Владимир Шулятиков О культе природы в современной лирике (критические этюды)
Следя за развитием творческого воображения в истории человечества, известнейший из французских психологов Т. Рибо на страницах своего последнего, недавно опубликованного труда[1] приходит, между прочим, к следующему выводу:
«Литература – это психология, преобразованная и приспособившаяся в меняющихся условиях цивилизации».
К такому выводу Рибо пришел на основании анализа происхождения и характера мифов, циркулирующих среди первобытных народов. Известная часть этих мифов, и именно мифов, «порожденных чистым стремлением к творчеству», обусловила собой возникновения эпических и героических повестствований, народных сказаний, романов (последние встречаются уже в древнем Египте). Названные образцы художественного творчества – первое проявление эстетической деятельности, которая позже перерождается в форму литературной изобретательности. Во всех этих повествованиях и сказаниях фигугируют герои, созданные мифологическим воображением. Мифологическое воображение в этих произведениях подвергается лишь поверхностному преобразованию; его сущность не меняется.
С течением времени герои явно мифологического происхождения постепенно «исчезают из литературного обихода. Миф приближается к обыденным условиям человеческого существованияи кончает тем, что перерождается в романтический, а затем в реалистический роман».
Работа воображения, создавшего сначала героев и существа, перед которыми первобытный человек преклоняется, постепенно обращается к области человеческого (s'humanie?), все более и более становится сознательной. Но тем не менее она не перестает воплощать чувства, идеи, свойства человеческой природы в образе «фиктивных существ (героев литературы), которым вера писателя и его читателей придает обманчивое существование»… И, несмотря на все многоразличные завоевания эстетики, несмотря на весь прогресс литературной техники, несмотря на то, что литература старается самым тщательным образом воспроизводить общественную жизнь, все произведения новой литературы доказывают, что «творческая деятельность первых веков человеческой истории остается в своей сущности не изменившейся. Литература есть психология, пришедшая в упадок и получившая рационалистический характер» [2]
Но если в таких сложных и развитых видах литературных произведений, как современный роман, можно рассмотреть переживания древних мифов, то в современной лирике подобные переживания выступают несравненно рельефнее.
Как известно, народы первобытной культуры в своих воззрениях на природу исповедовали анинизм: они считали всю природу одухотворенной, за каждым природным явлением они видели скрытую жизнь, подобную той, которая одухотворяет человека. Анимистическое мировоззрение наложило свой резкий отпечаток на строй человеческой речи. Разговорный язык доныне сохраняет массу следов анимизма: такие выражения как «солнце ложится» или «буйный ветер» имели некогда миофлогическое значение, которое теперь совершенно забыто[3]. Именно анинизму современный поэтический язык обязан красотой своих «фигуральных» оборотов.
Последнюю мысль можно пояснить на конкретном примере.
Перед нами сборник стихотворений Ивана Бунина[4]. Сборник говорит за то, что его автор должен занять одно из наиболее почетных мест в сонме современных русских поэтов.
Для этого он обладает далеко недюжинным талантом; стихотворения его согреты силой вдохновения и отличаются законченной стройностью композиции; язык его всегда красив и выразителен. Кроме того он принадлежит к числу немногих истинных современных поэтов, которые не заразились горячкой декаденства, не увлеклись игрой дикой искусственности и необузданной умственной эквилибристики, а, напротив, остались верны традициям простоты и ясности, завещанным эпохой «классического» расцвета русской поэзии. В области поэтической пластики и стиля г. Бунин – несомненный ученик таких мастеров, как Пушкин и Тютчев.
Богатый запас своих творческих сил г. Бунин почти исключительно тратит на изображение природы. Этот факт, являющийся одним из часто повторяющихся ныне примеров обращения лирики к темам, с некоторых пор отвергнутым прогрессивной литературой, сам по себе знаменателен. Можно было бы проанализировать исторические причины, породившие это факт, можно было бы найти ему объяснение в смене общественных групп и в смене различных поколений интеллигенции; можно было бы указать на ту генетическую связь, которая существует между стихотворениями г. Бунина и «культурой восьмидесятых годов». Но в пределах настоящей статьи мы оставляем в стороне все подобные вопросы: мы пользуемся произведениями г. Бунина лишь как материалом для характеристики переживаний мифических воззрений на природу.
Материал, представляемый произведениями г. Бунина, весьма обилен и ценен. Г. Бунин из царства степей, хуторов, деревень, в котором он наблюдает природу, не только почерпнул своеобразные впечатления и взгляд на природу, но и проникся народным пониманием сущности феноменов природы, усвоил себе народные поверья и легенды, облек их в более совершенную поэтическую форму. В результате оказалось, что мифологические элементы современной лирики в его произведениях получили особенно яркое освещение.
На каждом шагу мы наталкиваемся у него на картины и образы, навеянные анимистичким мировоззрением.
Времена года приобретают в его изображении образ живых существ.
В стороне далекой от родного края Девушкой-невестой снится мне Весна: Очи голубые, личико худое, Стройный стан высокий, русая коса. Весело ей в поле теплым, ясным утром! Мил ей край родимый – степь и тишина.В другом месте рисуется в виде царевны, сладко спящей «в белоснежном саркофаге», среди заповедной чащи бора, под «напев неясный» сосен.
Олицетворенная осень у него «незримо по лесам поет и бродит». В другом месте она появляется в виде «тихой вдовы». обитающей в тереме (так называется лес). Осень скучает в стенах своего терема. Иногда «задумчиво выходит она на солнце из ворот и бродит в поле и не сводит очей с желтеющих болот». Когда наступает зима,
в горностаевом шугае, Умывши бледное лицо, Последний день в лесу встречая, Выходит осень на крыльцо.Минуя «пустой и холодный» двор, она устремляется за ворота по дороге на «далекий» юг и «навсегда в пустом бору» оставляет раскрытым свой терем.
Одушевленными существами являются у г. Бунина и части суток. Так, он рисует шествие ночи.
Ночь идет – и темнеет Бледно-синий восток… От одежд ее веет По полям ветерок. День был долог и зноен… Ночь идет и поет Колыбельную песню И к покою зовет. Грустен взор ее темный, Одинок ее путь…Ночи приписываются различные чувства и эффекты. Удары грома способны пробудить ее ото сна: ею овладевает испуг, «обильными слезами» выливается ее «тоска»… Перед наступлением грозы ночь «разметалась и томится».
День, как живое существо, доступен смерти. Человеческой жизнью живет даже у г. Бунина небо, которое может ощущать печаль («Отчего ты печально, вечернее небо?»); луна, которая, исполнившись «тихой грусти», глядит в просвете туч; солнце, которое возрождается «в блеске и тепле» и благовествует земле; звезды, которые «сторожат час полночный над морями»; лес, который то дышит весельем, то трепещет; деревья, которые могут то стонать, то напевать песни; травы, которые «глухо шепчутся» и т. д. Но особенной жизнеспособностью и жизнедеятельностью одарен ветер.
Ветер осенний в лесах подымается, Шумно по чащам идет, Мертвые листья срывает и весело В бешеной пляске несет. Только замрет, припадет и послушает, — Снова взмахнет, а за ним Лес загудит, затрепещет, – и сыплются Листья дождем золотым.Ветер способен тосковать, пролетая над опустевшим поселком. Ветру доступны нежные чувства: он ласкает невесту-весну, спящую в своем саркофаге. В одном стихотворении он выступает в роли утешителя: касаясь «ласковой струей» чела Спасителя, молящегося и страдающего в Гефсиманском саду, он говорит:
«О, подними Свой грустный взор! В час скорби, в темный час страданья Прохлады свежее дыханье Я принесу с долин и гор, И нежной лаской аромата Твои мученья облегчу, И от востока до заката Твои глаголы возвещу!»С другой стороны, временами ветром овладевают самые дикие чувства и он в бешеном разгуле носится по полям.
Многие из приведенных примеров «олицетворения» и «оживления» встречаются и у других поэтов, многие из перечиленных образов и картин представляют из себя обычный способ выражения поэтического культа природы. Но для нас важно вовсе не то, чем отличается г. Бунин от его собратьев в области изображения красот природы: для нас, в настоящем случае, г. Бунин важен именно как выразитель обычного поэтического мировоззрения.
Насколько это поэтическое мировоззрение блико к мифологическому, можно убедиться сравнив лирику г. Бунина, напрмер, с теми лирическими произведениями, которые созданы были в эпоху наиболее пышного расцвета мифологии – с ведийскими гимнами[5].
Веды – классический памятник анимистического миропонимания: в них все, начиная с явлений природы и кончая предметами домашней обстановки, наделеено силой жизни. Здесь, конечно, не место входить в разбор ведийского анимизма. Для нашей цели мы должны ограничиться лишь указанием на те черты анимизма, которые характерны для лирики г. Бунина.
Не будем распространяться о таких общеизвестных примерах ведийского анимизма, как «олицетворения» различных явлений природы (времен года, дня, солнца, луны, неба, ветра и проч.). Отметим только, что олицетворение, подобное воплощению весны в образе невесты или осени – в образе вдовы – один из самых распространенных видов ведийского олицетворения: ведийские поэты особенно любят переносить на олицетворенные явления природы семейные отношения людей. Сравнений явлений природы с женихом или невестой в ведах громадное число[6].
Олицетворенные и оживленные явления природы в ведах так же, как и у г. Бунина, рождаются и умирают, бродят над землей и по земле, наделены всеми человеческими органами, чувствами и способностями.
Ночь и утро вечно скитаются в мире, подобные двум небесным девам. Земля и небо объяты ужасом и содрогаются, когда бог бури проезжает на своей колеснице. День весело улыбнется сквозь разрывы туч. Ветры обладают «нежными» устами. Звезды называются глазами ночи; солнце есть «око неба». Ветер мчится подобно путнику.
Даже такое выражение, как «могучий» ветер, свидетельствует об анимизме: в устах ведийских поэтов оно означает, что ветру приписывается «мощь» человека, что ветер одухотворяется человеческой силой.
Удовольствуемся этими немногими образами ведийской лирики. Тождественность анимизма, который мы находим в ведах, и анимизма, который придает определенную красоту произведениям современных поэтов, несомненна. Но первобытный анимизм и анимизм современный имеют далеко не одинаковое значение и далеко не одинаковую ценность.
Для людей первобытной культуры анимизм был верой, был ответом на реальные вопросы и потребности жизни. В мифе первобытный человек суммировал свои реальные отношения к природе, свой опыт, который он вынес в борьбе за жизнь, в борьбе с силами природы. Особенности его односторонне разивтой психической организации, преобладание низших форм воображения над другими элементами психической деятельности определили антропоцентрический характер его миросозерцания.
Современный анимизм, напротив, не имеет под собой реальной почвы. Он не создан никакими насущными потребностями жизни. Он не является верой для современных людей. Он имеет значение лишь эстетической фикции.
Вот почему поколение шестидесятых годов так решительно протестовало против этой эстетической фикции. Оно видело в ней лишь отголосок седой старины, лишний балласт, замедляющий развитие жизни, мешающий свободно прокладывать дорогу в борьбе за существование.
Сущность их протеста сводилась, таким образом, к протесту против атавистического миропонимания. Их протест отнюдь не был направлен вообще против чувства природы. Отнять у чувства природы его великое значение для человечества никоим образом нельзя. Можно восставать лишь против тех или других форм, в которые облекается это чувство.
И надо признаться, что для выражения своего чувства современные поэты очень и очень многое унаследовали от своих отдаленных предков, что современная лирика во многих отношениях представляет из себя переживание (зачастую бессознательное) мифологического периода. В значительной степени современная лирика остается «мифологией, пришедшей в упадок», но непреобразованной творчеством современной научной мысли, не знакомой с требованиями нового «рационалистического» миропонимания.
В. Шулятиков
«Курьер», 1901, № 104.
Примечания
1
«Essai sur l'imagination crèatrice», per Th. Ribot. Имеется уже в русском переводе.
(обратно)2
Цит. соч. стр. 114.
(обратно)3
Рибо, цит. соч. стр. 110.
(обратно)4
Иван Бунин. «Листопад». Издание «Скорпиона».
(обратно)5
«Dons la race aryenne, l'epoque vedique, malgre con rytualisme sacerdotal, est consideree comme le moment par excellence de la floraison mythique, Ribot, цит. соч. стр. 106.
(обратно)6
См. Arnold Hirzel: «Glechnisse und Metaphern im Rgveda», Leipzig, 1890. стр. 64–65.
(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «О культе природы в современной лирике (критические этюды)», Владимир Михайлович Шулятиков
Всего 0 комментариев