«Ее худший кошмар»

Ее худший кошмар (fb2) - Ее худший кошмар [Her Darkest Nightmare] (пер. Татьяна Сергеевна Бушуева,Александр Викторович Бушуев) (Эвелин Тэлбот - 1) 1411K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Бренда Новак

Бренда Новак Ее худший кошмар

Brenda Novak

Her Darkest Nightmare

© 2016 by Brenda Novak

© Бушуев А. В., Бушуева Т. С., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство „Э“», 2018

* * *

Пролог

Стоит убить одного, становится просто убить и еще двадцать одного.

Марк Мартин, английский убийца

Когда Эвелин Тэлбот очнулась, она ничего не слышала. И ничего не видела. Опустилась тьма, но в сарае, в котором она лежала в холодной грязи, не было электричества.

Или… она уже не в сарае?

Мысли путались в голове…

Возможно, она была мертва. Она ожидала смерти, считая, что, в отличие от большинства людей, не доживет даже до окончания средней школы. Если она сейчас жива, то должна испытывать боль. За те три дня, что Джаспер Мур держал ее в плену в этом месте, боли было много. И все же в этот момент она чувствовала… нет, она ничего не чувствовала.

Что было совершенно непонятно.

Если, конечно, ей все это не приснилось. Неужели это был всего лишь кошмарный сон? Может, она проснется и отправится в школу, где увидит Джаспера. Он будет слоняться возле двери класса, подпирая стену вместе с другими парнями из бейсбольной команды и болтая о том, где они поужинают перед школьным балом.

Она представила себе, что говорит ему о том, что ей приснилось, будто он убил Мариссу, Джесси и Агату — всех трех ее лучших подружек.

Они наверняка от души посмеялись бы и обвинили во всем фильм ужасов, который недавно смотрели вместе, и он обнял бы ее за шею и привлек ее к себе, чтобы поцеловать, и этот поцелуй все бы исправил, вернул ее мир в нормальное состояние.

Увы, краткая вспышка надежды, которая пронзила ее, длилась совсем недолго. Разве ее кровать такая комковатая и твердая, как земля? Даже старый матрац, который они притащили сюда, когда впервые обнаружили это место и сделали его своим тайным местом свиданий, не казался таким жестким. Стоило ей сделать вдох, как в нос ударил запах дыма, и она вспомнила, как Джаспер бросил зажженную спичку на кучу хвороста, который собрал в лесу.

Он долго, едва ли не вечность сидел вон там, на одном из табуретов, которые они также принесли сюда, и курил «косяк».

До этого он никогда не курил «травку», по крайней мере не при ней за те полгода, что они были вместе. Но этот Джаспер Мур не был тем парнем, которого она знала. Этот Джаспер Мур был чудовищем. Он разглядывал ее, она же не осмелилась даже пошевелиться. Она закрыла глаза, чтобы не видеть того, что он делает. Но у нее было ощущение, что он внимательно наблюдает за ней, ожидая, что она умрет.

Как только он развязал веревку, которой опутал ее, она наконец смогла ощутить собственные руки. Но она не осмелилась вытереть кровь, стекавшую по ее шее. Она с трудом сдерживала булькающий хрип, вырывавшийся из ее горла при каждом вдохе, а висевший в воздухе дым затруднял и без того поверхностное дыхание. Она решила что, если прежде не умрет от потери крови, то наверняка задохнется. Но животный инстинкт подсказывал ей: ее последний и единственный шанс зависит от того, сможет ли она убедить его, что он сделал свое дело, когда перерезал ей горло.

— Это будет тебе уроком, сучка! — пробормотал он и наконец зашагал прочь, бросив ее одну на съедение огню, который развел, чтобы уничтожить следы.

Как только он ушел, она попыталась встать, но, по всей видимости, потеряла сознание. Тогда еще было довольно светло. По крайней мере, она представила себе, как он спешит домой, чтобы не опоздать на тренировку по бейсболу. Все то время, пока он удерживал ее здесь, он продолжал ходить в школу.

Возвращаясь под вечер, он со смехом рассказывал ей, как отчаянно вся округа пытается найти ее и ее подруг, — даже о том, что ученики и учителя говорят в школе, — как будто все это приводило его в восторг. Он говорил о молитвенных собраниях, о желтых лентах и взволнованных репортерах из теленовостей, которые ходили по пятам за всеми, кого она знала, выпытывая у них мельчайшие подробности о пропавших.

Когда же она спросила его, как ему удастся ускользнуть из дома, чтобы вернуться сюда, в эту хижину, он объяснил, что сказал всем, что тоже отправляется на ее поиски. По его словам, он отлично справлялся с ролью не находящего себе места бойфренда, и она нисколько в этом не усомнилась. Он мог сыграть любую роль.

Ведь он обманул и ее.

Неужели никто не понял, что он вовсе не был искренне расстроен? Почему никто пристальнее не присмотрелся к нему? Увы, на это даже не приходится надеяться.

Красавец-спортсмен, да еще с острым умом и богатыми родителями, он был настолько убедителен, настолько правдоподобен, настолько не похож на убийцу. Никто даже не заподозрит, что он способен на такое страшное преступление.

Зажмурив глаза, она из последних сил пыталась сдержать слезы. Самым страшным из того, что она испытала за эти дни, было то, что он предал ее любовь, причем таким чудовищным образом. Но ей лучше не думать об этом. Иначе ей станет лишь хуже. Ей нужно сосредоточиться на дыхании или, может быть, просто… стоп!

Огонь, похоже, потух. Она понятия не имела, почему он так и не пожрал ее и этот сарай, как задумывал Джаспер, но помимо едкого запаха дыма она уловила сладковатый, приторный запах разлагающейся плоти. С каждым днем зловоние становилось все сильнее и сильнее, от него мутило, выворачивало наизнанку. Джаспер признался, что у него стоит при мысли о том, что ее подруги незрячими глазами наблюдают за тем, что он с ней делал. Он сказал, что они просто зависают вместе, веселятся, как в старые времена, — лишь с той разницей, что ее подруги наконец навсегда заткнули свои болтливые рты.

Стоило ей подумать о том, что он с ними сделал, как по ее коже пробегали мурашки. А с каким удовольствием он говорил об этом! Что было в равной степени отвратительно. Она не могла выбросить из головы картину, представшую ее глазам, когда она отправилась на его поиски. Она никак не ожидала увидеть, как он раскладывал их тела, как будто это были обычные манекены. Он сказал, что убил их потому, что они пытались убедить ее расстаться с ним; сообщив ей, что на вечеринке неделю назад он приударил за Агатой — как будто их преданность каким-то образом сделала их всех виноватыми. Он заявил, что никому не позволит вставлять ему палки в колеса.

Он утверждал, что в его планы не входило убивать ее, но, судя по его поступкам, не похоже, что она была для него какой-то особенной или чем-то отличалась от них. Более того, чем больше боли он причинял ей, тем большее удовольствие получал. Ее страдания как будто что-то разжигали в нем, делали его другим. Она никогда не думала, что человек может быть таким.

И все-таки она еще жива. Она воспринимала запахи, она что-то чувствовала, а темнота… была просто темнотой. А ее путаные мысли? Но как им не путаться после всего того, что она перенесла? Она из последних сил сопротивлялась тяжести, что навалилась на ее конечности и как будто замедляла биение ее сердца, как могла, боролась за жизнь. По крайней мере ей не нужно бороться с огнем. Хорошо, что она лежала на полу, ниже клубов дыма, иначе бы она уже давно умерла.

Если она доберется до шоссе, возможно, ей удастся остановить проезжающую машину.

Подняв тяжелую, непослушную руку к горлу, она почувствовала собственную липкую кровь. Она лежала в луже крови. Но зияющий разрез на шее был не единственным увечьем. У нее явно сломана нога — конечность неестественно вывернута, так что сомневаться не приходится — и множество других, более мелких травм. Она видела всего лишь одним глазом и три дня ничего не ела, кроме всякой гадости, которую он запихивал ей в горло, упиваясь ее беспомощностью и унижением.

Разве у нее есть хотя бы половинка шанса?

Слишком поздно, решила она. Разве кто-то способен выжить после того, что ей пришлось вытерпеть? Не лучше ли использовать свои последние мгновения на земле, чтобы накорябать в грязи последнее сообщение, чтобы ее родные узнали, что ее убил Джаспер. По крайней мере тогда он понесет кару.

Но мысль о родителях вызвала в ней такую огромную тоску и жалость к ним — каково им будет, когда найдут ее истерзанное тело? — что она с великим усилием смогла принять сидячее положение. Когда же она не провалилась в очередной раз в беспамятство, то собралась с духом и, нащупав что-то твердое, схватилась за табурет Джаспера и кое-как поднялась на ноги.

И тогда снова вернулась боль. Почему она внезапно навалилась на нее из ниоткуда, она даже не успела понять. Но стоило ей выпрямиться, как все тело возопило в знак протеста. А когда она ступила ногой… о боже!

Она едва не потеряла сознание.

Сосредоточься! Держись! Гони боль прочь! Думай только об одном — что делать дальше!

Что означало — уйти оттуда, где были убиты ее подруги… куда он зазвал их, чтобы «поговорить наедине».

Ей было страшно. Вдруг Джаспер поймет, что хижина не сгорела, и вернется, чтобы проверить, так это или нет. Но если она хочет остаться в живых, ей нужно поторапливаться. Через пять минут или даже меньше ей может не хватить сил или присутствия духа.

Каждый шаг доставлял мучительную боль. Эвелин не имела понятия о том, как ей удалось проковылять через промокший от дождя лес. Она даже не была уверена, что движется в правильном направлении. И не важно, что она не меньше ста раз ходила по этой тропинке к хижине. Со всех сторон ее окружала зеленая листва, и все вокруг выглядело одинаково. Возможно, она ходила по кругу, но ей нужно двигаться, по-прежнему прилагать усилия. Она непременно должна найти кого-то, кто мог бы ей помочь.

Только выйдя на дорогу, она поняла, что достигла цели. И то лишь тогда, когда раздался звук автомобильного клаксона, предупреждая, что на нее несется какая-то машина. Ей посигналили, чтобы она убралась с дороги. Она же не могла сделать и шага, не смогла даже поднять руку, чтобы привлечь к себе внимание.

Она услышала, как взвизгнули тормоза, когда водитель свернул в сторону, чтобы не наехать на нее, услышала хруст гравия, когда машина остановилась. В следующий миг она рухнула на землю и, наверно, умерла бы прямо там, на пунктирной желтой линии, разделяющей две полосы дороги, если бы человек, который бежал к ней, не крикнул:

— Боже мой! Что с тобой случилось?

1

Мы все так или иначе порочны.

Ричард Рамирес, убийца, известный как Ночной Охотник

Двадцать лет спустя…

Он убьет ее, если сможет. Однажды он уже пробовал это сделать. Она не должна это забывать.

Бросив ручку на блокнот, который носила с собой, доктор Эвелин Тэлбот сунула пальцы под стекла очков и потерла глаза. Прошлой ночью она почти не спала. Ей снова приснился кошмарный сон.

— Плексиглас здесь установлен по конкретной причине, Хьюго. Он всегда будет между нами. И мы с вами знаем, почему.

Он явно рассчитывал услышать другой ответ. Нетерпение морщинами прорезало его красивое лицо с широким лбом и невинными на вид карими глазами, но он постарался не повышать голос. Более того, поступил с точностью до наоборот: понизил его до шепота.

— Я к вам даже пальцем не притронусь, клянусь! Я просто должен вам кое-что сказать. Перейдите на эту сторону, чтобы я мог кое-что шепнуть. Это займет всего минутку.

Чтобы схватить ее за горло или уложить в больницу, как это случилось, когда она впервые встретила его в Сан-Квентине, потребуется даже меньше минуты.

Вновь взяв ручку, она ответила размеренным тоном, который всегда приберегала для своих подопечных.

— Вы же знаете, что я не могу этого сделать. Так что скажите то, что вы хотите сказать, прямо здесь и сейчас. Мы занимаемся с вами уже две недели.

Он повернулся и посмотрел вверх, на камеру видеонаблюдения. Всякий раз, когда она встречалась с заключенным, сотрудник исправительного учреждения в одной из соседних комнат наблюдал за ходом процедуры по телевизору. Заключенные думали, что за ними следят лишь из соображений безопасности, но подобные беседы также записывались. Видеозапись давала ей возможность проанализировать мельчайшие детали телодвижений, что являлось, помимо манеры речи, главной целью ее исследований.

— Я не могу, — настаивал заключенный. — Не перед камерами. Если я это сделаю, я мертвец.

Кто-то убедил его. Эвелин ничуть в этом не сомневалась.

Хотя, учитывая умение подопечных лгать, она легко могла ошибаться. Не исключено, что он просто все придумал.

— Но кто может вам навредить? — Она наклонилась ближе. — И как?

Эвелин изучала личность Хьюго Эвански с тех самых пор, как три месяца назад, в ноябре, был наконец открыт Ганноверский дом. Он был одним из первых психопатов, переведенных сюда, и набрал 37 очков из 40 по так называемому доработанному опроснику Хэара для выявления психопатии. Однако если посмотреть на него или поговорить с ним, никому бы и в голову не пришло, что этот человек способен на убийство. С самого начала он казался Эвелин умным, покладистым и, главным образом, вежливым. Иногда он даже был готов ей помочь.

От этого ей было слегка не по себе, но будь у нее среди психопатов, изучать которых она приехала на Аляску, друг, им бы точно был Хьюго. Может, именно поэтому она была готова поверить ему, невзирая на то, что он совершил в прошлом, и то, что ей довелось пережить самой.

— Но я ведь был прав насчет Джимми, не так ли? — сказал он.

Полтора месяца назад он предупредил ее, что один заключенный собирается повеситься на простыни. Если бы не Хьюго, Джимми Уайз сейчас был бы мертв.

— Да, но вы не требовали, чтобы я рисковала жизнью, чтобы получить эту информацию.

— Потому что Джимми не угрожал мне!

— А кто вам угрожает сейчас?

Зажмурив глаза, он ударил лбом по стеклу. Эвелин ждала.

— Что я могу сделать? — спросил он после долгой паузы. — Как мне заставить вас поверить мне? Чтобы вы согласились поговорить со мной наедине?

Он задушил пятнадцать женщин и покушался на ее жизнь. А значит, он ничего не может сделать, потому что Эвелин не настолько глупа, чтобы вновь подвергать себя опасности.

— Извините, — сказала она. — Мне действительно очень жаль.

Его взгляд упал на четырехдюймовый шрам на ее горле.

— Значит, это из-за него?

Эвелин потрогала рубец. Что ж, в некотором смысле, Хьюго прав. Но ее позабавило, что он взял на себя личную ответственность за свое поведение в тот день, когда они встретились. Она могла бы напомнить ему об этом, но ее больше интересовало то, что он хотел ей рассказать.

— Да. Именно.

Поднявшись со стула, он прошелся по всей длине крошечной комнатушки, которая была «его» половиной места их обычных встреч, — этакий аналог «кушетки психоаналитика».

— Я никогда не допущу, чтобы с вами что-нибудь случилось, — сказал он, — если только смогу.

— А как же то, что случилось в Сан-Квентине?

В этот раз она не смогла сдержаться…

— Тогда я вас не знал. Теперь же все по-другому.

Да неужели? Вот в чем вопрос.

— Я ценю вашу заботу, — ответила она, что вовсе не значило, что она передумала.

Он замер на месте и повернулся к ней лицом.

— Вы не понимаете. Вам угрожает опасность. Она угрожает нам всем.

Тревога в его голосе и выражении лица заставили волоски у нее на руках встать дыбом. Неужели именно этого он и добивался? Решил запугать ее? Она была вынуждена признать, что своего он добился… но лишь потому, что выбрал эту тактику до 1 января. И он казался таким убедительным, таким искренним.

Видимо, даже ее все еще можно ввести в заблуждение…

Взяв со стола блокнот и ручку, Эвелин встала.

— Боюсь, нам придется закончить наш сеанс рано. Вы просто одержимы… Что бы ни было причиной вашего возбуждения, мы вряд ли сможем достичь результатов.

— Подождите! — Он бросился к стеклу. — Эвелин!..

Услышав, что он окликнул ее по имени, как будто они с ним были хорошие знакомые, она от удивления разинула рот. Впрочем, Хьюго тотчас поспешил исправить свою оплошность.

— Доктор Тэлбот, выслушайте меня. Пожалуйста. В этой тюрьме содержатся психопаты, верно? Мужчины, которые не знают ни сомнений, ни раскаяния.

Она не ответила, не сочла нужным. Он говорил очевидные вещи.

— Я пытаюсь сказать вам, — Хьюго взглянул на камеру, — что не каждый убийца в Ганноверском доме находится взаперти.

Что-что, а такое она не ожидала услышать.

— О чем вы говорите?

— Это все, что я скажу. Если только… Если только вы не согласитесь поговорить наедине. Я объясню, что я узнал, что видел и слышал. И я не трону вас даже пальцем. Я пытаюсь помочь!

Эвелин отказалась слушать этот бред. Ясно дело, что, выдавая себя за ее защитника, Хьюго надеялся обрести над ней некую власть, а сам тем временем потихоньку отнимал у нее душевное спокойствие. А вот этого она ему не позволит. В шестнадцать лет ее жизнь едва не оборвалась, а все потому, что она влюбилась в человека, похожего на Хьюго. Став восемь лет назад психиатром, она посвятила свою жизнь разгадке личности безжалостного убийцы. О разуме психопата она знала больше, чем кто-либо другой в мире, за исключением разве что доктора Роберта Хэара — он разработал опросник для выявления психопатии и занимался этой темой в течение почти тридцати лет. Увы, даже она не знала столько, сколько хотела бы знать, недостаточно, чтобы защитить ничего не подозревающих людей.

— Встретимся в наше обычное время послезавтра, — сказала она Хьюго. — Постарайтесь расслабиться. Вы становитесь параноиком.

Она направилась к выходу, но он отказывался признать поражение.

— Вы сами увидите! — крикнул он ей вслед. — Вы еще пожалеете, что не поверили мне!

Со вздохом глубокой усталости Эвелин бросила блокнот на стол и опустилась на стул.

— Что-то случилось? Болит голова?

Услышав голос Лоррейн Драммонд, обращавшейся к ней в открытую дверь, Эвелин подняла голову.

— Нет, я просто закончила беседу с Хьюго Эвански.

Когда в сентябре прошлого года Эвелин и начальство приступили к созданию центра, Лоррейн ответила на объявление в газете. Плотного телосложения, немолодая — ей уже было за пятьдесят, — она недавно развелась с мужем.

У нее был небольшой дом в Анкоридже в часе езды отсюда, двое взрослых детей и никакого образования, кроме средней школы. До развода она даже не работала, однако теперь прекрасно справлялась с обязанностями заведующей пищеблоком.

— Хьюго с самого первого дня вел себя идеально. Вы сами это говорили.

— Его не узнать. Он изменился, странно себя ведет.

— Тогда передайте его доктору Фицпатрику или другому специалисту. Не хотите дать себе отдохнуть?

— Доктор Фицпатрик уже задействовал его в своих исследованиях — с тех пор, как мы открылись. Мне неловко просить его о большем. Во всяком случае, после того, как доктор Брэнд уволился, а доктора Стейси Уилхайм подкосил опоясывающий лишай. Мы с трудом справляемся без них. Кто знает, как долго это продолжится, прежде чем мы сможем найти кого-то, кто заменит Мартина, а Стейси сможет снова вернуться на работу. — Кроме того, Эвелина считала своим долгом взвалить на себя самую тяжелую ношу служебных обязанностей. Ведь именно из-за нее все торчали здесь, у черта на куличках, с тридцатью семью худшими серийными убийцами Америки. Другие двести тринадцать заключенных были также диагностированы как психопаты, но их осудили за менее тяжкие преступления и в один прекрасный день выпустят на свободу.

— Как говорится, было бы желание, — настаивала Лоррейн.

— А его нет. Сейчас у нас в команде всего четыре специалиста. Я могу с ним справиться сама. — Мужчины-психопаты, для изучения психологических особенностей которых она приехала сюда, постоянно ею манипулировали или пытались это делать. С какой стати ей ожидать от Хьюго чего-то другого? Особенно если учесть, чем закончилась их первая встреча.

— В столовой он всегда такой милый и вежливый.

Лоррейн поставила на стол пакет с ленчем. Она часто приходила в корпус психиатрической лечебницы, чтобы принести Эвелин поесть.

Эвелин заглянула в пакет: морковь, яблоко, чашка куриного супа с лапшой и печенье с шоколадной стружкой.

— Я бы не стала клевать на эту удочку.

Джаспер тоже был милым и вежливым. И что он с ней сделал?

Лоррейн поправила в ухе серьгу.

— Доктор Фицпатрик говорит, что все мы носим маски. У психопатов такая маска больше похожа на зеркало. Психопат отражает для вас именно то, что, как ему кажется, вы хотите увидеть. Они внутри пустые.

Нет, не пустые. Эвелин ни секунды не верила в это.

Однажды она увидела обнаженную душу психопата, заглянула ему в глаза так, как никогда не заглядывал доктор Фицпатрик, и, видит бог, никогда этого не сделает. Мужчины, которых они лечили, были далеко не пустыми; слово «пустой» было слишком близко по значению к словам «нейтральный», «безвредный». Будь она религиозным человеком, то наверное заменила бы его на слово «бездушный», как наиболее подходящее, но она не была в церкви уже более десяти лет.

— Они знают, как втереться в доверие, — поправила она. — Как сделать вид, будто они сопереживают окружающим их людям. Они — волки в овечьей шкуре и потому способны причинить так много боли и страданий.

А люди, которые неравнодушны к их судьбам, обычно расплачиваются за свою доверчивость.

Лоррейн смерила Эвелин пристальным взглядом.

— Вы уверены, что это только Хьюго вас так расстроил? Вид у вас… измученный.

А ведь сегодня еще только понедельник. Не лучший способ начать неделю.

— Вчера вечером я плохо спала.

— Почему бы вам не пойти домой и не отдохнуть?

Эвелин лишь отмахнулась от такого предложения.

— Еще нет даже двенадцати.

— Послушайте, с этим местом ничего не случится, если вы пару часов отдохнете. Все и так восхищаются вашей преданностью работе, — а я больше всех, — но вы загоните себя, ей-богу, если не угомонитесь.

Эвелина вытряхнула из флакона ежедневную таблетку витаминов, которую держала в ящике стола, и бросила ее в стакан с водой.

— Не сгущайте краски. Со мной все в порядке. Я не могу уйти с работы. — Она бросила взгляд на часы на стене. — Наш новый заключенный будет здесь с минуты на минуту.

— Кто? Энтони Гарза? Я думала, что он появится не раньше четырех.

— Согласно прогнозу погоды, приближается снежная буря, и поэтому они вылетели более ранним рейсом. Вы разве не получили сообщение?

Лоррейн поправила сетку для волос.

— Сегодня утром я еще не проверяла электронную почту. Была слишком занята на кухне.

— Один из федеральных маршалов позвонил мне незадолго до моей встречи с Хьюго. Самолет уже приземлился в Анкоридже.

Из-за усиленной охраны, которая требовалась для перевозки «резонансных» убийц, их прибытие всегда становилось серьезным делом.

Весь персонал учреждения был предупрежден… просто на всякий случай, хотя присутствие Лоррейн вовсе не требовалось, в отличие от присутствия руководства клиники, надзирателей и команды психиатров. Не хватало, чтобы кто-то допустил оплошность, которая может привести к побегу или травме. Как первое учреждение такого рода, Ганноверский дом представлял собой радикально новый подход к изучению психопатии, а это означало, что все сотрудники должны проявлять высокий профессионализм, дабы не лишиться общественной поддержки, которой они так упорно добивались.

Только потому, что в отличие от других мест, которые рассматривало правительство, Хиллтоп не стал сильно противиться появлению на его окраине тщательно охраняемого психиатрического центра, нечего даже надеяться, что его жители останутся в стороне от такого резонансного события. Обычно местные жители, которые не работали в Ганноверском доме, держали свое мнение при себе, но это вовсе не значило, что они встретили ее и ее детище с распростертыми объятьями — особенно Амарок, красивый патрульный полицейский штата Аляска, он же единственный блюститель закона и правопорядка в городке.

— Что известно о Гарзе? — спросила Лоррейн.

Вопрос поверг Эвелин в замешательство. Отбор обитателей Ганноверского дома производился на основании преступлений, которые они совершили, и их поведения, что делало ее учреждение уникальным в своем роде, наряду с позитивным названием («Дом», а не «Тюрьма») и особым упором на исследования и лечение в отличие от обычных мест лишения свободы.

Но Энтони Гарзу Эвелин выбрала потому, что тот был практически неуправляем. Если бы специалистов Ганноверского дома попросили хорошенько взвесить все последствия такого решения, как, вероятно, и должно было быть, они наверняка отказались бы от него на том основании, что Гарза чересчур агрессивен и потому не подходит для их исследовательской программы. Он не только нападал на всех своих сокамерников; год назад он едва не убил надзирателя.

Но Эвелин считала, что ярость, зашкаливающий уровень ненависти и вербальной агрессии помогут выявить то, что они до сих пор безуспешно пытались в нем нащупать.

— Мы знаем, что он убил первых трех из своих четырех жен. Что он эгоцентрик, ему неведома привязанность к людям, он страдает манией величия и вообще отъявленный лжец. — Она поправила свой блокнот. — У него также наблюдается склонность к членовредительству, но это уже совсем другое.

— Как он убил своих жен? — Судя по лицу Лоррейн, она не хотела этого знать, но сочла своим долгом спросить.

Папка с делом Гарзы лежала на углу стола. Эвелина уже несколько раз перечитала подшитые в ней документы. Подтянув папку к себе, она открыла ее и пролистала несколько страниц, продолжая при этом говорить.

— В принципе, ничего особенно ужасного. Убил их молотком, а затем поджег кровать, на которой они лежали.

— И так со всеми тремя?

Найдя снимок сожженного остова передвижного дома, Эвелин на миг задумалась. Ей было страшно представить, что стало с бедной женщиной, которая находилась внутри. Увы, она так и не смогла остановить леденящие душу картины, мелькавшие в ее воображении.

— Да.

— Он не боялся, что три пожара подряд выдадут его с головой?

Эвелин пожала плечами и закрыла папку. Она предпочитала сохранять дистанцию между эмоциями и тем, с чем сталкивалась каждый день, иначе недолго сойти с ума.

Если же у нее не получалось это сделать, она пыталась это имитировать. Иначе от коллег не будет отбоя. Они замучают ее своим сочувствием: начнут предупреждать, давать советы, твердить, что, мол, она слишком серьезно относится к работе.

Но как можно воспринимать людей и проблемы, с которыми они имели дело, с меньшей серьезностью? Разве можно смотреть на их работу как на скучную трудовую повинность, которую приходится отбывать с девяти утра до пяти вечера?

— Он убил их в разных штатах, и ему почти удалось уйти от возмездия. Его осудили всего два года назад, через пять лет после убийства последней женщины. К тому времени он разошелся со своей четвертой женой. Думаю, он нашел то, что ему подходило, и решил не искать дальше.

Лоррейн щелкнула языком.

— Странно, что эти случаи не связали друг с другом раньше. А как насчет последней жены? Почему он ее не убил?

— Кортни Лофленд? Понятия не имею, — ответила Эвелин и отложила папку. — Она снова вышла замуж и живет в Канзасе.

— Повезло ей. Бьюсь об заклад, вы бы с ней охотно поговорили, чтобы узнать, что она скажет про поведение — Гарзы.

— Я уже отправила ей письмо, — с улыбкой сказала Эвелин.

Лоррейн покачала головой.

— Я должна была бы догадаться. Вы ни одной мелочи не упустите.

Эвелин пропустила мимо ушей комплимент своему усердию, потому что знала: потребность давно превратилась в одержимость.

— Если она согласится на беседу, я слетаю туда и встречусь с ней.

— И оставите все это? — Лоррейн развела руки, как будто хотела обнять весь обширный двухэтажный комплекс, в котором кабинет Эвелин занимал лишь крошечную часть третьего крыла здания.

Снаружи снег валил сплошной стеной; Эвелин даже больше не могла разглядеть Чугачские горы. С тех пор как она приехала сюда в сентябре, толщина снега составляла шестьдесят дюймов, а ведь на календаре еще лишь 13 января.

— Было бы неплохо погреться на солнышке, — призналась она.

— С удовольствием составила бы вам компанию. Я никогда не уезжала от тюрьмы дальше собственного дома.

Эвелин оторвала взгляд от окна.

— Сначала вам пришлось бы побороться за такую возможность с нашими психиатрами. Они все с радостью вернулись бы в континентальные штаты.

Именно тоска по дому вынудила Мартина Брэнда вернуться в родной Портленд.

Было непросто приспособиться к такой враждебной среде, как здесь. Гулкие коридоры, хлопающие двери, иногда стоны или безумный смех — к такому привыкнуть трудно. Добавьте к этому долгую темную зиму и одинокие вечера, чаще проводимые в обществе стопки папок с документами и журналов по психологии, нежели с людьми, и воспоминаний о бесчисленных разговорах, полных кровавых подробностей. В общем, жизнь здесь была суровой, и не только из-за погоды.

— Вы берете кого-то с собой? — спросила Лоррейн.

Эвелин покачала головой.

— У нас нет средств. Мне повезет, если Федеральное бюро тюрем оплатит мой билет.

— Так кто же будет работать с мистером Гарзой?

— Как вы думаете?

— Не вы… вы и так тянете на себе больше, чем остальные. У вас даже нет времени подумать о чем-то, кроме ваших пациентов.

Эвелин одарила ее грустной улыбкой.

— Возможно, вы этого не замечаете, но в Хиллтопе в принципе нечем заняться, кроме работы, особенно в это время года.

— Это почему же? Можно время от времени развлечься.

— Это как?… Выпивать в «Лосиной голове»?

— Почему бы нет?

Эвелин однажды была там прошлым летом, еще до открытия Ганноверского дома. Ее отвел туда Амарок. Она хорошо провела время, но старалась об этом не думать.

— Никогда не знаешь, какого парня там встретишь, — добавила Лоррейн в качестве соблазнительной при-манки.

Эвелин закатила глаза.

— Это точно.

— Я имела в виду, там можно встретить того, с кем будет весело и интересно, а не опасно.

Например, с Амароком. До Лоррейн наверняка дошли какие-то слухи о них. А может, и нет. Как и многие другие сотрудники Ганноверского дома, Лоррейн жила в Анкоридже, а в Хиллтоп приезжала лишь на работу и не общалась с местными жителями.

— Нет никаких гарантий.

— Могли бы взять с собой Гленна.

Гленн Уиткомб, один из надзирателей, взял шефство над ними обеими, как, впрочем, и над другими женщинами, работавшими в Ганноверском доме. Если имелась такая возможность, он провожал их за ворота тюрьмы, помогал донести что-то тяжелое или счистить с машины снег.

— Гленн, как и вы, уезжает на машине домой, — сказала Эвелин. — Ему не нужно оставаться здесь, в Хиллтопе, дольше, чем того требует его работа.

— Почему нет? Зачем ему спешить домой? К кому? К его замужней сестре? Ему тоже нужно найти свою вторую половинку.

— Когда-нибудь он непременно кого-то встретит.

И все же их дружба исключалась. Эвелин чувствовала, что Гленн восхищен ею, и понимала, что должна быть осмотрительной. Дружеские отношения с охранником были бы проявлением непрофессионализма и могли подорвать ее авторитет среди коллег и пациентов.

— Да ладно, — сказала Лоррейн. — Когда-нибудь вам придется преодолеть прошлое.

По сути, она повторила Эвелин ее же слова.

— Я давно примирилась с моим прошлым. И вполне счастлива, — ответила она, зная, что в душе носит еще больший шрам, чем тот, что у нее на шее.

После того жуткого случая она почти десять лет лечила тело и душу.

— Вы решили оставаться до конца своей жизни одна? — напрямик спросила Лоррейн.

Внезапно ощутив голод, Эвелин вытащила из пакета морковку. Может, если она что-то съест, то обретет второе дыхание.

— Мне не нужен мужчина. Я наполнила свою жизнь другими вещами.

— Психопатами?

— Целью, — ответила она, разрывая упаковочную пленку. — И для ее достижения я могу вместить в мой график еще одного заключенного.

— Не жалеете вы себя. Так и перегореть недолго.

— Спасибо за предупреждение и обед, — ответила Эвелина. — Что бы я делала без вас? Но со мной все в порядке. Правда, в самом деле. Кстати… дядя Гленна установил у вас в доме охранную сигнализацию?

Лоррейн выразительно посмотрела на нее, давая понять, что от нее не скрылось, что Эвелин намеренно сменила тему разговора. Но тем не менее ответила на ее вопрос.

— Еще на прошлой неделе. Этот пронзительный звук, всякий раз, когда я открываю дверь, когда-нибудь доведет меня до инфаркта.

— Ничего, привыкнете, — усмехнулась Эвелин. Она имела все основания так утверждать, потому что дядя Гленна установил точно такую же и в ее доме. Лично ее этот звук успокаивал. — С сигнализацией надежнее.

— Пожалуй. — Тем более что муж Лоррейн ушел от нее шесть месяцев назад, и теперь она живет одна. Эвелин по-думала, что это поможет Лоррейн обрести душевное спокойствие, главное, привыкнуть к тому, как работает сигнализация.

— Я лучше спущусь вниз, прежде чем разразится весь этот ад, — сказала Лоррейн. — Но я хотела спросить вас… Есть что-то новое от Даниэль?

— Коннелли? То, которую вы взяли помогать на кухне? Еще нет. А почему вы спрашиваете?

— Она не пришла сегодня утром на работу.

— Вы пробовали позвонить ей домой?

— Конечно. И не один раз. Никто не берет трубку.

— Вы уверены, что она не разговаривала с начальником тюрьмы или с кем-то из персонала? Может быть, она заболела. Или выключила телефон, чтобы выспаться.

Эвелин прервал стук в дверь, а в следующие мгновение в дверь сунула голову ее помощница, миниатюрная Пенни Сингх.

— Только что позвонила служба охраны. Привезли Энтони Гарзу.

— Спасибо.

— Вы хотели поговорить с маршалами? — спросила Пенни.

— Конечно. — Эвелин чувствовала, что важно поблагодарить конвой.

Иногда с конвоем передавали предостережения или иную важную информацию. Кроме того, Эвелин взяла за правило встречаться с каждым заключенным, как только тот получил тюремный комбинезон и предметы первой необходимости, чтобы завести на него карту, сделать несколько первых заметок о его поведении и психологическом состоянии: надо ли ждать от него проблем в будущем.

— Тогда вам нужно поспешить, — поторопила ее Пенни. — Они не могут ждать. Боятся опоздать на рейс, потому что снег может повалить сильнее.

Эвелин отлично понимала их спешку. Из-за чудовищных холодных фронтов, которые катились через Анкоридж, угодить в буран было проще простого, а значит — застрять в этом краю на неделю или даже дольше.

— Иду.

Она повернулась к Лоррейн.

— Я опять о Даниэль… вы не могли бы прокатиться до ее дома?

— Не во время работы. Не сейчас, когда мне тут некому помочь. Но я обязательно загляну к ней по дороге домой.

— Отлично. Позвоните мне, если по какой-то причине ее там нет.

Лоррейн кивнула, и Эвелин вышла из комнаты. Но уже через минут пятнадцать начисто забыла о Даниэль. Пока охранники регистрировали Гарзу, она встретилась с маршалами в конференц-зале. То, что они рассказали о новом ее подопечном, не могло не тревожить. Таким образом, она уже была взвинчена, когда, сразу после того, как они ушли, раздался прерывистый звон аварийной сирены, от которого сердце едва не выскочило у нее из груди…

2

Меня всегда влекли убийства и смерть.

Дэвид Берковиц, убийца по прозвищу «Сын Сэма»

Им пришлось сделать ему седативный укол. Это то, что конвоиры сказали Эвелин, прежде чем уехали. По их словам, Гарза представлял опасность и для себя самого, и для окружающих и единственным способом благополучно переправить его из одного места заключения в другое было напичкать его седативными препаратами. Фельдшерица тюрьмы «Флоренс» в Колорадо, где Гарза находился ранее, четыре часа назад вколола ему триста миллиграмм трамадола. В сопроводительных документах имелась соответствующая запись.

Увы, к тому времени, когда он прибыл в Ганноверский дом, действие транквилизатора прекратилось. По словам дежурных в регистратуре, Гарза был слегка возбужден и, несмотря на цепи и наручники, быстро пришел в неистовство и боднул одного из надзирателей головой. В этот момент кто-то включил сирену. Охранники повалили Гарзу на пол и, сняв наручники, надели на него смирительную рубашку, чтобы еще больше ограничить свободу движений.

Теперь его охраняли четверо надзирателей вместо обычных двух. Держа его за плечи, чтобы он не упал, поскольку на ногах у него все еще были кандалы, они втащили его в изолятор, напротив кабинета Эвелин. Гарза продолжал бесноваться, угрожая разорвать на клочки любого, кто к нему приблизится.

— Я не останусь в этой дыре! — кричал он. — Вы все подохнете, если мне хоть что-то сделаете! Вы слышите?

— Может, отвести его в камеру? — спросил Гленн Уиткомб. Очевидно, надзиратель сомневался, что для Эвелин будет от Гарзы какой-то толк, когда тот в таком состоянии. Она была вынуждена согласиться с Гленном. Она уже собралась предложить надзирателям забрать пациента и дать ему возможность остыть. Но тут до Гарзы дошло, что она находится по другую сторону стеклянной перегородки. Он тотчас умолк и успокоился.

— Кто ты? — Он, словно ястреб на жертву, пристально уставился на нее, и его темные глаза сверкнули безумием.

Первое, что она заметила, так это что глаза эти были слишком близко посажены, нос слегка кривоват, а широкое лицо почти начисто лишено подбородка. Редкая бороденка или чуть более длинные волосы на макушке сделали бы это менее заметным. Но с его обритой головой…

Тем не менее она не назвала бы его уродливым — обычная, заурядная внешность. Готовая к тому, что их первая встреча обернется именно так, Эвелин постаралась придать лицу спокойное выражение. Она не могла, да и просто не смела показать этому типу, что он заставил ее нервничать. Если он считал, что первым попытался ее запугать, то, увы, он ошибался. Даже резкий поворот в поведении не стал для нее неожиданностью.

Порой обитатели Ганноверского дома напоминали ей актеров в спектакле, — так быстро и легко им удавалось входить и выходить из образа, который казался им наиболее подходящим.

— Ах, все-таки вы вменяемы, — произнесла она. — Так что же вы пытались делать, мистер Гарза? Предупредить нас, что с вами шутки плохи?

Он не ответил на вопрос.

— Кто ты?

Она надела очки, которыми пользовалась чтобы не утомлять глаза, и сделала пометку в сопроводительных документах. Низкая переносимость фрустрации. Возможно, дезорганизованный «актер», и все же… Кажется более расчетливым. Агрессивен, когда боится, или неуверен, или столкнулся с незнакомым стимулом…

— Эй! Я задал тебе вопрос! — Он почти потащил за собой надзирателя, чтобы шагнуть ближе к стеклянной перегородке.

Охранники начали оттаскивать его назад, желая показать, что ему лучше вести себя смирно. Похоже, они уже были злы на него. Одного из их коллег-надзирателей доставили в медпункт со сломанным носом — Гарза боднул его головой. Однако Эвелин отложила блокнот и жестом велела отпустить Гарзу. Она здесь для того, чтобы изучить пациента, а не наказывать его. Это различие было важно для нее самой.

— Я ваш новый врач.

— Нет, ты моя новая жертва, — возразил Гарза. Он издал чмокающий звук и осклабился, обнажив сломанные передние зубы — результат его попытки грызть стену из шлакобетона в его последней тюремной камере.

Эвелин сделал вид, что пропустила его угрозу мимо ушей.

В целом, учитывая, какими страшными и откровенными подчас бывают заключенные, она неплохо справилась с тем, что услышала. Когда имеешь дело с самыми страшными преступниками Америки, легко можно ожидать любых угроз. Обычно их поведение было ей понятно, даже если понимание не равнялось оправданию. Многие из мужчин, с которыми она сталкивалась, пытались заполучить контроль в мире, где они ничего не могли контролировать, внушая страх другим людям. Это в какой-то степени давало им силу. Иногда они угрожали ей просто потому, что хотели, чтобы их презирали, коль ими больше нельзя было восхищаться, им же хотелось хотя бы что-то представлять собой.

Но даже покинув вечером Ганноверский дом, Эвелина не смогла стереть из памяти образ Энтони Гарзы и его злобную ухмылку. Не исключено, что он единственным известным ему способом демонстрировал свое несогласие с переводом в другое место, однако Эвелин почему-то была убеждена, что в брошенной им фразе про «новую жертву» кроется нечто большее, нежели просто желание ее напугать.

Что-то в нем самом и в их коротком общении подтверждало подозрения, возникшие у нее, когда его дело впервые попало к ней на стол. Возможно, он убил стольких женщин, на которых был женат, с тем, чтобы избежать процедуры развода, из мести за то, что они собирались оставить его, или же ради той небольшой суммы страховки, которую он надеялся получить. Но в душе он был садистом-убийцей, отнимавшим человеческие жизни просто из удовольствия. Это заставило ее задуматься: что, если ли он убивал и других женщин, а не только тех трех?

Она была готова поспорить, что он…

— Так как насчет заплатить за кофе? — вырвал ее из задумчивости чей-то бас.

Эвелин застыла рядом с кофейным автоматом, рассеянно помешивая содержимое бумажного стаканчика. Ей не хотелось возвращаться на холод. Буран неистовствовал вовсю, температура резко упала до минус двадцати.

Как оказалось, вопрос ей задал вовсе не кассир, а полицейский штата Аляска, с которым она недолго встречалась летом — если пару ужинов, один поцелуй и несколько телефонных звонков можно вместить в понятие «встречаться». Его звали Бенджамин Мерфи, но местные жители называли его сержант Амарок. Он сказал ей, что получил это прозвище — «волк» на языке эскимосов — еще в школе, после того как какой-то хулиган затеял с ним драку. Видимо, Мерфи выиграл этот бой. Впрочем, такой, как он, способен выиграть практически любой бой.

Сейчас ему было двадцать девять. На нем была теплая куртка, которая делала его мощные плечи еще шире, и шапка-ушанка, предназначенная для защиты всего на свете, кроме его пронзительно-голубых глаз. Остальная часть его лица была видна только потому, что он не удосужился завязать под подбородком отвороты шапки. В его темной бородке застряли кристаллики льда. Судя по его виду, он и сам не отказался бы выпить чего-то горячего, если бы только она освободила ему путь к кофейному автомату.

Поскольку летом между ними все закончилось не лучшим образом, Эвелин улыбнулась, пытаясь показаться приветливой.

— Неужели ты бы отвез меня в тюрьму за то, что я выпила несколько глотков кофе и не заплатила?

Амарок даже не улыбнулся. Проигнорировав веселую музыку и огни магазинчика, он повернул голову к окну, за которым бушевала метель. Кстати, та разразилась позже, чем ожидалось, из-за чего, собственно, Эвелин и оттянула свой отъезд из Ганноверского дома почти до девяти часов. Благодаря спутниковой антенне у нее был Интернет, и в принципе она могла работать дома. Но сильный снегопад нередко вырубал связь. Не говоря уже о том, что ей не слишком нравилось сидеть дома одной.

Каким бы уютным, даже стильным ни был ее дом, в нем было слишком тихо. В нем она чувствовала себя полностью отрезанной от окружающего мира, особенно во время метели, когда частенько обрывалась телефонную связь. Здесь не было никаких вышек сотовой связи, так что мобильник был бесполезен. Теперь у нее не было даже смартфона — она продала его, прежде чем перебраться в это захолустье под названием Хиллтоп.

— В такую непогоду тебя никуда не отвезешь, — сказал он.

— Хорошо, что у тебя на внедорожнике есть снегоочиститель. — Кроме снегоочистителя у него также были полный привод, мощные шины, ломик, домкрат и достаточное количество запчастей и прочих припасов, чтобы в случае чего продержаться в течение недели. Сотрудники полиции в этих краях были готовы к любому повороту событий.

Амарок снял перчатки и жестом указал на свою машину, стоявшую рядом с ее «БМВ».

— Был снегоочиститель и сплыл. Сегодня днем гидравлический подъемник вышел из строя. Какая мне польза от ковша, если я не могу его опустить.

Эвелин отметила про себя, что Амарок не стал глушить мотор своего внедорожника. Он лишь выключил фары, чтобы они не светили на витрину магазинчика, но стеклоочистители на лобовом стекле продолжали упорно трудиться изо всех сил, стараясь не отставать от летящего снега.

Наверно, и ей не следовало выключать двигатель, да и дворники тоже. Когда она заехала сюда, чтобы купить кофе и хлопьев на завтрак, она даже не подумала о таких вещах. Все ее мысли были заняты Энтони Гарзой и тем, что он мог натворить. Впрочем, дело не только в нем. Просто у нее такая привычка, всегда выключать мотор и забирать ключи зажигания. Жители Бостона не оставляли машину с работающим мотором, если рассчитывали по возвращении снова сесть за руль.

— Вот уж не везет так не везет, — сказала она.

Не заботясь о состоянии прически, Амарок снял шапку и почесал голову. Он был явно уверен в себе, поскольку знал, что чертовски привлекателен независимо от того, причесан или лохмат. Или же после того, как она полностью разочаровала его, ему стало все равно, что она о нем думает.

— Мне как раз таки повезло — возразил он. — Я еду домой вместо того, чтобы дежурить всю ночь. А вот всем остальным — да, жутко не повезло. Без снегоочистителя я не могу помочь в расчистке дороги, а значит, Филу придется долго заниматься этим делом в одиночку. — Амарок несколько секунд пристально смотрел на нее, что дало ей — надежду, что он как-то смягчится и простит ее.

Но этого не произошло.

— Думаю, тебе стоит поспешить домой, пока дороги не завалило снегом, Вряд ли Фил успеет очистить эту часть города. Для него это не первостепенная задача, поскольку здесь остались лишь ты да еще пара человек. Сначала он будет чистить более оживленные дороги.

Что означало, что, возможно, уже слишком поздно. Зря она не построила дом поближе к остальным.

Когда она выбирала место для строительства, на земле не было снега. Ей и в голову не приходило, как одиноко ей будет жить на отшибе. Из местных жителей она никого не знала и не подумала, насколько это важно. На тот момент главным для нее были собственное спокойствие, красивый вид и то, что ей наверняка захочется отдохнуть от общения с другими врачами.

— Верно. — Она в знак приветствия подняла чашку. — Приятного вечера!

Он кивнул и стал наблюдать за тем, как она расплачивается за коробку мюсли и кофе. Его глаза буквально буравили ей спину. Она даже застеснялась. Теперь с ней такое бывало постоянно, стоило ей случайно столкнуться с ним в городе. Втянув голову в плечи, Эвелин поспешила выйти из магазинчика на непогоду.

На ней были теплые непромокаемые ботинки и теплая куртка, но шапку она забыла в своем кабинете. Сев за руль, Эвелин не могла избавиться от чувства, что она еще пожалеет о том, что не вернулась за ней. Она нажала кнопку стартера. Мотор молчал.

— Ну давай же! Тебе всего три года. Вспомни, как ты обошлась мне в круглую сумму, — пробормотала Эвелин, обращаясь к машине, и снова попыталась ее завести.

Стартер молчал. Что случилось? Аккумулятор? Генератор? Что-то еще? Почему возле Ганноверского дома ее «бумер» завелся с первого раз, но заглох сейчас?

Она ведь пробыла в магазине совсем недолго…

Чертыхнувшись, она ударила по рулю и откинулась на спинку сиденья. Снег плотно залепил ветровое стекло. Если не считать тусклого свечения приборной панели, она сидела в кромешной тьме.

А еще было холодно. Даже без ветра. Холодно и темно. В этом краю всегда было чертовски холодно и темно!

Сделай глубокий вдох. Успокойся. Попробуй еще раз.

И она попробовала. Бесполезно. Черт, похоже, она влипла. Как говорится, не было печали… Вряд ли она сможет дозвониться до ближайшего отделения ААА (ААА — Американская автомобильная ассоциация. — Прим. перев.) и спокойно переждать в теплом помещении магазина, пока не прибудет помощь. Никакого отделения ААА здесь нет и в помине. Да и с какой стати ему здесь быть? Людей здесь почти нет, а значит, на прибыль не приходится даже рассчитывать. Но если она сейчас не заведет свою машину, то застрянет здесь на всю ночь, да еще в такой буран. Ведь на весь город имеется всего один снегоочиститель.

— Черт возьми! — Придется вернуться в магазин и попросить Амарока помочь ей. Чего ей совершенно не хотелось делать. Она хорошо помнила его неодобрение — он даже не пытался его скрыть, — когда впервые приехала в этот город, его недовольство появлением здесь Ганноверского дома, его скептическое отношение к ее намерениям, ее машине, почти ко всему, что имело к ней отношение. Он был против того, чтобы по ее инициативе в его родной город свезли убийц-рецидивистов. Он едва ли не открытым текстом велел ей убираться прочь. Затем они начали встречаться, и он отчасти изменил свое отношение. Но потом ему захотелось большего, чем она могла бы дать ему, и после этого все развалилось.

Зажмурив глаза, она ущипнула себя за переносицу и попыталась взять себя в руки. Затем, полная решимости грудью встретить очередной порыв ледяного ветра со снегом, открыла дверь и чуть не ударила его. Сержант уже вышел наружу, и, похоже, собрался постучать в окно ее «БМВ».

— Извините! — Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать вой ветра. — Я не хотела…

— Что случилось? — бесцеремонно перебил он ее.

Он не горел желанием торчать на снегопаде дольше, чем нужно. Кстати, Эвелин тоже.

— Машина не заводится.

— Это почему?

И как только ее угораздило уйти с работы без шапки! Но к тому моменту, когда она поняла, что забыла ее надеть, ей было лень возвращаться через пост охраны. Ничего страшного, решила Эвелин, она быстро добежит до машины. И вот теперь она платила за это свое решение, точно так же, как платила за то, не решилась обменять «БМВ» на куда более надежный пикап. Ее «бумер» был просто не создан для такой погоды.

— Не знаю. После работы она завелась с первого раза.

— Дай попробую.

Амарок махнул рукой — мол, уступи водительское сиденье. Эвелин уступила, хотя и сомневалась, что он сможет сделать нечто большее, нежели она. Возможно, нажав на кнопку стартера, он хотел услышать, что, собственно, произошло.

Двигатель даже не пискнул, совсем как после ее попытки.

— Зайди в магазин! — бросил ей Амарок, а сам потянулся к рычагу, который открывал капот машины.

Из-за перчаток было нелегко убрать от лица волосы, но Эвелин попыталась.

— Что ты сможешь сделать в такой снегопад?

— Без света? Скорее всего, ничего.

— Так… И если мы не сумеем завести мотор?

— Я подвезу тебя домой, а твоей машиной займусь — завтра.

При условии, что буран завтра закончится. Если же нет, она на пару дней застрянет в своем доме в обществе одного лишь Зигмунда, ее кота.

На всякий случай — вдруг так оно и будет — Эвелин вернулась внутрь и поверх уже сделанных покупок добавила в сумку мюсли, несколько банок супа, печенье, сухари — в общем, все, что только ей приглянулось. Увидев, как она опорожняет его полки, кассир, Гаррет Бойл, старый седой вдовец, живший в задней части магазина, вопросительно поднял свои лохматые брови. Но Эвелин, когда она запасалась едой, казалось, будто тем самым она защищает себя от — худшего.

Гаррет даже окликнул ее, но тут вошел Амарок и потопал, стряхивая с ботинок снег.

— Ну как? Что-то получается? — спросила она.

Амарок нахмурился.

— Нет. Не могу понять, в чем дело. Ведь я не механик. И уж точно никогда не копался в «БМВ». У нас в Хиллтопе таких почти не увидишь.

Эвелин была уверена: только она и еще несколько других врачей разъезжали в дорогих автомобилях. Впрочем, вовсе не ради того, чтобы пустить пыль в глаза.

Ее маленький седан не был даже дорогой моделью. Она не стала менять его на другую машину, оставив в качестве подушки безопасности. Переехав сюда, она отказалась от всего, к чему привыкла, живя в Бостоне. Но расстаться с машиной не была готова. Было в этом нечто окончательное. Как будто, поступи она так, ей никогда уже не покинуть Аляску.

— Надеюсь, я найду кого-нибудь, кто бы мог это исправить, — сказала она.

— Найдешь. Завтра. Давай я отвезу тебя домой.

Он посмотрел на покупки в ее руках, затем на остальные, грудой сваленные на прилавке.

— Только не говори мне, что у тебя дома нечего есть.

— Помимо годового запаса кошачьего корма, в моем доме есть нечего, — сказала она. — Как ты знаешь, я редко бываю там.

Он покачал головой.

— Ты чужая на Аляске.

— Не поняла? — Она смотрела на него, пока он не отвернулся.

— Не важно. — Он вынул из одного мешка коробку. — По крайней мере, ты купила пончики. В чрезвычайной ситуации без них никак.

Он явно увиливал от своего первого комментария, чтобы только она не уцепилась за эту его фразу: «Ты чужая на Аляске».

— Лучше с ними, чем без них, — сказала она.

— Вынужден согласиться. Пойдем. — Он схватил четыре сумки, которые не помещались в ее руках, и понес их к своей машине.

Она пошла следом, чтобы он загораживал ее от ветра, но ее лицо и уши онемели даже прежде, чем она успела сесть и закрыть дверь. К счастью, Амарок оставил включенным не только мотор и дворники, но и обогреватель.

— Почему ты живешь в этой дыре? — спросила она.

— Я здесь родился, — сказал он, как будто она этого не знала. Затем включив рацию: — Фил, это Амарок. Ты меня слышишь?

— Слышу, сержант… — прозвучал сквозь треск помех.

— Как там дела с очисткой дорог?

— Хреново… Вряд ли я один справлюсь.

— Просто делай свое дело.

— …да я делаю… долгая ночь.

— Послушай, Фил, когда ты последний раз был рядом с домом доктора Тэлбот?

— Какого доктора?

Рация затрещала еще сильнее, отчего разобрать, что он говорит, стало почти невозможно.

— Тэлбот. Ну та, что начальница в Ганноверском доме.

Ничего. Никакого ответа.

— Тэлбот. Ты меня слышишь?

— Да, сержант. Нет… больше, чем я могу… Но я закончил чистить дорогу, которая ведет туда, где живут остальные врачи, если от этого есть какая-то польза.

Пользы не было никакой, но Амарок не стал его расстраивать.

— Есть шанс, что ты расчистишь и ее дорогу?

— Только если ты попросишь… Люди застряли… на этой стороне города.

— Нет. Это только ухудшит ситуацию. Спасибо.

— …продолжать… то, что делаю?

— Давай, — сказал Амарок и отключил связь.

Эвелин вопросительно посмотрела на него.

— Дорогу не чистят?

— Не чистят, — повторил он.

— Что это значит?

— Это означает, что только чокнутый отправится к твоему дому. Этак недолго застрять в сугробах высотой в три-четыре фута.

Эвелин крепче сжала свою сумку.

— Ты думаешь, что мы не сможем? Даже с цепями?

— Лучше не пытаться. Или тебе хотелось бы застрять здесь на всю ночь?

— Нет, конечно. — Разумеется, он прав, но… — Что еще мы можем сделать? Вернуться в Ганноверский дом?

— До тюрьмы еще дальше.

— Но чтобы снять номер в мотеле, нужно ехать до самого Анкориджа.

Потянув рычаг коробки передач, он дал задний ход.

— Это тоже невозможно. Тебе придется остаться у меня.

— Что? — От неожиданности Эвелин даже разинула рот.

Амарок остановил грузовик и жестом указал на телефон-автомат на стене здания. Из-за снега тот был едва виден.

— Это не какая-то уловка. Если хочешь, можешь выйти и позвонить одному из своих докторов, не стесняйся.

За исключением разве что шестидесятитрехлетней Стейси, которая в данный момент сидела на больничном, у нее не было друзей среди врачей. У нее были партнеры по профессии. Они были неизменно вежливы друг с другом, но ей не хотелось навязываться им. Управлять таким местом, как Ганноверский дом, было непросто — сколько людей, столько и характеров. Эвелин подозревала, что некоторые из ее коллег были недовольны. Им казалось, что она слишком сильно давит на них и остальных сотрудников. Похоже, им казалось, что она пытается показать всем, что она здесь главная, хотя на самом деле она просто хотела добиться результатов.

— У меня есть знакомая, которая живет на полпути между Хиллтопом и в Анкориджем, — предложила она, думая о Лоррейн.

— Ближе к нам или ближе к Анкориджу? — Амарок был вынужден повысить голос, перекрикивая доносившиеся из рации голоса, мурлыканье нагревателя, постукивание мотора и завывание метели.

— Ближе к Анкориджу, — призналась Эвелин. Можно сказать, на самой окраине.

Брови Амарока скользнули вверх.

— Это твоя самая близкая подруга?

Она отвела взгляд.

— Я мало с кем общаюсь, что, впрочем, вряд ли тебя — удивит.

— Это твой собственный выбор, — отозвался он.

Она тихо вздохнула.

— Прости, Амарок. Если ты хочешь, чтобы я снова извинилась, я это сделаю.

— Я не прошу тебя извиняться. Я вообще ни о чем тебя не прошу. Я просто говорю, что, если твоя знакомая в Анкоридже — это единственная альтернатива, тебе лучше остаться со мной, нравится тебе это или нет.

— Я не возражаю, если… Если ты не возражаешь.

По нему это не слишком видно, но, как говорится, спасибо за предложение.

— Я не возражаю. Особенно если ты не против поделиться.

3

Я не понимаю, почему люди хотят быть друзьями. Не понимаю, что делает людей привлекательными друг для друга. Не понимаю, что лежит в основе общения.

Тед Банди, серийный убийца, насильник, похититель и некрофил

Эвелин была немного пьяна. Она подозревала, что Амарок тоже.

Он сидел ниже ее, спиной к дивану, на котором она лежала. Они уже начали вторую бутылку настойки из морошки, этого любимого напитка местных жителей. Алкоголь расслабил его и развязал язык ей, может, даже слишком, но она не могла вспомнить, когда ей было так хорошо, особенно, когда на заднем плане играл «Лед Зеппелин», в камине потрескивал огонь, а в комнате рядом с ней был мужчина, с которым она была едва знакома. За окном завывала вьюга, похожую на хижину гостиную освещали лишь игравшие в камине языки пламени. Казалось, будто они с Амароком разбили бивак на самом краю цивилизации.

— Даже не верится, что мы съели всю эту гадость, которую я купила, — простонала Эвелин, глядя на разбросанные по полу обертки от шоколадных батончиков, чипсов и печенья.

— Не всю. У нас остались мюсли и суп.

— Но каждый из нас умял по три тысячи калорий. Нет, ты даже в два раза больше.

Амарок пожал мощными плечами.

— Спасла меня от приготовления ужина.

Эвелин рассмеялась, но испугавшись, что ее смех звучит скорее как хихиканье, заставила себя замолчать. Когда в последний раз она хихикала?

Может быть, никогда. Ну или до того, как Джаспер Мур раскрыл свое истинное «я». У Эвелин вошло в привычку делить свою жизнь на «до» и «после».

— Да и Макита помог. — Он свистнул собаке. — Разве не так, дружище?

Услышав голос хозяина, аляскинский маламут Амарока, дремавший у камина, поднял голову; в полумраке звякнул жетон на ошейнике.

— Боюсь, сегодня ему будет плохо, — задумчиво произнесла Эвелин.

— Не-а. Он просто возьмет и навалит большую кучу.

Эвелин легла поудобней. Когда они приехали к нему домой, Амарок дал ей несколько теплых фуфаек, но жар камина вынудил ее одну за другой их снять. Теперь на ней была форменная полицейская футболка штата Аляски и боксерские трусы; ноги закрыты пушистым пледом.

— И все же зря мы ели этот салат. Я уже чувствую, как жир забивает мои артерии.

Амарок поднял свой стакан и посмотрел на янтарную жидкость.

— Как часто ты позволяешь себе съесть столько печенья с кремом, сколько захочешь?

— Никогда.

— Тогда не бери в голову, док. Завтра можешь спокойно и дальше есть свой салат и измерять количество соуса!

Она, по сути, пришла к такому же выводу. Казалось, она оставила свое «я» в Ганноверском доме в гостевой спальне, где повесила свой костюм. Последнюю пару часов она болтала, смеялась и чувствовала себя обычной женщиной. А также делала вид, что у них с Амароком раньше ничего не было. К ее облегчению, Амарок делал то же самое. Уже то, что она сейчас здесь с ним, заставляло ее почувствовать себя слегка пьяной.

— Я никогда его не измеряю!

— Такие, как ты, измеряют все.

Она приподнялась на локте, чтобы сделать еще один глоток настойки.

— Это ты к чему? Что у меня невроз навязчивых состояний? Или я слишком мягко выразилась? Сущая заноза в заднице? — Некоторые ее коллеги согласились бы с ним независимо от того, какой ответ он выбрал, но у него нашелся свой собственный.

— Принципиальная. Умная. Готовая достать с неба луну.

Его ответ хотя и был дипломатичным, ее желание «достать с неба луну» вряд ли его радовало. Скорее наоборот — сердило и раздражало.

— И тебе это не нравится.

— Ты навела шороху в моих владениях. Мне это не нравится, и я никогда этого не скрывал.

— И ты теперь точишь на меня зуб? — спросила Эвелин. Она надеялась, что он понимает: она имеет в виду не только разницу мнений о Ганноверском доме.

— Все еще пытаюсь понять, — сказал он.

— Думаю, тебе пора меня простить.

— Откуда ты знаешь, что я еще не простил?

— Это шутка? Ты ведь до сих пор хмуришь брови, всякий раз когда меня видишь?

— Я? Хмурю брови?

— Да. Ты определенно мог бы держаться чуть приветливее.

Он согнул ногу и положил руку с вином на колено.

— Это ты могла бы быть чуть приветливее. Единственная причина, почему я хмурюсь, — это потому, что каждый раз, когда я смотрю на тебя, по-настоящему смотрю на тебя, твои глаза начинают бегать.

— Неправда, они не бегают.

Он осушил стакан и подался вперед, чтобы налить еще.

— Только что бегали.

Скорее это было связанно с тем, что он возбуждал ее как мужчина — именно поэтому она тогда оборвала их отношения. Не могла справиться с чувствами, которые он в ней пробуждал, с тем, что эти чувства заставляли ее хотеть.

— Стоп. Я тебе больше не нравлюсь. В этом вся проблема.

— Мне не нравится, что ты сделала. С моим городом или со мной. Это не одно и то же.

— С тобой? Я старалась быть честной!

— Сначала ты несла какую-то чушь о дружбе, а потом вообще избегала меня. У тебя какой-то идиотский заскок по поводу моего возраста.

Это не заскок. Ей тридцать шесть лет, ему же всего двадцать девять.

Она слишком стара для него! Она упомянула и это, когда сказала ему, что больше не хочет его видеть, но это была только часть причины.

— Семь лет — это много.

— Это отмазка, и ты это знаешь.

Она прищурилась.

— Значит, ты будешь вечно твердить, что в Хиллтопе мне не место? Или что-то вроде того, что ты сказал на заправке?

Он не извинился.

— Ты здесь чужая.

У местных жителей даже имелось специальное словечко для тех, кто, как она, были родом из других штатов и не могли приспособиться к жизни на Аляске. Она слышала его раньше: «чечако».

— Это дело всей моей жизни!

— Тебе вовсе не нужно изучать психопатов. То, что случилось с тобой, когда тебе было шестнадцать, а затем здесь прошлым летом, внушило тебе такой страх перед мужчинами, что ты больше не в состоянии им доверять. Зачем его усугублять?

— Я могу доверять порядочным людям, — сказала она.

— Но только почему-то не мне. И в этом вся проблема. Я коп и мужчина одновременно, и, что касается тебя, это делает меня плохим парнем.

— Значит, тебе даже не хочется разговаривать со мной при встрече?

— Ты знаешь, чего мне хочется.

— Я не справлюсь с романтическими отношениями.

— Справишься. Пора оставить в прошлом все, что случилось с тобой.

Как ей хотелось, чтобы он был прав. Часть ее по-прежнему жаждала быть с ним рядом. Летом она оборвала их отношения вовсе не потому, что он ее не интересовал. Просто в том, что касалось Джаспера, она считала, что должна быть предельно откровенной относительного своего душевного состояния.

— Три дня изнасилований и пыток оставляют след, который не проходит даже со временем. А прошлым летом, когда меня снова похитили, это… это просто вернуло меня к самому началу. Она провела пальцем по толстому рубцу на шее.

— Ты ни разу не пожалела, что порвала со мной?

Иногда жалела, но иногда испытывала облегчение. Она едва не призналась ему, что буквально разрывалась пополам, однако знала: это вряд ли пойдет им обоим на пользу. Ради него она должна сохранять твердость.

— Нет, я поступила правильно.

Амарок.

— Хорошо, больше не стану ни о чем тебя спрашивать.

— Спасибо. — На протяжении многих лет она отпугнула от себя не одного мужчину. Если кто-то ее волновал, она нарочно делала все для того, чтобы это не вылилось в романтические отношения. Свое упрямство она оправдывала тем, что якобы поступает так ради их же блага, оберегая их от разочарования и душевных травм. Но она знала: в конечном счете она оберегает себя.

Амарок подобрался к ней ближе, чем кто-либо другой. Какое-то время ей казалось, что с его помощью она сможет преодолеть прошлое. Но затем снова появился Джаспер и… Но сколь бы сильно подчас ей ни хотелось мужчину, особенно Амарока, страх неизменно брал над ней верх.

Эвелин подняла бокал, чтобы он подлил ей вина. Коль им не светит заняться любовью, то почему бы им по крайней мере не напиться?

— Зачем он это сделал? — спросил он. — Какое ему удовольствие от того, что он тебя мучил? Или если не тебя, то кого-то еще?

Она тотчас вспомнила первый случай. Все эти годы она старательно подавляла в себе любую память о тех трех днях, когда ей было шестнадцать, но после прошлого лета делать это было все труднее. Воспоминания и связанные с ними эмоции как будто вновь всплыли на поверхность.

— Он был садистом. А садист получает сексуальное удовольствие, делая больно другим.

— Это клиническое определение.

— Тебе его мало?

— Ты знала этого парня.

Она допила остаток вина. Они говорили об этом и раньше, но вопрос оставался и останется до тех пор, пока ее исследование или кто-то другой не даст ответ.

Зачем? Этот вопрос мучил всех и в первую очередь — ее.

— Не могу объяснить, даже после всех моих исследований. Честное слово. Это, кстати, тоже часть проблемы.

— Ты любила его. Ты сама это говорила.

— Любила. Что еще хуже, я думала, что он любит меня. Но он был неспособен на истинные чувства.

Амарок подлил ей вина.

— Если он хотел убить тебя, почему он не сделал это в самом начале? Зачем притворялся?

— До того момента он, вероятно, только фантазировал об убийстве. Еще не переступил черту. Кроме того, это была прелюдия. Возбуждение должно нарастать, это делает кульминацию такой приятной.

Она не собиралась вкладывать в свои слова второй смысл. То же самое она сказала бы почти любому в своем кабинете. Но сейчас ее слова внезапно прозвучали двусмысленно.

На ее счастье, Макита отвлек их обоих: пес подошел, чтобы лизнуть ей руку. Он как будто понял ее боль и предлагал свое сочувствие. Эвелин невольно улыбнулась и почесала ему под ошейником.

Амарок первым нарушил молчание.

— Прошлым летом я хотел спросить, но не стал.

Похоже, ее ждет очередной трудный вопрос. Эвелин сглотнула.

— Какой?

— Ты спала с Джаспером до того, как это случилось?

— Да. Он не насиловал меня, не было необходимости. — Еще одна причина, почему поведение Джаспера было в ее глазах предательством. Она была готова отдать ему все — не только девственность, но и сердце.

— Это мне неприятней всего, — сказал он и поморщился.

Чувствуя, что снова озябла, она поправила плед.

— Боюсь, я плохо тебя поняла.

— Он взял все то, что, по идее, должно доставлять радость, и извратил, превратил в боль и пытку.

Амарок повернулся к ней. На этот раз Эвелин не отвела глаз. Ладно. Пусть рассматривает, если хочет, пусть увидит в ней все, что он надеялся увидеть, а также то, благодаря чему наверняка поймет: несмотря на их последний разговор, ничего не изменилось.

Да, она отстранилась, но он по-прежнему возбуждал ее, несмотря на ее страхи и шрамы.

— Твой единственный сексуальный опыт состоялся с тем, кто намеренно разрушил твое доверие, кто в течение трех дней насиловал и мучил тебя, — добавил он с отвращением.

Джаспер с электрическим проводом. Джаспер с ножом. Джаспер с подушкой, перекрыл ей кислород. Воспоминания нахлынули на Эвелин прежде, чем она сумела остановить их.

Заметив, что она вздрогнула, Амарок выругался.

— Извини. Наверно, я сказал лишнее.

— Все в порядке.

— Просто мне подумалось — ладно, не будем об этом.

Он покачал головой.

— Что именно? — спросила она.

Он заколебался.

— Что? — повторила она.

— Я должен был возвести блокпост, должен был упереться лбом и всячески сопротивляться тому, что у нас появится этот твой Ганноверский дом. Я же позволил мэру и всем остальным — всем, кто надеялся тем самым создать здесь рабочие места, — отговорить меня от борьбы с твоим детищем.

— Тогда бы мы никогда не встретились.

— Ты права.

Она поморщилась.

— Ты жалеешь, что познакомился со мной?

Внезапно его стало не узнать. Он как будто начал подмечать все нюансы ее слов и языка тела.

— Не познакомься я с тобой, моя жизнь была бы гораздо легче. Я бы солгал, заяви я, что никогда не думаю о тебе, о нас. — Он поднес к ней свой стакан. — Потому что я думаю постоянно. Так что да, наверное, нам было бы лучше никогда не встречаться. Тогда бы я не знал, чего мне не хватает.

Ее огорчило его настроение. В ее планы не входило портить ему жизнь.

— Возможно, ты избавишься от меня даже раньше, чем ты думаешь. Сегодня, когда моя машина не заводилась, у меня возникло искушение купить билет на самолет до Бостона.

— Твои родители были бы только рады.

Кстати, ее сестра тоже; все хотели, чтобы она вернулась домой. Но она отказывалась. Ганноверский дом требовал постоянных забот, и у нее еще не появился тот, в равной степени преданный ее делу, кто был бы готов взвалить на себя ответственность за ее детище. После того, что сделал Джаспер, она, похоже, застряла здесь надолго.

Амарок налил себе еще вина.

— Ага, ты уедешь, а мы останемся здесь с твоим творением: сотни психопатов всего в нескольких милях от всего, что нам дорого.

— Этих психопатов нужно же где-то держать.

— Но только не здесь.

— Считается, что случаи психопатии участились. Согласно статистике, этим расстройством страдают четыре процента населения — это один из двадцати пяти! С такими цифрами, большинство из нас рискуют столкнуться с психопатом как минимум раз в нашей жизни.

— Наличие в Хиллтопе Ганноверского дома гарантирует местным жителям такую встречу.

— И все же это шаг в правильном направлении. Знание — сила. Психопаты составляют лишь двадцать процентов заключенных в наших тюрьмах, но они совершают более половины всех жестоких преступлений. И их очень трудно обнаружить. Так что это не только моя проблема.

— У нас в Хиллтопе за десять лет не было ни одного убийства.

— Учитывая меры безопасности в Ганноверском доме, жителям города ничего не грозит.

Он нахмурился, но не ответил.

— Ладно, не будем спорить. Давай лучше поговорим о чем-то другом.

— Ну хорошо. Предлагай тему.

— Сейчас предложу.

— И это?..

— Как поживает твой отец?

В эти дни его отец жил в Анкоридже, где он и его новая жена занимались экспортом морепродуктов.

— Прекрасно. Лучше не бывает.

— А мать?

Амарок пожал плечами.

— Она все еще в Сиэтле?

— Думаю, да.

— Ты точно не знаешь?

— Я с ней не разговаривал.

Его мать ушла от отца, когда ему самому было всего два года, и забрала с собой в Сиэтл его брата-близнеца. Хотя Эвелин понимала, почему ему может казаться, будто мать забрала с собой брата-любимчика, а его бросила, по его словам, его беспокоило в первую очередь не это, а тот факт что он рос, не зная собственного брата, тем более брата-близнеца, и впервые услышал его голос по телефону лишь в восемнадцать лет, когда Джейсон ему позвонил.

— Когда ты в последний раз разговаривал с ней?

— Она позвонила пару месяцев назад.

— Из Сиэтла?

— Не знаю, я не взял трубку.

— И ты ей не перезвонил?

— Я был занят.

— Ты хочешь сказать, что ты ее не простил.

— Дело не в этом. Она ненавидела Аляску. Ей было здесь плохо. Мне понятно, что заставило ее уехать. Все имеют право на поиски счастья и все такое прочее. Я даже могу понять, почему она считает, что с ее стороны было справедливо взять с собой только одного сына и оставить другого. Но она уехала двадцать семь лет назад. И между нами не было никаких контактов, пока не позвонил Джейсон. Я плохо ее знаю, поэтому разговор обычно не клеится. — Он зевнул, посмотрел на часы и встал. — Уже поздно. Нам пора спать. Если буран стихнет, завтра будет адски тяжелый день.

По тому, как Амарок отвечал на вопросы о матери, Эвелин поняла: ему не хотелось говорить о ней.

— Это из-за снега?

— Да, и из-за разрушений, которые он может оставить.

— А если он не стихнет? — она почти надеялась, что так и будет. Хотя она сказала и ему, что ей не нужны серьезные отношения, ее по-прежнему тянуло к нему. Вряд ли бы она сильно расстроилась, если бы провела здесь с ним еще денек.

— В таком случае придется все отложить до того, пока он не стихнет.

Она допила вино.

— Спасибо, что приютил меня.

Он протянул ей руку, и она позволила ему поднять ее на ноги.

— Вы очень накладный гость, но ничего, как-нибудь справлюсь. К тому же вы обеспечили обед. — По тому, как блеснули его зубы, она поняла, что он улыбается, но тень не дала рассмотреть выражение его лица.

Он шагнул было прочь, она сжала его пальцы в своих. Он на миг замер, как будто ее реакция удивила его. Впрочем, она удивила и ее тоже. Она ведь дала понять, что не намерена заводить с ним роман.

Он посмотрел на их переплетенные пальцы и жестом, полным эротики, большим пальцем описал круг на ее ладони.

— Ты понимаешь, что подаешь мне противоречивые сигналы?

— Понимаю, — ответила она, но пальцев не разжала. Хотя раньше она всячески давала понять, что не намерена делить с ним постель, внезапно ей безумно захотелось оказаться в его объятьях.

Амарок несколько секунд смотрел ей в глаза. Затем наклонил голову и прижал губы к ее губам. Она чувствовала, что он осторожен, как будто он не надеялся, что она позволит целовать себя со всей страстью. Но в одном не было сомнений: она чувствовала то, что на ее месте чувствовала бы любая другая женщина, которую целует мужчина, который ей нравится.

Никакого страха. Никакого желания вырваться из его объятий. Лишь приятное головокружение, а его губы пьянили вдвое сильнее, чем вино. Может, это потому, что она сама пьяна? Впрочем, какая разница. Будь что будет.

Его губы касались ее губ легко и нежно. Она же поймала себя на том, что ей этого мало, что она жаждет чего-то более сильного. Однако, похоже, Амарок держал себя на очень коротком поводке.

— Мне так приятно, — прошептала она.

В ответ на ее комплимент он осмелел. Его язык проник к ней в рот и нащупал ее язык, как будто не испробовав его на вкус, он не мог оторваться от ее губ. Но затем все же оторвался, отпустил ее и отступил назад.

— Ты слишком много выпила. Тебе пора спать.

* * *

Эвелин разбудил какой-то звук. Сначала она подумала, что это погода. Снежная буря не утихала. За окном завывал ветер, его порывы низко гнули деревья, отчего ветки громко стучали о стены дома. Лежа в теплой постели в запасной спальне Амарока, в которой пахло примерно так же, как на чердаке ее тетушки Дот, потому что здесь никто не жил, Эвелин сонно открыла глаза, затем перевернулась на другой бок и снова задремала.

Но затем она услышала поскуливание пса и чей-то негромкий голос и поняла: это Амарок вместе с Макитой собрался выйти на улицу. Она с трудом представляла себе, чего стоит сделать такую простую вещь здесь, на Аляске, но из-за волков и медведей Макита не мог выйти погулять один — тем более ночью. Судя по звукам в коридоре, Амарок одевался, чтобы на пять минут вывести пса сделать свои дела на улицу.

Держать собаку — всегда ответственность и самопожертвование. Держать ее здесь — вдвойне. Эвелин с содроганием представила, как сержант выходит на холод. Что касалось пса, похоже, давали о себе знать последствия поедания человеческой пищи. Но затем ее мысли вернулись к их совместному вечеру, к тому, как ей было приятно в обществе Амарока. Ей давно уже не было так хорошо… с тех пор как она была вместе с ним прошлым летом. Амарок был…

Она даже не знала, как его описать. Хозяин своей судьбы. Уверенный в себе. Легкий в общении. Спокойный до такой степени, какая ей даже не снилась. Время, проведенное с ним рядом, помогло затянуться зияющей ране в ее душе — с которой, как казалось Эвелин, ей жить до конца ее дней. Амарок показал ей, как это здорово — избавиться от старой боли.

А потом был его поцелуй и несколько секунд неуверенности, когда их контакт мог перерасти в нечто большее. Она все еще ощущала вкус ее губ. Ощущала их прикосновения, настойчивые и вместе с тем нежные.

Эти мгновения возбуждали. Возбуждали так, что одно воспоминание о них пробуждало в ней аппетит.

К тому моменту, когда он вернулся в дом, Эвелин лежала на спине, широко открыв глаза, и смотрела в потолок. Алкоголь уже выветрился, а вот желание, пробудившееся в ней, пока они грелись у камина, никуда не делось, Эвелин поймала себя на том, что, отдохнув и согревшись, она еще острее ощущала присутствие Амарока и никакая фальшивая эйфория не заглушит ее желание.

Ее тело было готово принять его. При одной только мысли, что его кожа будет касаться ее кожи, она начинала чувствовать между ног биение пульса. Но как насчет ее сознания? Пережитая ею эмоциональная травма была куда сильнее и долговечнее травмы физической. Эвелин отнюдь не была уверена, что ей хватит доверия, которое подразумевает физическая близость. После Джаспера она даже не пыталась это сделать. Тогда почему она должна делать это сейчас. После того, что она сказала Амароку, что повторения прошлого августа не будет?

Или все дело в его готовности холодной, снежной ночью впустить ее к себе в дом, когда она не могла попасть к себе домой. Или к тому, как он оборвал поцелуй, хотя мог бы целовать ее и дальше.

Он признался, что хочет ее. Но она его оттолкнула. Как он поступит, если она сейчас спустится к нему? Не станет рисковать и тоже отвергнет ее? Или же все же рискнет и…?

Но даже если он пустит ее в свою постель, вряд ли секс с ним чудодейственным образом излечит ее душу. Она не тешила себя иллюзиями на сей счет. И все же это был бы крошечный шаг вперед, как когда-то, много лет назад, ей советовал ее психотерапевт.

Хватил ли ей сил на столь смелый шаг? Что будет, если она инициирует контакт, но не сможет довести его до конца? Ведь в этом случае она разрушит тот небольшой прогресс, которого сегодня вечером достигла их дружба.

Возможно, ей стоит удовлетвориться их единственным поцелуем. Подождать, посмотреть. Вдруг со временем между ними возникнут более глубокие, более близкие отношения.

Она вот уже двадцать лет как не была с мужчиной. Она привыкла быть начеку, никого не подпускать к себе. В прошлом году Амарок пытался, но получил отпор.

Эвелин вспомнила про свой костюм, висевший в его шкафу. Утром, при свете дня, когда она вернется к своему обычному «я» и своей работе, старые страхи, возможно, вновь напомнят о себе с прежней силой. И тогда то, что могло случиться, не случится уже никогда.

Амарок зашел в туалет. Раздался звук смываемой в унитазе воды, затем в коридоре под его ногами скрипнули половицы. Он снова направлялся к себе в спальню. Останься она сейчас в своей постели, упустит момент.

4

У каждого свои вкусы. Я, например, люблю трупы.

Анри Бло, парижский некрофил

Стоило ей прикоснуться к его голой спине, как он мгновенно напрягся, как будто ждал этого прикосновения. Эвелин не сомневалась: он слышал ее шаги, да и скрип открываемой двери тоже выдал ее с головой. При этом он, похоже, не знал, как ему отреагировать на этот ее небольшой ночной визит.

— Тебе тепло? — спросил он не поворачиваясь.

— Да.

— Тогда почему у тебя холодные пальцы?

Она опустила руку. Вдруг ему неприятно ее прикосновение?

— Наверно, потому что я нервничаю.

Она не предполагала, что разговор получится таким неловким. Тем более после того, что было у них прошлым летом, и сегодняшнего поцелуя. Увы, без помощи алкоголя у них вряд ли получится загладить урон, который она нанесла их отношениям.

Ей было так страшно, что он отвергнет ее, — пусть даже лишь с той целью, чтобы она тоже попробовала горькую пилюлю, которой угостила его, — что ей не давал покоя вопрос, зачем она вообще покинула свою постель. Подобная смелость совершенно не в ее духе!

Ведь если честно, она его почти не знала и в свое время предпочла положить конец любой близости между ними прежде, чем та началась.

И все же она не могла заставить свои ноги вернуть ее в ее спальню. Она хотела его. Хотела независимо от того, было ей неловко или нет, был ли он слишком для нее молод или нет, осмелится она или нет посмотреть ему в глаза.

Наконец он повернул к ней. В темном коридоре он был почти не виден, однако по голосу она смогла определить, где он и куда повернуто его лицо.

— Я не хотел будить тебя, — сказал он.

Как же ей на это ответить? Она понятия не имела. Интересно, он знает, чего она хочет? Неужели не догадался? Конечно догадался! Что означало, что ему это неинтересно, иначе он бы уже как-то намекнул ей.

— Я должна понимать это как «нет»?

Ей было слышно, как он вздохнул в темноте, затем потер бороду.

— По идее да, — ответил он.

— Это потому, что ты на меня обижен?

— Это потому, что в моей жизни не было никого, кто прошел бы через то, через что прошла ты. Не хочу делать тебе больно, не хочу будить в тебе воспоминания или делать что-то такое, что заставит тебя снова замкнуться в себе. Не хочу оказаться в твоих глазах в одной компании с тем ублюдком, который сделал тебе больно.

Она не ожидала от него столь длинной речи. Похоже, Амарок уже думал об этом, уже догадался, что она ему предлагала.

— Я знаю, что ты не он.

— Мне этого мало.

— Мало чего?

— Того, что мы вместе, — по-моему, это попахивает безумием. Я хочу следовать своим чувствам, доверять моим естественным импульсам. Чего я не могу тебе обещать, если каждый раз буду гадать, правильно я поступил или нет. Такое вряд ли кому по душе.

— Согласна. — Какая глупость с ее стороны ожидать, что он забудет, что она однажды уже оттолкнула его от себя. С какой стати ему пытаться строить с ней отношения, если ему достаточно щелкнуть пальцами, и любая женщина без ее комплексов в тот же миг бросится ему на шею? Здесь, на Аляске, мужчин в два раза больше, чем женщин, но сержант мог выбрать себе любую. — Понимаю, в этом нет ничего хорошего.

Она было шагнула прочь, но он поймал ее за руку.

— Ничего ты не понимаешь. Это меня не волнует. Я уже знаю, что такое хороший секс. Мне хочется, чтобы ты почувствовала то же самое, чтобы получила удовольствие от физической близости, как то и должно быть — а не испытала ее жалкое подобие лишь потому, что я боюсь к тебе прикоснуться. Это лишь еще сильнее убедило бы тебя, что ты ничего не потеряла за эти годы, и ты с радостью вновь возведешь вокруг себя непробиваемую стену.

— А почему это тебя так волнует?

— Потому, что у тебя украли то, что по праву принадлежит тебе, потому, что ты же заслуживаешь чего-то лучшего. Впрочем, как и все.

— Поэтому…

— Поэтому мне не нужен секс с тобой, если ты будешь его просто терпеть. Согласись, что я прав.

Эвелин сглотнула комок и в миллионный раз пожалела о том, что она в этом плане такая ущербная, не такая, как все.

— Прав. Но… я не могу тебе ничего обещать, Амарок. Ты ведь знаешь, что это будет мой первый раз с тех пор, как… Я не знаю, чего мне ожидать от собственного тела. Мне может быть больно, или я ничего не почувствую. Ты должен это понимать. С твоей стороны разумно, что ты не хочешь рисковать, — она понизила голос, — но иногда рискнуть все же стоит. Думаю, именно это тебе и придется решить, не тот ли это случай.

Когда она сказала это, он шагнул к ней ближе — так близко, что, когда заговорил, его дыхание обдало ей щеку.

— Я отдаю себе в этом отчет, доктор Тэлбот. Отсюда моя дилемма.

В ее животе как будто затянули тугой узел.

— И? Что ты выберешь?

— Это кое от чего зависит.

— От чего?

— Ты готова раздвинуть для меня ноги?

Он провоцировал ее, говорил пошлости, пытаясь проверить, испугает ли это ее. Ей нравились хрипловатые нотки его голоса, этот явный признак желания, но… он пока еще не прикоснулся к ней. Она понятия не имела, как отреагирует, когда он весом своего тела вдавит ее в матрас, или на другие вещи, которые тотчас напомнят ей обо всем, через что она когда-то прошла.

Встав на цыпочки, она поцеловала его в щеку, затем в губы.

— От одной только мысли о тебе у меня там делается мокро.

Ее голос звучал глухо, она сама едва узнавала его. Но она сказала правду, и, похоже, ему это понравилось. Его руки скользнули по ее рукам, он со свистом втянул в себя воздух.

— Можно проверить? — спросил он, и его руки скользнули ей в трусы — те самые, которые он ей одолжил.

Эвелин тотчас вся напряглась. Она почему-то думала, что он не станет спешить. Но, похоже, он не намерен оставлять ей время на раздумья. Путь к отступлению перекрыт.

Его губы накрыли ее рот, а его палец скользнул внутрь ее тела. Но она не стала сопротивляться. Вместо страха или бессилия, чего она так опасалась, она почувствовала, будто вот-вот растает, и ощущение это было чертовски приятно.

— Правильно, — прошептал он, когда ее рука подтолкнула его руку глубже. — Можешь довериться мне, Эвелин, я не сделают тебе больно.

К ее глазам подступили слезы. Она не была уверена, почему он ее вовсе не напугал, наоборот, возбуждал. Она как будто преодолевала некий барьер, отгораживавший ее от реального мира. Наконец она вернулась в него, отдаваясь во власть тому, чего была лишена целых двадцать лет.

— Это так приятно, — выдохнула она. — Нет, это восхитительно!

Удовольствие взмыло выше, когда он поднял на ней — рубашку.

— Понимаю, — прошептал он, лаская языком сосок на ее груди. — Пока все прекрасно. Ты просто божественна на вкус. А на ощупь даже еще лучше.

С этими словами он начала ее раздевать. Она даже не сопротивлялась. Она не против, если сейчас он отнесет ее в постель. Он вел себя так, будто ему больше не надо принимать никаких решений, в нем не осталось места ни страху, ни голосу разума. И, как ни странно, она ему верила. Его губы, его руки как будто взяли ее в плен — трогали ее, ласкали, возбуждали.

— Ты слишком молод для меня, — повторила она мысль, которая парила где-то в ее сознании.

Он тихо рассмеялся и добавил к первому еще один палец.

— Мне хватит лет, чтобы дать тебе то, что тебе нужно.

Между тем Макита время от времени поскуливал. Ему явно было интересно, что происходит. Он даже поднялся, чтобы проверить, и Эвелин почувствовала, как его мокрый нос коснулся ее ноги. Впрочем, пес в качестве свидетеля ее не слишком волновал. Вряд ли он увидит больше, чем видно ей — а она не видела ничего. А вот учуять происходящее носом — это в два счета. Казалось, в комнате густым облаком повис пьянящий запах секса. Он исходил от нее, от Амарока, от постели.

Да, секс ужасно мокрая и неопрятная вещь, подумала она. Впрочем, подумаешь! Зато какая приятная! Ну и что, что полицейский штата Аляска по фамилии Мерфи на семь лет ее младше и между ними нет ничего общего; то, что она ощущала сейчас, было лучшими моментами в ее жизни. И это происходило на далекой заснеженной Аляске, которую она проклинала почти каждый день, начиная с того момента, как приехала сюда.

Похоже, Амарок не заметил, что пес проследовал за ними в спальню. Он был слишком сосредоточен на ней, как будто задался целью довести ее до оргазма. Это не шло ни в какой сравнение с тем, что она когда-то испытывала с Джаспером — даже до того, как он напал на нее, когда они с ним просто экспериментировали. Нельзя сказать, что все было так уж плохо, но в целом было больше возни, чем удовольствия. Теперь, когда она поняла, как одиноко быть все время одной, как близко она подошла к тому, чтобы поставить крест на собственной сексуальности, она еще больше ценила те ощущения, которым сейчас жило ее тело.

— Я дрожу, — прошептала она.

— Я заметил, — ответил он.

— Но это какая-то безумная дрожь.

— Я вижу. — Он подпитывался ее возбуждением, точно так же, как она — его.

— Возьми меня прямо сейчас, — если все произойдет быстро, она вряд ли станет сопротивляться — просто не успеет передумать. Ей же очень не хотелось, чтобы так оно и было.

Он позволил ей стащить с него толстые стеганые штаны, которые он надел, когда выводил пса на улицу, и сам снял с себя рубашку. Его голая грудь коснулась ее груди, и она тотчас вся затрепетала. Но в следующий миг, стоило ей животом ощутить его эрекцию, как она почувствовала что-то очень похожее на страх.

Она была уверена, что это все испортит. Но он, надев презерватив, вопреки ее ожиданиям не стал подминать ее под себя. Наоборот, он отпустил ее, а сам лег на спину.

— Скажи мне, как только будешь готова, — произнес он.

Он ждал, что она возьмет инициативу на себя? Сумеет ли она? Хватит ли ей смелости?

Казалось, сердце было готово выскочить из груди, когда она оседлала его. Его руки тотчас легли ей на бедра, направляя, подбадривая. Но как только его твердый, как камень, член, коснулся ее ягодиц, она тотчас застыла.

— Ты уже почти там, — сказал он. — Осталось совсем чуть-чуть.

Впрочем, по нему не похоже, что он станет принуждать ее, если вдруг ей расхочется. Это помогло. Не желая ее отпугнуть, он делал все для того, чтобы инициатива оставалась в ее руках.

— Я хочу тебя, — прошептала она. Так оно и было, несмотря на ее страх, несмотря на ее внезапное сопротивление.

— В таком случае ты знаешь, что делать, — отозвался он. — Или, если хочешь, можешь подождать. Смотри сама. Нам некуда спешить.

Неужели он думает, что у них еще будет другая возможность? Лично ей в это верилось с трудом. Лучше довести начатое до конца сегодня, пока она не передумала. А она уже была готова это сделать.

Но как она ни пыталась, она так и не смогла пустить его внутрь себя. Внезапная паника парализовала ее, как будто ей ввели дозу сукцинилхолина[1].

— Амарок? — выдавила она из себя его имя, как будто он мог ей помочь, хотя она сама не была в этом уверена. Если он попытается уговаривать ее, будет только хуже. Она уже обливалась холодным потом. Она как будто покинула собственное тело и теперь наблюдала за тем как волнение, которое только что владело ею, испаряется самым удручающим и унизительным образом.

— Все в порядке, — произнес он. — Нам некуда торопиться.

Она потерпела поражение. Она так сильно хотела его, но воспоминания оказались сильнее. Даже если бы она не думала о Джаспере, даже если изо всех сил старалась убедить себя, что между тем, что случилось давно и что происходит теперь, нет никакой связи, что-то внутри ее сопротивлялось их близости, и она ничего не могла с собой поделать.

Она слезла с него. По ее щекам катились слезы. Она уже было собралась вернуться в свою комнату, чтобы там в одиночестве прийти в себя, но он взял ее за руку.

— Останься.

— Извини. Я знала, что так оно и будет.

— Ты предупредила меня. Все в порядке. Мы будем спать. Ложись. — Она подчинилась. Он привлек ее к себе. — Все хорошо. Спи…

Он говорил мягко и размеренно, как будто уговаривал ее спуститься со скалы или же успокаивал испуганное животное. Ей было неловко, но нежность в его голосе и его крепкие объятья сделали свое дело.

Паника постепенно отступила, дыхание вновь сделалось ровным. Она хотела поблагодарить Амарока за его понимание и терпение. Такого в его жизни наверняка еще не было. И ей было стыдно, что это произошло по ее вине. Увы, к тому моменту когда она наконец взяла себя в руки, чтобы не разреветься, — а ей страшно этого не хотелось, — он уже спал.

— Сержант, ты где? Сержант? Ты меня слышишь? У нас проблема.

Рация Амарока разбудила их с утра пораньше. Хотя физической близости между ними не было, они все равно лежали в объятьях среди сбитых в кучу простыней, а в ногах у них, согревая их, устроился Макита.

— Только не говори мне, что уже утро, — пробормотал Амарок.

Эвелин, такая же сонная, как и он, не имела ничего против их наготы.

— Без часов откуда мне это знать? — Увы, солнце им тоже было не помощник. В это время года день в Хиллтопе длится всего пять часов.

— Не может быть, что уже утро. Я только что закрыл глаза. — Он обнял Эвелин и как будто собрался вздремнуть еще, но рация затрещала снова.

— Эй! — Она столкнула с себя его руку. — По-моему, кто-то пытается до тебя дозвониться.

— Я уже понял. — Он потянулся и открыл глаза. — Интересно, как там метель?

Эвелин приподняла голову и прислушалась.

— Мне кажется, уже закончилась. Я ничего не слышу…

— Сержант, ты меня слышишь?

— …кроме твоей рации.

— Черт, — выругался он и зевнул.

— Сержант, это Коротышка. Возвращайся.

Эвелин оперлась на локоть. Коротышка был владельцем «Лосиной головы». Летом он также отвечал за общественную безопасность.

— Ты собираешься отвечать?

Амарок сунул голову под подушку.

— Пока не решил.

Подушка заглушила его слова, но Эвелин все же их поняла.

— Похоже, у него что-то срочное.

— Да я понял, поэтому и не тороплюсь, — ответил он, затем отбросил подушку и встал.

Встав с постели, он не стал одеваться и в чем мать родила направился в гостиную. До Эвелин донесся его голос.

— Это сержант Амарок. Что случилось?

— Я… не уверен, сержант. Но… мне кажется, тебе лучше приехать сюда.

В голосе Коротышки слышалось нетерпение. Эвелин села в постели.

— Сюда это куда? — уточнил Амарок.

— В «Лосиную голову».

— А что стряслось? Из-за снега провалилась крыша?

Эвелин решила, что это, наверное, так и есть. Но нет.

— Нет, сэр, — возразил Коротышка.

— Тогда что? Давай выкладывай? Нечего играть со мной в угадайку. Я не в том настроении.

— Это не игра. Сержант, я кое-что нашел. Я бы с удовольствием сказал тебе, что именно. Но мне даже страшно предположить. Ты, главное, давай сюда, и поживее.

Когда Амарок вернулся в спальню, от его сонливости не осталось и следа, ее как рукой сняло. Он включил свет и быстро оделся.

— Что происходит? — Внезапно осознав свою наготу, Эвелин до шеи натянула на себя одеяло.

— Понятия не имею. Надеюсь, я должен выносить мою задницу на мороз не для того, чтобы увидеть гигантскую сосульку.

— Ты думаешь, это что-то невинное? — Зная, что неподалеку находятся 250 самых страшных убийц Америки, Эвелин не могла не ощутить тревоги, особенно после ее странного разговора с Хьюго. Оставалось лишь надеяться, что это никак не связано с Ганноверским домом.

Коротышка упомянул, будто нашел в «Лосиной голове» «что-то». Так что, скорее всего, к ее заведению и подопечным это не имеет никакого отношения. Она очень на это надеялась.

Амарок шикнул на пса и сел на край кровати, чтобы надеть ботинки.

— Вряд ли. Но что бы это ни было, я им займусь. А ты пока отдыхай.

— Ты ведь сообщишь мне, что случилось, не так ли?

— Да, как только смогу.

— Договорились, — как можно бодрее отозвалась она, скорее ради него. Впрочем, вряд ли у нее получится уснуть. Как только он ушел, она надела теплую фуфайку, которую он ей дал, и попыталась воспользоваться телефоном. Хотела убедиться, что в тюрьме все в порядке. Увы, ответа она так и не дождалась. По всей видимости, буран завалил столб и оборвал телефонные провода — как она и опасалась.

Как хорошо, что дома у нее для кота автоматическая кормушка и поилка! Кто знает, когда она теперь попадет домой!

Она принялась мерить шагами комнату. Почему-то ей казалось, что сержант вернется совсем скоро, но минуты шли одна за другой… Прошел час, затем полтора, а его все не было.

Эвелин приняла душ, надела костюм — потому что другой одежды у нее не было, — приготовила себе яичницу и кофе. Позавтракав, она помыла посуду и снова села, глядя на часы. И просидела еще час.

— Где же его носит? — проворчала она — Уже почти полдень.

Макита встал и подошел к ней, полагая, что она разговаривает с ним.

— Все хорошо, приятель. Он скоро вернется, — сказала она псу, хотя, если честно, ею уже владела тревога. Что его могло так долго задерживать? Или он забыл, что она сидит у него дома и у нее даже нет машины?

Впервые с тех минут, когда у нее в кабинете сидела Лоррейн, Эвелин подумала о Даниэль Коннелли. Хотелось надеться, что с ней все в порядке. В противном случае Лоррейн наверняка позвонила бы, при условии, что телефоны работали, когда она проходила мимо.

Эвелин глубоко вздохнула, подошла к передней двери и выглянула на заснеженный мир. Снег по-прежнему падал, но медленно. Может, ей стоит одеться, взять один из фонариков Амарока и попытаться добрести до «Лосиной головы»? Не успела она это подумать, как увидела свет одинокой фары и услышала звук приближающегося снегохода. Ага, а вот и он. Едет домой. Это точно он. Потому что до ближайшего соседа отсюда полмили.

— Где тебя носило? — проворчала она, когда он остановился. Хотя на улице был собачий холод, она, закрыв за собой дверь, чтобы не выпускать из дома тепло, ждала его на крыльце. — В чем дело? — крикнула она, когда Амарок зашагал ей навстречу по заснеженной дорожке.

Он не ответил. Эвелин тотчас насторожилась.

— В чем дело? — повторила она свой вопрос уже громче. Сегодня он показался ей даже симпатичнее, чем вчера, хотя ей жуть как не хотелось в этом признаваться. Она еще не оправилась от унижения во время их неудачной попытки заняться любовью.

Дойдя до нее, он открыл дверь и жестом велел войти.

— Не стой здесь.

— Амарок?

Он казался каким-то холодным и отстраненным. Таким, каким был до того, как всю ночь согревал ее в своих объятьях. Они как будто снова стали чужими.

— Скажи, мог кто-то из твоих психов убежать из тюрьмы? — спросил он, наконец стаскивая с головы шапку.

Твоих психов. В его голосе слышались обвиняющие нотки, но она никак на них не отреагировала.

— Нет. Это абсолютно исключено. У нас приняты повышенные меры безопасности.

— Что означает, что у вас там полно опасных преступников. Ты уверена, что ваши меры безопасности надежны? Что ничего не могло… произойти?

Ей снова вспомнились слова Хьюго. Не думай, будто ты здесь в безопасности. Никто из нас… Неужели он все-таки был прав? В очередной раз?

— Уверена. А почему ты спрашиваешь?

— Проверь, все ли они на месте.

— Отвези меня туда, и я проверю, но, — она облизала губы, — сначала скажи мне, что происходит.

Амарок вытер рукавом лицо.

— Кого-то убили.

У Эвелин внутри все похолодело. Наверняка она побледнела, потому что он велел ей сесть.

— Кого именно?

— Этого мы пока не знаем, — сказал он. — Мы нашли лишь женскую голову. Причем изуродованную так, что ее невозможно узнать.

5

Мы, серийные убийцы — ваши сыновья, мы — ваши мужья, мы — повсюду. И завтра новые дети будут убиты.

Тед Банди, серийный убийца, насильник, похититель и некрофил

Человек в ванной уставился на свои руки. Он никак не мог вычистить из-под ногтей кровь. Он уже открыл аптечку в поисках зубной щетки, которая могла бы ему в этом помочь, но тут кто-то постучал в дверь.

— Эй! — послышался из-за двери мужской голос. — Стэн, это Йен. Открывай. У меня для тебя есть кое-что потрясное.

Сердце учащенно забилось, он закрыл аптечку. Что ему делать? Он понимал: его не должны видеть в доме Стэна. Именно по этой причине он, несмотря на необходимость как можно скорее убрать все следы, оставил машину в конце улицы и долго пробирался по колено в снегу.

Наверно, кто-то заметил свет в ванной, хотя он по-заботился о том, чтобы во всем остальном доме царила темнота.

Он поспешно вытер руки и посмотрелся в зеркало — не осталось ли на лице капель крови. В дверь снова забарабанили. Он приказал себе не паниковать, ведь можно попасться только из-за одной паники.

— Стэн? Ты что там, с толчка слезть не можешь? — заорал Йен. — Открывай чертову дверь!

Схватив нож, который у него был с собой, он поспешил к входной двери и заглянул в глазок. Похоже, Йен был один, но осторожность никогда не бывает излишней. В таком маленьком городке было трудно остаться незамеченным, особенно чужаку. За чужаками пристально следили, ты же будешь оставаться чужаком, пока не проживешь среди местных год или даже больше. Так что можно считать громадным достижением, что ему пока удавалось скрывать совершенное им… убийство.

Не будь он так взвинчен, он бы наверняка сейчас злорадно ухмыльнулся.

Увы, удача в любое мгновение могла изменить ему. От переизбытка адреналина его била дрожь. Как можно быть спокойным, когда разрубаешь на куски человеческое тело. В данный момент крайне рискованно встречаться с кем бы то ни было. Малейший намек на странности в поведении способен вызвать подозрения.

Ну и что же делать? Кажется, Йену не терпится, чтобы ему открыли. Так, может быть, и в самом деле открыть дверь и прикончить парня? Или все-таки подождать и узнать, что ему надо?

Но Йен уже вставлял в замочную скважину ключ. Времени для размышлений не оставалось. Он распахнул дверь.

— В чем дело? — спросил он, небрежно прислонившись к дверному косяку и держа нож наготове, но подальше от глаз гостя.

Тот уставился на него.

— Э! А ты кто такой?

— Приятель Стэна. — Так, кажется, назвал хозяина дома — или квартиросъемщика — Йен. Он был абсолютно уверен, что расслышал правильно.

— Я тоже его друг, — ответил Йен. — Я живу здесь рядом. — Он попытался заглянуть в дом. — А где сам Стэн?

Откуда, черт возьми, ему знать? Он выбрал этот дом просто по случайному стечению обстоятельств. Дом был заперт, из чего он сделал вывод, что его хозяин куда-то свалил на зиму или по крайней мере отбыл на какое-то время. Он вздохнул с облегчением, когда, забравшись внутрь, обнаружил, что ему не придется ни с кем вступать в схватку и что здесь ему готово убежище от непогоды.

— Его нет дома.

— Значит, его отцу не полегчало?

Он попытался оценить силу своего собеседника. Нанести удар прямо в сердце? Или полоснуть по шее? Как будет быстрее и надежнее?

— Боюсь, что нет.

Йен помрачнел и нахмурил лоб.

— Я не ожидал, что в доме кто-то есть. Он разрешил тебе у него пожить? Лично мне не сказал об этом ни слова, когда просил присмотреть за домом.

— Он не знает, что я здесь. Прошлой ночью погода была ужасная, дороги замело, и мне пришлось заехать сюда. Я знал, Стэн не станет возражать, если я пережду ненастье в его доме. — Он пытался говорить как можно увереннее, как будто в его поступках не было ничего необычного.

По крайней мере отчасти он не лгал: из-за плохой погоды по дорогам действительно было невозможно проехать, в противном случае он бы уже давно был дома.

Люди в здешних местах вынуждены помогать друг другу. В этом не было ничего необычного.

Йен слегка расслабился.

— Конечно, он не стал бы возражать. Я сам чуть было не застрял на дороге. Где снегоуборочные машины, черт их возьми?

— Вот и я тоже задавался этим вопросом.

Вот только то, что дороги были пусты, ему было на руку.

— При таком буране выбирать не приходится. Но… Сдается мне, я тебя никогда раньше не видел.

— Да? Но я-то тебя видел в «Лосиной голове», когда мы со Стэном как-то зашли выпить.

Наверное, это была самая наглая ложь в его жизни, и он был потрясен, когда она сработала. Лицо Йена просветлело. А в голосе даже зазвучали нотки смущения.

— О, прости. Наверно, я тогда сильно набрался и все забыл.

Он и предположить не мог, что все сложится так удачно, но нож из руки не выпускал. На всякий случай.

— Ерунда. Чем еще заниматься зимой, кроме как пить пиво?

— Вот именно!

Он вывернул шею, чтобы взглянуть на небо.

— Ну вот, погода немного улучшилась. Мне, наверное, надо ехать…

— Тебя подвезти?

— Не надо, спасибо. Моя машина тут неподалеку. — Он не уточнил где. Довольно того, что Йен его видел. Недоставало еще, чтобы сосед Стэна смог в точности описать его машину. — В такую погоду легче оставить машину и пройтись пешком, чем ехать.

— Само собой. Но будь осторожен. Похоже, у нас в городе неприятности.

— Какие именно?

— Коротышка только что звонил из «Лосиной головы». Сказал, что кого-то убили.

Он отшатнулся, словно сказанное и в самом деле его потрясло.

— Кого?

— Какую-то женщину, личность которой не установлена.

Он приложил все усилия, чтобы сделать опознание жертвы крайне затруднительным делом.

— И того, кто это сделал, поймали? — Логика подсказывала ему, что следующий вопрос должен быть именно таким. К тому же из ответа он мог понять, чего ему следует сейчас опасаться.

— Нет. Но это явно дело рук маньяка из Ганноверского дома.

— Психопата?

— Наверняка. Скорее всего, один из них сбежал. Кто еще на такое способен?

Он покачал головой.

— Ума не приложу.

* * *

Постоянно ощущая рядом с собой присутствие Амарока, Эвелин старалась не поскользнуться на подтаявшем снегу.

Миновав пост охраны, они зашагали дальше по коридору по направлению к лифту. Эвелин велела себе успокоиться, но так и не смогла избавиться от дурных предчувствий. Ей меньше всего хотелось чувствовать себя ответственной, даже опосредованно, за любое насилие, и уж тем более за такое зверское убийство.

Что бы там ни думал Амарок, шансы, что к этому делу причастен кто-то из Ганноверского дома, весьма невелики.

И ей наплевать, что там говорит Хьюго. Меры безопасности у них полностью соответствуют всем требованиям. Они были готовы к любым сюрпризам погоды, обеспечены всеми резервными системами. Они ведь прекрасно понимали, в каком регионе строят свое учреждение.

Но вскоре она поняла, что проблемы все-таки есть. Несмотря на то, что в течение наиболее сложных месяцев в спальнях второго крыла размещались дополнительные сотрудники охраны, нагрузка на персонал была слишком велика. Нынешний буран стал самым сильным с момента открытия учреждения, а большинство сотрудников были в исправительной системе новичками.

Охранники, мимо которых они с Амароком проходили, сообщили, что дополнительных сил оказалось недостаточно. Некоторые сотрудники отработали уже восемнадцать часов. Но учитывая тот факт, что системы безопасности до последнего времени не проверялись, ситуация могла бы быть и хуже. Они постараются все исправить и наладить.

— По дорогам пока еще ехать нелегко, но их уже расчистили, — сообщила она Амароку по пути в административный блок, хотя он сам прекрасно знал состояние дорог, так как ехал по ним. Она сказала это лишь потому, чтобы он знал: усталому персоналу тюрьмы скоро пришлют необходимую смену.

Но он молчал, насупившись. Создавалось впечатление, что мрачное настроение мешает ему говорить, но, принимая во внимание то, что произошло между ними, а также убийство, она не могла на него обижаться.

Первым с ними поздоровался доктор Тимоти Фицпатрик. Они столкнулись с ним, когда он выходил из административного блока. Он явно куда-то направлялся, скорее всего, на встречу с заключенным. Увидев Эвелин, он открыл было рот, чтобы сказать что-то важное, но, заметив сержанта, передумал.

— Какие-то проблемы? — спросил он, стараясь не смотреть на них.

Эвелин с облегчением вздохнула. Если бы в ее отсутствие кто-то из заключенных сбежал, доктор Фицпатрик наверняка начал бы разговор с ней совершенно по-иному. В свои пятьдесят лет он был вторым человеком после нее в деле создания Ганноверского дома. Без его поддержки и понимания ее планов, без его переезда на Аляску с намерением помочь ей воплотить эти планы в жизнь, Ганноверский дом так навсегда бы и остался проектом на бумаге.

— Уверена, Тим, что ты знаком с сержантом Амароком, — сказала она.

— Нет, официально мы не знакомы, — ответил Фицпатрик. — Но мы, конечно, встречались. И я много слышал о нем. В Хиллтопе он настоящий народный герой.

— Да, его здесь любят.

Она подумала, что Фицпатрику не помешало бы поучиться у Амарока тому, как заводить друзей и оказывать на людей влияние, но она прекрасно понимала: если ему на это намекнуть, он страшно обидится.

— Что его привело в Ганноверский дом?

Не зная, какую часть полученной от Амарока информации она имела право разглашать, тем более что при необходимости он сам может сообщить все остальное, Эвелин ограничилась уклончивым ответом.

— В городе имело место неприятное происшествие.

Фицпатрик поправил очки на своем крупном носу.

— Происшествие какого рода?

— Такого рода, что у меня даже возникло подозрение, что кто-то из ваших ребят мог вырваться прошлой ночью на свободу, — вступил в разговор Амарок. — Или, возможно, кто-то исчез день или два назад и его по каким-то причинам вовремя не хватились.

— Это абсолютно невозможно! — фыркнул Фицпатрик. — Мы проводим полную перекличку каждое утро и вечер.

Эвелин уже говорила это Амароку, пока они ехали сюда, но ее слова не произвели на него особого впечатления.

— Перекличка затрудняет побег, но не исключает его, — заметил сержант.

Хотя им удалось многое осуществить совместно, из-за своего тяжелого характера Фицпатрик не вызывал у Эвелин особых симпатий. Высокомерие, сквозившее в его тоне, не вызвало расположение к нему и у Амарока.

— Здесь у нас не тысячи заключенных, сержант, — возразил он с неприятным смешком. — Я уверен, мы мгновенно поняли бы, что недосчитались кого-то из них.

Высокий и импозантный, чем-то внешне похожий на Авраама Линкольна, Фицпатрик имел привычку демонстрировать свое превосходство над окружающими. Его высокомерие проистекало из осознания собственного интеллектуального превосходства над многими собеседниками. Но на Амарока надменность Фицпатрика не произвела особого впечатления, что Эвелин ничуть не удивило. Мужчины на Аляске сильно отличались от тех, с кем она общалась на юго-востоке. Суровая местная жизнь приучила их полагаться почти исключительно на собственное мнение, и сержанта это касалось в первую очередь.

— Извините, но я не могу быть в этом полностью уверен, доктор… — Амарок покосился на бэйджик пристегнутый к халату его собеседника. — …Фицпатрик. На вашем попечении находятся двести пятьдесят самых опасных преступников в стране. Причем учреждение новое, без длительного опыта работы. Большинство сотрудников — новички. Плюс этот буран. В общем, мы должны убедиться, что на данный момент все до одного ваши заключенные находятся на месте.

— Должно быть, произошло нечто очень серьезное. — Фитцпатрик поправил бумаги в своей папке. — О каком происшествии мы ведем речь? На кого-то напали?

— Произошло убийство. — Амарок сделал особое ударение на слове убийство.

Как можно было предположить, на лице Фицпатрика отобразилось изумление. В Хиллтопе никогда не происходило ничего подобного. Но доктор быстро овладел собой.

— Кто жертва?

— Пока неизвестно, — ответил Эмарок.

— В таком случае что же вы делаете здесь?

Сержант прищурился.

— Мои люди в данный момент работают над установлением личности жертвы. Но есть… некоторые сложности, которые заставляют меня полагать, что это займет какое-то время. — Он не стал уточнять, какие сложности имеет в виду, Эвелин тоже промолчала. — Увы, мертвого уже не воскресить. В настоящее время для меня куда важнее не упустить чего-то важного и очевидного. Не хотелось бы, чтобы по нашей невнимательности произошли новые убийства.

Фицпатрик пожал плечами.

— Хорошо, проверяйте что хотите, но могу вас заверить, что это будет пустая трата времени. Куда, по-вашему, пойдет заключенный, если бы даже ему удалось сбежать? Тут вокруг нас снежная пустыня.

Фицпатрик произнес слово пустыня так, словно хотел сказать «ад на земле». При этих словах на щеке Амарока дернулась мышца. Эвелин же устыдилась, что прошлым вечером, разозлившись на то, что машина не заводится, она проявила по отношению к сержанту такую же бестактность. Неудивительно, что тот не испытывает теплых чувств к Ганноверскому дому и к тем, кто им руководит. Их высокомерие оскорбляло местных жителей, равно как и высказываемое вслух мнение, насколько лучше Хиллтопа те края, откуда они прибыли.

— Доктор Фицпатрик имеет в виду, что их привезли сюда издалека и они совершенно не знают местности.

Эвелин попыталась было несколько смягчить слова Фицпатрика, но, заметив, как сверкнул в ее сторону глазами Амарок, поняла, что лучше этого не делать.

— Я понял, что он имеет в виду.

Впрочем, даже если ее коллега и понял, что допустил бестактность, извиняться он не собирался. Наоборот, продолжил беседу в той же высокомерной, снисходительной манере.

— Как, по-вашему, сержант, беглец может выжить в такой мороз?

— Возможно, он и не выжил, — ответил Амарок. — Возможно, он уже мертв, как и его жертва. Но не исключено, что он смог получить от кого-то помощь и сейчас жив и здоров.

На лице доктора появились скептические морщинки.

— И кто же, по-вашему, ему помог?

— Какой-нибудь добрый самаритянин, который решил, что ему повстречался сбившийся с пути странник.

Эвелин сразу же припомнила слова Хьюго: «Не все убийцы в Ганноверском доме заперты в камерах». Было ли простым совпадением, что он высказал свое предположение как раз накануне первого убийства, совершенного в Хиллтопе за десять лет? Или ему действительно что-то известно?

И не мог ли он сам быть каким-то образом причастен к нему?

— Что бы вы там ни думали, — продолжал Фицпатрик, — тот, кого вы ищете, не из числа наших заключенных. Отсюда просто так не выбраться.

— Возможно, самостоятельно — да, им отсюда не выбраться, — согласился Амарок. — Но ведь их навещают друзья, подруги, родственники.

— Крайне редко, — ответил Фицпатрик. — У этих людей контакт с внешним миром очень слабый. По крайней мере с тех пор, как их поселили здесь.

— А как насчет кого-то из персонала? — спросил Амарок. — Ведь могут завязаться дружеские отношения. Связи.

Фицпатрик покачал головой.

— Исключено. Все сотрудники прекрасно понимают, чем рискуют.

— Подобные вещи происходили и раньше, в других тюрьмах. Люди способны на безумные поступки из-за любви. Из-за денег. Просто от скуки. И по множеству других причин.

На Фицпатрика его слова не произвели ни малейшего впечатления.

— Вам следует расширить поле вашего поиска, сержант. К сожалению, на убийство способны отнюдь не только наши заключенные.

— Однако ваши заключенные — единственные из тех, кого я знаю, кто на деле доказал эту свою способность, — нашелся Амарок.

— Вы весьма недвусмысленно выразили свое отрицательное отношение к нашему пребыванию здесь. — Как обычно, Фицпатрик очень четко выговаривал каждое слово в сказанном. — Вы не желаете нас у себя видеть. Но вам не удастся свалить вину за происшедшее на Ганноверский дом.

Дальше так продолжаться не могло. Эвелин решила прервать перепалку, пока их разговор не зашел слишком далеко.

— Мы устроим внеочередную перекличку. Вот и все.

Внимание Фицпатрика переключилось на нее.

— Ну, конечно, как-то надо же ублажить сержанта. Почему бы и нет? Нам не о чем беспокоиться.

И, повернувшись, он направился к выходу. Но Эвелин окликнула его.

— Все остальное в порядке?

— Разумеется. — По тому, как он взглянул на сержанта, было ясно, что его следующие слова предназначаются именно Амароку. — Ганноверский дом с первого дня своего существования является образцовым учреждением.

Враждебность, заметная в жестах и движениях Амарока, заставила Эвелин в мыслях вернуться к тому, о чем она думала, выходя из своей комнаты прошлым вечером. Да, он действительно чертовски привлекателен, но во всем остальном он бесконечно далек от нее. У него совершенно иные взгляды на жизнь, и ему неприятно присутствие Ганноверского дома в их городке.

— Пожалуйста, прости доктора Фицпатрика, — сказала Эвелин, когда тот ушел. — Знал бы ты, каких трудов стоило нам организовать Ганноверский дом. Конечно, он будет всеми средствами защищать свое детище.

— Твой Фицпатрик — напыщенное дерьмо, — пробормотал в ответ Амарок.

Эвелин боялась, что и к ней Амарок относится примерно так же. Как и другие жители этих мест. Для них она тоже чечако. Сделав вид, что не расслышала его оскорбительный комментарий, Эвелин повела сержанта в свой кабинет.

Как и у других ассистентов, у Пенни в приемной части учреждения имелся свой крошечный кабинетик. Заметив Эвелин и Амарока, Пенни, говорившая в этом момент по телефону, помахала им рукой. Эвелин помахала ей в ответ, а сама задалась мысленным вопросом, заметила ли ее ассистентка, что она пришла на работу в той же одежде, что и накануне. Эвелин не могла избавиться от чувства, что вчерашний костюм как бы намекает на ее близкие отношения с Амароком.

В чем бы ни уличала ее совесть, сейчас ей приходилось беспокоиться о гораздо более существенных вещах, нежели случайная связь с более молодым мужчиной, пусть даже в Хиллтопе он важное должностное лицо, с которым ей придется довольно часто сталкиваться.

— Я позвоню старшему надзирателю и попрошу его провести перекличку. — Она выдвинула стул из-за стола. — Садись. Мы очень скоро получим ответ на твой вопрос.

Амарок никак не отреагировал на ее предложение. Вместо того чтобы сесть, он стал прохаживаться по кабинету, что еще больше нервировало Эвелин.

— Это Брианна?

Закончив набирать номер, она подняла голову и увидела, что он держит фотографию, на которой она была со своей младшей сестрой.

— Да. Мы с ней ездили в Италию, когда я закончила дипломную.

— И куда конкретно?

— Рим, Флоренция, Венеция, Милан.

— Вы ездили только вдвоем?

— Да.

Краем глаза она заметила какую-то записку у себя на столе. По почерку, «как курица лапой», она поняла, что оставил ее Фицпатрик. «Что, черт возьми, происходит с Энтони Гарза? Ты с ума сошла? Почему ты не хочешь полностью представить всю его историю?»

Наверное, как раз это и хотел обсудить с ней ее коллега, когда они столкнулись с ним. Но сейчас ее занимал вовсе не Гарза. Сейчас ей нужно поручить старшему надзирателю провести перекличку. И попытаться выяснить, как Хьюго удалось сделать столь точное предсказание.

По телефону ей никто не ответил, поэтому она продолжила свой разговор с Амароком.

— Мы провели там две недели. Это была сказка. Ты там бывал?

— Нет. — Он ограничился коротким ответом, из чего она заключила, что он никогда не выезжал за пределы Аляски.

Скомкав записку Фицпатрика, она бросила ее в корзину для бумаг.

По какой-то причине старший надзиратель Феррис не брал трубку, а использовать для вызова рацию ей не хотелось.

— Ты ведь училась в Гарварде?

Эвелин не помнила, чтобы когда-нибудь говорила с Амароком о своем образовании. Они не так уж много времени провели вместе.

И ей не хотелось обсуждать это сейчас. Она боялась показаться снобом, особенно после того высокомерия, которое продемонстрировал Фицпатрик. Но если она вообще откажется отвечать, Амарок решит, что за ее молчанием что-то кроется.

— Да, — ответила она.

— Я так и думал. — Он присвистнул. — Значит, выпускница Лиги плюща[2].

Ей только показалось или в его голосе действительно прозвучала нотка сарказма?

— Для моих родителей образование очень многое значило.

Она снова попробовала набрать номер старшего надзирателя.

— Но чтобы позволить себе такой университет, нужно быть по-настоящему богатым. Или ты подрабатывала во время учебы?

— Я, конечно, подрабатывала, но основную часть платы вносили они. Они состоятельные люди, но я не назвала бы их богатыми.

Амарок усмехнулся и вернул фотографию на комод.

— А есть какая-то разница?

— Небольшая, но есть.

Где же, черт побери, Феррис?

— Я поражаюсь, что после нападения ты нашла в себе силы вновь сосредоточиться на учебе.

Его слова ее смутили, она вспомнила прошедшую ночь. Хотя он и был терпелив, вряд ли ему доставило удовольствие то, во что вылилась их встреча.

— Преодолеть последствия того нападения было совсем не просто. Но учеба в университете держала меня в напряжении и отвлекала от мрачных мыслей. Она дала мне цель в жизни, помогла справиться.

— Тебе хотелось залезть в душу того парня, который напал на тебя.

— Мальчишки.

Она уже была готова взять рацию, как вдруг услышала в телефонной трубке голос. Однако ответил ей не старший надзиратель.

Ее звонок наконец-таки был переадресован Диду, помощнику Ферриса. Конечно, это не Феррис, но хотя бы кто-то все-таки отозвался.

Когда Эвелин объяснила ему, что ей нужно, он попросил ее подождать, а сам и отправился на поиски Ферриса. Ждать пришлось довольно долго.

— Что-нибудь случилось? — спросил старший надзиратель, когда наконец взял трубку.

Эвелин рассказала ему о случившемся в городе убийстве. Он же заверил ее, что никто из обитателей Ганноверского дома не мог выйти за его стены. Эвелин немного успокоилась, но все равно попросила его провести перекличку.

— Никаких проблем, — ответил он. — Через пятнадцать минут все будет готово.

Долгую паузу заполнила напряженная тишина. Потеряв интерес к скудному набору личных вещей, которые хранила в своем кабинете Эвелин, Амарок подошел к окну.

— Как ты ухитряешься это делать?

Она примостилась на самом краешке стула.

— Делать что?

— Общаться с подонками, с которыми ты проводишь практически день и ночь?

— Я тебе уже говорила. Я ищу ответы. И не только для себя, но и для других жертв.

Амарок поморщился.

— Безумие объяснить невозможно.

— Эти люди не безумны. Они страдают нарциссизмом и всячески выставляют напоказ свое презрение к обществу. Некоторые в подобном поведении доходят до крайности, но как с юридической, так и с психологической точки зрения они абсолютно вменяемы.

— С моей точки зрения, любой, кто способен убить другого человека и разрубить его на куски, — как то, что я видел сегодня утром, — ненормальный.

Эвелин сложила руки на коленях.

— Они лишены не рассудка, а совести. Я не занимаюсь психически больными людьми. Мои пациенты не из числа тех, кто слышит голоса, призывающие их убить кого-то, тех, кто не видит разницы между добром и злом. Мои пациенты просто начисто лишены способности понимать эмоции других людей и вступать с ними в психологический контакт. Они делают то, что им выгодно, что доставляет им удовольствие, и не чувствуют никаких угрызений совести. Проблема заключается в том, что психопатов в окружающем нас мире гораздо больше, чем мы думаем.

— Ты уже говорила мне, что они составляют четыре процента от всего населения. Но мне трудно в это поверить. Будь это так, вокруг нас ходили бы толпы серийных убийц.

— Нет, к счастью, далеко не каждый психопат — серийный убийца. Есть такие, кто не нарушает закона. Однако при этом их не очень заботят вопросы нравственности. Как правило, они закоренелые лжецы и манипуляторы, часто жестоко обращаются с собственными женами, хамят, способны заниматься различного рода аферами, воровством, нередко становятся насильниками. В любом случае они все несут с собой боль и страдания. Психопатия — очень сложная проблема. Мы еще многого о ней не знаем.

— И ты считаешь, что каждый день иметь дело со своим прошлым — это единственный способ решить твою проблему?

Ей и раньше приходилось иметь дело с теми, кто критиковал ее жизненный выбор. Да и Амарок не в первый раз высказывает критику в ее адрес.

— Но в ком еще такая работа способна вызвать больший интерес, пробудить большую энергию? Кроме того, по моему мнению, всегда лучше смотреть в глаза собственным страхам.

— Даже несмотря на то, что ты подвергаешь себя опасности?

Если верить часам на стене, с момента, когда она разговаривала со старшим надзирателем, прошло десять минут. Но Эвелин уже начинала нервничать.

Теперь, оказавшись в своей стихии, она засомневалась, следует ли ей обращать внимание на сержанта и его скептицизм. Он вызывал у нее самые разные и довольно противоречивые реакции. Несмотря на ту пропасть, которая их теперь разделяла, было трудно забыть о прошлой ночи и о том мощном чувстве, которое охватило ее, когда они впервые коснулись друг друга. Ей уже хотелось испытать это снова.

И это желание тревожило ее не меньше всего остального.

— Кто-то же должен делать эту работу, брать на себя риск, — ответила Эвелин. — Нельзя же постоянно исходить из того, что это сделает за тебя кто-то другой.

— Но такую работу мог бы взять на себя мужчина.

В отличие от большей части остальной Америки, отношение к женщинам здесь, на Аляске, оставалось крайне патриархальным.

— Значит, ты такой же сексист, как и большинство здешних мужчин.

— Я рассуждаю с чисто практической стороны. Парни, с которыми ты работаешь, должны понимать, что в случае сопротивления они столкнутся с теми, которые не уступают им по силе.

— Практическая сторона в данном случае далеко не всегда самая важная. — Она заложила за ухо выбившуюся прядь. — Вспомни о том вреде, который причинил Джаспер, возможно, за прошедшие двадцать лет. И который он, вероятно, до сих пор причиняет. Он же все еще на свободе… где-то.

— Значит, ты как бы наделяешь себя полномочиями.

Она почувствовала, что он разглядывает ее шрам.

— Называй как хочешь.

— Они действительно всерьез ищут этого подонка?

— Они делают все, что от них зависит. Я постоянно интересуюсь у детективов о ходе расследования. Не даю им сидеть сложа руки. И не только с прошлого лета. Всегда. Однако уже в течение довольно длительного времени у них нет никакой новой информации.

— А если нанять частного детектива?

Эвелин невесело усмехнулась.

— За прошедшие годы я уже нанимала целую армию детективов. Но никто из них не сумел отыскать ничего существенного. Тот, который работает на меня в данный момент, считает, что после нападения, совершенного прошлым летом, Джаспер уехал из Бостона и направился на Арубу. Но ему так и не удалось ничем подтвердить свою гипотезу.

Амарок повернулся к ней. Желтоватый солнечный свет подчеркивал его профиль.

— Ты пыталась связаться с его родителями? Наверняка в первый раз он сбежал только благодаря их помощи? Он же был совсем мальчишкой, он не мог скрыться, полагаясь только на собственные возможности.

Эвелин тоже так считала. Так думали и в полиции. Однако детектив, которому было поручено расследование ее дела, не смог это доказать.

— Всегда хорошо иметь богатых родителей. Но они же не пожелали общаться со мной тогда, не станут и сейчас.

— Под «богатыми» ты имеешь в виду «зажиточных» или «состоятельных»?

Он подначивал ее, но она проигнорировала его иронию и ответила прямо:

— Под «богатыми» я имею в виду богатых, намного более богатых, чем мои родители.

Она не сомневалась, что родители Джаспера помогли ему в ту первую ночь выбраться из страны или как минимум за пределы штата.

Было трудно понять, что думает Амарок. Он так пристально всматривался в ее лицо, что она была вынуждена отвернуться.

— Если ты не возражаешь, я хотел бы посмотреть твое дело, — сказал он.

Он просил ее об этом прошлым летом, и она отказала.

— Просто из любопытства?

Эвелин выровняла стол, чтобы не встречаться с ним взглядом, но он подождал, пока она снова обратит на него внимание.

— Назовем это профессиональным интересом.

— Извини, — Эвелин откашлялась, — но я не хотела бы, чтобы ты знакомился с моим делом.

Сержант нахмурился, ему был явно неприятен ее отказ.

— Это почему же?

— Мужчина, которого я любила, перерезал мне горло и оставил умирать. Никогда в своей жизни я не была до такой степени уязвима. Это делает подробности происшедшего очень… очень личными, я не могу подобрать более точного слова. — Совсем личным происшедшее сделали те сексуальные пытки, которым ее подвергли, но она решила не говорить об этом. Зачем еще больше разжигать его любопытство? — Мне ни к чему, чтобы подробностями того, что со мной произошло, развлекались случайные полицейские.

Амарок посуровел.

— Значит, вот кто я такой? Случайный полицейский?

Вряд ли. Она не могла смотреть на него, не вспоминая прошедшую ночь. Но в этом-то и состояла проблема. Он заставил ее желать того, что ей не суждено было получить. Вот почему она постаралась поскорее ускользнуть после их короткого романа год назад.

— Твоя главная мечта — закрыть Ганноверский дом и выгнать нас всех отсюда, включая и меня. Поэтому я не могу считать тебя своим другом.

— Ты совсем не возражала быть моей подругой прошлой ночью. Возможно, у нас и не было секса, но мы были так близки. Я до сих пор чувствую запах твоего тела на своих пальцах.

Краска смущения горячей волной залила лицо Эвелин.

— Это была… это была случайность.

— И она ничего не изменила?

— Нет. Но… я благодарна тебе за твое поведение. С твоей стороны это было очень достойно.

Амарок поморщился.

— Не благодари за элементарную порядочность!

Зазвонил ее телефон. В нетерпении как можно скорее закончить беседу она схватила трубку.

— Мы проверили всех до одного, — проинформировал ее старший надзиратель.

— В том числе Хьюго?

— А что, он вас больше всех беспокоил?

Эвелин откашлялась.

— Нет. Ничего особенного. Спасибо.

Внезапно ее накрыла жуткая усталость, она опустила голову и закрыла лицо руками.

— У нас все в порядке.

— Рад это слышать.

Амарок направился к выходу и в дверях едва не столкнулся с Пенни.

— Доктор Тэлбот?

— Да?

Взглянув на сержанта, ассистентка Эвелин покраснела и улыбнулась. И продолжила поедать его глазами, хотя и не заговаривала с ним.

— Только что позвонили с кухни. Им нужна помощь.

— Что ты имеешь в виду?

Проблемами тюрьмы занимался старший надзиратель. Эвелин, а ее непосредственный помощник Фицпатрик руководил медицинским персоналом и исследовательской работой. И хотя медперсонал частенько оказывал помощь прочим сотрудникам — например, помогал при первоначальном подборе кадров, обучал, как вести себя с наиболее проблемными заключенными, — кухня была исключительной прерогативой старшего надзирателя. Его что, опять нет на рабочем месте?

Но ведь она только что с ним разговаривала.

— Без Лоррейн они как без рук. Они звонили спросить, может быть, вы знаете, скоро ли она вернется.

Эвелин поднялась.

— Ее нет на рабочем месте?

— Пока нет.

— Но кто же занимался завтраком? И обедом?

— Мы привлекли Кэти Ольсен и Патрика Болена. Они обошлись без нее. Но они работали все утро и вряд ли выдержат такую нагрузку и дальше.

— А новая девушка, Даниэль Коннелли? Ее тоже нет?

— Кажется, нет.

По спине Эвелин пробежал холодок дурного предчувствия.

— Вы не пытались выяснить, где Лоррейн?

Ее вопрос прозвучал как эхо. Вчера она спрашивала у Лоррейн то же самое о Даниэль и так и не узнала, по какой причине девушка отсутствовала на работе…

— Внешняя связь все еще не работает. Мы можем звонить только по внутренним телефонам.

Это означало, что Лоррейн может отсутствовать из-за снежных заносов. Или же заболела и не имеет возможности сообщить им о своей болезни. Но отсутствие Даниэль в течение двух дней подряд казалось очень странным даже во время бурана.

Судя по озабоченному виду Амарока, сержант принял к сведению факт загадочного отсутствия двоих сотрудниц. Наверняка сейчас он думает примерно то же, что и она: что, если из Ганноверского дома вышла жертва, а не — убийца?

От мысли, что они таким жутким образом могли потерять Лоррейн или Даниэль, у Эвелин бешено заколотилось сердце. Ее первым импульсом было отыскать Даниэль, а затем поехать в Анкоридж, чтобы выяснить, все ли в порядке с Лоррейн. Если «БМВ» не заведется, она попросит сержанта или кого-нибудь еще ее подвезти.

Но что, если ей не удастся отыскать кого-то из этих двух женщин или даже обеих? Отсутствие вовсе не обязательно означает смерть. Они могли просто провести нынешнюю ночь у кого-то, как и она сама.

Тратить часы на поиски — явно далеко не самый лучший способ выяснить, не стал ли кто-то из ее подчиненных жертвой маньяка. У нее имелся другой гораздо более эффективный способ получить ответ.

Сколь бы омерзительно это ни звучало, но ей нужно взглянуть на отрезанную голову.

6

Я на самом деле думаю, что одержим бесами, меня в детстве уронили и я ударился головой.

Деннис Линн Рейдер, серийный убийца, называвший себя «СПУ» — «связать, пытать, убить»

Доктор Эвелин Тэлбот привлекла к себе взгляд Амарока — и его внимание — в первый же свой приезд в город. Она была красивая женщина. Но вряд ли долго выдержит в таком месте. Кроме работы, из-за которой она подвергала себя постоянной опасности и которая была для нее вечным напоминанием о пережитой в юности травме, в Хиллтопе ее ничего не удерживало. Амарок был уверен: она пробудет здесь самое большее пять лет, а затем снова вернется в более теплые места.

Теперь же, когда у них произошло такое страшное убийство и когда рядом с ней нет обычной армии полицейских и детективов, на чью помощь можно рассчитывать, она сбежит отсюда гораздо быстрее, решил он.

Заметив капельки пота у нее на верхней губе, он снизил температуру в салоне, хотя пот появился явно не от жары. Это все нервы. Что было понятно по ее напряженному молчанию.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

Эвелин продолжала пристально всматриваться в дорогу и вместо ответа просто кивнула.

— Я бы на твоем месте это снял. — Он показал на пальто, которое Эвелин застегнула до самой шеи.

— Со мной все в порядке.

— Должен предупредить тебя относительно того, что тебе предстоит увидеть. Это будет непросто.

— Я видела мертвецов и раньше.

Это было правдой. Она видела тела своих подруг. Прежде чем затащить Эвелин в заброшенный сарай, Джаспер убил трех других девушек. Правда, подробностей тех трех убийств Амарок не знал. Они с ней это не обсуждали. Он не был уверен, что Эвелин сможет такое вынести. Когда все это произошло, ему самому было всего девять лет. Он не помнил, что тогда говорилось в СМИ. Не нашел он нужных подробностей и в статьях, которые просмотрел, узнав, что в их город прибывает психиатр, сама когда-то ставшая жертвой нападения, и привозит с собой целый отряд психопатов. Даже ведущие телепередач, на которые Эвелин приглашали во время ее борьбы за открытие Ганноверского дома, отделывались лишь краткой биографической справкой.

Ему же хотелось копнуть глубже. Чем больше она интересовала его, тем больше ему хотелось получить ответы на свои вопросы. Но пока они ускользали от него. Единственное, что он мог сказать наверняка, — прошлое продолжало терзать ей душу. Он почувствовал, как оно встало между ними прошлым летом и вновь нынешней ночью. Из чего он делал вывод, что вся ее медицинская подготовка и опыт работы в коррекционных учреждениях ничего не значили, когда дело касалось ее собственных переживаний. А вид отрезанной головы, особенно изуродованной до неузнаваемости, мог лишить самообладания кого угодно.

— Ты бледная как мел, — заметил он, — а ведь мы даже еще не доехали до места.

Эвелин была до такой степени напряжена, что казалось, толкни он ее — и она рассыплется.

— Со мной все будет в порядке.

Казалось, она пытается убедить не его, а саму себя. Увы, в любом случае повернуть назад Амарок не мог. Не исключено, что Эвелин сможет опознать жертву.

— Где… где то, что вы нашли? — спросила она, когда они доехали до окраины города.

Ей не хватило сил сформулировать свой вопрос конкретно, и он снова бросил на нее тревожный взгляд.

— Во внедорожнике Коротышки. Он согласился по моей просьбе отвезти останки в Анкоридж в судебно-медицинскую экспертизу штата. Я связался с ним по рации. Он едет нам навстречу.

Эвелин постучала пальцами по подлокотнику.

— Значит, мы должны с ним где-то пересечься?

— На моем посту.

Молчание.

— Мы только заглянем.

Не дай бог, чтобы она думала, что мешок с телом занесут в кабинет для опознания. Но даже просто заглянуть во внедорожник Коротышки будет малоприятным делом. Эвелин вновь промолчала.

Он опустил солнцезащитный щиток — отражаясь от снега, солнце слепило глаза. Метель закончилась так же быстро, как и началась, но погода могла вновь в любой момент ухудшиться, и тогда будут уничтожены все следы, которые мог оставить убийца, а также будет невозможно отыскать другие останки жертвы, если таковые где-то еще можно найти.

Когда они проезжали мимо закусочной «Динки», в животе у Амарока заурчало. Он уже довольно давно ничего не ел. Однако времени на остановку не было.

— Насколько хорошо ты знаешь женщину, управляющую кухней в Ганноверском доме?

— Она жила у меня пару недель в октябре, когда они с мужем разводились. Она была для меня… — Голос у нее сорвался, но она быстро овладела собой. — …Чем-то вроде второй матери.

— Не у нее ты собиралась провести прошлую ночь?..

— У нее, — произнесла Эвелин еле слышно.

— А Даниэль?

— Ее я знаю хуже. Она переехала на Аляску несколько месяцев назад, к мужчине, с которым познакомилась по Интернету, но… что-то там пошло не так. Не думаю, что она собирается оставаться здесь надолго. Если бы не вопрос денег, она бы уехала прямо сейчас.

— И ты взяла ее на работу, зная, что она не собирается оставаться здесь надолго?

Сержант надеялся, что легкая болтовня немного успокоит Эвелин, но ошибся.

— Ее работа не требовала серьезной подготовки. Лоррейн уговорила старшего надзирателя, чтобы тот ее взял. Лоррейн всегда этим отличалась: старалась приютить бродяг.

Отъехав на правый край дороги, Амарок притормозил, пропуская машину, следовавшую в противоположном направлении.

— Даниэль пропала со вчерашнего дня?

— Не могу сказать, что она действительно пропала. Просто не вышла на работу. Лоррейн хотела выяснить, что с ней случилось. Вот все, что мне известно.

— А как выглядела Даниэль?

— Длинные темные волосы. Черные глаза. Молодая. Хорошенькая.

Девушка, соответствовавшая этому описанию, на прошлых выходных заходила в «Лосиную голову» и выпивала там. Он ее запомнил, потому что она несколько раз пыталась завязать с ним знакомство.

— А Лоррейн?

— Короткие волосы, покрашенные в каштановый цвет.

Амарок едва не выругался.

— Она была средних лет?

Эвелин поморщилась, но кивнула, Амарок уменьшил звук приемника.

— Послушай…

Увидев в глазах Эвелин боль, он понял, как жестоко она страдает.

— Что?

Он еще крепче сжал руль. Черт! Этого… этого дерьма, страшного мерзкого дерьма, такого чудовищного насилия он и надеялся избежать, когда пытался поднять жителей Хиллтопа на протесты против строительства в непосредственной близости от их жилищ и семей тюрьмы особого режима. И если бы не сладкоречивый мэр, Амарок никогда бы не отступил. И тогда ничего подобного не случилось бы. Он был абсолютно уверен. По крайней мере не здесь.

Эвелин тоже не приехала бы сюда. Но и это было бы неплохо, как он сказал ей прошлой ночью. Тогда бы он не стал мечтать о женщине, которая, не задумываясь, бросила бы его, даже если бы у них возникли серьезные отношения.

— Это не Даниэль. — Он старался говорить как можно мягче.

Слезы катились по щекам Эвелин, но он видел, что она цеплялась за последнюю надежду и не предавалась горю до тех пор, пока они не доехали до его поста. Коротышка уже ждал их там. Открыв крышку багажника в своем внедорожнике, он расстегнул на пластиковом мешке замок.

— Лоррейн, — прошептала Эвелин.

Не поддержи ее Амарок, она бы точно упала на землю. Но она не разрыдалась, и ей не сделалось дурно.

Она с бешеной злобой набросилась на машину, на телефонный столб рядом, на сугробы обледеневшего снега у обочины, на все, что было рядом. Когда Амарок схватил ее, боясь, что она поранится, Эвелин попыталась ударить и его же.

— Где же другие ее останки?

Костяшки пальцев на руках кровоточили, ноги страшно болели, но Эвелин наконец все-таки успокоилась. И пока сержант вез ее к ее машине, она оглядывалась в занесенные снегом здания, выстроившиеся вдоль Главной улицы, стараясь забыть только что пережитый кошмар.

Из-за убийства у Амарока появилась куча дел, так что Джек Колл, державший на соседней улице небольшую авторемонтную мастерскую, ждал их прямо на автозаправке, чтобы помочь Эвелин завести ее «БМВ».

Прежде чем снова перевести взгляд на дорогу, Амарок пару секунд рассматривал ее. Эвелин догадалась, что он пытается как-то примирить два образа одной женщины: ту, с которой он хотел заняться любовью прошлой ночью, и ту обезумевшую, полностью утратившую контроль над собой, колотившую все вокруг до тех пор, пока он не сжал ее в медвежьей хватке.

— Не знаю, — ответил он на ее вопрос. — Но надеюсь, что узнаю. Скоро.

Надеялась и она.

Ища утешение в прозе жизни, Эвелин обратила внимание на то, как быстро жители Хиллтопа возвращаются к нормальной жизни. Им было не привыкать. Снежные бури были обычным делом в здешних местах. Из разговора, который она услышала по рации сержанта, Эвелин поняла, что телефонная связь тоже уже восстановлена.

Но одна очень важная часть ее жизни уже никогда не будет прежней.

Увы, в сознании Эвелин вновь всплыл образ отрезанной головы Лоррейн, изуродованной, в синяках и без одного глаза. Она передернулась от ужаса. Этот образ теперь будет преследовать ее всю жизнь, как и другая картина, увиденная в юности: Марисса Донован и две другие ее подруги в луже крови, голые, в эротических позах. По прошествии двадцати лет жуткая эта картина ничуть не потускнела в ее памяти и, похоже, до конца ее дней останется такой же яркой, как и в тот первый день.

— Стремление вызвать шок, — пробормотала она.

Амарок расстегнул куртку.

— Что ты сказала?

Ей было больно дышать. И она не понимала почему.

— Цель убийцы состояла в том, чтобы вызвать шок, — произнесла она громче и тверже. — Что может быть ужаснее, чем обнаружить мертвое тело?

Амарок ничего не ответил, но Эвелин понимала: он внимательно ее слушает.

— Обнаружить часть тела, — добавила она. — Ведь что может быть чудовищнее, чем наткнуться на отрезанную руку или ногу?

— Голову, — поправил он. — Я понял. А для пущего эффекта вырвать глаз или даже оба.

— Именно.

— Но на голову никто не натыкался. Убийца насадил ее на ручку метлы и воткнул метлу в снег у задней двери единственного бара в городе.

— Потому что он понимал, что рядом с главным входом сделать такое невозможно.

— И если ты права, если он действительно стремился произвести впечатление, то в темном переулке это выглядит еще более зловеще.

— Совсем в духе Джека Потрошителя, — согласилась Эвелин. — И это пугает.

Амарок потер подбородок, и она поняла, что он устал не меньше ее. И даже почувствовала вину за то, что так долго не давала ему спать прошедшей ночью. А сегодня в нем очень нуждались Хиллтоп и Лоррейн.

— Тебе хорошо знаком тип людей, способных на такое, — заметил он.

— Еще бы!

Она изучала и опрашивала убийц, серийных и обычных, на протяжении более десяти лет. Это и плюс ее личный опыт. Она была ведь не только жертвой убийцы, она была влюблена в убийцу, что позволило ей еще глубже проникнуть в характер его поведения и жизни.

— Ты можешь быть очень полезна для следствия… если останешься.

— Если останусь?

— Прошлой ночью ты упомянула, что купила билет — домой.

— Это было не совсем всерьез. У меня здесь еще очень много работы.

Даже если она и решила бросить все, она не уедет из Хиллтопа, пока не увидит убийцу Лоррейн за решеткой.

Пусть Джасперу сошло с рук то, что он сделал с ней и ее подругами. Ему сошло с рук и нападение на нее прошлым летом. Но тот, на чьей совести убийство Лоррейн, не уйдет от правосудия.

Цепи на зимних шинах внедорожника Амарока лязгнули на обильно посыпанной солью подъездной дороге, что вела к парковке, где под двухфутовым снежным сугробом стояла машина Эвелин.

Джек ждал их в эвакуаторе с девизом «Позвони мне!» на боку машины. Мотор работал, из выхлопной трубы тянулся дымный шлейф. Сам Джек был занят какими-то бумагами или же вызывал кого-то по рации.

Эвелин не хотела мешать сержанту в его работе, но у нее оставался один вопрос.

— А как насчет Даниэль? — спросила она. — Можешь себе представить, что это будет значить для нее.

Джек оторвался от своих бумаг, и Амарок помахал ему.

— Я прямо сейчас поеду к ней, — сказал сержант, — чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

— Ты ее не найдешь.

— Откуда ты знаешь? — спросил он, нахмурившись.

Эвелин открыла дверцу машины и вышла.

— Я нутром чувствую.

7

Если копнуть поглубже, даже у психопатов можно найти эмоции — а может, и нет.

Ричард Рамирес, убийца, известный как Ночной Охотник

Джек завел машину Эвелин лишь после того, как присоединил к ней несколько проводов и шлангов и зарядил аккумулятор. Эвелин наблюдала за его манипуляциями из окна круглосуточного магазинчика. Закончив с этим, она сразу же направилась в Ганноверский дом. На ней все еще была вчерашняя одежда, время уже близилось к вечеру, а поехать домой она пока не могла. Ей необходимо поговорить с Хьюго, выяснить, были ли у него какие-то сведения об убийстве, или же его слова были обыкновенным, хотя и жутким совпадением. Кроме того, ей нужно сообщить о гибели Лоррен всем, кто ее знал в тюрьме.

Эвелин считала, что именно она должна принести страшную весть в Ганноверский дом, хотя и понимала: сделать это будет непросто. Все любили Лоррен, особенно Гленн Уиткомб, офицер охраны, который окружил ее поистине сыновней заботой. Он практически не знал родной матери; после того, как в двенадцатилетнем возрасте он потерял отца, его растила старшая сестра. Наверное, поэтому он так сблизился с Лоррен. Эвелин было даже страшно представить, как он воспримет известие о ее гибели.

А еще она очень надеялась, что у кого-нибудь в Ганноверском доме есть сведения о Даниэль. Возможно, с той все в порядке. Не исключено, что у нее нашлись деньги на переезд на юго-восток и она отбыла, не поставив никого в известность.

Увы, в глубине души Эвелин сама в это не верила.

К тому времени, когда она въехала на стоянку, на улице было уже темно. Некоторое время назад температура поднялась на несколько градусов, но с наступлением темноты задул пронизывающий ветер. С каждой секундой становилось все холоднее, настолько, что казалось, будто воздух наполнился тысячами мелких иголок, коловших ей глаза, нос и губы.

По крайней мере не было снегопада. Эвелин подумала, что еще одного бурана не вынесет. Одна только мысль о том, как снегопад может затруднить работу Амарока и поимку убийцы, вызывала у нее содрогание.

— Мерзавцы! — Она бросила злющий взгляд на гигантское каменное строение, в котором обитали несколько десятков безжалостных убийц. — Я все-таки узнаю, почему вы совершаете свои чудовищные преступления и как вас остановить, даже если это будет стоить мне жизни.

И она понимала: когда-нибудь это действительно может стоить ей жизни. За прошедшие годы она была несколько раз близка к этому. Конечно, не так близко, как тогда с Джаспером, но ведь было и то второе похищение, которое он устроил, и другие случаи.

Как в Сан-Квентине с Хьюго. Или когда к ней домой в середине ночи заявился уголовник, психиатрическую экспертизу которого она проводила. Услышав в комнате Эвелин звуки борьбы, соседи вовремя вызвали полицию, но для нее так и осталось загадкой, каким образом он нашел ее. Когда ему задали этот вопрос, он ответил, что она сама тайком подбросила ему свой адрес.

Эвелин выключила передние фары и, вздохнув, принесла кофе. Вначале она решила провести собрание психиатров и только потом поставить в известность обслуживающий персонал. Понимая, какой ужас случившееся вызовет у жителей городка, она решила, что им всем необходим согласованный подход к ответам на возможные вопросы, может быть, даже им придется выпустить пресс-релиз, в котором будет выражена глубокая озабоченность по поводу случившегося, поддержка местных органов правопорядка и твердая уверенность в надежности систем безопасности их учреждения. Кроме того, собрав достаточно большое число специалистов — психологов и психиатров, она надеялась обсудить личностный тип убийцы и, если не сформулировать полный психологический портрет преступника, то по меньшей мере прояснить нечто такое в его поведении, что могло бы помочь в расследовании Амароку.

Но она не смогла собрать даже нескольких своих коллег.

Из тех шести, кто начинал с ней работу в Ганноверском доме в ноябре, осталось только пятеро, четверо дипломированных судебных психологов и доктор Тим Фицпатрик, который, как и она, был психиатром. Стейси Уилхайм, единственная, кроме Эвелин, женщина в коллективе, отсутствовала по болезни и, по-видимому, будет отсутствовать еще долго, если вспомнить, как трудно лечится опоясывающий лишай. Престон Шмидт позвонил и сообщил, что не сможет прибыть из-за бурана. А доктор Фицпатрик, Грег Питерс и Рассел Джонс в данный момент проводили эксперимент по определению степени возбуждения психопатов: насколько больше или меньше их возбуждают те же стимулы, что и нормальных мужчин.

Обнаружив, что врачебные кабинеты пусты, Эвелин вспомнила, что сама не явилась на назначенные ею консультации. Каковы бы ни были причины, снежная буря или что угодно, но ее отсутствие могло расстроить пациентов. Ведь в жуткой скуке тюремной жизни сеансы психотерапии были для них едва ли не единственным развлечением.

И вот на сей раз им пришлось вместо встречи с ней остаться у себя в камерах. Конечно, особого вреда от этого никому не будет. Она вернется к своей обычной работе завтра. Но все уже будет по-другому, теперь уже никогда больше к ней в кабинет не войдет Лоррейн и не предложит завтрак.

Так как собрать врачей на предварительное совещание не удалось, а у Гленна был выходной, Эвелин решила позвонить ему, а затем сообщить всем о гибели Лоррейн.

Может быть, ей стоит разослать всем сотрудникам электронное сообщение? Или воспользоваться средствами оповещения? Ей никак нельзя откладывать это в долгий ящик. Слухи могут опередить ее.

В конце концов Эвелин решила воспользоваться средствами оповещения, а затем разослать электронные письма тем, кого в данный момент нет на рабочем месте. Она взяла трубку, чтобы вызвать Гленна, но не успела набрать номер. В кабинет вошел доктор Фицпатрик, по пятам за которым следовала Пенни, не желавшая впускать его без разрешения начальницы.

Эвелин положила трубку и встала.

— Все в порядке, Пенни. Можешь закрыть дверь.

Раздраженная тем, что Фицпатрик не дал ей объявить о его приходе, Пенни обиженно взглянула на него, однако выполнила распоряжение Эвелин и вышла.

Полагая, что он пришел к ней, чтобы поговорить об убийстве, Эвелин расправила плечи. Она надеялась, что сможет рассказать ему об увиденном без слез. Но, похоже, ее коллега собирался обсуждать с ней вовсе не визит сержанта.

— Не могу поверить! — крикнул он. — О чем ты думала, когда устроила перевод сюда Энтони Гарзы?

Эвелин была не готова к такому выпаду. И не собиралась обсуждать его прямо сейчас. Она сомневалась в разумности собственного решения с тех пор, как Гарза ударил служащего охраны, но не собиралась демонстрировать свои сомнения Фицпатрику. Этак недолго потерять ту власть, которую она с такой настойчивостью отстаивала и без которой ее возможность влиять на обстановку здесь будет серьезно ограничена.

— Я полагала, что он будет полезен в наших исследованиях. У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

— Да брось ты, — сказал Фицпатрик с двусмысленной ухмылкой. — Будь это так, ты бы предложила его кандидатуру на нашем последнем совещании. Почему же мы обсуждали Попа Хамфриза, Сола Вебера и всех остальных, но только не Энтони Гарзу?

Эвелин закрыла глаза, потерла виски, затем опустила руки и снова взглянула на Фицпатрика.

— Потому что я не хотела, чтобы на меня обрушились с критикой.

— Вот именно! Ты прекрасно знала, что мы скажем! Ты знала, что мы не дадим своего согласия…

— Он набрал целых сорок баллов по шкале Хэара, Тим.

Это было важно, и ее собеседник по идее должен был с ней согласиться. Большинство тех, у кого не было никакого криминального прошлого, набирали пять или шесть баллов. Заключенные без психопатий обычно едва могли перевалить за двадцать. Любому набиравшему больше тридцати официально ставился диагноз «психопатия». Но сорок баллов? Это действительно очень большая редкость.

К сожалению, ее слова осадили Фицпатрика ненадолго.

— Мне наплевать на его баллы! Ты организовала его перевод сюда, не предоставив всей информации о нем. Это непозволительное поведение, доктор Тэлбот.

— Вы бы поступили так же, будь у вас кто-то достойный серьезного исследования, — заметила она. У них существовали некие неписаные правила, или, точнее, она стремилась их определить, когда набирала свою команду. Управление тюрем, со своей стороны, не навязывало им никаких ограничений.

— Нет, — он решительно покачал головой, — я бы не нарушил правила.

Потому что он их сам же и разрабатывал! Фицпатрик старался создать как можно больше инструкций, рекомендаций и процедур. При этом он постоянно заявлял, что хочет, чтобы руководство Ганноверским домом осуществлялось всем медицинским коллективом совместно, но обладал таким влиянием на других врачей, что уже был близок к тому, чтобы прибрать власть в учреждении к своим рукам.

— Мы можем многое узнать, изучая его, — настаивала Эвелин.

— Ты слышала, что он делал целый день? — продолжал Фицпатрик.

Неужели это так важно, подумала она. В такой-то момент? Ей необходимо вызвать Гленна, сообщить ему страшную весть, а затем поставить в известность о смерти Лоррен всех остальных. Однако при таком накале страстей она не могла вести несколько сражений одновременно.

— Как я могла слышать? — ответила она, — Меня же не было.

Фицпатрику доставило искреннюю радость сообщить ей:

— Он заточенной зубочисткой вырезал у себя на руке твое имя. Заявил, что будет продолжать, пока ты не согласишься увидеться с ним. Но тебя не оказалось на месте, чтобы решить проблему, которую ты сама создала для нас.

— И как вы поступили?

— Мы предупредили его несколько раз, но он не обратил на наши предупреждения никакого внимания. Пришлось отправить его в изолятор. Его перевязали, затем надели на него смирительную рубашку, чтобы он еще как-нибудь себя не поранил, и сняли ее только за несколько минут до твоего возвращения.

«Ты моя следующая жертва…» Вспомнив устремленный на нее безумный взгляд Гарзы, Эвелин едва устояла на ногах. Он действительно был серьезной проблемой. Крайне сложной проблемой. И, возможно, в самом деле его перевод сюда был ее ошибкой. Однако с самого начала у нее возникло странное ощущение по его поводу — ей стало казаться, что она наконец-то нашла то, что так долго искала. С другой стороны, она не первая, кто совершил серьезные ошибки из-за нетерпения и слишком большого энтузиазма.

Так или иначе, ей совсем не нравились попытки Фицпатрика вынудить ее пойти на попятную. Если она и нарушила, то не какие-то универсальные, а только им самим введенные правила. И кто вообще его наделил подобными полномочиями? Никто. Тем не менее, чем дольше они работали здесь, на Аляске, тем более сложным и нетерпимым он становился.

Однако сегодня ей было явно не до него. Ее гораздо больше беспокоил Гленн — как он воспримет новость о гибели Лоррейн? А также Хьюго и то, что он пытался сказать ей вчера.

— У нас и другие заключенные делали подобные вещи, — возразила она. — Почти сорок из наших пациентов — серийные убийцы. И у них часто возникает фиксация на нас.

— Ему вообще здесь не место! Из-за него все наши наработки могут пойти псу под хвост.

— Он такой же психопат, как и все остальные.

Она для того и создала Ганноверский дом, чтобы в нем можно было изучать любого психопата…

— У него ведь масса других личностных расстройств. Ты получаешь такой сложный коктейль, что практически невозможно сказать, какая разновидность патологического поведения каким конкретно расстройством вызвана. Мы же это уже обсуждали. Я не оценивал его, но по тому, что я увидел сегодня, у меня сложилось впечатление, что у него имеются некоторые проявления психоза.

Кофе, который она выпила, чтобы держаться на ногах, плохо помогал. Завтрак у Амарока остался где-то в далеком прошлом.

— У него нет никакого психоза. Его история болезни заинтересовала меня. Я занесла его в свою картотеку. К вам он не имеет никакого отношения и не должен вообще вас касаться.

— Мы работаем здесь не поодиночке, — заявил Фицпатрик и даже ткнул в нее пальцем. — Мы собираем данные по пациентам близкого типа, а он слишком от них отличается.

— Это твое личное мнение! На самом деле ты не можешь утверждать наверняка, что он слишком от них отличается.

— Это совершенно очевидно! Его нужно вернуть туда, откуда он прибыл.

— Потому что я не получила твоего разрешения?

— Разрешения всего нашего коллектива.

— Ерунда. В любом случае в данный момент его невозможно вернуть. Может быть, через несколько месяцев, но не сейчас. Переводы пациентов стоят кучу денег, особенно здесь, на Аляске.

Эвелин сомневалась, что даже через несколько месяцев в особой тюрьме в Колорадо обрадуются его возвращению. Он был настолько сложным заключенным, настолько агрессивным, что они изо всех сил старались сбыть его с рук. Старший надзиратель говорил ей, что его боятся сестры, врачи и даже некоторые работники охраны.

И она понимала почему. Она тоже его боялась. Из всех заключенных, с которыми она сталкивалась, Гарза в наибольшей степени напоминал ей Джаспера. По своим физическим данным эти двое были полной противоположностью друг друга: один брюнет с внешностью бандита, другой — мальчик из престижной школы, идеальный американский юноша. Но внутри…

Фицпатрик бросил на нее ехидный взгляд.

— Значит, вот на что ты рассчитывала.

— Я никогда не думала, что мне придется полагаться на это, Тим, я даже предположить не могла, что ты будешь вести себя так, как сейчас.

— Ты прекрасно знала, что я не потерплю его в нашей клинике. Ты фактически выкрутила мне руки.

— Хорошо. Если ты таким образом воспринимаешь эту ситуацию. Да, у меня есть пациент, против пребывания которого в Ганноверском доме ты выступаешь. Ну и что из того?

— Если бы не я, у тебя бы не было никакого Ганноверского дома.

— Я очень это ценю, в противном случае тебе так много не сошло бы с рук. Памятуя о твоих профессиональных заслугах и из благодарности за помощь и поддержку я старалась не пользоваться своими полномочиями руководителя по отношению к вам. Но руководителем данного учреждения являюсь я.

Стоило ей перейти в наступление, как он, похоже, сменил тактику.

— Но почему именно этот пациент так важен для тебя, что ты ради него рискуешь всем достигнутым нами на сегодняшний день?

Она ничем не рисковала. Она просто пыталась пролить как можно больше света на проблему психопатии, что подразумевало необходимость изучения как можно большего числа убийц-психопатов.

Найдя у себя на столе папку Гарзы, Эвелин протянула ее Фицпатрику.

— Посмотри сам.

Фицпатрик быстро перелистал страницы, но, когда вновь поднял глаза на Эвелин, взгляд его оставался хмурым.

— Он убил трех своих жен, чтобы заполучить деньги по их страховкам. И что в этом такого интригующего, черт побери? В контексте того, с чем мы имеем дело, это — ничто. Вот если бы он содрал с них кожу, или съел их глаза на завтрак, или…

— Читай-читай, — прервала его Эвелин. — Мой интерес вызвали вовсе не те случаи, за которые его привлекли к ответственности.

Высокая костлявая фигура Фицпатрика опустилась в кресло. На сей раз он внимательно читал материалы в течение нескольких минут, после чего произнес:

— Детективы в Юте полагают, что именно он был Порнохудожником?

— Да. Ты слышал об этих преступлениях?

— Ну конечно. Их широко освещали в СМИ пять или шесть лет назад.

— Всего тогда было совершено шесть убийств. Но убийцу так и не нашли.

Фицпатрик положил папку на край стола. Он слегка остыл, но его гнев не прошел, а был лишь загнан внутрь, а все потому, что Эвелин сумела дать ему отпор.

— Что дает тебе основания полагать, что это Гарза?

— Он жил поблизости, на расстоянии не более часа езды от каждой из жертв. И работал на лыжном курорте — там, где обнаружили одно из тел. Убийства прекратились, когда он попал в тюрьму.

— Вот как? — Выставив острый подбородок, Фицпатрик подался вперед и хлопнул себя по колену. — Все это может быть лишь чистым совпадением! В район Большого Соленого озера приезжает покататься на лыжах огромное число людей! А что сказали на сей счет судмедэксперты?

Эвелин опустила локти на стол и впилась в Фицпатрика пристальным взглядом.

— Имейся у них заключение, ему было бы предъявлено обвинение. Все это сообщил мне главный следователь по делу.

— И как же это произошло?

— Я позвонила, чтобы узнать, завершено ли следствие по упомянутым делам.

Фицпатрик пару минут ритмично постукивал носком туфли по полу, размышляя над ее ответом.

— От тебя ничего не укроется.

По саркастическому тону Эвелин поняла, что его слова совсем не комплимент.

— Я посвятила этому жизнь. Мой долг быть предельно добросовестной во всем.

— Твое поведение можно охарактеризовать и другими словами.

— Если ты хочешь сказать, что я одержима, я не стану возражать.

Фицпатрик покачал головой, как будто ее слова загнали его в тупик, из которого он не видел выхода, в чем, собственно, и заключалось ее намерение.

— Ладно, — сказал он, — ты подозреваешь, что Гарза — Порнохудожник. Но что из того? Почему тебя так увлекли какие-то там нераскрытые убийства в Юте? Теперь ты, получается, помимо изучения психопатов, взялась еще и убийства расследовать?

Выносить самодовольное выражение его лица было все труднее. Эвелин стиснула зубы.

— Мое внимание, Тим, привлекли позы жертв. И хотя я следила за этим делом с самого начала, я была всего лишь внешним наблюдателем. Только совсем недавно следователь сообщил мне некоторые подробности.

Она впервые столкнулась с Грином, когда работала в собственном небольшом терапевтическом центре в Бостоне восемь лет назад. Тогда она еще только начинала, и ей еще предстояло сделать себе имя в психиатрии.

Фицпатрик вытащил из кармана платок, поднес его к своему похожему на клюв носу и громко высморкался.

— Ну и что? Откуда такой интерес к позам жертв?

Эвелин удивила его недогадливость.

— Джаспер делал нечто подобное, когда убивал моих подруг.

Сунув платок в карман халата, Фицпатрик неожиданно для Эвелин разразился хохотом.

— О господи!

Оскорбленная реакцией Фицпатрика на ее слова, та расправила плечи.

— В чем дело?

— Ты прекрасно знаешь, в чем. Ты используешь буквально все, что я помог тебе создать, в своих собственных целях.

— В моих собственных целях? Мы изучаем здесь психопатию, и Энтони Гарза — психопат. Он полностью соответствует классическим характеристикам психопата, поэтому не может идти речь о какой-то моей ошибке. Но если вы все-таки считаете мое поведение ошибочным, я могу заверить вас, что я никогда не делала секрета из своего твердого намерения отыскать того психопата, который когда-то чуть было не убил меня. Именно из-за этого я вообще и занялась исследованием психопатий.

Фицпатрик встал.

— Но вовсе не на таких принципах мы строили наше сотрудничество. Ганноверский дом должен преследовать гораздо более значимые цели, нежели решение жизненных проблем одного из его сотрудников.

Эвелин встала, чтобы не чувствовать себя совсем подавленной его огромным ростом. Он тоже как-то забыл о принципах их сотрудничества, когда однажды декабрьской ночью после долгого рабочего дня прижал ее в углу и попытался поцеловать. С точки зрения Эвелин, его поведение было значительно хуже, так как с той поры ей было очень неловко работать рядом с ним, особенно когда неделю спустя после происшедшего он пригласил ее на прогулку так, словно ничего из ряда вон выходящего не случилось.

— Если у меня появилась возможность исследовать в ком-то модель поведения, сходную с моделью поведения Джаспера, я обязательно такой возможностью воспользуюсь, — сказала она.

— Неужели ты не понимаешь? Общего между Джаспером и Гарзой на самом деле не так уж и много. И то, что ты все это делаешь фактически за нашей спиной…

У нее не было сил продолжать их бессмысленный спор. По крайней мере не в тот момент, когда их основное внимание должно было занимать убийство Лоррен.

— Тим, — прервала она излияния своего коллеги. — Лоррейн убита.

Глаза Фицпатрика полезли на лоб.

— Что?

— Я думаю, ты слышал, что я сказала.

Ее коллега не сразу овладел собой.

— Та женщина, которая руководила пищеблоком? Поэтому она не появилась на работе сегодня и нам пришлось обратиться за помощью к Кэти Ольсен?

— Именно поэтому. И именно по поводу ее гибели сюда приезжал сержант.

— Он уверен?

— Я опознала ее.

По телу Эвелин пробежала дрожь омерзения, когда она описала то, что сделал с жертвой преступник. Ей так давно приходилось иметь дело с подобной жестокостью, что порой она начинала проявлять равнодушие даже в случае самых отвратительных преступлений. Но только не сегодня. У нее были слишком теплые отношения с убитой, и обычный профессиональный буфер не помог Эвелин. Она чувствовала себя так же, как много лет назад, когда узнала о гибели своих подруг.

— Прими мои соболезнования, — пробормотал Фицпатрик. — Я знаю, вы были с ней очень близки. В полиции кого-то подозревают?

— Никого, — глухо отозвалась Эвелин.

Прежнее раздражение Фицпатрика сменилось возбуждением, и он начал мерить комнату шагами.

— Как неудачно складываются обстоятельства. Ее убийство вызовет шок у местных жителей, они перестанут нам доверять, будут относиться враждебно…

Его опасения имели основания. Надо будет потом как-нибудь поразмыслить над его словами. Но в данный момент Эвелин не могла слушать разглагольствования о том, какие последствия это жуткое преступление может иметь для Ганноверского дома. Слишком велик был пережитый ею шок.

— Мы подумаем об этом потом.

По резкому тону, с которым она отреагировала на его слова, Фицпатрик понял, что задел ее за живое.

— Ты кому-нибудь уже говорила о случившемся? — спросил он, несколько смягчившись.

— Я хотела вызвать Гленна. Он должен узнать первым, они были так близки. А потом я сделаю общее объявление.

— Хорошо. Я… подготовлю инструкцию по мерам безопасности. Разошлю ее электронным письмом обслуживающему персоналу с тем, чтобы она в дальнейшем стала доступной всем.

— Спасибо. Это будет очень полезно.

Фицпатрик уже было направился к двери, но Эвелин остановила его.

— Мне очень жаль, Тим, что все так получилось из-за Энтони Гарза. Но я совершенно искренне полагаю, что он может быть полезен для наших исследований.

— Я понимаю, — отозвался он, оглянувшись. — Я просто не согласен с твоей тактикой. Но… мы как-нибудь все уладим.

— Я очень ценю вашу гибкость. В самом деле.

Он открыл дверь.

— И еще одно, — сказала она.

Он снова остановился.

— Не могли бы вы сделать сообщение о Лоррейн? У меня… у меня могут сдать нервы перед микрофоном.

Эвелин едва сдерживалась и была готова в любой момент разрыдаться, а ей еще предстояла беседа с самым близким Лоррейн человеком в Ганноверском доме.

В глазах Фицпатрика промелькнуло сочувствие — теперь перед ней стоял Тим, Психиатр Высочайшей Квалификации, а не Тим, Категоричный и Вредный Зануда, которого она так привыкла ненавидеть.

— Да, конечно.

— Спасибо. Только подожди несколько минут, пока я позвоню Гленну.

— Перезвони ко мне в кабинет, когда будешь готова.

Когда он вышел, Эвелин вздохнула с облегчением, но стоило ей коснуться телефонного диска, и от нового прилива напряжения мышцы шеи и спины как будто одеревенели.

— Алло?

— Гленн, это Эвелин.

— О, привет. Что случилось?

В его голосе слышалось искреннее удивление. Она обычно не звонила ему домой.

— У тебя есть минута?

— Конечно. Что-нибудь не так на работе? Не хватает персонала?

Если бы его нужно было срочно вызвать на работу, ему бы звонила не Эвелин. Но она поняла, почему он строит догадки в этом направлении.

— Нет. Дело… дело совсем в другом. Случилось нечто ужасное.

Его настроение мгновенно изменилось.

— Ой, да вы, кажется, плачете?

Эвелин шмыгала носом. Чем больше она старалась не сорваться, тем сильнее слезы подступали к горлу.

— Что случилось? — спросил он, опередив ее. — Какой-то инцидент в тюрьме? Скажите, что нужно, доктор Тэлбот. Я сразу же приеду.

— Мне ничего не нужно, Гленн. Я просто… я подумала, что я должна… вам это сообщить. — Эвелин прижала пальцы к вискам. — Лоррейн мертва.

Молчание.

— Мне очень жаль, Гленн.

— Это… это неправда, — запинаясь, проговорил он после долгой паузы.

— Как бы мне хотелось, чтобы это было неправдой. О боже, как бы мне хотелось, но…

— Но что же случилось? — прервал ее Гленн. — Автомобильная авария? Я ведь предупреждал ее по поводу шин. Мне нужно было самому сесть на телефон и заказать для нее новые. Почему я об этом не подумал?

— Это была не автомобильная авария.

Ему все больше мешали говорить слезы.

— Но что же тогда могло произойти? Она ведь была совершенно здорова. Она никогда ни на что не жаловалась.

— Ее убили.

Еще одна долгая мучительная пауза.

— Кто? — наконец выкрикнул он.

— Мы пока не знаем.

Эвелин не могла рассказать Гленну о том, в каком виде нашли останки Лоррейн. Он сам узнает об этом позднее. Сейчас уже наверняка весь город говорит об убийстве Лоррейн. Гленн жил не в городе, из обитателей Хиллтопа знал, наверное, только тех, кто работал в тюрьме. Однако известия обо всем, что происходило в городе, довольно быстро достигали Ганноверского дома.

— Не мог это совершить ее бывший?

Эвелин это даже не приходило в голову. То, что она видела, было слишком жестоким. Такого с Лоррейн не мог совершить никто, кто когда-то любил ее.

Профессиональный опыт подсказывал Эвелин, что такое убийство способен совершить только маньяк, отчего она была склонна игнорировать другие, не менее вероятные варианты. Обычно считалось, что убийство, совершаемое с чрезмерной жестокостью, указывает на то, что преступник знал свою жертву и что преступление было совершено под воздействием сильных эмоций.

У Лоррейн совсем недавно закончился довольно болезненный бракоразводный процесс, в ходе которого ей удалось отсудить у своего бывшего мужа половину его пенсии, что того, конечно, совсем не обрадовало. Но могло ли это довести его до такой степени озлобления, что он расправился с ней столь зверским способом?

Кто знает… Но одно лишь предположение об этом заронило в Эвелин надежду, что, возможно, несмотря на страшную жестокость преступления, они имеют дело совсем не с маньяком и что убийство будет очень скоро раскрыто, а Даниэль найдут живой и здоровой. С какой стати бывшему мужу Лоррейн убивать Даниэль?

— Надеюсь, что так, — сказала Эвелин.

— Вы надеетесь, что так? — с изумлением повторил Гленн.

— Это — лучшая альтернатива.

— А есть другая?

— Мне не хочется это обсуждать.

— Вы можете рассказать мне что-нибудь еще? — спросил Гленн. — Как все случилось?

— Боюсь, я не могу обсуждать подробности. Мне просто… я просто хотела сообщить вам, пока вы не услышали о случившемся от кого-то еще.

— Я вам очень благодарен, — отозвался Гленн. Через несколько секунд Эвелин положила трубку.

Затем она разрешила Фицпатрику сделать объявление и услышала, как его мрачный и жесткий голос разносится по всему учреждению.

Он превосходно справился со своей задачей. Она не могла не отдать ему должное. Он выразил скорбь по поводу случившегося, попросил всех, у кого есть какие-то подозрения, сразу же связаться с полицией, предупредил, что выходить из тюрьмы можно только парами, особенно зимой, когда большую часть дня темно. Он закончил свою речь напоминанием о том, каким прекрасным человеком была Лоррейн, и привел многочисленные примеры ее доброты.

Вряд ли Эвелин смогла бы произнести такую речь. Только не в ее нынешнем состоянии. Она с трудом справлялась с последствиями длительного недосыпания, недоедания, переизбытка кофеина и тяжелого горя. Даже звонок Гленну чуть было не оказался выше ее сил.

Сейчас ей надо поехать домой. Но вначале она поговорит с Хьюго.

8

Если жалкие копы в самом деле хотят меня поймать, пусть оторвут свои задницы и начнут работать.

Убийца Зодиак

В квартирке Даниэль было тепло. Это первое, на что обратил внимание Амарок.

— Привет, — крикнул он.

Ему никто не ответил. Будь Даниэль дома, она бы обязательно вышла на его стук. Он же, чтобы попасть в дом, был вынужден разбить окно, однако даже в такой ситуации немного вежливости не повредит. Ему не хотелось вторгаться в ее личное пространство, и он все еще лелеял надежду, что найдет ее живой и здоровой, как совсем недавно, когда она терлась вокруг него в «Лосиной голове», стараясь соблазнить его на танец.

Пока он стоял в прихожей, щелкнул и заработал обогреватель.

Если человек уезжает из дома на достаточно длительный период, он обязательно выключит обогреватель, подумал Амарок. Особенно на Аляске. Однако в квартирке у Даниэль было тепло — можно сказать, настоящее лето.

Это тепло настораживало. Он рассчитывал, что в доме Даниэль будет холодно и пусто, из чего он сделает вывод, что она отбыла в более теплые края.

— Даниэль? — позвал он снова. — Это сержант Амарок из полиции штата.

Ничего. Ни малейшего движения. Никакого ответа. Но, по правде говоря, теперь он его уже и не ожидал.

Надев на ботинки бахилы, он стянул с головы шапку, а с рук — толстые рукавицы, сунул их в карманы куртки и прошел внутрь дома. Он был готов увидеть распростертое на полу окровавленное тело. Но смертью в доме не пахло, только воняло протухшими отбросами. Именно их он и увидел, включив свет, — большой черный мусорный пакет, набитый до краев. Будь Даниэль в течение последних двух дней дома, вонь наверняка заставила бы ее вынести мусор, даже несмотря лютый холод.

На столе тоже обнаружилось кое-что интересное: два бокала и две тарелки с остатками мясного рулета, картофельного пюре и зеленой фасоли.

В доме явно побывал гость. В старой керамической вазе увядала роза. Вряд ли Даниэль стала бы заботиться о подобном украшении стола, не желай она порадовать гостя или произвести на него впечатление. Это явно был кто-то, с кем ей очень хотелось встретиться. Иными словами, все указывало на любовное свидание.

— Кого же ты пригласила? — пробормотал Амарок. Осторожно, чтобы случайно ничего не коснуться, он прошел в гостиную и глянул на фотографию на старом телевизоре. На ней была изображена Даниэль с тремя другими смеющимися девушками. Фото явно было сделано на Хэллоуин — все четверо были в маскарадных костюмах и с бокалами в руках.

Амарок надеялся, что ближайший сосед Даниэль, Ллойд Хадсон, сможет сообщить ему, с кем она была накануне своего исчезновения. Тогда ему будет, с чего начать расследование. Ллойд был летчиком и жил один. В теплое время года он перевозил охотников и рыбаков в отдаленные уголки штата, зимой же сидел без дела. Вполне возможно, что он был дома, когда здесь развлекалась Даниэль, и мог что-то слышать или даже видеть.

Увы, в данный момент Ллойда дома не было. Амарок уже проверил.

В отличие от кухни и гостиной, в спальне и ванной хозяйка дома не стала наводить чистоту, из чего Амарок вновь сделал вывод, что Даниэль готовилась к приему какого-то особого гостя… В ванной он обратил внимание на то, что косметика была разложена на стойке. Зубная щетка стояла на краешке раковины, но была совершенно сухая, то есть Даниэль сегодня утром ею явно не пользовалась.

Большинство женщин берут с собой туалетные принадлежности, даже если отправляются куда-то всего на одну ночь — еще одно свидетельство того, что Даниэль никуда не собиралась уезжать. Это же подтвердило и наличие ее сумочки. Амарок обнаружил ее в спальне на тумбочке.

— Черт! — пробормотал он, натягивая пару латексных перчаток, которые предусмотрительно захватил с собой. В бумажнике нашлось около двадцати долларов и банковская карта. Кроме денег, на дне сумочки лежала дешевая бижутерия, губная помада, расческа, несколько купонов на скидки, целая горсть презервативов и записная книжка, заполненная мужскими именами. Майк, Джон, Билл, Большой Джим, Тим. Около тридцати таких имен, и к каждому имелась приписка: «Смешные 3 … Крепкие 5 … Жалкие 4 … Возможно, 3.5 … Прилично — 6».

Что это?

Возможно, он понял бы, не будь подобных записей такое множество. Но последние три месяца были заполнены одним и тем же. Почти каждый день имелась по крайней мере одна запись, а в некоторые дни — целых пять или шесть. Некоторые имена повторялись, не слишком часто и без какой-либо закономерности. Амарок все еще гадал, что фиксировала Даниэль в своем дневнике, как вдруг под одним мужским именем ему бросилась в глаза подпись: «Целых 8 дюймов!!!»

Восклицательные знаки и презервативы — и все тотчас стало ясно.

* * *

Хьюго был молчаливее, чем обычно. Он сидел по другую сторону стеклянной перегородки и барабанил по столу, как будто слушал музыку, звучавшую у него в голове.

— Хьюго? — обратилась к нему Эвелин. — Вы будете мне отвечать?

Ритмичное постукивание прекратилось.

— Я же пытался вам сказать.

— Что именно?

Он бросил взгляд на камеру и ничего не ответил.

— Вы больше не хотите мне помогать?

Хьюго внезапно вскочил — с такой быстротой, что стул, на котором он сидел, упал, — и, прежде чем подойти к стеклянной перегородке, бросил на Эвелин сердитый взгляд.

— Как я могу вам помочь, если вы мне не доверяете?

Но как можно доверять тому, кто убил пятнадцать женщин? Просто смешно, но его раздражала неспособность Эвелин забыть этот факт. Впрочем, это так типично для психопатов — считать свои прошлые преступления не заслуживающей внимания мелочью, а ужас окружающих перед ними — неоправданным преувеличением. Они с легкостью прощают себе совершенное ими убийство, как обычные люди, не задумываясь, прощают собственную невнимательность к друзьям. А еще они обожают выставлять себя в роли мучеников.

Эвелин не могла забыть запись беседы с Дианой Даунз, психопаткой, убившей троих своих маленьких детей только потому, что те были для нее помехой в очередном любовном приключении. Когда же ей задали вопрос о погибших детях, она сказала, что они еще «счастливчики» по сравнению с ней, ведь она терпела такую адскую боль от огнестрельной раны в руку, которую сама себе нанесла.

— Вы должны понимать, что я не могу никому доверять, — ответила Эвелин. — И вы знаете почему.

— В таком случае мне лучше вернуться в камеру. — Он направился к двери, ожидая, что встретит там охранников, которые привели его сюда, но Эвелин его остановила:

— Вы знали Лоррейн, Хьюго?

Он оглянулся, и его брови сошлись в одну прямую линию.

— Конечно знал. Она работала на кухне. Я видел ее практически каждый день. А как вы думаете, почему я так расстроен? Или вы считаете, что я совсем бесчувственный? Что мне наплевать, что она погибла? Она была очень добрая. Добрее почти всех вокруг.

Эвелин знала: он не способен на сочувствие к окружающим, поэтому его слова стали для нее неожиданностью. Его горе казалось абсолютно искренним. Хотя психопаты имеют чисто умозрительное представление об эмоциях — и даже порой умеют подражать чувствам других людей, из-за чего бывает трудно диагностировать их специфическую эмоциональную холодность, — они часто пытаются вызвать в себе нормальную реакцию на некоторые стимулы. Порой, рассказывая о своих прошлых преступлениях, они смеются и становятся серьезными, только когда их слушатель намекает им на недостойный характер их поведения. Или же начинают с того, что якобы сожалеют или раскаиваются в совершенном, и тут же усмехаются, вспоминая «дурацкое» выражение лица своей жертвы. Как бы сложно ни было это понять и принять обычному человеку, но множество исследований подтверждает практически полное отсутствие у психопатов способности к эмпатии. Эвелин сама проводила подобные исследования. Истинные психопаты настолько эгоцентричны, что единственное горе, которое они способны испытать, — это горе из-за утраты чего-то, им принадлежащего.

Не исключено, это имело место и сейчас. Вероятно, Хьюго понимал, что Лоррейн удалось сделать Ганноверский дом более уютным и приятным местом. Или же он просто ненавидел ее убийцу и боялся проиграть в сравнении с ним. Не способные на настоящую любовь и сострадание, психопаты нередко пытаются доказать свое превосходство над другими, стремятся всегда и во всем быть победителями.

— Лоррейн была моим другом, — сказал он.

Эвелин не ответила, что страшно его разозлило.

— Вы что, так и будете молчать?

— Я думаю.

Думала же она о том, продолжать ли ей или прекратить их разговор. Ее силы и терпение были на исходе. Хьюго, которого она числила среди своих любимцев, несмотря на неприятный характер их первой встречи, внезапно показался ей не лучше всех остальных, гораздо менее привлекательных пациентов.

— А не могли бы вы думать побыстрее? — огрызнулся он. — Я ведь здесь, можно сказать, изливаю вам душу.

Какую еще душу? Она едва не произнесла этот вопрос вслух — еще один признак того, что в данный момент она не способна разговаривать со своими пациентами. Усилием воли она заставила себя промолчать.

— Вы ведь знаете, почему он выбрал ее, не так ли? — продолжал Хьюго.

Эвелин до боли сплела пальцы.

— Боюсь, что не знаю.

— Потому что вы любили ее, — ответил он таким тоном, словно это было нечто само собой разумеющееся. — Все из-за вас.

Похоже, Хьюго снова пытается играть на ее прошлом.

— Кто он?

— Забудьте. — Отмахнулся он от ее вопроса. — Я все равно вам ничего не скажу. Вы должны сами все понять.

— А вы ведете себя так потому, что…

— Я горюю! Вы ведь тоже горюете? Вы любили Лоррейн. И чувствуете себя дерьмово, и сейчас вот на таком расстоянии, — Хьюго чуть-чуть развел пальцы, — от того, чтобы сорваться.

Это была правда. Ее нервы были на пределе. Она отказывалась принять смерть Лоррейн, была не в силах связать ту Лоррейн, которую знала, с тем, что осталось от ее тела. Она вновь едва не разрыдалась. Но нет, она не имеет права. Не перед ним. Для него любые слезы будут лишь проявлением слабости.

— Вы скорее не горюете, а злитесь, — заметила Эвелин.

Хьюго напрягся и сделал шаг назад.

— Потому что я мог спасти Лоррен. Никакого убийства не было бы, если бы вы послушали меня.

Услышав, как он пытается свалить всю вину на нее, Эвелин сжалась. При мысли о том, что Хьюго может быть прав, ее охватывал ужас.

— Значит, таково ваше проявление сочувствия ко мне? Вы же прекрасно знаете, что Лоррейн была моей самой близкой подругой.

— Верно, поэтому мне наплевать. Я ведь вам так же безразличен, как и моей матери, черт бы побрал эту суку.

— И вы такое говорите о матери, которая каждую неделю присылает вам передачу? Называете ее сукой? — процедила сквозь зубы Эвелин.

Поняв, что снова сказал лишнее, Хьюго попытался вывернуться.

— Только не надо перевирать мои слова.

Не сводя с него глаз, Эвелин покачала головой.

— Что?

Казалось он совершенно искренне не понимал, что она ничего не перевирает, а просто ловит его на противоречиях. Сегодня он мог обожать свою мать, говорить, что она самая лучшая женщина на свете, а на следующий день обзывать ее сукой, хотя в промежутке не происходило ничего такого, что могло бы спровоцировать столь резкую перемену в его отношении.

— Я думал, что вы другая, лучше, — продолжал он. Ему не нравилось, как она покачивает головой, понимал, что этот жест выражает неодобрение. — Но вы такая же перепуганная и слабая, как и все остальные.

— Вот как?

— Именно! Кто вы такая, чтобы задирать нос? Как будто вы все поняли и высчитали?

Теперь, когда он осыпал ее упреками, пытаясь заставить ее почувствовать себя недостойной его любви и преданности, Эвелин вновь увидела перед собой Хьюго, каким тот бывал в моменты сильного разочарования. Увидела то, свидетелем чего стала в Сан-Квентине. То, что за несколько мгновений до своей гибели видели все те женщины, которых он убивал. Но хуже всего было то, что она действительно ощущала вину за столь негативный поворот в их отношениях. Несмотря на все, что ей было известно о нем и о психопатах в принципе, она явно попалась на удочку приятных слов и комплиментов, которые он ей делал в прошлом.

Поразительно, сколь убедительными могут казаться слова психопатов. И неудивительно, что многие люди — жены, дети, подружки, друзья и просто случайные прохожие — попадают в плен их обаяния. И все же, объективно взглянув на их сегодняшнюю беседу, она разглядела его извращенную логику. Хотя она только что потеряла свою лучшую подругу, Хьюго попытался представить дело так, будто это она, Эвелин, подвела его, отчего он в ней разочаровался. Стоило ей это понять, как он стал для нее совершенно прозрачным, обнаруживая весь свой эгоцентризм, что весьма характерно для тех, кто получал высокие баллы по шкале Хэара.

Но сегодня его лучше не анализировать. Сегодня она должна вытянуть из него информацию касательно убийства Лоррейн, если, конечно, он таковой располагал.

— То есть вы утверждаете, что Лоррейн убил кто-то из Ганноверского дома? — спросила она, меня тактику.

Их разговор прервал стук в дверь. С той стороны, где сидела Эвелин, в комнату заглянул один из офицеров охраны по имени Стив Джекобс.

— Доктор Тэлбот, доктор Фицпатрик просил меня разыскать вас.

Не желая отрывать взгляд от Хьюго, она быстро покосилась Джекобса.

— Что ему нужно?

— Он говорит, что до того, как вы пойдете домой, вы должны встретиться с Энтони Гарзой. Тот снова буйствует. Заявил, что не прекратит до тех пор, пока не увидит вас.

Они же могут надеть на него смирительную рубашку или ввести ему транквилизатор. У них есть способы утихомирить его. Но у Фицпатрика свои цели. Он решил доказать ей, что всему виной именно она — ведь это она, Эвелин, перевела Гарзу в Ганноверский дом. И пусть теперь на своей шкуре почувствует последствия такого решения.

— Хорошо. Я встречусь с ним, как только закончу эту беседу.

Она сказала это главным образом затем, чтобы избавиться от сотрудника охраны, но уход Джекобса ничего не изменил. Сколько бы раз она ни спрашивала у Хьюго, кто, по его мнению, убил Лоррейн, как бы ни давила на него, он не проронил больше ни слова.

Это потому, что он лжет, решила она. Так поступают все психопаты.

9

Ты чувствуешь, как последнее дыхание покидает их тело. Ты заглядываешь им в глаза. Когда это происходит, ты — Бог!

Тед Банди, серийный убийца, насильник, похититель и некрофил

Настала очередь Энтони Гарзы появиться за стеклянной перегородкой. Минут пятнадцать он буравил Эвелин взглядом, однако она отказывалась заговорить первой. Этой встречи потребовал сам Гарза. Эвелин ответила согласием, однако не собиралась брать инициативу в их разговоре на себя. Или ему есть что сказать ей, или нет. Похоже, он лишь хотел понапрасну потратить ее время. Устав играть в молчанку, она встала, чтобы уйти. И тогда он нарушил тишину.

— Ну и метель.

Закованный в цепи и кандалы, в оранжевом тюремном комбинезоне, с перебинтованными руками и сломанными зубами, он произнес эту фразу как обычный, вполне вменяемый индивид, — с таким, например, можно поболтать на борту самолета. Увы, в этом на первый взгляд естественном поведении присутствовал холодный расчет, призванный притупить ее бдительность.

Эвелин прижала к груди блокнот и вернулась на свой стул. Она любила делать в ходе интервью короткие заметки — но вовсе не для того, чтобы сохранить в памяти то, что она увидела и услышала. Нет. Прежде всего для нее это был хороший предлог не смотреть в глаза пациенту, когда ей нужно было восстановить эмоциональное равновесие или поразмышлять. Сеансы с пациентами фиксировались на видео, и этот не был исключением. По тому, как Гарза с улыбкой то и дело косился на камеру в углу помещения, как будто работал на публику, она сделала вывод, что он в курсе этого факта.

— Вы вырезали у себя на руке мое имя лишь затем, чтобы сказать мне «Ну и метель»?

Он смущенно втянул голову в плечи.

— Подумал, что это поможет нам найти общий язык.

Среднего роста — не высокий, но и не коротышка, — Гарза обладал несколькими физическими достоинствами, на которые Эвелин во время первой их встречи почти не обратила внимания — красивой золотистой кожей и мощной мускулатурой. Помимо уродливых зубов, которые он сломал в заключении, в его внешности не было ничего пугающего, ничего, что насторожило бы потенциальную жертву. Когда он был моложе, многие женщины наверняка считали его красавцем. Впрочем, он и сейчас еще не стар. Судя по бумагам, ему в феврале, на День святого Валентина, стукнет лишь сорок.

День святого Валентина. Для жены серийного убийцы. Была в этом своя ирония.

— Я здесь не для того, чтобы обсуждать с вами погоду, — сухо заметила Эвелин.

Поняв, что его попытка расположить ее к себе провалилась, Гарза тотчас изменился в лице. В глазах промелькнула злоба, которую он, правда, моментально спрятал. Он встал и шагнул к стеклу.

— Тогда что вам от меня нужно, док? Должна же быть какая-то причина, зачем меня привели сюда, — он с сальной улыбочкой посмотрел на ее грудь. — Или вы надеетесь родить от меня ребенка? Потому что в этом случае вам придется задрать вашу узкую юбку и раздвинуть ноги.

Такие речи были для нее не в новинку. Многие пациенты, с которыми ей приходилось иметь дело, пытались задействовать против нее секс или то, что им было известно про ее прошлое и про Джаспера. Лишенный настоящего оружия, Гарза действовал наугад, пытаясь нащупать ее уязвимое место, чтобы нанести символические удар.

Впрочем, Эвелин не дала ему такой возможности и тоже продолжила улыбаться.

— Вообще-то вы здесь затем, что мы проводим эксперименты на самых упертых болванах мира и нам требовался совершенный образец.

Он только что был на грани выплеска ярости. Это было понятно с первого взгляда. Однако ее ответ застал его врасплох. Эвелин была уверена: до этого еще ни один психотерапевт не называл его болваном и не пытался настроить его против себя. Увы, она была не в том настроении, чтобы притворяться, будто в ее глазах он нечто большее, нежели обыкновенный псих.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.

— То, что мы задумали, предполагает использование ваших… причиндалов. — Последнее слово она произнесла с особым нажимом, чтобы он понял, что она имеет в виду. — Вы ведь слышали про кастрацию? Она резко понижает уровень тестостерона мужчины и его склонность к насилию. Согласна, это весьма спорный метод лечения… но в ряде случаев он доказал свою эффективность.

Гарза презрительно усмехнулся.

— Чушь собачья! Вы не можете отрезать мне яйца, тем более без моего согласия. Это жестокое и необычное наказание.

Он прав, так оно и есть. Для этого он должен иметь право на условно-досрочное освобождение и лично просить администрацию предпринять по отношению к нему столь радикальные меры. Выбор всегда был за самим заключенным. Пока что во вверенном ей учреждении еще никто не решился на этот шаг. Однако Эвелин не собиралась делать эту процедуру необязательной.

— И кому вы пожалуетесь? Это здесь-то? — спросила она.

Ее вопрос стер с его лица последние следы ухмылки. Ага, похоже, она напугала его, с удовлетворением отметила Эвелин. Раньше она никогда не применяла к своим пациентам такой подход. Однако после разговора с Хьюго она ощущала себя сбитой с толку и уставшей. Впервые с момента ее приезда в Ганноверский дом ей показалось, что контроль за ее детищем ускользает из ее рук — не слишком приятный знак.

Кроме того, апеллировать к душевным струнам Гарзы бесполезно. Это никогда не сработает. Хотя бы потому, что таковых — судя по тому, что она читала о нем, — просто не было. Может, испробовать новый подход? Попытаться сыграть на его злобе и высокомерии? Психопатам свойственна завышенная самооценка. В собственных глазах они не такие, как все, — особая, избранная каста. Эвелин хотелось бросить вызов самомнению Гарзы.

— Да, только не в этой дыре, — сказал он.

— Именно — поддакнула Эвелин. — И как вам ощущение собственного бессилия?

Гарза хищно прищурился.

— Я вижу, куда вы клоните. Вы пытаетесь показать мне, через что проходит жертва. Но я не бессилен. Вам со мной ничего не сделать. У вас ничего не выйдет. У меня есть права. Меня охраняет конституция!

Эвелин посмотрела на свои ногти.

— Может быть, но пока я готова отвечать за последствия, у меня есть такой же самый выбор, как и у вас, когда вы убивали этих женщин. Если у меня будет такая возможность, я могу сделать все, что угодно. А поскольку я начальница этого заведения, такие возможности у меня есть. Единственный вопрос в том, накажут ли меня потом за это или нет, — сказала она ему и подмигнула. — И, честно говоря, я бы сочла вашу кастрацию общественным благом, ради чего я готова даже пойти на риск.

— Это вы пытаетесь отыграться на мне за то, что сделал с вами тот парень. Только и всего.

— Может быть и так. У нас у всех свои странности, вещи, в которых мы заходим слишком далеко. Мои состоят в том, чтобы оградить невинных от хищников вроде вас.

— Но я никого даже пальцем не тронул. — Это заявление он, похоже, делал уже не раз.

— В таком случае какое, однако, странное совпадение, что все три ваши жены погибли одинаковым образом.

Гарза пожал плечами.

— Некоторым людям просто не везет, сдается мне.

— Одна из ваших жен не сгорела в постели. Что стало с… — Эвелин сверилась с блокнотом, хотя, если честно, в том не было необходимости, — с Кортни Лофленд?

— Ничего. Мы поженились. Затем я стал трахать ее соседку, и все пошло наперекосяк.

— Но ей удалось избежать смерти. Почему? Она оказалась умнее вас?

— Она не курила, — по идее это была шутка, но даже сам Гарза не рассмеялся.

— Вы до сих пор поддерживаете с ней контакт?

— Только не вмешивайте ее в это дело, — процедил сквозь зубы Гарза. — Я отказываюсь обсуждать Кортни.

Ага, четвертая жена — его больное место, отметила про себя Эвелин.

— Тогда давайте поговорим о других.

Изобразив скуку, Гарза плюхнулся на стул и небрежно развалился на нем.

— Кто эти другие?

— Женщины, которых вы изнасиловали и убили, после чего придали им эротические позы.

Гарза растерянно заморгал.

— Так вот вы о чем? Вы притащили мою задницу сюда лишь затем, чтобы выбить из меня признание, что я — Порнохудожник? — Гарза опустил голову и с такой силой ее поскреб, что Эвелин испугалась, что он расцарапает себя до крови. Впрочем, препятствовать этому она не стала, будучи уверенной в том, что он делает это нарочно, с расчетом — чтобы вызвать у нее жалость или вывести ее из себя. По сравнению с тем, что он вытворял, прежде чем попал за решетку, это сущие пустяки. И Эвелин сделала вид, что ничего не замечает.

— Вы только зря потратили время, — сказал он, когда наконец поднял голову.

— Я вовсе не собираюсь вырывать у вас признание.

Он встал, звякнув цепями, и, словно пантера в клетке, принялся кружить по комнате.

— У вас отсутствует человеческое сострадание, вы отказываетесь дать несчастным семьям душевный покой, который они заслужили, — пояснила Эвелин поверх звяканья цепей. — Я прекрасно это вижу. Но я хочу, чтобы вы с самого начала знали: вам меня не провести. Я отдаю себе отчет в том, кто вы такой. Я знаю, что вы сделали, даже если вы сами пытаетесь это отрицать. Поэтому не вижу для вас смысла упорствовать в вашей лжи.

Гарза подошел к стеклянной перегородке и оскалился на нее.

— В таком случае, может, вы скажете, что я сделаю с вами?

Эвелин тоже поднялась с места. Положив блокнот на столик рядом со стулом, а также оставив на нем свои очки — они скорее спасали ее глаза от перенапряжения, — она тоже шагнула ему навстречу. Несмотря на перегородку, видеокамеры, наручники и кандалы, вблизи Гарза внушал ей ужас. Его глаза напомнили ей глаза Джаспера — было в них нечто хищное. И все же ей хотелось одного: чтобы это исчадие в конце концов получило по заслугам.

— Давайте, попробуйте, мистер Гарза, — сказала она. — Гарантирую вам, потом вы сильно об этом пожалеете. И прекратите заниматься членовредительством. — Наплевать, что теперь этот термин считается неполиткорректным. В разговоре с Гарзой он вполне уместен. — И все прочие ваши штучки. Пора привыкнуть к мысли, что вы здесь и никуда отсюда не выйдете. И вы бессильны что-либо с этим поделать.

Гарза боднул перегородку и, когда Эвелин отшатнулась, расхохотался.

— А если нет?

— А если нет, — внезапно в ней проснулся гнев, а с ним и ощущение своей власти, — вы до конца своих дней будете носить смирительную рубашку и питаться через соломинку.

— Это мы еще посмотрим, — заявил он.

— Так точно, — ответила Эвелин и позвонила охранникам, чтобы Гарзу увели. Те вошли немедленно, однако Гарза счел нужным оказать сопротивление и даже успел выкрикнуть:

— Эта женщина, которую сегодня убили — только начало! Слышишь! Я распишу гребаную тюрягу кровью! А после приду за тобой!

Он продолжал кричать даже тогда, когда охранники тащили его по коридору. Эвелин слышала эхо его голоса, но стараясь не вслушиваться в слова. Она совершила ошибку, вняв увещеваниям Фицпатрика провести этот сеанс с Гарзой. Она надеялась отомстить сразу всем психопатам — за Лоррейн, за себя, за жен Гарзы, за других жертв их животной ярости. Но всякий раз, сталкиваясь с таким чудовищем, как он, она ощущала себя еще более беспомощной, чем раньше.

Ей не давал покоя вопрос: во что она ввязалась? Что самое страшное — ввязалась, возможно, навсегда.

* * *

Кто-то расчистил дорожку к ее дому. Эвелин догадалась, что это Кит — умственно отсталый сын ее соседа, на вид лет тридцати пяти. Иногда, возвращаясь с работы, она видела, как он стоит и смотрит на ее дом, правда, ничего не предпринимал. Стоило ей остановиться и спросить, что ему нужно, как он втягивал голову в плечи и, не сказав ничего в ответ, спешил прочь. Если же она игнорировала его, то он продолжал стоять, как статуя, как будто считал себя невидимым.

Обычно такое внимание с его стороны доставляло ей дискомфорт. Но сегодня она была благодарна ему за его заботу. Она буквально валилась с ног от усталости и вряд ли бы сама взялась расчищать дорожки, даже если бы от этого зависела ее жизнь, даже если бы ей требовалось поставить машину в гараж, чтобы к утру та не была похоронена под снежными заносами.

Гаражная дверь с лязгом открылась, затем опустилась за ней, но Эвелин осталась сидеть в своем «бумере», не в силах даже пошевелиться. Ну и день! Жуткий, изматывающий день…

Посидев так еще пару минут, она взяла папки, которые захватила домой, и свою зимнюю шапку, которую на сей раз не забыла на работе, вышла из машины и направилась в дом.

Обычно ее кот по кличке Зигмунд приветствовал ее сразу, стоило ей переступить порог. Странно, но сегодня его нигде не было видно. Не иначе, как где-то дрыхнет — или же решил наказать за то, что накануне она бросила его одного, так и не вернувшись домой. К счастью, миски с кормом и водой были полными, спасибо автоматическим дозатору корма и поилке. По крайней мере ей не нужно переживать о том, что кот останется голодным.

И на том спасибо, подумала она.

Сняв ботинки, она проследовала в кухню, где заглянула в холодильник — хотела найти что-нибудь, чем можно было подкрепиться, прежде чем лечь спать. Увы, выбор оказался невелик. Остатки купленных припасов, которые они с Амароком не доели, лежат у него дома. Впрочем, здоровой пищей купленное ею на заправке было трудно назвать. Она уже решила, что сельдерей с арахисовым маслом — это лучшее из того, у нее есть, когда зазвонил телефон. Положив сельдерей на стол, она сняла трубку.

— Алло?

— У тебя все в порядке? — Это был Амарок. Она оставила ему сообщение с просьбой, как только у него появится что-то новое о Даниэль, немедленно перезвонить ей.

— Вроде бы да. А как прошел твой день?

— Я бы рад сообщить тебе, что нашел остальные части Лоррейн, но, увы, ничего.

В голове Эвелин по-прежнему звучали слова Хьюго о том, что он мог бы спасти Лоррейн. Сказать Амароку, что у нее есть пациент, который якобы располагает информацией об этом убийстве? Или лучше не надо? Иначе Амарок вновь переключит все свое внимание на Ганноверский дом. Убийца — явно не из числа заключенных. Это единственное, что можно утверждать наверняка.

— Кто знает, вдруг тебе повезет завтра, когда… когда об этом станет известно и больше народу подключится к поискам.

— Хуже, чем сегодня, вряд ли будет.

— Ты не думаешь, что это мог быть бывший муж Лоррейн? Они действительно в последнее время не ладили.

— Нет, это не Винс.

— Откуда такая уверенность?

— Он был в Техасе, гостил после развода у своего старшего сына. Я это проверил.

Черт. А как она надеялась, что убийство Лоррейн будет раскрыто в два счета! Эвелин нахмурилась и достала с полки арахисовое масло.

— Ты смог обнаружить Даниэль?

— Боюсь, что и тут у меня плохие новости. — Голос его зазвучал глуше как будто он тер ладонями лицо. — Я проник к ней в дом, но ее там не было.

— Было похоже, что она уехала?

— Нет. В кухне была грязная посуда, остатки еды на тарелках. В ванной комнате косметика, дезодорант и зубная щетка — все на месте. На полу валялась одежда. В шкафу я заметил чемодан. Если бы она куда-то уехала, то наверняка захватила бы его с собой.

— О господи! — Забыв об ужине, который собиралась приготовить, Эвелин облокотилась о стол. — Что же с ней случилось? Скажи, ты случайно не заметил признаков насильственного похищения? Вдруг кто-то вторгся к ней в дом и?..

— Ничего. Но я нашел ее сумочку.

Даниэль наверняка взяла бы ее с собой, даже если просто выбежала бы из дома в магазин.

— Из сумки ничего не пропало?

— Трудно сказать. В бумажнике лежат деньги, хотя и совсем немного. У меня сложилось впечатление, что она с кем-то ужинала, причем была рада гостю, потому что приготовила вкусное угощение. А после этого… просто исчезла.

— А как насчет… — Эвелин прочистила горло. Перед мысленным взором вновь предстали изувеченные тела ее мертвых школьных подруг. — …Крови?

— Я попытался обнаружить следы, однако не нашел ничего, что бы заставило меня думать, что в ее квартире кто-то получил серьезные травмы или ранения.

Эвелин попыталась представить, что могло произойти, но не смогла.

— Тем не менее я нашел кое-что, что может послужить нам зацепкой — вернее, сразу многими зацепками, — сказал Амарок.

— И что именно?

— Похоже, она была близко знакома с местными мужчинами.

— И ты это знаешь, потому что…

— Я поговорил с ее соседом. По его словам, у нее каждую ночь кто-то был.

— Может, она просто боялась ночевать в доме одна?

— Вряд ли дело только в этом. Она вела весьма любопытный список, из которого явствует, что у нее имелось огромное количество сексуальных партнеров. В отдельные дни их число доходило до шести человек.

— Но как такое возможно? — удивилась Эвелин. — Начнем с того, что Хиллтоп совсем крошечный, людей здесь раз-два и обчелся. Во-вторых, она сама здесь недавно. И в-третьих, она сорок часов в неделю проводит в Ганноверском доме.

— Если девушка задалась такой целью и при этом не слишком разборчива, найти партнера не трудно.

— Думаю, для большинства людей достаточно угрозы вензаболевания, чтобы не натворить глупостей.

— Похоже, она была нимфоманкой или типа того, потому что с момента приезда в город у нее было более сотни мужчин.

— Кто эти мужчины? — спросила Эвелин.

— Я узнал имена любителей зависать в «Лосиной голове» или живших здесь какое-то время. Некоторые женаты и вряд ли будут рады, если я нагряну к ним домой. Но остальные… Может, ты узнаешь кого-то из ваших охранников или других работников, которые приезжают из Анкориджа.

— Даже если не узнаю, то проверю в кадровой службе список сотрудников, чтобы выяснить, кто это такие. — Эвелин вытащила из ящика стола блокнот и ручку. — Может, продиктуешь мне их имена?

— Билл Хантингтон. Том, Тим…

Эвелин потрясла ручку — та не писала.

— А какие фамилии у Тома и Тима?

— Тут все по-разному. Одни значится по имени и фамилии, другие либо по имени, либо по фамилии. Информация не всегда полная. Зато у меня есть размер их членов, если это тебе поможет.

— Что?

— Думаю, их можно выстроить в шеренгу и измерить. Сразу станет ясно, кто есть кто.

Эвелин выпрямилась.

— Надеюсь, это шутка?

— О том, чтобы их измерить? Да.

— Это я и сама поняла по голосу. Я имею в виду другое — то, что она вела учет сам знаешь чего?

— Боюсь, что это серьезно.

Эвелин покопалась в ящике, но другой ручки не нашла.

— С таким поведением я сталкиваюсь впервые, хотя, казалось бы, насмотрелась всякого.

— Возможно, я ошибаюсь, но к чему еще могут относиться ее пометки? Их диапазон колеблется от трех дюймов — да, не повезло парню, — до восьми.

— И кто же обладатель восьми дюймов? — Хотя ей было не до шуток, перед этой она не устояла, тем более что Амарок и сам отпустил шутку по поводу измерений.

— Это так важно? Я приложу все усилия к тому, чтобы ты получила все, что тебе нужно. Тебе нет необходимости искать в других местах.

Эвелин прислонилось затылком к кухонному шкафчику.

— Как ты можешь говорить такое после вчерашней ночи.

— По крайней мере ты пыталась.

После этих слов она слегка взбодрилась.

— А тебя случайно нет в этом списке? — не удержалась она от вопроса, хотя и устыдилась того, что его задала.

— Нет.

— Ни единого раза? Если Даниэль была так помешана на перепихоне, я с трудом представляю, как кто-то мог избежать ее внимания.

— Она подкатывала ко мне несколько раз. Но теперь я отнюдь не польщен, — сухо ответил Амарок.

Эвелин невольно усмехнулась.

— Ты дал ей от ворот поворот?

— Она не в моем духе.

— Вообще-то за все время, что я здесь, я тебя ни с кем не видела. Скажи, а кто в твоем духе? — спросила она и затаила дыхание. Она раскрылась перед ним, он же должен был понимать, что ей хочется быть в его духе, даже если ей и было боязно подпускать его близко к себе. Во-первых, она оттолкнула его прошлым летом. Затем не далее как сегодня заявила ему, что то, что произошло между ними, было лишь «случайным эпизодом». Принял ли он ее слова близко к сердцу? Или смотрел на произошедшее точно так же?

— Судя по всему, мне нравятся чопорные психиатры.

Эвелин невольно улыбнулась.

— Которым страшно заняться любовью? Мне неприятно, что я не оправдала твоих ожиданий. Честное слово, я не хотела…

— Все в порядке. Я не боюсь преград, Эвелин. Тем более если эта преграда для нас общая.

— В смысле?..

— То, что преодолеть ее мы можем лишь вместе.

Эвелин закусила губу. Какая-то — вернее, бо́льшая — часть ее настаивала, что ей лучше не вселять в него тщетных надежд. Однако за все эти двадцать лет Амарок был единственным мужчиной, с кем ей хотелось попытаться.

— Судя по голосу, ты сегодня какой-то злой.

— Прошлая ночь здесь ни при чем, — пояснил он. — В любом случае, я зол не на тебя, если ты так подумала. Я зол из-за всей этой ситуации.

— Которую я создала, приехав в ваш город.

— Нет, с чем ты оставишь меня, когда уедешь отсюда.

— Но ведь я никуда не уезжаю, по крайней мере в ближайшее время.

— Это хорошо, — он понизил голос. — Потому что я постоянно думаю о тебе.

Она не знала, что на это ответить. Ей одновременно было страшно и оттолкнуть его от себя, и принять. Вдруг Амарок решит, что ему не стоит поддерживать отношения с ней? Ей же так хотелось узнать его ближе!

— Ты больше веришь в меня, чем я сама.

— Ты забыла у меня шоколадные батончики. Может, приедешь за ними?

Эвелин вновь улыбнулась. Но она знала себя. Она была не готова идти на риск. Вдруг сегодня повторится вчерашняя история? Нет, возможно, она бы и рискнула, но не сейчас, когда на нее свалилось столько всего. После смерти Лоррейн ей не до собственных сексуальных проблем. Есть вещи и поважнее.

— Может, как-нибудь в другой раз.

В трубке воцарилось молчание.

— Ты можешь подождать? — спросила она.

— Да, я буду здесь, как только ты будешь готова.

Она надеялась, что так и будет. Ей недоставало ощущения комфорта и безопасности, которые она чувствовала рядом с ним. Но здесь, дома, с ней все будет в порядке, сказала она себе. Тем более что с ней Зигмунд.

Кстати, где он? Кот так и не появился. Где его носит? Ведь всякий раз, когда она возвращалась домой, он не отходил от нее ни на шаг. Придется идти искать этого паршивца.

Думая о коте, она попросила Амарока переслать ей по электронной почте имена мужчин — записать их от руки под его диктовку не получится, так как ни одна ручка не пишет. Эвелин положила трубку и сняла тяжелую куртку. И в этот момент поняла, что с домом что-то не то. В нем царил лютый холод.

Кстати, и сигнализация, когда она открывала входную дверь, звякнула как-то не так. Из-за бурана электричество вырубилось, причем надолго. А потом система просто не смогла восстановить себя. Или же вышла из строя. Оба объяснения казались вполне разумными. Увы, внутренний голос подсказывал Эвелин, что могут быть и другие.

Взяв в одну руку телефон, она другой вынула из ящика стола свой пистолет, «глок» девятого калибра. В сумке у нее лежал газовый баллончик, но после того, что случилось с Лоррейн, она предпочла бы иметь в руках нечто, наделенное реальной убойной силой. Если на нее нападут, она даст нападающему отпор.

— Зигмунд? — Эвелин с опаской шагнула в гостиную. — Зиг, пушистый мой, ты здесь?

Увы, кот не вышел на ее зов. Сердце Эвелин, казалось, было готово выскочить из груди. Нет, что-то и впрямь не так. Какая-то часть ее я твердила, что холод в доме и отсутствие кота каким-то образом связаны с бураном. Но нет, она не намерена рисковать.

Эвелин щелкнула выключателем в коридоре. Ни звука, ни треска половиц, ни топота ног. Впрочем, она и не ожидала их услышать. Если ей предстоит столкнуться лицом к лицу с убийцей Лоррейн, а может даже, также и Даниэль, то он наверняка пригнулся и готовится наброситься на нее.

Еще один робкий шаг привел ее почти к самым дверям рабочего кабинета. Внутри была когтеточка Зигмунда и прочие его игрушки. Эвелин надеялась застать кота спящим на коврике. Однако прежде чем войти внутрь, она обратила внимание на дверь спальни. Обычно, уходя утром на работу, она закрывала дверь, чтобы Зигмунд не оставлял свою шерсть на ее новом одеяле.

Дверь не была закрыта — наоборот, стояла распахнутой на пару футов.

Кто-то побывал в моем доме.

Ноги тотчас сделались ватными. Чтобы не упасть, она ухватилась за притолоку. Ощутив внезапный прилив адреналина, она испугалась, что сейчас заскользит вниз по стене и вместо того, чтобы дать преступнику отпор, обессиленно рухнет на пол. Но нет, кое-как ей удалось устоять на ногах.

Интересно, незваный гость все еще здесь? Поджидает ее? И что он сделал с Зигмундом?

Она вспомнила про телефон в своей руке. Может, позвонить Амароку? Впрочем, она знала, что произойдет, прежде чем он успеет к ней. Не лучше ли выскользнуть из дома? Запереться в машине и оттуда позвонить ему, пока телефон по-прежнему в ее руке, а потом уехать.

Она уже собралась это сделать, когда услышала: «Мя-я-я-у!»

Зигмунд! Он жив и сейчас в ее спальне. Возможно, она просто не закрыла плотно дверь и этот поганец смог ее открыть. Это он умеет! Наверное, она зря по пустякам нагоняет на себя страхи.

Похоже на то.

С пистолетом в руке она подалась вперед и вытянула шею, стараясь заглянуть внутрь. На первый взгляд все в порядке. Точно так же, как и когда она уходила на работу. Из коридора она увидела, как кот вильнул хвостом.

Зигмунд валялся на ее кровати, хотя по идее ему не полагалось там быть. Однако Эвелин была так рада видеть его живым и здоровым, что простила ему эту наглость. Если в комнате кто-то есть, разве валялся бы кот на ее кровати?

И все же предосторожность не помешает. Эвелин крадучись вошла в спальню и огляделась по сторонам.

Ничего. Никого.

Она заглянула в шкаф, в ванную комнату, под кровать. Все на месте.

Слава богу.

Положив пистолет на комод, она облегченно вздохнула и повернулась, чтобы сгрести кота в объятья. Она уже произнесла половину его имени, когда вторая половина застряла у нее в горле. Нет, с котом было все порядке, но то, с чем он играл, то, из-за чего он не вышел к ней, не откликнулся на ее зов, едва не вывернуло ее наизнанку.

Между подушек лежала человеческая рука, отрезанная по локоть. И это еще не все. Пальцы на руке были согнуты и склеены клейкой лентой. Прямым оставался лишь один, средний. Он торчал вверх.

10

Я не потерял сон из-за того, что сделал, меня не мучают кошмары.

Деннис Нильсен, убийца из Масуэлл-Хилл

Эвелин резко проснулась и даже вздрогнула. О господи… Где она?

Сердце колотилось в груди, словно молот. Она быстро поморгала, пытаясь прогнать тьму. Она была не в своей постели, где ей полагалось быть посреди ночи.

Сначала она подумала, что снова оказалась в лесной хижине с Джаспером, в которой они, будучи подростками, бывали не раз. С самого первого дня, когда они ее обнаружили, она стала их тайным прибежищем. Здесь впервые занялись любовью, здесь прогуливали школу и бездельничали во второй половине дня.

Увы, ее самое любимое место на земле едва не стало ее могилой.

Ее шея была влажной. У нее перерезано горло? Страх острыми когтями царапал ей грудь, с каждой секундой становясь все сильней и сильней… Когда же она протянула руку, чтобы нащупать кровь, с ней рядом пошевелился и мяукнул кот. И тогда она вспомнила.

Она не в той хижине. Она в своей гостиной, а от того ужасного события, оставившего неизгладимый шрам на ее жизни, ее отделяют два десятилетия и почти пять тысяч миль. С тех пор произошло немало страшных событий, но ни одно из них не шло ни в какое сравнение с тем, первым.

Амарок тоже где-то рядом. Когда он заставил ее лечь, то сказал, что останется. Она была уверена, что он не солжет, так что в данный момент она, скорее всего, в безопасности, но ей не давала покоя мысль, что кто-то другой — та, которой принадлежала эта рука — только что потерял жизнь.

Дыши глубже, Эвелин, дыши носом. Вдох — выдох. Ты же знаешь, как это делается.

У нее давно уже не было приступов паники, но они часто случались с ней в ранние годы. Она научилась справляться с ними, особенно в последнее время, но только благодаря тому, что стала старше и могла более трезво взглянуть на то, произошло тогда в Бостоне. Отсеченная конечность отбросила ее назад, вернула в то жуткое время, напомнив ей, что прошлым летом Джаспер объявился снова и рыщет где-то поблизости.

Смерть Лоррейн и отсеченная кисть — не его ли рук дело? Эвелин не могла не задать себе этот вопрос, тем более что пальцы этой отсеченной кисти были специально сложены и склеены скотчем в оскорбительном жесте. Убийца явно сделал личное заявление — и кто, если не Джаспер? Тот, кого она узнала столь близко в течение тех трех дней в хижине, никогда бы не позволил ей остаться в живых, даже спустя все эти годы. Он доказал это, выследив ее пять месяцев назад.

— С тобой все в порядке?

Амарок. Слава богу, он здесь. Хотя темнота скрывала его, по его серьезному голосу Эвелин поняла, что он устроился в кресле в углу. Никто из них обоих не был готов вернуться в спальню. Как только он закончил осмотр места преступления — в том числе упаковал в пластиковый пакет отсеченную конечность, которая теперь лежала в его грузовике, чтобы утром кто-то мог отвезти ее в Анкоридж, — он закрыл дверь в ту часть дома. Утром, немного отдохнув и набравшись мужества, Эвелин упаковала сумку и перебралась к Амароку — на время, пока не станет ясно, что происходит. Тогда она решит, что ей делать дальше.

Когда он предложил ей пожить у него, она согласилась почти сразу. Идти ей было некуда. Да и где еще она бы почувствовала себя в безопасности, как не рядом с ним.

Джаспер, или кто бы это ни был, вторгся в ее дом, разрушил ее хрупкое спокойствие. Что из того, что ее дом оборудован сигнализацией? Преступник взломал замок задней двери и отключил ее. Времени, чтобы это сделать, у него было предостаточно: весь день она провела на работе и вернулась домой лишь поздно вечером.

Сержант подождал, пока она соберет вещи, и его присутствие вселило в нее уверенность, что хотя бы в ближайшие несколько минут ничего страшного не произойдет. Увы, при этой мысли Эвелин почувствовала себя эгоисткой. Бедная Лоррейн. И Даниэль.

Эта рука, эти ногти, покрытые бордовым лаком, явно принадлежали женщине гораздо более молодой, нежели Лоррейн. Эвелин не сомневалась, что Даниэль тоже мертва.

— Эвелин?

Она ответила не сразу. Сначала вытерла с верхней губы капельки пота и попыталась взять себя в руки.

— Да, со мной все в порядке.

— Ты уверена?

— Да.

Ему лучше не знать, что эта жуткая находка разрушила ее душевное равновесие, которое она изо всех сил пыталась обрести все эти годы. Она делала все возможное, лишь бы только забыть, что когда-то случилось с ней, и если не забыть, то хотя бы осмыслить — именно по этой причине она выбрала для себя жизненный путь, какой никогда бы не выбрала в иных обстоятельствах. Было просто несправедливо, чтобы после всех этих лет и усилий Джаспер вновь напомнил о себе прошлым летом и проследовал за ней до самой Аляски.

— Ты поспала совсем мало.

Возможно, но она нарочно отказалась от предложенной им снотворной таблетки. Это лишь ухудшило бы ее способность мыслить и двигаться. Что ей совсем ни к чему Амарок не понимал, с чем она столкнулась, насколько для нее важно всегда сохранять бдительность. В отличие от других психопатов, которых она изучала, Джаспер умел расположить к себе кого угодно. Острый ум, обаяние и общительность — когда-то именно это отчасти привлекло к нему и ее саму.

Второй раз она не позволит себя обмануть…

Кстати, это напомнило ей, что, когда она легла, в руке у нее был пистолет. А сейчас не было. Она похлопала вокруг себя, но ничего не нашла.

— Где мой пистолет?

— Здесь. Когда ты уснула, я его убрал. Не хотел, чтобы ты выстрелила в меня, когда я встал ночью, чтобы пойти в туалет.

Сердитый, что она, пошевелившись, разбудила его, Зигмунд спрыгнул на пол.

— Я бы выстрелила только в том случае, если бы ты попытался что-то со мной сделать, — сказала Эвелин. — После того, через что я прошла, я могу застрелить кого угодно. Вот если бы это был Джаспер!

Похоже, ее холодная решимость его потрясла. И она поняла почему. Желание прибегнуть к насилию встревожило даже ее. Но она была убеждена: единственно верный способ избавиться от монстра, который когда-то издевался над ней, — это положить конец его жизни. Кому как не ей знать, сколько психопатов, получив едва ли не пожизненный срок, всеми правдами и неправдами добивались условно-досрочного освобождения.

— С какой стати я должен пытаться что-то с тобой сделать? — спросил Амарок.

Он, конечно, не станет. Она знала разницу между ним и Джаспером, между ним и другими заключенными в Ганноверском доме. По крайней мере ее сознательный ум это знал. Над тем, что творилось в ее подсознании, она была не властна, иначе бы она наверняка занялась с ним любовью прошлой ночью.

Она на миг закрыла глаза и попыталась преодолеть страх, который тотчас придушил ее внутреннего цензора.

— Извини, — сказала она. — Не обращай на меня внимания. Я… просто я слегка напугана. И этим все объясняется.

— Ты имеешь на это полное право. Главное, чтобы ты отличала хороших парней от плохих.

Из-за того, что случилось с тобой, когда тебе шестнадцать, а затем прошлым летом, ты так боишься мужчин, что больше не можешь им доверять. Он сказал это, когда они были у него дома. И он был прав.

— Амарок, я должна тебе кое-что сказать.

— Что именно?

Он был слишком занят, фотографируя ее спальню, пытаясь найти отпечатки пальцев и делая все для того, чтобы поскорее убрать из ее дома отрезанную руку, и она так и не рассказала ему о реальном значении того, что она нашла. Не в силах совладать с накатившимся на нее тошнотворным чувством дежавю, она поспешила в туалет, где ее вырвало.

— Лоррейн. Даниэль. Это работа Джаспера.

— Ого, мы ведь даже не знаем, что Даниэль мертва. Эта может быть чья угодно рука.

— Скорее всего, ее. Кто, кроме нее, пропал без вести?

— Может, кто-то и пропал. Я должен это проверить.

— Нет. Джаспер здесь. Он не получил удовлетворения, на которое рассчитывал прошлым летом, поэтому последовал за мной на Аляску.

Услышав шорох, она догадалась, что Амарок встает. Мгновение спустя он подтащил кресло в пятно мягкого света, просачивавшегося из кухни.

— Эвелин, если Джаспер здесь, почему он не убил тебя в тот момент, когда ты вошла? Зачем ему тянуть время?

— После прошлого лета он наверняка стал еще злее. Он хочет сначала запугать меня, доказать, кто здесь главный.

— Тогда зачем он позволил тебе снова уйти? Ведь для него это лишний риск.

Ей было ясно, почему Амароку это непонятно. Психопата просто не понять тому, у кого есть совесть.

— Удовольствия ради. Показать, что последнее слово остается за ним. Что победа на его стороне. Пойми, такие люди, как Джаспер — психопаты, — движимы иными мотивами. Они вечно хотят доказать свое превосходство. Они не в состоянии понять, сколь многое они потеряли, не зная любви и умения сопереживать.

— Они хотя бы понимают, что они не такие, как все?

— Даже если и понимают, то лишь гордятся собой. В их глазах это отличие — их самое главное преимущество. Мне встречались такие, что жаловались на ощущение «пустоты», но большинство смотрят на нас свысока. Они считают нас «слабаками» лишь потому, что мы легко поддаемся их манипуляциям. Им непонятно наше стремление быть порядочными, уступать, идти навстречу другим людям. В их глазах это — проявления слабости. Для типов вроде Джаспера люди просто пешки.

— Пешки… победы. Ты хочешь сказать, что произошедшее сегодня — это просто игра?

Эвелин представила себе отсеченную руку: торчащий голубоватый средний палец; остальные согнуты вниз и склеены скотчем.

— Да, для Джаспера это как шахматы. Когда мне было шестнадцать, он думал, что поставил мне мат…

— Но ты выжила, не позволила ему уничтожить тебя.

— В точку. Я сражалась сама с собой, я жила дальше.

— И ты чего-то достигла в этой жизни. В отличие от — него.

— Наверно, поэтому он и вернулся.

— Или чтобы отомстить, — сказал Амарок. — Жить в бегах нелегко. Возможно, он винит тебя в том, что ты сломала ему жизнь, тем более что ты до сих пор рассказываешь о том, что он с тобой сделал, а значит, ему все сложней и сложнее скрываться.

— Я бы не удивилась. Психопаты часто обвиняют своих жертв в том, что, сопротивляясь, те якобы провоцируют их на жестокость или, наоборот, что они просто подвернулись им и тем самым помогли удовлетворить тягу к сексу, убийствам, деньгам, наркотикам, — она подняла руку. — К чему угодно.

— Но Джаспер хитрый и изворотливый, верно? Он скрылся, убив троих человек, — нет, четырех, если считать ту женщину, чье тело было найдено в мелкой могиле недалеко от того места, куда он привел тебя прошлым летом. Его жертв наверняка больше. И он развлекается, как может. Зачем ему возвращаться к тебе? Зачем рисковать? Ведь так недолго быть пойманным.

— Затем, что он задался целью деморализовать меня, опозорить, заставить меня бояться собственной тени. После прошлого лета он, вероятно, еще больше одержим идеей окончательной победы надо мной и ради ее достижения готов на что угодно. Это еще одна причина, почему я думаю, что это он. Это в его духе — разыграть своего рода спектакль. Запугать меня и лишь потом убить. Если то, что здесь произошло, станет достоянием гласности, если об этом расскажут в средствах массовой информации, — а так оно, по всей видимости, и будет, — если мы не сумеем быстро опередить его, это лишь придаст ему ощущение собственной силы.

— Все равно он рискует быть пойманным. На Аляске никогда не было смертной казни, и все же…

— Не важно. Даже будь на Аляске смертная казнь, страх перед ней вряд ли бы его удержал.

— Даже если речь идет о самосохранении? Мне казалось, психопаты жуткие нарциссы.

— Так и есть, но они не всегда видят границы своих возможностей. Джаспер считает себя слишком умным. Он ведь дважды избежал правосудия. Ему наплевать на последствия. Он слишком импульсивен, чтобы думать о них. Ты слышал об исследованиях доктора Хэара?

— Нет. Боюсь, чтобы стать патрульным штата, это не входило в список обязательной литературы.

В его словах она уловила легкий сарказм. Что это? Подколка в ее адрес как получившей образование в Лиге плюща? Или очередное проявление его цинизма к психологии в целом?

Ее так и подмывало отпустить ответную шпильку. Она даже сделала паузу, подбирая слова, но в конечном итоге решила, что на данный момент им нужно обсудить куда более важные вещи.

— Роберт Д. Хэар уже более тридцати лет находится на переднем крае исследований психопатии. Он разработал контрольный опросник, используемый многими тюрьмами и психиатрическими больницами для диагностики социопатических склонностей.

— То есть в наши дни, чтобы диагностировать кого-то как психопата, достаточно поставить галочки в контрольном списке?

— В психологии одним контрольным списком не обойтись. Но иметь контрольный список тоже не помешает. Он позволяет выявить некоторые черты, характерные для психопатов.

Амарок подался вперед.

— Ну хорошо. Допустим, кого-то признали психопатом. И что дальше? Его отправляют лечиться?

— Эффективных методов лечения нет… пока. Вот почему нам нужно больше исследований. — Она не стала добавлять, что до сих пор лечение только усугубляло ситуацию. Согласно одному исследованию, 82 процента психопатов, которые прошли курс лечения, призванный научить их сдерживать вспышки ярости и приобрести социальные навыки, по выходу из мест заключения вновь совершали преступления. У психопатов, не прошедших такой курс, показатель рецидивизма был лишь 59 про-центов.

— Итак, этот твой тест. Что он собой представляет? — спросил Амарок. — Это какое-то пособие или опросник с инструкциями по собеседованию, и он предназначен для выявления двадцати различных черт личности.

— И эти двадцать черт личности, — Эвелин принялась загибать пальцы — хорошо подвешенный язык, сексуальная распущенность, бесчувственность, неспособность контролировать свои эмоции, отрицание, неспособность принять ответственность за свои действия, склонность к правонарушениям в юношеском возрасте, много коротких брачных отношений. И ряд других.

— У большинства людей, которых я знаю, есть эти черты. Это не делает их психопатами.

— У твоих друзей, как и у моих, могут быть некоторые из этих черт, но не все сразу, по крайней мере не в значительной степени.

— Тем не менее ты должна понимать, что, называя кого-то психопатом, ты берешь на себя огромную ответственность. Что, если тест ошибочен? Или его результаты можно интерпретировать слишком вольно?

— Мои собственные исследования говорят о том, что тест на психопатию, вероятно, чересчур упрощает картину. За его рамками остается слишком многое. Но по крайней мере он дает нам отправную точку. Подумай, сколько потенциальных жертв никогда ими не станут, если мы сможем понять, почему у некоторых людей нет совести. Психопаты демонстрируют большое разнообразие в своих преступных действиях. Лично я считаю, знание — это сила против тех, кто, не ведая ни стыда, ни совести, способен причинять людям страдания.

— Но что ты готова заплатить за эти знания? — спросил Амарок. — Это старый парадокс: тот, кому хочется больше безопасности, должен заплатить за нее меньшей свободой.

— Это говорит тот, кто никогда не знал того ужаса, который довелось пережить мне.

Амарок опустил голову и ущипнул себя за переносицу.

— То есть не мне об этом судить. Я тебя понял.

— Дети способны проявлять психопатические черты уже в самом раннем возрасте, — продолжила Эвелин. — Я беседовала со многими родителями психопатов. Большинство из них говорили мне, что их ребенок всегда отличался от других детей, что он был начисто лишен сострадания, с ним было трудно общаться, что он с самого начала проявлял склонность к разного рода пакостям. Принято думать, что обычно это дети из бедных семей или те, что сами подвергались насилию. Иначе с какой стати они делают больно другим ради своего удовольствия? Но это не обязательно так. Психопат может вырасти и в крепкой, любящей семье, а не только в неблагополучной. И никто не может объяснить, почему. Нам нужно больше узнать, мы должны продолжать наши исследования.

— Неужели ты искренне считаешь, что появление у детей этих «психопатических» черт способно предсказать их будущее?

— Я этого не исключаю.

— Так почему не сделать опросник Хэара обязательным? Применять его по достижении определенного возраста ко всем детям и изолировать любого, кто набрал не те баллы? Подумай, сколько преступлений можно было бы предотвратить.

Он явно ее подначивал. Он не видел ценности ни в каких опросниках — только опасность того, что некоторые фанатики зайдут в своем рвении слишком далеко. Живя здесь, на Аляске, он ценил свою свободу даже больше, чем большинство других людей, и сопротивлялся всему, что могло бы ей угрожать. То была старая как мир, хорошо знакомая ей реакция: «это никогда не может случиться со мной, так что не мешайте мне жить». Увы, она сама была живым свидетельством того, что такое случается, и причем слишком часто.

— Боюсь, тебе не понять, на что способны эти люди, — сказала она.

— Это почему же? Просто я не хочу, чтобы лечение было хуже, чем сама болезнь.

Она обхватила себя за плечи. У нее не было ни малейшего желания спорить с ним, но эта тема была ее больным местом. Ведь чтобы решить проблему, ее сначала нужно понять.

— В одном из его ранних экспериментов у доктора Хэара была группа обычных людей и группа психопатов, выявленных благодаря все тому же опроснику. Обеим группам предлагалось следить за таймером. Когда таймер достигал нуля, испытуемые получали удар электрическим током. Ничего опасного для жизни, просто болезненно.

— Люди добровольно вызвались на это?

— К счастью. Потому что он обнаружил нечто такое, что проливает немного света на темную тайну психопатического ума.

— И это…

Несмотря на его скепсис, ей удалось завладеть его интересом.

— Обычные люди, пока таймер вел свой отсчет, начинали потеть. Они ожидали боли.

— А психопаты?

— Поскольку они не боятся наказания, у них нет физиологической реакции. Это одна из причин, почему они так часто совершают повторные преступления. Они не выносят уроков из своих действий, разве что находят новые способы, как лучше избежать обнаружения.

Именно поэтому все эти тренировки по контролю над отрицательными эмоциями давали противоположный — эффект.

— Они хотят того, чего хотят, и вся их жизнь сводится к тому чтобы получить то, что им нужно.

Амарок потер лицо. Очевидно, он устал — так же, как и она. Это была их вторая бессонная ночь.

— Я понимаю, о чем ты. Я просто… Я не уверен, что любое обобщение способно адекватно охватить все разнообразие человеческой природы.

— И… что теперь? Ничего не делать и надеяться на лучшее? Ловить убийц, насильников и воров, какие нам попадутся, и сажать их в тюрьму? Но что будет, когда они выйдут на свободу? Такой, как Джаспер, будет и дальше убивать и мучить.

— Я признаю, у меня нет ответов на твои вопросы.

— Но ты зол, что это происходит, и во всем винишь меня.

— Я лишь хочу тебя защитить! — Она услышала в его голосе злость.

— Но ведь ты был против моего приезда в твой город. Или ты забыл?

Он поморщился.

— Ни ты ни я этого не хотели.

— Что, если Джаспер последовал за мной сюда? Я его разозлила, дважды лишила удовольствия от убийства. Ты видел, что он оставил мне, то, как он склеил пальцы отрезанной руки. Это только начало.

— Чтобы убить кого-то, нужны личные мотивы. Но почему это непременно должен быть Джаспер?

— Кто еще это может быть?

— Кто угодно. Кто-то из мужчин из маленького черного блокнота Даниэль. Может, у кого-то из них пунктик по поводу того, что его член не больше трех дюймов.

Он явно шутил, но она поняла его довод.

— Что имеют эти мужчины против меня? Почему кто-то из них решил убрать меня столь ужасным способом?

— Потому что они злы на тебя, вот почему. Черт, когда ты строила эту проклятую тюрьму, я сам был готов прибить тебя. Не так, конечно, но…

— И что помешало? — уточнила Эвелин. Он никогда не скрывал своего недовольства по поводу ее приезда, но ни разу не бросил вызов ей в лицо.

— Просто дорогие мне люди убедили меня, что компромисс будет того стоить. — Он вздохнул. — А потом я встретил тебя.

В его голосе ей послышалась фаталистическая нота.

— Почему это так важно?

— Ты действительно не знаешь?

Она прочистила горло.

— Если тебя и потянуло ко мне, ты не подавал виду — по крайней мере в самом начале.

— Я сомневался, что это было бы разумно. Затем, когда тюрьма строилась, ты приехала в город, чтобы разобраться со случаями вандализма.

— И доказала, что ты прав. Кстати, прошлой ночью — тоже.

— Мне грех жаловаться. Ведь мне было приятно прикасаться к тебе, обнимать тебя, как я тогда обнимал тебя. — Он на несколько секунд умолк, а потом добавил: — Никогда нельзя терять надежду на лучшее будущее.

Сердце Эвелин забилось сильнее. Он все еще хотел ее. Но вдруг она вновь потерпит неудачу, особенно с ним! Случись такое, и он будет убежден, раз и навсегда, что с ней действительно все не так.

Или ее больше страшит успех, нежели неудача? Вдруг ей понравится заниматься любовью с Амароком? А если и ему тоже и у них сложатся отношения? Не к тому ли оно шло прошлым летом, до того, как она поставила жирную точку? Романтические отношения — вообще дело непростое, тем более для такой, как она. Даже будь у нее секс с Амароком, она не стала бы рисковать своим сердцем. В свое время Джаспер уже разбил его, и это было худшим из всего, что он сделал.

— Я дала ей шанс, — сказала Эвелин, обходя реальную проблему.

Амарок ответил ей мягко, но проникновенно:

— Может, в следующий раз ты доверишься мне и у нас получится.

Они какое-то время проведут вместе, так что шанс у них будет.

— Когда-нибудь я подарю тебе оргазм, — продолжил он. — И не один. Мне нравится думать об этом. Я представляю себе, как ты, задыхаясь, шепчешь мое имя, как ты дрожишь подо мной.

От картины, которую он только что нарисовал, у Эвелин перехватило дыхание. Внезапно ей захотелось заняться с ним дикой, почти животной любовью прямо здесь, на полу гостиной. Уж если кричать, то не от страха, а в пароксизме страсти, бросая вызов собственному прошлому. Она просто обязана отплатить Джасперу его же монетой — так и только так.

Увы, стоило ей подумать о Джаспере, как к ней тотчас вернулось воспоминание об отрубленной руке, а с ним — о Лоррейн и Даниэль. Что мгновенно остудило все ее желания.

— Ты — большой любитель наказаний, — сухо сказала она.

— Я был в той же постели.

— Ты о чем?

— Ты была близка к этому.

Она не смогла возразить.

— Да.

— А сейчас? Тебе все еще интересно?

Сердце в ее груди забилось еще чаще.

— Конечно, — призналась она. — Ничего не изменилось.

Он взял ее за руку.

— Думаю, мы сможем что-нибудь с этим сделать — в нужное время.

Эвелин была рада, что он не стал настаивать. Ибо в этом случае у них точно бы ничего не получилось.

— Вернемся лучше к тому кошмару, в котором мы — оказались, — сказал он, как будто поняв, что дальше подталкивать ее в этом направлении не стоит. — Почему эту — руку не мог подбросить кто-то другой? Например, кто-то из черного блокнотика Даниэль, друг или кто-то из близких заключенного в Ганноверском доме? Или какой-нибудь извращенец, мечтающий получить свои пять минут славы? Что, если он вбил себе в голову, что, доставив страдания тебе, известной стороннице изучения и лечения — человеческих хищников, он тем самым станет героем дня?

— Потому что тот, кто это сделал, хотел не просто меня запугать, — сказала Эвелин. — Он дал мне понять, что может проникнуть в мой дом, что может убить меня по своему усмотрению. К тому же здесь есть элемент повторения, — она провела пальцем по шраму на шее. — Как ты знаешь, Джаспер убил трех моих лучших подруг. С Агатой он…

Она не могла заставить себя рассказать ему про Агату. То, что Джаспер с ней сделал, было настолько унизительным, что даже рассказ об этом был близок к святотатству.

— Ладно, опустим подробности. Суть в том, что он любит оставлять своих жертв в унизительных позах.

Она сама пробыла три дня в той комнате, рядом со своими мертвыми — вернее, униженными даже в смерти — подругами.

— Хорошо, допустим, это Джаспер. Но в этом случае мне нужно знать все, что ты можешь мне рассказать, Эвелин.

Это она понимала и сама, однако решила описать то, что он сделал с Джесси. Это было сделать чуть легче, так как было менее сексуальным.

— Хорошо. С Джесси он… Он привязал ей руки поперек ее голых грудей, в виде буквы Х, вот так. — Эвелин подняла руки, чтобы показать Амароку. — Одну ладонь он привязал проволокой к ее лицу и сунул средний палец ей в нос.

— Да, он еще тот ублюдок.

— Держу пари, он до сих пор не может простить себе, что я жива.

— В списке мужчин Даниэль не было никакого Джаспера. Впрочем, вряд ли он стал бы пользоваться этим именем в наши дни. Слишком велик риск.

— Вообще-то, знай он, что она ведет список, он был бы только рад в него попасть, чтобы я увидела его имя — имя, которое я тотчас бы узнала. Есть ли лучший способ напугать меня? Или же Даниэль просто не успела добавить его имя в свой список.

— Скажу честно, мне непонятно, как он вышел на Даниэль? Он что, наблюдает за тюрьмой? Следит за сотрудниками?

— И если да, то почему выбрал именно ее?

— Ты шутишь? — удивился Амарок. — Да она готова привести к себе домой первого встречного. Она как будто задалась целью найти самый большой член в городе.

— Любопытное поведение.

— Не хочешь мне его объяснить?

— Ты упомянул зацикленность на сексе, когда рассказывал мне о замерах. Некоторые сексологи утверждают, что это миф, что он делает из нормального поведения патологию. Другие рекомендуют лечение в двенадцать шагов и другие методики. Я рассматриваю это всего лишь как способ избежать менее приятных сторон своей жизни — как то делают пьяницы, игроки, лгуны и наркоманы. Дело не только в удовольствии, хотя химические соединения, выбрасываемые нашим мозгом, могут быть похожи по действию на наркотики. У меня ни разу не было возможности поговорить с Даниэль о ее поведении, хотя у меня была пациентка, которая была почти столь же неразборчивой. Иногда она подрабатывала проституткой в самой дешевой части города. После того, как один клиент попытался убить ее, родители привели ее ко мне.

— И что ты выяснила?

— То, что ее поведение было не таким сложным, как я ожидала. Она хотела быть любимой, хотела чувствовать себя желанной, но не знала, как добиться этого более здоровым образом.

— Вряд ли Даниэль искала любовь.

— Мне кажется, ей хотелось чувствовать себя желанной. Секс стал для нее своего рода компенсацией. По словам моей пациентки, это было самой главной причиной. В случае Даниэль, думаю, ее также возбуждало ощущение риска.

— Почему бы ей не заняться парашютным спортом или чем-то в этом роде?

— Слишком дорогое удовольствие. Ей явно не по карману. — Эвелин пошевелилась, устраиваясь поудобнее. — Возможно, ее возбуждала животная телесность секса. Разные люди получают кайф от разных вещей. Я жутко рада, что тебя нет в ее блокноте.

— Я тоже. Подумай, как бы это выглядело, если бы даже местные копы выстроились к ней в очередь.

— Твои инстинкты тебя не подвели.

— Мое сердце уже принадлежало другой. Ей.

Намек был прозрачным. Увы, Амарок не дал Эвелин возможности его прокомментировать, так как тотчас продолжил:

— Но несколько моих знакомых, некоторых из них я даже считаю друзьями, там значатся. Причем в случае с некоторыми я даже понимаю почему. Здесь может быть одиноко, особенно приезжим, которые к этому не привыкли.

— Ты сказал, что некоторые женаты.

— Им нет оправдания, и все же… — Амарок выругался.

— Это не облегчает ситуацию. То, что происходит, разрушит отношения, породит страх, вызовет осуждение и споры. Иными словами, люди дорого за это заплатят, даже если новых жертв больше не будет.

Эвелин отлично понимала, почему он так расстроен. Она и впрямь принесла в его родной город зло, как он того и боялся. Что еще хуже, решение проблемы легло на его плечи, хотя он и не спец по раскрытию убийств, что, кстати, и не входит в его обязанности. Как служащий департамента общественной безопасности он мог рассчитывать на некоторую поддержку, но, как он сам сказал ей, Хиллтоп не знал никаких убийств вот уже десяток лет. Десять лет назад ему было девятнадцать — можно сказать, еще мальчишка. Теперь же — отчасти потому, что никто не прислушался к его голосу, когда она предложила построить на окраине города исправительное учреждение, — он был одиноким блюстителем порядка в крошечном городке, поддерживать спокойствие в котором ему помогала лишь пара сотрудников службы общественной безопасности, да и те работали лишь на полставки. На какую-то помощь он мог рассчитывать лишь летом, когда прибывал обычный поток охотников и рыболовов.

Рассмеявшись, чтобы не заплакать, она уткнулась лицом в ладони. Когда-то ей казалось, что, приехав на Аляску, она сделает благое дело. Управление тюрем предоставило ей прекрасную возможность создать учреждение, о котором она давно мечтала, — такое, где она могла бы свободно и во всей глубине изучать психопатическое поведение, причем на своих условиях. Земля здесь была дешевой, что существенно сокращало расходы на строительство и содержание тюрьмы. Большинство местных жителей были только рады новым рабочим местам. А перегруженные и недоукомплектованные кадрами тюрьмы континентальных штатов были только рады избавиться от проблемных заключенных, ибо это сделало их тюрьмы более безопасными и более легкими в управлении.

Но тем самым она невольно послала Джасперу приглашение присоединиться к ней. Что, в свою очередь, заставило ее по-новому взглянуть на вещи. Да, у нее появилась возможность сосредоточиться на своей работе, но теперь она была отрезана от остального мира, живя в северной глухомани, где работа единственного полицейского сводилась к утихомириванию в баре пьяных буянов, выписке штрафов пьяным водителям и браконьерам и уборке с шоссе туш сбитых животных. Учитывая же обилие живности на Аляске — лосей, карибу, медведей, даже лысых орлов, которые иногда камнем падали с небес и пытались унести маленьких детей, — проблемы с животными отнимали у него гораздо больше времени, нежели случайная кража или пьяная драка в «Лосиной голове».

Может, Амарок и профи в том, что касалось его обычной работы, он никогда не сталкивался с хладнокровным, преднамеренным убийством. Стоит слуху распространится, как весь городок будет в панике и каждый будет ждать от него, что он поймает преступника и отправит его за решетку.

Эвелин продолжал душить смех. Амарок встал.

— Не понимаю, что здесь смешного?

— Ничего, — сказала она, беря себя в руки. — Я смеюсь над иронией.

— И это значит…

— Ущерб может оказаться куда большим, чем ты думаешь. Боюсь, я ввергла нас обоих в битву, которая потребует от нас всего, что у нас есть.

* * *

«Неужели уже нашла?» — подумал он. По идее, да. Было уже поздно. К этому времени она обычно уходила с работы. Он знал, как предана она своему делу, что проводит там долгие часы, сейчас же было почти два часа ночи.

Ему пора спать, сказал он себе. Не успеешь уснуть, как в восемь утра прозвенит будильник. Глупо мерить шагами комнату, особенно после того, как последние несколько ночей он практически не спал. Кто-то наверняка заметит, что он устал. Но адреналин растекался по его телу, не позволяя расслабиться, стоило ему представить, как Эвелин Тэлбот спотыкается об отсеченную руку. Он не просто подбросил ее к ней в дом, он положил эту чертову штуковину ей на постель!

Это же надо так придумать!

А что она думала про положение пальцев? Поняла ли она, что они не просто так склеены скотчем, а один из них торчит вверх? И что раньше она уже где-то видела то же самое? Он очень на это надеялся, потому что эта маленькая деталь требовала немалых усилий и ее было не так-то просто осуществить. Скотч, которым преступник воспользовался в самом начале, не прилипал к мертвой плоти или почти не прилипал. Он должен был пойти в магазин, чтобы купить другой, и это при том, что времени у него было в обрез.

Да, Эвелин наверняка поняла, что эта отсеченная рука показывает ей средний палец, решил он. Она должна была помнить.

Беспокоиться не о чем. Все по плану.

11

Наслаждение жестокостью обычно имеет жестокий конец.

Ричард Рамирес, убийца, известный как Ночной Охотник

На следующий день Эвелин настояла на том, чтобы взять Зигмунда и его еду вместе с собой в Ганноверский дом. Амарок должен был отвезти отрезанную руку судмедэксперту в Анкоридж и дождаться, что тот скажет ему по этому поводу. Он также сказал Эвелин, что хочет поговорить с Китом. Учитывая, что соседский сын чистил от снега дорожки рядом с ее домом, он решил, что Кит наверняка слышал, как сработала сигнализация, и, может, даже что-то увидел.

Увы, Эвелин сомневалась, что Кит сможет описать преступника, даже если и заметил его или что-то подозрительное. Ведь что он может запомнить? Можно ли полагаться на его показания?

Она была отнюдь не уверена в этом. От одной мысли, что ей придется задавать ему эти мучительные вопросы, ей становилось не по себе. К тому же она спешила на работу, чтобы позвонить Леону Паттону, частному детективу, который последние несколько лет занимался для нее поисками Джаспера. С тех пор как Джаспер снова появился прошлым летом, Леон решил, что у него появился шанс, и теперь прикладывал все усилия к тому, чтобы выйти на его след. Он даже летал на Арубу, где Джаспера якобы видели несколько раз.

К сожалению, ничего конкретного он не нашел. Воз-можно потому, что Джаспер был не в тропиках, а здесь, на Аляске.

Обычно Эвелин носила визитку своего детектива в сумочке, однако пару недель назад ее вынула и положила на стол, чтобы ему позвонить. Именно по этой причине ей пришлось ждать, пока она не попадет к себе в кабинет. Хотя ей не терпелось сделать этот звонок, менять распорядок своего рабочего дня она не собиралась. Ей ни к чему — если ниточка действительно тянется к Джасперу, — чтобы тот подумал, что он ее напугал. Ее ждет ее обычная работа, и он не способен помешать ей делать свое дело. Хотя тест Хэара помогал предсказать рецидивы — набравшие по этому тесту высокие баллы в три-четыре раза чаще вновь совершали преступления, нежели те, кто набрал низкий балл, — сам по себе он не мог остановить психопата от преступных действий.

Общество нуждалась в конкретных мерах по пресечению любых их преступных поползновений, и Эвелин задалась целью внести свою лепту в разработку подобных мер. Даже Хэар был убежден в том, что раннее выявление индивидов с психопатическими склонностями крайне важно, ибо способствует их социализации. Изменить же укоренившиеся поведенческие привычки уже невозможно.

Как и следовало ожидать, надзиратели на посту были хмурыми. Еще бы, ведь они только что потеряли коллегу — вообще-то двоих, но пока они ничего не знали про Даниэль, поскольку ее смерть не подтвердилась.

— Доброе утро, доктор Тэлбот!

— Привет, доктор!

— Доброе утро, док!

Заметив рядом с лифтом Гленна — вернее, офицера Уиткомба, — она поспешила отвести его в сторонку.

— Как твои дела?

Он покачал головой, как будто не мог подобрать слов.

— Если честно, док, до сих пор отказываюсь в это верить. Ну кто мог поднять руку на Лоррейн? А что он с ней сделал! У меня в голове не укладывается такое зверство!

Эвелин побледнела.

— Так значит, ты в курсе?

— Да. Почему ты мне не сказала?

— Не смогла.

— После того, через что ты прошла, я тебя не виню. В любом случае, только попадись этот ублюдок мне в руки! Ведь как все любили Лоррейн!

— Да, ее нам будет не хватить, — согласилась Эвелин, печально кивнув, и погладила Зигмунда.

— Она как будто согревала это место.

— Согласна.

— Ты тоже будь поосторожнее. — Глаза Гленна горели гневом и решимостью. — Не разгуливай нигде одна. Когда вечером уходишь с работы, не стесняйся, проси меня проводить тебя к твоей машине.

— Думаю, на территории тюрьмы я в безопасности.

Гленн приподнял шапку, чтобы почесать голову. Вид у него был не просто взволнованный, а откровенно на-пуганный.

— Сомневаюсь, что здесь в безопасности хотя бы один из нас.

Эвелин пожала ему локоть.

— Извини.

— Тебе нет причин извиняться. Ты убита так же, как и я. Ты ведь тоже любила ее.

— Да. И спасибо тебе за предложение провожать меня к машине. Когда буду уходить с работы, непременно поймаю тебя на слове.

Даже если в том не было настоятельной необходимости, они смогут поговорить наедине.

— Мне так будет спокойнее.

— Мне тоже. — Она едва не сказала ему, что на самом деле ей нужно, чтобы из Анкориджа приехал его дядя и — починил ей сигнализацию. Среди местных таких умельцев не было. С другой стороны, ей не хотелось, чтобы Гленн — да и кто-то другой — узнал, что произошло прошлой ночью. По крайней мере пока. Так что сигнализация может подождать. Хотя это и заставляло ее нервничать, она решила, что крайней нужды в этом нет, так как она в любом случае пока поживет у Амарока. А сигнализацию можно починить и позже.

С вежливой улыбкой она сказала Гленну «до свидания», кивнула всем остальным, кто с ней поздоровался, и вместе с Зигмундом прошествовала дальше. Накануне она чувствовала себя уязвимой, как будто вновь стояла на краю темной пропасти, которая едва не поглотила ее много лет назад. Каково же было ее удивление, когда утром в ней заговорила злость. Нет, больше того — она была исполнена яростной решимости. Ведь дала же она летом Джасперу отпор, разве не так?

Ведь она больше не шестнадцатилетняя девушка, которая ничего не понимала в его психике. Сейчас она взрослая женщина, сама себе хозяйка, вооруженная научными знаниями в том, что касается человеческого поведения. А из-за его последнего нападения она знала, что он по-прежнему где-то поблизости, следит за ней, ходит за ней по пятам, строит свои черные планы. Нет, она не позволит ему вновь затащить ее в тот сарай, даже в переносном смысле. Не для этого она боролась сама с собой все эти годы.

— Доктор Тэлбот, могу я поговорить с вами?

Это был Фицпатрик. Судя по его виду, он уже давно поджидал ее. Кстати, вид у него снова был расстроенный, но Эвелин было все равно. Она была готова к встрече со своим занудным коллегой. Она была готова к встрече с кем угодно.

— Да, входите.

Договорившись с Пенни, что Зигмунд несколько дней поживет у нее, и, вручив ей кота, она вместе с Фицпатриком пошла к себе в кабинет.

— Присаживайтесь. — Она указала на стул, на котором он обычно сидел, а сама закрыла дверь и села за стол.

Однако Фицпатрик проигнорировал стул и остался — стоять. Эвелин не стала обращать внимание на этот факт. Она демонстративно поставила портфель на сервант, а также стаканчик кофе, который Пенни вручила ей, забирая у нее кота, затем сняла тяжелую куртку, перчатки и шапку.

— У меня есть более трагические известия, — заявила она, опережая Фицпатрика, что бы он там ни собрался сообщить ей.

Фицпатрик поморщился.

— Надеюсь, не похожие на те, что ты сообщила мне — вчера.

— Боюсь, что похожие. — «Господи, садись же наконец!» Она была вынуждена оставаться на ногах. Хотя их и разделял стол, Фицпатрик был такой высоченный, что, казалось, отнимал все ее личное пространство. — Появилась вторая жертва.

Его тонкие, бледные губы разжались.

— Надеюсь, это не вновь один из нас…

Под «нами» он явно понимал кого-то из сотрудников Ганноверского дома. Хотя их учреждение существовало всего три месяца, противопоставление «нас» и «их» уже давало о себе знать. «Они» — это те жители городка, что косо и с подозрением посматривали и на сам Ганноверский дом, и на тех, кто в нем работал. Дом стал чем-то вроде крошечной страны — этакий Израиль, со всех сторон окруженный враждебными нациями. Недавние события только подбросят топлива в топку этого антагонизма. Противники ее детища получат в свои руки мощный довод — вот он, реальный случай, против которого они пытались всех предостеречь.

— Думаю, да, — сказала Эвелин. — Но это строго между нами, поскольку сержант Амарок еще официально не опознал найденное тело. Хотя я почти уверена, что это Даниэль Коннолли.

Кровь окончательно отхлынула от лица Фицпатрика.

— Это та самом девушка, что пропала пару дней назад? Та, что работала на кухне вместе с Лоррейн?

— Да, — подтвердила Эвелин.

Интересно, Тим в курсе поведения Даниэль? Впрочем, вслух поднимать эту тему она не стала — решила не разрушать репутацию жертвы. С другой стороны, поскольку Амарок наверняка начнет задавать вопросы, сексуальная неразборчивость Даниэль вряд ли долго останется секретом. Если учесть, с каким количеством мужчин она переспала, даже сейчас это уже не секрет, по крайней мере не для всех.

— Только не говори мне, что ей тоже отрезали голову, — сказал Фицпатрик.

— Возможно. Пока мы только нашли отрезанную по локоть руку. На сегодня это все.

Фицпатрик поморщился.

— И это не рука Лоррейн?

— Нет.

— И где же?

При одном воспоминании Эвелин стало дурно. Чтобы не упасть, она на всякий случай опустилась на стул.

— В моей кровати.

Фицпатрик оперся костяшками пальцев о столешницу и нагнулся над ней.

— У тебя дома?

— Да.

Несколько секунд он переваривал этот факт, после чего нескладно опустился на стул, который она предложила ему в самом начале, как за ним то водилось, на самый краешек.

— Расскажи мне все, как было.

Эвелин описала ему события предыдущего вечера — как она вернулась к себе, в холодный дом с неработающей сигнализацией, как нашла в кровати пропавшего кота и руку с заклеенными скотчем пальцами.

— Джаспер, — произнес Фицпатрик. Он был в курсе всех подробностей ее случая. Впрочем, ее история была известна всем докторам в их команде.

Она же просто не могла не упоминать Джаспера, поскольку все, что ей удавалось узнать, работая с другими психопатами, она соотносила с собственным жутким опытом.

— Если не он, то даже не знаю, кто это.

— Представляю, каково тебе сейчас, — сказал Фицпатрик. — Мне искренне тебя жаль.

— А мне жаль Даниэль и Лоррейн, — ответила Эвелин. — Мало того, что он их убил, так еще и… Если это Джаспер, если он следил за мной, если его не поймать, наверняка будут новые жертвы.

— И что ты намерена делать?

Эвелин слегка расслабилась лишь тогда, когда Фицпатрик поудобней расположился на стуле. Почему-то в его присутствии у нее всегда сдавали нервы.

— А что я могу сделать? Быть осторожной. Смотреть в оба. Продолжать мои исследования, не дать ему отнять у меня плоды трудов всей моей жизни. И надеяться, что Амарок поймает его прежде, чем он убьет кого-то еще.

— Но сержант… так молод.

Можно подумать, она этого не знает! По большому счету, он еще почти юноша. Если у нее и имелись на этот счет какие-то сомнения, стоило им обоим раздеться, как те тотчас же улетучились. Мужское тело, лежавшее рядом с ней в постели, было пределом мечтаний любой женщины.

— Молодой не значит глупый.

— Я имел в виду его неопытность.

Что ж, тоже верно. Она слышала, как Фицпатрик свысока разговаривал с Амароком.

— Он направил запрос в департамент общественной безопасности, чтобы ему в помощь прислали агентов ФБР.

Фицпатрик закинул одну длинную ногу на другую.

— Приятно слышать. Но тебе все равно нельзя оставаться дома одной. Надеюсь, тебе самой это понятно.

— Еще как понятно. С моей стороны было бы верхом глупости жить сейчас там одной, на отшибе.

Тем более с неработающей сигнализацией.

— Если хочешь, можешь пожить у меня.

А вот это уж нет, спасибо, особенно после их недавней стычки. От одной только мысли у нее по коже заползали мурашки.

— Спасибо за предложение, но Амарок сегодня утром уже перевез мои вещи в себе. Я поживу у него несколько дней, пока… пока не пойму, что происходит. А Пенни тем временем позаботится о Зигмунде. Дело в том, что у Амарока есть собака. Вряд ли пес будет рад кошачьему обществу.

Похоже, Фицпатрик оскорбился ее отказом.

— То есть ты предпочитаешь пожить у него, а не у меня или у кого-то из своих коллег? — добавил он, чтобы скрыть свое разочарование.

— У него есть пистолет, и он умеет им пользоваться.

— Сейчас у многих есть пистолет, в том числе и у тебя самой. Ты умеешь стрелять. Ты сама мне об этом говорила. К тому же ты почти не знакома с этим сержантом. Сомневаюсь, что тебе будет у него комфортно. Как насчет Стейси?

В иных обстоятельствах единственная женщина в их команде была бы самым подходящим выбором.

— Я звонила ей, прежде чем уехать из дома. Она все еще больна.

— Вряд ли она станет возражать против твоего присутствия. Более того, с тобой ей будет не так одиноко.

— У нее есть муж и питбуль.

— Ты можешь переехать к Стейси, когда ей станет — лучше.

Не успела Эвелин возразить, что таких планов у нее нет, как Фицпатрик спросил:

— Ты не в курсе, когда она вернется на работу?

— Нет. У моей бабушки когда-то был опоясывающий лишай, и я знаю, что это может тянуться долго. По словам Стейси, ей еще примерно пару недель нужно будет принимать болеутоляющие препараты.

— Еще есть Русс. У него наверняка найдется для тебя — место.

— Тим, прекрати. Меня вполне устраивает пожить у Амарока.

Фицпатрик стряхнул с брюк пылинку.

— Я всего лишь пытаюсь тебе помочь.

Разумеется.

— Я это ценю.

— Ты сказала Стейси, что тут у нас происходит? — спросил он.

— Да, я предупредила ее.

Фицпатрик хмуро кивнул.

— Правильно сделала, но все равно я не могу понять, зачем тебе переезжать к сержанту Мерфи, если ты можешь пожить у кого-то из нас.

Эвелин проигнорировала нотки осуждения в его голосе. Помимо явной ревности, он откровенно считал, что ей не к лицу иметь дело с кем-то вне их узкого профессионального круга.

— Он живет ближе всех к тюрьме. Я же смогу быть в курсе того, как продвигается расследование, а также при необходимости оказать ему посильную помощь.

Фицпатрик скептически выгнул бровь.

— И это все? Или между вами что-то есть?

Ее личная жизнь его не касается. Эвелин крайне удивило, что он вообще задал такой вопрос, учитывая то, как быстро он дал задний ход, когда она отвергла его ухаживания.

— На данный момент это самое мудрое решение, — ответила она. — В любом случае, я сообщила дурное известие, и теперь хочу знать, что привело тебя ко мне.

Фицпатрик почему-то не торопился с ответом.

— Я вся внимание.

— Хьюго Эвански, — наконец произнес он.

Уфф, слава богу, что не Энтони Гарза.

— А что с ним не так?

Она пропустила сегодняшнюю сессию с ним. Впрочем, после того, через что она прошла, Фицпатрик вряд ли станет отчитывать ее за это. Ведь есть ли в Ганноверском доме человек, более преданный делу, чем она?

— Мне о нем доложил офицер Уиткомб.

— Гленн? — Эвелин крепко сцепила руки. — Но по какой причине?

— Он озабочен твоей безопасностью. По его словам, Хьюго прикладывает неимоверные усилия к тому, чтобы встретиться с тобой наедине.

— Я уже встречаюсь с ним наедине, трижды в неделю.

Фицпатрик подался вперед.

— Я имею в виду, без соответствующих мер безопасности.

Эвелин такая забота задела за живое.

— С какой стати офицер Уиткомб решил озвучить свои сомнения именно тебе? — Хотя Гленн и был ей симпатичен, подобного рода шаг она восприняла как предательство.

— Он испугался, что ты можешь согласиться.

— В таком случае почему он не поговорил со мной? — спросила она. Впрочем, она понимала: Глен считал, что таким образом заботится о ней, пытается ее защитить.

— Он подумал, что я поговорю с тобой, напомню, что это было бы большой ошибкой.

— Тим, я отлично понимаю опасность.

— Прекрасно. Этот Эвански готов обещать тебе любую информацию, лишь бы поставить тебя в неловкое положение. Да ты и без меня знаешь все их уловки. Тебе нет необходимости рисковать собой ради очередной порции лжи.

В иной ситуации она бы согласилась. Однако недавние события заставили ее усомниться в том, что опасения Хьюго — всего лишь хитрый ход с его стороны. Похоже, ему и впрямь что-то известно. Стоило ей вспомнить, с какой настойчивостью он предостерегал ее, как по ее спине пробежал холодок. Как минимум его поведение поднимало ряд вопросов.

— Что, если он и вправду что-то знает? — озвучила она свои сомнения.

— С какой стати? — ответил Фицпатрик. Он даже не стал задумываться по этому поводу. — Как и остальные заключенные, он большой мастер разглядеть у окружающих их слабое место. Вот и все. Не позволяй ему играть на — твоих.

Что ж, по-своему Фицпатрик прав. Хьюго никогда не встречался с Джаспером и никак не может знать о том, что тот может сейчас быть на Аляске. Так что, по всей видимости, он лишь разыгрывает перед ней спектакль. Большинству психопатов требуется больше стимуляции, нежели обычным людям. Возможно, таким образом Хьюго лишь хотел приятно пощекотать себе нервы.

— Я могу позаботиться о себе, — заверила Эвелин Фицпатрика.

— Рад это слышать. После фокуса, который выкинул Гарза, я даже подумал, а не пересмотреть ли нам кое-какие внутренние правила.

Это был его заключительный залп, но Эвелин прикусила язык. Она терпеть не могла грубые комментарии, особенно когда они сопровождались улыбкой, а Тим был большой любитель прибегать к этой тактике. Но она не клюнула на его крючок.

Наоборот, чтобы поскорее избавиться от него, она улыбнулась в ответ. Фицпатрик ей никогда не нравился. Было немало выдающихся психиатров, с кем она предпочла бы работать. Иное дело, что никто из них не изъявил желания переехать на Аляску. Она рано поняла: если она хочет воплотить свою мечту об исследовательском центре в жизнь, ей придется довольствоваться весьма узким выбором возможных коллег.

Фицпатрик направился к двери, но она его остановила…

— А как нам поступить в том, что касается Лоррейн? Не можем же мы до бесконечности обходиться без нее. Кто-то другой должен взять на себя пищеблок.

— Старший надзиратель Феррис уже дал объявление в анкориджской газете. И еще в Интернете. При первой же возможности он начнет отбор кандидатов.

Эвелин еще до открытия заведения помогала подобрать для него персонал. Увы, сейчас времени на это у нее не было. А если честно, она не горела желанием участвовать в поисках замены Лоррейн. Ей вообще не нравилась сама идея, что они найдут кого-то ей взамен и все будет как раньше. Потому что второй такой Лоррейн им просто не найти.

С другой стороны, она должна смотреть на вещи трезво. Заключенных нужно кормить. А с неукомплектованным штатом рассчитывать на успех не приходится. «Прости, Лоррейн». Эвелин потрогала край стола, где та обычно оставляла для нее поднос с завтраком. «Мне будет тебя не хватать».

— И еще одна вещь. — Длинные пальцы Фицпатрика обвились вокруг дверного косяка, а сам он снова заглянул внутрь.

Эвелин моментально напряглась.

— Что именно?

— Тот детектив из Юты, с которым ты поддерживаешь связь…

— Детектив Грин?

— Он звонил.

— У него есть что-то новое по Порнохудожнику?

— Скорее всего.

Но откуда Фицпатрику знать, что детектив пытался связаться с ней? Ведь не он отвечает на поступающие в тюрьму звонки.

— Ты говорил с ним? — растерянно спросила она.

— Просто мне одновременно позвонили, и я снял не ту трубку.

— Понятно! — Эвелин покосилась на папку с делом Энтони Гарзы, которая по-прежнему лежала на углу ее стола. Он пробыл в Ганноверском доме уже два дня, а она так и не успела добавить к делу свою собственную оценку.

— Грин сказал, какая у него информация?

— Нет.

— Понятно. — Она сделала глоток кофе. — Кстати, а как там Гарза?

— Тебе не захочется говорить о нем. Тем более после того, через что ты прошла прошлой ночью, — сказал и исчез в коридоре.

Интересно, что это значит? Неужели в ее отсутствие с Энтони что-то произошло? Ей было страшно подумать, что это может быть. В иные моменты гнев, который ранее поддерживал ее эмоции, грозил уступить место страху. Но она отказывалась поддаваться ему, особенно когда дело касалось Энтони Гарзы.

Ведь она привезла его в Ганноверский дом неспроста. Она продолжала преследовать собственные цели. Первым делом, однако, ей нужно позвонить ее собственному частному детективу и детективу Грину, после чего передать Амароку контактную информацию по всем именам из блокнота Даниэль, если те имеют хотя бы какое-то отношение к сотрудникам Ганноверского дома.

А потом? Потом она должна встретиться с Хьюго. Впрочем, что касается сбора полезной для расследования информации, скорее всего, это станет лишь напрасной тратой времени. Откуда ему что-то знать?

Или все же?

12

После убийства я буквально пел по пути домой. Напряжение, желание убить женщину нарастали во мне с такой страшной силой, что, когда я наконец нажал на спусковой крючок, все это напряжение, вся ненависть мгновенно исчезли, хоть и на короткое время.

Дэвид Берковиц, убийца по прозвищу Сын Сэма

Ожидая, когда ей ответит детектив Грин, Эвелин стояла у окна, хмуро глядя, как на улице вновь набирает силу метель. Вновь повалил снег. Подгоняемые ветром, огромные снежные хлопья хлестали по стеклу. Похоже, сегодня солнечного света Хиллтопу не видать. Эта вечная тьма была, пожалуй, самым главным проклятьем Аляски, к которому было труднее всего привыкнуть. Но даже депрессия, которую она вызывала, не шла ни в какое сравнение с тем, что несло с собой сегодняшнее пасмурное утро.

Как Амарок найдет остальные части тел, если ему придется вести сражение с несколькими футами снега? Сможет ли он поймать Джаспера или кто на самом деле этот убийца, сможет ли передать его правосудию? А ведь последнее крайне важно. Эвелин не сомневалась, что арест — если таковой будет — зависит только от его усилий. Он же уже через пару минут сообщил ей, что ни одна из версий, которым он следовал, ни к чему не привела. Она сказала ему, что, возможно Джаспер на Аляске. Он в ответ сказал, что постарается найти все, что сможет. Увы, вряд ли у него что-то выйдет. Джаспер чересчур хитер и изворотлив.

Женщина-полицейский, ответившая ей в Управлении полиции Солт-Лейк-Сити, вновь взяла трубку, чем оторвала Эвелин от ее тревожных мыслей.

— Детектив Грин только что пришел. Сейчас соединю вас с ним.

Не успела Эвелин поблагодарить ее, как звонок был уже переадресован Грину.

Три коротких пронзительных гудка, и трубке раздался голос детектива.

— Отдел расследования убийств.

— Детектив, это доктора Тэлбот из Ганноверского дома на Аляске.

— Спасибо, что перезвонили. И примите мои соболезнования по поводу убитой женщины. Как ее имя? Лоррейн… не помню фамилии.

— Драммонд.

— Ганноверский дом невелик, вы наверняка знали ее лично, что только усугубляет ситуацию.

Эвелин не ожидала от него этих слов.

— Откуда вам это известно? — спросила она, прижавшись лбом к холодному стеклу. — Вам рассказал Фицпатрик?

Похоже, он удивился не меньше, чем она.

— Фицпатрик? Нет, просто сегодня передавали в утренних новостях.

Эвелин ожидала, что местные каналы наверняка сообщат об убийстве, но чтобы это известие просочилось на федеральные? Причем так быстро? Если убийство, случившееся в городке, которого даже нет на картах, привлекло к себе такое внимание, что будет, когда станет известно и про второе?

Эвелин выпрямила спину и прижала руку к бурчащему желудку. Такое внимание со стороны СМИ ей ни к чему. Она рискует потерять все, тем более что им пока нечего сказать в свою защиту.

— Что именно там сказали?

— Что в городе Хиллтоп, штат Аляска, была зверски избита и обезглавлена женщина, — ответил Грин и нарочито дикторским голосом добавил. — Где, как известно, расположен так называемый Ганноверский дом — специальное учреждение для страдающих психопатией преступников.

— Черт.

— Да, они тотчас связали убийство с вашим учреждением, — ответил Грин. — И привели все имеющиеся аргументы против его существования. Впрочем, этого следовало ожидать. Оппозиция при первой же возможности спешит нанести ответный удар.

Это точно. Противники ее заведения получили в свои руки мощный аргумент. Сколько раз она публично утверждала, что Ганноверский дом не угрожает ничьей безопасности, что в нем предприняты все мыслимые и немыслимые меры предосторожности?

Эвелин отошла от окна и тяжело опустилась на стул.

— Но ведь никакой связи нет — по крайней мере нам о таковой не известно.

— Они пытаются играть на том, где произошло это преступление. А также на том, что жертва работала в тюрьме.

— Что ж, им следует отдать должное, — мрачно усмехнулась Эвелин. — Они мастера играть в такие игры.

— А вы не знали, что остальной мир следит за вами?

— Я была в таком шоке, что даже не подумала о возможных последствиях. Нет, я знала, что рано или поздно это произойдет, но мне казалось, у нас есть еще несколько дней, за которые что-то наверняка прояснится. Что мы сможем опровергнуть любые домыслы. — Боже, как же они здесь отрезаны от всего остального мира! — Не каждое убийство освещается в новостях, иначе бы просто не было времени на ни что другое.

— Если убийца вскоре будет пойман или же никак не связан с вашим учреждением, то телевизионщики будут иметь глупый вид. Убийства происходят повсюду. Единственное, что выделяет то, которое случилось в вашем городе, так это его потрясающая жестокость и то, что жертва была сотрудницей тюрьмы.

Увы, уже имело место второе убийство, не менее кровавое. И похоже, его жертва не только очередная сотрудница тюрьмы, ее отрубленную руку убийца подбросил в постель Эвелин! Что наверняка укрепит в глазах у всех связь между этими смертями и ее работой.

— Подобную негативную огласку будет трудно нейтрализовать, — сказала она. — Мода существует даже в психологии. Некоторые теории получают большую поддержку, внимание и даже финансирование, нежели иные, а все благодаря обыденному мышлению. Если то, что происходит здесь, превратится в долгую охоту за серийным убийцей…

— …Вся страна будет стараться возложить на кого-то вину.

Разве это не может входить в планы Джаспера? Он тотчас прославится, даже если это будет дурная слава, что психопатов обычно не слишком волнует.

— Если это случился, если я утрачу поддержку общественности, я также могу лишиться и финансирования — проекта.

В таком случае Ганноверский дом закроют или, что более вероятно, сделают обыкновенной тюрьмой. Так или иначе, ее саму и ее коллег попросят свернуть их эксперименты и освободить помещение.

Голос Грина сделался мягче.

— Я понимаю, каких трудов вам стоило открыть это ваше детище. Именно поэтому я и звоню — чтобы поддержать вас морально. Я многого насмотрелся за годы работы и знаю, что некоторые люди — это ходячее зло. Они родились такими, и в этом некого и нечего винить. Так что оружие складывать рано. Не давайте противнику взять над собой верх. Договорились?

Такое легче сказать, чем сделать, особенно если противники есть даже среди ваших коллег. Эвелин сомневалась, что многим из них довелось заглянуть в глаза маньяку так, как когда-то ей. Знай они Джаспера, возможно, оказали бы бо́льшую поддержку в ее стремлении найти ключик к загадке психопатии.

— Сделаю все, что в моих силах, — пообещала она, хотя мысли ее были далеко. Если за этими двумя убийствами действительно стоит Джаспер, то он гораздо изобретательнее, чем она думала. Смерти Лоррейн и Даниэль не только лишили ее покоя, они были способны уничтожить ее как профессионала, прежде чем Джаспер уничтожит ее как личность.

Это будет удар милосердия с его стороны.

— Я также звоню насчет Гарзы, — продолжил детектив Грин. — Его уже перевели к вам?

Отчаянно пытаясь верить, что убийца все-таки не Джаспер, а кто-то из любовников Даниэль, не имеющий никакого отношения к Ганноверскому дому, как то и предполагал Амарок, или же какой-то подражатель, наслушавшийся репортажей СМИ о ее детище, Эвелин включила электронную почту.

— Да, он прибыл два дня назад.

— То есть он никак не может быть причастен к тому, что произошло…

— Нет. Никоим образом — Эвелин решила было рассказать Грину об отрезанной руке, которую она обнаружила в своей постели, но передумала. Не дай бог, она еще расплачется прямо в телефонную трубку.

— И каково твое мнение о нашем бессовестном друге? — спросил Грин.

Эвелин представила оскаленные зубы Гарзы.

— По-моему, он крайне опасная личность.

— Отлично. Значит, вы будете осторожны с ним.

В данный момент она будет осторожна со всеми и вся. Ряды врагов множились буквально со всех сторон.

— Непременно.

— Дайте мне знать, если он вдруг о чем-то проговорится. О чем угодно. Хотелось бы взять его за мягкое место. Кстати, неплохо бы получить видеозаписи ваших разговоров с ним. Вдруг я услышу нечто такое, воспоминание или некую связь, которую легко может проглядеть тот, кто не работал с ним так долго, как я.

— Без проблем. Я пришлю вам видео. Мы записываем все разговоры, — пообещала Эвелин и принялась просматривать сообщения, выискивая глазами список имен, который обещал прислать ей Амарок.

— А как там местные полицейские? — спросил Грин. — Настроены дружески? Готовы оказать моральную поддержку?

Что ж, пожалуй, Амарок настроен дружески, если не к ее заведению, то к ней самой. Он даже разрешил ей пожить у него.

— Дружески. Но… полицейский всего один. Из службы поддержания правопорядка.

— Шутите?

— Нисколько. Здесь у них нет округов, и потому никаких шерифов и их заместителей. Расследованием убийств занимается служба поддержания правопорядка.

— Видел я этот спектакль.

— Зимой кроме него здесь обычно никто не нужен, — пояснила Эвелин. — Но…

— Скажите мне, что у него есть хоть какой-то опыт в деле расследования убийств.

Эвелин задумалась. Сказать что-то негативное — значит выразить свое недоверие Амароку.

— Я должен понимать это как «нет»?

— Он поймал нескольких браконьеров, незаконно убивавших животных, — промямлила она.

— Вы сказали — животных?

Эвелин потерла виски.

— Он уделяет большое внимание защите местной — фауны.

— О да, поистине бесценный опыт, — заметил Грин. Буквально каждое его слово сочилось сарказмом. — Теперь мне понятна ваша тревога. Скажите, у него хотя бы есть мозги? Он предан своей работе?

— Абсолютно!

«А еще он хорош в постели», — кисло добавила она про себя. Хотя у нее самой по этой части практически не было опыта, она легко могла представить себе, на какие подвиги он способен с женщиной. Увы, его любовные таланты вряд ли спасут ее или ее детище. Эвелин снова переключила внимание на телефонный разговор.

— Желаю вам успехов в вашем заснеженном царстве, — сказал Грин. Впрочем, по его голосу не похоже, что он верит в то, что в ближайшие дни все обойдется без душевных травм. Она бы так ему и сказала, но в данный момент ее внимание занимало другое.

Найдя наконец нужное электронное письмо, Эвелин его открыла. Она ожидала увидеть в списке Даниэль знакомые имена и не ошиблась. Например, там обнаружилась парочка надзирателей — Дин Сноуден и Стив Дугалл, — что жутко рассердило ее. Еще несколько — из числа офисных служащих. А также «Тим». Тимом был доктор Фицпатрик, хотя Эвелин с трудом представляла себе этого ханжу и зануду в постели с Даниэль. В его глазах связь с кухонной помощницей наверняка была ниже его достоинства. Кроме того, Тимом также звали работавшего в их заведении слесаря. Внезапно она заметила нечто такое, отчего она даже шлепнула ладонями по столу и вскочила со стула.

— О господи!

— Что такое? — тотчас спросил ее незримый собеседник.

— Ничего. — Черт, она забыла, что еще не положила трубку. Она тотчас попыталась придумать какую-нибудь отговорку. — Просто увидела паука. И вообще, мне нужно идти, — сказала она и положила трубку. Несколько секунд она стояла, пытаясь отдышаться. Голова шла кругом, а перед глазами плыли четыре буквы — те самые, что огрели ее, словно кузнечный молот. Нет, этого быть не может, подумала она. Но ведь, значит, все-таки может? Ей был известен лишь один мужчина по имени Хьюго.

В ожидании того, кто мог ответить на ее вопросы, она расхаживала позади стула. Прежде всего ей хотелось знать, почему Хьюго оказался в списке у Даниэль, который она вела в маленьком черном блокноте, и как он туда попал. Амарок не добавил к присланному списку никаких цифр. По всей видимости, не придавал им особого значения.

Но Эвелин было интересно знать, добавила Даниэль к имени Хьюго длину его члена или нет. Если нет, то, возможно, она не спала со всеми мужчинами из блокнота, а лишь вела список тех, с кем хотелось бы переспать, или же тех, что подкатывали к ней в кафетерии. Может даже, они демонстрировали ей свое мужское достоинство.

Потому что она никак не могла заниматься сексом с Хьюго. Равно как ни с кем из заключенных, чьи имена тоже значились в списке. Если только не…

Эвелин было крайне неприятно это «если только не…». Чему способствовало наличие в блокноте имен надзирателей, Дина Сноудена и Стива Дугалла. Не исключено, что у них имелась некая договоренность с Даниэль. Например, они разрешали ей заниматься сексом с заключенными, а деньги, которые получали за это, делили между собой.

Эвелин была наслышана, что заключенные подкупали надзирателей, чтобы разжиться сотовыми телефонами, сигаретами и даже наркотиками. В других тюрьмах такое случалось сплошь и рядом. Могло случиться и здесь. И если заключенные подкупали надзирателей ради телефонов и сигарет, то что мешает им подкупить стражей порядка ради секса. Но разумеется, только не с работницами тюрьмы. Тем более такой тюрьмы. Эвелин хорошо знала своих коллег и симпатизировала большинству — за исключением Тима.

Впрочем, наличие в списке имени Хьюго было не единственной причиной, почему она хотела поговорить с ним. Он отчаянно предупреждал ее о том, что должно случиться что-то нехорошее. И оно случилось. Кроме того, он опасался, что надзирателям станет известно то, что он хотел ей сказать. Теперь ей было понятно почему. В тюрьмах не любят стукачей.

Вздохнув, она повернулась и села на стул. Раньше она была уверена, что Джаспер вернулся. Хьюго тоже сказал, что Лоррейн погибла из-за нее. Мол, убийца выбрал ее потому, что Эвелин любила ее. Она с легкостью приняла эту версию, потому что та отвечала всем ее страхам и сомнениям. Но ведь Хьюго мог это просто придумать, с тем чтобы ее напугать. Мужчины, которых она изучала, были готовы сказать что угодно, лишь бы ее смутить или напугать. Ну хорошо, а чем она объяснит подброшенную ей в постель отрубленную руку?

Когда надзиратель привел к ней Хьюго, на губах последнего играла язвительная улыбка.

— Ага, теперь вы готовы меня выслушать, — сказал он и самодовольно ухмыльнулся.

Дверь закрылась, щелкнул замок, и Эвелин заняла свое место за столом по другую сторону прозрачной перегородки.

— Вы хотите начать наш разговор с выпадов в мой адрес?

— Почему бы нет? Мы ведь не друзья.

Таких слов она от него не ожидала. Раньше он всегда выказывал желание к сотрудничеству.

— А мне казалось, что мы друзья. Что заставило вас изменить мнение?

Хьюго молчал. Когда он пытался защитить ее, она отвергла его помощь, и вот теперь он наказывал ее за это.

— Как вы сегодня себя чувствуете? — спросила она, пытаясь найти нейтральную тему. — Уже лучше?

— Великолепно. С какой стати мне чувствовать себя плохо? — ответил он, как будто их последняя встреча ничуть его не расстроила.

— Из-за Лоррейн, — напомнила она ему.

— А, это!.. — Он пожал плечами. — С какой стати мне переживать, что ее убили. Эта глупая сучка ничего для меня не значила.

Эвелин стиснула зубы. Хьюго удалось поставить ее в невыгодное положение, и теперь он откровенно этим пользовался. С трудом верилось, что когда-то он ей нравился. Она сделала вид, будто его слова не задели ее, для чего пришлось взглянуть на ситуацию объективно. Это был очередной пример того, что она уже заметила, читая интервью с Тедом Банди. Как и Тед и другие психопаты, Хьюго, похоже, не запоминал сказанного им же всего несколько минут назад и часто противоречил самому себе. Большинство людей не замечали этих на первый взгляд ничего не значащих оговорок, возможно, потому, что нечасто общались с психопатами, а значит, не видели такой связи. Для нее же это было очевидное доказательство того, что мозг психопата работает не так, как мозг обычного человека. Хотя за речь обычно отвечало правое полушарие, у психопатов за речь отвечали оба — и правое, и левое. Нет, конечно, психопаты были в этом не одиноки. Это же касалось заик и страдающих дислексией. Но участие обоих полушарий хотя бы отчасти объясняло то, почему речевое поведение Хьюго было столь противоречивым.

— Хочу у вас что-то спросить, — сказала она.

— О чем?..

— О Даниэль Коннолли.

На его физиономии, словно у Чеширского кота, появилась довольная ухмылка.

— Приятная девушка. Гораздо приятнее вас.

— Приятная в каком смысле?

— Она… не задирает нос.

— Признайтесь Хьюго, у вас был с ней секс?

Брови Хьюго поползли вверх.

— Это каким же образом? Сами знаете, какие здесь правила, — ответил он, хотя ухмылка никуда не пропала, а сами слова прозвучали неубедительно.

— Вы могли договориться с кем-то из надзирателей.

— Не знаю, о чем вы. Кстати, они предпочитают, когда их называют офицерами исправительного учреждения. Уж кому как не вам, такой строгой и правильной, это знать.

Эвелин нарочно употребила слово из лексикона заключенных в надежде расположить его к себе.

— Так вы мне не скажете?

— Что именно?

— Как вы попали в список, который вела Даниэль?

— Понятия не имею, о чем вы, — презрительно процедил он. — Я хотел вам помочь, но вы отказались меня выслушать.

— А теперь вы отказываетесь мне помочь.

Хьюго молча мотнул головой в сторону камеры видеонаблюдения. Он что, намекает, что ничего ей не скажет, пока их разговор слушают другие?

— Произошло еще одно убийство, — сказала она.

— Вот как? — Он выпрямился. — О нем пока ничего не слышно. Почему все молчат?

Эвелин показалось, что он и впрямь не в курсе. С другой стороны, психопаты мастера лгать, так что полагаться на его реакцию не стоит.

— Пока это держится в тайне.

Хьюго впился в нее глазами.

— И что это?

— Жертва еще не опознана.

— Но она имеет к вам отношение.

— Она? Откуда вам известен ее пол? — Неужели он знает, что это Даниэль?

— Нетрудно догадаться.

— Хорошо. Но почему это второе убийство должно иметь ко мне какое-то отношение?

— Потому, — в голосе Хьюго появились снисхожительные нотки, — что иначе это не имело бы смысла. Он вас ненавидит.

— Кто он, Хьюго? — спросила Эвелин, поерзав на стуле.

— Джаспер, кто же еще.

— И… откуда вам это известно?

Он встал и отодвинул стул.

— Хотел бы я вам сказать. Но…

— Но… — подсказала она.

— Вы слишком напуганы. Но если ничего не изменится, умрут еще больше людей, и их смерть тоже будет на вашей совести.

Ей тотчас вспомнились изуродованные, разлагающиеся тела ее подруг. С тех пор она ни с кем не заводила близкую дружбу. Ей было страшно вновь потерять близких ей людей. Ее сердце этого просто не выдержит. Джаспер убил их лишь потому, что они были дороги ей. И он по-прежнему бродит где-то поблизости.

Она сошлась с Лоррейн, и вот теперь Лоррейн тоже убита. На эту связь трудно закрыть глаза. А подброшенная ей в постель рука? Разве это не знак того, что Джаспер вернулся, даже если они и нашли этот маленький черный блокнот Даниэль?

— Только не перекладывайте вину за случившееся на меня, — сказала она.

— Я ничего перекладываю. Если вы ее чувствуете, значит, так и есть.

Эвелин покачала головой. Он все еще пытался заманить ее на свою половину комнату. Нет, она не клюнет на этот крючок. Она ведь сказала Фицпатрику, что отлично осознает риск. С другой стороны, Фицпатрик не знал, что, возможно, имеет место вопиющее нарушение внутренних правил.

Как вдруг Хьюго сказал нечто такое, отчего у нее екнуло сердце.

— Возможно, третьей жертвой будет не женщина, — изрек он, — а тот смазливый коп, с которым вы проводили время.

Амарок! Но откуда ему про него знать?

Эвелин разинула рот, не зная, что на это ответить. Убить Амарока не так-то легко. Он не только большой и сильный, но и отлично владеет оружием. Впрочем, говорить это вслух она не стала — не хотела, чтобы ее слова были истолкованы как вызов. Зачем привлекать к Амароку внимание Джаспера или кто там на самом деле убийца? Потому что в неблагоприятный момент убить или хотя бы ранить можно кого угодно.

— Посмотрите на свое лицо. — Хьюго рассмеялся, как будто она только что рассказала ему смешнейшую шутку. — Оно у вас бледное как полотно. Ага, значит, вас это расстроило бы. Этот коп что-то для вас значит. Потерять его — это все равно что найти убитыми ваших лучших подружек. Тем более что вдруг он даже ближе к вам, чем они? — Хьюго понизил голос и подался вперед. — Вы с ним трахаетесь?

В эти мгновения Эвелин ненавидела его почти так же, как Джаспера.

— Что вы можете рассказать мне про эти убийства? — спросила она.

Он даже глазом не моргнул.

— Вы будете в шоке — но это также может спасти вам жизнь. Вы уверены, что хотите услышать подробности?

Одежда стала липнуть к ней, хотя в помещении было довольно прохладно.

— Вы понимаете, что наш разговор записывается?

— Еще бы! Я как та обезьяна в зоопарке, на которую все пялят глаза. — Он осклабился. — Когда я вернусь к себе в камеру, они увидят, как я дрочу, представляя, что трахаю вас. Но пока никто не слышит, что я говорю, никто этого не узнает.

— О чем именно? — скажет ли он ей, спал он или нет с Даниэль? Как там получилось, что в проклятом блокноте так много имен и заключенных, и надзирателей?

— Подойди ко мне, и узнаешь.

Он ничего ей не скажет, пока его записывают на пленку. Но насколько ей нужна эта информация? Как далеко она готова зайти для того, чтобы никто больше не пострадал, в том числе красавчик-сержант, с которым ей так хотелось заняться любовью? Готова ли она ради этого рисковать собственной жизнью? Поставит ли она под удар других, если откажется подойти к Хьюго, чтобы он шепнул ей на ухо кое-какие подробности?

— Ага, вижу, вы задумались, — произнес он.

Если думать слишком долго, она вряд ли решится. Ей было страшно. Еще как страшно. Но если она может спасти чью-то жизнь, особенно жизнь Амарока… Собрав в кулак нервы и взяв блокнот, она встала со стула.

— Только троньте меня хоть пальцем, и охранники ворвутся сюда в ту же секунду.

Он развели руками.

— У меня и в мыслях такого нет.

Она ему не поверила. Но в большинстве тюрем психологи и психиатры, работая с заключенным, были отделены от них лишь письменным столом. Разумеется, в этой тюрьме для перегородки из плексигласа имелись свои причины. Но пойди что-то не так, помощь в любом случае подоспеет в считаные секунды.

Ей оставалось лишь надеяться, что «считаных секунд» хватит на то, чтобы услышать от него хотя бы подтверждение тому, что Даниэль действительно спала со всеми мужчинами в ее блокноте.

Цокая по бетонному полу каблуками, Эвелин перешла на его сторону камеры. Предостережение Фицпатрика сиреной звучало в ее мозгу, но было бессильно ее остановить. У ее коллеги никто не убивал лучших друзей. Да и сейчас их у него почти нет и ему не о ком переживать. И даже будь они у него, Эвелин сомневалась, что он стал бы рисковать ради них жизнью. Да, она сознательно подставляла себя под удар, но вдруг Хьюго и вправду сообщит ей что-то такое, что поможет им поймать Джаспера — или кто бы ни был этот убийца?

На ее счастье, в комнате наблюдения сегодня дежурил не Гленн Уиткомб, а Эмилио Куш. Увидев, что она идет по коридору, он высунул голову и спросил:

— Мне войти с вами?

— Нет.

Войди она не одна, и Хьюго не скажет ни слова. Он дал это ясно понять. Тем более какой смысл входить к нему в сопровождении офицера охраны?

— На вашем месте я бы не стал ему доверять, — предупредил ее Куш.

Интересно, он это искренне? Или же его больше беспокоит то, что она может узнать нечто такое, что будет стоить ему работы? Его не было в списке Даниэль, но это еще не значит, что он никак не связан с тем, что происходит в стенах ее заведения. Что, если он спросил ее лишь затем, чтобы она ничего не узнала, потому что его жена и дети догадливее, чем у других?

— Таково мое решение, — сказала она.

— Боюсь, доктор Фицпатрик его не одобрит.

Разумеется, нет. До него дойдет, что она в очередной раз нарушила протокол, и они вновь поспорят. Но если не воспользоваться этим шансом, кто знает, не будет ли она потом кусать локти? И если она не выполнит того, что задалась целью выполнить, если позволит Джасперу или кому-то другому одержать победу, какая разница, останется она жива или нет?

— Фицпатрик мне не начальник, — сказала она Кушу. — Но вы на всякий случай стойте за дверью.

— Можете не сомневаться, — кивнул Куш.

— Со мной все будет в порядке. — Она понятия не имела, так это или нет. Но Хьюго крепко подцепил ее на свой крючок. Что же он ей скажет? Будет ли от его слов какая-то польза?

Она по рации попросила другого охранника, наблюдавшего за Хьюго, отомкнуть комнату для допросов номер 4.

— Вас понял, — ответил он и показал ей сквозь пуленепробиваемое стекло два больших пальца. Раздалось знакомое гудение электропровода, затем металлический лязг, и дверь откатилась в сторону.

Восторг, написанный на физиономии Хьюго, когда она шагнула в камеру, заставил ее тотчас замереть на месте. Внезапно она прониклась уверенностью, что он ее просто перехитрил и она угодила в его западню. Только спокойно, приказала она себе и заставила себя сделать следующий шаг. Ее вела вперед надежда — возможно, тщетная, — что она узнает то, что ей так необходимо узнать.

13

Возьмите свои самые страшные кошмары и добавьте к ним мое лицо.

Томми Линн Селлс, серийный убийца

Он тотчас набросился на нее. Эвелин успела поднять руки, защищая шею, но он даже не пытался ее душить. Схватив ее за плечи, он толкнул ее и вдавил в стену. Навалившись на нее всем своим телом, он наклонился над ней и впился ей в губы горячим и жадным поцелуем.

Эвелин замотала головой, чтобы его язык не проник ей в рот. Но его жадный, влажный рот был как будто повсюду. В следующую секунду дверь распахнулась и гулко раздались шаги. Куш. Он ведь наверняка оттянет Хьюго прежде, чем тот попытается задрать ее юбку.

Между тем Хьюго уже облапал ее ягодицы. Когда же она низом живота ощутила мощную эрекцию, ей стало по-настоящему страшно. Боже, что ей делать? Она была не в силах ни сдвинуться с места, ни как-то помешать ему. Куш же был заплывший жирком увалень. Разве он справится с матерым преступником, который только тем и занимался, что накачивал в камере мышцы?

«Помоги же мне! — подумала Эвелин. — Поскорее!»

Но не успел Куш совладать с ним, как Хьюго оторвал от нее губы и прошептал ей на ухо:

— Это Фицпатрик. Он настоящий сукин сын, извращенец и садист. А еще он ненавидит вас и хочет всячески вам нагадить.

Это все, что он успел сказать прежде, чем на него обрушилась дубинка Куша. Эвелин слышала каждый глухой удар и кряхтенье обоих мужчин. Постепенно Куш загнал Хьюго в угол. Затем в комнату подоспели другие охранники и, набросившись на Хьюго, принялись его скручивать.

Кто-то помог Эвелин подняться на ноги. Она даже не заметила, как рухнула на пол. Она последними словами ругала себя за то, что позволила такому случиться, ругала за свою наивность и доверчивость, за то, что поддалась отчаянной надежде.

Охранник, поставивший ее на ноги, Пол Брэмбл — слава богу, его имени не было в списке Даниэль, — попытался вывести ее в коридор, но она заупиралась.

— Прекратите! — выкрикнула она, задыхаясь. — Скажите им, чтобы они прекратили!

Брэмбл оглянулся через плечо на остальных.

— Ну, давайте же! — крикнула она.

Брэбмл нехотя велел им отпустить Хьюго. Эвелин понимала: охранники пытаются ее защищать. Они убеждены, что Хьюго должен по всей строгости ответить за свои действия. Ей же не хотелось, чтобы в своем старании они заходили слишком далеко. Когда Куш обернулся к ней, выражение его лица лишь подтвердило ее догадку. Впрочем, как и его слова:

— Пусть это послужит этому ублюдку уроком.

Эвелин покачала головой.

— Нет, с него хватит. Проверьте, нужна ли ему медицинская помощь, и отведите в камеру.

— Оно того стоило.

Хотя он согнулся пополам, а из носа и рта у него бежала кровь, Хьюго продолжал хохотать. Он был явно горд собой.

— На вкус сущая конфетка! Буду еще несколько недель дрочить, вспоминая эти секунды!

Ощущая себя самой большой дурой в мире, Эвелин расправила юбку. И как только она клюнула на его удочку? Ведь ее же предупреждали!

— Больше я с тобой встречаться не буду, — сказала она Хьюго. — Я передам тебя другому психологу.

Ей казалось, что он и сам уже это понял и смирился, но не тут-то было. Его лицо тотчас приняло оскорбленное выражение.

— Погоди! Это почему? — морщась от боли, он выпрямился. — Я сдержал свое слово. Я не сделал тебе больно. Подумаешь, всего один поцелуй! Что значит всего один поцелуй для парня, которому до конца его дней сидеть за решеткой? Невелика цена, чтобы узнать правду, не так ли?

Эвелин тыльной стороны ладони стерла со щеки его слюну.

— Ты думаешь, я тебе поверила?

— Ты должна поверить! — крикнул он. — Я пытаюсь тебе помочь. Это был Джаспер, как я и сказал. Клянусь господом богом!

Он сказал «Джаспер»? Эвелин закатила глаза.

— Уведите его отсюда, — распорядилась она.

Охранники выволокли Хьюго в коридор. Но молчать он не собирался.

— Погоди! — кричал он. — Вскоре сама увидишь!

* * *

Эвелин сидела в ванне Амарока, подставив спину струям горячей воды. Над ней находилась полочка с туалетными принадлежностями — бритвой, кремом для бритья и зеркалом. Здесь, в ванной, Амароком пахло сильнее, чем в остальном доме, и этот запах утешал ее и успокаивал.

Мрачно положив подбородок на колени, она наблюдала, как вода стекает в сливное отверстие. Она уже слишком долго сидит в ванне, пора вылезать. Хватит понапрасну тратить горячую воду. Увы, она не могла заставить себя покинуть пределы ванной комнаты. После случая с Хьюго у нее произошла короткая стычка с Фицпатриком. Затем каким-то образом она смогла самостоятельно выйти из тюрьмы, приехала домой к Амароку и даже открыла дверь ключом, который он ей дал. Но стоило ей оказаться в стенах его дома — слава богу, одной, так как он еще не пришел с работы, — как от ее самообладания ничего не осталось.

Она раз за разом намыливалась, как будто это могло помочь ей смыть с кожи следы прикосновений Хьюго и особенно воспоминания о его омерзительном поцелуе. Увы, сколько бы раз она ни смывала с себя мыльную пену, ей не становилось лучше, она не чувствовала себя чище.

Проклятье! Проклятье! Проклятье!

Что забыла девушка из хорошей бостонской семьи, да еще со степенью по психиатрии, в заснеженной Аляске? Зачем тратит свое время на мужчин, которые в лучшем случае безразличны к ней, а в худшем готовы изнасиловать ее и убить, причем самым садистским образом? Каких успехов она надеется добиться, работая с «неизлечимыми»? Неужели она думает, что способна тем самым кого-то спасти?

Получалось же с точностью до наоборот. Она чувствовала себя виноватой в смерти Лоррейн, да и Даниэль тоже, пусть даже лишь потому, что Ганноверский дом возник здесь ее стараниями. Не сражайся она так яростно и публично, не начни она свою войну против тех, кто начисто лишен совести, делай она свое дело тихо и незаметно — и ничего бы не произошло. Хотя кто знает?

Закрыв глаза, Эвелин подставила лицо под капли воды. Хватит корить себя! Живо прекрати! Она создала лишь Ганноверский дом, а не монстров, которые теперь в нем обитали. Кто-то ведь должен решать проблему психопатии!

Раздался стук в дверь.

— Эвелин! С тобой все в порядке?

Черт. Вернулся Амарок, она же была не готова к встрече с ним.

— Да! — Черт побери эту гнусавинку в ее голосе, выдававшую ее с головой. Он поймет, что она плакала. — Все в порядке.

— Я слышал, что случилось в Ганноверском доме.

Хотя она и надеялась, что он не станет ее отчитывать, сочувствие было еще хуже. Критика заставит ее занять оборонительные позиции. Сочувствие же чревато тем, что она вновь расплачется.

— От кого ты это узнал?

— От Фицпатрика. Я приехал, чтобы поговорить с работниками столовой, которые последними видели Лоррейн, и, выходя оттуда, столкнулся с ним. Он сказал, что на тебя напали.

Интересно, сказал ли он, что причиной всему ее неспособность помешать другим играть на ее эмоциях? Она как наяву услышала, как Хьюго прошептал ей на ухо: «Это Фицпатрик. Он настоящий сукин сын, извращенец и садист».

Ей было понятно, откуда у Хьюго такое мнение. Фицпатрик изучал боль и ее влияние на психопатов. Неужели Хьюго и впрямь надеялся, что она поверит ему, что Лоррейн убил Фицпатрик? Боже, она рисковала своей жизнью, своим душевным спокойствием, чтобы услышать очередную ложь больного ума.

— Я сама виновата, — призналась она.

Амарок не стал с ней спорить.

— Одного не могу понять — зачем? Зачем тебе понадобилось рисковать собой?

Она не стала объяснять этого Фицпатрику, но сейчас она в доме Амарока и потому считала себя обязанной ответить на его вопрос.

— Наши беседы записываются. Понятное дело, он не мог сообщить мне, как он попал в список к Даниэль. Он мог сделать это лишь с глазу на глаз. А еще он утверждал, что располагает информацией об убийствах.

Амарок никак не отреагировал на ее слова. Возникла гнетущая пауза.

— Он сказал тебе что-то важное? — спросил он наконец.

— Нет.

— Уверен, почти каждый из этих типов готов утверждать что угодно, лишь бы только положить на тебя свои лапы.

Разница в том, что со стороны Хьюго это не было лишь обещанием информации. Он намекнул, что Амароку тоже грозит опасность. Она же потеряла слишком многих близких людей, и ей была нестерпима сама мысль о том, что кто-то готов покуситься на жизнь мужчины, к которому она спустя столько лет ощутила влечение.

— Ты должен быть осторожен, — сказала она ему.

— Не понял?

— Джаспер. Если он здесь, если это он, то он… убивает тех, кто мне близок.

— Эвелин, я могу отлично позаботиться о себе, — сказал он. — Мне никто ничего не сделает.

Он явно не понимал, что представляет собой Джаспер.

— Я лишь сказала, если это Джаспер, а он думает… вдруг он подумает, что между нами что-то есть… пусть всего лишь близкая дружба… он может…

— Если тебя беспокоит именно это, можешь не переживать. Со мной все будет в порядке.

— Но ведь если бы не я, тебе бы ничего не грозило. Мне не следовало приезжать в Хиллтоп. Ты был прав.

— Ты бы все равно построила свой Ганноверский дом — не здесь, так в другом месте. Ты думаешь, ситуация была бы лучше где-нибудь в Техасе… или в Вайоминге?

В воду ванны капнула слеза.

— По крайней мере там было бы теплее.

А еще тамошние полицейские наверняка были бы более опытными. Правда, последнее она не сказала вслух.

— Ничего, ты привыкнешь к холоду, — отозвался — Амарок.

Неужели? Она услышала, как он вздохнул там, за дверью.

— Я не хотел этой борьбы, — сказал он ей. — Но раз уж Ганноверский дом здесь, ничего не поделать. Сожалениями делу не поможешь. А этот ублюдок меня разозлил. Я обязательно поймаю его, чего бы мне это ни стоило.

Как же ей хотелось в это верить! Но увы. Даже куда более опытные детективы потерпели неудачу, по крайней мере в том, что касалось Джаспера. Почему у Амарока все должно получиться?

— А что сказал Кит?

— Ничего. Он знает, кто ты, но он едва говорит. Нес какую-то околесицу, хотя я расслышал слово «кот».

— Это Зигмунд. Он влюбился в него буквально с самого первого дня, когда я переехала сюда. А еще у него есть привычка заходить ко мне в гараж, когда я выгружаю покупки. Он несколько раз заставал меня врасплох. При этом твердит лишь «котик, котик» — до тех пор, пока я не вынесу ему кота.

— Ничего, что Зигмунд поживет несколько дней у Пенни? Или его стоит забрать сюда?

— Мне казалось, Макита будет против.

— Их можно запереть в разных комнатах. А кот… вдруг он тебе нужен?

— Нет. Мне кажется, что пока ему лучше побыть от меня подальше. Не уверена, что могу его защитить. Если же с ним что-то случится, я этого никогда себе не прощу.

— Верно. — Он вновь на мгновение умолк. — Эвелин, мы поймаем этого типа. Может, мне и далеко до городского копа, в чьем распоряжении целый взвод судмедэкспертов, Да что там! У меня даже нет места преступления, куда бы я мог их вызвать. Но этот гад действует на моей территории. И никто не знает ее лучше, чем я.

Хотя из-за двери он не мог ее видеть, она все равно покачала головой.

— Хочу в это верить, но… ты понятия не имеешь, что такое психопат, особенно такой, как Джаспер.

— Может, я и не проводил исследований, какие проводила ты, но опасный тип есть опасный тип. Это все, что мне нужно знать. С остальным ты мне поможешь. Выходи, давай ужинать. Я принес еду.

— Сейчас, — отозвалась Эвелин, однако не смогла заставить себя даже пошевелиться.

Амарок вернулся через несколько минут.

— Эвелин, вода по-прежнему бежит.

Она должна извиниться. С ее стороны некрасиво злоупотреблять его гостеприимством. У него только одна ванная комната. Вдруг ему нужно в туалет?

— Как я понимаю, ты не намерена выходить? — сказал он, прежде чем она нашлась с ответом.

— Я… пытаюсь, — выдавила она из себя, надеясь, что ее всхлипы неотличимы от бульканья воды.

— Может, сделаешь для меня одно одолжение? — произнес он после короткого молчания.

Эвелин вытерла глаза. Ей никак не удавалось унять слезы.

— Какое именно?

— Протяни руку и открой дверь, чтобы я мог к тебе попасть. Хорошо?

А вот это слишком рискованно.

— Эвелин?

Она сглотнула комок.

— Я не могу.

— Это почему же?

— Не могу дотянуться до двери.

— Неправда. Можешь.

— А еще я не хочу, чтобы ты меня видел, — призналась она.

— Я тебя уже видел голой. Пусть даже в темноте. Так ничего нового я не увижу. Обещаю, что никаких сексуальных поползновений с моей стороны не будет.

От этих слов она почувствовала себя еще глупее.

— Я хотела сказать, что не хочу, чтобы ты видел, как я плачу, — призналась она и услышала, как он усмехнулся.

— Подумаешь, красный нос! Раз плачешь, значит, тебе не все равно, что происходит. Впусти меня. Я выведу тебя оттуда. Ты сможешь поесть и пойдешь спать.

Эвелин крепко зажмурилась.

— Сомневаюсь, что я смогу съесть хотя бы кусок.

— А ты постарайся. И еще тебе нужен отдых.

«Послушайся его», — приказала она себе. Увы, ее парализовал старый, отупляющий страх. После прошлого лета Джаспер как будто ходил за ней по пятам. Что, если по ту сторону двери не Амарок, а он?

Ей не следовало сюда приезжать. Но куда еще ей было податься? К Фицпатрику? Неужели с ним ей было бы лучше? Нет, учитывая, что по приезде в Хиллтоп он убедил себя, будто она питает к нему романтические чувства, у него ей было бы крайне неловко.

— Эвелин, так ты впустишь меня или нет? — повторил вопрос Амарок. — Ну пожалуйста…

Вслед за ним заскулил Макита, как будто на пару с хозяином умолял ее прислушаться к голосу разума.

— Не могу… у меня перед глазами голова Лоррейн, отрезанная рука и Хьюго, то, как он набросился на меня…

— Ты лучше подумай о том, как открыть замок. Замок, Эвелин. Всего один щелчок — и готово.

Со всхлипом втянув в себя воздух, она кое-как поднялась, схватила полотенце, завернулась в него и повернула защелку. Не хватало ей, чтобы он стал ломиться в собственную ванную.

Дверь медленно открылась.

— Я вхожу.

Эвелин не ответила. Она застыла, прижимая к себе полотенце. С мокрых волос на пол капала вода.

— Ну так как? Мне можно войти?

Он пытался вырвать ее из лап гнетущих мыслей. Увы, она не торопилась выполнить его просьбу.

— Вот и ты.

Сделав вид, будто не замечает, что она завернута в полотенце, он, шагнув в ванную и остановившись в полуметре от нее, пристально посмотрел ей в лицо.

— Вроде никаких шишек и синяков?

— Никаких. Спасибо хотя бы за это. — Эвелин попыталась усмехнуться, но как будто подавилась собственным смехом.

— Даже как-то неловко, — призналась она и потуже завернулась в полотенце. Если честно, она ощущала себя совсем голой.

— Что именно.

— Обычно я не такая рева-корова.

Когда ей хотелось поплакать, ей не приходись волноваться о том, что ее кто-то услышит. К великой досаде ее родных, Аляска предоставила ей такую возможность. По их словам, теперь она могла еще глубже забиться в свою «пещеру».

«Тебя с головой поглотило твое увлечение этими бездушными существами, и это вряд ли тебе на пользу», — сказала ее мать всего несколько недель назад.

— Меня еще никто не вытаскивал из ванной, — призналась она Амароку.

— У нас у всех бывают свои моменты слабости, — ответил он, закрывая воду. Затем подхватил ее на руки и отнес в гостиную. Эвелин подумала, что он посадит ее за стол и заставит есть, хотя она и сказала, что не сможет проглотить даже кусочек.

Но нет. Он усадил ее на диван перед камином — вернее, усадил себе на колени.

— Что ты делаешь? — спросила она. — Ты ведь намокнешь.

— Тс-с… все хорошо. — Он прижал ее голову к своему плечу. Ее сердце было готово выскочить из груди.

— Что именно?

— Давай я подержу тебя. Вдруг тебе станет лучше.

— Нет, я не люблю, когда меня ограничивают в движениях.

— Я не ограничиваю. Я успокаиваю. Понятна разница?

Он так крепко прижал ее к себе, что ей было трудно дышать.

— Разница понятна. Просто… мне не дает покоя мысль, что стоит мне расслабиться, как ты воспользуешься мной.

— Я не сделаю тебе ничего плохого, Эвелин. Обещаю. Надеюсь, теперь ты мне поверишь?

Но тут в комнату вошел Макита, чем дал ей хороший повод сменить тему, особенно когда подошел к ней и принялся лизать на ногах пальцы.

— Ты уверена, что не хочешь есть? — спросил Амарок.

Эвелин попыталась запихнуть смерть Лоррейн, а также возможную смерть Даниэль в самые дальние уголки сознания — туда, где она пыталась похоронить все свои воспоминания о Джаспере. Увы, это плохо у нее получилось. Все эти жуткие вещи по-прежнему стояли у нее перед глазами, более того, ей казалось, что частично в этом есть и вина Амарока. Пусть ее тянет к нему, но он силен физически и привык добиваться своего. Как и Джаспер.

— Я задал тебе вопрос, — напомнил он ей.

Ах да, он спрашивал, хочет ли она есть.

— Уверена.

— Тебе холодно?

— Нет.

Больше нет. Ей была приятно ощущать себя в его объятиях. И вместе с тем ей хотелось сбросить с себя его руки. Какая-то ее часть даже мечтала вновь попробовать заняться с ним любовью. Может, и вправду стоит? Пусть это произойдет. Давно пора снести этот глупый эмоциональный барьер.

Другая же ее часть жаждала от него отгородиться. Может, даже не стоит пытаться? Страх отнимал у нее то, что доставляло радость другим. Но в том, чтобы поддерживать дистанцию, была своя логика — как и в том, чтобы уступить. Хотя Амарок наверняка не идет ни в какое сравнение с Джаспером, вдруг он окажется совсем не тем, кем казался? Такое может случиться с любым.

Даже если он окажется тем, кого она способна полюбить, сможет ли он справить с той тяжкой ношей, какую она тащит на себе по вине Джаспера?

— Ну вот ты и успокоилась. Надеюсь, ты не против? — спросил он.

— Того, что ты меня держишь?

Он постарался заглянуть ей в лицо.

— Что я тебя обнимаю.

Не совсем. Вес его рук пробудил в ней желание вырваться на свободу, победить которое ей удалось лишь благодаря тому, что она раз за разом повторяла про себя: не обращай внимания. Но минуты шли, паника начала отступать. И она поняла, что в принципе все хорошо. Пока. Амарок не слишком крепко сжимал ее, лишь пытался в дополнение к эмоциональной поддержке создать физический уют.

— Ну, так как? — спросил он.

— Нет, не против, — призналась она. Затем глубоко вздохнула и добавила: — Хочешь повторить попытку?

Он пробежал пальцами по ее влажным волосам.

— Попытку чего?

Возможно, он задумался о расследовании. Ей же не хотелось думать ни о Джаспере, ни о Лоррейн или Даниэль, ни о Фицпатрике, Хьюго и даже Ките. Обо всем том, что загнало ее под душ.

— Заняться любовью.

— Нет.

Она не ожидала столь резкого и недвусмысленного ответа.

— Даже не хочешь сделать вид?

— Я держу тебя вовсе не затем, что надеюсь, что мне повезет на этот раз.

— Что ж, я это ценю. Но если даже надеешься, я не против.

— Ответ по-прежнему «нет». Ты не готова.

Будет ли она когда-нибудь готова? Пока что не похоже. Может, ей стоить самой приложить усилия, чтобы сломать собственное сопротивление?

Может, сбросить с себя полотенце, обнять его за шею и поцеловать? Увы, она не была уверена, что тем самым заставит его передумать. У него был тяжелый день. Он устал. А еще он наверняка обвиняет ее — пусть даже чуть-чуть — в том, что теперь происходит в его жизни.

— Тебе не интересна та, что перенесла эмоциональную травму? — поддразнила она. — Это почему же?

Он расплылся в лукавой улыбке, но затем едва заметно пожал плечами.

— Я еще не вычеркнул тебя из моих планов.

— В Хиллтопе масса женщин, у которых нет моих проблем. Думаю, тебе лучше обратить внимание на них.

— Спасибо за совет, но, как мне кажется, я уже слышал его раньше.

А вот это уже явно сарказм.

— Я серьезно. Обещаю, что не стану тебе мешать, если вдруг подвернется такая возможность.

Эвелин попыталась встать, но он лишь сильнее сжал руки.

— Прекрати.

Она замерла.

— Что именно?

— Прекрати отталкивать меня.

Было ясно, что он имеет в виду нечто большее, нежели данный момент.

— Если бы ты знал, что для тебя хорошо, ты бы уже давно убежал в горы.

— Я подумывал над этим.

— И что тебя остановило?

— Я еще не готов сдаваться.

— Потому что…

Он отодвинул край полотенца и заглянул под него.

— Я слишком сильно тебя хочу. С того самого момента, как впервые увидел тебя.

На Эвелин накатилась волна разочарования.

— И теперь наверняка жалеешь об этом.

Его теплая рука легла ей на грудь.

— Ты еще прекрасней, чем я думал. И слаще — даже несмотря на свое упрямство.

Все ее тело напряглось, но только в хорошем смысле — точно так же, как тогда, когда он поцеловал ее в коридоре той ночью. Она вспомнила, как его пальцы скользнули ей межу ног, как ее тотчас пронзило удовольствие, и она попыталась сдвинуть его руку ниже. Ей хотелось вновь испытать то пьянящее чувство, которое на какой-то миг испытала в тот вечер. В ее жизни почти не было таких моментов. Может, тогда она сможет все забыть?

Эвелин на миг встретилась с ним взглядом, но Амарок намеренно отвел глаза. Затем вернул на место край полотенца и отнес ее в гостевую комнату, где оставил ее в одиночку сражаться с собственными демонами.

14

Когда этот монстр проник в мой мозг, я никогда не узнаю, но то, что он поселился там навсегда, знаю точно. Как можно исцелиться? Я бессилен его остановить, он продолжает творить свои дела, он мучает и других людей, и меня самого. Может, вы его остановите, потому что я не могу.

Деннис Линн Рейдер, серийный убийца, называвший себя СПУ — «связать, пытать, убить»

Она была в доме полицейского. Мужчина следовал за ней. Как жаль, что он не муха на потолке, тогда она точно его не заметит. Не забыл ли он чего, когда рубил на куски тела? Пропустил какую-то улику? Интересно, что известно сержанту?

Эти вопросы сводили его с ума. С другой стороны, ему нет повода волноваться. Весь город буквально стоит на ушах.

Вряд ли этот коп что-то знает.

Сказав себе, что ему нечего бояться, особенно со стороны копа, который за свою жизнь не расследовал ни одного убийства, он глубоко вздохнул. Амароку его никогда не перехитрить. Похоже, он слишком увлечен Эвелин, чтобы думать о чем-то другом, кроме как трахнуть ее. А вот то, что она увлечется молодым полицейским, — этого он никак не ожидал. И это сильно ему не нравилось.

* * *

Эвелин проснулась в постели в гостевой комнате Амарока. В бесконечной аляскинской зиме, даже открыв глаза, она ничего не увидела. Солнце встанет гораздо позже — если вообще выглянет из-за туч. Но она хорошо запомнила запах чердака. У нее также не возникло вопросов на этот счет, что не давало ей покоя. Ей было слышно, как Амарок ходит по дому. Вскоре до нее донесся запах свежего кофе.

Который час? Она понятия не имела. Скорее всего, еще довольно рано. Но Эвелин на всякий случай заставила себя вылезти из постели — кто знает, вдруг она ошиблась? После вчерашнего случая ей будет нелегко показаться на работе, но с другой стороны, у нее запланированы другие беседы.

Как только Амарок накануне вечером отнес ее в постель, она надела подаренную матерью теплую пижаму, скорее похожую на большие ползунки. Выглядела она в ней по-дурацки — этакий переросток-младенец, — но переодеваться не стала. Главное, в ней тепло. Надевать же рабочую одежду ей не хотелось, пока она не примет душ.

Когда она прошаркала в кухню, Амарок оторвал глаза от стола и окинул ее пижаму презрительным взглядом.

— Ну-ну, — язвительно буркнул он.

Как хорошо, подумала Эвелин, что он ничего не сказал ни про вчерашний случай в тюрьме, ни про убийства. Вскоре им обоим предстоит столкнуться с реальностью. Уж лучше любой разговор на постороннюю тему, даже шутка в адрес ее дурацкой пижамы.

— Согласна, в ней нет ничего сексуального, зато в ней… тепло.

— Вот уж не думал, что такое носят дети старше шести лет.

Эвелин пожала плечами.

— Мне эти пижамы купила мать. Для Аляски они идеальны. А поскольку я вот уже двадцать лет как ни с кем не спала, мне вряд ли есть резон переживать, как это смотрится в глазах мужчин.

Он пристально посмотрел на нее поверх чашки кофе. Его тарелка была пуста, но рядом с его локтем стояла коробка с пшеничными хлопьями.

— На тот случай, если ты не помнишь моей позиции по этому поводу, я все еще надеюсь подвести под этими двадцатью годами черту.

Эвелин подошла к кофейнику и налила себе кофе.

— Если я правильно помню, вчера вечером у тебя был такой шанс. Я сама предложила его тебе.

Забросив руку за спинку стула, он съехал ниже и вытянул свои длинные ноги.

— Почему я должен зависеть от того, что ты чувствовала?

— Иногда есть смысл воспользоваться тем, что вам предлагают.

— Не обязательно. — Он сложил на груди руки. — Я пойму, когда наступит правильный момент.

Его ответ стал для нее неожиданностью.

— Вот как? И каким же образом? — Лично она сомневалась в том, что такой момент наступит.

Его взгляд скользнул по ее груди, а в следующий миг на губах его заиграла лукавая улыбка.

— Когда ты будешь стонать и, умоляя, шептать мое имя, так и быть, может, я подумаю.

Ей тотчас захотелось усесться ему на колени, но она сдержалась.

— Таков твой план? Ты хочешь довести меня до безумия? Чтобы я, сгорая от страсти, умоляла тебя?

— Если ты зайдешь так далеко, то, возможно, не пойдешь на попятную.

— Ты мастер на все руки. Странно, что ты не воспользовался мною прошлой ночью.

— То есть я упустил свой шанс?

— Надеюсь, ты не откажешь мне, если тебе подвернется другой.

Он изобразил равнодушие.

— То есть ты злишься, что на этот раз слово «нет» произнес я?

Эвелин добавила в кофе сливок.

— А ты до сих пор точишь на меня зуб за ту ночь?

— Я лишь надеюсь, что в следующий раз мне будет дан зеленый свет, — сказал он и взял со стола тарелку, ложку и чашку. — Я уже говорил тебе раньше, что полумеры меня не устроят. Только полноценный доступ.

Его слова возбудили ее. Ну хорошо, они займутся любовью, а что потом? Нужны ли ему стабильные отношения? Или ему просто хочется добиться недостижимого? И главное: чего хочется ей самой?

Ее взгляд скользнул на его чувственный рот.

— А ты нахальнее, чем я поначалу подумала, — сказала она.

— Проблема всех молодых мужчин, — парировал он.

— Не хватает упорства? — пошутила она.

Он рассмеялся, ополоснул тарелки, поставил их в посудомоечную машину и вынул из шкафа чистую тарелку.

— Уж поверь, я смогу тебя завести.

— А если нет? — спросила она, уже со всей серьезностью. — Что, если у нас будет секс, но я не смогу… ну ты сам знаешь. Ты ведь не примешь это на свой счет?

— Возможно, не с первой попытки, но результат я тебе обещаю. — Он предложил ей тарелку. — Мюсли?

Его терпение ей нравилось не меньше, чем его уверенность. В его присутствии она чувствовала себя нормальной женщиной.

— Спасибо. Не надо. Обойдусь чашкой кофе. Кстати, который час?

— Почти шесть. — Он вернул на место тарелку.

— И ты уже собрался на работу?

— Уже? Хорошо, что меня не подняли телефонным звонком среди ночи. Что дает основания надеяться, что у меня будет шанс покончить с этим кошмаром прежде, чем произойдет что-то еще.

— Согласна. Это было бы здорово, — Эвелин отхлебнула кофе. — Ты получил разрешения обратиться за помощью в ФБР?

— Да.

— Ты до них дозвонился? Они пришлют тебе кого-нибудь в помощь?

— Мы поговорили, но пока они остаются в стороне. — Пока.

— Это из-за погоды?

— Они не уверены, что мы имеем дело с серийным убийцей. И потому не спешат разбрасываться драгоценными ресурсами. Вдруг версия о серийном убийце не подтвердится?

— И что ты думаешь по этому поводу?

— Их точка зрения мне понятна.

— По их мнению…

— Это может быть ревнивый любовник, который в припадке ярости убил обеих женщин.

— И ты надеешься, что все так просто?

— Да.

— А если нет? Тогда ФБР подключится к расследованию?

— Они сказали, что будут следить за ситуацией и в случае чего окажут помощь.

— Не дай бог, чтобы что-то случилось.

— Полностью с тобой согласен. Кстати, какие у тебя на сегодня планы?

— Как обычно, поеду на работу. Вчера, перед тем как поговорить с Хьюго, я разговаривала со старшим надзирателем. Он начинает внутреннее расследование по тем коллегам, чьи имена значатся в блокноте у Даниэль. Вдруг всплывет что-то для нас полезное?

— Скажи ему, чтобы он не слишком это афишировал. Вдруг один из этих парней — убийца Даниэль. Я же не хочу, чтобы что-то помешало моему расследованию.

— Я так ему и сказала.

— Отлично. Скажи, а этот Хьюго… он пролил хотя бы лучик света на то, как ему удалось перепихнуться с Даниэль?

— Я даже не успела спросить его об этом. Но мы точно знаем, что у него был с ней секс?

— Рядом с его именем стоят цифры — как и рядом с остальными. Кстати, это восемь дюймов, если тебе интересно. Смайлик рядом с ними дает мне все основания полагать, что Даниэль осталась довольна.

— О господи, — Эвелин потерла глаза. — Только потому, что он психопат, это еще не значит, что природа обделила его гениталии размерами.

— Возможно, эта корреляция станет предметом нового исследования?

— Надеюсь, ты бы не хотел, чтобы я установила такую корреляцию? — усмехнулась Эвелин. — Хотя в ту ночь у меня и не было с собой линейки, но мне показалось, что тебя она тоже не обделила.

— Смотрю, воспоминания о той ночи не слишком пугают тебя, — рассмеялся Амарок.

— Нет.

Он шагнул к ней ближе и положил руки ей на плечи.

— То есть ты выбросила из головы, как он напал на тебя, и переживешь этот день?

Она тотчас вспомнила те несколько жутких секунд, когда Хьюго набросился на нее.

— Вообще-то он не нападал на меня… вернее, и да и нет.

Амарок подошел к плите, чтобы налить себе еще кофе, и встал с чашкой в руке, опершись бедром о стол.

— Это как понимать — и да, и нет?

Теперь, когда у нее была возможность поразмышлять над тем, что произошло, ей стало понятно: все было бы совсем не так, задумай Хьюго и впрямь что-то с ней сделать.

— Теперь я склонна думать, что с его стороны это была лишь уловка, чтобы поцеловать меня. Заключенные месяцами, а то и годами обходятся без женщины, хотя, если информация в блокноте Даниэль верна, для Хьюго период воздержания был коротким.

И не только для него одного.

— А по-моему, он попытался бы взять все, что только мог, — возразил Амарок. — А поскольку ты начальница, он наверняка был склонен предаваться фантазиям о тебе.

— Вообще-то полицейские тоже, — заметила она.

Амарок поднял чашку с кофе.

— Мы делаем это без расчета на вознаграждение.

Интересно, подумала Эвелин, что было бы, если бы он сейчас подошел к ней и поцеловал? Наверно, ей понравилось бы.

— По крайней мере не все твои поклонники заключенные, — сказала она. — Трудно принимать комплименты от изголодавшихся мужчин. Но вернемся к тому, что я говорила. В действиях Хьюго не прослеживается намерения меня убить. Он не ударил меня, не применял физической силы больше, чем то было нужно, чтобы прижать меня к стене, не пытался меня душить. Или изнасиловать. Ничего подобного.

— То есть лишь поцеловал и полапал. Может, на большее у него просто не было времени?

— Он вполне мог успеть сделать что-то похуже. — Эвелин перенесла чашку с кофе на стол в надежде, что это поможет ей выбросить из головы мысли о том, а не поцеловать ли ей Амарока. — В Сан-Квентине у него было столько же времени, но меня тогда отвезли в больницу. Что дает основания утверждать, что в этот раз все было не так. Сомневаюсь, что я подвергала себя реальной опасности. Правда, учитывая мою реакцию, теперь мне даже стыдно в этом признаться.

— Любая на твоем месте отреагировала бы точно так же, — возразил он.

— Возможно. Но он не был на меня зол, не пинал, не душил. Он лишь поцеловал меня и прижал к стене. После чего сказал, что наш убийца — Фицпатрик.

— Фицпатрик? — Амарок шагнул к столу.

— Ты можешь в это поверить?

— Это как сказать. По какой такой причине Хьюго Эвански назвал именно его?

Эвелин пожала плечами.

— Фицпатрик самая важная фигура в Ганноверском — доме.

— Помимо тебя.

— Да, помимо меня, — поправилась она.

— Может, Хьюго его ненавидит?

— Я бы не удивилась. Его ненавидят почти все. Его подход еще более спорен, чем мой, и некоторые его эксперименты… неприятны.

— В смысле?

— Он любит изучать реакцию психопатов — или отсутствие таковой — на боль.

Губы Амарока собрались в хмурую линию.

— Эксперименты с электрошоком?

— И это тоже. Недавно через них прошел Хьюго. Судя по тому, что он говорит про Фицпатрика, они встречались с ним почти каждый день.

— Заключенных заставляют участвовать в экспериментах?

— Разумеется, нет. Скорее их заманивают. Большинство выражают готовность при первой же возможности, ибо это единственный способ получить то, что им нужно.

— И каково вознаграждение?

— По-разному. Дополнительная прогулка, книги, марки, киносеансы, вторая порция десерта, сигареты.

— На что рассчитывает Эвански, оговаривая Фицпатрика?

Эвелин мучил тот же самый вопрос.

— Понятия не имею. Скорее всего, ему просто скучно и он пытается внести в свою жизнь разнообразие. Те, кого я изучаю, наговорят вам что угодно, несут самую несусветную околесицу. Обычно эти истории призваны представить их в благоприятном свете. Думаю, эти же мотивы двигали и Хьюго.

— Это как понимать?

— Он представил себя в качестве моего спасителя и защитника, как будто он больше других знает о тех, кто задумал меня уничтожить.

В ответ на ее слова Амарок задумчиво потер подбородок.

— А что известно Фицпатрику про Джаспера? — спросил он.

От его слов ей стало слегка не по себе.

— Он в курсе его склонности придавать жертвам эротические позы, если ты это имеешь в виду.

— Потому что…

— Потому что мы обсуждали мой случай.

— В мельчайших подробностях?

Эвелин задумалась о разговорах, которые они вели за последние пять лет. Как они долгими часами обсуждали поведение Джаспера, повлекшее за собой первое нападение. Как вместе гадали, что привело его на Аляску прошлым летом, долго ли он сможет прятаться и попытается ли он снова убить ее.

— Да.

Похоже, ее ответ ему не понравился.

— Меня ты почему-то не стала посвящать в подробности. Отказалась дать мне ознакомиться с твоим делом.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты узнал все, что тогда случилось.

— Это почему?

Она стыдливо отвернулась.

— Потому что я хочу спать с тобой.

Когда она обернулась, то увидела на его лице голодное выражение — слегка расширенные зрачки говорили о том, что ему хочется того же. Нет, он не сделал даже попытки приблизиться к ней, однако, когда заговорил, в его голосе ей послышалось понимание.

— Это что-то меняет?

— Я не хочу тащить все это вслед за собою в постель.

— По крайней мере ты смотришь на это серьезно, — сказал Амарок и решительно кивнул. — Что вселяет надежду.

— Что такое «это»?

— Мы.

Но что значит это «мы»? Эвелин не рискнула спрашивать. Ни он, ни она не были готовы ответить на этот вопрос.

— Итак… вернемся к Фицпатрику. Независимо от того, что сказал Хьюго или кто-то другой, он может быть убийцей?

— Нет.

Амарок засунул руки в тяжелую куртку, висевшую на крючке рядом с дверью.

— Но разве в свое время ты не сказала бы то же самое про Джаспера?

15

Мне просто нравилось убивать. Я хотел убивать.

Тед Банди, серийный убийца, насильник, похититель и некрофил

Эвелин приехала на работу первой — до своих коллег-психотерапевтов и обслуживающего персонала. Не увидев на парковке ни одной их машины, она облегченно вздохнула и поболтала с Гленном Уиткомбом, дежурившим в этот день на проходной. Они оба сильно переживали смерть Лоррейн. Эвелин была понятна его скорбь. Ему наверняка захочется излить душу, решила она. Гленн показал ей благодарственную карточку, которую Лоррейн вручила ему, когда он починил ей протекавшую крышу. Затем они предавались воспоминаниям о начальственных замашках их общей подруги по отношению к подчиненным и ее искренней заботе о них. Гленн был единственный из коллег, кого Эвелин по-настоящему понимала, так как они оба любили Лоррейн. Увы, долго задерживаться она не могла. Улыбнувшись, она поспешила к себе в кабинет, где уселась разбирать гору папок и отчетов. Она готовилась к утренним сессиям, когда к ней заглянула Пенни.

— Доброе утро, доктор Тэлбот.

Пенни уже сбросила тяжелое пальто, но одежды на ней по-прежнему было несколько слоев — водолазка, жакет, шарф, симпатичные джинсы и ботинки на меху. Было понятно, что она только что вошла с улицы, так как щеки ее раскраснелись от мороза. В руке у нее была термокружка с кофе. Пенни каждое утро приходила с ней на работу.

— Привет, Пенни. — Несмотря на занятость, Эвелин улыбнулась своей помощнице. Следом за Пенни в кабинет вошла секретарь Фицпатрика, Линда Харпер. Эвелин помахала ей рукой. Линда же даже не поздоровалась. Вид у нее был подавленный.

— Это правда? — с порога спросила она.

Эвелин заставила себя пристально посмотреть на нее.

— Что именно?

— То, что передавали вчера в новостях.

— А что в них передавали? — тотчас навострила уши Пенни.

Эвелин не смотрела новостей. Ей даже не пришло в голову включить телевизор. После случая с Хьюго не хотелось вновь оказаться в центре всеобщего внимания. Общественное порицание было частью ее нынешней ситуации, хотя и не главной. Куда страшнее для нее было потерять работу и репутацию. И все же она тотчас поняла, что имела в виду Линда.

— Да, произошло еще одно убийство.

Пенни разинула рот и впилась в нее взглядом.

— Надеюсь, это не Даниэль…

— Мы не знаем.

Двух их коллег, с которыми они разговаривали всего пару дней назад, больше не было в живых. Причем обе ушли из жизни каким-то невообразимо чудовищным образом, который просто не укладывался в голове.

— Останки еще не опознаны.

Пенни дрожащей рукой заложила за ухо прядь прямых черных волос. Эвелин же задумалась над тем, не жалеет ли она, что покинула родительский дом в Фэрбенксе, чтобы работать в тюрьме. Когда Эвелин беседовала с ней, еще до открытия Ганноверского дома, Пенни сказала ей, что решила не идти в колледж, тем более что денег на учебу у нее все равно нет. Она пыталась устроиться на работу в Анкоридже, когда ей на глаза попалось объявление Эвелин. Хотя в Анкоридже было больше развлечений для молодой девушки ее возраста, чем в маленьких городках, зато Ганноверский дом предлагал больше денег, что было для Пенни немаловажно. Да и шансы сделать какую-то карьеру тоже были существенно выше.

— Но это наверняка Даниэль. Ее никто не видел вот уже несколько дней, — с жаром заявила она.

— Дикторша также сказала, что вы нашли в своей постели часть трупа, — добавила Линда и побледнела.

Эвелин попыталась дистанцироваться от картины, тотчас всплывшей перед ее мысленным взором. Увы, слова Линды заставили ее словно наяву представить, как Зигмунд грызет бледную, мертвую руку. Ей тотчас сделалось муторно. Желчь обожгла ей горло, и она поспешила поднести ко рту руку.

Увидев это, Линда поспешила извиниться.

— Извините, я не хотела. — Она протиснулась мимо Пенни. — Представляю, каково вам было, когда вы это нашли… но нам все равно нужно знать все как есть. Думаю, это наше право.

— Согласна, — отозвалась Эвелин. — Мне очень жаль, но это правда.

От лица Пенни отлила кровь.

— Но вы же не думаете, что эти убийства как-то связаны с Хьюго?

— С Хьюго? — растерянно заморгала Эвелин.

— Он явно к вам неравнодушен.

— Пенни, Хьюго сидит за решеткой, — напомнила она. — Он никак не мог этого сделать.

Пенни прикусила нижнюю губу.

— Но ведь он же напал на вас вчера. Раньше он этого не делал.

— Откуда вам это известно? — спросила Эвелин. — От Фицпатрика?

Пенни посмотрела на Линду, но та осталась верна своему боссу.

— Он сообщил все нам, — промямлила Пенни, по-молчав.

Эвелин легко представила себе, как жуткий педант и зануда Фицпатрик рассказывает всем о ее ошибке: пусть это послужит всем вам уроком. Порой ему доставляло удовольствие доказать, что она не права, что она простая смертная и не способна тягаться с таким светилом, как он. Но быть хорошим психиатром, копом, актером, музыкантом или писателем — кем угодно, — означает в иные моменты идти на риск. И будь у нее возможность заново пережить вчерашний день, она бы снова на него пошла. Хьюго слышал многое из того, чего не слышала она, и если здесь, в Ганноверском доме, творились какие-то нехорошие вещи, он мог сообщить ей о них — если хотел.

— Почему-то меня это не удивляет, — сухо сказала она.

Если Пенни и услышала неодобрение в ее голосе, то не подала вида.

— А что происходит, доктор Тэлбот? — испуганно спросила она. — Получается, что у нас тут орудует серийный убийца?

Ну вот, не было печали, подумала Эвелин. Слухи пошли гулять. Теперь городок охватит страх и стремление возложить на кого-то вину. Паника накроет их всех с головой, под стать недавней метели — правда, чем дольше не будет сделано никакого ареста, тем больше продлится эта буря.

Ей вспомнилось то, старое расследование, когда ей было всего шестнадцать. Каких нервов оно стоило им всем — ее семье, семьям ее погибших подруг, даже семье Джаспера, пусть даже его родители — как то подозревалось, — помогли ему бежать за границу. Многие ученики их школы — независимо от того, знали они лично Мариссу, Джесси и Агату или нет, — искренне переживали их смерть.

Вот и здесь происшедшее отразится на многих людях. И как только Амарок справится с таким накалом эмоций, когда его со всех сторон начнут осаждать испуганные — граждане?

— Серийный убийца, Пенни, — это тот, что убил более трех людей за довольно длительный промежуток времени, месяц, если я правильно помню, — сказала Эвелин.

— Разные организации дают разное определение этому термину, — вмешалась Линда. — Например, ФБР считает серийным убийцей любого, кто совершил как минимум два разных убийства с промежутком между ними.

Ей бы сейчас чашку кофе, чтобы избавиться от неприятного привкуса во рту, который остался после кофе Амарока, но она не успела поставить кофейник. Тем более что обычно этим занималась Пенни.

— Никто не может сказать, был ли между убийством Лоррейн и второй жертвы промежуток времени, — сказала она, правда, не решаясь посмотреть им в глаза. То, что убийца сделал с телами своих жертв, убедило ее, что они имеют дело с настоящим хищником — независимо от определения. Она бы с готовностью это признала, если бы не желание сдержать панику, которая только усугубит ситуацию и навредит делу поимки преступника.

— То есть никто из заключенных не причастен к этим убийствам? — сказала Линда.

— Нет, — подтвердила Эвелин. — В том числе и Хьюго, — добавила она, чтобы успокоить Пенни. — Недосчитайся мы хотя бы одного из них, как это тотчас бы стало известно.

— То есть это кто-то еще? Кто-то такой, кто… — Пенни с трудом подбирала слова. — Кто убивает женщин и расчленяет их?

Если бы только это! Убийца использовал части тел как трофеи и самым гротескным образом выставлял их напоказ. Но эти подробности Эвелин не спешила разглашать. Не хватало ей, чтобы Пенни, Линда и другие сотрудники тюрьмы обсуждали самые омерзительные подробности.

— Похоже на то — уклончиво ответила она.

Пенни поставила свой кофе на край стола.

— Но кто это может быть? Здесь, в Хиллтопе, не так много людей.

— Вас интересует мое мнение? — уточнила Эвелин. — Думаю, это мог быть Джаспер.

— Джаспер? — переспросила Линда.

— Это тот, кто напал на меня, когда мне было шестнадцать лет, и который снова пришел за мной пять месяцев назад. Это может быть личная месть с его стороны, и никак не связана с тем, чем я здесь занимаюсь.

Похоже, Линду это не убедило.

— Он был бы здесь чужаком. Его бы сразу заметили.

— Не обязательно, — возразила Эвелин. — Мы почти рядом с Анкориджем. Между ним и Хиллтопом есть еще несколько небольших городков. Кто знает, кто живет в многочисленных охотничьих домиках в окружающих горах?

— Это при такой-то погоде? — фыркнула Линда. — В это время года там никого нет!

— Я бы не стала этого утверждать, — сказала Эвелин. — Если у человека есть теплая одежда и припасы… — Зная, что ее ждет загруженное работой утро, она посмотрела на часы. — Извините, но я вынуждена прервать наш разговор. Знаю, что вы обе переживаете, как и я, но мне нужно идти, иначе я опоздаю на первую беседу.

Кроме того, ей нужно поговорить с начальником охраны на предмет возможных нарушений режима. Она получила от него сообщение. По его словам, прежде чем кого-то допрашивать, нужно пристально проследить за теми надзирателями, чьи имена фигурировали в блокноте у Даниэль. После того, что Амарок сказал ей сегодня утром, Эвелин согласилась.

Линда вернулась на свое рабочее место. Пенни взяла со стола свою походную кружку, но уходить не спешила.

— То есть вы намерены работать… как будто ничего не случилось?

Взгляд Эвелин упал на папку с делом Энтони Гарзы. Наверное, зря она перевела его сюда. И не потому, что Гарза не согласен с ее решением. Просто ей совсем не хотелось иметь с ним дело — хватит с нее того, что случилось в последние дни. С другой стороны, откуда ей было об этом знать, когда она договаривалась о его переводе?

— В принципе, да, я намерена работать в обычном режиме, главным образом потому, что убеждена в важности того, чем я занимаюсь. — Она придвинула себе папку с делом Гарзы и открыла. Сверху лежало письмо, которое она написала его последней жене. — Что-нибудь слышно от Кортни Лофленд?

— Это кто такая?

Эвелин показала Пенни копию письма.

— Последняя жена Гарзы.

Пенни покачала головой.

— Пока ничего не приходило.

Может, оно даже к лучшему, подумала Эвелин. В нынешней ситуации она не осмеливалась никуда уезжать, — даже на несколько дней, сколь важным ни было бы это интервью. Ей почему-то казалось, что, если она не останется в Хиллтопе, чтобы защитить свое детище, она наверняка его потеряет. Нет, она не позволит Джасперу или кому-то другому отнять у нее больше, чем она уже по-теряла.

— Сообщи мне, если что-то придет, — сказала она Пенни, закрывая папку. — А пока уточни мой график и найди в нем время, которое я могла бы уделить нашему новому обитателю.

Пенни сделала брезгливую мину.

— Этот Гарза всем противен.

— Он, конечно, это заслужил, но с другой стороны, вдруг он поможет нам узнать что-то новое и важное?

Пенни зажала кружку с кофе под мышкой, чтобы стащить рукавицы.

— Как часто вы намерены с ним встречаться?

— Через день.

— Начиная с какого дня?

Может, ей не стоит торопиться? Он все равно никуда не убежит.

— В этом месяце я слишком занята. Пусть обживется тут у нас пару недель. Внеси его в мой график на февраль.

— Если он нужен вам раньше, его можно записать на время Хьюго Эвански.

— На время Хьюго?

— После вчерашнего вы ведь больше не будете с ним встречаться?

Нет. Она ему так и сказала. Но это значит, что она должна найти ему другого психотерапевта. Она же не знала, к кому обратиться. Только не к Фицпатрику. Даже если он уже регулярно встречается с Хьюго в каких-то своих целях — что освобождало его от проведения сеансов общей терапии, — он вряд ли захочет взять чужого пациента, тем более что вину за случившееся он полностью возложил на нее.

В кабинете напротив зажегся свет. Народ подтягивался на работу.

— Доктор Тэлбот?

Эвелин вновь переключила внимание на свою помощницу. Может, лучше не тянуть резину? Вдруг у нее получится утихомирить Гарзу и тем самым решить хотя бы одну проблему?

— Это сработает. Поставь его в мой график вместо — Хьюго.

— А кто возьмет Хьюго? — спросила Пенни.

— Я сообщу тебе позже.

Пенни засунула рукавицы в карман.

— Это все бесполезно.

— Что именно? — уточнила Эвелин.

Пенни обвела рукой кабинет, как будто указывала на всю тюрьму.

— Все. Вся ваша работа и самопожертвование.

— То есть ты согласна с теми, кто утверждает, что мы так и не научимся лечить психопатов?

— Я к этому склоняюсь. По крайней мере, я ни у одного не заметила никаких улучшений.

— Пойми, Пенни, то, к чему я стремлюсь, невозможно достичь за три месяца.

— Что, если времени у вас просто не будет? Вдруг нас всех в ближайшие несколько дней убьют?

— Новых смертей не будет, это я тебе обещаю. — Боже, как же ей хотелось в это верить! Она даже вышла из-за стола и пожала плечо своей помощницы. — Главное, никуда не ходи одна.

Рассчитывая выскользнуть из административного здания пораньше, чтобы не столкнуться ни с кем из коллег, Эвелин взялась собирать папки. Обойдя свою юную ассистентку, она поспешила к двойным дверям, что вели в тюремный корпус. И едва не столкнулась с Расселом Джонсом, стремительно вышедшим ей навстречу.

— Ой, извини! — воскликнул он, когда она в последний миг успела отступить в сторону.

— Ничего страшного. — Эвелин взялась за ручку двери, но он ее остановил.

— С тобой все в порядке?

— Да, лишь немного опаздываю. — Она ждала, когда он отступит в сторону, вместо того, что загораживать ей дорогу.

— Фицпатрик рассказал мне вчерашнюю историю с Хьюго. Прими мое искреннее сочувствие. Это просто хрень какая-то.

Если Фицпатрик был жуткий педант во всем, то Рассел был его полной противоположностью. Сейчас на нем была рубашка в клетку — с галстуком! — и мятые брюки. Залысины не давали определить его возраст, но Эвелин видела его личное дело. Ему было всего двадцать восемь — самый младший член их команды. Она всегда старалась симпатизировать ему. Своими круглыми, чуть обвисшими щеками он напоминал ей сенбернара — забавная ассоциация, если учесть его мрачный взгляд на жизнь.

— Что заставило тебя поверить ему? — спросил он. В его голосе слышался упрек.

В попытке приуменьшить значимость случившегося Эвелин выбрала легкомысленный тон.

— Сам знаешь, как это бывает. Порой мы слишком легко проникаемся симпатией к этим парням.

— Я бы не сказал, — возразил он. — Например, мои меня порой пугают.

«Вряд ли больше, чем те, которыми занимаюсь я», — по-думала она. Увы, узнав Рассела поближе, она пришла к выводу, что он по темпераменту не подходит к тому, чем они здесь занимаются. Психопаты видят собеседника насквозь и быстро определяют его слабые места, а потом их эксплуатируют. Рассел был слишком мягок, чтобы им противостоять. В результате он был вынужден сносить от них оскорбления и чаще, чем другие врачи, отказывался от того или иного пациента. Не помогало и его мрачное отношение к жизни в духе ослика Иа-Иа:

Сегодня точно будет метель. Боюсь, сегодня мы не сможем выбраться с парковки…

Я бы завел собаку, но когда мне с ней проводить время, если я постоянно торчу в Ганноверском доме?

Моя девушка приедет ко мне не раньше следующего месяца. Готов поспорить, она просто ищет отговорки. Да и зачем ей вообще приезжать в это жуткое — место?

Это его нытье могло тянуться бесконечно. Неудивительно, что Эвелин старалась не попадаться ему на глаза в конце рабочего дня. С нее хватит того, что в этом далеком, заснеженном уголке Земли она вынуждена обходиться без солнечного света. Не будь Джонс любимым студентом Фицпатрика, она бы никогда не приняла его на работу сюда.

— Возможно, у тебя иммунитет против их шарма, — сказала она. — Или же ты, в отличие от меня, с первого взгляда видишь их насквозь.

Вообще-то она в это не верила, но Джонс купился на ее комплимент.

— Им меня никогда не провести!

— Как хорошо, что ты в нашей команде! — Эвелин на-деялась, что этой порции лести хватит, чтобы Расс сдвинул свою тушу в сторону, но, похоже, он еще не закончил с ней.

— Он уверяет, что не переживет, если ты больше не будете с ним встречаться. Но ты смотри не клюнь на его удочку. Это все чушь собачья. Если я что-то и узнал для себя о психопатах, так это что они не в состоянии отличить дерьмо в своей голове от реальности.

— Ты разговаривал с ним? — спросила Эвелин.

— С кем? С Хьюго? Нет, я только что вышел из комнаты для писем.

Как и в любой тюрьме, вся входящая и исходящая корреспонденция строго контролировалась. Обычно этим занимался кто-то из охраны, но иногда, если на то имелись причины, психиатры тоже совали свою нос в почту. Хотя читать чужие письма было довольно неприятно, Эвелин считала это необходимым злом. Поскольку часто лишь от ее слова зависело, получит кто-то из заключенных менее строгий режим — работу полегче внутри тюрьмы, перевод в камеру с более мягкими условиями содержания или даже условно-досрочное освобождение, — они были горазды изображать улучшение. Вот почему было полезно знать, что они пишут домой. Нет, они, конечно, знали, что их письма читают. Эвелин же всегда поражало, как часто многие при этом пробалтывались и писали то, что думают.

— Было что-нибудь интересное? — спросила она.

— Целая стопка писем Хьюго, которые он написал тебе. Похоже, он не ложился всю ночь.

Эвелин растерянно заморгала. Она никогда не читала почту своих пациентов.

— Ты их прочел?

Рассел расплылся в виноватой улыбке.

— Некоторые. Не удержался. Вообще-то я пришел туда за чем-то еще, но потом увидел их.

— И что в них говорится?

— Он извиняется, что напугал тебя. Говорит, что поддался порыву. Просто хотел поцеловать и больше ничего. И так далее в том же духе. — Рассел с отвращением мотнул головой. Его дряблые щеки тоже качнулись. — Можно подумать, ты ему поверишь.

Может, это безумие с ее стороны, но она ему верила. Более того, она пришла к такому выводу еще до того, как узнала про его письма.

— И каково твое впечатление? — спросила она. — Чего он пытается этим достичь?

— Это ясно как божий день. Он умоляет тебя, чтобы ты оставила его своим пациентом. Он говорит, что больше не будет просить у тебя никаких разговоров наедине. Мол, ему нет в этом необходимости, потому что он уже сказал тебе то, что хотел сказать.

То, что убийца — Фицпатрик? На сегодняшний день это самая его большая ложь.

— А что он тебе сказал? — спросил Рассел, шагнув к ней почти вплотную.

— Ничего особенного, — отмахнулась Эвелин. — Как ты сам сказал, нельзя верить ни единому его слову.

— Так ты мне не скажешь?

Может, и вправду стоит сказать ему то, что Хьюго прошептал ей на ухо. Интересно увидеть его реакцию. Вдруг какая-то малая его часть поверит, что Фицпатрик способен на такие зверства. Но Даниэль и Лоррейн были не просто убиты. Они были разрублены на куски — вовсе не потому, что убийце так было проще спрятать останки. Наоборот — чтобы выставить их напоказ. Это наводило на мысль о конкретном типе убийцы — таком, кому подобные вещи доставляют удовольствие.

Впрочем, не успела она открыть рот, как завыла сирена.

— Черт, — пробормотал Рассел. — Вечно какая-то хрень. Что там у них стряслось?

Причиной последней тревоги был Энтони Гарза. Эвелин молила бога, чтобы на сей раз это было что-то еще, иначе Фицпатрик сделает все для того, чтобы возложить всю ответственность за Гарзу только на ее плечи.

— Сейчас выясню, — сказала Эвелин и поспешила назад в свой кабинет, чтобы позвонить начальнику охраны.

Чтобы дозвониться до Ферриса, ушло несколько минут. К тому моменту сирена умолкла.

— Что случилось? — спросила Эвелин, как только он ей ответил.

— Вам это вряд ли понравится, — ответил Феррис.

У нее в ушах по-прежнему завывала сирена.

— Все равно говорите.

— Энтони Гарза только что пырнул Хьюго Эвански.

Эвелин дрожащей рукой нащупала позади себя стул.

— Это как?

— Заточкой; сделал из ручки стилет.

Она имела в виду другое. Ей было известно, что заключенные мастерили оружие из самых невинных вещей. Они делали заточки даже из зубных щеток.

— Я имею в виду… как они оказались вместе?

— Во время прогулки во дворе.

А вот это уже полная неожиданность! Такое просто не укладывалось в голове! Такого вообще не должно было произойти.

— Надеюсь, Хьюго жив?..

— Пока да. Его везут в санчасть.

Пока?

— Он получил серьезные ранения?

— Трудно сказать. Я его не видел. Но говорят, он потерял много крови.

В голове Эвелин завертелись мысли одна безумней — другой.

— Но Энтони Гарзы не должно было быть во дворе!

Кстати, после нападения на нее и Хьюго тоже. Но затем Эвелин вспомнила, как велела надзирателю вернуть его в камеру. Поскольку сразу после этого она ушла с работы, не дав никаких указаний относительно изменения режима его содержания, охрана решила, что все остается по-старому. Но Гарза? Кто отправил его на прогулку вместе с рядовыми заключенными?

— Почему его выпустили из одиночной камеры? С — момента перевода сюда он постоянно нарушал дисциплину!

— Кто-то отдал распоряжение перевести его из одиночной камеры в общую.

Эвелин вскочила со стула.

— Кто?

— Сейчас уточню. — В трубке воцарилась тишина, которую затем нарушил вздох.

Судя по всему, Феррис был потрясен не меньше, чем она. Эвелин было слышно, как он открывал и закрывает ящики с личными делами. Она представила, как он роется в кипах бумаг, которые легли ему на стол и хранились в его шкафах. Наконец он попросил кого-то помочь ему найти приказ о переводе Гарзы в общую камеру.

Эвелин была вынуждена ждать более четверти часа, но класть трубку она не собиралась.

— Ну все, нашел, — произнес Феррис, когда его голос раздался на другом конце линии.

— Кто подписал приказ?

Феррис прокашлялся.

— Офицер охраны Феррис, я вас слушаю, — подсказала ему Эвелин.

— Извините, доктор Тэлбот, — от Эвелин не скрылось, как изменился его тон.

— Что такое?

— Может, вы не помните, но… там стоит ваша подпись.

16

Я не собирался ее грабить, или прикасаться к ней, или насиловать. Я просто собирался ее убить.

Дэвид Берковиц, убийца по прозвищу Сын Сэма

Амароку предстояло допросить многих, но для начала он решил узнать, что о Даниэль и ее поведении было известно Коротышке. Ведь она явно где-то встречалась с теми мужчина, с которым у нее был секс. А поскольку в последние недели сам Амарок не раз видел ее в баре, он предположил, что местом свиданий была именно «Лосиная голова». Не там ли состоялась ее встрече с убийцей?

Возможно. Но даже если и не там, он наверняка сможет добыть информацию, которая либо подтвердит, либо опровергнет то, что он узнает от тех, кто с нею был. Для начала он надеялся выяснить, сколько людей было в курсе ее любовных приключений. Кто знает, вдруг ее зарезала кухонным ножом и искромсала на куски чья-то сердитая жена или подружка? Но ему позвонил Фил Роббинс, как и он, сотрудник службы общественного порядка, которому он поручил помогать расследованию, сидя на телефоне и принимая звонки.

— Сержант Амарок?

Амарок остался сидеть в своем внедорожнике. Внутри здания гремела музыка, отчего он сомневался, что если выйдет из машины, то что-нибудь расслышит.

— Слушаю тебя, Фил.

— Мне тут позвонила судмедэксперт, некая доктор Уилсон. Говорит, что патологоанатом велел ей взглянуть на голову, которую ты отправил им пару дней назад.

— А что там насчет руки?

— Она была не в курсе про руку, пока я ей не сказал, что отправил ее им вчера.

— И что теперь?

— Она хотела бы взглянуть на нее. Но сначала должна узнать, вдруг ее передали кому-то еще.

— Ты сказал ей, что мы опознали первую жертву?

— Разумеется. Я сказал ей, что это Лоррейн Драммонд, которая заведовала пищеблоком в Ганноверском доме. У тебя есть что-то новое по второй жертве, чтобы я мог им сообщить?

— Пока ничего. Скажи ей, мы не нашли остальных частей трупа и потому не можем ее опознать, но одна из сотрудниц Ганноверского дома, Даниэль Коннолли, вот уже несколько дней не выходит на работу.

— И мы думаем, что это она?

— Да, мы так думаем, — сказал Амарок. — Надеюсь, вскоре наша догадка подтвердится.

— Хорошо. Подожди секундочку.

Пока Амарок ждал, глядя куда-то вдаль, как вдруг его взгляд привлекло какое-то движение. Это на улицу с огромным пакетом для мусора, который он затем выбросил сбоку от здания, вышел Коротышка. Повернув назад, он заметил Амарока и зашагал к нему.

Оставив печку включенной на полную мощность, Амарок опустил окно. Холод на улице стоял собачий, в такой отморозит себе яйца даже бронзовая обезьяна.

— Что-то случилось? — крикнул Коротышка, подходя к нему.

— Разговариваю по рации, — Амарок показал микрофон. — А у тебя?

— Тишь да гладь с прошлого утра, слава тебе господи. Надеюсь, ты приехал, чтобы сказать мне, что этот ублюдок пойман. А то здесь каждый готов наложить от страха в — штаны.

— Нам нужно поговорить.

Коротышка сплюнул на твердую снежную корку.

— А мне понравится то, что ты мне скажешь?

— Это вряд ли.

— Я так и думал. Ну давай, выкладывай. Я жду.

Но тут на связь снова вышел Фил. Амарок поднял палец, давая Коротышке знак подождать минутку, и поднял стекло, чтобы не впускать в машину холод.

— Что там у тебя? — спросил он у Фила.

— Доктор Уилсон говорит, что рука у нее и она возьмет оба случая, потому что они явно связаны между собой.

— Думаю, пока она вряд ли может сообщить мне что-то новое…

В рации раздался треск. Это Фил перенаправил его вопрос дальше.

— Боюсь, что нет, — сказал он, вновь возвращаясь к Амароку. — За исключением того, что ты прав — мы имеем вторую жертву. Это не рука пятидесятилетней женщины. Она уверена в этом на все сто.

— А как ей двадцать четыре года?

И снова ему пришлось подождать, пока Фил перенаправит его вопрос.

— Похоже на то, — наконец прозвучало в ответ.

— Есть что-нибудь еще? У нее есть мысли насчет оружия, каким мог воспользоваться убийца?

Тишина. Помехи. Минуты. Наконец Фил заговорил — снова.

— Огнестрельных ран на голове нет. Поскольку убийца размозжил жертве голову, она не исключает действие тупым орудием, но это лишь догадка. Без тела, на котором могут иметься другие травмы, нельзя сказать ничего окончательного.

Отсутствие ответов не могло не удручать.

— Интересно, чем была отрезана голова…

— Это самая жесть, — пожаловался Фил, однако нашел в себе силы описать процесс. — Уж лучше бы мясницким ножом, — произнес он, наконец.

— Это почему? — удивился Амарок.

— Потому что мясницкий нож легче найти, чем охотничий, разве не так?

Что ж, он прав.

— А что сказала доктор Уилсон?

— По ее предположению, это нож. Черт, я бы сказал тебе то же самое.

— Она эксперт, Фил. Я должен спрашивать у нее.

— Извини, — пробормотал коллега.

— Спроси у нее вот что: было ли что-то такое, что — показалось ей странным? Или, может, ей приходилось иметь дело с другими похожими случаями расчленения жертв.

Эх, если бы она могла подсказать ему, где искать остальные части тел…

— Нет, — раздался в рации голос Фила. — Ничего подобного в ее практике не было, хотя она работает судмедэкспертом вот уже пятнадцать лет.

То есть это проблема Хиллтопа и только Хиллтопа. Великолепно!

— А что там с глазами? — спросил он у Фила.

— Там не было никаких глаз, — ответил тот.

Амарок вздохнул.

— Один глаз был. Второй отсутствовал. Спроси у доктора Уилсон, не вырезал ли убийца второй глаз ножом?

— По ее словам, вряд ли. Поверхностных травм нет. Никаких повреждений затылочной кости.

— Тогда как он достал глаз?

— Скорее всего, пальцами, — ответил Фил. — По ее словам, это сделать несложно. И в этом что-то есть, потому что убийца втер ей в волосы такое количество крови… Черт, я сейчас блевану.

Последнюю фразу Амарок пропустил мимо ушей.

— Отчего она считает, что вся эта кровь в волосах не случайна?

— А это так?

— Спроси у нее, Фил.

— Одну минутку.

— Ну, так что? — напомнил о себе Амарок спустя минуту, теряя терпение.

— Она слишком однородно распределена по голове, — наконец прозвучал ответ.

При мысли о том, что убийца вырвал один глаз Лоррейн, а затем ее же кровью намазал ей волосы, Амароку самому едва не стало дурно.

— Мерзкий ублюдок.

— Скажи мне лучше, какие у тебя соображения по его поводу.

— Пока никаких, — ответил Амарок. — Поэтому мне и нужна любая помощь. Передай доктору Уилсон, если она заметит что-то еще, любую мелочь, пусть тотчас же свяжется со мной. Договорились?

— Да.

Амарок отключил рацию, застегнул куртку и шагнул на мороз.

* * *

Эвелин никогда бы не поместила Энтони Гарзу вместе с остальными заключенными. У нее еще даже не было возможности оценить его состояние. Доставившие его конвоиры предупредили ее о том, как трудно иметь с ним дело. За доказательствами не нужно было ходить далеко: Гарза боднул одного из конвоиров и сломал ему нос, не говоря уже о том, что угрожал ей самой. Помещать такого вместе с другими — значит идти на риск.

Эвелин нервно расхаживала по кабинету, ожидая, когда помощник Ферриса принесет ей копию приказа, из которого следовало, что такое распоряжение отдала именно она. Было интересно взглянуть на собственную подпись, проверить дату и время подписания документа, попытаться угадать, кто мог это сделать, потому что она сама такого распоряжения не отдавала. Да, в последнее время она была взвинчена и задергана, но не настолько, чтобы поместить опасного преступника в простую камеру. Как будто она не отдавала себе отчет в том, каковы могут быть последствия такого решения.

— Доктор Тэлбот? Дид передала мне для вас вот это.

В кабинет с приказом в руке снова шагнула Пенни. Эвелин встретила ее на середине комнаты.

— Спасибо.

Но Пенни, похоже, не собиралась уходить. Не иначе как хотела дождаться ее реакции. Впервые за все время их совместной работы Пенни как будто засомневалась в ней. Эвелин старалась не принимать этого близко к сердцу. Увы, ее нервы были на взводе, так что даже малейшее сомнение воспринималось ею как предательство.

— Это не моя подпись, — сказала она. Это было видно с первого взгляда. С одной стороны, сходство, несомненно, присутствовало, чтобы надзиратель выполнил приказ, но имелись и существенные различия.

— Ты ведь можешь сказать, что это не моя подпись? — Эвелин поднесла листок к лицу Пенни, чтобы та убедилась своими глазами. Наклон отсутствовал. Буква Э была не тех размеров.

Пенни посмотрела на свои ногти.

— Если присмотреться, то видно, что это не ваша обычная подпись. Но… — Она на секунду умолкла. — …Вдруг вы торопились?

Эвелин выхватила у нее лист.

— Ты серьезно? Ты видела мою подпись сотни раз! Как ты можешь такое говорить!

Помощница потерла одним ботинком о другой.

— Я говорю то, что вижу.

Эвелин переключила внимание на дату и время: 15 января, 4.43 пополудни — сразу после ее встречи с Хьюго. К сожалению, когда этот приказ был подписан, она все еще находилась на работе. Но голова ее была занята отнюдь не другими заключенными. Из того, что она помнила, она могла сказать лишь то, что она пыталась собрать в кулак нервы, выйти за двери тюрьмы и сесть в свою машину. Она не принимала никаких решений относительно условий содержания заключенных. В следующий миг другой, басистый мужской голос заставил ее поднять голову.

— Я только что столкнулся с Дид, когда она выходила от Ферриса. Мне показалось, что она чем-то расстроена и куда-то торопится. Что происходит?

В кои веки Эвелин была рада видеть Фицпатрика. Вдруг он поможет ей разгадать эту загадку?

— Кто-то подделал мою подпись на листе с приказом, — сказала она.

— С какой стати кому-то понадобилось это делать? — Фицпатрик посмотрел на Пенни, возможно, потому, что та была единственным посторонним лицом в комнате. Пенни тотчас отшатнулась и прижала к груди ладони.

— Это не я!

— Ума не приложу, кто это может быть! — сказала Эвелин. — Но это точно не моя подпись. — Она поднесла листок к его лицу.

Бегая глазами по строчкам, Фицпатрик про себя прочел приказ.

— Это о переводе… Энтони Гарзы?

— Именно.

Фицпатрик посмотрел на нее.

— С какой стати тебе было переводить Гарзу в общую камеру, если ты знаешь, чем это чревато!

— А я и не переводила. В том-то все и дело!

Фицпатрик выпустил листок, и тот упал на ее стол.

— Мне хотелось бы в это верить, Эвелин. Но я никогда не думал, что ты обойдешь нашу обычную процедуру, чтобы перевести к нам Гарзу.

Эвелин помассировала виски — похоже, надвигалась мигрень. Фицпатрик явно не намерен простить ей то, что она не стала спрашивать его согласия, хотя с ее стороны это было лишь предложение. По крайней мере что касается ее самой. Она бы никогда по собственной воле не отказалась от права самой выбирать себе пациентов. Именно ради этого она и построила Ганноверский дом — с тем чтобы получить свободу для научных исследований, и Фицпатрик прекрасно это знал. Она лишь потому соглашалась с придуманными им правилами, чтобы он чувствовал себя хозяином положения. В тот вечер, когда он поцеловал ее, а она его оттолкнула, он обвинил ее в том, будто она нарочно заигрывала с ним, чтобы заручиться его поддержкой в осуществлении ее профессиональных стремлений и планов. Эвелин тогда испугалась, что Фицпатрик уволится и уедет, как это сделал Мартин. Ей хотелось надеяться, что этот небольшой сбой в их отношениях со временем уладится, и она прилагала все усилия к тому, чтобы работа приносила ему удовлетворение — так же, как и ей самой.

— Давай не будем спорить про перевод Гарзы, — сказала она. — Это совершенно иное дело. Это серьезная ошибка. Но это не моя ошибка. — Она схватила лист с приказом и снова поднесла его к лицу Фицпатрика. — Посмотри на дату и время!

Лоб Фицпатрика собрался складками, однако ее просьбу он выполнил.

— Вчера, во второй половине дня.

— Верно. Сразу после нападения на меня Хьюго.

— И что это доказывает? — не понял Фицпатрик.

— То, что я не могла этого сделать!

— Откуда ты знаешь? Ты была так расстроена, что не отдавала отчет в собственных действиях.

— Согласна, я была расстроена. Но я не подписывала никаких приказов о переводе, тем более о переводе — Гарзы!

Фицпатрик поставил свой портфель.

— Возможно, твои руки действовали независимо от мозга. Когда я заглянул к тебе, ты перебирала папки и засовывала их в портфель.

— Да, чтобы уйти домой!

— Да, но если бы меня попросили оценить твое эмоциональное состояние, я бы сказал, что ты была совершенно расстроена и подавлена.

«Совершенно» — это еще мягко сказано. Но ей требовалась поддержка Фицпатрика. Он непременно должен ей поверить.

— Я этого не подписывала, — упиралась она. — Я бы ни за что на свете не подписала такой приказ, независимо от моего состояния. Я лишь собрала мои вещи и попросила офицера Уиткома проводить меня на улицу.

— Ну хорошо, — согласился он и жестом дал понять, что делает это лишь с той целью, чтобы прекратить препирательства. — Так или иначе, я снова переведу его в одиночную камеру, пока он не докажет своим поведением, что ему можно доверять. Давай лучше порадуемся тому, что мы успели прежде…

Похоже, выражение ее лица выдало правду, потому что он не договорил.

— Проблема уже возникла…

Пенни выглядела растерянной — Эвелин ни разу ее такой не видела. Похоже, ее так и подмывало выложить Фицпатрику все, что случилось. В эти минуты она была похожа на ребенка, который бежит к отцу, которого еще несколько мгновений назад считала чересчур строгим. Но, к счастью для самой Пенни, Эвелин этого не допустила бы. Вздохнув, она шагнула назад, давая начальнице возможность рассказать все самой.

— Тим, Энтони только что во дворе пырнул Хьюго.

Фицпатрик залился краской.

— Только не говори мне, что он мертв!

Эвелин очень хотелось надеяться — пусть даже лишь для самоуспокоения, — что это не так. Но, если честно, она понятия не имела, в каком состоянии сейчас Хьюго. «Много крови» могло означать что угодно.

— Я не получала информации из санчасти. Не хочу беспокоить их. Вдруг у них там чрезвычайная ситуация.

Фицпатрик никогда не ругался, предпочитая пользоваться литературным языком, но сейчас негромко выругался себе под нос.

— Разве вы не слышали сирену? — робко спросила — Пенни.

— Какую сирену? — Фицпатрик в сердцах пнул собственный портфель. — Я только что пришел.

Он подошел к окну и встал к ним обеим спиной.

— Тим, кто-то подделал мою подпись. Я здесь ни при чем.

Он холодно посмотрел на нее через плечо.

— Мне понятно, Эвелин, почему ты хочешь, чтобы я тебе поверил, но… Зачем кому-то подделывать твою подпись на документе о переводе Гарзы?

— Вот и мне тоже очень хочется это знать! — воскликнул она.

— Послушай. — Фицпатрик повернулся к ней лицом и заговорил, осторожно подбирая слова: — В последнее время ты вся на нервах. Пыталась сделать слишком многое. Долго просиживала на работе, загоняла себя. И давай будем честными, именно по этой причине тобой был принят ряд явно неудачных решений. Ты нарушала протокол направо и налево.

И что из этого? Ведь это его протокол. Эвелин еще сильнее охватила паника.

— Я не ставила этой подписи.

Рассел Джонс постучал пальцами по дверному косяку.

— Я только что разговаривал с доктором Бернстайном из медчасти, — объявил он. — Когда я заглянул к нему, он как раз собрался звонить Феррису. Они решают, вызывать ли бригаду «Скорой помощи». Бернстайн считает, что Хьюго нужно вертолетом доставить в региональную больницу Аляски.

Эвелин в ужасе прикрыла ладонью рот.

— Нет…

Рассел по привычке сунул руки в карманы брюк.

— Мне так сказали. Они опасаются, что острие задело сердце. А с этим своими силами они справиться не могут.

— Феррис дал добро? — спросил Фицпатрик таким тоном, будто во рту у него был кислый леденец.

Рассел кивнул.

— Думаю, да. Это единственная возможность спасти этому Эвански жизнь.

Фицпатрик покосился на Эвелин.

— Но ведь это нанесет серьезный ущерб нашей репутации! Подумайте о реперкуссиях. Люди решат, что у нас тут творится полный бардак, что мы не справляемся с закоренелыми преступниками, за которых мы несем перед обществом полную ответственность. Я отказываюсь поверить, что ты так поступила со мной. Ты заманила меня сюда, наобещала золотые горы, а теперь заварила всю это катавасию!

Эвелин всплеснула руками.

— Ты о чем? Я не заманивала тебя сюда и не обещала никаких золотых гор!

— Иначе бы я никогда не принял столь непродуманного решения. Но я не намерен позорить себя тем, что вернусь в Бостон, поджав хвост.

— А у тебя уже есть такие мысли? Это наш первый серьезный инцидент…

— Мы работаем всего три месяца! — перебил ее Фицпатрик. — Только не говори мне, что это не добавило фурора репортажам об убийстве Лоррейн и второй жертвы, которые уже передают по всей стране!

Он прав. С этим не поспоришь.

— Тот, кто подделал мою подпись, именно на это и рассчитывал, — заявила Эвелин. — Мою работу здесь саботируют.

Фицпатрик прищурился.

— Вот как?

Эвелин гордо вскинула подбородок, давая понять, что не собирается сдаваться.

— Именно.

— А что заставило тебя вчера войти в камеру к Хьюго? После того, как я предупреждал тебя этого не делать?

— Никто, но… сейчас мы говорим о другом.

Фицпатрик шагнул к ней.

— Ну, хорошо, а кто распорядился привезти сюда Энтони Гарзу?

Да, это тоже было ее единоличное решение. Однако появление в Ганноверском доме знаменитого психопата, когда здесь их и без него полно, вовсе не значило, что тем самым она подвергает риску жизни других заключенных. Приказа о его переводе на общий режим она не подписывала.

— Это не моя подпись!

— Вы были очень расстроены, — тихо сказала Пенни. — Вдруг вы… вдруг вы надеялись, что Энтони Гарза проучит — Хьюго?

— Что? — такой интерпретации своих действий Эвелин никак не ожидала, тем более от собственной помощницы. Она резко развернулась к Пенни. — Неправда!

Фицпатрик счел нужным добавить свое мнение.

— После смерти Лоррейн ты сама не своя.

Эвелин казалось, что на нее ведут наступление по всем фронтам.

— А тебя ее смерть не трогает? Прекрасная женщина мертва. Возможно, Даниэль тоже.

У Фицпатрика на щеке дернулась мышца.

— Согласен, это печально, однако не затрагивает меня столь же глубоко, как тебя. Я не был близок с Лоррейн и едва знал Даниэль.

Здесь, на Аляске, он вообще не был близок ни с кем. Наверно, именно поэтому ее шокировало, когда он попытался завязать с ней интимные отношения.

— Если ты обвиняешь меня в том, что я переживаю из-за Лоррейн, что ж, ты прав.

Лоррейн наверняка продемонстрировала бы большую преданность, нежели Пенни.

— Дело не в том, что ты переживаешь эту трагедию, — сказала Фицпатрик. — Ты сама сказала мне, что, по-твоему, Джаспер вернулся!

— Очень может быть.

— Неужели? — переспросил Рассел, как будто это его удивило. — После прошлого лета меня мучил вопрос, есть ли у тебя повод для беспокойства.

Фицпатрик одарил коллегу колючим взглядом, однако заговорил с Эвелин.

— Я наблюдаю за тобой, Эвелин. Последнее время тебя стало не узнать. Мы все это заметили… — Он на миг умолк, как будто собираясь с мыслями и сдерживая эмоции. — Может, тебе стоит взять отпуск?

И куда поехать? Чем заняться? Он пытается прибрать к рукам Ганноверский дом, управлять им без нее — чем, собственно, и занимался, как только понял, что она не собирается становиться его любовницей. Но она этого не допустит. До сих пор ее энергия, ее инициатива, ее видение двигали их вперед. Ну, хорошо, в свое время он поддержал ее кандидатуру, что, безусловно, помогло ей сдвинуть проект с места. Как молодому психиатру, новичку в этой области, ей требовалась рекомендация специалиста, для того чтобы те, от которых все зависело, к ней прислушались. Но он не работал и вполовину тех сил, как работала она, не болел всей душой за их общее дело. Ему были безразличны как те, кого они изучали, так и невинные люди, которых они пытались обезопасить своими исследованиями.

— Надеюсь, ты шутишь! — выдохнула она.

— Боюсь, что нет. Может, если ты скажешь прессе, что подписала приказ о переводе по ошибке и что теперь — тебя временно отстранили от работы, это их удовлетворит и…

— Ты не имеешь права отстранять меня от работы!

Такой приказ могла отдать Дженис Холт, их начальница из Федерального бюро тюрем. Но в данный момент Дженис была в Новой Зеландии, чтобы присутствовать на свадьбе дочери. Если только она не смотрела новости или ей не позвонили с работы, Дженис вряд ли даст о себе знать до того, как вернется к работе на следующей неделе.

— Мы должны предпринять какие-то шаги, успокоить людей, прежде чем ФБР вычислит, кто совершает эти убийства, — сказал Фицпатрик.

Эвелин впилась ногтями в подушечки ладоней.

— ФБР не собирается присылать сюда своих людей, Тим.

— Это почему же?

— Не видят в этом необходимости.

Фицпатрик всплеснул руками.

— Тогда помоги нам бог!

Эвелин вскинула подбородок.

— Только не делай вид, будто все потеряно. Вот увидишь, Амарок справится.

— Разумеется, справится, — Фицпатрик закатил глаза. — Только не дай своей влюбленности бежать впереди тебя.

— Доктор Тэлбот влюблена в Амарока? — спросила Пенни, явно отказываясь верить собственным ушам.

Фицпатрик пропустил ее вопрос мимо ушей, Эвелин тоже. Хотя, если честно, она бы ответила. Ее кровь кипела яростью, и сдержать ее было трудно. Фицпатрика явно мучила ревность. Это было понятно по его голосу. Хотя он и делал вид, что она интересовала его не слишком сильно, что он пытался поцеловать ее лишь потому, что они проводили много времени вместе, а значит, по логике вещей, были «парой», ее отказ оскорбил его до глубины души.

Понимание этого заставило ее задуматься о чем-то — другом.

— Погоди, — сказала она. — Ты был в курсе моей личной встречи с Хьюго.

Эта внезапная смена тона ее голоса стала для него сюрпризом.

— В курсе были все. В таком закрытом мирке, как тюрьма, слухи распространяются мгновенно, особенно если давать людям повод для пересудов.

Эвелин проигнорировала его выпад.

— Но я сказала тебе первому. Более того, сказала, — почему.

— И что из этого?

— Тебе было известно, что он утверждал, будто располагает информацией по убийствам.

Эвелин не стала говорить ему про черный блокнот Даниэль, но он вполне мог быть в курсе происходящего. Что, если он опасается, что эти факты получат огласку, а значит, на его имя ляжет пятно? Может, именно по этой причине он и сожалел, что приехал сюда? Потому что не знал, как это решение отразится на его профессиональной репутации и дальнейшей карьере?

— Я пытался направить тебя на путь истинный, — продолжал увещевать ее Фицпатрик. — Пытался убедить, что любые его слова — это лишь уловка, призванная помочь ему положить на тебя свои лапы. И я оказался прав. Он заманил тебя за ограждение и набросился на тебя.

Не совсем так. Да, Хьюго ее поцеловал, но не сделал ей ничего плохого.

— Ты смотрел видеозапись того, что произошло? — спросила она.

Было видно, что он взвешивает последствие каждого из двух возможных ответов.

— Так да или нет? — не выдержала она. — Признавайся.

Сделать это проще простого. Спасибо цифровому веку. Архив их бесед с заключенными можно просмотреть с любого компьютера, главное знать логин и пароль. Лишь видеозаписи с камер наблюдения удалялись ежемесячно, ибо их хранение требовало больших объемов долговременной памяти.

Фицпатрик застегнул белый халат.

— Разумеется, смотрел. Отчасти причина этих видеозаписей в том и состоит, чтобы иметь возможность хранить ценную информацию, которую не в состоянии сохранить человеческая память. Запись дала мне возможность увидеть, что, собственно, произошло и как сильно ты пострадала. Не забывай, Эвелин, что здесь, в тюрьме, ты располагаешь внушительной властью. Важно, чтобы ты распоряжалась ею мудро.

Он уже во второй раз упомянул власть.

— Или же ты возьмешь бразды правления в свои руки, я правильно поняла? Если мы не можем управлять Ганноверским домом вместе, ты накажешь меня за то, что отвергла твои ухаживания, и станешь править единолично?

В его глазах промелькнуло нечто такое, чего она не видела раньше.

— Ты зашла слишком далеко!

— Скажи, Тим, это ты подписал этот злополучный приказ о переводе? — спросила она.

— Ты обвиняешь меня в том, что я подделал твою подпись, чтобы очернить тебя в глазах коллег?

— Или даже хуже. Ты пытался заткнуть Хьюго рот?

Фицпатрик посмотрел сначала на Пенни, затем на Рассела.

— О боже! Теперь очевидно, что она не в себе. Она совершенно утратила связь с реальностью!

— Тим… — Рассел сделал попытку его успокоить, но Эвелин знала, что Фицпатрик вряд ли к нему прислушается. Да и он сам вряд ли осмелится спорить с собственным наставником — куда более опытным и на двадцать два года его старше.

— По-твоему, это я нарушил дисциплину? — спросил Фицпатрик у Рассела. — Что я пошел на нарушение всех наших внутренних правил?

Этого было достаточно, чтобы Рассел пошел на попятную.

— Я лишь хочу сказать, что мы не должны торопиться с выводами, пока не узнаем больше, — пролепетал он.

Фицпатрик вновь повернулся к Эвелин.

— Ты намекаешь, что я поручил одному заключенному ударить ножом другого, потому что боялся, что тот скажет?

Эвелин хотела подкрепить свои слова тем, что ей было известно про список Даниэль, но не осмелилась. Вдруг Тим из ее списка — это не Фицпатрик, а дворник. Она уже и так нанесла их отношениям непоправимый урон. С другой стороны, похоже, она нанесла этот урон несколько недель назад, когда он пытался поцеловать ее.

— Если бы ты знал, что сказал мне Хьюго, ты бы понял, почему я так думаю.

— И что он тебе сказал?

Эвелин смерила его гневным взглядом.

— Что это ты убил Лоррейн.

После этих ее слов в кабинете наступила мертвая тишина. Все словно окаменели. Первым пришел в себя Фицпатрик.

— Но ведь это курам на смех! — выкрикнул он.

— Эвелин, прекрати. — Рассел поспешил встать между ними и вскинул руки, как будто призывал ее одуматься. — Ты сама знаешь, что это не так.

В глазах Пенни стояли слезы.

— С какой стати доктору Фицпатрику кого-то убивать?

— Доктор Тэлбот так не думает, — поспешил объяснить Рассел. — Это в ней говорят страх и нервное напряжение.

Сама Эвелин не была в этом уверена. Кто-то ведь подделал ее подпись на приказе. И проще всего это было сделать Фицпатрику. Возможно, в его планы не входило убивать Хьюго, но он вполне мог попробовать поставить ее в дурацкое положение, опозорить, заставить страдать из-за того, что она когда-то отвергла его.

— Я не собираюсь ни в какой отпуск, Тим, — тихо сказала она. — И не в твоей власти давить на меня. Тебе ее никто не давал.

Фицпатрик схватил со шкафа пресс-папье и в сердцах швырнул его ей на стол. Раздался глухой стук.

— Прекрасно! — крикнул он. — Загони себя до смерти. Давай посмотрим, до чего ты себя доведешь!

— А до чего я должна себя довести?

— Ты стала совершенно невменяемой! Ты обвиняешь невинных людей в совершении преступлений! Забываешь, что ты подписала ту или иную бумагу. Отказываешься взять на себя ответственность за проблемы, которые сама же и создаешь. — Эвелин в его голосе послышалась угроза. — Но может, стресс здесь ни при чем. Может, ты с самого начала была неспособна управлять подобного рода учреждением и с моей стороны было величайшей ошибкой оказать тебе доверие.

— Я способна, так же, как и ты, — огрызнулась Эвелин и гордо прошествовала мимо них к двери. — Я намерена проведать Хьюго. По крайней мере один из нас должен остаться здесь, чтобы держать ситуацию под контролем. В конце концов, речь идет о жизни человека.

Фицпатрик одарил ее колючим взглядом. «Такой убьет кого угодно», — подумалось ей.

17

Будь у всего человечества одна общая шея, я бы его тотчас придушил!

Карл Панцрам, серийный убийца, поджигатель, вор, грабитель и насильник

— Скажи мне, что ты не знал, что происходит.

Коротышка не осмеливался посмотреть Амароку в глаза. Он вытер барную стойку, после чего забросил тряпку в мойку.

— Ты ведь наверняка все знал, — добавил Амарок.

— Ты офицер общественной безопасности, черт возьми! Почему ты мне ничего не сказал? Скажи еще, что была некая девушка, которая давала всем, кто сюда входил. — Уголки рта Коротышки поползли вниз, как будто он был расстроен, хотя и не слишком. — Потому что, сдается мне, она не нарушала никаких законов. Она была совершеннолетняя. Я сам проверил у нее документ. Она ни с кого не брала денег. Все было по взаимному согласию.

— Она была приезжей в нашем городе и жила одна. Учитывая, сколько мужчин застряло здесь по причине зимы, — причем почти все носят оружие, — такое поведение просто опасно!

— А я говорю, ей все было мало! Она однажды по-просила меня устроить целую очередь, да еще хотела, чтобы я сказал ребятам, чтобы они были с ней погрубее. Чтобы было похоже… на изнасилование. Нет, ты представляешь?

Амарок поморщился.

— И ты выполнил ее просьбу?

— Нет конечно!

— Но ты ее и не остановил.

— Мне казалось, я не имею на это права!

— Бог мой, она ведь трахалась с первым встречным в твоем заведении!

Коротышка налил себе чашку кофе.

— Согласен, наверно, я был не прав. Но ведь мы все должны как-то зарабатывать себе на жизнь. Когда она приходила сюда, парни слетались, словно мухи на мед и скупали почти весь алкоголь.

— Дружище, мы говорим о девушке, которой, скорее всего, уже нет в живых.

Коротышка вытянул шею.

— Ты уже говорил. И мне от этого не по себе. Зря не положил этому конец. Но мне казалось, что от этого никому ни холодно ни жарко.

Амарок сделал глоток кофе из кружки, которую Коротышка поставил перед ним в самом начале их беседы.

— Скажи, а как часто это бывало?

— Каждый раз, когда она приходила сюда, а она приходила при первой возможности.

— У нее были постоянные клиенты?

— Не знаю, назовешь ли ты их постоянными клиентами, но они точно выстроились бы к ней в очередь.

— А чужаков среди них не было?

— Были конечно. У нас тут вечно крутятся всякие охотники, трапперы, любители экстрима, кинодокументалисты. Даже зимой. Я не прошу их расписываться в книге.

Амарок подтолкнул через барную стойку фото Джаспера, которое он нашел в Интернете. После кровавой вакханалии в Бостоне убийцу трех подруг Эвелин больше никто не видел в глаза. Она не успела взглянуть на его лицо, когда прошлым летом он пытался похитить ее. Это фото было старым портретом. Никто не знал, как Джаспер выглядит в наши дни. Но это все, что у него было.

— А как тебе этот тип? Узнаешь его? Он здесь бывал?

— Ты имеешь в виду, этот мальчишка?

— Он давно уже не мальчишка.

— Нет, навряд ли. — Коротышка отрицательно покачал головой.

— А жаль. — Амарок нехотя вернул фото себе в карман. — Скажи, а кто-нибудь из них предъявлял какие-то особые права на Даниэль? Мол, у него больше прав залезть к ней в трусы, чем у остальных?

— Нет, сержант. Клянусь. Народ просто развлекался как мог, иначе я давно уже доложил бы вам, что здесь что-то нечисто.

Амарок потер подбородок. С трудом верилось, что все это безобразие происходило буквально у него под носом. Фу, какая мерзость.

— Составь для меня список.

— Список?

— Всех тех, кто был с ней.

— Ты это серьезно? — Коротышка насупил брови.

— Серьезней не бывает. Речь идет об убийстве.

— Но некоторые из них…

— Что некоторые из них? — Амарок изобразил наивность.

— Женаты. Если всплывет, что они вытворяли с Даниэль, распадется не одна семья.

— Как хорошо, что ты это вспомнил. Начни с тех, кому больше всего пришлось бы потерять.

Черный блокнот Даниэль был у него, и он намеревался поговорить с каждым, чье имя там значилось. Но Коротышка этого не знал. Кстати, интересно сравнить эти два списка — Даниэль и Коротышки. Будут ли в списке Коротышке те же самые имена, или же несколько новых?

— Это ужасно, — убитым голосом произнес Коротышка разглаживая фартук. — Ужасно для каждого из них.

— Орудующий в городке психопат — ничуть не лучше, — напомнил ему Амарок.

— А что, так и есть?

— Пока я не докажу, что и Лоррейн Драммонд, и Даниэль Коннолли убиты в припадке ревности — или же что-то в этом роде, — мы не может исключать такую вероятность.

— Погоди. — Коротышка жестом указал на куртку Амарока. — Теперь мне понятно, почему ты показал мне это фото и сказал, что этот парень давно не мальчишка. Это тот самый ублюдок, который когда-то давно убил подруг доктора Тэлбот, ведь так? Тот самый, что перерезал ей горло и оставил умирать, когда ей было всего шестнадцать лет. Ты думаешь, он явился в наш городок?

— Я этого не исключаю. Он ведь пытался убить ее снова в прошлом году. Учитывая, что, возможно, теперь он выглядит совсем не так, как на этом фото, — Амарок постучал по карману, — как мы может это знать?

— Вот же дерьмо! — Коротышка даже присвистнул и покачал головой.

* * *

Глаза Хьюго были закрыты, и он лежал неподвижно. Эвелин стояла рядом с ним, чувствуя… она не знала, что именно чувствовала. Она была сбита с толку собственными эмоциями и даже отчасти разочарована ими. Она слишком хорошо знала, чем он занимался до того, как попал в тюрьму, и потому не могла не презирать его — хотя бы самую малость.

Она сама была жертвой такого, как он, что мешало ей испытывать сочувствие, какое испытала бы к обычному человеку. И все же ей хотелось чувствовать нечто большее, нежели просто панику, при мысли о том, чем это может угрожать ее собственному положению. Пусть только он останется жив! Тогда ей не страшна никакая критика. Она не потеряет лицо и не утратит контроль над Ганноверским домом! Ей очень не хотелось лишиться его.

Когда она вошла, врачи и медсестры в палате приветствовали ее кивками, но никто с ней так и не заговорил. Все были заняты своими делами. Медсестры раздавали лекарства — от депрессии, высокого давления, высокого уровня холестерина и прочих хронических хворей. Врачи занимались мелкими травмами, вроде разбитого носа, как то случилось с одним из охранников по вине Энтони Гарзы. Хьюго был первым их пациентом в критическом состоянии, и Эвелин видела, что они понимают всю серьезность положения.

— Насколько он плох? — наконец решилась она задать мучивший ее вопрос, хотя ей было страшно услышать ответ на него.

Доктор Бернстайн оглянулся на нее. Сам он был из — Сиэтла, однако согласился переехать на Аляску, рассчитывая здесь всласть поохотиться. Однажды он признался ей, что всю жизнь мечтал о такой возможности. Почти все руководство и персонал медсанчасти были из других штатов или из Анкориджа, включая начальника охраны. Из местных были только те работники, каких можно — было обучить прямо на рабочем месте — надзиратели, младший административный персонал, работники кухни, слесари.

— Он получил две колотые раны, — ответил доктор. — Одну в верхний правый участок сердца, другую — в нижнюю часть грудины, где острие обломалось и застряло, возможно, вызвав тампонаду.

В свое время Эвелин окончила медицинский факультет. Хотя она и не имела врачебной практики и уж тем более не была хирургом, тем не менее она поняла, какую опасность таит в себе тампонада сердца. Хьюго нужно будет вскрыть грудную клетку, наложить зажим на аорту и, если необходимо, освободить перикард от скопившейся там жидкости.

— Вы извлекли застрявшее острие?

— Я не решился. Не в этих условиях. Боялся причинить ему больше вреда, чем пользы.

— А где же… ручка ножа?

Врачи накрыли Хьюго одеялом, чтобы он не мерз, но Эвелин ожидала заметить под одеялом торчащую из его груди ручку ножа.

Бернстайн обошел медсестру и приблизился к ней.

— Она отломалась.

Еще один недостаток самодельного оружия. Эвелин крепче вцепилась в ручку каталки, на которой лежал Хьюго.

— Есть ли риск, что он умрет от потери крови?

— Мы делаем все для того, чтобы это не случилось. Мы уже влили в него шесть литров.

Черт. Это ведь практически весь объем крови в человеческом организме!

Вздохнув, Эвелин принялась читать медицинскую карту, которую медсестра оставила лежать на столе: из записей явствовало, что состояние Хьюго хотя и тяжелое, но в целом стабильное.

— Скажите, он дотянет до прибытия вертолета? — спросила она.

Бернстайн был занят тем, что готовил Хьюго к отправке в региональную больницу, и потому разговаривал с Эвелин, не отрываясь от дел. На этот раз он сделал паузу.

— Возможно.

— Он что-нибудь сказал вам о том, что произошло?

— Нет.

— Он разговаривал с вами? — Эвелин повернулась к медсестре, поскольку именно она отметила в карте, что по прибытии в медсанчасть больной отвечал на вопросы.

— Он сказал нам, кто это сделал, — ответила медсестра и прилепила еще один кусок пластыря к руке Хьюго, чтобы лучше закрепить иглу капельницы.

— Попробую угадать. Это был Энтони Гарза, — сказала Эвелина. — Он вам так и сказал?

— Если ваш Гарза и есть тот самый «новый ублюдок».

— Это он.

Впрочем, куда интереснее ей было другое — почему? Как вообще дело дошло до поножовщины? Нет, она легко могла представить, как Энтони Гарза пырнул кого-то ножом во дворе тюрьмы. Настораживало другое — почему его жертвой стал именно Хьюго? Какая между ними связь?

Лично ей таковая неизвестна. Как Эвелин уже предположила у себя в кабинете, напрашивался вывод, что его науськал Фицпатрик. Или, может быть, Дин Сноуден и Стив Дугалл, тот, чье имя значилось в списке Даниэль. Если выяснится, что он разрешал заключенным иметь с ней секс, это может стоить ему работы. Имелись и другие вероятности. Эвелин тотчас пожалела о том, что она поспешила обвинить того, кто помог ей создать Ганноверский дом — Фицпатрика. Вряд ли он способен на такое… и все же. Ведь поставил же кто-то ее подпись под тем приказом о переводе! Осмелились ли бы Дин и Стив на такое? Трудно сказать. Она не слишком хорошо их знала, но у обоих были семьи, а значит, то, что они развлекались с Даниэль, характеризовало их не самым лучшим образом.

— Это какая-то бессмыслица, — пробормотала она.

Медсестра была слишком занята, чтобы ответить. В любом случае, Эвелин разговаривала сама с собой.

— Эвелин…

Голос явно принадлежал не врачу. Хьюго. Он смотрел на нее своими странными, глубоко посаженными глазами. Даже пока он всеми силами старался выжить, Эвелин не заметила в них особого тепла. По ее мнению, это была главная отличительная черта всех психопатов. Она не только заметила это сама, но и много раз слышала о том же самом от жертв. Было что-то странное с его глазами. Они были лишены любых эмоций.

— Как ваши дела? — спросила она.

— Так себе, — он простонал. — Ты… ты получила письма?

Вообще-то она их не получала, но благодаря любопытству Рассела ей было известно их содержание.

— Да.

— Ты… простишь меня?

Он взял ее руку. Эвелин не стала ее вырывать. Кто знает, доживет ли он до утра. Независимо от того, какие преступления на его совести, она не могла заставить себя с презрением относиться к нему на смертном одре, тем более что в том, что с ним случилось, есть отчасти и ее вина. Пусть не она отправила гулять Гарзу во двор, но, как несколько раз подчеркнул Фицпатрик, именно она привезла его в Ганноверский дом.

— Ну конечно! — Она из последних сил боролась с отчаянием. Оно давило на нее тяжким грузом. — Почему это произошло, Хьюго?

Он облизнул губы и лишь затем заговорил.

— Понятия не имею. Я даже… не знаю этого парня.

— Никто никого не оскорблял? Он не требовал от вас чего-то, что вы не могли ему дать?

— Ничего. Он появился… словно из ниоткуда.

— Мы готовы его забрать, — объявил Бернстайн.

Эвелин жестом велела ему подождать. Вертолет еще не прибыл. Они просто хотят, чтобы к его прилету все было готово. Еще бы, ведь им впервые придется воспользоваться вертолетной площадкой! Но прежде чем вертолет пойдет на посадку, Бернстайн нажмет кнопку и тюремная крыша отъедет в сторону, давая ему возможность сесть. Ей же оставалось лишь надеяться, что дворники очистили крышу от снега, тем более что это была их главная обязанность.

— Должна была быть какая-то причина или повод, — сказала она Хьюго, лишь бы только он оставался в сознании.

Бернстайн прикоснулся к ее руке.

— Ему нельзя переутомляться, доктор Тэлбот.

Эвелин понимала, что идет на риск. Но также понимала и то, что у нее, возможно, не будет второго шанса услышать от него ответы. Ей же без них никак. И дело не только в ее работе. Если они не выяснят, что происходит, возможно, будут новые жертвы.

Не обращая внимания на осуждающие взгляд Бернстайна, она не только не отошла от каталки, но даже склонилась над ней еще ниже, чтобы расслышать сбивчивые слова Хьюго.

— Думайте, — прошептала она ему. — Почему он напал именно на вас?

— Может, потому… что я… рассказал тебе про…

— Про Фицпатрика? — подсказала она.

Хьюго шумно втянул в себя воздух. Эвелин испугалась, что сейчас у него произойдет остановка сердца, и тогда ему конец.

— Доктор Тэлбот!

Укоризна в голосе Бернстайна лишь усилила ее тревогу. Даже если ей и хотелось получить ответы на свои вопросы, усугублять состояние Хьюго не входило в ее планы.

— Все хорошо, Хьюго, — сказала она, выпрямляясь. — Пока молчите. Мы поговорим потом, когда вы вернетесь.

Оба понимали: его шансы вернуться минимальны. Несмотря на ее просьбу помолчать, Хьюго попытался заговорить.

— Это, должно быть, Фицпатрик. Он… хочет уничтожить тебя, клянусь тебе!

По спине Эвелин пробежали мурашки. Кто знает, вдруг Хьюго осталось жить всего несколько минут? Сможет ли он подтвердить это дикое обвинение, сделанное на смертном одре? И с той же убежденностью? Ведь от этого он ничего не выиграет? Откуда это презрение к Фицпатрику?

— Откуда вам это известно? — спросила она.

Бернстайн больше не мог терпеть ее самоуправство. Оттолкнув ее в сторону, он покатил каталку прочь. Но Хьюго схватил ее руку.

— Ты ведь мне веришь? Скажи мне… что ты мне веришь. Тебе угрожает опасность.

Она зашагала рядом с ним.

— Это не Джаспер?

— Кто такой Джаспер?

В иной ситуации он бы вспомнил. Раньше он уже говорил ей, что это Джаспер — до того, как охранники вытащили его из камеры, когда он напал на нее. Не только она изучала его; он тоже успел изучить ее жизнь. Он часто говорил ей, что психиатры даже хуже, чем психопаты.

— Ладно, какая разница, — сказала она. — Вы, главное, держитесь. Вот увидите, врачи сделают все, что в их силах.

— Эвелин?

Услышав, как Хьюго второй раз назвал ее по имени, Бернстайн нахмурился.

— Для вас она доктор Тэлбот, — строго произнес он, однако Эвелин промолчала. Учитывая то, что перенес Хьюго, а также то, каково ему было сейчас, она решила не заострять на этом внимания. Есть гораздо более серьезные вещи. Например, убиты Лоррейн и еще одна женщина. Как жаль, что кто-то подделал ее подпись и в результате Хьюго получил опасное для жизни ранение. Печально, что тот, на кого она привыкла полагаться, кому привыкла доверять, возможно, является причиной всех ее неприятностей.

Так что на данный момент быть для заключенного просто Эвелин отнюдь не входило в первый десяток ее проблем.

— Что такое? — спросила она у Хьюго.

— Я знаю… ты думаешь, что я не способен на любовь. Но…

Его глаза были закрыты, и она подумала, что он больше ничего не скажет. Что было бы даже к лучшему. Ибо это звучало, как очередное свидетельство того, что он к ней неравнодушен, а точнее, на ней зациклен. Она опасалась, что то, что он собрался сказать, поставит ее в неловкое положение. Но тут медсестра остановила каталку, чтобы проверить поступление физраствора из капельницы, и Хьюго получил возможность продолжить.

— Если я кого-то и любил, то это… тебя, — закончил он свою мысль.

Эвелин стоило неимоверных усилий, чтобы не расплакаться.

— Я это ценю.

— Надеюсь, ты будешь скучать по мне… — Хьюго вымучил гримасу, которая, по идее, должна была быть улыбкой. — Хотя бы чуть-чуть, — добавил он. Но затем врач и медсестра выкатили его в коридор и быстро направились к лифту.

Эвелин осталась стоять, глядя в узкую щель, которая служила окном. Интересно, сумеет ли присланный из Анкориджа вертолет совершить посадку в такую погоду? Снегопад прекратился, но под яркими огнями по периметру тюремного забора порывы ветра гнули деревья почти до самой земли. Она представила себе, как вертолет врезается в бок здания, и содрогнулась.

Умоляю тебя, господи, не дай этому случиться. Ей ни к чему ответственность за еще одну утраченную жизнь.

— Даже если я не буду по тебе скучать, я все равно тебя не забуду, — пробормотала она наконец в ответ на вопрос Хьюго.

18

Учитывая избыток женщин в наши дни, то, что я сделал, не так уж и страшно. В любом случае, я отлично провел время.

Рудольф Плейль, серийный убийца из Германии

Арчи Рубин сидел в пикапе Амарока. Мотор оставался включенным, чтобы салон грелся изнутри. Такой допрос не устроить у Арчи дома. Потому что дома у Арчи была жена, а вскоре из школы вернутся и дети. Не хотелось также терять время на то, чтобы доставить Арчи на патрульный пост, тем более что ему предстояло провести беседу еще не с одним человеком.

— В чем дело, Амарок? — спросил Арчи. Он явно нервничал. — Миа наверняка мучается вопросом, зачем тебе понадобилось говорить со мной.

Жена Арчи стояла у кухонного окна, глядя на них. Она не собиралась скрывать своего любопытства.

— Ничего, пусть лучше мучается, чем слышит наш с тобой разговор, — ответил Амарок.

Арчи заерзал.

— Я вляпался в неприятности?

Амарок не ответил. Если Арчи и вляпался в неприятности, то не столько с законом, сколько с законной супругой.

— Скажи мне, когда ты в последний раз видел Даниэль Коннелли.

Арчи не стал увиливать от ответа.

— В «Лосиной голове» в прошлую пятницу. А в чем дело?

— А ты ничего не слышал?

— Она пропала. Все в городке об этом только и говорят. Но клянусь, я ей ничего не делал. Если хочешь, я готов пройти допрос на детекторе лжи.

Амарок посмотрел в окно на его жену.

— Все не так просто. У тебя был секс с Даниэль?

Арчи выругался и уставился на свои ботинки.

— Я должен понимать это как «да»?

На лице Арчи возникло пристыженное выражение.

— Должно быть, я перебрал. Я был там с Биллом Тейтом. Ты ведь знаешь, какой он.

— Все знают, какой он.

Шумный, с широкой, как бочка, грудью и длинной бородой, он был душой любой компании.

— Проблема в том, что я спрашиваю тебя не про Билла.

— Сам знаю. Но он сказал, что это делают все. Что она всякий раз, когда приходила в «Лосиную голову», снимала себе мужиков.

Арчи вздохнул и взъерошил пятерней волосы.

— Она любила, чтобы с ней вытворяли разные вещи, и чем грязнее и грубее, тем лучше. Но то, что я с ней делал… это ничего не значит.

— Но секс с ней у тебя был.

— С тех пор как я повредил спину и не могу работать, у нас с женой возникли проблемы. Мы едва сводим концы с концами, а ведь нужно платить за дом, за бензин, покупать продукты… все это жутко напрягает. Да что тебе объяснять, ты сам все понимаешь. У меня уже давно не было женщины, которая бы давала мне с такой охотой. — Арчи на минуту умолк. — Искушение было слишком велико, чтобы перед ним устоять. Но я люблю свою жену, — поспешил добавить он. — И хотел бы, чтобы у нас с ней все стало по-старому.

— Сомневаюсь, что этот разговор вам поможет, — хмуро ответил Амарок.

— А ей обязательно знать, о чем он? — спросил Арчи, сжимая и разжимая кулаки. В его глазах застыла мольба, от которой Амароку стало слегка не по себе.

— Это при том, что происходит? Да вскоре весь город будет в курсе, причем до мельчайших подробностей.

— Но ведь… у меня дети.

Амарок не стал это комментировать. Ему меньше всего хотелось разрушать чью-то семью, но послужной список Арчи свидетельствовал против него. Одно время тот подвизался на буровой одной из здешних нефтяных компаний, но складывалось впечатление, что ему вечно что-то мешало — то травмы, то неуживчивый характер.

— Кто еще был с Даниэль в тот вечер? — спросил Амарок и мысленно отругал себя за то, как его угораздило не заметить, что почти все мужское население его родного городка трахало эту новоприбывшую девицу. Наверное, потому, что сам был слишком зациклен на своих непростых отношениях с доктором Тэлбот и вверенным ей учреждением. Он наблюдал за ними с расстояния, не замечая ничего, кроме собственного желания и досады — желания по отношению к докторше и досады по поводу того, что не смог предотвратить открытие рядом с собственным домом тюрьмы, в которой содержались самые мерзкие представители рода человеческого.

Арчи печально усмехнулся.

— Ты шутишь? Да практически все, кто был в баре. Чем я хуже? Вот и я решил не отставать от них. Кстати, другие парни тоже были женатики.

— Знаю, — ответил Амарок. Они все были в имевшихся у него списках — как в списке самой Даниэль, так и в том, который он получил от Коротышки.

Все они изменяли своим женам, в этом не было никаких сомнений. Однако Амарок не мог поверить, что кто-то из этих мужчин, которых он хорошо знал, вдруг превратился в хладнокровного убийцу. Куда большие подозрения вызывало у него то, что могло измениться в его родном городке за последние несколько недель — например, появились ли здесь новые люди. Оставалось лишь надеяться, что те, кого он допросит, скажут ему, что, по их мнению, в их городе не так.

— Скажи, а были в тот вечер в «Лосиной голове» какие-нибудь чужаки? Те, кого ты не узнал?

— Была парочка надзирателей из Ганноверского дома. Они сидели вместе с ней в задней комнате и наблюдали за происходящим.

— Но сами не участвовали?

— Может, и участвовали, но до того, как я там появился. Когда я вошел, они уговаривали ее выпить еще стаканчик.

— Тебе случайно не показалось, что они руководили этим делом?

— Нет. Они не брали денег с… ее партнеров, если ты это имеешь в виду. А если и брали, то я об этом не слышал. Лично с меня никто никаких денег не брал. Поэтому я и решил, мол, ничего страшного — трахнул и забыл.

Амарок покрутил регулятор обогревателя и снова проверил, наблюдает ли за ними Миа. Пусть Арчи не вложил за это сомнительное удовольствие ни цента, все равно существует другая цена…

— Но ведь стоять в очереди, чтобы трахнуть телку, — это так отвратительно. Ты не боялся, что подцепишь какую-то гадость?

— У них там были презервативы — целая миска. Но у нее на руке был противозачаточный пластырь — чтобы все видели. Так что многие не заморачивались с резинками.

Еще одно доказательство ее склонности к риску, к адреналину. Противозачаточный пластырь не убережет вас от триппера или СПИДа.

— А ты?

— Нет, я надел. Не хватало мне принести домой жене какую-нибудь дрянь, особенно после того, как услышал, что она пошутила, что трахается как драная кошка с заключенными Ганноверского дома.

— Она об этом пошутила?

— Она сказала, что никто из нас не годится им даже в подметки.

Ганноверский дом. Опять. Для Амарока тот был сродни злокачественной опухоли.

— Эти люди сидят за решеткой, Арчи. Она не сказала, каким образом ей удается проводить с ними время?

— Должно быть, не без помощи охранников. Те явно были рады ей посодействовать. Один даже добавил, что заключенные готовы на что угодно ради перепихона с Даниэль.

— Ты случаем не помнишь имена этих охранников?

— Куш. Одного точно звали Куш. Другого не помню. Или, может, он не называл себя. Он явно был пришлый, не из местных.

Амарок положил руки на руль.

— Есть еще что-то такое, что я должен знать? — спросил он у Арчи.

Тот покачал головой.

— Это был быстрый трах. Раз-два, и все. Правда…

Амарок посмотрел на него, ожидая, что он скажет дальше.

— Правда, до того, как дать мне, она… измерила мой член. Сказала, что ее мечта — трахнуться с самым большим членом всей Аляски.

— Она так и сказала?

— У нее напрочь отсутствует стыд. Я же был пьян, и мне очень хотелось.

Амарок достал из конверта, лежавшего между ними, фотографию.

— Мы нашли еще одну часть тела — руку. Тебе она случайно не знакома?

— Вряд ли я ее узнаю… — начал было Арчи, но стоило ему увидеть фото, как он тотчас умолк. Затем открыл дверь пикапа и высунул на улицу голову, словно боялся, что его вот-вот вырвет.

— Тебе часом не дурно? — спросил Амарок.

Похоже, Арчи справился с тошнотой, но дверь на всякий случай оставил открытой, как будто был готов в любую минуту выскочить из машины, лишь бы не видеть это жуткой картинки.

— Нет. Но это точно ее рука. У нее на ногтях был точно такой же бордовый лак, когда она… когда она приложила ко мне линейку.

* * *

Эвелин действовала на чистом адреналине. Она не разговаривала ни с Фицпатриком, ни с Пенни, ни с кем из своих коллег, по крайней мере, в течение трех часов после того, как оставила их в административном корпусе, и лишь поддерживала радиосвязь с Феррисом. Вертолет благополучно сел на крышу, после чего полетел вместе с Хьюго в Анкоридж. В лучшем случае его доставят туда минут через десять, в худшем — через двадцать-тридцать. Впрочем, Эвелин с трудом представляла себе, как он протянет еще хотя бы четверть часа с застрявшим в груди самодельным ножом. Сердечная тампонада, если таковая имела место, оказывала дополнительное давление на мускулатуру сердца.

Оставалось лишь надеяться, что он все же выживет — ради себя и ради нее. В комнату для допросов номер шесть, которую Эвелин мерила шагами в надежде успокоить нервы, сунул голову охранник Эмилио Куш.

— Где он? — спросила она, как только до нее дошло, что Куш один, хотя, по идее, должен был доставить к ней Энтони Гарзу.

Куш шагнул внутрь. Эвелин встретила его посередине комнаты.

— После недавнего нападения я… — Он попереминался с ноги на ногу. — …Я подумал, что должен поставить доктора Фицпатрика в известность о том, что вы запланировали на сегодня сеанс с Гарзой.

— Вы подумали?

С каких это пор ее приказы обсуждаются с Фицпатриком или кем-то еще из врачей? Или Фицпатрик поручил охране докладывать ему обо всех ее действиях? Или это личная инициатива самого Куша?

Тот поспешил закончить свою фразу:

— Гарза самый опасный из всех заключенных. И вообще, после того, как утром он пырнул ножом Хьюго Эвански, его заперли в одиночной камере. Его выпустят оттуда не раньше, чем через месяц. Фицпатрик считает, что он не должен ни с кем общаться, тем более с вами, потому что именно этого ему больше всего не хочется.

— И вы, я смотрю, с ним согласны? — Эвелин с вызовом сложила руки на груди.

Куш, в свою очередь, повысил голос.

— Этому мерзавцу требуется хороший урок, доктор Тэлбот. Он должен понять, что здесь не потерпят такое поведение.

— Поэтому вы сочли своим долгом пойти к Фицпатрику вместо того, чтобы выполнить мою просьбу?

Куш смущенно закашлялся.

— Извините, но… в мои обязанности входит охранять вас и всех остальных, кто здесь работает.

— Но только не путем нарушения субординации, — заметила Эвелин.

Не выдержав ее колючего взгляда, надзиратель расправил плечи.

— Мне странно, что после вчерашнего вы еще хотите его видеть.

— Вы боитесь, что со мной что-то случится? А как же плексигласовая перегородка?

— Именно. — В его глазах мелькнул вызов. — Где гарантия, что вы останетесь за ней?

Эвелин стиснула зубы. Куш был главным над горсткой других надзирателей, но никто не давал ему права приказывать ей.

— Мне неприятно это от вас слышать, — сказала она. — Судя по всему, у нас с вами разное понимание того, что входит в ваши обязанности.

— Не понял?

Он явно ошибался, думая, что она допустит его самоуправство.

— Либо вы немедленно приведете ко мне Гарзу, не спрашивая ничьего согласия, либо считайте, что вы уволены. Я не потерплю неисполнения моих распоряжений, офицер Куш. Особенно сейчас, когда мы переживаем такой нелегкий во всех отношениях момент.

Прежде чем Куш сумел произнести хотя бы слово, его рот дважды открылся и закрылся. Наконец он обрел — голос.

— Доктор Тэлбот, вы это серьезно? — спросил он.

Глядя ему прямо в глаза, она процедила сквозь зубы:

— Я говорю это абсолютно серьезно. И даже если вы решите подчиниться этому моему требованию, вы все равно подадите докладную с объяснением ваших сегодняшних действий. Вы меня поняли?

Куш несколько раз моргнул.

— Доктор Фицпатрик согласен со мной.

— Отлично. Полагайтесь на него, если вы думаете, что он поможет сохранить вам вашу должность.

Это был чистой воды блеф. Эвелин не была уверена, что победа окажется за ней, случись ей столкнуться лбами с Фицпатриком по поводу Куша. Теперь тот, кому она еще недавно была благодарна за то, что он помог ей открыть Ганноверский дом, похоже, решил прибрать к рукам ее детище. И кто поручится, кто останется у его руля?

Куш весь покрылся испариной. На лбу блестели капли пота.

— Я не хотел… я не хотел создавать проблему, доктор Тэлбот.

Эвелин изобразила уверенность в себе, хотя на самом деле едва ли не до крови впилась ногтями в собственные руки. Внутренние разногласия уничтожат Ганноверский дом быстрее, чем что-либо еще, особенно теперь. Им же, чтобы выжить, нужно выступать единым фронтом. Увы, Эвелин не могла с уверенностью сказать, сумеют ли они с Фицпатриком закрыть глаза на тот разговор, что произошел сегодня между ними в ее кабинете. Ей казалось, что корни его уходят в декабрь и его обвинения в том, что она заманила его — заманила в этот снежный ад на земле, — чтобы заручиться его поддержкой.

Независимо от того, как он интерпретировал их отношения, она никогда не давала ему повода думать, что заинтересована в романтической связи с ним. И, разумеется, ни за что не позволит ему диктовать ей, что можно, а что нельзя.

— Вот и не создавайте, — сказала она Кушу.

— Слушаюсь, мэм. — Куш кивнул и резко развернулся на пятках. — Я сейчас приведу Гарзу.

Он ушел. Эвелин обессиленно опустилась на стул. Боже, как же она устала! А ведь еще даже нет двенадцати часов. Она чувствовала себя этаким героем Джереми Реннера из фильма «Эволюция Борна». Вот она, стоит на краю тундры с горящей палкой в руке, а вокруг нее, оскалившись, ходит кругами волчья стая, ожидая момент, когда она зазевается, чтобы наброситься на нее и загрызть.

— Доктор Тэлбот? — Это проснулась ее рация. Эвелин узнала голос. Феррис. Но если честно, ей было страшно отвечать. Вдруг он сообщит ей, что Хьюго скончался по пути в больницу? К счастью, когда она заставила себя ответить, то все оказалось с точностью до наоборот.

— Хьюго Эвански доставлен в региональную больницу.

— Он жив?

— Пока да.

— Слава богу, — Эвелин зарылась лицом в ладонях.

— Я так и думал, что вы обрадуетесь.

— Еще как! — Она глубоко вздохнула. — Спасибо, что дали мне знать.

— Да мне не в тягость.

Она уже собралась отложить рацию, когда Феррис добавил:

— Есть еще одна вещь.

Новые нотки в его голосе заставили Эвелин насторожиться. Она выпрямилась на стуле.

— Что такое?

— Ко мне только что приходил доктор Фицпатрик.

Сердце как бешеное заколотилось в груди.

— Что ему было нужно?

— Последние данные по Хьюго.

В этом не было ничего удивительного. Как и ей, Фицпатрику не давали покоя возможные последствия трагического случая, имевшего место сегодня утром. Но почему?.. Почему ей кажется, что тут есть и что-то другое?

— Это все?

Феррис издал странный звук, как будто боролся с самим собой, не зная, говорить или нет.

— Не совсем…

— Что именно не совсем?

— Он дал понять, что начиная с сегодняшнего дня…

— Я слушаю.

— Все ваши приказы о переводе должны получать его одобрение.

Эвелин не поверила собственным ушам. От волнения у нее задрожали руки. Господи, как же ей противостоять этой наглой попытке вырвать у нее власть? Она была молода, но уже через многое прошла. Возможно, он решил, что она сдастся без боя. Решил, что, пока идет это болезненное расследование смерти Лоррейн, пока не опознана вторая жертва, она вряд ли найдет в себе силы оказать ему реальное сопротивление.

Пусть даже не надеется. Она не выпустит бразды правления из своих рук!

— И что вы ему сказали? — осторожно поинтересовалась она, стараясь не выдать паники или ярости в своем голосе.

— Ничего. Он не дал мне такой возможности. Он лишь констатировал факт, как будто я не имел права голоса, и ушел.

«Как это в духе Фицпатрика», — подумала Эвелин.

— Все хорошо, Феррис. Я этим займусь.

Последовало многозначительное молчание.

— Между вами… нет никаких трений?

— Нет, все в порядке, — ответила она, пытаясь придать голосу бодрость. Но тут на противоположной стороне комнаты с грохотом распахнулась дверь и внутрь, гремя цепями, шагнул Энтони Гарза. Эвелин точно поняла: день неудачный с самого утра, сейчас же он станет еще хуже.

19

Одно я знаю точно. У меня точно была непреодолимая тяга, потому что я не мог остановиться.

Джеффри Дамер, каннибал из Милуоки

— Пожалуйста, садитесь. — Эвелин придала лицу умиротворенное выражение.

Заключенный смерил ее злобным взглядом. Она поняла: он не намерен ее слушать. Однако затем Гарза все-таки сел, как будто хотел доказать ей, что способен быть столько же учтивым, как и она.

Эвелин надела очки, открыла блокнот и взяла ручку. Пусть это интервью будет, как и любое другое, пусть ее профессионализм обезоружит его хотя бы отчасти. У Гарзы уже имелся опыт общения с тюремными психиатрами. Она читала их отчеты в его личном деле. Если ей повезет, он привыкнет к рутине и оставит все свои старые выходки. Впрочем, особенно рассчитывать на это не приходится. В последнее время ей не слишком везет.

— Я слышала, ваше утро было полно событий, — сказала она.

Гарза в довольной ухмылке обнажил неровные зубы.

— Лично я воспринимаю его как… продуктивное. Тот кусок дерьма, которого я пырнул, уже окочурился?

Похоже, на самом деле ему все равно. Потому что напади он на Хьюго под влиянием гнева или какой-то личной обиды, это так или иначе было бы по нему видно.

— К счастью для вас, нет.

— Вы хотите сказать, к счастью для вас. — Гарза наклонил голову, передразнивая ее позу. — Мне тут сидеть до конца моих дней. И вы ничего не можете со мной сделать.

— Вам нравится одиночное заключение?

— Я не собираюсь из-за него никому подчиняться. Я вообще не собираюсь никому и ничему подчиняться.

Эвелин села поудобнее, чувствуя, как по жилам разливаются тревога и разочарование, особенно после разговора с Феррисом. Впрочем, показывать она этого не стала. То, что ей скажет Энтони Гарза, будет зависеть от того, как хорошо она с ним сыграет. Как обычно, это будет своего рода шахматная партия, и она просто обязана обыграть своего противника.

— Так вот почему вы пырнули Хьюго Эвански? — спросила она. — На самом деле вы пытались подгадить мне?

Хотя Гарза был в наручниках, он поднял обе руки, чтобы выковырять что-то из зубов.

— Такие вещи обычно попадают в газеты.

С каким удовольствием она бы стерла это самодовольное выражение с его физиономии!

— Не всегда.

— Это точно попадет, — сказал он и довольно осклабился. — Вам же это как гвоздь в диване.

— Это почему же?

— Да ладно, вы и без меня знаете. Может, я и психопат по мнению этого вашего Хэара с его гребаной шкалой, но я не дурак. Я слышал про убийства, Эвелин.

— Для вас я доктор Тэлбот, — невозмутимо возразила она.

— Как хочу, так и называю. Вы мне не запретите.

— Я могу прекратить встречи с вами, могу запереть вас в одиночной камере на неопределенное время. Вам это больше нравится?

Гарза пропустил мимо ушей ее вопрос.

— Скоро ты лишишься работы в этом домике с решетками, точно тебе говорю! — продолжил он подначивать ее. — Люди уже и так напуганы существованием этой тюряжки в их городе. — Гарза заухал словно привидение и погрозил ей пальцем. — Это надо же, собрать под одной крышей столько гоблинов! Небось самой страшно, верно ведь?

Гарза рассмеялся — противным, потусторонним смехом.

— Как я понимаю, это ваша личная вендетта против — меня?

— Почему бы нет? По крайней мере, на Аляске мне будет не так скучно. Раз у меня нет любовницы, почему бы не обзавестись врагом? Сомневаюсь, что вы сможете меня уничтожить. В общем… поживем — увидим.

Она попыталась изобразить безразличие, как будто то, что он говорил, ее не задевало.

— И вся эта ненависть, которой вы прямо-таки сочитесь…

Гарза всплеснул руками.

— Если вы собрались запереть меня посреди этой богом забытой глуши, чтобы изучать, словно лабораторную крысу, то я, конечно, постараюсь вам за это отплатить всем, чем могу.

Эвелин отодвинула стул назад и закинула ногу на ногу.

— Скажите, мистер Гарза, вас уже изучали, словно лабораторную крысу? Кто-то другой помимо меня?

Гарза закатил глаза.

— Пока нет. Но скоро начнут.

— Вы имеете полное право отказаться от участия в наших исследованиях. Наша исследовательская программа основана на добровольном участии, которая дает вам доступ к товарам и услугам, которых вам почти никогда не получить в обыкновенной тюрьме. Большинство наших заключенных выражают готовность к сотрудничеству.

— Они идиоты. То, что вы предлагаете мне вознаграждение, словно глупому ребенку, который получает в кабинете врача леденец, ничего не меняет. Или вы ждете от меня благодарности за то, что станете разбирать меня на части, кусок за куском?

— Глупый ребенок, который получает в кабинете врача леденец. Какой прогресс по сравнению с лабораторной крысой!

— Это унизительно! — Гарза вскочил на ноги и с силой ударил кулаком по перегородке. Его движения были стремительны, молниеносны. На какой-то миг Эвелин испугалась, что он нападет на нее. Она не сразу вспомнила, что это невозможно, а в следующую секунду в комнату уже вбежал Куш.

— Все в порядке? — спросил он, на всякий случай положив руку на дубинку, если вдруг потребует усмирить Гарзу.

Отчасти Эвелин желала в душе, чтобы он ее применил. Если кто и заслуживал пару хороших ударов, то это Гарза. Но Куш надеялся, что ей понадобится его помощь. Чтобы показать, что он был прав, когда пытался сорвать ее беседу с Гарзой. Кто знает, если он применит силу, доложит ли он затем об этом Фицпатрику?

— Мистер Гарза, вы готовы успокоиться? — спросила она. — Или вы предпочитаете, чтобы офицер Куш сопроводил вас обратно в одиночную камеру?

Гневно раздувая ноздри, Гарза выругался. Грудь его ходила ходуном, как будто он пробежал марафонскую дистанцию.

— Я не дам вам ковыряться в моей голове, доктор Тэлбот! — заявил он. — Мне наплевать на ваши теории, ваши суждения и на вашу праведность. Вы действительно считаете, что вы лучше меня?

Эвелин выгнула бровь, как будто не сочла его слова достойными ответа. Заметив это, Гарза буркнул:

— Я бы предпочел ваше отвращение.

— О, оно ваше, не сомневайтесь.

Он ненавидит ощущать себя бессильным, сделала она вывод. Многие психопаты легко обижались, болезненно реагировали даже на самый малый намек на упрек. Выходили из себя из-за любой мелочи. Однако ей казалось, что все гораздо глубже этих типичных поверхностных реакций. Гарза даже больше прочих, ему подобных, мечтал быть большим человеком, достойным уважения и восхищения окружающих.

— То есть вы собираетесь назад, в одиночную камеру? — подсказала она. — Или вы хотите, чтобы окончательное решение приняла я?

Гарза не удостоил ее ответом.

— Скажите мне одну вещь, — произнес он, помолчав. — Откуда вам известно, что это у меня не в порядке с головой? А не у вас? Или у этого козла?

Гарза большим пальцем указал на Куша. Тот поднял дубинку, но Эвелин жестом велела ему ее опустить. Куш даже не шелохнулся. Он вернулся на свой пост лишь после того, как Эвелин строго этого потребовала, однако остался стоять снаружи, наблюдая за ними в прорезь двери.

— Начнем с того, что я никого не убивала, — сказала она Гарзе.

— И я тоже, — с вызовом произнес Гарза, не иначе как рассчитывая вывести ее из себя. Видя, что она не клюнула на эту удочку, он пожал плечами и добавил: — По крайней мере никого, кто этого не заслуживал бы.

— То есть ваши бывшие жены заслужили смерть?

— Ну да, — спокойно ответил Гарза и пожал плечами.

— Все, кроме последней.

Он тотчас прищурился и впился в нее взглядом. Эвелин испугалась, что он снова начнет стучать кулаком по перегородке.

— Я уже говорил, что не намерен ее обсуждать.

Как же ей поступить? Отпустить его или же продолжить их разговор? Вдруг Гарза расскажет ей, почему он пырнул Хьюго, поведает о своих прошлых «подвигах»? Она же сумеет глубже заглянуть в его сознание. Увы, в ее ушах до сих пор звучала ее ссора с Фицпатриком. Мешал сосредоточиться и страх, что Хьюго умрет на операционном столе.

Нет, она не готова к тому, что может произойти, если она попробует надавить на Гарзу. Судя по кипе тестов, которым по просьбе отчаявшихся родителей Гарзу, когда он был «трудным» подростком, подверг нанятый ими специалист, с коэффициентом умственного развития у него было все в порядке. Если она хочет копнуть глубже, ей для начала нужно успокоить собственные расшалившиеся — нервы.

И все же она не могла отправить его обратно в камеру, не хотела упускать шанс услышать его мысли, пока утренний инцидент еще свеж в его памяти. Вдруг выяснится, что к этому как-то причастен Фицпатрик или кто-то из тех тюремных служащих, что имели доступ к приказам о переводе заключенных.

Согласно одному из бывших психологов Гарзы, работавшим с ним, когда тот впервые попал за решетку, Гарза был любитель поговорить. Ему нравилось быть в центре внимания. Эвелин подумала, а не дать ли ему такую возможность? Пусть он хвастается, пусть дразнит и подначивает ее, пусть говорит все, что ему вздумается — вдруг это поможет ей подобрать ключик к разгадке его личности и того, что случилось утром.

— Ну хорошо, — сказала она. — Давайте поговорим о чем-то другом.

— Например?

— Где бы вы хотели отбывать свой срок, если не здесь?

Похоже, Гарза окончательно успокоился.

— Вы меня спрашиваете? Отправьте меня назад в Колорадо. Там меня хотя бы навещала жена.

— Я не знала, что вы женаты, в документах об этом не было ни слова.

— Я женился всего пару недель назад.

— На ком?

— На одной жирной телке.

То есть брак был заключен уже после того, как Эвелин получила его дело.

— А как, если не секрет, ее зовут?

Как ни парадоксально, серийные убийцы не обделены женской любовью. И чем громче гремит их дурная слава, тем больше предложений о браке или сексе они получали.

— Это что, так важно? — уточнил он. — Я женился лишь потому, что эта дура была готова приезжать ко мне в тюрячку и раздвигать для меня ноги. И еще у нее были классные сиськи. — Он изобразил, как будто пробует их на вес. Впрочем, вскоре похотливое выражение на его физиономии сменилось задумчивым. — Интересно, она злится на меня за то, что я наградил ее герпесом?

Эвелин сложила на груди руки. Это он нарочно, чтобы ее позлить?

— А с чего ей на вас злиться? Мне кажется, любая женщина только рада герпесу.

Он рассмеялся ее сарказму, однако тотчас посерьезнел.

— Видите, что вы со мной сделали. У нее нет денег, чтобы прилететь сюда ко мне. Вот же дерьмо, — добавил он, растягивая последнее слово. — Похоже, в ближайшее время перепихон мне не светит. Нет, если что, я готов трахнуть и мужика, — Гарза скользнул по ней взглядом, — но я предпочитаю женщин.

Эвелин было жаль любого, с кем это исчадие имело дело, даже других психопатов Ганноверского дома. Не всякому хватит духа дать ему отпор. Гарзе наплевать, над кем демонстрировать свою власть, — главное, чтобы таковая была. По своей природе это был хищник — как внутри тюремных стен, так и вне их. Надзиратели пытались за такими зорко следить, пытались оградить потенциальных жертв. Увы, большинство заключенных отказывались жаловаться на сексуальное насилие. Слишком велик был риск. Тюремная расправа была быстрой и жестокой. Стоит пожаловаться администрации тюрьмы о том, что ускользнуло от глаз охраны, как последствия будут куда страшнее, чем те надругательства, каких несчастная жертва пыталась избежать.

— Если же они такие смазливые, как вы, то оно еще даже лучше, — мягко добавил он.

— Спасибо, — изобразила Эвелин снисходительную улыбку.

— За что? — Гарза вопросительно поднял брови.

— За комплимент.

Нет, он не собирался ей льстить. Он пытался запугать ее и унизить. Она прекрасно это знала. Как знала и то, что ей нельзя подавать вида — с ее стороны это было бы большой ошибкой.

— Вы меня не боитесь?

Ей показалось, что его мучит вопрос: а не окажется ли она куда более крепким орешком, чем он думал? Похоже, он был заинтригован.

— С какой стати? — ответила она. — Вы проведете остаток жизни в камере размером с мой чулан. И вы будете бессильны что-то с этим сделать.

— В один прекрасный день вы увидите, на что я способен, — угрожающе процедил он сквозь зубы. Ей тотчас вспомнился Джаспер. «Лежи тихо, иначе я порежу тебя. Ты же не хочешь, чтобы я изуродовал твое хорошенькое личико? Тогда никто не захочет на тебя смотреть, кроме меня».

— Я сказал что-то не то? — съязвил Гарза.

Эвелин заморгала, возвращаясь в настоящее.

— Нет. Но я вне вашей досягаемости. А это самое главное.

— Ничего, у меня еще будет возможность.

Ее замутило. Она была готова в любой момент выскочить в коридор. Нет, ей ни в коем случае нельзя показывать ему свою слабость. Эвелин усилием воли осталась сидеть на стуле, внушая себе, что ей не дурно и не страшно. Она сложила на коленях руки, чтобы он не заметил, как они дрожат.

— Скажите, мистер Гарза, вы надеялись добавить Хьюго в длинный список ваших побед?

Вдруг он подкатил к Хьюго в тюремном дворе, а тот послал его подальше? И то, что случилось дальше, никак не связано с Фицпатриком? Что, если это одно большое совпадение? Впрочем, это не объясняет, откуда взялся приказ с ее подделанной подписью.

— Попроси он отсосать у меня, я бы ему дал. С другой стороны, я бы дал любому, — усмехнулся Гарза.

В силу специфики своей работы Эвелин слышала вещи и похуже. Такие, какие лучше не слышать. Грубые и омерзительные донельзя. Но она научилась не показывать виду. Иначе они будут нести эти гадости без конца. Сегодняшний их разговор — это зондирование почвы. Гарза собирал свой арсенал для будущей схватки, она — свой.

— Наверно, делать такое предложение Хьюго пока рановато, — сказала она. — Скажите, вы вообще знакомы друг с другом?

Гарза почесал голову — непростая задача, если вы в наручниках.

— Я слышал, как он хвастал, что лапал и целовал вас. С меня этого достаточно.

— То есть вы пырнули его по причине ревности? Мне казалось, вы пытались наказать меня за то, что я перевела вас сюда, выставив меня в глупом виде.

— Вы доктор. Ваше дело вычислять мои мотивы.

В надежде заполучить хотя бы крупицу полезной информации Эвелин поднялась со стула и подошла к перегородке.

— Что вы думаете о докторе Фицпатрике? — спросила она, понизив голос, чтобы ее не услышал тот, кому захочется посмотреть видеозапись их беседы.

— О ком? — Гарза тоже поднялся и подошел к ней как можно ближе.

Ага, вот это ей и нужно. Значит, можно продолжать.

— О Фицпатрике.

— Первый раз о нем слышу.

— С вами не беседовал никто из других докторов?

— Только один, тощий и длинный, который считает, что он господь бог.

— Это и есть Фицпатрик, — кисло сказала Эвелин.

— Но ведь вы сказали, что мой врач — вы. Не знаю даже, почему мне пришлось иметь с ним дело. Труп ходячий, честное слово.

Она не стала комментировать это сравнение, хотя ей и было понятно, откуда оно у Гарзы.

— Скажите, а доктор Фицпатрик или кто-то еще случайно не упоминал Хьюго? Не пытался привлечь к нему ваше внимание? Настроить вас против него?

Гарза прислонился к перегородке.

— Вы хотите сказать, что не доверяете собственным сотрудникам?

— Я хочу сказать, что они могли ненароком, не отдавая себе в этом отчета, создать для вас потенциальную жертву. Должна же быть какая-то причина, по которой вы напали именно на Хьюго, а не на кого-то еще.

— Я же сказал, что я пырнул его из-за вас, — с этими словами Гарза, похабно постанывая, поцеловал перегородку, как будто целовал Эвелин, и даже потерся о перегородку пахом. — Любой, кто тронет вас даже пальцем — мертвец, — прошептал он, отходя назад.

На перегородке осталась его слюна. Эвелин снова делалась муторно.

— Вы — животное.

— Это точно, — согласился он. — Вы еще будете умолять тюремщиков Колорадо, чтобы они взяли меня назад.

Если честно, она уже пожалела о том, что привезла его сюда. Хуже этого типа только сам сатана.

— Надзиратель, выведите меня отсюда! — рявкнул Гарза и гулко стукнул наручниками по перегородке.

Второго приглашения Кушу не понадобилось. Войдя, он вопрошающе посмотрел на Эвелин. Та кивнула.

20

Все было не так жутко и страшно, как можно подумать. Я отлично повеселился. Убить кого-то — это довольно забавно.

Альберт ДеСальво, Бостонский Душитель

Хьюго Эвански не умер на операционном столе. Заточенная ручка Энтони Гарзы, застрявшая в его грудине, задела аорту и, как и предположил доктор Бернстайн, вызвала перикардиальную тампонаду. Как сердце Хьюго выдержало под таким давлением — этого никто не мог сказать. Но после пятичасовой операции состояние пациента оценили как «стабильное». Если только ничего не случится, он будет жить и через несколько недель вернется в Ганноверский дом.

Эвелин получила эту информацию ближе к вечеру. У нее тотчас отлегло от души. Впрочем, это вовсе не значило, что все ее проблемы были решены. Наоборот, сейчас, когда было уже поздно и она осталась наедине со своими мыслями, они подобрались еще ближе. Но по крайней мере она задержалась на работе дольше остальных врачей. После того, что сделал Фицпатрик — заявился к Феррису и отметил ее просьбу о встрече с Энтони Гарзой, — ради защиты собственных интересов Эвелин стала приходить на работу раньше и уходить с нее позже.

Хотя с момента их не слишком теплой встречи в ее кабинете она дважды столкнулась с Фицпатриком в коридоре, они избегали встречаться взглядами. Даже не кивнули друг другу. Впрочем, Эвелин была даже рада, что он не заговорил с ней. Прежде чем состоится их следующий разговор, пусть даже примирительный, ей нужно вычислить, кто же подписал от ее имени приказ о переводе Гарзы из одиночной камеры. Она должна точно знать, каково ее положение, чтобы не пасть жертвой собственного гнева или страха, ибо именно по причине гнева или страха она наговорила лишнего. В иные моменты она бывала в ужасе от своих сомнений в Фицпатрике, более того, считала своим долгом перед ним извиниться.

Обвинить известного психиатра в том, что он убил двух человек — это не мелочь. Увы… были и иные моменты. Моменты, когда ей казалось, что Хьюго мог сказать ей правду. У Фицпатрика был свободный доступ ко всем документам. Он был хорошо знаком с ее подписью. Да и кто кроме него решился бы на столь дерзкий поступок? Впрочем, были и надзиратели, которые надеялись сохранить работу, напомнила себе Эвелин. Она и Феррис вели свое расследование так тихо, что Сноуден, Дугалл и другие тюремные служащие из списка Даниэль даже не догадывались, что ей известно об их «подвигах».

С другой стороны, все слышали, что Даниэль пропала. Если им было известно про маленький черный блокнот, то они наверняка понимали, что им грозит, если тот будет найден. И все же слова Хьюго, которые тот прошептал ей на ухо, прозвучали на редкость убедительно. Кто знает, вдруг Фицпатрик и впрямь представляет для нее опасность?

Настораживало и поведение Фицпатрика уже после того, как Гарза пырнул Хьюго. Все как будто говорило за то, что ему лучше не доверять. Ведь кто как не он вознамерился прибрать к рукам контроль над Ганноверским домом? Кто как не он пытался выкручивать ей руки? Делал ли он это лишь потому, что, по его мнению, она была не в состоянии продолжать исследования, или же с его стороны это была тщательно продуманная месть за то, что она его отвергла? Трудно сказать.

Зазвонил телефон. Эвелин не стала брать трубку — пусть сработает автоответчик. Тем более что коммутатор уже перенаправил входящий звонок, Утром придет Пенни и прослушает все поступившие сообщения. Если же звонок внутренний, если она нужна кому-то из коллег, например, вдруг Гарза снова решил показать свой характер, то для таких случаев есть рация.

Но затем она подумала: а вдруг это Гленн Уиткомб? Она уже говорила с ним раньше, попросила выяснить, что можно, насчет поддельного приказа. Вдруг он услышал какой-нибудь слух или разговоры других надзирателей — про Фицпатрика или кого-то еще. Гленн пообещал ей сделать все, что в его силах.

А еще ей мог звонить Амарок, чтобы узнать, почему она еще не дома. С ним она тоже уже коротко переговорила, еще в три часа дня. Амарок задал ей несколько дополнительных вопросов о Лоррейн и ее привычках. Он все еще был занят поисками остальных частей тела. Но потом его прервали, и ему срочно понадобилось куда-то уехать. Эвелин так и не успела рассказать ему про то, что Гарза пырнул Хьюго.

Телефон звонил уже в четвертый раз. Собрав остатки мужества — на тот случай, что это не Гленн и не Амарок, а Фицпатрик, который хочет поговорить с ней по душам, — она взяла трубку. Она ожидала, что кто-то из ее коллег просит разрешения на встречу или на телефонный звонок. Так они обычно улаживали свои разногласия, пусть даже пустяковые.

Голос на том конце линии не принадлежал ни сержанту, ни Гленну, ни кому-то из коллег.

— Я только что слышала новость! — воскликнула ее мать. — С тобой все в порядке?

Эвелин поморщилась. Этот разговор ей нужен меньше всего — общения с матерью ей еще не хватало! Она не была уверена, что не сорвется на крики или на рыдания.

— Да, со мной все в порядке.

— Почему ты не позвонила? Ты ведь знаешь, что мы будем волноваться!

— Отец рядом с тобой?

— Конечно! Где еще ему быть.

— Привет, дорогая! — послышался на заднем фоне знакомый голос. Отец всегда приветствовал ее этими словами, но сегодня они прозвучали слегка натянуто. Похоже, Грант был расстроен не меньше матери.

— Он обижен, почему ты не позвонила нам, — продолжила мать.

Неужели им непонятно? Ей не хотелось их расстраивать. Они бы точно стали упрашивать ее махнуть рукой на Ганноверский дом и вернуться домой. Ведь буквально несколько недель назад у них уже вышла размолвка. Тогда она заявила им, что, если они не в состоянии принять ее жизненный выбор, она не станет поддерживать с ними близких отношений.

— Простите, — сказала она. — Я как раз собиралась, но… Прежде чем звонить, я хотела получить ответы на некоторые вопросы, чтобы объяснить вам… что случилось. Чтобы вы не волновались.

Она посмотрела на электронные часы на своем столе, наблюдая за тем, как стремительно бегут секунды. Только что было 8.08, как уже 8.09.

— Как мы можем не волноваться, если произошло — убийство?

Эвелин не стала отвечать на этот вопрос. Тем более что он был риторический.

— Откуда вы узнали? — спросила она в свою очередь. Родители никогда не смотрели новости.

После того, что случилось с ней в юности, они не выносили криминальную хронику. Даже относительно безобидные истории ранили их, подобно бритве. Что тогда говорить про серьезные преступления?

— От соседа, — сказала мать. — Ты не поверишь! Мы с отцом возвращались домой после ужина с твоей сестрой, когда к своему дому подкатил Чэд. Он был на какой-то благотворительной акции. Так вот, одна особа, которой до всего есть дело, сказала ему, что в Хиллтопе недавно произошли два убийства.

— Особе, которой до всего есть дело? Уж не Тереза ли это?

— Разумеется, кто же еще?

Ее родители до сих пор не могли простить Терезе резких слов, которые двадцать лет назад, когда Эвелин пропала, та сказала в ее адрес. Мол, Эвелин, «пожала то, что посеяла», когда вступила в добрачную связь с парнем. По мнению родителей, Терезы это никоим образом не касалось.

— Чэд хотел узнать, все ли с тобой в порядке. Разумеется, мы всполошились. Ты не давала о себе знать больше недели, с того момента, как…

— Мама, успокойся. — Эвелин пожалела, что не позвонила им первая. С другой стороны, их реакция была бы точно такой, если не хуже. — Извините, что я не позвонила вам сама. Мне стыдно, честное слово. Но, надеюсь, вам понятно, что происшедшее не могло не затронуть и меня тоже.

— Еще как понятно! Чэд сказал, что одна из жертв — Лоррейн Драммонд. Это ведь твоя подруга, если не ошибаюсь? — Голос матери едва не сорвался на крик. — Ты ведь несколько раз упоминала ее имя. Она даже жила у тебя вскоре после того, как ты приехала на Аляску, когда они с мужем расстались.

Эвелин зарылась лицом в ладони. Этот разговор был ей совсем ни к чему.

— Эвелин?

— Да, я ее хорошо знала, — ответила она, сглотнув застрявший в горле комок.

— С нас хватит одного кошмара, — заявила мать, хлюпнув носом.

— Со мной все будет в порядке, — пообещала Эвелин, понимая, как глупо это звучит. Как можно говорить такое, когда убиты две женщины? Ведь их уже не вернуть.

— Надеюсь, это не Джаспер! Надеюсь, что он не выследил тебя!

— На данный момент мы почти ничего не знаем. Это мог быть кто угодно.

— Лишь бы не тот, кому нужна ты!

Судя по всему, сосед не слышал — или ему не сказали, — что ей в постель подбросили руку второй жертвы. Какое счастье.

— Целиком и полностью с тобой согласна.

— И когда ты оттуда уедешь?

— Не поняла?

— Чего ты ждешь? Лоррейн отрезали голову и вырвали глаз! Тебе нужно уезжать оттуда. Прямо сейчас. Ты меня слышишь? Я не понимаю, зачем тебе вообще понадобилось уезжать на Аляску. Эта глушь не для тебя. С твоим образованием ты могла бы найти работу где угодно.

Родители никогда не одобряли сделанный ею выбор. Ни тогда, когда она решила посвятить себя изучению психопатии, ни тем более тогда, когда она уехала от них в аляскинскую глухомань.

«Не понимаю, как можно забыть прошлое, если постоянно о нем думать», — ворчал отец. «Тебе не кажется, что психопатия — это так… мрачно», — добавляла мать.

И мать, и отец были готовы согласиться с тем, что Джаспер был просто «жестокий человек», и этим все сказано. Им не нужны были объяснения его «жестокости». Им хотелось одного: поскорее обо всем забыть и жить дальше. Как будто, если задернуть занавес, то, что останется по другую его сторону, само возьмет и исчезнет.

Эвелин тоже предпочла бы жить жизнью нормального человека. Увы, Джаспер украл у нее такую возможность. Зато он открыл ей глаза на проблему, о которой она даже не задумывалась. И вот теперь она задалась целью найти ответ. Если она сможет уберечь от мучений или даже смерти хотя бы одного человека, — будь то шестнадцатилетняя девушка, пятидесятилетняя женщина или девятнадцатилетний парень, — ее самопожертвование окупится сполна. Нельзя допустить, чтобы Джаспер или кто-то другой вновь ушел безнаказанным, оставив после себя боль, унижения и смерть.

«Ну что, ты вернулся, — подумала она, представив себе его юношеское лицо, каким она запомнила его со школьных дней: безусый юнец, этакое воплощение невинности и наивности. — Я буду бороться с тобой, причем до последнего дыхания — как то было прошлым летом».

Впрочем, если нужно, с Фицпатриком она тоже поборется.

— Я оплачу тебе перелет, — сказала мать. — Иди домой и собери вещи.

Когда Джаспер сделал с ней то, что он сделал, ее родители пережили самые страшные дни в своей жизни. В течение трех дней никто не знал, где Эвелин и три ее подруги. Все, и в первую очередь ее родители, Лара и Грант, страшились того, что полиция обнаружит уже мертвое тело. Или же не найдут ничего — даже следа. Мать как-то сказала, что больше всего ее пугала перспектива того, что им до конца своих дней придется мучиться вопросом, куда исчезла их дочь. Неудивительно, почему они так переживают за нее сейчас. Разве поставишь им это в упрек?

С другой стороны, она основала Ганноверский дом и до сих пор верила в свое начинание. Как может она собрать вещи и уехать? Это означало бы… поражение.

— Мам, успокойся, — она приложила трубку к другому уху. — Мы ведь обе знаем, что ужасные вещи случаются и в Бостоне. И я тому доказательство. Помнишь прошлое лето? Джаспер приедет за мной куда угодно.

— При условии, что будет знать, где тебя искать. То, что ты делаешь сейчас, — это игра с огнем! — Судя по голосу, мать была на грани истерики. — Ты общаешься с садистами. Когда мы познакомились с Джаспером, это был такой милый семнадцатилетний паренек! В том, что произошло с тобой, нашей вины не было. Откуда нам было знать, что он за человек! Зато нам хорошо известно, с какими типами ты имеешь дело сейчас. Это самые страшные убийцы во всей Америке!

— По крайней мере я знаю, что они опасны. Им не застать меня врасплох, как то было с Джаспером, — сказав эти слова, Эвелин тотчас вспомнила, как не далее как вчера Хьюго прижал ее стене. «Хорошо все, что хорошо кончается», — подумала она.

Увы, ее ответ мать не удовлетворил. Эвелин поняла это по молчанию в трубке. На миг она даже подумала, что это прервалась связь.

— Мам?

— И твой отец еще удивляется, почему я сижу на успокоительных таблетках, — пробормотала в трубку мать.

Эвелин затаила дыхание. Она не ослышалась?

— Ты принимаешь лекарства? Это с каких пор?

Кстати, сестра в курсе? Даже если да, Брианна ничего ей об этом не сказала, когда они разговаривали с ней за пару дней до убийства Лоррейн.

— Мам? — Никакого ответа. — Отвечай!

— Это выше наших сил, — наконец ответила мать.

Эвелин со всех сил сжала телефонную трубку.

— Дай мне поговорить с отцом.

— Он только что вышел из комнаты. Я скажу ему, чтобы он позвонил тебе завтра, — сказала Лара и положила трубку.

Эвелин осталась сидеть, глядя на телефон. Не хватало ей теперь волноваться по поводу матери! Она уже собралась перезвонить ей, попытаться ее успокоить, как телефон зазвонил снова.

— Алло? — Эвелин вся напряглась, ожидая услышать в трубке материнский или отцовский голос. Но это был не отец, и не мать.

— Привет!

Амарок. Она откинула голову на спинку стула.

— И тебе тоже, — ответила она, пытаясь говорить как можно спокойнее, хотя живот скрутило узлом. Может, оно даже к лучшему, что это не родители. Кстати, это еще одна причина, по которой она приехала в Хиллтоп. Ее родители перенесли не меньшую психологическую травму, чем она. Что, в свою очередь, обязывало ее заботиться о них, ограждать от излишних волнений.

— Ты дома?

— Пока нет. Заехал в «Лосиную голову», чтобы позвонить тебе. Я тут собрался кое-куда съездить и кое-что проверить.

— Кое-что?

— Пес Билла Дженкинса нашел какие-то кости. Но ты особенно не надейся. Вдруг это кости животного?

— Есть что-то новое про Даниэль?

— Да. Именно поэтому я и звоню.

Эвелин мгновенно напряглась.

— Ты опознал руку? Это ее кисть?

— Окончательный ответ даст тест на ДНК, а это займет время. Но некоторые парни из ее списка узнали этот необычный лак.

Эвелин закрыла глаза.

— И на том спасибо. Можно сказать, шаг в нужном направлении.

Что ж, теперь им точно известно, что обе жертвы были сотрудницами Ганноверского дома.

— Ты раздобыл информацию по тем сотрудникам, чьи имена я тебе прислала?

— Да, а как насчет других? Тех, рядом с которыми прочерк?

— Если по ним нет контактной информации, то лишь потому, что у нас нет людей с таким именем.

— Я так и знал, что ты это скажешь. Черт, теперь, если получится, придется отслеживать их каким-то иным способом.

В трубке возникло молчание, затем послышался зевок, потом он что-то почесал — наверно, лицо.

— Эх, почему день такой короткий!

— Судя по голосу, ты устал.

— Ты тоже. Ты готова уехать с работы?

— Пока нет.

— Окажешь мне одну услугу?

— Разумеется.

— Позвони мне на пост, когда будешь готова. Я должен знать, когда ты ушла с работы и когда приедешь — домой.

— Хорошо, но тебе придется немного подождать.

— Это почему? После последних двух ночей я бы не советовал тебе засиживаться долго. Лучше побереги силы. Боюсь, нас ждет марафон, а не спринт.

Если честно, она бы предпочла это не слышать. Пусть все окончится прямо сейчас.

— Просто я жду, когда придут уборщики.

— Зачем тебе их ждать?

— Они единственные, у кого есть ключ от кабинета Фицпатрика.

И вновь молчание.

— Ты решила попасть к нему кабинет? Зачем? — наконец спросил Амарок.

— Хочу взглянуть, что там у него.

— Что-то не нравится мне эта твоя затея, Эвелин. Что если он тебя застукает? Или узнает позже?

— Фицпатрик явно что-то замыслил. И я должна выяснить, что именно, — чтобы спасти свою работу, свою карьеру, свою психику. Может, даже жизнь.

— Тебе не кажется, что риск слишком велик?

— Он неспроста запирает свой кабинет. Остальные этого не делают. В конце концов, вокруг нас тюремные стены! Что наводит на мысль, что ему не хочется, чтобы я или кто-то из докторов заглядывал к нему.

— И каков твой план?

— Поскольку кроме него ключ есть лишь у уборщиков, я хочу налепить на дверь липкую ленту или жвачку, чтобы, когда они уйдут, она не захлопнулась.

— Похоже, твои отношения с Фицпатриком испортились.

— Мы всю неделю были готовы перегрызть друг другу глотку, а сегодня ситуация и вообще накалилась до предела.

Эвелин поведала ему о том, что Гарза пырнул Хьюго, рассказала про подделанную подпись на приказе о переводе из одиночной камеры и даже про то, что она обвинила Фицпатрика в обоих убийствах.

— Ни фига себе, Эвелин. Зачем тебе его провоцировать? Лично мне этот тип подозрителен.

— Вдруг он, услышав мои обвинения, испугается и со страха совершит какую-нибудь ошибку?

— Или же попытается тебе отомстить?

— Только не говори мне, что ты поверил Хьюго!

— Просто я рассматриваю все возможности. Если, по твоим словам, психопаты не так уж редки, то почему Фицпатрик не может им быть?

— Не все убийцы психопаты.

— Сотворить то, что мы видели, способен только психопат.

— Согласна. Но… тебе не кажется безумием, что я скорее склонна поверить заключенному в тюрьму убийце, чем собственному коллеге?

— Для этого должны быть основания. Ты сама упомянула, что Фицпатрик приказал пырнуть Хьюго, желая наказать его за болтливый язык. К тому же в блокноте Даниэль значится некий Тим.

— Я видела. Но как я уже сказала, у нас есть работник с таким именем.

— Тим Хэнкок.

Похоже, он изучил присланный ею список.

— Верно. Поэтому я не уверена, что мы можем делать из этого далеко идущие выводы.

— Я при первой же возможности нанесу визит вежливости мистеру Хэнкоку. Возможно даже, завтра утром. Попытаюсь определить, был ли он с Даниэль. Если нет, то мой следующий визит будет к Фицпатрику.

— Эх, хотела бы я во время него присутствовать. Вы с ним совершенно несовместимы — как масло и вода.

— Я же сказал тебе, что не доверяю ему.

— Теперь и я тоже. Но даже если мистер Хэнкок скажет, что Тим в блокноте Даниэль — это не он, это ведь еще не значит, что это непременно должен быть Фицпатрик.

— А каковы наши шансы, что это может быть кто-то еще? Городок небольшой, народу немного, особенно в это время года.

— Согласна, шансы невелики, но я сомневаюсь, что прокурор будет готов предъявить обвинения лишь на основании имени.

— Будут и другие основания. Мы всегда можем взять в руки линейку и изменить обоих Тимов.

Представив себе эту картину, Эвелин едва не расхохоталась.

— Если Фицпатрик входил в число клиентов Даниэль, то он не переживет, когда узнает, что она занесла в блокнот эту информацию.

— А вдруг это просто длина их носов? Тогда действительно их просто измерить.

— Неплохо бы в придачу к имени иметь и фамилию. Ведь у некоторых мужчин она ее указала — например, Сноуден, Дугалл. Почему же не сделала так в этом случае?

— Может, он был такой важной фигурой, что все было ясно и без фамилии?

— Или же во избежание скандала. Так или иначе, но в отличие от остальных ее партнеров, его фамилию она предпочитала держать в секрете.

— Оба сценария указывают скорее на Фицпатрика, чем на надзирателя.

— Верно.

— Скажи, Фицпатрик часто общается с надзирателем по имени Эмилио Куш?

— Мы все с ним часто общаемся, — ответила Эвелин. — А в чем дело? Его не было в списке, который ты мне прислал. Я бы тотчас узнала его — будь то по имени или по фамилии.

— В той части, которую я оставил себе, его тоже не было. Но он был в курсе подвигов Даниэль.

Волосы на затылке Эвелин встали дыбом. Эмилио Куш отправился прямиком к Фицпатрику, когда она попросила доставить к ней Гарзу.

— Откуда тебе это известно?

— Он и еще один надзиратель, Эдди Петровски, были в задней комнате, следили, как движется очередь к ее телу, и делали ставки, выдержит ли она всех желающих ее трахнуть или нет.

Эвелин печально покачала головой.

— Не поверю, что кто-то из наших надзирателей к этому причастен. Особенно Эмилио Куш. Он такой… приверженец правил и инструкций.

— Несколько партнеров Даниэль назвали мне одни и те же имена. Так что вряд ли здесь какая-то ошибка.

Эвелин сдула от лица прядь волос.

— Они брали плату за секс с ней?

— В «Лосиной голове» — нет. Но некоторые из тех, с кем я разговаривал, слышали их разговоры, из которых напрашивался вывод, что в отношении обитателей Ганноверского дома у них с ней имелась некая договоренность.

— Это означает… Что они брали деньги только с заключенных?

— Да, похоже на то.

— Но отправлять ее в камеру к любому из них — это ведь огромный риск. Если бы она пострадала или же ее убили, это было бы на их совести. С какой стати им идти на это?

— Потому, что они имели с этого хорошие деньги. Поскольку для заключенных это единственный способ трахнуть бабенку, я уверен, они были готовы раскошелиться. И добывали деньги всеми правдами и неправдами.

— Неужели Куш настолько глуп, что сразу во всем признался?

— Вообще-то я узнал это от Эдди Петровски. Он был пьян и не устоял перед искушением прихвастнуть. Думаю, Куш пытался утверждать, что это все вранье, что не стоит верить ни единому его слову, но, что касается меня, именно это и придает рассказу Эдди правдоподобие.

Эвелин представила Эмилио с хорошенькой женщиной, которую он привел на Рождественскую вечеринку, его жену. У этой пары было трое маленьких детей. Эдди Петровски был холост и лет на десять младше Куша, — где-то около тридцати. На первый взгляд общего между ними было мало. Эмилио — среднего роста, коренастый, темные волосы и глаза. Эдди — высокий и сухопарый, рыжие волосы, голубые глаза. Но едва ли не с первого дня, как открылся Ганноверский дом, эти двое были неразлучны.

Неужели Куш испортил Эдди? Он наверняка лидер в их тандеме. Потому что из Эдди лидер никакой. В нем нет начальственной жилки.

— Начальник охраны получил своим самым надежным надзирателям присматривать за своими коллегами.

— Надеюсь, он узнает что-нибудь стоящее. А я с удовольствием немного отдохну.

Эвелин посмотрела в окно. Сегодня весь день валил снег, а теперь к снегопаду добавился ветер.

— Погода совсем неласковая.

— Это точно. Но этот снегопад будет не таким сильным. Меня больше тревожит следующий, который надо ждать на выходных.

Эвелин вздохнула.

— Иногда я спрашиваю себя, почему я не поддалась на уговоры родителей вернуться домой.

Она произнесла эти слова машинально, не подумав о своих чувствах к Амароку. Когда же он не ответил, она тотчас поняла: он принял их близко к сердцу.

— Вот как? — произнес он в конце концов. — Неужели тебе здесь до такой степени не нравится?

— Я не это имела в виду, — возразила она.

— Да ладно. Ты здесь ненадолго. Я всегда это знал.

Внезапно он повел себя так, будто ему это тоже безразлично. Неужели он на нее обиделся? Она не ожидала, что располагает такой властью над этим красавцем полицейским, и все же…

— Амарок…

— Не бери в голову, — ответил он. — Конечно, ты вернешься в Бостон. Потому что там твое место.

Он вновь занял оборону. Эвелин была готова поклясться, что слышала, как лязгнули цепи, подтягивая перекидной мост. Ей это не понравилась, но что он может с этим сделать? Да, она не подарок. Но поскольку она к нему действительно неравнодушна, ей не хотелось его рас-страивать.

— Я нужна моим родителям. Они все время просят меня, чтобы я вернулась. И рано или поздно мне придется это сделать, — сказала она. — Поэтому на меня лучше не рассчитывать.

— Я понял, — с наигранным безразличием произнес он.

— Извини, я не хотела.

Амарок поспешил перевести их разговор в деловое русло.

— Начальник охраны все еще на работе?

Увы. Узнав то, что она только что узнала, она хотела немедленно поговорить с Феррисом.

— Нет, он уже ушел.

— Может, мне стоит заехать к нему после того, как я взгляну на эти кости, если еще не будет десяти.

— Надеюсь, ты не будешь слишком долго задерживаться. Думаю, тебе нужно хорошенько выспаться, так же, как и мне.

— Вернусь домой, как только смогу.

— Хорошо. — Она уже было положила трубку, но он ее остановил:

— Если ты в течение ближайшего часа не уедешь домой, дождись меня. Я приеду за тобой. Не хочу, чтобы ты вела машину в такой снегопад.

Эвелин улыбнулась суровым ноткам в его голосе. Он считал своим долгом взять ее под свою опеку.

— Будь я нормальной…

— Ты бы не смогла устоять передо мной. Знаю, — пошутил он и дал отбой.

21

Мне неприятно, что вы называете меня женоненавистником. Это неправда. Но я — чудовище. Я — Сын Сэма. Я — жалкое отродье.

Дэвид Берковиц

Эвелин прислушалась — хотела убедиться, что в ее сторону никто не идет. Она знала, что она все еще на рабочем месте. Когда она уходила домой, то всегда делала отметку в журнале. Всегда имелась вероятность того, что кто-то доложит о состоянии Хьюго или сообщит что-то новое про очередную выходку Гарзы, равно как имелась масса других поводов. Иногда, когда Эвелин задерживалась на работе допоздна, кто-нибудь из охраны заглядывал к ней, чтобы просто поговорить. В конце концов, она психиатр, а работа психиатра — источник постоянного стресса.

Но все было тихо. Даже уборщики, и те уже ушли, по крайней мере из этой части здания. Перед тем как они ушли, она взяла их ключи. Сделать это оказалось легко. Куда труднее было найти среди двух десятков ключей на одном кольце нужный, так как на первый взгляд все они были одинаковыми. Трясущимися руками она пробовала их один за другим, пока не смогла отомкнуть собственную дверь.

Как только нужный ключ был в ее руках, она положила его в карман, а остальные вернула на место. Если ее застукают, она скажет, что случайно захлопнула дверь и теперь пытается снова попасть внутрь. Но если в кабинете Фицпатрика она что-то положит не туда, а он завтра это заметит или что-то заподозрит, он наверняка поинтересуется у уборщиков. И тогда они вспомнят, что на несколько минут она забирала ключи.

Так что им лучше ничего не знать. К тому времени, когда они хватятся ключа, будет уже далеко за полночь. Они не смогут попасть в кабинеты врачей. Но, по мнению Эвелин, даже если те пару ночей останутся без уборки, никакой катастрофы в этом не будет. Уборщикам же придется попросить слесаря поменять замки и выдать новый ключ.

В кабинете Фицпатрика стоял затхлый запах — точно такой же исходил и от него самого. В дальнем углу стояла причудливая вешалка, на которую он вешал свое тяжелое пальто, шляпу и зонтик. Противоположную сторону комнаты занимал массивный письменный стол из красного дерева и такое же массивное кожаное кресло.

На одной стене — дипломы в рамках. Вдоль другой протянулись книжные полки. Но вместо серванта, как у нее, у Фицпатрика в кабинете стоял высокий канцелярский шкаф. Эвелин всегда считала, что он хранит в нем дела бывших пациентов или же данные своих исследований, потому что для работы в Ганноверском доме такой огромный шкаф был попросту не нужен: для хранения документов рядом с вестибюлем имелась специальная комната.

Таким образом, если кому-то случалось заболеть или не прийти на работу, любой коллега при необходимости всегда мог забрать личные дела его пациентов, чтобы ознакомиться с историями болезни. Их медицинская команда не всегда отвечала этому идеалу. Вместо того чтобы поставить папку на место, они таскали ее с собой или забывали на столе или в портфеле, объясняя это тем, что-де еще не закончили отчет. Но в одном Эвелин была уверена точно: ни у кого из ее коллег не было в кабинете такого огромного канцелярского шкафа, как у Фицпатрика.

Интересно, что же в нем находится?

Она попыталась это выяснить, но шкаф оказался заперт. На ее счастье, в отличие от стола. Эвелина основательно перерыла его, но ничего интересного не нашла, кроме небольшого ключика. Она подумала, что он подойдет к шкафу, но не тут-то было.

— Черт! — Где же Фицпатрик может хранить этот чертов ключ? Или он на ночь уносит его домой? Неужели в этих ящиках таятся какие-то секреты? А если да, то почему? Заинтригованная, она даже порылась в мусорной корзине. Кстати, ради этого ей и хотелось попасть к нему в кабинет в первую очередь. Она надеялась найти листы, на которых он «оттачивал» ее подпись — точно так же, как когда-то в детстве делали они с сестрой, пытаясь подделать для школы подпись матери. Эвелин сомневалась, что Фицпатрик настолько глуп, чтобы оставить в корзине десять разных вариантов подписи «Эвелин Тэлбот». Наверняка он отправил их в шредер. Но вдруг она найдет отпечаток собственной подписи — либо в его рабочем блокноте, либо на промокашке или чистом листе бумаге. Она не раз видела, как это делается, на занятиях по криминалистике. Детектив водил карандашом по чистому, на первый взгляд, листу бумаги, и на нем проступало ранее написанное.

Она внимательно изучила каждый лист, который не попал в шредер, но единственным ее «уловом» была записка Расселу о ее «непредсказуемом поведении». Она как раз читала ее, когда какой-то звук заставил ее замереть на месте. Кто-то шел по коридору…

— Доктор Тэлбот?

Страх сжал ее с такой силой, что в первые мгновения ей было даже больно дышать. Она прижалась к стене. Интересно, ее видно через матовое стекло? Она оставила дверь в свой кабинет открытой, чтобы могло показаться, что она просто вышла и закрыла эту дверь. Кто бы это ни был, внутрь ему не войти. Да… но ведь здесь горит свет…

Вдруг он подумает, что это уборщики забыли его выключить? Или с ее стороны даже наивно на это надеяться?

— Доктор Тэлбот?

Гленн Уиткомб. Возможно, он пришел доложить ей, удалось ли ему что-нибудь выяснить по поводу злополучного приказа о переводе Гарзы из одиночной камеры. Но нет, никто не должен знать, что она в кабинете Фицпатрика, даже Гленн. Его спросят о ней, он наверняка ответит честно.

Когда раздался стук в дверь, она была уверена, что он ее заметил. Но затем шаги зазвучали снова. Он двинулся дальше, все так же окликая ее по имени.

— Что я делаю? — прошептала она, соскальзывая по стенке на пол, чтобы заползти под письменный стол Фицпатрика. Здесь ее точно никто не увидит.

Сидя под столом, она слышала шаги Гленна и его голос, полный недоумения и любопытства. Затем он вернулся и подергал ручку двери. Эвелин сжалась в комок. Она не хотела объяснять ему свои действия. Зачем ставить себя в дурацкое положение? Ведь даже друг — а Гленн ей друг — вряд ли поверит ее оправданиям.

— Доктор Тэлбот! Эй! Док, вы где?

Прикрыв рот ладонью, чтобы не издать ни звука, она сидела, не пошелохнувшись. «Он скоро уйдет», — пообещала она себе самой, и спустя несколько минут, похоже, так и случилось.

Подождав на всякий случай еще немного, она вылезла из своего укрытия. Ей нужно выскользнуть из кабинета Фицпатрика прежде, чем Гленн вернется, так нигде ее не найдя. Она уже собралась встать, когда краем глаза заметила какой-то серебристый блеск.

Это оказался еще один небольшой ключ, клейкой лентой приклеенный к нижней поверхности выдвижного ящика.

* * *

Амарок не находил себе места. От Эвелин не было ни слуху ни духу. Ее рабочий телефон не отвечал. Вряд ли она решилась поехать домой в такую пургу. Этак недолго застрять где-нибудь по дороге.

Он внимательно всматривался во все проезжающие мимо машины. Увы, «дворники» на лобовом стекле работали слишком быстро, мешая что-либо разглядеть.

— Черт! — Этак он сам рискует увязнуть. В спешке он не успел прикрепить к пикапу гидравлический снегоочиститель. И все равно он поехал к тюрьме за Эвелин. Если он вернется домой, то только с ней.

Увидев занесенную снегом машину Эвелин на ее обычном месте на стоянке, он облегченно вздохнул. Похоже, что из здания она еще не выходила. Но это еще не значит, что с ней все в порядке. Учитывая то, что творится в их городке, возможно, внутри она подвергает себя даже большему риску, чем снаружи.

«Не дай бог, Фицпатрик с ней что-то сделал», — подумал Амарок, паркуясь под навесом главного входа, и выскочил из кабины. От холода у него перехватило дыхание. Впрочем, внутри было тепло. Охранники поздоровались с ним. Пройдя обычную в таких случаях проверку, он направился к лифту, чтобы подняться на второй этаж.

Звуки этого заведения были тише обычного, что заставило его насторожиться. Зная, что она часто задерживается на работе, он надеялся увидеть Эвелин за рабочим столом. Однако когда она сказала ему, что хочет устроить обыск в кабинете Фицпатрика, в нем тотчас проснулась тревога.

Что, если ее застукали? Его страхи лишь усилились, когда он не смог попасть в кабинеты тюремных психиатров. В ее кабинете горел свет, но все остальное — включая вестибюль — было погружено во тьму. Как может это место быть закрыто, если она еще не уходила с работы?

— Эвелин! — постучал он по стеклу двери.

Ответа не последовало. Амарок повернулся, чтобы найти кого-то, кто впустил бы его внутрь. Он уже было зашагал прочь, когда услышал какой-то звук, и, вернувшись назад, сквозь стекло увидел, как она идет к нему по ту сторону двери.

— Я здесь. — Она не стала включать свет, лишь высунула голову.

— В чем дело? — спросил он. — Почему здесь кромешная тьма?

— Объясню в машине. Можешь посторожить здесь пару секунд? Главное, никого не впускай.

— Почему?

— Жди меня, — сказала она и снова исчезла. Амарок увидел, как свет в ее кабинете погас, зато тут же зажегся в другом. Потом показалась и она сама.

— Все готово, — сказала она.

В полумраке было невозможно рассмотреть ее лицо, но ему показалось, что она взволнована.

— Надеюсь, все в порядке?

Эвелин прижала палец к губам, мол, тсс, молчи! Однако когда заговорила сама, то сделала это громко, пожалуй, даже чересчур громко.

— Ну, конечно! Спасибо, что приехал за мной. В такую погоду мне ни за что одной не доехать до дома.

— Да мне нетрудно.

— Ты был у Тима Хэнкока? — пробормотала она, когда они шагнули в лифт.

— Пока нет. Было уже слишком поздно.

— А кости?

— Медвежьи.

Эвелин нахмурилась: она была явно разочарована его ответом. Прежде чем двери лифта открылись, она чертыхнулась.

— Что такое? — не понял Амарок.

— Надеюсь, там нет офицера Уиткомба.

— Это почему?

— Он недавно поднялся наверх, чтобы принести мне пирожное, я же его так и не съела, что покажется ему странным. Я была слишком занята, делая копии.

— Ты переживаешь из-за пирожного?

— Он также оставил мне записку, что, похоже, про подделанный приказ никто ничего не знает.

— Он с кем-то разговаривал?

Эвелин вновь жестом велела ему молчать. Двери лифта распахнулись, и они вышли в главный вестибюль. На ее счастье, вместо Гленна Уиткомба на вахте дежурил Брэмбл. Амарок тотчас понял, что это к лучшему, хотя и не был уверен почему.

Эвелин вежливо улыбнулась Брэмблу. Тот, в свою очередь, пожелал ей доброй ночи. Увы, стоило им с Амароком сесть в его пикап и взять с места, как ее улыбки как не — бывало.

— Так что там насчет Уиткомба и подделанного приказа? — Амарок описал круг и покатил по главной дороге. Эвелин на всякий случай обернулась и посмотрела через плечо на тюрьму.

В Ганноверском доме имелась своя команда уборщиков, которые расчищали от снега подъезды к заведению. Так что пока ехать было легко и просто. Впрочем, стоит выехать на обычную дорогу, как они поползут с черепашьей скоростью.

— Не волнуйся. Я все объясню потом, — сказала Эвелин.

— А сейчас ты этого сделать не можешь? Что происходит?

— Сегодня вечером я нашла кое-что в кабинете Фицпатрика, — сообщила Эвелин. — В запертом на ключ ящике.

Амарок покосился на нее.

— Если он был заперт, то как ты в него влезла?

— Я случайно обнаружила ключ.

— Надеюсь, ты вернула его назад?

— Разумеется. А вот уборщики вряд ли завтра попадут внутрь.

— Но они не заподозрят тебя?

— Нет.

— И что ты нашла?

Эвелин вытащила из портфеля пухлый конверт.

— Вот это.

Не доезжая до поста охраны, Амарок притормозил, включил в салоне свет и быстро пролистал пачку фото-копий.

— Что это? Похоже, на досье. О ком оно?

— Обо мне! — воскликнула Эвелин. — Похоже, Фицпатрик следил за мной, приставил ко мне соглядатаев.

— Зачем ему это?

Эвелин покачала головой.

— Ума не приложу. Это бессовестное вторжение в частную жизнь! Ты посмотри на эти снимки! Кто-то сфотографировал меня в окно моего дома, когда я переодевалась. Это здесь, на Аляске!

Амарок посмотрел на размытый снимок Эвелин в — лифчике.

— Ты не опускаешь жалюзи?

— Обычно опускаю. Но ведь вокруг меня пустыня! Те немногие соседи, которые у меня есть, не могут заглянуть ко мне в спальню — для этого им нужно незаметно подкрасться к моему дому, как этому фотографу. Как мне кажется, в тот день я просто хотела быстро поменять блузку.

Амарок пробежал глазами еще несколько страниц. На них содержалась информация о ее семье, ее сестре и родителях, а также их адреса.

— Скажи, а на других членов вашей команды тоже имеются такие дела?

— Там была папка о каждом из нас. Но, в отличие от моей, там помимо резюме было лишь несколько листков — список наград и служебных назначений, комментарии к интервью о приеме на работу или что-то типа того. Как я понимаю, он хранит это на тот случай, если ему придется писать какой-нибудь отчет о нашей команде. Я тоже держу такую информацию под рукой, когда хочу получить грант или другой источник финансирования. Разница в том, что в их папках нет ничего личного, и уж точно никаких снимков, на которых они не одеты!

— Это верно и в отношении другой женщины, доктора Уилхайм?

— Стейси? Единственный ее снимок в папке у Тима — это профессиональное фото для документов.

Амарок достал еще один лист с именами и адресами.

— Кто все эти мужчины?

Эвелин потерла ладони, пытаясь их согреть. Она так увлеклась своей находкой, что забыла надеть рукавицы.

— Это те, с кем я встречалась в Бостоне. Все до единого.

— Это шутка? — Список был не так велик. Однако учитывая ее нелюбовь к романтическим отношениям, Амарок не ожидал, что таковой вообще будет.

— Вообще-то некоторые из них даже не подпадают под это определение, — уточнила Эвелин. — В основном это коллеги, которые хотели познакомиться со мной ближе; те, с кем я иногда встречалась во время обеденного перерыва.

Амарок перелистал еще несколько страниц и нашел копию ее водительских прав.

— Сколько лет охватывают эти документы?

— Пять. С того момента, как я познакомилась с Тимом. Впрочем, нет, он откопал и более ранние вещи.

— А это что такое? — Он поднял рекламное объявление.

— Когда-то я жила по этому адресу. Эту листовку выпустил риэлтор, когда я продавала свою квартиру.

— На обороте есть даже ее планировка.

«Может, именно поэтому Фицпатрик и сохранил его?»

Эвелин выхватила другой лист.

— Ты только взгляни вот на это! Это объявление я дала, когда открывала мою последнюю частную практику.

Амарок покачал головой. Впрочем, следующая находка удивила его еще больше.

— Это твои оценки в колледже?

— Да! Но как он их раздобыл?

Амарок отметил про себя сплошные высшие баллы.

— Я так и знал, что ты была отличницей.

Эвелин выхватила у него распечатку.

— Я только и делала, что училась. Конечно, у меня были хорошие оценки.

— У нас с тобой мало общего, — буркнул Амарок.

— Ты плохо учился в школе?

— Так себе. Но я и не старался. Я ненавидел учебу. Да и вообще, денег на колледж не было. В общем, я забил на это дело и пошел в полицию.

— Сколько лет тебе было?

— Двадцать.

— Нет ничего постыдного в том, чтобы не учиться, а пойти работать, особенно если человек выбрал себе дело по душе.

— Учитывая твое образование, я просто не представляю себе того парня, который согласился бы всю свою жизнь напрягать мозги, чтобы ужиться с такой женщиной, как ты. Ведь ты защитила диссертацию в Гарварде! Что ты забыла в такой дыре, как наша?

— Ты с самого начала задавался этим вопросом.

— А ты сама сказала, что рано или поздно вернешься к родителям.

Казалось, она сейчас скажет что-то важное. Он очень на это надеялся, потому что ему очень хотелось верить, что она не бросит работу, что доведет до конца то, чего пыталась достичь, когда приехала в Хиллтоп, когда открывала Ганноверский дом. Что не бросит его. Сколько лет она намерена здесь оставаться? Пять? Десять?

Но Эвелин отвернулась. И он понял, что правдивого ответа от нее не дождется.

— Все шансы против нас.

— К черту все эти шансы! — возразил он.

Она посмотрела ему в глаза.

— Я даже не знаю, что тебе от меня нужно.

— Неправда, ты это прекрасно знаешь.

— Секс?

Амарок бросил бумаги на сиденье.

— Ты серьезно? Будь мне нужен только секс, честное слово, я бы имел гораздо больше шансов с любой из местных женщин.

— Тогда почему ты этого не сделал?

Что он мог ей на это ответить? Помимо очевидных вещей, того факта, что она красивая женщина, он не мог объяснить, что так сильно привлекает его в ней. Не находил слов. Наверное, ему нужно остыть, постараться погасить в себе желание, которое она разжигала в нем.

— Ладно, проехали.

— Амарок…

— Нам и без того хватает забот. Извини, если я — что-то не так сказал. Для нас сейчас самое главное — поймать убийцу, — сказал он и снова взял бумаги, которые она ему вручила. — Самая последняя бумага здесь от какой даты?

Как жаль, подумала Эвелин, что их личный разговор закончился на такой кислой ноте. Но что поделаешь?

— Это мое фото в лифчике сделано месяца два назад, не раньше. Видишь этот свитер? Мать прислала его мне в подарок на День благодарения.

— Ты когда-нибудь замечала, что твой уважаемый коллега положил на тебя глаз?

Эвелин одарила его беспомощным взглядом.

— Да. Но мне кажется, здесь что-то другое.

— Это почему же?

— Потому что я никогда не давала ему даже самых слабых надежд. Никакого повода думать, что он мне нравится или что я согласна вступить с ним в какие-то близкие отношения.

— Тем не менее он к тебе подкатил.

— Вскоре после того, как мы приехали сюда… однажды, уже поздно вечером, он пришел ко мне в кабинет. Пытался поцеловать меня. Я так удивилась, что со всей силы отпихнула его. Он ударился головой о стену. Наверно, мне следовало отреагировать мягче, но… я не хотела, чтобы он меня лапал. Только не он. Нет, я уважаю его как профессионала в области психиатрии, но как мужчина он меня никогда не привлекал. К тому же для меня он слишком стар.

Амарок поморщился.

— Почему ты так зациклена на возрасте?

— Большинство людей согласны с тем, что десять лет — это большой срок, у нас же с ним разница в возрасте еще больше.

— Возраст — это всего лишь цифры.

— Каждая женщина, у которой есть отношения с мужчиной младше нее, говорит то же самое. Но я сомневаюсь, что большинство этих браков долговечны. Они распадаются гораздо быстрее обычных, и это при том, что и те не слишком крепки.

Он мог бы поспорить, что это зависит от конкретной разницы в возрасте. Впрочем, то, что он младше ее, не единственная преграда на их пути. Потому что разница была буквально во всем: у них разные профессии, разный социальный статус, разный уровень образования. И еще он живет в суровой, беспощадной части мира, из которой она рано или поздно уедет. Как и его мать.

— Ты не хочешь отвечать? — спросила Эвелин.

— Не хочу, — ответил он и глубоко вздохнул. — Метель усиливается. Давай лучше поскорее доберемся до дома, а не то так недолго и застрять. Положи эти листы к себе в портфель, пока мы не проедем пост охраны.

Она выполнила его просьбу. Однако он заметил, что она расстроена.

— О чем ты думаешь? — спросил он, когда они выехали за ворота.

— Хочешь знать правду? — спросила Эвелин с вызовом в голосе.

Он повернулся к ней.

— Всегда.

— Что я хочу быть с тобой — может, даже сильнее, чем тебе хочется быть со мной. Но я не знаю, как. Я не умею строить мосты — между собой и кем-то еще, особенно таким, как ты.

— Таким, как я?

— Тем… кто мне нравится.

Увидев на ее лице страдальческое выражение, он почувствовал укор совести. С нее и без него хватает печалей. Наверное, зря он сблизился с ней. Нужно было держаться подальше. Он прекрасно это знал с самого начала. Кстати, он пытался, особенно после того, как она отдалилась от него прошлым летом. Но потом она застряла на заправке, и злодейка-судьба взяла их отношения в свои руки. Ни один нормальный мужчина не отказался бы от того, что она предлагала ему, когда они встретились в коридоре той ночью.

— Не бери в голову. — Он небрежно положил одну руку на руль, как будто хотел показать, что на самом деле ее слова его не слишком затронули. — Давай не будем торопиться. Лучше двигаться постепенно, шаг за шагом. Не будем давить друг на друга.

Похоже, она была рада это слышать.

— Мое доверие — слишком хрупкая вещь, — призналась она. — Как ты понимаешь, это, — она похлопала по найденным в кабинете Фицпатрика бумагам, — лишь усугубляет проблему. С другой стороны, наверное, я доверилась не тому человеку.

— Это да. Но я точно не буду не тем. Хотя все равно спать с тобой не стал бы, — добавил он.

— Неужели? — Она изумленно выгнула бровь.

Амарок дурашливо подмигнул ей.

— Разве прошлой ночью я не сказал тебе «нет»?

22

Я не чувствую себя виноватым ни в чем. Мне жаль тех, кто чувствует себя виноватым.

Тед Банди, серийный убийца, насильник, похититель и некрофил

Когда они наконец доехали до его дома, Эвелин была несказанно рада. Снегу навалило целые горы. Пикап двигался медленно, с большим трудом. Дважды им пришлось останавливаться и откапывать из сугробов колеса. Дома их встретил Макита и, как всегда, там было тепло и уютно. Эвелин здесь нравилось.

Почти сразу же, как они вошли, Амарок пожелал ей спокойной ночи. Эвелин тотчас отправилась спать, он же еще какое-то время провел с Макитой и даже вывел пса на прогулку, прежде чем поиграть с ним в гостиной.

Эвелин валилась с ног от усталости и потому решила, что уснет в два счета. Но затем она услышала шум душа и тотчас представила себя Амарока: вот он, голый, стоит под струями воды.

Стоп! Зачем она мучает себя? Зачем желать того, чего никогда не будет? И зачем вовлекать его в свои мечты и желания? Увы, сердце в груди колотилось точно так же, как и в ту ночь, когда она столкнулась с ним в коридоре.

Она не была уверена, что готова к физической близости, но то, что ей хочется быть рядом с ней, ощущать его объятия, самой получать и дарить ему тепло и удовольствие — в этом не было никаких сомнений. Боже, как же она устала от одиночества!

Но что, если она разочарует их обоих и во второй раз? Приказав себе даже не пытаться ответить на этот вопрос, она встала с постели. О неудаче лучше даже не думать. Если он отвергнет ее, как и прошлой ночью, что ж, так тому и быть. Но если не пытаться, то она никогда не преодолеет себя.

По крайней мере вот такой диалог звучал в ее голове, когда она постучала в дверь ванной комнаты.

— Да? — спросил он.

Эвелин сглотнула застрявший в горле комок.

— Впусти.

— Я скоро выйду.

— Я не туалетом хочу воспользоваться.

Молчание.

— Что тебе нужно? — наконец спросил он.

— А ты как думаешь, Амарок?

— Мы уже приняли решение. Иди спать, Эвелин.

По его мнению, она была не готова. Он говорил это и раньше. Но что, если он ошибается? Или же просто не ожидал от нее чего-то впечатляющего. Может, его стоит слегка подтолкнуть? И себя тоже? Что тогда?

— Открой дверь.

— Эвелин, — произнес или скорее угрожающе прорычал он. Она пропустила мимо ушей его предостережение.

— Я… — Она поглубже вдохнула. — Я хочу ощутить рядом с собой твое тело. Если ты не хочешь… заняться со мной любовью, ничего страшного. Можно обойтись и без этого.

Никакого ответа.

— Амарок?

— Дверь не заперта.

Дрожащими руками она повернула ручку. Услышав, что она входит, Амарок высунул из душа голову.

Взгляд его был неприветливым, как будто он сейчас ее выгонит. Но она не собиралась сдаваться. Не успел он открыть рот, как она уже стянула с себя ночную рубашку. Раздувая ноздри, он скользнул по ней глазами. Похоже, ее мужественный поступок возымел желаемый эффект, решила она. Увы, его голос остался суровым. Даже более хриплым, чем раньше.

— Эвелин, лучше не надо. По крайней мере не сегодня.

— Потому что…

— Потому что я не тот любовник, который тебе нужен. Я устал и…

— Знаю, — сдавленным голосом пролепетала Эвелин.

От волнения она едва могла говорить. Ведь она обнажила не только тело, но и душу. И все же этот дерзкий поступок наполнил ее гордостью за себя — она в очередной раз взяла инициативу в свои руки.

— Ты работал допоздна. Сейчас тебе не до того. И если у тебя… ну, ты знаешь… не встанет, я не обижусь. Просто обними меня, и все. Как прошлой ночью.

— Не встанет? — хохотнул он. — Вот это как раз таки не проблема. Просто я не смогу сдерживать себя, чтобы все получилось так, как надо. Буду нахрапистым, хотя должен быть нежным. Вдруг ты испугаешься или тебе будет больно?

— Прошлый раз ты подробно объяснил мне, почему ты отказываешься заняться со мной любовью, как будто я фарфоровая кукла.

— Я отлично помню, что я сказал. Но я сделаю это — если оно тебе нужно. Просто сегодня я слишком взвинчен, расстроен и…

— Что «и»? — подсказала она. Неужели он разуверился в ее способности забыть прошлое? С другой стороны, давала ли она ему такую надежду?

— Просто я хочу твердо знать, что ты не обидишься, если у меня получится не так, как ты надеялась. Пойми, я не могу обещать тебе нежности и терпения. Я сегодня не в том настроении. Ну так как?

Эвелин кивнула и подняла с пола ночную рубашку. Амарок задернул шторку душа, показывая, что разговор окончен. Увы, она не могла заставить себя сдвинуться с места. Да что там! Даже одеться. Ведь исполнение желания было так близко.

Вновь бросив ночную рубашку на пол, она шагнула к нему под душ. Он не отстранился, лишь прищурил глаза.

— Ты только все усложняешь, — предостерег он ее. Но прежде чем он успел что-то добавить, она обвила его руками за шею.

Она слышала, как он втянул в себя воздух сквозь стиснутые зубы. Видела, как он закрыл глаза. Однако он даже не пошелохнулся. По крайней мере пока она не прижалась к нему всем телом и, запустив пальцы в его волосы, не наклонила к себе его голову, чтобы поцеловать.

Их губы встретились. Она целовала его со всей страстью. Целовала так, как хотела целовать с той самой ночи в его постели. Амарок простонал. Его руки скользнули по ее спине, прижимая ее к нему.

— Наконец-то, — прошептала она. Нет, она не его подбадривала. Она праздновала победу над собой. — Думаю, ты прав.

— Что сейчас не тот момент? Надеюсь, что нет, — проговорил он, когда она оторвала от него губы.

Эвелин отстранилась от него, чтобы ему улыбнуться. Как же приятно ощущать себя такой смелой!

— Нет, я насчет того, что обязательно встанет.

— Если бы нет, я просто себя бы не уважал.

Его губы коснулись ее шеи, и он слизнул с нее капельки воды. Пар за занавеской был густым и обволакивал их, словно одеяло — единственное одеяло, в котором они нуждались. Амарок наклонился, чтобы поцеловать ее грудь.

— М-м-м… ты такая вкусная, — прошептал он, закончив целовать одну ее грудь и переключая внимание на другую.

Пальцы Эвелин сжались вокруг его члена. От неожиданности Амарок поднял голову и вопросительно посмотрел на нее. Впрочем, задать вопрос она ему не позволила, потому что тотчас же впилась ему в губы. «Я не боюсь его», — сказала она себе, отдаваясь во власть сжигавшему ее желанию. Она не намерена сопротивляться ему, пусть оно ведет ее дальше, пусть вместо страха подарит ему — силу.

Пока их губы слились в поцелуе, его руки тоже исследовали ее тело. Вскоре его пальцы нашли заветную цель. Эвелин тотчас же вся растаяла от удовольствия. Ей так хотелось ощутить его внутри себя, что места для страха просто не осталось, а вот сил устоять на ногах явно не хватало.

Поймав себя на игривых мыслях, она рассмеялась. Амарок вопросительно посмотрел на нее.

— В чем дело? — хрипло прошептал он ей на ухо, полузакрыв глаза.

— Я готова. Если бы не вода, ты бы давно почувствовал, какая я мокрая.

— Я знаю разницу, — прошептал он в ответ. — И все прекрасно чувствую.

— Тогда что от меня требуется, чтобы ты действовал дальше? Повиснуть у тебя на шее и умолять? — поддразнила она его. Вряд ли он помнит, что раньше говорил на эту тему. Сейчас он слишком возбужден, чтобы о чем-то думать.

— Пойдем в спальню.

Ей не хотелось выходить из душа. В сарае, где ее взял Джаспер, водопровода не было. Поэтому душ ассоциировался у нее в первую очередь с Амароком.

— Если мы ляжем, то я смогу сделать гораздо больше приятных вещей.

— Нет, прошу тебя. — Она вцепилась в его руки, пытаясь донести до него, как для нее важно ничего не менять. Ей не хотелось ничего ему объяснять не хотелось вытягивать на поверхность свои самые болезненные воспоминания. Им здесь не место. Похоже, Амарок ее понял, потому что сказал:

— Как хочешь. Не переживай. Все хорошо. Я тоже — люблю душ.

Он приподнял ее и прижал спиной к теплому кафелю. Она обвила его ногами, чтобы он мог войти в нее.

— Тебе хорошо? — Он явно ожидал, что она в последний момент передумает, но она лишь крепче сжала его ногами и притянула к себе.

— А как ты думаешь? — ответила она.

— Ого! Я внутри, — прошептал он полным удивления голосом.

— И тебе там хорошо, — сказала она. — Мне тоже. Я как будто стала частью тебя.

— Если будешь так говорить, то я… слишком быстро кончу, — хрипло усмехнулся он.

Она поцеловала его подбородок, его щеку, его губы.

— Ты предупредил меня, что сегодня не властен над — собой.

— Я имел в виду другое. Но ты такая горячая, такая сладкая… теперь мне по-настоящему тревожно.

Ощущая себя окончательно и бесповоротно раскрепощенной, Эвелин рассмеялась.

— А вот это ты зря. Самое трудное позади.

— Не соглашусь, — ответил Амарок. — То, что будет дальше, куда важнее.

— Я дам тебе кончить, — сказала она, не уверенная в том, что он имел в виду. — Обещаю. Я не пойду на попятную. Со мной все будет хорошо.

— Но я хочу, чтобы тебе тоже было приятно. — Он поцеловал ее в губы. — Чтобы тоже почувствовала, как это восхитительно. Это возможно? Мы можем попробовать?

— Боюсь, что в такой позиции — вряд ли. А чтобы нам куда-то перейти, тебе придется из меня выскользнуть. Я же этого не хочу. Я бы хотела, чтобы мы не разъединялись всю ночь.

Амарок поцеловал ее в губы так нежно, что она с удивлением посмотрела на него.

— Значит, ты разрешишь мне сделать это еще раз? — спросил он.

Эвелин закрыла глаза.

— Пока получай удовольствие. Это самое главное, — сказала она ему и откинула голову назад, подставляя лицо и плечи струям воды и горячему пару.

Амарока не пришлось упрашивать. Мог ли он мечтать, что это произойдет сегодня? Да он всего несколько минут назад был уверен, что этого никогда не будет. Хотя Эвелин с головой ушла в изучение двуногих чудовищ, которых она поселила в Ганноверском доме, он не представлял себе, что она останется здесь надолго, тем более сейчас, когда ее семья надеется на ее скорое возвращение в Бостон.

Он же опасался просить ее, чтобы она никуда не уезжала: вдруг своей просьбой он лишь подтолкнет ее к отъезду? Если Джаспер явился за ней на Аляску, — если у него, как того опасалась Эвелин, есть некий садистский план, — для нее самое разумное отсюда уехать, и как можно скорее. Она исчезнет, обзаведется на новом месте частной практикой и постарается не попадать в фокус зрения СМИ.

Он думал обо всем этом, пока мылся душе. Даже хотел ей это предложить — пока она не вошла к нему. После чего он уже не мог думать ни о чем другом, кроме как о ее гладкой влажной коже, о ее губах, что открывались навстречу его языку, и об этих тихих всхлипах, что срывались с ее губ, когда он трогал ее в нужных местах.

Нет, от такого не отказываются, сказал он себе, тем более что он сам страстно этого желал. Он был близок к тому, чтобы кончить, ощущал в себе нарастающее напряжение. Казалось, что каждый мускул его тела вот-вот взорвется фонтаном сладостных судорог.

Он как мог оттягивал этот момент. Кто знает, появится ли у него второй шанс быть с ней? Но ее ладони сжимали ему лицо, а ее губы со стоном впивались в его губы. Она как будто понимала, что он на грани оргазма и вряд ли сможет долго себя сдерживать. Он почти не запомнил тот момент, когда, чувствуя, что почти достиг пика наслаждения, успел выскользнуть из нее.

Прошло несколько мгновений. Он задыхался, у него не получалось даже поцеловать ее, а его руки, устав поддерживать ее вес, уже начали дрожать. Но он не выпустил ее. Раз уж она преодолела свой страх, чтобы создать этот волшебный момент, он считал великим для себя счастьем разделить его с ней.

— Ты это сделала, — сказал он, упираясь лбом в ее лоб.

— Мы это сделали, — ответила она. — Это было… приятно. Очень.

Опасаясь, что уронит ее, он поставил Эвелин на ноги, но отпускать не стал.

— Давай я помогу тебе кончить, — прошептал он ей на ухо, поверх шума воды.

Она покачала головой.

— Не сегодня.

— Но я готов. — Он начал слизывать с ее плеч, груди, живота капли воды. Эвелин остановила его.

— Возможно, что из этого ничего не выйдет. Потому что это невозможно.

— Конечно, возможно! Тебя кто-нибудь целовал там? Ну… после всего, что с тобой случилось?

— Никто и никогда, ни до, ни после. Джаспер… он был слишком брезглив. Такое было ему противно.

— Я рад. Потому что мне — нет. Наоборот, я хочу попробовать тебя на вкус.

Но она вновь остановила его.

— Давай не будем рисковать. Хотя бы сегодня.

— Но почему? Ты ведь не думала, что позволишь мне войти в тебя. А потом взяла и впустила. Этот урок мы уже прошли.

— Все не так просто, Амарок. Ты сам сказал, что физическая близость требует доверия. И это так. Но целовать меня там… это требует чего-то большего, чего-то такого, на что я, наверное, еще не способна. И мне не хочется знать, так это или нет. Не торопи меня. Дай мне отпраздновать мой первый маленький успех.

Он не стал с ней спорить.

— Лично мне понравилось, — сказал он. — От и до.

Эвелин просияла довольной улыбкой.

— Хорошо, что ты такой молодой и сильный. Мужчина постарше наверняка не продержал бы меня на руках так долго.

Амарок насупил брови и пристально посмотрел на нее.

— Что такое? — спросила она.

— Не желаю ничего слышать про мой возраст. Я бы предпочел, чтобы он тебя не волновал. Хотя знаю, что волнует.

— Моя помощница открыто вздыхает о тебе, как будто уверена в том, что ты просто не можешь быть мне интересен.

— Возможно, ее мнение не имеет никакого отношения к возрасту. Вдруг ты дала ей понять, что тебе в принципе неинтересен любой мужчина.

— Ты так считаешь?

— Да. Но нам не требуется ее одобрение. Мне наплевать, что она думает.

На лице Эвелин заиграла улыбка.

— Что такое? — спросил Амарок.

— Я до сих пор не верю, что мы это сделали. У меня такое чувство, будто я только что врезала Джасперу кулаком по физиономии.

Амарок усмехнулся такому сравнению.

— Как только тебе захочется врезать ему снова, ты мне скажи. С удовольствием помогу тебе.

— Думаю, нам пора спать, — сказала она и шагнула из душа, но Амарок поймал ее за руку.

— Ты идешь в мою спальню?

Она встретилась с ним взглядом.

— Тебе не кажется, что это слегка страшновато?

Господи, она все еще боится.

— Это почему же? Ведь ты уже там спала.

— Я имею в виду эмоциональную сторону.

— Так вот почему ты боишься? Тебя пугают собственные чувства?

— Как-то все это неожиданно. Нужно прийти в себя.

— Ты думаешь, со мной по-другому. Но, согласись, это ведь самое главное — что мы оба чувствуем одно и то же!

В глазах Эвелин возникло сомнение.

— Я не хочу влюбляться в тебя.

— Потому что я младше тебя? Я угадал, Эвелин?

— Нет. Потому что любовь — это самый большой риск.

С этими словами она шагнула из душа, взяла полотенце и вышла из ванной. Из чего Амарок сделал вывод, что сегодня ему спать одному. Пройдя по коридору, он остановился у ее двери. Может, войти и вновь поговорить с ней? После того, что случилось между ними, он страстно желал чувствовать ее рядом с собой. Но сегодня она преодолела не одну преграду. Может, хотя сегодня она и отдала ему свое тело, ей, чтобы прийти в себя, временно требуется личное пространство.

Она сама пришла к нему в душ, напомнил он себе. Может, через пару дней она придет к нему в постель. Но, как оказалось, ждать ему не пришлось. Хотя он валился с ног от усталости и потому, прежде чем рухнуть на матрас, даже не стал включать свет, он мгновенно понял, что в спальне его ждет не только один Макита.

* * *

Не успела Эвелин толком закрыть глаз, как наступило утро. Зазвонил будильник. Амарок тотчас заставил его умолкнуть, но вставать с кровати не стал. Притянув ее к себе, он поцеловал ей плечо.

— У меня есть хорошие новости и плохие, — сообщил он.

Ей было приятно ощущать рядом с собой его мускулистое тело.

— С меня хватит плохих. Выкладывай хорошие, — полусонно пробормотала она.

— Сегодня пятница. На носу выходные. Думаю, если не для меня, то для тебя это означает отдых.

— Я тоже привыкла работать по выходным. А какая плохая новость?

— У тебя здесь нет машины, а значит…

Эвелин усилием воли стряхнула с себя сон. Вчера вечером она оставила машину на тюремной автостоянке, а сюда приехала вместе с ним.

— Мне тоже нужно вставать, — закончила она его мысль.

Амарок оперся на локоть и посмотрел на нее.

— Если только я не уговорю тебя сказаться больной и остаться у меня.

— С тобой?

— Увы. Мне нужно на работу. Мы оба знаем, что сейчас я не имею права отлынивать от нее.

Эвелин ответила ему сонной улыбкой.

— Тогда почему я должна остаться?

— Потому, что в данный момент Ганноверский дом — не лучшее для тебя место. Эта папка, которую ты обнаружила в кабинете Фицпатрика, — она не дает мне покоя. Начнем того, что он мне и без того не нравился. Но теперь, когда я знаю, что он зациклен на тебе, он нравится мне еще меньше.

— Я не могу зарыться в твоей теплой уютной норке, Амарок. Мне нужно на работу.

— Я так и знал, что ты это скажешь, — вздохнул он и вылез из постели.

— Как вам наверняка известно, сержант, я планирую и дальше сражаться за свое детище, — заявила она и села в кровати.

Он тотчас скользнул глазами по ее обнаженному телу, и на его губах заиграла довольная улыбка.

— Неужели?

— Немедленно прекрати! — Она рассмеялась и натянула на себя одеяло. — Я сказала, что никуда не собираюсь. Мы с тобой вдвоем пройдем через то, что здесь происходит, и положим этому конец.

Амарок взял брюки, но не спешил их надевать.

— А потом?

— Что потом?

— Мы и дальше останемся вместе?

— С мужчиной на десять лет меня младше?

— Десять?

— Ну хорошо, семь, — уточнила она.

— Эвелин, я не могу изменить мой возраст, — сказал он, натягивая брюки.

Амарок пошел в кухню сварить им кофе. Эвелин заставила себя встать с постели и отправилась в душ. Ей было достаточно повернуть кран, чтобы тотчас вспомнить, что было между ними накануне, каково это — спустя много лет заняться с мужчиной любовью. Но это было лишь частью проблемы. Ей не верилось, что между ними могу быть серьезные отношения. Когда-то она пережила серьезную эмоциональную травму. Ему же было что предложить другим, здоровым женщинам.

Если между ними что-то пойдет не так, что помешает ему найти ей замену? А между ними наверняка все пойдет не так. У них совершенно разные взгляды на самые разные вещи, и особенно на ее работу, которую она всей душой любила. К тому же он страдал легкой мизогинией, которую даже не замечал в себе. Он любил Аляску, он никогда отсюда не уедет. Она же, в отличие от него, всегда останется здесь чужой. Сделай она его чем-то большим, нежели временный любовник, куда это ее приведет? И чем это закончится?

— Ты идешь? — Он постучал в дверь.

Эвелин вытерла с лица воду.

— Да. Уже выхожу.

23

Я бы и хотел остановиться, но не мог. Я не знал иного счастья или удовольствия.

Деннис Нильсен, убийца из Масуэлл-Хилл

Приехав утром в Ганноверский дом, Эвелин пожалела, что не прислушалась к совету Амарока и не осталась дома. Первым делом она надеялась поговорить с Гленном, поблагодарить его за пирожное и попросить его и дальше держать ухо востро — вдруг он услышит что-нибудь про подделанный приказ. Она бы тотчас пригласила его к себе в кабинет, но Пенни сообщила ей, что ее ждут в конференц-зале.

Кроме Стейси Уилхайм, которая все еще была на больничном, ее ждала вся их команда — все три психолога и конечно Фицпатрик. Он расхаживал перед учебной доской, в то время как остальные расположились вокруг стола и пили кофе. В центре стола стояла тарелка с пончиками. Поскольку к последним никто даже не притронулся, все свидетельствовало о том, что это не обычное совещание.

Эвелин подумала про ключ, который она стащила у уборщиков. Как только Амарок в первый раз вышел из машины, чтобы откопать из снега колеса, она выбросила его в сугроб. К тому времени, когда наступит весна и растает снег, никто не сможет сказать, от какой двери этот ключ. Если его вообще найдут. Тем не менее она опасалась, что Фицпатрик в курсе ее изысканий. Хотя, сделав копии документов, она аккуратно их сложила, а папку вернула на место, он каким-то внутренним чутьем знал, что она побывала в его кабинете.

Если это так, она сообщит, что, собственно, нашла. Никто не давал Фицпатрику права собирать на нее досье. При мысли о том, что он тайком это делал, ей стало не по себе. Перед тем как утром уехать от Амарока, она еще раз пересмотрела все документы. Помимо тех сведений о ней, на какие она обратила внимание накануне, он записывал все, что она когда-либо говорила про Джаспера. В папке даже имелось его фото из их школьного альбома!

Коллеги вяло поздоровались с ней, однако никто не вскочил с места, чтобы обвинить ее в незаконном вторжении в кабинет Тима. Спасибо и на этом. Судя по тому, как Рассел Джонс посмотрел на нее и поспешил отвернуться, Эвелин сделала вывод, что речь скорее пойдет об Энтони Гарза и Хьюго Эвански и об обвинении в адрес Фицпатрика с ее стороны. Расс наверняка вел бы себя смелее, располагай он свежим поводом для праведного гнева, какой лелеял в себе Фицпатрик.

Эвелин пожалела, что с ней нет Стейси. Прежде чем уехать от Амарока, она справилась о ее здоровье. Увы, коллега все еще жаловалась на боль. Так что в отсутствие Стейси она лишались союзника. Теперь ей придется в одиночку противостоять Фицпатрику, его протеже Расселу и конформисту Грегу. То, как поведет себя Престон Шмидт, было непредсказуемо. Однако по тому, с каким апломбом держался Фицпатрик в ее кабинете, она решила, что тот будет и дальше продавливать свои жалобы. Оставалось лишь надеяться, что в кои-то веки Престон займет сторону оппозиции.

— Смотрю, вы приготовились к моему прибытию, — сказала она, обращаясь ко всем сразу, и, сев за другой конец стола, поставила портфель.

— Пора обсудить, что происходит в Ганноверском доме, — ответил Фицпатрик. — Мы должны ставить благо учреждения выше наших личных амбиций.

Что ж, звучит благородно, однако Эвелин знала: он имеет в виду отнюдь не себя. Его совет предназначался ей. Это она должна было поставить благо их детища выше своих амбиций и во всем его слушаться.

Эвелин закатила глаза.

— Что именно это включает? Для чего ты созвал это совещание? Чтобы попенять мне на нарушение дисциплины? Обсудить мое дерзкое поведение, а потом единодушно проголосовать за то, что я не способна руководить Ганноверским домом? Что мне лучше взять отпуск, пока у меня окончательно не поехала крыша?

Фицпатрик растерянно заморгал. Он явно не ожидал от нее этой презрительной тирады.

— Да, нам нужно обсудить твое эмоциональное со-стояние.

— Что толку в дискуссиях, если ты отказываешься слушать новую информацию? — спросила она.

— Не понял? — Фицпатрик вопросительно поднял брови.

— Ты пытаешься направить это совещание в то же русло, что и все предыдущие.

— Эвелин, угомонись, — предупредил ее Грег. — Давай не будем усугублять.

— А что-то еще можно усугубить? — Она повернулась к нему. — Убиты две сотрудницы Ганноверского дома. Часть тела Даниэль подбросили мне в кровать. Я делаю все для того чтобы понять, что, собственно, происходит, но вместо того, чтобы поддержать меня, Тим пытается прибрать к рукам контроль за нашим общим детищем.

— Да ты только послушай себя! — взорвался Фицпатрик. — С каких это пор я стал твоим врагом? Я лишь прошу тебя отдохнуть, прийти в себя, выспаться, наконец! И по-думать о том, сможешь ли ты работать дальше, если тебя постоянно преследуют воспоминания. Вот и все.

Черт, Фицпатрик оказался куда большим дипломатом, нежели она предполагала. Но тут его взгляд скользнул на Престона, и Эвелин поняла, почему. Он явно пытался заручиться поддержкой Престона, однако не был в этом уверен.

— Тим, когда я попросила привести ко мне для беседы Энтони Гарзу, Эмилио Куш направился прямиком к тебе. И вы вдвоем решили, что мне нельзя с ним беседовать.

— Вот видишь? — откликнулся Фицпатрик. — Даже надзиратели начали сомневаться в благоразумности твоих действий.

— Этого бы никогда не было, если бы ты их не поощрял, — возразила она. — Ведь это ты позвонил Феррису и попросил его не выполнять ни одно из моих распоряжений, не так ли?

— Но только потому, что в последние дни ты сама не своя. Мы же не можем позволить себе второй такой инцидент, какой случился во время прогулки заключенных в тюремном дворе!

Эвелин душил гнев. Ей было трудно говорить.

— Я сказала тебе. Кто-то подделал мое имя на приказе о переводе Гарзы из одиночной камеры. Можешь мне не верить, но это так. Как бы я ни была расстроена, я бы никогда не перевела Гарзу к остальным заключенным. Ни за что на свете.

— Тем не менее у нас есть доказательства — заявил Фицпатрик, вытаскивая копию злополучного документа из папки и демонстрируя ее всем присутствующим.

— Я этого не подписывала, — повторила Эвелин.

— Ты считаешь, что это сделал я, — с издевкой произнес он.

Эвелин пожала плечами.

— Точно утверждать этого не могу, но собираюсь выяснить.

— У меня в голове не укладывается, как тебе такое вообще могло прийти тебе в голову! — воскликнул Фицпатрик, брызжа слюной.

Эвелин посмотрела на Грега и Престона.

— В данный момент я не исключаю любые возможности. Расследуется двойное убийство, а значит, рассматриваются все версии.

Фицпатрик схватился за спинку стула.

— Расследование ведешь не ты, а сержант Мерфи. И, да, вчера ты обвинила меня в убийстве. — Фицпатрик на секунду отпустил спинку стула, чтобы жестом указать на своего аспиранта. — Рассел может подтвердить!

— Так утверждает Хьюго, — парировала Эвелин.

— Но ты ему веришь.

— Пока я должна найти доказательства, так это или нет.

— Он психопат, и этим все сказано.

— И тем не менее его слова звучали убедительно, — ответила Эвелин. — Особенно когда он их повторил, лежа едва ли не на смертном одре. Лично мне кажется крайне подозрительным, что кто-то перевел Энтони Гарзу из одиночной камеры в камеру общего содержания. Кстати, это произошло сразу после того, как ты узнал, что Хьюго разговаривал со мной. Настораживает и то, что из всех, кто был тогда в тюремном дворе, Гарза напал именно на него.

Фицпатрик всплеснул руками.

— Нет, вы только послушайте ее! Как я сказал, она лишилась рассудка!

Рассел повертел на блюдце чашку с кофе.

— Эвелин, мне неприятно это говорить, но я согласен с Тимом. Твое душевное состояние внушает тревогу. Почему бы тебе не отдохнуть? Ведь это просто безумие — утверждать, что Тим причастен к тому, что произошло в тюремном дворе. Я знаю его уже почти десять лет. Он бы никогда не пошел на такое!

— То есть ты думаешь, что нападение на Хьюго организовала я? — спросила Эвелин. — Что я оскорбилась на Хьюго за то, что тот осмелился лапать меня, и решила ему отомстить?

— Под приказом о переводе стоит твоя подпись, — заявил Рассел.

— Ты в этом уверен? — парировала Эвелин. — Ты внимательно ее рассмотрел? Сравнил с моей обычной подписью? Потому что если это сделать, только слепой не заметит разницы.

— То есть ты отказываешься доверить мне руководство учреждением, пока не придешь в себя? — спросил Фицпатрик.

Эвелин встала. Сердце бешено колотилось в груди. Ей в страшном сне не могло присниться, что ей придется столкнуться лбами с собственной командой. Но одно она знала точно: стоит выпустить бразды правления Ганноверским домом из рук, как о любой научной свободе можно забыть.

— Да.

Фицпатрик посмотрел на Престона. Когда же тот промолчал, — лишь откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу, — Фицпатрик обошел стол.

— Боюсь, у тебя не будет выбора.

Эвелин гордо вскинула подбородок.

— Я всегда дам отпор. — Она указала на злополучный приказ с поддельной подписью. — Я буду не я, если не выясню, чьих это рук дело. Вот тогда мы и поговорим, кто из нас двоих останется здесь работать.

Фицпатрик резко обернулся к Грегу.

— Может, ты что-нибудь добавишь?

— Боюсь, Эвелин, в данном случае я вынужден занять сторону Тима.

Он нахмурился, как будто из последних сил пытался сохранить объективность.

— В данном случае? — усмехнулась она. — Давай будем честны, Грег. Ты поддерживаешь его по любому вопросу. Ты решил, что в этом забеге он — самая сильная лошадка, и потому сделал ставку на него.

Грег одарил ее колючим взглядом.

— Ты висишь на тоненькой ниточке. Будет лучше для всех, в том числе и для тебя самой, если ты…

— Что если я? — выкрикнула Эвелин. — Уйду? Позволю Тиму занять мое место лишь потому, что ему кажется, что у него это получится лучше?

— Да! — ответил Грег. — Отдохни, постарайся по-новому взглянуть на свою работу.

— Потерять Эвелин, даже на короткое время, было бы для нас трагедией, — наконец вмешался в разговор Престон. Все тотчас повернули головы в его сторону. — Лично я считаю, что ты лаешь не на то дерево, — добавил он, обращаясь у Фицпатрику.

— Потому что… — Это заговорил Рассел. На его пухлой физиономии читалась растерянность. Он никак не ожидал, что Престон займет ее сторону.

— Эвелин никогда не сделает ничего такого, что поставило бы Ганноверский дом под удар, — заявил Престон. — И мы все это прекрасно знаем.

— Она могла не отдавать себе отчета в своих действиях, — возразил Фицпатрик.

— Это твое личное мнение, — продолжал Престон. — Я не верю, что она подписала этот приказ. Ибо тем самым она поставила бы под удар все, что сама же создала. Зачем ей мстить Хьюго?

— За то, что он набросился на нее! — воскликнул Фицпатрик. — Ты сам это видел. Мы смотрели видеозапись.

Эвелин впилась ногтями в ладони. Надо отдать Фицпатрику должное — он основательно подготовился к совещанию. Увы, его подготовка, похоже, возымела обратный эффект — по крайней мере на Престона.

— На записи видно, как она почти сразу поднялась на ноги и в сложной ситуации сохранила самообладание, — произнес Престон. — Если она хотела наказать Хьюго, зачем ей рисковать собственной карьерой, переводя Гарзу из одиночной камеры в общую, когда она просто могла дать возможность надзирателям поработать дубинками? Вместо этого она пресекла уже первые попытки насилия. Если она поступила так, зачем ей было посылать в тюремный двор Энтони Гарзу, чтобы он пырнул Хьюго? Тем более зная, что пятно за этот перевод ляжет на нее? Это же полная чушь!

В кабинете установилась гнетущая тишина. Фицпатрик повернулся к Грегу и Расселу. Эвелин подумала, что сейчас он затронет главную тему — кто мог подделать ее подпись. Но нет. Он стал дальше развивать свою тему.

— И все-таки я считаю, что она должна взять отпуск. Вы двое, вы ведь согласны со мной?

— Какая разница, кто согласен, а кто нет — по крайней мере в этой комнате, — опередил их Престон. — Ее нанимал не ты, а федеральные власти. И даже если бы этот вопрос был поставлен на голосование, я уверен, что Стейси, будь она здесь, высказалась бы в защиту репутации Эвелин и ее преданности делу. Я бы даже сказал, ее самопожертвования ради блага нашего учреждения. То есть голоса разделились бы поровну.

— Тебе больше нечего сказать? — выкрикнул Фицпатрик. — Вспомни, ведь она перевела сюда Гарзу, как если бы… как если бы ее мнение было единственно верным.

— Что до меня, то если ей хочется изучать Гарзу, то пусть она его изучает. Это ее право. Устав не требует единодушного одобрения кандидатур наших пациентов. Это было твое предложение, и мы согласились, сочтя его разумным. Да, сотрудничество делает нашу команду сплоченной, но… это первое учреждение подобного рода. Именно это и привлекло нас сюда — возможности реализовать себя, делать что-то новое. Не будь мы готовы время от времени идти на риск, мы бы здесь не работали. Что касается меня, то я не вижу преступления в том, что Эвелин нарушила придуманные тобой бюрократические препоны. — Престон встал. — Насколько я понимаю, ты слегка раздражен, поскольку обожаешь всевозможные протоколы и процедуры. Но, боюсь, ты зашел слишком далеко. Ну да хватит об этом. Меня ждет напряженный день. Я также уверен, что Эвелин не терпится заняться поисками того, кто поставил под приказом ее имя. Если мы закончили, то я, пожалуй, приступлю к работе.

Фицпатрик преградил ему путь.

— Я пожалуюсь в Федеральное управление тюрем.

— Жалуйся. Твое право, — сказал Престон и жестом указал на Эвелин. — Но на твоем месте я бы не начинал эту битву — «я» или «она». Если ты надеешься одержать верх, значит, ты понятия не имеешь, с какой страстью она предана своему детищу. И если вопрос встанет, она или ты… — Престон не договорил. Лишь пожал плечами и вышел.

Если честно, Эвелин не ожидала, что он займет ее сторону. Ей казалось, что для него на первом месте — четверо его мальчишек, которых они с женой привезли сюда. Ей и в голову не могло прийти, что он замечает ее преданность делу. Тем не менее она была ему благодарна. В кои-то веки он поддержал ее в тот момент, когда решалась ее судьба.

— Как только что сказал Престон, меня ждут срочные дела, — сказала она остальным и, всем видом давая понять, что разговор окончен, взяла портфель. Все промолчали, но прежде чем Эвелин вошла к себе в кабинет, ей помахала Пенни.

— Кортни Лофленд на первой линии.

Эвелин не сразу вспомнила имя. Мысли ее были заняты тем, что только что произошло и как ей узнать, кто же стоит за подделанной подписью. Она очень надеялась, что Гленн что-нибудь откопает. Работая с заключенными, он наверняка слышал и видел то, чего не видела и не слышала она.

— Кортни?

— Ну да, жена Энтони Гарзы.

— Все остальные звонки подождут, — сказала Эвелин и закрыла за собой дверь кабинета.

* * *

У двери палаты Хьюго стоял охранник. Будь состояние пациента лучше, их было бы двое. Один охранник — свидетельство того, что дела его так плохи, что правительство решило не тратиться на второго стража.

Амарок показал служебное удостоверение. Охранник кивнул, и он плечом толкнул дверь. Глаза Хьюго были закрыты, и он никак не отреагировал на появление гостя.

Амароку же было неловко, что он должен потревожить человека, чья жизнь висела на волоске. Хьюго был бледен как простыня, на которой он лежал. Но именно его плохое состояние и заставило Амарока предпринять эту поездку. Если не поговорит с ним сейчас, кто знает, будет ли у него второй шанс.

— Мистер Эвански? — Никакого ответа. Амарок слегка потряс его за руку. Уж если он, бросив все дела в Хиллтопе, проделал путь до Анкориджа, он не станет ждать, когда Хьюго проснется сам. Потому что время на вес золота. — Эй!

Наконец Хьюго открыл глаза. Взгляд их был устремлен куда-то в пространство, но, с другой стороны, Хьюго был накачан лекарствами, так что Амарок ничего иного и не ожидал.

— Я полицейский Мерфи из Хиллтопа. — Амарок положил руки на изголовье кровати. — Я приехал поговорить с вами, потому что мне кажется, что вам известно что-то важное.

Хьюго сглотнул комок в горле и произнес:

— Сержант Амарок.

Амарок видел его впервые и был удивлен, что Хьюго узнал его.

— Откуда вы меня знаете?

— Вы — главный коп Хиллтопа. А это значит, что ваше имя время от времени звучит в стенах Ганноверского дома. К тому же женщины от вас без ума. Особенно Даниэль. Она только о вас и говорила. Ей до смерти хотелось трахнуться с вами. Вы были ее заветной целью.

Амарок нахмурился.

— Мы с ней даже не были знакомы, — сказал он. Впрочем, судя по тому, что он узнал о Даниэль, знакомство с мужчиной ничего для нее не значило. Но ему было нужно, чтобы Хьюго говорил дальше.

— Она вас видела. Этого было достаточно. Она вбила себе в голову, что у вас самый большой член на Аляске.

— Мне кажется, она и на ваш не жаловалась.

— Вам это известно? — Хьюго вымучил улыбку. — Некоторые вещи даются нам богом, и их у нас не отнять.

Амарок подтащил к себе единственный стул в палате.

— У вас ведь был секс с ней?

— Не так часто, как хотелось бы, — прозвучало в ответ. — Ублюдки-охранники требовали за это слишком большие деньги.

— То есть вам приходилось платить.

— А вы как думали? Единственный бесплатный секс, какой я имел в тюрьме, называется изнасилованием.

Амарок не стал спрашивать, кем при этом был сам Хьюго — жертвой или насильником. Но Хьюго, похоже, был слишком слаб, чтобы вести долгие разговоры, и Амарок не стал развивать эту тему.

— А где и как происходили эти встречи? Я имею в виду встречи с Даниэль.

— Все было проще простого. Я отстегивал охраннику сотню баксов, и…

— А откуда у заключенных такие деньги? — спросил Амарок. Он никак не ожидал услышать такую сумму.

— Было бы желание, а способ найдется.

— А именно?

— У меня есть дядя, который время от времени кладет на мой счет пару сотен. Кто-то занимает у других. Кто-то копит, но это сложнее всего, учитывая, сколько нам платят.

— То есть вы разживаетесь деньгами и…

— Куш и Петровски вытаскивают меня из камеры или подзывают к себе во время прогулки в тюремном дворе.

— И?..

— И отводят в кладовую или в сарай с инструментами. В общем, туда, где они могут стоять на шухере, а она уже ждет.

— И Даниэль вас не боялась? Ей не было страшно, что она трахается со знаменитым убийцей?

— Нет конечно! Ей это было только в кайф. Однажды она даже попросила Куша связать ее. — Хьюго довольно осклабился. — Это было нечто, скажу я вам.

Амарок откинулся на спинку стула и сложил на груди руки.

— А что бывало после того, как у вас с ней был секс? Вы просто возвращались к себе в камеру?

Было видно, что Хьюго устал. Он несколько секунд молчал, прежде чем заговорить снова.

— Все было не так просто. За дополнительные бабки можно получить и другие вещи.

— Например?

— Дорожку кокса перед этим делом. Или же взять с собой друга. Что хотите. Она была готова на все, так что этому Кушу и его дружкам крупно повезло. Чем больше всяких штучек-дрючек, тем выше цена.

— Вы ни разу не сказали доктору Тэлбот о том, что творится в тюрьме?

Хьюго на минуту закрыл глаза, затем открыл снова. Амарок понял: он опять собирается с силами.

— Это с какой стати?

— У меня такое впечатление, что вы неравнодушны к вашему психотерапевту. Если ее уволят, то она уедет отсюда и вы никогда больше ее не увидите.

Впрочем, и он сам не увидит.

— Зачем же мне профукивать такое Эльдорадо?

— Тогда почему вы сейчас мне о ней рассказываете? — спросил Амарок.

Хьюго облизал губы.

— Потому что вечеринка закончена. Даниэль мертва.

— Но ведь со временем Куш и его приятели наверняка попробуют найти ей замену?

— Это кого же? — презрительно фыркнул Хьюго. — Как, по-вашему, они проведут в тюрьму проститутку? Даниэль работала в тюрьме. Видя ее, никто не задавал никаких вопросов. Потому все и было так легко и просто.

Амарок никак не ожидал от него такой откровенности.

— То есть, раз уж Даниэль больше нет, вы хотите, чтобы надзиратели получили по заслугам? Я правильно вас понял?

Хьюго поднял руку и осторожно потрогал грудь.

— Почему бы нет. С меня… — Он выждал несколько секунд и добавил: — Причитается.

— Вы хотите сказать, что они могли не допустить того, что случилось?

— Еще бы! Вместо этого они выпустили этого зверя во двор вместе со мной.

— Откуда вам известно, что они сделали это нарочно?

— Гарза… ну, тот, что пырнул меня… он ведь меня даже не знал. У него должна была иметься какая-то причина отправить меня на тот свет.

Амарок поерзал на жестком стуле.

— Кто еще проводил время с Даниэль?

— Любой, кто мог себе это позволить.

— Включая охрану? Они тоже пользовались ее услугами, а не только собирали деньги?

На лице Хьюго выступила испарина.

— Куш иногда пристраивался сзади, когда кто-то другой имел ее спереди. Ей это казалось забавным — трахаться с надзирателем и заключенным одновременно. Такие вещи ее заводили.

— А Фицпатрик? Он тоже принимал участия в этих забавах?

— Только не тогда, когда с ней был я. Но я готов поспорить, что он был в курсе.

Амарок подавил зевок и потер лицо. Нет, ему не было скучно, просто сказывались две бессонные ночи подряд.

— Кто убил Даниэль?

— Только не заключенный. Это я вам… — Он снова облизнул пересохшие губы. — Обещаю. Никто из нас не желал ей смерти.

— Значит, кто-то из охраны?

Хьюго покачал головой.

— Они зарабатывали бешеные деньги и весело проводили время. Убить ее — это все равно… что зарезать курицу, несущую золотые яйца.

— Значит, это мог быть Фицпатрик?

Чтобы ответить на этот вопрос, Хьюго пришлось приложить усилия.

— Да. Он наверняка опасался, что я расскажу доктору Тэлбот о том, что творится за ее спиной.

— Убийство — слишком рискованный шаг для именитого психиатра.

— По-моему, он боялся разоблачения.

— Но это не объясняет того, что случилось с Лоррейн.

Хьюго закрыл глаза. Амарок испугался, что он потерял сознание.

— Вы меня слышите?

— Этого я не могу объяснить. — Хьюго заставил себя приоткрыть веки. Дыхание хрипло вырывалось из его груди. — Но… он знает, что доктор Тэлбот любила Лоррейн. Убив Лоррейн, он нарочно сделал больно Эвелин.

— Почему Фицпатрик настроен против доктора — Тэлбот?

Хьюго ответил не сразу. Прежде чем что-то сказать, он сглотнул застрявший в горле комок.

— Он… он ее ненавидит.

— Без всяких причин?

— Потому что она никогда его не полюбит. По крайней мере так, как он любит ее.

Досье, которое Фицпатрик завел на Эвелин, свидетельствовало о его повышенном интересе к ней. Но была ли это любовь? Догадывается ли она о том, что его задевает ее равнодушие к его персоне.

Хьюго покачал головой.

— Вы не знаете, как… Фицпатрик работает.

— А вы?

— Как и все остальные. Он… проводил сеансы со мной почти с того самого момента, как открылся Ганноверский дом.

— И что это за сеансы?

— По его словам, он изучает… мою сексуальную реакцию на… женщин. Но единственная женщина, чьи фотки он мне показывает, это… Эвелин. Он знает, что меня это возбуждает.

— И что это за фото?

— Порнуха.

Амарок стиснул зубы.

— А откуда они у него?

— Клепает их в фотошопе, сдается мне. Голова — ее, тело — от других женщин во время… полового акта.

Но почему их не было в папке, которую нашла Эвелин? Потому что Фицпатрик брал их с собой на сеансы. Возможно, они лежат у него в портфеле. Амароку было страшно услышать ответ на свой следующий вопрос. Тем не менее он его задал:

— А что он говорит, когда показывает вам эти картинки?

— То, как приятно было бы ее трахнуть. Что еще, по-вашему?

— Поэтому вы считаете, что он влюблен в нее?

Амарок вновь был вынужден долго ждать ответ. Он не знал, как долго еще проговорит Хьюго. Было видно, что их разговор отнимает у него последние силы.

— Отчасти, — произнес он наконец. — Мне кажется, он приехал сюда, потому что думал, что в конце концов она поймет: они созданы друг для друга. Это одиночество… эта любовь к одной и той же работе… что со временем это выльется в личные отношения… Но даже в такой тоскливой дыре, как эта, она не упала в его объятия. Думаю, до него стало доходить, что этого никогда не произойдет.

— И это его злит?

Хьюго кивнул.

— Приводит в ярость.

— Такую, что он способен на убийство?

— Вы посмотрите, как он унижал ее. Если он пошел на такое, то что ему стоит кого-то пришить? — Хьюго попытался усмехнуться. — К тому же убийство не такая трудная вещь, как вам кажется.

«Да, кому это знать, как не тебе», — подумал Амарок.

— Но ведь доктор Тэлбот не была близка с Даниэль, — заметил он.

— Как я уже сказал, он убил Даниэль, чтобы спасти свою репутацию и… поизмываться над Эвелин, чтобы она думала, будто ее самые страшные страхи стали явью.

В принципе, Хьюго говорил разумные вещи. Улики подтверждали его версию. Но был ли Фицпатрик тем хладнокровным убийцей, каким рисовал его Хьюго? Или же Хьюго пытается уничтожить столь ненавистного ему Фицпатрика?

Эвелин говорила, что заключенные не питают симпатий к ее коллеге. Она также упомянула их склонность ко лжи. Впрочем, он и сам об этом догадывался.

— А что вы чувствуете по отношению к Эвелин?

Хьюго впился в него взглядом.

— Да я убил бы вас, не раздумывая ни секунды, если бы знал, что после этого вместо вас она захочет меня.

Вместо вас? Амарок встал. Откуда этому Хьюго известно, что главный психиатр Ганноверского дома, доктор Тэлбот, неравнодушна к нему? Ведь с момента своего прибытия сюда Хьюго сидел за решеткой, никогда не видел их вместе, да и Эвелин вряд ли сообщала кому-то о своих чувствах.

— Скажите, что заставляет вас думать, что я значу для доктора Тэлбот больше, чем кто-то другой?

— Так мне сказал Фицпатрик, — ответил Хьюго с лукавой ухмылкой.

Амарок представил фото Эвелин в лифчике, сделанное в окно ее дома. Неужели этот коллега-психиатр следил за ней? Рыскал за ней по пятам?

— Вы — единственная причина, почему она недавно подпустила меня к себе, чтобы поговорить с ней наедине, — добавил Хьюго.

— Она сказала мне, что вы заманили ее, сказав, что ее жизнь в опасности, — произнес Амарок.

Хьюго пристально посмотрел на него.

— Я ничего не придумал.

Амарок наклонился к нему.

— Фицпатрик мне не угроза.

— А вот тут вы не правы, — Хьюго жадно втянул в себя воздух. — Фицпатрик — угроза для всех.

Амарок сунул руки в карманы и нащупал ключи. Ему пора возвращаться в Хиллтоп. У него там назначена встреча с Тимом Хэнкоком.

— Спасибо, что уделили мне время.

— Или же это Джаспер! — крикнул ему в спину Хьюго, когда он повернулся, чтобы уйти. — Его тоже нельзя исключать, на всякий случай.

Амарок обошел столик на ножках с колесиками.

— А вам что-то известно про Джаспера на Аляске?

Хьюго снова закрыл глаза, но на сей раз Амароку не показалось, что он вот-вот уснет. Глубокие морщины на его лбу свидетельствовали о том, что он продолжил борьбу со слабостью и усталостью.

— Нет, но мы оба знаем, что это… возможно, — сказал он. — По-моему, это один из двух. Я бы поставил на… Фицпатрика. Вы не представляете, какой садист этот сукин сын. Что он говорил мне и что делал со мной. Но вы бы совершили великую глупость, если бы позабыли о том, что до Фицпатрика ее пытался убить еще один тип.

— Я это учту, — ответил Амарок.

Злясь на самого себя, что приехал сюда зря — лишь затем, чтобы получить подтверждение очевидным фактам о Даниэль, плюс несколько туманных предостережений, — Амарок шагнул в коридор. Однако он придержал дверь: у него оставался еще один вопрос.

— Зачем Фицпатрику работать с психопатами, если он сам психопат? — спросил он.

Морщась от боли, Хьюго рассмеялся.

— Вы шутите? Где еще ему сойдет с рук то, что сходит здесь?

24

За свою жизнь я убил двадцать одного человека, совершил тысячи краж, разбойных нападений и поджогов и, наконец, подверг актам содомии более тысячи мужчин. И ничуть не раскаиваюсь во всем этом.

Карл Панцрам, серийный убийца, поджигатель, вор, грабитель и насильник

— Кортни? Вы меня слышите? — Эвелин с такой силой сжала телефонную трубку, что у нее онемела левая рука. Однако ей во что бы то ни стало нужно было поговорить с бывшей женой Гарзы, заручиться ее поддержкой.

— Да, я вас слышу, — прозвучало в ответ. — Просто я… ничем не могу вам помочь. Я восхищаюсь вами, тем, что вы делаете. И мне жаль вас… за то, через что вы прошли в прошлом. Когда я получила ваше письмо, я нашла вас в Интернете и прочла обо всем, что с вами случилось. То, что вы делаете в Ганноверском доме, достойно восхищения. Но я… я хочу забыть про Энтони Гарзу, как будто его никогда не было в моей жизни.

— Прекрасно вас понимаю, — ответила Эвелин. — Это крайне сложный в общении и опасный индивид. Не сомневаюсь, он причинил вам немало страданий, но… если вы действительно сочувствуете мне в том, через что я прошла, и если хотите уберечь других женщин от тех унижений, которые пережили мы с вами, я прошу вас поделиться со мной всем, что вам о нем известно.

— Но зачем? — прозвучало в ответ. — Зачем ворошить прошлое? Он в тюрьме до конца своих дней. Кошмар завершился.

— Для вас, может быть, и да. Но мне кажется, что он совершил гораздо больше преступлений, чем нам известно. Полицейские, расследующие дело Порнохудожника, уверены, что это он. А это как минимум еще шесть женских трупов. К сожалению, следователи не могут предоставить родным жертв никаких доказательств.

— Доказательства не воскресят мертвых.

В Кортни явно говорил страх.

— Это даст ответы на вопросы. Людям больше не нужно будет искать правду. Они обретут хотя бы толику душевного спокойствия.

— Если я проговорюсь, Энтони убьет меня! Я единственная его жена, которую он не убил.

Как же ее убедить?

Пытаясь подыскать правильные слова, Эвелин нервно вертела в руках записку Гленна Уиткомба. Он оставил ее вместе с пирожным, которое принес ей вчера вечером. Гленн сообщал ей, что так и не узнал ничего о поддельном приказе. Что касается пирожного, то он принес его из кухни, потому что Лоррейн, которая обычно пекла их, больше нет. Эвелин была благодарна ему за заботу. Надо будет ему позвонить.

— Энтони никогда не выйдет из тюрьмы, — напомнила она. — Вы сами это сказали.

— Хотелось бы надеяться. Но ему еще нет и сорока. У него впереди еще не один десяток лет. Сами знаете, как это бывает с тюремными приговорами. Вдруг там у вас будет избыток заключенных, и его решат выпустить. Может случиться все, что угодно.

Эвелин были понятны ее страхи, пожалуй, даже больше, чем кому-то другому. У нее имелись точно такие же. Однако она должна убедить Кортни быть с ней откровенной.

— Он сидит как серийный убийца. Таких, как он, не выпускают.

— Это вы так говорите! Я же не хочу рисковать собственной жизнью! — выкрикнула Кортни и повесила трубку.

Эвелин сокрушенно вздохнула, оттолкнула от себя записку и пирожное и еще глубже погрузилась в кресло. Но трубку не положила, а продолжала смотреть на нее, как будто надеялась тем самым вновь вызвать Кортни на связь. Ее слова — если я проговорюсь — сдавливали Эвелин горло. Кортни наверняка знала, причем, что-то важное.

— Доктор Тэлбот? — Это в дверь сунула голову Пенни. Эвелин переключила внимание на нее.

— Только что позвонили из больницы. Хьюго Эвански пытался сбежать, но дело кончилось остановкой — сердца.

«О нет, только не это!»

— Он мертв? — уточнила она.

— Врачи борются за его жизнь.

Эвелин кивком дала понять, что приняла информацию к сведению. Она бы предпочла переварить услышанное одна, без Пенни. И та, похоже, ее поняла, хотя и не знала, как истолковать столь сдержанную реакцию. Наверно, со стороны могло показаться, что Эвелин хранит хладнокровие, но внутри она заходилась криком. Нет, она должна… обязана найти способ положить всему этому — конец!

Наконец она вернула трубку на место и проверила рабочий график. Гленн заступит на дежурство лишь после обеда. Эвелин позвонила ему домой.

— Кто бы мог подумать, какие вещи творились у нас! — воскликнул он после того, как она поведала ему о Даниэль, Куше и Петровски. — И как только они умудрялись делать это у нас прямо под носом? И главное, держать это в секрете?

— Думаю, они были осторожны.

— Это же надо, какие мерзавцы! Вдруг Даниэль погибла из-за них? Да и Лоррейн тоже? Клянусь господом богом, если это так…

— Гленн, не смейте даже думать. Пусть этим занимаются отдел внутренней безопасности.

— Но ведь это такое безобразие!

— Кто знает, что там было. Но… вы окажете мне одну услугу?

— Что угодно. Вы это знаете.

— Прошу вас, по-прежнему смотрите в оба глаза и слушайте в оба уха. Теперь вы знаете, что тут творилось. Может, что-то удастся раскопать.

— Разумеется. Просто…

Услышав нотки сомнения в его голосе. Эвелин насторожилась.

— Что такое?

— Мне неприятно об этом говорить, но… у меня такое впечатление, что доктор Фицпатрик неким образом к этому причастен. Потому что, судя по тому, что я видел, последнее время он ведет себя как-то странно.

Живот у Эвелин как будто стянуло тугим узлом. Откуда он это взял? С ее стороны не было никаких намеков. Она даже ни разу не заикнулась про своего коллегу.

— В каком смысле странно?

— Может, в этом ничего нет. Именно поэтому я раньше молчал. Но когда я пришел за Хьюго, чтобы проводить его в камеру после одного из их сеансов, у меня возникло странное чувство, как будто происходит нечто такое, чего не должно быть. Я слышал, как Хьюго сказал: «Ну наконец-то, давненько я никого не трахал». Но тут доктор Фицпатрик увидел меня и кивком головы велел ему закрыть рот. Что наводит на мысль… что он был в курсе того, что творилось.

У Эвелин возникла та же мысль. Но она уже давно задавалась вопросом о причастности Фицпатрика — в том числе и к убийствам.

— Трудно сказать, кто в этом участвовал. Точно известно лишь про Куша и Петровски. Этих двоих уволят. Надеюсь, они дадут показания, и мы узнаем больше. Но на тот случай, если они укажут не на всех, держите меня в курсе, если узнаете что-то еще.

— Непременно.

— Спасибо, — сказала она и положила трубку. Ей придется обсудить увольнение сотрудников с начальником охраны, а также узнать у него, кто еще, по его мнению, мог быть причастен к этому вопиющему безобразию. После чего она планировала посмотреть видеозаписи терапевтических сеансов Фицпатрика за последние несколько недель. Это, конечно, не даст ей заняться обычной работой, да и вообще, неизвестно, будет ли от этого толк — вдруг на этих пленках нет ничего интересного. Но она все равно должна их посмотреть — на всякий случай. По крайней мере, у нее будет возможность заглянуть в его недавнюю жизнь. Она увидит, с кем он разговаривал, что говорил и даже как он себя вел — и с охранниками, и с заключенными.

— Доктор Тэлбот?

В дверь вновь заглянула Пенни.

— Слушаю.

— Вас ждет мистер Феррис. Говорит, что оставил вам срочное голосовое сообщение. Мол, вы должны с ним обязательно встретиться.

— Передайте ему, что я уже иду, — сказала Эвелин. Однако прежде чем Пенни успела выйти за дверь, она ее остановила и попросила передать Феррису, что будет у него через пятнадцать минут. Предупредив начальника охраны, она вновь набрала номер Кортни Лофленд.

Увы, на том конце линии никто не брал трубку. Эвелин уже было решила, что ответа ей не дождаться, когда в трубке послышалось робкое:

— Алло?

В Эвелин вновь проснулась надежда. Ура, ей дали еще один шанс!

— Кортни?

— Да?

— Извините, ради бога, что снова беспокою вас. Но кто-то должен победить Энтони. Вам это понятно? Если речь идет обо мне, то я готова. Беда в том, что одной мне этого не сделать. Я хочу, чтобы вы поддержали меня, чтобы помогли мне остановить этого двуногого монстра по имени Энтони Гарза.

— А как же мой сын? — спросила Кортни и разрыдалась. — Ему всего восемь лет. Вы представляете, что будет со мной, если с ним что-то случится?

— Обещаю вам, что с ним ничего не случится. — Она должна быть честна. Кортни должна знать, на какой риск идет, особенно после того, как в попытке заручиться ее поддержкой Эвелин всего несколько минут назад дала однозначно понять, что Гарза никогда не выйдет на свободу. — Но если Гарза сумеет вас запугать, если он заткнет вам рот, считайте, что он победил. Он избежит наказания за убийства тех женщин. В этом-то и все дело. У нас с — вами нет выбора. Мы должны остановить его и ему подобных.

— Вы понятия не имеете, что он за человек, — торопливо ответила Кортни. — Какой он сильный и упрямый. После того, что я узнала за последние два года, я уже ничему не удивлюсь.

— Он Порнохудожник? — спросила Эвелин.

В трубке воцарилось молчание. Однако Эвелин чувствовала, что Кортни хочет говорить.

— Кортни, пожалуйста. Помогите мне.

— У меня кое-что есть, — сказала та наконец.

Эвелин выпрямилась на стуле.

— Что именно?

— О боже, я ведь поклялась никогда этого не делать, никогда больше не попадаться на глаза Энтони Гарзе.

Голос Кортни дрогнул.

— Мне понятно, почему вы дали себе такое обещание. Никто не понял бы вас лучше меня.

— Если он выйдет на свободу…

— У него в несколько раз меньше шансов на нее выйти, если то, что вам известно, привязывает его к еще одному убийству или даже убийствам.

И вновь молчание.

— Это кредитка, — наконец произнесла Кортни.

— Кредитка? — переспросила Эвелин.

— До того, как сесть в тюрьму, Энтони неожиданно заявился ко мне домой. Не знаю даже, как он нашел меня. Именно поэтому мне так страшно. Переехав в Канзас, я думала, что он исчез из моей жизни навсегда. Но он постучал в мою дверь и попросил разрешения посмотреть на моего сына.

— Это ведь не его сын?

— Нет. Я родила Дэнни до того, как познакомилась с Энтони. Но Энтони считает себя его отчимом и утверждает, что любит его.

— И что произошло?

— К своему стыду, я отпустила Дэнни погулять с ним. Энтони не умеет контролировать свой гнев, но он ни разу даже пальцем не тронул Дэнни. Сын тоже просил отпустить его с Гарзой. Я же на тот момент ничего не знала про убийства. Да что там! Даже про его бывших жен, не говоря уже о том, что все они были мертвы. Я до сих пор виню себя за все, что в нашем браке пошло не так. Энтони умел сделать так, чтобы я чувствовала себя виноватой.

— У психопатов этого не отнять, — поддакнула Эвелин. — И как Дэнни провел с ним тот день?

— К счастью, без происшествий. Но когда Энтони привел его домой, у Дэнни был с собой целый пакет конфет. Время шло к ужину, и я не хотела, чтобы он перебил аппетит. Когда Энтони уехал, я забрала у Дэнни конфеты. Хотела выбросить обертки и припрятать оставшиеся. Вот тогда я и нашла кредитку.

— Это была кредитка Энтони?

— Нет. Это была… — Кортни вновь умолкла, как будто не могла заставить себя произнести что-то вслух. — На ней было женское имя. Элен Моррисон.

Элен Моррисон! Так звали одну из жертв Порнохудожника!

— Он вернулся за ней?

— Нет. Я больше его не видела. Не знаю даже, в курсе ли он, куда она подевалась. Он не самый организованный человек в этом мире.

В дверях вновь возникла голова Пенни, чтобы напомнить, что ее ждет Феррис, но Эвелин помахала ей рукой — мол, погоди!

— И что вы сделали с этой кредиткой?

— Она все еще у меня. Я решила, что это кредитка новой женщины в его жизни. Поэтому я положила ее в шкаф, на тот случай, если он вдруг о ней спросит. На мое счастье, он так и не спросил. Я бы сама ему позвонила, но у меня не было его телефонного номера. Я понятия не имела, что его обвиняют в убийстве женщины с таким именем. Лишь пару недель спустя моя кузина сказала мне, что он обвиняется убийстве трех женщин, на которых был женат до меня. Вскоре в новостях передали, что тело Элен Моррисон найдено на лыжном курорте неподалеку от того места, где жил Энтони. Скажу честно… мне стало не по себе. Этого не объяснить словами, но в глубине души я знала, что он виноват, еще до того, как мне стал названивать тот детектив.

— Детектив Грин звонил вам?

— Несколько раз.

— И вы ничего не сказали ему про кредитку?

— Я не смогла! Не осмелилась. Энтони светила тюрьма. Мне хватило уже этого.

— Согласитесь, что этого мало, — мягко возразила Эвелин. — И вы сами знаете почему.

— Да. В глубине души я всегда знала.

— Вы готовы дать показания? Сказать детективу Грину то, что сказали мне?

Молчание.

— Кортни, Энтони Гарза должен ответить за все свои преступления. Вы дадите показания?

И вновь ни звука.

— Не дайте ему запугать вас. И всех нас тоже!

— Ну хорошо, — наконец, хлюпнув носом, промямлила Кортни.

Эвелин облокотилась на стол, чувствуя, как в крови разливается адреналин.

— Спасибо вам. Могу представить, как будут благодарны вам родные Элен. Да и других жертв тоже. Эта кредитка наверняка станет тем недостающим звеном, которое требуется детективу Грину, чтобы обвинить Гарзу во всех шести убийствах, совершенных Порнохудожником.

— Энтони узнает, что это я настучала на него? — убитым голосом спросила Кортни.

Эвелин и хотела бы сказать, что «нет», однако…

— Боюсь, что этого не избежать.

— Тогда он точно пожалеет, что не убил меня.

— Кстати, а почему он вас не убил? Чем вы отличались от тех женщин, с которыми он был до вас?

— Я и сама не раз задавалась этим вопросом, — ответила Кортни. — Понятия не имею. Когда я ушла от Энтони, у него была связь с соседкой. Я даже не пыталась ничего с собой взять — ни денег, ни вещей. Я видела его в гневе. Спорить с ним по этому поводу не стоило той ярости, в которую он наверняка бы впал. Я была рада уйти от него и взять с собой сына. Наверно, он не тронул меня потому, что я старалась не давать ему поводов. Или же он сохранил мне жизнь ради Дэнни.

— Какие у него родители? — спросила Эвелин.

— В том-то все и дело, — ответила Кортни. — Они такие милые люди. Они не заслужили такого сына.

Эвелин поднялась и перешла к окну.

— Никто не заслуживает такого сына — или мужа, — как Энтони Гарза. Не корите себя, Кортни, и не волнуйтесь. Он никогда больше не обидит вас, — сказала она и, дав отбой, позвонила детективу Грину.

* * *

Разговор Амарока с Тимом Хэнкоком оказался весьма познавательным — познавательным в такой степени, что он тотчас поехал в Ганноверский дом. Настало время поговорить с другим «Тимом» — доктором Фицпатриком.

Главный коллега Эвелин попытался отделаться от него, сославшись на занятость — мол, иначе он опоздает на свой следующий сеанс, после чего весь его дальнейший график пойдет прахом. Амарока это не убедило. Он расследовал убийство и намеревался сделать все, что в его силах, чтобы раскрыть преступление. Он пригрозит Фицпатрику, что лично отвезет его к себе в участок для допроса, подчеркнув, что это займет гораздо больше времени. В результате Фицпатрик был вынужден согласиться на короткую беседу в своем кабинете.

— Итак, — произнес он, садясь за свой массивный стол.

Амарок мысленно отметил запертый шкаф, в котором, по словам Эвелин, хранилась папка с досье на нее.

— Спасибо за ваше понимание, — сказал он, садясь на один из стульев, стоявших прямо напротив стола.

На щеке Фицпатрика дрогнул мускул. Он отнюдь не обольщался по поводу искренности этих слов.

— Как я понимаю, сержант, то, что вы хотите мне сказать, не терпит отлагательств.

— Если вы не против, я бы хотел услышать от вас о ваших отношениях с офицерами Кушем и Петровски.

— Моих отношениях с ними? — похоже, искренне удивился Фицпатрик.

— Именно. Вы ведь знаете их обоих, не так ли?

— Разумеется. Они работают здесь.

Судя по всему, он еще не слышал, что их вот-вот отстранят от работы. Эвелин молодчина, что сумела сохранить это в тайне.

— Скажите, вы их знаете лучше, чем остальных надзирателей?

— Нет. А в чем дело?

Амарок проигнорировал его вопрос и гнул свою линию дальше. После того, что сказал ему Хьюго, он не мог спокойно смотреть на Фицпатрика. Если честно, у него чесались кулаки и ему ужасно хотелось хорошенько врезать психиатру по физиономии.

— Вы не общаетесь с ними вне работы? Никогда не проводите с ними время, ни у себя дома, ни в гостях у них?

— Нет. Никогда, — ответил Фицпатрик таким тоном, как будто это было бы ниже его достоинства.

— Вы можете сказать то же самое про Даниэль Коннелли?

— Не понял? — настороженно уточнил Фицпатрик.

— У вас были отношения с Даниэль вне стен вашего учреждения?

Фицпатрик передвинула папки на своем столе.

— Почему вы спрашиваете?

Амарок с прищуром посмотрел на него.

— А почему вы не отвечаете на мой вопрос?

— Разумеется, нет. Даниэль была молода и… необразованна. Что может быть у меня с ней общего?

— Вы хотите сказать, что как женщина она вас не интересовала?

— Совершенно нет.

— И вы видели ее только на работе?

Фицпатрик на секунду встретился с ним взглядом, однако тотчас поспешил отвести глаза и принялся перебирать бумаги.

— Именно так.

— И у вас с ней никогда не было секса?

— Вы думаете, я стану это терпеть?! — возмутился Фицпатрик, вскакивая с кресла.

— Поскольку я намерен найти убийцу, то да.

— Но ведь это безумие! Вы договоритесь до того, что обвините меня в ее смерти!

— Вот это весьма интересное замечание. — Амарок задумчиво потер подбородок. — А что, имеются какие-то причины вас подозревать?

Фицпатрик со сконфуженным видом разгладил свой медицинский халат.

— Нет! Вы здесь лишь потому, что я вам не нравлюсь.

— Отчасти вы правы, — согласился Амарок. — Вы мне не нравитесь. Но здесь я совершенно по иной причине.

— Вон там есть немало других, кого вы должны допрашивать, — сказал Фицпатрик и указал на окно.

— Вон там?

— В Хиллтопе. Где угодно.

— Вы имеете в виду, помимо вас?

— Да, помимо меня!

— Итак… если я скажу вам, что сосед Даниэль видел вас у нее дома, вы скажете… — Амарок закинул ногу на ногу и пристально посмотрел на Фицпатрика. Собственно, Ллойд Хадсон ничего не видел. Это была лишь догадка. Фицпатрик откинулся на спинку кресла, как будто в него выпустили пулю, и Амарок понял: догадка оказалась верна. После разговора с Хьюго он проникся уверенностью, что мест, где Фицпатрик — или кто-то другой — мог бы получить физическое удовлетворение, в Хиллтопе не так уж и много. Тем более если женщина, которую он хотел по-настоящему, была равнодушна к нему. Учитывая фотоснимки, которые он показывал Хьюго, Фицпатрик должен был где-то искать выход своим сексуальным желаниям. Если же вспомнить, что Даниэль по этому поводу даже приготовила ужин, чего не делала ради других мужчин, напрашивался вывод, что ее гостем был некто важный в ее глазах. Кто-то такой, на кого она рассчитывала произвести впечатление, — например член команды психиатров в учреждении, в котором она работала.

— Доктор Фицпатрик? — напомнил о себе Амарок.

Его собеседник расстегнул ворот рубашки и ослабил узел галстука.

— Я лишь ужинал с ней. Вот и все.

— Значит ли это, что если я измерю ваш член, то получу иной результат, нежели пять дюймов?

У Фицпатрика отвалилась челюсть.

— Измерить мой… вы привыкли так шутить?

Амарок с трудом подавил улыбку. Его душил хохот.

— Нет, конечно, хотя, если честно, это действительно смешно. Если вы не в курсе, Даниэль записывала в блокнот всех мужчин, с которыми спала, и специально отмечала… длину их членов. — Амарок не стал упоминать о том, что Фицпатрик значился в этом списке лишь по имени. Зачем давать ему повод уцепиться за этот факт и солгать? Впрочем, в любом случае уточнять было поздно. На лбу психиатра вздулась вена.

— Она… она записывала это в блокнот? Кто же она после этого?

Ага, а кто тогда знаменитый психиатр, который показывает заключенному порнографические снимки собственной коллеги?

— Возможно, она проводила собственное исследование? — Амарок отнюдь не был настолько спокоен, как то могло показаться со стороны. Ему требовалось признание. В тот день, когда Даниэль сделала в своем блокноте отметку про «Тима», Тима Хэнкока даже не было на Аляске. Однако Эвелин права: это вовсе не значит — по крайней мере в этом нельзя быть уверенным на все сто, — что «Тим» из записной книжки Даниэль — это непременно доктор Фицпатрик.

— Вы не удостоились смайлика, — добавил Амарок. — Но не переживайте, вы не один такой. Были и другие, причем с куда более скромными данными.

Фицпатрик схватился за грудь. Но Амарок видел: ему не больно. Ему стыдно.

— Вы не помните, как она это делала? — продолжал Амарок. — Странно, мне казалось, что это довольно неординарное занятие.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите. Она… она ничего не измеряла. Она даже не говорила, что это… для нее важно.

— Конечно. Ведь вам есть, чем это компенсировать. Я имею в виду ваш ум. Возможно, в вашем случае она просто прикинула на глазок. Наверняка у нее имелся такой опыт. — Амарок поглубже засунул низ джинсов в ботинки. — Но секс у вас с ней все-таки был?

Фицпатрик обвел кабинет взглядом тонущего человека, готового уцепиться за любую соломинку.

— Надеюсь, вы не станете лгать. Вдруг потом на ее теле будет найдена ваша ДНК, — вкрадчиво произнес Амарок, рассчитывая услышать в ответ правду.

— Каком еще теле? — огрызнулся Фицпатрик, хватаясь за долгожданную соломинку. — Вы имеете в виду руку? Насколько мне известно, остальные части тела вы еще не нашли. И не найдете — это я вам обещаю, — потому что допрашиваете не тех, кого нужно.

— Найти тело довольно трудно, учитывая, что мы живем посреди дикой глуши. Его запросто могут съесть хищники. Однако патологоанатом извлек из-под ногтей Даниэль грязь и обнаружил весьма интересные вещи, — сказать по правде, ногти Даниэль еще только были на пути в лабораторию и Амарок не знал, что там под ними найдут. Он нагло блефовал — другого выхода у него не было.

Фицпатрик пробормотал что-то, чего он не расслышал и был вынужден податься ближе.

— Что вы сказали?

— Я сказал, что она… постоянно заигрывала со мной. А также вселяла в меня уверенность, что наши отношения останутся между нами. С моей стороны это было чисто физическое удовлетворение. Иногда требуется выпустить пар.

— То есть она просто вас обслуживала.

— Да! — раздраженно рявкнул Фицпатрик. — Если это то, что вам так хочется знать.

— Вы ей платили?

Фицпатрик отодвинул кресло и, встав из-за стола, принялся расхаживать взад-вперед.

— Разумеется нет. Ей тоже было… одиноко.

— То есть вы были не в курсе, что она спала буквально со всеми?

— Буквально со всеми?

— Да. Ее партнерами были Куш и Петровски, несколько заключенных и большинство посетителей «Лосиной головы». Список внушительный, — сказал Амарок. Впрочем, внушительный еще не значит исчерпывающий. Например, Куша и Петровски в нем не было. Если, конечно, то, что сказал ему Хьюго, было правдой.

Фицпатрик закрыл глаза.

— Помоги мне господь, — прошептал он.

Амарок сильно сомневался, что психиатр может рассчитывать на божественное вмешательство, однако выждал время, давая своему собеседнику возможность до конца осознать сказанное. Похоже, тот вот-вот расколется. Если на его совести убийства, ему наверняка захочется облегчить душу, и тогда его можно будет арестовать. После того, что он узнал о Фицпатрике, Амарок не хотел видеть его рядом с Эвелин.

Психиатр первым нарушил молчание.

— Эвелин знает об этом? — спросил он, безвольно опуская руку. — Так вот почему она поверила Хьюго!

— Поверила, что вы ее ненавидите?

— Неправда! — Фицпатрик остановился у окна.

— Тогда почему во время сеансов с Хьюго вы показывали ему ее фотографии? Почему хотели выставить ее в его глазах шлюхой? А в ваших тоже? Чтобы под видом исследования, как вы выразились, «выпустить пар»? Или чтобы наказать ее за то, что она заманила вас в эту глушь, а потом оскорбила вас в ваших лучших чувствах?

Фицпатрик обернулся на него через плечо. Лицо его было бледным как мел.

— То, что я делал с Хьюго… это моя работа. Я проводил исследования…

— Вы просто удовлетворяли свои сексуальные фантазии доступным вам способом. Наверняка вам нравилось наблюдать, что Хьюго, как и вы, пускает о ней слюнки. Вам было приятно, что и он тоже страдает от неисполнимости своего желания.

— Довольно. Вы не знаете…

— Что касается меня, то все это сводится к одному.

Фицпатрик резко развернулся и снова начал мерить шагами комнату.

— Это к чему же?

— Вы помешаны на Эвелин.

— Вот видите! — Фицпатрик вскинул руки. — Это неправда!

— А я говорю, что правда, — парировал Амарок. — В вашем кабинете есть папка, которая это подтверждает.

И без того бледное лицо Фицпатрика посерело. Он резко застыл на месте.

— Откуда вам это известно?

— Про папку? У меня есть копии ее содержимого.

— Боже, что она обо мне думает! — Фицпатрик покачал головой.

— Когда-то она вами восхищалась. — Амарок тоже встал. — Но скажите мне правду, док. — Фицпатрик весь поник, как будто признал свое поражение. — Вы были причастны к тому, что Куш и Петровски брали с заключенных деньги за секс с Даниэль?

В глазах Фицпатрика вспыхнул гнев, и он резко вскинул подбородок.

— Нет! Я понятия не имел!

— И вы не убивали Даниэль, чтобы замести следы?

— Разумеется, нет! Клянусь! Да, у меня был с ней секс, но потом… потом я ушел домой. Это все. Я не видел ее с субботнего вечера.

— И вы не вернулись, чтобы получить еще, и не разгневались, когда она отказала вам или сообщила о других своих мужчинах?

— Нет! И я даже пальцем не тронул Лоррейн Драммонд! Если вы считаете, что мог разрубить обеих женщин на куски… — Фицпатрик не договорил, как будто не мог даже произнести этих слов, не говоря уже о том, чтобы это сделать.

— Мне даже в страшном сне не могло присниться, как вы поступили по отношению к Эвелин. Как вы понимаете, это работает не в вашу пользу. Вдруг вы боялись, что о вашей связи с Даниэль станет известно, что вы покроете себя позором, потеряете работу…

— Мне было стыдно! — перебил его Фицпатрик. — Это единственная причина, почему я лгал, почему не признался вам, что у меня в тот день был секс с Даниэль. И кем бы я ни был в ваших глазах — после всей этой лжи, после истории с папкой, которую я собрал на Эвелин, после того, что я делал во время моих сеансов с Хьюго, — я никого не убивал! Чтобы я кого-то убил, требуется нечто гораздо большее, нежели секс с гулящей бабенкой!

— Даже если это было чревато потерей уважения в глазах Эвелин?

Фицпатрик подошел к столу и вновь опустился в кресло.

— Я восхищаюсь ею и предпочел бы, чтобы она… ничего не знала. Но, увы, я уже потерял ее уважение.

— Может, в таком случае, мы заключим уговор? — предложил Амарок.

— Уговор? — откликнулся Фицпатрик с надеждой в голосе.

— Если вы добровольно передадите мне упомянутую мною папку — ту, что хранится в шкафу за вашей спиной, — я, так и быть, не стану рассказывать ей про ваши сеансы с Хьюго. Думаю, ей об этом лучше не знать. — Амароку было страшно представить, что с ней будет, узнай она об этом.

Не говоря ни слова, Фицпатрик достал из-под стола ключ, открыл шкаф и передал ему папку с документами, с которых Эвелин успела снять копии. Амарок быстро пролистал ее содержимое — хотел удостовериться, что все они на месте.

— Спасибо. Со своей стороны я сделаю все от меня возможное, чтобы оградить вас обоих от… новых сведений об этих сеансах. Но как вы понимаете, я буду вынужден поинтересоваться у Куша и Петровски, были ли вы причастны к организации проституции в стенах вашего учреждения.

— Это ваше право.

— И если они укажут на вас, все мои обещания тотчас утратят силу.

Фицпатрик потер лоб. Он был как будто контуженый.

— Если они указывают на меня, они лгут. Я никогда бы не допустил ничего подобного, и им об этом прекрасно известно.

— Посмотрим, что они скажут, — произнес Амарок.

Фицпатрик насупил брови.

— Вы ей не пара, — заявил он. — Согласен, у вас имеются некие достоинства — смазливое лицо и кое-что другое. И вам не понять, что подстегивает ее. Скажем так, для нее вы недостаточно умны.

Амарок не дал улыбке поблекнуть.

— Может, вы этого не заметили, но я вполне умен для вас.

25

Что из того, что одним человеком на земле станет меньше?

Тед Банди, серийный убийца, насильник, похититель и некрофил

Энтони Гарза был готов испепелить ее взглядом, однако Эвелин даже бровью не повела и продолжила улыбаться.

— У меня для вас есть кое-что новенькое, — сказала она.

— Этот ублюдок, которого я пырнул, он умер?

— Пока нет. Однако он пытался сбежать из больницы, ввязался в драку с охранником у двери палаты, и дело кончилось остановкой сердца.

Гарза оскалил кривые зубы.

— А вот это хорошие новости.

— Не совсем. — Эвелин перекинула ногу на ногу и стряхнула с юбки пылинку. — Прежде чем прийти сюда, я позвонила в больницу. Врачам удалось его спасти. Его состояние стабильно.

— Вот это дебил. — Гарза щелкнул языком. — Представляю, как это выглядело, когда он пытался бежать, сверкая из-под больничной рубашки голой задницей.

— Он настоящий боец, причем на всех фронтах. Мне казалось, уж если кто и может оценить это по достоинству, то только вы.

— Мне нечего в нем ценить. То, что он еще дышит, испоганило мне хорошее утро. — Эвелин расплылась в улыбке. — В чем дело?

— Боюсь, я буду вынуждена испоганить его вам еще больше.

— Вот как? — Буравя ее глазами, он наклонился к ней ближе. — Это каким же образом?

Эвелин зевнула, как будто его замашки «крутого парня» больше не впечатляли ее. Вместо этого она открыла папку, которую принесла с собой.

— Скажите, вам знакомо имя Элен Моррисон?

— Первый раз слышу, — равнодушно ответил Гарза.

Он солгал так быстро, так легко — без всех этих нервных ужимок, которые выдают большинство людей. Эвелин наверняка поверила бы ему, если бы не знала. Вместо этого она вынула из папки фото, которое детектив Грин прислал ей факсом, пока у нее была встреча с Феррисом, и поднесла к стеклу.

— Элен — одна из жертв Порнохудожника. Симпатичная, не правда ли? Школьная учительница, всего двадцать восемь лет.

Гарза лишь мельком взглянул на фото. Его не мучили укоры совести по поводу того, что он сделал. Раскаяние было ему неведомо.

— И? — спросил он. — При чем здесь я?

— При том, что в самое ближайшее время вам будет предъявлено обвинение в ее убийстве. А может, и еще нескольких.

Гарза хлопнул себя по ноге и нарочито громко расхохотался. Однако столько же резко умолк.

— Неправда, ничего мне не будет предъявлено. Копам никогда не найти связи между мной и ее убийством, иначе бы они уже давно сделали.

— В том-то все и дело, — сказала Эвелин. — Мне удалось откопать важную улику.

— Вам удалось откопать улику? — Гарза по-прежнему отказывался ей верить.

— Да.

— В этой-то дыре?

Эвелин пожала плечами.

— Достаточно было сделать один телефонный звонок и убедить собеседника.

Гарза отреагировал не сразу. Похоже, у него возникли сомнения.

— И с кем же вы разговаривали?

— Я бы, конечно, могла вам сказать, но догадайтесь сами. — Она убрала фото и встала.

— Вы лжете! — заявил он. — Нет у вас никаких улик.

— Это мы еще увидим.

— Эй, вы куда? — Гарза вскочил на ноги.

— У меня на сегодня все.

— А у меня нет. Что там у них есть?

— Ну, если вы сообщите мне, кто надоумил вас пырнуть Хьюго Эвански, — Эвелин прикрыла рукой зевок, как будто и это тоже ее мало волновало, — может, так и быть, скажу.

— Идите к черту!

Эвелин изобразила удивление.

— Вы из вредности не скажете мне, кто это был? Хотя какое вам до них дело. Вы прибыли сюда совсем недавно.

— Может, мне приятно, что у меня есть что-то такое, что вам нужно.

Эвелин наклонилась вперед и поцеловала перегородку. На стекле остался отпечаток ее губной помады.

— Мне тоже приятно, что у меня есть что-то такое, что нужно вам, — сказала она и направилась к двери.

— Я все равно узнаю! — крикнул они ей в спину.

— Верно, но если учесть, с какой скоростью делаются такие дела, уйдут месяцы, прежде чем вы получите эти сведения от вашего адвоката — какого вам там выделят, — бросила она в ответ.

— Мне тут сидеть вечно. Какая разница, годом меньше, годом больше.

— Верно. Какая разница, и уж тем более мне. — Эвелин равнодушно махнула рукой. — Забудьте, что я вам сказала. Через несколько часов охранники отведут вас назад в вашу камеру.

— Через несколько часов? — возмутился Гарза. — Вы не можете держать меня здесь так долго. Здесь нет даже кровати.

Эвелин остановилась и взялась за ручку двери.

— Здесь есть стул. Можете им воспользоваться.

— Это несправедливо!

— Считайте это частью вашей терапии.

— Вернее, извращенным и жестоким наказанием?

Эвелин рассмеялась, как будто он сказал глупость.

— Я бы так не сказала. А вообще, кому какое дело? Во всем мире нет ни единого человека, кому бы вы были небезразличны.

— Мои родители! Она переживают за меня, — упирался Гарза.

— Как жаль, что они этого никогда не услышат.

— Я напишу им!

— Не тратьте зря время. Ваше письмо никогда не покинет этих стен.

— Ты сука! — заорал Гарза, пиная ногами перегородку. — В один прекрасный день я перережу тебе горло и выпью твою кровь!

— Угомонитесь, — усмехнулась Эвелин. — Вы действуете на нервы, а мне нужно работать.

— Погодите!

Эвелин уже шагнула за дверь, но, услышав его просьбу, медленно повернулась к нему лицом.

— Слушаю.

Его лицо сделалось бесстрастным.

— Вы правы. Мне здесь на всех насрать.

«Не только здесь, а везде», — добавила она про себя. Она могла бы сказать это вслух, но ей казалось, что она и так уже настроила его против себя.

— И?..

Гарза обеими руками — в наручниках иначе невозможно — почесал бритую голову.

— Это был этот ублюдок Куш.

Эвелин как будто дали под дых. Однако она не выдала своего удивление.

— Вы хотите, чтобы я поверила вам, что это сделал надзиратель?

— Если вам кажется, что надзиратели не способны на подлости, то вы даже еще наивнее, чем я думал.

— То есть это был Куш. Один. Или с ним был кто-то еще, кто науськал вас пырнуть Хьюго.

Например, Петровски? Или Фицпатрик? Ей очень хотелось это знать, но она не хотела подсказывать ему имена.

— Кто-то еще? Например?

— Я спрашиваю у вас.

— Нет. Если бы кто-то был, я бы сказал. Какая мне — разница, если Куш потеряет работу и загремит в тюряжку? Вдруг это пойдет ему на пользу? Пусть посмотрит на вещи с другой стороны. Может, научится сочувствовать людям.

Это сардоническое высказывание, тем более из уст того, кто сам не ведал сочувствия, сразило Эвелин наповал. Тем не менее она не подала виду, а лишь вернулась внутрь и закрыла за собой дверь.

— Или же вы жаждете мести.

— Если я и хотел бы кого-то убить, так это вас.

Эвелин ничуть не сомневалась.

— Я поняла. Но должен же иметься какой-то личный — мотив.

— Зачем? Мне нравится убивать. Я всегда делал это ради собственного удовольствия.

Эвелин ему не поверила.

— Ну ладно. — Она задумчиво постучала пальцем по губе. — Мы обыщем вашу камеру. Вдруг что-то обнаружится.

Гарза в очередной раз обозвал ее сукой. Но когда она снова направилась к двери, он поспешил ее остановить.

— Ну хорошо. Наркотики. Куш сказал, что достанет мне кокс и несколько горячих фоток телки, которая была убита, когда трахалась с парнем, которого я должен пырнуть.

И снова Куш. Неужели он и впрямь такое исчадие? Похоже, он был не прочь прихвастнуть перед Гарзой, что ему все сойдет с рук — мол, посмотри, у кого в Ганноверском доме реальная власть.

— Вы сами изготовили оружие?

— За такое время? Нет конечно. Это он мне его дал, после чего указал на парня, которого нужно пришить.

Неужели это правда? Эвелин хотелось надеяться, что подпольная деятельность Куша ограничивалась сутенерством. Но если он пошел на такое, то почему не мог решиться и на большее?

— Он сдержал свое обещание по части фото и наркотиков?

— Хотите верьте, хотите нет, но они у меня в камере. Вы их заберете? — спросил он, как будто видел в этом высшую несправедливость.

— Разумеется. — Эти снимки были уликами. — Но если вы согласитесь на сотрудничество, я предлагаю вам сделку.

Гарза смерил ее злобным взглядом.

— Это с какой стати я должен заключать с вами сделки?

— Даже если она в ваших собственных интересах?

Гарза лениво пнул ногой цепь кандалов.

— Что вам нужно?

— Если мы прямо сейчас вместе вернемся в вашу камеру и вы передадите мне эти, как вы выразились, «горячие фотки», я, так и быть, отложу приказ об обыске вашей камеры.

— До…

— До следующей недели. — К тому времени наркотиков уже не будет — их не было бы, дай она ему хотя бы полчаса. Но восемь шариков кокаина ее волновали меньше всего. Главное — получить эти фото. Такие ценные улики нельзя выпускать из рук. — Как вы понимаете, у нас тут вечные запарки.

— Может, вы не такая уж и сука, — ответил Гарза. — Ладно, идет. Но теперь ваша очередь сказать мне кое-что, что мне нужно.

Она уже пошла на уступку — а именно постаралась быть предельно справедливой, — так что на сегодня хватит.

— Хорошо, но только после того, как выясню, что вы сказали мне правду. — Вряд ли Гарза способен дотянуть руки до Кортни или ее сына, но лучше дождаться того момента, когда кредитка Элен Моррисон попадет в руки к детективу Грину и Гарзе не будет никакого резона мстить своей бывшей жене. — Я снова встречусь с вами, когда сочту нужным.

— Э, нет! — крикнул он. — Я хочу знать прямо сейчас.

— Лучше подождать несколько дней, чем месяцами ждать, что вам скажет адвокат, — сказала Эвелин.

— Клянусь богом, я тебя убью!

Эвелин наклонила голову.

— Ну что же, в таком случае, я отдам охране приказ — немедленно обыскать вашу камеру, найти фотографии и наркотики, после чего отдам другой — провести телесный досмотр. Последний будет проводиться дважды в день, чтобы мы могли быть уверены, что вы ничего не прячете.

Гарза с такой силой боднул перегородку, что из ссадины потекла кровь. Эвелин никак не отреагировала: ни отпрыгнула в страхе назад, ни бросилась на помощь. На этот раз она была готова к любой его выходке. Оба застыли на месте, сердито глядя друг на друга.

— Так будет продолжаться и дальше? — спокойно спросила она. — Раз вы считаете, что, если биться головой об стенку, это прибавит вам мозгов, можете продолжать. Мне от этого ни жарко ни холодно.

— Из вас врач, как из дерьма пуля.

— Потому что я не позволяю вам играть на моих чувствах? О да, это просто ужас!

Гневно раздувая ноздри, Гарза пытался и дальше ее запугать, однако поняв, что, похоже, этого не будет, по крайней мере не сегодня, заявил:

— Ну ладно. Забирайте эти гребаные фотки. Но предупреждаю заранее: вам лучше не оставаться наедине со мной.

Брезгливо сморщив нос, Эвелин окинула его взглядом с головы до ног.

— Вы думаете, я испугалась? На меня нападали типы повыше и посильнее вас.

* * *

Из камеры Гарзы Эвелин вышла, держа под мышкой фотографии. Она была так зла на Куша и Петровски, что была готова придушить обоих. Как будто двух убийств было мало, теперь она вынуждена разбираться с вопиющими случаями коррупции, а если Хьюго умрет, то к двум покойникам прибавится третий. Неужели смерть Лоррейн и Даниэль тоже дело рук Куша?

Эвелин этого не исключала, хотя с трудом представляла себе, как Куш мог зверски изуродовать Лоррейн. Ведь убийца явно был движим гневом. Классическое убийство на почве ревности. Неужели Куш на такое способен?

Впрочем… если верить Гарзе, именно Куш приказал ему пырнуть Хьюго.

Эвелин вошла в административный блок, думая лишь об одном: она должна сообщить Амароку то, что только что узнала. Однако стоило Пенни и Линде увидеть ее, как обе бросились к ней.

— Фицпатрик сбежал! — объявила Пенни, подбежав к ней первая.

Эвелин остановилась и посмотрела сначала на одну, затем на другую.

— Что значит «сбежал»?

— Пока я была на обеденном перерыве, он собрал свои вещи и ушел с работы, — уточнила Линда.

— Зато я была здесь и все видела, — добавила Пенни. — Он несколько раз возвращался за своими вещами.

— И он вам ничего не объяснил?

— Нет. У него сегодня тоже были назначены сеансы. Я сверилась с календарем и пыталась напомнить ему, что его ждут пациенты. Я даже спросила у него, должна ли я сказать Линде, чтобы она отменила эти встречи. Но он мне даже не ответил. Лишь носился туда-сюда как угорелый. Было видно, что он чем-то расстроен. Но он не сказал, почему, куда он собрался и вернется ли вообще.

Эвелин скользнула взглядом на открытую дверь своего кабинета. Может, позвонить на вахту, сказать дежурным, чтобы они остановили Тима, если тот еще не покинул территорию тюрьмы. Увы, внутренний голос подсказывал ей, что уже поздно.

— Когда именно это случилось?

Пенни посмотрела на часы.

— Примерно час назад.

— Он сбежал до того, как я вернулась с обеденного перерыва, — пожаловалась Линда.

Эвелин решительно направилась к кабинету Фицпатрика. Как следовало ожидать, тот был пуст и гол. Даже сертификаты в рамках — и те исчезли со стен. Нет, он не просто пораньше ушел с работы, потому что сегодня пятница…

Из канцелярского шкафа торчал наполовину выдвинутый ящик. Фицпатрик не стал забирать большую часть своих папок. Наверно, не хотел тащить лишнюю тяжесть. А вот ее досье исчезло. Эвелин заметила это сразу.

Она подошла к окну и выглянула на улицу, надеясь увидеть внизу его машину. К сожалению, навес мешал разглядеть, там она или нет.

— Доктор Тэлбот? — раздался за ее спиной голос — Линды.

— Да? — рассеянно ответила Эвелин, вглядываясь в — окно.

— Вы можете сказать нам, что происходит? Вы и доктор Фицпатрик поссорились? Вы больше не хотите работать вместе? Или как?

На самом деле она хотела знать, как это отразится на ее работе. Эвелин поняла это по ее голосу. Увы, ответа у нее не было. Она действительно не знала.

— Боюсь, я не могу объяснить его действий, — сказала она. — Понятия не имею. Лично мне он не сказал ни слова.

Зажав под мышкой фотографии, которые она забрала у Гарзы, Эвелин поспешила в свой кабинет. Войдя, она позвонила на вахту, но дежурные охранники сообщили ей, что доктор Фицпатрик давно уехал. Не дозвонившись ему домой, Эвелин решила поставить в известность Амарока, для чего позвонила ему на работу. Ей ответил Фил Роббинс.

— Кабинет сержанта Амарока. Слушаю вас.

— Фил, это доктор Тэлбот.

— Привет, док! Как дела?

Господи, и как только они обходятся здесь без мобильников? Даже не верится, что когда-то без них обходилась и вся остальная страна, правда, там не было таких метелей и снежных заносов.

— Хорошо, спасибо. Послушай, там у вас случайно нет Амарока?

— Нет и не было весь день. Вот почему я вынужден сидеть на этих чертовых телефонах.

— Надеюсь, от тебя есть польза, — сказала Эвелин. — А не можешь сказать, где он?

— Последний раз он мне звонил из Ганноверского дома. Вы его там не видели?

Пенни и Линда успели подкрасться к ее кабинету. Эвелин же была так погружена в собственные мысли, что забыла закрыть дверь.

— Нет, — сказала она. — Я почти целый день не была у себя в кабинете.

— Подождите. Я сейчас свяжусь с ним по рации.

— Спасибо, — поблагодарила она. Ей пришлось подождать пару минут, прежде чем Фил заговорил с ней снова.

— Он сейчас у начальника охраны, арестовывает Куша, но вскоре зайдет к вам.

— Это правда, что сказал доктор Фицпатрик? — спросила Пенни, когда Эвелин положила трубку.

— Что именно? — Эвелин нахмурилась. Мысли ее были далеко, и она не сразу поняла вопрос.

— То, что вы влюблены в сержанта Амарока?

— А что, в это так трудно поверить? — парировала, придя в себя, Эвелин.

— Вообще-то нет, — ответила Пенни. — Просто… я даже подумать не могла, что у вас…

Такая разница в возрасте? Она сейчас услышит именно это? Эвелин на всякий случай приготовилась дать отпор.

— Что у меня?

— Могут быть интересы помимо работы, — подсказала Линда.

Их действительно не было — пока она не встретила Амарока. Что, кстати, ее пугало. Похоже, она влюбилась совершенно не в того, с кем долго будет вместе, даже если останется на Аляске. У нее до сих пор проблемы с доверием. То, что он младше ее, и что о нем вздыхает так много женщин, лишь усугубляло проблему.

— Ничто не стоит на месте, — ответила Эвелин.

— Интересы помимо работы нужны всем, — философски заметила Пенни. — Вы тоже можете молиться на него вместе со всеми нами, — добавила она, как будто ее начальница могла надеяться лишь на это.

Эвелин отвернулась. Откуда малышке Пенни было знать, что этим дело не ограничивалось.

26

Чем дольше я смотрел на людей, тем больше ненавидел их.

Чарльз Старквезер, массовый убийца

Глядя в потолок, Энтони Гарза лежал на койке в своей одиночной камере и ждал того, кто обещал к нему прийти. Этот человек обещал выпустить его из «этой дыры», вообще из тюрьмы, чтобы он мог сделать то, чего хотел больше всего на свете, — а именно, схватить за горло Эвелин Тэлбот и задушить. Закрыв глаза рукой, он ждал, когда раздадутся шаги.

Где же этот ублюдок? Сколько его можно ждать!

В записке, которую он получил, говорилось, что тот придет совсем скоро. У Гарзы не было поводов полагать, что он не сдержит свое слово. Во-первых, ему уже передали форму охранника. Во-вторых, он уже получил подсказку, где ему искать Эвелин Тэлбот за стенами тюрьмы — в доме полицейского, у которого она сейчас жила. Раз ему передали все это, значит, его все же выпустят — отсюда.

Кроме того, тот, с кем он имел дело, имел безупречный послужной список. Его попросили пырнуть Хьюго Эвански, его перевели из одиночной камеры в общую и выпустили погулять во двор. Почему сегодня должно быть иначе?

Нет, в этой тюряге явно происходит какая-то хрень… Он вспомнил, как ему сердито бросила в лицо доктор Тэлбот: «На меня нападали мужчины повыше и посильнее вас!» Как она смела подначивать его! Он покажет ей, что ее предыдущий опыт — это сущая ерунда. И он устал ждать. Он убьет ее медленно, наслаждаясь каждым мгновением. Он уж предвкушал, как слабеет под его пальцами ее пульс, когда она пережмет ей дыхательное горло. Стоило ему это представить, как сердце учащенно забилось в груди.

Она скажет ему, что там нарыл детектив Грин, — и это будут ее последние слова. Эта информация пригодится ему на тот случай, если его поймают снова. Впрочем, планов возвращаться в тюрьму у него нет. Когда найдут ее тело, он будет уже далеко. И тот, кто пообещал его отсюда выпустить, это знал, пообещал отвлечь внимание. Пока один надзиратель будет проводить утреннюю перекличку, он успеет улизнуть отсюда.

Наконец Энтони услышал шаги — уверенные, твердые. Так мог шагать только тот, кто был уверен в себе, кто способен провернуть их план. Такого можно уважать.

* * *

Казалось, Эвелин вся ушла в себя, чего Амарок не ожидал от нее после вчерашней ночи. Он весь день изнывал, мечтая увидеть ее снова, но когда он попытался перехватить ее взгляд, когда надеялся увидеть на ее лице улыбку, она отказывалась посмотреть ему в глаза. Как только он вошел, она закрыла дверь и с деловым видом поспешила сесть за рабочий стол, как будто они никогда не спали вместе.

— Фил сказал, что ты хотела меня видеть, — произнес он. — Что происходит?

Он надеялся, что это будут личные причины. Несмотря на тяжелый день, он был рад вновь увидеть ее рядом собой. Впрочем, он тотчас понял, что желанных слов: «Я так скучала по тебе. Прошлой ночью нам было так хорошо вместе», он не услышит. Похоже, для его ушей предназначены куда менее приятные вещи.

— Ты в курсе, что доктор Фицпатрик собрал свои вещи и уехал? — спросила она.

Амарок весь напрягся и едва не выругался.

— Когда?

Эвелин посмотрела на часы.

— Примерно полтора часа назад.

Черт.

— И что он сказал?

— Ничего. Это случилось, когда я была в тюремном корпусе. Пенни сообщила мне, когда я вернулась. Я проверила. Не считая нескольких дел на старых пациентов, которые не представляют никакой ценности, его кабинет пуст. Но мое досье он унес.

Амарок пятерней взъерошил волосы и попытался решить, как это может повлиять на ход расследования. Что там случилось с Фицпатриком? Неужели это бегство?

— Вообще-то это папка у меня. Я разговаривал с ним утром и заставил его отдать ее мне.

Эвелин облегченно вздохнула.

— А что он сказал, когда понял, что ты все знаешь?

— Он был готов провалиться сквозь землю. Это при его гордыне. Ты пыталась с ним связаться?

— Он не берет трубку. Пенни сообщила мне, что…

— Пенни — твоя помощница, я правильно помню? — У него в голове было столько имен, столько людей, столько мест, плюс к этому хронический недосып.

— Неужели? — ответила Эвелин. — Учитывая, что она сходит по тебе с ума.

Она его дразнит? Вроде не похоже. Ему показалось, что восхищение Пенни его персоной в глазах Эвелин было ему далеко не на пользу.

— Почему я должен ее помнить? — спросил он. — Она не имеет никакого отношения к расследованию. Как женщина она мне не интересна.

Эвелин посмотрела на него — по-настоящему посмотрела на него — впервые с того момента, когда он вошел в ее кабинет.

— И кто же тогда тебе интересен?

— А кто, по-твоему? Я хочу тебя, Эвелин.

Он устал ходить вокруг да около, устал гадать, что она думает и что чувствует или как она поступит, если он признается ей в своих чувствах. Ему было страшно ее отпугнуть, но что касается его самого, уже слишком поздно притворяться, что, отвергни она его, он ничуть не обидится. Стоило ему подумать о ней, как он тотчас ощущал нечто такое, чего никогда не чувствовал раньше. И если прошлой ночью он что-то для себя узнал, так это, что было в Эвелин Тэлбот нечто такое, делало ее желанной во всех отношениях — несмотря на любые доводы, какие только могли привести они оба, что это не так.

— Даже если мы закроем глаза на разницу в возрасте… — начала она.

Он поднял руку.

— Даже не начинай эту тему. Лишь ответь мне на один вопрос: ты приедешь ко мне сегодня вечером?

Она закусила губу.

— У тебя затравленный вид, — сказал он. — И это пугает меня. Простой вопрос. Да или нет?

— Сейчас вокруг нас происходит слишком многое, Амарок. Может, нам лучше подождать, пока…

— Я не собираюсь ничего ждать! — перебил он ее. — Так да или нет?

Эвелин прикрыла ладонью рот. Амарок хмуро посмотрел на нее.

— Не можешь решить?

— Не в этом дело! — выкрикнула она. — Просто это трудно сказать.

— Потому что…

— Любовь ранит!

— Не всегда, Эвелин, — негромко произнес он. — Дай мне шанс это доказать.

Она закрыла глаза и медленно кивнула.

Его сердце билось как сумасшедшее. В его план не входило являться сюда и все это ей говорить, но он не знал, какая сила в него вселилась. Они вот уже несколько дней проводят время вместе. Но каким-то шестым чувством он знал — еще даже до того, как она переехала к нему, — что он ее хочет.

— Ты переедешь ко мне на постоянной основе?

— Это серьезный шаг.

— Не вижу причин с ним тянуть.

Она накрутила на палец конец ремня.

— И как же мой кот?

— Зигмунд? Считай, что он тоже получил приглашение.

— Макита будет недоволен.

— А мы представим их друг другу. Кто знает, вдруг они подружатся. Макита точно привыкнет, это я тебе обещаю.

Эвелин несколько секунд пристально смотрела на него.

— Ну так что? — не выдержал он.

— Уговорил.

Он шумно вздохнул, не веря собственным ушам. Разве он мог надеяться, что она капитулирует так быстро?

— Тогда едем ко мне. Я не знаю твоих планов, не знаю, как долго ты пробудешь на Аляске. Но пока ты здесь, я хочу быть с тобой. Все так просто.

Эвелин нахмурила брови.

— Просто не будет. Романтические отношения никогда не бывают простыми.

— Все так просто сейчас, — уточнил он. — И давай пока больше ни о чем не думать.

Вид у Эвелин по-прежнему был озадаченным.

— Если честно, я не ожидала. По крайней мере так — скоро.

— Думаю, если я хочу ослабить твою оборону, я должен сначала ослабить свою. Один из нас должен взять инициативу на себя. Я не могу возлагать это бремя на тебя, учитывая, через что ты прошла.

— Ты хочешь стать нашим бесстрашным лидером? — пошутила она.

— Я готов сражаться за свои чувства — сказал он. — Вопреки Джасперу. Ты слишком многое для меня значишь. Я не хочу тебя терять.

Он не был уверен, как она отреагирует, тем более что раздался стук в дверь и внутрь заглянула Пенни.

— Доктор Тэлбот, я раз десять звонила доктору Фицпатрику домой. Но даже если он там, он не берет трубку.

— Спасибо, Пенни. Можешь отдыхать.

Взгляд ее помощницы переместился на Амарока. Затем она покраснела и закрыла дверь. Амарок проигнорировал интерес Пенни и был благодарен Эвелин, что та поступила точно так же.

— Как по-твоему, Фицпатрик сбежал из-за той папки? — спросила она. — Или же он причастен к чему-то похуже.

— У меня пока нет ответа на этот вопрос. Точно могу сказать лишь одно: Тим Хэнкок и Тим в блокноте Даниэль — это разные Тимы.

— Ты уверен?

— Абсолютно. У него стопроцентное алиби. В тот день, который указан в блокноте, он был в Калифорнии на похоронах матери.

— Ты хочешь сказать, — Эвелин сделала большие глаза, — что Фицпатрик спал с Даниэль?

— Представь себе. Он сам признался. — На его счастье, Фицпатрик не догадался солгать.

— Не поверю, — Эвелин покачала головой. — Хотя, если подумать, верю. Я разговаривала с Гленном Уиткомбом. Это один из охранников. Мы с ним дружим. Так вот, по его словам, он как-то раз слышал, как Фицпатрик говорил Хьюго странные вещи. Что-то слишком часто всплывает это имя — Тим. И она рассказала Амароку, что слышала от Гленна.

— Почему-то я не удивлен, — отозвался он.

— То есть Фицпатрик ушел с работы. Я права? — уточнила Эвелин, убирая за ухо прядь волос.

— Похоже на то. Думаю, ему стыдно посмотреть тебе в глаза. К тому же зачем тянуть, если понятно, что его все равно уволили бы?

— Интересно, как поступит Дженис, когда узнает, что он тут творил.

— Джэнис?

— Моя начальница в Федеральном управлении тюрем.

— Ты с ней не разговаривала?

— Она в отпуске.

— И когда вернется?

— В следующую среду.

— Да, времени получить ответы на ее возможные вопросы не так уж много.

— Знаю. У меня такое чувство, будто я привязана к бомбе с часовым механизмом. Но есть вещи и поважнее. Разве мы не должны остановить Фицпатрика, если он задумал сбежать? Вдруг на его совести не только секс с Даниэль?

— Как говорят в таких случаях, все может быть.

— Лично я все больше и больше склонна так думать. Не хотелось бы, чтобы он сбежал. Мы должны поймать убийцу — кем бы он ни был. Иначе смерть Лоррейн останется на моей совести. У нас здесь как будто завелся свой Джаспер.

Амарок был бы только рад арестовать Фицпатрика и продержать его под замком, пока они не получат ответы на все их вопросы. Увы, это невозможно. Никаких реальных улик нет.

— Отлично тебя понимаю. Я готов за ним следить, но у меня нет людей. По большому счету, я тут один и ждать помощи не приходится. Но я намерен копать и дальше. Потому что вдруг это все же не он.

— А мне кажется, все указывает на него.

— Я бы не стал так утверждать. Потому что одна вещь не дает мне покоя.

— Что именно?

— Он признался, что в субботу вечером ужинал у Даниэль.

— А значит, последним видел ее живой!

— Но когда он ушел от нее, с ней было все в порядке.

Эвелин передвинула на столе стопку личных дел.

— Откуда тебе это известно?

— Потому что она записала его в свой блокнот! Вряд ли она сделала это, когда он был рядом. Застукай он ее за этим занятием, он бы наверняка отобрал у нее записную книжку.

— Разумно.

— Он крайне удивился, когда я рассказал ему о ее зацикленности на размерах и о том количестве мужчин, с которыми она спала.

— Тем не менее она была убита между субботой и вторником, когда ее руку кто-то подбросил мне в кровать. Он мог вернуться.

— Зачем? Что могло его к этому подтолкнуть? Он считал ее ниже себя. У меня сложилось впечатление, что он лишь потому согласился переспать с ней, что ему отчаянно требовалась женщина. Вряд ли у него возникла потребность так быстро вернуться к ней вновь.

— Может, он потребовал от нее никому не говорить, что они были вместе, и они из-за этого поругались?

Амарок покачал головой. Эта версия противоречила его впечатлению от разговора с Фицпатриком.

— Я не почувствовал в нем злости. Он был уверен, что с ней он просто «выпускает пар». Ты бы его видела! Он оторопел, когда я рассказал ему, что она вытворяла с другими мужчинами. Похоже, он считал, что она в него по уши — влюблена.

— Такой высокомерный тип, как он, — запросто. Но мы не можем его исключать. Хьюго настаивал, что Фицпатрик опасен.

— Хьюго загремел за решетку за то, что задушил пятнадцать женщин. Его слово недорого стоит.

— И все же в этой ситуации он вел себя как настоящий герой, — заявила Эвелин. — Порой границы стираются.

Амарок прекрасно ее понимал.

— Поверь мне, будь у меня возможность арестовать Фицпатрика, я бы это сделал. Но у меня ничего на него нет.

— А как же мое досье? Оно доказывает, что он вел за мной слежку. Разве это не преступление?

— Эта папка позволит разве что взять с него подписку о невыезде, не более того. Ведь он ни разу не угрожал тебе. Ни разу не сделал тебе больно.

Эвелин со вздохом подтолкнула к нему через стол пухлый конверт.

— Тогда посмотри вот на это.

Амарок открыл конверт. Его взору тотчас предстали откровенные фото Даниэль Коннелли, совокупляющейся с каким-то мужчиной.

— Сомневаюсь, что любой мертвец хотел бы оставить такое после себя.

— Вообще-то, учитывая ее зацикленность на сексе, возможно, именно так и было.

— А с кем это она?

— Не узнаешь Хьюго?

— Ты хочешь сказать, его задницу? Нет. А где ты это взяла?

— У Энтони Гарзы.

— Это он пырнул Хьюго? Тот самый мерзавец?

— Да.

Амарок несколько секунд изучал снимки, затем спросил:

— А с какой стати он тебе их отдал?

— Сама удивляюсь. Чудо из чудес. Правда, я смогла кое-что раздобыть по нему и слегка его пошантажировать.

— Отличная работа.

Эвелин улыбнулся.

— Он утверждает, что пырнуть Хьюго его подговорил Куш. А в качестве вознаграждения принес ему эти снимки и восемь шариков кокса.

— Прекрасно. Показания еще одного уважаемого свидетеля.

Сарказм в его голосе не ускользнул от Эвелин.

— Согласна, возможно, показания Гарзы многого не — стоят, — сказала она. — Такой как он может оговорить любого. Но эти снимки — наглядное подтверждение того, что Даниэль обслуживала заключенных.

— Я пошутил. Эти снимки нам пригодятся.

— Кстати, а где Куш? — спросила Эвелин. — Фил сказал мне, что ты арестовал его.

— Я посадил его под замок внизу. Пусть подождет. Затем я отвезу его к себе в участок и там оприходую.

— Он уже что-то рассказал?

— Лишь то, что Даниэль пришла к ним сама и предложила идею.

— К нему и к Петровски? А как насчет Дина Сноудена и Стива Дугалла? Они наверняка были в курсе происходящего. Ведь их имена тоже значатся в блокноте у Даниэль.

— Куш утверждает, что Сноуден и Дугалл никогда не получали никаких денег. Они были просто клиенты.

— Ты хочешь сказать, что они платили за секс с ней?

— По его словам, эти двое прознали, что происходит, и их включили в веселую компанию, чтобы они не проболтались.

— То есть она давала им бесплатно. Но они все равно потеряют работу. — Эвелин была возмущена тем, что столько мужчин из числа надзирателей были вовлечены в это грязное дело. Что еще обидней, ни один из них не доложил ей о том безобразии, что происходило за ее спиной. Слова Амарока лишь укрепили ее в праведном гневе.

— Что касается буквы закона, возможно, они отделаются более легким наказанием, — сказал он.

— Куш упоминал еще кого-нибудь, кто как-то к этому причастен?

— Нет. Он утверждает, что всем заправляли только он и Эдди. Причем они лишь организовывали встречи, а потом делились выручкой с Даниэль.

— Печально. Думаю, возможно, это была ее идея, — вздохнула Эвелин. — Одного не пойму, зачем ей это понадобилось? Может, ей наскучили обычные мужчины, которые, она была уверена, никогда не сделают ей больно. Ей же захотелось острых ощущений.

— Хорошие парни всегда приходят к финишу последними, — пошутил Амарок.

Эвелин вытянула шею.

— Ты не спросил у Куша, это он подделал мою подпись на приказе о переводе Гарзы в общий блок? Судя по тому, что тот мне сказал, это мог быть только он или Петровски. Если Сноуден и Дугалл не входили в их секс-бизнес, сомневаюсь, что им был резон впутываться в это дело.

— Я разговаривал с Кушем только о его сутенерской деятельности. Прежде чем предъявить ему фальшивый приказ о переводе, мне нужно нарыть что-то, что подтвердило бы слова Гарзы. Иначе Куш ни за что не признается, что это он науськал Гарзу пырнуть Хьюго. Ведь за это ему светит гораздо больший срок, нежели пара лет, которые он получит за сводничество.

— Сводничество.

— Да, на языке закона это называется так.

— Какое смешное слово. Никогда не слышала. И что будет с Кушем, когда ты его «оприходуешь»?

— У меня в участке есть две камеры. Пусть посидит в одной из них, пока за ним не приедут полицейские из Анкориджа. Учитывая метель, это случится не раньше, чем завтра, а может даже, лишь через несколько дней.

— А Петровски? Он тоже арестован?

— Он сегодня не вышел на работу. А так как он живет в Анкоридже, то его арестуют прямо там.

— Когда?

— Может быть, уже арестовали. Поскольку уже довольно поздно, я был вынужден отпустить Фила домой, но не исключено, что на автоответчике меня уже ждет сообщение.

Или же Петровски пронюхал, что происходит, и слинял. Ладно, будем надеяться, что это не так.

— Как хорошо, что полицейское управление Анкориджа подключилось к этому делу, — сказала Эвелин.

— Сотрудничество еще никому не вредило. Они отлично представляют, каково мне здесь одному.

Эвелин подперла кулаком подбородок и нахмурила — брови.

— У меня такое чувство, будто вокруг меня все рушится.

Ему было больно видеть страдальческое выражение ее лица.

— Думаю, нам по силам спасти Ганноверский дом.

— Нам? Мне казалось, что ты был не рад, что он здесь.

— Я готов терпеть его — но только при условии, что ты здесь останешься, — кисло пояснил он.

Похоже, его слова приподняли ей настроение, пусть даже слегка.

— Может, просмотрев видеозапись, сделанную после того, как сюда прибыл Гарза, но до того, как Хьюго пырнули самодельным ножом, я смогу обнаружить что-то такое, что подтверждает слова Гарзы.

— Думаю, это может оказаться полезным. Скажи, Фицпатрик записывал свои терапевтические сеансы?

— Да, мы все это делаем. Это стандартная процедура.

— Интересно было бы взглянуть.

— Сегодня вечером? У меня на компьютере есть в ним доступ.

— Нет. Лучше займусь Кушем. А записи подождут до — завтра.

Эвелин кивнула.

— Не знаю, почему, но мне показалось, что Гарза говорит правду.

— Забавно, но сегодня утром мне показалось, что и Хьюго тоже говорил мне правду, — сказал Амарок.

— Ты разговаривал с ним?

— В больнице.

Эвелин состроила гримасу.

— До или после его попытки сбежать?

Об этом Амарок слышал впервые.

— Похоже, что до. А что случилось?

— Он оттолкнул охранника, а потом рухнул на пол с сердечным приступом.

— Он не умер?

— Нет, а как там будет дальше — неизвестно.

Амарок посмотрел в окно. По периметру тюремной стены в темноте мерцали огоньки.

— Я бы не стал винить этого несчастного мерзавца.

— Несчастного мерзавца? — не поверила собственным ушам Эвелин.

— Я бы предпочел умереть, чем сидеть за решеткой.

Если честно, уже при входе в Ганноверский дом его одолевала клаустрофобия.

— Он должен винить только самого себя. Если вы кого-то убили, будьте готовы к тому, что, если вас поймают, решетка вам гарантирована.

— Ладно, я пойду, — сказал Амарок и направился к двери. — Когда ты приедешь домой?

— Поздно. Просмотр наших видеоматериалов займет какое-то время. Доступа к записям с камер видеонаблюдения у меня пока нет, потому что начальник охраны уже уехал домой. Первым делом я посмотрю записи сеансов Фицпатрика и отмечу, на что тебе следует взглянуть завтра. В любом случае тебя сегодня вечером дома не будет. Лучше я задержусь здесь, чем сидеть там одной.

Амарок догадывался, что на этих записях, возможно, сохранилось то, то Фицпатрик делал с Хьюго, однако помешать Эвелин просмотреть их он не мог. На них вполне могло оказаться гораздо больше того, что ему было известно о преступлениях, сам же он пока не мог их посмотреть. Найти убийцу Лоррейн и Даниэль — вот что для него сейчас самое главное.

— Позвони мне, если увидишь что-то… неприятное.

— Хорошо.

— И еще: даже не думай ехать домой в твоей машине. Дороги слишком скользкие. Я приеду за тобой, как только освобожусь.

— Хорошо, я тебя подожду.

Амарок взялся за ручку двери, негромко выругался и вернулся. Наплевать, что они сейчас в тюрьме, играют каждый свою профессиональную роль. Он должен ее поцеловать. Но не успел он коснуться губами ее губ, как в кабинет снова заглянула Пенни.

— Ой! Извините! Я не знала! — воскликнула она и выскочила в коридор.

— Черт, — пробормотал Амарок, он Эвелин из объятий не выпустил. — Надеюсь, ты не возражаешь, что Пенни знает, что мы вместе.

— Мы вместе? — переспросила она. — Я не валяюсь у твоих ног?

— Ты о чем? — нахмурился Амарок.

— Какая разница. — Она притянула его к себе для еще одного поцелуя. — Пусть все твои поклонницы и дальше страдают от безответной любви.

Амарок рассмеялся. Впрочем, спустя минуту ему стало не до смеха. Потому что, выйдя в коридор, он узнал то, что, собственно, собиралась сообщить им Пенни, а именно что Хьюго Эвански совершил повторную попытку бегства из больницы — на сей раз успешную.

27

Я самый бессердечный сукин сын, какого ваши гребаные глаза видели в своей жизни. Мне насрать на всех этих людей.

Тед Банди, серийный убийца, насильник, похититель и некрофил

Эвелин остановила видеозапись и потерла усталые глаза. До этого она поговорила по телефону с отцом, но разговор с ним был ничуть не лучше ее последнего разговора с матерью. Отец умолял ее вернуться домой, мол, это принесет ее матери душевное спокойствие. Его голос был полон укоризны, однако она заверила его, что ему не о чем волноваться, так как больше никто не пострадает. Они здесь все в безопасности. Было ясно, что их разговор зашел в тупик. Правда, отец подтвердил, что мать действительно сидит на антидепрессантах. Эвелин было неприятно, что всю вину за это родные возлагают на нее и ее нежелание вернуться. Но если честно, она сомневалась, что ее возвращение домой способно что-то изменить. Джасперу ничего не стоит напасть на нее где угодно, в том числе в Бостоне. Он доказал это прошлым летом. А того, что произошло с ней, когда ей было шестнадцать, уже не изменить. Жизнь всей их семьи уже никогда не будет прежней. Мать пострадала от Джаспера не меньше, чем она сама, пусть не телом, так душой.

На ее счастье, Эвелин потом поговорила с сестрой, которая попыталась ее успокоить. Брианна пообещала позаботиться о матери. Более того, велела Эвелин оставаться на Аляске и заниматься любимым делом. Это помогло. Брианна всегда старалась поддержать и приободрить ее — как и всех в их семье.

Между тем было уже поздно. Телефонный разговор с отцом не шел у Эвелин из головы. Наверное, потому, что она устала. Ее мысли вертелись вокруг все тех же забот и тревог, как вдруг словно замерли на месте. Глаза слипались. Эвелин испугалась, что она вот-вот провалится в сон. С тех пор как Амарок ушел, она держалась исключительно на кофеине, но и тот, похоже, был бессилен взбадривать ее и дальше. Между тем Амарок так и не вернулся.

Где же он? Наверное, разговаривает с полицейскими в Анкоридже о побеге Хьюго. И это в придачу к тому, что у него в камере для арестованных заперт Куш. Но наверное, и Хьюго тоже уже поймали. В таком состоянии ему далеко не уйти. Насколько ей было известно, у него в груди две ножевых раны, он только что перенес сердечный приступ и вообще на нем лишь больничная одежда.

— Давай же! — пробормотала она, глядя на телефон.

Почему Амарок ей так и не позвонил? От томительного ожидания у нее разболелась голова, и она была вынуждена принять таблетку, что позволило ей поработать еще какое-то время. Прошло еще полчаса, но телефон так и не звонил. Когда же она набрала его рабочий номер, ей ответила голосовая почта.

Эвелин со вздохом поднялась, чтобы размять ноги. Погода за окном, похоже, ухудшилась, а значит, обещанного бурана можно ожидать не завтра, а значительно раньше. А там кто знает. Между тем на часах была полночь. Значит, буран придет, как и обещано. А вот Амарок опаздывал, и ждать его — значит не суметь попасть к нему домой, если она все же рискнет выехать на своей машине.

Похлопав себя по щекам, чтобы прогнать сонливость, Эвелин вернулась за рабочий стол. Хотя ее и тревожило отсутствие Амарока, для него могли иметься десятки законных причин. Какой толк нервно расхаживать по кабинету, волнуясь и переживая? Ожидание от этого не станет короче. Не лучше ли превозмочь усталость и просмотреть записи последних сеансов Фицпатрика?

Когда она кликнула мышкой следующий файл, заметила нечто странное. Запись была совсем не новой. Она ее видела, а сделана та была вскоре после открытия Ганноверского дома, когда они все пристально следили друг за другом в целях обмена опытом. Эвелин отлично это помнила.

Как странно. Быть того не может. Судя по дате на файле, запись была сделана несколько дней назад.

Эвелин закрыла файл, проверила его название и вновь открыла. Может, она так устала, что не может доверять собственному мозгу? В принципе, задний план на всех записях был примерно одинаков. И голос Фицпатрика монотонно бубнил в кадре. Когда же он неправильно произнес фамилию заключенного, тот его поправил. Нет, это какое-то — дежавю, подумала Эвелин. Фицпатрик переврал фамилию точно так же, как и на другой, более ранней, записи. По идее, к этому времени он должен бы выучить всех своих пациентов по именам. Как-никак, он регулярно встречался с ними вот уже три месяца.

— Эта запись с нашей первой недели, — пробормотала Эвелин, чувствуя, как учащается ее пульс. Похоже, Фицпатрик стер оригинальную запись и заменил ее копией более ранней сессии. Эвелин была готова поклясться: он был уверен, что его никто не проверит. А даже если бы и проверил, вряд ли проверяющий понял, что перед ним копия ранней записи. Ибо, чтобы это понять, пришлось бы прошерстить все записи с самого начала, что заняло бы уйму времени.

Вот и она обнаружила это совершенно случайно. Интересно, что он пытался спрятать? Эвелин открыла еще несколько файлов. Некоторые из них, помеченные недавними датами, на деле тоже оказались записями, сделанными еще в ноябре.

Но почему?

Ответ был очевиден, и от него ей сделалось дурно. Во время своих сеансов он делал явно что-то не то, однако делал вид, будто всецело предан работе, будто душой болеет за Ганноверский дом.

— Какой же ты мерзавец! — Эвелин взялась просматривать более ранние папки, чтобы понять, как давно началось это безобразие, однако когда дошла до третьего января, то вообще никакой записи не обнаружила. Если таковая и была, то Фицпатрик ее удалил и не стал ничем заменять. Эвелин на всякий случай спустя несколько минут повторила попытку. На этот раз дубликат появился — все тот же сеанс, на котором Фицпатрик неправильно произнес фамилию заключенного.

И тогда до нее дошло: Фицпатрик заменяет файлы прямо сейчас. Он где-то спрятался и пытается замести следы. Значит, он не в самолете. У него есть компьютер и выход в Интернет.

— Будь ты проклят! — крикнула она. — Ты наверняка дома. Просто не берешь трубку.

Как жаль, что она не может заблокировать ему вход в базу данных. Единственной, кто мог поменять пароль, была ее начальница. Эта мера предосторожности были предпринята специально, на тот случай, если кто-то из их команды рассердится и перекроет доступ остальным.

Эвелин кликнула мышкой по другим папкам, в надежде опередить его, но этот поганец работал слишком быстро.

Тогда она открыла электронную почту и послала ему — сообщение: «И как только ты можешь быть таким лжецом?»

Она была почти уверена, что он не ответит ей. Но она ошиблась. Вскоре на экране компьютера появился его ответ:

«У нас у всех есть потребности».

«Я доверяла тебе. Но ты все разрушил».

«Ты думаешь, я не разочарован?»

«Но ты должен винить лишь себя!»

«За то, что я хотел наполнить свою жизнь чем-то большим, нежели работа?»

«Я никогда не обещала тебе большего, чем шанс продолжить твои исследования».

«Ты не знаешь, чего ты лишилась, сколь сильно я был тебе предан. Может, мне далеко до твоего молодого красавчика-полицейского, но я бы любил тебя сильнее и дольше. Гораздо дольше».

Фицпатрик явно целился в ее самое больное место. Однако Эвелин приказала себе не поддаваться на провокацию.

«Ты не способен на любовь, не говоря уже о чем-то большем. Что ты пытаешься спрятать, удаляя видеозаписи своих сеансов?»

Ответ пришел не сразу.

«Поскольку их больше нет, думаю, ты никогда не уз-наешь».

«А вот тут ты ошибаешься».

Эвелин улыбнулась вопросительному знаку, всплывшему в окошке ответа. Фицпатрик никогда не блистал осведомленностью в современных технологиях. В самом начале Эвелин была вынуждена учить его пользоваться при работе с пациентами их программным обеспечением. Она же убедила его, что оплачивать счета по компьютеру гораздо удобнее, и даже завела для него страничку на «Фейсбуке», чтобы он мог общаться со своими родственниками в других штатах. Просто удивительно, и как только он додумался стереть и заменить старыми новые файлы? Впрочем, сделать это нетрудно.

«Файлы на этих компьютерах дублируются по умолчанию, — написала она. — У меня есть пароль, и я могу войти в облако». Что она и сделала. На это ушли считаные секунды — теперь она знала, какие файлы ей нужны в первую очередь.

Увы, спустя несколько минут она пожалела о своем поступке. Потому что от того, что предстало ее взору, ее едва не вывернуло наизнанку. Фицпатрик показывал Хьюго снимки женщины — с ее лицом, но чужим телом. Женщины с невероятно огромной грудью — Эвелин отродясь такой не видела. Эта красотка вытворяла самые разные вещи: использовала фаллоимитатор, занималась оральным сексом и самоудовлетворялась.

Эвелин выключила компьютер. Видеть это было выше ее сил.

«Как ты посмел!» — написала она.

Когда он не ответил, она поняла, что попала в точку. Когда-то она была благодарна ему, благодарна за то, что он поддержал ее начинание. Теперь же она отказывалась верить, что на протяжении последних пяти лет терпела его, терпела его колкости и выходки. Почему? Ради вот этого? Чтобы он потом использовал ее фотографии во время своих сеансов с Хьюго?

Даже если Амароку повезет поймать убийцу Лоррейн и Даниэль, Эвелин сомневалась, что сама она когда-нибудь восстанет из пепла. Что скажет ее начальница, когда в следующую среду вернется в Штаты? Когда узнает, что двое охранников сдавали заключенным напрокат сотрудницу вверенного ей учреждения? Что Фицпатрик занимался изготовлением порнографических картинок с ее участием, а потом показывал их Хьюго, а возможно, и другим заключенным?

В последнюю неделю дурные сюрпризы валились на нее один за другим. Их точно хватит ей на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, вскоре ее ждал очередной, когда от Фицпатрика пришло новое сообщение. Нет, он прислал ей не слова извинения за свое свинство и даже не гневную отповедь, которой бы она ничуть не удивилась. Это были два коротких слова, но они вселили в нее тревогу: «Хьюго сбежал».

Не в привычках Фицпатрика было обходиться без знаков препинания. Без точки или вопросительного знака Эвелин затруднялась сказать, что это — утверждение или вопрос. Так или иначе, откуда ему известно, что Хьюго не в больнице? Он туда звонил? Или кто-то из Ганноверского дома держит его в курсе событий?

Но если Фицпатрик сбежал с работы, какая ему разница? Странно, что посреди ночи он вдруг решил сообщить ей про Хьюго, особенно после того, как он только что узнал, что она в состоянии просмотреть все видеозаписи, которые он всеми правдами и неправдами пытался удалить.

Эвелин уже было собралась спросить, что он хотел сказать, когда на экране появилось еще одно слово. Стоило Эвелин его увидеть, как тревога сменилась леденящим душу страхом. «Помоги». И снова никаких знаков препинания. Но именно это и вынудило ее поверить. Нет, в ее намерения не входило ехать в город на «БМВ». Хотя бы потому, что погода не позволит ей это сделать.

Но кто-то должен проверить, как там Фицпатрик. Если ему действительно угрожает опасность, она не имеет права сидеть сложа руки — независимо от того, как он с ней поступил и что она на него зла. Поэтому, так и не получив от него после нескольких попыток ответа — ни по электронной почте, ни по телефону, она попыталась связаться с Амароком. Но и здесь ее ждала неудача. Ей оставалось одно: чтобы уехать из тюрьмы, попытаться найти более надежную машину.

Надев теплый комбинезон, в котором она сегодня приехала на работу, она вышла на снег и ветер и бросилась к своей машине. Переехав к Амароку, она на всякий случай положила под сиденье пистолет.

Убедившись, что тот заряжен, и положив его рядом с собой на сиденье, чтобы он был под рукой, она включила зажигание, чтобы прогреть машину, а сама достала из багажника лопату, чтобы откопать колеса от снега. Несмотря на навес, ветром даже на крышу машины нанесло целый сугроб. Снежные наносы были высокими. Хотя чему удивляться? Ее машина вот уже пару дней стоит неподвижно, а значит, ей пришлось очищать от снега и лобовое стекло. Ей нужен обзор, если она хочет объехать вокруг тюрьмы в поисках хоть кого-нибудь из внешней охраны. В столь поздний час их тут вряд ли много. А те, что есть, заняты расчисткой территории от снега. Но ей срочно требовался пикап и снегоочиститель к нему в придачу.

Откапывая свою машину, она смотрела по сторонам — не мелькнут ли фары. Она все еще надеялась, что Амарок приедет за ней. Впрочем, она сильно сомневалась, что заметит его машину, даже если он въедет в ворота. По крайней мере не с того места, где она сейчас стояла, и не в такую метель.

Может, ей стоит поехать одной, спросила она у себя. Ведь Ганноверский дом — это ее детище. Это из-за нее они оба — и Хьюго, и Фицпатрик — оказались на Аляске. Наверно, с ее стороны не слишком честно ожидать, что Амарок или кто-то другой станет рисковать своей жизнью, чтобы разгрести кучу дерьма, в какую превратился Ганноверский дом.

Пока она работала, ей в голову пришла одна мысль — как уже приходила не раз. Вдруг это просто уловка с его стороны? Если Фицпатрик убил Лоррейн и Даниэль, ему ничего не стоит заманить к себе домой и ее, чтобы потом убить. И тогда шанс посмеяться последним будет его. Он уйдет, громко хлопнув дверью, на что, собственно, и рассчитывал. Сейчас он точно рвет и мечет от того, что ей известно, чем он занимался все это время — ведь она видела это своими глазами. Фактически он угробил собственную карьеру, так что по большому счету ему нечего терять. Отчаяние может сделать его крайне опасным.

Она тотчас представила иную картину: как Фицпатрику угрожает тот, на чьем счету пятнадцать трупов, тот, кто ненавидит его всеми фибрами души. Разве сможет она притворяться, что не слышала его крика о помощи? Если Хьюго вернулся в Хиллтоп, ему не составит труда узнать, где дом Фицпатрика. Его адрес может назвать практически любой. А если Хьюго вооружен, ему не придется долго вытягивать из них эту информацию.

Нет, она должна откликнуться на зов Фицпатрика. Но она будет готова ко всему — и в том, что касается погоды, и что может ждать ее там.

Хотя она запыхалась, а голова, несмотря на две таблетки ибупрофена, раскалывалась от боли, Эвелин продолжала работать лопатой. Но даже несмотря на все усилия, чтобы откопать колеса из-под снега, у нее ушло более десяти минут.

Как только стало понятно, что она сможет выехать с парковки, она забросили лопату обратно в багажник, дала задний ход и со всех сил нажала на газ в надежде рывком преодолеть снежные наносы, какие еще могу быть на ее пути.

Машину занесло. Эвелин сначала взяла немного вперед, затем немного назад и снова нажала на газ, на этот раз еще сильней. В конце концов ей удалось выехать на расчищенный участок парковки.

— А теперь вперед, — сказала она себе. Увы, площадка была такой скользкой, что она опасалась врезаться в другие машины. Она едва ли не кожей ощущала, как зимние шины борются с липким снегом.

Ну давайте же!

Включив на лобовом стекле дворники, она пригнулась, всматриваясь в снежную завесу. Даже если она кого-то и заденет, это лучше, чем возможное убийство. Не дай бог, если Фицпатрик или кто-то другой станет жертвой вооруженного Хьюго или любого другого психопата, которого она привезла сюда.

Хотя Хьюго вряд ли успел сюда добраться. Она с трудом представляла себе, чтобы кто-то согласился его подвезти. С другой стороны, ему ничего не стоило украсть чью-то одежду и угнать автомобиль. С того момента, как он сбежал из тюрьмы, прошло уже достаточно времени. Если же он разжился транспортом, то вполне уже мог добраться до Хиллтопа. Так что ей есть резон поторопиться. Хотя бы потому, что исключать такую возможность нельзя. Ведь на карту, похоже, поставлена человеческая жизнь.

Но если Хьюго там все-таки нет? Вдруг Фицпатрик нарочно заманил ее в западню? Тогда ей в целях самообороны придется воспользоваться пистолетом. Это идея ей совершенно не нравилась, но если она, несмотря на опасность, ввязалась в это дело, то страх и высокие принципы придется оставить. Она всегда обещала себе, что, если когда-либо столкнется с хищником вроде Джаспера, она сделает все для того, чтобы убить его первой. И она это сделает.

Машина двигалась медленно, хотя дорогу по периметру тюрьмы очистили от снега относительно недавно. Наконец добравшись до дальней стороны Ганноверского дома, Эвелин разглядела сквозь снежную завесу желтые огоньки фар. По идее, это работал один из снегоочистителей. В свою очередь, она помигала фарами, давая водителю сигнал. На ее счастье, тот остановился. Когда же он вылез, чтобы узнать, в чем дело, Эвелин схватила сумку и пистолет и тоже выбежала ему навстречу.

— Мне нужна ваша машина! — крикнула она, стараясь перекричать завывание вьюги.

— Что? — крикнул он в ответ.

— Возможно, доктор Фицпатрик в опасности! Мне срочно нужно к нему!

— Вы требуете дать вам машину? Но ведь это собственность тюрьмы. Да и кто, по-вашему, будет убирать снег? Это в такой-то снегопад?

— Этой тюрьмы и этой машины не было бы, если бы не я. Или вы хотите, чтобы из-за вас кого-то убили?

Эвелин было плохо видно его лицо. Разглядеть его реакцию она не могла. Однако после короткого молчания, во время которого он наверняка заметил ее пистолет, он махнул ей рукой. Она пересела в его машину, он же сел в ее «бумер», чтобы снова отогнать его на парковку. Эвелин затруднялась сказать, что он, лишившись своего снегоочистителя, станет делать в ее отсутствие. Впрочем, какая разница? Главное — вовремя успеть добраться до дома Фицпатрика.

На ее счастье, машина имела привод на все четыре колеса. Быстро найдя кнопку, с помощью которой поднимался и опускался ковш, Эвелин временно его приподняла. Дороги на территории тюрьмы были неплохо очищены от снега, так что опущенный ковш только мешал бы.

Увы, за воротами тюрьмы все было с точностью до наоборот.

28

Я всегда спрашивал себя, почему меня не мучает раскаяние.

Джеффри Дамер, каннибал из Милуоки

Несмотря на толстую куртку, ботинки и шапку, Амарок продрог до костей. Пытаясь добраться до тюрьмы, он стал свидетелем дорожной аварии. К счастью, никто серьезно не пострадал, однако он был вынужден отбуксировать машины с дороги, чтобы на них не наткнулись другие водители, а людей отвез в безопасное место.

День выдался долгий и тяжелый, и теперь он волновался из-за Эвелин. Он остановился, чтобы ей позвонить, чтобы сообщить ей, что задерживается, однако его звонок был переадресован на автоответчик. Ему очень хотелось надеяться, что она просто уснула у себя в кабинете, а не решила на свой страх и риск ехать домой в своей машине.

Наконец добравшись до ворот тюрьмы, он спросил у дежурного охранника, не уехала ли она. В ответ тот сказал, что он лишь сменщик и только заступил на пост. Тогда Амарок проехал внутрь, к парковке, проверить, на месте ли ее машина. Ее парковочное место было пустым!

— Проклятье! — На дороге он ее не заметил. Неужели она, несмотря на метель, каким-то чудом все-таки добралась до его дома?

Он уже было развернулся, чтобы отправиться следом за ней, но затем решил войти внутрь и узнать, во сколько она уехала. Заодно можно будет позвонить с вахты на домашний телефон. Вдруг она поднимет трубку?

Оставив пикап под навесом, он быстро добежал до проходной, где его, как только он вошел, приветствовали двое дежурных — Пелье и Левин.

— Привет! — Амарок потопал ногами, стряхивая снег.

— Что принесло тебя сюда в такую поздноту и такую погоду? — спросил Левин. — Только не говори мне, что произошло очередное убийство.

— Нет, — ответил Амарок. — Я лишь ищу доктора Тэлбот. Вы ее видели?

Левин повернулся к Пелье.

— Ты не помнишь, как давно она вышла отсюда?

Пелье задумчиво поводил мозолистым пальцем по подбородку.

— Думаю, минут… сорок назад.

— Вы случайно не знаете, куда она поехала? — уточнил Амарок.

— Наверно, домой, — ответил Пелье. — В такую погоду только сумасшедший поедет куда-то еще.

— В любом случае, мне показалось, что она торопилась, — добавил Левин и негромко присвистнул.

Не иначе как она рассердилась на него за то, что он за ней не заехал, решил Амарок.

— У вас тут есть телефон? Мне нужно срочно позвонить.

— Разумеется. — Пелье отвел его в небольшую каморку.

Амарок набрал свой собственный номер. Увы, ответа он так и не дождался, из чего сделал вывод, что она еще в пути. На всякий случай он позвонил и к ней домой — кто знает, что могло взбрести ей в голову. Увы, тоже безрезультатно.

— Спасибо! — крикнул он дежурным охранникам и вышел. Шагнув на снег, он вскочил в свой пикап и, как только вырулил за тюремные ворота, пополз на черепашьей скорости, высматривая сквозь снежные хлопья ее «бумер».

* * *

Заметив между деревьями свет, Эвелин с трудом поверила, что сумела-таки пересечь город. Ей никогда бы это не удалось, не будь к пикапу, который она одолжила у охранника, спереди приделан ковш. Что-то не похоже, что Фил весь день очищал улицы от снега. Эвелин всю дорогу ползла с черепашьей скоростью, а когда свернула в длинный проезд, что вел к дому Фицпатрика, то дважды едва не увязла в снегу, и это несмотря на полный привод.

К счастью, все эти неурядицы теперь позади. Она добралась, куда ей нужно. Хотя сейчас слишком темно и снежно, чтобы что-то разглядеть, если встать в правильном месте, то между деревьями можно заметить слабый свет. Интересно, это фары? Вряд ли.

«Что я сейчас тут найду?» Лишь бы не труп Фицпатрика. Ей очень хотелось на это надеяться. Впрочем, она еще больше надеялась, что он не затаился где-то поблизости, чтобы напасть на нее. Вдруг его душит та же животная ярость, с какой он изуродовал тела Лоррейн и Даниэль? Если да, он умел хорошо ее прятать.

Припарковав пикап в начале проезда — было бы глупо возвещать о своем прибытии, — она пешком преодолела последнюю сотню ярдов. В отдельных местах снег доходил ей до середины бедер. Как хорошо, что сегодня она в комбинезоне! Впрочем, она уже успела продрогнуть.

Вскоре за деревьями показался дом Фицпатрика. В дополнение к седану у него имелся внедорожник. Должно быть, обе машины сейчас в гараже, потому что перед домом их не видно.

Зато перед домом стоял незнакомый ей автомобиль. Свет, который она заметила между деревьями, оказался мощным светильником на высоком шесте рядом с домом. Именно его свет позволил ей, несмотря на метель, рассмотреть машину.

Эвелин огляделась по сторонам. Не заметив ничего такого, что могло служить намеком на то, что сейчас происходит внутри, она перекинула через голову ручку сумки, — чтобы освободить руки, взяла на изготовку пистолет и направилась к дому.

Жалюзи на окнах были опущены, так что внутрь было не заглянуть. Шагнув на крыльцо, Эвелин прислушалась, пытаясь понять, что происходит за дверью. Бесполезно. Из-за завывания ветра не слышно ни звука.

Черт. Поглубже вздохнув для смелости, она взялась за ручку двери.

Та оказалась заперта. Может, постучать? Услышит ли ее Фицпатрик? Если и да, для начала неплохо убедиться, что она не вляпается в неприятности. С этой мыслью Эвелин двинулась в обход дома. От волнения сердцу было как будто тесно в груди.

Здесь было еще темнее. Никакого освещения, не считая фонарика, который она достала из сумочки. К счастью, его тонкий лучик убедил ее, что она одна, а заодно позволил рассмотреть разбитое окно. Если вспомнить незнакомый пикап перед домом, было похоже на то, что Хьюго все-таки добрался до Хиллтопа. Эвелин с трудом представляла себе, как ему хватило на это сил.

Хотя ей и было страшно выдать свое присутствие, она, тем не менее, решила пробраться внутрь и посмотреть, что там и как. На ней комбинезон и рукавицы. Она наверняка сможет пролезть в разбитое окно, не поранившись об острые осколки. Подтянувшись, она толкнула жалюзи вверх и забралась внутрь. Ее помощником и сообщником был ветер: благодаря его завываниям ее вряд ли кто услышит.

Лишь когда она отошла от окна внутрь дома и звуки метели стихли, ее уши уловили чьи-то проклятия и выкрики. Неужели Фицпатрик? Не похоже. Не его манера. Выкрикиваемые слова были полны желчи, а не обычного для него презрения. Но вот голос… Нет, она не была уверена на все сто, однако не стала бы зарекаться.

Но где же Хьюго или кто там разбил это окно? Эвелин подкралась ближе. Она хотела лишь быстро выглянуть из-за угла коридора и тотчас же выскользнуть вон из дома. Увы, то, что предстало ее взгляду, вынудило ее застыть на месте.

* * *

Амарок дважды проехал от тюрьмы к дому и обратно, прежде чем решил на всякий случай проверить автоответчик. Он был так уверен, что Эвелин просто устала его ждать и потому решила поехать домой одна, что он непременно найдет ее на обочине дороги, потому что на своем «бумере» она никуда не доедет, что ему даже в голову не пришло, что она может оставить ему сообщение. Ну разве что короткое, чтобы спросить, где он. В любом случае, его домашний телефон отключен. Чтобы получить доступ к голосовой почте, он был вынужден заехать в участок. От того, что он услышал, кровь моментально застыла в жилах.

— Амарок, надеюсь, ты скоро услышишь это сообщение. Фицпатрик только что прислал мне сообщение через компьютер. Он сказал что-то насчет Хьюго и попросил о помощи. И вот теперь не отвечает. Ума не приложу, что это означает, но все это очень странно. Я понимаю, это может быть ловушка. Но так как Хьюго разгуливает на свободе, это вполне может быть искренний крик о помощи. Ты ведь знаешь, как Хьюго ненавидит Фицпатрика. Я должна поехать туда, хочу посмотреть, что там происходит. Приезжай тоже, если сможешь.

— О господи! — пробормотал Амарок и закрыл глаза. — Только не это!

Он не хотел видеть ее рядом с Фицпатриком, не говоря уже о том, чтобы она рисковала собственной жизнью ради спасения этого мерзавца после того, как тот по-свински обошелся с ней. Эх, знай он, что она вытворит, когда он решил не рассказывать ей о сеансах Фицпатрика с Хьюго, возможно, ничего бы не случилось.

Схватив со стола ключи, которые бросил, прежде чем прослушать голосовую почту, он снова бросился к своему пикапу. Чуть раньше этим вечером он поменялся с Филом машинами, так что теперь у него имелся снегоочиститель. Кстати, это заставило его задаться вопросом, каким образом Эвелин смогла добраться до дома Фицпатрика на своем «бумере».

— Только попробуй тронуть ее хоть пальцем! — пробормотал он.

Он, не сбрасывая скорости, завернул за угол, после — чего и вообще прибавил газу. Нельзя было терять ни секунды. В эти мгновения перед его мысленным взором — была лишь отрезанная голова Лоррейн с вырванным — глазом.

* * *

Фицпатрик стоял, зажав в руке кочергу. Сам он был с ног до головы забрызган кровью — лицо, одежда, волосы. Хьюго — если лежащий на полу человек и впрямь был сбежавшим из больницы преступником — был одет в одежду не по росту. На затылке зияла кровавая рана. У Эвелин даже не возникло сомнений, что он мертв. Угрозы он явно не представлял, однако Фицпатрик даже не пытался звать на помощь. Вместо этого он, сыпля проклятиями, расхаживал туда-сюда и время от времени бил кочергой и пинал ногой неподвижное тело.

— Ты думаешь, я тронул бы ее хоть пальцем? — крикнул он и продолжил, уже бормоча: — Да как ты посмел так поступить со мной? Это так… низко, так подло. Я этого не заслужил. Ни сейчас, ни раньше.

Эвелин сделалось муторно. Она впервые видал его таким. Она боялась, что он не сможет постоять за себя — или что у Хьюго при себе нож или пистолет. Приобрести оружие на Аляске — не проблема. При желании всегда можно стащить из чьей-то машины или пустого дома охотничье ружье. Ведь раздобыл же он где-то одежду. Впрочем, даже если Хьюго и был и вооружен, Фицпатрик уже решил эту проблему.

Эвелин тотчас вспомнила, как когда-то давно набрела на тела своих мертвых подруг, и тотчас покрылась холодным потом. Сегодня все не так, напомнила она себе. Может, Фицпатрик и ведет себя как последний псих, однако он не маньяк. И хотя ей не известно, кто убил Лоррейн и Даниэль, то, что она увидела здесь, было классической самообороной. Фицпатрик вряд ли пригласил Хьюго к себе в гости.

Тогда почему тот пришел? Он сбежал из больницы. Он мог направиться куда угодно.

Эвелин решила, что задаст эти вопросы завтра, когда рядом с ней будет Амарок. Возможно, это и вправду самооборона, однако папка, которую она нашла в кабинете Фицпатрика, — и то, что увидела на тех записях, — отбили у нее всякое желание разговаривать с бывшим коллегой. Ей здесь незачем задерживаться.

Ей хотелось одного — поскорее выбраться из этого — дома, дистанцироваться от еще одной смерти, независимо от того, справедливая ли та или нет. Они потихоньку — попятилась, чтобы вернуться в гостиную и прошмыгнуть через окно на улицу, когда ее сзади окликнул чей-то — голос.

— Эвелин?

От неожиданности она резко обернулась и наставила пистолет.

— Ого! — Рассел Джонс поспешил поднять руки. — Не стреляй. Я не хотел тебя напугать.

Он весь трясся, по лицу текли слезы. Эвелин машинально опустила дуло. Она тоже была напугана, хотя и не так сильно, как он. Что же здесь произошло?

Не успела она спросить, как из-за угла выскочил Фицпатрик — глаза выпучены, рот разинут от удивления.

— Эвелин? Что ты делаешь в моем доме?

Она прочистила горло и попыталась успокоиться.

— Это как понимать, что я делаю в твоем доме? Ты ведь сам прислал мне сообщение с криком о помощи.

— Даже не верится, что ты приехала. — Похоже, он был тронут этим ее поступком. Ей же почему-то стало неловко.

В ее планы не входило латать их отношения — только не после того, что она увидела на злополучных записях. Она никогда не сможет смотреть на него так, как раньше, не сможет доверять ему.

— Да, я приехала, хотя имела массу причин этого не делать. Я не знала, что Рассел с тобой.

— Его не было. Не успей он ко мне, я бы уже давно был мертв. — Фицпатрик показал резаную рану на шее. Эвелин сразу не заметила ее, потому что он был весь в крови. — Этот подонок пытался зарезать меня.

— Я не заметила твоего внедорожника, — сказала Эвелин Расселу. Автомобиль перед домом был явно не его. Наверное, Хьюго его угнал. Ведь он должен был как-то попасть сюда.

От страха Рассел так заикался, что едва мог говорить.

— Я… п-п-приехал на снегоходе. Оставил его за домом.

Ну конечно. Рассел жил лишь в полумиле от Фицпатрика. В такую темную и снежную ночь, как эта, легко не заметить припаркованный в сторонке снегоход. Когда Эвелин зашла за дом, она уже не выискивала взглядом машины. Ее страшило другое — как ей не столкнуться нос к носу с убийцей.

— Зачем Хьюго приехал сюда? — спросила она. — Если он смог сбежать из больницы, почему он не воспользовался шансом скрыться?

— Он считал, что это я натравил на него Гарзу, — пояснил Фицпатрик. — И еще он вбил себе в голову, будто я представляю для тебя опасность.

Интересно, так это или нет?

— Но ведь он явно был не в том состоянии, чтобы…

— Он едва держался на ногах, — сказал Фицпатрик. — Но у него был нож, а это главное. И он им размахивал. Он орал на меня, мол, я не знаю, с кем я играю в свои гребаные игры, и что он проучит меня раз и навсегда.

— Я слышал, как он кричал, — встрял в их разговор Рассел и даже зажал уши, как будто по-прежнему слышал эти вопли. — Не навались я на него, и не схвати лампу, и не… — Он побледнел как мел… — И не ударь его по голове, он бы точно убил Тима. — Рассел посмотрел на свои руки, как будто не верил, что они его собственные. — И как я это сделал? Я огрел его с такой силой!

Эвелин не знала, что ей думать и чувствовать. Сердце билось как сумасшедшее. Она жадно глотнула воздух в надежде, что это поможет ей успокоиться.

— А потом ты… потом ты ударил его кочергой?

На забрызганной кровью физиономии Фицпатрика возникло пристыженное выражение.

— Это все адреналин, — пояснил он умоляющим тоном, в расчете на ее снисхождение. — Когда он упал, я схватил вот это. — Он посмотрел на кочергу, а в следующий момент, как будто поняв, что она ему больше не нужна, выронил из рук. — Я сам не понимал, что делал.

— Он умер на моих глазах, — задумчиво произнес Рассел. — Это я виноват в его смерти.

— Вы пытались дозвониться до Амарока? — спросила Эвелин. — Просили его о помощи?

— Каким образом? — воскликнул Рассел. — В такую метель все телефоны молчат.

Эвелин засомневалась, что ей хватит выдержки дожить до конца этой ужасной зимы. Голова кружилась. Казалось, она вот-вот потеряет сознание. Она наклонилась, чтобы направить кровоток к голове и стряхнуть с себя тьму, которая, казалось, надвигалась на нее со всех сторон.

— Тебя сейчас вырвет? — спросил Фицпатрик.

— Похоже на то, — ответила Эвелин и попыталась проскользнуть мимо него в туалет.

— Тогда отдай мне пистолет, прежде чем ты ненароком выстрелишь в себя или в кого-то из нас.

Схватив ее за локоть, Фицпатрик вырвал у нее из рук пистолет. Она не питала теплых чувств к Хьюго — таких, какие, как ему казалось, он питал к ней. Даже близко. Но в отдельные моменты не могла не испытывать к нему симпатии. В любом случае, это был человек, и вид его размозженной головы… вытекших на ковер мозгов будет еще долго преследовать ее. Равно как и воспоминание о Фицпатрике, с яростью избивающем его, уже мертвого.

Эвелин склонилась над унитазом. Из спальни до нее долетали голоса. Рассел и Фицпатрик спорили о том, что им делать с мертвым телом. Фицпатрик не хотел, чтобы труп и дальше лежал в его доме. У Рассела же, похоже, не было сил вытащить его на улицу. Он жаловался, какой Хьюго тяжелый, что если он попробует передвинуть его, то сам весь перепачкается кровью. По мнению Рассела, им лучше его не трогать до утра, когда они свяжутся с Амароком. Он твердил одно и то же, как будто все еще пребывал в шоке.

Наверно, так и было.

Чтобы не слышать их склоки, Эвелин тихо напевала себе под нос. Она и без того чувствует себя омерзительно, не хватало ей слышать их перепалку. Как только она хоть чуть-чуть придет в себя, она уйдет отсюда и поедет домой, прежде чем буран засыплет дороги так, что даже с ковшом на внедорожнике она не сможет пробиться сквозь снежные заносы.

В желудке было пусто. Из нее вывернуло все, что там было. Эвелин вытерла рот, опустила сиденье на унитазе и осторожно на него села. Пока она сидела там, ожидая, когда пройдет головокружение, ей бросилось в глаза, что занавеска в душе слегка оттянута и в щель виден странный пузырь, лежащий в ванне.

Что это?

Соскользнув с сиденья и опустившись на колени, она отдернула занавеску еще дальше и заглянула в ванну. Вскрикнув от ужаса, она едва не упала на спину.

В ванне лежал прозрачный пластиковый пакет, набитый замороженными частями тела.

29

У меня нет ни малейшего желания исправляться. Мое единственное желание — исправить людей, которые пытаются исправить меня. И я верю: единственный способ исправить человека — убить. Мой девиз таков: ограбь их всех, изнасилуй их всех, убей их всех.

Карл Панцрам, серийный убийца, поджигатель, вор, грабитель и насильник

Ее пистолет! Его забрал Фицпатрик! Почему она позволила ему это сделать? Почему не настояла, что возьмет его с собой? Потому что на тот момент она была не готова стрелять в кого бы то ни было. Вместо этого сама стала жертвой собственной слабости, омерзения и тошноты.

Может, еще не поздно его вернуть?

Эвелин нащупала стену и попыталась встать. Надо выяснить, куда Фицпатрик положил ее пистолет. Увы, не успела она подняться на ноги, как ее опередил Рассел. Он тотчас понял, что что-то не так. Эвелин поняла это по его лицу. Его глаза бегали от ванны к ней и обратно.

Она постаралась отойти от него как можно дальше, хотя в тесной ванной комнате это было практически невозможно. Выбежать вон она тоже не могла. Даже будь у нее достаточно сил и юркости, Рассел загораживал выход.

— Ты знал?

Ее сковал такой ужас, что она едва выдавила из себя этот вопрос. Рассел вытер с лица слезы. На вид он был не столько опасен, сколько напуган. Впрочем, это еще ничего не значит. Он в курсе убийств? Или же не видел — или не понял? — что там в ванне.

— Что я знал?

— Что Тим убил Лоррейн и Даниэль. — Она дрожащей рукой указала на мешок с останками. — Там явно ноги кого-то из них, может, даже обеих. Или какой-то другой жертвы. Видишь вон ту ногу? С накрашенными ногтями?

При мысли о еще одной жертве по коже Эвелин заползали мурашки.

Неужели Тим вот уже какое-то время промышляет убийствами? С тех пор как переехал на Аляску? Вдруг, он лишь затем помог ей основать Ганноверский дом, чтобы развязать себе руки? Аляска хороша не только для охоты на лося, северного оленя и других животных. Многие отправляются в глушь одни. Обычно тех, что не вернулись, считали погибшими или от лап дикого зверя, или в результате переохлаждения. Досье, которое Тим собрал на нее, картинки, которые он показывал Хьюго, могли быть частью некоего ритуала, который он совершал прежде, чем пойти на убийство. Возможно, он пытался воспроизвести то, что Джаспер сделал, убив ее подруг. Ведь он знал, что ее с Лоррейн связывала дружба.

— Погоди… ты… ты неправильно все поняла, — сказал Рассел.

Неужели? А вот лично ей все кажется ясным.

Но тут к Расселу подошел Фицпатрик и встал позади своего аспиранта.

— Она все еще думает, что это я убил Лоррейн и Даниэль? Она так и сказала?

Рассел в примирительном жесте вскинул руки.

— Просто она… нашла то, что я принес сюда, и испугалась. Вот и все, — пролепетал он.

— Ты принес сюда этот мешок? — воскликнула Эвелин.

Фицпатрик заглянул в ванну. Похоже, увиденное стало сюрпризом и для него тоже.

— Что это?

Рассел рукавом стер с лица испарину.

— По всей видимости, останки Лоррейн и Даниэль.

— Что ты несешь? — прикрикнул на него Фицпатрик.

Рассел поспешил объяснить.

— Именно поэтому я и пришел к тебе сегодня. Я уже собирался лечь спать, когда понял, что у меня почти кончились дрова. И я решил сходить в дровяной сарай и, пока метель не усилилась, принести дров. Выйдя из дома, я нашел этот мешок. Ты представляешь мой шок, когда я на него наткнулся?

Поскольку Эвелин сама только что на него наткнулась, она легко себе это представила.

— Я уронил охапку дров и почти всмятку разбил себе на ноге палец.

Эвелин не знала, сочувствовать ему по поводу ноги или нет. Кто поручится, что Рассел говорит правду? Вдруг это лишь хорошо разыгранный спектакль? Вдруг он соучастник преступлений Фицпатрика? Или помогал ему замести следы? Ведь сколько случаев, когда преступления совершает парочка друзей!

Взять, к примеру дуэт таких убийц, как Чарльз Нг и Леонард Лейк. Или другой — Натан Леопольд и Ричард Леб. Это двое знамениты даже больше. Были и другие. Обычно такие пары возникали в тех случаях, когда один из друзей чрезмерно доминировал над вторым. Именно таковым был контроль Тима над Расселом.

Впрочем, с ней оба держались отнюдь не агрессивно. Не потому ли, что не были уверены, поставила она кого-нибудь в известность о своем приходе сюда или нет? Что, если они ждут, хотят понять, что им сойдет с рук?

— А как это… попало к тебе в сарай? — спросила она, клацая зубами. У нее сдавали нервы. Сказывался ее прошлый опыт, с которым она была бессильна что-то поделать. Казалось, еще секунда-другая, и поднявшая голову паника прорвется наружу. Но нет, она этого не допустит. Не сейчас и не здесь. Ей нужно сохранять трезвую голову. Ибо в противном случае она не сможет ясно мыслить, и как следствие, не сможет себя защитить.

— Именно это я и хотел бы знать, — ответил Рассел. — Я пытался дозвониться в полицию, хотел доложить сержанту Амароку о моей находке, но у меня не работал телефон. Тогда я вскочил в свой снегоход и привез мешок сюда, чтобы показать его Тиму. Вот только, когда я прибыл, я увидел разбитое окно и услышал крики. Поэтому я просто бросил мешок в гостиной.

— Ты его бросил? — повторила Эвелин.

— Я вообще не хотел к нему прикасаться!

— А когда ты положил его в ванну?

Рассел растерянно заморгал, как будто вопрос показался ему не к месту. Впрочем, затем до него дошло, почему она спросила.

— Фицпатрик был в шоке, увидев меня. Я хотел объяснить ему, почему я пришел. Нервы у обоих были взвинчены. Я не смог произнести ни одной внятной фразы. Поэтому я просто взял мешок и отнес его в ванну, чтобы не испортить ковер, когда он начнет оттаивать. Не знаю даже, почему я так подумал. Наверно… моя мать велела бы мне так сделать. Я не хотел, чтобы Тим рассердился на меня из-за моей недогадливости. А когда я вышел оттуда, то увидел тебя, как ты из-за угла коридора выглядывала на Тима.

— Тебе, — от волнения она впилась ногтями в подушечки ладоней, — тебе даже в голову не пришло сразу сказать мне.

— А кому бы пришло? От ужаса ничего не соображал. Я не только обнаружил в своем сарае человеческие останки. Я помог убить человека! И я не ожидал увидеть тебя. Еще один сюрприз на мою голову, можно сказать.

Но что, если он сам положил эти останки в сарай? Если это он убил Лоррейн и Даниэль, а также был соучастником убийства Хьюго? Эвелин ничего не сказала, лишь молча смотрела на них обоих. Она была безоружна и беззащитна. Они могут сделать с ней все, что угодно.

— С тобой все в порядке? — спросил Рассел, как будто не был уверен.

Она не стала его успокаивать. Перед глазами по-прежнему стояли жуткие сцены — Хьюго, мешок…

— Так кто же мог оставить мешок в твоем дровяном — сарае?

Рассел покачал головой.

— Я же сказал: не знаю. Да кто угодно. Я редко бываю дома.

— Разве ты не запираешь сарай?

Дрожа и потея одновременно, он потер плечи.

— Нет. Не люблю всякий раз искать ключ, когда мне туда надо.

— Но ведь кто-то мог украсть твои дрова…

— Пусть берут, если им нужно. Я всегда куплю новые. Не то чтобы я привык разбрасываться деньгами. Речь идет о нескольких сотнях баксов. Но даже в этом случае потенциальный вор должен был бы пригнать к моему дому пикап, чтобы их увезти, что крайне проблематично при таких заносах. Если же кто-то стащит пару-тройку поленьев, не велика беда. Как-нибудь переживу. Но, — Рассел почесал голову, — почему мы ведем разговор о дровах? Я сплю? Мне снится этот кошмар?

— Я ощущаю себя полной развалиной, — подал голос Фицпатрик. Он посмотрел на свои руки, как будто они больше ему не принадлежали. — Мне нужно принять душ, смыть с себя кровь. Потому что она везде.

Он собрался в душ? Эвелин покосилась на пластиковый мешок в ванне. Увидев это, Фицпатрик покачал головой.

— Только не в этой ванной. Ей я больше никогда не смогу пользоваться.

Рассел шагнул внутрь и задернул шторку.

— Так будет лучше. Извини, что напугал тебя. Я и сам испугался.

— Тот, кто это тебе подбросил… он или твой друг, или знакомый, — сказала Эвелин.

— Не обязательно, — возразил Рассел. — Давай выйдем отсюда. Тебе будет лучше на диване.

— Рядом с Хьюго? — Эвелин отпрянула, когда он попытался взять ее за руку.

— Нет, в кабинете.

— Нет, я поеду домой, — решительно заявила Эвелин, не желая следовать ничьим указкам.

— Только не в твоем состоянии и не в такую метель, — не менее решительно возразил Рассел. — Смотри, ты уже задыхаешься.

Еще недавно у нее болела голова. Теперь же она не чувствовала даже боли.

— Я не могу оставаться здесь!

— В таком случае я отвезу тебя к себе. Но одну никуда не отпущу!

* * *

Амарок так и не нашел «БМВ» Эвелин. Зато обнаружил рядом с домой Фицпатрика пикап с логотипом Ганноверского дома. Все понятно, она приехала не на своей машине. Слава богу. Он понятия не имел, где ее «бумер», однако был рад уже тому, что Эвелин предпочла более надежное транспортное средство. А может, и не рад. Что она здесь забыла?

Оставив свой пикап на подъездной дороге, он на всякий случай взял ружье и поспешил к дому. Сквозь окна ничего не было видно и ничего не слышно. Как она там? Ее жизнь в опасности или нет?

За всю его жизнь еще ни один вопрос не пугал его так, как этот.

— Фицпатрик! — крикнул Амарок и стукнул кулаком в дверь. — Открывайте! Полиция!

На самом деле он не ожидал, что ему откроют. Он уже двинулся вдоль стену дома, намереваясь обойти его вокруг, когда дверь открылась и на улице высунул голову Рассел Джонс.

— Сержант Амарок? Как я рад вас видеть! Вы даже не представляете, что случилось здесь сегодня вечером!

Заметив на его рубашке кровь, Амарок замер как вкопанный.

— Где Эвелин?

— Она здесь, входите.

Амарок даже не пошелохнулся и не опустил ружья.

— Приведите ее к двери.

На глаза Рассела навернулись слезы.

— В такой мороз? Я… я только что ее немного успокоил…

— Живо. Кому сказано!

Рассел вытаращил глаза, но, похоже, до него дошло: если он не подчинится приказу Амарока, тот в него выстрелит.

— Так и быть, — произнес он. — Вы главное не волнуйтесь. С ней все в порядке. Просто слегка расшалились нервы. Я велел ей прилечь. Мы все здесь слегка не в себе и плохо соображаем, что делаем.

— Надеюсь, не до такой степени, чтобы сделать ей больно! — рявкнул Амарок.

Рассел залился краской. Однако, проследив за взглядом Амарока, понял, что тот смотрит на его рубашку.

— А! Это не ее кровь. Это кровь Хьюго.

— Я должен ее видеть. — Лишь убедившись, что с Эвелин все в порядке, он готов выслушать про Хьюго. На данный момент главное для него — она.

Рассел уже было собрался закрыть дверь, но Амарок остановил его.

— Пусть остается открытой.

Рассел сглотнул комок; кадык на его шее дернулся вверх и вниз. Однако затем поднял руки — мол, сдаюсь — и направился внутрь дома. Спустя пару минут он вернулся — с Эвелин.

— Амарок!

У него словно камень с души свалился. Радость была так велика, что даже отняла у него силы.

— Слава богу! — Он отвел в сторону ружье. Эвелин бросилась ему на шею. Амарок запустил пальцы в ее длинные волосы и поднял ее лицо, чтобы заглянуть ей в глаза. — С тобой все в порядке?

— Да.

Ей на глаза навернулись слезы, и он еще крепче прижал ее к себе.

— Все будет хорошо. Я с тобой.

Эвелин зарылась лицом в его куртку. Он стоял, вдыхая запах ее волос. Он был уверен, что не успеет… и все-таки успел. Вот она. Рядом с ним.

— Я никому не дам тебя в обиду, — прошептал он.

— Знаю, — ответила она, еще сильнее прижимаясь к нему, как будто не желала его отпускать.

— Все будет хорошо. Мы скоро поедем домой. Но… что тут у вас стряслось?

Эвелин приподняла голову и посмотрела на Рассела.

— Хьюго пытался убить Фицпатрика, — сказала она.

— Почему? — нахмурился Амарок.

— Из мести, — предположил Рассел. — Он почему-то думал, что Тим представляет для Эвелин угрозу.

— Ты уверен, что это не так? — спросил Амарок у Рассела. Он все еще не доверял Фицпатрику.

— Абсолютно, — ответил тот, но тут заговорила Эвелин:

— Я бы не стала зарекаться. Сегодня вечером мы не оставались наедине. Кто знает, что было бы, подвернись ему такая возможность?

— А где он сейчас? — спросил Амарок.

— В душе, — ответила Эвелин.

— А Хьюго. Его утихомирили?

Эвелин вытерла со щек слезы.

— Хьюго мертв, — прошептала она.

* * *

Ночь была холодной, как пятки покойника, а сам Энтони пребывал в дурном настроении. Как и было обещано, его выпустили из камеры, но не дали ничего, что спасло бы его от такой холодрыги. Но ничего, он при первой же возможности отомстит этому ублюдку, который, можно сказать, отправил его голым на мороз.

По идее, это следовало сделать, как только он, переодетый охранником, вышел из стен Ганноверского дома. Впрочем, сейчас главное другое. Он ощущал, как по жилам разливается адреналин. Это пугало и будоражило одновременно. Он даже не мечтал, что все окажется так легко и просто. Наверно, успеху его плана способствовала дерзость, с какой он его осуществил. Но раз кто-то мог заподозрить, что он облачится в форму охранника, пониже натянув на глаза шапку, выйдет вон как ни в чем не бывало и никто даже не посмотрит в его сторону.

Стоило им выехать за периметр ограды, как им овладело волнение. Он был так возбужден, что поначалу даже не имел ничего против того, что его бросили всего в миле от Ганноверского дома всего с двадцатью баксами в кармане, чтобы ему было на что перекусить, когда доберется до города. Он был благодарен за свалившуюся на него свободу, а также отлично понимал: его партнер был только рад от него избавиться. Впрочем, у него в кармане не было бы даже этих двадцати баксов, не потребуй он их. И тогда бы ему пришлось искать пропитание самому. Не то чтобы это сильно его напрягало — в противном случае он потребовал бы еще больше. Ладно, при желании можно будет где-нибудь что-нибудь слямзить.

Городишко оказался гораздо дальше от тюремных стен, нежели ему было сказано. Если же он хочет разжиться баблом, жрачкой и машиной, то сначала должен найти того, у кого все это есть. В этой гребаной дыре ночью на улицах ни одной живой души. А какие расстояния между домами! Да и от тюряги вон сколько! Будет чудом, если он найдет крышу над головой до того, как его ноги окончательно окоченеют. Этак недолго, прежде чем он дойдет до дома этого копа, окочуриться на морозе.

Впрочем, дело шло к утру. Народ начинал просыпаться. На улицах появились первые люди. Было еще темно, но, с другой стороны, светло на Аляске бывает не часто. По крайней мере, выйдя из заброшенного дровяного сарая, в котором он провел самую холодную часть ночи, он заметил вдалеке фары. Ему осталось лишь расправить на себе форму, чтобы никто не подумал, что он в ней спал, выйти на дорогу и просигналить водителю большим пальцем. Ведь кто откажется подвезти застрявшего в снегу тюремного охранника?

* * *

К тому времени, когда Эвелин проснулась на следующее утро, головная боль прошла. Впрочем, куда-то исчез и Амарок. Эвелин сильно переживала, что на него свалилась вся эта нервотрепка. Было просто жестоко взвалить такой груз на плечи одного человека. С другой стороны, его преданность делу вселяла в нее гордость. Он делал все, что в его силах, для того, чтобы обеспечить безопасность других горожан. Он любил свой город, любил его жителей. И это было видно.

Прошлой ночью он проводил ее к себе домой, и они вместе легли спать. На большее его не хватило. А сейчас он везет Куша в Анкоридж, тем более что там ему все равно нужно попасть к главному судмедэксперту штата. Так что сейчас в его пикапе лежат останки, которые она вчера нашла в ванне, и тело Хьюго.

Эвелин натянула на голову одеяло и вспомнила момент, когда она впервые заметила в душе прозрачный мешок. Ей тотчас сделалось дурно. Бедная Лоррейн. Она так по ней скучала! С другой стороны, ей было ужасно стыдно, что она так плохо думала о своих коллегах, особенно о Расселе, который, как говорится, даже мухи не обидит.

«Должно быть, у меня паранойя», — решила она. Несмотря на всю ее решимость побороть страх, она позволила ему взять над собой верх. Когда прошлым вечером Фицпатрик вышел из душа, он показался ей таким же безобидным, как и Рассел. Особенно сейчас, когда его терзали угрызения совести по поводу того, чем он занимался во время сеансов с Хьюго.

Эвелин зевнула, потянулась и села в постели. Затем подтянула к лицу подушку Амарока и глубоко вздохнула.

— Кажется, я в тебя влюбилась, — пробормотала она, — и это меня пугает.

Впрочем, вспомнив, как он поцеловал шрам у нее на шее, когда они легли в кровать, она улыбнулась. Стоило ей подумать про Амарока, как она тотчас вспомнила и про его пса. Где же Макита? По идее, он должен быть в ком-нате.

— Макита!

Амарок оставил дверь в спальню открытой, но пес не появился на ее зов.

— Макита? — Эвелин планировала вывести пса на прогулку, провести с ним какое-то время. Сегодня суббота. На работу можно не торопиться. По большому счету, ей вообще сегодня туда не нужно, но ей казалось, что она должна всех успокоить — и особенно начальника охраны Ферриса, — что бразды правления Ганноверским домом по-прежнему в ее руках. Учитывая аресты и увольнение Фицпатрика, ее коллеги наверняка сейчас все на нервах.

«Ничего, вскоре мы все вернем в прежнее русло», — сказала она себе. Одна беда — ее начальница из управления тюрем вернется на работу только через четыре дня. Эвелин понятия не имела, что скажет ей Джэнис и на кого она взвалит ответственность за случившееся. До недавнего времени Фицпатрик весьма успешно строил из себя блестящего психиатра.

— Макита! — снова позвала Эвелин.

Никакого ответа.

Она встала с кровати, чтобы поискать его. Увы, пса нигде не было видно. Наверное Амарок взял его с собой, решила она. Он сильно досадовал по поводу того, что Макита подолгу сидит дома один, а сам он вынужден полагаться на соседа, чтобы тот покормил пса и выпустил его погулять.

Так что Макита будет только рад провести целый день вместе с хозяином. При этой мысли Эвелин расслабилась и поставила вариться кофе. Амарок частенько брал с собой пса на дежурства, так что в отсутствии Макиты нет ничего необычного.

Позавтракав и приняв душ, Эвелин решила, прежде чем ехать на работу, заглянуть к себе домой. Она захватила с собой мало одежды, а если и взяла, то не совсем ту. Но, что еще важнее, она забыла мусс для волос. Ей подумалось, что с ее стороны будет весьма разумно заехать домой, пока в ее распоряжении есть тюремный внедорожник, снабженный ковшом снегоочистителя. Вряд ли Амарок, вернувшись, захочет тратить свое драгоценное время на то, чтобы возить ее туда и обратно. К тому же, будет уже поздно куда-то ехать.

Ветер стих; снегопад тоже прекратился. Зато, когда она вышла из дома Амарока, было жутко темно и холодно.

— Не знай я, который час, я бы точно решила, что сейчас полночь, — проворчала она. Тем не менее она невольно улыбнулась, увидев, что Амарок уделил несколько минут, чтобы соскрести иней и снег с лобового стекла. — Кажется, я влипла.

Любовь никогда не была частью уравнения, когда она обещала своим родным, что вернется в Бостон. С другой стороны, ей рано волноваться по поводу подобных решений.

Засунув руки в толстых перчатках под мышки и включив на полную мощность обогреватель, она сидела, ожидая, когда прогреется мотор. Затем опустила ковш и очистила проезд от снега. По крайней мере, Амароку будет одной заботой меньше. Когда она доехала до своей улицы, ковш ее внедорожника был по-прежнему опущен. Судя по высоким сугробам, здесь дорогу никто не чистил с предыдущей метели.

Фары ее внедорожника высветили на обочине человеческую фигуру с лопатой в руках. От неожиданности Эвелин вздрогнула и напряглась. Однако, подъехав ближе, усмехнулась. Этой загадочной фигурой оказался Кит, который пытался сделать то, что мог, — а именно, расчистить снег на подъездной дорожке, что вела к его дому.

Увы, в ней снова шевельнулся страх. Кстати, не его ли тот, кто терроризировал Хиллтоп, будь то Джаспер или кто-то из психопатов, с которыми она работала, надеялся вселить в нее? Джасперу наверняка было бы приятно узнать, что ей страшно возвращаться к себе домой. Нет, она не позволит ему или кто там на самом деле убил Лоррейн и Даниэль диктовать ей, что ей делать, а чего нет. Она не позволит этому невидимке дергать ее за ниточки, словно марионетку. Она должна жить собственной жизнью, а также должна быть осторожна, везде и всегда начеку. Для этого у нее при себе есть пистолет.

Не будучи уверена, что Кит рассмотрел ее в темноте, она не стала махать ему рукой. И все же тот факт, что он был на улице, успокоил ее. Как хорошо, что она здесь не одна.

— Это займет всего пару минут, — сказала она себе. — Только забегу, схвачу все нужное и выбегу.

Однако, даже приободрив себя, она еще несколько секунд вглядывалась в ветровое стекло. Наконец, взяв пистолет, она вышла из машины и подошла к входной двери. Электронный ключ от гаража остался в ее машине, а ключ от дома — на кольце с другими ключами в тюрьме. Ни-чего! Рядом с дверью у нее имелся тайник с запасным ключом.

Правда, никаких лампочек она включенными не оставила и потому достала из сумочки крошечный фонарик, чтобы с его помощь откопать из-под крыльца коробочку с запасным ключом. Она быстро нашла ее, однако, шагнув внутрь и включив свет, так задумалась о цели своего возвращения домой, что не сразу заметила в коридоре пару незнакомых ботинок. Увы, когда она посмотрела на них, бежать куда-то было уже поздно.

30

В убийстве главное не похоть и не насилие. Его смысл в обладании.

Тед Банди, серийный убийца, насильник, похититель и некрофил

Эвелин попыталась выскользнуть за дверь, однако чья-то рука железной хваткой сжала ее талию. Она вспомнила про пистолет. Ей казалось, что воспользоваться им будет проще. Однако незнакомец набросился на нее так быстро, что она не успела даже рассмотреть его лица, не говоря уже о том, чтобы произвести выстрел. И кто бы он ни был, он пытался вырвать у нее из рук пистолет.

Эвелин закричала. Это единственное, что она смогла сделать. Она кричала как можно громче, призывая Кита на помощь. Она понятия не имела, услышит ли он ее, а если услышит, то поймет ли и сумеет ли что-то предпринять. Однако Эвелин была полна решимости бороться за свою жизнь. Это Джаспер, подумала она. Кто, как не он. Как и прошлым летом. Если он сможет заткнуть ей рот, один бог ведает, что он с ней сделает.

Не дай ему одержать победу, Эвелин! Сопротивляйся, как можешь!

И она сопротивлялась, как могла. Ей помогал гнев, копившиеся в ней не только несколько последних месяцев, но и два последних десятилетия. Этот прилив сил и энергии, пришедший ей на помощь, родился из отчаяния — а также из желания покончить со своим самым главным врагом. И не только ради себя самой — но и ради матери, ради всей их семьи, ради ее подруг. Она одолеет его. А если нет, то хотя бы умрет, сражаясь.

Она царапалась, она лягалась, сражаясь за свою жизнь, как никогда не сражалась раньше. Похоже, он не ожидал от нее такой ярости и даже выругался. Она попыталась вспомнить его голос, попыталась сопоставить с тем, который слышала в августе. И не смогла. И все же она была так убеждена, что это Джаспер, что когда наконец вывернулась, чтобы посмотреть нападавшему в лицо, то в первое мгновение не поверила собственным глазам.

— Гленн! — Силы оставили ее. Она обмякла и едва не рухнула на пол.

— Закрой эту чертову дверь! — рявкнул он, однако сделал это сам, оттащив Эвелин в сторону. После чего отпустил ее, однако тотчас с такой силой пнул ногой в бедро, что ей казалось, будто внутри у нее все взорвалось от боли. На ее счастье, новых пинков не последовало. Гленн принялся нервно расхаживать туда-сюда и размахивать вырванным у нее пистолетом.

— Что ты здесь делаешь? — прорычал он.

Эвелин растерянно заморгала.

— Как что? Это мой дом!

— Ты сейчас должна быть у сержанта Амарока! Ты сама сказала мне, что переехала к нему! Я своими глазами видел, как ты отправилась туда.

— Как? — вскрикнула она. — Ты за мной следил?

— Я должен был кое в чем убедиться.

— Например?

— Какая разница? Зачем ты вернулась? Еще немного, и меня бы здесь уже не было.

Во рту у Эвелин пересохло. Она даже не смогла сглотнуть застрявший в горле комок.

— Мне… мне нужно было взять одежду. Вполне разумное желание. А вот что здесь делаешь ты? Что на тебя нашло, если ты… — Даже не договорив до конца вопрос, она уже знала на него ответ. — Все понятно! Ты тоже замешан в этих делишках!

— Даниэль пришла к нам сама, — сказал он. — И все было бы прекрасно, держи Куш и Петровски язык за — зубами, если бы они не сдавали ее напрокат всему городу и не хвастались направо и налево, мол, какие они — крутые.

— Ты, в отличие от них, не засветился, — сказала Эвелин, пытаясь обернуть сказанное им в свою пользу. — Никто не знает, что ты тоже в этом замешан. В том числе и полиция.

— Зато знаешь ты.

Услышав в его голосе фаталистические нотки, она попыталась дать им отпор. Ей нужно вселить в него надежду.

— Честное слово, я никому не скажу.

Гленн закатил глаза.

— Тебе и не придется. Полиция предложит Кушу и — Петровски сделку, чтобы взять за мягкое место Сноудена и Дугалла, которые, в принципе, к этому вообще не — причастны, разве что трахнули ее пару раз, вот и все. И тогда один из них настучит на меня. Это лишь вопрос времени.

Так значит, он знает, что потеряет работу. Но зачем ему… все это? Почему он прячется в ее доме?

— Как ты попал внутрь?

Гленн свободной рукой взъерошил волосы, отчего стал еще больше похож на безумца.

— Я… я разбил окно, — сказал он, однако то, как он выпалил эти слова, как забегали его глаза, прежде чем он их произнес, заставили ее усомниться в его правдивости. Он явно лгал. Учитывая, какой лютый на улице мороз, внутри дома было слишком тепло. При разбитых окнах так не бывает. Эвелин тотчас вспомнилось, как холодно было вчера в доме Фицпатрика.

Глен явно взломал замок задней двери — как и тот, кто подкинул ей в постель отрезанную руку. Эвелин пристально посмотрела на него и вся напряглась. Кстати, сигнализацию в ее доме установил не кто иной, как Гленн! Прежде чем устроиться в тюрьму, Гленн работал на своего дядю. И кто лучше знает, как отключить сигнализацию, чем тот, кто ее сам же и устанавливал!

О господи!.. Он также устанавливал сигнализацию в доме Лоррейн! А по ее рекомендации и в доме Рассела. Он вполне мог знать про незапертый дровяной сарай.

Гленн с прищуром посмотрел на нее.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, — ответила она. Между тем перед ее мысленным взором предстала записка, которую Уиткомб позавчера вечером оставил на ее столе вместе с пирожным. Тогда ее мысли были заняты другими вещами — сначала она спешила снять копии с найденной у Фицпатрика папки, затем разговаривала по телефону с бывшей женой Гарзы и потому не обратила особого внимания на почерк. Да что там! Даже толком не прочитав записку, она выбросила ее. Уиткомб был ее другом. Ей и в голову не могло прийти, что могут иметься причины внимательнее присмотреться к его записке. Но теперь она вспомнила, как он написал ее имя. Моментально бросалась в глаза буква Э — большая и с наклоном влево. Точно такая, как на подделанном переводе Гарзы!

— Только не лги мне!

Похоже, он понимал, что она о чем-то догадывается. Может, о чем-то проболтался Куш, который приходил к Гарзе и предлагал ему наркотики и порнуху, чтобы тот пырнул Хьюго. Но именно Гленн взял на себя подделку ордера о переводе, что означало, что он причастен к нападению на Хьюго не меньше, чем Куш и Петровски.

— Я не лгу, — ответила Эвелин. — А лишь… пытаюсь понять, что ты делаешь в моем доме.

Ее ответ его не убедил. Он наставил на нее пистолет.

— Я жду.

— Чего?

— Кого. Один мой приятель в тюрьме должен отпроситься с работы и принести мне денег. А они мне нужны позарез. Куда я без них денусь? — Он покосился на содержимое ее сумочки, которое рассыпалось по полу. Не спуская с Эвелин дула пистолета, Гленн присел на корточки и принялся рыться в ее бумажнике.

У Эвелин болело бедро. А также запястье, которое он вывернул, отнимая у нее пистолет. Оттолкнувшись здоровой ногой, она быстро перебежала к стене, чтобы на нее опереться, а заодно увеличить расстояние между ними. Впрочем, пять футов — плохая защита от пули.

— Гленн, сводничество, которым занимался ты, Куш и Петровски, не влечет строгого наказания. Если на твоей совести больше ничего нет, тебе в самом худшем случае светят лишь несколько месяцев за решеткой.

Перерыв ее сумочку, Уиткомб положил в карман деньги.

— Пятьдесят баксов? И это все?

Эвелин прильнула затылком к стене, сделав вид, что признает поражение. Пусть тешит себя тем, что одержал над ней победу, а она тем временем постарается что-то придумать.

— Там есть моя карточка.

— Зачем мне она? По ней меня могут вычислить.

Эвелин проигнорировала его жалобу.

— Гленн, скажи честно, зачем ты все это делаешь?

— Я не думал, что все пойдет наперекосяк, уж поверь мне. Даже представить не мог, чем все обернется!

— Тогда не давай событиям опережать тебя. Думай!

— Поздно думать. То, что я заварил, уже не остановить.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он снова засунул в сумочку ее компактную пудру и бумажник.

— То, что в руки им я не дамся. Я отлично знаю, что такое тюрьма, и не собираюсь провести остаток моих дней за решеткой!

Остаток дней? Он хотя бы понимает, что только что сказал? Его слова подтвердили ее догадку, но она не подала виду. Поступить так — значит подписать себе смертный приговор.

— Почему до конца? Или ты меня не слушаешь? Всего несколько месяцев, да и то в худшем случае.

— Прекрати притворяться, — грубо оборвал он ее. — Можно подумать, я не вижу, что ты обо всем догадалась. Но это не то, что ты думаешь. Я не собирался убивать Даниэль. Да что там, их обеих! Просто… так получилось.

На нее накатила новая волна ужаса. Признание, которое он с такой легкостью только что сделал, не предвещало ничего хорошего.

— Возможно, она спровоцировала тебя, — сказала Эвелин, пытаясь его успокоить. — Не в твоем характере делать другим больно. Про убийство я даже не говорю.

— Верно, не в моем, — согласился он. — Я не убийца, и уж тем более не серийный. Знала бы ты, чего мне стоило разрубить на куски их тела. — Говоря эти слова, он передернулся от омерзения, как будто заново пережил эти мгновения. — Но я знал, что ты непременно припишешь эти убийства Джасперу. Ведь ты только о нем и говоришь, когда анализируешь своих пациентов. Чем они похожи, а чем не похожи на того монстра, который убил твоих подруг и перерезал тебе горло. Вот я решил подбросить руку Даниэль тебе в кровать. Это будет в духе Джаспера или кого-нибудь из твоих чокнутых психопатов, и ни одна живая душа не заподозрит меня. Это давало мне шанс забыть обо всем и жить дальше.

Эвелин попыталась придумать вопрос — любой, лишь бы он говорил дальше.

— Куш в курсе?

— Он знает, что это я подделал приказ о переводе Гарзы.

— Тогда почему переговоры с Гарзой вел он?

Если он и не ожидал от нее такой осведомленности, то не подал виду.

— Поначалу он заартачился, но я показал ему фотки его с Даниэль. Узнай его жена, что он трахает на стороне шлюху, она бы ушла от него в ту же минуту, тем более если бы его выперли с работы и завели против него уголовное дело. Ему ничего другого не оставалось. Да и вообще было бы нечестно, если бы все эти делишки я взвалил на себя одного.

Эвелин вздохнула поглубже. «Только спокойно», — приказала она себе.

— То есть Куш даже не догадывается, что это ты убил Лоррейн и Даниэль?

— Нет. — Гленн нервно моргал и то и дело облизывал губы. Казалось, он не спал вот уже несколько суток.

— Теперь у тебя есть деньги, — сказала она, стараясь придать себе деловой вид. — Что мешает тебе отсюда уехать?

— Жалкие пятьдесят баксов? Ты ждешь, что я уеду отсюда лишь с ними в кармане? Ни за что! Я подожду, когда мне принесут еще.

— Тогда жди, кого ты там ждешь, но после этого уходи. Договорились? И не вздумай тронуть меня даже пальцем.

Уиткомб потер лицо, затем приложил ко лбу три пальца.

— Обещаю.

Эвелин молила бога, чтобы он произнес это слово, но, как только он это сделал, поняла: это ложь. Он не отпустит ее. Не позволит ей рассказать то, что она только что узнала. Потому что она наверняка расскажет. В этом не было никаких сомнений — ни у него, ни у нее. Она была главной защитницей жертв, посвятив свою жизнь борьбе с теми, кто лишал жизни других.

Он должен ее убить. Если он это сделает, причем так, чтобы, как и в случае с Лоррейн и Даниэль, со стороны могло показаться, будто это дело рук Джаспера, любой, кто будет вести поиски преступника, будет ловить убийцу, который остается непойманным вот уже два десятка лет, а вовсе не запятнавшего себя позором тюремного охранника, который вряд ли умеет заметать следы. Если зверски ее убить — даже если не кромсать ее труп на куски, как он поступил с Лоррейн и Даниэль, — он собьет Амарока, да и всех других, со следа. Ведь кто станет искать — проштрафившегося надзирателя, на чьей совести только сводничество? Если она навсегда исчезнет из кадра, у него гораздо больше шансов ускользнуть отсюда, вычеркнуть из памяти прошлое и начать где-нибудь в другом месте совершенно новую жизнь. Он уже убил двоих. Эвелин сомневалась, что еще одно убийство отяготит его совесть.

— А когда сюда придет этот твой приятель? — спросила она, заметив, что Гленн то и дело нервно посматривает на часы.

— Не раньше чем через час. Купер вечно задерживается на работе, если требуется его помощь.

Эвелин знала Купера. Ей оставалось лишь надеяться, что он придет раньше, а не позже. И что поможет ей. Но даже если, когда он придет, она все еще будет жива, Гленн вряд ли позволит Куперу ее увидеть.

— А он знает? — спросила она. — Про Даниэль и… все остальное.

— Купер? Ты думаешь, я стал бы посвящать этого дурака в такие вещи? Нет конечно. Он просто хороший парень, который согласился ссудить мне пару сотен баксов и привезти их сюда, пока я буду ремонтировать твою сигнализацию.

— Он даже не догадывается, что ты исчезнешь с его деньгами?

— Ничего, у него есть работа. Какая ему разница, парой сотен баксов больше, парой сотен меньше?

Эвелин поморщилась — бедро болело, и боль никак не желала стихать.

— Смотрю, ты все продумал.

— Я был уверен на все сто, пока не появилась ты. — Гленн потер ладонью лицо, вздохнул и покачал головой. — Черт, как же мне не хочется этого делать!

Он произнес это так, как будто разговаривал с кем-то еще, однако Эвелин ему ответила:

— Что именно? Ты ведь пообещал, что не тронешь меня.

— Я бы рад, док, честное слово, я бы рад, но, увы.

— Гленн, в этом нет необходимости…

Но он, похоже, ее не слушал, тщетно борясь с самим — собой.

— Ну зачем только я убил Даниэль? Зачем я это сделал? — выкрикнул он и несколько раз стукнул себя кулаком по голове.

С каждым таким ударом Эвелин слышала, как в унисон колотится ее собственное сердце. Грудную клетку как будто стиснул железный обруч.

— Мне тоже интересно это знать, — сказала она.

— Я не хотел, — произнес Гленн. — Когда она не вышла на работу в понедельник, я зашел к ней, чтобы узнать, почему. Я застал ее лежащей на диване — она слушала музыку и красила ногти. Уважительных причин у нее не было. Когда я сказал ей, что она в два счета вылетит с работы, она ответила, что этого не произойдет, потому что теперь она спит с Фицпатриком.

— И вы поругались.

— Да, мы поругались. Я был зол на нее. Я пытался внушить ей, что с ее стороны великая глупость с ним связываться, что тем самым она ставит под удар всех нас, но ей было наплевать. Для нее главным было потакать собственным извращенным фантазиям.

Эвелин догадалась: извращенные фантазии Даниэль возбуждали Гленна, не говоря уже о том, что он имел с них неплохой навар, однако свои мысли она предпочти оставить при себе. Не та ситуация.

— Ты ее ревновал? — спросила она. — В этом вся причина?

— Боже упаси! Ты меня не слушаешь. Риск был слишком велик. Не хватало нам, чтобы она трахалась с Фицпатриком! А если бы она ему что-то сказала и выдала нас с потрохами? Или бы он стал за ней наблюдать и сам обо всем бы догадался?

Эвелин легко могла себе это представить.

— И в результате дело дошло до рукоприкладства…

— Я ее даже пальцем не тронул. Я не грубиян, — решительно заявил Гленн.

— Тогда как она умерла?

— Я всего лишь хотел, чтобы она заткнулась. Она орала, что позвонит Амароку, что ей нужен повод пригласить его к себе домой. Я испугался, что нас услышит ее сосед и позвонит ему вместо нее. И тогда я, — Гленн поморщился, — схватил ее за шею и как следует стиснул, чтобы она умолкла. Это сработало. Она моментально умолкла. Мне тотчас же полегчало. Так что я не смог удержаться.

Эвелин подумала, сможет ли она попасть в кухню, чтобы взять нож. Похоже, что нет. Он загнал ее в угол. Конечно, нож не пистолет, и все же…

— Но это не объясняет, что случилось с Лоррейн, — сказала она.

— Бог мой, Лоррейн. Ты ведь знаешь, как я любил ее. Я не хотел ее обижать, но она откуда ни возьмись вошла и увидела, что Даниэль мертвая лежит на полу, я же стою рядом и ломаю голову, что мне делать с телом. Она закричала, развернулась, чтобы убежать. Я был вынужден действовать быстро.

Господи, ведь это она, Эвелин, попросила Лоррейн заглянуть к Даниэль, чтобы узнать, в чем дело. Это она толкнула ее на верную смерть. От этой мысли Эвелин сделалось дурно. Но нет, сейчас об этом лучше не думать. Ей нужно тянуть время, заговаривать Гленну зубы, чтобы он не нажал на спусковой крючок.

— А почему в доме Даниэль не было крови?

— Я же сказал тебе! — взревел Гленн. — Я ее задушил. Я в нее не стрелял. Я вообще не собирался ее убивать. Ни ее, ни кого-то еще. Я задушил их обеих.

— Но в моей постели оказалась лишь рука Даниэль.

— А, это! — Гленн заметно успокоился. — Я разрезал их обеих на куски в сарае позади дома моего деда. Повторяю, я был вынужден это сделать. Чтобы все подумали, что в городке орудует серийный убийца.

— Гениальная идея! — воскликнула Эвелин. — И главное, она сработала. Я действительно подумала, что это Джаспер.

Гленн кивнул, польщенный ее похвалой.

— Я смотрю телевизор и знаю, что означают такие вещи. Но как можно получать от этого удовольствие — это выше моего понимания.

— То, что сделал ты, — сказала она, — совершенно иное дело. У тебя имелась конкретная причина.

— Совершенно верно. Мне ничего другого не оставалось. — Он виновато посмотрел на Эвелин и навел на нее пистолет. — Боюсь, что и сейчас тоже. Честное слово, Эвелин, мне не хочется этого делать. Ты мне всегда нравилась. Даже слишком. Но я слишком глубоко вляпался, и для меня есть лишь один выход. Ты — единственная преграда между мной и возможностью начать новую жизнь. Не приди ты сюда…

Эвелин попыталась вжаться в стену. Это единственное, что ей оставалось. Ей очень хотелось надеяться, что Амарок успеет ее спасти, однако она знала: этого не будет. Он был в Анкоридже, за несколько миль отсюда, сдает в управление полиции Куша, а труп Хьюго и то, что осталось от Лоррейн и Даниэль, — судмедэкпертам. Скорее всего, ему и в голову не придет проверить, как там она. Он поймет, что ее нет, лишь когда вечером вернется домой.

Гленн выстрелил. Пуля впилась в стену рядом с ней. Эвелин тотчас охватила паника. Это не дурной сон — это дурная реальность! Она должна что-то предпринять. Собравшись с духом, она бросилась на Уиткомба.

Подобная смелость с ее стороны застала его врасплох. Грохнул второй выстрел, от которого у Эвелин заложило уши. Однако пуля, похоже, попала или в другую стену, или в потолок. Эвелин не могла сказать, куда именно, потому что Гленн стрелял, отступая. Пятясь назад, он стукнулся затылком о стену. Удар оглушил его — по крайней мере настолько, чтобы Эвелин смогла схватиться за пистолет. Впрочем, прежде чем она успела вырвать оружие из его рук, Уиткомб пришел в себя.

Теперь они с ней боролись. Увы, на этот раз преимущество было на его стороне. Эвелин понимала — вскоре все будет кончено. Как только он сможет наставить на нее пистолет, он нажмет на курок. Но Гленн нажал на него даже раньше. Пуля явно попала в потолок, потому ей на лицо полетели крошки штукатурки.

Следующая пуля попадет ей в голову. Схватив ее за волосы, Гленн навалился на нее всем своим весом. Эвелин почувствовала, как прохладный металл коснулся ее щеки. Сил, чтобы отвернуться, у нее уже не было.

— Гленн, не надо! — прошептала она, а в следующее мгновение совершенно неожиданно их обоих ударило дверью, как будто кто-то с силой распахнул ее.

Эвелин решила, что это Кит наконец привел ей на помощь своего отца. У нее на миг отлегло от души. Увы, не успев толком родиться, надежда тотчас угасла. Потому что прогремел новый выстрел. Помощь опоздала. Гленн нажал на спусковой крючок.

Эвелин ожидала почувствовать боль. Каково же было ее удивление, когда никакой боли она не ощутила, а вот лежавший на ней Уиткомб обмяк. Она попыталась столкнуть его с себя и понять, что произошло. Но одно было ясно: она не ранена. Кто-то застрелил Гленна. Его кровь уже пропитала ее рубашку, да и вес его тела теперь ощущался совсем иначе.

Он был мертв. Она моментально это поняла. Но как это случилось? Кит никого не мог пристрелить. Может, это отец Кита? Или Амарок? Вдруг он каким-то чудом пришел, чтобы ее спасти?

Мгновенно исполненная благодарности, она собрала остатки сил и, несмотря на вес мертвого Уиткомба, приподнялась на локте, чтобы посмотреть на своего спасителя. Увы, это был не спаситель. Гленна застрелил не Кит и не Амарок. В дверях ее дома стоял Энтони Гарза. Мерзкая ухмылка на его физиономии не оставляла сомнений по поводу его намерений. Гленну Уиткомбу такие никогда бы не пришли в голову.

31

Я родился с дьяволом внутри. Я ничего не мог поделать с тем, что я убийца, как поэт ничего не может поделать со своим вдохновением.

Г. Г. Холмс, серийный убийца, мошенник, многоженец

В тюрьме Гарза наводил на нее ужас даже за толстой перегородкой из плексигласа. Без спасительной перегородки, когда их ничто не отделяло друг от друга, Эвелин было даже страшно дышать.

— Что ты здесь делаешь? — задыхаясь спросила она…

Скривив в ухмылке рот и обнажив острые зубы, Гарза шагнул к ней.

— Боюсь, в расстановке сил произошли кое-какие изменения.

Эвелин попыталась отползти, но Гленн придавил ей ноги и нижнюю часть туловища. Сдвинуть же его с себя у нее не получалось.

— Теперь мы играем на ровном поле. И я надеюсь, что наши отношения доставят мне куда большее удовлетворение, — добавил Гарза, похотливо на нее глядя.

Эвелин поежилась под его взглядом.

— Как ты выбрался на свободу? — Наверняка в Ганноверском доме сработала тревога, и теперь его все разыскивают. Может даже, туда вызвали Амарока. Поскольку Кит не ответил на ее крики о помощи, это был единственный шанс, на который она еще могла надеяться.

— А как по-твоему? — Гарза приподнял Гленна и отшвырнул его в сторону, как будто тот был мешком с зерном. — Этот ублюдок выпустил меня прошлой ночью. Сказал, что вляпался в неприятности и теперь ему нужен отвлекающий маневр. — Гарза пристально посмотрел на неподвижное тело. — Да, не повезло парню. Сдается мне, он оказался не таким башковитым, как я думал.

Что же ей делать? Что она могла сделать?

— Он хотел, чтобы ты сбежал отсюда?

— Да, как только убью тебя. Сказал, что попытается тянуть резину, чтобы мне успеть добраться хотя бы до Анкориджа, прежде чем меня хватятся. Сдается мне, он рассчитывал сегодня днем помочь мне смыться из Хиллтопа. Но как мне это сделать, если у меня нет тачки?

Эвелин пыталась не смотреть на пистолет, который Гленн отнял у нее. Он лежал на полу, и в принципе до него можно было дотянуться. Но стоит ей хотя бы протянуть руку, как Гарза набросится на нее.

— Если у тебя нет машины, то как… как ты попал сюда?

— Офицер охраны по имени Купер увидел меня примерно час назад и предложил подвезти. Спасибо моей форме и все такое прочее.

Гленн снабдил его униформой. Пока Гарза не открывал рот и не показывал свои странные зубы, он вполне мог сойти за охранника.

— Можно сказать, мне привалила удача, — сказал он, — потому что этот Купер знал, где ты живешь.

У Эвелин от ужаса пересохло во рту. Она не могла выдавить из себя ни слова. Она думала лишь об одном: что Энтони Гарза сделал с Элен Моррисон и другими своими жертвами. К тому времени, когда он позабавится с нею вволю, она уже будет мертва, а ее телу будет придана самая что ни на есть унизительная поза. Он наверняка разденет их обоих — и ее, и Гленна, — после чего засунет ей в рот его гениталии. Или сделает нечто в равной степени омерзительное.

Ей было страшно подумать, что Амарок может увидеть ее в таком виде. А родители? Что будет с ними, когда они узнают об этом?

— Он должен был приехать сюда, привезти Гленну деньги, — пролепетала она.

— Скажем так, он сошел на полдороге и теперь не только ничего не привезет, а вообще ни на что не годен.

Эвелин зажмурилась. Перед ее внутреннем взором проплыли образы сарая, в котором Джаспер мучил ее три дня подряд. Он обращался с ней хуже, чем с животным. Легко представить, что ждет ее в случае с Гарзой.

— Уходи, — сказала она, отступая от него. — Прямо сейчас уходи, если ты надеешься бежать отсюда.

Дрожь в ее голосе придала ему смелости. Он встал перед ней, руки в боки, как будто ему было некуда спешить, и окинул ее глазами с головы до ног.

— Я уйду, когда сделаю свои дела. Сначала мне нужно здесь кое-что доделать.

Даже с Гленном ей не было так страшно. От леденящего душу ужаса ее била дрожь. Гленн был нормальным. Но он не был порядочным. Бессердечный эгоист, ничуть не лучше тех психопатов, которых она изучала. Возможно даже, он бы набрал высокий балл по шкале Хэара. Но по крайней мере ей были понятны его поступки, его мотивы и логика. Увы, чтобы понять Энтони Гарзу, не говоря уже о том, чтобы повлиять на него, логики было мало. Он не думал о самосохранении. Он думал лишь о том, какое удовольствие получит, издеваясь над нею, и как потом ее убьет. Исследуя его личность, Эвелин поняла, как высоко он оценивает — вернее, переоценивает — свои способности. Такое характерно для многих психопатов. Гарза наверняка уверовал, что получит то, что хочет получить, и останется при этом безнаказанным. Самое печальное в том, что, поскольку Амарок на весь день уехал в Анкоридж, этому мерзавцу удастся сбежать.

— Надеюсь, теперь тебе это понятно, но на меня не повесят убийства Порнохудожника, — заявил он. — Для начала меня нужно будет найти. Но мне все равно интересно узнать, что они там на меня нарыли.

Эвелин из последних сил пыталась сохранять спокойствие, лишь бы хоть немного протянуть время.

— Какая разница, если тебя здесь уже не будет.

Гарза наступил ей на лодыжку, чтобы она не отползла дальше. От боли Эвелин едва не вскрикнула.

— Просто мне любопытно. И я предлагаю тебе мне это сказать. Иначе, обещаю, в ближайшие пятнадцать минут — если не раньше — ты будешь умолять, чтобы я тебя выслушал.

— Твоя последняя жена…

— Кортни…

— Да, — Эвелин прижала к груди руку, в надежде, что это поможет ей успокоить дыхание. — Ты… ты случайно принес ей кредитку Элен Моррисон. Положил ее в пакет с конфетами, который купил ее сыну.

— Ты это серьезно? — Он еще больше надавил ей на лодыжку, буквально впечатывая ее ногу в травертиновую плитку. — Ты говорила с Кортни?

Эвелин с трудом сдерживала дрожь в конечностях. А тут еще и боль в правой лодыжке!

— Да, и она передала эту улику полиции.

— Это из-за тебя, — заявил Гарза.

Эвелин не стала подтверждать его правоту. Паника сковала ее всю, с головы до ног. Гарза склонился ниже.

— Из-за тебя? — повторил он.

Его взгляд однозначно говорил: она должна ему ответить. И ответ у нее был только один. Казалось, сердце Эвелин застряло у нее где-то в горле. Она кивнула.

— Прекрасно. Как же я рад, что у меня есть возможность выразить тебе мою благодарность.

Схватив ее за волосы, он резко дернул ей голову назад — с такой силой, что едва не сломал ей шею. А в следующий миг он впился ей в губы, а его язык проник ей в рот.

Эвелин едва не вырвало. Но лишь когда он отстранился от нее, отложил в сторону пистолет и стал расстегивать брюки, она поняла, с чего он намерен начать эту мучительную одиссею. К горлу подкатился комок желчи. Эвелин не сомневалась: ей не перенести того, что сейчас последует, даже если физически она останется жива.

Она в очередной раз покосилась на пистолет. Она не была уверена, сможет ли до него дотянуться, успеет ли воспользоваться им против Гарзы, чтобы спасти свою жизнь. Но если у нее ничего не получится и она умрет, то по крайней мере смерть ее будет быстрой. Он не дождется от нее удовольствия ее мучить, она не станет валяться у него в ногах, прося о пощаде, не станет унижаться и заискивать. Она уже один раз прошла через это с Джаспером и дала себе обещание, что такое в ее жизни не повторится.

Гарза, похоже, даже не удивился, когда она бросилась вперед. Он как будто этого ожидал и был к этому готов. Он наверняка пристрелил бы ее в тот же момент, не услышь он то, что услышала она: как открылась входная дверь и чей-то голос произнес:

— Эй, котик, кис-кис-кис!

Кит. По всей видимости, выстрелы наконец привлекли его внимание и он пришел посмотреть, что здесь происходит. Увы, ее бедный сосед был менее всего готов к тому зрелищу, что предстало его глазам.

— Беги! — крикнула ему Эвелин.

Он даже не шелохнулся и, разинув рот, остался стоять в дверях.

Однако Гарза не собирался ее отпускать. Он лишь повернулся, чтобы выстрелить. И все же это дало Эвелин ту необходимую ей долю секунды, чтобы схватить своей пистолет. Она не раздумывая нажала на спусковой крючок и продолжала нажимать до тех пор, пока не выпустила все пули. А затем, трясясь и задыхаясь, посмотрела на Гарзу. Тот потрогал дыры, которые она проделала в его груди, как будто отказывался поверить, что красные пятна, что расплывались по его рубашке — это его собственная кровь.

— Сука! — крикнул он и поднял пистолет.

Эвелин беспомощно вскинула руки. Однако, не успев даже толком прицелиться, Гарза рухнул на пол и остался лежать неподвижно. По щекам Эвелин катились слезы. Неужели он мертв?

Она понятия не имела и не осмеливалась приблизиться к нему, чтобы проверить. Лишь услышав, как стоявший в дверях Кит захныкал, она стряхнула с себя оцепенение. Нужно проверить, все ли с ним с порядке. Ее по-прежнему била дрожь, из ссадин на руках сочилась кровь, она обломала несколько ногтей и едва могла опереться на ногу, на которой Гарза пытался раздавить ей лодыжку. Но она была жива и по возможности должна была помочь своему соседу.

Увы, ноги сделались ватными. Стоило ей попытаться встать, как они подкосились, и она рухнула навзничь. Впрочем, кое-как она сумела доползти до дверей. На ее счастье, Кит не пострадал. Он сжался в комок и дрожал от страха, однако на нем не было ни царапины.

— Котик, котик, кис-кис-кис, — снова и снова повторял он.

Эвелин заставила себя подползти к Гарзе, чтобы забрать у него пистолет. Положив оба — и его, и свой — сбоку от себя, однако так, чтобы они были под рукой, она обняла Кита и привлекла к себе, лишь бы только он не смотрел на два безжизненных тела, лежавших на полу в нескольких футах от него.

— Я уверена, Зигмунд скучает по тебе, — сказала она. — Я при первой же возможности принесу его сюда.

32

После того как мне отрубят голову, услышу ли я, пусть всего на одно мгновение, как кровь, булькая, вытекает из моей шеи? Это было бы ни с чем не сравнимое удовольствие.

Петер Кюртен, немецкий серийный убийца, известный как Дюссельдорфский Вампир

— О чем ты думаешь? — спросил Амарок.

Эвелин поцеловала его голое плечо и придвинулась к нему ближе в теплой постели.

— О ком. О Дине Сноудене и Стиве Дугалле.

— А почему ты о них думаешь?

— Сегодня утром они проводили утреннюю перекличку, однако не доложили об отсутствии Гарзы.

— Откуда ты это знаешь?

— Получила электронное письмо от Ферриса. Он спрашивал, как у меня дела, а заодно сообщил, что обнаружил побег. Оба были моментально уволены.

— В любом случае, ты собиралась их уволить за то, что они пользовались услугами Даниэль и не доложили о том, что происходит.

— Верно, но я надеялась подождать пару недель. Не хотелось терять сразу столько офицеров охраны. Как бы то ни было, а тюрьма есть тюрьма. Ее нужно охранять.

Его рука ласкала ей грудь.

— Тебе не хватает кадров?

— Какое-то время можно потерпеть. Надеюсь, Феррис постарается как можно скорее подыскать нам новых сотрудников. А пока наша текущая ситуация… далека от идеала. — Эвелин поправила одеяла. — Как вообще ты можешь бодрствовать после всей этой нервотрепки последней — недели?

— Кто знает? По крайней мере, мы можем завтра подольше поспать и насладиться воскресным днем.

— Даже не верится, что все позади.

Рука Амарока оставила ее грудь, но теперь его пальцы скользнули ей в волосы.

— Мне тоже. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Я же сказала — со мной все хорошо.

— Боюсь, что завтра ты будешь вся в синяках.

Эвелин пошевелилась, чтобы положить голову ему на грудь.

— Да, у меня есть несколько шишек и синяков, и еще у меня распухла лодыжка. Но это все. — Ей вспомнился взгляд Энтони Гарзы. Все могло окончиться для нее гораздо страшнее.

— И нам больше не о чем беспокоиться? — уточнил Амарок. — Кроме физической стороны твоих травм.

Эвелин ответила не сразу. Ей самой не давал покоя этот вопрос.

— Думаю, да, — ответила она, помолчав. — Столкнуться один на один с Гарзой было страшно, но вместе с тем это была проверка на мужество и стойкость. — Эвелин пальцем начертила на груди Амарока сердце. — И я выиграла этот поединок.

— Ты только недавно начала вновь доверять мужчинам.

— Нет. — Она приподнялась и легонько поцеловала его в губы. — Я начала доверять тебе. И продолжаю верить до сих пор.

Макита поднялся со своего места на полу, где он спал, и, подойдя к кровати, сунул к ним нос, а в следующую секунду и вообще запрыгнул в постель. Пес терпеть не мог, когда на него не обращали внимания. Эвелин рассмеялась. Впрочем, похоже, Амарок ничего не имел против. Он подвинулся, уступая Маките место, и потянул за собой Эвелин.

— Знала бы ты, как я рад это слышать.

— То, что произошло с Гарзой, — цветочки по сравнению с Джаспером, — пояснила она. — Гарзу я не любила, так что это не воспринималось как личное предательство. Да и все закончилось до того, как он успел сделать мне по-настоящему больно. Он мертв и больше не придет за мной. Это два самых главных отличия. — Она подумала про Джаспера, чья черная тень по-прежнему омрачала ее радость, но она оттолкнула эту тень в сторону. Она все еще искала его и в конце концов непременно найдет. И добьется того, чтобы справедливость восторжествовала. — Больше всего я рада, что Кит не пострадал, что Гленн получил по заслугам и весь этот кошмар позади. Теперь весь Хиллтоп может спать спокойно, — закончила она.

— В том числе и я?

Эвелин приподнялась на локте. Они оставили в коридоре свет, чтобы Макита мог гулять, где и когда ему вздумается, и теперь в этом свете ей хорошо был видел профиль Амарока.

— Ты почему спрашиваешь?

— Ты планируешь вернуться в Бостон? Если не сейчас, то весной?

Эвелин подумала про последний разговор с отцом. Господи, как же ей успокоить родителей, чтобы те не переживали по поводу ее отказа вернуться к ним в Бостон. Ведь пока она не готова бросить все и уехать назад.

— Нет.

— Ты скажешь то же самое, когда поговоришь с родителями?

Так вот почему он такой задумчивый? Он думал, что между ними все закончится, еще толком не начавшись.

— Я позвоню им утром, сразу, как только встану. Скажу, что им больше нет поводов волноваться. Я бы позвонила им уже этим вечером, но день выдался слишком длинный. Чего стоило только доставить тела Гленна и Гарзы в Анкоридж. К тому же здесь другой часовой пояс. Какой смысл будить их лишь затем, чтобы сказать, что теперь они могут спать спокойно?

Амарок перекатился на бок, к ней лицом, и кулаком взбил подушку.

— А что ты скажешь им про меня?

— Скажу, что я встречаюсь с местным полицейским, который взял на себя заботу обо мне.

— Ты скажешь им, что мы живем вместе?

— Пока нет. Думаю, для начала с них будет довольно того, что у меня завелся кавалер, — усмехнулась она.

Он придвинулся к ней ближе и легонько прикоснулся губами к ее щеке.

— И какова, по-твоему, будет их реакция?

— Думаю, они будут в шоке и одновременно рады. Может даже, прекратят терзать меня своими мольбами вернуться домой, — кисло ответила Эвелин. — Они вечно теребили меня, требовали, чтобы я нашла наконец муж-чину…

— Но только не на Аляске?

— Именно. Ближе к Бостону, — согласилась она. — Но ты мой первый бойфренд после Джаспера. Это делает тебя особенным.

— А могу я стать еще более особенным? — спросил он, перекатывая ее на спину.

Она посмотрела ему в глаза.

— Хочешь заняться со мной любовью?

— Хочу подарить тебе оргазм, и, как мне кажется, момент для этого идеальный.

В ней снова шевельнулся страх, что она может оказаться ущербной как женщина.

— Может, отложим на потом? — предложила она. — Ты сегодня слишком устал.

— Хватит быть такой трусихой, — ответил он. После чего доказал, что у него есть необходимая выносливость, а ей нет причин для беспокойства: ее тело способно на те же подвиги, что и тело любой другой женщины.

На следующее утро Эвелин позвонила родителям. Те узнав, что убийца пойман, вздохнули с облегчением и даже скрепя сердце поддержали ее решение остаться на Аляске, тем более когда узнали про Амарока.

Поговорив с ними, Эвелин вместе с Амароком и — Макитой поехали в Анкоридж, где она познакомилась с его отцом, Хэнком, и его нынешней женой, Джоанной. Отец Амарока ей очень понравился. Старый рыбак, суровый и немногословный, однако было видно, что Амарок уважает его. Эвелин тоже прониклась к нему уважением, угадав под сдержанностью силу характера. Ей также понравилось наблюдать, как общаются между собой отец и сын.

Мачеха Амарока, Джоанна, тоже оказалась приятной в общении женщиной. Эвелин опасалась, что отец Амарока будет недоволен разницей в возрасте между сыном и его избранницей, однако Хэнк держал себя так, как будто этого не замечал. Кто знает, может, и вправду не заметил.

Возможно, эти семь лет разницы замечала и болезненно воспринимала только она сама. В конце концов, Амарок уже не безусый юнец. Большинство наверняка даже не заметят этой разницы. Разве только те, кто о ней знают. Что касается Хэнка и Джоанны, то им, похоже, был — куда более интересен ее рассказ о событиях прошедшей недели, нежели возрастные нюансы ее отношений с их сыном.

Вернувшись домой, они с Амароком устроились на полу перед камином, а посидев так какое-то время, взялись за уборку, отправили в стиральную машину грязные вещи и приготовились к очередной рабочей неделе. Эвелин ощущала укоры совести: за выходные она ни разу не наведалась в тюрьму. А ведь она собиралась, хотя бы затем, чтобы успокоить и взбодрить коллег.

Увы, после борьбы с Гленном и Энтони Гарзой ей тоже нужно было прийти в себя. Кроме того, впервые в жизни ей было приятно проводить время с мужчиной. Не хотелось терять ни единый момент.

В понедельник Амарок настоял, что отвезет ее на работу, чтобы ей самой не садиться на руль. Проходя мимо ее машины, которая теперь стояла на подъездной дорожке рядом с его пикапом, Эвелин заметила на лобовом стекле табличку «Продается».

— Ты продаешь мою машину без моего согласия? — спросила она.

Амарок потрепал по холке Макиту, который вышел проводить их.

— Это мой намек.

— То есть если я продам машину, то скорее останусь здесь? Ты это хотел сказать?

— Нет, просто если ты перестанешь ее водить, мне не надо будет беспокоиться о тебе, где ты и что с тобой. — Он посмотрел на нее с хитрой улыбкой. — Я это серьезно.

— То есть это никак не связано с тем, чтобы оставить меня здесь?

— Думаю, и с этим тоже, но крошечный седан, который даже не имеет зимних шин, не слишком практичная вещь в наших краях. Может, приобретешь себе что-то другое?

— Если честно, я и сама уже об этом думала, — при-зналась Эвелин. — Вот только кто здесь купит мой «-бумер»?

— В Хиллтопе точно никто, — согласился Амарок. — Но, — он подмигнул ей, — я мог бы дать объявление в Анкоридже.

— Мне кажется, нам стоит подождать до весны, — заметил Эвелин.

— Я не против. Но даже если твой «бумер» просидит среди снега всю зиму, тебе все равно требуется внедорожник.

«Амарок прав», — подумала Эвелин.

— Думаю, я сумею наскрести денег на его покупку, — сказала она. Тем более что она уже решила продать свой дом. После того как она нашла в постели руку Даниэль, а также после сражения с Уиткомбом и Гарзой в прихожей она все равно не сможет в нем жить. Возможно, его пожелает приобрести кто-нибудь из психологов, которых она наняла вместо Брэнда и Фицпатрика. В зависимости от того, сколько она проживет с Амароком, она сможет сэкономить на ипотечных платежах приличную сумму, которой вполне хватит на приобретение новой машины.

— А что ты посоветуешь купить вместо «бумера»?

— Внедорожник с вместительным багажником был бы самое то.

Они проговорили о машинах всю дорогу. Наконец Амарок подъехал ко входу Ганноверского дома, и она вышла из машины.

— Когда мне за тобой приехать? — спросил он.

— Я позвоню. Ты будешь на работе?

— Да, разнообразия ради.

Эвелин наклонилась, чтобы Амарок мог ее поцеловать, и заодно почесала Макиту за ухом. Такой счастливой она себя еще ни разу не чувствовала. Помахав им обоим на прощанье, она поспешила внутрь. Всем, кто только попадался ей навстречу, она говорила, что, несмотря события предыдущей недели, Ганноверский дом как работал, так и будет продолжать работу.

— Привет! — как только Эвелин вошла в медчасть, поздоровалась с ней Пенни.

— Как дела? — в свою очередь поинтересовалась она у своей помощницы.

— Хорошо, — ответила та. — Вы приедете сегодня вечером за Зигмундом?

— Да. В половину седьмого тебя устроит?

— Да… но мне будет его не хватить.

— Надеюсь, они с Макитой поладят между собой.

Пенни вспыхнула, однако воздержалась от комментариев в ее адрес.

— У вас два сообщения, — деловито сказала она. — Одно от детектива Грина из Юты. Он велел передать вам, что кредитка у него. Не знаю, правда, что это значит.

Впрочем, теперь это уже не актуально, потому что Гарза мертв.

— А второе?

Пенни прикусила губу.

— Дженис Холт из Федерального управления тюрем велела срочно ей перезвонить.

У Эвелин екнуло сердце.

— Она уже вернулась из Новой Зеландии?

— Еще нет. Но, похоже, она проверила голосовую почту или же видела новости, потому что знает про убийства. Судя по голосу, она очень расстроена.

Оптимизм Эвелин дал трещину. Неужели ее программу закроют? Она поспешила к себе в кабинет, сложила на стол папки и уставилась на телефон. Вздохнув для смелости поглубже, она набрала номер.

— Эвелин? — Дженис ответила после первого же гудка.

— Да.

— Что за чертовщина там у вас происходит?

— У нас была… тяжелая неделя, — ответила Эвелин, после чего подробно поведала про убийства, про секс Даниэль с заключенными, про то, что случилось с Фицпатриком, как он расстроился, когда она его отвергла, и как потом это переросло в злость и желание отомстить ей.

— Он уволился? — спросила Джэнис, когда Эвелин закончила свой рассказ.

Эвелин на несколько дюймов задрала юбку, чтобы рассмотреть синяк, который оставил на ее бедре Гленн. Похоже, что лодыжка заживала быстрее.

— Да, еще в пятницу.

— Ну и слава богу.

Эвелин сообщила ей дополнительные подробности: то, как нашла в его кабинете досье на себя, и какие гадости Фицпатрик вытворял во время сеансов с Хьюго. Дженис выслушала ее молча, не перебивая. Эвелин же было страшно прервать свой рассказ — кто знает, что Дженис скажет ей в ответ. Но вот наконец рассказ был закончен. Эвелин вся напряглась.

— Да, вам не позавидуешь. Жутко представить, через что вы прошли, — сказала Дженис.

— Да, в придачу в кошмарной погоде, — пошутила Эвелин.

— И что теперь?

— Я бы хотела заменить Мартина и Тима и продолжить работу. А офицер Феррис позаботится о наборе новых кадров в службу охраны.

— У средств массовой информации настоящий праздник, — задумчиво заметила Дженис.

— Понимаю. Извините, если можете.

— Чего они не понимают, так это что коррупция может иметь место в любой тюрьме.

В окно кабинета заглянул солнечный луч — такая редкость в это время года, что Эвелин невольно подняла голову, чтобы полюбоваться им.

— Верно. Но вот деятельность Фицпатрика наложила темное пятно на всю команду психиатров и психологов.

— Я не видела Фицпатрика в новостях. Кто-нибудь кроме нас двоих в курсе того, что он позволял себе во время сеансов?

Застигнутая врасплох этим вопросом, Эвелин забыла про солнце.

— Нет. Вернее, да. Хьюго, но…

— Хьюго мертв.

— Да. — Разумеется, Амарок тоже знал, но Эвелин предпочла об этом умолчать. Ведь он все равно никому ничего не скажет.

— Вы сказали, что Фицпатрик уничтожил ряд файлов на тюремных компьютерах. Вряд ли они понадобятся кому-то из ваших коллег.

— Они сохранились в облаке…

— Где вряд ли их станет кто-то проверять. Нам нет резона для беспокойства. Мы его не увольняли. Он уволился сам.

— Тоже верно…

— Тогда, с моей точки зрения, вся эта история с Уиткомбом, Кушем и Петровски не имеет никакого отношения ни к вам, ни к вашим коллегам психологам, ни к вашим пациентам. Дисциплину нарушили офицеры охраны, поэтому все вопросы к администрации тюрьмы. Что я и намерена обсудить с начальником службы охраны.

Эвелин открыла было рот, однако так и нашлась, что сказать.

— Феррис должен быть строже со своими кадрами, — продолжала Дженис. — Мы не можем позволить себе негатив в деятельности любой из тюрем, не говоря уже о Ганноверском доме. Передайте ему, что я свяжусь с ним, как только вернусь в Штаты.

Не зная, как на это реагировать, Эвелин прикрыла ладонью рот. Она часом не ослышалась? Дженис только что разрешила ей работать дальше, как будто ничего не случилось? А ведь она была уверена, что последствия будут самыми серьезными! Возможно, так и было бы, узнай Дженис о том, что у них происходит, раньше.

— Доктор Тэлбот? — раздался в трубку голос ее начальницы. — Алло? Вы меня слышите?

Эвелин прокашлялась.

— Да, я вас слышу. Как прошла свадьба?

— Я бы получила гораздо большее удовольствие, если бы мне нравился мой зять, — сказала она. — Желаю вам удачи в поиске новых кадров.

— Спасибо. А вам приятного возвращения домой.

Дженис положила трубку, а в следующий момент в кабинет Эвелин, все еще пребывавшей в состоянии шока, вошла Пенни.

— Пока вы разговаривали по телефону, звонил доктор Фицпатрик.

Эвелин невольно поморщилась.

— Только не говори, что он хотел поговорить со мной.

— Нет, он знал, что вы не захотите разговаривать с ним.

— Тогда что ему было нужно? Папки, которые он не взял с собой, или что-то еще?

— Он спрашивал, может ли он принести вам свои самые искренние извинения. Он также велел передать, что при первой же возможности уедет назад домой.

Благодарная Фицпатрику за то, что ему хватило порядочности признать свою неправоту, Эвелин кивнула.

— Спасибо, — ответила она и, прежде чем набрать номер детектива Грина, дождалась, когда Пенни выйдет в коридор.

— Теперь кредитка у вас? — спросила она у него без всякой преамбулы.

— Да, — ответил Грин. — Правда, теперь она нам не нужна. Гарзу уже не привлечь к ответу.

— По крайней мере родные его жертв будут знать, что это дело его рук и что его самого больше нет в живых. Это должно принести им пусть небольшое, но удовлетворение.

— Да, и сэкономить налогоплательщикам кучу денег. Я ваш должник, доктор Тэлбот. В один прекрасный день я непременно приеду к вам и посмотрю на ваш Ганноверский дом.

— Буду только рада.

— Я также хотел сказать, что дочь Элен ждет ребенка и планирует назвать дочь в вашу честь.

От этих слов Эвелин стало светлее на душе. К ней вернулось хорошее настроение, вернулась надежда, хотя бы потому, что она не была уверена, будут ли когда-нибудь у нее собственные дети.

— Спасибо. Очень приятно.

— Вы заслужили это и гораздо большее. — Она уже прощалась с Грином, когда в открытую дверь ее кабинета постучался Феррис.

— Доброе утро, — сказала она и махнула рукой — мол, входите.

Он подошел к ее столу и вопросительно посмотрел на нее.

— Оно действительно доброе?

Эвелин улыбнулась и жестом указала на окно.

— Еще какое? Вы видели солнце?

Эпилог

Меня неодолимо влекло сделать это.

Эд Гин, серийный убийца (прототип персонажей романов «Психоз» и «Молчание ягнят»)

Джаспер Мур — сейчас он носил имя Энди Смит, а за прошедшие годы сменил еще несколько — сидел за столом с двумя дочками своей жены, пока та готовила им всем завтрак.

— Пап, что ты читаешь? — спросила старшая, восьмилетняя Миранда, и вытянула шею, чтобы посмотреть газету.

Джаспер оторвал глаза от статьи, которую перечитал уже дважды.

— Статью об одной женщине, которая руководит тюрьмой на Аляске.

— А где Аляска? — спросила младшая сестра, шестилетняя Челси, и встала на стуле на коленки.

— Это такое далекое-предалекое место, и там очень холодно, — ответил Джаспер.

— Холоднее, чем здесь? — уточнила девочка.

Джаспер усмехнулся.

— Мы живет в Аризоне. Почти везде холоднее, чем здесь.

Челси надула губы.

— Только не сегодня. Сегодня у нас дождь.

Джаспер сделал глоток кофе.

— Верно, даже у нас время от времени идет дождь, — согласился он.

— А сколько людей живет на Аляске? — задала новый вопрос неугомонная Челси.

— Не очень много, — ответил он. — Это уже край земли.

— А что такое край земли?

Ему следовало предвидеть этот вопрос.

— Это такое огромное пустое пространство, где живут разные звери.

Миранда, нахмурив брови, пристально разглядывала — фото Эвелин.

— А зачем такой красивой тете тюрьма в таком холодном месте?

— Это тюрьма нового типа. Они там пытаются заглянуть людям в головы, — пояснил Джаспер.

— А это можно? — Челси поморщила носик.

— Они пытаются.

— А разве это не больно? — На лице девочки был написан ужас.

Хиллари, жена Джаспера, сняла с плиты сковородку.

— Вряд ли такое место, как тюрьма, должно быть приятным. Туда сажают очень плохих людей.

— Вот и мне кажется, что это не очень приятное место, — сказал Челси.

— Думаю, Эвелин Тэлбот там не так уж и плохо, — заметил Джаспер. — Она ведь не сидит за решеткой. Подозреваю даже, что ей нравится ее работа и она уверена, что делает что-то полезное.

— А ты так не думаешь? — спросила Хиллари.

По лице его жены уже пошли небольшие морщины, и Джасперу это не нравилось. Неужели нельзя сделать ботокс или что-то в этом роде? Да и вообще, что она могла ему предложить? Разве что доступное тело, когда ему требовался секс, и деньги, которые она зарабатывала как медсестра. Ее заработок — единственное, на что он мог рассчитывать, когда сидел без работы, а он чаще сидел без нее, нежели работал. Кстати, именно по этой причине от него ушла его первая жена.

— Лично для меня психиатрия — это сплошное надувательство. Как можно узнать, на что способен человек, если просто дать ему заполнить опросник?

— Опросник? — переспросила жена. — Психиатры изучают поведение. Тем более что вокруг сколько ненормальных! Кто-то же должен их изучать и пытаться найти ответы.

Она всегда вела себя так, будто умнее его. Это тоже ему не нравилось. Однако он не стал на этом зацикливаться. Он давно уяснил для себя, какие люди важны, пусть всего лишь из практических соображений, поскольку обеспечивают ему комфорт, и какие представляют собой расходный материал, необходимый для удовлетворения… некоторых аппетитов.

— Я бы не хотела сидеть в тюрьме на Аляске, — сказала Миранда и даже поежилась.

Накладывая мужу в тарелку яичницу, Хиллари заглянула ему через плечо.

— А почему тебя так интересует этот Ганноверский дом? Всякий раз, когда о нем сообщают в новостях, тебя невозможно оторвать ни от газеты, ни от экрана.

Она даже не догадывалась.

— Хотелось бы когда-нибудь туда съездить и посмотреть.

— Тюрьму? — ужаснулась жена.

— Аляску, — ответил он со снисходительной улыбкой.

Примечания

1

Препарат, снижающий тонус мускулатуры.

(обратно)

2

Ассоциация восьми старейших частных университетов США.

(обратно)

Оглавление

Пролог

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg