«Интербеллум 1918–1939. Мир между великими войнами»

Интербеллум 1918–1939. Мир между великими войнами (fb2) - Интербеллум 1918–1939. Мир между великими войнами [litres] 2568K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Анатольевич Громский - Александр Игоревич Чаусов

Александр Игоревич Чаусов, Алексей Анатольевич Громский Интербеллум

© Чаусов А. И., Громский А. А., 2018

© Издательство «Пятый Рим»™, 2018

© ООО «Бестселлер», 2018

Глава 1 Интербеллум в мировой историографии

1. Общие положения и аналогии

Хронологический период между двумя мировыми войнами XX века изучен крайне фрагментарно. Более того, у массовой аудитории нет целостного представления о той политике, которая после окончания Первой мировой и заключения Версальского мира привела к началу Второй мировой войны. Этa книгa пpизвaнa зaпoлнить эту лaкуну в мaccoвoм coзнaнии. Тем более что современная глобальная система сформирована именно по итогам Второй мировой войны. И сейчас эта система претерпевает кризис, кардинально меняется. Сами законы глобального мироустройства, казавшиеся незыблемыми еще двадцать и тридцать лет назад, нивелируются и игнорируются.

Между событиями нынешнего геополитического кризиса и развитием исторических событий в 1918–1939 годах можно провести ряд аналогий. В настоящее время эксперты массово отмечают уменьшение роли и степени легитимности ООН, в прошлом в таком же кризисном состоянии была Лига Наций, которая в итоге не смогла гарантировать глобальную безопасность, что и привело к войне.

Крупнейшими геополитическими игроками снова являются США, Россия и в какой-то степени Германия, которая неформально, но фактически сейчас лидирует в Евросоюзе и в определенной степени формулирует и представляет интересы всего ЕС. Британия, как в первой трети XX века, так и сейчас, с одной стороны, проявляет тенденции к изоляционизму, с другой – четко и недвусмысленно артикулирует свои геополитические интересы.

Что касается нашей страны, то, как и после Октябрьской революции в начале прошлого века, сейчас «путинская Россия» воспринимается западными политическими элитами как враждебный центр силы. Против нашей страны вводятся санкции, западный политический истеблишмент пытается «выдавить» Россию на периферию глобальной политической повестки. Сформировать образ нашей страны как «государства-изгоя».

Россия при этом, как в то время, так и сейчас, стремится к созданию своей уникальной мировой модели. В начале века это была «коммунистическая утопия», основанная на мировой революции. Впрочем, уже к середине двадцатых, с приходом к власти в СССР Иосифа Сталина, от идеи мирового революционного движения было решено отказаться. На смену этой доктрине пришла политика формирования «коммунизма в отдельно взятой стране», с более размеренным и взвешенным поиском внешних союзников и с формированием своей модели мира в перспективе десятилетий.

Сейчас мы видим геополитическую модель «многополярного мира», которую в качестве основной российской внешнеполитической доктрины продвигает Владимир Путин. Эта «многополярность» предполагает кардинальное изменение нынешней системы, в которой абсолютным гегемоном мировой политики являются США. Российская модель предполагает уважение к суверенитету государств, к их самобытности, постулирует принцип невмешательства во внутреннюю политику иных стран, если эта политика не несет угрозы остальному миру. Современное западное сообщество категорически не принимает такую модель, как и многое иное, что связано с Россией Путина.

Соединенные Штаты при этом снова встали перед выбором исторического пути. В начале века Америка Теодора Рузвельта, Уильяма Говарда Тафта, Вильсона, Гардинга, Кулиджа и Гувера, а также Франклина Рузвельта, как и сейчас, стояла перед выбором: сосредоточиться на внутренних проблемах, не касаться дел Старого Света, усиливая политическое влияние на своем континенте и решая проблему острейшего экономического кризиса Великой депрессии, или же бросить все силы во внешний мир, расширяя доктрину «высшего предопределения» не только на уровне Северной Америки, но и в глобальном, мировом смысле.

Сейчас в США, как и в начале прошлого века, уже несколько лет продолжается финансовый кризис, вызванный биржевыми спекуляциями и во многом особенностями Бреттон-Вудской, а впоследствии – и Ямайской финансово-экономической системы, которые были сформированы и приняты по итогам Второй мировой войны. Здесь стоит кратко пояснить: Бреттон-Вудская система сложилась в июле 1944 года, на конференции, которая проходила в городе Бреттон-Вудс в штате Нью-Хемпшир, США. Соглашение, принятое на конференции, проходившей с 1 по 22 июля, устанавливало помимо «золотого валютного стандарта», которым, грубо говоря, измерялась ценность денег, еще и «долларовый стандарт». То есть доллары США стали еще одним мерилом ценности мировых валют.

Ямайская система, установленная в 1976–1978 годах, окончательно убрала «золотой стандарт», сделав золото просто еще одним «ценным ресурсом», оставив в качестве мерила ценности денег только доллар. При этом Ямайская система окончательно отменила государственное регулирование курса валюты, передав эти полномочия «свободному рынку». С тех пор мировой финансовый рынок постоянно колеблется, курсы валют изменяются, любое государство не застраховано от дефолта. При этом от резких потрясений на финансовом рынке не застрахованы даже США. Просто если дефолт случится у них, то фактически рухнет и вся мировая финансовая система.

СССР заключил Бреттон-Вудское соглашение, но так его и не ратифицировал. Естественно, что и Ямайским соглашениям Советская Россия не придала большого значения. Однако после падения СССР Россия вошла в этот «финансовый клуб». Для нас данный момент важен, поскольку он показывает, как послевоенная глобальная политика отражается на нынешней мировой конъюнктуре до сих пор.

При этом как в начале века, так и сейчас экспансию Соединенных Штатов в глобальный мир лоббируют крупные корпорации. То есть экономический фактор. Но уже не только на уровне интересов бизнеса, но и в плане распространения мировоззрения, менталитета, так называемого «американского образа жизни». Понятно, что современная мировая политическая архитектура отличается от ситуации в начале прошлого века. Однако, как было сказано выше, аналогии слишком очевидны, чтобы их не провести.

Что интересно, даже Германия находится в определенной степени в схожем положении с Веймарской республикой после Первой мировой войны. Да, сейчас ФРГ – это одно из сильнейших экономически европейских государств. Неформальный лидер ЕС. Но в политическом смысле, утверждают многие немцы, государство находится в зависимости от США. При этом после Первой мировой в массовое сознание немцев внедрялся «комплекс вины», как и после Второй мировой и Великой Отечественной. А ведь после 1918 года в Германии из чувства вины постепенно выросло социально-политическое явление реваншизма, которое во многом и привело к легальной политической победе Национал-социалистической рабочей партии Германии с Адольфом Гитлером во главе.

Сейчас Германии периодически напоминают ее нацистское прошлое, и поэтому политические элиты ФРГ подчеркнуто либеральны, следуют курсом западной демократии. Однако по факту за риторикой либерализма скрывается идеологическая, политическая и во многом экономическая зависимость от Штатов. В отдельных случаях на уровне конспирологии серьезно обсуждается явление феномена «канцлер-акта». Некоего секретного документа, который должен заключать в Вашингтоне каждый канцлер ФРГ с 1949 года и которой предполагает прямую и тотальную зависимость официального Берлина от Британии и США. Понятно, что достоверность такого многолетнего соглашения не доказана и в принципе недоказуема. Однако к такой версии о «закулисной мировой политике» отдельных конспирологов могла подтолкнуть только публичная политика и риторика германской власти.

Кстати, стоит напомнить, что в конце двадцатых и начале тридцатых США и Германия весьма плотно сотрудничали. В том числе по вопросам расовой сегрегации и евгеники, о чем более подробно будет рассказано ниже. На сегодня мы также видим «плотное сотрудничество», в котором, впрочем, Германия занимает явно зависимую роль, а вслед за ней такое положение занимает и весь Европейский союз. Из которого, однако, недавно вышла Британия, всегда стремившаяся к особой субъектности в политике.

Сам факт разрушения глобальных политических альянсов, момент обнаружения нестабильности, казалось бы, монолитных геополитических систем – это тоже признак современной политики, который роднит ее с межвоенным периодом первой трети XX века.

Все эти аналогии понуждают нас начинать разговор о межвоенных политических процессах с современных и актуальных или как минимум послевоенных реалий мировой геополитики. И начинать такой разговор необходимо с Организации Объединенных Наций как правопреемницы Лиги Наций, сформированной после Первой мировой войны. Такой историко-рекурсивный метод позволит на более актуальном и современном материале, методом все тех же аналогий более глубоко показать как роль Лиги Наций, так и причины и последствия кризиса того, первого глобального политического миротворческого альянса.

2. ООН как мировой регулятор, теряющий легитимность

Организация Объединенных Наций начала формироваться в годы Второй мировой и Великой Отечественной войны, когда номинально еще существовала Лига Наций. Последняя официально прекратила свое существование в 1946 году.

В 1942 году страны – участницы антигитлеровской коалиции начали создавать некий коллегиальный, глобальный форум, который бы выполнял функции мирового регулятора и миротворца, дабы избежать катастроф, подобных Второй мировой войне. Впрочем, и Лига Наций создавалась во многом для этих же целей.

Само словосочетание «Объединенные Нации» впервые официально появилось в Декларации Объединенных Наций – 1 января 1942 года. При этом, как и в случае с Лигой Наций, основную роль в структурировании этого глобального форума взяли на себя США.

Устав ООН, например, был утвержден на конференции в Сан-Франциско 26 июня 1945 года. Первоначально его подписало 50 государств. Что интересно, за всю историю Лиги Наций в ней состояло только 58 стран.

Устав ООН вступил в силу 24 октября 1945 года, с 1948 года эта дата отмечается, как День Организации Объединенных Наций. Штаб-квартира ООН находится в Нью-Йорке. На сегодняшний день в ООН состоят 193 государства; два государственных образования, Ватикан и Палестина, являются нечленами-наблюдателями. Возглавляет ООН Генеральный секретарь, который назначается Генеральной Ассамблеей по рекомендации Совета Безопасности сроком на 5 лет с возможностью переизбрания на новый срок. Генсек ООН – это, по сути, главный администратор, или глава «исполнительной власти» в организации.

Глава «законодательной власти» – Председатель Генеральной Ассамблеи ООН. Избирается сроком на один год из числа стран-участниц, за исключением постоянных членов Совета Безопасности. Руководит работой Генеральной Ассамблеи, регулирует и поддерживает порядок на заседаниях.

При этом в рамках осуществления принципа равноправия и равного представительства выборы Председателя осуществляются по «континентальной схеме». Глава Генеральной Ассамблеи представляет попеременно одну из пяти географических групп: стран Африки, Азии, Восточной Европы, Латинской Америки и Карибского бассейна, Западной Европы и других государств.

Структура ООН в данном контексте нужна нам лишь для общего представления о том, что это за организация и как она функционирует. Куда важнее цели ООН, поскольку уже в самих этих целях с самого начала существования Организации были заложены определенная утопичность и элемент «делигитимизации» данной структуры.

Так, в преамбуле к Уставу ООН прямо говорится: «Мы, народы объединенных наций, преисполненные решимости… избавить грядущие поколения от бедствий войны, дважды в нашей жизни принесшей человечеству невыразимое горе». Для достижения этих и других целей в преамбуле объявляются следующие меры: «…объединить наши силы для поддержания международного мира и безопасности, и обеспечить принятием принципов и установлением методов, чтобы вооруженные силы применялись не иначе, как в общих интересах»[1].

Итак, уже из преамбулы видна четкая, прямая привязка самого факта существования ООН к двум мировым войнам. Цель Организации при этом – в мирном разрешении конфликтов, в воспрепятствовании войне как факту политической реальности. Однако ООН не отказывается от использования вооруженных сил. То есть нельзя говорить о том, что Организация провозгласила своей доктриной абсолютный пацифизм. Что вполне логично, поскольку в рамках глобальной политики добро действительно «должно быть с кулаками». Из актуальных причин миротворческого применения оружия можно назвать борьбу с мировым терроризмом. С тем же «Исламским государством» (запрещено на территории РФ) или иными аналогичными структурами. Более того, имея за плечами опыт Второй мировой войны, ООН может противостоять и отдельным государствам, а также целым альянсам государств. Грубо говоря, если в человеческой истории возникнет «второй Гитлер», то миссия ООН, которая обозначена в Уставе и преамбуле к нему, – противодействовать деятельности такого «Гитлера».

Однако здесь начинаются трактовки. Что считать в политическом смысле таким «глобальным злом»? На сегодняшний день западные политические элиты, как и некоторые российские либеральные оппозиционеры, определяют в качестве такого «зла» не только ИГИЛ или иные террористические формирования, но и, например, Россию и режим Владимира Путина. До того «империей зла» для западного истеблишмента был СССР. И есть мнение, что от милитаристского вмешательства со стороны западных стран нас спасает не столько ООН с ее структурой, Уставом и благими целями, сколько российский «ядерный щит».

Помимо этого, Организация часто «закрывает глаза» на многие военные конфликты, которые начинают в «миротворческих целях» НАТО или непосредственно США при участии европейских союзников. По поводу расхождения в декларировании своих целей и фактической деятельности ООН подвергалась критике практически с момента начала своего создания. При этом, если вспоминать послевоенную историю, кризисы легитимности Организации уже имели место. Например, таким «кризисом» можно назвать противостояние СССР и США, названное «холодной войной». Тогда, стоит напомнить, шло противостояние условно «западного» и условно «советского» геополитических блоков. При этом были еще и страны третьего мира. Первоначальное значение данного термина было сопряжено не с экономическим состоянием этих государств, а с их невовлеченностью в данный конфликт.

При этом, невзирая на политику ООН, которая декларировала и декларирует равноправие, равное представительство и коллегиальность в решении глобальных вопросов, фактически на этапе после Второй мировой войны и до начала девяностых годов прошлого века был сформирован биполярный мир, где тон задавали две сверхдержавы: СССР и США.

Здесь стоит пояснить сам термин «сверхдержава», поскольку в массовом сознании данное явление часто не имеет четких критериев и признаков. Однако если обратиться к «Национальной политической энциклопедии», там можно прочитать следующее пространное определение: сверхдержава – это мощное государство с огромным культурным, политическим, экономическим и военным потенциалами, обладающее превосходством над большинством других государств, которое позволяет ему осуществлять гегемонию не только в своем регионе, но и в самых отдаленных точках планеты.

Термин «сверхдержава» впервые появился в 1944 году в книге Уильяма Фокса «Сверхдержава» применительно к странам «Большой тройки» (явление, обозначенное после Тегеранской конференции 1943 года, куда вошли СССР, США и Британия), однако широкое распространение он получил в 1960-е годы.

Гегемония сверхдержавы осуществляется не только и не столько военным или экономическим рычагами. Стержнем власти такой державы является идеология, которую разделяют «вассалы», что делает схему осуществления глобального контроля поразительно похожей на те, что существовали в Европе в Средневековье, когда вокруг нескольких центров группировались фактически независимые, но формально подчиненные «вассальные» территории.

Именно доминирование США во всех этих областях позволяет Америке оставаться гегемоном глобального масштаба. Дефицит хотя бы одного из этих факторов превращает даже развитое во всех прочих отношениях государство в лучшем случае в региональную державу, к каковым можно отнести, например, Японию, страну с третьей в мире экономикой, но не сверхдержаву. Обладая известным влиянием в определенных регионах или сферах, такие страны не имеют возможности обеспечивать свои интересы вдали от своих границ[2].

Упрощая, можно сказать, что основа статуса «сверхдержавы» состоит именно в способности того или иного государства проводить успешную агрессивную идеологическую экспансию. Экономика, политика, вооружения – все это только средства для достижения главной цели, «идеологической унификации» государств-вассалов. Действительно, если посмотреть на межвоенный и послевоенный исторический период, то можно увидеть четкий стратегический вектор со стороны США и СССР на распространение своих идеологических моделей. Само существование Лиги Наций, а потом и ООН – это определенного рода попытки продвинуть свое видение картины мира со стороны Штатов.

С другой стороны, социалистическая идеология, которую распространял СССР, также нашла немало сторонников. Однако, в отличие от западного «идеологического альянса», социалистический блок был подвержен острым разногласиям. Например, в фазу конфронтации вступили СССР и социалистический Китай в период после смерти И. В. Сталина.

При этом, как отмечают западные политологи и эксперты, в рамках глобального противостояния прошлого века СССР мог считаться «сверхдержавой» на относительно коротком промежутке времени. По мнению Збигнева Бзежинского, «США являются единственной на сегодняшний момент сверхдержавой. Другим государством, отвечающим всем требованием “сверхдержавности”, был СССР, который, однако, обрел этот статус на относительно короткий срок и лишился его к середине 1980-х гг. Причем решающее значение в потере Советским Союзом главенствующего положения в мировом масштабе стал фактор снижения его авторитета среди “вассалов” в культурно-идеологической сфере.

Ни экономическая мощь, ни военное превосходство, ни успехи в сфере высоких технологий не смогли обеспечить СССР роль гегемона, поскольку народы “подчиненных стран”, несмотря на общую социалистическую доктрину, не смогли признать над собой власть государства, которое не имело тотального превосходства над ними в идеологическом отношении. Это было связано не только с тем, что среди “вассалов” Советского Союза оказались государства с гораздо более древней и богатой историей, такие как Китай, а также государства, сформировавшиеся на почве европейской культуры, как, например, Польша и Чехия, не говоря уже о ГДР, но прежде всего с тем, что евразийский гегемон в силу догматической идеологии не смог адекватно отреагировать на вызовы времени и предложить этим нациям ничего, сопоставимого с опытом, имевшим место в современных культурных процессах Запада»[3].

Впрочем, в силу того что Бзежинский явно предвзято относился и к СССР, и к России, следует уточнить ряд нюансов. Во внешней политике Советская Россия, как и сейчас Российская Федерация, никогда не была настолько напориста, агрессивна и последовательна, как США. В Штатах же внешняя экспансия помимо доктрины собственной избранности, или, как она еще называется, «доктрины явного предназначения», подкреплена самим устройством экономики, которая не может адекватно существовать без внешней экспансии и постоянного захвата новых рынков.

У СССР с его плановой экономикой никогда не стоял так остро вопрос выживания через захват новых рынков. А следовательно, и распространения идеологии. Только на начальных этапах становления Советской Республики была сформулирована идея мировой революции и глобального коммунизма как условия жизни и деятельности социалистических государств. Но, как было сказано выше, уже с приходом Сталина к власти от этой идеи фактически отказались.

Все вышеизложенное важно для понимания того, что картина мира, предлагаемая ООН, никогда за всю историю существования Организации не была реализована хотя бы в какой-то значимой части. Функции ООН как регулятора по большому счету остаются весьма ограниченными. И видимость успешной и продуктивной деятельности Организация Объединенных Наций может создавать только в периоды «геополитического затишья», когда конфликты между крупными политическими игроками не обостряются.

Очередным таким затишьем для Организации стало крушение СССР. Однако на сегодняшний день, даже по мнению американских экспертов, Россия восстановила свой статус сверхдержавы. И налицо очередное глобальное идеологическое противостояние. Кстати, это объясняет, почему таким шоком было избрание президентом США в 2016 году Дональда Трампа. Он, как минимум на уровне публичных выступлений, не вписывался в либерально-толерантный проект, говоря о снижении уровня вмешательства США во внешнеполитические процессы.

При этом, как мы помним, сверхдержава – это всегда распространитель в первую очередь идеологии. И здесь, хотя бы в общих чертах, необходимо указать, какую идеологию Россия предлагает миру. Это идея «многополярности». Что интересно, это во многом именно концепция ООН. С равноправием, принципами консенсуса и невмешательства – или же вмешательства, в том числе и военного, с согласия принимающей стороны, как это происходит последние несколько лет в отношениях России и Сирии.

Но вот в чем нюанс: мировое сообщество, критикуя ООН, доверяет России фактически с той же идеологической платформой во внешней политике. Достаточно посмотреть на темпы вступления государств в альянсы и союзы, инициированные РФ. Почему? Потому что у России хватает сейчас и ресурсов, и мобильности для практической реализации идеологических постулатов «многополярности». И что отдельно играет против ООН – данная организация сейчас не просто не выполняет собственные постулаты, но игнорирует их невыполнение со стороны стран Запада. Что подрывает доверие к ней именно в массовом сознании.

Такой подробный разговор об идеологии, повторимся, важен для нас именно в историческом ключе. Поскольку после Первой мировой войны, в межвоенный период, начался расцвет самых разных политических движений, которые выдвигали глобальные идеологические проекты. Это и демократическая модель Запада, и национал-социализм гитлеровской Германии, и социализм СССР. Эти глобальные проекты в какой-то момент вступили в фазу открытого противостояния. И тогдашняя Лига Наций по факту не смогла противопоставить этой конфронтации ровным счетом ничего.

При этом понятно, что такой институт, как ООН, нужен миру именно как площадка для выработки консенсуса, как мировой регулятор. И, более того, даже идеологию ООН не нужно менять. Вопрос в том, что Организации Объединенных Наций необходимо прилагать усилия к выполнению обозначенных в собственном уставе целей и задач. Только тогда ООН сможет избежать кризиса легитимности.

3. Исторический ревизионизм как глобальная угроза

Как уже было сказано выше, глобальное противостояние идеологий, обостренная конкуренция и попытка создать новое мироустройство после Первой мировой войны привели к глобальному политическому обострению и началу Второй мировой. Это был определенный исторический урок, который мы сейчас и подвергаем систематическому анализу. Но перед непосредственным погружением в историю нам снова нужно обратиться к современной ситуации и глобальным угрозам «отсечения исторического опыта».

Речь идет о «пересмотре итогов» Второй мировой войны. А если максимально конкретизировать, то о нивелировании роли СССР в качестве государства-победителя. Эти тенденции в глобальном смысле, в том числе и на территории России, начались с распадом Советского Союза и имеют своей целью не внесение некоей «академической новизны» в историю XX века. Речь идет именно о политике и экспансии западной идеологии.

По сути, говоря о прошлом, Запад пытается навязать России определенную «матрицу настоящего и будущего». В которой РФ, как официальная правопреемница СССР, имеет право только на покаяние, в том числе и за начало Второй мировой войны. А следовательно, в рамках данной матрицы любые политические амбиции России, более того – любое самостоятельное выражение мнения по глобальным вопросам, если оно не вписывается в идеологические рамки США, не имеет права на существование.

Чтобы было понятно, о чем идет речь и каковы масштабы процессов, необходимо коснуться актуальной конкретики. В начале сентября 2016 года в интервью агентству Bloomberg Владимир Путин, говоря о недопустимости исторического ревизионизма, заявил следующее: «Если кому-то хочется начать пересматривать итоги Второй мировой войны, давайте попробуем подискутировать на эту тему. Но тогда нужно дискутировать не по Калининграду, а в целом по восточным землям Германии, по Львову, который был частью Польши, и так далее, и так далее. Там есть и Венгрия, есть и Румыния. Если кому-то хочется вскрыть этот ящик Пандоры и начать с ним работать, – пожалуйста, флаг в руки, начинайте»[4].

Эта реплика стала своеобразным ответом на очередную волну информационной кампании по поводу пересмотра роли СССР во Второй мировой войне, когда, например, в начале 2015 года выяснилось, что многие европейцы и американцы искренне уверены, что атомные бомбы на Японию сбросили не Штаты, а СССР[5]. Еще ранее, в 2007 году, имели место события с демонтажем памятника Советскому солдату. Тогда в российских медиа, обществе и политических кругах это вызвало самую бурную и по-настоящему шоковую реакцию[6]. Данный пример важен для нас, поскольку он наглядно показывает, как идеология и история меняют реальную политику государств и расклад политических сил на мировой карте.

В Прибалтике уже много лет СССР воспринимается как «страна-оккупант». При этом к гитлеровской Германии отношение куда более спокойное. РФ является правопреемницей СССР, и в рамках этой логики страны Прибалтики стали оплотом антироссийской политики на территории Восточной Европы. В некоторых моментах даже сильнее, нежели Польша, у которой к России примерно те же претензии по поводу СССР, что и у прибалтов. Правда, отношение к Третьему Рейху все же более вменяемое, то есть негативное.

В Чехии в 2014 году в эфире «Чешского телевидения», которое является ведущей телерадиокомпанией страны, СССР дважды был назван «зачинщиком Второй мировой войны»[7]. Это отдельные громкие события, которые показывают целенаправленную информационную политику.

Кстати, если вспомнить межвоенный период первой трети XX века, то роль России, которая в ходе Октябрьской революции стала Советской, в ходе Первой мировой войны также оспаривалась. И попытки пересмотра участия нашей страны в той войне также сейчас регулярно происходят на уровне массмедиа. В самой России есть целая сеть «историков»-ревизионистов, которые определяют СССР как агрессора и провокатора, как одну из сторон, политика которой и привела к самой страшной катастрофе XX века.

Одним из самых одиозных проводников такой точки зрения является Виктор Резун (Суворов), который в своей книге «Ледокол» написал, например, следующее: «Вторая мировая война – это термин, который коммунисты приучили нас писать с малой буквы. А я пишу этот термин с большой буквы и доказываю, что Советский Союз – главный ее виновник и главный зачинщик. Советский Союз – участник Второй мировой войны с 1939 года, с самого ее первого дня. Коммунисты сочинили легенду о том, что на нас напали и с того самого момента началась “великая отечественная война”»[8].

Отсюда некоторые наиболее одиозные публицисты и пропагандисты даже извлекают тезис о «невиновности Гитлера», лишь противостоявшего коммунистической угрозе или принужденного противостоять ей по заказу держав – победителей в Первой мировой войне, «взбунтовавшегося» впоследствии. Стоит, забегая вперед, сказать, что после Версальского мира, а особенно – Локарнского соглашения, Европа и опосредованно США подталкивали Рейх к продвижению именно на Восток, именно к СССР. Это было мотивировано как экономическими интересами, так и резким, категорическим неприятием советской идеологии, которую необходимо было уничтожить любой ценой. Парадокс ситуации в том, что в своей борьбе с советской идеологической экспансией Европа взрастила в своих недрах куда более страшный идеологический проект, с куда большим экспансионистским потенциалом. Это, однако, тема для отдельного разговора, который еще последует в рамках этой книги.

Линия пропаганды Резуна (Суворова) при этом встречает в России ответную реакцию, которая тоже в некоторых моментах являет собой «альтернативную историю», мало сопряженную с реальностью внутреннего состояния СССР тех, межвоенных лет. Одним из противников Суворова из этого лагеря является, например, Олег Рубецкой, который в своей статье «О главном. В кн.: Неправда Виктора Суворова. Два бестселлера в одном томе» доказывает, что СССР на момент 1939 года был одним из самых отсталых в промышленном, военном и экономическом плане государств[9] и поэтому физически не мог быть инициатором какой бы то ни было войны.

Здесь важно понимать, что Советская Россия действительно не имела планов развязывать Вторую мировую войну. Но, тем не менее, важно не впадать в иную крайность – миф о «вечной российской отсталости». И для этого необходимо выявлять исторические реалии того времени и подробно анализировать их, а не уходить в ту или иную линию пропаганды. Более того, особенно важным в данном контексте представляется и анализ внутреннего положения ключевых мировых государств межвоенного периода, к которым, без сомнения, относится и Россия. Стоит повториться, что весь этот исторический ревизионизм касается не только прошлого, но и настоящего, притом в контексте не академической науки, а реальной политики.

Именно в рамках «исторической ревизии» принимаются такие документы, как «Декларация памяти и солидарности Сейма Республики Польша и Верховной Рады Украины», которую Верховная Рада приняла в августе 2016 года совместно с представителями Польского Сейма и в которой утверждается следующее: «Мы привлекаем внимание к тому факту, что пакт Риббентропа – Молотова от 23 августа 1939 года, заключенный между двумя тоталитарными режимами – коммунистическим Советским Союзом и нацистской Германией, привел к началу 1 сентября Второй мировой войны, вызванной агрессией Германии, к которой 17 сентября присоединился Советский Союз. Следствием этих событий стала оккупация Польши Германией и Советским Союзом и массовые репрессии против наших народов. Те события привели также к принятию в Ялте в 1945 году решений, начавших новый этап порабощения всей Восточной и Центральной Европы, длившийся полвека.

Мы помним, что слабость международной реакции на эскалацию перед Второй мировой войной тоталитарных и шовинистических идеологий, отсутствие должной реакции на нарушения со стороны агрессоров международного права, а также политика уступок поощрили коммунистический и нацистский режимы к агрессии, а в результате – к переделу Европы»[10].

4. «Историческая экзотика» как фактор мистификации истории

Неудивительно, что в рамках подобной дискуссии возникают и совсем «экзотические теории» о приходе Гитлера к власти и тех политических и экономических, а то и личных мотивах ряда политических деятелей той эпохи, которые в итоге привели к войне. С обывательской точки зрения все это – «занимательное чтиво». Однако в политическом и идеологическом смысле подобные теории дополнительно служат тому, чтобы «замыливать» историческую правду, переводить дискуссию о реальных геополитических причинах и виновниках Второй мировой в плоскость бытовой фантастики и «бульварного жанра».

Тем не менее необходимо кратко обозначить некоторые из этих теорий, чтобы в дальнейшем отсекать их за заведомую субъективность и сенсационность, видеть признаки «псевдоистории», которая отдаляет человека от исторической правды не только применительно к событиям XX века, но и в более широком смысле. Одним из образцов таких «исторических исследований» является книга Леонида Млечина «Случайная война – Вторая мировая». Уже из названия видно, что автор определяет начало войны как нечто спонтанное, отказываясь видеть предшествующий войне конфронтационный политический процесс между Советской Россией, европейскими государствами и США.

При этом Млечин одной из основных причин начала войны называет «авантюризм Адольфа Гитлера». По мнению данного автора, «если бы Гитлер был способен рационально мыслить, он не решился бы на войну, которую Германия ни при каких обстоятельствах не могла выиграть». Стоит, однако, отметить, что в теории Млечина есть очень важный момент «невероятной популярности нацизма» в среде немцев той эпохи. К этому сюжету мы вернемся в ходе дальнейшего изучения материала. Пока же стоит заметить, что теория Млечина особо опасна тем, что в ней субъективные ощущения автора смешаны с исторической действительностью и отличить одно от другого неподготовленному читателю очень сложно.

Понятно, опять же, что никто не отменял роли личности в истории. И роль Гитлера, как бы к нему кто ни относился, была чрезвычайно велика. Но личность – ничто без политической системы и политического контекста. Млечин же сводит роль этих факторов к «фантастической удачливости» и харизме вождя национал-социализма. Эти тезисы о «фантастической удачливости» находят свое место и обоснование в теориях об «оккультном следе» в становлении Третьего Рейха. Этот комплекс изучал и критиковал в свое время Юлиус Эвола. По его словам, «заслуживает внимания тот факт, что ряд французских авторов предпринял попытку исследования отношений между немецким национал-социализмом и тайными обществами и инициатическими организациями. Поводом к этому послужила версия о предполагаемом оккультном происхождении движения Гитлера. Этот тезис был изначально выдвинут в известной и крайне неправдоподобной книге Повеля и Бержье “Matin des Magiciens” (“Утро магов”), в которой национал-социализм был определен как единство “магической мысли” и технологии»[11].

Здесь стоит отметить, что широкий расцвет оккультизма и тайных обществ действительно имел место в западной цивилизации на рубеже позапрошлого и прошлого веков. Более того, в устройстве Третьего Рейха мы найдем следы неприкрытого оккультизма. Например, никто не отменяет факта существования «Ананербе», полуофициального «отдела оккультных и магических проблем» Третьего Рейха. Более того, например, в «Хрестоматии для немецкой молодежи» от 1938 года есть и такое положение: «В своей крови мы несем священное наследство своих отцов и предков. Мы не знаем их, бесконечной линией уходящих во тьму прошлого. Но все они живут в нас и, благодаря нашей крови, расходятся сегодня по всему свету…

Нация бессмертна, пока ее корни черпают свою силу из земли. Проходит зима и лето, а она вновь цветет, и жизнь ее неистребима и заканчивается потоком силы, поднимающейся от ее корней к божественной воле. Что такое смерть отдельного человека? Это ветер, срывающий листья с дерева. Каждая новая весна обновляет их, и это длится бесконечно»[12].

Стоит, однако, понимать, что оккультизм был одним из многих десятков и сотен факторов, но никак не основным политическим механизмом формирования предвоенной ситуации в Европе и во всем мире к концу тридцатых годов XX века. Теория «оккультного влияния», напротив, не просто учитывает оккультизм, но делает его основой всех последующих событий, что далеко от исторической действительности.

В свое время были крайности и в советской историографии. Один из примеров – теория, выраженная Игорем Овсяным в книге «1939: последние недели мира. Как была развязана империалистами Вторая мировая война», которая низводит роль Гитлера до «бездумной марионетки» в руках западных капиталистов.

Позволим себе привести лишь одну цитату из книги исследователя, которая весьма ярко иллюстрирует подобный подход: «Министр иностранных дел Великобритании Галифакс в ноябре 1937 г. направился с визитом к “фюреру” с целью установить взаимопонимание. Желая польстить гостю, Гитлер заметил, что английская кинокартина “Жизнь бенгальских уланов” относится к числу самых любимых им. Ее даже специально демонстрировали в поучение эсэсовцам, настолько ярко там изображена “горстка британцев, держащих в своей власти целый континент”. Лорд же посетовал на трудности, с какими Великобритания встречалась в Индии, на что Гитлер заметил: “Расстреляйте Ганди. И если этого окажется недостаточно, чтобы заставить их быть послушными, расстреляйте дюжину ведущих деятелей конгресса; если и этого будет мало, расстреляйте две сотни – и так до тех пор, пока не будет установлен порядок”. На фоне этого эпизода раскрывается глубокий смысл, который вкладывал Галифакс в свои слова, когда воздавал хвалу за то, что “фюрер” превратил Германию в “бастион против коммунизма”…»[13]

Понятно, что это скорее не история, а публицистика. И она также возводит только один, внешнеполитический фактор «работы» с Германией в некий непреложный абсолют. Здесь тоже ключевую роль играет личность Гитлера, но, в отличие от теории Млечина, фюрер предстает не «удачливым и харизматичным авантюристом», а «ведомой посредственностью». Что, как мы понимаем, также далеко от реальности. Тем не менее, несмотря на все вышеперечисленные «исторические аберрации», имеется и адекватный подход для изучения темы.

В рамках этого подхода в дальнейшем мы и будем работать по теме. Этот подход рассматривает приход мира к мировой войне как целый комплекс политических, экономических и культурных факторов и внутри Германии, и на международной арене того времени в целом. Одной из ключевых тем в рамках данного подхода является и комплексное рассмотрение участников тогдашней глобальной политики в рамках логики Версальского мира. Во многом именно их алчность и гордыня, возведенные в ранг внешнеполитического курса по отношению к Веймарской республике, и спровоцировали реваншизм, а за ним – и становление Третьего Рейха.

Что удивительно, данные предпосылки весьма точно описал В. И. Ленин: «Это неслыханный, грабительский мир, который десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, ставит в положение рабов. Это не мир, а условия, продиктованные разбойниками с ножом в руках беззащитной жертве»[14].

Причем и европейские политики, как показывает изучение соответствующих источников, прекрасно понимали, что в рамках Версальского мира ни о каком равноправии и, собственно, мире речи не идет. Так, в своей монографии «Вторая мировая война» британский премьер Уинстон Черчилль приводит цитату на тот момент маршала, командующего союзными силами в Первой мировой Фоша, который дословно произнес, узнав о Версале: «Это не мир. Это перемирие на двадцать лет»[15].

При этом побежденная Германия стала своего рода «полем экономических экспериментов» и неприкрытой экономической экспансии для США и Европы. И такое положение «союзникам» выгодно было поддерживать максимально продолжительное время и всеми доступными средствами. Все эти и многие другие факторы в итоге и привели к началу Второй мировой.

Именно об этих факторах, событиях и персоналиях и пойдет речь в данном издании. Цель в данном случае одна – внести ясность и представить историю тех событий, в качестве комплексной детерминированной последовательности внутри— и внешнеполитических событий, альянсов и конфронтации, идеологической полемики и экспансии, которые и привели в итоге к самой страшной катастрофе прошлого века – Второй мировой войне. Во избежание ошибок прошлого это прошлое необходимо всесторонне изучать и анализировать, что и предлагается в данном случае самой широкой аудитории.

Глава 2 Версальский мир. Победители и побежденные. Лига наций

1. Первая мировая война: причины, особенности, последствия

Разговор о начале межвоенного периода нужно начинать даже не с Версальского мира, не с окончания Первой мировой войны, а с краткой характеристики того, чем эта война была для Европы, России и США.

Первая мировая война характеризуется, как один из самых масштабных конфликтов в истории человечества. Она длилась четыре года, с 28 июля 1914-го по 11 ноября 1918-го. Формальным поводом к войне стало «сараевское убийство», когда 28 июня 1914 года в Австро-Венгерском Сараево был убит эрцгерцог Франц Фердинанд Карл Людвиг Йозеф фон Габсбург. Он выступал за создание на территории Австро-Венгрии национальных автономий, в том числе для славянского населения. Эрцгерцог был убит девятнадцатилетним сербским студентом Гаврилой Принципом, членом радикальной организации «Млада Босна», выступавшей за создание единого государства для всех южнославянских народностей.

«Млада Босна» при этом являлась организацией с весьма любопытной доктриной. Они выступали, как уже было сказано, за создание некоего панславянского государства на территории Европы. А точнее – за то, чтобы Босния и Герцеговина стали частью «Великой Сербии». Сама по себе «Великая Сербия» – это не реальное государство, а некий геополитический концепт, который был популярен в сербском политическом классе в начале XX века. При этом Великая Сербия с Боснией и Герцеговиной должна была быть создана с помощью России, путем освобождения Сербии от контроля со стороны Османской империи. По этой причине в убийстве Франца Фердинанда очень быстро нашли «российский след». Хотя, скорее всего, в реальности никакого «российского следа» в той трагедии не было. Что любопытно, «Млада Босна» фактически прекратила свое существование в 1914 году, с началом военных событий.

Впрочем, на тот момент геополитическое противостояние в Европе уже вполне оформилось. С одной стороны были Россия, Франция и Британия, которые уже в 1907 году оформили Антанту, или «Сердечное согласие». С другой – Германия и Австро-Венгрия, к которым впоследствии, в 1915 году, присоединились Османская империя и Болгария, образовав, таким образом, Четверной союз. В довоенные годы Германию и Австро-Венгрию поддерживала Италия, однако с началом военных действий это государство выступило на стороне Антанты.

Истинной причиной глобального столкновения историки называют растущие амбиции Германии и Австро-Венгрии, а также сугубо экономические интересы. Поскольку Германия в конце XIX и начале XX века вступила в фазу всестороннего промышленного и экономического роста, однако очень быстро столкнулась с «дефицитом рынков». Иные государства – такие, например, как Британия – имели выходы на мировые рынки посредством многочисленных колоний. У Германии такого ресурса для реализации своего капитала не было.

Немаловажной причиной явился и вопрос контроля Балкан как одной из важнейших стратегических точек на карте Европы. Дело в том, что так называемый «дунайский бассейн»: Балканы, Константинополь (Стамбул) – открывает доступ из Черного и Мраморного морей в Средиземное море. А это – торговые пути и тот самый доступ на новые рынки. Контроль над Балканами в то время фактически означал контроль над торговлей в Восточной и Центральной Европе, контроль над кратчайшими выходами в Африку и Азию.

Все эти и многие другие факторы в итоге привели сначала к жесткому геополитическому противостоянию самых влиятельных держав на континенте, а затем и к войне. Нужно также отметить, что Первой мировой эта война стала называться уже значительно позже, в 1939 году, после начала Второй мировой. Изначально данный конфликт именовали просто «Великой» или «Большой войной». В России она также называлась «Второй Отечественной», по отношению к Первой Отечественной войне 1812 года. Неформально она называлась «германской», после падения Российской империи в СССР ее маркировали как «империалистическую войну».

В Первой мировой приняло участие 38 стран, за четыре года глобального вооруженного конфликта погибло около десяти миллионов военнослужащих и порядка пяти миллионов мирных жителей. Тотальное разрушение инфраструктуры по итогам войны привело к тому, что эпидемию испанского гриппа, которая прошла по Европе в 1918–1919 годах, было некому и нечем остановить. Эпидемия унесла жизни еще примерно шести миллионов человек.

Политическое устройство мира было кардинально изменено. Европа перестала быть центром колониального мира, стал выстраиваться новый глобальный порядок с ростом влияния США в Старом Свете, а также с появлением в качестве сверхдержавы СССР. По итогам Первой мировой исчезли с политической карты мира четыре империи: Германская, Австро-Венгерская, Российская и Османская. Появились такие новые независимые европейские государства, как Польша, Финляндия, Литва, Латвия, Эстония, Чехословакия, Венгрия, Австрия, Государство словенцев, хорватов и сербов.

Европа потеряла примерно треть своего национального богатства, только прямые военные потери всех стран – участниц войны составили 208 миллиардов долларов, или в 12 раз больше, чем тогдашний золотой запас всех европейских государств. Мир в принципе стал другим, значительно менее «европоцентричным».

Однако было два государства, которые остались в экономическом и политическом выигрыше по итогам Первой мировой войны. Одной из таких стран стала Япония, которая получила монопольный контроль над торговлей в Юго-Восточной Азии и, таким образом, увеличила свое национальное финансовое состояние. Но в наибольшем экономическом выигрыше остались Соединенные Штаты Америки. Которые в годы войны потеряли убитыми 115 000 человек, что значительно ниже, например, потерь России, которые составили 1,7 миллиона человек. При этом США окончательно отказались от политики континентальной изоляции и полноправно, на правах государства-победителя, вошли в европейскую политику.

США по итогам войны стали наиболее промышленно развитым государством в мире с ростом национального богатства на 40 %. По итогам Первой мировой половина мировых запасов золота сосредоточилась в Штатах. Стоимость всей американской промышленной продукции увеличилась с 23,9 до 62 миллиардов долларов.

Достаточно сравнить эти цифры с аналогичными показателями Великобритании: уровень национального богатства упал в два раза, промышленное производство сократилось на 20 %, Британия после войны экспортировала в два раза меньше продукции, чем в 1914 году. Только перед США долг составлял 4 миллиарда долларов (выплаты составляли до 40 % от госбюджета страны на протяжении нескольких лет).

Франция за годы Первой мировой потеряла более 130 миллиардов золотых франков, полтора миллиона человек убитыми и около миллиона покалеченными, разрушенными от военных действий Германии оказались с десяток самых развитых французских провинций, поэтому промышленное производство упало на треть, а сельскохозяйственное – на 40 %. И это мы говорим о странах-победительницах.

Во многом свою роль в обогащении и укреплении США сыграло то, что Штаты до 1917 года имели статус нейтральной державы. И поэтому торговали вооружениями с обеими сторонами конфликта. Вступив в войну на стороне Антанты, американцы воспользовались своим статусом победителей, чтобы плотно и всесторонне войти на европейский вообще и германский рынок в частности.

Разговор о межвоенном периоде в мировой истории необходимо начинать именно с политики и экономики США того времени. Поскольку именно Штаты и американский бизнес играли свою определяющую роль в Старом Свете и в ходе Первой мировой войны, и по итогам заключения Версальского мира. Нет, Штаты долгое время не вмешивались непосредственно в «Большую войну» военными методами. Но в данном случае политика и экономика стали тем «оружием», которое сделало Штаты безусловным победителем в той войне и определило облик Западного мира на многие десятилетия вперед. В том числе отголоски и основания той геополитической архитектуры с лидерством Штатов и их взглядом на остальной мир как на площадку для своих политических и финансовых операций.

Нужно понимать, что Соединенные Штаты на уровне официальной политики очень долгое время колебались, стоит ли вообще вмешиваться в дела остального мира и других континентов. Изначально «доктрина явного предначертания», сформулированная Джоном О’Салливаном в 1845 году в статье «Аннексия»[16], предполагала только тот факт, что Штаты должны занимать территорию от Атлантического до Тихого океана. Впоследствии эта доктрина, которая юридически и официально не использовалась, но фактически стала оправданием американской политики экспансии, развилась в учении о подобающем месте США на американском континенте. «Подобающем» в данном случае значит «доминирующем». Но дальше, на момент рубежа позапрошлого и прошлого веков, в среде американских экономических и политических элит возникли разногласия: стоит ли продолжать экспансию и распространять ее на Старый Свет, от которого, собственно, и уплывали отцы-основатели, гонимые религиозной и политической нетерпимостью Европы?

Ответ, как мы сейчас понимаем, был дан, и ответ этот был в пользу политического, военного и экономического экспансионизма. Как бы мы ни относились к сегодняшнему статусу США как сверхдержавы с устремлениями к мировой гегемонии, нужно отдать должное: американцы в плане выбора наиболее выгодного для себя пути угадали на многие десятилетия вперед. По данным открытых источников, по итогам Первой мировой США ликвидировали почти половину задолженности, став кредиторами многих государств на общую сумму 15 миллиардов долларов, установили экономическое господство в Латинской Америке, торговля со странами которой на протяжении 1913–1920 годов увеличилась на 40 %.

В 1920 году США производили более половины мировой промышленной продукции, 1/2 угля, 2/3 нефти, 3/5 чугуна и стали, 85 % автомобилей. Да, потом были Великая депрессия, частичный возврат к самоизоляции, который, впрочем, не был тотальным, и разочарование от во многом американской инициативы создания Лиги Наций. Но через двадцать лет началась Вторая мировая война, в которую США также вступили на последних стадиях и вышли в восемь раз богаче, чем в начале уже этой войны. С тех пор США окончательно закрепились как один из глобальных центров силы во всем мире.

И только сейчас эта политика распространения своего влияния начала давать сбои, усложнившись еще и системным экономическим кризисом, начавшимся в 2008 году. По сути, нынешняя риторика новоизбранного президента США Дональда Трампа о том, что нужно сократить участие Штатов в НАТО и прочих внешних глобальных экономических и политических альянсах, – это попытка вернуться к политике умеренной самоизоляции и тому пониманию «доктрины явного предначертания», которое и имелось в виду О’Салливаном, когда США господствуют только на «своем континенте», вмешиваясь в дела остального мира лишь по необходимости.

Здесь, однако, возникает целый ряд сугубо экономических проблем, которые берут свое начало в Первой мировой войне и межвоенном периоде. Именно тогда промышленность и экономика Америки стали базироваться на принципах систематической экспансии и бесконтрольного расширения зон влияния и рынков. Соответственно, экономика США сейчас дает продукцию, в той или иной степени, практически для всего мира. И возврат к самоизоляции может в буквальном смысле обрушить многие американские транснациональные корпорации, которые выросли из концернов и монополий межвоенного времени начала XX века.

Это еще один крайне показательный момент, который демонстрирует логическую, причинно-следственную связь между событиями первой трети прошлого века и современной глобальной политической и экономической архитектурой. И этот момент служит очередным подтверждением необходимости максимально тщательно и систематически изучить роль США в глобальной политике межвоенного периода, роль Штатов в Первой мировой войне, а также в послевоенном мироустройстве, которое по итогам «Большой войны» хоть и не сразу и с определенным «отступлением», но стало американоцентричным.

2. Особенности американского нейтралитета

Официально Штаты вступили в войну 6 апреля 1917 года, однако этому предшествовали долгие политические дебаты на уровне конгресса и тогдашнего президента США Вудро Вильсона. Ключевым событием, спровоцировавшим активное вооруженное участие Америки в Первой мировой, стало потопление лайнера «Лузитания» немецкой подводной лодкой, что привело к гибели 1200 человек, из них – 128 граждан США. Что характерно, в трюмах «Лузитании» был значительный груз оружия и боеприпасов, направлявшийся в Британию. Долгое время факт этого груза отрицали как британская, так и американская стороны.

Этот инцидент случился в рамках формирования Германией «морской войны». Когда Вудро Вильсон обратился к Германии с официальной нотой протеста, немцы ответили, что и впредь будут атаковать без предупреждения все торговые суда близ Британских островов. Что интересно, после этого ответа Вильсон обратился к американскому народу с предупреждением о том, что «недопустимо предпринимать любые действия, способные нарушить нейтралитет США»[17]. Дело здесь в том, что сам Вильсон шел на президентские выборы, как сторонник мира и пресловутого невмешательства Америки в «европейскую войну».

Однако уже 3 июня 2016 года в конгрессе был принят «Закон о национальной обороне», который одномоментно увеличивал численность регулярной армии до 175 тысяч человек, а в течение следующих пяти лет – до 223 тысяч. При этом, согласно новому закону, число солдат национальной гвардии США увеличивалось до 450 тысяч человек, а в колледжах университетах США открылся Корпус подготовки офицеров резерва.

Здесь нужно пояснить, как именно Штаты «не вмешивались» и как видели будущее Европы. Вильсон, согласно историку Роберту Римини, видел итог Первой мировой, как проигрыш всех сторон, в рамках которого США могли бы стать политическим и нравственным авторитетом, создать «некую организацию» для регулирования политических споров в Старом Свете, а то и во всем мире. Иными словами, уже тогда, в середине Первой мировой, Вильсон видел некий прообраз Лиги Наций.

Что касается «нейтралитета», то нужно понимать, что под ним в США понимались не изоляция и дистанцирование в равной мере от всех воюющих сторон. Как раз напротив, речь шла о торговле и предоставлении вооружений всем сторонам конфликта. Если обратиться к советской историографии, то в ряде исследований можно увидеть следующие умозаключения: «Достаточно сказать, что от начала существования этого государства (с первого года президентства Вашингтона) до начала войны 1914 г., т. е. за сто двадцать пять лет, в общей сложности, перевес вывоза из Соединенных Штатов над ввозом в них из других стран исчисляется в 9 с небольшим миллиардов долларов, а тот же перевес за время с августа 1914 г. до капитуляции Германии в ноябре 1918 г. равняется 10,9 миллиарда долларов. Значит, эти 4 года и 3 месяца войны были с точки зрения торгового баланса выгоднее для Соединенных Штатов, чем в общей сложности все сто двадцать пять лет (1788–1914 гг.) всей их предшествующей истории, хотя уже задолго до войны торговый баланс сводился почти всегда в пользу Соединенных Штатов. Уже в 1919 г. золотой запас Соединенных Штатов превышал 3 миллиарда долларов; но с тех пор он не переставал расти. И даже не это характерно, ибо ведь мы знаем, что еще до августа 1914 г. в распоряжении Соединенных Штатов было 1887 миллионов долларов золотом. Европа, правда, отдала (и продолжает отдавать) почти все свое золото, но у нее и до войны было его меньше, чем у Соединенных Штатов. Существеннее в данном случае то, что, кроме золота, Европа отдала Соединенным Штатам массу ценных облигаций. Одних только облигаций американских предприятий, прежде помещенных на европейских рынках, за время войны перешло в Соединенные Штаты почти на 10 миллиардов золотом»[18].

Можно, конечно, сослаться на то, что данное собрание сочинений, из которого приведена цитата, датируется 1958 годом и являет собой образец советской пропаганды периода начала холодной войны. Однако можно увидеть и куда более резкие оценки в современных американских источниках. Например, в «Нерассказанной истории США» Оливера Стоуна и Питера Кузника, изданной в США в 2012 году, есть характерная подборка цитат Вудро Вильсона, которая показывает идеологическую подоплеку политики США того периода. В 1914 году на собрании учредителей Национального совета по внешней торговле американский президент заявил: «Нет ничего, что бы интересовало меня в большей степени, чем максимально полное развитие нашей торговли и предначертанное свыше завоевание зарубежных рынков».

Изначально эта политика Вильсона коснулась Нового Света, когда к границе с Мексикой по прямому распоряжению Вильсона были отправлены десятки тысяч солдат, а к нефтепромыслам Тампико и порта Веракрус – корабли ВМС США. В итоге к августу 1914 года в Мексике установился «марионеточный режим». Скептики утверждают, что это было «самое глупое вмешательство США во внутреннюю политику другого государства». Однако по его итогам бизнесменам США удалось получить контроль более чем над 40 % мексиканской недвижимости.

Что касается финансовой стороны американского «нейтралитета», то Кузник и Стоун приводят следующие цифры: «Между 1914 годом, когда война началась, и 1917-м, когда в нее вступили США, американские банки выдали странам Антанты кредитов на общую сумму в 2,5 миллиарда долларов, Центральным державам (странам Четверного союза) – на 27 миллионов долларов. Особенно активно выдавал займы “Дом Морганов”. Через руки Моргана прошло 84 % вооружений стран Антанты, приобретенных в США в тот период». Далее в том же источнике: «к 1916 году США продали Великобритании и Франции боеприпасов и военной техники на сумму 3 миллиарда долларов».

К 1917 году немецкие подводные лодки потопили еще три американских торговых судна. Американские историки вроде Роберта Римини делают упор на «огромное количество человеческих жертв», однако тактично умалчивают о том, что́ в своих трюмах везли эти торговые суда.

Тем не менее 22 января 1917 года Вильсон еще пропагандировал идею мира во всем мире. Кстати, к этой же дате можно отнести и официальное, публичное объявление проекта создания Лиги Наций. В тот день Вильсон впервые со времен Вашингтона обратился к cенату с официальным посланием. В послании президент выделил ряд ключевых моментов своего видения будущего: «Мир, без победы, основанный на главных американских принципах: самоопределение народов (что характерно, в рамках самоопределения народов право на гражданство индейцам было предоставлено только в 1924 году. – Примеч. авт.) , свобода судоходства, неограниченное международное сотрудничество без военных союзов, которые лишают государства свободы действий. Центральным элементом нового мирового порядка должен стать всеобщий союз государств (тот самый проект Лиги Наций. – Примеч. авт.) , способный всеми средствами поддерживать мир»[19].

Уже 2 апреля примерно с теми же тезисами Вильсон призвал конгресс официально объявить войну Германии. Главной мотивировкой с его стороны была мысль о том, что «для развития демократии мир необходимо сделать безопасным». Большинством голосов в конгрессе (в нижней палате против войны проголосовало 6 человек, в палате представителей – 50) вступление в войну США было одобрено.

При этом проголосовавшие против четко увязывали вступление в войну Штатов с интересами крупного бизнеса. Сенатор от Небраски Джордж Норрис после итогов голосования объявил: «Еще немного, и мы поместим знак доллара на американский флаг!» В среде обычных граждан мнение о войне также было не в пользу Вудро Вильсона. В ответ на попытку американского правительства призвать миллион добровольцев на призывные пункты в итоге пришло лишь 73 тысячи человек. По причине чего конгресс объявил всеобщую и обязательную мобилизацию. И, с другой стороны, правительством было учрежден Комитет общественной информации. По сути, «министерство пропаганды войны». В составе комитета трудилось 75 тысяч волонтеров и агитаторов, то есть на 2 тысячи больше первой волны добровольцев на призывных пунктах.

Понятно, что американским гражданам участие США в Первой мировой объяснялось защитой идеалов демократии, борьбой с «реакционной кайзеровской Германией» и прочими идеалами мира, справедливости и права на самоопределение.

Тем не менее, исходя из цифр кредитов и объемов торговли США со странами Антанты еще в период «нейтралитета», можно полностью согласиться с Евгением Тарле, который в своем «Собрании сочинений» указывал: «Понятны жизненнейшие интересы, неразрывно связавшие американский капитализм с Антантой. Поражение Антанты грозило банкротством, от которого прежде всего пострадал бы главный ее кредитор – Америка. Затем, Америке делить мировые рынки с одной Англией выгоднее, чем делить их с Англией и Германией. А что из этих двух партнеров от одного (Англии) отделаться ни при каких условиях невозможно, от другого же (Германии) весьма возможно, если активно помочь Антанте, – это было аксиомой, не подлежащей оспариванию»[20].

3. Окончание войны, начало межвоенного передела сфер влияния

Американская военно-промышленная машина все же раскрутилась и заработала по полной программе на стороне Антанты. Вудро Вильсон прекрасно понимал, что у него есть все шансы войти в мировую историю в качестве творца и основателя «нового мирового порядка». Поэтому 8 января 1918 года он вновь обращается к конгрессу с официальной речью, где формулирует 14 пунктов нового мироустройства. Что интересно, отдельный пункт уделяется непосредственно России, в которой уже совершились и Февральская, и Октябрьская революции и уже три месяца шла Гражданская война.

Эти четырнадцать пунктов заслуживают того, чтобы быть процитированными максимально подробно. Вот как Вильсон видел послевоенный мир:

«1. Открытые мирные договоры, открыто обсужденные, после которых не будет никаких тайных международных соглашений, а дипломатия всегда будет действовать откровенно и на виду у всех.

2. Абсолютная свобода судоходства на морях вне территориальных вод как в мирное, так и военное время, кроме случаев, когда некоторые моря будут частью или полностью закрыты в международном порядке для исполнения международных договоров.

3. Устранение, насколько это возможно, всех экономических барьеров и установление равенства условий для торговли всех наций, стоящих за мир и объединяющих свои усилия к поддержанию такового.

4. Справедливые гарантии того, что национальные вооружения будут сокращены до предельного минимума, совместимого с государственной безопасностью.

5. Свободное, чистосердечное и абсолютно беспристрастное разрешение всех колониальных споров, основанное на строгом соблюдении принципа, что при разрешении всех вопросов, касающихся суверенитета, интересы населения должны иметь одинаковый вес по сравнению со справедливыми требованиями того правительства, права которого должны быть определены».

Первые пять пунктов программы, как мы видим, касаются общих принципов. Далее идут пункты, которые относятся к судьбе отдельных стран. И здесь важно понимать, что США уже на тот момент ощущали себя вправе рекомендовать, а то и определять политику мировых держав, которые попали в сферу их внимания и экономического влияния. Кстати, во многом такое высокомерное отношение к другим суверенным государствам и подчеркнутое «политическое мессианство» Вильсона и заложили под Лигу Наций те основания, которые привели к стагнации, а потом – и краху этой структуры.

Тем не менее стоит процитировать и рекомендации Вильсона по конкретным государствам:

«6. Освобождение всех русских территорий и такое разрешение всех затрагивающих Россию вопросов, которое гарантирует ей самое полное и свободное содействие со стороны других наций в деле получения полной и беспрепятственной возможности принять независимое решение относительно ее собственного политического развития и ее национальной политики и обеспечение ей радушного приема в сообществе свободных наций при том образе правления, который она сама для себя изберет. И более, чем прием, также и всяческую поддержку во всем, в чем она нуждается и чего она сама себе желает. Отношение к России со стороны наций, ее сестер, в грядущие месяцы будет пробным камнем их добрых чувств, понимания ими ее нужд и умения отделить их от своих собственных интересов, а также показателем их мудрости и бескорыстия их симпатий.

7. Бельгия, – весь мир согласится, – должна быть эвакуирована и восстановлена, без попытки ограничить суверенитет, которым она пользуется наравне со всеми другими свободными нациями. Никакое другое действие не может более, чем это, послужить к восстановлению между народами доверия к тем законам, которые они сами установили и определяли в качестве руководства для своих взаимных сношений. Без этого целительного акта все построение и все действие международного права будет навсегда поражено.

8. Вся французская территория должна быть освобождена и оккупированные части возвращены, а зло, нанесенное Франции Пруссией в 1871 году в отношении Эльзас-Лотарингии, которое нарушало всеобщий мир почти что 50 лет, должно быть исправлено, чтобы мирные отношения могли снова быть установлены в интересах всех.

9. Исправление границ Италии должно быть произведено на основе ясно различимых национальных границ.

10. Народы Австро-Венгрии, место которых в Лиге Наций мы хотим видеть огражденным и обеспеченным, должны получить широчайшую возможность автономного развития.

11. Румыния, Сербия и Черногория должны быть эвакуированы. Занятые территории должны быть возвращены. Сербии должен быть предоставлен свободный и надежный доступ к морю.

Взаимоотношения различных балканских государств должны быть определены дружественным путем в соответствии с исторически установленными принципами принадлежности и национальности. Должны быть установлены международные гарантии политической и экономической независимости и территориальной целости различных балканских государств.

12. Турецкие части Оттоманской империи, в современном ее составе, должны получить обеспеченный и прочный суверенитет, но другие национальности, ныне находящиеся под властью турок, должны получить недвусмысленную гарантию существования и абсолютно нерушимые условия автономного развития. Дарданеллы должны быть постоянно открыты для свободного прохода судов и торговли всех наций под международными гарантиями.

13. Должно быть создано независимое Польское государство, которое должно включать в себя все территории с неоспоримо польским населением, которому должен быть обеспечен свободный и надежный доступ к морю, а политическая и экономическая независимость которого, равно как и территориальная целостность, должны быть гарантированы международным договором.

14. Должно быть образовано общее объединение наций на основе особых статутов в целях создания взаимной гарантии политической независимости и территориальной целости как больших, так и малых государств»[21].

Что касается России, то здесь, забегая вперед, стоит отдельно сказать о «двойных стандартах» США, которые проявились уже тогда. В речи Вильсона говорится о праве на самоопределение русского народа и страны в целом. Однако уже с 15 сентября 1918 года в США посредством Комитета общественной информации через сеть крупнейших СМИ начинает выходить серия публикаций о том, что «Ленин, Троцкий и их союзники – платные немецкие агенты, предавшие русский народ в пользу правительства Германской империи». Публикации эти были основаны на неких «документах», которые были куплены руководством Комитета общественной информации у британцев, но уже в то время считавшихся в Европе подделкой.

Тем не менее эта серия статей как породила острую полемику в самих США, так и подтвердила напряженность в отношениях с уже Советской Россией. А также стала своеобразным оправданием того, что США ввели свои военные части на нашу территорию в Архангельске и Владивостоке в 1917 году.

Понимание того, что США уже заняли лидирующие позиции среди государств-победителей, оперативно пришло и к германскому руководству. Поэтому вполне объяснима секретная телеграмма, отправленная германским канцлером Вудро Вильсону в ночь с 4 на 5 октября 1918 года, за месяц до окончания войны: «Германское правительство просит президента Соединенных Штатов предпринять шаги к восстановлению мира, уведомить все воюющие державы об этой просьбе и пригласить их делегировать уполномоченных для начала переговоров. Германское правительство принимает в качестве базиса мирных переговоров программу, изложенную президентом Соединенных Штатов в его послании к конгрессу 8 января 1918 г. и в его последующих заявлениях, особенно в его речи 27 сентября 1918 г. Чтобы избежать дальнейшего кровопролития, германское правительство просит о немедленном заключении перемирия на суше, на воде и в воздухе. Макс, принц Баденский, канцлер империи»[22].

Помимо того что именно США к исходу войны стали восприниматься главным государством, которое может диктовать свои условия в Старом Свете, это был еще и акт той самой «тайной дипломатии» против которой так горячо публично выступал Вильсон. Однако на данную телеграмму американский президент ответил незамедлительно. Уже 8 ноября Вильсон отправил первую из трех официальных нот Кайзеру Вильгельму. Все эти письма сводились к ультимативным требованиям: лишить германскую армию значительной части вооружения и техники, освободить занятые территории, сменить форму правления на демократическую, безо всякого императора[23].

Важно при этом понимать, что по итогам Первой мировой рядовое немецкое население не чувствовало каких-то особых «тягот войны». Более того, на момент подписания Версальского договора на территории Германии иностранные военные присутствовали только в качестве пленных, а большинство немецких войск как раз находилось на фронтах других европейских государств[24].

И даже несмотря на череду поражений на фронтах, в самой Германии никто не ожидал вестей о капитуляции. Поэтому, когда в немецкое общество просочились слухи о тайной переписке канцлера с американским президентом, это окончательно подорвало доверие населения к правящему режиму. В ноябре 1918 года в Германии вспыхнула революция, которая свергла режим кайзера. Восстали граждане, армия и флот. В итоге 10 ноября в 8 утра автомобиль с императором Германии пересек границу нейтральной Голландии. Туда же сбежал и кронпринц. На следующий день уполномоченные Германии в Компьенском лесу близ Ретонд подписали перемирие с уполномоченными военного командования. На развалинах Германской империи возникла Веймарская парламентская республика.

Параллельно процессу падения Германской империи государства Антанты вели активную дипломатическую работу с союзниками Германии. В Салониках 29 сентября 1918 года был заключен договор о перемирии союзников с Болгарией. В порту Мудрос острова Лемнос 30 октября 1918 года на борту корабля «Агамемнон» союзники подписывают аналогичное соглашение с Османской империей, которое фактически расчленило ее территорию между странами Антанты. Что в итоге вылилось в национальное восстание Кемаля Ататюрка 1919–1922 годов и появление Турецкой Республики.

Через четыре дня после Мудросского перемирия, 3 ноября 1918 года, был подписан договор между Антантой и Австро-Венгрией. Что касается последней, то на момент подписания этого соглашения фактически никакой Австро-Венгрии уже не существовало, поскольку 17 ноября 1917 вышел манифест о превращении Австрии в федерацию самостоятельных держав. Новое правительство, во главе которого стоял граф Карольи, провозгласило полное отделение Венгрии и самостоятельную Венгерскую республику.

И тем не менее отречение австрийского императора было подписано только после перемирия: 14 ноября 1918 года император Карл отрекся от австрийской, а 16 ноября – от венгерской короны.

Несмотря на окончание Первой мировой войны, а то и благодаря ему, мир вступил в период стихийных, резких и кровопролитных геополитических изменений. Эти изменения касались не только отдельных государств, но и целых альянсов, а также континентов. Менялась сама ментальность огромных народных масс. Сменялись лидеры глобальных геополитических процессов. Наступала эра интербеллума, или межвоенного периода в мировой истории.

4. За год до Версальской конференции

Парижская мирная конференция, итогом работы которой стал Версальский мир, началась только в середине января 1919 года и продолжалась год, до января 1920-го. Однако предшествующий конференции период не был временем затишья. Это было время, когда страны-победительницы пытались договориться о том, какие территории и контрибуции они хотят получить с побежденных.

Вот как описывается это время в монографии «История дипломатии. Дипломатия на первом этапе общего кризиса капиталистической системы»: «Румыния пыталась установить единую линию поведения с Чехословакией, Югославией и Грецией. Париж и Лондон непрерывно совещались. Между обеими столицами сновали дипломатические курьеры. В Лондон съехались премьеры и министры иностранных дел Франции и Италии. Многие пункты предстоящего мирного договора вызывали серьезные разногласия. Всплывали наружу секретные соглашения, изменявшие сложившуюся обстановку, а это в свою очередь требовало внесения поправок в предполагаемый договор.

Больше других волновал Англию и Францию вопрос о наследстве Турции, поделенном соглашением Сайке – Пико в мае 1916 г. Как известно, Италия, узнав о секретном соглашении, всполошилась и в течение года настойчиво требовала допустить ее к этому дележу. В апреле 1917 г. Ллойд Джордж, нуждаясь в помощи итальянцев на Ближнем Востоке, предложил уступить им Смирну и часть других турецких территорий. В Сен-Жан-де-Мориенн англичане и французы согласились на передачу Смирны итальянцам. Тем, однако, это показалось недостаточным. Они претендовали на дополнительные территории, населенные греками и турками. Переговоры снова затянулись до августа 1917 г. Наконец, условились, что договор получит силу только с согласия России. Но Временное правительство было свергнуто в октябре 1917 г. Возник вопрос о том, обязательно ли обещание, данное итальянцам. Переговоры затянулись еще на год и возобновились после поражения Германии. В декабре 1918 г. Клемансо приехал в Лондон, чтобы добиться отмены соглашения, заключенного в Сен-Жан-де-Мориенн, и настоять на предоставлении Франции Киликии и Сирии, занятой войсками Англии. Ллойд Джордж пошел навстречу Клемансо, но в свою очередь потребовал для Англии в качестве компенсации Мосул, а также Палестину. Секретные переговоры шли 2 и 3 декабря. Франция колебалась. Италия требовала обещанную Смирну. Положение все осложнялось»[25].

Если же говорить более подробно о притязаниях основных «игроков» тех политических процессов, то они выглядели следующим образом. Франция на уровне премьер-министра Франции Жоржа Клемансо хотела устроить в Германии нечто очень похожее не геноцид. По мнению этого государственного деятеля, «в Германии живет двадцать лишних миллионов человек. Одержанная победа должна была тем или иным способом покончить с этими “лишними” немцами». Такие воззрения носили сугубо «практический» характер. Как политик Клемансо, прозванный Тигром, видел в соседстве с Германией постоянную угрозу для Франции. Следовательно, Германия должна была быть максимально ослаблена всеми возможными средствами и по всем возможным показателям, чтобы не представлять для Франции сколь-нибудь значимой угрозы.

Однако позицию Клемансо разделяли далеко не все. Во-первых, промышленники десяти разоренных французских провинций требовали полного покрытия убытков и разрушений, нанесенных им германскими войсками. Представители финансового капитала, банков, биржи стремились к освоению новых рынков, в первую очередь в «колониальном секторе». Но и им также нужна была жизнеспособная Германия, которая как минимум могла бы расплатиться по всем долгам с процентами.

Что касается Британии, она уже получила в ходе войны все, на что претендовала изначально: германский военный флот кончил свое существование, германский торговый флот был в полной власти англичан, и было ясно, что они из этого флота возьмут себе все, что захотят взять. Все африканские колонии Германии, все австралийские островные ее владения были в руках англичан, и тоже было ясно, что за вычетом, может быть, Камеруна и Того, которые придется отдать французам, все остальное останется за Англией. Багдадская железная дорога или значительная ее часть тоже, несомненно, должна была достаться Англии.

Проигранная война вычеркивала Германию как возможного конкурента в деле захвата рынков сырья и сильно сокращала все германские шансы в соперничестве с Англией на внеевропейских рынках сбыта[26]. Однако именно поэтому тогдашний британский премьер Дэвид Ллойд Джордж постепенно склонялся к точке зрения Клемансо о всестороннем и максимально жестком ослаблении Германии.

Что касается США, то их интересы также были более чем полностью соблюдены: «Антанта победила, значит, не обанкротилась и будет платить Соединенным Штатам долги и проценты.

Германия повержена, и отныне ни в Южной Америке, ни в Китае нечего ее опасаться (ни ее экономической силы, ни политических претензий, ни интриг в Японии и Мексике).

Освобожденная от всех европейских забот и опасений Великобритания, связанная с Соединенными Штатами теснейшими экономическими узами, получила отныне возможность порвать свой союз с Японией, перенести свою морскую силу на Тихий океан и здесь со временем помочь Соединенным Штатам против Японии»[27].

При этом за год подготовительных переговоров союзников требования к Германии менялись трижды в сторону ужесточения, и к моменту начала Парижской конференции был принят наиболее жесткий и бескомпромиссный вариант по суммам и порядку выплат репараций. Фактически союзники планировали отправить Веймарскую республику в политическое и экономическое небытие.

К слову сказать, у Германии все же были определенные «рычаги противодействия». Во-первых, в декабре 1918 года Германии удалось отвести свои войска за Рейн. Ни одна часть не попала в плен, а это значило, что Веймарская республика унаследовала армию Германской империи. Во-вторых, вся Германия покрылась сетью политизированных добровольных формирований, созданных из солдат и офицеров вернувшейся армии. Забегая вперед, стоит сказать, что этот контингент впоследствии составил основу для формирования ячеек национал-социалистической партии Германии.

Но даже на текущем этапе эту политическую активность немцы использовали как «фактор шантажа», говоря, что революционное движение может из Веймарской республики перекинуться на всю Европу, если Германия будет окончательно разорена. Более того, «немецкое правительство начало саботировать выполнение условий Компьенского перемирия. Они задерживали отправку французских пленных, не возвращали награбленных ценностей, всячески тормозили сдачу подводных лодок и бронированных крейсеров. Мало того, Германия продолжала закладывать новые подводные лодки, хотя по условиям перемирия должна была сдать весь свой подводный флот. Всего на немецких верфях строилось 64 лодки. Германия срывала план поставки локомотивов и вагонов, а в числе сданных ею паровозов было много неисправных»[28].

Все эти процессы предшествовали началу Парижской конференции, которая закончилась Версальским миром. Тем миром, который, как покажет дальнейшее повествование, каждое из государств трактовало по-своему и полностью не соблюдал никто.

5. Парижская конференция и Вильсон-лоббист

Сам по себе порядок формирования делегаций на конференции, начавшейся 18 января 1919 года, уже во многом предопределил весь последующий характер работы. Парижская конференция не была «собранием равных» даже в части государств-победителей.

Первоначально был организован Совет десяти, состоявший из премьер-министров и министров иностранных дел пяти великих держав. Это были: от США – президент Вильсон и статс-секретарь Лансинг, от Франции – премьер-министр Клемансо и министр иностранных дел Пишон, от Англии – премьер-министр Ллойд Джордж и министр иностранных дел Бальфур, от Италии – премьер-министр Орландо и министр иностранных дел барон Соннино, от Японии – барон Макино и виконт Шинда. Остальные полномочные делегаты конференции от 27 наций присутствовали лишь на пленарных заседаниях конференции, которых почти за полгода ее работы было всего семь.

Стоит подчеркнуть, что делегации от Веймарской республики на конференции не присутствовало. Немцев пригласили уже по факту всех внутренних согласований в мае 1919 и поставили перед фактом подписания Версальского мира. О том, как отреагировала немецкая сторона, разговор пойдет ниже. Отдельно стоит выделить роль США, которые, как было сказано выше, получили по итогам Первой мировой войны в экономическом и актуально-политическом смысле все, чего хотели, и даже с процентами. Поэтому американская сторона всецело сосредоточилась на создании Лиги Наций.

Эта инициатива, к слову сказать, была поддержана далеко не всеми союзниками. Нужно понимать, что европейские государства-победители видели в создании такой структуры весьма неприятные для себя моменты по изменению колониальной системы мира. Вильсон настаивал на праве «самоопределения наций», которое предполагало тотальный отказ от колониальной политики. Для США новый мировой порядок был выгоден, поскольку открывал бы в освободившихся колониях новые рынки и дополнительно усиливал финансовую и кредитную зависимость европейских стран от США.

В советской историографии обсуждение и конфликты по вопросу создания Лиги описываются следующим образом: «Четыре дня после пленума шли длительные дискуссии в Совете десяти. Вильсон настаивал на том, что устав Лиги Наций и мирный договор должны составлять единое и неразрывное целое, обязательное для всех. Ллойд Джордж соглашался лишь на включение устава Лиги Наций в мирный договор. Французы предлагали не связывать Лигу Наций с мирным договором. В английском предложении в замаскированной форме, а во французском более явно Лига Наций так или иначе отделялась от мирного договора. Наконец, решили передать вопрос о Лиге Наций особой комиссии. Передачей вопроса о Лиге Наций в комиссию дипломаты Франции и Англии надеялись надолго снять его с повестки дня. Мало того, комиссию постарались сделать как можно более громоздкой, чтобы затянуть ее работу. Французы и англичане предложили включить в состав комиссии представителей малых наций. Напрасно Вильсон настаивал на создании небольшой комиссии. В ответ Ллойд Джордж твердил: раз Лига Наций должна стать щитом малых народов, надо допустить их в комиссию. Клемансо уверял, что великие державы докажут свою готовность сотрудничать с малыми нациями, если откроют им двери комиссии. Так настойчиво включали в комиссию представителей малых народов, которых столь пренебрежительно не допускали к действительной работе мирной конференции.

Вильсон понимал, что работу комиссии хотят всячески затруднить, и со своей стороны сделал дипломатический ход. Президент заявил, что берет на себя председательствование в комиссии. Она была названа “Комиссией отеля Крийон”»[29].

Таким образом, на Парижской конференции были сформированы две конкурирующие повестки. Одна – американская по созданию Лиги Наций. Вторая – по вопросу Германии, ее колоний и того, как Веймарская республика будет рассчитываться с победителями. Однако Вильсон продолжал давить на союзников, доказывая, что все вопросы мира необходимо решать через организацию единой глобальной структуры, Лиги Наций, и «принципа мандатов» членов Лиги.

Полемика по поводу порядка дальнейших действий в 1919 году привела к тому, что Вильсон уже собрался покидать Парижскую конференцию. И только под политическим давлением европейцы согласились на вступление в эту организацию. Определенную роль в этом снова сыграла экономика. Если бы германские колонии были просто аннексированы, то немцы потребовали бы включения их стоимости в счет погашения контрибуции; мандатный же принцип новоорганизованной Лиги, куда включили и Германию, позволял отобрать у нее колонии безо всякой компенсации. Хотя изначально все страны-победители отвергли «принцип мандатов», а Франция была против включения в структуру Германии.

Мандаты или мандатные территории – так стали называться «прежние колонии Германской и Османской империй, которые были взяты под наблюдение Лигой после Первой мировой войны. Постоянная Комиссия мандатов контролировала Мандаты Лиги Наций, а также организовывала плебисциты на спорных территориях так, чтобы жители могли решить, к какой стране они желают присоединиться»[30].

В итоге Устав Лиги Наций все же был принят, в нее первоначально вошли 44 государства, но самое курьезное, что в Лигу Наций так никогда и не вошли США. Случилось это по причине внутриполитических разногласий Вудро Вильсона с конгрессом, который и должен был на законодательном уровне ратифицировать принятие Устава и вступление страны в данную глобальную структуру.

Дело в том, что на тот момент в сенате, и без того ранее полемизировавшем по поводу вступления США в войну в Старом Свете, стало побеждать «изоляционистское большинство», которое считало, что после окончания войны Штатам совершенно ни к чему вмешиваться и далее в европейские дела.

Более того, американский сенат потребовал в качестве обязательного условия для вступления в Лигу включение в ее Устав доктрины Монро. Но эта доктрина предполагала тотальное невмешательство вооруженных сил США за пределами Америки. Что, в свою очередь, делало любые миротворческие гарантии США странам, состоящим в Лиге, равными нулю. По большому счету, однако, Вильсон создал некую структуру на европейском континенте, через которую можно было легче контролировать Европу и колонии. Сами США при этом встали как бы вне и над Лигой Наций, как главные авторы и лоббисты данного проекта. Впрочем, как было сказано выше, Лига Наций так и не стала той миротворческой и регулирующей структурой, которая рисовалась Вильсону в его планах.

6. Реакция германии на Версальский договор

В 1919 году участники Парижской конференции все же составили единый Версальский договор, и уже после этого предъявили его приглашенной только в этот момент делегации Веймарской республики. Реакцию немцев коротко можно охарактеризовать как шоковую.

После двухдневного изучения пунктов договора один из делегатов предложил немедленно покинуть Париж. В Берлине была организована демонстрация протеста. Параллельно 12 мая 1919 года президент Эберт и министр Шейдеман произнесли речи с балкона перед толпой, собравшейся на улице. Шейдеман кричал: «Пусть отсохнут руки прежде, чем они подпишут такой мирный договор».

При этом важно подчеркнуть, что возглавлял делегацию министр иностранных дел Вальтер Ратенау, член социал-демократической партии, которая еще в 1917 году требовала от кайзера прекратить войну и агитировала за мир для Германии и всей Европы. То есть, по сути, в Париж приехали политики максимально дружественно настроенные к странам-победительницам и готовые к самому широкому спектру уступок.

Но договор был составлен так, что германская сторона предложила свои поправки, тем не менее согласившись с рядом ключевых пунктов. Так, Веймарская республика соглашались на 100-тысячную армию, но настаивала на принятии государства в Лигу Наций. Немцы отказывались в пользу Франции от Эльзас-Лотарингии, требуя, однако, провести там голосование о самоопределении. Они выражали готовность уступить полякам значительную часть Познанской провинции и предоставить Польше доступ к открытому морю. Они принимали передачу своих колоний Лиге Наций при условии признания также и за Германией права на получение мандата. В качестве репараций Германия соглашалась уплатить 100 миллиардов золотых марок, из них 20 миллиардов до 1 мая 1926 года. Она уступала часть своего флота. Что касается виновности в войне, то Германия настаивала на создании беспристрастной комиссии, которая расследовала бы этот вопрос.

Тем не менее Германия подписала Версальский мирный договор с незначительными поправками, лишившись колоний, огромной части своих территорий, ограничив свои вооруженные силы, обязавшись выплачивать многомиллиардную компенсацию. Германия в полной мере признала поражение и стала «парией Европы». Можно сказать, что мечта Жоржа Клемансо о том, чтобы сделать Германию «вечно ослабленной», практически исполнилась.

При этом ряд пунктов Версальского договора касался и России. Так, предполагалось, что Веймарская республика откажется от всех ранее заключенных договоренностей с Советской Россией, в одном из пунктов договора ставилась под сомнение легитимность нового российского политического режима. Германию принудили отменить Брестский договор от 1918 года, признать все бывшие территории Российской империи независимыми государствами, имеющими право на самоопределение. Более того, Веймарскую республику обязали признать все договоры и соглашения союзных и объединившихся держав с государствами, которые «образовались или образуются на всей или на части территорий бывшей Российской империи».

Таким образом, уже тогда Европа начала вбивать клин между Германией и молодой Советской Республикой. При этом унизительные условия Версальского договора стимулировали волну реваншистских настроений в самой Веймарской республике. Немцы поняли, что равноправные договоренности с другими европейскими государствами попросту невозможны. Даже если их интересы представляют максимально дружественно настроенные к Европе политики.

В итоге 28 июня 1919 года новый министр иностранных дел Германии Герман Мюллер и министр юстиции Белл подписали Версальский мир. Министр иностранных дел Вальтер Ратенау был убит 24 июня 1922 года представителями немецкой ультраправой группировки «Консул». В том числе и за согласие на подписание Версальского мирного договора.

Параллельно в германскую экономику активно входили США, которые уже почувствовали вкус европейских денег и рынков, а в самой Веймарской республике массовые настроения радикализировались. В январе 1919 года простой немецкий слесарь Антон Дрекслер основал «Немецкую рабочую партию», куда в 1919 году вступил Адольф Гитлер. Уже к 1920 году он занял руководящий пост в этой партии, 24 февраля 1920 года на собрании в пивной «Хофбройхаус» Гитлер огласил программу «25 пунктов» и тогда же было принято решение о смене названия партии – к нему было добавлено: «Национал-социалистическая».

Глава 3 Фактор революции в России

1. Российская империя в Антанте

Чтобы понимать причины вступления России в Первую мировую войну и ее роль в последующих геополитических процессах, необходимо начать с конца XIX века, с периода тесного сотрудничества Российской империи и Германии, когда основным действующим лицом по укреплению этих связей был канцлер Германской империи, Отто фон Бисмарк.

Сам «железный канцлер» многому научился в России, будучи дипломатом и учеником князя Горчакова. При этом в качестве канцлера Бисмарк избрал политику «лавирования». Создания такой геополитической картины, чтобы «великие державы» были заняты иными проблемами, нежели растущей и развивающейся Германией. И поначалу такая политика приносила свои плоды.

В мае 1871 года на Лондонской конференции во многом благодаря Бисмарку была принята Лондонская конвенция, которая отменяла запрет для Российской империи иметь военный флот на Черном море. В 1872 совместно с Горчаковым Бисмарк организовал встречу трех императоров: русского, австрийского и германского, – с заключением соглашения о «противостоянии революционной опасности».

Все это делалось не из соображений гуманизма и любви к России, а для того, чтобы политическими методами максимально сковать Францию, которая уже на тот момент не испытывала к Германии теплых чувств. Однако поддержанная союзными договорами и получившая «зеленый коридор» на Черноморский флот Россия ждала только повода, чтобы закрепиться на территории Балкан, Черного моря и, как следствие, Средиземного.

Такой повод Российская империя получила в 1875 году, когда Босния и Герцеговина, поддержанные Сербией и Черногорией, восстали против Османской империи. Восстание было подавлено с особой жестокостью, что дало моральное право России в 1877 году объявить Турции войну. В марте 1878 года война было окончена победой Российской империи и заключением мирного договора в Сан-Стефано.

В результате Россия получила в сферу своего влияния желаемый евроазиатский регион, а параллельно, по итогам отторжения южноевропейских территорий от Турции, на карте появилось государство Болгария, которое, впрочем, уже через несколько лет присоединится к противникам России в Первой мировой войне. Впрочем, если анализировать современную политику Болгарии, может показаться, что это просто такая давняя болгарская традиция – вступать в альянсы «не с теми» партнерами, желательно против России, после чего несколько лет разбираться с тяжелыми последствиями очередного «мудрого решения» болгарского руководства.

Россия, таким образом, уверенно пришла на Балканы, но это, в свою очередь, породило жесткую конкуренцию за регион с Австро-Венгрией, Франция скупила акции Суэцкого канала и представляла теперь угрозу для Англии за влияние в Египте, но долгожданного покоя для последующего свободного развития Германия не получила. Поскольку, с одной стороны, в ее помощи против Австро-Венгрии нуждалась Россия, с другой – в проблемах, появившихся в Египте, британцы видели «руку канцлера». А французы Германию продолжали активно «не любить» в силу исторической и политической традиции.

Именно этот период – конец 70-х и начало 80-х годов XIX века – стал первым намеком на глобальную политическую конфронтацию, которая через 30 лет выльется в глобальную же войну. Бисмарк попытался разрешить ситуацию дипломатическим путем, созвав Берлинский конгресс, который проходил с 13 июня по 13 июля 1878 года. Фактически в рамках этого мероприятия был четко определены новые границы Европы. Но проблема была в том, что Россия теряла ряд только недавно завоеванных территорий. Некоторые из них отошли назад Турции, а Босния и Герцеговина, с которых все и началось, были переданы Австро-Венгрии.

В глобальном и утилитарном смысле такие уступки снижали напряжение в Европе, но с чисто человеческой точки зрения в России они вызвали массовое возмущение. Поскольку это «снятие напряжения» в очередной раз произошло за русский счет. В российской прессе и общественно-политических кругах началась антигерманская кампания.

С этого момента вся пророссийская линия политики Германии начала медленно, но верно разрушаться. Напуганный антигерманской публичной риторикой Бисмарк 7 октября 1879 года заключил «Двойственный союз» с Австро-Венгрией. Что, в свою очередь, побудило Россию заключить соглашение с Францией, которая, как мы помним, на тот момент была самым жестким конкурентом Германии.

Эти соглашения помимо политических последствий имели еще и экономические. Олег Кропотов в своей книге «Долги России от первых Романовых до наших дней. Часть 1: Русское царство и Российская империя» описывает эти новые экономические связи так: «Бисмарк предпринял недружественные меры против российских займов. В частности, им был дан запрет на покупку германскими госучреждениями российских ценных бумаг и организована компания в прессе против размещения наших облигаций вообще. Это усугубилось войной тарифов. По основному товару, который экспортировала Россия, – зерну, а также по живому скоту и мясу Германия была конкурентом России.

Франция таковым не была. У Лондона, с которым сближался Париж, не было толковой сухопутной армии. А у России она была – и в случае атаки Франции Германией только она могла ее спасти. Словом, у России было то, что нужно Франции, а у Франции – то, что нужно России.

Облигации русских займов дробились парижскими банками так, чтобы они были доступны мелкому вкладчику. Миллионы последних даже из соображений личной выгоды вынуждены были симпатизировать России».

В Германии была при этом несколько иная экономическая модель. «В России жило и занималось бизнесом 130 тысяч подданных Германии. Они на внутреннем российском рынке конкурировали с российскими предпринимателями, от крупных до мелких. Это вызывало дополнительные антигерманские настроения в самых широких кругах населения России.

Финансовая зависимость России от Франции была. Но была и торговая зависимость России от Германии. Общество воспринимало вторую опасней, чем первую»[31].

Иными словами, интересы российского бизнеса сошлись с идеологией «панславянства» и вылились в политическое сближение Российской империи с Францией, с параллельным размежеванием и даже «экономической войной» с Германией. Попытки сгладить противоречия дипломатическим путем все же предпринимались. Так, 18 июля 1881 года между Россией, Германией и Австро-Венгрией был заключен «Союз трех императоров», который предполагал соблюдение нейтралитета, если даже один из участников союза начнет войну с любой четвертой державой.

Однако фактический нейтралитет продолжался недолго. В 1885 году между Сербией и Болгарией началась война. Болгарию поддерживала Австрия, Сербию – Россия. Поддержка выражалась в поставках оружия и прочих материальных ресурсов. Франция также вложилась в эти поставки, переправляя вооружения непосредственно в Российскую империю. Германия, соответственно, поддержала Австрию, инициировав второй виток «тарифной войны». В итоге Россия перевела свои зарубежные финансовые активы из Берлина в Париж.

В конце концов, несмотря на активную дипломатию Бисмарка, а периодически – и благодаря ей, неуклонное сближение России и Франции продолжалось. Британия же на тот момент занимала «блестящий нейтралитет». Однако у нее также были претензии к Германии, связанные с колониями и планами немцев на развитие своего национального флота. Британия на тот момент была «морским монополистом», и посягательства на эту сферу были для англичан сродни национальному оскорблению. Не говоря уже о потенциальных убытках.

Сближение Франции и России окончательно оформилось в серию дипломатических соглашений, которые и стали началом Антанты. В 1891 году был заключен Франко-русский союз, в 1892 году – подписана секретная военная конвенция между Россией и Францией, в 1893-м – оборонительный союз, и в 1907 было подписано русско-английское соглашение. Таким образом, основные геополитические альянсы на территории Европы сложились уже в первом десятилетии XX века. Мир готовился к войне, и дело оставалось только за поводом.

Этот повод, как было сказано ранее, наступил в 1914 году, 28 июня, когда член экстремистской организации «Млада Босна» убил эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево. Эрцгерцог, напомним, выступал за создание на территории Австро-Венгрии автономий для славянского населения. Члены «Млада Босны» хотели создания единого южнославянского государства.

Австро-Венгрия в ответ 23 июля 1914 года заявила, что за убийством Франца Фердинанда стоят политические круги Сербии, и направила свой ультиматум. В этом ультиматуме от Сербии требовалось произвести чистки госаппарата и армии от офицеров и чиновников, замеченных в антиавстрийской пропаганде; арестовать подозреваемых в содействии терроризму; разрешить полиции Австро-Венгрии проводить на сербской территории следствия и наказания виновных в антиавстрийских действиях. На ответ Сербии было дано 48 часов.

Нужно сказать, что сербское правительство попыталось максимально выполнить условия этого ультиматума. Сербия согласилась со всеми пунктами, кроме допуска на свою территорию полиции Австро-Венгрии. При этом, подозревая, что отказ по одному из пунктов и станет «casus belli», параллельно Сербия начала военную мобилизацию. В принципе, сербы оказались правы. Поскольку, не удовлетворившись «частичным выполнением условий ультиматума», Австро-Венгрия 26 июля 1914 года начала мобилизацию и сосредоточение войск на границе с Россией и Сербией. И уже 28 июля начала артиллерийский обстрел Белграда.

Уже 2 августа (20 июля по старому стилю) Россия фактически вступает в войну. Именно в этот день выходит манифест Николая Второго о вступлении России в войну. Поводом служат все те же «сербские события» и сохранение «славянского мира», гарантом которого позиционировала себя Российская империя.

2. Россия вступает в войну

Россия вступила в войну 2 августа (20 июля по старому стилю), после опубликования соответствующего манифеста Николая II. Говоря об участии Российской империи в этих военных действиях, следует обозначить приоритеты, которые стояли перед нашей страной, и те выгоды, которые она планировала получить от военной кампании.

Как уже было сказано выше, дипломатические отношения с Германией зашли в тупик. Более того, Германия для европейских великих держав представляла собой определенную опасность в плане нового раздела сфер влияния. К тому же за период сотрудничества с Германской Империей Россия вынуждена была поступиться рядом полезных для себя территорий, завоеванных ранее. При этом империя не оставляла надежд укрепиться в Центральной и Южной Европе, а возможно, и распространить свое влияние на Европу Западную. Тем более что плотное сотрудничество с Францией, а также позднейший союз с Британией располагали к такому развитию событий.

Что касается идеологии, то Россия назначила себя «гарантом славянского мира» и защитником интересов всех славян, помимо того, что, несмотря на синодальное устройство Русской церкви, мы уже фактически выступали как «защитники мирового православия». Соблюдение этих обязательств было продиктовано самим имперским статусом нашей страны и условной преемственностью от Византийской империи. Иными словами, в идеологическом смысле для тогдашнего населения столкновение России и Германии выглядело, как битва Второго Рейха и Третьего Рима.

Свое официальное идеологическое обоснование в России война получила сразу же. Она началась с манифеста Николая II. Текст этого документа показателен и важен настолько, что следует привести его максимально подробно:

«Божiею милостiю Мы, Николай Вторый, Императоръ и Самодержецъ Всероссiйскiй, царь Польскiй, Великiй Князь Финляндскiй и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляемъ всѣмъ вѣрнымъ Нашимъ подданнымъ:

Слѣдуя историческимъ своимъ завѣтамъ, Россiя, единая по вѣрѣ и крови съ славянскими народами, никогда не взирала на ихъ судьбу безучастно. Съ полнымъ единодушiемъ и особою силою пробудились братскiя чувства русскаго народа къ славянамъ въ послѣднiе дни, когда Австро-Венгрiя предъявила Сербiи завѣдомо непрiелемыя для Державнаго государства требованiя. Презрѣвъ уступчивый и миролюбивый отвѣтъ Сербскаго правительства, отвергнувъ доброжелательное посредничество Россiи, Австрiя поспѣшно перешла въ вооруженное нападенiе, открывъ бомбардировку беззащитнаго Бѣлграда.

Вынужденные, въ силу создавшихся условiй, принять необходимыя миры предосторожности, Мы повелѣли привести армiю и флотъ на военное положенiе, но, дорожа кровью и достоянiемъ Нашихъ подданныхъ, прилагали всѣ усилiя къ мирному исходу начавшихся переговоровъ. Среди дружественныхъ сношенiй, союзная Австрии Германiя, вопреки Нашимъ надеждамъ на вѣковое доброе сосѣдство и не внемля завѣренiю Нашему, что принятыя мѣры отнюдь не имѣютъ враждебныхъ ей цѣлей, стала домогаться немедленной ихъ отмѣны и, встрѣтивъ отказъ въ этомъ требованiи, внезапно объявила Россiи войну.

Нынѣ предстоитъ уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Намъ страну, но оградить честь, достоинство, цѣлость Россiи и положенiе ея среди Великихъ Державъ. Мы непоколебимо вѣримъ; что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанутъ всѣ вѣрные Наши подданные.

Въ грозный часъ испытанiя да будутъ забыты внутреннiя распри. Да укрѣпится еще тѣснѣе единенiе Царя съ Его народомъ, и да отразитъ Россiя, поднявшаяся какъ одинъ человѣкъ, дерзкiй натискъ врага.

Съ глубокою вѣрою въ правоту Нашего дела и смиреннымъ упованiемъ на Всемогущiй Промыселъ, Мы молитвенно призываемъ на Святую Русь и доблестныя войска Наши Божiе благословенiе»[32].

Иными словами, речь шла не только о защите сербов, но и о начале «оборонительной войны», которая к тому же стала для Российской империи «делом чести». Это как раз объясняет, почему в историографии царской России Первая мировая называлась «Второй Отечественной».

При этом, однако, у России был блок стратегических и тактических целей. В плане стратегии и формирования нового геополитического положения нашей страны эти цели выразил уже после Февральской революции Павел Николаевич Милюков, лидер партии кадетов и министр иностранных дел Временного правительства.

Цели эти, если максимально конкретизировать, сводились к следующему:

1. Объединение польских земель, входивших в состав Германии и Австро-Венгрии, в единую Польшу на правах автономии в составе Российской империи.

2. Включение в состав Российской империи входивших в состав Австро-Венгерской империи Галиции и Угорской Руси.

3. Установление контроля России над принадлежавшими Турции проливами Босфор и Дарданеллы.

4. Объединение турецкой и российской частей Армении в «Великую Армению» под протекторатом России[33].

Ну и, понятно, окончательное решение «сербского» и, шире, «панславянского» вопроса. Если переводить это на язык геополитики, то Российская империя хотела не только вернуть то, что отдала Османской империи после Берлинского конгресса 1878 года, но и получить максимальный контроль над Балканами и Средиземноморьем, стать монопольным владельцем самых выгодных и крупных торговых путей из Европы в Азию. И параллельно, в виде Великой Армении, создать союзную буферную зону между собой и Турцией.

Понятно, что данные тезисы имели место быть с самого начала Первой мировой, если не раньше, на предвоенной стадии. Однако Милюков, горячий сторонник войны, настаивавший на неукоснительном соблюдении обязательств перед Антантой, озвучил их в 1917 году. Когда Февральская революция уже случилась, а Октябрьская уже вовсю назревала. В итоге эта публичная позиция министра иностранных дел привела к прямо противоположным результатам. Как для страны, так и для самого Милюкова.

В статье «Павел Милюков» Юрия Корчагина есть емкое описание тех процессов: «Милюков проводил агрессивную политическую линию в отношении захвата Россией чужих территорий. Его преследовала навязчивая идея присоединения к России Константинополя и проливов Босфор и Дарданеллы. Решительная поддержка Милюковым необходимости продолжения войны до победы и притязаний экстремистов на захват новых земель оттолкнула от него общественное мнение. 20 апреля 1917 г. в газетах была опубликована нота Временного правительства за подписью Милюкова о верности России союзникам до конца. На улицы Петрограда вышли с протестами тысячи демонстрантов с плакатами “Долой Милюкова!”, “Долой войну!”. Их гнев был направлен непосредственно против Милюкова. Через несколько часов прошла демонстрация юнкеров, офицеров, торговцев и студентов в поддержку Милюкова. Демонстрации продолжались несколько дней. Чтобы погасить волнения, Милюкову предложили сменить портфель – стать министром народного просвещения. Милюков отказался и вынужден был 2 мая уйти в отставку»[34].

Но до 1917 года оставалось еще 3 года. На момент же 1914 года самыми актуальными задачами, стоявшими перед Российской империей в этой войне, историки называют разгром Австро-Венгрии и Османской империи. Первая мешала нашему владычеству на Балканах, вторая – в Черном море, в проливах и на Кавказе.

3. Военные действия

Не вдаваясь в подробности собственно военных действий, отметим только, что на начальном этапе войны вклад России в победу Антанты был одним из важнейших, если не решающим. Достаточно вспомнить только Галицийскую битву (5.08–12.09.1914) и героический Брусиловский прорыв. К слову сказать, изначально эта военная операция называлась Луцкий прорыв или 4-я Галицийская битва. Непосредственное наступление армии под командованием генерала Алексея Алексеевича Брусилова началось 22 мая 1916 года. Военные действия в рамках операции длились до 7 сентября 1916 года. Итогом стало опрокидывание соединенной группировки немецких и австро-венгерских войск и продвижение по территории врага на глубину 80–120 километров.

Нужно отметить два символичных момента. Во-первых, изменение названия операции. Обычно операции назывались по месту их проведения. Но прорыв был выполнен настолько четко и наступление увенчалось таким успехом, что операции было дано имя командующего российскими и союзными войсками. Второй нюанс – уже из советской эпохи. Изначально в официальной советской пропаганде Первая мировая война характеризовалась, как «империалистическая», а потому – идущая в пользу буржуазии, но не простого народа. В целом выстраивался образ бессмысленности для России данной военной кампании. Однако при общем негативном посыле Брусиловский прорыв и в Советской России официально оценивался как акт беспримерного героизма русских солдат и стратегического гения генерала Брусилова.

Эти победы вынуждали Германию постоянно перебрасывать свои войска с «французского» направления на восток, дабы Австро-Венгрия избежала тотального разгрома. На «южном направлении», или Кавказском фронте, как он тогда назывался, Россия также одержала блестящую победу над Османской империей в Сарыкамышском сражении. Начиналось оно как оборона русской армии от турок 9 (22) декабря 1914 года, закончилось – как российское контрнаступление с разгромом армии Османской империи 4 (17) января 1915 года. Итогом контрнаступления стало открытие дороги вглубь Анатолийского плоскогорья. То есть задачи по возвращению Константинополя в лоно православия и установлению контроля над проливами на тот момент казались более чем осуществимыми.

Однако этот прорыв в итоге замедлился, поскольку в Британии всерьез обеспокоились тем, что Россия окончательно подчинит себе регион и пошатнет английскую морскую монополию, как до того планировали это сделать немцы. Вообще интересы стратегического и экономического доминирования часто вставали на пути оперативной победы Антанты. Англия же несколько раз практически открыто саботировала российские военные инициативы. Об этом, например, свидетельствуют воспоминания лорда Френсиса Левенсона Берти, посла Британии в Париже, который занимал свою должность с 1905 по 1918 год. В своем дневнике, изданном впоследствии под названием «За кулисами Антанты. Дневник британского посла в Париже (1914–1919)», он пишет:

«17 декабря. Я указал на русские претензии относительно Константинополя и проливов. Грей сказал, что мы должны выполнить обещания, данные нами в 1908 г., а именно: Россия должна получить право свободного прохода своих военных судов из Черного моря в Средиземное и обратно в мирное время, в военное же время участники войны будут пользоваться равными правами. Я заметил, что в случае ухода турок из Константинополя создается положение, совершенно отличное от того, при котором давались все эти обещания. Правильное решение заключалось бы в следующем: Константинополь превращается в вольный город, все форты на Дарданеллах и Босфоре разрушаются, к Дарданеллам и Босфору применяется под европейской гарантией режим Суэцкого канала. Грей сомневается в согласии России на такие условия. Вообще вопрос о распоряжении Константинополем и проливами явится камнем преткновения, когда настанет время для обсуждения подобных предметов.

22 февраля… Я надеюсь, что общественное мнение в Англии и за границей заставит державы отвергнуть в принципе русскую точку зрения о правах москвичей в отношении Константинополя и проливов между Черным и Средиземным морями. Наше новейшее и крупнейшее судно “Королева Елизавета” в Дарданеллах; у нас там очень крупные силы.

26 февраля… Все больше возрастает подозрительность касательно намерений России в отношении Константинополя. Считаю целесообразным, чтобы Англия и Франция (в этом вопросе Англия ставится вне Франции) заняли Константинополь раньше России, дабы московит не имел возможности совершенно самостоятельно решить вопрос о будущем этого города и проливов – Дарданелл и Босфора»[35].

Россия для союзников, главным образом для Британии, стала представлять все большую опасность их геополитическим интересам. Тем более что совместно с Францией Англия вела интенсивные переговоры с Италией, которая ранее входила в Тройственный союз, а потом заняла позицию нейтралитета. Британия и Франция склоняли Италию к вступлению в войну со сменой альянса, при этом постепенно дистанцируясь от России. К слову сказать, по факту Версальского мира практически все территориальные и экономические притязания Италии были отвергнуты победителями. Что, в свою очередь, спровоцировало приступ острого недоверия граждан страны к своему правительству и одновременный рост симпатий к фашистам, которые, как и германские нацисты, говорили о возрождении и величии страны в случае, если они придут к власти.

Впоследствии, однако, Уинстон Черчилль уход России с театра военных действий описывал в героическом и даже несколько мифологизированном ключе: «Но не напрасны были ее (России) героические поступки. Гигант, сраженный насмерть, умирая, успел передать эстафету с Востока через океан новому Титану, терзаясь сомнением, кто же теперь появится и начнет мощно вооружаться. Российская империя пала 16 марта, 6 апреля в войну вступили Соединенные Штаты Америки»[36].

4. Конец Российской империи, февраль и октябрь

Россия, а точнее – политический класс Российской империи, слишком втянулась в войну, забыв о внутренней политике и, собственно, о том, как себя ощущает простой трудовой народ: рабочие, крестьяне, разночинцы и рядовые солдаты. Действительно, если рассматривать ход российской военной кампании, то складывается ощущение, что империя совершила серию героических побед, уже практически втоптала противников в землю – и только вероломство союзников не позволило нашей стране окончательно и бесповоротно выполнить все поставленные цели.

Наверное, схожие чувства испытывали и привилегированные сословия империи, забывая о том, что они, во-первых, меньшинство, а во-вторых, в самой стране, в российском обществе, назревают серьезнейшие проблемы. Неадекватной оказалась и оценка самого характера Первой мировой. Впрочем, в этих оценках ошиблись не только российские стратеги.

Изначально всем думалось, что Первая мировая будет короткой, практически молниеносной войной, поскольку военная промышленность и технологический прогресс в Европе дошли до создания поистине разрушительных средств ведения вооруженных конфликтов и создали оружие массового поражения. Например, пресловутые иприт и фосген, отравляющие газы.

Однако война оказалась затяжной. На Западном фронте она превратилась в позиционную, окопную войну, на Восточном, после первых блестящих побед и продвижения вперед со стороны Российской империи, оказалось, что к поддержанию прежних темпов не готова российская военная промышленность. Более того, неготовность промышленности вылилась в неготовность армии к затяжному масштабному конфликту, программа технического перевооружения армии в соответствии с новыми условиями запаздывала. А союзники между тем вынуждали Россию ко все новым масштабным военным действиям.

Систематический кризис в российской армии начался с 1915 года. Уже к июню 1915-го был сдан Перемышль, город-крепость, с огромными потерями захваченный в марте. В конце июня был оставлен Львов. Все военные приобретения были утрачены, начались потери собственной территории Российской империи. В июле была сдана Варшава, вся Польша и часть Литвы; противник продолжал наступать. В обществе заговорили о неспособности правительства справиться с положением.

23 августа (5 сентября) 1915 года Николай II принял на себя звание Верховного главнокомандующего, сосредоточившись именно на личном командовании войсками, не обращая внимания на рост протестных настроений внутри страны. Против такого решения царя выступали фактически все министры царского правительства. Тогдашний министр землеустройства и землеуправления Александр Кривошеин охарактеризовал данную ситуацию так: «Россия переживала и более тяжелые времена, но никогда не было времени, когда бы все возможное было бы сделано для усложнения уже невозможной ситуации… Мы сидим на бочке с порохом. Нужна единственная искра, чтобы все взлетело в воздух… Принятие императором командования армией – это не искра, а целая свеча, брошенная в пушечный арсенал»[37].

В итоге в феврале 1917 года народные массы уже были готовы к восстанию, а 27 февраля (12 марта) 1917 года петербургская массовая забастовка переросла в вооруженное восстание, после присоединения к митингующим вооруженных солдат и матросов. Непосредственным результатом Февральской революции стало отречение от престола Николая II, прекращение правления династии Романовых и формирование Временного правительства под председательством князя Георгия Львова. Временное правительство соединило в своем лице законодательную и исполнительную власть, заменив царя, Госсовет, Думу и Совет министров и подчинив себе высшие учреждения (Сенат и Синод). В своей Декларации Временное правительство объявило амнистию политическим заключенным, гражданские свободы, замену полиции «народной милицией», реформу местного самоуправления[38].

Как уже было сказано выше, Временное правительство не изменило позиции по участию России в Первой мировой войне. Однако скорректировало свой курс применительно к требованиям по итогам войны, присоединившись ко многим тезисам американского президента Вудро Вильсона. Так, министр иностранных дел Павел Милюков в официальной ноте от 18 апреля (1 мая) 1917 года «О задачах войны» к союзным державам писал: «Высказанные временным правительством общие положения вполне соответствуют тем высоким идеям, которые постоянно высказывались вплоть до самого последнего времени многими выдающимися государственными деятелями союзных стран и которые нашли себе особенно яркое выражение со стороны нашего нового союзника, великой заатлантической республики, в выступлениях ее президента. Правительство старого режима, конечно, не было в состоянии усвоить и разделить эти мысли об освободительном характере войны, о создании прочных основ для мирного сожительства народов, о самоопределении угнетенных национальностей и т. п.

Но Россия освобожденная может в настоящее время заговорить языком, понятным для передовых демократий современного человечества, и она спешит присоединить свой голос к голосам союзников.

Проникнутые этим новым духом освобожденной демократии заявления временного правительства, разумеется, не могут подать ни малейшего повода думать, что совершившийся переворот повлек за собой ослабление роли России в общей союзной борьбе. Совершенно напротив, – всенародное стремление довести мировую войну до решительной победы лишь усилилось, благодаря сознанию общей ответственности всех и каждого. Это стремление стало более действительным, будучи сосредоточено на близкой для всех и очевидной задаче – отразить врага, вторгнувшегося в самые пределы нашей родины. Само собой разумеется, как это и сказано в сообщаемом документе, временное правительство, ограждая права нашей родины, будет вполне соблюдать обязательства, принятые в отношении наших союзников. Продолжая питать полную уверенность в победоносном окончании настоящей войны, в полном согласии с союзниками, оно совершенно уверено и в том, что поднятые этой войной вопросы будут разрешены в духе создания прочной основы для длительного мира и что проникнутые одинаковыми стремлениями передовые демократии найдут способ добиться тех гарантий и санкций, которые необходимы для предупреждения новых кровавых столкновений в будущем»[39]. Иными словами, Милюков от имени Временного правительства поддержал даже идею проекта Лиги Наций.

Что касается большевиков и Ленина лично, то они также видели в Первой мировой войне выгоды политического свойства. Но в первую очередь в деле мировой революции. В одном из своих ранних сочинений Ленин так сформулировал задачи партии в условиях глобального военного конфликта: «Революция во время войны есть гражданская война». По мысли «вождя мирового пролетариата», «в каждой стране борьба со своим правительством, ведущим империалистическую войну, не должна останавливаться перед возможностью в результате революционной агитации поражения этой страны. Поражение правительственной армии ослабляет данное правительство, способствует освобождению порабощенных им народностей и облегчает гражданскую войну против правящих классов»[40].

Социалистические исследователи так описывают воззрения Ленина на тогдашнее положение дел: «Ни одно из правительств не было уверено в завтрашнем дне. Война невероятно обострила бедствия масс, что порождало в них недовольство, протест, революционное настроение, способное на известной ступени развития превратиться в действие. О назревании революционного кризиса свидетельствовало и то, что уже в 1915 году во всех странах обнаружился процесс раскола социалистических партий, процесс отхода масс пролетариата от социал-шовинистских вождей к революционным идеям и настроениям, к революционным вождям.

Гражданская война, к которой революционная социал-демократия звала в то время, означала борьбу пролетариата с оружием в руках за свержение власти буржуазии в развитых капиталистических странах, за демократическую революцию в России, за республику в отсталых монархических странах. В качестве первых шагов по пути превращения войны империалистической в войну гражданскую были намечены следующие меры: безусловный отказ от вотирования военных кредитов и выход из буржуазных министерств, полный разрыв с политикой “национального мира”; создание нелегальной организации; поддержка братания солдат воюющих стран; поддержка всякого рода революционных массовых выступлений пролетариата»[41].

Впоследствии, с нарастанием социального и экономического кризиса в стране и, как следствие, на фронтах, лозунг о «немедленном мире» превратился в некий сакральный символ. Выход из войны рисовался огромному количеству граждан автоматическим выходом и из затяжного системного кризиса. Как уже было сказано выше, милитаристская риторика Милюкова в 1917 году сыграла абсолютно против и самого министра иностранных дел, и Временного правительства. Как писал в то время военный министр Временного правительства Александр Иванович Верховцевский, «вопрос о мире – как лампа Аладдина, кто ее взял, тому служат духи, тому дается власть в руки»[42].

Этими настроениями в обществе после прихода к власти в октябре 1917 незамедлительно воспользовались большевики. Уже 24–25 октября 1917 года Рабочее и крестьянское правительство большевиков издает Декрет о мире, в котором говорится: «Рабочее и крестьянское правительство… предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире… таким миром правительство считает немедленный мир без аннексий (т. е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуции.

Такой мир предлагает Правительство России заключить всем воюющим народам немедленно… Вместе с тем правительство заявляет, что оно отнюдь не считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т. е. соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира…

Правительство предлагает всем правительствам и народам всех воюющих стран немедленно заключить перемирие, причем со своей стороны считает желательным, чтобы это перемирие было заключено не меньше чем как на 3 месяца, т. е. на такой срок, в течение которого вполне возможно как завершение переговоров о мире… Обращаясь с этим предложением мира к правительствам и народам всех воюющих стран, временное рабочее и крестьянское правительство России обращается также в особенности к сознательным рабочим трех самых передовых наций человечества и самых крупных участвующих в настоящей войне государств: Англии, Франции и Германии… рабочие названых стран поймут лежащие на них теперь задачи освобождения человечества от ужасов войны и ее последствий, что эти рабочие всесторонней и решительной и беззаветно энергичной деятельностью своей помогут нам успешно довести до конца дело мира и вместе с тем дело освобождения трудящихся эксплуатируемых масс населения от всякого рабства и всякой эксплуатации».

5. Выход Советской России из войны. Брестский мир

Большевики, пришедшие к власти, по оценкам внешних наблюдателей, сочетали в себе крайний популизм с крайним же идеализмом. Во многом этим западные исследователи объясняют особенности заключения Брестского мира между Германией и Советской Россией. Мирный договор, подписанный 3 марта 1918 года между Советской Россией с одной стороны и Германией, Австро-Венгрией, Османской империей и Болгарским царством – с другой, фактически означал прекращение со стороны нашей страны военных действий, а для других участников кампании – поражение России в войне.

На первом же заседании в Бресте глава советской делегации Лев Троцкий предложил переговаривающим сторонам положить в основу переговоров недавно принятый Декрет о мире и одновременно сделать перерыв сроком на десять дней для приезда представителей стран Антанты (большевики свято верили, что за этот срок успеет свершиться мировая революция как в измученных войной Германии и Австро-Венгрии, так и в странах Антанты).

Условия советской делегации были следующими: перемирие заключается сроком на 6 месяцев, при этом на всех фронтах прекращаются военные действия, а немцы обязуются очистить Моонзундский архипелаг и Ригу и не перебрасывать свои войска на Западный фронт – рвать окончательно с недавними союзниками большевики пока не хотели. При этом советская делегация постоянно подчеркивала, что речь может идти только о всеобщих, а не о сепаратных переговорах.

Немцы были, мягко говоря, удивлены – такие условия могли ставить только победители, а не проигравшая сторона, которой по факту для Германии являлась Советская Россия. Переброска войск на Запад продолжилась, но под угрозой срыва переговоров 15 декабря между двумя сторонами была достигнута договоренность, согласно которой Россия и Центральные государства заключали перемирие на 28 дней. В случае разрыва перемирия противники обязывались уведомить друг друга об этом за 7 дней. После подписания перемирия делегации возвратились домой для консультаций со своими правительствами.

Пресловутая модель мира «без аннексий и контрибуций», предлагаемая большевиками, означала фактическое поражение стран Антанты. И вполне естественно, что ни Франция, ни Британия категорически не согласились с такой позицией своего теперь уже бывшего союзника. Потому в итоге переговоры так и остались сепаратными. Более того, как было сказано в предыдущих главах, после поражения Германии союзники по Антанте принудили ее отказаться от Брестских соглашений.

Параллельно на российскую Октябрьскую революцию со стороны Антанты последовала вполне однозначная реакция. Уже 30 ноября 1917 года госсекретарь США Лэнсинг указал американскому послу в России Фрэнсису исследовать возможность формирования на юге России армии для противоборства большевикам. Через три дня, 3 декабря, Военный кабинет Британии принял решение, что «правительство Великобритании готово поддерживать любой ответственный орган власти в России, который активно выступает против движения максималистов (большевиков) и в то же время свободно финансирует в разумных пределах такие органы по мере их готовности помочь делу союзных держав»[43].

Такое противодействие России было связано в тот момент не столько с опасением «всеобщей пролетарской революции», которая грезилась большевикам, но со страхом, что Германия получит неожиданную поддержку и усиление оттуда, откуда никто не ждал. Поэтому страны Антанты незамедлительно начали снабжать финансами разрозненные останки царской армии. Фактически с этого момента была инициирована попытка интервенции и свержения советской власти. В феврале британский маршал Фош заявляет: «Америка и Япония должны встретить Германию в Сибири – они имеют возможность – это сделать», французская печать подхватывает эту линию, и усматривает в Японском вторжении в Сибирь «справедливое наказание для большевиков за аннулирование долгов и заключение сепаратного мира»[44].

Попытки Антанты договариваться с советским руководством дипломатическим путем, однако, не прекращались. Черчилль писал: «28 марта Троцкий сообщил Локкарту, что он не возражает против вступления в Россию японских сил для противодействия германскому натиску, если только в этом выступлении будут участвовать другие союзники и дадут со своей стороны некоторые гарантии. Он просил, чтобы Великобритания назначила британскую военную комиссию для реорганизации русского Черноморского флота и выделила британского офицера для контроля за русскими железными дорогами. Как говорили, даже Ленин не возражал против иностранного вмешательства, имеющего целью борьбу с немцами, если союзники дадут гарантии, что они не будут вмешиваться во внутренние дела России»[45].

Впрочем, эти, как и другие, переговорные процессы Антанты с большевиками, как правило, заканчивались ничем. Параллельно союзники работали и с российской эмиграцией. В ноябре 1918 года в румынском городе Яссы прошло совещание союзников с представителями антибольшевистской России, которое должно было определить пути дальнейшей борьбы против советской власти. Участники совещания с радостью приветствовали начавшуюся интервенцию[46].

Германия, которая сама уже двигалась к поражению, не могла как-то повлиять на гражданскую войну и интервенцию внутри России, однако тоже видела свою выгоду в Октябрьской революции. Посол Карл Гельферих так оценивал будущую политику Германии в отношении России: «Большевиков следует водить за нос возможностью сотрудничества, а подготовленные германские войска использовать для их свержения»[47].

У Антанты же нашлись идеологические обоснования для вторжения на территорию бывшего союзника. Американский посол Фрэнсис обосновывал свою позицию поборника интервенции тем, что «руководящим импульсом большевиков является классовая ненависть… Успех большевиков в России представляет собой угрозу всем упорядоченно созданным правительствам, не исключая наше, угрозу самим основаниям общественного устройства». У. Черчилль развивал тему: «Большевистский империализм угрожает не только граничащим с Россией государствам, большевизм угрожает всей Азии; он так же близок Америке, как и Франции»[48].

Все эти многочисленные и пространные цитаты нужны для того, чтобы понимать, каково было отношение европейских государств к советской власти и нашей стране и как складывались ответные отношения Советской России ко всему «западному миру». Фактически за риторикой европейцев и американцев о «демократии» и законном царском политическом режиме, а также о том, что большевики являются радикалами, незаконно занявшими власть, стояли все те же экономические и территориальные интересы. Россия в этом отношении представляла собой огромные территории, полные ресурсов. И западная цивилизация увидела возможность эти ресурсы экспроприировать.

Однако и без интервенции территории Российской империи стремительно распадались. В России активно набирала обороты Гражданская война. Позже Уинстон Черчилль так оценивал серию катастроф, поразивших уже Советскую Россию: «Интервенция дала еще и другой, более практический результат: большевики в продолжение всего 1919 г. были поглощены этими столкновениями с Колчаком и Деникиным, и вся их энергия была, таким образом, направлена на внутреннюю борьбу. В силу этого все новые государства, лежащие вдоль западной границы России, получили передышку неоценимого значения. Колчак и Деникин и ближайшие сподвижники убиты или рассеяны. В России началась суровая, бесконечная зима нечеловеческих доктрин и сверхчеловеческой жестокости, а тем временем Финляндия, Эстония, Латвия, Литва и главным образом Польша могли в течение 1919 г. организовываться в цивилизованные государства и создать сильные патриотически настроенные армии. К концу 1920 г. был образован “санитарный кордон” из живых национальных организаций, сильных и здоровых, который охраняет Европу от большевистской заразы…» [49]

6. Становление советской государственности. Сталин

Революционный идеализм большевиков очень быстро закончился, когда они ощутили весь масштаб стоящих перед ними проблем, а также всю степень «участия» в судьбе России «западных партнеров». Поэтому становление государственности в молодой республике шло форсированными темпами и несколько отличалось от первоначального видения большевиками государственного устройства.

Например, очень быстро политические полномочия Советов сошли на нет, тогда как по стране стала формироваться жесткая централизованная власть на основе аппарата партии. Закрепил властные полномочия партии VIII съезд РКП(б), состоявшийся 23 марта 1919 года, который принял постановление о создании специального аппарата ЦК для решения оперативных вопросов политической жизни страны и партии и осуществления организационной связи с местами.

При этом дальнейшая централизация власти и в самой партии, и партии над страной продолжилась в рамках X съезда, который прошел 8–16 марта 1921 года На этом съезде впервые проявились возросшая роль Сталина в организационной политике Центрального комитета и его способности по части политики групповщины. К 1921 году в партии уже ходило неформальное определение «сталинцы». Сталин был единственным человеком в центральных органах партии, который одновременно (уже с 1919 г.) являлся членом политбюро и оргбюро ЦК.

Основное место в так называемом коллективном руководстве, которое начало складываться после первого приступа болезни Ленина 25–27 мая 1922 года, заняла «тройка»: Зиновьев, Сталин и Каменев. Ее поддерживало большинство политбюро. Все основные вопросы фактически решались «тройкой». Лишь формально они утверждались на политбюро в присутствии Троцкого. «Тройку» занимало удержание власти любыми средствами. Что, исходя из контекста эпохи и общего состояния дел в стране, было вполне логичным. «Тройка» нацелилась на исправление политических проблем в молодой республике максимально жесткими, авторитарными методами[50].

Помимо внутренней политики И. В. Сталин взялся и за политику внешнюю, в рамках которой оперативно вернул многое из того, что было утеряно в процессе распада империи, но уже на социалистических принципах. Что характерно, европейским государствам не было особого дела, на каких принципах происходит возрождение нашей страны. Они в данном процессе видели исключительно геополитическую угрозу. Что, кстати, определило дальнейшие международные события и постоянные попытки «стравливания» Германии и СССР.

Так или иначе, но в июле 1923 года II сессия ЦИК приняла Конституцию, которая была утверждена в январе 1924 года II съездом Советов СССР. Конституция законодательно закрепила образование Союза ССР. Верховным законодательным органом становился Всесоюзный съезд Советов, а в перерывах между съездами – двухпалатный ЦИК: Совет Союза и Совет Национальностей. Исполнительная власть принадлежала Совету народных комиссаров СССР. При СНК были сформированы общесоюзные наркоматы, Госбанк, Госплан.

При этом Сталин, будучи прагматиком, довольно быстро пришел к выводу об утопичности и невозможности «мировой пролетарской революции». Еще весной 1918 года на упреки Ленина в том, что в ходе дискуссий о Брестском мире Сталин недооценивает роль революции пролетариата, тот ответил, что никаких предпосылок для революции в Германии нет[51].

В экономике при Сталине осуществился резкий и весьма болезненный переход от частичной либерализации НЭПа к форсированной индустриализации при жестком экономическом патернализме государства. При этом такие форсированные темпы были вызваны и внешнеполитическими процессами. Как указывает в своей работе «Правда сталинской эпохи» историк Владимир Литвиненко, «индустриализацию подтолкнуло резкое осложнение в 1926–1927 гг. внешнеполитической обстановки вокруг СССР. В 1926 г. после переворота в Польше к власти пришел ярый враг СССР Юзеф Пилсудский. В мае 1927 г. Великобритания, обвинив СССР в подрывной деятельности, разорвала дипломатические отношения с СССР и перешла к прямым угрозам объявления войны. Опасность войны для СССР стала реальной. Уже даже начала складываться коалиция европейских стран, готовых воевать с СССР»[52].

Ценой многотысячных жертв и, безо всяких кавычек, подвига народа наша страна совершила технологический и индустриальный рывок. При этом на СССР постоянно росло внешнее давление. И тут Сталин «вспомнил» про Коминтерн, или международную социалистическую организацию, которая создавалась для нужд мировой революции. Но поскольку генсек был прагматиком, Коминтерн использовался им в качестве механизма влияния на геополитику и для противостояния зарождавшимся фашистским режимам. И здесь стоит обратить внимание на Испанию, в которой фашисты и коммунисты впервые в истории Европы столкнулись в массовом вооруженном противостоянии, по сути ставшем «прообразом Второй мировой в миниатюре».

7. Гражданская война в Испании, роль СССР и Коминтерна

В Испании едва ли не с удаления от власти короля Альфонса XIII в 1931 году и провозглашения республики продолжалось противостояние группы политических сил левого и правого толков. Многочисленные кризисы нередко сменялись противостоянием вооруженных рабочих с ультраправыми группировками и симпатизировавшими ультраправым армейских частей (в особенности из колоний). При этом на парламентских выборах в феврале 1836 года победила коалиция левых партий «Народный фронт». Президентом и главой правительства стали два социалиста и революционера, Мануэль Асанья и Сантьяго Касарес Кирога, которые узаконили «классовую борьбу» методом отъема крестьянами земель у помещиков. И освободили множество политических заключенных, особенно левого толка.

Нужно отметить, что сам «Народный фронт» как широкая левая политическая коалиция организовался менее чем за год до выборов – 2 июня 1935 года лидер КПИ Хосе Диас, руководствуясь решениями VII Конгресса Коминтерна, публично выступил за создание Народного фронта с социалистами, а образован он был 15 января 1936 года. Победа левых не обошлась без помощи СССР, который с 1932 года через Коминтерн спонсировал компартию Испании. При этом даже в отсутствие советского посольства в стране Испания была заполнена агитационными материалами, которые рассказывали о «счастливой жизни советских трудящихся» и ударном развитии социализма[53].

При активном участии Коминтерна не только большинство в парламенте, но и ключевые министерские портфели перешли к коммунистам. Впервые в истории Запада представители коммунистов вошли в правительство. Все это вызвало острую негативную реакцию «правых» в лице «Национального фронта». Локальные стычки между правыми и левыми, которые имели место до этого, переросли в полноценную войну.

Началось все с мятежа 17 июля 1936 года в Испанском Марокко, мятежники быстро победили и в других колониальных владениях Испании: на Канарских островах, Испанской Сахаре, Испанской Гвинее. 18 июля генерал Гонсало Кейпо де Льяно поднял мятеж в Севилье, ожесточенные бои в городе шли неделю, в итоге военные смогли утопить в крови левое сопротивление. Потеря Севильи, а затем соседнего Кадиса позволила создать на юге Испании плацдарм. 19 июля восстали уже почти 80 % армии, ими были захвачены многие важные города: Сарагоса, Толедо, Овьедо, Кордова, Гранада и другие[54].

При этом правые были поддержаны рядом европейских государств. Особенно Италией, где к тому моменту к власти уже пришли фашисты. Но об Италии более подробный разговор пойдет дальше. Что же касается других европейских государств, то нужно понимать, что в межвоенный период Европа куда более спокойно относилась к фашистской и нацистской идеологии, нежели к коммунизму с его классовой борьбой и интернационалом. Поскольку в экономическом плане коммунизм представлял для капиталистической Европы куда большую опасность, нежели «экономически выверенная в ключе рыночной экономики» ультраправая идеология.

Сама Испания, несмотря на начавшееся вооруженное противостояние, продолжала идти левым курсом: 7 октября 1936 правительство санкционировало принятие предложенной коммунистами земельной реформы – все помещичьи земли без выкупа передавались в распоряжение крестьянства и батрачества. Провозглашалось равноправие обоих способов обработки земли – индивидуального и коллективного. Государство обещало крестьянам поддержку кредитами, машинами и удобрениями. Некоторые из этих обещаний действительно были выполнены.

Вполне естественно, что это в еще большей степени накалило ситуацию политического и уже вооруженного противостояния с блоком правых партий Испании. И в такой ситуации правительство Второй Испанской Республики обратилось за помощью к Коминтерну и СССР. В ответ Коминтерн предложил правительству создание и организацию «интернациональных бригад» ополчения, процесс создания которых был инициирован 6 октября 1936 года. Интернациональные бригады получали отдельное командование и право экстерриториальности. Их бойцы не подчинялись испанской армии и милиции и были, сверх того, неподсудны испанскому правосудию.

Штаб-квартирой интербригад стал Альбасете, находящийся в глубине Кастилии. Фактическим руководителем бригад стал их генеральный комиссар – французский коммунист родом из Каталонии, герой морского мятежа 1919 года, отбывший несколько лет в каторжной тюрьме, Андре Марти[55]. СССР активно включился в военную помощь Испанской Республике во многом исходя из прагматических соображений.

Историк Александр Самсонов в своей статье о гражданской войне в Испании указывает следующие цели СССР в этих событиях: «Испытание новой техники в бою. За законное правительство воевало не менее 300 истребителей И-16. Поставлялись и танки, другое оружие. Всего было поставлено до 1000 самолетов и танков, 1,5 тыс. орудий, 20 тыс. пулеметов, полмиллиона винтовок.

Подготовка боевых кадров в реальных боевых условиях. Так, Грицевец Сергей Иванович был командиром истребительной авиационной эскадрильи в рядах республиканской Испании; стал первым дважды Героем Советского Союза (Второго «героя» Грицевец получил уже за бои у реки Халхин Гол, но ни одной «Золотой Звездой» награжден не был, поскольку погиб в сентябре 1939 года, а первые медали Героя Советского Союза вручались только в ноябре… Прим. ред.). За 116 дней “испанской путевки” участвовал в 57 воздушных боях, в некоторые дни делал по 5–7 вылетов. Он сбил 30 вражеских самолетов лично и 7 в составе группы. В Испании наши летчики, танкисты, командиры и другие военные специалисты получили уникальный опыт, который помог выстоять в Великую Отечественную войну. Всего в Испании воевало около 3 тысяч наших военных специалистов, Москва не перешла границу, не ввязалась в войну “с головой”. В боях погибло около 200 человек»[56].

Тем не менее республиканцы проиграли по ряду вполне очевидных причин. В первую очередь потому, что за «правых» выступало большинство еще королевской армии. Поэтому в плане дисциплины, военного опыта, да и элементарного материального оснащения правые заметно выигрывали с первых дней гражданской войны.

При этом на протяжении всей кампании трения и разногласия между республиканским правительством, Коминтерном и СССР не прекращались. Правительство оказалось неспособным к массовой мобилизации сторонников. Соответствующий декрет от 16 октября 1936 года был проигнорирован практически всеми организациями, входящими в «Народный фронт», из-за нежелания распускать собственные военные отряды.

Сам Ларго долго не мог определиться, нужна ли Испанской Республике армия или «народная милиция», которую и составляли отряды «левых» политических и общественных организаций. В итоге Гражданская война в Испании закончилась 1 апреля 1939 года победой правых сил и установлением в Испании диктатуры Франсиско Франко, которая просуществовала до 1975 года.

Тем не менее для Советской России это был отличный и относительно бескровный урок ведения настоящей войны против правого политического блока на территории Европы. К тому же данный пример можно считать первым успешным опытом влияния СССР на европейскую политику посредством международной организации Коминтерн. Этот опыт учли еще и европейские государства, которые окончательно укрепились во мнении, что Советская Россия представляет для них более чем серьезную угрозу.

Глава 4 Становление Третьего Рейха

О внутренних и внешних причинах, побудивших Германию к войне, было рассказано во многих главах этой книги. Упоминался и «германский реваншизм», на волне которого в период интербеллума Германия превратилась в фашистское тоталитарное государство. Впрочем, и в главе, посвященной Европе после версальских договоренностей, и в главах про азиатские центры силы, и в разделах про колониальную политику говорилось в большей степени о внешних факторах давления на Германию и о международной политике, приведшей Рейх от поражения в Первой мировой к инициированию Второй мировой войны.

Здесь же пойдет речь о внутренних идеологических и социальных процессах, превративших Веймарскую республику в Третий Рейх. По большому счету и выступление кайзеровской Германии против России было «большим геополитическим недоразумением», да и ноябрьская революция со свержением кайзера Вильгельма II, если смотреть с точки зрения формальной логики, выглядели крайне странно. Достаточно вспомнить, что кайзер во многом развивал и практически боготворил германский флот, и во многом из-за развития флота возникло напряжение между Германией и Британией, приведшее в итоге к войне. Но именно этот самый флот выступил в поддержку революции и свержения Вильгельма II.

Более того, Германия после поражения в Первой мировой, как уже говорилось ранее, сделала невиданный экономический и промышленный рывок. Мы сейчас сознательно не говорим о моральных и нравственных аспектах этого «рывка». Во-первых, речь об этом пойдет ниже, а во-вторых, думается, уже понятно, что в глобальной политике того времени, особенно что касается западных держав, понятие морали было сугубо прикладным – и прилагалось оно, когда было выгодно и способствовало достижению целей экономической и политической экспансии.

Впрочем, так или иначе, но разговор об интербеллуме невозможен без понимания того, что вызревало в германском обществе и политических элитах после заключения унизительного для Рейха Версальского мира. И как, оседлав эти общественные настроения и направив их в соответствующее русло, руководство НСДАП смогло осуществить настолько скоростной и глобальный рывок, чтобы поставить под угрозу тотального порабощения не просто всю Европу и СССР, но, без малого, весь мир. Германский фашизм, а точнее все же будет сказать – нацизм, до сих пор осмысливается учеными и как политическое, и как культурное и социальное явление, как самая чудовищная катастрофа XX века. И тем важнее понять идеологические и социальные основания этого явления, тот самый «триумф воли», сумрачного германского гения, который чуть не перекроил по безумным, тоталитарным и расовым лекалам все мировое пространство.

Более того, опосредованно, хоть и проиграв, фашистская Германия показала всему остальному миру, что необходимо радикально перестраиваться, что политические механизмы, выработанные после Первой мировой, попросту неэффективны и нужно создавать новую систему глобальных политических отношений. Эта система была условно названа «Ялтинско-Потсдамской», по названию Ялтинской и Потсдамской мирных конференций по итогам Второй мировой войны.

И хотя Германия пала жертвой своих непомерных амбиций и чудовищного расистского, человеконенавистнического режима, именно фашизм стал тем стимулом, в исконном значении этого слова, «шестом для битья», который и заставил «мировое цивилизованное сообщество» обезопасить себя от новой глобальной войны. Предваряя рассказ о становлении нацизма в Германии, стоит отметить, что послевоенная система глобальной безопасности уже практически разрушена, а потому мир снова стоит перед глобальными угрозами, претензиями на экспансию и гегемонию ряда западных государств, и лучше бы, чтобы новая система сдержек и противовесов была выработана не в результате и не под воздействием очередной глобальной катастрофы.

1. Особый немецкий путь. У истоков национал-социализма

Первые предпосылки к формированию «исключительно германской нации» были заложены задолго даже до кайзера Вильгельма II, который видел Германию великой державой – не хуже, а то и лучше остальных европейских государств. И поражение в Первой мировой, по ряду причин, только подстегнуло эти убеждения немцев. Свою роль здесь сыграл рост национально-консервативной идеологии, напрямую сопряженной с политическим мифом об «особом пути немцев».

Свои истоки эта доктрина берет еще в начале XIX века, со времени публикации в 1813 году сочинения Анн-Луиз Жермен, баронессы де Сталь-Гольштейн, которое называлось очень просто: «О Германии». Нужно понимать, что в XIX веке Германия серьезно отставала от других, передовых на тот момент, европейских держав по техническим показателям. Но идеологический выход был найден, в том числе, и в сочинении мадам де Сталь. И он заключался в противопоставлении индустриального развития остальной Европы и богатейшего культурного и философского наследия Германии со ссылками на Канта и Гете. В защиту этой концепции выступал в свое время Томас Манн, и тоже в рамках публицистического труда – под названием «Заметки аполитичного».

Интересно, что в итоге идея «особого немецкого пути» трансформировалась в обратную самой же себе, и уже к концу XIX – началу XX века этот самый путь приветствовал и «индустриализацию», и экономические и социальные реформы, и все то, что изначально ему, пути, противопоставлялось. И уже на исходе Первой мировой тон в этом течении задал философ от культуры Артур Меллер ван ден Брук, который в 1916 году написал эссе «Прусский стиль». В основе этой работы лежали такие ценности, как особая роль немецкой нации и немецкого государства. При этом ван ден Брук изрядно мифологизировал историю немцев, доказывая и уникальность, и превосходство германской нации.

Что интересно, он выступал с критикой расизма, заявляя, что «расу вытеснила нация». В политическом же смысле этого философа принято называть одним из основателей национал-социализма. Но в строгом смысле этого слова он был приверженцем концепции абсолютизма, противостоящего западным демократическим парламентским системам. А после окончания Первой мировой, не пересматривая своей философской платформы, ван ден Брук настаивал на теснейшем союзе Германии и Советской России, поскольку видел в событиях 1917 года «консервативный протест русского самосознания» и более того – утверждал, что «большевизм, как национальное движение, преодолевает навязанный извне марксизм».

В 1922 году ван ден Брук дебатировал непосредственно с Гитлером, и тот заявил ему: «У вас есть то, чего не хватает мне. Вы разрабатываете интеллектуальный инструментарий для возрождения Германии. Я же только барабанщик и собиратель сил. Давайте сотрудничать!» Философ, впрочем, категорически отказался от такого сотрудничества, сославшись на то, что его учение слишком сложно для «пролетарского примитивизма» НСДАП и Гитлера в частности. Однако и его труды легли в основу идеологии становления германской нации, а его книга «Третий Рейх», написанная в 1923 году, стала одним из идеологических столпов нацизма. Впрочем, сам философ этого уже не застал, покончив с собой в 1925 году из-за нервного срыва.

Но пока ван ден Брук был жив, он успел философски осмыслить и роль Германии в международных отношениях и той системе, которую навязывали Германии США, а именно – Вудро Вильсон со своим видением «нового мира», сформулированным в его «14 пунктах». Германский философ апеллировал к разделению на общности «старых» и «новых» народов: «к “старым народам” он относил Великобританию и Францию, а к “молодым” – Германию, Россию и США. Складывающееся послевоенное устройство утвердило англо-французское господство на европейском континенте, в котором, по мнению немецкого консерватора, не найдется равного места для “молодых народов”. Конечно, следует учитывать, что для него интересы Германии всегда занимали приоритетное положение, поэтому понятие “молодые народы” относилось в большей степени к Германии, и под объединением “молодых народов” таилось стремление к его использованию для защиты германских интересов. Обращаясь к принципам Вильсона, Меллер ван ден Брук указывал на несправедливый и дискриминационный характер отношений, который пытаются установить Великобритания и Франция, и на необходимость строительства нового мирового порядка на основе принципов, изложенных американским президентом, которые устанавливают равенство прав, предоставляя “молодым народам” “безусловное право на жизнь”.

Отмечая чуждость “молодым народам” духовного мира Западной Европы, Меллер ван ден Брук указывал, что их мир лежит на Востоке. Восточная ориентация Меллера испытывала на себе давление немецких интересов и не являлась чистым идеализмом. Выступая за равноправие и солидарность “молодых народов”, автор, прежде всего, был склонен подчеркивать германскую руководящую роль в “восточном блоке”. “Молодые народы не требуют на Востоке никаких привилегий. Молодые народы требуют только равноправия… В случае достижения этого равноправия… молодые народы обретут уверенность, что естественное положение и техническая одаренность позволяют теперь и им снова проводить большую часть колонизаторской, цивилизаторской, организаторской работы, осуществлять которую на Востоке они привыкли с давних пор».

Помимо прочего, вокруг фигуры ван ден Брука сгруппировались как минимум три организации, работавшие над интеллектуальной и идеологической основой будущей власти национал-социалистов в Германии. Это были «Союз немецких студентов», «Июньский клуб» и «Немецкий союз защиты пограничных и зарубежных немцев». Эти и некоторые другие тайные и полутайные политические общества сформировали так называемое Ринг-движение, участники которого использовали для самоидентификации символ кольца. Целью, которую ставило перед собой Ринг-движение, было формирование и воспитание национально-ориентированной немецкой элиты, или шире – управляющего класса.

В одном из агитационных материалов говорилось: «Никогда не было даже намека на то, что политические, экономические или отечественные организации, составляющие Кольцо, выступали друг против друга. Цель, которой следует Кольцо, состоит вовсе не в организационном охвате широких масс и отдельных социальных групп. Для Кольца интерес представляют только личности, которые осознанно сохранили внутреннюю независимость, несмотря на свои политические и профессиональные обязательства, и готовы вместе с другими разделить ответственность за общее дело»[57].

В целом для Германии послевоенных лет характерен расцвет самых разных идеологических течений. Если в тех же азиатских империях все сводилось к различным вариациям национально-освободительных течений, где идеология была подспорьем, то Веймарская республика стала, в силу убежденности немцев в приоритете культуры над индустриальным утилитаризмом, полем для философской и идеологической полемики. Впрочем, и здесь национально-освободительный дух играл свою роль. К примеру, веймарское правительство практически все в Германии расценивали как пораженцев, капитулянтов, а то и национальных предателей. Даже германские коммунисты, движение которых в те годы также активно разрасталось.

Однако в ответ на просоветские воззрения части немцев возник и резкий социально-политический протест, во главе которого на некоторое время встал Эдуард Штадтлер, имевший отношение к тому же Ринг-движению. К которому, к слову, относились не только интеллектуальные кружки и дискуссионные клубы: их дополняли организации вполне прямого и конкретного действия. Такие, например, как Антибольшевистская лига, возглавил которую именно Штадтлер.

Он в годы Первой мировой войны служил на Восточном фронте, попал в плен и был освобожден в ходе революционных событий. Но задержался в России, изучал большевистскую идеологию, работая при дипломатической миссии. Первое же публичное выступление очевидца революционных событий после возвращения его в Германию в ноябре 1918 года называлось «Большевизм как всемирная опасность». Штадтлер выступал с позиций жесткого национализма, указывал на идеологическое противоречие между немецким (в его понимании) сочетанием из средневековой ментальности, иерархии, милитаризма, социал-дарвинизма, авторитарной корпоративности и машиноподобным марксизмом. И участники лиги не только рассуждали об этом, но и формировали отряды самообороны[58].

Собственно эта часть «немецких консерваторов» и выступила против революционных тенденций, но одновременно создавая почву для «консервативной», а точнее, националистической революции: «1 ноября 1918 г. на собрании “Объединения за национальную и социальную солидарность” была обозначена основная цель политики немецкого антибольшевизма: “Перед лицом случившегося, а именно перед лицом поражения и его естественного следствия – политико-социальной революции, психологической катастрофы и экономического краха… необходимо, в германских национальных интересах, подхватить всемирно-исторические идеи, которые действуют в большевистском эксперименте, отбросив крайне отрицательные российские методы, чтобы спасти то, что можно спасти”»[59].

Штадтлер при этом оказался весьма предприимчивым человеком и применил свою борьбу в целях извлечения финансовых преференций. «Директор Deutsche Bank Пауль Манкивиц организовал 10 января 1919 года в рамках авиаклуба Берлина встречу 50 высокопоставленных представителей промышленного, торгового и банковского бизнеса, в которой приняли участие среди прочих Гуго Стиннес, Альберт Феглер, Сименс, Отто Генрих (концерн Siemens-Schuckert), Эрнст Борзиг, Феликс Дойч (AEG) и Артур Заломонзон (Disconto-Gesellschaft). Единственным пунктом повестки был доклад Штадтлера “Большевизм как всемирная опасность”. В своих мемуарах, изданных в 1935 году, Штадтлер рассказывал, что представители германской экономики пожертвовали 500 миллионов рейхсмарок на антибольшевистский фонд. Деньги поступали на добровольной основе от германских предпринимателей через союзы промышленников, торговцев и банкиров. С тех пор, по свидетельству Штадтлера, потекли огромные суммы на военизированные формирования, армию и группы, которые должны были действовать “антибольшевистски”.

Очередная политическая хитрость заключалась в том, что Штадтлер сформировал “Объединение за национальную и социальную солидарность”, преобразованное далее в “Объединение за свободную от партий политику”, которое, как проистекает из названия, не занималось политикой на официальном уровне, они просто “агитировали население”. Кстати, такая аполитичность позволяла агитировать им и приверженцев самих разных политических и социальных течений тогдашней Германии[60].

Впрочем, Третий Рейх не оценил усилий Штадтлера, хотя тот и вступил в НСДАП в мае 1933 года. Он не был допущен до руководящих постов в нацистской партии, по большей части он занимался печатью собственных мемуаров, а в мае 1944 был взят в плен наступающими войсками Красной Армии и умер в советском «Спецлагере № 7» в Закарпатье.

2. Борьба «правых» и «левых» в Германии

Германский национализм после Первой мировой войны был подтвержден и экономически. В официальной политике Веймарской республики националистические силы также стали влиятельны сразу же после ноябрьской революции. Среди был Альфред Эрнст Кристиан Александр Гугенберг – влиятельный предприниматель, близкий к фабриканту Густаву Круппу, в 1909 году бывший председателем наблюдательного совета его компании. Начав при поддержке Круппа деятельность в качестве издателя и скупив десятки местных газет, Гугенберг получил значительное влияние еще до Первой мировой войны. В 1919-м Альфред Гугенберг вошел в Немецкую национальную народную партию (НННП), а через год был избран в рейхстаг.

Крупп при этом являлся финансовым центром, сравнимым с американскими магнатами вроде Форда и Рокфеллера или с теми же Морганами, но со значительно большим уклоном в идеологию и политику. «НННП занимала националистические, консервативные позиции, выступала за реставрацию монархии, выдвигала лозунг консолидации немецкой нации перед лицом “все явственнее проявляющегося еврейского засилья в правительстве и общественной жизни”. В вопросах внешней политики партия требовала аннулировать Версальский мирный договор 1919 года и вернуть Германии колонии. НННП пользовалась поддержкой крупного промышленного и банковского капитала, связанного с тяжелой промышленностью, прусского юнкерства, офицерства, крестьян, чиновников, а также консервативно настроенных рабочих и служащих. Наиболее прочными позициями она располагала в северных и восточных аграрных районах (Мекленбург, Бранденбург, Померания, Восточная Пруссия и др.) и вплоть до 1928 года являлась второй по степени влияния (после социал-демократов) германской партией. На выборах в рейхстаг в 1920–1928 годах ей отдавали голоса от 14,3 % до 20,5 % избирателей».

Говоря как об экономических рывках Германии, так и об общем подъеме «идеологических кружков», не стоит забывать, что рядовой немец жил плохо и был зол. А когда есть эта самая злость, всегда найдется тот, кто ее направит в «нужное русло». И вот среди борьбы «философских», «культурологических» и «идеологических» течений свою работу начал Адольф Гитлер. И здесь снова стоит оговориться о том, что в маргинальную Рабочую партию Антона Дрекслера, который был вторым по хронологии главой НСДАП, с самого начала пришел не столько идеолог, философ или мыслитель, не столько популист, сколько загнанный тенью собственного лидерства человек. Интересно, что первый председатель партии, Карл Харрер, вышел из НРП в 1920 году, собственно, в тот момент, когда она и была переименована в НСДАП. А причиной ухода Харрера стало категорическое неприятие им антисемитизма Гитлера. На посту Харрера сменил Антон Дрекслер, который, впрочем, также оставался действующим председателем относительно недолго. По конец июля 1921 года, после чего Дрекслер оставался «почетным председателем», а Гитлер фактически взял партийную власть в свои руки.

Присоединился Гитлер к Рабочей партии в Мюнхене в 1919 году. На тот момент в ней состояло чуть больше пятидесяти человек. Бавария в то время была ареной наиболее ожесточенного, в том числе и вооруженного, противостояния праворадикальных групп и коммунистов. Послевоенная революционная активность социал-демократов в Баварии привела в ноябре 1918 года к краткому периоду реализации сепаратистских идей. На фоне ноябрьской революции активисты Независимой социал-демократической партии Германии во главе с баварским евреем Куртом Эйснером сформировали временное правительство Баварии. Став первым главой посткайзеровского правительства Баварии, Курт Эйснер с товарищами приступил к подготовке свободных выборов в Ландтаг (парламент Баварии).

Независимые социал-демократы поддерживали наиболее близкие отношения с немецкими коммунистами, что и послужило одной из причин их отделения от СДПГ, однако применительно к ситуации в Баварии была и вторая причина. Здесь соцдемы демонстрировали также стремление к широкой автономии территории от Германии. Можно сказать, что это стремление даже превалировало над влиянием коммунистической идеологии. Сам Эйснер, формулируя предвыборную программу своей партии, подчеркивал, что гарантирует защиту частной собственности, в отличие от большевиков. Тем не менее его партия получила исчезающе малую поддержку на выборах 12 января 1919 года, всего в 2,53 % голосов, что гарантировало лишь три места в Ландтаге. 21 февраля того же года Эйснер, направлявшийся на первое заседание Ландтага, был застрелен ярым монархистом и антисемитом Антоном фон Арко ауф Валлеем.

И без того шатающийся баланс сил был разрушен, а столкновения приверженцев самых радикальных убеждений продолжались в Баварии довольно долго. Тогда же на гребне политической волны оказалась группа анархистов во главе с Эрнстом Толлером. Дошло до того, что в ходе восстания немецких коммунистов на некоторое время Бавария вообще стала советской республикой. Таковой она была провозглашена 6 апреля 1919 года, в тот день «в мюнхенский дворец бывшей баварской королевы ворвалась группа вооруженных революционеров во главе с авангардистским поэтом и драматургом Эрнстом Толлером, возглавившим “независимцев” (“левое” движение за независимость Баварии от Берлина), и провозгласила Баварию “Советской Республикой” (Raeterepublik)»[61]. Социал-демократическое правительство провинции спешно бежало.

«Независимцы» при этом сразу же развили бурную деятельность. Во-первых, они объявили о намерениях объединиться с Советской Венгрией, а заодно и Австрией, где также практически назрела социалистическая революция. И восставшие баварцы свято верили в ее успех, фактически считая ее уже свершившейся. Вполне естественно, что сразу же началось самое плотное сближение немецких коммунистов и Советской России, «7 апреля 1919 г., на следующий день после провозглашения Баварской Советской Республики, ее руководство немедленно связалось с Троцким, Лениным и прочими большевицкими главарями в Кремле и в дальнейшем во всем руководствовалось их указаниями»[62].

При этом Толлера поддержали советы рабочих и крестьянских депутатов, а дальнейшее существование Баварии виделось коммунистам в составе «большевистской конфедерации» с Австрией и Венгрией. Тут же началось активное формирование «Красной Армии Рура». Однако нужно понимать, что баварское общество не было едино, скорее наоборот, и правые партии и движения также были многочисленны и влиятельны в местном обществе. А потому вслед за революцией пошла немедленная реакция. Что характерно, отряды самообороны, которые сформировали праворадикалы, назывались «белая гвардия». «В рядах этих добровольческих корпусов служили, между прочим, многие будущие видные национал-социалисты – Герман Геринг, Рудольф Гесс, Грегор и Отто Штрассеры, Генрих Гиммлер, Эрнст Рем и другие».

Что вызывает отдельный интерес, так это тогдашняя позиция Гитлера. Есть сведения, указывающие на то, что будущий фюрер продолжал служить в мюнхенском гарнизоне при советской власти. Более того, ефрейтор Гитлер, по этой версии, «был схвачен белогвардейцами при взятии Мюнхена… с красной революционной повязкой на рукаве» (Данная версия не подтверждается ничем. Принято считать, что в 1919 году Гитлер служил во Временном Рейхсвере и в политику явно не вмешивался. Прим. ред.). С другой стороны, имеется и версия, что события Баварской революции оказали на Адольфа Гитлера сильнейший психологический эффект. Как и многие другие люди в Баварии, он винил в анархии, сопровождавшейся террором с обеих сторон, группу «художников-авангардистов», по убеждению бывших анархокоммунистами, а по национальности – евреями. И это, очевидно, повлияло на дальнейшее формирование его убеждений.

Баварская Советская Республика просуществовала очень недолго: уже в конце мая 1919 года советский Мюнхен пал, и праворадикалы вернули своими силами социал-демократическое правительство. Это значительно усилило политический вес и общественную популярность правых движений во всей Германии. Правда, и они несколько поторопились. В марте 1920 года «правые» добровольческие формирования вошли в Берлин, сменив правительство на популярного политика того времени Вольфганга Каппа. Эти события, в свою очередь, вызвали категорическое неприятие у рабочего движения – всеобщая стачка и невозможность формирования праворадикальной коалиции вокруг его фигуры (часть националистических организаций, в том числе НННП, предпочла бороться за власть на легитимных выборах) вынудили Каппа добровольно покинуть пост, вернув власть социал-демократам.

Естественно, все эти баварские беспорядки беспокоили и европейское сообщество. Особенно если учесть, что Бавария была далеко не единственным германским регионом, где происходили революционные события. Независимая Советская республика также была провозглашена 10 ноября 1918 советом рабочих и солдатских депутатов в Эльзасе под лозунгом: «Мы не имеем ничего общего со странами капитала. Мы говорим – ни немцев, ни французов, ни нейтралов. Да здравствует мировая революция!» Просуществовала она 12 дней: по просьбе местной ячейки Социал-демократической партии Германии в ускоренном порядке территория была оккупирована французской армией и аннексирована в соответствии с условиями капитуляции.

События, похожие на Баварские, произошли и в Бремене. Создание независимой Советской республики было провозглашено 14 ноября 1918 года, революционные процессы здесь также возглавили независимые социал-демократы при значительной поддержке боевых коммунистических организаций. Сформировав временное правительство, этот союз не сохранил единства. Так же как и в Баварии, яблоком раздора между революционными союзниками стал вопрос о собственности.

По просьбе представителей коммерческих кругов Бремена, являвшегося к тому же одним из центров международной торговли, 29 января 1919 года к городу выдвинулась дивизия правительственных войск. Сделано это было фактически по инициативе самих командиров: органы власти Германии тогда только формировались, и приказ о военном подавлении восстания в Бременской республике поступил от нового министра обороны, социал-демократа Густава Носке, лишь через пять дней – 3 февраля. Совет рабочих и солдатских депутатов погряз в дебатах о допустимости вооружения добровольцев из числа населения и не смог оказать сопротивления.

Первой на подобные события в Германии вообще и в Баварии в частности, отреагировала Франция. Она дважды в этот период вводила войска в Рур. Первой раз – по политическим мотивам, будучи обеспокоенной вооруженным противостоянием «белой гвардии» и «Красной Армии Рура» в мае 1920-го. Собственно, этот фактор также способствовал поражению «левых». Второй ввод войск с частичной оккупацией был инициирован Францией в марте 1921 года, с целью ускорить выплату репараций Германией по Версальскому договору.

Естественно, внешняя оккупация воспринималась немцами, как еще одно национальное унижение. Правые партии при этом уже показали себя в качестве реальной силы и хотя в итоге и не смогли выстроить коалицию, но в глазах народных масс правая, реваншистская идеология была более чем жизнеспособна и, главное, обещала достойное будущее для немцев.

3. Рост популярности НДСАП. «Пивной путч»

На фоне этих событий Адольф Гитлер становился популярным оратором. Перейдя в руководство «Немецкой рабочей партии», что было довольно-таки несложно, учитывая ее малочисленность, Гитлер переименовал ее в Национал-социалистскую рабочую партию Германии. Известно, что зажигательные речи Гитлера слушали в то время уже тысячи человек. Одним из ключевых моментов для партии и самого Гитлера стал съезд в немецкой пивной «Хофбройхаус» 24 февраля 1920 года. На съезд собралось уже около двух тысяч членов НСДАП, там же была зачитана партийная программа под названием «25 пунктов».

Как отметил в своей книге «Тоталитаризм и вероисповедание» Дмитрий Поспеловский, «с социально-экономической точки зрения это программа мелкобуржуазного социализма, под которой подписался бы любой социал-демократ. Но в национально-политическом отношении это программа чистейшего расизма, государственного тоталитаризма. Государству предоставляются не только права, но вменяется в обязанность следить ха чистотой расы. Национальность определяется кровью, расой»[63]. Помимо прочего, в программе наличествовал пункт об отмене Версальских договоренностей и отказе от выплат репараций. Что имело не только экономическое значение, но и играло на пресловутом чувстве реваншизма и оскорбленной гордости немцев.

В 1926 году положения «25 пунктов» были признаны нацистами «незыблемыми». То есть программа превратилась в нечто большее, по сути – в квазирелигиозную государственную доктрину. Уже в январе 1921 года, через год после обнародования «25 пунктов», Гитлер, выступая в арендованном цирке Кроне, собрал аудиторию в 6500 человек.

Помимо прочего, нацисты серьезно озаботились пропагандой своих идей. В частности, начался выпуск газеты «Фелькишер беобахтер» («Народный обозреватель»), о которой стоит сказать несколько слов в контексте сближения национал-социалистов с германскими оккультными кругами. Ранее эта газета, выходившая с 1887 года и называвшаяся «Мюнхенский обозреватель», имела региональный масштаб. В 1918 году это СМИ приобрело для своих нужд оккультное «Общество Туле». С этого момента ее издателем стала «широко известная в специфических кругах» фигура Рудольфа фон Зеботтендорфа, основателя «Туле».

Уже в августе переименованная в «Фелькишер беобахтер» газета начала испытывать серьезные финансовые трудности, поскольку публиковала не только «светские хроники антисемитизма», но и была рассчитана не на массового, а на «специфического читателя», продвигая оккультные идеи. Поэтому тогда же, в августе 1918-го, ее выкупили за 60 тысяч марок члены НСДАП Дитрих Эккарт и Эрнст Рем. Гитлер получил полный контроль над изданием в 1921 году, став партийным лидером.

При этом первыми редакторами уже партийной газеты стали Герман Эссер, Дитрих Эккарт и Альфред Розенберг, которые были, в том числе, и членами «Общества Туле». Они же стали неформально «патронировать» НСДАП, присматриваясь к фигуре Адольфа Гитлера. А тиражи «Фелькишер беобахтер» уверенно росли: если в 1921-м «Обозреватель» издавался тиражом в восемь тысяч экземпляров, то уже в 1923 году тираж составил 25 тысяч.

Помимо массовой пропаганды, Гитлер активно привлекал средства крупного германского капитала. Каждому из потенциальных источников финансов он предлагал идею национал-социализма под наиболее приятным ему углом. Например, среди спонсоров Гитлера был Фриц Тиссен (старший сын промышленника Августа Тиссена), он еще с 1923 года оказывал значительную материальную поддержку нацистам, в 1930 году публично поддержал Гитлера. В 1932 году входил в группу финансистов, промышленников и землевладельцев, которые потребовали от рейхспрезидента Пауля фон Гинденбурга назначить Гитлера рейхсканцлером.

При этом, что касается политических воззрений Тиссена, они расходились с доктриной национал-социализма по ряду ключевых пунктов: «Тиссен был сторонником восстановления сословного государства – в мае 1933 года он при поддержке Гитлера учредил в Дюссельдорфе Институт сословий. Тиссен планировал подвести научную базу под идеологию сословного государства. Тиссен был сторонником войны с СССР, но протестовал против войны с западными странами и выступал против преследования евреев. В итоге последовал разрыв отношений с Гитлером. Но только 2 сентября 1939 года Тиссен уехал вместе со своей женой, дочерью и зятем в Швейцарию». Иными словами, долгие годы Гитлер умудрялся договариваться с Тиссеном, чтобы тот спонсировал «партийную кассу».

Впрочем, история с Тиссеном не столь показательна, как тот факт, что Гитлера и НСДАП финансово поддержал ряд еврейских германских капиталистов. «Гитлера спонсировали такие влиятельные еврейские промышленники, как Рейнольд Геснер и Фриц Мандель. Значительную помощь Гитлеру оказала знаменитая банковская династия Варбургов и лично Макс Варбург (директор гамбургского банка “М.М. Варбург & Ко”)». Их интерес в проекте заключался в развитии антикоммунистического движения на основе партии Гитлера. Но важнейшим моментом было то, что еврейское население Германии, в том числе и крупные капиталисты, рассматривали антисемитские «25 пунктов», как акт популизма, который никто из руководства НСДАП в политической и расистской своей части на самом деле не собирается воплощать в жизнь.

Антикоммунистический пафос НСДАП привлек, в свою очередь, британские и американские корпорации. Эту связь обеспечивал банкир Ялмар Шахт, доверенное лицо Гитлера, обладавшее прочными деловыми связями с семьей Морганов из США. В 1923 году происходит очередная оккупация Рура французами, и в Германии поднимается волна протестных настроений. Гитлер выводит на улицы Мюнхена многочисленные митинги, на которых заявляет, что НСДАП готова взять власть и навести порядок.

Официальная власть в Верхней Баварии в тот момент пребывала в весьма своеобразном состоянии. Администрацию этого региона Баварской провинции возглавлял Густав фон Карр, который еще при кайзере проявил себя, возглавляя эти земли. В ходе ноябрьской революции он потерял свой пост, но к моменту описываемых событий все еще был известен как верный консерватор и сторонник монархии. При этом он всегда подчеркивал свой статус беспартийного, так что его можно было представить, как фигуру компромиссную для разрозненных группировок. Тот факт, что Карр был также сторонником независимости Баварии, в Берлине, похоже, не сочли важным.

«Гитлер и его ближайшие сообщники, которые уже неоднократно вселяли в своих унтер-фюреров надежду на предстоящий путч против Веймарской республики, снова попытались использовать затруднительное положение общегерманского правительства для государственного переворота. Они наметили на 27 сентября 1923 года проведение в Мюнхене 14 крупных митингов, на которых, по информации властей, намеревались подать сигнал к “нанесению удара”. Однако правительство земли упредило его, запретив эти сборища, а также назначив Карра генеральным комиссаром Баварии и передав ему исполнительную власть чрезвычайного характера. Монархист Карр втайне, видимо, тоже мечтал свергнуть берлинских политиков и восстановить в Баварии монархию»[64].

Карр действительно выходил на руководство праворадикальных вооруженных групп и армии. Но группу Гитлера в расчет не принимал. «Карр 6 ноября созвал совещание представителей так называемых отечественных объединений для непосредственной подготовки решающего удара по Берлину. От “Германского боевого союза” в совещании участвовал только его военный руководитель Крибель. Политического руководителя этого союза, Гитлера, даже не пригласили. Разумеется, Гитлер и его ближайшие сообщники были этим крайне обозлены. Они ни в коем случае не желали дать оттеснить себя теперь, когда для них на карту было поставлено решительно все»[65].

8 ноября 1923 года Гитлер и Геринг с товарищами по организации фактически захватили Карра во время публичного выступления и, после коротких переговоров, заявили о создании коалиционного правительства. Правда, эта «победа» носила весьма краткосрочный характер. Уже не следующий день «население Мюнхена узнало из газет, что Бавария освободилась от “ига берлинских евреев” и “глава правительства” Гитлер вскоре наведет порядок в германской столице, люди вышли на улицу поглядеть, как осуществляется “национальная революция”. А в результате они увидели повсюду плакаты: Карр, Лоссов и Зайссер доводили до всеобщего сведения, что данное ими Гитлеру слово вырвано у них силой и, следовательно, ничего не значит, они отмежевываются от Гитлера и Людендорфа»[66]. Но отступать Гитлеру и примкнувшему к нему генералу Людендорфу было, в общем-то, уже некуда.

Поэтому утром 9 ноября 1923 года колонна из трех тысяч нацистов двинулась к центру Мюнхена на Мариенплац. Колонну возглавили Гитлер, Людендорф и Геринг. В итоге на походе к центру колонна была расстреляна полицией. Путч не получил массовой поддержки и был задавлен. В ходе столкновения погибло 16 членов НСДАП. «Пивной путч» против «ига берлинских евреев» (частично ими же и профинансированный) провалился. Однако впоследствии 16 погибших нацистов были объявлены в Третьем Рейхе «мучениками», и даже был установлен своеобразный «политический культ» их почитания. Были возведены два «Храма путча», а партийное знамя, с которым шла колонна путчистов и на которое якобы попали капли крови застреленных членов НСДАП, в дальнейшем использовалось для «освящения» других партийных знамен методом прикладывания к ним.

По итогам путча Гитлер и его сообщники были осуждены и помещены в крепость Ландсберг. При этом приговор и режим содержания были чрезвычайно мягкими. Например, Гитлеру была предоставлена возможность принимать по 6–7 человек из числа своих соратников в день. Также в заключении Гитлер работал над книгой «Майн кампф», ставшей суммой его воззрений и своеобразной «библией» нацистов. Иными словами, с провалом «Пивного путча» борьба НСДАП за власть не только не закончилась, но, более того, возобновилась с новой силой. А авторитет Гитлера, как севшего в тюрьму за свои убеждения, многократно возрос.

4. Гитлер приходит к власти

Выйдя на свободу в 1924 году, Гитлер переформатировал партию, введя принцип фюрерства, то есть единоличного управления. В своей первой речи он заявил: «Я один руковожу Движением и лично несу за него ответственность. И я один, опять же, несу ответственность за все, что происходит в Движении… Либо враг пройдет по нашим трупам, либо мы пройдем по его…» К слову сказать, за год, который Гитлер провел в тюрьме, партия пришла в плачевное состояние. И фюреру фактически пришлось создавать ее заново. И на новых основаниях.

Последующие три года Гитлер укреплял свою власть, выстраивая партийную вертикаль. Так, под руководством Рема были воссозданы СА (штурмовые отряды), в 1926 была основана молодежная нацистская организация «Гитлерюгенд». В 1927 году на очередном съезде НСДАП Гитлер объявил о фактическом формировании теневого нацистского правительства. Более того, партийная вертикаль распространялась до самого низового, муниципального уровня. Начальником отдела пропаганды с 1928 года был Геббельс. Не менее важным “изобретением” Гитлера были и гауляйтеры, то есть руководители областных (земельных) отделений партии, с приходом нацистов к власти ставшие и административными руководителями этих областей. (На самом деле, «областной» принцип деления территории Германии использовали в своей оргструктуре и коммунисты. Например, в Союзе Красных фронтовиков лидеры регионального уровня назывались гауфюрерами. Прим. ред.). Огромные штабы гауляйтеров заменили после 1933 года административные органы, созданные в Веймарской Германии». То есть создание правительства, пока НСДАП еще не пришла к власти, было не только пропагандистским ходом, но и действительно работающим механизмом, готовым реально функционировать в сфере государственного управления.

Нацистская партия вновь завоевала популярность масс и привлекла внимание крупных капиталистов. Гитлер же после выхода из тюрьмы сменил тактику и решил идти к власти в Германии легитимным путем. Немецкие левые в то время были не в состоянии выстроить адекватную коалицию. Шло перманентное противостояние между социал-демократами и коммунистами, что позволило нацистам в июне 1932 года взять первое место на выборах и получить 230 мандатов в рейхстаге. Впрочем, на внеочередных выборах в ноябре того же года нацисты потеряли около двух миллионов голосов и получили только 196 мест.

Что касается самого Гитлера, он также прошел во власть. Сначала он баллотировался на пост рейхспрезидента, но проиграл поддержанному социал-демократами Паулю фон Гинденбургу. Однако разногласия на «левом» политическом фланге были настолько велики, что «социалист» Гинденбург назначил в январе 1933 года канцлером, то есть главой кабинета министров, именно Гитлера. Должность канцлера, впрочем, не давала Гитлеру всей полноты власти над страной. В рейхстаге нацисты не составляли необходимое законодательное большинство, президент был избран под лозунгом «Остановим Гитлера», а внутри самой партии наметилась явная оппозиция фюреру в лице Рема и его штурмовиков.

Но в течение полутора лет Гитлер устранил все эти препятствия. Первыми «под нож» попали коммунисты. В конце февраля 1933 года, уже через месяц после назначения Гитлера канцлером, случился пожар в рейхстаге, в котором немедленно были обвинены коммунисты, и в частности – обнаруженный на месте тушения пожара голландский коммунист Маринус ван дер Люббе. Кстати, последние исследования говорят о том, что поджог немецкого парламента был нацистской провокацией и организовал его Карл Эрнст и отряд штурмовиков.

Так или иначе, но Гитлер обвинил во всем коммунистов и подал Гинденбургу на подпись два законодательных акта, известных как декреты «О защите народа и государства» и «Против предательства немецкого народа и происков изменников родины». Гинденбург эти декреты подписал. Сводились они, в том числе, к отмене ряда конституционных свобод, таких как свобода собраний, прессы, слова и митингов, и вводили в практику такое явление, как «защитный арест», или, проще говоря, неконтролируемое заключение неугодных в концентрационные лагеря. Сразу же было арестовано 4 тысячи немецких коммунистов. Затем были объявлены новые внеочередные выборы в рейхстаг, где нацисты одержали победу и получили 288 мест, или 43,9 % голосов. Параллельно «защитные аресты» стали применяться к слишком оппозиционным депутатам и членам СДПГ. Следом специальным декретом компартия Германии была вовсе запрещена, а 81 мандат коммунистов был аннулирован.

В конце марта 1934 года новый рейхстаг принял Закон о чрезвычайных полномочиях. «Согласно этому закону, правительству во главе с рейхсканцлером предоставлялись полномочия по изданию государственных законов (раньше это мог делать только рейхстаг), а в Статье 2 указывалось, что издаваемые таким образом законы могут содержать отступления от Конституции». Собственно, с этого момента Германия стремительным образом начала превращаться в тоталитарное расистское государство. Ниже мы просто приведем хронику ряда ключевых законодательных актов, принятых Гитлером в первую очередь:

«21 марта издается указ президента “О предательстве”, направленный против высказываний, которые вредят “благополучию рейха и репутации правительства”, создаются “чрезвычайные суды”. Впервые прямо упоминаются концлагеря. До конца года их будет создано свыше 100.

В конце марта издается закон о смертной казни. Введена смертная казнь через повешение.

31 марта – первый закон о лишении прав отдельных земель. Роспуск земельных парламентов. (Кроме парламента Пруссии.)

1 апреля – “бойкот” еврейских граждан.

4 апреля – запрет свободного выезда из страны. Введение специальных “виз”.

7 апреля – второй закон о лишении прав земель. Возвращение всех титулов и орденов, отмененных в 1919 году. Закон о статусе “чиновничества”, возвращение ему прежних прав. Из корпуса “чиновников” исключались лица “неблагонадежные” и “неарийского происхождения”.

14 апреля – изгнание 15 процентов профессоров из университетов и других учебных заведений.

26 апреля – создание гестапо.

2 мая – назначение в отдельных землях “имперских наместников”, подчинявшихся Гитлеру (в большинстве случаев бывших гаулейтеров).

7 мая – “чистка” среди писателей и художников.

Опубликование “черных списков” “не (истинно) немецких писателей”. Конфискация их книг в магазинах и библиотеках. Число запрещенных книг – 12409, запрещенных авторов – 141.

10 мая – публичное сожжение запрещенных книг в Берлине и других университетских городах.

21 июня – включение “Стального шлема” в СА.

22 июня – запрет социал-демократической партии, аресты еще оставшихся на свободе функционеров этой партии.

25 июня – введение контроля Геринга над театральными планами в Пруссии.

С 27 июня по 14 июля – самороспуск всех еще не запрещенных партий. Запрет создания новых партий. Фактическое установление однопартийной системы. Закон о лишении всех эмигрантов германского гражданства. Гитлеровское приветствие становится обязательным для государственных служащих.

1 августа – отказ от права помилования в Пруссии. Немедленное приведение в исполнение приговоров. Введение гильотины.

25 августа – публикуется список лиц лишенных гражданства, среди них – коммунисты, социалисты, либералы, представители интеллигенции.

1 сентября – открытие в Нюрнберге “Съезда победителей”, очередного съезда НСДАП.

22 сентября – закон об “имперских культурных гильдиях” – штатах писателей, художников, музыкантов. Фактический запрет на издание, исполнение, выставки всех тех, кто не является членом палаты.

12 ноября – выборы в рейхстаг по однопартийной системе. Референдум о выходе Германии из Лиги Наций.

24 ноября – закон “О содержании в заключении рецидивистов после отбытия ими срока наказания”. Под “рецидивистами” подразумеваются политзаключенные.

1 декабря – закон “об обеспечении единства партии и государства”. Персональная уния между партийными фюрерами и крупными государственными функционерами.

16 декабря – обязательное разрешение властей на партии и профсоюзы (чрезвычайно мощные во времена Веймарской республики), начисто забыты демократические установления и права: свобода печати, свобода совести, свобода передвижения, свобода стачек, собраний, демонстраций. Наконец, свобода творчества. Из правового государства Германия превратилась в страну тотального беззакония. Любого гражданина по любому навету без всяких юридических санкций можно было посадить в концлагерь и держать там вечно. За год “земли” (области) в Германии, обладавшие большими правами, были их совершенно лишены».

Что касается внутренней партийной оппозиции, с ней Гитлер расправился в 1934 году буквально за несколько дней в рамках акции, вошедшей в историю как «ночь длинных ножей», она же операция «Колибри». Собственно, фракция Рема выступала не только против партийного единоначалия, но и сохраняла старые социальные лозунги, направленные против финансистов, представителей торговли, то есть, по сути, «левые». А Гитлер уже успел оценить всю пользу от сотрудничества с крупным частным капиталом.

В противовес штурмовикам СА были созданы отряды СС во главе с Гиммлером и Гейдрихом. Им и была поручена акция по уничтожению конкурентов фюрера в борьбе за власть, официально, по обвинению в «левом экстремизме». Операция началась «30 июня 1934 года. “Черную работу” взяли на себя части СС, формально подчинявшиеся тогда Рему. Ночью вооруженные люди врывались в дома и брали политиков прямо в постелях. А потом расстреливали их в камерах, зачитав обвинительное заключение. Генерал Шлейхер, бывший рейхсканцлер, и его жена были убиты в своем доме в Бабельсберге, под Потсдамом. Это была месть за то, что своим предложением Штрассеру стать вице-канцлером он пытался расколоть нацистскую партию. Прикончили также адъютанта Шлейхера генерала фон Бредова. Убит был Рем и сотни фюреров СА и штурмовиков, в том числе три обергруппенфюрера СА – Хейнес, Крауссер и Шнейдхубер, глава берлинских штурмовиков Карл Эрнст и многие другие. Был схвачен и убит Грегор Штрассер, соперник Гитлера по партии. Уничтожены были и те бывшие члены баварского правительства, кто в 1923 году помешал Гитлеру осуществить путч»[67]. Словом, теперь у Гитлера в руках действительно была вся полнота власти и фактически он правил страной, а 2 августа 1934 года пожилой президент Германии Гинденбург скончался. После этого полиция и армия были приведены к новой присяге, но не Германии, а лично фюреру – Адольфу Гитлеру. И с этого момента власть фюрера в Германии становится практически безграничной.

5. Третий Рейх на пути к большой войне

НСДАП в своем развитии отошла от экономической «левизны» и сблизилась с капиталистами. В том числе и с американскими крупными промышленниками. Впрочем, на тот момент и США были довольно расисткой страной, да и развивающийся германский рынок привлекал внимание Штатов. Гитлер также видел в сотрудничестве со Штатами очевидные экономические плюсы, а потому, получив неограниченную власть, начал эти контакты развивать и усиливать. «Взаимовыгодное сотрудничество с немецкими милитаристами практиковали «Стандард Ойл», «Дженерал Электрик», «Форд», «Дэвис Ойл Компани» и «Дженерал Моторс».

При этом американские тресты особо не смущал милитаризм Третьего Рейха, скорее даже наоборот, поскольку война была и остается двигателем торговли, а в соответствующей главе уже говорилось, что Штаты активно работали на экономическом фронте не только с Германией, но и со всей Европой, со всеми участниками конфликта. Так или иначе, но «к моменту начала Второй мировой войны совокупные вклады американских корпораций в свои немецкие филиалы и представительства составляли порядка 800 миллионов долларов. Вложения компании “Стандард Ойл” оценивались в 120 миллионов, “Дженерал моторс” – 35 миллионов, ИТТ – 30 миллионов, “Форд” – 17,5 миллионов».

Что характерно, «невидимая рука рынка», а точнее алчность американских корпораций, доходящая до какого-то откровенного безумия, приводила к самым парадоксальным последствиям: «В то время, когда Штаты оказались неспособны снабжать свою собственную армию сырьем, в частности, синтетическим каучуком, корпорация “Стандард Ойл” заключила сделку с гитлеровской Германией, согласно которой компания обязалась осуществлять регулярные поставки сырья, топлива и каучука за океан – в Германию, Италию и Австрию. В итоге, американская армия осталась ни с чем – поставки необходимого сырья были расписаны кланом Рокфеллеров на 8 лет вперед. Когда Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну, американское правительство было вынуждено договариваться с подставной английской конторой, продававшей каучук и другие необходимые ресурсы, купленные у германских концернов, которые в свою очередь отоваривались у Рокфеллера. Таким образом, когда американцы через третьих лиц приобретали свое же сырье, “Стандард Ойл” получала сверхдоходы и с той и с другой стороны». И все это, естественно, было на руку Третьему Рейху.

Что касается особенностей политической системы Рейха, которую выстраивало руководство НСДАП, пришедшее к власти, оно было также весьма показательно. Одной из отличительных черт нацистской Германии был колоссальный упор на пропаганду, по сравнению с которой меркла даже советская пропагандистская машина. Главой Министерства народного просвещения и пропаганды еще при Гинденбурге был назначен Йозеф Геббельс. «Он провел радикальную чистку германских газет – были уволены политические противники НСДАП и “расово неполноценные” сотрудники, а также все состоящие в браке с евреями. Позже за неосторожную статью могли уволить и вполне “правоверного” национал-социалиста. Часть газет была закрыта сразу же, а вообще за все время правления нацистов количество газет в Германии сократилось впятеро. Геббельс лично проводил регулярные встречи с ведущими журналистами и редакторами, объясняя им генеральную линию партии и вопросы текущего момента».

Естественно, на СМИ Геббельс не остановился. Более того, можно предположить, что он действительно верил в свою «особую миссию» глашатая новой идеологии. И при этом столь же искренне верил, что карт-бланш на деятельность он получил не только от фюрера, но и от всего германского народа. При вступлении в должность он, в частности, заявил: «Министерство пропаганды не является административным учреждением. Это министерство для народа, и народ будет всегда иметь вход в него. В этом доме никогда не будет понятия бюрократии. Мы не управляем, мы работаем, причем мы работаем под постоянным контролем народа, и вся наша работа будет проводиться исключительно для народа в целом. Отсюда должны исходить большие импульсы. Есть два вида осуществления революции. Можно поливать противника огнем из пулеметов до тех пор, пока он не признает превосходства, которым обладают пулеметчики. Это более простой путь. Но можно также переделать нацию за счет революции духа и тем самым не уничтожить, а даже привлечь противника на свою сторону. Мы, национал-социалисты, пошли по второму пути и продолжим его. Привлечь весь народ на сторону государства – вот наша самая главная задача в этом министерстве».

Были сформированы правительственные департаменты по руководству музыкой и театрами, кинопроизводством и иными пропагандистскими вопросами. Германия одной из первых применила метод создания на своей территории СМИ на иностранном языке, в основном радиостанций. Радио, кстати, как основная площадка для информирования и пропаганды, использовалось не только в Германии. Вспомнить хотя бы те же «беседы у камина» Франклина Рузвельта, или агитационные радиоточки в Советской России. Но именно в Третьем Рейхе к этому вопросу подошли наиболее серьезно.

«Генеральный штаб германского радио» к 1940 году состоял из четырех отделов: 1) по делам культуры и вещания на зарубежные страны; 2) по особой тематике; 3) по юридическому обеспечению; 4) по техническим вопросам. Самым главным был первый отдел, отвечавший за идеологическую правильность радиопередач. В 1940–1941 годах создавались «черные» радиостанции, выдававшие себя за рупоры оппозиции в странах, с которыми Германия вела войну. В июле 1942 года Геббельс решил, что эти радиостанции изжили себя, и из 11 имеющихся «черных» радиостанций оставил 7, из которых только одна вещала на СССР от имени «старой ленинской гвардии».

Впрочем, и до активных военных действий пропагандистская машина Рейха работала по четко заданным лекалам, превращая немецкий реваншизм в то, что можно охарактеризовать как «победоносный алармизм». Это была постоянно актуализируемая идеология «чрезвычайного положения», концентрации ресурсов, мобилизации, борьбы с внутренними врагами. Для этого были созданы карательные структуры, такие как гестапо (тайная полиция), модифицированы СА и СС, приняты соответствующие законодательные нормы. Например, как отмечают советские источники, «рабочие в принудительном порядке объединялись в “Германский трудовой фронт”. По закону “О национальном труде” предприниматели получали неограниченную власть над рабочими. Для крестьян был издан закон “О наследственных дворах”, который укреплял кулацкую прослойку в деревне. Вводились всеобщая воинская повинность и трудовая повинность молодежи».

Все эти и многие другие меры фактически переводили страну на приоритет военного развития, на милитаристскую и экспансионистскую доктрину, которая только и могла удовлетворить запрос немцев на глобальный реванш. И экспансия, естественно, последовала. При этом, что важно, под видом «возвращения утерянных Германией территорий» и «объединения нации в едином государстве». Или же, как в случае с разделом Польши, официальная пропаганда Рейха говорила о «провокациях» и необходимости защищаться. И стоит еще раз напомнить, что после соглашений в Локарно и Стрезского фронта западноевропейские державы смотрели на возможную германскую экспансию на Восток сквозь пальцы. Более того, есть версия, что это наступление в сторону СССР очень даже устраивало западные государства, поскольку советская идеология и идея о мировой революции куда хуже вписывались в тогдашний мировой порядок, нежели национал-социализм.

Впрочем, не будем отбрасывать в сторону и тот факт, что Западные державы, так и не оправившиеся от шока Первой мировой войны, искренне считали, что их «политика умиротворения» спасет мир от нового конфликта и в какой-то момент Гитлер остановится.

С точки зрения советской пропаганды последовавшее расширение Рейха выглядело таким образом: «В 1935 г. фашисты провели “плебисцит” в Саарской области, после чего присоединили ее к Германии, в июне 1935 г. был заключен англо-германский морской договор, по которому Германия добилась права строить свой надводный флот в (размере 35 %, а подводный флот – 45 % от тоннажа британского флота Германия заняла Рейнскую демилитаризованную зону (1936), заключила с Японией и Италией антикоминтерновский пакт (соответственно в 1936 и в 1937), приняла участие в интервенции против республиканской Испании (1936–1939), захватила Австрию (1938), Чешские земли (1939). На повестку дня была поставлена задача установить господство над всей Европой и начать военный поход на Восток – против СССР». На деле, конечно, нужно убрать кавычки со слова плебисцит, да и говорить о захвате Австрии не приходится. Подавляющее большинство населения Саара и Австрии действительно хотело жить в едином германском государстве, а нацистская пропаганда активно использовала это стремление, помноженное на постверсальские обиды.

Что касается Британии и морского договора, то о нем следует рассказать несколько подробнее, благо одной из причин начала Первой мировой многие историки называют именно рост, укрепление и развитие флота кайзеровской Германии. С Рейхом Британия решила выстраивать отношения «с точностью до наоборот». «На заседании палаты лордов 26 июня 1935 г. английский министр воздухоплавания маркиз Лендондерри выступил с обоснованием необходимости англо-германского соглашения. «Мы практический народ, – заявил министр, – и должны считаться с реальными фактами. Мы полагаем, что наилучший метод для достижения того общего урегулирования, о котором гласило лондонское коммюнике, заключается не в том, чтобы вступить в дальнейшее соревнование в морском строительстве, а в том, чтобы попытаться путем соглашения с Германией обезвредить результаты объявленного ею решения… Мы считаем, что оказали большую услугу другим державам»[68].

Примечательно, что заключен этот договор был вопреки нормам Версальского соглашения и без учета мнения других участников договоренности. А ведь речь шла о таких вещах, как, допустим, санкционирование производства Германией подводных лодок, на которое после Первой мировой был наложен запрет. Эта и другие договоренности с западными державами фактически вынудили Сталина 23 августа 1939 года подписать договор о ненападении, знаменитый пакт Молотова – Риббентропа. Таким образом, Сталин и Советское правительство пытались обезопасить СССР не только от гитлеровской Германии, но и от в общем-то лояльной к Гитлеру Западной Европы. Впрочем, со странами Восточной Европы у Рейха к тому моменту также было заключено несколько аналогичных соглашений, которые, однако, довольно легко нарушались Гитлером при попустительстве «западных партнеров».

Согласно этому договору Советский Союз и Германия обязались «воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами». Более того, обе стороны пообещали не поддерживать коалиции других стран, чьи действия могут быть направлены против участников соглашения. Наряду с основной частью документа был утвержден и секретный протокол, разграничивавший сферы влияния сторон в Северной и Восточной Европе, а также в Прибалтике. В частности, таким образом между договаривающимися сторонами была разделена Польша, а прибалтийские страны и Финляндия были отданы в зону влияния СССР.

Стоит отметить, что в части раздела Польши стороны фактически подтвердили ранее выдвинутый Британской дипломатией план 1920 года – раздел страны по так называемой линии Керзона, предложенной лордом Джорджем Натаниэлем Керзоном (о «подвигах» которого в бытность вице-королем Индии речь идет в соответствующей главе). В то время требование остановить наступление Красной Армии на линии Керзона еще не стало ультиматумом, и лишь через 15 лет предложение британцев было принято, впрочем, из рук национал-социалистов. Также необходимо сказать, что эти договоренности между Советской Россией и Германией были реализованы на фоне множества совместных проектов в области научно-технического и военного сотрудничества. Начатых, впрочем, с Веймарской республикой и местной коммунистической партией, которая играла заметную роль в жизни Германии в период начала политической карьеры Гитлера.

Однако после прихода к власти фюрера все эти проекты либо были свернуты, либо стремительно сворачивались, либо же использовались, кроме прочего, как повод для сбора разведданных друг о друге. Хотя стоит еще раз подчеркнуть, что, пока Германия не вторглась в Западную Европу, «мировым злом» считался именно СССР, а на потенциальную экспансию Гитлера на Восток западные державы смотрели с точки зрения собственных экономических и политических интересов. В частности, 2 января журнал Time объявил о том, что Гитлер, по мнению издания, является «человеком 1938 года». Ирония в том, что статья о достижениях фюрера закончилась фразой «Тем, кто следил за заключительными событиями года, представлялось более чем вероятным, что человек 1938 года может сделать год 1939 незабываемым»[69]. И, надо отдать должное американским журналистам, в целом они не ошиблись.

Глава 5 Африка неосвобожденная

Исследования Первой и Второй мировой войн в наибольшей степени сосредоточены вокруг России, Европы и США, что, в общем, неудивительно. Однако мировые войны действительно коснулись всех континентов и народов, в большей или меньшей степени. Поэтому необходимо хотя бы в общих чертах рассмотреть судьбу «другого мира»: азиатской, африканской и латиноамериканской цивилизаций, которые также были затронуты военными и политическими потрясениями той эпохи. Поскольку эти континенты и государства рассматривались как сферы влияния «великих держав», и за них также шла ожесточенная борьба. Следует отметить, что потрясения первой половины XX века оставили такие последствия для этих регионов, что они четко видны и сейчас.

Особенно это касается Африки, на территории которой военные конфликты так и не стихли окончательно, а в последние годы возобновились вновь. Впрочем, передел мировых сфер влияния затронул и иные регионы.

Но начать все же следует именно с Африканского континента, поскольку европейская колониальная экспансия и последующие военные действия отразились на Африке самым кардинальным и, пожалуй, неблагоприятным образом.

В период, предшествующий Первой мировой войне, и в последующий период Черный континент рассматривался прогрессивными европейцами, а позже и американцами лишь как источник ресурсов, театр военных действий и определенного рода стратегический форпост. И здесь основные линии противостояния наметились еще до Первой мировой войны и последующего межвоенного периода.

1. Россия и Африка: Эфиопия

Рассуждая о колонизации Африки, нужно помнить, что это очень давняя традиция, которую можно возвести еще к VII–V векам до нашей эры, когда на севере континента, в районе Ливии и Египта, стали появляться греческие колонии.

Затем были римские войска, подчинившие все северное побережье Африки. В средние века, впрочем, раннехристианские африканские государства фактически исчезли, захлестнутые уже исламской экспансией. Но начавшаяся в VIII веке Реконкиста, которая долго и с перерывами, но победоносно завершилась в конце XIV века, положила начало новому этапу колонизации африканских земель европейцами. И первыми колонизаторами Африки стали, таким образом, португальцы.

Однако самая масштабная и быстротечная колонизация, которая разделила практически весь африканский континент на сферы влияния тех или иных европейских держав началась после Берлинской африканской конференции 1884–1885 года, которая носила название «Конференции по Конго».

Основными вопросами этой конференции стали статус Свободного государства Конго, а также бассейнов рек Конго и Нигер, и свободный доступ к этим водным путям и прилегающим территориям со стороны всех европейских колониальных держав. Что касается Свободного государства Конго, то оно попало в центр внимания еще и потому, что на момент конференции эта страна фактически стала «колониальной ширмой» для бельгийцев и французов, активно вступивших в процесс экспансии в Африке и «выдавливавших» португальцев с территорий, которые те давно считали «исконно своими», и вели плодотворное сотрудничество с конголезскими правителями на протяжении уже нескольких веков.

Тем не менее вопрос по Конго был только поводом для того, чтобы европейские державы установили общие принципы экспансии в Африке. И эти правила были установлены в итоговой декларации конференции. Так, в статье 34 документа говорилось: «Держава, которая впоследствии завладеет какой-либо территорией на берегах Африканского материка, лежащею вне ее нынешних владений, или которая, не имев доселе таких владений, приобретет таковую, а равно держава, которая примет на себя протекторат, должна препроводить подлежащий о том акт, вместе с объявлением, к подписавшим настоящий акт державам, для того, чтобы дать сим последним возможность заявить, в случае надобности, свои требования».

А следующая, 35 статья гласила: «Державы, подписавшие настоящий акт, признают обязательство обеспечить в занимаемых ими на берегах Африканского материка территориях существование такой власти, которая достаточна для охраны приобретенных ими прав, и, в потребном случае, для охраны свободы торговли и транзита на условиях, однако, которые для сей последней постановлены»[70]. То есть эти пункты обговаривали правила политического и экономического взаимодействия европейских государств «на будущее», на еще не колонизированных территориях. И естественно, африканские государства и тамошних правителей никто не спрашивал, как им видится такое будущее.

Впрочем, главный пункт декларации, который определил стремительный характер дальнейшей экспансии, провозглашал «принцип эффективной оккупации», подразумевающий, что если некая держава не в состоянии эффективно разрабатывать ресурсы своей колонии, то она обязана допустить до такой разработки иные державы и их корпорации. Эта перманентная угроза внешнего вмешательства в дела колоний неимоверно ускорила экспансионистские процессы. В итоге через 10 лет после окончания «Конференции по Конго» в Южной Африке остались только две относительно независимые страны – Либерия и Эфиопия.

Что касается Эфиопии, то ее суверенитет был напрямую связан с Российской империей и именем русского авантюриста и гениального манипулятора и лжеца Николая Ивановича Ашинова. Гениальность его выражалась в том, что его высокие покровители, даже зная, что он мошенник и авантюрист, у которого за плечами уже раскрытые аферы, все равно продолжали оказывать ему покровительство. Авантюризм же Ашинова выражался в том, что он был буквально одержим созданием русских колоний в Малой Азии и Африке. Последняя из его авантюр проходила на территории французского Сомали, ныне Джибути. Однако как минимум номинальной своей целью имела увеличение российского влияния именно в Эфиопии.

Не вдаваясь в подробности биографии этого человека, поскольку они заслуживают отдельной книги, стоит кратко ознакомиться с его «африканским походом». В 1883 году Ашинов совершил первую экспедицию в Эфиопию, где познакомился с эфиопским царем, или, как его титуловали, Негусом Негести («Царем царей») Йоханнысом IV, где выдал себя за атамана «вольных казаков» и посланника русского царя. Притом что по итогам сбора этой экспедиции на Ашинова в России было заведено уголовное дело по факту мошенничества и хищения государственных денег, выделенных непосредственно на экспедицию. Это знакомство Ашинова и «Негуса Иоанна» было широко и в самых восторженных тонах освещено в российской прессе. Что позволило закрыть уголовное дело на Ашинова, вернуться ему в Россию с триумфом и инициировать сбор средств на новую экспедицию, которая началась в 1888 году.

Сам Ашинов мотивировал усилия по созданию российской колонии в Африке так: «Недаром все европейцы стараются, чуть не в драку, занимать на этом всемирном пути места. Почему же России не занять? Нам еще нужнее, если мы развиваем торговлю с Востоком, как с Владивостоком. А Абиссиния – это ключ всего Египта и Африки, и кто будет владеть Абиссинией, тот будет владеть и всемирным путем. И политическую тяжесть, без нашей, конечно, дипломатии, можно всегда перенести вместо Балканского полуострова на африканскую сторону».

При этом в такой экспансии был и важнейший для Российской империи религиозный мотив. Дело в том, что эфиопы – это христиане-монофизиты, то есть относятся к одной из восточных раннехристианских церквей. Ашинов же предложил привезти в Эфиопию русскую духовную миссию «для обучения абиссинцев истинному православию». И в этом предприятии получил поддержку синодального обер-прокурора Константина Петровича Победоносцева, который, впрочем, ратуя за предприятие Ашинова, писал обо всем этом следующее: «Что касается до Ашинова, то он, конечно, авантюрист, но в настоящее время он служит единственным русским человеком, проникшим в Абиссинию. Стоило бы серьезно расспросить его хоть о том деле, которое, по словам его, уже заведено им на берегу Красного моря. По всем признакам оно может иметь для нас немалую важность, и, по всей вероятности, в таких делах удобнейшим орудием бывают подобные Ашинову головорезы». Однако и духовная миссия во главе с архимандритом Паисием была снаряжена. Ашинов же со своими «вольными казаками» официально был обозначен в качестве «сопровождения» миссионеров.

В итоге Николай Ашинов заручился поддержкой императора Александра III, отплыл в Африку, но обосновался на территории французского Сомали, в форте Сагалло, который провозгласил казачьей станицей Новая Москва. Французы, в свою очередь, видимо, почувствовали что-то очень нехорошее, поскольку после недолгих и безрезультатных переговоров в феврале 1889 года французские военные суда расстреляли форт Сагалло, арестовали Ашинова и всех его «вольных казаков» и депортировали в Россию. В результате данного военного столкновения погибло шестеро мирных жителей форта, женщины и дети, а также один из казаков Ашинова.

Император Александр III по факту этих событий наложил свою короткую и емкую резолюцию: «Непременно надо скорее убрать этого скота Ашинова оттуда, и мне кажется, что и духовная миссия Паисия так плохо составлена и из таких личностей, что нежелательно его слишком поддерживать; он только компрометирует нас, и стыдно будет нам за его деятельность».

Иными словами, миссия Ашинова полностью провалилась, а сам он был отправлен в трехлетнюю ссылку. Что, однако, его не остановило, и после этого он искал поддержки для очередных африканских походов то у англичан, то у французов, то снова в России, впрочем, без особых результатов. Одна из последних резолюций, наложенных на письмо Ашинова императором Александром III, гласила: «Записки сумасшедшего».

Однако авантюра Ашинова имела и важное положительное значение. Она стала стимулом к плотному и двустороннему сотрудничеству Российской империи и Эфиопии, и в конце 90-х годов XIX века в Эфиопии появилась официальная русская миссия. Впрочем, в силу исторических событий, после Первой мировой войны, в которой Эфиопия после государственного переворота выступила на стороне англичан, она попала в сферу плотного европейского влияния.

Сразу после заключения Версальского договора, в 1919 году, Италия попыталась добиться договора с Англией о разделе сфер влияния в Эфиопии. Однако в тот момент Британия не сочла эти притязания сколько-нибудь уместными. Тогда Италия попыталась организовать в этой стране еще один государственный переворот, который, однако, не увенчался успехом. В 1923 году, с подачи Франции, Эфиопия вступила в Лигу Наций, чтобы отстаивать свой суверенитет на международном уровне. Но, как было сказано в предыдущих главах, Лига Наций не справлялась с возложенными на себя полномочиями «мирового регулятора». В 1926 году между Италией и Британией все же был заключен договор о разделе сфер влияния, но Эфиопия смогла, хоть и с большим трудом, ликвидировать его через Лигу Наций.

Италия, впрочем, не оставила своих притязаний, и в 1935 году разгорелась вторая итало-абиссинская война, которая закончилась покорением Эфиопии в следующем, 1936 году. Так появилась Итальянская Восточная Африка. Наряду с японо-китайской войной и гражданской войной в Испании итало-эфиопский конфликт считается предвестником Второй мировой войны. Победа Италии и аннексия ею Эфиопии помимо того, что сделала Бенито Муссолини, на тот момент премьер-министра Итальянского королевства, одним из самых влиятельных и популярных итальянских и европейских политиков, еще и показала полную несостоятельность Лиги Наций. И Эфиопия, и Италия были членами данной организации, но, тем не менее, конфликт между ними вышел из дипломатической в военную плоскость. При этом Италия в ходе данной кампании применяла неконвенционное химическое оружие, иприт и фосген, которые в дальнейшем стали страшной «визитной карточкой» Первой мировой войны. Контроль над Эфиопией со стороны Италии продлился до 1941 года, когда страну освободили британские войска. В дальнейшем Эфиопия сотрудничала с США, но это продлилось лишь до 70-х годов, когда монархический режим пал вследствие военного переворота.

При этом, невзирая на все исторические перипетии, Россия и Эфиопия сохранили свои культурные и дипломатические связи. Правда, в период СССР христианам Эфиопии пришлось испытать на себе гонения после военного переворота 1974 года и свержения последнего Негуса Эфиопии, Хайле Селассие. К власти тогда пришел поддержанный Советским Союзом майор Менгисту Хайле Мариам, который и развернул в стране «атеистическую кампанию». Тем не менее Эфиопская церковь пережила и это. И на сегодняшний день между русскими православными и эфиопами-монофизитами продолжается межконфессиональный диалог, равно как продолжаются и союзнические отношения между Россией и Эфиопией на межгосударственном уровне.

2. Африка и США: Либерия

Вторым независимым государством на территории Африки периода «эффективной оккупации» была Либерия. Как относительно самостоятельный субъект политики Либерия, или «Земля свободы», начала свое существование в 1822 году, с возвращения либерийских американцев, освобожденных рабов из США, на «родину предков». Тогда они основали «колонию свободных цветных людей», которая в 1824 году и получила свое нынешнее название – «Земля свободы», или Либерия. В июне 1847 года либерийцы провозгласили свою независимость от метрополии.

Впрочем, основная масса освобожденных рабов из США хлынула в Либерию после отмены рабства в 1864 году, по завершении Гражданской войны в Штатах. К 1865 году между США и Африкой начались постоянные судоходные рейсы. По итогам исхода освобожденных рабов из США, на момент 1880 года, в Либерию прибыло около 3,2 миллиона колонистов. Изначально проект репатриации в Африку был воспринят американским сообществом как слишком затратный. Однако и здесь коммерсанты США смогли извлечь прибыль: чернокожим эмигрантам продавались оружие и боеприпасы, огромное количество которых осталось на складах после Гражданской войны. Была развернута сеть контор, кредитовавших желающих вернуться «на родину предков» бывших рабов.

При этом либерийцы были «заряжены» идеей того, что их новая родина – это «страна возможностей» для черных. Этакая калька с «американской мечты», только для потомков африканских рабов, вернувшихся на родину предков. И это была не единственная волна эмиграции на «землю обетованную». При этом либерийское сообщество было по-своему уникально. С одной стороны, это были потомки коренных жителей, но с другой – они идентифицировали себя как «американцев» и считали местных жителей «людьми второго сорта», которыми необходимо грамотно управлять и доминировать над ними.

Методы расширения также были известны колонистам:

«Сформированная в 1865 году Либерийская колониальная компания ставила своей целью присоединения мирным и военным путем ближайших территорий. Так, в 1867 году в состав Либерии вошли территории северней и восточней, который опоясывали европейские колонии. Однако поток миграции из Америки не уменьшался, и приобретенных земель стало мало. В этой ситуации весьма желанным стало государство на северо-востоке – Тиджания Омара ал-Хаджа. Ее армия была достаточно оснащена для войны с местными племенами (что, в общем-то, ей и позволило расширить свои владения в первой половине XIX века), однако эта армия уступала как по уровню оснащения, так и по уровню опыта Либерийской армии. Решающее сражение состоялось в конце года недалеко от города Бамако. 35-тысячная армия тукулеров была наголову разбита. Либерийцы значительно превосходили ее по численности и имели лучшее вооружение. В течение двух лет с 1868 по 1870 год армия Либерии полностью захватила Тиджанию. Также продолжалась экспансия в южную и западную сторону, в которых, впрочем, африканские колонизаторы натыкались на границы европейских колоний».

Система государственного устройства Либерии по форме была калькой с политических институтов США. Во многом это способствовало тому, что основание Либерии спонсировалось Американской колонизационной компанией и опосредованно правительством Соединенных Штатов. По сути, Либерия стала «криптоколонией» и сателлитом Штатов. Формально независимое государство, которое вошло в сферу политических интересов Вашингтона, однако без каких-либо четких официальных обязательств со стороны Града на Холме. А в силу колониальных замашек недавнего прошлого Либерия постоянно подвергалась внешнему давлению и экспроприации части территорий со стороны держав-колонистов.

Во время Первой мировой войны «Земля свободы» заявила о своем суверенитете, надеясь на продолжение тесных торговых отношений с Германией. Однако потеряла эти связи и рынок сбыта товаров из-за британской морской блокады. После окончания Первой мировой войны согласно условиям Версальского мира Германия была принуждена расторгнуть все экономические договоренности с Либерией. Помимо этого, на Парижской мирной конференции Либерия была представлена как одна из победивших сторон, очевидно, благодаря исторической близости с США. Так, статья 138 Версальского договора гласила: «Германия отказывается от всяких прав и привилегий, вытекающих из Соглашений 1911 и 1912 годов, касающихся Либерии и, в частности, от права назначать германского сборщика таможенных пошлин в Либерии. Она заявляет, кроме того, об отказе от всяких требований какого бы то ни было участия в тех мерах, которые могут быть приняты для восстановления Либерии».

В статье 139 говорилось, что «Германия признает потерявшими силу с 4 августа 1917 года все договоры и соглашения, заключенные ею с Либерией». А статья 140 давала право Либерии на определенные имущественные репарации: «С имуществами, правами и интересами, принадлежащими германцам в Либерии, будет поступлено согласно с постановлениями части X (Экономические положения) настоящего Договора»[71].

С поиском Либерией новых возможностей для развития в межвоенный период связан один интересный дипломатический казус. Есть теория, что «Земля свободы» в период интербеллума была в шаге от того, чтобы стать колонией Польши. В 1930 году для поиска новых рынков Либерия вступила в переговоры с Морской и колониальной лигой. На тот момент председателем правления МКЛ был генерал Войска Польского Густав Орлич-Дрешер. Руководство лиги провело переговоры с Либерией, которые закончились подписанием договора о двустороннем сотрудничестве. Некоторые польские исследователи считают, что у этого документа была тайная часть, где были прописаны условия, в соответствии с которыми поляки получали право не только на то, чтобы развивать свои поселения, но и в случае необходимости проводить мобилизацию граждан Либерии в Войско Польское. Позже Вторая Речь Посполитая отказалась от ратификации этого договора. Произошло это, по некоторым данным, из-за того, что в документе отсутствовала фраза о том, что «Либерия становится протекторатом Польши»[72].

Но основным выгодоприобретателем от Либерии оставались корпорации из США: «С начала 20-х гг. наибольшую экономическую активность в стране стали проявлять США. Используя свое политическое влияние на либерийское правительство и свое экономическое могущество в мире, они добиваются приобретения в Либерии 400 тыс. га земель под создание плантаций гевеи. США, на долю которых приходилось в то время 85 % всех производимых автомобилей в мире, остро нуждались в каучуке. Свое приобретение США осуществили за баснословно низкую цену – 6 центов за акр земли и 1 % от стоимости вывозимого каучука в казну Либерии.

Американская компания “Файрстоун” фактически поставила Либерию в полную экономическую зависимость от США. К 1940 г. доля Соединенных Штатов в экспорте и импорте Либерии составили 90 % и 75 % соответственно (в 20-е гг. 84 % экспорта и 70 % импорта Либерии приходилось на Англию, Голландию и Германию). Страна превратилась в сплошную каучуковую плантацию США. Более того, все американские чиновники и военные специалисты, находившиеся в стране, были на содержании либерийского правительства.

У населения под дополнительные плантации конфисковались земли, а освобождающихся людей использовали в качестве дешевой рабочей силы и на местах, и отправляли в качестве контрактных рабочих в соседние испанские и французские колонии. На плантациях компании “Файрстоун” использовался главным образом принудительный труд. За каждого присланного правительством Либерии рабочего компания выплачивала по 1 центу». В адрес лидеров страны звучали обвинения в работорговле. Впрочем, такое «неофициальное рабство» было характерно для многих африканских колоний под протекторатом самых разных государств.

На сегодняшний день Либерия – одно из трех самых бедных государств в мире и самое бедное государство в Западной Африке. В стране 85 % безработного населения. В конце XX – начале XXI века это государство пережило военный переворот и две гражданские войны, от последствий которых «Земля cвободы» не может отойти до сих пор.

Остальные же территории Африканского континента не имели и такой, формальной независимости и были колониями в полном и официальном смысле этого слова. Освоение новых территорий колонистами, как и было сказано выше, шло ударными темпами. И естественно, также стало еще одним поводом для конфронтации между мировыми державами в предвоенный период.

3. Германия в Африке

В числе причин начала Первой мировой в том числе называют и активную колонизаторскую деятельность Германии на Африканском континенте. Впрочем, по поводу желания германского руководства захватывать новые колонии до сих пор существует научная полемика.

Историк Николай Власов, например, приводит такие слова Бисмарка о колонизаторской политике, где германский канцлер сравнивает африканские колонии Германии с «соболиной шубой в польском дворянском доме, где нет денег даже на новые рубашки». Есть версия о том, что Бисмарк вел колонизаторскую политику только под давлением общественного мнения. Этой теории придерживаются немецкие историки Фридрих Майнеке и Герман Онкен. И естественно, еще одна теория гласит, что Германия охотно и по собственному желанию включилась в процесс африканской экспансии[73].

Впрочем, как указывает историк А. И. Щербаков, эти позиции вполне можно примирить, если вспомнить, что Отто фон Бисмарк был в том числе и выразителем интересов германских промышленников: «Личностные связи между представителями крупного капитала и членами правительства ставили государственный аппарат в зависимость от финансово-олигархических интересов. Речь идет об огромном влиянии на Бисмарка специалиста по колониальным вопросам в министерстве иностранных дел, вдохновленного колониальными приобретениями, Генриха фон Куссерова».

Так или иначе, но систематический подход к колонизации африканских территорий Германией спровоцировал в 1883 году купец из Бремена Адольф Людериц, который купил у туземных вождей территорию Агры-Пекиньи и обратился к властям империи, чтобы те санкционировали эту покупку. В 1884 году, после этой сделки, Германия начала активную экспансию на территории Черного континента. Проще говоря, германская экспансия носила двойственный характер. С одной стороны, она была подчинена сугубо экономическим интересам частного капитала, с другой – ввиду такой инициативности получила государственный, политический протекторат.

Впрочем, говоря о колониях 26 июня 1864 года, в рамках выступления в рейхстаге, Бисмарк заявлял: «Я повторяю, что я против колоний. Я имею в виду ту систему, по которой большинство колоний создавалось в прошлом столетии, которую можно было бы теперь назвать французской системой; я против колоний, создание которых начинается с приобретения куска земли в качестве основания, за которым следует привлечение переселенцев, назначение чиновников и создание гарнизонов. Я повторяю, что я не изменил и сейчас своего прежнего отрицательного отношения к такому способу колонизации…

Мое намерение, получившее одобрение кайзера, заключается в том, чтобы передать ответственность за организацию и материальное развитие колоний нашим занимающимся судоходством и торговлей поданным, их предприимчивости и идти вперед не столько путем присоединения заморских провинций к германскому государству, сколько путем предоставления охранных грамот по образу английской Royal Charters, примыкая к славному пути, проложенному английским купечеством основанием Ост-Индской компании; одновременно сохранить за лицами, заинтересованными в колониях, управление и право пользоваться европейской юрисдикцией для европейцев и оказывать им защиту, которую можно осуществить из расположенных там гарнизонов».

Бисмарк продолжал публично и систематически сопротивляться колониальной экспансии. В начале декабря 1888 года немецкий исследователь Ойген Вольф просил Бисмарка снарядить в Африку военную экспедицию для освобождения немецкого африканского исследователя и губернатора египетской экваториальной провинции Эдуарда Шницера, рисуя при этом перспективы нового витка экспансии: «Мы можем основать там сферу немецких интересов. Экспедиция Стенли определенно преследует не только филантропические цели». Бисмарк на это ответил категорическим отказом: «Если бы я послал одного прусского лейтенанта, то при определенных обстоятельствах я буду должен послать еще солдат, чтобы его оттуда вытащить. Это слишком далеко нас заведет. Английская сфера интересов простирается до истоков Нила, и риск для меня слишком велик. Ваша карта Африки очень хороша, но моя карта Африки лежит в Европе. Здесь Россия, а здесь лежит Франция, а мы в середине, вот моя карта Африки»[74].

Однако, несмотря на такое публичное неприятие колонизаторских инициатив со стороны Бисмарка, к началу Первой мировой войны Германия в Африке владела Германской Восточной Африкой, Руандой-Урунди, Танганьикой, Витуландом, сектором Кионга, Намибией, частью Камеруна, Того, Ганы и Нигерии. Естественно, что такой «ударный колониализм» сразу нескольких держав не мог не вылиться в вооруженные конфликты не только с местным населением, но и между различными группами колонистов. И самым известным таким столкновением стала Англо-бурская война 1899–1902 годов.

4. Англо-бурская война. Германия теряет позиции

Для понимания сути этого конфликта необходимо обратиться к самому началу европейской колониальной активности в Южной Африке. Одними из первых европейских поселенцев в этом регионе стали выходцы из Нидерландов, Дании, Германии и Франции, прибывшие туда еще в XVII веке. Этих поселенцев, которые стали развивать сельское хозяйство на основе рабовладения над покоренным местным населением, впоследствии стали называть «бурами» (от голландского boer, что значит «крестьянин»). Изначально они основали Капскую область, ныне на этом месте находится город Кейптаун. Однако в 1806 году эту территорию захватила британская корона. Буры вынуждены были мигрировать вглубь континента[75].

В итоге в ходе массового переселения буров в тридцатых годах XIX века появились Трансвааль, или Южно-Африканская Республика, и Оранжевое Свободное Государство. Суверенитет этих территорий Британия признала в 1852–1854 годах. Признала, правда, ненадолго, поскольку в 1867 году на границе Оранжевой Республики и Капской колонии были обнаружены алмазы. Великобритания попыталась присоединить Трансвааль к своим колониям в ходе первой англо-бурской войны 1880–1881 года, и бурам тогда удалось отстоять свою независимость. Хотя компания «Де Бирс», установившая теснейшие связи с Британией, стала фактическим монополистом в алмазодобывающей отрасли.

В 1886 году в Трансваале нашли богатейшие золотоносные месторождения. И, в общем, с этого момента стало понятно, что Британия снова попытается присвоить себе данные территории. Что и произошло в ходе второй англо-бурской войны 1899–1902 годов. Этой войне, в частности, мир обязан появлением термина «концентрационный лагерь». Их организовывали британские военные для содержания местного мирного населения, чтобы таким образом предотвратить помощь бурским партизанам. В этих лагерях в годы войны содержалось порядка 200 тысяч человек, или половина белого населения бурских республик. Около 26 тысяч в лагерях погибли.

Однако экспансия британцев началась несколько раньше и более мирными методами. Отдельного внимания заслуживает тактика давления на бурское население со стороны Британии до начала военных действий. Сегодня такую систему действий можно было бы назвать «информационной войной». В своей книге «Англо-бурская война и позиция Германии» историк А. С. Царев так описывает эти меры: «Понимая невозможность ведения открытой войны с бурами, английское правительство начало против них психологическую войну, выдвигая на первый план проблему ликвидации рабства африканцев. Одна из основных целей подобной политики заключалась в подготовке европейской общественности к неминуемой вооруженной аннексии южноафриканских республик».

К слову сказать, в 1834 году рабство в Капской колонии было отменено, что привело к разорению и массовой миграции многих буров вглубь материка. Они сохранили рабовладельческий порядок и на новых территориях, но память о том, что отмена рабовладения принесет им нищету и изгнание, осталась. Впрочем, попытки со стороны буров «обойти» этот аспект предпринимались. По воспоминаниям помощника российского военного атташе в Трансваале, капитана фон Зигерн-Корна, «буры не были никогда убежденными и закоренелыми, так сказать, рабовладельцами. На следующий же год после основания ими республики на одном из митингов, весьма многолюдном, решено было добровольно и единогласно отказаться навсегда от порабощения чернокожих и от торговли невольниками. В таком духе была издана соответствующая прокламация. Она не вызвала ни одного протеста ни с чьей стороны и никем впоследствии не нарушалась. В сущности, ею было отменено лишь формальное право собственности на живой человеческий товар, отношения же к покоренным чернокожим остались прежние. Оно и понятно. Буры никак не могли считать диких, только что побежденных ими врагов за равных себе». В общем, мировому сообществу было понятно, что это лишь формальный отказ от рабовладения.

И это упростило дальнейшее освоение британцами изначально бурских территорий. Поскольку, параллельно с информационным давлением, шла и «мирная экспансия» Капской колонии: «Со второй половины XIX века на территорию бурских республик стали прибывать английские колонисты – ойтландеры, которые не имели политических прав, но уже к концу XIX века скупили в Трансваале более половины всех земель, сосредоточив в своих руках более 80 процентов недвижимости. В руках англичан практически полностью находилась горнодобывающая промышленность, причем большинство месторождений алмазов оказалось в собственности компании “Де Бирс”, созданной в 1880 году Сесилем Родсом и Альфредом Бейтом. В рамках психологической войны Великобритания потребовала от Южно-Африканской Республики (Трансвааль) предоставления избирательных прав ойтландерам. Отказ от подобного требования мог послужить предлогом к войне». Буры ответили отказом на это требование Лондона, и вторжение в итоге последовало: «В 1895 году на территорию Трансвааля под предлогом притеснения ойтландеров вторгся крупный отряд под предводительством доктора Джеймсона с целью поднять восстание ойтландеров. Однако экспедиции не суждено было увенчаться успехом, так как уже через 3 дня после пересечения границы отряд был окружен бурскими военными силами и сдался в плен». Это стало одним из поводов к войне, которая случилась четырьмя годами позже.

Что интересно, характеристики буров, как носителей определенной культуры и ментальности, в Западном мире кардинально разнились. Марк Твен, например, писал об этих людях следующее: «Черный дикарь был добродушен, общителен и бесконечно приветлив. Он жил в хлеву, был ленив, поклонялся фетишу…

Его место занял бур, белый дикарь. Он грязен, живет в хлеву, ленив, поклоняется фетишу; кроме того, он мрачен, неприветлив и важен и усердно готовится, чтобы попасть в рай, – вероятно, понимая, что в ад его не допустят».

С другой стороны, сэр Артур Конан Дойл давал бурам такую характеристику: «Возьмите голландцев – народ, пятьдесят лет противостоявший госпоже мира, Испании, и добавьте ему упорство несгибаемых французских гугенотов, бросивших домашний очаг, свое достояние и навсегда покинувших родную землю после отмены Нантского Эдикта. Очевидным результатом такого смешения станет самая стойкая, мужественная и непокорная раса, когда-либо существовавшая на Земле. Воспитывайте семь поколений этих людей в постоянной борьбе с туземцами и дикими животными, в обстоятельствах, не дающих шанса выжить слабому. Обучите их мастерскому обращению с ружьем и лошадью, а затем дайте страну, в высшей степени подходящую для охотников, метких стрелков и искусных наездников. Наконец, закалите железный характер и отменные воинские качества в суровом огне Ветхого Завета и всепоглощающего патриотизма. Соединив эти качества и импульсы в одном человеке, вы получите современного бура – самого серьезного противника, с которым когда-либо сталкивалась Британская империя»[76]. Если учесть, что после «официального» окончания войны бурские партизаны сопротивлялись британским войскам еще больше года, то в чем-то, видимо, Конан Дойл был прав.

Впрочем, если вернуться на несколько лет раньше, к годам Берлинской «африканской» конференции, то можно увидеть, что все эти годы Трансваалю в той или иной степени оказывалась поддержка со стороны Германии, которая особенно усилилась после ухода в отставку Бисмарка в 1890 году, когда полновластным хозяином страны стал кайзер Вильгельм.

Однако еще раньше, в 1884 году, «Германия заключила торговый договор с Трансваалем и стала теснить англичан не только на Атлантическом побережье Африки, но в союзе с бурами и со стороны Индийского океана. В Зулуленде (страна зулусов) буры с подачи немцев в августе 1884 года создали свою Новую республику, а в сентябре два германских агента добились у зулусского вождя Денизулу концессии на 60 тысяч акров земли и разрешения строить железную дорогу от Трансвааля к Индийскому океану».

После же столкновения буров с отрядом Джеймсона кайзер Вильгельм и вовсе намеревался объявить над Трансваалем германский протекторат и ввести туда войска, а Николаю II в те же годы писал следующее: «Что бы там ни случилось, я никогда не позволю англичанам раздавить Трансвааль!»

Впрочем, в итоге Вильгельм ограничился телеграммой трансваальскому президенту Крюгеру, в которой выражал «искренние поздравления» в связи с тем, что буры «смогли, не призывая на помощь дружественные державы, собственными силами восстановить мир, нарушенный вторгшимися в Вашу страну вооруженными бандами, и обеспечить независимость Вашей страны от нападения извне»[77].

Буры при этом прекрасно понимали, что дело идет к войне, и закупали у Германии оружие. Впрочем, уже к 1898 году официальный Берлин отказался от сотрудничества с бурами, заключив англо-германский договор о разделе португальских колоний и отказе от поддержки Германией бурских республик. На такие шаги Германия пошла по целому ряду причин. Во-первых, ей действительно не хватало сил, чтобы продвигать свои интересы в Африке, во-вторых, дальнейшая конфронтация по бурскому вопросу вызвала бы уже столкновение с Англией на европейской территории, в-третьих, как мы помним, данный исторический период – это эпоха тайных переговоров и кулуарных договоренностей.

Поэтому, несмотря на заключенное с Британией соглашение, немецкие промышленники продолжали снабжать буров оружием, а сам император Вильгельм оказывал содействие в сборе и отправке иностранных добровольцев, желавших участвовать в конфликте на стороне буров. К слову, среди добровольцев были французы, немцы и русские. Несмотря на то что англо-бурская война закончилась поражением буров, эта победа тяжело далась британской короне.

Историк А. С. Царев так характеризует ход этой войны для Англии: «В октябре 1899 года разразилась Англо-бурская война. Эта война дорого обошлась британской короне: в Южную Африку было послано 450 тысяч солдат, из которых 20 тысяч погибли. Война поглотила 250 миллионов фунтов стерлингов. Престижу Англии был нанесен колоссальный урон, поскольку война против буров велась с варварской жестокостью. Именно в этой войне впервые были созданы снискавшие затем общественное возмущение концентрационные лагеря, куда сгонялись пленные женщины, дети; дома и фермы буров сжигались, скот уничтожался. После неудач на первом этапе войны английские войска в мае 1900 года захватили Йоханнесбург, бурский президент Крюгер вынужден был эмигрировать, но буры еще целых два года вели упорную партизанскую войну. После длительных переговоров 31 мая 1902 года был подписан мирный Феринихингский договор, в соответствии с которым бурские республики утрачивали независимость»[78].

Нужно отметить, что и после этой войны помощь Германии бурам не закончилась. В частности, правительство Германской империи приветствовало переселение буров на территории германских колоний. Так, губернатор Восточной Африки Адольф фон Гетцен предоставил бурским переселенцам земли на западной стороне Килиманджаро и Меру. В 1900 году в Германии открылся «Немецкий центр за окончание бурской войны», который в 1902 году был переименован в «Немецко-бурский центр» и «оказал финансовую поддержку первым бурским семьям, переселявшимся из Капской колонии в Юго-Западную Африку, из специально созданного фонда для жертв бурской войны. Первые выплаты в размере 10 тыс. марок были переведены в апреле 1902 г. бурским переселенцам, согласившимся выполнить ряд условий: дети от 10 до 15 лет должны были учиться два года в правительственных школах, где преподавание, в частности и религиозного предмета, проходило на немецком языке; переселенцы в период нестабильности или же нападения на колонию должны были нести воинскую повинность; дети, рожденные в колонии, становились гражданами Германской империи и по достижению определенного возраста должны были служить в колониальных войсках»[79].

В общем, англо-бурская война была и войной за суверенитет буров и войной за раздел сфер влияния колониальных держав. И такой порядок вещей в Африке был, что называется, обычным делом. Отчасти эти перманентные очаги противостояния на Черном континенте отражали европейскую картину нагнетания ситуации и подготовки к Первой мировой войне. После Первой мировой, понятным образом, Германия потеряла все свои колониальные территории согласно Версальскому договору. Колонии отошли державам-победительницам на основе «принципа мандатов», провозглашенного на Версальской конференции.

Германская Танганьика отошла Великобритании, Руанда-Урунди – Бельгии, Германская Восточная Африка попала под мандат Португалии, Того и Камерун были разделены между Британией и Францией, к Британскому же Южно-Африканскому Союзу отошла Юго-Западная Африка. Помимо этого, Германия была вынуждена отказаться от всех договоров и соглашений с Либерией. В общем, что касается присутствия Германии в Африке, то в период интербеллума этого присутствия попросту не было.

Тем не менее уже на стадии Веймарской республики зарождающийся немецкий реваншизм коснулся и темы возврата колониального могущества Рейха. И не только в Африке. Впрочем, как отмечают исследователи, при возникновении Третьего Рейха, колониальная тематика была отодвинута на второй план. Что, впрочем, не помешало Адольфу Гитлеру ставить этот вопрос на повестку дня и создавать колониальные школы, которые до 1937 года работали в секретном режиме, дабы не вызывать беспокойства у иных европейских держав-победительниц.

Параллельно Гитлер использовал вопрос о колониях и в европейской внешней политике. Например, как «способ для проникновения в Британскую империю, а также как средство давления на западные державы с целью добиться от них “континентальных уступок”, то есть их согласия на германскую экспансию в Европе. Вместе с тем Гитлер допускал и возможность решения колониального вопроса военным путем. Это видно из его заявлений, сделанных в ноябре 1938 года во время беседы с прогермански настроенным министром обороны Южно-Африканского Союза Освальдом Пироу. Гитлер говорил о своих намерениях приступить к захвату колоний после осуществления агрессивных акций на континенте. Уже в конце 1938 – начале 1939 г. по его указанию был разработан план предварительных мероприятий на этот счет, который включал захват “заморских опорных пунктов” для борьбы с Англией, проведение антибританской пропаганды в колониях, создание специальных подразделений полицейских сил и соответствующих учреждений по управлению колониями»[80].

К началу Второй мировой войны в Третьем Рейхе уже были разработаны планы по переделу колониального устройства. Один из них – это меморандум фон Корсванта от 1940 года, в котором, в частности, сообщалось: «Поскольку, как мы все с уверенностью ожидаем, недалеко то время, когда и Англия будет поставлена на колени и в связи с этим очень быстро станут актуальными вопросы, относящиеся к тому, что Англия и Франция окажутся вынужденными отдать свои колониальные владения, я, как старый знаток колоний (в течение пяти лет я был плантатором – вначале в Камеруне, а позднее на Новой Гвинее), бывший сотрудник отдела экономической политики имперского управления, а также как лично имеющий известность старый национал-социалист, позволю себе изложить некоторые соображения по упомянутым выше вопросам. Возможно, что то или иное из этих соображений сможет оказаться полезным.

Надежная военная защита может быть гарантирована лишь при наличии достаточно большой замкнутой колониальной территории, которая в случае необходимости может обеспечить себе самостоятельное снабжение также и в отношении гражданской экономики. Территорией, о которой в данном случае в первую очередь может идти речь, является, пожалуй, Центральная Африка. В деталях я представляю себе будущую политическую карту Африки следующим образом:

Марокко будет принадлежать Испании; Испания, таким образом, помимо Фернандо-По, области Рио-Муни и т. д., получит более или менее обширные, связанные между собой колониальные владения, простирающиеся от Гибралтара, который станет испанским, до Рио-де-Оро. Алжир вместе с частью территории Сахары остается у французов (не считая французских колоний в Индии, в Южном море, в Вест-Индии и Южной Америке). Но за это Франция должна отдать Италии (кроме Корсики и Савойи в Европе) Тунис и Джибути. Германии и ее подзащитным государствам Франция должна уступить Сенегамбию, Французское Конго, все принадлежащие французам колонии на побережье Гвинейского залива, а также Маскаренские острова.

Кроме того, Мадагаскар предоставляется как территория для особого государства, которое надлежит создать»[81].

Далее в документе идет подробнейшее описание передела сфер влияния и распределения колониальных территорий в пользу Третьего Рейха и его союзников. Естественно, это был далеко не единственный план подобного рода. Но в данном случае достаточно и этого меморандума, чтобы показать, что экспансионистские амбиции Германии никуда не делись. Возвращаясь же к колониальному периоду в Африке, стоит также отдельно и особо подробно поговорить о британском присутствии и влиянии на континенте. Помимо информационной и военной экспансии Великобритания также активно строила и развивала свои колонии, одной из которых, в итоге в том числе и англо-бурских войн, стал Южно-Африканский Союз.

5. Южно-Африканский союз. Апартеид

ЮАС стал крупнейшим британским доминионом, который был создан в 1910 году на основании Акта о Южной Африке, принятого Британским парламентом по итогам англо-бурских войн. В его состав вошли завоеванные Оранжевая Республика и Трансвааль, Капская колония и Наталь. Создание ЮАС было продиктовано желанием короны урегулировать сложные социально-политические отношения на этих африканских территориях и финансово-экономического блока метрополии.

На местах особую тревогу вызывали оставшиеся на недавно завоеванных территориях буры, не ушедшие под протекторат Германии. Их лояльность, а уж тем более доброжелательность по отношению к британским властям вызывала вполне оправданные сомнения. Другой группой влияния были английские промышленники и финансисты, которые стремились извлечь максимум выгоды от новых территорий. Компромисс нашелся довольно быстро, на основе тотальной эксплуатации местного чернокожего населения. Нужно помнить, что и буры, и британцы к тому моменту официально отказались от рабовладения, но фактически эксплуатация негров мало чем отличалась от рабских практик.

В политическом же смысле, для примирения британского и бурского сообществ, первым премьер-министром ЮАС был назначен бывший главнокомандующий бурскими войсками, Луис Бота. Этот политик видел свою основную задачу в примирении ойтландеров и буров и в максимально тесном сотрудничестве с британской короной. Этот курс, однако, встречал противодействие бурской общины, а ужесточение эксплуатации местного чернокожего населения, понятным образом, не нравилось этому самому населению. Социальные разногласия дополнительно подогревались и активной экспансионистской политикой Великобритании. Так, в 1914 году захваченная Германская Юго-Западная Африка также перешла в состав ЮАС. В итоге в начале Первой мировой войны в ЮАС произошел социальный раскол по национальному признаку. При этом раскололись именно буры, часть из которых была потомками выходцев из Германии, а часть – из Франции, оказавшиеся по разные стороны баррикад.

Британия же для усмирения восстаний решила воспользоваться услугами аборигенов. Историк Дмитрий Жуков в своей работе «Апартеид: история режима» описывает данную ситуацию так: «Многие буры имели немецкие корни, а рядом лежали немецкие африканские колонии, которые Британия пожелала аннексировать. Когда Бота объявил о том, что буры выступят на стороне англичан, это привело к восстанию несогласных. Бурское население охватили широкие антивоенные настроения, всюду проходили митинги протеста. К восстанию присоединилась большая группа бывших бурских генералов, 7 тысяч буров из Оранжевой провинции и 3 тысячи из Трансвааля. Главнокомандующий вооруженными силами ЮАС генерал Кристиан Байере в знак протеста против непопулярного решения правительства подал в отставку, заявив при этом: “Говорят, что война ведется против ‘варварства’ немцев. Мы простили, но еще не забыли все те варварства, какие были совершены в нашей собственной стране во время Южно-Африканской войны. Между тем немцы не сделали нам ничего плохого”.

В состав временного правительства вошли генералы Байере, де Вет, Кемп, Мариц и Безюйденхут. Мариц выпустил декларацию, в которой говорилось: “Известно, что во многих случаях враг вооружал для войны с нами туземцев, и поскольку это делалось с целью возбудить в черных народах презрение к белому человеку, мы поэтому строжайше предупреждаем, что все цветные и туземцы, которые будут захвачены нами в плен с оружием в руках, так же как и их офицеры, поплатятся за это жизнью”»[82].

Тем не менее, «официальные» войска ЮАС одержали победу над повстанцами и даже стали основной ударной силой для захвата тех самых германских колоний, на территорию которых бежали раньше фермеры-буры. Успех военной кампании позволил позднее получить ЮАС представительство на Версальской конференции, а также – территорию германской Юго-Западной Африки уже по мандату Лиги Наций. В 1931 году ЮАС получил права более широкой автономии, включенный, согласно Вестминстерскому статуту, в качестве полноценного и суверенного государства в Британское Содружество наций.

Сразу же после подписания Версальских cоглашений, в 1919 году, Луис Бота умер. Его преемником на посту главы доминиона стал Ян Смэтс, перед которым стояли все те же задачи: объединение разрозненного населения ЮАС в единое гражданское общество. И снова объединяющим фактором в этом процессе стало ущемление в правах чернокожего населения. В частности, он в своих программных выступлениях заявлял: «Есть одна вещь, относительно которой единодушны все южноафриканцы, не считая сумасшедших: это факт существования политики, которую не следует менять никогда. Суть ее заключается в сохранении главенствующего положения белых в Южной Африке». Кстати, именно он впервые употребил термин “апартеид” в 1917 году.

Однако еще до того, как Смэтс дал название политике белого меньшинства в ЮАС по отношению к чернокожему большинству, в стране принимались соответствующие законы. Так, в 1911 году был принят закон, согласно которому руководящие должности в горнодобывающей промышленности могли занимать только белые. В 1913 году «вступил в силу закон “О землях туземцев”, закрепивший принцип раздельного проживания африканцев и белых. Согласно этому закону, африканцам запрещалось владеть землей или постоянно проживать за пределами отведенных им резерватов, занимавших менее 13 % территории ЮАС. В 1919 по решению правительства система белого протекционизма была распространена на ряд отраслей промышленности, созданных во время Первой мировой войны»[83].

В 1924 году Ян Смэтс потерпел поражение от Национальной партии, которая к вопросу апартеида подходила еще более радикально, нежели бывший премьер-министр ЮАС. В 1939 году пост премьер-министра Союза занимал Джеймс Гарри Герцог, член Национальной партии, и это снова чуть не породило раскол в обществе.

По факту начала Второй мировой войны, согласно конституции, ЮАС должен был поддержать Британию, поскольку Германия совершила нападение на Польшу и Корона официально объявила Рейху войну. Но немецкие буры и националисты симпатизировали нацистской идеологии, благо сами активно применяли ее на практике по отношению к чернокожему населению. Плюс в очередной раз свою роль сыграла память об англо-бурских войнах. Тем не менее уже 4 сентября Объединенная партия ЮАС сместила Герцога с занимаемой должности и вновь назначила Смэтса, который однозначно высказался за вступление в войну на стороне Британии.

Политика апартеида, однако, в Союзе не прекратилась и после окончания Второй мировой войны. В 1948 году победу на выборах вновь одержала Национальная партия, которая стала решать вопрос с ограничением прав чернокожего населения самым радикальным образом. Концепция Национальной партии была проста: «Южная Африка для белых».

В 1961 году за такой курс ЮАС был исключен из Содружества наций и переименовался в Южно-Африканскую Республику. В Содружество ЮАР вернулась только в 1994 году, после отмены соответствующего политического режима. Правда, многие современные исследователи указывают на то, что отмена режима апартеида привела к самым плачевным для ЮАР экономическим, социальным и политическим последствиям.

6. Германская восточная Африка

Говоря о ЮАС, давшей начало сильнейшей нацистской идеологии апартеида, важно вспомнить и другую африканскую колонию Второго Рейха, Германскую Восточную Африку, в которой к местному населению относились абсолютно противоположным образом. Там происходило теснейшее взаимодействие германских военных и колонистов с местным населением и привлечение их на добровольно-идеологической основе к противостоянию с внешними врагами. Германская Восточная Африка при этом была одним из мощнейших и наиболее развитых форпостов кайзера на территории Черного континента.

И это «содружество» возымело плоды и даже принесло военные успехи на африканском театре Первой мировой войны. Связаны они с фигурой местного командующего – полковника Пауля фон Леттов-Форбека. В апреле 1914 года подполковник фон Леттов-Форбек был назначен командующим германскими войсками в Германской Восточной Африке, которые к началу Первой мировой войны состояли из 261 германского офицера, унтер-офицера и солдата и 4680 туземцев.

При этом полковник Леттов-Форбек пополнял ряды военного контингента исключительно за счет вербовки местного населения. Таких добровольцев он набрал 12 000 человек. И это была не принудительная, а честная вербовка, поскольку местный контингент показал стойкость и боевую выучку. На практике это подтвердилось тем, что Леттов-Форбеку удалось развязать полномасштабную партизанскую войну, связав военными действиями огромное число британских солдат.

В ноябре 1918 года, практически в день капитуляции Германии, войска бравого полковника взяли Касаму. И фактически остались единственными непобежденными боевыми частями Германии на африканском театре военных действий. Леттов-Фобека на следующий день после штурма Касамы о капитуляции Германии уведомил британский генерал Девентер. Понятным образом, в Германии полковника встречали как национального героя. Примечательно, что для ветеранов этой военной кампании, в том числе и туземных солдат, правительство Веймарской республики учредило пенсию.

Тем не менее, несмотря на статус и преференции, Леттов-Форбек не поддерживал Гитлера и даже отверг предложение о дипломатической карьере, исходившее от фюрера лично. В общем-то, учитывая «окопный интернационализм» Леттов-Фобека, такая его позиция по вопросу нацистской идеологии вполне понятна.

Тем не менее истории партизан из Германской Восточной Африки использовались в пропаганде того времени, примером которой является фильм «Всадники германской Восточной Африки» 1934 года. Завершающая его сцена – клятва вернуться, которую произносят партизаны на могиле товарища при отступлении с родной фермы. Фильм этот фактически иллюстрирует настроения общества в Германии, связанные и с поражением в колониальном вопросе, позволившие прийти НСДАП во главе с Адольфом Гитлером к власти с горячего одобрения народных масс.

Парадоксальным образом на просторах африканского континента в период Первой мировой войны главным «расистом» была Британия, а германские военные части являли собой образ рационального интернационализма. Впрочем, как уже было неоднократно показано в предыдущих главах, историческая эпоха интербеллума была временем самых странных парадоксов и политических перипетий, невозможных альянсов и самой витиеватой тайной дипломатии.

Африка же в исторических исследованиях считается «второстепенным театром военных действий», но, подытоживая, стоит еще раз напомнить, что одной из причин Первой мировой войны стала именно она. Да и Вторая мировая война отчасти началась именно в «колыбели человеческой цивилизации». К тому же огромную роль сыграла германская жажда реванша, в том числе и за утраченные колонии.

В этой истории по-человечески жаль очень многих, но особенно – коренных африканцев, которых чаще всего использовали как ресурс, разменную монету в «большой игре», и Африка до сих пор пожинает плоды такого с собой обращения.

Глава 6 От Османской империи к Турецкой республике

Еще одним центром силы, на этот раз в исламском мире, в мире Ближнего Востока, была Османская империя, также павшая по итогам Первой мировой войны и поглощенная революцией. Оттоманская Порта, в силу своего исторического развития, в силу экспансии, была самым европейским из ближневосточных государств, впрочем, оставшись таковым и в свой республиканский период. Поэтому очень многое в политике, да и в социальном укладе было позаимствовано турками именно из европейского цивилизационного кода и вплетено в типичную ближневосточную ментальность. В том числе, кстати, и колониализм, и расширение пространств, подконтрольных империи, и в целом устремление на Запад и интеграция именно с западным сообществом. Впрочем, Османы не забывали и про Восток.

Османская империя при этом, равно как и Балканский регион в Европе, была логистическим узлом между Востоком и Западом, а также центром политического влияния и военной силы. Естественно, Первая мировая не могла не затронуть Турцию, при этом самым непосредственным образом. А перманентное соперничество с Российской империей во многом определило, на чьей стороне будет выступать Порта в Первой мировой войне.

Впрочем, чтобы оценить роль Османской империи и в дальнейшем Кемалистской республики, которой она стала, нужно в очередной раз посмотреть в прошлое и увидеть, какое место в глобальном геополитическом устройстве занимала Османская империя и насколько плотно сферы влияния Турции соприкасались (а часто и пересекались) с подконтрольными территориями западных колониальных держав.

Впрочем, в межвоенный период свою важную роль сыграли и другие центры силы Ближнего Востока, такие, например, как Иран, Сирия, Египет, Ливия и другие. Но, так или иначе, они все находились в сфере влияния Турции. Что характерно, на сегодняшний день Турция пытается в той или иной мере удержать и расширить это влияние. И, в общем-то, эта идеологическая и политическая экспансия уходит своими корнями именно в тот исторический период.

1. Империя османов в международной политике

Долгий путь Османской империи к статусу мировой державы начался в XIV с Анталии, из одного из «удельных княжеств», или «бейликов», которым управлял Осман I, основатель династии.

Осман I начал расширять территории своего бейлика, постепенно продвигаясь к границам Византийской империи, переживавшей в ту пору затяжной кризис, плавно переходящий в эпоху тотального упадка. Ту же политику экспансии продолжили и его потомки. Важной особенностью этого нового политического образования было создание правительства, или «дивана», отдельного органа управления, в который изначально входили пресловутые старейшины бейликов, или беи, и которое в итоге превратилось в Порту, полноценное правительство Османской империи.

Потомки же Османа пошли на северо-запад, и покорили сначала ряд регионов Средиземноморья, а затем взяли под контроль и Балканы. С этого момента, собственно, и начинается история интеграции Османской империи в европейское пространство. Интеграция эта, понятным образом, была в первую очередь военной, а потом уже и дипломатической.

К середине XV века под натиском Османов пала Византия, что позволило новой империи считать себя преемницей Второго Рима, а в то время это давало определенный статус среди европейских держав. Веком позже французский исследователь Жан Боден так охарактеризовал это преемство: «Предъявлять права на титул абсолютного правителя может лишь османский султан. Только он законно может претендовать на титул преемника Римского императора»[84].

Примерно в то же время начинаются и первые серьезные конфликты между Османской империей и Русью. Крымское ханство, которое изначально было территорией Золотой Орды, в 1478 году становится вассалитетом Оттоманской Порты. Поскольку Крымское ханство жило постоянными набегами и экспансией, то в 1571 году крымские татары пошли на Русь и сожгли Москву. Правда, уже через год Ивану Грозному удалось остановить эту экспансию победой в битве при Молодях. Но именно в ту эпоху сложилось особое отношение турок к российским южным границам, и это отношение породит целую серию русско-турецких войн в будущем, а также перманентное противостояние двух империй фактически до их распада.

Параллельно, в том же 1571 году, османы потерпели поражение в морском сражении при Лпанто, что «развернуло» экспансию Порты в сторону Северной Африки. Безудержная экспансия османов в Европу была окончательно остановлена только в битве за Вену в 1683 году, когда войска Священной лиги нанесли поражение войскам Османской империи и примкнувшим к ней Трансильвании, Валахии и Молдавскому княжеству.

У Российской империи, понятным образом, были свои интересы в Причерноморье и в Крыму. В 1739 году началась русско-турецкая война, которая закончилась Белградским мирным договором, фактически сохранявшим статус-кво для воюющих сторон. Однако Россия все же получила Крым и выход в Черное море после подписания Кючук-Кайнарджийского мирного договора 1774 года, завершившего первую русско-турецкую кампанию императрицы Екатерины II. Согласно договору, Крымское ханство признавалось независимым как от османов, так и от России. Но уже в 1783 году независимость Крымского ханства была аннулирована в рамках подписания «Акта о мире, торговле и границах обоих государств». Этот договор еще дальше отодвинул границы Оcманской империи и позволил России не только выйти в Черное море, но и усилить влияние на Балканский регион.

Османская же империя после заключения Белградского мирного договора запустила программу всесторонних реформ. В частности, с этого момента в Турции появились высшие учебные заведения. В некоторых из них преподавали европейские специалисты. Реформу армии проводили французские советники или османские офицеры, которые ранее проходили обучение во Франции. Этому способствовал давний союз с Францией. Истоки этих отношений лежат в XV веке, когда османам понадобился союзник в Европе для сдерживания Испании и Германии при завоевании Балканских и прочих Восточно-Европейских государств, а позднее – на период затяжного противостояния с Персией.

Впрочем, реформам вооруженных сил воспротивились янычары, оказавшиеся самой консервативной частью турецкой армии. «В мае 1807 г. очередной мятеж янычар в Стамбуле положил конец внедрению “новой системы”, царствованию и самой жизни Селима III»[85]. Здесь нужно сказать несколько слов об истории янычар и о том, почему они были столь влиятельной политической силой. История этой военной структуры начинается в 1365 году, когда по приказу султана Мурада I был создан корпус янычарской пехоты. Он формировался из христианских детей и подростков, которые изымались из семей и переводились в казармы-монастыри, где воспитывались в строгих мусульманских традициях. При этом янычары считались рабами султана, фактически его персональным орудием. Они выполняли не только военные, но если потребуется, то и полицейские и карательные функции.

Начальник корпуса янычар, ага, превосходил по должности командующих других военных частей империи, избирался самими янычарами из своей среды и был одним из членов дивана, правительства империи. Иными словами, янычары, конечно, были личными рабами султана, но при этом имели определенную политическую независимость. При этом они считались военной элитой страны. И многие мусульманские народы Порты добивались, чтобы в янычарский корпус брали и их детей.

В XVI веке султан Селим I попытался устранить независимость янычар и стал назначать агу, но это привело к бунтам, в рамках которых первым, кого убивали, становился назначенный ага, поэтому все пришлось вернуть в прежнее, традиционное русло. В том же XVI, но уже при султане Сулеймане II, в янычары стали принимать мусульманских детей. Так янычары еще плотнее интегрировались в местную османскую элиту. При этом в XVIII веке им было разрешено обзаводиться семьями и заниматься ремеслами. Это (плюс сохранявшиеся политические привилегии) увеличивало их влияние и делало их самостоятельным субъектом политики. А при попытке урезать эти полномочия или в чем-то ущемить янычар возникали бунты. Например, «летом 1703 г. восстание янычар окончилось свержением с престола султана Мустафы II.

Бунт начался довольно обычно. Его зачинщиками стали несколько рот янычар, которые не пожелали выступить в назначенный поход в Грузию, сославшись на задержку в выплате жалованья. Бунтовщики, поддержанные значительной частью янычар, находившихся в городе, а также софтами (учащимися духовных школ – медресе), ремесленниками и торговцами, оказались практически хозяевами столицы.

Руководители мятежников назначили на высшие посты новых сановников, а затем послали к султану в Эдирне депутацию, потребовав выдачи ряда придворных, которых они считали повинными в расстройстве государственных дел»[86].

С момента, когда янычарам разрешили торговлю и ремесла, началось фактическое разложение корпуса. Теперь янычаром можно было стать за взятку и при этом, пользуясь привилегиями и статусом, наладить свой бизнес. Янычары контролировали целые отрасли экономики империи, например, торговлю кофе. Все это снижало и боеспособность данных подразделений. По этой и некоторым внешним причинам турецкую армию необходимо было реформировать, существенно поразив в политических правах янычар. Например, сделав командующим не агу, а визиря. Естественно, и подобные меры привели к бунтам.

Разгромить янычар и устранить их с политической арены получилось в итоге только у султана Махмуда II. Подавление янычарского восстания было осуществлено с помощью единственной уцелевшей, реформированной по европейскому образцу части турецкой армии, артиллерийского корпуса. Историк Киреев в книге «История Турции. XX век» описывает эти события так: «15 июня 1826 г., когда началось очередное крупное восстание янычар, султан приказал верным ему войскам окружить площадь Атмеданы, где расположились мятежники. Янычары попытались вырваться из окружения, ринулись по одной из улиц навстречу наступавшим артиллеристам. Началось поголовное уничтожение всех, кто там находился. Истребление было полным.

В пятницу 16 июня 1826 г. было официально объявлено о роспуске янычарского корпуса, даже запрещалось произносить это название». Хотя, по большому счету, «распускать» было уже физически некого. Этот мятеж и его подавление, а также серия поражений в русско-турецких войнах XVIII–XIX веков подтолкнули османскую Порту к мысли о еще более масштабной модернизации, в военной, социальной и политической сфере.

Параллельно же в империи началась серия национальных восстаний, которые привели к уходу османов с Балкан. Яркой иллюстрацией тогдашнего процесса распада служит греческая революция. Во главе с русскими офицерами греческого происхождения из рода Ипсиланти, закаленными в бою с войсками Наполеона в Отечественной войне, революционеры добились независимости в 1830 году. Успех этот можно назвать весьма «двояким». Поскольку греки, оставшиеся на территории Османской империи, были существенно поражены в правах. Тем не менее на примере греческой революции видно, как европейские державы стимулировали и направляли многие национальные восстания и революции, ослаблявшие Порту.

В тот же период у Турции начались проблемы и на азиатско-африканском направлении. В 1832 году возник первый турецко-египетский конфликт. Паша Египта Мухаммед Али выступил против султана, и турецкая армия была разгромлена. Порта обратилась за помощью к европейским государствам, но те проигнорировали эту просьбу. Египетская армия, покорившая к тому моменту всю Сирию и Малую Азию, стояла в шести днях пути от Константинополя. И тут на помощь османам пришла Россия.

Российская армия создала в 1832 году плацдарм к северу от Стамбула, и тут уже европейские державы активно включились в переговорный процесс. В итоге между Египтом и Турцией был заключен Кютайский мирный договор, который, впрочем, в равной степени не устраивал обе стороны, а между Россией и Портой – Ункяр-Искелесийский договор, обязавший два государства приходить друг другу на помощь в случае войны. Также по этому договору «Россия получила наиболее выгодный для нее режим Черноморских проливов. По отдельной секретной статье султан брал на себя обязательство закрывать по требованию России Босфор и Дарданеллы для прохода военных кораблей западноевропейских держав в Черное море»[87].

Недовольство османов и египтян заключенным мирным соглашением привело ко второй турецко-египетской войне 1839–1841 года. Фактически Египет по этому договору оставался вассалитетом Османов, а паша – просто губернатором огромной провинции с правами широкой автономии. Широта же этой автономии, в свою очередь, не устраивала Порту. Мухаммед Али в 1839 голу инициировал новое наступление, которое сначала для Египта развивалось победоносно. Кстати, на тот момент советником командующего турецкой армией был прусский офицер Гельмут Карл фон Мольтке. Поскольку Турция начала обращаться за военными специалистами к маленьким и слабым государствам Германии – таким, как Пруссия, – у которых не было заметных интересов в регионе, но которые обладали знаниями и опытом по организации армии и современными европейскими социальными технологиями. Однако командующий турецкой армии прислушивался не к советам Мольтке, а к предсказаниям астрологов. Что и определило катастрофический для Турции начальный период этой войны.

Впрочем, уже в 1840-м на территорию Турции высадились войска Великобритании, России, Франции, Австрии и Пруссии, и в 1841 году паша вынужден был капитулировать. По условиям мирного договора, он терял ранее захваченные колонии, а Египет лишался широкой автономии. По сути, Британия, Франция и Россия лишь использовали отсталость Османской империи для укрепления каждая на той территории, что им были интересны: России – Греция, Балканы, Кавказ, Крым; Англии и Франции – Северная Африка.

В самой империи наступил период «упорядочивания», или танзимата, 1839–1876 годов. Прошла еще одна волна всесторонних реформ и модернизации. В очередной раз менялось государственное и правовое устройство. Танзимат отличался своей направленностью. Если ранее реформы в империи в первую очередь касались армии, то теперь речь шла о социальных и политических преобразованиях. Концепция изменений была изложена в Гюльханейском хатт-и-шерифе, который установил равенство всех подданных перед законами империи. Ранее в Османской империи существовало несколько законодательных систем для различных социальных групп, которые делились, например, по вероисповеданию. Законодательство отдельных провинций и империи в целом также существенно различалось. Что интересно, в новом документе говорилось о том, что теперь основной закон для всех граждан империи – это нормы шариата: «C момента возникновения Османского государства благодаря его безусловной приверженности шариату султанат оставался сильным, а его народ – счастливым. Однако ввиду того, что за последние 150 лет не соблюдались шариат и законы, прежние сила и богатство обернулись бессилием и нищетой. Истина состоит в том, что страны, которые не придерживаются законов шариата, не могут оставаться на ногах, и все наши помыслы с момента восшествия на престол сосредоточились на том, чтобы поднять страну и обеспечить благополучие народу. Если принять во внимание географическое положение нашей страны, плодородие ее земли и способности народа, то при принятии необходимых мер мы с помощью Всевышнего исполним наши пожелания в течение 15 лет… В основе новых вводимых нами законов – безопасность жизни, защита чести, достоинства и имущества, упорядочение налогов, призыва в армию и срока военной службы…

…согласно шариатскому праву, нами гарантируется всему народу страны, что этими мерами по защите жизни, чести и достоинства будут пользоваться все без исключения подданные, как мусульмане, так и другие миллеты (религиозные общины)»[88]. Однако важно понимать, кто был автором этого проекта. А был им Мустафа Решид-паша, успевший к тому моменту побывать послом Турции в Англии и Франции и служивший министром иностранных дел.

А сами реформы были призваны не «вернуться к исламским устоям», а «укрепить центральную власть, предотвратить развитие национально-освободительного движения на Балканах и ослабить зависимость Порты от европейских держав путем приспособления существующего строя к нормам западноевропейской жизни»[89].

Определенные, хотя и весьма неожиданные, результаты эти реформы все же принесли. В частности, перманентное усиление России на Балканах и в Черноморском регионе, а также жажда реванша со стороны Порты привели к началу Крымской войны.

2. Крымская война и турецкий национализм

«Танзимат» шел своим чередом, но во внешней политике империи ситуация оставалась неизменной. Англия и Франция противодействовали руками османов усилению России в Крыму и на Балканах.

В 1853 году началась Крымская война. Этой военной кампании посвящено огромное количество исследований. В контексте же данной работы важно понимать, что Крымская война подтолкнула империю Османов к дальнейшему реформированию политической системы, способствовала освобождению Балканских государств, а поражение России в Крымской войне в том числе способствовало крепостной реформе и целой серии социальных и политических изменений в Российской империи, а также реформе российской армии, с отменой рекрутчины сроком на 25 лет. По итогам Крымской войны в 1856 году была сформирована «Крымская система», которая позволила Порте продолжать курс на европеизацию. Путь этот, впрочем, был весьма витиеватым.

Главным идеологом европеизации Турции был Ахмед Мидхат-паша, несколько раз становившийся великим визирем, а затем ставший участником успешного заговора против султана Абдул Азиза в 1875–1876 году. На престол тогда взошел Мурад V, племянник Абдул Азиза. Этот кандидат казался наиболее либеральным и приемлемым для реформаторов, однако к моменту его воцарения с психикой у Мурада V было далеко не все в порядке. Дело в том, что Абдул Азиз подозревал и заговор против него, и участие в нем своего племянника, поэтому Мурад был помещен под постоянное наблюдение. На почве опасений за свою жизнь будущий султан пристрастился к алкоголю, а также стал параноиком. После смещения Абдул Азиза окончательно добило психику нового султана убийство экс-султана заговорщиками. А потому возглавлял Порту Мурад V всего 93 дня и был смещен 30 августа 1876 года. На престол взошел его брат, Абдул Хамид II, который не был ни сторонником реформ, ни реформатором, ни «западником». Он и начал готовить откат к абсолютизму. Однако какое-то время реформаторам еще удавалось проводить свой курс на европеизацию.

Так, 23 декабря 1876 года состоялось торжественное провозглашение Конституции империи. «Конституция определяла общую структуру государства, его органы и взаимодействие между ними, основные права и свободы граждан; таким образом, впервые было документально установлено правовое положение Османской империи. Она провозглашала в Турции конституционную монархию»[90].

Тем не менее уже 5 февраля 1877 года Мидхат-паша был арестован и выслан с территории империи. Аналогично высланы были и другие сторонники реформ. Свобода и равноправие для христианских народов, заложенные в Конституции, были отменены. Например, не получили таких свобод болгары, и в Болгарии вспыхнуло национальное восстание, которое стало поводом к очередной русско-турецкой войне – 1877–1878 годов. В связи с этой войной был распущен и турецкий парламент, впрочем, особо возврат Турции к абсолютизму не помог. С другой стороны, новая русско-турецкая война и ее итоги стали важнейшей предпосылкой для создания Антанты, поскольку за счет Турции Британия, Франция и Россия решили ряд своих геополитических противоречий.

По условиям итогового Берлинского трактата 1878 года Россия возвращала себе утерянную в Крымской войне часть Бессарабии, присоединяла Карскую область, населенную преимущественно армянами и грузинами, и Батумскую область. Британия по итогам оккупировала Кипр, Болгария получила независимость, а Босния и Герцеговина перешли в подчинение Австро-Венгрии. Важнейшим же моментом трактата было то, что британцы получили Суэцкий канал, и теперь их не интересовало укрепление Турции в пику России, их интересы сосредоточились на Египте, в итоге оккупированном в 1882 году.

Военные поражения Османской империи вновь сделали популярной мысль об оевропеивании турецкой армии. В 1882 году в Турцию отправилась военная миссия под руководством генерала фон Кехлера, а на следующий год Абдул Хамид II пригласил в Константинополь фон дер Гольца на должность инспектора военных училищ[91]. Впрочем, на этот период пришелся упадок Пруссии. Военспецы этого государства использовались многими странами, например, Китаем, Японией, Италией, государствами Латинской Америки. Тогда как сама Пруссия теряла свой суверенитет. При этом наем прусских специалистов позволил наладить самые тесные и конструктивные отношения между Османской империей и Германией, когда Пруссия стала ее частью.

Впрочем, именно прусским военспецам Турция в некоторой степени обязана и своей революцией. Именно в Оттоманской академии генштаба, у европейских специалистов обучался Мустафа Кемаль, позднее известный, как Кемаль Ататюрк. В 1904 году Мустафа Кемаль в чине капитана стал выпускником академии и мгновенно был сослан в Сирию за антисултанскую деятельность. Что, впрочем, этой деятельности не прекратило, и уже в 1906 году в Сирии с одним из своих друзей молодой ссыльный капитан создает «Общество “За отчизну и свободу”» с единственной целью: поднять восстание в Османской империи. Хотя основные контуры восстания не были ясно определены, у молодого Мустафы Кемаля было четкое представление о том, что такое нация, в противовес понятиям «империя» и «умма» (мусульманская община)[92].

Вполне естественно, что националисты-революционеры Мустафы Кемаля пошли на сближение с «младотурками», той самой сосланной группой депутатов из распущенного Абдул-Хамидом II парламента. Младотурки тогда базировались в массе своей в Париже. Так сформировалась партия буржуазных националистов Турции «Единение и прогресс». Параллельно с этими процессами усиливалось внешнее давление на Порту, и вновь по линии Балкан. Британия и Россия, решив свои самые острые противоречия, договорились о защите прав населения Македонии. Судя по всему, в планах у держав было отторжение от Турции еще одной территории. И кемалисты с младотурками решили действовать незамедлительно.

3. Кемаль Ататюрк. Начало

Возвращение к конституционной монархии, усиление турецкого политического национализма и Мустафы Кемаля с его партией началось с македонского восстания в начале июня 1908 года. Начальник турецкого гарнизона в македонском Ресне, Ниязи-бей, ушел в горы вместе с организованным им повстанческим отрядом, за ним последовал майор турецкой армии Энвер-бей, впоследствии известный как Энвер-паша. К этим подразделениям присоединилась вся македонская армия и многочисленные отряды четников (македонских партизан). В итоге довольно скоро вся территория Македонии была охвачена революционным восстанием[93].

Кемалисты и младотурки великолепно поставили агитационную работу. Они смогли убедить местное население и правящие элиты, что видят своей основной целью борьбу с неэффективным и устаревшим правительством султана. При этом гарантируя права и интересы македонцев. Здесь нужно отметить, что в христианских провинциях Порты султан, мягко говоря, не пользовался популярностью, поскольку учинял гонения на христиан, которые были крайне похожи на геноцид. Особо жестоко султан действовал против армянского населения. В 1894–1896 годах по прямому указанию Абдул-Хамида II в Восточной Анатолии и иных провинциях произошли массовые убийства христиан руками фанатичных студентов-софтов. Количество жертв тех событий определяется в пределах от 80 до 300 тысяч человек.

Злая ирония заключается в том, что Энвер-паша, один из младотурецких лидеров, в конце концов в 1915 году стал одним из идеологов и участников геноцида армян. Но пока, в ходе восстания, он говорил о соблюдении прав на вероисповедание и самоопределение христианского населения Порты. В итоге восставшие в Македонии одержали вверх, и руководство повстанцев пригрозило султану походом на Стамбул. Дабы избежать кровопролития, Абдул-Хамид II принял политические требования революционеров, которые заключались в восстановлении конституции и парламента. Взамен восставшие гарантировали султану личную неприкосновенность.

Абдул-Хамид II пошел на эти уступки, поскольку нужно было сохранять целостность империи, к тому же ему уже приходилось откатывать назад либеральные преобразования, и, видимо, он надеялся повторить финт с роспуском парламента и отменой конституции еще один раз. Тем более что, по одной из версий, он негласно поддерживал встречное восстание реакционеров и традиционалистов, руководимое мусульманским духовенством. Главной ошибкой Абдул-Хамида II в данном случае стало непонимание, что на этот раз ему противостоят военные, при этом реформированные по европейскому образцу.

Войска восставших оперативно подавили восстание реакционеров и инициировали принятие фетвы о том, что нынешний султан «недостоин власти». Султаном после этого стал принц Мехмед Решад под именем Мехмед V. Абдул-Хамида же с семейством сослали в Салоники. Мехмед V фактически стал первым конституционным монархом в Турции. Правительство империи было переформировано, и в него на ключевые посты попали младотурки и сторонники Мустафы Кемаля.

Государством управлял центральный комитет партии «Единение и прогресс», а с 1913 года «триумвират» младотурков, состоящий из Энвер-паши, Талаат-паши и Джемаль-паши. Националисты, придя к власти, инициировали очередную программу широкомасштабных реформ. Очередной реформой армии был назначен руководить прусский генерал фон дер Гольц. Параллельно из Германии начались поставки новейших вооружений. Помимо этого были реорганизованы полиция и жандармерия.

Тем не менее национальные провинции Турции требовали обещанных младотурками послаблений. В стране нарастала сила внутренней оппозиции. На острие борьбы оказалась партия «Свобода и согласие», состоявшая из еще более либерально и прозападно настроенных выходцев из младотурецкой «Единения и прогресса». С одной стороны, «свободовцы» настаивали на усилении власти султана, в частности, предоставлении ему права вето, но с другой – партия выступала за демократизацию общественной жизни, предоставление равных прав с турками национальным меньшинствам, создание благоприятных условий для иностранного капитала.

В 1911 году началась Триполитанская, или Итало-турецкая, война, которую также называют «прологом к Первой мировой». Она не была столь масштабна, как иные военные конфликты того периода, но именно в ней были в полной мере использованы технические достижения того времени: радио, авиация и бронеавтомобили. Турция проиграла эту кампанию, потеряв Ливию и архипелаг Додеканес, включающий в себя Родос. При этом в ходе войны была продемонстрирована несостоятельность турецкой армии, что в очередной раз стимулировало рост национально-освободительных настроений на Балканах.

В самом Стамбуле произошел государственный переворот, и члены «Свободы и справедливости» сместили младотурков с государственных постов. «Свободовцы» пришли во власть с обещанием национального самоопределения для меньшинств, но было уже поздно. Балканы снова вспыхнули, и в 1913 году Болгария, Греция, Сербия и Черногория выступили против Османской империи. Правительство, сформированное из «свободовцев», стояло на пораженческих, как считало население Турции, позициях. Поэтому младотуркам удалось снова взять власть и снова методом государственного переворота. Османскую империю на тот момент уже перестали называть просто «больным человеком Европы», теперь ее именовали «смертельно больной».

К счастью для младотурков, балканские государства, освободившись от турецкого протектората, не пошли на Константинополь, а занялись разделом освобожденных территорий. Это позволило членам «Единения и прогресса» провести относительно спокойный захват власти и сформировать режим военной диктатуры под руководством уже упоминавшегося ранее «триумвирата». Интересно и то, что в результате этого переворота от власти был удален Мустафа Кемаль. Он стал военным атташе в Софии 14 октября 1913 года, и именно там будущий Ататюрк начал составлять масштабную программу изменения страны.

Милитаристы же сумели сыграть на реваншистских чувствах населения, выдвинуться на Балканы и отвоевать часть территорий, утерянных в последней войне, атаковав Болгарию. Их идеология окончательно «поправела» и превратилась в полноценный национализм. Помимо прочего, укреплялись отношения с Германией. Например, Германии были предоставлены многочисленные концессии по строительству в Турции железных дорог. В 1914 году Турция практически сразу стала союзницей Германии в Первой мировой войне. Тем более что немцы пообещали турецкому правительству надавить на Болгарию в плане раздела территории в пользу Турции.

Таким образом, уже «12 октября 1914 г. на заседании центрального комитета правящей партии “Единение и Прогресс” было решено вступить в войну. Как писал в своих мемуарах видный деятель младотурецкой партии Мевлянзаде Рифат, Энвер-паша доказывая необходимость участия Турции в войне на стороне Германии, отмечал: “Германия согласна, чтобы мы отвоевали Египет, Кавказ и даже Иран… Таким образом, нет сомнения, что мы можем открыть путь к Турану и осуществить единение турок”»[94]. И первые наступательные действия, которые предприняла Порта, были направлены против России. Турецкий форт осуществил нападение на Одессу, Севастополь, Новороссийск. Многими кораблями Порты командовали немецкие офицеры.

Примешался здесь и религиозный компонент. Поскольку 11 ноября 1914 года в стамбульской мечети Фатих была провозглашена фетва Шейх-Уль-Ислама (исламского руководителя всей турецкой уммы), о начале джихада против стран Антанты. Эта фетва имела и свои политические цели. Поскольку такие религиозные законы распространяются на всю мировую исламскую общину (в данном случае суннитскую). Энвер-паша таким образом хотел поднять всех мусульман против европейских государств Антанты, и в первую очередь против России. Где были и свои мусульмане, имевшие тесные связи с турецким исламским сообществом[95].

На Кавказе, впрочем, турецкая армия стала терпеть поражения. И в этом обвинили армянскую диаспору, проживавшую на территории Турции. Армяне, к слову, в массе своей действительно симпатизировали Антанте. «Триумвират» же в поисках «виноватых» в военных неудачах инициировал массовую депортацию армян, переросшую в геноцид: «Эта операция превратилась в бойню, когда этнические турки и курды нападали на армянские деревни или устраивали массовую резню беженцев по дороге. По самым осторожным оценкам, число погибших составило 600 000 человек, другие источники приводят число более 1 миллиона»[96].

Геноцид армян имел и сугубо идеологические причины. Энвер-паша и его соратники были движимы проектом создания новой сверхдержавы «Туран», которая бы включала и русский Кавказ с исламскими и тюркскими народами. И на пути к этой цели армянское население стояло просто фактом своего существования. Однако, что характерно, турки получили «удар» совсем не от армянской диаспоры, а от единоверцев-арабов, давно уже мечтавших обрести свою национальную автономию и государственный суверенитет.

4. Послевоенный раздел

На арабском направлении в ходе войны активнее всего работали британцы. Они заключили соглашение с амиром Мекки Шарифом Хусейном бин Али о том, что тот поднимает восстание против Османов. За это британцы обещали амиру собственное королевство с территорией, в которую должны были войти весь Аравийский полуостров с Сирией и Ираком.

Важнейшую роль в этой военной авантюре сыграл британский офицер Томас Эдвард Лоуренс, более известный, как Лоуренс Аравийский, который стал военным советником сына амира, принца Фейсала. Лоуренс Аравийский и принц Фейсал осуществили объединение разрозненных бедуинских племен в единую армию и, часто действуя вопреки прямым приказам Британии, атаковали турецкую армию и облегчили продвижение войскам Антанты.

Кстати, Лоуренс Аравийский стал действительно искренним и преданным союзником арабов. На Версальской конференции в 1919 году он выступал в поддержку арабов и за выполнение договоренностей со стороны Британии. Парадоксальным образом он же с сочувствием относился к стремлению евреев создать свое собственное независимое государство. Обязательства перед арабами, впрочем, не были выполнены в полном объеме. И снова по причине «тайной дипломатии» и секретных соглашений, которые тогда были «модным трендом» мировой политики.

В 1915 году французским дипломатом Франсуа Жоржем-Пико и англичанином Марком Сайксом был подготовлен документ о послевоенном разделе сфер влияния Великобритании, Франции, России и Италии на Ближнем Востоке. Согласно этому пакту, «Великобритания получала территорию, соответствующую современным Иордании, Ираку (южнее Мосула) и район вокруг городов Хайфа и Акко. Франция получала юго-восточную часть Турции (Анатолию), северный Ирак, Сирию и Ливан. Россия должна была получить Стамбул, Черноморские проливы (Босфор и Дарданеллы) и османские армянские вилайеты. Оставшаяся территория между Средиземным морем и рекой Иордан должна была находиться под международным контролем. Каждая из держав имела право определить государственные границы в своей зоне влияния. Для Палестины предусматривалось международное (англо-французское) управление».

Как можно видеть, никакой арабской независимости тут и близко не было. Однако эти тайные договоренности были преданы огласке Советской Россией. Разразился дипломатический скандал, и появился еще один повод для созыва открытой Версальской конференции, а также проект создания такого органа регулирования международной политики, как Лига Наций.

Тем не менее даже в силу этих изменений арабы не получили вожделенного суверенитета. Бывшие османские территории разделялись теперь по мандатному принципу. В ходе этого раздела «британцы и французы смогли получить желаемый контроль над Ближним Востоком. Что касается Шарифа Хусейна, то его сыновьям позволили править на подмандатных территориях под британским покровительством. Принц Фейсал был объявлен королем Ирака и Сирии, а принц Абдулла – королем Иордании. На практике же реальной властью обладали британцы и французы».

Впрочем, с кавказским фронтом тоже все было не столь однозначно: российская революция позволила туркам продвинуться по кавказскому направлению. Более того, пописав сепаратный Брестский мир с Россией, турки тут же нарушили его и вступили в столкновения с армянскими, грузинскими и иными ополченцами по всей линии фронта. Уже 11 мая 1918 года была провозглашена независимость Северного Кавказа, с обозначением границ нового государственного образования, «на севере – прежние границы территорий, относящиеся к областям и центрам Дагестана, Терека, Ставрополя, Кубани и Причерноморья; на западе – Черное море, на востоке – Каспийское море; на юге – границы будут установлены с правительствами Южного Кавказа в соответствии с достигнутыми позже с ними договоренностями»[97].

Это новое «независимое», а фактически марионеточное государство немедленно обратилось к Османской империи за защитой и помощью. И естественно, Порта ввела свои войска, объединившиеся с местным ополчением в «Кавказскую армию ислама». Правда, в самой Турции власть уже практически рухнула. В итоге турецкие части стали массово капитулировать. Однако теперь уже европейские державы-победительницы были заинтересованы в сохранении независимой Северокавказской республики. Поэтому на территорию были введены британские военные части.

После поражения в Первой мировой и подписания 30 октября 1918 года Мудросского перемирия между Турцией и Антантой Энвер-паша, как и два других руководителя «триумвирата», вынужден был бежать в Германию. Чуть ранее, 4 июля 1918-го, место умершего султана Мехмеда V занял Мехмед VI. Мудросское же соглашение подписывал англофил Иззет-паша, а Энвер-пашу судили заочным судом, признав военным преступником и приговорив к смертной казни. Что не помешало ему из Германии наладить связи с советским правительством, а в 1920-м году вообще перебраться в Москву. Советская же Россия долгое время колебалась между поддержкой юнионистов Энвер-паши и кемалистов. В итоге Энвер-паша успел побывать и советским военным советником. Однако в конце концов большевики определились в своих предпочтениях к Кемалю Ататюрку, а Энвер-паша, командированный в Бухару в качестве военспеца Советской Республики для противодействия басмачам, в 1921 году перешел на их сторону и был убит в боях с Красной Армией 4 августа 1922 года.

Мустафа Кемаль в ходе Первой мировой стал героем войны в глазах населения. Он довольно успешно воевал против войск Антанты на Галлипольском полуострове и в окрестностях пролива Дарданеллы. А на заключительном этапе столь же успешно противодействовал контрнаступлению войск Антанты. По окончании войны, вернувшись в Стамбул, Мустафа Кемаль стал практически единственным лидером национального движения, не дискредитированным поражениями и не запятнанным тиранией и военной диктатурой.

Территория Порты при этом находилась под фактической британской оккупацией. Естественно, такое положение категорически не устраивало турецкие народные массы, и в стране разгоралось национально-освободительное движение. Добавлялся к этому и религиозный аспект, поскольку в оккупации Порты принимали участие греческие военные подразделения.

Султан Мехмед VI решил использовать героя войны для усмирения этих восстаний и отправил его в качестве военного инспектора в Анатолию. Но турецкий националист совершил примерно такой же кульбит, как Энвер-паша в Бухаре, только с куда большим успехом. Он перешел на сторону восставших, при этом принявшись готовить не просто вооруженный мятеж, но полноценное политическое выступление.

В итоге 4 сентября 1919 года в городе Сивассе состоялся съезд национально-освободительного «Общества защиты прав». На съезде, в частности, был создан Представительный комитет во главе с Мустафой Кемалем. Этот комитет заявил претензии на всю территорию Турции, за исключением Стамбула и зон оккупации Антанты, а также направил султану ультиматум о переизбрании главы правительства и парламентских выборах. И султан на удовлетворение этих требований пошел.

Однако избранные депутаты парламента отказались ехать в Стамбул, и, примкнув к Мустафе Кемалю, отправились в город в провинции Анатолия, Анкару. Фактически в Турции свершился перенос столицы государства. В Стамбуле же 28 января 1920 года был провозглашен «Национальный обет», который стал декларацией о независимости Турции.

5. Борьба за независимость в империи и провинциях

Естественно, в Британии от таких политических перемен в недавно покоренной Оманской империи в восторг не пришли. А потому в ночь с 15 на 16 марта британские войска высадились в Стамбуле и заняли правительственные здания, казармы, почту, телеграф и военные склады. И снова наступила пора обмена религиозными заявлениями. Шейх-Уль-Ислам Турции 10 апреля огласил фетву, согласно которой «националистические силы были объявлены неверующими, и это обязывает верующих убивать их»[98].

В ответ на это муфтий Анкары огласил свою фетву, в которой говорилось о том, что Шейх-Уль-Ислам сделал свое заявление под внешним давлением, а потому необходимо «спасти его и его паству, что фетва, выпущенная по воле вражеских государств, лишена законности».

В Анкаре при этом уже сформировался полноценный и независимый от Стамбула парламент. К тому же у кемалистов наладились отношения с Советским Союзом, которые выразились в обильных поставках оружия. Более того, Советская Россия обязалась помимо оружия передать кемалистам безвозмездно 10 миллионов рублей золотом. Получив такую поддержку, национально-освободительные войска начали с греческих военных частей и очистили от них Турцию к 1922 году полностью. В июне 1923 года, в силу решительных действий кемалистов, была созвана Лозаннская конференция, которая признавала ограниченный суверенитет Турции с демилитаризацией проливов и с переселением греческих общин в Грецию, а турецких – в Турцию. В самой же Турции был упразднен султанат, а первым президентом Турецкой Республики стал Мустафа Кемаль Ататюрк.

Турцией, впрочем, национально-освободительное движение не ограничивалось. На других бывших османских территориях развивались аналогичные движения. В Египте, который формально был независим, но по факту после Первой мировой войны оставался под британским протекторатом, возникла национал-освободительная партия «Египетская делегация» во главе с Саадом Заглулем. В марте-апреле 1919-го и в конце 1921 года в Египте разгорелась серия мощных национальных восстаний. Эти восстания были подавлены, но, видя их масштаб, Британия пошла на существенные уступки.

В феврале 1922 года Британия согласилась признать независимость Египта, и в 1923 году Египет стал конституционной монархией во главе с королем Фарудом I. Однако в Египте сохранялся британский военный контингент, а также Британия пользовалась условиями максимального благоприятствования в сфере экономики и торговли.

Окончательное изгнание британцев из Египта затянулось на несколько десятков лет. Только в 1936 году был заключен новый договор, по которому английский верховный комиссар Египта теперь становился британским послом. По этому же договору официально было объявлено о «прекращении британской оккупации».

Однако тот же договор устанавливал «присутствие английских войск в зоне Суэцкого канала, в Каире, Александрии; английские воздушные силы сохранили право полетов над египетской территорией и пользования аэродромами; египетская армия ставилась под контроль английской военной миссии. В случае войны или ее угрозы вся территория Египта могла быть использована англичанами в качестве плацдарма. Таким образом, договор 1936 г. закрепил, хотя и в измененном виде, господство Англии в Египте»[99].

Еще одной «неспокойной территорией» в регионе стала Сирия. Она должна была находиться под контролем Франции, но определенные виды на Сирию имела и Великобритания. Мандатный принцип определил совместное пользование, которое не устраивало никого.

В конечном итоге в вопрос раздела Сирии вмешались США и совершили уникальную для того времени социально-политическую акцию. Американская комиссия в составе двух представителей – Н. С. Кинга и Ш. Крейна – в течение 1919 года провела опрос жителей и на основе 1863 петиций выявила, что 73,5 % населения хотят полной национальной независимости[100]. К сожалению, результаты этого опроса в итоге не были учтены.

По вопросу Сирии и Ливана была собрана конференция в Сан-Ремо в 1919 году, которая постановила передать эти территории под мандат Франции, а Палестину и Ирак, включая Мосул, – под протекторат Британии. Французы на территории Сирии сразу же начали подавлять любые намеки на государственный суверенитет и национальную самоидентификацию сирийцев. По мандату Лиги Наций они должны были стимулировать разработку сирийской конституции, но вместо этого Франция инициировала полномасштабную оккупацию Сирии. Дальше французы использовали принцип «разделяй и властвуй»: «В 1920 г. в районе вокруг Латакии была выделена особая территория алавитов, которая в июле 1922 г. была провозглашена Государством алавитов или Территорией алавитов. Оставшаяся часть Сирии была разделена на два, также созданных в сентябре 1920 г. небольших государства – Халеб и Дамаск»[101].

Постепенно на территории Сирии образовалось пять или шесть государств, которые объединялись в различные кратковременные «федерации». Как-то объединить все это в более или менее вменяемую структуру у французов не получалось, поскольку с сирийскими националистами постоянно работали британские агенты влияния. Лидером же национально-освободительного движения сирийцев, как и всего Аравийского полуострова, стал эмир Фейсал, тот самый, что сражался вместе с Лоуренсом Аравийским. Также возглавил повстанцев и глава сирийского правительства Али Рида ар-Рикаби. При этом оба эти деятеля были не просто мятежниками: они стали системными политиками, которые не только поддерживали ячейки националистов-революционеров, но и вели постоянные переговоры с европейскими державами. Политическая работа сирийских лидеров привела к тому, что 1 февраля 1920 года начал работать Народный совет национальной борьбы.

Фактически в Сирии была сформирована та самая власть, которую должны были организовать французы. Но они вместо этого продолжили давление на Фейсала, вынудив его сыграть в открытую. И 21 июля 1921 года эмир Фейсал издал манифест с призывом сирийцев к началу военных действий против французских властей. Это восстание было подавлено французами, но оно же положило начало пятилетней партизанской войне против мандатных властей. При этом в Сирии не прекращалась и политическая работа.

В итоге в 1925 году «была создана Партия народа (Хизб аш-Шааб), возглавленная одним из лидеров национального движения Абд ар-Рахманом аш-Шахбендером. Политическая программа партии была официально объявлена 5 июня 1925 г. Она включала требования признать национальный суверенитет Сирии и ее безоговорочное право на демократическую форму правления; объединения всех территорий Сирии в пределах ее “естественных” границ; гарантии личной свободы, а также свободы прессы и объединений; воспитания народа в духе социального, демократического и гражданского единства; защиты экономического развития страны; введения единой системы образования и обязательного начального образования»[102].

Этот период в Сирии был характерен перманентными восстаниями, которые оканчивались переговорами и снова перерастали в восстания. Но, так или иначе, сирийские националисты теснили французские мандатные власти. Летом 1928 года мандатным властям был представлен проект сирийской конституции. Что важно, в контексте многоконфессионального характера Сирии, в проекте «исполнительная власть передавалась президенту, который обязательно должен был быть мусульманином».

Но мандатные власти (после пяти лет дебатов с перерывами на восстания) предпочли разработать свой вариант документа. Он предусматривал выборы нового парламента для Сирии. Выборы в Палату депутатов проходили в январе 1932 года. Более 3/4 ее членов составили «умеренные» националисты. Последующие годы до Второй мировой войны прошли в торговле с европейскими державами за признание территориальных претензий к соседям (в первую очередь к Ливану) и организации соглашений по добыче и переработке нефти.

Вторая мировая была встречена политическими элитами Сирии неоднозначно. Часть из них надеялась, что германские национал-социалисты помогут сирийцам добиться своей национальной независимости, часть собиралась выторговать независимость в обмен на поддержку Британии. В итоге Сирия как полноценное государство сформировалась только после Второй мировой войны.

Кемалистская и независимая Турция в этот период занималась всесторонней модернизацией, особо упирая на светский характер государства. Иными словами, нивелируя роль исламского духовенства в политике и жизни страны. Опорой же режима стали теперь военные и националисты. И снова Турция возобновила сотрудничество с Германией. Если от СССР Республика получала помощь деньгами и оружием, то от Германии – немецкими промышленными предприятиями и совместными проектами по технологическому развитию.

«Особое значение М. Кемаль придавал развитию отношений с Германией. Приоритет в них имели прежде всего экономические связи. Уже в 1936 г. на долю Германии приходилась половина всей внешней торговли Турции. Это сказалось и на определенном крене в политике. Хотя в будущей Второй мировой войне Турция придерживалась формального нейтралитета, симпатии значительной части ее правящей элиты были прогерманскими».

В 1936 году окончательно был урегулирован и важнейший для Турции вопрос с проливами: «В швейцарском городе Монтре состоялась международная конференция, на которой была заключена так называемая конвенция Монтре – о демилитаризации проливов Босфор и Дарданеллы». Германия, уже фашистская, стала все больше внимания уделять Ближнему Востоку и искать точки идеологического соприкосновения. «В германской пропаганде, направленной на Ближний Восток, условно можно выделить два содержательных пласта: к первому относился тезис о сходстве интересов и отчасти даже положения Германии и арабского мира в постверсальский период, ко второму – тезис об отсутствии между ними каких-либо идейных расхождений, более того, предпринимались попытки обоснования идейной близости между исламом и национал-социализмом»[103].

Впрочем, основной силой, на которую рассчитывали в регионе немцы, были не столько турки, сколько арабы. Турция же, несмотря на долгое сотрудничество с Германией, до последнего придерживалась политики нейтралитета. Хотя бы по причине тесных связей с СССР. На последнем же этапе войны Республика вступила в антигитлеровскую коалицию и оказалась в стане победителей.

Характерно и то, что Турция, невзирая на все исторические пертурбации, восстания, революции и войны, уже много веков остается все таким же самым европейским из азиатских государств. И этот статус и сейчас во многом определяет особенности ее политики и менталитет турецкого народа.

Глава 7 На Среднем востоке своя атмосфера

Рост националистических настроений, который был характерен для Османской империи и ее проекций, не обошел стороной и Средний Восток. Здесь в Персии, Индии, Ираке и иных странах и регионах также начинается резкий рост движений за национальное самоопределение. При этом важно понимать, что национализм этот в межвоенный период был направлен в первую очередь против гегемонии европейских колониальных держав.

И здесь одним из центров силы выступила Персия, ныне известная как Исламская Республика Иран. Будучи центром силы, Персия в разное время сталкивалась и с европейскими государствами, и с Россией, и с арабским миром, и с Турцией. С последней у Ирана до сих пор весьма запутанные отношения соперничества и взаимного копирования различных, наиболее удобных, политических, экономических и социальных моделей.

Так или иначе, но иранская цивилизация во многом определила лицо нынешнего Ближнего и Среднего Востока и продолжает играть существенную роль в геополитике этого региона. При этом конкурируя с Турцией по важнейшему идеологическому пункту. Если у Турции есть свой проект объединения всех тюркских племен или хотя бы абсолютное доминирование среди государств, населенных потомками тюрков, то у Ирана есть аналогичный проект, касающийся иранских и родственных им этносов. Племена эти, как, например, курды, занимают сразу несколько государств региона, которые расцениваются как сфера исконных интересов и амбиций и Турцией, и Ираном. И это, в свою очередь, делает конкуренцию двух государств уходящей в перспективу бесконечности.

Впрочем, нельзя сказать, что данная конкурентная борьба между двумя державами выражается только в политических и военных конфликтах. На различных исторических этапах Турция и Иран сближались и вели вполне конструктивные отношения, становясь на короткое время максимально тесными и связанными друг с другом партнерами. И если главой ранее речь шла об Империи Османов и Турции, то теперь стоит подробнее рассказать об Иране и других среднеазиатских государствах, которые также сыграли свою важную роль в мировой политике в период интербеллума.

1. Персидская империя и ее наследие

Иран при этом считается наследником и правопреемником одной из древнейших империй в истории человечества, история которой насчитывает более 5 тысяч лет. Но непосредственно об имперском статусе и масштабах можно говорить применительно к Мидии, государству на территории нынешнего Ирана, появившемуся в VIII–VII веках до нашей эры. Считается, что наибольшего расцвета Персия достигла в 522–465 годах до нашей эры, в период правления Дария I и его преемника Ксеркса. Ряд историков утверждают, что в этот период под властью Персии находилась половина всего населения Земли.

По сути, Персия первой из азиатских государств вошла в Европу. Противостояние войск Дария I и греческих полисов как вторжение Азии в Европу обозначил еще Геродот. Предположительно, на заре своего цивилизационного развития иранцы исповедовали ведизм, или протоиндуизм, или же сабеизм – поклонение звездам. Около 1000 года до нашей эры на персидской территории стала распространяться дуалистическая система зороастризма. При Дарии эта религия становится господствующей для персов.

На пути экспансии персы оставались крайне веротерпимы и не насаждали свою религию в завоеванных провинциях. Более того, они оставляли у власти местных правителей, наделяя их титулами сатрапов. Тогда же Дарий I провел политическую реформу и установил принцип разделения властей. Сатрапы наделялись административной властью, но им не подчинялась армия, тогда как армия, подконтрольная главе империи, не обладала административной властью. Сам правитель носил титул шахиншаха, или «царя царей». После Дария и Ксеркса начался период падения и завоевания войсками Александра Македонского. Затем, после быстрого крушения и этой империи, Персия стала ареной для противостояния военачальников Александра, быстро превратившихся в самостоятельных правителей своих уделов, недавно единого государства.

Возродиться империя смогла только с приходом к власти основателя династии Сасанидов Ардашира I в 224 году нашей эры под названием «Царство ариев», или Эраншахр. Новый правитель восстановил государство в былых границах, добавив при этом к территориям империи несколько регионов Афганистана и часть Аравийского полуострова. В таком виде Эраншахр просуществовал более четырехсот лет. Однако в 652 году, после двадцатилетней войны, Персия вошла в состав Арабского халифата Омейядов, приняв суннитский ислам. В рамках исламизации Персии шел своеобразный обмен религии на культуру. Иранские территории все более исламизировались, а взамен в Арабском халифате наступил расцвет архитектуры, дозволенных искусств, медицины и астрономии.

В религиозном плане – а религия в Персии и «Царстве ариев» традиционно играла очень значимую роль – также все было очень непросто, поскольку суннизм уже в середине VIII века сменился на шиитский ислам. Более того, именно персы стали ударной силой при воцарении шиитской династии Аббасидов, которые и возглавили халифат. Кстати, для многих мусульман Аббасиды – это символ объединенного ислама, более того, несмотря на то, что халифат распался именно при этой династии, они фактически сделали ислам интернациональным, а сам халифат стал при них не столько арабским, сколько мусульманским.

При распаде халифата последовала как смена династий и политической принадлежности, так и религиозной идентификации. В 934 году на северо-востоке Ирана развернулось восстание Буидов – новой династии из народности дейлемитов, населяющей горные районы иранского побережья Каспия. Его возглавили три брата-воина, Имад ад-Даула, Хасан и Ахмад из семейства Буидов, мусульмане-шииты. В восстании они одержали верх и преобразовали Аббасидский халифат в Иранскую империю. Формально это государство подчинялось Багдадскому халифату, но имело широкую автономию. Буиды поддерживали национальную персидскую культуру и традиции, а глава государства носил титул «шаханшах аль-азам малик аль-мулук» – величайший царь царей, государь государей[104].

По исторически меркам, однако, буиды продержались у власти недолго и были смещены сельджуками, западными тюркскими племенами, которые исповедовали суннизм, в 1055 году. Далее государство было покорено Чингисханом и его потомками и вошло в состав Орды. Правление Чингисидов над Ираном закончилось в XIII веке, затем эти территории захватил тюркский завоеватель Тамерлан, известный также как эмир Тимур. При династии Тимуридов Иран переживает очередной свой культурный и научный расцвет. Равно как и все государство Тимуридов, а особенно его столица, Самарканд, в которую были перевезены тысячи иранских мастеров и ученых.

В начале XVI века на политическую арену приходит основатель династии Сефевидов Исмаил I, который в течение десяти лет покорил территории Персии и стал очередным иранским шахиншахом. Именно при Сефевидах в Иране господствующей ветвью ислама окончательно утвердился шиизм. Сефевиды вели небезуспешную экспансионистскую политику и распространили свое влияние на территории современных Афганистана и Пакистана. Это расширение сферы влияния в итоге привело к столкновениям как с Османской империей, так и с Россией.

В начале XVIII века Персия терпела поражение за поражением от османов и русских, теряя территории. По итогам русско-персидской войны 1722–1723 годов Россия Петра I получила от персов Баку и Дербент. Позднее, в 1736 году, влиятельный военачальник Надир-шах (туркмен по национальности) был назначен в воспитатели 18-летнему принцу Тахмаспу II из династии Сефевидов, но после практически полного истребления родственников принца восставшими афганцами совершил дворцовый переворот и положил начало династии Афшаридов. В контексте дальнейшего повествования он интересен попытками примирить суннитское и шиитское течения ислама на территории своего государства. Также Надир-шах известен военными успехами – на непродолжительное время он подчинил себе Индию и продвинулся на туркестанском направлении.

Еще со времен Дария и Ксеркса к религии и духовенству в Персии существовало очень особое отношение. Фактически духовенство было еще одной «ветвью власти» в стране, и после того, как господствующей религией в стране стал ислам, это отношение было перенесено с зороастрийских на мусульманских священнослужителей. При этом ислам действительно нивелировал национальные различия. Правителями Персии в период Нового времени были представители самых разных местных и не очень местных народов. Со времени исламизации водораздел здесь проходил по линии соперничества суннитов, которые ассоциировались с тюркской или арабской идентичностью, внешней для иранцев, и шиитов, которые воспринимались как «исконная» часть персидской культуры.

Нередко Персию возглавляли доверенные военачальники предшественников, назначенные в воспитатели их наследникам. Когда этого не происходило, престол передавался по довольно запутанной системе. Достаточно привести в пример Фетх Али-Шаха из тюркской династии Каджаров (фактически захватившей власть по итогам гражданской войны в 1742 году и правившей до начала XX века), у которого было 150 сыновей, занимавших различные государственные должности по всей империи. Кроме них у него также было по меньшей мере два десятка дочерей.

Помимо перманентного конфликта шиитской и суннитской общин, в жизни Ирана были и иные столкновения на религиозной почве. Впрочем, сама история этой страны способствовала возникновению самых разных синкретических учений. Например, именно здесь появился «бахаизм», синкретическое течение, относимое рядом исследователей к категории нетрадиционных культов и сект. Его основатель, торговец Сейид Али-Мухаммад, известный под именем Баб, был арестован и казнен в 1850 году. Суть доктрины бахаизма в том, что все попытки понять сущность Бога бесполезны и необходимо просто объединить все религии в одно всемирное братство. В этом же регионе в свое время зародился езидизм, являющий собой смешение зороастризма, христианства несторианского толка и иудаизма. Здесь появилось и такое исламское течение, как алавизм, адепты которого исповедуют «Триединого Аллаха» и одновременно являются правящим кланом в нынешней Сирии. Алавизм появился именно в Персии – как эзотерическое, скрытое течение шиизма, и был признан шиитами как одна из «легальных ветвей» иранского ислама только в 70-х годах XX века. Первым признал алавитов своей фетвой иранский аятолла Муса Садр, а затем, после признания ряда шиитских богословов, в 1979 году фетву выпустил и Рухолла Хомейни.

Все эти и многие другие течения играли свою важную политическую роль. Так, после казни основателя бахаизма, Сейида Али-Мухаммада, вспыхнуло восстание бахаистов, которое поддержали некоторые шиитские деятели, ассоциировавшие себя с персидским населением, а не с правящими группами из других народов. При этом восстание было подавлено, а бахаизм на территории Ирана остается запрещенным до сих пор.

Но данный пример показывает, как легко мирные религиозные учения в Иране превращались в революционные национально-освободительные движения. Аналогичные процессы, кстати, были характерны и для Индии и в итоге способствовали становлению независимости этой страны. Но об этих событиях речь пойдет позже.

Что же касается Персии, то к XIX веку это государство пришло в состоянии затяжного кризиса, обусловленного как внутренними социальными, политическими и религиозными проблемами, так и внешними поражениями от европейских держав. При этом фактически Персия того времени, утеряв свою политическую субъектность, стала еще одной «территорией», на которой некоторые страны, в частности Британия и Россия, выясняли свои геополитические отношения.

2. Персия в XIX веке

В XIX веке территория Персии была фактически поделена между Российской и Британской империями. Страны постоянно находились в состоянии дипломатической войны за контроль над этой территорией. Это противостояние было обусловлено тем, что именно с Персии началась «большая игра» между Россией и Британией за владычество в Азии. Началась она после поражения Персии в Русской-персидской войне 1804–1813 годов. По Гюлистанскому мирному договору, подписанному в Карабахе 12 октября 1814 года, Персия признала вхождение в состав Российской империи Восточной Грузии и Северного Азербайджана, Имеретии, Гурии, Менгрелии и Абхазии, а Россия получила исключительное право держать военный флот на Каспийском море. Естественно, такое усиление России в Азии очень обеспокоило британцев.

В 1826–1828 годах началась очередная русско-персидская война, в которой победу вновь одержала Российская империя. На этот раз условия мирного договора, получившего название «Туркманчайский мир», были жестче. По данному мирному соглашению Персия подтверждала все условия Гюлистанского мирного договора 1813 года и признавала переход к России части Каспийского побережья до реки Астара в Восточной Армении. Кроме того, персидский шах обязывался выплатить России контрибуцию в размере 20 миллионов рублей. Все это позволило России считать персидских шахов фактически своими вассалами.

Значительное влияние Российской империи к началу второй половины XIX века объясняется не только военными успехами в противостоянии в ходе Русско-персидской войны, завершившейся в 1828 году, но и влиянием на ситуацию российского посланника Александра Сергеевича Грибоедова. Дипломатическая миссия под его руководством была направлена в Тегеран ко двору шахиншаха Фатха-Али для принуждения к выплате положенной по договору контрибуции. Другой задачей, решением которой он руководил в Персии, был розыск, принуждение к выдаче и организация отправки на родину пленных, захваченных во время войны.

Работая по первому вопросу, он демонстрировал серьезный дипломатический талант. С одной стороны, еще до прибытия в столицу Персии в беседах с сыном шахиншаха и правителем Тавриза Аббасом-Мирзой он проявлял непреклонность. Результаты описывал он сам в депешах: «Аббас-Мирза отдал нам в заклад все свои драгоценности, его двор, его жены отдали даже бриллиантовые пуговицы от своих платьев. Словом, крайность выше всякого описания». За этими рассказами следовали предложения быть разумными, заменив денежные выплаты поставками местных товаров на такую же сумму. Подобные варианты обсуждались, очевидно, и с персидскими чиновниками, благодаря чему Грибоедов прослыл человеком разумным.

А вот вопрос о возвращении пленных стал, как предполагается, причиной истребления всей русской миссии. Некий Мирза-Якуб, выходец из Армении, явился к русскому посланнику с намерением вернуться на Родину. Мужчина оказался казначеем и главным евнухом шахского гарема, то есть человеком, осведомленным о многих дворцовых тайнах. По одной из версий, именно для предотвращения появления у русских такого источника информации и была инициирована атака на посольство.

В конце января 1829 года толпа, подстрекаемая представителями исламского духовенства, которые, вероятно, были подкуплены британскими агентами, ворвалась на территорию миссии. В неравном бою все находившиеся здесь люди были буквально растерзаны. Впоследствии тело Грибоедова удалось опознать лишь по специфической травме пальца.

Шахиншах поспешил уверить официальный Петербург в непричастности властей к беспорядкам, даже предложил «объявить войну Турции», если это доставит русскому императору удовольствие. Также он приложил определенное рвение к поимке виновных. Согласно донесениям из Тегерана, наказание, в том числе смертью, увечьем или изгнанием, понесли представители 1500 местных семейств. В Петербург была направлена дипломатическая миссия во главе с внуком шахиншаха Хозров-Мирзой. В знак примирения Николаю I был преподнесен алмаз «Шах» «необычайной величины», что в ювелирном эквиваленте выражалось весом в 88,7 карата.

С политической же точки зрения, как бы цинично это ни звучало, убийство Грибоедова и истребление российской дипломатической миссии послужило дальнейшему укреплению персидско-российских отношений. Например, когда в мае 1873 года шахиншах Наср ад-Дин, побывав в Петербурге и ознакомившись с военным искусством русских казаков, попросил помощи в организации на территории Персии казачьей бригады по этому образцу, Александр II дал свое согласие.

Кстати, просьба эта была не просто актом вежливости и дипломатии: на тот момент у Персии не было своей регулярной армии. Так или иначе, но вскоре в Персию прибыл полковник Генштаба Алексей Иванович Домантович «с несколькими отобранными им урядниками Кубанского войска – виртуозами в джигитовке, стрельбе и владении холодным оружием. Согласно шахскому указу, 1 июля 1879 г. в Персии была сформирована Персидская казачья Его Величества шаха бригада, командиром которой назначался полковник Домантович. При этом последний оставался на русской службе и регулярно отправлял в Россию отчеты о своей деятельности»[105]. Казачья бригада постепенно росла: 1884 году в ее составе появилась артиллерийская батарея, позднее – пехота. В 1916 году бригада была расширена до дивизии.

В годы революции дивизия встала на сторону Белого движения и противодействовала десанту большевиков, высадившемуся в Персии в конце 1917 года. С 1918-го дивизия содержалась за счет британской военной миссии, последним ее командующим, сместив российского генерала, стал Реза-хан, будущий шах Ирана, который начал свою военную карьеру как рядовой Персидской казачьей бригады и дослужился до генерала. Сама же дивизия была окончательно расформирована в 1920 году. Однако она сыграла значительную роль во внутренней политике Персии и подавлении восстаний.

Впрочем, в целом российская дипломатия того времени предпочитала говорить с персами с позиции силы. Тогда как Британия действовала несколько тоньше. По сути, Англия на тот исторический период контролировала всю персидскую финансовую систему. Монопольное право на выпуск банкнот тем же шахиншахом Наср ад-Дином было отдано «Имперскому банку Персии», британскому банку, основанному в 1889 году Рейтером, по совместительству основателем информационного агентства Reuters, который, что очевидно, стал проводить политику в интересах британской короны.

Полномочия у «Имперского банка» были самые широкие: он получил право на эмиссию банкнот, монополию на поставку серебра для чеканки монеты, право эксплуатации железных, медных, свинцовых, каменноугольных копей, месторождений нефти, ртути, марганца и асбеста в Персии. Все эти финансовые и промышленные операции стали возможны благодаря усилению британской дипломатической миссии в Персии. В октябре 1887 года посланником в Иран был назначен сэр Генри Друммонд Вольф, опытный дипломат, имевший опыт не только работы по «азиатскому направлению», но и по противостоянию российским интересам.

Вольф был активным сторонником политики премьер-министра Бенджамина Дизраэли, который полагал, что «право британцев выше прав человека» и ходатайствовал за первенство Британии везде, где это только возможно. Он же принимал активное участие в снижении влияния России после заключения Берлинского трактата в том же 1887 году, и его же силами Британия усилила влияние в Восточной Румелии, отошедшей по трактату Болгарии. Этот британский дипломат, по свидетельствам историков, верил в то, что во главе всего стоит экономика, а политика и дипломатия являются только средствами для достижения экономических результатов[106].

Что касается Ирана, то именно Вольф настоял на том, чтобы шахиншах опубликовал воззвание, гарантировавшее неприкосновенность частной собственности. Что и произошло в 1888 году. Естественно, в первую очередь эта неприкосновенность распространялась на концессии европейских держав. И она была важна, поскольку хоть как-то закрепляла статус концессий, которые, в отличие от китайских, были привязаны не столько к территории, сколько к конкретным коммерческим предприятиям и экономической деятельности оных. Грубо говоря, если в Поднебесной западные коммерсанты жили по принципу «где поселили, там и торгую», то в Персии – «где торгую, там вроде бы и живу».

Помимо этого, Британия активно вступала в концессии, связанные с допуском иностранных судов и организацией судоходства на реке Карун – единственной судоходной артерии, ведущей вглубь страны из Персидского залива. Однако Россия, помимо присутствия в Персии в лице казачества, имела и свои экономические представительства в Иране. Крупнейшим российским предприятием в Персии той поры было «Товарищество Южно-Каспийских рыболовных промыслов Г. С. Лианозова». Промыслы охватывали все иранское побережье Каспия. Основной доход шел от добычи, переработки и реализации «серой» зернистой икры осетровых пород в Центральной России и Западной Европе. «Икорные дома Лианозова и Ко» были открыты в Петербурге, Москве и Париже. В общем, Россия, как всегда, ограничилась добычей ресурсов и реальным производством с военной поддержкой «сателлиту».

Что же касается британской экономической экспансии, то здесь все было несколько интереснее и не обходилось без политических эксцессов с криминальным уклоном. Показательна в данном случае история с персидским послом в Лондоне, Мельком-ханом Наземом ол-Молком, который предложил некоему Бузье де Кэрдоелу монополию на организацию лотерей в Персии. Учитывая тот факт, что речь шла об организации азартной игры в шиитской стране, в общем, понятно было, что либо предприятие обречено на провал, либо это афера. И верными оказались сразу оба варианта.

Для продвижения лотереи в Персии в 1889 году была создана Персидская инвестиционная корпорация, акции которой продавались всем желающим. Но, не просуществовав и года, она была закрыта по распоряжению персидских властей. Аннулирование «лотерейной концессии» принесло Мельком-хану 40 тысяч фунтов. После того как инициатор аферы с персидской стороны был выявлен, Мельком-хан отправил часть средств в казну Персии. Что характерно, сумма этой контрибуции в публичных источниках не упоминается.

Тем не менее персидский посол решил разыграть «многоходовую дипломатическую комбинацию». После отправки части полученных через «лотерейную аферу» денег он начал угрожать шахиншаху тем, что тысячи акционеров подадут на него в суд. Более того, он развернул публичную медийную кампанию в Лондоне, начав издавать газету «Канун», в которой обличал шахский режим, кроме прочего, за зависимость от Российской империи. Британцы охотно подхватили эту тему уже в своих интересах, инициировав и иные публикации подобного рода[107].

Информационная кампания, правда, в отсутствие информационного общества, не задалась. Претензии действительно имели место, но не в адрес шахиншаха, а в адрес самого посла. Он был немедленно лишен дипломатического статуса и оказался в британском суде, который, впрочем, учел в вердикте, что мошенник имел этот иммунитет в прошлом, и не стал его наказывать. И здесь нужно оговориться еще и о личности Мельком-хана. Это не был рядовой коррупционер или аферист недалекого ума. Он являл собой действительно представителя научной, политической и творческой элиты Персии: философ, поэт и драматург, талантливый политик, образованнейший человек своего времени и своей страны. Но таков был менталитет тогдашних персидских элит, которые вели государство из состояния краха в состояние провала в абсолютную бездну, заботясь, при всей своей воспитанности и образованности, не столько о наследии империи, сколько о личном обогащении. Забегая вперед, стоит отметить, что у них получилось.

Персидский двор в связи с этим предприятием высказал свое недовольство в адрес британского посла в Персии, Генри Друммонда Вольфа. Позиции британского дипломата при иранском дворе пошатнулись. Но окончательно он потерял всякие карьерные перспективы из-за так называемой «табачной аферы». Вольф, будучи убежденным «политическим экономистом», добился для майора британской армии Джеральда Тальбота монополии на производство и продажу табака. Однако британское предприятие не состоялось, поскольку Российская империя в интересах синдиката армянских купцов, русских подданных, заставила шахиншаха отменить эту монополию, выплатив британским концессионерам серьезную компенсацию.

Более того, Российская империя все время выступала на рынке Персии как самый строгий и последовательный сторонник рыночной экономики и конкуренции, противодействуя британскому торговому монополизму. Правда, тоже, в общем-то, политическими методами. Россией была создана сеть тайных агентов, которые работали как с двором, так и с народными массами. Эта же агентурная сеть во многом и пролоббировала отмену британской монополии на табак.

Вскоре антитабачное лобби приобрело политический и всеобъемлющий характер. «В 1892 году ведущие муджтахиды подали шаху прошение против монополии, утверждая, что Коран запретил мусульманам быть под влиянием неверующих. Они “изумлены тем, что Монарх Персии распродает кафарам целое государство мусульман, уподобляя их рабам”. В петиции шаха просили воздержаться от нововведений и не подчинять Веру губительным изменениям. Его подданные готовы пожертвовать своими жизнями и имуществом во исполнение его приказов, но не согласятся на подчинение монополии. Мусульмане предпочтут умереть, чем быть в рабстве у кафаров. Это была не пустая угроза. На протяжении осени и зимы (1891 года) почти ежедневно возникали мятежи в провинциях и даже в самой столице»[108].

Примечательно, что протест, организацию которого приписывают российской дипломатии, считается в Иране до сих пор важным моментом единения народа в интересах страны. День антитабачной фетвы отмечается 14 мая как национальный праздник, в память о фетве, выпущенной Мирзой Хасаном Ширази, в которой он приравнял курение к «войне против скрытого имама Махди». В общем, к этакому «сатанизму» с точки зрения ислама. Однако все это не помешало отменить запрет на курение после отмены монополии, что говорит о скорее политическом и экономическом факторе, нежели религиозном.

Как уже было упомянуто выше, крах «табачной аферы» Тальбота послужил отстранению от должности и отзыву Вольфа. Однако Британская империя ни в коей мере не закончила таким образом притязания на Персидский регион. В 1895 году представителем Британии в Персии стал Мортимер Дюранд, который долгое время работал в Индии на различных должностях и великолепно знал местный менталитет, а также бегло говори на фарси. Он также был сторонником британского подавляющего влияния, как и Вольф, но более разностороннего, в том числе, военными и политическими методами.

В первой же своей записке в МИД Дюранд дал целый ряд рекомендаций, как укрепить влияние Британии – например, наладить связь с северными «дикими племенами». Судя по всему, с персидскими курдами, которые жили на границе с Османской империей и активно ею использовались в своих интересах и против Ирана. Также под категорию «северных варваров» подпадали «азери» – азербайджанцы, сохранившие кочевой образ жизни. Они могли быть использованы Британией равно как стабилизирующий, и дестабилизирующий фактор, в зависимости от текущей конъюнктуры.

Помимо этого, Дюранд рекомендовал наладить связи с духовенством, лидерами торговцев, причем не только в столице, но и в крупных городах. Этот инструмент использовался впоследствии, чтобы контролировать ситуацию в 1901–1902 годах, когда духовенство со сходными лозунгами («не допустить рабства мусульман перед неверными») противостояло масштабному займу, взяв который у России шахиншах упрочил бы свою зависимость.

Дюранд довольно точно описал и интересы России в Персии, когда заявлял: «Логика фактов доказывает, Россия приобретет господство на севере». Эта пресловутая логика через 10 лет легла в итоге в основу российско-британского договора по разделу сфер влияния в регионе[109]. И, в общем, для Персии в этом контексте наступили совсем «тяжелые времена», хотя, нужно отдать иранцам должное, именно в этот период в стране стало расти национальное движение, которое выступило за конституцию и продавило ее введение, параллельно сформировав и меджлис, законодательную власть государства.

3. Конституционные реформы и реакция

В начале XX века компромиссу по Азии Британии и России способствовали и внешние негативные факторы. Для Британии это был неблагоприятный исход в Англо-бурской войне, Россия же потерпела поражение в войне Русско-японской. При этом к Персии стали проявлять интерес и иные западные державы. Германия проявляла интерес к строительству железных дорог, а США – к организации финансовой системы. Здесь же, в качестве германского посредника и выгодополучателя, все активнее действовала и Османская империя. Именно в Стамбуле в 1902 году было заключено соглашение о строительстве железной дороги, которая могла бы соединить Берлин со столицами азиатских империй, и ее появление кардинально изменило бы расстановку сил во всей азиатской части мира. Одновременно началась и практическая подготовка к ее строительству в Османской империи.

Историк Виргинский при этом указывает на колоссальные привилегии, которые Германия получила у османов, и, судя по всему, нечто подобное кайзеровской Германии хотелось приобрести и у персов: «В 1902–1903 годах “Оттоманское имперское общество Багдадской железной дороги” добилось от султанского правительства концессии, вполне соответствовавшей германским планам. По договору (конвенции) от 15 марта 1903 года, “Общество” получило огромные привилегии. Все необходимые строительные материалы (как правило, германского происхождения) допускались в Оттоманскую империю беспошлинно. “Общество” приобретало право сооружать свой собственный речной флот для транспортирования этих материалов. “Общество” могло организовать и эксплуатировать (не платя налогов) все необходимые подсобные предприятия, как то: кирпичные заводы, лесоразработки и лесопильные заводы, копи и рудники – в пределах 20-километровой полосы. При этом подразумевалось, что на строительных, подсобных и транспортных работах будет использоваться дешевая рабочая сила местных жителей. После окончания строительных работ дорога получила право беспошлинного ввоза угля, а также безвозмездного использования водной силы для сооружения электростанций, предназначенных для обслуживания самой дороги и всех подсобных предприятий»[110]. Естественно, такое вторжение в экономическое пространство Персии не устраивало ни Россию, ни Англию. И нужно было объединить усилия, чтобы не пустить конкурентов в «свою вотчину».

Третьим фактором стал подъем конституционного движения в самой Персии. Предполагается, что таким образом мусульманское духовенство и лидеры торговцев стремились закрепить свое фактическое влияние, появившееся у них в качестве инструментов «большой дипломатической игры» между Россией и Британией на территории страны

«В декабре 1905 г. тегеранские купцы, подстрекаемые ведущими муллами сейидом Абдоллой Бебехани, сейидом Мохаммадом Табата-баи и Ага-сейидом Джамалем эд-Дином, потребовали снятия великого визиря Эйна од-Дойлы. В ответ правительство арестовало некоторых из лидеров и разогнало уличные толпы. Всю зиму и весну 1906 г. ситуация продолжала ухудшаться. В июле лидеры духовенства демонстративно покинули столицу и нашли убежище в священном городе Кум. Между 19 и 23 июля более 5 тысяч восставших нашли убежище в британской дипломатической миссии. Через неделю их число выросло до 12–14 тысяч. В конце июля 1906 года шах снял с поста Эйна од-Дойлы, но толпа, укрывшаяся в британской миссии, выдвинула новое требование – конституцию. У Мозаффара эд-Дин-шаха не было ни силы, ни желания, чтобы подавить это движение. Пятого августа он капитулировал»[111]. Конституционная монархия была провозглашена в Персии в конце 1906 года.

Подготовка же к реформам велась экстренно и началась сразу после «капитуляции» шахиншаха: «9 сентября 1906 г. шах Мозаффар ад-Дин утвердил положение о выборах от сословий в меджлис, и в декабре того же года в Тегеране начал работу меджлис первого созыва. К концу 1906 г. был утвержден Основной закон Персидского шахства – в стране объявлялась конституционная монархия. Согласно статье 16 Конституции, все основные законы, “необходимые для укрепления основ государства и высочайшей власти, а также для ведения дел в стране и устройства правительственных учреждений”, должны были быть одобрены меджлисом. В Конституции говорилось, что персидские газеты “могут печатать ход всех прений меджлиса, но при условии – не изменять и не извращать смысла”. Теперь правительство не имело права без согласования с меджлисом раздавать концессии и разрешать учреждение частных компаний. Статья 25 гласила, что соглашения о государственных займах, как внутренних, так и внешних, должны были заключаться “с ведома и одобрения меджлиса”.

А 8 января 1907 года, через неделю после ратификации Конституции, скончался шах Мозаффар ад-Дин. Новым шахом стал его сын Мохаммад-Али (1907–1909), бывший при жизни отца правителем Персидского Азербайджана. Он обещал поддерживать новый конституционный порядок. Однако сразу же возникли трения между шахом и меджлисом – любая предлагаемая меджлисом реформа с ходу отвергалась шахом»[112]. Понятным образом, такая независимость Персии, да еще и по важнейшим экономическим вопросам, не устраивала ни Россию, ни Британию. И действия ответного характера были предприняты незамедлительно.

При формальном признании независимости Персии со стороны обеих империй, в августе 1907 года была заключена «Конвенция между Россией и Англией по делам Персии, Афганистана и Тибета». Фактически это был тотальный территориальный раздел Персии: «территория Ирана к северу от линии Касре-Ширин – Исфахан – Йезд – Зульфугар объявлялась сферой влияния царской России, а часть страны к юго-востоку от линии Бендер – Аббас – Керман – Бирджанд – Газик – британской сферой влияния»[113].

Чтобы закрепить свое господство на практике, Россия вторглась в Персию, в рамках очередной русско-иранской войны. При этом, что характерно, Россия воспользовалась стандартной методикой европейцев, и в частности англичан, а точнее – военной провокацией. Речь идет об убийстве российского офицера Двоеглазова. Он 13 апреля 1908 года с группой солдат перешел на территорию Персии, где был убит кочевниками-шахсевенами. Инцидент был использован российскими дипломатами в качестве повода к войне. «Русский посол в Персии Гартвиг представил персидскому министру иностранных дел протест, в котором говорилось, что это шахсевены пересекли русскую границу и убили Двоеглазова на территории России»[114].

Уже в середине мая министр иностранных дел Российской империи сообщил Гартвигу, что племенным вождям шахсевенов был сделан ультиматум: они выплачивают компенсацию, а в случае повторения инцидента «русские сожгут деревни всех, кто принимал участие в грабеже или укрывал бандитов, и строго накажут виновных». А 22 мая части иранской казачьей бригады окружили в Тегеране здание меджлиса и шахского дворца. Параллельно казаками была блокирована казачья миссия, чтобы не дать попасть туда местным недовольным. Шах между тем воспользовался ситуацией, чтобы решить свои политические проблемы, и под прикрытием казаков начал массовые чистки сторонников реформ. Что, понятным образом, привело к нагнетанию недовольства и новой волне восстаний.

Эти восстания тоже были поддержаны русскими, только уже не официальной дипломатией, а российским революционным подпольем: «8 февраля 1909 г. в центре провинции Гилян городе Реште вспыхнуло антиправительственное восстание. На помощь персидским оппозиционерам прибыли профессиональные кавказские революционеры, многие из которых состояли в рядах РСДРП. Они-то и сыграли основную роль в подготовке и дальнейшем развитии восстания. Особо отличились грузинские революционеры. В ходе восстания к его участникам присоединились многие проживавшие в Реште азербайджанские тюрки, в основном торговцы и ремесленники, а также местные армяне. Среди восставших был и либеральный деятель Сардар Мохи со своими приближенными»[115].

По этому поводу Тегеране произошел государственный переворот. Высший совет, в который вошли депутаты разогнанного шахом меджлиса, бывшие министры, торговцы и ряд религиозных лидеров, приняли решение о смещении Мохаммед Али шаха и назначении на этот пост его сына, двенадцатилетнего Ахмеда. Регентом, а проще говоря – фактическим правителем при нем стал либерально настроенный Мирза Али-Реза хан Азуд оль-Мольк. В России же все это расценили, как государственный переворот и решили навести в «вассалитете» политический порядок.

Командующему войсками Кавказского военного округа генерал-адъютанту графу Иллариону Воронцову-Дашкову 20 апреля 1909 года была направлена секретная директива, в которой, в частности, говорилось: «Ввиду ожидавшегося в Тавризе нападения на консульство и европейские учреждения и подданных со стороны революционеров и населения Тавриза, доведенного до отчаяния голодом… Государь Император повелел немедленно двинуть форсированным маршем в Тавриз отряд достаточной силы для защиты русских и иностранных учреждений и подданных, подвоза к ним продовольствия, а также для поддержания обеспеченного сообщения Тавриза с Джульфой».

Также к персидским берегам пришло два российских миноносца: «Пылкий» и «Пронзительный». Надо понимать, что военного флота у Персии не было совершенно, так что этот факт по тем временам был примерным эквивалентом тактического ядерного удара из космоса. Воспользовавшись царящим в Персии хаосом, на ее западные, «спорные» территории вошли турецкие войска. Которые, впрочем, довольно оперативно были вытеснены русскими военными частями.

При этом, судя по всему, в Иране действительно творилась натуральная анархия, поскольку даже командующий турецкими интервентами Джабир-паша публично заявил: «Убедившись на деле, что такое персидская конституция и какая анархия царит в Персии, я лично считаю, что приход русских войск в Персию есть проявление человечности и гуманности, а не результат каких-либо агрессивных намерений. Русские поступают в Персии очень умело и осторожно, а потому симпатии почти всего населения на их стороне».

К концу 1911 года военная и политическая «зачистка» революционных элементов была закончена. «Персидское правительство и регент, опираясь на бахтиар, разогнали меджлис, а затем и все демократические организации. Персидская революция была окончательно подавлена. Монархия и феодальное землевладение уцелели в Персии при прямой поддержке России и Англии»[116]. В итоге регент и персидское правительство 24 декабря 1911 года инициировали роспуск меджлиса, разгон всех демократических организаций, а потом и признали полную легитимность русско-английского пакта от 1907 года о разделе Персии на сферы влияния. Революция в Персии была полностью подавлена.

Что интересно, победившие на краткий срок персидские либералы-конституционалисты собирались проводить свою политику, опираясь на помощь США. В конце 1910 года иранское правительство обратилось к США с тем, чтобы Штаты прислали своих экономических советников для реорганизации финансовой системы государства. Помощь Белый дом оказал, но, как всегда, не забыв про собственные выгоды: «Американскую финансовую миссию возглавил Морган Шустер, который был связан с нефтяной компанией “Стандард Ойл”. Он занял пост главного государственного казначея и получил неограниченные полномочия: право контролировать деятельность правительства в области финансов (включая составление бюджета), поступление налогов и других государственных доходов, работу монетного двора».

Дошло до того, что Шустер создал свою «тайную полицию», члены которой брали под стражу иранских чиновников, нарушавших его приказы. Более того, американский советник активно занялся созданием, по сути, собственного, независимого от персидских властей государственного аппарата. Естественно, это вызвало еще больше недовольства как со стороны простых иранцев, так и со стороны представителей экономических и политических кругов Персии. Вся эта бурная деятельность прекратилась с завершением войны и устранением либералов от власти.

Что касается Британии, то к нашему вторжению эта колониальная держава отнеслась с пониманием и даже оказала некоторую помощь. Отчасти, видимо, этому способствовали не только заключенный пакт о разделе сфер влияния, но и действия американского экономического советника, а особенно в отношении монополии на нефть, которая уже тогда становилась главным ресурсом человечества. Англо-индийская группировка войск вошла в Иран с юга в 1909 году и в первую очередь обеспечила защиту Англо-иранской нефтяной компании (АИНК), имевшей статус экстерриториальности и в виде концессионных платежей отчислявшей иранскому правительству лишь незначительные суммы от своих доходов. Понятно, что в первую очередь это была защита от Моргана Шустера.

По окончании последней русско-персидской войны Иран стал еще более зависим от России и Британии, а население и часть элит все больше жаждали эту зависимость сбросить. Продолжалась и дипломатическая битва за Иран, поскольку иные европейские державы не оставили своих притязаний на этот регион. И хотя официально Иран заявил о своем нейтралитете в Первой мировой войне, фактически местные власти уже не контролировали ситуацию. Поэтому и участие персов было достаточно заметным. Правда, в силу все той же раздробленности и раздела на сферы влияния, весьма своеобразным.

4. Персия в Первой мировой войне

В начале Первой мировой Германия и Турция попытались, воспользовавшись недовольством местного населения диктатом Российской и Британской империй, привлечь Персию на свою сторону. Для этого в октябре 1914 года Стамбуле были организованы переговоры между Энвер-пашой и персидским послом. Предложения Стамбула были следующими: организация совместно с Германией стотысячной армии для Персии, совместное умиротворение Турцией и Персией иранских курдских племен, при этом из усмиренных курдов формируется персидская кавалерия, которую вооружат немцы. За это Порта хотела получить от Ирана «всего лишь» часть Урмийского округа на границе.

Зная некоторые местные особенности, легко понять, что предложение было вопиюще наглым. Дело в том, что на настроениях курдов османы играли уже много лет подряд. Более того, ряд курдских племен считал себя скорее вассалами Порты, нежели Ирана. И, вооруженные, они бы, может, и вступили в войну с противниками Турции и Германии, но потом, очевидно, устроили бы массу неприятностей персидскому правительству. Вплоть до организации собственного курдского государства, которым эти племена грезят и в наше время. Такая идея могла показаться им более чем реализуемой, имей они германские вооружения и технологии.

Естественно, Иран на такое соглашение не пошел. Но сам факт этих переговоров показывает, что официальная власть Персии колебалась и действительно хотела сбросить иго двух империй. Поскольку переговоры завершились ничем, Персия заявила о своем нейтралитете. Но турки развернули широкую агитационную кампанию в среде все тех же курдов. При этом в пропаганде широко был задействован религиозный фактор, и курды очень быстро объявили джихад неверным. На этот раз «неверными» стали государства Антанты, а в особенности – русские и британцы.

Предводителем курдского восстания стал шейх Салар од-Доуле, который был вывезен турками из Швейцарии в ноябре 1914 года под именем Хаджи Реза Салара. На руки лидеру повстанцев было выдано 40 тысяч золотых османских лир. К слову, за сорок лир тогда можно было купить хорошего боевого скакуна. В декабре Салар с эскортом турецких и германских офицеров выехал из Анкары к персидской границе. По версии иранского правительства, турки в случае успеха обещали отдать Салару весь персидский Курдистан с прилегающими районами.

Начиная с ноября по декабрь в персидском Курдистане действительно было инициировано восстание. Начальник Керман-шахского отряда персидской казачьей бригады подполковник Ушаков писал в рапорте: «Провинции Керманшах и Курдистан стали походить на кипящий котел»[117]. Тогда же к курдам присоединились и регулярные турецкие войска, перейдя границу Персии и вступив в вооруженное противостояние с российской армией. Запад персидского Курдистана и Азербайджана был захвачен довольно быстро. Также из курдов формировались диверсионные группы для проведения атак по всему Закавказью.

Собрав значительные силы, российская армия вынуждена была защищать Баку. Эта угроза была ликвидирована к февралю 1915 года. Когда военный успех перестал сопутствовать туркам и их союзникам, российской дипломатии удалось активизировать аналогичную операцию по вербовке курдов, армян и ассирийцев как в Персии, так и в самой Османской империи. Отношение союзников из числа персидских подданных к шахскому правительству не имело для российской стороны большого значения. А потому российские дипломаты активно взаимодействовали как с оппозиционерами, так и с прорусски настроенными персидскими чиновниками.

Что касается оппозиции, то здесь Россия выбрала племена Северо-Западной Персии. Но параллельно были налажены партнерские отношения с губернатором Иранского Азербайджана Шоджой од-Доуле, которому было предложено возглавить несколько племен для отражения возможной турецкой агрессии. Параллельно был план сформировать двадцатитысячный курдский корпус.

Русские гарнизоны, оставшиеся еще с последней русско-персидской войны, таким образом получили пополнение. Было установлено плотное наблюдение за курдскими племенами, подконтрольными Турции, и над, собственно, ирано-турецкой границей.

В итоге в течение 1915 года российские военные части и персидское ополчение довольно быстро восстановили контроль и свое военное присутствие в Персии. В итоге уже в 1915 году Россия восстановила свое присутствие в Персии и восстановила контроль над ирано-турецкой границей.

Помимо противодействия России, германская агентура на территории Персии занималась и британским фактором. И здесь работа носила более систематический и успешный характер. Видимо, потому, что работали непосредственно немцы, без турецкого участия и посредничества. Данное направление возглавлял лейтенант Оскар фон Нидермайер, считающийся одним из самых известных немецких разведчиков того времени. Германская экспедиция состояла из 40 офицеров и рядового состава, укомплектованного персами, афганцами и индусами, которые хорошо ориентировались в местных реалиях. Они были завербованы из военнопленных.

Немцам довольно быстро удалось создать из местных афганских, персидских и индийских племен фактически полноценное партизанское движение, которое скрытно нападало на британские военные части и существенно мешало их продвижению и адекватной дислокации. Что касается России, то, как и по всем фронтам, на состояние российских войск в конце Первой мировой стала влиять большевистская революция. Российская армия попросту разлагалась, солдаты не желали следовать приказам. Ситуацию подробно изложил в книге «Записки белого партизана» кубанский казак, полковник Андрей Шкуро, прибывший в Персию в начале 1917 года: «Энзелийский гарнизон уже пришел в состояние разложения. Там задавали тон потерявшие всякий воинский облик матросы Каспийской флотилии.

В начале июня мы двинулись походом на Решт и Казвин.

Дорогой мы встречали подчас возвращавшихся с фронта агитаторов, многие из коих были рады свежей аудитории, за каковую считали моих партизан. Казаки очень охотно выслушивали этих носителей нового мировоззрения, но, однако, редко кто из них уходил после этого целым. Обыкновенно после окончания дискуссии, и притом по собственной инициативе, неблагодарные казаки их сильно пороли плетками. Так они высекли, между прочим, одного весьма красноречивого “высокопоставленного” господина Финкеля, комиссара Бакинского комитета, командированного в штаб ген. Баратова и пытавшегося разъяснить станичникам контрреволюционность моего мировоззрения. После этого агитаторы, вероятно, сочли мой отряд недостаточно подготовленным к восприятию новых идей и стали искать более благодарной аудитории…

Известия о неудачном исходе похода Корнилова на Петроград докатились уже до Кавказа, и тыловые комитеты бомбардировали полки телеграммами, предупреждающими о контрреволюционности офицерства. В войсках, стоявших на позициях, начались брожение, смуты, возникло недоверие к своим начальникам. Приехавшие агитаторы проповедовали анархию и большевизм. Первыми поддались заразе стрелки Туркестанской бригады и пограничники; случаи неисполнения боевых приказов стали нередкими»[118].

Фактически с лета 1917 года начался тотальный развал Кавказской армии, которая и действовала в Персии. А в декабре того же года, 3 декабря, новое большевистское правительство обратилось «ко всем трудящимся мусульманам России и Востока». В этом заявлении, в частности говорилось о том, что «договор о разделе Персии порван и уничтожен. Как только прекратятся военные действия, войска будут выведены из Персии и персам будет обеспечено право свободного определения своей судьбы»[119].

Двумя днями позже, 5 декабря, в городе Эрзинджан в Анатолии между Советской Россией и Турцией был заключен сепаратный мир. По условиям перемирия русские и турецкие войска должны были покинуть Персию. А турки, в свою очередь, заняли ряд ее западных и северных районов[120].

Этот процесс крушения Российской империи затронул и Закавказье, которое сформировало свои органы власти. Впрочем, просуществовавшие недолго и не сумевшие организовать военного сопротивления интервентам, в роли которых теперь выступали Германия и Турция. Хотя уже через несколько лет Советская Россия вернулась на Кавказ и включила в свой состав в том числе и ряд закавказских, теперь уже советских, республик.

Территория же Персии теперь фактически полностью была подконтрольна Британской империи. Впрочем, благодаря отмене неравноправных договоров Российской империи, Советская Республика также довольно успешно развивала свои отношения с Персией. Уже в декабре 1917 года персидское правительство признало легитимность правительства РСФСР и наладило обмен дипломатической перепиской.

Что касается Советской Республики, то она готовилась назначить своего посланника в Тегеране, а до этого назначения его обязанности доверили исполнять бывшему царскому дипломату Бравину, на правах дипломатического агента Наркоминдела. В январе 1918 года нарком иностранных дел официально уведомил персидского посла в Петрограде, что правительство РСФСР считает англо-русское соглашение 1907 года, предусматривавшее разделение Персии на сферы влияния, «раз и навсегда расторгнутым»[121].

Дипломатические отношения позволили советскому правительству организовать эвакуацию тех из солдат, которые желали этого. Эвакуация экспедиционного корпуса в основном была закончена весной 1918 года. Значительная часть офицеров осталась в Персии, перейдя на службу к шаху, или поступив вольнонаемными в британские подразделения. В частности, так было с Каспийской флотилией. Стоит напомнить, что революция 1917 года резко изменила отношение западных держав к России. И теперь Британия всячески препятствовал усилению Советской Республики где бы то ни было. В том числе и в Персии.

Поэтому британцы, видя сближение Ирана и РСФСР, стали оказывать на персидского шаха давление, которое сопровождалось в том числе и военными действиями. В частности, британская флотилия весной 1918 года захватила порт Энзели на побережье Каспийского моря. Его стали использовать в качестве военной базы, для укрепления своего флота в регионе за счет захваченных русских кораблей, причем младший офицерский состав этих судов был сформирован из русских моряков[122].

Военное и политическое давление англичан в итоге привело к «тихому» государственному перевороту. Правительство было заменено более лояльным, что сделало возможным арест и расстрел дипломатической миссии во главе с советским чрезвычайным послом Иваном Коломийцевым, который пытался доставить ««Обращение правительства РСФСР к правительству и народу Персии». Оно предшествовало вторжению революционеров в Иран и кратковременной советизации Персии.

5. Персидская Советская Республика

История Гилянской Советской Социалистической Республики – это, по сути, история очередной революционной авантюры РСФСР, которая завершилась неудачей. Но она иллюстрирует некоторые причины того, почему европейские державы смотрели на Советскую Россию как на буйно помешанного анархиста с достаточным количеством ресурсов, чтобы претворить свое видение мира в жизнь. Советское руководство действительно пыталось сломать и там, где это возможно, ломало устоявшуюся систему, которая казалась европейцам незыблемой.

Первая попытка расширить свое влияние на территорию Персии была предпринята Советской Россией в 1920 году, практически случайно. Белогвардейцы увели военные корабли Каспийской флотилии в персидский порт Энзели. Там, как был сказано выше, эти корабли стали частью британской военной флотилии. Вполне естественно, что такие маневры с потерей имущества, да еще и в пользу империалистов, не понравились большевистскому руководству. Один из красных командиров, с говорящим именем Федор Раскольников, заручившись одобрением Ленина и Троцкого лично, предпринял дерзкий налет на порт.

Налет, что важно, носил классовый и революционный характер. В приказе на осуществление операции, изданном командующим морскими силами Советской России Немитцем, кроме прочего, значилось: «Очищение Каспия от белогвардейского флота должно быть выполнено во что бы то ни стало. Так как для достижения этой цели потребуется десант на персидской территории, то он и должен быть совершен вами. Вы известите при этом ближайшие персидские власти о том, что десант предпринят военным командованием исключительно для выполнения боевого задания, которое возникло только потому, что Персия не в состоянии разоружить белогвардейские суда в своей гавани и что персидская территория остается для нас неприкосновенной и будет очищена немедленно по выполнении боевого задания. Это извещение должно исходить не от центра, а только от вас»[123].

Моряки-краснофлотцы, использовав эффект неожиданности, практически без боя освободили порт Энзели от британских войск. И, закономерно, познакомились с небольшой группой повстанцев, совершавших партизанские вылазки против частей короны. Их возглавлял некто Мирза Кучек-хан. Группа из более чем 3000 боевиков была идентифицирована бойцами красного флота как классово близкие «борцы с империализмом». Эта встреча для Красной Армии была не только тактической и военной, но и идеологической удачей. Теперь можно было инициировать процесс дальнейшего продвижения в Персию – в качестве силы, поддерживающей ряды «местного национального освободительного движения», а то и «растворившейся» в них.

С санкции Троцкого Раскольников оставил флот в Энзели, лишь сменив флаги и доукомплектовав экипажи. Официально было объявлено, что помощи соседей просят «трудящиеся Персии». Якобы самостоятельно, а на самом деле при поддержке Красной Армии повстанцы взяли соседние с Энзели города Решт и Гилян. На небольшой территории, размером примерно 120 на 70 километров, граничащей на северо-западе с советским Азербайджаном, «трудящиеся» учредили Персидскую ССР, где Красная Армия выступила уже официально – для обороны завоеваний «трудового персидского народа».

Здесь, однако, начался политический раскол. Кучек-хан, по сути, был еще одним лидером национально-освободительного движения, то есть классическим «правым», при этом настолько «правым», что прибывшие «опытные революционеры» – Серго Орджоникидзе, Анастас Микоян, Яков Серебрянский и Яков Блюмкин – быстро распознали в повстанце «буржуазного националиста» и отстранили его от власти 9 июня 1920 года. Естественно, это привело к проблемам во взаимодействии как с персидскими партизанами-повстанцами, так и с местным населением.

Тем не менее присланные из России военспецы, поменяв имена на иранский лад (Блюмкин, например, назвался Якуб-заде), повели войска на Тегеран. И здесь свою роль сыграли Персидская казачья дивизия и оставшиеся в Персии белые офицеры. Совместными усилиями они разбили сухопутные части и очистили от них Решт. Город удалось вернуть в состав Гилянской ССР только при поддержке Советской Каспийской флотилии. Было сформировано советское правительство, которое занялось и аграрной реформой, и советской атеистической пропагандой. Что настроило и помещиков, и местное население в целом на явно негативный лад.

Общественными настроениями воспользовался Кучек-хан, который возглавил правительство республики 8 мая 1921 года. Кстати, 5 июня Гилянская республика была официально переименована в Персидскую. Но, по сути, уже около полугода «советские персидские товарищи» действовали на свой страх и риск, поскольку еще 26 февраля 1921 года был заключен советско-иранский договор о постепенном выводе советских войск.

Парадоксальным образом в этот период роль советской партии в ПССР настолько усилилась, что, опасаясь очередного отстранения от власти, 29 сентября 1921 года Кучек-хан инициировал государственный переворот. В советских республиках, как мы знаем, перевороты так просто не заканчиваются, поэтому сразу после «революции» 2 ноября 1921 года вспыхнула гражданская война в миниатюре. Продолжалась она, впрочем, недолго. Воспользовавшись смутой, в ПССР вошли правительственные войска. Кучек-хан бежал, но в итоге погиб, замерзнув в горах. А переговоры Персии и РСФСР стали более конструктивными, о чем речь пойдет ниже.

Пока же стоит оговориться о том, что эта акция с появлением «новой советской республики» в очередной раз продемонстрировала европейцам, насколько опасна Страна Советов. Однако каких-то критических осложнений в отношениях с Ираном этот советский военно-политический поход не принес.

Тем временем британская сфера влияния в районе Среднего Востока распространилась шире и уже не ограничивалась Персией. Здесь необходимо сделать хронологическое и географическое отступление и подробнее посмотреть на иные центры силы, которые также сыграли свою значимую роль и в Первой мировой войне, и в период интербеллума.

6. Афганистан. Нерв Среднего востока

Афганистан, как и Иран, – страна с древнейшей историей, уходящей к пятому тысячелетию до нашей эры. Есть версия, что иранский зороастризм зародился именно в Афганистане. Это государство и становилось частью Персии, и, как Персия, становилась частью иных государств: Греко-бактрийского царства, Орды, тюркской Газневидской империи, империи Тимуридов, и даже индийской Империи Великих Моголов. С 305 года до нашей эры и вплоть до X века Афганистан был буддистским, после чего стал исламским.

В XVI эта страна вновь стала частью Персидской империи, в XVIII, на недолгий период, – единым и независимым государством. Впоследствии Афганистан распался на Пешаварское, Кабульское, Кандагарское и Гератское княжества. Но в силу того, что эта территория являлась, по сути, центром Евразии, в XIX веке за Афганистан началась «большая игра». О ней мы уже говорили выше, применительно к Персии. Однако Афганистан был еще и «азиатскими воротами» в Индию, чем активно пользовались британцы в давлении на этот регион, который к моменту описываемых событий все же представлял из себя более или менее единое государство с эмиром во главе.

В силу такого территориального расположения и изоляционистского менталитета местных жителей и правящих элит этот регион хоть и рассматривался Британией как зона собственного влияния, но воспринимался в первую очередь как серьезная проблема на севере индийских колоний. Несмотря на отсталость, пользуясь особенностями климата и рельефа, афганцы довольно эффективно противостояли колонизации в ходе двух многолетних англо-афганских войн в 1838–1842 и 1878–1880 годах.

Кампания 1878–1880 года закончилась, тем не менее, уверенной победой Британии. И значительная часть территорий и племен Афганистана стала частью Британской Индии. При этом племена еще и мигрировали, что в итоге создало предпосылки для возникновения Пакистана и последующих индо-пакистанских территориальных споров.

«B 1893 г. английское правительство отправило в Кабул посольство во главе с Мортимером Дюрандом для того, чтобы определить статус пограничной с владениями Великобритании территории, населенной афганскими племенами. Под сильнейшим военным и дипломатическим нажимом Англии эмир вынужден был подписать текст составленного Дюрандом соглашения, признав переход большей части полосы расселения независимых племен к Индии. Последствием этого договора стало создание целого ряда территориальных и политических проблем, нерешенных до сегодняшнего дня»[124].

В обмен на территориальные уступки Афганистан получил также шанс на некоторую модернизацию, в том числе современные станки для организации промышленности. Афганский эмир Абдурахман при этом, видя негативные стороны западного влияния, все же старался это влияние на население ограничивать. К примеру, он «объявил курс на закрытие Афганистана от внешнего мира и препятствовал своим подданным видеть и узнавать новое»[125]. Но армию эмира необходимо было модернизировать и перевооружать. Поэтому на одном из кабульских предприятий были установлены «машин-ханэ» – современные станки и механизмы. Британия, однако, не ограничилась оборудованием и намеревалась предоставить ряд субсидий в обмен на полный контроль внешней политики Афганистана.

Естественно, работа на «машин-ханэ» предполагала обучение персонала, и таким образом началось пока еще фрагментарное и эпизодическое сближение афганского общества с европейской цивилизацией[126]. Впрочем, на конец XIX века Афганистан являл собой действительно изолированное и отсталое государство. Например, для транспортировки пресловутых британских промышленных станков использовались слоны, поскольку местные дороги элементарно не были приспособлены для движения иного грузового транспорта.

После смерти эмира Абдурахмана его место занял эмир Хабибула, который взял куда более решительный курс на модернизацию страны. Он начал активнее привлекать промышленных специалистов из европейских стран, в том числе и из Германии. В 1903 году по указу эмира было создано гражданское учебное заведение «Хабибийя» и офицерское училище, где преподавали многие из приглашенных специалистов. Фактически новая, модернистская афганская интеллигенция зародилась на базе этих двух учебных заведений.

Впрочем, видя пример Ирана, эмир Хабибулла придерживался политики ограничения вмешательства Британии во внутренние дела Афганистана. И умел оказывать куда более действенное сопротивление, нежели персы. Например, в 1907 году, когда британский вице-король Индии лорд Джордж Натаниэль Керзон, который, по сути, был британским наместником в Индии и регионе, попытался с помощью прямого политического давления вырвать у недавно пришедшего к власти эмира новые уступки в пользу короны: вице-король попытался просмотреть договоры, заключенные с эмиром Абдурахманом, как личные и нуждающиеся в пересмотре после смерти последнего.

В частности, лорд Керзон требовал «развития военной инфраструктуры по обе стороны индо-афганской границы; предоставления полной информации о состоянии афганской армии; установления британского контроля над военными поставками в Афганистан; улучшения системы транспортных коммуникаций от индо-афганской границы в направлении на Кабул и Кандагар; отказ афганского эмира от поддержки пограничных племен; допуск британских военнослужащих в районы, непосредственно прилегающие к российско-афганской границе; разработку совместных боевых операций на случай вторжения русских войск в Афганистан»[127].

Что касается России, то нужно понимать, что лорд Керзон придерживался той же позиции, что и его персидский коллега по работе Вольф – «Британия превыше всего, а Россия должна уйти». Это было уже окончание «большой игры», которое вот-вот должно было завершиться пактом о разделе сфер влияния. Но пока пакт не был подписан, нужно было действовать в рамках вполне понятной, экспансионистской и оборонительной логики. С другой стороны, вторжение во внутреннюю политику Афганистана прямо нарушало принцип невмешательства, декларированный короной Афганскому эмирату. А потому эмир Хабибулла попросту отказался ехать в Индию для переговоров по пересмотру соглашений с Британией. Отказ он мотивировал тем, что «спорных вопросов между сторонами не существует и нет надобности вносить какие-либо дополнения к прежним соглашениям»[128].

В общем, на момент начала Первой мировой войны афганцы испытывали равно негативное отношение ко всем европейским державам, и особенно к британцам, которые пытались подчинить эмират своей власти. Впрочем, Германия, которая ранее поставляла своих специалистов и военных инструкторов, все же ценилась несколько выше. Этого, однако, не хватило для того, чтобы Афганистан выступил на стороне Тройственного союза. Он, как и Персия, объявил нейтралитет. При этом снова куда более действенный, чем в Иране.

Вышеупомянутый немецкий разведчик, лейтенант Нидермайер, не смог договориться с эмиром Хабибуллой. Тот на переговорах заявил, что решится на участие в войне против Британии только в том случае, если Германия перебросит в его страну несколько боеспособных дивизий. Сделать этого немцы не захотели. Здесь, в общем, понятна реакция Германии: бросать свои собственные военные части под удар Британской Индии значило обрекать эту силу на тяжелейшие потери, а то и на поражение.

Но вместе с тем Афганистан не отказался от услуг Германии полностью. Пользуясь нейтральным статусом, Хабибулла-хан назначил Нидермайера куратором по модернизации вооруженных сил и оборонительных сооружений Афганистана. «По согласованию с эмиром Нидермайер и его офицеры занялись реорганизацией афганской армии и Генштаба. Они организовали несколько офицерских школ и даже военную академию. В качестве преподавателей служили немецкие офицеры, а также значительная часть австрийских офицеров, бежавших в Афганистан из русского плена.

Под руководством немецких офицеров была построена оборонительная линия по защите Кабула, которая демонстративно направлялась против Индии. Под руководством Нидермайера проведены маневры афганских войск, которые также имели “демонстративное направление” против Индии. Кроме того, по инициативе Нидермайера на границе с Индией был устроен артиллерийский полигон, где постоянно велись стрельбы».

Этих и некоторых других, нелегальных мероприятий партизанского характера хватило для того, чтобы Британия до конца Первой мировой войны держала в постоянной боевой готовности на индо-афганской границе группировку войск в 80 тысяч человек[129].

Оскар фон Нидермайер становится в это время этаким «германским Лоуренсом Аравийским». Он также автономен, не очень слушается приказов и ведет борьбу «до победного конца», вопреки вообще всей и всяческой внешней геополитической обстановке. Правда, ко всему прочему, в нем говорит еще и немецкий «орднунг», что делает его партизанские операции чуть менее безумными, но куда более логичными и болезненными для британцев.

В итоге, чтобы поймать «германского Лоуренса», корона подкупила эмира Хабибуллу, начав выплачивать ему ежегодную субсидию в 2,4 миллиона рупий. Что характерно, субсидии сработали далеко не сразу, а немецкий разведчик, несмотря на окончание Первой мировой, продолжал «развлекаться» вылазками против британцев самым беспардонным и болезненным для оппонентов образом.

В итоге только после того, как англичане в 1916 году выплатили 60 миллионов рупий эмиру, только после окончания Первой мировой над Нидермайером сгустились тучи. В мае 1916 года немцев заставили покинуть Афганистан. Но германский разведчик сначала закрепился в Стамбуле, потом перебрался в Германию, в 20-е консультировал Советскую Республику по вопросам развития военной промышленности, параллельно, естественно, шпионя. Вступил в НСДАП, воевал против СССР в Азии, возглавляя Туркестанскую дивизию, а потом и на Балканах. В 1944 году был посажен в тюрьму за резкую критику военной политики Гитлера, в 1945-м – захвачен СМЕРШ в Карлсбаде и переведен в тюрьму в Москве. В итоге был осужден МГБ СССР на 25 лет заключения, но в том же году умер от туберкулеза. В общем, «Лоуренс» или не «Лоуренс», а с советской военной контрразведкой не поспоришь. Особенно если стал нацистом.

Но это отступление. Что же касается советско-афганских отношений, то они начались уже в 1919 году. Третьего марта новый эмир Афганистана Аманулла направил письмо новому же вице-королю Индии, лорду Челмсфорду. Суть его сводилась к тому, что Афганистан требовал для себя большей автономии и реального суверенитета. Ответ британской стороны из Индии был очевиден: жесткое требование соблюдать прежние соглашения, подкрепленное фактической угрозой войны.

На фоне этой нарастающей конфронтации удивительно оперативно сработало советское правительство. РСФСР 27 марта 1919 года первой в мире признала полный суверенитет и независимость государства Афганистан. Уже в апреле была достигнута договоренность об обмене посольствами и установлении дипломатических отношений[130]. Эмир Аманулла являлся сторонником прогрессивных, прозападных взглядов, но при этом был патриотом и категорическим «антибританцем». Он оперативно наладил связи с немецкими и австрийскими офицерами, разбросанными по территории по итогам Первой мировой войны.

Фактически он незаметно для британцев создал полноценную, скоординированную армию европейской выучки, обеспеченную германской военной техникой. Естественно, Аманулла-хан использовал и народные настроения, активно поощряя партизанское движение. Поэтому, когда Англия от угроз перешла к действиям и в 1919 году начала очередную индо-афганскую войну, итог был самым непредсказуемым для Британии. Афганистан победил. Конфликт остался локальным и продлился меньше года. Впрочем, и здесь британская дипломатия смогла получить себе ряд преференций. В частности, по мирному договору закреплялась нерушимость «линии Дюранда», границы между Афганистаном и Индией, проведенной именно британскими дипломатами.

Но главные проблемы для Британии заключались в том, что на ниве освободительной борьбы, по примеру Афганистана, с Советской Россией стала активно взаимодействовать Индия. А точнее, руководство национально-освободительного движения Индии, которое на тот момент дислоцировалось в Афганистане. Мухаммад Баракатулла, глава «Временного правительства Индии», располагавшегося в Кабуле с 1915 года, в апреле 1919 года направил Ленину ряд документов, описывающих план, конечной целью которого было изгнание англичан из Индии. Действовал он также и в качестве представителя афганского эмира.

Суть проекта сводилась к тому, чтобы Советское правительство заключило с эмиром Афганистана союз против англичан в Индии. Для этого от РСФСР требовалось предоставить Кабулу миллион фунтов стерлингов и вооружение для подготовки к войне с Англией. По словам Баракатуллы, к Афганистану неизбежно должны были присоединиться приграничные пуштунские племена и «тогда революция в Индии станет неизбежной»[131].

Что касается пуштунов, то со скидкой на национальную и религиозную политику, это был своеобразный вариант курдов. По сути, пуштуны – сообщество из десятка горных кочевых племен на границе Индии и Афганистана. Они известны с глубокой древности своими чрезвычайными самостоятельностью и воинственностью. Об их происхождении у этнографов бытует несколько версий – от потомков камбоджей, мигрировавших в эту местность во втором веке до нашей эры, до скифов. Вполне возможно также, что эти племена представляют собой продукт «плавильного котла» в отрогах Гиндукуша, сформировавшийся из множества народностей.

С XII века на месте традиционного ареала их обитания некоторое время существовало могущественное государство – Дурранийская империя. Она считается первым и единственным независимым государством пуштунов. И стала своеобразным «пуштунским национальным мифом», как и «Великий Курдистан» у курдов. Борьба за выживание и независимость ко времени описываемых событий стали для пуштунских племен национальной идеей.

Основной мишенью набегов в рассматриваемый период были, разумеется, британцы, контролировавшие территорию. Комиссары молодой советской республики считали пуштунов классовыми союзниками из-за свободолюбия и бедности. Но, как и в случае с населением северной Персии, национализм был преобладающим мировоззрением. Пуштуны хотели отделения и от Афганистана, и от Индии, а забегая вперед, и от Пакистана. Баракатулла предложил Советской Республике план наступления через Закавказье, который сводился к следующему: «Советская Россия должна перейти к обороне на всех фронтах, но продолжать активные военные действия в Туркестане и, в конце концов, осуществить вторжение в Индию»[132].

При этом основным местом дислокации этих войск предполагался Афганистан, и индийско-афганский посол подчеркивал, что «в Афганистан должны быть посланы лишь дисциплинированные войска», авангардом которых должны стать местные мусульмане. Ленин принял Баракатуллу 7 мая 1919 года, но каких-то значимых результатов эти переговоры не принесли. Что, в общем, очевидно, по причине Гражданской войны в России и невозможности отдавать свои ресурсы еще и на Афганистан, а уж тем более – на Индию.

Что характерно, оба переговорщика оказались не в курсе начала третьей афгано-британской войны. Но уже летом 1919 года Яков Суриц был направлен в Афганистан лично Лениным в качестве «чрезвычайного и полномочного представителя Российской Социалистической Федеративной Советской Республики в Центральной Азии, возлагая на него дипломатические сношения с народами независимого Афганистана, независимыми племенами Белуджистана, Хивы и Бухары и с борющимися за освобождение народами Индии, Кашмира и Тибета» с полномочиями на контакты «со всеми революционными организациями, преследующими цель освобождения народов Центральной Азии от иностранного владычества». Его сопровождали члены «Временного правительства Индии»[133].

По причине слишком обширных требований со стороны эмира Афганистана переговоры были заторможены. Ни Советская Россия, ни побежденная в Первой мировой войне Германия, выступавшая с ней в союзе в данном проекте, не могли их удовлетворить. Однако в этот момент в афганскую военную политику вмешались турки. В Афганистан направился один из членов турецкого «триумвирата» тогдашней фактической власти Джемаль-паша. Причем еще и в роли советского эмиссара. Он огласил пуштунам специальный фирман, который гарантировал им независимость после победы над Британией. План, впрочем, не сработал. Но тесные и дружественные связи между лидерами пуштунских племен и турками сохранились.

Личность самого Джемаля-паши весьма неоднозначна. В Афганистане его встречали салютом и парадом и называли Львом Ислама, у арабов он получил прозвище «ас-саффах» – «кровавый мясник», поскольку из всего «триумвирата» проявил наибольшее «усердие» в деле этнических чисток греков и арабов и геноцида армян.

Пока же, прибыв в Афганистан, Джемаль-паша получил от Амануллы-хана разрешение создать в Кабуле ударную бригаду. «Имея достаточно большой штаб из турецких офицеров, знакомых с местными языками, и деньги, московский эмиссар смог сразу же начать обучение трех батальонов пехоты и одного эскадрона. В эти части охотно принимались воины приграничных племен. К февралю 1921 г. численность “ударных” частей Джемаля достигла 3 тысячи человек. Офицерский состав большей частью состоял из турок, жалованье которым выплачивалось из личного фонда турецкого лидера. На содержание новых воинских подразделений ежемесячно расходовалось 20 тысяч рупий советских средств»[134].

Джемаль-паша в итоге показал себя не только как эффективный полководец, но и как дипломат, когда сумел договориться с рядом пуштунских племен по поводу сотрудничества с непонятными для них русскими. Однако международные отношения европейских держав снова входили в стадию стабилизации. После подписания 16 марта 1921 года советско-английского торгового соглашения началось урегулирование отношений между Москвой и Лондоном, и продолжение подрывной деятельности в Афганистане советское руководство сочло невозможным.

Свою роль в сворачивании «пуштунского проекта» сыграл и Коминтерн, участники которого хотели «правильной» идеологии освободительного движения в Афганистане. В частности, чтобы оно носило интернациональный характер. Поэтому силами этой структуры в феврале 1920 года в Кабуле была создана «Индийская революционная ассоциация», объединившая различные группы индийских националистов. Понятно, что на всех восставших денег не хватало. К тому же для пуштунов, да и для афганцев индийцы были явно чуждым национальным элементом.

В ноябре 1921 года Джемалю-паше и его сопротивлению были выделены последние советские деньги, но воспользоваться ими он не успел, будучи убитым в Тбилиси членами армянской организации мстителей «Дашнакцутюн».

7. Реформы в Афганистане

Афганистан между тем и в 20-х годах оставался одной из главных арен международных интриг. Способствовали этому и дальнейшие реформы Амануллы-хана. По аналогии с «младотюрками» в эмирате вызрело движение «младоафганцев». Опираясь на них, эмир стремился произвести в стране ряд социально-экономических и культурных преобразований. Был учрежден Государственный совет, основной задачей которого было обеспечение законодательных норм для реформ.

В частности, в 1921 году был принят закон «О поощрении промышленности», в 1923 году – закон «О неограниченном праве собственности на землю, ее свободной купле и продаже», закрепивший помещичью частную собственность. Также к 1923 году был разработан первый конституционный акт – «Основной закон Высокого государства Афганистана».

В рамках реформ все подданные эмира, невзирая на национальность или вероисповедание, провозглашались в «Основном законе» равными. Социально и экономически это подкреплялось отменой на территории Афганистана рабства.

Подобная либерализация политики и общественного устройства вызвала закономерное возмущение со стороны представителей афганских племен, в первую очередь по религиозным причинам, а поскольку работорговля была одной из основных статей дохода этих конгломераций, то и по финансовому вопросу. Однако независимый и конституционный Афганистан по воле эмира строил заводы и фабрики, шоссейные дороги, открывал начальные и средние светские школы, получение образования в которых стало обязательным для всех юношей.

Отрицательной стороной реформ было то, что зачастую новшества вводились директивным и принудительным методом. Проще говоря, местные чиновники, как и простые подданные, не понимали смысла того или иного нововведения. И потому реформаторская деятельность Амануллы-хана встречала глухой протест. Который перерос уже в явное недовольство, когда эмир, нуждаясь в средствах для проведения своей модернистской политики, повысил налоги в четыре раза.

Международные отношения Афганистана в этот период также выстраивались весьма витиевато. Например, через четыре дня после подписания мирного договора с Советской Россией от 28 февраля 1921 свергнутый коммунистами бухарский эмир спокойно нашел убежище при дворе Амануллы. Далее по указанию эмира главнокомандующему басмачей, турецкому авантюристу Энверу-паше, был направлен караван с оружием. Рассматривался и проект оказания регулярной военной помощи басмачам, но министр иностранных дел Афганистана, тесть эмира, в жесткой форме выступил против такого явного нарушения связей с Советской Россией.

Впрочем, когда Энвер-паша был убит, а басмаческое движение было близко к разгрому, в августе 1922 года его штаб был перенесен на север Афганистана. Однако ради сохранения советско-афганских дипломатических отношений и по причине того, каким дестабилизирующим фактором были басмачи, уже в 1923 году их разоружили, а лидеров выслали в Иран. Рядовые участники басмаческого движения, однако, были поселены на севере Афганистана с выделением им земельных участков. Такое лавирование между противниками «мировой революции» и ее сторонниками в итоге привело к относительно нейтральным дипломатическим отношениям с Афганистаном всех европейских держав. Чем эмир Аманулла и воспользовался.

Первую половину 1928 года правитель Афганистана провел, путешествуя по европейским государствам, в том числе 2 мая побывав и в Москве. Он стал первым главой Афганского государства, посетившим Россию за всю ее историю. Вернулся он с новым планом, ориентированным на внешнюю европеизацию страны. Этот виток изменений касался всех сторон жизни афганцев: например, введения европейской одежды для мужчин и женщин, введения христианского календаря. Также был объявлен созыв Учредительного собрания, с целью организации выборного, а не назначаемого парламента, был изменен и флаг эмирата. Но самым тяжким ударом для консервативной части Афганистана стало то, что 2 октября 1928 года на заседании Государственного совета Аманулла публично снял чадру с королевы Сурайи и пригласил всем следовать ее примеру. Такого консерваторы стерпеть не могли. Тем более что на их стороне, с целью десуверенизации Афганистана, стояли британцы.

Аманулла-хан и его сторонники были отстранены от власти в ходе народных возмущений. Наиболее ярким эпизодом стало восстание Хабибуллы Калакани. Сын таджикского водоноса представлял наиболее реакционные слои населения и одновременно беднейшие из них. А мы помним, что налоги были подняты в несколько раз и это не вызывало ни малейшего понимания у общества. Захватив власть, лидер восставших отменил многие наиболее «европейские» положения. Аманулла-хан, впрочем, не сдался так скоро, в сопротивлении ему пытался помочь Советский Союз, что было продиктовано вполне материальными интересами. Свержение Амануллы дало возможность басмачам вновь начать массированное наступление на южные границы СССР. Уже в апреле отряд, сформированный при финансовой и организационной помощи СССР, под командованием Наби-Хана, тогдашнего посла Афганистана в Москве, двинулся на Кабул.

Впрочем, эта акция потерпела поражение, 22 мая Аманулла-хан бежал в Индию, приказав Наби-хану отступить. Однако правление Хабибуллы было недолгим, поскольку отвоевывать власть пришел очередной британский ставленник Мухаммед Надир-шах, из пуштунов. Он в свое время воевал против англичан, однако после предложения поддержки со стороны короны переменил свое отношение к британцам. Ну, или, как это принято в исламском мире, убедительно сделал вид. Покровительство короны он получил в Индии, будучи в очередной опале из-за несогласия с политикой Амануллы. Ранее же Надир-шах был и министром обороны Афганистана, и послом эмирата во Франции.

В общем, сугубо политически понятно, почему амбициозный и европейски образованный пуштун смел «таджикскую диктатуру». Однако Надир-хан ни в коей мере не был сторонником либеральных свобод и демократии. Победив узурпатора, он начал репрессии как сторонников «младоафганцев», так и скрытых сторонников Хабибуллы. Прокатилась волна арестов, а в места компактного проживания таджиков были направлены карательные экспедиции. По сути, любая оппозиция была не просто задавлена, а перешла в положение глубоко законспирированных ячеек, специализирующихся на индивидуальном терроре.

В 1933 году в рамках этого террора Надир-хан и был убит выстрелом стоящего в строю курсанта на параде выпускников военного училища, Абдул Халик Хазаром. Курсант был приговорен к четвертованию, а вся его ближайшая родня повешена. На престол взошел сын погибшего, Мухаммед Захир-шах, вернувшийся на родину из Европы. Родившийся в 1914 году, он взошел на престол в возрасте 19 лет, и первые 20 лет своего правления фактически оставался номинальным правителем. В это время между многочисленными политическими группировками лавировали его старшие родственники, трое дядьев: Шах Махмуд Хан, Мохаммад Хашим Хан и Шах Вали Хан.

Во внешней политике Афганистан продолжал лавировать между мировыми державами. Перед второй мировой правительство эмирата пошло на расширение экономических отношений с державами оси – Германией, Италией и Японией. Вплоть до предложения ими программ торгового развития Афганистана. Это решение в том числе было продиктовано желанием независимости, хотя и здесь эмират действовал осмотрительно. Фактически в 1941 году по вопросу отношения к мировой войне был собран Лойа Джирга, или, если интерпретировать, «Афганский земский собор», важнейшее совещание Афганистана, приводящееся в самых значимых и экстремальных случаях. На это собрание пришли самые влиятельные купцы, богословы, главы племен, представители генералитета Афганской армии, члены правительства, депутаты Народного Совета и Сената. И они постановили: «Мы, народные представители Афганистана, заявляем, что политическая линия, проводимая правительством Его Величества, соответствует нашему пожеланию и является совершенно правильной. Никакому иностранному государству ни в какой форме не будет позволено занять всю или часть афганской территории, или использовать нашу дорогую родину для проведения военных действий на земле или в воздухе, или получить у нас какие-либо привилегии во время войны»[135].

Поползновения к участию Афганистана в войне на стороне оси были остановлены совместно СССР и Британией. И хотя этот нейтралитет играл важную роль в политике Афганистана практически до конца 70-х годов XX века, ничем хорошим в итоге для Афганского эмирата данная история не закончилась. Однако здесь важно понимать, что Афганистан стал, как уже было сказано ранее, «британскими воротами» в Индию. И Индия, как и весь Средний Восток, также была подвержена всплеску национально-освободительных движений, который в той или иной мере повлиял на весь мир. Но в целом без Индии не было бы ни Британии, ни ее победы. А потому, при достаточно минорном участии этого «субконтинента» в делах большой политики данного периода, необходимо рассказать о крайне важной роли Индии подробнее.

8. Национальная борьба в Индии

Первыми из европейцев индийский субконтинент открыли португальцы в лице мореплавателя Васко да Гамы в конце XV века. Вслед за португальцами пришли голландцы, датчане, англичане и французы. На момент колониальных процессов Индия являла собой конгломерацию разрозненных и часто противостоящих друг другу государств. А потому постепенное ее подчинение было делом времени. Впрочем, более всего в колонизации этого региона преуспели британцы, которые в течение XVIII–XIX веков окончательно выдавили всех остальных европейских претендентов на индийские колонии. Более того, после очередного сипайского восстания 1957–1859 годов, известного также как «Первая война за независимость», Индия стала непосредственной вотчиной британской короны. В 1876 году британская королева Виктория стала титуловаться еще и императрицей Индии.

Собственно, с 1858 года возникает такое геополитическое явление, как Британская Индия, в которую входили территории современных Индии, Пакистана, Бангладеш и Мьянмы. Нужно сказать, что этот «субконтинент» занимал в становлении Англии особую роль, а индийские ресурсы были основными для реализации английской промышленной революции. Парадоксальным образом предпосылки к развитию индийского национального сопротивления создала сама британская корона с многолетней практикой «улучшения» управления колониями методом назначения местных кадров на руководящие посты. И началась эта систематическая политика еще в тридцатых годах XIX века.

В 1835 году генерал-губернатор Маколей начал в Индии реформу образования с целью подготовки кадров колониальной администрации из самих индийцев. Что во многом и привело к «Первой войне за независимость», после которой должность генерал-губернатора была упразднена, а наместником короны на территории становился вице-король Индии. При этом «восстание сипаев» не слишком изменило образовательные тенденции и желание британцев дать индусам больше политических прав, сформировав из них руководящие кадры.

Во второй половине XIX века в Индии открылось немало университетов, где обучение велось на английском языке и по английским программам. Кроме того, дети из семей зажиточных брахманов имели возможность получить блестящее образование в лучших университетах Англии – Кембридже и Оксфорде. Знакомство с достижениями европейской цивилизации оказало огромное влияние на индийских интеллектуалов.

Само число представителей интеллектуальных элит по сравнению с иными слоями индийского населения было незначительным, но их роль была определяющей. На западное обучение накладывалась традиционная кастовая система страны, а поскольку новая индийская интеллигенция в массе своей была из варны брахманов, отношение к ним было соответствующим: как к учителям, наставникам и провозвестникам высшей, сакральной воли.

Для дополнительной координации и повышения роли интеллектуальной страты Индии в 1885 году был создан Индийский национальный конгресс. Понятно, что британцы таким образом хотели дополнительно укрепить свое влияние в индийском обществе. Но вышло наоборот. Впрочем, принцип «разделяй и властвуй» англичане применили и здесь. В противовес Индийскому конгрессу, в 1906 году при активной поддержке британцев была создана Мусульманская лига. Эта организация ориентировалась на образованную часть мусульман, ставила своей целью сплотить мусульманскую общину без вреда для колониальной администрации.

В том же году были учреждены выборные органы самоуправления – Всеиндийский и провинциальные законодательные советы. Однако после сипайского восстания все эти общественные и политические структуры работали не только на самоопределение Индии, но и на удобство управления ею со стороны короны. В годы Первой мировой войны Индия также стала ресурсной базой для метрополии. Индия вступила в войну против Германии одновременно с Англией, 4 августа 1914 года. Индийские войска участвовали в боевых действиях в Европе, Средиземноморье, Африке и на Ближнем Востоке. В ходе войны в Индии было мобилизовано чуть менее полутора миллионов индийцев, около миллиона индийских военнослужащих были отправлены за пределы Британской Индии, из них погибло около 65 тысяч человек.

Понятно, что и такая массовая мобилизация, и жертвы совершенно не радовали индийское общество. И этим смогли воспользоваться представители местных элит. Они к 1916 году получили возможность назначения индийских офицеров в британской армии, получения британских наград и почетных титулов местными князьями, а также отмену «акциза на хлопок». Он был введен еще Ост-Индской компанией в начале XIX века, и его условия заключались, помимо прочего, в том, что Индия была обязана ограничиться производством только сырьевого хлопка, а текстиль закупать уже у Британии. С помощью акциза в XIX веке британцы пытались «вскрыть» китайский рынок, завалив его дешевым индийским хлопковым сырьем. Этого не вышло, и тогда вместо хлопка европейцы стали поставлять в Поднебесную опиум, о чем подробно рассказано в соответствующей главе, посвященной истории Китая.

Акциз при этом остался в силе и после сипайского восстания и устранения Ост-Индской компании и был отменен только в XX веке под нажимом местных военных элит – как преференция за участие в Первой мировой войне. Эти послабления, свою очередь, стимулировали дальнейшее развитие местных национально-освободительных движений, хотя и были охарактеризованы госсекретарем по делам Индии Эдвином Монтегю как ведущие к формированию «ответственного правительства как неотъемлемой части Британской империи».

Между тем не особенно удалось и противопоставление исламской и индийской интеллигенции. Несмотря на внутренние противоречия в каждой из структур, в 1916 году Национальный индийский конгресс и Мусульманская лига заключили соглашение о единстве действий. Суть соглашения сводилась к тому, чтобы Индии был предоставлен статус доминиона[136], то есть фактически независимого государства в составе Содружества наций. Во многом индийцы надеялись получить эти права в благодарность от Британии за вклад в победу в Первой мировой войне. Но где вы видели благодарность от англосаксов?

Реакция на попытки получить независимость последовала довольно скоро, и вовсе не та, которой ожидало местное население. В ответ на требования о статусе доминиона «19 марта 1919 году в Индии был введен в действие “Акт, направленный на искоренение анархистских и революционных преступлений”, известный также как законы Роулетта, названные так по имени юриста, их разработавшего. Законы предоставляли чрезвычайные полномочия генерал-губернатору Индии, давали право полиции обыскивать, арестовывать, заключать в тюрьму без предъявления обвинения и следствия любого жителя Индии, заподозренного в нелояльности к колонизаторам. В соответствии с законом разбирательство дел после ареста велось при закрытых дверях, без участия защиты и на английском языке».

В свою очередь, такое ужесточение законодательства породило очередную волну протестов, во главе которых встал Мохандас Карамчанд Махатма Ганди. По сути, он был типичным представителем «национально-освободительной» интеллигенции своего времени. В его биографии легко прослеживаются параллели и с Сунь Ятсеном, и с Мустафой Кемалем, и со многими другими революционерами того времени.

Отметим только, что родившийся в 1869 году в городе Порбандаре штата Гурджарат Ганди вырос в семье взращенной короной новой политической индийской интеллигенции, хотя и относился не к варне брахманов, а к вайшьям, свободным торговцам и землевладельцам. Тем не менее для Индии он является национальным героем и Махатмой, то есть «Великой душой», фактически непререкаемым духовным авторитетом, сакральным существом.

В 19 лет, уже будучи семейным человеком (в брак он вступил, по традиции, в тринадцатилетнем возрасте, по настоянию родителей, тогдашней «прогрессивной общественности» Индии), Ганди отправился на обучение в Лондон, где стал юристом. В 1891 году он вернулся в Индию, но особых успехов в юриспруденции не показал. Тогда будущий Махатма отправился в Южную Африку, где начал активно бороться за права индийцев. И, по сути, стал первым, кто противодействовал бурской политике апартеида. Индусов Южной Африке на тот момент насчитывалось около ста пятидесяти тысяч, и «буры обращались с ними хуже, чем американцы обращались с неграми в южных областях Соединенных Штатов. Индусы в Натале были почти буквально на положении собак»[137].

В эти годы Ганди разработал метод «Сатьяграхи», ненасильственного сопротивления, или «несотрудничества», вдохновившись учением Л. Н. Толстого о «непротивлении злу насилием», более того – Ганди некоторое время состоял в переписке с последним. Вторым вдохновителем учения Ганди стал Генри Дейвид Торо, американский писатель, философ и гуманист. В 1915 году Ганди вернулся в Индию, где в местечке Сабармати основал ашрам (духовную школу), куда стекались ученики не только со всей Индии, но и из других стран. Ганди учил их принципам сатьяграхи. Именно в это время его впервые называют Махатмой. Автором имени стал Рабиндранат Тагор, индийский лауреат Нобелевской премии по литературе и выходец из варны брахманов.

Уже весной 1916 года Махатма перешел к активной фазе «несотрудничества» с колониальными властями Британии: «6 апреля 1919 г. по всей Индии по призыву М. К. Ганди начался “хартал”, или мирная забастовка (в знак протеста против законов Роулетта). Успех этой акции был неожиданно велик: повсеместно закрывались лавки, прекращали работу базары, замирала деловая активность. Власти оказались бессильны. Однако 13 апреля произошли трагические события в городе Амритсаре (провинция Пенджаб). Там, на площади Джалианвалла Баг, полиция открыла огонь по участникам митинга; в итоге свыше тысячи человек были убиты, около 2 тыс. ранены. Известия о бойне в Пенджабе вскоре достигли разных концов Индии, и население стало переходить к насильственным актам борьбы против англичан. Ганди призвал прекратить хартал».

Помимо индусов в борьбу за свои права и суверенитет активно включились так называемые «халифатисты», общественным представительством которых стала Лига халифатистов, основанная в 1919 году. Британцы обещали мусульманам сохранение халифата как религиозного и социально-политического института после падения Османской империи, но обещания не сдержали. Впрочем, исламским массам не столь важен был халифат в строгом смысле, их вполне устраивало освобождение от гнета Британии.

Удивительно, но «в апреле 1920 года Ганди предложил Халифатистскому комитету свою программу гражданского неповиновения. Тактика сатьяграхи, то есть сугубо мирного сопротивления, была принята с энтузиазмом, Ганди был даже избран председателем Халифатистского комитета. Начались его поездки по стране, связанные с подготовкой массовой кампании». Более того, методика «непротивления злу насилием» была принята Индийским национальным комитетом (ИНК) именно с подачи мусульманской его части. Не менее интересна в программе Ганди и экономическая составляющая, поскольку он разработал уникальную по тем временам систему пожертвований для борьбы.

«Ганди организовал сбор денежных средств в Фонд Тилака (первого лидера борьбы за независимость Индии, получившего известность среди участников Индийского национального конгресса и умершего в 1920 г.), этот фонд и стал основой финансовой системы ИНК, функционировавшей образцово: деньги всегда находились в обороте, и конфисковать их английским властям было невозможно – денег никогда не было в наличии». Фактически Ганди «бил» британских капиталистов их же оружием, денежным оборотом.

Ненасильственный бойкот набирал темп, и в 1921 году, когда Ганди возглавил ИНК, был объявлен бессрочным вплоть до объявления «свараджа», самоуправления Индии, и халифата. Более того, «несотрудничество» перешло в экономическую фазу – мирный протест с тотальной неуплатной налогов. Ганди при этом все больше превращается в типичного индуистского религиозного и политического гуру. В частности, с этого момента Махатма получил право решать, когда и в какой форме в том или ином регионе Индии должен проводиться протест. В итоге Ганди отменил бессрочный протест, поскольку в его рамках все же имели место акты насилия восставших против полицейских и иных представителей колониальной власти. В частности, восставшие сожгли нескольких полицейских в одной из индийских деревень.

Кроме того, движение «халифатистов» ослабело, а со временем отошло от взаимодействия с индуистами на платформе Конгресса. Отчасти это было вызвано и восприятием Ганди в качестве религиозного лидера индусов. Например, известен случай, когда на сессии ИНК в Нагпуре один из мусульманских лидеров обратился к лидеру индийского сопротивления: «господин Ганди». Это вызвало шквал возмущения со стороны индусских участников Конгресса и требование обращаться к Учителю исключительно как к Махатме[138].

В итоге Ганди объявляет голодовку, берет всю вину за насилие в рамках протестов на себя и попадает под арест и в тюремное заключение на несколько лет. Помимо этого, он вызывает отторжение у консервативных индуистов, поскольку начинает бороться с «неприкасаемостью», дискриминацией «низших» каст индийского общества. Приглашает их на равных в свой ашрам и делает полноправными членами своего движения. Ряд консервативных группировок совершает на Ганди покушения, но Махатма в итоге переживает и покушения, и тюрьму.

В тюрьме, где вместо шести лет он провел два, Ганди создает программу социальных преобразований в Индии и по выходе начинает ее реализацию. Вышел он также на волне народного возмущения: «12 января 1924 года Ганди спешно перевезли из тюрьмы Еравда в больницу Пуны. У него был острый приступ аппендицита, требовалась срочная операция. Когда об этом стало известно, вся Индия “обезумела от тревоги”. Председатель Индийского национального конгресса Мохаммед Али велел всем молиться за его здоровье. Со всех сторон раздавались требования освободить Ганди. Его жизнь тогда висела на волоске, и англичане опасались, что он умрет, находясь у них в руках. Тогда вся Индия восстанет. Из соображений политического и медицинского порядка его выпустили на свободу 4 февраля»[139].

Пока Ганди сидел в тюрьме, ИНК все же пошел на сближение с колониальными властями. Принцип «несотрудничества» был отменен, и члены Конгресса стали участвовать в выборах в местные советы. Впрочем, Ганди в итоге перестал препятствовать этому несоблюдению своих принципов, тем более что Индия все же получила статус доминиона короны в 1929 году. Эти действия Британия предприняла для того, чтобы расколоть индийское общество, умеренная часть которого должна была удовлетвориться статусом доминиона, а радикальная в борьбе за полную независимость столкнуться с индийскими властями. Серия восстаний действительно имела место, и некоторое время Британии удалось удерживать контроль над Индией даже в статусе доминиона.

Однако борьба Махатмы за независимость Индии продолжилась, равно как и развитие национально-освободительного движения. При этом претерпевали изменения и взгляды Ганди на «несотрудничество» и «ненасилие». Насилие в ходе военных действий было в итоге признано Ганди как имеющее право на существование в 1944 году. Впрочем, Индия, поглощенная собственной внутренней политикой, участвовала во Второй мировой минимально, хоть и на стороне cоюзников.

В 1939 году вместе с Свами Бхаратанандой (Морисом Фридманом), польским евреем, ставшим одним из индуистских гуру, Ганди добился от раджи Аундха провозглашения в его владениях республики. Ганди и Фридман создали «Ноябрьскую декларацию», которая сначала стала конституцией Аундхской республики, а потом легла в основу Конституции Индии.

Независимость и раздел Индии в итоге произошли только после окончания Второй мировой войны, в 1947 году. И тоже не бескровно. Британская Индия разделилась на собственно Индию и Пакистан, по религиозному принципу. В рамках этого разделения мигрировали по новым границам около 12 миллионов человек. Но Ганди, умерший в 1948 году, все же увидел воплощение своей мечты о независимости Индии.

Важно понимать, что именно в период интербеллума и по окончании Второй мировой войны Индия не просто обретает свою независимость, но становится субъектом глобальной политики, новым цивилизационным и политическим центром, который во многом определяет глобальную геополитику и в настоящее время.

Перекресток цивилизаций Среднего Востока существовал если и не всегда, то очень долго. И, отвлекаясь на Афганистан и на Индию, все же не следует забывать о том, что история Ирана стала системообразующей для общей картины эпохи. Она пересекается, где-то непосредственно, а где-то через Турцию с Афганистаном, с индийской. И эта связь крайне алогична и непоследовательна на европейский взгляд, а потому авторы позволяют себе вновь сдвинуть рамки хронологии и географии и вернуться к Персии, не будь которой – не было бы и всей этой средневосточной истории.

9. От Персии к Ирану. Путь к независимости

Пока где-то там в Реште шло становление Персидской Советской Республики, советская дипломатия не теряла времени. Тем более что по всему Ирану в очередной раз шла волна национально-освободительного движения. Как и было сказано выше, «26 февраля 1921 г. в Москве был подписан советско-иранский договор. Он подтвердил отказ Советской России от прежней политики царского правительства и объявил потерявшими всякую силу все заключенные Россией трактаты, договоры, конвенции и соглашения. Советское правительство заявило о своем отказе от участия в каких бы то ни было мероприятиях, направленных на нарушение территориальной целостности и неприкосновенности. Оно же передало безвозмездно в полное владение народа все денежные суммы, ценности, весь актив и пассив Учетно-ссудного банка со всем движимым и недвижимым имуществом на территории, шоссейные дороги, пристани, пароходы, баржи, телефонные и телеграфные линии, порт Энзели. Наконец, была аннулирована задолженность России по займам, предоставленным царским правительством».

Помимо этого, впрочем, ряд политических групп испытывал к СССР симпатии несколько по иному поводу. К примеру, 30 апреля 1920 года советское правительство провозгласило создание Азербайджанской ССР. И это подстегнуло чаяния о независимости и самоопределении в Персидском Азербайджане.

Впрочем, антибританские настроения росли и без помощи извне. Современник событий, Хосейн Макки, в работе «Двадцатилетняя история Ирана» указывает на две группы крупных землевладельцев, готовившихся совершить переворот в то время. К 1921 году вооруженный поход на Тегеран планировала группировка Сардара Асада Бахтияри – одного из крупнейших феодалов Ирана, пользовавшегося большим влиянием среди бахтиярских племен. Независимо от них аналогичные планы вынашивал Салар Дженга – крупный феодал, под командованием которого находилось значительное число вооруженных бахтиярских отрядов. Необходимо пояснить, что бахтиярские племена считали себя потомками древних, еще доисламских, жителей Персии и хоть и шли на контакт с британцами, но тяготились зависимым положением от них.

Британцами в качестве альтернативы этим движениям была организована третья группа оппозиционеров под руководством Сеида Зия эд-Дина, редактора тегеранской газеты «Раад» и дипломата, тесным образом связанного с британской дипломатической миссией. Силовое крыло этой оппозиции возглавлял принц Реза-хан, последний командир Персидской казачьей бригады, который и распустил ее впоследствии.

Реза-хан выступил на Тегеран 16 февраля 1921 года и уже 21 февраля взял столицу Ирана без боя. В ночь на 23 февраля в Тегеране начались аресты крупных феодалов, политических деятелей, бывших министров и даже приближенных шахского двора, списки составлялись таким образом, чтобы атаковать только противников договора с Британией от 1919 года.

Впрочем, Реза-хан довольно быстро направил усилия на централизацию власти и наибольшую независимость Персии от британцев. Участие же в перевороте впоследствии объяснялось так: «Иранское командование казачьей дивизии, не ведая истины и по ошибке… помогло исполнению замыслов Сеида… Уважаемый Сардар [Реза-хан], иранец, понял, что его верность и храбрость были использованы злоумышленно иностранцами и неким вором и предателем родины».

В рамках курса на суверенитет довольно быстро от власти был устранен британский ставленник Сеид Зия эд-Дин, возглавлявший после переворота правительство. Впоследствии он был вынужден покинуть пределы Персии. Предлогом к его смещению стала предложенная им аграрная реформа. Дело в том, что он, кроме прочего, выступил с проектом конфискации значительных земельных участков у феодалов с тем, чтобы развивать фермерство, что, естественно, не понравилось крупным землевладельцам.

При Реза-хане четко наметился курс на централизацию власти и общую националистическую политику. Было проведено административное деление страны на 6 областей. В каждой из них при этом ввели военное положение, во главе регионов встали назначенные военные губернаторы. Им был передан контроль «над сбором всех налогов, за распределением хлеба и других продуктов. В каждой области размещено по боеспособной дивизии, все виды войск подчинены военному министру, то есть лично Реза-хану».

В 1923 году Реза-хан провел военную кампанию по подавлению сепаратистских настроений курдов и луров на западе Персии и создал партию «Обновление». Регент шаха был полностью отстранен от власти. Впрочем, несмотря на укрепление персидской власти, Британия продолжала активно вмешиваться во внешнюю политику Персии и активно противодействовать Советскому Союзу.

Министр иностранных дел Великобритании Джордж Керзон отправил особую ноту Советской России 8 мая 1923 года, которая позже стала называться «Ультиматум Керзона». Британия требовала у Советской России отозвать своих дипломатов из Ирана и Афганистана, обвиняя их в разжигании антибританских настроений, финансировании волнений и поддержке антибританской пропаганды. Также корона требовала от РСФСР уплатить компенсацию за конфискацию английских рыболовецких шхун, которые незаконно занимались добычей рыбы в советских водах на Каспии, и за расстрел в 1920 году некоего Девисона, обвиненного советскими властями в шпионаже.

Такое вмешательство привело к несколько неожиданному для англичан эффекту: в Тегеране в очередной раз обострились антибританские настроения. На волне всплеска антианглийских настроений и под лозунгом расширения сотрудничества с Советской Россией в октябре 1924 года Реза-хан официально возглавил правительство.

Все на той же волне антибританских настроений Реза-хан потребовал удаления британских военных и гражданских советников из всех учреждений Персии. Параллельно власть нового иранского лидера укрепляется и официально, 31 октября 1925 года персидский меджлис объявляет о низложении шаха и временной передаче всех властных полномочий в руки Резы-хана. В декабре 1925 года эта передача власти закрепляется окончательно и на постоянной основе, поскольку Учредительное собрание провозглашает Резу-хана новым шахом и основателем династии Пехлеви.

В дальнейшем шах проводит курс на всестороннюю модернизацию страны, но в духе капиталистического, а в деревне – и откровенно феодального толка. При этом с юридической точки зрения даже законодательно обрисованный феодализм в некоторых иранских регионах действительно был именно модернизацией.

«В целях защиты буржуазно-помещичьей собственности, в частности на землю, было принято ряд законов и постановлений: уголовный (1927 г.) и гражданский кодексы (1929 г.), закон о регистрации земельных владений (1928 г.), законы против насильственных захватов земель и о сдаче в аренду государственных земель (1930 г.), закон против “аграрного бандитизма”, то есть против крестьянского движения (1931 г.). В 1939 г. законом “О регулировании отношений между помещиками и крестьянами” были по существу закреплены феодальные отношения в деревне, основанные на аренде крестьянами помещичьей земли и воды».

Курс на экономическую независимость также продолжался. Характерным примером здесь является взаимодействие Персии с Лигой Наций, для еще большего ослабления британского влияния. В 1930-х официальный Тегеран направил Британии сообщение о разрыве концессии на добычу нефти для Англо-персидской нефтяной компании. Британия в ответ выступила с угрозами, на что персидское правительство, в свою очередь, пригрозило обращением в Лигу Наций. Обращение действительно состоялось, однако со стороны короны. Слушания по делу нефтяной компании и концессии состоялись 26 января 1933 года. В результате Британия отстояла свое право на концессию, но договор был пересмотрен на более выгодных условиях по отношению к Персии.

В 1935 году Реза-хан совершил крайне важный в символическом отношении шаг. Он потребовал от иностранных держав называть Иран только и сугубо Ираном, то есть «Царством ариев». Себя же Реза Пехлеви объявил шахиншахом, то есть «царем царей». Для местного населения и элит это было знаком того, что государство, во-первых, не забывает собственные традиции, а во-вторых, стремится к утраченному величию. В политическом же смысле это стремление выражалось в том, что Реза-хан пытался вывести свою страну на позиции как минимум регионального субъекта политики и независимого центра силы.

Иран при этом все так же нуждался в последовательной и всесторонней модернизации. Стране требовались европейские специалисты. Но и Британия, и Советская Россия вызывали у шаха подозрение, а то и откровенную неприязнь, а также боязнь повторения с их стороны экспансионистской политики. И здесь начинается быстрое сближение Ирана и Германии.

Более того, в пришедшем к власти Гитлере Реза-хан увидел политического лидера, весьма близкого себе. Германия также была на волне реваншизма, стремилась освободиться от внешнего гнета, обрести силу и независимость. А во внутренней политике Гитлер стал единым и сильным лидером, к чему стремился и Реза-хан. Впрочем, в начале Второй мировой войны Иран заявил о своем принципиальном нейтралитете. Но союзникам была крайне важна Трансиранская железная дорога, по которой можно было осуществлять поставки по ленд-лизу. Ну и иранская нефть, разумеется, все также была важна для Британии. Поэтому в 1941 году состоялось советско-британское вторжение в Иран, известное как операция «Согласие». Реза Пехлеви был свергнут и бежал в Йоханнесбург, на трон взошел его сын Мохаммед Реза Пехлеви, ставший последним шахом в истории Ирана.

Все эти события во многом объясняют и нынешнюю политику Исламской Республики Иран. Это все те же амбиции и все та же жажда не просто тотальной независимости, но и влияния на регион. Что, в общем, в той или иной мере у Ирана получается. Отсюда же и постоянная борьба с Турцией за господство в регионе. И здесь же кроются особенности неоднозначных взаимоотношений с Россией.

Так или иначе, Иран добился своего и стал центром силы и суверенным государством со своим уникальным укладом и политическим строем. Впрочем, это не отменяет того факта, что западные державы все так же смотрят на Иран как на территорию, контролируя которую они могли бы контролировать и значительную часть Азии, а потому Иран был и остается одним из важнейших азиатских государств в мировой геополитической повестке.

Глава 8 Штурм Поднебесной

История Китая межвоенного периода, как и предшествовавших ему, была полна драматизма. Хотя ее, как и историю Африки, относят к «периферии» глобального политического театра той поры, однако это категорически неверно. Хотя бы потому, что Японо-китайская война 1937–1945 года стала одной из трех предшественниц Второй мировой.

Впрочем, это только один из важнейших факторов. Помимо прочего, Китай стал и важнейшей точкой для внешней политики молодой Советской Республики, США и иных западных держав. Таковым Китай остается для многих стран мира и поныне, впрочем, став при этом полноценным игроком и даже сверхдержавой. В XIX и начале XX века Китай для мировых держав представлялся в первую очередь как потенциальная, хоть и поначалу закрытая, ресурсная база. Европейцев интересовали и территории, и рынки, и дешевая рабочая сила, и в первую очередь – китайский чай. Впрочем, проводить такую же лихую колонизацию, как в Африке, европейцы здесь не могли: все же Поднебесная была высокоразвитым государством, с мощной по азиатским меркам армией и населением, имеющим ярко выраженную национальную идентичность и гордость. Но императорское правительство династии Цин, последней китайской династии, выстраивало отношения с европейцами, а особенно британцами, так, что вскоре и английские капиталисты, и корона пришли к выводу, что Китай необходимо «взломать» и сделать одной из сфер своего влияния.

Российская империя тоже имела свои виды на Поднебесную и свое влияние в ней. Впрочем, участие нашей страны что в имперский, что в послереволюционный период можно назвать наиболее тактичным и конструктивным. С другой стороны, в культурном отношении наши отношения с Китаем носили самый причудливый характер. Взять, к примеру, тех же албазинских казаков, которые в 1685 году стали частью китайской императорской гвардии. Кстати, этот казачий полк существует до сих пор, хоть и не зная в массе своей русского языка, но сохраняя казачьи традиции и исповедуя православную веру.

Так или иначе, но основными игроками на территории Китая на рубеже позапрошлого и прошлого веков стали Британия, Франция, США и Германия, при активном участии с севера России. Из азиатских стран – естественно, Япония, у которой с Поднебесной сложные и часто очень конфликтные отношения длились на тот момент уже многие сотни лет.

Не следует скидывать со счетов и внутреннюю обстановку в Китае, и пресловутый «китайский национализм», который стал важнейшим политически фактором в изменении жизни Поднебесной, становлении республики, восстаниях и революциях, а также в отношениях с мировыми державами и в тот период, и сейчас. Чтобы понять, хотя бы в общих чертах, всю эту специфику, начинать разговор о событиях в Китае в период интербеллума нужно с более ранней эпохи, с последнего периода правления династии Цин.

1. Европейская экспансия в Китай. Первая «опиумная война»

В середине XVIII века Китай уже имел регулярные, но минимальные торговые связи с Европой. Они были сосредоточены в Макао и Кантоне. Торговля велась только весной и летом, была обложена пошлинами, имела ряд жестких бюрократических ограничений, например, ежегодное возобновление лицензии для китайских торговцев. Сама же торговля носила «асимметричный характер». Большая часть сделок заключалась в том, что европейцы покупали у китайцев, а не наоборот. И чтобы понять такой характер коммерции, нужно обратиться к китайскому менталитету той эпохи.

Дело в том, что Поднебесная – это не просто красивое определение Китайской империи. Это реальное мироощущение Китая, воспринимавшего себя центром мира, над которым только Небо, верховное божество, дарующее свой высший мандат китайским властителям для управления самой главной и, что важнее в данном случае, наиболее самодостаточной страной в мире. Где, во-первых, есть все, что нужно, а во-вторых, все, что есть в Китае, – по определению самое лучшее, передовое и достойное. Потому что выше Китая, повторим, только Небо. Остальные государства, будь то азиатские Корея и Япония или же европейские державы, воспринимались китайцами как некие «недоразвитые окрестности».

При этом «варвары» могли быть и сильнее в военном отношении, и даже захватывать Китай, но непременно интегрировались в китайскую культуру и цивилизацию. Собственно, пресловутая императорская династия Цин была маньчжурской, то есть «варварской» и чужеродной по отношению к «титульному» китайскому этносу, ханьцам. Но императоры Цин очень быстро «окитаились», впитали в себя эту культуру, «доросли» до нее.

Естественно, такой самодостаточный менталитет не устраивал европейцев. И не столько по мировоззренческим, сколько по вполне экономическим причинам. Британцы, например, массово закупали в Китае чай, ставший крайне популярным напитком. Покупали, нужно сказать, за серебро. Но назад, своими товарами это серебро не отбивали. Иными словами, британская казна плавно утекала в Поднебесную без каких-либо перспектив возврата.

При этом китайские политические элиты чувствовали, что впускать европейцев, даже знакомить их со своей жизнью чревато неприятностями. Поэтому европейцам было запрещено свободное перемещение по территории Поднебесной, регулярно выдворялись западные христианские миссионеры, было запрещено обучать европейцев китайскому языку, а за нарушение полагалась смертная казнь. Российский резидент только за карту Китая и план Пекина заплатил 1500 царских рублей, по тем временам весьма солидную сумму. И немедленно отправил эти ценнейшие сведения в Петербург.

Но самые решительные шаги в покорении Китая вновь совершили британцы. Для расширения торговли в Поднебесную был отправлен посол, лорд Джордж Маккартни. Предполагалось, что после переговоров с императором будут открыты посольства Китая в Лондоне и наоборот, а параллельно с дипломатической миссией в Пекине пройдут «дни Англии в Китае», на которые корона отправила произведения искусства, оружие, ряд образцов достижений английской промышленности и ремесел.

Но посольство фактически закончилось ничем. Промышленная и военная продукция была изъята китайскими таможенниками в качестве «дани китайскому императору», а на обмен посольствами император Цяньлун не согласился, потому что «в Китае так не принято, да и незачем». Ответ императора, который цитирует в своей книге «Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна» Алексей Дельнов, был следующим: «Как ваш посол мог сам убедиться, у нас есть абсолютно все. Мы не придаем значения изысканно сделанным предметам и не нуждаемся в изделиях вашей страны».

Вежливые и не очень попытки проникнуть на китайские рынки продолжались и до начала XIX века. Например, существовал план через Индию завалить рынки Поднебесной дешевым хлопком. Но все эти попытки были безуспешны. В 1818 году еще одно посольство Британии, возглавляемое лордом Амхерстом, попробовало надавить на императора, но было просто выдворено из дворца. И тогда в Ост-Индской компании решили вплотную заняться переброской в Поднебесную опиума. Этот наркотик уже довольно давно и печально был известен в Китае, впервые им начали торговать еще в начале XVII века, в период господства там голландских колонистов. На материковую часть Поднебесной он перекинулся довольно быстро и масштабно. Настолько, что в 1729 года на опиум в Китае был наложен законодательный запрет. Но запрет этот особо не работал.

И вот веком позже, в 1831 году, Ост-Индская компания занялась оптовыми поставками опиума в Поднебесную. И снова не столько из желания подсадить весь Китай на наркотики, сколько из экономических соображений, которые заключались в желании «отбить серебро», потраченное на чай. И это сработало: к сороковым годам XIX века в Поднебесную всеми правдами и неправдами в год ввозилось 40 000 ящиков опиума. Помимо Ост-Индской компании, крупнейшим опиумным игроком на китайском черном рынке стала компания «Джардин и Матиссон», которая существует в Гонконге и по сей день. По самым скромным подсчетам, в тот период число курильщиков опиума в Китае составляло около двух миллионов человек. Опиум же стал еще и «наркотиком знати и интеллигенции», поэтому часто можно было наблюдать чиновников в состоянии наркотической прострации даже на императорских приемах.

Все это, естественно, очень не нравилось китайскому императору Даогуану, который поручил радикально разобраться с проблемой одному из некоррумпированных генерал-губернаторов, Лин Цзэсюю. Поначалу операция по уничтожению опиума шла успешно. В Кантоне и на побережье весь опиум был уничтожен, а британские «пушеры» Ее Величества ретировались в Гонконг. В Кантоне остались только американские торговцы чаем, которые не связывались с наркотиками. Более того, в 1839 китайский император наложил тотальный запрет на торговлю коммерсантов из Англии и Индии на территории Поднебесной.

Однако Британия не собиралась так просто сдавать свои позиции. В 1840 году произошел так необходимый Британии «casus belli». Пьяные британские матросы убили китайского крестьянина, в ответ Лин Цзэсюй захватил заложников с британских торговых кораблей. Глава британской миссии в Китае, лорд Элиот, расценил это как посягательство на суверенитет короны и дал команду уже не торговой, а военной эскадре Англии, которая поднялась по реке Жемчужной и потопила несколько китайских кораблей. Параллельно в Англию было отправлено донесение, по итогам которого из Индии в Китай вышло 20 военных кораблей. Это объявление войны поддержали и Соединенные Штаты, во многом потому, что одной из официальных причин было объявлено «покушение на свободу торговли, как неотъемлемую часть демократических ценностей». При этом практически никого из представителей западных держав не интересовало, что речь идет о свободе торговли опиумом.

В итоге Гуансюй проиграл сражение, британцами был осажден и взят город Чжушань. Начались переговоры, которые императорский двор Китая планировал максимально затягивать. Впрочем, с англичанами это не сработало, поскольку, устав ждать, они двинулись дальше и захватили уже центр провинции, город Гуанчжоу и направились дальше в сторону Пекина.

Генеральное сражение первой «опиумной войны» состоялось на поле около города Нинбо. Поднебесная собрала армию в 60 тысяч человек, английская сторона, вместе с индийскими сипаями, насчитывала чуть больше семи тысяч солдат. Но китайцы колоссально уступали по уровню боевой подготовки, стратегическому планированию и материально-технической базе. Сражение под Нинбо было Поднебесной проиграно, а британцы продолжили наступление и захватили еще и Чженьцзян, крупнейший речной порт на Янцзы. Защитники города, поняв, что его не удержать, сначала убили свои семьи, а потом совершили акт коллективного суицида. Далее британская армия взяла Нанкин, фактически вплотную подступив к Пекину. После этого китайский двор готов был практически на любые уступки. И в итоге война закончилась подписанием Нанкинского мирного договора 26 августа 1842 года.

По договору Поднебесная выплачивала 21 миллион серебром в пересчете на американские доллары. Для британской торговли открывались ранее захваченные ими города, Гонконг же и вовсе отходил в вечное британское пользование. Для британских товаров была зафиксирована минимальная пошлина в 5 %, а через год Англия дополнила этот договор пунктом о режиме «наибольшего благоприятствования». Это означало, что если какая-либо иная держава получала от Китая привилегии, то они автоматически распространялись и на Британию.

Несколько позже аналогичные соглашения с Поднебесной заключили Франция и США. При этом Штаты дополнили договор принципом экстерриториальности и консульской юрисдикции. Это означало, что теперь нарушившие закон граждане иных государств будут осуждены не по китайским законам и в китайском суде, а консульским судом той страны, гражданином которой является нарушитель. Французы же добавили к этим соглашениям пункт о беспрепятственном миссионерстве и строительстве христианских храмов на территории Поднебесной.

Первая «опиумная война» и Нанкинский договор, таким образом, предрешили падение царства Цин, а Китай с тех пор стал полуколониальной страной, той самой ресурсной базой, в которой уже беспрепятственно проводили свои экономические интересы западные державы. Нельзя переоценить и психологическую ломку от данного вооруженного конфликта. Европейцы не просто с легкостью разгромили цинские армии, не просто продвинулись к Пекину – такое в истории Китая уже бывало и не раз. Они категорически не захотели интегрироваться в цивилизацию и культуру Поднебесной, а, напротив, стали насаждать свою ментальность. Именно это стало для китайцев наибольшим шоком. И во многом на волне такого массового «разрыва шаблонов» случилось второе событие, определившее судьбу Китая в период интербеллума. Речь идет о восстании тайпинов.

2. Тайпинское восстание 1850–1864 годов

После первой «опиумной войны» и заключения Нанкинского договора экономика Поднебесной была подорвана. Правительство Цин было вынуждено поднимать налоги, что практически разоряло многие крестьянские хозяйства и, естественно, вызывало недовольство. Еще одним фактором, побудившим людей к восстанию, стали прорывы дамбы на реке Хуанхэ в 1841 и 1843 году, в результате которых погибло около миллиона человек, а в 1849-м в нижнем течении Янцзы случился недород, приведший к массовому голоду. Здесь нужно снова обратиться к концепции «небесного мандата» и менталитету китайцев той эпохи. Дело в том, что войны, стихийные бедствия и массовые человеческие жертвы в Китае всегда расценивались как признак того, что Небо недовольно правителем Поднебесной. Иными словами, что нужно либо коренным образом менять политику государства, либо саму династию, поскольку «небесный мандат» перешел на кого-то другого. Или же Небо выбирает такого человека.

В случае же с восстанием тайпинов лидер этого движения, Хунь Сюцуань, решил менять и то, и другое. Изначально, он планировал идти по чиновничьей карьере, но в пять раз проваливал экзамены на звание шэньюань, которое бы и позволило ему стать чиновником. После пятого провала он в прямом смысле впал в состояние бреда, в котором пролежал несколько дней. В это время его посещали видения, после которых он решил, что является младшим братом Христа, а Бог-Отец будет теперь периодически говорить его устами. С христианством же Сюцюань познакомился благодаря европейским протестантским миссионерам, но познакомился в весьма упрощенной и урезанной форме.

Так или иначе, но этот человек обладал необычайными харизмой и лидерскими качествами, а потому легко возглавил и повел за собой народные массы. Идеей фикс для тайпинов было создание Тайпин Тяньго, «Небесного государства великого благоденствия» на «христианских» началах, как их понимал Сюцюань, с ним самим во главе. Тайпины не признавали и более того – считали абсолютно чужеродной для Поднебесной маньчжурскую династию Цин, имущество их было общинным, а женщины получили равные с мужчинами права и обязанности. В рядах восставших было разделение на мужские и женские отряды, а семейная жизнь не приветствовалась, поскольку семьями было предложено обзаводиться только после окончательной победы.

Действовали тайпины весьма радикально, как и положено военизированной секте. Все, кто не принимал учения, уничтожались, конфуцианство, даосизм и буддизм были объявлены ересью. Храмовые постройки и иные культовые сооружения этих течений беспощадно уничтожались. В общем, рядовое китайское население тоже воспринимало тайпинов крайне неоднозначно.

На первых порах основной объединяющей идеей для восставших стала категорическая неприязнь к династии Цин. С трудом, но тайпинам удалось в 1853 году занять многострадальный Нанкин, который был объявлен столицей «Небесного государства». Равенство и всеобщее благоденствие в Нанкине выглядели весьма неоднозначно. Были отменены деньги, все население города было поделено на мужскую и женскую половину, под запретом были азартные игры, алкоголь, табак и, естественно, опиум, само население было дополнительно разделено на трудовые артели по специализациям, а лидеры восстания и непосредственно Сюцюань строили себе персональные дворцы. При этом лидер секты назначил себя основателем новой «Небесной династии».

Походы армий тайпинов шли с переменным успехом. Так, нападение на Пекин 1853 года было отбито правительственной армией, но территория Тайпин Тяньго неуклонно расширялась. Естественно, это беспокоило императорский дом и правительство, но силы императорской армии явно не хватало для подавления восстания и освобождения тайпинских территорий. И здесь на сцену вышли отряды самообороны богатых китайских региональных кланов. Поскольку радикальная политика тайпинов не нравилась также и широким массам простонародья, эти отряды очень быстро превращались в целые армии.

Региональные же предводители не были настолько скованы традицией, как императорский двор и командование, а потому начали обучать и оснащать своих солдат по западному образцу. Впоследствии предводители этих армий станут так называемыми «региональными милитаристами», которые в итоге поспособствуют фактическому расколу единого Китая, революциям и дальнейшим восстаниям, а после окончательно исчезнут. Но пока династия Цин была вынуждена оказывать самую активную поддержку этим «региональным генералам» и давать им высокие посты при дворе. Здесь, кстати, тоже сыграл роль национальный фактор. Большинство милитаристов были ханьцами, а не маньчжурами, которых они, в общем, тоже недолюбливали.

Дополнительным фактором поражения тайпинского восстания стали распри между лидерами секты, что закончилось массовой резней в сентябре 1856 года. В итоге этой резни Сюцюань стал практически единственным лидером движения, однако тогда же в секте тайпинов произошел раскол. Один из выживших руководителей восстания принял решение отделиться от Сюцюаня и начать свою собственную, автономную политику. Так тайпины недосчитались армии в сто тысяч бойцов, а Тайпин Тяньго – нескольких ранее захваченных городов.

В итоге эту отделившуюся часть тайпинов уничтожили в 1862 году. В 1964 объединенная армия региональных милитаристов, цинского императорского двора и европейских держав под командованием регионального генерала Цзэн Гофаня взяла Нанкин. Сюцуань же перед поражением, чтобы не сдаваться в плен, покончил жизнь самоубийством.

Что касается европейских держав, то они присоединились к подавлению тайпинского восстания снова из сугубо экономических интересов. С Тайпин Тяньго невозможно было торговать: Сюцюань выстроил плановую экономику с общественными кладовыми и отменой денег. И это западным капиталистам крайне не понравилось, как и то, что многолетнее восстание подрывает платежеспособность всего Китая. И это несмотря на то, что параллельно с тайпинским восстанием в 1856–1860 годах прошла вторая «опиумная война», которая еще более расширила возможности иностранных держав на территории Поднебесной, а торговля опиумом и вовсе была легализована.

Кстати, переговоры с послом бежавшего из Пекина императора Сяньфына вел российский дипломат, генерал Николай Павлович Игнатьев. Россия тогда добилась разграничения границ с Поднебесной по китайскому берегу Амура, статуса наибольшего благоприятствования и массы связанных с этим преференций.

Всего, по разным оценкам, в ходе тайпинского восстания погибло от 15 до 20 миллионов китайцев. В итоге сама структура китайского государства и общества претерпели кардинальные изменения. Сильными и независимыми игроками на китайском политическом поле стали региональные милитаристы, которые фактически превратились в «удельных князей» с широчайшей автономией своих провинций. Продолжалась планомерная и бесцеремонная западная экспансия, в том числе и военным путем. По итогам второй «опиумной войны» огромные территории Китая превратились в западные концессии. Появились города, где жили и работали европейцы, а для китайцев вход на эти территории был возможен только по пропускам. Экономика и социальное устройство Китая рушились, императорский двор категорически с этим не справлялся, китайское общество и элиты подтачивались легализованным теперь опиумом.

В плане же дальнейшего пути развития Поднебесная встала перед выбором: оставаться в лоне собственной традиции, попробовать самоизолироваться либо же попытаться самым радикальным образом реформировать свое устройство, чтобы догнать по мощи и мобильности колониальные державы и вернуть фактически утраченную независимость. Метания между противоположными концепциями в итоге стали еще одним фактором падения царства Цин. Но, нужно сказать, что попытки реформ все же предпринимались и императорский Китай не сдавался до последнего.

3. От попыток реформ к потере независимости

В 1871 году родился предпоследний император Китая Гуансюй, урожденный Айсингеро Цзайтянь, – впрочем, реальная власть ему практически не принадлежала. С 1861 года она была сосредоточена в руках императрицы Цыси, тетки и приемной матери императора. Поначалу сама Цыси была сторонницей умеренного курса на реформы, которые получили название «политика самоусиления». Но они оказались настолько локальны, что не привели к каким-либо значимым результатам, и уж тем более не позволили Китаю «догнать и перегнать» европейские державы. В дальнейшем же, когда выросший император в 1898 году, после очередного поражения, теперь уже от Японии, попытался провозгласить программу «Ста дней реформ», Цыси совершила государственный переворот, отстранила племянника от власти, назвав его недостойным титула, и фактически посадила под домашний арест. Все реформаторские указы Гуансюя, естественно, были отменены.

Цыси в своем консервативном повороте опиралась на местное китайское население, которое всеми силами желало избавиться от иностранного влияния. Причиной тому послужила первая Японо-китайская война, которая началась после столкновения цинской и японской армий в Корее. Эта война также закончилась поражением Поднебесной в 1895 году. В ход подписания договоренностей снова вмешались европейские державы и снова получили ряд преференций.

Еще до начала этой кампании от Поднебесной оторвала свой территориальный кусок и Германия. Поводом к военным действиям и последующему взысканию контрибуций послужило то, что в Шандуне было убито два немецких миссионера. Кайзер Вильгельм незамедлительно отправил туда военную эскадру. В итоге Германия получила в свое пользование область Цзяочжоу и право на эксклюзивное строительство железных дорог на Шаньдунском полуострове. К слову сказать, при Бисмарке ничего подобного не было, Германия из всех западных держав вела себя, наряду с Россией, наиболее прилично и не пыталась оторвать от Поднебесной территории методом бесконечных военных провокаций, ограничиваясь лишь расширением промышленных производств и торговых связей на обоюдовыгодной основе.

Россия вмешалась в общий раздел Китая в качестве миротворца и получила в аренду на 25 лет части Ляодунского полуострова с размещением флота в Порт-Артуре, а также право строительства железной дороги через Манчьжурию. А российский император Николай II, недавно вступивший на трон, за такое союзничество пожаловал императору Гуансюю орден Андрея Первозванного. Кстати, вторым китайцем, получившим эту награду, через 121 год стал председатель КНР Си Цзиньпин, награжденный орденом Андрея Первозванного 3 июля 2017 года в Кремле.

Однако это дела далекого будущего. В конце же XIX века все эти поражения, а особенно от японцев, которых ранее в Китае именовали не иначе как «варварами с островов», привели и китайское население, и правящую императрицу к мысли о том, что с реформами и интеграцией в западную цивилизацию пора завязывать самым радикальным образом. По давней китайской традиции, народные массы подняли серию восстаний, но уже не столько против династии Цин, сколько против «заморских дьяволов», как все чаще стало называть население поднебесной европейцев. Наиболее сильные очаги сопротивления европейцам возникли в северных провинциях Чжили и Шаньдун, а также в Маньчжурии.

Впрочем, население Китая и ранее пыталось устранять европейские нововведения силовыми методами. Регулярно предпринимались попытки уничтожения железных дорог и телеграфных столбов, а также нападения на рабочих и инженеров, которые строили эти объекты. Периодически дело доходило и до убийств. Проблема была в том, что все эти постройки нарушали принципы фэншуй, которые для китайцев были не просто эстетическими правилами компоновки реальности, но видимым выражением законов Неба. Организация пространства по фэншуй была системой соблюдения небесного закона, духовной безопасности и материального благополучия, а также уважением к духам предков и гарантией их покровительства, если дело касалось кладбищ. А некоторые железные дороги и телеграфные линии проходили и по кладбищенским территориям.

Однако восстание в Северных провинциях имело куда более серьезные последствия. Организаторами сопротивления на этот раз стали несколько тайных обществ, которыми был пронизан Китай эпохи Цин. Особенностью этих сект было то, что все они практиковали физические практики, сосредоточенные на кулачных боях. Потому дальнейшее восстание стали назвать «боксерским», или восстанием ихэтуаней, по названию одного из тайных обществ, которое переводилось, как «отряды справедливости и мира», либо же ихэцюанями, что имело перевод «кулак во имя справедливости и мира».

Сами себя восставшие называли «священными воинами» и «справедливыми людьми», а восстание моментально получило философское и религиозное обоснование. Действовали «боксеры» с самого начала весьма радикально и прямолинейно, то есть физически уничтожая как иностранных граждан, так и следы их цивилизационного присутствия. Особенно жестокая расправа ждала китайцев, принявших христианство, либо же компрадоров, купцов, осуществлявших тесное экономическое сотрудничество с западными предпринимателями. Что характерно, ихэтуани тоже были за установление гармоничного и справедливого государственного и общественного строя, только, в отличие от тайпинов, они считали маньчжурскую императорскую династию вполне легитимной и достойной правления Поднебесной.

Императорский двор очень долго лавировал между европейцами и восставшими, не принимая особых усилий к подавлению мятежа. В итоге западные державы в июне 1900 года отправили эскадру из 20 военных кораблей с целью подавления восстания. Вслед за кораблями пошел десант из войск Англии, Германии. России и Франции. К ним присоединились отряды США, Италии, Японии и Австро-Венгрии. Командовал десантом английский вице-адмирал Сеймур. Однако Сеймура с десантом ждало поражение. После разгрома его экспедиции на Пекин двинулся новый европейский десант, а императрица Цыси совершила весьма странный и, как потом окажется, очередной самоубийственный для Поднебесной шаг. Приняла лидеров боксерского восстания у себя, официально признала их и обязала сотрудничать с цинской армией, параллельно объявив войну всем европейским колониальным державам 21 июня 1900 года.

Обнадеженные таким поворотом политики, ихэтуани пошли громить посольский квартал в Пекине, который до подхода европейцев находился на осадном положении. В результате погибло множество граждан европейских государств, в их числе и германский посол, а также укрывшиеся в посольствах китайские христиане. По мотивам тех кровавых событий позже была написана православная икона собора китайских мучеников, убитых в Пекине ихэтуанями.

Впрочем, даже несмотря на то, что императорский двор официально объявил войну Европе, Китай уже был настолько разобщен, что Юг и Восток страны под управлением все тех же региональных милитаристов попросту проигнорировали прямой приказ императрицы Цыси и сделали все с точностью до наоборот. В «Истории Китая XX века» О. Е. Непомнина ситуация описывается так: «В Восточном и Южном Китае бюрократия решительно отмежевалась от буйных “братьев” и призывала правительство разгромить ихэтуаней. Главы наместничеств (Хугуана – Чжан Чжидун, Лянцзяна – Лю Куньи и Лянгуана – Ли Хунчжан), боясь “смуты” в своих регионах, сделали максимум возможного для ограждения иностранцев и христиан от покушения на их безопасность. Совместно с представителями держав они выработали сепаратное соглашение – “Правила совместной обороны юго-восточных провинций”. Этим документом наместники гарантировали мир и порядок в долине Янцзы и южнее ее, а консулы – в сеттльменте Шанхая. Тем самым Ли Хунчжан, Чжан Чжидун и Лю Куньи проигнорировали объявление Пекином войны, встав на путь открытой государственной измены. К ним присоединились глава наместничества Минчжэ, губернатор провинции Шаньдун и генерал Юань Шикай, а также управляющий железными дорогами и телеграфом Шэн Сюаньхуай»[140].

Фактически эти территории стали базой для союзников. В итоге Пекин был захвачен и разграблен союзными войсками. Но династия Цин не была свергнута. Императрица, уйдя вместе с двором из Пекина, обвинила во всем движение «Ихэтуань», но была принуждена выполнять условия унизительного мирного договора, теперь уже неприкрыто колониального.

По условиям «заключительного договора» Пекинской мирной конференции «Китай должен был выплатить контрибуцию 450 миллионов лянов в течение 39 лет из расчета 4 % годовых, т. е. в итоге около 1 миллиарда лянов. Династии Цин в течение двух лет запрещалось покупать за рубежом оружие. Форты Дагу и все укрепления между Тяньцзинем и Пекином подлежали ликвидации. Войскам иностранных держав разрешалось занимать 12 пунктов вдоль железной дороги Пекин – Тяньцзинь “для поддержания свободного сообщения между столицей и морем”. В Пекине создавался укрепленный посольский квартал, своего рода “государство в государстве”. Каждое посольство здесь могло иметь свою вооруженную охрану с пулеметами и орудиями. Цинское правительство было обязано карать своих подданных смертной казнью за антииностранные выступления»[141].

Тотальный разгром ихэтуаней имел и свои моральные последствия. В общем-то, уже всем в Китае стало понятно, что нужно догонять Запад, проводить реформы, а то и революции. Поражение в последней кампании принесло еще и глобальные экономические проблемы. С одной стороны, цинский двор занимал у держав-победительниц, с другой – повышал налоги, что привело к возникновению первых подпольных революционных групп, но и к изменению форм хозяйствования и организации китайскими коммерсантами все большего количества совместных с европейцами предприятий и фирм.

Армию также пытались реформировать, но куда больше в силу тотальной децентрализации власти усилились региональные милитаристы, породив новый тип «прогрессивно мыслящей» военной элиты. В Поднебесной того времени помимо иных крупных военных группировок возникло две параллельных армии с различными источниками финансирования: «Бэйянской армии предстояло служить надежной опорой трона. Она располагалась в Чжили, была под контролем двора и финансировалась из центральной казны, в отличие от Наньянской армии (со ставкой в Нанкине), которая содержалась на средства местной администрации провинций бассейна Янцзы и Южного Китая и во многом зависела от наместников и военных губернаторов»[142].

Структурных изменений требовали и региональные милитаристы, которые во многом подхватили риторику революционных кружков китайской молодежи, получившей образование в США и Европе. Одним из лидеров такой молодежи, который успел дважды побывать президентом Китайской Республики, впрочем, оба раза недолго и в форс-мажорных обстоятельствах, был идеолог китайской революции Сунь Ятсен, которого в нынешней политической логике КНР воспринимают как «китайского Ленина», а то и «китайского Маркса». Впрочем, в те годы он был еще радикалом-заговорщиком, а тон задавали китайские региональные милитаристы, которые требовали конституции и парламента, а также свободных выборов в этот самый парламент.

В 1908 году умерла императрица Цыси, пережив своего племянника – приемного сына Гуансюя ровно на 1 день. Есть версия, что она приказала отравить его, но на тот момент Гуансюй был поставлен в настолько унизительные условия (при электрификации императорского дворца, например, в покои Гуансюя свет не провели), что мог отправиться к праотцам по естественным причинам, а то и по собственной инициативе. Последним китайским императором стал Сюаньтун, рожденный под именем Пу И, еще один племянник императрицы. Правителем Китая он стал в двухлетнем возрасте. В правительстве же Поднебесной окончательно взяли верх реформаторы, но, как оказалось впоследствии, для царства Цин было уже поздно.

4. «Новая политика» и Синьхайская революция

Реформаторы, составившие правительство при малолетнем Пу И, сразу же пошли на либерализацию экономической и политической системы поднебесной. В плане коммерции было учреждено министерство торговли, общий ход реформ был направлен на максимальное привлечение частных капиталов в экономику и тесную связь с европейскими бизнес-структурами, необычайно расширилось компрадорское сообщество. Появились торгово-промышленные палаты, акционерные общества и торговые союзы. В целом пошла либерализация экономики, и если раньше в Поднебесной традиционно главенствовал государственный экономический сектор, то теперь на льготном положении оказался частный капитал.

Была реформирована и правоохранительная система. В частности, были запрещены «допросы с пристрастием», то есть с применением пыток. Отменено было четвертование и выставление отрубленной головы преступника на всеобщее обозрение. Удары палками по ряду статей были заменены штрафами.

Что касается международной политики, то в Поднебесной наконец-то вместо «Управления по делам различных стран» появилось Министерство иностранных дел. Реформа армии, о которой говорилось выше, не была завершена полностью. Тем не менее система обучения офицеров теперь проводилась по германскому образцу, равно как и организация вооруженных сил. Командующий Бэйянской, правительственной армией генерал Юань Шикай даже настаивал на обязательном общегосударственном призыве, но региональные милитаристы выступили категорически против.

В 1910 году после целой «кампании петиций» в адрес Пу И по поводу необходимости введения конституции правительство объявило о созыве в Пекине Национальной ассамблеи, которая должна была создать конституцию к 1913 году.

Но вся эта либерализация с уклоном в частный капитал и новые, радикальные реформы била по доходам населения. Политическая же власть нового императора и его двора была все больше номинальной. Это порождало сепаратистские настроения. Китайское общество видело, что императорская власть слаба, куда влиятельнее местные милитаристы. А для простонародья это означало, что «небесный мандат» нынешней династией практически исчерпан и ее легитимность под большим сомнением.

Точкой невозврата стали два указа: о принципиальной неподконтрольности императорского правительства будущему парламенту и принудительная национализация строительства железной дороги в Синьцзяне. Дело в том, что акционерами этого проекта были помимо частных компаний и огромное количество небогатых слоев населения. Компенсации, выделенные им после национализации, были значительно меньше тех денег, которые они вложили.

Более того, правительство пошло на такой шаг в обмен на займ от банковского консорциума Англии, Франции, Германии и США. И в Поднебесной снова вспомнили, что Цин – это маньчжуры, то есть инородцы, которые непонятно как и на каких правах заняли трон в Поднебесной и все эти сотни лет просто прикидывались китайцами, а на самом деле строят свои дела с такими же чужеземцами, ущемляя коренное население Поднебесной. В общем, этими двумя решениями императорский двор противопоставил себя и нарождающейся новой политической элите и простому народу. А потому к 1911 году и Север, и Юг Поднебесной противопоставили себя династии Цин.

В Ухане началось массовое восстание с переходом на сторону революционеров воинских частей. Поскольку революция началась в ночь с 10 на 11 октября 1910 года, в год «металлической свиньи», или «синь-хай», то оно получило в китайской историографии соответствующее название. Оперативно было сформировано революционное правительство, а территория новопровозглашенной Китайской Республики расширялась без особых препятствий.

Цинский двор вновь призвал на помощь Юань Шикая, но тот, будучи не обделенным дипломатическими талантами, а также амбициями, понял, что это возможность не столько спасения империи, сколько завоевания личной и верховной власти. В его стремлениях занять главенствующее положение он получил поддержку европейских государств. При этом Юань Шикай в случае реализации его проекта должен был стать президентом единой Китайской Республики, при сохранении номинальной, декоративной монархии династии Цин.

Однако на принцип пошел не менее революционный Юг, в котором требовали полного и окончательного низложения императорской династии. А уже 21 декабря 1911 года в Китай из долгого революционного турне по Европе прибыл Сунь Ятсен. Тоже с поддержкой западных государств и также встреченный на Юге Китая с восторгом. В Нанкине тут же прошли выборы на площадке новоорганизованного Национального собрания, и Сунь Ятсен стал еще одним президентом еще одной Китайской республики. Впрочем, он тут же телеграфировал Юань Шикаю, что готов сложить с себя все полномочия в пользу генерала в случае выполнения требований Юга.

Так или иначе, но императрица Лунъюй, жена почившего Гуансюя, бывшая на тот момент регентом императора Пу И, 12 февраля 1912 года подписала отречение от престола. Текст этого документа был коротким и лаконичным, но совершенно невообразимым по своим последствиям. В отречении говорилось: «Общее желание явно ясно выражает Волю Неба, и не нам противодействовать этим желаниям. Мы с императором с нашей стороны сим актом передаем суверенитет народу в целом и заявляем, что конституция отныне будет республиканской, тем самым удовлетворяем требования тех, кто ненавидит беспорядок и желает мира, кто следует учению мудрых, согласно которому Поднебесная принадлежит народу»[143].

Здесь в очередной раз нужно вернуться к концепции «мандата неба» и акцентировать внимание на том, что этот самый «мандат» всегда был адресным и вполне конкретным. Передавать его «всему народу» – это фактически наделять каждого китайца неким сакральным статусом. При этом, поскольку Небо бесконечно и сила его бесконечна настолько же, фактически такая передача «по совету мудрых» (в чем уже кроется весьма злой сарказм) означала, что каждый из миллионов граждан теперь уже Китайской Республики может претендовать на высшую власть и особое расположение Небес просто по факту того, что «мандат» отдан всем в коллективное пользование. Думается, что этот символический шаг породил в итоге последующую череду восстаний, революций и прочей «траншейной дипломатии» всех со всеми, которые начались после отречения от престола династии Цин. Что касается самой династии и ее последнего императора Пу И, то он еще несколько раз возникнет в политической жизни Китая, а закончит свои дни в 1967 году, будучи членом политико-консультативного совета КНР, охраняемым по личному распоряжению Мао Цзэдуна.

Впрочем, пока последний представитель династии Цин на некоторое время исчез с политической арены, а событий развивались стремительно. Юань Шикай не захотел оставаться президентом, благо за ним стояла армия, он планировал стать основателем новой китайской монархической династии. Поэтому конституция, выработанная Сунь Ятсеном, сложившим с себя президентские полномочия, была полностью отвергнута.

Но это было большим политическим просчетом Шикая, поскольку Ятсен, освободившись от управления государством, развернул активную агитационную и пропагандистскую кампанию, в результате которой некоторые китайские партии объединились в единую политическую структуру, названную «Объединенным союзом», или, по-китайски, Гоминьданом.

Идеологом Гоминьдана, основателем его политического курса стал Сунь Ятсен, который не принимал саму идею монархии в какой бы то ни было форме. При этом Ятсен был революционером, а значит, и «Объединенный союз» стал революционной партией. Проще говоря, сообществом людей не только с добрым идеологическим словом, но и с пистолетом.

Потому, когда Шикай начал люстрировать представителей революционных партий с занимаемых постов, Гоминьдан пошел в атаку, которая получила название «второй революции». Впрочем, у идейных революционеров было не особо много шансов против боевого генерала. К сентябрю 1913 сопротивление Гоминьдана на Севере было сломлено. Партия и Сунь Ятсен отошли на Юг, и по факту Китай снова раскололся. Европейские державы при этом заняли подчеркнуто нейтральную позицию, до конца не понимая, что вообще происходит на этой территории и кто тут действительно будет способствовать западным экономическим и политическим интересам. К тому же на территории собственно Европы уже начиналась Первая мировая война. Которая самым неожиданным образом повлияла и на политику Китая, и на отношения между азиатскими государствами.

5. «Добрые» соседи

Глядя на все происходящее в Поднебесной, да и во всем западном мире, японцы поняли, что пробил их час в плане покорения новых территорий. Отчасти этому способствовала и политика Юань Шикая, который заявил о нейтралитете Китая в начавшейся Первой мировой войне. Китайский диктатор сделал это по понятным причинам: на территории Республики, что Севера, что Юга, оставалось множество европейских концессий, ссорится с какой-либо из западных держав, и отдельно с Германией, было чревато самыми непредсказуемыми, но очевидно плачевными для Китая последствиями. Но, воспользовавшись этим нейтралитетом, Япония 22 августа 1914 года объявила Германии войну, нашла ближайшие германские территории – естественно, в Китае – и высадила свой 30-тысячный корпус на севере Циндао, на территории германской концессии Шаньдун. Поскольку военное присутствие Второго Рейха было минимальны, то полуостров Шаньдун был захвачен. И в этот момент глава Китайской Республики Юань Шикай начал процесс своего политического самоубийства.

Естественно, что амбиции Японии простирались куда дальше германских концессий, в идеале Страна восходящего солнца хотела заполучить себе в качестве протектората всю Поднебесную, благо европейским державам было совсем не до того. А глава Китайской Республики начал систематически признавать все японские претензии, надеясь, что при помощи императорской Японии он станет новым китайским императором.

Япония между тем продолжала наступление и в 1915 году при вялом сопротивлении Шикая, который уже планировал свою коронацию и принесение присяги Небу на 1 января 1916 года, чему, однако, помешало очередное восстание на Юге. Восстание было сопряжено с подписанием 9 мая 1915 года «21 требования Японии», которое стало «днем национального позора Китая».

Стал бы новым императором Шикай или нет – неизвестно. В процессе улаживания внутренних и внешних проблем он умер в июне 1916 года. Чем, кстати, в очередной раз обрушил пекинскую власть. После его смерти Север Китая на многие годы погрузился в бесконечные распри региональных милитаристов. Интересен в этом плане казус «реставрации монархии» о котором пишет историк Алексей Дельнов: «Губернатор провинции Анхой, Чжань Сюнь был последним активным приверженцем свергнутой династии, он 1 июля 1917 года ввел войска в Пекин, провозгласил восстановление монархии и вернул на престол проживавшего в Запретном городе экс-императора Пу И». Впрочем, реставрация продлилась две недели, после чего в Пекин вторглись войска милитаристов, настроенных «республикански», Пу И снова был низложен, но снова оставлен жить в Императорском дворце, в Запретном городе.

После смерти Юань Шикая фактическим главой Республики на посту премьер-министра стал Дуань Цижуй, который инициировал 17 августа 1917 года выступление Китая на стороне Антанты. Впрочем, милитаристы Севера в массе своей проигнорировали это решение. На Юге, что называется, была «своя революционная атмосфера», с военным правительством и Сунь Ятсеном во главе, а потому участие Китая в Первой мировой войне было весьма опосредованным. Фактически раздробленная Поднебесная поставляла только китайских кули, дешевых гастарбайтеров в европейские державы. Впрочем, пресловутые кули сыграли свою роль в годы Гражданской войны в России, когда многие их тысячи воевали на стороне Красной Армии. Вклад китайских добровольцев был настолько весом, что это на многие десятилетия вперед определило дружественные отношения между Китайской Республикой и Советской Республикой.

Ну и, учитывая внутриполитическое состояние Китая, вполне понятно, что по Версальскому договору Поднебесная не получила ничего. Более того, даже Шандунский полуостров не был возвращен Японией. И это, а также многочисленные внутренние причины провоцировали дальнейшие потрясения для Китая. Однако европейские державы добились одного – практически полного, хоть и кратковременного, ухода Германии с территории Поднебесной.

Главное требование Китая на Версальской конференции заключалось в отмене «21 требования», которое не было удовлетворено. Официальное оповещение об этом было 30 апреля 1919 года, а уже 4 мая в Пекине начались студенческие беспорядки: «Выступление китайских студентов приняло общенациональный характер, оно вылилось в движение “за новую культуру”. Результатом этого движения стало введение в политическую публицистику и литературу нового письменного языка байхуа, соответствующего разговорному. Это была подлинная культурная революция, позволившая приобщить миллионы людей к грамоте и образованию». Помимо прочего, остальные социальные страты китайского общества стали тотально бойкотировать японские товары. В итоге даже после подавления студенческой акции в Пекине Китай не стал подписывать Версальский договор, а очередной революционный прорыв получил название «Движение 4 мая». И прорыв этот носил явно левый, социалистический, революционный уклон.

К примеру, один из лидеров «Движения 4 мая» Ли Дачжао публично заявил, что необходимо «следовать примеру русских». Осенью 1919 года в журнале «Синь циннянь» Дачжао опубликовал статью с первой попыткой систематического анализа марксистского учения. Для революционных китайцев опыт Октябрьской революции стал возможностью опрокинуть колониальную систему и вернуться к государственному и национальному суверенитету. Сама китайская молодежь и прочие восставшие в массе своей не особенно вдавались в теоретические аспекты марксизма-ленинизма, ограничиваясь переводами отдельных трудов Ленина и Троцкого, посвященных тактике и стратегии революции. Это вполне объяснимо по целому ряду причин, но первая из них – многолетнее «безвременье» социальной, политической и экономической нестабильности, которые довлели над Поднебесной. Нужно было искать выход, и Красный Октябрь показался китайским народным массам именно этим выходом.

На эту активность, естественно? обратили внимание в Советской России. В частности, «25 июля 1919 г. последовало обращение Совнаркома Советской России “К правительствам Северного и Южного Китая”. В нем содержался отказ от неравноправных договоров с Китаем (заключенными Российской империей), выражалось стремление оказать помощь. В самом деле были установлены контакты с правительствами Севера и Юга, но реально помочь Китаю в ту пору для России было затруднительно».

Однако уже весной 1920 года Коминтерн оказал идеологическую помощь: в Китай была направлена дальневосточная группа агитаторов во главе с Г. Н. Войтинским. Эта агитбригада обустроила целую агитационную сеть марксистских кружков. Впоследствии развернулась и сеть коммунистической пропаганды: «Журнал “Синь циннянь”, который с осени 1920 г. стал (не без финансовой поддержки Коминтерна) по сути первым политическим органом коммунистического движения в Китае, а его обновленную редакцию (после того как из-за несогласия с новой ориентацией журнала его покинул Ху Ши) возглавил Чэнь Дусю. Издаются первый полный перевод “Манифеста Коммунистической партии”, переводы некоторых других работ Маркса и Энгельса, а затем и Ленина. С ноября 1920 г. в течение примерно года полулегально выпускается журнал “Гунчандан” (“Коммунист”). Начинают издаваться журналы и газеты для рабочих, а также брошюры и листовки»[144].

Эта индоктринация революцией привела сразу к нескольким последствиям для дальнейшей политической жизни Китая. Первая и главная на тот момент – это тотальное переформатирование Гоминьдана Сунь Ятсеном в партию радикального, революционного типа с максимальным привлечением масс: «Для реализации этих целей Сунь Ятсен 10 октября 1919 г. заявляет о необходимости реорганизации Чжунхуа гэминдан (Китайская революционная партия) в Чжунго гоминьдан (Китайская национальная партия). Речь шла о преобразовании узкой, конспиративной организации, действовавшей в основном за пределами Китая, в массовую и боевую партию, действующую прежде всего на основе местных ячеек внутри Китая. Начинался длительный и сложный процесс реорганизации Гоминьдана, превращения его в ведущую политическую силу национальной революции»[145].

В эти годы Сунь Ятсен снова был избран чрезвычайным президентом Китайской Республики, со столицей в Гуандуне. Север при этом продолжает биться в бесконечных конфликтах региональных милитаристов с номинальным правительством, а потому Сунь Ясен планирует идти с революцией на Север.

Нужно понимать при этом, что Советская Республика признала и поддерживала Гоминьдан, а впоследствии и гоминдановскую власть в Китае как вполне легитимные, периодически отказывая в таком признании, но все же материально помогая Коммунистической партии Китая. Гоминдановцы действительно были революционерами, КПК фактически вросла в структуру Гоминьдана, и в целом учение Сунь Ятсена было близко к марксизму и ленинизму за вычетом китайского национализма, на который поначалу советская власть не обращала особого внимания, расценивая его как простое желание китайского народа освободиться от империалистического гнета. Поддержка России выразилась и в экономическом смысле. Показательно в этом плане соглашение по Китайско-Восточной железной дороге, достигнутое между Советской Республикой и Китаем 31 марта 1924 года. Из положения концессии с прилегающими территориями КВЖД превращалась в коммерческое предприятие на паритетных основах. Парадоксальным образом первая честная и полностью обоюдовыгодная сделка социалистического Китая была заключена с не менее социалистической Советской Россией.

Однако помощь китайским коммунистам со стороны Советской России также имела место. В конце июня и начале июля 1921 года в Шанхае состоялся первый съезд Коммунистической партии Китая. КПК выросла, по сути, из сети подпольных интеллигентских кружков и была направляема инструкторами и идеологами Коминтерна на теснейший альянс с Гоминьданом. «Объединенный союз» также пошел на сотрудничество с китайскими коммунистами. «В январе 1924 г. состоялся объединительный съезд Гоминьдана, который принял новую Программу и Устав. В Уставе содержались три политические установки: союз с Советской Россией, с КПК и поддержка рабочих и крестьян». Но, пожалуй, самым важным событием на ближайшую историческую перспективу стало то, что в состав ЦИК Гоминьдана был избран Мао Цзэдун. Годом ранее, осенью 1923 года, делегацию Гоминьдана в Москву возглавил Чан Кайши, зять Сунь Ятсена, по итогам встречи Южный, революционный Китай и Советская Россия заключили военный союз.

6. И снова революция

Все эти революционные события с выстраиванием идеологической работы и новым мировоззрением, агитацией и пропагандой, партийным строительством и партийной же конкуренцией имели место на Юге Китая. Север же оставался территорией милитаристов, которые ориентировались на западные державы и капиталистическую модель устройства даже не всего государства, а своих вотчин. Впрочем, западные патроны этих региональных князей даже после Первой мировой войны не оставляли мысли о тотальной экспансии. Что приводило к самым неожиданным кульбитам региональной дипломатии.

В 1920 году в Пекине произошел очередной вооруженный переворот, и к власти пришел У Пэйфу, опиравшийся на помощь США и Британии. По факту создания Лиги Наций и формирования новой глобальной политики западные державы очень сильно озаботились суверенитетом ряда государств, особенно имеющих тесные связи с Советской Россией. Поэтому новый Китай как суверенное и открытое для рыночной экономики государство был очень интересен Западу. Главным противником независимости Китайской Республики была Япония с ее милитаристским «21 требованием». В итоге «это привело к фактической изоляции Японии на дипломатической конференции в Вашингтоне. Конференция с участием Китая проходила с апреля 1921 г. по февраль 1922 г. Одним из главных результатов стал договор “Девяти держав о Китае”. Все обещали соблюдать суверенитет Китая, признавали его территориальную целостность, Япония отказывалась от пресловутого документа “21 требование” и возвращала Китаю Шаньдун. Вопросы об отмене экстерриториальности иностранцев и таможенной автономии планировалось обсудить позже».

Такое выдавливание Японии из сферы большой политики с раздачей территорий самой Стране восходящего солнца очень не понравилось, что впоследствии спровоцирует еще одно широкомасштабное вторжение «воинов микадо» на территорию Поднебесной. Но это будет позже, а пока на Севере Китайской Республики произошел очередной, но важный государственный переворот.

В октябре 1924 года, когда У Пэйфу отправился в поход для усмирения очередной провинции, столицу Поднебесной захватил Фэн Юйсян. Захват Пекина был в последние десятилетия «дежурной историей», но генерал Юйсян сразу же развернул активную дипломатическую деятельность и «вступил в контакты с Сунь Ятсеном, Гоминьданом, КПК и даже попросил помощи у СССР». Появилась очередная возможность для объединения Китая, благо Сунь Ятсен, который был моральным и политическим авторитетом для многих миллионов китайцев, откликнулся на призыв и выехал в Пекин. Однако, по старой китайской традиции, переговоры затягивались, и «великий идеолог китайского народа» умер 12 марта 1925 года.

После смерти Сунь Ятсена, который был непререкаемым моральным авторитетом в Гоминьдане, способным объединять в общенациональный союз самые разные группировки, находя для них общие точки идеологического соприкосновения, в партии, которая, по сути, была межпартийной коалицией, начались брожения. Первым намеком на разделение «левых» и «правых» Гоминьдана стал пленум ЦК Гоминьдана в ноябре 1925 года, на котором было принято решение об исключении из рядов партии всех членов КПК и «левых уклонистов». Это решение, однако, не возымело никаких фактических последствий.

Однако за этим, по сути подпольным, заседанием последовала серия выступлений еще одного лидера Гоминьдана, Дай Цзитао, который стал «новым правым» идеологом партии. И который радикально настаивал на исключении всех членов КПК из структур Гоминьдана, даже если это повлечет разрыв всяких отношений с СССР. Левое крыло Гоминьдана подвергло критике выступления Цзитао, однако социальные тенденции были таковы, что вновь наступал период китайского национализма и «правые» настроения становились доминирующими в народных массах.

Восстание 1925–1927 годов в Китае стало «национальной революцией». И здесь китайские коммунисты совершили головокружительный идеологический кульбит, куда более радикальный, нежели в свое время императрица Цыси, принявшая ихэтуаней. Беспорядки начались в Шанхае, который на тот момент был японской концессией, со стачек китайских рабочих японских фабрик. Японских коммерсантов поддержала британская международная полиция, которая 30 мая 1925 года расстреляла в Шанхае демонстрацию студентов, вышедших поддержать бастующих пролетариев. При этом буквально за несколько дней до того в Гуанчжоу КПК организовала Всекитайскую федерацию профсоюзов, в которую вошло 540 тысяч человек. Расстрел империалистами демократической и социалистической демонстрации студентов породил вполне понятные настроения в массах, а Компартия Китая, «забыв» про интернационализм, сосредоточилась на национально-освободительной борьбе против иностранных захватчиков.

Региональные милитаристы выступили на стороне частного иностранного капитала и ввели подконтрольные им вооруженные формирования, а фактически – армии, в город. Притом что в целом северное правительство с пониманием отнеслось к протесту. Протестующих, однако, равно как и агитаторов КПК и Гоминьдана, все эти тонкости особо не заботили, и 9 июня Национально-революционная армия (НРА) под предводительством Чан Кайши выступила в «Северный поход» с целью разгрома всех региональных северных милитаристов.

Милитаристы, однако, в массе своей не оказывали сопротивления НРА, а напротив, вливались в ее ряды, а в идеологическом смысле все больше делали Гоминьдан «правой» партией. Гоминьдан в итоге, с повышением численности НРА за счет присоединившихся милитаристов, стал не только «правой», но и максимальной милитаристской партией, где армия стала идеологическим и политическим партийным ядром, главной в партии. А Чан Кайши эту силу возглавил, став, естественно, и лидером правоидеологического направления.

В свою очередь, такое резкое «поправение» привело фактически к партийному расколу. Во-первых, оставшаяся левая часть Гоминьдана все шире и плотнее стала сотрудничать с КПК. Коммунистическая партия Китая, в свою очередь, начала именовать правый генералитет НРА не иначе как «новыми милитаристами». «В апреле 1927 г. со всей остротой выявился глубокий кризис революции, назревавший в течение последних месяцев. Усиление классовых требований рабочих и крестьян, активизация политической деятельности коммунистов, расширение сотрудничества коммунистов с левыми гоминдановцами, наконец, прямой нажим империалистических держав привели к почти повсеместному выступлению правых гоминдановцев, прежде всего гоминдановского генералитета (или “новых милитаристов”, как их называли коммунисты) под общим антикоммунистическим знаменем. Главным, но не единственным центром этих событий стал Шанхай»[146].

Столкнулись здесь и экономические интересы. Генералитет Гоминьдана очень быстро договорился с крупными капиталистами и собственниками и начал серию операций по уничтожению крестьянских союзов, а от КПК руководство Гоминьдана требовало сдерживать работу «по крестьянскому направлению». Китайские коммунисты, будучи в тотальном меньшинстве, пытались идти на тактические уступки, отмежевывались от этих конфликтов, но долго так продолжаться не могло. «В Шанхае 12 апреля 1927 г. произошел конфликт между войсками Чан Кайши и вооруженными отрядами рабочих дружин, которые подчинялись Компартии. В результате лидеры коммунистов покинули город, а рабочие дружины были разоружены.

Это положило начало целой серии инцидентов с советскими консульскими представительствами в Шанхае и осложнило взаимоотношения с СССР. Нечто подобное происходило и в Пекине, где были арестованы 15 советских граждан и казнен лидер местных коммунистов Ли Дачжао». А дальше Чан Кайши осознал, какая сила стоит за ним, и решил построить «свой собственный Гоминьдан», и 18 апреля 1927 года провозгласил в Нанкине свое национальное правительство, объявив, что такое же правительство Гоминьдана в Ухане нелегитимно и теперь вся власть сосредоточена в руках НРА.

7. «Правый» Гоминьдан

Правый поворот Чан Кайши ознаменовался и существенными переменами во внешней политике революционного Китая. В частности, резким похолоданием в отношениях с Советской Россией. Поскольку «новые милитаристы» предпочитали сотрудничать с крупными собственниками, они, вполне естественно, предпочитали на международном уровне теснее работать с представителями западных, империалистических держав. Советский же Союз, со своей помощью именно «левым» и КПК, теперь представлял для Чан Кайши определенную опасность.

Поэтому 27 мая 1929 года отряд китайской полиции ворвался в помещение Генерального консульства СССР в Харбине и произвел незаконный обыск под предлогом поиска мифических участников «совещания представителей III Интернационала». Было арестовано 39 советских граждан[147]. Аналогичная акция последовала 10 июля 1929 года, когда китайские милитаристы в нарушение советско-китайского соглашения 1924 года о совместном управлении Китайско-Восточной железной дорогой, фактически без объяснения причин захватили КВЖД, отрезали телеграфное сообщение дороги с СССР, арестовали 200 советских граждан, сотрудников дороги и относящихся к ней ведомств, в частности отделения Госторга, Текстиль-синдиката, Нефтесиндиката и Совторгфлота.

В ответ ЦИК СССР и Совнарком 20 августа того же года приняли постановление «О прекращении сношений Союза ССР с Китаем». Впрочем, это означало только то, что теперь Советский Союз, через Коминтерн и непосредственно, усилит свою помощь Коммунистической партии Китая. Силы Гоминьдана же активизировались и начали проводить систематические провокации на советско-китайской границе. Особо они усилились в октябре. «Китайцы ежедневно по нескольку раз обстреливали мирных жителей и рыбаков на советской стороне Амура, а также проходившие коммерческие пароходы. Советские сторожевые катера стали обнаруживать в советских береговых водах вражеские плавучие мины»[148].

Советское правительство в ответ предприняло военное вторжение на территорию Китайской Республики. Возглавил его Василий Блюхер, который ранее долгое время был главным военным советником Гоминьдана и лично знал Чан Кайши. На момент военной операции он командовал Особой Дальневосточной армией (ОДВА), которая 12 октября в составе Амурской военной флотилии и Второй Приамурской стрелковой дивизии получила приказ о начале боевой операции. По итогам этой операции была уничтожена Сунгарийская флотилия, были взяты города Лахасусу и Фудин, генерал Шен, командующий флотилией, с остатками китайских военных частей бежал. Выполнив поставленные задачи, ОДВА также отошла на территорию СССР.

Однако уже с 15 ноября китайские войска предприняли попытку контрнаступления. В ночь с 16 на 17 ноября войска Гоминьдана атаковали станицу Абагайтуевскую, а белогвардейцы, с которыми у «правого» Гоминьдана, по всей видимости, также налаживались контакты и взаимодействие, одновременно с этими предприняли выступление и серию нападений на советские территории из района Мишаньфу. Тогда Блюхер инициировал начало Мишаньфуской военной операции, и уже вечером 17 ноября город был захвачен советскими войсками.

Одновременно советский генерал приказал Забайкальской военной группировке перейти в наступление и взять город Чжалайнор и Маньчжурию. По итогам этой победоносной для советских войск операции, которая завершилась 20 ноября того же года, Блюхер писал: «Чжалайнор занят 18 ноября. Вторым Ударом занят г. Маньчжурия 20 ноября. Бой за Чжалайнор Длился двое суток. Противник, несмотря на превосходство нашей техники и полное окружение, оказывал небывалое по упорству сопротивление. Чжалайнор и Маньчжурия были противником настолько прочно укреплены, что полевая и гаубичная артиллерия не пробивала верхних перекрытий окопов и блиндажей. Несмотря на это, разгромлены полностью 15-я и 17-я смешанные бригады противника. В результате боев взято свыше 8 тыс. пленных и около тысячи раненых солдат… Противник потерял убитыми около полутора тысяч.

Нами взята почти вся имеющаяся артиллерия, два бронепоезда, большое число военного имущества, снаряжения, орудия и прочее.

Наши потери: убитых- 123 человека и 605 раненых. Наши войска дрались отлично, проявляя высокую доблесть и героизм. Настроение войск отличное»[149].

По итогам военной операции между СССР и Китайской Республикой 22 ноября 1929 года был подписан Хабаровский протокол о ликвидации советско-китайского конфликта, в котором говорилось и о том, что на КВЖД восстанавливалось существовавшее до конфликта положение, то есть совместное советско-китайское пользование.

Все эти изменения, как политика Гоминьдана, так и конфликты с Советской Россией, побудили Чан Кайши искать еще более плотного сближения с европейскими государствами. В период с 1928-го по 1930 год были заключены договоры, по которым европейские державы отказывались от ряда концессий на территории Китая. В русле политики национального освобождения Республики от иностранцев это были крайне важные для Гоминьдана достижения. Более того, национальное правительство Чан Кайши договорилось с США и Германией об экономической и экспертной помощи Республике. Тем не менее популярность «правой» идеологии была не безусловна. Китайские коммунисты продолжали вести пропагандистскую и агитационную работу.

В результате усилий КПК уже в июне 1930 года был организован единый фронт рабочих, торговцев и студентов, которые бойкотировали и этим бойкотом фактически перекрыли всю экономическую деятельность Шанхая. Остальные политические группировки также старались активно противостоять Гоминьдану и Чан Кайши. Партийный раскол между Уханьской частью Гоминьдана и милитаристами Чан Кайши также усугублялся. Однако мощным объединительным импульсом для многих партийных, военных и социальных групп Республики стал очередной внешний фактор. После подрыва маньчжурской железной дороги 18 сентября 1931 года японские войска начали интервенцию Маньчжурии.

В силу запутанной международной политики и раздробленности в Республике Чан Кайши приказал не оказывать японцам военного сопротивления. Благо он еще не оставил надежд стать императором Китая, и японские империалисты, в случае чего, могли оказать ему определенную военную поддержку. Впрочем, в политическом смысле Гоминьдан использовал это вторжение для объединения китайских военных и политических сил.

В ноябре 1931 года прошел IV объединительный конгресс Гоминьдана. В итоге партия все же объединилась, Уханьское национальное правительство снова было объявлено легитимным, а Чан Кайши ограничивался постом командующего НРА. При этом и уханьцы не хотели дополнительно раздувать конфликт с Японией, а потому компромисс был достигнут и по вопросу Маньчжурии. Население этой территории, естественно, особо никто не спрашивал.

С другой стороны, европейские державы были обеспокоены чрезмерным усилением влияния Страны восходящего солнца на территории Поднебесной. Поэтому 24 октября 1931 года Совет Лиги Наций настоятельно порекомендовал Японии в трехнедельный срок вывести войска. Японцы, впрочем, проигнорировали эти рекомендации, заблокировав резолюцию, а в 1933 году попросту вышли из состава Лиги Наций.

До этого, 1 марта 1933 года, японцы провозгласили создание на территории захваченной Маньчжурии монархического государства Маньчжоу-го, правителем которого стал свергнутый китайский император Пу И. Этот японский плацдарм на территории Китая просуществовал до 19 августа 1945 года. Пу И в конце этого периода свергли уже в третий раз. Освобождение этого региона в 1945 году советскими войсками стало крайне важным фактором для последующей победы КПК, поскольку Внутренняя Маньчжурия стала одной из основных баз для китайских коммунистов.

Но до начала Второй мировой, в годы «Нанкинского десятилетия», Гоминьдан продолжал искать союзников в Европейских государствах и чуть не стал союзником гитлеровской Германии. Отчасти это снова было связано с империалистическими амбициями Японии. При этом важно понимать, что Третий Рейх на начальных стадиях тоже колебался между Японией и Китаем. К тому же национальное крыло Гоминьдана в целом было близко по политическим убеждениям национал-социалистам Германии.

В июне 1937 года китайская делегация во главе с председателем Центрального Банка Китая Кун Сянси посетила Германию, где Сянси 13 июня встретился непосредственно с Адольфом Гитлером. Фюрер официально заявил, что «Германия не имеет политических и территориальных интересов на Дальнем Востоке, и отношения между двумя государствами являются деловым партнерством между индустриальной и аграрной странами», выразив, впрочем, обеспокоенность активностью китайских коммунистов. Свое личное восхищение как политиком и организатором единого правительства Гитлер высказал и в адрес Чан Кайши. Эта дипломатическая активность очень обеспокоила японцев. И 7 июля Япония, несмотря на очередные мирные переговоры с Китаем по поводу очередного «военного инцидента», начала широкомасштабное наступление. В результате были взяты Пекин и Тяньцзынь. Китайские историки отсчитывают начало Второй мировой войны именно с этой даты.

Эта же военная кампания, как и задумывалось в Японии, аннулировала все отношения Китая и Германии, так как японская армия показала себя наиболее сильной и для Гитлера была лучшим гарантом борьбы с коммунизмом, нежели армия Гоминьдана, терпящая бесконечные поражения. К тому же 21 августа 1937 года между Китайской Республикой и СССР был заключен пакт о ненападении, что стало еще одним фактором для сближения Третьего Рейха и Страны восходящего солнца.

Учитывая cложившиеся международные коалиции во Второй мировой войне, теперь советскому правительству жизненно необходимо было, чтобы Китай всеми силами боролся с Японией, дабы та «увязла» в Китае и не могла активизировать боевые действия на иных фронтах. Тех же позиций, в общем-то, придерживались и союзники, а особенно – после Перл-Харбора – США. Естественно, что с этой поры поддержка режима Гоминьдана со стороны Советской России только усилилась. Но в СССР не забывали и про КПК.

8. КПК в 30-е и дальше

Все это время активных маневров Гоминьдана на международной арене и в делах объединения партии и страны КПК фактически находилась с режимом Чан Кайши в состоянии войны. В 1931 году в Жуйцзине (провинция Цзянси) состоялся съезд советов, который провозгласил создание Китайской Советской Республики. На этом съезде были созданы органы китайской советской власти, такие как Центральный исполнительный комитет (ЦИК), Совет народных комиссаров и Реввоенсовет, во главе которых встал Мао Цзэдун. Также была принята конституция, а затем стала активно создаваться Китайская Красная Армия.

Руководство Гоминьдана, естественно, было категорически против такого развития событий и усиления КПК. Уже через два года в КПК состояло 240 тысяч человек. При этом уже с момента вторжения японских войск в Маньчжурию, пока Гоминьдан пытался найти с интервентами компромисс, КПК заняла однозначно патриотическую позицию и объявила войну Японии. Впрочем, свержение Гоминьдана оставалось для руководства КПК первостепенной задачей.

Поэтому в 1933 году правительственные войска начали планомерное наступление на Центральный советский район на юге страны в провинции Цзянси. К 1934 район был практически полностью блокирован. Тогда руководство окруженной Красной Армии Китая приняло решение о прорыве на север, который стал известен под названием «Великий поход» и начался в октябре 1934 года. За год с момента похода с тяжелейшими боями Красная Армия прошла 12 тысяч километров на север Китая.

По дороге КПК практически раскололась на две фракции, одну из которых возглавлял Мао Цзэдун, а другую – Чжан Готао. Примирить эти группировки и объединить их удалось только в 1936-м при активнейшем участии Коминтерна. В результате Мао Цзэдун снова возглавил всю Коммунистическую партию Китая. В частности, за коммунистами остался Сычуань, а армия Мао взяла Шаньси. Из этих территорий в итоге сформировался Особый советский район Китая, ставший еще одной важной военной и административной базой китайских коммунистов.

Параллельно все до большего количества политиков, военных и простых китайцев доходило понимание того, что ситуация гражданской войны, параллельной с конфликтом с японскими интервентами, выглядит несколько нездорово. Со всех сторон зазвучали призывы ко всеобщему объединению во имя борьбы с иностранными захватчиками. Начинаются процессы заключения перемирия между военными частями Гоминьдана и КПК, что, в свою очередь, вызвало резкий протест со стороны Чан Кайши.

В декабре 1936 года он прибыл в ставку командования в город Сиань, чтобы разобраться, почему силы НРА не ведут военных действий против Красной Армии. Однако по прибытии он попадает под арест, организованный командующим гоминдановскими войсками Сианя Чжан Сюэляном.

После ареста Чан Кайши в ставку командования в Сиане прибыли лидеры КПК во главе с Мао Цзэдуном, который первым делом предложил попросту расстрелять лидера Гоминьдана. Однако столь радикальное предложение было отвергнуто, о чем лидеры КПК еще неоднократно пожалеют в будущем. Так или иначе, но Чан Кайши отпустили, а переговоры в Сиане прошли успешно. Чжан Сэлян убедил коммунистических лидеров подписать договор об окончании гражданской войны.

Чан Кайши вынес это решение на пленум ЦК Гоминьдана в 1937 году, и оно было одобрено. Уже в апреле 1937 года Гоминьдан и КПК подписали официальное соглашение о прекращении взаимных военных действий. Помимо этого, в соглашении значились следующие, крайне важные для КПК, пункты: «1) взаимные военные действия прекращались; 2) создавался Особый административный район с центром в г. Яньань под контролем КПК; 3) вооруженные силы коммунистов вошли в состав правительственных войск в составе двух армий: 8-й армии под командованием Чжу Дэ (численность 40 тыс., дислоцировалась на севере) и 4-й армии под командованием Е. Тина (численность 10 тыс., дислоцировалась в бассейне р. Янцзы). Армии коммунистов ставились на государственное довольствие». Впрочем, это перемирие продлилось лишь до 1939–1940 года.

На первых этапах войны Японии с Китаем казалось, что объединение китайских военных и политических сил не приносит особых результатов. Армии микадо шли вглубь Китая, захватывая все новые и новые территории, при этом жесточайшим образом расправляясь с непокорным населением. Наиболее известной и бесчеловечной из подобных акций стала «нанкинская резня» 13 декабря 1937 года, в ходе которой было убито около двухсот тысяч китайцев.

Японцы при этом умудрялись договариваться с европейскими державами и получать от них финансирование и иного рода помощь. Однако армия Страны восходящего солнца все больше увязала в китайской войне, теряя динамику, силы и средства. Одним из переломных моментов этой войны стала «Битва ста полков», в которой объединенные силы КПК и партизан освободили от японцев территории с населением более 5 миллионов человек и более семидесяти населенных пунктов.

В целом же Китай не стал активным участником Второй мировой войны, сводя все усилия к возобновившейся гражданской войне и к борьбе с японцами, которые, кажется, уже сами были не рады тому, что ввязались в эту кампанию. Однако именно в пламени гражданской войны и Японо-китайской войны ковалась будущая военная и партийная элита КПК, которая уже после, в 1951 году, под руководством «великого кормчего» Мао Цзэдуна окончательно возьмет власть в Китайской Народной Республике и определит нынешний вид и пути развития Поднебесной.

Глава 9 Япония. Страна невзошедшего солнца

Япония, или Нихон, что дословно переводится как «место, где встает солнце» и является самоназванием страны, прошла на своем историческом пути через многое. Был и период объединения, и период вассальной зависимости, затем – феодальной раздробленности, а потом и сегуната. Период самоизоляции, длившийся несколько сотен лет, сменился периодом бурного роста.

В интербеллум Япония стала азиатской великой державой, выступавшей практически наравне с европейскими странами, и участвовала в глобальной политике как самостоятельный игрок, в итоге уже после Второй мировой войны поплатившись за свою самостоятельность ядерными бомбардировками. Сам по себе регион, в котором расположены острова, являет собой очень сложный политический узел, что отражалось на политике Японии практически всю ее историю. В разное время японцев покоряли или пытались покорить и китайцы, и маньчжуры, и европейцы с американцами. У последних получилось покорить Японию наиболее кровавым и болезненным способом, через атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки.

Сейчас Япония официально являет собой, пожалуй, самую миролюбивую страну в мире. В японской конституции есть так называемая «Девятая статья», которая утверждает безусловный отказ от войны как способа решения политических проблем и гласит следующее: «Искренне стремясь к международному миру, основанному на справедливости и порядке, японский народ на вечные времена отказывается от войны как суверенного права нации, а также от угрозы или применения вооруженной силы как средства разрешения международных споров.

Для достижения цели, указанной в предыдущем абзаце, никогда впредь не будут создаваться сухопутные, морские и военно-воздушные силы, равно как и другие средства войны. Право на ведение государством войны не признается».

Однако в 2014 году понимание этой статьи было расширено, и теперь силы самообороны Японии могут участвовать не только в обороне страны, но и в военных конфликтах на стороне союзных с ней государств. Впрочем, так было не всегда, и еще относительно недавно по историческим меркам Страна восходящего солнца была мощнейшей азиатской империей с одной из самых грозных и боеспособных армий в регионе. И свою боеспособность, а подчас и жестокость, граничащую с безумием, эта армия демонстрировала всем желающим и не желающим.

Так или иначе, но Япония сыграла, да и сейчас продолжает играть одну из важнейших ролей в мировой политике. Как и было сказано выше, в межвоенный период Японская империя была одним из «солирующих» государств в геополитических раскладах. А потому история этого государства крайне важна для понимания той эпохи.

1. От изоляции до реставрации

Первыми европейцами, прибывшими к японским островам в 1542 году, были португальцы, в 1580-м их путь повторили испанцы. И сразу же начали оживленную торговлю вкупе с активным католическим миссионерством. Торговали европейцы по привычной и отлаженной уже тогда схеме – они продавали китайский шелк в обмен на европейское оружие, также, разумеется, высоко ценились золото, серебро и невольники. Эта торговля практически сразу стала политическим фактором, на котором правители Японии впоследствии играли несколько сотен лет.

Дело в том, что европейцы прибыли к берегам Японии в тот момент, когда там уже 340 лет продолжался период сегуната, фактического двоевластия. Главой страны по факту являлся тай-сегун, он же был и верховным главнокомандующим. Император же был скорее религиозным лидером. Но со своей спецификой, к которой подробнее мы обратимся чуть позже.

При этом титул сегуна передавался по наследственной линии, хотя и утверждался указом императора. И в целом одной из основных черт этого строя была феодальная раздробленность, с частыми региональными междоусобицами между дайме, или крупными региональными феодалами. Преследуя свои политические цели, дайме активно торговали с европейцами, закупая оружие и охотно и массово принимая католичество (думается, все больше номинально и в сугубо утилитарных целях), при этом активно вовлекая европейских колонизаторов в войны на своей стороне.

Параллельно, благодаря столь интенсивной торговле, в японском обществе выделился класс «протобуржуазии», или портовых торговцев, которые использовали деньги, вырученные от торговли, для увеличения своего политического влияния. При этом и императорский двор, и сегун с бакуфу, местным правительством, прекрасно видели, что страна начинает расползаться по швам, а усобицы ввергают государство в затяжной кризис. В 1603 году сегуном Японии стал Токугава Иэясу. Он перенес столицу сегуната в Эдо, ныне Токио, тогда как императорский двор остался в старой столице, Киото. С 1639 года сегун провозгласил политику «Сакоку», или самоизоляции Японии, которая продлилась до 1853 года.

Впрочем, Токугава начал изолировать Японию от иностранного влияния значительно раньше этой даты. Ограничения торговли, полный запрет христианского миссионерства, запрет на ввоз иноземных книг и китайской литературы, где имеется хотя бы малейшее упоминание о христианстве, запрет на выезд из страны японцев без специального разрешения, казни христиан – все это фактически спровоцировало бунт крестьян-католиков в провинции Симабара в 1637–1638 годах. Восстание было жестоко подавлено, но дало повод сегуну в 1639 году ужесточить меры самоизоляции и официально объявить «Сакоку».

Период «Сакоку» по своим последствиям был весьма противоречив. С одной стороны, японская общественно-политическая жизнь была законсервирована. Социальные сословия фактически превратились в касты со своими «париями», или «неприкасаемыми», которые в Японии состояли из трех категорий: народность айнов с Курильской гряды, «эта», японцы, которые занимались забоем скота, выделкой кож, а также были мусорщиками и занимались другими грязными работами, и «хинин», преступники, уличные циркачи и медиумы. Впоследствии они образовали одну касту – буракумин. Это деление, хотя и было впоследствии отменено на официальном уровне, сохраняется в неформализованном виде и в современной жизни японского сообщества, хотя и является табуированной темой. Тем не менее буракумины до сих пор живут в отдельных городских районах и поселениях, а браки представителей иных социальных категорий с членами данного сообщества не приветствуются.

Однако, несмотря на социальную консервацию и определенный политический и экономический застой, эпоха Эдо дала и ряд позитивных моментов. Например, именно на период сегуната Токугава приходится расцвет японской культуры и колоссальный рост национального самосознания и патриотизма. В силу запрета на иностранную проповедь новой импульс получает и традиционная религия японцев – синто. По сути, языческая система, но работающая в политическом контексте на укрепление власти императора.

Традиционный японский синтоизм «состоит в утверждении самобытности древней истории Японии и божественного происхождения японского народа: согласно синто, считается, что микадо (император) – потомок духов неба, а каждый японец – потомок духов второго разряда – ками. Для японца ками означает божество предков, героев, духов»[150]. Первый легендарный император Ниниги-но-Микото считался родным внуком богини солнца, одной из верховных божеств синто, Аматэрасу Омиками, которая передала ему после сошествия на землю священные регалии. Все последующие императоры считались потомками богини.

Священная книга синтоизма, древний манускрипт «Кодзики», провозглашает две аксиомы: японцы едины по крови, как племя, воля верховной власти есть продолжение воли богов. С точки зрения традиционного японского мировоззрения император – буквально отец для каждого подданного. И при этом каждый японец буквально полубог. На эту благодатную почву отлично легло и учение Конфуция, перенятое у китайцев, особенно в части сыновней почтительности и подчинения власти: «Молодые люди, – наставлял Конфуций, – должны дома проявлять почтительность к родителям, а вне его – уважительность к старшим, серьезно и честно относиться к делу, безгранично любить народ и сближаться с человеколюбивыми людьми. Если после осуществления всего этого у них останутся силы, их можно тратить на чтение книг»[151]. И если с середины XIV века эти «скрепы» стали несколько размываться, то политика «Сакоку» закрепила их на долгие века вперед и определила саму логику политики империи как по отношению к подданным, так и в адрес инородцев.

Что касается последних, то европейские державы, естественно, не были довольны такой тотальной самоизоляцией Японии. Фактически в период «Сакоку» из внешних держав торговать с Японией было разрешено только голландцам на острове Дэдзима в гавани Нагасаки. Такую привилегию голландские кальвинисты получили за помощь в подавлении Симабарского католического восстания. Впрочем, эту систему пытались «взламывать» и англичане, и французы, однако без особого успеха. Что интересно, лучше всего в этот исторический период получилось наладить отношения с Японией у Российской империи.

С конца XVIII века к берегам Японии то с торговыми, а то и с разбойничьими целями путешествовали русские мореплаватели: Павел Лебедев-Ласточкин, Николай Резанов, Иван Крузенштерн, Василий Головнин. Однако особую роль в сближении Японии и России сыграл адмирал Евфимий Васильевич Путятин, который прибыл в Страну восходящего солнца и в 1885 году заключил Симодский трактат. По нему России отходили Курилы, также он предполагал совместное и нераздельное владение Сахалином. К сожалению, в обмен на торговые и геополитические соглашения Российская империя уступила Японии остров Итуруп, который в тот момент был населен уже православными айнами. По большому счету, христианство айнов на этом и закончилось. И, как было сказано выше, в Японии они до сих пор являются, хоть и негласно, людьми «второго сорта».

Впрочем, нужно признать, что Россия не первой заключила политический договор с Японией. Первыми, кто принудил к этому Страну восходящего солнца, стали американцы. Действовали они при этом практически так же, как британцы в Китае в период «опиумных войн» и продвижения своих интересов.

В 1854 году к берегам Японии прибыла эскадра ВМФ США под командованием коммодора Мэтью Перри, прозванная японцами «черными кораблями». Перри продемонстрировал огневую мощь американского флота в бухте Эдо и потребовал заключения торгового договора со Штатами. Сегун и члены букуфу были настолько впечатлены, что согласились на договоренности. При этом США в своих претензиях принудили Японию и к принципу свободной торговли, и к режиму наибольшего благоприятствования, и к экстерриториальности своих подданных.

Элиты Японии, в свою очередь, расценили эти договоры, как неравноправные и ущемляющие национальное достоинство. В истории Японии начался период «Бакумацу», или смутного времени. Он ознаменовался крайним недовольством сегунатом и сегуном, сплочением народных масс и элит вокруг фигуры императора, а также предельной ксенофобией, регулярно доходящей до убийств иностранцев, но одновременно с тем – глубочайшим интересом к европейским науке, экономике и промышленности.

Наметившееся противостояние в итоге привело к войне Босин 1868–1869 годов между сторонниками сегуна и императора. Последние победили. Что интересно, пятнадцатый и последний сегун Японии Токугава Ёсинобу был оставлен в живых, более того, после поражения в войне не был подвергнут гонениям, полностью отказался от политической и общественной деятельности и увлекся фотографией, охотой и рыбалкой.

Параллельно в рамках войны Босин в Японии возникла первая Азиатская Республика Эдзо на острове Хоккайдо, где на первых в истории Японии выборах, состоявшихся 15 декабря 1868 года, победил адмирал сегунского флота Эномото Такэаки. Впрочем, республика прекратила свое существование уже 27 июня 1869 года. Эномото Такэаки был осужден, а после отбытия тюремного срока и освобождения из заключения занимал различные государственные посты, в том числе японского посла в России.

В итоге после подавления сегунского сопротивления и окончания гражданской войны император стал полновластным правителем Японии, обязанности и права которого теперь отнюдь не сводились только к представительским и религиозным функциям. Интересно, что, хотя сопротивление сегунату было порождено недовольством по поводу усиления внешнего, европейского влияния, император, получив всю полноту власти, повел страну по пути модернизации по европейскому, западному образцу. И это не вызвало особых протестов. В истории Японии наступил период Реставрации Мэйдзи.

2. Реставрация Мэйдзи и «миссия Ивакуры»

В 1867 году скончался император Комэй, на престол 3 февраля 1867 года взошел пятнадцатилетний сын почившего микадо Муцухито. Став первым из японских императоров, который получил свое «посмертное имя», традиционно использовавшееся для обозначения эпохи правления того или иного японского правителя, сразу по восшествии на престол. Имя было Мэйдзи, что означает «Просвещенное правление». И, в общем-то, таковым это правление и стало. Сразу по восшествии на престол Муцухито взял курс на всестороннюю модернизацию страны по западным образцам, при этом стараясь не вступать в неравноправные и ущербные для Японии договоренности с западными державами.

Уже 6 апреля 1868 года император в рамках торжественного заявления огласил основные пункты своей дальнейшей программы, которой и придерживался во время всего своего правления. Они стали известны, как «Клятва Пяти пунктов»:

«1. Будет создано широкое собрание, и все государственные дела будут решаться в соответствии с общественным мнением.

2. Все люди, как правители, так и управляемые, должны единодушно посвятить себя преуспеянию нации.

3. Всем военным и гражданским чинам и всему простому народу будет позволено осуществлять свои собственные стремления и развивать свою деятельность.

4. Все плохие обычаи прошлого будут упразднены; будут соблюдаться правосудие и беспристрастие, как они понимаются всеми.

5. Знания будут заимствоваться во всем мире, и таким путем основы империи будут упрочены».

В ходе войны Босин при этом шло и усмирение дайме, лишение их полномочий и земельной собственности. Первыми попали под ликвидацию княжества сторонников сегуната, однако остались владения-ханы под управлением сторонников императора, которые тоже нужно было «национализировать». Здесь на помощь императору пришли дайме Сацума, Тесю, Тоса и Хидзэн, которые заявили, что «в связи с восстановлением императорской власти они передают императору свои феодальные права в княжествах». Соответствующие заявления вынуждены были сделать и другие князья[152]. В итоге все эти самоуправляемые территории были преобразованы в префектуры, а дайме получили статус не владельцев, а управляющих, а впоследствии и вовсе отправлены на «почетную пенсию» с одноразовой выплатой компенсации.

Что касается первых территорий-ханов, владельцы которых отдали свои земли императору, то считается, что они были более прогрессивны. Во-первых, они поддерживали взаимоотношения с Китаем и Кореей. К тому же эти княжества были более осведомлены о европейских делах в силу участия выходцев из них в образовательных проектах в Европе.

Например, «в 1863 году в Англию прибыли пятеро студентов из феода Тесю, и среди них – Ито Хиробуми (1841–1909) – впоследствии первый премьер-министр Японии, генерал-резидент Кореи, и Ину Каору (1835–1915) – впоследствии первый министр иностранных дел Японии. Перед тем как отправиться за границу, эти студенты были тайными членами общества сопротивления проникновению иностранного влияния. В свою очередь, клан Сацума также послал в Европу студентов и, кроме того, нескольких представителей на проходившую в 1867 году в Париже международную выставку»[153].

С другой стороны, что было крайне важно для японского традиционализма и новообретенной лояльности микадо, именно эти княжества ранее были известны как тодзама-дайме, мятежные по отношению к сегуну. Именно их правители потерпели поражение в битве в долине Сэкигахара 21 октября 1600 года от сторонников Токугавы Иэясу и вынуждены были покориться его власти. Иными словами, в рамках японского менталитета, обратившиеся к императору дайме были непререкаемыми нравственными авторитетами с опорой на многовековую традицию, примеру которых просто не могли не последовать остальные крупные феодалы. И как в Китае доктрина о «небесном мандате», в Японии свою огромную роль сыграла доктрина сыновней покорности воле императора.

А потому, когда в 1871 году был издан указ о полном уничтожении княжеств и разделении Японии на префектуры, с присуждением компенсаций бывшим дайме, никаких протестов это не вызвало. Административно-территориальные реформы периода Реставрации Мэйдзи были неразрывно связаны с военной реформой. В гарнизонах новообразованных префектур были сформированы военные округа для проведения призыва в армию нового образца. Этому призыву предшествовала «кастовая» реформа Муцухито. Японское крестьянство, равно как и японские «парии» буракумин, получили право носить фамилию, более того, номинально все японские сословия уравнивались в правах. И подлежали призыву в императорскую армию – что, кстати, расценивалось не как повинность, а как небывалая доселе привилегия.

Вначале реформы «в распоряжение префектов, назначаемых императором, передавались крупные военные отряды, призванные подавить возможные попытки кланового сепаратизма. Войска эти создавались согласно требованию “тщательного отбора”, иными словами, туда попадали наиболее “надежные” элементы»[154]. Параллельно из самых надежных среди самых надежных была сформирована личная императорская гвардия числом в 10 тысяч человек. И когда милитаристский костяк японской армии был сформирован, в ноябре 1872 года был оглашен закон о первом призыве на военную службу всего пригодного для ее несения населения.

В качестве эксперимента сначала призыв был проведен на территориях, которые до реформы являлись лояльными императору княжествами. К 1873 году действие закона о всеобщей воинской обязанности распространилось на всю территорию страны. Кстати, введенная тогда же система всеобщего образования тоже была привязана к военным округам. Уже набранная армия подверглась реструктуризации. Вместо единого Военного министерства были учреждены Военное и Военно-морское, а также сформированы департаменты по различным направлениям развития армии и строительства флота. Значительное внимание уделялось идеологизации армии, повышению ее дисциплины, верности императору, родине и командирам. Иерархия в данном случае вполне понятна, поскольку император и был средоточием Родины и вообще всего святого, что жило в сердце любого японца. Для стандартизации и повышения уровня дисциплины солдат и офицеров в 1882 году был опубликован «Рескрипт солдатам и матросам»[155].

Эти педагогические и идеологические меры по отношению к армии очень важны, с учетом исторического контекста. До Реставрации Мэйдзи японская армия формировалась из самураев, которые имели и свой кодекс, и собственные привилегии, и очень часто становились самостоятельной политической силой. Институт самураев был упразднен одновременно с дайме, а потому в новой японской армии всеобщего призыва необходимо было создать новый этический кодекс «воина микадо». Отсюда и проистекает вся эта идеологизация.

В итоге военной реформы Великая Японская империя, каковой она стала официально называться с 29 ноября 1890 года, превратилась в чрезвычайно милитаризированное государство, где очень скоро армия и флот стали не только исполнителями воли императора, но и самостоятельными субъектами политики, вплоть до права вето по назначению кабинета министров страны. До этого, однако, в момент создания армии было еще относительно далеко. Пока же на повестке дня стояли Пять пунктов императора Муцухито.

Поскольку император пришел к абсолютной власти на волне национального реваншизма, он постарался выполнить свои обязательства по устранению неравенства Японии в международных договорах с западными державами, и в первую очередь – с США. Для этих целей было сформировано большое японское посольство, под руководством министра иностранных дел империи Ивакуры Томоми, вошедшее в историю, как «миссия Ивакуры». Это посольство, отплывшее 12 ноября 1871 года на теплоходе в Сан-Франциско, не только налаживало дипломатические связи, но и изучало западные социально-политические системы. После визита в США «летом 1872 года миссия взяла курс на Европу, где она посетила Англию, Францию, Бельгию, Голландию, Германию, Россию, Данию, Швецию, Италию, Австро-Венгрию и Швейцарию.

Ивакура и его коллеги посещали торговые палаты, государственные учреждения, доки, фабрики, школы, тюрьмы, музеи, балы, наблюдали за военными маневрами, встречались с множеством высокопоставленных деятелей. Но теперь стало ясно, что пересмотр договоров откладывается в долгий ящик, и серьезных переговоров члены миссии больше не проводили, используя поездку прежде всего для сбора информации»[156]. В том числе миссия Ивакуры побывала и на Всемирной выставке в Вене 1873 года, представив свою страну всему западному и мировому сообществу.

Миссия Ивакуры вернулась на родину в том же 1873 году. По итогам миссии в 1878 году придворный историограф Кумэ Кунитакэ представил подробный отчет, в котором был сделан вывод об эффективности прусской модели организации государства с опорой на армию и промышленность: «Европа и Америка стали такими могущественными сравнительно недавно, этого удалось достичь благодаря развитию науки и образования, а потому Япония – если, конечно, сильно постараться – имеет возможность догнать Запад»[157].

И, руководствуясь этими подробными и тщательными выкладками, Япония принялась обгонять и перегонять. При этом оставаясь милитаристским и сугубо националистическим государством.

3. Реформы и экспансия по-японски

Всестороннее реформирование Японии, как и было сказано выше, началось с заимствований. При этом заимствовать было у кого не только в Европе, но и в Азии, с которой у Страны восходящего солнца коммуникации были налажены куда лучше и при этом не вызывали сильного отторжения японского общества. В 1872 году в Японии была создана единая система образования, во многом на основе школ при буддистских храмах. Дети в возрасте от 6 до 10 лет должны были отучиться 32 недели в году. Уже в 90-х годах XIX века около 80 процентов детей посещали школы.

Экономические реформы и развитие промышленности в Японии также насаждались сверху, жестко и под государственным контролем. В 1870 году была введена единая денежная система, привязанная к золотому стандарту, – йена. До этого налоговые платежи осуществлялись рисом и основные коммерческие операции производились из расчета соотношения стоимости товаров с мерами риса. Также имели хождение ассигнации отдельных княжеств или кланов, представлявшие собой долговые расписки.

В 1872 году был снят старинный запрет на куплю-продажу земель, а в 1873 введен единый трехпроцентный налог на землю. Эти налоговые поступления составили бюджет, необходимый для всесторонних преобразований.

Промышленность и транспортная инфраструктура формировались при активной помощи государства. На средства государственной казны были построены первая железная дорога, телеграфная линия и казенная шелкомотальная фабрика. Позднее за государственный счет с покупкой самых современных на то время средств механизации были построены рудники, текстильные фабрики, стекольные и цементные заводы, верфи и предприятия металлургии.

Однако государственный бюджет не справлялся с такими нагрузками, а потому императорское правительство инициировало программу приватизации, которая прошла с 1880 по 1896 год. Собственниками крупных предприятий стали семьи Ивасаки, Мицуи, Сумитомо, Аикава и некоторые другие, приближенные к императору и его клану. С этого момента начинается формирование уникального японского семейного корпоративного предпринимательства – дзайбацу.

Насаждение акционерной системы в коммерческих предприятиях, чтобы привлечь в экономику средства широких масс населения, в Японии трансформировались весьма причудливо: по сути, акции таких холдингов перераспределялись между членами одной семьи. И эти же семьи стимулировали появление «карманных» банков – кикан гинко, которые кредитовали только фирмы из определенной дзайбацу. Также через кикан гинко «семейная корпорация» приобретала облигации железнодорожных и энергетических компаний и префектур, всецело принадлежавших государству, получая над ними некоторую долю контроля.

После окончания Второй мировой войны дзайбацу официально прикатили свое существование, и теперь конгломераты японских предприятий и фирм называются кейрэцу. Организованы они так же. В центре – некий банк, вокруг фирмы, родственные связи руководства фирм не афишируются, но неофициально – сами понимаете. При этом, для лучшего понимания масштабов, можно отметить, что вечная конкуренция между производителями фотоаппаратов Canon и Nikon и конкуренция между производителями автомобилей Nissan и Mitsubishi – это конкуренция одних и тех же кейрэцу, Fuyo и Mitsubishi соответственно.

Интересно при этом, что дзайбацу, как родовые корпорации, характеризовались специфическим отношением владельцев и топ-менеджеров к младшему персоналу и имуществу конгломерата в целом. Активы дзайбацу расценивались кланом как сугубо семейное имущество, и поэтому для японских синдикатов до сих пор характерны сравнительно больший объем инвестирования в свое предприятие и забота о качестве управленческих навыков членов семьи, ну, или «дружного независимого друг от друга управленческого коллектива» кейрэцу[158].

В итоге Реставрация Мэйдзи дошла и до глобальной политической реформы. В 1890 году была принята Конституция Японской империи. Формально с этого момента Япония стала конституционной монархией, но фактически в основном законе Страны восходящего солнца еще более четко проговаривалась роль микадо как абсолютного монарха. В целом по формальным признакам японская конституция того времени являлась «адаптированной калькой» с конституции Германии. Этот образец был взят из опыта путешествия посольства Японии в рамках «миссии Ивакуры»[159]. При этом власть микадо рассматривалась в этом своде законов не только как политический, но и как религиозный фундамент, наподобие христианства и власти папы в Средневековой Европе. Просто микадо совмещал теперь и духовную, и светскую власть, и в рамках модели синто это смотрелось вполне органично.

Интересно, что эту японскую «авторитарную конституцию» помогали разрабатывать немецкие специалисты: профессор Карл Фридрих Герман Рейслер, преподававший в Токийском университете, и судья Исаак Альберт Моссе. И суть конституции Мэйдзи сводилась к тому, что «особа императора провозглашалась священной и неприкосновенной, обладающей неограниченными правами главы государства и верховного главнокомандующего (раньше полнотой военных полномочий обладали сегуны). Императору принадлежала вся полнота законодательной, исполнительной, судебной и военной власти в стране».

Что касается японского парламента, то его полномочия также были существенно ограничены. После выборов 1 июля 1890 года, первых парламентских выборов в истории Японии, оказалось, что парламент мог собираться на заседания не по собственному усмотрению, а лишь по повелению императора.

При этом конституционно были утверждены традиционные авторитарные органы совещательной власти: Тайный совет, Генро (совет старейшин) и министерство двора, с незакрепленными законодательно полномочиями. В контексте японских реалий это означало, что микадо мог предоставить этим органам и отдельным их членам любые права.

Самурайская фракция, лишившись официального статуса, впрочем, не оставила политическую борьбу. Самураи в течение первых трех лет реформ стали идеологами милитаризма и экспансии, чем снискали симпатии императорской армии. В частности, они требовали сосредоточить больше сил на модернизации армии и немедленно отправить ее в Корею. Корея в то время находилась под формальным протекторатом Китая. Между тем японцы считали Корею прародиной своего народа. Основным идеологом этой экспансии был «последний самурай» Сайго Такамори, который в начале Реставрации был всецело на стороне императора.

Надо отдать ему должное, план, который он продвигал, был вполне в духе, например, Британии. Только британцы не заявляли о таких вещах публично. Сайго, в частности, предлагал, чтобы он в качестве члена «миссии Ивакуры» мог «лично поехать в Корею и вести себя там настолько оскорбительно, чтобы корейцы его убили и дали тем самым императору право объявить им войну». Британцы, да и европейцы в целом, все же старались отыгрывать такие ситуации хотя бы не направляя демонстративно своих подданных на смерть. И старый самурай, который не знал слов любви ни к кому, кроме как к империи, оказался некоторой неожиданностью для императорского двора.

После отказа двора от «хитрого плана» Сайго демонстративно отошел от политической деятельности при дворе императора по причине сдержанности внешней политики по отношению Корее и другим странам. Впоследствии Сайго организовал частную школу традиционного боевого искусства самураев на острове Кюсю. Эта школа в итоге стала костяком восстания против «западнического» правительства. Восстание, впрочем, было быстро и жестко разгромлено, а «последний самурай» закончил жизнь в японских традициях – совершил ритуальное самоубийство.

Впрочем, до экспансии в Корею Япония все же дозрела довольно быстро. В 1894 году в Корее вспыхнуло очередное национальное восстание. На тот момент Корея находилась под совместным протекторатом Китая и Японии, но корейское правительство обратилось за помощью к Поднебесной. Японское правительство сочло возможным вмешаться и ввело в миротворческих целях восьмитысячный военный контингент[160].

После такой интервенции восставшие корейцы и правительство мгновенно нашли общий язык, но было уже поздно. Япония предложила Корее провести прогрессивные реформы, Корея отказалась, и тогда «23 июля 1894 года японский батальон ворвался в королевский дворец в Сеуле. Не отрекаясь от престола, правитель Кореи ван Коджон передал властные полномочия своему отцу Ли Хаын, носившему титул тэвонгун (регента), а тот уже через два дня объявил об аннулировании договора с Китаем и пообещал во всем советоваться с японским посланником Отори Кэйсукэ»[161]. Поднебесная, естественно, не согласилась с тем, что в Корее было введено японское внешнее управление. Последовало несколько локальных стычек на море, после чего 1 августа 1894 года высочайшим указом Япония объявила войну Китаю. Целью была провозглашена независимость Кореи и «реформирование дурного управления» ею. В итоге китайская армия была разгромлена, более того, японцы, воспользовавшись «корейским инцидентом», начали свое планомерное продвижение не территорию Поднебесной.

Уже 20 марта 1895 года Китай прислал делегацию для переговоров в Симоносэки. На тот момент Япония овладела Порт-Артуром (Люйшунькоу), Далянем (Дальний) и портом Вэйхавэй, а большая часть китайского флота была уничтожена. Первый министр китайского правительства Ли Хунчжан, прибывший просить мира, стал объектом покушения патриотически настроенного японца. Это покушение отправило посла Поднебесной в больницу на несколько дней. За эти дни японская армия продвинулась еще дальше по территории Китая, и в итоге 17 апреля того же года, плюс ко всем обозначенным территориям, Стране восходящего солнца отошли еще Тайвань, Пескадорские острова и южная часть Ляодунского полуострова. А Китай обязан был выплатить контрибуцию в сумме 200 миллионов таэлей. Кроме того, для японцев открывались четыре китайских порта, им разрешалось заниматься предпринимательством на территории Китая, Япония получала статус наибольшего благоприятствования.

Этот военный и экспансионистский опыт укрепил Японию в вере в собственную несокрушимую мощь, что повлекло дальнейшие завоевательные походы на территорию как Китая, так и других государств Азиатско-Тихоокеанского региона. Правда, большинство этих завоеваний, в силу переговорных процессов или благодаря внешнему давлению европейских держав, заинтересованных в текущем положении Китая, были либо заморожены, либо отменены.

Например, в 1898 году Россия и Китай подписали конвенцию о передаче Порт-Артура «с прилегающим полуостровом» в аренду на 25 лет. И Российская империя тут же начала разворачивать на территории свою военно-морскую базу. Более того, наша страна с интересом смотрела и в сторону корейского полуострова. Иначе очень сложно объяснить тот факт, что в 1901 году отставной офицер Кавалергардского полка Александр Безобразов приобрел у купца из Владивостока Юлия Ивановича Бринера, швейцарца по происхождению, некоторое время жившего в Японии, право на пользование лесными ресурсами Кореи. Здесь можно добавить, что Юлий Борисович Бринер, больше известный как американский актер Юл Бринер, звезда фильма «Великолепная семерка», – прямой потомок, а точнее, внук купца Бринера. Когда Юлу было 4 года, его отец познакомился в Москве с актрисой Екатериной Корнаковой и влюбился в нее. Она была женой Алексея Дикого, будущего народного артиста СССР. После этого он бросил семью и уехал с Корнаковой в Харбин. Позднее туда, в Китай, перебралась и Мария Бринер с детьми – Юлом и Верой. Но это история уже более позднего, послереволюционного времени.

А пока, хотя Бринеру право на лесоразработки было предоставлено корейским правительством «когда-то давно», концессия была признана. И далее под эгидой артелей лесорубов, по некоторым данным, в корейских лесах стали формироваться скрытые воинские части. Те же части тайно и явно формировались и в Маньчжурии, по союзному договору с Китаем.

Словом, Россия не то чтобы готовилась к войне, но рассматривала агрессию Японии как более чем вероятную. И вполне логично, что война случилась несколькими годами позже – правда, к сожалению, завершившись не в пользу России. И подготовка к этой войне на политическом и общественном уровне была проведена Страной восходящего солнца мастерски.

4. Агенты влияния на русско-японской войне

Между Японией и Китаем на протяжении столетий складывались самые тесные взаимоотношения. Тесные – однако же не всегда добрососедские. А японский прагматизм эпохи Реставрации Мэйдзи заключался в манипуляции окружающими пространствами во имя империи. В том числе и информационно-пропагандистскими методами. В рамках этой политики в 1900 году в Японии организовалась националистическая ассоциация Кокумин Домэйкай – Народная лига. «Цель, к которой стремилась лига, заключалась в том, чтобы привести Японию для решения дальневосточного вопроса с требованием неприкосновенности Китая и поддержки Кореи»[162]. Неприкосновенности, понятным образом и в первую очередь, от Российской империи.

Основным требованием лиги, которое поддерживали две трети газет Японии, было добиться вывода русских войск из Кореи и Порт-Артура. Тут нужно отметить, что оставшаяся треть газет не то чтобы была против, просто не рассматривала внешнюю политику в качестве своей актуальной повестки. Японские радетели за Китай и Корею в итоге стали общественно и политически значимым явлением такого масштаба, что к их требованиям начал прислушиваться император. К этим «национально-освободительным процессам» Японии на территории Китая активно присоединились Британия и США.

Совокупное давление плюс нестабильность Китая, да еще и весьма напряженная обстановка в Европе вынудили Россию подписать соглашение о выводе войск. В начале апреля 1902 года Россия обязалась «вывести войска из региона в течение восемнадцати месяцев. Эвакуация должна была проводиться в три этапа, первый – до 8 октября 1902 года, второй этап – до 8 апреля 1903 года, а третий – до 8 октября 1903 года»[163]. Это соглашение было выполнено только по первому пункту, и то достаточно номинально. Что, в свою очередь, дало Японии повод к войне.

Официально эта кампания началась 9 февраля по старому стилю 1904 года, но японцы провели ряд превентивных мероприятий. За четыре дня до первого морского сражения «военно-морской атташе Ёсида перерезал телеграфную линию севернее Сеула. В Петербурге 6 февраля японский посланник Петербурге Курино заявил о разрыве дипломатических отношений, но из-за испорченной телеграфной линии русские дипломаты и военные в Корее и Маньчжурии не узнали об этом вовремя.

Уже 8 февраля японская эскадра блокировала в корейском порту Чемульпо (Инчхон) крейсер “Варяг” и канонерку “Кореец”. Они, точно так же как и военные суда других стран (включая Японию), постоянно находились там для охраны своих миссий»[164].

И финальным аккордом начала войны стало нападение японского флота в ночь с 8 на 9 февраля на русскую эскадру, «стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура. Японский флот атаковал корабли, большинство из которых за неимением незамерзающего порта на российском Дальнем Востоке в течение многих лет имели своим основным “портом приписки” Нагасаки и были потому хорошо известны японским морякам»[165]. И только после этого, 11 февраля 1904 года, император Муцухито официально объявил о начале войны с Российской империей.

С июля по декабрь 1904 года продолжалась осада Порт-Артура. Русские солдаты проявили чудеса героизма и умение приспособиться к сложнейшей ситуации. Так, например, в ответ на нехватку боеприпасов был изобретен миномет – как приспособление для стрельбы из пушек морскими шестовыми минами. С 17 февраля по 10 марта 1905 года проходит крупное позиционное Мукденское сражение, которое можно считать предтечей окопной Первой мировой войны. Оно закончилось без внятного преимущества для обеих сторон.

С точки зрения тактики и стратегии военных действий особо стоит заострить внимание на разветвленной разведывательной сети Японской империи на территории России. Сеть эта была во многом сформирована все из тех же «парий», или буракуминов: «В России японцы имели разветвленную агентурную сеть, в которой были задействованы сотни подданных императора Мэйдзи, работавших парикмахерами, поварами, продавцами, проститутками. Японское командование имело детальнейшие сведения о дорогах, коммуникациях и дислокации российской армии. Японская разведка активно закачивала в российских социалистов, известных своими “пораженческими” настроениями, деньги и оружие»[166].

Впрочем, и высшие сословия, теперь уже не касты, вносили свою лепту в шпионаж против России: «Известную роль сыграл в этом отношении полковник Акаси Мотодзиро (1864–1919). Через него финансировалось революционное движение в России. До войны он служил военным атташе в Петербурге, а после разрыва дипломатических отношений вместе со всем персоналом посольства переправился в Стокгольм. Там проживало немало финнов, высланных из России по политическим соображениям. С их помощью Акаси организовал закупку в Швейцарии 25 тысяч винтовок и свыше 4 миллионов патронов. Часть оружия переправили в Лондон. После этого купили 315-тонный пароход “Джон Графтон”, который доставил оружие в Финляндию. Однако после того как 4 и 6 сентября две партии оружия были выгружены, “Джон Графтон” налетел на мель и его пришлось взорвать. Подавляющая часть оружия попала в руки полиции. “Джон Графтон” сел на мель без помощи российской контрразведки, которая не смогла помешать осуществлению операции»[167].

Забегая вперед, стоит сказать, что финансирование российских революционеров обернулось для Японии большими проблемами, которые не разрешены до сих пор. Впрочем, если посмотреть на тогдашние великие державы, которые то воевали с Советской Республикой, то пытались установить с ней дипломатический контакт «по колониальному принципу», можно отметить одну закономерность: нехорошо получилось у всех претендентов на «нечестную дипломатию». Но даже после падения СССР очевидная мысль «не пытайся обмануть русских» крайне туго укладывается в западную мыслительную парадигму.

Война закончилась 5 сентября 1905 года поражением России. Однако наше поражение обернулось пирровой победой для японцев. Как и было сказано выше, основные российские войска базировались глубоко на западе, но для Японии победа в этой войне послужила фактором истощения ресурсов. Поэтому Великая Японская империя обратилась к США для посредничества в переговорах с Россией об условиях перемирия. И это на фоне того, что в Российской империи в то же самое время случается революция, которая потрясает сами основы государственного строя.

По итогам Русско-японской войны при посредничестве США 23 августа был заключен Портсмутский мирный договор. По итогам договора «Россия признала Корею сферой японских интересов и отдала Японии построенную Россией Южно-Маньчжурскую железную дорогу, соединявшую Порт-Артур и Мукден. Уступила Россия и права на аренду Ляодунского полуострова с Порт-Артуром. Российские войска покидали Маньчжурию. Удалось Комура добиться и территориальной уступки – Япония получила южную часть уже оккупированного Сахалина»[168]. На южной оконечности Сахалина возник японский округ Тойохара. Но все эти уступки показались японцам недостаточными и недостойными статуса империи, что в совокупности с экономическими причинами спровоцировало волну реваншизма. В 1905 году после подписания Портсмутского мира в Токио начались массовые беспорядки. Они были подавлены, но общественный настрой на экспансию и национальное достоинство в дальнейшем стал определять политику Страны восходящего солнца все больше и больше.

Дело в том, что итоговый вариант договора не предусматривал выплаты корейцами репараций. Японские же власти в своей пропаганде экспансии и повышения налогов населению обещали послабление бремени именно благодаря будущим контрибуциям с побежденных. Так что недовольство возникло, хотя в рамках Портсмутского мира Япония и получала полный протекторат над Кореей.

Впрочем, с точки зрения внешней политики, а особенно в азиатском регионе, эта победа Японии выглядела безупречно и дала надежду на успех модернизации и вестернизации по японскому образцу для многих иных государств. В январе 1906 года в Японию прибыла делегация членов китайского императорского дома с намерением «поучиться – политике, системе образования, промышленным технологиям, поскольку Китай желает сделать японскую цивилизацию моделью для своего развития». Китай, который многие века относился к Японии как к отстающему государству, «варварам с островов», фактически на официальном уровне признавал себя «младшим партнером». Хотя в самом Китае тогда популярной была концепция «политики самоусиления», в рамках которой все знания и новшества в мире определялись как вышедшие и позаимствованные ранее из китайской культуры, философии и жизненного устройства, а китайцы только «возвращали» себе эти ценности, «перезаимствуя» их.

Тем не менее после Русско-японской войны Страна восходящего солнца сосредотачивается на своих внутренних проблемах, подавляя восстания и пытаясь восстановить экономику. И достигает определенных успехов на этом поприще, поскольку 22 августа 1911 года Сунджон официально обратился к японскому императору с просьбой принять Корею под свою руку, и был подписан договор об объединении Кореи и Японии в единое государство.

Появление у Японии дополнительных ресурсов стимулировало промышленность и сельское хозяйство. В северной части Кореи было принято решение развивать горнодобывающую промышленность, добычу угля и руды, в южной части были открыты фермы для выращивания риса и овощей.

5. Япония в Первой мировой. Демократия Тайсе

Император Мэйдзи скончался 30 июля (по другой версии 29 июля) 1912 года после приступа уремии. Он навсегда вошел в японскую историю как модернизатор, прогрессивный и при этом любимый японцами национальный лидер. Как бы там ни было, но именно при Муцухито Мэйдзи Япония совершила стремительный рывок во многих сферах жизни. От реформ армии и политической системы до развития экономики. При этом, вестернизируя страну, микадо оставался одновременно приверженцем японских традиций. Символично в этом плане отношение к Мэйдзи после его смерти. После кончины императора парламент принял резолюцию об увековечении его роли в проведении Реставрации Мэйдзи. На месте сада, который любили посещать Мэйдзи и императрица Секэн, был построен крупнейший в Японии синтоистский храм Мэйдзи Дзингу. Иными словами, период крупнейших реформ по перестройке страны на западный лад был увековечен созданием традиционной японской святыни.

На трон взошел сын императора Ёсихито, который стал императором официально только в ноябре 1915 года, после трехлетнего траура. Его девизом и посмертным именем стало Тайсе, или «Великая справедливость».

Вступление Японии в войну на стороне Антанты было сопряжено с некоторыми проблемами, прежде всего со стороны ряда политиков Британии. Несмотря на заключенные британо-японские соглашения от 1902 года, тогдашний британский министр иностранных дел сэр Эдуард Грей опасался, что Япония, вступив в войну на стороне Антанты, расширит свою экспансию «сверх всяких пределов». Но в оппозицию ему встал Уинстон Черчилль, который в тот период был первым лордом Адмиралтейства. Свою роль в сближении Японии и Британии во многом сыграло положение Королевского флота. Он в основном был сосредоточен на Западе, тогда как на Востоке в распоряжении Британии имелись лишь устаревшие и притом немногочисленные судна.

В самой Японии все также было неоднозначно. Как уже было сказано выше, в ходе Реставрации Мэйдзи вооруженные силы империи стали самостоятельным субъектом политики. А после разделения на армию и флот этих военных политических субъектов стало два, и цели их не всегда совпадали. Так же было и перед вступлением в Первую мировую войну. Дело в том, что японскую армию помогали создавать немецкие инструкторы, и в целом она была своеобразной калькой с прусской армии. А вот японский императорский флот формировали британцы. Поэтому видение военных и моряков по поводу того, на чьей стороне участвовать в войне, кардинально разошлось.

Что же касается японского населения, правительство приложило все усилия, чтобы обычные японцы в принципе не были в курсе, что их страна участвует в войне. Политически это объяснялось тем, что такое участие, как правило, сопрягалось с дополнительным налоговым бременем и последующим из него народным недовольством, которое могло вновь вылиться в бунты. Довольно трудно было объяснить японскому крестьянину, зачем империя принимает участие в войне, основные конфликтные стороны которой находятся на иных континентах. Следует сказать, что опасения военных и правительства по этому поводу были небеспочвенны. Тем не менее историками принято считать, что Япония вышла из Первой мировой одной из безусловных стран-победительниц, наряду с США.

Что характерно, внутри страны также имела место внутренняя борьба за власть. Император Ёсихито был слабым и болезненным человеком. Дворцовую оппозицию ему составил генерал Ямагата Аритомо, герой Японо-китайской и Русско-японской войн, дважды премьер-министр, в 1909 году он возглавил Гэнро – совет старейшин Японии, а также был одиннадцатым председателем японского Тайного совета. Именно ему приписывают распространение рассказов о том, что новый император «не достоин своего отца» из-за психических расстройств, пьянства и увлечения женщинами. Впрочем, переболевший в детстве менингитом император действительно был известен своими чудачествами.

«Нрав Ёсихито становился абсолютно непредсказуемым, приводя в замешательство своей экстравагантностью. На парадах и военных смотрах Ёсихито (прекрасный наездник) мог внезапно упасть с лошади или в раздражении ударить солдата кнутовищем… Говорят, однажды он спрыгнул с седла и обнял пехотинца. В другой истории Ёсихито приписывается следующая выходка: выйдя на трибуну в парламенте с подготовленной для него речью, Ёсихито свернул речь в трубочку и использовал ее аки телескоп, введя в оцепенение парламентариев»[169].

Тем не менее участие в Первой мировой войне на стороне Антанты привело к значительным успехам Японии во внешней политике и экспансии, чего так опасалась часть британских государственных деятелей. Страна восходящего солнца официально объявила войну Германии 23 августа 1914 года. До этого, 15 августа, немцам был направлен ультиматум, в котором японцы требовали вывести все войска кайзера из Тихого океана, сдать китайский Циндао, взорвав там военные укрепления, и отдать Японии Шаньдунский полуостров.

Естественно, эти требования были проигнорированы, более того, 25 августа 1914 года войну Японии объявила Австро-Венгрия. При этом, как ни странно, вступление Японии в войну на стороне Антанты было крайне выгодно России, которая получала таким образом защиту и возможность перебросить сибирские военные корпуса на европейский театр военных действий. В ходе войны Япония к тому же еще и снабжала Россию сырьем и вооружением.

В 1915 году война окончательно приняла затяжной характер, и японское правительство увидело в этом возможности для экспансии. В первую очередь за счет Китая. В том же году китайскому президенту Юань Шикаю был передан ультиматум, вошедший в историю, как «21 требование», речь о котором уже шла в соответствующей главе. В итоге Японией «были захвачены принадлежавшие Германии острова Микронезии (Маршалловы, Каролинские и Марианские) и военно-морская база Германии на территории Китая – Циндао. Благо, это было легко сделать, учитывая небольшую численность там немецких гарнизонов. Под предлогом борьбы с Германией в 1915 г. была оккупирована вся провинция Шаньдун (германская сфера влияния, на которой находилась Циндао)». Фактически с этого момента Япония обеспечила себе господство в Поднебесной.

Что касается экономических итогов войны, то они в целом также могут быть отнесены к весьма позитивным. Экспорт Японии за годы Первой мировой войны возрос в несколько раз – недаром это время назвали «золотым веком» японской экономики. Товары из Японии приобрели устойчивую славу низких по качеству, но дешевых – ими были наводнены рынки стран Азии, в том числе и колонии европейских стран. Особенно быстро росли мощности судостроения и тяжелой промышленности в целом – Япония поставляла вооружения и снаряжение в страны Антанты. Именно тогда японское судостроение вышло на первое место в мире по объемам производства.

Резко улучшилось финансовое положение: в страну хлынули денежные поступления от возросшего экспорта. К концу войны Япония имела второй по величине золотой запас в мире (после США).

Что касается социальной политики, то период правления императора Ёсихито вошел в историю Японии, как «демократия Тайсе». Работал парламент, который император созывал все чаще, учреждались новые и развивались уже созданные политические партии. Эти либеральные нововведения были продиктованы необходимостью хоть как-то погасить народное недовольство. Несмотря на то, что «впервые Япония перешла от длительного бюджетного дефицита к профициту и имела прибыль от промышленной экспансии, особенно в химической и судостроительной отраслях; с другой стороны, изменения сопровождались ускорением инфляции и дестабилизацией цен, что в 1918 году привело к “рисовым бунтам” по всей стране. Также в 1918 году обладавший поддержкой и ресурсами Хара Такаси, глава партии “Риккэн Сэйюкай”, возглавил правительство»[170].

Партия «Риккэн Сэйюкай» была проправительственным политическим альянсом – собственно, само ее название переводится как «Друзья конституционного правительства». Интересна некая идеологическая двоякость этой партии. Публично члены Сэйюкай называли себя «либералами», но по факту партия стояла на консервативных позициях. Хотя тот же Хара Такаси, например, по вероисповеданию был не синтоистом, а католиком, что для японской консервативной партии было несколько странно. Уникальность же его председательства в правительстве заключалась в том, что фактически под его руководством организовалось первое сформированное парламентом правительство Японии.

Демократизация как своеобразная уступка населению и элитам была вынужденной: «Если в довоенное десятилетие среднегодовое число забастовок составляло около двадцати, то в 1919 году их случилось около пятисот. В 1921 году премьер-министр первого партийного правительства Хара Такаси был убит железнодорожным работником, “наказавшим” министра за коррупцию»[171].

Правда, у демократии Тайсе были и свои издержки. Партийные лидеры почувствовали, что могут взять реальную власть в стране. А потому начинается рост политической коррупции, популизма, откровенного бандитизма в деле устранения политических конкурентов. Дебаты в парламенте все больше начинают напоминать склоки. Более того, в этот период в Японии расцветают «негативные PR-технологии», которые выражаются во взаимном «поливании грязью» политических конкурентов[172].

Что касается внешней политики, то здесь неожиданно определенное послабление гнета получила Корея. В отношении нее было провозглашено «культурное управление», предполагающее ограничение применения полицейской силы в управлении, внедрение системы японского всеобщего образования, строительство системы железных дорог. Были даже дискуссии о возможности признания равенства корейцев и японцев, немыслимые еще в недавнем прошлом.

К 1921 году стало окончательно понятно, что император не способен управлять страной. Правительство назначило ему регентом собственного сына, принца Хирохито, который по факту стал исполнять эти обязанности еще раньше, после того как микадо Тайсе пережил инсульт в 1919 году.

6. Япония и Советская Россия

Революционные события в России кардинально изменили отношение к нашей стране бывших союзников, в том числе и Великой Японской империи. В 1918 году Япония предприняла масштабную интервенцию на российский Дальний Восток. Официально интервенция проводилась как акция помощи правительству Российской империи в рамках Первой мировой войны. Тщательный подбор идеологического обоснования подобных операций, как ранее в Корее и Китае, был важной особенностью политики Японии. Вот только введены войска были незадолго до Парижской мирной конференции, а после Версальского мирного договора так и не были выведены. Современные, в том числе и японские, историки называют эту операцию не иначе как Сибирской войной.

Эта кампания носила широкий размах, на Дальний Восток вошли 11 японских дивизий, в составе которых было 70 тысяч солдат и офицеров. При этом сами военные действия со стороны японцев периодически носили откровенно жестокий, садистский характер. Часты были карательные операции против мирного населения. В книге Игоря Латышева «Как Япония похитила русское золото» приводятся следующие примеры этих бесчеловечных действий: «В Приамурье в деревнях Мажаново и Сохатино массовая кровавая расправа с жителями этих деревень, не пожелавшими далее терпеть бесчинства японской военщины и поднявшими мятеж против своих угнетателей. Прибывший в эти деревни 11 января 1919 года карательный отряд по приказу своего командира – капитана Маэда расстрелял всех находившихся в этих деревнях жителей, включая женщин и детей, а сами деревни были сожжены дотла»[173].

И это был не единичный случай, уже в марте того же года «командующий 12-й бригадой японской оккупационной армии в Приамурье генерал-майор Сиро Ямада издал приказ об уничтожении всех тех сел и деревень, жители которых поддерживали связь с партизанами. Во исполнение этого приказа, как подтверждают японские историки, в марте 1919 года были подвергнуты “чистке” следующие села и деревни Приамурской области: Круглое, Разливка, Черновская, Красный яр, Павловка, Андреевка, Васильевка, Ивановка и Рождественская»[174].

В конце того же месяца «село Ивановка, как сообщается в японских источниках, было неожиданно для его жителей окружено японскими карателями. Сначала японская артиллерия обрушила на село шквальный огонь, в результате чего в ряде домов начались пожары. Затем, на улицы, где метались с плачем и криками женщины и дети, ворвались японские солдаты. Сначала каратели выискивали мужчин и там же на улицах расстреливали их или закалывали штыками. А далее оставшиеся живыми были заперты в нескольких амбарах и сараях и сожжены заживо. Как показало проведенное впоследствии расследование, после этой резни было опознано и захоронено в могилах 216 жителей села, но кроме этого большое число обуглившихся в огне пожаров трупов так и осталось неопознанными. Сгорело дотла в общей сложности 130 домов»[175].

Интересно и то, что японские военные не скрывали, а, напротив, максимально широко освещали свою карательную деятельность: «В заявлении, опубликованном на следующий день в местной печати генерал-майором Ямадой без обиняков писалось о том, что всех “врагов Японии” из числа местного населения “постигнет та же участь, что и жителей Ивановки”»[176]. Восточная Сибирь и Дальний Восток стали для Японии источником ресурсов, леса и рыбы. Конфисковались и вывозились железнодорожные вагоны, речные и морские суда военного и гражданского назначения, оборудование и ценности.

Японцы вступили в контакт с белогвардейскими генералами. Вывезший в Омск часть царского золотого запаса адмирал Колчак намеревался закупить в Японии оружие и обмундирование, для чего направил туда часть этого золота стоимостью около 30 миллионов царских рублей. Когда уже должна была произойти поставка товаров, в январе 1920 года Колчак был разбит. «Залог» остался в хранилищах Токийского банка. С более мелкими белогвардейскими группами японцы работали иначе. Они, по сути, финансировали и материально обеспечивали эти военизированные формирования, контролируя их фактически напрямую. Это имело и свой политический смысл, поскольку, поддерживая белогвардейские подразделения, японская армия создавала видимость легитимности своей, по сути, интервенции на Дальний Восток.

«Япония не была заинтересована в сохранении целостности России и проводила политику создания в оккупированных ею районах Сибири, Забайкалья, Приамурья и Приморья нескольких сепаратных военных режимов во главе с переметнувшимися на японскую сторону и действовавшими по японской указке некоторыми из белогвардейских генералов и казачьих атаманов. Таковыми были в частности: Семенов, Хорват, Калмыков, Гамов и другие. Вот что писал впоследствии об этой братии один из видных членов колчаковского правительства Г. К. Гинс: “Отряды Семенова и Калмыкова, составлявшиеся из самых случайных элементов, не признавали ни права собственности, ни закона, ни власти. Семенов производил выемки из любых железнодорожных складов, задерживал и конфисковал грузы, обыскивал поезда, ограбляя пассажиров. Отряд Калмыкова специализировался, главным образом, на грабежах… Несмотря на это, японская военная миссия все время оказывала денежную и материальную помощь атаманам”»[177].

При этом опосредованно японцы помогали в укреплении Дальневосточной республике Колчака, квазигосударственному образованию, которое появилось после ряда побед адмирала на Дальнем Востоке при поддержке части российских эсеров и меньшевиков из так называемого иркутского Политцентра. Что интересно, некоторое время наличие ДВР устраивало все стороны конфликта, в том числе и советское правительство, которому нужно было «буферное государство» для нормализации отношений с Европой и США. Эти державы, в свою очередь, были заинтересованы в ограничении японской экспансии. А Япония, уже получившая от оккупации значительные ресурсы и не настроенная распылять силы на фоне внутренних проблем и «рисовых бунтов», также была рада созданию государства с режимом наибольшего благоприятствования для себя.

Таким образом, «6 апреля 1920 года на съезде в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ, столица Бурятии) провозгласили Дальневосточную республику, ДВР, – формально независимое от Москвы многопартийное “демократическое государство” без какого-либо социализма в экономике». В Москве многие из партийного руководства откровенно не поняли такой лояльности Ленина к ДВР, и поэтому в декабре 1920 года пришлось публично объяснять свою позицию. По словам Ленина, «Дальний Восток, Камчатка и кусок Сибири фактически сейчас находятся в обладании Японии, поскольку ее военные силы там распоряжаются… Обстоятельства принудили к созданию буферного государства – в виде Дальневосточной республики, и мы прекрасно знаем, какие неимоверные бедствия терпят сибирские крестьяне от японского империализма, какое неслыханное количество зверств проделали японцы… Но тем не менее вести войну с Японией мы не можем и должны все сделать для того, чтобы попытаться не только отдалить войну с Японией, но, если можно, обойтись без нее, потому что нам она сейчас непосильна».

Параллельно ДВР поддерживали и западные державы, не заинтересованные в расширении Японской экспансии. По сути, договор с Британией и США на Вашингтонской конференции грозил Японии изоляцией. А потому под давлением империя вывела свои войска из Приморья. И уже 25 октября 1922 года войска Народно-революционной армии вступили во Владивосток. Параллельно рабочие ДВР, сагитированные советским пропагандистами, вышли на демонстрации с требованием о вхождении ДВР в РСФСР. В итоге Народное собрание ДВР, сформированное по многопартийному принципу, заявило о самороспуске. Командование НРА ДВР 14 октября 1922 года обратилось во ВЦИК с просьбой о включении в состав Советской Республики, и эта просьба была удовлетворена уже на следующий день, 15 октября. ДВР вошла в Советскую Россию в качестве Дальневосточной области.

Помимо этого, на мирной конференции в Вашингтоне тремя многосторонними договорами Соединенным Штатам удалось затормозить японскую экспансию в бассейне Тихого океана и в Китае, а также установить принцип паритета с флотом Великобритании, не прибегая при этом к дорогостоящей гонке вооружений. Договор этот, однако, не способствовал сокращению японского флота, а, напротив, стимулировал процессы модернизации имперского ВМФ. Теперь Япония строила больше подводных лодок и малых, «гидроавианосцев» (беспалубных кораблей, с базирующимися на них гидросамолетами), с системами прицеливания и управления огнем, позволяющими при меньшем тоннаже нанести больший урон потенциальному противнику. Одновременно данный договор был расценен японскими элитами как предательство со стороны многолетнего союзника, США.

Еще одним фактором, способствовавшим росту антиамериканских настроений в Японии, стала Великая депрессия, оказавшая негативное влияние на экономику страны, ориентированную на переработку ресурсов извне и продажу готовой продукции (часто сомнительного качества). Не разбирающиеся в тонкостях биржевой игры граждане Японии поняли это так, что американцы что-то сломали и потому ситуация ухудшилась. Экономические проблемы стимулировали в Японии рост ячеек подпольных коммунистических партий. Что, естественно, очень сильно не понравилось японским правящим кругам. А потому в 1925 году (последний год демократии Тайсе), одновременно с законом о предоставлении избирательного права всем мужчинам старше 25 лет и введением пакета мер по защите прав трудящихся, была принята и еще одна, противоположная по значению, норма – закон о сохранении мира и учреждении специальных полицейских сил для борьбы с «опасными мыслями». Эту систему конкретизировали уже при императоре Хирохито, объявив преступлением призывы к отмене частной собственности и изменению конституции.

Япония, как и говорилось выше, по итогам Первой мировой войны вошла в «клуб» великих держав, а также в Лигу Наций, где попыталась дополнительно закрепить свои права. Делегаты Японии на одном из заседаний Лиги попытались внести в устав организации предложение о равенстве рас.

«Принцип равенства рас, являющийся ныне одной из основ “политической корректности”, в начале века отнюдь не был общепризнанным. Против него единодушно выступили делегации Британской империи, включая доминионы и Индию, и США. Роль “плохого следователя” сыграл борец за “белую Австралию” премьер Билли (Уильям) Хьюз, более всего озабоченный собственным политическим будущим в преддверии выборов, – совсем как Ллойд Джордж в начале 1919 г., когда требовал “повесить кайзера”. Лидеры этих стран видели в предложении Токио подвох – попытку устранить существующие ограничения на иммиграцию японцев. Действительно, оно не было проявлением чистого альтруизма, но преследовало более глобальные цели, нежели разрешение иммиграционного вопроса. Япония хотела сделать свое вхождение в клуб великих держав, объединенных не только цивилизационной и культурной, но и расовой общностью, окончательным и бесспорным, чтобы никто более не смел поминать про “желтую опасность” и тем более про “макак”. Проще говоря, она хотела признания равенства японцев с англичанами, но не китайцев с японцами, поэтому китайская делегация, послушная протежировавшим ей американцам, предложение не поддержала – в отличие от Франции и Италии. Поначалу японцы рассчитывали на туманные обещания “полковника” Хауза и верность Лондона англо-японскому союзу, однако их надежды оказались тщетными. Предложение получило большинство голосов, но при имевшемся условии единогласного принятия решений было отклонено»[178].

Все это европейское и американское давление на Японию, постоянные попытки ограничения ее внешней политики и экспансии самым болезненным образом затрагивали национальную гордость как простых жителей, так и политиков Страны восходящего солнца, многие из которых были, напомним, военными. И все эти проблемы во многом предопределили ту сторону, на которой Япония выступила во Второй мировой войне. Но до этого предстояло произойти еще ряду ключевых политических событий в жизни Страны восходящего солнца.

7. «Просвещенный мир» накануне новой войны

Император Тайсе умер 25 декабря 1926 года, его место занял находившийся при нем регентом сын, принц Хирохито, получивший посмертное имя Сева, или «Просвещенный мир». Длительная подготовка и исполнение обязанностей регента дали императорскому двору возможность буквально воспитать себе императора. Этим воспитанием руководил член совета Гэнро, князь Сайондзи Киммоти, который стал главным советником нового императора.

Такая плотная опека преследовала очевидные цели: «создание» императора, формально участвовавшего в «коллективном процессе принятия решений», но не «опускавшего весло слишком глубоко в воду», дабы не провоцировать придворные группировки на непредсказуемые действия»[179]. Дворцовые интриги вокруг Хирохито имели место еще в период его регентства. В 1919 году он оказался в центре династического скандала.

Около 1919 года тогдашний глава Гэнро генерал Ямагата Аритомо, стремясь упрочить свое положение при слабом и болезненном императоре Ёсихито, вознамерился повлиять на выбор невесты наследника, вступив в дворцовое противостояние с императрицей Садако. Ранее она лично выбрала будущую супругу для сына, с которой принц и был помолвлен. Усилиями личного врача генерала Ямагаты семья невесты, принцессы Нагако, была опорочена публично – обнародовали медицинские данные о наследственном дальтонизме. Ямагата и сам публично указывал, что императорскому роду хватит наследственных заболеваний. Что, кстати, соответствовало действительности, поскольку сам Хирохито страдал от сколиоза и близорукости.

В ответ отец невесты пообещал убить и принцессу Нагако, и себя во искупление позора. Известие об этом он направил в письме императрице Садако. И уже «10 февраля 1921 г. в газетах опубликовали официальное заявление императорского двора о подготовке к церемонии бракосочетания наследного принца Хирохито с принцессой Нагако»[180].

В итоге публично опозорен был генерал Ямагата, поскольку таким образом было заявлено о ничтожном влиянии главы Гэнро при дворе. «Ямагата обратился к императору с письмом, начинающимся традиционно: “Я всего лишь простой солдат”. Ямагата просил об освобождении со всех постов, лишении придворного ранга, княжеского титула и государственных наград. Императрица Садако позволила просителю смиренно ожидать ее Высочайшего решения несколько месяцев. В конце мая 1921 г. Ямагата получил официальную аудиенцию у угасающего императора Тайсе, холодно передавшего ему письменный отказ в отставке»[181]. Впрочем, несмотря на прощение, это была последняя аудиенция генерала у микадо.

Эта история ясно показывает, что, уже будучи принцем, Хирохито, при всем своем слабом физическом здоровье, стал проницательным политиком, был не чужд политических интриг, а план контролировать его политические решения, мягко говоря, не удался. В своей публичной политике и решениях император Сева позиционировал себя как консерватора и традиционалиста, опираясь на поддержку патриотического большинства. Накануне воцарения Хирохито военный министр генерал Утагаки так описывал положение дел в стране: «Свыше 200 000 человек на действительной службе, свыше 3 000 000 состоящих в ветеранских организациях, 500 000 или 600 000 студентов средних и высших учебных заведений и более 800 000 новобранцев в местных частях: всех будет контролировать армия, и они станут основной поддержкой императора в войне и в мире»[182].

Тем не менее в период Сева в японском обществе и политическом классе назрели острейшие противоречия между милитаристами и условными либералами. При этом и внутри милитаристов имели место идеологические расхождения. Две наиболее влиятельные военно-политические фракции того времени – это Кодоха, «Императорский путь», которые выступали за непоколебимую преданность императору и «духовную тренировку», и Тосэйха, или «Группа контроля», призывавшие к дальнейшей механизации армии и экономической мобилизации. И те и другие с резкой неприязнью относились к парламентскому правительству и гражданским чиновникам, большинство из которых состояло в партии «Риккэн Сэйюкай» и позиционировало себя в качестве либералов, хотя на деле они оставались умеренными консерваторами.

В 1932 году радикальные милитаристы проявили себя через убийство сторонника либерализации, главы партии «Друзья конституционного правительства» и премьер-министра Японии Инукаи Цуеси. Покойный политик провинился в глазах милитаристов тем, что поддерживал контакт с Китаем по маньчжурскому вопросу, надеясь урегулировать проблему мирным путем. В итоге он был застрелен в собственной резиденции. Помимо убийства, в рамках «инцидента» были совершены несколько нападений на правительственные здания.

Кроме того, заговорщики готовили покушение на Чарли Чаплина, которое должно было произойти на приеме в его честь, организованном премьер-министром. Участники заговора считали его олицетворением США и символом влияния массовой культуры на политику, «вестернизации». Кроме того, они полагали, что убийство звезды кинематографа при таком большом скоплении людей станет поводом к войне с США, которая для них была желательна – для милитаризации общества и возврата к политике традиционализма и консерватизма.

Однако Чаплин в последний момент изменил планы – и вместо приема отправился с сыном премьер-министра, Инукаи Такеру, смотреть бои сумоистов. Это его спасло. Впоследствии, придя выразить приличествующие соболезнования в адрес убитого Инукаи Цуеси, Чаплин высказался в том духе, что охрана резиденции премьера крайне плоха и нападение наверняка повторится. Именно это и случилось четыре года спустя во время событий, известных как Инцидент 26 февраля, или Путч молодых офицеров. По стечению обстоятельств в этот момент Чаплин снова, во второй раз, находился с гастролями в Японии. Однако и на этот раз избежал опасностей вооруженного восстания.

Молодые милитаристы в феврале 1936 года повторили насильственную акцию своих предшественников уже в куда большем масштабе. «Днем двадцать шестого февраля младшие офицеры из “Кодоха” вывели около 1400 человек из Первой дивизии на заснеженные улицы Токио, окружили императорский дворец и потребовали “Реставрации Сева”»[183], то есть отмены всех демократических преобразований и сосредоточения всей полноты власти в руках императора, ну и армии, соответственно.

Свои требования они подкрепили несколькими убийствами. «Три главных члена правительства были убиты, премьер-министр Окада спасся только благодаря тому, что мятежники по ошибке застрелили вместо него его шурина – показательная промашка для не слишком организованного путча»[184]. Император, естественно, отрекся от всяких симпатий к восставшим, путч был подавлен, а ряд организаторов казнен. Но это восстание ясно показывает настроения, царившие в императорской армии, да и в целом в японском обществе. Милитаризм был уже свершившейся данностью, и участие Японии в новых военных кампаниях было попросту неизбежно.

На обоснование внешней экспансии работала и государственная пропаганда. Примером такой пропагандистской конструкции стало фактическое создание государства вокруг подразделений императорской армии, базировавшихся в Маньчжурии, на территории разрываемого противоречиями Китая. Не исключено, что этот метод решения международных противоречий подсказали японцам авторы проекта Дальневосточной республики. При этом нельзя не отметить, что после убийства премьер-министра, опасаясь настроений в Первой дивизии, ее в полном составе сослали именно в Маньчжурию – организовывать японскую экспансию. Однако предотвратить попытку переворота это не помогло, а вот контингент в Маньчжурии усилило в значительной мере.

В повседневной речи японским военным запрещено было произносить название «Китай» для обозначения собственной дислокации. Объявлялось, что войска оказывают помощь маньчжурской императорской династии Цин в наведении порядка на территории их национального государства – Маньчжоу-го. Главой этого государства был объявлен последний китайский император Пу И. Японская империя официально признала Маньчжоу-го 16 сентября 1932 года. И тут же стала выстраивать в этом псевдогосударстве военную инфраструктуру: «18 сентября 1931 г. произошел взрыв железнодорожного полотна Южно-Маньчжурской железной дороги, ответственность за охрану которого несла японская Квантунская армия. Установлено, что этот подрыв в качестве провокации был осуществлен самими японскими офицерами, однако стал поводом для начала наступления Квантунской армии на китайские позиции. Слабая и плохо обученная Северо-восточная армия Китая, которой командовал генерал Чжан Сюэлян, достаточно быстро была деморализована. Часть подразделений отступила вглубь континента, но большинство солдат и офицеров, численностью около 60 тысяч человек, перешли под контроль японцев. Именно на основе остатков Северо-восточной армии и началось формирование маньчжурских вооруженных сил после создания в 1932 г. государства Маньчжоу-го. Тем более что многими подразделениями китайской армии по-прежнему командовали старые маньчжурские генералы, начинавшие службу еще в империи Цин»[185].

Уже в 1932 году армия Маньчжоу-го насчитывала 111 044 военнослужащих. «Империя», формально не связанная какими-либо договорами, планировала развивать военный флот. Это могло компенсировать невыгодные договоры о сокращении военной мощи Японии, заключенные на Вашингтонской конференции. Однако и ресурсы Японии были небезграничны. В той же Маньчжоу-го ощущалась острая нехватка военных специалистов. К началу Второй мировой войны Императорский флот Маньчжурии состоял из сил береговой обороны и речных вооруженных катеров на реках.

Авиационные подразделения, столкнувшись с кадровой проблемой при формировании воинских частей, сразу стали комплектоваться японскими летчиками. Но эти усилия ограничила уже нехватка современной техники. Примечательно, что уже в годы Второй мировой войны в составе маньчжурской армии было сформировано несколько этнических подразделений из числа русских эмигрантов. Однако до ее начала оставалось еще несколько лет. Лига Наций продолжала считать нахождение японцев на сопках Маньчжурии оккупацией части китайской территории. Поэтому 27 марта 1933 года японское правительство официально заявило о выходе империи из Лиги Наций. И параллельно началось сближение Японии и Германии. По мере укрепления позиций милитаристов при дворе Хирохито этот процесс шел все интенсивнее.

Интересно, что отношение к японцам с точки зрения «расовой теории» тоже было не столь однозначным. «Отношение Гитлера к Японии до 1933 года было высказано им в “Майн кампф”, в которой он отнес японцев не к “создателям культуры, а скорее к ее носителям”. Он искренне считал, что японцы полностью зависят от западной культуры и технологий»[186]. Однако фюрер видел определенное сходство в судьбах немецкого и японского народов, поскольку воспринимал японцев как «жертв Версальской системы и евреев, боявшихся коммерческого соперничества страны»[187].

В германской пропаганде того времени бытовала установка, что своим ускоренным развитием Япония обязана внедрению фашизма. В поддержку этого использовались воспоминания о первых преобразованиях, основанных на опыте Германии и Пруссии. «В 1936 году Япония присоединилась к нацистской Германии и фашистской Италии в “Антикоминтерновском пакте”, который имел явно выраженный антикоммунистический характер и подразумевал взаимную помощь сторон друг другу в случае войны с участием США»[188].

Менее чем через год, 7 июля 1937 года, Япония официально объявила войну Китаю, противостояние с которым фактически стало преддверием, а то и началом Второй мировой войны. Советская Россия поддерживала Китай, справедливо полагая, что Япония может «завязнуть» в этой войне, что в итоге и произошло. В ходе этой японо-китайской кампании имел место ряд столкновений войск микадо с Красной Армией. В частности, бои на озере Хасан в 1938 году и «необъявленная война» в районе Халхин-Гола, в которой участвовали также и войска Монгольской Народной Республики.

Обе военные кампании завершились в пользу Советского Союза, и 13 апреля 1941 года был подписан акт о взаимном нейтралитете между СССР и Японией. Тогда же СССР признал империю Маньчжуров как государство и подписал с ее правительством документы о дипломатических отношениях. Сегодня считается, что эта совокупность событий позволила Советскому Союзу избежать войны на два фронта, которая вполне могла закончиться крахом для нашей страны. В итоге по окончании Второй мировой войны СССР отвоевал назад как южную оконечность Сахалина, ликвидировав японский округ Тойохара, который существовал там с момента поражения Российской империи в Русско-японской войне, так и Курильские острова, которые являются предметом территориальных споров России и Японии до сих пор.

Что же касается дальнейшей судьбы Японии, то она известна, пожалуй, всем. В 1945 году Япония стала единственным государством, подвергнувшимся ядерной бомбардировке войсками США. Это и дальнейший американский протекторат над побежденной Страной восходящего солнца на многие десятилетия вперед определили как социальную, так и политическую жизнь этой страны.

Глава 10 США и окрестности

С момента становления США после Войны за независимость 1775–1783 годов, которая закончилась подписанием мирного договора с бывшей британской метрополией, начинается экспансия американцев и расширение территориальных границ. В мировой историографии говорится о периодах «самоизоляции» Америки, но нужно понимать, что эта самоизоляция на первых этапах становления американской государственности была сопряжена с постоянным раздвижением своих границ и захватом новых территорий на континенте. При этом право на такую экспансию и подчинение всех «непокорных» имело глубоко религиозные обоснования.

Одними из первых поселенцев на территории США стали гонимые из Европы протестанты-пуритане. Помимо того что они были религиозными диссидентами, им был присущ и некоторый теологический идеализм. Иными словами, американская земля была расценена ими как «новый Израиль», данный им непосредственно Господом Богом. Ветхий Завет пуритане знали очень хорошо, а потому историю того, как израильский народ изгонял с Земли обетованной тогдашнее коренное население, они тоже знали практически наизусть. Посему интерпретировали эти ветхозаветные истории во вполне понятном русле и начали активную экспансию. Собственно, это и стало тем фундаментом, на котором выросла доктрина об американской исключительности и высшем праве насаждать свою власть и свой образ жизни как единственно верные. Поскольку в самом своем основании это право базировалось на железобетонной уверенности, что эта власть и этот строй созданы под непосредственным патронажем ни много ни мало Господа Бога.

Кстати, в консервативных политических кругах США эти воззрения именно с таким обоснованием экспансии или, наоборот, протеста против экспансии до сих пор популярны и являются вполне серьезной политической доктриной. А сами христианские консерваторы являют собой хоть и в некоторой степени маргинальную, но масштабную политическую силу, которая если и не входит в сенат на уровне политической партии, то как минимум формирует мировоззрение многих сенаторов-республиканцев, да и некоторых демократов.

Что интересно, полемика вокруг того, идти ли США дальше во внешний мир или оставаться в рамках границ и политики Нового Света, до сих пор продолжаетсяв определенных общественных и политических американских кругах. Побеждают, как мы видим, глобалисты. Но здесь важно то, что основание и у сторонников экспансии, и у ее противников – одно и то же, пресловутая концепция «богоизбранности». И те и другие продолжают считать США уникальным государством, фактически самым совершенным из созданных человечеством. Но одни говорят о том, что вмешательство в дела внешнего по отношению к США мира абсолютно излишни, что Старый Свет – это совершенно иная политическая система, в которую вмешиваться нет необходимости. Вторые же, настаивая на все той же исключительности государства и общества США, видят своей прямой обязанностью переформатировать по американским лекалам весь остальной мир. При этом, опять же, не стоит забывать о присущем протестантам, а впоследствии – и американской нации в целом, экономическом прагматизме. Экспансия – это для США новые рынки, новая рабочая сила, новые торговые, финансовые и промышленные мощности. А потому идеология постоянного расширения имеет под собой еще и вполне материальные, прагматические основания.

Нужно также отметить, что спор «изоляционистов» и «глобалистов» в американской политике и обществе шел долгое время с попеременным успехом. Даже после Первой мировой войны на какое-то время победили «изоляционисты», но в итоге Вторая мировая война и вмешательство США в дела Старого Света стали окончательной победой сторонников Pax Americana, или доминирующего положения США во всем мире.

Тем интереснее рассматривать роль и позицию Соединенных Штатов в период интербеллума в контексте этой борьбы идеологий и того, как реализовывалась внешнеполитическая доктрина Штатов на практике, в мировых масштабах.

1. Вехи американской истории

Экспедиция Христофора Колумба прибыла к берегам Багамских островов. Он свято верил, что достиг берегов Индии, но так и не нашел пряностей и иных экзотических товаров, за которыми и были отправлены Изабеллой Кастильской и Фердинандом, королем Арагона, его корабли. Умер Колумб в твердой уверенности, что открыл не новый континент, а новый торговый путь в Азию.

В дальнейшем первыми активными колонистами Нового Света стали Испания и Португалия. В 1494 году две великие морские державы подписали Тордесильясский договор, который устанавливал демаркационную линию, протянувшуюся по меридиану от полюса до полюса. Земли к западу от линии отходили к Испании, к востоку – к Португалии. Впрочем, договор этот был весьма условен, поскольку новые земли привлекали всех без исключения искателей приключений и мореплавателей, безотносительно их государственной принадлежности. В 1499 году масштабную экспедицию к южному побережью нового континента предпринял Америго Веспуччи. Именно он стал назвать Америку Новым Светом, а в 1507 году немецкий картограф Мартин Вальдземюллер предложил назвать Новый Свет в честь Веспуччи. Так Америка стала Америкой.

Появление первых английских колоний в Северной Америке пришлось на конец XVI – начало XVII века. Основателем первой из них был Уолтер Рэли, фаворит британской королевы Елизаветы I, который получил от нее патент на заселение Нового Света еще в 1584 году. В 1585-м была основана первая колония Виргиния, названная так в честь «королевы-девственницы», что, конечно, тоже отдельная история с изрядной примесью сарказма, но мы не будем оскорблять умерших британских монархов.

Колониальные поселения Рэли, впрочем, довольно быстро уничтожались. То голод, то индейцы, сбрасывавшие колонистов в море, то вообще загадочное исчезновение колонии на реке Роанок между 1587 и 1590 годом, когда все колонисты попросту исчезли без всяких следов насилия. Однако в 1607 году все изменилось. Тогда появилось первое постоянное поселение англичан, названное Джеймстауном, в честь короля Якова. Одним из основателей этого, по сути, форта был Джон Смит, английский путешественник, военный и авантюрист. И в том, что Джеймстаун устоял под натиском индейцев, есть в том числе и косвенная роль России.

Дело в том, что Смит в 1600 году в составе австрийской армии воевал против Османской империи, в 1602 он был взят в плен и продан рабом в Крымское ханство. Оттуда он бежал на юг России и попал в одну из пограничных крепостей Русского царства. Где, собственно, и изучил систему укреплений и обороны русских «пограничников».

Сохранились и его теплые воспоминания о нашей стране. В частности, один из отцов-основателей США своих дневниках писал: «Столько почтения, приветливости, доброты и гостеприимств», сколько ему «не приходилось встречать» во всей своей жизни. «Удивительно, что находится столько завистников и врагов у этой страны, постоянно опустошаемой набегами кочевников и соседей. Поселения редки. Дома жителей сколочены из еловых бревен, соединенных на концах деревянными скрепами»[189]. Получив охранную грамоту и рекомендательное письмо для свободного путешествия по российскому порубежью, именно Смит в итоге создал в Джеймстауне такую систему обороны, которая позволила колонии выжить и закрепиться. На этом, однако, вклад англичанина в историю и культуру США не закончился.

В том же 1607 году Джон Смит был захвачен в плен индейцами, где его должны были казнить. Однако, по воспоминаниям самого колониста, «его спасла юная дочь вождя, 12-летняя Матоака по прозвищу Покахонтас (“Маленькая проказница”), обхватившая его руками. Вождь даровал Смиту жизнь, англичанин прошел индейский ритуал, после чего был объявлен приемным сыном Поухотана и произведен главой племени пришельцев».

Позже, в 1612 году, Покахонтас попала в плен к англичанам, выучила английский язык, приняла христианство и вышла замуж за поселенца Джона Рольфа, была представлена при английском дворе и на обратном пути из Англии в Новый Свет умерла от оспы в возрасте 22 лет, 21 марта 1617 года. При этом, что интересно, от сына Рольфа и Покахонтас ведет свое начало род своеобразной неформализованной американкой «знати». В частности, потомками Томаса Рольфа (сына) были Эдит Вильсон, жена 28-го президента США Вудро Вильсона, и Нэнси Рейган, супруга 40-го президента США Рональда Рейгана.

Что же касается роли России в становлении американской государственности, было и еще несколько случаев, когда вмешательство или невмешательство нашей страны имело ключевую для независимости США роль. Во время Войны за независимость британское правительство обратилось за военной помощью к России, более того, корона хотела от держав, которые не вмешивались в этот конфликт, прекращения торговли с непокорными колониями Нового Света. Однако и в военной помощи, и в торговом эмбарго британцам было отказано. К тому же 28 февраля 1780 года Екатерина II провозгласила «Декларацию о вооруженном нейтралитете», которая была выгодна американцам и сводилась к тому, что нейтральные державы не вмешиваются в данный конфликт, но продолжают коммерческое сотрудничество с колониями. Американцы надеялись, что вслед за этим Екатерина признает и само новое независимое государство, но российская императрица отвергла это предложение, чтобы не стать официальной сторонницей революции, с одной стороны, а с другой – чтобы поддерживать пресловутый нейтралитет. Впрочем, и нейтралитет уже стал очень большим подспорьем для американцев в борьбе за независимость.

Третий случай помощи США, а точнее Северу США, имел место уже во время Гражданской войны 1861–1865 годов. Одной из причин которой, кстати, стала пресловутая экспансия американцев по территории континента. У этой экспансии, что немаловажно, была и своя идеологическая основа. В 1845 году в свет вышла статья американского демократа Джона О’Салливана под названием «Аннексия», где появился термин «явное предначертание». Это самое предначертание, по мысли О’Салливана, сводилось к тому, что территория США должна простираться от Тихого до Атлантического океана. И оно же оправдывало аннексию Техаса, который провозгласил свою независимость от Мексики еще в 1836 году.

В долгосрочной же перспективе эта статья и само выражение «явное предначертание» хоть и не вошли в официальный политический лексикон США, но по факту на общественном и практическом уровне сформулировали устремления американских политиков и бизнесменов, стали еще одним элементом национальной идеологии. В краткосрочной же перспективе, в 1846 году, через год после выхода статьи О’Салливана началась американо-мексиканская война, которая закончилась в 1848 году тем, что Мексика потеряла примерно 1,3 миллиона квадратных километров своей территории, на которых впоследствии были образованы штаты Калифорния, Нью-Мексико, Аризона, Невада, Юта, Колорадо и часть Вайоминга. К слову, нынешняя площадь Мексики – чуть меньше двух миллионов квадратных километров. То есть в результате американской аннексии эта страна потеряла треть своих земель.

Но именно эти территориальные завоевания и обусловили политический раскол Севера и Юга, который и привел к американской гражданской войне. По отношению к самой аннексии в американском обществе не было единого отношения. Такая военная экспансия многими призналась, как «недостойная» и «порочная». Нужно отметить, такая общественная полемика по поводу войн и вторжений характерна для американского общества, как и то, что в подавляющем большинстве случаев в этих внутренних спорах побеждали, да и сейчас побеждают сторонники войны и экспансии. Кстати, один из полководцев Севера, Улисс Грант, уже в 80-е годы XIX века говорил о том, что за аннексию мексиканских территорий «Господь призвал кару на Америку в виде Гражданской войны».

Север и Юг перед войной фактически стали двумя различными сообществами, со своим социальным укладом, особенностями экономики и политики. Север был промышленным регионом и сообществом «свободных штатов», куда приезжала основная масса иммигрантов, становившихся наемными рабочими. Юг же был аграрным и ощущал нехватку рабочих рук, которая и восполнялась за счет рабов. Так развивалось явление, вошедшее в историю как «американский секционализм». Но поскольку Север нуждался в южном сырье, а Юг – в северной промышленности, до определенного предела эти две части США сосуществовали мирно и на взаимовыгодной основе. Конфликт начался, когда федеральное правительство, желая защитить отечественный бизнес, увеличило пошлины на ввозимые товары. Юг, в отличие от Севера, хотел торговать со всем остальным миром свободно и без ценовых накруток.

Второй вопрос касался рабства. Впрочем, отнюдь не освобождения от рабства: на Севере негров тоже считали «людьми второго сорта» и гражданских прав у них не было. В этом смысле показательно дело Дреда Скотта. Раба, который одно время проживал с хозяевами на территории «свободных» северных штатов и на основании этого решил судиться со своими хозяевами для освобождения себя и своей семьи. Суды разных инстанций выносили противоположные решения, пока в 1854 году Верховный суд США не постановил: «Негр не имеет прав гражданина. Раб, взятый своим хозяином на свободные территории, не имеет права стать свободным. Конгресс не имеет власти запретить рабство на каких-либо территориях». Поскольку в Штатах было и есть прецедентное право, то данное решение окончательно подтверждало, что раб – это не человек, а собственность и рабство законно на всей территории США.

Впрочем, Авраам Линкольн, придя к власти, попытался ввести ряд ограничений на рабство, которые и стали последним шагом к началу Гражданской войны. В частности, новый президент наложил запрет на принятие рабства во всех новоприсоединенных в ходе Мексиканской войны штатах. Это имело свои политические последствия, поскольку южане при таком положении оставались в меньшинстве в конгрессе. В итоге 1861 году ряд штатов вышел из состава США, тогда же были созданы Конфедеративные Штаты Америки, а 12 апреля 1861 года началась Гражданская война между Севером и Югом.

В этот конфликт немедленно вмешались европейские державы и Англия, которая хоть и неявно, без признания Конфедерации суверенным государством, но оказывала помощь Югу. При этом помощь Британии главным образом имела место на море и в форме каперства против кораблей флота Соединенных Штатов. Но параллельно в это же время отношения между Францией и Британией с одной стороны и Россией – с другой обострились, и Российская империя решила поддержать северян. Для которых, нужно отметить, на первых порах война складывалась крайне неудачно. В 1863 году император Александр II отправил к берегам Северной Америки две эскадры: одну под командой адмирала Лесовского, другую – адмирала Попова, которые прибыли и встали на якорь в Нью-Йорке и Сан-Франциско соответственно. Корабли этих флотилий не принимали участия в военных действиях, но, тем не менее, самим фактом своей дисклокации существенно ослабили помощь конфедератам со стороны британцев. Более того, в 1863 году русские моряки с корвета «Богатырь» приняли участие в тушении пожара в Сан-Франциско. В честь этого в городе ежегодно проходил парад, однако в 2013 году он был отменен из-за акций протеста американского ЛГБТ-сообщества против введения в России «закона о запрете гей-пропаганды».

Гражданская война закончилась победой Севера в 1865 году и повсеместной отменой рабства. Впрочем, это не означало существенного поражения в правах темнокожего населения США, которое впоследствии вылилось в полномасштабную политику расовой сегрегации.

Впрочем, отмена рабства и дальнейший курс на индустриализацию в очередной раз изменили облик Соединенных Штатов. И к началу XX века это была уже совсем другая страна. При этом, стоит напомнить, в ней продолжалась борьба сторонников «изоляции» и «экспансии», но уже тогда экспансионисты явно побеждали, поскольку перед американцами лежали новые неосвоенные рынки и ресурсы, которые должны были стать американскими «по праву избранного» и сильного.

2. От Гражданской войны к статусу колониальной державы

Победа Севера в Гражданской войне имела свои огромные экономические и политические последствия. Что касается экономики, выше уже было сказано, что теперь США шли по пути форсированной индустриализации. Что касается политики, после победы Севера Штаты стали куда более централизованным государством, а центральная власть получила значительно больше полномочий.

Еще перед началом войны, в 1860 году, Республиканская партия потребовала коренного изменения государственных отношений, преобразования их в такие, которые в первую очередь защищают и продвигают капиталистические интересы участников городского производства[190]. После победы Севера этот курс продолжился, чему способствовала и развитая промышленность. «Наличие богатейших запасов угля, нефти, железа, меди и других полезных ископаемых избавляло американских предпринимателей от необходимости ввозить нужное для промышленного производства сырье из-за рубежа»[191].

Но усиление частного капитала привело к ответным мерам со стороны федеральных властей. Элементы государственного регулирования вводились в экономику в ответ на сверхмонополизацию. К тому времени в США появились первые крупные тресты – коммерческие структуры, монополизировавшие целые отрасли промышленного производства. Одной из первых монополий США стал основанный Джоном Рокфеллером нефтяной трест «Стандард Ойл», который уже в 1880 году перерабатывал приблизительно 90 процентов всей американской нефти. В то время она шла в основном на керосин для освещения и других нужд. Около 75 процентов запасов руды и более 50 процентов черной металлургии контролировала семья Морганов.

Конкуренция частного капитала в США той поры принимала самые экстремальные формы. В качестве примера можно привести историю о том, как Рокфеллер активно использовал управление региональными рынками и шантаж владельцев малых компаний, которые намеревался поглотить. «В борьбе с конкурентами агенты “Стандард Ойл” прибегали к шпионажу и шантажу. Видные представители фирмы либо сознательно пускали в ход ложь, либо проявляли в различных делах поразительно слабую память. Правда, наконец, состоит в том, что в платежных ведомостях “Стандард Ойл” в роли советников оказалось много видных политических деятелей, и что фирма предназначала большие суммы для избирательного фонда партии»[192].

Известно также, что, стремясь поглотить одну трубопроводную компанию, Tidewater, Рокфеллер использовал буквально террористические методы давления, нанимая уличные банды для атаки на рабочих и саботажа трубопроводов. Эти действия, как, впрочем, и неграмотное управление финансами, привели к тому, что Tidewater потребовался крупный кредит для завершения своей сети трубопроводов. Кредит был предоставлен Рокфеллером, и очередная компания оказалась под его контролем.

Очевидно, что при таких методах конкуренции американским промышленникам не было никакого дела до прав рабочих, уровня заработных плат и прочего «социального пакета». В конце концов, если рабочие выражали свое недовольство, всегда можно было нанять только недавно освобожденных из рабства негров, которые практически буквально были готовы работать за еду.

Впрочем, градус общественного недовольства был довольно высок, а федеральные власти понимали, что фактически от них ускользает контроль за огромными секторами промышленности и экономики. Поэтому «под давлением общественного мнения в 1890 г. был принят “антитрестовский” закон Шермана. Законом запрещались объединения, стеснявшие свободу конкуренции, т. е. формально запрещались монополии. Однако закон Шермана был бессилен именно против трестов. Он предусматривал меры против “сговора” нескольких фирм на рынке, т. е. был направлен против монополий низшего порядка – картелей и синдикатов, а когда эти фирмы сливались в одну, т. е. возникал трест, закон не усматривал здесь сговора, да и не мог вмешиваться во внутренние дела фирм».

Логично предположить, что, разрабатывая эту норму, Джон Шерман руководствовался не столько экономическими расчетами, сколько соображениями внешнеполитического свойства. После работы в качестве министра финансов, как раз в период разработки проекта документа, он занимался внешней политикой в качестве председателя сенатского комитета по международным делам. Именно тресты активнее всего действовали в сфере международной торговли, и государство фактически не могло их контролировать на этом направлении. Закон Шермана же предусматривал хоть какие-то рамки против «международных монополий», которые самим фактом своего существования несли угрозу экономическому суверенитету США.

В то же время есть версия, что этот закон отчасти носил и «адресный характер» и был направлен непосредственно против рокфеллеровской «Стандард Ойл». Дело в том, что, будучи сенатором, Шерман представлял штат Огайо, а именно крупный город этого штата – Кливленд, который Рокфеллер сделал «столицей» своей финансово-промышленной империи. И поскольку действовал он методами, описанными выше, то опасения Шермана были не лишены оснований.

Следующий этап в усилении государственного контроля экономической сферы страны пришелся на годы правления президента Теодора Рузвельта, который «полагал, что государство должно было не просто регистрировать деятельность предпринимателей, а координировать развитие бизнеса»[193]. Рузвельт при этом был типичным и ярким представителем «экспансионистов». Он вступил в должность президента 14 сентября 1901 года, но не в ходе выборов, а с поста вице-президента, когда президент Мак-Кинли после успешного на него покушения скончался от ран. Рузвельт стал самым молодым на тот момент президентом США.

Он продолжил курс Мак-Кинли на становление США как мировой и колониальной державы. Именно он является автором «политики большой дубинки» по отношению к странам Латинской Америки, которую он провозгласил, еще будучи вице-президентом. Если коротко, концепция заключалась в том, что в случае конфликтов между латиноамериканскими странами Штаты могут вмешаться даже с применением военной силы. К слову, само выражение является сокращением, по словам самого Рузвельта, западноафриканской пословицы: «Говори мягко, но держи в руках большую дубинку, и ты далеко пойдешь». Ему же принадлежит идея о США как о «мировом полицейском». Именно Рузвельт систематизировал особенности внешнеполитической экспансионистской доктрины Соединенных Штатов.

На практике эта экспансия выражалась, например, в виде Филиппино-американкой войны 1899–1902 года (при этом партизанское противостояние американской армии в этой войне продолжалось до 1913 года). В 1901 году в газете Philadelphia Ledger появилась следующая заметка об этой кампании: «Эта война отнюдь не похожа на бескровную игру, как в комической опере. Наши солдаты действуют безжалостно: они истребляют мужчин, женщин, детей, пленных, захваченных мирных жителей, вооруженных повстанцев, просто тех, на кого падет подозрение, в том числе детей старше десяти, – почти все американцы считают, что филиппинцы ненамного лучше собак, которым пристало рыться в мусорных кучах. Наши солдаты заливают в пленных соленую воду, чтобы “заставить их говорить”, хватают тех, кто поднял руки, не имея оружия, а уже час спустя, без намека на какие бы то ни было доказательства, объявляют их мятежниками, выстраивают на мосту и расстреливают одного за другим, после чего несчастные падают в воду и плывут по течению в назидание каждому, кто увидит их изрешеченные пулями тела»[194].

По итогам этой кампании погибло около двухсот тысяч мирных жителей Филиппин и около двадцати тысяч партизан. Потери США – 4374 солдата и офицера. При этом идеологическое обоснование данной войны заключалась в «цивилизаторской миссии». Американскому народу объявляли, что Штаты несут на Филиппины свет демократии и христианства. Примерно такая же история произошла и с Кубой, которую американцы отвоевали у Испании в войне 1898 года. Сначала речь шла о независимости Острова cвободы, но в 1901 году конгресс принял поправку Платта, согласно которой Штаты имели право вмешиваться во внутреннюю политику Кубы, устанавливали предел ее внешнего долга, ограничивали право Острова свободы заключать международные сделки. Военные части США остались дислоцироваться на Кубе, и тогда же Штаты получили в свою собственность залив Гуантанамо, где сейчас находится печально известная американская тюрьма, в которой не соблюдаются никакие правовые нормы.

По аналогичному сценарию развивалась и история Панамы. В 1903 году панамцы подняли восстание против Колумбии, Рузвельт тут же признал суверенитет Панамской Республики. Взамен по договору Хея – Бюно-Варильи Штаты получали право полного контроля Панамского канала, который строился с 1904 по 1914 год под охраной американского военного контингента, и интервенции в Панаму, если ее независимости будет что-либо угрожать. «Под наблюдением американских военных контингентов проходили панамские выборы 1908, 1912 и 1918 годов. Основные отрасли экономики Панамы контролировались американским капиталом, все внешние займы страны были также размещены в США».

Естественно, и Филиппины, и Куба, и многие другие территории, куда Штаты принесли «свободу и демократию»? подверглись жесточайшей экономической экспансии. О реальных целях и последствиях этой политики в своих мемуарах под красноречивым названием «Война – это попросту рэкет» написал генерал Смедли Батлер, который участвовал в этих и многих других военных кампаниях той поры: «Тридцать три года и четыре месяца я провел на действительно военной службе в составе самого мобильного рода войск – Корпуса морской пехоты США. Прошел все офицерские звания от второго лейтенанта до генерал-майора. И все это время я был первоклассным рэкетиром, который служил воротилам американской промышленности, Уолл-Стрит и банкирам… я был настоящим гангстером – наемником капиталистов.

В 1914 году я помог обеспечить интересы американских капиталистов в Мексике, в частности в Тампико. Потом помогал превратить Гаити и Кубу в стабильный источник доходов парней из National City Bank. Я участвовал в насилии над полудюжиной республик Центральной Америки ради прибылей Уолл-Стрит. Этот список можно продолжать и продолжать. Без меня не обошлась чистка в Никарагуа на благо международного банкирского дома братьев Браун в 1909–1912 годах. В 1916 году я принес свет в Доминиканскую Республику – в интересах американских сахарозаводчиков. В Китае я расчищал дорогу для компании “Стандард Ойл”.

Все эти годы я занимался тем, что сегодня шепотом называют модным словечком “рэкет”. Оглядываясь назад, в прошлое, я понимаю, что из меня мог бы получиться сам Аль Капоне. Ведь все, на что он оказался способен, – это рэкет в каких-то трех районах. А я занимался этим на трех континентах»[195].

Книга, по которой цитируются эти отрывки, «Нерассказанная история США» Оливера Стоуна и Питера Кузника, наполнена критикой американского вооруженного и экономического экспансионизма. Но одна из глав заканчивается весьма показательно. Авторы, в частности, пишут: «В истории Американской империи мало хорошего. Но необходимо честно и открыто говорить о ней, если мы хотим, чтобы Соединенные Штаты когда-нибудь отважились пойти на коренные реформы, которые позволят играть им ведущую роль в продвижении человечества вперед…»[196] В общем, идея экспансии близка и этим прогрессивным и критически настроенным авторам, и роль США в их глазах непременно должна быть ведущей для всего человечества. Критику же вызывают только методы, но не мессианская цель.

3. Антитрестовая война, из которой ничего не вышло

Как уже было сказано выше, Теодор Рузвельт, несмотря на то, что являлся последовательным сторонником экспансии, в то же время был против бесконтрольного роста монополий и чрезмерной независимости частного бизнеса. Особенно если такая независимость проявляясь внутри Соединенных Штатов. Рузвельт вступил в конфронтацию, например, с Морганами, под контролем которых были к тому времени не только металлургическая промышленность, но и компания «Дженерал электрик», Пульмановская компания по производству вагонов, 21 железная дорога и 3 страховые компании. Характерно, кстати, что такая структура крайне похожа на дзайбацу и кэйрацу, с которыми впоследствии американцы активно боролись в Японии.

В итоге этой борьбы политиков и бизнесменов по инициативе Рузвельта и под эгидой Конгресса США «в 1903 г. было создано Бюро по делам корпораций. Оно собирало информацию о деятельности корпораций и проводило специальные расследования»[197]. Впрочем, за год своей работы оно так и не провело ни одного расследования. Хотя было использовано Рузвельтом как инструмент политического давления. Перед голосованием по антитрестовому закону в Сенате, «собрав журналистов, Рузвельт изложил небезынтересную информацию: достоверно известно, что шесть сенаторов получили от Дж. Д. Рокфеллера телеграммы, инструктирующие не допустить антитрестовского законодательства ни в какой его форме. В возникшей ситуации желание конгрессменов избежать огласки создало благоприятные условия для прохождения законодательства, что и показало голосование в палате представителей 10 февраля 1903 года. Закон о создании департамента торговли и труда со всеми поправками президента прошел 251 голосом против 10. На следующий же день последовало одобрение сената.

Дальнейший образ действий крайне характерен для Рузвельта. После резкой критики верхушки монополистов во главе с Рокфеллером, названным персонально, президент тотчас же начал движение в противоположную сторону. В период 1903–1904 годов министерство торговли и труда, возглавляемое Джорджем Кортелиу (прежним личным секретарем Рузвельта), не провело ни одного расследования деятельности монополий»[198].

Впрочем, в 1906 году в федеральном окружном суде Сент-Луиса началось рассмотрение иска администрации Рузвельта против Standard Oil. В соответствии с антитрестовским законом Шермана 1890 года компанию обвинили в заговоре с целью ограничения свободы торговли. Сам Рузвельт называл директоров Standard Oil не иначе как «крупнейшими преступниками в стране». В одном адресованном лично Рокфеллеру донесении говорилось: «Администрация приступила к реализации продуманной программы разрушения Standard Oil и использует для достижения этой цели все средства, находящиеся в ее распоряжении». Петля затягивалась, но Рокфеллер все еще не верил, что Standard Oil падет. В том же году федеральный судья наложил на Standard Oil огромный штраф $ 29 млн за незаконную систему скидок с цен на нефть и керосин. Судебный процесс в итоге закончился уже при преемнике Рузвельта Уильяме Говарде Тафте в 1911 году роспуском корпорации Рокфеллера.

Тафт в целом продолжил политику Рузвельта по отношению к трестам, и здесь мнения историков расходятся на прямо противоположные. Одни считают, что Тафт был мягче к крупным капиталистам, другие, напротив, полагают, что он ужесточил экономическую политику США. Так или иначе, но роспуск корпорации Рокфеллера на практике не обрушил эту финансовую империю: корпорацию разделили на 38 частей. Крупнейшие из них в наши дни – Exxon, Mobil, Amoco, Chevron, ConocoPhillips. Но Рокфеллер сохранил долю в каждой из них, его личное состояние к 1917 году составляло примерно 1 миллиард долларов США, или 2,5 процента от стоимости валового внутреннего продукта страны.

За год до этого Тафт в послании конгрессу написал, что можно позволить организацию «хороших» трестов, разрешить им подавлять конкуренцию и контролировать цены, «если только они не станут злоупотреблять властью для извлечения из дела слишком высокого дохода». На практике это означало, что корпорациям, которые активно осваивают новые американские колонии, как, впрочем, и экономические пространства независимых от США государств, дан «зеленый свет». Этот курс впоследствии вошел историю под названием «Дипломатия доллара».

Представляя в конгрессе этот проект, Тафт призвал «заменить пули долларом», отсюда и название. Кроме прочего, следование этой парадигме предполагало помощь со стороны государства любому коммерческому предприятию в деятельности за рубежом, если эта деятельность шла на пользу США. При этом в обмен на предоставление американским корпорациям режима наибольшего благоприятствования со стороны иных государств США брали на себя ряд политических обязательств по «сохранению стабильности» в той или иной стране. Например, «намереваясь противопоставить растущему влиянию Великобритании, Германии и Франции в Китае расширение зоны своего экономического, а затем и политического влияния, правительство США предоставило в 1912 г. правительству Китая заем на строительство Ханьянской железной дороги, проходящей через долину реки Янцзы»[199].

Правда, чаще все это заканчивалось жестким протекционизмом, который был похож на традиционную колониальную политику европейских держав. Официально от этой концепции в Штатах отказался Вудро Вильсон в 1913 году, но фактически с теми или иными вариациями, элементы этой политики закрепились в экспансионистском курсе США и работают и по сегодняшний день. Правда, в куда более изощренном виде.

Этот лоялизм по отношению к монополиям в итоге не понравился Рузвельту, который, как выяснилось, решил вернуться в большую политику и составил конкуренцию уже бывшему своему ставленнику, Тафту, на президентских выборах в 1912 году. Стоит отметить, что 22-я поправка к Конституции США, которая устанавливает, что президентом страны один человек может становиться не более двух сроков, была ратифицирована только в 1951 году, поэтому Рузвельт имел все законные основания идти на «третий срок».

При этом, однако, он фактически расколол Республиканскую партию, организовав из ее части свою собственную «Прогрессивную партию США». Закончилось это все вполне предсказуемо: ни Тафт, ни Рузвельт не смогли победить, и хотя Рузвельт обошел Тафта и занял второе место, уверенную победу в этой гонке одержал представитель Демократической партии США Вудро Вильсон.

На Рузвельта во время выступления в Милуоки в рамках предвыборной кампании было совершено покушение. Пуля, пробив футляр для очков и стопку бумаги с речью, вошла в грудь, но не задела плевру легкого. Рузвельт, будучи охотником, понял, что не получил серьезного ранения, и 90 минут читал свою речь с расплывающимся кровавым пятном на груди. Пуля эта осталась в нем навсегда. Покушавшийся на жизнь кандидата в президенты Джон Шрэнк был признан невменяемым и помещен в психиатрическую лечебницу, где провел 29 лет и умер в возрасте 67 лет в 1943 году, заболев пневмонией. Данный эпизод показывает, насколько это была напряженная президентская кампания. Впрочем, покушения и убийства президентов в США – не единичное явление.

Но от этих выборов стоит вернуться на несколько лет назад и подробнее остановиться на «дипломатии доллара» и поддержке «правильных трестов». Периодически в этой сфере не обходилось без геополитических скандалов, которые, мягко говоря, не способствовали укреплению позитивного имиджа США на мировой арене. Характерным примером здесь служит история Сэмюэла Земюррея (настоящее имя – Шмуль Змура), эмигранта из Кишинева, который в 1900 году, уже будучи владельцем нескольких фруктовых лавок, решился со своим партнером Эшбеллом Хаббардом из United Fruit Company на расширение бизнеса. Партнеры купили два небольших речных парохода и отправились в Гондурас, чтобы возить бананы с местных плантаций. Предприятие оказалось успешным, и через 10 лет это позволило приобрести в Гондурасе 5 тысяч акров плантаций, основав уже собственную корпорацию Cuyamel Fruit Company. Проблема растущей фруктовой корпорации заключалась в том, что Гондурас своей ресурсной вотчиной уже считали братья Морганы. В 1910 году их корпорация получила от правительства США ряд льгот, и по этому поводу они решили поглотить Cuyamel Fruit Company Земюррея и Хаббарда.

«Представители» Морганов в Правительстве США также стали давить на него, используя политические рычаги. И тогда Земюррей профинансировал государственный переворот в Гондурасе. Новая власть отменила прежние послабления для Морганов, введя одновременно крайне благоприятные условия для экспортеров фруктов. Благодаря этому ходу, а также тому, что вся эта история была в сатирическом ключе описана в романе О. Генри «Короли и капуста» (Земюррей стал прототипом одного из героев), в оборот вошло выражение «банановая республика». То есть коррумпированное государство, на изменение политики которого в своих интересах легко влияют более сильные державы и частные корпорации. В дальнейшем Земюррей расширил территорию своего влияния до двух независимых государств, организовав банановые плантации в Коста-Рике. Надо сказать, что он инвестировал в развитие инфраструктуры этих стран значительные, с их точки зрения, средства – строил железные дороги, верфи и ремонтные базы для своих судов, хранилища для товара. А в 1951 году, уже отойдя от дел, основал в Гондурасе высшую сельскохозяйственную школу и много вкладывал в сохранение наследия индейцев майя, вероятно, потому, что его дочь серьезно занималась историческими исследованиям в этой области.

К началу Первой мировой войны США реализовали свою доктрину «явного предначертания» в Центральной и Южной Америке. С тех пор и по сей день большинство государств Южноамериканского континента являются «задним двором» Соединенных Штатов. Но еще до Первой мировой американская экспансия продвинулась значительно дальше – например, в Азиатско-Тихоокеанский регион, в Китай, Японию и на Филиппины. И, несмотря на протесты «изоляционистов», американская экспансия продолжалась. Не всегда только военными, часто экономическими методами, однако частные корпорации США уже тогда вошли в силу и могли решать свои экономические проблемы вполне политическим путем. Например, методом государственного переворота, при этом конкурируя с такой же американской корпорацией. Жертв этой борьбы не особо считали и в самих США, что уж говорить о других странах. Тем более что мировоззрение американцев четко постулировало, что именно они «новый Израиль», новый «богоизбранный народ», а остальные нации и государства – глубоко второстепенны и, если эти нации и страны являются помехой на пути к американскому лидерству, тем хуже для них.

4. Вудро Вильсон и ФРС

В силу того что Республиканская партия раскололась на сторонников Рузвельта и Тафта, а Демократическая, напротив, смогла консолидировать свои усилия, в 1913 году очередным президентом США стал Вудро Вильсон. Его приход в Белый дом совпал с важнейшим событием во внутренней, а в дальнейшем – и во внешней политике Штатов. Речь идет о создании Федеральной резервной системы 23 декабря 1913 года. До этого долгое время в качестве централизованной банковской системы в Америке существовал Первый банк США, созданный Александром Гамильтоном в 1796 году, в 1816-м он был преобразован во Второй банк США, а централизованную банковскую систему сменила сеть «свободных банков», но после серии банковских паник и финансовых кризисов было решено вновь вернуться к более четкой иерархии в сфере экономики и финансов.

Тем не менее ФРС как была, так и остается коммерческим агентством, которое наделяется полномочиями Конгрессом США, но крайне слабо контролируется исполнительной и законодательной властью Штатов. И в политическом смысле создание ФРС стало победой крупных капиталистов. За несколько лет до создания Федеральной резервной системы крупнейшие банкиры США во главе с Морганами и Рокфеллерами несколько лет работали над созданием «денежного треста» и через доверенного сенатора Арсена Пуджо опубликовали данные о своем влиянии на финансовую ситуацию в стране. Тонкость заключалась в том, что этот доклад носил характер «разоблачения» и предостерегал от дальнейшей децентрализации банковской системы.

В нем, в частности, говорилось: «Денежный Трест имеет шесть основных банковских домов наверху. Эти шестеро контролируют крупнейшие стальные, железнодорожные, коммунальные, нефтяные и нефтеперерабатывающие компании, а также другие крупные промышленные группы. Эта концентрация состояний и собственности венчается тем, что Денежный Трест контролирует основные американские средства массовой информации, что позволяет ему распространять пропаганду в своих интересах. Это система взаимосвязанных правлений, и все это управляется шестью домами частных банковских услуг: “Дж. П. Морган и К°”, “Первый национальный банк Нью-Йорка”, “Нэшнл Сити Банк”, “Кун Леб и К°”, “Киддер Пибоди и К° оф Нью-Йорк”, “Ли Хиггинсон и К° оф Бостон”»[200]. Фактически в докладе говорилось о том, что Соединенные Штаты плавно погружаются в олигархический государственный строй, где власть денег очень скоро будет абсолютизирована, а государственное управление может оказаться формальным.

«Доклад Комитета показал, что в 1913 году единственной вершиной этой обширной пирамиды экономической, политической и финансовой власти в Соединенных Штатах был банк частных инвестиций “Дж. П. Морган и К°”. Доклад Пуджо задокументировал, что Морган через пакеты акций и места в советах директоров занимал решающие позиции фактически во всех крупнейших корпорациях страны, включая следующие: “ЮЭС Стил Корпорэйшн”, “Америкэн Телефон и Телеграф”, “Вестерн Юнион”, “Дженерал Электрик К°”, “Интернэшнл Харвестер”, “Банкерс Траст К°”, “Гаранта Траст К°”, “Нэшнл Сити Банк” Нью-Йорка, “Нью-Йоркская Центральная железная дорога”, “Северная Тихоокеанская железная дорога”, “Большая Северная железная дорога” и “Балтимор и Огайо”. В целом в 1913 году Комитет Пуджо зарегистрировал 112 таких компаний под эффективным контролем группы Моргана.

Доклад указывал, что у Моргана также имелись обширные международные связи, поскольку он был партнером лондонского банкирского дома его отца, “Дж. Эс. Морган и К°”, позже “Морган Гренфелл”, а также парижского банкирского дома “Морган, Харьес и К°”. Моргана вызывали для показаний, но он отказался сказать что-либо по существу. Он расценивал себя как высшую и обособленную силу, не подчиняющуюся нелепым законам или требованиям республиканского правительства»[201].

Естественно, все это обеспокоило представителей федеральной власти. Под предлогом того, что государство в опасности, накануне сочельника 1913 года, 23 декабря в конгресс был внесен на срочное голосование закон Гласса – Оуэна, он же закон о ФРС. Поскольку большинство парламентариев было в этот момент на Рождественских каникулах, акт о ФРС был оперативно принят и уже через час подписан президентом Вильсоном. При первом рассмотрении этот закон действительно ограничивал крупных финансистов и банкиров, структурировал банковскую систему и сводил ее к единому стандарту, которого не было в «эпоху национальных банков». Но Морганы оставались во главе этой финансовой империи, а доклад комиссии Пуджо в этом контексте был воспринят как предупреждение, что если начать «двигать» Морганов, то ничем хорошим для федерального правительства это не закончится.

«ФРС была устроена, как независимый центральный банк. Хотя президент США назначал председателя и управляющих Федеральной резервной системы и это назначение должно было быть одобрено Сенатом, управляли системой президенты 12 частных резервных банков, и никто из них не был более влиятельным, чем президент Нью-йоркского Федерального резервного банка, первый среди равных.

Ключевое положение Закона о Федеральной резервной системе предусматривало, что решения ФРС не должны ратифицироваться ни президентом или кем-либо еще из исполнительной ветви правительства Соединенных Штатов, ни Конгрессом. Вместо этого погребенным в ворохе пунктов оказалось предоставление в действительности тотальной власти над кредитно-денежной политикой всех американских банков частному Нью-йоркскому Федеральному резервному банку и его директорам, носящим самые влиятельные имена в Денежном Тресте»[202].

Чтобы понимать, почему Вильсон пошел на этот шаг, а также на последующую экспансию, стоит обратиться к его убеждениям. Президент был выходцем из семьи протестантов-пресвитериан и был не просто экспансионистом: его стремление к максимальному расширению влияния США в мире имело под собой религиозный фундамент. Грубо говоря, он считал, что американская экспансия и мировое лидерство – это прямое повеление непосредственно Господа Бога. При этом в сильной финансовой системе, в американских корпорациях он видел мощное оружие экспансии. Достаточно привести цитату из его речи 1907 года, когда он еще был президентом Принстонского университета. Тогда он заявил: «Двери держав, запертые сейчас, необходимо взломать… Привилегии, полученные финансистами, должны охранять представители нашего государства, даже если при этом будет нарушен суверенитет тех стран, которые не склоны идти к нам навстречу»[203].

Еще одной характерной чертой южанина-Вильсона был, как бы это помягче, расизм. На президентском посту он возобновил курс на расовую сегрегацию, более того, известен случай, когда в 1915 году президент продемонстрировал в Белом доме членам кабинета министров кино под названием «Рождение нации» режиссера Дэвида Гриффита. Это кино повествовало о войне Севера и Юга, а потом – об ущемлении белого населения Юга неграми. В итоге один из главных героев этого кино становится создателем ку-клукс-клана, дабы терроризировать тех, кто желает, «чтобы Белый Юг был раздавлен пятой Черного Юга». И при всем этом Вудро Вильсон является вторым после Рузвельта американцем, получившим в 1919 году Нобелевскою премию мира.

Лоббируя интересы финансистов, в том числе и в рамках закона о ФРС, Вильсон одновременно подписывал ужесточающие законы против трестов и монополий внутри США. Так, в 1914 году им были подписаны Антитрестовский закон Клейтона, который ужесточал аналогичный, принятый при Рузвельте, Акт Шермана, и Закон о Федеральной торговой комиссии, которая должна была препятствовать несправедливой деятельности, ведущей к ограничению торговли[204]. И эта деятельность тоже базировалась на мистических воззрениях. Известна следующая фраза Вильсона: «Нет ничего, что бы интересовало меня в большей степени, чем максимально полное развитие нашей торговли и предначертанное Свыше завоевание зарубежных рынков».

Все эти воззрения, естественно, предопределили и внешнюю политику Вильсона, которая в глобальном плане началась с американской интервенции в Мексику. Эта интервенция и последующие события подтолкнули американское общество к участию США в Первой мировой войне. Стоит отметить, что Вильсон в этой кампании изначально видел выгоды и экономического, и политического толка. Впрочем, США долго явно не вступали в военный конфликт, поскольку сторонники «изоляционизма» в сенате имели достаточно большой вес. Но, тем не менее, США все же ввязались в войну, из которой наряду с Японией вышли «абсолютными победителями».

5. Из Мексики в окопы Первой мировой

В феврале 1913 года в Мехико произошел военный переворот, который наносил, кроме прочего, ущерб интересам США. Дело в том, что Мексика уже давно была вотчиной американских промышленников, и особенно нефтяников. К 2010 году капиталовложения американского бизнеса в Мексику составляли порядка двух миллиардов долларов, американцы владели 43 % мексиканской недвижимости, практически все минеральное сырье, железные дороги и нефть принадлежали американцам и частично англичанам. В общем, «корпорации США занимали главенствующие позиции в мексиканской экономике. Американцы в Мексике были заняты не только в крупной промышленности, но и в мелком бизнесе, культуре, образовании, здравоохранении»[205].

История мексиканских политических переворотов началась еще при Тафте, когда прозападного диктатора Порфирио Диаса свергли революционеры Франциско Мадеро, умеренного либерала, от политики которого, впрочем, американские корпорации почувствовали некоторое беспокойство. А потому при участии США Франциско Мадеро свергла военная хунта во главе с генералом Викториано Уэртой. Но тут к власти пришел Вильсон, у которого еще до президентства была идея фикс «показать латиноамериканцам, как выбирать добрых мужей».

С прагматической же точки зрения Вильсон просто многократно и тотально усиливал контроль над Мексикой. Однако перед тем как отправлять войска, Вильсон отправил в Мексику комиссию для исследования ситуации. Итоги исследований вынудили Вильсона добиваться свержения Уэрты, как не имеющего прочных позиций. В министерство иностранных дел Уэрты были направлены требования:

1. Прекратить военные действия между сторонниками генерала и верными законному правительству войсками.

2. Объединить усилия в создании коалиционного временного правительства.

3. Организовать свободные выборы президента при неучастии генерала Уэрты.

4. Заранее признать результаты выборов.

Эти требования были отвергнуты мексиканской стороной, и правительство Вильсона объявило о «жестком нейтралитете», призвав граждан США покидать Мексику. Режим Уэрты пытался заманить в страну в качестве инвесторов британцев, но из-за внутренних проблем и под давлением США этот план не возымел успеха. Немцы с интересом отнеслись к предложению диктатора и направили ему груз военных припасов. Получив информацию об этом, Вильсон направил подразделение морской пехоты для ареста груза и сохранения режима эмбарго. Так в конце апреля 1913 года был временно оккупирован крупный мексиканский порт Веракрус.

Понятно при этом, что череда государственных переворотов расколола мексиканское общество и политические элиты на непримиримые фракции. И этой раздробленностью для организации сети агентов влияния активно пользовался Госдепартамент США. Например, лидера мексиканских партизан Панчо Вилью сопровождал и консультировал агент Госдепа Джордж Каротерс. Второй оппозиционной фракцией, которая воевала и с Панчо Вильей, и с Уэртой и при этом очень не любила монополии США на территории страны, была армия конституционалистов Венустиано Карранса.

В итоге в 1914 году, диктатор Уэрта был свергнут, но военные действия продолжились: теперь они велись между Панчо Вильей и Каррансой. Вооруженные формирования Вильи уступали конституционалистам в эффективности. К тому же Каррансе удалось переманить на свою сторону представителей рабочего движения, ранее участвовавших в боях на стороне Вильи. В 1915 году Вилья потерпел от войск Каррансы поражение, что, естественно, категорически не устроило США и Вильсона. В итоге под предлогом защиты корпоративного американского имущества от повстанцев Панчо Вильи, который к тому моменту перестал быть «борцом за свободу Мексики» и превратился в «опасного террориста», выдвинулась американская карательная экспедиция. Характерно, что до этого, в январе 1915 года, Карранса выступил с декретом против влияния иностранных монополий.

Впрочем, какое-то подобие централизованной власти в Мексике сохранялось, и оно не было полностью «марионеточным», поэтому власти страны пошли на сближение с кайзеровской Германией. «В ноябре 1916 г. министр иностранных дел К. Агилар конфиденциально сообщил фон Экхардту о готовности предоставить немецким субмаринам базы на восточном побережье Мексики. В январе 1917 г. верховное военное командование Рейха приняло решение о начале неограниченной подводной войны. Германский министр иностранных дел А. Циммерман обратился к Каррансе с предложением союза в обмен на обещание помочь вернуть утерянные по итогам американо-мексиканской войны середины XIX века».

До этого, в 1915 году, имел место инцидент с английским пассажирским судном «Лузитания», потопленным немецкой подводной лодкой. В результате погибло 1200 человек, 128 из которых были гражданами США. Тем не менее, несмотря на публичное возмущение со стороны Вильсона этим «массовым убийством», потопление «Лузитании» не стало поводом к войне, поскольку помимо того, что это было британское, то есть не нейтральное судно, на нем еще и перевозилось оружие. К тому же немцы сочли (и, видимо, небезосновательно), что пассажирская «Лузитания» может быть уж слишком легко модернизирована в военный корабль.

А потому США продолжали сохранять нейтральную позицию, впрочем, с явным креном в пользу государств Антанты. Достаточно вспомнить, что в период нейтралитета американские банки выдали 2,5 миллиарда долларов в качестве кредитов странам «Сердечного согласия», тогда как Германия получила кредитов всего на 27 миллионов долларов. Кстати, единственным посредником между США и Британией выступал все тот же «Дом Морганов», через руки которого прошло 84 % вооружений стран Антанты. Но это был все еще нейтралитет.

Вильсону на тот момент такая политическая позиция оказалась выгодна, поскольку на выборах в 1916 году он вышел с программным лозунгом о том, что именно он не дал втянуть Америку в войну. И, что характерно, победил, оставшись на второй срок. Ситуация изменилась после вышеупомянутой шифрограммы А. Циммермана к Каррансе, которая была перехвачена американской разведкой. Это и стало формальным поводом к вступлению США в войну. Хотя, стоит оговориться, Вильсон давно ждал любого удобного повода, поскольку считал, и не без оснований, что если США не примут участия в войне, то не смогут потом участвовать в создании нового, послевоенного мира.

Помимо прочего, вступление в войну позволило Вильсону провести еще ряд жестких антитрестовых законов и усилить роль государства в экономической и промышленной сфере. Более того, Вильсон, пользуясь военным положением, укрепил и свои политические позиции. Для США, где президент не стоит над всеми ветвями власти, а всего лишь глава исполнительной власти, в противовес которой создана власть законодательная, это был очень мощный рывок в сторону этакого «военного демократического абсолютизма».

По иронии, факт начала военных действий требовал присутствия в Европе наиболее подготовленных американских формирований – в том числе морпехов генерала Першинга, которые и составляли основу военного контингента в Мексике. Экспедиционный корпус был выведен из страны 5 февраля 1917 года, и вскоре революция завершилась принятием новой конституции. К слову сказать, за время войны по системе ограниченного призыва в армию США было набрано около четырех миллионов человек, они были переброшены на Западный европейский фронт летом 1917 года, но только в октябре начали прибывать на линию фронта. За годы Первой мировой погибло около 120 тысяч американских солдат.

Что же до Мексики, то революционная борьба шла там и после вывода американского экспедиционного корпуса, несколько раз менялась власть, американцы то усиливали свое положение, то отступали, но, в принципе, в мировой историографии мексиканская революция 1910–1917 годов оценивается как начало пути Мексики к реальному суверенитету.

6. Немного авторитарный Вильсон

Как и было сказано выше, американские корпорации начали участие в Первой мировой задолго до того, как правительство Штатов отказалось от нейтралитета. И здесь стоит подробнее рассказать о роли в этом процессе «Дома Морганов». «В январе 1915 года Морган встретился с президентом Вильсоном в Белом доме, чтобы обсудить вопросы сотрудничества Моргана и Британии, и Вильсон подтвердил, что у него нет никаких возражений против каких-либо действий группы Моргана или других «в целях содействия торговле»[206]. Важно понимать, что благодаря родственным связям британских и американских Морганов, а также свободному и частному предпринимательству в США нейтралитет Штатов в плане производства и поставок оружия был весьма условным. «Морганы служили для правительства Его Величества в качестве посредника в организации закупок боеприпасов, оружия, обмундирования, химических веществ, словом, всего того, что было необходимо для ведения современной войны в 1914 году. В качестве финансового агента правительства Великобритании “Дж. П. Морган и К°” не только организовывала финансирование военных закупок и решала, какие компании будут поставщиками, но и устанавливала цены на эти поставки. Не удивительно, что корпорации, входящие непосредственно в группу компаний Моргана и Рокфеллера, стали главными бенефициарами хитроумной закупочной деятельности Моргана»[207].

Эта коммерческая деятельность в итоге привела к тому, что еще в 1915 году партнер Дж. П. Моргана Томас В. Ламонт произнес знаковую, но оставшуюся малоизвестной речь перед Американской академией социальных наук в Филадельфии, в которой говорилось: «Из должников мы превращаемся в кредиторов… Мы накапливаем огромный экспортный торговый баланс… Многие наши фабрики и торговцы сделали удивительный бизнес на товарах, связанных с войной. Военные заказы, достигающие сотен миллионов долларов, были столь внушительны, что сейчас их эффект распространяется на весь бизнес в целом… Кульминационный момент всего этого развития в том, что Америка становится крупным фактором на международном рынке кредитов»[208].

Революция 1917 года в России также изрядно смешала планы американских финансистов. Особенно в части заключения сепаратного мира с Германией. Фактически этот мир позволил Германии перебросить на Западный фронт значительные военные силы, а единственным резервом оставалась армия США. К тому же не очень понятно было, кто в случае победы Германии будет отдавать Штатам кредиты. Характерно и то, что даже после вступления американских войск в войну ФРС и правительство продолжали кредитовать страны Антанты. На внутреннем рынке ФРС США выпустила и распродала населению «Облигации свободы», которые должны были покрыть военные расходы, общей стоимостью на 400 миллионов долларов. В итоге «с момента своего официального вступления в европейскую войну в апреле 1917 года и до подписания окончательного перемирия с Германией 11 ноября 1918 года правительство США ссудило европейским союзным державам более девяти миллиардов долларов, сумму, которую Ламонт назвал “реально колоссальной”. Британия получила львиную долю – 4 миллиарда 136 миллионов долларов, Франция – два миллиарда и почти триста миллионов»[209].

В выигрыше осталось и товарное производство США: «Компания эмигрантов из Франции Дюпонов также процветала, особенно на военных заказах. Во время Первой мировой войны союзным державам заявили, что их потребности во взрывчатых веществах могут быть удовлетворены при условии, если 50 % стоимости поставок они будут оплачивать наличными и согласятся на такой уровень цен, который позволит фирме Дюпонов быстро амортизировать увеличенные производственные мощности. Чтобы удовлетворить этим условиям, за фунт взрывчатки следовало платить 1 доллар. К концу 1916 г. компания Дюпонов производила 100 тыс. тонн тринитротолуола в месяц, что составляло 40 % огневой мощи союзников. Но когда в войну вступили Соединенные Штаты, цена на бездымный порох была снижена до 47,5 цента за фунт, так как конгресс отказывался платить больше.

С 1914 по 1919 гг. ежегодная прибыль фирмы Дюпонов приближалась к 60 млн долларов, тогда как накануне войны она составила только 5 млн долларов».

Значительную прибыль от поставок автомобилей и другой техники на фронт получил тогда и Генри Форд. Это даже позволило ему снизить цены на гражданские автомобили внутри страны и развить производства за рубежом. Как и было сказано выше, военное положение и угроза национальной безопасности, позволили Вильсону сосредоточить в своих руках власть над страной, для укрепления которой были приняты соответствующие законы: закон Левера от 10 августа 1917 г. и закон Овермена от 10 мая 1918 г. предоставляли президенту широкие полномочия. Он мог издавать распоряжения о мерах, необходимых для обеспечения продовольствием, боеприпасами и топливом армии и флота, для борьбы со спекуляцией создавать ведомства для воплощения этих предписаний в жизнь; в случае необходимости реквизировать товары с компенсацией владельцам потерь.

Естественно, на волне таких успехов, как коммерческих, так и политических, Вильсон планировал окончательно и бесповоротно интегрировать США в мировую политику, при этом еще и на лидирующих позициях. Есть версия, что концепция Лиги Наций, сформулированная еще Иммануилом Кантом в 1795 году, привлекала Вильсона уже довольно давно. А потому на Парижской мирной конференции он стал одним из идейных вдохновителей создания этой структуры. Но он не учел того, что война закончилась и Конгресс США вновь обрел былую силу.

Несмотря на все финансовые приобретения, которые получили американские финансисты и промышленники, население США было, мягко говоря, шокировано потерями в этой войне на другом континенте. Поэтому в США вновь стали преобладать идеи «изоляционизма». Конгресс, большинство которого в те годы составляли республиканцы, отказался ратифицировать и устав Лиги Наций, и Версальский договор. Политически Соединенные Штаты вновь публично уходили с европейской арены. Что, впрочем, никоим образом не касалось американских капиталистов. Однако окончание Первой мировой породило и внутренний экономический кризис, и стагнацию производства. А потому политические элиты предпочли сосредоточиться на своих внутренних проблемах.

7. Американский социализм-лайт

Для США война стала двигателем торговли и прогресса в самом прямом смысле слова. Рост производства, как военного, так и гражданского, был колоссальным. Но по окончании Первой мировой эти американские поставки перестали быть нужны. Естественно, для оптимизации расходов промышленники США приступили к масштабным сокращениям. Это, в свою очередь, вызвало массовый протест населения, которое оказалось перед лицом кризиса безработицы.

В США начались массовые выступления рабочих и рост профсоюзного движения, которое начало давить и на промышленников, и на власть. Здесь нужно вспомнить, что Вудро Вильсон был идейным сторонником развитого капитализма и, кроме того, еще и не менее идейным контрреволюционером. Особенно после того, как революция 1917 года чуть не обрушила все коммерческие схемы США в отношении Европы. По своей же сути и рабочие демонстрации, и профсоюзы требовали чего-то очень похожего на программу большевиков, а, следовательно, могли организовать и революцию. А потому правительство все же пошло на некоторые социальные уступки. В числе многочисленных комиссий, управлявших страной в военное время, была и трудовая. Комиссия способствовала некоторому увеличению заработной платы, введению восьмичасового рабочего дня и заключению коллективных договоров. Все это привело к значительному росту профсоюзных рядов.

Кстати, международное движение в защиту прав трудящихся было создано по инициативе США одним из пунктов Версальского мирного договора 1919 года. Его 13-я статья фактически содержала устав создания при Лиге Наций специализированного органа – Международной организации труда. И в этом можно увидеть определенное взаимопроникновение политических и идеологических трендов того времени. С одной стороны, державы-победительницы сразу расценили коммунистическую идеологию, как явную угрозу своему существованию, а мечты большевиков о «мировой революции» были восприняты в капиталистическом обществе со всей серьезностью. С другой же стороны, популярность социалистической и коммунистической идеи влияла на риторику политиков и даже руководителей государств. Кроме того, мировые лидеры сошлись во мнении, что если для того, чтобы не допустить трансформации рабочего движения в революционную силу, нужно установить нормы – «предел эксплуатации», то они должны быть едины для всех стран. Чтобы не допустить преимуществ какой-либо из них в международной торговле за счет большей эксплуатации

Первая конференция МОТ состоялась в Вашингтоне – 29 октября 1919 года. Председателем организации, единственной задачей которой была выработка единых международных трудовых норм, был избран француз Альбер Тома, который по воззрениям своим был социалистом. Штаб организации перенесли в Женеву, так МОТ стала еще одним международным институтом, который был создан по инициативе США, но к которой США немедленно не присоединились. Штаты вступили в МОТ только в 1934 году – в годы Великой депрессии, когда стремление активистов рабочего движения получить гарантию соблюдения их прав на самом высоком уровне совпало с желанием президента Франклина Рузвельта компенсировать потерю значения организации после того, как ее покинули Германия, Италия и Япония.

До обращения к политическим рычагам воздействия американские профсоюзы пытались взаимодействовать напрямую с руководством корпораций. Результат получался периодически весьма двояким и служащим к вящей выгоде капиталистов. Например, профсоюзы требовали повышения заработной платы трудящимся. И корпорация Форда пошла на такой шаг, однако с рядом нюансов: «Одновременно с повышением заработной платы до 5 долларов за смену, Форд ввел на своих заводах отдел контроля и проверки рабочих, лицемерно назвав его “социологическим отделом”. Но этот отдел не имел ничего общего с социологией: просто он с помощью своих многочисленных тайных агентов ежедневно проверял, как ведут себя рабочие на работе и за пределами завода. Он разработал целую серию предписаний, которых его рабочие должны были придерживаться даже у себя дома. Все это делалось под вывеской “филантропии”, “заботы о рабочем”, а на деле было не чем иным, как строжайшим контролем за жизнью фордовских роботов»[210]. Впрочем, профсоюзные рабочие были вынуждены соглашаться на подобные условия, поскольку всегда существовала угроза того, что вместо них наймут эмигрантов, готовых работать больше и за меньшие деньги. Более того, «предприятия Форда охотно принимали на работу эмигрантов, только что прибывших из Восточной Европы. Как правило, эмигранты, в том числе и из Польши, были покорны и не протестовали против жестокой эксплуатации (польская колония в Детройте состоит именно из фордовских рабочих)»[211].

И такая политика была характерна не только для компании Форда, она была повсеместным явлением в жизни тогдашних США. Естественно, что такая эксплуатация привела к росту популярности коммунистических идей, а многие рабочие организации постепенно стали уходить на подпольное положение.

Понятным образом, процесс популяризации советской идеологии не был полностью спонтанным, и здесь ключевую роль сыграла такая эмигрантская структура, как Общество технической помощи Советской России. Оно «было организовано в мае 1919 года русскими эмигрантами в Нью-Йорке, объединив несколько уже существовавших в различных штатах организаций соотечественников. С конца 1921 по октябрь 1922 года Общество направило в Советскую Россию семь сельскохозяйственных, две строительные, одну шахтерскую коммуны и ряд групп, которые привезли оборудования, семян и продовольствия на сумму около 500 тыс. долларов».

Первоначально ее создание было лишь проявлением желания соотечественников улучшить жизнь оставшихся в России людей, при этом не соприкасаясь напрямую с коммунистическим режимом. Но затем, ознакомившись с идеологией через общение с контрагентами в Советской России, некоторые участники общества захотели вернуться в страну сами. Кроме того, поехать в Россию решили некоторые из деятелей революционного движения, эмигрировавшие в США в начале века.

На момент начала 20-х в Советской Республике появились первые коммуны Общества: «В Кирсановском уезде Тамбовской губернии работала американская сельскохозяйственная коммуна, организованная в январе 1921 года в США Обществом технической помощи Советской России из крестьян и фабрично-заводских рабочих». Советская власть появлению американских коммунаров не препятствовала, поскольку польза от них была очевидна. «Первая группа численностью в 65 человек (из них 5 женщин и 7 детей) прибыла в Тамбовскую губернию в апреле 1922 года. Под коммуну была отведена территория бывшего совхоза Ира Ирской волости Кирсановского уезда, разгромленного летом 1921 года антоновскими бандитами. За сравнительно короткий срок, уже к осени 1922 года, коммуна сумела поднять хозяйство, восстановить все хозяйственные постройки, заложить двухэтажный дом для переселения членов коммуны, проживавших в палатках, построить лесопилку, механические мастерские, значительно увеличить поголовье скота».

Успехи американских коммунаров привлекли внимание Ленина, и он вступил в переписку с Обществом технической помощи и американскими профсоюзными организациями. Вот пример ответа профсоюзного комитета американских шахтеров на благодарственное письмо Ленина за успехи их товарищей в рамках одной из коммун, которая располагалась на Донбассе, в 1922 году: «Радуясь Вашему выздоровлению и возвращению на боевой пост, шлем Вам к пятилетию Октябрьской революции свой горячий братский привет. Мы горячо благодарим Вас за память о нас в Вашем письме Обществу технической помощи России».

Впрочем, документ может вызвать некоторые сомнения в своей достоверности. И в целом бытует мнение, что контакты Общества и Советской России были преувеличены впоследствии для нужд советской пропаганды. Однако не оставляет сомнений тот факт, что контакты между РСФСР и американскими социалистическими и профсоюзными организациями действительно имели место, а популярность социалистических идей на фоне давления со стороны капиталистов в рабочей среде росла.

Как бы там ни было, но 1 сентября 1919 года в Чикаго состоялся учредительный съезд коммунистической партии. Влиятельный лидер левых социалистов Чарлз Рутенберг намеревался превратить ее в подпольную революционную боевую организацию пролетариата. На следующий день, 2 сентября, прошел еще один съезд во главе с Джоном Ридом и Элфредом Вагенкнехтом, учредившими Коммунистическую рабочую партию Америки, более ориентированную на защиту прав трудящихся легальным политическим путем[212]. Коммунистическая партия США существует и ныне, но является даже не малой, а «карликовой» партией: на 2011 год количество ее членов не превышало 2 тысячи человек. Однако в первой половине XX века ее влияние на рабочее и профсоюзное движение было весьма существенным. Пик популярности КП США пришелся на 1939 год, когда количество ее членов достигло ста тысяч человек. Затем она вполне очевидно подпала под обе волны «борьбы с красной угрозой», и к 1951 году была практически разрушена, а основную массу ее лидеров заключили под стражу за сотрудничество с советской разведкой.

8. Изоляция под властью республиканцев

Вудро Вильсон внес существенный вклад в организацию, устав и саму структуру Лиги Наций, но как глава исполнительной власти он не мог единолично ратифицировать устав Лиги и таким образом сделать США членом этой структуры. Для подобного шага требовалось решение конгресса. Но на момент 1918 года большинство конгресса состояло из представителей Республиканской партии, которые в идеологическом смысле, были оппонентами Вильсона, да к тому же видели, что после «рывка в Европу» США начинают испытывать серьезные экономические и политические трудности.

В связи с этим особое беспокойство конгрессменов вызвала десятая статья хартии Лиги Наций, в которой говорилось: «Члены Лиги обязуются уважать и сохранять против всякого внешнего нападения территориальную целость и существующую политическую независимость всех Членов Лиги. В случае нападения, угрозы или опасности нападения Совет указывает меры к обеспечению выполнения этого обязательства»[213].

Республиканцы выдвигали обоснованное опасение, что теперь их страна может быть вовлечена во все существующие мировые конфликты, которые, по мнению американского большинства, их не касались, особенно если речь шла о войнах в Старом Свете, из которого в свое время бежали предки американских граждан. Вильсон попытался склонить американцев к принятию хартии и вступлению в Лигу Наций, для чего организовал целую агитационную кампанию в масштабах США.

Он предпринял масштабную поездку по стране с серией выступлений, но простые люди не хотели участия в войнах даже больше, чем крупные предприниматели, которые хотя бы могли надеяться получить выгоду от военных поставок. Программа агитации Вильсона, прямо скажем, возымела противоположный эффект. Он убеждал американцев, что, если США не вступят в Лигу Наций, случится еще одна война. Но те же крупные капиталисты поняли, что война – это первоклассный двигатель торговли. Что касается простых граждан, они опасались того же, что и республиканские конгрессмены: что новая война рано или поздно случится, но если США будут в Лиге Наций, то они попросту обязаны будут в эту войну вступить, а это снова многотысячные человеческие жертвы, да еще и ради прибыли капиталистов, к которым, как было сказано выше, у обычных граждан также накопилась масса претензий.

Вмешался в эту агитацию и фактор физического здоровья президента: 2 октября 1919 года при произнесении речи в Пуэбло (штат Колорадо) у него произошло кровоизлияние в мозг. Он пережил это, но состояние его здоровья сильно ухудшилось. Подлинную болезнь скрывали от общественности, что позволило политическим противникам Вильсона распространить слух о слабоумии главы государства. С этого времени всю поступающую Вильсону информацию фильтровала его жена, делая это по настоянию врачей – чтобы не волновать больного.

В итоге после Вильсона три следующих американских президента были республиканскими консерваторами. Первый из них – Уоррен Гардинг, занявший этот пост 4 марта 1921 года. Его правление длинной в один срок было ознаменовано серией крупных коррупционных скандалов. Еще при президенте Тафте ряд участков земли, богатых нефтью, были зарезервированы для нужд военно-морского флота (на случай войны). В годы правления президента Гардинга они были переданы в управление министерству внутренних дел, которое возглавлял главный финансист предвыборной кампании Гардинга Альберт Фолл. Помимо президента, у Фолла был еще один друг и источник средств – американский мультимиллионер, нефтяник Эдвард Лоуренс Догени. Он убедил Фолла и Эдвина Денби, секретаря по делам ВМФ, в том, что «флотскую» нефть разворовывают нефтяники, участки которых окружали Элк-Хиллс и Типот-Доум. «Для того, чтобы предотвратить дальнейшее расхищение национального достояния, объяснял Догени, землю следует отдать ему в долгосрочную аренду. Не дожидаясь чрезвычайных ситуаций, он будет добывать из нее нефть, перерабатывать в топливо и закачивать в хранилища, которые построит в Перл-Харборе»[214].

Вторым выгодополучателем от сделки оказался Гарри Синклер, тоже нефтяной магнат. Правда, Синклеру земля обошлась дороже. Помимо $ 400 000 деньгами и акциями, в ноябре 1921 года он отправил министерское ранчо «Три реки» в Нью-Мексико шесть коров, быка, двух кабанов, четырех свиней и породистого рысака. Впрочем, Догени тоже не остался в долгу. Он послал к Фоллу своего сына с другом и секретарем Хью Планкеттом. «Догени-младший отвез министру в столичную гостиницу “Уордмэн Парк” чемодан со $ 100 000. Это было что-то вроде кредита, вот только сроки его возврата и проценты оговорены почему-то не были»[215].

Прибыль от сделки Эд Догени оценивал в 100 миллионов долларов как минимум. Синклер должен был получить сопоставимую сумму. Впрочем, похоронил репутацию и президентскую карьеру Гардинга скандал с ветеранскими пенсиями. Дело в том, что на пост главы организованного после войны Бюро ветеранов пришел Чарльз Роберт Форбс (не путать с журналистом и сооснователем одноименного журнала). Заняв эту должность, Форбс немедленно принялся за махинации, в результате которых около двухсот тысяч ветеранов и инвалидов войны не получили страховки и пенсий. Эти деньги в размере двух миллионов долларов присвоил директор Бюро.

Когда афера вскрылась, президент Гардинг помог Форбсу бежать в Европу, хоть и снял его с занимаемой должности, пытаясь замять дело. «Однако скандала избежать не удалось, так как последней ложкой дегтя оказалась любовница Форбса, занимающаяся строительством больниц для ветеранов по завышенным ценам». Известно, что сам Гардинг прекрасно понимал всю тяжесть репутационных последствий от этих скандалов в его политическом окружении, и он же максимально точно сформулировал суть этих проблем: «У меня нет проблем с врагами. С ними я могу разобраться. Но вот что делать с чертовыми друзьями, из-за которых я не сплю по ночам?»[216]

Неизвестно, чем бы для Гардинга и для демократов закончились следующие президентские выборы, но 2 августа 1923 года в Сан-Франциско в возрасте всего 57 лет президент Гардинг скоропостижно скончался. Причина смерти до сих пор не выяснена доподлинно. Это могли быть и апоплексический удар, и острое пищевое отравление, и убийство. Следом за ним пост занял Келвин Кулидж, также республиканец. Расследования, предпринятые его администрацией, сделали достоянием общественности коррупционные связи Гардинга и его окружения. Но в экономической политике Кулидж шел по тому же пути, что и Гардинг, сращивая власть и крупный бизнес.

Впрочем, нельзя не заметить, что эпоха Кулиджа вошла в американскую историю как «ревущие двадцатые», или «Процветание». К тому же именно Кулидж был инициатором предоставления американским индейцам гражданства: индейцы США стали гражданами в 1924 году. Также была создана Комиссия по жалобам индейцев, для определения ущерба от колонизации и выплаты компенсаций. На эти компенсации в течение последующих 32 лет работы американская казна истратила 820 миллионов долларов. Впрочем, по меркам США это более чем скромная сумма, особенно если вспомнить, что в ряде моментов американской истории индейцы подвергались форменному геноциду.

С другой стороны, не повезло неграм. При Кулидже были приняты новые законы о расовой сегрегации, они разрабатывались в качестве законов на уровне штата, чтобы затем стать модельными для всей страны. Вот каким образом была выстроена эта схема: «20 марта 1924 года Генеральная Ассамблея штата Вирджиния, опираясь на разработки Лафлина, принимает “Закон о расовой целостности” и “Закон об обеспечении сексуальной стерилизации воспитанников государственных учреждений в некоторых случаях”. Эти нормативные документы, принятые пакетом вовсе неслучайно, по сути, низвели миллионы американцев до положения домашнего скота.

Скажем, закон о расовой целостности требовал, чтобы расовая принадлежность гражданина США подробно фиксировалось при его рождении. При этом акт примитивно и грубо разрезал американское население на две части: собственно белых европейцев и всех остальных, куда, помимо африканцев, попали азиаты, индейцы, индийцы, монголы и малайцы. Во-вторых, он ввел “правило одной капли”, определявшее как “цветных” всех людей, имевших хотя бы одного африканского или индейского предка до четвертого колена».

Здесь важно понимать, что в принципе евгеника и расизм – это детища именно англосаксонской цивилизации. Гитлер впоследствии просто «перенял и доработал» ряд положений того же «отца евгеники» Фрэнсиса Дальтона. И для США в начале XX века было вполне естественно считать, что негры – это, в общем-то, не совсем люди. Тому же Кулиджу принадлежит следующая фраза: «Америка должна остаться Америкой. Биологические законы показывают… что нордическая раса ухудшается, если смешивается с другими».

Еще одно социально-политическое явление, расцвет которого приходится на правление президента Кулиджа, – это американские гангстеры. Источником их доходов стал сухой закон, введенный под давлением преимущественно женских обществ в 1920 году, когда значительная часть «потребителей спиртного» еще не вернулась из Европы. Создание сети подпольных баров и обеспечение их необходимым количеством контрабандного алкоголя требовало сетевой тайной организации, а необходимость противостояния властям сделала эти организации преступными. Наиболее сильными гангстерские структуры стали там, где местные промышленные магнаты подпитывали их «побочными» заказами на охрану и, например, борьбу с профсоюзами, то есть на погромы этих самых профсоюзов.

С другой стороны, нередко гангстеры подминали под себя профсоюзных деятелей, обеспечивая уже их безопасность и места для сборов профсоюзных ячеек в подпольных барах и используя угрозу забастовки для шантажа владельцев предприятий. Чтобы оценить приблизительный масштаб организаций гангстеров достаточно сказать, что специальное подразделение агентов министерства финансов по борьбе с ними, известное как «неприкасаемые», организованное уже при президенте Гувере в 1927 году, конфисковало примерно по миллиону стандартных бутылок алкоголя в год.

«Теневое государство» гангстеров достигало огромных масштабов влияния. Только один теневой синдикат Аль Капоне приносил своему руководителю 60 миллионов долларов в год на пике своего развития. При этом мафия была еще и социально активной организацией: «Великий Эл сделал состояние на проститутках, гробах и прачечных. Покупал безнаказанность у полицейских, лояльность у политиков, молчание у журналистов. Единственными, кто добрым словом вспоминал его имя и желал здоровья, были бедные и бездомные: для них по приказу Аль Капоне были открыты бесплатные столовые». Впрочем, социальный патернализм и забота о бедных были характерной чертой традиционной, если так можно выразиться, итальянской мафии, Аль Капоне же стремился ей во всем подражать.

Внешняя экономическая политика США при Кулидже оставалась прежней, ориентированной на защиту корпораций, действующих «в интересах американского государства». Однако и здесь возникли определенные послабления к угнетенным. Например, были выведены войска из Доминиканской Республики. Впрочем, американцы старались получить все, что им были должны европейцы, и в частности немцы, по полной программе и с процентами. В 1924 году под руководством американского банкира Чарлза Дауэса был разработан план, предусматривавший получение репараций с Германии, известный как «план Дауэса». Разработчиками проекта предполагалось, что восстановленная Германия будет добросовестно выплачивать военные репарации Франции и Англии, а эти последние, в свою очередь, станут выплачивать государственные долги Соединенным Штатам.

«По “плану Дауэса”, банкиры США и Великобритании предоставили Германии заем на сумму 800 млн марок (200 млн долл.), из которых половина приходилась на банкирский “дом Морганов”. Германия обязывалась, в свою очередь, выплатить в первый год 1 млрд репарационных марок (250 млн долл.) и увеличить затем платежи до 2,4 млрд марок в год. К 1928–1929 гг. общая сумма репараций с Германии окончательно еще не была установлена»[217].

Принятие в августе 1924 года на Лондонской конференции «плана Дауэса» открыло для бизнеса США новые возможности проникновения в экономику Германии. «В период между 1924 и 1929 г. американцы обеспечили себе 80 % капитала, шедшего на заем кредитным учреждениям Германии, 75 % займов местным правительствам, т. е. германским землям, и 50 % – крупным германским корпорациям. “План Дауэса”, принятый под давлением американских банкиров и правительства Кулиджа, отвечал интересам, в первую очередь, США и Германии. Бывший канцлер Германии Вирт в одной из речей в Чикаго подчеркнул: “…ваша помощь во многом помогла моей стране избежать социальной катастрофы”»[218].

Кулидж, отработав остаток срока Гардинга и избравшись на первый самостоятельный срок, в 1928 году отказался от выборов, поддержав кандидата в президенты Герберта Кларка Гувера. США приближались к Великой депрессии 30-х, но экономическая политика максимальной экспансии и выбивания долгов с проигравших, да и с победителей в Первой мировой никуда не исчезли. И здесь главным объектом для взыскания денег и для европейских держав, и для США была Германия, о чем уже шла речь в соответствующей главе. Впрочем, США, в отличие от европейцев, действовали значительно тоньше, хотя и не менее напористо.

9. Великая депрессия

Тесное сотрудничество США и Германии принесло последней определенные довольно весомые результаты. «В 1929 г. Германия на 13 % превысила довоенный объем промышленной продукции и заняла в капиталистическом мире второе место после США по производству и вывозу машин, первое место – по производству синтетического горючего и синтетического каучука. Доля Германии в мировом экспорте возросла с 5,7 % в 1924 г. до 10,9 % в 1929 г. (доля США в 1929 г. составляла 17,5 %, Англии – 12,1 %)»[219].

С другой стороны, в самих Штатах началось резкое снижение производственных показателей предприятий. А уровень инвестирования в акции этих предприятий, напротив, был очень высок. Люди брали кредиты в банках, чтобы вложить в акции деньги «из воздуха», порождая, таким образом, экономический «мыльный пузырь», который в итоге и лопнул 3 октября 1929 года, когда началась очередная биржевая паника. Рынок акций в тот момент рос опережающими темпами, и за год средняя стоимость ценных бумаг подскочила на 40 % годовых, а торговый оборот увеличился с двух до пяти миллионов акций в день.

«Черный октябрь» 1929 года, когда случился биржевой крах, принято считать началом Великой депрессии. Однако только лишь обвала биржи было, разумеется, недостаточно для запуска столь масштабного экономического коллапса. Так, можно заметить, что еще за несколько месяцев до спада на бирже американская экономика уверенно падала в рецессию: шло масштабное снижение промышленного производства, одновременно с ним снижались оптовые цены и доходы населения. Впрочем, споры об истинных причинах Великой депрессии не стихают как среди экономистов, так и среди историков по сей день.

«По версии ряда экспертов, Великую депрессию спровоцировал кризис перепроизводства товаров. В те годы их невозможно было купить из-за ограничения объемов денежной массы – доллары привязывались к золотому запасу. Другие экономисты убеждены, что не последнюю роль сыграло окончание Первой мировой войны. Дело в том, что американская экономика сильно зависела от оборонных заказов, а после того, как наступил мир, их число сократилось, что и привело к рецессии в военно-промышленном комплексе США. Среди остальных причин, вызвавших кризис, экономисты называют неэффективную денежную политику Федеральной резервной системы США и повышение пошлин на импортные товары. Закон Смута – Хоули, призванный защитить внутреннее производство, привел к снижению покупательской способности. А поскольку 40-процентная пошлина на импорт усложнила реализацию продукции европейских поставщиков в США, кризис перекинулся на страны Старого Света».

Естественно, глобальный кризис ударил по всем слоям американского населения, но в первую очередь – по простым рабочим. Отработанный механизм сопротивления произволу глав корпораций в виде профсоюзов уже давно существовал, однако теперь бизнес пресекал создание профсоюзных ячеек на своих предприятиях максимально жестко. В истории подавления рабочего движения снова отличилась корпорация Форда, а точнее – глава ее «служебного департамента» Гарри Герберт Беннет. Управление, которое он возглавлял, по сути являлось корпоративной «полицией», и в подавлении рабочих он не стеснялся практически никаких мер. «Впервые Беннет довел дело до стрельбы и кровопролития в 1932 году. Это произошло во время жестокого экономического кризиса, когда миллионы американцев тщетно искали работу. В Детройте, как и в других городах Америки, было много безработных, и среди них сотни людей, выброшенных за ворота Фордом. Отчаявшиеся рабочие организовали “голодный марш” на Дирборн. Там их встретила полиция и люди Беннета, который сам участвовал в этой операции. Никто нимало не сомневался, что стрельбу открыли именно люди Беннета. На площади перед заводом осталось четверо убитых и двадцать раненых… Когда в 1937 году Профсоюз рабочих автомобильной промышленности попытался организовать рабочих Форда, это вызвало очередное столкновение с “полицией” Беннета. На основании официальных документов Фердинанд Ландберг раскрывает ход событий, приводя при этом мнение тогдашнего губернатора штата Мичиган Фрэнка Мэрфи: “Генри Форд нанимает самых отпетых гангстеров нашего города…”»[220]

В 1929 году, практически одновременно с началом Великой депрессии, президентом США стал республиканец Герберт Гувер. В общем-то, американцам повезло с этим президентом, который уже имел опыт преодоления кризисных ситуаций – правда, по большей части в России. Герберт Кларк Гувер помогал Советской Республике справиться с массовым голодом 1921–1922 годов, когда занимал пост главы «Американской администрации помощи». В обмен на финансовую помощь Гувер потребовал от советского правительства полной автономности и независимости американских структур в своей работе на территории России и освобождения всех американских граждан, находящихся на тот момент в советских тюрьмах.

Переговоры шли медленно, но в итоге Ленин уступил. «Американская администрация помощи» в итоге пожертвовала России порядка 61,6 миллиона долларов, или 123 миллиона рублей. Впрочем, существенного политического влияния в Советской Республике американцы этим не добились. Позже лично Максим Горький выразил благодарность Гуверу в письме, где в том числе заявил: «Ваша помощь будет вписана в историю как уникальное, гигантское свершение, достойное величайшей славы, и надолго останется в памяти миллионов русских… которых вы спасли от смерти». Впрочем, поскольку «Американская администрация помощи» состояла фактически из 15 религиозных, национальных и общественных организаций разной степени аффилированности с государственными структурами США, можно усмотреть здесь тот же вид «гуманитарной помощи» от американцев, который имел место много лет спустя, в девяностые годы прошлого века в России.

И смело можно предположить, что эта «безвозмездная помощь» была еще и завуалированной торговлей. За поставленные в Советскую Россию в рамках миссии «Американской администрации помощи» продовольствие и семена советским правительством было уплачено золотом, эквивалентным по стоимости 10 миллионам долларов США. Кроме того, статус дипломатической неприкосновенности, которым пользовались сотрудники АРА, нередко служил прикрытием для контрабанды ценностей.

Об этих жульнических операциях говорило письмо заместителя Народного комиссара иностранных дел РСФСР М. М. Литвинова, адресованное неофициальному представителю Наркоминдела РСФСР в США Б. Е. Сквирскому и касавшееся «обнаружения в дипвализе АРА контрабанды».

«Дипвализа была вскрыта в присутствии и с согласия заместителя полковника Гаскеля, который сам убедился в наличии в вализе запрещенных к вывозу ценностей и благородных металлов на сумму в несколько миллионов золотых рублей. Вместо того чтобы осудить поступок виновного сотрудника АРА, американская пресса обрушилась на Россию…»[221] Как указывается в значительной части документов НКВД того времени, под прикрытием гуманитарной помощи действовала и американская разведка. В качестве представителей АРА на территории Советской России беспрепятственно побывали военные советники, ранее находившиеся при руководителях белой армии, в частности в формированиях Колчака, Деникина и Юденича.

«…директором был полковник Уильям Хаскел, который в свое время был верховным комиссаром на Кавказе, а вернувшись в Штаты, стал одним из руководителей контрразведки при штабе американской армии. Секретарем Хаскеля являлся бывший американский консул в Петрограде, профессиональный разведчик Джон Льерс.

Помощники Хаскела Шафрон и Грегг были советниками в белопольской армии. Помощником Льерса был еще один разведчик – Филипп. Разведчиками также были представитель Американской администрации помощи на юго-востоке РСФСР Дрисколь, уполномоченный в Казани – Бойд, на Украине – полковник Гров, в Белоруссии – армейский разведчик Гарди и многие другие. Кюмлер, Кернау и Финк служили в американской тайной полиции. Торнер – для разнообразия – работал в английской разведке»[222].

В штаб-квартире АРА в Москве, размещенной в старинном купеческом особняке, насчитывалось целых десять отделов. Девять из них имели непосредственное отношение к благотворительности, а вот в «отделе номер два», или специальном отделе, все его сотрудники были офицерами генштаба или разведки. Второй отдел обобщал и систематизировал всю добытую остальными девятью информацию, которая затем зашифровывалась и в таком виде пересылалась в Штаты.

Впрочем, какой бы характер ни носила деятельность АРА, на посту президента Гувер занялся ровно тем же, чем она занималась официально: обеспечением деньгами, работой, а то и просто едой населения. Так, было выделено 150 миллионов долларов на организацию общественных работ на инфраструктуре, что давало безработным дело и какой-то небольшой доход от него. Например, так была построена знаменитая дамба Гувера – плотина высотой 221 метр, перегородившая реку Колорадо на границе штатов Аризона и Невада. Но в мае 1931 года кризис распространился на европейские банки, и США накрыло его обратной волной. Итогом стала многомиллионная безработица, а в сельскохозяйственных районах – голод. Городские окраины занимали «гувервиллы», поселения бездомных, построенные из подручных материалов.

Несмотря на все усилия Гувера в социальной политике, масштабы кризиса были столь велики, что мер по его предотвращению явно не хватало. Отсюда проистекает повсеместная критика Гувера, как «неэффективного президента», который приложил недостаточно усилий, в отличие от следующего главы США, демократа Франклина Делано Рузвельта.

А вот что почти не афишируется в американской политической историографии, так это начало «сегрегационного эксперимента» в предпоследний год правления Гувера. Речь идет о том, что в 1932 году Службой общественного здоровья США было санкционировано масштабное исследование сифилиса. В ходе «эксперимента Таскиги», названного так по имени городка в штате Алабама, где он проводился, 399 мужчин-афроамериканцев тайно заразили этой болезнью. В медицинском эксперименте по поиску лечения «плохой крови» они согласились участвовать добровольно, но подробностей им не раскрывали.

Эти люди были рады в годы Великой депрессии получить небольшую материальную помощь, еду и, как они предполагали, медицинскую помощь, на самом деле представлявшую собой наблюдение за подопытными. Существование действенного лечения, как и суть болезни от них скрывали. Из первоначальных участников эксперимента выжило лишь 74 человека. В дальнейшем, под видом лечения, местные врачи наблюдали за ними, подробно фиксируя все стадии, способы передачи, особенности протекания врожденного сифилиса, который закономерно появился у некоторых детей. Исследование продолжалось до 1972 года, когда было прекращено под давлением общественности из-за утечки информации о нем в прессу. В общем, эксперименты над «расово неполноценными» людьми в США начались еще тогда, когда в гитлеровской Германии это не было в тренде. И немцам в итоге было у кого учиться и с кого брать пример.

Возвращаясь же к политике преодоления кризиса, стоит отметить, что Гуверу во многом просто не повезло: он был главой США в самые тяжелые дни Великой депрессии, когда мало что можно было исправить[223]. Франклин Делано Рузвельт, следующий глава государства, занял президентский пост уже после прохождения Штатами пика кризиса, а потому его «Новый курс» дал значительно более существенные и скорые результаты. Впрочем, и сама фигура Рузвельта была фигурой уже не сугубо американского, но мирового масштаба.

Его избрали в 1933 году, и он стал единственным президентом США, избивавшимся более чем на два срока. Сразу же после избрания он представил конгрессу программу, которая и стала впоследствии известна как «Новый курс». Впоследствии, через постоянное давление на конгресс, «Новый курс» был реализован в виде 70 социально-экономических законодательных актов, которые сводились к усилению роли государства в регулировании экономики.

Творцы «Нового курса» отвергли версию республиканцев о появлении кризиса. Те объясняли социально-экономические потрясения, свалившиеся на американцев, «международными» причинами, слабостью и коллапсом европейских банков, хотя это была лишь вторая, обратная волна кризиса. Рузвельт, в отличие от них, видел первоистоки Великой депрессии именно в слишком свободном и неподконтрольном положении американского частного бизнеса, финансовых и промышленных корпораций.

Вторым важным блоком «Нового курса» после патернализма по отношению к частному бизнесу было расширение полномочий исполнительной власти. Рузвельт по мере приближения дня принятия государственной ответственности на свои плечи все более смело отходил к неизбежному расширению функций федерального правительства, не только в отношении регулирования деятельности корпораций, но и в отношении конгресса и штатов. В-третьих, Рузвельт приблизил к себе тех предпринимателей и политиков, которые стремились к социальному реформаторству, понимая его выгоду в долгосрочной перспективе, прислушивался к наиболее адекватным требованиям протестующих, ориентировался на народные волнения как на индикатор состояния охваченного депрессией общества[224].

Однако все эти меры не были бы реализованы настолько быстро и полно, если бы не агитационное новшество этого президента. Речь идет о «Беседах у камина», цикле радиопередач, где Франклин Рузвельт напрямую обращался к гражданам Соединенных Штатов, разъясняя свои действия, указы и инициируемые им законы. До Рузвельта такой практики прямых обращений в политической истории США не было. В период с 1933 по 1944 год состоялось 30 таких радиоэфиров. Они к тому же дополнительно убеждали граждан, что с их президентом все в порядке, хотя с 1921 года Рузвельт, больной полиомиелитом, был прикован к инвалидному креслу.

Что касается подробностей урегулирования экономической ситуации, здесь можно разделить рузвельтовскую программу на несколько комплексов мер. Первый представлял собой введение методов госрегулирования экономической деятельности, сходных с теми, что ранее были приняты для военного времени. Банки были разделены на инвестиционные и коммерческие. Последним запрещалось выдавать займы для операций на бирже. Был запрещен свободный оборот золота, которое предстояло заменить банкнотами. Были созданы агентства для контроля цен на промышленную и сельхозпродукцию – Национальная администрация восстановления промышленности и Администрация по регулированию сельского хозяйства.

Вторым этапом стало утверждение прав рабочих и усиление демонополизации, чтобы исключить манипуляции и «рукотворные» кризисы. Он начался в 1935 году. Еще через два года правительство Франклина Рузвельта приступило к мерам по стимулированию потребительского спроса, несмотря на бюджетный дефицит. Считается, что реализация плана завершилась в 1940 году. Ну а далее повторилась история Первой мировой войны: Вторая мировая резко подстегнула экономику и промышленность США. При этом сами Штаты, как и в 1914–1918 годах, не торопились приступать к непосредственным военным действиям в Старом Свете.

В завершение стоит добавить, что Великая депрессия ударила в основном по простым американцам, а вот крупный частный капитал США продолжал планомерную экономическую экспансию и в самые трудные для населения Штатов годы. Более того, можно говорить даже об определенном усилении этой экспансии, поскольку кризис Великой депрессии существенно ослабил государственный контроль за корпорациями.

В газете «Нью-Йорк таймс» за 8 февраля 1923 года можно найти такое заявление заместителя председателя баварского земельного парламента Ауэра: «Баварский парламент уже давно располагает сведениями, что гитлеровское движение частично финансируется главой американских антисемитов Генри Фордом… Гитлер открыто похваляется этой поддержкой и превозносит Форда не как великого индивидуалиста, а как великого антисемита».

Вскоре и сам Гитлер заявил: «Мы считаем Генриха Форда предводителем зарождающегося в Америке национал-социалистского движения. Особенно восхищает нас его антисемитская политика». Это сотрудничество было поистине всесторонним: гитлеровские агенты на территории США действовали под видом сотрудников «Форд мотор компани». Так, в платежных ведомостях завода в Детройте значатся имена Фрица Кюна, основавшего организацию «Германо-американский союз» («Бунд»), и Гейнца Шпанкнебеля, возглавлявшего общество «Друзья новой Германии».

Кроме того, и многие директора зарубежных предприятий Форда охотно сотрудничали с Гитлером. Не только в Германии, Австрии и Венгрии, но и в Париже, и в Лондоне. «Адольф Гитлер надлежащим образом оценил заслуги Форда, наградив его в августе 1938 года, то есть за год до начала Второй мировой войны, Большим крестом германского орла»[225].

Нужно ясно понимать, что на момент начала Второй мировой расистские настроения в США были очень сильны. Более того, параллельно всем прогрессивным реформам шла и кампания по евгенике, «положительному» и «отрицательному» отбору населения для продолжения или непродолжения рода. Сегрегационные законы, дискриминирующие чернокожих, также были в ходу и считались «вполне приемлемыми». При этом и в годы Второй мировой массовые репрессии в США шли не столько по политическому, сколько по расовому принципу. Например, граждане Штатов японского происхождения в количестве сотен тысяч человек были согнаны в концентрационные лагеря просто потому, что они японцы и уже этим подозрительны.

Неизвестно, на чьей стороне в итоге оказались бы США с такими настроениями в обществе и политических элитах, если бы не японская атака на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года, после которой США и вступили в войну на стороне союзников, в первую очередь инициировав кампанию возмездия против Японии. На Западный фронт, стоит напомнить, войска США пришли только в июне 1944-го.

Как многим известно, США вышли из Второй мировой в восемь раз богаче, чем туда вошли, при этом начав уже полномасштабную финансовую экспансию, выведя доллар в качестве мирового финансового стандарта сначала в рамках Бреттон-Вудской, а потом и Ямайской системы. Но это уже совсем другая история.

Глава 11 Лимитрофы: страны, обделенные суверенитетом

Буферная зона

Европа периода интербеллума, да и перед ним, представляла собой крайне неоднородное явление с точки зрения значимости, статуса и возможностей государств, расположенных на этом континенте. Статус этот постоянно менялся в силу непрекращающейся конкуренции, перерастающей из дипломатии в войны. И если влияние европейских колониальных держав и США уже были описаны подробно, равно как и ситуация в Азии и Африке, то европейские малые государства мы охватили лишь примерно, в контексте действий «крупных игроков».

Тем не менее так называемые европейские «государства-лимитрофы» важны для целостности картины периода интербеллума как те объекты, а иногда и субъекты политики, которые формировали общий фон событий и политических процессов. По сути, эти страны пытались лавировать между центрами силы, чтобы сохраниться, не утерять своего суверенитета, а то и просто не потерять статус государства. Получалось это, скажем прямо, далеко не у всех и не всегда.

Показательно и то, что западноевропейское отношение к азиатам или африканцам как к людям и цивилизациям «второго сорта» распространялось и на ряд регионов Европы. По сути, такая градация стран и европейских наций была идеологической «оберткой» для банального «права сильного». И именно в контексте такой политики мы можем говорить о феномене «государств-лимитрофов».

Здесь стоит объяснить само это понятие, поскольку оно достаточно точно описывает суть данного политического явления. Происхождение термина «лимитроф» уходит своими корнями в историю еще Римской империи. По одной из версий, довольно этимологически спорных, образован термин от двух слов: «лимит», то есть «граница», и «трофос», то есть «кормилец». Впрочем, даже этимологически спорное, данное определение вполне точно объясняет суть явления. Иными словами, это были территории на границах империи, где на постоянной основе дислоцировались войска, снабжаемые в том числе и местными ресурсами.

А в самом начале XX века государства-лимитрофы сформировались именно в современном, геополитическом понимании этого явления. Это были формально независимые страны, на территории которых сходились интересы великих держав. Периодически они превращались в территории ведения «экспериментальных войн» для противостоящих друг другу империй, при этом такие войны часто были «неофициальными». То есть на территории лимитрофа между двумя великими державами могли идти военные действия, но при этом сами державы на официальном уровне сохраняли дипломатические отношения.

Да и сама позиция государств-лимитрофов была, в противоположность колониальному статусу иных держав, неофициальной. Дело в том, что метрополия несла политическую ответственность за происходящее в колонии или протекторате, тогда как «государства-лимитрофы» были де-юре «свои собственные», не относящиеся к той или иной крупной державе официально. В современной геополитике в отношении «опекающих» государств установился термин «тьюторы», то есть государства обучающие, или, как точнее будет сказать применительно к некоторым геополитическим процессам, «подучивающие», сподвигающие к каким-либо действиям, часто идущим вразрез с национальными интересами или даже во вред национальным интересам государств-лимитрофов.

В период интербеллума, помимо прочих геополитических процессов, шло стремительное образование многочисленных лимитрофов на территории Европы. В основном за счет потери Россией значительных приграничных территорий после Октябрьской революции. Поначалу национально-освободительные движения на этих территориях довольно быстро сформировали системы государственного управления. Но проблема заключалась в том, что эти системы не могли в должной мере обеспечить государственный суверенитет новообразованных стран.

При этом молодая Советская Республика видела свой главный интерес в распространении большевистской идеологии по всему миру, в том числе и на территорию этих новых государств. Западное же сообщество усиленно старалось не допустить подобных процессов, справедливо полагая, что «мировая революция», начавшись с Восточной Европы, может докатиться и до них.

Формирование лимитрофов в качестве «буферной зоны» как геополитическую стратегию разработал и подробно описал лорд Джордж Керзон, занимавший в годы после Первой мировой войны пост министра иностранных дел Британии. Собственно, Керзоном эта стратегия уже была опробована в выстраивании отношений с Персией и Афганистаном, когда он занимал пост вице-короля Индии, о чем более подробно рассказано в соответствующих главах. В своих работах Керзон указывал на «условную жесткость границ» между крупными и влиятельными в макрорегиональном или общемировом масштабе государствами. Также он подчеркивал, что малые государства без внешней поддержки всегда будут экономически и политически нестабильны, так как являются ареной скрытой геополитической борьбы более мощных государств[226].

Его теория была в полной мере реализована на практике, и понятно, что в силу оной «внешней поддержки» граждане государств-лимитрофов были далеко не в восторге от своего статуса и положения своих стран. При этом стоит отметить, что и в настоящее время на территории Европы и мира можно увидеть аналогичные государственные образования, хотя их взаимоотношения с «тьюторами» теперь выстроены в более завуалированной и сложной форме. В период же интербеллума все было намного проще и прямолинейнее. И, стоит повториться, фактор лимитрофов также сыграл свою роль в накапливании геополитических противоречий между мировыми державами и в приближении всего мира ко Второй мировой войне. Начать рассказ о государствах-лимитрофах стоит с Польши. Поскольку, по большому счету, именно раздел этого государства в 1939 году и подвел Европу к началу новой глобальной войны.

1. Польша разделенная, объединенная, «независимая»

На момент начала Первой мировой Польша уже была разделена. Часть ее контролировалась Российской империей, другая часть – Австро-Венгрией. Стоит оговориться, что первый раздел Польши произошел еще в 1772 году, а последующие события привели к тому, что с 1795 года по 1918-й Польша как государство попросту не существовала. Что же касается событий Первой мировой, то в силу именно такого раздела между Россией и Австро-Венгрией польские солдаты воевали по обе стороны линии Восточного фронта.

К слову, дабы дополнительно заручиться поддержкой польских подданных, Российская империя в ходе Первой мировой предложила воссоздать самостоятельное польское государство. Впрочем, современные исследователи сходятся на том, что это была, скорее, теоретическая идея, без каких-либо практически применимых механизмов. Хотя бы потому, что в политической системе Российской империи не был наработан инструментарий для реализации подобных проектов. С другой стороны, некоторые реальные шаги в этом направлении со стороны Российской империи все же были сделаны.

Главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич 14 августа 1914 года издал манифест, в котором было обещано создание объединенной Польши – «свободной в вере, языке и самоуправлении». А уже через год, в июне 1915 года, «Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский и прочая» Николай II созвал польско-российское совещание, призванное определить круг полномочий будущего польского самоуправления. Однако ход войны складывался в этот период совсем не в пользу России, и уже через месяц после совещания вся территория Польши была оккупирована Австро-Венгрией.

Значительной частью военных сил, участвовавших в этом эпизоде войны, были Польские легионы, организованные по инициативе видного польского военного и впоследствии политического деятеля Юзефа Пилсудского. Он сражался на стороне Австро-Венгрии, начав формирование легионов еще в 1913 году на базе военизированных и военно-спортивных организаций типа «Стшелец» и «Сокол». В то время Пилсудский был одним из лидеров Польской социалистической партии, хотя, как станет ясно впоследствии, по убеждениям его скорее стоит считать польским национал-социалистом.

При этом формированию легионов активно потворствовала и Австро-Венгрия, для которой участие поляков в оккупации собственной страны мыслилось как пропагандистский ход. Оккупацию в этом случае можно было изобразить как национально-освободительное движение от гнета Российской империи. Однако сам Пилсудский, как вскоре оказалось, совершенно не собирался довольствоваться ролью «военно-политической ширмы». Он не только продвигался по Польше, отвоевывая территории, но также вел активную агитационную кампанию на основе национально-освободительных лозунгов. Которые ложились на благодатную почву сознания народа, на сто лет потерявшего собственную независимость и государственность.

Эта бурная деятельность Пилсудского в совокупности с его военными успехами привела к тому, что в итоге он получил военный и политический контроль над всей этнической польской территорией, а также вынудил императоров Германии и Австро-Венгрии публично высказаться по вопросу будущего польской государственности. Речь идет о «Манифесте двух императоров», который вышел в свет 5 ноября 1916 года и в котором, в частности, говорилось «о создании “самостоятельного Королевства Польского”, но по-прежнему без определения степени зависимости. Предусмотрено было определенное изменение границ, присоединение приграничных польско-немецких территорий к Германии, а части белорусских и украинских земель, к Польше»[227].

В декабре того же года было сделано аналогичное заявление о независимости Польши и со стороны правительства Российской империи. Однако нужно понимать, что на тот момент эти территории уже вышли из-под российского контроля, а потому это заявление не имело сколько-нибудь значимой политической силы для поляков. К тому же уже в феврале 1917 российский император был свергнут.

Впрочем, революционные события все же имели опосредованное влияние на становление польской государственности. Из опасения потери позиций в этом государстве страны Антанты приступили к формированию в Польше органов национального самоуправления уже в середине августа 1917 года. Так, 15 августа во французской Лозанне был учрежден Польский национальный комитет во главе с почетным доктором Кембриджа публицистом Романом Дмовским и композитором, до этого долгое время жившим в США, Яном Падеревским. Война на тот момент уже близилась к завершению, и перевес в ней со все большей очевидностью оказывался на стороне Антанты.

При этом «два императора» после опубликования своего манифеста так и не конкретизировали в дальнейшем программу польской суверенизации и не приняли каких-либо внятных практических шагов для осуществления намерений. По сути же к 1917 году и Германия, и Австро-Венгрия все меньше контролировали польские территории. Пилсудский и его сторонники 2 июля 1917 года демонстративно вышли из состава Временного Государственного Совета, выполнявшего функции оккупационной администрации, чем окончательно дезавуировали надежды польского народа на национальное самоопределение с помощью немцев. При этом две трети польских легионов (первая и третья бригады) во главе с Пилсудским отказались подчиняться немецкому командованию, были расформированы, а сам Пилсудский на некоторое время был заключен в крепость Магдебург. Вполне понятно, что такое заключение под стражу Пилсудского вызвало недовольство и национальных польских элит, и населения.

А потому вполне очевидно и то, что попытки Германии и Австро-Венгрии создать новую систему государственной власти в виде Регентского совета не дали никаких результатов, кроме еще большего раздражения польского общества. Более того, «фактор Пилсудского» сыграл и на обострение с оставшейся частью польских легионеров. Особенно это обострение оформилось после заключения сепаратного Брест-Литовского мира, а также соглашения со сторонниками независимости Украины. Применительно к Польше, для которой забрезжила не просто перспектива реального суверенитета, а даже легкий намек на «имперские амбиции» периода Речи Посполитой, эти договоренности «патронов» выглядели натуральным национальным унижением.

Дело в том, что одним из пунктов Брест-Литовского сепаратного мира с Россией было право на самоопределение и автономию Восточной Галиции, Лемковщины, Закарпатья и Буковины. Это были регионы со смешанным населением, в которых очень активно на политическом поле действовали украинцы. Украинские сепаратисты рассчитывали, что «самоопределение» в итоге приведет эти регионы именно в состав новообразованной Украины. Для Польши, которая данные территории считала своими, это была политическая пощечина. Особенно это касалось Галиции, где генерал Пилсудский и формировал свои польские легионы.

Еще одним камнем преткновения стала Холмская губерния. Под польским управлением эта территория находилась около двух лет в период войны, но в 1918 году по договору с независимой Украиной была передана ей. Но дело в том, что многие годы эта территория на границе с Украиной была не просто спорной, а национально и религиозно всеобщей. Не официально, но фактически.

Здесь следует сделать краткое пояснение о том, что вопрос был даже не в государственной, а в национальной и религиозной принадлежности населения Холмской губернии. И он имел место еще в Российской империи. Принятию в 1912 году решения о формировании этой губернии и выводе ее из-под юрисдикции польских территорий, пусть и в составе царской России, предшествовала серьезная работа местной русской православной общины, нацеленная на убеждение депутатов Государственной думы и правительства империи в том, что они, православные и русские «холмцы», вообще существуют.

Так что передачу контроля над этой территорией слабой и раздробленной Украинской Народной Республике формально можно считать примером манипуляции лимитрофом со стороны государства-тьютора. Когда была нужна дополнительная военная сила, фактически гарантировалось расширение польской территории за счет этих земель. А когда были необходимы поставки продовольствия из Украины, спорные земли «перераспределили» в пользу уже другого лимитрофа.

Интересно, что по итогам выполнения всех этих договоренностей Украина также была обманута Австро-Венгрией. Предусмотренное право на автономию украинцам на территории самой империи, а именно – в Восточной Галиции, Северной Буковине и Карпатской Рутении, так и не было предоставлено. Официально правительство Австро-Венгрии сослалось на недопоставки оговоренного объема продовольствия, фактически – сыграли свою роль требования «более выгодных» поляков[228].

Вообще же, если говорить коротко, то Холмская губерния была исторической польской территорией с не менее исторически сложившимся малоросским населением. «По национальному составу население губернии выглядело так: малороссы – 52,6 %, поляки – 24,4 %, евреи – 15,3 %, немцы – 4 %, русские (великороссы) – 3,7 %. На самом деле этнический состав населения был более запутанным. Многие католики из числа латинников, говоривших в быту на малорусском диалекте, отметились как поляки, некоторые жители Холмщины, включая евреев, имевшие образование, называли себя русскими или поляками»[229].

Что же касается «Междуморья», то основным идеологом этого государственного проекта был все тот же Пилсудский. И для поляков это политическое образование было презентовано как независимая польско-литовско-белорусско-украинская федерация, с безусловным доминированием Польши. При этом европейским державам «Междуморье» было презентовано как «буфер» между «цивилизованной Европой» и Россией. Но такое усиление на Восточном, уже политическом, фронте не очень устраивало «западных партнеров».

Вся эта территориальная и этническая чехарда, как и было сказано выше, вызывала у них раздражение, тем более что планы на экспансию под видом объединения у Пилсудского, который стал фактически главой новообразованного Польского государства, появились сразу же: «Он прекрасно понимал, что эффективно противостоять российской агрессии можно только силами стран Центральной и Восточной Европы. Поэтому он мечтал о создании большой федерации Польши, Украины, Литвы, Латвии, Эстонии, Белоруссии, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Югославии и Финляндии, опирающейся на три кавказские республики – Азербайджан, Армению и Грузию. Объединение этих стран в одном союзе создало бы в Центральной Европе территориально сплоченный организм»[230]. Но реализация этих планов, притом кратковременная и частичная, наступит только в период с 1919 по 1921 год, пока же стоит вернуться к состоянию Польши на время заточения Пилсудского в Магдебургскую тюрьму.

В отсутствие бравого генерала пресловутая треть оставшихся «лояльными» легионов начинает превращаться в самостоятельную военно-политическую силу. Лидером этого милитаристского движения стал полковник Юзеф Галлер. Войска под его командованием 15 февраля 1918 года, вопреки приказам немецкого командования, вторглись на территорию Украины. Частям регулярной объединенной армии Центральных держав, также дислоцировавшимся в Польше, было предписано уничтожить бригаду, что и было сделано. Говоря по совести, поляки тогда сражались героически: «В течении двенадцати часов 3,5 тысячи поляков отбивали атаки 12 тыс. немецких солдат, но в 16 часов полковник Галлер отправил к немцам парламентеров. На следующее утро 2-й корпус капитулировал»[231].

Юзефу Галлеру при этом удалось инсценировать свою гибель и бежать. И он, как и Пилсудский, на этом не закончил борьбу за власть и, по совместительству, за независимость Польши. Через Москву Юзеф Галлер с некоторым количеством выживших направился в порт Мурманск, откуда, присоединившись к другим беженцам, эмигрировал во Францию.

Как раз в это время Польский национальный комитет, сформированный Антантой, активно создавал военные силы для захвата польской территории уже в интересах практически победителей. Бывшие легионеры 2-й бригады немедленно вошли в состав новых воинских подразделений, известных как «Голубая армия», в соответствии с цветом формы. Кроме них в ряды нового «польского национально-освободительного корпуса» вошли польские эмигранты из США и Бразилии, а также поляки, служившие во французской армии, и польские же военнопленные. В общем, очередная волна освобождения Польши за чужой счет, но кровью собственного народа началась.

Однако в то же время, а если точнее, 8 ноября 1918 года, из заключения был освобожден Юзеф Пилсудский. Уже 11 ноября он прибыл в Варшаву, где Регентский совет (уже действовавший без контроля с немецкой стороны) назначил его временным «начальником Польского государства». К лету 1919 года к нему присоединился и бывший подчиненный Юзеф Галлер во главе 70-тысячной «Голубой армии».

Это объединение национально-освободительных сил, естественно, внушило полякам веру в то, что сейчас Польша наконец-то снова, через сто лет, станет суверенным и независимым государством. Проблема в том, что правила реального суверенитета за несколько предшествующих десятилетий очень сильно изменились. В военном отношении объединение Галлера и Пилсудского обеспечило на некоторое время стабильность и даже позволило успешно противостоять «Украинской повстанческой армии» с ноября 1918 по июль 1919 года, а затем некоторое время и Красной Армии – в 1920 году. И, как и было сказано выше, приблизиться к польской мечте о «Междуморье», выразившейся в завоевательных походах на территории Белоруссии и Литвы.

Но что касается сугубо политического руководства, то здесь назрел масштабный кризис, который был сопряжен с отсутствием государственности, а во многом – и с польским менталитетом, который на бытовом уровне до сих пор именуется «шляхетская спесь». Если говорить максимально просто, то местные коммунисты выступали против национального государства, сторонники Антанты – за сближение с Францией и Британией, а националисты, к которым относился и Пилсудский, – за формирование новой польской империи «Междуморье», польско-литовско-белорусско-украинской федерации.

Нужно отдать должное революционному прорыву Советской России, поскольку польские коммунисты, действуя «по заветам Ильича», создали революционную партию и в Польше, разумеется, не без прямой поддержки Советской России. Впрочем, нужно оговориться, что в случае с Польшей у Советской Республики были веские причины для активной обороны, перерастающей в экспансию, а затем и в мировую революцию.

В первую очередь сыграла свою роль Антанта, которая «25 июня 1919 в рамках подготовки Версальского мирного договора» предоставила Польше мандат на введение войск на территорию Украины «с целью защиты прав населения Восточной Галиции и его имущества от опасности, которая грозит ему от большевистских банд». И уже 11 июля того же года этот мандат был расширен до права оккупации, как «временного мероприятия международного характера. А 21 сентября устанавливался срок оккупации – 25 лет»[232].

Для Советской России такое продвижение на Восток манипулируемой и «очень империалистической» Польши было, прямо скажем, неприемлемо, тем более что это мешало и делу мировой революции, и геополитическим планам. А потому как только польские войска стали оккупировать белорусские и украинские территории, туда же выдвинулась Красная Армия Тухачевского. Тем более что у советского правительства была в планах советская же Польша в качестве плацдарма мировой революции, которая должна была двинуться на Германию, а оттуда и дальше. Мы уже неоднократно говорили о советском революционном благородном безумии, и это, по сути, было еще одним его проявлением.

С самого начала красноармейцы теснили «Голубую армию» на завоеванных территориях и к 1920 году дошли до Варшавы. Но тут уже Юзеф Пилсудский запросил помощи у европейских держав. Европа вмешалась – впрочем, не столько из-за большой любви к Польше, сколько из-за того, что пока еще условная «линия Керзона» ломалась и несла «коммунистический ужас» всему западному миру.

В ходе военного вмешательства Антанты Красная Армия была отброшена от Варшавы. В частности, при поддержке франко-британской военной миссии «Голубая армия», вновь набравшая мощь, 16 августа 1920 года совершает «чудо на Висле» – обходным маневром нейтрализует советские части и освобождает столицу. Начинается польское наступление.

Но Пилсудский договорился о помощи со стороны Антанты лишь на условиях запрета дальнейшей экспансии поляков «на исконные территории». Во многом этот фактор сдерживания польского реваншизма повлиял на резкое падение популярности Пилсудского как абсолютного национального лидера.

Государственные органы Польши были созданы, и 17 марта 1921 года Польский сейм принял конституцию. Она подтверждала принципиальные решения, принятые сразу после возрождения польской государственности, но ставила правительство под контроль Cейма (парламента). День спустя был подписан Рижский мир с Советской Россией, закрепивший потери ранее приобретенных территорий в пользу Латвии, Украины, Белоруссии и Советской России.

Вследствие этого 14 декабря 1922 года Пилсудский передал власть избранному президенту Польской Республики и Сейму. Первый президент Габриэль Нарутович, профессор технологического института и интеллектуал, за что его ценил Пилсудский, не отличался особенными политическими амбициями. Как, впрочем, и инстинктом самосохранения: он был убит через два дня после своего избрания, 16 декабря 1922 года, ультраправым экстремистом Элигиушем Невядомским, радикалом из национал-демократов. На суде Невядомский заявил, что планировал убить Пилсудского, но и убийство Нарутовича – тоже «шаг в борьбе за полонизацию и за нацию».

Это покушение вкупе с последующими политическими заявлениями убийцы стало серьезным фактором психологического давления на Юзефа Пилсудского, который резко стал отходить от всякой политики и власти вообще. Что выглядит логичным шагом, когда падение политической популярности заканчивается почти удавшимся покушением. Да еще и не сторонних сил, а национально-демократически настроенных граждан. В итоге генерал ушел из политики, сложив с себя все полномочия к маю 1923 года.

Уход Пилсудского и смерть Нарутовича, в общем, ничего хорошего Польше не принесли. Тем более что ровно в этот момент США, которые уже успели плотно войти и в европейскую экономику, накрыло Великой депрессией. И Польша, только недавно обретшая хотя бы относительный суверенитет, получила экономический кризис на фоне тотального политического раздрая. Именно в этот момент в Польше активизируются те самые легионы, которые в свое время формировал Пилсудский, и создают вокруг его фигуры «Польскую военную организацию». И когда 27 ноября 1925 года военным министром Польши становится сторонник Пилсудского Люциан Желиговский, легионеры принимают решение действовать. Действующие воинские части и ветераны в мае 1926 года стягиваются к Варшаве и после трехдневных боев занимают столицу.

31 мая Польский сейм, не имея другого выхода, легализовал результаты этого, по сути, государственного переворота. Юзеф Пилсудский был избран Сеймом на пост президента Польской Республики. Но Пилсудский, естественно, с учетом тогдашних польских реалий, отказался. Вместо себя он выдвинул кандидатуру Игнация Мосцицкого, профессора и изобретателя, который был утвержден Сеймом. В итоге фактическим правителем государства становится именно Юзеф Пилсудский, который меняет государственные посты от министра обороны до главы правительства, лавируя между интересами глобальных игроков, в числе которых остаются Британия и Франция и возвращаются Германия и Советская Россия.

Нужно отдать бравому генералу должное: он, будучи при фактической власти в Польше, умел вести дела так, что его страна никогда не была лимитрофом в полном смысле этого слова. Именно Пилсудскому следует ставить в заслугу подписание пакта о ненападении с гитлеровской Германией от 26 января 1934 года. Более того, в 4 ноября 1935 года Польша и Германия подписали еще и соглашение об экономическом сотрудничестве. Внутренняя политика Польши при этом стала меняться в сторону авторитаризма. В апреле 1935 была изменена конституция Республики. Системообразующим принципом в ней объявлялось сильное централизованное государство с президентской системой правления. И все это шло под эгидой «санации», то есть глобального очищения польской политической и социальной системы «от всего лишнего».

Юзеф Пилсудский умер в 1935 году. После чего за оставшиеся 4 года до своего очередного раздела Польша вновь пришла к состоянию политического хаоса. Главная проблема заключалась в соратниках Пилсудского. Согласно новой польской конституции, правительство Республики было освобождено от контроля Сейма. При этом лидер партии «Беспартийного блока для сотрудничества с правительством» Валерий Славек, входивший в ближайшее окружение Пилсудского, продолжил линию на усиление исполнительной власти и принял новое положение о выборах депутатов, которое серьезно ограничило права неподконтрольных правительству организаций на выдвижение кандидатов. Благодаря этому «Беспартийный блок для сотрудничества с правительством» получил серьезные преимущества, однако в ответ оппозиция объявила бойкот выборов 8 сентября 1935 года. В итоге «Беспартийный блок» потерпел на этих выборах поражение и был распущен.

Однако польская политика того времени требовала не столько формальных процедур, сколько сильных лидеров и определенной политической стабильности, даже если она и носила декоративный характер. Поэтому влияние на правительство получил Эдвард Рыдз-Смиглы, возглавлявший в молодости польскую войсковую организацию – группу подпольщиков, боровшихся за отделение Польского царства от Российской империи. Он был назначен на следующий день после смерти Пилсудского генеральным инспектором вооруженных сил, а через год была создана партия, ориентированная на радикальные националистические устремления Рыдз-Смиглы, – «Лагерь национального объединения».

Главной целью партии было провести Рыдз-Смиглы на пост президента, при этом методы борьбы с оппонентами были выбраны вполне в духе НСДАП, и активисты не чурались расправ над левоцентристскими силами. Расправлялись именно поддерживавшие действующего президента политические элиты, но при этом руками националистов-радикалов. Участились и еврейские погромы, и это тоже характеризует польскую национал-демократию как крайне близкую по своему строю к нацизму. Просто поляки «не угадали» с национальной самоидентификацией в рамках расовой теории Рейха.

К чести Польши, стоит отметить, что на ультраправую активность весьма уверенно ответили «левые». К польским коммунистам присоединились и профсоюзы, в итоге страна оказалась если и не на грани революции, то в стадии острейшего социально-политического раскола. И если бы не многократные заявления Эдварда Рыдз-Смиглы о категорическом неприятии политики и идеологии Гитлера, можно было бы утверждать, что в Польше появился свой деятель аналогичного плана. Только менее удачливый – сместить Мосцицкого ему так и не удалось вплоть до оккупации 1939 года.

Впрочем, польская система, во многом благодаря наследию Пилсудского, еще держалась. Даже после его смерти в 1938 году Польша продолжила экспансию и «вернула исконную территорию» Тешинской области, которую делила с Чехословакией после военного конфликта 1919–1920 годов. Более того, в 1939 году Польша пошла на принцип в соглашениях с Германией, отказав Рейху во всех его притязаниях, которые касались аннексии Данцига, вступления в Антикоминтерновский пакт и предоставления польского «коридора» к Балтийскому морю.

Однако ни для Гитлера, ни для западных держав принципиальная позиция Польши ничего не значила. Все слишком привыкли, что это буферная зона, лишенная государственности, а потому операция Третьего Рейха по очередному «оборонительному возвращению исконных германских земель на Востоке» прошла легко и непринужденно. В конце концов, западные державы придерживались принципа «права сильного», пока это не касалось их непосредственной безопасности. И последующее включение Польши в советский блок с формированием полноценной государственной системы, хоть и на социалистических рельсах, было в ту пору актом политического милосердия. Но, к сожалению, сегодня эта страна вновь – и опять же на ниве «национально-освободительного» движения – предпочитает быть пресловутым лимитрофом, только на менее явных условиях. С другой стороны, это выбор, к которому крайне трудно относиться с уважением, но вполне возможно отнестись с пониманием. И понимание это во многом зиждется на том, что судьба Польши далеко не уникальна.

2. Финляндия. Война за зависимость

Рассуждая о коллизиях вокруг геополитического положения Финляндии, важно обратить внимание на статус, полученный этой страной значительно раньше рассматриваемого межвоенного периода. После победы над Швецией в 1809 году российский император Александр I обещал Финляндии широкую автономию в составе Российской империи. Но получило Великое княжество Финляндское реальную, по европейским меркам, автономию уже значительно позже, при Александре II. Отчасти эта политика царской России была вызвана общей либерализацией в провинциях империи после правления Николая I, отчасти сказалась роль финнов в сопротивлении англо-французским силам, вторгшимся на западные рубежи империи во время Крымской войны.

Помимо общей технической модернизации княжества, Александр II на заседании финского сената в мае 1856 года провозгласил программу политических и экономических реформ. Что касается экономики, в целом суть преобразований в княжестве заключалась в организации национальной банковской и валютной системы. В 1862 году был открыт первый финский национальный банк, в 1865-м появилась практически независимая от рубля финская марка.

В сфере политики и культуры также произошли важные изменения: в том же 1862 году вышел манифест, который гарантировал всемерную поддержку финскому языку, в ущерб шведскому, который являлся «государственным» в период шведского владения этими территориями. В 1872 году была проведена образовательная реформа, и в финских земских школах стали учить на финском.

В 1863 году был создан национальный законодательный орган – Сейм. При этом финский парламент не был «декоративным», поскольку опирался на принятый в 1869 году Сеймовый Устав, фактически конституцию княжества. Все это привело в итоге к тому, что финнам захотелось еще большей независимости, а проще говоря, права на национальное самоопределение. В 1905 году финские рабочие присоединились к всеобщей стачке. Требования, выдвинутые протестующими, как раз и касались права на самоопределение и еще большей демократизации политической системы в княжестве.

В итоге уже Николай II действительно пошел на еще большую, совершенно небывалую либерализацию финской системы. Впервые в истории Европы избирательное право стало всеобщим, в том числе и для женщин, именно в Финляндском княжестве. Политическая жизнь Финляндии пережила небывалый расцвет и пришла к традиционному для многих тогдашних европейских стран противостоянию коммунистов, социал-демократов и консервативных националистов.

На выборах в Сейм в 1916 году большинство голосов получили депутаты от Социал-демократической партии Финляндии (СДПФ). При этом стоит отметить, что «левое» крыло партии активно сотрудничало с Лениным и российскими большевиками. Эта победа СДПФ объясняет, почему после российской Февральской революции в Финляндии настолько оперативно была создана целая сеть «рабочих сеймов» и тут же возникли «Рабочая гвардия порядка» и «Красная гвардия».

«Руководящими революционными органами были Гельсингфорсский сейм рабочих организаций (созданный в марте 1917 г.) и левое крыло СДПФ, которые сотрудничали с русскими Советами солдатских депутатов, матросскими комитетами Балтийского флота и Советами рабочих депутатов, руководимыми Областным комитетом армии, флота и рабочих Финляндии, с Гельсингфорсским комитетом РСДРП(б), с финским национальным комитетом Петроградской организации РСДРП(б)»[233]. В итоге 6 декабря 1917 года Финский сейм в одностороннем порядке провозгласил независимость страны. А 31 декабря Ленин подписал «Постановление Совета Народных Комиссаров о признании независимости Финляндской Республики».

В постановлении говорилось: «В ответ на обращение Финляндского Правительства о признании независимости Финляндской Республики Совет Народных Комиссаров в полном согласии с принципами права наций на самоопределение постановляет:

Войти в Центральный Исполнительный комитет с предложением:

а) признать государственную независимость Финляндской Республики;

б) организовать, по соглашению с Финляндским Правительством, особую Комиссию из представителей обеих сторон для разработки тех практических мероприятий, которые вытекают из отделения Финляндии от России»[234].

Вполне естественно, что сразу вслед за этим независимость Финляндии признали Германия, Австро-Венгрия, Швеция и Франция. Чуть позже, в 1918 году, к ним присоединились Греция, Норвегия, Дания и Швейцария.

Что касается внутренней политики, то здесь, при номинальной победе СДПФ, все было не столь однозначно. Социал-демократы контролировали 88 мест в Сейме, по отдельности все консервативные партии – значительно меньше, но в совокупности за консерваторами было 112 мандатов. При этом тогдашний председатель финского парламента Пер Эвинд Свинхувуд также был скорее консерватором, причем на волне поддержки национально-освободительной политики пользовался большой полярностью. Будучи в должности судьи, еще в 1914 году он отказался признавать полномочия российского прокурорского чиновника в рамках одного из судебных процессов. За это он был отправлен в ссылку в Сибирь, которую отбывал вплоть до 1917 года.

В то же время в конце 1917 года из Петрограда на родину вернулся Карл Густав Маннергейм, который, увидев политические процессы, происходящие в стране, охарактеризовал их так: «Я быстро осознал: вопрос не в том, окажется Финляндия в революционном круговороте или нет, вопрос лишь в том, когда это произойдет»[235]. При этом генерал еще до своего возвращения активно контактировал с французами на предмет получения от них обмундирования и оружия для своих войск, о чем также писал в своих мемуарах: «Я обратился к главе французской военной миссии с вопросом, может ли Финляндия надеяться на получение военного снаряжения из французских складов в Мурманске. Генерал снисходительно отнесся к моему обращению и пообещал обратиться к своему правительству»[236].

Параллельно «левые», видя шаткость своих позиций во власти, наконец решились укрепить их весьма радикальным путем, и 27 января 1918 года в Хельсинки началась финская революция. Уже к вечеру следующего дня столица Финляндии была под контролем «красных». Равно как и практически весь юг страны. Тогда же был создан Совет народных уполномоченных во главе с cоциал-демократами, немедленно провозгласивший Финляндскую Социалистическую Рабочую Республику.

При этом фактически половина Финляндии контролировалась национал-консервативными политическими силами, и революция быстро превратилась в финскую гражданскую войну. В ходе этой войны со стороны революционных властей действовала «Красная гвардия» и вооруженное рабочее ополчение. Лидером же националистов стал Маннергейм, который возглавил прошедший обучение в Германии 27-й егерский финский батальон из 1800 добровольцев. К войскам Маннергейма впоследствии присоединялись прошедшие подготовку уже у финских инструкторов-егерей бойцы национального ополчения – шюцкор, а также члены добровольных пожарных дружин.

Вооружение для этой армии приобреталось двумя путями: часть шла от Германии, часть перевозилась контрабандой из Петрограда или покупалась у солдат царской армии, которым в то время было уже совсем не до войны. Националисты довольно быстро укрепились на севере и перешли в наступление. Финские «красные» формирования уничтожались ими довольно легко, равно как и разрозненные части бывшей имперской армии. Стоит отметить, что в то время на территории Финляндии оставались еще воинские подразделения Российской империи, размещенные там с Первой мировой войны.

Маннергейм в своих воспоминаниях пишет, что эти подразделения специально были оставлены по решению уже советского правительства России для помощи «Красной гвардии», обучения и снабжения ее. Однако этот взгляд Маннергейма несколько не соответствует действительности. В реальности офицеры российских подразделений во множестве, напротив, скрывались от советской власти и с настороженностью относились к финским революционерам. А их уничтожение финскими националистами было проявлением того самого национализма в радикальной форме, желанием полностью освободиться от «пережитков российского гнета».

Впрочем, нужно отметить, что и в рядах «красных» финнов были русские военные специалисты, привлеченные из российских подразделений. Если таковых обнаруживали в рядах военнопленных солдаты Маннергейма, поступали с ними крайне жестоко. Об этом, в частности, пишет зять Маннергейма Яльмар Линдер, подчеркивая непричастность к расправам командующего: «То, что происходит в стране, ужасно. Несмотря на запрет главнокомандующего, расстрелы продолжаются беспрерывно. Красное безумство сменилось белым террором. Расстрелы тем более дают впечатление полного произвола, поскольку жертв выбирают и казнят в местах, где не совершалось никаких актов насилия. В лагерях для военнопленных узники мрут как мухи»[237].

За 108 дней финской гражданской войны обе стороны конфликта потеряли примерно 35 тысяч человек. Даже после ее окончания «белый террор» против социал-демократов и их сторонников не прекратился. Было арестовано свыше 80 тысяч подозреваемых в симпатиях к «красным», из которых 75 тысяч попали в концентрационные лагеря. Из-за плохих условий содержания умерло 13,5 тысячи человек, а 8,5 тысячи были казнены.

В середине мая 1918 года у «красных» был отбит Хельсинки. Консерваторы попытались восстановить Сейм в прежнем, дореволюционном составе. Но с этим возникли некоторые проблемы, поскольку почти половина депутатов, а точнее 92 парламентария, которые ранее представляли СДПФ, были или убиты, или арестованы, или бежали в Советскую Россию от репрессий. Впрочем, Сейм все равно был восстановлен, но теперь имел очень явный «правый перевес». В нем было 97 правых консерваторов и 1 социал-демократ. Этот парламент уже 9 октября 1918 года объявил Финляндию королевством. На престол взошел Карл Фридрих Гессенский, шурин германского кайзера Вильгельма II. Однако стоит отметить, что в свои обязанности он так и не вступил, поскольку, в силу поражения Германии в Первой мировой войне, до Финляндии так и не доехал.

Впрочем, система власти в Финляндии уже вполне нормально функционировала, и регентом монарха все тот же Сейм назначил Карла Густава Маннергейма. Он сразу же приступил к переговорам о фактической смене «тьютора». Германия капитулировала в Первой мировой, немецкий монарх не приехал, но Финляндии необходимы был внешний патронаж и поддержка, поскольку Советская Россия находилась в непосредственной близости, а мечты о «мировой революции» не покидали советское руководство. Тем более что в Финляндии «почти получилось».

Маннергейм стремился заинтересовать Финляндией Британию и Францию и с этой целью вступил с ними в переговоры. Как писал в дальнейшем в своих мемуарах «регент финского престола», Лондон, заинтересованный в этом альянсе, поставил жесткие условия: выборы нового состава парламента и смена правительства на «противников немецкой ориентации». Требования эти начали выполняться незамедлительно. По итогам очередных выборов 17 июля 1919 года уже в новом составе Финский сейм провозгласил республику. Президентом ста сорока тремя голосами депутатов Сейма был избран Каарло Юхо Стольберг, профессор философии и права, сторонник республиканской формы правления. Он давно занимался политикой в качестве депутата, возглавляя разработку проектов республиканской реформы и конституционную комиссию.

Маннергейм также баллотировался, но проиграл: за него было отдано всего 50 голосов. Это поражение заложило мощное противоречие между сторонниками республиканских реформ и национал-консерваторами, опиравшимися на армию и военизированные организации. Фактически в стране установилось двоевластие: президент и гражданское правительство с одной стороны, а с другой – командование сил национальной обороны во главе с Маннергеймом.

Параллельно Финляндия продолжала военные действия. Выбив «красных» со своей территории, Маннергейм принял решение о продвижении финской армии на Советскую Россию. Продолжился и террор в отношении русского мирного населения, теперь уже в границах России. От трех до пяти тысяч гражданских лиц было расстреляно на месте без суда, лишь за форму или неосторожное слово в адрес интервентов в ходе захвата Выборга 29 апреля 1918 года. Один из русских эмигрантов, живший в то время недалеко от Выборга, так описывал происходившее в городе: «Решительно все, от гимназистов до чиновников, попадавшиеся в русской форме на глаза победителей пристреливались на месте… особенно охотились за русскими офицерами»[238].

В январе 1919 года Финляндия уже оккупировала значительную часть Советской Карелии. Идеологически эта экспансия объяснялась в рамках доктрины «Великой Финляндии», предполагавшей «возвращение исконных земель», к которым относились Беломорская и Онежская области Карелии и Ингерманландия. Тот факт, что там находится, например, Петроград, также не считался непреодолимым препятствием для «Великой Финляндии». Маннергейм планировал сформировать на базе Петрограда вольный город, под финским протекторатом[239].

При этом, похоже, финские власти тоже искренне поверили в эту доктрину и в поистине «имперское величие» своей страны, поскольку они попытались сформировать на российских территориях уже свои собственные государства-лимитрофы: Северокарельское государство и Республику Северная Ингрия. Впрочем, эти образования довольно быстро исчезли. К тому моменту под страхом захвата Петрограда части РККА были усилены бывшими бойцами финской Красной гвардии. К тому же армейскими реформами на тот момент серьезно занялся Лев Давидович Троцкий, который фактически методом периодических расстрелов и прочих дисциплинарных мер превратил РККА в реальную военную силу.

В октябре 1920 года Красная Армия вернула утраченные территории, выйдя к финским границам. В итоге 14 октября 1920 года в Тарту был заключен мирный договор, в соответствии с которым Финляндия практически сохранила свои границы до начала войны. Серьезная трата военных ресурсов обратилась для Финляндии лишь приобретением порта Печенга в Баренцевом море. Впрочем, западные территории России не перестали привлекать финское правительство и Маннергейма. Теперь «Великую Финляндию» решено было создавать партизанскими методами.

Через два месяца после подписания мирного договора в Выборге появилось подпольное Объединенное Карельское правительство. В начале ноября 1921 года направленные с территории Финляндии партизанские группы инициировали вооруженное восстание и вытеснили советские органы власти. Но к тому моменту Красная армия вполне была в состоянии действовать быстро и жестко, поэтому уже 18 декабря 1921 части РККА осадили и заняли город и зачистили территорию от местных сепаратистов и финских партизан-оккупантов.

Это поражение привело к возрастанию политической напряженности уже в самой Финляндии. В Хельсинки рабочие провели массовую протестную акцию, требуя от финских властей обратить большее внимание на внутренние политические и экономические проблемы страны. И нужно отметить, что финские власти обратили внимание на эти требования. Тем более что внутренние проблемы были сопряжены и с внешними угрозами.

Еще в 1920 году финны инициировали постройку системы военных укреплений на Карельском перешейке, с 1922 по 1939 год работы над обороной в этом районе были продолжены. Впоследствии данная система получила название «линии Маннергейма»[240]. Параллельно финны стремились обезопасить себя системой международных договоров. Так, 21 марта 1922 года в Москве было подписано Соглашение между правительствами РСФСР и Финляндии «О принятии мер по обеспечению неприкосновенности советско-финляндской границы». Оно было дополнено 1 июня 1922 года соглашением между Россией и Финляндией о мероприятиях, обеспечивающих неприкосновенность границ, подписанным в Гельсингфорсе. К 1923 году Россия и Финляндия также определяют режим «поддержания порядка» в Финском заливе вне территориальных вод. А с 14 по 30 января 1926 года уже Дания, Швеция, Норвегия и Финляндия заключают ряд договоров по территориальным претензиям и прочим спорным вопросам.

При этом во внутренней социальной политике в Финляндии того времени назревали очередные проблемы. Дело в том, что 1 июня 1919 года в стране был введен сухой закон, который, естественно, массово и регулярно нарушался. И это, так же как и в США, где действовала аналогичная законодательная мера, привело к росту группировок контрабандистов. Примечательно, что ввозили спирт и водку с территории Советской России, так что между государствами существовала и действовала обширная нелегальная сеть сообщений[241].

Одновременно с этим популярность стали набирать крайне правые, фашистские общественно-политические организации. Наиболее влиятельной из них стало «Движение Лапуа», названное так в честь финской деревни, в которой крестьяне в ноябре 1929 года избили и изгнали местных коммунистов. Это событие стало символом для фашистов страны: в его честь переименовали свою организацию праворадикалы из группы «Дверной замок Финляндии».

К «Движению Лапуа» оперативно присоединились штрейкбрехеры из движения «Экспортный мир», которое объединяло рабочих, противостоящих забастовкам, организованным социал-демократами. Дело в том, что рабочие забастовки, которые инициировала СППФ, носили не только социальный, но и политический характер. Рабочие социалисты выступали и в поддержку социал-демократической революции, и против продолжения военных действий в Карелии.

Возглавил «Движение Лапуа» лидер «Экспортного мира» Виитури Косола, а основной ударной силой движения, как и было сказано выше, стали консервативно настроенные рабочие и крестьяне. «Под нажимом “Движения Лапуа” правительство Финляндии решило предложить парламенту проект закона, предусматривавшего роспуск и запрещение всех коммунистических группировок в стране. В январе 1930 года этот закон получил требуемые финской конституцией 2/3 голосов, 7 июля того же года 12 000 членов “Движения Лапуа” прошли маршем по улицам финской столицы перед резиденцией президента страны».

В 1932 году финские фашисты попытались взять власть в свои руки, и в феврале «7000 (в том числе около 1000 вооруженных) сторонников “Движения Лапуа” собрались в деревне Мянтсяла близ Хельсинки с намерением начать оттуда поход на столицу, желая повторить успех чернорубашечников Бенито Муссолини в 1922 г. в Италии».

Впрочем, до Хельсинки финские фашисты не дошли, поскольку в какой-то момент поняли, что им предстоит противостояние регулярной финской армии. С момента этого похода финские власти стали испытывать острое недоверие к «фашиствующим патриотам» и их организациям. Впрочем, «Движение Лапуа» оказалось настолько влиятельным, что продолжило действовать и после попытки государственного переворота, только сменив название на «Отечественное народное движение (ОНД)».

Однако это была не единственная социальная и политическая сила на национальном фронте Финляндии. Популярно было, к примеру, «Карельское академическое общество», состоящее в основном из студентов и интеллигенции. В идеологическом плане оно объединяло сторонников доктрины «Великой Финляндии». Правда, они несколько развили эту доктрину и в их понимании границы страны вполне могли дойти до Уральских гор. Участники движения способствовали сближению финнов и карелов, подготовке лидеров для будущих карельских и ингерманландских государств, проводили встречи студенчества с беженцами из Советской России, его члены активно занимались пропагандой военной службы, в частности выступали против сокращения призывного срока. Со временем они сблизились с ОНД, став его интеллектуальным центром. И эта общественная коалиция просуществовала вплоть до 1944 года[242].

В свою очередь, в Советской России, глядя на такой расцвет национал-социализма, стали опасаться близости финской границы к Ленинграду. В итоге советское правительство, опасаясь удара немцев через Финляндию, приступило к переговорам: «В 1938 году СССР предложил финнам позволить ему разместить военную базу на острове Гогланд. Советская сторона опасалась возможности удара немцев со стороны Финляндии и предлагала финнам договор о взаимопомощи, а также давала гарантии, что СССР вступится за Финляндию в случае агрессии со стороны немцев»[243]. Проблема заключалась в том, что на тот момент Финляндия блюла строгий нейтралитет, и на все предложения советской дипломатии финны ответили отказом. Тем более что им действительно очень не хотелось втягиваться в большую войну.

После отказа, в 1939 году, СССР предпринял вторую попытку и вышел с предложением об аренде группы остовов в Финском заливе. Но финны отказали и в этот раз. Третья попытка случилась уже после заключения пакта Молотова – Риббентропа, в октябре 1939 года. Вторая мировая началась, и в СССР рассчитывали заключить с Финляндией соглашение в тот момент, когда европейские державы отвлеклись на непосредственную военную политику. «На этот раз СССР предлагал устроить размен территориями. В обмен на Карельский перешеек и группу островов в Финском заливе СССР предлагал отдать весьма крупные территории Восточной Карелии, даже превосходящие по размеру те, которые отдавали финны»[244]. Но и в этот раз договориться не удалось.

В итоге советское правительство стало решать проблему своих северо-западных границ военным путем. Войскам Ленинградского военного округа было предписано «отодвинуть границу» силой, началась Зимняя война. Тяжелое противостояние обернулось для советской армии значительными потерями: советским войскам было предоставлено слишком мало времени на разработку операции, всего порядка десяти дней. На усиление были переброшены части из Украины, состоящие из этнических украинцев, которые не были физически приспособлены к действиям в условиях севера. Кроме того, укрепленные районы позволяли армии Маннергейма противостоять превосходящим по численности силам. Тем не менее граница была отодвинута.

Зимняя война требует отдельного и масштабного повествования. Для нас же, в контексте рассказа о феномене лимитрофов, важен следующий факт: Британия и Франция не только оказали Финляндии значительную помощь военным имуществом, направив современное автоматическое оружие, танки и самолеты, они рассчитывали на дальнейшую экспансию на российской территории, используя Финляндию в качестве плацдарма и государства-марионетки.

Серьезно прорабатывался сценарий расширения конфликта – например, предлагалось подвергнуть массированной бомбардировке с воздуха нефтехимические промыслы на Кавказе. Предполагалось, что авиация будет закамуфлирована под финскую. Генштабом французских войск к январю 1940 года были разработаны три сценария операций по вторжению в Россию с целью уничтожения нефтяных источников. Имелись в виду три возможных варианта действий: «перехват в Черном море нефтеналивных судов, направляющихся в Германию; прямое вторжение на Кавказ; минуя прямые действия против России, действовать путем поддержки освободительного движения мусульманских народностей на Кавказе»[245].

Фашистская Германия, в силу договора о ненападении с СССР, напротив, отказала Финляндии в помощи. После Зимней войны гитлеровская дипломатия вынуждена была реагировать на сближение Финляндии с Британией и Францией, о котором было сказано выше. Так Финляндия стала неофициальным членом оси. Но даже в годы Второй мировой Маннергейм действовал на стороне союзников с определенными оговорками[246], предпочитая прикрываться своим нейтральным статусом. И, нужно отдать должное, в определенной мере эта политика Маннергейма помогла сохранить Финляндии и свою государственность, и даже хоть и весьма относительный, но суверенитет.

3. Болгария: как, имея огромные возможности, потерять все

Болгария в качестве государства-лимитрофа интересна еще и самим регионом, на территории которого она находится. Балканы как узел, связывающий Европу и Азию, всегда были в центре внимания крупных держав, и за контроль над полуостровом и регионом постоянно шли войны. Собственно, Первая мировая началась именно с инцидента на Балканах, во многом именно по причине того, что борьба за владычество в регионе возобновилась с новой силой, а желание взять эту землю под свой контроль испытывали слишком многие и слишком сильные политические игроки.

При этом нужно понимать, что национальное самоопределение балканских народов, а также тех наций, которые активно действовали здесь в разные исторические периоды, включало в себя и создание некоего большого и самостоятельного государства имперского типа. Показателен случай накануне первой Балканской войны 1912 года, когда свои взгляды на дальнейшую судьбу Балкан опубликовали богары, сербы и греки. Все, что характерно, хотели большого и самостоятельного, практически «панбалканского» государства. Но с доминированием именно своей нации и страны. При этом болгары ссылались на православный экзархат, как центр духовной жизни всех Балкан, сербы – на то, что все говорят на сербском языке, а греки заявляли об исторической преемственности[247].

И этими амбициями для манипуляций местным населением, вплоть до уровня отдельно взятых стран, активно пользовались государства-тьюторы. Естественно, такие попытки контроля с постоянным упором на «имперские притязания» не способствовали большой любви балканских народов друг к другу. Немецкий военный и дипломатический деятель периода Веймарской республики барон Курт фон Хаммерштейн-Экворд, долгое время работавший в Софии, описал эти взаимоотношения так: «Балканы – это банка с пауками, где все друг друга ненавидят, и каждый народ стремится реализовать свою национальную мечту за счет соседа»[248].

Что касается болгар, то их «национальной мечтой» была Великая Болгария. На официальном уровне эта доктрина была озвучена в 1908 году, сразу же после обретения независимости от Османской империи. Концепцию сформулировал первый премьер независимой Болгарии Александр Малинов. Территориально потенциальная Великая Болгария должна была в первую очередь включать в себя так называемый «болгарский крест», выход к четырем морям: Черному, Эгейскому, Мраморному и Адриатическому.

До начала Первой мировой войны страны Антанты активно пытались сформировать на Балканах союз зависимых от них государств из Сербии, Болгарии, Греции и Черногории, который стал бы противовесом влиянию на Балканах Османской империи и Австро-Венгрии. Но по итогам Балканских войн 1912–1913 годов ни один из участников не был удовлетворен территориальными приобретениями. Потому что помимо концепции «Великой Болгарии» в других странах вызревали аналогичные доктрины не менее Великих Сербии, Черногории и Греции. В итоге вторая часть военных действий в рамках балканских войн начала XX века проходила уже между бывшими союзниками. И Болгария в этом противостоянии потерпела поражение. Это, в свою очередь, подтолкнуло правительство страны в сторону союза с Австро-Венгрией.

Что характерно, Болгарией на тот момент управлял царь Фердинанд I, который по отцу происходил из австрийских дворян, но по материнской линии был родственником французских монархов династии Бурбонов. Однако интересы Болгарии потребовали сближения не с Антантой, а с «Центральными державами». И в итоге Болгария выступила на их стороне в Первой мировой войне. Естественно, со стороны Австро-Венгрии были даны обещания реализации доктрины «Великой Болгарии».

Интересно, что противостояние развернулось в первую очередь за территорию Македонии с Румынией, при этом и в Румынии, и в Македонии на тот момент жило множество этнических болгар. Таким образом, болгары оказались по обе линии фронта и воевали друг с другом за территорию, населенную ими же. В целом этот инцидент ясно демонстрирует суть происходящих на Балканах конфликтов того времени.

Впрочем, по итогам Первой мировой Болгария в очередной раз оказалась в стане проигравших. В заключенном договоре о перемирии под давлением Антанты был прописан пункт об отречении Фердинанда I от престола. Корона перешла его сыну, Борису III. Роль этого болгарского царя в мировой историографии трактуется весьма неоднозначно. Многие специалисты прямо обвиняют его в крушении болгарской государственности. Но нужно понимать, что Борис III пришел к власти в сложнейшее для страны время. Первое, чем он вынужден был заняться, – это вывод страны из серьезнейшего послевоенного кризиса. Практически каждая болгарская семья потеряла кого-то в войне, репарации в пользу стран-победительниц были огромны, хозяйство уничтожено.

Если говорить о конкретных цифрах, то данные о потерях Болгарии разнятся до сих пор: специалисты насчитывают от 30 до 100 тысяч погибших. Большинство исследователей при этом сходится на цифре в 50 тысяч человек. Если учесть тот факт, что население Болгарии на тот момент составляло примерно 5,5 миллиона человек, станет понятно, что фактически погиб каждый сотый болгарский подданный.

Репарации же, особенно в контексте таких потерь населения, выглядели и вовсе неподъемно: они составили «2,25 миллиарда золотых франков (1 франк = 0,29 грамма чистого золота). То есть без учета процентов страна должна была расстаться со стоимостью 652,5 тонны чистого золота. Первый платеж должен быть был произведен 1 июля 1920 года, а последний – 1 января 1958 года. В первые 2 года процентные начисления на репарации составляли 2 %, а последующие годы – 5 %. В сумму репараций были также включены и некоторые финансовые претензии к Болгарии со стороны ее же союзников. Помимо этого, Греции, Румынии и Югославии болгары должны были компенсировать потери порядка 70 тысяч голов скота. Также в течение 5 лет Болгария должна была поставлять Сербскохорватско-словенскому государству по 50 тысяч тонн угля, в качестве компенсации за разрушенные шахты»[249].

Начал Борис III с того, что ограничил свои политические полномочия, передав часть из них правительству, тем самым надеясь стабилизировать государственную систему[250]. Премьером страны в этот период стал Александр Стамболийский, лидер Болгарского земледельческого союза, организации, которая являлась и просветительской, занимаясь образованием широких народных масс, и партийной, с идеологической платформой, включавшей в себя идею единства всех славянских народов.

Правда, в итоге политика Стамболийского была негативно воспринята болгарским населением, поскольку, по мнению большинства, унижала национальное достоинство болгар и была «пораженческой». Например, «27 ноября 1919 г. в Нейи болгарский премьер Александр Стамболийский подписал “мирный” договор и демонстративно сломал после этого перьевую ручку. Добруджа была передана Румынии, Фракия – Греции, что лишало Болгарию выхода к Эгейскому морю. Часть ее территорий оказалась также у Югославии»[251]. Впрочем, он публично высказывался против таких жестких условий мирного договора. Уже 30 ноября, выступая в болгарском парламенте, он заявил: «Болгария до сих пор единственная страна, к которой применены не принципы Вильсона, а принципы варварства; Болгария – единственная страна, которой не то что не учли ее народность, но и отрывают ее (народность) от ее тела. У нас мир, современный и христианский, отнимает наших братьев по крови, языку и менталитету, которые уже 40 лет имеют возможность вместе с нами дышать воздухом самостоятельной политической жизни!»

Что характерно, Стамболийский при этом считался довольно умеренным во взглядах политиком. И, наблюдая его столь резкие публичные жесты и высказывания, можно заключить, что среди потерпевших поражение Болгария была одной из самых проигравших стран, если не самой проигравшей. Относительно общего политического курса можно отметить, что болгарское правительство того времени вело довольно миролюбивую, если не сказать «примиренческую», политику. Это, однако, довольно быстро принесло свои результаты. Уже в 1920 году Болгария восстановила дипломатические отношения с соседними странами и мировыми державами. В 1921 году страну приняли в Лигу Наций.

В экономическом отношении усилия Стамболийского привели к отсрочке репараций странам-победителям, которой он добился уже в 1923 году. Общее миролюбие позволило болгарскому правительству официально отмежеваться от деятельности подпольных революционных и террористических болгарских групп на сопредельных балканских территориях. Впрочем, это не помешало болгарам в тот же период неофициально поддерживать македонскую подпольную революционную организацию. Словом, несмотря на демонстративное миролюбие, в политических элитах идея «Великой Болгарии» была еще жива. Что в целом неудивительно, поскольку после такого мирного договора и таких территориальных потерь идея реванша в местном обществе была довольно популярна.

При этом в плане наращивания военной мощи Болгария также предпринимала определенные шаги. Согласно Версальскому договору, Болгарии запрещалось иметь армию, численностью превосходящую 20 тысяч человек. Однако в 1921 году в Болгарию отступил военный корпус генерала Врангеля, потерпевший поражение в российской Гражданской войне. Он был автоматически присоединен к болгарским вооруженным силам с санкции стран Антанты, которых победы большевиков в России, в совокупности с их революционной активностью в Европе и Азии, беспокоили все больше.

Таким образом, «в южной части Болгарии разместился Донской корпус (около 5 тыс. человек). Штаб его находился в городе Стара Загора. На севере и северо-востоке был расквартирован 1-й Армейский корпус (до 13 тыс. человек) со штабом в городе Тырново. Кроме того, еще с января 1920 г. в Болгарии находились офицеры и солдаты из разгромленной армии Деникина численностью до 10 тыс. человек»[252].

Для Балкан тех лет вообще характерно такое военное усиление за счет отступавших, но вполне боеспособных частей русских белогвардейцев. Аналогичное усиление в те годы получила, например, Сербия, за счет армейского корпуса генерала Кутепова, а впоследствии и Врангель перебазировал туда 1-ю кавалеристскую дивизию численностью 3300 человек. Но эта страна была союзником Антанты, а не Центральных держав, как Болгария[253].

Восстановление внутренней политики Болгарии в эти годы шло форсированными темпами. Были приняты законы, которые устанавливали трудовую повинность и трудовую поземельную собственность (ТПС), допускающие изъятие земли у собственника, который ее не использует, с передачей нуждающимся в дополнительных ресурсах домохозяйствам. В крестьянских общинах были созданы комиссии ТПС, которые проверяли хозяйства на использование земли и в случае неиспользования экспроприировали землю в пользу фонда ТПС.

Что касается обязательных работ, то они устанавливались для всех граждан страны по достижении ими 20 лет для мужчин и 16 лет для женщин. Эти и другие меры экономической и трудовой стимуляции населения привели к тому, что уже в 1922 году Болгария вышла на довоенные показатели уровня экономики. Однако, как и было сказано выше, значительная часть болгар, а особенно ветераны прошедшей войны, считали подобную внешнюю и внутреннюю политику соглашательством, недостойным Великой Болгарии.

А потому в болгарском обществе стали возникать оппозиционные государственному миролюбивому курсу структуры. Так, 14 октября 1921 года видный дипломат и общественный деятель Александр Греков заявил о создании партии «Народный сговор». Сам Греков был выпускником Сорбонны, работал в Болгарском диппредставительстве в Париже и даже некоторое время возглавлял его. Затем, в годы Первой мировой войны, руководил миссией Болгарии в Стокгольме. При этом именно через него в 1916 году Франция устанавливала контакт с болгарскими властями, чтобы предложить им выйти из альянса с Центральными державами в обмен на территориальные приобретения[254].

Греков, конечно, не был «тайным агентом Антанты», скорее, искренним патриотом, мечтавшим о Великой Болгарии. И отказ властей от переговоров с теми, кто затем стал победителями, и – впоследствии – позорные для Болгарии условия Версальского мира сформировали ту психологическую базу, на которой он и стал в итоге лидером болгарских националистов. В «Народный сговор» затем вошли и ветераны войны из Военной лиги, или, как она еще называлась, «Союза капитанов», сформировав боевое крыло организации. Они предпочитали действовать не в рамках публичной полемики, а на улицах и силовыми методами.

В ответ сторонники Стамболийского также объединились в боевую организацию «Оранжевая гвардия», которая, по понятным причинам, уступала Военной лиге по уровню подготовки в открытых столкновениях. Впрочем, именно «Оранжевой гвардии» многие приписывают террористические методы в расправах над оппозиционерами. Именно в ходе такого теракта 21 мая 1922 года Александр Греков был убит после удачного покушения на него. Его место в качестве лидера «Народного сговора» занял Александр Цанков, долгое время изучавший государственное право и политическую экономию в Мюнхенском, Берлинском и Бреславском университетах. В ходе выборов в болгарское Народное собрание 23 апреля 1923 года победил «Болгарский земледельческий союз», набрав 52,7 % голосов. И это еще сильнее обострило отношения власти и националистической оппозиции.

Дело в том, что незадолго до выборов в Болгарии было изменено избирательное законодательство. Вместо пропорциональной системы была введена смешанная. Это позволило «Союзу», который пользовался примерно равной поддержкой во всех регионах страны, при небольшом численном перевесе в абсолютном проценте голосов получить 85 % мест в парламенте (219 из 249). В ответ на такие итоги голосования представители «Народного сговора» заявили, что законодательство было изменено специально, и перешли к силовым действиям. «В ночь с 8 на 9 июня 1923 г. юнкера Софийского военного училища и войска столичного гарнизона без единого выстрела взяли под свой контроль весь город. Бойцы “Оранжевой гвардии” попросту разбежались, понимая, что им не выстоять против регулярных частей».

В результате переворота было сформировано новое правительство во главе с Александром Цанковым, которое царь Борис III вынужден был признать, как легитимное. Формально? При этом правительство было коалиционным – по результатам объединения партий в Демократическое соглашение. Стамболийский же вознамерился организовать сопротивление националистам, но был вызван утром 10 июня якобы к царю – и арестован, а впоследствии расстрелян[255].

В ноябре 1923 года были проведены очередные выборы в Народное собрание. Выборы эти были полностью «марионеточными» и проходили под тотальным контролем властей. В итоге большинство голосов взяло «Демократическое соглашение», полностью подконтрольное «Народному согласию». Несогласные с таким положением в партийной системе страны члены правительства, пережившие восстание националистов, были отправлены в отставку. И фактически в Болгарии установилась авторитарная политическая система, но со своим неповторимым национальным колоритом. Формально «Демократическое соглашение» было умеренно-демократическим альянсом, но по факту оно контролировалось националистами, равно как и официально не входящая в состав «Соглашения» Социал-демократическая партия Болгарии.

Однако такие перемены в политической жизни страны отнюдь не были однозначно приняты в народных массах. В июле 1923 года в Пловдивском, Плевенском, Шуменском и Велико-Тырновском округах вспыхнуло восстание, организованное активистами «Земледельческого союза». Пользуясь обстановкой общей политической нестабильности, в дело активно вмешался Коминтерн, который дал команду на революционную деятельность болгарским коммунистам. Коммунистическое восстание началось в августе 1923 года в Северо-Западной Болгарии, «где коммунисты пользовались наибольшей популярностью (видимо, из-за особой бедности тех мест). Штаб боевых действий расположился в небольшом городе Монтана (при социализме назывался Михайловград). В январе 1924 г. Народное собрание одобрило закон “О защите государства”, объявлявший Болгарскую компартию незаконной организацией. Вскоре восстание, несмотря на помощь со стороны советской России, было подавлено».

Все эти попытки революции и разной степени успешности государственные перевороты привели к тому, что политический террор в адрес оппозиции стал одним из систематически практикуемых методов решения внутренних политических болгарских проблем. Так продолжалось практически до конца 20-х годов XX века. Однако при общем курсе на ужесточение политического авторитаризма экономический курс страны остался неизменным: «Было санкционировано введение государственной монополии на торговлю валютой в мае 1924 г. Программа “Оранжевых”, тех самых, против которых в том числе применялся террор, была негласно признана лучшей в условиях послевоенной Болгарии, а о трудовой повинности лидер “Народного согласия” во всеуслышание заявил, что она “наша, оригинальная и самобытная”. Более того, был принят закон “О профессиональном обучении”, по которому рабочие и служащие в возрасте от 14 лет до 21 года, не получившие среднего образования, должны были бесплатно обучаться в специальных школах и в рабочее время, а работодатель обязан был платить им зарплату».

В плане экономического и политического устройства лидеры Болгарского царства ориентировались на Италию и, более того, реализовали эти устремления также путем династического брака. Свою роль в том, что царь Борис III женился на итальянской принцессе Джованне (впоследствии приняла православие под именем Иоанна), дочери короля Виктора Эммануила, сыграл и тот факт, что болгарским националистам остро не хватало своего «болгарского Муссолини», харизматичного и уверенного в себе, жесткого, но популярного в массах лидера.

Впрочем, к тому, что таким лидером в итоге стал Борис III, привела не столько политика династических браков, сколько религия, а если точнее – европейский оккультизм, вкупе с непростой судьбой самого болгарского монарха. В частности, организованными на него, но неудавшимися покушениями. Первое было совершено 3 апреля 1925 года, когда «Борис III в сопровождении четырех человек отправился на машине на охоту на перевал Арабаконак около городка Орхание. На обратном пути раздались выстрелы, телохранитель царя и сотрудник Музея натуральной истории были убиты, шофер ранен. Борис попытался взять управление машиной, но не справился с ней, и автомобиль врезался в телеграфный столб. Случайно проезжавший мимо грузовик позволил Борису и двум оставшимся в живых его спутникам скрыться. В тот же день был убит бывший генерал и депутат Константин Георгиев».

Следующее, и снова неудачное, покушение произошло практически сразу, на третий день, в соборе Святой Недели в Софии во время похорон Константина Георгиева. «Коммунисты и анархисты воспользовались этим, заложив в собор бомбу. На этот раз покушения явно было направлено против Бориса III и правительства. Взрыв произошел во время церемонии похорон. Погибли 128 человек, в том числе мэр Софии, одиннадцать генералов, двадцать пять высших офицеров, шеф полиции и целый класс лицеисток. Борис III опоздал на церемонию из-за того, что был на похоронах своего друга – охотника».

Как отмечают историки, такое счастливое избавление от смерти произвело на царя Бориса очень глубокое впечатление, вплоть до определенных подвижек в психике, и сказалось на том, что его мировоззрение склонилось в сторону откровенной мистики. Проще говоря, Борис III с этого момента начал считать себя «богоизбранным и находящимся под особым покровительством высших сил». Здесь к тому же нужно отметить, что духовником царя стал священник Любомир Лулчев, член группы «Белое братство» (не путать с одноименной сектой 90-х годов прошлого века в России и на Украине), националистического и не то чтобы совсем канонического движения внутри Болгарской церкви.

Организатором и идейным вдохновителем болгарского «Белого братства» был другой клирик Болгарской церкви, Петр Дынов, который в свое время активно путешествовал по США, где как раз в то время шла очередная волна «религиозного обновления», а если говорить с ортодоксальных и консервативных позиций – период расцвета откровенного оккультного и сектантского мракобесия. Дынов, пообщавшись с американскими оккультистами, кардинально поменял свое видение традиционного христианства и «объявил, будто ему были видения, голоса, и на него возложена высшая миссия, “формирование новой культуры и расы”, и основал “Всемирное белое братство”.

Дынов внушал последователям, будто он сам светится, “нет такого человека в Болгарии, который светил бы сильнее меня”, сектанты заговорили о нем как о “воплощении Христа”. Вот в такую веру Лулчев вовлек Бориса III»[256]. При дворе и в окружении царя появилось множество «дыновистов», которые в итоге и направляли волю монарха, напирая на его особую роль в деле становления Великой Болгарии как государства всех пока еще «рассеянных» болгар.

В целом популярность «Белого братства» в Болгарии была довольно закономерной для той эпохи. Всю Европу лихорадило и от религиозной экзотики стран Средней Азии, и от доморощенных оккультных учений, а «дыновисты» к тому же весьма льстили национальному сознанию болгар. В 1937 году «Братство» достигло своего расцвета благодаря ученику Дынова, Михаилу Иванову, более известному в Европе, как Микаэль Айванхов, который основал в 1947 году отделение «Братства» в Париже. К тому моменту «братья» окончательно отделились от Болгарской православной церкви. На сегодняшний день, несмотря на советский период, когда «Братство» находилось под полным запретом в Болгарии, структура по-прежнему существует, активно контактируя с иными оккультными и синкретическими организациями по всему миру.

Так или иначе, но учение Дынова очень сильно повлияло и на психику царя Бориса, и, как следствие, на проводимую им политику. Радикальные националисты и сторонники Великой Болгарии с тех пор окончательно становятся фаворитами царя. Впрочем, для такого доминирования во власти понадобились и вполне практические усилия национального блока. В 1926 году главой правительства был назначен Андрей Ляпчев, известный своими либеральными взглядами. Александр Цанков, отправленный в отставку, тем не менее сохранил свое влияние и на националистов, и на политические элиты Болгарии в целом.

Европу на тот момент уже настигла американская Великая депрессия, а потому правление Ляпчева было недолгим и бесславным. И закончилось оно отставкой вкупе с чуть было не состоявшимся военным переворотом: «19 мая 1934 г. Полковник Кимон Георгиев, руководитель военного общества “Звено”, и ряд его товарищей добились аудиенции у царя и представили ему доклад. Указывали на “моральный кризис”, “глубокое разложение политических партий”. Следовал вывод – спасти положение может только диктатура. На случай отказа в кармане Георгиева лежало требование об отречении Бориса. Хотя оно не понадобилось. Царь был понятливым. Фигуры военных, их решительные лица и волнение подсказали Борису то, что не высказывалось вслух»[257].

По итогам этих «взволнованных переговоров» Ляпчев был снят с должности, а на его место был назначен Кимон Георгиев. При этом ему были представлены самые широкие полномочия для вытаскивания страны из кризиса, чем он незамедлительно и воспользовался: «Внутри Болгарии укреплялось централизованное управление. Шестнадцать округов, на которые делилась Болгария, свели в 7 крупных областей, 2500 сельских муниципальных районов свели в 800. Таким образом значительно сокращался административный аппарат. При этом права местного самоуправления значительно урезались. Кметы – главы сельской администрации – стали не избираемыми, а назначаемыми. Отныне они подчинялись столичной администрации. А занять должность кмета мог только человек, имеющий высшее образование. С одной стороны, это должно было способствовать развитию деревни, с другой – отсекались деревенские горлопаны, да и богатеи местного уровня, приохотившиеся подминать сельские общины под себя. По всем эшелонам администрации прошла капитальная чистка – повыгоняли 6 тыс. некомпетентных чиновников, политически неблагонадежных, взяточников. В экономике повышалась роль государства. Вводилась монополия на спирт, соль, нефть, табак. За счет этого внедрялись программы по поддержке бедняков. Поощрялось развитие кооперации»[258].

Иными словами, экономический курс сместился в сторону социального патернализма, и даже вполне авторитарными методами, но в целом оставался все тем же, умеренно-либеральным, с развитием частного капитала и частного же хозяйствования, только под более строгим государственным контролем. В целом нужно отметить, что меры Георгиева принесли позитивные результаты. Но он уже через полгода, в январе 1935-го, был снят с премьерской должности. Здесь сыграли роль личные амбиции царя Бориса. Полковник был назначен премьером в силу практически неприкрытого давления на монарха, который, как мы помним, считал себя ни много ни мало богоизбранным лидером всех болгар. Естественно, царь не мог оставить подле себя такую персону, которая была поставлена против его воли, и, как только в правительство вошли полностью лояльные министры, премьером был назначен генерал от кавалерии Пенчо Златев. Впрочем, тоже на полгода. И далее несколько лет следовала аналогичная чехарда премьеров, поскольку Борис III таким образом показывал, что абсолютная власть, дарованная «высшими силами», находится только и исключительно в его руках.

Между тем в 30-х годах начала формироваться новая балканская коалиция государств. Так, «24 января 1937 г. Болгария и Югославия подписали договор о “вечной дружбе”, а 31 июля 1939 г. болгарский и греческий премьер-министры в Салониках договорились об отмене большей части ограничений, наложенных на вооруженные силы Болгарии. Вся призрачность идеи нового Балканского союза была осознана дипломатами лишь тогда, когда гитлеровская армия уже стояла на румынском берегу Дуная». И в итоге царь Борис сделал ставку на Гитлера, хотя сначала являлся сторонником политики «умиротворения Германии». Это в очередной раз породило политический раскол в обществе – и снова с оружием в руках: «В стране развернулось сильное движение Сопротивления. БКП и Болгарский земледельческий союз образовали просоветский “Отечественный фронт”, по всей стране формировались партизанские отряды (четы). Болгарские четники доставили немцам немало неприятностей, на что те отвечали карательными акциями»[259].

Однако стоит отдать должное болгарскому монарху: он так и не объявил войну СССР, а еще активно спасал евреев на территории своего государства, привлекая их к общественным работам. По оценкам историков, таким образом он спас 50 тысяч человек. Память царя Бориса была увековечена в Израиле. Он скончался от инфаркта 28 августа 1943 года после очередной встречи с Гитлером. Его место занял шестилетний наследник, Симеон II, формально правивший до 1946 года, когда в Болгарию пришла советская власть. Интересно, что последний монарх Болгарии все же стал в итоге реальным правителем страны в период с 2001 по 2005 год, только уже в качестве премьер-министра.

Что же до Болгарии послевоенного периода, она вновь потеряла все, хотя и не по столь жесткому сценарию, как после Версальского мира. Страна вошла в советский блок и, при всех репрессивных механизмах советской системы, это было значительно легче, нежели снова платить бесконечные репарации победителям. Но на многие годы Болгария утратила свои государственность и суверенитет. Обрела ли она их после крушения СССР? На этот счет однозначного мнения не существует.

Эпилог

В эпилоге любой книги положено подводить какие-то итоги и резюмировать концепцию, пояснять читателю, почему все то, что он прочитал, собственно говоря, было написано. Но в данном случае это практически невозможно. Потому что основной особенностью этой книги является, пожалуй, не тема, а способ ее подачи. Ведь авторы не являются исследователями истории, а стремятся сделать историю интересной и популярной.

Потому для нас концепция книги, которую вы держите в руках, виделась крайне расплывчато. Но в процессе написания она сама собой стала несколько четче. Именно с точки зрения подачи материала, ведь логику действий руководителей той или иной страны, формальных или неформальных лидеров каждого из столкнувшихся сначала на полях Первой мировой, а потом и в сражениях Второй мировой войны, вообще сложно понять и прочувствовать. Даже поистине великие правители и деятели руководствуются порой не логикой, а сиюминутными желаниями или же попадают в рабство к окружающим их обстоятельствам. Это прекрасно видно на примере очень многих фигур периода интербеллума. Потому мы просим вас расценивать эту книгу в первую очередь как предложение к обсуждению судьбы того или иного политического деятеля или той или иной страны.

Надеемся, что наша работа послужит для вас приглашением в мир истории. Хотелось бы, чтобы вам после прочтения стало интересно искать информацию, дополнять ее своими наблюдениями. Так же, как нам было интересно, что представлял собой мир между двумя войнами, как он, мир, пришел к Первой мировой войне, почему она так никого ничему и не научила и почему в итоге произошла главная катастрофа XX века под названием Вторая мировая война.

Мы изначально не ставили перед собой задачу рассказать про все страны мира. Более того, мы не охватили отдельными главами такие государства, как Франция и Великобритания, не поговорили о начале становления на основе Британской колониальной империи нынешнего Британского союза или о трагедии Ирландии. В последней главе мы привели лишь несколько примеров из многочисленных «лимитрофов», не рассказывая, например, о формирующейся тогда весьма альтернативной здравому смыслу государственности Украины, так же как и о крахе этого проекта, упустили и не менее абсурдное становление государств Прибалтики.

Не коснулись мы и Австро-Венгрии, существование которой, в общем-то, не попадает строго на период интербеллума, но ведь главы о некоторых странах и даже континентах начинаются у нас задолго до означенного временного отрезка. А «Лоскутная империя» оказала значительное влияние на многие из последующих событий.

Отчасти это было сделано потому, что мы пытались уловить общие, характерные «тренды» той эпохи в целом, сплетая общую картину времени на основе взаимоотношений всех этих государств и наций, а не на основе политики конкретной страны. Кроме того, истории каждой конкретной страны, биографиям ее великих или, наоборот, ужасных деятелей, планам, вооруженным столкновениям, их частным причинам и последствиям посвящено значительное количество монографий академических историков. Так что пусть упущенные нами моменты станут для вас, дорогие читатели, поводом к последующему изучению деталей и подробностей.

Готовя эту книгу, мы прочувствовали на себе, как интересно сшивать разрозненные факты, документы, воспоминания очевидцев событий, исторические и философские концепции в единую картину. А к ней уже «привязывать» и окружающую нас геополитическую реальность. Попробуйте пройти нашим путем и вы. В процессе предпринятого нами мысленного путешествия в интербеллум мы поняли, что при формировании мира после «Большой войны», конечно, не обошлось и без внутренних, сугубо индивидуальных особенностей того или иного государства, того или иного народа или общности. Но часто именно этот национальный колорит объяснял, почему та или иная страна выступала в той или иной роли и в Первой, и во Второй мировой войнах и каким курсом она доходила от одной войны до другой, какой путь преодолевала.

Если говорить о конкретных целях, то мы бы хотели, чтобы перед читателем возникла целостная и, да, весьма противоречивая картина мотивов, стремлений, амбиций всего мира, который в конце XIX и начале XX века стал очень тесным. Связанным таким количеством нитей политики, религий, социальных особенностей, национальных интересов и идей, таким количеством ярких безумцев и пророков, сектантов и диктаторов, связанным таким количеством противоречий, что мировые войны стали неизбежны. Мы попытались ответить на вопрос, почему же так получилось. И, право слово, надеемся, что ответили на него хотя бы частично.

Более того, главное, на что мы надеемся, – что у нас получилось рассказать эту историю интересно и доступно. Сейчас, как уже было сказано, существует очень много книг об отдельных государствах и самых разных периодах их истории, и это уже не монографии, которые издаются ограниченными тиражами. Впрочем, и монографии бывают крайне интересны, а тиражи ничего не значат в эпоху цифровой информации. Но многие исторические темы будто бы закрыты этаким негласным табу для читателей. Оно характеризуется простым сочетанием слов: «это не интересно».

И мы надеемся, что вам это было интересно читать, поскольку нам это было очень интересно писать. Очень многое мы узнавали для себя в период непосредственного написания этой книги. Про особенности Ирана, Китая и Эфиопии, про советские республики в самых неожиданных местах на карте, про сектантов в политике и про безумные идеи, оформленные в конкретные законодательные акты. И про многое и многое другое, что мы старательно выписали, а вы вычитали в этой книге.

В целом такое вот любопытство, интерес к причинам и следствиям исторических процессов, изменивших известный нам мир, и был главным «поводырем» в логике этого повествования. Мы рассматривали в первую очередь то, что могло стать новым, необычным и интересным читателю, поскольку оно стало таковым для нас. Мы писали о том, что важно и что способно помочь сформировать мировоззренческую картину относительно периода интербеллума, а то и дать почву для размышлений о современной мировой национальной и международной политике.

К сожалению, заданный формат не позволил в достаточной мере рассказать обо всех подробностях и особенностях каждого из государств, но мы надеемся, что тот интерес, который испытали мы, передался и читателям в достаточной мере, чтобы читатели сами продолжили изучать наиболее «цепляющие» темы. Это логично, тем более что данная книга совершенно не претендует на научную оригинальность и новизну, но, с другой стороны, вполне претендует на то, чтобы стать подспорьем многим интересующимся мировой историей и желающим получить общее представление о том, что творилось в этот странный период между двумя мировыми войнами (а где-то и чуть раньше, иногда даже на несколько веков).

Что же до исторических пристрастий авторов, а куда же без них, то, пожалуй, стоит сказать несколько слов о том, что мы сами назвали «историческим патриотизмом». И в данном случае в авторах говорит «тяжкое наследие девяностых», когда буквально из каждого утюга доносились рассказы о том, что наша страна – это сборище рабов, недочеловеков и просто патологического кровавого быдла. Нам в свое время надоело это слушать и читать, и искренней радостью было для нас писать в этой книге о величии нашего Отечества. Да, история России полна драматизма, и драматизма кровавого, полна той великой драмы разделенного, разобщенного народа, которую сложно пожелать и врагу. Но тем ярче и невероятнее выглядят величие и свершения нашей страны.

Будь то милосердная по сравнению с другими «цивилизованными государствами» внешняя экспансия царской России, будь то политическая воля российских монархов предпринимать что-то, ломая определенные правила мировой системы, если они не зиждутся на принципах христианского милосердия. Или же будь то – после Октябрьской революции – благородное безумие большевиков, которое, хоть и не реализовавшись в полной мере, все равно перевернуло мир, причем в сторону хотя бы номинального уважения к «обычному человеку». Да, для этого России понадобилось умереть в своих традиционных формах, но тем большим видится нам в этом свете величие нашей страны. Оно и в том, что и после смерти России царской, и после смерти России советской мы все еще живы и все еще устремлены вперед. И снова наше нынешнее существование строится на принципах русского милосердия – теперь уже демократического. И да, все с тем же легким флером благородного безумия, которое так пугает этот очень лицемерный «западный мир».

Почему так важно проговорить именно этот момент? Чтобы у читателя не создалось ощущения, что сюжетная канва книги появилась совсем уж случайно. Так, возможно, и было в течение первой половины текста, но затем мы уже присматривались к отдельным моментам особенно. При этом мы не меняли факты, не подтасовывали их и не интерпретировали совсем уж субъективно, поскольку чтим незыблемое правило исторической академической науки: «Документ ведет историка». И так получилось, в рамках концепции, которая сложилась сама собой, что Россия – действительно великая страна, а мы с вами, дорогие читатели, великий народ. Хотя и слегка сумасшедший, но будто это что-то плохое.

Впрочем, отходя от сугубо российских реалий, скажем, что и об остальных государствах мы пытались говорить с уважением там, где они того заслуживают, и с сочувствием в те моменты, где им действительно можно посочувствовать. Может быть, это показалось вам излишне эмоциональной и субъективной позицией, но оговоримся: наша работа не претендует на строгий академизм. Так или иначе, мы искренне надеемся, что написанное нами стало для вас и интересным, и может быть, в чем-то полезным.

«Чего же вы, как авторы, хотите в первую очередь добиться этой книгой?» – обязательно спросит нас кто-то из читателей. Нет, мы не призываем вас разделить наши убеждения или наши взгляды на исторический процесс. Написав эту книгу и предложив ее вам, мы всего лишь надеемся, что однажды краем уха услышим на улице или за соседним столиком в кафе беседу о каком-то историческом событии. И не пересыпанный специальной терминологией диалог, а заинтересованный и эмоциональный спор. Совсем не обязательно этот признак возросшего интереса к историческим фактам и их восприятию будет касаться этой книги или периода, рассмотренного в ней.

Просто нам представляется важным, как бы это высокопарно ни звучало, для современности и для мирового будущего, чтобы люди не только знали об исторических событиях из государственной программы образования, но чувствовали их. Или как минимум считали исторические анекдоты допустимой темой для застольной беседы.

Библиография

Clawson P. Eternal Iran. Palgrave Macmillan. 2005. P. 19. The most thorough treatment of the Buyids is: The Buwayhid Dynasty of Baghdad by Mafizullah Kabir. Calcutta. Iran Society. 1964.

Deringil Selim. “The Turks and ‘Europe’: The Argument from History” // Middle Eastern Studies, September 2007, Vol. 43 (No. 5).

Sultan Abdülmecid: İlklerin Padişahş // NTV Tarih history magazine, issue of July 2011.

Аветян А. С Колониальная политика фашистской Германии накануне второй мировой войны. // Вопросы истории. № 9. Сентябрь, 1970.

Акунов В. Фрайкоры. Повесть о германских добровольцах. Москва. “Рейтаръ”. 2004.

Алданов М. Ганди, Газета “Последние новости” 1931.

Алиев С. М. История Ирана. XX век. М.: ИВ РАН – Крафт+, 2004.

Американские историографы Чарлз и Мэри Бирд, цит. по: Яшуньский Г. Миллиардеры. История крупнейших финансовых династий. Издательство Алгоритм, 2014.

Антонюк Е. 1939 год: зачем СССР потребовалась война с Финляндией. [Электронный ресурс]. Режим доступа: /, свободный.

Артамошин С. В. Артур Меллер ван ден Брук… Вопросы истории. – 2012. – № 5.

Белади Л., Краус Т. Сталин. Издательство политической литературы, 1989.

Болховитинов Н. Н. Россия открывает Америку. 1732–1799. М.: Международные отношения, 1991.

Берти Ф. За кулисами Антанты. Дневник британского посла в Париже (1914–1919). М. – Л., 1927.

В. Виргинский. Багдадская железная дорога (берлин – босфор – багдад) // Исторический журнал. № 5. Май 1939.

Валева Е. Л. Болгария в XX веке. Очерки политической истории. М.: Наука, 2003.

Васара В.-Т. Деятельность Академического карельского общества (АКС) в Финляндии (1922–1944 гг.). Журнал Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Серия: Гуманитарные и общественные науки, 2010.

Васара В.-Т. Проблемы формирования идеологии «Великой Финляндии». Журнал Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Серия: Гуманитарные и общественные науки. 2010.

Васильченко А. Меллер ван ден Брук и немецкий революционный национализм. Издательство Вече, 2009

Галин В. В. Интервенция и Гражданская война. издательство Алгоритм, 2004.

Ганковский Ю. В., Гордон-Полонская Л. Р. История Пакистана. М., 1961; Political parties, their policies and programmes. Karachi, 1971.

Герлиц В. Германский Генеральный штаб. История и структура. 1657–1945. М.: Центрполиграф, 2005.

Городников С. России мало бонапартизма Издательство Национальная Республика, 2007.

Данилов С. Гражданская война в Испании (1936–1939). ООО «Издательский дом «Вече», 2004.

Дельнов А. Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна. Издательство ЛитагентАлгоритм, 2013.

Дойл А. К. Великая бурская война. Главы 1–5. Издательство Эксмо, 2004.

Европа всегда ссорила славян: дискуссия на видеоканале Pravda.Ru историка, специалиста по истории России начала XX века, доцента МГУ им. М. В. Ломоносова Олега Айрапетова и болгарского писателя, блогера Пламена Паскова. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -03-2015/1253626-europe-0/, свободный.

Ежов Г. Афганистан и Вторая мировая война. Информационный портал “Афганистан. Ру”. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

Жаров А. Дедушка «хуже Гитлера». [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

Жордис К. Махатма Ганди. Годы борьбы (1920–1928). Издательство Молодая гвардия, Палимпсест, Москва, 2013.

Жуков Д. Апартеид: история режима. Москва, 2007.

Жуковский Н. П. Дипломаты нового мира. М.: Издательство политической литературы, 1986.

Захаров А. М. 2-й и 3-й Польские добровольческие корпуса на территории Украины весной-летом 1918 года. Журнал Вестник Челябинского государственного университета, 2011.

Зимке Э. Немецкая оккупация Северной Европы. 1940–1945 / Перевод: Кац Е. А. М.: Центрполиграф, 2005.

Иванов Д. Болгария от освобождения до середины XX столетия: обзорный очерк. журнал “История” издательского дома “Первое сентября”, № 42/2002.

Иванян Э. А. История США. Хрестоматия. М.: Дрофа, 2007.

Ильин А. П. Мэйдзи Исин и создание регулярной армии Японии. ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2010. № 5.

Интервью Pravda.Ru публициста Даниэля Эстулина. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -02-2015/1248433-japan-0, свободный.

Интервью международному информационному холдингу Bloomberg. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

История США в четырех томах. Том третий. 1918–1945. М.: Наука, 1985.

Ищук В. Концепция Междуморья – единственная альтернатива перед лицом варварской агрессии России. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

Каpа-Муpза С. История советского государства и права. Издательство “Былина”, 1998.

Казем-Заде Ф. Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии. М.: Центрполиграф, 2004.

Картунова А. И. В. К. Блюхер в Китае. М.: Наука 1970.

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007.

Колпакиди А. И. Главный противник. Издательство Вече, 2002.

Комлева Н. А. Лимитроф в современном геополитическом процессе. Журнал Электронное научное издание Альманах Пространство и Время, 2013.

Комптон Д. Свастика и орел. Гитлер, Рузвельт и причины Второй мировой войны. 1933–1941 / Перевод: Ламанова Е. Центрполиграф, 2007.

Корчагин Ю. Павел Милюков //Обучение. Образование. Исследования. Комментарии. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

Кропотов О. Долги России от первых Романовых до наших дней. Часть 1: Русское царство и Российская империя [Электронный ресурс]. Режим доступа: -rossii-ot-piervykh-romanovykh-do-nashikh-dniei-chast-1-russkoie-tsarstvo-i-rossiiskaia-impieriia, свободный.

Кто начал вторую мировую войну // Политобразование (информационно-аналитический журнал). [Электронный ресурс]. Режим доступа: -nachal-vtoruyu-mirovuyu-voynu, свободный.

Латышев И. Как Япония похитила российское золото. Издательство Техинформпресс, 1996.

Лебедев С. Холмская Русь. [Электронный ресурс]. Режим доступа: /, свободный.

Ленин В. И. Полн. собр. соч., 5 издание, т. 41.

Леонтьева Е. Л. Японские корпорации и корпоративные группы. Эволюция институтов. М.: ИМЭМО РАН, 2009.

Лига Наций // Википедия – свободная энциклопедия [Электронный ресурс]. Режим доступа: /%D0%9B%D0%B8%D0%B3%D0%B0_%D0%9D%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%B9, свободный.

Литвиненко В. В. Правда сталинской эпохи. Издательство Алгоритм, 2008.

Майский И. М. Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]. 1988.

Маначинский А. Тайны Брестского мира. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -defence.ru/?q=node/35420, свободный.

Маннергейм К. Г. Э., фон, барон. Мемуары. М.: Вагриус, 1999.

Мануков С. Вселенная пахнет нефтью. деловой журнал “Компания”. – 2008. – № 7(500).

Мартышкин С. А. Антитрестовское движение в США и государственное регулирование экономики: ретроспективный анализ внутренней политики и внешней экспансии США (начало XX века). Журнал Вестник Самарского государственного университета, 2014.

Меликсетов А. В., Васильев Л. С., Лапина З. Г., Писарев А. А. История Китая. Издательство Оникс, 2007.

Мельнікаў І. Варшавские мечты о колониях. [Электронный ресурс]. Режим доступа: /, свободный.

Меморандум фон Корсванта. Цит. по: журнал «Международная жизнь», 1961, № 2, стр. 154–158.

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония… Издательство Наталис, 2009.

Мирный договор между союзными и объединившимися державами и Германией (Версальский договор).

Молодяков В. Несостоявшаяся ось: Берлин – Москва – Токио. Издательство Вече, 2004.

Мотылев В. В. Экономические параллели. М.: ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ, 2014.

Мусский И. А. 100 великих заговоров и переворотов. Издательство Вече, 2004.

Национальная политическая энциклопедия. [Электронный ресурс]. Режим доступа: /, свободный.

Непомнин О. Е. История Китая: XX век. М.: Институт востоковедения РАН, Крафт+, 2011.

Новейшая история зарубежных стран. XX век. Пособие для учащихся 10–11 кл. общеобразовательных учреждений / Под ред. А. М. Родригеса. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1998.

Новейшая история стран Европы и Америки. XX век. В трех частях. Часть 1. 1900–1945 / Под редакцией А. М. Родригеса и М. В. Пономарева.

Овсяный И. 1939: последние недели мира. Как была развязана империалистами Вторая мировая война.[Электронный ресурс]. Режим доступа: -ovsyanyy-1939-poslednie-nedeli-mira-kak-byla-razvyazana-imperialistami-vtoraya.php, свободный.

Окамото С. Японская олигархия в Русско-японской войне. М.: Центрполиграф, 2003.

Онлайн-конференции РИА Новости: Наталия Нарочницкая – депутат Государственной Думы, доктор исторических наук, президент Фонда исторической перспективы. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

Павлова И. В. Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917–1941. Сибирский хронограф, 1993.

Парламент України ухвалив Декларацію Пам`яті і Солідарності Сейму Республіки Польща та Верховної Ради України (текст документа українською та англійською мовами) // Інформаційне управління Апарату Верховної Ради України.

Петросян Ю. Великолепный султанат Издательство Алгоритм, 2016.

Пир-Будагова Э. П. История Сирии. ХХ век. Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2015.

Подлинник. Машинопись. Подпись-автограф Николая II. Российский государственный исторический архив. РГИА. Ф. 1329. Оп. 1. Д. 1005. Л. 250–250 об.

Полонский И. Армия Маньчжоу-го: как японцы создали вторую «маньчжурскую империю» и ее вооруженные силы. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -armiya-manchzhou-go-kak-yaponcy-sozdali-vtoruyu-manchzhurskuyu-imperiyu-i-ee-vooruzhennye-sily.html, свободный.

Поспеловский Д. Тоталитаризм и вероисповедание. М.: ББИ, 2003.

Потемкин. История дипломатии. Дипломатия на первом этапе общего кризиса капиталистической системы: монография.

Потемкин. История дипломатии. Том 3. Издательство ОГИЗ, 1945

Правдин А. Г. Линия Маннергейма. Мифы и реальность. Издательство Карелико.

Пронин А. «Буря в пустыне» над Грозным и Баку. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -09-15/5_pronin.html, свободный.

Пронников В. А., Ладанов И. Д. Японцы (этнопсихологические очерки). М.: Главная редакция восточной литературы издательства “Наука”, 1985.

Римини Р. Краткая история США. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2015.

Родригес A. M. Новейшая история стран Азии и Африки, XX век: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений… М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2001.

Родригес А. М., Пономарев М. В. Новейшая история стран Европы и Америки. XX век. Часть 1. 1900–1945.. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2001.

Самсонов А. Почему СССР ввязался в Гражданскую войну в Испании. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -pochemu-sssr-vvyazalsya-v-grazhdanskuyu-vojnu-v-ispanii.html, свободный.

Сборник договоров России с другими государствами (1856–1917). М.: Государственное издательство политической литературы, 1952.

Сергей Д. Гражданская война в Испании (1936–1939). «Издательский дом «Вече», 2004.

Сигрейв С., Сигрейв П. Династия Ямато / Перевод: Аклаев С. М.: АСТ, Люкс, 2005.

Симонов К. В. Дж. Керзон и политика англо-индийского правительства в отношении Афганистана в 1901–1904 гг. ИСТОРИЧЕСКИЕ, ФИЛОСОФСКИЕ, ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ, КУЛЬТУРОЛОГИЯ И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ. ВОПРОСЫ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ, Издательство “Грамота”, Номер: 5–3 (43), 2014.

Стоун О., Кузник П. Нерассказанная история США. Secret History, LLC, 2012. Оржицкий А., Поляков В., перевод на русский язык, 2014. Издание на русском языке, оформление ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2014 КоЛибри.

Суворов В. Ледокол (Ледокол-1). Издательство: Добрая книга, 2017.

Тарле Е. В. Европа в эпоху империализма 1871–1919 гг. Том 5 из Собрания сочинений в 12 томах, АН СССР, 1958.

Теймс Р. Япония: история страны / Перевод: Васильева Е. Издательство Эксмо, 2009.

Терлюк I. Я. История государства и права Украины. Учебное пособие. Издательство Атіка, 2011.

Тихонов Ю. Афганская война Сталина. Битва за Центральную Азию. издательство Эксмо, Яуза, 2008.

Тонина О. Все леди делают это. Гриф секретности снят. Гламурненько. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -army.shtml, свободный.

Тымовский М., Кеневич Я., Хольцер Е. История Польши. Издательство Весь мир, 2004.

Урланис Б. Войны и народонаселение Европы. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960.

Устав Лиги Наций. 10 января 1920 года.

Устав ООН. Официальное издание ООН. – Нью-Йорк, 1998.

Уткин А. Теодор Рузвельт. Политический портрет. Издательство Уральского университета, 1989.

Уткин А. И. Первая мировая война. Издательство Эксмо, 2002.

Фредерик Л. Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи. Издательство Молодая гвардия, 2007.

Хилтунен А. Сухой закон в Финляндии – мифы и действительность. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

Хрестоматия для немецкой молодежи (1938 г.). Цитируется по Пономарев М.В. Смирнова С.Ю. Новая и новейшая история стран Европы и Америки. – Москва, 2000. – Т. 3. – С. 182–187.

Хрестоматия по истории Нового времени стран Европы и Америки. В 2 книгах. Книга 2. Международные отношения в 1648–1918 / сост. Д. В. Кузнецов. БГПУ.

Царев А. С. Англо-бурская война и позиция Германии. Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина, 2010.

Чаусов А. Как и почему Германию направляли на Восток // Взгляд[Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

Черчилль У. Вторая мировая война. Книга первая. Издание на русском языке, оформление. «Альпина нон-фикшн», 2010.

Черчилль У. Вторая мировая война. Т. 1. М., 1955. С. 3–16; The World Crisis. 1911–1918. L, 1942. P. 675–677.

Чешский телеканал назвал СССР… зачинщиком Второй мировой войны // Информационное агентство SakhaNews. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

Шамбаров В. Кукловоды Третьего Рейха. Издательство Алгоритм, 2015.

Шамбаров В. Е. Фашистская Европа. Издательство Алгоритм, 2014.

Шерстюков С. А. Пропаганда нацистской Германии в арабском мире накануне и в годы Второй мировой войны. Известия Алтайского государственного университета. 2010.

Широкорад А. Персия – Иран. Империя на Востоке. Издательство Вече, 2010.

Широкорад А. Финляндия. Через три войны к миру. Издательство Вече, 2009.

Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М.: Мысль, 1987.

Шкундин Г. Разделяй и властвуй! Вопрос о сепаратном мире с Болгарией в политике держав Антанты (октябрь 1915 – март 1916 г.). Издательство М. Дринов, 2007.

Шкуро А. Г. Гражданская война в России. Записки белого партизана. Издательство АСТ, 2004.

Шмидт В. Бурская миграция в немецкую часть Восточной Африки (1900–1904 годы) // Новая и новейшая история. 2012.

Щербаков А. Гражданская война. Генеральная репетиция демократии. Издательство ОЛМА Медиа Групп, 2011.

Щербаков А. И. Политические взгляды Отто фон Бисмарка и их изменения в спектре колониального вопроса германской империи в конце XX в. Вестник Московского государственного лингвистического университета. Выпуск № 2 (688), 2014.

Эвола Ю. Гитлер и тайные общества.”Hitler e le societa segrete – Conciliatore (Milano) XX, N10, 1971. Перевод А.Б.

Энгдаль У. Ф. Боги денег. Уолл-стрит и смерть Американского века. Издательство Проект «Война и Мир», 2011.

Юрлов Ф. Н., Юрлова Е. С. История Индии. ХХ век. М.: Институт востоковедения РАН, 2010.

Явное предначертание // Википедия – свободная энциклопедия.[Электронный ресурс]. Режим доступа: /%D0%AF%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B5_%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%BD%D0%B0%D1%87%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5, свободный.

Яшуньский Г. Миллиардеры. История крупнейших финансовых династий. Издательство Алгоритм, 2014.

Примечания

1

Устав ООН. Официальное издание ООН. – Нью-Йорк, 1998

(обратно)

2

Национальная политическая энциклопедия. [Электронный ресурс]. Режим доступа: /, свободный..

(обратно)

3

Национальная политическая энциклопедия. [Электронный ресурс]. Режим доступа: /, свободный…

(обратно)

4

Интервью международному информационному холдингу Bloomberg. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

(обратно)

5

Интервью Pravda.Ru публициста Даниэля Эстулина. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -02-2015/1248433-japan-0, свободный.

(обратно)

6

Онлайн-конференции РИА Новости: Наталия Нарочницкая – депутат Государственной Думы, доктор исторических наук, президент Фонда исторической перспективы. [Электронный ресурс]. Режим доступа: / 65130644.html, свободный.

(обратно)

7

Чешский телеканал назвал СССР… зачинщиком Второй мировой войны // Информационное агентство SakhaNews. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

(обратно)

8

Суворов В. Ледокол (Ледокол-1). Издательство: Добрая книга, 2017.

(обратно)

9

Кто начал вторую мировую войну // Политобразование (информационно-аналитический журнал). [Электронный ресурс]. Режим доступа: -nachal-vtoruyu-mirovuyu-voynu, свободный.

(обратно)

10

Парламент України ухвалив Декларацію Пам`яті і Солідарності Сейму Республіки Польща та Верховної Ради України (текст документа українською та англійською мовами) // Інформаційне управління Апарату Верховної Ради України.

(обратно)

11

Эвола Ю. Гитлер и тайные общества.”Hitler e le societa segrete” —Conciliatore (Milano) XX, N10, 1971. Перевод А.Б.

(обратно)

12

Хрестоматия для немецкой молодежи (1938 г.). Цитируется по Пономарев М.В. Смирнова С.Ю. Новая и новейшая история стран Европы и Америки. – Москва, 2000. – Т. 3. – С. 182–187.

(обратно)

13

Овсяный И. 1939: последние недели мира. Как была развязана империалистами Вторая мировая война.[Электронный ресурс]. Режим доступа: -ovsyanyy-1939-poslednie-nedeli-mira-kak-byla-razvyazana-imperialistami-vtoraya.php, свободный.

(обратно)

14

Ленин В. И. Полн. собр. соч., 5 издание, т. 41, с. 352–353

(обратно)

15

Черчилль У. Вторая мировая война. Книга первая. Издание на русском языке, оформление. «Альпина нон-фикшн», 2010.

(обратно)

16

Явное предначертание // Википедия – свободная энциклопедия.[Электронный ресурс]. Режим доступа: /%D0%AF%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B5_%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%BD%D0%B0%D1%87%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5, свободный.

(обратно)

17

Римини Р. Краткая история США. С. 267. Издательство Литагент «Аттикус», 2015.

(обратно)

18

Тарле Е. В. Европа в эпоху империализма 1871–1919 гг. Том 5 из Собрания сочинений в 12 томах, АН СССР, 1958 год.

(обратно)

19

Стоун О., Кузник П. Нерассказанная история США. Secret History, LLC, 2012. Оржицкий А., Поляков В., перевод на русский язык, 2014. Издание на русском языке, оформление ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2014 КоЛибри С. 48.

(обратно)

20

Тарле Е. В. Европа в эпоху империализма 1871–1919 гг. Том 5 из Собрания сочинений в 12 томах, АН СССР, 1958 год.

(обратно)

21

Хрестоматия по истории Нового времени стран Европы и Америки. В 2 книгах. Книга 2. Международные отношения в 1648–1918 / сост. Д. В. Кузнецов. БГПУ.

(обратно)

22

Тарле Е. В. Европа в эпоху империализма 1871–1919 гг. Том 5 из Собрания сочинений в 12 томах, АН СССР, 1958 год.

(обратно)

23

Тарле Е. В. Европа в эпоху империализма 1871–1919 гг. Том 5 из Собрания сочинений в 12 томах, АН СССР, 1958 год.

(обратно)

24

Чаусов А. Как и почему Германию направляли на Восток // Взгляд[Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

(обратно)

25

Потемкин. История дипломатии. Дипломатия на первом этапе общего кризиса капиталистической системы: монография.

(обратно)

26

Тарле Е. В. Европа в эпоху империализма 1871–1919 гг. Том 5 из Собрания сочинений в 12 томах, АН СССР, 1958 год

(обратно)

27

Тарле Е. В. Европа в эпоху империализма 1871–1919 гг. Том 5 из Собрания сочинений в 12 томах, АН СССР, 1958 год

(обратно)

28

Потемкин. История дипломатии. Дипломатия на первом этапе общего кризиса капиталистической системы: монография.

(обратно)

29

Потемкин. История дипломатии. Дипломатия на первом этапе общего кризиса капиталистической системы: монография.

(обратно)

30

Лига Наций // Википедия – свободная энциклопедия [Электронный ресурс]. Режим доступа: /%D0%9B%D0%B8%D0%B3%D0%B0_%D0%9D%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%B9, свободный..

(обратно)

31

Кропотов О. Долги России от первых Романовых до наших дней. Часть 1: Русское царство и Российская империя [Электронный ресурс]. Режим доступа: -rossii-ot-piervykh-romanovykh-do-nashikh-dniei-chast-1-russkoie-tsarstvo-i-rossiiskaia-impieriia, свободный..

(обратно)

32

Подлинник. Машинопись. Подпись-автограф Николая II. Российский государственный исторический архив. РГИА. Ф. 1329. Оп. 1. Д. 1005. Л. 250–250 об.

(обратно)

33

Корчагин Ю. Павел Милюков //Обучение. Образование. Исследования. Комментарии. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

(обратно)

34

Корчагин Ю. Павел Милюков //Обучение. Образование. Исследования. Комментарии. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

(обратно)

35

Берти Ф. За кулисами Антанты. Дневник британского посла в Париже (1914–1919). М. – Л., 1927. С 38–39; 49–50.

(обратно)

36

Черчилль У. Вторая мировая война. Т. 1. М., 1955. С. 3–16; The World Crisis. 1911–1918. L, 1942. P. 675–677.

(обратно)

37

Уткин А. И. Первая мировая война. Издательство Эксмо, 2002

(обратно)

38

Каpа-Муpза С. История советского государства и права. Издательство “Былина”, 1998 г.

(обратно)

39

Хрестоматия по истории Нового времени стран Европы и Америки. В 2 книгах. Книга 2. Международные отношения в 1648–1918 / сост. Кузнецов Д. В. БГПУ.

(обратно)

40

Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Издание 5, том 26

(обратно)

41

Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Издание 5, том 26

(обратно)

42

Верховский А. И. Россия на Голгофе (Из походного дневника 1914–1918 гг.). Военно-исторический журнал. 1993. Ns 9. С. 65–69.

(обратно)

43

Галин В. В. Интервенция и Гражданская война. издательство Алгоритм, 2004

(обратно)

44

Галин В. В. Интервенция и Гражданская война. издательство Алгоритм, 2004

(обратно)

45

Галин В. В. Интервенция и Гражданская война. издательство Алгоритм, 2004

(обратно)

46

Галин В. В. Интервенция и Гражданская война. издательство Алгоритм, 2004

(обратно)

47

Галин В. В. Интервенция и Гражданская война. издательство Алгоритм, 2004

(обратно)

48

Галин В. В. Интервенция и Гражданская война. издательство Алгоритм, 2004

(обратно)

49

Галин В. В. Интервенция и Гражданская война. издательство Алгоритм, 2004

(обратно)

50

Павлова И. В. Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917–1941. Сибирский хронограф, 1993

(обратно)

51

Белади Л., Краус Т. Сталин. Издательство политической литературы, 1989.

(обратно)

52

Литвиненко В. В. Правда сталинской эпохи. Издательство Алгоритм, 2008.

(обратно)

53

Данилов С. Гражданская война в Испании (1936–1939). ООО «Издательский дом «Вече», 2004.

(обратно)

54

Самсонов А. Почему СССР ввязался в Гражданскую войну в Испании. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -pochemu-sssr-vvyazalsya-v-grazhdanskuyu-vojnu-v-ispanii.html, свободный..

(обратно)

55

Сергей Д. Гражданская война в Испании (1936–1939). ООО «Издательский дом «Вече», 2004.

(обратно)

56

Самсонов А. Почему СССР ввязался в Гражданскую войну в Испании. Электронный ресурс]. Режим доступа: -pochemu-sssr-vvyazalsya-v-grazhdanskuyu-vojnu-v-ispanii.html, свободный…

(обратно)

57

Васильченко А. Меллер ван ден Брук и немецкий революционный национализм. Издательство Вече, 2009

(обратно)

58

Жаров А. Дедушка «хуже Гитлера». [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный..

(обратно)

59

Артамошин С. В. Артур Меллер ван ден Брук… Вопросы истории. – 2012. – № 5. – C. 55-74

(обратно)

60

Новейшая история стран Европы и Америки. XX век. В трех частях. Часть 1. 1900–1945 / Под редакцией А. М. Родригеса и М. В. Пономарева.

(обратно)

61

Акунов В. Фрайкоры. Повесть о германских добровольцах. Москва. “Рейтаръ”. 2004.

(обратно)

62

Акунов В. Фрайкоры. Повесть о германских добровольцах. Москва. “Рейтаръ”. 2004.

(обратно)

63

Поспеловский Д. Тоталитаризм и вероисповедание. М.: ББИ, 2003.

(обратно)

64

Мусский И. А. 100 великих заговоров и переворотов. Издательство Вече, 2004

(обратно)

65

Мусский И. А. 100 великих заговоров и переворотов. Издательство Вече, 2004

(обратно)

66

Мусский И. А. 100 великих заговоров и переворотов. Издательство Вече, 2004

(обратно)

67

Мусский И. А. 100 великих заговоров и переворотов. Издательство Вече, 2004

(обратно)

68

Потемкин. История дипломатии. Том 3. Издательство ОГИЗ, 1945

(обратно)

69

Тонина О. Все леди делают это. Гриф секретности снят. Гламурненько. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -army.shtml, свободный.

(обратно)

70

Сборник договоров России с другими государствами (1856–1917). М.: Государственное издательство политической литературы, 1952. С. 240–259.

(обратно)

71

Мирный договор между союзными и объединившимися державами и Германией (Версальский договор).

(обратно)

72

Мельнікаў І. Варшавские мечты о колониях. [Электронный ресурс]. Режим доступа: /, свободный.

(обратно)

73

Щербаков А. И. Политические взгляды Отто фон Бисмарка и их изменения в спектре колониального вопроса германской империи в конце XX в. Вестник Московского государственного лингвистического университета. Выпуск № 2 (688), 2014

(обратно)

74

Щербаков А. И. Политические взгляды Отто фон Бисмарка и их изменения в спектре колониального вопроса германской империи в конце XX в. Вестник Московского государственного лингвистического университета. Выпуск № 2 (688), 2014

(обратно)

75

Шмидт В. Бурская миграция в немецкую часть Восточной Африки (1900–1904 годы) // Новая и новейшая история. 2012.

(обратно)

76

Дойл А. К. Великая бурская война. Главы 1–5. Издательтво Эксмо, 2004

(обратно)

77

Царев А. С. Англо-бурская война и позиция Германии. Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина, 2010

(обратно)

78

Царев А. С. Англо-бурская война и позиция Германии. Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина, 2010

(обратно)

79

Шмидт В. Бурская миграция в немецкую часть Восточной Африки (1900–1904 годы) // Новая и новейшая история. 2012.

(обратно)

80

Аветян А. С Колониальная политика фашистской Германии накануне второй мировой войны. // Вопросы истории. № 9. Сентябрь, 1970. C. 185–193.

(обратно)

81

Меморандум фон Корсванта. Цит. по: журнал «Международная жизнь», 1961, № 2, стр. 154–158.

(обратно)

82

Жуков Д. Апартеид: история режима. Москва, 2007

(обратно)

83

Жуков Д. Апартеид: история режима. Москва, 2007

(обратно)

84

Deringil Selim. “The Turks and ‘Europe’: The Argument from History” // Middle Eastern Studies, September 2007, Vol. 43 (No. 5): 709–723.

(обратно)

85

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007

(обратно)

86

Петросян Ю. Великолепный султанатИздательство Алгоритм, 2016

(обратно)

87

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007

(обратно)

88

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007

(обратно)

89

Sultan Abdülmecid: İlklerin Padişahş // NTV Tarih history magazine, issue of July 2011. Pp. 46–50.

(обратно)

90

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007

(обратно)

91

Герлиц В. Германский Генеральный штаб. История и структура. 1657–1945. М.: Центрполиграф, 2005

(обратно)

92

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007

(обратно)

93

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007

(обратно)

94

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007

(обратно)

95

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007

(обратно)

96

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007

(обратно)

97

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007

(обратно)

98

Киреев Н. Г. История Турции. XX век. М. Крафт+ ИВ РАН, 2007

(обратно)

99

Новейшая история зарубежных стран. XX век. Пособие для учащихся 10–11 кл. общеобразовательных учреждений / Под ред. А. М. Родригеса. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1998

(обратно)

100

Пир-Будагова Э. П. История Сирии. ХХ век. Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2015.

(обратно)

101

Пир-Будагова Э. П. История Сирии. ХХ век. Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2015.

(обратно)

102

Пир-Будагова Э. П. История Сирии. ХХ век. Институт востоковедения РАН. – М.: ИВ РАН, 2015.

(обратно)

103

Шерстюков С. А. Пропаганда нацистской Германии в арабском мире накануне и в годы Второй мировой войны. Известия Алтайского государственного университета. 2010

(обратно)

104

Clawson P. Eternal Iran. Palgrave Macmillan. 2005. P. 19. The most thorough treatment of the Buyids is: The Buwayhid Dynasty of Baghdad by Mafizullah Kabir. Calcutta. Iran Society. 1964.

(обратно)

105

Широкорад А. Персия – Иран. Империя на Востоке. Издательство Вече, 2010

(обратно)

106

Казем-Заде Ф. Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии. М.: Центрполиграф, 2004

(обратно)

107

Казем-Заде Ф. Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии. М.: Центрполиграф, 2004

(обратно)

108

Казем-Заде Ф. Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии. М.: Центрполиграф, 2004

(обратно)

109

Казем-Заде Ф. Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии. М.: Центрполиграф, 2004

(обратно)

110

В. Виргинский. Багдадская железная дорога (берлин —босфор – багдад) // Исторический журнал. № 5. Май 1939. C. 81–90.

(обратно)

111

Казем-Заде Ф. Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии. М.: Центрполиграф, 2004

(обратно)

112

Широкорад А. Персия – Иран. Империя на Востоке. Издательство Вече, 2010.

(обратно)

113

Алиев С. М. История Ирана. XX век. М.: ИВ РАН —Крафт+, 2004.

(обратно)

114

Широкорад А. Персия – Иран. Империя на Востоке. Издательство Вече, 2010.

(обратно)

115

Широкорад А. Персия – Иран. Империя на Востоке. Издательство Вече, 2010.

(обратно)

116

Широкорад А. Персия – Иран. Империя на Востоке. Издательство Вече, 2010.

(обратно)

117

Широкорад А. Персия – Иран. Империя на Востоке. Издательство Вече, 2010.

(обратно)

118

Шкуро А. Г. Гражданская война в России. Записки белого партизана. Издательство АСТ, 2004.

(обратно)

119

Широкорад А. Персия – Иран. Империя на Востоке. Издательство Вече, 2010.

(обратно)

120

Широкорад А. Персия – Иран. Империя на Востоке. Издательство Вече, 2010.

(обратно)

121

Жуковский Н. П. Дипломаты нового мира. М.: Издательство политической литературы, 1986.

(обратно)

122

Широкорад А. Персия – Иран. Империя на Востоке. Издательство Вече, 2010.

(обратно)

123

Щербаков А. Гражданская война. Генеральная репетиция демократии. Издательство ОЛМА Медиа Групп, 2011

(обратно)

124

Родригес A. M. Новейшая история стран Азии и Африки, XX век: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений… М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2001.

(обратно)

125

Родригес A. M. Новейшая история стран Азии и Африки, XX век: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений… М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2001.

(обратно)

126

Родригес A. M. Новейшая история стран Азии и Африки, XX век: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений… М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2001.

(обратно)

127

Симонов К. В. Дж. Керзон и политика англо-индийского правительства в отношении Афганистана в 1901–1904 гг. ИСТОРИЧЕСКИЕ, ФИЛОСОФСКИЕ, ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ, КУЛЬТУРОЛОГИЯ И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ. ВОПРОСЫ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ, Издательство Общество с ограниченной ответственностью Издательство “Грамота”, Номер: 5–3 (43), 2014, страницы: 173–178.

(обратно)

128

Родригес A. M. Новейшая история стран Азии и Африки, XX век: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2001.

(обратно)

129

Широкорад А. Персия – Иран. Империя на Востоке. Издательство Вече, 2010.

(обратно)

130

Родригес A. M. Новейшая история стран Азии и Африки, XX век: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2001.

(обратно)

131

Тихонов Ю. Афганская война Сталина. Битва за Центральную Азию. издательство Эксмо, Яуза, 2008.

(обратно)

132

Тихонов Ю. Афганская война Сталина. Битва за Центральную Азию. издательство Эксмо, Яуза, 2008.

(обратно)

133

Тихонов Ю. Афганская война Сталина. Битва за Центральную Азию. издательство Эксмо, Яуза, 2008.

(обратно)

134

Тихонов Ю. Афганская война Сталина. Битва за Центральную Азию. издательство Эксмо, Яуза, 2008.

(обратно)

135

Ежов Г. Афганистан и Вторая мировая война. Информационный портал «Афганистан. Ру». [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

(обратно)

136

Ганковский Ю. В., Гордон-Полонская Л. Р. История Пакистана. М., 1961; Political parties, their policies and programmes. Karachi, 1971.

(обратно)

137

Алданов М. Ганди, Газета “Последние новости” 1931.

(обратно)

138

Юрлов Ф. Н., Юрлова Е. С. История Индии. ХХ век. М.: Институт востоковедения РАН, 2010.

(обратно)

139

Жордис К. Махатма Ганди. Годы борьбы (1920–1928). Издательство Молодая гвардия, Палимпсест, Москва, 2013.

(обратно)

140

Непомнин О. Е. История Китая: XX век. М.: Институт востоковедения РАН, Крафт+, 2011.

(обратно)

141

Непомнин О. Е. История Китая: XX век. М.: Институт востоковедения РАН, Крафт+, 2011.

(обратно)

142

Непомнин О. Е. История Китая: XX век. М.: Институт востоковедения РАН, Крафт+, 2011.

(обратно)

143

Дельнов А. Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна. издательство ЛитагентАлгоритм, 2013. С. 431.

(обратно)

144

Меликсетов А. В., Васильев Л. С., Лапина З. Г., Писарев А. А. История Китая. Издательство Оникс, 2007

(обратно)

145

Меликсетов А. В., Васильев Л. С., Лапина З. Г., Писарев А. А. История Китая. Издательство Оникс, 2007

(обратно)

146

Меликсетов А. В., Васильев Л. С., Лапина З. Г., Писарев А. А. История Китая. Издательство Оникс, 2007

(обратно)

147

Картунова А. И. В. К. Блюхер в Китае. М.: Наука 1970.

(обратно)

148

Картунова А. И. В. К. Блюхер в Китае. М.: Наука 1970.

(обратно)

149

Картунова А. И. В. К. Блюхер в Китае. М.: Наука 1970.

(обратно)

150

Пронников В. А., Ладанов И. Д. Японцы (этнопсихологические очерки). М.: Главная редакция восточной литературы издательства “Наука”, 1985.

(обратно)

151

Пронников В. А., Ладанов И. Д. Японцы (этнопсихологические очерки). М.: Главная редакция восточной литературы издательства “Наука”, 1985.

(обратно)

152

Ильин А. П. Мэйдзи Исин и cоздание регулярной армии Японии. ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2010. № 5

(обратно)

153

Фредерик Л. Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи. Издательство Молодая гвардия, 2007.

(обратно)

154

Ильин А. П. Мэйдзи Исин и cоздание регулярной армии Японии. ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2010. № 5

(обратно)

155

Ильин А. П. Мэйдзи Исин и cоздание регулярной армии Японии. ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2010. № 5

(обратно)

156

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония… Издательство Наталис, 2009.

(обратно)

157

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. Издательство Наталис, 2009

(обратно)

158

Леонтьева Е. Л. Японские корпорации и корпоративные группы. Эволюция институтов. М.: ИМЭМО РАН, 2009.

(обратно)

159

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. Издательство Наталис, 2009

(обратно)

160

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. Издательство Наталис, 2009

(обратно)

161

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. Издательство Наталис, 2009

(обратно)

162

Окамото С. Японская олигархия в Русско-японской войне. М.: Центрполиграф, 2003.

(обратно)

163

Окамото С. Японская олигархия в Русско-японской войне. М.: Центрполиграф, 2003.

(обратно)

164

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. Издательство Наталис, 2009

(обратно)

165

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. Издательство Наталис, 2009

(обратно)

166

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. Издательство Наталис, 2009

(обратно)

167

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. Издательство Наталис, 2009

(обратно)

168

Мещеряков А. Н. Император Мэйдзи и его Япония. Издательство Наталис, 2009

(обратно)

169

Сигрейв С., Сигрейв П. Династия Ямато / Перевод: Аклаев С. М.: АСТ, Люкс, 2005.

(обратно)

170

Теймс Р. Япония: история страны / Перевод: Васильева Е. Издательство Эксмо, 2009.

(обратно)

171

Теймс Р. Япония: история страны / Перевод: Васильева Е. Издательство Эксмо, 2009.

(обратно)

172

Теймс Р. Япония: история страны / Перевод: Васильева Е. Издательство Эксмо, 2009.

(обратно)

173

Латышев И. Как Япония похитила российское золото. Издательство Техинформпресс, 1996.

(обратно)

174

Латышев И. Как Япония похитила российское золото. Издательство Техинформпресс, 1996.

(обратно)

175

Латышев И. Как Япония похитила российское золото. Издательство Техинформпресс, 1996.

(обратно)

176

Латышев И. Как Япония похитила российское золото. Издательство Техинформпресс, 1996.

(обратно)

177

Латышев И. Как Япония похитила российское золото. Издательство Техинформпресс, 1996.

(обратно)

178

Молодяков В. Несостоявшаяся ось: Берлин – Москва – Токио. Издательство Вече, 2004.

(обратно)

179

Сигрейв С., Сигрейв П. Династия Ямато / Перевод: Аклаев С. М.: АСТ, Люкс, 2005.

(обратно)

180

Сигрейв С., Сигрейв П. Династия Ямато / Перевод: Аклаев С. М.: АСТ, Люкс, 2005.

(обратно)

181

Сигрейв С., Сигрейв П. Династия Ямато / Перевод: Аклаев С. М.: АСТ, Люкс, 2005.

(обратно)

182

Теймс Р. Япония: история страны / Перевод: Васильева Е. Издательство Эксмо, 2009.

(обратно)

183

Теймс Р. Япония: история страны / Перевод: Васильева Е. Издательство Эксмо, 2009.

(обратно)

184

Теймс Р. Япония: история страны / Перевод: Васильева Е. Издательство Эксмо, 2009.

(обратно)

185

Полонский И. Армия Маньчжоу-го: как японцы создали вторую «маньчжурскую империю» и ее вооруженные силы. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -armiya-manchzhou-go-kak-yaponcy-sozdali-vtoruyu-manchzhurskuyu-imperiyu-i-ee-vooruzhennye-sily.html, свободный.

(обратно)

186

Комптон Д. Свастика и орел. Гитлер, Рузвельт и причины Второй мировой войны. 1933–1941 / Перевод: Ламанова Е. Центрполиграф, 2007.

(обратно)

187

Комптон Д. Свастика и орел. Гитлер, Рузвельт и причины Второй мировой войны. 1933–1941 / Перевод: Ламанова Е. Центрполиграф, 2007.

(обратно)

188

Теймс Р. Япония: история страны / Перевод: Васильева Е. Издательство Эксмо, 2009.

(обратно)

189

Болховитинов Н. Н. Россия открывает Америку. 1732–1799. М.: Международные отношения, 1991.

(обратно)

190

Городников С. России мало бонапартизма Издательство Национальная Республика, 2007.

(обратно)

191

Родригес А. М., Пономарев М. В. Новейшая история стран Европы и Америки. XX век. Часть 1. 1900–1945.. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2001.

(обратно)

192

Американские историографы Чарлз и Мэри Бирд, цит. по: Яшуньский Г. Миллиардеры. История крупнейших финансовых династий. Издательство Алгоритм, 2014.

(обратно)

193

Мартышкин С. А. Антитрестовское движение в США и государственное регулирование экономики: ретроспективный анализ внутренней политики и внешней экспансии США (начало XX века). Журнал Вестник Самарского государственного университета, 2014.

(обратно)

194

Цит. по: Стоун О., Кузник П. Нерассказанная история США. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2014.

(обратно)

195

Цит. по: Стоун О., Кузник П. Нерассказанная история США. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2014.

(обратно)

196

Цит. по: Стоун О., Кузник П. Нерассказанная история США. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2014.

(обратно)

197

Мартышкин С. А. Антитрестовское движение в США и государственное регулирование экономики: ретроспективный анализ внутренней политики и внешней экспансии США (начало XX века). Журнал Вестник Самарского государственного университета, 2014.

(обратно)

198

Уткин А. Теодор Рузвельт. Политический портрет. Издательство Уральского университета, 1989

(обратно)

199

Иванян Э. А. История США. Хрестоматия. М.: Дрофа, 2007.

(обратно)

200

Энгдаль У. Ф. Боги денег. Уолл-стрит и смерть Американского века. Издательство Проект «Война и Мир», 2011.

(обратно)

201

Энгдаль У. Ф. Боги денег. Уолл-стрит и смерть Американского века. Издательство Проект «Война и Мир», 2011.

(обратно)

202

Энгдаль У. Ф. Боги денег. Уолл-стрит и смерть Американского века. Издательство Проект «Война и Мир», 2011.

(обратно)

203

Цит. по: Стоун О., Кузник П. Нерассказанная история США. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2014.

(обратно)

204

Римини Р. Краткая история США. М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2015.

(обратно)

205

Мартышкин С. А. Антитрестовское движение в США и государственное регулирование экономики: ретроспективный анализ внутренней политики и внешней экспансии США (начало XX века). Журнал Вестник Самарского государственного университета, 2014.

(обратно)

206

Энгдаль У. Ф. Боги денег. Уолл-стрит и смерть Американского века. Издательство Проект «Война и Мир», 2011.

(обратно)

207

Энгдаль У. Ф. Боги денег. Уолл-стрит и смерть Американского века. Издательство Проект «Война и Мир», 2011.

(обратно)

208

Энгдаль У. Ф. Боги денег. Уолл-стрит и смерть Американского века. Издательство Проект «Война и Мир», 2011.

(обратно)

209

Энгдаль У. Ф. Боги денег. Уолл-стрит и смерть Американского века. Издательство Проект «Война и Мир», 2011.

(обратно)

210

Яшуньский Г. Миллиардеры. История крупнейших финансовых династий. Издательство Алгоритм, 2014.

(обратно)

211

Яшуньский Г. Миллиардеры. История крупнейших финансовых династий. Издательство Алгоритм, 2014.

(обратно)

212

История США в четырех томах. Том третий. 1918–1945. М.: Наука, 1985.

(обратно)

213

Устав Лиги Наций. 10 января 1920 года.

(обратно)

214

Мануков С. Вселенная пахнет нефтью. деловой журнал “Компания”. —2008. – № 7(500)..

(обратно)

215

Мануков С. Вселенная пахнет нефтью. деловой журнал “Компания”. —2008. – № 7(500)..

(обратно)

216

Мануков С. Вселенная пахнет нефтью. деловой журнал “Компания”. —2008. – № 7(500)..

(обратно)

217

История США в четырех томах. Том третий. 1918–1945. М.: Наука, 1985.

(обратно)

218

История США в четырех томах. Том третий. 1918–1945. М.: Наука, 1985.

(обратно)

219

История США в четырех томах. Том третий. 1918–1945. М.: Наука, 1985.

(обратно)

220

Яшуньский Г. Миллиардеры. История крупнейших финансовых династий. Издательство Алгоритм, 2014

(обратно)

221

Майский И. М. Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]. 1988

(обратно)

222

Колпакиди А. И. Главный противник. Издательство Вече, 2002

(обратно)

223

Мотылев В. В. Экономические параллели. М.: ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ, 2014.

(обратно)

224

История США в четырех томах. Том третий. 1918–1945. М.: Наука, 1985.

(обратно)

225

Яшуньский Г. Миллиардеры. История крупнейших финансовых династий. Издательство Алгоритм, 2014

(обратно)

226

Комлева Н. А. Лимитроф в современном геополитическом процессе. Журнал Электронное научное издание Альманах Пространство и Время, 2013.

(обратно)

227

Тымовский М., Кеневич Я., Хольцер Е. История Польши. Издательство Весь мир, 2004.

(обратно)

228

Маначинский А. Тайны Брестского мира. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -defence.ru/?q=node/35420, свободный..

(обратно)

229

Лебедев С. Холмская Русь. [Электронный ресурс]. Режим доступа: /, свободный..

(обратно)

230

Ищук В. Концепция Междуморья – единственная альтернатива перед лицом варварской агрессии России… [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный.

(обратно)

231

Захаров А. М. 2-й и 3-й Польские добровольческие корпуса на территории Украины весной-летом 1918 года. Журнал Вестник Челябинского государственного университета, 2011

(обратно)

232

Терлюк I. Я. История государства и права Украины. Учебное пособие. Издательство Атіка, 2011.

(обратно)

233

Широкорад А. Финляндия. Через три войны к миру. Издательство Вече, 2009.

(обратно)

234

Широкорад А. Финляндия. Через три войны к миру. Издательство Вече, 2009.

(обратно)

235

Маннергейм К. Г. Э., фон, барон. Мемуары. М.: Вагриус, 1999.

(обратно)

236

Маннергейм К. Г. Э., фон, барон. Мемуары. М.: Вагриус, 1999.

(обратно)

237

Широкорад А. Финляндия. Через три войны к миру. Издательство Вече, 2009.

(обратно)

238

Васара В.-Т. Проблемы формирования идеологии «Великой Финляндии». Журнал Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Серия: Гуманитарные и общественные науки. 2010.

(обратно)

239

Васара В.-Т. Проблемы формирования идеологии «Великой Финляндии». Журнал Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Серия: Гуманитарные и общественные науки. 2010.

(обратно)

240

Правдин А. Г. Линия Маннергейма. Мифы и реальность. Издательство Карелико

(обратно)

241

Хилтунен А. Сухой закон в Финляндии – мифы и действительность. [Электронный ресурс]. Режим доступа: , свободный..

(обратно)

242

Васара В.-Т. Деятельность Академического карельского общества (АКС) в Финляндии (1922–1944 гг.). Журнал Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Серия: Гуманитарные и общественные науки, 2010

(обратно)

243

Антонюк Е. 1939 год: зачем СССР потребовалась война с Финляндией. [Электронный ресурс]. Режим доступа: /, свободный..

(обратно)

244

Антонюк Е. 1939 год: зачем СССР потребовалась война с Финляндией. [Электронный ресурс]. Режим доступа: /, свободный..

(обратно)

245

Пронин А. «Буря в пустыне» над Грозным и Баку. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -09-15/5_pronin.html, свободный.

(обратно)

246

Зимке Э. Немецкая оккупация Северной Европы. 1940–1945 / Перевод: Кац Е. А. М.: Центрполиграф, 2005

(обратно)

247

Европа всегда ссорила славян: дискуссия на видеоканале Pravda.Ru историка, специалиста по истории России начала XX века, доцента МГУ им. М. В. Ломоносова Олега Айрапетова и болгарского писателя, блогера Пламена Паскова. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -03-2015/1253626-europe-0/, свободный.

(обратно)

248

Европа всегда ссорила славян: Дискуссия на видеоканале Pravda.Ru историка, специалиста по истории России начала XX века, доцента МГУ им. М. В. Ломоносова Олега Айрапетова и болгарского писателя, блогера Пламена Паскова. [Электронный ресурс]. Режим доступа: -03-2015/1253626-europe-0/, свободный.

(обратно)

249

Урланис Б. Войны и народонаселение Европы. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960.

(обратно)

250

Иванов Д. Болгария от освобождения до середины XX столетия: обзорный очерк. журнал “История” издательского дома “Первое сентября”, № 42/2002

(обратно)

251

Молодяков В. Э. Несостоявшаяся ось: Берлин – Москва – Токио, Идательство Вече, 2004.

(обратно)

252

Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М.: Мысль, 1987.

(обратно)

253

Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М.: Мысль, 1987.

(обратно)

254

Шкундин Г. Разделяй и властвуй! Вопрос о сепаратном мире с Болгарией в политике держав Антанты (октябрь 1915 – март 1916 г.). Издательство М. Дринов, 2007,

(обратно)

255

Шамбаров В. Е. Фашистская Европа. Издательство Алгоритм, 2014

(обратно)

256

Шамбаров В. Кукловоды Третьего Рейха. Издательство Алгоритм, 2015

(обратно)

257

Шамбаров В. Е. Фашистская Европа. Издательство Алгоритм, 2014

(обратно)

258

Шамбаров В. Е. Фашистская Европа. Издательство Алгоритм, 2014

(обратно)

259

Валева Е. Л. Болгария в XX веке. Очерки политической истории. М.: Наука, 2003

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Интербеллум в мировой историографии

  1. Общие положения и аналогии

  2. ООН как мировой регулятор, теряющий легитимность

  3. Исторический ревизионизм как глобальная угроза

  4. «Историческая экзотика» как фактор мистификации истории

Глава 2 Версальский мир. Победители и побежденные. Лига наций

  1. Первая мировая война: причины, особенности, последствия

  2. Особенности американского нейтралитета

  3. Окончание войны, начало межвоенного передела сфер влияния

  4. За год до Версальской конференции

  5. Парижская конференция и Вильсон-лоббист

  6. Реакция германии на Версальский договор

Глава 3 Фактор революции в России

  1. Российская империя в Антанте

  2. Россия вступает в войну

  3. Военные действия

  4. Конец Российской империи, февраль и октябрь

  5. Выход Советской России из войны. Брестский мир

  6. Становление советской государственности. Сталин

  7. Гражданская война в Испании, роль СССР и Коминтерна

Глава 4 Становление Третьего Рейха

  1. Особый немецкий путь. У истоков национал-социализма

  2. Борьба «правых» и «левых» в Германии

  3. Рост популярности НДСАП. «Пивной путч»

  4. Гитлер приходит к власти

  5. Третий Рейх на пути к большой войне

Глава 5 Африка неосвобожденная

  1. Россия и Африка: Эфиопия

  2. Африка и США: Либерия

  3. Германия в Африке

  4. Англо-бурская война. Германия теряет позиции

  5. Южно-Африканский союз. Апартеид

  6. Германская восточная Африка

Глава 6 От Османской империи к Турецкой республике

  1. Империя османов в международной политике

  2. Крымская война и турецкий национализм

  3. Кемаль Ататюрк. Начало

  4. Послевоенный раздел

  5. Борьба за независимость в империи и провинциях

Глава 7 На Среднем востоке своя атмосфера

  1. Персидская империя и ее наследие

  2. Персия в XIX веке

  3. Конституционные реформы и реакция

  4. Персия в Первой мировой войне

  5. Персидская Советская Республика

  6. Афганистан. Нерв Среднего востока

  7. Реформы в Афганистане

  8. Национальная борьба в Индии

  9. От Персии к Ирану. Путь к независимости

Глава 8 Штурм Поднебесной

  1. Европейская экспансия в Китай. Первая «опиумная война»

  2. Тайпинское восстание 1850–1864 годов

  3. От попыток реформ к потере независимости

  4. «Новая политика» и Синьхайская революция

  5. «Добрые» соседи

  6. И снова революция

  7. «Правый» Гоминьдан

  8. КПК в 30-е и дальше

Глава 9 Япония. Страна невзошедшего солнца

  1. От изоляции до реставрации

  2. Реставрация Мэйдзи и «миссия Ивакуры»

  3. Реформы и экспансия по-японски

  4. Агенты влияния на русско-японской войне

  5. Япония в Первой мировой. Демократия Тайсе

  6. Япония и Советская Россия

  7. «Просвещенный мир» накануне новой войны

Глава 10 США и окрестности

  1. Вехи американской истории

  2. От Гражданской войны к статусу колониальной державы

  3. Антитрестовая война, из которой ничего не вышло

  4. Вудро Вильсон и ФРС

  5. Из Мексики в окопы Первой мировой

  6. Немного авторитарный Вильсон

  7. Американский социализм-лайт

  8. Изоляция под властью республиканцев

  9. Великая депрессия

Глава 11 Лимитрофы: страны, обделенные суверенитетом

  Буферная зона

  1. Польша разделенная, объединенная, «независимая»

  2. Финляндия. Война за зависимость

  3. Болгария: как, имея огромные возможности, потерять все

Эпилог

Библиография Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg