«Фритиоф, скандинавский богатырь. Поэма Тегнера в русском переводе Я. Грота»

Фритиоф, скандинавский богатырь. Поэма Тегнера в русском переводе Я. Грота (fb2) - Фритиоф, скандинавский богатырь. Поэма Тегнера в русском переводе Я. Грота 153K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виссарион Григорьевич Белинский

Виссарион Григорьевич Белинский Фритиоф, скандинавский богатырь. Поэма Тегнера в русском переводе Я. Грота

ФРИТИОФ, СКАНДИНАВСКИЙ БОГАТЫРЬ. Поэма Тегнера в русском (?) переводе Я. Грота. Гельсингфорс. В типографии вдовы Симелиус. 1841. В 12-ю д. л. 60 и 207 стр.

Мы виноваты перед скандинавским рыцарем, которому с чего-то вздумалось назваться «богатырем»: еще в прошлой книжке следовало бы нам отдать о нем отчет публике; но срочность журнальной работы часто отвлекает от хорошей книги, именно потому что она хороша и требует отзыва более обдуманного и обращает перо рецензента к куче вздоров, от которых можно скоро отделаться, только слегка заглянув в них. Тем с большим удовольствием обращаемся теперь к «Фритиофу».

«Фритиоф» – поэма шведского поэта Тегнера, созданная им из народных сказок и преданий, следовательно, по преимуществу, произведение народное, которое должно быть мало доступно и мало интересно для всякой другой публики, кроме шведской. Но «Фритиоф», несмотря на свою народность, общедоступен, понятен и в высшей степени интересен для всякой публики и на всяком языке, если передан хоть так хорошо, как передал его на русский язык г. Грот. Причина этому – общечеловеческое содержание и самый характер скандинавской народности. Чтоб эта мысль была для всех ясна, мы должны в кратком очерке изложить содержание «Фритиофа».

Фритиоф, сын Торстена Викингсона, бонда (владельца земли, вассала) и брата по оружию конунга (вождя, государя) Бела, воспитывается у Гильдинга, старого бонда, вместе с Ингеборгою, дочерью конунга Бела. Оба они любят друг друга с самой нежной юности.

Как счастлив Фритьоф! он в восторге, Что руны первые узнал; Он их толкует Ингеборге, Богаче конунга он стал. Как любит он, подняв ветрило, Носиться с ней над бездной волн! Как бьет она в ладони мило, Когда он правит легкий чёлн! Как высоко гнездо ни свито, Он ей достать его готов, И у орлицы, в тучах скрытой, Легко отнять ему птенцов. И как ни быстр поток сердитый, Он рад нести подругу вброд! Прелестной ручкою обвитый, Смеется Фритьоф шуму вод. Ей с поля первый цвет душистый, Ей земляники первый пук, Ей первый колос золотистый Приносит резвый, верный друг. Но детство мчится мимо: вскоре Уж пылкий юноша цветет С мольбой, с надеждою во взоре, И дева, полная красот. Уж Фритьоф ходит на ловитву; Иному б страшен был тот лов: Он без меча, без дрота в битву Зовет медведя в тьме лесов. Грудь с грудью бьются; но со славой Смельчак, хоть ранен, прочь идет; У ног подруги дар кровавый; Она ли им пренебрежет? Нет, женам мужество любезно, И сила стоит красоты:{1} Чело бойца и шлем железный Краса и сила – вот четы![1] Когда же в поздний час зимою Пред очагом читал он стих Иль о Валгалле – мзде герою — Иль о богах и женах их; Он мыслил: «Светлы кудри Фреи, Как жатва зыбкая полей; Что ж? сеть златая вкруг лилеи — Вот кудри девицы моей. Идуны перси ярко блещут, Дрожа под тканью шелковой; Я знаю ткань: под ней трепещут Два альфа с пышной полнотой. У Фригги очи так же ясны, Как небо синее весной; Я знаю очи: день прекрасный Пред ними будто мрак ночной. Ланиты Герды – снег, горящий Сияньем северных огней; Ланиты есть: то день, всходящий С двойною утренней зарей. Есть сердце: как у Нанны, страстно — Хоть и не славится – оно: Тебе, о Бальдер, не напрасно Похвал так много воздано! О если б я, как ты сраженный, Подругой мог оплакан быть, Как Панна нежной, неизменной, — Я был бы рад у Гелы жить». А дева, с песнью про героя, Беспечно ткала, – в свой узор Перенося картину боя И волны синие и бор. Средь белой шерсти вырастают Щиты златые, день за днем, И копья красные летают, И латы блещут серебром. Герой же битвы неприметно Все с ним становится сходней; Вот он с ковра глядит приветно: Ей любо, но и стыдно ей. Меж тем в лесу мечтатель юный Врезает всюду И да Ф; Слились их души: вот и руны Растут, сплетясь, в коре дерев. Стоит ли день на небосводе — Сей златовласый царь земли — И жизнь кипит в обычном ходе, Друг другом заняты они. Стоит ли ночь на небосводе — Мать темновласая земли — И все молчит при звездном ходе, Друг другом заняты они. «Земля! цветами молодыми Свое чело ты убрала; Отдай мне лучшие, чтоб ими Я увенчать его могла». «Ты, море, перлами обило Свой влажный, сумрачный чертог: Отдай мне лучшие, чтоб милой Я ожерелье сделать мог». «Златое солнце, мира око, Звезда с Одинова чела! Будь ты моим, – твой круг широкой Ему б на щит я отдала!» «О месяц, месяц серебристый, Свеча Одиновых палат! Будь ты моим, – твой облик чистый Я б милой отдал на наряд».

Мы нарочно выписали такой большой отрывок, чтоб не рассуждениями, а фактом показать, что такое скандинавская любовь и каковы были взаимные чувства и отношения Фритиофа и Ингеборги. Какая чистота, глубокость, возвышенность, благородство! Какой общечеловеческий характер! Здесь видны все элементы рыцарства, впоследствии, при влиянии христианства, так роскошно развившегося.

Гильдинг говорит сыну, что Ингеборга ему неровня и что потому он должен забыть свою любовь; Фритиоф отвечает:

Нет, вольный муж не уступает; Ему весь мир в наследье дан; Судьба неровное равняет; Венцом надежды я венчан. Знатна могущества порода: Жив Тор среди своих палат; Он хочет доблести – не рода; Товарищ-меч – вернейший сват. Я б за невесту, не бледнея, И против бога грома стал. Цвети, цвети, моя лилея, А кто разрознит нас – пропал!

Конунг Бел созывает детей.

К закату, – начал конунг, – мой день пришел; Мне мед уже не вкусен, мне шлем тяжел. Во взорах мрак скрывает юдоль земную, Валгалла ярче блещет; то смерть я чую.

Бел, по обычаю скандинавскому, запрещающему героям умирать естественною смертию на постели, вместе с другом и сподвижником своим, Торстеном Викингсоном, решается умереть от меча. Его завещание детям дышит исполинским величием скандинавской поэзии и мифологии.

По смерти конунга Бела, владение его наследуют сыновья его, Гелг и Гальфдан; Фритиоф один наследует владения своего отца —

На три мили в три стороны земли его простирались, Долы, холмы и горы; четвертой касалося море. Холмы увенчаны были березовым лесом; на скатах Стлались ячмень золотой и рожь в вышину человека. Там зеркалами лежали озера меж гор и меж рощей, Где круторогие лоси гуляли царственным шагом И из несчетных токов студеную черпали воду. В долах обширных паслись на злаке стада, и лоснилась Шерсть у них, и ждали сосцы вожделенных сосудов.

Фритиоф сватается за Ингеборгу. Его объяснение с Ингеборгою – верх поэзии. Гелг, брат Ингеборги, с презрением отказывает Фритиофу в руке сестры своей. Ринг, престарелый владетель Нордландии (Норвегии), хочет жениться на Ингеборге;

Она молода еще; знаю, что ей Угоднее были бы розы; А я уж отцвел: над главою моей Меж редких кудрей Уж снег рассыпают морозы. Но ежели может она полюбить Меня, старика с сединою, И матерью сирым готова служить: То трон разделить Угрюмая осень желает с весною.

Гелг отказывает Рингу – и Ринг идет на него войною. Братья просят помощи Фритиофа – он отказывает. Ингеборга заключена в храме Бальдера; Фритиоф тайно видится с нею там. Невозможно дать понятия о полноте лиризма, о возвышенной прелести поэзии, с которыми изображены эти свидания. Песнь VIII поэмы, содержащая в себе прощание Фритиофа с Ингеборгою, – торжество поэзии. Гелг, узнав о тайных свиданиях, народным судом изгоняет Фритиофа из отечества. Фритиоф, объявляя это Ингеборге, преклоняет ее бежать с ним. Она отвергает его предложение и говорит ему:

Мой друг, будь мудр! уступим грозным норнам:

Все отдадим, но честь свою спасем;

Мы счастия уже спасти не можем,

Должны расстаться.

Фритиоф

Почему ж должны?

Не потому ль, что ты бессонной ночью

Расстроена?

Ингеборга

Нет, потому что должно

Нам сохранить достоинство свое.

Фритиоф

Вам, женщинам, достоинство дается

Лишь нашею любовью.

Ингеборга

Не прочна

И самая любовь без уваженья.

Фритиоф

Упрямством трудно заслужить его.

Ингеборга

Любить свой долг – похвальное упрямство.

Фритиоф

Вчера был долг в ладу с любовью нашей.

Ингеборга

И нынче, но бежать он запрещает.

Фритиоф

Необходимость нам велит бежать.

Ингеборга

Лишь благородное необходимо.

Фритиоф

Уж солнце высоко, проходит время.

Ингеборга

Увы! оно прошло уж невозвратно.

Фритиоф

Итак, решенья ты не переменишь?

Подумай…

Ингеборга

Все обдумано давно.

Фритиоф

Прости же, Гелгова сестра, прости!

Наконец эта твердость героического решения Ингеборги уступает место нежному излиянию любящего женственного сердца, – накипевшее чувство изливается тихим, но быстрым потоком страдающей любви. Фритиоф говорит ей: «Ты победила!», оставляет ей на память золотое запястье и уходит. Затем следует отдел IX – «Плач Ингеборги», полный невыразимой поэзии.

Фритиоф не совсем изгнан из отчизны, но на него только возложен подвиг – взять дань с ярла Ангантира, владетеля Оркадских островов, который всегда платил дань Белу, но по смерти его перестал. Коварный Гелг вызывает из моря злых духов – море волнуется, но Фритиоф восклицает:

Весело мне, братья, С бурею бороться: Буре и норманну На море житье. Ингеборге стыдно б Стало, если б в пристань Полетел от ветра Верный ей орел.

Он побеждает чудищ и бурю, пристает к берегу и переносит на него своих товарищей, выбившихся из сил. У Ангантира пир. Один из его воинов, берсерк, бьется с Фритиофом; выбив у берсерка меч, Фритиоф бросает свой, желая сражаться равным оружием. Они сплетаются руками – и Фритиоф наступил коленом на грудь врага, говоря, что если б с ним был меч, он заколол бы его. «Возьми свой меч, – отвечает ему берсерк, – а я буду лежать и ждать». Пораженный такою доблестью врага, Фритиоф мирится с ним. Следует описание пира у Ангантира. Ангантир, из уважения к Фритиофу, обещает платить дань, велит своей прекрасной дочери потчевать гостя вином и приглашает его прогостить у них до лета. Наконец Фритиоф возвращается на родину и узнает, что Ингеборга – жена Ринга, который добыл ее огнем и мечом… Между прочим, старый Гильдинг рассказывает Фритиофу, что Гелг, увидев на руке сестры своей его запястье, снял и надел на кумир бога Бальдера. Фритиоф преисполняется диким негодованием и сжигает храм бога Бальдера. Фритиоф снова изгнанник и мчится на юг по волнам моря… Песнь XV заключает в себе морской устав викинга (так назывались младшие сыновья конунгов, долженствовавшие оружием снискивать себе счастие); в этом уставе – символ веры и политический кодекс норманна:

Ни шатров на судах, ни ночлега в домах; супостат за дверьми стережет;

Спит на ратном щите, меч булатный в руке, а шатром – голубой небосвод.

Как у Фрея, лишь в локоть будь меч у тебя; мал у Тора громящего млат.

Есть отвага в груди, – ко врагу подойди – и не будет короток булат.

Как взыграет гроза, подыми паруса: под грозою душе веселей.

Пусть гремит, пусть ревет: трус – кто парус совьет; чем быть трусом, погибни скорей.

Чти на суше мир дев, на судах нет им мест: будь то Фрея, беги от красы.

Ямки розовых щек всех обманчивей рвов, и как сети – шелковы власы.

Сам Один пьет вино, и похмелье не зло: лишь храни над собою ты власть.

Над землею упав, ты подымешься здрав; здесь же к ране страшися упасть.

Ты купца, на пути повстречав, защити; во возьми с него должную дань.

Ты владыка морей; он же прибыли раб: благороднейший промысел – брань.

Ты по жребью добро на помосте дели и на жребий не жалуйся свой;

Сам же конунг морской не вступает в дележ: он доволен и честью одной.

Но вот викинг плывет: нападай и рубись; под щитами потеха бойцам.

Кто отстанет на шаг, тот не наш: вот закон, поступай, как ты ведаешь сам.

Победив, укротись: кто о мире просил, тот не враг уже боле тебе.

Дочь Валгаллы мольба; ты дрожащей внимай; тот презрен, кто откажет мольбе.

Рапа – прибыль твоя: на груди, на челе то прямая украса мужам:

Ты чрез сутки, не прежде, ее повяжи, если хочешь собратом быть нам.

Наконец Фритиоф решается ехать к Рингу, но не врагом, а мирным гостем, чтоб проститься с Ингеборгою. У Ринга был пир, когда вошел в чертог человек, покрытый с темени до ног медвежьего шкурою, и который, как ни нагибался над нищенской клюкою, но все был выше всех других. Он сел у дверей; один из придворных вздумал над ним посмеяться, и пришлец могучею рукою поставил его вверх ногами. Конунг, довольный его смелым ответом, просит сбросить личину – врага веселия: тогда явился глазам всех богато одетый юноша,

Прекрасен, будто Бальдер, могуществен, как Тор. У Ингеборги вспыхнул румянец на щеках; Так северным сияньем пылает снег в полях; Вздыматься стали перси, как бурною порой Две лилии речные качаются волной.

Ринг восклицает: «Хоть и страшен Фритиоф, но одержу над ним верх, при помощи Фреи, Тора и Одина!» Ответ Фритиофа – гром и молния. Он называет себя другом детства Фритиофа и клянется быть его защитником.

Тогда с улыбкой конунг сказал: «Твой смел язык; Но речь вольна в чертогах у северных владык; Жена, попотчуй гостя вкуснейшим ты вином; Надеюсь, с незнакомцем мы зиму проведем». . . . . . Потупя взоры, гостю дает она вино. Трепещет, и плеснуло ей на руку оно. Как блеск вечерний пышет на лилиях порой, Горели темны капли над белою рукой. И гость, взяв рог, с улыбкой поднес его к устам. В наш век не осушить бы его и двум мужам; Но мощный не запнулся и весь в один глоток, Прекрасной в угожденье, он осушил тот рог.

Затем песни скальда —

Стал петь он о Валгалле, о мзде за смерть в боях, О подвигах норманнов на суше и в морях. За меч бойцы хватались, и взор у них пылал, И прежнего быстрее кругом ходил бокал.

Весна. Ринг собрался на охоту.

Вот сама царица лова! Бедный Фритьоф, не гляди! Как звезда, она сияет на богатой лошади — Это Фрея, это Рота, по еще прекрасней их; На главе убор пурпурный с связкой перьев голубых. Не гляди на светлы очи, не смотри на блеск кудрей! Дальше! стан се так строен, перси так полны у ней! Не любуйся на лилеи и на розы этих щек, Не лови ты звуков, сладких, будто вешний ветерок!

Фритиофа мучит грустное раздумье; он уже раскаивается, что увидел Ингеборгу. Между тем, вместе с Рипгом, он отстает от охотников, и усталый Ринг хочет отдохнуть; Фритиоф стелет на траве плащ, и Ринг преклоняется головою к его коленям. Демон искушения, в виде черной птицы, преклоняет Фритиофа убить спящего Ринга; песня белой птицы прогоняет искушение – Фритиоф далеко от себя бросает меч свой. Тогда Ринг признается ему, что его сон был притворный; он знал, что его гость не кто иной, как «ужас народов и богов» – Фритиоф.

Сед я, видишь; скоро, скоро под курганом буду я; Ты тогда возьми и край мой и жену: она твоя. Будь дотоле нашим гостем: я – второй тебе отец; Без меча, ты – мой защитник; нашей давней пре конец.

Жалеем, что место не позволяет нам выписать ответа Фритиофа, где он от всего отказывается и хочет ехать в море, на борьбу с бурями, на битвы, которые одни могут заглушить мучения его совести за сожжение храма Бальдера и утишить волнение его страсти. Это сама поэзия, – мрачная, гордая, могучая поэзия севера!

Ринг умирает, и народ, избирая Фритиофа опекуном его сына и правителем страны, требует, чтоб он женился на Ингеборге; но Фритиоф возвращается на родину, воздвигает новый, великолепный храм Бальдеру, узнает о смерти Гелга и, подходя к Гальфдану для примирения, —

«В сей распре, – с кротостью сказал он, – будет тот Великодушней, кто сперва предложит мир». Тут Гальфдан, покраснев, совлек с руки своей Железную перчатку, и опять сплелись Давно разрозненные длани; как скала, Надежно, крепко было рукожатье то! Старик тогда сложил проклятие с главы Изгнанника, – того, кто «Волком храма» слыл. И в тот же миг явилась Ингеборга к ним, В наряде брачном, в горностаевом плаще, И девы шли за ней, как звезды за луной. В слезах она в объятья Гальфдана спешит, А он, растроганный, прекрасную сестру Склоняет к Фритьофу на грудь. И вот она Пред жертвенником руку предает тому, Кого от сердца любит, кто ей с детства мил.

Вот содержание поэмы лауреата Швеции{2}. Какие элементы жизни, и как было такому даровитому поэту не создать из них такой превосходной поэмы! Великодушное геройство, неукротимая, рьяная любовь, стремление к славе и великим делам, ненасытимая жажда мести за оскорбленную честь и достоинство – и готовность прощать; бурное, гордое вольнолюбие – и благоговейное уважение к законам нравственности и истины; любовь к женщине, могучая, беспредельная, страстная и, вместе, кроткая, нежная, покорная, девственная, чистая: – вот они, эти романтические элементы, это зерно будущего рыцарства! А между тем нравы дики, воинственность отзывается зверством, право сильного торжествует, кровь льется беспрестанно! Да, народная поэзия такого племени доступна всем народам и всем векам: из нее смело могут черпать поэты новейшего времени и из ее элементов созидать произведения мировые и вечные! Все дело в идее: чем общее идея, тем родственнее духу человеческому форма, выразившая ее{3}. А какая же идея общее, человечнее, родственнее всем векам и народам, как не идея мужества, доблести, правды, любви и всего, чем гордится человечество, в чем люди сознают свое братство, свое единокровное родство в боге?..

Не зная подлинника, не можем утвердительно судить о достоинстве поэмы Тегнера; можем сказать только, что чем более нравился нам перевод г. Грота, тем несравненно выше представлялся нашей фантазии подлинник… Какие грандиозные образы, какая сила, энергия в чувстве, какая свежесть красок, какой дивно поэтический колорит! Это совершенно новый, оригинальный мир, полный бесконечности, величавый и сумрачный, как даль океана, как вечно суровое небо севера, опирающееся на исполинские сосны… От всей души благодарим г. Грота за его прекрасный подарок русской публике…

Что касается до достоинства перевода, – нельзя не отдать полной справедливости таланту г. Грота как переводчика. Он умел сохранить колорит скандинавской поэзии подлинника, и потому в его переводе есть жизнь: а это уже великая заслуга в деле такого рода! Жаль только, что между прекрасными стихами у него нередко попадаются стихи прозаические, неточность в выражении, а оттого и темнота. Может быть, это происходило и от желания быть как можно вернее смыслу подлинника: в таком случае мы самые недостатки готовы принять за достоинство, тем более что со временем г-ну Гроту легко будет исправить их. Впрочем, некоторые песни переведены прекрасно, особенно XIX-я. Нам очень нравится, что г. Грот каждую песню переводил размером подлинника. Так как форма всегда соответствует идее, то размер отнюдь не есть случайное дело, – и изменить его в переводе значит поступить произвольно. Может быть, такой перевод будет и выше самого подлинника, но тогда он – уже переделка, а не перевод.

Перевод г. Грота снабжен всеми вспомогательными средствами, облегчающими для читателя уразумение поэтического произведения: объяснением непонятных слов, рассказом о нравах, обычаях и мифологии древней Скандинавии, известием о переводе «Фритиофа» на все языки, письмом Тегнера, касающимся до его поэмы. Словом, издание перевода г. Грота, не в пример русским книгам, европейское в полном смысле этого слова. Видно, что г. Грот занялся переводом «Фритиофа» с любовию и усердием, долго изучал его. В типографском отношении книжка г. Грота могла бы назваться изящною, если б не была неприятно для глаз и без всякой нужды испещрена заглавными буквами.

Сноски

1

Жаль, что эти два последние стиха в куплете темно, и слабо переданы.

(обратно)(обратно)

Комментарии

1

Здесь и далее курсив в цитатах принадлежит Белинскому.

(обратно)

2

В 1811 г. И. Тегнер был удостоен премии Шведской академии за поэму «Швеция» (1809).

(обратно)

3

Этот тезис подробнее развивается в «Статьях о народной поэзии» (см.: наст. т., с. 161–163).

(обратно)(обратно)

Оглавление

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg