«Россия: Мы и Мир»

КТО МЫ НЫНЕ

Сергей Алексеев

Россия: Мы и Мир

Не (и)щите камн(ей) (на) дне росы (и) не п(о)днимайте, ибо камни л(е)гки в в(о)де и не (подъ)емны (на) (по)верхн(ос­ти), а (по)влекут (на) дно с г(о)л(о)вой... Дабы (о)чисти(ть) росы, затвори(те), в(о)ду п(у)стит(е) (на) нивы. И (об)нажат(ся) камни и (прочие) (на)носы... И буд(ет) труд тяж(ел), (но) благ(о)да­рен...

Предположительно, текст наставления из Весты, 25 - 23 тысячелетие до н.э.

Кто мы ныне?

Наставление по очистке рос пригодно не только для наших пращуров-земледельцев; оно как нельзя кстати сегодня, когда наши «оросительные каналы» забиты камнями, не­чистотами и настолько обмелели, что уже не способны нести живительную влагу на пло­дородные нивы. Для того чтобы очистить их, и впрямь следует выпустить мутную воду, об­нажить наносы и через труд тяжелый, но бла­городный, уподобившись археологу, снимая пласт за пластом, отыскать или, вернее, дос­тать дна.

Пока мы не поймем, кто мы сейчас на самом деле — правопреемники ли рода своего, потомки ли, достойные славы дедов своих, или всего лишь тень их, жалкое отребье, незаконно рожденные, побочные дети, налогоплательщики, некое народонаселение, все еще сущее на некой террито­рии, или электорат, как теперь презрительно нас называют; пока мы не будем отчетливо представ­лять себе, кто мы ныне есть, всяческие разгово­ры и промыслы о национальной идее, а значит, и о будущем России со всеми вытекающими — политикой, демографией, экономикой, не име­ют смысла.

Прежде надо разобраться, какими мы вы­шли из горнила последних трех столетий, из огня и воды бесконечных реформ, войн, ре­волюций, «шоковой терапии» и перестроек. Как очнувшемуся от наркоза человеку, нации прежде всего следует прийти в себя, прове­рить, на месте ли руки, ноги, почувствовать, есть ли голова, не вынули ли душу, пока была в очередной коме. И если две последних со­ставляющих целы, надо вставать и идти, не­зависимо от наличия конечностей. Это от­дельному человеку потребуются протезы, а у нации руки и ноги отрастут, если она действи­тельно нация.

Чтобы двигаться дальше, мы обязаны при­слушаться к своим чувствам и ощущениям и решить для себя — хотим ли мы оставаться в этническом лоне или мы уже не способны унаследовать национальные нравы и обычаи и нам уже в тягость нести русский крест. Сле­дует включить наше чувственное мышление и

определиться в пространстве, хотя бы по сто­ронам света, поскольку следующие триста лет нам придется идти путем, выбранным сегодня.

Почему следует осмыслить себя за послед­ние три столетия? Да потому, что истори­ческая периодичность, долгота одного цик­ла, витка спирали России — триста три года, с допустимой поправкой, обусловлен­ной уровнем солнечной активности (+) (—), пять лет. И вертится этот штопор не от эпохи до эпохи, не от одной исторической личнос­ти до другой и даже не от значительности со­бытий, хотя они оказывают заметное влияние на переход от цикла к циклу. Счет, например, текущего витка идет от Петровского времени, но не от его реформ и даже не от рождения или физической смерти самого Петра I, а от его духовной гибели — 26 июня 1718 года. Не реформы и не победы в войнах просла­вили его и сделали Великим — по сути, риту­альное убийство первородного сына Алексея, своего Наследника. Не станем гадать, как бы повернулась наша история, взойди он на престол, но его мученическая жертвенная смерть возвеличила отца и одновременно стала духовной смертью якобы первого импе­ратора России.

К сожалению, путь к великости лежит че­рез совершение ритуального греха — детоубийство, отцеубийство, инцест. Через жерт­венное действо по канонам испытания божь­его, но если ангел остановил руку Авраама, то одержимую руку Петра не остановили ни ан­гелы, ни бесы.

Это и есть точка отсчета — конца одного периода и начала другого.

Теперь к этой скорбной дате нужно при­бавить 303 года и 14 дней, чтобы было по но­вому стилю. Получается 10 июля 2021 года — окончание исторического, Петровского, вит­ка. Солнечная активность последнего сто­летия явно повышенная (магнитные бури и связанные с ними волнения, войны), по­этому поправка скорее всего будет в мину­се, но не на пять, а всего в два-три года. (Ак­тивность Солнца увеличивает линейную скорость движения Времени.)

10 июля 2021 года...

Запомните эту дату!

Со школы привычная нам история своего Оте­чества, выстроенная лишь на датах и событиях (летописная) и поданная нам в свете календар­ной идеологии, на самом деле имеет глубокую мистическую, сакральную, магическую, мета­физическую — в общем, независимую от нашего сознания составляющую, имя которой — Преда­ние. Вслушайтесь в это слово — предание, то есть то, что не мертвеет по прошествии времени, не уходит в небытие, а передается. Все остальное

пыль времен, культурный слои, археологический материал. Ведь человек выращивает фрукты, зла­ки и овощи не ради дерева, соломы, цветов, даже если они прекрасны, а чтобы получить вершки и корешки, плод, ядро. Отсюда и возникло, что «по плодам узнаем древо». Нам же все время пред­лагают вторичную ботву прошлого, выворачивая таким образом наизнанку известную истину, и го­ворят при этом, мол, вкушайте, просвещайтесь и гордитесь.

Мистический плод истории тоже не само­цель познания былых времен; великий смысл Предания заключен в его семени. А семя в вы­зревшем плоде — это и есть РОК, это и есть со­средоточенное в малой частице и неотвратимое БУДУЩЕЕ.

Земного и смертного, способного не только вычленить из плода семя, но еще и, мысленно про­растив его, прозреть на древо грядущего, мы гото­вы называть пророком, хотя на самом деле это не так. Конечно, для современного заблудшего чело­века, даже ученого-историка, вскормленного соло­мой истории, это окажется чудом, однако всякий, кто чуть напряг свою чувственную мысль и извлек зерно Предания, отлично знает, что из желудя вырастет только дуб, из икры рыбы — рыба, а если мы сегодня посеяли ветер — пожнем бурю.

Пророк — это прежде всего человек, умени­ем и силой молитвы своей к Богу, зная гряду­щее, способный изменить на земле привычный ход вещей в будущем, неотвратимое сделать отвратимым.

Срок в триста три года в целом для нации не так уж велик, тем паче если учитывать пре­дыдущие минувшие тысячелетия существова­ния этноса. Три века — это тот временной пе­риод, что еще поддается нашему «прямому» осмыслению; он подобен только что сварен­ной стали, залитой в форму времени и начав­шей кристаллизоваться по периферии — там, где сильнее теплоотдача. Три столетия — это расстояние, на котором сохраняется чувство свежести памяти, живой связи, родства с предками. Например, мой прадед, которо­го я мог бы помнить, не будь столько войн и потрясений, мог бы застать живым родив­шегося при Петре I своего прадеда, обладай он хорошим здоровьем и долголетием. Погру­жение в более глубокие пласты времени вы­зывает своеобразную «кессонную» болезнь, выраженную в явном ощущении мифичнос­ти, легендарности и даже сказочности. Алек­сей Михайлович с Никоном и своими при­сными — уже Предание, от глубины которо­го закипает кровь.

Для ныне живущих реально то, что мож­но охватить своими чувствами.

Итак, триста три года с поправкой в пять лет — полный виток исторической спира­ли. Я не преследую цели пересмотреть и, тем паче, переписать всю отечественную ис­торию, взглянув на нее сквозь магический кристалл Предания, однако для убедитель­ности все-таки придется отмотать назад еще один виток и взглянуть, какое же сакральное историческое действо произошло в 1415 году. (Надеюсь, вы уже заметили закономерность расстановки цифр в датах? 1718, 2021...)

И теперь 1415 год, когда Великим князем на Руси был Василий Дмитриевич, сын Дон­ского.

Был ли Петр I (а к нему придется обра­щаться не один раз) первым императором? При нем ли Россия преобразилась в Импе­рию?

Да и нет.

Предание донесло до нас иное семя, к сожалению, не замеченное, а вернее, не вычлененное отечественными историками. Существует один любопытный документ от 1417 года — договор о свободной торговлей обоюдном не пропуске врагов через свои тер­ритории между Москвой и Ливонским Орде­ном, где Василий Дмитриевич прямо имену­ется титулом «император русский». Немцы, а с ними поляки и литовцы, присутствующие при заключении договора, отлично разбира­лись в титулах и знали, кто есть кто и кого как называть в грамотах. Достаточно сказать, что спустя полвека они же выговаривают Иоан­ну Ш, что тот не может называться «Вели­ким князем всея Руси», поскольку западные области (Смоленск, Новгород, Псков) на­ходятся под властью польско-литовского ко­ролевства.

Что же такое произошло, если вечные противники Москвы титуловали императо­ром (кстати, еще и королем Московским) ничем особенно не выдающегося на первый взгляд Великого князя, которого прежде не называли даже царем, как его отца, Дмитрия Донского? А суть состояла в том, что в пери­од княжения Василия 'Началось зарождение Империи и мир, вольно или не вольно, уже по­чувствовал это.

Если Империю рассматривать не просто как форму власти, а как отдельную, само­стоятельную цивилизацию, то она, Импе­рия, не может возникнуть и утвердиться в одночасье либо по воле некоей личности. Когда же то или иное государство, завоевав своих соседей, объявляет себя таковой, то это ни к чему не приводит, ибо насильное объединение стран еще не есть цивилиза­ция, обладающая главным свойством и признаком —живучестью. Примеров тому мно­го, от Империи Александра Македонского до наполеоновской Франции и гитлеров­ской Германии. Империя как хорошее вино, которое прежде должно выбродить несколь­ко раз, «подмолодиться», набраться крепо­сти, насытиться вкусом да еще и выдержать­ся, чтобы получить эту живучесть и с годами только крепнуть, а не прокисать, медлен­но превращаясь в уксус.

Зарождению России имперской способ­ствовали три важнейших события, напрямую с ней связанных. Первое: отец Василия, Дон­ской, не только разгромил Мамаево полчи­ще на Куликовом поле, не только положил начало конца ордынскому игу, но в первую очередь дал генеральное сражение Востоку и победил его. Все последующие набеги Орды уже ничего не решали. Второе: спустя ровно тридцать лет после великой битвы искусны­ми дипломатическими стараниями сына, Ва­силия (сейчас бы сказали — манипуляция­ми), руками Великого князя литовского Ви­товта, который был ему тестем, и русскими полками из Смоленска, Киева, Полоцка, Витебска и других западных княжеств были наголову разбиты рыцари Ордена под пред­водительством великого магистра фон Юнгингена. И это была не просто знаменитая битва при Грюнвальде; это был смертельный удар по Западу. Никогда уже больше Ливон­ский Орден не мог влиять на Москву так, как прежде.

И третье событие — Византия, православ­ная Империя, Второй Рим, стремительно по­гибала под нашествием турок, и православная Русь оставалась ее единственной преемницей.

Немцы вместе с папой прекрасно знали об этом и не случайно наградили Василия Дмит­риевича титулом «императора русского». Так что Петр I спустя триста три года был вовсе не первым императором, и сама Империя — цивилизация — уже зародилась, хотя и оста­валась признанной покалишь в Предании. По крайней мере это семя именно тогда было брошено в удобренную почву, и сам Василий уже обладал имперским мышлением и поведе­нием, ибо не носился по стране с полками, не воевал, как это делали его предки — Великие князья, а сидел в Москве, дергал за нитки, связанные с Востоком и Западом, и добивал­ся прогрессивных результатов.

Для пущей убедительности открутим еще один виток и позрим на сакральные события 1112 года. Это смерть Святополка и приход к власти выборного Великого князя Владимира Мономаха, положившего конец междоусоби­цам внуков Ярослава Мудрого. Но сверши­лось не только это явное и зримое деяние. Зерно Предания все-таки состоит в том, что вскоре Русь становится не княжеством, а цар­ством и митрополит эфесский, Неофит, по­сланный в Москву Алексеем Комниным (им­ператором Византии), воскладывает на голо­ву Мономаха царский венец, дает «скипетр и державу» — крест из древа животворящего и чашу императора Августа и при этом про­возглашает царем русским. И брак его уже чисто династический, королевский: женой становится дочь Гаральда, англосаксонско­го короля.

Вся история была заново переписана в угоду династии Романовых, то есть пред­ставлена в таком свете, что это не Рюрико­вичи, а предки боярина Кобылина «построи­ли» русское царство, воздвигли империю Рос­сийскую, поэтому и был возвеличен Петр I, a не его предшественники.

Знали ли о сем отечественные исследова­тели истории государства Российского, в том числе и наша «совесть нации», академик Д.С. Лихачев? Знали. Не могли не знать. И упор­но молчали, дабы мы слишком не просвети­лись и не возгордились.

Но вернемся в наше время и разберемся: кто мы есть ныне? Оправдываем ли мы свое самоназвание — «русские»? По праву ли но­сим знак принадлежности к этносу, который вычеркнули из наших паспортов, или только по привычке считаем себя и пишется русски­ми, как писались обрусевшие иноземцы, а на самом деле уже не принадлежим к его Кос­мосу? Что тут говорить, ведь многие наши со­отечественники стыдятся своего происхождения, а то и открыто ненавидят все «тупое и дикое в этой стране». Дикости и тупости в самом деле хватает, как и во все времена, но назовите мне идеальный этнос без греха? Со­средоточение на самокритике — это, между прочим, положительное качество, указыва­ющее даже не на мудрость, а на глубокую древность этноса, ибо все младосущие либо искусственно возрожденные народы сосре­дотачиваются на собственном восхвалении, как дети, еще только познающие мир и утверж­дающиеся в нем. (Самые яркие примеры — младосущие США и Израиль. Они и держат­ся-то в одной связке лишь потому, что «ры­бак рыбака видит издалека», и одинаково стремятся управлять миром, дабы в нем ут­вердиться.)

Я уже писал об этом, но сейчас придется по­вторить свои давние изыскания, связанные с ар­хеологией слова. Не зря говорят, русский — это не национальность, это судьба. Единственное са­моназвание национальности человека — «русский» на русском языке звучит как имя прилагательное. Какой? — русский. Все остальные названия — су­ществительные: кто? — немец, француз, чех, папу­ас и т.д. То есть русским может быть человек, по кро­ви принадлежащий к любой национальности (и пусть тут умоются злопыхатели, зрящие «при­родные» националистические русские корни), но непременно исповедующий три основных ус­ловия:

Владение русским языком в степени, позво­ляющей думать по-русски.

Владение бытовой и религиозной русской культурой.

Обладание русским образом мышления и манерой поведения.

Все эти обязательные условия выстрое­ны в том порядке, когда из первого вытека­ет второе, из второго — третье. Это жесткое зацепление полностью исключает возмож­ность владения или обладания чем-нибудь одним; выпадение любой части из целого лишает права называть себя русским. На­пример, нельзя владеть культурой, не зная языка, хотя можно быть православным по ве­роисповеданию и даже придерживаться русских обычаев. А не владея первыми двумя, невозможно обладать ни образом мышле­ния, ни, тем паче, манерой поведения. Од­нако при этом любой человек, поставив­ший себе цель определиться в «этниче­ском пространстве», довольно легко может стать русским, шагая вдоль этих пунктов, как вдоль верстовых столбов. Однажды в на­шей компании случайно оказался казак-якут (когда-то были и такие казаки), на вид нату­ральный этнический саха, который стучал себя в грудь и утверждал, что русский. Че­рез десять минут общения так и оказалось, причем казак был настолько выразитель­ным, ярким человеком, что я перестал за­мечать его якутский образ. Не имея специ­ального образования (только средняя шко­ла), родившись в казачей семье, где больше говорили на якутском, он владел русским языком, как родным (то есть имел живой слух), владел культурой и отлично ее знал, но самое главное, облагал русским образом мыш­ления и манерой поведения

язык

Не зря сказано — «в начале было Слово»...

Всякий язык, как и могучая река, собирается из притоков. Наши прапредки именно так и понимали этот процесс, поэтому слова «речь» и «речка» — однокоренные. И мало того, однозначны слова устье и уста. Воды это­го «речного бассейна» смешиваются в единую, и даже самому искусному химику не дано рас­щепить ее на составляющие. При слиянии еще можно, но в общем русле, а тем более в устьв этой реки — никогда.

Мы, ныне живущие, всегда черпаем и пьем из этого устья, а потому и слово, исходящее из наших уст, соответствующее.

Сразу уточню, чтобы не было разночте­ний. Говоря «русский язык», я имею в виду великорусский язык, который включает в себя

три мощных притока, три наречия — русское (Великая Русь), украинское (Малая Русь) и белорусское (Белая Русь). Именно так и в будущем стану называть каждое из трех со­ставляющих единый славянский народ, хотя предвижу протесты со стороны представи­телей малороссов, которые по неведению и короткой памяти именуют себя украинцами, таким образом вычленяют себя из единого эт­нического тела и отмежевываются от своей истории.

Название «Украина» произошло от гео­графического месторасположения этой зем­ли, у края, то есть тем самым выражается название места, а не государства. Эта сторо­на русских земель действительно находи­лась у самого края общего этнического про­странства. Именовать так народ, а тем паче самоназываться, оскорбительно и недостой­но, тем более — образовывать из этого назва­ния национальность.

Есть простая и общеизвестная истина: как назовете корабль, так он и поплывет. Когда народ по воле политиков именует себя край­ним, то он и будет всегда крайним, поскольку магия слова, и особенно выраженная в само­названии, непроизвольно, исподволь формирует сознание, с помощью которого впоследствии и происходит материализация символа. Вспомните: словом можно убить и воскресить! И еще одна истина — очень опасно играть с из­менением имени, ибо одновременно меня­ется и судьба. То есть, отказываясь от своей древней истории, Украина обрекает себя на положение младосущего государственного об­разования. Именно по этой причине большая часть благополучных и древних европейских государств никогда в корне не изменяли са­моназвания, и Германию, Францию, Брита­нию и прочих мы до сей поры называем так же, как тысячу лет назад (интерпретации не в счет). Малороссов, вероятно, оскорбляет в прошлом имени слово «Малая», поскольку «Великая» и «Белая» звучит на первый взгляд куда благороднее. Во-первых, малая-то малая, но — Русь, и размер тут не играет никакой роли. Мал золотник, да дорог, и не случайно Киев —матерь городов русских. А случилось это потому, что на берегах Днепра жили пред­ки сколотов, о чем свидетельствует и доныне сохранившаяся традиция выбривать голову и оставлять косм волос на темени, который те­перь называется оселедец. Из малой Киев­ской Руси (не Украины!) вышли Великая, Бе­лая и, собственно, Малая, и не было еще тог­да ни Москвы и москалей, ни Владимира, ни Смоленска и Минска. И гетмана Хмельниц­кого не было. (Самое любопытное, малороссы этим гордятся, но когда их спросишь, мол, значит, вы русские, — открещиваются.)

И язык был единый, разве что состоящий ИЗ множества наречий.

Разделение его на три самостоятельных,—дей­ство недавнее и искусственное, в разное время произведенное из-за амбициозных политиче­ских устремлений, не причастных к существова­нию собственно языка. Если по такому способу делить единый великорусский, то их получится десятка три — именно столько речек-диалектов существует до сей поры в живом языке. Казак с Кубани, например, не сразу разберет, о чем го­ворит житель с берегов Вятки, а оба вместе они станут смеяться над причудливым говором во­ронежских, и никто из них вообще ничего не пой­мет, слушая русскоустьинца с устья Индигирки или семейского старообрядца из Иркутской об­ласти. А они все говорят на одном русском.

Живой пример: мысля освободиться от брат­ских русских уз и слиться в объятьях с Западом, нынешние украинские политики спешат переве­сти школьное образование на «ридну мову». Но им и в голову не приходит, что язык малороссов не приспособлен для усвоения таких наук, как химия, физика, математика, астрономия, и про­чих предметов, требующих специальных понятий и терминологии. В любом случае придется исполь­зовать русский, что преподаватели и делают. Почему так? Да потому, что «мова» малороссов унаследовала древнюю магическую суть наречия сколотое, существовавшего для совершения об­рядовых действ — моления, пения гимнов. Минув­шие тысячелетия не стерли, не растворили таин­ственный вибрационный строй жреческого наре­чия. Ведь и само слово «мова» происходит от мо-вить—молвить, взывать к богам, потому и доныне радуется, плачет, трепещет всякая русская душа, когда слышит песни малороссов.

Всем нам, ныне живущим в лоне общей язы­ковой культуры, следует уяснить и зарубить себе на носу, что разделение великорусского языка — основная проблема его существования в буду­щем, доныне не оцененная и способная вызвать не только разделение единого народа (Великая, Малая, Белая Русь), но и утрату нашей общей этноистории и этнопсихологии, из которой законо­мерно вытекает утрата основного национального признака. А когда нет собственного лица, наде­вают чужое, называемое маской.

И получается маскарад.

Диалектное многообразие языка только под­тверждает его древность, величие и прилагатель-ность, то есть указывает на родовую принадлеж­ность носителей диалекта, тысячелетиями со­храняемую за счет самого языка. Тут и летопи­си вести не нужно, а лишь послушать говор! И все это потому, что великорусский язык — ос­новной хранитель и носитель Предания, включающего в себя важнейшую информацию об этнопсихологии, которая так полно не сохраняет­ся ни в летописях, ни в археологическом мате­риале культурного пласта. Попробуйте теперь отчленить от него наречия Малой и Белой Руси!

Например, из сиюминутной политической выгоды отрезать руку, ногу! Что станет с нашим общим языком без подпитки живой и горячей кровью? Ос­танется ли цельной в такой взаимной изоляции этнопсихология, то есть образ мышления и ма­нера поведения? А что произойдет с нашим об­щим Преданием, носителем и хранителем коего является язык?

И сохранится ли высшее его свойство —магия?

Прежде чем говорить о магических свой­ствах звучания языка (магия — магнит, то есть притяжение, очарование), следует разо­брать этимологию этого слова. Итак, ЯЗЫК. — ЯЗ-ЗЫК, переводится на современный бук­вально как «МОЙ ГОЛОС». (Великая пе­вица Людмила Зыкина не случайно уна­следовала голос и фамилию.) Отсюда вы­ходит слово «ЗЫЧНЫЙ» (зычный голос — масло масленое), отсюда же название важ­ной части голосового аппарата — языка, с помощью которого мы производим звуки. И отсюда же много позже произошло общее название древних религий — язычество, то есть буквально моление, пение голосом, взы­вание, а вовсе не «природность», как пред­ставляется современным лингвистам. Если погрузиться еще глубже в археологию этого слова, то знак 3 (впрочем, как и Ж, Г) озна­чает «ОГОНЬ». То есть ЗЫК — огненное, знойное, жаркое слово к высшим силам. Все это говорит о том, что наши прапредки уме­ли взывать к богам, и те внимали страстным речам, поскольку в слове молящихся была «божественная искра»—тот самый огонь, вы­зывающий вибрацию определенной частоты.

С магией языка мы сталкиваемся доволь­но часто и в обыденной жизни, правда, не все­гда воспринимая ее. Как мы сейчас друг дру­га называем, как обращаемся к незнакомым людям? По физиологическому, половому (?) признаку! Мужчина, женщина, девушка, мо­лодой человек... После перестройки попыта­лись внедрить петровское «господин», а оно не прижилось, ибо в наше время произносит­ся как насмешка.

Вдумайтесь, осознайте это, пожалуйста, и ужаснитесь. И вспомните, еще совсем недав­но мы обращались друг к другу так, как и не­сколько тысяч лет назад, — сударь, сударыня (о молодой женщине), сударушка (о- пожи­лой). А над нами был старший брат — госу­дарь. «СУ — ДАРЬ» — в буквальном смысле «сущий, пришедший с даром», с добром, с добрым словом. Чувствуете, как открывается магия?

Или, например, что такое поэзия? Вернее, талант стихотворца? Почему одни вирши нас оставляют равнодушными, а от других прохватывает душу так, что «над вымыслом сле­зами обольюсь»? Так вот, талант поэта — его дар, умение расставить слова в магический ряд, способный вызвать вибрацию той часто­ты, которая воздействует на нашу чувствен­ную мысль. Это же относится к дару певцов на сцене (песни, как и древние гимны бо­гам, — вибрационный строй), священников, психологов, политиков и всех тех, кто непо­средственно связан с таким тончайшим, юве­лирным инструментом, как слово. Почему, например, практически невозможно передать все чувства и краски художественного произ­ведения, написанного живым языком, пере­ведя его на иностранные, особенно англо­германские языки? А потому, что магиче­ский ряд русской речи не перекладывается на другие, даже связанные общим прошлым (индоиранским, индоевропейским), языки. Каким бы ни был талантливым переводчик, все равно полу­чится подстрочник. Успешно переводить мож­но лишь серый поток детективного чтива, со словарем (количество использованных слов в произведении) в полторы или, в лучшем слу­чае, в две с половиной тысячи слов.

По нему сейчас и судят за рубежом о ны­нешней литературе.

К великому сожалению, я должен конста­тировать смерть магии в современном разговор­ном русском языке. Там, где был огонь, ныне холодный пепел, и только потому мы стали болтливой, говорливой и глухой нацией, пыта­ясь заменить сакральную суть слова на их ко­личество, при этом не слушая друг друга. И в самом деле, что слушать-то, если слово не до­стигает ни ума, ни сердца? Таким образом, для сегодняшнего человека язык перестал быть характерным исключительно для великорусской речи носителем чувственной мысли, а пре­вратился в некую сигнальную систему, кото­рой пользовались дикие, младосущие племе­на. Достаточно послушать язык «тусовок»от высшего света до молодежных вечеринок, и тотчас же «клево оттянешься».

И создается ощущение, что гибель маги­ческой сути современного разговорного рус­ского языка произошла на наших глазах — по крайней мере кажется, что наши бабушки еще захватили настоящий «великий и могу­чий». Однако это не так, процесс начался еще триста лет назад. Можно искать причины в стремительном развитии техники и техноло­гии последнего столетия (мол, бытие опре­деляет сознание), можно сетовать на убыст­рившееся от этого Время, на экономику и связанное с ней падение нравов, на проис­ки врагов Отечества, желающих растворить в кислоте национальные особенности, на ла­герный жаргон, вышедший из зон (мол, боль­ше полстраны пересидело), на СМИ, на за-силие иностранных терминов и прочего рез­ко возросшего влияния на русскую жизнь. Только все это имеет слишком опосредо­ванное отношение к языку и вряд ли мо­жет значительно на него повлиять. Русская речь имеет такие защитные механизмы, что трехсотлетнее иго Востока, а потом два века

(XVIII—XIX) Запада, когда элита картавила на французском и немецком, не в силах были их разрушить. Напротив, языковое влияние сла­вяно-русского этноса было таковым, что волж-1 ские булгары, придя на Дунай, забыли свою речь и заговорили на языке обитающих по соседству племен, а тюркский язык Орды на­сытился русской корневой основой. Конеч­но, не без взаимного проникновения, и потому на Украине можно услышать выражение «хата пид железным дахом», где «дах» на немецком — крыша.

Для того чтобы отыскать истинную причи­ну угасания священного огня родной речи, сле­дует открутить виток и вернуться к его на­чалу, ибо зерно Предания там. И — в виде квинтэссенции, в состоянии семени, — но это уже доминанта, содержащая в себе бу­дущее развитие процесса и его результат. Как и в случае с Дмитрием Донским и его! сыном Василием, где первый подготовил почву, а второй посеял зерно будущей Им­перии, так и здесь: Алексей Михайлович рас­колол неприемлемое для Империи «древлее благочестие» и принял новый греческий обряд, а его сын Петр довершил дело отца — «риту­ально» разорвал собственно Язык, расчленив его своим указом на две части — церковный и гражданский.

Да, речь в реформаторском указе идет вро­де бы только о светском письме, то есть, ка­залось бы, о знаковом способе начертания сло­ва. Прежний «кирилловский» полуустав ос­тался в сфере духовной, и появился некий новый гражданский шрифт. Однако при этом совершилось отделение духовного языка от обыденного «гражданского». А человек того времени никогда сам себя не делил на две ипо­стаси существования, обладая религиозным сознанием, не отчленял быт от бытия и, на­оборот, осмысливал себя цельным везде — в трудах праведных, в битвах ратных и перед аналоем. К тому же великорусский язык все­гда был письменным языком, и традиция эта уходит во времена глубокие, дохристианские, а вовсе не к явлению на Русь младосущих бра­тьев-болгар, взявших за основу «кириллицы» более древнюю азбуку (точнее, одну из суще­ствовавших азбук). Отсюда и бесконечная вера в написанное, а точнее, начертанное слово, ибо прежде писали чертами и резами, отсюда священность книги, отношение к ней как к живому организму, которым может умереть^ I если книга долго не читается. У старообряд­цев до сих пор существует обычай, когда книгу в таком случае безвозмездно переда­ют тому, кто будет читать, дабы без челове­ческого внимания не погибли изложенные в ней истины. И это неудивительно, если знать этимологию этого слова: К НИ (НЯ, НЫм ГА, где к ни, ня, ны — ко мне, а га — движе­ние. То есть «приходящее ко мне»! (Сравнив тельное: князь-княже — буквально «прино­сящий ко мне огонь».)

Что же произошло с мироощущением рус­ского человека, с его религиозным сознанием, тогда еще существующим, хотя и потрясен­ным предыдущим Никонианским расколом? Апорвалась тончайшая, ныне не ощущаемая материя цельности души и разума, чувствен­ности мысли. Быт отодрали от бытия, словно кожу с живого человека. Был создан преце­дент, позволяющий человеку раздваиваться, жить одновременно по гражданскому и духов­ному закону, по совести и разуму. И случи­лось это потому, что великорусский язык не просто средство для общения с людьми и Бо­гом —

это прежде всего мировоззрение, тот самый хранитель и блюститель этнопсихологии.

Надо отдать должное — Петр Великий умел рубить, отсекая за один взмах, не толь­ко головы стрельцам. По молодой ярости обагрив руки. На сей раз ему бы позавидо­вали нынешние изощренные Инициаторы •непрямых действий», поскольку он отыскал И нанес невидимый точнейший удар в крити­ческую уязвимую точку.

И никакой тебе крови...

Кстати сказать, знаете ли вы, отчего боя­ре насмерть стояли, чтоб уберечь свои боро­ды от петровских ножниц и бритв? Почему противились «цивилизованному» образу? А потому, что в то время на Руси брили бороды исключительно пассивные гомосексуалисты, то есть создавали себе «женский образ». Прав­да, их было не столько, сколько сейчас, но они были. Именно в этом грехе и подозре-иали бояре своего молодого и безбородого царя и, разумеется, отчаянно противились, Когда он пытался придать им «блядолюби-вый» образ — именно так называл Аввакум бритого молодого Шереметева. Надо отме­тить, что у Петра борода не росла по при­чине нарушения гормонального равнове­сия в сторону «женского», откуда и его неврастенический характер, который он всю жизнь старался скрыть подчеркнутой «мужской» жестокостью.

Не срежь он бороды с боярской элиты, «косноязычная» и набожная Русь никогда бы не пролезла в окно, прорубленное на Запад, и никого бы к себе не впустила. Но вскоре сквозь это окно проникли немцы со своим тупым инструментом и принялись обрабаты­вать отсеченную от языковой плоти петров­ским топором «гражданскую» конечность язы­ка. Ее, как труп в медучреждении, сначала выварили, отделили и выбросили на помой­ку мягкие ткани, после чего вынули скелет, отбелили его хлоркой и связали кости сталь­ной проволокой вместо сухожилий. Немец­кая этимология, фонетика и морфология всем известна, поскольку, невзирая на искренние старания М.В. Ломоносова, нашу «обыден­ную» речь разуделали так, что не всякий рус­ский, закончивший филологический факуль­тет, узнает в ней родное слово и, тем паче, уз­рит его магию. Например, откройте любой словарь и взгляните на слово «радуга»: рад — корень, уг — суффикс, а — окончание. Утра­тился даже природный смысл, не то что сак­ральное значение. На самом же деле все ле­жит на поверхности: ра—солнце, дуга—дуга. То есть солнечная дуга. Кому будет интересно, читайте этимологические словари русского языка, составленные немцами, евреями и Л.Г. Преображенским, который считал, что наш язык —сплошные заимствования из дру­гих, на порядок менее развитых и слабо гар­моничных языков. Это очень забавное чте­ние, что-то вроде тестовой игры на угадыва­ние русской корневой основы — проверка на принадлежность к этнопсихологии.

Да, за триста три минувших года произо­шла детерминация живых клеток языка, но!

К великой радости, наш могучий храни­тель мировоззрения оказался иммуностойким и защищенным не только от дураков, но и от сведущих Инициаторов «непрямых дей­ствий». Словно ящерица, он оставил в руке Петра и немцев всего лишь хвост: отсеченный «Гражданский» со временем обратился ъязы-ковую надстройку — в мусорный бак, куда весь исторический цикл сбрасывались сло­весные «модные» отходы, абсолютно лишен­ные магии, и откуда теперь пополняют свой Лексикон все, oт политиков и СМИ до буль­варных писательниц-домохозяек и «крутого» молодняка. Общий словарный запас надстройки, включая иностранные заимствования, техниче­ские термины, грязные ругательства и сленг, — примерно две с половиной тысячи слов. Да и то Первоначальный смысл их давно утрачен, и мы не задумываясь каждый день произносим слова, сути которых не знаем. Чаще всего случается смешное и курьезное: например, весь круг слов, связанный с удовольствия­ми, означает не то, что мы думаем (или не ду­маем вовсе). Само «удовольствие» — это муж­ской оргазм: уд — фаллос, и получается «воля уда», а не разума. «Удовлетворение» — во-летворение уда, то есть страстное желание соития. Когда вашу волю творит уд, что про­исходит с умом и разумом? А слово «прият­но» — женский оргазм: «при яти», где яти—ять (взять) — овладеть женщиной. То есть так хорошо, как при совокуплении.

Смысл утратился, но внутреннее наполне­ние слова живо.

Удивительная (не путайте, от «дива») живучесть великорусского языка обусловлена тем, что... Впрочем, нет, не стану рассказы­вать, чем она обусловлена,, дабы не выдавать таинственных свойств родной речи, ненуж­ных широкому читателю. Скажу обтекаемо, но понятно: самосохранение языка заключено в самодостаточности внутренней языковой си­стемы, в обилии и многообразии наречий и го­воров, которые и спасли великорусскую речь от мертвящего устаревания. Помните, если не читают книгу, истины в ней погибают? Точно так же и с языком: если на нем не говорят, его магия угасает сама по себе, как костер без топлива. Так умерло много язы­ков на земле, даже при живых и потенци­альных его носителях.

Самодостаточная система языка — это не компьютерный код банковского счета, взломать ее невозможно даже с помощью но­вейших технологий.

Впервые я был очарован звучанием живой древ­нерусской речи, когда к нам забрел переночевать (изба стояла на краю деревни, у дороги) богообразный сибирский старик кержак. Моя набожная бабушка сначала было заспорила с ним, как сле­дует молиться, а потом слушала его разинув рот. Дед у меня был неверующим и неревнивым, поэто­му преспокойно спал в горнице. А кержак с намас­ленной бородой и спокойно-горделивым взором на память читал псалмы и какие-то тексты, вероятно, ИЗ Апостола или Жития Святых, но и когда говорил произвольно, от себя, речь его мало чем отлича­лась от книжной и тогда показалась чудесной, поскольку я с детства слышал привычный вятский диа­лект дома, а на улице — разномастную, разноязы­кую речь вербованных, сосланных немцев, поляков, Латышей, литовцев, молдаван, «западенцев» и про­чих сибирских страстотерпцев.

Рано утром гость перекрестился в пустой угол, поклонился бабушке поясным поклоном, взял котомку, Посох и ушел. А я стал допытываться: почему старик говорит так, будто все время молится? И получил в ответ, что это кержак, а они, мол, почти святые, отто­го у них и речь такая.

Еще долго с тех пор при упоминании о святости я вспоминал этого кержака (их скитское поселение было на р. Тонгул, в сорока километрах от нас) и ду­мал, что святые и говорят-то чудесно. Спустя много лет, когда уже работал геологом на Ангаре, случай­но нашел в тайге брошенный старообрядческий скит, в котором не жили уже лет двадцать. Кстати, еще в восьмидесятых таких скитов, в том числе и жилых монастырских, было предостаточно. Дом оказался замаскированным с воздуха потрясаю­ще: выстроен вокруг приземистого и раскидистого кедра, так что вместо крыши просто густая крона, и потолок засыпан желтой хвоей. (Кстати, потом я выяснил, что это не просто способ маскировки и за­мена кровли, но еще и так называемая «сень»: эфир­ные масла, источаемые хвоей, отпугивают кровосо­сущих насекомых и убивают болезнетворные бакте­рии.) Внутри избы ничего не было тронуто, словно люди только ушли, и разве что все иструхло и со­прело, но три окошка оказались целыми, набран­ными из осколков стекла. В красном углу висело два десятка меднолитых икон, в том числе и склад­ней, и деревянный крест, а на низком столике ле­жали книги, двенадцать штук, сложенных пирами­дой. Я забрал из скита только книги и несколько икон, поскольку все эти сокровища едва влезли в рюкзак (остальное потом растащили буровики), унес в лагерь и с тех пор, до конца полевого сезо­на, учился читать. Вернее, приучивал язык к чудес­ной речи. Насколько зрительно помню, книги были

старопечатные (Федоровской печати с деревянных клише) и рукописные, написанные полууставом, с раскрашенными киноварью буквицами.

И тут выяснилось, что я неграмотный совершен­но, поскольку целый месяц только разбирал буквы «ириллического письма, а некоторые так и не смог расшифровать, не подозревал, что существуют тит­лы (подсказать было некому), поэтому мне долго не открывалось чудо древнерусской речи. Напротив, получалось что-то непонятное и уродливое. И однаж­ды приснилось, что я читаю, причем так здорово, как тот кержак, с распевом, с ударениями. Запомнил даже текст, который читал! Проснувшись, я схватил книгу, нашел это место и точь-в-точь повторил. Но не вслух, а про себя, то есть мысленно.

Было детское ощущение, когда неграмотная ба­бушка научила меня читать по букварю — радости было, пожалуй, еще побольше. Как и тогда, сверши­лось чудо, и я до сих пор уверен, что во сне мой язык «вспомнил» древнее звучание речи. То есть это во Мне уже было! А если так, значит, «вспомнить» мо­жет каждый, только надо напрячь сознание, сильно захотеть или просто сутками лежать одному в палат­ке, когда идут затяжные дожди и работать на приро­де, в горно-таежной местности, невозможно. Скорее всего генетическая память хранит не саму речь, а магию слова, которую и можно вызвать из-под сознания.

Мало того, научившись читать про себя, а вер­нее, «слышать» звучание и повторять его мысленно, как-то спонтанно и неуправляемо я начал представ­лять прошлое, причем очень далекое, и в красках, с деталями, которые невозможно придумать, с запа­хами и звуками. Эдакие отрывочные картинки, мало связанные с прочитанным, и возникало полное убеж­дение, что так все и было. Еще тогда мне пришло в голову, что в этой старой бумаге слежавшихся стра­ниц, в коже переплетов и особенно в способе начер­тания букв есть еще что-то, кроме того, что можно прочесть: некие тайные знаки, ключи, открывающие далекое прошлое. Среди книг оказался Пролог осен­них месяцев, и вот, наткнувшись на описание убийства князя Глеба «окаянным» Святополком, увидел их обо­их живыми: Глеб был невысокого роста, с проплеши­ной на голове, волосы редкие, слипшиеся от пота, а лицо сильно веснушчатое, злое, но белки глаз голубоватые и в руке плеть. Святополк, напротив, высокий, длинно­рукий, с густой светлой бородой и когда-то разбитым, в мелких шрамах, расплющенным носом — его будто бы в детстве лягнула лошадь. Они не дерутся, но про­сто стоят друг против друга в непонятном месте, и, по­хоже, ситуация критическая, Глеб чем-то недоволен и даже взбешен, а Святополк, наоборот, спокойный и бе­зоружный, синяя рубаха до колен и сверху расстегну­тый овчинный кожушок без воротника, сшитый швами наружу. И из швов торчит шерсть.

И будто я откуда-то знаю, что Глеба не зарежут, как это сказано в житии, а задушат его же плетью, но не сейчас, а через некоторое время.

Это были не зрительные видения, а некие мыс­ленные картины-вспышки, которые потом можно было «рассматривать» в памяти.

Естественно, рассказывать об этом я не мог, на­род в отряде был хоть и романтичный, но суровый и однозначно решил бы, что у меня съехала крыша от тоски (подобное бывало). Но когда просили, я чи­тал книги вслух у костра (причем сначала про себя и лишь потом озвучивал фразу): слушали очень-очень внимательно...

Кстати, а с моими «букварями» произошло вот что: поскольку зимой я жил в общаге, то девать их было некуда, а две книги по возвращении с поля сра­зу же украли. Поэтому, когда выпало лететь в Крас­ноярск, погрузил их снова в рюкзак, отвез и сдал в областной музей. А день был выходной, поэтому ка­кой-то дежурный студент-сотрудник сначала не хотел принимать: мол, завтра приходи, но когда заглянул в рюкзак, то принял и даже написал мне справку. Спустя полгода я снова оказался в городе и зашел в музей, чтобы узнать, что за сокровища я отыскал в ангар­ской тайге. И справку показал. Поднялся переполох, ибо моих книг никто не видел — студент их просто забрал себе, а мне выписал какую-то липу. Ну и лад­но, все равно не пропали, а наоборот, возможно, их до сих пор читают, и истины, изложенные там, не по­гибнут

Скажу вещь на первый взгляд неожидан­ную и даже парадоксальную: не общее обра­зование и не ученость, а уровень владения язы­ком определяет уровень сознания. Это сообщающиеся сосуды. Странным ведь кажется, что в древности, когда не было университетов, Интернета, общеобразовательных и даже церковно-приходских школ, люди вовсе не были темными глупцами, а напротив, отличались потрясающей мудростью — откуда бы тогда сформировался русский язык, содержащий в себе всю ныне научно доказанную информацию о мире и мироздании! Это уже в средние, «про­свещенные», века начали рвать языки и сжи­гать на кострах тех, кто пытался вольно рас­суждать о Вселенной, космах небесного све­та (отсюда космос) и о Земле как о шаре, да еще, мол, шар этот — вертится...

Наши необразованные прапредки, напри­мер, с потрясающей содержательной точно­стью давали названия планетам, как будто ле­тали вокруг них или, на худой случай, рас­сматривали в мощнейший телескоп. Открой­те любой этимологический словарь и взгляните на слово «Земля» — это представление совре­менного умного человека о нашей планете. На самом деле ЗЕМЛЯ в переводе с русского на русский — Емлющая Огонь. 3 — знак огня, света,

имать-емать-емкий-емлющий — беру­щий, воспринимающий. (Более знакомое — водоем.) То есть когда человек был одарен речью или, скажем так, когда формировал­ся язык, люди прекрасно знали, что вокруг Земли холодные планеты, не емлющие огонь, а значит, не имеющие атмосферы, мертвые, не пригодные для житья. Кроме того, из­древле они четко делили понятия Земли как Планеты и земли как суши, почвы, и в этом случае называлась она Твердь — место су­ществования человека. (Кстати, слово «поч­ил» — почать (начать) — означает буквально «начало»: для землепашца это на самом деле Ц|К.) Христианство, исключающее радость км ной жизни, все поставило с ног на голо­ву, и получилось «земная хлябь и небесная твердь» — это к вопросу о магической сути языка и что происходит, когда вещи называют не своими именами. Твердь имела свой так «Т», начертание которого означает при­мерно следующее: «Что из почвы (начала) им шло (выросло), то в почву (начало) и об­ратится», то есть замкнутый, вечный земной цикл существования. (Перекладина у этого знака не что иное, как отсечение от «космоса» — верхней связи, а загнутые треугольнич­ком ее концы — зерна, семена, падающие при созревании в почву.) И все, что стоит на тверди, непременно будет иметь этот знак в соче­тании со знаком «С» — стол, стена, стан, столб, ступня и т.д. Мало того, наши неуче­ные прапредки выделили еще одно состояние земли-тверди и обозначили его как «АР» — возделанная, плодородная пашня, и отсюда появилось слово арать (орать) — пахать, или, какговорили в старину, «воскрешать» землю, где крес — огонь (кресало — огниво). Поэто­му того, кто арал и воскрешал никогда не па­ханное поле (дикую твердь, целине называ­ли арьи, или арии, ажртом —крести, откуда и возникло слово «крестьянин» (не от «христианин»), то есть живущий «с сохи». В Запад­ной Сибири есть река Тара (и одноименные город), что буквально переводится как «вос­крешенная земля», да и сама Сибирь еще не так давно (на картах Меркатора) называлась Тартар — буквально «воскрешенная земля в воскрешенной земле», благодать в благо­дати. Если вспомнить М.В. Ломоносова и запасы полезных ископаемых, то «прира­стать Сибирью» в скором времени будет не только Россия. На Русском Севере течет река, Тарнога, чзю означает «пришедшая воскрешенная земля»: там повсюду ледниковые морен­ные отложения, принесенные из Скандина­вии, но плодородные, если возделывать,. Там же неподалеку река Коченьга и село Кочвар, где коч — передвижение, кочевье в благодат­ью землю.

Но все-таки самое главное слово, воз­никшее отсюда, — творчество, когда Твердь превращают в Ар. Твар, твареыие или тво-рсние — это возжигание жизни на безжизнен­ной тверди, то есть» прорыв, огненное со­единение замкнутого земного цикла и Кос­моса.

Можно и дальше продолжать археологию этого великого слова, но у меня сейчас иная задача и хочется только воскликнуть:

— Разве ныне назовут планету так величе­ственно, красиво и емко — ЗЕМЛЯ?

Усредненный, урбанизированный человек может родиться, прожить жизнь и умереть, не вкушая ничего слаще морковки, которую вы­дернул из языковой надстройки. Он даже мо­жет быть образованным, но только в тех преде­лах, которые допускает его лексикон, получен­ный из «раковой опухоли» языка. Я слышал фантастические лингвистические рассуждения одного из популярных, блистающих «учено­стью» ведущих на ОРТ, который вывел слово «гражданин» из французского (!) языка! Фа­милии называть не стану потому, что боль­шая часть народонаселения России тоже так думает и всех не перечислить. Видно, отдал ведущий это слово французам лишь потому, что считает все «прогрессивные» слова в рус­ском языке заимствованными из других. Так вот, специально для заблуждающихся: граж­данин — житель города (града), а для чело­века, живущего за ограждением, горожанина, селянин — житель села (поселения).

По сути, современный человек живет в железной языковой клетке, как узник, сам себя усадивший за решетку (изгой). Чувствуя это интуитивно, он всегда будет мечтать о свободе. Из таких мечтателей собирается сле­пая уличная толпа, которой очень легко ма­нипулировать и которая по команде «фас», от­данной с применением довольно примитивной магии слова (возникновение неформального лидерства), готова снести не только торговые палатки, но и любую власть, вознести плебея на императорский трон.

Природу современных революций и бун­тов следует искать здесь. Экономические и социальные предпосылки вторичны.

Человек, если он не маугли, а существо со­циально-биологическое, обладает одновре­менно образно-словесным и словесно-образным

мышлением. (От этого и возникают лирики и физики.) Реверсивность составляющих тут зависит от конкретной ситуации или психотипа личности. В любом случае свои образные думы он переводит в слово, если хочет их выразить, либо связка эта удлиняется, ког­да слово высекает искру мысли, впоследствии опять же переведенную в слово. То есть наше мышление состоит в жесткой связке с языком. Чисто образным мышлением обладают лишь глухонемые от рождения. Если человек, в том числе ученый муж, вплотную подступает к Некоей образной мысли, но выразить ее не может; когда, как говорят, на «уме крутится», но в слово не воплощается, это явный недо­статок владения языком. Ломоносов стал ве­ликим, потому как кроме науки занимался живой русской речью и писал стихи; немка Екатерина II, овладев великорусским, сочиняла пьесы. Многие мыслители интуитивно тянулись к познанию языка, ибо только ча­рующая магия его способна к творчеству — Возжечь огонь и трепет мысли.

В начале было Слово!

Как может мыслить, о чем думать разви­тый, «цивилизованный» человек, словарный запас которого такой же, как у первобытных дикарей? Может ли он называться русским и есть ли у него национальность вообще? Для интереса включите телевизор или откройте любую многотиражную газету (а это ведь у нас основной «источник» слова после убо­гой школьной программы) и посчитайте с ка­рандашом в руке. Только не нужно говорить, что это некий журналистский, служебный, информационный язык!

Это раковая метастаза.

Владение родным языком — ключ к созна­нию и познанию мира, к той самой чувствен­ной мысли, чаще называемой несколько затас­канным ныне словом духовность.

Нынешний русский человек, оказавший­ся в языковом вакууме, однако интуитивно жаждущий мыслить (самый захудалый рус­ский мужичок непременно философ), мыс­лит более всего образами. Но в силу своего речевого порока, тем более владея дарован­ной ему свободой слова, не находит само­выражения % как следствие, самореализации личности. Он, как рыба, выброшенная на беper из родной стихии, лежит и молча хло­пает ртом. Отсюда происходит психологи­ческий сдвиг — комплекс неполноценности, по природе точно такой же, как у глухонемого от рождения. А ну-ка попробуйте, поживите молча! Хотя бы неделю, месяц. Если бы глу­хонемые вдруг мгновенно обрели слух и дар речи, первыми их словами стали бы слова о Том, как они нас, слышащих и говорящих, не­навидят.

Даром называется единственная из многих способность, которой обладает человек, — ДАР РЕЧИ. Магия этих двух слов, бережно со­храненная языком, уходит в такую глубину тысячелетий, когда люди еще помнили, Чей это Дар.

Самое жестокое наказание — вынужденное молчание, тем паче молчание говорящего | человека (за исключением, пожалуй, добровольного обета молчания). Поэтому за хулу карали, вырывая язык, за выкрикнутую прав­ду или непокорное слово заливали в рот рас­плавленное олово.

Пресловутая мрачность нашей нации, как бы ее ни пытались взвеселить всевозможные «кривые зеркала», продиктована в первую очередь неспособностью или невозможно­стью выразить словом переполняющие ее со­знание мысли.

В этом Мрачном вынужденном молчании таится мощная взрывная сила, сопоставимая с ядерной, когда высвобожденная через обре­тенное слово «тепловая» энергия мысли в ско­ром времени перевернет мир.

Дело в том, что языковая надстройка, эта раковая опухоль, напоминает плотину, зат­ворившую основное русло реки и усмирив­шую природную стихию. Есть даже кажу­щаяся польза от этого — вода крутит тур­бины, которые вырабатывают энергию, то есть наше санкционируемое сознание. Сразу за плотиной река превращается в застойное водохранилище, которое питается неусмиренным, живым током вод всего «речного бассейна». Это рукотворное море и есть современная литература. Всем известно, что водохранилище при определенных услови­ях может покрыться ряской и даже загнить на мелких местах, издавая зловоние, но, к счастью, в нем есть фарватер (стремнина, стрежень), обычно приуроченный к основному руслу реки, где глубоко и где всегда есть движение.

Однако нет ничего вечного, под напором I вод все обращается в прах, в песок, поскольку «вода камень точит». А случаются и стихийные весенние паводки, способные в одночасье разрушить даже прочнейший железобетон...

КУЛЬТУРА

Принимая на вооружение заимствованное из другого языка слово, следует обращаться с, ним как с обоюдоострым холодным оружи­ем, то есть осторожно, с опаской. А лучше все­го отыскать синонимы в своем языке, благо что они в русской речи непременно найдут­ся, и оперировать ими, ибо тогда откроется смысл предмета или явления. Иноземное сло­во хоть и достаточно легко вплетается в языковую ткань, однако в итоге не приживляется, не врастает в плоть по той причине, что всегда бу­дет выбиваться из магического ряда, ибо несет в себе неравнозначную энергию. Например, не­которые оголтелые поклонники русского языка (а таковые есть, ибо в обществе назревает! протест против языковой метастазы) пытаются I растолковать слово «культура» как культ Ра, то есть культ солнца, что по крайней мере вы­глядит глупо. И пусть тут не обижаются оголтелые: по древнему русскому обычаю до пояса оголяли тело те, кто в сражении шел на смерть.

Слово «культура» в русском языке и в са­мом деле произошло от латинского «култус» (дух, объект поклонения) и русского обобща­ющего и в какой-то степени освещающего •ура»* по тому же принципу, как были обоб­щены и освещены многие иностранные сло­ва — адвокатура, профессура и т.д. Под тер­мином «русская культура» следует понимать не только сочетание православных христиан­ских воззрений на мир, исконного обрядового комплекса, этнических особенностей во всех областях искусства; это прежде всего са­мостоятельная, независимо существующая ци­вилизация, сложившаяся на принципах духотворения.

Точный синоним слова «культура» в рус­ском языке — одухотворение. Чувствуете, как безликoe слово наполнилось глубоким смыс­лом, красками и чарующим действием?«Министерство культуры» — звучит очень знакомо и понятно современному сознанию возникают некоторые ассоциации, хотя ведь все равно будто песок на зубах или битое стекло под ногами. А «Приказ одухотворения» (дословный перевод) — вовсе нелепость, если не сказать больше, и это пото­му, что культурой управлять можно, одухотворением — нет.

Должно быть, вы заметили, что в период реформ и революций (с петровских дней и до нынешних) в русском языке под видом того, что в нем якобы нет аналогов, сразу же появ­ляются десятки чужеземных слов, призванных скрыть истинный смысл происходящего. И тут не надо быть провидцем, чтобы разглядеть, как пытаются ввести в заблуждение об­щество, предлагая консенсус вместо согласия, ваучер вместо доли, культуру вместо одухотворения и так далее.

Духотворность—это способ познания мира. И он заключает в себе два взаимосвязанных направления — Мировоззрение (веру) и Ис­кусство (от искуса — искушение), то есть догмат и стихию творчества. И здесь трудно ска­зать, что первично, ибо познать Бога можно через искусство и наоборот. Например, рукотворная икона, выполненная простым смертным из дерева и красок, может обрести чудотворность, если она живописна, то есть напол­нена жизнью, духом. Точно так же вселить дух можно в картину, литературное произведе­ние, музыку, ювелирное изделие и даже в ар­хитектурное сооружение. В общем, потрясти воображение и вызвать чувственную мысль может все, к чему прикасается одухотворен­ная человеческая рука.

Поэтому и сказано, что созданы мы по образу и подобию Божьему.

Вечное стремление не к удобству и роско­ши, а к одухотворенности всего круга жизни и есть [понимание русскости культуры. Иными словами, [национальность определяется по способу познания мира. Не зря говорят, русский глазам не верит, ему все нужно пощупать руками, то есть прикоснуться, насытить духом, а если точнее ладом. Отсюда возникло слово «ладонь» — да­ющая лад, а от ладони, например, меч-кладец, сталь, наполненная боевым воинским духом, вложенным (кладь, клад) в нее руками кузнеца и владельца. «Владеть» — это вовсе не вла­ствовать, как сейчас понимается, а буквально делать лад, в ладедеять, потому и «владыка» — не бесконечный властитель чего-то, но человек, способный творить лад, приводить в порядок, одухотворять. Об этом помнили еще совсем недавно, когда греческое «епископ» перевели на русский и получился Владыка. Еще один красочный пример — ладья, лад-дья, где «дья» — бешенство, буйство (дьявол — буйный бык, вол). То есть ладья — усмиряющая, ладящая, приводящая в лад стихию бурного потока, моря, либо стихию По­следнего Пути при переходе в мир иной, откуда и обычай хоронить (предавать огню) в ладьях.

Русский способ познания мира — при­ведение его в лад, достижение гармонии че­рез приложение творчества. Из дикой, пер­возданной Тверди следует сотворить плодо­родный Ар. Отсюда появляется вечная жаж­да осмыслить этот мир и как следствие — желание изменить его: кому-то помочь (аме­риканским индейцам, когда их истребляли испанцы, испанцам, когда пришел фашизм, колониям избавиться от колониальной за­висимости и т.д.), кого-то спасти (грузин, армян, болгар, малороссов от туретчины) — в общем, жизнь положить «за други своя», облагодетельствовать. (Совершенно другой вопрос, нужно ли это миру?) В этом прояв­ляется характерное отличие русского этно­са — отсутствие национального эгоизма (нам всегда совестно перед всем миром). И это же обстоятельство является специфический |

признаком самостоятельной, открытой цивилизации, не похожей ни на Западную, технич­ную и потребительскую, ни на Восточную, со­зерцательную и самодовлеющую. Дабы избег­нуть неясностей с иноземным словом «циви­лизация», возьмем его синоним — мири

Россия — это самосущий Духотворный Мир, существующий между двумя другими мирами — Западным и Восточным, как тре­тья составляющая Триединства Мира.

Пример с обыкновенным школьным магнитом, раскрашенным всего в два полюсных циста, синий и красный. Однако у него существует, третья, самая таинственная часть с со­вершенно иными свойствами —немагнитная середина, из которой и вырастают магнитные полюса. Эта середина, а точнее, ось двух про­тивоположных полюсов — положение России в Триединстве цивилизаций. Если же еще точнее, то всякие точки на плоскости вращающихся полюсов будут описывать определен­ные круги — чем ближе к центру, тем меньше и наоборот при этом создастся магнитное ноте с изменчивым напряжением. В немаг­нитной оси вращения есть единственная точ­ка, находящаяся одновременно в движении и покое. Такое состояние и есть не похожий ни на что Духотворный Мир, странная и непо­нятная Россия, загадочная русская душа...

Авторы идеи мировой революции отлич­но знали, в какую почву бросить свои зерна. Созерцательный Восток их бы не принял, ибо воспринимает мир таким, каков он есть, каш впрочем, и умозрительный Запад, выверяю­щий алгеброй гармонию.

Открытость не есть незащищенность или хуже того, беззащитность; напротив, это — качество и особая форма защиты Духотворного Мира (иной и быть не может), которая часто вводила и вводит в заблуждение соседние культуры и «блуждающие кометы», со­ставляющие буфер между мирами как на Во­стоке, так и на Западе. Одна только Польша, «блуждающая комета», до сей поры не приставшая ни к какому берегу, страдающая комплексом неполноценности и вечно смущен­ная доступностью русского престола, много раз ходила искать его и даже спровоцировала два мощных бунта внутри России (Болотников, Пугачев), заметно повлиявших на ход истории. Да и нынче нас не жалует, хотя от былого шляхетского гонора и жажды величия почти ничего не осталось. Впрочем, как и на­дежд на российский трон.

Неистребимая русская привычка не запи­рать двери на замок — в лучшем случае под­переть ее батогом, чтоб не открыло ветром, I порождает вечный соблазн даже у братских, но несведущих народов, обитающих в зонах разлома культур, войти и что-нибудь взять, а то и вообще сесть в красном углу и распоряжаться. Иногда оба противоположных мира | наваливались скопом, например, нашествие \ крестоносцев во времена монгольского ига, (Иногда поочередно, однако с ритмичностью | в 10—30 лет. Запад и Восток стремились ра­зодрать Россию напополам, чтобы закрутить [оторванную часть в свою орбиту, того не по­дозревая, что тем самым пытаются разрушить неразрушаемое Триединство. Попробуйте раз-|0мить тот же магнит хоть на две, хоть на несколько частей: у каждой непременно появят­ся два противоположных полюса и немагнит­ная середина...

Существует четыре основных признака, определяющих культуру как цивилизацию:

1. Духовно-волевой потенциал

Как известно, основателей Рима, Ромула и Рема, волчица вскормила своим молоком. Волчьим, от которого они получили фермент, перестраивающий генетическую природу тра­воядных в хищников. В результате мифическая волчица вскормила элиту будущей цивилиза­ции. Возникшая впоследствии Римская импе­рия (включая ее тысячелетний Византийский период), обладающая высоким духовно-волевым потенциалом, стала объектом для подра­жания на все времена до наших дней вклю­чительно. Как для Запада, так и для Востока. Турция (Османская империя, «правопреемни­ца» Византии), Русь (Москва — Третий Рим, а четвертому не бывати), Франция (наполеоновская Первая империя), Германия (Свя­щенная, римская империя Отата, Герман­ская империя Бисмарка, Третий Рейх Гитлера). После Второй мировой войны идея Третьей Римской империи наконец-то переехала за океан, в северо-американские штаты, и по­селилась на заранее построенном Капитолий­ском холме в Вашингтоне. (Капитолий — это один из семи холмов, где возник Древний Рим и где стоял Капитолийский храм, в ко­тором заседал сенат.) Там она, эта идея, живет и поныне, а чтобы поддерживать духов­но-волевой потенциал на высоком уровне, военно-политическая элита США до сей поры вкушает «молоко волчицы» — беспрес­танно ведет холодные и горячие войны во всех регионах мира. И особенно символиче­ские войны на территориях бывших Великих Империй (Ближний Восток, Афганистан, Ирак, «скором времени Иран).

Однако дело это безуспешное по несколь­ким причинам. США — младосущее государ­ственное образование, и его народонаселение еще не сформировалось в нацию — этносы не могут складываться по писаным законам либо чьей-то воле и в короткий срок. Сегодняш­нее состояние американского общества более похоже на партию, где жизнь собранных с миру по нитке людей регламентирована строгим уставом и программой — а как известно, Партии существуют для достижения власти. Далее: военно-политическая элита Соединен­ных Штатов, обладая умозрительными качествами хищников, управляет «травоядными обществом, по сути, законопослушным ста­дом овец. Кроме того, США — островное го­сударство, территориально (космически) оторванное от древних культур как Запада, так и Востока (великие империи приурочены к се­редине Земли); американцы все время путают духовно-волевой потенциал с экономическим потенциалом, что является признаком младосущности. Создание цивилизации (империи) потребления — американская мечта.

Духовно-волевой потенциал не известен! «травоядным», покуда они не получат фермента, как получили его Ромул и Рем; он, этот фермент, не культивируется, как религии и не приобретается, как условный рефлекс, не взращивается в мирное время; он добывается исключительно в оборонительных и освободительных войнах (кроме междоусобны» гражданских), как в победоносных, так и проигранных (жажда реванша), и хранится в генетической памяти носителей духовно-волевого потенциала.

Это и есть тот самый фермент, полученный из «молока волчицы».

Войны вынуждают этнос припадать к ее сосцу, возбуждать хищный нрав, дабы взрастить элиту — парадокс существования человечества, стремящегося к гуманизму.

* * *

В России уже давно идет обратный про­цесс, разумеется не без ненавязчивого влия­ния извне, причем обработка сознания ве­дется с раннего детства (подмена ориенти­ров): травоядный заяц все время обманывает и наказывает волка, символический образ героя, коему следует подражать, — беспо­лый, безвидовый чебурашка, лунтик и про­чие суррогаты...

В общем, установка на безобидных ежи­ков в тумане: почуял опасность — свернись в

Клубок. Философия мимикрирующего «маленького человека» была развита в русской классической литературе (Гоголь, Достоевский, Чехов и прочие гуманисты), глубоко проникла в наше сознание и практически полностью изменила наши представления о добре и зле, исказила «поганые, негуманные» понятия богатыря, героя, как сильной, храброй, мужественной личности, способной творить великое

Последний государь Российской импе­рии — дитя своего времени, и его конец следовало предвидеть.

Тупиковая модель «империи потребле­ния», которая работает, например, в США, включительно только в условиях высокого и постоянно растущего ВВП и которая навязчиво и небезуспешно предлагается нам как мед та, в скором времени может привести к кри­зису, уже известному в России и на первый взгляд незаметному, поскольку он никак не выражен в денежном эквиваленте, — к вы­ключению духовно-волевого потенциала из жизнедеятельности государства. Того самого по­тенциала, который за последние триста три года, несмотря на многократные реформы» революции, перестройки, неослабевающее чужеродное влияние (особенно начиная с 190^ года), довольно стабильно удерживает русский этнос (имеется в виду Великую, Белую! Малую Русь) в сфере этнокультуры (образ мышления, манера поведения, национальна историческая идентификация), а страну — от развала (это косвенно доказывает последняя перепись населения).

Но если поражение следует за поражение ем, и не по причине слабости и трусости coлдата, а по злой воле сверху (Русско-японская, Финская, первая чеченская кампании), если по той же воле рвутся последние надежды на справедливость общества и власти, если позади все разрушено, а впереди от­сутствует цель существования, то обязатель­но последует выключение духовно-волевой! потенциала. Причем происходит это практически в одночасье, словно и в самом деле щелкнул выключатель и не свет гаснет, а мы становимся тяжелыми на подъем, ленивыми, любопытными и безразличными к судьбе собственного Отечества.

А с глубокой древности известно: для того (бы зерно проклюнулось, укоренилось, дало нужные всходы и был урожай, сеять его следует на растущей луне. Вероятно, большевики прекрасно знали об этой закономерности и весьма тонко использовали победы России в шестнадцатом году (Брусиловский прорыв), а значит, растущий потенциал и его носителей, в своих целях, подменив внешнего противника внутренним, что потом обеспечило побе­ду в гражданской войне. По количеству носителей потенциала можно судить о его уровне и состоянии в обществе: остановите на улице десять человек, произнесите контрольные фразы, например «Поединок Пересвета и Челубея», «Переход Суворова через Альпы», «Гибель «Baряга», «Брестская крепость» и посмотрите в глаза.. А потом напомните о войне в Чечне и сразy же увидите результат

В принципе мы сильнее любого вероятного противника, если сойдемся на бранном поле, потому что история войн закодировала сознание на открытую борьбу (принадлежность к открытой цивилизации). Конеч­но же, перед решающим сражением мы сна­чала отступим до Москвы с набитой рожей, после чего спохватимся, утрем кровь, вдох­новимся — и тогда держись. И он, вероятный, прекрасно знает о таком национальном каче­стве, поэтому нас сейчас оберегает от прямой агрессии не искусная дипломатия, не миро­любивая политика и даже не ядерный щит, а этот самый потенциал.

Четырехлетняя Вторая мировая война за­кончилась не только Великой Победой. Впер­вые после «татаро-монгольского» ига она ох­ватила весь народ, коснулась каждой семьи и подняла уровень духовно-волевого потен­циала на незнаемую прежде высоту. (После Победы властям приходилось искусствен­но гасить его, потому победители пошли по лагерям.) Мы досыта вкусили горького «молока волчицы», поэтому в несколько лет одо­лели послевоенную разруху и создали, по сути, новое государство (которое потом на­зовут «империей зла»). Согласитесь, дово­енный СССР с идеей мировой революции—это не послевоенный Союз — мировая дер­жава с ядерным потенциалом, космической орбитальной станцией и прочими атрибута­ми современной цивилизации.

Произошло то, что уже не раз происходи­ло и мировой истории: самая страшная война сотворила из России Империю. И Запад, более всего в лице США, монополизировавших идею Третьего Рима, ужаснулся от того влияния, которое Империя-победительница стала оказывать на Восток, да и, собственно, на Запад. Его страх был, как и у всех травоядиых, потным, липким и с соответствующим запахом, ибо в памяти был свеж повержен­ный Берлин, а в ушах еще стоял тихий междусобойный разговор-ропот русских солдат, и «подавших зубы платяной вши в окопах под Москвой, мол, надо ли останавливаться на Эльбе? А не пойти ли дальше, к Ла-Маншу, а по­том и за Атлантику? Чтоб за один скрип, да и дело с концом. Это сейчас американцы рас­храбрились и тянут на себя одеяло Победы, а тогда бомбили Хиросиму и Нагасаки. Это же известно: загнанный заяц от ужаса становится храбрым и способен вспороть когтями зад­них лап живот гончего пса.

Русский воин всегда был провидцем и предчувствовал будущую опасность.

Победа родила Империю с высочайшим духовно-волевым потенциалом. Устрашенный Запад немедленно отгородился «железным занавесом» И боялся он уже не ползучего коммунизма,

не мировой революции, а именно этого потенциала, позволившего в считанные годы восстановить экономику страны, освоить и изобрести новейшие ядерные и космические технологии. Но управлять такой империей должен был император. Война перевоплотила Сталина, однако его стремление к русскости не увенчалось успехом. Средневековые кавказские нравы, густо заме­шенные на умозрительных коммунистических идеях, не соответствовали возрожденной Империи, поскольку такой химерический конгломерат изначально не обладал жизнеспособностью в мирное время и был хорош только в военное. Как всегда и бывало, после императора, вкусившего «молока волчицы», к власти пришли прежде униженные им травоядные и стали сеять кукурузу. Только исключительно травоядные строят авторитет своего влияния на охаивании предыдущей власти. Это о них сказано «увенчанным льстят, развенчанных топчут».

Не имперские амбиции и не мудрое вла­дение духовно-волевым потенциалом народа, а опасный, неуправляемый страх США, сопряженный со своим собственным страхом, заставил травоядную власть использовать инерционное движение Империи и противостоять! Западу.

Империя СССР развалилась лишь потому, что так и не обрела Императора (если хотите, национального лидера), да и не могла его

обрести в мирное время с травоядными пра­вителями.

Стратегия «непрямых действий», которая активно проводится Западом (от Даллеса с 1957 года), направлена как раз на ослабление Духовно-волевого потенциала — это основной объект внешнего влияния. Согласно этой стратегии, нам настойчиво предлагают сойтись в рукопашной с Востоком. Первая чеченская война и поражение России не принесли ощутимого результата, поэтому была организована вторая — изнуряющая. «Комитет солдатских матерей» — блестяще придуман­ная штука, но тоже не сработала, как ожидалось: вместо матерей на фронт поехали отцы и, посмотрев на все мужским взором, стали не забирать сыновей с войны, а на­ниматься контрактниками и ходить с ними в атаки плечо к плечу. Много надежд стратеги (назовем их Инициаторы) возлагали на развал СССР, с математической точностью расчитав, что 26 миллионов русских (столько же погибло во Второй мировой), оставшихся в «самостийных» республиках, в одночасье оторвугся от России и вместе с этим утратят собственный духовно-волевой потенциал, ибо окажутся вовлеченными в становление потенциала малых государств Востока и Запада. Это произошло бы, но Восток и Запад по причине младосущности своих государственных образований пошли по средневековому пути этнической самоизоляции и не воспользова­лись прекрасной возможностью в короткое время совершить качественный скачок, ис­пользуя русский духовно-волевой потенци­ал. Однако просчитались и Инициаторы, по­скольку произошел обратный процесс: бро­шенные российскими либеральными властями на произвол судьбы, лишенные гражданства, социальных и экономических возможностей возвращения на Родину, униженные и оскорб­ленные, они лишь возвысили духовно-волевой потенциал и стали «истинными носителями ценностей русского мира. Тогда как некото­рые благополучно живущие в России граждане снизили его до нулевой отметки, гоняясь за иными ценностями, и превратились в «травоядных».

Просчет Инициаторов был вот в чем (сейчас уже можно сказать об этом): создавать промышленное производство, строить до­роги, плотины, заводы, учить и лечить народы союзных республик ехали люди, обладавшие высоким потенциалом. Иные-то просто не тронулись бы из коренной России ни по комсомольской путевке, ни за длинным руб­лем — разве что только на «черном воронке». Казаки, вволю вкушавшие «молоко волчицы», а позже каторжники, «забайкальские комсомольцы», имевшие хищный нрав, рас­кулаченные крепкие мужики осваивали когда-то (да и теперь тоже) Сибирь, Дальний Во­сток, Заполярье. А поскольку этот потенциал в виде фермента хранится в генной памяти, то и потомство, произошедшее от них, было соответствующим. Коренная Россия, таким образом, если не оголялась, то, во всяком слу­чае, ряды способных припасть к соску вол­чицы значительно редели, ибо здесь в боль­шей степени оставались «травоядные».

Когда Петр I вздумал прорубить окно в Ев­ропу и без разбора согнал на болотистые бе­рега Невы крестьян-плотников, они мерли ежедневно десятками. Немецкие доктора ни­как не могли понять от чего, поскольку яв­ных заболеваний не находили: живут в оди­наковых условиях, едят из общего котла, но одни только здоровеют и радуются, а другие бледнеют и чахнут. Ни немцам, ни самому Петру, обученному на Западе, и в голову не Могло прийти, что на вид крепкие, привык­шие к тяжелому физическому труду мужики могут умирать от смертной тоски, болезни ис­ключительно русской. Однако подвержены ей только «травоядные», в генной природе которых отсутствует фермент, получаемый от «молока волчицы». Это вовсе не значит, что они плохие или какие-нибудь второсортные люди, — наоборот, это добропорядочные обыватели, которых достаточно во всяком народе и которые очень крепко привязаны к своей малой родине, дому, семье. Их пси­хология — «где родился, там и пригодился». Они готовы трудиться и пахать только для себя и семьи, не любят больших городов,! дальних дорог, многолюдных сборищ, ярко­го света, острого и соленого. Зато обожают уединенность, права человека, тишину, сво­боду слова и мексиканские сериалы. На ве­ликое они способны лишь от грозящей им опасности или отчаяния. На фронте они отлично воевали и чаще всего возвращались невредимыми, ибо у них повышенная спо­собность к выживанию.

Понятно, чего опасаются теперь Инициа­торы и нынешние «травоядные» либеральная правители: если вернуть домой эти 26 милли­онов, обеспечив гражданство, минимум усло­вий и равные права, а кровеносную систему вольется свежая кровь, а это значит: через не­сколько лет Россия заставит уважать себя как на Западе, так и на Востоке.

К вопросу о собирании нации: если отверженных когда-нибудь и позовут в свой род­ной дом, то непременно проведут через ка­рантинный блок, дезинфекционную камеру, вошебойку, а параллельно вбросят в общество мысль, что, мол, понаехали иммигранты, от­мяли рабочие места, деньги, землю, жилье, в общем, место под солнцем. Да и вообще, русские ли они?

2. Земля отцов и могилы предков

(Этническое пространство)

Наша историческая наука, основанная .-.л западных «норманнских» воззрениях, дает смутное и совершенно нелогичное представление о том, «откуда есть пошла Земля Рус­ская». Летописные источники, несколько раз отредактированные христианскими цензо­рами, несут информацию о темном, мрач­ном прошлом, мол, наши предки жили «скотьим образом», поклонялись «идолищам поганым» и не имели государственности. И мож­но бы поверить этому (академик Д. Лихачев поверил), но как же быть с великим, могучим и живым свидетелем, хранителем Предания, мировоззрения и психологии — его величеством ЯЗЫКОМ? Языком, который к IX веку 1.9. развился, сложился, полностью сформировался и уже не обогащался (если не считать заимствования), а напротив, стал утрачивать свое богатство в связи со сменой идеологии. Стали сказы сказывать новыми словесами и по былинам сего времени. А ведь существо­вала особая, «старая» литературная традиция наших предков, якобы живущих «скотьим об­разом». Древняя традиция, о которой Автор «Слова о полку Игореве» говорит в первых строках своего повествования: «старыми сло­весами... по былинам сего времени...» И это единственное дошедшее до нас свидетель­ство — обращение к старой поэтической форме (еще раз к ней обратился автор Задонщины), потому и «Слово...» резко выделяется из общего ряда древнерусской литературы, сло­женной «новым словесами» по христиан­ским (греческим) канонам.

А суть такова. Судя по летописям, а им во­след и по сочинениям историков, некие славян- ские племена откуда-то пришли и сели сна­чала по Дунаю и Висле, а потом заселили ни­кому не принадлежащие земли по рекам Запад­ная Двина, Полоть, Волхов и Днепр. Андрей Первозванный, путешествуя по Днепру (I в. н.э.), предсказал появление Киева, увидел и поведал миру, как славяне парятся в бане: «совершают омовенье себе, а не мученье». И по­лучается, что с той поры славяне так стреми­тельно размножались, что к IX веку заселили всю Восточную и половину Западной Европы. То есть территорию, по размерам равную всему остальному, тогда уже «цивилизован­ному» миру.

За 800 лет создали страну, которую на Западе называли Гардарики — страна городов! Городом (градом) в то время называлось по­селение , имеющее огород — крепостную сте­ну. Выходит, «младосущие», платящие дань, не способные постоять за себя славяне были с такими уж беззащитными?

И, опять же по летописям, всякое племя жило «само по себе», то есть не было государственности — некая неуправляемая террито­рии. Якобы Киев и все южные области пла­тили дань хазарам (должно быть, с VIII века, раньше самой Хазарии не существовало), а северные — варягам. Причем даже известно сколько — по серебряной монете и по белке от дыма!

Такая мощная организация, как Россий­ский налоговая инспекция, имеющая свои структуры в каждом районе, вооруженная властью и полной информацией о доходах, контролирующая предприятия, банки и физические лица, не в состоянии собрать налоги полной мере. Варягов (свиев) и хазар, вместе взятых, численно было во много раз меньше, просторы, заселенные славянами, для тех времен необъятные. Транспорт — лошадь или ладья, скорость (с волоками) — 20—30 км в сутки, открытые реки и подножный корм — 6 месяцев в году. То есть свии и хазары долж­ны были всем народом (включая детей и ста­риков) с весны до осени уходить в славянские земли и собирать дань, рискуя к зиме не вер­нуться домой. К тому же если славяне жили «скотьим образом», то где их было отыскать в дремучих лесах?

Практики добровольного сбора дани самими данниками (как сейчас налогов) в те времена не существовало.

Эта неуправляемая, однако же чем-то внутренне скрепленная страна жила в сво­их крепостях мирно и в достатке откуда-то брали даже серебро и чеканили монеты — «щеляги», пока покорнейшие славяне не из­гнали варягов и не дали им дани. В тот час на­чались распри (земля обильна, порядка нет), и тогда славянские князья позвали варягов обратно, но, видимо, других — из племени, ко­торое почему-то носило русское название — Русь. РУС — светлый (отсюда цвет волос — русый), РОС — тоже светлый, сверкающий (отсюда — роса, росы — оросительные кана­лы). В именах братьев-князей звучит славянское: Рюрик (Рурик), Синеус, Трувор (Тривор). Через два года младшие братья отчего-то гибнут, а старший берет под свою власть все земли, пока что кроме Киева. Племянник Рюрика Олег после смерти дяди коварно убивает варягов Аскольда и Дира, которых зовут уже не по-русски, объявляет Киев «матерью городов русских», отказывает хазарам в дани.

За каких-то 40 лет варяги, если судить по исто­рии Скандинавии, сами еще не знавшие государ­ственности, наводят порядок, объединяют стра­ну и утверждают великокняжескую власть!

Это физически невозможно, если этнос (или союз родственных этносов) и сами «устроители порядка» не имеют глубинного государственного опыта.

Здесь отчетливо просматривается главная за­дача цензоров и редакторов (переписчиков лето­писных сводов): отделить «скифский период» су­ществования славян от «норманнского». И сде­лано это было с единственной целью — показать Византии исконно христианский (миролюбивый, покорный) нрав «новорожденных» славян, име­ющих всего-то 800-летнюю историю жизни «скотьим образом» и не запачканных деяниями варваров и вандалов. Оторвать их от истории варваров, от которых натерпелись лиха и которых хорошо помнили в христианском Средиземноморье, именно по этой причине славяне вдруг взялись ниоткуда и заселили большую часть Европы.

Кстати, о варварах, вандалах и их «диком» обычае — жечь свитки, исторические хрони­ки и прочие предметы культуры. Дело в том, что в «просвещенных, цивилизованных» им­периях пергамент изготовляли в основном из человеческой кожи, сдирая ее с убитых либо специально умерщвленных рабов. Но особенно ценный материал получался из кожи детей, для чего и угоняли их, нападая на поселения «варваров». Так что, делая ответным набеги, «вандалы» только совершали обряд по­гребения плоти своих соплеменников, преда­вая огню «культурное» наследие.

Но ни нрава, ни обычая, ни тем паче прошлого с помощью редактуры не ото­рвать. Варвары-скифы, теперь скрывшиеся под «варяжским» псевдонимом Русь, снова берутся за старое. Уже в 907 году Олег умуд­ряется собрать из «младосущего» народа, ко­торый и воевать-то еще не умеет (покорно платит дань), дружину числом в 80 тысяч, построить 2 тысячи морских кораблей (!) и со­вершить победоносный поход на Византию. Мало того, кораблей, которые ходили по суше, когда на них ставили колеса! Можно сказать, это обычное преувеличение, встречаемое в ле­тописях, но почему оно имеет место на об­щем фоне «преуменьшения»? А потом, чего так устрашились греки, что покорились ру­синам и подписали для себя абсолютно ка­бальный мир, ставивший их на положение не только данников Руси, но и в вассальную зависимость? Существует договор, а это исто­рический документ. Христианский Царьград обязался бесплатно кормить, поить «поганых» языческих купцов в течение полугода, торговать беспошлинно, даже мыть их в банях, сколько те захотят, и давать припасы, паруса, канаты, торя на обратную дорогу/

И это могущественный Второй Рим девятoгo века?

Скрыть, вымарать, спрятать такие факты было невозможно, ибо они хорошо отраже­ны и греческих и иных хрониках и древних правовых актах, чудом сохранившихся от огня варваров». К тому же переписчики-то были все-таки людьми русскими и, независимо от новой идеологии, испытывали определенную, пусть даже тайную, гордость за свое Прошлое.

А дело в том, что греки отлично знали, кто и откуда к ним пришел: старые знакомые из «Великой Скифи» — именно так говорит лето­писец, перечисляя племена, из которых была собрана могучая русская рать. « И привел ее Олег Вещий», то есть обладающий знаниями Весты.

Шила в мешке не утаишь.

' Особо стоит вспомнить историю скифов. Как обычно в наших «исправленных и дополненных» летописях, они появились ниоткуда! и исчезли в никуда. Разумеется, древние хро­никеры еще не знали М.В. Ломоносова и его знаменитый постулат, что ничто не берется ниоткуда и не исчезает бесследно. Такое случается только у древних и нынешних историков, но не в истории.

Некогда могучий народ, довольно плотно! заселивший пространства Евразии, состоя­щий из нескольких ветвей (царские, оседлые, кочевые), обладающий высоким духовно-волевым потенциалом, способный вести войны вне своей территории (походы на Рим, Грецию и в Малую Азию), широкую торгов­лю, привлекая к себе пристальное внима­ние всего «цивилизованного» мира, — та­кой народ в одночасье не может исчезнуть I либо раствориться без остатка в ином этно­се. В принципе.

В связи с этим следует посмотреть этимо­логию слов «половцы» и «печенеги» — рус­ское название неких, якобы тюркоязычных, впоследствии также исчезнувших народов, являвшихся на Русь из Дикополья, то есть из Приволжских и Донских степей. Назва­ние «половцы» происходит от «половы»| или «плавы», больше известной как «пле­вела» (отсюда глагол «плавать») — кожицы, легкой шелухи, способной оставаться на воде, которая получается при обмолоте таковых. То есть если руководствоваться ло­гикой и представлениями наших предков, название народа очень точное, хотя с элемен­том должной презрительности: половцы — это отребье, отмолот некогда могучего на­рода, однако же сохранивший прошлую дерзость кочевых нравов, которая и влекла его Пускаться в разбойные набеги на богатых Недавних одноплеменников, прозываемых мне Русь. Разве москали не схватывались с хохлами?

Не исключено, что после гибели «Вели­кой Скифи» оставшаяся в Дикополье «полова» металась по землям с жаждой реванша и страстью восстановить былое величие, ко­торые их толкали на объединение с тюрко-язычными и угрофинскими кочевыми племенами. А с кем еще, если в то время не было Поблизости иных народов и племен, способ­ных принять изгоев? Кипчаки и принимали. Тогда, как и сейчас, не существовало в пас­порте пятой графы, впрочем, как и самих паспортов, а для «языческих» народов, тем паче пытавших могущество и помнящих свое Предание, не было «национальных» либо ми­ровоззренческих (из-за отсутствия догматических религий) преград. Они достаточно легко объединялись, заключали обоюдовыгодные союзы, брали невест и отдавали женихов, (Помните, русские князья привозили из походов полоненных красавиц половчанок и брали их замуж — не брезговали, ибо зна­ли, от какого корня пошли сии побеги.) В об­щем, истинный интернационал существовал как раз в те времена. На союз с представите­лями некогда могущественного государства (вот она, память!) с удовольствием шли лю­бые малые народы, дабы через взаимные бра­ки заполучить фермент великости. На этой основе появлялись совершенно новые «ста­рые» народы, которые мир опять не «узна­вал» (пример— нашествие Атиллы). Поэто­му, ставшая несколько раскосой и двуязыч­ной, «полова», помня, что на Севере зажиточно и с государственным размахом обитают их соплеменники — царские (сарские, оседлый скифы, искала контакта с ними, но обычно не получалось, и тогда, из чувства мести! зорила и грабила приграничные города и селения.

l Как вы полагаете, отчего половцы, схва­тились с «монголо-татарами», прибежали не куда-нибудь, а в том числе и на Русь? С кри­ком «Нас побили и вас побьют!»?

Что касается печенегов. Название этого Народа состоит из сложного, двойного слова: печь (пещь) и нега. В Мурманской области, где уж точно не бывал ни один печенежин, есть река Печенега. В случайное совпадение я не верю, потому что у нас в деревне тех, кто лю­бил понежиться на печи (особенно стариков и ребятишек), называли точно так же. Думаю, это же «полова», только более ранняя и получившееся при обмолоте оставшихся от «Великой Скифи» более жирных, избалованных «снопов» возможно, высших по прошлому положению

И оседлых), ибо кочевые половцы жили в седле

И не любили нежиться на печах, коих вовсе не имели. В то, что они, испытав поражение в битве 1036 года, когда старший огосударствленный

брат по имени Русь накостылял им по первое число, после чего печенеги рассеялись и бежали в Венгрию, я верю искренне. Потому что то же самое спустя двести лет проделали и полов­цы, получив по зубам от «татаро-монгол» — опять часть бежала в Венгрию.

Может, у них одна венгерская мама была?

ведь мадьяры-то притопали в центр Европы и

сели на Дунае (IX век) из тех же волжских краев.

* * *

Но более точно и на вечные времена этническое пространство Руси (еще до скифо-сарматской) пропечаталось в языке, а точнее в топо- и гидронимике, которые естественным образом создали Карту России. Кат кстати, тоже вымарывалась не один раз всевозможными переименованиями, в основном по идеологическим соображениям.

Начнем со слова «карта». К сожалению ведущего ОРТ, оно исконно русское и означает «относящееся к земной тверди», где АР облагороженная земля. Кстати, «старая ас га» — буквально идущая к земле, согну горбатая, где ГА — движение. Вся топо-гидронимика на этой Карте, на первый взгляд даже не выразительная для изгоя, содержит в себе максимум информации о географическом положении и характере местное, или водоема. Рюрик не случайно сел и Новгороде, а в Ладоге, городе на берегу одноименного озера, ибо этот варяг отлично знал, из какого места можно владеть русскими землями. ЛАДОГА — букваль-«движение лада». И в самом деле, отсюда и водные пути как на Север — Юг (путь варяг в греки), так и на Запад — Восток Соляной (Солнечный) путь). А кто сидит путях сквозь земли, тот и правит ими, тот и творит л ад, ибо его-то и не было до призва­нии варяжского племени Русь. Кстати, этимо­логия слова «варяг» (варяже, вараже, враже, вpar) довольно проста — солнцепоклонники. Или, точнее, поклонники солнечному огню. А Рели совсем точно — КРАМОЛЬНИКИ, то есть «к солнцу молящиеся». Отсюда и племя РУСЬ — светлое, светоносное, а санскрит (о нем позже) толкует «варяже» как «благород­ный». Слово «враг» (впрочем, как и крамола) Получило отрицательное значение задолго до христианства, когда произошла Ранняя смена идеологии, отчего впоследствии и разрушил­ся порядок в земле «обильной». К этому же периоду относится трансформация языка — насыщение его гласной «О» (процесс растворения языкового лада, магической, солнечной сути слова), и «град» превратился в «город», «крава» (священная, кричащая к солнцу) — просто в «корову», Вранеж стал Воронежем, младец — молодцем, владеть — володеть и т.д. Говорю об этом мимохо­дом, поскольку это предмет специальных исследований и имеет косвенное отношение к рассматриваемому вопросу.

Корневая основа топо- и гидронимики на тер­ритории современной России и в наши дни при» мерно на 70% состоит из корней праславянского слогового языка. Назовем его так, поскольку «арийский» — более обобщенное понятие и объ­единяет целую семью (иранодардо-индийскую) языков. К тому же арии (арьи), буквально «земные», и входящие в эту же группу сколоты (рать) «пришедшие с коло на твердь, с солнца на зем­лю», то есть «небесное воинство» (указание не происхождение, кастовость), пользовались разными наречиями одного языка. Земная, бытовая речь ариев-землепашцев, имея общую корневую основу, была ближе к иранской, а речь сколотое более напоминала русский язык и была принадлежностью жреческого волхвующего сословия. Это была в полном смысле знать — ведуны, обладающие знаниями, коих можно было узнать по «прическе» — коему волос на темени, символу связке космосом, Правью. Варяжское племя Русь, сохра­нившее древние традиции в первозданном видя благодаря уединенному островному существованию, принадлежало к благородным сколотам, и потому Великий князь Святослав (впрочем, как и все Рюриковичи до принятия христианства) носил на голове оселедец.

Сколоты в прямом смысле были учителями ариев, ибо от названия этой касты (знати)произошло слово «школа» (на литовском языке и сейчас скола). Из наречий арьев и сколотов и сформировался праславянский язык, который позже назовут русским. Язык, кото­рый ныне, конечно же, отчасти требует перевода и который полностью совпадает или очень близок к корневой основе санскрита — индо-арийского литературного языка. И это то, что сохранилось в чистом виде либо требует «археологического» очищения от инородных на­носов.

Ареал рассеивания праславянских назва­ний мест, урочищ, гор, земель, морей, рек, озер, островов, мысов и т.д. неоднороден, в большей степени приурочен к приполярной, северной части России и в меньшей — к сред­ней и южной полосе. Что касается распрост­ранения с востока на запад, то наибольшая плотность прослеживается от Урала до реки Одра (одр — конь, кон — алтарь, жертвенник; отсюда - закон) и Балканского п-ва (бала -- сия­юший, белый; кана — власть) на юге и Кольского п-ва (коло — круглый, диск солнца) на севере. На восток же от Урала до верхнего и нижнего течения Индигирки (инд — божество, относящееся к божественному (Индра — км богов), гирка — гира — гара — гора: буквально, божественные горы). Для русскоусть-инцев это «божественное горло», или «горло бога», поскольку они толкуют «гирка» как гирло,хорло. В это можно верить, ибо, во-первых, когда Индигирка прорезает хребет Черского, каньоны действительно напоминав ют горло, а во-вторых, эти русские люди живут в устье реки многие тысячи лет и сохранили древнее Предание. Весь Уральский хребет от Новой Земли до южной его степной части — это котел у в котором «варился» православянский этнос и растекался — сначала» Запад и Восток и потом, с оледенением континента, на Юг.

Откуда вышло нынешнее население Египта, Индии и Ирана, кажется, уже не подвергается сомнению, впрочем, как и то, когда они переселились на почти безлюдный тропический полуостров и в восточные горные и песчаные пустыни, тогда бывшие благодатными. Суть дела состоит в ином: довольно быстро наступавший ледник выдавил из при­полярной части материка не всех его обитате­лей. Ушли арии — земные люди, живущие «от сохи», то есть земледельцы, в большей степени «травоядные». Пережидать лютую стужу (туга, тужить — печалиться) на обледенев­шей, с суровым климатом и под вечно пасмурным небом земле остались самые вынос­ливые, сильные и «знающие» люди, потом­ки сколотов, которые жили «с лова», то есть охоты и рыбной ловли. Отсюда и олений культ, отраженный в орнаменталистике, как своеобразное письмо словен.

Здесь начинается история праславян —но­сителей и хранителей mono- и гидронимики. По тому, где они обитали, и составляется Карта этнического пространства. Охотники и ры­боловы жили там (или перекочевывали), где была добыча и топливо, — это среднее течение и низовья рек, текущих на север и вскрыва­ющихся на короткий период из-за относи­тельно теплых истоков. Сюда мигрировали птицы, олени и шла рыба на икромет, и Сюда же с лесных верховий сносился плав­ник. Привлекали также большие озера, ук­рытые от ветров побережья замерзших мо­рей, заливов, бухт, речных губ и моренные толя, к ним приуроченные. Дело в том, что ледник принес на себе огромное количество грунта—моренные (Морена — богиня смер­ти), то есть мертвые для земледелия отложения. Кстати, в некоторых районах Запо­лярья по этой причине ледник не растаял до сих пор (в частности, Таймырский п-ов) и под толщей вечной мерзлоты встречаются линзы реликтового льда мощностью в де­сятки метров, с включением флоры и фау­ны времен мамонтов. (Из найденного в лед­нике неизвестного семени в банке на окошке за шесть месяцев удалось вырастить мет­ровый ивовый побег, тогда как свежее семя тундровой угнетенной ивы выросло лишь на 4 см.) И вот на этих каменистых, песчано-глинистых почвах достаточно быстро даже при ма­лых плюсовых температурах начали расти мох (ягель), лишайники и грибы, размножающиеся спорами, — основная пища оленей, что вы­звало их естественную миграцию с юга.

Наши пращуры никогда не покидали своего этнического пространства. В противном слу­чае не сохранилось бы ни единого доледникового названия. Приведу лишь несколько характерных примеров и начну со средней полосы России, со стольного града, получившего название от Москвы-реки. Москва -- Масква (именно так произносилось и ныне произносится на московском акающем диа­лекте); «мае» — месяц, луна; «ква» — где. То есть река находится там, «где луна» или Под» лунная река. Если взирать с берегов Ладоги, то Москва-река всегда будет там, где ходит луна. Волга — всем известно, это река Ра. А Волга буквально «движущаяся вода»: столь примитивное переименование Реки Солнца совпадает со временем Ранней смены идео­логии (во время Поздней смены Волгу вооб­ще называли хазарским псевдонимом Итиль). Ее правый приток Кама перевода с русского на русский не требует — это бог любви, впрочем, названия основных рек камского бассейна также почти не нуждаются в толковании. Урал — у Ра, знак Л — люди, то есть «Люди у Солнца». Если смотреть опять же с бере­гом Ладоги, солнце появляется из-за этих Юр. Урал можно назвать Великим Водоразделом, истоком сотни рек, разбегающихся во Не стороны света. Топоним «Урал» произошло от одноименной горы, расположенной по соседству с горами Манарага (манящая к солн-щу) и Нарада, переименованной при Совет­ской власти в Народную (Последняя смена идеологии), однако смысл почти не изме­нился. Русский европейский Север вообще изобилует (до 90%) топо- и гидронимикой На праславянском языке. Приведу в пример только замечательные: река Ура на Кольском полуострове и русский боевой клич перевода не требуют, поскольку известны всем. Река Печора (берет начало из ураль­ских пещер) — пещера — пещера — букваль­но «расписная»: пещь, печь, а отсюда «писать, расписывать» хранит в себе память о пещерных росписях на стенах и отсюда же традиция украшать и расписывать русские печи. Карское море — море, примыкающее к возделанной, благодатной земле (ныне это Тундра). Уже упоминаемая Тарнога на самом деле течет по мощнейшим моренным отложениям с валунами до нескольких мет» ров в диаметре. До сей поры находят древ­ние святилища с такими алтарными камнями, расписанными руническим письмом. И до сей поры приезжие индийцы (серьезные ученые люди) на них молятся.

А в Вологодской области есть река Ганга. И тут, как говорят, комментарии излишни.

3. Неизменность особенностей этнопсихологии

Итак, прослеживаются три глобальны! смены идеологии, смысл и назначение которых — все возрастающее усиление власти самодержца.

Ранняя — растворение в общей арийской массе элиты праславянского мира — сколотов (людей с солнца) и, как следствие, отречение от крамолы, древнего православия и возвышение домашних княжеских богов — пантеон во главе с Перуном, что говорит об усилении княжеской власти (самодержавия) против вечевого правления, владения.

Поздняя — отречение от «язычества по­ганого» и принятие христианства, вначале в

виде арианства (Александрийская церковь), Которое охватило большую часть Европы, за­тем в форме греческой Константинопольской церкви. (Отсюда и двойное крещение княгини и Ольги.) Называться «русским православи­ем» христианство стало много позже, и по причине компромисса с язычеством. Утверждение самодержавия, когда владение превраща­ется во владычество.

Современная (последняя) — отречение от Православного христианства и погружение в Хаос примитивного суеверия и полного без­закония. Торжество самодержавной власти, безраздельное владычество, независимо от ее формы и «карманных» демократических институтов.

И торжество это началось опять же с Пет­ровских времен, и если точнее, то с подготовки кого триумфа — Никонианского раскола. То есть мы целый исторический виток, независи­мо от формы власти (режима), стабильно живем под рукою всемогущих самодержцев, ко­торые лукаво «даруют» нам некие «свободы» (особенно в период беззакония, когда нас освободили от всякой религии), а сами тем вре­менем торжествуют от исключительности соб­ственной власти.

Церковные реформы Алексея Михайло­вича раскололи надвое не только Русский

Мир, но и сознание. Вкусившие «молоко волчицы» блюстители «древнего благочестия» (последователи старца Григория и Аввакума) добровольно пошли на костер или были сожжены. «Всеядные», более приспособленные ко всяким перестройкам, бежали в леса и там затаились на целых триста лет, дабы сохранить вместе с обрядом и мироощущение. «Травоядные» ужаснулись, приняли реформы и стали сажать на огонь непокорных, ибо им было все равно, сколькими перстами накладывать крестное знамение: важнее веры для них пастбище и пастух с кнутом. Вообще христианство, еще даже не утвердившись как идеология, начало раскалываться на апостольском этапе. Только гонения на первых последователей заставили их кое-как сплотиться и уйти в пещеры, да и то катакомбная церковь еще не была чисто христианской, а скорее некой смесью с митраизмом, тогда развитым и существовавшим в Римской им­перии вместе с римским язычеством, мандеизмом и гностицизмом. Но, выйдя из пе­щер, как всякое младосущее религиозное течение, христианство еще не обладало веротерпимостью и насмерть схватилось си всеми другими верованиями, до того мирно живущими, в том числе и с последователями Митры. Константин I тоже не захотел ни с кем делить власти (до него была тетрархия), по­этому принял христианство, сделал его, по сути, официальной религией (313 г.) и, став единым самодержцем, как и Петр I, перенес столицу на границу Европы и Азии, таким образом утвердив Второй Рим. Но в тот же час последовал первый сильнейший рас­кол — арианство (основоположник алексан­дрийский священник Арий, 320 год от Рождества Христова). Это не считая уже суще­ствовавших более 150 самых разных ересей.

Спор о единосущности Троицы длился до [VI века (300 лет). Вселенские соборы то осуждали арианство как ересь, то признавали его за истину. Едва утихли страсти, как еще через 300 лет последовал следующий раскол на Вселенском соборе 1054 года. 150 лет христиан­ство разделялось на православных и католи­ков. Потом опять через 300 лет от католициз­ма откололся протестантизм, растрескавший­ся уже как битый лед на реке — англиканская церковь, лютеранство, методисты, кальвинизм, баптисты и прочие секты.

В XVII веке случился самый огнепальный раскол православия — Никонианский.

О таком явлении, как европейская инквизиция, унесшей жизни миллионов, и в боль­шей степени красивых женщин, можно не рассказывать — папа за нее извинился...

(К примеру, индуизм существует 3000 лет и имеет всего два взаимосвязанных течения -- вишнуизм и шиваизм.)

Все это происходило из-за отсутствия учения Христа как такового. Существует первоначальная ошибка: Христос являлся на землю СПАСАТЬ, а не учить — учил людей Бог-отец, но ему не вняли и погрязли в грехах. Собственно, и Христу не вняли и решили, что если нет учения, то христианство — это религия толкования Библии (Ветхого Завета). Поэтому и появились каноническим сочинения «отцов церкви» (Иоанн Златоуст, Ва­силий Великий, Григорий Нисский и др.), которые теперь толкуются наравне со Священным Писанием. Когда же люди образованные, но смертные берутся толковать явления божественные, из этого обычно ничего, кроме расколов и инквизи­ции, не выходит.

И еще хуже, когда такое сакральное явленно человеческой сущности, как Вера, власть имущих используют в политических целях — более всего для укрепления самодержавия, порождая тем самым всяческое беззаконие.

Говорю об этом потому, что устойчивость особенностей этнопсихологии напрямую связана с религиозностью сознания. Сейчас, когда многие понятия полностью размыты, представить себе, что же это такое, очень трудно. считается, что если человек (особенно тот, о вчера публично сжег партбилет) окрестился и теперь иногда заходит в церковь, стоит на службе, один раз в году говорит «Христос воскресе», отмечает праздники, постится, причащается и читает молитву перед трапезой, он уже воцерковленный и добро­порядочный христианин.

Если бы так было, Россия не оказалась бы в том духовном вакууме и беззаконности, в которых находится сейчас. Да, Русская православная церковь вроде бы оживает, строятся храмы, открываются монастыри и новые приходы, даже восстановили храм Христа Спаситсля и теперь по телевизору показывают великолепие золоченого убранства и одежд служителей. Но все это пока хозяйственная часть церкви, обязательный официоз, в большей степени инициированный государством. Увы, незрелое религиозное сознание начинает угасать от блеска злата, и об этом прекрасно знают «самодержцы».

Не сверкали ли храмы и монастыри в 1917 К ограбленные и разрушенные через три-четыре года? Не усерднее ли, не искреннее ли молились облаченные в праздничные рясы священники, коих вскоре пачками ставили к стенке и коими набивали лагеря? Или скажите, пришли откуда-то бесы, нелюди, антихри­сты и все разрушили и сгубили? Ведь нет, все было сделано руками русских людей, недавних добропорядочных христиан, правда, угоревших от гражданской войны и братской крови испивших. Да, бесы были, но они лишь кру­тили взрывную машинку, кричали: «Задерем подол матушке России!», а бурили шпуры в стенах храма Христа Спасителя, на­бивали их динамитом и задирали подол наши православные соотечественники!

Будь у них религиозное сознание, послушались бы они бесов?

Боярыня Феодосья Морозова, молодая вдовица, красивая и богатейшая в то время на Руси женщина, первая наперсница государы­ни, имеющая влияние на Алексея Михайло­вича, в одночасье отринула все, приняла тайный постриг, дабы укрепить дух, зная, что будут пытать огнем на дыбе, и с великим дос­тойным спокойствием умерла в земляной ямс Боровского монастыря. Перед смертью про­сила стражника об одном — постирать сорочку, поскольку негоже предстать перед Господом в грязной...

Это вовсе не оголтелый фанатизм, как сей­час представляется; это и есть нормальный градус религиозного сознания. Но именно этот градус и мешал государю стать владычным самодержцем. Управлять, манипулировать народом, обладающим таким сознанием, очень трудно или вообще невозможно. У него, на­рода, всегда будет превыше Бог, а не царь.

Объявили ли великомученицу инокиню Федосью святой? Нет, а это значит, раскол продолжается и доныне.

Утратилось это сознание, и началось сонзательное беззаконие не с приходом безбожных большевиков, а намного раньше. «Прогрессив­ный» царь Петр Великий в первую очередь отстранил мешающих ему православных иерархов от прямых обязанностей одухотворения нации и власти, упразднив патриаршество. А дорогу к этому пробил родной отец-реформатор, посадив стеречь Церковь «травоядных» пастырей. Сын Алексей попытался заступиться за православие, угодил под пытки и поплатился жизнью. И он тоже не просияет святым в Земле Русской. Никогда.

Потому что здесь не религия, а политика. Так и не построенный коммунизм рухнул в одночасье, будучи на стадии «развитого социализма», не оставив после себя ни единого праведника или великомученика, принявшего смерть за идею. Будь хоть один, с ним спаслись бы многие. А случилось это закономерное явление потому, что в коммунизм, облаченный религиозным ореолом, уже никто не верил, тем паче сами «травоядные» партийные чины. Иначе бы американцам как ушей своих не видать победы в «холодной войне».

Умозрительная чужеземная идеология, возросшая на крови и несчастье, не способна выработатъ хоть сколь-нибудь стойкого сознания, ибо сама ее природа беззаконна. Даже несмот­ря на то что марксисты точно просчитали нра­вы русского этноса и его вечное стремление к общинности жизни.

Когда счет потерям невозможен из-за их размеров, лучше посчитать, что осталось, если хотим понять, кто мы ныне и как выжить в беззаконном мире. Оледенение евразийского континента, казалось бы, стерло с его северной части всякую жизнь, превратив некогда благо­датный субтропический край в безжизненную холодную пустыню. Однако стихия Природы, обладающей гармоничным многообразием (и в этом есть се божественная суть), предусмотре­ла и такой вариант развития событий. Погибли все семенные (двуполые), в том числе голосе­менные, растения, однако остались бесполые, способные размножаться спорами, которые не берет ни мороз, ни время и которым не нужен даже свет. (Кстати, по этим спорам в геологии определяют возраст осадочных пород.)

Точно так же и в стихии существования человечества. Остаются некие вечные «спо­ры», не подверженные никаким внешним воз­действиям.

Стремление к общинности (братству) жиз­ни — это лишь первый спасательный круг, брошенный нам еще в глубокой древности и поныне удерживающий Россию на поверхно­сти. Традиция вечевого управления имеет настолько глубокие корни, что память о ней су­ществует на генном уровне, а поэтому неист­ребима. Благодаря этой центростремительной Силе мы выстояли во время «татаро-монголь­ского» ига, когда политика Орды была совер­шенно определенной — разделяй и властвуй. Несмотря на усобицы, инспирированные Во­стоком, и всегдашнее вялотекущее клятво­преступление — целовали крест, а потом шли друг на друга (низкий уровень религиозного Сознания), Русь не разбрелась, иначе некому было бы топить крестоносцев на Чудском озере, и, тем паче, никогда бы не собрались на Ку­ликовом поле бить Мамая (куда, напомню, Бе­лозерский полк шел с севера пешим и боялся опоздать, а тогда ведь не было военкоматов).

Мы прошли через столыпинскую рефор­му, когда малоземельные деревни пытались рассадить по хуторам и отрубам. В средней полосе России выделившиеся из общины ин­дивидуалисты начали огораживать свои зем­ли, чем вызвали у общинников сначала тихий ропот, потом, когда пришлось на них батрачить, неприязнь. Поэтому раскулачивали ис­тинных мироедов (а таких было сколько угод­но) без всякого сожаления. И напротив, всем миром ревели в голос, когда делали это несправедливо. В Сибири подобные хутора через несколько лет сбегались в деревни, напле­вав на приволье и возможность разжиться. «Mipoм и тятьку бить легче» — ни у одного народа нет больше похожей пословицы. Русская душа всегда тяготилась одиночеством и не могла жить без мира, а точнее, Mipa — так называлась община, общество (у Толстого роман назывался «Война и Mip», а это звучит coвершенно иначе).

И вот теперь вместе с капитализмом при­шел индивидуализм, тяжелый, непроницаемый, как свинец: человек человеку — волк! Закон рынка — беспощадная конкуренция

Где выживает сильнейший. Она, конкурен­ция , должна якобы повысить градус духовно-волевого потенциала, заменить религиозное сознание и стать мерилом нашей европейской «цивилизованности».

Эти мысли проповедуются всеми четырь­мя мастями и избранными самодержцами. И одновременно с этим они же проповедуют и пытаются создать в России гражданское об­щество (Его институт — Общественная палата — уже создан.) Если это не лукавство, то (абсолютный маразм, продолжение «научных изысканий» Ельцина, когда он собрал уче­ных, запер на даче и заставил изобрести и сформулировать государственную идею Если это вам сейчас не кажется бредом больного разума, погодите немного, скоро покажется. Всякое бывало: Гитлер держал в бункере тибетских монахов, дабы те, медитируя, останавливали русские танки, идущие на Берлин; Сталин сажал ученых в шарашки, чтоб они придумывали ядерную бомбу. Но чтобы госу­дарственную идею — такого еще мир не ведал! Впрочем, как не ведал он и расстрела собственного парламента.

Иногда создается ощущение, будто управляют Россией некие пришельцы или чужеземцы. не понимающие простых вещей или прин­ципиально не желающие ничего понимать. Конечно, брать готовые, отработанные модели и приспосабливать их к своей машине проще и легче, но подобная технологичность годит­ся лишь на сборочном конвейере. Даже и здесь вы никогда не воткнете европейскую вилку в нашу розетку, поезд на наши рельсы не поставите — ширина колеи другая.

Потому и многие реформы по ним «не идут».

На Западе, где индивидуализм — неотъемлемая принадлежность его культуры, гражданское общество существует нормально, поскольку там иные правила игры. Но даже и здесь, особенно в последнее время, про­являются бледные, как трава под кирпичом, ростки стремления к общинности, ибо жесткий индивидуализм обрекает человека на оди­ночество и противоречит самой человеческой природе. Однажды наблюдал это смешное и печальное действо в США, когда взрослые американцы собираются в каком-нибудь арендованном помещении (не в клубах!), становятся в круги пытаются танцевать. По­скольку же у белых американцев нет своей культуры, в том числе и танца, а африкан­ские ритмы, от которых уже притомились, они не приемлют принципиально, то полу­чается два притопа — три прихлопа. И обязательно стараются прикоснуться руками друг к другу (контакт осязательный — как Компенсация дефицита общения вообще). Подобное камлание длится часа полтора, |зрелище напоминает наш детский сад, современный с чукотским шаманизмом и топтанием слонов (они все толстые, особенно жен-шины), однако глаза у людей оживают, рас­слабляются мышцы лица — по крайней мере сходят обязательные приклеенные улыбки, более напоминающие оскал измученной в неволе души.

Стремление к общинности (братству) — это естественная, природная составляющая этнопсихологии и в ее основе ее лежит вовсе не жажда выживания, на­пример, или спасения собственно жизни, а чувство любви. И тут невозможно определить, что первично: общинность не может быть без любви и любви — без общинности. (Индивидуализм — это всегда любовь к себе.) На этой взаимосвязи стояло древнее пра­вословие (пра-во, пра-ва — дух (свет) высший, дух, буквально «парящий в небе»; славие — слава перевода не требует), и не случайно русское христианство стало официально называться православным (с 1448 года, чтобы отгородиться от Римской Церкви, засылающей своих митрополитов), ибо в его ос­нове тоже лежит любовь и общинность.

Понятие «братская любовь» настолько древнее и настолько стойкое, что, пожалуй, боль­ше нет подобных, дошедших до нас в неиз­менном виде. Если ПРА — столп духа, устремленный вверх (столп света), где знак «П» означает «столп» (Стоунхендж), и поэтому все слова с «пра» будут иметь духовный (небесный) смысл: правда, прах, Пра (приток Оки), Прага (идти вверх), прадед, праматерь, праздник и т.д., то БРА — дух (свет) земном сотворенный на земле, где начертание знака «Б» (бог) означает земную (самодостаточную систему, замкнутую на себя (кому интересно, можно посмотреть начертание древнерусских буквиц). Все слова с «бра» несут непременно земной смысл — брань, брага, брак (супружество), образ (вот почему всегда следует уточ­нение какой: земной или небесный) Наконец, слово «брат» утверждает принадлежности этого духа (света) к земной тверди (Т), а в слове «братство» это утверждение лишь усиливается за счет сочетания знаков СТ (все, что сто­ит на земле).

Слова «люди» и «любовь» — однокоренные. и одинаковы по смыслу. Уникальность их в том, что корни ЛЮД и ЛЮБ не изменя­ются, не теряют ни единого звука ни в какой форме. Это указывает на их невероятную живучестьсть и мировоззренческое начало, ибо они несут высокую сакральную нагрузку. Знак Д — обро, знак Б — бог (...бога ведая, глаголь доб­ро — азбучная истина). АЛЮ (как и ЧУ) передает космическую вибрацию (сигнал, вну­шение, волшебство), настраивающую созна­ние, преобразующую его в человеческое (людское чувственное) еще в колыбели (люльке) с помощью колыбельных песен. (Кстати, «колыбсль» вовсе не от слова «колыхать», а от коло — солнце и белый — светлый, что гово­рит о потрясающей любви к детям.) Стоит изменить Д (добро) или Б (бог) на Т (твердь) — и получается нелюдь — ЛЮТ. То есть происхождение этих слов относится к глубокой древности, когда по земле ходили люди и люты—нелюди (возможно, неандертальцы), «лютые звери», безъязыкие, не знающие бога и добра. (Это к вопросу, как язык может хра­нить Предание.)

Любовь — самое неискоренимое чувство, не подвластное ни времени, ни пространству, обладающее потрясающим постоянством в изменчивом мире. Интуитивная потребность человека в любви (к жизни, к родителям, к женщине, к детям, Богу и т.д.) не позволяет ему превращаться в нелюдь. Она остается даже у самых закоренелых преступников и убийц, казалось бы утративших человеческое лицо, — редко кто из них пожелает, например, своим родителям или детям зла, ненависти, смерти, нелюбви. Если в самом падшем чело­веке остается хотя бы искра любви, еще не все потеряно. Поскольку он люд, а не лют.

Воистину, Бог есть любовь!

Третий спасательный круг нынешнего Духотворного Мира —воля, одна из составляющих духовно-волевого потенциала.

Любимое ныне слово «свобода» имеет очень короткий век — родилось в конце девятнадцатого, с началом народовольческого движения и является производным от сло­ва «слобода». Замена «Л» на «В» произошла из-за дефекта речи, присущего инородцам, поэтому не имеет и не может иметь вразумительной корневой основы. В России есть добрая сотня деревень и городских районов с надписями Слобода, Слободка, и произошли они от слов «слабина», «послабление». Все это опять же восходит к общинной жизни: когда, напри­мер, в деревенской общине не хватало земель, (а они были общинными) и начиналось перенаселение, то молодые семьи отпускали на слободу, то есть выводили из-под власти общины садили вольно на пустые земли, чаще всего неудобья. И со временем там образовывалась юная община. То есть слобода (свобода) все­гда была вынужденной, связанной с теснотой, ибо для человека еще XIX века было страшно оторваться от общины, как от родной семьи. (Деревни с названием Выселки образовыва­лись, когда людей исключали из общины за провинности и выселяли.) Поэтому слово «сво­бода» у нас имеет совсем иное значение, чем, например, в странах, бывших под долгой окку­пацией или колониальной зависимостью. Вообще это «сладкое слово» напрямую связано с |рабством, ибо искренне могут жаждать ее только невольники. В США возвели его в культ лишь потому, что двести лет боролись с английским Протекторатом и вот уже двести лет — сами с собой. Теперь наслаждаются «свободой», ис­полненной в духе всякого младосущего государственного образования — абсолютная зарегламентированность жизни, ставящая человека в положение раба, которую почему-то называют законом. Мало того, предлагают, а точнее, навязывают ее старой Европе!

Образ американского кумира известен всему миру: на статую женщины они водру­зили солнечный венец Митры (он был мужчиной), а в руку дали греческий факел жреца…

С миру по нитке, голому символ свободы.

На Руси во все времена существовало и ныне существует иное понятие, которое невозможно точно перевести на другие языки (за неимением аналогов), —воля. «Свободный казак», например, зву­чит глупо, ибо он вольный. Человека по суду лиша­ют свободы, а выходит он на волю. Первая тайная революционная организация разночинцев так и называлась «Земля и воля» — хотели дать народу то, чего не хватало. Крепостному крестьянину писали вольную грамоту, но он не становился от этого сво­бодным, поскольку не мог жить в одиночку и опять же примыкал к общине, живущей по неписаным законам, добровольно передавая ей часть своих полномочий (обычно Mipoм управляли старики по принципу вече). А неписаный закон — это закон совести, которым не может обладать бывший раб. Совесть — качество человека вольного и владеющего знаниями — вестью.

Воля—понятие первичное, сочетающее в себе природную независимость, личностную самостоятельность и силу характера. Это вовсе не «слобо­да», которая всего-то избавляет человека от братской зависимости и делает его индивидуалистом.

Вольным можно остаться даже сидя в темнице, ибo воля — это состояние сознания. Парадоксальный пример: солдат—человек подневольный, выполняющий уставы и чужие приказы, но, если он не обладает волей, он не солдат.

А состояние духа вольного человека всегда обременено активным чувством справедливости. Именно обременено, потому что жить с этим чувством в несправедливом мире трудно, а когда бывает невыносимо, происходят бунты, восстания и революции. Справедливость («пра ведать», где пра (правь)—высшее, небесное, божественное) — это и есть ЛАД, который призваны творить власть имущие, поэтому власть—всегда бремя, а не удовольствие.

Далее, если дух — мужского рода, то коли — женского, и это не случайно, ибо в «великом и могучем» Хранителе нет слу­чайностей. Сильного духом человека можно назвать волевым, однако это вовсе не одно и то же. Сила духа (двигатель) будет находиться в статическом состоянии до тех пор, пока не появится сила воли (энергия) как желание, Страсть, стремление к действию. То есть, как и но всем ином, процесс творения возможен. Лишь при совокуплении мужского и женского начала. Это важнейшая характеристика особенностей этнопсихологии. Наше мироощуще­ние формировалось при обязательном присутствии женского рождающего начала. Все слова, касаемые результата творения, будут непременно женского рода — Жизнь, Родина, Слава, Доля, Судьба, Радость, Честь, Обида, Война, Кровь, само слово Воля, и это не атавизм матриархата, как сейчас считают. А слова, связанные с самим творцом, — мужского рода: Бог, Огонь, Господь, Отец, Путь, Воин, Рок, Дух. И средний род в том, что существует без участия мужского и женского на чала, — Солнце, Небо, Сердце, Древо, Зло и т.д.

ЗЕМЛЯ — емлющая семя, Огонь.

Матриархата как такового на праславянском пространстве не существовало. Были со­вершенно иные межполовые отношения. На­пример, еще до Поздней смены идеологии все вольные женщины имели право носить на груди оружие — нож, что говорило о ее равноправии с мужчиной и что поражало арабских путе­шественников. (Кстати, первой женщиной- государыней в христианском мире была тоже наша княгиня Ольга.) Мало того, в скифо-сарматский период девы до замужества наравне с мужчинами овладевали воинским искусством и наравне с ними ходили в военные походы. Только убив врага, дева могла стать невестой. После замужества она не только не воевала, но даже не ездила верхом, чтобы не деформировать хрящи и кости таза, важные при деторождении. Такое явление, как амазонки (омуженки), могло произойти исключительно в праславянском мире, где существовало социальное и психологическое ра­венство полов. Омуженки произошли от скифоф (саров), и до изгнания на горное побережье Черного моря их могущественное царство было в низовьях Дона. Амазонками их называли греки, поскольку не могли выговорить слова «ому-женки». Их образ жизни общеизвестен, но есть одна деталь, выдающая зерно Предания: состарившиеся омуженки, уже не способные ни рожать, ни воевать, назывались ягинями, и вот эти старухи, дабы не отягощать подвижную жизнь своих единоплеменниц, уходили к скифам, считай к славянам, на север, из степей в леса, где уединенно селились близ деревень и городов, в избушках, если верить сказкам, на курьих ножках. Занимались они в основ­ам лекарством хворых и обучением младых девиц правилам хорошего тона и воинскому искусству. То есть, по сути, ягини были среди славян чужеземками и только поэтому, за­шита поблизости пешего или конного, гово­рили: «Фу-фу! Русским духом пахнет!» Так может говорить иностранка, имеющая совсем другие запахи. А еще эти ведуньи непременно спрашивали: «Гой еси, добрый молодец?» — и тот обязан был ответить честно, поскольку вещие эти старухи изгоя и без вопросов за версту чуяли.

Показатель неизменности особенности этнопсихологии — устойчивое материнское начало. Кричать «мама», если страшно, восходит к временам, когда существовал мат -охранительные заклинания, молитвы-обереги к матери, к женскому рождающему началу. После Ранней смены идеологии они по­лучили отрицательное, «ругательное» значе­ние, однако и до сей поры, когда наши сол­даты идут в атаку, все еще кричат «ура!» и матерятся. «Криком полки побеждаша». Из­менить этот «безусловный рефлекс» не в со­стоянии было ни «онемечивание» армии при Павле I, ни даже христианство, запрещающее упоминать Бога всуе и, тем паче, ругаться, ис­пользуя имя Христа, Богородицы и всех святых (богохульство).

Еще один показатель — вечное устремление русской женщины социально и психологически быть равной мужчине — также не вытравился с принятием христианства, где существует известное подавление женщины как личности — объявление ее (по иудейской кальке) поганой, недостойной входить в алтарь. Мало того, только на русской почве могло возникнуть крайнее, неприемлемое противоречие — по­читание Божьей Матери на уровне с Христом,

Запад, где изначально превалирует мужское начало, в частности протестантизм, вообще отмел богородичный культ. Это так или иначе позволило инквизиции начать «охоту на ведьм», в результате которой в Европе были сожжены и утоплены сотни тысяч женщин, в том числе и спасительница Франции Жанна Д,Арк. Причем предавали огню чаще красивых девушек, полагая, что красота от сатаны. Подобная дикость возможна только в Запад­ой «цивилизации», напрочь лишенной материнского начала. А у нас всегда говорили — красота от Бога. Об отношении к женщине на Востоке известно всем, и его обсуждение в этой работе Неуместно.

Противостояние культур

Еще со школы мне всегда казалось стран­ным: ситуация, когда буквально через год после покорения Руси Батыем (разорено и выжжено 90% русских княжеств, и все уже платят дань, и спрашивают в Орде ярлыки на Княжение) Новгородский князь АлександрЯрославич продолжает действовать, как будто бы ничего не случилось. В 1240 году шведские крестоносцы приплывают в Неву, куда Александр приходит с войском и разбивает наголову. За что получает прозвище Невский, а шведский король Биргер всю жизнь носит печать на лице, оставленную копьем князя Через год Александр наносит поражение Ливонскому ордену, вторгшемуся в Новгородские пределы, и отнимает захваченные города. Еще через год происходит знаменитое Ледовое побоище, в котором Невский, получив помощь из Суздаля (в то время покорен ноге Батыем!), вдребезги разбивает крестоносцев- немцев и увязавшуюся с ними чудь. После чего заключает выгодный мир с ливонцами и еще через два года бьет литовцев под Усвятом.

Достоверно известно, что в составе войск Новгородского князя не было ни «татар», ни «монгол». (В кавычках, потому что речь о том, кто такие «татаро-монголы» и что это за нашествие, пойдет ниже.) В то время Батый штурмовал европейские города в Польше, Силезии и Венгрии, опустошил и предал огню три четверти этих территорий.

По логике вещей кажется, если Русь уже платит дань Орде, то та обязана защищать ее рубежи, чтобы серебряные монеты, белка от дыма и прочее добро не уходили в чужие руки Однако Батый словно и не замечает крестоносцев, продолжая путь на Запад. Враг Руси -Ливонский орден должен бы стать врагом и Орде, но этого не происходит. А дело в том, что для Руси борьба с Востоком имела характер чисто «экономический», кочевники не вмешивались в культурную жизнь государства, их интересовала только дань. Когда Батый проводил перепись населения Руси, церкви, монастыри и сами священники не подлежали учету (чем потом и воспользовался Сергий Радонежский). Но в то же время Запад в лице Ливонского ордена стремился не только к захвату русских земель, но прежде всего боролся за расширение своего духовного влияния, за подчинение Руси Папе Римскому. (Ему удалось оторвать лишь Галицко-Волынское княжество,

и князь Даниил Романович стал королем.)

Это уже была идеологическая борьба культур.

На первый взгляд евроазиатское расположение России подвергало ее, кроме военных, еще и чисто идеологическим нагрузкам на разрыв между культурами Востока и Запада, Но ничего подобного в истории не происходило. Восток всегда претендовал лишь на тер­риторию и богатства, то есть на экономику. Могучая Османская мусульманская империя, покорив Балканы и часть Малой Руси, оставила там после себя лишь десятка два турецких слов, заметную черноту волос туземного населения да широкие шаровары. Мусульманство, впрочем как и буддизм, подпирающие Россию с востока и юга, в те времена не были воинствующими идеологиями и не стре­мились к самоэкспорту и широкому распространению на чужих территориях, в отличие от христианского Запада. Войны, навязанные Западом, практически всегда носили признаки борьбы культур.

Мудрые ученые головы политиков, раз­мышляющих по поводу миссии России, све­ли ее к тому, что якобы мы послужили буфе ром между «развитой цивилизацией» Запада и «диким варварским» Востоком, не позволив последнему внедриться в его глубины и разрушить «общечеловеческие ценности». И спасибо, что хоть такую роль отвели, а то бы и вовсе могли не заметить некий прыщ, всей своей историей претендующий на особую Тре­тью цивилизацию. Судя по школьным учебникам истории и утверждениям западных анали­тиков, мы, оказывается, не разбивали Наполеона и не гнали его до Парижа — сам замерз и оголодал в Москве; не повергали монстра гитлеровской Германии, которому сдавалась без боя и от которого трепетала вся Европа, — это сделали «союзники»: США, Великобритания и генерал Мороз, а с ними французское Сопротивление и польские четыре танкиста с соба­кой. Квантунскую армию мы тоже не выбили из Маньчжурии — сдалась сама, когда американские парни сбросили ядерные бомбы на Хиросиму и Нагасаки.

И теперь у нас появляется уникальная возможность продемонстрировать всему миру, что мы на самом деле значим. Нам сейчас следует отступить в сторону и наблюдать, как набирающий силу, но будто бы нецивилизованный, варварский Восток, растравленный теми же американскими парнями, словно тигр в клетке, набросится на Запад. Тем паче ждать осталось недолго, очень скоро США развяжут войну с Ираном, для чего и наращивают груп­пировку войск в Ираке, чтобы сразу же начать. наземную операцию с применением тактического ядерного оружия (поэтому у США ядерные претензии к Ирану).

Это и станет началом конца младосущего и потому претенциозного государственного образования, претендующего на роль Третьего Рима.

Но мы не можем наблюдать за тонущим в пруду ребенком. Сверхзадача Духотворного Мира

цивилизации) состоит в том, чтобы не властвовать в мире, не владычествовать, но владеть им, то есть творить ЛАД, уравновешивать магнитные полюса с их Полями, оставаясь в своем собственном немагнитном поле. На стыках культур всегда существуют страны, подобные Прибалтийским республикам и Польше на Западе и средиеазиатским бывшим советским республикам на Востоке. Это «блуждающие кометы», которые, попадая в магнитное поле той или иной цивилизации, закручиваться в спираль их орбит и находит там, пока сила этого поля будет способна удерживать их массу. При ослаблении магнитного поля они тотчас оторвутся и притянутся к более сильному, но никогда не станут единой плотью с какой-то культурой. В любом случае баланс сил «блуждающих комет» не нарушается.

Но как только мы встанем на какую-то сторону в тот же миг резко увеличится критическая масса одного полюса и начнется, по сути, ядерная. реакция, вследствие чего мир надолго провалится в хаос. Так что нет у нас пути ни на Западе на Восток.

Но понимать это должны не только мы, а прежде всего полюсные культуры.

На самом деле признаков, определяющих культуру как цивилизацию, не четыре, больше. Например, наличие тех же «блуждающих комет», способность культуры поглощать

(растворять в себе) малые культуры, способность «держать удар» при столкновении с другими цивилизациями, способность к самоорганизации и так далее. В процессе работы я буду возвращаться к этим признакам, однако они требуют отдельного рассмотрения, что не входит сейчас в мою задачу разобраться, кто мы ныне.

Все иные «ценности» цивилизации, кроме перечисленных, как то: «прогрессивные» способы управления обществом (демократия, Социализм, коммунизм), развитие науки, тех­ники, экономики, могущество армий и вооружений, материальный уровень жизни — всегда будут признаками второстепенными, посколь­ку определяют быт, а не бытие.

И сейчас вернемся к вопросу, что же это было такое — «татаро-монгольское» нашествие и последующее трехсотлетнее иго, посколь­ку это одно из главнейших событий: столкновение с культурой Востока, которое до сих пор не дает покоя и историкам, и даже математикам.

То, что нашествие было, кажется, никто не сомневается, да и трудно оспаривать, ибо существует мощный пласт летописной и «художественной» литературы, называющей имена исторических личностей, даты, места сражений т.д., вполне сопоставимые с археологическими материалами. Однако при всем том, иго это было каким-то странным, нелогичным, отчего возникает множество версий кто напал и почему и отчего, например, эта «тьма», полчище, так легко покорила среднюю (Владимирскую) и южную Русь и вторглась в Европу (Польша, Силезия), покорила пространства, для тех времен необъятные, всего за каких-то три года (с 1237 по 1240)

Существует даже версия, будто сами! себя напали. И в ней есть доля истины…

Как известно, до пятнадцатого века на географических картах (Меркатора) Гипербори (на греческом), находящаяся за Рипейскими горами, обозначалась как Тартар. Если перевести это слово с русского на русский, то означает оно буквально «Земля в земле» (Т « знак тверди, АР — земля). За счет переогласовки получилось «татар», откуда и пошлой звание жителей Сибири — татары. Нужно заметить, что это не самоназвание какого-то определенного народа, а одно, общее для всех кто живет в Тартаре. (Например, казанские татары называют себя Булгарами, и правильно делают. Пора бы восстановить справедливость.) Татары, или тартары, жили повсюду от Урала до Монголии и Китая, и являлись совершенно разными народами и племени а некоторые из них и в самом деле были тюркоязычными (например, кыргызы, населявшие тогда некоторые области Восточной Сибири и входившие в состав войск Чингисхана) Первого японца, оказавшегося в России при Петре, в Артиллерийском Приказе называют прямо: «Апонского государства татарин именем Денбей». До сих пор в Сибири всех нерусских чохом называют татарами, не вдаваясь в подробности. Так, живущие на р. Кеть угрофинские племена кетов и селькупов (а также зырян и «ясашных» эвенов) именуют татарами, а они и не противятся.

Но что удивительно, вся основная топо-Гидронимика Сибири, и особенно Восточной где, казалось бы, и русским духом не должно пахнуть, на 90% состоит из праславянских названий. По крайней мере имеет обязатель­но индо-арийскую корневую основу, чуждую тюркской. Судите сами — Обь (обло — поверхность круга), Ангара (бегущая от солнца, то есть с востока на запад), Лена, Оленек, Селенга, Алдан, Амга, Яна, уже упоминаемая Илигирка, Киренга, Мама, Ока (в Иркутской обл.), Шилка и даже ее приток ОНОН, на котором и родился Чингисхан (Темучин) —высокий, голубоглазый, широколобый, длиннбородый и крепкого телосложения человек и никак уж не похожий на низкорослого желтолицего монгола.

Раскопки сибирских курганов академиком Окладниковым в прошлом и последи археологические экспедиции, например в Туве, граничащей с Монголией (в долине царей), совершенно определенно и наглядно доказывают, что Тартар, и особенно Восточный, — это страна скифов, которые, можно, и считали себя тартаралш, наследниками гиперборейцев. Разумеется, это был разнородный и наверняка двуязычный этнос, который чудесным образом сохранился до наших дней. Упоминаемые Русскоустьинцы потомки скифов Тартар: они и доныне д язычные и говорят на смешанном слагав тюркском языке.

Народ Тартар населял и северную Монголию, где родился Темучин, поскольку известны так называемые татары Ниучи (звучав совсем не тюркское, впрочем, как и в имен По соседству жили Уйгуры (Игуры), почем то владевшие арамейским (?) письмом, и даже несторианекие христиане Кераиты. Это в такой-то глубине Востока!

Получив титул Великого Хана, Темучин, казалось бы, будучи типичным восточным властителем, начинает войну с Китаем. То есть го время, возглавив империю Тартар и Moнгол, он не относил себя к Востоку, и до 1223 года, пока не случилась битва на Калке, он воевал и покорял исключительно Восток! Вспомни тактику действий татаро-монгольской конницы — один в один родная, скифская. Низкорослые, выносливые, не боящиеся морозов монгольские кобылицы, требуют мало корма, способные добывать его из под снега и питаться мелким ивняком, од­нако при этом дающие молоко и мясо — пища была с собой. (А если еще вспомнить полчища Атиллы?)

И, покорив Восток, стал собственно Вос­током, впервые в истории объединив его в Империю. Он испил его, как чашу кобыльего молока, и впитал в кровь. И внук его, Батый, уже был истинным представителем Востока. Однако и он отлично знал, что есть Русь, и не посягал «на своих», хотя дважды, возвраща­ясь с Кавказа, проходил по границам южных земель. Напротив, разгромил врагов Руси — половцев, которые бежали к Киеву, прося за­шиты.

Половцы и спровоцировали горячих мо­лодых князей. При первой встрече на Днепре у Заруба, супротив Варяжского острова, когда впервые встретились русские и татарские послы, они узнали друг друга. Но гордая, уже «цивилизованная» христианством Русь не могла «замириться» с «поганым языческим» востоком, тем паче тартары были потомками кочевых скифов, а славяне сарские (царские то есть благородные. Ощущая превосходство и силу свою, по наущению половцев — «Нас побили, придут и вас побьют!» (святая простота!) — нарушили древний обычай и перебили послов. Однако Батый, к его чести, не напал, как подобает коварному восточному императору, а прислал новых! Которые благородно объявили войну...

Чем окончилась битва на Калке — первой прикосновение с Востоком, известно. Однако Батый еще четырнадцать лет не трогал Русь, которая, испытав первый удар, отчего-то жила бездумно, с обычными междоусобицами и не готовишь к войне, хотя только слепой не видел, какая силища уже подбирается со стороны Волги, подминая под себя булгар, башкир, мордву и прочие народы

И еще одно любопытное явление: Батый тронул Северную Русь, хотя Новгород, например стоящий на торговом пути, был в то время 6огатейшим городом. И Александр Невский тем часом делал свои дела — воевал со шведами и немцами, словно за спиной надежный тыл. А еще не разрушал церквей и монастырей, если не считать рязанских, не обкладывал данью, не преследовал священников, тогда как, гуляя по мусульманскому Востоку, ровнял с землей мечети и минареты

Если рассматривать стратегию и тактику действий Батыя и его военачальников, то создается впечатление, что он, прежде воевавший только на Востоке, отлично знал нравы русских,

Их образ мышления, манеру поведения, стратегию, тактику действий вооруженных сил и географию Руси. Помните, Дарий, пришедший воевать скифов, много месяцев гонялся за ними по донской степи, в результате заблудился, растерял свои отряды, от голода войска поели коней, и, ни разу не сойдясь с противником в битве, он бежал побежденным. Здесь же ничего подобного не происходит, батыевы полчища идут, словно по картам, рубят дороги через дремучие леса, знают, где есть пастбища, куда текут реки и где пересидеть лютую зиму.

И русские князья знали, кто к ним пришел, от­чего и кричали, что это нашествие — кара Господняя за грех междоусобиц, и не потому ли всего лишь два города из нескольких десятков, Рязань и Козельск, оказали ожесточенное сопротивление, дрались по-русски, насмерть. И если Батый назвал Козельск злым городом, то, выходит, остальные были добрые? Княжеская элита того вре­мени была не робкого десятка (Изяслав Галицкий один чего стоил!), однако почему-то не смогла, имея свежие силы, организовать мощное сопротивление, навязать генеральное сражение, подобное Куликову полю. А в северной Руси тем временем была могучая армия, способная громить шведов и немцев, что и делал Александр Невский, словно забыв о нашествии с Востока.

ОБРАЗ МЫШЛЕНИЯ и МАНЕРА ПОВЕДЕНИЯ

Нет худа без добра: Никонианский раскол породил исторически уникальное явление -- старообрядчество; элитная, а значит, самая непримиримая часть которого удалилась в леса! горы, унесла с собой и сохранила в огромном количестве богослужебные книги, летописный и апокрифичные списки, а то и оригиналы, фамильные реликвии, но самое главное, почти триста лет в неизменном виде хранила язык, обычаи и вместе с ними — образ мышления и манеру поведения. Еще в начале восьмидесяти в сибирских потаенных, чаще всего труднодоступных, местах существовали старообридческие скиты, скитские поселения и даже монастыри. От Урала до Дальнего Восток! пролегала так называемая Соляная тропа, тайный,. угадываемый лишь по особым знакам на деревьях, но достаточно оживленный путь, по которому ходили староверы из толка странников (носили драгоценную и отсутствующую в сибири соль), убегали от властей «неписахи»—толк непишущихся, то есть беспаспортных, или просто ходили в гости друг к другу, например, чтобы высватать невесту, живущую эдак километров за восемьсот (замкнутая, изолированная жизнь всегда грозила кровосмеше­нием).

Взирая на современных старообрядцев, можно было в одно мгновение совершить путешествие во

времени, погрузиться в XVI—XVII века и объемно, с запахом и вкусом, ощутить принципы жизни наших предков. Бытует мнение, будто кержаки не пустят переночевать, не дадут воды напиться, и прочие глупости. Конечно же, если вы придете безбородым (они говорят, «вроде мужик, а лицо как бабья коленка»),не поклонитесь в пояс и скажете «здравствуйте», вас скорее всего и правда не пустят, в лучшем случае позволят переночевать в старой баньке, если зима.Но если даже вы все сделаете правильно и вместо обычного приветствия назовете пароль — «Христос воскресе!», а будете один, попадете под подозрение: не разбойник ли вы, не царский ли, не ГПУшный ли соглядатай? И тогда с вами никогда не будут откровенными. А если рядом с вами женщина, но не ваша жена и не сестра, а, к примеру, сотрудница, то будь у вас борода до колен — прогонят, поскольку нельзя пускаться в дальний путь с чужой женщиной, непременно случится прелюбодейство, пусть даже в мыслях. Каково? А мы думаем, почему это опальные бояре тащились в ссылку со всем семейством? Или с чего это жены декабристов поехали в Иркутск? Кроме того, в скиту вам делать нечего, если у вас «дурной глаз», то есть вы не можете смотреть прямо, не мигая, или, того хуже, глазки бегают, а все это они определяют в первое мгновение; если у вас грудь нараспашку и там крест виднеется, если вы перекрестились на «чужие», хозяйские иконы, если вы говорите грубо или много, еще хуже, скороговоркой, если вы сразу лезете с расспросами, если говорите «спасибо», а не «спаси Христос» («спасибо» кричал сатана, когда его столкнул с неба Господь, но докричать «спаси бог» не успел и шмякнулся о землю). И т.д. и т.п.

В общем, как слагать персты, здесь и ни при чем. Можете вообще в их присутствии не крестить лба, и это будет понято правильно.

Далее: Староверы, как уже говорилось, живут в такой глухомани, куда никогда не заходят ни инспектора рыбнадзора, ни егеря. И часто даже скрытно от властей, однако при этом весной, в половодье(а они все поголовно рыбаки и охотники), едят не уху из свежей рыбки, а суп из вяленой, прошлогодней еще щуки. Вкус специфический. На вопрос почему, овечают однозначно - рыбка икру мечет, нельзя! Без всякого на то принуждения. Находясь в оппозиции к власти, а то и вовсе относясь к ней враждебно, при этом они строго соблюдают природный неписаный закон Кержаки никогда не станут стрелять ( и вам не позволят) матку с лосятами, а медведей на берлогах бьют, только когда точно знают, что там самец! Живя в лесу они не срубят деревце, если это не нужно для конкретного дела, на дрова пускают исключительно сухостой. Суровые, молчаливые люди потрясающе нежно относятся к цветам! Сам случайно из-под Тишка наблюдал, как старовер, мой тезка, 40-летний, огненно-рыжий, немногословный и всегда хмурый мужик, любовался саранками (цветы напоминающие орхидеи) и при этом радовался, как ребенок.

Они всегда скрывают свои истинные чувства и на людях никогда не будут громко смеяться или плакать, скорбеть или расстраиваться (объясняют просто — не хорошо). Я никогда не видел их раздраженными или недовольными, хотя это наверняка бывает. И особая статья — отношение к женщине, такое же, как к цветам: в общем-то только неожиданно бережное и какое-то всегда немного виноватое — все время просят прощения, то и дело говорят: «Прости ради Христа». Это вполне можно назвать бесстрастной страстью.

Однако взаимоотношения между мужем и женой у кержаков всегда таинственны, и судить о них можно лишь по отдельным, косвенным деталям. Однажды мы плавали на лодке за брусникой с боярином Головиным (у него грамота была соответствующая), набрали за день два больших крапивных мешка и возвра­тись домой. А осень, холодно, и тут еще дождь пошел но боярыня его узрела на берегу черемуху, усыпанную ягодами, и как-то невыразительно изъявила желание набрать ведро на зиму (они черемуху сушат, потом мелют на ручной мельнице, сдабривают медом и пекут пироги — вкуснятина!). Я видел, что Головин промок и замерз, однако и слова не сказал, подчалил и целый час терпеливо сидел на корме, пока его жена собирала ягоду.

Возможно, потом боярин сделал ей внушение, в чем я сильно сомневаюсь, поскольку, собирая брусни­ку, он целый день, изредка, незаметно, ласкал жену взглядом. (А им уже было лет по сорок пять.)Случись это с нами, мы бы не сдержались, невзирая на посто­ронних (я — точно!), и осенняя гулкая река огласи­лась бы речью, вполне определенной. Это я говорю к тому, что староверы не утратили способности раз­говаривать глазами; может, поэтому и немногослов­ны. Конечно, можно свалить на то, что живут они замк­нуто и очень много времени находятся вместе, отче­го и начинают понимать друг друга не с полуслова, а с полувзгляда. Но я несколько раз наблюдал прямой молчаливый диалог, после которого совершалось оп­ределенное действие. Кроме того, поражает их зри­тельная память и память на людей вообще. Можно со­слаться на то, что в уединенных скитах редко бывают люди, но есть в этом еще что-то, на первый взгляд мис­тическое. Однажды я переночевал у кержаков в скиту близ деревни Зимовское и наутро ушел. Хозяев видел, может быть, всего часа полтора, не больше, и вроде бы в лицо их запомнил, но вскоре забыл. Однако не забы­ли меня, и когда через семь лет вновь к ним пришел, был мгновенно узнан. Причем встречали так, будто мы вчера только расстались. Тогда я и понял, что это не про­сто свойства памяти одиноких скитальцев; это их об­раз мышления. Они все эти годы не просто помни­ли — думали обо мне, тем самым поддерживая горе­ние памяти. А мы разве думаем сейчас о людях, с ко­торыми сиюминутно познакомились?

Я не склонен идеализировать жизнь старообряд­цев, поскольку видел и другое. Например, Христя Лы­ков (дальний родственник Лыковых, скит которых в буквальном смысле разорил и погубил В. Песков), эдакий хитрец и себе на уме мужичок, женился в со­рок лет (ему привели молодую невесту, вроде бы с Алтая), одел жену в лохмотья, чтоб, когда ходит в ста­рообрядческую же деревню за солью и мукой, никто не позарился. А она спрятала хорошую одежду в лесу и переодевалась, прежде чем войти в деревню, по­тому что совестно в рванье людям на глаза показы­ваться. Этот же Христя, чтоб не грех было ездить на лодке с мотором, сорвал с двигателя заводскую таб­личку с маркой, соскоблил все надписи, а потом го­ворил: «Я анчихристовы-то знаки сбил!» Он, хитрец, когда начнешь с ним разговаривать, глаза закатит и валяет дурака: смеряет пальцами стопу ноги, проме­ряет потом свой рост и говорит: «А я как Исус Хрис­тос по размеру! У меня столько же ступней в теле!»

Конечно, цивилизация советского образца, осо­бенно навязчивая, коснулась и кержаков. Но реак­ция их и тут нестандартная. Молодой старообрядец Арсеня так увлекся вероучением, что вместо женить­бы набрал книг, удалился в скит и, просидев там не­сколько лет в полном одиночестве, вышел к людям и сказал, что бога нет, и, мало того, принес деревян­ный прибор, очень похожий на логарифмическую ли­нейку, по которой можно было считать, делить и ум­ножать. Один старовер (не помню имени, из Пудинского сельсовета), посмотрев на настоящий трактор, скоро сделал себе свой, но только из березы — один двигатель железный. Кстати, единственный в мире березовый трактор, говорят, ездит до сих пор и только сильно скрипит при движении. Потом он же приду­мал и построил постоянный мост через реку, кото­рый снимался лишь на время половодья (а там каж­дый год строили новый!).

В общем, они тоже разные. Но важно одно — ста­рообрядцы люди цельные и гармоничные лишь пото­му, что у них сохранилось «нормальное» религиоз­ное сознание, поэтому и образ мышления всегда со­ответствует манере поведения.

Кстати сказать, в долгом общении с ними начи­наешь невольно заражаться их отношением к миру, меньше говорить, больше думать и наблюдать. И я теперь, как кержак, начинаю определять, что чело­век собой представляет, по первому взгляду. Должен сказать, часто ошибаюсь, но сложных, интересных людей угадываю сразу. А определять по глазам пока что научился только политиков, причем по телевизо­ру...

Образ мышления и манера поведения — две основные взаимосвязанные величины, определяющие принадлежность к этносу.

Как человек думает, так и поступает. И на­оборот, по поведению можно достаточно лег­ко определить, как и о чем он думает. Напри­мер, современный потребительский Запад­ный образ мышления резко отличается от со­зерцательного Восточного, а оба они так же резко отличаются от нашего, отечественного, российского — это уже к вопросу о Третьей цивилизации. Но тут следует отметить одно замечательное свойство: чем древнее этнос, тем прочнее взаимосвязь мышления и поведе­ния. И напротив, в среде младосущных общ­ностей она значительно слабее, в основном по причине самоутверждения и стремления к выживанию. В одной и той же ситуации та­кие общности оказываются хитрее, изворот­ливее, чем иные, и у них часто слово расхо­дится с делом. Это так называемый комплекс младосущности новообразований (этниче­ских, государственных, общественных). На­пример, России всегда было легче вести меж­государственные диалоги отдельно с Герма­нией, Францией, Италией и т.д. Отношения были хоть и непростыми, но всегда понятны­ми — мир так мир, война так война. Но вот Ев­ропа объединилась, и мы теперь имеем дело не только с каждым этносом конкретно, но с не­ким младосущим образованием, которое еще и само с собой разобраться не может, не то что с остальным миром. Однако при этом громко за­являет о себе, претендует на господство влия­ния (экономическое и идеологическое) и любыми правдами и неправдами пытается утвер­диться в новой ипостаси. Хотя бы с помощью своей денежной единицы.

Попробуйте сейчас угадать, что думает и как поступит в том или ином случае химера с названием ЕЭС, претендующая на статус им­перии?

Русская душа становится загадочной, как только ее перестают понимать либо умыш­ленно не желают делать этого. На самом же деле в ней, этой душе, ничего таинственного нет, хотя существуют определенные скрытые мотивации поступков. Но они сегодня нико­му не интересны, поскольку российские са­модержцы, как и во все времена, сами знают, что надо этому народу и этой стране. И тут начинается противостояние человека и госу­дарства, личности и власти, которое часто пе­реходит в скрытое, тайное противоборство. Яр­кий тому современный пример — уплата нало­гов, проблема «черных зарплат». За последние 90 лет трижды менялись идеология и образ жизни, и всякий раз государство в прямом смысле грабило или тихо обворовывало на­родонаселение. Во время последней пере­стройки «Архитекторы», и вовсе обнаглев, отняли у стариков даже «гробовые» сбереже­ния — во имя демократии и светлого будуще­го, таким образом лет на 30 вперед определив

это противостояние. Будьте уверены, «зага­дочная» русская душа весь этот срок не ста­нет в полной мере давать деньги на содержа­ние государства. Даже под страхом сурового закона и длительного срока заключения. Пока не отобьет (или пока ей, душе, не покажется, что отбила) все, что у нее украдено. Конечно же, если не случится (упаси Бог!) войны, ко­торая в единый миг, как всегда и бывало, при­мирит внутренние противоречия и когда лич­ность снимет с себя обручальное колечко и отдаст власти, на танк или самолет. Сейчас россиянин, независимо от его материально­го положения, чувствует себя данником в за­воеванной супостатом родной стране, и ког­да наскакивают баскаки, отрывает от сердца и отдает свою серебряную монету и белку от дыма.

Для того чтобы хоть как-то исправить та­кое положение вещей, сейчас у государства есть единственный шанс — обернуться лицом к человеку (налогоплательщику, электорату, народонаселению — назовите как угодно), на­прячься, умерить аппетиты чиновничьего ап­парата и вернуть все, что было украдено в на­чёте девяностых у конкретной личности, или хотя бы с чувством чести и достоинства го­сударственного мужа пообещать вернуть в короткий определенный срок. Таким образом можно не искоренить, но ослабить противо­стояние до той степени, когда человек по доб­рой воле начнет содержать государство. И выго­да тут не только финансовая и экономическая (личность все равно отобьет у государства боль­ше, чем украли, потому что «себе на уме») — прежде всего духовно-нравственная: добро­вольно отдавая деньги в виде налогов, человек перестанет самоустраняться от власти. Правда, управлять им станет сложнее, ибо такой налогоплательщик начнет всюду совать свой нос. Но есть еще одна скрытая мотивация по­ведения, касающаяся исключительно тех, кто удачно половил рыбку в мутной воде пере­стройки социализма в капитализм и сегодня составляет элиту общества. Это совсем непло­хие люди, когда на дворе мирное, а тем паче застойное, время. Они и в самом деле если не составляют, то приближены к цвету нации, поскольку обладают высочайшим духовно-во­левым потенциалом. Они заметно выделяют­ся на любом поприще своей активностью, не­утомимостью и умением держать удар, за что их чаще всего уважают. Они живут в ожида­нии благоприятной среды, и чем она дольше не приходит, тем сильнее испытывают мощ­нейшее чувство голода, в которое и трансфор­мируется их некогда благородный заряд по­тенциала. И когда образуется долгожданная

среда, эти люди неузнаваемо перевоплощают­ся, поскольку их образ мышления уже не со­ответствует манере поведения. Они начина­ют утрачивать ощущение реальности и бла­горазумия, ведомые чувством застарелого го­лода, эти люди помимо воли своей совершают нелепые поступки. Один из них, ныне благо­получный крупный бизнесмен, связанный с «ювелиркой», а в прошлом врач-психиатр (поэтому не утратил способности к самоана­лизу), искренне признался, как в начале де­вяностых покупал сначала колбасу — короб­ками, которую не успевали съедать, и она бе­лела, зеленела и шла на помойку. А он снова мчался в дорогущий кооперативный магазин, где тогда только ее, желанную, и продавали, хватал коробку и вез домой. И ничего поделать с собой не мог, хотя отлично понимал, что это, мягко сказать, отклонение от нормы. Потом он с такой же голодной жадностью покупал автомобили, квартиры, а позже — алмазные прииски на Берегу Слоновой Кости. К свое­му счастью, конкуренты практически выда­вили врача из бизнеса, поскольку он залез с суконным рылом в святая святых, где носят белые манжеты и не снимают лупы со лба уже лет по сорок — пятьдесят

.Однажды в Ленинграде, еще в конце се­мидесятых, я помогал товарищу клеить обои в квартире. Когда мы стали отодвигать мебель от стен, то повсюду: за кроватями, шкафами, за стульями и батареями отопления — нахо­дили банки с консервами, которым уже было лет по пятнадцать. Товарищ смущенно объяс­нил, что его мама блокадница и это у нее те­перь навязчивая идея — покупать и рассовы­вать повсюду банки, мешочки с крупой и со­лью. А в начале восьмидесятых я услышал рассказ о женщине, которая в детстве тоже пережила блокаду. После войны закончила институт, сделала замечательную партийно-советскую карьеру, была уважаемым челове­ком, но когда поднималась на трибуну, тай­но от всех держала в руке кусочек хлеба или сухарик. Если такового не оказывалось — не могла думать и говорить, отказывал разум и утрачивалась речь.

Духовно-волевой потенциал, перевопло­щенный в чувство голода, вынуждает сейчас наших скоробогатых граждан покупать не консервы, а яхты (они их почему-то назы­вают лодками), которые стоят у причалов по всему миру, самолеты, охотничьи угодья, фут­больные клубы и замки; это чувство ежегод­но гонит их в Куршавель, на самые дальние и дорогие пляжи, морские побережья и остро­ва, но все равно хочется еще чего-нибудь та­кого... Кажется, минуло достаточно времени, чтобы насытиться и образумиться (отдельные случаи насыщения уже наблюдаются) и не таскать колбасу коробками, но однажды пе­режитый голод необратимо трансформирует сознание. Лишь единицы способны вырвать­ся из этого порочного круга.

Чтобы унять это патологическое чувство современной «элиты», надо чтобы сменилось поколение и их дети выросли сытыми.

Наш образ мышления прежде всего опре­деляют язык и культура. А каков образ мыш­ления, такова и манера поведения. Как толь­ко происходит выпадение того или другого элемента, так сразу же возникает дисбаланс — мы начинаем говорить одно, думать другое, а делать третье и сами выпадаем из националь­ного поля, все превращая в примитивное лу­кавство, характерное для младосущих обра­зований.

Поэтому истинными космополитами мо­гут быть только лукавые люди.

Основным мерилом русскости мышления являются чувства. Мы не самые лучшие на нашей планете и не самые худшие, но един­ственные обладаем чувственным мышлением. И это не странно, если помнить, что мы при­надлежим к Духотворному Миру, где иные единицы измерения.

* * *

Чувств, определяющих логику нашего мыш­ления и, соответственно, поведения (внутрен­ние законотворцы), всего два: мужское нача­ло — СТЫД, женское — СОВЕСТЬ. Осталь­ные —исключительно стихийные, а значит, не­логичные.

Существуют такие понятия, как «стыдли­вый разум» и «совестливый ум» (так обычно говорили о благоверных князьях), которые невозможно точно перевести ни на один ино­странный язык. Да и соотечественникам, вла­деющим языком в пределах 2500 слов, объяс­нить очень трудно. Более понятно выражение «свобода совести», хотя это словосочетание аб­сурдно только потому, что под «совестью» ни­когда не подразумевалось право выбора рели­гии, поскольку совесть — сама религия.

Поэтому опять же займемся этимологией.

«Стыд» сейчас понимается как некое сму­щение, вызванное неблаговидным поступком, краска на лице (кто еще краснеет) — в общем, небольшое и совсем не смертельное неудобство.

Чувств, определяющих логику нашего мышления и, со­ответственно, поведения (внутренние законотворцы), всего два: мужское начало — СТЫД, женское — СО­ВЕСТЬ.

На самом деле первоначальный смысл почти полностью утрачен. Слово СТЫД (в прош­лые времена говорили СТУД) произошло от СТУЖИ, но не «холода» первоначально, а от жить «с тугой», где туга, тужиться — печалить­ся, скорбеть — жить без огня. Почему же сту­жа (холод) и стыд (чувство), однокоренные, имеют столь отличный смысл? Да потому, что стылый —мертвый (отсутствие знака Ж, жизни, огня), так что «стыд» — это внутрен­ний полицейский, стоящий на страже доб­ропорядочности и под страхом смертельной скорби не позволяющий переступать запо­ведную черту. Чувство стыда — удерживаю­щий фактор, контролер иных отрицатель­ных чувств (страха, трусости, низменных страстей, желаний, в том числе мысленных, «стыдно подумать»). Поэтому до нас дошли выражения — «сгореть от стыда», «залиться краской», «покраснеть от холода» или «уме­реть от стыда». Стыд часто используется со словом «срам» (позор), которое восходит к Ранней смене идеологии, означает то же, что и «крамола», и также впоследствии приобре­ло отрицательный смысл.

Слово же СОВЕСТЬ кроме чувственного аспекта имеет вполне конкретное указание на предмет: жить по совести — значит жить, со­образуясь с ВЕСТЬЮ, где «весть» — знание.

Известие — буквально мысль (истина), извле­ченная из Весты. Вещий — значит познав­ший Весту, а Вещун — излагающий некие ее истины (вещество) («мое сердце — вещун»). «Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити...» — говорит автор «Слова...», указывая, что Боян был не просто певцом-сказителем и музыкантом, а мудромысленным вещуном-философом, если хотите.

Последним на Руси Вещим князем был Олег, и, пожалуй, с тех пор Веста стала невос­требованной, а позже уже недоступной. Судя по его великим делам, он и в самом деле обла­дал знаниями, которых не досталось ни Игорю Рюриковичу, бестолковое правление которо­го вскоре привело его к смерти, ни «хитрой» и жестокой Ольге, ищущей утешения в заморских философиях и науках. От них резко отличается Святослав, который, как и Олег, совершает бле­стящие походы, помня о своем происхождении, носит атрибуты волхва — серьгу в ухе и осе­ледец, утверждает, что «середина» земли его не в Киеве, а на Дунае, в Болгарии.

После него начинается Поздняя смена идеологии и более никогда не вспоминается слово Вещий.

Мы никогда не будем до конца понятны ни для Запада, ни для Востока, потому как ду­маем иначе и, соответственно, иначе поступаем. Чувства, заложенные в основу нашего образа мышления, постоянно выбивают нас из схемы «общечеловеческих ценностей», толка­ют к стихийным действиям. Сколько бы ни придумывали законов, сколько бы ни обкла­дывали флажками, нас все равно не загнать на «номера». Весь исторический виток, начи­ная с Петровских времен, Россию пытаются научить жить по писаным законам, принятым на Западе, но результат всегда один и тот же — по­давление воли, закрепощение, насилие и, как следствие, молчаливый протест в виде неже­лания участвовать в жизни государства и — слом христианской идеологии, революция, гибель империи. Уж с какими «светлыми и свободными» идеями пришли большевики, но в итоге все дело закончилось террором, закрепощением, полным развалом самой иде­ологии и могучей (!) империи.

Теперь новый, хорошо забытый старый эксперимент — назад, в капитализм. Причем в его дикий западный образец, да еще с ветхой демократической моделью устройства обще­ства. Угадайте с трех раз, чем он закончится?

Должен сказать, что мы до сей поры со­хранили чувственное мышление почти в чис­том виде (это к вопросу о неизменности осо­бенностей этнопсихологии). В стране сейчас массовая погоня за наживой — своеобразная идеология нашего времени. Образцы для под­ражания — зарубежные истории, как моло­дой человек, имея один доллар, сделал состо­яние, как Билл Гейтц стал самым богатым че­ловеком мира, романтика бизнеса, банков­ского дела, игры на биржах и т.д. Все СМИ, особенно глянцевые журналы, рекламируют сладкую жизнь богатых, развлечения «звезд шоу», последних королей и королев — учи­тесь жить по «общечеловеческим ценностям»! Наши молодые люди и в самом деле все это смотрят, читают, учатся, даже, наверное, за­видуют и стремятся кое-что почерпнуть из этих ценностей.

И одновременно пишут стихи.

Более половины молодых людей школь­ного и студенческого возраста в России (так­же в Малой и Белой) пишут стихи. Они пи­сали их даже в самые мрачные годы начала де­вяностых. А при этом надо сказать, что с на­чала девяностых и до сей поры поэзию не издают по определению (исключение составляет клас­сика, и то крохотными тиражами), да и в прош­лые времена, когда издавали, поэтическое творчество никогда не кормило, то есть не приносило материального дохода (либо со­всем мизерный). (Поэзия, как сельское хозяй­ство, всегда убыточна, но мы будем его дотировать, потому что кушать хочется каждый день.) А русские молодые люди все равно пи­шут стихи Вроде должны бы зарабатывать тот самый один доллар, который принесет потом богатство, на худой случай сидеть ночами за учебниками, чтоб овладеть менеджментом — они же пишут стихи Эту поэзию не только не издают (отсутствие тщеславия), но еще и не читают (тем более на площадях), ибо по­тенциальные читатели нынче увлечены детек­тивно-любовным жанром домохозяек и пен­сионерок. Но они пишут, невзирая на то что это не модно, что на Западе и Востоке поэзия как жанр вообще прекратила свое существова­ние. Сидят и тайно пишут, стремясь тем самым уединиться, закрыться от лживого, лицемер­ного, глянцевого и грозного мира, самовыразиться, слагая слова в магический ряд и вме­сте с ним выстраивая образ мышления.

Потому что юность русского человека, его мироощущение требует обязательного поэти­ческого воплощения — одухотворения.

Но включите телевизор или откройте га­зету: наша молодежь — это сплошные нарко­тики, дискотеки, экстази, разврат, нетради­ционный секс, проституция, самоубийства, бандиты и киллеры. То есть все только о тра­воядных. И ни слова о поэтическом мышле­нии и романтизме, поскольку мы с такими ка­чествами становимся «неформатными» и ни­когда, никак не впишемся в западную потре­бительскую модель цивилизации и демократии. Наши нынешние СМИ, кажется, из последних сил стараются обмануть Запад и показать ему, что мы такие же, как они. То есть опять то же самое, что делали летописцы, отмывая Русь от «варварского» скифского прошлого.

То есть опять лгут.

Оживление России и включение духовно-волевого потенциала в государственную жизнь начнутся не с экономических показателей. Сиг­налом послужит на первый взгляд внезапная востребованность поэзии. Когда на стадионах бу­дут устраивать не матчи наемных футболистови шоу «звезд муси-пуси», а поэтические вече­ра, которые, как ни парадоксально, и подни­мут ВВП, ибо созидательная энергия Духотворного Мира считается не в киловатт-часах и бар­релях, не в процентах роста Доу Джонса.

Не трусость, не безразличие и долготер­пение видим мы, наблюдая аморфность нынешнего «гражданского» общества в Рос­сии и его упорное нежелание участвовать в жизни государства, но подавленную ВОЛЮ и молчаливый протест, вызванный НЕСПРА­ВЕДЛИВОСТЬЮ. А вместе с ними, есте­ственно, и подавленное сознание. Русского человека сейчас не нужно стремиться на­кормить-напоить, устроить ему достойную жизнь — все это он умеет и блестяще мо­жет сделать сам. Вывести из психологиче­ского тупика, создать идеологические пред­посылки, когда высвободится созидательная энергия, — вот что сейчас требуется для вы­хода из кризиса мышления и, соответствен­но, поведения.

Возвращение мировоззренческих ценно­стей в виде ВОЛИ, СПРАВЕДЛИВОСТИ и СОВЕСТИ прекратит наконец длительное и по­рочное противостояние государства и лично­сти, после чего без всяких указов сверху са­мообразуется гражданское общество. Но его еще нужно будет «узнать», ибо при воссоздании этнических ценностей оно, это общество, окажется непохожим ни на одну существую­щую модель.

Только вольный человек способен поко­рять пространства и создавать Империи. И только вольный человек не подвержен како­му-либо влиянию извне.

ВОЛЯ, СПРАВЕДЛИВОСТЬ в совокуп­ности с СОВЕСТЬЮ — основные составля­ющие способности к самоорганизации.

Прежде чем говорить об этой уникальной способности, следует рассмотреть некоторые скрытые психологические мотивации, впрямую связанные с образом мышления и манерой по­ведения, однако неизвестные широкому кругу, а значит, и неподконтрольные никакому влия­нию, при правильном воздействии на которые можно достичь положительных результатов.

Такие качества, как неосознанное стрем­ление к воле и оголенное чувство справедливос­ти (иностранцы говорят, загадочная русская

Только вольный человек способен покорять простран­ства и создавать Империи. И только вольный человек не подвержен какому-либо влиянию извне. ВОЛЯ, СПРАВЕДЛИВОСТЬ в совокупности с СОВЕ­СТЬЮ — основные составляющие способности к само­организации.

душа) — только надводная часть айсберга, да и то не учитываемая современной наукой: слиш­ком велика остаточная сила инерции на­пористой марксистско-ленинской филосо­фии, согласно которой всякий народ состоит либо из угнетателей и угнетаемых, либо из со­знательного рабочего класса, колхозного кре­стьянства и неких незначительных прослоек. В переводе это хорошо управляемая толпа, элек­торат, только того и ждущий, чтоб кто-нибудь поманипулировал их мнением, сознанием, да еще бы и немного денег заплатил.

На самом деле управляемость нынешним обществом, особенно в связи с внедрением некоторых новых идеологических установок, весьма проблематична. Например, прослежи­вается одна закономерность: какого бы цвета ни собралась толпа, обязательно раздаются крики о геноциде и вымирании народа, но попробуйте предложить ей во имя спасения нации кардинальные меры — например, вве­сти многоженство? Оно же было у нас и про­существовало несколько тысячелетий!

Даже откровенные атеисты возмутятся и хорошо, если не поколотят древком плаката, призывающего обратить внимание на демо­графическую политику.

На то она и толпа...

Однако если войти в нее и поговорить от­дельно с каждым тет-а-тет, большая часть, в основном мужчины (женщины целомудрен­но опустят взоры), согласятся, что многожен­ство не для удовольствия, а во имя рождения детей (и без того хватает матерей-одиночек!), которые потом поставят государство на ноги, не так уж и плохо.

В этой связи примечателен реальный при­мер, когда у начальника лесоучастка одного си­бирского леспромхоза во время войны (не взя­ли на фронт по возрасту — 50 лет) родилось восемьдесят семь детей. Девять было своих, от одной жены, остальные от молодых вдов из соседних колхозов (колхозниц зимой го­няли на лесоразработки), четыре женщины родили от него по два ребенка и одна — тро­их. Столь необычный случай произошел по двум причинам: мужик он был настоящий, не пользовал, а любил и жалел этих несчастных женщин и обожал детей, помогал, чем мог (однажды ночью казенному быку ломом ноги переломал, чтоб прирезать и накормить мя­сом «чужих» семнадцатилетних заморенных пацанов, уходящих на фронт). Молодые вдо­вы, обреченные на вечное одиночество, ви­дели в нем достойного мужчину, от которо­го можно рожать, и сами, тайно друг от дру­га, тянулись к нему с единственной целью спасти себя не только от непосильной ра­боты в лесу (беременных и кормящих на ле­соповал не гоняли), но и от будущей незавид­ной судьбы. Их осознанные мысли о продле­нии рода, о необходимости восполнить по­тери нации исключаются, однако вполне допускается интуитивная, этноисторическая поведенческая реакция на обстоятель­ства военного времени. Вероятно, замордо­ванные тяжким трудом женщины думали о будущем, но лишь в той связи, что боялись остаться в одиночестве под старость лет. Я уверен, им и в голову не приходил вопрос: «А кто будет работать на земле, когда кончится война, и кто станет продлять род?»

То есть от мужчин тут мало что зависит, вопрос деторождения и связанных с ним ост­рых социально-нравственных проблем (много­женство) — прерогатива женщин, интуитивно-чувственный ряд которых устроен так, что без всякой идеологии и пропаганды, а только во имя продления рода, повинуясь стихии, спосо­бен опрокинуть существующие традиции и предрассудки. Короче, если женщина захочет жить в гареме — он обязательно появится. Так что сильный, мужественный начальник лесо­участка исполнял лишь их, женщин, волю.

Кстати, умер этот самый многодетный че­ловек СССР в 1973 году совершенно неизвестным и никак не отмеченным статистикой, однако на похороны приехало только сыно­вей 52 (!) человека — несмотря на послевоен­ное негативное отношение к нему, дети по­мнили и чтили отца!

Неоднородность, «двуликость» толпы впол­не характерны для русской жизни (Великая, Бе­лая, Малая Русь) последнего тысячелетия, где каждый пришедший на площадь покричать и вытребовать что-нибудь для всех (миром и тятьку бить легче), на самом деле ни на ми­нуту не теряет своих личностных воззрений и убеждений. Он может приспособиться к об­щему мнению для достижения некой теку­щей цели, может пойти на сделку с сове­стью, если выгодно, поступиться некоторы­ми житейскими принципами, но при этом оставаясь «себе на уме». По этой причине в России искреннее, духовное объединение возможно лишь перед лицом опасности — в основном войны: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Мы привыкли обниматься на краю могилы. (И по этой же причине предла­гаемая нам западная модель демократии не может прижиться на нашей почве, и тем бо­лее при таких условиях невозможно создание гражданского общества.)

Подавление христианскими заповедями воли и гордыни породило не только определенное духовное закрепощение, но более всего ту самую двуликость, «второе дно», тщательно скрываемое в трезвом состоянии и рвущееся наружу в выпившем и раскрепощенном: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке (основ­ная, неосознанная, причина пьянства — удов­летворение естественной потребности побыть самим собой).

Однако, пожалуй, самой скрытой, порой даже необъяснимой составляющей нацио­нального характера является повышенная обидчивость. Сколько распрей, междоусо­биц, ссор и раздоров произошло на этой почве, подсчету не подлежит. Историю России мож­но рассматривать как историю межплеменных, межродовых, межсемейных обид, непременно приводящих к братоубийственным войнам, о коих так откровенно рассказано еще в «Сло­ве о полку Игореве».

Все потому, что Обида — богиня в древнеарийской кулътуре, хранительница ГОРДО­СТИ И СПРАВЕДЛИВОСТИ. То есть уповать к Обиде мог человек только благородный, не­заслужённо униженный и оскорбленный (раб не имеет гордости, понятия справедливости и потому не может обижаться на господина). То есть обида — привилегия высокородия, миро­воззренческое качество, выраженное в совокуп­ности гордости и обостренного чувства справедливости, доставшееся нашей этнокультуре от слишком частой смены властных элит.

История бесконечных смут, претензий на трон, светских и религиозных реформ несла в себе один и тот же результат — частые от­странения от власти одной партии и призыв другой. Начиная от принятия христианства, Россия пережила сотни мелких и глобальных расколов: гонение поганых язычников, Нико­нианский раскол и гонение старообрядцев, ре­волюция и гонение священников и просто ве­рующих авторитетных личностей. И еще мно­го политических расколов, во главе которых стояли Андрей Боголюбский, Иван Грозный, Алексей Михайлович, Софья и Петр, Екатери­на, Александр и декабристы и т.д. При всех ка­таклизмах происходила смена элиты, старая ссылалась, назначалась новая, чтобы через короткий промежуток времени быть заменен­ной на другую.

Но ни одна вкусившая власти, высокого по­ложения и принадлежности к касте избранных элита не исчезла бесследно, а осталась внутри этноса и дала многочисленное потомство, не­зависимо от своего опального состояния. Пред­ставители некоторых именитых родов призы­вались по нескольку раз и снова были отстав­лены, сосланы, заточены в крепости, многие разбояренные мужи окрестьянились, изменили образ жизни, однако прежней оставалась психология и неистребимой —генная память о былом величии. Например, и доныне на Рус­ском Севере очень даже просто встретить пол­ный набор боярских фамилий времен Ивана Грозного, носители которых знают, кто они и откуда пришли. (Был случай, когда в граж­данскую войну в одну деревню Архангельской губернии, симпатизирующую красным, при­шли каратели, чтобы выпороть население, но старики принесли офицеру пергаментные свитки с деревянными печатями, где значилось, что они бояре еще Василия III и не подлежат телесному наказанию.)

Еще красочнее букеты фамилий в среде сибирского старообрядчества, тоже помня­щего, кто они, и имеющего документальные свидетельства своего происхождения, фамиль­ные драгоценности, всевозможные жалованные грамоты и прочие атрибуты благородных кор­ней. Но дело даже не в этих свидетельствах; са­мая достоверная печать на их лицах, в манере говорить, слушать и действовать. Опытный глаз отличит их в любой толпе по едва уловимым признакам, самые яркие из которых — вольно­любие, обостренное чувство чести и собствен­ного достоинства, верность слову.

И пожалуй, самое уникальное явление — Некрасовские казаки, после булавинского восстания ушедшие в Турцию и вернувшиеся на Родину лишь в 1963 году. В абсолютно чуже­родной духовно-нравственной среде на про­тяжении двухсотпятидесяти лет они хранили Предание, язык, веру, сознание, образ жиз­ни, мышления и поведения, существовавшие в конце семнадцатого — начале восемнадцатого веков. Нашим бы ученым, особенно ис­торикам и лингвистам, не отходить от них, за­писывать каждое слово, а властям всячески оберегать от внешнего воздействия этот исторический феномен! Но борец с религией Хрущев испугался столь яркого путешествия во времени, поселил Некрасовских казаков в винсовхоз Краснодарского края, и вот уже потомки их за сорок лет стали обыкновен­ными советскими гражданами. Мне повез­ло познакомиться с престарелым атаманом Василием Порфирьевичем, который и вывел своих единоверцев из Турции. Я слышал его древнерусскую обыденную и живую речь, слы­шал песни и баллады, созвучные со «Словом о полку Игореве» (есть магнитные записи), и ощутил не только глубь истории, но истин­ную магию русского слова.

По самым скромным подсчетам (исклю­чая многие не расстрелянные элиты КПСС), более пятидесяти процентов нынешнего на­селения так или иначе (хоть и седьмая вода

на киселе), но причастны к бывшим элитам. И это четко просматривается в обязательных личностных характеристиках носителей генети­ческой памяти — вольнолюбие, широта души, не­произвольная гордость, стремление к неформаль­ному лидерству и обидчивость — все это фермент элитарности. Кроме всего, у этой категории людей сохранен высокий духовно-волевой по­тенциал: они слишком многого хотят от жиз­ни, правда, мало кто из них знает, как этого достичь, ибо при всем том они — далекие по­томки бывшей этноэлиты.

САМООРГАНИЗАЦИЯ

Способность к самоорганизации — это, пожалуй, самый архаичный атавизм родоплеменного устройства жизни, сохранившийся в первозданном виде до наших дней.

Низкий уровень такой способности либо ее отсутствие ведет к полному растворению или уничтожению всякого этнического обра­зования или социальной группы, поэтому ис­тория донесла до нас лишь названия многих племен и народов, исчезнувших еще в глубо­кой древности. Например, кто они были — чудь белоглазая? По отрывочным историче­ским данным, по трактованию самоназва­ния, чудь и чудо— однокоренные слова; на­конец, по догадке, это нечто невероятное, племя волшебников, кудесников. Однако же память о чуди осталась добрая и летописцы говорят о ней с сожалением. Совсем иное — обры, неведомый жестокий народ, если су­дить по летописям, к радости славян безвоз­вратно сгинувший по неизвестной причине (была даже пословица на Руси «Сгинули, аки обры»). Два совершенно разных по характеру народа, а конец один — небытие. Утративший способность к самоорганизации, этнос доволь­но быстро превращается в стадо или стаю с же­сткой иерархией и, как показывает история, становится основным источником поступле­ния рабов на невольничьи рынки.

Не природные катаклизмы, не пищевой рацион и не войны проводили «селекцион­ную работу» на ранней стадии развития на­шей цивилизации; выживание и сохранение «вида» обеспечивала способность собраться и утвердиться в новых условиях существования, будь то масштабная эпидемия, всемирный по­топ или оледенение. (Прекрасной иллюстрацией самоорганизации можно рассматри­вать новеллу «Колокол» в фильме Тарков­ского «Андрей Рублев», пожалуй, единствен­ную в мировом кино.)

Способность к самоорганизации можно подразделить на две взаимообразно связан­ных составляющих:

-личностную, с девизом «Воля, Справед­ливость, Совесть»',

-групповую (этническую), с девизом «Кру­говая порука».

Соединение духовно-волевых качеств лич­ностей (носителей потенциала) обеспечива­ет групповую способность к самоорганизации и наоборот. Это и называется «круговой по­рукой» (отсутствие всякой иерархии) — явле­нием, с которым безуспешно боролись апо­логеты самодержавия, посылая войска на ус­мирения вольного Дона, и, как ни странно, большевики, выстраивая коммунистическую общность «советский народ». Кстати сказать, в послереволюционные годы, в том числе и с помощью очистительного огня: в известной директиве Свердлова казачество подлежало уничтожению, дословно «как этнос, способ­ный к самоорганизации». Все-таки высшие, а значит посвященные, руководители миро­вой революции отлично знали, с каким «че­ловеческим материалом» имеют дело.

Символический смысл принципа круговой поруки, сохранившийся до наших дней, пред­ставляется как поручительство, взаимная от­ветственность каждого за каждого. Но при этом упускается одна важная деталь: образо­вание круговой поруки (отсутствие иерархии, противоположность самодержавию) возмож­но лишь при условии, если каждый член со­циальной группы привержен закону совести.

Демократия (особенно западного образ­ца), как форма власти и государственного ус­тройства, существующая лишь на писаных за­конах, не имеет будущего в России только по­тому, что по своей природе лицемерна и, за­являя свободу личности, на самом деле все время подавляет ее, поскольку всякий писа­ный закон непременно ущемляет чьи-то пра­ва и интересы. Она, демократия, хороша для младосущих новообразований, например, та­ких, как США, где нет еще народа, но есть на­селение, надерганное из самых разных культур, причем в недавнем прошлом еще бывшее ра­бами (темнокожая часть), работорговцами, пиратами и беглыми каторжниками. Из этой солянки народ сварится еще не скоро, лет че­рез 500—700, а пока здесь возможна исклю­чительно демократия, основанная на жесто­чайших писаных законах, которые и заменя­ют совесть. Демократия вообще придумана в Древнем Риме для усмирения диких варвар­ских нравов, как временная форма управления, исключающая всякие понятия воли, справедли­вости и совести — главных человеческих чувств и качеств. Ну, полюбуйтесь: каждый смерч или цунами в благопристойных, демократич­ных и самых богатых Соединенных Штатах порождает неслыханный грабеж и мародер­ство. Полиция стреляет на поражение и все равно не справляется! (А в России, например, испокон веков существует неписаное прави­ло — великий грех брать что-то с пожара или кладбища.)

Конечно же, для США годится только де­мократия с жесточайшими и непоколебимы­ми законами, то есть органом насилия и подав­ления личности, ибо история еще не знает при­меров, чтобы за двести лет существования из бывших рабов и рабовладельцев родился новый этнос со всеми присущими качествами.

Прежде всего иерархический демократи­ческий принцип власти и общежития несовме­стим со способностью к самоорганизации. Не дай бог, если в США, владеющих ядерным ору­жием, случится бедствие помощнее, чем тор­надо и цунами! Мало того что рухнет амери­канский образчик демократии — в тот же час, как цепная реакция, разрушатся все иные, по­скольку сотворены по образу и подобию.

Но!

Но и нам сейчас без демократической фор­мы пока не обойтись. Слишком много экспе­риментов было поставлено на России, слишком разные и прямо противоположные идеологии испытывались на русских просторах, которые, словно кислота, разъели этноисторические природные (не общечеловеческие) ценности, а значит, и национальное сознание. Однако что ни делается, все к лучшему: вместе с убыт­ками мы кое-что обрели, например, не утра­тили, а научились прятать свои чувства, мыс­ли, желания и еще крепче стали «себе на уме». Хоть и искусились грехами, стали, как аме­риканцы, тащить с пожарища, однако если судить по главному разграблению страны — приватизации, то лишь несколько наших соотечественников оказались грабителями и превратились в олигархов (да и то едини­цы русских фамилий). И это из 200 милли­онов, если считать Великую, Малую, Белую Русь! Основная масса народа была ограблена, а значит, вышла чистой из этого нелегкого ис­пытания.

Поэтому не нужно жалеть, говорить «мне ничего не досталось». Зато мы сохранили главное — хоть и искаженную, изрядно про­ржавевшую, но все-таки национальную психо­логию, основанную на воле, справедливости и совести. Это немало, если учитывать, что, лишь обладая этническим образом мышления и поведения, народ способен к самооргани­зации. Прививку от «светлого коммунизма» мы уже получили, теперь осталось еще пере­жить «светлое демократическое» будущее — и можно открывать миру новые принципы су­ществования народа и государства, которые давно пророчат России...

Понятие круговой поруки так же архаично, как и способность к самоорганизации. Его атавизмы, сохранившиеся доныне, выража­ются в принципах литургии, или хороводах, то есть в действах кругового, массового мо­ления (песнопения). Еще в начале прошлого века была жива традиция проводов забритого в солдаты парня. Одного или нескольких ново­бранцев ставили в середину и водили вокруг хоровод (коловод), взявшись за руки, с долгими «заговорными» песнями-оберегами — стави­ли защиту от неприятельской стрелы, копья, меча и т.д. После чего круг разрывался и пре­вращался в «змейку», которую непременно возглавлял будущий воин. Таким образом ему передавали все необходимые качества бойца — силу, мужество, храбрость.

Примерно так же устраивали девичьи хо­роводы, когда выдавали подруг замуж.

В любом случае совершенно четко просле­живается замысел хоровода — прокачать че­рез руки и пение (молитву, гимн) некую энер­гию, вибрацию и передать ее тому, кто в ней нуждается.

Вероятно, этот обычай восходит к време­нам предыдущей «цивилизации пирамид», ког­да земные люди, взявшись за руки, становились в круг и, совокупив таким образом свою энер­гию, творили божественное, совершая «чудеса»: передвигали, поднимали огромные камни, воз­двигали невероятные для нашего сознания и непонятные, бессмысленные для нашего ра­зума сооружения, например, в виде пирамид или колоннады Стоунхенджа. Пути блужда­ния таких символических образов, как круговая порука, неисповедимы, однако существу­ет четкая историческая закономерность: если подобные понятия, хоть и в переотложенном, аллювиальном состоянии, сохранились и до­шли до наших дней, значит, этнос имеет самую прямую связь с предыдущей цивилизацией и мироощущением того времени. Другими сло­вами, мы иногда даже не подозреваем, от кого досталась и каким образом существует в на­шем подсознании та или иная поведенческая реакция — реакция, которую Фрейд, а за ним Адлер (да и Юнг тоже) определили как бес­сознательное, указывая на примитивные детские сексуальные фантазии, якобы впослед­ствии формирующие личность и ее манеру по­ведения.

Для индивидуалистического Запада это вполне приемлемо.

Природная форма самоорганизации до­вольно четко прослеживается в животном мире, и уровень развития ее обратно про­порционален иерархическому устройству. (Чем совершеннее иерархия, тем ниже са­моорганизация.) Существует л ишь одно ис­ключение из правил — пресмыкающиеся и земноводные, живущие по принципу «все про­тив всех» (жесткий индивидуализм). Самоорга­низация слабо выражена у «наземных» млеко­питающих (кроме человека), будь то траво­ядные или хищники; почти совершенная у «летающих» — пернатых, особенно у пере­летных птиц, где вопреки предубеждениям практически отсутствует иерархия. Каждую осень журавли собираются на слет перед пу­тешествием на юг. Они слетаются с огромной территория на какой-нибудь болотис­тый луг и всю ночь словно разговаривают — если слушать издалека, полное ощущение, что говорят люди на вече. С рассветом под­нимаются в воздух, закрывают небо крыль­ями и еще долго кружат беспорядочными ста­ями. Но потом постепенно разбиваются на клинья и улетают. С этого момента журавлей больше не увидишь до самой весны. А к при­меру, некоторые певчие способны «формати­ровать» —передавать информацию потомству, когда оно еще в состоянии яйца, только со­зревающего в материнском чреве. (Если со­ловей-самец по какой-то причине не будет петь возле своего гнезда весь период, пока сам­ка несет яйца, затем насиживает их, выводит и выкармливает птенцов, потомство вырастет без­голосым, то есть с измененной генетикой.)

Однако высшая форма самоорганизации наблюдается опять же в среде высокооргани­зованных насекомых, например, тех же пчел. Матка в улье — не королева и не хозяйка; ей делегированы права и способности воспро­изводить (сеять) новые поколения пчел. Всей жизнью колонии управляют рабочие пчелы, ко­торые в случае гибели матки способны выкор­мить новую из однодневной личинки обык­новенной пчелы, предварительно расширив и нарастив ячейку либо перетащив ее в маточную чашечку. То есть изменить генетиче­скую структуру. Эта способность приобрета­ется в тот период, когда рабочие пчелы на второй-третий день после рождения прохо­дят службу в свите матки и слизывают с нее маточный фермент, который и позволяет потом совершить чудо («молоко волчицы» для Ромула и Рема). Если в улье нет одно­дневного расплода, рабочие пчелы способ­ны физиологически перестраиваться и откла­дывать яйца, чтоб выкормить новую, хотя и неполноценную матку (трутневку). Если в улей поставить соты с расплодом из друго­го улья, колония примет «подкидышей», но выкормит из засева чужой матки своих, пре­данных только этому сообществу детей. Мож­но даже пересадить матку, если семья потеря­ла ее, но только в маточнике, в виде личинки или куколки — в созревшем виде матка будет тут же уничтожена рабочими пчелами. Поэто­му взрослую матку подсаживают в специ­альной клеточке, дабы она напиталась за­пахами колонии и пчелы к ней привыкли. Если они начинают кормить чужую матку сквозь сетку, значит, приняли за свою и мож­но выпускать.

Чтобы иметь право сеять потомство, про­длять род колонии, необходимо быть рожден­ным и/или вскормленным в этой колонии.

То есть в связи с этим никак не обойти вопрос элиты, которая одним своим суще­ствованием «форматирует» весь этнос. Так, подвиг преподобного Сергия Радонежского состоит не только в том, что он был страст­ным молельником и поборником правосла­вия, а более в его нехарактерных для инока действиях, направленных насобирание нации. Благодаря его подвигу и подвигу его учени­ков (элиты) возникли не только монастыр­ские братства, но и вся закабаленная Русь про­никлась братской любовью (чувственное, сове­стливое сознание), которая и положила нача­ло освобождению от ига. (Подробнее о преп. Сергии еще поговорим.)

Как отмечалось выше, существование груп­пы на принципах самоорганизации требует ми­нимум иерархии, а значит, и властных полно­мочий, сосредоточенных в руках одного или нескольких личностей. В казачьем войске это выборный атаман (хорунжие, сотники, есаулы появились позже, когда вольных казаков привлекли к царской службе), в монастыре — настоятель. Да и то их власть номинальна, сводится к решению узких, житейских воп­росов; человека удерживает в группе иное — общая конечная цель, способы достижения которой выражены в монастыре, например, уставом, в казачьем полку — обычаем, непи­саным законом.

Стоит только прописать эти законы и обя­зать к исполнению, как весь принцип само­организации рухнет.

То есть третьей составляющей этого принципа, кроме Воли и Справедливости, является Совесть — основной законодатель самоорганизации.

Жить по совести — значит жить, сообра­зуясь с истиной (со — вместе, весть — исти­на, высшие знания). Личностью или группой, соблюдающей этот принцип, невозможно ни управлять извне, ни тем более манипулировать. Это единственная непробиваемая защи­та от влияния, в какой бы иезуитской форме оно ни выражалось.

В русской жизни (Великая, Белая, Малая Русь) и сегодня хорошо заметно проявление воли, обостренное чувство справедливости (на чем и основаны все манипуляции личностью и обществом), но критически мало или вовсе не наблюдается СОВЕСТИ (как раз она-то и спрятана под «вторым дном»). А без этой со­ставляющей первые две способны вывести на улицу разъяренную толпу, совершить революцию, смести существующую власть, разру­шить империю, но ничего нового не создать, тем более элиту.

Законотворческий процесс уже и сейчас доведен до абсурда. Прописать на гербовой бумаге весь сложнейший спектр существова­ния личности, государства и международных отношений, закрепить в определенных рам­ках всякое действие и движение под землей, на земле, в воздухе и космосе человеку смерт­ному невозможно, ибо все это— Божьи Про­мыслы, а тягаться с Ним во всяком Творче­стве, в том числе и законов, для человека, еще не совсем утратившего разум, бессмысленно. (Хотя американцы пробуют, не замечая соб­ственного маразма, но пока высокий ВВП, все можно.)

И складывается парадоксальная ситуация: мы все знаем те немногие и основополагаю­щие неписаные истины — десять заповедей, по которым следует жить, но живем по писа­ным законам, чаще всего противоречащим нашим знаниям. Пока малые дети еще не по­нимают назначения, например, Конституции, мы учим их жить по совести, и эту науку они мгновенно схватывают, на ней основывают свое представление о мире; она, наука совести, на­конец становится закладным камнем формиро­вания личности. Но по мере взросления мы сами ломаем все, что заложили, и переучи­ваем жить по другим декларативным прави­лам, например, что не запрещено, то разре­шено. Недоросль пальцы в розетку совать не станет, хотя это не запрещено, однако нигде не написано, что нельзя обижать сла­бых и немощных, нельзя воровать (есть толь­ко закон, наказывающий за воровство), нельзя обманывать (есть закон, наказывающий за мошенничество), да и убивать в принципе можно — где написано, что нельзя? Только в десяти заповедях. Найдите статью Уголовно­го кодекса либо другой закон, например Кон­ституцию, где было бы убийство под запре­том? Нет таковой!

А что не запрещено, то разрешено. Поду­маешь, дадут срок?..

В результате такого перелома мы получа­ем личность, руководствующуюся неким сим­биозом писаных и неписаных законов, кото­рые чаще всего исключают друг друга, а по­этому вместо человека, изначально созданно­го по образу и подобию божьему, возникает некое биологическое существо, двигателем «прогресса» которого являются голод, боль, страх, секс, — о нем и поведал нам старый доктор Фрейд. А его ученик Адлер заметил еще одну особенность — стремление к само­утверждению. К чему же еще стремиться, если у существа образ-то божий, а подобие биоло­гическое? Только психология домашнего жи­вотного положительно реагирует на кнут и пряник.

ЭЛИТА и ИМПЕРИЯ

Какими бы мы категориями и понятиями ни оперировали, как бы ни скрывали от са­мих себя неудобоваримую истину, но всякое действие в России, направленное на собира­ние нации, сопряжено с имперской идеей и по­строением собственно ИМПЕРИИ, Это как в старом анекдоте: что ни начнем собирать на любом советском заводе, все равно танк по­лучается. Существует своеобразная предопре­деленность, основанная на многих фактах —

Какими бы мы категориями и понятиями ни опериро­вали, как бы ни скрывали от самих себя неудобовари­мую истину, но всякое действие в России, направлен­ное на собирание нации, сопряжено с имперской иде­ей и построением собственно ИМПЕРИИ.

от исторических до географических, от сырь­евых до метафизических. Наши западные, да и восточные «партнеры» прекрасно об этом знают, поэтому решение задач их внешнего влияния в итоге равняется распаду России. Модель расчленения сейчас отрабатывается на сходном и достаточно древнем государ­ственном образовании — бывшей Югосла­вии. И никакого секрета в этом нет, пропа­ганда ведется в открытую, и мы пока никак ей не противостоим, поскольку сами себя бо­имся — а ну как и впрямь снова станем Им­перией? Это ведь какая ответственность — «володеть» духовным миром! Лучше быть не Третьей цивилизацией, а страной «третьего мира», сырьевым придатком, и тогда никто не укорит тебя, не уличит в имперских амбици­ях. Хотя все равно будет опасаться и держать ножик за голенищем.

Нашим милым и наивным либеральным демократам надо бы отчетливо представлять себе, что мы обречены на вечное недовольство соседних цивилизаций. Равно как и соседству­ющие цивилизации будут всегда недовольны друг другом: «Запад есть Запад, Восток есть Восток. И с места они не сойдут...» По любо­му поводу и без повода нас будут одергивать, вынуждать проситься в ВТО или провоциро­вать исключением из «Большой восьмерки», устанавливать радары у наших границ, уни­жать арестами наших граждан за рубежом или вносить в списки «оси зла», открыто угрожать или, например, делать такие заявления: мол, почему это сырьевые запасы Сибири и Даль­него Востока должны принадлежать только России?

Если мы уже не Империя, не этнос, способ­ный к самоорганизации, то подобный вопрос уместен.

В ближайшем будущем он всерьез будет обсуждаться в ООН и, конечно же, в НАТО. Будут попытки пересмотреть итоги Второй мировой войны, отнять Калининградский акнлав на Западе и острова на Востоке, пото­му что эти территории — символические ат­рибуты Империи.

Все это обыкновенное давление, а если учесть еще и стратегию «непрямых действий», то мы, по сути, оказываемся в состоянии но­вой «холодной войны», только не открытой, как прежде, а лицемерной, с театральными объятиями, поцелуями и клятвами в дружбе до гроба.

А в театре, как известно, короля играет свита. Если бы не эта перманентная «холод­ная война», мы бы никогда не узнали, что по-прежнему остаемся Империей, даже после раз­вала СССР. И не поверили бы в свое потенциальное могущество, взирая на упадок про­мышленного производства, сельского хозяй­ства, демографии и пр.

Со стороны-то виднее, кто мы на самом деле.

Такое положение вещей вынуждает нацию собираться независимо от желания властей или официальной идеологии интеграции в мироеде сообщество. То есть наши «партне­ры» достигают обратного результата, а про­исходит это опять же по причине «загадочнос­ти» и непредсказуемости русской души. При­знаки непроизвольного «собирания» сейчас хорошо просматриваются в том, что как-то незаметно все политические, даже недавно непримиримые, партии начинают выдвигать одни и те же лозунги — патриотические. Даже самый ленивый сейчас хочет и могучей еди­ной России, и братских, союзнических отно­шений с Малой и Белой Русью, а политики и журналисты все чаще и с гордостью произно­сят слово «русский», всего-то несколько лет назад запрещенное, как и всяческая любовь к своему Отечеству. И это неудивительно, по­скольку прошла такая команда — наш прези­дент назвал вещь своим именем, определив, что существует Русский Мир.

В этой связи следует отметить один заме­чательный факт угодничества, совокупленно­го с дикой необразованностью, когда Ельцин назвал нас россиянами (у него звучало «рус-сияне»-). То есть наименованием, якобы объ­единяющим в себе все национальности Рос­сии, испокон веков проживающих на ее тер­ритории. Это не просто неправильно, а даже оскорбительно, поскольку он одним махом пре­вратил чукчей, дагестанцев, татар, мордву и дру­гие народы в русских, ибо Росы — элитное пле­мя Русов. (Росы — наследники сколотов, при­шедших на Землю с Солнца, и если «рус» — светлый, то «рос» — сверкающий.)

Итак, нас нерасчетливо (расчет тут прямо противоположный) вынуждают вспомнить о сво­их «имперских амбициях», вернуться к осозна­нию Триединства мира, а себя — Третьей Духо­творнои цивилизацией. И в этом усматривается Промысел Божий, ибо по чьей же еще воле дей­ствуют наши «партнеры», всячески загоняя нас в исторический угол? Кто еще может посеять такой необоримый страх перед уже ослабленной во всех отношениях Россией?

Ее, Империю, можно назвать каким угодно термином — это не поменяет сути, ибо никакая «иная идея не способна образовать и утвердить ци­вилизацию, принципиально отличающуюся от сегодняшних порочных, потребительских образцов.

Напротив, от чрезмерного, возведенного в культ потребления погибла уже не одна мощ­ная, тысячелетняя империя.

Однако утверждение Духотворной циви­лизации невозможно в принципе без этнической духотворнои элиты, которой в настоящее время не существует.

Но это только на первый, сторонний, взгляд...

Внедрение психологии потребления за­шло так далеко, что в нынешнем «травоядном» обществе, без четких идеологических устано­вок, под воздействием «жестких лучей» чуже­родного влияния невозможно воспитать этноэлиту, способную закрутить пространство в центростремительную воронку, собрать на­цию и создать Духотворную Империю, пред­назначенную быть противовесом Империи Потребления.

В похожей ситуации на Аппенинском по­луострове это сделали расены (этруски), и возникла древнеримская империя; в де­вятом веке наши предки поступили про­ще и соответственно времени: пригласи­ли варяжских князей со своими племена­ми, объединенными в родственный славя­нам народ, называемый Русь, — позвали элиту со стороны, которая потом и органи­зовала мощное, централизованное государ­ство, способное противостоять Римской им­перии и Хазарскому каганату.

История не любит подобных повторений, а если и случается, то в виде фарса: можно представить трагикомедию, если «володеть» нами придут, например, белорусы или мало­россы. Ленин уже попытался воспользоваться элитой со стороны: еврейской, латышской, ки­тайской, кавказской. Что вышло из интернаци­ональной солянки, известно, Сталин отпра­вил ее на удобрение. И назначил свою «эли­ту», но перед самым концом войны, ощу­тив высочайший уровень духовно-волевого потенциала и растущую способность к са­моорганизации, узрел перерождение «уп­равляемой элиты» и побоялся потерять власть, а вернее, марксистско-ленинские ориентиры, делавшие его, грузина-интер­националиста, значимым в среде русского этноса (скрытый комплекс неполноценно­сти на национальной почве). А то ведь уже раздавались призывы после Берлина пойти на Америку.

И пошли бы...

То есть сегодняшнее положение вещей указывает на иной, однажды уже пройден­ный, но забытый путь — взращение элиты внутри этноса, что сотворил преподобный Сергий.

Мы слишком давно не пробовали «моло­ка волчицы» и забыли его вкус, поэтому не стоит обольщаться: даже тщательно отобран­ная группа пассионарных личностей, с блес­тящим разносторонним образованием, разви­тым мышлением и снабженная конкретным планом действий, не составит элиту будущего. Это будет очередная элитарная группа, которая в определенный срок превратится в знакомый нам закрытый чиновничий клан и которую при­дется сменить, как это не раз бывало в нашей истории. Кстати, тут следует заметить, что рос­сийские чиновники — это не тупые исполни­тели с нарукавниками; это правящая партия со всеми вытекающими. Теперь у них есть табель о рангах, статус госслужащего, свои академии, звания и даже погоны с генеральскими звезда­ми! Так и вспоминается Н.В. Гоголь, воспев­ший шинель одного из них. Партия чиновни­ков давно бы вытеснила все остальные, офици­альные, но у нее есть единственное уязвимое место — абсолютное отсутствие способности к самоорганизации. Сброшенные с «поезда современности», они мгновенно рассыпают­ся в пыль, делаются беспомощными и жал­кими, как младенцы, отнятые от материнской груди. Причем независимо оттого, кому они служили — коммунистическим ли, демокра­тическим ли хозяевам или по очереди тем и другим.

Для того чтобы говорить о восстановлении Духотворного Мира, не подверженного никакому вли­янию, а напротив, влияющего на другие цивилиза­ции, притягивающего их к себе и экспортирующе­го свои духовные мировоззренческие установки, требуется и совершенно иная элита — элита, вскормленная «молоком волчицы», то есть обла­дающая высоким духовно-волевым потенциалом и способная к самоорганизации, что обеспечит ее бесконечно долгое существование и привержен­ность ценностям одухотворения.

Опыт самоорганизации этноса и вытека­ющее отсюда следствие — вскармливание эли­ты («кормить» — это не значит давать пищу, как сейчас понимается в обществе потребле­ния; «кормить» — править кормовым веслом) можно рассматривать не только на основе ка­зачества; есть еще один ярчайший, но почти неизвестный пример — подвиг Сергия Радо­нежского, которого принято видеть лишь свя­тым угодником и страстным молельником. Си­туация в раздробленной и покоренной Руси была ничуть не лучше нынешней: обложенная данью, терзаемая нескончаемыми набегами Зо­лотой Орды с юга, крестоносцами с севера, а также внутренними междоусобицами страна, казалось бы, вообще была не в состоянии вы­кормить элиту, способную поднять и совоку­пить духовно-волевой потенциал.

Но что произошло? Никому тогда не ве­домый монах уходит в леса и создает там пер­вый на Руси монастырь, куда стекаются не­кие люди, в том числе и высокородного, бо­ярского происхождения. Никто на Руси, а тем паче в Орде, тщательно контролирующей ог­ромные пространства, не знает, что делается в Сергиевой обители. Вскоре оттуда по Рус­скому Северу, будто рои из улья, разлетаются ученики Радонежского и тоже основывают де­сяток монастырей, куда также собираются не­кие отроки-послушники. А в свой срок уже ученики учеников разбредаются по лесам и закладывают новый «духовный рубеж» пота­енных монастырей.

Таким образом на протяжении примерно тридцати лет было создано около тридцати (!) монастырей — рекордное, никем никогда в истории христианства не повторенное деяние, которым бы Церкви гордиться надо. А она по­чему-то стыдливо умалчивает или не придает должного значения этой стороне подвига Сергия Радонежского.

Что за монахи сидели в этих тайных оби­телях, мир того времени узнал лишь на Кули­ковом поле. Или чуть раньше, когда прослав­ленный полководец, однажды уже разгромив­ший войска Мамая на р. Вожа, Великий князь Дмитрий Иванович, будущий Донской, вдруг ни с того ни с сего просит благословения не у официального иерарха, а у малоизвестного монаха Сергия. И почему-то берет у него двух странных черноризных иноков, неприемле­мых для христианства вообще и православия в частности: иноков-воинов с языческими име­нами Ослябя и Пересвет, хотя известно, что такого быть не может по определению, ибо монах — живой мертвец, не имеет права брать в руки оружия, тем паче носить нехристиан­ское имя после пострига. Кроме того, они — настоящие богатыри, а не полузаморенные аскетичные постники и способны сражаться с богатырем противной стороны — Челубеем, такой же исторической личностью, как и сами Ослябя и Пересвет (есть их реальные мо­гилы).

И еще, невесть откуда у Дмитрия оказы­вается Засадный Полк — неизвестное, пре­красно обученное и экипированное «спец­подразделение», почему-то не имеющее своего командира, что вообще невозможно для той эпо­хи. (У каждого полка, пришедшего на Кулико­во поле, был свой воевода — чужому никто не станет подчиняться, таковы правила времени.) Командовать засадниками Дмитрий назнача­ет своего боярина, князя Боброк-Волынско­го, или Бренка, передав ему свои одежды и броню, — имя звучит на немецкий манер, не на самом деле это прозвище и абсолютно рус­ского происхождения: «бренк», или «бренка», означает тощего человека, буквально скелет, бренчащий костьми.

В критический момент он выводит Засад­ный Полк из дубравы и решает исход бит­вы. Можно себе представить, что творили на бранном поле эти четыреста — семьсот че­ловек, сражаясь с силами примерно со стократ­ным перевесом. Воины в буквальном смысле купались в крови, ибо когда одна плотная мас­са проникает в другую, начинается давка похле­ще, чем в метро в час пик; там богатырским сво­им мечом не размахнешься, а орудовать при­ходится засапожником, колычем, а чаще все­го оружием для рукопашного боя —наручами. Представляют они собой стальную пластину с полуобхватом запястья и тремя ремешка­ми, которыми наручи плотно пристегивают к внешней стороне обеих рук до локтевого сгиба поверх кольчуги. Для удержания их в ла­донях есть рукоятки, а на них сверху и снизу, а также спереди и сзади наручей имеются ко­роткие, до пяти-шести сантиметров, острые конусные зубья — жала, для того чтобы про­бивать любую кольчугу или панцирь. Подго­товленный, натренированный боец с одними только наручами, как нож в масло, проника­ет сквозь любую вражескую массу, в том числе и вооруженную мечами и саблями, соб­ственно откуда и возникали легенды о заго­воренных, ни мечом, ни стрелою не уязвимых воинах. Это особый, сейчас практически забы­тый вид рукопашной борьбы в толчее сражения. Засадный Полк был подготовлен в Сергиевых обителях прежде всего психологически — имен­но для такого многочасового боя, когда надо разить супостата, когда с ним лицо в лицо, когда надо плавать в крови его и ходить по го­рячим еще трупам. Подобной подготовки не­возможно достичь, используя христианские нормы морали и нравственности.

Сергию Радонежскому удалось, казалось бы, невероятное: используя двойную маскировку — от официальной Церкви и неоднородного, зачастую предательского общества, на основе древних тра­диций, обычаев и верований (христианские дог­мы не годились для воспитания этого «спецназа»), воссоздать духовно-волевой потенциал и вскор­мить элиту внутри этноса, которую составляли не только ученики преподобного Сергия, но в боль­шей мере представители светского, княжеско-боярского сословия. Образ Радонежского, словно незримый стяг, реял над головами многих потом­ков, благодаря чему элита просуществовала це­лый исторический виток и только с реформами Петра была заменена на новую.

За последние сто лет Россия претерпела столько потрясений, связанных с проблемой власти и государственного устройства, что лю­бая другая страна давно бы развалилась, расчле­нилась, расщепилась на составляющие, непре­менно утратила независимость и сгинула, аки обры. После каждой революции, смутного вре­мени, перестроечного раздрая, когда все «до основанья, а затем...», кажется: рухнет и фун­дамент, ан нет, на удивление авторов потря­сений — стоит! И самое главное, способен выдержать даже мощнейший внешний удар, каким, например, была Великая Отечествен­ная или Первая «холодная война».

В девяностых, когда рухнул «железный за­навес», в Россию приехал пожилой немец Кла­ус, офицер вермахта, прошедший с боями от Бреста до Москвы и обратно до Минска, где благополучно попал к нам в плен и потому ос­тался жив. Всю оставшуюся жизнь бывший фа­шист ломал голову, как же это произошло и почему русские до сорок третьего отступали, а потом вдруг переломили ход войны, пошли в наступление и победили? Ни есть, ни спать не мог, занялся статистикой, пересчитал всех солдат, что воевали с каждой стороны, всю бронетехнику, самолеты, орудия и снаряды, исследовал все схватки — от великих сраже­ний до боев местного масштаба до сорок тре­тьего и после — не нашел ответа. Во все офи­циальные, идеологические и экономические версии он не верил. Но когда Клаус несколь­ко месяцев просидел в московских военных архивах, которые к тому времени открыли, и опросил сотни ветеранов войны, его наконец-то осенило. А чтобы проверить неожиданные выводы, он приехал в Вологду и попросил, чтобы его повозили по глухим деревням, где еще есть фронтовики. Недели две он ездил по дряхлеющим русским старикам в оскудевших селах, подолгу говорил с ними, благо, что в плену выучил язык, кое-что записывал, но больше пил водку с недавним противником и парился в банях. Вывод Клауса в то время меня обескуражил и вместе с тем заставил за­думаться: по скрупулезным статистическим подсчетам немца выходило, что до конца со­рок второго года в Красную армию призыва­ли молодняк, воспитанный на комсомоль­ских и большевистских идеях, который и со­ставлял основу наших войск. Поэтому наряду с героизмом в обороне было и массовое отступ­ление, паника и в результате бессмысленная гибель и миллионы пленных в первые меся­цы войны. Как сказал один из фронтовиков -- собеседников немца: «Жила не держит». И только когда начали забирать на фронт более зрелых мужчин, от сорока и до пятидесяти лет, уже поживших на свете, повоевавших, опытных, степенных и, главное, незаидеологизированных; то есть когда на передовой оказались мужики коренной России с крепкой жилой, немец не выдержал, и его поперли до Берлина.

Выводы бывшего фрица можно подверг­нуть сомнению, но он прав в том, что боевая армия, как и всякое общество, не может со­стоять из солдат одного возраста и опыта. Что из этого выходит, мы видели при штур­ме Грозного в первую чеченскую кампанию. С одними молодыми и самоотверженными удальцами в атаку можно сходить только раз, а назавтра в бой идти не с кем. У Суворова вместе с двадцатилетними служили и соро­капятилетние (поскольку срок службы был в 25 лет), и потому генералиссимус никогда не терпел поражений. При подготовке к ве­ликим сражениям, в том числе и на Кули­ковом поле, в первые ряды всегда вставали пожилые воины, прикрывая спинами моло­дых, — и не только по причине своего опыта: предстоящие в войсковых порядках обрече­ны были на смерть в первые минуты столк­новения. Они принимали на себя самый мощ­ный натиск, и честью было не просто храбро умереть на глазах у дружины, но принять на себя удар супостата и сбить с него спесь, дабы исполнить яростью и волей к победе позади стоящих.

Когда у него на глазах убивают старика, ярость вздымает молодого воина и приводит в состояние ража (аффекта).

Старой советской песней «Молодым у нас везде дорога...» сбито с толку не одно поко­ление и общество введено в заблуждение бо­лее чем на полвека. За это время стало при­нято кидать молодняк на великие стройки и пулеметы, и мы как-то забыли и о репродук­тивном возрасте, и о демографии, в результа­те чего вся страна сейчас выглядит как чело­век предпенсионного возраста.

Многие тайны выведал хитромудрый не­мец, однако не узнал самого главного: начи­ная с послереволюционных времен русское общество умышленно и совершенно четко раз­делено на молодых и старых. Зачем это делали большевики, понятно: следовало разделить на­род, поссорить отцов и детей, отчленить вну­шаемое молодое поколение и наставить его на коммунистические идеи. Так получились комсомольцы, которых можно было бросать на выполнение любых задач, делать мировую революцию за пределами России, собирать в коммуны, в общем, закалять, как сталь, то есть из огня в воду и обратно. Старое поколение было обречено на вымирание или истребление, как чуждый элемент. В стране, где испокон ве­ков уважалась старость, холодный расчет идеологов поражает своей гнусностью и иезуит­ской изощренностью. Героями становились павлы морозовы, хотя говорят, это имя вы­мышленное. Но вот обрушился коммунис­тический режим, пришли демократы и при­несли «общечеловеческие ценности», одна­ко что мы видим? Все повторилось с потря­сающей точностью: вчерашние комсомольцы рьяно бросились делить общество не только на партии — на молодых и старых, ибо по­следние мешали им делать реформы одним только своим существованием — орали на митингах, требовали вернуть украденное, по­высить пенсии и т.д. И, разделяя, идеологи рыночной демократии говорят о гражданском обществе!

Это или беспросветная необразованность и глупость или, хуже того, знакомое иезуит­ство.

До той поры, пока народонаселение будут расчленять по такому принципу, а оно, наро­донаселение, будет позволять с собой это про­делывать, можно и не мечтать о националь­ной элите, способной к самоорганизации, и даже о гражданском обществе пока можно забыть. Боярство, вельми могущие мужи, по­являются исключительно в полноценном эт­ническом пространстве, где всю внутреннюю, бытовую и бытийную жизнь определяет мудрая старость. Однако разобщенные по са­мым разным причинам (политическим, соци­альным, интеллектуальным) и объединенные лишь нищенской пенсией да судьбой, старики сегодня сами оказываются неспособными что-либо определять. Старость, как и младенчество, уравнивает всех, ибо приходит немощь тела, но возвышается дух, который и должен объеди­нять. Однако сегодня можно констатировать вещь для русского (Русь Великая, Белая, Ма­лая) этноса необычную, парадоксальную: ста­рики перестали называть себя стариками. Они представляются как угодно — пожилыми, зрелыми мужами, дамами, особами, приду­мывают всяческие ухищрения, что-то вроде «бальзаковского возраста», поскольку стыдятся старости — скорее всего потому, что сегод­няшние старики — это вчерашние комсомоль­цы и комсомолки. Бабушки не хотят нянчить­ся с внуками, ибо все еще молодятся и хотят урвать от жизни еще кусочек удовольствия, редкие нынче дедушки стали осторожными, опасливыми, и уж редко кто из них навертит ухо подростку-хулигану в своем дворе. Ста­рость не почитают в том обществе, где она не почитает саму себя. Отсюда и широко про­пагандируемая мода, которую иначе как из­вращение назвать нельзя, — неравные браки. Разве уважающий себя старик возьмет замуж

девушку, приходящуюся ему внучкой по воз­расту? Даже для того чтобы облагодетельство­вать ее богатым наследством? А богатая ба­бушка пойдет замуж за юнца?

Вернемся к магии языка. Произнося за­имствованное слово «элита», мы не в состоя­нии до конца понять, что же это такое. Кас­та? Избранная часть общества? Аристокра­тия? Или все-таки что-то еще, весьма нацио­нальное?

Синоним этого слова, а вернее, равное по смыслу — боярство. Произошло оно от ука­зания — «бо ярый муж» (он, этот ярый муж), коих старцы определяли на вечевом круге по заслугам перед обществом и личным каче­ствам. Чуть позднее появилось слово «вель­можа» — великий муж или «вельми могущий». То есть первоначально ярость (солнечность, светоносность) и могущий (способный, мощ­ный, могучий) — ключевые определения ка­чества, необходимые для выделения из об­щей массы — если по Гумилеву — пассиона­риев, образующих элиту. Причем боярином мог стать всякий, независимо от социального по­ложения, кто на общем фоне проявлял ярость в походе, на бранном поле, на вече, а глав­ное, имел «ярое сердце» — неистощимый ис­точник энергии, коей был способен одухотворять общество. Такое боярство никогда не передавалось по наследству, не приносило со­циальных льгот, более высокого материаль­ного положения, а поэтому не становилось аристократией.

Это — русское понимание элитарности, к счастью сохранившееся до сей поры, почему в России и любят народных героев (и слагают о них песни) типа Кудеяра, Стеньки Разина, Чапаева, Жукова. Они, по большому счету, бессребреники и никогда не были апологета­ми какой-либо привнесенной извне догмы. Но вы не услышите песен о таких же истори­ческих личностям, как Болотников, Пугачев, Софья Перовская, Рокоссовский, и прочих.

Теперь посмотрим на современное «бояр­ство» в России. Для краткости всего один кра­сочный пример—Собчак, выделившийся из серой массы еще на съездах Верховного Совета СССР. Только собственное проворство, лич­ный самолет президента спасли его от суда и тюрьмы. Но боярыня Собчаковна и даже боя­рышня Собчаковична, без всяких заслуг, а так, по определению, — высшая элита сегодня.

Говорить о прочих олигархах и вовсе не прилично.

Будут ли о них слагать песни?

Элиты сегодня призываются, как ново­бранцы, вместе с приходом нового президента. Наверное, это не плохо, когда всенарод­но избранный приходит со своей командой сподвижников: Ельцин привел «свердлов­ских» и «московских», Путин — «питерских», но все это звучит точно так же, как «люберецкие», «солнцевские», и только потому, что набор такого боярства происходит по прин­ципу личной преданности, то есть так же, как в организованной преступной группировке. А еще создается впечатление, что управлять страной и впрямь могут домохозяйки!

Сегодняшним определением элитарности в основном являются богатство, в большин­стве случаев нечестно нажитое, и чиновниче­ство, так или иначе связанное с капиталом (иначе тогда откуда коррупция?). Вторым эшелоном идут журналисты, обслуживаю­щие первых и вторых, и «звезды» шоу-биз­неса, обслуживающие всех. И вот эта крепко повязанная между собой когорта называет себя сливками общества и определяет сегодня внут­реннюю и внешнюю политику, пути развития государства, национальную идеологию, а са­мое опасное — она формирует потребитель­ское сознание, таким образом растворяя этно-исторические ценности, чем и усиливает про­тивостояние народа и государства. Эта, с по­зволения сказать, элита, а точнее, правящая чиновничья партия, сейчас одержима един­ственной идеей — обезопасить себя писаны­ми законами, дабы сохранить свое положение (почти животный инстинкт самосохранения цивилизации потребления), а еще обезопа­сить себя от себя, не дать проснуться совести.

Символ ее — змея, кусающая свой хвост, символ самоистребления.

Российская «элита», исповедующая прин­ципы цивилизации потребления, не способна к самоорганизации, в чем и состоит ее «коще­ева» смерть.

Боярство, ярые, могущие мужи, всегда было примером для подражания. Но это явление под­разумевает чисто мужское начало. С приняти­ем христианства к ним добавился сонм свя­тых, мужчин и женщин, праведно прожив­ших земную жизнь, преподобных (пре, пра — божественное), то есть уподобившихся жиз­ни Христа. Их количество на Руси, включая местночтимых, не поддается подсчету и вряд ли имеет мировые аналоги. (Семена право­славия пали в добрую почву — все это к воп­росу о России как Духотворном Мире.)

Короче, подражать есть кому, но чувству­ете отличие?

Для того чтобы взрастить элиту внутри эт­носа, необходима прежде всего воля носите­лей элитарности — ярых мужей, которые, сла­ва богу, еще есть в коренной России, но ко­торым и в голову не приходит собраться в круг и поискать власти — напротив, они шараха­ются от любых предложений чиновничьего кресла. Это вовсе не крикуны на митингах, не предводители партий, не ура-патриоты, призывающие к революциям, и даже не Зю­ганов с Жириновским. Мы никогда не виде­ли их на экранах и политтусовках. Они пока что в студенческих аудиториях, в каких-ни­будь закрытых лабораториях НИИ, в воюю­щей на Северном Кавказе армии, в геологи­ческих маршрутах, в сельском хозяйстве, на земле и в море, в небе и космосе. И чтобы отыскать их и собрать, нужна уже воля владе­тельного князя, то есть президента.

Кто они конкретно, к сожалению, гово­рить рано, да и не нужно. Эту книгу будут наверняка читать не только соотечественники, и не следует расстраивать младосущее воображение. Придет время, и не только наша стра­на узнает своих героев...

Только элита, способная к самоорганиза­ции, в состоянии выкормить Императора Духотворного Мира, не властвующего, но вла­деющего.

Если Путин, закончив свой второй срок президентства, уйдет сажать капусту, то, по­жалуй, из него впоследствии при определен­ных условиях вырастет император. Если ся­дет в какое-нибудь кресло, приносящее до­ход и прочие блага потребительской циви­лизации, дабы пересидеть и вновь пойти на выборы, — не вырастет даже президента...

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЭГОИЗМ

Само явление эгоизма, синоним которо­го в русском языке — себялюбие, уже грехов­но, если речь идет о конкретной личности, хотя в десяти заповедях об этом ничего нет. То есть скорее всего отрицательное значение это слово приобрело только на русской почве. Причем во всех древнерусских литературных источниках себялюбие непременно соседствует со стяжа­тельством, серебролюбием и корыстью (это к вопросу об этнопсихологии).

Отсутствие национального эгоизма — при­знак открытости Третьей цивилизации. Но сейчас, когда нет этноэлиты, способной к самоорганизации, это «правильное» качество становится смертельно опасным для самого существования русского (Великого, Малого, Белого) этноса. Мы добрые и открытые, мы, к гордости сказать, до сих пор не утратили спо­собности искренне сопереживать (театр Ста­ниславского мог родиться и жить только на рус­ской почве), мы всегда можем посочувствовать, пожалеть обездоленного, угнетенного, неспра­ведливо обиженного. Нас этому все время учи­ли, в том числе и при Советской власти.

О таком качестве знают все наши соседи — ближние и дальние. Знают и с успехом пользу­ются.

Глубоко в историю, в Екатерининские вре­мена, когда Россия принимала и расселяла на своей территории гонимые народы калмыков и армян, заглядывать не будем, поскольку есть свежие и яркие примеры. На заре перестрой­ки мы пожалели и приняли турок-месхетинцев, которых в очередной раз почему-то на­чали резать. Отняли у казаков и дали им зем­ли для проживания. Они пришли и принесли с собой психологию Востока и его образ жиз­ни и теперь успешно угнетают и сживают со свету местное население. И стало понятно, почему их резали на старом месте.

Ничего, кроме терроризма, от такого све­дения культур не получается.

Наши братья сербы точно так же пожале­ли когда-то гонимых албанцев, впустили их на Косово поле. Результат сейчас всем извес­тен — все как в сказке про зайца и лисицу. Если помните, заяц позвал петуха и все-таки изгнал нахалку из своей лубяной избушки, и, кажется, правда восторжествовала — как бы не так. Согласно символизму в русских сказ­ках, петух — это огонь, то есть заяц попросту поджег свой дом и только так вынудил лиси­цу убежать.

Вот теперь и горит пожар на Косовом поле, и будет гореть еще долго, поскольку там прохо­дит стык цивилизаций. Это своеобразная гео­графическая зона разлома, четко прослежива­емая и на нашем юге: помните зеленые карты Кавказского халифата, которые нам проде­монстрировали, когда совсем припекло и на­чалась вторая чеченская война?

Кстати, старая добрая Европа страдает от этого ничуть не меньше, и мы это видели не­давно во Франции, когда арабы две недели жгли машины на улицах и громили витрины. И уже в этом году восстали китайцы в Бель­гии (?), а в самых демократических США уже строят стену, дабы отделиться от Мексики, пока еще не каменную, а сетчатую, под высо­ким напряжением...

Спасенья нет от нелегалов!

Итак, Великая Китайская стена.

Опустим вопрос, кто ее построил. Доста­точно уточнить, что бойницы почему-то на­правлены в сторону Китая, да и во времена им­перии Цинь культуры возведения подобных со­оружений не существовало, климат позволял жить в легких фанзах, а дворцы императоров выполнены совершенно в ином стиле. Но бе­зусловно, построена она китайскими руками.

В любом случае эта стена — материальный символ разделения цивилизаций, памятник зоны разлома культур.

Это же надо было так достать своего сосе­да, чтобы тот отважился на подобное гранди­озное строительство!

Все уже было в этом мире.

И современный лицемерный мир посте­пенно сползает к возведению стен между культурами, одновременно проповедуя ин­теграцию, глобализацию, общечеловече­ские ценности и демократию. А дело в том, что всякая цивилизация потребления с естественным высоким уровнем экономики (раз­вивается, потому что потребляет, и потребно­сти бесконечно растут) всегда будет приман­кой и обязательно будет притягивать к себе «голодных» искателей легкой жизни из дру­гих цивилизаций, и особенно представителей «блуждающих комет». Но тот, кто потребление возвел в культ, никогда и ни при каких обстоя­тельствах не станет делиться, ибо это — поку­шение на божество. А поскольку потребле­ние — признак младосущности, то тут еще срабатывает подростковая патологическая жадность и, как правило, агрессивный эго­изм. «Все — мое!» Понаблюдайте за детьми в песочнице!

Это естественный процесс роста, детскость сознания — «не отдам свою пищу, потому что сам буду есть, чтоб скорее расти и быть силь­ным». Если вас не шокирует ставшая привыч­ной слуху ситуация, когда люди сначала едят, чтобы поправиться, а потом принимают таб­летки, чтобы похудеть, значит, вы еще ребе­нок. А сейчас новый «прикол» — выпускают корм для собак и одновременно — таблетки для их похудения!

Культура жира (слово «жир» в переводе с русского на русский — богатство, золото) будет непременно строить стену, если не из камня, то в виде ракетных баз. И непременно чужими руками.

Мы этот период уже проходили, и очень давно. Наши пращуры — скифы, как кочевые, так и царские (сарские), к своему закату раз­богатели невероятно, в основном за счет тор­говли лошадьми. Судить об этом можно по раскопкам курганов и могильников, где в изо­билии ритуальные золотые предметы и укра­шения «звериного» стиля, а также по откры­тым кладам тех времен. Кроме того, древне­греческие путешественники и писатели, захва­тившие период упадка, отмечают, что скифы — себялюбивы, потому очень толстые, рыхлые, сырые телом, оттого не испытывают полово­го влечения и почти не способны к размно­жению. Предаются непомерному питью вина и браги из кобыльего молока — бражничают. То есть уже были практически на грани вымира­ния. А ведь всего за несколько столетий до того это был могучий этнос, воины (в том чис­ле и девы), которые могли скакать целыми сут­ками, меняя лошадей на подводных и питаясь только кобыльим молоком и приготовленным из него сыром (такая пища всегда была с со­бой). И знали его во всем тогдашнем мире, вплоть до Ирийской пустыни, где они иска­ли Ирий — рай. Яростный, могучий дух ски­фов толкал их на освоение все новых и новых территорий, и в результате их пространство расширилось от Черного моря до Дальнего

Востока. Так что, когда Ермак перевалил Урал и ступил в Тартар, практически не встретил сопротивления и проходил как нож в масло: местные народы отлично знали, чья эта зем­ля и кто на нее возвращается...

Положение спасла скифская элита, способ­ная к самоорганизации. В результате «скрещи­вания» с воинственными омуженками (уже упоминавшийся женский народ мати, объ­единенный в собственное царство и произо­шедший от скифов), ранее изгнанными с Дона в горные районы побережья Черного моря, возродился «новый» народ, ныне из­вестный как сарматы. Потомки ожиревших скифов впоследствии утратили само назва­ние, превратились в печенегов, половцев и стали «наполнителем» Хазарского каганата— черными хазарами. Кстати, омуженки (ама­зонки) хоть и косвенно, однако дожили до со­временности: по свидетельству атамана Не­красовских казаков Василия Порфирьевича, некие женские общины, соблюдавшие омуженские обычаи (например, символическое прижигание правой груди у девочек), примк­нули к Булавинскому восстанию и ушли по­том в Турцию, где впоследствии смешались с казаками. Память (Предание) об этих событиях и за­ложила основу нашей психологии и, как следствие, сформировала манеру поведения — от­рицание себялюбия и связанных с ним стяжа­тельства и корысти.

В настоящее время, когда у нас пока что нет этноэлиты (впрочем, как и омуженок), должен присутствовать определенный наци­ональный эгоизм — в той мере, которая по­зволяет сохранять Духотворный Мир откры­тым. Мы ни в коем случае, даже если нас бу­дут вынуждать провокациями, не будем стро­ить стен и не будем помогать тому, кто их воздвигает. Иначе мы перестанем быть сами­ми собой и очень скоро превратимся в «на­полнитель» чьих-нибудь идей, что уже быва­ло однажды, в семнадцатом году.

Наш национальный эгоизм должен за­ключаться в том, что мы на какой-то период станем больше думать о себе, чем о других, ду­мать и говорить о себе и хоть чуть-чуть лю­бить себя. Хотя бы на период самоорганизации. А для этого необходимо следующее:

нужно перестать раскаиваться в грехах, к коим русский этнос (Великая, Малая, Белая Русь) не причастен, но к чему нас упорно призывают; надо наконец написать на их за­боре наши три буквы и внятно сказать, что коммунистическая идея пришла к нам от них, с Запада, как инструмент сдерживания стре­мительно развивающейся Российской импе­рии (1913 год); что русский народ в результа­те пострадал больше всех, что мы не оккупи­ровали Прибалтику, Грузию и прочие «оби­женные блуждающие комет!.!», а освобождали от фашистов и турецких ятаганов, положив сотни тысяч жизней своих соотечественни­ков, за что следует выставить им счет, по сум­ме равный страховке жизни при авиаперевоз­ках, за каждого павшего воина — язык счетов они понимают лучше, чем русский;

нужно перестать ныть, все время гово­рить и обвинять евреев, таким образом расто­чая свою энергию мысли и слова. Давно пора понять, что общенародные богатства, оказав­шиеся в их руках после приватизации, — есте­ственное явление, ибо евреи принадлежат к иной цивилизации, к Миру потребления, соответ­ственно действуют и всегда будут скорее нас там, где пахнет жиром; следует также осознать, что евреи — единственный народ во всем мире с высочайшей самоорганизацией и соответству­ющей элитой, позволяющей ему выживать в любой инородной среде; это народ, никогда не предававший своего бога, народ-партия, как ска­зал о них Энгельс, и тут нечего возразить; нам нужно больше думать о себе, своих ближних и Отечестве, чем о евреях; хотя бы на короткий срок нужно оставить их наедине с собой, высво­бодив таким образом энергию чувств для дел более важных, и уж ни в коем случае не подра­жать им только потому, что все равно у нас так не получится;

нужно перестать охаивать себя, судьбу своего Отечества и собственный народ, свое национальное сознание, футбол и все прочее, что нас раздражает, тем паче публично, что сей­час делается повсюду; необходимо вытравить зависть, в последние десятилетия прочно охва­тившую разум (у нас все плохо — у них все за­мечательно), ибо она неприемлема для Духотворного Мира и претит здоровому эгоизму; следует также искоренить связанную с завис­тью алчность, помня, что мы — середина маг­нита и у нас особые, немагнитные, свойства (притяжение духовного) и положение — между двумя полюсами; не надо все время прикиды­ваться нищими и убогими, не следует прибеднять­ся, что у нас любят делать, всячески подчерки­вая мифическую слабость как общественной (дикий, отсталый, ленивый народ), так и госу­дарственной системы (не та демократия) ;если мы не будем любить себя, то, будьте уверены, никогда и никого этого делать не заставим.

Еще раз подчеркиваю, эгоизмом ни в коей мере нам нельзя злоупотреблять, ибо суще­ствует опасность «закрыться», свалиться в са­мовлюбленность—принадлежность младосущих образований. Самодостаточность циви­лизации потребления складывается прежде всего из внутренней самооценки, пропаган­дистски умело продвинутой на «внешний ры­нок», и примитивного нахальства, которое сейчас называется политкорректно — форма­том. Например, всем известно, что американ­ский образец демократии несовершенен и су­ществует опять же из-за растущего ВВП, од­нако они же убедили весь мир, что жить надо именно так, а кто не поддался убеждению, как Югославия, на того сбросили бомбы, потом расчленили на составляющие, а Милошевича еще и судили международным трибуналом! Име­ющие глаза да увидели эту вопиющую неспра­ведливость, но старая, по-новому объединен­ная Европа скромно промолчала, и не от чув­ства страха перед США — из глубочайшего эгоизма своего нового младосущего состояния новоявленной Империи. Она, обновленная и Объединенная, еще не привыкла к такому по­ложению и не имеет своего имперского голо­са, поскольку всецело занята сама собой.

Другой пример: американцы наносят один за другим два удара по Востоку — Афганистан, потом Ирак. После чего опять же судят Хусей­на, ритуально казнят его, причем дичайшим способом — вешают. Но мудрый, «утонченный» и древний Восток терпеливо это сносит (и где-то даже рукоплещет), поскольку сам переживает младосущессостояше, уподобившись цивилизации потребления, никогда еще исламский и буд­дистский мир не испытывали «счастья» от об­рушившегося на него благосостояния и радос­ти быть партнером у самих США!

Восток теперь самодостаточен, качает нефть, производит товары народного потреб­ления для всего мира и тоже занят самим собой.

А созерцательный мудрец и роскошь—две несовместимые вещи.

Глобальные и не присущие ему эгоис­тические устремления Востока (Запад всегда был самовлюбленным) на почве этноисторической психологии порождают такое чудо­вищное явление, как терроризм, основанный на самопожертвовании.

Когда искусственно сводят два полюса, насаждая чужеродный образ жизни (Восток и демократия, например, химера), в магнитном поле образуется электрический ток, имя ко­торому Бен Ладен.

ЧТО С НАМИ БУДЕТ?

От того, насколько точно мы будем пред­ставлять, кто мы ныне, зависит, что с нами будет; Если мы осознаем себя Духотворной цивилизацией, это осознание и определит век­тор движения России. И не нужно придумывать, изобретать, высасывая из пальца государствен­ную идею, искать пути развития, заимствовать что-то у Запада, что-то у Востока — ничего хо­рошего все равно не выйдет. Она, Идея, уже за­ложена «генетической» исторической приро­дой этноса, и всякие попытки искусственно изменить ее приводят к дурному опыту по­строения коммунизма (хотя этот опыт бесце­нен) или к построению капитализма с чело­веческим лицом. И будьте уверены, мир адек­ватно к этому отнесется, и роль духотворения непременно признается как Западом, так и Востоком, поскольку мы, неопределившие­ся, сами не понимающие, кто мы, для них ос­таемся непонятными, загадочными и непред­сказуемыми. Нас всегда будут бояться, как бе­зумного великана, и все время будут стремить­ся приручить, прикормить, ублажить, усыпить и, как часто бывало, попытаться прирезать сон­ного. Цивилизация потребления труслива по оп­ределению и потому опасна, поскольку ей всегда кажется, что могут отнять потребляемое или, например, завтра она не сможет получить то, к чему уже привыкла и без чего не мыслит своего существования, поэтому всегда готова нанес­ти превентивный удар.

Детскость мышления.

Однако человек, в каком бы мире он ни жил, по своей природе всегда будет стремиться к высокому и духовному. Это аксиома — даже первобытные люди в пещерах рисовали. И надо отметить, скрытая, интуитивная потреб­ность в духовном растет прямо пропорцио­нально повышению экономических показа­телей, благосостояния и собственно потреби­тельства. Известно же, «хлеба и зрелищ»!

Зрелищ, имитирующих чувства и произво­димых на «фабрике грез», пока что достаточ­но, они соответствуют соцзаказу потребите­лей и вполне удовлетворяют «плотоядную» администрацию младосущих государствен­ных образований. Но бесконечно долго уп­равлять «травоядным» обществом только за счет страха, голода, денег и секса (а именно это предлагается западной публике) невоз­можно. Близок тот день, когда Западу уже бу­дет нечего предложить своим сытым гражда­нам. Практически полный упадок в живопи­си, литературе, музыке и прочих искусствах, отсутствие сколь-нибудь вразумительной фи­лософии, религиозный формализм, жизнь в мире монстров, созданных Голливудом, — все это опасно так же, как пожар на торфянике: сверху растет обманчиво красивая трава, ку­рится легкий дымок, а в недрах уже все выго­рело, огненные пустоты, наполовину запол­ненные серым пеплом. Расстрелы своих од­нокашников в школах и вузах США — естественное явление, продукт системы, потому что благополучие самой богатой страны в мире лишь внешнее, и это сейчас стало понятно даже самим американцам. Люди не могут долго су­ществовать в виртуально-голливудском, умо­зрительном мире, огонь непременно вырвет­ся наружу, что сейчас и происходит, потому что нет полнокровного чувства жизни. Основ­ная причина наркомании, пьянства, извраще­ний (однополые браки), тяги к насилию, убий­ству и самоубийству — полное отсутствие ро­мантического духа жизни, так необходимого для воспитания чувств. Виртуальный заменитель проживания чувств и ощущений подобен рези­новой женщине (равно и фаллоимитатору), с которой относительное удовольствие (воля уда, где уд — фаллос) получить можно, однако ни ласк, ни поцелуев, ни, тем паче, детей вы не дождетесь никогда. То есть всякая имитация пол­ного круга чувств изначально бесплодна.

Полагаю, Инициаторы влияния на амери­канское общество отлично это понимают и лихорадочно пытаются усовершенствовать об­ветшавшую систему. Однако идеологическое оружие, созданное во времена «холодной вой­ны», устарело и замене не подлежит, посколь­ку мир уже другой.

В скором времени (начиная с 2016 года) начнется глобальное отторжение назойливо предлагаемого виртуального мировосприятия. В частности, американцы, которые сейчас со­бираются для танцев в два притопа—три при­хлопа, изголодавшись по духовности и нату­ральному образу чувств, подожгут «фабрику грез» изнутри и снаружи, так что инвесторам уже пора подумать, нужно ли вкладывать ка­питалы, а юношам, размышляющим о карье­ре актеров, придется еще на ранней стадии от­казаться от мечты сниматься в Голливуде.

И всем лучше уже сейчас начинать изучение русского языка, ибо для иностранцев он очень трудный и, чтобы овладеть им в степени, позво­ляющей воспринимать Духотворность, как раз по­требуется двенадцать лет. А нам, хотим или нет, придется научиться экспортировать не нефть, газ и прочие природные ресурсы, а разумное, доброе, вечное — единственное на Земле неисчерпаемое стратегическое сырье.

Принадлежность к Духотворному Миру — это не медаль на парадном мундире; прежде всего это великая ответственность, поскольку цивилизация Потребления пока еще способна принимать ду­ховное в малых, гомеопатических, дозах. Иначе это лекарство превратится для нее во рвотное или слабительное.

Для начального опыта предлагаю следую­щее: пусть все российские пользователи Ин­тернета рассылают стихи. Кто пишет по но­чам — свои, кто нет — чужие, это все равно, но обязательно на русском языке и во все адре­са, которые только возможны. Не хватит клас­сики — сочиняйте сами, главное, чтобы в них был заложен ключ к человеческой душе — ис­кренние чувства. И не стесняйтесь, что ваши строки будут несовершенны с точки зрения теории стихосложения, — это дело наживное; важно, чтобы они очаровывали, заворажива­ли и пробуждали естественное желание все глубже проникать в таинственную суть русско­го языка. Прежде всего это нужно вам, дабы прикоснуться к магии слова, которая даже при механической переписке непременно оставит след в вашем сознании (помните, еще недав­но девочки-школьницы старательно перепи­сывали друг у друга понравившиеся стихи?). И не нужно заботиться о том, кто и как будет их читать. Если вместо пошлых злобных пе­реписок и перепалок, вместо наставлений по изготовлению самодельных бомб и интернет-магазинов с порнухой во «всемирной паути­не» будет существовать истинная поэзия, она непременно захватит сознание говорящих на других языках. Нужно помнить, что как За­пад, утративший Искусство, а значит, один из способов познания мира, так и приближен­ный к нему Восток ждут от вас поэтического, духотворного слова. Потому что ждать боль­ше неоткуда и не от кого — только в России еще по-прежнему пишут стихи и плачут на индийских фильмах. Мы немагнитная сере­дина магнита, но мы так или иначе создаем магнитные поля полюсов.

Когда же «всемирная паутина» насытится магией стиха, посмотрите, что с ней произой­дет. Для одухотворения Мира потребления не следует придумывать какие-то особенные спо­собы, нужно использовать ту информационную систему, которую он создал сам и, как всякий жаждущий, привык к постоянному потреблению из этого источника. А как известно, «пище­вой» рацион прямо и жестко влияет на внут­реннюю структуру и внешнюю форму, поэто­му у жирафа отросла шея, а у страуса атрофи­ровались крылья.

Утопия, скажете вы? Нет, она еще впереди...

А теперь, исполнившись национального эгоизма, поговорим о себе и о том, что нас ждет.

Мы живем в очень интересное время — на стыке двух исторических витков, когда теку­щий заканчивается в 2021 году, а переходный период уже начался в этом (2007) году. Должно быть, вы заметили, что начало года было ознаменовано крупными и крупнейшими тех­ногенными катастрофами (крушение самоле­тов, взрывы метана на шахтах), в большей степени связанными с «человеческим факто­ром», — тем же самым он и закончится. Это издержки эпохи технического прогресса, ког­да человеческая психология, изменяющаяся намного медленнее, «отстает» и начинается своеобразная усталость от стремительного развития. Вот уже около ста лет человек жи­вет в состоянии шока, сопряженного с эйфо­рией от всевозможных открытий и изобрете­ний, которые приходится в очень короткий срок осваивать и идти дальше.

Бурное развитие науки и техники превра­тилось в бич Божий, и чем дальше, тем выше темп. Но до определенного момента человек блаженствует и торжествует, ибо испыты­вает состояние, когда его образ и подобие дей­ствительно становятся почти Божьими. Что невозможно было вчера (например, выход в Космос, преодоление неминуемой смерти), уже доступно сегодня! И незаметно просыпа­ется в человеке настоящая, бытийная горды­ня, когда он ощущает себя всемогущим. А при отсутствии религиозного сознания что про­исходит?

Именно тогда начинаются катастрофы.

Будьте спокойны, 303 года назад было то же самое и в масштабах гораздо больших, если считать количество погубленных человече­ских жизней. Просто при Петре I никто не вел общегосударственную статистику и если счи­тали «несанкционированные» потери, то в пре­делах конкретной стройки или губернии. Ну, подумаешь, умерло от смертной тоски еще пятьсот мужиков?

Бабы нарожают новых...

Самый «прогрессивный и демократичный» царь привел Россию к полному закрепощению, приписав вольных крестьян к заводам, верфям и прочему «цивилизованному» производству. Впервые в истории России началось госу­дарственное рабство, успешно продолженное большевиками. И не только: миллионы воль­ных русских людей оказались невольниками новой «петровской» элиты, когда из грязи да в князи —дворянство, новоиспеченные графы и бароны, еще вчера бывшие в прямом смысле быдлом, но теперь получившие господство и рабов как награду за верность «реформам».

Все уже было в этом мире.

Подъем промышленного производства и «новое» освоение Сибири потребуют людских ресурсов, которые в стране сейчас настолько истощены, что в отдельных отраслях (строи­тельство и обслуживание инфраструктуры) начнется привлечение иностранной рабочей силы — в основном китайцев, которые при строгой миграционной политике будут на по­ложении средневековых рабов. Пример ока­жется заразительным: «мягкому» закрепоще­нию, приписке через жесткий контракт, под­вергнутся и свои рабочие — по японскому ва­рианту, который в скором времени тотально начнут восхвалять в СМИ. «Петровская» при­писка к заводам и фабрикам вначале даже по­нравится обществу, особенно высокой зарпла­той, льготами и стабильностью положения, бу­дет полное ощущение, что это как раз то, что нужно России: ВВП поднимется до 12—14%, начнут говорить об экономическом чуде, но его-то как раз и не случится. Хотя вроде бы даже обозначится «средний класс» и появится при­зрачная надежда на гражданское общество.

Бархатное рабство просуществует около восьми лет и не принесет ощутимого экономического успеха, а приведет к опасности, не виданной еще в России: «нереволюционно­го» тихого социального взрыва. Будто бы вдруг заговорят о «русском социализме», о Совет­ской власти без большевиков, о земле и воле, что и пробудит ностальгию по СССР. Посколь­ку мы сохранили чувственное мышление, нос­тальгия охватит Великую, Белую, Малую Русь и некоторые азиатские страны. Основным двигателем «обратного курса» станет новый «люмпен-пролетариат», который в обстанов­ке бархатного рабства и «мерцающего» бла­гополучия России только усилится. Костяк люмпена составят те силы, коих сейчас назы­вают скинхедами, футбольными фанатами, «лимоновцами» и прочими неформальными объединениями неформатной молодежи. Но к ним примкнут взматеревшие мальчики, что в начале девяностых мыли стекла машин на зап­равках, и «свежие мозги» — студенчество. Для молодежи ностальгия по СССР станет роман­тикой прошлого: время и зримые наяву раб­ство и несправедливость в обществе сотрут не­достатки социализма, подретушируют лица героев и эпохи и, напротив, проявят «злоб­ный оскал» олигархического капитализма.

С тоской по СССР, по образу жизни им­перии-победительницы никакими, в том чис­ле и законодательными средствами бороться будет невозможно. Попытки вывести из игры люмпен не увенчаются успехом, поскольку нынешние скинхеды к тому времени уже вы­растут из армейских ботинок и шарфиков фут­больных команд. Самым неожиданным резуль­татом ностальгии станет их проповедь и прак­тика здорового образа жизни и многодетных семей, которые, из-за недостатка средств, придется содержать государству, поскольку к тому времени появится соответствующий фе­деральный закон о демографии. Именно люмпен остановит процесс депопуляции этноса в России. Сначала он начнет проводить вполне легальные и мирные «семейные» шествия вместе с деть­ми, съезды, участвовать в избирательных кам­паниях, заседать в Думе и не поддаваться на провокации. Это будет «умная» улица, которая станет нравиться обществу, поэтому считаться с ней придется всем ветвям власти, посколь­ку движение люмпена станет первым (если не считать масонские организации) добро­вольным объединением в России, способным к са­моорганизации. Именно новый люмпен заложит фундамент практического объединения Вели­кой, Малой и Белой Руси, слившись с себе подобными, отчего движение получит харак­тер международного. Однако главная заслуга люмпена будет в ином. Не достигнув своих целей самореализации на густозаселеннои европейской части России, но уже ощутив способность к самоор­ганизации и уверовав в свои силы и потенци­альные возможности творить великое, нач­нется организованный волновой исход люм­пена на заснеженные, пустынные и вольные пространства Сибири — в качестве альтерна­тивы «бархатному рабству» и привлечению иностранных рабочих. Произойдет это после того, как в движение вольется крупный част­ный капитал, прозревший в нем «третью силу». Это будут представители нефте-газо-горнодобывающих компаний, работающие за Уралом и утратившие чувство голода. Сооб­ща они разработают целую программу, вклю­чающую экономические, демографические и нравственные аспекты, основанную на прин­ципах Совладения всеми богатствами недр и природными ресурсами. С этого момента люм­пен перестанет быть люмпеном. Новое освое­ние Сибири подразумевает прочное закреп­ление переселенцев на территориях, где и должен произойти тщательно спланированный демографический взрыв. А сделать это мож­но лишь при условии справедливого устрой­ства жизни на новом месте — иначе даже са­мая захватывающая воображение сверхзада­ча, чистые помыслы и чуткие инструменты влияния не заставят вольного человека пус­тить глубокие корни в вечную мерзлоту, ра­ботая на хозяина или государство. В течение нескольких лет эта модель будет проходить «полигонные» испытания в отдельно взятом регионе Западной Сибири, даст обнадежива­ющие результаты, поскольку произойдет ре­альная попытка вернуть забытый общинный крестьянский принцип жизни, совокупив его с новой формой собственности — совладени­ем. Кроме того, начнет разрешаться демогра­фический вопрос, также основанный на ста­ром принципе — «чем больше семья, тем она крепче и богаче». А это значит, дети в боль­шой семье неспособны получить лучшее воспита­ние, образование и психологическое ориентиро­вание на многодетность в будущем.

Эта модель устройства общества и станет первым опытом «русского социализма», основанного на многострадальной жажде справед­ливости, однако достигнутого экономическим путем, что вовсе не исключает путь духотворный. Полностью завершить эксперимент не удастся, но его воздействие на русское созна­ние будет впечатляющим, значительным, хотя не без ощущения утопичности.

Но не это станет «точкой возврата». Зимой 2019 года появятся первые признаки гряду­щей и необратимой техногенно-геологиче-ской катастрофы, небывалой в обозримой ис­тории, которая и потрясет мир, заставив его искать совершенно иные формы существова­ния цивилизаций.

И вот это уже будет настоящая утопия.

Произойдет реальная попытка вернуть забытый об­щинный крестьянский принцип жизни, совокупив его с новой формой собственности — совладением.

УТОПИЯ

Вот уже лет пятнадцать так упорно и горячо говорят о глобальном потеплении климата, что кажется, атмосфера и впрямь накалилась и ско­ро начнут таять ледниковые шапки. И еще ка­жется, все эти разговоры с аргументированны­ми научными выкладками не что иное, как оче­редной акт Инициаторов «непрямых действий», направленный на подготовку «общечеловече­ского» сознания к восприятию всемирного по­топа. В мутной воде хорошо рыбу ловить...

Да, климат и в самом деле заметно меня­ется, и хоть летом не жарко, а зимой стало теп­лее, однако ожидаемого глобального потопа в ближайшем будущем не состоится и скоро опять станет холоднее. Судить можно по пере­летным птицам, которые, невзирая на всевоз­можные версии ученых, продолжают строго

соблюдать сроки прилета и отлета. А они, вам скажу, разбираются в изменениях климата не­сколько лучше, чем наш лукавый Гидромет­центр. Так вот, за пятнадцать лет разговоров гнездящиеся на побережьях и островах север­ных морей и Ледовитого океана гуси никак не изменили своего поведения, равно как и пев­чие — соловьи, ласточки и прочие пичуж­ки. Да, в последние два года ласточки вы­водили за лето два потомства: первое — по пять птенцов, второе до трех, но это пока­затель теплой и долгой осени, о чем знали и в глубокой старине.

Народная мудрость не зря сформулирова­ла признак начала конца света: первыми, го­ворит она, улетят пчелы и птицы. Как самые чувствительные твари всего живого мира на земле.

К радости землян, они еще остаются с нами, а значит, поживем.

Однако региональная «утопия» все же слу­чится, и произойдет это на грани двух исто­рических витков в России, то есть в 2021 году. Однако первые признаки появятся двумя го­дами раньше: на Ямале и Гыданском полуост­рове осенью будет несколько необъяснимых разрывов трубопроводов, которые починят и скоро забудут. Но среди зимы в проморожен­ной тундре появятся первые меридиональные трещины, приуроченные к нефтегазовым ме­сторождениям, протяженностью до четырех-пяти километров и шириной в некоторых час­тях более метра. На вид они будут совершенно безопасными, поскольку в этих районах очень мощные рыхлые четвертичные отложения и трещины весной затянет растепленными много лет не мерзлыми породами (точнее, грязью). К весне также обнаружат несколько сбросов — провалов небольших площадок между некото­рыми трещинами. Критической точкой, нару­шившей и так неустойчивый баланс, станут активно разрабатываемые нефтегазоносные месторождения Бованенское, Новопортовское и Харасовэйско, где для притока нефти начнут производить усиленные взрывы нефтеносных пластов скважин. Шум поднимется немалый, поскольку начнут деформироваться и рвать­ся нитки нефте- и газопроводов, однако ос­новной причиной аварий назовут дождливую осень и очень холодную, малоснежную зиму. Но все равно тревогу поднимут только вес­ной, когда растают снега, а половодья не случится и тундра, обычно залитая водой и свер­кающая, если смотреть с вертолета, останет­ся сухой; из-за растепления вечной мерзлоты явных трещин видно не будет. Пока ученые будут гадать и выдвигать гипотезы, объясня­ющие подобные явления (хотя отлично будут знать, что происходит), на нефтегазоносных месторождениях топографы отметят сбой ре­перов и разрыв автодорожных насыпей, и лишь после этого начнутся затяжные исследования и изучение ситуации.

Однако летом 2020 года и без этого станет ясно, что началась утопия Западно-Сибир­ской низменности. Ямал уйдет под воду цели­ком в течение двух месяцев, законсервировать и затампонировать промысловые скважины не будет времени, едва успеют эвакуировать людей. Всплывут, а потом уйдут на дно все трубопроводы, затопит западную часть Гыданского полуострова, исчезнет Обская губа и возникнет море с торчащими из воды буровы­ми вышками и качалками, которые вскоре на­кроет морскими волнами. Далее просадка За­падно-Сибирской низменности пойдет стреми­тельно, по принципу домино, в том числе и за счет растепления грунтовых льдов, и уже к середине лета исчезнет с карты Ямало-Не­нецкий автономный округ. Берегами вод­ных просторов станет правый берег р. Таз и Предуралье. На короткое время сбудутся меч­ты перебросчиков сибирских рек, Обь поте­чет вспять, соленая вода Карского моря хлы­нет на просторы Ханты-Мансийского автоном­ного округа. Осенью поселок Октябрьское, города Сургут, Нижневартовск и Стрежевой окажутся на дне моря, которое позже назовут Западно-Сибирским. Колпашево станет тогда приморским городом, и туда же переместит­ся устье Оби. Уцелеет Тара на Иртыше, Тю­мень; город Приобье окажется на острове, а подтопленный Тобольск будет эвакуирован. В основном это будет мелкое, до 20—50 метров, море с пологими, заболоченными бе­регами, но с глубокими впадинами на месте газонефтепромыслов и множеством неболь­ших островов. Насколько оно будет грязным, можно представить: из-за аварий на скважи­нах и трубопроводах, ушедших на дно, выль­ется много нефти, а к этому еще следует при­бавить прошлые загрязнения — черные озе­ра на промыслах, лес, оленьи туши, которые начнут постепенно разлагаться. Но самое опасное — нерегулируемый выброс газа из аварийных скважин. Скапливаясь в атмо­сфере, время от времени он будет взрываться

Самое опасное — нерегулируемый выброс газа из аварий­ных скважин.

над черными водами, подобно объемному взры­ву вакуумного заряда.

Синица подожжет море.

Сполохи от этих вспышек будет видно из Москвы и Владивостока, иногда небо по не­сколько ночей будет светиться красным из-за перенасыщения стратосферы газами. Пой­дут черные дожди, ибо в атмосфере постоян­но будет висеть сажа от сгоревшей нефти. Она же, эта сажа, поднятая огненными восходя­щими потоками и несомая ветрами, в 2021 году выпадет на льды Северного полюса, в Гренлан­дии, некоторых высокогорных районах с низ­ким давлением, а солнце сделает свое дело.

Что такое сажа и пепел на снегу — извест­но всем. Вот тогда и начнется таяние ледни­ков и повышение уровня Мирового океана.

Размеры и значение этой катастрофы бу­дут глобальными и коснутся всего мира. По сути, рухнет экономика объединенной младосущей Европы, оставшейся без углеводород­ного сырья и топлива, Евросоюз, как образова­ние умозрительное и искусственное, развалит­ся, ибо вместе хорошо, когда все сыты и эконо­мика на подъеме, а выживать легче в одиночку. Полностью остановятся химическое, нефте­перерабатывающее, автомобильное произ­водство и как следствие — металлургиче­ское; более чем наполовину сократится выработка электроэнергии, резко упадут легкая промышленность и транспортные перевозки, в том числе железнодорожные.

США после боевых действий в Иране уже будут неспособны как-то повлиять на проис­ходящее в Европе. Войска увязнут в районе Персидского залива на долгие годы, и не толь­ко для поддержания режима — будут большие проблемы с дезактивацией территорий, и не только там, где применялось тактическое ядер­ное оружие. Пыльные бури, участившиеся в связи с общим изменением климата, начнут сносить радиоактивный песок в районы Сре­диземноморья, заражению подвергнутся и бла­гополучные нефтяные страны — Сирия, Тур­ция, Израиль, Ливия и северная часть Саудов­ской Аравии, где США придется устранять последствия. На основе этого начнется дли­тельный политический кризис, и двум прези­дентам подряд будет вынесен импичмент. Ев­ропа, опять занятая собой, не сможет оказать американцам существенную помощь, впро­чем, как и России.

И Россия будет в одиночку устранять по­следствия катастрофы. Добыча нефти и газа в Западной Сибири полностью прекратит­ся, если не считать того, что станут соби­рать с поверхности моря, поэтому экспорт упадет до минимума. Месторождений Тата­рии, Башкирии, Оренбурга и Восточной Си­бири едва хватит на внутренние нужды, но и при этом стоимость нефтепродуктов вы­растет настолько, что на пустырях, обочи­нах улиц и дорог возникнут дикие автомо­бильные кладбища. Польза от этого будет единственная: перестанут угонять машины, но зато начнут воровать велосипеды, ставшие массовым видом транспорта. А в сельской мест­ности — лошадей с телегами.

Подобные прогнозы можно было бы и впрямь посчитать за вымысел и утопию, если бы не один малоизвестный факт, о ко­тором хорошо осведомлены геологи, чуть меньше — хозяева отдельных скважин с ка­чалками и целых месторождений; факт, который знают, но полностью игнорируют крупные нефте- и газодобывающие компа­нии типа ЛУКОЙЛА и ГАЗПРОМА. Игно­рируют, ибо, зная истинное положение дел, стремятся скорее урвать что только возмож­но легким путем, а иначе бы не прекратили строительство железной дороги на полуост­ров. Об этом факте смутно, по наитию, дога­дываются продвинутые представители наше­го народонаселения. Но только очень продви­нутые. Все остальные вообще никогда о нем даже не задумывались. Поэтому к ним и сле­дует обратиться с детским вопросом: когда выкачивают из недр нефть и газ, что там об­разуется?

Ответ прост — пустота.

А если из нефтегазовых «куполов» (и впрямь имеющих форму купола, если смотреть в раз­резе) выкачивают многие миллионы тонн и многие миллиарды кубометров на протяже­нии многих лет, образуется большая пусто­та. Она, пустота, может быть рассредото­чена на большом пространстве, может быть макро- или микроскопической, даже моле­кулярной; может быть заполнена метаном, воздухом с поверхности земли или водой, но в любом случае это будет пустота, которой прежде не существовало. Породы, вмещаю­щие эти полезные ископаемые, всегда ис­ключительно осадочные, сложены из мягко­го, далеко не скального материала — слабо-сцементированные известняки, песчаники, мергели и пр., перекрытые мощным слоем четвертичной «рыхлятины», к тому же обвод­ненной и заболоченной.

Пустоты, образовавшиеся под Западно-Сибирской низ­менностью в районах нефте- и газодобычи, составля­ют от 3 (трех) до 11 (одиннадцати) тысяч кубических километров.

А теперь внемлите: пустоты, образовав­шиеся под Западно-Сибирской низменно­стью в районах нефте- и газодобычи, состав­ляют от 3 (трех) до 11 (одиннадцати) тысяч кубических километров.

Цифры космические, и представить себе этот объем достаточно трудно, даже один кубический километр уже впечатляет. При­чем следует также представить, что объем пустот растет ежеминутно, по мере того как работают качалки и газонасосные станции, а месторождения наращивают добычу, по­скольку слишком много долларов дают за баррель.

Просадка грунтов на эксплуатируемых ме­сторождениях идет и сейчас, в некоторых рай­онах от 1 м (Уренгой) до 2 м на Ямале. Но сей­час в основном пока за счет таяния подземных льдов. Льдистость грунтов полуострова и се­верной части Ханты-Мансийского АО состав­ляет от 15 до 30%, а обводненность — до 80%\ По сути, эта территория — остатки похоро­ненного ледника, который при растеплении мерзлоты сверху со временем в любом случае превратится в море.

И еще неплохо бы вообразить, что мощ­ность Тверди в Западной Сибири от ваших по­дошв до Пустоты составляет всего от полутора до трех тысяч метров. По сравнению с тысяча­ми кубических километров она, Твердь, пред­ставляется тонким льдом.

А как же тогда Саудовская Аравия, спро­сите вы, или Кувейте Ираком и Ираном, где нефти и газа добывается намного больше, чем у нас? Нет, утопия им не грозит, хотя пусто­ты там побольше наших — по климатическим и географическим причинам: месторождения Персидского Залива приурочены к горно-пу­стынным, сухим и жарким районам. А сырая, обводненная не только реками и озерами на поверхности, но и подземными морями За­падная Сибирь в буквальном смысле дышит под ногами и гусеницами тяжелой техники. Если бы сейчас провели подземный ядерный взрыв на полигоне Новой Земли (не дай бог!), низменность ушла бы под воду через несколь­ко дней, не дожидаясь 2021 года.

Твердь здесь более напоминает Хлябь...

Пока гром не грянет — мужик не перекрес­тится.

Пока есть нефть и газ и по хляби Западно-Сибирской низменности пока еще можно ходить пешком (правда, непременно в броднях, если летом), нашей российской, да и мировой науке не позволят вплотную заниматься проблемами аль­тернативного топлива и получения энергии.

Ни за что.

Потому как «олигархический капитализм», а вместе с ним и государство, основную денежную массу получает, выкачивая из недр кровь и дух Емлющей Огонь планеты — нефть и газ. Сильные и богатые мира сего и копейки не дадут ученым, а если те по своей инициативе будут высовывать­ся с новыми идеями, предадут анафеме, сотрут в порошок или будут платить, чтобы ничего не де­лали. Появление у нас атомной энергетики воз­никло, можно сказать, по счастливому стече­нию обстоятельств: надо было показать Запа­ду «кузькину мать» и одновременно отрабатывать за «железным занавесом» ядерные технологии. Сейчас ситуация в корне изменилась, а к 2019 году и вовсе перейдет в противостояние капи­тала и науки.

Но все-таки будущее не за опасным ядерным производством энергии.

После потери нефте- и газопромыслов в Западной Сибири, ликвидации последствий катастрофы (хотя полностью их ликвидиро­вать не удастся даже в последующие тридцать лет) и после бесплодных попыток восстано­вить добычу с морских платформ науке на-

конец-то развяжут руки, головы и глаза. По­явится ученый по имени Александр (по ста­тусу и дерзости равный Королеву), который вначале откроет недостающий элемент табли­цы Менделеева и в течение 2021—2027 годов, возглавив группу из шести человек, совершит прорыв в области получения нового вида топ­лива на основе фотосинтеза. Причем техноло­гия его добычи не станет энергозатратной (если не считать солнечного излучения), а в качестве сырья будет использовано то, что сейчас валяется под ногами.

Как бы ни стремилась Россия к внутрен­нему раскрепощению и «незалежности», все­гда будет оставаться зависимой. Прежде все­го от своей исторической предопределенности, географии и огромной территории, насыщен­ной полезными ископаемыми, лесами, чер­ноземами и прочими богатствами. Казалось бы, все это должно давать экономическую, а значит, и политическую независимость, но у нас все наоборот: несметные сокровища все больше закрепощают, посколькудухотворное начало России не позволяет распоряжаться ими так, как принято в мире потребления: со всего получать дивиденды. А всякие попытки вы­глядят нелепо, несуразно (к вопросу о разра­ботке сахалинской нефти) и заканчиваются

естественным провалом, или, в лучшем слу­чае, мы остаемся при своих интересах.

И дело тут вовсе не в наших хитрых и ко­варных «партнерах» — они-то как раз ведут себя естественно, сообразно своему потреби­тельскому нраву. Причина сокрыта в нашей сути: мы все еще пытаемся запрячь в одну по­возку коня и трепетную лань, а поэт сказал — «не можно». Так что до завершения витка ис­торической спирали мы будем пока что все еще приспосабливаться к окружающему нас миру, познавая его известным и очень рус­ским способом — мордой об лавку. И, не при­способившись, сначала начнем отступать с тяжелыми боями. Как обычно, до Москвы, чтобы потом...

Но надо ли повторять этот путь, дабы еще раз наступить на те же грабли? Нужна ли нам сегодня западная потребительская модель общества, ее магнитное поле и новый замк­нутый круг? Не слишком ли это великая роскошь, особенно на стыке витков спира­ли — все время кого-то догонять?(А нет ни­чего хуже, чем ждать и догонять — говорит народный опыт.) Помните лозунги сорока­летней давности, когда мы пытались обо­гнать Америку? В результате даже не догна­ли, хотя в то время имели в активе государ­ственный капитализм, неограниченные материальные и финансовые ресурсы, позволяли себе в пятилетку строить по одной плотине на Енисее или Волге, по несколько атомных энергоблоков, собирать космическую стан­цию, за счет своих углеводородов содержать целый соцлагерь с Варшавским блоком да еще десятки развивающихся стран.

А не смогли и никогда не сможем сде­лать этого только из-за сопротивления на­шего пространства, обладающего иными, «не магнитными», свойствами поля. Ну пра­во же, хватит экспериментов. Мы со своим историческим опытом, со своим высоким по­тенциалом Духотворности способны изме­нить или хотя бы ослабить магнитные поля полюсных культур, ориентированных на не­обузданное Потребление. Потребление, кото­рое заводит развитие человечества в тупик, а нашу Емлющую Огонь планету превращает в безжизненную пустыню. Если все возраста­ющие аппетиты пожирающих плоть Земли просуществуют еще 50—70 лет, ее недра превратятся в Пустоту. И никто еще на свете не знает, что произойдет с Матерью-Сырой-Землей, когда из нее вынут и сожгут «угле­водородное сырье» — кровь и дух; никто даже не догадывается, что происходит, ког­да из Мантии Земли изымают, а самое глав­ное, перемещают все виды металлов, от же­леза до золота.

Например, после сращивания сломанной ноги человека на месте раны образуется хо­рошо видимый шов, эдакий шрам, костный нарост, по своим физическим качествам бо­лее крепкий, чем сама кость. А геологам из­вестно, что все месторождения полиметал­лических руд приурочены к глубинным разломам земной коры (в России это Урал, Норильск). Риторический вопрос: что про­исходит, когда мы, внедряясь в этот разлом карьерами и шахтами, изымаем костный на­рост? Ломаем кость по живому и добываем свинец, цинк, никель, золото, медь, серебро, кадмий, индий, олово и т.д.? Да еще из руды получаем квинтэссенцию — металл и, прода­вая, перевозим его в другую часть света? А потом слышим, что близ берегов Таиланда или Малазии «проснулся» древний глубин­ный разлом, в результате чего возникло цу­нами, погибли люди, города и 40% ВВП как корова языком слизнула?

Если вы думаете, что эти вещи не взаимо­связаны, значит, живете на этом свете в пер­вый раз, то есть младосущи по своей сути...

Наша планета устроена точно так же, как голова человека, поэтому Мантия, твердая ее часть, которую мы каждый день ощущаем под своими ногами, называется Земной Корой (ко-Ра — часть дерева, обращенная к солнцу). Еще один риторический вопрос: что будет, если в голове человека сверлить отверстия и чуть ли не каждый день делать ему трепана­цию черепа, извлекая оттуда «полезные иско­паемые»?

Ведь не случайно Провидение, расселяя наро­ды по Земле, отпустило нам сушу, состоящую из устойчивых, мощных и самых непоколебимых ма­териковых плит-платформ (Восточно-Европей­ская, Сибирская), да еще и начиненных огромны­ми (но исчерпаемыми!!!) богатствами. Неслучай­но и вовсе не для того, чтобы жить на ней, как жи­вут паразиты. То есть это вовсе не значит, что добывать полезные ископаемые из недр нельзя — напротив, можно и нужно, однако исключительно для собственных нужд, в тех жестко регламенти­руемых количествах, которые позволят не жиро­вать, но существовать ныне живущим и тем, кто придет за нами. И так до скончания веков. Осталь­ное наше «потребление» сокровищ планеты, Емлющей Огонь, мы обязаны добывать не с помощью шагающего экскаватора, а посредством нашего

чувственного разума. Например, топливо из воз­духа, вино из воды, хлеб из земли. А иначе зачем же мы созданы по образу и подобию?

Мы не самые лучшие на Земле, но нам одним, принадлежащим к Духотворному Миру, известно, что Твердь под нами, это Мать-Сыра-Земля — ни у одного народа более нет подобного определе­ния. Так уж назвали ее наши «неумные, необразо­ванные» предки...

Так не пора ли внять их голосу и, уподобив­шись трудникам, начать чистить свои РОСЫ — оросительные каналы, выпустив воду на нивы?

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Более двадцати лет назад я в одиночку странство­вал по Северному и Приполярному Уралу в надежде отыскать следы цивилизации, некогда существовав­шей в этих ныне диких и холодных местах. Все лето, ползая с горки на горку, иногда на четвереньках, об­следовал самые потаенные склоны, уступы, распад­ки, редкие каньоны и речки, перебирал камни в осы­пях с надеждой обнаружить следы обработки, бил шурфы, чтоб добраться до материковой скалы, — все впустую. Ледник снес, срезал, перемолотил все в ва­луны, в песок, в глину и сровнял древний ландшафт, похоронив его под мощной мореной.

И вот уже осенью, по первому снегу, голодный, простывший насквозь, я выбрался в жилые места и в полузаброшенном поселке бывшего лесоучастка по­просился у первой встречной бабушки на постой, чтобы отлежаться пару дней и двигать дальше, в ци­вилизацию. Но старушка мне бесцеремонно отказала и послала к учительнице, указав на небольшой домишко с палисадником из горбыля. Учительница оказалась во дворе — мела мокрый снег с крыль­ца. Легенда у меня была отработанная и много раз проверенная: я турист-одиночка и рыбак (для чего таскал с собой спиннинг, блесны, крючки и прочий хлам), а то ведь скажи про древнюю цивилизацию — подумают, ненормальный. То же самое я сообщил и пожилой учительнице, как мне показалось, пол­ностью слепой, ибо она легкими движениями паль­цев ощупала мое лицо (к стыду, от неожиданнос­ти я отдернулся). Разглядеть она толком меня не сумела ни глазами, ни руками, хотя всегда точно смотрела в лицо большими и будто бы внимательны­ми глазами и вроде бы поверила в легенду. Внеш­не она явными следами былой красоты напомина­ла Маргариту Терехову, но сильно постаревшую. Однако под приятным внешним обликом четко уга­дывался строгий и даже жесткий характер, особен­но в речи — голос был хрипловатый и властный. Или это срабатывал еще школьный инстинкт: перед все­ми учителями я до сих пор ощущаю некоторую ро­бость.

— Баня за огородом, — сказала она. — Топи и мойся. Потом накормлю.

Я пропарился в бане, после чего наелся огнен­ных щей с настоящим домашним хлебом и лег спать на горячую печь, хотя пасмурное солнце еще было высоко. А моя суровая хозяйка наугад достала на­весной замок с полатей, демонстративно замкну­ла сундук, собралась, взяла палку и куда-то пошла вдоль деревни.

На закате же я сам проснулся с сильной голов­ной болью и мокрый от пота. Слез с лежанки и без особого любопытства стал рассматривать пустые, беленные известью стены старушечьего одиноко­го жилья. Бросилось в глаза, что нет обычных для деревни фотографий родственников, а также пол­ное отсутствие книг и учебников. Очки на круглом столе с толстыми линзами (что-то все-таки она ви­дела), клубки ниток, спицы, крючки, в одном углу на стуле — гармошка, в другом какой-то несураз­ный, безыскусный резной столбик, назначение ко­его вообще было непонятно. Единственным укра­шением дома были цветы на окнах и разноцветные салфетки с плетением по кромке — что-то наподо­бие макраме. Они лежали всюду: на столе, спин­ках старых стульев, на гармошке и даже на дере­вянном сундуке.

И еще я заметил на полу возле этого сундука брошенный лист вощины, которую используют пче­ловоды, но какой-то серый, старый, с неровными краями. Должно быть, хозяйка уронила и сослепу не заметила. Я поднял лист, хотел положить на стол и тут увидел, что это не вощина, а просто тонкая пластинка воска с ровными и выпуклыми строчка­ми какого-то совсем незнакомого письма — будто положили ее на деревянное клише и откатали ре­зиновым катком. Ни одной буквы прочесть не уда­валось, поскольку письмо напоминало неразбор­чивую арабскую вязь, а сами знаки походили на несколько запятых и черточек, сцепленных вместе в разной конфигурации. Я подошел к окну, долго вертел под всякими углами, пока случайно не узрел отражение восковой пластины в зеркале, ви­сящем в простенке...

И все встало на свои места. Это была зеркальная копия текста, снятая, скатанная с какого-то оригина­ла, строчки которого были не написаны в прямом смысле, а вытравлены, вырезаны или выжжены на каком-то материале. Подобного письма я раньше не встречал, впрочем, как и начертания знаков, хотя в некоторых угадывались знакомые буквы — «К», «Б» и «О». Как только я подумал, что это и есть текст, «написанный» чертами и резами, затряслись руки и голова перестала болеть. Первой мыслью было ук­расть это восковое свидетельство и немедленно бе­жать из деревни, дабы подивить мир открытием (тог­да мне было всего-то 33 года). И убежал бы, но на глаза попал сундук, в котором наверняка лежали еще какие-нибудь чудеса — а что бы она его тогда запи­рала?

И этот сундук перевесил. Я пристроился у зерка­ла с записной книжкой и стал перерисовывать знаки с воска, при этом находя новые знакомые буквы. Но складывать их в слова не было времени, поскольку текст на пластине состоял из восемнадцати совершен­но слитных строк, а я подолгу возился с каждым зна­ком — попробуйте, глядя в зеркало, что-нибудь на­рисовать вслепую?

Успел переписать только три с половиной стро­ки, когда увидел в окно, что хозяйка возвращается. Спрятав книжку с иероглифами, я положил воск на кухонный стол и сел на лавку. Учительница вошла в избу и сразу же меня обнаружила, хотя сидел тихо. Она отставила палку и, не снимая пальто, вдруг уверенно подошла к столу и точно взяла восковую пла­стину.

— На полу валялась, — объяснил я и в тот же миг пожалел.

Она глянула на сундук, потом на меня и с тороп­ливым отчаянием смяла пластину в комок, с силой сдавливая воск, после чего бросила его к печи, где лежали дрова. И указала на дверь:

— Ну-ка иди отсюда. Живо! Будто из класса выгоняла.

Положение было дурацкое, всякое оправдание только бы усугубило ситуацию: уж лучше бы украл вощину и убежал. Я молча собрался, натянул сапоги и взял рюкзак, думая, что учительница все-таки отой­дет и остановит в последний момент, — ничуть!

— И больше никогда сюда не приходи, — велела она в спину.

Я ушел на ночь глядя и остановился уже в полной темноте, километрах в пяти от деревни. Развел кос­тер и стал рассматривать срисованные черты и резы. Вначале записал в строчку все узнанные буквы, а неизвестные перевел по смыслу.

И получилось наставление по очистке рос...

«Не ищите камней на дне росы и не поднимайте, ибо камни легки в воде и не подъемны на поверхнос­ти, а повлекут на дно с головой... Дабы очистить росы, затворите, воду пустите на нивы. И обнажатся камни и прочие наносы... И будет труд тяжел, но благода­рен...»

Москва 2005-2007 гг.

1

Реклама на сайте