«Тридцать дней за столом, или Бурная жизнь шелковичного червя»

Морис Кейн ТРИДЦАТЬ ДНЕЙ ЗА СТОЛОМ, ИЛИ БУРНАЯ ЖИЗНЬ ШЕЛКОВИЧНОГО ЧЕРВЯ

 Волшебная тьма восточной ночи окутала опочивальню новобрачных, когда принцесса припала к плечу своего царственного супруга.

— Ты хотел доказательства моей любви? — прошептала она. — Гляди же. Рискуя жизнью, я принесла твоему народу драгоценнейший из даров.

Промолвив это, принцесса распустила тяжелый узел волос, и на подушку посыпались крохотные зернышки, которые несведущий глаз мог бы принять за зернистую икру. В действительности это были склеившиеся липкими оболочками яйца бабочек. При виде столь роскошного презента молодой государь в восторге заключил свою супругу в объятия. А мы, хроникеры, ограничимся тем, что уточним: то были яйца некоего насекомого под названием «бомбикс», он же «серикариа мори», чью гусеницу во всем мире панибратски кличут шелковичным червем.

Принцесса была родом из Китая, и, чтобы провезти драгоценные яйца через границу, ей пришлось прибегнуть к вышеописанному трюку а-ля Джеймс Бонд. Китай ревностно ограждал свою монополию по выработке шелка, и всякая попытка экспорта каралась четвертованием, колесованием и прочими весьма чувствительными процедурами. Однако любовь, как видим, оказалась на выдумку хитра. Только она помогла когда-то бухарскому государю лишить Небесную империю ее исключительного права на производство этого дефицитного материала.

С той поры бомбикс начал свое шествие все дальше на Запад. А с ним и его неразлучный спутник — шелковица, или тутовое дерево. Дело в том, что червь ужасный привереда: он предпочтет умереть с голоду, но не притронется ни к чему, кроме тутовых листьев. От века он живет рядом с человеком, словно корова или овца, — единственный из насекомых, возведенный в ранг «только домашнего животного». Сегодня вы напрасно станете искать шелковичного червя в диком состоянии. Он целиком зависит от человека, дающего ему и стол и кров. Более того, создание настолько разленилось, что не желает даже отправляться на дерево за едой — извольте подать ему готовенькое, иначе оно объявит голодовку и на том закончит свои дни.

И все же мы говорим о бурной жизни нашего героя. Начало ее датируется июнем месяцем, когда сквозь коконы, оставленные специально на развод, выползает бледного вида существо с крылышками, мохнатое, как медведь, и рогатое, как комнатная телевизионная антенна. Это бабочка бомбикс собственной персоной. Едва у нее успевают обсохнуть крылья, как она заявляет о своей решимости посвятить две недели отпущенной ей жизни выведению потомства.

Мадам Бомбикс не терпится освободиться от томящих ее бесчисленных яиц. Начинается первая стадия: кладка яиц.

Не надо думать, что бабочка выкладывает их все скопом. Яйца следуют друг за другом, как на конвейере. Подлинный шедевр автоматизации! Правда, это занимает время: на кладку первых 300 яиц у мадам Бомбикс уходит приблизительно 80 часов. Ее можно понять — не станешь же бросать драгоценную ношу куда попало. Зато какая работа — любо-дорого посмотреть: яйца лежат, плотно прилегая друг к другу так, что занимают всего несколько скромных квадратных сантиметров.

Конечно, размерами яйца мадам Бомбикс не идут в сравнение со страусиными. Это крохотное зернышко диаметром в 1,5 миллиметра, покрытое губчатой оболочкой. В глазах шелковода это даже не яйца, а зерна. Их и считают не поштучно. Для счета введена специальная единица — унция зерен, около 25 граммов, или в среднем около 30 тысяч яиц. В учебниках вы прочтете, что «шелковод, взяв столько-то унций яиц, получает столько-то килограммов коконов».

Не правда ли странно, что из 25 граммов зерен вырастают килограммы продукции. Еще более странно другое: из 30 тысяч зерен появляется 30 тысяч крохотных гусениц, которые, вместе взятые, весят каких-то несчастных 15 граммов. Зато 30 дней спустя они дружно потянут 150 килограммов! Правда, тем временем они успеют съесть полтонны листьев, содержащих 270 литров воды… и соткать шелковую нить длиной 40 тысяч километров. Как любят писать авторы научно-популярных очерков, «этого хватит, чтобы опоясать экватор». За те же 30 дней каждая из гусениц увеличит свой начальный вес в 10 тысяч раз. Для сравнения вообразите, что теленок, тянувший 20 килограммов при рождении, весит в конце срока 200 тонн, то есть как два «боинга-707» с пассажирами!

Но не будем торопить событий. Пока будущий шелковичный червь прячет свои намерения под оболочкой зерна. Интенсивная внутренняя жизнь передается разве что изменением цвета — из желтоватой оболочка становится коричневой, потом ржаво-красной, а к концу десятого дня — темно-серой. Внимание! Цвет свидетельствует о готовности номер один. Темно-серый цвет играет роль депеши: «Ждите скоро. Ваш червь».

Но нет! Внезапно, без объяснений причин, инкубационный период останавливается. Гусеница отказывается появляться на свет. Хотя сейчас и лето, тепло, и природа настроена гостеприимно. Нет, ни в какую! Запершись внутри оболочки, эмбрион объявляет забастовку на девять месяцев, откладывая появление до следующей весны.

Что делать шелководу перед лицом такого упрямства? Ничего. Остается лишь поместить зерна в погреб, наблюдая, чтобы температура держалась в пределах 7–8 градусов, и раз в неделю переворачивать их лопаткой.

А мы перенесемся сразу в месяц май, когда шелковод, спустившись в подвал, начинает пристально рассматривать свои зерна. Это последний период, когда у него есть время на раздумья. В дальнейшем кадры будут меняться быстрее, чем сцены погони в ковбойском фильме.

Итак, май! Шелковод выходит из подвала и оглядывает свои тутовые деревья. И это не случайно: уже в первый день выхода гусениц-беби им надо будет сразу предложить закуску. Синхронизация в системе «бомбикс — тутовое дерево» должна быть отработанной. Как только на шелковице набухают почки, зерна достают из подвала и бросают в бутылку с известковой водой, куда добавляют немного водки или вина, а также раствор щавелевой кислоты. Смесь призвана дезинфицировать оболочку и одновременно размягчить ее. После этой полуалкогольной ванны зерна помещают в инкубатор и повышают температуру от +12 до +22°, прибавляя по одному градусу в день. Утром десятого дня наконец пробивает час освобождения.

Будущий шелковичный червь впервые пускает в ход свои челюсти и за четверть часа прогрызает в оболочке окно в мир. Обычно он вылезает головой вперед. Но случается ему выходить и пятясь задом. В том и другом случае мы имеем дело с крохотной черноватой гусеницей длиной не более трех миллиметров и весящей едва полмиллиграмма. Согласитесь, скромная заявка. Наш червь волосат, как сапожная щетка, что не придает ему особого шарма.

Едва родившись, он начинает извиваться, стараясь при этом достать тутовый лист, дабы им (простите за каламбур) заморить червячка. Шелковод любезно подсовывает ему снедь, покрыв сверху слой тутовых листьев бумажной или тюлевой сеткой. Гусеницы принимаются за трапезу и, протискиваясь сквозь сетку, оставляют на ней клочки своей липкой оболочки. Как правило, умный шелковод подает им листья вместе с ветвью: на ней удобно переносить с места на место подопечных. Первая столовая гусениц-шелкопрядок занимает не более 50 квадратных сантиметров. Ничего. Они еще предъявят свои требования на жизненное пространство.

Итак, начав двигать челюстями, гусеницы успокаиваются, и тут у нас есть возможность рассмотреть их. Да-а, голова нашего героя вряд ли бы украсила собой обложку модного журнала: хитиновые чешуйки, две антенны спереди, две группы по шесть глаз с каждой стороны, рот, раздвигающийся вправо и влево, а вокруг него — нечто вроде маленького конуса-мембраны. Пока это просто непритязательная мембрана, но дайте срок, о ней еще заговорят: ведь это и есть шелкопрядильное приспособление.

Пока же наши гусеницы-дурнушки двигают челюстями. И с какой силой! В первый день им подается на стол по 20 перемен. При такой прыти мадам Бомбикс за сутки удваивает вес. И — строгий сухой закон, никакого питья, кроме содержащейся в листьях воды.

Надо сказать, гусеницы приступают к еде во всеоружии: у них есть челюсти, глотка, пищевод, зоб, кишечник — все, что надо. Отрывается червь от еды только для того, чтобы поизвиваться. На сей предмет в его анатомии предусмотрено 4 тысячи мышц — в восемь раз больше, чем у нас с вами. Правда, большая часть их служит для того, чтобы поддерживать его в «объемном состоянии». Если нашего героя усыпить эфиром, он опадет и станет плоским.

Продолжим описание, хотя это, возможно, огорчит тех, кому успел полюбиться наш герой: он лишен обоняния, нет у него органов вкуса, и, несмотря на шесть пар глаз, он жутко близорук. Червь глух как пень. Вы можете рвануть у него над головой петарду — не шелохнется.

Зато кожа, покрытая бесчисленными волосками, достаточно чувствительна, чтобы бояться сквозняков. Следует еще отметить одну неприятную черту характера: никакого чувства локтя. Каждый жует в своем углу, нет ни смычки, ни дружеского участия, ни даже, наконец, семейственности. Впрочем, календарь жизни большинства насекомых построен таким образом, что родители уже не видят рождения детей (вследствие этого — никаких конфликтов поколений).

Пока наши герои находятся в стадии, называемой первым возрастом. Длится она шесть дней. К концу этого срока гусеницы увеличивают свой начальный вес в 14 раз, становятся толстыми и довольными. Затем их аппетит неожиданно уменьшается; тело становится прозрачным, голова раздувается. Они почти не шевелятся. Шелководы говорят что гусеницы «уснули». А что еще остается делать, если вы раздулись до такого состояния, что старый костюм из хитина жмет невмоготу.

Первый возраст закончен. Желаете развиваться дальше — извольте сменить гардероб. Опытный шелковод подсовывает им ветку — автобус для переезда на новую решетку площадью уже в 4 квадратных метра. Так отмечается наступление второго возраста. Тем временем новая ливрея созревает у них под первой. Извиваясь в прощальном стриптизе, гусеницы на некоторое время впадают в транс и линяют. В новом периоде жизни объем питания увеличивается. Теперь наши герои принимаются за тутовый лист с краю, как и полагается уважающей себя взрослой гусенице.

Проходит еще пять дней — новая смена одежды, новое путешествие на ветке, и наша унция — 30 тысяч гусениц — вступает в третий возраст. Тут над их невинными головами начинают сгущаться тучи, лишающие сна и покоя опытного шелковода: болезни. Наши нежные герои настолько податливы хвори, что в конце прошлого века эпидемия вирусного заболевания «пебрины» едва-едва не заставила французскую шелковую промышленность начать все с азов. Хорошо, что ветеринары успели прочесть работы Пастера.

В такой тревожной атмосфере наши герои вступают после очередной линьки в четвертый возраст. Он знаменуется, как и должно, переездом на новую жилплощадь — решето площадью в 40 квадратных метров. Их аппетит возрастает так же стремительно, как после рюмки кальвадоса. Этот период называется малым жором, что дает основание предполагать в будущем большой жор. За шесть дней гусеницы заглатывают дружной унцией 200 фунтов вкусных тутовых листьев.

Засим следует пятый возраст. Вы подумаете, наверное, что докучливый хроникер собирается уморить вас рассказом о бесконечных превращениях его любимого червя. Но потерпите еще немного. Настает большой жор. Аппетит мадам Бомбикс достигает апогея. Гусеницы пожирают не только мякоть листа, но и жилки и стебель. Шум, производимый их челюстями, напоминал Пастеру «проливной дождь в лиственном лесу». За девять дней пятого возраста они сообща съедают полтонны пищи! Согласитесь, это немало для компании, которую месяц назад можно было унести в спичечном коробке.

Теперь гусеницы могут окинуть взором с честью пройденный путь. Очевидно, масштабы содеянного удовлетворяют их, ибо отныне и до конца жизни они не проглотят больше ни единого атома пищи. Теперь понятно, почему они с такой страстью набрасывались на еду раньше.

Да и то верно, кончились забавы, настало время серьезной работы. Либо ты действительно шелковичный червь, либо нет. Заявку надо подтвердить на деле.

В преддверии больших свершений наши герои, отказавшись от пищи, становятся белыми и прозрачными. Их, прежде неисправимых домоседов, вдруг охватывает желание куда-то мчаться сломя голову. Никаких сомнений: они подыскивают подходящее местечко для своего кокона, наступает период, который специалисты называют подъемом.

Шелкопрядильня вот-вот вступит в действие, но драгоценные метры тончайшего шелка уйдут впустую, если гусеницам в этот момент не помочь.

К счастью, процесс не начинается с бухты-барахты. Наши герои оповещают о нем, выделяя каплю мутной белой жидкости. Заметив ее, опытный шелковод знает, за что ему хвататься. Он кладет на решетку маленькие пучки вереска, дрока, полыни, рапса, короткие веточки дуба. В целом сооружение можно назвать хижиной; в ней, пуская от нетерпения слюну, гусеницы начинают творить гнездышко своей мечты. Иногда, чтобы помешать им строить общие коконы, нашим героям дают заранее искусственные коконники с индивидуальными ячейками. Дело в том, что некоторые виды гусениц строят кооперативный кокон высотой до 7–8 сантиметров, который нелегко затем размотать.

Очутившись в хижине, гусеница начинает наконец прясть свою долгожданную шелковую нить. За время предыдущего обжорства две ее специальные слюнные железы успели разрастись настолько, что теперь составляют 2/5 общего веса. Для сравнения вообразите, что у человека, весящего 75 килограммов, слюнные железы тянут 30 килограммов. Эти две прелестные вещицы начинают функционировать и через отверстие в конусе выпускают наружу двойную ультратонюсенькую нить. Процесс, едва сдвинувшись с мертвой точки, продолжается беспрерывно. Трое суток кряду гусеница освобождает резервуар слюнных желез.

Здесь, однако же, мнения знатоков расходятся, Одни считают, что гусеница выпускает шелк с единственной целью завернуться в кокон. Другие настаивают, что действия гусеницы бесцельны. Она просто высвобождается, полагают они. Шелк, по их мнению, не вырабатывается в организме, а выделяется из него. Нюанс! По их мнению, это шлак, накапливаемый по мере роста и выходящий в конце концов наружу. А поскольку гусеница крутится, то в результате наворачивает нить на себя, волей-неволей образуя кокон.

Шелковод между тем остается в стороне от этих философских дебатов. Его интересует главное — получение шелковой нити. Поэтому он с удовольствием смотрит, как его 30 тысяч гусениц, устроившись в шелковых гамаках, наматывают на себя «восьмеркой» прочную нить. Биолог Жан Ростан, член Французской академии, подсчитал, что шелковичный червь в течение этих трех решающих дней производит 300 тысяч движений шеей. Неплохой, кстати, способ для нас, позвоночных, избавиться от ишиаса и прочих напастей сидячей жизни!

Интересно, что кокон состоит из одной нити — дорожки. Гусеницу «можно наблюдать сначала как бы окруженную ореолом, затем газовым облаком и, наконец, густым туманом. К концу, чтобы избавиться от нескромных взглядов, гусеница покрывает внутренние стены своего помещения клейким непрозрачным веществом. Кокон какое-то время сотрясается — значит там кипит еще жизнь. Потом все стихает. Наша гусеница превратилась в куколку, неподвижно покоящуюся внутри, как мумия в саркофаге. В помещении, где еще недавно слышалось шуршание поедаемых листьев, наступает кладбищенская тишина.

Превратившись в куколку, шелковичный червь перестает быть шелковичным червем. Следующее слово принадлежит шелкомотальной промышленности. На фабрике снятый кокон подвергают обработке. Куколка напрасно рассчитывает на «Де профундис»[1]. Она будет упомянута в графе «промышленные отходы»; ее удел — мусорный ящик. Останется лишь слюна шелковичного червя, драгоценная слюна, превращенная в шейные платки, шарфы, галстуки, женские чулки и кардинальские сутаны.

Лишь немногие куколки познают эфемерную славу в том случае, если шелковод задумает заняться продажей зерен. Две недели спустя после того, как ее собратьев увезут на шелкомотальную фабрику, куколка даст жизнь новому существу — бабочке. Та головой раздвинет шелковые нити кокона и вылезет на свет. Цепь жизни замкнется — великая цепь, не дающая угаснуть ничему живому.

Примечания

1

«Де профундис» — начальные слова заупокойной молитвы. — Прим. перев.

Оглавление