«Что такое патриотизм»

Игорь Шафаревич • Что такое патриотизм?

Очевидно, это некоторая сила, сцепляющая народ, не дающая ему распасться на отдельные индивидуумы, так что вопрос лучше было бы сформулировать так: что такое народ, почему человечество делится на такие общности? Явления эти — народ и сцепляющая его сила, патриотизм — проявляются во все времена, которые охватывает история. И идут гораздо глубже, как это видно на примерах «примитивных», т. е. догосударственных обществ, если только расширить понятие народ до «этноса», включив в него и племя, и союз племен. Собственно, проблема имеет еще более глубокие корни — очевидно, какая-то аналогичная сила объединяет и животные общества: стаю волков или диких гусей. Но так далеко мы здесь не пойдем, обозначив этот аспект лишь для того, чтобы очертить размер явления.

Как раз на примере зачатка нации — одного племени — на наш вопрос легче ответить, и большой материал был собран этнографами. Если туземцу удавалось объяснить истинный смысл того, что этнографу хотелось у него узнать, то ответ на вопрос: что же соединяет вас в одном племени? — в большинстве случаев был один и тот же, хотя для нас довольно неожиданный: «Наши общие мифы». Но этот ответ станет, пожалуй, менее удивительным, если мы вспомним, что и Достоевский связывал рождение нации с появлением религии: Иудаизма у евреев, Ислама у арабов, Православия у русских.

Чтобы оценить ответ, полученный этнографами, надо понять смысл, который туземцы вкладывали в понятие мифа. Мифы племени были тайным знанием, которое сообщалось лишь посвященным (обычно посвящение получало большинство взрослых мужчин). Но мифы не только рассказывались: они и сопереживались в обрядах и церемониях, в которых участвовали все посвященные. Этим они напоминали современные религии с той разницей, что были более драматичными и душепотрясающими: с масками и плясками, зачастую с человеческими жертвоприношениями. Смысл церемоний заключался в возвращении к «мифологическому времени», когда творился мир и человек. Соприкосновение с этим особым «творческим» временем наполняло новыми силами и настоящее: обеспечивало плодородие природы, течение космического процесса, социальную стабильность общины. Миф открывал человеку его место, его значительную, творческую роль в космосе, тем наполняя смыслом его жизнь и давая силы для яркой, красивой жизни в условиях, тяжесть которых иногда нам даже невозможно себе представить. Эта роль мифа была трагически продемонстрирована, когда при соприкосновении с европейской цивилизацией распадалась система церемоний и мифов. Этнографы видят именно в этом основную причину вымирания «примитивных» народов: наступавшей апатии, упадка жизненных сил, падения рождаемости.

На этом примере можно, мне думается, усмотреть смысл, функцию и больших современных наций, как и объединяющей каждую из них силы — патриотизма. По-видимому, необходимо существование какой-то промежуточной инстанции между индивидуальным человеком и всем Космосом. Только посредством этой инстанции человек способен почувствовать осмысленность своего существования в Истории и Космосе. История, например, является историей не отдельных людей, а народов и только через принадлежность к своему народу может человек ощутить смысл этого грандиозного процесса, «соприкоснуться тайнам прошедшего и будущего». Вот, например, как описывает академик Лихачев мироощущение жителя Древней Руси, отразившееся в древнерусской литературе: «Человек, живя в мире, помнил о мире в целом как огромном единстве, ощущал свое место в этом мире».

Только через включение в эту общность — этнос — человек способен решать некоторые сверхсложные проблемы, которые ставит перед ним жизнь. Можно представить себе, что этнос каким-то непонятным для нас способом объединяет интеллект и души отдельных людей и создает некий сверхинтеллект и сверхдушу. И некоторые проблемы жизни посильны только такому сверхинтеллекту, а индивидуальный человеческий ум недостаточен для их решения. Он может не осознавать истинной логики решения даже после того, как оно найдено, рассматривая это решение лишь как «норму поведения», обязательную в данном обществе. Например, в «первобытных» обществах существует очень сложная система правил поведения и запретов, препятствующих бракам между близкими родственниками (экзогамия). В то же время члены этих обществ не имеют, конечно, никакого представления о вредных генетических последствиях близкородственных браков и рассматривают существующих у них запреты как «табу», не требующие никакого обоснования (кроме разве того, что они были введены мифологическими предками). «Первобытные» общества сталкивались с не менее трудными экологическими, экономическими и социальными проблемами, чем мы. Решили они их очень не плохо, о чем свидетельствует само наше существование и тот мир, который они нам оставили в наследство: без озонных дыр и парникового эффекта, с чистым воздухом, кишащими рыбой реками и плодородными почвами. Причем решение самых кардинальных из этих проблем было получено именно на надындивидуальном уровне и часто зафиксировано в мифах, системе ритуалов и запретов: например, уже упомянутая экзогамия, освоение огня, приручение животных, открытие посевного земледелия, колеса.

И более близкая история, вплоть до современности, полна примерами таких свершений, явно имеющих свою логику, но непостижимых или совершенно превратно толкуемых индивидуальным сознанием современников, так что логика, очевидно, является проявлением общенационального «интеллекта» или «души». Так, в XVII в. в Англии возник совершенно новый, динамичный, преисполненный сил жизненный уклад: индустриальное общество и парламентская демократия. Он определил жизнь Англии, сформировал Соединенные Штаты, распространился на Западную Европу и захлестнул почти весь мир. Но в момент его создания никто не думал о таких последствиях. Тогда всем здравомыслящим людям, включая короля и его советников, было ясно, что «прогрессивный» жизненный уклад — это централизованная монархия, как в Испании, Франции, укрепляющемся Русском царстве или Оттоманской империи. Парламенты воспринимались как реакционные пережитки феодальной эпохи. А сами сторонники нового общественного строя прокламировали (конечно, совершенно искренне), что создают «государство святых», прокладывают путь «пятой монархии» — монархии Иисуса Христа. И потребовалось несколько столетий и знаменитая работа талантливейшего историка Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», чтобы мы хотя бы начали угадывать — какова же связь между аскетически-фаталистической идеологией протестантизма кальвинистического толка и духом капитализма.

И сейчас в основных вопросах, перед которыми стоит человечество, наша надежда — на силу того же надындивидуального разума. Яркий (и, может быть, основной) пример — экологический кризис. Он возник из совершенно специфической ориентации современной технологической цивилизации: каждую свою экологическую проблему она способна решать лишь при помощи более глубокого и интенсивного воздействия на природу, тем самым создавая вместо одной несколько — причем более сложных — проблем. Так, промышленность, основанная на сжигании топлива, заменяется основанной на атомной энергии, порождая проблемы радиоактивного облучения и захоронения отходов. Истощение почвы при помощи интенсивного использования машин компенсируется применением химических удобрений, отравляющих продукты, воду и т. д. Совершенно неправдоподобно, чтобы на этом пути существовал выход, подобная гонка когда-то (скорее всего, довольно скоро) должна привести к катастрофе. Но это ощущение безвыходности относится к логически просматриваемым нами вариантам, а не к функционированию надындивидуального разума. Если проблема может быть решена, то только им. Конечно, проблема эта общечеловеческая, но, как в общечеловеческой науке открытие делает конкретный человек, так и в известных до сих пор примерах мы видели работу хоть надындивидуальную, но не общечеловеческого, а национального разума, отражающего, следовательно, некоторую особую индивидуальность — индивидуальность народа (см. приведенный выше пример роли Англии в промышленной революции).

Возвращаясь к вопросу, стоящему в заголовке статьи, мы можем теперь сказать, что патриотизм — это ощущение ценности, необходимости для жизни каждого человека его включения в большую индивидуальность народа или, с другой стороны — инстинкт самосохранения народной индивидуальности. Это заряд энергии, двигатель, приводящий в действие те многочисленные средства, которыми поддерживается единство народа: язык, национальная культура, чувство исторической традиции, национальные черты его религии. Поэтому угасание патриотизма — самый верный признак начала конца народа: из живого существа он превращается в мертвую машину, отключенную от движущего ее источника энергии. А искусственное разрушение патриотизма — самый надежный путь уничтожения народа. Примером является русофобия, вспыхивающая всегда в критические моменты русской истории на протяжении последнего века. Речь идет о разрушении тех элементов народной психологии, которые функционально эквивалентны мифам «первобытных» народов, с таким же результатом — вымиранием народа. Это можно сравнить с болезнью народного организма, но не с обычной болезнью, а духовным аналогом СПИДа, поражающим не какую-то одну сторону этого организма, но его центральную защитную систему.