«Проклятие власти»

Переслегин Сергей Проклятие власти

"Так проклят будь, готический приют,

Где потолком входящий обморочен,

Где в очаге веселых дров не жгут.

Немногие для вечности живут.

Но если ты мгновеньем озабочен

Твой жребий страшен и твой дом непрочен "

О. Мандельштам

"...Воздвигались высокие стены, образуя могучие крепости и мощные многобашенные твердыни; их владыки яростно враждовали друг с другом, и юное солнце багрово блистало на жаждущих крови клинках. Победы сменялись разгромами, с грохотом рушились башни, горели горделивые замки и пламя взлетало в небеса. Золото осыпало усыпальницы мертвых царей, смыкались каменные своды, их забрасывали землей, а над прахом поверженных царств вырастала густая трава. С востока приходили кочевники, снова блеяли над гробницами овцы - и опять подступала пустошь. Из дальнего далека надвигалась Необоримая Тьма, и кости хрустели в могилах. Умертвия бродили по пещерам, бренча драгоценными кольцами, и вторя завываниям ветра мертвым звоном золотых ожерелий. А каменные короны на безмолвных холмах осклаблялись в лунном свете, как обломанные белые зубья.

...Холодное дыхание всесильного времени притушило былую славу княжества Гондор. Одряхлело и засохло Белое Дерево, а князь Менельдил, сын Анариона, умер, не оставив сына-наследника, и род князей-нумеронцев угас. Потом стражей, охранявших Мордор, однажды ночью сморила дрема, и Темные Силы, вырвавшись на свободу, укрылись за высокими стенами Горгоната, а вскоре, тоже под покровом ночи, захватили Крепость Восходящей Луны, перебили все окрестное население, и Минас-Этэр стал Минас-Моргул, или Крепость Темных Сил. Люди Гондора отступили на запад и засели в Крепости Восходящего Солнца, с грустью назвав ее Минас-Тирит, что значит Крепость Последней Надежды. Между крепостями началась война, и город Осгилиат был разрушен до основания, и в его развалинах поселились тени, призрачные ночью и прозрачные днем."

Статистика, как и математика, говорит об окружающем мире или слишком много или слишком мало. Ее использование в литературоведении противоестественно: в центре внимания любого произведения искусства находится человек, личность, а статистика имеет дело с множествами одинаковых элементов, и, значит, может рассматривать людей, только если они лишены индивидуальности. Все-таки, свой рассказ о Летописях Джона Рональда Роуэлла Толкиена я начну с фактов, относящихся к компетенции этой науки. Мы будем считать их не ответами, но источниками вопросов.

Книга, о которой пойдет речь, переведена на четырнадцать языков. Ее прочитало более ста миллионов человек. В одной только Англии она выдержала пятнадцать изданий за семь лет. Книга была признана самым популярным послевоенным литературным произведением англоязычного мира. Хотя и с некоторыми оговорками, политические комментаторы отмечают ее влияние на форму, если не на содержание, массовых молодежных движений шестидесятых годов.

Почему такой успех выпал на долю повести, которую часто называют сказкой для среднего школьного возраста? Почему ее читают и перечитывают? И не только дети, может быть, даже - не столько дети.

Три года назад информация о выходе в свет первой части толкиенской эпопеи быстро облетела "Великое Кольцо" советских Клубов Любителей Фантастики. Книгу изучали, спорили о качестве перевода, о содержании следующих, еще не изданных в нашей стране Летописей.

Мнения разделились. "Что вы нашли в этом Толкиене? - недавно спросили меня, - Добро бы вы не читали других книг жанра fantasy?"

Действительно, что нового сказал человечеству Джон Рональд Роуэлл Толкиен, профессор английской литературы, один из соавторов знаменитого тринадцатитомного "Оксфордского словаря английского языка", автор сказочно-фантастической эпопеи "The Lord of the Rings" - "Властелин колец"?

Я надеюсь, что эта статья станет ответом на заданный мне вопрос.

Конечно, оставаясь в рамках чистого литературоведения, нельзя проследить связи между реальностью нашей жизни и фантастическим миром волшебной сказки Дж. Толкиена, так что неизбежно наше обращение к социологии, к тому ее разделу, который называют философией истории. Поставленная цель требует уделить особое внимание идейному содержанию рассматриваемых произведений.

Но толкование сказочно-фантастической символики является источником опасности - можно приписать автору свои мысли. Я надеюсь, что многочисленные цитаты помогут избежать ее.

К сожалению, я пока лишен возможности рассмотреть все летописи Великой Войны. Однако, каждый том толкиенской эпопеи представляет собой самостоятельное законченное произведение, поэтому мы вправе ограничится изучением только одной книги - сказочной повести "Хранители".

...Очень давно, еще на заре прошедшей Второй Эпохи, были выкованы Магические Кольца. В их изготовлении приняли участие эльфы, гномы и маги - народы Средиземья, фантастической толкиенской страны, в которой нетрудно узнать Европу. Три эльфийских кольца - с алмазом, сапфиром и рубином - ассоциируются со стихиями воздуха, воды, пламени. Еще семь досталось обитателям подземелий - гномам. Девять - открыли дорогу в Призрачный Мир, мир пятой, последней стихии.

Но было создано и двадцатое кольцо. "Во тьме Черных лет эльфы Остранны впервые услышали мрачное заклинание:

А одно - Всесильное - Властелину Мордора, чтоб разъединить их всех, чтоб лишить их воли и объединить навек в их земной юдоли под владычеством всесильным Властелина Мордора, - и поняли, что попали в сети предательства."

Единственное из всех, это кольцо имеет название. Оно зовется Кольцом Всевластия, ибо, связав в единую цепь остальные Магические Кольца, подчинив их себе, господствует оно над пятью стихиями Средиземья.

Прозрачна и проста символика повести: Кольцо всевластия - The ring of Power на языке оригинала - воплощает идею абсолютной власти. Казалось бы, люди XX века имели достаточно возможностей увидеть истинное лицо всеобщей, всепроникающей власти. "Империализм, фашизм... десятки миллионов загубленных жизней, исковерканных судеб... миллионы погибших... злых и добрых, виноватых и невиноватых..." - современная история оказалась историей борьбы с разнообразными формами тоталитаризма.

"Мы сорвали штандарты

Фашистских держав

Целовали гвардейских дивизий шелка...",

но победы превратились в поражения. Почему-то решили, что само по себе существование твердой власти, призванной обеспечить порядок и дисциплину, прогресс и процветание, необходимо и даже этически оправдано - лишь бы ее воплощением был бы человек мудрый, честный, интеллигентный... Признание идеи абсолютной власти возродило национализм, и вдруг оказалось, что ценой десятков миллионов жизней удалось уничтожить лишь некоторые формы фашизма, далеко не самые опасные.

Человечество так и не нашло в себе силы отказаться от прославления привычной системы общественных отношений, непрерывно порождающих пирамиду власти. "Счастье нации - в единстве, а единство создается безоговорочным подчинением" - это политический лозунг Гитлера и Муссолини и других, поменьше. Но уроки истории забылись. Осталась вера в "доброго царя", "в сверхлюдей, с той же потребностью преклонения перед солнцеподобным вождями, всемогущими государями. Те, кто играл эту роль... могли дать человечеству только фашизм и ничего более". Осталась вера в то, что "политические программы, будучи применены в экономике тоталитарной властью, могут изменить ход истории". Осталось, несмотря ни на что.

Это неудивительно. На рекламу своего государственного строя страны тратят большие средства, ученые и писатели отдают для этой цели свои таланты. Так в сознании людей появляется стереотип: пирамида власти необходима, без нее начинается анархия и, как следствие, полная катастрофа. Поэтому критике подвергают лишь форму государственного проявления, а не сущность власти. И она остается неизменной. Форма, впрочем, тоже - она ведь обусловлена содержанием.

"Под новыми масками затаилась... прежняя капиталистическая сущность угнетения, подавления, эксплуатации, умело прикрытая научно разработанными методами пропаганды, внушения, создания пустых иллюзий." - писал Иван Антонович Ефремов, писатель и ученый, один из крупнейших социологов современности. В его романе "Час быка" проблема власти - центральная, как и в эпопее Толкиена. Выводы советского ученого и английского писателя совпадают. Это естественно - наука и искусство изучают одну и ту же реальность.

Вернемся, однако, к повести "Хранители". Попытаемся вслед за Гэндальфом, магом, членом совета мудрых, проследить историю Кольца. Не будем касаться личности Саурона - Черного Властелина, Повелителя Колец. Символика этого образа достаточно сложна, мы посвятим ее анализу почти всю последнюю часть статьи.

Мрак темных лет был развеян после битвы у ворот Мордора. Объединенная дружина людей и эльфов разгромила войско Саурона. Кольцом завладел великий воин Исилдур. "Мой отец и брат погибли", - сказал он своим друзьям, "а Кольцо я добыл в честном поединке и возьму его на память...". Однако, он не долго владел Кольцом: оно превратилось в его проклятие, и ему еще повезло, что он просто погиб."

Кольцо исчезло в водах реки Андуин, но вскоре снова появилось на свет. Чтобы получить его, брат убил брата.

"Никто не узнал, что случилось с Деагорлом, - он принял смерть далеко от дома, и тело его было хитро запрятано. А Смеагорл вернулся один, пробравшись домой невидимкой, ибо когда владелец Великого Кольца надевает его, он становится невидимым для смертных. Ему очень понравилось исчезать: мало-ли что можно было эдак натворить, и он много чего натворил. Он стал подслушивать, подглядывать и пакостничать. Кольцо наделило его мелким всевластием, какое было ему по мерке.

Родня чуралась его (когда он был видим), близкие отшатнулись. Его пинали, а он кусался... всем он был гадок, и все его гнали... Так и бродил он в одиночестве, хныкал, урчал, ворчал и сам себе жаловался, какие все злые... Ночною порою он поднялся в горы, нашел пещеру из которой сочился темный поток, и червем залез в каменную глубь, надолго исчезнув с лица земли."

Судьба Горлума-Смеагорла - наглядный пример диалектически толкиенского подхода к проблеме власти. Кольцо Всевластия несет в мир беды и страдания. Всем, и прежде всего - своему владельцу. Иначе говоря, абсолютная власть не только развращает человека, но и приводит его к полному духовному опустошению, к неизбежному одиночеству. В неразрывном единстве правителя и толпы Кольцо оказывается источником мучений для обеих сторон.

Сравним две цитаты:

"Он чувствовал ту безнадежную пустоту вокруг себя, которая неизбежно образуется, когда из окружения устраняют или отстраняют порядочных людей, всегда несогласных с несправедливостью. Неумолимо идет процесс замены их ничтожествами и невеждами, готовыми восхвалять любые поступки владыки. Советники, охрана - все это человеческая дрянь. Верность их обеспечивается лишь подачками и привилегиями. Друзей нет, душевной опоры ни в ком, все чаще подступает страх..." Это - о Чайо Чагасе, верховном владыке планеты Торманс.

А вот как продолжалась жизнь Горлума:

"...все "глубокие тайны гор" обернулись бездонной ночью, открывать было нечего, жить незачем - только исподтишка добывай пищу, припоминай старые обиды, да придумывай новые.... Он ненавидел тьму, а свет еще больше; он ненавидел все, а больше всего - Кольцо."

Конечно, личности Горлума и Чайо Чагаса несопоставимы, даже если забыть, что они принадлежат разным реальностям. Сила Кольца зависит от силы его владельца, так что Горлум мог получить лишь мелкое всевластье и мелкое проклятие. Но и умного Чайо Чагаса, и витязя Исилдура Кольцо повергло в несчастья и одиночество. Здесь Толкиен не верит в исключения.

"Могущество у него такое, что сломит любого смертного. Сломит и овладеет им... Надо сказать тебе, Фродо, что смертные, которым доверено владеть Магическими кольцами не умирают, но и не живут по настоящему: они просто - тянут лямку жизни - без веселья, без радости, да еще и с превеликим трудом".

Продолжим наш рассказ о судьбах Кольца. В пещере Горлума его случайно подобрал Бильбо Торбинс, главный герой ранней толкиенской повести "Хоббит".

Видимо, мы в праве называть Бильбо первым Хранителем. У него хватило силы не воспользоваться Кольцом, не сделать его источником власти. И он изведал проклятия. Он смог отказаться от Кольца и передать его своему племяннику Фродо. Но чего ему это стоило!

"- ...Только вот мне как-то не хочется с ним расставаться. Да и зачем? А ты-то чего ко мне пристал? - спросил он ломким, чуть не визгливым голосом, раздраженно и подозрительно. - Все то тебе мое Кольцо не дает покоя; мало ли что я добыл, твое какое дело?... Говорят тебе, оно мое. Моя... Моя прелесть! Да, вот именно - моя прелесть!

Гэндальф смотрел спокойно и пристально, только в глазах его огоньком зажглось тревожное изумление.

- Было уже. - заметил он. - Называли его так. Правда, не ты.

- Тогда не я, теперь я. Ну и что? Подумаешь, Горлум называл! Было оно его, а теперь мое. Мое, и навсегда!

Гэндальф поднялся, лицо его стало суровым.

- Поостерегись, Бильбо, - сказал он. - Оставь Кольцо! А сам ступай куда хочешь, - и освободишься...

- Ты, значит, сам его захотел? Так нет же! - крикнул Бильбо. - Не получишь! Я тебе мою прелесть не отдам, понял? - Он схватился за рукоять маленького меча.

Глаза Гэндальфа сверкнули.

- Я ведь тоже могу рассердиться, - предупредил он. - Осторожнее - а то увидишь Гэндальфа Серого в гневе!... Лучше бы ты доверял мне как прежде. - Он отвернулся, тень его съежилась, и Гэндальф снова сделался старым и усталым, сутулым и озабоченным...

Бильбо замер в нерешительности, потом вздохнул.

- Ладно. - выговорил он. - Отдам."

Запомни эту сцену. Трудно отказаться от власти. Трудно отдать Кольцо, даже если ты ненавидишь его. И Толкиен еще раз повторяет:

"Кольцо Всевластия... само по себе сторож. Это оно может предательски соскользнуть с пальца, а владелец никогда его не кинет. Разве что подумает, едва ли не шутя, отдать его кому-нибудь на хранение, да и то поначалу, пока оно еще не вцепилось во владельца."

Никто до Джона Толкиена не изображал могущество власти с такой беспощадностью. И именно ему принадлежит первая формулировка фундаментального положения социологии, которое я называю теоремой о перерождении:

"Раньше или позже - позже, если он сильный и добрый, - но владельцу Кольца суждено превратится в прислужника Темных Сил, над которыми царит Черный Властелин."

Проблеме перерождения посвящены многие страницы "Хранителей". Верховный мудрец Совета Саруман Белый совершает предательство, едва он принял решение завладеть Кольцом. Боромир, истинный рыцарь, смертью заплатил за желание воспользоваться им - для самой, что ни на есть, благородной цели - борьбы с захватчиками его Родины. И Гэндальф, чаще других героев выражающий мысли автора, говорит Главному Хранителю Фродо:

"Будь у меня такое страшное могущество, я стал бы всевластным рабом Кольца... Кольцо знает путь к моему сердцу, знает, что меня мучает жалость ко всем слабым и беззащитным, а с его помощью - о, как бы я надежно их защитил, чтобы превратить потом в своих рабов."

Отказывается от Всевластия Галадриэль. И подводит итог Элронд, вождь эльфов, свидетель всех трех эпох средиземья:

"Светлые Силы... не могут использовать кольцо Всевластия. Нам это слишком хорошо известно... В нем скрыта огромная мощь... так что и владеть им может лишь тот, кто наделен поистине великим могуществом. Но могучим оно особенно опасно... Мы знаем, что если кто-нибудь из Мудрых одолеет Саурона с помощь Кольца, то неминуемо засядет на его трон и сам переродится в Черного Властелина. Это еще одна важная причина, почему Кольцо необходимо уничтожить, ибо покуда оно существует, опасность проникнуться жаждой всевластия угрожает даже Мудрейшим из Мудрых. перерождение всегда начинается незаметно. Я страшусь взять Вражье Кольцо на хранение. И никогда не воспользуюсь им в борьбе."

Итак, Кольцо Всевластия следует уничтожить. Но, оказывается, молоты гномов, и пламя, и волшебство Гэндальфа бессильны перед его мощью. Лишь недра Огненной горы - сердца Мордора способны расплавить Великое Кольцо. Но что делать сейчас, пока оно существует? Английский писатель придумывает великолепную символику Хранителей - литературное воплощение сложнейшей философской идеи.

"Помни, ты лишь Хранитель, а не Владелец тебе доверено не владеть, а хранить."

Можно назвать концепцию Толкиена "властью без власти". Только через ее использование возможен, видимо, путь человечества к коммунизму.

Мне кажется, Летописи Джона Рональда Роуэлла Толкиена заслужили бы всеобщее признание, даже если бы теоремой о перерождении и идеей "власти без власти" ограничивались бы все их философское содержание. Но рассмотренные проблемы являются только завязкой, сюжетообразующим элементом эпопеи. Произведение включает в себя еще много линий, и переплетающихся, и независимых. Подобный анализ их нас ждет впереди.

Эта часть статьи посвящена не философии Толкиена, а литературному своеобразию его книг. Владимир Муравьев, первый переводчик "Хранителей", называет сказочную эпопею "Властелин Колец" уникальной. У нее действительно нет аналогов в современной литературе. Достаточно сказать, что повесть "Хранители" положила начало целому направлению художественного творчества. Подобно тому, как классический детектив умещается в "Похищенном письме" Эдгара Алана По, толкиенская трилогия включает в себя весь мир sciense fantazy.

Работая над этой статьей, я убедился насколько трудно анализировать произведения Дж. Толкиена. Дело не в том, что к "Хранителям" как нельзя лучше подходит приевшийся от частого (и неуместного) употребления термин "ткань повествования". Очень тесно переплетаются эпизоды, сюжетные линии, философские идеи. Все это образует текст столь плотный и емкий, что почти невозможно извлечь из него отдельную мысль, отдельный образ, не огрубляя их.

В естествознании важную роль играет введенная Ф. Энгельсом философская категория системности. Системный подход к исследованию - это рассмотрение и изучение всех связей, всех отношений анализируемого объекта. Такой подход, опирающийся на фундаментальный закон всеобщей связи явлений, известный, как пятый закон диалектики, считается в науке единственно допустимым.

Мы полагаем, что модель мира, построенная писателем, должна отражать по крайней мере важнейшие, наиболее существенные, атрибутивные черты реальности. Лишь в этом случае художественное произведение способно дать ответ на волнующие человечество вопросы и, значит, стать инструментом познания.

Итак, неотъемлемым свойством явлений признана системность. Следовательно, системным должно быть и художественное конструирование реальности. Иными словами, задача писателя - создавать такие воображаемые миры, в которых, в частности, каждый элемент был бы связан со многими, если не со всеми другими. В сущности, когда мы называем литературное произведение многоплановым, панорамным, полифоничным, когда мы говорим о сложности или о широте охвата, всякий раз подразумевается именно системность - та самая плотность повествовательной ткани, которую невозможно механически расчленить на отдельные составляющие.

Обычно, даже если воображаемый мир строится как полное подобие реального, системность пропадает при переносе жизни на бумагу. А ведь сказочники и фантасты призваны не просто копировать действительность. Они должны конструировать абстрактные модели, связанные с реальностью только через исследуемую проблему. Поэтому, им приходится не сохранять правдоподобие, а создавать его. Обеспечить при этом системность почти невозможно.

Пожалуй, главными причинами литературного успеха Дж.Р.Р.Толкиена следует признать последовательный научный подход к поставленной задаче и огромное трудолюбие. Двадцать пять лет продолжалось написание эпопеи "Властелин Колец" - указывается в послесловии. Но первые страницы будущей трилогии - тогда она называлась "Сильмариллион" - появились еще во время мировой войны 1914-1918 гг., а окончательная доработка завершилась только к 1954 году.

Видимо, с самого начала профессор Толкиен понял, что ему предстоит не только изложить на бумаге свои философские воззрения, но и - прежде всего - создать совершенно реалистичный сказочный мир. Предстояла работа мелкая, кропотливая и неблагодарная. Неблагодарная потому, что в окончательный текст могло войти едва ли более десяти процентов придуманных реалий, а все философские и исторические исследования, потребовавшие, наверное, огромных затрат времени и сил, вообще были обречены остаться за рамками произведения.

Все же усилия писателя не пропали даром. "...с первых же страниц "Хранителей", - отмечает В. Муравьев, - мы вступаем в действительность, сотворенную вширь - на много стран, и в глубину много веков. Открывается она постепенно, и всякое сказанное о ней слово опирается на тысячу подразумеваемых. В этом секрет плотности повествовательной ткани "Властелина Колец"." Добавлю, что секрет кроется, конечно, и в литературном таланте Толкиена. Каким-то непостижимым способом английский писатель сумел обеспечить системность и правдоподобие книги, используя даже не существующие в тексте слова и реалии.

Добавлю еще, что с научной обстоятельностью Толкиена связана и такая особенность его творчества, которую я называю "стереоскопичностью". Часто художественное произведение выглядит фотографией. Возникает ощущение, что изображен настоящий, реальный мир, но существует он только внутри рамки, а за ней ничего нет. В повести "Хранители" за строго очерченными пределами Средиземья видны иные реки и моря, города, люди, отблески далекой грозы, действительность оказывается объемной и безграничной.

Уже упоминалось, что текст "Властелина Колец" опирается на обширные исследования, прежде всего - филологические. Толкиен считал, что "язык предрешает мифологию", а основной, наиболее значимый элемент языка - имена и названия. Они подбирались особенно точно. По существу, любой термин "Хранителей" имеет аналог в летописях, в эпосе, в сказаниях европейских народов. Так, имена гномов и магов содержат скандинавские корни (сравним например: Хумли - Гимли, Дани - Дэйн, Тор - Трор, Хеймдаль - Гэндальф.) Имена эльфов - кельтские, людей - ирландские, северогерманские и славянские. Потому они и кажутся реалистичными, что когда-то существовали на самом деле.

Не только терминология, но и сюжеты кельтских, исландских, германских, скандинавских мифов использовались профессором Толкиеном в эпопее "Властелин Колец". В частности, символика Магических колец имеет фольклорное происхождение, из западноевропейского эпоса пришли многие народы Средиземья, да и сам этот термин ассоциируется со скандинавским (эддическим) Мидгардом. Однако, искать в толкиенских книгах фольклорные источники, работа хотя и увлекательная, но достаточно бесцельная. Европейская мифология была полностью "переплавлена", художественно переосмыслена в процессе написания книги, образуя ее невидимый фундамент.

Впрочем, как оказалось, научные изыскания Толкиена имели значительное идеологическое применение. Книга создавалась в тридцатые годы, когда расцвела так называемая "новая мифология". Адольф Гитлер (по видимому, лично) приспособил для своих целей некоторые эпизоды североевропейского эпоса - "Песню о нибелунгах", часть "Старшей Эдды". Соответствующая символика широко распространилась в фашистской Германии. Она проникла в правительственные речи - Гитлер неоднократно упоминал "нибелунгову верность", "счастливую валгаллу", в науку, где стала господствовать "теория вечного льда", в культуру. Разумеется, в древних сказаниях философы третьего рейха искали то, что отвечало их собственной системе взглядов. Построенные ими мифологические ряды призваны были защищать идеи расизма, национализма, безоговорочного подчинения вассала своему господину. Необходимо указать, что значение новой мифологии было, пожалуй, большим, большим, чем это принято считать. В известной мере она обеспечивала идеологическую подготовку агрессии. (Смотри, например, дневник Уильяма Тоддта, американского посла в Берлине в 1934-1938 гг. "Эддическая терминология" упоминается в нем неоднократно, и ощущение ее агрессивной направленности передано очень хорошо.)

Книги Толкиена опирались на те же сказания и легенды. Только содержание было противоположным: "проклятие власти" вместо прославления великих конунгов, дружба вместо вассальной верности, последовательный интернационализм. Причем, даже не особенно внимательный читатель замечал насколько толкиенское использование фольклорного материала было более глубоким и вдумчивым. Фашистская мифология кичилась своей "народностью", "историчностью". Но сравнивая ее с "Хранителями", даже с "Хоббитом", нетрудно видеть, что как раз историчность и народность были выброшены идеологами национал-социализма из эксплуатировавшегося ими северо-германского эпоса. Так что, не только глубокая философия эпопеи "Властелин Колец", но и ее лингвистический фундамент использовались в антифашистской борьбе.

Иногда мне кажется, что книги Толкиена были написаны еще и в противовес распространенному в начале XX века любованию Средневековьем: его рыцарскими турнирами, бессмысленным героизмом, готическими сводами холодных, нежилых замков. В известном смысле художественный стиль "Хранителей" можно назвать "антиготикой". Чтобы доказать это, обратимся к образам хоббитов.

"Хоббиты - неприметный, но очень древний народец. Раньше их было куда больше, чем нынче: они любят тишину и покой, тучную пашню и цветущие луга, а сейчас в мире стало что-то шумно и тесно. Умелые и сноровистые, хоббиты, однако, терпеть не могли да и не могут поныне - устройств сложнее кузнечных мехов, водяной мельницы и прялки. Исстари сторонились они людей - на их языке "громадин", - а теперь попросту и на глаза нам не показываются. Слух у них завидный, глаз острый; они, правда, толстоваты и не любят спешки, но в случае чего проворства и ловкости им не занимать.

...Во дни мира и благоденствия хоббиты жили, как жилось, а жилось весело. Одевались пестро, все больше в желтое и зеленое, башмаков не носили: твердые их ступни обрастали густой курчавой шерсткой, обычно темно-русой, как волосы на голове... Лица их красотой не отличались, скорее добродушием - щекастые, ясноглазые, румяные, рот чуть не до ушей, всегда готовый смеяться, есть и пить. Смеялись от души, пили и ели всласть, шутки были незатейливые, еда по шесть раз в день (было бы что есть). Радушные хоббиты очень любили принимать гостей и получать подарки и сами в долгу не оставались."

Не правда ли, хоббиты совсем не напоминают героев средневековых легенд? Нет в них стремления к подвигам и самопожертвованию, и славы они не ищут. Может сложиться впечатление, что кроме застолий и празднований хоббитов ничего не интересует. Даже в Совете Мудрых Бильбо Торбинс умудряется прервать обсуждение важнейших проблем, заговорив об обеде.

Однако, приходят тяжелые времена, и оказывается, что "в душе самого жирного, самого робкого хоббита все же таится (порой очень глубоко таится) будто запасенная про черный день отчаянная храбрость.", что "хоббиты не бросают друзей в беде", что очутившись перед лицом Девятерых Призрачных Всадников, малыш Фродо может крикнуть им: "Уходите! Уходите к себе в Мордор, я вам не дамся!". И не великий маг Гэндальф, не могучий Боромир, даже не Арагорн, отважный скиталец пограничного глухоманья, а смешные, совсем не героические увальни-невысоклики становятся главными героями эпопеи. Так Толкиен разрушает эстетику литературной готики и создает новую эстетику, в которой роль неестественной рыцарской доблести играет свойственное хоббитам неприметное мужество.

Писатель вовсе не пытается развенчать представителей других народов Средиземья. Немало добрых слов сказано в повести "Хранители" по поводу эльфов и гномов, магов и "громадин". Но ближе всего автору хоббиты. Недаром в обращении к читателю они названы нашими прямыми сородичами.

Считается, что "невысоклики" олицетворяют народ провинциальной Англии. Однако, обратим внимание на то, что им не приписано ни одной специфически английской черты. Так, как хоббиты, могут жить люди любой страны. Мне кажется, что Толкиен совершенно сознательно лишил этих своих героев всяких национальных особенностей - под хоббитами он понимает просто народ - без различия рас и религий. Мы еще будем обсуждать интернационализм содержания повести "Хранители". А пока отметим интернационализм ее литературного стиля.

Говоря о "невысокликах", мы слегка коснулись того, как Толкиен изображает своих героев. Но на этом вопросе следует остановиться подробнее. В конечном счете, именно умение создать образ определяет уровень мастерства писателя.

Марк Твен ввел в литературоведение термин "живые люди". Точного определения этого понятия, конечно, нет, но интуитивно мы одних героев считаем живыми, а других - называем схемами, персонажами.

Мы легко находим в своих друзьях черты хоббитов, гномов и эльфов. Очень редко, но все же можно встретить в нашем мире Гэндальфа, Арагорна-следопыта. Редко... но и в средиземье Рыцарей из Заморья было совсем немного. Ошибиться невозможно; герои Толкиена узнаваемы, они вполне реальные жители планеты Земля. Я упоминал о влиянии "Хранителей" на молодежные движения шестидесятых годов. Так вот, юноши и девушки называли себя "друзьями Фродо". Сказочный толкиенский хоббит оказался для них человеком, нуждающимся в помощи.

Наверное, это можно назвать литературным памятником. Во всяком случае, не подлежит сомнению то, что Толкиену удалось создать полнокровные запоминающиеся образы.

Пожалуй, в решении этой задачи английский писатель снова исходил из первичности языка. Он понимал, что лучше всего человека характеризует речь: слова, присущие лишь ему обороты, построение фраз. Язык отражает образ мышления, то есть, самую индивидуальность личности. И автор не пожалел усилий, чтобы сконструировать речь каждого героя повести. Работа эта опиралась на уже сотворенную действительность Средиземья; на историю, этнографию, особенности стран и народов воображаемого мира эпохи.

Образы толкиенских героев раскрываются прежде всего через диалоги. Исключения составляют лишь Горлум да Саурон, о которых рассказывают другие. Но оба они скорее символы, чем личности. Интересно отметить, что единственная попытка автора сказать что-то о человеке, не приведя пример его речи, окончилась неудачей. Арвен, дочь Элронда, никак не назовешь живой.

Надо сказать, что задача, стоящая перед Толкиеном, была очень сложна. Ведь в его трилогии одновременно действуют люди и хоббиты, полусказочные, легендарные эльфы и гномы, фантастические маги. Черные Всадники, фантасмагорические Умертвия, и, наконец, ни на кого не похожий, от начала и до конца вымышленный автором, Том Бомбадил. Писатель должен был не только снабдить каждого героя индивидуальной речевой характеристикой, но и связать их диалоги и монологи с естественным разговорным языком повествования. Дж.Р.Р.Толкиену это удалось.

"Миновало ли утро, настал ли вечер, прошел ли день или много дней - этого Фродо не понимал: усталость или голод словно бы отступили перед изумлением. Огромные белые звезды глядели в окно; стояла бестревожная тишь. Изумление вдруг сменилось смутным страхом, и Фродо выговорил:

- Кто Ты, Господин?

- Я? - переспросил Том, выпрямляясь, и глаза его засияли в полумраке.

- Ведь я уже сказал! Том из древней были: Том, земля и небеса здесь издревле были. Раньше рек, лесов и трав, прежде первых ливней, раньше первых бед и засух, страхов и насилий был здесь Том Бомбадил - и всегда здесь был он. Все на памяти у Тома: появленье Дивных, возрожденье Смертных, войны стоны над могилами... Впрочем, все это вчера - смерти и умертвия, ужас тьмы и черный мрак... А сегодня смерклось только там вдали за Мглистым Над горой Огнистою.

Словно черная волна хлестнула в окна, хоббиты вздрогнули, обернулись, но в дверях уже стояла Золотинка, подняв яркую свечу и заслоняя ее рукой от сквозняка, и рука светилась, как перламутровая раковина.

- Кончился дождь, - сказала она, - и свежие струи бегут с холмов под звездными лучами. Будем же смеяться и радоваться!

- Радоваться, есть и пить. - повесть в горле сушит. Том с утра поговорил, а зайчишки слушали. Приустали? Стало быть, собираем ужин!

Он живо подскочил к камину за свечой, зажег ее от пламени свечи Золотинки, протанцевал вокруг стола, мигом исчез в дверях, мигом вернулся с огромным, заставленным снедью, подносом и принялся вместе с Золотинкой накрывать на стол. Хоббиты сидели, робко восхищаясь и робко посмеиваясь: так дивно прелестна была Золотинка, и так смешно прыгал Том. А все же казалось, что у них общий танец". Толкиена можно цитировать до бесконечности. Я выбрал этот пример, чтобы проиллюстрировать и слитность в тексте "Хранителей" разговорной и сказочной языковых стихий, и толкиенские приемы создания литературного образа.

К очевидным достоинствам эпопеи "Властелин Колец" следует отнести фантастический реализм, сказочную достоверность происходящих событий. Этот раздел статьи я начал с утверждения, что в повести "Хранители", как в капле воды, отражается направление Sciense fantasy. Общепринятого определения данного жанра еще нет, но в сущности, он может быть охарактеризован одной фразой: Sciense fantasy это сказка с правилами. Иначе говоря, не накладывается ни каких ограничений на законы, управляющие созданным писателем волшебным миром, но сами эти законы незыблемы, и весь сюжет произведения обуславливается ими. Я, однако, не совсем точен. На самом деле, "правила игры" тоже вполне произвольны. Они, во первых, должны быть самосогласованными, во вторых, - обеспечивать системность и реалистичность вымышленной действительности, связь ее с нашей жизнью.

Жанр Sciense fantasy стал популярен сейчас именно потому, что в нем достиг своего логического завершения основополагающий принцип фантастики вообще: задачей литературы является создание абстрактно-реалистичных моделей действительности в целях познания мира и его переустройства.

Можно, конечно, долго доказывать, что этот жанр был создан Дж.Р.Р. Толкиеном, но это потребует пересказа всей повести "Хранители". Заметим лишь, что в книге, при всей ее сказочности, полностью отсутствуют чудеса: ни Гэндальф, ни Элронд, ни Саурон со своими прислужниками не всесильны. Они не могут нарушить действующие в Средиземье "правила игры": зло бессильно в Лориэне, и поэтому Черный Властелин не знает мыслей Галадриэли; Гэндальф и Всеславур - Преображающийся эльф не в состоянии противоречить Девяти Копьеносцам, но и те, в свою очередь, не смеют проникнуть в Раздол.

Сказочному реализму "Хранителей" хочется посвятить еще несколько слов. До сих пор мы почти не касались антуража повести. Вековечный Лес, который не пускает чужаков, Старый Вяз, подстерегающий неосторожных путников, жуткие Умертвия, Призрачные Всадники, наконец, Магические Кольца... вероятно, все это было придумано до Толкиена и существовало в тех или иных сказаниях. Но после прочтения "Хранителей" источники не вспоминаются. Столь правдоподобно и точно описана сказочная явь, столь тщательно увязана она с формой и содержанием трилогии, столь естественно слита с ее философской символикой, что мы безусловно вправе приписать автору "Властелина Колец" открытие всех этих фантастических реалий.

Пора заканчивать разговор о литературных особенностях "Хранителей", иначе он грозит стать бесконечным. Нам придется исключить из рассмотрения вопросы связи формы и содержания повести, интереснейшую проблему филологической обусловленности используемой символики, такое важное качество, как экономичность стиля Толкиена, отсутствие в трилогии случайных, проходных эпизодов. За пределами этой статьи останутся и особенности пейзажа, секреты динамики повествования и развития образов. Подробное исследование творчества Толкиена - задача отдельной книги.

Хочется в заключение обратить внимание читателя на поэтичность текста "Хранителей". Я говорю сейчас не о стихотворных вставках, которых в книге очень много, а о самом повествовании. Давайте вернемся к началу статьи и внимательно прочтем два отрывка, которыми она открывается. По-видимому, их нельзя назвать прозой, как не являются прозаическими легенды, мифы, древние сказания. При желании, легко отыскать у Толкиена аллитерации, внутренний ритм, напевность - основные атрибуты УСТНОГО поэтического творчества, и еще раз подтвердить существование глубоких фольклорных корней эпопеи "Властелин Колец". Но не будем этого делать: красота всегда красота, а поэзия есть поэзия - она понятна без всякого анализа.

Нам вновь предстоит обратиться к содержанию повести "Хранители", к ее философии и символике. Напомню, главная задача данной статьи - ответить на вопрос, что нового сказал Дж.Р.Р.Толкиен человечеству? Мы рассмотрели уже литературную новизну трилогии, но далеко не исчерпали глубину ее идей.

Вероятно, найдутся люди, которые прочитав этот раздел, заметят: "То, о чем здесь говорится, известно давно. Проблема власти, темы ответственности, выбора - вовсе не открытие Толкиена." Да, все эти вопросы стоят перед обществом не одно тысячелетие. Но каждую эпоху мы должны решать их заново, как в первый раз. Изменяется мир, и оказывается, что прошлый опыт скорее мешает нам, чем помогает.

Я хотел бы прежде всего отметить глубокий гуманизм толкиенской этики. Гуманизм, традиционный для литературы, но сейчас почти забытый.

Наверное, по жестокости и бесчеловечности ХХ век не сравним с предыдущими. Конечно, массовые убийства и истязания были всегда - достаточно вспомнить ассирийские войны, падение Римской империи или монгольские нашествия, - но лишь в наше время зверства оказались поставленными на научную и промышленную основу. Собственно, каждый из нас понимает бессмысленность жестокости, но... мы ведь боремся за правду, а противник воплощает зло, значит...

Дегуманизация общества развивается стремительно. Люди, окончившие школу тридцать лет назад, не могут поверить в правдивость железняковского "Чучела", а современные школьники называют события, изображенные в книге, обычными.

В одном из фильмов о воинских учениях советский офицер кричит условному пленному: "Будь это война, ты бы у меня заговорил!" и зал воспринимает его слова, как должное. В повести Б.Лапина "Первый шаг", выпущенной издательством "Молодая Гвардия" и дважды переизданной, дело доходит уже до пропаганды фашистских идей:

"Жестоко? Вы говорите, жестоко было оставлять их на произвол судьбы? Вы говорите: они не виноваты в просчете с цирконием? А нарушать чистоту многолетнего и дорогостоящего медико-биологического эксперимента из жалости, из сопливого сострадания - это по вашему гуманно?

Действие повести происходит в счастливом будущем. Герой, несомненно, выражает мысли автора. Что это за эксперимент? Да просто людей поместили в тренажер, назвали это реальным полетом к звездам ив течение десятков лет наблюдали, как они живут - как любят, дружат, ссорятся, болеют, умирают, сходят с ума. Надо полагать, до столь утонченных опытов над людьми врачам Освенцима было не додуматься.

Самое страшное в наше время - не термоядерное оружие, а тщательно взлелеянное убеждение, что жалость устарела. Мы обвинили в бесчеловечности наших врагов, оправдывая свои действия, как вынужденные, но ведь "зло непрерывно порождает зло, независимо от того, кто принес его в мир."

В жизни и в литературе стало не принято прощать. Сложилось мнение, что человек не только в праве судить, но и наказывать других. Вот, например, позиция автора повести, опубликованной в журнале "Пионер".

"У животных есть жестокий закон: они изгоняют больного, чтобы не заразиться всему племени. У животных нет никакой иной медицины. И может, поэтому они так здоровы!

Думается, так же и души. Нету никакой для них "медицины".

Значит, нельзя прощать?

Да, по настоящему плохое прощать нельзя!

Единственное спасение тут - наказать... Это, конечно, тоже не лечение для той потерявшейся в потемках зла души. Но хотя бы пусть она молчит от страха, чтоб не мешала жить другим."

Удивительно, что главный герой повести действует в разрез с данной идеей. Так интуитивное мироощущение писателя вступает в конфликт с его декларациями.

В современном мире откровением звучат слова Гэндальфа:

"Жалость говоришь? Да ведь именно жалость удержала его за руку. Жалость и милосердие: без крайней нужды убивать нельзя. И за это была ему великая награда. Недаром он не стал приспешником зла, недаром спасся; а все потому, что начал с жалости!" И еще одна цитата: "-Он заслужил смерть, - говорит Гэндальфу Фродо.

- Заслужить то заслужил, спору нет. И он, и многие другие, имя им легион. А посчитай и таких, кому надо бы жить да жить, - но они мертвы. Их ты можешь воскресить - чтоб уж всем было по заслугам? А нет - так не торопись никого осуждать на смерть."

Не ново? Боюсь, что уже ново.

Продолжим исследование морали современного общества. "Словарь по этике" утверждает, что хотя благодарность, верность человеку и является одним из проявлений принципа справедливости, предпочтение в случае необходимости выбора должно быть отдано более высоким мотивам общественного долга. Оказывается, наша этика способно оправдать высокими словами даже предательство.

Толкиен решительно выступает против укрепившегося искажения давно известных человечеству принципов, против подмены понятий, когда слова незаметно для большинства приобретают новый смысл, противоположный первоначальному. Он убежден, что измену идеалам нельзя назвать развитием убеждений, жестокость - вынужденной мерой, зло - благом для будущего, предательство - выполнением долга. В сущности, в повести "Хранители" Толкиен предлагает вернуться к когда-то общеизвестным этическим идеалам. Они и образуют совершенно новую для нас этику, общечеловеческую и человечную.

Ф. Дюрренматт говорит в своей пьесе "Ромул Великий": "Гораздо труднее и гораздо возвышеннее хранить верность человеку, чем государству." У Толкиена нет таких деклараций. Но "хранителей... спасет только взаимная верность" - говорит Галадриэль.

А теперь вспомним судьбу Боромира. Ради того, что казалось ему долгом перед Родиной, он нарушил личную верность другу. Последние слова умирающего Боромира были: "Я заплатил." Толкиен, как и Дюрренматт, не верит, что можно остаться верным обществу, предав отдельного человека.

Кроме конкретных этических правил нам необходимо рассмотреть и другие проблемы. Вся первая часть статьи была посвящена теме власти. Настало время вернуться к ней. Обратимся к главному вопросу: как преодолеть проклятие?

Хранители... Четверо хоббитов, двое людей, эльф, гном, маг - представители всех Свободных Народов Средиземья. Вновь прозрачна символика - герои повести отличаются друг от друга сильнее, чем любые нации, расы нашего мира. Эльфы не доверяют гномам, прячутся от людей.

"- Странные времена... Мы все враги единого Врага, на небе сияет ясное солнце и при этом я должен идти вслепую, оказавшись в гостях у своих же сородичей.

- Не странные, а страшные... Наша разобщенность и взаимное недоверие вызваны лиходейской мудростью Врага и его поистине грозным могуществом".

Эти слова представляются мне очень важными для понимания философии Дж.Р.Р.Толкиена. Английский писатель не считает необходимым доказывать, что лишь союз Свободных Народов, интернационал способен совладать с Темными Силами. Это очевидно для всех, кроме жителей Затемненных Земель. Толкиену важно понять, что же вызывает национальную рознь, недоверие, даже ненависть.

"Лиходейская мудрость Врага."

Не нужно искать биологические, "естественные" корни враждебности. Национализм создается теми, кому это выгодно, - говорит Толкиен.

"...объединиться нам не дает Черный Властелин."

Когда то Средиземье знало другие времена. "Велика была сила эльфов, и люди тогда еще были заодно с ними... Не худо было бы нам припомнить эту главу древней истории: тогда было и горе, и мрак надвигался, но против них воздвигалась великая доблесть, и тогдашние подвиги не пропали даром."

Толкиен ищет выход. Пусть лиходейство Врага не дает соединиться целым народам. Но Мудрые их представители всегда способны договориться между собой.

Возникает отряд Хранителей.

Они хранят не кольцо - оно лишнее и должно быть уничтожено. Символика шире: Хранители сберегают мир Средиземья. Таково мнение В._Муравьева, автора статьи "Сотворение действительности".

Но почему Фродо и его друзья стали Хранителями?

"-Какие тебе нужны ответы? Что ты не за доблесть избран? Нет, не за доблесть. Ни силы в тебе нет, ни мудрости. Однако же избран ты, и значит, придется тебе стать сильным, мудрым и доблестным."

"Выбирать судьбу нам не дано... Враг с каждым днем все сильней. Надо опередить его замыслы и воспользоваться невероятным случаем - быть может, себе на погибель."

Фатализм? Нет. Просто понимание диалектики выбора. Не только мы выбираем судьбу, жизнь, ответственность. Бывает, что ответственность выбирает нас. Конечно, можно отказаться - переложить бремя на других и просто жить. Только, предав свою судьбу, ты предаешь друзей, близких, Родину. Хотя, быть может, кто-то выполнит твой долг и все образуется?

"Оказалось, что каждому участнику похода, как поняли, глядя друг на друга Хранители, был предложен ясный, но безжалостный выбор между верностью и самой заветной мечтой: переложи смертельно опасную борьбу со Всеобщим Врагом на чужие плечи - сверни с дороги, - и мечта сбудется."

Выбирать трудно. И нельзя сделать это раз и навсегда. Каждый следующий шаг сложнее предыдущего. Но пути назад нет. "Вернуться... мы можем только с победой. Или с позором, признав свое поражение. Я предлагаю пробиваться вперед." - говорит Фродо. Хранители спускаются в Черную Бездну.

Что ведет их? Долг? Ответственность? Честолюбие? Страх?

Биографы Толкиена указывали: писатель создал "мир, в котором нравственные проблемы воспринимаются всерьез и где возможно... принимать правильные решения." "По-видимому, предполагается, - замечает В. Муравьев, - что в действительном, в повседневном мире правильные решения не очень возможны."

Мне кажется, что люди, утверждающие это, твердо знают, что лгут. Просто когда-то они отказались от пути Хранителей, и теперь им осталось лишь говорить, что никакого пути нет.

"Только чашу испить не успеть на бегу, Даже если разбить - все равно не смогу. Или выплеснуть в наглую рожу врагу - Не ломаюсь, не лгу - все равно не могу. На вертящемся гладком и скользком кругу Равновесье держу, изгибаясь в дугу. Что же с чашею делать - разбить - не могу, Потерплю и достойного подстерегу. Передам - и не надо держаться в кругу И в кромешную тьму, и в ненастную мглу, Другу передавши чашу сбегу. Смог ли он ее выпить, узнать не смогу. Я с сошедшими с круга пасусь на лугу. Я о чаше невыпитой здесь не гугу. Никому не скажу, при себе сберегу. А сказать, и затопчут меня на лугу."

Итак, путь Хранителей. Дорога по лезвию ножа, и первая же ошибка грозит гибелью. Тяжесть сомнений, неуверенность, страшные враги. Девятерым Хранителям противостоят все Темные силы.

Погибает Гэндальф. Проклятие Кольца убивает Боромира. Отряд раскалывается. Последняя глава повести носит горькое название "Разброд". И остается лишь ответственность и Выбор. "Слабые не раз преображали мир, мужественно и честно выполняя свой долг, когда у сильных не хватало сил."

"...не было мира в зацветающем Средиземье. На Мглистом, как муравьи, копошились орки. Под голубыми елями восточного Лихолесья дрались люди, эльфы и звери. Дымом затянуло границы Лориэна. Над Морией клубились черные тучи. В землях Бранда полыхали пожары."

Мы начинаем разговор о Сауроне, Повелителе Колец. Не только орки и тролли, не только призрачные обитатели Мордора, но и многие люди - гордые и величавые - выполняют его волю. Крепнет завеса Тьмы.

Люди, гордые и величавые... Вспоминаются имена Эрвина Роммеля, Гейнца Гудериана, Эрика фон Манштейна - самых талантливых полководцев Третьего Рейха. Они охотно выполняли приказы фюрера. Танковые дивизии взламывали границы Польши и Франции, Греции и Югославии, Египта, Советского Союза. Так все новые и новые земли оказывались под властью свастики. А ведь они не были убежденными фашистами, эти люди. Опять проклятие Кольца?

Саурон Черный, Властелин Темных Сил.

Кажется, что Толкиен упрощает: зло сосредоточено в отдельном человеке: источником Тьмы является только Мордор, в котором "клубится душная беспощадная ненависть". Но в таком случае победа Светлых Сил близка. Мордор один против всего мира - скоро Свободные Народы сметут башни и стены Минас-Моргула и разрушат Черный Замок. Зло, носящее столь личный, индивидуальный характер, не может быть прочным.

Тогда почему в повести так много горечи? Почему трагичным кажется нам путь Хранителей. Почему не крепость Темных сил, а Крепость Последней Надежды окружена, и ее защитники гибнут в неравной борьбе?

Всеобщий Враг господствует к востоку от Андуина, в Мории, в Чародейских дебрях Лихолесья. Черные Всадники вихрем проносятся через Хоббитанию и добираются до Раздола - сердца Свободных Земель. Им пришлось отступать, но поход Девятерых Копьеносцев был не более, чем разведкой. Что станется с Лориэном и Раздолом, когда призрачные "назгулы" подойдут к их границам во главе воинства Саурона?

Польша продержалась семнадцать дней. Агония Франции длилась чуть больше месяца. На шестой день войны танки Гудериана подошли к Минску.

Но в конце-концов Светлые Силы победили? Да, сорок лет назад остатки немецко-фашистских войск сложили оружие. Отравился нацистский фюрер Гитлер. Многих Приспешников Зла ждала скамья подсудимых и эшафот.

"Я свидетель всех трех Эпох Средиземья и участник бесчисленных боев с Врагом, кончавшихся страшными для нас поражениями и поразительно бесплодными победами..." - говорит Элронд.

В 1985 году на улицах Москвы шестнадцатилетние кричат "Хайль Гитлер" и рисуют свастику. Ленинградские школьники совершают убийство, а школьницы зверски избивают свою подругу, так, ни за что. В Краснодоне другие шестнадцатилетние глумятся над памятью "Молодой Гвардии", а издательство, названное в честь юных героев-антифашистов, переиздает "Первый шаг".

"Снова и снова - разгром, затишье, но потом Тьма меняет обличье и опять разрастается."

Последний Союз эльфов и людей сокрушил мощь Саурона. Замок был разрушен, и сам Черный Властелин на столетия превратился в безликого призрака. Но сущность Мордора осталась прежней.

Значит, в действительности, зло у Толкиена не персонифицировано. Повелитель Колец лишь символ его. Даже не символ - воплощение.

Всякий раз, когда жестокость и ненависть особенно широко распространяются в нашем мире, зло обретает конкретного носителя. Пятьдесят лет назад им был Адольф Гитлер. Кончилась война, фашизм стал безликим призраком, но кольцо сохранилось, не исчезли ненависть и жестокость.

Историки будущего назовут восьмидесятые годы ХХ века временем "второй волны" фашизма. И самое страшное, что на этот раз персонификации не будет.

Трагизм "Хранителей" в том и заключается, что зло, порожденное Кольцом, разлито в мире Средиземья. Одиночество, страх, предательство слабых, недоверие близких, разобщенность мудрых...

"Нас мало, и нас все меньше.

Но самое страшное, что мы врозь..."

Все больше затемненных земель. Ефремовская "стрела Аримана", закон самопроизвольного возрастания зла в неустроенном обществе, господствует над миром. Для "второй волны" характерно отсутствие открыто фашистских государств. Зато характерен глобальный процесс фашизации общества.

Где доказательства? Везде. В бесцельных войнах, типа Ирано-Иракской, в неподдающейся не только оправданиям, но даже объяснениям бомбардировке Ливии, в участившихся террористических актах. Еще?... Во все большем разнообразии военных игрушек на витринах детских магазинов. В газетах. В статистике самоубийств и алкоголизма. В статистике преступлений. Почти в любой школе.

"Но на этот раз нам дано время..."

Слишком многое в повести "Хранители" связано с судьбой человечества. Настолько близки проблемы толкиенского Средиземья и нашей действительности, что термин "фантастический реализм" оказывается недостаточным. Когда-то очень давно, в каждое произведение искусства люди вкладывали мироощущение своей эпохи. Столетия прессовались в единое повествование: точное и бесконечно емкое. Так возникал эпос. И пожалуй, именно это слово, обозначающее исчезнувший жанр литературы, лучше всего характеризует трилогию Дж. Толкиена. Вспомним, что и необычайно тщательное изображение сказочного мира, и глубокая системность, и историчность - характерные черты эпоса, как и естественно проявляющаяся поэтичность стиля.

А каков он должен быть, эпос ХХ века? Русские былины, "Эдда", "Песнь о Нибелунгах", кельтские сказания заканчиваются одинаково: герои, будь то богатыри, викинги, рыцари, либо погибают, либо после славных блистательных побед - сталкиваются с неразрешимыми проблемами. Получается, что эпос - это память о прошлом и тревога за будущее, близкое, неотвратимое, в котором бессильны воспетые легендами витязи. Так остались в памяти народов Средиземья Элендил, Исилдур, Гил-Гэлад сумевшие "развеять ночь, развеять, но не превозмочь".

Итак, все эпосы заканчиваются ощущением тупика и страха перед грядущим, невольным желанием продлить героическое прошлое.

"Хранители" - тоже тревога за будущее, ощущение наплывающей тьмы.

Не символично ли, что эпос ХХ века указывает нам если не путь, то возможность пути?

Близится реальная битва за Кольцо. И вновь точной оказывается толкиенская символика: не объединенные дружины Свободных Народов способны защитить мир, а взаимная верность Хранителей. Если зло рассеяно в обществе, выход один - преодолеть его в себе и друзьях. Преодолеть, и нести в Затемненные Земли доброту, человечность и мудрость - единственное оружие, которое способно уничтожить Темные Силы, а не просто в очередной раз временно сломить их. Это гораздо труднее, чем воевать. Тем более, что мирный путь Хранителей остается смертельно опасным.

Им предстоит долгая и тяжелая битва. И почти безнадежная. Поэтому так горек оптимизм Толкиена. Вторая часть "Хранителей" наполнена прощаниями: светлыми - с Раздолом и Лориэном, горестными - с Гэндальфом и Боромиром. Постоянно повторяется неумолимое "никогда". Никогда больше не увидят Фродо и Арагорн цветущего Лориэна. Исчезнет и никогда не вернется чудесная магия Третьей Эпохи. Никогда не жить эльфам среди исполинских ясеней Благословенного Края.

Тяжело, вступая в борьбу, осознавать неизбежность страшных потерь. Еще труднее выдержать до конца. Но все-таки - "два крохотных хоббита плыли на восток". Так заканчивается повесть "Хранители".

Оптимизм книги лишь в словах Хелдера:

"Наш нынешний мир суров и опасен, и некоторые свободные земли затемнены, а любовь часто оборачивается печалью, но становится от этого еще прекраснее."

И в том, что нам оставлен выбор.

Тревожная надежда пронизывает творчество Толкиена. Тревожная надежда заполняет наш мир. Занимается утро Новой Эпохи. Преддверием ее должно стать преодоление Проклятия Власти.

Нас всех ждет выбор.

Хранители начинаются не с Фродо, каким бы мудрым не сделал его путь, не с Гэндальфа, на магический жезл которого мы не вправе надеяться, а со следопыта Арагорна. Борьба со злом давно стала для него жизнью.

"...мы - стражники пограничного Глухоманья - боремся со всеми Темными Силами. Не Вражье воинство - Безымянный страх разогнал бы жителей Севера и Запада, если бы арнорцы не скитались по дикому Глухоманью, без отдыха сражаясь с темными силами. Скажи, кто чувствовал бы себя спокойно - даже за стенами своего жилища, в самых отдаленных и мирных странах - если бы призрачные подданные Мордора беспрепятственно проникали в западные земли? Кто отважился бы пустится в путь? Но когда из черных лесных чащоб, из трясинных болот или мглистых ущелий выползают темные союзники Мордора, их неизменно встречают арнорцы, и они отступают за Изгарные горы.

А мы не требуем даже слов благодарности. Путники подозрительно косятся на нас, горожане и сельские жители Средиземья с презрительным сочувствием называют на бродягами... Совсем недавно один толстяк, живущий по соседству с такими существами, что, услышав о них, он умер бы от страха, назвал меня - не желая оскорбить! - Бродяжником... он не знает, зачем мы странствуем, и снисходительно жалеет неприкаянных скитальцев. Но нам не нужна его благодарность. Он, подобно всем его сородичам и соседям, живет спокойно, мирно и счастливо - вот что скитальцы считают наградой. Вернее, считали...

...Потому что сейчас мир опять начинает меняться. Проклятие Исилдура - Кольцо Всевластия - явилось из долгого небытия на землю. Нам предстоит великая битва. Сломанный Меч будет перекован, и я отправлюсь с тобой в Минас-Тирит."

Наверное, каждому из Вас приходилось встречать таких, как Арагорн. Помогите им. Они - Хранители.

Реклама на сайте