«Гробоисследовательское эссе»

Ольга Леонидовна Чернорицкая

Гробоисследовательское эссе

Идеи "Гроба своими руками" Ексакустодиана Измайлова и Иосифа Пенкина в предшествующей литературе (их происхождение) и в последующей литературе (их понимание).

Введение к введению в "Гроб своими руками"

После прочтения "Гроба своими руками. (Руководства для плотников)" - величайшего из величайших (я не побоюсь этого слова) произведений современного искусства, руководства по жизни и смерти, написанного бессмертными руками Ексакустодиана Измайлова и Иосифа Пенкина и посвященного памяти Ексакустодиана Измайлова, так и не дожившего до правильного окончания и правильного понимания своего творения (разве такое делается руками?!) а именно "Гроба своими руками", сделаешь вывод, наконец, что ни классиков, ни современников без этого произведения ты не понимал, не понимала и не поймешь.

Во-первых, непонятно, почему на "такую актуальную тему, как изготовление гроба" ни до Ексакустодиана, ни после него не посягнула ни одна живая душа. Во-вторых, непонятно, почему кроме самиздатовского "Соло" ни один журнал не осмелился вместить в себя это бессмертное руководство, почему все газеты и журналы изо дня в день не печатают отрывки, почему не ставятся спектакли по "Гробу своими руками" во всех театрах страны и мира, не снимаются кинофильмы и нет в прессе полемики по основному вопросу, поставленному Ексакустодианом: как построить собственный гроб? И даже не возникло, как предполагал автор, направление гробовой поэзии, и не заняло отведенный ему пьедестал? А в-третьих, почему преподавание литературы в школах и вузах после написания Ексакустодианом "Гроба своими руками" продолжается вестись неправильно: на произведение литературы до сих пор смотрят с точки зрения живых, а надо бы смотреть из глубины гроба - так виднее, ведь находящаяся снаружи чернь...

Изменчива, мятежна, суеверна,

Легко пустой надежде предана,

Мгновенному внушению послушна,

Для истины глуха и равнодушна,

А баснями питается она.

Тогда как лежащий в гробу духовно неизменчив, немятежен, несуеверен, пустой надежде не предан, мгновенному внушенью не послушен, для истины не глух, не равнодушен и баснями не питается он.

Вот, например, дочитав до предложения: "Любую личность пугает предстоящая смена всего накопленного десятилетиями на стандартный гроб, сколоченный из грубых досок...", сразу же вспоминаешь пушкинского "Скупого рыцаря" и домысливаешь его уже по правильному пути: пути негодования по отношению к повесе, которому все это достанется.

Прочитав перечисление содержимого гроба Ексакустодиана (см. цитату ниже), вспоминаешь не только подтирки Гаргантюа, но и Ноев Ковчег в обработке древесных червей Джулиана Барнса, и гробницы фараонов в интерпретациях Петухова, и либерею Ивана Грозного, решившего, как истинный писатель, устроить себе гробницу из книг, причем такую, чтоб все искали, но никто найти не мог - ведь настоящий гроб должен быть недосягаем. А узнав об истязании Ексакустодианом собственного тела с помощью голода, невольно начинаешь понимать смысл веревок Симеона Столпника, и крючья блистательной кыси Татьяны Толстой, и коморку-гроб истинного папаши Убю всех времен и народов Альфреда Жарри, и благие намерения Великого инквизитора нашего Федора Достоевского, создавшего еще задолго до социализма истинное чистилище для душ отступившихся. Подобная самоотверженность достойна самого Олега Григорьева, умеющего как никто другой презирать телесность во имя духовности:

Девочка красивая

В кустах лежит нагой.

Другой бы изнасиловал,

А я лишь пнул ногой.

Кстати, именно Олег Григорьев блистательно описал конец света время, когда мы все загремим в ящик и нам станет тесно лежать. Нам и в вертикальном-то положении было тесновато:

Видали?

Все вертикальное

Легло по горизонтали.

Интересно, что это так толкается?

Время тут спрессовалось

И вот теперь расширяется.

А ляжет оно, несомненно, в результате отсутствия звездного притяжения, ведь...

Люди от звезд происходят,

Потому вертикально и ходят.

А когда мы все ляжем в свои гробы, то нас звезды притягивать перестанут, а станет земля сплющивать. Таков олеггригорьевский закон природы. Вообще все главные законы - я не только один закон природы имею ввиду - вообще все законы и политические системы каким-то неизъяснимым образом связаны с загробной жизнью и с тем, что мы ждем от нее.

Великая мысль Юрия Кузнецова... как там у него?

Что ни шаг, отовсюду опасность.

"Гласность!" - даже немые кричат,

Но о главном и в мыслях молчат,

Только зубы от страха стучат.

Это стук с того света, где ад.

Я чихал на подобную гласность.

Эта мысль идеально закончена в "Гробу своими руками":

"Вот что любил говорить Ексакустодиан: "Что это за половинчатая перестройка, когда чешут языками обо всем, кроме главного?" А главным для Ексакустодиана было изготовление гроба". Итак, если мы будем исходить из положения, что все законы и политические системы непосредственно связаны с загробной жизнью, то перестройку можно действительно назвать половинчатой. Не было в те времена ни настоящей политики, вгоняющей в гроб целые народы, ни настоящих гробов, способных эти самые народы в себя вместить. В наше время только о главном языками и чешут - сбылись чаяния Ексакустодиана, царство ему небесное!

Когда читаешь бессмертный некролог Иосифа Пенкина, то слезы на глаза наворачиваются: "Ексакустодиан вел типичное существование гения, отдающегося своему детищу. Окружающие, никогда не понимавшие Ексакустодиана, недолюбливали его. Да и он не был веселым человеком, не любил пустых разговоров, они невероятно раздражали его. Да, в одном случае он даже избил своего ученика, задавшего во время занятий глупые вопросы. Ученик, однако, остался жив. Пролежав полгода в больнице, он опять пришел в "Вольное Общество Независимых Плотников". Отзанимался месяц. На большее его не хватило. Через месяц опять спросил, да так плоско, что Ексакустодиан забил его до смерти".

А слезы на глаза благодарного читателя наворачиваются исключительно из жалости к приходящему тут же на ум невеселому человеку - гробовщику Пушкину. Плоские шуточки немцев и Юрко выводили плотника Адрияна Прохорова (А.П.), равно как и поэта Александра Пушкина (А.П.) из себя, а вот убить он никого не мог, не смел, да и время было другое. А надо бы! Как же это мертвецы не могут быть клиентами? Ну как, я вас спрашиваю?! Только мертвецы и могут быть настоящими клиентами, окончательными. Только за их здоровье и следует пить. Продукция гробовщика не имеет конкуренции в загробном мире, как верно заметил Шульц Пушкин, "живой без сапог обойдется, а мертвый без гроба не живет". Все остальные производства, в том числе и упомянутое выше сапожное, тоже должны работать на загробный мир, но ведь не работают же. Только купцы вокруг "расхаживают. Как вороны Это только гений Ексакустодиана догадался их использовать для этой благородной и единственно настоящей цели:

"Внутри гроба автор поместил предметы собственности, все что удалось приобрести за последние пять лет жизни, а также подарки друзей и учеников. Там были: триста четырнадцать килограммов свежей говядины, двести два - свинины и триста девяносто пять - баранины, тоже свежей; две пары туфель: одни с острыми носами, лакированные, другие - с тупыми, но не лакированные, на шнурках, которых самих по себе было сорок пар, не считая пары в туфлях; девятнадцать обработанных цыплят, коробка творога, два свитера и пятьдесят две пары трусов, клубничное и малиновое варенье, общей сложностью 12 литров; восемнадцать пар кальсон, шахматы, три канистры со сметаной, сто шестнадцать буханок черного хлеба, двести сорок батонов белого; две пятидесятилитровые бочки, в одной из которых - молоко, в другой - подсолнечное масло; пол-литра ряженки, пять пар плавок, два зеркала, тридцать семь авторучек и шестьдесят пирожных с кремом; сорок два торта, восемьдесят пять рулонов обоев, ящик жевательной резинки и три пары кед; ксерокс, охотничье ружье и двести восемь патронов; рулон бумаги для кассовых аппаратов, три пиджака, бронированный сейф, два портфеля, девяносто восемь килограммов сливочного масла, пачка рафинада; три меховые шапки и девять спортивных (три из них с помпонами наверху), тридцать три палки копченой и двадцать семь полукопченой колбасы, две свежие осетрины, пара новых унитазов, восемь галстуков и две "бабочки"; неподъемные головки сыра, тоже две, тридцать три сорочки, пальто и шестнадцать футболок; три зимние и пять летних курток, вилки для многослойных бутербродов, шестьсот двадцать шесть килек, семьсот девятнадцать томов отборной литературы, четыреста бутылок лимонада, сто шестьдесят тетрадей в клетку, пара боксерских перчаток и двадцатикилограммовая "груша"; семь чайных сервизов, шестнадцать рюмок, двадцать восемь бокалов, девяносто различных ложек , тридцать две вилки; тарелки, общей сложностью шестьдесят две, аквариум, шесть бутылок рыбьего жира, восемьдесят кочанов капусты; семьдесят бутылок водки, двадцать четыре - шампанского, сто шестьдесят - пива; вставная челюсть, клетка с попугаем, разобранное пианино ... валенки, детская коляска и семь коробок табака; старинный "ундервуд" и домашние тапочки".

Это вам не Элеонора Фарджон с ее считалочкой "Когда у меня будет маленький дом, что заведу я в доме своем?" Ее одиннадцать кошек и двенадцать ложек смотрятся жалко по сравнению с этим великолепием: вся отечественная и мировая промышленность должны работать на гробостроителей и гробоустроителей. И что там мечтать о доме, когда нужно неустанно, с самого детства заботиться о гробе? Суета!

Введение в "Гроб своими руками"

Невозможно понять произведение, не зная обстоятельств жизни, а также смерти автора и главного героя. Ексакустодиан! Кто он? А этот, второй, завершивший произведение и переведший научное исследование в жанр некролога ... Иосиф Пенкин... что это еще за тип?

Прежде всего Ексакустодиан - это молодой учитель, а Иосиф престарелый ученик.

Обрыскал Грецию Филипп

И к Аристотелю прилип,

Чьим был учителем Платон,

Кто сам Сократом был учен.

Да, Аристотель, знанья солнце,

Учил героя Македонца!

Далее у Себастьяна Бранта идет ругань про современных учителей, которые не могут толком выбрать себе учеников, и к ним прилипает всякая шваль. Не будем повторять ругань многоуважаемого Бранта, скажем лишь, что это как раз по теме нашей беседы - Иосиф был эпикурейцем, гностиком, из тех, кто, подобно герою Мопассана "хотел бы иметь тысячу рук, тысячу губ и тысячу остальных частей тела, чтобы прижимать к себе целые полчища очаровательных и ничтожных существ", то есть, Иосиф был учеником развратным, любящим удовольствия, особенно вина и женщин. "Специфика моей памяти (как и всякого свободного плотника), заявляет Иосиф, - такова, что я, как ни стараюсь, не могу вспомнить ни одной жизненной ситуации, имевшей место более чем двадцать лет назад. В голове проносятся только бутылки, страстные женские объятья, фрагменты полученного удовольствия и т.д. Но как только я переступаю столетний рубеж, память более четко рисует мне картины оргий, сексуальных актов, тяжелого желудка, чувства опьянения и, как венец, слияние трех последних ощущений в целостную картину. Я могу даже припомнить имена девиц, некоторые сорта вин и конкретные блюда на пирах".

Иосиф Пенкин сравнивает Ексакустодиана с Чеховым, отведя себе скромную роль Деревянкина: "Один в сумерках, полутонах, другой - в яркой, красивой жизни". Но несмотря на это различие, у автора (Ексакустодиана) и автора его некролога (Иосифа) есть и нечто общее. Они принадлежали к одной и той же категории людей, решившихся на великое дело, ибо Ексакустодиан делил людей на две категории:

1. Либо вы решили строить гроб (или продолжать).

2. Либо вы отказываетесь от этого.

Отказаться от дела учителя Иосиф не смог бы даже под страхом смерти. Он сделал все, чтобы это дело продолжить, он никогда не навязывал человеку своего мнения, он только задавал ему иногда простой вопрос, который любил задавать Ексакустодиан: "А что, если тебе на голову упадет кирпич?" И даже назвал одну из своих глав, посвященных этому вопросу, "А что если?"

Научное наследие Ексакустодиана сводилось к нескольким основным вопросам, ставшим главами великого творения:

"Вы смертельно заболели. Что делать?"

"Что делать с веревкой и куском мыла?"

"Прежде, чем воспользоваться веревкой с мылом, решите для себя: точно ли вы этого хотите?"

"Как составить завещание?"

"Как избежать самоубийства?"

И наконец:

"Что такое искусство гроба?"

По описанию своего ученика и автора своего некролога Иосифа, Ексакустодиан - просто настоящий Ромео из шекспировской эпохи на первоначальной стадии становления, т.е. на стадии влюбленности в Розалинду.

У Шекспира: "Ей в праведности жить, а мне конец: я не жилец на свете, я мертвец".

В "Гробу своими руками": "Он только что сообщил мне, что влюблен в какое-то ангелоподобное создание, и вот ходит теперь, не понимая, что предпринять. А потом сказал, что, вероятнее всего, повесится к вечеру". Следует, однако, заметить, что наше сопоставление автора "Гроба" с героем Шекспира было бы недостаточным без аспекта праведности, который придает этим двум сценариям некую завершенность, только в роли праведника на этот раз выступает сам Ромео, а у Шекспира, как мы все помним, праведностью страдала Розалинда.

Смерть Ромео оттянула на какое-то время Джульетта, но ведь от судьбы, вернее, от задуманного, не уйдешь, и если уж однажды решил умереть, то знай, что сколько бы ты или кто другой это дело не оттягивал, оно неминуемо свершится.

Еремин, царство ему небесное, когда прочитал эту мою контрольную тогда, в Литинституте, работу под студенческим названием "Встреча с Пушкиным и др. в "Гробу своими руками", бежал в свои 90 лет по лестнице, размахивая ею, и кричал, что такого безобразия никогда в жизни не видел, и что скорее умрет, чем даст мне закончить институт. Что ж, неизбежное приидет и грозящее сразит. Я еще и аспирантуру закончила по поэтике абсурда, вытекающей из пушкинского "Гробовщика" и втекающей в журнал "Соло". Хотела встретиться и встретилась и с Пушкиным, и с др. Неизбежное приидет, как не оттягивай.

Истоки Ексакустодиана Измайлова прослеживаются и в психотерапевтических опусах Владимира Леви, написавшего "искусство быть собой", "Искусство быть другим"... Не было только у Леви "Искусства быть в гробу", но теперь благодаря Ексакустодиану брешь эта заделана и весьма умело. Теперь каждый строитель гроба повторяет:

1. У меня все есть.

2. У меня есть все.

3. Как хорошо.

4. Как было плохо.

5. А как теперь хорошо.

6. У меня есть слава, деньги, семьсот двадцать пять женщин, огромный автомобиль, яхта, вертолет, пятиэтажная дача-крепость с приусадебным участком, колючей проволокой и ротой автоматчиков.

Но не пошлый по натуре своей, строитель гроба не может удовлетвориться этими смехотворными утверждениями, и он завершает сеанс следующими вопросами:

1. Действительно ли мне хорошо?

2. А, может быть, я в бреду?

3. Не сошел ли я с ума?

4. Быть или не быть?

5. Не лучше ли бросить начатое дело?

6. Не лучше ли бросить работу над гробом, а жениться и нарожать себе потомство?

7. Почему я отвратителен своей возлюбленной?

8. Кого любит моя возлюбленная?

9. Поверит ли в мое дело моя возлюбленная?

10. Станет ли моя возлюбленная мне другом и соратником в изготовлении гроба?

11. Если я умру, поставят ли мне памятник?

12. Сколько мне поставят памятников?

13. Действительно ли у меня столько славы и денег, как я думаю?

14. Действительно ли у меня семьсот двадцать пять женщин, огромный автомобиль, яхта, вертолет, пятиэтажная дача-крепость с приусадебным участком, колючей проволокой и ротой автоматчиков?

15. Если это действительно так, то где они?

Да, не все так просто в психотерапевтии Ексакустодиана, зато обретается гармония, так нужная в деле гробостроительства.

Его аскетизм - это тоже философия, ибо он не хотел умирать: "Начинать надо прямо с того момента, как вы решили остаться в живых. Ни секунды не затягивайте! Благоприятный момент может оказаться последним"... Он призывал "заморозить жизнь плоти и уйти в сферы невесомого Духа, добиться того состояния, когда Дух может управлять плотью и не успокаиваться на достигнутом". Но по всем законам приведения к абсурду эта философия его и погубила. Когда он умер, в его желудке не могли найти ровным счетом ничего, напоминающего органические соединения.

Он был философом, и поэтому действовал вопреки своим стремлениям: желая жить долго, чтобы построить гроб неспешно, но сделать его воистину великим творением человеческого духа, Ексакустодиан умер в расцвете лет. Радищев как-то уже высказывался о возможности такого исхода:

Да не дивимся превращенью,

Которое мы в свете зрим;

Всеобщему вослед стремленью

Некосненно стремглав бежим.

Огонь в связи со влагой спорит,

Стихия в нас стихию борет,

Начало тленьем тщится дать;

Прекраснейше в миру творенье

В веселии начнет рожденье

На то, чтоб только умирать.

Ексакустодиан умер, оставив завещание, подобное тому, которое оставил Радищеву герой произведений того же Радищева: "Помни, что нужно в жизни иметь правила, дабы быть блаженным, и что должно быть тверду в мыслях, дабы умирать бестрепетно".

Искусство писать завещание Ексакустодиан передал своим потомкам на бумаге. Вот что значилось в этом завещании: "Завещание - единственный документ, который от вас останется и, возможно, сохранится на поверхности земли. Остальное мы договорились брать с собой. Сейчас я продемонстрирую, как лучше составить этот документ..." В нашу задачу не входит переписывать все это руководство, ибо наша задача - лишь показать миру, как много оно теряет, не читая бессмертного творения почившего в бозе Ексакустодиана. Ведь в этом творении есть все, что нужно человеку, вступающему в жизнь, проходящему по ней и заканчивающему оную, когда "состав жизни спускается ко смерти" и когда "врата кончины уже отверсты". И есть в этом творении также все, кого нужно прочесть, чтобы благополучно миновать обозначенные Ексакустодианом пропасти - критические периоды жизни: 12-14 лет, 24 года и 37-40 лет, периоды, один из которых (самый первый) он и сам благополучно миновал.

Есть в "Гробу своими руками" и Данте, и последователь Данте, скромный ученик, ничем не примечательный Перфилий Бессонов, который любил рисовать в тетрадках маленькие гробики и большие гробы, чтобы укладывать туда своих одноклассников, родственников и некоторых учителей. Конечно, у него не было такого изуверства, как у Данте, он не был обеспокоен фактом наказания и очищения - ему важно, чтобы всем было удобно, и чтобы всем нашлось место.

Есть кое-что общее у авторов "Гроба" и с Чернышевским. Это коечто - вторая часть заглавия части первой. Она ведь так и именуется: "Что делать?"

Заключение к введению или введение в заключение

Умозаключение 1

Зачем покойнику музыка?

Ексакустодиан был, разумеется, обеспокоен, будет ли звучать на его похоронах музыка, какая это будет музыка.

"Многие товарищи, - говорил он, - переживающие переходный возраст. Не прочь бы услышать на своих похоронах хорошую музыку. Какую мелодию выбрать? Насколько мы в состоянии обеспечить присутствие возле гроба оркестра, хора, а, может быть, просто тенора, аккомпанирующего себе на баяне, или виолончелиста, как это случилось у могилы Тарковского во Франции с участием Мстислава Ростроповича? Продумайте этот вопрос. Я всегда рекомендую заложит часть ценностей. Предназначенных в гроб, чтобы заказать музыкантов (если вы, конечно, не Андрей Тарковский, чтобы к вам с другого света бросился Мстислав Ростропович".

Он приводил для своих учеников списки возможных композиторов, чтобы они не дай бог, не улеглись под "Турецкий марш" Амадея.

В русской литературе, впрочем, есть случай, когда герою было даже приятно, что его будут хоронить под бравурное пение, но это исключительно из вредности его натуры:

Взговорил он мрачно: "Не услышишь, нет!

Завтра петь не буду - завтра мне не след;

Завтра умирать мне смертию лихой:

Сам ты запоешь, чай, с радости такой!

И разумеется, эта радость воеводы - героя баллады Тургенева - будет скрашивать посмертное существование разбойника, который хвастался:

Да еще певал я - в домике твоем;

Запивал я песни - все твоим вином;

Заедал я чарку - барскою едой;

Целовался сладко - да с твоей женой".

Умозаключение 2

Зачем покойнику памятник?

Ексакустодиан, разумеется, был обеспокоен, поставят ли ему памятник и сколько ему поставят памятников, но строительство памятника себе, равно как и написание реквиема, не это было делом его жизни. Строители гробов подобны строителям памятников, но это не совсем одно и то же.

Те, кто строят себе памятники, не очень-то заботятся о гробе. Например, так было со Сталиным. Строя себе монумент, он отвлек взоры людей от земли к небесам, так что Пригову, например, было чему поудивляться вокруг этой удивительной смерти: "На самом деле он, Сталин, как бы вовсе не подлежал не только этому процессу, но даже поставлению рядом с данным несоразмерным иноприродным ему понятием". Ведь "Сталина мы мыслили только высеченным из несокрушимого камня ( в каком виде он и высился мощными статуями по всей стране), впаянным в нержавеющие оправы, парящим и бессмертным".

Важно в этой дилемме памятник-гроб именно отношение к вечности. Настоящий человек, он ведь вечностью живет, и о бренном не заботится как бы вовсе. Пусть оно, бренное, о нем заботится. А иногда эта его незабота становится важной частью политики отвлечения и сохранения тайны. Если бы поэты не ставили себе памятников, их , несомненно, заподозрили бы в изготовлении гробов, чем они на самом деле и занимались.

Когда Александр Сергеевич Пушкин, вдохновленный известной одой Горация, писал свои пророческие стихи: "Я памятник воздвиг себе нерукотворный", он сознавал, что это явно не гроб и отвлекал внимание искателей сокровищ высотой памятника: вот, мол, куда смотреть-то надо - в высоту. Он знал, что если указать на гроб, в глубину, то к этому гробу сбегутся тысячи повес, праздных гуляк и будут грабить, грабить, грабить гроб, гробницу. Но он напрасно беспокоился, ведь гроб в земле, а памятник - снаружи, и что Юрий Дружников только спустя полтора века напишет книгу о том, что Пушкин сверху - одно, а снизу - совсем другое. Потом подключится "Митин (Волчеков) журнал" О могилах, Пушкине и этом журнале размышляет Вячеслав Курицын: "В клубе "ОГИ" сцена: продавец Фальковский втюхивает номер "Дантеса" за 200 рублей художнику Тишкову. Вот, говорит Фальковский, доказано наконец, что еврей и пидор. Тишков не на шутку встревожен. Я ему:

- Ладно, у него мужиков всего-то было человек двадцать...

А Тишков:

- Да это ладно. Это всегда изменить можно. А с евреем ничего не сделаешь, только могила исправит...

Фальковский (радостно):

- Вот и исправила, вот и исправила".

Правильнее было бы сказать, что памятник исправлял, а не могила. Когда оборотились взором к могиле, когда ее стали раскапывать, то оттуда такая вонь поперла, что хочется на голову памятнику забраться и отсидеться там, пока снова не закопают.

Ясно, что памятник - это сооружение, напоминающее, что гений бодрствует и ночью, а гроб - это сооружение, где поэт спит и днем. Гроб - это мастерская поэта, его интимные тайны творчества. Памятник это то, что открыто потомкам: берите, хватайте, пользуйтесь, если сможете, мы ведь ничего от вас не утаили, а если утаили, то ведь не полезете же вы вскрывать гроб?

Мудрые писцы...

Они не строили себе пирамид из меди

И надгробий из бронзы.

Не оставили после себя наследников,

Детей, сохранивших их имена.

Но они оставили свое наследство в писаниях,

В поучениях, сделанных ими.

Так гласит египетский свиток. Мудрые писцы, они знали, что куда именно нужно направлять внимание народа. Ексакустодиан же, повернув головы читателей от памятников к гробам, поступил не как мудрец, но как безумец.

Введение в часть первую

"Гроб своими руками" потому произведение бессмертное, что есть у него продолжатели как по ту сторону литературы, так и по эту. По эту быть первыми соизволили мои ученики, кои в силу малолетнего возраста своего не поняли бы великого произведения, не пояснив я им всех возможнодоступных их пониманию моментов, а так же не расскажи о некоторых образах Батая и Кроули.

Откуда они у меня взялись, эти ученики? Это шпионский отряд, переместившийся из загородного лагеря в город и составляющий редколлегию газеты "Шпионский Север" - единственного печатного органа, действительно заботящегося о том, чтобы дети не разучились читать. А тот факт, что сама редколлегия еще и излагать свои мысли научилась, мы вам сейчас и продемонстрируем.

Часть 1

А Удачин: " О чем думает человек, когда летит с 12-го этажа? Вот, например, я. Что бы я думал, летя с 12 этажа? Конечно, думать тут особо нечего, но все-таки... "12, 11,10... Что-то я долго ни о чем не думаю... 10, 9, 8, 7, 6... Мой балкон. 6,5,4... Балкон моего приятеля. Забыл к нему зайти. Вот, черт, а надо бы. Но теперь уже поздно, теперь уж он сам пусть ко мне на могилку заходит. 4, 3, 2... Здесь живет вредная старушенция Нюрка. Она все время ругается, когда кто-нибудь пачкает тротуар перед домом. То-то она разозлится, когда увидит здоровую ляпуху, которая останется от меня - берегись, Нюрка, тебе убирать!"

Е.Лена: Стихи про кота

У меня смышленый кот

Током заряжается.

Лапы он сует в розетку

И странно улыбается.

Дергаются уши,

Дергаются лапы,

И бежит по шерсти

Яркий холодок.

Холодок сияет

Синий, голубой,

А в глазах играет

Зубчатый гудок..."

М.Прахова: Мои стихи

Я полетела утром сегодны

Плавно, красиво и даже свободно.

Вот я лечу, и лечу, и лечу,

И отчего - я никак не пойму.

Вдруг ворона ко мне подлетает,

Ловко и резко шапку хватает,

Падают брови на руки мои,

Я уже сплю от вороньих когтей.

Д. Данин

По следам Кроули и Ексакустодиана

Говорить я не мог, лишь чертил круги на одеяле. Врач подсчитал круги и побежал за лекарством:

- Да, уже почти семь часов. Время принимать лекарство, верно?

- Нет, - хотел сказать я, - я хочу сказать, что я в седьмом круге дантова Ада.

В этот момент у меня начался буйный бред. Дикие долгие вопли вырывались из моего горла: меня неустанно пожирал Дис; каждый вопль свидетельствовал о встрече с зубом чудовища. Я не мог ничего объяснить врачу. Смерть - это переход из реальности положенного тебе гроба куданибудь, все равно, только бы в гроб не попасть. Пусть лучше в зубы чудовища. Ведь в гробу так скучно - там ничего нет, совсем ничего. Ексакустодиан был прав, взяв с собой вещи. Этим он приковал себя к гробу и в дантов ад уж точно не пойдет: что ему там делать, когда и здесь все есть.

А. Дунина

По следам Кроули и Батая

Он издал дикий вопль и мигнул.

- Увидите, - сказала я, - он издаст еще восемь воплей и еще восемь раз откроет свой глаз.

Доктор Киршоу взглянул на меня удивленно, но принялся считать.

Мои подсчеты оказались верны.

Он обернулся ко мне:

- Да человек ли вы?

- Нет, - отвечала я. - Я коллега своего мужа.

- Мне кажется, это внушение. Вы его гипнотизировали? Глазами?

- Нет, но я умею читать по его глазам.

- Да, теперь припоминаю. Я читал очень любопытную работу Батая.

- Это были детские забавы. Но позвольте мне продолжить работу.

И я стала выколупывать глаза умирающего. Врач дал последние распоряжения санитару и ушел.

Шпигина Алена: Что такое гроб? Гроб - это ящик, где лежат дохлые мертвецы. А раньше не было ящиков с мертвецами.

Я. Аушкин

В историческом пространстве,

в неком царстве-государстве,

дружно, как одна семья,

Черная семья жила.

Крышки гроба - главы рода,

Господа - Былые Годы,

Петли - мамы, гильотиночки - отцы,

Братья старшие - минуты и часы,

До казни.

Что может быть семейки этой безобразней?

Был Закон в том доме - бог;

он главе семьи помог

разложить все по порядку:

каждому свою зарядку

прописал, свое движенье

красоту смертей круженье.

Гильотины - пели песни,

Крышки гроба дружно вместе

исполняли менуэт;

Петли кушали обед;

Палачи меняли маски,

превращая трупы в сказки;

Мертвецы слагали шутки,

их рассказывали сутки...

громкий смех стоял всегда...

А Нестерова.

Петля

Быть или не быть?

Ответьте на вопрос!

Я мудрая-премудрая,

Ax, я ужасно мудрая,

Я самая премудрая

Стою с петлей в руке,

И петля моя мудрая,

Ох, мудрая-премудрая,

Она ужасно мудрая .

И знает про вопрос:

Быть или не быть?

Петлица изумительна,

Со смертью не сравнительна,

И с жизнью не храбрительна,

И к звездам знает путь!

Но самое пристойное,

Что песни упокойные

Мучительно, творительно

Вжик-вжикает чуть-чуть.

Слова у песни славные,

Но чуточку забавные,

И под такую песенку

Из нас не каждый рос:

"Быть или не быть?

Ответьте на вопрос".

М.Воробьянин: Сказка

В зимний день летал воробей в поисках гроба и ничего не нашёл, бедняга.

Вот и смерть пришла. Стал воробей искать себе места, где устроиться. Взлетел он на вершину огромной сосны, не понравилось ему на сосне - высоко, что ли?

А смерть близко. Агония наступает. Забился в снег, под траву. И тут нехорошо - низко, что ли?

А смерть ещё ближе. Потемнело кругом. Спрятался воробей в хмурый ельник, и в ельнике ему не по себе - иглы колются, что ли?

А смерть совсем близко. Вот-вот придёт.

Прыгает воробей по веткам, перелетает с куста на дерево, с берёзы на рябину. Нигде не может найти подходящего места: там ему неудобно, там ненадёжно, там ветрено.

Увидел он на опушке голый кустик лебеды, пристроился на тоненьком стебельке, поклевал семян.

- Ну, кажется, здесь в самый раз, - сказал, глаза закрыл и умер. Тут его кошки и съели.

Часть 2

Когда бы все так чувствовали силу гармонии! Но нет: тогда б не смог и мир существовать: никто б не стал заботиться о нуждах низкой жизни и предались бы все искусству вольному постройки гроба... Их мало избранных, счастливцев праздных, пренебрегающих презренной пользой...

Сквозь рты, желудки, пищеводы, Через кишечную тюрьму Лежит центральный путь природы К благословенному уму. Итак, да здравствуют сраженья, И рев зверей, и ружей гром, И всех живых преображенье В одном сознанье мировом.

Разби, раопро тишину

Отрока ап оды,

Шапро, олако олону

Бетонные уды.

Сират, перевязать, овать.

Бодо в кирпич, в онит.

А рядом - оранато тать

- И пусть оза кудыт!

Ну, коли так, дай скорее чаю. Да позови дочерей! Ах, сколь жизнь тому ужасна, кто во глубь ее проник...

Проникнуть до самой глубины жизни, т.е. до необходимости создания собственного гроба... Неизбежное приидет и грозящее сразит.

Часть 3

Поражаешься иногда практической сметке автора: "Та квартира ( или дом), где, быть может, вы родились, жили, и что так полюбили, хорошо, со вкусом обставили, не может никогда стать вашим гробом, какие бы усилия к этому не прилагались. Забейте дверь досками - выломают, сделайте бронированную дверь - проломят через стену соседа, забронируйте стену - влезут в окно через пожарную лестницу..."

Все мы в роли этого воробья, которому и умереть-то по-человечески негде. И самое подходящее для смерти место может оказаться самым неподходящим.

Заключение

Ексакустодиан, по словам Иосифа Пенкина, "пал возле своего детища". Положил он Ексакустодиана в гроб собственноручно. Стал рыть могилу, но в тот день не управился. Отправился домой, чтоб отдохнуть, а наутро со свежими силами продолжить начатое. Но на следующее утро не удалось отыскать ни Ексакустодиана, ни гроба. Ночь, видимо оказалась достаточно святой. Чтобы свершилось великое чудо: Ексакустодиана прибрали небеса. Остается надеяться, что все то, что мы создаем на этом свете, ожидает та же участь. Аминь.