«Деловое образование в России»

Деловое образование в России (fb2) - Деловое образование в России 2037K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Васильевич Пятенко

С. В. Пятенко Деловое образование в России

© С. В. Пятенко, 2017

© Издание, оформление. Издательство «Олимп-Бизнес», 2017

* * *

Введение

Образование – это то, что остается, когда мы уже забыли всё, чему нас учили.

Дж. Сэвил Галифакс, английский государственный деятель XVII века

Образование занимает особое место в современном мире. Оно выполняет многоплановые функции: как прикладные – приобретение знаний и навыков, так и фундаментальные – развитие интеллектуальных, нравственных и культурных традиций. В России серьезным прогрессом является укрепляющееся понимание: качественное образование – это главный фактор становления цивилизованной нации и формирования будущего страны. Провозглашение образования важным направлением государственной политики свидетельствует о существенном продвижении нашего общества к зрелости.

Предмет нашего разговора – это в первую очередь деловое образование для взрослых. Структурируя общие проблемы, автор стремился сосредоточить внимание на вопросах образования, так или иначе связанного с бизнесом. Анализ ряда смежных проблем осуществляется лишь в той мере, которая необходима для нашей темы. Это касается, например, таких вопросов, как специфика подготовки инженерных специалистов, особенности школьного образования и т. д.

В целом за последние 20–30 лет бизнес-образование, как и образование в целом, заметно изменилось в нашей стране. Бизнес-образование существует в мире 100–150 лет, а у нас оно появилось только в конце 1980-х годов. Затем российское деловое образование эволюционировало очень быстро, зачастую за пару лет формируя то, на что другим требовались десятилетия. Сегодня ведущие российские бизнес-школы вышли на хороший, заметно выше среднего, уровень, существующий в развитых странах.

Есть свои достижения и у образования в целом, несмотря на (скажем очень мягко) весьма спорные реформы, резко возросшую забюрократизированность и обременение никому не нужным бумаготворчеством. Но всё-таки за последние десятилетия многое в процессах обучения серьезно модернизировано и технологизировано.

Российское общество постепенно осознаёт: задачей образования является не только получение обучающимися актуальных знаний/навыков, но и передача социокультурных кодов нации, развитие ее лучших традиций, а также воспитание патриотизма и бережного отношения к своему культурному наследию. Но за последние десятилетия обострился и ряд весьма серьезных проблем. На фоне лучшей подготовки в отдельных университетах/вузах, бизнес-школах и возросшего осознания специфики образования общий уровень понимания проблем данной сферы остается неудовлетворительным.

Обсуждение образовательных проблем идет активно. В части недовольства положением дел – почти полное единодушие, а вот в отношении желаемого будущего согласия нет даже в принципиальных вопросах. Поэтому не широк консенсус и в практических предложениях. Много говорится про развитие самостоятельного мышления и креативности, но представления о конкретных шагах противоречивы и весьма туманны. «Кто не знает, в какую гавань плыть, никогда не имеет попутного ветра» (Сенека, древнеримский философ).

Явно недостаточен и масштаб профессионально грамотной дискуссии. Качественных публикаций в СМИ немного. Еще хуже с книгами. По проблемам образования есть разумные переводные издания, с отечественными – сложнее. В итоге маловато серьезных источников стереоскопического понимания сферы образования, в том числе проблем адаптации международного опыта к национальной культуре. Поэтому очень медленно растет уровень осознания обществом реальных проблем и функций образования.

Это заметно тормозит развитие данной сферы. Преобладаю щие в обществе мнения всегда накладывают заметный отпечаток на формирование национальной системы обучения. Бывает, что необходимость некоторых шагов профессионалы считают уже банальностью, но общество до них еще не дозрело. Поэтому очень важно формулировать для общественности такие аспекты образовательных проблем и их неизбежные последствия, которые требуют неотложного осознания, в том числе и для принятия не всегда популярных решений. «Мало быть правым, надо быть правым вовремя» (Э. Кроткий, сатирик). Это относится к большинству социально-экономических реформ. Но к образованию особенно.

Ряд образовательных дискуссий имеет практически вечный характер. Это касается, например, таких проблем, как соотношение знаний и нравственности, соотношение между прикладными знаниями и широтой кругозора, между объемом заучивания необходимых знаний и развитием мышления и т. д. В каждую эпоху и в любой стране могут быть свои особенности как ответов на новые вызовы, так и рационального решения традиционных проблем. При этом сейчас жизнь меняется стремительно, и зачастую цикл обновления господствующей методологии короче, чем цикл ее внедрения.

Для разработки адекватных решений необходимо прежде всего широкое общественное обсуждение проблем. Затем – внедрение согласованного, и через некоторое время возможен результат. Образование подобно земледелию: нужно найти плодородный участок, распахать, засеять и запастись терпением. Урожай будет получен позже. Но главное делается тогда, когда никаких результатов еще не видно.

В данной работе автор стремится проанализировать и обобщить основные направления современных российских дискуссий по проблемам образования в целом, а также делового и бизнес-образования. Задача – помочь заинтересованному читателю понять характер и преемственность отечественных дискуссий по вопросам образования. Цель – содействовать расширению понимания актуальных проблем и ускорению процесса формирования отечественной парадигмы сферы образования.

По традиции, существующей уже почти в десятке работ автора, на помощь читателю призваны смышленые зверушки – еж и мишка. Они активно содействуют реализации «концепции ежа» при анализе сферы образования. «Концептуальный еж» концентрирует всё вокруг схематизированной (словом, даже ежу понятной) идеи. Для «ежа» то, что не является важным, не имеет значения. Такие «ежи» отличаются особым умом и сообразительностью. «Ежи» знают: суть глубокого понимания проста; за всей сложностью мира они различают основополагающие принципы и факторы. «Ежи» упрощают мир, стремясь отделять главное от второстепенного, видят главное и не обращают внимания на частности. Мишки же слушают и помогают анализу проблем.

Автор стремился изложить весьма серьезные вопросы образования в максимально доступной форме. Вместе с тем необходимо честно предупредить читателя, что определенные умственные усилия от него потребуются. Если кому-то они покажутся чрезмерными, то можно порекомендовать ознакомиться с отдельными главами, эпиграфами или соображениями «ежа» по любой теме. Так тоже можно получить определенное представление о проблемах российского образования и бизнес-образования. «Если человек лишен чувства юмора, значит, было за что» (Д. Рудый, афорист).

Разномыслие – неотъемлемая часть обсуждения образовательных проблем. Поэтому на основе проведенного анализа вдумчивый читатель, несомненно, сумеет расставить свои акценты в видении образовательных проблем и их решений. И если в результате знакомства с данной работой он сможет это сделать чуть более осознанно, то автор сочтет, что достиг своей главной цели. «Значимость публикации измеряется количеством более ранних публикаций, которые теперь уже не нужно читать» (Д. Гилберт, английский драматург).

При написании этой книги существенно помогли опыт и профессиональные знания многих людей, в том числе их публикации и мнения, высказанные в различных дискуссиях. Всем им большое спасибо. Так, в формировании авторского видения образовательных проблем большую роль сыграли С. М. Шапигузов и Е. Г. Проскурня, с которыми автор уже не один десяток лет с удовольствием обсуждает различные вопросы теории и практики сферы обучения. Особую признательность автор также выражает В. В. Годину и А. А. Савину, которые высказали свои замечания к данной рукописи. Но, разумеется, ответственность за содержание книги несет исключительно автор.

Любые замечания и предложения читателей будут восприняты с благодарностью и помогут автору в дальнейшей работе над темой.

Все соображения можно направлять по адресу Экономико-правовой школы ФБК (ЭПШ ФБК):

101990, Москва, ул. Мясницкая, д. 44/1

Телефон: (495) 737-53-53

Факс: (495) 737-53-47

E-mail: els@fbk.ru или pyatenkos@fbk.ru

Глава 1. Образование в современном обществе

Образование стоит денег. Невежество – тоже. К. Мозер, британский специалист по маркетингу

Сфера образования заметно отличается от большинства областей человеческой деятельности. Эти отличия связаны с особенностями спроса на образование, его функциями, а также со специфическими чертами «производственного процесса». Без учета этих особенностей практически невозможен адекватный анализ образовательных проблем и их вероятных последствий.

1.1. Основные термины и понятия

Не будем спорить о терминах, нам надо либо приспособиться, либо умереть.

Лесная народная мудрость

Нет смысла добиваться точности там, где неизвестно, о чем речь.

Дж. фон Нейман, американский математик

В любой сфере знания существует своя терминология. Зачастую используемые в повседневной жизни слова имеют в профессиональной среде иной смысл. Когда же речь идет о социально-политической проблематике, то иногда жонглирование понятиями может носить и целенаправленный характер. Для читателя прежде всего необходимо дать четкое определение ряда понятий и терминов, используемых в дальнейшем изложении. Кроме того, некоторые определения даны в соответствующих разделах книги. Оговоримся, что по ряду вопросов будут изложены собственные позиции автора.

Так, например, термины вуз и университет в данной работе почти всегда используются как синонимы. Хотя в официальных документах российского образования существует разграничение между вузами, университетами и академиями (см. главу 2), для целей данной работы эти отличия не принципиальны.

Аналогичным образом, используемый автором термин деловое образование шире понятия бизнес-образование. Кроме программ школ бизнеса, деловое образование включает вузовское и иное обучение, связанное с приобретением знаний/навыков, необходимых для работы в рыночной среде.

Под организациями краткосрочного дополнительного профессионального образования (КПО) подразумеваются организации, занимающиеся краткосрочными образовательными программами (менее 500 часов обучения). Под обучающимися подразумеваются студенты вузов, а также слушатели бизнес-школ и программ дополнительного образования.

Термин рынок образования или сфера образования может употребляться как в узком смысле – система организаций, занимающихся обучением, так и в широком – совокупность отношений, возникающих в процессе обучения. Для целей данной работы эти отличия не очень существенны, но в большей степени разговор идет о сфере образования в широком смысле.

Также отметим: есть отрасли (образование, медицина), представители которых очень не любят, когда их относят к сфере рыночных услуг. Трудно сказать, чего в этом больше: небезосновательной веры в некую возвышенность своей профессии или определенной недооценки интеллектуально-нравственной составляющей в некоторых иных профессиях, даже если они относятся к сферам высококвалифицированного умственного труда.

Многое, наверно, зависит и от традиций. Так, например, ауди торы, юридические или управленческие консультанты совершенно спокойно относятся к тому, что их причисляют к сфере услуг. У работников образования взгляд иной. Возможно, это потому, что образование только тогда Образование, когда оно немножко больше самого себя. Так, деловые компании и их квалифицированные специалисты могут работать в офисных зданиях, похожих на помещения вузов или научных институтов. Однако в вузах/институтах склонны утверждать, что они не работают в офисе, а служат в Храме науки. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Именно поэтому вместо спорного термина «рынок образовательных услуг» в данной работе говорится исключительно о сфере или рынке образования.

1.2. Специфика спроса и «образовательного производства»

Если не высказаны противоположные мнения, то не из чего выбрать наилучшее.

Геродот, древнегреческий историк

Конфликты являются необходимым элементом и единственной гарантией того, что организация продолжает развиваться. Все новые идеи могут быть воплощены в жизнь только путем конфликтов.

М. Биркенбиль

Особенности спроса на образование. Важнейшая особенность, которой во многом определяется уникальность сферы образования, связана с тем, что спрос на различные качества образовательных продуктов формируется под влиянием разнонаправленных запросов, исходящих от четырех разнородных групп потребителей: 1) работодателей; 2) самих обучающихся;

3) государства и общества; 4) самого образования (требования к кадрам для себя плюс свое представление о том, что нужно остальным группам потребителей от образования).

Требования и запросы, исходящие от каждой из этих групп, в значительной степени не совпадают, а зачастую являются прямо противоположными. При этом внутри каждой из данных групп имеется определенное количество достаточно четко очерченных и многочисленных подгрупп со своей спецификой требований к качеству образовательных продуктов. Пересечения, конечно, тоже имеются, и иногда также весьма значительные. Но существенно больше различий и противоречий. Схематично это можно изобразить так.

Схема сфер требований к образовательным продуктам

Разумеется, в реальной жизни всё гораздо сложней, но и эта простая схема показывает противоречивый характер спроса на образовательные продукты. Спрос этот и должен быть разнонаправленным по сути – слишком несхожи запросы потребителей. Поэтому образовательные учреждения разных типов должны привлекать учащихся, ставящих перед собой разные цели, – и учить их разному. Конечно, предлагаемые всеми типами учреждений системы знаний должны пересекаться, образуя то самое общее ядро, без которого странно и говорить о национальной системе образования, но и различия должны быть существенными.

Итак, фундаментальное положение, которое должно быть в основе анализа проблем данной сферы: запросы на образование со стороны различных заинтересованных сторон носят весьма различный, а иногда и прямо противоположный характер. Эти противоречия являются главной причиной многих процессов в сфере образования. Без предварительного осозна ния этих общих закономерностей любой анализ образовательных проблем будет на каждом шагу неминуемо сбиваться на частности и путаться в причинах, следствиях и последствиях.

Проблема противоречий между мало пересекающимися запросами носит общемировой характер. Например, вывод о том, что европейские работодатели, молодые европейцы и образовательные учреждения существуют в непересекающихся сферах, делался в различных авторитетных западных исследованиях. В частности, в работе под эгидой McKinsey Global Institute (MGI) пытались определить причины высокого уровня молодежной безработицы в Европе. Выяснилось: молодые европейцы не могут найти работу, а работодатели в то же время испытывают острую нехватку кадров с нужными им навыками[1].

Типичный результат существования этих двух групп потребителей в разной реальности.

Очень важным для понимания сущности многих процессов (и образование – не исключение) является то, что наличие противоречий не обязательно носит негативный характер. Наоборот, во многих системах противоречия дают импульс к развитию. Несостоятельными оказались учения вроде марксизма-ленинизма, которые рассматривали лишь один способ разрешения противоречий – одно из них съест другое. Более соответствуют реальной жизни те подходы, которые утверждают, что противоречия в процессе своего разрешения ведут к формированию чего-то нового и позитивного.

Разномыслие является условием и важнейшим фактором эффективного развития. Противоречия между многочисленными запросами к сфере образования вполне могут способствовать ее здорово-консервативному развитию и совершенствованию. Возможно, именно поэтому образование является одним из самых инерционных институтов в мире, устойчивых к конъюнктурной турбулентности.

Важно только понимать наличие и объективный характер этих несомненно существующих противоречий. Каждой из четырех сторон нужно принимать во внимание наличие объективных, законных и разумных интересов трех других групп потребителей образовательного продукта. В связи с этим перекос в сторону «рыночнизации» отношений в сфере образования создает определенные проблемы.

В ситуации, когда именно деньги позволяют получить статусное образование, которое котируется на рынке, получается искажение самой сути системы образования. Как только возникает однозначное ощущение: если я плачу столько денег за обучение, значит, я являюсь обычным клиентом, – меняется что-то очень важное. Университет – это не рынок: система образования работает на несколько иных принципах.

Специфика «образовательного производства». В современном обществе главный образовательный продукт – знания и навыки выпускников. Образование, формируя знания/навыки, одновременно производит, грубо говоря, три продукта: улучшенный человеческий капитал, более цивилизованные поведенческие модели и набор инструментов для определенных профессий (чем дольше длится образование, тем шире спектр и выше сложность возможных профессий).

В образовании очень многое зависит не от того, чему учат, а от того, кого учат, кто учит и, самое важное, как это формирует синергию результата. То есть главными факторами являются способности и общая культура обучающихся, а также профессиональные качества тех, кто преподает.

Но главное – удастся ли образовательному учреждению создать то, что в управлении называют «скрытые, или неявные, знания» (tacit knowledge), то есть сформировать у выпускников своего рода синергетический набор знаний, умений и навыков, необходимых для выхода на новый уровень цивилизованности. Иными словами, эффективная совместная работа преподавателей и обучающихся должна выводить выпускников на более высокую ступень культурного и интеллектуального развития. В итоге чем продолжительнее образование, тем большее значение приобретают знания/навыки, скрытые от поверхностного взгляда.

Синергия «неявных знаний», довольно широко описанная в зарубежной литературе, трудно поддается схематизации и формализации. Она иллюстрируется известным примером, когда современные технологи попытались воссоздать скрипку Страдивари. Провели компьютерное исследование ее дизайна, скопировали всё с точностью до микрона, сделали лабораторные анализы клея и лака, точно подобрали древесину, высушили до той же консистенции. В итоге получили точную копию-клон с одним лишь отличием: не удалось придать ей звучания Страдивари.

Формируемые упорным трудом, общей культурой и способностями «неявные знания» плохо поддаются копированию даже при использовании современных технологий. В связи с этим практически во всех видах образования формирование «неявных знаний» не определяется только описанием программ, признаков соответствия тем или иным стандартам и государственным аккредитациям. Это лишь инструменты, по которым можно отсечь откровенную халтуру от нормального, усредненного качества образования.

Качество же во многом определяется духом образовательного учреждения, стилем отношений, всем тем, что можно определить понятием «уклад». Специфическая атмосфера университета или бизнес-школы в не меньшей степени определяет качество образования, чем набор учебных предметов, специализации, объем изученного материала и т. д. Для определения этого феномена многие западные исследователи пользуются термином «скрытое содержание образования».

Специфика «образовательного производства» способствовала тому, что в последние пару веков для цивилизационно продвинутого человечества характерно увеличение времени обязательного образования. Если 150 лет назад нормально грамотным мог считаться человек, проучившийся года четыре, лет 70 назад хорошим считалось восемь лет обязательного образования, то сейчас в порядке вещей 10–12 лет школы.

В нашей стране системной проблемой в конце XIX – начале ХХ века была массовая малограмотность за пределами очень узкого слоя элиты и весьма распространенная неграмотность: множество людей вообще не умели читать/писать. Затем одним из векторов политики советского государства стал переход ко всеобщей грамотности. Есть точка зрения (не бесспорная), что в 1930-е годы в России фактически были продолжены те процессы в сфере образования, которые происходили еще при жизни последнего нашего императора.

Потом, во второй половине ХХ века, двинулись к обязательному восьмилетнему образованию и, как следующий шаг, взялись за введение всеобщего среднего образования. Создавались вечерние школы, причем работников всячески стимулировали к повышению своего образовательного уровня. В итоге уже в середине 1970-х годов почти у 90 % молодежи было полное среднее образование, при этом четверть из них могла поступить в вузы. Можно по-разному относиться к советскому периоду нашей истории. Но несомненно, что именно в это время произошло масштабное распространение образования на все слои населения. Это качественно изменило уровень мышления народа нашей страны.

Но и мир не стоял на месте. К концу ХХ века во многих развитых странах школьное обучение стало длиться заметно больше нашего. Попытка ввести в России 12-летнее обучение в школе предпринималась в конце 1990-х годов. Она вызвала яростное общественное отрицание, и в итоге от идеи отказались. Наверное, это было правильно: школа очень инерционна, ее кадры значительно слабее, чем в вузах. Общество как-то инстинктивно почувствовало, что из удлинения школьного обучения ничего хорошего не выйдет.

Но проблема осталась. Западная 12-летняя школа со 120 месяцами обучения готовит к университету лучше нашей 99-месячной (11 лет по 9 месяцев). В нашей усредненной средней школе не успевают дать основ многих важных знаний – например, в сфере экономики и права. Не обеспечивают у нас на должном уровне и владение иностранными языками. Не усвоив многого в школе, 75–90 % выпускников школ идут в вузы или колледжи/техникумы (вообще-то техникумы, похоже, остались только у нас, во всем мире это прикладные вузы). Далее, в вузе вынуждены обучать языкам, основам философии, экономики, права и т. д. – всё это общее образование в развитых странах дается в старшей школе. Пару лет в вузе человеку приходится повышать свой культурный уровень и завершать общее образование.

Проблема необходимости «удлинения» образования есть везде. В развитой части мира (страны ОЭСР) доля среднего класса кратно больше (до 70 %), чем в России. Культура населения этих стран (как и стран Востока) не растеряла черт ответственности, трудовой дисциплины, правопослушания, усердия и т. д. Профессионализм населения также заметно выше, но его дальнейшее повышение требует увеличения числа лет образования сверх двенадцати, то есть предусматривает уже разные формы высшего образования.

1.3. Общественные функции образования

Любой огурец, попавший в банку с солеными огурцами, сам становится соленым огурцом.

Лесная народная мудрость

Уже несколько столетий образование выполняет в обществе ряд функций, требующих весьма различных подходов и технологий. Противоречивость функций порождает различные представления об основных принципах функционирования сферы образования. Еще на рубеже XVIII и XIX веков возникли три основные точки зрения на функции образования вообще, университетов в частности и, соответственно, на особенности организации высшего образования. У истоков каждой стояли неординарные личности: Адам Смит, Наполеон Бонапарт и Вильгельм фон Гумбольдт[2].

Согласно Адаму Смиту, рынок сам определяет, зачем нужны университеты: государство им платить не должно. Университетам платят студенты, в результате спрос формирует предложение. Наполеон, наоборот, считал, что университеты должны производить специалистов в конкретных областях. Государство готово их финансировать, но и не оставит это «производство» без контроля. А наука должна быть отделена от университета, поскольку выбрать, что там оплачивать, – это слишком тонко и непонятно.

Вильгельм фон Гумбольдт создал неоклассическую модель университета, в котором главным является образование, соединенное с наукой. Университет трактуется как содружество студентов и преподавателей и при этом обладает автономностью, то есть определенной свободой и преподавания, и научных исследований.

В современной российской реальности дискуссии об образовании, с небольшой модернизацией, в основном ведутся вокруг этих трех основных позиций. Позиция догматиков всеобщей «рыночнизации» основана на платформе А. Смита, правительственные чиновники базируются на логике Бонапарта, а «образователи» отталкиваются от идей В. Гумбольдта.

Чисто рыночная бизнес-позиция преобладала в 1990-е годы. Но российское общество и государство достаточно быстро эволюционируют, взрослеют и умнеют. Постепенно меняется и понимание образовательных процессов. Сейчас мейнстримом, пожалуй, является логика Бонапарта: если государство платит деньги, то оно должно понимать, за что платит, и контролировать того, кому платит. Но общество уже осознало: да, надо производить не только тех, кого запрашивает рынок. В обществе должен быть определенный обязательный набор профессий, особенно если исторически сложилось общество большое, разумное и поэтому стремящееся к опережающему развитию.

В России не очень хорошо пока с пониманием необходимости учитывать особенности национальной культуры и «генетического кода» (подробнее см. главы 11–13). Также неважно обстоит дело с адекватным представлением о госконтроле над образовательным процессом (подробнее см. главу 5).

Однако гумбольдтовское видение функций образования тоже постепенно получает признание. В общественных дискуссиях оно в основном артикулируется представителями образовательного сообщества, но постепенно начинает реализовываться и в жизни. Например, в расширении доли населения, получающего высшее образование.

Как отмечалось выше, образование в целом производит три продукта: человеческий капитал, набор профессий и поведенческие модели. Важным результатом высшего образования становится набор неких культурных ценностей и поведенческих навыков, отражающих менталитет (культуру) среднего класса. Грубо говоря, люди, которые себя причисляют к среднему классу, знают: фитнес – это полезно, а денатурат – вредно. А главное, следуют этому знанию на практике.

Образование вообще и университеты в частности погружают человека в более высокую социальную среду, и чем дольше он в ней находится, тем более глубокие изменения в нем происходят. Бóльшая часть людей, получивших высшее образование, имеют принципиально иное отношение к жизни, качественно более цивилизованное, – и, таким образом, массовое, практически всеобщее высшее образование кардинально меняет само состояние общества в той или иной стране.

Кстати, в этом плане мы не одиноки. Например, некоторые наши тренды очень похожи на ситуацию в Южной Корее. Там тоже нет потребности в таком количестве специалистов с высшим образованием. Однако корейцы, похоже, сознательно увеличивают число выпускников вузов. Они это делают, понимая, чего хотят от образования: постепенно изменить менталитет нации, который до самого последнего времени был по большей части ограниченно-тяжеловато крестьянским.

Вот и мы «перерабатываем» нашу нацию. Почти всеобщее высшее образование – важный фактор трансформации россиян в современную цивилизованную нацию. Большой участок пути уже пройден. В 1990 году в России было 2,8 млн студентов, а в 2012-м – уже более 6,3 млн. В результате: если к концу 1980-х высшее образование имели 20–25 % населения, то в 2016 году уже 54 % (в возрастной группе от 25 до 64 лет).

И здесь наши показатели вполне сопоставимы с самыми развитыми странами. Россия наряду с Канадой входит в число государств, имеющих самые высокие доли людей с высшим образованием в общей численности населения[3]. Хотя его доступность сильно различается в отдельных регионах России. В целом положительного в массовости высшего образования явно больше, чем отрицательного. Тем более что отчасти это восполняет пробелы среднего образования. Мир меняется. Так, например, в ФРГ уже есть предприятия, где трудятся семь рабочих и три тысячи инженеров.

Говорят, что высшее образование у нас резко ухудшилось. Действительно, качественных вузов мало, но всё-таки их стало больше. Образование ухудшилось в среднем, из-за его взрывного количественного роста: в 1991 году было чуть более 500 вузов, а в 2016 году уже около 900 (из них около 300 негосударственных). Доля качественного образования осталась примерно такой же, как в Советском Союзе: 15–20 % выпускников школ поступают в хорошие вузы.

Конечно, возникает вопрос: что лучше – мало кому доступное, но очень хорошее образование или массовое разнокачественное? С известным основанием можно утверждать: плохой университет лучше отсутствия университета. Если человек идет в вуз – хоть как-то, хоть чему-то, но его там будут учить. В регионах, даже там, где вузы не могут обеспечить качественное обучение, они выполняют важную функцию – являются ключевым элементом социальной среды. Они дают возможность получить образование тем людям, которые по каким-то причинам не могут уехать в другой город. В общем, адаптация населения к современному миру, повышение общего уровня культуры и цивилизованности является важнейшей функцией нашего высшего образования.

В то же время массовизация высшего образования у нас, как и в других странах, порождает особый круг проблем. Например, на Западе безработица среди выпускников университетов выше, чем среди молодежи, не получившей высшего образования. Это свидетельствует об определенном перепроизводстве людей с высшим образованием. Общее повышение образовательного уровня во многих странах привело к тому, что для выполнения неквалифицированной работы туда массово прибывают гастарбайтеры. Как следствие – социальная напряженность, которая начинает уже ощущаться и в России.

Отметим также, что одной из функций образования является постоянное и регулярное повышение квалификации работающего населения. В современном мире работающий человек за пять лет выходит на качественно иной уровень подготовки, даже в самых консервативных профессиях. Грубо говоря, раньше все знали, что, приняв сверхдозу знаний до 25 лет, следующие 40 лет можно эксплуатировать полученные знания и благополучно выйти на пенсию. В современных условиях знания устаревают очень быстро – даже работая на одном предприятии, человек постепенно лет за пять должен получить качественно иной уровень подготовки.

Ну и, наконец, самая неоднозначная функция образования, относящаяся к вузам/университетам, – научные исследования. Теоретически, если слепо копировать западную модель, то хороший университет должен генерировать новые знания на современном уровне развития науки. Безусловно, наука очень важна для университета, но абсолютизация этого может привести к совершенно нежелательным последствиям.

В России ситуация всё же совершенно иная, чем, например, в США. У нас исторически есть мощная научная база вне университетов – прежде всего в Академии наук и в отраслевых исследовательских институтах. Исторически также существует другая модель преподавания. Хороша она или нет, но еще долго учебная нагрузка на преподавателя будет у нас многократно превышать аналогичную в США. А раз так, то когда же преподавателю заниматься исследованиями? Потом, совершенно очевидно, что уметь учить и уметь двигать науку – это две совершенно разные профессии.

Людей, способных быть эффективными одновременно в этих двух ролях, считаное количество. Конечно, Запад, заинтересованный в ослаблении конкурента, настойчиво советует нам копировать свою модель и продолжать рыночными методами «реформировать» отечественную науку и образование[4]. Сейчас уже мало кто сомневается, что без адаптации к российским традициям и культуре это приведет к их окончательному развалу.

ЕЖ ПОНЯЛ

Образованный человек должен не только приобрести определенные знания/навыки, но и впитать интеллектуальные, нравственные и культурные коды своего народа. Главный результат образования – много знающая и умеющая личность, освоившая лучшие интеллектуально-культурные традиции нации.

Противоречивость функций образования плюс отсутствие общественного консенсуса по фундаментальным особенностям образовательного производства приводят к тому, что в качестве целей перед российским образованием ставятся наука, цитируемость или мало кому понятная инновационность и коммерциализация, безликая эффективность и прочее. Бóльшая часть из этого имеет весьма опосредованное отношение к качественному выполнению образованием своих функций в современном обществе.

В очередной раз стоит задуматься: на протяжении последних 150 лет Россия регулярно поставляла миру высококачественный человеческий капитал. Возможно, это есть наше важное место в мировом разделении труда – и не следует ограничиваться исключительно потребностями своей страны и своей экономики. Уже довольно много людей высказывают мысль, «крамольную» с точки зрения некоторых «западнопоклонников»: постоянное воспроизводство талантливых людей основано на нашей культуре и заложено в генетическом коде нашего народа.

Действительно, россиянам пора перестать смущаться подобных мыслей. Монополия на право гордости за свою страну не принадлежит узкой группе западных государств, провозглашающих собственную исключительность. Другой вопрос: а) что надо делать, чтобы побольше талантов оставалось в России; б) как научиться извлекать выгоду для себя из особенностей нашего культурно-генетического кода.

Нужно всерьез попытаться проанализировать: как же так получается, что в стране, где непрерывно то проводят не очень удачные реформы, то вообще расстреливают и сажают учителей, то учеников учат чему-то несусветному, – всё время рождаются талантливые люди, и мы оказываемся конкурентоспособными в целом ряде достаточно передовых сфер? Если мы сможем приблизиться к пониманию причин и следствий этой особенности нашего развития, то нам станет значительно легче обсуждать, в каких направлениях двигаться различным сегментам российского образования.

Внутренние противоречия имманентно присущи сфере образования. Именно они накладывают отпечаток на всю образовательную деятельность и являются наиболее характерной чертой образовательных процессов.

В целом противоречия, заложенные в особенностях спроса на образование, в отчетливой форме существуют и в особенностях функций образования. Выполнение одних функций зачастую противоречит выполнению других. Каждая функция требует своих методов и инструментов. Например, производство поведенческих ценностей (культуры) требует иных технологий, нежели «производство» конкретных специалистов (подробнее см. главы 8 и 9).

Поэтому в практической деятельности возникают разнообразные противоречия, требующие сложных компромиссов. Главное – понимать ценность разномыслия, объективный характер возникающих проблем и противоречий и находить компромиссные решения, в том числе путем стратификации образовательных учреждений.

Глава 2. Кто is who в системе образования

Я знаю, что ничего не знаю, только благодаря высшему образованию.

Д. Рудый, афорист

Современный этап формирования нового российского образования начался на рубеже 1980-х – 1990-х годов. Вся страна начала осваивать основы рыночной экономики. Соответственно стал меняться и спрос на образование, и сам процесс обучения. Постепенно также начало развиваться бизнес-образование. Сначала был интерес к узкоконкретной информации, затем к задачам прикладного характера, потом начинается осознание полезности систематического бизнес-образования. Быстрая по историческим меркам трансформация всего социально-экономического уклада российской жизни накладывает заметный отпечаток на процессы в сфере обучения. Всё это привело к появлению самых разнообразных, иногда очень болезненных проблем в отечественном образовании.

2.1. Место и структура российского образования

Прогресс нашей страны не может быть более быстрым, чем прогресс нашего образования.

Дж. Ф. Кеннеди, президент США (1961–1963)

Образование в целом. Признание наличия самых разнообразных проблем не означает исключительно негативный взгляд на состояние нашего образования. Наоборот, для страны нашего уровня развития (примерно 50-е – 55-е место в мире)[5] мы имеем весьма приличную национальную систему обучения. Если в отношении экономического развития существует определенный, достаточно четкий набор индикаторов (ВВП на душу населения, продолжительность жизни, детская смертность), то с показателями развития образования сколько-нибудь адекватных ориентиров нет. Все они носят весьма субъективный характер.

Для системы в целом возможность обучать самым разным образом и самым разным профессиям, вне зависимости от их видимой прикладной ценности, – это, пожалуй, лучший показатель развития и хорошего позиционирования страны на мировом рынке образования, а также фактор повышенной конкурентоспособности. Очень небольшое количество стран в мире располагает сопоставимым образовательным комплексом, со всеми работоспособными элементами системы (школы, вузы, университеты, наука, бизнес-школы, организации КПО).

Есть страны с хорошей организацией обучения в школе, но не имеющие заметных университетов и бизнес-школ (например, Финляндия), есть с приличными университетами, но без широкого спектра научных исследований и т. д. Россия располагает полным циклом образовательно-научных учреждений. Ее место в общемировом масштабе можно оценить по некоторым косвенным признакам.

Так, Россия на втором месте в мире по космическим коммерческим пускам, на втором в высокотехнологичной сфере экспорта вооружений, на шестом по числу иностранных студентов, на 15-м по выпуску патентов на изобретения, на 22-м по цитируемым научным текстам, на 25-м по совокупному рейтингу университетов, на 35-м по расходам на программное обеспечение, на 44-м по насыщенности экспорта высокотехнологической продукцией, на 45-м по глобальному индексу инноваций, на 49-м по индексу человеческого развития[6]. В итоге, не претендуя на научную точность, можно с известным основанием предположить: наш «образовательный комплекс» входит в число 20–30 лучших.

Но для улучшения нашего места по уровню экономического развития мы должны заботиться об опережающих темпах формирования новой науки и образования, создающих наше будущее. Здесь наблюдаются явные резервы для улучшения ситуации. Например, если по общему объему бюджетных трат на исследования и разработки (ИР) мы на 10-м месте, то по доле затрат на науку в ВВП (1,1 % ВВП) Россия находится на 35-м месте в мире.

Относительно приличное место нашего «научно-образовательного комплекса» – во многом результат прошлых заделов и генетического высококачественного человеческого потенциала нашего народа. Но для опережающего развития, конечно, необходимы продуманные целенаправленные меры. В ряде развивающихся стран это уже осознали. Так, если в странах ЕС суммарные расходы на науку за 1995–2016 годы выросли в 1,9 раза, в России – в 2,6, то в КНР – в 21,9 раза, в Южной Корее – в 3,7[7]. Конечно, процесс качественного улучшения науки/образования не быстрый, многое решают вложения и потенциал, накопленные за длительные периоды. Но чем раньше начать, тем раньше будет результат.

Многие страны активно совершенствуют разные элементы системы образования. Так, в докладе ОЭСР было отмечено, что расходы стран-участниц и партнеров[8] на образование с 2005 по 2014 год непрерывно росли и в среднем составляют 5,2 % ВВП (в России – 3,3 %, увеличившись с 2,5 % в 2005 году, но эта доля остается самой малой в анализируемых 40 странах)[9]. Поэтому очень важно если не помогать, то хотя бы не мешать приходу частных денег в образование. Рост спроса на образование и обучение является индикатором динамичного развития страны. Но как только появляется сама потребность в знаниях, неизбежно встают вопросы – где, чему и как учиться. Сегодня российский рынок образования для взрослых можно разделить на ряд сегментов. Среди них:

• вузы/университеты;

• второе высшее образование;

• бизнес-школы;

• краткосрочное профессиональное образование;

• дистанционное образование.

Предлагаемая классификация не претендует на строгую научность. Здесь одновременно представлены виды организаций и виды обучения. Но для целей нашего разговора это не очень существенно. Содержательный анализ на такой основе вполне возможен. Обучение внутри компаний, конечно, тоже является частью системы образования. Но оно ниже будет рассмотрено отдельно, поскольку осуществляется на нерыночной основе.

Университеты, академии и вузы. В целом это самый крупный и массовый сегмент образования для взрослых, во многом определяющий характерные черты системы образования и одновременно сам испытывающий максимальное воздействие различных социально-экономических факторов.

В 2016 году в России насчитывалось более 600 государственных и более 300 частных вузов. Есть три типа учреждений высшего образования. Университеты предлагают образовательные программы в широком спектре; программы поствузовского образования (аспирантура, докторантура) совмещают исследования и методическую работу. Университеты разделяются на федеральные (их девять) и национальные исследовательские (их 29). Статус федерального дает возможность получать госфинансирование, в том числе на проведение фундаментальных научных исследований. Статус национального присваивался в 2008–2009 годах на конкурсной основе и на 10-летний срок и также дает возможность некоторого госфинансирования исследований. Академии отличаются от университетов более узким спектром программ и научных областей, где ведутся исследования. У вузов набор программ и исследований еще уже.

Структура высшего образования сегодня стихийно сложилась так, чтобы удовлетворить потребность 75 % выпускников школы в получении высшего образования. Как отмечалось выше, эта потребность вполне разумна по целому ряду причин: очень короткий период обучения в общеобразовательной школе, необходимость большей цивилизованности населения и т. д. (см. главу 1).

К сожалению, сегодня потребность населения в получении высшего образования удовлетворяется не только нормальными программами, но и программами очень низкого качества – на уровне профанации. Это основное противоречие быстрого роста высшего образования, и оно характерно не только для России. Но у нас это противоречие является крайне острым.

И здесь своя специфика. С одной стороны, например, справедливо отмечается, что примерно 80 % филиалов российских вузов – это машины для зарабатывания денег. Людей просто обманывают: это не высшее образование. Зачастую там не соблюдаются минимальные стандарты, нет своего коллектива преподавателей и т. д. В итоге предлагается перевести студентов на заочное обучение в ближайший региональный вуз.

С другой стороны, не менее справедливо говорится, что для многих мест, где находятся филиалы, они являются важнейшим элементом социальной среды. Они дают возможность повысить свой образовательно-культурный уровень людям, которые по каким-то причинам не могут покинуть предприятие, не могут уехать из города. Для непосвященных есть вопрос: как отличить диплом, полученный в Москве, от диплома всеми забытого филиала? Те, кто понимают проблему, знают и ответ: профессионалы в своей сфере хорошо представляют примерную ценность различных дипломов.

Второе высшее образование. Как самостоятельная категория, имеющая свою специфику, это во многом уже тупиково-отмирающий вид. Он родился и расцвел в специфических российских условиях 1990-х годов. Была потребность чуть ли не половину населения обучить базовым знаниям рыночной экономики, которые в развитых странах усваиваются в школе и в процессе домашнего воспитания.

В наших конкретно-исторических условиях эту функцию во многом выполнили программы второго высшего образования. Эти программы зачастую открывались в технических вузах на базе кафедр, к примеру, научного коммунизма, с соответствующим профессорско-преподавательским составом. Конечно, со временем эти институции приобрели опыт, чуть-чуть профессионализировались. Ведущие вузы тоже ответили на запрос рынка и открыли подобные программы, в основном в вечерне-заочном формате.

Очевидно, что невозможно представить лечение у врача, который вообще-то агроном, но врач «по второму высшему», или представить этого же агронома в качестве командира дальнемагистрального авиалайнера и т. д. Постепенно точно так же становится сложно представить выпускника второго высшего юридического/экономического факультета «текстильно-аграрно-заборостроительного» вуза, претендующего на профессиональную деятельность в серьезной организации. На ассистентскую должность – может быть, а далее через несколько лет работы – посмотрим. Нет в мире такого понятия – второе высшее. Есть вуз – и всё. Основы знаний по рыночной экономике наше население уже освоило. Пропадает и необходимость специальных программ второго высшего.

Так, работодатель, выбирая между инженером, получившим второй диплом о высшем экономическом образовании, и молодым специалистом с одним, недавно полученным дипломом, скорее всего, примет на работу второго. Пусть у недавнего студента еще нет опыта работы, но он изучал свою специальность в течение пяти лет, а второе высшее обычно подразумевает два-три года занятий по нескольку раз в неделю вечером либо вообще заочное обучение. В итоге второе высшее образование дает очень мало конкретных знаний. И, конечно, еще меньший результат получается в освоении «скрытых, или неявных, знаний», то есть в формировании синергетического набора знаний, умений и навыков, необходимых для профессии и выхода на новый уровень цивилизованности. Грубо говоря, благодаря второму высшему получить диплом и освоить введение в специальность можно, но получить специальность нельзя.

Специалисты по подбору персонала советуют получать второе высшее только ради дипломов и еще одной строчки резюме. Если вы действительно хотите показать, что получили новую специальность, то к дипломам полезно приложить сертификаты о прохождении различных связанных с профессией образовательных курсов. Это поможет и освоить специальность, и убедить работодателя, что вы реально заинтересованы в своей новой профессии.

Бизнес-школы. Программы МВА являются ключевым элементом бизнес-образования. В России работает около 150 школ бизнеса и менеджмента. Из них более 80 находятся в Москве, 10–12 в Санкт-Петербурге, по пяток организаций в Нижнем Новгороде и Екатеринбурге, по две в Волгограде, Иркутске, Краснодаре, Новосибирске, Ростове-на-Дону, Томске, Тюмени и Ярославле. По оценкам экспертов, на их программах различного уровня и продолжительности ежегодно обучается до 100 тысяч человек. Много это или мало? Если вспомнить, что 30 лет назад бизнес-образования просто не было, это много – есть уже до полусотни крепких школ бизнеса. Если же учесть масштабы нашей страны – это мало.

Россияне достаточно быстро усваивали знания в области бизнеса. То, что западное бизнес-образование накапливало в течение всего XX столетия, наиболее продвинутой частью наших менеджеров освоено за 10–15 лет. Это является косвенным подтверждением высоких интеллектуальных способностей заметной части российского народа.

Для многих компаний возможности экстенсивного роста, характерного для 1990-х – начала 2000-х годов, исчерпали себя. Далее необходимы качественные изменения, прежде всего внутри самой организации. В наиболее продвинутых компаниях появляются собственные структурные подразделения, занимающиеся обучением персонала. Постепенно повышается спрос и на бизнес-образование, что является своего рода индикатором зрелости в развитии отечественного бизнеса. Отметим: наши люди, получив базовые знания в своих профессиях, на этом не останавливаются. Дальнейшее непрерывное повышение квалификации становится осознанной необходимостью.

Программы МВА в последние годы привлекают к себе всё больше внимания в обществе и критики со стороны бизнеса.

Иногда заслуженной, иногда – нет. Само по себе внимание – это позитивно. Программы МВА получили общественное признание.

Ведущие российские бизнес-школы вышли на хороший (заметно выше среднего) уровень мирового бизнес-образования. Косвенным образом это можно подтвердить даже в рамках навязанной западным миром системы образовательных и бизнес-образовательных рейтингов (подробнее о малой осмысленности образовательных рейтингов см. главу 7). Российские бизнес-школы уже в достаточно большом количестве получают аккредитации ведущих мировых ассоциаций, а также вступают в стратегические альянсы, где их партнерами становятся бизнес-школы, входящие в группу 50–60 лучших школ мира.

Конечно, чтобы подняться до уровня лучших, предстоит еще очень многое сделать. Во-первых, самим пройти большой путь. Во-вторых, научиться понимать, что места в рейтингах не могут быть самоцелью, ибо сами рейтинги в основном составляются как инструмент продвижения одной единственно правильной модели обучения (как и единственно правильного «глобально либерального учения»).

Но в любом случае очевидно, что российским школам бизнеса можно гордиться достигнутым. Только 30 лет назад россияне начали осваивать основы бизнес-образования: понимать, что оно требует иной, чем у вузов, подготовки преподавателей, своих методических материалов и книг, своего целеполагания и т. д., – и сегодня хорошо видно, какой колоссальный путь пройден.

Организации краткосрочного дополнительного профессионального образования (КПО). Это особый сегмент образования, в котором вузы и бизнес-школы участвуют в весьма ограниченной степени. Это сегмент краткосрочных программ и тренингов. Сегодня в нем работают тысячи сравнительно небольших, но часто ярких и высокопрофессиональных тренинговых, консалтинговых и коучинговых компаний. Они приносят на рынок краткосрочные программы и семинары, анализируют конкретные и горящие проблемы. Здесь действует принцип: чем проблема острее, тем быстрее создается семинар или программа – и тем, как правило, они короче. Это важный и востребованный сегмент рынка, который успешно развивается в последние годы.

Необходимость постоянного повышения квалификации очевидна. За 30–40-летний период трудовой деятельности человек проходит масштабное обучение не более двух-трех раз (вуз, аспирантура, бизнес-школа). Как отмечалось выше, знания устаревают очень быстро. Качественное отличие мира индустриального от постиндустриального состоит в том, что вы не можете получить специальность на всю жизнь. Учиться теперь надо постоянно.

За свою карьеру человек может полностью переучиваться четыре-пять раз. Непрерывное образование становится нормой и стилем жизни. Всё это меняет подход к образованию и профессиональной подготовке. В современном мире образование – это оружие в конкурентной борьбе, как для индивидуумов, так и для компаний. В этих условиях образование должно стать непрерывным и продолжаться всю жизнь. Значит, роль организаций КПО продолжает возрастать.

Другим фактором потребности в постоянном обучении становится рост мобильности рабочей силы. Так, согласно статистике, в США наемные служащие меняют место работы раз в три-четыре года, в Европе – раз в пять – семь лет. В России подвижность рабочей силы также заметно растет. Чем выше профессионализм, тем более мобилен специалист. В связи с этим предприятие должно создавать механизмы быстрой адаптации новых сотрудников. Обучение является одним из инструментов данного процесса. Исследования показывали, что 70–80 % работодателей отдавали предпочтение корпоративному обучению перед открытыми мероприятиями, где обучаются 20–30 представителей различных компаний.

В связи с этим вопросы организации сотрудничества с КПО и качества услуг по краткосрочному образованию становятся особенно острыми. Как и везде, очевидно – слишком дешевое качественным быть не может. Для стабильного обеспечения качества необходимы существенные затраты по ряду направлений: информационно-методологическая поддержка, техническое обеспечение, расходы на повышение квалификации преподавателей и т. д. Многие компании проводят массу разнообразных корпоративных тренингов. Однако продвинутые компании уже осознают недостаточную эффективность таких «сборных солянок». Появляется потребность в стратегическом сотрудничестве с учреждениями, специализирующимися на краткосрочном дополнительном бизнес-образовании.

Дистанционное образование. С одной стороны, всё чаще говорят, что заочное образование – это форма торговли дипломами[10]; с другой стороны, столь же часто можно услышать, что дистанционное образование – это веление времени и наше будущее. Нет ли тут противоречия? Как ни странно – противоречия, видимо, нет. Надо только корректно определить, что подразумевается под дистанционным образованием.

Как справедливо отмечают видные специалисты по бизнес-образованию, например председатель совета Российской ассоциации бизнес-образования (РАБО) В. В. Годин, есть очевидный факт продвижения общества к «электронному образу жизни» во всех сферах, включая образование. Есть быстрое распространение дистанционных обучающих технологий (ДОТ). За последние 10 лет рынок ДОТ в России увеличился в 30 раз. Это больше общемировых темпов роста в 2,3 раза.

В свою очередь, потребность в непрерывности требует новой организации образования: оно должно становиться как можно более приближенным к обучаемому; отсюда необходимость развивать дистанционные формы, внедрять новые технологии, от онлайн до разного рода симуляторов, тренажеров.

Конечно, возникает соблазн удешевления и быстрого распространения образования с помощью «образовательных подделок» – изъятия важных элементов из программ и процессов обучения под видом перехода к ДОТ. В то же время существуют специальности, которыми нельзя овладеть дистанционно.

Можно, конечно, задать актуальный вопрос: уйдет ли образование в онлайн полностью? Но ответ будет: это вряд ли. Полное вытеснение университетов и бизнес-школ с рынка – скорее модные «страшилки», чем реальность. Точно так же театр вряд ли когда-нибудь целиком «уйдет» в телевидение.

Серьезное образование и тем более бизнес-образование – это общение, обмен опытом, а не только трансляция знаний или их выработка под руководством профессора. Обмен знаниями – это создание группой на основе обмена опытом некоего нового практически применимого продукта. Это то, что делается в аудитории. Вышеупомянутые «скрытые, или неявные, знания» (см. главу 1) формируются в результате совместной работы преподавателей и обучающихся. Это часто самый главный результат образования. Получить его дистанционно весьма проблематично – и в первую очередь когда речь идет о бизнес-образовании.

Бизнес всегда имеет очень личностный характер. Строится он на взаимной симпатии, уважении и доверии, которые сложно сформировать, работая онлайн на образовательных платформах. Особенно справедливо это в «полувосточном» обществе, к которому мы принадлежим. Доверие на Востоке – важнейшая составляющая. Оно может возникнуть, когда вы работаете с такими же, как вы, бизнесменами в аудитории программы МВА на протяжении длительного периода и обсуждаете важные проблемы. Здесь вы не только получаете знания и делитесь опытом. Здесь вы заводите новые знакомства, проникаетесь доверием, узнаёте о сопредельных бизнесах. Всё это дает именно личный контакт.

Бизнес-школы, как и образование в целом, в традиционной форме сохранятся в ближайшие десятилетия. Но вполне реален, например, перевод на ИТ-технологии 30–40 % программ МВА в течение ближайшего десятилетия. Это действительно потребность времени. Поэтому весьма вероятен уход значительной части даже долгосрочного, элитного образования и бизнес-образования в дистанционную сферу. Некоторые уже предлагают новый термин: «образование, основанное на технологиях». ИТ-технологии позволяют перенести в онлайн и заметную часть долгосрочных программ.

Та часть обучения, которая подразумевает относительно простую передачу знаний, будет всё более переводиться в электронную сферу. Так, например, возникают по всему миру программы МВА, где часть преподается в режиме онлайн, часть – в аудитории. Ищется тот рыночный баланс цены и качества, к которому сфера образования будет переходить в ближайшее десятилетие. По всей видимости, это станет одним из аспектов диверсификации и стратификации образования (подробнее см. главу 9).

В результате будут сосуществовать в различных пропорциях все методы получения образования: традиционное обучение; обучение, основанное на технологиях; смешанное обучение с разделенными функциями – что-то осуществляется как и раньше, что-то с использованием новых технологий. В общем, эдакая конвергенция традиционного очного обучения и онлайн-образования.

2.2. Корпоративные университеты и обучение внутри компании

Иному создай все условия, а он всё равно будет хорошо работать.

М. Генин, юморист

В XXI веке практически все современные компании, даже если они об этом не подозревают, конкурируют друг с другом, стремясь обладать наибольшим объемом хорошо структурированных знаний. Но… знания недолговечны. Кроме долгосрочных программ по развитию руководителей среднего или высшего эшелона, краткосрочных продуктов, ориентированных на спрос «здесь и сейчас», есть еще конкретные цели подготовки команд, задачи построения корпоративной культуры, а также массовой подготовки специалистов с нужными именно этой компании компетенциями.

Корпоративные университеты (КУ). Для реализации этих потребностей в тех или иных крупных компаниях создаются корпоративные университеты (КУ). Они имеют свою специфику, преимущества и недостатки. В корпоративных университетах рамки обмена опытом и возможности для получения универсальных управленческих знаний и навыков объективно сужаются и фокусируются на нуждах компании. При этом они связаны с практикой, специализацией и конкретизацией знаний.

Таким образом, практическая ориентация и технический характер получаемых знаний являются несомненным плюсом по сравнению с программами вузов и бизнес-школ. Но есть и минусы – они связаны с недостаточностью общеуправленческой подготовки, невозможностью получить полный спектр навыков личностного развития.

Целенаправленное корпоративное обучение заметно повышает конкурентоспособность компании. Сейчас корпоративные программы непрерывного повышения квалификации разрабатываются во многих организациях. В крупных компаниях создаются корпоративные университеты и учебные центры. Корпоративный университет – это система внутрифирменного обучения, объединенная единой концепцией в рамках стратегии развития организации и разработанная для всех уровней сотрудников. Существует множество точек зрения на различия между корпоративными университетами и просто учебными центрами компании. Для реальной жизни вполне достаточно осознать, что корпоративный университет – это учебный центр, достигший определенного состояния «души» и системности.

Большинство корпоративных университетов – это те же тренинг-центры с краткосрочными программами, только очень осмысленно и масштабно адаптированные к нуждам конкретной компании. Это позволяет решать проблемы применительно к нуждам компании и с учетом ее специфики. Такая сис тема обучения, как правило, не нацелена на приобретение глубоких и разносторонних знаний.

Но от обычного учебно-тренингового центра крупной компании корпоративный университет отличается масштабом, широтой мышления, осознанностью и целеустремленностью своей работы. Поэтому решение вопроса, с какого момента учебный центр заслуживает статуса корпоративного университета, от количественно объективных факторов практически не зависит.

В большинстве стран мира КУ фокусируют свою деятельность на коротких, реже среднесрочных (продолжительностью до полугода) программах. Сложные образовательные программы и консалтинговые проекты обычно заказываются ведущим бизнес-школам и специализированным консультационным фирмам. Более того, КУ во всем мире часто прибегают к аутсорсингу даже для удовлетворения вполне конкретных потребностей компании при формировании коротких программ, заказывая их составляющие в бизнес-школах или брендовых тренинг-центрах. Но при этом КУ, конечно, выполняют весьма важную роль в процессе непрерывного образования, в том числе помогая структурировать и конкретизировать запросы крупных компаний в сфере обучения.

Обучение внутри компании. Многие российские организации уже начинают понимать истинную ценность знаний. Если специалистов и менеджеров стали активно обучать примерно с конца 1990-х годов, то сейчас уже идет рост в геометрической прогрессии. Растущий спрос рождает предложение. Поэтому сегодня бизнес-менеджеры и специалисты, получив базовые знания в своих профессиях, ощущают потребность на этом не останавливаться.

Сегодня повышение квалификации персонала становится важнейшей задачей не каждого отдельного специалиста, а компании в целом. Мировой опыт показывает, что в крупнейших компаниях появились новые топ-менеджерские должности: скажем, директор по знаниям или директор по обучению. В развитых странах школы бизнеса сталкиваются с конкуренцией со стороны крупных компаний. Создаются корпоративные университеты, с выпускниками вузов работают в форме стажировок и активно привлекают учреждения КПО.

Главные вопросы, которые ставит время, – чему учить и как дать качественное образование? Пропорция тех или иных знаний должна меняться в зависимости от функций, выполняемых сотрудником данной организации. Можно сказать, что соотношение общеделовых и специальных знаний для топ-менеджеров должно составлять 80 % и 20 %, для менеджеров – 50 % и 50 %, для специалистов – 20 % и 80 %. Обобщая, можно сказать, что организациям необходимо иметь два вида обучения внутри компании.

• Первый – разновидность армейской «учебки», где пытаются привить базовые армейские навыки и стремятся сформировать из деревенского подростка некое подобие солдата.

• Второй – «курсы красных командиров» военных времен, где пытаются развить командирско-менеджерские навыки и стремятся сформировать из сержантско-специалистского состава некий офицерско-менеджерский корпус.

При организации процесса обучения компаниям также полезно отдавать себе отчет в следующем. Объективно существует противоречие между интересами сотрудников и компаний. Оно заключается в том, что знания и дипломы принадлежат конкретному человеку, а не компании. Фирма оплачивает обучение сотрудника, при этом увеличивая его стоимость на рынке труда. У абсолютного большинства отечественных организаций нет финансовой возможности противостоять перекупке сотрудников. Поэтому следует осторожно подходить к обучению универсальным знаниям/навыкам. Конечно, КУ может быть престижно, иметь программу подготовки МВА или обучать сотрудников английскому языку. Но финансирование подобного «пакета» следует соотносить с реальной сиюминутной пользой.

Проблемы российского бизнеса связаны не только с недостатком знаний, но и с тем, что организации не знают, что именно они знают. Знания разбросаны по всей компании, по каждому сотруднику, – и никому не ведомо, сколько их, как и куда они перемещаются, где они складируются и каков реальный интеллектуальный потенциал организации.

В идеале изучение информационно-интеллектуальной составляющей производственного процесса должно быть столь же неотъемлемой частью бизнеса, как, например, анализ основных фондов или динамики денежных потоков. Но реальность такова, что пока лишь в наиболее продвинутых компаниях делаются первые шаги в данном направлении. И, как правило, они опираются на корпоративную систему обучения персонала.

ЕЖ ПОНЯЛ

Многие проблемы нашего делового образования – это болезни роста, которые будут постепенно преодолены в течение ближайших полутора-двух десятилетий. Опыт показывает, что сейчас многие реальные достижения мирового образования приходят в нашу страну с уже небольшим временным лагом, примерно в 7–10 лет. То есть последствия нашей 70-летней закрытости и отсутствия бизнес-образования уже практически преодолены.

Исследования спроса работодателей показали, что наши вузы/университеты, при всех их болячках, вполне еще конкурентоспособны на международном рынке. И это следует не из хитроумных рейтингов или рассуждений отъявленных русофилов, а из простого и очевидного факта: их выпускников охотно берут на работу ведущие корпорации по всему миру. И с этим спорить, пожалуй, невозможно: главный продукт вуза всё же не статьи, исследования, отчеты, патенты и мониторинг эффективности (или неэффективности), а студенты. А главная их оценка – это не мнение абстрактных экспертов, а востребованность, наем на работу. Реальную работу, в компаниях и научных центрах. За деньги. Вот тут-то и проявляется действительный расклад сил[11].

Но появляются и новые проблемы, связанные, например, с распространением тестирования как единственного способа оценки во всех сегментах образования. Это сильно напоминает ситуацию из рассказа американского фантаста А. Азимова «Профессия».

Обучение почти всех людей там осуществляется путем «зарядки» мозга нужными знаниями/умениями. Это здорово, пока что-то не поменяется. Например, появляется новый прибор, и тогда требуется «перезарядка». Лишь немногие обучаются по книгам, собирая знания по крупицам. Именно они потом изобретают новые приборы. «Заряженные» специалисты ничего изобрести не могут. Чем-то наша ситуация уже начинает напоминать этот рассказ. Мало утешает, что так практически у всех в мире. Нам всё же следует быть умнее.

В соответствии с общемировыми трендами в России появляется еще одно место для образования: крупные компании (и по закону, и по жизни они могут учить тому, чему считают нужным). Бизнес уже осознал значение образования и пошел в эту сферу по нескольким направлениям, начав: а) объяснять, что ему, бизнесу, надо; б) вкладывать деньги, но с четкими целями; в) формировать свои кафедры и иные проекты в вузах; г) создавать сеть партнеров; д) учреждать образовательные структуры для удовлетворения своих потребностей; е) популяризировать науку. Производственники используют как проверенную цепочку школа – вуз – предприятие, так и новые форматы, выходя за рамки своих кадровых задач. Проекты крупного бизнеса по популяризации науки и образования становятся инвестициями в развитие «территорий присутствия».

Глава 3. Запросы и претензии работодателей

Не выбирай профессию только ради денег. Профессию нужно выбирать, как жену, – по любви и из-за денег.

Дж. Хьюстон, американский кинорежиссер

Имеющие опыт преуспевают больше, нежели те, кто обладает отвлеченным знанием.

Аристотель, древнегреческий философ

Работодатели предъявляют свои запросы и претензии как к главному результату образовательного процесса – знаниям/навыкам выпускников вузов и бизнес-школ, так и к собственно творцам этого результата – участникам рынка образования.

Автор попытался обобщить и схематизировать мнения и пожелания работодателей. При этом он должен честно признаться: обобщенные мнения и пожелания не всегда совпадают с его личной точкой зрения. Кроме того, в ряде случаев можно сформулировать возражения, связанные с запросами других участников образовательного процесса – самих обучающихся, общества и т. д. Однако обобщение, структуризация и артикуляция мнений различных работодателей важны для получения более объективной картины.

Следует отметить, что иногда высказываемые претензии и пожелания носят не столь категорический характер. Но некоторая полемическая заостренность суждений также весьма полезна для лучшего понимания позиций сторон. Разумеется, такой список не является исчерпывающим, не претендует на полноту и истину в последней инстанции. Каждый читатель может дополнить его по своему усмотрению. Но, думается, в целом данный перечень позволяет понять характерные особенности позиции работодателей по отношению к выпускникам и участникам рынка образования.

3.1. Выпускникам: мнения и советы работодателей

Разница между профессией и карьерой – это разница между 40 и 60 часами работы в неделю.

Р. Фрост, американский поэт

Мало любить деньги, нужно еще, чтобы деньги тебя полюбили.

Барон Ротшильд, миллиардер

Работодатели о выпускниках. Работодатели достаточно активно высказывают свою позицию как на различных форумах, так и в частных беседах. От работодателей постоянно слышатся жалобы: выпускники вузов не соответствуют минимально предъявляемым требованиям. Причем как по навыкам и практическим знаниям, так и по личностным качествам. Эти жалобы звучат из любых отраслей – от консалтинга до промышленного производства. Конечно, проблема эта вечная, и полностью никогда не удастся преодолеть разрыв между реальным качеством «продукции» образовательных учреждений и потребностями рынка. Смягчить противоречия, однако, можно, но для этого прежде всего необходимо понять проблемы. Претензии работодателей к подготовке выпускников попробуем структурировать по нескольким направлениям. Первое. Российские выпускники не имеют навыков работать в условиях постоянной перегрузки. Западный студент престижного университета знает, что его норма сна – шесть часов. Всё остальное время он учится или работает. Наши же не напрягаются, имея массу свободного времени. В вузе привыкают к тепличной жизни, совсем не свойственной для работающего и желающего чего-то достичь человека в странах нашего уровня развития.

Второе. Выпускники слабо ориентированы на увеличение доходов путем упорного труда. Чаще хотят «всё и сразу», поменьше работать, побольше получать. Выпускники не желают понимать реальность: личного благосостояния в стране нашего уровня развития можно достичь, только работая по формуле 8–2–70. Это означает восьмичасовой рабочий день – с 8 утра до 8 вечера, два выходных (один зимой, другой летом), остальное в отгулы, отгулы к пенсии, а на пенсию с 70 лет.

Только тогда дети сегодняшних выпускников имеют шанс иметь обеспеченных, а внуки – богатых родителей. Только 30–40 лет упорного труда малообеспеченных родителей открывают детям возможности вступить на путь к богатству. В развивающихся странах это верно для 99 % населения. Иного не дано. Так работают везде во всех быстроразвивающихся отраслях: за пределами «золотого миллиарда» иначе не получишь достатка в своем доме и процветания в стране.

Третье. Выпускники не имеют навыков командной работы. А в любом деле практически никто не работает сам по себе – все достижения связаны с усилиями коллектива. И ценность работы каждого существует только в рамках общего дела. Проецируя это на учебный процесс, нужны задания, когда зачет ставится по итогам работы группы, например, из 10 человек. Зачет получают все или никто. Конечно, кто-то сделает больше, а кто-то вообще ничего не сделает. Однако у тех, кто приложил усилия к результату, будет больше шансов преуспеть и в работе. А у лентяев ничего, кроме пустого диплома, не будет.

Четвертое. Неумение работать в команде часто связано с отсутствием умения коммуницировать с коллегами, выражать свою точку зрения, принимать участие в обсуждениях, совещаниях, готовить презентации. Очень часто выпускник даже не видит различия между жанрами общения: не отличает, что и как можно обсудить с коллегами, а что – с клиентом; как общаться с начальником, а как – с равными по должности.

Пятое. Работе очень мешает отсутствие у выпускников навыков решения реальных проблем. Часто они обладают лишь абстрактно-теоретическими знаниями и не готовы сразу включиться в конкретную работу. Даже если студенты и подрабатывают во время учебы, очень редко это работа по специальности. И в итоге у нового сотрудника нет никакого понимания, как решаются реальные профессиональные проблемы.

Шестое. Выпускники вообще не имеют адекватного представления о своей профессии. Приходя на работу, они попадают в «зону неизвестности»: из чего на самом деле складывается рабочий день, каковы их обязанности, каковы должны быть приоритеты, о чем следует думать в первую очередь, во вторую и т. д.?

Седьмое. Выпускники не умеют думать – не только в рамках профессии, а вообще думать. Не приучены, даже не хотят пытаться понять взаимосвязи и соотношения различных факторов в любой ситуации. Конечно, кроме генетики и результатов школьного обучения, это в основном связано со спецификой реального вузовского образования. Но, возможно, здесь есть и связь с привычкой к плагиату. Говорят, в приличных западных университетах выгоняют за первый доказанный факт плагиата и не допускают к обучению в ближайшие пять лет. У нас же скачанная из интернета курсовая, где даже не изменены слова «в нашей компании была разработана», – это всего лишь повод для улыбки преподавателя. Не будем за это выгонять – будем выпускать серых людей, не способных хотя бы чуть-чуть подумать.

Мнения работодателей о выпускниках вузов и их рекомендации к образовательному процессу (претензии к продукту и пожелания к производителю)

Работодатели в целом и студенты достаточно серьезно расходятся в оценках стоимости труда выпускников. В Высшей школе экономики (ВШЭ) подсчитали: зарплатные ожидания выпускников российских вузов в среднем составляют 56 тыс. руб., что на 15–50 % выше фактических зарплат молодых специалистов. По данным рекрутинговых сервисов, работники до 30 лет получают в среднем не более 30 тыс. руб. в месяц. При этом за 2016 год динамика роста зарплат таких специалистов не превысила 1 %, в то время как по рынку труда в целом она составила 5–7 %.

Согласно информации «Мониторинга трудоустройства выпускников российских вузов» Минобрнауки, такие ожидания будущих специалистов можно назвать завышенными – средняя зарплата выпускника в Москве не превышает 40 тыс. руб. Схожие оценки зарплатам молодых специалистов дает «Банк данных заработных плат Headhunter». По его данным, средняя зарплата молодого специалиста по России – 22,7 тыс. руб.[12]

Но если в оценке стоимости труда хотя бы можно измерить уровень расхождений, то в некоторых случаях работодатели настолько не понимают выпускников, что складывается впечатление, будто они живут в разных странах на разных планетах. Например, сильно прагматичные работодатели не очень представляют, за какими знаниями и с какими карьерными планами выпускники средней школы идут на бакалаврские программы по менеджменту. И нужны ли вообще бакалаврские программы по менеджменту?[13]

Практикам очевидно, что вчерашний школьник/студент, не имеющий опыта работы, вряд ли будет назначен на руководящую позицию в любой занятой реальным делом организации.

Аналогичным образом, работодатели скептически относятся к получению образования по некоторым абстрактным специальностям, когда в принципе не очень понятно, чему обучался данный выпускник и какая в этом может быть польза для компании.

Но всё-таки большая часть критики со стороны бизнеса в отношении вузовского образования связана с отсутствием навыков командной работы и эффективных коммуникаций с людьми. Выпускники подавляющего большинства вузов, как отмечает бизнес, имеют неплохую базу профессиональных знаний, но в теоретической форме, которая часто не соотносится с реальной жизнью. По мнению работодателей, они инфантильны, не готовы брать на себя ответственность, подчиняться правилам командной работы, выполнять функции руководителя пусть небольшого и несложного, но самостоятельного проекта.

Достаточно распространенное мнение работодателя о выпускниках высказала В. Петрова, заместитель гендиректора группы «Базовый элемент»: «Они ленивы, незаинтересованные, не обладают никакими ценными знаниями, легко и непринужденно угробят любое порученное дело. Правда, большинство из них можно адаптировать к квалифицированному труду, и наши трудовые коллективы, в общем, с этим справляются. Но почти каждый такой „специалист“, не понимающий своего места в жизни, своих способностей и склонностей, не подготовлен еще и к социальной, жизненной ответственности, к тому, что после долгого и дорогостоящего переобучения он и сам должен приносить пользу обществу, предприятию, своему коллективу, семье, а он категорически не научен даже думать об окружающих. Даже о родных и близких. В лучшем случае будет делать что-то для себя»[14].

Советы работодателей. Найти работу после окончания вуза непросто, особенно если студент не успел во время учебы и стажировок зарекомендовать себя как многообещающий сотрудник и предварительно договориться с нанимателем. У многих молодых поиски затягиваются из-за недооценки нескольких важных обстоятельств.

Первое. Начало работы во время учебы. С учетом всех вышеизложенных пожеланий и претензий становится понятно, почему при прочих равных условиях работодателям симпатичны студенты, начинающие работать на третьем-четвертом году обучения. Как правило, у таких студентов значительно более адекватные представления о практических проблемах, возникающих в реальной трудовой деятельности.

Второе. Выбор приоритетов: деньги или другие важные вещи. Зачастую выпускники хотят как можно быстрее стать финансово самостоятельными, заработать не только на аренду комнаты, но и на машину или новый гаджет. Поэтому они оценивают первое место службы главным образом по предлагаемой зарплате. Им кажется, что если начать с достойного дохода, то он будет автоматически расти на протяжении всей карьеры. Но уровень компании и ее соответствие вашей ментальности обычно важнее зарплаты.

Компания с прочными позициями на рынке, с хорошим менеджментом, с налаженной системой обучения – лучшая платформа для дальнейшего роста. Если у выпускника есть выбор между хорошо оплачиваемой должностью в компании с черной бухгалтерией, странноватым руководством и большой текучкой кадров – и вакансией с небольшой зарплатой (или вообще речь идет о бесплатной стажировке) в компании с хорошей репутацией, с белой зарплатой и возможностью обучения, то практичнее выбирать второй вариант. Погоня за деньгами в начале карьеры слишком часто приводит к тому, что специалист не нарабатывает нужных навыков, да еще и обзаводится невыигрышной строчкой в резюме в виде работодателя с негативной репутацией.

Третье. Искать подходящую именно вам компанию. Разумно выбирать, прежде всего, соответствующих своей ментальности работодателя и корпоративную культуру, а не зарплату и трудовые обязанности. Грубо говоря – выбирать коллектив и начальника, а не зарплату. Очень важно в начале карьеры попасть в команду квалифицированного руководителя, который считает своей обязанностью развивать сотрудников.

Приходилось неоднократно наблюдать, как те, кто попал под начало деспотичных, не уверенных в себе руководителей, не способных ставить задачи и управлять людьми, в дальнейшем испытывали сложности в карьере. А счастливчики, оказавшиеся в цивилизованной корпоративной культуре, в команде эффективного руководителя, постоянно вспоминают уроки, которые они получили в начале своего пути. Возникает своего рода импринтинг – устойчивое запечатление образа действий первого начальника. Приемы, навыки первого руководителя интуитивно воспроизводятся подчиненными в дальнейшем. Даже в такой простой по сравнению с жизнью модели, как футбол, найти свое место на поле и свою команду является важнейшим фактором успеха.

Четвертое. Стараться стратегически планировать карьеру. Так же рекомендуется оценивать содержание работы. Начальная позиция в солидной компании с неинтересным, казалось бы, набором функций может предоставить в будущем больше возможностей продвинуться по службе. Даже если вам не удастся подняться на много ступенек по карьерной лестнице, опыт работы в известной и эффективной структуре поможет в дальнейшем успешно выживать в деловой среде.

Пятое. Анализировать несколько карьерных вариантов с самого начала. Вероятность того, что вы на первом же месте службы найдете свое жизненное призвание, мала, особенно теперь, когда профессии быстро меняются. Поэтому сформулируйте несколько карьерных альтернатив – в разных отраслях, в коммерческих компаниях, госструктурах или некоммерческих организациях. Обдумайте возможность карьеры не только специалиста, но и руководителя проекта, небольшой группы или виртуальной команды. Спустя два-три года можно будет определиться с карьерой. А бывает, что выбор требует даже больше времени. В течение трудовой деятельности таких ситуаций окажется несколько.

Шестое. Объективно оценивать реальную ценность своих знаний и навыков. В частности, не переоценивайте западный диплом. Работодателям прежде всего нужны специалисты, понимающие специфику российской действительности. Человеку без национального трудового опыта зачастую очень сложно ориентироваться в российской реальности. Поэтому если планируете жить в России, то для начала, пожалуй, лучше получить российское образование – во всяком случае, до уровня бакалавра.

Седьмое. Мыслите конечными, стратегическими категориями. Очень важно понять: кем вы хотите стать, к чему вы стремитесь, какие у вас способности, что получается лучше всего, где вам хочется применять свои знания и навыки. Почаще задавайте самому себе эти вопросы[15]. Невозможно преуспеть в постылой, нелюбимой работе, для которой вы не созданы самой природой. Работающие с удовольствием гораздо чаще достигают успеха.

Разумеется, это далеко не полный перечень важных факторов и обстоятельств при поиске работы выпускниками. Можно добавить многое другое: выработка навыков прохождения собеседований и подготовки к ним, умение пользоваться услугами рекрутеров и анализировать ситуацию на рынке труда и т. д. И всё это тоже не гарантирует быстрого результата. Важно понять главное: действия выпускника должны быть целенаправленными, основанными на постоянном анализе быстро меняющейся ситуации и базирующимися, в том числе, на адекватной оценке своих индивидуальных качеств.

3.2. О вузах и бизнес-школах замолвите слово

Образованный человек зарабатывает больше. И на получение образования редко требуется больше десяти лет после окончания университета.

«Вашингтон пост», американская газета

Работодатели о вузах. Имеются свои проблемы и в отношениях работодателей с образовательным сообществом. Регулярно высказываемые претензии работодателей к «образователям» также можно структурировать по нескольким направлениям.

Первое. «Образователи» не осознают: главная их «продукция» – выпускники. И именно по их качеству можно судить о работе вуза. Всё остальное: научные статьи, звания и т. д. – побочный продукт, весьма опосредованно отражающий качество главной работы.

Второе. Вузы могли бы более акцентированно учить работать в условиях перегрузки. В абсолютном большинстве вузов система недостаточно требовательна по отношению к студентам. Нужен принцип большого отсева неуспевающих, жесткие обязательства студента – если выбрал определенную специализацию, то осваивай ее до конца. Всё это на нынешней стадии нашего развития необходимо. Ведь мы ленивы. В России в крупных городах нет безработицы. Сама жизнь мало приучает человека упорно трудиться. Это плохо для будущего нашей страны. Давайте уже в образовании создавать стимулы, побуждающие студента ответственно работать. Должен быть жесткий подход и риск отчисления.

Третье. Вузы не жаждут понять тренды в развитии тех отраслей, для которых готовят выпускников. Нормальной была бы ситуация, когда вузы приглашали бы представителей отрасли-заказчика с просьбой рассказать, каков будет рынок через пять – десять лет и каких выпускников нужно готовить. Кто-нибудь знает о такой практике? Зато известны случаи, когда бизнес готов прийти и рассказать об этом. Но маловато желания его выслушать.

Четвертое. С образователями сложно сотрудничать из-за не менеджерского подхода к управлению. Вузы, как правило, плохо переводят любую идею в четкий план реализации: задача, кто ответственный, какие сроки и т. д.

Пятое. Часто встречается иждивенческая позиция как по отношению к государству, так и по отношению к бизнесу: «дайте денег и не лезьте в наши дела, мы сами знаем, что делать». Бизнес уже пошел в образование, он готов вкладывать деньги, но разъясняя, что ему надо, и с требованием ясного отчета.

Шестое. Работодатели вынуждены тратить на доучивание сотрудников больше, чем государство на всё высшее образование.

Конечно, этот список проблем – не исчерпывающий. Но их обсуждение необходимо. Образование инерционно, и не приходится ожидать резких скачков качества обучения, даже при существенных государственных усилиях. Тут требуется многолетнее взращивание и целенаправленные действия всех участников процесса.

Мнение работодателей о проблемах вузов и их пожелания как потребителей к производителю продукта

Работодатели и бизнес-образование. Во всем мире бизнес недоволен бизнес-образованием. Это естественно: всегда довольных своими поставщиками и вообще самодовольных выбраковывает сам процесс эволюции. Управленческое и бизнес-образование создавалось в ответ на потребности бизнеса. По идее, оно и должно прежде всего обслуживать интересы заказчиков.

В деловой среде скорость изменений непрерывно растет. И бизнесу хочется, чтобы бизнес-образование адекватно реагировало на эти изменения, было в большей степени ориентированным на практику. Давало практические знания, которые помогают решать проблемы «здесь и сейчас». Множество бизнесменов приходят в бизнес-школу и говорят: «Нам нужно то, что ответит на наши вопросы сегодня; то, что мы сможем уже завтра использовать в своей работе».

Упреки в отрыве от практики бизнес-образование слышит во всем мире. В наших условиях эти проблемы усугубляются относительно небольшим возрастом и бизнеса, и бизнес-образования. Естественно, бизнес-школы создавались на базе обычного образования со всеми его плюсами, минусами и определенной академичностью.

Здесь возникает некоторое противоречие, во многом связанное с фундаментальными особенностями образовательных продуктов и образовательного процесса. Бизнес-школы отвечают, что они не есть управленческие консультанты; их задача – не давать готовые рецепты для решения сегодняшних проблем, а вооружать клиентов инструментарием для самостоятельного анализа и решения непрерывно возникающих проблем, а также развитие способностей к самостоятельному мышлению и решению завтрашних и послезавтрашних проблем (подробнее см. главу 4).

Но есть и множество совпадающих позиций бизнеса и бизнес-образования. Например, они согласны, что должны совместно работать над тем, чтобы сделать профессии менеджера и предпринимателя одними из самых уважаемых в обществе. Недооценка важности этих профессий на протяжении 70 лет объективно формировалась в стране, где предприниматель – основатель и собственник предприятия – считался эксплуататором, подлежащим экспроприации. Эти настроения по-прежнему достаточно сильны и во многом формируют отношение к частному предпринимательству и менеджменту.

Точно так же бизнес, с одной стороны, мягко скажем, не склонен преувеличивать значение степени МВА при выборе сотрудника. Но, с другой стороны, при прочих равных условиях готов признать ее определенным плюсом, особенно при работе на ряде позиций. Некоторые исследования, например проведенное сайтом Hedhunter и бизнес-школой «Сколково», показали, что, по мнению работодателей, степень МВА полезна при работе: в топ-менеджменте, продажах, управлении персоналом, маркетинге, телеком– и ИТ-индустрии.

Еще позиции бизнеса и бизнес-образования во многом совпадают во взглядах на зарубежное обучение. Обе стороны склонны считать, что в большинстве случаев бизнес-образование надо получать там, где ты предполагаешь вести бизнес или работать в нем.

ЕЖ ПОНЯЛ

Мир отечественного бизнеса требует новой генерации культуры образования. Можно сказать, что самая часто встречающаяся проблема – это большое недоверие работодателя к знаниям/ навыкам выпускников. В подавляющем большинстве случаев они получат позиции уровня стажеров. Многим выпускникам кажется, что это не соответствует их статусу обладателя университетского диплома.

При этом работодатели вынуждены тратить огромные ресурсы на доучивание выпускников хотя бы до минимального уровня современных требований к сотрудникам. Крупнейшие же работодатели вынуждены даже создавать собственные образовательные центры – корпоративные университеты, чтобы готовить специалистов под свои нужды.

У каждого древа свои плоды. Отечественное образовательное древо каждый год дает урожай полуфабрикатов – специалистов, плохо востребованных рынком. В вакансиях повсеместно пишут: нужен «опыт работы». Иными словами, нужны люди, прошедшие практическое обучение реальным знаниям и навыкам.

Конечно, работодатели иногда склонны испытывать завышенные ожидания и иметь определенную аберрацию зрения: им может казаться, что они сами и их кадровые сотрудники всегда умели думать, коммуницировать с другими и вообще изначально располагали знаниями/навыками, которые на самом деле являются приобретенными в ходе упорного многолетнего труда. Но при этом отметим: вышеизложенные требования работодателей ведь не содержат ничего сверхъестественного. Многое из этого можно постичь и самообразованием. Было бы желание.

Развитие бизнес-образования отражает развитие и взросление российского бизнеса, следует за бизнесом, за его потребностями. Нет потребностей – нет спроса на образование и бизнес-образование, нет и качественного предложения. А поскольку бизнес-образование в последние годы бурно развивается, становится более зрелым и качественным, можно сказать, что более зрелым и «взрослым» стал бизнес страны.

Похоже, в бизнес-образовании, как и в российской экономике, наметились новые тектонические перемены. Они пока мало заметны для теоретиков образования. И почти не находят отражения в печати. Однако ведущие бизнес-школы их всё более ощущают по тому, насколько грамотнее, мотивированнее и требовательнее становятся их клиенты.

Глава 4. Зачем идут учиться

Некоторые идут в университет, чтобы научиться думать, но большинство – чтобы научиться думать, как думают профессора.

Из книги «20.000 Quips & Quotes»

Начиная получать образование, человек не всегда может четко сформулировать, чего же он хочет. Более того, в процессе обучения его запросы меняются. Но некоторые пожелания носят более-менее постоянный характер и могут быть структурированы. Отметим: пожелания студентов вузов и бизнес-школ в некоторых случаях совпадают. Но в целом те, кто обучается в бизнес-школах и имеет не только высшее образование, но и опыт практической работы, как правило выражают отличные от студенческих пожелания к процессу обучения и его результатам. Поэтому мы рассматриваем их отдельно.

Как уже отмечалось, в данной работе мы сосредоточимся на проблемах и противоречиях в образовательной сфере. Поэтому большой пласт тем, связанных с позитивным и плодотворным взаимодействием участников образовательного процесса, остается на периферии нашего внимания.

Наша задача: определить проблемы, постараться их структурировать, помочь их дальнейшему осмыслению и тем самым – расширению и развитию сотрудничества в сфере образования. В связи с этим составленные нами обобщающие «таблицы мнений» имеют несколько односторонне-критичный, негативный уклон. Но подобная аналитическая схематизация, концентрируя внимание на узких местах, может помочь в разработке путей улучшения ситуации.

4.1. Пожелания и претензии студентов

Никто не хочет хорошего образования. Все хотят хороший диплом.

Р. Ли, кинопродюсер

После окончания школы выпускники пару лет в бакалавриате заняты тем, что завершают общее образование и повышают свой культурный уровень. Только после этого студент начинает уже лучше ориентироваться и может более-менее осознанно выбирать траекторию будущей карьеры.

И тут еще одна серьезная проблема – узкоспециализированный бакалавриат. Так сложилось исторически. Кроме того, к третьему курсу часто оказывается, что человек поступил не туда. Большинство абитуриентов выбирают специальность без учета своих способностей и будущей ситуации на рынке труда. Грубо говоря, половина людей, поступающих в медицинский, не обладают качествами, абсолютно необходимыми медикам. То же самое происходит с другими специальностями. Например, на инженерных факультетах добрая половина студентов-бюджетников имеют в аттестате тройки по физике и математике. То есть у них нет базы для обучения. Тем не менее они поступили на эти направления – просто чтобы куда-то поступить. И их приняли – просто чтобы заполнить бюджетные места.

Пожелания и претензии студентов к вузам (пожелания потребителя к производителю)[16]

Очевидно, что претензии обучающихся далеко не всегда справедливы. Иногда они могут быть связаны с инфантильностью студентов вузов, иногда с завышенными ожиданиями или с недопониманием особенностей процесса образования.

Например, среди выпускников средней школы весьма популярны бакалаврские программы по менеджменту. Но очевидно, что выпускник вуза, не имеющий опыта работы, вряд ли будет назначен каким-либо руководителем в любой здравомыслящей организации.

В целом, вузовские программы бакалаврско-магистерского уровня по менеджменту – это очень специфический сегмент, в котором количество мифов и заблуждений, пожалуй, больше, чем в бизнес-образовании для взрослых. В этом сегменте бизнес– и управленческого образования, как правило, работают другие, нежели в бизнес-школах, профессора и преподаватели. А вузовские преподаватели крайне редко могут эффективно обучать тому, что нужно в реальном бизнесе «здесь и сейчас».

На программе вузовского бакалавриата профессор должен ярко и доступно донести до студентов базовые понятия, теории и подходы в ряде областей науки. Его задача – сделать, по сути, достаточно скучное формирование категорийно-понятийного аппарата бизнес– и управленческих дисциплин увлекательным по форме, разложить сложные категории на простые схемы. В бизнес-образовании нужно иное – то, что помогает руководить живыми людьми и развивать реальный бизнес.

Не случайно до бизнес-образования «доходят» не более 10 % вузовских педагогов. Вообще, очень невелико число преподавателей, которые могут успешно работать и на вузовских программах, и на «взрослых» программах для менеджеров с опытом. Обычно хорошо получается или одно, или другое. А вчерашний школьник, проучившись несколько лет, получает модный диплом менеджера и становится практически никому не нужным специалистом «ни о чем».

Еще одна проблема связана с тем, что закончившие курс обучения могут закономерно хотеть немедленного результата. Однако избыточная прагматизация вузовского образования способна облегчить выпускнику первоначальное трудоустройство, но затруднить или ограничить дальнейшее развитие карьеры. Сам студент этого во многих случаях не осознаёт.

Представители бизнес-образования считают обязательным в вузовских программах по менеджменту изучение базовой управленческой теории, знакомство с современными теориями лидерства и эмоционального интеллекта, кросскультурных основ поведения в обществе, современных методов проектной работы. «Образователи» исходят из того, что ключевое в обучении бакалавра и магистра менеджмента – это развитие вкуса к новому, к предпринимательской деятельности, к самостоятельности в принятии решений и ответственности за то, что делаешь.

Студенты должны учиться самостоятельно искать нужную для проектной деятельности информацию, анализировать ее, делать выводы, презентовать и отстаивать результаты. И это не полный круг задач и проблем, которые должны решаться в рамках хорошей бакалаврской программы по менеджменту[17]. Студент же зачастую не ощущает потребности во всем этом. И реагирует соответственно: «Я не знаю, зачем и кому это нужно».

Здесь можно провести такую аналогию. Если вы хотите стать классным профессиональным баскетболистом, вы должны иметь рост не меньше, чем 185 см. С ростом 165–175 см классных баскетболистов не бывает. При прочих равных условиях 190 см лучше, чем 185 см; 192 см лучше 190 см. Но после определенного роста сантиметры перестают быть столь существенными. Игрок ростом 202 см не обязательно лучше, чем тот, кто имеет 198 см. Просто есть некий порог «входа в высшую лигу». Только после этого настает черед разных знаний/умений, таких как ловкость, понимание тактики, других игровых премудростей.

Вот так и хорошее образование должно «вырастить» мозг (мышление) выше пороговой величины, обеспечивающей достаточную способность к адаптации к новому на протяжении всей 40-летней трудовой жизни. На этом фундаменте конкретные знания значительно эффективнее «укладываются» и структурируются в голове. Получивший достойное образование зачастую понимает это лишь через некоторое время.

Постепенное осознание напоминает эволюцию взглядов некоторых детей на родителей: «Когда мне было пятнадцать, я с трудом переносил глупость своего отца; в двадцать с удивлением отметил – этот старый человек иногда говорит очень здраво. В двадцать пять я с изумлением осознал, насколько поумнел этот зрелый мужчина; к тридцати годам я стал очень часто прислушиваться к словам этого много повидавшего на своем веку человека. Мне было тридцать пять, когда он умер, и с тех пор мне всегда не хватает мудрых мыслей этого одного из самых достойных людей своего времени. Особенно остро я ощущаю это, когда общаюсь со своими детьми».

Для понимания реалий практической деятельности вообще и своей профессии в частности (а не только ради заработка) многие студенты начинают работать неполный рабочий день уже на третьем-четвертом курсе. Таких людей обычно с удовольствием берут на работу. В дальнейшем их карьерный рост, как правило, не задерживается.

В то же время вузы должны учитывать пожелания студентов. Например, многие обучающиеся говорят о необходимости координировать преподаваемые курсы. Сегодня зачастую педагог не только не знает, что говорят его коллеги, но и вообще смутно представляет, какие еще дисциплины изучают его сегодняшние студенты.

Отметим: в отечественных бизнес-школах ситуация уже лучше. Во многих местах ведется работа по координации преподавания различных дисциплин. Речь, разумеется, не о том, что все должны исповедовать некое единомыслие. Но любому преподавателю весьма полезно ориентироваться в том, что излагают его подопечным коллеги, ведущие смежные дисциплины.

Для повышения качества образования, а значит, в долгосрочном плане и для укрепления своего авторитета в обществе вузам нужно привлекать более подготовленных студентов. Ключевая проблема университета – это способности студента. Кстати, современная социология это подтверждает. По некоторым оценкам, успешность университета на 40 % зависит от качества студентов.

Отсюда и очень непростая проблема отбора абитуриентов. Грубо говоря, хорошие студенты важнее, чем хорошие профессора. Чуть заостряя ситуацию, можно сказать, что там, где есть хорошие студенты, появятся и достойные преподаватели, а вот там, где по определению нет достойных студентов, не появится и критическая масса прекрасных педагогов.

В последние годы студенты стали более ответственно относиться к учебе. Они теперь более прагматичны: если раньше вопросы о трудоустройстве задавали обычно на старших курсах, то теперь даже абитуриенты стали всё чаще интересоваться, с какими компаниями сотрудничает вуз, на какую зарплату они могут рассчитывать и т. д. Это подтверждают и социологи: опрос Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) показал, что в 2017 году 37 % жителей России отметили улучшение отношения студентов к учебе.

Также заметно изменилось соотношение учебы и одновременной работы студентов. Преподаватели старшего поколения говорят, что в советские времена старшекурсники учились и немного подрабатывали, а сейчас наоборот – работают и немного подучиваются. Как ни странно, в таком отношении студентов к учебе есть своя логика – значительная часть выпускников не находит работы по полученной специальности, многие просто не желают по ней работать, а работодатели больше ценят тех, кто уже имеет опыт реальной деятельности. (Инфантилизма меньше, реализма больше.)

Одновременно всё больше российских вузов осознают, что совместная подготовка специалистов университетами и компаниями – это весьма эффективно работающая модель. Если раньше договоры с компаниями заключали вузы, то теперь фирмы сами идут в аудитории и общаются напрямую со студентами.

В целом на рынке труда предложение и спрос на выпускников вузов не сбалансированы. Двадцать пять процентов выпускников впоследствии выполняют работу, не требующую высшего образования, а почти 30 % имеющих диплом работают не по профессии[18].

Для анализа трудоустройства выпускников с 2015 года проводится мониторинг, который опирается на данные Пенсионного фонда и Рособрнадзора. По данным мониторинга, в 2016 году 76 % студентов нашли работу в первый год после окончания обучения (75 % в 2015-м). Наиболее востребованными на рынке труда являются инженеры (80 % трудоустроенных) и педагоги (77,5 %). Зато почти каждый второй нетрудоустроенный выпускник получил юридическое или экономическое образование[19].

4.2. Чего хотят от школы бизнеса?

Не важно, что ты знаешь; важно, кого ты знаешь.

Лесная народная мудрость

Как это ни кажется странным, но, по всей видимости, бизнес-школы тоже ориентируются не только на краткосрочные прагматичные потребности своих клиентов, но и на что-то более долгосрочное, отражающее стратегические запросы общества. Вероятно, это связано с самой природой образовательного процесса.

Хотя иногда акцент в обучении делается не на то, что интересует слушателя, – исключительно потому, что бизнес-школам удобнее обучать чему-то уже освоенному, возвышенно теоретическому, и при этом объяснять клиенту: это вам обязательно понадобится в ближайшие 20 лет. А за это время, как известно, либо шах, либо ишак… Но, думается, чаще дело в ином.

Если посмотреть, чем гордятся и как преподносят себя школы бизнеса, то мы увидим заметное расхождение с потребностями непосредственных заказчиков обучения – слушателей и работодателей. Рекламируя свои услуги, бизнес-школы обычно говорят о престижности своего диплома, качестве образовательных материалов, высоком уровне преподавательского состава, имеющихся контактах с различными структурами, разнообразных аккредитациях, отзывах выпускников.

Зачем менеджер хочет получить бизнес-образование? Он ищет новые социальные и профессиональные связи, возможность найти более престижную работу, получить ответы на свои профессиональные вопросы, повысить свой статус. Бизнес, в свою очередь, хочет от менеджеров лояльности, эффективной работы, приносящей прибыль, умения принимать оперативные прагматичные решения в конкурентной среде, мотивированности, профессионализма. Как видим, прямых совпадений практически нет.

Еще одна проблема связана с тем, что линейка программ МВА расширяется – бизнес-образование стратифицируется. Возникает проблема: менеджер среднего звена может пойти учиться на программы executive-МВА. А они предназначены для топ-менеджеров. Для менеджера среднего звена практичнее обучение с акцентом на управленческие технологии. Топ-менеджерам же необходимо формирование стратегического видения мира, которое для среднего менеджера будет скорее абстрактной теорией. Он это сможет применить в своей повседневной деятельности через десяток лет, когда станет занимать соответствующие топ-менеджерские позиции.

Разрыв в пожеланиях велик, хотя взаимодействие продолжается и развивается: бизнес-школы по-прежнему работают, менеджеры учатся. Теоретически такое положение дел можно списать на взаимную неосведомленность. Некоторые резоны для такой оценки есть. Но, думается, в этой плоскости содержится лишь часть факторов, объясняющих ситуацию.

Более значимые факторы, по всей видимости, связаны с наличием как минимум четырех разнородных групп заказчиков образовательных продуктов: это обучающиеся, работодатели, общество и сама система образования (подробнее см. главу 1). Выясняется, что данное обстоятельство накладывает заметный отпечаток и на бизнес-образование. Эта объективная реальность не всегда и не всеми осознается, но это не значит, что она перестает существовать.

Претензии от слушателей бизнес-школ могут быть связаны как с завышенными ожиданиями, так и несоответствием ожиданий тому, на что реально нацелено обучение. Например, со стороны обучающихся может быть запрос на получение рекомендаций по конкретным, актуальным на данный момент вопросам. Но обучение не должно быть нацелено на разрешение персональных бизнес-проблем. Для этого существует консалтинг – управленческий, юридический, бухгалтерский и т. д.

В бизнес-школах на подобный запрос отвечают так: наша цель не дать вам готовые рецепты, а научить вас решать задачи самим – и сегодня, и завтра. Ведущие бизнес-школы России декларируют свою нацеленность на развитие способности к стратегическому самостоятельному мышлению, освоению современного инструментария для анализа непрерывно возникающих проблем.

Пожелания и претензии слушателей бизнес-школ (пожелания потребителя к производителю)[20]

Человек как биологический вид эволюционирует очень медленно. Социальные же и технологические изменения происходят всё быстрее. Они действительно повышают спрос на людей, обладающих высокоразвитым интеллектом, понимаемым в традиционном смысле, и социальным интеллектом. Но становится ли больше людей, способных развить свой интеллект до уровня, позволяющего им быть лидерами дальнейшего прогресса? Это вызывает серьезные сомнения: рост потребности в таких людях едва ли соответствует скорости прогресса человека как вида.

В середине ХХ века творчеством, созданием нового занималось 10–15 % людей в разных сферах. Сейчас эта доля стремится к 20–25 % и будет, возможно, расти до 40 % уже к 2030-м годам. Это и есть возрастающий спрос на качественное образование. Другое дело, что объективная реальность такова: умеющих думать не так много, среди них совсем мало тех, кто может научить думать других, и еще меньше тех, кто способен научиться думать от того, кто умеет думать и объяснять, как он это делает. Но тем не менее их число растет.

ЕЖ ПОНЯЛ

Образование может выражать долгосрочные общественные интересы, не всегда осознаваемые сегодняшними учащимися. Например, в одном французском учебном заведении, где готовят будущих политиков, политтехнологов и т. д., преподают значительные объемы курсов, посвященных трудам Руссо и прочих мыслителей-гуманистов прошлого. Ректора спросили: зачем? Ведь для реальной работы современного успешного политика эти размышления почти трехвековой давности абсолютно бесполезны. Прагматик-ректор, на глазах которого выросло уже не одно поколение циничных политических деятелей, ответил: «Вы правы, будем мы читать эти курсы или нет, политик-практик для успеха будет делать одно и то же. Но если он прослушал этот курс, ему иногда бывает стыдно за то, что он делает». Растет значение этики и в бизнес-образовании. В программы МВА включаются дисциплины, связанные с этикой в бизнесе, корпоративной ответственностью и т. д. Обучающийся не всегда склонен понимать, зачем ему это нужно.

Аналогичным образом, обучающийся часто не осознает стратегическую полезность обучения умению думать, когда акценты смещаются от знаний к мышлению. Вообще-то проще учить стандартно действовать по образцам, чем учить «изобретать» новые действия при изменении условий. Есть две крайности: а) всегда действовать по имеющемуся стандарту, более-менее подходящему для данной ситуации; б) любую ситуацию рассматривать как требующую уникальных решений. Очевидно, что между этими крайностями есть множество промежуточных вариантов, из которых и состоит жизнь.

Среди классификаций менеджеров существует деление на «универсалистов» и «конкретистов». Универсалисты склонны считать, что эффективный менеджмент – это единый набор технологий для использования в любой ситуации. «Конкретисты» ориентированы на поиск уникального решения в каждом конкретном случае. Всё имеет право на существование: при зарождении любой деятельности она является искусством, а достигнув зрелости – технологией. В любой области самые яркие таланты и их организации, не освоив базовых принципов культуры деятельности, быстро сгорают, оставляя лишь шлейф дыма.

Очевидно, Запад и Восток, вместе с Россией, приближаются к оптимальному менеджменту с разных сторон. Большую часть ХХ века западный менеджмент был склонен к догматизму. «Правильный» менеджер должен был практически всегда действовать в соответствии с установками из учебников. Ситуация начала меняться лишь в 1960-х – 1980-х годах.

Под влиянием впечатляющих результатов, достигнутых нестандартными методами, как теоретики, так и практики стали постепенно осознавать, что в бизнес-реальности нельзя оперировать только шаблонно строгими категориями. Необходимо учитывать множество малоосязаемых факторов, причем не только финансово-экономических, но и эмоционально-психологических, культурно-политических и т. д. В результате и на Западе появились разработки о различных аспектах бизнеса, основанные на более широком видении мира.

Россияне, наоборот, тяготеют к интуитивному менеджменту «делового чутья» и склонны недооценивать стандартные методы решения проблем. В XXI веке идет процесс сближения западного и российского конструктивного менеджмента. Запад начал глубже осознавать действенность восточных методов, базирующихся на психологии, культуре и интуиции. Россияне же почувствовали вкус к более эффективной организации бизнеса путем формирования стандартных методик и процедур.

Так вот, учить и учиться действовать по стандартным технологиям проще. И не всегда обучающийся в состоянии осознать, что более сложное и менее конкретное обучение менеджменту на самом деле может являться более эффективным.

Глава 5. Запрос государства и общества

Величайшую опасность во времена нестабильности представляет не сама нестабильность, а действия в соответствии с логикой вчерашнего дня.

П. Друкер, специалист по менеджменту

В идеальном мире запрос со стороны государства и общества в целом должны совпадать, ибо чиновники, формулирующие требования государства, должны транслировать пожелания общества, ожидающего от них выполнения определенных функций. В реальном мире это, конечно, не так. Есть «сила общественного трения» – транзакционные издержки. Это означает, что ни один нормативный проект не может быть идеально осуществлен так, как он задуман.

Мы живем в мире, где одновременно реализуется множество проектов: либеральный, консервативный, социалистический, православный, мусульманский, феминистский и т. д. Кто бы что ни хотел сделать, в социуме это никогда не будет реализовано в «химически чистом» виде. В том числе всегда есть бюрократическая надстройка, везде живущая по своим законам, и, кроме выполнения необходимой функции – балансирования пожеланий различных общественных групп, она руководствуется также и своими представлениями о необходимых действиях, в том числе исходя из собственных интересов.

5.1. Творцы на конвейере

От учителя ожидают, что он достигнет нереальных целей при помощи неадекватных средств. И просто чудо, что иногда ему это удается.

Х. Гинотт, американский учитель, психолог и психотерапевт

Каков же запрос общества и зачем ему нужно образование? Исторической подсказкой является роль школы в эпоху промышленной революции. Ян Коменский, гениальный чех, отец педагогики, создал в Амстердаме практически всю основу современной школы: классно-урочную систему, звонки, учебники и т. д. Прошло время, и, когда уже не было Коменского, оказалось, что он создал нечто большее, чем школа: он создал промышленность.

Как это получилось? Сыграла свою роль способность разделить трудовые операции, создать организацию, задать некоторый ритм, подготовить материалы и т. д. Словом, уметь структурировать и организовывать взаимодействие различных процессов. Когда люди, так сформированные в школе, вышли в жизнь и занялись разными делами, они стали создавать мануфактуры; потом под это уже подтянулся материальный фундамент, и произошла промышленная революция. Неизвестно, что больше повлияло на промышленную революцию – технические изобретения или сформировавшаяся в мозгах некая система поведения и понимания необходимости структуризации/организации деятельности. Получается, что школа генерирует далеко не только знания.

Еще в большей степени это относится к высшему образованию. Это неоднократно подтверждалось в течение последних веков. Значительная часть общества в развитых, а теперь уже и в ряде развивающихся стран осознаёт значение качественного образования. Так, например, с конца XX века многие государства начали в больших объемах финансировать программы по созданию университетов премиум-класса. Российским аналогом таких программ, при всех ее очевидных недостатках, является программа «5–100». Почему вдруг возник этот тренд? Анализ причин особой успешности социально-экономического развития отдельных территорий и государств в ХХ веке в очередной раз показал, что именно университеты являются его ускорителями.

Запрос общества и государства к образованию зачастую не является четко сформулированным и внятно озвученным. Во многом это объясняется противоречивостью и широтой функций образования в реальном мире. Общественный запрос, как правило, носит несколько размытый характер. Но спрос на университеты – это явление, в истории многократно зафиксированное. Например, когда в XVI веке во время борьбы за независимость Нидерландов закончилась драматическая борьба г. Лейдена с испанской армией, Вильгельм Оранский предложил городу на выбор награду – например, освобождение от налогов на длительное время. Горожане подумали и сказали: они хотят университет.

Примерно 400 лет спустя аналогичная история случилась у нас: когда Алтайский край собрал невиданно большой урожай, генсек ЦК КПСС приехал, как положено, вручить орден и спросить первого секретаря крайкома, а что, собственно, краю надо: мост, завод. И первый секретарь сказал: «Университет». – «Нужны же здания!» – «Есть здания». – «Нужно же где-то селить профессуру – ее ведь из Сибири придется приглашать». – «Отдадим дом, построенный для горкома».

Оказывается, в XX веке тоже иногда совершались подвиги выбора по типу лейденского. Университеты нужны настолько, что можно ради них отказаться от весьма насущных вещей – от налогового освобождения или от нового моста либо завода[21]. Можно сформулировать и так: университет – хранитель культуры и производитель смысла жизни.

В современном международном сообществе повсеместно растет понимание значения образования. Так, например, на Всемирном экономическом форуме в Давосе, когда представители деловых кругов стремятся выяснить перспективы ведения бизнеса в той или иной стране, обыденным делом являются расспросы о стратегии в сфере образования, перспективах развития университетов и т. д.

Обсуждение образовательных проблем идет весьма широко. И по части недовольства положением дел наблюдается почти полное единодушие, а вот по части образа желаемого будущего – единодушия нет, да и предложений куда меньше. Разговоров про необходимость развивать самостоятельное мышление и креативность много, но сколько-нибудь конкретных предложений явная нехватка. В сущности, общество зачастую говорит лишь пресловутое «сделайте нам красиво». Причем представления об этом самом «красиво» весьма туманны.

Национальная образовательная система не может формироваться вразрез с общественным мнением. Поэтому очень важно обществу понимать реальные проблемы образования. По всей видимости, полного плана действий нет сейчас ни у кого. Однако необходимость некоторых шагов среди серьезных профессионалов считается уже банальностью; а вот общество такие шаги пока воспринимает плохо.

Поэтому особенно актуально сформулировать ряд особенностей образовательных проблем и неизбежно вытекающие из них следствия, которые требуют осознания, в том числе и для принятия пока не очень популярных решений. Например, связанных с необходимостью стратификации образования и маркировки различных типов образовательных учреждений.

5.2. Государство, регуляторы и транзакционные издержки

Кто может, делает. Кто не может, учит. Кто не может учить – учит, как надо учить.

Принцип отбора образовательных кадров по Н. Мартину

В системе его мышления система явно преобладала над мышлением.

Г. Лауб, чешско-немецкий афорист

Пожелания государства в широком смысле тоже зачастую носят весьма общий характер. Более конкретны и приземлены обычно требования регуляторов образования, формулируемые соответствующими чиновниками. Чем менее развито гражданское общество, чем больше госструктуры оторваны от народа и не склонны учитывать мнение платящих им зарплату налогоплательщиков, тем шире расхождения между запросом со стороны общества и требованиями к образованию от чиновников. Попробуем разобраться, как обстоит дело в современной российской действительности.

Чего же хочет сегодня наше общество от образования? Запрос общества сложно структурировать – оно разнородно. Существуют различные цели образования: формирование личности, освоение знаний, развитие креативных способностей (генерирование новых знаний). Некоторые склонны считать, что главной компетенцией должны стать способность и мотивация именно к последнему. Новое знание может порождаться либо индивидуально, либо в команде. Данная компетенция универсальна, и человек, ею обладающий, может быть эффективным в различных сферах. Как отмечалось выше, бизнес хочет эффективного работника «здесь и сейчас», обучающиеся – профессию, мыслители-государственники – человека, понимающего свое время и способного предложить образ будущего.

Откликаясь, а отчасти даже опережая общественный запрос, в XXI веке российское государство стало уделять значительное внимание сфере образования. Был принят целый ряд государственных документов концептуального характера. Например, постановления правительства о «Национальной доктрине образования» и о государственной программе «Развитие образования» на 2013–2020 годы. В них содержится большое количество вполне разумных положений о развитии образования. Среди поставленных задач следующие.

В сфере общественного спроса: продвижение основных идей развития образования для получения поддержки экспертов и широкой общественности; повышение удовлетворенности населения качеством образовательных услуг; модернизация содержания и технологий образования для обеспечения их соответствия современным требованиям.

В области непрерывности образования: формирование навыков самообразования и образования, формирование гибкой, подотчетной обществу системы образования.

В сфере потребностей общества: развитие национальной культуры, обеспечение потребности экономики РФ в кадрах высокой квалификации; формирование дифференцированной сети организаций профессионального образования, учитывающей особенности регионов и включающей глобально-конкурентоспособные университеты.

В сфере оценки качества: создание системы оценки качества образования на основе принципов открытости, объективности, общественно-профессионального участия; включение потребителей образования в оценку деятельности системы образования через развитие механизмов независимой оценки качества образования.

Как же выглядят практические шаги по созданию механизма реализации решения поставленных задач? Начали со странных шагов – стали строить рейтинги эффективности вузов.

В качестве иллюстрации к конкретизации чиновниками запроса со стороны государства и общества можно взять официальные критерии эффективности вузов, утверждаемые Министерством образования и науки РФ. Разумеется, реальный запрос государства гораздо масштабнее. Данные критерии призваны служить лишь одним из инструментов проведения госполитики в сфере образования. Тем интереснее взглянуть на конкретный инструментарий измерения эффективности образовательной деятельности.

Пожелания и претензии чиновников к вузам (по критериям эффективности Минобрнауки)[22]

Для признания эффективным вузу достаточно успешно отчитаться не менее чем по четырем критериям. Очевидно, что практически все данные критерии являются весьма спорными не только с позиции функций образования в современном обществе, но и даже с точки зрения элементарного здравого смысла. В максимально сжатом виде рассмотрим каждый из критериев.

Средний балл ЕГЭ абитуриентов в значительной степени характеризует оплачиваемость и престижность будущей специальности в нашем обществе. Например, если в сельском хозяйстве, педагогике, культуре и т. д. зарплаты небольшие, то в вузы, готовящие соответствующих специалистов, тянутся абитуриенты с низкими балами ЕГЭ. Изменение ситуации практически не зависит от работы вуза и в решающей степени определяется социально-экономическими процессами в стране. Но тем не менее при сравнении по группам однородных вузов этот критерий имеет право на существование в качестве некоего косвенного показателя вузовского авторитета.

Объем дохода от НИОКР в расчете на одного НПР. Этот показатель отражает эффективность коммерческой деятельности вуза и даже с его научной деятельностью связан лишь в малой степени. Это скорее показатель бизнес-умений вузовского руководства. И уж совершенно точно он практически никак не связан с качеством образовательного процесса.

Количество иностранных студентов. Таким путем предполагается оценить международный авторитет вуза. Но очевидно, что этот показатель в основном определяется факторами, не связанными с качеством образования. Многое, например, зависит от географического расположения или отраслевой специфики. Так, сибирский областной педагогический вуз, готовящий кадры для российского образования, заведомо уступит столичному мединституту. Но это совершенно не значит, что сибирский регионал общественно менее значим и эффективен.

Доходы вуза из всех источников на одного научно-педагогического работника. Главная задача преподавателя – проведение учебных занятий, передача студентам знаний, умений и навыков. Показатель же «человеко-доходности» нацеливает на зарабатывание денег и обеспечение вузу дохода. При таком подходе к эффективности вуза качество образования может только снизиться. Подобный показатель (выручка на одного специалиста) может быть важным, например, для консалтингового бизнеса, но никак не для вуза.

Доля трудоустроившихся выпускников. Критерий трудоустройства и успешности выпускников является действительно важным при оценке деятельности вуза. Именно он во многом отражает качество подготовки выпускников. Разумеется, многое зависит и от социально-экономической ситуации в регионе. Например, если все выпущенные по специальности менеджер-экономист трудоустроились продавцами, то едва ли это свидетельствует об эффективности обучения. Точнее, например, было бы учитывать долю трудоустроившихся по специальности. Но не будем придираться – по сравнению с другими критериями этот в большей степени имеет отношение к качеству образования.

Отношение зарплаты профессорско-преподавательского состава к средней зарплате в регионе. То есть если вуз сократит половину преподавателей, а оставшиеся станут вести в два раза больше предметов, то, по мнению Минобрнауки, эффективность образования вырастет (?!). Если при этом вуз подзаработает денег и направит их на зарплату ППС, то эффективность образования еще больше увеличится (?!). Очевидно, что данный критерий характеризует финансово-экономическую деятельность вуза, но никак не качество подготовки выпускников.

После рассмотрения этих основных показателей уже ничуть не удивляет, что среди пяти дополнительных показателей эффективности вузов значится «Доля студентов, включенных в списки кандидатов в спортивные сборные команды Российской Федерации по видам спорта, в общей численности студентов». Очевидно, что даже для института физкультуры главной задачей не является непосредственная подготовка кадров для высших спортивных достижений (это задача других спортивных, но не образовательных структур). Или критерием эффективности является обеспечение дипломами людей, круглогодично не покидающих тренировочные базы?

Трудно поверить, что всё вышеизложенное про критерии эффективности вузов реально содержится в приказах Минобрнауки от 30.03.2015 г. и 21.03.2016 г., а не взято из репертуара юмористов-пародистов. Но, увы, это так. И по этим критериям пытаются принимать весьма важные решения. Справедливости ради отметим: среди дополнительных критериев есть и показатель количества обучающихся по программам повышения квалификации, то есть тема непрерывного образования в каком-то смысле присутствует.

Кроме того, вроде бы справедливо требовать одинаковых образовательных результатов от государственных и частных вузов. Но мониторинг оценивает финансово-экономические результаты. Государственные вузы получают бюджетное финансирование, им выделяются бюджетные места, средства на научные исследования. Негосударственные вузы такого финансирования не получают, наличие же бюджетных мест влияет и на средний балл ЕГЭ у абитуриентов. А пороговые значения по этим критериям установлены единые как для государственных, так и для частных вузов.

Теоретически можно предлагать самые разнообразные идеи по улучшению ситуации с оценкой эффективности. Например, проводить мониторинг по однородным группам вузов. Но, думается, при существующей постановке задачи это в любом случае будет попыткой решить нерешаемую задачу вроде квадратуры круга. Аналогичным образом можно было бы сравнивать финансово-экономическую эффективность Большого театра, Третьяковки, Эрмитажа, Мариининского театра, Пушкинского музея и галереи Айвазовского в Феодосии. Вот было бы где чиновничьей фантазии разгуляться…

Очевидно, произошла подмена целей: вместо измерения качества образования критериями Минобрнауки делаются финансовые показатели. В итоге транзакционные издержки (сила «социального трения») оказались сверхбольшими – перевод Минобром общегосударственного запроса к образованию на язык конкретных критериев явно не является адекватным. По всей видимости, не выполнена и установка на «формирование культуры оценки качества образования, в том числе путем включения потребителей, и обеспечение современного уровня оценки качества образовательных результатов».

При этом с 2008 по 2016 год численность центрального аппарата Минобрнауки выросла с 430 до 850 человек, число департаментов увеличилось с семи до 18. Аналогичные процессы быстрого роста числа образовательных чиновников происходили и на местах. Все они извергают информационные потоки и требования всевозможных отчетов, отвлекающих от реальных дел. Образовательные учреждения завалены ворохом бумаг, бессмысленной отчетностью.

Образно и красочно описала это профессор Саратовского университета В. Афанасьева: «Быть профессором теперь совсем неинтересно, потому что отныне не интеллектуал он, а клерк, бумагомаратель. Профессуру замучили (хотя просится другое слово) никому не нужными списками, сведениями, рейтингами, анкетами, портфолио, программами, планами, планами по поводу планов, отчетами, отчетами об отчетах…. И так много приходится нынешним профессорам писать всякой регламентированной чуши, что заниматься научными изысканиями, работать над книгами, общаться с себе подобными, да что там – просто думать совсем некогда.

Горам макулатуры, которые выходят из-под пера нынешнего профессора, может позавидовать любой параноик-графоман. Любая кафедра, всякий вуз – давно уже контора, которая всё пишет и пишет. А где бумаги, там и чиновники, чтоб проверять. И над каждым проверяющим есть свой проверяющий, а над тем – надзирающий, тридцать тысяч одних начальников над начальниками. И все они поучают, рекомендуют, проверяют, стращают и строго наказывают тех, кто пишет мало и неприлежно. Скрип перьев разносится над нашим образованием и скрежет зубовный всех, усердствующих в бумагомарании!»[23]. С подобной оценкой положения дел согласно практически всё образовательное сообщество.

За 30 лет в российском бизнесе автору доводилось немало общаться с чиновниками различных министерств, ведомств, представителями госкорпораций – как лично, так и на различных обсуждениях. Но только мероприятия с участием представителей Минобрнауки практически всегда производят ощущение разговора автоответчика с автопилотом. Обычно образовательные чиновники никого не слышат, себя считают истиной в последней инстанции и очень возмущаются, что кто-то кроме них смеет рассуждать об образовательных проблемах. Не случайно в заголовках статей о деятельности Минобрнауки использовался эпиграф из романа А. Н. Радищева: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»[24].

Наличие такого Минобра и таких разрывов в запросах государства и общества свидетельствует как минимум о двух вещах: 1) слабости гражданского общества, не умеющего выражать и отстаивать свою позицию, внятно и четко ставить на место высокомерных чиновников; 2) интеллектуальной слабости чиновников.

Некоторые очень малые и робкие шаги в сторону здравого смысла начались в деятельности Минобра лишь с появлением нового министра в 2016 году. Но о серьезных сдвигах, в том числе в диалоге с образовательным сообществом, пока говорить не приходится. Необходимо коренное изменение, выражаясь современным языком, корпоративной культуры регуляторов образования. Как этого добиться? Есть методы, известные как практикам-бизнесменам, так и военачальникам «на земле». Предприниматель, купивший, например, отель в Крыму с «совковым сервисом», знает: прежде всего надо уволить весь (!) персонал. Затем поштучно набирать и «дрессировать» новый. Только так можно добиться коренного изменения корпоративной культуры.

Аналогичные «истории успеха» автору доводилось слышать о процессе наведения порядка, например, на погранзаставах. Умудренный опытом полковник объяснял: если на заставе развился полный беспорядок, то замены командира недостаточно. Нужно расформировать ее полностью. Даже солдат срочной службы разбросать по другим заставам. Придут новые солдаты и офицеры – тогда будет оперативно сформировано боеспособное подразделение.

Вполне возможно, что подобный «отельно-военный» подход может быть рациональным решением проблем регулирования образования. Не случайно же от многих представителей заинтересованных сторон можно услышать и сакраментальный вопрос: «Нужен ли нам такой Минобр?» – и не менее популярный ответ по хоккейно-комментаторским мотивам: «Нет, такой Минобр нам не нужен».

Утешимся: так везде. Западные исследователи это тоже отмечают, называя своих госрегуляторов «Министерством предпринимательства, инноваций и профессиональных навыков»[25].

Точно так же образовательное сообщество шутит над способами измерения «производительности» и «эффективности» вузовского образования. И точно так же иронизируют, что «начинают задумываться, не развлекается ли их Министерство образования своими собственными шутками»?[26]

Всё это не значит, что регуляторы всегда и во всем неправы. В ряде случаев и в России они достаточно здраво выполняют свои функции, реализуя общественные интересы. Так, например, с точки зрения нашей либерально-эстетствующей публики целью обучения истории – высшим пилотажем исторического мышления – следует считать способность старшеклассника изобрести собственную историческую метафору. Они считают, что никакого национально-воспитательного потенциала у преподавания истории нет. Между тем в любом государстве есть свои учебники истории, откровенно подчеркивающие победы и достижения, при одновременном ретушировании неудач и поражений своей страны.

В единое образовательное пространство каждой страны вписывается определенная парадигма ее исторического развития. Например, никто не будет в американских учебниках подробно описывать истребление миллионов коренных жителей Америки, индейцев, под известным лозунгом той поры «хорош только мертвый индеец». А во французских учебниках невозможно негативное описание захватнических войн наполеоновской эпохи[27]. В украинской школе не будет подробного освещения Волынской резни, в английской – нечеловеческой жестокости подавления Ирландского восстания. И так везде и у всех.

Любой иной подход в современном мире ведет только к воспитанию чувства второсортности в народе. Именно этого и добиваются те, кто считает, что западные народы имеют право гордиться всем и всегда, а остальным особо гордиться нечем. И трудно понять, почему мы, россияне, должны быть так уж явно глупее всех остальных: запрещать себе чем-то гордиться и непрерывно говорить только о проблемных страницах своей истории. Вот в данном вопросе российские регуляторы образования в последние годы стали стремиться выполнять свои функции защитника национальных интересов.

5.3. Детская болезнь моды на вестернизацию и стандартизацию образования

Просто невероятно, как сильно могут повредить правила, едва наведешь во всем слишком строгий порядок.

Г. Лихтенберг, немецкий философ

Многое придумано для того, чтобы не думать.

К. Чапек, чешский писатель

В последней четверти ХХ века глобализаторы и в сферу образования привнесли моду на единственно правильное учение. Здесь оно оформлено в виде «Движения за глобальную реформу образования» (GERM) и нацелено на унификацию и централизацию школьного и вообще всякого образования.

Это движение представляет собой неофициальный план реформ, основанный на определенном наборе положений, ставших ортодоксальным учением для реформирования системы образования. Можно выделить пять характерных направлений внедрения GERM.

Первое – стандартизация образования. Эта политика получила распространение сначала в англоязычных странах. Она предполагает введение единых, весьма подробно прописанных стандартов.

Второе – особое внимание основным предметам в учебных программах с целью подготовки учащихся к единым государственным тестам.

Третье – единые учебные программы, по которым предписывается преподавать. Результаты исследований показали: чем больше внимания к стандартам, основным предметам, унифицированным программам и результатам тестов, тем резче сужается кругозор учащихся, а внимание учителей концентрируется на натаскивании к сдаче тестов.

Четвертое – заимствование из бизнеса моделей управления образованием. Это ведет к снижению роли национальных разработок в области образования, мешает извлечению уроков прошлого и обмену опытом.

Пятое – ключевое значение формальной отчетности. Например, в рамках GERM успешность школ и учителей определяется набором стандартных тестов типа ЕГЭ. При этом внимание концентрируется на ограниченном круге показателей работы школ, таких как результаты тестов по основным предметам и формальное соответствие стиля работы учителей предписанным нормам[28].

Нетрудно заметить, что минобровские критерии эффективности, как и многие другие образовательные реформы в постсоветской России, несут заметный отпечаток идеологии GERM. Во многом это было неизбежно. Открыв мир, мы впали в эйфорию и начали заимствовать прежде всего то, что модно и что лежит на поверхности.

От детской болезни некритического восприятия любых модных западных теорий мы стали потихоньку выздоравливать лишь в последние 10–15 лет. Одновременно и в мире, похоже, тоже постепенно начинают осознавать ограниченность и негативные стороны идеологии GERM. Тем более что впечатляющие результаты показывают страны с альтернативными подходами в сфере образования – КНР, Финляндия и т. д. (подробнее см. главу 11).

В среде тех, кто заинтересован в оценке качества образования, почти все едины в том, что это обучение должно быть на благо страны и народа. Но есть и определенные организации, которые предлагают считать мерилом успешности своей деятельности число выпускников, продолживших карьеру за пределами России. Разумеется, с точки зрения защиты национальных интересов они заслуживают статуса «иностранного агента» – хотя бы с позиций здравого смысла, если уж это не дотянет до формально-юридических оснований данного определения.

Измерение качества образования – вопрос очень сложный, и однозначного ответа здесь нет. Но можно выделить несколько вполне рациональных подходов. Первый подход озвучивал, в частности, ректор Академии народного хозяйства и государственной службы В. Мау: качество образования измеряется его востребованностью лучшими выпускниками школ. При этом качество поступающих можно, хотя бы весьма приблизительно, оценить по среднему балу ЕГЭ у абитуриентов, по результатам олимпиад и прочему[29].

Второй подход сформулировал ректор НИУ ВШЭ Я. И. Кузьминов: для оценки качества образования не важно количество метров площади на студента и количество научных работ у преподавателей. Нужны: а) независимый от вуза выпускной экзамен и б) оценка того, сколько зарабатывает выпускник через 2–5 лет (оценка среднего дохода выпускника к доходу людей без высшего образования[30]).

Третий подход – оценить востребованность выпускников работодателями. Замерить это тоже возможно, и подобные исследования в России уже проводились рейтинговым агентством «Эксперт РА». Чуть заостряя ситуацию, можно сказать: если нет этих измерений, бессмысленно говорить о мониторинге качества образования.

Потребность в реальном измерении качества образования, безусловно, есть. Но экономическая эффективность вузов и качество образования – это разные вещи. И применительно к университетам, как и к бизнес-школам, потенциал «неявных знаний» не определяется описанием программ и государственной аккредитацией. Последние – лишь инструменты, по которым можно отсечь халтуру от нормального усредненного качества образования.

Пока же есть только внедрение новых стандартов образования – не нужных ни образованию, ни работодателям. Стандарты должны быть рамочно-гибкими, оставляющими достаточно большой простор для индивидуальности и творчества преподавателя. Наоборот, жесткие, сверхдетализированные конструкции являются реальным препятствием развитию образования.

Впрочем, в жестком безальтернативном внедрении исторически чужеродных стандартов тоже наметились определенные сдвиги. Обществу удалось хотя бы начать обсуждение проблемы: что произойдет, если российские вузы начнут слишком много внимания уделять исследовательскому блоку, как это делают американские университеты. Вполне реально, если это коснется в первую очередь преподавателей, будет нанесен ущерб собственно образовательному процессу, особенно если исследовательская работа начнет становиться самоцелью (а иначе быть не может, когда «публикабельность» превращается в важнейший критерий «эффективности»). Дело в том, что занятость профессорско-преподавательского состава в вузах сейчас «заточена» на преподавание.

Видные представители отечественного образования сразу отметили противоречивость и вредность новых стандартов образования. По словам ректора НИУ ВШЭ Я. Кузьминова, образовательные стандарты для высшей школы «предполагают 24–26 часов для каждого студента в неделю. В мире максимальное количество часов – 16–18. Человек может сосредоточенно и глубоко изучать три предмета одновременно. Он не может изучать шесть предметов. Студент изучает их лишь настолько, чтобы сдать. Наличие избыточного количества курсов приводит в лучшем случае к поверхностным знаниям».

Ректор Финансового университета М. Эскиндаров отметил: «Профессор западного вуза не поедет преподавать в Россию. Если мы попытаемся заставить его, как нашего профессора, взять 450–500 часов аудиторной или иной нагрузки, он этого не сделает. Почему преподаватели западных университетов имеют много публикаций, активно участвуют в научных исследованиях, работают на различных конференциях? Потому что нагрузка, например, англо-американского преподавателя составляет не более 100–120 часов за учебный год. Остальное время он должен отрабатывать часы путем подготовки статей, учебников»[31].

5.4. Государство и бизнес-образование

Он имел репутацию сильного, поскольку был знаком с дзюдо, карате и несколькими высокими чиновниками.

Р. Гожельский, польский сатирик

В бизнес-образовании государство не присутствует и критерии оценки бизнес-школ не разрабатывает. Но предъявляет свой запрос на подготовку квалифицированных управленцев для госслужбы и государственных компаний. Государственная элита России заговорила о необходимости качественного бизнес– и управленческого образования. В частности, всё чаще звучат призывы перенести находки бизнес-образования в программы подготовки государственных служащих.

В то же время государственное регулирование отражает российское общественное мнение, которое склоняется, например, к тому, что частная медицина – это нормально, а вот частное образование – подозрительно. Так, менеджмент не выделен в государственном вузовском классификаторе профессий в отдельную строчку, а относится к объединенной группе экономических наук. В законе «Об образовании» нет ни слова о бизнес– и управленческом образовании. Образование детей есть, инвалидов – есть, даже спортсменов есть. А менеджеров и предпринимателей – нет.

В так называемой «объединенной группе специальностей» управленческое образование является частью экономики. О существовании бизнес-образования вспоминают только в связи с очередными государственными программами. Законодательное признание бизнес-образованию было бы полезно.

Но государственное регулирование – едва ли. Это означало бы, что содержание, качество и иные составляющие образовательного продукта устанавливались бы не в процессе взаимодействия потребителя и производителя, а государственным решением. Что обычно делает здравомыслящий потребитель, когда ему предлагают не заказанный им продукт? Как правило – отказывается за него платить и использовать.

В бизнес-образовании особенно ясно видно, что потенциал «неявных знаний» не определяется описанием программ и государственной аккредитацией. Это инструменты вроде «фильтра грубой очистки», пригодные исключительно для отсева того, что «ни в какие ворота не лезет». В то же время качество работы можно, например, косвенно оценить через активную позицию выпускников, которые рекомендуют бизнес-школу своим друзьям. Именно поэтому важнейший показатель качества программ лучших бизнес-школ – это то, что 70–90 % новых слушателей приходят учиться по рекомендации друзей-выпускников.

Есть еще показатели карьерного роста. Но тут сложно отделить роль обучения в бизнес-школе от сотен других факторов, влияющих на успешность карьеры. Так, очевидно, что в бизнес-школы идут люди более деятельные и активные. При прочих равных условиях это будет всегда многое определять в их жизненном пути. А какова тут заслуга обучения в бизнес-школе – вопрос дискуссионный.

ЕЖ ПОНЯЛ

Всеобще стандартизирующие-унифицирующие идеи GERM легко прижились на российской земле по ряду причин. После крушения социалистической цивилизации Запад воспринимался как идеальный хрустальный град на холме. Поэтому любые идеи оттуда встречались на ура. Даже те, которые реально разрушали национальную культуру, образование и целые отрасли отечественной экономики. Запад же этому всячески способствовал, будучи заинтересован в устранении потенциального конкурента во всех сферах и превращении его в безропотную обслугу и сырьевой придаток. Кроме того, идеи тотального контроля и всеобщей отчетности тоже всегда имели у нас благодатную почву.

Сейчас возникает ощущение, что мы начинаем выздоравливать от бездумного западнопоклонничества, в том числе в сфере образования. Люди хотят хорошего образования своим детям, и тотальная стандартизация/унификация встречает растущее сопротивление. Похоже, уже не за горами серьезное обсуждение, осуждение, а потом и отторжение идеологии GERM.

В то же время разработка адекватных критериев оценки эффективности российских вузов была бы чрезвычайно важна для нашего общества, а их совершенствование вызвало бы к жизни больше стимулов к поступательному развитию образования. Отметим также, что в западном опыте образования есть множество полезных вещей. Только внедрять их надо с умом. «Учиться нужно всегда, даже у врага» (Публий Овидий Назон, древнеримский поэт I века до н. э.).

Глава 6. Университетское видение образовательных проблем

Орел никогда не теряет так много времени, как тогда, когда обучает летать ворону.

Закон педагогики по У. Блейку

Признак хорошего образования – говорить о самых высоких предметах простыми словами.

Р. У. Эмерсон, американский писатель

Недостаточная конструктивность дискуссий об отечественном образовании во многом отражает нашу общую российскую проблему – неумение и нежелание выстраивать диалоги и обсуждения. С одной стороны, немалое число представителей образования склонны утверждать: нам надо давать денег и не лезть в наши дела. Мы сами знаем, чему учить и как учить. Причем подобная позиция «образователей» относится как к государству, так и к бизнесу: мы лучше вас всех знаем, как учить, чему учить и как потратить ваши деньги. С другой стороны, множество самых разнообразных персонажей склонны считать себя специалистами в образовании исключительно на основе того, что они сами и их дети когда-то чему-то учились.

Обучающиеся, работодатели и представители государства, как правило, рассуждают о проблемах образования достаточно конкретно и прагматично. «Образователи» же зачастую стремятся размышлять более масштабно и комплексно. В этом их сила – они видят проблемы более широко и стереоскопично. Но в этом и слабость – их легко обвинить в витании в облаках и отрыве от реальности, что постоянно и происходит.

6.1. Есть ли «лишнее» в образовании?

Знание немногих принципов заменяет знание многих фактов.

Гельвеций, французский философ XVIII века

С начала XIX века критики, реформаторы и правительства постоянно заявляют, что исследования, проводимые в университетах, бесполезны. Кроме того, многое в обучении является ненужным. Поэтому надо заставить университеты удовлетворять конкретные потребности государства и сделать обучение более практичным[32].

Возникает вопрос: почему же проблема не решается на протяжении более чем двух веков? Теперь уже ясно, что важнейшим результатом образования оказывается определенное состояние души и мышления. В то же время предметы, вводимые для конкретно-практических целей, переживают эти цели и закрепляются в качестве самостоятельных академических дисциплин.

Изучение самых разнообразных материалов может способствовать развитию аналитических способностей и проницательности. Эта закономерность высвечивает одно из ключевых отличий университетов и, вероятно, наиболее продвинутых бизнес-школ, которые можно назвать Образовательными учреждениями, от внешне похожих организаций, таких как обучающие подразделения коммерческих компаний или учебно-тренинговые центры крупных корпораций, которые можно назвать Обучающими. Учреждения последнего типа занимаются обучением со строго практическими целями. И если обучение этим целям не соответствует, то они немедленно прекращают его.

Образование и профессиональная подготовка – разные вещи. Профессиональная подготовка может заполнить разрыв между образованием и получением профессии, востребованной на рынке труда.

Современный университет должен обладать как минимум четырьмя характеристиками: 1) обеспечивать высшее образование, не ограниченное просто профессиональным обучением; 2) развивать некие формы исследования, характер которых не полностью диктуется потребностью решать практические задачи; 3) осуществлять такие действия в определенном секторе дисциплин; 4) пользоваться определенной степенью автономии, по крайней мере в том, что касается интеллектуальной деятельности[33].

Очень важной компетенцией «идеального» выпускника» должны стать способность и мотивация к генерированию нового знания. Данная компетенция универсальна, и человек, ею обладающий, может менять область деятельности, не снижая результативности[34]. Эффективное развитие этой компетенции является ключевым признаком элитного университета. Реально ее формируют лишь немногие университеты.

Впрочем, это важно не только для ученых. Создание нового знания во всех областях деятельности есть основа прогресса общества. Несколько идей, относящихся к сфере бизнеса, преобразовали мир не менее существенно, чем открытия в естествознании. Это означает, что университеты, относящиеся к группе элитных, должны пересмотреть акценты в образовании. Функции университета эволюционируют от трансляции знаний к формированию навыков генерирования знаний.

С этой точки зрения несколько по-иному смотрятся предложения университетам устанавливать более тесные связи с деловыми компаниями, прежде всего для того, чтобы понимать, какие специалисты нужны практике. Вообще-то это разумно. Но веровать, что практики подскажут, как формировать учебный план, абсурдно. Практика неизбежно ориентирована на сиюминутные нужды организаций, а университетское образование закладывает основы карьеры человека с горизонтом в 30–40 лет.

Как отмечалось выше, избыточная прагматизация университетского образования может облегчить выпускнику первоначальное трудоустройство, но затруднить дальнейшее развитие карьеры. Например, говорят: а зачем запоминать, если можно посмотреть в интернете? Но многое помнить надо, потому что накопленное знание участвует в формировании нового знания. Без него не на что будет опираться в логических построениях. Как и о чем можно рассуждать, если нет опорных точек? Работа мозга малопонятна, но, по всей видимости, обширные знания способны стимулировать нахождение самых разнообразных закономерностей и связей.

М. Гладуэлл в книге «Гении и аутсайдеры» указывает на многочисленные исследования, выявившие, что для освоения специальности на уровне профессионала международного уровня требуется не менее 10 тыс. часов (например, 20 часов в неделю на протяжении 10 лет)[35]. Объектами исследований становились специалисты самых разнообразных областей (композиторы, писатели, пианисты, шахматисты, преступники и т. д.), но никто не достиг высочайшего уровня мастерства за меньшее время. Возможно, для достижения необходимой компетенции полезно фокусироваться на четко очерченной информации.

Однако возникает эффект тоннеля: став специалистом, человек оказывается в плену зауженного кругозора. Он может что-то понять, сделать и даже улучшить. Но ему сложно придумать что-то новое. Инновации возникают из взаимодействия совсем разных элементов. После 10 тыс. часов, затраченных на освоение профессии, мастеру своего дела для инноваций нужна информация из смежных областей. Это даст те самые новые подходы, которые позволят по-другому использовать привычные идеи и инструменты.

Мнения «образователей» об обучающихся и работодателях[36]

Очевидно, в ряде случаев можно сформулировать возражения, связанные с запросами участников образовательного процесса – самих обучающихся, общества и т. д. Однако обобщение, структуризация и артикуляция мнений образовательного сообщества важны для получения стереоскопической картины.

Проблема расхождения мнений о качестве подготовки выпускников имеет общемировой характер и весьма длинную историю. Так, сегодня 74 % образовательных учреждений Европы убеждены: их выпускники прекрасно подготовлены к будущей работе по специальности. Но эту точку зрения разделяют лишь 35 % работодателей и 38 % выпускников[37]. У нас картина похожа – лишь 47 % работодателей и 34 % студентов довольны подготовкой выпускников[38].

Отметим: во многом эта ситуация объясняется разностью представлений о том, что такое хорошая подготовка выпускников. Один и тот же образовательный продукт (знания/навыки выпускников) может оцениваться по-разному из-за разных требований к результатам обучения. Работодателю продукт (выпускник) нужен для работы «здесь и сейчас». Включил его как лампочку в 220 В, и тот начал выполнять свои функции. Работодателя не волнует, что будет, когда упадет/повысится напряжение в сети (127 или 380 В) или вообще отключат электричество. Когда понадобятся новые функции, тогда и будем думать, надо будет – новых людей наймем. «Образователи» же мыслят иными горизонтами и категориями.

Иногда предъявляемые претензии носят встречно-противоположный характер. Так, по мнению «образователей», работодатели с большим трудом формулируют потребности в сегодняшних компетенциях. Но совсем не могут предсказать свои потребности на пяток лет вперед. В то же время автор лично выслушал показательный рассказ представителя ИТ-бизнеса на одном из заседаний в Ассоциации менеджеров России: руководители крупнейших ИТ-компаний, работающих на отечественном рынке, многократно предлагали встретиться с представителями вузов, готовящих специалистов для отрасли. Понимания не встречали.

В итоге были вынуждены обратиться с этим предложением в Минобрнауки: соберите, пожалуйста, совещание таких вузов. Мы, представители отрасли, готовы на абсолютно безвозмездной основе прийти и рассказать, какие, по мнению участников рынка, компетенции специалистов нужны сегодня, и изложить видение того, какие будут нужны через пять лет. В то же время и вузы могут обогащать опыт ИТ-компаний. В таких высокотехнологичных отраслях, как информационно-коммуникационные технологии, может быть весьма полезна тесная совместная работа научно-образовательных и коммерческих организаций. Однако на практике такое партнерство сегодня получается не часто. Хотя ряд ИТ-компаний уже запустили серьезные образовательные проекты.

Представители образования, как и работодатели, склонны отмечать определенную инфантильность отечественных студентов. Типичную точку зрения сформулировал А. Ефремов, декан факультета авиационной техники Московского авиационного института, несколько лет проработавший в США: «За рубежом студенты разные, но они ориентированы на то, чтобы получить максимум знаний и опыта. Многие наши студенты – „сачки“, которые „отбывают номер“»[39].

Его поддерживает ректор НИУ ВШЭ Я. Кузьминов: «Пока ответственного отношения не сложилось, нужно обеспечить конкуренцию. Я бы сохранил отечественную жесткость системы. Когда к нам приезжают коллеги с Запада, они говорят: „У вас сумасшедший отсев студентов! Как можно так негуманно поступать?“ Я считаю, что принцип высокого отсева неуспевающих, жестких обязательств студента: если выбрал определенную специализацию, будь добр, осваивай ее до конца, – всё это на нынешней стадии нашего развития очень нужно. Ведь мы ленивые. Жесткий подход и риск отчисления я бы оставил»[40]. Наверное, рациональное зерно в этом есть. Если образовательному сообществу что-то кажется разумным, то зачем это менять лишь на том основании, что в Оклахоме делают иначе?

6.2. Кадры – как стая ворон

Кадры – как стая ворон: спугнул – они сели на другое место.

А. И. Микоян, советский государственный деятель

Наем вузами собственных выпускников (инбридинг) – практика, распространенная в образовательных системах многих стран. Одновременно нет консенсуса, в какой степени это полезно (вредно) для системы образования. Данная традиция, складывавшаяся веками, сегодня иногда является объектом серьезной критики.

Возможно, это просто частный случай столкновения глобалистов, требующих торжества единственно правильного либерального учения, и сторонников возможности сохранения многообразия форм жизни. Если «вестернизированные» сторонники тотальной глобализации считают всё национально-локальное сорняком, подлежащим искоренению, то защитники разнообразия стремятся отстоять возможность развития чего-то соответствующего национальной культуре и традициям.

В любом случае очевидно: образование в целом всегда готовило и будет готовить кадры для себя. Нужно ли бороться с тем, что университет может предпочитать своих выпускников? Ведь было бы странно, если бы каждая компания в бизнесе принялась раз в пару лет на конкурсной основе обновлять свой менеджерский корпус. При том что лояльные сотрудники особо ценимы в жесткой бизнес-среде.

Конечно, у найма собственных выпускников и их последующей многолетней работе есть не только преимущества, но и недостатки. Но точно так же и в бизнесе: в стабильности менеджерского и топ-менеджерского состава есть и отрицательные моменты. Но имеется и множество способов использовать преимущества подобной ситуации и нивелировать негативные последствия. Любой принцип, доведенный до крайности, может быть вредным.

«Глобалисты», проводя исследования, выяснили, что есть много вузов и стран, где инбридинг является давней традицией и имеет вполне прагматичные причины[41].

В нашей стране надуманность проблемы инбридинга связана еще и с давней традицией разделения сферы образования и научно-исследовательского сектора. В частности, в России существуют научные институты Академии наук, занимающиеся фундаментальными научными исследованиями. Только несколько российских университетов имеют государственное финансирование на фундаментальные исследования. Поэтому абсолютное большинство кадров для науки получают высшее образование вне организаций, в которых они потом работают. Аналогичным образом можно сказать, что кадры для преподавания в бизнес-школах, по определению, не готовятся в стенах этих учреждений.

Если же некий университет отдает предпочтение своим воспитанникам, то ничего страшного в этом нет. Плюсы здесь связаны с преемственностью, продолжением традиций, формированием своих, отличных от других исследовательских и преподавательских школ. Минусы вытекают из опасности определенного консерватизма. Но опять-таки существуют известные способы нивелировать возможные негативные последствия. По крайней мере, можно утверждать, что инбридинг среди первостепенных и даже сколько-нибудь существенных проблем нашего образования явно не значится.

Отметим также, что все качественные университеты уникальны. Независимо от того, российские ли они, американские, китайские или европейские. У каждого свой неповторимый стиль, своя ниша в сфере образования. Например, МФТИ просто не имеет аналогов, для РАНХиГС тоже сложно подобрать варианты сравнения. Это можно сказать, наверное, о каждом из российских топ-30 или мировых топ-300 (независимо от методики сравнения). Конечно, сравнивать можно и нужно. Но при этом понимать, что уникальность выражается во всем: от учебных программ и преподавательского корпуса до научных исследований и песенно-юмористических конкурсов.

Можно позволить не строго научное, но вполне жизненное предположение: всё это формирует самобытный дух, который поддерживают сами стены университета. И именно он определяет значительную долю успеха образования. Но дух инерционен: даже если преподаватели прекратят совершенствоваться и научные исследования свернутся, то еще многие годы в университет будут идти молодые люди определенного типа, общаться между собой, взаимодействовать с окружающим миром и воспроизводить определенную культуру. А наем собственных воспитанников имеет большое значение для поддержания соответствующей корпоративной культуры.

6.3. Чему и как учить в бизнес-образовании?

Цель образования – это знание не фактов, а смыслов.

У. Р. Инге, сценарист

На вопрос, поставленный в заголовке, самым кратким ответом может быть такой: умению думать. Или, иными словами, находить причинно-следственные связи между событиями и их результатами, в том числе достаточно отдаленными, и на основании анализа этих связей строить эффективные планы действий.

В то же время многие особенности бизнес-образования определяются спецификой самого понятия менеджмента. В общецивилизационном плане менеджмент – это совокупность науки, искусства и спорта. От науки должен быть системный подход и технологии, формирующие базовые принципы управления. От спорта – работа в условиях внутренней и внешней конкурентной среды. Искусством же является умение принимать оптимальные решения при дефиците времени и информации.

В образовательном смысле это, как минимум, синергетический сплав четырех дисциплин: психологии, социологии, экономики и права. В образовательном поле менеджмент – это синтетическая наука, которая формируется на стыке знаний в области психологии, социологии, экономики и юриспруденции.

Вот это разнообразие составляющих теории и практики менеджмента во многом является объективной основой проблем и противоречий, возникающих в процессе обучения управленческим специальностям как в вузах, так и в бизнес-школах. Плохим менеджером стать легче, чем плохим экономистом, бухгалтером, юристом, инженером и т. д. Но хорошим менеджером стать сложнее, чем представителем конкретной специальности, в том числе потому, что здесь выше доля творческо-психологических компонентов.

В связи с этим, по мнению известных специалистов по бизнес-образованию, например президента Российской ассоциации бизнес-образования (РАБО) С. П. Мясоедова, на настоящих бакалаврских программах по менеджменту знания и навыки студентов, помимо прочего, должны складываться из нескольких слоев:

• общегуманитарных дисциплин (основ экономической теории, философии, социологии, психологии и т. п.);

• специальных дисциплин менеджмента – менеджмент, маркетинг, финансы, организационное поведение, управление персоналом и т. д.;

• в обязательном порядке «вшитых» в программу тренингов и занятий по личностному развитию: умение слушать, писать, делать презентации, форматировать презентации, умение работать в команде, умение быть лидером и подчиненным, навыки групповой проектной работы и т. д.;

• компьютерная грамотность;

• два иностранных языка.

То есть в обязательном порядке – это основа хорошего гуманитарного образования, дающая возможность освоить категорийно-понятийный аппарат будущей профессии[42]. Кроме того, неотъемлемая часть обучения, определяющая действенность будущего менеджера-практика, – отработка навыков командной работы и эффективных коммуникаций с людьми. Очевидно, что с точки зрения «подготовки нужного сегодня» работника на конкретную позицию не все вышеприведенные аспекты обучения бесспорны.

Другое дело, если закладывать фундамент многолетней трудовой деятельности. В этом особенность хорошего бизнес-образования – оно дает кумулятивный эффект, помогает в долгосрочном плане делать карьеру или развивать свой бизнес. Такое образование предлагает создание знаний в интерактивном режиме в аудитории, когда преподаватели пытаются разговорить слушателей и обобщить их самый последний опыт, который еще не описан ни в каких книгах. Это делается обычно в классе, в ходе контактных занятий, когда участники «мозгового штурма» могут смотреть друг другу в глаза.

Бизнес-школы собирают на свои программы представителей различных предприятий и отраслей. Это обеспечивает возможность обмена уникальным управленческим опытом между руководителями, которые абсолютно независимы друг от друга. Они имеют разный опыт, мотивационную систему и условия работы. Поэтому обогащение через обмен опытом здесь может происходить максимально масштабно.

В связи с этим преподаватели бизнес-школ, в отличие от университетских профессоров, должны обладать в первую очередь компетенциями модераторов учебных сессий: их задача не столько говорить, сколько молчать и слушать; организовывать обмен опытом представителей бизнеса, находящихся в аудитории. Иными словами, чем больше говорят слушатели и чем больше молчит преподаватель, тем, при прочих равных, он эффективнее и лучше ориентирован на практику. Некоторые специалисты считают, что молчать эффективный модератор должен около 70 % времени.

ЕЖ ПОНЯЛ

Сегодня существуют определенные проблемы и риски в формировании программ обучения. Многие из них связаны с тем, что мы сегодня не знаем, чему и как обучать и какие рабочие места появятся в будущем. Получается, что учим «про вчера», но «для завтра». А ведь знания теперь недолговечны, имеют обыкновение рассыпаться и могут до завтра не дожить. Какими будут новые специальности – это интересует всех. В целом понятно, что в будущем станет меньше рутинных функций (их передадут машинам), а костяк компаний составят люди, обладающие междисциплинарными знаниями и способные всё время учиться. Также весьма вероятно, что будут автоматизированы не только рутинные исполнительные операции, но и рутинное принятие решений.

Констатация понижения себестоимости знания как такового стала уже общим местом. Причины очевидны: геометрическая прогрессия объема новой информации, делающая физически невозможным ее постижение; быстрое устаревание знаний и прочее. Образование – зачастую деятельность с отложенным результатом: получаемые в школе или университете знания начнут работать только через несколько лет. Следовательно, надо заранее в образование закладывать обучение еще не появившемуся знанию.

По этим и иным причинам наиболее «продвинутые» в образовании страны ищут сейчас альтернативы «знаниевой» доминанте. На первый план выдвигается освоение школьниками и студентами способов работы с информационными потоками. Ведь инструменты устаревают гораздо медленнее, чем собственно информация.

Но вот что конкретно следует из этих общих соображений – во многих случаях не ясно ни работодателям, ни «образователям». Есть ряд фундаментальных причин, затрудняющих диалог бизнеса и образования. Возможно, именно они лежат в основе очень-очень малого присутствия представителей бизнеса на мероприятиях «образователей».

Во-первых, существенно различаются корпоративные культуры в бизнесе и вузе/университете. Сотрудники наших вузов мало знают о реалиях, в которых работают компании, – прибыль, борьба за рынок, непрерывный поиск ресурсов развития и т. п. При этом и бизнес не очень информирован о деталях работы современного российского университета. Получается, что университеты и индустрия разговаривают на разных языках; в том числе и поэтому интересные разработки порой остаются на уровне отчетов или, в лучшем случае, прототипов, а не завершенных продуктов.

Во-вторых, для бизнеса всё более критичной становится скорость изменений на рынке и скорость реакции на них. Поэтому компании оптимизируют свои бизнес-процессы для максимально возможной их динамичности. Университет сегодня – не только целеориентированная структура, как бизнес-компании, но и ценностно-ориентированная организация, с заметным влиянием разных заинтересованных сторон (государство, региональная власть, студенты, родители, работодатели и т. д.). И все со своими пожеланиями и ожиданиями. Это не всегда позволяет вузу быть столь же динамичным и гибким, как бизнес.

В-третьих, отечественный бизнес не всегда заинтересован в инновационных решениях. Порой научные лаборатории более активно ищут области применения собственных разработок, нежели компании, которые за счет инновационных решений могут наращивать свою конкурентоспособность.

Нет простых способов ликвидировать эти и другие барьеры. Но снизить их негативное влияние на эффективность партнерства университетов и бизнеса вполне возможно. Университеты, например, могут выступать соучредителями коммерческих компаний – вкладывать в капитал свои научные разработки. Так, в случае с ИТ-компаниями, затраты на основной капитал у которых, как правило, не очень высоки, такая форма совместной работы может быть особенно привлекательной. Главное – осознать, что проблема есть и ее надо решать[43]. «Вы не можете решить проблему, пока не признаете, что она у вас есть» (Х. Маккей, бизнесмен, автор ряда бестселлеров по менеджменту).

Глава 7. Самостоятельная жизнь рейтингов и результатов образования

У людей есть две причины что-то сделать: та, что убедительно звучит, и реальная причина.

Дж. П. Морган, финансист

Современное общество любит различные конкурсы и шоу. И там, где нет объективных критериев ранжирования участников рынка, повсеместно размножаются субъективные рейтинги. При этом везде есть существенные различия между критериями подобных рейтингов и параметрами, реально значимыми для потребителя. Это происходит в любой сфере, от конкурсов красоты до выборов лучших работодателей. Не являются исключениями мировой и российский рынок образования.

7.1. Международные рейтинги вузов: многоцелевой продукт

Если ты всё понимаешь, значит, тебе не обо всем говорят.

«Пшекруй», польский журнал

Оценивать продуктивность ученого по числу публикаций – всё равно что измерить ум собеседника по числу сказанных слов.

Из книги «20.000 Quips & Quotes»

Рейтинги интересны всем: абитуриентам, работодателям, участникам рынка и просто любознательным. В мире рейтинги вузов существуют более 30 лет, и за это время вся специфика их субъективных особенностей проявилась в полной мере. Теоретически всё просто: берем основную функцию (обучение) и смотрим: что на входе, что на выходе; в идеале – сравниваем то и другое.

Но на практике никто ничего подобного не делает. Вход никто из трех международных составителей рейтинга во внимание не принимает. А что касается выхода, то его частично пытаются измерить рейтинги The Times Higher Education World University Rankings (THE) и World University Rankings компании Quacquarelli Symonds (QS). Но корректность этого замера весьма и весьма спорна. Дело не только в сложности самой задачи. По многим причинам складывается впечатление, что для составителей рейтингов измерение качества образования не является не только единственной, но даже приоритетной целью.

С одной стороны, международные рейтинги, похоже, по факту преследуют вполне прагматические цели – закрепить превосходство одной модели организации образования/ науки и навязать ее всей планете как единственный вариант. В многообразном мире любые иные форматы образования/ науки заранее объявляются низкосортными. Если на Западе науку развивают университеты, а Академия наук – просто клуб по интересам, – значит, это правильно.

В различных видах деятельности, в том числе в менеджменте, жизнь вынудила Запад признать эффективность японского, китайского и других видов организации бизнеса. Но в образовании Запад пока стремится отстаивать свою, единственную, модель и дискредитировать всё иное. Ранжирование вузов в рамках определенной парадигмы – просто один из инструментов. Но, с другой стороны, все эти рейтинги дают первичные ориентиры и удовлетворяют общественную потребность в шоу-мероприятиях.

Кроме того, в ранжировании вузов есть и политические соображения: рейтинги играют заметную роль в создании имиджа и повышении престижа страны. Количество университетов в топ-группе международного рейтинга – один из показателей позиций страны в международном сообществе.

Сейчас существуют три основных международных вузовских рейтинга. Между ними есть определенные тонкие различия. Но общий подход един: 60–70 % веса имеют критерии «околонаучного характера» – количество публикаций, количество ссылок/цитат, академическая репутация (?!) и т. д. Очевидно, такой «квазинаучный перекос» – тем более в сторону узкого круга англоязычных журналов, книги вообще не учитываются (?!) – не соответствует запросам как минимум двух групп потребителей – работодателей и студентов.

Отметим также: все эти рейтинги полностью англизированы. Университеты ранжируются таким образом, что заведения, где преподавание происходит по-английски, имеют явное преимущество перед прочими. Это объясняет тот удивительный перекос, когда европейские (и не только российские, и не только восточноевропейские) университеты со славной многовековой историей либо вообще не входят в топ-200, либо занимают место в самом хвосте, тогда как наверху оказываются университеты англосаксонского мира, в том числе и малоизвестные – например, из Новой Зеландии либо из какой-нибудь американской глубинки. Причем реальный уровень образования там порой невысокий. Дело может объясняться не только надвигающейся «гибелью Европы», но и моноязычностью рейтинга. Высшая школа должна говорить по-английски и только по-английски – или ее не существует. То же и с индексами цитируемости.

Серьезные исследователи, в частности немецкие, отмечали негативные последствия подобного моноязычия. Гонка за высокими показателями цитируемости приводит фактически к отмиранию «локальной» научной публикационной активности: доминирование одного языка, в том числе искусственно поддерживаемое, означает, что публиковаться на английском гораздо выгоднее с точки зрения выхода на более широкую аудиторию и потенциального цитирования.

Так, некоторые европейские исследования показывали, что, хотя в Германии есть социологические журналы очень высокого уровня, действующие на данный момент в академическо-университетской среде стимулы, в том числе рейтинговые, обусловливают стремление авторов публиковаться в международных социологических журналах[44]. Локальные журналы испытывают трудности с формированием своих портфелей, и в дальнейшем, судя по всему, эти трудности будут только возрастать.

В целом запросы потребителей, проблемы участников и параметры международных вузовских рейтингов весьма далеки друг от друга. Рейтинги замеряют показатели, малоинтересные для реальных потребителей. При этом студенты/работодатели думают каждый о своем, а аналитики и «образователи» также размышляют совсем об иных материях.

Во-первых, очевидно: главная продукция вузов – знания/ умения выпускников, а не научные достижения преподавателей. Как потребителю продукции вузов, работодателю не важно число ссылок на статьи преподавателей в научных журналах. Значимо то, чему научились выпускники. То же касается и студента. Для него важно, чему полезному профессор может научить.

Во-вторых, совершенно нелогично использование показателей, основанных на количестве публикаций, как главного критерия для оценки качества научной деятельности во многих предметных областях. Особенно когда мы готовим рейтинг, адресованный потенциальным потребителям. Если мы хотим построить дом и ищем хорошего архитектора, то не интересуемся его показателями цитируемости или индексом Хирша. Мы просим его показать, что он уже построил, и спрашиваем людей, живущих в этих домах, хорошо ли им там живется. То же самое в медицине. В поисках хорошей больницы мы не интересуемся количеством публикаций и индексом Хирша у врачей. Вместо этого мы хотим узнать мнение пациентов и оценку профессиональной медицинской среды. Многие аналитики также отмечали, что от таких критериев эффективности сильнее всего страдают те научные области, численность исследователей в которых невелика[45].

В-третьих, также очевидно: качество научной работы и учебного процесса не имеют тесной связи. Например, не всякий хороший ученый является хорошим преподавателем, и наоборот.

В-четвертых, показатели количества публикаций/ссылок очень легко максимизируются практически без связи с реальным делом. Например, вуз приглашает «публикабельного» профессора раз в год прочитать лекцию, и все его статьи сразу повышают рейтинг вуза. А в КНР всех авторов статей просто обязали ссылаться на своих китайских коллег. Кроме того, китайским ученым выплачивают премию до 30 тыс. долл. за статьи в первоклассных мировых научных журналах. И, говорят, в США оказалось немало желающих приписать китайца третьим – пятым соавтором в уже готовую статью, причем «цена вопроса» всего 15 тыс. долл. В итоге «публикабельность» и рейтинги китайских вузов растут. А еще китайцы придумали свой Шанхайский рейтинг и последовательно его продвигают. Что тоже вполне логично.

Примеры и аргументы можно приводить бесконечно, но суть в том, что каждая дисциплина имеет собственную иерархию ценностей. Разработать адекватный рейтинг в той или иной предметной области, в том числе в образовании, – задача нелегкая. Но если стремиться, чтобы рейтинги соответствовали реальной ситуации, то надо искать разумные методы решения. Другое дело, если рейтинги в основном нужны для иных целей. Конечно, жизнь движется, появляются ростки нового. Причем во впечатляющих масштабах. Происходит это по нескольким направлениям.

Первое. Количество национальных рейтингов быстро увеличивается: 45 новых за последние 15 лет. Все эти рейтинги можно найти на веб-сайте IREG Observatory в разделе IREG Inventory of National Rankings. Этот раздел постоянно обновляется. Каждый новый рейтинг – национальный, региональный или мировой – стремится выделиться за счет модификации методологии, поэтому в данной области отмечается высокая активность.

Появляется также всё больше региональных рейтингов. Это вполне понятно, так как мобильность и академическое сотрудничество студентов и преподавательского состава осуществляются прежде всего в рамках определенных регионов. Наиболее привлекательными с маркетинговой точки зрения являются региональные рейтинги азиатских и арабских учебных заведений. Интересные показатели демонстрируют страны Латинской Америки. Основная проблема региональных рейтингов – методология. Эти рейтинги как две капли воды похожи на мировые, поскольку фактически представляют собой фрагменты мировых рейтингов, на которых основываются. Их пока вряд ли можно считать автономными и самостоятельными[46].

Второе. Отмечается появление и развитие рейтингов по предметным областям. Их преимущества кажутся настолько очевидными, что трудно понять, почему составители рейтингов игнорировали эту возможность ранжирования ранее.

Вполне естественно, что в каждом университете есть разные – как сильные, так и более слабые – факультеты.

Здесь возникают два вопроса: сколько дисциплин и сколько университетов должны быть включены в анализ? Общее направление: количество дисциплин быстро растет. В 2017 году QS публикует рейтинги по 43 дисциплинам, рейтинг URAP включает 41 предметную область, а мировой рейтинг US News – 27. Шанхайский рейтинг уже объявил о намерении публиковать рейтинг, в который войдет несколько десятков предметных областей. Возможно, в ближайшие годы рейтинги будут включать не менее 50 дисциплин и не менее 500 учебных заведений или факультетов.

Несмотря на достигнутый прогресс, многое еще предстоит сделать, особенно в отношении рейтингов по предметным областям. Основной проблемой является определение критически важных характеристик данной дисциплины, а также поиск показателей, их отражающих. Предметный рейтинг научной продуктивности («публикабельности») университетов в 2016–2017 годах стал составляться и в России под эгидой АЦ «Эксперт»[47].

Третье. Появление новых измерений. В настоящее время ведутся поиски способов включить в международные рейтинги другие аспекты деятельности образовательных организаций. Особенно важны такие достижения, как выдающиеся результаты в преподавании и так называемая «третья миссия», или социальная роль университета. Это серьезный вызов, который стоит сегодня перед системой рейтингования.

Простых ответов или согласованных международных стандартов здесь пока нет, но уже предпринимаются шаги по поиску возможных решений. Стоит упомянуть интересный проект Third Mission Ranking Project E3M, осуществленный по инициативе Европейской комиссии. Он пока не привел к появлению нового рейтинга, однако некоторые его результаты и выводы заслуживают внимания. Кстати, согласуются с глобальными тенденциями в развитии рейтингов и усилия российского академического сообщества и Совета ректоров по созданию нового рейтинга, который бы отражал, в том числе, достижения вуза в осуществлении «третьей миссии». Эта работа также дает шанс (хотя и связанный с определенными проблемами) для расширения диапазона показателей.

В сфере создания новых измерений заметным достижением можно считать появление критериев, связанных с востребованностью выпускников работодателями. Их преимущества также кажутся настолько очевидными, что трудно понять, почему составители рейтингов игнорируют эту возможность ранжирования. В России рейтинговое агентство «Эксперт РА» сформировало как национальный, так и международный рейтинг вузов с использованием показателя востребованности выпускников. Это также весьма серьезный вызов для всей системы рейтингов, ибо включает важнейший показатель – реальную оценку потребителей[48].

Общественности это явно интересно. Как бы откликаясь на данный запрос, с 2016 года создается рейтинг QS с броским названием – «по трудоустройству». Но он по-прежнему включает в основном показатели имидже-расплывчатого толка: например, репутация вуза, сотрудничество с компаниями и т. д., – в общем, то, что во многом определяется PR-работой, а также вкусами экспертов, подобранных составителями рейтингов. Это достаточно далеко расходится с реальной оценкой выпускников работодателями, которые зачастую предпочитают воспитанников отнюдь не самых «раскрученных» вузов. Получается как с девушками: восхищаются одними, гуляют с другими, а женятся на третьих…

7.2. Российские вузы и международные рейтинги: прыгаем в ушедший поезд

Ненадежнее фактов разве что цифры.

Дж. Каннинг, британский политик

Существующее положение дел в системе рейтингов негативно отражается на позициях российских вузов. Лишь немногие российские университеты числятся среди лучших по рейтингам Times Higher Education, QS и ARWU. Государство реагирует на подобное положение вещей программами, которые направлены на улучшение позиций российских университетов в международных рейтингах. Это дает определенные результаты[49]. Но существующие методики оставляют незыблемой ситуацию, когда англоязычные вузы прочно занимают доминирующее положение.

Как резонно отмечала глава Минобрнауки РФ О. Ю. Васильева, статьи наших авторов по социальным наукам «никогда не могут быть напечатаны в иностранных научных журналах по определению. Потому что там иной взгляд на мир никому не нужен»[50]. В связи с этим высказывалась идея собственной оценочной системы, направленной прежде всего на гуманитарные науки.

Действительно, трудно, например, представить себе публикации в англоязычных «рейтинговых» изданиях, где будет что-либо позитивное по истории России. Можно, конечно, попробовать опубликовать статью, где всё рисуется черной краской и рассказывается о вековом русском варварстве… Но позитив должен публиковаться только о западных народах…

Даже без идеологическо-политической составляющей надо признать: мы чужие для довольно сплоченного международного англосаксонского научно-педагогического сообщества. А любых чужих там не очень-то стремятся узнать: нет стимулов. При равных условиях больший доступ к публикациям в международных журналах имеют американцы, англосаксы. Безусловно, российские, малайские, французские ученые тоже имеют доступ, но существенно меньший. Есть ведь понятие социальных связей, социокультурных сетей.

Конечно, можно и нужно стремиться стать своими на этом жестком и конкурентном рынке интеллекта. Например, необходимо бороться, чтобы отдельные ученые, имеющие соответствующий потенциал и возможности, пробивались в мировую научную элиту при помощи университетов и государственных структур. Важно, чтобы наши ученые входили в состав советов ведущих международных научных изданий.

Но надо и трезво осознавать все ограничители в достижении успеха в игре по этим правилам. Чужих слишком далеко не пустят. А если вдруг что-то будет угрожать позициям англоязычных вузов, то можно быть уверенным – правила международных рейтингов нужным образом подкорректируют. В такой ситуации наше стремление улучшить положение отечественных университетов в международных рейтингах представляет собой попытку запрыгнуть в уходящий, а точнее – давно ушедший поезд[51].

При этом попытки догнать последний вагон достаточно затратны. Когда впервые проводились расчеты по программе «5–100», получилось примерно 150 млрд руб. в год на 10 вузов. На старте выделили 9 млрд руб. на 15 вузов[52]. Всего с 2013 по 2016 год было выделено 41,2 млрд руб. на два десятка вузов. Причем, согласно сложившимся правилам продвижения в рейтингах, значительная часть этих затрат должна быть направлена на сферы весьма, мягко скажем, опосредованно связанные с качеством образования.

Практически повсюду в мире в сфере образования сложилась парадоксальная ситуация, когда существует спрос не на знания, а на брендовость диплома. Именно он, а не профессионализм, становится залогом успешного старта карьеры. Поэтому в образовательной среде немалые деньги тратятся на имиджевую составляющую, на поддержание бренда, базирующегося не только и не столько на качестве образования, сколько на позиционировании в обществе, мифологизированной истории, рейтингах и т. д.

Автору довелось несколько раз наблюдать добросовестное изложение зарубежного опыта по улучшению рейтинговой позиции университета. В рамках проекта «5–100» поделиться опытом с отечественными участниками приглашали представителей университетов, поднявшихся в ведущих рейтингах на много десятков мест. Эти люди по нескольку часов рассказывали, как они этого добились.

И у каждого практически весь рассказ сводился к описанию PR-деятельности: как переделывали сайт, как недостатки – очень отдаленное месторасположение – «переоформляли» как достоинства («наши студенты учатся в экологически чистой местности») и т. д. При этом ничего не говорилось об улучшении качества учебного процесса, о совершенствовании знаний/навыков обучающихся и т. д. Нет, только об улучшении имиджа, продвижении в общественное сознание и т. д. В общем, PR и еще раз PR. Вот главный секрет продвижения в рейтингах. Причем, глядя на критерии рейтингов, очень трудно заподозрить представителей западного образования в неискренности или нежелании передавать свой опыт.

Конечно, есть определенная польза от нашего участия в рейтингах. Положительным моментом является и идущая в русле мировых трендов реализация программы «5–100». Международные эксперты в области высшего образования подсчитали, что с 2000 года в 20 странах были запущены более 30 инициатив по достижению выдающихся результатов. Их общая стоимость превышает 40 млрд долл. В результате появилась группа так называемых ускоренных университетов мирового класса. Эти учреждения получили дополнительное финансирование для форсированного развития.

Многие инициативы по достижению выдающихся результатов, включая российский проект «5–100», рассматривают рейтинги как полезный инструмент для мониторинга процесса совершенствования образования[53]. В то же время необходимо понимать все ограничители существующих международных систем рейтингования.

Ранжирование вузов по критериям рейтингов смешивает образование с шоу-бизнесом. Создается риск разложения университетской системы. Это осознают представители вузов, которые следуют гумбольдтовским традициям. Высшую школу в любом случае ждут глубокие изменения – или санация, или стагнация. Но беда в том, что западное общество, похоже, не готово это осознать. Россиянам нужно понять суть происходящего; не ограничиваться попытками запрыгнуть в последний вагон давно ушедшего и неизвестно куда идущего поезда, а более активно работать по всем направлениям над возможностями, предоставляемыми неизбежными переменами; почувствовать появление новых трендов и стараться их развивать.

Серьезным прогрессом в отечественном анализе последних лет можно считать рейтинги вузов России и СНГ агентства «Эксперт РА». В них вес критериев, связанных с «условиями для получения качественного образования», составляет 50 %, еще 30 % – «востребованность работодателями», а на «науку» оставлено 20 %. Можно спорить о тонкостях, но направление движения представляется разумным.

Интересны и итоги рейтинга «Эксперт РА» по востребованности выпускников топ-200 университетов мира: лучшие работодатели предпочитают выпускников вузов, отнюдь не лидирующих по числу публикаций. Возможно, полезным было бы создание и продвижение в международном масштабе отечественного рейтинга востребованности выпускников.

7.3. Отечественное бизнес-образование в международных рейтингах

Единственно точная наука – мышление задним умом.

Г. Беллами, американский журналист

Как уже отмечалось выше (см. главу 2), несмотря на свою очевидную молодость – ему только 30 лет, – российское бизнес-образование уже имеет очевидные достижения. Косвенным образом это подтверждается даже в рамках существующих в мире систем ранжирования бизнес-школ. Системы рейтингования бизнес-школ имеют те же органические дефекты, что и ранжирование университетов, – они основаны на признании одной модели в качестве единственно верной и очень большое значение придают критериям типа «публикабельности», весьма опосредованно связанным с качеством обучения. У действующей модели ранжирования есть базовые условия, без которых всё остальное не имеет значения. Их три:

1) собственный исследовательский контент (публикации);

2) аккредитации; 3) партнерства[54]. Для того чтобы быть представленным в мировых рейтингах, необходимо иметь высокие показатели по всем этим направлениям. Сразу отметим: международные аккредитации – инструмент достаточно специфический, характерный именно для менеджерского образования. В смежной области «экономика» никаких международных аккредитаций попросту не существует. Поэтому всё международное ранжирование бизнес-школ относится исключительно к обучению менеджменту.

В результате в трех ведущих мировых рейтингах в области бизнес-образования (Financial Times, Forbes и Business Week) российских школ всего две. При этом, как отмечалось выше, в мировых рейтингах вузов присутствует пара десятков российских университетов. В числе лидеров рейтингов нет ни одной школы, которая не имела бы высочайших показателей публикационной активности. Бизнес-школа без цитируемых публикаций в ведущих журналах по менеджменту и заметного присутствия в базах кейсов претендовать на первые позиции не сможет. (Отметим, что отсутствие «публикабельности» не является препятствием для лидерства на локальных рынках.)

Уровень исследований в области менеджмента измеряется количеством публикаций в ведущих журналах – 50 журналов, анализируемых Financial Times, перечень SciMago, список 4* ABS (Chartered Association of Business Schools), список A* ABDC (Australian Business Deans Council). Эти списки достаточно сильно пересекаются. Кроме того, ведение исследовательской деятельности определяется через специфические для бизнес-образования продукты, например бизнес-кейсы (опубликованные в Case Center, Harvard Business Review, Emerald Group Publishing). Пока наличие кейсов российских бизнес-школ в данных системах скорее экзотика. Например, членство в Case Center имеют всего три российские бизнес-школы[55].

Другой универсальный параметр, позволяющий оценить соответствие мировым стандартам, – международные аккредитации (аккредитован – значит, качество соответствует определенному уровню). В мире есть три менеджерско-образовательные аккредитации первого уровня. Получение хотя бы одной из них означает признание соответствия глобальным стандартам в области бизнес-образования и создает качественно иные возможности партнерства с зарубежными бизнес-школами. Сам процесс прохождения аккредитации позволяет совершенно иным образом взглянуть на многие аспекты работы в бизнес-образовании.

Есть институциональная аккредитация (ее получает вся школа) AACSB (The Association to Advance Collegiate Schools of Business, более 785 аккредитованных школ в мире, преимущественно англосаксонских), британская аккредитация программ МВА AMBA и две аккредитации Европейского фонда развития менеджмента (EFMD): институциональная аккредитация EQUIS и программная аккредитация EPAS. Получить «тройную корону» (AMBA, EQUIS, AACSB) смогли всего 77 школ по всему миру (данные на 1 января 2017 года).

Получение престижных международных аккредитаций – дело довольно затратное и по времени, и по финансам. При этом никаких гарантий получения аккредитации никто не даст. Средняя продолжительность процедуры получения аккредитации AMBA – от девяти до 18 месяцев. Стоимость аккредитации на три года – 40,8 тыс. евро, на пять лет – 51,2 тыс. евро. Получение EPAS потребует 24–30 месяцев при стоимости 22,5 тыс. или 24,3 тыс. евро (на три и пять лет соответственно).

Получение же институциональной аккредитации EFMD – EQUIS потребует больше временных и материальных затрат. При средней продолжительности процедуры два-три года стоимость аккредитации на три года составляет 35,8 тыс. евро, на пять лет – 42,3 тыс. евро. Завоевание AACSB – это и вовсе «игра вдолгую»: эту аккредитацию можно получать от двух до семи лет, затратив порядка 28,3–65,8 тыс. долл. (или 47,3–84,8 тыс. долл., включая затраты на визит комиссии). В России мало бизнес-школ, имеющих эти аккредитации: у десяти школ есть AMBA, у трех – EPAS, у одной – EQUIS. Аккредитация AACSB в России пока не получена никем, хотя некоторые бизнес-школы этот процесс начали.

Помимо аккредитаций первого уровня, существует ряд над национальных аккредитационных организаций, например CEEMAN (Ассоциация развития менеджмента стран Центральной и Восточной Европы), ACBSP (Совет по аккредитации бизнес-школ и программ в США), ECBE (Европейский совет по бизнес-образованию). Кроме того, участники рынка бизнес-образования могут продвигаться за счет многочисленных профессиональных аккредитаций, таких как ACCA (Ассоциация дипломированных сертифицированных бухгалтеров), CIMA (Сертифицированный институт специалистов по управленческому учету), CIM (Королевский институт маркетинга) и пр.

Третий блок, характеризующий уровень школы на международном рынке, – партнерства. Это реализация совместных образовательных программ и совместные исследования с зарубежными бизнес-школами. Разумеется, здесь главную роль играет уровень зарубежного партнера. По состоянию на 1 июля 2017 года партнерами россиян были 212 бизнес-школ (преимущественно из США, Франции, Великобритании), имеющих хотя бы одну аккредитацию первого уровня. Понятно, что этот критерий неоднозначен, партнерские отношения не всегда фиксируются официальными соглашениями.

Но если есть программа двух дипломов с ведущей зарубежной школой, то это означает, что качество образования соответствует ее стандартам. Тогда программа двойного диплома со школой, имеющей международные аккредитации первого уровня, свидетельствует о признании качества российского образования мировой высокоуровневой школой бизнеса. В 2017 году таких программ в России было около тридцати.

В целом же по всем критериям можно сказать, что в настоящее время около 30 российских бизнес-школ можно отнести либо к состоявшимся глобальным бизнес-школам, либо к бизнес-школам, активно продвигающимся на мировом рынке и просто заметным на мировом уровне, хотя бы по одному из ключевых критериев.

При этом очевидно, что улучшение всевозможных показателей ранжирования не должно быть самоцелью, ибо есть много «альтернативных» методов, к сути дела имеющих достаточно опосредованное отношение. Например, заработать репутацию школе через высокий уровень публикаций и цитирования – фундаментальная, непростая задача, требующая времени. А вот высокая популярность курсов, созданных на платформах Coursera и EdX, если на них подписаны сотни тысяч людей со всего мира, дает хороший и более быстрый эффект. Это становится важным фактором конкуренции и, если угодно, получения отдачи от организации и поддержания бесплатных онлайн-курсов.

В конце концов, за последние 30 лет различные решения позволили целому ряду бизнес-школ Восточной Европы и Китая в относительно короткое время выйти на мировую арену. Ряд бизнес-школ стран вроде Испании и вовсе смогли занять несопоставимо высокие (по сравнению с экономическим весом и успехами страны происхождения) позиции в мировой табели о рангах. Но для начала необходимо выполнить задачу-минимум: включиться в исследовательскую повестку и привести свою практику в соответствие требованиям международных аккредитационных организаций.

ЕЖ ПОНЯЛ

С позиций здравого смысла очевидно: в основном все международные вузовские образовательные «рейтинговые короли» – пока голые. Запросы потребителей, проблемы образовательных учреждений, потребности развития общества практически никак не «покрываются» параметрами международных вузовских рейтингов. Фиговыми листочками показателей «прикрывается» совсем не то, что является важным для всех заинтересованных сторон в сфере образования.

В бизнес-образовании ситуация чуть лучше. Процедуры аккредитации у ведущих международных ассоциаций и реализация совместных программ с видными международными школами бизнеса могут реально способствовать повышению качества образования.

Создание же вузовских рейтингов основано на предпосылке, что все аспекты образовательного процесса поддаются количественному измерению. Между тем это положение не является бесспорным.

Так, например (как отмечалось выше), по мнению наших работодателей, проблема в том, что выпускники не умеют работать в условиях постоянной перегрузки, не умеют коммуницировать, не представляют реалий профессии, их знания недостаточны и т. д. (подробнее см. главу 3).

Студенты же хотят практических знаний/навыков и профессию, востребованную на рынке труда (подробнее см. главу 4). Совсем иное, нежели критерии составителей рейтингов, обсуждают «образователи». Их интересует эволюция обучения от трансляции знаний к навыкам их генерирования, изменение роли вузов в обществе, грядущая стратификация образования, пределы полезного влияния работодателей на образование и т. д. Аналитики сформулировали свой ряд главных проблем университетов: необходимость повышения качества образования и умение работать в условиях глобализации, поиск баланса между качеством и доступностью образования, оптимизация технологий обучения, создание интеллектуальной среды и самоидентификация вуза (подробнее см. главу 6).

В итоге рейтинги замеряют одно, студентам интересно другое, работодателям – третье, а аналитики и «образователи» размышляют совсем об иных материях. Но всё это и образует ряд источников, ряд составных частей единого процесса познания реальных проблем в образовательной сфере. Просто всем надо учиться слушать и слышать друг друга, понимая, что видение мира с разных ракурсов увеличивает стереоскопичность обсуждения.

При этом рейтинги вузов были, есть и будут. Людям нужны первичные ориентиры для поиска вариантов удовлетворения потребностей. Общество требует зрелищ, любит, когда идет борьба за места на пьедестале. Show must go on. В образовании, как и в других сферах, неразумно отрицать человеческую природу. Она всё равно возьмет свое.

Необходимо учиться у Запада тому, как учитывать природу человека и при этом всегда продвигать именно свои интересы. В данном случае – в образовании[56].

Глава 8. Противоречия формируют и развивают образование

Будущее состояние вещи уже начинает существовать в настоящем, и неминуемы состояния противоположные, которые суть следствия одно другого.

А. Радищев, русский публицист XVIII века

Если тебя съели, значит, ты был нужен людям.

Д. Рудый, афорист

Образование вступило в период перемен и переживает определенную трансформацию. В доказательство этого тезиса есть множество аргументов и фактов, с которыми трудно не согласиться. При этом обычно анализ ситуации проводится в рамках парадигмы университетского образования, окончательно сформировавшейся в конце XIX – середине ХХ века. Это нарушает правило, озвученное А. Эйнштейном: невозможно решить фундаментальную проблему на том же уровне мышления, на котором она была сформулирована. Нужно стать выше проблемы, поднявшись на новый уровень понимания.

Мышление в прежних рамках приводит ко многим логическим нестыковкам в анализе образовательных проблем. Возможно, серьезным прогрессом в исследованиях может стать признание разнообразных противоречий как имманентного свойства сферы образования, обеспечивающее ее развитие и способность удовлетворять самые разнообразные запросы.

На протяжении сотен лет многообразие и противоречивость функций образования являются как объективной основой противоречий в практической деятельности образовательных учреждений, так и причиной многих теоретических дискуссий о самих подходах к образовательной деятельности. Все стороны хотят эффективности процесса, но все оценивают эффективность по-разному. Именно эти противоречия служат фундаментом совершенствования теории и практики образования.

8.1. Вечно образовательные проблемы

Если к проблеме правильно подойти, то переступить через нее будет гораздо легче.

М. Мамчич, афорист

Если два человека одной профессии всегда согласны друг с другом – один из них лишний. Если два человека одной профессии никогда не согласны друг с другом – они оба лишние.

Д. Занук, американский кинопродюсер

На протяжении многих веков ведутся дискуссии о методах, целях и задачах образования. Во многом это споры о трех вечных проблемах:

1) В какой мере образование должно уделять внимание заучиванию уже известных фактов, а в какой – развитию самостоятельного мышления?

2) Каким должно быть соотношение между практическими знаниями/навыками и отвлеченным знанием (развитием кругозора)?

3) Каково оптимальное соотношение между развитием умственных способностей и формированием нравственных качеств?

Актуальные и сегодня размышления на эти темы можно найти еще в трудах Аристотеля (IV век до н. э.). С тех пор веками продолжаются споры о школьном и вузовском образовании, а в последние десятилетия – и о бизнес-образовании. Во все времена находились сторонники модернизации расстановки акцентов и, соответственно, различных образовательных реформ. Но различия в исходных предпосылках самих подходов к образованию столетиями остаются без значительных изменений.

Большинство дискуссий связано с различной трактовкой оптимальных пропорций, тех или иных акцентов в образовании. Другое дело, что не всегда спорящие осознают вечность этих проблем и отсутствие единого на все времена оптимального решения. Адекватные критерии эффективности образования во многом зависят от конкретных обществ, национальных традиций, особенностей культуры, специфики конкретного этапа развития страны и т. д. Укрепление в обществе понимания того, что единственно верного решения не существует, уже является серьезным прогрессом в анализе проблем образования.

К тому же, как отмечалось выше, спрос на образовательные продукты весьма противоречив. Аналогичным образом и выполнение различных функций образования требует порой не просто противоположных, но взаимоисключающих решений. Именно поэтому и развивается стратификация образования (подробнее см. главу 9).

Все согласны, что образование постоянно нуждается в совершенствовании. Но одни тяготеют к революционным, а другие к эволюционным методам. Условно их можно назвать реформаторским и консервативным подходами к образованию. Но очень многие противоречия основаны на различиях исходных предпосылок. Различия между традиционным и реформаторским подходами можно показать в виде схемы[57].

Различия между подходами к образованию

Любой подход, доведенный до крайности, имеет свои основные опасности. У прогрессистов-реформаторов они связаны с отсутствием или минимальным присутствием «страховочной сетки» в виде стандартов и традиционных методик. Возможны и выдающиеся достижения, связанные с неформальностью и уникальной удачностью тех или иных методов обучения. Но одновременно более вероятна и «каша в головах» как результат анархии и бессистемности обучения.

У консерваторов-традиционалистов меньше шансов на достижение заоблачных результатов в обучении, но всегда гораздо выше расположена планка, ниже которой они не опустятся ни при каких обстоятельствах. Однако заметно больше опасности бездумного использования стандартов, шаблонов и догм в обучении.

8.2. Баланс противоречий в развитии образования

Одно из характерных свойств человеческого ума в том, что, сталкиваясь с противоречием, он не может оставаться пассивным. Ум приходит в движение с целью разрешить противоречие. Всем своим прогрессом человек обязан этому факту.

Э. Фромм, немецкий социолог

Как уже отмечалось, из-за разных требований к результатам обучения возникает различный спрос на образовательный продукт (знания/навыки выпускников). Это верно для всех форм образования, но, пожалуй, особенно наглядно проявляется в школе. Непосредственным потребителем являются дети. Именно они вместе с родителями вроде бы и должны судить о качестве обучения. Один учитель работает плохо, другой – блестяще, но главные потребители практически не оказывают на них никакого экономического влияния. Даже теоретически влияют только через «три ступеньки»: 1) ученики/родители предъявляют запрос к государству; 2) чиновники его формулируют; 3) директор получает некий сигнал и 4) поощряет учителя.

В реальности содержание, качество и цена образовательных услуг регулируются не взаимодействием потребителя и производителя, а «третьей стороной», государством. Именно оно, а не родители, платит сегодня учителю за работу и диктует школе всё подряд – единый стандарт знаний и расписание под него, учебник, единый экзамен, «стандартизированного» учителя и т. д. Каста чиновников перетянула на себя все рыночные роли. Единолично заказывает, производит и оценивает всё, что только можно заказать, произвести и оценить. Именно такие «услуги» и вызывают оторопь у общества[58]. Конечно, едва ли возможно и нужно, чтобы исключительно родители определяли всё в школьном образовании. Но и полное игнорирование их мнения тоже едва ли рационально.

Во всех видах обучения предъявляемые требования зачастую носят встречно-противоположный характер. Как отмечалось выше, работодателю выпускник нужен для работы «здесь и сейчас». А «образователи» и продвинутые обучающиеся мыслят 20–40-летними временными горизонтами.

Государство и общество – когда осознанно, а часто не очень осмысленно – балансируют между этими крайностями, имея в том числе и собственные цели, в частности социальную стабильность. Но всё это вместе взятое позволяет образованию функционировать и развиваться. Прагматизм работодателей не дает «образователям» расслабиться и предаться абстрактным размышлениям о том, к примеру, сколько ангелов может уместиться на конце иглы.

Расширение кругозора обучаемых в конечном счете выгодно и учащимся, позволяя в дальнейшем лучше адаптироваться к изменяющимся потребностям рынка, и работодателям, улучшая приспособляемость персонала к быстро меняющимся реалиям. Всё это способствует как государственным целям по развитию нации, так и задачам поддержания социальной стабильности.

Вообще можно выдвинуть гипотезу, что разрыв между подготовкой вузовского выпускника и потребностями работодателя есть величина постоянная. Для образования необходимые для будущей работы студента компетенции – всегда словно линия горизонта: к ней приближаешься, а она отдаляется.

8.3. Специфика функций университета

Образование – просто дух общества, поскольку оно передается от одного поколения другому.

Г. К. Честертон, британский писатель XIX – XX веков

Противоречия в отношении образовательных функций проявлялись и в многочисленных дискуссиях о главных задачах университетов. Ретроспективный анализ этих дискуссий был проведен, например, видным специалистом по образованию, деканом экономического факультета МГУ А. А. Аузаном[59]. Важной вехой в понимании того, зачем нужны университеты, явилась работа «Миссия университета» испанского мыслителя Ортеги-и-Гассета. Он в 1930 году сформулировал ряд парадоксов, до сих пор позволяющих структурировать рассмотрение вопроса: 1) Университеты нужны не потому, что студенты разумны, а потому, что они недостаточно разумны: иначе бы они обучились сами. 2) Университет среднему человеку пытается дать высшее образование и сделать из него классного специалиста. 3) Университет неотделим от науки, но у среднего человека нет никаких причин становиться ученым.

Наука в университете нужна, но для чего-то другого, потому что очень малая доля заканчивающих университеты становятся учеными. Наука дает материал, который до нее давала мифология, религиозная догматика и т. д., – материал для строительства картины мира. Главная цель университета, говорит Ортега-и-Гассет, – это поставить человека вровень со своим временем, для того чтобы он это время понимал и ориентировался в нем.

Может ли это сделать наука? Сама наука не создает картину мира, в которой люди чувствовали бы себя комфортно. Это только материал для того, чтобы не ученый, а учитель создал такую картину. Здесь возникает угроза ложного решения – «идеологические» университеты. Строим картину мира и говорим, например, что в основе лежит аксиома: свобода – это главное. А другие говорят: нет, в основе семья – это главное, или главное – традиция, или еще что-то – вера, любовь. И мы получаем университеты: либеральные, консервативные, католические, исламские и т. д. Должен же человек, несмотря на ограниченность науки, понимать, выходя из университета, куда идти и для чего жить?

В первой половине ХХ века Р. Коуз сформулировал понятие социальных транзакционных издержек. Как отмечалось выше, из-за «силы социального трения» никакие идеи не могут быть реализованы так, как были задуманы.

Как бы они ни реализовывались, они не будут осуществлены в идеальном формате. Поэтому проблема не в поиске единственного, навсегда верного решения. Нужно непрерывно анализировать возможные варианты дальнейшего развития, в том числе оценивая глобальные тенденции, особенности национальной культуры и т. д. А это требует для университета уже не идеологического фундамента, а некой культурной платформы разномыслия.

Понимание миссии вузов, выработанное Ортегой-и-Гассетом на основе того, что фон Гумбольдт сделал в классических университетах, стало одним из фундаментальных принципов университетского бытия. Это отражено в документе, названном Великой хартией университетов, где статья первая гласит: «Университет, будучи в сердце различно организованных обществ в силу разнообразных географических условий и различий исторического развития, является автономным учреждением, которое критическим образом создает и распространяет культуру через научные исследования и образование. Чтобы адекватно реагировать на нужды современного мира, он должен иметь моральную и интеллектуальную независимость по отношению к любой политической и экономической власти, реализуя свою деятельность в области исследований и образования»[60].

То есть научные исследования и даже образование являются средством, каналом, а университет – это учреждение, которое создает и распространяет культуру. Именно поэтому он должен обладать моральной и интеллектуальной независимостью по отношению к политической и экономической власти, реализуя свою деятельность в области исследования и образования. Идеологический университет не имеет этой моральной и интеллектуальной независимости. Он уже свой выбор потенциально сделал – в пользу власти, может быть, еще не существующей, но вполне определенной, из тех ценностей, которые легли в основу столь же определенной картины мира.

Университеты производят не только а) частное благо – знания конкретного человека, которые он может продавать на рынке труда. И не только б) социально значимое благо в виде выполнения «госзаказа». Университеты производят еще и общественное благо, смысл которого – создание и распространение культуры. Университеты производят некоторые неформальные системы ценностей и поведенческих установок, которые затем, через тот или иной промежуток времени, превращаются в формализованные институты – в системы экономики, политики, торговли и т. д.

Когда мы начинаем применять это понимание миссии университета к современному миру, возникает дилемма: университеты производят определенную культуру – и одновременно они должны производить из среднего человека хорошего специалиста. Во многом эти цели противоречат друг другу.

«Производство» культуры требует иных методов и инструментов, чем «производство» специалистов. Поэтому в практической деятельности возникают разнообразные противоречия, требующие сложных компромиссов. Главное – понимать ценность разномыслия, объективный характер возникающих проблем и противоречий и находить компромиссные решения, в том числе путем стратификации образовательных учреждений. Еще один аспект, который обязательно должен быть присущ университету, – это умение прививать любовь к предмету, к профессии.

8.4. Экономика против образования

Диплом – документ, свидетельствующий, что у тебя был шанс чему-то научиться.

Я. Ипохорская, польская писательница

Переобучение персонала обычно опаздывает лет на двадцать.

Анонимный американский специалист по обучению персонала

Образование за последние столетия прошло долгий путь от узкого элитарного сегмента до массовой системы, пронизывающей все сферы нашего общества. Естественно, что такое развитие нередко сопровождалось кризисами и появлением острых проблем. В России элитарное образование XIX века, оставившее нам легенды Царскосельского лицея, Пажеского корпуса, было малодоступным даже для дворян.

Попадание в число их выпускников автоматически давало человеку весьма высокий шанс на прекрасную карьеру. Это была стройная система обучения, которой многие были довольны. Среднестатистические гимназии до уровня элитных заведений, конечно, не дотягивали. Впрочем, гимназическое образование неплохо подходило для гуманитарных университетских факультетов, но не слишком годилось для естественнонаучного и технического образования. Не случайно во второй половине XIX века в России появились реальные училища, ориентированные на техническое образование.

В ХХ веке промышленный подъем резко повысил требования к знаниям людей. Массовое экономическое производство нуждалось в большом притоке грамотных людей. В ответ на эти потребности была сформирована школа, ориентированная на подготовку большого количества специалистов, пригодных к работе в условиях промышленного подъема XX века. Но за всё приходится платить. Штучная подготовка гимназистов XIX века производила весьма качественный человеческий капитал. Но и отбор был суров. Да и заканчивали гимназии всё-таки меньше человек, чем поступали.

Гимназическое образование было довольно сильным для своего времени, однако его однобокость и элитарность привели к тому, что его вытеснила массовая школа образца XX века. Новая школа оказалась значительно либеральнее к качеству учеников, да и закончить ее было легче. Естественно, что средний выпускник такой школы не дотягивал по качеству до среднего выпускника гимназии. Впрочем, от него требовалось намного меньше знаний.

Как правило, бывшего школьника ждала карьера рабочего, который должен был уметь читать и понимать инструкции, делать простейшие вычисления и разбирать чертежи. Этому школа учила с лихвой. Всё вышесказанное относится не только к средней школе. Инженеры образца середины XX века существенно уступали своим предшественникам – энциклопедистам XIX века. Творцов и изобретателей сменили специалисты по серийному производству, наладке и адаптации.

В конце столетия в России возникают новые разнообразные противоречия между реальной экономикой и качеством человеческого капитала. Например, экономика может быть примитивной, не требующей больших масс высокообразованных людей. Такая ситуация складывалась в постсоветской России в 1990-е годы, когда в обстановке всеобщего развала и социальной трансформации масса образованных людей были вынуждены работать челноками или торговать на рынках. В то же время остро не хватало хоть чуть рыночно грамотных людей для работы в различных сферах, где зарождались новые хозяйственные отношения.

Пятнадцать – двадцать лет спустя возникла иная модификация проблемы: по трудовому рынку стали бродить толпы невостребованных новоиспеченных экономистов, юристов, менеджеров. Во-первых, они просто не нужны в таком количестве. Во-вторых, большинство из них просто нельзя брать на работу из-за полного отсутствия элементарных профессиональных знаний и навыков. То есть, кроме образовательного перепроизводства, общество сплошь и рядом сталкивается еще и с некачественным производством. По данным обследования рабочей силы Росстатом, в 2016 году около 60 % людей, получивших экономическое/юридическое образование, имели работу, не связанную с их специальностью[61].

Получается, что часть противоречий успешно разрешает сама жизнь. Так, сейчас экономисты/юристы, получившие образование на новых факультетах, образованных на базе кафедр научного коммунизма технических вузов, успешно работают в магазинах и иных предприятиях сферы массового обслуживания. А в дефиците оказываются высококлассные инженеры. По оценкам экспертов, квалифицированных технических специалистов в России сегодня нужно в два раза больше, чем есть на рынке[62].

В развитых странах тоже возникают подобные диспропорции, хотя и в меньших масштабах[63]. Некоторые европейские исследования анализа изменений, происходящих в немецких, английских и американских университетах, привели к неутешительному выводу: требование к вузам и ученым доказывать свою результативность количественными показателями снижает эффективность их деятельности. Возникает противоречие между требованиями экономики и имманентно присущими чертами науки и образования.

Вследствие удовлетворения требований эффективности «здесь и сейчас» наука теряет свой новаторский потенциал и креативность. Условия функционирования науки и образования усложняются: ученому необходимо и получать признание научного сообщества, и быть эффективным фандрайзером, привлекающим финансовые ресурсы для своего научного исследования. Аналогичным образом, вузы тоже должны доказывать свою эффективность умением привлекать деньги.

Остается открытым вопрос, насколько совместимы эти роли и как это совмещение влияет на качество основной деятельности[64]. Университетам также нужно доказывать свою эффективность через участие в рейтингах, чьи критерии имеют гораздо больше общего с шоу-бизнесом, чем с качеством образования (подробнее см. главу 7).

8.5. Многогранность менеджмента и интересов заказчиков бизнес-образования

Знания, за которые платят, запоминаются лучше.

Рабби Нахман, хасидский вероучитель XVIII века

Три составляющие менеджмента и особенности обучения.

Внутренние противоречия в желаемом «образовательном продукте» накладывают заметный отпечаток и на проблемы в бизнес-образовании. Значительная часть проблем, связанных с обучением конкретным бизнес-специальностям и менеджменту в целом, вытекает из специфики самого менеджмента. В понятии «менеджмент» несколько составляющих. Это и вид деятельности, и сфера человеческого знания, это и умение добиваться своих целей, это и слой людей, осуществляющих работу по управлению, и т. д.

Современный менеджмент – совокупность различных методов, являющихся как результатом теоретических исследований, так и продуктом исторически сложившейся практики, основанной на национальных особенностях. При этом, как отмечалось выше, в общецивилизационном плане менеджмент – это совокупность науки, искусства и спорта (от науки – системный подход и технологии, от спорта – работа в конкурентной среде, а от искусства – принятие оптимальных решений при дефиците времени и информации).

Вот это разнообразие составляющих теории и практики менеджмента во многом является объективной основой проблем и противоречий, возникающих в процессе обучения управленческим специальностям как в вузах, так и в бизнес-школах. И это совершенно нормально. Просто всем нужно осознавать данные противоречия и их позитивную роль в совершенствовании образовательного процесса.

Еще одно противоречие возникает при вузовском обучении менеджменту. Согласно имеющимся законодательным и иным рамкам при обучении менеджменту, государство, желая осчастливить бизнес, заказывает образовательные программы и даже оценивает их эффективность. Само же оно почти не потребляет созданный по его заказу продукт (менеджмент в госструктурах – это особая сфера), а передает бизнесу, который этот продукт не заказывал.

В бизнес-образовании ситуация иная: государство специалистов не заказывает и программы не утверждает. Здесь существует противоречие между индивидуальными заказчиками, когда за образование платит сам обучающийся, и заказчиками корпоративными – крупными компаниями. (Средний и малый бизнес не платил (массово) и вряд ли в обозримом будущем будет платить за обучение своих менеджеров.)

Крупные корпорации платят из разных соображений: с PR-целями, для доказательства своей социальной ответственности, для поддержки образования, для стимулирования сотрудников и т. д. Индивидуал действует более прагматично и целенаправленно. Если первое образование часто получают по инерции и настоянию родителей (и часто – за их деньги), то к моменту получения бизнес-образования человек решает и платит сам (а то, что достается не даром, ценится больше). У платящих самостоятельно гораздо больше стимулов к обучению и формулированию требований к бизнес-школе. Поэтому их запросы могут заметно отличаться от запросов корпоративных заказчиков[65].

Обучение и риски работодателей. Многие сотрудники ценят возможность пройти обучение за счет компании. Особое место занимает бизнес-образование, которое традиционно воспринимается как образование для «будущих топ-менеджеров и элиты» компании. Зачастую работники даже готовы оплачивать такое обучение за свой счет и будут благодарны, если компания просто отпустит их получить заветные сертификаты и потом примет обратно. Но давайте посмотрим на этот вопрос с точки зрения работодателей. Так ли выгодно компаниям инвестировать в образование сотрудников? И какой из видов образования наиболее предпочтителен?

На территории России функционирует примерно 100 бизнес-школ, которые ведут около 150 программ МВА и профессиональной переподготовки. К этому стоит добавить ряд высших учебных заведений, где можно получить второе высшее образование или специализацию, а также огромное количество тренинговых и консалтинговых компаний, предлагающих разные семинары.

Из всех перечисленных видов наиболее весомый вклад в знания и навыки сотрудников способны внести программы профессиональной переподготовки и МВА, позволяя закрепить полученные теоретические знания на практике. Однако основной пул инвестиций работодателей приходится на краткосрочные и узкоспециализированные тренинги и семинары. Почему же наиболее продолжительные и «ценные» с точки зрения получаемых сотрудниками знаний и навыков программы остаются за бортом инвестиций?

Рассмотрим наиболее часто озвучиваемые преимущества и недостатки инвестиций в данные виды программ. К наиболее заметным преимуществам можно отнести удержание ключевых сотрудников, увеличение лояльности персонала, создание команды менеджеров с единым пониманием и целями, повышение конкурентоспособности за счет обладания более квалифицированным персоналом, а также открытие новых возможностей для развития бизнеса с помощью контактов, которые сотрудники установят в процессе обучения.

К недостаткам же – риск ухода работника после получения дополнительного образования, риск снижения мотивации во время обучения, риск изменения ценностей и способа действия сотрудника, а также сложность оценки отдачи от инвестиций.

Большая часть преимуществ относится к области управления лояльностью персонала. С точки зрения инвестиций краткосрочные семинары и долгосрочные программы являются практически равнозначными. А большая часть недостатков и рисков растет с увеличением продолжительности программы.

Суммируя вышеизложенное, можно сказать, что инвестиции работодателей в образование работников следует расценивать как амбициозные и долгосрочные проекты, которые нуждаются в серьезном управлении (включая управление рисками). Тем не менее, реализованные продуманно и системно, подобные образовательные проекты помогают компаниям не просто выживать, но и наращивать конкурентные преимущества. Но чем короче обучение, тем меньше риски работодателя.

ЕЖ ПОНЯЛ

В целом в финансировании образования сотрудников есть реальное противоречие интересов: компании платят деньги за обучение, а знания и диплом остаются у человека. При этом, обучая универсальным знаниям, работодатель зачастую готовит кадры для конкурентов и смежных отраслей. По данным ряда западных источников, более трети менеджеров, прошедших масштабное обучение по программам МВА, меняли отрасль, а около 60 % – компанию. С точки зрения улучшения мироздания и повышения качества национального человеческого капитала затраты на подобное обучение оправданны.

Но с точки зрения конкретного бизнеса – сомнительны. Можно, конечно, рассуждать, что если из 100 обученных за ваш счет людей у вас останется хотя бы 10, то они окупят ваши затраты. Но, читатель, давайте попробуем быть честными: вы готовы так рисковать? Не в теоретических рассуждениях – чужими деньгами, а на практике – своими личными средствами?

Вообще-то, в теории и, как ни странно, на практике такие стратегии встречаются. Но только нужен либо очень большой ресурс для рисковых инвестиций, имеющийся только у огромных компаний (ибо если вы обучите только 10 человек, то от вас могут уйти все 10), либо деньги должны быть чужие. Например, государственные. Есть весьма заметное противоречие между стратегическими потребностями общества и прагматично-тактическими запросами работодателей, то есть конкретно экономическим спросом. Например, главные функции высшего образования с точки зрения общества могут быть сформулированы так:

• передача профессиональных стандартов, подготовка квалифицированных специалистов для различных сфер жизнедеятельности;

• передача российских смыслов и ценностей – «генетического кода» нашего народа, нашей цивилизации;

• подготовка национальной элиты.

А когда государство пытается провести набор на те или иные специальности в соответствии с запросами работодателей, в том числе государственных, то выясняется: никакой регион не говорит, что ему нужны философы. Точно так же в запросах кадровых служб не упоминаются структурные лингвисты. А именно возможность обучать самым разным профессиям является важнейшим фактором формирования совокупного национального интеллекта, во многом определяющего конкурентоспособность страны.

Глава 9. Диверсификация и стратификация – формы разрешения противоречий

С высоты Гималаев я понял, что мир так велик, что в нем есть место для всех религий, политических течений и заблуждений. Не надо спорить, всем хватит места.

Т. Норгей, гималайский шерпа, первовосходитель на Эверест

Как отмечалось выше, многообразие и противоречивость функций образования накладывают заметный отпечаток на практику работы всех образовательных учреждений. Эффективными методами разрешения противоречий являются диверсификация и стратификация образования. Жизнь сама пробивает дорогу этим явлениям. Даже в рамках одного вида учреждений растет диверсификация обучения – в каждом случае акцент делается на выполнение различных функций образования: от производства культуры до подготовки конкретно-ремесленных специалистов. Разные страты – разные требования к результату, к преподавателям и эффективности учебного процесса.

Одновременно в систему образования привносятся стандарты качества работы. Они разрабатываются руководством органов образования и методистами, зачастую, мягко скажем, не вполне понимающими, что для значительной части того, чему должны научиться обучаемые, вообще практически невозможно установить четких стандартов.

Для системы в целом возможность обучать самым разным образом и самым разным профессиям, вне зависимости от их видимой прикладной ценности, – это, пожалуй, лучший показатель развития и хорошего позиционирования страны на мировом рынке образования и фактор повышенной конкурентоспособности. Любое образование (школы, вузы, бизнес-школы, учреждения КПО и т. д.) стратифицируется. Нравится нам это или нет, но по факту внутри каждого вида образовательных организаций стратификация уже есть и продолжает активно развиваться. Система эволюционно адаптируется под разные цели и разные ресурсы, имеющиеся у учащихся и их семей.

Видные специалисты по исследованиям мозга и мыслительной деятельности считают, что во многом это связано с расширяющейся дифференциацией врожденных или приобретенных навыков. «Способность получить высококлассное образование может стать элитарной привилегией, доступной только „посвященным“. Вспомним Умберто Эко, предлагавшего в романе „Имя розы“ пускать в Библиотеку только тех, кто умеет, кто готов воспринимать сложные знания. Произойдет разделение на тех, кто будет уметь читать сложную литературу, и тех, кто читает вывески, кто таким клиповым образом хватает информацию из интернета. Оно будет раздвигаться (курсив автора. – С. П.) всё больше и больше»[66].

Разумеется, между крайностями есть множество промежуточных ситуаций, формирующих спрос на различные виды обучения и тем самым подталкивающих диверсификацию обучения даже в рамках одного вида образовательных учреждений.

9.1. Разных школ много, хороших мало

Дети гораздо больше похожи на свое время, чем на своих родителей.

Древнеегипетская поговорка

Воспитывать ребенка легко. Трудно лишь потом полюбить результат воспитания.

В. Шнайдер, австрийский актер и писатель

Даже общеобразовательные школы, несмотря на наличие единых государственных стандартов, уже достаточно сильно разделились – на государственные и частные, специализированные и общеобразовательные, на те, где преобладают дети мигрантов и малообеспеченных слоев населения, и те, где учатся дети представителей среднего класса, элитные и т. д. Различия как в качестве учебного процесса, так и в самой атмосфере школьной жизни уже весьма существенные.

Конечно, какие-то проблемы, связанные с доступностью и эффективностью образования, стали решаться с помощью ЕГЭ. Дети из небогатых семей, живущие на периферии, получили свой шанс. Но одновременно из-за ЕГЭ появились другие проблемы. ЕГЭ, вводимый для уравнивания шансов, привел к расцвету рынка репетиторства. Доходы от этой деятельности составляют от трети до половины доходов педагогов.

По результатам исследований и оценкам специалистов, теневой рынок репетиторских услуг составляет в России около 30 млрд руб.[67] Причем половина этого объема приходится на подготовку к ЕГЭ. У учителя гораздо больше стимулов быть хорошим репетитором, чем добросовестно и бесплатно готовить к ЕГЭ на уроках. По оценкам специалистов, в той или иной форме примерно 40 % семей школьников пользуются услугами репетиторов[68] (в Москве около 80 %[69]). Между прочим, это важный фактор успехов наших старшеклассников.

Как отмечают специалисты, сформировались два типа абитуриентов. Одни знают, что такое бином Ньютона, но не знают, кто такой сэр Исаак Ньютон. А другие знают, кто такой Ньютон, но не знают, что такое бином. В старших классах каждый школьник теперь решает так: «Я сдаю вот эти ЕГЭ, остальные предметы побоку». И в итоге он лишается ориентации в пространстве. Владеет формулами, но не чувствует, что идет с ними носом в стену, либо видит окружающий мир, но не знает, как его научно описать. Широта кругозора теряется, ухудшается ориентация в информационном потоке, всё это отрицательно влияет на рост доли умных и знающих, уменьшается сама способность конструктивно действовать в любой сфере.

В результате получается то, что метко назвали «ЕГЭизацией сознания». И, как следствие, мы получаем людей, не способных и не готовых применять полученные знания и вообще думать. Вопрос: а кто в России будет формировать действительно высокотехнологичную, основанную на постоянных инновациях экономику XXI века? Идеологи финских образовательных реформ весьма доходчиво сформулировали дилемму: «Либо мы готовим к жизни, либо – к экзаменам. Мы выбираем первое». Российские же реформы образования привели к тому, что школы, наоборот, имеют все стимулы сконцентрироваться на натаскивании детей к сдаче ЕГЭ.

Сокращение числа обязательных предметов и отмена выпускных экзаменов воспринята большинством школ и учеников как официальное разрешение не учить и не учиться. Главной ложью при этом остается объявление средних баллов по ЕГЭ синонимом качества образования. Была сделана и принципиальная ошибка: проведение ЕГЭ поручено школам, в то время как в большинстве стран подобные тесты проводят специализированные независимые центры.

По результатам ЕГЭ начали оценивать и сами школы, и их всевозможное начальство. То есть все – от министра с губернатором до учителя в деревне – заинтересованы в постоянном росте баллов. Противовеса этому нет никакого. Зато есть много путей добиваться повышения оценок на ЕГЭ. Например, очевидно: достаточно сделать варианты чуть легче, вот и рост средних баллов. Они и будут расти, пока 100 баллов не станут набирать 100 % школьников (а в некоторых регионах и 101 балл, и 101 % школьников). К качеству образования это не имеет ни малейшего отношения. Так, по общеучительскому мнению, если работы нынешних выпускников школ по математике оценивать по критериям, принятым в СССР, двоек было бы не 5 %, а все 30 %[70].

Со всем этим что-то надо делать. Например, возвращать выпускные экзамены по всем основным предметам. Сейчас в аттестаты включаются дисциплины, по которым ученики практически ничего не знают, не хотят знать, да и учить их никто не хочет. Лицемерие для характеристики такой системы – это еще мягкий термин. Необходимо возродить в какой-то форме всероссийские проверочные работы. Конечно, будут недовольные: «Дети и так перегружены, не мешайте им дрессироваться к ЕГЭ – он ведь нужен для поступления». Контраргумент очевиден: для серьезной учебы в вузе дрессированные к ЕГЭ дети часто бывают готовы не лучше куклачёвских кошек.

Где-то после 2016 года, похоже, отчасти спохватились и задумались об исправлении ситуации. Небольшие движения в сторону здравого смысла проявились по ряду направлений. Вводят обязательный ЕГЭ по истории (весьма полезно для национальных интересов). Появились проверочные работы по всем предметам (хоть что-то подталкивающее к изучению и обучению разным предметам). Но это пока лишь очень маленькие, почти декларативные шажки. Ситуацию нужно исправлять достаточно существенно. Для этого прежде всего нужно масштабное, честное обсуждение реальных проблем.

Еще одна фундаментальная закономерность, создающая спрос на стратификацию: в обычной школе учитель сталкивается с проблемой, что делать в классе, где 20 % детей давно потеряли интерес к учебе, 20 % хотят поступить в престижные университеты и вкалывают как проклятые, а остальные просто «проходят» школьную программу. Можно ли в такой ситуации продуктивно работать, особенно если в классе больше 30 человек? Продвинутый учитель еще может пытаться что-то сделать, средний – плывет по течению. «Школа – это место, где шлифуют булыжники и портят алмазы» (Р. Г. Ингерсолл, американский военный и публицист XIX века).

По всей видимости, школе нужно не только вернуть право на отсев – ей нужно вменить отсев в обязанность. Сегодня почти в любом классе сидит некоторое количество ребят, не желающих или не способных осваивать предлагаемые программой знания. Очевидно, как сильно они мешают тем, кто хочет и может учиться. Сегодня в большинстве школ убрать эту помеху невероятно трудно. В иных вузах (где тоже непросто сбрасывать балласт) наловчились проводить отсев, оттесняя не справляющихся с учёбой на менее востребованные специальности. У школы подобных возможностей нет.

Как в нынешних условиях вернуть в школу отсев – вопрос весьма сложный, все варианты его решения нелегки и небесспорны. Процесс уже всё равно идет. В продвинутых школах даже влиятельным родителям, запихнувшим туда не очень толкового ребенка, могут сказать, что ему там не место, что и ради него самого, и ради его соучеников надо его из этой школы убирать. Но это пока большая редкость.

Многие осознают комплекс проблем российской школы, из-за которых она не может соответствовать требованиям времени. Разумные родители стремятся сами решить для своих детей проблему повышения качества школьного образования. Сформировался, укрепляется и расширяется слой родителей, вкладывающих значительный ресурс (временной, энергетический, финансовый и т. д.) в образование своих детей. Там, где прилагаются усилия, – разумеется, появляется и результат.

Развиваются и многие виды частных школ. В итоге знания и навыки, предоставляемые школами, стремительно стратифицируются. Растет и разнообразие приобретаемых детьми «неявных знаний», причем не только в школе. Соответственно растет и дифференциация выпускников: разные школы готовят весьма различный контингент обучающихся.

Не слишком преувеличивая, многие специалисты считают, что в XXI веке российские успехи в школьном образовании – это по большей части заслуга родителей. Конечно, профессионализм мам – важный фактор улучшения школьного образования. Но он имеет свои пределы. Требуется и профессионализм государственной политики в области образования. «Кто экономит на школах, будет строить тюрьмы» (О. Бисмарк, канцлер Германии в XIX веке).

Школы и должны быть разными. Конечно, они различаются и сейчас: одни из них лучше, другие хуже; при приеме в одни идет свирепая селекция (всё чаще сугубо социальная), в других сама собой получается селекция отрицательная и т. д. Но речь не об этом. Школы должны быть разными по сути. Как различались «при царе» классические гимназии, реальные и коммерческие училища. Школы разных типов должны привлекать учеников, ставящих перед собой разные цели, – и учить их разному. Разумеется, предлагаемые всеми типами школ системы знаний должны пересекаться, образуя то самое общее ядро, без которого странно и говорить о национальной системе образования, – но и различия должны быть существенными.

О деталях перехода от разговоров о вариативности образования к реально разным учреждениям можно и нужно спорить, но очевидна необходимость принятия большей частью родительской, да и просто широкой общественности самого принципа. Пока в такой новации многие видят лишь покушение на равенство, пусть больше воображаемое, – реальных улучшений достичь сложно: национальная система образования не может перестраиваться вразрез с общественным мнением[71].

В то же время российские родители всё больше понимают значение качества обучения, степени цивилизованности одноклассников и вообще всего уклада школьной жизни. В России уже начали отмечаться ростки различных тенденций, характерных для развитых стран. Например, исследования, проведенные в Москве, показали, что близость к школе с высокими результатами ЕГЭ увеличивает стоимость жилья примерно на 3 %[72].

Схожий вклад в стоимость квартир качество школьного образования вносит и в других странах. Это показывают исследования, которые появились в США еще в 1950-е – 1960-е годы, а затем и в ряде других стран. В итоге в сопоставимых величинах «школьный фактор» увеличивает стоимость квартир в США на 5 %, в Великобритании – на 4 %, в Австралии – на 3,5 %, во Франции – на 2 % и т. д.[73] Разумеется, в этих исследованиях присутствует некоторый элемент условности. Здесь действует сложная система прямых и обратных связей, где причины и следствия периодически меняются местами. При прочих равных условиях школьное обучение лучше там, где живут более обеспеченные и в целом более «цивилизованные» люди.

Но осознание роли качества школьного образования в России уже идет весьма стремительно. Это, в частности, показывает и анализ объявлений о купле/продаже жилья. Кстати, статистика уже также подтверждает значение образования. Каждый дополнительный бал ЕГЭ в школе увеличивает послевузовский доход молодого сотрудника на 2 %. А выпускники вузов, где средний бал приема ЕГЭ на 10 пунктов выше, в итоге получают на 20 % более высокую зарплату[74].

Поиск хороших школ, готовность платить за проживание ближе к ним и в итоге формирование более социально однородных кварталов – уже реальность российских городов-миллионников. Потенциально это может создавать определенные социальные проблемы, но данный вопрос выходит за пределы нашего разговора.

Школьное образование влияет на общество с лагом лет в 15–20. Сейчас мы пожинаем ошибки, сделанные в 1990-х. Наши просчеты станут очевидными к середине XXI столетия. Пока можно говорить только о всё возрастающем несоответствии массовой школы образца середины XX века, ориентированной на стандартизированное обучение для мира массового производства, требованиям существенно более динамичного XXI века.

9.2. Неформальная стратификация вузов

Самое важное следствие образования – это помощь студентам стать независимыми от стандартов образования.

П. Э. Грэй, американский музыкант

Вузы также по факту могут быть классифицированы различным образом. Например, специализированно-отраслевые и широкого профиля, национальные и региональные; такие, где дается образование мирового уровня, или национального, или просто расширение кругозора, и т. д. Иными словами, на элитные, общедоступные, нишевые, местные и т. д. Конечно, практически любой из этих признаков носит несколько расплывчатый характер. Но тем не менее видные специалисты по образованию, например С. Р. Филонович, справедливо отмечают, что можно сформулировать разумные признаки даже для элитарности[75].

Продолжая его размышления, можно определить элитарность университета по нескольким признакам: а) тем, кого и чему в нем учат; б) принципам отбора – если отбор нацелен на привлечение самых способных абитуриентов, то вуз достоин звания элитного; в) способность выпускников к генерированию нового знания.

Процесс стратификации вузов порожден метаморфозой модели университетского образования. На смену сложившейся в XIX веке гумбольдтовской модели университета, сочетавшей элитарное образование и научно-исследовательский центр, пришла модель массовой высшей школы. Например, если к началу ХХ века в России было всего девять университетов, то через 100 лет – уже около 1000 вузов. В Европе и в целом в мире ситуация похожа: наблюдается взрывное увеличение количества университетов.

Несмотря на большой объем как частных вложений, так и государственных инвестиций в вузовскую сферу, полностью все функции гумбольдтовской модели университета, включая генерирование новых научных знаний, выполняет не более 10 % вузов. А остальные 90 % в большинстве случаев решают во многом иные задачи. Причем наше положение здесь лучше: в отличие от западного мира, мы имеем достаточно многочисленные научные структуры за пределами университетов: прежде всего в Академии наук и прикладных институтах.

Массовый университет современного типа существует, по сути, в качестве институции, которая создана развитием идеи всеобщего среднего образования. Она не декларируется публично, но на практике в последние десятилетия реализуется повсеместно. Но если верность идеи всеобщего среднего образования уже бесспорна и ее реализация в основном уже преодолела детские болезни роста, то необходимость фактической всеобщности вузовского образования вызывает в обществе большие сомнения. И в основном вследствие нерешенности ряда проблем и болезней роста.

Согласно традиционной точке зрения, высшая школа – это всегда профессиональное образование, подготовка узких специалистов в определенной области. Поэтому все общеобразовательные учебные курсы вузов, вроде иностранного языка, основ истории или экономики, – не более чем устранение огрехов в работе средней школы, которая не обеспечила получение этих знаний. По сути, получается хождение по кругу, изучение одних и тех же предметов несколько раз. В российской практике это встречается на каждом шагу, а, например, американское юридическое образование является сугубо профессиональным и исключает изучение общеобразовательных дисциплин.

Обществу, в том числе и российскому, еще только предстоит привыкнуть к новой реальности: подавляющее большинство наших вузов вряд ли могут быть отнесены к традиционной высшей школе, поскольку практически не имеют отношения к университетской идее. Это скорее учреждения среднего профессионального образования либо просто клубы по интересам, обеспечивающие определенную занятость и окультуривание населения. Сейчас российские топовые университеты (а не квазивузы) могут предоставить реальное высшее образование не более 5–10 % населения.

По всей видимости, сама жизнь диктует, что для сохранения разнообразия и одновременно удовлетворения текущих потребностей работодателей, обучающихся и общества полезно было бы ввести ранжирование дипломов и вузов. Тогда будет видно, что один человек получил образование мирового уровня, второй – национального, а третий подучился и расширил кругозор.

Если такое различие четко формализовать и сделать видимым, не потребуется закрывать вузы в массовом порядке. Четко маркировать нужно и заочную форму обучения – в основном как торговлю дипломами за небольшие деньги и получение малых знаний. Возможно, для расширения доступа ребят из небогатых семей к повышению образовательного уровня определенной альтернативой могут быть дистанционные курсы ведущих университетов.

Кроме того, в российских реалиях есть вузы-«магниты» и вузы-«транзиты», а также замкнутые и «экспортирующие» выпускников в другие регионы. Вузы-«магниты» сосредоточены в основном в московском и питерском регионах. Они привлекают абитуриентов со всей страны (причем в Москве выпускников вузов в три раза больше). В некоторых областях, даже там, где есть исторически сильные университеты, структура экономики не позволяет удержать молодежь. В половине же субъектов России 30–40 % выпускников трудо устраиваются за пределами региона обучения[76].

Возможно, полезно пойти по пути жесткого разделения бакалавриатов и магистратур: нельзя иметь магистратуру вузам, которые не тянут на определенный стандарт обучения. Это будет означать, что они выпускают «общеобразованных» людей, не являющихся настоящими специалистами. А магистратура уже делает другую работу. Можно попытаться разделить университеты на высшую лигу, первую лигу, вторую лигу, то есть на ассоциации университетов, которые задают определенный стандарт.

И работодатель будет понимать: вот этот человек вышел из первой лиги, а первая лига – это совсем не высшая лига. (Фактически уже сегодня большинство работодателей в своей сфере достаточно точно оценивают реальный уровень тех или иных вузов.) Можно искать еще какие-то решения, связанные с внешней аттестацией, будь то рейтинги или государственные способы оценки.

Решения могут быть найдены – надо только понять, что цель не в том, чтобы уничтожить слабые вузы и оставить лишь те, что выпускают хороших специалистов. Задача – стратифицировать и различать качество обучения. Пусть будет прикладной бакалавриат, который раньше назывался техникумом и считался средним образованием, а теперь станет считаться высшим. А бакалавриат будет, наверное, двух– или трехлетний, и не прикладной – тоже, и это нормально. Пусть это повлечет рост количества иерархических звеньев. Но социальную функцию такие учреждения смогут выполнять.

Может поспособствовать и индивидуализация обучения – за счет достаточного количества модулей, из которых обучаемый будет выбирать индивидуальную «дорожную карту». И не только модулей, но и вариантов, траекторий обучения. Есть склонность к науке – выход в магистратуру и далее в аспирантуру. Есть склонность к производству – соответствующая траектория. Нет особых талантов и желаний – тоже должна быть своя программа, аналог добротной средней школы или ПТУ.

Однако пока тенденция к индивидуализации, а уж тем более к непрерывности образования в наших вузах входит в прямое противоречие с существующей моделью учебного процесса. В частности, с нагрузкой, которая приходится как на преподавателя, так и на студента. Она предполагает освоение/преподавание столь разнообразного и значительного объема материала, что времени на самостоятельную работу остается крайне мало. Эту проблему тоже придется как-то решать.

9.3. Реальное разнообразие дополнительного образования

Спросите у меня о моих трех приоритетах правительства, и я скажу: образование, образование и образование.

Т. Блэр, премьер-министр Великобритании (1997–2007)[77]

Бизнес-школы. Даже самые молодые из крупных участников рынка – бизнес-школы – тоже вынуждены всё больше задумываться о стратификации и ее последствиях. Происходит это по разным направлениям. Например, по форме собственности: государственные, частные и смешанные. Последних, по всей видимости, большинство. Образование более консервативно, поэтому в нем до сих пор распространено то, что мы наблюдали на предприятиях в период с конца 1980-х и до начала 2000-х годов. Государственные предприятия постепенно становились частными. Сначала кто-нибудь «приватизировал менеджмент», в том числе «красных директоров», и расходы становились государственными, а прибыли частными, потом постепенно и сам контроль перетекал в частные руки.

В образовании этот процесс начался позднее и идет медленнее. В результате сегодня школы бизнеса зачастую являются не вполне самостоятельными. Они могут быть просто структурными подразделениями больших государственных университетов, базироваться в государственных зданиях, пользоваться раскрученным брендом и административным ресурсом госуниверситета. Это не только резко снижает огосударствленные издержки, но и способствует набору слушателей.

Одновременно этот статус/ресурс ограждает, например, от части всевозможных проверяющих чиновников, непрерывно «кошмарящих» реально рыночный бизнес. В общем, всё согласно экономической теории: известно, что на стадии развития ключевыми факторами успеха (КФУ) являются инновации, эффективная организация производства, доступ к каналам распределения и статус бренда[78]. Нетрудно заметить, что, формируясь и работая под крышей известного госучреждения, школы бизнеса получают существенную часть этих преимуществ «по праву рождения». При этом такие школы претендуют на бизнес-статус, приватизацию доходов от своей деятельности и провозглашают, что работают в рыночных условиях.

Отметим: автор этих строк в последние 30 лет работает в сугубо частных организациях, в российском бизнесе, добросовестно оплачивая своими налогами разнообразные государственные расходы. В то же время автор, не имея никакого отношения к вышеуказанным формам государственно-частного образовательного партнерства, считает, что в целом подобное партнерство весьма полезно для нашего общества.

Образовательный бизнес практически повсеместно является низкомаржинальным и малодоходным, в том числе в силу многоплановости его функций и разнообразия интересов главных потребителей. Поэтому, с точки зрения автора, формирование в России бизнес-образования в условиях повышенной защищенности представляется вполне оправданным с позиции долгосрочных интересов развития страны в целом.

В пользу такого рода условий для развития бизнес-образования можно привести еще одно сугубо личное впечатление, не претендующее на научное доказательство. Много лет в разнообразных ситуациях общаюсь с топ-менеджерами российских школ бизнеса, неоднократно участвовал в обсуждениях с ними различных образовательных проблем в формальной и неформальной обстановке.

Дискуссии при этом бывали весьма острые, во многих случаях точка зрения представителей бизнес-образования мне представлялась как минимум весьма спорной, – и наоборот: «образователи» с трудом воспринимали аргументацию «от бизнеса».

Но при этом всегда видел перед собой людей, искренне заинтересованных в решении образовательных проблем и совершенствовании своей деятельности. (Тридцатилетний опыт работы в бизнесе научил отличать приоритет этой заинтересованности от желания уютного бюджетопиления, какими бы красивыми словами «пильщики» ни прикрывались.) Так вот: людей, равнодушных к содержательной сути своего дела, среди топ-менеджеров российского бизнес-образования автор практически не встречал.

Во всем мире не существует единой типовой модели бизнес-школы. Есть общие характерные черты, но есть и множество весьма существенных особенностей. Можно сказать, что за свою почти 30-летнюю историю российские бизнес-школы уже достаточно заметно стратифицировались. В их работе возникло разнообразие целей, содержания деятельности, структур основных стейкхолдеров (групп влияния) и т. д.

Эти отличия накладывают отпечаток на самые разнообразные аспекты деятельности школ бизнеса и их самоидентификацию.

Например: а) мы готовим мыслителей от бизнеса (максимум три – пять бизнес-школ в стране) или б) делаем ПТУ (профессионально-техническое училище) для менеджеров, вооружаем их инструментами и технологиями. В первом случае мы спокойно относимся к тому, что каждый преподаватель идет в аудиторию самовыражаться так, как считает нужным в рамках своего предмета; во втором случае мы вынуждены задумываться о единых методиках и технологиях даже в преподавании различных предметов.

Некоторые видные специалисты по бизнес-образованию, например вице-президент Российской ассоциации бизнес-образования С. К. Мордовин, считают, что в России уже сформировалось несколько моделей функционирования школ бизнеса, которые можно классифицировать так: университет, предприятие/завод, ПТУ, бизнес, театр[79].

Университет. Универсальные управленческие программы. Максимальное внимание широте и глубине знаний, влиянию на мировоззрение обучающихся. Минимальное – навыкам. Максимально эффективны на программах высшего управленческого образования и классических программах МВА для начинающих управленцев.

Предприятие/завод. Формализованно-конкретные программы. Максимальное внимание соответствию регламентирующим документам вышестоящих организаций. Цель – передача обучающимся знаний и навыков в соответствии с формально установленными стандартами. Максимально эффективны на программах для менеджеров бюджетных организаций и государственных предприятий с высоким уровнем бюрократической регламентации работы.

ПТУ для менеджеров. Прагматичные программы, идеологически близкие корпоративным университетам и учреждениям КПО (краткосрочного профессионального образования). Максимальное внимание получению обучающимися практических прикладных навыков. Максимально эффективны для менеджеров любого уровня, желающих в сжатые сроки получить дополнительные инструменты и технологии для своей деятельности.

Бизнес. Консультационно-обучающие программы (часто с небольшой отраслевой спецификой) для передачи прикладных знаний и навыков. Акцент на максимальную бизнес-эффективность для себя и обучающихся. Стремление к корпоративному обучению, переходящему в крупные консалтинговые проекты. Максимально эффективны для крупных организаций, желающих совместить консалтинговую помощь по общим вопросам менеджмента с повышением квалификации персонала в данной сфере.

Театр. Школа бизнеса, созданная одной яркой личностью (максимум двумя) с собственным представлением об организации и содержании обучения. Максимальное внимание изменению мировоззрения обучающихся посредством самовыражения лидера через все программы школы. Максимально эффективны для желающих «пропустить через себя» и обсудить с себе подобными многоплановый спектакль, подталкивающий к самостоятельному овладению нужными знаниями и полезными навыками.

Очевидно, что любая типологизация носит ограниченный характер и не может претендовать на истину в последней инстанции. Более того, в данном случае представляется, что подобные классификации являются не столько структуризацией сложившегося положения дел, сколько попытками разглядеть в тумане грядущего итоги реально идущих сегодня процессов. Действительно, сегодня едва ли возможно выделить школы бизнеса, относящиеся к любой модели в «химически чистом» виде. Практически все школы находятся в движении, реально совмещая признаки разных моделей, но постепенно приобретая те или иные доминирующие черты и особенности.

В ценовой стратификации можно выделить три сегмента: верхний – 600–800 тыс. руб. за весь срок обучения (полтора-два года); средний – 400–550 тыс. руб. и нижний – до 400 тыс. руб. Расчеты экспертов показали, что средняя цена контактного часа обучения по программам МВА и Executive МВА составляла, соответственно, 936 и 1415 руб. в верхнем сегменте, 636 и 957 руб. в среднем и 412 в нижнем[80]. Характерно, что школы, тяготеющие к различным моделям, встречаются в каждом сегменте стоимости.

Услуги краткосрочного профессионального образования (КПО). Организации КПО также можно классифицировать разнообразными способами. Например, есть тренинговые компании, специализирующие на обучении мягким навыкам: коммуникациям, подготовке презентаций, командообразованию и т. д. Есть организации, специализирующие, наоборот, на знаниях: новеллах в бухгалтерском учете и налогообложении, международных стандартах финансовой отчетности (МСФО) и внутреннем аудите. Можно их классифицировать и по организационным признакам.

Самостоятельные учебные центры. Деятельность таких центров построена на организации семинаров по наиболее актуальным проблемам и привлечении преподавателей вузов, представителей министерств и ведомств. Преимущества таких организаций связаны с гибкостью и оперативностью реакции на возникающий спрос, недостатки – с практически полным отсутствием собственной учебно-методической базы: биб лиотек, справочно-информационных систем, штатных преподавателей и т. д. Качество услуг таких центров зависит от квалификации преподавателей, которых они смогут пригласить на конкретное мероприятие. Сегодня даже в Москве не слишком широк круг лиц, чьи имена могут собрать аудиторию и кто реально способен предоставлять качественные услуги в сфере обучения.

Вузы и бизнес-школы. Эти учреждения также периодически предоставляют услуги по краткосрочному обучению. Преимущество их заключается в том, что они имеют богатый опыт организации учебного процесса, штатных преподавателей и собственную учебно-методическую базу. Недостатки связаны с существующими противоречиями между организацией учебного процесса для фундаментального образования и постоянно меняющимися потребностями специалистов-практиков: практикам нужна быстрая реакция на актуальные конкретные проблемы, а вузы нацелены на «шлифовку» базовых знаний по предмету.

Учебные центры при крупных компаниях. Например, это организации, учрежденные аудиторско-консультационными фирмами, – учебные центры ЕY и PwC, Экономико-правовая школа ФБК (ЭПШ ФБК) и т. д. Преимущества таких центров связаны с использованием методической базы и интеллектуального потенциала материнских организаций. Объединение опыта практиков с методическими разработками способствует созданию баланса между теоретическими знаниями и реальными практическими навыками, получаемыми при обучении. Недостатки связаны с тем, что обучение во многих случаях носит фрагментарный характер.

Индивидуальные преподаватели. Это и «звезды первой величины», и несколько тысяч других работников вузов, чиновников министерств и ведомств. Во многих крупных организациях создаются подразделения, ответственные за организацию непрерывного обучения. Сотрудники этих подразделений и занимаются подбором таких преподавателей для обучения персонала.

ЕЖ ПОНЯЛ

По всей видимости, дальнейшее эволюционное развитие «внутривидового» разнообразия образовательных учреждений неизбежно и полезно. Вопрос: что следует поддерживать в данном процессе? Например, едва ли государство должно поддерживать те учреждения, которые работают как канал для оттока способных россиян за рубеж. Ведь известен определенный круг вузов, большинство выпускников которых нацелены покинуть страну и продолжить свою жизнь за рубежом.

Спрос подталкивает всех участников рынка готовить специализированные программы, учитывающие возраст, интерес, опыт и т. п. То, что интересно молодежи на бакалавриате, не интересно руководителю отдела компании на МВА. Менеджеры идут на МВА, чтобы получить прикладные управленческие знания, обменяться опытом, получить импульс для карьерного роста. В свою очередь, руководители компаний и собственники идут на программы ЕМВА, чтобы структурировать свой опыт, расширить стратегические перспективы, приобрести дополнительные личностные навыки, в первую очередь в области лидерства и стратегии. Они ищут свежие подходы, оригинальные идеи у своих коллег. Именно поэтому на хорошие ЕМВА доступ среднего менеджмента всегда очень селективен и ограничен.

Но есть и общие черты. Ширится понимание – не надо загружать и перегружать свою память, так как существует множество справочников и сайтов. Жизнь требует развивать у всех обучающихся умение учиться самостоятельно и умение самостоятельно думать и принимать решения. По всей видимости, будущее в том, чтобы больше учить людей учиться, строить обучение на интерактивной основе.

Необходимо разворачивать образование от трансляции готовых знаний и запоминания – к созданию знаний «здесь и сейчас», под конкретные проекты, путем самостоятельного поиска информации в интернете, через обмен опытом и наблюдениями участников группы. Как только начинается процесс самостоятельного решения проблем и преодоления трудностей, обучение становится интересным. Но ничто не следует доводить до крайностей: создание новых знаний возможно только на основе уже имеющихся. Именно они способствуют нахождению новых связей и закономерностей.

По всей видимости, во всем образовании грядут важные изменения. Примерно половина узких профессиональных образовательных программ окажутся невостребованными, спросом будут пользоваться фундаментальные программы. Кроме дипломов о высшем образовании, появятся другие дипломы для прошедших обучение на разных курсах. Наряду с учеными степенями появятся своего рода микростепени, которые будут присуждаться за освоение какого-либо нового вида образования. Возрастет роль различных профессиональных сертификатов о дополнительном образовании. Некоторые из них уже сейчас по своему значению вполне сопоставимы с вузовскими дипломами.

Поэтому уже сегодня образовательным учреждениям, особенно школам, нельзя работать как фабрика по производству знаний, – следует озаботиться воспитанием своих подопечных. Если не внушить им мысль, что учиться придется всю жизнь, то дальше будет значительно сложнее.

Единой для всех идеальной системы образования не существует. Не существует и единой для всех наилучшей модели любого вида образовательного учреждения. Их много, хороших и разных. Диверсификация и стратификация образования неизбежны, как восход солнца. Пока же можно говорить только о всё возрастающей несостоятельности массового образования образца середины XX века, ориентированного на стандартизированное обучение.

Сейчас перед образованием новая задача – научиться готовить творцов, уйти от массового тиражирования одних и тех же знаний и навыков. Грубо говоря, акценты смещаются в сторону приоритета мышления над знаниями. Именно этого требует современный мир. Единые стандарты должны уйти в прошлое, уступив место гибким и адаптивным программам, настраиваемым под конкретного ученика. Причем чем дольше нынешняя система будет сопротивляться, тем резче потом будет этот переход. Но он обязательно произойдет.

Исследования специалистов МВФ показали, что инвестиции в образование в перспективе дают стране больше благосостояния, чем новые дороги. Однако дороги строить быстрее. Ситуация выглядит примерно так: заметный результат от строительства дорог виден на отрезке примерно в 10 лет, тогда как затраты на образование дают результат спустя 20–25 лет. Нужны политики с горизонтом планирования значительно большим, чем электоральный цикл. Для победы на выборах надо строить дороги, для качественного преобразования нации нужно вкладываться в образование. Это еще один частный случай, подтверждающий кризис системы выборов по принципу «один человек – один голос».

По всей видимости, человечеству снова придется внедрять те или иные формы цензовой демократии. Например, голосование по доле в уплаченных налогах с населения. Принцип «один человек – один голос» даже в развитых странах неизбежно приводит к победе демагогического популизма над рационализмом; выборы превращаются в шоу-бизнес, и побеждают на них лучшие шоумены.

Существует фундаментальная общественная проблема XX–XXI веков. О ней говорят всё больше и чаще. Это преждевременное введение всеобщего избирательного права. Такая демократия недолго эффективно поработала там, где она эволюционно (у первопроходцев – за несколько сотен лет) вырастала из жестко «цензовых» выборов. То есть в течение столетий голосовать на выборах могли не все. Это право предоставлялось лишь тем, кто удовлетворял ряду условий (цензов). Например, должен был иметь определенное имущество (быть налогоплательщиком), прожить некий срок в данном месте (ценз оседлости), достичь определенного возраста, быть мужчиной и т. д. В небольшом числе стран – колыбелях цивилизации – цензовые ограничения отменялись медленно и осторожно.

Особенно долго права голоса не имели «неимущие». Логика проста: тебе нельзя доверять выбирать парламент, устанавливающий налоги, если ты не научился зарабатывать, не имеешь заметного имущества и сам налогов не платишь. Многие столетия право голоса получали только бюджетонаполнители, но никак не бюджетополучатели. Кроме того, голосующий должен быть зрел и мало подвержен эмоциям, способен голосовать разумом, а не сердцем. Например, в Швейцарии право голоса женщинам предоставили только во второй половине ХХ века. Вот так – медленно, за несколько сотен лет – и формировались западные демократии. Но в XXI веке даже там стал очевиден кризис сложившейся системы. Особенно наглядно это проявляется, когда право голоса имеют неработающие в третьем поколении и дружно голосующие за увеличение пособий (и, соответственно, за повышение налогов с работающих).

А там, где всеобщее избирательное право вводилось сразу и без ограничений, возникают еще бóльшие проблемы, решить которые удается лишь жестким авторитарным режимам. Иначе во власть выбираются демагоги/популисты самого разнообразного толка. Формула Пушкина «Единственный европеец в России – это правительство» применима ко множеству стран в самые разные времена.

В ХХ – XXI веках нигде в мире модернизация общества не происходила в условиях развитой демократии. Нравится это или нет, но реальный исторический опыт таков. Авторитарная власть, существенно ограничивающая не только популизм, но и политическую жизнь в целом, везде являлась необходимым (хотя и не всегда достаточным) условием преобразования общества. Для модернизации власть должна учитывать реалии жизни, четко позиционировать страну в международном разделении труда, жестко бороться с отрицательными следствиями неразвитой демократии (коррупцией, холуйством к власть имущим, и т. д.), решительно развеивать иллюзии, способствовать честному диалогу о реальном положении дел, жестко пресекать попытки дестабилизации, подавлять претензии на социальные блага, неадекватные уровню развития страны.

Истории успеха? Пиренейские диктатуры в Европе: 40-летнее правление Салазара в Португалии и почти такой же срок руководства Франко в Испании. Рухнувшие в 400-летнюю историческую яму бывшие флагманы цивилизации жесткими авторитарными режимами были превращены в нормальные западноевропейские страны. Целый ряд успешных модернизаций проведен политически жесткими режимами в Азии: Тайвань, Южная Корея, Сингапур, Малайзия и еще ряд стран. Впечатляющие результаты у авторитарных режимов в Турции и ряде ближневосточных государств.

Хрестоматийный пример экономического рывка – Чили. Ранее раздираемая социалистическими химерами страна за пару десятков лет под руководством разумной военной хунты стала самой развитой в Южной Америке. КНР – всем известный пример: авторитарный режим (власть у компартии во главе с ЦК КПК) не уклонно ведет страну по пути строительства светлого капиталистического будущего. Есть трудолюбивое население, не требующее соцзащиты, превышающей возможности страны. Политически режим жесткий. Например, в 1989 году пекинский «майдан» был без долгих разговоров разогнан танками. Продолжились эволюционные реформы с опорой на национальные ценности. Тридцать лет такого развития, и уже зарплаты – как российские, а объем экономики – как у США.

Дело не в многомиллионном сельском трудоресурсе КНР. Испания, Португалия, Чили, Тайвань, Сингапур, Япония и т. д. не имели такого ресурса. Но при жестком авторитарном режиме высокий экономический результат показали. Это не значит, что каждая хунта хороша. Но модернизация развивающейся страны требует множества непопулярных решений, в том числе повышения пенсионного возраста или роста инвестиций в образование, а не в дороги или соцзащиту. Осуществить непопулярные меры в условиях демократии нереально. Факторы успеха практически везде одинаковы: авторитаризм + рынок + трудолюбивое население + патриотичная и образованная элита + 30 лет.

Многократно, но безуспешно пробовали иные пути, вроде быстрого внедрения демократии, а уже вслед за этим проведения каких-то реформ. Например, в России в феврале 1917 года и в 1991 году. В XXI веке быстро «демократизировали» Афганистан, Ливию, Ирак, Украину и т. д. Успехов не получалось. Не является контраргументом против авторитарной модернизации и опыт восточноевропейских стран: там уникально совпало как минимум три фактора. Во-первых, наличие европейской культуры, основанной на протестантской этике; во-вторых, опыт цензовых выборов (прерванных всего на 40 лет социалистическим экспериментом) и, в-третьих, мощное западное участие в рыночных реформах.

Конечно, всем надо искать собственный путь. Но при этом следует хорошо подумать, что и почему предлагают те, кто много лет ведет с нами информационную войну. А они-то больше всего ратуют за «майданное» развитие нашей демократии. Конечно, всё не так просто. Справедливо замечено: на одну Южную Корею приходится пяток Аргентин, где разнообразные диктатуры привели к развалу экономики и обнищанию населения. Но это тема для другого разговора.

Глава 10. Взаимодействие заинтересованных сторон в образовании

Любые истины легко понять, когда они обнаружены. Трудность в том, чтобы обнаружить их.

Г. Галилей, итальянский ученый XVI – XVII веков

Если все думают одинаково, значит, каждый думает не очень много.

П. Сальберг, финский специалист по образованию

Способность к эффективному сотрудничеству, с одной стороны, проходит через всю историю человечества. Но, с другой стороны, она не является естественным состоянием и требует определенных усилий. Сначала – для осознания взаимной пользы от сотрудничества, а затем для практического воплощения такого понимания. Это в полной мере касается сферы образования, где сталкиваются противоречивые интересы различных групп стейкхолдеров. Здесь требуются постоянные многосторонние усилия по налаживанию эффективного взаимодействия всех заинтересованных сторон. Именно это необходимо осознать российскому обществу. Это принципиально расширило бы возможности формирования в России стратегически более эффективной системы образования.

В XXI веке в России постепенно, но достаточно быстро произошло осознание ключевой роли качественного образования для будущего страны. Хотя финансирование образования остается явно недостаточным, но признание его значения свидетельствует о существенном продвижении в зрелости и цивилизованности всего нашего общества.

В то же время некоторые представители бизнеса даже публично заявляли: дайте нам порулить образованием, и через пять лет темпы роста ВВП удвоятся-утроятся.

Такое понимание роли образования можно только приветствовать. Но одновременно это и образец эгоистического мышления, когда одна из четырех сторон спроса на образовательный продукт продвигает только свои сегодняшние потребности, без малейшей попытки осознать сам факт существования других участников процесса и признать наличие их интересов.

Кто же должен «рулить» образованием? Видимо, все заинтересованные стороны совместно. Для этого прежде всего необходим диалог и поиск баланса интересов. Перекос в сторону лишь одной из заинтересованных сторон резко снижает эффективность образовательной деятельности в целом. Но образование должно слушать и слышать всех заказчиков (студента, работодателя и общество) и, конечно, стремиться доносить до них свое видение проблем.

Взаимодействие заинтересованных сторон в сфере образования должно осуществляться как среди основных групп потребителей, так и между производителями образовательного продукта. «Эверест учит: будь великим и помогай другим стать великими» (Т. Норгей, гималайский шерпа, первовосходитель на Эверест).

10.1. Через диалог к сотрудничеству

Есть баррикады, по одну сторону которых пусто.

С. Е. Лец, польский афорист

При обсуждении важных вопросов нет ничего опаснее, чем решение, принятое без возражений. Оно непременно окажется не тем решением и не той проблемы.

П. Друкер, специалист по менеджменту

Весьма актуальной задачей является организация полноценного диалога, а затем и многостороннего сотрудничества между основными группами потребителей: работодателями, обучающимися, государством и обществом, а также самим образованием. Пока между ними нет даже системно налаженного диалога. Практически у каждой из названных групп существуют свои форумы, где сообщество с той или иной эффективностью обсуждает интересующие его вопросы. Отдельные площадки для обсуждения проблем образования есть у вузов, у поставщиков программ МВА, у бизнеса, у госрегуляторов и т. д. Но на подобных обсуждениях представителей смежных сообществ бывает очень мало. В основном дискуссии идут в рамках своих групп.

Разумеется, это не способствует многостороннему диалогу, а также расширению и углублению понимания проблем образования обществом. Более того, от различных заинтересованных сторон идет немало слишком резких конфронтационных заявлений. Возможно, это частный случай нашей всеобщей проблемы – невысокой культуры дискуссий, малого понимания того, что нахождение компромисса и достижение согласия – самый ценный результат любых острых дискуссий. По идее, именно стороны, обсуждающие столь высокоинтеллектуальные и культурные вопросы, как проблемы образования, должны показывать пример всему обществу. Не случайно же в Великой хартии университетов говорится: «Отвергая нетерпимость и поддерживая открытый непрерывный диалог, университет является привилегированным местом…»[81].

Каждой из сторон полезно осознать, что все другие стороны и их интересы тоже существуют, являются обоснованными – и нужно искать сферу разумных решений. Как показывает мировой опыт, к согласию можно прийти и в гораздо более противоречивых ситуациях[82]. Достичь взаимоприемлемых решений легче, если всем стараться осознавать реальные проблемы и стремиться бороться именно с проблемами, а не с людьми и другими точками зрения.

Любое системное решение, ведущее к большей доступности информации о различных видениях желаемого будущего, о навыках, необходимых работодателям, о динамике спроса и предложения на рынке труда и т. д., способно значительно улучшить ситуацию. Один из возможных подходов – создание системных интеграторов, умеющих находить общий язык с работодателями, вузами и чиновниками, а затем помогать молодым людям ориентироваться в системе образования и на рынке труда.

Теоретически подобную функцию могло бы выполнять Минобрнауки. Но не случайно в разговоре об этом министерстве представители и бизнеса, и образования периодически вспоминают слова, которые Маяковский сказал про Америку: ее надо закрыть, почистить, а потом опять открыть, вторично. Что-то подобное неоднократно предлагалось и в отношении Минобрнауки[83]…

У регуляторов сложились традиции по проведению обсуждений проблем образования в стиле партхозактива советских времен – с убежденностью в своей монополии на истину и с раздачей единственно правильных министерских руководящих указаний. При этом общественность и участники рынка воспринимаются регуляторами как нуждающиеся в тотальном контроле. Пока трудно представить, каким образом всё это может трансформироваться в организацию многостороннего общественного диалога.

Возможно, проблему эффективного налаживания такого обсуждения с участием всех заинтересованных сторон могли бы решить те или иные общественные объединения представителей бизнеса. Но пока образовательные ассоциации «специализированы» по каждому виду образовательных учреждений. Например, бизнес-школы имеют свою Российскую ассоциацию бизнес-образования (РАБО), сфокусированную на интересах поставщиков программ МВА. Есть свои организации и у отечественных вузов, были попытки деятельно сорганизоваться у корпоративных университетов и представителей КПО.

Обсуждение отдельных проблем образования проходит в рамках Ассоциации менеджеров России (АМР), есть университетские площадки – на экономическом факультете МГУ, в недрах Высшей школы экономики (ВШЭ), но многосторонним общественным диалогом всё это назвать пока сложно. Следствием недостаточного обсуждения образовательных проблем является отсутствие общественного согласия по части образа желаемого будущего даже в принципиальных вопросах. Поэтому не так широк консенсус и в практических предложениях. «Кто не знает, в какую гавань плыть, никогда не имеет попутного ветра» (Сенека, древнеримский философ).

10.2. Участники рынка – разные элементы одной системы

Из частей тела наиболее бдительно следите за вашим указательным пальцем, ибо он жаждет обличать.

И. Бродский, поэт

Невежество сближает людей. Профессионализм их разделяет.

Б. Пашковский, польский журналист

Искать возможности нормального диалога нужно и ключевым участникам внутри российского рынка образования. У образовательного сообщества это пока не очень получается: выясняется, что довольно сложно приподняться над взглядом со своей колокольни и более широко и стереоскопично посмотреть на всю сферу. Между тем только так можно осознать, что мир велик и у всех есть свое место: и у различных видов образовательных учреждений, методов обучения, равно как и модных/консервативных образовательных методик и заблуждений.

Пока зачастую преобладают крайние точки зрения. При взгляде исключительно со своей колокольни университеты/вузы склонны только себя считать истинными носителями Образования, его функций и традиций. Бизнес-школы же посматривают на других участников рынка с высоты своего величия как новой формы образования, умеющей жонглировать десятками модных иностранных слов.

Учреждения краткосрочного дополнительного образования (КПО), в свою очередь, говорят, что только они понимают истинные нужды практиков, а остальные сидят на бюджетных деньгах и не знают потребностей рынка. Корпоративные же университеты убеждены, что, являясь флагманами, «работающими на земле», именно они должны быть законодателями образовательных мод. По всей видимости, все эти крайности – различные формы проявления подросткового образовательного максимализма.

Одним из его видов является увлечение резковато-провокационными заявлениями, могущими быть оскорбительными для части участников обсуждения. Это не способствует нормальной дискуссии и лишь взвинчивает эмоции, затрудняя эффективное обсуждение реальных проблем. При таком общении сложно не только достичь согласия и сотрудничества, но и просто наладить конструктивный диалог.

Многие еще находятся на подступах к осознанию, что образование – это очень многогранная сфера человеческой деятельности, где образовательные учреждения разных типов работают в разных сегментах, и даже в рамках одного вида организаций многие занимают свои уникальные ниши (региональные, профессиональные и т. д.). Спор же о том, кто важнее и круче, столь же бессмыслен, как дебаты берез, елей, осин и прочих растений – кто же из них олицетворяет лес. Воистину, похоже, только подлинные дубы способны до бесконечности зацикливаться на такой постановке вопроса и спорить, кто самый главный (лучший) в образовательном лесу.

Вся история эволюции показывает: именно многообразие видов дает возможность выжить в условиях новых глобальных вызовов. Какие-то виды оказываются более приспособленными к меняющейся обстановке, и это придает устойчивость всей системе. Всем важно понимать: образование и бизнес-образование – это обширные области профессиональной деятельности, где образовательные структуры различных уровней занимают свои уникальные сегменты и маркетинговые ниши. Во многих случаях эти структуры не столько конкурируют друг с другом, сколько друг друга дополняют.

Можно сравнить весь комплекс образовательных учреждений с большой семьей, где все поколения в целом – дедушки/бабушки, папы/мамы, дети/внуки – и каждый в отдельности выполняют разные функции. Кто-то является носителем консервативной мудрости, а кто-то вносит в серьезное жизненное дело (образование) юношеский задорный дух (например, разнообразием и изменчивостью учреждений краткосрочного профессионального образования).

Как уже отмечалось, многие проблемы нашего образования – это болезни роста, которые, надеемся, будут постепенно преодолены в течение ближайших полутора-двух десятилетий. Уже сейчас многие реально интересные разработки мирового образования приходят в нашу страну с небольшим временным лагом примерно в пять – десять лет.

Поэтому хочется верить, что практика широкого сотрудничества и взаимного привлечения профессионалов, успешное сотрудничество университетов, бизнес-школ, организаций КПО, корпоративных университетов при разработке и реализации сложных, долгосрочных программ – это одна из важных тенденций развития российского образования в ближайшем будущем.

Сотрудничество необходимо как в самом образовании, так и с внешними заинтересованными сторонами. Увы, способность договариваться не является сильной национальной чертой россиян. Так, в образовании ощущается острая необходимость в формировании стратегических альянсов. Но сегодня лидеры отдельных сегментов больше соперничают, чем объединяются для создания синергии. Между тем в мире уже распространяется практика стратегических объединений. Бизнес-школы объединяются с ведущими тренинг-центрами, с консалтинговыми компаниями, с представителями правительства, руководителями отдельных корпоративных университетов и создают уникальные образовательные проекты.

В России же мы можем насчитать несколько десятков проектов «двойных дипломов» ведущих отечественных бизнес-школ с зарубежными. Но есть только пара-тройка небольших проектов, которые совместно реализуют бизнес-школы, расположенные в разных городах России. Мало что слышно и о серьезных проектах, объединяющих бизнес-школы и корпоративные университеты, бизнес-школы и ведущие консалтинговые компании России.

Между тем специфика образования, в отличие от иных сфер, больше подталкивает к взаимному сотрудничеству и лозунгу «компирации» (конкуренция и кооперация одновременно). Этому также способствуют некоторые существенные особенности конкуренции на рынке образования. Например, не всегда идет борьба за трудовые ресурсы: один и тот же преподаватель может работать в разных учреждениях, в том числе конкурирующих друг с другом. Бывает, что конкуренты образованию обнаруживаются вне сферы образования. Например, крупная компания создает стандарт знаний специалиста, и этот стандарт оказывается востребован рынком. Подобных сюжетов было, есть и будет множество. Поэтому надо учиться умению договариваться о взаимодействии, о возможностях объединения ресурсов и достижений синергетических эффектов. Иного не дано.

10.3. Баланс централизации и «автономизации» образования

Если всадник без головы, то козлом отпущения у него служит лошадь.

Б. Крутиер, российский афорист

Общественное недовольство качеством образования обычно сфокусировано на неадекватном содержании обучения, устаревшей инфраструктуре и отсутствии всякой связи между усилиями, затраченными на получение хороших оценок, и последующей карьерой. Зачастую подразумевается, что каким-то образом государство должно обо всех этих проблемах позаботиться. Доля истины здесь есть: например, увеличение финансирования могло бы способствовать развитию школ и вузов.

Но это не есть решение всех проблем. Образование не может быть исключительно предметом заботы центральной власти. Прежде всего оно должно стать предметом заботы самих образовательных учреждений. Необходимо завершить переход от советского вуза как формы подготовки персонала для отраслевого министерства к университету как автономной организации, имеющей свою репутацию на рынке и в обществе. В России этому переходу больше всего мешают определенная ментальная леность, потребность в опеке со стороны патерналистского государства и желание многих, чтобы некий «начальник» всё за них придумал и решил.

Проблема автономности высших учебных заведений не нова. Ей почти тысяча лет – от момента появления европейских университетов Болоньи, Саламанки и Парижа. Тогда же начались дискуссии и борьба за автономию, которые ведутся до сих пор. Сегодня лучшие университеты независимы от государства или региональной власти. Но, несмотря на эти свободы, они продолжают считать проблему актуальной и активно отстаивать свою автономию.

Действительно, многовековая практика подтвердила: для адекватной реакции на нужды мира «университет должен иметь моральную и интеллектуальную независимость по отношению к любой политической и экономической власти, реализуя свою деятельность в области исследований и образования»[84]. Все крайности обычно неэффективны.

С одной стороны, при отсутствии должной степени автономности университеты больше заинтересованы в том, чтобы соответствовать формальным требованиям министерства, а не в поиске оптимального для них курса развития и адекватной реакции на изменяющийся мир. С другой стороны, автономия в представлениях определенной группы нашей «прогрессивно-демократической общественности» заключаются в требовании дать государственных денег и не спрашивать отчета об их использовании. При этом автономия часто понимается как право работать на госсредства в зарубежных интересах. Например, агитируя способную молодежь уехать на Запад.

Другим следствием автономии, по мнению этой группы, должно быть право, точно так же работая на деньги бюджета РФ, готовить, например, публикации, продвигающие «чужие» аргументы в ситуации конфликта интересов с другими странами.

В наших условиях проблема не столько в отсутствии формальной автономии, сколько в том, что самостоятельность университета не является «генетической ценностью»[85]. Опыта автономной жизни вузов у нас мало. В 300-летней истории российских университетов, начиная с создания московского и санкт-петербургского в XVIII веке, ситуация с автономией напоминала «качели». При их создании образцом послужили немецкие университеты, которые к тому времени накопили столетия опыта отстаивания самостоятельности.

Практике деятельности российских университетов был свойствен некоторый уровень автономности (по сравнению с большинством общественных институтов имперской государственности), что и было зафиксировано в первом университетском уставе 1804 года. Через 30 лет Николай I значительно ограничил права университетов. Затем Александр II в программе послаблений и реформ фактически восстановил исходный уровень самостоятельности.

Советская власть, перекраивая социальное устройство, лишила университеты всякой автономности и стала регулировать даже предметное содержание, а не только, например, присвоение степеней и вопросы финансирования. В 1930-е годы большинство университетов СССР были «разобраны» на отдельные институты в ведомственной логике – так возникли медицинские, педагогические, сельскохозяйственные вузы. Вопрос об автономности был уже неуместен. Кого, чему, как учить – все эти полномочия были изъяты из компетенции вузов.

Однако жизнь стала брать свое: необходимость технологического развития в условиях холодной войны и гонки вооружений заставила пересмотреть вопросы подготовки кадров для передовых отраслей. Появление в 1950-х целой группы вузов с расширенными правами в определении содержания образования было вынужденным отступлением от тотального регулирования. Ярким примером является московский Физтех со своим особым дизайном образовательной логистики и индивидуальных траекторий студентов.

Вообще вмешательство государства и в тот период иногда носило весьма позитивный характер. Так, например, говорят, что в СССР создание системы специализированных математических школ было пролоббировано представителями оборонных министерств, озабоченных качеством образования выпускников технических вузов. В общем, несомненный факт, что физико-математическое образование было весьма востребовано в советском государстве.

Следующий период можно назвать «брошенные в девяностые». «Невидимая рука рынка показала очень даже видимую фигу» (Г. Явлинский, российский политик). В постсоветском хаосе университеты оказались «сами по себе». К этому никто не был готов. Советские вузы никогда не обладали ни реальной автономией, ни даже пониманием, что с ней можно делать. Один из эффектов нежданной свободы реализовался в резком росте количества получающих высшее образование (примерно с 20 % до 60 % выпускников школ). Одновременно принципиальные изменения во всем укладе жизни привели к массовой потере молодых кадров, ушедших в другие сферы деятельности или отправившихся в эмиграцию. Всё это создало проблемы для качества образования.

Ситуация стала меняться в 2000-х годах, когда общество начало осознавать ключевое значение образования для развития страны. В последние 10–15 лет вузам/университетам были выделены значительные ресурсы – при выполнении определенных условий. Появились федеральные, национально-исследовательские и опорные университеты, а также элитная группа университетов программы «5–100». Сейчас России необходимо выбрать свою оптимальную модель университета, в том числе с разумной степенью самостоятельности (см. также главу 12).

Попробуем понять, что стоит за понятием автономии университетов. Во-первых, это возможность университета как организации самостоятельно определять траекторию своего развития, формировать видение себя и своего влияния на мир. Во-вторых, это академическая свобода, то есть те самые принципы свободы преподавания и свободы исследований, на которых был построен гумбольдтовский университет в XIX веке и которые лежат в основе современного исследовательского университета. В-третьих, это свобода студента выстраивать свою траекторию обучения (выбор университета, предметов, преподавателей), обеспечивающая полноценное развитие личности.

Для университетов автономия не значит, что им позволено делать всё, что они пожелают. За свободу они платят ответственностью за свои решения перед обществом, профессурой, студентами и выпускниками.

Девяностые с их массовым возникновением псевдовузов/университетов показали, что не привыкшие к свободе вузы склонны реагировать на внезапное обретение автономии резким падением качества обучения и вульгарной коммерциализацией. Лишь долгие годы эволюции могут привести к положению дел, когда университеты будут одновременно обладать высоким уровнем автономии и демонстрировать высокий уровень публичности, позволяющий обеспечить должный контроль со стороны общества. Желание государства контролировать расход бюджетных денег, отпущенных на вузы, и видеть реальное повышение качества образования, обоснованно. Но отчетность не обязательно означает прямое подчинение.

С точки зрения финансов, у российских вузов в основном операционный бюджет – вместе с деньгами приходят указания, на что и когда их тратить. Жесткий контроль трат не позволяет открыться длинному горизонту планирования, поскольку университеты не могут делать инвестиции. Здесь об инновационном и трансформационном развитии речь не идет. По всей видимости, необходимо расширять переход к блочному финансированию на длительный срок.

В свою очередь, сами университеты должны направить усилия на диверсификацию источников финансирования. Хотя российские университеты за последние 15 лет научились формировать порядка 50 % бюджета из негосударственных источников, одновременно был значительно увеличен объем государственного финансирования ведущих вузов. Но при всей необходимости повышенного финансирования эта зависимость от единственного источника денег снижает самостоятельность.

При нахождении разумного именно для России баланса между централизацией образования и автономией вузов важнейшей проблемой является отсутствие доверия между всеми заинтересованными сторонами: властью, вузами, бизнесом, обществом, работодателями, самими обучающимися и т. д.

Только путем уважительного многостороннего диалога и формирования взаимного доверия можно создавать эффективные модели функционирования нашего образования в XXI веке. Аналогичная ситуация – отсутствие доверия между заинтересованными сторонами как главное препятствие развитию, – похоже, сложилась и в отечественной науке. Но это тема для отдельного разговора.

Для того же, чтобы стать передовым общественным институтом, формирующим будущее, университет должен быть автономным в определении своей деятельности и одновременно публичным в смысле открытости своих замыслов и достижений. Университеты должны иметь право самостоятельно создавать и модифицировать свои учебные планы, определять плату за обучение и требования к абитуриентам. Без автономии имеем то, что имеем: отсутствие стратегического мышления и формальные миссии. Администрации слишком заняты вопросами отчетности и соответствия нормативам, а не проблемами образовательной, исследовательской и инновационной политики.

В то же время в европейском мире, начиная с XVIII века, университеты успешно содействовали решению задач национальных государств. Несомненно, об этом тоже стоит помнить при формировании нашей модели управления образованием. Конечно, наши западные «друзья» и их российские соратники будут убеждать нас, что не надо отстаивать наши национальные интересы. Это, дескать, устарело. Причем сам Запад продвигает свои интересы всегда и везде. Реально (с их точки зрения) получается, что право на национальные интересы есть только у определенных стран.

Но хочется верить, что всё-таки наше общество уже повзрослело и способно действовать исходя из наших собственных, а не чужих интересов. Фактически сфера рациональных решений находится между двумя крайностями. С одной стороны, недопустима полная безответственность университетов перед обществом, в том числе отсутствие отчетности за трату денег налогоплательщиков и работу в иностранных интересах за деньги российского бюджета. С другой стороны, очевидно плох режим тотального контроля, при котором университеты напоминают подразделения министерства. С учетом этих обстоятельств, понимая национальные интересы, и предстоит формировать эффективную российскую модель управления образованием.

При этом голос работодателей тоже должен быть услышан. Грубо говоря, сейчас работодатели тратят на переучивание и подготовку своих сотрудников больше денег, чем государство тратит на всё высшее образование в целом. Но при этом они никак не влияют на ситуацию – ни как заказчик, ни как налогоплательщик, который имеет право требовать отчета за эффективность расходов средств государственного бюджета.

Во второй половине 2010-х годов наметились некоторые изменения в общественных представлениях об образовании. До этого единственно верное реформаторское учение внедрялось железной рукой, без каких-либо попыток создавать даже видимость серьезного общественного обсуждения. Стоило начать обсуждение, как в повестку дня быстро вернулись казавшиеся раз и навсегда решенными вопросы – например, о проведении выпускных экзаменов для школьников или о новом разделе полномочий между Российской академией наук и Федеральным агентством научных организаций и т. д. Так, в экстренном порядке стали разрабатывать задания для устной части ЕГЭ по русскому языку; проходят общественные обсуждения о внесении изменений в федеральный государственный стандарт и т. д. и т. п.

Слово «вернулись» в этом контексте ключевое. Впервые за долгие годы на высшем уровне управления образованием официально признали, что вернуть в образовательную среду нужно многое из того, что было бездумно отменено. Но система образования по смыслу ее работы не отличается высокой скоростью изменений: чтобы эффект от действия проявился завтра, начать нужно было 10–15 лет назад.

ЕЖ ПОНЯЛ

Многие отечественные практики образования считают, что современная российская система управления образованием разбалансирована и не соответствует требованиям времени. Управлять образованием, которое полностью финансируется государством, – это одно, а управлять той же отраслью, когда туда идут частные инвестиции, которые требуется увеличивать, – это совсем другое.

Неэффективна и не выдерживает никакой критики система оценки вузов, а также система госзакупок. Всё это нуждается в серьезном реформировании, которое должно сопровождаться общественным обсуждением с участием всех заинтересованных сторон. Частные деньги в образовании появляются в богатой и культурной стране. Пока система управления образованием в России, мягко скажем, не способствует вложению уже готовых к этому движению денег. Пока частные инвестиции в образование идут не благодаря, а во многом вопреки сложившимся механизмам управления.

Между тем не только бизнес готов инвестировать в образование. С повышением общественного благосостояния готовность людей инвестировать в себя будет расти, и это тем более справедливо в условиях всё большей индивидуализации образовательных траекторий. Тенденция к индивидуализации и непрерывности образования объективно усиливает роль частных инвестиций в его развитие.

Разномыслие и открытые дискуссии – важнейшие факторы развития образования. Но сегодня те, кто определяет политику в области образования и стратегию его развития, редко прислушиваются к голосам практиков образования, да и вообще к любым голосам, выражающим иную точку зрения. Широкая общественность практически отсечена от обсуждения ключевых проблем образования. Публикации, посвященные таким проблемам, появляются в основном в малоизвестных специализированных изданиях. В результате понимание специфических функций образования, принципов работы и его реальных проблем находится в нашем обществе на недостаточном уровне.

Во многом из-за этого работа образовательных учреждений, как правило, оценивается по весьма спорным критериям, которые в лучшем случае представляют лишь выражение определенных взглядов на образование. А многие параметры оценки вообще не имеют никакого отношения к образованию (подробнее см. главу 5). Сложившиеся механизмы регулирования образования приводят к тому, что альтернативные концепции, которые могли бы становиться предметом обсуждения и помогать принятию практических решений, отвергаются с порога. В итоге одна-единственная точка зрения полностью вытесняет остальные.

На место сотрудничества, диалога и поиска сферы оптимальных решений приходят принуждение и контроль. Страдают не только те, кто стремится внедрять новые методы и обсуждать новые идеи. В проигрыше остаются всё общество и страна, лишающиеся возможных мощных импульсов развития, исходящих от системы образования. Можно утешаться тем, что эта ситуация складывалась во многих странах мира. Но, как известно, умные учатся на чужих ошибках, особенно если хотят развиваться опережающими темпами.

Глава 11. Образование и национальная культура

Всегда найдутся эскимосы, которые выработают для жителей Африки правила поведения в тропическую жару.

С. Е. Лец, польский афорист

Очевидно, что образование – часть культуры. Но из этого общего тезиса следуют очень важные и принципиальные выводы. Так, многие эксперты считают, что сущностное различие между западной и восточной системами образования базируется на разных культурных основах познания. Западная ориентирована на познание внешнего мира с опорой на разум, а восточная – на познание человеком самого себя с опорой на добродетель. Это принципиальное различие приводит в конечном счете к расхождению как в содержании, так и в доминирующих методах обучения[86].

11.1. Образовательный аспект планетарного противоборства

Никогда не полагайся на советы тех, кто может извлечь прибыль из ваших убытков.

Г. Кэссон, литератор

В восточных и некоторых других культурах традицией является важнейшая роль Учителя. Ему доверяют и дают возможность использовать свой профессиональный опыт и вырабатывать индивидуальный стиль обучения. В западной культуре, в том числе в образовании, ведущую роль играют стандарты. Так, в США и Великобритании в последние 50 лет правительства неоднократно пытались навязать школам единые «самые передовые» методы работы. Теоретически это может быть сделано в пределах разумного. Но на практике директивы такого рода уничтожают уникальные наработки каждого педагога.

Устный, живой, человеческий характер обучения неизбежно должен нести отпечаток личности. Каждый учитель создает свой собственный стиль, наиболее подходящий ему и его ученикам. Если же всем велят преподавать в одной манере, не свойственной конкретным педагогам и часто не подходящей их ученикам, то качество обучения падает. Это отразили и международные сопоставления. Например, после введения в США в 2001 году соответствующего закона, исследования, проведенные через десяток лет, показали: уровень знаний 15-летних учащихся ухудшился[87] (хотя и незначительно – школа везде обладает определенной стойкостью к реформаторскому зуду).

Специалисты обычно подчеркивают, что при решении кросс-культурных проблем следует избегать оценочных суждений, то есть не характеризовать положительно одни проявления культуры и отрицательно – другие. Однако Западом это правило часто нарушается, в том числе применительно к образовательному процессу.

Запад и здесь демонстрирует практику двойных стандартов. В частности, американские эксперты постоянно характеризуют китайскую систему как устаревшую, консервативную, препятствующую развитию самостоятельного мышления и т. п.[88]

Почти не преувеличивая, можно сказать, что совокупный Запад считает возможным совершенствование исключительно в рамках своей парадигмы. Любые иные подходы отвергаются как отсталые по определению.

Но это предоставляет нам неплохие возможности в конкуренции цивилизаций. Здесь главное – рационально использовать любой лучший опыт и на его основе формировать практику, способствующую именно нашему развитию. Важно не обращать внимания на претензии Запада монополизировать истину. По всей видимости, в долгосрочной и даже среднесрочной перспективе пренебрежительный взгляд Запада на традиции восточной культуры ослабит его конкурентные позиции. Нужно постараться этим воспользоваться. Зачастую на Западе «изобретают велосипед»: многие последние достижения педагогической мысли «переоткрывают» то, что давно есть в восточной практике.

Например, в США в 2014 году премия «за выдающийся вклад в развитие образования» была присуждена профессору Гарвардского университета Э. Мазуру за разработку метода «взаимного обучения сверстников». Э. Мазур обнаружил, что сверстники гораздо быстрее профессоров объясняют друг другу трудные вопросы физики. Причина: преподаватель, давно освоивший свое знание, не помнит, с какими ментальными и эмоциональными трудностями сталкивается человек, впервые знакомящийся, например, с третьим законом Ньютона. Поэтому учитель зачастую не может помочь преодолеть эти трудности.

При этом сверстник, сам недавно что-то понявший, делает это с неожиданной легкостью. А китайские школьники испокон веков приучены выполнять домашнее задание вместе и разъяснять друг другу трудные моменты. Оказывается, в китайской образовательной системе давно осознана значимость совместной учебной деятельности для повышения эффективности усвоения знаний. Причем подобные традиции совместного обучения существовали и в средневековой Европе (ланкастерская система взаимного обучения).

Еще пример. Во многих российских и западных школах наблюдается «эффект умников»: школьники, прикладывающие много усилий для успешной учебы, становятся изгоями в среде сверстников. Это происходит потому, что западная система образования построена на конкуренции. Недостижимость успеха приводит к агрессии, направленной на тех, кто вырывается вперед. В китайской же системе образования, построенной на сотрудничестве между учащимися, «эффект умников» не может возникнуть в принципе.

Скромность, являющаяся одной из важнейших добродетелей, требует от успешного учащегося не только избегать демонстрации превосходства над сверстниками, но и помогать тем, кто испытывает затруднения в учебе. Так, вследствие влияния конфуцианской традиции китайские школьники становятся стратегически более конкурентоспособными (то есть дословно – способными конкурировать), хотя, возможно, и менее агрессивно-конкурентными (то есть менее активно желающими конкурировать везде и всегда, используя любые средства), чем их американские сверстники. Вопрос о долгосрочных последствиях указанных различий остается открытым.

Не случайно различные варианты обучения командообразованию постоянно предлагается закладывать в наше высшее образование, а недостаток этих навыков является одной из главных претензий работодателей к выпускникам (подробнее см. главу 3). Вообще само изобретение американцами метода team building было основано на изучении японской практики менеджмента. Японцев же не нужно учить работе в команде: каждый как важную ценность с детства усваивает необходимость быть эффективным членом группы, в которую включен.

Похожим образом дело обстоит с популярной сегодня концепцией «эмоционального интеллекта». Изучение основ китайского образования показывает: идея о «принятии мира на себя» (то есть личной ответственности за свой Путь) и представление о том, что достойный человек «посвящает свое сердце и ум пути самовоспитания длиною в жизнь», являются описанием концепции «эмоционального интеллекта», только с помощью несколько непривычной лексики. Фактически носитель конфуцианской культуры не нуждается в отдельной концепции «эмоционального интеллекта» – она уже «встроена» в его личность.

Приведем еще один важный пример. Родители – представители разных культур – делают разные акценты, когда хвалят ребенка, стремясь мотивировать к дальнейшим достижениям в учебе. В западной традиции акцент делается на успехе, на интеллектуальном превосходстве над сверстниками (молодец, быстрее всех решил больше задач). В восточной – акцент на упорстве и настойчивости (молодец, приложил много усилий, потрудился для достижения цели).

Многовековая практика показала, что с точки зрения итогового результата акцент на упорстве и настойчивости дает больше, чем похвала интеллекту, часто приводящая к завышенной самооценке. К подобным выводам к концу ХХ века пришли и некоторые западные исследователи.

Аналогичным образом и в других странах, в том числе и в России, использование национальных традиций в образовательной практике может оказываться весьма рациональным и эффективным. Всё это заставляет задуматься и над общим вопросом: что такое «хорошее» образование? Например, китайские и принадлежащие к другим восточноазиатским культурам школьники в международных сопоставительных математических образовательных исследованиях неизменно оказываются среди лидеров, в то время как американские школьники выдающихся успехов не демонстрируют.

Российские школьники иногда также существенно опережают западных сверстников. Так, в исследованиях, проводимых в 2016 году Бостонским международным центром образования, пытались оценить, насколько хорошо учащиеся четвертых и восьмых классов владеют числами, умеют решать алгебраические и геометрические задачи и понимают, как работать с данными и вероятностями. Россияне опередили весь западный мир с приличным отрывом[89]. А обошли Россию только восточноазиаты и японцы. Но при этом американское образовательное сообщество характеризует и китайскую, и российскую систему образования как устаревшую и не соответствующую потребностям XXI века.

По каким же критериям следует оценивать систему образования? На основе сравнения конкретных образовательных достижений учащихся (там, где знания сопоставимы) или руководствуясь абстрактными оценками о том, «что такое хорошо, а что такое плохо»? (Естественно, по принципу: чем ближе к американскому, тем лучше, чем дальше, тем хуже.)

Разумеется, не всегда можно провести сопоставимый анализ результатов. Например, в каждой стране своя история и свои выдающиеся личности. И даже одни и те же персонажи воспринимаются по-разному. Например, для французов Наполеон – национальный герой, для англичан – персонаж отрицательный. Но в любом случае у народа, не знающего своего прошлого, нет будущего.

И не будет даже настоящего у тех, кого убедили, что всё их прошлое состоит только из мрачных страниц разных преступлений. Исчезновение СССР – наглядная тому иллюстрация.

Сейчас, по мнению многих, Запад стремится то же самое проделать с Россией, всячески продвигая идею об исключительной мрачности всей нашей истории[90].

Спорность многих образовательных сравнений можно проиллюстрировать на примере отношения к ораторскому мастерству. В западной культуре ораторское искусство со времен Древней Греции считается одним из важнейших навыков успешного человека. Этому учили и учат. Ораторами восхищаются. Поэтому в западной культуре трудно понять, что может существовать и иное отношение к красивой устной речи.

С точки зрения восточной культуры красивая речь вызывает подозрение, поскольку за привлекательными словами зачастую прячутся неприглядные дела. А в конфуцианской культуре критерием оценки человека являются его поступки, а не слова. Поэтому в истории этой культуры нет великих ораторов, поэтому детей в школах не учат ораторскому мастерству, а китайские школьники не блистают своими устными выступлениями. Можно ли на этом основании говорить, что американская система образования превосходит китайскую?

Разумеется, у системы образования в КНР существуют свои проблемы. Так, согласно достаточно распространенной точке зрения, достижения Китая в сфере обучения во многом сводятся к воспитанию «выдающихся мастеров» прохождения всевозможных тестов[91]. Конечно, проблема нацеленности обучения на прохождение тестов есть во всем мире. Но вполне возможно, что в КНР она видна очень отчетливо.

Вообще, распространение электронных технологий на новом витке эволюции может привести к неожиданным результатам, в том числе и в кардинальном изменении соотношения воспитания и нравственности в образовании. Вполне возможно, что на наших глазах произойдет «смерть бумажного учебника», радикально поменяются учителя, более половины образовательных усилий молодых людей в возрасте до 25 лет будет происходить вне школы/вуза, а главной функцией образования (особенно школы) станет общение и воспитание в широком смысле этого понятия.

Современные технологии перечеркнут существующие сегодня технологии обучения в школе – ведь теперь компьютер уже может не только решить за ребенка задачи, но и написать за него сочинение. Конечно, элементы традиционного рутинного обучения в школе останутся. Но ее главными функциями станут воспитание, организация общения и выполнения коллективных проектов. Учитель будет скорее консультантом и экспертом проектов, а воспитателем ему придется стать в гораздо большей степени, чем сейчас или даже чем в советской школе.

Конечно, чтобы всё это произошло, необходимо мотивировать обучающихся (в первую очередь детей) к учению (самообразованию) и научить их этому. Для этого прежде всего нужны умные и мотивированные учителя. Они должны быть нацелены на то, чтобы ученики как можно скорее перестали в них нуждаться и сделались, в современной терминологии, «субъектами собственной образовательной деятельности».

Столь важные изменения могут произойти быстро и практически незаметно для нас. Так считают многие чиновники, ученые и предприниматели. Чуть разными словами представители заинтересованных сторон называют главной причиной перемен в образовании цифровую революцию с ее облачными ресурсами и искусственным интеллектом. В связи с этим и наши и восточные традиции воспитания в образовании могут оказаться очень актуальными и эффективными.

Конечно, не следует считать, что восточные системы самые лучшие, и превозносить всё японо-китайское, как раньше – американское. Можно и нужно заимствовать полезное у всех. Но при этом важно учитывать: соответствие национальной психологии и традициям является важнейшим фактором эффективности образовательной практики. А при оценке западных образовательных рекомендаций надо понимать:

1) они основаны на убежденности в преимуществе своей культуры;

2) Запад заинтересован в сохранении своего лидерства, в том числе путем консервации отсталости других[92]. Отставание же не преодолеть, просто копируя чужой опыт, особенно если он не соответствует национальной культуре;

3) после окончания холодной войны против нас развернута «информационная война». Одна из задач этой войны – переориентирование нас с защиты национальных интересов на обслуживание западных.

В западном образовательном опыте гигантское количество весьма полезных вещей, которые можно и нужно перенимать. Но в любом случае все три указанные группы факторов полезно иметь в виду, анализируя разнообразные западные рекомендации тем или иным национальным системам образования.

11.2. Успешный опыт отторжения стандартизации образования

Кошки не считают красноречивым любого, кто не умеет мяукать.

М. Эбнер-Эшенбах, австрийская писательница XIX века

Финны начали осуществлять реформы образования уже в 1970-е годы. Но интерес к финской системе образования возник в 2000-е, когда стали проводиться международные сравнения достижений школьников PISA. На всех этапах этих исследований с 2000 по 2015 год образовательная система Финляндии входила в 5 % лучших систем мира. Главный фактор успеха – многолетнее упорное отторжение финской системой образования унифицирующего давления институций наподобие «Движения за глобальную реформу образования» (GERM), настаивающих на стандартизации и централизации школьного образования (подробнее см. главу 5).

В Финляндии система обучения сформирована с четкой опорой на национальные традиции. Например, в отличие от англоязычных стран финны избегают использования жестко директивных, единых методов обучения, обесценивающих фигуру школьного учителя. Наоборот, они всячески культивируют почтение к знаниям/навыкам учителей. Это не значит, что в Финляндии нет образовательных стандартов, методик и т. д. Они есть, но гибкие и во многом основанные на здравом смысле.

Рассмотрим, например, «допуск в профессию» учителя. В Финляндии он чем-то похож на наш путь к профессии врача: единственная возможность – получение строго определенного образования. Аналогично, учитель школы в Финляндии обязательно должен иметь полное университетское образование – степень магистра, то есть пять – семь лет учебы. При этом труд учителя пользуется всеобщим уважением и хорошо оплачивается. Результат налицо: согласно сравнительным международным исследованиям качества знаний, финские школьники заметно опережают англоязычных сверстников.

В то же время в США, например, существует программа «Учить для Америки», куда принимаются выпускники колледжей (!), которые в течение нескольких недель (!) слушают курс педагогики, а затем направляются в школы, нуждающиеся в учителях. Естественно, зачастую выпускники таких курсов обнаруживают, что не справляются со своей работой[93]. Сходные программы есть и в ряде других стран, например в Великобритании.

Эта практика похожа на ускоренные курсы подготовки «красных командиров» во время войны 1941–1945 годов. На войне это вынужденная мера, призванная восполнить убыль кадровых офицеров. Но в мирное время такая форма подготовки учителей выглядит странновато[94].

Проводимая с 1970-х годов финская политика в области образования была практически во всем противоположна идеологии и основным положениям GERM. Финская культура образования основана на доверии между руководством системы образования и школами. Кстати, аналогичным образом КНР проводит политику децентрализации школьной программы, поощрения автономии и инноваций на местах[95].

При этом финский опыт на Западе предпочитают не обсуждать: хвалить нельзя (не соответствует американо-британскому), ругать незачем (однополярному миру финны не угрожают). Когда впечатляющих результатов не замечать уже не удается, используется новая линия аргументации: финский опыт подходит только финнам. То есть предполагается, что опыт США или ФРГ подходит для Индии, КНР, России и т. д. Но, например, в Англии и США применить опыт Финляндии нельзя. Национальные особенности тут веский аргумент[96].

Другая линия аргументации столь же сомнительна. Когда о важности нравственно-психологических ценностей говорят, например, представители восточных культур, англосаксы объясняют это их отсталостью. Но когда англосаксы проигрывают финнам в сравнении знаний по точным наукам, то тут они говорят, что этим видом знания нельзя измерять качество образования. Конечно, любую практику не следует идеализировать. Но заимствовать всё реально полезное необходимо у всех, а не только у Запада.

11.3. Воспоминания о будущем, или Повторяется ли история?

Как много дел считались невозможными, пока они не были осуществлены.

Плиний Старший, древнеримский писатель

Реформы и традиции. Многие критики малоосмысленных российских образовательных новаций 1990-х – 2000-х годов не случайно указывали на то, что минобровские реформаторы совершенно не заботились о сохранении наших лучших традиций[97]. Например, политехнизации обучения от школы до вуза. Несмотря на заидеологизированность многих аспектов социалистической жизни, в структуре преподаваемых в советской школе предметов это ощущалось не очень сильно.

Идеологических уроков, таких как история, было два-три в неделю, а главное внимание уделялось наукам точным: математике (арифметика, алгебра, геометрия, тригонометрия), химии, физике, черчению и т. д. Существовало множество технических кружков для детей и система профтехобразования. В итоге подготовка инженерных кадров для многочисленных и сложных специальностей опиралась на фундамент школы и различных форм профтехобразования.

Советская школа более-менее соответствовала требованиям времени и относительно неплохо готовила кадры для вузов. Как уже отмечалось, если бы работы нынешних выпускников школ по математике оценивать по критериям, принятым в СССР, доля двоек достигла бы 30 %. Конечно, советская школа – не идеал. Так, она была скорее технической и естественнонаучной, чем гуманитарной. Будущих инженеров она готовила явно лучше, чем историков или философов.

Похоже, история с нашей школой повторяется. После революции 1917 года всё, что относилось к царскому режиму, было объявлено вредным и подлежащим искоренению. В 1920-е годы тогдашние реформаторы решительно преобразовывали школу, считая многие ее традиционные устои пережитками прошлого, ненужными в новой истории пролетарского государства. Фигура Учителя тоже стала низводиться до роли винтика в машине образования.

Отрезвление наступило в первой половине 1930-х годов. Индустриализация страны требовала множества технически грамотных специалистов. Модернистские изыски в школе были упразднены. Произошло возвращение к большинству принципов организации дореволюционного российского гимназического и реального образования. Это создало фундамент для прихода в вузы студентов, из которых можно было обычными методами готовить грамотный инженерный корпус. Учителям тоже вернули (с поправкой на идеологические догмы) заметную часть дореволюционного статуса. Сама жизнь этому способствовала[98].

История повторилась в 1990-е годы. С крушением социализма всё, что относилось к этой цивилизации, было объявлено неправильным и неэффективным. Начались и бесконечные школьные реформы. Постепенно опомнились лишь в 2010-е годы. К этому времени уже стало заметно появление широкого слоя родителей, вкладывающих значительный ресурс в образование детей и предъявляющих запрос на нормализацию образования в целом.

В 2010-е годы видные специалисты, например декан экономического факультета МГУ А. Аузан, заговорили и о том, что «укрепление учительского статуса способно сделать для нашего образования больше, чем любые усовершенствования или отмена ЕГЭ»[99]. Отметим, что российское общество уже до этого дозрело: социологические опросы показывают – учителя и врачи постоянно входят в тройку самых уважаемых профессий. Правда, в то же время невелика доля молодежи, желающей работать в образовании.

Назначенная в 2016 году министром образования О. Васильева (пожалуй, первый в истории постсоветской России министр, не страдающий ярко выраженным вестернизированным реформаторством) многократно заявляла, что именно Учитель – ключевая фигура всех процессов изменения в педагогике. Заговорили и о недопустимости «натаскивания» по одному-двум предметам, о возврате к лучшим традициям советской школы (возможно, к той же политтехнизации образования?), о полезности изучения финского опыта и т. д. Но реально крупных практических шагов пока не сделано, и сложно говорить даже о начале тренда к нормализации ситуации. Пока всем заинтересованным, чтобы не быть и далее заложниками неразумных келейно-чиновничьих решений, нужно стремиться расширять общественное обсуждение проблем образования.

Развитие и новые проблемы. Общество уже стало всё более последовательно, разнообразными способами бороться с разрушительным реформаторством, в том числе возрастающим уходом образования детей из государственной сферы[100]. Однако возникают и определенные проблемы. Например, развитие в России сети частных школ, безусловно, очень положительное явление. Обучение в них в среднем, несомненно, на порядок качественнее, чем в государственных.

Но, отгораживаясь от минобровского никому не нужного бумаготворчества, педагоги начинают испытывать аллергию на любые государственные, в том числе и здравые, пожелания. Примерно как те граждане, которые, имея массу претензий к государству вообще и к ГАИ (ДПС) в частности, не хотят пользоваться ремнями безопасности в автомобиле.

Аналогично в образовании: государство вполне разумно начинает уделять внимание воспитанию у молодежи уважения к своему народу и стране. Но складывается ощущение, что частные школы не очень хотят думать и действовать в этом направлении. (В государственных о чем-либо думать просто некогда – надо писать сотни страниц отчетности.) И получается, что самой хорошо образованной части наших детей не прививают должного уважения к своей стране, и они становятся весьма уязвимы для вирусов антироссийской пропаганды.

Это чревато формированием антинациональных сегментов российской элиты, что опасно для нашего существования. Простого решения тут нет. Без преувеличения можно сказать: а) частное образование – наше будущее; б) без формирования уважения к своему народу и стране никакого будущего у нас нет.

Российские частные «образователи» зачастую в условиях ведущейся против нас информационной войны просто не представляют реального масштаба негативных последствий национально нелояльной образовательной деятельности. Вот об общей нашей ответственности за предотвращение разрушения России и необходим широкий общественный диалог. Невозможно, да и не нужно решать задачу национальной лояльности образования только силами нынешних его регуляторов. Во-первых, значение этого вопроса выходит далеко за пределы сферы обучения; во-вторых, решить задачу можно только после широкого общественного осознания проблемы; в-третьих, согласно народной пословице, заставь кой-кого Богу молиться, он просто лоб расшибет. «Образование слишком важно, чтобы быть отданным исключительно педагогам» (Ф. Кеппель, деятель американского образования).

ЕЖ ПОНЯЛ

Неоднократно в разных сферах человеческой деятельности повторялась одна и та же история: некоторые общности, включая целые народы, достигшие больших высот благодаря энергии и открытости своего разума всему новому, становились затем жертвами собственного самомнения и «забронзовелости». «Наше – самое лучшее, а всё остальное от лукавого». В Притчах сказано: «Погибели предшествует гордость». Такое ощущение, что совокупный Запад уверенно движется в этом направлении. В частности, в образовании.

Иллюзию непогрешимости и непобедимости можно назвать синдромом «Титаника». Подробное описание этой трагедии свидетельствует: на дно «Титаник» отправил не айсберг, а самодовольство. «У нас весьма различны свойства, / Но есть одно у всех подряд: / Господь нам дал самодовольство, / Чтоб мы не тратились на яд» (И. Губерман, поэт).

Непонимание культурных различий, лежащих в основе эффективного образования, приводит западных специалистов к необходимости заново изобретать концепции и открывать явления, которые имманентно присущи некоторым восточным культурам. При этом прогрессирующая стандартизация, глобализация, и унификация образования тоже способствует снижению адекватности образования вызовам времени. (Подробнее об идеях GERM см. главу 5.)

Сейчас воспринимается как аксиома, что англосаксонская высшая школа – лучшая в мире. Но так было не всегда. Еще каких-то сто лет назад (с точки зрения цивилизации – просто миг) ценились европейские континентальные университеты, эталон искали в Германии и Франции. А в России инженерные дипломы из США просто не признавались при найме на работу. И даже в недалеких 1980-х к советской школе и высшей школе относились с большим уважением. Никто не удивлялся лидерским позициям МГУ в международных рейтингах, авторитет Физтеха был высочайшим.

Весь мировой опыт показывает, что невозможное оказывается возможным в результате умной и целенаправленной работы, опоры на свою национальную культуру и сильные стороны национального характера. Если же нащупать соответствующий своему народу путь развития, то впечатляющих результатов можно достигнуть за 20–30 лет. Это подтверждает множество примеров, от создания японского или корейского автомобилестроения до формирования китайцами крупнейшей экономики мира при последовательном игнорировании претензий западных «глобализаторов» к национальным особенностям и специфике социально-экономической политики в КНР[101].

В XXI веке Россия тоже постепенно стремится создать эффективную именно для себя модель развития в разных сферах, в том числе и в образовании. Важно при этом научиться избегать некритического копирования элементов системы образования и науки других стран. Каждая система образования нервами, кровеносными сосудами связана с остальной жизнью страны, и нельзя пересадить нам американскую или французскую систему и рассчитывать, что она приживется. Как нельзя пересадить сердце слона лягушке или бегемоту. И наоборот.

Вся история человечества свидетельствует, что большие качественные изменения могут происходить и в самых консервативных сферах – например, в образовании. Вполне возможно, это произойдет в самом ближайшем будущем. В истории цивилизации было множество потрясающих, но на вид простых изобретений. Смотришь – и всё сразу понятно.

Но люди удивительно долго не могли заметить этого очевидного. В доколумбовой Америке были высокоразвитые цивилизации. Например – майя, но у них не имелось колёсных средств передвижения. При этом в Мексике можно в музее увидеть индейские игрушки, у которых есть колёса! Представьте индейца, который смотрит, как его ребенок катает что-то по полу. Но этот индеец вместо того, чтобы возить тяжелые камни в телеге, продолжает волочить их по земле или передвигать, подкладывая бревна. Почему не сделать повозку?! Выходит, это не так уж очевидно.

Пример проще и ближе. До 1972 года у чемоданов не было колёс. Приходилось таскать чемоданы за ручку. Только в 1972 году некто изобрел – только подумайте! – изобрел чемодан на колёсах и получил на него патент. У его чемодана было четыре колеса и лямка, чтобы его катить. В 1991 году запатентовали два колеса и рамку, которая убирается внутрь. Теперь у всех подобные чемоданы, других почти не осталось. Но почему их раньше не придумали? По-видимому, это не так очевидно, как кажется. Возможно, тут дело в психологии, а точнее, в таком явлении, как фрейминг. Это когда мы знаем о конкретном применении/функционировании чего-либо и подсознательно уверены, что только так и возможно. Потом кто-то выходит за пределы рамок/стереотипов и тем самым совершает качественный прорыв.

В образовании в ближайшие годы могут появиться новые программы, сочетающие опору на национальный менталитет, уникальность, индивидуальный подход и массовость. Пока кресло создателей новой парадигмы от образования вакантно. Поставщики таких программ, несомненно, смогут перераспределить значительную часть традиционного рынка в свою пользу и, возможно, заметно повысить эффективность всей системы образования.

В то же время в образовательных теориях существует своя мода. Много лет выпускаются работы по проблемам обучения. Периодически какая-то из предлагаемых их авторами идей вдруг становится предметом всеобщего обсуждения. Это не обязательно связано с появлением новых проблем: иногда просто меняется общественное настроение и тот или иной текст оказывается в нужное время в нужном месте. И может даже объявляться средством решения всех проблем.

Так всегда было и будет: мода почти никогда не связана с эффективностью. В дальнейшем модная теория, как правило, становится просто еще одним камешком в создаваемых человечеством величественных горах исследований теории и практики образования. И каждый такой камешек имеет свою ценность. На Востоке говорят: «Тибет не отверг ни одной песчинки».

Поэтому быть в курсе новых веяний – дело полезное. Однако всерьез обсуждать, какая из очередных модных образовательных теорий лучше, – по-видимому, аналогично размышлениям о том, что эффективнее носить: брюки или юбку, макси или мини. Кому что идет, какая нынче мода, погода и цели… А предлагающим свои модели движения в будущее, в том числе в образовательной сфере, необходимо хорошо знать свой народ и свое общество, уважать их и, прежде всего, постигать закономерности развития собственной цивилизации, не фетишизируя любые иностранные образцы.

Глава 12. Качественное образование защищает национальные интересы

Чудеса случаются, но над этим приходится очень много работать.

Х. Вейцман, британский химик, первый президент Израиля

Важной функцией образования должно быть содействие защите национальных интересов. Образование может помогать государству и молодому российскому бизнесу становиться развивающимся гигантом, смело устремляющимся в борьбу за место в мировой экономике и вынуждающему существующие реалии трещать под его напором и видоизменяться. Значение установления баланса между процессами «русификации» и «вестернизации» отечественного рынка образования выходит далеко за пределы данной сферы. Этот баланс весьма важен для защиты национальных интересов и самого существования нашей страны.

12.1. Национальные интересы в образовании

Надо видеть проблему раньше, чем она станет проблемой.

Стюарт Олсоп III, американский издатель

Для России и ее будущего весьма важно развитие профессионально грамотной и при этом национально лояльной системы образования. Иначе образование может стать фактором формирования мироощущения второсортности у нашего общества и бизнеса, даже думать не смеющих об отстаивании своих интересов.

Вспомним середину прошлого века. Когда лидеры США фиксировали свои рычаги влияния на послевоенную Германию, то одним из первых пунктов соглашения было обязательство руководства ФРГ согласовывать с американцами основные направления развития системы образования. И это неудивительно. Кто контролирует систему образования, тот определяет будущее страны.

Продвижение интересов западного общества есть важная задача всей совокупности западной системы образования. По всему миру, и особенно в государствах, пытающихся отстаивать свой суверенитет и интересы, неоколониальная политика вообще – и в сфере образования в частности – направлена на формирование лояльных Западу сегментов элит.

Во многих случаях это противоречит интересам нашего народа и общества, бизнеса и государства. Серьезным прогрессом является укрепляющееся в последние годы в нашем обществе понимание: важная задача образования – обеспечение преемственности поколений, развитие лучших традиций нации, воспитание бережного отношения к культурному наследию народов России и в целом – воспитание патриотов своей страны.

Хочется верить, что понимание коллективного интереса общества, деловых кругов и населения России ускорит и формирование коллективного российского разума, в том числе в сфере образования. После этого усилится и осуществление конкретных действий, направленных на защиту национальных интересов в системе обучения.

Важным следствием навязанных нам новаций типа разделения на бакалавриат и магистратуру и унификации образования явился определенный слом традиций и рост проблем нашего образования, а также облегчение выкачивания российских талантов за рубеж. Образование должно ориентироваться на внутренние потребности. Статус великой державы определяется не тем, состоишь ли ты в Болонской системе, а тем, способен ли ты развивать национальную систему образования, фундаментальную и прикладную науку, готовить специалистов.

Есть одна особенность у определенных представителей российского общества. Работать на западные деньги, обслуживать западные интересы им не стыдно. Но открыто в этом признаться, зарегистрировавшись в качестве иностранного агента, не хочется. Во всем мире всё устроено примерно одинаково: если ты работаешь на территории страны в интересах другого государства, то будь готов и к противодействию. Например, напомним: закон об иностранных агентах был принят в США еще в первой половине прошлого века. И вместе с другой нормативной базой успешно применяется для защиты своих интересов.

В любой стране нужно быть готовым: если ты открыто выступаешь за чужие иностранные интересы, то можешь столкнуться с пристальным вниманием различных контролирующих органов. Россия не должна быть исключением.

12.2. Плюсы и минусы обучения за границей

Если вы не думаете о будущем, у вас его и не будет.

Дж. Голсуорси, английский писатель

Проблема отношения к обучению за границей имеет давнюю историю. Так, Оксфорд известен как старейший университет в англоязычном мире. Уже в 1096 году в нем существовали те или иные формы обучения. Но мало кто знает, что его активное развитие началось в 1167 году, когда король Генрих II запретил английским студентам посещать Парижский университет. Без этого, возможно, не было бы всей прославленной британской системы образования.

У нас иногда вспоминают Петра I, посылавшего людей учиться за границу. Но тогда в России ситуация была иная. Это очень четко сформулировал ректор АНХ В. Мау: «Мы должны понимать, что, стимулируя обучение за границей, мы стимулируем деградацию собственной системы образования. На это надо идти с открытыми глазами. Опыт Петра I неуместен. Когда он посылал юношей учиться за границу, в России не было системы образования. Очень показателен опыт Индии. Поскольку благодаря отсутствию языковых барьеров вся элита смогла учиться в британских вузах, то в Индии не появилось хороших университетов. Можно даже физически бизнес вести здесь, но если вы будете лечиться и учиться там, то вы создаете спрос в постиндустриальных секторах других стран»[102].

В 2016 году пошла волна слухов, что российским чиновникам негласно рекомендовано вернуть в страну детей, обучающихся за границей. Вроде бы такая рекомендация дана и депутатам всех уровней[103]. Подобное развитие событий представляется достаточно вероятным по нескольким взаимосвязанным причинам.

Во-первых, идет процесс формирования национально-ориентированной элиты – чиновникам уже доходчиво разъяснили, что не подобает им иметь зарубежные счета и активы. Можно двигаться дальше.

Во-вторых, отношения с Западом испортились всерьез и надолго.

В ситуации грядущих многих десятилетий необъявленной холодной (или информационной) войны риски от пребывания детей влиятельных лиц в полном распоряжении «наших западных оппонентов» начинают восприниматься как очень высокие[104].

В-третьих, во всем российском обществе меняется отношение к образованию. Растет понимание, что это не просто услуга, а некий стержень развития нации. Растет платежеспособный спрос на образование со стороны всех заинтересованных сторон.

В-четвертых, определенные заявления с самого верха на сей счет уже делались: говорилось, что лечиться и учить детей вне России – вместо обустройства отечественных систем здравоохранения и образования – для высокопоставленного лица значит «не хотеть как следует работать». И далее: «Конечно, это моральный выбор, но запретить, заставить ‹…› это было бы неправильно; а вот побудить человека к тому, чтобы пользоваться услугами национального здравоохранения или образования, конечно, можно. И конечно, нужно присматриваться к тем людям, которые поступают так или иначе».

Идея с запретом чиновникам и депутатам учить детей за границей сегодня уверенно вписывается в общий ход событий, происходящих с нашей страной и взрослеющим народом и обществом. И ведь неформальные-то рекомендации, похоже, уже даны. Далее вопрос, в какой степени будут рекомендации переведены в форму, аналогичную запретам чиновникам и депутатам иметь за границей счета и недвижимость.

Дело с зарубежным обучением куда щекотливее, чем с заграничной недвижимостью; всех тонкостей тут заранее не предусмотришь – писаный закон может оказаться чрезмерно жестким. Но и жизнь неизбежно будет становиться жестче. Наверное, здесь можно признать разумной точку зрения журнала «Эксперт»: «Если учить детей за границей запретят паре-тройке тысяч высокопоставленных лиц, то существенное влияние на всю нашу систему образования это едва ли окажет. Если же запрет коснется множества влиятельных лиц и в центре и в регионах, то тогда нашей политической элите придется озаботиться развитием хотя бы пары десятков ведущих университетов. Эти люди, безусловно, захотят и постараются обеспечить своим детям качественное образование. Тогда дело, конечно, не ограничится не слишком эффективной для этих целей „рейтинго-продвигательной“ деятельностью.

Вполне возможно, что и ресурсов будет привлечено больше, и тратиться они будут поразумнее, да и защита ведущих вузов от чрезмерного чиновничьего давления возрастет. Конечно, одним запретом на зарубежное обучение элитных детей всех проблем образования не решить. Но польза могла бы быть несомненная»[105].

Работодателям же прежде всего нужны специалисты, понимающие специфику российской действительности. Человеку без национального трудового опыта зачастую очень сложно ориентироваться в российской реальности. Поэтому, если планировать жить в России, для начала лучше получить российское образование, – во всяком случае, для получения степени бакалавра.

12.3. Изучая английский, не забывайте про русский

Язык – это диалект, обладающий собственной армией и флотом.

М. Вайнрайх, американский лингвист

Изучение иностранных языков – дело, безусловно, нужное и полезное. Однако в их распространении есть некие границы разумного. Впрочем, обо всем по порядку. У нас были определенные традиции обучения иностранным языкам. Исторически российская элита ими хорошо владела. Но это касалось достаточно узкого слоя населения.

Усиливать изучение иностранных языков необходимо. Однако тут важно не переусердствовать. Справедливо отмечено ректором МГИМО А. Торкуновым: «Если мы не будем развивать науку на русском языке, то в значительной степени лишим русский язык одного из мощнейших стержней. Наука на русском языке – это не только научные достижения, но и развитие национального самосознания, а также собственно русского языка. По этой причине увлечение англоязычной наукой для такой большой страны, как Россия, где одной из основ существования и развития нации является, естественно, русский язык, было бы непростительной ошибкой, если не сказать больше»[106].

Так что преподавание, исследования и статьи на русском надо всячески поддерживать. И один из ключевых факторов – создание авторитетных российских научных журналов международного уровня, с участием ведущих иностранных ученых, как в редколлегии, так и в качестве авторов. Скорее всего, с развитием многополярного мира станет больше и языков науки, и наша задача – чтобы русский сделался одним из них.

Всего несколько веков назад в хрестоматийных заметках М. Ломоносова выделялись различные достоинства французского, немецкого, испанского, итальянского, греческого и латинского языков. Английский не упоминался вообще. Ситуация поменялась по историческим меркам весьма стремительно – и в основном лет за пятьдесят в ХХ веке, с появлением США как мирового гегемона. Теоретически можно рассуждать, что такое положение дел является отражением давней тенденции. Ведь, как известно, во время зарождения университетов в Европе и на протяжении веков последующей университетской традиции латынь была языком учености от Испании до Польши и от Южной Италии до Ирландии.

Именно это обеспечивало универсальность данной традиции, послужив подножием ученого интернационала. Времена поменялись. Всеобщим языком учености стал английский. Казалось бы, ну и что тут можно увидеть плохого? Но оказывается, что язык становится важным дополнительным фактором устройства однополярного мира.

Со Средних веков возник такой феномен, как литературные национальные языки. Расцвету национальных языков, сумевших потеснить латынь из сфер, где прежде она господствовала безраздельно, способствовало в том числе и то, что на этих языках стало возможным выражать богатые и тонкие смыслы, включая смыслы ученые. Конечно, первичной при становлении литературного языка является государственная надобность; как давно замечено, литературный язык – это «диалект с армией и флотом». То есть лучшая защита для развития языка – национальное государство. Довольно быстро, а порой синхронно вместе с армией появлялись национальная словесность и национальная наука с высшей школой.

Человеческий язык древнее и письменности и литературного слога – и при этом как-то обслуживал коммуникативные потребности, да и сейчас в глухом ауле, селении или стойбище вполне обслуживает. Но литературный язык обладает бóльшим богатством, позволяющим обсуждать больший круг смыслов, нежели то возможно на варварских наречиях. В уповании – вполне сбывшемся – на эту достойную будущность и было сказано: «И для того нет сумнения, чтобы российское слово не могло приведено быть в такое совершенство, каковому в других удивляемся»[107].

Когда язык учености и высшей школы один-единственный и при этом чужой, постепенно оскудевает за ненадобностью богатство языка родного – и он начинает деградировать до состояния наречия; а ученые беседы ведутся на дивной смеси английского с нижегородским. Понижение же статуса национального языка стимулирует к ведению ученых бесед на чужой латыни, что дополнительно ускоряет варваризацию своего языка.

Она в любом случае есть зло, в нашем же случае зло особое, ибо в XX веке, в силу известных печальных исторических обстоятельств, в русском языке был прерван процесс осмысления общественных реалий и выработки адекватного языка для их описания. Англицистический же словесный сор вызывает раздражение не только своей уродливостью – хотя и ею тоже. Он еще и подчеркивает нашу безъязыкость и зияние пустоты на месте совершенного российского слова.

Хватило бы и этого, чтобы усомниться в безусловной благостности языковой унификации, но ведь и почтенная аналогия с серебряной латынью Средневековья, место которой ныне занял английский, не совсем точна. Латынь являлась мертвым языком еще при зарождении европейской науки и не стала живее впоследствии. Но это значит, что ни один субъект политики не приобретал важного преимущества от того, что его природный язык был в то же время и общеобязательным, универсальным. Тем более – мощный политический субъект, власть которого и без дополнительного языкового преимущества, позволяющего производить смысловой диктат, весьма велика, а с этим преимуществом она еще и приумножается.

Довольно много сказано о роли доллара и его значении в американском доминировании. Что же говорить о такой картине, когда сеньораж денежный укрепляется сеньоражем языковым и смысловым. Тут поэтическое «И мы сохраним тебя, русская (французская, немецкая, итальянская, китайская etc.) речь, великое русское (французское etc.) слово» приобретает сугубо практический смысл. Без сохранения основ своей языковой независимости нельзя отстоять и суверенитет государственный[108].

Хотя вполне возможно, что в языковом аспекте проблему американского гегемонизма решит развитие техники – электронные переводчики. Как только переводчик электронный достигнет человеческого уровня, проблема языкового доминирования начнет уходить сама собой. В этом не будет ничего невероятного. Например, прошло всего лет двадцать от появления шахматных программ, сопоставимых с современными электронными переводчиками (то есть играющими вполне сносно, но не на продвинуто «людском уровне»), до того, как лишь десяток человек в мире могли на равных бороться с компьютером, а еще через пять лет господство компьютеров в шахматах стало безраздельным.

Причем сейчас невозможно представить, что еще в 1970-е – 1980-е годы масса серьезных шахматных специалистов говорили о невозможности такого развития событий. Сегодня электронные переводчики эффективнее живых на простых текстах, но нет никаких принципиальных причин, чтобы через десяток лет компьютер не переводил научные тексты с одного языка на другой быстрее и точнее человека.

Но в то же время, с учетом существующих реалий, улучшение качества обучению иностранным языкам является весьма важным. Также сейчас очевидно, что необходимо особо усиливать изучение восточных языков: китайского, японского и т. д.

ЕЖ ПОНЯЛ

Будущее началось вчера. Говорят, понедельник начинается в субботу. Нет, он начинается значительно раньше. На многие обстоятельства нашей жизни накладывают заметный отпечаток мысли и поступки не только наших отцов и дедов, но и наших предков за многие поколения до нас. Аналогично, наши шаги, мысли и чувства многое определяют в жизни не только наших детей, внуков, но и более отдаленных потомков. Поэтому на всех нас лежит величайшая ответственность, и осознавший ее заслуживает всяческого уважения.

В начале ХХ века российский премьер-министр П. Столыпин сформулировал: «Дайте нам двадцать спокойных лет, и вы не узнаете России». Сейчас ситуация во многом аналогична. На Западе понимают: нынешний курс России – это защита национальных интересов, сближение с Востоком, развитие ЕАЭС, растущее сотрудничество расширяющейся группы стран ШОС, группы БРИКС и т. д. Грубо говоря, еще десяток лет такого движения, и многополярность мира станет реальностью. Поэтому Россию непременно попытаются дестабилизировать.

Обществу полезно помнить как о важной роли части российских интеллектуалов в подготовке катастрофы 1917 года, так и об их дальнейшей судьбе. Можно и нужно обсуждать наши проблемы – и в тех или иных случаях решительно критиковать власть. Не всякий, кто смотрит на вещи иначе, чем мы, – «пятая колонна» врага. Но и западные деньги на целенаправленную антироссийскую пропаганду – тоже реальность. Литературный герой Э. Хемингуэя говорил: «Мне кажется, впереди пятьдесят лет необъявленных войн». Вспомним: российская белоэмигрантская диаспора, несмотря на ее сильно критичное отношение к тогдашним нашим властям, не захотела помогать Гитлеру. Вот и сегодня каждому, и в образовании особенно, полезно задуматься о ситуации и своей позиции в идущей против нас информационной войне.

Конечно, жить мирно лучше, чем воевать. Но это возможно, когда к этой мысли придут все стороны. «Люди и нации способны вести себя мудро лишь после того, как исчерпают все другие возможности» (Аббе Эбан, израильский политический деятель).

В многополярности заинтересованы все народы, осознавшие свои интересы и желающие жить самостоятельно, развиваясь в соответствии со своей культурой и традициями. Постепенно гегемону с союзниками становится всё труднее противостоять этим устремлениям растущего числа стран.

Но и США не стоит недооценивать. Весь ХХ век эта страна успешно справлялась с кризисами, грозящими едва ли не гражданской войной. Проигрывала войны, в которых участвовала, – Вьетнам, Корея, да и Ирак с Афганистаном явно «победами» не назовешь. (В Первую и Вторую мировые воевали не только и не столько США.) Но при этом всё равно оставалась мировым лидером и гегемоном. Как – особый вопрос. Но они это умеют. И такую ситуацию надо учитывать.

Поэтому наша главная стратегическая задача – развивать свою экономику. Ключевой фактор модернизационного развития – высококачественное образование. Поэтому именно оно является важнейшим защитником наших национальных интересов. «Те, кто воюет мечом, в конце концов терпят поражения от тех, кто воюет сохой и качеством образования» (авторская версия высказывания Ататюрка, основателя и первого президента Турции).

Глава 13. Своя модель бизнеса и образования в современном мире

Никто не заставляет вас меняться. Выживание – это не обязанность.

У. Э. Деминг

Настоящий российский патриот конструктивно обсуждает проблемы нашей страны и при этом хочет ею гордиться. Уже сам процесс обсуждения продвигает элиту общества к лучшему пониманию проблем, даже когда высказываются противоположные точки зрения. Другое дело, что социально-экономическое реформирование не похоже на строительство дачи по готовому проекту. Это скорее управление кораблем в бушующем океане. Хорошо, если понятен общий курс. Но в каждый конкретный момент нужно принимать оперативные решения, иногда отклоняясь от оптимального курса довольно значительно. И решения, верные в один момент, не будут эффективными в другой.

Никто из великих реформаторов не был идеален. У всех всё было – и ошибки, и провалы, и много-много критиков. И это правильно: критики очень нужны и важны, а вот нытики – не очень, хотя, наверное, для чего-то тоже полезны.

13.1. Нужна своя модель бизнеса

Чтобы тратить деньги с умом, нужно сперва потратиться на ум.

Л. Сухоруков, российский афорист

Перспективы нашего развития во многом зависят от нахождения российской модели ведения бизнеса, которая опиралась бы на общемировые законы менеджмента и сильные стороны нашего народа, одновременно нивелируя наши слабости. Бизнес может развиваться опережающим темпом и быть конкурентоспособным в мировом масштабе, только если он соответствует национальному характеру. Японцы потому и сделали большой рывок, что их бизнес-модель им соответствует. Там уживаются японский коллективизм и тщательная разработка мельчайших деталей производства лучших в мире телевизоров, при одновременном отторжении индивидуалистов[109].

В России, например, бесполезно пытаться конкурировать с японцами в выпуске товаров, требующих тщательной технологии массового производства. Для этого надо иметь миллионы людей, ориентированных на мельчайшие детали бытия, многие тысячи девушек с миниатюрными пальчиками, сотни тысяч непьющих рабочих, способных восемь – десять часов в день трудиться с точностью робота, и многие тысячи менеджеров, способных изо дня в день выполнять все 1000 пунктов всех 100 регламентов, и т. д. Но японская национально-коллективная культура, идеально приспособленная для производства лучших в мире телевизоров, компьютеров и т. д., не приемлет индивидуалистов, способных породить принципиально новую идею, придумать новый телевизор, компьютер и т. д. Нам же надо что-то принципиально иное.

В российском обществе пошел активный разговор о том, как стране найти и занять свою нишу в мировом разделении труда. При этом важно осознать: национальный характер – это тоже объективный фактор хозяйственных процессов, как природные условия и наличие тех или иных полезных ископаемых. Особенности российской ментальности где-то могут помогать развитию, где-то, наоборот, тормозить процесс.

Наши перспективы критически зависят от нахождения модели экономики, основанной на сильных сторонах народа и нивелирующей слабые. Нужна своя модель развития страны и бизнеса. Это не обязательно развилка: будет либо сырьевая страна, либо умная, с масштабным производством уникальных товаров и услуг. Одно может помочь создать другое. Не нужно отказываться от сырьевых доходов. В том числе и на их основе нужно наращивать высокотехнологическую составляющую и финансировать образование.

Экономика и бизнес могут расти опережающим темпом и быть конкурентоспособными в мировом масштабе, только если они опираются на национальный характер. Японцы, корейцы, китайцы и т. д. смогли сделать рывок, только найдя свою национальную модель хозяйства и бизнеса и проводя политику поддержки «точек роста».

Социокультурные исследования показывали отчетливые корреляции между национальным характером и развитием различных производств. Можно с цифрами в руках доказать, что российский автопром не произведет конкурентоспособного автомобиля, но в строительстве космических аппаратов мы можем быть на лидирующих позициях[110].

Только народы, готовые соблюдать инструкцию и доводить до конца стандарт, могут производить массовую промышленную продукцию, а в России одну уникальную вещь мы делаем хорошо, а десять одинаковых сделать не в состоянии. Массовое производство в таких условиях не может быть конкурентоспособно в мировом масштабе. В то же время наши социокультурные характеристики позволяют на определенных направлениях продвигаться весьма успешно. Задача – правильно использовать национальные особенности.

Есть виды работ, очень подходящие российскому характеру, – где имеется масштаб задач и нужен креатив. Национальными чертами являются глубокое проникновение в суть вещей и творческий подход к решению любых проблем. Традиционные западные специалисты тяготеют к использованию стандартных методик и рекомендаций. Запад и развитой Восток обладают преимуществом в технологичности бизнеса, разработанности методик и значительно эффективнее в стандартных ситуациях.

Однако россияне заметно сильнее в сферах, требующих оригинальных решений и нешаблонной оценки конкретного положения дел. Где-то в таких новых решениях могут открыться ключевые факторы нашего развития в XXI веке. У нас есть способность ударно достигать выдающихся результатов, добиваться внезапных прорывов. Получается штучное производство уникальных товаров: атомные станции, водородная бомба, космический корабль, подводная лодка, гидротурбины и т. д. Подобные изделия всегда удаются в России лучше, чем массовое производство автомобилей или холодильников.

Еще есть металлургическая отрасль и школа металлообработки. В России существуют традиции и база для производства широкого спектра комплектующих для машино-, приборо-, станкостроения и т. д. У части российской экономики уже поменялось лицо. Еще 10–15 лет назад трудно было представить высокотехнологичные российские экспортные товары. Сегодня на мировых рынках закрепляется целый ряд компаний нашего среднего бизнеса, избравших нишевую стратегию создания уникальных товаров. Например, производство радиационно стойких телекамер для АЭС или битумных материалов и т. д.

Еще одно направление формирования будущего связано с имеющимися в России традициями качественного образования в ряде сфер. Да, многое было упущено. Но в XXI веке в России уже задумались о важнейшей роли образования для развития страны. Предпринимаются меры для его улучшения. Конечно, результатов пока меньше, чем хотелось бы. Многие действия не бесспорны и, безусловно, нуждаются в обсуждении. Но есть сферы, где, по всей видимости, реальная ситуация с образованием не столь печальна: математика, физика, ИТ, биология и некоторые другие. Сюда можно отнести и бизнес-образование. Видимо, здесь следует стремиться к достижениям международного уровня и «монетизации» результатов.

Некоторым направлениям потенциального роста национальный характер, увы, мешает. Так, россияне не очень любят работать в мелком бизнесе. Особенность психологии большинства – приятнее трудиться на крупном производстве, чем в своей лавке. Конечно, есть общеизвестные проблемы чиновничье-силового давления на бизнес. Российскому средне-мелкому бизнесу надо помогать, но главное – меньше мешать ему работать. Требуются и целенаправленные усилия по формированию привлекательного образа деятельности небольшого бизнеса.

Конечно, сама жизнь тоже способствует эволюции отдельных черт характера. Например, бережливость вообще и на производстве в частности не является нашей национальной особенностью. Поэтому так трудно в России приживались идеи рационализации бизнеса. Но сейчас российские бизнесмены уже массово задумались об оптимизации бизнес-процессов, снижении издержек и т. д., и очень многие делают заметные шаги в данном направлении. Формируется тренд значительного повышения общей эффективности хозяйствования.

Еще лет 15–20 назад мало кто всерьез думал о нашей модели развития и поддержке ее хозяйственной и информационной политикой. Но, похоже, время пришло. С учетом в том числе характера россиян и надо строить государственную политику, нацеленную на точечную поддержку несырьевого экспорта, и вписываться в мировые ниши уникальными продуктами/услугами и опытными сериями. Дешевый рубль тоже может помочь многим нашим предприятиям стать серьезными экспортными игроками.

Для повышения российской конкурентоспособности в целом нужно обязательно опираться на наши сильные стороны и стремиться прежде всего развивать то, что соответствует характеру/ традициям россиян. Также целенаправленно нужно пробовать корректировать некоторые их особенности там, где они тормозят процесс развития. Опора на сильные стороны национального характера может стать важным фактором формирования долгосрочного восходящего тренда для российской экономики.

Значительная часть лучших умов, рожденных в пределах нашей страны, вошли в продуктивную фазу и добились успеха за рубежом. В России всё время рождаются талантливые люди, и мы оказываемся конкурентоспособными в определенных направлениях. Почему мы не реализуем этот потенциал? Если мы сможем ответить на этот вопрос, то поймем, чтó нужно модернизировать именно в российских университетах.

Исследования, проведенные на основе мирового опыта специалистами экономического факультета МГУ и Института национального проекта, показывают, что в мире существуют две траектории развития государств. Есть ряд стран, которые смогли перейти с низкой траектории на высокую.

Среди них нет СССР и России: мы не перешли на эту высокую траекторию по валовому продукту на душу населения. Нет там и КНР – ей пока далеко до этого перехода. Почему кому-то удается, а кому-то нет? В последнее время возникло предположение, что существуют социокультурные факторы, которые удерживают страну на определенной траектории. Их изменение позволяет пересечь границу. Эти социокультурные факторы стали измеримыми.

За последние 50 лет накоплена социометрическая информация по кросскультурным измерениям. Обсуждая культурные характеристики, ценностные и поведенческие установки, оперируют понятиями, имеющими экономический смысл. Это основа теории неформальных институтов[111]. Поведенческие установки могут быть разными; некоторые формируют конкурентные преимущества, дающие стране возможность успешно специализироваться.

Изменение определенных установок дает экономический эффект, социально-экономическую трансформацию, а в итоге – смену траектории развития страны. В целом вполне научно-количественно можно объяснить, почему одна страна успешна в массовом производстве, другая – в высокотехнологичном, а третья – в инновационной экономике. Все эти характеристики доступны количественному измерению[112].

Высокие технологии невозможны без инноваций. Инновации невозможны без науки. Наука же невозможна без ученых. А их формирует не только финансирование, но и любовь к познанию. Вот почему способность порождать и ценить человеческий гений для сегодняшней России – вопрос национального выживания. Поэтому для подкрепления своей модели бизнеса нужна своя модель образования: с одной стороны – учитывающая мировой опыт, а с другой – опирающаяся на национальную культуру и традиции.

13.2. Особенности национальных моделей образования

Каждая нация насмехается над другой, и все они в одинаковой мере правы.

А. Шопенгауэр, немецкий философ

Перспективы развития российского образования тоже во многом связаны с нахождением нашей модели, которая опиралась бы на накопленный мировой опыт и одновременно учитывала особенности отечественной культуры. Образование может быть конкурентоспособным в мировом масштабе, только если оно соответствует национальному характеру. Попытки же слепо копировать других обречены на неудачу.

Свои традиции у нас есть. Задача качественного образования для элиты в России была успешно решена еще в XIX веке. В ХХ веке была создана система добротного образования широких слоев населения. Даже в самые брутальные годы и до конца своего существования советская власть реализовывала грандиозный образовательный проект. Государство всячески подталкивало, стимулировало и даже буквально принуждало уже взрослых людей получать образование, учиться в вечерних школах и институтах.

Ряд специалистов вполне обоснованно говорят, что к началу 1960-х годов в СССР сформировался особый тип социума, который можно назвать «обществом образования»[113]. Общество было прямо-таки охвачено образовательным энтузиазмом. Советская власть на всех этапах настойчиво продвигала образование во все слои населения[114]. Сформированная система образования и существенное повышение уровня образованности у всего народа нашей страны создали основу для качественного рывка в развитии общества. Сейчас критически важно на этом фундаменте строить образование, эффективное в XXI веке.

С конца XX века многие страны мира начали в больших объемах финансировать программы по созданию высококачественных университетов. Почему возник этот тренд? Анализ причин особой успешности социально-экономического развития показал, что именно университеты являются его ускорителями. Поэтому вопрос о выборе максимально эффективной модели университета является сегодня одним из самых актуальных для многих стран, включая Россию.

Долгое время наиболее распространенной была гумбольдтовская модель классического университета, с которой связан переход от элитарности к массовости. Ключевыми принципами этой модели стали академическая свобода, соединенность исследований и преподавания, рационально-прагматический подход к знанию, внушительная доля гуманитарных дисциплин.

Весомая гуманитарная составляющая рассматривалась как обязательное условие формирования по-настоящему образованной личности. Гумбольдтовская модель, с одной стороны, наиболее полно соответствовала универсальной «идее университета», основанного на вневременных и общенациональных принципах, а с другой стороны, создавала университеты, являющиеся, в свою очередь, важнейшим фактором создания духа и культуры, формирующих каждую нацию.

Иной подход был характерен в восточноазиатском мире, имеющем существенно более протяженную, многовековую историю высшего образования. Конфуцианские университеты и академии появились еще в первых веках нашей эры. Так, например, Императорский университет в Китае был основан в 258 году, а Академия Ханьлинь – в 738-м. Главной задачей этих заведений была официальная интерпретация классических произведений Конфуция и подготовка чиновников для государственной службы. Традиционная конфуцианская модель университетского образования основывалась на ряде принципов: холистический подход к восприятию мира[115], единство с природой, приоритет семейных и общинных ценностей, ориентация на власть и трудовую этику.

Обучение при этом фокусируется на личности человека; предполагается концентрация внимания не только на развитии интеллекта, но и на формировании духовной личности с эмоциональными, эстетическими задатками и способностями к дальнейшему развитию. Если при этом западная научно-образовательная модель была ориентирована на активное преобразование жизни, то восточная – на созерцание и невмешательство в нее. Восточная модель преобладала в национальных восточноазиатских системах высшего образования вплоть до конца первой четверти XX века.

Но во второй половине ХХ века и Западу и Востоку пришлось задуматься о приспособлении своей модели к новым реалиям. То, что было явным преимуществом, теперь требует мер по нейтрализации своих негативных сторон. Фундаментальная научная подготовка и высокий уровень культуры, формируемые западной моделью университета, представляются слишком затратными и избыточными в век прикладников и прагматиков. Прочные знания стали не столь ценными, так как всякое знание быстро устаревает. С другой стороны, семейные и общинные ценности, превозносимые восточноазиатской моделью, часто приводят к «клановому капитализму» и тормозят развитие современной экономики.

Налицо кризис обеих моделей, усиливающийся тем, что университет как таковой перестал в конце XX века быть лидером в трансляции знаний. Эту функцию в большей степени взяли на себя электронные средства массовой информации. В то же время западная и восточноазиатская модели университета, уходящие своими корнями в совершенно различные культуры и религии, продолжают сохранять свою идентичность и доминировать в рамках соответствующих им социокультурных ареалов.

Важно отметить, что когда мы говорим о какой-либо модели (западной, восточной или американской) в единственном числе, то делаем это весьма условно, поскольку каждая из них предполагает наличие вариантов. В частности, американская модель наиболее известна в двух вариантах: «предпринимательский университет» и «исследовательский университет».

Университет предпринимательского типа функционирует за счет многоканального финансирования, обеспечиваемого самостоятельным поиском источников средств в рамках правового поля. Он вынужден постоянно инициировать всё новые и новые виды деятельности, трансформировать внутреннюю среду и модифицировать взаимодействие с внешней средой. Наиболее успешные университеты такого типа, как правило, являются соучредителями новых компаний – стартапов – и ориентируются прежде всего на прикладные исследования и производство инноваций. Они отличаются от коммерческих предприятий тем, что целью здесь является не максимизация прибыли, а получение средств, необходимых для их дальнейшего развития.

Исследовательские университеты основаны на принципах элитности или совершенства во всем: качестве и результатах исследований, уровне подготовки своих абитуриентов и студентов, квалификации преподавателей, размерах привлекаемых финансовых средств. Всё это является предметом конкуренции глобального масштаба.

Процесс переноса американской модели университета в иные социокультурные ареалы везде имеет свои особенности. В Восточной Азии он принимает форму как прямого, так и частичного заимствования. В последнем случае возникают университеты постконфуцианского типа. В них сливаются во едино традиции конфуцианства и динамичной культуры современности. Но национальная идентичность при этом не утрачивается. В Западной и Восточной Европе, судя по всему, этот процесс происходит более драматично. Многие в сфере образования и в обществе восстают против внедрения классической западной модели университета. Им претит необходимость участвовать в «чемпионатах» по измерению количества публикаций и т. д. И их можно понять.

Российским вузам необходимо сосредоточиться на поиске своей национально-гармоничной модели, которая, с одной стороны, позволила бы сохранять и развивать «идею университета» как института с особой социокультурной миссией; а с другой – адекватно отвечать на вызовы глобализации. Найти такой баланс чрезвычайно трудно, но возможно. Такая модель может быть многовариантна в зависимости от множества факторов, в том числе от состояния и возможностей вуза, а также внешнего социокультурного контекста.

Для страны, конечно, хорошо, если и в образовании будет существовать «система производства» разных отрядов среднего класса. Это может существенно снижать риск внутренних неурядиц, цветных революций-переворотов, гражданских войн, диктатур и т. д. Средний класс придает государству стабильность. Но формирование в стране какого-то драйва, темпа, вектора развития – вот это всё-таки будет сильно зависеть от той сравнительно небольшой части системы образования, которая способна производить человеческий капитал, конкурентоспособный в планетарном масштабе.

13.3. Экспорт образования

Самый прибыльный бизнес – экспорт демократии.

М. Задорнов, юморист

Как отмечалось выше, важное направление формирования будущего России связано с имеющимися традициями качественного образования в ряде сфер: математика, физика, ИТ, биология и ряд других. В подобных областях нужно стремиться к достижениям лидирующих позиций международного уровня и «монетизации» результатов.

В первое десятилетие XXI века число иностранных студентов в мире удвоилось, достигнув, по оценке ЮНЕСКО, 4,2 млн человек. К 2025 году ожидается очередное удвоение: уже 8 млн молодых людей будут учиться за пределами своих стран. Вполне естественной кажется идея поучаствовать в дележе одного из самых быстрорастущих мировых рынков. Развитие экспорта образования – серьезная национальная задача для нашей страны. Нам есть что предложить, чему научить. В этом смысле особое значение приобретают ситуации, образующиеся в силу исторических причин, когда пересекаются разные культурные пространства и идентичности.

России для получения разнообразной пользы от имеющихся очагов качественного обучения прежде всего нужно формировать максимально эффективную именно для нашего развития систему образования. Лишь как о побочном эффекте можно потом думать и об экспорте образования. Пока Россия занимает весьма скромное место на мировом рынке экспорта образовательных услуг. Общий объем этого рынка (как высшего, так и послевузовского образования) оценивается экспертами в 200 млрд долл. По результатам 2016 года Россия с объемом экспорта в 1,46 млрд долл. занимает менее 1 % этого рынка. Но за десяток лет доходы российских вузов от экспорта услуг выросли более чем на 410 %: с 356,2 млн долл. в 2005 году до 1462 млн долл. в 2015-м[116].

Теоретически главным и перспективным направлением экспорта по ряду причин могли бы быть соседние страны: а) с ними мы несколько столетий жили в одном государстве; б) для многих русский язык – часть культуры, русскоговорящие диаспоры – значительная часть населения; в) наш образовательный комплекс в целом (школы – вузы – бизнес-школы – учреждения КПО) на порядок качественнее, чем в любой из стран бывшего СССР (отдельные продвинутые элементы, например бизнес-школы в Казахстане, у них уже есть, но в целом наша система образования заметно лучше).

Однако сотрудничеству в образовании есть противодействующие факторы: в силу причин, общих для всего человечества, мы обречены пройти через период очень сложных политических отношений с соседями. Как правило, соседи во всем мире, мягко скажем, не слишком дружны. Возможное фрейдистское объяснение: для сплочения нации нужен выход агрессии вовне. Когда народы цивилизованны, дело ограничивается анекдотами: англичане про шотландцев, шотландцы про валлийцев, немцы про французов, французы про немцев и т. д.

Когда с культурой хуже, то возникает ненависть, которая периодически должна разряжаться…

Как правило, народы дружат с другими народами, отстоящими как минимум «через одного». Вспомним наше уважение к немцам, несмотря на все проблемы с ними в ХХ веке. Или почитание французов. С ближними соседями всё куда хуже. Вот и сейчас аналогичные процессы. Классический пример – ситуация на Кавказе. Отношения с Грузией известно какие. А вот с Азербайджаном и Арменией гораздо лучше. Несмотря на все сложности их двусторонних отношений.

К сожалению, из этой логики вытекает, например, малоутешительный прогноз касательно отношений как с Украиной, так и с Белоруссией. Там есть потребность сплотиться, для чего используется модель «противостояния русскому медведю». Как ни печально, но придется вырабатывать адекватную политику добрососедства: прагматичный, корректный, но четко-жесткий стиль общения и поведения.

Когда люди живут плохо, сталкиваются с проблемами, то им хочется верить, что виноват не ты сам, а сосед. По всему миру это принимается на ура незрелыми обществами и необразованными народами. Например, в Мексике есть поговорка: жить плохо потому, что до Бога далеко, а проклятый янки рядом. Вот и у наших соседей уже привыкли говорить, что во всех их проблемах виноват плохой сосед. Поэтому в обозримом будущем неизбежны серьезные проблемы в отношениях с соседями, независимо от фамилии конкретного руководителя в Киеве, Минске, Тбилиси и т. д. А это будет очень серьезно препятствовать экспорту нашего образования в соседние страны.

Долгие годы потребуются сначала для того, чтобы у наших соседей сформировалась национальная элита, терпеливо разъясняющая своему народу, что множество проблем связаны не с происками внешних врагов, а коренятся внутри страны, в особенностях менталитета, недостатках в образовании, увлечении социально-популистской демагогией и т. д.[117]

С течением времени делается мудрее и народ, появляется и соответствующий политический запрос. После достижения обществами определенной зрелости соседские отношения начинают «остывать» и становятся практичнее. Тогда и у наших соседей может возникнуть масштабный спрос на российское образование. Но для этого оно должно иметь качественное превосходство и быть на порядок лучше их национального.

Для развития обучения иностранцев надо диверсифицировать экспорт, бороться за рынки Индии, Пакистана, Китая, стран Юго-Восточной Азии и Африки. Но это непросто. Тут нужен комплекс мер. Так, необходимо улучшить условия в студенческих кампусах, чтобы иностранцы не боялись там жить, и оснащение самих вузов. Также необходимо ослабить визовые барьеры для иностранцев, желающих учиться в России; распространять опыт вузов, сумевших привлечь больше иностранных студентов, и т. д.

В России в 2017 году, по данным Минобрнауки, училось около 220 тыс. иностранных студентов – в пять раз больше, чем в 2000-м. По числу иностранных студентов Россия занимает шестое место в мире после США, Великобритании, Австралии, Франции и Германии, причем отставание от последних двух невелико. Больше всего студентов учатся медицине, госуправлению и гуманитарным специальностям. Подавляющее большинство иностранцев в отечественных вузах (72 %, или около 175 тыс. человек) – граждане стран СНГ.

Отметим: в последние несколько лет программы по поддержке экспорта образования были приняты в целом ряде стран (Китае, Японии, Дании, Новой Зеландии, Великобритании и т. д.). Россия в общемировом тренде: в рамках госпроекта «Экспорт образования» ставится задача увеличить количество иностранных учащихся в российских вузах и учреждениях среднего профессионального образования в три раза – до 710 тыс. к 2025 году. Количество иностранных слушателей онлайн-курсов российских образовательных организаций должно вырасти с 1,1 млн человек до 3,5 млн; число иностранных школьников, прошедших обучение в рамках реализации программ дополнительного образования, должно удвоиться.

По результатам проекта должно быть создано «дружелюбное» визовое и миграционное законодательство для иностранных студентов, оптимизирована система признания документов об образовании, полученном в России, в зарубежных странах. Кроме того, предполагается создание Консорциума ведущих российских вузов, который отработает модель деятельности по экспорту образования. Эта модель будет к 2021 году внедрена во всех российских вузах. Много внимания в проекте уделено продвижению программ онлайн-обучения российских вузов и разработке англоязычных образовательных программ.

В соответствии с мировыми реалиями особый раздел проекта «Экспорт образования» посвящен продвижению бренда российского образования на мировом рынке через сеть дипломатических представительств, представительств Россотрудничества и других российских организаций за рубежом. С целью популяризации российского образования в ведущих мировых СМИ будут запущены соответствующие информационные блоки и программы. На реализацию проекта «Экспорт образования» будет выделено около 5 млрд руб. до 2025 года. При этом доходы от экспорта российского образования должны увеличиться более чем в пять раз – до 373 млрд руб. Конечно, с одной стороны, можно сказать, что «хороший лозунг в сто раз лучше хорошего решения» (политические законы Мёрфи). Но, с другой стороны, для того чтобы достичь хоть чего-нибудь, надо ставить достаточно амбициозные задачи.

Очевидно, что реализация российского проекта «Экспорт образования» будет проходить в острой конкурентной борьбе со странами, уже приступившими к осуществлению целенаправленных мероприятий по привлечению иностранных студентов, и потребует координации усилий всех заинтересованных сторон. Причем многие проблемы находятся за пределами сферы образования. Так, предполагается сформировать механизмы по привлечению талантливых иностранных студентов и иностранных выпускников российских вузов к работе на территории России.

Но здесь решение проблемы напрямую связано со способностями российской экономики создавать привлекательные для зарубежных студентов рабочие места. Конкурентоспособность не может ограничиваться образованием. Создав университеты мирового уровня, надо предоставить их выпускникам и рабочие места хорошего международного уровня (и зарплата при этом – отнюдь не единственное и даже не самое главное).

Хорошее образование возникает там, где на него есть эффективный спрос. Российский народ такой спрос предъявляет, а вот экономика делает это в меньшем масштабе. Улучшить ситуацию – наша общая задача.

Один из перспективных сегментов рынка образования с точки зрения добавленной стоимости – деловое образование; стоимость диплома здесь заметно опережает все остальные. Основа для задания устойчивого вектора в этом направлении у России есть. При этом «экономика и управление» – третье по популярности направление (после инженерно-технических специальностей, медицины и фармацевтики), спрос на которое в основном предъявляют выходцы из стран СНГ. Однако по-настоящему сильных игроков, способных обеспечить предложение иностранным студентам, пока на российском рынке немного (подробнее см. главу 7).

ЕЖ ПОНЯЛ

Похоже, во всем мире снизилась популярность научных знаний и ухудшилось качество преподавания математики, физики и химии. Большинство фундаментальных открытий были сделаны в первой половине ХХ века, и с тех пор человечество мало продвинулось в познании устройства Вселенной. Даже в элитном образовании сильно размылся акцент на подготовке людей, способных творить и думать. В основном образование и общество в развитых странах сфокусировались на формировании массового «квалифицированного потребителя». Пожалуй, это общая тенденция неолиберальной глобализации, и во многом – следствие усиления влияния финансового сектора в постиндустриальной экономике. Так, анализируя образование в развитых странах, ОЭСР отмечала, что более 25 % студентов выбирают обучение по экономике-управлению-праву, только 16 % – инженерные специальности и лишь 5 % – ИТ-специальности. При том что спрос на рынке труда имеет иную структуру[118].

Однако мир приближается к концу очередного технологического цикла, основанного на открытиях прошлого века. Очевидно, что страна, которая быстрее сможет освоить принципиально новые перспективные технологии в момент смены глобального технологического уклада, будет иметь реальные шансы осуществить социально-экономическую модернизацию и качественный рывок в развитии. Это шанс для России – совершить революционный прорыв с помощью научных открытий и инженерных идей, чтобы преодолеть многолетнее отставание от лидеров и оказаться сразу у истоков новой технологической революции при очередном цикле развития цивилизации.

Важно осознать особенность ситуации, ставить перед собой соответствующие задачи и искать точки роста. Например, российским прорывом и на Земле и в космосе может стать робототехника, где требуется интеллект, знание теоретической механики, программирования и математики – в этом мы всегда были сильны. Россия при должной концентрации усилий сможет обеспечить свое лидерство в ряде ключевых технологий.

Но всё начинается со школьной скамьи. Знания можно обрести заново, но, чтобы добиться результатов хотя бы через четверть века, начинать учиться и учить нужно прямо сейчас. В частности, сложно представить прорыв без восстановления с учетом новых реалий и технологий системы естественнонаучного образования. Нужно минимум 20 лет, чтобы на смену двум сильно поредевшим поколениям ученых и инженеров пришли новые специалисты и конструкторы. «Воспитание ребенка должно начинаться по меньшей мере за сто лет до его рождения» (О. Уэнделл Холмс, американский юрист).

При этом Запад будет стремиться не дать нам этих столь необходимых 20 лет спокойного развития. Будут всеми силами пытаться осуществить майданно-цветно-революционные потрясения. Мы с 1985 года на полтора десятка лет практически прекратили защищать национальные интересы и постоянно делали многочисленные уступки Западу. И что? СССР развалился, Россия погружалась в хаос, всё больше утрачивала суверенитет.[119] На Западе нас хвалили и всё более активно поддерживали любую дестабилизацию, сепаратизм-терроризм на нашей территории, а также постоянно выдвигали новые требования… Пришло время осознать имеющийся опыт.

В обозримом будущем Запад станет создавать нам проблемы везде, где сумеет, – от экономики до образования, культуры и спорта. Разумно отвечать взаимностью, однако с кутузовской тактикой 1812 года: пока противник сильнее, нужно избегать масштабных лобовых стычек, но доставлять ему неприятности там, где это возможно и не очень затратно. И так до тех пор, пока объявившие нам войну не осознают: лучше жить мирно. «Для обычной армии не победить – значит проиграть. Для партизанской армии не потерпеть поражения – значит победить» (Г. Киссинджер, американский дипломат). Многие объективно идущие в разных странах процессы развития будут нам «попутным ветром». При этом образование окажется одной из сфер, где долгосрочное столкновение интересов неизбежно и станет происходить достаточно активно.

Мы все, как и наши предки, будем каждый нести свою личную ответственность перед потомками. Мы же хотим спасти страну?! Мы же хотим, чтобы потомки сказали: «Спасибо, ребята»? Так давайте говорить и действовать соответственно. «Если наше поколение не совершит невозможного, нас ждет немыслимое».

Заключение. Еж понял: образование только тогда Образование, когда оно заметно больше самого себя

День сегодняшний есть следствие дня вчерашнего, и причина дня грядущего создана сегодня.

О. Куваев, писатель

Страна должна заместить духовной силой то, что она потеряла в физической.

Фридрих Вильгельм III, король Пруссии

Если что-либо тебе не по силам, то не решай еще, что оно невозможно. Но если что-либо возможно для человека и свойственно ему, то считай, что оно доступно и тебе.

Марк Аврелий, древнеримский император

Эволюция образования и новой России. Последние 30 лет жизнь в России меняется быстрее, чем кажется, но, конечно, медленнее, чем хочется. Бизнес и общество стремительно эволюционируют, зачастую за пару-тройку лет формируя то, на что в странах-первопроходцах требовались десятилетия. Сейчас стало особенно заметно, какой большой путь пройден за это время. Из социалистической страны возникла нормальная, с обычными проблемами для государства, находящегося примерно на 50-м – 55-м месте по уровню развития. Но, конечно, всем нам хочется большего и лучшего.

Для государства нашего уровня мы имеем весьма приличную систему образования. Если в экономике существует определенный достаточно четкий набор индикаторов, то для показателей развития образования сколько-нибудь адекватных ориентиров нет. Но можно с известным основанием предположить, что в целом по всем элементам системы (школы, вузы, университеты, бизнес-школы, организации ДПО) наше образование находится гораздо выше, чем Россия по показателям экономического развития.

При этом наше образование быстро эволюционирует в русле общих тенденций. В Европе и в странах нашего уровня развития многие проблемы схожи. Качество нашего образования растет, появляются талантливые преподаватели, новые направления, формы и методы обучения. Появляется и еще одно место, где можно получить образование, – крупные компании.

Но если мы хотим развиваться опережающим темпом, то и в подготовке кадров для будущего мы должны работать на еще большее опережение. Мы должны уже сейчас конструировать образование, создающее наше будущее. А вот здесь мы пока явно недорабатываем. Так, по доле государственных расходов на науку или образование впереди нас много десятков стран. Впрочем, серьезным прогрессом стало провозглашение образования важным направлением государственной политики и осознание нашей элитой того, что качественное образование имеет решающее значение для будущего страны.

Однако для формирования желаемого будущего высокотехнологичной страны следует думать «вдолгую» и создавать адекватное такому будущему образование. Для движения в эту сторону нужны площадки для регулярного обмена мнениями всех сторон, имеющих отношение к процессу образования. Само образование тоже должно увеличить свою самооценку и осознать роль в развитии общества.

Ключевые факторы развития образования. Развитие образования – это многотрудный и многолетний путь, на котором усилия частных представителей национальной элиты должны быть сопряжены с продуманной государственной политикой и системой долгосрочных мер. Необходим общественный консенсус в том, что качество образования сегодня, в конечном счете, будет завтра определять качество жизни нации. Поднять значимость образования – это, по сути, изменить нравственные идеалы народа.

Не существует какой-то одной причины, определяющей успех или провал той или иной системы образования. Есть целый комплекс взаимосвязанных факторов (политических, экономических, социокультурных, генетических, образовательных и т. д.), которые оказывают свое воздействие на ход образовательных процессов в разных ситуациях. Но некоторые направления возможных размышлений и действий хотелось бы отметить.

Первое. Всяческое поощрение открытой и откровенной общественной дискуссии по проблемам образования.

Второе. Формирование отчетливого представления, каким должно быть образование в соответствии с позиционированием страны как технологической сверхдержавы, опирающейся на человеческий капитал. В середине прошлого века творчеством, созданием нового занималось 10–15 % людей. Сейчас эта доля стремится к 20–25 % и будет расти до 40 % – возможно, уже к 2030-м годам. К этому и надо готовиться.

Третье. Разумное отношение к советам из-за рубежа и чужому опыту. Изучать нужно все передовые образовательные практики мира. Но изучать без ложного пиетета. Заимствовать следует с большой разборчивостью, стремясь выработать собственный путь, соответствующий национальной культуре и национальным интересам. Этот путь предполагает сохранение своих лучших традиций и объединение их с передовым и подходящим нам зарубежным опытом – как западным, так и восточным.

Четвертое. Поощрение взаимного доверия участников образовательного процесса, увеличение автономии вузов и терпимость к разнообразию. Нужно создавать достаточные возможности для проявления образовательными работниками своих личностных профессиональных знаний и навыков.

Пятое. Понимание объективного характера многих имеющихся противоречий в спросе на образовательный продукт.

Шестое. Учет растущего обновления компетенций, растущей диверсификации и стратификации образования, а также увеличение (до сопоставимого с вузовскими дипломами) веса образовательных документов различных организаций.

Седьмое. Понимание увеличения платежеспособного спроса на образование. Растет число людей, готовых платить за обучение. Но они предъявляют и большие требования.

Восьмое. Умение видеть лес за деревьями. Главный образовательный продукт – знания/навыки выпускников. Всё остальное – наука, публикации, ученые степени преподавателей – вторично, третично и часто просто не важно.

Девятое. Понимание того, что продвижение в англосаксонско-ориентированных образовательных рейтингах не должно быть самоцелью. Акцент должен ставиться на совершенствование образования, а места в рейтингах – продукт побочный.

Десятое. Опора на национальную культуру и национальный характер. Формирование национально лояльной системы образования.

Одиннадцатое. Перестать стесняться того, что важнейшая задача ведущих вузов/университетов – это воспитание национально лояльной элиты нации.

Двенадцатое. Всегда помнить, что цивилизованная дорога в будущее должна начинаться в душе и проходить через истинные ценности.

Разумеется, данный список не является исчерпывающим и претендующим на полноту. Это лишь некоторые соображения и предложения о направлениях возможных размышлений. Каждый квалифицированный специалист может дополнить их по своему усмотрению.

Формирование российского бизнес-образования. Современное российское бизнес-образование – это особая история. Первые российские бизнес-школы появились в 1988 году, а сегодня уже есть до полусотни сильных, профессиональных школ бизнеса. В целом их уровень значительно выше среднего, существующего в развитых странах.

Россияне достаточно быстро усваивали бизнес-знания. То, что западное бизнес-образование накапливало в течение всего ХХ века, продвинутой частью наших менеджеров освоено за 10–15 лет. Главное достижение отечественного бизнес-образования есть и главная загадка: как же и почему это свершалось? Как мы – из племени самоучек и изобретателей велосипедов – оказались признаны международными аккредитующими образовательными организациями и высокоуровневыми бизнес-школами?

Для этого понадобились интеллект и стрессоустойчивость первопроходцев российского делового образования, их азарт и терпение, культура и традиции российского профессорско-преподавательского состава и образования в целом, отечественная широта кругозора, креативность, сумасшедшая работоспособность «образователей» и уникальный культурно-интеллектуальный потенциал российского народа.

Пройдет совсем немного времени, и поколение самоучек станет легендой. И вместе с ним уйдет тайна: как это они без опыта, знаний, стандартов и регламентов создавали из ничего бизнес-образование международного уровня. Одни страстно хотели создать новую сферу – деловое образование, а другие – слушатели – сильно тянулись к бизнес-знаниям.

Уже сейчас бывает заметно, что при встрече им не нужно демонстрировать особое оживление. Иногда можно просто сказать: «А помнишь?..» – и углубиться в сладкую тяжесть воспоминаний, где смешаны на коленке разрабатываемые программы и сумасшедшие задачи, вязкая усталость и мечты, недоверчивость и последующее постепенное признание мирового образовательного сообщества, непонятливые и нестандартные, а потом благодарные слушатели, и прочие трудовые достижения, и много еще всякого.

В образовании уже множатся иные по типу сотрудники: более образованные, лучше знающие технологии профессии, но всё-таки применяющие сообразительность и смекалку там, где правила и стандарты не дают очевидного ответа. Они способны относиться ко всему с доброй иронией и с пониманием того, что, если делать всё со звериной серьезностью, озвереешь сам, да и другие заодно с тобой.

Вместе со многими россиянами «образователи» начинают понимать: будущее образования, как и всей страны, определяем мы вместе и каждый самостоятельно. И многие осознают: каждый из нас будет нести личную ответственность перед потомками за то, что им оставил: какую страну, какое общество и какую систему образования.

Перед новым поколением стоит задача войти в высшую лигу мирового бизнес-образования. Задача колоссальная: на основе лучшего западного и восточного опыта найти свой уникальный сплав образования, соответствующий нашему культурно-генетическому коду и традициям. Но если упорно работать и верить, что невозможное возможно, то цель будет достигнута. Всем нужно решать проблемы своего уровня «здесь и сейчас» и чувствовать себя гражданином России, от которого многое зависит.

И если ты знаешь, что мир многолик и стопроцентная добродетель достижима лишь в легендах, если ты твердо уверен, что день сегодняшний есть следствие дня вчерашнего и причина дня грядущего создана сегодня, – тебе всегда будет слышен из дальнего времени безызвестный вскрик: «А ведь могём, ребята! Ей-богу, могём!»[120]

Образование и информационные войны. В наше время информация – более мощное оружие, нежели вооруженные силы. От современного общества требуется гораздо больше, чем просто знания. Необходимо не только понимать, где мы были и где мы сейчас, – нужно видение того, куда мы идем, что и кто этому препятствует, коллективная мудрость и воля действовать в соответствии с вероятным развитием событий, как будто они уже стали свершившимся фактом. Способность предвидеть изменения и быстро реагировать на них очень важна для развития страны, тем более в условиях объявленной нам информационно-санкционной войны.

Как говорил О. Бисмарк, сыгравший в XIX веке при императоре Вильгельме I ключевую роль в формировании единой Германии, войны выигрывают школьный учитель и приходской священник. Сегодня можно утверждать: совокупный Учитель, способный выиграть войну, – это система образования, особенно в России, где регулярно воспроизводятся новые поколения талантливых учеников. В то же время и образовательному сообществу следует терпеливо разъяснять народу, что множество проблем связаны не с внешними врагами и решать их нужно прежде всего внутри страны.

Тем не менее поверим классику: «Впереди пятьдесят лет необъявленных войн». Выиграет тот, кто сумеет проявить больше стойкости и решимости. Рано или поздно наступит момент, о котором тоже писал Э. Хемингуэй: «Мы все выдохлись. Вся штука в том, чтоб не признавать этого. Та страна, которая последней признает, что она выдохлась, выиграет войну». Исторически стойкость нам присуща, а вот развитием современного образования заниматься надо значительно активнее. В свою очередь, образование должно серьезнее относиться к воспитанию уважения к своей культуре, народу и национальным интересам.

Государство, система государств (США, ЕС, НАТО и т. д.) используют не только силу или угрозу применить силу, даже не только подкуп «полезных элит». Действует сочетание мягкой силы – мирового прогрессора – и стоящей за ней грубой силы – мирового жандарма. Есть еще «цивилизационное притяжение», популярность определенных образцов в праве, бизнесе, культуре. Западное образование решительно продвигает эти ценности.

В других государствах общество (и особенно элиты) добровольно, «по моде» изо всех сил тянется ко всему этому, как провинциал рвется в столицу. Конечно, чисто внешнее копирование очень часто приводит к полной неудаче, что порождает в обществах-аутсайдерах ответную реакцию (вплоть до террора). Система образования в широком смысле призвана не только формировать знания/навыки, но и транслировать национальную идентичность. Только тогда страна может ускоренно развиваться в современном мире.

В конце концов, в многополярности заинтересованы все народы, желающие отстаивать свои интересы, жить самостоятельно, развиваться в соответствии со своей культурой, традициями и желаниями.

Подавлять эти стремления растущего числа стран гегемону с союзниками постепенно становится не по силам. Одновременно идет и ползучая «варваризация» самих западных стран миллионами не желающих работать мигрантов. Антизападные и антиамериканские настроения усиливаются по всему миру. Кто-то уже может выражать их более-менее открыто – восточные гиганты, Россия, некоторые страны Латинской Америки, КНДР, Иран, Пакистан, Турция и т. д., – а кто-то вынужден держать «фигу в кармане». Но тренд очевиден: однополярный мир эволюционно разрушается.

Распределение экономической, технологической, информационной (и военной), а следовательно, политической силы неизбежно будет многополюсным.

Развитие цивилизации – процесс бесконечный. Кто-то вырывается вперед, и ему кажется, что навсегда. Но проходит исторический миг – и всё меняется…

Опережающее движение – путь непростой. Роль национально лояльной системы образования здесь критически велика. В ускорении развития нации важнейшую роль играют мировоззренческо-психологические факторы. Можно искать причины отставания в сырьевом проклятии, в плохом обустройстве России, в тех или иных руководителях, чиновниках и т. д. Но в какой-то момент надо осознать, что дело, быть может, просто в решимости, мужестве и отчаянном желании развиваться быстрее других, быть первыми. Если это появится, то появится и многое другое. «Как много дел считались невозможными, пока не были осуществлены» (Плиний Старший, древнеримский ученый).

Россия – страна будущего. Надеюсь, что нашему Отечеству в конце концов удастся обрести реальную независимость, в том числе путем оптимальных решений в сфере образования. Будущее должно состояться. Только решимость общества быть первым в скорости и идеях, в качестве жизни может привести к выигрышу. Именно так было в странах «экономического чуда» в 1950-х – 2000-х годах. Адаптивность нации к новым идеям, энергетика, мобильность, максимум поддержки всем, кто желает что-то делать. Общее понимание, что быть сытым – мало, быть средним – нельзя. Иначе проиграем.

Пришло время больших желаний как способ коллективного существования народа, состояние его массовой психологии. Это нужно создавать. Работающие с воодушевлением и с удовольствием могут всё. Система образования призвана сыграть здесь важнейшую роль. Только страны и люди, которые сумели адаптироваться вовремя и проинвестировать образование, могут быть среди победителей.

Современное российское образование и деловое образование пока далеки от зрелости и совершенства. Полученный опыт и освоенные знания позволяют точнее оценить расстояние до лучших мировых (западных и восточных) образцов, которые, в свою очередь, имеют достаточно большие резервы для совершенствования. Знания и опыт позволяют также прагматично оценивать адекватность применения зарубежного опыта.

Поэтому автор убежден: быстро развивающиеся отечественный бизнес и российское общество, наше образование и бизнес-образование продолжат модернизироваться, «русифицироваться» и профессионализироваться. Россияне, работающие с воодушевлением, будут не только увеличивать свои доходы, но и получать удовольствие от участия в процессе ускоренной эволюции российской экономики и общества, совместными усилиями создавая то, что потомки, несомненно, назовут «русским чудом».

Примечания

1

Education to Employment: Getting Europe’s Yous into Work (MGI). 2014.

(обратно)

2

Подробнее см.: Вопросы образования. – 2013. – № 3.

(обратно)

3

Подробнее см.: Коммерсант. – 2017. – 1 февраля.

(обратно)

4

Конечно, есть и российские сторонники подобной точки зрения. Некоторые из них даже бывают бескорыстными и искренними. Такие вполне подпадают под определение В. И. Ленина «полезные идиоты» (это, по его словам, те, кто продает веревку, на которой их потом повесят).

(обратно)

5

В мире чуть меньше 250 стран. Если усреднить результаты сравнения по обычно используемым в ООН показателям развития (ВНП на душу населения, средняя продолжительность жизни, детская смертность и т. д.), то при любом здравом подходе будет около 50 более развитых и почти 200 менее развитых, чем Россия, стран.

(обратно)

6

Global Innovation Index Report, 2017 и UNDP Human Development Report. Цит. по: Российская газета. – 2017. – 12 июля.

(обратно)

7

Коммерсант. – 2017. – 12 сентября.

(обратно)

8

ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития) объединяет 35 развитых государств. Несколько стран, включая Россию, находятся на разных стадиях переговоров о вступлении и также являются объектом анализа в исследованиях ОЭСР.

(обратно)

9

OECD. Education at a Glance. 2017.

(обратно)

10

«В лесу» говорят, что заочное образование – деревообрабатывающая отрасль: обрабатывает дубы и выпускает липу.

(обратно)

11

Подробнее см.: /

(обратно)

12

Коммерсант. – 2017. – 8 июня.

(обратно)

13

Справедливости ради отметим, что представители бизнес-образования здесь скорее согласны со студентами, чем с работодателями. См. также главу 4 «Зачем идут учиться».

(обратно)

14

Эксперт. – 2013. – № 47. – С. 45 (/)

(обратно)

15

Разумеется, можно следовать девизу: «Жить всё время перспективно даже ежику противно». Но «если ты идешь по пути, создаваемому своими руками, то в конце концов придешь туда, где должен быть» (древнеегипетская мудрость).

(обратно)

16

Автор отнюдь не всегда считает отраженные в таблице пожелания объективными, а претензии обоснованными. Задача автора – структурировать реально имеющуюся ситуацию с аналитическими целями.

(обратно)

17

Подробнее см.: Управление персоналом. – 2016. – Август. – № 30.

(обратно)

18

Коммерсант. – 2017. – 8 февраля.

(обратно)

19

Независимая газета. – 2017. – 25 января.

(обратно)

20

Аналогично предыдущим случаям, автор отнюдь не во всем считает пожелания и претензии к образованию здравыми и разумными. Но зачастую они реально существуют. Поэтому для того, чтобы ситуацию можно было бы эффективно анализировать, ее нужно объективно структурировать.

(обратно)

21

Подробнее см., например: Вопросы образования. – 2013. – № 3.

(обратно)

22

Данная таблица составлена на основе слегка упрощенного и сокращенного списка критериев, примененного Минобрнауки для оценки эффективности вузов в 2016 году.

(обратно)

23

-veryi-afanasevoy-pyat-prichin-po-kotoryim-ne-sleduet-stanovitsya-professorom-polnyiy-tekst/

(обратно)

24

См., например: Коммерсант. – 2016. – 22 ноября.

(обратно)

25

Коллини Ст. Зачем нужны университеты? – М., 2016.

(обратно)

26

Там же. С. 213.

(обратно)

27

Знакомая россиянка, посетив Музей Армии в Париже, долго искала экспозицию о войне 1812 года. Обратилась к сотрудникам музея. Ей популярно объяснили: «Мадам, это музей славы Франции! Здесь нет материалов о 1812 годе».

(обратно)

28

Подробнее см.: Сальберг П. Финские уроки. – М., 2015. – С. 158–169.

(обратно)

29

/

(обратно)

30

/

(обратно)

31

/

(обратно)

32

Подробнее см., например: Коллини Ст. Указ. соч. С. 66–93.

(обратно)

33

Там же.

(обратно)

34

Подробнее см., например: Вопросы образования. – 2013. – № 3.

(обратно)

35

Гладуэлл М. Гении и аутсайдеры. – М., 2016. – С. 34–58.

(обратно)

36

Как и в случаях, рассмотренных выше, нужно признаться: обобщенные мнения и пожелания не всегда совпадают с авторской точкой зрения. Но если у разных сторон, связанных с образовательным процессом, существуют взаимные пожелания и претензии, то в аналитических целях полезно их обобщить и схематизировать.

(обратно)

37

Ведомости. – 2014. – 20 января.

(обратно)

38

Российская газета. – 2016. – 18 октября; Независимая газета. – 2016. – 26 октября.

(обратно)

39

Эксперт. – № 47. – 2013. – С. 48 (/).

(обратно)

40

Там же.

(обратно)

41

См., например: Академический инбридинг и мобильность в высшем образовании. – М., 2016. – С. 15.

(обратно)

42

Подробнее см.: Управление персоналом. – 2016. – Август. – № 30.

(обратно)

43

Подробнее см.: Российская газета. – 2017. – 12 апреля.

(обратно)

44

Münch R. Academic Capitalism: Universities in the Global Struggle for Excellence. – New York, 2014.

(обратно)

45

Там же. С. 138.

(обратно)

46

Подробнее см.: Вопросы образования. – 2017. – № 1. – С. 158–165.

(обратно)

47

Подробнее см.: Эксперт. – 2017. – Май. – № 21. – С. 73–79.

(обратно)

48

Разумеется, как и во многих других случаях, сознательные проводники западных интересов и их восторженно-бессознательные попутчики будут всячески высмеивать и просто блокировать даже попытки обсуждения альтернативных подходов к образовательным рейтингам. Но серьезный разговор здесь необходим. И чем более активно он ведется, тем лучше.

(обратно)

49

Имеется в виду прежде всего проект «5–100»: идея выделить пару десятков университетов, дать им деньги на решение задачи войти в число 100 лучших в международных рейтингах.

(обратно)

50

Цит. по: Независимая газета. – 2017. – 14 марта.

(обратно)

51

Можно провести аналогии. В ООН среди отцов-основателей был СССР, его представители хорошо поработали, вот мы и занимаем достойное место постоянного члена Совета безопасности ООН. Но в других организациях, например в Международном валютном фонде (МВФ), Запад доминирует и ничего реформировать не хочет. Например, экономика КНР сегодня не меньше американской, но в МВФ доля в голосах у США в несколько раз больше китайской. И любые попытки серьезных перемен аккуратно блокируются. Единственный путь к переменам – создание альтернатив типа банка стран БРИКС, стран ШОС и т. д.

(обратно)

52

/

(обратно)

53

Вопросы образования. – 2017. – № 1. – С. 158–165.

(обратно)

54

Подробнее см.: Эксперт. – 2017. – Июль. – № 28. – С. 53–61.

(обратно)

55

Там же.

(обратно)

56

Путешествующие на Запад могли в гостиничном бизнесе встречаться с прекрасными образчиками мастерства продвижения своих интересов. В отеле ставятся красивые зеленые таблички, призывающие помочь в решении экологических проблем. Достаточно положить табличку на кровать, и вам сегодня не будут менять белье, полотенца и т. д. и т. п. То есть вы можете ежедневно платить, например, 200 евро за номер и хоть две недели «помогать экологии», используя одно и то же полотенце. Конечно, на самом деле вы просто увеличиваете доход отеля, сокращая затраты на моющие средства, электричество и т. д. и т. п. Но ведь придумано красиво? Вы добровольно отказываетесь от части оплаченных услуг и должны быть счастливы.

(обратно)

57

Много интересных соображений по различным подходам к образованию, особенно детскому, см., например, в кн.: Томас Г. Образование. Очень краткое введение. – М.: Высшая школа экономики, 2016. – С. 32–51.

(обратно)

58

«Подушевое финансирование» (деньги следуют за ребенком) мало что меняет, просто возникают иные проблемы. Во-первых, выяснилось, что расширяется конкуренция транспортной доступности, а не качества обучения. (Важнейшим фактором выбора всё равно остается удобство дороги в школу. Удачно расположенная школа перетягивает учеников и идущие за ними деньги.) Во-вторых, обеспеченные родители стремятся проживать рядом с хорошими школами, помогая формированию своеобразных анклавов-гетто (см. также главу 9).

(обратно)

59

См., например: Вопросы образования. – 2013. – № 3. – С. 265–270.

(обратно)

60

В сентябре 1988 года 250 ректоров и представителей университетов, собравшиеся в Болонье в честь 900-летия Болонского университета, подписали документ, ставший концептуальным проектом развития университетского (высшего) образования на долговременную перспективу. Документ этот получил название Великой хартии университетов. Основная идея его заключается в том, что народы и государства должны осознать ту роль, которую университеты и другие высшие учебные заведения призваны сыграть в меняющемся и всё более интернационализирующемся обществе.

(обратно)

61

Российская газета. – 2017. – 2 июня.

(обратно)

62

Российская газета. – 2017. – 26 мая.

(обратно)

63

См., например: OECD. Education at a Glance. 2017.

(обратно)

64

Münch R. Academic Capitalism: Universities in the Global Struggle for Excellence. – New York, 2014.

(обратно)

65

Подробнее см., например: Бизнес-образование. – 2009. – № 2 (27). – С. 71–73.

(обратно)

66

Цит. по: -today.ru/stati/tajny-mira-i-cheloveka/item/55054-15-sensatsionno-pugayushchikh-tsitat-nejrolingvista-tatyany-chernigovskoj-o-syurprizakh-mozga-podsoznaniya-i-psikhiki.

(обратно)

67

Независимая газета. – 2017. – 27 февраля.

(обратно)

68

См., например: Независимая газета. – 2017. – 17 февраля.

(обратно)

69

Независимая газета. – 2017. – 12 сентября. Отметим: в развитых странах масштабы репетиторства примерно такие же.

(обратно)

70

См., например: Независимая газета. – 2017. – 1 июня.

(обратно)

71

Подробнее см.: Эксперт. – 2017. – № 27. – С. 9.

(обратно)

72

В исследованиях сравнивались только сопоставимые по качеству квартиры – по этажности, материалу домов и т. д.

(обратно)

73

Коммерсант. – 2017. – 11 января.

(обратно)

74

Там же.

(обратно)

75

См., например: Вопросы образования. – 2013. – № 3 ().

(обратно)

76

Подробнее см.: Независимая газета. – 2017. – 20 июля.

(обратно)

77

Отметим: доля расходов на образование в Великобритании составляет 6,6 % ВВП. Напомним: в России – 3,3 %.

(обратно)

78

См., например: Грант Р. М. Современный стратегический анализ. – СПб.: Питер, 2008. – С. 299.

(обратно)

79

Подробнее см.: Бизнес-образование. – 2013. – № 2 (34). – С. 15–19.

(обратно)

80

Подробнее см.: Бизнес-образование. – 2013. – № 2 (34). – С. 67–75.

(обратно)

81

Великая Хартия Университетов, п. 3.

(обратно)

82

Например, в Испании на мемориале участникам гражданской войны 1936–1939 годов начертано: «Они любили Испанию».

(обратно)

83

См., например: Коммерсант. – 2016. – 22 ноября.

(обратно)

84

Великая Хартия Университетов. – Болонья, 1988.

(обратно)

85

Когда парижские власти посягнули на независимость университета, студенты и преподаватели покинули Париж. Через два года власти сдались и университет вернулся. Было это, между прочим, в XIII веке.

(обратно)

86

Подробнее см., например: Цзин Ли. Культурные основы обучения. Восток и Запад / Рус. пер. – М., 2015.

(обратно)

87

См., например: Гэри Т. Образование. Очень краткое введение. – М., 2016. – С. 52–65.

(обратно)

88

Справедливости ради отметим, что свою систему, например, школьного обучения американцы тоже часто критикуют. Но в основном опыт других заимствовать не склонны.

(обратно)

89

Отметим: подобные успехи наших школьников всё же носят частный характер. Общий тренд, к сожалению, отнюдь не радужный.

(обратно)

90

В КНР на примере анализа деятельности своего весьма неоднозначного лидера ХХ века Мао Цзэдуна показали возможность мудрого решения спорных исторических вопросов. Нашли формулу: да, было 30 % плохого, но и 70 % хорошего. Перестали раскалывать общество, сохранили страну и уже 40 лет успешно развиваются. Дальнейшие дискуссии оставили профессиональным историкам. Остальные занимаются более насущными проблемами. Вот бы и нам точно так же отечественных персонажей первой половины прошлого века оставить историкам. Пусть изучают – что Ивана Грозного с Петром Первым, что Александра Первого со Вторым, что Ленина со Сталиным.

(обратно)

91

См.: Чжао Юн. Кто боится большого злого дракона? Почему в Китае лучшая (и худшая) система образования в мире / Рус. пер. – М., 2017.

(обратно)

92

Для иллюстрации представьте ситуацию середины ХХ века. США первыми создали ядерную отрасль и ядерное оружие. СССР тоже пошел по этому пути. В технических вузах стали создавать кафедры по подготовке специалистов для ядерной отрасли. Что бы нам в это время посоветовали американские специалисты по образованию? Конечно, этим не заниматься. Тем более что еще непонятно, чему учить, как учить и каких специалистов готовить. Конкурент по космосу, строительству ядерных реакторов и т. д. был бы удавлен в зародыше. Для тех, кому всё это покажется надуманным, – свежий пример. В 1990-е годы консультантом нашей авиационной промышленности выступала корпорация Boeing. Было много советов: к примеру, покупать побольше западной техники и не пытаться строить самолеты – конкуренты «Боинга». По слухам, для расширения закупок западных самолетов и ликвидации потенциального конкурента – российского авиапрома – использовались не только советы, но и иные самые разные методы…

(обратно)

93

См.: Томас Г. Образование. Очень краткое введение. – М.: Высшая школа экономики, 2016. – С. 127–133.

(обратно)

94

Отметим: важнейший фактор научно-технических достижений Запада вообще и США в особенности – хорошо отлаженные технологии «скупки» талантливых людей со всего мира. Другие, и мы в том числе, таких возможностей в обозримом будущем иметь не будут. Из этого разумно исходить при организации образования в своей стране. В полном соответствии с высказыванием великого физика Э. Резерфорда, «у нас нет денег, поэтому нам приходится думать».

(обратно)

95

При этом не забудьте, что это происходит в рамках достаточно жесткого политического режима.

(обратно)

96

Подробнее см.: Сальберг П. Финские уроки. – М., 2015. – С. 32–37.

(обратно)

97

См., например: Коммерсант. – 2016. – 22 ноября.

(обратно)

98

Вспоминается одна история. Учитель русского языка и литературы М. И. Выгон с 1950 года преподавал в Крыму, в школе г. Ялта. Проработал около 40 лет. В 1990-е годы дети вывезли этого уже пожилого человека в Израиль, где 20 лет спустя он и ушел в мир иной. Через два дня в редакцию местной ялтинской газеты пришли люди и по рекламным расценкам полностью выкупили весь номер газетной площади для воспоминаний и рассказов об этом Учителе. Слух быстро прошел по 150-тысячному городу… В общем, такой номер газеты был оперативно напечатан и молниеносно раскуплен. Как ялтинский ученик этого Учителя и свидетель данной ситуации, автор не мог не воспользоваться случаем рассказать эту историю.

(обратно)

99

/

(обратно)

100

В борьбе за здравый смысл и национальные интересы в образовании стоит особо отметить роль журнала «Эксперт» и его научного редактора А. Привалова, долгие годы последовательно выступающих против бездумного реформирования и «обюрокрачивания» отечественного образования.

(обратно)

101

Конечно, свою роль сыграло и наличие у КНР ядерного оружия.

(обратно)

102

/

(обратно)

103

Эксперт. – 2016. – 17 октября. Многие тут же откликнулись нехитрой шуткой: ничего страшного – перепишут детей на друзей и родственников.

(обратно)

104

С детьми влиятельных россиян за рубежом уже случалось множество происшествий разной степени трагичности, вплоть до летального исхода. Предоставим соответствующим службам определять, какие тут закономерности. Но факты враждебного воздействия уже просматривались достаточно ясно.

(обратно)

105

Эксперт. – 2016. – 17 октября.

(обратно)

106

/

(обратно)

107

Цит. по: /

(обратно)

108

Подробнее см.: /

(обратно)

109

Даже в футболе, при наличии универсальных правил, успех приходит к тем, кто находит свой фирменный бразильский, немецкий или итальянский стиль. Формула успеха – передовые общемировые тенденции + интеграция лучших черт других в свой национальный характер.

(обратно)

110

Подробнее см., например: Вопросы образования. – 2013. – № 3. – С. 270–279.

(обратно)

111

Неформальные институты – это институты, которые действуют не потому, что есть специально обученные люди, принуждающие к исполнению правил, а потому, что к этому принуждает сообщество – либо узкое, замкнутое, закрытое сообщество, либо широкое, состоящее из множества людей.

(обратно)

112

Подробнее см.: Вопросы образования. – 2013. – № 3 ().

(обратно)

113

Подробнее см., например: Эксперт. – 2017. – № 30. – С. 58–63.

(обратно)

114

Факт целенаправленного распространения образования многое говорит об этой власти, безусловно противоречивой. Конечно, имели место репрессии, выбивавшие уникально-элитный человеческий капитал. Были и другие негативные моменты. Но имелись в советской, не побоимся этого слова, цивилизации и весьма позитивные аспекты. Помимо культов разных личностей, был и культ образования и науки. Недаром звание профессора считалось очень престижным.

(обратно)

115

Холизм в широком смысле – позиция в философии и науке по проблеме соотношения части и целого, исходящая из качественного своеобразия и приоритета целого по отношению к его частям.

(обратно)

116

Эксперт. – 2017. – 22 января. – № 16. – С. 36.

(обратно)

117

К нам это тоже относится в полной мере. Тезисы «Запад ведет против нас информационную и санкционную войну, отстаивает исключительно свои интересы и не будет бескорыстно желать нам добра» совершенно не означают, что «Запад виноват во всех наших трудностях». Наши проблемы формируются нами. Нам их и решать. «Мы встретились с врагом лицом к лицу, и оказалось, что враг – мы сами!» («Опоссум Пого», американский комикс художника У. Келли).

(обратно)

118

OECD. Education at a Glance. 2017.

(обратно)

119

В этот период было сделано и много позитивного для России. «Китайская» формула типа «70 % хорошего и 30 % плохого» может быть применима и к этому времени. В остальном пусть разберутся историки.

(обратно)

120

См.: Куваев О. Территория. – М.: Современник – 1975. – Примеч. ред.

(обратно)

Оглавление

Введение

Глава 1. Образование в современном обществе

  1.1. Основные термины и понятия

  1.2. Специфика спроса и «образовательного производства»

  1.3. Общественные функции образования

Глава 2. Кто is who в системе образования

  2.1. Место и структура российского образования

  2.2. Корпоративные университеты и обучение внутри компании

Глава 3. Запросы и претензии работодателей

  3.1. Выпускникам: мнения и советы работодателей

  3.2. О вузах и бизнес-школах замолвите слово

Глава 4. Зачем идут учиться

  4.1. Пожелания и претензии студентов

  4.2. Чего хотят от школы бизнеса?

Глава 5. Запрос государства и общества

  5.1. Творцы на конвейере

  5.2. Государство, регуляторы и транзакционные издержки

  5.3. Детская болезнь моды на вестернизацию и стандартизацию образования

  5.4. Государство и бизнес-образование

Глава 6. Университетское видение образовательных проблем

  6.1. Есть ли «лишнее» в образовании?

  6.2. Кадры – как стая ворон

  6.3. Чему и как учить в бизнес-образовании?

Глава 7. Самостоятельная жизнь рейтингов и результатов образования

  7.1. Международные рейтинги вузов: многоцелевой продукт

  7.2. Российские вузы и международные рейтинги: прыгаем в ушедший поезд

  7.3. Отечественное бизнес-образование в международных рейтингах

Глава 8. Противоречия формируют и развивают образование

  8.1. Вечно образовательные проблемы

  8.2. Баланс противоречий в развитии образования

  8.3. Специфика функций университета

  8.4. Экономика против образования

  8.5. Многогранность менеджмента и интересов заказчиков бизнес-образования

Глава 9. Диверсификация и стратификация – формы разрешения противоречий

  9.1. Разных школ много, хороших мало

  9.2. Неформальная стратификация вузов

  9.3. Реальное разнообразие дополнительного образования

Глава 10. Взаимодействие заинтересованных сторон в образовании

  10.1. Через диалог к сотрудничеству

  10.2. Участники рынка – разные элементы одной системы

  10.3. Баланс централизации и «автономизации» образования

Глава 11. Образование и национальная культура

  11.1. Образовательный аспект планетарного противоборства

  11.2. Успешный опыт отторжения стандартизации образования

  11.3. Воспоминания о будущем, или Повторяется ли история?

Глава 12. Качественное образование защищает национальные интересы

  12.1. Национальные интересы в образовании

  12.2. Плюсы и минусы обучения за границей

  12.3. Изучая английский, не забывайте про русский

Глава 13. Своя модель бизнеса и образования в современном мире

  13.1. Нужна своя модель бизнеса

  13.2. Особенности национальных моделей образования

  13.3. Экспорт образования

Заключение. Еж понял: образование только тогда Образование, когда оно заметно больше самого себя Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg