификация позволит дальневосточным рыбакам расширить географию сбыта, повысить экспортные цены на рыбу и увеличить перерабатывающие мощности

Ассоциация добытчиков минтая (АДМ) получила от Морского попечительского совета (Marine Stewardship Council, MSC) экологический сертификат на траловый промысел минтая в Охотском море. Это знаковое событие не только для отечественного рыболовства, но и для мировой рыбной индустрии. С новым статусом дальневосточные минтайщики намерены войти в нишу премиального сертифицированного промысла, уйти от китайских посредников и продавать свою продукцию по более высоким ценам напрямую крупным европейским потребителям. Кроме того, с ростом выручки появится возможность расширить мощности по переработке рыбы, конкурируя с азиатскими предприятиями по производству филе минтая.

Экологическая сертификация MSC — ведущий глобальный стандарт, подтверждающий сбалансированность и устойчивость промыслов дикой рыбы (всего в мире около 20 экологических сертификаций рыбных промыслов и рыбопродукции). В программу MSC входит более 15% мирового рыболовства, это 198 промыслов, или 12 млн тонн вылова водных биоресурсов. Еще около 100 промыслов находятся в процессе сертификации.

АДМ не первые отечественные рыбаки, получившие экологическую сертификацию своих промыслов. В России уже есть предприятия, которые работают по этой системе: например, в июне Союзу рыбопромышленников Севера (СРПС) присвоили сертификат MSC для промыслов трески и пикши в Баренцевом море. Однако аккредитованные участники в нашей стране занимают небольшую долю рынка даже по российским меркам (менее 5%). Если же говорить об охотоморском вылове минтая, то по своему объему он теперь входит в тройку самых крупнейших сертифицированных промыслов в мире — после перуанского анчоуса и американского минтая.

Цены пополам

Для российских рыбаков возможность повысить цены на свою продукцию — основная причина, побудившая их получить экологическую сертификацию. Вернее, как говорят сами минтайщики, они хотят получить справедливую цену. «Как только появились экологические сертификаты промыслов, европейская розница сильно снизила закупочные цены на несертифицированную рыбу. Американская ассоциация минтайщиков (APA) быстро сертифицировала минтаевый промысел и обеспечила для себя выгодные цены, а наша продукция долгое время продавалась по низким ценам», — рассказывает президент Ассоциации добытчиков минтая Герман Зверев . В качестве примера он приводит цены 2009 года: тонна российского минтая тогда стоила 1100 долларов, а американцы продавали аналогичную рыбу, но сертифицированную, за 1600 долларов. Сейчас, когда российские рыбаки уже получили новый статус, цены на отечественную и американскую продукцию составляют соответственно 1400–1450 и 1550–1600 долларов. В будущем году цены могут сравняться.

Между тем сертифицированная по экостандарту рыба по своим потребительским свойствам ничем не отличается от той, что не сертифицирована. В своих оценках экологи базируются на трех основных принципах: промысел не должен превышать общий допустимый улов, ОДУ (при его превышении рыбе грозит исчезновение), промысел не должен оказывать влияние на другие элементы экосистемы (например, нельзя, чтобы из-за вылова исчезали редкие птицы), рыбаки обязаны строго соблюдать местное и международное законодательство.

В мировую практику экологическая сертификация рыбных промыслов вошла в 1997 году. Именно тогда и появился MSC — детище крупнейшего в мире покупателя рыбопродукции компании Unilever и Всемирного фонда дикой природы (WWF). Их первыми объектами стали рыбные рестораны. Под воздействием СМИ в странах с наиболее развитым экологическим сознанием — в Западной Европе, США и Канаде — большинство потребителей стали заказывать блюда, рядом с которыми в меню стоял знак MSC. Затем к ресторанам присоединились крупнейшие транснациональные торговые сети, в частности Wal-Mart. Они добровольно (точнее, под давлением общественности) стали принимать на себя обязательство реализовывать только экологически сертифицированную продукцию, будь то сырая рыба или конечный продукт с глубокой степенью переработки. В настоящее время агитация «зеленых» самым непосредственным образом влияет на рыночную капитализацию компаний. Если торговая сеть заявляет, что придерживается экологической политики, то это повышает стоимость ее акций.

Сегодня целый ряд участников рынка (не только рыбного) считает, что экологические стандарты уже превратились в оружие глобальной международной конкуренции и стали инструментом межгосударственного давления. Например, получить экологическую сертификацию российским минтайщикам было нелегко, они пытались сделать это с 2007 года. Тогда рыбаки наняли независимую аудиторскую компанию Interek Moody Marine, предоставили ей различные научные исследования о российском промысле. В январе текущего года аудиторы присвоили им 82,4 балла (в соответствии со стандартами MSC требовалось набрать 80 баллов), но сертификацию минтайщикам не выдали. Узнав о будущем положительном решении по сертификации, американцы предъявили свои аргументы, что российский промысел недотягивает до их уровня. «Только сейчас нам удалось доказать, что популяция минтая востановилась после длительного спада, наша система контроля позволяет гарантировать отсутствие браконьерского вылова и прочее», — рассказывает Герман Зверев. Однако он считает, что у американцев все же будет ценовое преимущество. Российским рыбакам удалось сертифицировать лишь вылов в Охотском море, где они ежегодно вылавливают 1 млн тонн минтая. Минтай из Берингова моря будет по-прежнему стоить на 35–40% дешевле, чем тот же минтай, пойманный рыбаками из США, которые имеют экологический сертификат во всех районах своего промысла.

Акцент на дорогую рыбу

Ожидается, что экологическая сертификация подстегнет российских минтайщиков развивать и переработку рыбы. По данным Росрыболовства, в прошлом году в нашей стране было выловлено 4,2 млн тонн водных биоресурсов, более трети всей выловленной рыбы приходится на минтай. Ежегодно на внешний рынок уходит в среднем 1,3 млн тонн минтая, на внутренний — 250–300 тыс. тонн. При этом современной переработки рыбы у нас почти нет, доля продукции с высокой добавленной стоимостью — филе, сурими (фарш, из которого можно сделать рыбные палочки) — составляет менее 10%. Остальное до сих пор реализуется в виде неразделанного сырья или замороженной рыбы.

Сегодня идею выпускать продукцию с высокой степенью переработки с энтузиазмом восприняли, например, в компании «Русское море — Добыча». В следующем году там намерены оснастить все свои судна филетировочными линиями и выпустить порядка 30 тыс. тонн филе — это столько же, сколько сейчас производят все российские рыбные компании.

С этой продукцией российские рыбаки надеются вернуться на европейский рынок (десять лет назад они поставляли туда в три с половиной раза больше филе, чем сегодня). Имея в кармане экосертификат, минтайщики могут рассчитывать, например, на поставки кейтеринговым компаниям, которые обеспечивают готовыми обедами различные учреждения. На внутреннем рынке экологически сертифицированная продукция тоже может быть востребована западными компаниями, которые придерживаются политики экологических закупок. Одному McDonald’s в России ежегодно требуется 4–4,5 тыс. тонн рыбного филе. Сейчас там в основном закупают сертифицированное американское.

И наконец, следующий шаг, который позволит качественно укрепить отрасль, — это создание организации, представляющей интересы рыбаков на международных рынках. В настоящее время отечественные рыбные компании разобщены, каждая продает свою продукцию самостоятельно, и нередко среди игроков возникают разногласия, в частности по стоимости рыбы во время путины. При этом в ряде стран внешнеторговые сделки идут по одной цене. Например, на рынке минтая в США действует Институт маркетинга морепродуктов Аляски, который занимается продвижением местной рыбы и вопросами ценообразования. В Норвегии аналогичным образом работает Норвежский комитет по рыбе. Так же регулируется во Вьетнаме экспорт пангасиуса, в Таиланде — креветок. Впрочем, в российском законодательстве пока никак не закреплено то, что можно создавать сбытовые картели для внешнего рынка, поэтому ФАС категорически против этой идеи.

График 1

Американский минтай дороже российского

График 2

Последние пять лет российские рыбаки вылавливают минтая больше американских

Базовая одежда

Елена Николаева

На что делаете ставку? - На развитие рынка, тренд на произведенные в России качественные вещи

Сфера деятельности: дизайн и продажа одежды

Стартовые вложения: 2009 г. (заемные и собственные средства) 580 000 руб.; 2011–2013 гг. (заемные средства) 3 000 000 руб.

Принято считать, что в русской моде можно существовать, будучи лишь женой, подругой или дочкой весьма обеспеченных мужчин, занимающихся реальным бизнесом. Инвестиция в высокую российскую моду — это скорее игра, обеспечивающая упоминание на страницах глянцевых журналов, определенную подпись под фотографией в светской хронике и внимание фэшн-блогеров. В этой нише (схожая ситуация в сегменте столичных салонов красоты и галерей) нет здоровой конкуренции, да и, собственно, цели заработать. Несколько исключений лишь подтверждают правило.

Но даже в таких условиях российская мода сегодня живее, чем когда-либо раньше. Все больше молодых имен, появляющихся чуть ли не каждый сезон с удачными решениями. Конечно, к ним в мире относятся прохладно. Чтобы быть частью большой игры, нужно следовать определенным правилам: обеспечивать регулярность производства коллекций — охота за потребителем подразумевает около восьми коллекций в год. Помимо сезонных коллекций нужны круизные, капсульные; нужно обеспечивать размерный ряд, ассортимент, стабильные поставки. А с июля и с января быть готовым к сезонным распродажам со скидкой до 70%. Участвовать в показах. И делать многое другое: например, при таких колоссальных тратах держать на вещи цену, адекватную для начинающего дизайнера. При этом вряд ли стоит рассчитывать на волну особого патриотизма, заставляющего рвать на себе нежнейшее платье от, например, всемирно известной криминальной парочки Дольче и Габбана в пользу безвестного российского производителя со схожей стоимостью одежды. Правда, нацеленность большинства на верхний, люксовый, сегмент оставляет надежду, что можно попытаться сделать бизнес, спустившись этажом ниже. «Дизайнеры — это творчество. Я не создаю творчество в чистом виде. Я создаю машину», — объясняет основатель российской марки «базовой» одежды Oh, my Сергей Ковеленов . У него примерно 50 наименований мужской и женской повседневной одежды, в числе которых — футболки, носки, «треники», юбки, платья, платья-толстовки, «кенгурухи», свитера и т. д. В сезон выпускается примерно 10 тыс. единиц товара. Обслуживается 500 заказов в месяц со средним чеком 3 тыс. рублей. Ровно год назад оборот его компании составлял 400 тыс. рублей в месяц. Сейчас — 1,5 млн рублей.

Концепция

«Любой бренд условно состоит из пирамиды: basic — базовые вещи, forward — например, платья, которые часто меняются и привлекают внимание покупателей, и fashion — модели, нацеленные на то, чтобы получить освещение в медиа. Basic — самая денежная часть, — объясняет правила построения бренда Сергей. — Я сконцентрировался на ней, на простых и качественных вещах, где главная идея лежит вне моды. Я хочу создать всемирно известный массмаркет бренд. Сделанный в России».

Однако в нише недорогих повседневных вещей давно правят международные гиганты вроде H&M, Zara, действующие с такой скоростью, что не успела еще модель в одежде люксового бренда дойти до конца подиума, как конструкторы массмаркета уже все скопировали, производственная линия загружена, и еще до конца показа растиражированная вещь подъезжает к сетевым магазинам. С такой машиной даже известные дома моды ничего не могут поделать: неужели тягаться с нею по силам ограниченному в средствах, производящему небольшие партии бренду, да еще в России, известной своими высокими издержками?

Сергей Ковеленов, 29; образование: неоконченное высшее — Восточный факультет СПбГУ

«Если все правильно посчитать, производство в России может быть доступным», — уверяет Сергей. На простые вещи Ковеленов переключился в 2010 году. Двумя годами ранее, оставив работу PR-менеджера в крупной компании, он вместе с друзьями обжегся на производстве женских платьев. «Бренд назывался Oh, my Posh. Наши платья по качеству не соответствовали той цене 5–7 тысяч рублей, по которой мы могли позволить себе выставлять их в ритейле, — вспоминает Ковеленов. — Но благодаря этому опыту я понял: во-первых, нужно продавать вещи через интернет; во-вторых, это должны быть не платья, которые дорого производить, а простые базовые вещи, простых цветов, из простых тканей».

После ребрендинга от названия марки отвалилось слово Posh («шикарный»), а из учредителей остался один Сергей. Определившись с новой концепцией, он уже к апрелю 2010-го наполнил виртуальные полки своего интернет-магазина белыми, серыми и черными футболками и свитерами. Свой офлайн-магазин маленькой марке держать невыгодно, как и размещать вещи в мультибрендовых точках. «Магазины не выкупают их, а лишь выкладывают на полки: возьмут — не возьмут. Мы отдаем им вещи на реализацию, фактически средства замораживаются. Я же сторонник того, чтобы продавать за деньги. К тому же, когда продаешь сам, продажи выгоднее: маржа вся ваша», — рассказывает Сергей.

Oh, my выпускает две коллекции в год — зима и лето. Казалось бы, базовая одежда проста и фантазировать бесконечно невозможно. Чем, например, может отличаться одна коллекция классических маек, толстовок и пижам от другой, пытаю я Сергея.

«Это только на первый взгляд нет отличий, — отвечает он. — Все, конечно, хотят новую вещь каждый сезон, и мы обязаны играть по этим правилам — придумывать, менять ассортимент. Однако basic может быть разный. Понятно, что в итоге это простые футболки, майки, простые платья. Но могут быть разные цвета, разные детали, вырезы».

Приятным бонусом для производителей базовых вещей является их недолгий срок службы. Это не костюм Chanel или вечернее платье, которые надевают далеко не каждый день и могут передавать из поколения в поколение. Это футболка, которая носится в разы чаще и выдерживает лишь несколько стирок. А значит, однажды завоеванный клиент снова и снова возвращается за хорошо сидящими майками и носками в больших количествах.

Производство

«Есть два вида бизнеса: производство и “на продажу”. Мы сами не производим, — объясняет Сергей. — Только придумываем модели, конструируем и продаем. Цикл производства одной линии одежды занимает семь с половиной месяцев».

Если идея оказывается дорогой в производстве или «не для всех» по дизайну, от нее приходится отказаться. Избыточную фурнитуру — пуговицы, заклепки, тесемки — тоже приходится исключать. Оставшиеся эскизы прорабатываются дизайнером и конструктором. Даже простая на первый взгляд одежда имеет свои сложности. «Например, футболка. Это сложное конструкторское творение. Она должна хорошо сидеть, ее должно быть удобно носить. Сделать ее правильно на самом деле большое искусство», — говорит Сергей.

Производство у Oh, my — на аутсорсинге. Ткань заказывают в Турции и Эстонии — работают через посредников, так проще и дешевле разобраться с таможней. Российских фабрик, которые делают качественные ткани, даже простые, из хлопка, мало. Без поддержки государства легкая промышленность в России (как, впрочем, и многие другие отрасли) пришла в упадок. Выкройки и ткани отправляются на пошив: «Существуют фабрики, цеха, которые специализируются на таких небольших заказчиках, как мы. Встречаемся, обговариваем детали, вписываемся в их расписание, размещаем заказ, переводим деньги. С производства изделия приходят к нам уже с бирками и в упаковке. Вязаные вещи производим в Латвии».

«В мировом массмаркете 10% себестоимости приходится непосредственно на производство, а у нас пока 25%», — рассказывает Сергей. Но работать с Азией он пока не собирается: «Мы постепенно снижаем себестоимость за счет увеличения тиражей. Становимся оптовыми заказчиками и материалов, и фабрик. Также идет экономия за счет подбора правильного ассортимента, отслеживания спроса и уменьшения нераспроданного остатка». Кроме того, компания научилась не допускать разрыва между спросом и производством. «В июле прошлого года, например, не успев произвести товар, мы продали его на 7 тысяч рублей. В этом году — на 1,5 миллиона», — говоритСергей.

Создание добавленной стоимости

«Я считаю, покупатель не знает, что ему нужно. Поэтому важно правильно предложить ему товар», — уверяет Сергей. Стоимость продукту добавляет прежде всего грамотный маркетинг. Индустрия, способная продать камин даже снеговикам, может продать одну и ту же футболку под разными брендами — по цене, которая различается в несколько раз. Для предпринимателя, создающего свой бренд одежды, не должен даже стоять вопрос, нанимать ли пиарщика и менеджера, наполняющего контентом странички бренда в соцсетях. Это должны быть едва ли не первые люди в компании. «В продвижении мы делаем ставку на социальные сети. Это недорого и эффективно. Мы транслируем все, что делает марка, собираем лояльных покупателей», — говорит Сергей. Пользователи соцсетей падки на то, что можно «лайкнуть», чем можно «поделиться» с друзьями.

Грамотное позиционирование, особый стиль подачи, съемка готовой вещи — все это решает, окупятся ли затраты на производство: «Над одной нашей фотографией работают пять человек. Стилист продумывает наряд. Из нашей линейки не собрать полный комплект — нужны обувь, аксессуары. Сначала мы снимали моделей босиком, но это сразу создает обманчивое представление, что мы производим одежду для дома. Плюс, конечно, фотограф и ретушер, который приводит в порядок все несовершенства».

Однако нужно разобраться с целевой аудиторией бренда. «Натуральные ткани, простой крой, невысокие цены, российская марка — наверное, ваши покупатели — хипстеры?» — спрашиваю я у Сергея. «Мы тоже сначала так думали, — отвечает Ковеленов. — Оказалось, не только они. Я бы обозначил эту категорию как “западники”: любая субкультура, люди от 25 до 35 лет. Они нас понимают. В такие вещи, как у нас, одеваются в Германии, Швеции. К тому же мы заметили определенный тренд — некий патриотизм. Интерес ко всему, что сделано у нас, и небольшими партиями».

В общем, это как раз те люди, которые привыкли делать покупки в сети. Если говорить о географии, то 80% покупателей марки живут в Москве и Санкт-Петербурге.

Калькулятор

В 2010 году Сергей вложил в проект 580 тыс. рублей. Частично это были собственные средства, частично — взятые взаймы у друзей. «К государству за поддержкой мы не обращались. Поскольку у нас “прописка” в Санкт-Петербурге, мы не подпадаем под московские программы поддержки, но вот помощь с выкупом оборудования хотим получить», — говорит Сергей. В команде четыре человека: директор, копирайтер, конструктор, администратор интернет-магазина. Еще шесть-семь человек на аутсорсинге — стилист, фотограф, специалист по маркетингу в соцсетях, программист. Также на аутсорсинге производство, где работают 20 человек, и курьерские службы в Санкт-Петербурге и Москве с возможностью самовывоза и примерки. Из своих активов у компании — конструкторский цех, склад, интернет-магазин. Oh, my производит две коллекции в год, примерно по 50–60 наименований. Носков, например, может быть по 1000 пар, платьев — по 150 штук. В сумме выходит 10 тыс. единиц. Цены — от 490 рублей. По полной стоимости продается примерно 60, а то и 80% вещей. Остальные идут на распродажу со скидкой 30–70%. Возврат покупателей — 40%. Себестоимость непосредственно производства в составе вещи — 25%. Маржа — 20%. В месяц поступает в среднем 500 заказов. Средний чек — 2800–3000 рублей. «На плаву нас удерживали бы и 300 заказов. В прошлом году оборот был в среднем 400 тысяч рублей в месяц. В этом году — 1,5 миллиона в месяц. Годовой оборот ожидаем на уровне 13,3 миллиона рублей», — делится расчетами Сергей. Все деньги реинвестируются. В планах — расширять сотрудничество со сторонними дизайнерами и наращивать объемы рекламы, а также развивать оптовое направление.

Резюме

Не может в такой большой стране, как Россия, легкая промышленность находиться на мертвой точке. Если есть спрос, будет и предложение. Кто-то банкротится, кто-то прорывается. В любом случае это означает, что процесс идет. Но лучше, когда планируешь дело, связанное с производством, сверх бизнес-плана заложить примерно 30% (а лучше — все 50%) на множество мелких и незапланированных расходов.        

Революция лоукостеров

Марк Завадский

О моделях существования аэропортов настоящего и будущего рассказывает глава международного подразделения сингапурской Changi Airports International Лианг-Сонг Лим

Лианг-Сонг Лим: «Находясь в аэропорту, люди хотят не только делать покупки, но и получать положительные впечатления»

Сегодня главная проблема многих крупных международных аэропортов — неожиданно резкое увеличение объема воздушного трафика. При планировке многих терминалов рассчитывали, что трафик будет увеличиваться плавно, но не учли эффект «революции бюджетных авиалиний». Запланированное постепенное увеличение площадей уже не спасает, требуется делать крупные вложения незамедлительно. Однако помимо того, что получить большой объем инвестиций за короткий промежуток времени нелегко, возникает еще одна сложность: всегда есть опасность, что вы неправильно распознали тренд — рост может замедлиться, и эти инвестиции окажутся лишними. О том, как с этими проблемами справляются в Сингапуре, рассказывает Лианг- Сонг Лим , глава международного подразделения компании Changi Airports, управляющей аэропортом Чанги.

— Ваша компания, кажется, не слишком угадала с трендом, иначе зачем сносить только что построенный бюджетный терминал?

— Бюджетные компании обычно просят построить им самый простой терминал, им не нужны дорогие услуги, кафе, магазины и прочее. Проблема в том, что, как только появляется такой терминал, авиакомпании понимают, что издержки снизились и можно расширяться. Полагаю, что сегодня все недооценивают степень распространения бюджетных авиалиний в Юго-Восточной Азии. Неудивительно, что терминал, который мы построили, не смог обслуживать сильно возросший объем лоукостеров. Поэтому коллеги решили, что, поскольку этот терминал слишком маленький, нам нужно построить более крупный. Но дело не только в размере, надо еще подумать над стратегией. Ожидают ли пассажиры чего-то большего, чем самый простой терминал «без излишеств»? Многие летают обычными авиалиниями в командировки и бюджетными — в отпуск за свой счет. Но они все равно ожидают чего-то более или менее соответствующего обычным авиалиниям: комфорта, беспроблемной поездки. Поэтому аэропорт Чанги решил превратить бюджетный терминал во что-то большее, чем то, что было раньше. В новом терминале Т4 будут магазины, закусочные, что сделает его посещение более приятным для пассажиров.

— Повысит ли это цены на билеты лоукостеров?

— В результате получится что-то среднее между бюджетным терминалом и привычным терминалом класса «люкс», так что определенное повышение цен будет.

— Для авиакомпаний это выйдет дороже?

— Немного дороже. На самом деле сборы аэропорта очень небольшие, это около трех процентов общей стоимости билета. Если я назову точную цифру, авиалинии могут очень обрадоваться, но пока строительство не закончено и мои коллеги не определились со стоимостью.

— Но для бюджетных авиалиний аэропорт все же остается прежде всего обрабатывающим центром?

— Нет, улучшения заметны. Когда все только начиналось, пассажиры на бюджетных авиалиниях ожидали, что к ним будут относиться, как к скоту, почему-то они даже особо не возражали, когда с ними так обращались. Однако и в Европе, и в Латинской Америке, и в Азии пассажиры, летающие на лоукостерах, делают это не в первый раз. И здесь уже работает привычка, людям непросто убедить себя в том, что «здесь меня хорошо обслужат, а там нахамят». Поэтому можно проследить, как бюджетные авиалинии поднимают уровень обслуживания. Потому что стоимость билетов — это один вид конкуренции, а еще есть стоимость билетов плюс положительные впечатления. Многие лоукостеры сегодня задумываются над тем, как повысить уровень обслуживания клиентов и таким образом сохранить свою долю рынка.

Аэропорт Чанги стремится к тому, чтобы пассажиры с удовольствием проводили здесь время

Фото: Legion-Media

— Когда вы говорите, что аэропорт — это больше чем просто обрабатывающий центр, вы также имеете в виду, что стараетесь сделать так, чтобы пассажиры провели там больше времени?

— Да.

— Есть ли у вас какие- то предложения насчет того, как можно продлить время пребывания в аэропорту?

— Стараться, чтобы пассажиры провели больше времени в аэропорту, — это не вполне намеренное действие, это естественное следствие того, что многие рейсы связаны друг с другом пересадками. В узловом аэропорту многие пассажиры будут задерживаться постоянно. Если рейс прилетает в семь утра и пассажиру необходимо подождать шесть часов до следующего рейса, то очень важно предоставить ему хорошие условия, чтобы он наслаждался этими шестью часами. Но в конечном счете основная часть пассажиров старается выстроить маршрут так, чтобы между рейсами было минимальное количество времени, если они не на каникулах. Самое главное быть уверенным, что, даже если пассажир пробудет в аэропорту долго, ему там понравится.

— Если говорить о прибыли аэропорта, какую роль играют различные сборы от розницы?

— Все более и более важную. В прежние времена, когда аэропорты были просто обрабатывающими центрами, доля розницы была очень небольшой. В основном в аэропортах розница занимает 30–60 процентов площадей; если ее повысить, то это превратится совсем в другой бизнес. Я думаю, что есть предел эффективности авиалиний и объема розницы, который можно разместить в аэропорту. Некоторые аэропорты даже размещают магазины беспошлинной торговли за пределами аэропорта, это совершенно другой бизнес.

Таблица:

Крупнейшие аэропорты мира по пассажиропотоку

— Какова причина этого?

— Они считают, что на рынке есть огромный спрос на беспошлинную торговлю, а в аэропортах место ограниченно, так что они открывают магазины duty-free в городе, чтобы обеспечить спрос.

— Что дальше?

— Находясь в аэропорту, люди хотят не только делать покупки, но и получать положительные впечатления. Поэтому многие аэропорты, даже в США, стараются улучшить условия, добавляют мультимедиа, стараются отвести специальное место для отдыха, например сад с бабочками, как у нас. Они стараются показать, что аэропорт — это не просто магазины, а еще и место, где можно отдохнуть (lifestyle hub). Насколько я могу судить, большинство аэропортов движется в этом направлении. Конечно, можно создать такие места недалеко от аэропорта, нужно думать о балансе возможностей.

— У меня был приятель в Гонконге, который ездил в аэропорт, чтобы поесть в « Бургер Кинг», потому что тогда он был только там....

— Я наблюдал подобное в Сингапуре, потому что аэропорт открыт круглосуточно. Ночью или в выходные в Европе, когда рестораны и магазины в центре уже закрыты, даже после обеда в субботу люди едут в аэропорт.

— Некоторые аэропорты даже размещают у себя картинные галереи.

— Пассажирам нравятся магазины, места для отдыха, спа, сады. Они хотят быть на связи, и аэропорты предоставляют мультимедиа, розетки, вай-фай. Люди хотят расслабиться и посмотреть шоу, они интересуются искусством, культурой страны...

— Аэропорты играют важную роль в обществе, вряд ли правительство позволит аэропорту обанкротиться, но насколько они прибыльны как бизнес?

— Прибыли не очень высоки, их регулируют. С одной стороны, жизнеспособность аэропортов поддерживают, так как нужно следить за капитальными затратами: новые терминалы, взлетно-посадочные полосы — все это дорого. С другой стороны, большинство аэропортов являются квазимонополистами. Поэтому отрасль активно регулируется властями. В целом же в мире рентабельность держится в районе 10–14% в зависимости от регуляторного режима. Правда, в последние годы нередко стали появляться очень агрессивные заявки от игроков рынка в тендерах по привлечению инвесторов в аэропорты. Поэтому я не удивлюсь, если рентабельность упала в среднем до 8%. Что в свою очередь ставит вопрос – может ли инвестор или концессионер, подавший агрессивную заявку и выигравший тендер, управлять аэропортом эффективно и стабильно.

— Сотрудничают ли аэропорты друг с другом? Сингапур, Гонконг, Куала- Лумпур, как они взаимодействуют?

— Есть аэропорты-конкуренты. Точнее, не сами аэропорты, а авиалинии, которым они принадлежат. Например, есть два аэропорта и две авиакомпании, которые обслуживают одно и то же направление, тогда они серьезные конкуренты. Но в основном аэропорты обслуживают не одну крупную авиакомпанию, поэтому они скорее взаимодействуют, чем конкурируют. Им нужно обеспечить экономически выгодные условия для авиакомпаний, которые туда летают, поэтому аэропорты стараются сотрудничать. Трудно что-то поменять, например снизить стоимость посадки, — это принесет лишь краткосрочную выгоду. Плата за посадку и парковку — очень небольшой процент расходов авиакомпании, она ничего не меняет. Авиакомпании летают туда, куда хотят летать их потенциальные пассажиры, обычно аэропорт не так много может сделать, чтобы изменить сетку маршрутов той или иной компании. К тому же приходится учитывать растущие запросы пассажиров, то есть возможностей для ценовой конкуренции не так много.

— Как изменятся аэропорты в будущем?

— Некоторые считают, что аэропорт превратится просто в обрабатывающий центр, но уже нового уровня: все формальности (регистрация и прочее) будут выполняться из дома. Даже багаж будут забирать из дома или откуда-то еще. Вам надо просто приехать в аэропорт. Но по этому поводу нет единого мнения.

Сингапур—Гонконг

: Empty data received from address

Empty data received from address [ url ].

Чем полезен миноритарий

Евгения Обухова

Евгений Огородников

Пренебрежение правами мелких акционеров серьезно давит на российский фондовый рынок. И, что еще хуже, тормозит приток частных инвестиций в капитал российских компаний

По большому счету каждый десятый житель страны — миноритарий

Фото: Олег Сердечников

Противостояние мелких акционеров и держателей контрольных пакетов в российских компаниях в последние месяцы вышло на новый уровень. Если до сих пор права миноритариев нередко нарушались в основном эмитентами второго эшелона, то теперь пренебрегать своими обязательствами стали даже компании с госучастием — «голубые фишки». Так, потребовалось вмешательство первых лиц, чтобы «Роснефть» выставила оферту миноритариям поглощенной ею ТНК-ВР (напомним, оферта — это предложение о выкупе бумаг, которое должны выставлять акционеры, преодолевшие порог в 30, 50 и 75% уставного капитала). Теперь же внимание приковано к «Газпрому», который отказывается выкупать бумаги газораспределительных организаций (ГРО, на языке трейдеров — облгазов), своих непосредственных «дочек». ГРО владеют местными распределительными газопроводами. Полгода назад «Газпром» приобрел у «Роснефтегаза» пакеты в 72 ГРО за 26 млрд рублей — и в результате преодолел порог в 50 и 75% в их капитале. Однако оферты от газовой монополии до сих пор не последовало: юристы «Газпрома» структурировали сделку так, чтобы обойти норму о выставлении обязательного предложения. Монополия хочет сэкономить 8 млрд рублей — именно столько она должна была потратить на выкуп акций облгазов у мелких акционеров.

В таких ситуациях миноритарии все чаще объединяются в пулы и отстаивают свои права сообща. Так действовали акционеры «Силовых машин» — и в конце концов вынудили Алексея Мордашова выполнить требования закона «Об акционерных обществах» и выставить оферту. Этой же стратегии сегодня придерживаются акционеры облгазов.

Война между миноритариями и мажоритариями была неизбежна. Начать надо с того, что нынешние публичные компании обзавелись мелкими акционерами еще во времена ваучерной приватизации — тогда многие предприятия меняли организационную форму на акционерное общество и близко не представляя себе, какой уровень открытости, публичности и ответственности это подразумевает. В итоге сейчас в стране тысячи мелких ОАО, которые не хотят, а то и не могут соблюдать даже элементарные стандарты раскрытия информации, но у них несколько сотен или десятков мелких акционеров-физлиц. С другой стороны, российский фондовый рынок за 20 лет так и не стал удобным и эффективным местом привлечения капитала. Быть публичной компанией невыгодно, а тут еще мелкие акционеры болтаются под ногами и требуют отчета по крупным сделкам или кредитам. Добавим к этому инвестиционные фонды, которые специализируются на гринмейле, безынициативность Службы Банка России по финансовым рынкам (бывшей Федеральной службы по финансовым рынкам), которая просто в силу численности сотрудников не в состоянии уследить за всеми акционерными обществами, и получим поле, абсолютно дикое в отношении прав акционеров. Чего уж говорить, если проректор РЭА им. Плеханова, одного из ведущих экономических вузов, публично говорит, что миноритарный акционер — «это такая подлая и вороватая профессия».

Беда в том, что подобное отношение к миноритариям — а по сути, к мелким розничным инвесторам — делает невозможным приток частных сбережений в капитал российских компаний.

О том, кто такие миноритарии на самом деле, чего они хотят и почему имеют право на существование, на круглом столе в редакции журнала «Эксперт» рассказали частные инвесторы Денис Панасюк (участвовал в нескольких пулах акционеров энергосбытовых компаний, подавал иски к РБК как держатель его облигаций), Александр Глебов (участник пула акционеров облгазов) и руководитель департамента торговых операций ИК «РИК-финанс» Иван Воробьев (управляет портфелями акций второго эшелона).

Частный инвестор Денис Панасюк

Фото: Олег Сердечников

— Сколько в России вообще мелких акционеров, которые сознательно приобрели акции?

Иван Воробьев: Это, конечно, очень маленькая когорта по сравнению с основным населением — пару процентов максимум. А в США десятки процентов людей владеют акциями. Хотя в России есть компании, где много миноритариев еще со времен приватизации, — это их работники. Например, те же региональные облгазы имеют по 300–500 миноритариев — работников газовой промышленности. Много частных инвесторов появилось после приватизации в нефтегазовых госкомпаниях.

Денис Панасюк: Проблема как раз в том, что все властные органы миноритариев рассматривают узко — только как тех, кто торгует на фондовом рынке. Но, например, только в ФСК ЕЭС 500 тысяч акционеров, по большому счету каждый десятый житель страны — миноритарий. Просто их не видно. Если миноритарии станут политическим образованием, появится, например, партия акционеров, к этой теме будут подходить по-другому.

— Денис, ты как миноритарий чувствуешь себя защищенно?

Д. П.: В теории — да, очень. Есть законы, постановления, которые всячески защищают миноритария. Но вот на практике оказывается, что этой защиты часто нет. Возможно, не хватает воли промежуточного звена.

— То есть кого?

Д.  П.: Службы по финансовым рынкам. Грубо говоря, не может же Владимир Путин помочь каждому миноритарию, зачем Путину знать, как работает фондовый рынок. А то звено, которое должно это знать и следить, не перешел ли кто границу в 30 процентов, выставлена ли оферта, соблюдены ли все процедуры, оно то ли некомпетентно, то ли ему это просто неинтересно.

— Одно время российский рынок считался достаточно прогрессивным, сюда приходили многие западные фонды...

И. В.: Первоначально закон «Об акционерных обществах» действительно был призван защитить миноритарных инвесторов. Водоразделом, после которого все намерения о защите миноритариев превратились в ничто, стал ноябрь 2010 года, когда были приняты поправки в этот закон. Тогда было решено, что государство, увеличив свою долю в компании до 30, 50 или 75 процентов, может не направлять обязательную оферту миноритариям. Такое же право стало действовать для компаний, включенных в список стратегических предприятий. Стало понятно, что теперь можно покупать акции только в тех структурах, где нет госучастия, — и за три года все эти акции на рынке были раскуплены. А западные инвесторы вовсе потеряли интерес ко второму и третьему эшелонам.

— В чем вообще суть института обязательной оферты, почему закон обязывает крупных акционеров ее выставлять?

И. В.: Суть в создании системы сдержек и противовесов. Ведь мажоритарий всегда тебя может вытеснить. Но если мажоритарий стал плохим или его видение того, как компания будет развиваться, тебе не нравится, ты должен иметь возможность продать акцию по разумной цене. Обязательная оферта должна обезопасить мелкого акционера от негативных изменений. Именно в этом логика порогов в 30, 50 и 75% уставного капитала для обязательных оферт — чтобы миноритарный акционер имел возможность выйти из капитала цивилизованно.

Зачем простому человеку поглощения

— Зачем частному инвестору входить в капитал компаний надолго, раз потом из этого капитала трудно выйти? Почему бы просто не торговать Сбербанком, вверх- вниз, вверх- вниз?

Александр Глебов: Как показывает мой опыт, частному инвестору выгоднее всего покупать акции в небольших компаниях, часто высокодоходных, которые могут попасть под слияние или поглощение. Но, как оказалось, видение мажоритарных акционеров отличается от видения миноритариев. В России сложилась традиция «50 процентов плюс одна акция равно 100 процентов; 50 процентов минус одна акция равно 0 процентов», которая подразумевает, что компания — это один крупный акционер. У управляющих акционеров нет понимания, что это совместный бизнес и все акционеры имеют одинаковые права.

Руководитель департамента торговых операций ИК «РИК-финанс» Иван Воробьев

Фото: Олег Сердечников

— Почему именно в последнее время инвесторы- физики объединяются в пулы?

Д. П.: Строго говоря, пулы миноритариев в России появились в 2008 году, тогда прошли аукционы по сбытовым компаниям и новые акционеры должны были выставлять оферты, но этого не было сделано. Тогда мы первый раз объединились вокруг Ивановского сбыта. Собрались 15 человек и попытались выдвинуть своего представителя в совет директоров, но в последний момент акционер, у которого был один процент, вышел из пула, и мы в СД не попали. Зато появилось понимание, что миноритарии могут что-то делать, что у них есть не только права, но и возможности, объединившись, эти права отстоять.

Потом ущемлять права миноритариев стали госкомпании — «Газпром», ОАК, «Вертолеты России», «Роснефть». Стало понятно, что инвестиции — это «русская рулетка». Соответственно и пулов стало больше.

Как сделать пул

— Александр, вы участвовали в пуле миноритарных акционеров сбытовых компаний, входящих в «Энергострим», а сейчас занимаетесь пулом миноритариев облгазов. Что нужно, чтобы сколотить такой пул, как происходит объединение?

А. Г.: Все начинается с того, что у наиболее активных акционеров рождается некая идея действий в защиту своих прав. Через форумы или знакомства находятся акционеры, готовые обсудить предложенную программу действий, и программа обсуждается. При этом могут произойти как консолидация пула, так и его разбивка. Далее определяется, требуется ли юридическая поддержка и как распределяются обязанности внутри пула, кто что может делать физически или юридически. При необходимости нанимаются юристы. Обычно это длинная история, хотя все зависит от плана действий. В какой-то момент пул может распасться, потому что дошли до некоего предела и непонятно, что делать дальше. Или большинство не готово пойти на расходы на юридическую поддержу, потому что они слишком высоки по сравнению с отдачей, которая может быть получена от этих действий.

— Чего сейчас хочет пул облгазов?

Д. П.: Он хочет добиться исполнения закона «Об акционерных обществах», а конкретно — статьи 84.2, которая говорит о том, что, если лицо превысило пороговое значение доли в уставном капитале, оно обязано выставить предложение о выкупе акций. СФР считает, что «Газпром» этого делать не обязан, так как год назад он с «Роснефтегазом» оказался аффилированным. Однако, по нашим данным, аффилированными они стали задним числом.

А. Г.: Дело в том, что до сделок по продаже облгазов из официальных документов «Газпрома» и «Роснефтегаза» никак не следовало, что они являются аффилированными лицами. Аффилированность была лишь у их дочерних организаций — «Газпромраспределение» было аффилировано с «Роснефтегазом».

Д. П.: Норма закона говорит о том, что оферта должна быть. Инвесторы покупали эти акции пять—семь лет назад. Покупали много, по 0,5 процента от уставного капитала. Но даже такой пакет сам по себе теперь ничего не значит. Обход закона «Газпромом» объединил людей. Собравшись в пул, они стали собирать по несколько процентов капитала в каждой из ГРО.

Частный инвестор Александр Глебов

Фото: Олег Сердечников

— Зачем?

Д. П.: Согласно российскому законодательству, если акционер владеет одним процентом акций, то он может запросить данные реестра акционеров, двумя процентами — выдвинуть кандидата в совет директоров, 10–11 процентами — пройти в совет директоров. Объединившись, вы получаете шанс отстоять свои интересы.

— Кто вообще такие миноритарии облгазов, которые остались без оферты, что это за люди?

И. В.: У всех у них разные цели. Понятно, многие хотели заработать на оферте. Но не все. Например, есть другие инвесторы, ожидающие уже много лет переход сектора на RAB-регулирование. Есть масса работников облгазов. Неважно, кто акционеры, нужно относиться ко всем инвесторам, ко всем миноритариям одинаково хорошо, так как они собственники части компании. Поэтому наше государство, вместо того чтобы вводить поправки, ограничивающие миноритариев, наоборот, должно расширять их права. Тогда бы у нас фондовый рынок не котировался в два-три раза дешевле тех же самых стран БРИК. А ведь если бы тот же «Газпром» исполнял российский закон как подобает, то и его капитализация была бы на другом уровне. Инвесторы, и внешние и внутренние, по таким частностям оценивают в целом руководство холдинга.

— А теперь смотрите, как видят эту ситуацию чиновники и крупные акционеры: у них свои дела, а тут зашли какие- то мелкие инвесторы в расчете на то, что им будут что- то должны, разве это справедливо? Кто они такие, они даже не старые сотрудники завода, почему мы должны соблюдать их права? И бывший глава ФСФР Дмитрий Панкин в спорах между миноритариями и эмитентами не был уверен, что миноритарии заслуживают защиты — вдруг они гринмейлеры.

И. В.: На самом деле все чиновники и руководители крупных компаний прекрасно понимают, зачем нужны миноритарии, — просто вспоминают об этом только в нужный момент. Про частных инвесторов вспоминают, когда нужно на бирже разместить пакет акций. Вспомните ВТБ, посмотрите на «Алросу». Или другой пример: Игорь Сечин, как только капитализация «Роснефти» начала падать, пообещал нарастить дивиденды.

Да, сегодня компаниям особо не нужно привлекать деньги, выпуская акции, — и отношение к миноритариям соответствующее. Но был и 1998 год, когда «Сургутнефтегаз» зарплату платил акциями. Тогда все только и мечтали разместить акции, чтобы получить деньги на развитие.

А. Г.: Сейчас же ситуация такая: крупные инвесторы — финансовые компании — самостоятельно закрывают свои вопросы с теми же офертами и выкупом акций, не входя в конфликт с «голубыми фишками», потому что у них могут быть другие параллельные интересы. А об остальных миноритариев можно вытирать ноги.

Д. П.: Рейдер хочет отнять бизнес, а миноритарий ничего отнимать не собирается. Ему нужно, чтобы контролирующий акционер не воровал и соблюдал закон, ну и, в идеале, платил нормальные дивиденды. При этом миноритарий — лучший аудитор, так как чаще всего он первым реагирует на нарушения закона.

Для тех, кому сложно проникнуться логикой миноритариев: представьте, что вы владелец 1/10 доли в квартире. Есть еще три таких владельца. А есть основной владелец — у него 6/10. Квартира сдается внаем за 40 тысяч рублей в месяц. И все эти деньги владелец 6/10 доли забирает себе, а на вас плюет.

Понятно, что «Газпрому» жалко нескольких миллиардов рублей на исполнение Закона об акционерных обществах, ведь на эти деньги можно купить в «Зенит» еще двух новых Халков или половину Лионеля Месси. Но давайте подумаем о социальной справедливости и росте ВВП. В рамках оферты цена одной акции «Белгородоблгаза» — 78 тысяч рублей, «Ростовоблгаза» — 30 тысяч, «Тулаоблгаза» — 27 тысяч, «Волгоградоблгаза» — 42 тысячи, «Брянскоблгаза» — 32 тысячи рублей. Это больше среднемесячной зарплаты по данным областям. Причем деньги, заплаченные «Газпромом» за акции, впоследствии уйдут в нашу экономику, а не в офшоры. Кстати, миноритариями являются не только бывшие работники облгазов, но и областные и муниципальные бюджеты: Ивановская область, например, владеет акциями «Ивановооблгаза» на 130 млн рублей по цене оферты, Курская область — на 80 млн рублей акциями «Курскгаза». Для региональных бюджетов это немаленькие деньги.

Кому не повезет

— Можно ли выделить группы компаний, нарушающих права миноритариев, как- то классифицировать нарушения?

И. В.: В России есть три вида эмитентов со сложным отношением к своим мелким акционерам. Первый — это госкомпании. Руководителей таких структур назначает правительство или президент, от миноритарных акционеров здесь мало что зависит. Главы госкомпаний понимают, что они люди временные, и мотивация у них зачастую как у временщиков.

А. Г.: Действия госкомпаний в отношении миноритариев можно легко объяснить с точки зрения человеческой психологии: человек готов переступить некую моральную грань, если видит, что около него точно так же поступают. Это классика. И теперь мы наблюдаем, что на рынке даже крупные игроки, которые относятся к так называемому народному достоянию, пренебрегают миноритариями. Если одни видят, как другим это сходит с рук, то в конце концов все начинают считать такое отношение нормой.

И. В.: Вторая группа проблемных компаний — те, где руководство до сих пор не вышло из 1990-х годов. Сами руководители живут за рубежом, имущество компании в офшорах. Они не пытаются выстроить холдинг из своих активов, а через «серые» схемы выводят все прибыли. Компании не развиваются, в них не инвестируют, их владельцы даже не знают, что акции — на самом деле инструмент привлечения денег на рынке.

Третья группа — компании, у которых возникают проблемы из-за товарных циклов. Например, когда у металлургов были деньги, они выполняли все взятые на себя обязательства. Когда кризис и денег нет, они, может, и хотели бы обязательства выполнить, но им не до этого.

— Вторая группа, пожалуй, самая драматичная. Публичные компании, из которых высасывают прибыль, рано или поздно прекратят существовать в нынешнем виде, активы перейдут к новым собственникам, и понятно, что миноритарии в 90 процентах случаев пострадают.

И. В.: Да, это большая проблема. Мажоритарии таких эмитентов просто выкачивают из них деньги. Когда все деньги выведены, миноритариям уже ничего не светит — в лучшем случае их доля разводняется через допэмиссию акций, в худшем — предприятие просто банкротится.

— Что должно случиться, чтобы фондовый рынок превратился из источника проблем в место распределения капитала?

А. Г.: Закон об акционерных обществах в части оферт был ужесточен с подачи крупных компаний. У миноритариев гораздо меньше ресурсов и, главное, нет механизма воздействия на законодательную базу: даже если они хотят внести какие-то поправки в закон, у них просто нет возможности это сделать. Поэтому у кого-то из высшего руководства страны должен быть интерес защищать миноритариев. Если мы хотим, чтобы был финансовый центр, у него должны быть пользователи, а это не только институциональные крупные игроки, владеющие большими пакетами акций. Должна быть масса миноритариев, которые владеют пакетами от 24 процентов и ниже.

Если мы хотим делать IPO в нашей стране, если мы хотим этот механизм инвестиций — акции — предложить людям, чтобы они могли заработать на пенсию не только на депозите и непонятной пенсионной системе, но и на рынках, необходимо, чтобы государство проявляло к этому интерес. Необходимы план мероприятий, ответственные лица, которым бы вменялось в обязанность проводить это развитие. Тогда бы появились окна сбора замечаний к текущим законам, сбора предложений, сбора статистики, учет прецедентов, разбор этих прецедентов в судах, реализация и изменение законов на основании этого.

— Представим, вот обратил президент внимание на проблемы. Написали качественные законы. Суды их исполняют. Когда мы поймем, что у нас появился качественный фондовый рынок?

И. В.: Пример простой. Когда у нас будет хорошее законодательство, тогда Норвежский пенсионный фонд придет на российский рынок и купит акции того же «Газпрома» или Сбербанка. Он покупает акции во многих странах. Но у фонда жесткое правило — он может входить только туда, где понятное законодательство о рынке ценных бумаг. Россию он пока даже не рассматривает.

— Пока и наши пенсионные фонды не спешат покупать российские акции.

А. Г.: Тут возникает замкнутый круг: негосударственные пенсионные фонды не вкладываются в акции, потому что они рискованные. Если фонды активно в бумаги не вкладываются, у них небольшие позиции. Если у них небольшие позиции — значит нет особого интереса отстаивать свои права. Это в свою очередь увеличивает риски, потому что эти права никто не отстаивает. В итоге в основном пенсионные фонды владеют облигациями, потому что это менее рискованно.

— Сейчас к чему идет наш рынок?

А. Г.: По одному из законов Мерфи, прежде чем улучшиться, ситуация ухудшается. Недовольство розничных инвесторов понемногу будет нарастать и выражаться в сборе пулов физических и юридических лиц, в количестве подаваемых протестов и жалоб. Начнет нарабатываться практика отстаивания своих законных интересов. Все больше миноритарных акционеров будут видеть, что можно отстоять свои права. И если это явление примет массовый характер, у нас появится шанс переломить ситуацию.

Д. П.: Пулы объединяют энергию пассионариев, которым небезразлично, что происходит, эти люди не хотят уезжать в Америку или Англию — они хотят, чтобы в России все было нормально. И когда суды будут завалены не только делами о разводах, а каждое третье дело в России будет по миноритарным акционерам, вот тогда, да, начнется выстраивание адекватных отношений миноритарий—мажоритарий. Пока еще есть надежда, что новый глава СФР будет более активен в отношении защиты прав акционеров. Но даже сейчас необходимо пользоваться каждым шансом: увидел нарушение — написал в Службу Банка России по финансовым рынкам, нет ответа — написал еще раз, ответ не устроил — пошел в суд.

А параллельно контролирующим органам неплохо было бы внести в Госдуму законопроект, который бы запретил голосование всеми акциями, принадлежащими компании, не направившей оферту в установленный законом срок; обязал компании платить дивиденды как минимум по уставу, а не исходя из принципа «хочу — плачу, не хочу — не плачу»; радикально повысил наказание для компаний с госучастием за невыставление обязательного предложения со смешных 500 тысяч до десятков миллионов рублей; ввел штрафы и дисквалификацию для их руководства. Без такого ужесточения закона наплевательское отношение к миноритариям не искоренить.   

В Нижнем сработало!

Александр Механик

Итоги первого этапа реализации программы мегагрантов в нижегородских вузах показывают, что успешное развитие в них научной деятельности стало возможным в результате тесного сотрудничества с институтами РАН

Рисунок: Константин Батынков

В апреле 2009 года вышло необычное постановление правительства России № 220. Документ предусматривал выдачу грантов ведущим иностранным и российским ученым на организацию научных исследований в вузах России. Размер грантов — до 150 млн рублей — не имел прецедентов в новейшей российской истории и был весьма значителен даже по западным меркам. И уже в октябре 2009-го были объявлены имена первых сорока победителей.

В статье «Нижегородская уния» («Эксперт» № 23 за 2011 год) мы рассказали о четырех полученных вузами Нижнего Новгорода грантах, тематика которых была посвящена изучению реликтового излучения Вселенной, физике мощных лазеров и световых пучков, биологии мозга и раковых опухолей. «Эксперт», в частности, заинтересовала тема сотрудничества вузов и институтов Российской академии наук. Тем более что тематика всех четырех грантов в той или иной степени была связана с тематикой работ нижегородского Института прикладной физики РАН (ИПФ), о работе которого мы уже писали (см. «Наследники Мандельштама», «Эксперт» № 34 за 2010 год).

Нижний Новгород был выбран потому, что ученые, связанные с вузами Нижнего, получили четыре гранта, то есть больше, чем любой другой научный центр России, за исключением Москвы и Санкт-Петербурга*.

21 декабря 2012 года состоялся конкурс Министерства образования и науки среди победителей конкурса 2010 года — на продление грантов еще на два года. Из 40 победителей 2010 года такое право получили лишь 27 проектов. В том числе все четыре из Нижнего Новгорода.

Мегагранты, как отметил директор Института прикладной физики РАН академик РАН Александр Литвак , бесспорно, стимулировали научную активность и в вузах, и в академических институтах. Победами в первом конкурсе дело не ограничилось. Во втором и третьем конкурсах Нижегородский госуниверситет получил еще три мегагранта, а в третьем конкурсе, в котором разрешили участвовать и академическим институтам, столько же мегагрантов получил ИПФ. Это больше, чем все другие институты и университеты России. А Нижегородская медицинская академия выиграла еще один грант в третьем конкурсе. На недавно объявленный четвертый конкурс от Нижегородского политехнического университета заявлено уже пять проектов.

Мы решили посмотреть, что получилось в результате почти трехлетней работы нижегородских вузов над мегагрантами первой волны, чего ждут от продолжения этой работы участники проекта и что это дало для развития вузов и сотрудничества вузов и РАН.

Риск оправдался

В начале мегагрантовой эпопеи даже многие победители конкурса скептически отнеслись как к самому принципу привлечения «звезд» в российские вузы, так и к целям, которые этот конкурс ставил.

Так, соруководитель гранта, посвященного физике мощных лазеров и световых пучков, со стороны ННГУ завкафедрой общей физики радиофизического факультета Михаил Бакунов отмечал, что «приглашение иностранных ученых на таких льготных условиях, когда они могут бывать здесь наездами, — это экстраординарная мера, которая отражает понимание руководством страны того, что наука у нас загибается. В нормальном государстве люди, которые хотят у нас работать, должны приезжать к нам и работать». При этом Бакунов выражал надежду, что с помощью крупнейшего в мире специалиста в области мощных лазеров Жерара Муру ( G. Mourou ), выигравшего грант, удастся создать в университете лабораторию мирового уровня.

По мнению тогда члена-корреспон­дента, а ныне академика РАН заведующего лабораторией Института биоорганической химии РАН Сергея Лукьянова , получившего грант для создания в Нижегородской медицинской академии лаборатории по изучению механизмов физиологических и патологических процессов в живых системах на основе использования флюоресцентных белков, которое он высказал в 2011 году, «сама идея пригласить ведущего ученого в вуз, где он до сих пор не имел никаких проектов, с целью получить по результатам его двухлетней деятельности эффективно функционирующую, передовую научную лабораторию выглядит, мягко говоря, весьма рискованной».

Мы поинтересовались у Сергея Лукьянова, оправдались ли его опасения. «На мой сугубо субъективный взгляд, риск полностью оправдался: сейчас в Нижегородской медицинской академии активно работает молодой энергичный коллектив ученых, причем на оборудовании, о котором в моей лаборатории в Москве мы можем только мечтать! И работать в этом коллективе мне очень интересно», — признался ученый.

Однако дальнейшая работа по мегагрантам оказалась для вузов нелегкой проблемой. Дело в том, что одним из условий получения средств на продолжение мегагранта было его софинансирование: 30 млн рублей выделяет государство и столько же — соответствующий вуз.

«Это, в общем-то, непросто нам дается, — говорит проректор по науке ННГУ Сергей Гурбатов . — У Нижегородского университета помимо тех двух мегагрантов, о которых вы пишете, всего пять мегагрантов. И нам нужно изыскать свыше ста миллионов рублей на их софинансирование со стороны университета. Ведь если мы и зарабатываем деньги, то на той же самой науке, получая другие гранты, либо за счет платных студентов. То есть мы должны одни гранты финансировать за счет других».

Проректор Нижегородского государственного университета Сергей Гурбатов: "Мы сумели выиграть мегагранты, потому что были подготовлены к работе над ними благодаря своей многолетней практике"

В Нижегородской медицинской академии внебюджетная деятельность — те же платные студенты. И платные клиники, в которых часть полученных от клиентов средств идет на функционирование этих клиник, а другая часть — вузу. Кроме того, как рассказала директор Научно-исследовательского института биомедицинских технологий при Нижегородской медицинской академии (создан по результатам получения гранта) Елена Загайнова , они постоянно пишут заявки на получение средств из разных дополнительных источников — федеральных целевых программ и Российского фонда фундаментальных исследований. В значительной степени здесь используется тот же самый подход: финансирование одного гранта за счет других (если не прямое, то косвенное).

Многие наши собеседники отмечали, что если на Западе какой-то ученый выиграет крупный грант, то институт, в котором он работает, получает дополнительное софинансирование от государства или от какого-либо фонда на развитие инфраструктуры. В российских условиях требование о софинансировании ложится достаточно тяжелым грузом на бюджет вузов, у которых не так много способов зарабатывать.

Проникнуть в опухоль и уничтожить ее

По мнению Сергея Лукьянова, основные достижения, полученные в рамках гранта, который он ведет, связаны с перенесением разработанных ранее технологий с уровня клеточных культур на уровень целого организма: «Ключевую роль в этом сыграло соединение трех факторов: нашего опыта в области флуоресцентных белков, опыта научного коллектива нижегородцев под руководством Елены Загайновой в работе с экспериментальными опухолями животных, получение нового уникального оборудования в рамках финансирования мегагранта и давнее сотрудничество медакадемии с Институтом прикладной физики РАН в сфере оптического биоимиджинга». Академик Лукьянов рассчитывает, что дальнейшая работа по гранту позволит серьезно углубить и расширить понимание механизмов развития опухолей и на основе полученных знаний предложить новые стратегии лечения онкологических заболеваний.

Соруководитель этого гранта со стороны Нижегородской медицинской академии Елена Загайнова подчеркивает: «Как было обещано сделать новые контрастные маркеры на основе флуоресцентных белков дальней красной области, так и сделано». Показано, что с ними хорошо видны опухоли разных видов, в том числе ортотопические метастазы, которые растут глубоко в органе. Удалось показать на живых мышах и в живой опухоли, что в опухоли есть более активные зоны и менее активные. Благодаря этому можно планировать эффективность воздействия химиотерапии: насколько каждая конкретная клетка активна, будет ли она воспринимать лечение. Такого, подчеркивает Загайнова, в мире никто никогда не делал. Наконец, в рамках гранта разработан генетически кодируемый фотосенсибилизатор — KillerRed — одновременно белок и фотоактивное вещество, убивающее опухоль. Его можно будет применять и для лечения человека, после того как пройдут клинические испытания и будет разрешена генетическая терапия.

Все, с кем мы обсуждали результаты работы по этому гранту, отмечали, что подобные исследования экспериментальных опухолей ведутся во многих лабораториях, например в Российском онкологическом научном центре им. Н. Н. Блохина, но такого сочетания разработок, как в этой лаборатории (генетическое маркирование, создание культур флуоресцентных белков и генетически кодируемых фотосенсибилизаторов), в России до сих пор не было.

Матрикс мозга

Грант, посвященный биологии мозга и реализуемый на базе ННГУ в тесной кооперации с ИПФ и Медицинской академией, был получен профессором Итальянского института технологий (Генуя, Италия) Александром Дитятевым . Профессор Дитятев — известный ученый в области науки о мозге, создатель нового направления в нейронауке по изучению синаптических функций внеклеточного матрикса в головном мозге млекопитающих. Научной задачей, стоявшей перед получателями гранта, было изучение влияния различных молекул внеклеточного матрикса мозга на информационные функции передачи сигналов в мозге.

Матрикс — это внеклеточная среда, которая заполняет в мозге пространство между нейронами и различными вспомогательными клетками и, согласно последним исследованиям, активно взаимодействует с клетками мозга. Нейронные сети взаимодействуют с этой средой, образуя различные обратные связи, влияющие на пластичность мозга.

В рамках гранта, в частности, удалось показать, что такие болезни, как эпилепсия и шизофрения, связаны в том числе с нарушением структуры матрикса мозга. Кроме того, коллектив, работавший по гранту, подготовил несколько работ, основанных на применении радиофизических методов для описания сигнальных процессов в мозге. Как заметил заведующий кафедрой нейродинамики и нейробиологии Нижегородского университета, заведующий лабораторией нелинейных процессов в живых системах ИПФ, соруководитель гранта от ННГУ Виктор Казанцев , «использование таких методов — это то, чем славна нижегородская физическая школа со времен одного из ее основателей академика Александра Андронова и чем активно занимаются в ИПФ».

Продолжение гранта позволит заняться разработкой дополненной, модифицированной модели матрикса, которая сейчас включает в себя не только сам матрикс, но и глиальные клетки. Это особый тип клеток, через которые питаются нейроны. Они также вовлечены в процессы активной передачи сигналов в мозге и генерируют кальциевые волны, которые с помощью радиофизических методов изучались в рамках гранта.

Все эти исследования напрямую связаны с выходом на доклинические испытания лекарственных препаратов, воздействующих на мозг, при работе с животными, включая генномодифицированных. Эта работа ведется в том числе в интересах фармкомпаний, которые в других странах обеспечивают существенную часть внебюджетного финансирования подобного рода разработок. Насколько это возможно осуществить в российских условиях, судить сейчас трудно, признает Виктор Казанцев, потому что помимо уже имеющейся научной составляющей необходима еще и соответствующая бизнес-инфраструктура, которая пока не готова. «Но если мы будем предлагать некие решения для бизнеса, то, я думаю, мы достаточно быстро сможем найти и заказы, и финансовую поддержку», — полагает ученый.

Но пока и в ННГУ, и в ИПФ рассчитывают на государственную поддержку исследований мозга в рамках программ развития фармацевтической промышленности и робототехники. В частности, по использованию нейроуправляемых систем в робототехнике.

Заглянуть внутрь Вселенной и скважины

Грант, полученный профессором Стокгольмского (Чалмерского) технологического университета Леонидом Кузьминым для организации лаборатории в Нижегородском техническом университете, предусматривал разработку приемников терагерцевого излучения, необходимых для решения важнейшей задачи фундаментальной физики — выяснения природы сил, вызывающих ускорение расширения Вселенной. Этот феномен объясняется наличием во Вселенной темной энергии и темной материи. Для понимания природы этих явлений требуется детальное знание картины реликтового излучения на субмиллиметровых волнах. Профессором Кузьминым был предложен и успешно реализован болометр (прибор для регистрации фонового космического излучения) на холодных электронах, который представляется самым вероятным кандидатом на то, чтобы стать датчиком нового поколения, способным детектировать реликтовое излучение.

Соруководитель гранта проректор по развитию Нижегородского технического университета Михаил Ширяев объясняет: «Мы решили основную задачу. Создана уникальная лаборатория, и можно смело говорить, что это лаборатория криогенной наноэлектроники мирового уровня. Сформирован коллектив — команда из сотрудников нашего и стокгольмского университетов, представителей других промышленных и образовательных учреждений». Теперь в России только этой лаборатории под силу решать все задачи, связанные с разработкой болометрических систем для высокочувствительных приемников. Причем не только для астрофизических исследований.

Заместитель руководителя по научной работе этой лаборатории, ведущий научный сотрудник ИПФ Вячеслав Вдовин рассказывает, что, например, нефтяники хотели бы поместить ядерно-магнитно-резонансный томограф в скважину для ее подробного изучения, и добавляет: «Но для томографа нужен криостат, а привычные криостаты поместить в скважину невозможно. Нам пришлось разработать криостат, который охладит сверхпроводящий магнит в скважине». И лаборатория уже начинает предлагать свою разработку нефтяникам.

Кроме того, во всем мире в настоящее время прорабатывается возможность организации телекоммуникации в терагерцевом диапазоне. Вместе с НПО «Исток» из подмосковного Фрязино и ИПФ лаборатория работает над созданием терагерцевого коммуникационного канала с пропускной способностью выше 100 Гбит.

Физический институт им. П. Н. Лебедева РАН (ФИАН) и Российское космическое агентство в 2019 году планируют запустить космическую обсерваторию, которая устроена как радиоинтерферометр со сверхдлинной базой: один телескоп в космосе, второй — на Земле. Новая лаборатория — участник этого проекта, сейчас в ней и в ИПФ заняты исследованием свойств материалов, из которых будет строиться обсерватория, при низких температурах.

Нижегородская лаборатория, подчеркивают Михаил Ширяев и Вячеслав Вдовин, безусловно, будет развиваться даже после окончания гранта. Одно из основных направлений ее работы — сотрудничество в рамках европейских проектов. Там появится и возможность заработать. Задача лаборатории — достичь таких результатов, чтобы войти в эти проекты уже полноправными участниками.

Самый мощный в мире лазер

Результаты мегагранта «Экстремальные световые поля и их приложения», выделенного франко-американскому физику Жерару Муру для создания в Нижегородском университете соответствующей лаборатории, позволили сформулировать предложения по строительству в России на базе ИПФ в рамках одного из мегасайенс-проектов самого мощного в мире лазера — мощностью 200 ПВт.

Директор Института прикладной физики РАН академик РАН Александр Литвак: "Если бы рядом с вузами, получившими мегагранты, не было институтов РАН, то вузы не смогли бы эффективно эти мегагранты реализовать"

В этом проекте предполагается создание 12-канальной системы одинаковых каналов лазерного усиления. В рамках гранта, полученного Муру, в университете и ИПФ проведено моделирование каждого канала и всех компонентов и технологий, которые будут использованы в мегасайенс-проекте. Тем самым грант дал возможность разработчикам лазера уверенно сказать, что его архитектура, которую они предлагают, готова к реализации.

Проект был поддержан комиссией под председательством Владимира Путина в числе шести предложений по мегасайенс-проектам. Многие ведущие лазерные школы мира выразили готовность сотрудничать с этим проектом. И не только лазерные: дело в том, что сверхмощные лазеры предполагается использовать для получения электрон-позитронной плазмы в вакууме и для создания компактных ускорителей, способных даже заменить адронный коллайдер.

Еще одно направление исследований связано с проблемой использования видеоимпульсов терагерцевого излучения, генерируемых в результате детектирования фемтосекундных лазерных импульсов, для восстановления изображения недоступных напрямую (скрытых) объектов. Особенно популярно применение терагерцевой томографии для обнаружения на стенах храмов изображения фресок, закрытых более поздним картинным слоем. Профессор Муру — один из инициаторов такой деятельности, ведущейся в Европе в контакте с французским Лувром. Нижегородцы в рамках мегапроекта осуществляют подготовку аппаратуры и компьютерных программ для реализации подобного проекта в России.

Итоги унии

Все, с кем мы беседовали в нижегородских вузах, подчеркивали, что мегагранты только вершина айсберга изменений, происходящих в вузах за последние годы, в результате чего университеты перестали быть похожими на советские вузы. Как заметил Михаил Ширяев, раньше вузы решали задачу освоения бюджетных средств, выделяемых в первую очередь на подготовку студентов. Хотя научные задачи в вузах тоже решались, основой этой деятельности в конечном счете тоже было бюджетное финансирование. Сейчас за каждый грант, за каждый хоздоговор нужно бороться. «Вуз сегодня — это организация, в которой нужно не только заниматься образованием и наукой, но и знать конъюнктуру научно-образовательного рынка, чтобы находить в нем свое место», — объясняет Ширяев. «Мы сумели выиграть мегагранты, потому что были подготовлены к работе над ними благодаря своей многолетней практике. Так, мы получили по различным инновационным образовательным программам 2,5 миллиарда рублей, благодаря чему сумели существенно обновить исследовательское оборудование», — приводит пример Сергей Гурбатов.

Научные и образовательные итоги мегагрантов позволили создать в ННГУ по примеру западных университетов так называемые исследовательские школы, когда несколько руководителей и аспирантов объединяются на основе сходной тематики. Кроме общих научных интересов, обязательным условием создания таких школ является хорошо оплачиваемая работа аспирантов в научных грантах и программах. Две такие школы созданы на основе мегагрантов, то есть при научных коллективах, где есть достаточно большие деньги. Одна из них называется «школа нейробиотехнологии» — фактически это грант Дитятева — Казанцева. Вторая школа — по лазерной физике, где руководители соответственно Жерар Муру и Михаил Бакунов. Кроме того, результаты, полученные в рамках этого гранта, позволили университету наладить тесное сотрудничество с Саровским научным центром, где создают в целях  осуществления термоядерного синтеза самую крупную в мире лазерную установку УФЛ-2М. Для работы на этой установке Саровскому центру в течение ближайших двадцати лет ежегодно необходимы 10–15 студентов, специализирующихся на лазерной физике. В университете создана под эту задачу новая кафедра.

Одновременно — в первую очередь на базе гранта Дитятева — Казанцева, — в Нижегородском университете создан Институт живых систем, для которого было реконструировано отдельное здание. Научным руководителем института стал замдиректора ИПФ РАН член-корреспондент РАН Александр Сергеев . В этом институте работают сотрудники разных факультетов университета, Медицинской академии, Института прикладной физики. Сотрудником института является и выпускник ННГУ профессор Алексей Семьянов, работающим в настоящее время на постоянной основе в Японии, где специально для него создали лабораторию по нейродинамике мозга. Зеркальная лаборатория  под руководством  Виктора Казанцева стоимостью свыше миллиона долларов создана в университете. Ключевой объект нового института — уникальный виварий, предназначенный для содержания иммунодефицитных и генномодифицированных животных, без которых современная биологическая наука развиваться не может. Вивариев такого класса в России больше нет.

Аналогичным путем пошли и в Нижегородской медакадемии, где полученные результаты оказались столь значительны, что на базе созданной в рамках гранта лаборатории был учрежден Научно-исследовательский институт биомедицинских технологий, директором которого назначена Елена Загайнова, а научным руководителем — Сергей Лукьянов.

Создание института позволило медакадемии продолжить сотрудничество с Лукьяновым уже за пределами гранта. Проводимые в новом институте работы оказались очень хорошим дополнением к его работам в Москве. В Нижегородской медакадемии теперь тоже уникальный виварий с мышами, которого нет в Москве. И поскольку новый институт является частью академии, у него также имеется возможность работать с человеческими тканями.

Можно сказать, что программа мегагрантов, как подчеркивали все наши респонденты, позволила подтянуть уровень науки в вузах, наладить сотрудничество на равных с академическими лабораториями или даже предложить последним включиться в разработки по интересующим их темам (раньше обычно происходило наоборот).

В статье «Нижегородская уния» мы отмечали, что в Нижнем Новгороде возникла неформальная агломерация академических НИИ и образовательных учреждений, в основе которой — совместная подготовка научных кадров, совместные исследования и разработки и, если можно так сказать, личная уния: многие сотрудники академических НИИ являются по совместительству сотрудниками вузов, и наоборот. Именно такое тесное переплетение научных и образовательных учреждений обеспечило успешное выполнение программ мегагрантов и способствовало серьезному усилению научного потенциала вузов.

Не конкурировать, а интегрировать

Нижегородский пример с мегагрантами, по мнению Александра Литвака, является ярким подтверждением того, что российская политика развития науки и подготовки научных и инженерных кадров должна опираться не на конкуренцию академической и вузовской науки, а на их интеграцию. «Хотя в обозримом будущем главной задачей вузов останется подготовка кадров, так как при нынешней педагогической нагрузке у преподавателей требовать с них полноценные научные исследования бессмысленно», — признает ученый.

Вот почему, по мнению академика Литвака, «если бы деньги мегагрантов дали в ИПФ, мы бы сумели освоить их эффективнее». Он уверен, что если бы рядом с вузами, получившими мегагранты, не было учреждений Нижегородского научного центра РАН, то вузы не смогли бы эффективно освоить оборудование, купленное по мегагрантам. Слишком велики оказались потери, понесенные высшей школой за последние двадцать лет. И в вузах тех городов, где нет подобного альянса, оборудование, закупленное в рамках различных программ поддержки вузовской науки, простаивает.

Именно поэтому научный потенциал образовательной деятельности должны обеспечивать академические институты и государственные научные центры, вовлекая в нее ведущих ученых и собственную экспериментальную базу. По мнению Литвака и остальных респондентов «Эксперта», необходимо возродить программу интеграции образования и науки, которая неплохо функционировала даже при весьма скромном финансировании в конце 1990-х, но затем была немотивированно прекращена. «Хотя мои слова ни в коей мере не следует использовать в качестве обоснования предлагаемого некоторыми специалистами по организации науки присоединения академических институтов к университетам или наоборот. У науки и образования столь много проблем, что решать большинство из них следует раздельно», — подчеркнул Александр Литвак.  

Скорый экономный суд

Ольга Вандышева

Ускоренный порядок рассмотрения уголовных дел соответствует мировой практике и экономит деньги, но несет специфические риски для российской правовой системы

Фото: Russian Look

Террористы, бандиты и диверсанты смогут рассчитывать на смягчение приговора суда. Государственная дума приступила к рассмотрению законопроекта о расширении статей УК РФ, дела по которым будут рассматриваться в особом, ускоренном, порядке, если подозреваемый признает свою вину. В этом случае обвиняемому обещают смягчение наказания на треть положенного срока, а суды смогут экономить время и деньги на производстве.

Для российской судебной практики новация относительна: ускоренный порядок рассмотрения дел у нас действует с 2002 года. Первоначально речь шла о преступлениях небольшой и средней тяжести, наказание по которым не превышало пяти лет лишения свободы. Впоследствии данная практика была распространена на тяжкие преступления (до 10 лет).

И вот теперь право на «быстрый суд» предлагается дать лицам, совершившим особо тяжкие преступления, за которые предусмотрено наказание до 15 лет лишения свободы, — включая терроризм, бандитизм, захват заложников, создание организованных преступных группировок и участие в диверсию, угон воздушного судна, водного транспорта или железнодорожного состава. Правда, льгота предусмотрена лишь в том случае, если обвиненные по этим статьям заключат досудебное соглашение о сотрудничестве, дадут показания на подельников и будут активно помогать в раскрытии преступления.

Дать оценку такой инициативе непросто. В целом она вполне укладывается в логику системных реформ последних лет, направленных на экономию средств, но не учитывающих специфику исторического формирования и сегодняшних реалий государственных институтов.

За 11 лет применения в России технология ускоренного судопроизводства прижилась и стала весьма популярной. По данным судебного департамента Верховного суда РФ, в 2012 году в таком порядке было рассмотрено 68% всех уголовных дел. А в ближайшие годы эксперты обещают рост до 85%. При этом, если верить статистике, с введением такой нормы обвинительных приговоров не стало больше.

С другой стороны, учитывая очевидный обвинительный уклон российской судебной системы, заметить резкие колебания в этом параметре непросто. Зато специфические пробелы в ее работе в случае ускоренного ведения дел увеличивают риск ошибок, тем более недопустимых по «тяжелым» статьям. Неудивительно, что в большинстве развитых стран ускоренное судопроизводство применяется лишь в отношении мелких преступлений. Кроме, пожалуй, Соединенных Штатов — исторической родины «сделок с правосудием». Сегодня в США в таком порядке рассматривается до 95% всех уголовных дел, и, несмотря на мощный судейско-адвокатский корпус, даже там находятся противники подобной системы.

В России механизм ускоренного судопроизводства регулируется главой 40 УПК РФ («Особый порядок принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением») и прописан достаточно детально. Сначала (на стадии завершения уголовного дела) подозреваемый соглашается с предъявленным обвинением. Причем это согласие оформляется именно в том виде, в котором его формулирует следователь и утверждает прокурор. После этого фигурант дела получает право ходатайствовать о постановлении приговора без проведения судебного разбирательства. Если прошение удовлетворено (а для этого надо еще получить «добро» потерпевшей стороны и прокурора), то приговор выносится за одно заседание суда — в течение дня, а то и часа, поскольку суду не нужно исследовать собранные доказательства, приглашать и выслушивать свидетелей.

В результате суд и прокуратура экономят время и бюджетные деньги, а подсудимый может рассчитывать на смягчение приговора, который не должен превышать двух третей от «потолка» наказания, предусмотренного инкриминируемой ему статьей. Допустим, если за простое мошенничество в УК РФ предусмотрено наказание в виде двух лет лишения свободы, то при особом порядке судья не может назначить наказание более одного года и четырех месяцев лишения свободы. Кроме того, осужденный освобождается от всех судебных издержек, включая услуги адвоката, если тот назначен судом.

Чем хорош «пряник»

Предложенный законопроект вызвал критику части адвокатского сообщества, однако в Госдуме уверяют, что готовы учесть все разумные доводы. «Можно предположить, что неприятие адвокатами особого порядка коренится в потере части работы, а следовательно, и заработка», — говорит Виктор Пинский , замглавы комитета Госдумы по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству. И приводит довод: признание обвиняемого не освобождает следствие от необходимости доказывать его вину. Человек может согласиться на особый порядок рассмотрения дела только после того, как следствие завершено, собраны доказательства и ему предъявлено обвинение. То есть когда вся криминалистическая работа проведена и подсудимый понимает, что вина его доказана и спорить нет смысла.

Для применения особого порядка рассмотрения дела необходимо согласие прокуратуры. А она не склонна утверждать обвинение, шитое белыми нитками. Депутат также ссылается на то, что особый порядок не применяется, если против выступают потерпевшие. Наконец, суд может не согласиться на эту процедуру, если сочтет доказательства вины недостаточными. Закон требует от судьи детально узнать у обвиняемого, было ли его желание добровольным и провел ли он консультацию с адвокатом. А задача адвоката — правильно объяснить человеку, в чем его обвиняют и стоит ли в этой ситуации соглашаться на особый порядок. И даже если было какое-то давление на следствии, на суде человек может сказать об этом и отказаться от особого порядка.

Эти процессуальные фильтры, по мнению депутата Пинского, создают необходимые гарантии, защищающие человека от самооговора: «Так что объявлять о смерти и похоронах криминалистики нет никаких оснований. Надо говорить скорее о повышении эффективности судебной процедуры и ее удобства для всех участников процесса — обвиняемого, потерпевшего, следствия и суда».

Вообще, многие юристы положительно оценивают нововведение. «Такая процедура существует во многих странах мира, она себя хорошо зарекомендовала. То, что она развивается в России, — абсолютно естественный ход, — считает адвокат Александр Добровинский . — По-моему, от этого сплошная польза: экономия времени, денег и трудовых усилий. А в итоге еще и “пряник” обвиняемому в виде смягчения приговора. Ну и что в этом плохого?»

Поддерживает коллегу и адвокат Московской коллегии адвокатов Марина Барабанова : «Если бы ликвидировали общий порядок и остался только особый, без исследования обстоятельств дела, я бы согласилась с критиками. А так — нет. Что плохого в том, что у подсудимых появляется шанс получить меньшее наказание?»

Чем плоха «сделка»

Особый порядок судопроизводства открывает широкие возможности для торга и стимулирует обвиняемых на самооговор и ложные признания, что приводит к увеличению числа невинно осужденных, утверждает ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения Кирилл Титаев . Нагляднее всего это прослеживается в делах, связанных с наркотическими веществами, когда при обнаружении у задержанного нескольких граммов «дурмана» начинается торг: это «распространение» или «хранение»? Разница принципиальна: несколько лет лишения свободы или штраф.

Обвиняемого пугают тем, что ему грозит наказание по максимуму, и предлагают признать вину, чтобы получить меньший срок. На практике же судьи, как свидетельствуют данные Института проблем правоприменения, и при рассмотрении дела в обычном порядке не назначают сроки из верхней трети срока, предусмотренного УК РФ. Так, предельный размер наказания за убийство составляет 15 лет лишения свободы. При этом 92% осужденных получают срок до десяти лет. То есть наказания по общему и по особому порядку практически одинаковы, при этом осужденный по особому порядку лишен возможности опротестовать приговор.

Противники ускоренного судопроизводства считают, что эта процедура не способствует реальной борьбе с преступностью, а является лишь средством повышения раскрываемости преступлений, поскольку многие идут на подобную сделку из-за низкой юридической грамотности.

Профессор кафедры судебной власти и организации правосудия факультета права НИУ ВШЭ Сергей Пашин приводит два примера. В первом случае продавщица согласилась на особый порядок рассмотрения дела по статье «мошенничество». Когда вмешался адвокат, выяснилось, что обвиняемая продала пачку вафель с просроченным сроком годности. А это не преступление, а всего лишь административный проступок. Во втором случае гражданин подрался с соседом. Однако вместо статьи «нанесение побоев» зачинщику драки вменили «угрозу убийством». Он по незнанию согласился с обвинением, а следователи улучшили статистику.

Таблица:

Судебная статистика за 2012 год

«Вместо развернутого разбирательства на практике человеку “выкручивают руки”, — резюмирует профессор Паршин. — И это даже не сделка со следствием, ведь гражданин соглашается с обвинением в том виде, в котором оно предъявлено, и изменить ничего не может».

Еще более серьезный аргумент против особого порядка — выбивание согласия на «сделку» с помощью пыток. Отрицать существование этой практики глупо (достаточно вспомнить жуткую историю в ОВД «Дальний» в Казани), а оценить его масштаб невозможно. В России, как говорит руководитель исследовательских программ фонда «Общественный вердикт» Асмик Новикова , подобная статистика не ведется. Это связано с тем, что пытки не считаются должностным преступлением. Да и следователи поумнели: зачем бить человека, если можно просто поставить его в такие условия, что ему будет некуда деваться.

Особенно сомнительно механизм особого порядка (вкупе с досудебным соглашением) работает при расследовании преступлений, совершенных группой лиц. В этих случаях достаточно получить показания хотя бы одного фигуранта, дело которого выделяется в отдельное производство по ускоренной процедуре, чтобы затем использовать принцип преюдиции (признание доказанными обстоятельств, установленных вступившим в силу законным судебным решением) в отношении остальных обвиняемых. Например, по такому принципу первоначально рассматривалось дело «Кировлеса». Показания экс-гендиректора предприятия  Вячеслава Опалева , заключившего сделку со следствием, легли в основу приговора Алексею Навальному и Петру Офицерову .

Как считает адвокат Вадим Клювгант , в таких делах отстоять свою невиновность людям, которых назвали подельниками, практически невозможно. Соглашается с этим и президент Адвокатской палаты Москвы Генри Резник , хотя в целом особый порядок он поддерживает: «Я понимаю, почему озабочены коллеги. По закону приговор в отношении соучастника, вынесенный в особом порядке, имеет значение только для него самого, но не для лиц, которые не признают себя виновными. Однако на практике все иначе. И таких примеров можно привести десятки. В нашем уголовном суде не действует презумпция невиновности. Малейшее сомнение толкуется нашими судьями не в пользу обвиняемого, а в пользу обвинения».

И все же широкое внедрение особого порядка в российскую систему правосудия с учетом перегруженности судов, по оценке различных экспертов, неизбежно. Несмотря на значительные риски, несовершенство и странности этой процедуры, ее расширение происходит под давлением силовых органов, так как она удобна прежде всего им. В то же время этот порядок бьет по самим силовикам, снижая квалификацию следователей и судей. Как отмечает ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения Кирилл Титаев, это обусловлено тем, что судья за целый год может не увидеть ни одного дела, рассматриваемого в общем порядке, а следователь достаточно формально подходит к сбору доказательств, поскольку уголовное дело «в особом порядке» никто читать не будет. Расширение круга дел, которые могут рассматриваться в таком порядке, выводит следователя на уровень Следственного комитета РФ (СКР), где расследуются особо тяжкие преступления. А это означает, что в итоге депрофессионализация затронет и специалистов СКР.

График

Сроки лишения свободы в зависимости от порядка рассмотрения дела

Перекур закончен

Геворг Мирзаян

Сокращение числа курильщиков хотя бы до позднесоветского уровня позволит России существенно повысить качество человеческого капитала

Коллаж: Олег Слепян, Дмитрий Лыков

На прошлой неделе вступило в силу большинство положений принятого ранее антитабачного закона. Теперь курение в неположенных местах может обойтись в 1–1,5 тысячи рублей, а курение на детских площадках — в 2–3 тысячи. Впрочем, в том же законе сказано, что регистрировать правонарушения должны чиновники Роспотребнадзора, а не полиция. Это значит, что призвать к порядку правонарушителей будет крайне трудно, если не невозможно.

Подобная странность нового закона далеко не единственная. Не сумевшее помешать его принятию «табачное лобби» постаралось внести максимум выхолащивающих поправок, а теперь, уже после принятия, пытается отменить его по частям, статью за статьей. В прессе стали появляться сообщения о неэффективности или даже вредности антитабачного закона. По данным исследовательской компании Online Market Intelligence, значительная часть курильщиков не соблюдает запрет на курение в учреждениях: 11% офисных работников стали курить втайне от начальства, а еще примерно 15% курят открыто. В ходе дискуссии некоторые положения табачникам и иным заинтересованным в табакокурении сторонам уже удалось отбить. Так, по предложению Министерства финансов в транзитные зоны аэропортов возвращаются курилки — чиновники говорят, что в ином случае аэропорты теряют клиентов.

Другая проблема — особенности российского менталитета, которые любой закон обязан учитывать, для того чтобы быть эффективным. Например, большинство российских полицейских сами относятся к сильно курящей части населения, поэтому наивно было бы предполагать, что даже если бы на них был возложен контроль за исполнением этого закона, то они стали бы серьезно реагировать на курящих правонарушителей. Иначе говоря, принятый антитабачный закон по разным причинам еще несовершенен и требует, с одной стороны, большей последовательности, а с другой — лучшей адаптации к реалиям российской жизни, однако необходимость сокращения числа курильщиков в России — факт, не вызывающий сомнения, и надо искать наиболее действенные методы для достижения этой цели.

Курильщики и лоббисты табачных корпораций любят говорить о бесполезности антитабачной кампании, которая может повредить экономике России, но никак не изменит ее пристрастия к курению. Однако вопреки их уверенности число курильщиков в России вовсе не константа, оно вполне поддается регулированию.

Более того, серьезный скачок вперед по этому показателю наша страна сделала за последние двадцать лет. В результате сегодня Россия с большим отрывом занимаем первое место в мире по числу курильщиков — 60% мужчин и 20% женщин (в начале 1990-х — 48% мужчин и 3% женщин) — и второе место после Китая по абсолютному числу курильщиков. Ситуация в демографически активной части населения (людей от 19 до 44 лет) еще хуже, среди них курят 70% мужчин и 40% женщин. В то же время до 80% населения страны (включая детей) ежедневно подвержено пассивному курению.

По словам первого заместителя министра труда и социальной защиты Сергея Вельмяйкина , от болезней, вызванных или усугубленных курением, в России ежегодно умирают 288 тыс. человек в трудоспособном возрасте, а экономика страны теряет до 1,5 трлн рублей. «Только медицинская помощь курильщикам обходится государству в 200 миллиардов рублей. А все акцизы, которые платят табачники, составляют порядка 100 миллиардов рублей», — рассказывает первый заместитель председателя комитета Госдумы по здравоохранению Николай Герасименко . В то же время практически весь наш табачный рынок принадлежит иностранным компаниям, более 90% всей прибыли от продаж сигарет уходит за рубеж. На долю России остаются лишь смерти и расходы. Понятно, что стремление российских властей сократить число курящих вовсе не блажь, а острая необходимость.

Сдались без боя

Постсоветская Россия сыграла для международных табачных компаний роль палочки-выручалочки и Клондайка одновременно. Причем то, как это происходило, заставляет предположить, что сделано это было осознанно. В 1990 году неожиданно были остановлены «на ремонт» все советские табачные фабрики, и по стране прокатилась волна табачных бунтов. После чего правительство открыло двери для иностранных табачных компаний и их залежавшегося на складах товара. «В начале 90-х годов одним из первых совместных предприятий с Западом было именно производство табака. Причем власти предоставили табачным компаниям беспрецедентные льготы — в частности, они не облагались таможенным налогом на ввоз, — рассказывает Николай Герасименко. — Большая четверка производителей: Phillip Morris, BAT, JT, Hollander — пришли, затем вложили сюда только на первом этапе более двух миллиардов долларов инвестиций». Через какое-то время более 94 процентов российской табачной промышленности оказалось в руках «большой четверки».

К этому моменту зарубежные табачные компании как раз начали испытывать серьезные проблемы на своих традиционных рынках. В 1990-е во многих западных странах, в частности в США и Великобритании, различные общественные группы начали осознавать вред курения. В 1990 году ковбой Мальборо узнал, что он болен раком легких, и последние два года своей жизни провел в активной борьбе против табачных компаний.

В научных журналах появляются публикации целого ряда исследований, доказывающих связь курения, в том числе пассивного, с заболеваниями раком. Появляется прецедент выигранных исков к табакопроизводителям (в совокупности им пришлось заплатить по проигранным искам отступные в размере 206 млрд долларов). Европарламент голосует за запрет рекламы табака. Под напором общественных организаций и объединений врачей правительства начинают кампании по борьбе с табакокурением: повышаются цены на сигареты, растут акцизы (сегодня они составляют в среднем 70% стоимости пачки), серьезно ограничиваются места для курения, запрещается реклама табака, начинается активная просветительская работа о вреде курения среди населения.

Но главным ударом стала потеря американского рынка (всего с 1964-го по 2010 год доля курильщиков среди взрослого населения США сократилась с 42,4 до 19,6%). Неудивительно, что табачники ринулись на восток. Весьма показательно, что в 1992 году Маргарет Тэтчер , бывший премьер-министр Великобритании, подписала с Phillip Morris контракт на их консультирование для продвижения на восточноевропейский рынок. Любители конспирологии наверняка увидели в этом шаге сговор западного политического истеблишмента и бизнеса, вознамерившихся разрушить здоровье жителей бывшего СССР, и вспомнили опиумные войны. Однако невероятный успех иностранных табачников в постперестроечной России объясняется несколькими вполне прагматичными факторами.

Придя в Россию, они серьезно увеличили объемы местного рынка. «До 1990–х в России потребляли порядка 200–230 миллиардов сигарет в год, — рассказывает “Эксперту” Николай Герасименко, — а 2008 году уже 415 миллиардов». Во многом такой рост был достигнут за счет приобщения к сигаретам тех, кто раньше не курил.

«Целевой аудиторией стали молодежь и женщины, — продолжает Николай Герасименко. — Табачники развернули мощнейшую маркетинговую кампанию с привлечением артистов, производителей фильмов (там стали показывать курящими многих положительных героев, являющихся образцом для подражания: офицеров, спецназовцев, гламурных женщин), спонсировали мероприятия, проводили акции по бесплатной раздаче сигарет. Стали выпускать красивые сигареты, похожие на духи и помаду, с красивыми названиями типа Kiss Me. И эта стратегия дала свои плоды. До прихода иностранных табачных компаний в Россию у нас курило около половины взрослых мужчин и всего три процента женщин. Когда нам преподавали онкологию, говорили, что рака легких у женщин практически не бывает, теперь больше этого не говорят».

Что касается подростков и молодежи, то, по мнению экспертов, их привлекали не только рекламой, но и с помощью кампании по недопущению молодежи к сигаретам, которую проводили сами табачники. Использовалась простейшая подмена понятий. Так, они говорили фразы из серии «курение — это удел взрослых», после которых дети хотели стать взрослыми за счет сигарет.

Наконец, табачные компании делали все возможное, чтобы сигареты были легкодоступны: например, отчисления акцизов росли медленнее инфляции. В результате, по словам Николая Герасименко, при общем росте числа потребляемых сигарет доля, выделяемая на них из семейного бюджета, сократилась за двадцать лет в два раза.

Попытка спастись

Эксперты в России давно били тревогу, но отыграть ситуацию обратно было очень трудно. Любые попытки хоть как-то ограничить этот бизнес наталкивались на жесткое сопротивление могущественного табачного бизнеса. Даже введение крайне умеренных ограничительных норм встречало жесткое сопротивление. «В 1998 году мы хотели поставить на сигаретах предупредительную надпись на 30 процентах площади пачки, запретить курить в общественном транспорте, показывать рекламу табака на телевидении, показывать в фильмах сцены курения, ввести нормы содержания смол (10 миллиграммов) и никотина (1 миллиграмм), — рассказывает Николай Герасименко. — Однако нам это не удалось. Надпись стала занимать лишь четыре процента поверхности пачки, максимальное содержание смол оставили на уровне 14 миллиграммов, а никотина — 1,6 миллиграмма. Семь раз мы пытались ввести в КоАП штрафы за курение в неположенных местах, однако каждый раз это предложение блокировалось. И не табачными лоббистами в Думе, а министерствами: Минэкономразвития, Минпромторгом, Минсельхозом, Минюстом, а также Институтом государства и права. Они писали отрицательные отзывы и любым путем не пропускали это предложение».

Лишь в 2012 году государство совершило последовательную попытку справиться с ситуацией. Согласно принятому закону теперь нельзя дымить во всех общественных местах и в транспорте, а также на расстоянии 15 метров от входа на вокзалы, в аэропорты, метро; серьезно сокращается число торговых точек, где можно продавать сигареты. Через год вступят в силу новые статьи этого закона: бездымными станут все кафе, рестораны и клубы. Сигаретами можно будет торговать лишь в магазинах, имеющих торговые залы. Кроме того, закон ввел запрет на рекламу сигарет, удаляет из общественной жизни табачные компании, запрещая им занятие спонсорством и размещение табачных брендов на любых изделиях.

За три года на 100% увеличится объем взимаемого акциза (в этом году акциз увеличивается на 40%, в следующем году — еще на 40%, затем — еще на 20%). Наконец, в рамках закона с 12 июня на пачках появились устрашающие картинки, демонстрирующие последствия курения.

«Реализация в комплексе всех без исключения предлагаемых законопроектом мер в перспективе сократит курение на 40–50%, что может снизить смертность в России на 150–200 тысяч человек в год», — говорилось в пресс-релизе Минэкономразвития. Не останется внакладе и бюджет. По словам Сергея Вельмяйкина, даже при сокращении курения сигарет на 10% Россия может получить дополнительно 90 млрд рублей.

Фото: Дмитрий Лыков

Не дожали

Впрочем, принятый закон все же содержит весьма значительные послабления. Например, он не подразумевает значительного повышения цен на сигареты, в то время как это давно считается ключевым моментом антитабачной программы во всем мире. «Если вы поднимете цены на сигареты всего на 10 процентов, то потребление сигарет среди взрослого населения уменьшается на 5 процентов, а среди подростков — на 8 процентов», — рассказывает представитель ВОЗ в Турции Токер Эргюдер . ВОЗ также подсчитала, что программы борьбы с табачной зависимостью, принятые в 41 стране (общее население около 1 млрд человек, курильщиков — 290 млн) в промежуток с 2007-го по 2010 год, спасут к 2050 году от преждевременной смерти 7,4 млн человек, и около половины из них будут спасены именно за счет увеличения стоимости одной пачки.

Другим важным упущением стало то, что, несмотря на быстрый рост акциза, он все равно будет сравнительно мал (20%), в то время как в развитых странах он составляет 70–80% цены пачки. Основным препятствием на пути повышения доли акциза в пачке и ее минимальной цены является позиция Минэкономразвития. Противники повышения акциза прежде всего апеллируют к опасности табачной контрабанды (сегодня контрабанда сигарет в Россию равна нулю, потому что она сама производит их так много, что является поставщиком на рынки соседних стран, а также источником контрабанды).

Между тем страхи эти не имеют реальных оснований ни с медицинской, ни с экономической точки зрения. Сегодня производители сигарет вполне легально производят уже настолько вредную продукцию, в которой содержится весьма небольшая доля табака и огромное количество химических примесей, с такой низкой себестоимостью (1000 сигарет за один доллар), что, по мнению экспертов, ввозить контрабандой что-то еще более вредное и дешевое практически невозможно. С экономической же точки зрения даже при появлении контрабанды недоплату в бюджет с лихвой покрывают серьезно увеличенные акцизы.

Зарубежный опыт в этой области также показывает, что интересы борцов с табакокурением и интересы бюджета вполне можно соблюсти одновременно. Например, в США с ноября 2008-го по ноябрь 2009 года стоимость сигарет возросла на 22%. Как следствие, в 2010 году объемы продаж сигарет упали на 11%. (По мнению аналитиков, такое повышение цены сократило число курильщиков на 3 млн человек, а также помешало начать курить более чем 200 тыс. подростков.) Но в то же время сбор налогов с отрасли за год вырос на 129% — с 6,8 до 15,5 млрд долларов.

Другой пример. В Турции с 2005-го по 2011 год средняя стоимость пачки сигарет увеличилась почти в три раза, но вырос и объем собираемых налогов, с 7,1 до 15,9 млрд турецких лир, при этом количество продаваемых сигарет сократилось со 106,7 до 90,8 млрд штук. Разработчики нынешнего закона считают, что повышение до европейского уровня минимальной цены на сигареты и доли акциза в стоимости пачки позволит привлечь в российский бюджет дополнительно около 600 млрд рублей.

Помимо недостаточно значительного повышения цены и налога закон не предусматривает финансирование профилактики курения, распространение информации о том, что человек от курения умирает. «А это, может быть, одна из наиболее важных частей антитабачной кампании, если анализировать западный опыт. Наконец, закон не обязывает табачные компании раскрывать детали производства и состав сигарет. Сами мы искать не можем. Во-первых, нормы ВТО не позволяют, а во-вторых, даже самые современные лаборатории могут лишь проверять сигареты на предмет веществ, которые мы подозреваем, что там есть», — говорит директор НИИ канцерогенеза Российского онкологического научного центра им. Н. Н. Блохина член-корреспондент РАМН Давид Заридзе .

В качестве неучтенных в антитабачном законе пожеланий эксперты называют также изменения в системе общего медицинского страхования, которые хотя бы частично переложили на плечи курильщиков издержки лечения таких болезней, которые напрямую связаны с курением. Подобные меры могли бы экономически стимулировать курящих расстаться со своей привычкой. «Я лично выступаю категорически против того, чтобы подобная помощь оказывалась за счет Фонда обязательного медицинского страхования, то есть за счет здоровых некурящих людей. Если у человека есть порок, то свои пороки он должен оплачивать сам, а не за счет добропорядочных граждан», — говорит председатель комитета Госдумы по охране здоровья Сергей Калашников . Тогда как в Европе подобные медицинские меры уже принимаются, например, человеку со стенозом коронарных артерий вообще не будут ставить стент до тех пор, пока он не бросит курить. Просто потому, что это совершенно бессмысленно.      

Брось, пока не поздно

В связи с ростом продолжительности жизни последствия вредных привычек, практикуемых в молодости и зрелости, превращают в кошмар последнюю треть жизни все большего числа россиян. Наряду с алкоголизмом и обжорством курение - одна из самых опасных, так как до последнего момента его разрушительное воздействие на организм остается невидимым для курильщика. Россияне больше, чем жители других стран, любят бесшабашно утверждать, что их не пугает ранняя смерть. Однако последствия курения, вероятнее всего, не приведут к мгновенной смерти, но драматически снизят качество жизни человека после 45-50 лет, наградив его разнообразными тяжело протекающими необратимыми заболеваниями. В таком состоянии человек становится обузой не только для общества и близких, но часто и для себя самого.

По словам директора НИИ канцерогенеза Российского онкологического научного центра им. Н. Н. Блохина Давида Заридзе , курение является основной причиной хронических неинфекционных заболеваний. Например, причиной 90-95 процентов рака легкого является курение. В среднем от рака легкого умирает каждый пятый курильщик. 75-80 процентов рака полости рта, глотки и гортани тоже вызвано курением. Курение повышает риск развития рак пищевода, желудка, печени, толстой кишки.

Второй вечный спутник заядлого курильщика - сердечно-сосудистые заболевания, являющиеся на сегодняшний день основной причиной смерти каждого второго умершего россиянина. "От курения табака происходит 25 процентов зарегистрированных случаев ишемической болезни сердца, 32 процента случаев заболеваний сосудов головного мозга", - говорит первый заместитель председателя комитета Госдумы по охране здоровья Николай Герасименко . От курения также значительно возрастает вероятность возникновения инфарктов и инсультов, после чего человек рискует провести многие годы в состоянии разной степени парализованности. Инсульты часто вызывают тяжелые психические расстройства.

При этом с точки зрения хронических болезней потребители легких и ментоловых сигарет находятся в более опасном положении, чем обычные. Вопреки расхожему мнению вред от курения этих видов продукции как минимум не снижается (ментол позволяет донести вредные продукты горения до альвеол, а отверстия для вентиляции у легких сигарет при реальном курении закрываются пальцами или губами), а уровень привыкания к ним гораздо выше. Проведенные в США исследования выяснили, что у тех, кто курит легкие или ультралегкие сигареты, на 46% меньше шансов бросить курить, чем у тех, кто курит обычные.

Курение вредит здоровью не только самих курильщиков, но и тех, кто их окружает. Большая часть людей уже перестала обращать внимание на находящихся поблизости курильщиков и считает неудобным просить рядом сидящего человека погасить сигаретку. В результате, по данным, опубликованным журналом Lancet в 2010 году, в целом по миру пассивному курению было подвержено 33% некурящих мужчин, 35% женщин и 40% детей. А между тем эти люди рискуют получить такие же смертельные болезни, как и активные курильщики. По данным американского департамента здравоохранения, пассивное курение повышает риск ишемической болезни сердца на 25-30%, острой ишемической болезни сердца на 25-35%, а риск развития рака легких - на 20-30%. В результате из 6 млн человек в год, которых сейчас убивает курение, 10% - пассивные курильщики.

Наиболее опасно пассивное курение именно для детей, в том числе еще не рожденных. "Клетки растущего ребенка размножаются с высокой скоростью, и высока вероятность того, что при делении клетки повреждение ДНК, вызванное канцерогенными веществами, в табачном дыме не "репарируется". Начинают накапливаться мутации, что в конце концов приведет к малигнизации то есть озлокачествлению нормальной клетки, в результате чего она превратится в злокачественную", - говорит Давид Заридзе. Согласно данным одного из исследований, рецензируемого сотрудниками Калифорнийского университета, у женщин, чьи матери выкуривали во время беременности от одной до девяти сигарет, риск получения гестационного диабета был на 62% больше, чем у тех, чьи матери не курили.

Карта

Россия - одна из наиболее курящих стран мира

График

Распределение российского табачного рынка

Трудно расстаться

Ильина Нина

Евросоюз пытается окончательно отрезать Прибалтику от России, но у него это пока не получается

Идея замены железной дороги будоражит умы некоторых европейских и прибалтийских политиков в течение последних двадцати лет

Фото: AP

Недавно на встрече в Риге главы правительств прибалтийских стран договорились создать компанию Rail Baltiсa, которая должна будет начать переделку старой железной дороги, действующей в Прибалтике со времен Российской империи. Старая дорога не нравится прибалтийским политикам тем, что имеет российскую (1520 мм), а не европейскую (1435 мм) ширину колеи и соответственно слишком связывает их страны с тем соседом, с которым им хотелось бы окончательно расстаться.

Идея замены железной дороги будоражит умы некоторых европейских и прибалтийских политиков в течение последних двадцати лет. Но ввиду чрезвычайной дороговизны этого проекта (при полной замене полотна речь идет о сумме больше 10 млрд евро), абсолютной практической ненужности, а также неспособности прибалтийских стран договариваться между собой дальше разговоров и громких заявлений до сих пор дело так и не пошло.

Усиление России на международной арене и обострение отношений с Евросоюзом из-за Украины заставило некоторых еврочиновников вновь достать из шкафа идею замены прибалтийской колеи. На этот раз Евросоюз даже пообещал профинансировать 85% стоимости проекта.

Ментальная колея

Новая система железных дорог должна окончательно закрепить место прибалтийских стран в ЕС и даже, по мнению некоторых экспертов, исправить ошибки прошлого. «В СССР все дороги вели в Москву, сейчас это потеряло всякий смысл для прибалтийских государств. Новая железная дорога должна исправить грубое историческое нарушение, которое заключалось в насильственном вовлечении прибалтийских государств в советскую орбиту и обрубании естественных экономических и политических связей с остальной Европой», — сказал «Эксперту» старший аналитик брюссельского Центра исследований европейской политики Майкл Эмерсон .

Идею изменения колеи активно поддерживает эстонец Сийм Каллас — вице-президент Европейской комиссии и ее комиссар по транспорту. Именно с его назначением, а также с председательством Литвы в ЕС в последние полгода во многом связывают продвижение этого проекта. Каллас переносит многие обсуждения в Прибалтику: в частности, в октябре в Таллине прошла общеевропейская конференция транспортных предприятий, центральной темой которой и стала Rail Baltica.

В Прибалтике проект тоже находит поддержку у местной политической элиты. «Прокладка Rail Baltica означает как физическое, так и ментальное отделение от российского товарного и денежного потоков. Безусловно, у такого роста независимости найдутся противники, однако подпадать под их влияние нельзя», — заявил недавно председатель комиссии по делам ЕС парламента Эстонии Арто Аас .

Замена колеи обойдется очень дорого, ее экономическая обоснованность вызывает множество вопросов, и именно поэтому большинство экспертов говорят об исключительно политической мотивации проекта. «Исторически ширина колеи — это скорее вопрос политической воли, нежели технических деталей, это вопрос того, в какой системе координат страна находится. Посмотрев на карту железнодорожного сообщения России, Прибалтики, Европы, легко проследить, где эти дороги сходятся: в центрах силы. Связь стран Прибалтики с постсоветским пространством значительно лучше, чем с тем же Берлином, в Европу они очень мало интегрированы, и руководство прибалтийских стран это не устраивает, потому что они взяли курс на ЕС», — сказал «Эксперту» заведующий кафедрой логистики Санкт-Петербургского государственного университета путей сообщения и партнер Rail Baltica c российской стороны для согласования транспортной политики в регионе Евгений Коровяковский .

Балтийская маниловщина

Однако прибалтийские политики, стремясь окончательно отрезать себя от России и интегрироваться в Европу, кажется, забывают, что железные дороги кроме символического имеют еще и сугубо практическое значение: по ним возят грузы и пассажиров. И вот здесь оказывается, что, несмотря на громкие отречения, Прибалтика до сих пор обменивается грузопотоком с Россией и странами СНГ, а вовсе не с Европой. А перевозка пассажиров настолько невелика, что большие материальные трудности испытывают уже существующие железнодорожные компании.

В странах Балтики пассажиропоток на железнодорожном транспорте за 20 лет упал в несколько раз и в настоящее время составляет лишь пятую часть всех перевозок; значение авиа- и автотранспорта, напротив, выросло. Прибалтика хорошо связана авиасообщением с другими европейскими странами, сюда даже долетают европейские лоукосты, а в Латвии есть своя бюджетная авиакомпания Airbaltic. Множество паромов регулярно курсирует между Эстонией, Финляндией и Швецией. Таким образом, вряд ли пассажиры массово пересядут на затратную по времени и средствам железную дорогу. «В таком крупном инфраструктурном проекте новая железная дорога должна либо сильно экономить пассажирам время, как можно видеть на примере “Cапсанов”, курсирующих между Москвой и Санкт-Петербургом. Либо быть значительно дешевле других видов транспорта, но с авиацией конкурировать в этом необычайно сложно. Новая железная дорога ни одну из этих задач не решает», — говорит Евгений Коровяковский.

Если же говорить о перевозке грузов, то основной объем грузоперевозок Эстонии и Латвии приходится на страны СНГ, прежде всего Украину, Белоруссию и Россию, которая занимает две трети общего объема. Похожая ситуация прослеживается в Литве (при этом там небольшую часть занимает еще и Польша). Значительную долю занимают транзитные перевозки, прежде всего традиционные российские экспортные и импортные товары, курсирующие между Россией и прибалтийскими портами: нефтепродукты и каменный уголь (более двух третей всего объема грузов), минеральные удобрения, химические продукты, металлы, руда и зерновые. Таким образом, торговли с ЕС у стран Балтии по железной дороге практически нет, а перевозки между самими прибалтийскими государствами исчисляются буквально несколькими процентами от общего объема.

Зависимость железных дорог Прибалтики от России хорошо иллюстрируют события 2007 года, когда из-за переноса бронзового солдата в Таллине резко упали грузопотоки из России, в частности РЖД приостановили поставки нефти. Эстонские железные дороги были вынуждены уволить почти десятую часть своих сотрудников из-за падения грузопотока, а грузоперевозки Таллинского порта снизились на четверть.

Здравый смысл

После жарких дебатов от идеи полного отрубания прибалтийских железнодорожных дорог от России решили отказаться: ей активно воспротивились местные железнодорожные компании и бизнесмены. «В итоге было решено не менять колею на других дорогах Прибалтики, ведь Россия по-прежнему очень важный экономический партнер ЕС и будет удобно сохранить с ним общие стандарты», — сказала «Эксперту» финский координатор проекта Rail Baltica growth corridor Малла Паайанен .

«Я вас уверяю, что российскую колею в Прибалтике не поменяют. Санкт-Петербург и Москва слишком серьезные центры, чтобы от них просто так отказались европейские бизнесмены, даже при очень большом желании ЕС уничтожить зависимость Прибалтики от сильного соседа. Эта связь приносит слишком большую выгоду, какие-то серьезные изменения в регионе в будущем вряд ли произойдут, и в ближайшие 20–30 лет Прибалтика и Финляндия будут по-прежнему сильно ориентированы на Россию», — говорит Евгений Коровяковский.

Согласно последней версии проекта, остановились на идее проложить скоростную дорогу от Хельсинки (сквозь подводный тоннель) через Таллин, Ригу, Каунас, Варшаву и Берлин. Строительство тоннеля по дну Балтийского моря вызывает особые сомнения; он настолько дорог и пока не востребован, что эту часть проекта сейчас всерьез не обсуждают. Но даже если говорить о планах строительства или замены дороги от Таллина до Варшавы, то стоимость реализации этого проекта очень велика для Прибалтики — 4,35 млрд евро. Учитывая обещание Евросоюза заплатить 85%, на долю прибалтийских стран остается 650 млн евро, однако велика вероятность, что они не смогут найти и этих денег. Процесс также очень затруднен неумением бывших прибалтийских республик договариваться между собой. Много вопросов возникает и при создании совместного предприятия, которое должно управлять новой железной дорогой. «Мы хотим создать совместное предприятие, которое будет отвечать за менеджмент, строительство и функционирование Rail Baltica. Таким образом мы хотим заменить три государственные компании одной совместной, в настоящее же время все три компании плохо идут на контакт друг с другом и думают только о конкуренции», — говорит Малла Паайанен.

Сама она не скрывает, что на сегодняшний день в этой дороге нет никакой потребности, но, по ее словам, этот проект может быть построен «на вырост». «Прибалтика — это регион, меньше всего связанный с Европой, с очень маленькими и самыми неразвитыми в ЕС экономиками. В странах много экономических и социальных барьеров, при помощи транспорта мы хотим их преодолеть. Это классическая дилемма, что появилось первым: курица или яйцо. Спроса на высокоскоростную железную дорогу в этом регионе сейчас действительно нет, также нет и соответствующего сервиса. Однако если мы создадим инфраструктуру, спрос должен появиться», — считает Паайанен.

Неясно также, собираются инициаторы проекта ориентироваться на пассажирские перевозки или же на грузовые, ведь строительство заявленной скоростной дороги подразумевает ориентацию именно на пассажиров, однако финская сторона скорее надеется на возможность увеличения грузоперевозок, для чего, однако, высокоскоростная трасса не нужна (да и в самой Финляндии — российская колея, расставаться с которой в ближайшее время никто не собирается).

Глава РЖД Владимир Якунин также сомневается в разумности и целесообразности строительства новой железной дороги: «Это создаст две системы. Для того чтобы обслуживать эти две системы, нужны две системы стандартов, нужны две системы депо, нужны две системы работы инфраструктуры. То есть где-то в два раза или больше увеличиваются затраты на содержание инфраструктуры обеспечения движения. Я не вижу никакой экономической целесообразности, Rail Baltica — это лишняя трата денег».  

Карта

Rail Baltiсa призвана привязать Прибалтику к новому "центру силы"

Президент шахтерской республики

Александр Ивантер

Александр Попов

Представить Кузбасс без Амана Тулеева столь же трудно, как без угля и металла. За два десятка лет руководства регионом он вырвал Кемеровскую область из криминального хаоса, навел порядок в экономике и вернул гордость и уважение людям труда

Губернатор Кемеровской области Аман Тулеев

Предоставлено администрацией Кемеровской области

Аман Тулеев , губернатор Кемеровской области, — личность неординарная. Одни его боготворят, другие считают популистом и демагогом. В области Тулеева часто за глаза называют ханом или даже «Кузбасс-баши», имея в виду авторитарный стиль руководства, приправленный восточной жесткостью. Недоброжелателей у губернатора тоже хватает. Впрочем, сейчас они коллекционируют недоказанный компромат, тогда как в 1990-е Тулеев пережил несколько доказанных покушений.

Еще совсем недавно таких политических тяжеловесов в стане губернаторов было немало. Руководители «ельцинского призыва» в 1990-е брали суверенитета столько, сколько могли; затем умело встраивались в новую жесткую вертикаль власти, демонстрируя чудеса выживаемости. Минтимер Шаймиев, Муртаза Рахимов, Эдуард Россель, Егор Строев, Юрий Лужков, Виктор Кресс, Леонид Полежаев и другие руководили регионами по два десятка лет, навсегда вписав свои имена в историю новейшей России в качестве первых всенародно избранных губернаторов. Сегодня эта обойма изрядно поредела, и Аман Тулеев в свои 69 лет, безусловно, самый яркий ее представитель.

Формально он занял пост губернатора в 1997 году. Но на руководящих постах в регионе профессиональный железнодорожник Тулеев стоял как минимум с 1990 года: был главой облисполкома и председателем Совета народных депутатов. Не поддержал бы на старте новой эпохи ГКЧП, был бы назначен губернатором и раньше, но в 1991 году Борис Ельцин в отместку сделал ставку на лидера рабочего движения Кузбасса Михаила Кислюка. Однако в ходе реструктуризации угольной отрасли, сопровождавшейся ее тотальной приватизацией, закрытием большого количества шахт и разрезов и, как следствие, резким сокращением персонала, Кислюк растерял всю свою популярность. И в 1997-м, на волне угольных бунтов, Ельцин был вынужден отправить «спасать» регион именно Тулеева. В октябре тот впервые победил на выборах губернатора, набрав почти 95% голосов избирателей. В 2001-м, уйдя в досрочную отставку, победил на вторых выборах с похожим кавказским счетом. А в 2005 и 2010 годах, совершенно не растеряв поддержки населения, прошел через процедуры «назначения» губернатором по представлению президента.

Тулеев отличается своим федеральным бэкграундом (в губернаторском корпусе здесь с ним сравним, пожалуй, лишь Егор Строев, в 1993–2009 годах руководивший Орловской областью, а с 1996 по 2001 год еще и Советом Федерации). Пусть и недолго, меньше года, с августа 1996-го по июль 1997-го, он успел поработать министром по сотрудничеству со странами СНГ в российском правительстве. Но самое главное, трижды участвовал в выборах президента России! В 1991 году Тулеев занял четвертое место среди шести кандидатов, в 1996-м снял свою кандидатуру перед первым туром в пользу Геннадия Зюганова. А в 2000-м набрал 2,95% голосов по стране, в Кузбассе обойдя даже Владимира Путина. С тех пор, впрочем, Тулеев больше на федеральный уровень не замахивался. «Он состоялся как политик национального масштаба именно в Кузбассе. Ему удалось достичь впечатляющих результатов в реализации социально-экономической политики, обеспечить небывалые показатели в угледобыче, производстве зерна и жилищном строительстве. С точки зрения прагматика-технократа, к которым относится Тулеев, это куда более важные достижения, нежели крупные должности федерального уровня», — объясняет профессор Кемеровского государственного университета Александр Коновалов .

Кемеровская область — мощный промышленный регион, визитными карточками которого являются уголь и металл. Даже столица области Кемерово — симпатичный, ухоженный город — порой утопает в дымке от труб коксового завода, да и снегом, приправленным черной угольной пылью, здесь никого не удивишь. Что же говорить о сердце региона — индустриальном Новокузнецке, постоянно попадающем в сводки самых грязных городов мира?

Кузбасс при Тулееве окончательно закрепился в архетипе индустриальной республики, в основе которой не этнос, а профессия — шахтера, или, шире, горняка. Главный праздник в регионе не Новый год, а День шахтера — последнее воскресенье августа. И, как признались нам на одном из угольных предприятий, этот день, с обязательными торжественными приемами, раздачей орденов и концертами столичных звезд эстрады, становится точкой отсчета всей производственной жизни в течение года. С конца 1990-х праздник мигрирует из города в город: ежегодно его столицей выбирается один из муниципалитетов, в который в ходе подготовки «вкачивается» максимум бюджетных и частных ресурсов: ремонтируются дороги и социальные объекты, строятся жилые дома и т. д.

«Национальная специфика» определяет и особое сознание «пролетарского социума» в регионе — причудливый симбиоз культа справедливости, православных ценностей и советских стереотипов. Случается крупное ДТП — губернатор берет под контроль его расследование. Выясняется, что ректор местного вуза получает зарплату, в десятки раз превышающую профессорскую ставку, — Тулеев выступает с громким разоблачением. Ловят на взятке мэра или чиновника рангом поменьше — глава региона бросается на передовую борьбы с коррупцией. Авторитет государственной власти в системе ценностей губернатора стоит очень высоко.

Культом справедливости определяется и ярко выраженный социальный характер политики губернатора. «Лозунг “Учитель, врач, село, тепло” стал категорическим императивом его деятельности с первых дней пребывания у власти. Тулеев позиционирует себя как выразитель интересов незащищенных групп населения, борец с засильем московских олигархов», — говорит Коновалов. Пенсионерам в Кузбассе выплачивают особую губернаторскую прибавку к пенсии. Каждый год от имени главы региона малообеспеченным слоям населения раздают “овощные наборы” и бесплатный уголь, многодетным семьям выделяют кроликов, а школьникам — деньги на костюм для выпускного. У циничной столичной публики эти действия могут вызвать усмешку, но в рабочем Кузбассе люди искренне благодарны губернатору за такую заботу.

Славное советское прошлое тоже не забыто. Законодательный орган власти в регионе называется «Совет народных депутатов». А школьники, студенты и чиновники уже давно сдают нормы возрожденного по инициативе Тулеева ГТО. Православная церковь в регионе в почете: на каждом разрезе или шахте строятся часовни, в Новокузнецке с участием патриарха открыт крупнейший храм в память о погибших шахтерах, периодически устраиваются молитвы об избавлении от стихийных бедствий, а вдоль трасс стоят особые баннеры, сообщающие, что ближайший храм открыт круглосуточно.

При этом отношение к бизнесу и предпринимателям в Кузбассе предельно прагматичное. Угольная отрасль давно поделена между десятками частных компаний. Никаких монополий или крупных игроков с государственным участием в ней не осталось. Ведущие игроки местной экономики давно переросли региональный уровень — это огромные ФПГ, лишь добывающие уголь или выплавляющие металл в Кузбассе (и не только), но при этом работающие по всему миру. В сложившейся системе бюджетного федерализма только от губернатора и его команды зависит, каким будет поведение этих компаний. И Тулеев давно научился разговаривать с крупным бизнесом, доходчиво объясняя, что именно в области, а не в офшорах должны платиться налоги и что такое социальная ответственность бизнеса. Каждый год собственники и руководители крупных компаний подписывают лично с губернатором соглашения о социально-экономическом партнерстве. В них фиксируются обязательства, которые берет на себя бизнес (к примеру, повысить зарплату на 10%), а также социальные инвестиции (отчисления на содержание школ, детских садов, дворцов спорта и проч.).

С собственниками, не готовыми играть по правилам Тулеева, разговор ведется по-другому — вплоть до подключения «тяжелой артиллерии» в виде прокуратуры или надзорных органов. Несколько лет назад под огонь критики, к примеру, попала компания «Южный Кузбасс», которая входит в стальную группу «Мечел»: ее собственника Игоря Зюзина обвиняли в загрязнении окружающей среды и подкупе депутатов совета в городе Мыски. Потом волна улеглась; видимо, Зюзин сдался. Другой пример — продажа топ-менеджерами «Южкузбассугля» своих акций в пользу Evraz Group: после крупных аварий на шахтах «Ульяновская» и «Юбилейная» Тулеев настоял на том, чтобы у компании был один собственник.

Еще один часто практикуемый механизм ручного управления экономикой — волевая смена собственников. Классический пример — судьба объединения «Прокопьевскуголь», которое несколько лет назад в качестве «довеска» к «Алтай-коксу» перешло под контроль НЛМК. Его хозяину Владимиру Лисину старые шахты оказались не нужны; объединение тихо умирало, пока в дело не вмешался лично Тулеев. В итоге НЛМК был вынужден скинуть актив, продав его за один доллар мэрии Прокопьевска. После этого большая часть шахт досталась местному холдингу «Сибирский деловой союз», остальные раздали менеджерам самого объединения. Для Гурьевского металлургического завода, чуть не закрывшегося в ходе банкротства группы «Эстар», инвестором стал банк «Санкт-Петербург». А в этом году по решению губернатора был закрыт «Кузбассэлектромотор» — ему пока не нашли нового хозяина.

Срок полномочий Амана Тулеева на посту губернатора истекает в 2015 году. Останется ли он еще на очередную пятилетку или место губернатора займет другой человек — пока эти вопросы не имеют ответа. Ясно одно: система руководства Кузбассом сильно завязана на личность Тулеева; радикальные перемены могут обернуться кризисом управления и серьезными проблемами.

Во время двухчасовой беседы мы имели возможность ощутить всю мощь харизмы Тулеева. Тщательно проработанная вышколенной пресс-службой премодерация интервью полетела в тартарары на третьей минуте разговора, хозяин кабинета не раз не на шутку горячился, стуча кулаком по столу и смачно сдабривая речь доходчивыми русскими выражениями. Яркий, нестандартный, опытный человек, сильно болеющий за людей и за дело — вот краткая выжимка наших личных впечатлений.

«Так ведь до оси Земли можно довзрываться...»

— Аман Гумирович, как вы оцениваете нынешнее состояние угольной промышленности Кемеровской области?

— За последние пятнадцать лет угольная отрасль Кузбасса совершила колоссальный рывок. Страшно вспомнить, что было у нас в 90-е годы прошлого века. Угледобыча лежала на боку. Безо всякого технико-экономического основания были закрыты 43 шахты, 150 тысяч человек выброшены на улицу без средств к существованию.

А сегодня угольной промышленностью Кузбасса можно гордиться. Это одна из немногих отраслей российской экономики, которая успешно прошла реформирование. Из убыточной и дотируемой государством (помню, сколько я ездил в Москву, выбивал деньги) она превратилась в прибыльную и экономически эффективную.

И раньше, в Советском Союзе, основная ставка в угледобыче делалась на Кузбасс. Потому что тонна угля, добытая открытым способом здесь и перевезенная на Украину, оказывалась дешевле, чем донбасский уголь, даже с учетом транспортных расходов. Плюс качество. По зольности и содержанию примесей наш уголь котируется очень высоко. Однако даже в самые успешные советские времена наши шахтеры стремились к показателю 160 миллионов тонн угля, дырки под ордена сверлили, но добиться такого результата так и не смогли. А работали тогда в отрасли у нас в области 315 тысяч человек. В прошлом году мы добыли более 200 миллионов тонн, а количество людей, под землей и на поверхности, уменьшилось до 109 тысяч. Это означает кардинальный рост производительности труда, новый уровень квалификации шахтеров.

Значительная часть современных кузбасских угольных предприятий с точки зрения техники, технологий, организации труда — это уже действительно XXI век. ГЛОНАСС, GPS, 3D-моделирование — все эти слова из сферы космических технологий вовсю звучат теперь на наших предприятиях. Угольные комбайны вообще на грани фантастики, они больше похожи на межпланетные корабли с сенсорными экранами, компьютерами, десятками датчиков. Стоимость одного проходческого комплекса — четверть миллиарда рублей.

За один прошлый год в отрасль на Кузбассе было вложено почти 100 миллиардов рублей, а за пятнадцать лет — 507 миллиардов. Мы построили 74 новых высокопроизводительных предприятия по добыче и переработке угля. Только в 2013 году ввели в эксплуатацию две новые шахты и две обогатительные фабрики. Это само по себе дело непростое, так еще приходится преодолевать массу административных препятствий. Вот недавно я запускал обогатительную фабрику на шахте имени Кирова. Мы построили ее за два года, а чтобы всю документацию получить на нее по существующим нормативам, нужно пять-шесть лет. Цирк, понимаете? Сколько ни бьемся, сколько ни говорим — все бесполезно.

«Главное для нас не количество добытых тонн угля, а качество и безопасность»

Предоставлено администрацией Кемеровской области

— Вы не раз говорили, что предел добычи для Кузбасса — 200 миллионов тонн угля. Откуда взялась эта цифра? Не будут ли в регионе установлены очередные рекорды добычи?

— Главное для нас не количество добытых тонн угля, а качество и безопасность. На меня было — и есть — немало нападок за то, что я выступаю против выдачи новых лицензий на разработку угольных месторождений. Но я убежден: нельзя безгранично рыть нашу землю! Мы просто обязаны сохранить природу и недра для потомков.

В 2006 году у меня была встреча с учеными-питерцами из Горного института. Я поставил вопрос так. Мы каждый год взрываем на Кузбассе свыше 630 тысяч тонн взрывчатки — это несколько Хиросим. Иначе не добудешь ни уголь, ни руду. Ну предел какой-то должен быть? Так ведь мы до оси Земли можем довзрываться и дорыться! И тогда институт дал заключение, что экологический предел добычи угля для Кузбасса составляет 200 миллионов тонн.

Однако и среди ученых единства во взглядах нет. Одни говорят, что от взрывов ничего страшного не происходит, мы этими взрывами разряжаем земную кору, снимаем накопленное там напряжение. Другие говорят, что взрывы крайне опасны тем, что могут вступить в резонанс с естественными толчками от землетрясений за тысячи километров отсюда и спровоцировать новые сильные толчки здесь. Окончательного ответа и руководства к действию от ученых мы так и не получили. Тем не менее мы решили стратегически не увеличивать больше добычу, остановиться на 200 миллионах тонн в год. Хотя бы чтобы не нервировать народ, ведь люди-то, конечно, уверены, что трясет нас из-за взрывов. Сегодня опять ночью не спал, у нас землетрясение здесь в Белове было. Очередное.

— Без жертв обошлось?

— Да, слава богу. Несколько бараков попадали, но люди успели выбежать. А вот в июне Кузбасс тряхнуло прилично. Девятнадцатого числа произошло самое мощное землетрясение за последние сто десять лет. Толчки силой более пяти баллов произошли на глубине четырех тысяч метров с эпицентром на разрезе «Бачатский». Но главное, все люди остались целы и невредимы. А разрушений было много: 5100 частных и 300 многоквартирных жилых домов, 45 социальных объектов — школ, больниц, учреждений социальной защиты. Материальный ущерб колоссальный — 1,7 миллиарда рублей. Федеральному центру и стране было особо не до нас. Все внимание и помощь — ликвидации последствий наводнения на Дальнем Востоке. Правильно, конечно. Проблемы там еще тяжелее и масштабнее. Нам же выделили немного денег, 137 миллионов рублей плюс 217 жилищных сертификатов. С остальными людьми, лишившимися крова из-за землетрясений, будем разбираться сами, изыскивая средства из своего бюджета, который сейчас сокращаем, обрезая все непервоочередные траты.

Ну а еще мы решили остановить рост добычи угля в Кузбассе по другой причине — РЖД. Якунин Владимир Иванович больше и не вывезет при той пропускной способности железнодорожной сети, которая есть сегодня. Он и двести-то миллионов сейчас не вывозит.

— Газета « Кузбасс» сообщает, что на складах области скопилось 16 миллионов тонн угля...

— 15 миллионов 600 тысяч, тройной норматив. В процессе хранения уголь теряет качество, да еще начинает тлеть, повышается вероятность возгораний. Потом ветер поднимается, разметает угольную пыль по всей округе. А самое главное, наносится психологическая травма людям. Я, шахтер, рискуя жизнью, залез, добыл уголь, а он месяцами лежит потом на складе, никому не нужный. Ради чего я горбачусь и рискую? Это психологическая потеря большая — и политическая потеря. Так что рекорд добычи нашей с привкусом горечи. В то же время политика Минэнерго непонятна. Поставки экибастузского угля из Казахстана в последние годы выросли с 20 до 30 миллионов тонн. Да, это наши друзья и союзники, но зачем же увеличивать поставки, когда своего угля избыток?

— Мы слышали такой аргумент: часть мощностей угольных тепловых станций в России технологически « заточена» именно под экибастузский уголь.

— Начнем с того, что поставки из Казахстана — это земля, надо вещи называть своими именами. Просто берут экскаватором, и все, что попало в ковш, нам грузят. Дальше. Наши специалисты, которые работают на этих ТЭС, уверяют, что кузбасский уголь там влет пойдет. К тому же он гораздо чище: золы, сажи, выбросов будет в разы меньше. Но когда мы ставим вопрос хотя бы о неувеличении поставок казахстанского угля в Россию, нас не слышат.

Соборный Храм Рождества Христова в Новокузнецке воздвигнут на средства областной администрации в память о погибших шахтерах

Предоставлено администрацией Кемеровской области

Дорога не справляется

— В конечном итоге что получается? России уголь не нужен, внутренний рынок угля сжимается каждый год уже длительное время. Только за первое полугодие 2013 года поставки кузбасского угля на российский рынок сократились на десять процентов. Единственной отдушиной для нас остается экспорт. А на внешнем рынке конъюнктура сейчас очень непростая. В Америке случилась сланцевая революция, дешевый сланцевый газ вытеснил американский уголь за границу, они демпингуют, закидали своим дешевым углем Европу. На азиатском направлении наращивают добычу и экспорт Австралия с Индонезией — номер один и номер два по экспорту угля в мире, мы третьи. По сравнению с ними Россия оказывается в невыгодном положении. У них угольные разрезы в непосредственной близости от портов, загрузка идет прямо по транспортеру с места добычи. А мне нужно, чтобы РЖД, Владимир Иванович Якунин привезли порожние вагоны, нам их нужно обработать, загрузить, отправить и довезти за четыре с половиной тысячи километров в порт Ванино или в Находку. Вы представляете, сколько мы теряем на перевозке? Сейчас цена транспортировки кузбасского угля в лучшем случае равна стоимости его добычи, а зачастую уже и выше. Многие наши угольные предприятия работают на грани рентабельности.

Железная дорога не хочет идти нам навстречу с тарифами. Если бы Владимир Иванович Якунин сбросил хотя бы процентов на пятнадцать существующий тариф и повез уголь на восток, никакой катастрофы бы не было. Я это вам авторитетно говорю. Но для этого нужно грузить около девяти тысяч полувагонов в сутки. А он сейчас грузит восемь тысяч. Да еще они часто не могут пробиться к портам, так что угольные поезда стоят где-то брошенные на Забайкальской дороге на Транссибе. Четверть века назад я работал начальником Кемеровской железной дороги, так мы по стыковому пункту Мариинск сдавали 100 пар поездов в сутки. А сейчас Якунин Владимир Иванович делает максимум 60–70. Я ему говорю: слушай, а что такое? Ведь я точно знаю, что можно работать чуть ли не в два раза быстрее. К тому же с тех пор вложили столько денег в железные дороги! Выходит, у вас не хватает таланта, профессионалов, чтобы работать как следует? Ведь разные же методы были. Допустим, «окно» появляется, надо ремонтировать пути, никто не спорит. Но тогда за это время мы сдваивали, страивали поезда, чтобы одним составом за один час пропустить большее количество вагонов.

— Что же вам отвечает Якунин, в чем дело?

— А ничего не отвечает. Когда идут совещания, все злятся, до ругани доходит страшной. После этого месяц не разговариваем, все обижаются на меня: Тулеев такой, Тулеев сякой. Потом опять вроде бы сближаемся. А вот вчера я получил телеграмму: РЖД извещает нас о своем предложении повысить тарифы на перевозку угля из Кузбасса к портам Дальнего Востока еще на 13 процентов. Это нас окончательно угробит! Экспорт нашего угля с начала года и так практически имеет нулевую рентабельность, цены грохнулись где-то на 40 процентов. Но если мы сейчас остановим экспорт, то внешние рынки потеряем раз и навсегда — там конкуренция очень жесткая.

Церемонию освящения Храма проводил Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл в августе этого года

Предоставлено администрацией Кемеровской области

— В августе на правительственном совещании по ТЭКу в Кемерове глава РЖД докладывал, что перевозки угля приносят ему почти 80 миллиардов рублей убытков ежегодно…

— Это абсурд, вы поймите! Какие убытки? Умножаете тонны на километры и получаете деньги. Все начальники дорог просят увеличить перевозки, у них от объема зарплата зависит, а ему невыгодно?! Каждая третья тонна грузов ОАО РЖД — это уголь, ежегодная прибыль железной дороги от перевозок угля составляет семь миллиардов рублей. Поэтому я считаю, что в интересах самих железнодорожников идти навстречу угольщикам. Мы же предлагаем гибкую систему долгосрочного тарифа на угольные перевозки. Повысилась экспортная цена на уголь на столько-то процентов, автоматически на столько-то процентов увеличивается тариф нам на перевозку. Экспортная цена снизилась — давайте на этот период снизим и тарифы, на этот же процент. Логично? Логично. Давайте хотя бы попробуем, эксперимент проведем. В августе на совещании в Кемерове эту идею обсуждали, наш глава государства Владимир Владимирович Путин согласился, железнодорожники вроде бы тоже, по крайне мере не возражали. Но на практике все остается по-старому. И вот вчера эта телеграмма...

Вы поймите, экспорт для нас — это не блажь, не прибыль, а вопрос жизнеобеспечения. Он дает нам средства на поддержание шахт и разрезов в безопасном для разработки состоянии. А ведь это требует больших денег и усилий — из шахт надо постоянно откачивать воду и нагнетать туда воздух. Его должно быть в два раза больше, чем метана, иначе шахтеры будут взрываться. То есть экспорт — это основной источник средств, от которых напрямую зависит не только развитие угольных предприятий, но и безопасность труда наших шахтеров, и безопасность наших городов и районов. Мы же роем землю очень глубоко, и у нас под всем Кузбассом уже целые подземные города со своими тоннелями, улицами. А общая протяженность подземных горных выработок у нас в области составляет, чтобы вы представляли, 3,5 тысячи километров. Это как 11 московских метро у мэра Собянина. И для того, чтобы не создавать угрозу для домов, которые расположены над этими подземными тоннелями, нужно постоянно поддерживать горные выработки в рабочем состоянии: подавать электроэнергию, проводить вентиляцию, чтобы не допустить скопления метана, откачивать воду, предупреждать подтопление и заболачивание населенных пунктов. И деньги от экспорта угля идут в первую очередь именно на эти цели.

— Так как все же быть с тарифами и экспортом? Вы видите какой- то выход?

— Нужно волевое решение принимать. Обеспечить хотя бы на полгода режим наибольшего благоприятствования отрасли по тарифам и вагонам, чтобы мы могли сбросить накопившиеся складские запасы, осуществить экспортные поставки, пусть с минимальной рентабельностью.

Углехимия: больше чем таблетки от похмелья

— Перспектива существенного роста угольной генерации внутри России — верите в нее или нет?

— Пока газ дешевле угля, подвинуть топливный баланс в стране невозможно.

— Но соотношение цен между разными энергоносителями можно попытаться подрегулировать…

— Согласен, это надо делать. Но для этого политические решения надо принимать. Для начала самое простое: прекратить импорт угля. А то кокс, например, даже из Америки уже начали возить! Второе. Мы предлагаем во время кризиса рассмотреть вопрос о создании госрезерва угля. Нам кажется это оправданным, так как уголь — энергоноситель стратегический. И третье долгосрочное направление повышения внутреннего спроса — это развитие глубокой переработки угля. Ведь из угля можно получать 130 видов химических полупродуктов, более пяти тысяч видов продукции смежных отраслей. А мы пока дальше таблеток угольных, которые народ с похмелья пьет, никуда не ушли.

— Развитие углехимии требует больших инвестиций. Вероятно, понадобится специальная государственная программа?

— От государства требуются не деньги, а гарантии. Под долгосрочные гарантии перспективные проекты в углехимии запустят и профинансируют частные компании. Но еще более привлекательным и перспективным направлением мне кажется развитие энергоугольных кластеров, когда на борту разреза строится тепловая станция и выработанная дешевая электроэнергия идет в европейскую часть России. Правда, понадобится расшить ограничения по энергосетям. Сейчас единственная линия перетока из Тюмени в европейскую часть идет через Казахстан.

— Недавно мы делали в « Эксперте» публикацию по угольной отрасли и в процессе подготовки беседовали с угольщиками. На наш невинный вопрос, готовы ли они софинансировать развитие угольной генерации в Сибири, мы услышали определенный отказ. Получается какая- то патовая ситуация.

— Я думаю, им сейчас просто не до этого. Ситуация в угольных компаниях такова, что речь идет о том, как найти деньги на зарплату и на первоочередные меры по обеспечению безопасности. Просто пока не время.

— В Кузбассе остры проблемы угольных моногородов. Не проще ли закрывать старые шахты и расселять города при них?

— Ваш вопрос я бы разделил на две части. Первая — это проблемы старых шахт, которые у нас есть только в трех городах Кузбасса. И вторая часть — моногорода, которых у нас 19 из 20. То есть практически все города, кроме областного центра.

Отвечу по порядку. К сожалению, старые шахты — одна из острейших проблем Кузбасса. Всего у нас 12 таких шахт — в Прокопьевске, Киселевске и Анжеро-Судженске. Они были построены еще в 20–40-е годы прошлого столетия, работают в сложнейших горно-геологических условиях: пласты крутого, почти вертикального падения, высокая газоносность, повышенное горное давление, склонность к внезапным выбросам угля и метана. А это высочайший риск аварий и подземных пожаров. Таких опаснейших условий труда, как на этих шахтах, нет нигде в мире. Половина аварий в угольной отрасли Кузбасса приходится именно на них.

Выход только один: эти старые шахты нужно закрывать. По этому пути пошли, кстати, в Китае, где власти объявили о намерении закрыть по меньшей мере две тысячи угольных шахт-«закопушек», не отвечающих требованиям безопасности.

Не скрою, решение о закрытии старых шахт далось нам нелегко. Ведь на них трудятся 11 тысяч человек. На их горных отводах расположены школы, детсады, больницы, автодороги, другие социальные объекты. А также более 11 тысяч домов, это более 16 тысяч семей. И сегодня ситуация такова, что это жилье просто представляет опасность. Оно не подлежит никакому ремонту, его необходимо сносить. В целом затраты на ликвидацию шахт и решение социальных проблем составляют 40 миллиардов рублей. Мы предложили решить эту проблему в рамках частно-государственного партнерства. Чтобы собственники финансировали технические мероприятия по ликвидации шахт, а государство взяло на себя переселение людей из аварийного жилья. Сейчас достигнута принципиальная договоренность с правительством РФ о том, что государство нам поможет в решении этого очень болезненного вопроса. Достигнута договоренность с компанией «СДС-Уголь» о финансировании технической программы закрытия «плохих» шахт при условии получения лицензий на новые месторождения. Шахтеры с закрывающихся шахт будут трудоустроены на новые современные угледобывающие предприятия.

Теперь что касается расселения целых городов. Тут я категорически не согласен. По сути, тогда придется расселять весь Кузбасс. Ведь наша область изначально, в 1930–1940-е годы, создавалась как промышленно-индустриальный регион, промышленные гиганты, шахты закладывались как градообразующие предприятия. И сейчас в наших моногородах проживает 70 процентов кузбассовцев. И вот так с ходу, по мановению волшебной палочки расселить более двух миллионов человек — это не только невозможно, это было бы аморально. Есть же и другие способы решения проблемы. Тот же вахтовый метод работы. А самое главное, нужно развивать помимо угля другие отрасли производства.

«Считаю, что коррупция — это экономический терроризм против своей страны»

Предоставлено администрацией Кемеровской области

— В этом направлении что- нибудь делается?

— Конечно, Кузбасс уже преображается. Вот говорят: угольный, угольный. Какой он угольный? Мы нефтеперерабатывающий завод сделали, скоро выйдем на три миллиона тонн переработки. Добываем метан для промышленных нужд из угольных пластов. Собираем БелАЗы и трамваи совместно с белорусами, в Прокопьевске построили вагоноремонтный завод. Туризм начали мощно развивать в Горной Шории. Зимой туда приезжайте, сами оцените качество тамошнего снега-пухляка.

Еще одно решение проблемы моногородов — повышение трудовой мобильности. Для этого мы строим высокоскоростную автомагистраль Кемерово — Ленинск-Кузнецкий, которая является частью трассы, соединяющей два самых крупных города Кузбасса: Кемерово и Новокузнецк. С завершением строительства этой дороги можно будет пересечь почти весь Кузбасс за два — два с половиной часа. И человек сможет жить в одном городе, а работать в другом. Этим примером мы покажем, что проблема недостатка дорог — решаемая. А то ведь сейчас нередки случаи, когда наши шахтеры при шестичасовой смене по два часа в один конец тратят на дорогу. Даже выражение такое появилось: «койка-уголь»: ни на что другое человеку уже не остается времени в жизни, он или работает, или спит.

Да и с шестичасовым рабочим днем надо что-то делать. В ряде других стран шахтеры работают по двенадцать часов. Во всяком случае, мы предлагаем, чтобы трудовые коллективы сами решали, сколько часов им работать. Кому-то шесть, кому-то восемь, кому-то двенадцать. Профсоюзы нас поддерживают. Так же, как и в вопросе с отпусками. Ну избыточен отпуск в 60 рабочих дней. Люди начинают спиваться, терять квалификацию. Семьи стонут: заберите мужика на работу, он при деле должен быть. Мы опять говорим: ну давайте, пусть трудовые коллективы решают. Мы сейчас этот вопрос выносим на законодательный уровень.

Уголь ценою в жизнь

— Говоря об угольной отрасли, нельзя обойти самую болезненную тему — безопасность. В советское время был такой печальный показатель: каждый миллион тонн добытого угля стоил жизни одного шахтера. Сейчас количество смертей на миллион тонн добычи в России примерно вдвое ниже, однако крупные аварии, увы, случаются. К тому же сейчас доля самой опасной, подземной, добычи снизилась вдвое против советских времен, так что судить о сдвигах в безопасности только по формальным показателям было бы неверно. Ваша оценка ситуации с безопасностью, есть ли резервы ее повышения?

— Основной травматизм мы получаем в старых шахтах, как только их закроем, риски заметно уменьшатся. Конечно, бывают страшные трагедии типа взрыва на «Распадской» в мае 2010-го. Но мы ведь до сих пор не знаем, из-за чего произошел взрыв.

— Разве расследование не завершено?

— Это была лучшая шахта в мире, сюда ездили иностранцы опыт перенимать. Я до сих пор не исключаю, что взрыв мог быть спровоцирован подвижками земной коры. Что касается человеческого фактора и всех этих разговоров, что телогрейками прикрывали газоуловители, чтобы побольше добыть угля, то мы изменили систему оплаты труда шахтеров. Мы гарантировали 70 процентов заработной платы независимо от добычи. Профсоюзы подписали, все довольны. И смысла там чего-то закрывать и так далее нет. Но человеческий фактор, увы, все равно остается. Помню, заключение давали по нескольким авариям, потом проходило время, и мы на этих участках, где был взрыв, находили ложку, на которой наркоту грели.

— Прямо там, внизу?

— Внизу. И окурки.

— Люди же не самоубийцы!

— В том-то и дело. Я говорю: ребята, ну как же так, мы все песни про вас поем, какие вы герои, мужественные и так далее. А ты не можешь не знать, что он наркоман, ведь он же в твоей бригаде. Ты должен сказать: «Мужик, иди на хрен из шахты. У меня семья, дети. Почему я должен из-за тебя рисковать?» А он не говорит. Боится? Вот непонятная психология!

— В голове не укладывается...

— Конечно, мы стараемся делать, что можем. Каждый день на каждой шахте обязательный медосмотр, в том числе проверка на алкоголь и на наркоту. Начинающих шахтеров, прежде чем спускать их в забой, будем проверять в новом центре, который мы сейчас делаем с МЧС в Новокузнецке. Сначала психологический фактор: есть ли фобии — боязнь темноты, замкнутого пространства. А как он себя поведет под землей? Этого же никто не знает, это как подводная лодка, одни в обморок падают в первый раз…

— Трудно себе представить, где вы черпаете душевные силы и какие находите слова, когда встречаетесь с семьями погибших шахтеров после аварий…

— Сказать, что это тяжело, — ничего не сказать. Людей не вернуть никакими словами и утешениями. Но мы не оставляем семьи один на один с их горем. Каждый год собираем по области все семьи погибших шахтеров, по городам, районам встречаемся с ними, решаем проблемы, помогаем. Выделяем материальную помощь 10 тысяч рублей, даем бесплатные путевки в санатории, детей ведем, пока они вузы не закончат.

— Сколько всего таких семей?

— Сейчас 1704. Когда была страшная трагедия на «Зыряновской», тогда премьером еще Виктор Степанович Черномырдин был, я дал слово, что мы построим храм в память о погибших шахтерах. Долго не доходили руки, то забастовки, то кризисы… Груз такой висел на душе. И наконец-то в этом году открыли собор в Новокузнецке, невиданный по красоте. Мы пригласили Святейшего Владыку патриарха Московского и всея Руси Кирилла, он приехал и лично освятил этот собор. В нем начертаны имена и фамилии всех погибших в Кузбассе шахтеров, по которым нам удалось найти данные в архивах начиная с 1920 года. И легче стало на сердце, честное слово. А еще мы возим родственников погибших шахтеров каждый год на Святую землю, чтобы человек помолился за Кузбасс, за всех погибших шахтеров, ну, естественно, и за своих. Мне рассказывал священнослужитель, в поездках эти люди другими становятся, просветляются, что ли.

«Меня называют максималистом...»

— Некоторые политологи сравнивают вашу систему управления Кузбассом с системами, характерными для национальных республик, с жестким, авторитарным стилем руководства. Вы согласны с такими оценками?

— Я бы сказал, что это не жесткость, а требовательность. По первой специальности я железнодорожник — инженер путей сообщения. А вы знаете, что такое железная дорога? Это точность, слаженность, дисциплина, ответственность, жесткий спрос. Представьте сами, какие грузы по Транссибу идут: и взрывчатка, и кислота, и радиационные материалы. Если кто-то один в большой цепочке не выполнил свою задачу, может начаться всеобщий хаос. Поэтому я привык, что все должно исполняться четко, грамотно, точно в срок. Это у меня в крови. И сейчас, когда я вижу, что человек недобросовестно выполняет свои обязанности или руководствуется принципом «и так сойдет», когда он использует свое служебное кресло для личной выгоды, то здесь я принимаю жесткие меры: без сожаления снимаю с постов начальников, неспособных организовать дело, безответственных и бездушных.

Меня нередко называют и максималистом, и авторитарным руководителем, и покруче ярлыки навешивают... Но когда за твоей спиной три миллиона кузбассовцев и ты лично отвечаешь и за сегодняшний, и за завтрашний день своих земляков, которые оказали тебе доверие, за благополучие их семей, детей, внуков, тут уж будешь максималистом в квадрате.

— Аман Гумирович, не можем обойти стороной блок политических вопросов, в частности из актуальной столичной повестки. Как вы относитесь к протестному движению, именуемому « болотным»? Это просто бездельники или это серьезное явление, требующее не брезгливого, а внимательного отношения?

— Какие перспективы могут быть у движения, названного «болотным»? По-моему, название говорит само за себя. А если серьезно, считаю, настоящие перспективы могут быть только у тех политических сил, которые способны не только огульно критиковать, но за которыми будут реальные, созидательные дела. Такой оппозиции я пока не вижу. Поймите, я приветствую честную, справедливую критику, да еще с дельными советами, как исправить, как сделать лучше. Я за такую критику только спасибо скажу.

Но сейчас появилась очень опасная мода — ругать власть по поводу и без повода. Причем чуть ли не каждый считает себя суперпрофессионалом в политике, дает безапелляционные советы, особенно на кухне под водочку, как преобразовать мир. Понятно, что есть организаторы и направители недовольства, неважно, откуда у них деньги. Но реальные вопросы есть. Людей просто так не поднимешь. Ну, по коррупции, хоть ты лопни, они же правы? Правы! Ну сколько можно? Мы говорим, говорим, говорим, но реальных мер нет же. Если шахтер украл ящик гвоздей, через три дня ему ласты скрутят, и привет. И вот этот шахтер теперь сидит и смотрит по телевизору, как подруга бывшего министра под домашним арестом дорогие покупки продолжает делать. У людей возникают ненависть, негодование. И я их понимаю.

— Недавно вы заявили, что выступаете за смертную казнь для коррупционеров. Иначе, на ваш взгляд, это зло не победить?

— Считаю, что коррупция — это одно из самых страшных зол, которое буквально пронизывает все и вся. Это как самая опасная инфекция, которая с невероятной быстротой поражает все структуры нашего общества. Я бы сказал, что коррупция — это экономический терроризм против своей страны. Некоторые особо предприимчивые дельцы от государства, видимо, позабыли, что призваны служить людям. Как в народе говорят, у них глаза уже зеленые от долларов. Убежден, мы не победим это зло, если не начнем искоренять его. Причем начинать надо именно с верхних уровней власти.

Я никогда не мирился и не буду мириться с тем, что некоторые наши мэры, чиновники дискредитируют власть, нагло и цинично расхищают бюджетные деньги, обворовывают своих земляков! За последние три года мною уволены за коррупцию и различного рода злоупотребления, махинации 13 глав городов и районов! Только за 2012 год в Кузбассе раскрыто более тысячи коррупционных преступлений.

Конечно, в первую очередь надо устранять коррупцию в самих правоохранительных органах. Вот недавний пример. 26 октября, областной центр. Два генеральных директора кемеровских компаний напиваются вдрызг, садятся в крутой джип, выключают фары, выезжают на встречку и буквально сминают машину, в которой молодой парень, Александр Вилков, боксер, возвращается со своим тренером с соревнований. Саше 14 лет всего, будущая гордость Кузбасса. Всё, парня искалечили и сразу же попытались удрать. Спасибо людям, обычным прохожим, они буквально взяли их в кольцо, не выпустили, вызвали полицию. А полиция, вместо того чтобы привлечь к ответственности виновников аварии, наоборот, пытается замять это дело. Про этот вопиющий случай никого не информируют, от губернатора скрывают, какие действия предпринимают — не сообщают... Конечно, все это страшно с моральной точки зрения. А во-вторых, с чего это вы выгораживаете генеральных директоров? Ишь ты, какая забота! Значит, сами повязаны! Я взял это дело под личный контроль и обратился к министру внутренних дел Колокольцеву Владимиру Александровичу с просьбой прислать нам специальную бригаду и досконально разобраться не только с этой аварией, но вообще с нашей системой охраны правопорядка. Потому что рыба гниет с головы. Ну а для этих отморозков, которые искалечили жизнь молодого парня, мы добьемся реального наказания.

Кошка, ловящая мышей

— Аман Гумирович, а кто вы по политическим убеждениям? Коммунист? Вряд ли. Демократ? Наверное, только с гипертрофированной ответственностью. Как бы вы себя определили?

— Даже не знаю. Центрист, наверное. Для меня разум, дело играют главную роль, чтобы вопросы правильно и справедливо решались. Ну а коммунисты? В 1996 году у Зюганова было полправительства и главы чуть ли не трех десятков регионов Центральной России — «красный пояс», помните? И что толку? Все на хрен провалили. Тогда я пришел к Зюганову и говорю: «Ген, ну вот ты орал, шумел, что все плохо, конец фильма… Ну а дальше-то что? Кто тебе мешал твои лозунги воплотить в жизнь в 30 регионах? Почему ты не сделал счастливыми всех людей, как ты обещал?» Поэтому политические взгляды должны всегда практическими делами подкрепляться.

— Как говорил Дэн Сяопин, неважно, какого кошка цвета, главное, чтобы она ловила мышей.

— Абсолютно точно! Все эти «измы», а тем более личные симпатии или антипатии для меня всегда на десятом месте. Главное, чтобы дела делались. Если наши интересы сходятся, будем работать вместе.

— А у вас в области есть оппозиция? Заметны протестные настроения или акции?

— Мы не допускаем этого, честно скажу. Если что-то начинается, мы встречаемся с людьми, спрашиваем, чего они хотят. Если просто пикет, даем ему постоять где-нибудь на стадионе. Стой, сколько тебе влезет. Иногда наоборот. У нас очень много методов. Люди просто к хорошему быстро привыкают и воспринимают его как должное. Уже забыли — а я-то помню отлично! — как пятнадцать лет назад мы зерно из Канады везли, чтобы народ с голоду не пух, люди в магазинах номера в очереди на ладошках писали. Я никогда не забуду момент, когда мы закрыли долги по зарплате шахтерам, врачам, учителям. Я был абсолютно счастлив. И вот на встрече одной с народом выхожу в зал, а зал грустный-грустный. У меня на людские настроения нюх волчий. В перерыве подозвал одну женщину, спрашиваю, в чем дело? А она отвечает: да, грустно, Аман Гумирович, вот я раньше жила и держала в голове, что мне еще за пять месяцев должны, а теперь вот нет этого — вы все взяли и погасили. Я чуть не сел…

— Смелая женщина, честно сказала, чего ей не хватает.

— Заначки нет, говорит. Вот она и расстроилась. И я за ней.

— В Кузбассе как- то очень часто меняются мэры в городах, при этом на систему сити- менеджмента вы не переходите. Это целенаправленная политика?

— Я твердо уверен: люди должны выбирать руководителей. Я был и остаюсь убежденным сторонником прямых выборов.

— И губернаторов тоже?

— И губернаторов тоже. Ты должен выходить к людям, люди должны смотреть, задавать вопросы, людей не обманешь. А главное, ты должен отвечать перед ними за все, что ты обещал. И вот эта оценка народа, их суд — это самое сложное и ответственное.

— С офшорами вы в угольной отрасли начали гораздо раньше бороться, чем федеральный центр. У вас есть удачные рецепты?

— Когда Борис Николаевич Ельцин послал меня в Кузбасс, в области работало 2100 посредников между угольными предприятиями, цифра врезалась в память. Между конкретной шахтой и конечным потребителем была цепочка из семи-восьми фирмешек, в результате цена на уголь была дутая, а вся прибыль не доходила до шахт, оседала где-то в карманах у этих мерзавцев. Меня спасло то, что я с двадцати лет в Кузбассе. Я практически всех руководителей угольных предприятий знал. Приглашал к себе по одному. Давайте сядем, говорю, подумаем, как распутать эти цепочки и в живых остаться. Давайте продумаем вашу охрану. Аман Гумирович, отвечают, только не надо милицию подключать. Милиции тогда боялись больше, чем бандитов, настолько она была коррумпированной. Постепенно дело пошло.

А внутри области мы в ручном режиме выстроили прямые цепочки поставок: шахта — ТЭЦ или шахта — котельная. Вот сейчас в стране мы кричим про кризис. Какой кризис? Деньги надо вернуть наши из офшоров, и ничего бы не было.

Время новых героев

— Не можем не спросить вас в заключение: как вы оцениваете развал СССР? Можно ли было по- другому как- то этот исторический путь пройти?

— Я считаю, надо было спасать Союз. Хотя бы четыре республики — Россия, Белоруссия, Украина и Казахстан — должны были жить вместе, единым государством. Надо было насмерть цепляться и держать. Не удержали. Переживаю я, конечно, очень. Да и экономику в рынок можно было поаккуратней переводить. Ведь самое страшное, что случилось, — грохнулись идеалы у миллионов людей, они просто перестали понимать, что вокруг происходит, во имя чего дальше жить. Сколько безвременных смертей. Сколько сломанных судеб...

Сделали бы нормальную приватизацию, и тогда бы удалось создать нормальный средний класс, опору государства. Не было бы такой пропасти между богатыми и нищими.

— Как выходить из создавшегося положения? Сейчас- то что делать?

— Надо прекращать раскачивать страну и общество. Надо четко, громко и определенно заявить, что частная собственность священна. Если ясности в этом вопросе нет, если собственность зыбка, то средний класс у нас никогда не появится, а предприниматели будут жить одним днем. Надо во всеуслышание заявить: если собственник нормальный, создает рабочие места, платит налоги, модернизирует производство — он герой. Он не должен прятаться, не должен унижаться. Герой, и все.      

Кемерово — Новосибирск — Москва

Испытание затишьем

Марина Борисова

Михаил Рогожников

О своеобразном характере нашего времени, о пути и смысле России, о том, приходим мы в храм за духовной услугой или чтобы служить Христу и Церкви, и о том, что русскому человеку обязательно нужна сверхцель, мы говорим с главным редактором научно-богословского портала «Богослов.ru» кандидатом богословия протоиереем Павлом Великановым

Протоиерей Павел Великанов

Фото: Олег Сердечников

— В последнее время все чаще звучат формулы: мы — народ православный, Россия — страна православная. Но не совсем понятно, какой смысл в них вкладывается. Существует ли на самом деле какой- то особый русский православный путь или это иллюзия? И как нам сегодня к этому относиться? Изобретать что- то новое или искать какие- то богословские обоснования своего единства?

— Мне кажется, невозможно механически найти смысл чего бы то ни было. Даже прочитав очень умную книгу, человек не поймет смысл своей жизни, до тех пор пока не родит его своей жизнью. Точно так же и народ. Можно до бесконечности говорить с ностальгией о Святой Руси, о великой православной империи, но, если смотреть с точки зрения вечности, все это будет очень коряво. Для каждого времени, для каждого момента жизни есть свои уникальные условия, которые даются Богом. И все кризисы, все вызовы призваны вывести понимание человеком и обществом своего места в жизни на какой-то новый уровень. Поэтому стремление влюбленным взором обратиться к прошлому — это всегда регресс, движение к тому, что уже отработано и возвращаться к чему будет безумием, каким бы привлекательным оно ни было.

Мы сейчас стоим перед новой реальностью, новой комбинацией смыслов, в которой каждый должен понять свое место — и Русская православная церковь, и государство, и разные общественные институты. Каким будет взаимодействие всех этих структур, какое место для себя они изберут, пока мы не можем ответить, потому что находимся в самом начале этого процесса, где есть не только движение со стороны человека, но и еще какое-то очевидное Божественное действие. И мы никогда не можем предположить, каким будет следующий ход Господа Бога. Он может оказаться совершенно необычным, даже жестким, болезненным, но направленным на то, чтобы помочь нам выйти из кризисной ситуации с наибольшим результатом и с наименьшими потерями.

— Но для этого, по- видимому, требуется все- таки и какое- то движение снизу?

— Без всякого сомнения. И для меня очень важным показателем того, что это движение в последние годы растет, является тематика богословских дискуссий. Это уже не какие-то формальные вопросы, касающиеся обрядовой стороны жизни или личных духовных запросов, а то, что бьет в самую сердцевину христианства: место евхаристии в жизни Церкви, прихода, общины и конкретного человека и проблема духовного авангарда Церкви — монастырей и монашества.

Это очень яркий показатель того, что церковное и околоцерковное сознание сегодня выросло до способности к определенной богословской и философской рефлексии, от результатов которой будет зависеть все остальное. Когда человек приходит в Церковь, чтобы удовлетворить свой индивидуальный духовный запрос, и до всего остального ему нет никакого дела — это одна ситуация. И совершенно другая, когда он понимает, что своим приходом он делает церковь Церковью.

Из этого происходят совершенно иные последствия. Можно до бесконечности говорить о значении социальной и миссионерской работы, об открытости Церкви для диалога, для внешних контактов и так далее, но все это будет скорее видимость, чем что-то живое и действенное, пока не произойдет это изменение отношения конкретного человека к своему месту в Церкви. А это процесс абсолютно неформализуемый. Им невозможно управлять при помощи административных рычагов. Это то, что дозревает в народе само по себе. И какие формы оно в конце концов примет и когда это произойдет, знает один Господь Бог.

Но само направление, сам вектор говорит о том, что мы подходим к какому-то очень важному рубежу в жизни нашего отечества, связанному прежде всего не с экономическими и политическими вопросами, а с самоидентификацией.

Кто мы? Почему мы имеем право быть теми, кем хотим быть? Что нас связывает? К чему мы хотим стремиться? Пока мы не найдем и внутри себя четко не проговорим ответы на эти вопросы, мы будем шарахаться из стороны в сторону и тратить огромное количество ресурсов — материальных, духовных и душевных, — не получая никакого полезного результата.

Это сейчас самое главное, самое важное: кто мы? что мы? какое место занимаем в промысле Божием в отношении всего мира? Конечно, у каждого народа есть свое место, определенное призвание. И если мы еще можем предположить, каково оно у других народов, то в отношении самих себя это понять всегда гораздо сложнее.

— А как получилось, что мы вообще встали перед вопросом самоидентификации, причем в такой, скажем так, предельной его постановке?

— Мне кажется, проблема наша не в том, что вообще отсутствуют смыслы как таковые, а в том, что все они не выстраиваются в некий сверхсмысл. Есть небольшие, частные истины, очевидные для большинства людей, ну, например, что в сострадании есть какой-то смысл. Но проблема в том, что дальше это не увязывается с каким-то еще более высоким смыслом. Это для верующего человека все более или менее понятно: в своем сострадании я подражаю Христу, становлюсь соболезнователем, сопереживателем чужой боли и через это сам становлюсь другим, обретаю принципиально новое качество собственной жизни. Но для человека, чуждого христианской, церковной традиции, все это не более чем вариант альтруизма — благородного, но не более того.

А если, например, супруг — хронический алкоголик? Почему нужно это терпеть? Не проще ли послать его куда подальше и устраивать свою жизнь как мне хочется? И, не видя смысла в своем страдании, человек переступает эту границу, он меняет свою жизнь, а в итоге вдруг понимает, что от меньшей проблемы пришел к большей, только совсем в другой плоскости, другого качества. Чем больше бежишь от креста — тем он будет тяжелее.

Поэтому, мне кажется, здесь идет речь не столько о каком-то современном глобальном обессмысливании жизни, сколько о том, что вот этот сверхсмысл оказался потерян. И потерян, очевидно, задолго до всех революций и всей круговерти двадцатого века.

Но мы не сможем ответить на вопрос, когда все это началось, если не будем понимать, зачем нам нужен ответ. Я скажу сейчас не совсем, наверное, традиционную вещь. Но, возможно, православное христианство в России еще не достигло того максимума смыслового раскрытия, которое хотел бы видеть в России Господь. То есть, несмотря на нашу тысячелетнюю историю, на множество святых, на тот огромный духовный и культурный резонанс, который имело наше государство на протяжении всей своей истории, главной цели и полноты раскрытия смысла христианства мы пока не достигли.

— Есть гипотеза, что в России всегда жить было трудно и наше отношение к страданию связано просто с агрессивными условиями выживания поколений. Но параллельно возникали все эти легенды про грады Китежи и озера Светлояры. И в конце восьмидесятых — начале девяностых люди во множестве прибежали в Церковь просто от отчаяния, как раньше спасались от татар в монастырях. Они ждали немедленного чуда и в этих ожиданиях обманулись, возник феномен выгорания: многие впали в состояние растерянности и транслируют эту растерянность вокруг себя — мол, мы искали ответа в православии и не нашли. И теперь люди ищут ответы на свои смысловые вопросы уже где- то в других местах.

— Это классический потребительский подход к смыслообразованию — иллюзия, что мы можем куда-то прийти и нам на блюдечке с голубой каемочкой дадут некий волшебный плод, проглотив который мы решим все свои душевные, духовные и даже материальные проблемы. А на деле это оказывается совсем не плод, а какой-то маленький... монстрик, с которым надо сражаться до потери пульса. Но только в сражении с ним ты и обретаешь то, за чем пришел.

Есть две принципиально разные позиции человека, переступающего порог храма: подход индивидуального потребителя и подход человека, который сам хочет послужить и стать частью чего-то большего, чем он сам. И до тех пор, пока общее сознание людей церковных и околоцерковных не придет к пониманию себя как некой единой общности во Христе, никакой сверхсмысл в принципе не может быть найден. Потому что только тогда, когда верующие христиане начинают понимать, что у Бога в этом мире нет никаких других агентов влияния, проводников, представителей Его воли, кроме тех верующих, которые ходят в храм, исповедуются, причащаются Его Тела и Крови, можно говорить об обретении ими какого-то высшего смысла. А до этого, даже если этот смысл на них откуда-то сверху свалится, он будет естественным образом отторгнут.

— Но, может быть, люди просто уже не способны обращать к Богу и к себе те вопросы, о которых вы говорите? Они идут в храм именно с потребительскими целями: решить какие- то проблемы материальной, семейной жизни. Они не способны осознавать себя некой значимой общностью. Откуда надежда, что они не то что смогут обрести этот смысл, но вообще ищут его?

— У нас есть только одна закваска, которая может так переквасить, что мало никому не покажется, — это Христос. И совершенно неочевидно, что проводниками этой новой закваски будут богословы, мыслители, ученые и так далее. Все-таки любое правильное слово, любая истина, если она ложится на неподготовленную почву, не дает плода, — в евангельской притче о сеятеле прекрасно сказано, что с ней происходит. Поэтому здесь первичен не какой-то правильный интеллектуальный посыл, а состояние той самой почвы, которая при необходимости родит из себя органичные, естественные и желанные для нее импульсы, вокруг которых она и станет постепенно меняться. Эта почва — все мы. То есть все те, у кого есть этот запрос, кто испытывает острую потребность в ответе на него.

— Но люди могут перестать искать общий смысл и просто уйти в свою частную жизнь.

— Не озадачиваясь какими-то сверхновыми идеями?

— Совершенно верно. А если какая- то кучка деятелей в силу амбиций, инерции или каких- то других причин и будет пытаться обращаться к этому народу и к его политической элите, голос их будет носиться по городам и весям и гаснуть вдалеке. Возможен ли такой вариант?

— Только в одном случае: если русский человек попытается себя радикальным образом сущностно переменить, как, например, это происходит при гендерной терапии. То есть для русского человека стать европейцем, или американцем, или китайцем — это то же самое, что мужчине стать женщиной, и наоборот. Это совершенно противоестественно.

Если человек хочет просто комфортного бытия в свое удовольствие, он неизбежно перестанет быть русским. Я не представляю себе русского человека, живущего исключительно интересами потребительства. У нас есть определенная установка, веками формировавшаяся в нашем сознании, глубоко вошедшая в нашу природу, в нашу культуру, — что без какой-то сверхцели деятельность человека обречена на пошлость и плоскостность. И противодействие этой плоскостности, противоборство с ней может принимать самые неожиданные формы. К примеру, многие русские религиозные мыслители видели в коммунизме мощнейший источник очищения российской государственности и церковной жизни.

И до тех пор, пока русский человек не смирится с плоскостностью и пошлостью своего существования, он будет мучиться проблемой самоидентификации, пытаться понять, как ему правильно жить в этом мире, как выстраивать свои отношения с близкими, дальними, с государством, с Церковью и так далее. И только в этом мучительном поиске он и будет находить силу и оправдание того, что он все-таки остается русским.

Та же дискуссия вокруг нетрадиционной сексуальной ориентации — свидетельство того, что в нашем обществе под воздействием сильных внешних смысловых вызовов происходит не безропотное поглощение тех идей, которые предполагают эти вызовы, а, наоборот, какое-то глубинное, внутреннее отторжение их.

И процесс осмысления, почему у нас это вызывает отторжение, почему это нам не нравится, неизбежно вытягивает за собой вопрос: а кто мы такие? Мы чувствуем, что попытались интегрироваться в другую систему, но все равно остались там чужими. И сейчас, на мой взгляд, постепенно происходит процесс смыслового собирания из мелких кусочков самих себя.

Ну и тема выгорания. Знаете, тема эта очень непростая. С одной стороны, конечно, плохо, что те люди, которые в начале девяностых активно стали воцерковляться или просто знакомиться с Церковью, в какой-то момент почувствовали разочарование. Но с другой стороны, это прекрасно. Почему? Потому, что Церковь и не собиралась отвечать тем запросам, тем требованиям, которые они ей предъявляли. Все-таки при всей важности общественной, культурной, политической составляющей основное дело Церкви — примирение человека с Богом. Если этого примирения нет, если человек не хочет, не готов жить по тем минимальным правилам порядочности, которых требует Церковь, здесь ему делать нечего.

Это как брак. Из него следует огромное количество более чем неприятных последствий, но это и дает ему ту силу, без которой он становится просто сожительством. Почему молодежь предпочитает гражданский брак? Потому что, по сути, это формат игры между людьми без желания нести полную ответственность за тот выбор, который они делают. А дети? А болезни или недееспособность любимых? А старость? Все это крайне неприятные моменты для «сожителей», и «напрягать» себя ими они не собираются.

То же самое и в отношении человека к Церкви. Когда он приходит в Церковь, он должен понимать, что ему может быть очень тяжело, неприятно и болезненно услышать и выполнять что-то, что Церковь будет ему предписывать и говорить. Но если он переступил ее порог, то все-таки он должен в какой-то мере быть к этому готов. Это одно измерение, одна сторона вопроса.

Другая сторона — это, конечно, то, что в девяностые годы, мне кажется, существовал гораздо более острый диссонанс между церковной реальностью и запросами общества, которое стало заглядывать в Церковь со своими переформатированными советской идеологией мозгами и специфическими представлениями о жизни. И естественно, кто-то смог погрузиться в церковность, раствориться в ней и идентифицировать себя как тождественного ей, а кто-то туда нырнул, вынырнул и с ужасом сказал: нет-нет, ребята, все, что угодно, только не это!

Сейчас ситуация несколько иная. Все-таки качество внутрицерковной жизни стало другим, и, по крайней мере в крупных городах, можно найти приходы и ультраконсервативные, и ультрадемократичные, даже либеральные, и такие, где служат и на церковнославянском, и на русском, и на китайском — на каком угодно языке, где особое внимание уделяется и социальному служению, и миссии, и богословскому образованию прихожан. То есть сегодня человек может выбирать, чего раньше практически никогда не было, и именно с этим была связана невероятная популярность людей, которые умели ярко и вдохновляюще говорить на языке, понятном слушателям, как, например, отец Александр Мень.

И есть еще третья сторона. Мне кажется, что по сей день Церковь как институт находится в состоянии некоего испуга, она боится каких-то резких движений, боится предпринимать решительные шаги, потому что за ее спиной очень тяжелая история, прежде всего связанная с расколом семнадцатого века. И эта болезненная рана по сей день не уврачевана, несмотря на то что и взаимные анафемы сняты, и митрополит Ювеналий в прошлом году совершил богослужение по старому чину в Успенском соборе Московского Кремля — впервые за столько сотен лет! То есть пришло время, чтобы поставить точку во всей этой долгой и тяжелой истории. И мне кажется, что, до тех пор пока эта точка не будет поставлена, мы не сможем избавиться от какого-то физиологического страха более или менее значимых перемен. Даже там, где эти перемены очевидно назрели и самой жизнью просятся.

Естественно, этот страх — очень сильный тормоз для развития, для того, чтобы вызовы окружающего мира, в том числе смысловые, удовлетворить хотя бы в достаточной мере.

— Можно ли сказать, что взаимоотношения с политической властью тоже отчасти строятся исходя из глубинного страха, вынесенного из семи десятилетий гонений?

— Да, определенное опасение по отношению к любой власти сохраняется, потому что все те шрамы, которые нанесло государство на церковное тело, в большинстве своем далеко еще не уврачеваны. И что самое главное, по сей день мы не видим, чтобы государство где-то официально признало несправедливость гонений на Церковь и что идеологическая машина коммунистического государства сильно, на глубинном уровне разрушила сознание русского человека как такового. Мы нигде не видим осуждения атеистической идеологии, и все это, естественно, вселяет серьезные опасения, что добрые знаки благоволения власти к Церкви не вполне искренние, что они продиктованы нынешней конъюнктурой, нынешним политическим раскладом сил или еще чем-то.

— И это влечет за собой искушение воспользоваться краткой передышкой и принять из рук власти то, что она дает?

— Совершенно верно.

— Зато когда власть Церковь давила, верующих гораздо меньше беспокоила внешняя атрибутика. А теперь все внешнее, что в принципе особого отношения к смыслу не имеет, выступает на первый план. И возникает ощущение банализации. Евангелие выхолащивается до списка каких- то прописных истин, а дискуссия вырождается в выяснение, кто свой, а кто чужой. Что может опять возбудить в верующих людях тот порыв, который в состоянии увлечь за собой и остальных?

— Я бы назвал три вещи, на мой взгляд нужные сегодня в церковной жизни. Первая — это искренность, способность уйти из-под правильной, красивой, универсальной формы в реальные проблемы и признать, что на человеческом уровне — не на Божественном, а именно на человеческом — Церкви есть к чему стремиться. Просто признать то, что не сто процентов нашего духовенства можно тотчас перевести в категорию святых, что далеко не каждый православный христианин является свидетелем Христа и так далее. Что наша «данность» не вполне соответствует нашей «заданности», и это, конечно, плохо, но удивительного здесь ничего нет. Потому что так было всегда, это извечная борьба «слишком человеческого» с Божественным. Там, где побеждало Божественное, святость раскрывалась во всей полноте; в противных случаях оставалась форма с минимализированной святостью. И эта искренность, внутренняя честность неизбежно приведет к тому, что мы увидим: существует определенный диссонанс между устойчивой, стабильной формой сегодняшней церковной жизни и той задачей, которую ставит перед этой жизнью Евангелие.

Второе: на мой взгляд, огромной проблемой Церкви является то, что мы по сей день не смогли найти достаточно ясный и удобно считываемый современником язык, который позволил бы сделать истины православия очевидными. Пока они представляются либо каким-то музейным раритетом, совершено не способным кого-то вдохновить на подвиг, привести к какой-то активной деятельности, либо сверхвысшей математикой, в которую простому человеку без специфического образования лучше не соваться.

Поэтому, на мой взгляд, необходим поиск правильного языка, способов подачи, раскрытия исконно христианских смыслов, которые заложены в Церкви как в удивительной сокровищнице этих смыслов. До тех пор пока мы не найдем этого языка и он не станет понятным и удобным для любого человека вне зависимости от его симпатии или антипатии к Церкви, мы будем очень сильно проигрывать.

И третье: важность обращения к человеку как к уникальной личности. Необходимо уйти от универсальных общих правильных понятий, которые неизбежно вырождаются в банальщину и тривиальность, как только теряют живую связь с насущными вопросами, которые волнуют конкретного человека. То есть чтобы человек, общающийся с представителями Церкви, приходящий в храм, читающий религиозную литературу, получал понятный и, что самое главное, реально работающий ответ на свои внутренние вопросы. Нужна адресность обращения Церкви, потому что обращается она не вообще куда-то там — к тебе, о великий русский народ! — а к конкретному человеку, который сидит, читает, слушает, а потом встает и говорит: вот оно, я нашел ответ на этот вопрос, хотя я даже не знал, что эта проблема у меня есть.

— А что делать человеку, когда он поймет, что идеал социального устройства, к которому он стремится, — это вовсе не евангельский идеал? Как ему жить в этих двух измерениях?

— Понимаете, христианство в принципе невозможно без креста. И как только мы попытаемся изъять крест из евангельского благовестия, от Евангелия ничего не останется — будет просто очередная монотеистическая религия с обрядами, культами, молитвами, просьбами, чудесами и так далее, но от христианства не останется абсолютно ничего.

Жизнь христианина неизбежно является крестоношением. То есть, с одной стороны, он живет в мире, в котором ему жить противно, в котором он жить не может, он, как апостол Павел, жаждет разрешиться от уз плоти и жить со Христом, но, с другой стороны, только в этом гадком, мерзком, богоборческом и богопротивном мире он может обрести свое спасение. Другого шанса и другого мира ему дано уже не будет — никогда. И вот между неизбежностью жить в этом мире и невозможностью жить в нем по его правилам и выстраиваются модель и принципы жизни по Евангелию. Когда человек в постоянном противостоянии этому миру, противоборстве с ним в конце концов становится качественно другим и, став другим, вносит свою лепту в то, чтобы и мир становился другим — более честным, святым, правильным по сути.

Наиболее яркий пример — преподобный Сергий Радонежский. Когда я оказываюсь где-то за границей, особенно в православных странах, меня часто спрашивают: мы знаем, что у вас особо почитают двух великих святых — Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Ну почему Серафим, это мы понимаем: тысячу дней и ночей стоял на камне, простил чуть не убивших его крестьян, от него исходил явным образом нетварный Фаворский свет — и так далее. С ним все понятно. А Сергий-то что? У него не было никаких исключительных подвигов, таких святых на Руси и в других христианских странах были сотни, если не тысячи. За что же русские так его почитают?

Это очень показательный вопрос. Почему? Потому что в образе преподобного Сергия мы сталкиваемся с совершенно уникальным подходом к актуализации христианства, реализации христианства в жизни. Мы видим строжайшего аскета-исихаста, который открывает новое направление не созерцательного, а деятельного исихазма: когда человек, обретший внутри себя исихию — внутренний покой, мир, глубочайшую любовь и смирение, то есть то, без чего полноценное общение с Христом вообще невозможно, идет примирять князей, включается активнейшим образом в политическую деятельность своего времени — без всякого желания участвовать в ней. Он благословляет Дмитрия Донского на Куликовскую битву, он становится действительно «игуменом земли Русской», причем нимало не претендуя ни на государственную, ни на церковную власть: мы помним, как он решительно отказывает митрополиту Алексию в просьбе стать его преемником.

То есть мы имеем пример человека принципиально иного устроения, нежели большинство его современников. Его образ — кроткого молитвенника, трудолюбивого монаха, при этом бесконечно любящего свою землю, свой народ, — на века стал глубочайшей парадигмой, образцом для подражания и простых крестьян, и князей, и государей. Без преподобного Сергия у нас не было бы ни Руси, ни государства, ни всего прочего, и это знали все последующие поколения, почему Лавра всегда была и остается таким средоточием Руси, ее духовным центром.

Преподобный Сергий как яркий представитель деятельного исихазма показывает, что христианин может и должен жить в этом мире, но только не по законам этого мира, и только таким образом он сможет стать настоящим христианином и оказать свое глубочайшее влияние на изменение качества жизни общества.

— Сейчас существует несколько стратегий развития России. Вы говорили, что при определенном личном выборе русский человек может просто перестать быть таковым. И ведь действительно, в некоторых из этих стратегий утверждается, что россиянам нужно коренным образом изменить свой менталитет, чтобы общественная и политическая жизнь в России могла развиваться в той же системе координат, что и в Европе. А ведь Европейская конституция, так, правда, официально и не принятая, не содержала слов о том, что Европа принадлежит к христианской культуре. Так стоит ли нам так держаться за свою принадлежность к христианской культуре?

— Если где-то и остались исконные истины о человеке, о мире, вообще о бытии как таковом, так это в Церкви. Но это вовсе не значит, что эти истины очевидны и раскрыты. И что наш современник, лоб в лоб столкнувшись с такой истиной, увидит ее и поймет. Это опять вопрос языка и трансляции истины. То, что Церковь по сей день является свидетельством Царства Небесного на земле и что Царство это начинается не за гробовой доской, а там и тогда, где и когда начинает действовать Христос, для верующих христиан очевидно. Царство Небесное тождественно полноте бытия, а полнота бытия имеет место только там, где все выстроено в тех исконных отношениях, как это было задумано Богом.

Вопрос об истине — это всегда вопрос об Абсолюте, вопрос о первичных корнях бытия, его первоистоках, который неизбежно выходит из области философской в область религиозную, в область веры, то есть личных отношений человека с Абсолютом и этими истинами.

В рамках исключительно философского дискурса мы никогда не сможем ответить на вопрос: вот я познаю истину и что дальше? И если человек не готов услышать ответ, то это все-таки вина не того, у кого этот ответ есть, а того, кто боится задать вопрос.

— То есть в поисках смысла нужно обращаться не к светским, а именно к религиозным источникам, потому что коренной смысл, если он утерян, в светской философии не обрести?

— Да. Потому что тут включается сильнейший тормоз, который ни в коем случае нельзя игнорировать. Насколько я помню, Паскаль говорил: если бы законы математики затрагивали область моего нравственного выбора, то не факт, что дважды два было бы четыре. Точно так же и здесь: это не область отвлеченных высоких размышлений, это область, которая требует от человека личного ответа, и это ответ вовсе не на предложение выпить чашечку чая. Вопрос, который адресует христианство человеку: готов ли ты идти за Христом? При этом ты не знаешь, какую цену за это заплатишь. Это очень жесткий вопрос. Но пока на него нет ответа, все остальное бессмысленно — это просто толчение воды в ступе.

— Сейчас, после всех потрясений двадцатого века, нам дан некий отдых. Но нам неймется, мы хотим историческую миссию. Так, может быть, ощущение некой исторической безбытийности, некой беспочвенности, бесцельности жизни является своеобразным испытанием и как таковое имеет для нас исторический смысл?

— Без всякого сомнения, так оно и есть. Если мы посмотрим на жизнь любого христианского подвижника, то увидим, что состояние богооставленности, острейшего духовного кризиса встречается практически всегда и везде. Причем эта Голгофа, этот крест неизбежен для человека и абсолютно необходим в жизни. Без него человек не может стать другим, не может вырваться за пределы себя самого, своей самодостаточности и хронического поиска выгоды для самого себя. Но именно в этом испытании затишьем, в состоянии мнимого покоя из нас всплывает все то, что зачастую играет ключевую роль в принятии нами решений.

Когда придет время испытаний, все это никуда не исчезнет, оно просто уйдет в глубину, под спуд. Поэтому уникальность нынешнего момента в том, что мы можем эти свои подсознательные установки и ценности описать, формализовать и сделать очевидными. Именно они и являются сегодня тормозом и препятствием в раскрытии Россией своего христианского призвания. Но зло не любит очевидности, оно скрывается под личиной добра. А когда оно открывает свою внутреннюю, глубинную сущность, оно теряет привлекательность. Вот и сейчас эти препоны, эти внутренние смысловые идеологические препятствия должны быть названы, должны обрести свое имя и место в общем процессе осознания русским народом своей сущности, своей идентичности.     

Танец со смертью

Вячеслав Суриков

Юрий Бутусов поставил в «Сатириконе» пьесу, которую считает самой страшной из всех написанных Шекспиром

Фото: Екатерина Цветкова

Режиссер привычно разговаривает со своим зрителем на языке метафор, и кажется, что пьесы великого барда для него всего лишь повод для очередной импровизации, для создания сценического сна наяву, действия, в котором нет никакой логики — одно проявление ничем не ограниченной творческой свободы.

Начав почти десять лет назад свою шекспировскую серию, насчитывающую сегодня шесть постановок, Бутусов остается верным принципу тотального разрушения зрительских стереотипов. Он создает немыслимый парк театральных аттракционов, где возможно все, даже вставки в плотно сбитый шекспировский текст узнаваемых пушкинских и ахматовских строк. А вот самой ожидаемой, цитируемой по поводу и без повода реплики мавра «Молилась ли ты на ночь…» в бутусовском «Отелло» нет, как нет и самого мавра. Актер Денис Суханов, прежде чем включиться в действие, на глазах у зрителей всего лишь наносит на лицо черную краску, и она меньше всего выглядит обозначением расовой принадлежности ключевого персонажа: этот ритуальный жест символизирует помутнение разума, допущение сил зла в свое сознание.

По версии Бутусова, Отелло — городской невротик, уничтожающий сам себя, как милость вымаливающий у Яго новую порцию яда ревности. Он ищет доказательства измены и находит их. Он падает в бездну отчаяния и увлекает за собой тех, кто оказался с ним рядом. Яго — такой же невольник судьбы, как и Отелло, всего лишь оказавшийся в ненужном месте в ненужное время. Так случилось, что все нити интриги сошлись на нем, и он вынужден управлять происходящим под давлением обстоятельств — и собственной корысти. Дездемона лишена каких-то устойчивых черт как внешних, так и внутренних. Она затевает в ходе спектакля одну ролевую игру за другой, превращаясь то в обольстительницу, способную соблазнить кого угодно, то во властную, не терпящую возражений стерву, то в глупую куклу, которая как заведенная повторяет просьбу о прощении Кассио и тем самым подписывает себе окончательный приговор. Внешне она слишком легко сливается с Бианкой и Эмилией, и только в финале, когда Отелло молча закрашивает лицо Дездемоны черной краской, надевает ей черный парик и черные очки, она становится сама собой — безликой и безжалостной смертью.

Юрий Бутусов сначала заставляет тяжелый слог пьесы, написанной четыре сотни лет назад, буквально врываться в уши зрителей, наполняя их леденящим душу смыслом, а потом вдруг внезапно останавливает действие, и эти несколько мгновений тишины на наших глазах превращаются в вечность, разделяющую прошлое и будущее, когда происходит непоправимое. Сверхнапряжение возникает и в тот момент, когда Отелло сталкивается с каким-то неведомым миром. Он мечется, пытаясь что-то найти в разбросанных по сцене похожих на гробы картонных коробках, произносит очередной душераздирающий монолог и вдруг обнаруживает детскую игрушку: тряпичная собачка проигрывает ему незамысловатую песенку, ритмично вскидывая длинные уши. Отелло слушает ее как завороженный, а затем заставляет игрушку проиграть песенку еще раз, силясь понять, какой таинственный смысл в ней заключен. «Если ты счастлив и знаешь об этом, хлопни в ладоши!» — всего-навсего поет собачка. Отелло вовсе не так доверчив (здесь с Пушкиным можно поспорить), он обречен — и знает об этом.

Hi-End

На последней выставке Baselworld Rolex представил новую версию своего знаменитого хронометра Oyster Perpetual GMT-Master — стальной 904L Oyster Perpetual GMT-Master II. У них, как это и бывает при втором часовом поясе, вращающийся безель, который впервые оснащен керамическим сине-черным диском Cerachrom, отражающим день и ночь. Уникальность его в том, что этот двухцветный безель сделан единым блоком, кроме того, на нем алмазная полировка и 24-часовая шкала, выгравированная в керамике и покрытая платиновым PVD-покрытием. В модели GMT-Master II установлен полностью ролексовский 3186-й калибр с автоматическим подзаводом, индикацией даты и вторым часовым поясом. Как и все механизмы Perpetual, калибр 3186 имеет сертификат швейцарского хронометра COSC. Но самое приятное, что кроме этих очень красивых часов Rolex привозит в Москву и Йонаса Кауфмана, одного из лучших современных теноров и, кстати, отменного красавца, из-за чего помимо отличного вокала его наперебой приглашают все главные оперные театры мира. Концерт Кауфмана пройдет в концертном зале «Барвиха Luxury Village» 23 ноября и будет посвящен Джузеппе Верди.

На этой неделе на мотор-шоу в Токио будет представлен новый мотоцикл Yamaha серии Bolt — Yamaha Bolt Café. Он собирается на базе традиционного Yamaha Bolt, и его технические характеристики такие же, как у Yamaha Bolt и Yamaha Bolt R-Spec: двухцилиндровый V-образный двигатель с воздушным охлаждением объемом 942 куб. сантиметра (что на 60 куб. сантиметров больше, чем у ближайшего конкурента Harley Davidson 883 Iron), пятиступенчатая коробка передач, бак вместимостью 12 литров. Идеологически же Yamaha Bolt Café — это вызов классическому Harley Davidson 883 Iron. Весит он, кстати, 245 кг, что на 15 кг легче «харлея». Пока не объявлена цена Café, но, с учетом того что классический Bolt стоит 7990 долларов, представить ее не так уж трудно.

Журнальный столик Branching Table придумал Андрей Хахович из дизайн-студии Gradient Matter, Сан-Франциско. Сделан он в модном экофутуристическом стиле. Идея его довольно проста и очевидна: переплетение веток, крона дерева и т. п. Но воплощена она довольно остроумно: с помощью бамбуковой фанеры и массива грецкого ореха создана изящная конструкция, внутри которой плексиглас, не позволяющий ничему проваливаться в отверстия переплетений центральной части. Стол делается на заказ: можно выбрать любой цвет стекла и поиграть таким образом с оттенками и контрастами. Стоит он всего 140 долларов.

Одиннадцатый аромат в коллекции Hermessence, Épice Marine, вот-вот появится в Москве. Этот аромат — результат встречи главного парфюмера Hermès Жан-Клода Эллена и бретонского шефа Оливье Роллинже, обладателя мишленовских звезд и создателя знаменитого ресторана и отеля Les Maisons de Bricourt. Роллинже, звезда французской «новой кухни», произведшей в 70-е годы кулинарную революцию, и Жан-Клод Эллена, создавший минималистичный «акварельный» стиль современной парфюмерии, встретились в октябре 2011 года в крошечном бретонском городке Канкале, в окрестностях которого и находится Les Maisons de Bricourt. Оливье прославился тем, что соединил самые разные специи из самых экзотических мест с самой традиционной бретонской кухней, и прежде всего с рыбой, выловленной тут же, в заливе Мон-Сен-Мишель. Épice Marine — это, собственно, название смеси местных сушеных водорослей, которую тут продают практически в каждой бакалейной и сувенирной лавке. Естественно, основной темой аромата и стала Атлантика — северный океанический воздух, аромат отлива, когда океан уходит на сотни метров (в этих краях самые большие в Европе отливы), обнажая покрытое водорослями и моллюсками дно, аромат старых бретонских домов с их каминами, деревянными лестницами и вощеным полом. И специй, конечно, — тех, что Оливье находит по всему миру и продает в своих крошечных магазинчиках специй Epices Roellinger в Канкале и соседнем Сен-Мало. В результате соединение специй Роллинже и акварели Эллены дало совершенно завораживающий эффект идеального баланса, освобождающего и разум, и чувства.

Декоративная косметика Chanel во многом благодаря бывшему креативному директору по макияжу Питеру Филипсу стала не просто модной, но практически культовой. Выход каждой сезонной, каждой специальной коллекции — это событие, которое производит настоящий бум в бьюти-блогах и на бьюти-форумах. И помады Chanel тут — специальная история, которой Chanel решили посвятить особую акцию. В Москву приезжают визажисты из международной команды Chanel, которые будут работать с 20 по 24 ноября в четырех точках: «Афимолле», «Атриуме», «Европейском» и «Белой даче». Их цель очень конкретна и практична: выбор правильной помады. Разумеется, в одной из линий Chanel — Rouge Coco, Rouge Allure, Rouge Allure Velvet. А насколько это важно, понимают все девушки, которые когда-либо пользовались помадой.

Тролли атакуют

Алексей Грамматчиков

Разгорающиеся патентные войны начинают втягивать в судебные процессы и российские ИТ-компании. Пока наши побеждают

«Патентными троллями» в США называют компании, которые скупают патенты, а потом предъявляют иски производителям. Ущерб от действий таких фирм в Америке превышает 80 млрд долларов в год — это больше, чем четверть научно-исследовательского бюджета всех промышленных компаний страны вместе взятых

Рисунок: Legion-Media

Все больше российских ИТ-структур выходит на мировую арену: по данным компании «Руссофт», в этом году экспорт российского программного обеспечения достигнет 5,4 млрд долларов, это в два с лишним раза больше, чем еще три года назад (см. график 1). Однако за рубежом их ждут не только благодарные новые пользователи. Гостей встречает жесткая конкурентная среда, в том числе патентные войны: им предъявляют претензии в краже той или иной технологии.

Плата в темном лесу

Пламя патентных войн все больше охватывает мировой рынок хайтека. Борьба за право быть автором той или иной технологии разворачивается по двум основным сценариям. В первом случае гигант ИТ-бизнеса предъявляет конкуренту претензию, что тот украл у него изобретение. Здесь война ведется по всем правилам боевых действий: если противник позволяет себе применять нечестные приемы и завышать уровень своих претензий, то другие компании могут ему отплатить тем же и нанести серьезный урон бизнесу.

Более опасен и непредсказуем второй сценарий: в мире появляется все больше компаний, которые ничего не производят и при этом утверждают, что им принадлежат авторские права на передовые технологии. Такие компании, часто небольшие, не боятся атаковать мировых лидеров хайтек-бизнеса и вполне успешно получают с них многомиллионные компенсации. Официально юристы называют такие структуры «непрактикующими организациями» (non-practicing entities, NPE). Более красочное, неформальное название — патентные тролли, по имени злых сказочных персонажей, которые заставляют путников в глухом лесу платить за проход.

Современная вотчина патентных троллей — США. Плодиться им позволяет весьма либеральное патентное законодательство этой страны. Здесь можно зарегистрировать абстрактное изобретение и на основе полученного патента предъявлять претензии самому широкому кругу производителей. Говорят, что подобие патентного троллинга начало развиваться в США еще в XIX веке. Например, некий американский инженер Элиас Хоув в 1846 году зарегистрировал патент на модификацию швейных машин и позже успешно получал многомиллионные компенсации от производителей швейной техники. А другой американский инженер, Джордж Селдон, в 1879 году подал патентную заявку на изобретение бензинового автомобильного двигателя и позже, уже в начале ХХ века, тоже умудрился получать немаленькие лицензионные отчисления от представителей американского автопрома.

Но настоящий расцвет патентного троллинга начался в США именно в последние годы, с развитием рынков высокотехнологичных товаров, где зачастую сложно разобраться и доказать, кто что придумал первым. Многие компании и частные лица намеренно регистрируют разного рода изобретения или покупают полученные ранее, так называемые спящие патенты, а потом предъявляют иски производителям.

Тактика таких дельцов рассчитана на то, что ответчик выплатит им компенсацию до суда: ведение судебного разбирательства в США стоит недешево, так что обычно производителю выгоднее заплатить компенсацию патентному троллю, чем принимать участие в судебном процессе.

Современные обороты патентного троллинга в США впечатляют: по данным борющейся против этого явления организации Patent Freedom, число подобных судебных тяжб за год выросло вдвое (более чем до 3000 в 2012 году, см. график 2). Последние четыре года ущерб производителей от патентных троллей в Америке превышает 80 млрд долларов в год — это более четверти научно-исследовательского бюджета всех промышленных компаний страны, вместе взятых.

Больше всех страдают ИТ-компании: 62% всех исков патентных троллей в США приходится на сферу разработки программного обеспечения, ведь именно здесь труднее всего доказать авторское право на ту или иную технологию. Недавно под удар патентных троллей попали и развивающие свой бизнес за рубежом российские компании.

«Давить до последнего патрона»

В частности, серьезной атаке троллей подверглась «Лаборатория Касперского», которая сегодня занимает в США второе место по объемам продаж антивирусного программного обеспечения. За последние четыре года компании пришлось пройти через два судебных разбирательства, последнее из которых закончилось в сентябре.

На этот раз до «Лаборатории Касперского» дотянулся один из самых крупных троллей: иск предъявила Lodsys, ответвление патентного гиганта Intellectual Ventures. Эта компания, основанная бывшим топ-менеджером Microsoft Натаном Мирвольдом , многие годы специализируется на скупке патентов умерших или еле живых предприятий, а также на приобретении патентованных идей университетов.

Обороты Intellectual Ventures исчисляются миллиардами долларов. «Эти парни и сотворение мира запатентуют!» — восклицает в своем блоге Евгений Касперский . Действительно, претензия о нарушении авторского права, которую они предъявили «Лаборатории Касперского», выглядит абсурдной.

В 1992 году один американец запатентовал идею «методов улучшения продуктов за счет обратной связи от пользователя к разработчику». В 2004 году патент попал в собственность Intellectual Ventures, а в 2010-м был передан дочерней компании Lodsys. И тут выяснилось, что этот патент покрывает чуть ли не всю софтверную индустрию. То есть если программа позволяет пользователю совершить любую обратную связь с производителем, то это уже нарушение патента. «Ну это примерно как запатентовать всю идею интернета без ее практической реализации — увы, это реальность американской системы», — возмущается Евгений Касперский.

В марте 2011 года «Лаборатория Касперского» получила от Lodsys письмо, в котором предлагалось за вознаграждение лицензировать патент. По мнению тролля, в данном случае под защиту авторского права попадают такие очевидные сервисы, как стандартные уведомления о новых версиях баз антивирусных программ «Лаборатории Касперского», сервисы покупки и продления лицензии, да и вообще любое интерактивное взаимодействие с пользователем.

В мае 2012-го «Лабораторию Касперского» пригласили разбираться в окружной суд американского штата Техас — там, по словам представителей российской компании, патентные тролли чувствуют себя особенно уверенно, так как платят в местную казну большие налоги.

В суде представители Lodsys заявили, что «Лаборатория Касперского» неправомерно использовала патенты на 25 млн долларов. Далее истец, как обычно, намекнул, что готов рассмотреть вопрос о досудебном решении этого дела. Интересно, что помимо «Лаборатории Касперского» иск был предъявлен еще 54 крупным ИТ-компаниям, среди которых такие известные, как Symantec, HP, Samsung. И все эти компании предпочли урегулировать претензию до суда, то есть заплатили Lodsys отступные.

«Есть “боевые” тролли, а есть “тролли-агрегаторы”, — объясняет в своем блоге тактику атаки современных американских NPE Евгений Касперский. — Первые подают иски, рубятся в судах, не гнушаются откровенным вымогательством, инсинуациями, атаками на партнеров ответчиков и проч. Вторые — добрые следователи, которые позиционируются как защитники от первых. Ну, вы поняли: когда удавка на шее несчастной жертвы начинает затягиваться, на сцену выходит “агрегатор”, предлагающий за приемлемую сумму — значительно ниже аппетита тролля первого уровня — присоединиться к их патентному пулу. Как бы случайно оказывается, что “агрегатор” имеет договоренность с плохим “боевым” троллем о лицензировании у него того самого патента. К сведению, ежегодные “лицензионные отчисления” за использование патентного пула могут составлять от нескольких десятков тысяч до нескольких миллионов долларов. Максимальная цифра, что мы знаем, — 7 млн долларов. Полагаю, это не предел».

Однако «Лаборатория Касперского» пошла на принцип и заявила о готовности до конца отстаивать свою правоту в суде. «Мы нисколько не сомневались в том, что бороться с патентными троллями можно и нужно. Наша уверенность основывалась на проведенном анализе предъявляемых претензий, нашей реализации обвиняемых технологий, глубокого изучения деталей патента и истории его выдачи, — рассказал “Эксперту” Дмитрий Поляков , руководитель отдела охраны и защиты интеллектуальной собственности “Лаборатория Касперского”. — Главное — проявить твердость и определенное упрямство в этом деле. Мы уже знали, что необходимо иметь продуманную стратегию и тактику, немедленно предоставлять всю запрашиваемую информацию, быстро реагировать на жалобы, всячески демонстрировать суду открытость и готовность к сотрудничеству. А также транслировать вселенское спокойствие, уверенность и твердость позиции».

По словам Дмитрия Полякова, компания Lodsys делала все, чтобы усложнить процесс: юристам «Лаборатории Касперского» пришлось за короткий срок проанализировать более двух тысяч подшитых к делу документов. И видя такую решительность ответчика, патентный тролль капитулировал: незадолго до начала суда Lodsys отозвала свой иск, причем без возможности еще раз подать подобный иск в адрес «Лаборатории Касперского» в будущем.

Потери российской компании в этом полуторагодовом судебном споре исчисляются кругленькой суммой — порядка миллиона долларов. Впрочем, это гораздо меньше, чем «Лаборатория Касперского» потратила во время первой атаки «патентных троллей». Тогда судебная тяжба длилась три с половиной года, а судебные издержки российской компании составили 2,5 млн долларов.

В рамках этой атаки американская IPAT также пыталась предъявить претензии «Лаборатории Касперского» по ряду патентов. Российская компания решила идти до конца и опять осталась в этом процессе в одиночестве: помимо «Лаборатории Касперского» IPAT подала иск еще к 34 крупным мировым ИТ-компаниям, и все они решили пойти на досудебное урегулирование, то есть откупиться от тролля. «На самом деле тогда, в 2008 году, я сразу сказал нашим юристам, что никаких уступок: вперед в суд и давить их до последнего патрона, — вспоминает Евгений Касперский в своем блоге: — Это был наш первый опыт, и мы решили показать троллям, что мы не пойдем в фарватере сложившейся практики и докажем свою правоту».

В отличие от Lodsys компания IPAT не стала избегать судебных заседаний. Однако в результате умелых действий юристов «Лаборатории Касперского» патентный тролль был разгромлен: суд штата Техас полностью снял все обвинения с российской компании, при этом с особой пометкой, означающей, что IPAT больше не сможет подать иск по этим патентам снова.

Российский антивирусный гигант считает, что он задает тренд на американском рынке в плане успешной борьбы с патентными троллями, и критикует другие американские компании, которые не хотят идти до конца в борьбе с подобными претензиями и, по сути, кормят паразитов. «Этот кейс еще раз показал, что с “патентными троллями” можно и нужно бороться — в обратном случае кровососы пропишутся в вашем кошельке, — пишет Евгений Касперский. — Плохо, что в ИТ-индустрии нет единой позиции по борьбе с троллями, абсолютное большинство предпочитает кормить паразитов. А “большие мальчики” ИТ-индустрии косвенно участвуют в развитии тролльного бизнеса и способствуют патентному вымогательству из более мелких компаний. Тем временем тролли продолжают наглеть, бомбардируя потенциальных жертв исками, при этом не неся ответственности в случае отзыва претензии. Раньше патентные разборки были уделом крупных вендоров. Сейчас в этот порочный круг вовлекаются даже небольшие частные разработчики мобильных приложений. Сохранение тенденции чревато убийственной перекачкой средств от инноваторов к социальным паразитам, что провоцирует развал ИТ-индустрии. Мы убеждены, что американскому государству нужно переходить к решительным, конкретным и системным действиям против троллей».

Volvo против Solvo

Впрочем, российские компании в последнее время подвергаются атакам не только патентных троллей, но и конкурентов. Например, в августе этого года закончилось судебное разбирательство против российской компании ABBYY, одного из ведущих мировых разработчиков программного обеспечения и поставщиков услуг в области распознавания и ввода документов, лингвистики и перевода.

Иск был подан еще в феврале 2008 года крупным американским разработчиком программного обеспечения Nuance против ABBYY и корпорации Lexmark (специализируется на разработке и изготовлении устройств для печати и обработки изображений). Nuance обвинила их в нарушении прав на технологии оптического распознавания и оформления упаковки программных продуктов. В качестве компенсации ущерба Nuance требовала свыше 265 млн долларов. «На самых крупных рынках конкуренты не дремлют, они пытаются защищать свои позиции разными способами, не всегда рыночными», — комментирует этот кейс Настасья Савина , вице-президент по корпоративным коммуникациям ABBYY.

Активная фаза судебного процесса началась 12 августа и закончилась 23 августа. Благодаря умелым действиям юристов ABBYY коллегия присяжных, назначенная окружным судом США в городе Сан-Франциско, вынесла решение в пользу российской компании: она признана полностью невиновной по всем претензиям Nuance. В какую сумму обошлось ABBYY судебное разбирательство, компания не сообщает.

Но, к сожалению, не всегда юридические атаки на российские компании заканчиваются их победой. Например, не очень удачно для них складываются некоторые судебные тяжбы в Европе. «В Европе есть свои юридические проблемы, связанные с тем, что европейские компании вовсю используют механизмы ЕС для противодействия конкурентам из других стран, — рассказывает Валентин Макаров , президент некоммерческого партнерства “Руссофт”. — Например, российская компания Solvo, ведущий производитель программных продуктов для управления портовыми и складскими комплексами, уже много лет безуспешно борется с юристами, работающими на шведскую Volvo, которые подали на нашу компанию иск с требованием запрета использовать торговую марку Solvo под предлогом того, что она похожа на торговую марку Volvo. Оба названия взяты из латинского языка, и только рудиментами антисоветизма можно оправдать позицию судов, которые встают на сторону юристов Volvo».

Чтобы эффективно защищаться от судебных атак, представители российской ИТ-индустрии советуют, например, активнее привлекать к сотрудничеству местных специалистов. «Главная проблема российских компаний за рубежом — отсутствие понимания местного ландшафта, правил игры, практик. Без этого понимания наши люди наступают на все возможные грабли и попадают во все ямы и ловушки. Соответственно им тяжело конкурировать с местными, знающими все и всех, — указывает Настасья Савина из ABBYY. — Чтобы компенсировать этот минус, компаниям надо приобретать местную экспертизу, брать на борт “аборигенов” и давать им доступ к “рулю”. ABBYY, например, практически всегда действует на региональных рынках через местных партнеров или локальные офисы».

Залог защиты от судебных разбирательств некоторые российские ИТ-компании, развивающие свой бизнес за рубежом, видят в том, чтобы правильно оформлять патенты на свои технологии. Например, об этом говорят представители Parallels — известной российской компании, которая успешно развивается во многих странах, специализируясь на разработке программного обеспечения в сферах виртуализации и автоматизации хостинговых услуг. «Нет, патентных судебных разбирательств у Parallels не было, и это во многом связано с тем, что свои первые патенты мы получили, еще будучи стартапом, — рассказывает Александр Киселев , патентный поверенный Parallels, работающий с патентными ведомствами разных стран от лица компании. — Уже через год после начала разработки так называемой технологии контейнерной виртуализации в 2000 году мы подали свою первую заявку в патентное ведомство США. Впоследствии патентование наших технологий начиналось почти одновременно с принятием решения о выходе на новый рынок и представлением нового продукта. Сейчас Parallels имеет более 100 патентов и ожидает одобрения от патентного ведомства США еще более 50 заявок. Мы тратим много времени на объяснение важности патентов внутри компании. Для сотрудников участие в патентной заявке в качестве соавтора — дополнительная приятная деталь в резюме».

Имидж России улучшается

Российской ИТ-компании важно не только защищать свои изобретения, но и понимать, что западный клиент сильно отличается от отечественного. «Основная проблема, которую мы в полной мере ощутили на себе, продвигая наш продукт за рубежом, — это принципиально иной менталитет зарубежного потребителя ИТ, — говорит Максим Богданов , генеральный директор компании “Аскон”, известного российского разработчика инженерного программного обеспечения, который успешно продает свои продукты, в частности, в европейских странах. — Классы ИТ-систем в России и за рубежом вроде бы совпадают, а приемы работы с продуктами отличаются кардинально. Важно понимать, что западный заказчик вырос в иной “школе”, его формировали другие тенденции. Мы как разработчик инженерного ПО столкнулись с другой культурой проектирования, которая в итоге и определила требования к системам САПР. В России еще со времен СССР результатом работы инженера считается бумага — разработанная документация по стандартам ГОСТ. А для западного инженера результат — это решенная задача, готовое изделие, и объем документации и следование стандартам ее оформления не играют такой важной роли».

По мнению представителей «Руссофта», общая проблема рынков дальнего зарубежья заключается в том, что во многих ведущих странах участвовать в государственных контрактах могут только компании-резиденты. Другой барьер для выхода российских компаний за рубеж — требование особого лицензирования или сертификации. И еще интересный факт: по словам Валентина Макарова, попадая на зарубежные выставки, российские компании с удивлением узнают, что многие их зарубежные конкуренты получают значительные субсидии от своих стран на участие в этих выставках. «Это единственный вид прямых субсидий экспортеров, не запрещенный ВТО. Ну и как можно на равных конкурировать, если весь международный маркетинг российских компаний полностью оплачивается самими компаниями?!» — восклицает представитель «Руссофта».

Зато, похоже, отходит на второй план проблема негативного имиджа России в глазах западных потребителей. «Долгие годы большим препятствием к продвижению российских компаний в дальнем зарубежье было негативное отношение населения, политиков и бизнеса этих стран к России, сформированное политиками и СМИ, — продолжает Валентин Макаров. — В результате российские продуктовые компании скрывали свое происхождение, они позиционировали себя как местные компании для рынка, на котором работали, и тем самым не использовали преимущество, связанное с национальными технологическими достижениями. По нашим наблюдениям, вот уже третий год количество позитивных публикаций о российских технологиях и наших компаниях превышает количество негативных. И наши компании смогут смело позиционировать себя как российские, только усиливая таким образом свои позиции».

С тем, что принадлежность России уже не помеха развитию глобального бизнеса, согласны представители компании «Прогноз», которая успешно внедряет во многих странах сложные информационные системы бизнес-аналитики. «По нашему опыту, основные трудности не связаны с российским происхождением компании. Основные трудности, которые преодолевают все международные игроки, выходя на новые рынки, — это локализация продуктов, формирование команды квалифицированных специалистов и необходимых компетенций на местах, — говорит Сергей Шестаков , заместитель генерального директора “Прогноза”. — Как правило, заказчики предъявляют требования к наличию портфеля выполненных в регионе проектов, наличию офиса и местной техподдержки. В отдельных случаях — для участия в государственных тендерах, работы в госсекторе — необходимо иметь определенные уровни сертификации, лицензии. Например, нам российское происхождение не помешало выиграть тендер МВФ на внедрение платформы управления статистическими данными. После успешного выполнения таких проектов вопрос о доверии снимается сам собой. И сейчас у нас много заказчиков по всему миру: в частности, мы создаем систему анализа финансовых рынков для Центробанка Бермудов, разработали модель энергопотребления в Китае, модель износа элементов и техобслуживания железной дороги в Дании».

Таким образом, зарубежные судебные тяжбы российских ИТ-компаний все же не должны стать серьезным барьером для их дальнейшего развития на мировых рынках. По прогнозам «Руссофта», в текущем году объемы экспорта программного обеспечения из России увеличатся более чем на 20% и приблизятся к 5,5 млрд долларов. Приблизительно на 20–30% в год будет расти экспорт российского софта и в ближайшие годы.  

График 1

Российские ИТ-компании успешно развиваются на мировых рынках

График 2

За последние годы в США число судебных разбирательств, инициированных "патентными троллями", увеличилось в разы

Мобилизация сети

Алексей Грамматчиков

Число пользователей мобильного интернета в России за последний год увеличилось более чем на половину. Но бизнес пока не до конца понимает его растущую роль в повседневной жизни

Число пользователей мобильного интернета в России за последний год увеличилось более чем на половину

Фото: AP

«В ресторане был Wi-Fi, поэтому свадьба получилась не очень веселая». Такие шутки имеют под собой достаточно оснований. За последний год число пользователей мобильного интернета в России увеличилось на 54% и сейчас составляет более 21 млн человек. Об этом говорит опубликованное на днях совместное исследование компаний Mail.Ru Group и Nielsen.

Мобильный интернет сейчас есть почти у 30% всех интернет-пользователей, и в ближайшее время этот показатель будет динамично расти. «Рост числа пользователей мобильного интернета — общемировой тренд, — отметил на пресс-конференции Мэтью Хэстер, директор по потребительским исследованиям телеком-группы Nielsen в Европе. — За последние два года рост трафика мобильных данных в Западной Европе вырос на 47 процентов, а в Центральной и Восточной Европе скакнул на целых 83 процента. Правда, в ближайшее время рост будет уже не столь динамичным, однако все же останется значимым: по нашим прогнозам, за ближайшие пять лет мобильный трафик в Европе вырастет на 34–39 процентов».

Смартфон не для разговоров

Причины роста популярности мобильного интернета очевидны: с одной стороны, телеком-операторы предлагают все более быстрый доступ в интернет по все более низкой цене, с другой — растет доступность аппаратных средств, в первую очередь смартфонов.

По данным Nielsen, в развитых странах (в основном в Азии) проникновение смартфонов приближается к 90%. В России же «умные» телефоны с доступом в интернет пока имеются всего у 40% пользователей мобильной связи. Большой потенциал развития рынка смартфонов и в развивающихся странах: например, в Индии и на Филиппинах проникновение смартфонов составляет всего 18 и 15% соответственно (график 1).

Имея расширенные функциональные возможности, смартфон уже давно не используется в первую очередь для голосового общения. Согласно исследованиям Nielsen, в Великобритании, например, в среднем телефон используется 83,5 минуты в день. Из них на звонки тратится менее 7 минут. А в социальных сетях средний англичанин проводит 24,3 минуты.

В России владелец смартфона как минимум один раз в день выходит в интернет. По данным Mail.Ru Group, сегодня самая популярная операция пользователей мобильного интернета — это электронная почта (11%), далее идет просмотр онлайн-изданий (10%), общение с помощью SMS и различных мессенджеров (6%, см. график 2).

Что касается портрета пользователя, то в среднем 53% из них мужчины и 63% — молодежь в возрасте до 30 лет. Понятно, что пользователь мобильного интернета проводит в сети не так много времени: если четверть пользователей интернета с настольных компьютеров «сидят» в сети в среднем более часа в день, то около половины пользователей мобильного интернета — до 20 минут (график 3).

Есть интересные данные и о времени пользования мобильным интернетом: как ни странно, но пик выходов в интернет через мобильные устройства приходится не на обеденное время и не на время, когда люди обычно едут на работу, а на поздний вечер — между 22:00 и 24:00. «В это время люди обычно находятся дома и перед сном выходят в интернет, в том числе с помощью смартфона. Кстати, обычно они делают это не через каналы мобильной связи, а через соединения Wi-Fi: в среднем более половины мобильных подключений осуществляется через Wi-Fi, причем не только дома, но и в кафе и других публичных местах, — объясняет Александр Горный, директор по информационным технологиям Mail.ru Group. — Хотя одновременно хочется отметить устойчивую активность пользователей мобильного интернета в течение всего дня. Мы предполагали, что, скажем, в течение рабочего дня люди будут меньше пользоваться мобильным интернетом. Однако нет: наряду с компьютером на работе люди выходят в интернет и с помощью своего мобильного устройства».

Ну и вполне предсказуемо были получены данные о популярности мобильных операционных систем: по данным Mail.Ru Group, в России с большим отрывом лидирует Android (49% пользователей), за ним идет iOs (26%).

Изменение потребительского поведения

Каковы последствия того, что в мире и в России люди все больше пользуются мобильным интернетом? Прежде всего, сильно меняется их потребительское поведение. «Мобилизация» интернета уже оказывает влияние на многие виды B2C-бизнеса.

По данным компании Nielsen, 18% пользователей смартфонов в Великобритании, находясь в магазине, сравнивают увиденные там цены с ценами онлайн. В Германии 24% пользователей сканируют штрихкоды товаров в магазине, с тем чтобы также сравнить цены на них с ценами в интернете и узнать дополнительную информацию о товаре. «Развитие мобильного интернета серьезно меняют всю схему принятия решения о покупке, а также процесс приобретения товара, — говорит Мэттью Хэстер из Nielsen. – Если раньше человек задумывался о приобретении какого-то товара, потом слышал о нем что-то по телевизору, по радио, читал в прессе, в интернете, потом приходил в магазин, видел выгодное предложение, например о распродаже, и совершал покупку, то теперь схема сложнее. Теперь важным элементом принятия решения о покупке становится мобильный интернет. Именно через него человек советуется и получает информацию о товаре, например, из социальных сетей или напрямую переписываясь с друзьями».

В связи с ростом роли мобильного интернета наблюдатели ожидают притока рекламных бюджетов в эту сферу. По данным Nielsen, сегодня глобальный рынок рекламы в мобильном интернете оценивается в 16 млрд долларов, это всего 3% всего рекламного рынка.

И аналитики прогнозируют, что в ближайшее время эта доля будет существенно расти.

Однако, несмотря на большой потенциал мобильного интернета, бизнес пока его недооценивает. Недавно Mail.ru Group провела опрос российских веб-специалистов, и большинство (67%) опрошенных заявили, что не используют мобильную версию своих сайтов, а 28% и не собираются создавать таковую. «Даже профессионалы интернет-бизнеса недооценивают значение мобильного веба, — утверждает Александр Горный. — Сейчас даже многие новостные интернет-ресурсы не имеют мобильной версии. Между тем ее наличие могло бы дать существенный прирост аудитории. В ближайшем будущем участники интернет-рынка поймут это».

Одновременно наблюдатели указывают на такую проблему, как недостаточная осведомленность пользователей о функциях своих смартфонов. «Согласно нашим опросам, многие пользователи смартфонов не знают, как пользоваться многими их функциями, — говорит Екатерина Петрова, руководитель телеком-практики в Северо-Восточной Европе компании Nielsen. — Мы считаем, что производителям смартфонов было бы нелишне разрабатывать обучающие программы, которые доступно объясняли бы, как пользоваться стремительно расширяющимися функциями смартфонов».

Аналитики также убеждены, что в ближайшее время не только будет расти число мобильных пользователей интернета, изменятся сами формы мобильного доступа в сеть. Наиболее перспективными специалисты называют три направления. Во-первых, будут развиваться коммуникации в автомобилях и вообще на транспорте: например, стоя в пробке, можно будет развлечь себя музыкой или информационными программами. Второе перспективное направление — взаимодействие устройств: уже недалек тот день, когда холодильник будет следить за тем, достаточно ли в нем продуктов, и самостоятельно заказывать их через интернет.

Наконец, пользоваться мобильным интернетом будут не только с помощью смартфонов, но и различных других гаджетов. Например, сейчас набирают популярность «умные» часы, очки. Большие перспективы у медицинского оборудования, которое устанавливается на теле пациента и информирует лечащих врачей об основных показателях его здоровья.         

График 1

По проникновению смартфонов Россия находится ниже развитых стран

График 2

Пользователи мобильного интернета уже потребляют разные виды информации

График 3

Около трети пользователей мобильного интренета пользуется им менее пяти минут

Рынок ПК рухнул

Алексей Грамматчиков

В период с июля по сентябрь российский рынок персональных компьютеров драматично сократился почти на треть. Виноват в этом рост популярности планшетов, которые теснят ноутбуки, а также уход с рынка ПК южнокорейского гиганта Samsung

Фото: AP

По данным исследовательской компании IDC, в третьем квартале 2013 года в Россию было поставлено около 2,71 млн настольных и портативных ПК: с июля по сентябрь рынок ПК в целом сократился на 30,7% в штучном выражении и на 23,9% в денежном в сравнении с аналогичным периодом прошлого года (график 1).

Обвал объясняется двумя ключевыми факторами. Первый: на рынок наступают планшеты, которые теснят ноутбуки (аналитики относят ноутбуки к категории «персональные компьютеры», а планшеты — нет). И если в последние годы главным драйвером роста сегмента ПК были ноутбуки, то сейчас покупатели предпочитают приобретать вместо них планшеты: по данным IDC, в России сегмент ноутбуков в третьем квартале сократился на 36,7%, до 1,8 млн штук. Одновременно на российском рынке ПК сменился лидер: теперь это компания Lenovo, потеснившая с пьедестала Acer. Сейчас Lenovo принадлежит 19,7% общего числа ПК, поставленных в Россию за третий квартал; далее идут Hewlett-Packard (15,5%), Asus (14,3%), прежний лидер Acer Group отодвинулся на четвертое место (11,4%), а замыкает пятерку лидеров компания DNS (6,5%, см. график 2).

Еще одна новость с рынка персональных компьютеров: в пятерке лидеров теперь нет компании Samsung, которая еще год назад входила в тройку ведущих поставщиков ПК в Россию. И это второй важный фактор падения рынка: сейчас Samsung резко сокращает производство ноутбуков, и остальные участники рынка не успевают заполнить освободившуюся нишу. По данным компании Gartner, за третий квартал падение поставок ноутбуков Samsung в Россию составило почти полмиллиона единиц, что нанесло ощутимый удар по рынку.

Samsung официально не комментирует столь серьезное сокращение поставок. Однако, по мнению наблюдателей, дело в том, что последние годы южнокорейский гигант производил массовые ноутбуки себе в убыток, так как не хотел отдавать выпуск на аутсорсинг в отличие от многих производителей компьютерной техники. Оставив убыточный для себя рынок ноутбуков, Samsung, судя по всему, сконцентрируется на выпуске мобильных устройств — планшетов и смартфонов, продажи которых, в отличие от рынка ПК, стремительно растут. По данным МТС, за третий квартал текущего года в России было продано 1,9 млн планшетов, что в 2,3 раза больше, чем в третьем квартале прошлого года.              

График 1

В третьем квартале поставки ПК в Россию рухнули на треть

График 2

Samsung ушел из лидеров российского рынка ПК

В обстановке неслыханной апатии

Максим Соколов

Максим Соколов

Действующую Конституцию РФ, которой в декабре будет двадцать лет, довольно долгое время старались не трогать. Более того, стабильность и неизменность конституционного текста рассматривались как симптом. Как благо само по себе и как признак более или менее доброкачественного развития страны — по той логике, что только в странах малопочтенных конституции меняют как перчатки, в странах же образцовых они неизменны. По возможности в веках, но и во многих десятилетиях тоже неплохо.

К такой логике подталкивал и советский опыт переписывания Основного закона без очевидной и даже хоть какой-то к этому надобности, а в особенности — революционный период конца 80-х — начала 90-х гг., когда Конституция по степени своей подвижности сравнялась с ценой бумажных денег этого периода. Принятие же нового Основного закона вызывало в памяти слова Тевье-молочника «когда начались коснетуции». Там было столько красивостей, включая танковую канонаду в столице, что повторять это удовольствие никому не хотелось. В итоге более или менее консенсусно была воспринята формула «Конституцию можно менять только в том случае, когда нельзя не менять».

С этой консервативной мудростью трудно было спорить, тем более что глухого конституционного пата, соблазняющего смести фигуры с доски и огреть ею противника по голове, — такого пата, означающего, что и вправду нельзя не менять, с 1993 г. не возникало. Преобладал оппортунистический подход. Где-то можно пойти на компромисс, что-то можно похерить, придав благоумолчания, — все лучше, чем добрая ссора. Тем более что вера в спасительность и целительность правильных законов со времен революционной перестройки сильно приувяла. Прекрасных законов хоть отбавляй, тогда как улучшение нравов если и идет, то мучительно медленно.

Но консерватизм со временем перешел в состояние, близкое к апатии. Когда в 2008 г., к 15-летию Конституции, с процесса правки была снята печать и срок президентской инвеституры увеличили с четырех до шести лет, а думской — с четырех до пяти, реакции не было почти никакой. Спустя пять лет — теперь объединяются суды, и назначение областных прокуроров переходит в прямое ведение президента — налицо такое же безразличие.

Никто особо не протестует, никто особо не ликует и даже не пытается объяснять полезность, благодетельность и необходимость этих конституционных поправок. Люди старшего поколения могут вспомнить 1977 год, когда по доселе неизвестным причинам сталинская конституция 1936 г. была заменена на брежневскую. Кроме констатирующей частушки: «Хрущев деньги поменял, // А Леня конституцию» — современники никак не реагировали на конституционное творчество. Очевидно, специалист-правовед мог найти в Основном законе 1977 г. важные отличия от предшествующего документа 1936 г., равно как очевидно, что теперь отличия отыскать еще легче, ибо они специально вынесены в поправки, но поскольку творчество тогда прямо не угрожало и сейчас прямо не угрожает «коснетуциям» по образцу 1905 или 1993 г., то и бог с ними.

Да и зазор между Основным законом и реальными правовыми обычаями что в 1977 г., что сегодня настолько велик, что поправки ничего не меняют по существу и никаких проблем не решают. Среди претензий к несравненной Думе та, что теперь она избирается вместо четырех лет на пять, даже и не звучит. Вопрос о регулярном (не обязательно выборном и не обязательно в отмеренные сроки, регулярность всего лишь предполагает автоматизм, обеспечивавшийся, например, павловским законом о престолонаследии) преемстве верховной власти как был ахиллесовой пятой советской/российской государственности, так ею и остается, и удлинение срока президентских полномочий ни на йоту не подвигает к его решению. Пороки судебной системы столь велики, что слияние Верховного и Верховного арбитражного судов в единый орган вряд ли существенно повлияет на качество судопроизводства, тогда как претензии — и чрезвычайно серьезные — именно к нему. Возможно (ибо более рационального объяснения не находится), вся затея с судами имеет причиной желание обеспечить премьер-министру новое почетное кресло, куда он будет перемещен. Но, во-первых, взгляд на суд как на почетную синекуру не вполне точен. Дельный человек (хотя непонятно, зачем дельного перемещать с его нынешнего поста) там может принести много пользы, а неспособный — много вреда. Во-вторых, что даже более важно, конституционные поправки имеют целью долговременное (в идеале — на века) нормотворчество, а не обеспечение конкретного кресла конкретному человеку. Изменение Основного закона единственно с целью обеспечить отступное есть все же сильная профанация. Наконец, поправка, вводящая непосредственно подчиненную президенту (а не генпрокурору, как теперь) прямую прокурорскую вертикаль, есть явное преувеличение угрозы прокурорского самодурства. К тому же по прецеденту 2004 г., когда без всякой конституционной правки была введена назначаемость губернаторов (отмененная лишь в 2012 г.), проще было бы аналогичным образом оформить дело и с прокурорами — если уж с губернаторами сошло.

Вероятно, и народная апатия вкупе с полной покорностью парламента придала смелости, и правка 2008 г. ободрила на дальнейшие действия, ведь Конституцию распечатали, а гром не грянул, так отчего же не поправить еще, уже не задаваясь вопросом, так ли это необходимо. Если верить утечкам сверху, точечная правка отныне будет объявлена вполне допустимой и полезной.

Сложность в том, что окончательное снятие печати окончательно же банализирует Конституцию. Закон — в том числе и Основной — делается что дышло не только фактически (это-то уже давно), но и формально: «Как пожелаем, так и сделаем». Но, разменяв остаточное уважение к Конституции на необязательную мелкую правку, власть сама лишает себя серьезного отношения к необходимым и серьезным изменениям, буде они понадобятся. Странный способ отмечать 20-летие Основного закона.     

Оглавление

Бизнес, который нам нужен Национальный бизнес — национальная политика О ханжестве За стойкую краску без запаха : Empty data received from address Рыбаки нащупали золотое дно Базовая одежда Революция лоукостеров : Empty data received from address Чем полезен миноритарий В Нижнем сработало! Скорый экономный суд Перекур закончен Трудно расстаться Президент шахтерской республики Испытание затишьем Танец со смертью Hi-End Тролли атакуют Мобилизация сети Рынок ПК рухнул В обстановке неслыханной апатии Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg