«Дети стекольщика, или Бриллиантовый век без нас»

Дети стекольщика, или Бриллиантовый век без нас (ода киберпанку)

Мери Шелли

Дети стекольщика, или Бриллиантовый век без нас

(ода киберпанку)

«Модные лозунги киберпанка наподобие «концентрации воображения» и «технической грамотности» были восприняты с подобным безразличием... «Техническая грамотность» 50-х годов вызывала восхищение и беспокойство — но «техническая грамотность» 80-х годов вызывала экстаз и ужас. Киберпанк был странным явлением, несмотря на простоту его основных принципов».

Брюс Стерлинг, киберпанк

«Желтое, как сыр, солнце какого-то там спектрального класса искрилось, как ему и положено...»

Воха Васильев, фидорпанк

1. Человек с нейроружьем

Когда я слышу слово «киберпанк», а хватаюсь за свою мышку.

Нет, не то чтобы меня раздражал замечательный жанр cyberpunk, совсем наоборот. Но когда я слышу это слово в русском варианте, меня сразу же одолевают мрачные подозрения. Становится мучительно больно за бесцельно прожитые отечественной фантастикой годы. Поэтому, когда я слышу «киберпанк» — мне хочется рвать клавы.

Возможно, начавшие читать эту статью полагают, что догадались, о чем сей плач Ярославны. А самые-самые из них думают, что даже видят некую стереотипную канву критики. Дескать, настоящий cyberpunk — это не наше, это Гибсон, а наш киберпанк — это тот же Гибсон, переписанный через 10 лет шершавым языком фидошника Лукьяненко.

Все гораздо хуже. Но начнем по порядку.

Известны неоднократные попытки определить, что такое «киберпанк», а также найти отечественные аналоги. При всем разбросе этих попыток (мы честно отзнакомились с некоторыми и даже нашли иные вполне занимательными), очевидно всеобщее упущение. Да, киберпанк — это не наш жанр. Да, ему свойственна не наша безбашенность, бездуховность и прочее наплевательство, переходящее в неконтролируемые кошмары. Да, киберпанк чересчур увлекается внешней стороной технологического прогресса, переделкой людей и прочей голливудовщиной.

Но не это главное. Главное, что киберпанк — это НФ.

Для современного рассеянина, рассеянного рыночно-политическим оболваниванием, вполне естественно не понимать аббревиатуры НФ и даже смеяться над ней. В самом деле, жизни на Марсе так и не нашли, зато везде продаются такие народные грибки, которые даже школьнику докажут принцип неопределенности Гейзенберга как дважды два. И тем не менее, мы берем на себя наглость утверждать: жанр НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА существует и даже определяется. Определяется своим небезразличным отношением к НАУКЕ, этому еще не совсем сброшенному со счетов инструменту познания. Конечно, нельзя точно сказать, в каком месте заканчиваются реальные эксперименты науки и начинаются мысленные эксперименты научной фантастики. Но вполне очевиден метод, определяющий связь науки и научной фантастики так же, как наличие источника света определяет связь едущего паровоза и бегущей рядом тени. Нет паровоза — нет тени. Нет источника света — нет тени.

Мы полагаем, что свет еще не вырублен, несмотря на веерные отключения в отдельных регионах. А вот паровозик ушел. В России больше нет науки — и как следствие, нет научной фантастики. И эта загадочная история, как любят писать писатели, «началась задолго до сегодняшнего дня».

2. Их нравы

Что такое «киберпанк», много говорили до нас. Мы разве что чуток подкорректируем уже существующие определения с учетом сделанного выше заявления о том, что киберпанк есть вполне закономерный этап развития научной фантастики.

Стандартное «как известно» говорит нам, что жанр расцвел в Америке в 80-е, и что киберпанковский роман номер 1 — это «Нейромант» Гибсона. Однако Гибсон — это «уровень ноль», count zero. Хорошо сваренная попсня. Он и сам признавался в своих интервью, что все знания о компьютерных вирусах почерпнул из разговора с девушками в баре, а по серьезным технологическим вопросам то и дело звонил Стерлингу.

Стерлинг с его «Схизматрицей» — это уже «уровень 1». Автор первого детального репортажа о том, что такое хакеры, журналист и популяризатор науки Брюс Стерлинг известен тем, что о чем бы он не писал — он по крайней мере тратит время на то, чтобы разобраться в вопросе. А потом еще — вы только подумайте! — делает выводы и прогнозы. Об охотниках за ураганами он пишет с не меньшим интересом, чем о пост-перестроечной России. Если он описывает метеоритный поток, то подсчитывает все метеориты и их диаметр с точностью до метра. И одет, кстати, нормально. И в очках. Такой вот зануда. Но именно он сформулировал основные направления киберпанка, сообщив главное отличие антигуманистической честности этого жанра от красивых идеалов старой фантастики:

«Чудовища киберпанка не исчезают так просто. Они уже бродят по улицам. Они рядом с нами. Возможно, что и мы являемся Чудовищами. Чудовище будет защищено авторским правом, и их будут изготовлять во всем мире. Скоро все Чудовища будут работать посудомойщиками или официантами в низкопробных забегаловках».

О чудовищах — чуть подробнее. Ведь именно из-за чудовищ многие воспринимают киберпанк как особую, но не принципиальную форму «страшилок» о мире, где компьютеры победили человека. Где же тут наука, вопрошают читатели, привыкшие к тому, что условным знаком НФ является чудак-профессор или горе-изобретатель.

Разглядеть НФ в киберпанке действительно бывает сложно. Проблема в том, что до киберпанка под словом «научная» имелась в виду ДРУГАЯ наука. В конце концов, Азимов тоже писал НФ про роботов. Однако то, на чем ехали классические научные фантасты, было классической наукой Ньютона и Декарта. Не умаляя общности, можно считать, что этот паровоз спокойно докатился аж до середины XX века на колесах вполне очевидной модели мира — Бог как царь Вселенной, Человек как царь Природы. Наличие иерархии четко определяло и направление прогресса: все выше, выше и выше. Нужно лишь выяснить закон, создать технологию — и осчастливить ею человека. Чувством такого прогресса одинаково наполнены и книги Кларка, и книги Ефремова. Конечно, они любили покопаться в частных случаях, изобразить тестирование своих заранее придуманных законов природы. Тем не менее, в «классической» НФ все Франкенштейны в конце концов умирают, а все инопланетяне начинают говорить на общем языке — хотя бы перед смертью.

В середине века эта красивая пирамида мироустройства стала давать крен как в области теории (сплошные неопределенности и относительности), так и в области практики (достаточно одной Хиросимы). Еще какое-то время классическая наука пыталась сваливать проблемы на «частные случаи» и «исключения». Однако действительность неумолимо доказывала: пушка в руках идиота — не фигура речи, а действительное состояние дел. Отражением ситуации и стал киберпанк. Чудовища киберпанка плюют на венец природы и при случае делают его подопытной крысой; более того, Человек оказывается лишь Одним Из Чудовищ, и вовсе не красивейшим, не умнейшим. Добрые правила робототехники и прочие законы прогресса под сенью человекообразного Бога оказываются несостоятельными — если чудовищ много, то и принципы их жизни могут быть разными.

Однако кризис классической научной модели не означает кризиса науки в целом: в «Схизматрице» Стерлинг вовсю цитирует Илью Пригожина, певца новой физики, где спонтанная динамическая гармония на границе порядка и хаоса заменяет холодную иерархию классической «гармонии сфер». Наука о сложности приходит на смену науке о единственном и заранее известном решении. В результате произведения дотошного Стерлинга оказываются даже ближе к научной журналистике, чем к фантастике. Причем новая наука, на которую опирается партиарх киберпанка, даже сейчас считается «молодой»: для широкой популяризации пригожинской и аналогичных теорий, вероятно, потребуются еще десятки лет.

Кстати, с трудностями популяризации этой науки во многом связано и то, что киберпанк ассоциируется у многих исключительно с хакерами и победой компьютерного разума над человеческим. Между тем «Схизматрица» Стерлинга гораздо больше посвящена биотехнологиям, а Суэнвик выращивает свои «Вакуумные цветы» вокруг идей трасформации психики. Наконец, большую роль в произведениях киберпанков играют наркотики — технология, мягко говоря, не самая новая. Это еще раз доказывает, что появление киберпанка связано не столько с компьютеризацией, сколько с новой научной парадигмой — или по крайней мере, с кризисом парадигмы старой. Другое дело, что компьютеризация в это время действительно стала массовым явлением и определила основной язык, основной «носитель» новой научной фантастики. Гибсон, по стилю куда более близкий к Голливуду, чем Стерлинг, оказывается и ближе к людям — ведь сесть за компьютер и почувствовать себя кибер-ковбоем можно было сразу после прочтения «Нейроманта». Стерлинг сформулировал идею — но Гибсон сыграл музыку для масс.

Конечно, стоило бы отметить и многих других представителей НФ «нового типа». Например, вспомнить гениального переключателя реальностей Филипа Дика — официально его не записали в киберпанки только потому, что он умер чуть раньше, однако фильм «Бегущий по лезвию бритвы» — всеми признанный кино-киберпанк #1. Можно было бы даже сказать, что Дик, Гибсон и Стерлинг — это трехвекторник, по которому легко раскладывается весь остальной киберпанк. Типа, Суэнвик — это больше Стерлинг и Дик, а Рюкер — это Дик и Гибсон, совсем без Стерлинга. Шутка, шутка! — мы таких глупостей делать не будем. Мы вам не какой-нибудь Сергей Переслегин, по голове которого в молодости так сильно проехал каток негуманитарного образования, что он теперь едва ли способен отклеить свой язык от асфальта функционального анализа и прочей железобетонной алгебры.

Кроме того, тема нашей статьи — киберпанк с этой стороны, а не с той.

3. Рыбка в банке

Тут самое время воскликнуть: «Да наш Беляев с его «Головой профессора Доуэля» — на голову выше всех Гибсонов!»

Увы, Беляев умер в 1942-м. А Замятин, с которого Оруэлл содрал свой «1984», написал «Мы» вообще в 20-е. Проще говоря, в первой половине XX века, а может даже и до конца 60-х, в России еще была научная фантастика. Та самая, классическая. Ефремов и все такое.

Однако затем настали неизбежные 80-е. На Западе расцвел киберпанк, но расцвет этот не вызвал отклика в сердцах советских людей. Что вызывало в них отклик, все мы знаем с детства. Стругацкие и еще раз Стругацкие. А и Б, сидящие на трубе.

Нет-нет, не подумайте, мы не собираемся трогать святую трубу. Лишь выражаем осторожное удивление тем фактом, что в стране самой великой литературы, самой продвинутой науки и самой мощной техники — это наш спутник первым сказал «пи-пи»! это наш Гагарин первым сказал «поехали»! это у нас пересадка сердца стала обычным делом!.. Короче, на горизонте научной фантастики такой вот супердержавы ярко горела ТОЛЬКО ОДНА, хотя и двойная звезда Стругацких.

Ну не странно ли? Нет у нас ни космических опер в духе Кларка (это один из представителей гнилого Запада, где, как известно, нету великой литературы), ни роботов Азимова (обратно бескультурные американцы), ни уже упомянутых шизовых приглючений Филипа Дика (все те же американцы, а у них ведь только «Макдональдс»!). Я уж не говорю о магических реальностях Маркеса и Кастанеды (вы будете смеяться, но они, по сути дела, тоже американцы). Впрочем, даже братья-поляки могут дать нам фору — с их Лемом, просуммировавшим в одной голове все технологии двадцать первого века.

При взгляде с этих вершин заметно еще и то, что хитовая фантастика Стругацких не была, строго говоря, научной. Кто-то назвал ее «социальной фантастикой» — очень верный термин, с учетом того, что строй был «социалистический». Инженер на сотню рублей, размышляющий о судьбах Человечества — это было очень близко состоянию духа забитой советской интеллигенции.

Не исключено, что в голове иного возмущенного читателя, дочитавшего до этих строк, уже роятся огненные буквы, складывающиеся в пламенное слово «духовность». Он, читатель, знает, что на вопрос «А правда, что у вас зарплата всего сто рублей?» наш высокодуховный человек всегда отвечает «А зато У ВАС негров линчуют!» — и этим все сказано на века вперед.

Да, мы и сами были бы рады согласиться с предположением, что российская фантастика потому перестала интересоваться наукой, что ее больше интересовали судьбы негров. Что будет, если дать негру золотую рыбку, выполняющую желания? — такой вопрос действительно оказался во главе угла, о который билась отечественная фантастика 80-х, как рыбка об лед. Ракеты тем временем продолжали выводить на орбиту представителей братских стран, по одному брату нашему меньшему за плевок. Негры радовались, и все было как будто оки-доки.

Но нет, не все. Мы знаем, что были и другие фантасты в своем отечестве. Но многие ли сейчас помнят, например, Илью Варшавского? — а ведь настоящий был киберпанк! Почему такие люди не стали звездами, почему их не переиздают по десять раз? — вот вопрос. Даже Лема переиздают гораздо реже, чем Стругацких. Ну да, конечно, зачем народу узнавать от этого Лема, что «пьянство стало сущим социальным бедствием Курдляндии, о чем, однако же, в книжках для школьников не упоминается» — ведь гораздо лучше и полезней узнать от Стругацких, что человек — это промежуточная стадия между обезьяной и вершиной творения, которой является то ли рюмка коньяка с огрызком лимона, то ли стакан водки с огурцом.

С другой стороны, социальная фантастика левой ногой родила очень нужную и в то же время безопасную область советско-детской фантастики. «Алиса, мылофон у меня!» — трогательно сообщали Булычевы и Крапивины детям советских инженеров на сотню рублей. Эти фантасты стали-таки популярными к 90-м — благо дети подросли. Долгосрочный пиар, как сказали бы эти самые дети на их современном языке.

Глядя на это торжество гуманизма, сложно удержаться и не напеть макаревичево «тот был умней, кто свой огонь берег, он обогреть других уже не мог, но без потерь дожил до теплых дней...» Но мы не будем, потому что литературная педофилия — тема отдельной статьи. Здесь же нас интересует тот факт, что наука начала вытекать из дырявого корыта российской фантастики еще в 70-е. Она пока не утекала из самой страны — в массовом порядке мозги поплыли на Запад попозже, когда разрешили. Но она уже утекала из мировоззрения. И все больше фантастов, замученных серой реальностью, впадало в размышления о судьбе негров и об этичности изменения этой судьбы с помощью золотой рыбки. За разглядыванием этой рыбки, выловленной из банки с трудом добытых шпротов, они уже не видели ничего вокруг.

4. А зато у нас делают ракеты

Интернет был попросту незамечен отечественными фантастами. Не замечен настолько грубо, что все отмазки о «чужой» или «не такой уж передовой, как кажется» технологии начисто смывает, когда начинаешь выяснять их реальное отношение к этому феномену. Возникает ощущение, что говоришь со слепыми.

Особенно нас поразила в этом смысле одна из передач «Антропологии» на НТВ в прошлом году, где гостем Диброва был фантаст Еремей Парнов, автор романа про Интернет под названием «Бог Паутины». Только в середине передачи, после странных заминок, последовавших за вопросами о чатах, сайтах и т. п. наконец выяснилось, что «знаменитый фантаст» к Интернету вообще не подключен. На вопрос Диброва, откуда же он знает про Интернет, фантаст ответил, что оттуда же, откуда он знает про буддизм и многие другие вещи:

Я беру из книг, из статей. Ну, из непосредственного наблюдения, из небольшого опыта. Из воображения.

Нет, вы только представьте! — существует огромная вселенная Интернета, основой которой является интерактивность. Тысячи людей уже подключены, уже живут там. А фантаст Парнов берет ее из книг и воображения, словно это мертвая религия. Просто супер-маниловщина какая-то: все равно что жить в одной трамвайной остановке от океана, но никогда не прийти и не посмотреть его, зато изучать по атласам и рассказам очевидцев.

Мы решили произвести более глубокие изыскания на эту тему. Как оказалось, другой фантаст, Борис Стругацкий, знаком с Интернетом чуть больше. Однако ощущение каких-то особых «шор» в отношении Сети не пропадает и здесь. Вот несколько ответов Стругацкого из офф-лайнового интервью за 1999 год — мы выбрали их простым поиском по слову «Интернет».

Вопрос: Борис Натанович, писателей-фантастов часто отождествляют с предсказателями будущего. В этой связи очень интересно было бы узнать, почему такая вещь как Интернет полностью отсутствует в «мирах будущего» из ваших книг? Вопрос, собственно, возник после чтения романа моих друзей Шелли «Паутина». Там герой рассуждает о том, что Интернет оказался по сути дела «непредсказанным» в фантастике. Для русской фантастики (и в частности, для вашей) это выглядит действительно так — у нас и сейчас нет киберпанка или какого-либо похожего направления фантастики. Почему так? Вы не чувствовали, что глобальные системы коммуникации будут серьезно влиять на жизнь человека (по сравнению с космическими перелетами, нуль-Т и другой техникой будущего из ваших романов)? Может, вам было просто неинтересно это направление? Или развитие Сети явилось для вас неожиданным, как и для многих других людей?

Ответ: У нас была идея Большого Всепланетного Информатория. У нас была идея Линии Доставки. У нас была идея Нуль-Связи. Все это вместе заменяло нам, причем с избытком, нынешнюю идею Сети. Может быть, именно поэтому я не способен рассматривать Сеть как очередную «победу науки над фантастикой». Для меня это совершенно естественное продолжение не вчера начашейся телефонизации пополам с компьютеризацией. А вообще Вы, конечно, правы: фантасты (в том числе и АБС) — никудышные предсказатели-прорицатели. Да этого от них и не требуется. Они не сеют, они — в лучшем случае — разрыхляют почву под посев.

Вопрос: Уважаемый Борис Натанович! Хотелось бы услышать Ваше мнение о значении Сети (Internet) для общества в настоящее время. Считаете ли Вы, что Сеть только ускорит/замедлит процессы в обществе, или она может стать самостоятельным фактором, определяющим прогресс? На какие аспекты она повлияет больше всего?

Ответ: Вообще-то я уже не раз высказывался на эту тему, поэтому буду краток. В какие-то фундаментальные «прогрессоопределяющие» свойства Интернета я не верю. Уже появился (а со временем будет все утолщаться) слой «интерменов» — фанатов Сети, для которых Сеть станет вторым (а возможно, и первым, главным) домом; которым она заменит привычные формы общения и старые источники эмоциональной и рациональной информации о мире. Но таких людей никогда не будет слишком много, как никогда в мире не было слишком много фанатиков литературы или телефонного общения.

Вопрос: Уважаемый Борис Натанович! Может, я что-то пропустил, и этот вопрос Вам уже задавали, но мне все же интересно: идея Всемирного Информатория пришла к Вам независимо, или Вы с Аркадием Натановичем уже слышали о каких-либо разработках в области компьютерных сетей? И вообще, когда получил распространение Интернет, Вы ощутили это как свою личную победу, или же как разочарование в данной идее?

Ответ: Идея БВИ казалась нам всегда такой очевидной, такой сама собой разумеющейся, что никаких чувств ее реализация у нас не вызвала.

Опять как будто все ясно. Действительно, фантастика отличается от технической литературы тем, что первая в основном посвящена людям. Социальная и этическая фантастика — тем более. Технологии, о которых она рассказывает — это, так сказать, тренажеры для испытания личности, социума и их отношений. Бижутерия.

Но тогда зачем так много космических кораблей? Почему столько чувств у отечественной фантастики вызывает реализация перелета из одной точки в другу в железной банке? Ведь эта технология была очевидна даже древним китайцам, придумавшим порох задолго до европейцев. Почему же наших социально-этических фантастов так волнуют идеи транспортировки тел — а технология мировой сети для транспортировки мыслей и образов не волнует вовсе? Разве Интернет не является куда более СОЦИАЛЬНОЙ технологией, чем станция МИР (даже с учетом того, что последняя вот-вот упадет на Париж)?

В латиноамериканской фантастике тоже нет Интернета. Но это более логично, потому что их Борхесы-Маркесы-Кортасархесы вообще не торопились хвататься за чудеса белых людей. У них и космические корабли не бороздят особенно, и пришельцы не пикникуют где попало.

С этой точки зрения игнорирование Интернета отечественной фантастикой выглядит очень, очень непоследовательно. И хотя она продолжат называть себя «научной», мы все больше уверяемся в мысли, что «научность» здесь ─ нечто вроде скорлупки от высохшей цикады.

Недавно это наше подозрение укрепилось еще больше, когда мы наблюдали в магазине книгу Вячеслава Рыбакова «На чужом пиру». На обложке ее изображен то ли шаттл, то ли «Буран» из парка Горького. Между тем, как мы узнали из статьи Синицына и Байкалова к сборнику «Фантастика-2000», «Писателя (Рыбакова то есть — М. Ш.) прежде всего интересует человек, но человек, живущий в соответствии с такими высокими нравственными нормами, по каким не жил никто и никогда, за исключением, может быть, того, кто взошел на крест за грехи наши».

Ей-богу, от слов «за исключением, может быть...» хочется встать и разразиться чем-то бурным, плавно переходящим в молитвенное. После этого даже как-то стыдно задавать вопрос «а зачем же такому крутому человеку корабль типа шаттлобуран, нарисованный на обложке?»

Вопрос однако остается: может, стоило бы прямо, без космофаллических символов и околичностей, изобразить вместо «Бурана» те самые высокие нравственные нормы — и на обложке, и в романе?

По-честному, фантастике, из которой утекла наука, стоило бы тотально перейти на фэнтези. Меченосство (Перси уверяет меня, что лучше написать «мечезвонство») — это наиболее удобная форма не только для решения наличествующих этических теорем, но и для выдумывания новых, которые тоже никого не интересуют, но их тоже можно порешать.

И действительно, фэнтизация (Перси поправляет: лучше «фантизация») российской фантастики налицо. Но фантасты, как известно — самые консервативные люди в мире. И видимо поэтому наша фантастика все еще сохраняет маску «научной», все еще заходит «потусоваться» в дискуссии о технологиях. Словно игрок, который еще не решил, какая же масть у него козырная: черви или пики. Что лишь добавляет абсурда в игру за принципы:

— А правда ли, что у вас зарплата всего сто рублей?

— А зато у вас негров линчуют!

— Да помилуйте, у нас даже за слово «негр» могут посадить! Это у вас, в высококультурной стране, все друг друга обзывают «жидами» и «хачиками»...

— А зато... а зато у нас делают ракеты!!!

Интересно, что в то же время все тот же киберпанк Стерлинг спокойно и обстоятельно предсказывает провальность разорительной практики запуска в космос железных банок с подопытными людьми. В «Космическом кибепространстве» описывается развитие связи и получение альтернативного способа внеземных путешествий: тысячи дешевых роботов, которых гораздо легче, чем людей, раскидать по другим планетам, могут стать «глазами и ушами» людей во вселенной.

Однако увлеченные этикой «единственного и заранее известного решения», российские фанатасты не заметят и таких идей — даже в своей любимой космической теме. Возможность смотреть на мир вооруженным глазом уже утрачена. Либо до сих пор не приобретена и уже не будет приобретена — и вот уже герои фантаста «молодого поколения» Лукьяненко бороздят пространство на «Буранах», в которых после каждого гиперпространственного прыжка нужно перегружать «Виндовоз» с компактного диска, причем вручную. Если и существовали инопланетные цивилизации — они уже умерли от смеха.

Кстати, есть подозрение, что отсюда же растут ноги «детской темы» в фантастике. В интернет-форумах читатели частенько обсуждают, почему Лукьяненко так любит персонажей-подростков. Одни шьют бывшему детскому психиатру педофилию и гомосексуализм (психиатры почти все сами «с приветом», это известно — какой же сапожник ходит в сапогах?). Другие с пеной у рта доказывают, что С. Л. и подобные ему грибы-крапивники — великие учителя и поднимают важные вопросы педагогики. Мы можем предложить более прозаичное объяснение. На детскость персонажа фантасты часто списывают собственную глупость. От лица подростка автор может назвать какую-то штуку «какой-то штукой» и не пытаться даже объяснять, что он имел в виду — потому что он и сам не знает. Проще говоря, все та же фантизация.

5. Мой поезд едет не туда

Но мы забежали немного вперед. Сначала посмотрим на 90-е с той стороны. Киберпанк еще некоторое время продолжал дикой тенью порхать перед паровозом науки. А затем, как всякий закономерный этап научной фантастики, закончился, породив жанры новые.

Перечислять их ни к чему — хотя даже сами словечки типа «стимпанк» очень забавны. Отметим лишь общие тенденции. Итак, мир не умер от войны и наркоты. Человека не поработил компьютерный разум, и скрестить человека с тараканом тоже не вышло. Вооруженный технологиями (а иногда и женившийся на них, как в «Айдору» Гибсона), человек огляделся и обнаружил много мусора. Ему захотелось чистоты, красоты или просто свежего воздуха. Заодно он решил посмотреть, что такое духовность. Может даже, покопаться в подвале и на чердаке — кажется, именно там бабушка с дедушкой эту духовность прятали. Конечно, не хочется брать ее как есть, ветхую. Но если учесть опыт столконовения с Чудовищами киберпанка, может, вместе и получится что-то новое. К примеру, может оказаться, что с Чудовищами можно общаться без пушек и при этом вовсе не навязывать им свой язык, и не требовать, чтобы они признавали тебя венцом творения и царем горы.

Стерлинг с Гибсоном, наигравшись в электронно-биологические войнушки, вместе отправились в Англию начала прошлого века и построили «Дифференциальную Машину», с которой (в действительности так и не построенной) связан забавный реальный факт, состоящий в том, что первым программистом была женщина. Нил Стивенсон, доигравшись в нейролингвистических войнушках «Снегопада» до снега на всех экранах, написал «Бриллиантовый Век» — викторианскую сказку XXI века, Алису в стране Нанотеха. Ден Симмонс — ну, войнушки он бросить не смог, но «Эндемион» все-таки существенно отличается от «Гипериона». Возвращение Старой Земли, Джон Китс, Фрэнк Ллойд Райт и тибетские воздушные змеи в одном флаконе. И опять же в главной роли — девушка, дитя от брака человека и машины.

У новой научной фантастики еще много интересных черт, но анализировать эти идеи широкий российский читатель сможет разве что лет через пять — раньше мы вряд ли увидим перевод того же «Бриллиантового Века». И все же есть одна важная черта, которую стоит упомянуть. У раннего Гибсона Россия выступала как некая таинственная и могущественная держава. Оплавленная дискета с «русским ледорубом» играла роль того самого ружья, которое стреляло. В позднем Гибсоне («Айдору») от русских остались разве что «наташи», Славянские Барби — проститутки из Владивостока, с помощью пластической хирургии превращенные в красоток и проданные в бары Токио. Правда, мафиокоммунисты из русского Комбината пытаются стащить одну нанотехнологию, но их обламывают — хотя и дают им взамен два острова из радиоактивного мусора.

А вот в «Бриллиантовом Веке» Стивенсона России нет вообще — даже как мусорщика. Британцы есть, китайцы есть, израильтяне есть, и самые разные племена индийцев-арабов есть. Все — со СВОИМИ технологиями. Теперь понятно, почему нет русских?

Зато, как уверяют нас книги типа «Фантастики-2000», есть русская фантастика! Впрочем, мы видели это сами. И даже в картинках — когда однажды с удивлением обнаружили на полке «Дома Книги» некую книгу. Сверху на обложке было написано что-то про Стругацких и изображены их профили. А ниже были изображены очень страшные уроды-мутанты, и подпись — «Время учеников». Умный человек делал обложку.

Но это было несколько лет назад. Нынче же, как уверяет нас «Фантастика-2000», отечественная фантастика испытывает подъем. Правда, очень сомнительным критерием подъема кажется описание отечественных фантастов в терминах НАСТОЯЩИХ фантастов. Типа, «Андрей Лазарчук наконец увидел изданным свой гиперроман «Опоздавшие к лету», как будто рожденный воспаленным воображением вставшего из могилы Филипа Дика».

Хочется добавить — ура, не прошло и двадцати лет после смерти покойного! Но метод таких стравнений оказывается на самом деле верным, и доказательство тому — широкое его применение. Макс Фрай недавно в одной из дисуссий на «Тенетах» сравнил Крусанова с Маркесом. «В качестве русского Маркеса, насколько я помню, позиционируется Липскеров», пошутил в ответ Леонид Делицын. Насколько нам известно, Липскеров — это какой-то московский торговец фаст-фудом.

Или вот — возьмем двух наиболее близких к киберпанку популярных авторов, Пелевина и Лукьяненко. Говорят, оба начинали с оригинальных рассказов. Увы, их нынешнее творчество романистов выявило злые шутки спонтанной некромантии. Виктор Пелевин — это, естественно, восставший из могилы Карлос Кастанеда с журналом «Крокодил» в руках. Некоторые уверяют, что у человека, хоть немного пожившего в Москве, а также знакомого с Интернетом, язык вообще не подымется назвать последние два романа Пелевина «фантастикой». Запоздавший хроникер-фельетонист, не более — так говорят о Пелевине люди, которые живут не в Гондурасе и сами видят, что происходит вокруг.

Более плодородную почву открыл Лукьяненко, которого сравнивают с Гибсоном — ошибочно, ибо это сравнение сильно опускает Гибсона. Появление этого сравнения, вероятно, связано с тем, что книги обоих попсовиков-затейников от киберпанка появились на российском рынке почти одновременно. Однако Гибсон не только на пятнадцать лет обогнал Лукьяненко в попсовизации виртуальности. Гораздо важнее, что он работал, так сказать, в «национальной традиции». Создал новый — но по-прежнему английский — язык с новыми словечками типа microsoft. Вдохнул в типично американскую сказку о ковбоях новый нейроромантический драйв.

Нужно ли объяснять, какие чувства после этого вызывает язык «Лабиринта отражений», с парой лубочных картинок про добра молодца, который затем превращается в «дайвера», бегающего между «роутеров» и прочих билогейтсовых терминов. Попытка спроецировать этого «русского народного ныряльщика» на национальную традицию вызывает в памяти лишь несколько старых анекдотов про сантехников и ассенизаторов. Вот и весь великий и могучий.

О традиции же научно-технологической можно сказать только то, что замена ржавого корабля «Буран» на подводную лодку «Виндовоз» прошла у Лукьяненко так же легко, как в ином фэнтези герой меняет волшебный меч на волшебную палку. Простое наблюдение: в «Лабиринте Отражений» нет ни одного случая работы СЕТЕВОЙ технологии, хоть какой-нибудь мало-мальски распределенной, распараллеленной системы. Даже в фильме «Матрица» — уж на что попса голимая! — такие эффекты есть: любой человек, заметивший Нео, превращается в агента. Кстати, в августе в Берлине началась игра типа «Бегущий человек» — оснащенные Интернетом ловцы поймали беглеца чуть ли не на второй день, испортив шоу RealityRun слишком быстрой развязкой. А еще они там играют в «Большого Брата» — тоже вполне реальная, вполне зловещая и вполне сетевая игра. Чудовища киберпанка действительно ходят вокруг нас.

Увы, далеко не каждый даже-фантаст и даже-сейчас способен видеть Сеть как Сеть, а не только как чат для хоббитов. В общем, по нашим меркам, Лукьяненко — это никакой не Гибсон, а просто Стругацкие плюс голливудский сериал «Горец Навсегда». Шаг вперед, два шага назад, обратно к воде. Вспять твоя эволюция, сталкер — будешь теперь дайвер.

О «Фальшивых зеркалах» сказать вообще нечего. Как в случае с Пелевиным, это уже и не фантастика вовсе: в виртуальных личностей мы успели наиграться задолго до Лукьяненко. Кое-кто доигрался и до создания виртуального лже-Стругацкого, которого даже знатоки творчества АБС не раскусили на протяжении более трех часов сетевого интервью — парнишке-шутнику просто надоело отвечать на вопросы, и он сам признался.

Превращение опыта, полученного в таких играх, в фантастические произведения — тоже не ново. Уже упомянутый роман «Паутина», написанный еще в 1998-м, видимо, не получит никаких «Интерпрессконей» и прочих премий, раздаваемых братьями-фантастами друг другу внутри своих закрытых тусовок, очень напоминающих ЛИТО советского разлива (одна только банда пенсионеров из журнала «Если» чего стоит!). Однако все идеи «Фальшивых зеркал» можно найти в одной главе «Паутины».

Единственное, что действительно «свежо» в продолжении лукьяненковской саги-фуги о дайверах, так это фраза «А кто такой Гибсон?». Все-таки не выдержал русский конь, сломался и «остроумно пошутил юмором». Это упорное прославление собственной неграмотности особенно мило звучит в романе на фоне очередного прославления Билла Гейтса.

Зато о последнем же ударе фидорпанка Сергея Лукьяненко — интерактивном романе «Прозрачные витражи» — хочется сказать теплых слов побольше. Нет, не о содержании, ибо текст все тот же — с фразами, похожими на замыленную деревяшку стиральной доски («Знаешь, я все-таки очень тебя люблю»), либо просто с чужими («Внутренняя Монголия», «с матрицы съехал», и даже буква F в углу экрана). Гораздо более любопытные вещи можно заметить, изучая оформление этого проекта.

«Насколько нам известно, это первый подобный эксперимент в русскоязычной Сети...» — такими словами встречают нас «Витражи». Не нужно быть знатоком Сети, чтобы понять, что это неправда. Проектов такого рода, начиная от РОМАНА Лейбова и кончая «Народным романом» Макса Фрая — просто завались. Сайт «Интерактивная фантастика» существует уже года три. Бывать в Сети и не знать таких примеров просто невозможно.

Другое дело — если проект коммерческий. Тогда любой зубной порошок, который ты продаешь, будет «номер один». Тут Лукьяненко действительно первый — все прошлые игры в коллективное творчество, гипертексты и прочую сетературу велись в Рунете исключительно для удовольствия. С «Витражами» все иначе. Вместо бурных обсуждений вроде Тенетовских — аккуратно модерируемая гостевая книга, в которую проходят далеко не все сообщения (мы проверяли). Зато «Никто из отечественных фантастов ни до, ни после Сергея Лукьяненко не смог создать более яркого и запоминающегося образа...», уверяет нас Ozon. Не хватает еще сообщения о том, что после чтения Лукьяненко волосы становятся мягкими и шелковистыми.

Таким образом, если старые российские фантасты не заметили Интернета и до сих пор его боятся, то новые увидели в Сети не более чем коммерческую машину. Перспективы очевидны: идеи иссякают, а романы надо делать все быстрее, отсюда увлечение коллективным творчеством... и в конце концов, использование интернет-сообщества в качестве «литературных негров». Вот вам и вся Глубина — по щиколотку, вот вам и забота о неграх — наизнанку. Другие возможности Сети, ее влияние на людей — все это так же мало интересно нынешним российским фантастам, как рок-н-ролл был мало интересен комсомольским лидерам, когда они переквалифицировались в «неформалов».

Естественно, нас могут упрекнуть в том, что мы не о тех авторах говорим. Верно, есть и другие. Но с ними происходит почти то же, что происходило с «другими» во времена процветания Стругацких. Разве что сам Интернет немного меняет дело — в библиотеке Мошкова можно найти и нанотехничного Лазаревича, и забавных Тюрина со Щеголевым, и Петра Воробьева, издавшего свою «Наблу Квадрат» где-то за рубежом игрушечным тиражом. А на сайте CETERA можно попробовать угадать продолжение романа «2048» (в пику «Витражам» Лукьяненко, здесь утверждается, что роман уже написан, но тормоз-читатель ни за что не угадает, что там дальше).

Однако все это, чуть ближе подошедшее к киберпанку — из области маргинального. На книжных лотках «реальной жизни» в соответствующей нише беспредельно царит сериал «Дети стекольщика». Недавно сюда добавился еще один фидорпанк, Владимир Васильев. Признаемся, в одной его книге нас действительно кое-что слегка зацепило...

(Легкое отступление: «слегка зацепляющие детали» — характерная черта почти всей нашей фантастики эпохи пост-стругацизма. Это как бы рикошет той самой золотой рыбки из банки шпротов, которая возвращается отрыжкой в следующем поколении. И притом возвращается в самый ответственный момент: когда новые фантасты создают что-то такое очень новое, очень прорывное. Но из-за отрыжки в виде одной яркой детальки вся грандиозность как-то сразу меркнет. Например у супругов Дьяченко в очень серьезной книге «Армагед-дом» все герои регулярно улыбаются «от уха до уха». А один герой, самый мрачный эфэсбешник, вообще оттянулся: сначала просто «улыбнулся», а буквально через два абзаца «впервые улыбнулся». В результате этого шквала улыбок единственная мысль, которая остается в голове после чтения «Армагед-дома»: уши нужны людям для того, чтобы они не улыбались до затылка. В отношении подобных «золотых отрыжек» силен и наш любимый Лукьяненко: после каждого романа можно точно сказать, какого узкого специалиста он нанял в этот раз. Герои «Лабиринта» — сплошь ценители пива, в «Осенних визитах» нам читают отдельно скомпилированную лекцию о пистолетах, и так далее).

Так вот, обратно к Вохе Васильеву и его галактическому Фидо из «Сердец и Моторов». Зацепила нас там лишь идея планеты, где гравитация увеличивается по мере взлета над поверхностью, так что самолеты на этой планете летать не могут, зато ездят автомобили. До конца романа мы все ждали объяснения, что же случается на той планете с подводными лодками — выкидывает ли их из воды, приводя к столкновению с иностранными телебашнями? Увы, не дождались.

6. I've seen the future, brother...

Резюмируем. Просвета в российской научной фантастике в ближайшее время не намечается. Социально-этическая фантастика все дальше углубится в мечезвонство и педофильство фэнтези, а заодно подгребет под себя фантастику психологическую. Последняя будет в основном религиозной, даже пост-христианской: она будет рассказывать, как нас съели Чужие, а также выдумывать красивые и простые способы, как нам победить Чужих, этих отвратительных инопланетян из Калифорнии, Тель-Авива и Кабула — мочи их, сук, применяй боевую эмпатию третьего поколения! Но только с учетом высоких этических принципов: если ударят по левой щеке, подставь правую, а вот когда ударят по правой — тогда и мочи из всех стволов, потому что после правой щеки Христос не велел подставляться!

Элементы научно-технических игр на какое-то время останутся в книгах тех, кто по-прежнему будет гадать, какие же у нас козыри — камень, ножницы или бумага. В результате такого торможения убегут все три зайца: один умчится на китайскую Луну на ржавой помеси «Бурана» с «Виндовозом», другой спрячется на страницах «Плейбоя», третий с криком «Как нам реорганизовать Морфин?» прыгнет в узкую нору кэрроловского кролика.

Те, кто уже сейчас понимает бессмысленность беготни за этими зайцами, еще глубже уйдут в писание фельетонов, склеивая в один кривляющийся коллаж все, что под руку попало. А те немногие из них, кто захочет выдержать поток своей эрудиции в хоть каком-то стиле, скорее всего остановятся на жанре «альтернативной истории».

Очевидно также, что вся эта деградация будет одета в очень красивые фантики. Здесь снова приходит на ум аналогия с отечественной рок-музыкой. В 80-е годы заграница понятия не имела, что такое «русский рок». А он и не претендовал: сидели люди в подвалах, поигрывали в свое удовольствие, протестовали и самовыражались. В 90-е на этой почте возникла миллионная индустрия, суперкультура фантиков. Если сведение альбома — то в Лондоне, если концерт — то на стадионе. Журналы заполнились подробностями жизни звезд — кто что ел, кто как покакал. У звезд даже наметились поколения: бездарный исполнитель бардовских песен Юрий Шевчук возомнил себя рок-легендой и теперь поругивает молодую и несмышленую многостаночницу Земфиру. Как будто и вправду целая культура, верно? Но выйди чуток за пределы: по-прежнему сложно найти страну, где бы слушали этот самый российский рок, где бы его включали в хит-парады. Разве что в Казахстане.

Плоха ли подобная фантизация в фантастике? Некоторые утверждают, что мы живем в пост-индустриальное и пост-научное время — потому, мол, вполне логично, что у нас не будет научной фантастики. Да полноте! Пост-индустриальное — это когда человек наелся индустрии и пошел в экологи. А когда индустрия развалилась, а соседи в качестве усугубления всеобщей гармонии предлагают сбыть нам подешевке свои радиоактивные отходы — это безындустриальное общество, а не пост-индустриальное. Почувствуйте разницу, пока не поздно.

Потому что самое интересное начнется, когда разница уже не будет такой явной. Вот человек пост-научного мира: сидит у костра в одних бусах. Так бусы повернет — включит плеер, так повернет — включит нэцке-коммуникатор, вызовет перед собой голограмму web-конференции. А вот человек безнаучного мира: тоже сидит у костра в одних бусах. Бусы ему продали Белые Братья за кусок золота. У него не бриллиантовый век, а стеклянный. Но сам он разницы не знает. Он знает лишь, что духи приходят из бус и выполняют желания, если бусы покрутить. Дай ему лаптоп — увидит лишь зеркало, да и то фальшивое.

Но если глядеть издалека — эти парни в бусах просто близнецы-братья. А между ними — всего лишь ручеек, один потерянный этап научной фантастики. Однако ручеек уже разливается в океан. И помогает в этом не только отсутствие своих технологий, но и новая идеология, состоящая в том, что проще купить чужое. А идеология торговца, везущего товар из постнаучного мира в безнаучный, совершенно противоположна просвещению, модному в 60-е, и плевала на все сомнения, популярные в 80-е. Торговцу выгоднее, чтобы индейцы знали о технологии белых людей КАК МОЖНО МЕНЬШЕ. Зато фантики чтоб были поярче.

Это касается не только отечественных торговцев (вчерашних инженеров на 100 рублей), но и отечественных издателей фантастики. Подчеркиваю: отечественных. Это делается здесь и нашими, инопланетяне из Калифорнии тут ни при чем. Если техническая грамотность 80-х, вызывая «экстаз и ужас», все-таки еще давала повод для энтузиазма даже советским людям, то техническая грамотность на пороге XXI века в России просто противна и бизнесу, и государству. Научная фантастика вредна индейцам, играющим в стекляшки — а вдруг они захотят бриллиантов, если узнают различие? Хорошая русская НФ — мертвая НФ.

Впрочем, мы слышали и другие мнения. Мол, литература не обязана и вообще. Мол, Антон Палыч Чехов однажды заметил, что литература не дает ответов, а только ставит вопросы. Да и Борис Натанович Стругацкий заметил, что он не предсказатель, а так — почву порыхлить вышел.

Только очень уж это скользкая отмазка — ставить вопросы, рыхлить почву. Тот же Чехов, пока писал простые рассказики без вопросов — выходило и ярко, и разнообразно. А как напишет пьесу с правильно поставленными вопросами — так аккурат самоубийство в конце. Врал, врал Толстой, говоря, что все несчастные несчастливы по-своему! Многие несчастные, зациклившиеся на крючках вечных вопросов, оказываются несчастливы очень похоже. Однообразное групповое несчастья — обычное дело, уж нам ли этого не знать.

А реальность тем временем идет себе своим путем, совершенно не интересуясь тем, что кричат чеховские герои со сцен многочисленных театров. Примерно так же она, реальность, плюет и на книжки пост-советских фанатастов, доказывающих лишь то, что для нашего литератора время может быть подобно чему угодно. Например, трубе, зацикленной на саму себя — что прошлое, что будущее, один хрен. Говорят, они даже термин такой придумали — трубореализм.

Но мы не хотим жить в этом вашем бублике, слышите?! Потому что уже видели в нем дыры. Вроде анти-чеховского жанра «киберпанк», с которым все было наоборот. «Стругацкие и Ученики» у нас были в достатке — но российские яблони на Марсе так и не цветут. Зато киберпанка у нас не было — но то, чего не было в литературе, поймало нас в реальности. Просто оглянитесь вокруг. Виртуальный президент «из ниоткуда» и виртуальные деньги МММ. Галлюциногенные грибы как обязательная часть культуры, голожопый генпрокурор с проститутками как обязательная часть новостей, вместе с неуловимым мутантом Басаевым, которому отстрелили уже как минимум четыре ноги и две головы. Система тотального подслушивания СОРМ внедряется официально и без особых протестов со стороны так называемого народа. Сам же народ, которому ТВ уже вставило во все глаза прокладки для фильтрации синей жидкости, тем временем повально «подключается по низким ценам», чтобы стать пластилином для еще более мощного психопрограммирования — через Интернет, через прямую рекламу по персональным предпочтениям.

«Все, что можно сделать с крысой, можно сделать с человеком». Стерлинг не ошибся, когда, приехав в Россию в середине 90-х, осмотрелся и сообщил, что это страна победившего киберпанка.

Но ведь они видели такой мир еще двадцать лет назад в своих мрачных снах, эти неуклюжие очкастые америкашки, не имеющие за спиной никакой глубокой культуры. Они предупреждали нас, эти мелкоплавающие.

Так может, граждане любители этических теорем, хватит уже вопрошать, кто виноват и что такое осень и почему люди не летают так как птицы? Может, лучше просто покажете нам какую-нибудь птицу, а? Пусть она будет не павлиньего раскраса. И с выдранным кошкой хвостом. И с лапой, подрезанной добрыми детками инженеров на сотню рублей. Но все равно — чтоб птица, чтоб живая. Пусть даже и очень похожая на крысу.

А если не можете даже такого — то к чему все ваши красивые притчи о яйцах?

7. Из цензуры совка — в цензуру комка

То, что вы читаете сейчас — более позднее авторское дополнение. Две недели назад, закончив статью «Дети Cтекольщика, или Бриллиантовый Век без нас», мы полагали, что в ней сказано все, что нужно. Однако оказалось, что дальнейшие приключения статьи настолько продолжают ее тему, что не сделать из этой истории отдельную главку-продолжение было бы просто нечестно.

Статья была написана для журнала «Активная Органика» по приглашению редактора журнала. Идея этого сотрудничества возникла достаточно просто: редактор «Органики» увидел наши творения в Сети; мы, в свою очередь, увидели, что отрицательное отношение «Активной Органики» к гнилушкам российской фантастики близко нашему.

Увы, статья «Дети Cтекольщика» так и не была опубликована в «Органике». Дело в том, что этот интернет-журнал располагается на сервере «Русская Фантастика». А руководство этого сервера, лебезящее перед авторами-фантастами, очень не любит критических статей о «наших» (то есть о тех авторах, которые держат свои страницы на этом сервере).

Как раз перед тем, как мы дописали «Детей Стекольщика», ситуация обострилась. На сайте «Органики» были опубликованы статьи, громящие фидорпанка Воху Васильева и ряд других «звезд эстрады». За пару недель до этого «Органика» разгромила другого знатного совписца Вячеслава Рыбакова.

Выяснилось также, что «наши» фантасты не проявляют особой фантазии по поводу таких публикаций. Свою обиду они выражают тем, что писают в штаны, плачут, машут ручками и громко кричат держателям «Русской Фантастики»: «Я с вами больше не играю, у вас бяка-закаряка кусачая публикуется!» В свою очередь, держатели сервера журят «Органику», что она-де была бякой, и что так нехорошо.

После неоднократных приступов подобного мочеиспускания (с последующим журением) «Органике» стало ясно, что наша новая статья, где всем сестрам раздается по яйцам, будет воспринята, мягко говоря, не лучше. И в итоге со статьей произошло то, что было бы, наверное, вполне естественно для какой-нибудь «Молодой гвардии» 70-х — но уж никак не для современных интернет-журналов. И тем не менее: редактор «Органики» был вынужден послать нашу статью держателям «Русской Фантастики», чтобы узнать, как они воспримут такую публикацию. Угадайте, какие были отзывы?

Таким образом, все то, что мы изложили в нашей статье в виде предположений, подтверждается на практике в самом худшем виде. На советскую коллективную ментальность отлично наложилась современная «корпоративная этика» с ее делением на «наших» и «не наших», и та коммерческая фантизация, о которой рассказано в нашей статье и для которой просто не существует отрицательных отзывов. А фантасты, которые в наших стереотипах относились к наиболее передовой и наиболее здравомыслящей части населения, оказались на деле покойниками, живущими в своем советском прошлом и тянущими за собой живых современных людей, которые, как держатели «Русской Фантастики», вынуждены пресмыкаться перед ними.

Поэтому мы берем назад наше обращение к отечественным фантастам, где мы предлагали им — покажите нам птицу. К сожалению, нами была неверно оценена глубина гниения предметов исследования. Теперь мы обращаемся к тем, кого мы исследовали, с единственным призывом: похороните себя сами, сделайте милость потомкам.

12

Мери Шелли: «Дети стекольщика, или Бриллиантовый век без нас (ода киберпанку)»

Hub's Library

Реклама на сайте