«Рассказы о хищниках»

Владимир Шулятиков Рассказы о хищниках «Степные волки» и «Разные понятия», сборники рассказов Ал. Будищева

Рассказы г. Будищева[1] переносят читателя в уголок русской жизни, еще сравнительно мало освещенной нашей художественной литературой, – в мир землевладельческой провинции, в мир южных степей и степных хуторов, в мир «оврагов»[2] и «вороньих гнезд».

Жизнь этого мира представляется г. Будищеву далеко не похожей на ту мирную идиллию, образ которой не раз увлекал писателей-романтиков, грезивших о безмятежном покое провинциальной глуши. В стенах хуторов, в глубине «оврагов» г. Будищев открывает тяжелые драмы: там царит разгул диких инстинктов и страстей, там кишит ожесточенная борьба за существование, там подвергаются неслыханным поруганиям священнейшие чувства человека, там посягают на нерушимость семейных и родственных уз, там разыгрываются потрясающие катастрофы любви, там гремят револьверные выстрелы, там льется кровь…

Царством «оврагов» владеют хищники.

Этих хищников там несколько разновидностей. Самые многочисленные из них, самые могущественные из них, самые опасные – это «степные волки» – хищники кулаки, земельные хищники.

Их моральный и духовный облик в изображении г. Будищева чрезвычайно несложен. Они живут лишь мыслью о деньгах, мыслью о преступной наживе.

Преступные наклонности, душевную «жестокость» воспитали в них та среда, которая с детства окружала их, те условия борьбы за существование, в которые они были поставлены.

Они начинали свою жизненную карьеру или на уличной мостовой, или в «людской», или в полицейских канцеляриях. Владелец небольшого хутора Ксенофонт Артамонов прежде чем попасть в число земельных собственников прошел школу двадцатилетней службы в канцелярии полицейского управления – «службы каторжной, с подвохами, каверзами и закорючками». Во все время своей службы «он сколачивал себе копейку», решительно во всем себе отказывал, часто голодая. Вся его жизнь была «холодная и темная. Как полярная зима, с детством без привязанности, с молодостью без любви, вся наполнена каверзами, подвохами и утягиванием копеечек» («Евтишкино дело»). Более богатый собственник, владелец имения в пять тысяч десятин земли Иона Валтасаров («Братья») – незаконный сын купца Ожогина. Ожогин соблазнил «честную просвирнину дочку» и выбросил ее вместе с ее сыном на уличную мостовую. Маленький Иона бегал по улице, как нищенка, босиком в холодные осенние вечера, «зажимая в руке крошечной, коченеющей нищенские семишники». Для того чтобы разжалобить прохожих, он, при приказанию матери, должен был называть себя «сыном дворянским».

«Знаешь ли ты, купеческий сын, – говорил он своему брату, – что это значит, когда младенца заведомо ради выгоды копеечной лгать учат? Ведь в каждом сердце младенческом ангел живет, так каково же ангелу-то этому, когда его алтарь поганят? Да, я лгал! Все младенческие годы лгал! Лгал и притворялся. Плакал и лгал, кулачком слезы вытирал и притворялся. И все мое тело младенческое в синяках и болячках было… Ни отец, ни мать меня не любили… И они проклинали рождение мое. И я знал это. Я знал это и бегал босиком в церковь за них Богу молиться… Да. Я прощал и в церковь босиком бегал, а из церкви иду, матушке – царство ей небесное – на пропой семишники у прохожих собираю. И так все мое детство прошло. Да. А после смерти матушки отец твой в городе меня разыскал… в дом свой взял. И понял я, что он проклинает рождение мое, а в дом свой меня взял потому, что старость к нему подошла и он ада испугался».

«Принявши Голгофу» на заре своей жизни, хищники с тем большей страстностью хотят «в мир кесарем войти». Они создают себе мистический культ денег, потому что деньги для них, – символ власти и силы.

Брат спрашивает Валтасарова: «На что тебе деньги? На нанковый пиджак?»

– Власти я алчу, – шепотом отвечал Валтасаров, и в его глазах загорался огонек. – Деньги, да ведь это власть непомерная! Да. А нанковый пиджачок я, братец, для вашего пущего принижения надел. Ведь вы все равно передо мной на коленях елозить будете!

И они достигли великой власти… Перед ним стушевываются прежние господа «земли»: хищники захватывают «родные гнезда» последних. Мало того, хищники вторгаются в «святая святых» дворянских семей, посягают на целомудрие их жен и дочерей.

Дочь отставного ротмистра Бахмутова бежали из отцовского хутора к «купчишке Сеньке Покатилову» и бежала потому, что ей «постыла вечная нищета и жизнь впроголодь». В оплату за ее любовь Покатилов выручает ее отца из безвыходного материального положения: скупает все векселя Бахмутова и таким образом предупреждает опись, грозившую Бахмутовскому хутору, и насильственное выселение старого ротмистра из его родного гнезда.

Наполовину выживший из ума старик не может помириться со своим позором. По его приказанию его верный слуга Родька привозит большой деревянный крест. Бахмутов и Родька отправляются с крестом в сад, роют там яму, устраивают там подобие могилы. Когда Лидия Бахмутова и Покатилов приезжают вместе на хутор, надеясь на примирение со стороны оскорбленного отца, старый ротмистр отказывается принять похитителя своей дочери, а Лидию приглашает в сад.

– Лидии Бахмутовой нет, – говорит он. – Лидия Бахмутова умерла, а не в содержанки к Сеньке Покатилову пошла.

– Если ты – Бахмутова, – вскрикивает он, – умереть должна была в девках, а не в содержанки идти!

Они приходят в сад.

– Вот что осталось у меня от дочери, – говорит отец и показывает рукой перед собой.

У старой беседки стоит новый деревянный крест: на кресте надпись «Здесь покоится тело боярышни Лидии Бахмутовой, скончавшейся на 25 году от рождения 8-го октября сего 1890 года»…

Это единственно возможная для старого ротмистра месть, месть хищнику-кулаку.

Не менее бессильными чувствуют себя изображаемые г. Будищевым помещики и против другого рода хищников, хищников, опасных не своей стихийной верой во власть денег, не своим материальным могуществом.

Помещик Суздальцев («Катастрофа») сумел сделать свою жизнь счастливой. Получивший в наследство от отца «запущенное и обремененное долгами имение», он в несколько лет привел его в образцовый порядок и погасил долги. Он любит свое дело, он обладает умом и характером, обеспечивающими ему успех в его хозяйственных предприятиях. В то же время он очень удачно женился. Правда, его жена была прежде опереточной певицей, но в деревенской тиши ему удалось совершенно перевоспитать ее, заглушить в ней былую чувственность. Он «беззаветно любит, нежно любим, без меры счастлив»… но до поры до времени.

В их имение заглянул проездом бывший сотоварищ Суздальцевой по оперетке, певец Тирольский, некогда пламенно любивший Суздальцеву и пользовавшийся ее взаимностью. В сердце Суздальцевой просыпаются забытые чувства: Суздальцев убеждается, что над его женой тяготеет «чужая воля», что один взгляд Тирольского уничтожил его трехлетние труды и «вернул Ольгу Сергеевну к старому, к грешному, к этой проклятой оперетке». Суздальцев теряет душевное равновесие. Им овладевает то дикая ярость, то полнейшее оцепенение. Он мечтает о том, что необходимо убить Тирольского и сжечь всю усадьбу, чтобы «ни один пенек не напомнил ему об его постыдном поражении»… и кончает вызовом Тирольского на дуэль.

– Есть люди, – говорит он, – работники, есть люди хищники. Вы, господин Тирольский, хищник, я работник. Я вырвал женщину из когтей хищников и пытался сделать ее такой же работницей, как и я, но вы упали, как ястреб. И вырвали мою долю. Вы отняли мое приобретение, и я схватился за нож.

Противники становятся в позицию. Кидают жребий: первым стрелять должен Суздальцев. Суздальцев метится; но Тирольский довел роль хищника до конца: вопреки условиям поединка, он спешит спустить курок своего револьвера, не дожидаясь выстрела противника, и убивает Суздальцева наповал.

Так идиллия работника-помещика была разрушена хищником-»трутнем», хищником-авантюристом, представителем морально испорченной культуры… Чтобы познакомиться с другими разновидностями хищников, обретающихся в мире «оврагов», необходимо выйти далеко за пределы хуторов, усадеб и «вороньих гнезд».

Сотский сопровождает арестанта-бродягу («Святая душа»). Действие происходит на ночлеге. Бродяга, смотря в глаза сотского» строго, как властьимущие, производит допрос: знает ли сотский молитву «Яко Адам бысть изгнать», видел ли он образ Троеручицы, был ли на Афоне, прикладывался ли к «Утоли моя печали»[3], ел ли на Ивана Постного[4] круглое, паломничал ли в Ерусалим. Сотский чувствует себя подавленным: он – великий грешник, он никуда не паломничал, никаких святынь не видал, никаких молитв не знает. Бродяга продолжает допрос и доводит сотского до полнейшего отчаяния. На висках сотского надуваются жилы; лицо его краснеет. «Кажется, что вот-вот его хватит кондрашка». Он начинает покаянную исповедь:

– Дозвольте, – говорит он, – дозвольте, господин, дозвольте, господин, одно слово. Я, конечно, я, мужик, мразь!. Я не то, что сено, я одново целый воз дров уволок. Сиволдай[5] как есть. Кто нас чему учит, дозвольте вас спросить? Верно сказали, што идол! Я не то што воз дров, я, когда моя жена Акулина на побывку к родителям ездила, к Варваре ходил. Истинное слово, ходил. Каждый день ходил. И конешно, я в аду буду. Это точно. Только вот што я скажу вам: конешно, я скот, я идол, а вы уходите отселева! Не мучайте моего сердца, уходите! Пожалейте меня. Уходите, сделайте милость!

Бродяга отказывается уйти.

– Не пойду, – заявляет он. – Погублю я твою душу, Стоеросов! Не пойду! Пусть меня во всех городах плетьми жарят! Не пойду! Покажу я тебе, Стоеросов, фигу!

Сотский продолжает его умолять: «Уходите, господин, уходите, сделайте милость». Бродяга опять отказывается, но вдруг останавливается и протягивает руку.

– Или вот что: давай трешницу, – говорит он отрывисто, точно ругается.

Трешницы у сотского не оказывается. Бродяга грозит сотскому пальцем: «Ты у меня смотри, того!», затем исчезает за дверью. Сотский тушит огонь и укладывается на лавку. Он не может заснуть и сокрушается о своих грехах. «Он представляется самому себе разбойником и душегубом». Лишь часа через два он приходит в себя и приходит в ужас от того, что наделал, оттого, что дал возможность сбежать «арестанту-разбойнику».

Так хищник-бродяга эксплуатировал религиозные чувства простодушного крестьянина.

Хищнические стремления и порывы находит г. Будищев даже в душе тех обитателей «оврагов», которых никоим образом нельзя причислить к числу профессиональных хищников.

Лесник Порфирий выписал к себе из деревни в помощники племянника Ивана («В лесу»). Иван, «бледный и болезненный парень», решительно не способен ни к какой крестьянской работе: она слишком тяжела для него. Занятия лесника, не требующие затраты больших физических сил, приходятся ему по душе. Он начинает мечтать о том, как было бы хорошо впоследствии занять дядино место, обстоятельства, по-видимому, благоприятствуют осуществлению его мечты в будущем. Сам владелец леса не прочь считать его преемником Порфирия. Но у Порфирия очень тяжелый характер: он вечно недоволен племянником, вечно ворчит и часто грозится отослать Ивана в деревню. И в одну из минут, когда дядя был особенно к нему придирчив, когда мысль, что дядя его непременно прогонит, мысль о том, что ему придется вернуться к непосильным работам, «мучительно сверлили его сердце», он подумал:

– Если бы ты умер, я занял бы твое место. Хозяин мной доволен.

И вдруг ему пришло в голову, что этот злобно кричащий на него человек стоит поперек его дороги и мешает ему завоевать счастье, о котором он мечтал день и ночь.

И он решил завоевать счастье не медленной, сопряженной со страданиями работой, а хищническим путем: он поднял руку на дядю…

Но путь хищничества не ведет к завоеванию счастья. Г. Будищев заставляет своих героев покупать победу в жизненной битве слишком дорогой ценой – ценой слишком тяжких преступлений. И он спешит казнить их за эти преступления, отравить их «счастье» кошмарам, рождающимся в глубине уязвленной, больной совести.

Иона Валтасаров возвращается ночью на свой хутор. Небо покрыто тучами, в поле шумит ветер. Перед Валтасаровым расстилается долина реки Чечоры[6]. Эта долина, мокрая и холодная, напоминает Валтасарову «выброшенную на берег утопленницу».

Валтасаров переезжает на коне реку. Конь фыркает и испуганно поводит ушами. Вспенившаяся Чечора кажется ему «донельзя похожей на обозлившуюся старуху».

Валтасаров выплывает на берег, некоторое время идет шагом долиной, оглядывается налево – туда, где Чечора делала загиб. По реке что-то плывет. Валтасаров едва не роняет из рук поводьев: это плывет человеческий труп…

Вот труп выкидывает волнами на отлогий берег. Это труп старухи. Валтасаров узнает утопленницу: это его сестра Аксинья, погибшая в омуте четыре месяца тому назад.

Он решается, несмотря на весь свой ужас перед утопленницей, столкнуть труп обратно в воду. Он подъезжает к трупу и от изумления широко раскрывает глаза: он принял за труп сестры тяжелый дубовый обрубок.

Для объяснения этой сцены необходимо знать, что Валтасаров четыре месяца тому назад сам утопил свою сестру: Аксинья была единственным человеком, который мог открыть его самое темное преступление…

Подобные кошмары больной совести очень часто преследуют хищников, действующих в рассказах г. Будищева. «Больная» совесть доводит хищников до галлюцинаций, до «психических» иллюзий, до умоисступления, до форменного сумасшествия, а иногда готовит им преждевременную могилу. Валтасаров не может уйти от посещающих его видений и раздающихся в ночной тишине голосов. Артамонов сходит от них с ума. За Иваном гонится признак убитого им Порфирия. Иван бежит от него сквозь лесную чащу и бежит до тех пор, пока не падает бездыханным.

Г. Будищев очень любит изображать область патологических явлений. Любовь к подобного рода изображениям иногда, правда, граничит у него с любовью к мелодрамам. Но, во всяком случае, она очень характерна для его таланта.

Но об его изображении патологических явлений мы поговорим когда-нибудь в другой раз.

Курьер. 1901. № 15.

Примечания

1

Будищев Алексей Николаевич (1867–1916) – беллетрист, автор многочисленных. романов, повестей и рассказов. Получил медицинское образование. Начинал с юмористических рассказов, находился под влиянием Чехова. В произведениях, составивших сборники – «Степные волки» (1897 и 1908); «Пробужденная совесть» (1900 и 1904); «Разные понятия» (1901); «Лучший друг» (1901); «Распря» (1901); «Я и он» (1903); «Бунт совести» (1909); «Страшно жить» (1912 и 1917); «Любовь-преступление» (1913 и 1917); «Изломы любви» (1914 и 1917); «Охотница за скальпами» (1914); «Лесные братья» (1915 и 1918) и др. – злоупотреблял изображением роковых страстей и исключительных ситуаций, что позволило критике обнаружить в них влияние Достоевского.

2

Шулятиков намекает на повесть А.Чехова «В овраге».

3

«Утоли моя печали» – название иконы Божьей матери. Икона прославилась в Москве многими чудесами со второй половины XVIII века, а особенно во время чумы в 1771 году. Чтимые списки с иконы Божией Матери, именуемой «Утоли моя печали», находятся во многих храмах Москвы и других городов.

4

Иван Постный (Иван Предтеча (Креститель)) – предшественник Христа, крестивший Его. День его памяти 11 сентября. Этот день отмечен строгим постом. С библейской легендой, лежащей в основе этого праздника, связаны запреты на еду всего круглого, на пение и пляски. Нельзя употреблять в пищу не только скоромное, но и яблоки, картофель, капусту, репу, арбузы, лук, т. е. все, что напоминает голову; считалось грехом брать в руки нож и резать что бы то ни было. Даже хлеб ломают руками. Не принято было есть борщ и щи из свежей белокочанной капусты. Не поют и не пляшут потому, что Иродова падчерица Семирамида плясками и песнями выпросила у Ирода голову казненного Иоанна Предтечи.

5

Сиволдай – то же, что сиволапый, неуклюжий человек

6

Чечора – наименование реки, протекавшей в окрестностях Москвы.