«Пришедший хам»

Константин Плешаков Пришедший хам

Пока не появится новое начальственное око,будем терпеть унижения?

Воссияние твари, о пришествии которой заблаговременно предупреждал Д.С. Мережковский (эссе "Грядущий хам"), с некоторым опозданием, но все же состоялось. Тварь эта жестоковыйна, саранчеобразна, ненасытна, не знает жалости, не понимает справедливости, пожирает плоды рук человеческих, а сама ничего не создает, жадна неслыханно и не менее жестока, амебно-проста и не ведает сомнений, обладает явно выраженными садистскими наклонностями, в принципе не способна печься об общем благе или простой общественной рациональности, и имя ей — хам.

Санитары и саранча

Хам гнездится исключительно в отверженных странах, которые по причинам, до сих пор непознанным, были обделены многими вещами, но в первую очередь наиглавнейшей — уважением человека к человеку. Бесстыдные ненасытные особи известны всем человеческим сообществам, однако у хама есть ряд отличий, заставляющих рассматривать его особо.

Хам не просто жаден и ненасытен, но жаден не только до благ материальных, но пуще того — до людского унижения. Хам понимает жизнь как власть над другими, причем власть исключительно в форме произвола. Хам не терпит никаких установлений и регуляций: на своем месте, высоком или низком, он самодержец, не ограниченный никаким социальным контрактом. В идеале он стремится никому не подчиняться, потому что начальственное око ограничивает его, хама, суверенное право топтать других.

Начальственное око, по определению, печется о том, чтобы человеческий род не перевелся (не из человеколюбивых устремлений, а из страха, что государство рассыплется); хам понимает, что людишки живучи и как-нибудь сами не перемрут. Начальственное око, по определению, заботится о воспроизводстве; хам верит, что на его век хватит, и жрет все подчистую. Начальство — санитар леса, истребляющий больных (бесполезных) и чересчур независимых (опасных); хам — саранча, на что сел, то и пожрал без остатка.

Хам — тиран, но он не боится свободы; наоборот, он ее всячески приветствует, ибо она, свобода, освобождает его от начальственного ока и позволяет грызть кого он, хам, пожелает. Его тиранство — анархического толка и его идеал государства — совокупность банд и бандочек.

Начальственное око бережет рабов постольку, поскольку рабы держат на своих плечах государство; хам ест рабов поедом, потому что он вампир, и какие-либо соображения относительно общественного будущего ему в корне чужды.

Взаимоотношения начальственного ока, хама, рабов и свободы позволяют сделать некоторые неутешительные выводы относительно российской истории.

"Чего изволите?"

Будучи страной отверженной, Россия издревле презирала права индивида, и хамов было в ней великое множество. Они презирали других и презирали образованность, потому что образованность, в сущности, сводится не к знанию закона Бойля-Мариотта, а к твердой убежденности в том, что толкаться нехорошо. И хам всегда процветал в России, — но до поры до времени ему был положен определенный предел.

Начальственное око, а иначе говоря власть, не позволяло хаму распоясаться. Хам мог селедочной харей тыкать в рыло Ваньке Жукову, мог кричать: "Ндраву моему не препятствуй!", но зарываться хам не смел.

Начальственное око царской России, во-первых, поставило хаму условие быть общественно полезным: тирань рабов своих, но заводы строй, пристанями Волгу покрывай, сапоги тачай. Второе условие начальственного ока было таким: чистую публику не трогай.

Старой России все более становилась нужна элита, обладавшая моральным иммунитетом, существовавшая в своего рода заповедниках, где ее отстрел был запрещен. Естественный же ход событий вел к тому, что все большее число людей переходило именно в чистую публику. И принадлежность к чистой публике уже не обусловливалась табелью о рангах. Со все большим вниманием начальственное око смотрело на "передовых" производителей, уже и крепкие крестьяне все более были защищены от произвола.

Произошла и многообещающая рыночная трансформация — xaм начинал зависеть от людского спроса и все чаще говорил: "Чего изволите?". При этом, правда, ряды хамов все время пополнялись, потому что большинство бывших рабов при первой возможности показывали хамьи зубы. Была вероятность того, что Россия перемелет все это безобразие, как перемололи Англия или Германия, основывая свои начала на рынке, который на известной стадии не терпит ни зуботычин, ни гнилого мяса, ни просто ругани. Но эта вероятность оказалась нереализованной в силу известных событий.

Близорукость начальственного ока, считавшего, что "и так сойдет", и изобилие хама, собственно, и предопределили русскую революцию. Уже в марте 1917-го хам разрывал на клочья офицеров, а в октябре совершил свою Великую Хамскую Революцию, надеясь, что она даст ему то счастье, на которое он рассчитывал: невозбранно,хаотически и беспредельно обогащаться, едя при этом поедом других.

Хам дрался за свободу

И некоторое время власть хама была в самом деле ужасающе велика: поезда останавливал и грабил, генералов на штыки кидал, усадьбы жег, расстреливал и вешал.

За что дрался хам? За то, чтобы "отобрать и все поделить поровну"? Ничего подобного, хам дрался за свободу, потому что только в условиях свободы, близкой к анархии, хам может психологически и материально процветать.

Но большевики, вознесенные вопреки своим способностям и даже надеждам к власти именно хамом, оказались крутыми господами. Они достаточно быстро оформились в начальственное око, и карусель закрутилась по-старому.

Конено, десятки тысяч хамов сели в начальственные кресла со своими прежними тупыми повадками править по произволу. Но как раз этого произвола большевики и не терпели, потому что в головах у них была машинная организация государства. Быстро поняв, что перед морем бушующего хамизма они не более чем клика фанатиков, они первым делом раскололи хамство. Начальники из хамов получили власть как над мелкими хамами, так и над рабами. Поначалу их это страшно радовало, но очень скоро выяснилось, что клика фанатаков успела навязать хамской начальствующей прослойке свои законы.

Бесы и мелкие бесы

Большевики были озабочены, как любое начальственное око, воспроизводством, а для этого, даже истребляя крестьянство коллективизацией, надо было тем не менее не давать хаму власти, потому что дай ему власть — и он растащит все, что унесет, и истребит то, чего утащить не сумеет.

Железная дисциплина большевиков на время задавила хамов. Они превратились в бесов.

Сохраняя свои хамские качества - презрение к другому человеку и образованию, — бес тем не менее был вынужден улыбаться посетителям и открывать школы. Вопреки своей воле они строили не хамское государство, где каждый хам правил по произволу, а бесовское государство, где все управлялось по правилам.

Когда клика большевиков перемерла, Россией стали править мелкие бесы, которые уже перековались и поступали вопреки своей изначальной хамской сущности. В глубине души они презирали другого — но теперь они вынуждены были либо легитимизировать свою ненависть к человекам (процессы над "врагами народа", затем борьба с антисоветской деятельностью), либо убрать внешние ее проявления (кодекс строителя коммунизма требовал внешней корректности).

Бывшие хамы сами незаметно перетекли в начальственное око и теперь бдительно следили за воспроизводством. А это подразумевало, что на тех, кто демонстрировал хамство, существовала управа: пресловутые партийные нормы, которые хоть и воспринимались в глубине души бесами как демагогия, но это была государственно необходимая демагогия. Людишкам надо было дать вздохнуть от хама, чтобы они, людишки, могли невозбранно плодиться и трудиться на благо отечества — и даже умирать за него, когда это казалось бесам необходимым.

Бесы, почитая втихаря интеллектуалов вредными и гадкими, тем не менее нанимали лучших рабов для обучения своих детей и даже тащили домой подписные издания. А детки их уже свободно цитировали Киреевского и Монтеня и иногда даже вырывались из родительского бесовского круга - разумеется, чтобы немедленно стать рабами.

А потом начальственное око снова исчезло, и август 1991-го только констатировал конец агонии.

Что же произошло?

Настала эра, которую открыто требовали рабы и которой подсознательно добивались и хамы, — Свобода.

Но рабы ошибались, думая, что это положит конец всем их мытарствам, а хамы оказались правы.

Вышло, что в России полная свобода означает не то, что рабы поднимаются с колен, а то, что на хама нет теперь управы и что Россией правит теперь именно хам.

Свобода, эх-эх, без креста!

Это стало возможно именно отгого, что начальственное око исчезло, что сверху донизу общество пронизывают хамские нити. Чтобы рабы могли обратить свободу во благо, надо десятки лет: переделать общество, а главное — переделать хама. Хам обратил свободу себе во благо во мгновение ока.

С тех мелких бесов, которые перешли к новой России по наследству от старого режима, спали путы, и они вернулись в свое первородное состояние: безудержное, неприкрытое и наглое хамство.

Со странной закономерностью, и со стороны "демократов", и со стороны "патриотов", вознеслись по большей части именно они — хамы. А хамы что пониже — те, ощутив отсутствие начальственного ока, возликовали, и Россия погрузилась именно в то, во что она погрузилась: в пучину хамства. Анархия, хаос, вакуум власти - все это были эвфемизмы для описания одного-единственного трагического события: воссияния хама.

Как ни было мерзостно начальственное око большевиков, но хама оно ограничивало. Что делал в 70-е годы умный человек, когда у него отключали воду, свет, газ, когда у него вымогали взятку — одним словом, когда хам торжествовал над ним? Правильно, он звонил в горком или райком партии. Бес в горкоме, хам в душе, но коммунист но мундиру, вынужден был действовать по мундиру.

Картинки с выставки. Году этак в 79-м, зимой, в одиннадцатом часу вечера, у нас в квартире стали реветь и сотрясаться трубы отопления. Хам, ответивший на мой звонок в жэке, прорычал, чтоб терпели до утра. Не вдаваясь в бесполезную дискуссию с ним о том, за что ему деньги платят, тут же позвонил я в горком партии маленького подмосковного города, в котором тогда обитал. Дежурный вежливо осведомился, нельзя ли подождать до завтра. Я не стал ему говорить, что трубы могут лопнуть и так далее; я строгим голосом сказал ему: "Люди не выспятся, а завтра им на работу. Представляете, как это скажется на производительности труда?"

Бесу было глубоко плевать, как это скажется на производительности труда; он был уверен, что я демагог, но он боялся начальственного ока и... через двадцать минут, в одиннадцать часов, зимним вечером, слесарь уже звонил в мою дверь. Сегодня это похоже на сказку с хорошим концом.

Сегодня, если у вас прорвало горячую воду, вы можете звонить префекту, супрефекту и даже в мэрию: пока местный хам не сжалится над вами, никакой помощи вы не получите, потому что хам уже никого не боится.

Самодержец

Ныне мы живем в царстве хама. Он отпустил все свои инстинкты на волю и властвует безраздельно, обогащаясь за наш счет и здоровея на наших слезах.

Считал хам, что образование постыдно? Получите — школы, университеты и институты нищенствуют.

О них вспоминают только, когда тому или иному "демократу" что-то от рабов — интеллектуалов нужно; покажут морковку, а потом по-хамски, никого не стесняясь, ничего не дадут и еще в лицо плюнут.

Полагал хам, что наука есть вещь умозрительная, для дураков-очкариков придуманная? Подавитесь своими копейками в научных центрах, статьи свои ешьте и реактивами запивайте, хе-хе.

Заявлял всегда хам, что детектив лучше Толстого? Так не будет издательствам денег на Толстого, а "Похождения Хуана-Антонио" сами от голода издадите.

Переключал всегда хам телевизор, когда на "умное" натыкался? Вот теперь смотрите мыльные оперы и под хамский уровень подстраивайтесь.

Верил всегда хам, что другой человек ничего не стоит? Вот теперь и жизнь ваша ничего не стоит, потому что плюнули и на общественный порядок, и открыто бандиты бал правят.

Хотел всегда хам другого человека унизить? Стелитесь теперь перед каждым — что в магазине, что в кабинете, что в операционной.

Знал хам, что на то другие люди поставлены, чтобы его сытое и безбедное житие обеспечить? Так теперь раскрывайте карманы, потому что не коррупция уже теперь, а просто новая жизнь, организованная по правилам хамской малины.

Никто не связал хама двумя минимальными условиями, при соблюдении которых остальным в стране все же можно: чтобы хам был общественно полезен и чтобы не трогал хотя бы чистую публику. Нынешнее русское хамство но большей части ничего не производит, а чистой публики теперь нет вообще.

Месть

Что до производства, так тут и так всем все понятно, а насчет чистой публики...

Картинки с выставки. Была ли более чистая публика в Союзе, нежели иностранцы? Не было. А тут вижу: стоит очередь иностранцев в украинское посольство за визами; третий день стоит под дождем, отмечается. А кто норовит без очереди — того милиционер дубинкой бьет, и не легонько касается, а по голове, от всей души. Мыслимо ли было десять лет назад, чтобы иностранца — дубинкой?

Нe то плохо, что иностранцы привилегированный статус свой потеряли, а то, что не стало на Руси чистой публики, и никто теперь не имеет иммунитета.

А хам еще бывшую чистую публику топчет. Берет кассирша с иностранца за вход в музей в пятьдесят раз больше, чем с русского, а хам, рядом стоящий, еще благодушествует: "Пускай платят за нашу культуру!"

Тварь красномордая, да когда ты в Нью-Йорке в Метрополитен-мьюзиум шел и вместо положенных пяти долларов семь центов платил, потому что и так в нехамской стране можно, небось не считал, кто сколько за культуру платит?!

Ведь ходил ты, ходил в музей заграничный, тебе ненавистный, потому что коммунисту полагалось быть "культурным", все знаю про тебя,, а теперь — измываешься?! Мстишь ты за годы унижения перед начальственным оком, потому что теперь наконец никто тебе не указ.

Шаг вперед, два шага назад

Итак, российская свобода, как пи печально, подняла хама на недосягаемую высоту, а нам оставила только одно право: свободно вякать. Хам же получил все реальные права.

Чего ж нам ждать?

Опыт подсказывает: пока не появится новое начальственное око, будем терпеть и унижения, и посягательства на кошелек, и даже па жизнь нашу. Есть общий рецепт — десятилетиями давить на хама книгами, которые он не читает, западными мерками, над которыми он смеется, моральным осуждением, на которое он плевал и плюет. В конце концов додавим, но не мы уже, а дети наши, потому что естественным путем хама даже за тридцать лет не вывести.

Начальственное око — да. Но... Начальственное око, которое может обнаружиться быстро, - это будет начальственное око, насильничающее не только над хамом, но и над нами, рабами. А чтобы сама собой выросла система власти, ответственно, хотя бы в целях самосохранения, пекущаяся о воспроизводстве, много воды утечет, покуда хамы, проникшие наверх, поймут, что прочное положение на грабеже не построишь. Но для этого они должны сначала нахапаться, а хамы молодые, новые, голодные, да и критерии красивой жизни у них уже не цековские (жалкие, в сущности, полуказарменные), а западные, и чтобы утолить первичный голод новых хамов, которым и каникулы на Балеарских островах подай, и БМВ, и дачу с бассейном, какая раньше только у Хрущева была, — так вот, чтобы голод этот утолить, нам с вами еще пахать и пахать, терпеть и терпеть.

Пока толстый сохнет — худой сдохнет.

Хам пришел, и до конца жизни будем мы гордо вскидывать шею, покуда он будет поливать нас помоями и обшаривать наши карманы, и вся наша жизнь на это уйдет.

И не в тоталитарном наследии дело, слово-то бессмысленное — тоталитаризм.

Вон — он и в Германии был, да хамства не было там, и оправилась Германия скорехонько.

Наберитесь терпения, господа. Чаще мойте руки с мылом, голову старайтесь все же держать прямо, а так...

... Долгая и счастливая будет у хама жизнь в России.

1993 г.

Оглавление