«Чарли Чаплин снимает конец еврейского государства»

Михаэль Дорфман

ЧАРЛИ ЧАПЛИН СНИМАЕТ КОНЕЦ ЕВРЕЙСКОГО ГОСУДАРСТВА

Автор от всей души благодарит руководителя Ансамбля еврейской песни Анатолия Пинского (Москва),Ирину Зубкову (Нижний Новгород) и Наталью Тышкевич (Израиль) за предоставленные материалы и помощь в работе.

Еврейскому государству пришел конец, и ликующие евреи возвращаются из Израиля. Даже в праздничный момент в еврейской толпе, как водится, нет единства. Каждый говорит в объектив о своем:

— Евреи! Давайте решать «еврейский вопрос»!

— Евреи! Давайте сначала решим вопрос, стоит ли решать «еврейский вопрос»!

— Евреи! Давайте решать мировые проблемы!

— Евреи! Давайте будем все говорить на иврите!

— Евреи! Давайте будем все говорить на идише!

— Евреи! Давайте обсудим, на каком языке нам говорить: на иврите или на идише?

— Евреи! Давайте будем говорить как можно больше!

— Евреи! Давайте спасать еврейскую систему образования!

— Гевалт, евреи! Почему мы не ходим в еврейский театр?

— Гевалт, евреи! Какой смысл в нашем еврействе?

— Еврей! Будь человеком!

— Еврей! Будь евреем!

— Еврейские человеки и человеческие евреи! Будьте одновременно человеком и евреем!

— Евреи! Давайте выпускать еврейскую газету!

— Евреи! Не нужна нам еврейская газета!

— Гевалт, евреи! Он обозвал меня «галицианером»!

— Не верьте ему, евреи, он же «литвак»!

Последние две реплики выражают традиционную вражду между литовскими евреями (северная часть Великого княжества Литовского) и выходцами из Галиции. Сейчас она немного поутихла, но на их место можно спокойно подставить современные оси вражды — ашкеназы и сефарды, религиозные «досы» и светские «отступники», правые «экстремисты» и левые «предатели», «русские» и «марокканцы»…

Так приходит конец еврейскому государству в сатирической антиутопии «Еврейское государство, или Вейцман Второй» — пьесе замечательного поэта, писателя, драматурга, продюсера, редактора и деятеля еврейской культуры Арна (Аарона) Цейтлина (1889–1973). Правда, на берегу остается знаменитый персонаж вместе с группой молодых энтузиастов, осуществляющих древние библейские пророчества и не готовых удовлетвориться ничем меньшим, чем возрожденное царство Давида… Маленький человек с усиками и с тросточкой, в котелке и больших ботинках, суетится вовсю. Он здесь не только персонаж Чарли Чаплина, но и сам Чарли Чаплин — режиссер и продюсер эпохального фильма. Настал его звездный час, и он старается успеть заснять восторги народа, лишенного желания строить свое совместное будущее и расстающегося с мечтой о независимом национальном доме.

Еврейское государство начиналось с утопии. Книги Теодора Герцля «Государство евреев» и «Новая–старая земля» — типичные утопии. Как любые утопии, их не удалось осуществить полностью. Не получилась страна воспитанных евреев, говорящих по–немецки, где удастся удержать армию в казармах, а раввинов в синагогах. Получилась страна, где, по известному анекдоту, старожил–кибуцник и новый репатриант из Германии (их в Израиле дразнили йеке) наблюдают работу в кибуце.

— Вон тот, что роет яму, — говорит йеке, — он был в Германии крупный ученый, профессор, заведовал кафедрой древних языков… Вот тот, другой, что подгребает навоз, — он был в Германии известным хирургом, возглавлял клинику в Берлине…

— Видишь, там собака лает? — отвечает фермер. — Она в Германии была доберманом.

Даже название книги Герцля вопреки правилам немецкого языка переводят как «Еврейское государство», не считаясь с тем, что автор назвал свою книгу «Государство евреев», что совсем не то же самое. Хотя в школьном курсе литературы учат, что утопия и антиутопия – разные жанры, в жизни почему–то получаются они всегда одинаково.

Мрачная утопия Амоса Кейнана показывает погруженный в затяжную гражданскую войну и разделенный на маленькие анклавы Израиль. Религиозные воюют со светскими, белые с черными, Иерусалим с Тель–Авивом. Из недр Интернета вынырнула утопия Александра Свищёва, решающего противоречия просто: все «нормальные люди» поехали в Иерусалим на демонстрацию против Верховного суда, а остальные на «демонстрацию левых сил» в Тель–Авив. Иранцы сбросили на Тель–Авив атомную бомбу. «Так что теперь никакого противостояния правых и левых в Израиле нет, — удовлетворенно пишет автор. — И арабов тоже нет. Вековая мечта еврейского народа о трансфере арабов наконец осуществилась» Ирана, заметим, тоже больше нет, и заодно многого досадного. Встречаются и другие утопии, например, об арабской победе и оккупации Израиля. Картины там почему–то очень напоминали израильский оккупационный режим на территориях: блокпосты, комендантский час. Естественно, без утопии о крахе еврейского государства не могло обойтись с самого начала, и она родилась под пером Цейтлина в самом начале 30–х годов.

В сионистской литературе много обвинений в адрес Великобритании и других европейских держав, много рассуждений на тему о том, что создание Еврейского государства в Палестине в 30–е годы смогло бы предотвратить Холокост. Что бы произошло, если бы после победы в мировой войне всех евреев выселили бы в Палестину и дали бы им возможность создать государство? Цейтлин дает свой четкий ответ сатирической пьесой «Еврейское государство, или Вейцман Второй» ((Ди идыше мелухе адер Вейцман дер цвейтэр). В пьесе много пророческих предсказаний: приход Гитлера к власти, мировая война, тотальная депортация евреев как виновников мировых проблем… Даже в деталях пьеса содержит удивительные совпадения, изображает мрачные картины циничной измены мессианской мечте о возрождении древнего царства Давида в Иерусалиме и распада еврейского государства. Для Цейтлина и его современников такая фантазия была больше чем театральной игрой или импровизацией на актуальную тему. Израильский исследователь творчества Цейтлина Ихиэль Шейнтох считает «Вейцмана Второго» важным историческим документом, помогающим понять глубинные процессы в истории современной еврейской культуры. Целый ряд исторических деятелей: Владимир Жаботинский, лидер американского еврейства рабби Стивен Вейзе, Альберт Эйнштейн, отец израильской журналистики Наум Соколов, основатель нью–йоркского «Форвердса» Ав (Авраам) Каган, писатель Шолом Аш, Шварцбард и многие другие выступают персонажами комедии. Не удивительно, что в список выдающихся евреев в пьесе не попали лидеры еврейской колонии в Палестине во главе с Давидом Бен–Гурионом — те, кого современная израильская история считает отцами сионизма и нации. Их тогда никто не рассматривал всерьез, а Хаим Вейцман в письмах жене издевательски называл палестинских еврейских лидеров то шайкой жадных политиканов, а бывало и похуже.

Порой беспощадная и парадоксальная пародия или точная карикатура передают реальность достоверней, чем скучные учебники истории и энциклопедии. Там, как известно, никогда не напишут самого интересного. «Вейцман Второй» анализирует менталитет поколения, которому предстояло создать государство евреев всего через четырнадцать лет после выхода пьесы. Цейтлин сумел показать уродства современной ему еврейской политической и общественной жизни, наложившие глубокую печать на современный Израиль. Несмотря на провозглашенные цели создания нового еврея, сионизм во многом не сумел избавиться от уродливого груза местечковой жизни. Цейтлин дает удивительно точный прогноз проблем современного Израиля. Некоторые сцены выглядят как сатирическое шоу из современной израильской жизни. Вся пьеса — анатомия краха идеи современного государства евреев: «государства, как все государства». Почти невидимая в начале 30–х годов религиозно–мистическая альтернатива мессианского возрождения еврейского царства сегодня еще более проблематична. Когда все это играют в манере «Мистерии Буфф» или «Земли дыбом» театра Мейерхольда, а пьеса — одновременно сценарий кинофильма, который делает не кто иной, как Чарли Чаплин, то становится ясно, что новаторская сатира Цейтлина — это незаслуженно забытое важное культурное явление в ряду лучших художественных экспериментов ХХ века.

Вот на рынок катит бричка,

Грустный в ней телок лежит.

А высоко в небе птичка,

Вьется ласточка, кружит.

Припев:

Как смеется ветер,

Гонит тучи прочь,

Он смеется день и вечер,

И еще всю ночь.

Дона–дона, дона–дона…

Песня «Дона–дона» в замечательном переводе с идиша Анатолия Пинского, художественного руководителя московского ансамбля «Дона–дона», — это, вероятно, единственное, что читатель может найти по–русски из всего богатого творчества Арна Цейтлина. Еще, пожалуй, перевод «Дона–дона», сделанный с иврита израильским автором Зеэвом Гейзелем.

Арну Цейтлину не повезло с русскими переводчиками. Ведь еврейскую литературу для нас переводили строго по социальному заказу. Цейтлин не жил ни в Советской России, ни в Израиле, не был ни коммунистом, ни сионистом. Его творчество поразительно многообразно — он оставил лирические стихи, поэмы, исторические драмы, комедии, мистерии, биографическую прозу, теоретические статьи. Цейтлин ставил пьесы, создавал и редактировал идишские художественные журналы. Наследие Цейтлина — удивительный пример многоязычия (он писал на иврите и на идише, перевел на иврит идишские поэмы израильского национального поэта Хаима Нахмана Бялика, знал русский, английский, польский, немецкий), а еще больше «разноязычия», полифонии в том смысле, которое придавал этому термину Михаил Бахтин.

В начале 20–х годов Цейтлин прославился героико–историческими драмами: «Яков Франк» (1926) об известном еврейском мистике, который конфликтовал с раввинским истеблишментом и в конце концов принял христианство; «Бреннер» (1927) о трагической судьбе замечательного Хаима Бреннера — еврейского поэта, мистика, много думавшего о синтезе сионизма и Русской революции, иудаизма и христианства, погибшего во время беспорядков в Палестине в 1921 году; «Эстеркэ и король Казимир Великий: еврейско–польская мистерия» — историческая драма (1929–1931) о судьбе еврейской девушки, возлюбленной польского короля. В межвоенной Польше евреи занимались составлением списков евреев–героев польских войн и разработкой роли евреев в польской истории. Эстеркэ, как и легендарный польский король–еврей Авраам Вол, были любимыми темами, да и многие потомки принявших католицизм последователей Якова Франка вошли в знатнейшие рода польской аристократии и играли важные роли в польской истории. «Эстеркэ» оказалась последней в ряду «героической» драматургии Цейтлина.

Бытует в наших палестинах уверенность, что идишская литература была отсталой, бесконечно сентиментальной, рассчитанной на удовлетворение вкусов местечковой публики. На самом деле еврейская культура на идише занимает достойное место в ряду развитых художественных культур Европы. Она стала одним из важных формантов американской культуры, да и современная израильская культура во многом обязана ей своим существованием. Даже ивритская культура в течение первых трех поколений в большой мере создавалась людьми, воспитанными в идише, а зачастую и думающими на идише или по–русски. Лишь в последнее десятилетие в Израиле утвердилось поколение, рожденное в ивритской среде и не знающее идиша. Разумеется, в еврейской литературе достаточно сентиментального мелодраматического «шмальца» — например, классическая мелодрама «Мирэле Эфрос» отца еврейского театра Аврума Гольфадена — и этнографической драматургии, вроде «Дибук» Ш. Анского, социальной драмы. Еврейский театр 20–30–х годов был среди художественного авангарда ХХ века. Еврейские театральные деятели видели себя частью мирового литературного процесса. Универсальные и интернациональные тенденции, ощущение себя частью мирового культурного процесса преобладали над изоляционизмом. Неслучайно Цейтлин (совместно с будущим Нобелевским лауреатом по литературе Ициком Зингером, которого тогда еще не звали Башевис) учредили в Польше художественный журнал, гордо названный «Глобус».

Цейтлина всегда привлекали творческие искания пролетарского еврейского театра в СССР, новые жанры социальных утопий и антиутопий, современные веяния европейской мысли — символизм, немецкий экспрессионизм, театр–кабаре, достигшие в период между мировыми войнами творческих вершин. Современный русский читатель больше знаком с искусством немецкого театра–кабаре, в основном благодаря творчеству Бертольда Брехта и Курта Вайля, да еще благодаря фильму 1972 года «Кабаре» Боба Фоссе с Лайзой Миннелли в главной роли. Неслучайно в музыке «Дона–дона» американско–еврейского джазового композитора Сола (Шалома) Секунды, написанной на слова Цейтлина, тоже ощущается влияние Курта Вайля и Ганса Эйслера. Между тем в Польше, где жил Цейтлин, существовал замечательный театр–кабаре с богатой самобытной традицией.

Начало 30–х годов стало переломным моментом в творчестве Цейтлина. «Глобус», в который было вложено столько сил и средств, пришлось закрыть. Писатель оставляет романтическую тематику. Символично, что сатирическая комедия «Вейцман Второй» напечатана в одном из последних выпусков «Глобуса» в 1934 году. Цейтлин много размышлял тогда о модернистском, синтетическом искусстве, о слиянии еврейского театра с новым медиумом — кино. Об этом он много писал в журнале «Унзер Экспресс». Интерес к кино остался у Цейтлина на всю жизнь. Позже он много лет вел колонку кинокритики в «Театральной газете» (Театр цайтунг), выходившей под его редакцией в Америке. Цейтлин вырабатывает тогда принципы «идео–пластического театра», которые сразу же перелагает на практику в сатирической антиутопии «Вейцман второй». Писатель много размышляет о синтезе искусств, о роли кино в «пропаганде еврейской культуры». Цейтлин также пишет об «игре масок в обществе». Он несомненно испытывал влияние модернистских и революционных веяний, в частности «условного театра», театра «социальной маски» Всеволода Мейерхольда. Цейтлин посвятил «Вейцмана Второго» писателю и редактору Аврааму Кагану. В посвящении Цейтлин писал: «Многоуважаемому Ав. Кагану автор посылает свою игру масок (маскен–шпиль — идиш), общественную клоунаду, так похожую на правду».

От идей синтеза искусств к Цейтлину пришел новаторский прием. Персонаж Чарли Чаплина играет самого себя и снимает кино о создании и крахе Еврейского государства. Созданный гением Чаплина маленький человек был любимым персонажем театра, цирка и эстрады до самого последнего времени — до тех пор, пока крупные корпорации шоу–бизнеса, аудио–и видеозаписи не переписали законы интеллектуальной собственности в свою пользу. Еврейская аудитория сразу приняла персонаж Чарли Чаплина за «своего». «Маленький человек» стал законным наследником череды неунывающих еврейских неудачников, виновников собственных неудач шломиэлей, пришедших из фольклора в еврейскую литературу. Культуролог Сэнфорд Пинскер считает шломиэля метафорой всей еврейской литературы, а «маленький человек» Чарли Чаплина занимает в ней почетное место. Неудивительно, что в фильме 1925 года «Еврейское счастье» сыгранный Соломоном Михоэлсом шолом–алейхемовский Менахем–Мендл поразительно напоминает Чарли Чаплина.

Пьеса «Еврейское государство, или Вейцман Второй» полна пророческих предсказаний — приход к власти Гитлера, «окончательное решение» еврейского вопроса в мире, поголовное изгнание всех евреев, как виновников мирового зла. Комедия начинается трагедией – евреев депортируют в Палестину, где они создают государство. Затем — неизбежные интриги и взаимная вражда и в конце концов бунт, крах еврейского государства и организованное возвращение евреев назад в диаспору.

В «Вейцмане Втором» выведены не только еврейские и мировые деятели, но и простой народ, нарицательные фамилии — «маски» еврейской народной комедии: торговец сельтерской водой Хаим–Янкель (имя в идише нарицательное, означает простака, а то и местечкового дурака), владелец комиссионки Йерухимзон, американский еврей из Палм–Бич Ирвинг Кнейдельман. Среди репатриантов сразу же обозначается два лагеря. Во главе мечтающих вернуться в диаспору стоит малосимпатичный Вейцман Второй — родственник сионистского лидера Хаима Вейцмана, единственный еврей, которому разрешили остаться. Он неустанно добивается для евреев «права на возвращение». Удивительное совпадение среди многих в пьесе, оказавшихся реальностью: президентом Израиля действительно был племянник Хаима Вейцмана, который преждевременно ушел с поста со скандалом.

Другой лагерь «поселенцев» — идеалисты, приехавшие поселиться навеки в земле предков, заняться земледельческим трудом, осуществить утопию и, самое главное, «забыть изгнание». Во главе поселенцев, готовых осуществить библейские пророчества, встает не кто иной, как Вечный Жид. Поселенцы носят сионистские имена, которые любили давать в 20–50 годы в Израиле «новому ивритскому человеку» — например, Шолом Бен–Хорин (буквально — Мир, сын свободных — ивр. шалом, в идише произносится шолом).

Хорошо узнаваемая жалкая действительность и фарсовые церемонии в Еврейском государстве — не совсем плод творческой фантазии Цейтлина. Цейтлин вместе со старшим братом Эльхананом репатриировались в Палестину в 1921 году. Он прожил там девять месяцев. В Яффо Цейтлин познакомился с поэтом Йосефом–Хаимом Бреннером. До самой трагической гибели Бреннера они обменивались письмами. В стихотворении памяти Бреннера, написанном в 1933 году, Цейтлин патетически пишет про Страну Израиля «Там место, там!», вспоминая последнее письмо из Яффо, где Бреннер писал про Страну Израиля «Здесь [наше] место». Цейтлин навсегда сохранил глубокую сентиментальную связь со Страной Израиля. Зато реальная еврейская политическая жизнь казалась ему мелочной, недостойной и жалкой.

Вернемся к пьесе. Она напоминает творческие концепции советского кинематографиста Дзиги Вертова «правда–юла». Действие стремительно перемещается с места на место. Массовые сцены сменяются диалогами, песнями и интерлюдиями. Пьеса начинается прологом. После прихода Гитлера к власти разражается мировая война. Все правительства обвиняют евреев во всех проблемах и решают депортировать их в Палестину. Евреям разрешается создать свое государство. Гитлер в сопровождении дипломатов из разных стран провозглашает изгнание всех евреев. Только Вейцману Второму разрешают остаться в Лондоне.

Затем вслед за камерой Чарли Чаплина мы следуем на океанский лайнер. Здесь собраны все еврейские деятели и знаменитые евреи, следующие в Палестину. Они заняты произнесением речей. Сцена эта интересна очень точной передачей позиций разнообразных еврейских партий. Карикатура здесь часто исторически достоверней длинных манифестов и деклараций.

Третья картина переносит нас в Тель–Авив, где евреи устраивают карнавал в честь создания государства и избрания первого президента Альберта Эйнштейна. Интересно, что через 20 лет после написания пьесы руководители Израиля тоже предлагали реальному Альберту Эйнштейну пост президента Государства, но великий ученый вежливо отклонил заманчивое предложение. Пока народ веселится на улицах, намечаются разногласия между теми, кто ищет временного убежища и хочет «государства, как все государства», и теми, кто требует немедленного возрождения царства дома Давида. Празднования, как и политическая борьба, никогда не затихают в еврейском народе. Даже в гетто и нацистских концлагерях и того и другого было достаточно.

В следующей сцене мы попадаем в столицу Еврейского государства Иерусалим. Пока Тель–Авив празднует, в столице назревает заговор против президента Эйнштейна. Честолюбивые политики ведут войны за престиж, а близорукое общественное мнение не готово больше терпеть трудности. Народ хочет назад, в диаспору. Во главе движения «возвращенцев» становится жена президента, голливудская актриса Александра. Жены еврейских лидеров в действительности тоже отличались политической активностью. Жена Бен–Гуриона Поля яростно, чуть ли не с кулаками бросалась в коридорах Кнессета на политических противников мужа, посмевших критиковать ее супругаа, требовала прервать заседания правительства, потому что Бен–Гуриону пора обедать и принять лекарство. Жены Ицхака Рабина и Биньямина Нетаньяху не стеснялись вмешиваться в дела государственного управления, а Ариэль Шарон ввел своего сына в парламент и государственные дела. Очевидно, с ростом всеобщей американизации, переживаемой израильским обществом, придет к нам царящий в Америке политический непотизм. Вероятно, мы еще увидим, как жены наследуют, а то и отбирают у мужа высший политический пост.

Следующая сцена открывается яростными спорами. Евреи хотят обратно в Европу. Во время массовых беспорядков Александра захватывает парламент в Иерусалиме. На сцене мятежники арестовывают президента Эйнштейна и молодых поселенцев во главе с Шоломом Бен–Хорином. Победители в едином порыве поют сионистский гимн «Надежда» («Атиква»), позже ставший гимном Государства Израиль, извращая слова в свете новой политической перспективы возвращения из Сиона.

Пока в наших сердцах

Дышит еврейская душа…

Еще не потеряна наша надежда

Которой две тысячи лет,

В страны изгнания наши любимые

Вернуться всем нам навек…

(вместо: «Быть свободным народом на своей Земле

На земле Сиона и Иерусалима»,

как в каноническом тексте гимна Нафтали Герц Инбера)

Сцены стремительно сменяют одна другую. На празднестве в честь новой правительницы, униженного заключенного Эйнштейна заставили петь в наказание серенаду, написанную дворцовым графоманом. Чарли Чаплин интервьюирует бывшего президента. Затем новая сцена — «Дворец мечты», созданный Александрой: временная мера, пока не станет возможным вернуться в диаспору. Кажущаяся простота пьесы скрывает сложную символику, поскольку «дом мечты» — еще и «фабрика грез», обычный синоним Голливуда, утверждавшийся в начале 30–х годов.

По доброй воле редкие евреи выбирали Израиль. И сейчас, когда в Германию ежегодно эмигрирует больше евреев, чем в Израиль; израильтяне в Лос–Анджелесе или Нью–Йорке со слезами на глазах распевают «Атикву»; в Москву вернулось свыше 50 тысяч израильтян; в посольствах Польши или Словакии, ставших в Холокост огромным еврейским кладбищем, стоят огромные очереди израильтян, мечтающих о восстановлении гражданства, потерянного их дедами, поражает точность прогноза драматурга.

Грезы и мечты маленьких людей, еще с библейских времен вспоминающих «горшки с мясом» на оставленной старой родине, сталкиваются здесь с мессианскими идеями Вечного Жида, попавшего на корабль вместе с остальными евреями. Вечный скиталец твердо решает поселиться в Земле Израиля и бороться за создание Царства Давида. Он призывает людей забыть изгнание. Как и во времена библейского исхода из Египта, общество разделилось на «помнящих изгнание» евреев–космополитов и тех, кто предпочитает забыть изгнание–диаспору, отказаться от мира и навек поселиться в земле предков. Вечный Жид зовет их на идише фрумэ фаргесер (буквально «пылких забывших»), хотя слово фрумэ в идише имеет значение «горячо верующие, богобоязненные, исполняющие религиозные заветы». Цейтлин предвидит, что революционный пыл светских сионистов, как правых, так и социалистов, не переживет поколения отцов–основателей, а идеи восстановления Еврейского государства неизбежно свяжутся с религиозным мистицизмом.

После образования реального Государства Израиль совершенно не верующий и не исполнявший никаких религиозных заветов первый израильский премьер–министр Бен–Гурион встретился с лидером ультрарелигиозных жителей Иерусалима по имени Хазон Иш. Они пытались договориться о статусе резко враждебных сионизму религиозных евреев в новом государстве. Два деятеля не понравились друг другу, но от встречи остался рассказ. На вопрос Бен–Гуриона «Как же поступать?» раввин ответил, что когда на узком мосту встречаются две телеги, то пустая уступает путь нагруженной. Под нагруженной телегой он имел в виду иудаизм.

В «нагруженной телеге» тоже всякого добра хватает. Иерусалимский раввин Авраам Кук увидел в делах сионистов–социалистов признаки наступления времен прихода мессии, предсказанного у библейских пророков. Тогда, в 20–е годы, его учение не вышло за круг его учеников и вызвало резкие нападки в среде раввинов того времени. Раввин Авррам–Ицхок Кук (1864–1935) много размышлял не только над сутью сионизма, в котором услышал колокольчики ослицы, на которой едет Мессия. Рабби, ставший позже главным раввином Палестины, рассуждал о каббалистических теориях мироздания, о нарушении миропорядка и распаде мирового Света Шбират Келим, в результате чего по миру рассыпались Божьи искорки нецицот, из которых получились души людские, как еврейские (финкэле ид — идиш), так и другие. В книге Орот ха кодеш (священный свет — ивр.) раввин учил, что «отличие души еврея от души гоя носит существенный характер, их отличие больше и глубже между собой, чем отличия души человека от души скотины. Отличия души скотины и человека — количественные. Еврей же отличается от гоя по качеству и по существу». Разумеется, мнение ученого раввина не сильно отличается от рассуждений о широте, доброте и благородстве русской, украинской, славянской, немецкой, грузинской, христианской, крестьянской или дворянской души по сравнению с «чужими», которые «хуже диких зверей». Зато дает представление о том, какие законы могут учредить некоторые ретивые последователи идей «государства галахи (еврейского канона)», «иудейского руководства» и «эпохи прихода мессии», имеющих хождение в современном Израиле.

Во времена Цейтлина политический мистицизм искали в возврате к доиудейским божествам и ханаанским ритуалам, к символике нового язычества, набиравшего силу в Европе. Не только сионисты–ревизионисты Жаботинского, но и самые правые, вроде группы вокруг лидера подполья Яира (Авраама Штерна), в 20–30–е годы связывали свои чаяния с ростом национализма в Европе. Программная работа Штерна «Третье иудейское царство» полна буквальных заимствований и ассоциаций с тысячелетним «Третьим рейхом немецкого народа». Журналист Абба Ахимер писал в тель–авивской газете «Доар–айом» колонку под названием «Дневник фашиста», а его немногочисленные сторонники из организации «Брит Бирьйоним» в одинаковых рубашках маршировали по улицам, приветствуя друг друга характерным жестом. Впрочем, и руководившие в 20–30–е годы сионисты–социалисты не гнушались контактов с европейскими фашистами. Хаим Вейцман посетил Италию и вернулся преисполненным восторга от Муссолини. С началом Второй мировой войны сионизм с отвращением отбросил все иллюзии, связанные с фашизмом, хотя наследники застреленного британскими полицейскими Штерна предлагали нацистам поддержку в обмен на помощь в создании еврейского государства. Далекий от религиозных исканий Цейтлин гениально предвосхитил тенденцию развития, казавшуюся невероятной современным ему политическим мыслителям. Он предсказывает появление религиозной мессианской идеологии, связанной не с находившимся в глубоком кризисе и враждебным к любым переменам иудаизмом его времени, а с появлением религиозно–национального политического фундаментализма, прямо взывающего к библейским текстам.

Тем временем события в пьесе стремительно развиваются. В Европе закончилась война. Начались голод и разруха. Там снова нужны евреи — ведь кого–то нужно обвинить в несчастьях и проблемах. Действие перемещается в Лондон. Изменившаяся конъюнктура позволяет Вейцману Второму договориться о возвращении евреев в диаспору, а заодно решить и собственные проблемы. Ведь ему, единственному еврею, скучно в мире, где больше нет евреев. В Женеве собираются представители всех правительств. Они публикуют новую «Декларацию Бальфура». В отличие от реальной «Декларации Бальфура» от 2 ноября 1917 года, провозглашавшей право еврейского народа на создание национального дома в Палестине, новый документ гарантирует национальные права евреев на интернационализм и дарует им право не иметь своего национального дома.

Следующая картина, с которой мы начали рассказ. Празднующая толпа в порту Хайфы готовится подняться на корабли, везущие их назад, в диаспору, в оставленные дома. На трибуне Вейцман Второй с торжественной «сионистской–наоборот» речью. Чарли Чаплин снимает заключительную сцену фильма.

«Хватит хныкать, — крикнул возчик. —

На кого тебе пенять?

Сам родился ты теленком,

Сам не хочешь, друг, летать».

Припев:

…Дона–дона, дона–дона, дона–дона…

Чарли Чаплин уплывает на корабле вместе с «возвращенцами» из Сиона. Со сцены уходит традиционный шломиэль, с библейских времен до наших дней сопровождающий еврейскую народную жизнь, фольклор и литературу. Вместе с ним уходит душа еврейского народа — юмор. Остается гротеск. Вечный Жид провожает «возвращенцев» словами: «Плывите себе, дети, на здоровье. Сил моих больше нет, чтоб скитаться». Чаплин замечает в ответ: «Как вам будет угодно. Чаплиниада заканчивается, и начинается мистерия». Мистерия здесь тоже пародия, в стиле «Мистерии буфф» Маяковского в постановке Мейерхольда. Однако вернемся назад, потому что камера Чаплина запечатлела далеко не все события пьесы.

Арестованного за антиправительственные выступления Вечного Жида приводят в пещеру, где уже сидят заключенные поселенцы. Вечный Жид открывает им тайну. Он рассказывает молодым идеалистам легенду о крестьянском царе Шоломе, который принесет освобождение и восстановит царство Давида. Оказывается, что совсем неподалеку в пещере уже две тысячи лет спит заколдованная Шоломит (Суламифь из «Песни Песней»). Простому человеку, сыну Израиля с именем Шолом, суждено разбудить Дщерь Иерусалимскую и жениться на ней. От этого брака встанет из небытия Царство Давида. Молодые поселенцы во главе с Шоломом Бен–Хорином вдохновляются. Их мечта оказывается не столь уж далекой от осуществления. Вечный Жид ведет их в соседнюю пещеру, где сон прекрасной Шоломит охраняют десять каббалистов. Поселенцы во главе с Вечным Жидом и Шоломом Бен–Хорином начинают обряд возрождения Еврейского царства дома Давидова. Они будят Шоломит, произнося стихи из «Песни Песней»: «Вернись, вернись, Суламифь! Вернись, вернись, — насмотреться нам на тебя» (Песнь песней 7:1, в русской традиции 6:13). Суламифь пробуждается. Все, что случилось с еврейским народом в течение двух тысяч лет истории, стирается из памяти поселенцев. Раны изгнания изглаживаются в их сердцах. Поселенцы гордо шагают, выходя за пределы истории. Их ждут великие дела. Впереди — свадьба Шолома и Шоломит.

Интересно, как видел Цейтлин сценическое воплощение финала комедии? Здесь напрашиваются ассоциации с кинематографом великих мастеров киномонтажа Сергея Эйзенштейна или Дэйвида Гриффита с Мери Пикфорд или Верой Холодной в роли Суламифи.

Хайфский исследователь–идишист Ихиэль Шейнтох, чьи статьи здесь использованы, считает, что «Вейцман Второй» к концу переходит из сатирической комедии в героическую мистерию, а поселенцы во главе с Вечным Жидом — отдельная, не сатирическая, а героическая группа героев, выражающая идеал автора. Шейнтох посвятил свою карьеру исследованию творчества Цейтлина. Очевидно, он лучше, чем кто–либо, может отвечать на школьный вопрос «что хотел сказать писатель?» Так или иначе, но драматическое произведение зависит от режиссерского прочтения. В наш век деконструкции мифов вряд ли кто–нибудь возьмется ставить пьесу Цейтлина в героическом ключе революционных мистерий.

Невероятно, чтоб Цейтлин – энтузиаст еврейской культуры и истории, космополит, публиковавший вместе с Зингером декларацию о «Космическом искусстве», видел выход в отказе от истории и культуры. Все его творчество — антитеза бытующей кое–где среди нас идеи о некоем «еврейском мире», расположенном вне времени, вне истории, а часто и вне географии. Еще трудней поверить, что коренной «литвак» Цейтлин (он родился в местечке Обручи в Белоруссии), выходец из совершенно чуждого мистике мира литовских йешив, сын видного деятеля рационалистического движения еврейского просвещения Хаскалы писателя Гилеля Цейтлина, мог соблазниться мистическими заклинаниями и увидеть воплощение идеала в каббалистических ритуалах. В его круге каббала считалась признаком отсталости, пережитком народных суеверий, а то и язычества и дикости. Было еще далеко до нынешних времен, где певица Мадонна увлекается модной еврейской мистикой, супруга израильского министра иностранных дел навязчиво раздает каббалистические амулеты, а благословения и проклятия раввинов–каббалистов играют огромную роль в израильской политике. Очевидно, перед нами едкая пародия на современных ему сионистов и гениальное сатирическое предвидение мессианских течений и ересей, захлестывающих современное еврейство.

Несколько слов о семантике, вероятно, непонятной современному русскому читателю. Книгу Герцля «Государство евреев» (или «Еврейское государство», что больше соответствует современной концепции сионизма) на современный иврит принято переводить словом медина — то есть, согласно словарному значению, «страна, государство, светская власть в противоположность власти религиозной». В идише, включающем древнееврейский язык в качестве языкового подмножества, это слово тоже имеется. Например, Голдене мединэ — Золотой страной евреи называют Америку. Цейтлин использовал другое слово — мелухэ: буквально «царство». В современном идише это тоже государство: например, Советское государство — Советише мелухэ. Здесь пролетарские евсекции решились коренным образом разбить традиционное значение. Понятие «царство» в еврейской среде имело два противоположных значения — еврейское царство Давида, идеальное библейское общество, и еще небесное царство, которое возродит на Земле мессия в конце времен. Всякое другое царство заведомо враждебно евреям, это источник беспокойства, гонений и преследований. В еврейском языке огромное число поговорок и афоризмов, выражающее это отрицательное значение мелухэ. Сионистские реконструкторы иврита были более чувствительны к традиционным подтекстам, когда предпочли нейтральное медина столь заряженному мелиха (малхут в современном иврите). Не менее чуткий к языковым тонкостям Цейтлин (об этом говорит необычайно богатый символический язык его поэзии и драм) неслучайно выбирает сатирическое «царство», покрывающее огромное и часто парадоксальное семантическое поле.

Тексты Цейтлина насыщены богатым символизмом, пронизаны еврейскими и нееврейскими подтекстами, мифологическими и литературными намеками и ссылками, рассчитаны на хорошо подготовленного читателя. Выбрав Вечного Жида на роль провозвестника мессии или самого мессии, Цейтлин сознательно привносит нееврейские мотивы. Легенда о Вечном Жиде — Агасфере вовсе не еврейская, а христианская. Легенда гласит, что иерусалимский ремесленник оттолкнул Христа, остановившегося отдохнуть возле его дома на Крестном пути. Каноническая версия легенды состоит из двух фраз — Агасфера: «Иди, чего ты медлишь?» и Христа: «Я пойду, но и ты пойдешь, и будешь ждать меня!» Несомненно, легенда Цейтлину хорошо известна, хотя судя по глубоким иудейско–христианским аллюзиям его пьесы «Яков Франк». Несомненно, что Цейтлин знал и о связи легенды о Вечном Жиде с циклом легенд и пророчеств об Антихристе, который грядет в конце времен, восстановит Еврейское государство и храм в Иерусалиме, предвещая Второе пришествие Иисуса Христа.

Вечный Жид напутствует возвращенцев фразой: «Я иду к евреям, которые остаются». Даже если здесь Вечный Жид — ответ Цейтлина христианской легенде, вряд ли такая концовка была пределом мечтаний писателя, удивительным образом сочетавшего глубоко еврейское и интернациональное сознание, не разделявшего мир на Рим и Иерусалим. Да и ссылка на отказ от исторической памяти и выход за пределы истории скорей говорит о загробном характере Царства дома Давидова, в которое бодро шагают поселенцы во главе с Вечным Жидом. Образ Вечного Жида не случаен в пьесе. Цейтлин использовал этот образ в своих ранних стихах 1916 года, а затем не раз возвращался к нему. В «Вейцмане Втором» Вечный Жид появляется в творчестве Цейтлина в последний раз. По–видимому, писатель исчерпал для себя возможности персонажа. Неизвестный в еврействе сюжет Спящей красавицы еще больше подчеркивает пародийный характер «игры масок, так похожей на правду».

Пока к Стене плача обращаем наши глаза,

От разорения Храма нас пробирает слеза,

Еще не потеряна наша надежда…

Этими строчками из стихотворения «Надежда» («Атиква»), не вошедшими в текст израильского гимна, начал свое выступление раввин Исраэль Ариэль на мероприятии под названием «Храмовая трапеза» в Иерусалиме в январе 2005 года. «Кто поет это сейчас?» — риторически вопрошал раввин, больше известный как идеолог крайних мессианских движений. Раввин Ариэль живет под наблюдением контрразведки ШАБАК, где его зовут «революционером на пенсии». «Государство Израиль может существовать лишь при единственном условии, — продолжал Ариэль, — как государство, в центре которого Третий храм. Иначе — это просто страна, как все другие страны». Раввина считали духовным отцом «еврейского подполья» 80–х годов, давшего благословение на убийства арабских мэров, минирование гражданских автобусов и другие террористические акты и, самое главное, благословившего попытку взрыва мечетей на Храмовой горе. По его мнению, высказанному в том самом выступлении, у проблем Израиля сегодня единственная причина — «в нашем грехе», в том, что «мы забросили Храмовую гору и место святилища».

Трудно было отделаться от впечатления, что играют продолжение пьесы Цейтлина. Хотя Еврейское государство существовало к тому времени больше полувека, Иерусалим был его реальной столицей, в зале сидело несколько сот человек и действо происходило не в тайной пещере, а в Биньяней а–Ума — Центральном дворце съездов Государства Израиль. Мероприятие было посвящено роли восстановления Третьего храма в деле возрождения еврейского государства. Студенты йешивы, готовящей храмовых жрецов к моменту прихода мессии, демонстрировали пошитые ими храмовые облачения. В коридорах продавали хлебцы и облатки, выпеченные в точности «как это делали в Храме», бойко торговали моделями Третьего храма, который они намерены скоро отстроить. В зале отдавали почести американской миллионерше Су Бейн Дейвис, оплатившей все действо группы, называвшей себя «революционеры [Храмовой] горы и Храма». Политики, раввины, бывшие, а возможно и нынешние, подпольщики и даже один профессор и один депутат парламента горячо спорили о всемирно–историческом значении восстановления Храма. «Сионистское пробуждение не проповедовало открыто о святыне, — говорил с трибуны Йегуда Эцион, бывший участник «еврейского подполья», отсидевший срок в израильской тюрьме. — В этом смысле современный Израиль — его законный наследник. И лишь подспудно, неосознанно в ней теплилась святость нашей революции…» По мнению участников собрания, только отстроенный заново Храм Соломона будет знаменовать настоящее создание подлинного Еврейского государства в границах божественного обетования, а не тот «полумерок», который создали светские сионисты–социалисты. Молодой политик, претендующий на монопольное владение титулом «иудейское руководство», рассказывал с трибуны о народных чаяниях: «Во время праздничного обеда мой маленький сын пропал. Мы долго искали его повсюду, а нашли его в детской комнате. Он строил из кубиков Третий храм!» Согласия в товарищах, как обычно, не было. Знакомый активист, студент иерусалимской йешивы основанной раввином Куком подытожил свою политическую программу: «Поставить царя, отстроить Храм и убить Амалека». На вопрос, кого он считает извечными врагами, Амалеком, он в ответ не колебался: «Тебя тоже». Зато насчет кандидатуры царя у него были большие сомнения.

Незадолго до того в маленьком иерусалимском ресторанчике собралась группа молодых людей в черных штанах и одинаковых рубашках свекольного цвета под водительством зятя старого раввина из Перми. Под лозунгом «Это наша земля от Хуанхэ до Рио–Гранде» они вовсю занималась «возрождением народных обычаев» — колдовали, сливали вино в сторону Восточного Иерусалима в надежде вызвать массовое бегство арабов. Жгли какие–то клочки, чтоб вызвать гибель еретических израильских деятелей, и всячески наводили порчу на врагов еврейского народа. До гротеска, который нарисовал Цейтлин, не хватало лишь спящей в гробу Суламифи — Дщери Иерусалима. Да еще среди ребят не было никого, годящегося ей в женихи. В их магии и внешнем виде начисто отсутствовали признаки сексуальности, играющие огромную роль во всей практической магии каббалы.

Я спросил тогда знакомого религиозного журналиста, как он относится к возрождению Третьего храма.

— Понимаешь, все бы здорово, но массовое убийство животных, практиковавшееся тогда, противоречит современным нормам, да и еврейскому канону — галахе — тоже. Я бы не хотел, чтоб такая кровавая бойня каждый день происходила в Иерусалиме на глазах всего мира.

И за что телят зарежут,

Им никто не объяснит.

А кому мила свобода,

Тот, как ласточка взлетит.

Re:

lakht der vint in korn,

lakht un lakht un lakht,

lakht er op a tog a gantsn

mit a halber nakht.

Dona, dona, dona, dona….

Если бы еврейское государство возникло в 1936–1937 годах, смогло бы оно изменить историю, спасти евреев от наступавшего Холокоста? Известно, что история не имеет сослагательного наклонения и ставить вопрос «что бы было, если…» некорректно в научной дискуссии. Зато в политическом, общественном и особенно в художественном диспуте на такой вопрос можно бы ответить. Американский историк Питер Новак в замечательной книге «Холокост в американской жизни» доказывает, что не смогло бы маленькое нищее государство принять значительного числа евреев или, тем более изменить ход Второй мировой войны. В 30–е годы в Палестине могло бы возникнуть лишь крохотное еврейское государство в границах еврейского заселения 40–х годов. Речь не шла не только о Западном береге Иордана. Даже о Негеве речи не было, да и когда зашла, то, по рассказам очевидцев, в 1948 году советскому представителю в ООН Андрею Громыко чуть ли не угрозами пришлось уговаривать израильских представителей не уступать. Рассказывают, что Громыко кричал будущему главе израильского правительства Моше Шарету: «Без Негева вы ничто!». Государство это было бы нищее.

Сегодня принято упрекать британцев, не давших сионистам по–настоящему развернуться. Опубликованные исторические документы, в том числе из британских и израильских архивов, говорят обратное. Репатриация и заселение Земли Израиля зависели не столько от доброй воли колониальных властей, сколько от финансовых возможностей сионистских организаций. Да и без документов известно, что британская власть добросовестно исполняла Декларацию Бальфура, разрешила увеличение еврейского населения в Палестине в десять раз, способствовала созданию независимых органов еврейского самоуправления со своими вооруженными формированиями, чего не допускалось у арабов Палестины. Лишь в 1936 году, во время арабских беспорядков (или Великого арабского восстания, как их называют арабские историки) британцы поняли сложность и неразрешимость конфликта. Именно тогда в Британии осознали впервые неизбежность своего ухода из Палестины и бессилие в решении арабско–еврейского конфликта там. Неслучайно Палестина была единственной колониальной территорией, откуда британцы ушли, не наведя порядка и не прекратив вооруженный конфликт.

Возникнув в 1933–1936 году, еврейское государство неизбежно оказалось бы на грани финансового банкротства, как и в 1948 году. Краха не случилось лишь благодаря значительным репарациям из Германии за кровь евреев во времена нацизма. Германская финансовая помощь позволила покончить с карточной системой и начать экономическое развитие. Книга «нового» историка Тома Сегева «Седьмой миллион» и официального израильского историка Дины Порат «Вожди в ловушке» единодушны в выводе, что там смогли бы принять, а тем более организовать значительное число еврейских беженцев. Разумеется, спасение каждой души — это спасение целого мира.

В других вопросах — что могли бы сделать и не сделали — историки расходятся. С началом Второй мировой войны молодое государство оказалось бы в сложной политической ситуации, окруженное пронацистскими режимами — Ираком, Ираном и Египтом и вишисткой администрацией в Сирии, да и большой немецкой колонией в самой Палестине. Британское присутствие в Палестине позволило организовать тогда серию переворотов в арабских странах, а переброшенные туда польские и французские бойцы Сопротивления способствовали захвату Сирии. С началом Второй мировой войны вокруг Палестины складывалась угрожающая ситуация. Сомнительно, что без британских войск удалось бы ее отстоять. Итальянская авиация несколько раз бомбила Тель–Авив. Вторжение корпуса Роммеля в Палестину считалось неизбежным. Бен–Гурион всерьез рассматривал в 1941 году планы эвакуации всего еврейского населения на гору Кармель в Хайфе, где обреченные евреи собирались дать последний бой наступавшим германским войскам. Роммеля остановили под Альбукерком, а его поражение определили героические действия британцев по блокированию линий снабжения, а еще больше героизм советских солдат на Восточном фронте.

Вряд ли маленькое еврейское государство в Палестине смогло бы как–то повлиять на исход Второй мировой войны. Вероятно, стараясь спасти евреев и выполнить свой национальный долг, еврейское государство неизбежно пошло бы на уступки и соглашения с нацистской Германией и ее союзниками. В накаленной атмосфере Второй мировой войны, где «ты за наших или за фашистов», еврейское государство могло бы оказаться в стане держав фашисткой оси. Сомнительно, что даже тогда удалось бы вывезти из Европы значительное число евреев. Зато вероятно, что после войны еврейское государство оказалось бы не в стане победителей, ощущающих вину перед еврейским народом, а в стане побежденных.

Да и в военное время любое сотрудничество еврейского государства с нацистами неизбежно повредило бы еврейским общинам в мире. В США власти не встретили бы большого сопротивления, если бы вместе с миллионами немцев, итальянцев, японцев, венгров и других американцев, происходивших из стран оси, интернировали, а затем и выслали бы евреев. Во всяком случае, в 50–е годы, в разгар маккартизма в США, большинство изгнанных «коммунистических агитаторов» составляли евреи. Среди них оказался и реальный Чарли Чаплин.

Еще более вероятна в таком случае депортация евреев из больших городов СССР в восточные районы. Подобно крымским татарам, чеченцам, ингушам, немцам их запросто могли объявить «народом–предателем». Ведь после образования Государства Израиль евреи перестали там быть «советским народом» и стали иностранной нацией. Похоже, в СССР планировали депортацию евреев на Дальний Восток и в Сибирь, сначала в 1948 году, а потом в 1953–м. Хотя здесь тоже не все просто. Для такой операции нужны списки в каждом ЖЭКе, в каждом райисполкоме, в каждом министерстве; нужны тонны документов — накладные на вагоны, бараки, довольствие если не для ссыльных, то по крайней мере для ВОХРа. До сих пор не обнаружено ни одной бумажки.

Существует другое объяснение. Раздувая панику, советские власти надеялись вызвать массовую истерию и репатриацию евреев в другом направлении — в Израиль. Здесь не было нужды в создании особых структур. Государственное управление по репатриации переместило до того миллионы поляков, армян и других. СССР оказал решающую помощь молодому еврейскому государству в деле отражения арабских армий, вторгшихся в страну, и в деле строительства Армии Обороны Израиля. СССР располагал в Израиле огромной агентурой, вероятно, надеялась на создание там государства народной демократии. Во всяком случае, многие в Израиле ждали массовой репатриации из СССР, кто с надеждой, а кто со страхом.

Крупнейший советский специалист по Ближнему Востоку Евгений Примаков неоднократно говорил в интервью, что «Громыко голосовал за Израиль, надеясь, что туда приедут наши люди строить социализм». Зерах Варгафтик, депутат Национального собрания, подписавший Декларацию о независимости Израиля, рассказывал мне, что Бен–Гурион в 1947 году уговаривал испуганных министров голосовать за провозглашение независимости, обещая два миллиона евреев из СССР в течение двух лет.

Однако это уже другая утопия, заслуживающая отдельного рассказа.