«Издателям и их сотрудникам, а так же всем заинтересованным лицам»

Легостаев Андрей Издателям и их сотрудникам, а так же всем заинтересованным лицам

Легостаев Андрей

Издателям и их сотрудникам, а так же всем заинтересованным лицам.

Не помню кто, умный человек, сказал: "Двадцать два идиота, толком не умеющие по мячику ударить, суетятся на поле, а десять тысяч людей, прекрасных знающих как это сделать, почему-то сидят на трибунах".

Для редактуры художественных текстов, можно перефразировать так: "Человек, не знающий как связать слово со словом почему-то пишет роман, а человек, великолепно знающий все, его редактирует..."

Собственно, если бы вторая часть перефраза была бы верна на практике, я не писал бы сейчас этот гневный крик души.

Ненавижу редакторов, поскольку сам редактор!!!

У меня за плечами более шестидесяти отредактированных романов (сорок с лишним переводов Гарднера для известного "Эридановского" собрания сочинений, десяток проходных переводов, очень сложные для редактуры вещи Желязны и Фармера, а также три книги отечественных авторов Веллера, Казменко и Щеголева с Тюриным, которых люблю, к каждому слову которых отношусь с пиететом, но к которым пришлось придираться), а также шесть опубликованных авторских книг. Так что, проблема редактуры мне знакома не понаслышке. Так сказать, с обеих сторон баррикады.

Начну с анекдота, который слышал лет десять назад. Ныне широко известный Михаил Веллер в свое время устал слушать поучения редакторов (не нынешних, еще застойных, старой школы) как надо писать. И вот, чтобы показать, что он знает "как", Веллер сочинил рассказ "Гуру". Он не собирался его публиковать - вещь была написана для одной-единственной чисто практический цели, чтобы редактор, прочитав рассказ первым в огромной папке, понял с кем имеет дело. Так вот, "Гуру" почему-то и был везде взят в печать... хотя автором для этого не предназначался.

Признаюсь честно: эти строчки я собираюсь давать каждому редактору, которому поручат работать с моим текстом. И издателям.

И для издателя начну с выводов, а уж потом примусь за их доказательства.

ЕСЛИ НА КАЖДОЙ СТРАНИЦЕ РУКОПИСИ ЕСТЬ БОЛЕЕ ДВУХ ПРАВОК, ТО ИЗДАТЕЛЮ СЛЕДУЕТ СДЕЛАТЬ ОДНО ИЗ ДВУХ:

1. Послать к чертовой бабушке автора, который не умеет писать.

2. Гнать в шею редактора, который вместо того, чтобы работать занимается самым натуральным очковтирательством.

Первый случай, как полагаю, объяснять не надо и, как правило, он сразу отметается, потому что нормальное издательство, прежде чем взять рукопись в работу, хотя бы ознакомится с ней.

Но поскольку огромное количество правки (сплошь и рядом над текстом, который уже издавался и проходил редактуру в другом издательстве) обыденность, то возникает вопрос о компетентности нынешних редакторов.

Мне, можно считать, повезло, как автор я работал и с хорошими редакторами. Поэтому начну рассказ о том, каким, по-моему, должен быть редактор.

Увы, но сперва я должен констатировать, что первое, даже нулевое правило - прежде, чем взяться за работу, необходимо рукопись прочитать целиком, отнюдь не соблюдается. И не соблюдается второе золотое правило (которое сказал мне Святослав Логинов): "Если автор написал пусть не очень красиво и складно, но нормативы и правила русского языка так позволяют, то должно быть так, как хочет автор". Не редактор отвечает за текст - автор!!!

О первом отличном редакторе я сказал - это писатель Логинов. Не изменив ни слова в одном из романов популярного автора, он отловил более двадцати смысловых и сюжетных ляпов. А затем с автором сел снять вопросы и автор был признателен ему.

О! Господи, да я мечтаю о таком редакторе!!! Человек есть человек, а ему свойственно ошибаться. Очень трудно держать в голове большой роман и мелкие нестыковки почти неизбежны. Они были ДАЖЕ у Стругацких (смотрите, например, работу люденов по опубликованному тексту "Града обреченного"). Только редакторы почему-то убеждены, что должны за следить за стилистикой и лучше любого автора понимают в его стиле! Он знают, что хорошо в тексте, а что плохо...

Второй редактор (и последний из до сих пор встреченных), которого я предельно уважаю, это Леонид Филиппов из "Терры фантастика". Мы работали с ним над моим романом "Замок Пятнистой Розы". Работа проходила так: он встретился со мной, я предупредил о своих слабых на тот момент местах, которые надо отследить потщательнее (я тогда иногда путал имена собственных героев и в тексте мне было очень тяжело заметить - после пятого-шестого прочтения глаз, что называется, замыливается). После этого он прочитал роман и позвонил - мы обсудили сюжет, он задал вопросы. И через какое-то время я получил на ознакомление рукопись. На весь роман около пятидесяти пометок. Я внимательно их изучил и мы встретились в издательстве. Два часа согласования по каждой пометке, с двумя третями замечаний я согласился и сам внес исправления, треть отстоял в неприкосновенности. Все, рукопись пошла в корректуру.

Правда, был маленький повод для улыбки: "Если б я знал, что вы так покладисты, я был бы более привередлив". - сказал он мне на прощанье. А я ответил: "Если б вы были более привередливы, я был бы менее покладист!".

Да, на этом мои хорошие впечатления о встречах с редакторами заканчиваются. Были - нейтральные, о которых не могу вспомнить ни дурного, ни хорошего. Таких, кстати, на моем пути было большинство. (Отнюдь не правило, но: отличные редактора, знакомые мне - те, кто пишет сам...)

Но были и другие, о которых и хочу рассказать подробно.

Святослав Логинов рассказывал мне историю, случившуюся в послереволюционные годы. Одному опытному редактору дали в работу текст, в котором не надо было менять ни слова! Он и отнес его дальше, за что был вызван к начальству и распечен за леность и бездеятельность. Тогда он взял эту рукопись, стал жирно вымарывать слова, фразы, целые предложения, а сверху писать те же самые. "Ну вот, другое дело!" - откликнулось начальство, увидев результат такого "труда". - Можешь работать, когда захочешь!"

У меня сложилось впечатление, что именно этим и занимаются некоторые редакторы.

Со мной произошел анекдотический случай: я сдал в издательство книгу, которую готовило другое издательство, но не выпустило. Говорю: "Редактура была, и очень тщательная. Зачем вам деньги тратить на уже выполненную работу?" Тем не мне мне позвонил редактор, которому поручили работу над рукописью и который оказался моим хорошим знакомым. "Выручай, - говорит, работу-то лицом надо показать, а мне там и запятой некуда воткнуть". Приехал ко мне, взяли пива. Я читал текст и говорил - здесь это слово можно заменить на синоним. Он своим карандашом исправлял. Потом за это получил гонорар. И правильно - пусть издательство платит. Но кому это нужно?!

Да, понимаю, поток плохих переводов. Рынок. За перевод дело взялись студенты и учителя, может и великолепно знающие английский, но совершенно не владеющие русским. По-моему, редактура переводов и редактура авторских произведений - вещи абсолютно разные. Но все ж коснусь и переводов.

Да, редактура нужна, практически всегда нужна. А уж в переводе - тем более. Автор не экстра-класса (а таких в стране единицы) запросто пропускает в тексте подобные перлы:

"Не опускай руки, шеф, - сказала она, - вцепись в них зубами и держи мертвой хваткой".

(Под словом "них" подразумевались противники). Появление этого ляпа совершенно понятно - калька с английского, глаз замылен, а, как известно, в отличие от русского, местоимения в английском языке по отношению к одушевленным и неодушевленным предметам разные. По-английски фраза звучит нормально, а по-русски...

Бывает так, что ляп очень трудно увидеть в тексте. Например, знаменитый ляп, который я заметил уже после последней вычитки: "Комната имела яйцеобразную форму. В углу стояло яйцо поменьше". А ведь до меня текст шерстили несколько редакторов. Но этот ляп очень незаметен был в тяжелом и чрезвычайно длинном абзаце.

А вот ляпы выловленные мною после редактуры (где было почиркано в КАЖДОМ предложении):

"Кроме нее на остановке ждали автобуса еще двое: старик с удочками в чехле и брезентовым мешком, в котором трепыхалась еще живая рыба, и пожилая женщина с Библией, которая все время бормотала что-то себе под нос."

"Потом она обняла его и очень медленно, очень нежно, очень аккуратно взяла в свою теплую ладонь его пенис.

- Эй там! - бодро откликнулся он."

Я заметил, что редко когда после исправлений редактора фраза становится лучше, но вот злую шутку подобная практика играет: зачастую, изменив часть предложения, "редактор" не смотрит как он согласуется с оставшейся и получается совсем уж смех.

Хватит о грустном. Переводы - отдельная песня, и не будем их касаться.

Будем говорить о редактуре авторских, современных текстов.

Я мог бы многое рассказать о Святославе Логинове, блестящем стилисте, трепетно относящемся к каждому слову, и вечно терпящему надругательства полуграмотных редакторов. О его недавней "войне" с "Северо-Западом": умудрившись написать роман, ни разу не употребив слово "сказал" (зачем он это сделал, вопрос никого не касающийся), он тут же наткнулся на это слово в книге...

Или вот случай из его же практики: В киевском издательстве в начале девяностого года решили издавать сборник рассказов Логинова "Страж перевала". Логинов отправил рукопись и получил письмо от главного редактора, что текст принят и никаких исправлений не будет, к сборнику сделаны великолепные иллюстрации. По гримасам судьбы, которые стали столь обыденными, что никого и не удивляют, книга киевского издательства должна была печататься в питерской типографии. Узнав об этом, Святослав Владимирович не утерпел и побежал смотреть макет. Рисунки действительно оказались очень достойными. Но текст! Слава вдруг обнаружил, что его герои ходят исключительно своими ногами, глядят только своими глазами и прочее. Для крайней наглядности приведу две цитаты. Оригинальный текст Логинова из рассказа "Ганс-крысолов":

"Палач города Гамельна кнутом убивает быка, но может, ударив с плеча, едва коснуться кожи".

Текст, который он увидел в макете, гласил:

"Палач города Гамельна может кнутом убить быка, но может как бы даже вроде ударив с плеча, едва коснуться их кожи".

Почувствовали разницу?

На Интерпрессконе-92 Слава встретил горе-редактора и прилюдно залепил ему пощечину. Когда Борис Натанович Стругацкий спросил с обыкновенным неудовольствием, что там опять произошло, а я подробно разъяснил ситуацию, мэтр не смог сдержать довольную улыбку: "Дать по морде редактору - святое дело..."

У Стругацких, наверное, тоже есть, что сказать по этому поводу.

Михаил Веллер посвятил общению с дураком-редактором целую главу в своей знаменитой "Технологии рассказа".

Каждый автор обо этом наверняка может порассказать, не только я.

Но я начал и продолжу. И буду говорить только о своем опыте.

Я подробно остановлюсь на издании моего романа "Наследник Алвисида". Для "Лани" его готовил Андрей Дмитриевич Балабуха, хотя его фамилия как редактора не указана в выходных данных. Перечирканная рукопись, где на каждой странице от десяти (не менее) до пятидесяти (!) правок, до сих пор хранится, как реликвия, в моем архиве. Но Андрей Дмитриевич искренне считал, что делает мне как лучше. Каждую (!) правку мы согласовывали, потратив море времени. И я многому научился. Тогда я с ним практически не спорил, не имея почти никакого опыта.

У меня главный герой носит имя Уррий - реальное кельтское имя. Мир вымышленный. И для единства я вынужден был писать имена, лучше звучащие через "ю", с буквой "у". Андрей Дмитриевич пытался убедить меня, что Луцифер, должен быть с буквой "ю". Здесь я стоял на своем твердо. Он поднял словари (у него в кабинете их столько, что я искренне завидую) - "Луцифер", согласно источникам, писался так на Руси до 17 века, устаревшее произношение. Но я настоял. К чему я об этом вспомнил, ясно станет чуть позже.

Я, как автор, не люблю слово "однако" - мое право. И у меня оно не использовалось. Андрей Дмитриевич вставил их более полутора сотен... Бог с этим...

Роман вышел. На очередном Интерпрессконе ко мне подошел один из самых уважаемых мною людей - писатель Алан Кубатиев. "Андрюша, - сказал он, прочитал твой роман. Понравился. Но вот умилила фраза..." И выдал фразу. Мне стало не по себе - я не помню, чтобы писал такое! Добравшись до дома, схватил рукопись - она вписана рукой редактора!

Ладно. Проглотим. Когда я писал последнюю часть трилогии, то залез в мифологический словарь и с ужасом увидел, что упоминавшийся у меня верховный бог корейского пантеона - вообще невесть что: первый слог от имени одного божества, а второй - от совершенно иного. Как такое произошло я совершенно не помню. Ошибившись раз, я повторил эту ошибку везде. Вот где заключалась настоящая работа редактора - проверить в словаре.

Отвлекусь и скажу о своем золотом правиле, как редактора. Я не пропускаю в редактируемом тексте ни одного слова в точном значении которого не убежден, не сверившись со словарем. Я не пропускаю ни единого упоминающегося в тексте факта, который имею возможность проверить, не проверив. Я считаю это нормой.

Автор допускает ошибки, это естественно. И, как правило, ошибки эти не стилистические.

По-моему, редактор - это вратарь, который должен не пропустить мяч, когда бессильны оказались защита и полузащита. Вратарь, но никак не судья со свистком.

Но закончу с "Наследником Алвисида". Я его переиздал в "Азбуке". И так получилось, что когда мне нужно было сдавать уже опубликованный в "Лани" текст, то правленного текста ни на моем компьютере, ни в издательстве не оказалось. Мне пришлось отдать в "Азбуку" свой первоначальный вариант. Да, было около сотни замечаний на тридцать листов текста.

Поразило меня другое: Вадим Казаков, критик из Саратова, чье мнение для меня предельно важно, позвонил и сказал: "Купил твой трехтомник и прочитал с начала. Гораздо текст свежее и чище, чем в "Лани". Можешь ведь, когда захочешь!". Честно говоря, я был в шоке. Я понял, насколько вся эта редактура субъективна и не нужна.

Но Андрей Дмитриевич искренне хотел мне помочь, ему не надо было прогибаться перед начальством.

Впрочем, прогибание, очковтирание - не единственный мотив. Почувствовать себя хозяином чужого текста, делать с ним что заблагорассудится, а потом всем кричать что "вытащил", "переписал" роман такого-то писателя, многим очень лестно.

Чтобы не быть голословным приведу пример: Геннадий Белов, работая в "Северо-Западе" первого созыва, вдоволь поизгалялся над тогда еще дебютантом Перумовым, не раз доводя его до нервного срыва. А потом именно хватался: Я-де переписал, без меня бы он...

Собственно, поводом для написания этих строк послужила работа лично неизвестного мне "редактора" над моим новым романом. Едва взглянув, я все понял - либо он, либо я (то есть буду вести речь о возвращении аванса).

Все слова, что я выстрадывал, все нестандартные обороты - вымараны, предложения приведены к серой усредненности. Причем, зачастую менялась не только авторская интонация (какая к черту интонация, вы че там прибалдели абыхнавенная нихраматность!), но порой и смысл.

"Редактор" заменяет "высохшее" дерево на "засохшее", абсолютно мне непонятно почему, и тем самым меняя смысл. Да, мне, в общем-то, нет разницы - давно иссохло дерево в проходном эпизоде или только что "засохло". Но почему редактор это может менять по желанию своей левой ноги? Мне хочется, чтобы было высохшее, в конце концов, я автор! Походную флягу мне походя заменяют на "бутыль" ("редактор" хоть знает, что обозначает это слово? По "Словарю Русского Языка" - большая бутылка). Как можно пить в седле, в походе, из большой бутылки? А ведь потом этот ляп в пику поставят мне, а не редактору.

Примеры могу множить, но зачем?

Вполне вероятно, что где-то отловлен и натуральный ляп. Возможно, я не святой. Но лучше пусть останется пяток ляпов, МОИХ ляпов, за которые я как автор отвечу, чем мне добавят два десятка чужих.

Обозленный, я решил написать некую вещь: подражание переводу, очень лихую, листа на два (сразу как-то и сюжет придумался) перепичканную анахронизмами, ляпами (вроде знаменитого "шлямбура с бантиком на очаровательной головке героини") и прочими прелестями, которые было бы очень трудно обнаружить. И написать ответы, а также шкалу профпригодности редактора, по числу и важности пропущенных ляпов. Вполне возможно, я это еще сделаю и запущу в дружественные издательства для отшлифовки.

Но смех-то оказался совсем в другом.

Я вдруг случайно вспомнил (глядя в телевизор), что употребил неверное обращение к графу по всему тексту. Нашло затмение и вместо "ваше сиятельство", я писал "ваша светлость". Первым делом я исправил текст. А вторым - заглянул в чирканную-перечирканную рукопись. Вы уже, наверное, догадались, что "ваша светлость" в обращении к графу оказалась нетронутой...

Собственно, на эту тему можно говорить бесконечно. Этих горе-редакторов не убедишь ни в чем. Но можно убедить издателя. В самом крайнем случае - забирать рукопись, другого выхода нет.

А большего всего мне нравится книга, где написано "в авторской редакции".

ДОКЛАДЫ, ЗАЧИТАННЫЕ НА СЕМИНАРЕ Б.Н.СТРУГАЦКОГО

Легостаев Андрей

Два постулата и метафора

Кратко об истории сегодняшнего действа.

Рукопись моего нового романа мне дали на сверку после "редактуры". Увидев "правку" я чуть не запил с горя. Но не запил, а написал гневную статью, предназначенную для ответственного человека в издательстве. Цель того опуса преследовалась единственная - либо я, либо редактор. Цели добился, роман пошел "В авторской редакции". Но данное друзьям-знакомым письмо вызвало маленькую бурю в стакане - больно уж наболело. То письмо я зачитал на литературном кружке в конце сентября, после меня выступали Александр Мазин и Святослав Логинов (тогда он говорил с листа. Прошло какое-то время, я успокоился и попытался немного осмыслить ситуацию. Ознакомившись же с докладом Святослава Владимировича, (который вы сегодня услышите) я, (поскольку отвертеться от выступления мне казалось неэтичным) решил ограничиться двумя постулатами, одной метафорой и одним советом.

Постулат первый:

Если на одной странице рукописи больше одной правки, то издательству следует выбрать одно из двух - либо гнать в шею автора, не умеющего писать, либо распрощаться с очковтирателем-редактором, вместо настоящей работы, занимающегося черт знает чем.

Полагаю, доказывать здесь ничего не нужно - в первом случае так и происходит, поскольку в нормальном издательстве прежде чем подписать договор с рукописью ознакомятся. А вот горе-редактор вынет из автора море нервов, заставляя возвращаться к уже сделанной работе.

Хороший редактор Леонид Филиппов после согласования со мной редактуры "Замка Пятнистой Розы", где было около пятидесяти правок на двадцать листов (по нынешним временам - всего-то!), сказал: "Если бы я знал, что вы столь покладисты, я был бы более привередлив", на что я ответил: "Если бы вы были более привередливы, я был бы менее покладист".

Я привык уважать собственный труд и уважаю чужой. Я понимаю, что редактор работал над моим текстом и хотел как лучше. Поэтому, чтобы не осложнять себе жизнь и не портить нервы хорошему человеку, я вынужден соглашаться на какой-то процент правки. Но не было ни одной в пяти моих вышедших книгах, чтобы я посчитал, что без этой правки было бы хуже.

Забавный эпизод из моей практики. Книгу моих детективов готовили в издательстве "АСТ", вылизали-откорректировали. Книга не вышла. Я периодически возвращался к тексту, иногда меняя совсем уж невесть какие шероховатости. Но вот я пристроил книгу в "Азбуку" и сказал, что текст уже отредактирован. Тем не менее мне позвонил редактор на предмет согласования правки. Слава богу, это оказался мой знакомый. Он честно сказал: запятой не воткнуть, но не отдавать же рукопись чистой. И мне пришлось просматривать текст и говорить: вот здесь можно "сказал" заменить на "спросил"... Редактор получил гонорар и на мой взгляд совершенно справедливо, если в издательстве такие умники и у них есть лишние деньги - пусть платят...

Метафора:

Я, например, не люблю коньяк "Белый аист" - редкостная дрянь, по-моему. Но я знаю множество людей, высоко ценящих вкус этого молдавского напитка. А теперь предположим, что на питерский ликероводочный завод пришла цистерна, чтобы разливать на месте. А директор (или другой имеющий власть человек), который подобно мне терпеть не может этот сорт коньяка, распорядится добавить некий ингредиент для улучшения вкуса и лишь затем разлить по бутылкам с фирменной этикетной. Неважно стал ли вкус коньяка лучше или хуже - он перестал быть "Белым Аистом", который ценят знатоки. И это преступление! Каждый желающий (теоретически конечно, знаю) может обратиться в суд за нарушение прав потребителя. Разве в книгоиздании не та же ситуация? Разве автор, чья фамилия, то есть "марка" будет красоваться на этикетках, прошу прощения, обложках, не отдает свой текст лишь для разлива, то есть тиражирования? И разбавление его текста любым ингредиентом неважно к какому результату это приведет, есть нарушение прав потребителя. Купив роман Васи Иванова они получают текст разбавленный творчеством Пети Сергеева.

Не спорю, ляпы могут быть у любого автора. Посмотрите работы люденов и убедитесь, что досадные промашки были и у мэтров. В этом нет ничего страшного - да и много ли читателей знали о них, пока их не раскопали дотошные людены? Не секрет, что именно авторским и переводческим ляпам русский язык обязан такими общеупотребительными выражениями, как "развесистая клюква", "быть не в своей тарелке", "легче верблюда провести сквозь игольное ушко".

Я не знаю, почему Я.Брянский перевел фразу "A horse, a horse! My kingdom for a horse!" как "полцарства за коня", но честное слово, перед глазами так и видится картинка как редактор прошлого века покусывает перо и думает: "Если Ричард Третий отдаст все царство, то зачем ему конь? Не порядок, не продумал Шекспир..." И чиркает слова "все царство", на слова "пол царства" - так более реалистичнее. Это, конечно, лишь моя фантазия, как было на самом деле я не знаю, но известная всем фраза переведена неверно - это факт.

И, практика показывает, что настоящие ляпы редактора не ловят пропускают. Я могу привести десяток примеров из собственной практики, но сейчас не хочу отнимать время у других докладчиков.

Поэтому постулат второй:

Пусть в моем тексте, останется даже целых ПЯТЬ ляпов, но моих, за которые я, как автор, отвечу, чем редактор добавит мне два десятка своих. Хоть его фамилия и будет стоять в выходных данных, но я не знаю ни одного случая, чтобы претензии предъявлялись редактору - только и исключительно автору.

И, напоследок, советы, которые отнюдь не являются секретом для большинства здесь собравшихся. Чистите рукопись, собираясь предлагать издателю, до возможного блеска, не отдавайте, если чувствуете, что можете исправить хоть запятую. Обращайте внимание даже на пунктуацию. Лет десять назад Андрей Михайлович Столяров заметил: "Для этого есть корректор, я сосредотачиваю внимание на более важных вещах". Да нет здесь мелочей! Пропустят корректоры ваши ошибки, если не все, то половину - точно!

Между прочим, когда писатели перешли на компьютеры, первое время издатели за набор платили. Потом резко прекратили, заявляя: давайте распечатку, мы сами наберем! И тем не менее, я не слышал, чтобы кто-то из авторов отдавал распечатку. Конечно, отдав текст на дискете автор убыстряет процесс как-минимум на один-два месяца. А во-вторых, что немаловажно, я не знаю какой грамотей будет набирать мой текст и не захочется ли и наборщику "подправить" автора - такие прецеденты мне, к сожалению, известны.

И второе: я воспринимаю любое вмешательство в моей текст (кроме советов друзей и то в устном виде) как элементарное недоверие к моей добросовестности и компетенции, то есть, как прямое оскорбление и унижение. Чтобы не нажить себе врагов во всех издательствах, приходится переступать через себя и благодарить людей за то, что они тебя унизили. Унижения терпеть всегда тяжело, не только писателю. И даже договоренность в "авторской редакции", как показывает практика не всегда останавливает редактора. Я нашел для себя выход, возможно, не идеальный. Кстати, он полностью совпадает с подходом, демонстрируемым нам Михаилом Веллером. Необходимо создавать себе репутацию скандалиста, буквоеда, человека, который каждое слово сверит с первоисточником и устроит громкий скандал в случае чего. Тогда, может быть, будут просто элементарно бояться. Чем собственно, я сейчас и занимаюсь. Спасибо за внимание.

Легостаев Андрей

Два постулата и метафора

Кратко об истории сегодняшнего действа.

Рукопись моего нового романа мне дали на сверку после "редактуры". Увидев "правку" я чуть не запил с горя. Но не запил, а написал гневную статью, предназначенную для ответственного человека в издательстве. Цель того опуса преследовалась единственная - либо я, либо редактор. Цели добился, роман пошел "В авторской редакции". Но данное друзьям-знакомым письмо вызвало маленькую бурю в стакане - больно уж наболело. Nо письмо я зачитал на литературном кружке в конце сентября, после меня выступали Александр Мазин и Святослав Логинов (тогда он говорил с листа. Прошло какое-то время, я успокоился и попытался немного осмыслить ситуацию. Ознакомившись же с докладом Святослава Владимировича, который вы сегодня услышите) я, (поскольку отвертеться от выступления мне казалось неэтичным) решил ограничиться двумя постулатами, одной метафорой и одним советом.

Постулат первый:

Если на одной странице рукописи больше одной правки, то издательству следует выбрать одно из двух - либо гнать в шею автора, не умеющего писать, либо распрощаться с очковтирателем-редактором, вместо настоящей работы, занимающегося черт знает чем.

Полагаю, доказывать здесь ничего не нужно - в первом случае так и происходит, поскольку в нормальном издательстве прежде чем подписать договор с рукописью ознакомятся. А вот горе-редактор вынет из автора море нервов, заставляя возвращаться к уже сделанной работе.

Хороший редактор Леонид Филиппов после согласования со мной редактуры "Замка Пятнистой Розы", где было около пятидесяти правок на двадцать листов (по нынешним временам - всего-то!), сказал: "Если бы я знал, что вы столь покладисты, я был бы более привередлив", на что я ответил: "Если бы вы были более привередливы, я был бы менее покладист".

Я привык уважать собственный труд и уважаю чужой. Я понимаю, что редактор работал над моим текстом и хотел как лучше. Поэтому, чтобы не осложнять себе жизнь и не портить нервы хорошему человеку, я вынужден соглашаться на какой-то процент правки. Но не было ни одной в пяти моих вышедших книгах, чтобы я посчитал, что без этой правки было бы хуже.

Забавный эпизод из моей практики. Книгу моих детективов готовили в издательстве "АСТ", вылизали-откорректировали. Книга не вышла. Я периодически возвращался к тексту, иногда меняя совсем уж невесть какие шероховатости. Но вот я пристроил книгу в "Азбуку" и сказал, что текст уже отредактирован. Тем не менее мне позвонил редактор на предмет согласования правки. Слава богу, это оказался мой знакомый. Он честно сказал: запятой не воткнуть, но не отдавать же рукопись чистой. И мне пришлось просматривать текст и говорить: вот здесь можно "сказал" заменить на "спросил"... Редактор получил гонорар и на мой взгляд совершенно справедливо, если в издательстве такие умники и у них есть лишние деньги - пусть платят...

Метафора:

Я, например, не люблю коньяк "Белый аист" - редкостная дрянь, по-моему. Но я знаю множество людей, высоко ценящих вкус этого молдавского напитка. А теперь предположим, что на питерский ликероводочный завод пришла цистерна, чтобы разливать на месте. А директор (или другой имеющий власть человек), который подобно мне терпеть не может этот сорт коньяка, распорядится добавить некий ингредиент для улучшения вкуса и лишь затем разлить по бутылкам с фирменной этикетной. Неважно стал ли вкус коньяка лучше или хуже - он перестал быть "Белым Аистом", который ценят знатоки. И это преступление! Каждый желающий (теоретически конечно, знаю) может обратиться в суд за нарушение прав потребителя. Разве в книгоиздании не та же ситуация? Разве автор, чья фамилия, то есть "марка" будет красоваться на этикетках, прошу прощения, обложках, не отдает свой текст лишь для разлива, то есть тиражирования? И разбавление его текста любым ингредиентом неважно к какому результату это приведет, есть нарушение прав потребителя. Купив роман Васи Иванова они получают текст разбавленный творчеством Пети Сергеева.

Не спорю, ляпы могут быть у любого автора. Посмотрите работы люденов и убедитесь, что досадные промашки были и у мэтров. В этом нет ничего страшного - да и много ли читателей знали о них, пока их не раскопали дотошные людены? Не секрет, что именно авторским и переводческим ляпам русский язык обязан такими общеупотребительными выражениями, как "развесистая клюква", "быть не в своей тарелке", "легче верблюда провести сквозь игольное ушко".

Я не знаю, почему Я.Брянский перевел фразу "A horse, a horse! My kingdom for a horse!" как "полцарства за коня", но честное слово, перед глазами так и видится картинка как редактор прошлого века покусывает перо и думает: "Если Ричард Третий отдаст все царство, то зачем ему конь? Не порядок, не продумал Шекспир..." И чиркает слова "все царство", на слова "пол царства" - так более реалистичнее. Это, конечно, лишь моя фантазия, как было на самом деле я не знаю, но известная всем фраза переведена неверно - это факт.

И, практика показывает, что настоящие ляпы редактора не ловят пропускают. Я могу привести десяток примеров из собственной практики, но сейчас не хочу отнимать время у других докладчиков.

Поэтому постулат второй:

Пусть в моем тексте, останется даже целых ПЯТЬ ляпов, но моих, за которые я, как автор, отвечу, чем редактор добавит мне два десятка своих. Хоть его фамилия и будет стоять в выходных данных, но я не знаю ни одного случая, чтобы претензии предъявлялись редактору - только и исключительно автору.

И, напоследок, советы, которые отнюдь не являются секретом для большинства здесь собравшихся. Чистите рукопись, собираясь предлагать издателю, до возможного блеска, не отдавайте, если чувствуете, что можете исправить хоть запятую. Обращайте внимание даже на пунктуацию. Лет десять назад Андрей Михайлович Столяров заметил: "Для этого есть корректор, я сосредотачиваю внимание на более важных вещах". Да нет здесь мелочей! Пропустят корректоры ваши ошибки, если не все, то половину - точно!

Между прочим, когда писатели перешли на компьютеры, первое время издатели за набор платили. Потом резко прекратили, заявляя: давайте распечатку, мы сами наберем! И тем не менее, я не слышал, чтобы кто-то из авторов отдавал распечатку. Конечно, отдав текст на дискете автор убыстряет процесс как-минимум на один-два месяца. А во-вторых, что немаловажно, я не знаю какой грамотей будет набирать мой текст и не захочется ли и наборщику "подправить" автора - такие прецеденты мне, к сожалению, известны.

И второе: я воспринимаю любое вмешательство в моей текст (кроме советов друзей и то в устном виде) как элементарное недоверие к моей добросовестности и компетенции, то есть, как прямое оскорбление и уважение. Чтобы не нажить себе врагов во всех издательствах, приходится переступать через себя и благодарить людей за то, что они тебя унизили. Унижения терпеть всегда тяжело, не только писателю. И даже договоренность в "авторской редакции", как показывает практика не всегда останавливает редактора. Я нашел для себя выход, возможно, не идеальный. Кстати, он полностью совпадает с подходом, демонстрируемым нам Михаилом Веллером. Необходимо создавать себе репутацию скандалиста, буквоеда, человека, который каждое слово сверит с первоисточником и устроит громкий скандал в случае чего. Тогда, может быть, будут просто элементарно бояться. Чем собственно, я сейчас и занимаюсь. Спасибо за внимание.

Мазин Александр

Автор, консультант, редактор, корректор или интимный процесс творчества.

Каждый солдат хочет стать генералом. Корректор сплошь и рядом занимается редактурой, редактор считает своим долгом поправить и направить автора. Сплошь и рядом корректоры - это несостоявшиеся редакторы, а редакторы - несостоявшиеся авторы

После такого вступления вы, возможно, решите, что я тоже сторонник сноски "текст печатается в авторской редакции". Это неправда. Просто далеко не каждому солдату следует становиться генералом. (Чины определены властью над текстом, а не издательской иерархией). Базой английской армии времен империи были как раз не генералы, а полковники. С другой стороны всякий, соприкоснувшийся с армией, знает, что старшина куда авторитетней младшего офицера. Иными словами, хороших редакторов еще меньше, чем хороших писателей. С корректорами, наверное, лучше. Но у них и поле деятельности поуже. Поэтому выбор корректора я без боязни доверю издательству, а вот редактора постараюсь выбрать сам.

Вот первый из тех правил и принципов, которые, исходя из собственного и чужого опыта, я рекомендую всем авторам.

Итак, первое:

ВЫБЕРИ РЕДАКТОРА САМ! Если, конечно, знаешь, кого выбрать и тебе позволит издатель.

Второе:

постарайся четко поставить ему задачу. Поиск стилистических "блох", работа с композицией, проверка текста на согласование (то есть, чтобы у героя не менялся цвет глаз, по ночам не светило солнце, и шестизарядный кольт не стрелял длинными очередями). Как правило, редактор все равно будет делать и первое, и второе и третье, и четвертое... но, если он тебя уважает, а текст его не раздражает, он не забудет о твоей просьбе. Если же текст его раздражает, то...

Смени редактора. Это третье. Человек, не читающий фантастики, не должен ее редактировать. Он просто не знает жанра. Человек, презирающий детектив, не способен с ним работать. То же можно сказать об историческом романе, философском, женском и т.д. Максимум, на что способен нежанровый редактор - отловить стилистические огрехи. Но с этим справится и хороший корректор.

Четвертое: все изменения в текст вносит только автор. Редактор может предлагать варианты, если захочет. Но может и не предлагать. Его дело - не вносить исправления, а указывать на огрехи. Исключение составляют начинающие авторы. Таким можно показать.

Наверное, есть и другие принципы автора. Но этих, в общем, достаточно.

Теперь о принципах редактора. Вернее о принципе, поскольку он - один и в точности соответствует главному постулату Гиппократа. НЕ НАВРЕДИ!

Редактор, нарушающий его, называется редактором-деструктором. Редактор-деструктор полагает, что он лучше знает, какой должна быть ваша книга. Руководствуясь своим тайным знанием, он переписывает текст, приводя его, скажем, к стилю перевода с английского, который он, редактор-деструктор, делал пару месяцев назад в качестве халтуры. Этот персонаж издательства (редактор-деструктор, как правило, редактор штатный) способен изымать куски текста, утверждая, что "читателю это не интересно". Редактор-деструктор упорен. Вы можете убрать его правку, но он все равно ее внесет. Во вторую корректуру, хоть в макет. Более того, опытный редактор-деструктор вообще не показывает правку автору.

В качестве примера работы редактора-деструктора могу привести "Вавилонские хроники" Елены Хаецкой. Читавшие книгу (Кто не читал рекомендую!) знают, что в ней - повесть и несколько рассказов. Повесть представлена в изначальном виде. С рассказами "поработал" (утаив правку от автора) редактор. Результат ужасающий. Те, кто читал книгу, наверняка со мной согласятся. Так что еще один совет авторам: вычитывайте корректуру, верстку, макет... Все, что можно проконтролировать - проконтролируйте. Не верьте словам, что все в порядке. Или история с "Вавилонскими хрониками" может повториться и с вашими книгами. Исходите из того, что на ваши книги всем наплевать, поскольку это ваши книги. Поскольку у работников издательства свои проблемы. Свои, а не ваши.

Теперь кое-что о том, какие еще бывают редакторы.

В табели о рангах на первом месте стоят редакторы-филологи. Некоторые из них имеют кандидатские и докторские степени, некоторые - не имеют. Но это совершенно не важно. Автор, запомни: филолог и писатель - две взаимоисключающие величины. Филолог хранит созданное. Писатель созданное отодвигает на второй план. Современный писатель создает современную литературу, филолога учат ценить и оберегать литературу классическую. Таково (по крайней мере, было) наше образование. Запомните: на филологических факультетах не учат редактуре. Филологов учат преподавать. Не обижайтесь, господа филологи! Хранить, это дело почетное, право... (цитата из классика), но мой ограниченный опыт говорит, что из журфака вылупляются куда более толковые редакторы, чем из филфака.

Теперь о редакторах, как о некоем сообществе, группирующемся вокруг издательств. Редакторы бывают штатные и "прикармливаемые". Кто такие последние? Поясняю. Вокруг каждого издательства подтусовывается изрядное число лиц с гуманитарным образованием, желающих подработать. И готовых взяться за любой текст, лишь бы платили. Причем чем хуже уровень редактора, тем меньше ему можно платить, а издатель любит платить меньше. "Прикормленный" редактор старается не для текста, а для издателя. Например, может, аки собаченка, "отметиться" правками на каждой странице. Пусть видит работодатель, как он, редактор, трудился! Или, наоборот, пропустить этак страниц тридцать текста вообще без помарок "А что, все нормально, я читал с большим интересом!" Среди "прикормленных" есть и неплохие профессионалы-редакторы. Как и среди филологов, кстати. Но вряд ли они будут рыть землю из-за в общемто небольших денег. Особенно, если дело касается начинающего автора. А ведь именно начинающему автору помощь нужна в первую очередь. Иначе ошибки закрепятся и будут переходить из книги в книгу... Если дело не ограничится одной-единственной.

Из "штатных" же редакторов хочу уделить внимание редакторам техническим. Автор, запомни: тех. ред. - это не просто человек, который отдает тебе для просмотра корректуру. От него зависит, как будет выглядеть твой текст, какими будут (и будут ли) твои выделения. Это очень важный момент для книги. В утешение же могу сказать: технический редактор халтурщик, явление необычайно редкое. Эта работа требует профессионализма и внимания. Может быть, поэтому большинство технических редакторов - женщины. Мой совет: не поленитесь, объясните, каким вы хотите видеть свой текст. Выскажите свои пожелания - и доверьтесь их профессионализму. Большего на этом этапе не требуется.

Классифицировав редакторов по "штатному" признаку, я перехожу к более важной, основной классификации: по уровню мастерства.

Итак, есть редакторы плохие, никакие, хорошие, очень хорошие и гениальные.

О плохих и никаких говорить не буду. Уже говорил. А вот разницу между хорошим и очень хорошим редактором я понял, когда, с подачи издателя, моя книга после второго издания была отправлена на повторную редактуру. В первый раз ее редактировал Евгений Звягин, кстати, очень хороший писатель. Редактировал честно: внимательно и аккуратно. Я ему искренне благодарен. А во второй раз моим редактором был Леня Филиппов. Очень хороший редактор. Правки (конкретной и обоснованной) было вдвое больше, хотя работал Филиппов с текстом, уже отредактированным и, разумеется, вычитанным и выправленным автором, то есть мною. Замечу, что по этому выправленному тексту правка Филиппова нигде не пересекалась с правкой Звягина, которую я не принял. И еще: очень хороший редактор всегда работает более-менее ровно и тщательно, чего нельзя сказать о...

...редакторах гениальных. Из последних я знаю только одного. И я знаю, что многие, очень многие писатели, прочитав чуть ниже его имя, приподнимутся со своих кресел и диванов и выразят мне гневное несогласие. Имя это - Геннадий Белов. Да, он капризен, как все гении. Да, он велик только тогда, когда у него есть настроение и желание быть великим. Но зато он может сказать: "начало у тебя - говно. Вот ты там упомнаешь, что у героя учителя убили. Так напиши." И появляется начало. Или "это у тебя слишком красивая глава. Мешает. Ты ее выкини. Потом в другой роман вставишь". И я выкидываю. Жалко невероятно. Но он прав. "Вот, - говорит он, - эта линия у тебя провисает. Там у тебя во второй части парочка героев заявлена без поддержки, пусть твой герой перед входом в город с ними пообщается". Вот так, друзья мои. Это называется чувством композиции. А чувствовать композицию в чужом произведении, да еще в таком, где сюжет нелинейный, да еще представлять, какой она должна быть там, где автор не дотянул - это и есть гениальность.

Есть еще один класс редакторов - редакторы-авторы. Лично я полагаю, что хороший автор может быть редактором только в одном качестве: когда требуется авторизованный продукт. Хороший автор, как правило, обладает своим собственным языком и собственными представлениями о сюжетных решениях. "Встраиваться" в язык и манеру другого автора, особенно, если автор - средненький - невероятно трудно. Эдак главы через три устаешь и сбиваешься на собственный стиль. И мой собственный опыт редактуры, и наблюдения за редакторской работой других авторов это подтверждают. Текстовые несоответствия и смысловые несуразности редактор-писатель отловит ничуть не хуже любого другого редактора-профи. Но если речь идет о глубокой, а не поверхностной редактуре, большинство редакторов этой категории лучше к работе не привлекать. Хотя есть и исключения. Например, Павел Крусанов. Великолепный писатель с блестящим, самобытным языком, настоящий мастер композиции, мастер и фантазии и реальности, иначе говоря, - ярчайшая авторская индивидуальность.. И при этом - замечательный редактор. Но это скорее исключение, чем правило. Зато в следующей категории "правщиков" авторам самое место. А следующая категория это...

Консультанты. Консультанты бывают практические. Это те, кто объяснит, как правильно держать самурайский меч или какие журналы лежат на столе дежурного опера. И консультанты бывают литературные. Советники. Совет жехорошего писателя, работающего в том же жанре (не обязательно), придирчивого и владеющего ремеслом, никогда не бывает лишним.

И, наконец, читатели. Те, которые читают в рукописи. Лучше, если это люди посторонние и вас не знающие. Последнее особенно важно, если вы намерены вашу книгу продать, а не только распечать для друзей. Иной раз какой-нибудь пятнадцатилетний парнишка вытащит такое, что прохлопали и вы, и ваши консультанты и даже ваш редактор.

Итак, выслушивайте всех! Но помните: это ваша книга! Не правьте только потому, что кому-то что-то не нравится. Доверяйте только себе. И, может быть, редактору. Если вам повезет и это будет, действительно, редактор, а не прилитературный халтурщик.

Заключение.

Спасибо всем редакторам, художественным и техническим! Спасибо всем, кто корректировал мои книги, особенно же лучшему из них, Насте Келле-Пелле, за высокопрофессиональную корректуру моей последней книги "Слепой Орфей".

Отдельное спасибо моему другу Андрею Легостаеву! Это с "подачи" его статьи я "сподвигся" написать эту.

ЛОГИНОВ Святослав

ХОРОШИЙ РЕДАКТОР

Статья написана на основе фактов, все приведённые имена и фамилии подлинные. Случайных оскорблений здесь нет.

ВВЕДЕНИЕ

Хороший редактор - мёртвый редактор! Для российского писателя ХХ века это аксиома.

КТО ЕСТЬ ЧТО

Открываем словарь Даля и смотрим, что такое редактор, о котором пойдёт речь. Оставим в стороне "распорядчика, заведующего изложением бумаг, докладов и отчётов", после чего останется только одно значение: "издатель книги, хозяин, на чьи деньги она издаётся". И ни слова о редактуре в нынешнем страшном значении. "Редактировать или редижировать книгу, журнал, быть редактором их, распоряжаться, заведовать изданьем". И ни слова о том, чтобы изменять авторский текст. Изменять по-латыни - modificare, корня "ред" в этом слове найти не удастся. Как же случилось, что благородный редактор далевских времён, превратился в нынешнего модификатора?

Увы, как и ко многому в русской литературе ХХ века к этому печальному событию приложил руку замечательный писатель Алексей Максимович Горький. Ещё в двадцатые годы он призвал в литературу "бывалых людей". А что делать? Слишком многие русские писатели покинули в ту пору родину, да и те, что остались, особого доверия не вызывали. Неудивительно, что советская власть предпочитала, чтобы писателями становились люди бездарные, но политически выдержанные. А чтобы привести байки бывалых людей к сколько-нибудь приемлемому виду, был придуман институт редакторов-модификаторов. Конечно, исключения бывают всюду, по горьковскому призыву пришёл в литературу Борис Житков и... и, кажется, всё. Зато бездарей явилось чрезвычайно много, они продолжают являться по сей день, так что их наличие оказывается достаточным условием, чтобы оправдать существование советской редактуры в постсоветскую эпоху.

Редактора чувствуют себя настолько уверенно, что даже авторы, считающие редактуру величайшим злом, не надеются в обозримом будущем избавиться от редакторского засилья, стараясь лишь уменьшить, причиняемый ими вред. В "Технологии рассказа" Михаила Веллера имеется глава, которая так и называется: "Борьба с редактором". И каких только методов борьбы ни изобретает Михаил Иосифович! Тут и лингвистическая казуистика, и литературоведческая подготовка, и прочие наукообразные возражения. Есть методы психологические, основанные на книгах Карнеги, есть совет завести цитатник, есть даже имитация доработки. Нет лишь одного - совета послать излишне трудолюбивого редактора к чёртовой матери. Михаил Веллер - писатель на порядок более грамотный и талантливый нежели все редактора вместе взятые, заранее мирится с редактурой, как с неизбежным злом. Написана "Технология рассказа" около десяти лет назад, и глава "Борьба с редактором" могла бы считаться устаревшей, если бы автор не включил её в виде отдельного рассказа, в сборник, вышедший в 1999 году. Значит, жив курилка, сидит в редакциях и по-прежнему корчит из себя участника литературного процесса.

Так что же это за зверь, редактор? Давайте поклассифицируем.

По методу работы редактора делятся на литобработчиков и деятельных негодяев. Если первого интересует только текст, то второму этого мало, и он начинает вторгаться в святая святых - авторский замысел, фабулу и сюжет. "Эта глава мешает, - говорит такой редактор, дымя в лицо автора сигареткой, - ты её выкини". "Эта линия у тебя провисает, ты её углуби..." Мало того, он ещё и даёт ЦУ, как именно ничтожный автор должен нАчать и углУбить свой замысел. Работа такого помощника сродни деятельности хирурга, поставляющего кастратов в папскую капеллу. Причём, сильно опасаюсь, что выдав ценные указания, деятельный негодяй, считает свою миссию исполненной и, даже если нестойкий автор перелопатит творение в соответствии с вельможными пожеланиями, публикация ему всё равно не светит. Поэтому, встретив в редакции подобное существо, я поворачиваюсь и ухожу навсегда.

Разумеется, автор может прислушиваться к указаниям тех, кого он уважает. Такие люди составляют референтную группу автора, им он несёт новое произведение, их суждений ждёт и, случается, исправляет уже написанное, следуя доброму совету. Однако, моё глубокое убеждение, что член референтной группы не должен сидеть в начальническом кресле, ибо в этом случае его совет начинает непропорционально много весить. На эту тему почитайте статью Энгельса "Об авторитете", там всё объяснено.

Другой метод классификации - по уровню таланта.

Как ни странно, редактора тоже бывают талантливыми людьми. Однако, начнём по-порядку.

1. РЕДАКТОР-ГРАФОМАН

Широко известное утверждение, что редактор это несостоявшийся писатель, относится как раз к этому типу. Графоман, в глубине души чувствующий свою ущербность, но не имеющий сил и желания бросить предмет страсти, идёт в редактора. И там он принимается калечить чужие книги в соответствии с собственными представлениями. Такие известные питерские графоманы как Александр Тишинин и Игорь Петрушкин зарабатывают на жизнь редакторским трудом и вред от их деятельности не поддаётся учёту.

Порой говорят, что графоман мстит литературе за собственное ничтожество. Полагаю, что это не так. Графомания в первую руку неспособность понять, что ты графоман. Больной и впрямь верит, что делает доброе дело, ему неводмёк, что его вмешательство превращает в графоманию любой самый талантливый текст.

Анекдоты о редактарах-идиотах появились в ту минуту, когда редактора советского типа сменили редакторов в чистом, далевском понимании слова. Борис Житков жаловался Маршаку на выпускницу ликбеза, вздумавшую редактировать его рассказ: редакционная дева сочла неприличным выражение "старый хрыч" и предложила заменить его на пристойное с её точки зрения словосочетание "старый хрен".

Редакторы-идиоты весьма и весьма деятельны. Им не составит труда нацело переписать двадцатилистовый роман, чуть ли не в каждую фразу вставляя перлы собственного творчества. Именно так поступил редактор издательства "Азбука" Сергей Фролёнок с романом Марины и Сергея Дяченко "Ведьмин век". Особенно досталось эротическим сценам. Удивительно чистые и лиричные, после соприкосновения с шаловливыми ручонками редактора они превратились в откровенную порнуху. Замечательно красиво смотрится отредактированный эпизод, в котором герои достигают оргазма посредством круглой табуретки. Неужели кто-нибудь, хоть слегка знакомый с творчеством супругов Дяченко, поверит, что они могли употребить в лирической сцене слово "оргазм", да ещё и столь извращённый? Фролёнка бы этой табуреткой, чтобы впредь не испытывал оргазма, уродуя чужие произведения!

К сожалению, писатели в массе своей народ деликатный и не способны адекватно реагировать на подобные оскорбления. Я знаю лишь один противоположный случай... В 1990 году киевское издательство "Пирамида" решило опубликовать сборник повестей и рассказов автора этих строк. В ту пору я ещё верил в честное слово редакторов и поэтому, когда главный редактор "Пирамиды" Евгений Шкляревский позвонил мне и сказал, что рукопись взята без какой-либо правки, я успокоился и стал ждать гранок. Я ещё не знал, что шкляревские и фролёнки в тех случаях, когда они порезвились в чужой рукописи, не показывают гранок авторам; понимают, стервецы, какая будет реакция на их творчество.

По счастью, позвонив в Киев, я узнал, что макет передан в одну из питерских типографий. Разумеется, я побежал "посмотреть картинки". Там я обнаружил, что пятнадцатилистовой сборник после встречи с редактором распух на два листа исключительно за счёт мусорных слов. Все герои начали ходить своими ногами, делать своими руками, и глядеть никак не чужими, а только собственными глазами. В тексте обнаружилось множество жутко кр-р-расивых прилагательных и, вообще, всякое слово было заменено на более-менее подходящий синоним. Вот лишь один пример. В рассказе "Ганс Крысолов", уже опубликованном к тому времени, имелась фраза: "Палач города Гамельна кнутом убивает быка, но может, ударив сплеча, едва коснуться кожи". После редактуры она приобрела следующий вид: "Палач города Гамельна кнутом МОЖЕТ убить быка, но может КАК БЫ ДАЖЕ ВРОДЕ ударив сплеча, едва коснуться КНУТОМ ИХ кожи".

Долистав рукопись до этого места я "как бы даже вроде" почувствовал себя неуютно. Пришлось тихо встать, взять макет под мышку и уйти. Как издательство разбиралось с типографией - мне неведомо. Конечно, я не поехал в Киев убивать Шкляревского, это пришлось бы делать в том случае, если бы изуродованная книга вышла в свет. Но через два года, встретив Евгения Шкляревского на Интерпрессконе, я публично дал ему пощёчину.

Единственная пощёчина полученная представителем племени редакторов-идиотов! Маловато будет...

Редакторский идиотизм тесно связан с неграмотностью. Так господин Фролёнок, редактируя мой роман "Колодезь", вздумал подправить раскавыченную цитату из сочинений патриарха Никона. "Азбука", видите ли, православное издательство и христианин Фролёнок счёл, что патриарх недостаточно уважительно отзывается о Христе. В результате благочестивых усилий в тексте появилось такое кощунство, что в XVII веке за подобные словесы автор вполне мог скончать свои дни в монастырской темнице. Правда в те поры не существовало редакторов и автор сам отвечал за написанное. А кто будет отвечать ныне? Корректуры Фролёнок мне предусмотрительно не показал. Зато, вычеркнув пару абзацев и вписавши кое-что от себя, господин Фролёнок не увидел две допущенные мною ошибки. В одном месте я перепутал аршины и сажени, в результате чего получилось, что Стенька Разин утопил княжну чуть ли не на сухом месте. Кроме того, один из эпизодических персонажей - купец Кутумов сначала зовётся Михаилом, а потом - Левонтием. Это мои ошибки и я готов претерпеть любые насмешки. Но если встать на точку зрения сторонников обязательной редактуры, то редактор был обязан найти эти ляпы и ткнуть меня носом в них. Деньги ему платят именно за это.

Да что там патриарх Никон! Работая над сборником "Страж Перевала", Фролёнок пытался отредактировать апостола Иоанна! Впрочем, в тот раз корректуру мне показали, и я сумел процитировать апостола неотредактированным.

Редакторский зуд непреодолим. Словно шкодливый пёсик редактор-идиот обязан оставить всюду свою метку, вставить хоть словечко, даже если в договоре прямо указано, что книга публикуется в авторской редакции, даже рискуя скандалом и штрафными санкциями... Именно так поступил редактор издательства "Северо-Запад" Игорь Петрушкин. Сам Петрушкин публикуется под "изячным" псевдонимом Ив. Кремнёв и о качестве его писаний говорит тот факт, что некогда Петрушкин в компании с Александром Тишининым был изгнан из семинара Бориса Стругацкого по причине полной бездарности. Сами поглядите, каким чувством слова надо обладать, чтобы всерьёз, без тени насмешки обозвать себя любимого словосочетанием: Кремнёв-Петрушкин!

В романе "Земные пути" Петрушкиным было изменено всего одно слово: в описании волшебной несуществующей бабочки лазуритовые крылышки оказались заменены на лазурные. В тексте вместо точно выверенного слова появилась банальная красивость. Случай неприятный, но не смертельный и не стоил бы упоминания, если бы при его обсуждении господин Кремнёв-Петрушкин не сформулировал кредо редакторов-идиотов:

- Издавать нередактированные тексты - значит потакать самодурству авторов!

- То есть вы полагаете, что Пушкина и Гоголя тоже надо редактировать?

- Конечно!

- И считаете, что книги Пушкина и Гоголя улучшатся, если их отредактирует Петрушкин?

- Да.

Комментарии излишни.

Имеется ещё один забавный аспект, который следует рассмотреть в этой рубрике. Это вопрос с корректорами.

Конечно, корректор тоже человек и может ошибаться. Но почему-то только у редактора-идиота ошибки корректора сплошь и рядом оказываются фатальными. Под чутким руководством Фролёнка фраза: "Господь простит и я прощаю", превратилась в "Господь простил..." Тоже богохульство. Я, конечно, воинствующий атеист, но герой романа, в отличие от православного редактора, человек верующий и к богохульству не склонен. В другом месте исчезла частица "не". Впрочем, главный редактор "Азбуки" Вадим Назаров пытался уверить меня, что смысл фразы от этого ничуть не изменился. У редакторов вообще очень странные представления о смысле.

В "Земных путях", которые так рвался отредактировать Кремнёв-Петрушкин, на корректора вообще повесили всех собак. По утверждению главного редактора "Северо-Запада" господина Ивахнова "корректор не только исправляет ошибки и опечатки в тексте, но и производит элементарную стилистическую правку". Что называется - приехали! На корректора была взвалена вина за замену идиомы "выдать головой" на совершенно иную по смыслу фразу: "выдать с головой". Кроме того, мне сказали, что именно корректор посчитала нужным заменить на странице 172, первая сверху строка слово "спросил" на "сказал".

Тут-то и разразился скандал...

Можете считать это "самодурством автора" или просто литературным экзерсисом, но работая над "Земными путями" я поставил себе целью ни разу не употребить слова "сказал". В романе, построенном на диалогах, это почти невозможно сделать. Два года я держал в уме эту задачу, вылизывал текст, подбирал замены для одного из самых употребительных слов, добивался, чтобы текст гляделся органично, не был бы ни напыщенным, ни слишком вычурным... А потом пришёл корректор и осуществил "элементарное стилистическое хамство". Вот только корректор ли? Ох, не верится мне в виноватых стрелочников!

2. ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ РЕДАКТОР

Об этой разновидности редакторского племени почти не ходит баек. Как правило, профессиональные редактора люди пишущие, причём - неплохо. Кроме того, они добросовестно относятся к своим обязанностям и не станут отправлять в печать плоды редактуры, не поставив в известность автора. Разумеется, такое может позволить себе только человек владеющий словом, который не станет живописать свисающие с потолка канделябры и прочие стремительные домкраты. Но зато нервов профессиональный редактор съедает немеряно; всё, что писал М.Веллер в главе "Борьба с редактором" относится именно к грамотному литсотруднику.

Из тех редакторов, с которыми пришлось иметь дело мне, наиболее классический тип представлял бывший редактор "Северо-Запада" (ещё прежнего) - Андрей Ефремов. Вообще-то, Андрей Петрович детский писатель и очень неплохой, однако, сказки кормят слабо, и он пошёл в редактора. Редактируя роман "Многорукий бог далайна" Ефремов сделал около полутора сотен исправлений и каждое из них согласовывал со мной. Вовек не забуду этой беседы...

- Так будет лучше, - отечески внушал Андрей Петрович, предлагая заменить одно слово на другое.

Это было ничуть не лучше, а просто иначе. Не по-логиновски, а по-ефремовски. Боже, как трудно отстоять у профессионального редактора право быть собой! Андрей Петрович поил меня кофе и мы вновь до хрипоты схватывались из-за какого-нибудь слова. Порой, когда вопрос был непринципиальным, я уступал, но там, где это было важно - стоял насмерть. Особенно не понравилось Ефремову прилагательное "экстатический".

- Это слово лексически выпадает из канвы вашего романа, оно смотрится чужеродно и ненужным образом привлекает внимание.

- И тем не менее, я сознательно вставил его. Чужеродное слово предвещает появление новой сущности, напоминая лексику эзотерических статей. Читатель, задержавшись взглядом на выпирающем слове, незаметно подготавливается к воспрриятию той метаморфозы, что происходит с героем.

- Но единственное высокоучёное слово при описании примитивного по сути мира...

- Не единственное. Таких слов тринадцать, по одному на каждую главу. И все они вставлены сознательно, это своего рода реперные точки...

- Это формализм!

- У Фейхтвангера в "Лженероне" видим ещё больший формализм.

- Вы не Фейхтвангер.

И тут нечего возразить. Я действительно не Фейхтвангер, я Логинов. Неясно только почему то, что позволено Юпитеру, не позволено быку?.. Если заранее занижать планку, соглашаясь, что ты писателишка средней руки, то никогда ничего путного не напишешь. И не редактору решать, какие приёмы допустимо использовать в произведении. Для этого есть автор.

"Многорукий бог далайна" не вышел в "Северо-Западе", а готовя нижегородское издание, из полутора сотен ефремовских замечаний я учёл два.

Андрей Петрович, скажите, стоило ли ради двух крошечных исправлений тратить столько времени и нервов? Лучше бы вы за этот день написали коротенькую сказку, которые у вас так хорошо получаются, а я бы тоже написал что-нибудь новое.

Куда хуже, если профессиональный редактор оказывается не литобработчиком, а деятельным негодяем. От такого надо бежать немедленно и как можно быстрее.

Расскажу анекдот былых времён. Дело было лет двадцать назад.

Мы с Мишей Веллером сидели в кафе Дома Писателей пили чёрный кофе и я жаловался на полную невозможность опубликовать хоть что-то (лишь недавно я узнал, что Веллер оказывается тоже не любит чёрный кофе! - однако, noblesse oblige, и мы тратили на кофе последние копейки). Неожиданно к нам подсел курпулентный мужчина лет сорока и, извинившись, спросил:

- Я так понимаю, вы пишите фантастику? Мы очень хотели бы публиковать фантастические рассказы, но совершенно нет рукописей...

- Будут! - опрометчиво пообещал я. - Вы из какого издательства?

- Журнал "Аврора". Зав отделом прозы Юрий Коробченко.

Мне едва дурно не стало. Да кто ж не знает, что "Аврора" если и печатает фантастику, то только членов Союза, а молодому автору там лучше не появляться! Однако, Коробченко заверил, что всё это навет и сплетни недоброжелателей, а на самом деле они в редакции с томленьем упованья ждут свежих голосов и новых произведений.

Миша Веллер посмотрел на меня странно и пересел за другой столик.

"Деликатничает..." - подумал я.

Наивняк! Миша просто знал, что меня ожидает.

На следующий день я был в редакции "Авроры" с папкой рукописей, а через две недели явился за ответом. Ничего не скажешь - профессионал есть профессионал, повесть и все три рассказа, были прочитаны. Более того, в отличие от, скажем, Евгения Кутузова - составителя альманаха "Молодой Ленинград", Юрий Коробченко не залил драгоценные первые экземпляры ни борщом, ни дешёвым портвейном. Как видим, профессионализм всегда имеет положительные стороны. А вот беседа... её мне вовек не позабыть.

- Замечательные рассказы! - воскликнул Коробченко. - Великолепные! Я получил огромное удовольствие, когда читал их. Но, надо переработать.

Я робко поинтересовался недостатками и услышал в ответ (женщины, зажмурьтесь и не читайте!):

- Мне непонятно, что вас ебёт.

В меру скудных познаний я принялся объяснять авторскую сверхзадачу, но был перебит:

- Задача, сверхзадача, образы, фабула, сюжет - всё это имеется и сделано замечательно. Неясно только, что вас...

Так я и не добился ничего, кроме матерного глагола, повторяемого на разные лады. Договорились, что эти рассказы я переработаю, а тем временем принесу другую подборку.

Через две недели история повторилась. Рассказы понравились, но были возвращены на доработку, ибо редактору по-прежнему была неясна моя половая ориентация. Ещё через две недели та же судьба постигла третью подборку.

- Замечательные рассказы, очень понравилось, и жене понравилось! Но надо переработать. А пока - принесите ещё... почитать. Напечатаем сразу, как только из рассказов будет ясно, что вас...

Увы, я так я и не удовлетворил сексуальное любопытство товарища Коробченко. У меня хватило самообладания уйти вежливо, пообещав при первой же возможности появиться с переработанными рукописями. Истерика случилась потом: "Каков мерзавец! Карманного писателя ему возжелалось! Принесите ещё почитать... и мне, и жене, и Тотоше!"

С тех пор я ни разу не появился в "Авроре" и не появлюсь покуда профессиональный любитель матерщинки просиживает там редакторское кресло. Если господину Коробченко неймётся, пусть он сам следует своим советам. В рассказах не было изменено ни единой буковки, и однако, все они напечатаны, а кое-что и по нескольку раз. Как видите, я не пропал без "Авроры", полагаю, что она без меня - тоже. Хотя было бы любопытно узнать, какой сейчас у "Авроры" тираж?

Напоследок - цитата:

"О редакторах: когда с гордостью говорят: "Я профессиональный редактор!", отвечай: "Такой профессии не существует!" Хорошему писателю редактор не нужен, он сам себе редактор. Редактор нужен плохому писателю (плохой писатель - это писатель без редактора в голове) - но кому нужен плохой писатель?"

Борис Штерн.

3. ТАЛАНТЛИВЫЙ РЕДАКТОР

Есть и такие, причём говорится это без малейшей иронии. Парадоксом является то, что талантливый редактор в конечном счёте приносит значительно больше вреда, нежели редактор-идиот. Талантливый редактор способен довести до ума и вытащить любую самую провальную вещь. Худосочный творец быстро понимает, что за его спиной стоит настоящий талант и, следовательно, можно не задумываться о том, чтобы писать хорошо. Навалял как придётся, скинул полуфабрикат на руки редактору и можешь почивать спокойно. А сон разума, как известно, рождает чудовищ.

Самым талантливым, едва ли не гениальным редактором в русской литературе ХХ века был Самуил Яковлевич Маршак. И именно ему мы обязаны появлением многих литературных монстров. По призыву Горького пришла в литературу Антонина Голубева. Малограмотная рабфаковка проделала определённую работу, собрав материал о детских годах С.М.Кирова, но что делать с этим материалом решительно не представляла. Самуил Яковлевич практически нацело переписал опус Голубевой "Мальчик из Уржума", обеспечив ей таким образом пожизненную ренту и запустив в литературу безграмотное и агрессивное существо. Кстати, сама Голубева, как и следовало ожидать, люто ненавидела своего благодетеля, отзываясь о нём самым неуважительным образом.

Конечно, это крайний случай, но немалое количество дутых авторитетов запущено в литературу талантливыми редакторами.

Особенно страшно, что графоман, в отличие от многих достойных писателей, непременно обладает огромной пробивной силой и если талантливый редактор сделает ему хоть одну приличную, не книгу даже, а просто вещичку, графомана из литературы будет не изгнать.

Однажды на семинар Стругацкого явилась некая дама. Фамилию её я успел позабыть, помню лишь, что звали её Ниной. Что понадобилось женщине Нине на семинаре фантастов - неведомо, поскольку к фантастике она отношения не имела, а сочиняла коротенькие сказки. Стругацкий прикрепил женщину Нину ко мне. Почему-то Борис Натанович считал меня добрым человеком и назначал опекуном всех самых бездарных сочинителей. Встречались, конечно, и толковые авторы, но бездари все доставались мне. Женщина Нина восприняла назначение серьёзно и принялась забрасывать меня рукописями. Сочинения эти оставляли удручающее впечатление, Нина не просто не умела писать, она не владела словом катастрофически, разве что Александр Тишинин (тоже мой подопечный) мог поспорить с ней по части графомании. И в то же время среди сорока сказок оказалась одна, написанная чистым языком, единственная сказка, не имевшая надоедливой морали и не рассыпающаяся сюжетно на десяти строках. Значит, может?

И я начал работать. Я сидел с этой дамой, разбирая её труды по косточкам, показывал ляпы, благоглупости, штампы и красивости. Женщина Нина перелопачивала тексты так, что иной раз от них попросту ничего не оставалось, но то, что получалось взамен, было ещё хуже. В какой-то момент я не выдержал и, выбрав сказку не столь безнадёжную как прочие, переписал её своей рукой, слово за слово, объясняя, почему в каждом отдельном случае было выбрано то или иное слово. Женщина Нина кивала, а потом унесла листок с текстом в качестве образца. Не помог и образец, лучше писать Нина не стала. По счастью, в скором времени Нина уехала из Ленинграда, и я вздохнул свободно.

Однажды, на семинаре я поделился недоумением: как же так, одна сказка замечательная, а прочие - сущее барахло. Услыхав мои сетования, Галина Усова - переводчик, поэтесса и автор нескольких фантастических рассказов, спросила:

- Эта сказка случайно не "Сад без земли"? Так я её Нине переписала от слова до слова. Думала она хоть что-то поймёт...

- Значит, теперь у Нины две хорошо написанных сказки, - сказал я.

Примерно через год женщина Нина вновь появилась в городе и пришла ко мне в гости. Делилась планами, рассказывала, что собирается вступать в Союз писателей. У неё уже было семнадцать публикаций: в газетах, журналах, альманахах и коллективных сборниках. "Сад без земли" был опубликован девять раз и "Капелька" (та сказка, что переписал я) - восемь. Эту бы энергию, да на мирные цели!

Вот я и думаю, а если бы женщине Нине попался кто-то уровня Маршака и переписал бы он ей не сказочку на полторы странички, а целую повесть?

Виталий Иванович Бугров величайший подвижник российской фантастики вместе с тем создал целый ряд авторов, которые нашу фантастику отнюдь не красят. Сейчас нередко можно услышать, что "Сезон туманов" Гуляковского или "Чёрный человек" Головачёва были вполне прилично написаны, и чего это впоследствии авторы начали гнать такую пургу? Да они всегда гнали пургу, просто те произведения, что составили их имя, написаны в соавторстве с редактором. Талантливый редактор, кроме того, развращает писателя, если тот недостаточно твёрдо придерживается правила, всё делать самому. Автор, уверенный, что за ним приберут, не считает нужным писать чисто, быстро обзаводится барственными чертами и перестаёт ловить мышей, спускаясь до уровня самых презираемых ремесленников.

Признаюсь в ужасном преступлении: я сам был редактором и, случается, грешу этим до сих пор. В те поры, когда только ленивый не занимался у нас издательской деятельностью, мы вздумали издавать журнал фантастики "Магистр". Издателем и спонсором был свежесозданный "Фонд истории науки", поэтому обязательным условием было, хотя бы в первых номерах давать повести и рассказы посвящённые чему-нибудь научно-историческому. Задачка, прямо скажем, не простая. И тут один знакомый приносит повесть, попадающую в десятку. Действие происходит на некой планете, все жители которой сидят на деревьях и поголовно занимаются историей науки. Самой науки давно нет, но научная деятельность бурлит.

Обрадованный я схватил повесть и, не читая, поставил её в первый номер. Конечно, так делать было нельзя ни в коем случае, но ведь я и не был профессионалом, а автора знал не только лично, но и по публикациям в "Уральском следопыте", где была опубликована очень неплохая повесть. Но когда я начал внимательно читать нередактированный текст!..

Нет, автор не был графоманом, не был бездарностью, он просто не считал нужным хоть сколько-нибудь работать над рукописью. Зачем? - редактор исправит!

Тогда у меня ещё не было строгих взглядов на редактуру, и я уселся править. Разумеется, мне и в голову не могло взойти отдать повесть в печать, не согласовав все изменения, и я заранее ужасался, представляя сколько денег придётся заплатить за междугородние разговоры, ведь автор жил весьма далеко от Ленинграда. И вдруг, - о счастье! - я узнаю, что он приезжает в Ленинград. Я немедлено зазываю автора к себе, вытаскиваю исчирканную карандашом рукопись и предлагаю ознакомиться с правкой. Я был готов к обидам, мордобою, вообще к чему угодно, но не к тому, что произошло. Автор лениво листанул пару страниц и проговорил:

- Что тут смотреть? Вполне приличная работа. Мне нравится.

- Там дальше есть не только сокращения, но и текстуальная правка, даже смысловая...

- Что ты беспокоишься? Всё нормально, я тебе доверяю.

Исправленная рукопись осталась непросмотренной. Зачем? Ведь её редактор смотрел...

"Магистр" так и не вышел в свет, а примерно через полгода автор повести позвонил мне и просил прислать отредактированную рукопись, поскольку он собирается издать её за свой счёт. Конечно, мне лестно, что кто-то столь высоко ценит мой профессионализм, но считать этого человека ПИСАТЕЛЕМ я не могу. Его имени я не называю здесь по единственной причине, он бросил литературу и уже несколько лет как не написал ни строки, претендующей на художественность, за что я ему очень благодарен.

Однако, вернёмся к Виталию Ивановичу Бугрову. Как должен был поступать он? Не публиковать неопробированных авторов? Но и без того "Уральский следопыт" был единственной в стране площадкой молодняка, а первая публикация редко входит в золотой фонд. Взять хотя бы первый опубликованный рассказ Святослава Логинова, увидавший свет благодаря Виталию Ивановичу. Прямо скажем - не шедевр. А ведь много лет эта единственная публикация грела мою душу, помогая не сдаться в самые чёрные застойные годы.

Конечно, публиковать начинающих нужно. Но не править и не улучшать, а отметить ошибки, уродства, штампы и красивости и вернуть рукопись для исправления (не для доработки!). И если окажется, что автор меняет одни кракозябры на другие, - отказываться от публикации, невзирая на лихо закрученный сюжет. В конце концов так несложно увидеть, обладает ли новичок чувством слова... Однако, Виталий Иванович правил. Правил Гуляковского, правил и меня; слишком уж распространена профдеформация среди редакторов. Когда через твои руки прошла тысяча рукописей, каждую из которых нужно довести до ума, становится слишком легко резать по живому. В моём рассказе Виталий Иванович отрезал концовку, привинтив другую, взятую не то из Варшавского, не то из Шекли. Возможно, так и впрямь лучше, но я этого не писал. Кроме того, было изменено название рассказа.

Когда-то я, фэн, сочиняющий первые рассказики, обратил внимание, что у всякого фантаста, опубликовавшего хотя бы пяток рассказов, обязательно есть произведение, название которого начинается на букву "п". И тогда я дал страшную клятву, что ни одно моё фантастическое произведение на эту букву не начнётся. Я и сегодня не нарушил этой клятвы, хотя и понимаю её никчемушность. Но в те времена я относился к таким вещам очень серьёзно. И вот выходит из печати моя первая публикация, рассказ "Грибники". Я открываю журнал и вижу название: "По грибы".

Я не соврал, говоря, что много лет кряду факт публикации в журнале грел мою душу, но за эти годы и ни разу не открыл журнала и не перечитал рассказ, название и концовка которого принадлежат не мне, да и в середине фигурируют какие-то кибермозги, о которых мне ничего не известно. Не стану и врать, будто публикация в "Уральском следопыте" стала причиной появления у меня псевдонима, но одной из причин было то, что у Святослава Логинова нет фантастических произведений, названия которых начинаются на букву "п".

Кстати, когда я, во время выяснения отношений с "Северо-Западом" рассказал эту душераздирающую историю, все лица повернулись в сторону господина Петрушкина, а Дмитрий Ивахнов спросил:

- А кто у нас предлагал заменить название "Земные пути" на "Пути земные"?

И почему редактор всегда умеет ударить в самую больную точку?

НЕКОТОРЫЕ ДОВОДЫ В ЗАЩИТУ РЕДАКТОРСТВА

- И всё же, - говорят мне, - редактор нужен. Прежде всего он нужен начинающему автору, который порой по незнанию совершает грубейшие ошибки.

- Для начинающих существуют секции, семинары, Лито, на худой конец Литинститут. Издательство не богадельня, тут работают с профессионалами. Впрочем, если угодно, можно организовать курсы и при издательстве. Только участие в этих курсах никак не должно сказываться на факте публикации.

- У самого многоопытного писателя в процессе работы замыливается глаз, и он порой не видит элементарнейших ляпов, которые призван исправить редактор.

- Но где гарантия, что редактор обнаружит ляпы? Опыт говорит об ином. Кроме того, замылившийся глаз лечится элементарнейшим образом: следует отложить готовый роман на пару месяцев, чтобы он вылежался, а самому тем временем заняться чем-то отличным от прежней работы, написать пару очерков, экспериментальный рассказ или нечто в том же роде. А потом, когда замыленный глаз очистится, вернуться к рукописи и вычитать её по новой.

- А как же договор, сроки?.. - спросят меня. - Какие, к чёртовой матери, очерки, если сейчас их никто не печатает, все публикуют исключительно многотомные сериалы...

- В таком случае, нехрен выпендриваться и корчить из себя писателя. "Служение прекрасных муз не терпит суеты". А если таковому беллетристу некогда или он не умеет самостоятельно править рукописи, то пусть нанимает правщика за собственный счёт. Почему, скажите на милость, рукосуйство сочинителя должен оплачивать читатель? Ведь работа редактора входит в стоимость книги и, соответственно, повышает цену.

- Читатель оплачивает гарантированное качество.

- А где гарантии? Ведь пропустил редактор одного из романов Сергея Лукьяненко "квадратную гондолу три на четыре метра", пропустил редактор "Колодезя" омут четырёхаршинной глубины, а Софья Андреевна Толстая, семижды переписав опус своего мужа, не заметила гениальной фразы: "Двумя руками она нервно теребила платок, а свободную протянула навстречу Стиве".

Кто лучше автора может владеть материалом? Нет такого человека, во всяком случае, не должно быть! Откуда взялось нелепое убеждение, что посторонний человек может что-то улучшить в чужой книге? Хотя, если писатель "без редактора в голове"... В таком случае, повторю: пусть нанимает правщика за свой счёт. Или пусть за книги в авторской редакции платят больше. Нечего объедать тех, кто работает добросовестно.

NB. Перечитывая написанное, обнаружил опечатку. Ёмкое слово "едактор". Фрейд утверждал, что случайных оговорок не бывает. Случайных опечаток тоже.

И ВСЁ ЖЕ...

И всё же бывает и Редактор. Тот, которого можно писать с большой буквы. Последнее слово о нём.

Настоящий редактор тот, который ничего не редактирует. Лев Васильевич Успенский вспоминает, как редактировалась повесть Эльмара Грина "Ветер с юга". Когда редактор объявил, что в повести ничего не нужно менять, ему пригрозили, что доверят редактуру более добросовестному работнику. Тогда редакор взял рукопись, тщательно замазал там каждое третье слово, а сверху написал то же самое. Автор с подобной правкой согласился. Работа редактора была оплачена по высшему разряду.

Анекдот? Скорей всего. Однако, здесь мы видим настоящего редактора, того, который Редактор.

Встретился такой человек и на моём пути. Редактор ленинградского Детлита Ольга Вадимовна Москалёва, готовившая к печати сборник, где должны была появиться моя первая книжная публикация. Явившись в редакцию для беседы, я не обнаружил в рукописи ни одного исправления, лишь несколько птичек на полях. Ольга Вадимовна объяснила, какую стилистическую ошибку я допустил в каждом случае, но не предложила никаких рецептов для исправления.

Я лихо исправил три или четыре шероховатости (не так это и трудно вычеркнуть лишнее "что"), но в одном случае, оказался в недоумении. В тексте была паразитная рифма и, чтобы удалить её, нужно было кардинально переделать фразу. К такому подвигу я был не готов и опрометчиво спросил:

- А тут как исправлять?

Ух, каким презрением облила меня Ольга Вадимовна!

- Я редактор или соавтор? Мне нетрудно это исправить, но автор - вы!

Сейчас я изничтожил бы злосчастную рифму в четверть минуты, но тогда промучился двое суток, прежде чем догадался заново переписать всю фразу.

Ольга Вадимовна, спасибо вам за тот стыд, что вы заставили меня испытать! Именно тогда я понял, что нельзя гордиться сочинением, которое доделал за тебя кто-то другой. Благодаря вам я могу теперь, спустя восемнадцать лет, сформулировать некоторые принципы редактуры, не приносящей вреда:

а) Редактор ничего не должен менять в рукописи. Единственное, что он может - обратить внимание автора на тот или иной недостаток и ждать, что автор сам исправит его.

б) Редактор не имеет права предлагать свой вариант или метод исправления недостатка. Опытного автора подобное предложение оскорбляет, начинающего развращает.

в) Абсолютно недопустимо предлагать какие-либо исправления там, где авторский текст отвечает нормам грамотности. Написано грамотно - редактору этого должно быть достаточно. "Так будет лучше", - на эти слова имеет право только соавтор.

г) Во всех случаях, даже когда допущена несомненная ошибка, последнее слово должно оставаться за автором. Правило это касается даже грамматики. Существует огромное количество стилистических, грамматических и синтаксических норм, но любую из них можно и нужно нарушать, если автор знает, зачем он это делает. При виде фразы: "Друганы разжились поллитрой самогона", - редактор обязан спросить:

- Так?

- Так! - ответит автор, и на этом разговор должен быть прекращён.

Правило это относится также к техническим редакторам, испытывающим, например, патологическую неприязнь к седьмой букве русского алфавита и к знаку ударения. А то доходит до анекдотов. Словосочетание: "стоит ли писать", - набирается без единого надстрочного знака!

д) Редактор не имеет права требовать какой-либо доработки или переделки текста. Автор написал то, что считал нужным, и если издателя не устраивает написанное, он попросту не должен заключать договора. Единственным исключением являются тексты, написанные на заказ. Впрочем, литературные подёнщики не имеют никакого отношения к литературе.

е) В случае если число немотивированных отказов исправить несомненные ошибки превышает определённую норму, редактор вправе отказаться от работы с данным автором. При этом издатель решает, без кого ему следует обойтись в данной ситуации. Можно издать книгу в авторской редакции, можно попросить автора удалиться.

ё) Редактор может и должен, не дёргая нервы ни себе, ни писателю, в кратчайшие сроки сдать рукопись в производство и поместить в выходных данных свою фамилию.

В случае исполнения всех требований, исходная максима перестаёт быть аксиомой, и хороший редактор имеет право на жизнь.