«О новых произведениях П. Д. Боборыкина»

Владимир Шулятиков О новых произведениях П.Д. Боборыкина

Одновременно на страницах «Русской мысли» и «Вестника Европы» г. Боборыкин отмечает новые «полосы» русской общественной жизни, следит за сменой «настроений», волнующих русскую интеллигенцию.

В романе «Жестокие» («Русская мысль») фигурируют представители «индивидуалистического» лагеря: хищник-ницшеанец, «модернист»-эстет, декадент, проповедник «покаянного» тицизма, «золоторотец»-босяк. Героями повести «Однокурсники» («Вестник Европы») являются наряду с представителями культурной буржуазии интеллигенты-прогрессисты и в их числе прогрессист, отрицающий непреложность «ортодоксии» марксизма, стоящий за «соглашение» между народниками и девятидесятниками.

Все это типы, на самом деле определяющие характер переживаемой нами эпохи, и казалось бы, судя по перечню этих типов, новые произведения г. Боборыкина должны представлять особенно выдающийся интерес, должны рисовать дышащую всеми фибрами жизни картину современности.

Но нарисовать подобную картину г. Боборыкину не вполне удалось: неудача настигла его потому, что он остался верен своему традиционному отношению к «живым фактам» и традиционным приемам своей художественной техники.

Еще двадцать пять лет тому назад литературный критик «Дела» указывал на то, что вместо «живых фактов», г. Боборыкин заставляет своих читателей «лицезреть мертвые, абстрактные фикции»[1], на то, что каждый «живой факт» он ценит лишь постольку, поскольку его можно «подвести под какую-нибудь идейку, приурочить его к одной из господствующих тенденций», и затем, «схватив некоторые случайно врезавшиеся в память черты его характера, его внешность и т. п., создать из него некоторое подобие живого человека, которым он и пользуется, как показным знаком для выражения той или другой абстракции, того или другого жизненного мотива». Другими словами, критик «Дела» указывал на то, что автор «Дельцов» и «Полжизни» не заставляет своих героев жить жизнью одухотворенной известной» идеей», что «идея» не составляет органического элемента их существования, что она, напротив, им насильно навязана со стороны, по воле автора.

С тех пор, как была сделана подобная характеристика, утекло много воды: автор «Дельцов» и «Полжизни» постепенно усовершенствовался в художественной технике, постепенно укреплялся в идеях «натурализма» и «объективизма», постепенно становился автором «Китай-города», «Перевала», «Василия Теркина», «Тяги». И по мере его литературного развития все больше и больше оправдывалось сказанное о нем г. Никитиным.

По мере того, как создавалась его многолетняя летописная история русской интеллигенции, все очевиднее и очевиднее становилось, что отдельные главы в этой истории составлены по одному и тому же образцу; оказывалось, что во всех главах этой истории действуют одни и те же люди, отличающиеся друг от друга лишь чисто внешним образом: стоит только вычеркнуть те не особенно многочисленные места, где действующие лица высказывают свое идейное profession de foi, т. е. стоит только снять с этих действующих лиц приклеенные к ним автором «ярлычки», и цикл романов г. Боборыкина потеряет свой летописный характер.

Иллюстрируем это положение несколькими примерами.

Иван Заплатин, главное действующее лицо «Однокурсников», интеллигент-прогрессист, был вынужден, в силу неблагоприятных обстоятельств, на некоторое время покинуть столицу и поселиться на родине, в уездном приволжском городке. Там пламенно верующий в свои «идеи» молодой энтузиаст производит сильное впечатление на одну провинциальную барышню, которая не могла примириться с пустотой окружающей обстановки и рвалась к «свету». Между Заплаткиным и Синицыной (фамилия барышни) завязывается роман, приводящий к формальной помолвке. Когда Заплаткин получает возможность вернуться в столицу, его невеста решает ехать вслед за ним и поступить на высшие курсы.

В столице их ждет ряд разочарований. Заплаткин постепенно разочаровывается в своих надеждах пожить полной идейной жизнью: особенно сильно подействовало на него то обстоятельство, что старые его товарищи разбрелись в разные стороны, а новые мало подходили к нему по своим взглядам. Синицына не попала на курсы.

Отношения между молодыми людьми начинают меняться. В уездном городе Заплаткин казался Синицыной каким-то высшим существом, не похожим на окружающих. Она смотрела на него «снизу вверх», она поклонялась ему. А в Москве этот культ высшего существа «стал быстро испаряться»: Синицына ждала, что в столице ее Ваня непременно «развернется», но Ваня, напротив, впал в «хандру».

Тогда Синицына «почувствовала под собой другую почву – силу красоты, возможность взять от жизни нечто более блестящее, чем место учительницы в городской школе или много-много в младшем классе женской гимназии». Она почувствовала в себе драматический талант и решилась поступить на сцену. Ее решение казалось легко осуществимым: за ней начал ухаживать купец-меценат, бывший товарищ Заплаткина по университету, имевший руку в театральном мире. При помощи этого мецената, несмотря на протесты со стороны Заплаткина, приревновавшего ее к купцу, она поступает в театральное училище, Заплаткин возвращает ей обручальное кольцо, расходится с ней и погружается в глубокое отчаяние и полнейшую апатию ко всему окружающему.

Таково содержание «Однокурсников»; уже одно его беглое изложение дает представление об «Однокурсниках», как об обычном типе «идейных» романов, центр тяжести которых составляет любовная интрига Если же пристально всмотреться в физиономию действующих лиц, если заглянуть в глубину их душевного мира, то мы найдем, что любовная интрига есть альфа и омега всего романа, а те черты, которые характеризуют его героев, как истинных представителей новых общественных течений, являются для самого романа побочным, случайным аксессуаром.

На самом деле в течение всего того времени, в которое развивается действие романа, его герои не живут идеями. Правда, автор неоднократно подчеркивал их «идейность» и даже излагает profession de foi некоторых из них. Но при этом он поступает диаметрально противоположно тому, как поступали в данном случае классические представители «романа принципов», например, автор «Жизни Шупова» или автор «Подростка». Последние сосредоточивают свое внимание на постепенном развитии тех или других идей в душе своих героев, выясняют те факторы, социальные или индивидуальные, которые обусловливали развитие этих идей: в росте и развитии этих идей они видят сущность жизни своих героев.

Герои г. Боборыкина, напротив, всегда появляются на сцену уже вполне сформировавшимися людьми, с «готовыми» принципами и миросозерцанием. Зарождение, образование и развитие идей всегда происходит где-то за кулисами его сцены. В тех же случаях, когда г. Боборыкин обращается к изложению более подробных биографических сведений относительно своих героев, приводимые им данные очень мало касаются их идейной жизни.

Мало того, явившись на сцену с определенными взглядами и принципами, герои г. Боборыкина не подвергают своего миросозерцания дальнейшей разработке: они застыли в своем развитии и ни на йоту не эволюционируют даже в тех случаях, если попадают в стремительный круговорот жизни, если на них начинают сыпаться тяжелые удары судьбы, если они убеждаются в своей малоприготовленности к борьбе за существование, если наконец, все обстоятельства указывают на необходимость внесения поправок в их миросозерцание или необходимость более детальной разработки этого миросозерцания. Одним словом, в пределах романа их идеи не составляют решающего, активного элемента их жизни. Упоминание об их идеях является лишь всегда вводным эпизодом романа.

Иван Заплаткин, как заявляет г. Боборыкин на первых страницах своего произведения, исповедует определенное миросозерцание. Нам приходится лишь на слово верить г. Боборыкину, так как на всем протяжении повести мы не видим внутреннего развития, внутренней работы идей молодого прогрессиста: в те моменты, когда г. Боборыкин вскрывает его душевный мир, мы видим в последнем лишь игру «общечеловеческих» страстей. И если бы г. Боборыкин сообщил нам, что Заплаткин – убежденный «культурник» или «толстовец», то и тогда самое развитие повести нисколько бы не изменилось.

Развитие повести нисколько не изменилось и в том случае, если бы автор совершенно выкинул из нее эпизодическую фигуру адвоката Кантакова, а между тем, особенно благодаря фигуре этого прогрессиста, поставившего целью своей жизни защиту интересов труда против всемогущего капитала, не верящего в непреложность ортодоксального марксизма, повесть г. Боборыкина получает значение «летописного» рассказа. Кантаков специально выводится на сцену лишь для того, чтобы дать возможность автору «Однокурсников» отметить новое «наслоение» текущей жизни. Высказавши в начале повести Заплаткину за кружкой пива свое profession de foi, Кантаков тотчас же исчезает с авансцены. В развитии интриги он не принимает никакого участия. Генезис его идей нисколько не выяснен для читателя…

За вычетом всех «идейных» эпизодов, занимающих к тому же в повести весьма мало места, остается любовная интрига. Г. Боборыкин употребил свой обычный прием, унаследованный им от старинной, романтической школы романистов: он заставил своих героев жить настоящей жизнью лишь в сфере любовных отношений. Он поступил точно так же, как поступил, например, характеризуя в романе «Из новых» настроения восьмидесятых годов: тогда он ввел в роман одного из самых ярких представителей названной эпохи – толстовца и показал этого толстовца не как носителя известных нравственных истин, во всей цельности его душевного мира, а лишь в качестве неудачного героя любовной драмы.

Итак, повесть «Однокурсники» далеко не может быть признана страницей из летописи, дающей глубокий анализ особенностей общественного развития текущей минуты. Эмоции и чувства, которыми живут действующие лица, – суть «общечеловеческие» эмоции и чувства, сотни раз трактовавшиеся в предыдущих романах г. Боборыкина и притом всегда одним и тем же образом. Другими словами, герои «Однокурсников» повторение традиционных боборыкинских типов.

Отметим очень яркий пример подобного «повторения». Девушка, рвущаяся к «свету», ищущая «света» сначала в сфере «идей» и находящая его в области сценического искусства, фигурировала в одном романе г. Боборыкина, написанного еще более двадцати пяти лет тому назад, в качестве героини эпохи «Дельцов». Зинаида Тимофеева начала с того, что зачитывалась «идейными «книжками, увлекалась принципиальными вопросами, вращаясь в кругу университетской молодежи, а кончила тем, чем и Синицына – поступила на сцену. Вариация этого типа встречается и в другом романе г. Боборыкина, написанного несколько позже: в «Китай-городе» в образе генеральской дочери Таси, девушки с менее широкими запросами жизни, г. Боборыкин воплотил неудержимую «страсть» к сцене.

Теперь обратимся к «Жестоким». Этот роман «в двух частях» еще далеко не кончен (в январской и февральской книжках «Русской мысли» напечатано всего одиннадцать глав его первой части) и потому, отлагая его подробный разбор до того времени, как окончиться печатание, ограничимся здесь лишь очень немногим.

А именно отметим, что в напечатанных главах основные недостатки художественной техники г. Боборыкина выступают довольно рельефно. Автор представляет вниманию читателей целую галерею «новых людей», носителей различнейших «новых» мировоззрений. Эти люди появляются по очереди на авансцене и излагают свое идейное profession de foi. Ho по-прежнему» идеи» не играют во внутреннем развитии романа существенной роли.

По-прежнему «жизненным нервом» романа является любовная интрига. Ницшеанец адвокат Приспелов находится в интимной связи с героиней «бальзаковского «типа, женой крупного чиновника, Безруковой. Безрукова узнает случайно о том, что она имеет себе соперницу в лице одной очень интеллигентной молодой девушки и дает «отставку» ветреному ловеласу. Чтобы больнее уколоть самолюбие Приспелова, она заводит интригу с изящным декадентом Голубиным. Приспелов переживает «ужасные» муки ревности.

По-прежнему, если выкинуть из романа «эпизодические» места, снять с героев костюмы, характеризующие их как представителей новых «веяний», роман потеряет свой летописный характер и его персонажи окажутся повторением или вариацией старых боборыкинских типов.

Так, в изображении душевного мира крайнего индивидуалиста Приспелова г. Боборыкин (в напечатанных главах) не внес ничего существенно нового, сравнительно с теми изображениями крайнего индивидуализма, которые так часто встречались в его предыдущих романах. Приспелов исполнен сознанием своей силы, сознанием того, что достиг своего положения собственным «талантом», мозговой силой и характером»: он боготворит этот талант, эту силу и характер; он любуется своим могуществом; на прочих смертных он смотрит с олимпийской высоты, как на существа низшего порядка, существа презренные: сознание силы и презрение к толпе – вот и все, что лежит в основе его «ницшеанской» психологии. Но точно теми же психическими особенностями г. Боборыкин наделил некогда, напр., героя «Китай-города», афериста Палтусова, по уши влюбленного в себя, считающего признаком истинного человека единственно «бойкий ум и знание людей, их душевной немощи и грязи, их глупости, скаредности, алчности», презирающего людей и преклоняющегося своей силе, другим примером подобного же индивидуализма служит полковник Рынин («Из новых»), душу которого «наполняет высоким сладострастием сознание собственной силы, характера, идеи, ума» и который искренне убежден «в ничтожестве и мелкоте окружающих».

Будем надеяться, что в последующих главах романа мы найдем материал, который даст нам право назвать «Жестоких» истинной «хроникой», новой эпохи. Но пока «Жестокие» разделяют участь «Однокурсников»: в них мы не видим глубоко продуманной картины современности; в них не бьется ключом настоящая жизнь; в них есть новые «идеи», но нет «новых» живых людей; в них мертвы «новые» идеи и живы «старые» люди.

Быть может, наше суждение покажется слишком суровым, быть может, почитатели г. Боборыкина укажут на то, что в настоящую минуту русская литература вообще изобилует романами «принципа», в которых «идея» и «жизнь» героев находится в таком же соотношении между собой, как и в романах г. Боборыкина, т. е. что недостатки г. Боборыкина составляют общие недостатки современных беллетристов. На это мы возразим, что к г. Боборыкину мы в праве относиться более строго, требовать от него большего, так как он является единственным в своем роде писателем, поставивший своей специальной задачей вести летопись русской общественной жизни, старающегося охватить в своих романах широкие социальные горизонты. От современного летописца мы требуем более глубокого проникновения в недра общественной жизни: мы не довольствуемся старинной техникой летописного рассказа – эпизодической передачей фактов, связанных между собой чисто внешним образом. Современный летописец должен стоять на высоте современных исторических и социальных наук.

Мы знаем, насколько г. Боборыкин интересуется современными социальными науками, Но, к сожалению, тех знаний, которые он черпает из сокровищницы данных наук, он не прилагает к области художественного творчества.

«Курьер», 1901 г., № 56.

Примечания

1

Романисты-эмпирики и романисты-»метафизики». Статья П. Никитина «Дело», 1875 г., № 5.