«О "космическом мордобое" и многом-многом другом»

Роман Арбитман О «КОСМИЧЕСКОМ МОРДОБОЕ» И МНОГОМ-МНОГОМ ДРУГОМ

Речь пойдет о критике, вернее, об отношении ее к «отдельно взятому» жанру — да такому, который многими считается «второстепенным», «экзотическим»… Короче, к научной фантастике.

Как-то известному писателю-фантасту был задан вопрос об отношении к критике. Писатель не без сарказма ответил, что таковой попросту нет. Иногда хвалят, сказал он, чаще ругают. Когда тебя хвалят, приятно, но как писателю это ровно ничего не дает. Когда ругают — жди неприятностей, не только для тебя, но и для издательства, которое имело неосторожность выпустить твою книгу.

В несколько парадоксальной, может быть, форме здесь отражено реальное состояние дел: в статьях зачастую нелегко найти аргументированное подтверждение сладко-положительным или грозно-отрицательным оценкам.

Для примера обратимся к некоторым статьям о фантастике, вышедшим за несколько последних лет.

Вот рассуждение из статьи С. Плеханова «В пучине оптимизма» («Лит. газета», 1985, № 33). Речь идет о произведениях фантаста В. Щербакова. Некий «злопыхатель» утверждает, что книги это автора имеют определенным идейные просчет («какой-то интуитивизм, мистицизм»).

Споря с невидимым оппонентом, С. Плеханов горячо возражает в том смысле, что о эстетической точки зрения («мастер акварельной прозы, построенной на полутонах», «редкий дар» и пр.) произведения В. Щербакова дивно как хороши. Последнее более чем спорно — но будь это даже трижды верно, все равно: не напоминает ли это вам диалог глухих? Оппонент Плеханову об одном — тот в ответ о другом… «Думного дьяка спросили: умен да царь Берендей? Думный дьяк ответил: «Царь Берендей очень хороший человек»…

А что читатель? Как он отнесся к подобного рода заявлению? Вообще говоря, читателю обычно слова не дают.

Он, что называется, «лицо без речей» и, ссылаясь на его внимание, его любовь, вкусы и т. д., его обычно оставляют молчать в сторонке. Но в данном случае статья С.

Плеханова была напечатана в порядке дискуссии в «Лит. газете», и ответные отклики читателей были опубликованы.

Оказалось, «возражение читателей вызвала оценка С. Плехановым творчества В. Щербакова». Читатели «подвергли острой нелицеприятной критике этого автора, выдвигающего сомнительные исторические теории» (из обзора писем в «ЛГ», № 42, 1985). Дискуссия отшумела, историки и литературоведы разобрались в «Чаше бурь» и также дали ей негативную оценку (см. статьи В. Ревича в «Юности», 1986, № 9, а такие Т. и П. Клубковых в «Лит. обозрении», 1986, № 9). Тем не менее вскоре читаем мы о том же самом романе: «Высоки и реалистический потенциал прозы В. Щербакова обеспечен не только точной земной «пропиской» его героев… Главное — это отражение и освоение в сознании реалий сегодняшнего мира». Как вы поняли, это опять вступает критик С. Плеханов, статья «В основы — реальность жизни»(«Лит. Россия», 1986, № 38). Правда, теперь о художественных достоинствах романа и вовсе не говорится. Зачем? Достаточно поставить В. Щербакова в один ряд с В. Распутиным и Ч. Айтматовыы, чтобы читателя, по мнению, критика, уже смогли оценить всю масштабность дарования автора «Чаши бурь», Вот еще несколько характерных примеров. «Одержимость темой» — так называется статья А. Наумова о книгах ташкентского автора Н. Гацунаева («Звезда Востока», 1987, № 5). При чтении ее невозможно отделаться от мысли, что никакой фантастики, кроме Гацунаева, критик не читал (разве что в детстве «Гулливера» или «Человека-невидимку»). Иначе вред ли стал бы он записывать в актив автору «Звездного скитальца» Н. Гацунаеву то, что давно уже найдено и освоено мировой НФ литературой. Даже в послесловии к роману — и то было указано, что «достаточно солидные предшественники» имелись у автора. Причем, добавим, вполне конкретные: Брэдбери с рассказом «Кошки-мышки», Азимов, «Конец Вечности», Стругацкие… (И, надо оказать, романист углубленно их изучал и много для себя полезного из чтения вынес — вплоть до сюжетных ходов, до мелочей, до «полевого синтезатора» из «Трудно быть богом» Стругацких). Даже финал — решение героя, дезертира из иной эпохи, «бросить все а вернуться в свое время, навстречу своей ответственности за него» (цитирую А. Наумова, с. 150) — это точь-в-точь основная идея повести тех же Стругацких «Попытка к бегству», написанной за два десятилетия до «Звездного скитальца».

Где же нашел критик новизну? Неужели все отличие в «восточном» колорите?..

Плохо, если критик, пишущий о фантастике, совсем ее не знает. Но полузнание немногим лучше. В статье «Вера а будущее» («Сов. культура», 1987, 25 апреля) маститый Юлиан Семенов пишет о книге В. Суханова «Аватара». Роман хорош уже тем, считает рецензент, что в нем нет «надуманных чудовищ», которые «издеваются над людьми», нет «коварных инопланетян», которые «в очередной раз уничтожают человечество». Правильно, этого нет. Но разве только этим ограничиваются стереотипы жанра НФ? В романе просто другой «джентльменский набор»: экзотический «зарубеж», карикатурно-зловещие империалисты, которые готовят заговор против человечества — но тщетно, ибо благородные одиночки разрушают их коварные планы (если бы не нынешняя мода на культы Древнего Востока, учтенная автором романа, можно было бы подумать, что произведение написано не в 80-е, а в 50-е: расклад всё тот же). К сожалению, Ю. Семенов, пытаясь придать роману побольше значительности, оказывает автору дурную услугу. «Уже в самом взятом из индуистской мифология названии книги, проницательно замечает рецензент, — содержится указание на то, что доброе начало одерживает верх над злыми силами». В эпиграфе же к самому роману читаем: «Аватара… нисхождение божества на землю, его воплощение в смертное существо рада «спасения мира», восстановления закона и добродетели». Как-то делается грустно, когда узнаешь, что в нашей грешной земной жизни без явления воплощенного божества доброе начало плетет и не одержать «верх над злыми силами»…

Вот и Е. Баханов в заметке «Не допустить черного безмолвия!» («Кн. обозрение», 1987, 31 июля), посвященной фантастическим рассказам Ю. Глазкова, пытается похвалить своего автора. За «достоверность».

Критик пишет: «в них все узнаваемо: научно-технические термины, военно-политические ситуации… Узнаваемы потому, что с ними мы ежедневно сталкиваемся на страницах прессы, в программе «Время», в международных передачах радио». Здесь, в общей-то, дана верная оценка, но не по воле Е. Баханова: действительно, все персонажи и ситуации взяты Ю. Глазковым не из жизни, а именно из газетных статей и передач на международные темы, ничего к ним не прибавляя, кроме нехитрого фантастического сюжета. Критику не мешало бы знать, что даже сверхактуальность темы (гневный протест автора рассказов против американской программы «звездных войн») еще не снимает с фантаста обязанности писать оригинально.

Многие критики не особенно разборчивы в похвалах, но уж когда ругают совсем в выражениях могут не стесняться.

Уже знакомому нам критику С. Плеханову не понравился роман Н. Соколовой «Осторожно, волшебное!» — и тут же разносится вдребезги творческая лаборатория писателя, «поражающая своей глухотой», критику слышится «скорее глумливая пародия, чем истинное чувство», «корябает душу» «отсутствием боли, гражданского чувства». Сказано сильно, но где же доказательства? Их нет, если не считать «окарябанной души» критика С. Плеханова, которую, понятно, на экспертизу не возьмешь. Причем, я охотно допускаю, что роман Н. Соколовой не лишен недостатков. Однако, поражает мелочность придирок критика, не соответствующих грозным выводам. Стоило автору романа заикнуться: «Что писать — это ведь не выбирают», как критик тут же бросается в атаку: «Может быть, не стоило афишировать обстоятельства рождения замысла? Читатель испытывает гораздо больше доверия к книгам, которые написаны по сознательному выбору» («Лит.

Россия», 1986, № 38). Бедные наши классики, которые — случалось! брались за перо и не «по сознательному выбору»… Бедный Александр Сергеевич Пушкин, который, работая над «Онегиным», «даль свободного романа» поначалу «еще неясно различал»… То-то бы им досталось от С. Плеханова за легкомыслие!

Давно замечено: если писатель почему-то критику не нравится, то произведения под пером автора статьи могут претерпеть удивительные изменения, фантастическая сказка будет названа «примитивным боевиком», герой ее, Иванушка, отважно сражающийся против нечисти, — будет объявлен «суперменом», а само сражение — «космическим мордобоем». Это из статьи Л. Михайловой «Много-много непокою»(«Лит. газета», 1987. 21 января), из той ее части, что касается «Экспедиции в преисподнюю» С. Ярославцева. «Зло…», считает критик, в повести «слишком неправдоподобно и омерзительно», что-де вредно влияет на нравственность читающих детей. А в фантастике, надо думать, и враги благородных героев должны быть почище, поприличнее, под стать самим героям. К счастью, сказители на Руси жили задолго до этих ценных советов, иначе на Калиновом мосту Ивану-крестьянскому сыну из фольклорной сказки пришлось бы встретиться не с ужасным многоголовым Змеем-Горынычем, а с каким-нибудь милым и симпатичным зверьков, вроде Чебурашки… Представляете? (Впрочем, и Чебурашка уже кем-то заклемеймен как космополит).

Вот еще пример, когда критик писателя не любит — статья А. Шабанова «В грядущих «сумерках морали» («Молодая гвардия», 1985, № 2), которую автор опубликовал только через пять лет после выхода повести. Безбожно перевирая имена героев, термины, путая реалии и цитата (хочется надеяться, что ненамеренно), автор статьи раскладывает по полочкам всех героев на предмет выяснения их человеческих недостатков. Выясняется — все не без греха, хоть вот такусенького. «Где же здесь светлое будущее?» — по-прокурорски возвышая голос, спрашивает критик. Один из героев, понимаете, не разговаривает спокойно, а «вопит а взвизгивает», другой вообще палит из «герцога» 26 калибра (который критик называет почему-то «двадцатишестизарядным «герцогом» — наверное, чтобы было пострашнее?), третий «какой-то диковатый — червяков ему, видите ли, жалко стало…» Четвертой — «слишком аморфен»… Словно нарочно упущена острейшая нравственная проблематика повести, художественно убедительно выписанная ситуация выбора, ответственность за судьбу человечества, которая ложится на плечи героев не одномерных марионеток, а личностей со своими «за» и «против». Всего этого А. Шабанов не видит или не хочет видеть. А вот что один персонал обзывает другого «старым ослом» и «маразматиком» — это кажется автору статьи необычайно важным.

Если А. Шабанов для доказательства своих идей использует хоть видимость аргументов, то иные критики не снисходят и до этого. Небезызвестный В. Бондаренко, скажем, в статье «Игра на занижение» (первая публикация — «Наш современник», 1985, № 12) из той же повести «Жук в муравейнике» выхватывает только одну подробность: в будущем у одного любителя старины «сверхсовременный аппарат передвижения сконструирован в виде деревянного нужника». Забавная деталь, иронический камешек в огород некоторых неразборчивых нынешних любителей и «ценителей» древностей, не больше?.. Ну нет — видение деревянного нужника рождает у критика страшную догадку: Стругацкие наверняка считают, что «в будущем нас ожидает то, что было в прошлом, — безверие, цинизм, опустошенность».

Отсюда логичный вывод: «Бывшие «прогрессисты» пропагандируют пошлость, зарабатывая дешевую славу и популярность»…

Каково сказано!..

Подобных примеров — в избытке и в других статьях этих и иных критиков. Но остановимся. В самом начале мы сравнивали несовпадения между произведением и его «толкованием» с диалогом глухих. Почему же от этой чужой глухоты должен страдать читатель?