«Изнанка белого. Арктика от викингов до папанинцев»

Изнанка белого. Арктика от викингов до папанинцев (fb2) - Изнанка белого. Арктика от викингов до папанинцев 9469K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Рамиз Автандилович Алиев

Рамиз Алиев Изнанка белого. Арктика от викингов до папанинцев

Для каждого, кто побывал там, притяжение полярных стран непреодолимо. Чувство абсолютной свободы, отстранённости от всего материального, кроме самого необходимого для выживания. Идеи, чувства, принципы, столь важные в обычной жизни, здесь теряют всякое значение; деньги, золото, драгоценности – всё это становится совсем ненужным мусором, с которым расстаёшься без сожаления. Законов общества больше не существует – на смену им приходят законы природы. Безмерное одиночество, в котором ты – властитель своей жизни. Раз ощутив, такое уже не забыть и не устоять перед соблазном.

Умберто Нобиле. «Могу сказать правду»

© Издательство «Паулсен», 2016

От автора

Я, Измаил, был в этой команде; в общем хоре летели к небу мои вопли; мои проклятия сливались с проклятиями остальных…

Герман Мелвилл. «Моби Дик или Белый Кит»

Много лет назад я стал сотрудником одного научно-исследовательского института, возраст которого к тому времени уже перевалил за период полураспада. Моей профессией было изучение океана, но время для этого оказалось неподходящим – гигантский научный флот погибшей империи возил мешочников в Стамбул и Иокогаму, суда получше – богатых интуристов в Антарктику. В лабораториях капало с потолка и валилась пластами штукатурка – наука лежала в руинах. Но никому до этого не было дела.

Мне достался лабиринт помещений, напоминающих тёмное нутро корабля, соединённых запутанными переходами и железными трапами. Там находились подтекающие полуторакубовые ёмкости с радиоактивными отходами, приборы неизвестного назначения, склянки с реактивами («Высочайше утверждённое Фабрично-Торговое Тво Р. КЁЛЕРЪ И Ко ВЪ МОСКВѢ»); к некоторым из них я боялся прикоснуться – за десятилетия они стали опаснее гремучей змеи.

Но через пять лет работы в институте я случайно попал в первый рейс в Белое море, потом в Карское, потом рейсы стали ежегодными, и я проводил всё больше времени в море, всё меньше на берегу. Я не считаю это полярным опытом: в Арктике я был считанные часы, если не минуты – сходить на берег нам строжайше запрещалось. Долгие недели и месяцы, проведённые в полярных водах, я не покидал искусственную среду корабля, со мной был мой мир, сжавшийся до 69 метров в длину и 12,4 в ширину.

Самым трудным в этих рейсах было возвращение домой. Мне было неуютно среди людей, которые путали Новую Землю с Новой Зеландией и совсем не интересовались главными вещами: скоростью и направлением ветра, фазой луны, длительностью светового дня или таблицей приливов. После возвращения из рейса я долго ещё прятал на ночь посуду в ящики стола, чтобы не упала и не разбилась, если качнёт.

Наверное, мне до сих пор не по себе, иначе я не стал бы писать эту книгу. Мне хотелось хотя бы таким способом вернуться в Арктику, но, похоже, уже в последний раз. Мне было интересно над ней работать, и даже немного жаль, что работа наконец закончилась. Я буду счастлив, если кто-нибудь прочтёт её с тем же чувством.

Введение Обстоятельства места

Раздел океана и начало исследований Арктики

4 мая 1493 года папа Александр VI выпустил буллу Inter caetera № 2[1], в которой отдавал испанской короне в вечное владение «все острова и материки, найденные и те, которые будут найдены, открытые и те, которые будут открыты, к западу и к югу от линии, проведённой и установленной от арктического полюса, т. е. севера, до антарктического полюса, т. е. юга, <…> названная линия должна отстоять на расстоянии ста лиг к западу и к югу от любого из островов, обычно называемых Азорскими и Зелёного Мыса»[2].

Через год в кастильском городе Тордесильяс был заключён договор, закрепляющий раздел мира между португальцами и испанцами по «папскому меридиану», тем самым определив Америку Испании, а Восток – Португалии[3]. Сейчас это могло бы показаться историческим курьёзом, если бы не имело вполне реальных последствий. Документ на столетия вперёд определил сферы влияния ведущих держав и в немалой степени способствовал географическим открытиям в Арктике: обделённые морские нации, в первую очередь англичане и голландцы, вынуждены были искать обходные торговые пути в Азию – вдоль северных берегов Сибири и Америки. И именно им выпал шанс открывать новые земли в полярных широтах, тогда как ни португальцы, ни испанцы интереса к Арктике не проявили (рис. 1).

Рис. 1. Планисфера Кантино – португальская карта 1502 года. Показан берег Бразилии и проходящий через него «папский меридиан». Именно поэтому в Бразилии говорят на португальском, а в остальных странах Южной Америки – по-испански

На протяжении столетий исследования Арктики сохраняли первоначальный вектор – путешественников волновал поиск альтернативных морских путей в Индию и Китай – Северо-Западного и Северо-Восточного. Снаряжались эти путешествия, как правило, на частные деньги, в надежде на прибыль, иногда спонсировались монархами. Другой, и также вполне прагматической, целью поисков были месторождения золота и серебра, игравшие в прошлом столь же важную роль, как сейчас – залежи углеводородов.

Начало поисков Северо-Западного пути в Азию можно отсчитывать от плаваний Джованни Кабото[4], итальянца на английской службе, известного также как Джон Кабот, земляка и современника Колумба. Всего лишь на пять лет позже великого генуэзца, в 1497 году, Кабот достиг берегов Америки, предположительно в районе Ньюфаундленда, но уже из второго путешествия он не вернулся. Почти через столетие после него, в 1576–1578 годы, английский капитан и пират Мартин Фробишер совершил три плавания через Северную Атлантику, но пути в Китай так и не нашёл, а тысяча с лишним тонн руды, которую он вывез из Америки, оказалась «золотом дураков» – дисульфидом железа[5].

Примерно в это же время, в 1580 году, в противоположном направлении отправились англичане Артур Пет и Чарльз Джекмен. В поисках Северо-Восточного прохода они достигли Карского моря.[6] Чуть позже, в самом конце XVI века, несколько экспедиций было предпринято голландцами, но все они оказались неудачными, а последняя из них закончилась вынужденной зимовкой в Арктике и гибелью Виллема Баренца – организатора и вдохновителя предприятия.

В 1871 году Эллинг Карлсен, капитан зверобойного судна «Солид» из Гаммерфеста, нашёл на северо-восточном берегу Новой Земли брошенный дом Баренца. Почти три века он простоял нетронутым – норвежцы нашли посуду, навигационные инструменты, книги, среди которых голландский перевод «Истории Китайской империи» Хуана Гонсалеса де Мендосы. Похоже, Баренц и его спутники всерьёз собирались доплыть до Китая!

Полярные исследования в климатическом контексте

Весь ход событий – и относительный успех Пета и Джекмена, и гибель Баренца, и трехвековое забвение, и находка зимовья норвежскими зверобоями – на первый взгляд выглядит случайной последовательностью разрозненных фактов, но при ближайшем рассмотрении представляется звеньями одной цепи и естественным образом соответствует чередованию потеплений и похолоданий, известных как Средневековый климатический оптимум и Малый ледниковый период. Плавание британцев в Карское море и плавания Фробишера и Гудзона примерно соответствовали окончанию тёплого времени, тогда как поход Баренца пришёлся на начало Малого ледникового периода, затянувшегося на несколько столетий. Этим можно объяснить и отсутствие в течение почти двух веков значимых успехов в мореплавании как в Западной, так и в Восточной Арктике. Великая Северная экспедиция (1733–1743) пришлась уже на холодный период, она привела к многочисленным жертвам и скорее продемонстрировала невозможность плавания вдоль берегов Евразии, несмотря на выдающиеся географические открытия [59]. В канадской Арктике в этот период также преобладали наземные экспедиции.[7]

К концу XIX века снова стало теплеть, и пограничные арктические акватории, к которым принадлежит Карское море, ощутили это первыми. К этому времени относится целый ряд успешных плаваний: помимо регулярных рейсов норвежских зверобоев в Карское море (в том числе упоминавшееся плавание Карлсена в 1871 году), это знаменитая экспедиция Адольфа Эрика Норденшельда на «Веге», Фритьофа Нансена на «Фраме» и несколько плаваний британского капитана Джозефа Виггинса, первым установившим морское торговое сообщение с Сибирью.

Конечно, попытка свести историю цивилизации к чередованию тёплых и холодных периодов была бы недопустимым упрощением. Но в Арктике, где человек зачастую балансирует на грани выживания, изменение средней температуры даже на доли градуса порой надолго закрывало доступ исследователей в высокие широты. Поэтому историю освоения Арктики невозможно рассматривать вне климатического контекста. Так, советским арктическим успехам 1930-х годов в немалой степени способствовало начавшееся потепление. Напротив, провалы британских и российских морских экспедиций начала и середины XIX века[8] – это не только результат плохой организации и неумения адаптироваться к условиям Арктики, но ещё и следствие неблагоприятных климатических условий.

«Героический период» исследований Арктики

Новый период исследований Арктики можно отсчитывать с 1818 года, когда второй секретарь британского Адмиралтейства Джон Барроу инициировал масштабную программу гидрографических исследований в Арктике силами Королевского флота. Момент был выбран удачно – недолгий промежуток между наполеоновскими войнами и Крымской войной, когда огромный флот империи простаивал без дела. Это время стало золотым веком британских полярных исследований.

Барроу удалось сделать полярные исследования объектом общенационального интереса. Арктика идеально подходила для этого, поскольку в начале XIX века воспринималась примерно так же, как космос сегодня – как альтернативное пространство; область, вынесенная за пределы общечеловеческой географии; место противостояния человека и стихии. Для эпохи романтизма был характерен культ страдания, героизма, жертвенности, и полярные путешествия для офицеров Королевского флота стали возможностью подвига в мирное время. «Одна человеческая жизнь – сходная цена за те познания, к которым я стремлюсь, за власть над исконными врагами человечества», – заявляет капитан Уолтон, персонаж романа Мэри Шелли[9], отправляясь к полюсу. Такое отношение к полярным регионам, как к «заповеднику героев», выражаясь словами советского поэта Ильи Сельвинского, тоже, кстати, участника одной из самых знаменитых полярных экспедиций[10], сохранялось почти до середины XX века. Сегодня сама идея борьбы со стихией выглядит абсурдом, но человеку нового времени было свойственно переоценивать свои способности и верить в неограниченные возможности технического прогресса.

Британские экспедиции в Арктику часто сравнивают с крестовыми походами [218; 164][11]. Принципиально новым в них было то, что они не преследовали каких-либо прагматических целей. Впервые экономические интересы были отодвинуты на второй план: мореплавателей влекла другая, более высокая задача – познание мира, заполнение последних белых пятен на карте, само существование которых в XIX веке рассматривалось как вызов человечеству. Хотя заявленной целью этих экспедиций было открытие Северо-Западного прохода, надобности в нём уже не было – Британия и так безраздельно владела Мировым океаном, а хозяйственным освоением севера Америки занимались частные компании.[12] Тогда уже было ясно, что ни Северо-Западный, ни Северо-Восточный проход не имеют серьёзной коммерческой перспективы, по крайней мере, как пути в Китай и Индию. Ход истории это подтвердил – ни сомалийские пираты, ни глобальное потепление так и не сделали их конкурентоспособными с классическими транспортными артериями. Весь XX век Северный морской путь функционировал как внутренняя транспортная магистраль, и лишь в 2009 году первые два грузовых судна прошли вдоль берегов Сибири из Европы в Азию, и хотя в 2011 году их было уже 34, это ничто в сравнении с 18 тысячами, что прошли через Суэц [204].

Ни Северо-Западный проход, ни полюс не покорились британцам (рис. 2), а гибель экспедиции Джона Франклина стала самой большой трагедией за всю историю полярных исследований. Но, хотя амбициозная программа британских арктических экспедиций и закончилась национальной фрустрацией, всё же на карту была нанесена значительная часть Канадского Арктического архипелага, а главное, героическая эпоха породила блестящую плеяду британских полярников, последними из которых стали Роберт Фолкон Скотт и Эрнест Генри Шеклтон.

Рис. 2. Джон Эверет Милле. Северо-Западный проход. Галерея Тейт, Лондон. Картина одного из основателей Братства прерафаэлитов была написана в 1874 году, когда британские попытки поиска Северо-Западного прохода были давно заброшены и стали синонимом трагической неудачи. Герой картины – старый моряк, по-видимому, участник поисков Франклина – делится воспоминаниями молодости со своей дочерью. Милле не случайно обращается к больной теме – в это время в Англии ненадолго возобновляется интерес к Арктике, который год спустя реализуется в виде ещё одной малоуспешной экспедиции – Джорджа Нэрса

Практически одновременно с началом британской полярной программы активизировались российские исследования в северной части Тихого океана, в основном благодаря инициативе российского соперника Барроу – И. Ф. Крузенштерна [185]. Именно он составил инструкции для О. Е. Коцебу, когда тот отправлялся в кругосветное плавание на бриге «Рюрик» (1815–1818). Эти инструкции предусматривали обследование арктического побережья Америки к востоку от Берингова пролива.[13] Впрочем, это пожелание Крузенштерна так и осталось не выполненным, а экспедиция Коцебу была первой и последней российской попыткой открытия Северо-Западного прохода. В 1819 году экспедиция лейтенанта А. П. Лазарева отправилась к Новой Земле. Она стала первой в целой серии гидрографических экспедиций русского флота. Однако в целом экспедиции, которыми руководили А. П. Лазарев, Ф.П.Литке, П. К. Пахтусов и А. К. Циволька, были признаны неудачными, и после них наступила длительная пауза в исследовании российской Арктики – так же как после неудачи Франклина и безуспешных его поисков Британия прекратила поиски Северо-Западного прохода.

«Спортивный период» исследований Арктики

Поиски пропавшей экспедиции Франклина подстегнули интерес к полярным исследованиям, в первую очередь в Соединённых Штатах. Американские экспедиции Кейна и Холла, начинавшиеся как поиски Франклина, постепенно трансформировались в попытки достичь полюса. Так началась новая эпоха, которую часто называют Эпохой Великих полярных исследований[14]. Для этого периода характерна фиксация на главной цели – точках Северного и Южного полюсов, а также расширение количества стран, принимающих участие в состязании. Большинство экспедиций этого периода являлись частными инициативами[15].

Наука в полярных путешествиях постепенно уходила на задний план и всё больше замещалась духом спортивного состязания (рис. 3). Не слишком успешной попыткой вернуть полярные исследования в русло науки стал Первый Международный полярный год (1882/1883) – он привёл лишь к очередной серии трагедий и неудач, а Второй полярный год состоялся лишь через полвека. Для того же Руала Амундсена научная программа экспедиций – это лишь реверанс в сторону общественности и спонсоров, прикрытие собственных амбиций.

Рис. 3. «Спорт или наука? – Современный спектакль по старому образцу».

Рисунок Йозефа Фердинанда Кепплера, 1882 год.

Ложа зарезервирована для «Дж. Г. Беннетта и других коронованных особ». В ней расположились монархи Австро-Венгрии, Британии, России, Испании, Швеции. Публика требует: «Ещё! Ещё! Во имя науки!» – и указывает большими пальцами вниз. Опубликовано в американском юмористическом журнале «Пак» 31 мая 1882 года. Карикатура сделана по горячим следам – в марте 1882 года стало известно о гибели Де-Лонга, найдены его останки и дневник

Однако именно нехватка научных знаний препятствовала достижению полюса. Одной из главных причин провала ранних попыток стала ложная теория, согласно которой море в районе полюса должно быть свободно ото льда. Поэтому в качестве средства достижения полюса виделось парусное или паровое судно. Однако после серии неудач стало ясно, что следует искать другой способ достижения заветной точки, а вместо борьбы с силами природы нужно увидеть в них союзника. Нансен пытался использовать движение льдов через центральный Арктический бассейн, чтобы на вмёрзшем в лёд «Фраме» достичь полюса; Андрэ надеялся дождаться подходящего воздушного течения, которое принесло бы его аэростат в нужную точку. Однако, ни Нансену, ни Андрэ не удалось полностью осуществить свои планы.

Другие путешественники стремились достичь полюса по льду, используя в качестве базы арктические острова. Постепенно достижение полюса становится соревнованием путешественников и отчасти состязанием наций. Умение переносить лишения больше не являлось главной доблестью полярника – теперь акцент делался скорее на предусмотрительность и хорошую подготовку.

Достижение полюсов – абстрактных точек на земной поверхности, ставшее в конце XIX века главной целью полярных исследователей, изначально было химерой и влекло в первую очередь людей с гипертрофированными амбициями, порой с маньякальными чертами характера (Андрэ, Амундсен, Пири, Седов – список можно продолжить). Условия игры были жестокими, и судьбы выживших в этой гонке зачастую не менее трагичны, чем погибших. Граница между триумфом и провалом была зыбкой. Достигший заветной цели вторым автоматически становился в глазах окружающих жалким неудачником. Поэтому борьба за приоритеты, начавшаяся в высоких широтах, затем продолжалась на страницах газет и научных журналов, в аудиториях и кабинетах.

«Гонка к полюсу» приводила к печальным результатам: достижение цели, к которой стремились поколения исследователей, обернулось безобразным скандалом между Куком и Пири, затем – между Амундсеном и Нобиле, а достижение Южного полюса омрачилось гибелью Роберта Скотта и его спутников (рис. 4).

Рис. 4. Три главных героя «гонки к полюсам» – Амундсен, Шеклтон и Пири, 1913 год. Фотография, увы, показывает не всё – мёртвый Скотт в это время лежал вместе со спутниками в занесённой снегом палатке во льдах Антарктиды, а Кук уже был изгоем, хотя имел не меньшее право называться покорителем полюса, чем Пири

В России рубежа XIX–XX веков полярные исследования находились на периферии общественного интереса. Трагические русские экспедиции 1912 года можно рассматривать как запоздалую попытку принять участие в состязании ведущих мировых держав. По крайней мере, две из этих экспедиций (Г. Я. Седова и Г. Л. Брусилова) были снаряжены на частные средства и преследовали исключительно спортивные цели. Русскую Гидрографическую экспедицию Северного Ледовитого океана (1910–1915) следует рассматривать не в контексте гонки к полюсу, а скорее как продолжение франклиновской традиции[16] – по крайней мере, по способу организации и кругу решаемых задач.

Даже спустя столетие «спортивный» подход к полярным исследованиям не был до конца преодолён: Российская экспедиция 2007 года также имела черты, характерные для «гонки к полюсу» – государственный флаг был установлен на дне в точке с координатой 90°N. На этот раз в качестве транспортного средства выбран глубоководный обитаемый аппарат. Подобно многим другим экспедициям она имела целью не только очередной спортивный рекорд, но и определённые идеологические и геополитические бонусы и должна была обозначить возвращение России в ряд ведущих Арктических держав.

Арктика как место столкновения культур

Когда первые западные мореплаватели пришли в Арктику, они обнаружили её уже заселённой людьми, которые сумели успешно адаптироваться к её условиям. Взаимодействие представителей западной цивилизации с местными жителями началось с конфликта: из древних документов нам известно о столкновениях викингов и эскимосов в Гренландии; первый контакт европейцев с эскимосами в послеколумбову эпоху – посещение Фробишером севера Америки – также не обошёлся без кровопролития. Однако развитие полярных исследований неизбежно вело к сотрудничеству западной и северной культур: исследователи нуждались в эскимосских знаниях местности и опыте выживания в Арктике, эскимосы – в технических достижениях западного мира. Сотрудничество началось с экспедиций Росса и Парри и продолжилось во время поисков Франклина, когда несколько кораблей ежегодно посещали побережье канадской Арктики (рис. 5).

Рис. 5. Эскимосы рисуют карту на борту «Виктори». Автор рисунка – Джон Росс. Росс был первым из европейских полярных исследователей, кто установил дружеские контакты с жителями Арктики

Визиты европейцев поначалу не слишком изменили жизнь эскимосов. Однако в конце XIX века контакты активизировались, поскольку в период «гонки к полюсу» центральным стал «собачий вопрос». Было очевидно, что в соревновании победит тот, кто сумеет организовать логистику санного путешествия наилучшим образом, а значит, сможет покрыть большее расстояние. В поисках наиболее рациональных способов перемещения исследователи стремились адаптировать эскимосские практики – строительство снежных хижин, изготовление одежды и лодок, традиционные способы охоты и перемещение на собачьих упряжках. Дальше всех в этом направлении продвинулся канадский антрополог Вильялмур Стефанссон: его идея состояла в том, чтобы исследователю самому стать эскимосом – перестать зависеть от судна и вспомогательных складов и начать жить за счёт ресурсов Арктики. Однако его примеру следовали немногие – обучение традиционному образу жизни требовало слишком много сил и времени, гораздо проще было нанять эскимосов и переложить на их плечи наиболее трудную часть работы, как это делал тот же Пири. В 30-е годы, с появлением в Арктике радио, авиации, ледоколов и вездеходов, путешественники перестали нуждаться в адаптации традиционных практик. Теперь местные жители стали восприниматься как досадная помеха на пути технологической экспансии в арктические районы.

Арктика как концлагерь

Знаменитые советские экспедиции 1930-х годов были лишь фасадом, парадной частью советского освоения Арктики. С первых лет советской власти основным способом колонизации полярных регионов был принудительный труд. Географическое положение и суровость условий делали регион идеальным местом изоляции тех, чьё присутствие было по тем или иным причинам нежелательно на Большой земле. Одним из первых мест заключения стал крошечный Соловецкий архипелаг в Белом море. Но уже через несколько лет репрессии стали столь масштабными, что Соловецкий лагерь разросся в целую систему лагерей, опутавших сетью Север и Восток страны, и даже её центральные регионы. Именно заключённые строили Беломорканал, добывали золото Колымы, уголь Воркуты, металлы Норильска, соль Нордвика, прокладывали рельсы в условиях вечной мерзлоты.

В декабре 1932 года для хозяйственного освоения Арктики была создана специальная структура – Главное управление Севморпути (ГУ СМП), которой в безраздельное владение была отдана территория страны севернее 62 градуса. Но, как показал ход событий, она оказалась неспособна справиться с грандиозной задачей и уже через пять лет фактически была ликвидирована, в то время как основной конкурент ГУ СМП – Дальстрой, экономика которого основывалась на подневольном труде, продолжал расти. В марте 1953 года, вскоре после смерти Сталина, число заключённых было резко сокращено и многие грандиозные стройки были брошены. В новой политической реальности такие мегапроекты, как Беломорканал, железная дорога Салехард – Игарка, БАМ, оказались не востребованы.

Полярные исследования как инструмент идеологии

Полярные исследования на рубеже XIX–XX веков стали не только спортом, но и политикой. Первопроходцы в поисках средств взывали к патриотическим чувствам сограждан, и постепенно соревнование превращалось из дела частного в борьбу имперских амбиций. Экспедиции Нансена и Амундсена стали важнейшей частью национального возрождения и в значительной мере способствовали обретению Норвегией государственности. Седов опирался на поддержку правых фракций в Думе, а его экспедиция была снаряжена на средства «Нового времени» – печатного органа националистического толка. Успешный перелёт Умберто Нобиле на дирижабле через полюс был использован Муссолини для консолидации итальянского общества под знамёнами фашистской партии. Однако вскоре удача отвернулась от Нобиле, и его дирижабль «Италия» потерпел крушение в Арктике. Внимание всего мира в течение двух месяцев было приковано к высоким широтам, где развернулась невиданная по масштабам международная спасательная операция. И в этом неформальном состязании европейских государств неожиданно для всех победила Советская Россия – всех выживших участников экспедиции, кроме самого Нобиле, спас ледокол «Красин» (начальник экспедиции профессор Р. Л. Самойлович, капитан К. П. Эгги). Триумфальное возвращение ледокола в Ленинград стимулировало интерес руководства страны к Арктике. Неожиданно был открыт мощный пропагандистский ресурс – полярным исследованиям традиционно симпатизировали в мире, и успех на этом поле обеспечивал повышение престижа советской власти как внутри страны, так и за рубежом. Впрочем, Арктика вряд ли стала бы одной из главных составляющих советской идеологии 30-х, если бы не энергия и изобретательность Отто Шмидта, уже через год сменившего Рудольфа Самойловича в роли руководителя советской полярной программы. Шмидт был не столь сведущ в вопросах Арктики, как его предшественник, и его первое же самостоятельное[17] предприятие обернулось провалом: Шмидт отчасти повторил судьбу Нобиле, оказавшись на льдине в роли спасаемого. Но в отличие от Муссолини, поспешившего дистанцироваться от неудачника Нобиле и фактически бросившего его на произвол судьбы, Сталин превратил полярную трагедию в триумф – история успешного спасения челюскинцев стала одним из важнейших советских мифов. Такой успех, безусловно, требовал повторения, и через три года вся страна вновь следила за событиями на льдине – теперь уже за дрейфом четвёрки папанинцев и их спасением. События в Арктике, так же как и трансполярные перелёты Чкалова и Громова, и грандиозные стройки вроде московского метро, Днепрогэса, канала Москва – Волга, стали важнейшей частью политической жизни СССР, позитивным противовесом ограничению прав и свобод, череде политических процессов, атмосфере страха и ненависти.

Арктика как театр военных действий

Вопреки прогнозам оптимистов, Северный Ледовитый океан так и не превратился в новое Средиземное море; вместо этого во второй половине XX века Арктика стала местом концентрации военной мощи сверхдержав и реализации бесчеловечных фантасмагорических проектов. Через полюс пролегал кратчайший и наименее защищённый воздушный путь, соединявший враждующие сверхдержавы, и милитаризация Арктики началась ускоренными темпами. В некогда безлюдных местах выросли радарные станции, аэродромы дальней авиации, военные городки, испытательные полигоны. Подо льдом Полярного моря дежурили атомные субмарины с ядерными ракетами. Теперь военные стали полновластными хозяевами Гренландии, Канадского архипелага, Новосибирских островов, Новой Земли.

Арктика на протяжении многих лет была и по сей день, увы, остаётся зоной раздоров и территориальных конфликтов. И именно результаты полярных экспедиций зачастую становились немаловажным аргументом в геополитических спорах и позволяли установить суверенитет над теми или иными областями, подтвердить право на их хозяйственное освоение и разработку ресурсов.

Не так давно арктическая тема вновь вернулась на первые полосы газет. Причиной такого интереса стал стремительный рост цен на углеводороды[18] и потепление климата. В 2007 году и Северо-Западный, и Северо-Восточный проходы впервые в истории полностью освободились ото льда. А спустя пять лет, в 2012 году, был установлен новый минимум ледового покрова (рис. 6). Потепление может привести к тому, что добыча углеводородов в Арктике будет экономически обоснованной, а борьба за контроль над регионом станет приоритетом политики мировых держав.

Рис. 6. Средняя сентябрьская площадь льда (сентябрь – месяц минимального распространения льда).

В течение последних 30 лет наблюдается сокращение площади в среднем на 13,7 % за декаду

(Источник: National Snow & Ice Data Center: )

Для пришлых людей Арктика так и не стала домом – для них это место реализации политических амбиций, удовлетворения алчности, территория насилия над местными жителями и природой. Можно было бы ожидать, что негативный опыт прошлого будет наконец преодолён и что в XXI веке отношение к хрупкой природной среде Арктики и культуре её жителей станет более взвешенным и чутким. Однако поводов для оптимизма немного – интерес к Арктике в основном ограничивается её природными ресурсами, что неизбежно ведёт к деградации природной среды, геополитической напряжённости и новому витку милитаризации.

I Арктика как меняющаяся природная среда

Почти каждое лето мы узнаём, что в Арктике установлен очередной рекорд температуры. Льдов в Полярном море становится всё меньше. Во время трёх экспедиций в Карское море в 2004, 2005 и 2006 годах мы не встретили ни одной льдины, и невозможно было представить, что почти весь XIX век это море считалось непроходимым для кораблей. На планете теплеет, и в Арктике это происходит быстрее, чем где бы то ни было. Исследование климатических изменений последнего тысячелетия позволяет по-новому взглянуть на полярную историю, понять, почему те или иные морские пути оказывались забытыми на столетия, потом их открывали вторично. В первую очередь это касалось границ Арктики, например Карского моря или залива Баффина, которые то очищались ото льда, то вновь закрывались на долгие годы. Путешествия прошлого зачастую казались потомкам неправдоподобными: так, географические открытия Баффина в XIX веке были поставлены под сомнение. Столь же невероятной могла бы показаться находка, сделанная командой судна «Норд» в 1940 году. На северном острове архипелага Фаддея (у восточного побережья Таймыра) была обнаружена стоянка потерпевших кораблекрушение, а в 1941 году, в 60 километрах от неё, в заливе Симса – место их последней зимовки [86]. По найденным монетам удалось приблизительно восстановить дату трагедии. Так выяснилось, что уже в первой четверти XVII века, за два с половиной столетия до Норденшельда, русским мореплавателям удалось обойти самую северную точку Евразии – мыс Челюскин.

В своей книге «Гостеприимная Арктика» В. Стефанссон[19] писал: «Поверхностному наблюдателю может показаться поразительным, что рунические надписи, вырезанные на камнях скандинавами, были найдены на гренландском побережье к северу от Упернавика, т. е. под такой широтой, что достигший её в XVI веке Джон Дэвис прославился этим. Но человек, вырезавший руны и, несомненно, побывавший ещё дальше на севере, вероятно, не приобрёл этим никакой славы у себя на родине; то, что он выжил при гренландских холодах, не могло удивить его земляков, подобно тому как зулуса не удивляет, что его соседи выдерживают тропическую жару» [120].

Здесь сам Стефанссон оказался поверхностным наблюдателем либо сознательным мистификатором: в XVI веке Гренландия была совсем другой, несравненно более суровой, нежели во времена викингов. Более того, гренландские сообщества викингов стали хрестоматийным примером неспособности адаптироваться к изменяющимся условиям среды.

Серебряные коньки

Много лет назад в одно ясное декабрьское утро двое бедно одетых ребят стояли, пригнувшись к земле, на берегу одного замёрзшего канала в Голландии. <…>

Спустя секунду они, смеясь, летели по каналу, взявшись за руки и не думая о том, провалится под ними лёд или нет: ведь в Голландии лёд держится всю зиму. Он с решительным видом располагается на канале и, вместо того чтобы таять и худеть всякий раз, как солнце греет его довольно жестоко, день за днём набирается сил и вызывающе сверкает навстречу каждому лучу.

Мери Мейп Додж. «Серебряные коньки»[20]

Уже первые строки книги Мери Мейп Додж «Серебряные коньки» (1865) вызовут у современного читателя недоверие. Конечно, мы не будем использовать в качестве исторического свидетельства книгу американской писательницы, которая к тому же никогда не была в Голландии. Но всё же несколько столетий назад климат в Европе был вовсе не таким мягким, как в XX веке или сейчас. Занесённую снегом Голландию можно увидеть на многих картинах Брейгеля[21], по замёрзшим каналам Амстердама действительно катались на коньках, а по льду Темзы водили слона во время одной из зимних ярмарок[22]. Сохранилось немало исторических свидетельств перехода армий через покрытые льдом водные пространства. Причём речь идёт о тех акваториях, которые сейчас замерзают лишь частично либо не замерзают вовсе [209]. Большая часть таких событий приходилась на XV–XIX века. (рис. 1–1). Исторические документы содержат также сведения о засухах и голодных годах, времени ледостава и вскрытия рек, сроках сбора урожая и др. Информацию о климате прошлого можно извлечь из разного рода статистических документов – данных переписей населения и налоговых записей [224; 187].

Рис. 1–1. В 1658 году войско шведского короля Карла X во время похода в Данию переправилось по льду через Малый и Большой Бельт [209]

Совокупность подобных свидетельств позволяет выделить период относительно холодного и неустойчивого климата, продолжавшийся несколько столетий, ориентировочно с конца XV вплоть до середины XIX века, который часто называют Малым ледниковым периодом (МЛП).

Нет единого мнения о том, насколько велик был масштаб температурных колебаний в течение МЛП. Согласно исследованиям российско-шведской научной группы [193], период 1000–1100 годов был наиболее тёплым (средневековый оптимум) и вполне сравним с концом XX века. Наиболее холодный период приходился примерно на 1600 год, тогда было на 0,7 °C холоднее, чем во второй половине XX века (1961–1990). Такие выводы сделаны на основании анализа обширного по объёму и разнородного по природе материала[23], охватывающего значительную часть северного полушария. Казалось бы, это немного – 0,7 °C. Однако такая разница среднегодовых температур соответствует, например, нынешнему климатическому различию между Тамбовом (+5,4 °C) и Санкт-Петербургом (+4,7 °C). Причём в некоторых регионах, скажем в Гренландии, перепады температуры были существенно серьёзнее (рис. 1–2).

Рис. 1–2. Палеотемпературы в центральной части Гренландии, реконструированные по изотопам аргона и азота в ледовом керне GISP 2 [249]. Усреднение за 15 лет. Видно, что похолодание началось в середине XV века и достигло максимума в XVIII веке. Подробнее о реконструкции климата прошлого будет рассказано ниже

Время температурного минимума также различалось в зависимости от конкретного места. Часто в качестве наиболее холодного указывают достаточно протяжённый период: конец XVII – начало XIX века. Малый ледниковый период и средневековый оптимум температур имели место не только в Европе, но и в Африке, и в Южной Америке [274]. С середины XIX века начало заметно теплеть, это видно, в частности, по быстрому отступанию ледников в разных частях земного шара [238].

На рубеже XVI–XVII веков, то есть в те же годы, когда плавали Пет и Джекмен, через Карское море проходил торговый путь в Мангазею. Впрочем, по морю проходила лишь небольшая часть пути, при благоприятных ветрах её можно было преодолеть за сутки, далее суда пересекали Ямал, двигаясь по реке Мутной, затем их тащили волоком до реки Зелёной, и по ней уже попадали в Обскую и Тазовскую губу[24]. Весь же путь от Двины до Оби обычно занимал чуть более месяца. Мангазея была торговой столицей Сибири и единственным сибирским портом, но жизнь её удивительным образом оказалась недолгой – около 70 лет, до 1672 года. Упадок некогда процветавшего города историки связывают с указом царя, запретившим в 1620 году морской путь в Сибирь под страхом смерти, чтобы предотвратить торговые сношения с «немцами» в обход уплаты пошлин. Юрий Чайковский [132] отмечает, что документально не зафиксировано ни одной попытки нарушить царский запрет, что является уникальным случаем в российской истории. По его мнению, основной причиной стало похолодание, начавшееся в регионе в конце XVI века. Мангазея была обречена и без царского указа. Судоходство в Карском море прекратилось более чем на два века, а после неудачных экспедиций Ф. П. Литке к Новой Земле (1821–1824) за Карским морем прочно утвердилась дурная слава. Однако ко второй половине XIX века климатические условия радикально изменились, и в 1869 году в Карском море побывало сразу 24 норвежских промысловых судна – и не встретили препятствий. Их пример вдохновил британского капитана Джозефа Виггинса (1832–1905), в 1874 году его судну «Диана» удалось дойти до устья Оби и вернуться в Британию. На следующий год он попытался повторить рейс на 27-тонном судне «Вим» (whim – «причуда»). Целью было достичь Байдарацкой губы, чтобы отыскать возможность пути в Обь, не обходя Ямал с севера, но из-за плохой погоды ему не удалось пройти дальше Колгуева. В 1876 году он предпринял коммерческий рейс в Сибирь на пароходе «Темза». Достичь Курейки удалось лишь 18 октября – возвращаться на родину было уже поздно. Однако судно после зимовки не удалось вывести в море – оно село на мель и его пришлось бросить. В 1878 году состоялся первый удачный коммерческий рейс Виггинса в Обскую губу на судне «Варкворс». После был предпринят ещё ряд успешных операций, в том числе сопровождение каравана судов с грузом рельсов для строительства Транссибирской магистрали [279]. Согласно ведомости, составленной Андреем Вилькицким [36], с 1874 по 1905 год было сделано 174 попытки пересечь Карское море, из них 142 завершились удачно.

Начавшееся во второй половине XIX века потепление продолжилось и в XX веке. В. Ю. Визе одним из первых обратил внимание на существенное потепление Арктики в 1920–1930-е годы [35]. По его наблюдениям, за этот период средняя температура повысилась на Шпицбергене на 2 °C, на Земле Франца-Иосифа на 3,5 °C, как если бы эти места сместились на 300 км к югу. В качестве примера он приводит наблюдения, сделанные с разницей в сорок лет в дрейфах «Фрама» и «Седова» (рис. 1–3). Визе также отмечает, что Югорский Шар до 1920 года замерзал в среднем 24 ноября, а в период 1920–1937 годов – 25 января, на целых два месяца позже. Визе, впрочем, делает оговорку, что «главные успехи советского полярного мореплавания всё же обусловлены усовершенствованной техникой и большевистской настойчивостью».

Рис. 1–3. Среднемесячные температуры, измеренные во время дрейфа судна Фритьофа Нансена «Фрам» (1894–1895) и советского ледокольного парохода «Георгий Седов» (1938–1939). Данные взяты из работы [35]. Дрейф Седова в среднем проходил севернее и восточнее, где в принципе должно быть холоднее. Однако на «Седове» было в среднем на 6 °C теплее. Карта дрейфа приведена на рис. 3–5. – Сам по себе пример является лишь иллюстрацией, но никак не доказательством сказанного Визе – аномально холодные, как и аномально тёплые, годы порой случаются и могут не отражать общую закономерность

Таким образом, в течение исторического периода климат менялся в весьма широких пределах. Именно климат последнего тысячелетия стал больной темой в дискуссиях климатологов. Ведь если климатические изменения сравнительно недавнего прошлого имели столь существенный размах, то и сегодняшнее потепление вполне можно объяснить природными факторами, а не промышленным выбросом углекислого газа. Многие сторонники теории антропогенного изменения климата стремятся доказать, что роль Малого ледникового периода сильно преувеличена и что он носил в основном локальный характер. Оценки средних температур этого периода разнятся в довольно широких пределах и после надлежащей статистической обработки могут быть использованы как аргумент любой из сторон.

О пользе прошлогоднего снега

Откуда мы знаем о тех событиях, которые происходили на Земле в далёком прошлом? Как уже было сказано, об отдельных событиях есть письменные или устные свидетельства. Пролить свет на некоторые загадки прошлого могут археологические находки. Всё это – архивы нашей цивилизации, но они простираются очень недалеко в прошлое, если мерить время масштабом геологических событий. Астрономические наблюдения проводятся в течение нескольких тысячелетий, регулярные наблюдения за погодой – сотни лет. Самая длинная запись температур ведётся в Центральной Англии – с 1659 года, а в России регулярные наблюдения начались при Петре I. Наблюдения за многими важнейшими параметрами, например за облачностью, стали возможны лишь с появлением спутников и покрывают лишь несколько десятилетий.

К счастью, существуют архивы, созданные самой природой, которые могут помочь нам узнать далёкую историю Земли и Космоса. Таким архивом может служить любая система, растущая постепенно, захватывая вещество из окружающей среды. При изменениях в природе состав «строительного материала» тоже будет меняться. Другими словами, естественные архивы несут закодированную информацию о прошлом нашей планеты. Один из наиболее информативных архивов – это ледник. Ледники образуются в горах, есть также полярные шапки в Антарктиде и в Гренландии. Они формируются из снега, который ложится год за годом, трансформируется, постепенно уплотняется до состояния льда. Ледники подпитываются снегом сверху и находятся в постоянном движении. Снег и лёд захватывают твёрдые частицы, соли, пузырьки воздуха, пыльцу растений и др. Таким образом, состав каждого слоя льда несёт информацию о множестве природных факторов в период его формирования, в том числе и о средней температуре. Пузырьки воздуха содержат двуокись углерода и метан: по ним можно понять, как изменялась концентрация парниковых газов в атмосфере. По содержанию сульфатов и золы можно сделать выводы об извержениях вулканов, по содержанию хлорида натрия, основного компонента морской соли, – о частоте и силе штормов, по нитратам – о частоте гроз. Но самое важное – ледники также содержат в себе информацию о температурах прошлого. Вода содержит кроме обычного кислорода (16O) и водорода (1H) тяжёлые атомы этих элементов – 18O и 2H. Тяжёлая вода конденсируется легче, поэтому при охлаждении воздушной массы она сначала теряет тяжёлую воду. Чем ниже температура образования осадков, тем меньше в них тяжёлой воды. Значит, тяжёлые атомы водорода и кислорода, 2H и 18O, можно использовать как палеотермометр – по их содержанию в определённом слое ледника можно судить о средней температуре в тот период, когда слой образовался.

Другой важнейший архив – это донные отложения, которые накапливаются, слой за слоем, в озёрах, морях и океанах. Они тоже весьма информативны, потому что всё, что попадает в окружающую среду, рано или поздно поступает в океан, и каждое событие оставляет свой след в донных отложениях. Анализируя отложения послойно, можно увидеть, например, извержение вулкана Кракатау, чернобыльскую катастрофу или изменения магнитного поля Земли.

Ещё один всем знакомый архив – годичные кольца деревьев. Толщина годичного слоя определяется климатическими факторами, поэтому последовательность чередования толстых и тонких колец будет одинакова у всех деревьев, растущих в одно и то же время в одной местности. Можно протянуть вглубь на несколько тысячелетий дендрохронологическую шкалу, объединяя срезы разных деревьев, ныне живущих и давно спиленных, часть времени жизни которых совпадала. Таким образом, рисунок годичных колец отражает изменения климата. Состав древесины также может служить источником информации о природных факторах, которые влияли на дерево в период его роста.

Также к естественным архивам можно отнести карбонатные скелеты моллюсков, кораллы, сталагмиты, железомарганцевые конкреции, торфяники – словом всё то, что растёт постепенно и захватывает вещество из окружающей среды, фиксируя информацию о её составе.

Изменение температуры в прошлом можно реконструировать многими способами, и что важно – эти способы взаимно независимы. Помимо упоминавшегося изотопного палеотермометра (18O и 2H), индикаторами изменений климата могут служить, например, площадь ледников, ширина годичных колец деревьев, толщина ежегодного слоя осадка, формирующегося на дне озёр, и многое другое[25].

Перед оледенением всегда теплело

Изменение климата определяется воздействием ряда факторов космической, планетарной и антропогенной природы. Эти факторы имеют различные протяжённость во времени и периодичность, могут накладываться, усиливая или ослабляя друг друга.

Если мерить время масштабами сотен тысяч лет, то основным фактором, определяющим климат, будут изменения параметров движения Земли вокруг Солнца под влиянием других планет. Вращение Земли вокруг Солнца существенно сложнее, чем большинство из нас привыкло себе представлять. Сейчас орбита близка к круговой, но так было не всегда. Её эксцентриситет (отклонение от формы круга) меняется с периодичностью около 100 тысяч лет. Наклон оси также меняется – не сильно, в пределах пары градусов – с периодичностью около 41 тысячи лет. Кроме того, она прецессирует[26] с периодичностью около 20 тысяч лет. Казалось бы, какое нам дело до таких тонкостей. Однако ещё в 1920-е годы сербский инженер Милутин Миланкович (1879–1958) выдвинул гипотезу о том, что изменение параметров орбиты приводит к изменениям потока солнечной энергии, достигающего Земли, и является первопричиной периодических оледенений. И действительно, анализ ледников Антарктиды и Гренландии, а также донных отложений океанов показывает циклическое изменение температур прошлого в хорошем соответствии с 100-тысячелетней периодичностью (рис. 1–4). Теория Миланковича сегодня вошла в учебники, однако поначалу была принята научным сообществом в штыки. В те времена подтвердить или опровергнуть её было практически невозможно. Да и сейчас вокруг теории Миланковича идёт активная полемика. Хотя цикличность оледенений очевидна, механизм влияния орбитальных параметров Земли в деталях не ясен и по сей день[27]. Популяризаторами теории Миланковича выступили русско-немецкий климатолог Владимир Кёппен и немецкий учёный Альфред Вегенер. Вообще, теории, выдвинутые неспециалистами, с трудом принимаются научным сообществом. В некотором смысле история повторилась и с самим Вегенером: метеоролог, воздухоплаватель и астроном, он выдвинул теорию, полностью изменившую геологию – теорию дрейфа континентов. Эта концепция была воспринята современниками как очевидный вздор, но стала общепринятой спустя много лет после трагической гибели Вегенера во льдах Гренландии в 1930 году. Сейчас имя Альфреда Вегенера носит институт полярных исследований в Бремерхафене, один из ведущих в мире.

Рис. 1–4. Палеотемпературы, реконструированные по результатам бурения льда в районе станции Восток за 422 тысячи лет [170]. Мы видим, что примерно каждые 100 тысяч лет происходило резкое потепление. Историю климата Земли, по крайней мере в течение нашего геологического периода, можно рассматривать как последовательность длительных оледенений, перемежающихся короткими потеплениями. Нам повезло жить во время одного из таких потеплений. Изменения климата, связанные с параметрами орбиты Земли, носят долгопериодический характер и не определяют колебания температур в историческую эпоху

Перу близко

Другим важнейшим фактором, влияющим на климат планеты, являются извержения вулканов. Самые сильные извержения могут иметь глобальные последствия, хотя влияние их продолжается относительно недолго – не более нескольких лет. Этого, однако, может быть достаточно, чтобы изменить ход исторических событий. В качестве примера приведем цитату из «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина о том, как климатические изменения спровоцировали голод 1601–1603 годов в России и начало «смутного времени» [57]: «…пала на миллионы людей казнь страшная: весною, в 1601 году, небо омрачилось густою тьмою, и дожди лили в течение десяти недель непрестанно так, что жители сельские пришли в ужас: не могли ничем заниматься, ни косить, ни жать; а 15 августа жестокий мороз повредил как зелёному хлебу, так и всем плодам незрелым. Ещё в житницах и в гумнах находилось немало старого хлеба; но земледельцы, к несчастию, засеяли поля новым, гнилым, тощим, и не видали всходов ни осенью, ни весною: всё истлело и смешалось с землёю. Между тем запасы изошли, и поля уже остались незасеянными. Тогда началося бедствие, и вопль голодных встревожил Царя. Не только гумна в сёлах, но и рынки в столице опустели, и четверть ржи возвысилась ценою от 12 и 15 денег до трёх (пятнадцати нынешних серебряных) рублей. Борис велел отворить Царские житницы в Москве и в других городах; убедил Духовенство и Вельмож продавать хлебные свои запасы также низкою ценою; отворил и казну: в четырёх оградах, сделанных близ деревянной стены Московской, лежали кучи серебра для бедных, ежедневно, в час утра, каждому давали две морковки, деньгу или копейку – но голод свирепствовал: ибо хитрые корыстолюбцы обманом скупали дешёвый хлеб в житницах казенных, Святительских, Боярских, чтобы возвышать его цену и торговать им с прибытком бессовестным; бедные, получая в день копейку серебряную, не могли питаться. Самое благодеяние обратилось во зло для столицы; из всех ближних и дальних мест земледельцы с жёнами и детьми стремились толпами в Москву за Царскою милостынею, умножая тем число нищих. Казна раздавала в день несколько тысяч рублей, и бесполезно: голод усиливался и наконец достиг крайности столь ужасной, что нельзя без трепета читать её достоверного описания в преданиях современников. «Свидетельствуюсь истиною и Богом, – пишет один из них, – что я собственными глазами видел в Москве людей, которые, лёжа на улицах, подобно скоту щипали траву и питались ею; у мёртвых находили во рту сено». Мясо лошадиное казалось лакомством: ели собак, кошек, стерво, всякую нечистоту. Люди сделались хуже зверей: оставляли семейства и жён, чтобы не делиться с ними куском последним. Не только грабили, убивали за ломоть хлеба, но и пожирали друг друга. Путешественники боялись хозяев, и гостиницы стали вертепами душегубства: давили, резали сонных для ужасной пищи! Мясо человеческое продавалось в пирогах на рынках! Матери глодали трупы своих младенцев!.. Злодеев казнили, жгли, кидали в воду; но преступления не уменьшались… И в сие время другие изверги копили, берегли хлеб в надежде продать его ещё дороже!.. Гибло множество в неизъяснимых муках голода. Везде шатались полумёртвые, падали, издыхали на площадях. Москва заразилась бы смрадом гниющих тел, если бы Царь не велел, на своё иждивение, хоронить их, истощая казну и для мёртвых. Приставы ездили в Москве из улицы в улицу, подбирали мертвецов, обмывали, завёртывали в белые саваны, обували в красные башмаки или коты и сотнями возили за город в три скудельницы, где в два года и четыре месяца было схоронено 127000 трупов, кроме погребённых людьми христолюбивыми у церквей приходских. Пишут, что в одной Москве умерло тогда 500000 человек, а в сёлах и в других областях ещё несравненно более, от голода и холода: ибо зимою нищие толпами замерзали на дорогах».

Причиной описанного Карамзиным катаклизма, по всей вероятности, стало облако пепла – результат извержения в 1600 году вулкана Уайнапутина в Перу, одного из самых катастрофических извержений в историческое время [289; 272]. Таким образом, 1601 год стал аномально холодным даже по меркам Малого ледникового периода. Извержения такого масштаба, к счастью, случаются один-два раза в столетие. При этом в стратосферу поступает значительное количество диоксида серы, который затем окисляется до серной кислоты. Мельчайшие капельки кислоты поглощают солнечное излучение. Это приводит к резкому и недолгому (1–2 года) похолоданию в летнее время, которое особенно заметно в умеренных широтах. Лето 1601 года стало самым холодным в северном полушарии за последние 600 лет. Описанию Н. М. Карамзина созвучно стихотворение лорда Байрона «Темнота» («Darkness»):

Я видел сон, не всё в нём было сном.

Погасло солнце яркое, и звёзды

Без света, без путей в пространстве вечном

Блуждали, и замёрзшая земля

Кружилась слепо в темноте безлунной.

За утром утро шло без света дня,

О всех своих страстях забыли люди,

И в ужасе застыли все сердца

В эгоистической мольбе о свете.

<…>

Между собою все вели войну,

Ценою крови пища покупалась,

И каждый тайно, прячась от других,

Угрюмо, жадно ел. Любовь исчезла;

Одна лишь мысль осталась на земле —

О смерти неизбежной и бесславной.

Всем внутренности волчий голод грыз,

И люди мёрли, их не хоронили;

И жадно тощие съедали тощих.[28]

Мрачная фантазия поэта имела под собой реальную основу. Стихотворение написано в 1816 году, который известен как «год без лета». Причиной климатической аномалии стало сильнейшее извержение вулкана Тамбора в 1815 году в Индонезии [242].

Светило, но не грело

Влияет ли Солнце на климат? Сама постановка вопроса может показаться абсурдной – ведь это ближайшая к нам звезда и первоисточник энергии для большинства природных процессов. Однако стоит копнуть глубже, и вопросов станет куда больше, чем ответов.

Солнце изменчиво. Иногда оно становится более активным, это сопровождается появлением тёмных пятен на его поверхности. Это было известно с древности, и сейчас невозможно сказать, кто первым открыл солнечные пятна. Количественные исследования активности Солнца начались с 1610 года, после изобретения телескопа Галилеем. С этого момента существуют регулярные записи числа пятен на Солнце.

Уильям Гершель, астроном, прославившийся открытием планеты Уран, в 1801 году опубликовал трактат под длинным названием «Наблюдения с целью понять природу Солнца, с тем, чтобы найти причины и симптомы непостоянства испускания им тепла и света, с замечаниями о вероятной пользе, что может быть извлечена из наблюдений за Солнцем». Там он впервые высказал мысль о том, что солнечная активность может серьёзным образом влиять на климат, а значит, и на экономику [192]: «…с 1695 по 1700 год пятен на Солнце не наблюдалось. Этот период продолжался 5 лет, они снова появились в 1700 году. Средняя цена пшеницы в это время составляла 3 фунта 3 шиллинга 3 1/5 пенса за кварту. Пять предыдущих лет – с 1690 по 1694 год – она стоила 2 фунта 9 шиллингов 4 4/5 пенса, а пять следующих лет – с 1700 по 1704 год – 1 фунт 17 шиллингов 11 1/5 пенса. Оба этих отличия весьма существенны: последнее составляет не менее 5:3».

Взаимосвязь между процессами на Земле и в Космосе исследовали русские космисты – в частности, А. Л. Чижевский и В. И. Вернадский. Чижевский утверждал, что пятна на Солнце влияют на многие биологические и социальные процессы [135]. Однако только сейчас благодаря развитию новых инструментальных методов химического и изотопного анализа появляется возможность количественно исследовать столь сложные взаимосвязи.

Более полутора веков назад, в 1843 году, немецкий астроном Генрих Швабе обнаружил, что количество пятен на Солнце меняется циклически, максимумы активности случаются в среднем через 11 лет и перемежаются минимумами. Однако Густав Шпёрер (1887) первым обратил внимание на исключение из этого правила. В XVII веке в течение почти 70 лет пятна на Солнце, по-видимому, отсутствовали. Позже эти выводы подтвердил Эдвард Уолтер Маундер (1890), проанализировав записи прежних лет. В то время выводы Маундера многим показались сомнительными, скептики были склонны относить их на счёт нерегулярности и неполноты наблюдений. Однако в XX веке было независимым способом подтверждено, что т. н. минимум Маундера действительно имел место с 1645 по 1715 год.

Наша планета постоянно находится в потоке галактических космических лучей (ГКЛ) – заряженных частиц сверхвысокой энергии, по большей части протонов, происхождение которых до конца не выяснено. Исследователи склонны считать интенсивность ГКЛ постоянной в течение длительного периода времени. Взаимодействуя с атомами атмосферы, космическое излучение приводит к образованию радиоактивных атомов некоторых элементов, например радиоуглерода (14C) и бериллия (7Be и 10Be) – так называемых космогенных радионуклидов. Проникновению космического излучения в атмосферу препятствует магнитосфера Солнца. То есть чем активнее Солнце, тем меньше поток космических лучей и тем меньше образуется космогенных радионуклидов. Следовательно, анализируя годичные кольца деревьев на радиоактивный углерод или донные отложения, ледники и конкреции на радиоактивный бериллий, мы узнаем, как менялась солнечная активность, и увидим рост активности этих радионуклидов, соответствующий минимуму Маундера. Более того, тот факт, что два радионуклида с очень разным геохимическим поведением (углерод и бериллий) имеют сходное распределение в естественных архивах, означает, что это распределение обусловлено именно разной интенсивностью образования, а не влиянием общих, например, климатических факторов [157]. Так было доказано, что минимум Маундера действительно был. Так же можно наблюдать минимумы солнечной активности Дальтона, Шпёрера, Вольфа и Орта, имевшие место в течение прошедшего тысячелетия, причем три последних – ещё до начала астрономических наблюдений числа пятен. По времени они примерно соответствуют Малому ледниковому периоду.

Из-за нехватки фундаментальных знаний вопрос о воздействии солнечной активности на климат оставался вне сферы внимания и климатологов, и астрофизиков практически до начала 1980-х. Возможно, первая попытка связать два события – минимум Маундера и Малый ледниковый период – была сделана Д. Эдди [181]. Многие исследования весьма убедительно подтверждают связь солнечной активности и климата – более тёплые периоды соответствуют более активному Солнцу. Во многих естественных архивах температурные и «космические» сигналы на удивление хорошо совпадают. В качестве наиболее показательных примеров можно привести изменения толщины ежегодных слоёв озёрных донных отложений в Финляндии [190], размеров Большого Алечского ледника в Швейцарских Альпах [158], содержания тяжёлого кислорода 18O в сталагмите из пещеры в Омане [280]. Минимумы Солнца совпадают с температурными аномалиями в пределах последних сотен и тысяч лет, таким образом, влияние солнечной активности на климат можно считать весьма вероятным. Но механизм этого влияния пока не ясен[29]. Десять лет назад в журнале Nature [284] была опубликована реконструкция солнечной активности за 11400 лет. Авторы обнаружили, что в последние 70 лет наблюдается аномальное число пятен на Солнце; в прошлый раз такая активность наблюдалась около 8000 лет назад. Возможно, этот фактор вносит значительный вклад в нынешнее потепление. Другим безусловным фактором является рост содержания углекислого газа в атмосфере, поглощающего инфракрасное излучение Земли (парниковый эффект). Сейчас его содержание достигло 400 ppm (частей на миллион), что значительно выше, чем в течение, по крайней мере, полумиллиона лет[30].

Чем бы ни были вызваны климатические изменения, они, несомненно, оказывали влияние на ход исторических событий, и этот фактор, судя по всему, недооценен (рис. 1–5). Одним из наиболее известных примеров является Гренландия, оказавшаяся весьма удачным объектом изучения. Во-первых, исторические события, связанные с колонизацией острова, детально зафиксированы в исландских и норвежских документах. Во-вторых, история климата Гренландии, в отличие, скажем, от баренцевоморского региона или Сибири, изучена наиболее подробно, благодаря американским и европейским исследованиям трехкилометровой толщи гренландского ледникового щита, начавшимся в 1961 году.

Рис. 1–5. Важнейшие морские арктические экспедиции с конца XV по начало XX века.

Кабот (1497), Уиллоуби и Ченслер (1553–1555), Фробишер (1576–1578), Пет и Джекмен (1580), Дэвис (1585–1587), Баренц (1594–1597), Гудзон (1607–1611), Баффин (1615), Великая Северная экспедиция (1733–1743), Чичагов (1765–1766), Фиппс (1773), Росс и Парри (1818), Франклин (1845–1850?), Виггинс (1874), Норденшельд (1878–1879), Нансен (1893–1896), Амундсен (1903–1906), Пири (1909), Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана (1910–1915).

Также на шкале показаны минимумы солнечной активности. Нетрудно заметить, что большая часть полярных экспедиций пришлась на период активного Солнца

Первые в Арктике

Заселение Гренландии стало одним из этапов экспансии викингов на запад – они постепенно проникли на Оркнейские, Шетландские и Фарерские острова, а в середине IX века открыли Исландию. Первые колонисты отправились туда в 870 году, а к 930 году в Исландии насчитывалось уже около 60 тысяч человек. Именно Исландия впоследствии стала базой для колонизации Гренландии. Гренландия так же стала лишь промежуточным пунктом в экспансии. Уже через несколько лет викинги двинулись дальше на запад, но закрепиться на берегах Америки им не удалось, в первую очередь из-за конфликтов с индейцами. В 1960 году на побережье Ньюфаундленда было обнаружено самое западное из известных поселений викингов – Л’Анс-о-Медоуз. Найденные при раскопках артефакты соответствуют более ранним находкам, сделанным в Гренландии, и подтверждают, что викинги побывали на американском континенте примерно за 500 лет до Колумба. Гренландцы продолжали посещать Америку (по-видимому, побережье Лабрадора) на протяжении нескольких столетий, они плавали туда за строительным лесом.

Недавно появились генетические данные [142], подтверждающие доколумбово открытие Америки. Был проведён анализ ДНК жителей Исландии, родословная которых примерно с 1700 года надёжно установлена. В ряде случаев в митохондриальной ДНК обнаружен фрагмент, характерный только для североамериканских индейцев. Согласно выводу генетиков, это можно объяснить тем, что из Северной Америки была вывезена женщина, ставшая прародительницей части современных исландцев. Весьма любопытными также оказались результаты генетических исследований современных гренландских эскимосов. Анализ митохондриальной ДНК не выявил европейского генетического материала. Тогда как анализ Y-хромосом, наследующихся по мужской линии, напротив, выявил фрагменты, характерные для европейцев, причём скорее исландцев, нежели датчан, колонизировавших остров в XVIII веке. Указанные факты однозначно опровергают теорию, согласно которой викинги ассимилировались эскимосами [213].

Открытие викингами новых земель, в том числе и Америки, часто происходило по причине несовершенства средств навигации – их корабли нередко сбивались с курса. Викингам был неведом магнитный компас – в Европе он появился только в XII–XIII веках, поэтому их единственным навигационным инструментом было незаходящее полярное солнце. В саге о Сигурде упоминается, что король Олоф в облачный, снежный день определял положение Солнца с помощью «солнечного камня». В 1967 году Т. Рамскоу, датский археолог, предположил, что «солнечный камень» – это кристалл исландского шпата, прозрачной формы кальцита, повсеместно встречающейся в Скандинавии. Он предположил, что если через кристалл смотреть на Солнце сквозь облака, то при определённой ориентации кристалла Солнце станет видимым, поскольку он пропускает свет, поляризованный в определённых направлениях. Это предположение было наконец подтверждено во время рейса шведского ледокола «Оден» в 2005 году [240]. Однако по-прежнему неизвестно, использовали ли викинги этот прием.

Стимулом к заселению новых земель порой становились конфликты с законом в метрополии. Эйрик Торвальдссон (по прозвищу Рыжий) был изгнан из Норвегии за убийство и перебрался в Исландию, но и оттуда вскоре был изгнан по той же причине. Он обосновался на острове в 986 году, именно он и назвал остров Гренландией. Последовавшие за ним колонисты расселились в двух местах, на берегах закрытых фьордов, вдававшихся в глубь острова. Восточное поселение располагалось на 61-м градусе, втрое меньшее Западное – на три градуса севернее (рис. 1–6). Вопреки названию, оба поселения находились на западном побережье. В период расцвета Гренландии её население составляло, по-видимому, несколько тысяч человек, впоследствии археологи обнаружили руины более чем 300 хозяйств и 14 церквей (гренландцы приняли христианство одновременно с исландцами, в 1000 году). До 1261 года Гренландия была независимой республикой, затем признала власть норвежского короля Хакона Хаконсона. В 1536 году Норвегия объединилась с Данией, и Гренландия формально стала датской территорией. Впрочем, на острове о смене подданства никто не узнал: сообщение с Европой давно прекратилось и к этому времени гренландцев уже не существовало. И Восточное, и Западное поселения опустели, по всей видимости, были брошены жителями. Куда они делись – по сей день остаётся загадкой. Тел последних поселенцев на острове не найдено, в то же время в исландских и норвежских хрониках не упоминается о том, чтобы кто-то из гренландцев вернулся обратно.

Рис. 1–6. Поселения викингов в Гренландии

Война викингов с эскимосами

Бесследное исчезновение целого сообщества по сей день является одной из неразгаданных тайн арктической истории. Понадобились многолетние исследования самых разных специалистов – историков, археологов, климатологов, зоологов и палеоэкологов, – чтобы по фрагментам восстановить мрачную картину гибели гренландских поселений [197]. Исследователи сходятся в том, что причинами постепенного угасания жизни в Гренландии стали ухудшение климата, истощение ресурсов острова за счёт их нерационального использования, вынужденная изоляция колонистов из-за прекращения торговых отношений с Европой, а также недружественное соседство с эскимосами. Нет единого мнения о том, что из перечисленного добило гренландцев, но в экстремальных условиях Арктики неблагоприятные факторы накладывались, усиливая друг друга.

В 2011 году группа американских и британских исследователей [146] провела анализ донных отложений гренландских озёр, расположенных вблизи Западного поселения. Выяснилось, что примерно 900 лет назад началось резкое похолодание, примерно на 4 градуса за 80 лет (рис. 1–7). Реконструкции палеотемператур в Гренландии делались и до этого, но они основывались на анализе толщи ледникового щита. Они показывают существенно меньший разброс температур в течение последнего тысячелетия (рис. 1–2), однако климат в глубине острова и на побережье мог значительно различаться.

Рис. 1–7. Ход температур в озёрах Гренландии, восстановленный по содержанию ненасыщенных алкенонов. Датировка отложений проводилась радиоуглеродным методом. Заселение Гренландии началось примерно 4,5 тыс. лет назад (Саккакская культура). Примерно 2800 лет назад Саккакская культура была сменена Дорсетской, которая исчезла примерно 2200 лет назад. Исчезновению культур всякий раз соответствовало резкое похолодание. До появления викингов Гренландия оставалась необитаемой. Через 200 – 300 лет после них в Гренландии появились предки нынешних эскимосов (культура Туле) [146]. Видно, что на период викингов пришлось резкое похолодание. Эскимосы, заселившие остров, сумели лучше адаптироваться к неблагоприятным климатическим условиям

Факт резкого похолодания подтверждается также изотопным составом зубной эмали гренландцев. Как уже было сказано, изотопный состав атмосферных осадков, а значит, и питьевой воды определяется климатическими особенностями региона. Этот же состав повторяет и зубная эмаль человека, он формируется в процессе роста и уже не меняется в дальнейшем. Анализ зубов жителей острова (и викингов, и эскимосов), умерших с 1400 по 1700 год, показал снижение содержания тяжёлого кислорода за это время примерно на 3‰, что соответствует похолоданию примерно на 6° [213]. Экономика гренландцев, основанная на рачительном использовании крайне скудных ресурсов острова, такого удара не выдержала.

Поначалу поселенцы старались сохранять примерно тот же уклад жизни, что и их родственники в Исландии и Норвегии, но его приходилось приспосабливать к существенно более суровым условиям острова. Экономика гренландцев была построена на сочетании скотоводства и охоты и была достаточно устойчивой. Несколько столетий им удавалось адаптироваться к похолоданию. Нехватку кормов в неблагоприятный год можно было скомпенсировать охотой на оленей и морских животных. Но постепенно сокращался и без того короткий вегетационный период, и всё большую роль в жизни колонистов стала играть охота на тюленей. Это подтверждается изотопией углерода в костях гренландцев – морская пища содержит больше тяжёлого углерода 13C в сравнении с «сухопутной». Видно, что доля морской составляющей (в основном это мясо тюленей) выросла за время существования колонии примерно с 20 до 80 % (рис. 1–8).

Рис. 1–8. Содержание тяжёлого углерода 13C в костях гренландцев и определённая, исходя из него, доля морепродуктов в рационе [169]. Большая часть данных относится к Восточному поселению. Любопытная деталь отражает социальные различия в обществе – видно, что епископ питался преимущественно животной пищей. Для сравнения приведены данные по костям вола, очевидно, морской пищи не употреблявшего

Возможно, именно консервативный менталитет гренландцев помешал их адаптации в меняющемся мире. Основным мотивом к заселению Гренландии было освоение новых земель для животноводства, и именно его гренландцы рассматривали как основу жизненного уклада. Поэтому и селились они преимущественно во внутренних частях фьордов – местах с более тёплым микроклиматом и пышной растительностью, но вдали от открытого моря. Охота же для гренландцев носила вспомогательный характер, они охотились на тюленей в период их сезонной миграции в мае-июне. Охота была общественным занятием – в ней были задействованы все свободные руки и плавсредства. Пути миграции тюленей проходили на север вдоль западного побережья острова – в стороне от поселений гренландцев (рис. 1–6). Это создавало дополнительную сложность: не имея дерева и железа, гренландцы не могли строить надёжные суда, необходимые для охоты.

В начале весны ежегодно наступал трудный период, когда запасы еды и кормов оказывались близки к истощению, а сезон охоты ещё не начинался. Домашние животные всю зиму (а это примерно 9 месяцев) содержались в стойлах и кормились сеном, заготовленным в течение августа– сентября. Активное использование земель в качестве пастбищ приводило к эрозии почвы, а значит, к постоянному сокращению и без того скудных ресурсов. Вполне можно предположить, что несколько неблагоприятных лет на фоне постоянного ухудшения условий могли привести к полному краху колонии. Первым перестало существовать Западное поселение, расположенное существенно севернее и меньшее по размеру. Это произошло около 1350 года. Один из скандинавских документов повествует о его конце. Документ написан на норвежском, автор его не известен, рассказ записан в 1341–1363 годы со слов Ивара Бардарсона, управляющего Гардарской епархии (административный центр Восточного поселения).[31] Бардарсон рассказывает о том, как он был отправлен в поход, чтобы отогнать от Западного поселения «скрелингов». Этим словом, означающим что-то вроде «выродков», гренландские поселенцы называли эскимосов. Когда Бардарсон прибыл к месту назначения, он не застал там никого из его жителей; вокруг разрушенного поселения бродили одичавшие быки, лошади, овцы, козы. Сложно сейчас сказать, что происходило в действительности, но из документа следует, во-первых, что отношения между эскимосами и викингами были весьма недружественными, во-вторых, у жителей более благополучной восточной колонии были основания опасаться за своих земляков. Указание на одичавших домашних животных не стыкуется с тем, что впоследствии обнаружили археологи при раскопках ферм. В отходах преобладали кости белых куропаток, на полу одной из ферм были обнаружены кости новорожденного телёнка, а также череп крупной охотничьей собаки. В проходе между спальней и гостиной были разбросаны кости, принадлежавшие, видимо, той же собаке, с ножевыми отметинами. По-видимому, поселение было брошено в конце зимы – начале весны, скот был вырезан подчистую, а потом съели и собаку [197]. Картину угасания поселения дополнили образцы ископаемых насекомых. Вместе с переселенцами на остров прибыли и мухи, и можно проследить, как теплолюбивые виды насекомых, обитавшие во внутренних помещениях, постепенно вытеснялись хладостойкой фауной, обитавшей снаружи.

Восточное поселение просуществовало примерно на 100–150 лет дольше. Последнее документированное свидетельство относится к 1408 году, когда в церкви Хвалси был заключён брак и сожгли колдуна. Вероятно, поселение просуществовало ещё некоторое время, примерно до 1500 года.

Когда Эйрик Рыжий основал Восточное поселение, Гренландия была необитаемой. Эскимосы появились в Гренландии через 200–300 лет после викингов и в отличие от последних сумели лучше адаптироваться к неблагоприятным изменениям среды. Эскимосы преуспели в охоте гораздо больше викингов, освоив каяки и гарпуны, они могли охотиться на кольчатую нерпу круглый год – охотники поджидали тюленей на льду у отверстий, через которые они набирают воздух. Эскимосы жили в районе нынешнего залива Диско, а также во внешней части фьордов – то есть в основных охотничьих угодьях гренландцев. Можно предположить, что враждебные отношения с эскимосами могли серьёзно осложнять для викингов добычу морских животных. Из-за ухудшения ледовых условий прекратилось сообщение и с Америкой, и с метрополией – Исландией и Норвегией. В результате гренландцы оказались и без дерева, и без железа и не могли успешно противостоять эскимосам.

В таких условиях конец поселений был вопросом времени. Первая попытка освоения Арктики европейцами провалилась.

II Арктика! Заповедник героев…

В романе Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» (1818) действие развивается на корабле британской экспедиции, плывущем к Северному полюсу. Капитан корабля Уолтон – романтик, учёный и поэт – надеется увидеть в Арктике не «обитель холода и смерти», а райский сад, «царство красоты и радости», где «солнце никогда не заходит; его диск, едва подымаясь над горизонтом, излучает вечное сияние». К полюсу влечёт его не только тяга к прекрасному, но и желание осчастливить человечество новыми знаниями, в первую очередь о мистическом явлении магнетизма, занимавшем умы учёных XIX столетия[32]: «Чего только нельзя ждать от страны вечного света! Там я смогу открыть секрет дивной силы, влекущей к себе магнитную стрелку; а также проверить множество астрономических наблюдений; одного такого путешествия довольно, чтобы их кажущиеся противоречия раз и навсегда получили разумное объяснение. <…> я окажу неоценимую услугу человечеству, если хотя бы проложу северный путь в те края, куда ныне нужно плыть долгие месяцы, или открою тайну магнита, – ведь если её вообще можно открыть, то лишь с помощью подобного путешествия».

Уолтон надеется на успех, ибо если «хоть несколько доверять бывалым мореходам — [в районе полюса – прим. авт.] кончается власть мороза и снега, и по волнам спокойного моря можно достичь страны, превосходящей красотою и чудесами все страны, доныне открытые человеком». Но его ждёт двойное разочарование – в Арктике он встречает лишь непроходимые льды. Кроме того, именно там, среди ледовых пространств, происходит последняя встреча учёного Франкенштейна и созданного им чудовища – убедительная демонстрация бессилия науки изменить человеческую жизнь к лучшему.

Неудивительно, что Мэри Шелли выбирает местом действия своего фантастического романа Арктику – она была столь же таинственна для её современников, как космос сегодня, а интерес к полярным путешествиям в английском обществе был столь же силён, как в XX веке – мечта о полётах на другие планеты. Эпоха великих географических открытий подходила к концу, и огромная неисследованная часть планеты была вызовом человеку нового времени.

Исторические обстоятельства помогли воплотить этот интерес в целый ряд полярных экспедиций. После победоносного завершения наполеоновских войн мощный британский флот оказался не у дел. Из 130000 матросов к 1817 году в рядах флота осталось лишь 23000 [198], многие офицеры были списаны на берег с половинным содержанием. Применение военного флота для решения исследовательских задач позволяло не только «исправить дефективную географию Арктики»[33], но и найти занятие безработным офицерам, а также использовать ставшие ненужными корабли.

Мэри Шелли пристально следила за дискуссией в английской прессе о важности исследования полярных областей, инициированной в 1817–1819 годы вторым секрётарем Адмиралтейства Джоном Барроу. Девятнадцатилетняя писательница в своём видении Арктики оказалась точнее «бывалых мореходов», в том числе и руководителей Адмиралтейства, роман её не только читавших, но и вступивших с ней в полемику на страницах весьма популярного журнала Quarterly Review [258]. Барроу, как и Уолтон, надеялся найти за полосой льдов свой «райский сад» – открытое море, ведущее к полюсу.

Первоначальный план романа не предусматривал арктической части [258] – возможно, добавив её, писательница хотела провести параллель между британскими попытками проникнуть в неведомый мир льдов и созданием монстра Франкенштейном. Мэри Шелли и здесь оказалась пророчицей – экспедиция сэра Джона Франклина, задуманная Адмиралтейством как блестящее завершение многолетних усилий, вошла в историю как самая масштабная трагедия Арктики. Из 129 человек назад не вернулся никто, и только по страшным находкам, которые до сих пор порой попадаются на острове Кинг-Уильям, удалось частично восстановить обстоятельства этой жуткой драмы. Сейчас можно сказать, что причиной катастрофы стали слепая вера в технический прогресс, нежелание и неспособность британских моряков адаптироваться к условиям Арктики. Плавание Франклина и последовавшие за ним поиски убедительно показали неэффективность предприятий, организованных военно-морским ведомством в сравнении с экспедициями, снаряжёнными на частные средства (Мак-Клинтока, Рэ, Амундсена и других).

Барроу, Скорсби и теория открытого моря

И на американских, и на английских китобойных судах отлично известен тот факт, уже давно подтверждённый к тому же авторитетными высказываниями Скорсби, что в северных областях Тихого океана вылавливают иногда китов, в чьём теле обнаруживаются гарпуны, заброшенные у берегов Гренландии. При этом никак нельзя отрицать, что промежуток времени между запусками последнего и предпоследнего гарпунов иногда, безусловно, не превосходит нескольких дней.

На этом основании многие китоловы пришли к выводу, что знаменитый Северо-Западный проход, так долго недоступный человеку, для кита никогда не представлял трудностей.

Герман Мелвилл. «Моби Дик, или Белый Кит»

Ещё в 1744 году Парламент учредил премию в 20 000 фунтов владельцу британского судна, которое откроет Северо-Западный проход. Вторая награда в 5000 была учреждена тому, кто подойдёт к полюсу в пределах одного градуса. Суммы были значительными – покупательная способность фунта более чем в сто раз превышала сегодняшнюю. Однако никто из китобоев, регулярно посещавших Гренландское море и пролив Дэвиса, не прельстился наградой.[34] В 1773 году правительство организовало экспедицию под началом капитана Константина Фиппса в высокие широты. Это предприятие можно считать первой научной экспедицией в Арктику, она примечательна ещё и тем, что в ней участвовал пятнадцатилетний Горацио Нельсон, будущий адмирал и герой Трафальгара. Фиппс рассчитывал за полосой плавучих льдов найти открытое море, но надежды его не оправдались, экспедиция вернулась домой без новых открытий.

Сейчас нам кажется очевидно абсурдной идея открытого полярного моря, однако в XVIII–XIX веках у этой теории было немало приверженцев [296; 165]. Один из основных аргументов состоял в том, что на полюсе Солнце светит непрерывно в течение полугода, а значит, лучи его должны растопить лёд. Также считали, что приливные силы и волнение должны разрушать лёд вдали от берегов. Теорию открытого полярного моря в той или иной форме разделяли не только «диванные географы», такие как Август Петерманн и Джон Барроу (рис. 2–1), но и многие авторитетные путешественники – например, Чарльз Холл и Илайша Кейн. Теория оказалась на редкость живучей – по мере развития науки она не умерла, а лишь видоизменялась. Вплоть до начала XX века у неё находились сторонники, полагавшие, что тёплые течения – Гольфстрим и Куросио – не дают сформироваться льдам в полярной области. Цена этого географического заблуждения для многих оказалась весьма высокой – например, для Владимира Русанова и Джорджа Де Лонга.

Рис. 2–1. Портрет Джона Барроу работы Джона Джексона (1778–1831). Лондон, Национальная портретная галерея

* * *

Сэр Джон Барроу (1764–1848), выходец из бедной семьи, за несколько лет сделал головокружительную карьеру – от учителя математики до ключевой фигуры Адмиралтейства. Пост второго секретаря он занимал рекордные сорок лет – с 1804-го по 1845-й [35]. При этом сам он не был моряком, лишь раз в юности участвовал в китобойном плавании. Барроу по праву считают отцом британских арктических исследований. Продвигая свою позицию, Барроу заручился поддержкой сэра Джозефа Бэнкса, в прошлом натуралиста на корабле Кука, а в 1818 году – президента Королевского общества (аналога академии наук). Чтобы убедить общество в необходимости арктических исследований, Барроу написал более двух сотен статей в британской прессе и создал фундаментальный труд по истории Арктики. Инициированная Барроу амбициозная и дорогостоящая исследовательская программа по масштабу вполне сопоставима с космической программой СССР и лунной программой США. Также Барроу стал одним из основателей Королевского Географического общества.

Барроу вышел в отставку в возрасте 80 лет, незадолго до выхода в море экспедиции Джона Франклина – своего последнего детища. Он умер в возрасте 84 лет, так и не узнав об ужасной участи Франклина и его спутников. После его смерти арктическая программа Британии постепенно пришла в упадок.

* * *

В 1817 году Уильям Скорсби-младший, капитан китобойного судна и одновременно талантливый натуралист, совершил очередное плавание в Арктику. Результат этого плавания оказался неожиданным: «В моём последнем путешествии я наблюдал, что около 18 000 квадратных миль поверхности Гренландского моря между 74° и 80° были совершенно свободны ото льда, который исчез за два последних года».

Для китобоев это было скорее неудачей – в северных морях им легче было находить китов у границы плавучих льдов.

Барроу, убеждённый сторонник теории открытого моря, воспринял свидетельство Скорсби как подтверждение своей правоты. Кроме того, Барроу сделал опрометчивый вывод о постепенном потеплении Арктики, и это стало дополнительным аргументом для отправки в 1818 году исследовательских экспедиций Королевского флота в Арктику. Однако то, что было принято за потепление, по-видимому, оказалось одним из кратковременных эффектов извержения вулкана Тамбора, в то время как в Европе случился «год без лета», в Гренландском море, напротив, было теплее обычного [149].

Продвигая свой план, Барроу умело манипулировал чувством патриотизма сограждан – в это время Россия стала проявлять активность в Арктике: «Будет унизительно, если держава, лишь вчера ставшая морской, в XIX веке завершит дело, столь успешно начатое англичанами в XVI».

Обстоятельный труд Барроу по истории Арктики (1818) заканчивается описанием плаваний Коцебу.

Конечно, было бы естественно доверить руководство экспедицией Уильяму Скорсби, который сочетал в себе качества опытного полярного капитана и натуралиста. Но ему предложили лишь место ледового лоцмана, от которого он, естественно, отказался. Адмиралтейство стремилось устроить в первую очередь своих офицеров, подавляющее большинство которых на половинном окладе едва сводило концы с концами. Кроме того, Барроу рассматривал Скорсби как опасного конкурента, нежели как союзника, и последовательно выдавливал его из полярных исследований. Скорсби, в свою очередь, скептически относился к начинаниям Барроу. Он считал, что практической пользы от Северо-Западного прохода не будет, теорию открытого моря не воспринимал всерьёз, а для исследования Арктики предлагал нанимать служащих Компании Гудзонова Залива. Он же первым предложил использовать собачьи упряжки или сани под парусом для передвижения к полюсу [216].

Горы Крокера

Итак, в 1818 году на поиски Северо-Западного прохода (рис. 2–2) были посланы сразу четыре британских корабля: экспедиция Дэвида Бучана на «Доротее» и «Тренте» отправилась в сторону Шпицбергена, в надежде найти кратчайший путь через полюс, а Джон Росс (рис. 2–3) на «Изабелле» и «Александре» должен был пройти между Гренландией и Америкой, через залив, открытый в 1616 году Баффином, и в течение двух столетий никем не посещавшийся. Никто из капитанов четырёх кораблей[36] не имел представления о полярных льдах, кроме, может быть, Росса, некоторое время служившего в Белом море и на Балтике.

Рис. 2–2. Карта Северо-Западного прохода

Рис. 2–3. Портрет Джона Росса. Нарисован Уильямом Ромэйном Говеттом (1807–1848), моряком и художником (не столь редкое сочетание в Британии в XIX веке). На рисунке Росс греется у камина со стаканом грога. Автор шаржа не понаслышке знал о положении безработных моряков – сам он занимался исследованиями Австралии и оказался не у дел после возвращения в Англию в 1834 году

* * *

Сэр Джон Росс (1777–1856) поступил на службу в Королевский флот в возрасте девяти лет. Звание лейтенанта получил в 1805 году. К окончанию войны в 1816 году Россу было 39 лет, из которых 30 он провёл в морях и был ранен в сражениях не менее 13 раз. По всему, именно он должен был стать национальным героем и символом освоения Арктики. Однако этого не случилось, и он незаслуженно остался в тени. Возможно, виной тому был скверный характер Росса, его самоуверенность и неотёсанность. Его не любили подчинённые за грубость, у него возникали конфликты со своими офицерами, в том числе и с племянником Джеймсом Кларком Россом. Книгу, написанную им после второго путешествия, встретили холодно, а карты, на которых он стремился увековечить имена множества своих друзей и родственников, сочли малополезными. Барроу до конца жизни не изменил своего негативного к нему отношения, сложившегося после фиаско 1818 года, а успех второй экспедиции приписывал Россу-младшему, считая именно его настоящим руководителем. И хотя в глазах публики Росс был героем, морские офицеры были не слишком высокого мнения о его человеческих качествах. Коллеги обвиняли его в меркантильности, видя, как настойчиво он добивался возмещения затрат от правительства, и стремился извлечь максимальную прибыль из издания своей книги [37]. Некоторые его наблюдения повергли в шок научное сообщество: так, Росс утверждал, что уровень моря к западу от Бутии на 13 футов выше, чем к востоку, или что солнечный свет отклоняет магнитную стрелку [162, p. 256]. Подобно многим современникам, Росс увлекался френологией. Его недоброжелатели рассказывали, что однажды Росс вывесил за борт голову умершего эскимоса, чтобы морские обитатели объели мягкие ткани – Росс хотел исследовать эскимосский череп. Команда судна после этого отказалась есть креветок [162, p. 251].

Если первое путешествие Росса можно считать неудачей, то второе было, безусловно, выдающимся – Росс перенёс четыре зимовки в Арктике подряд и сумел вывести большую часть своих людей из, казалось бы, безвыходного положения. Из трех смертей в экспедиции лишь одна была обусловлена условиями путешествия.

Именно Росс первым поднял тревогу в начале 1847 года, когда восемнадцать месяцев от Франклина не было вестей, хотя ни жена пропавшего, ни Адмиралтейство ещё не помышляли об отправке спасательных экспедиций. Если бы Адмиралтейство прислушалось к словам Росса, возможно, судьба экспедиции Франклина была бы иной. В 1850 году в возрасте 73 лет Росс сам присоединился к поискам [232], и опять за собственные средства.

* * *

Росс обследовал Баффинов залив и на несколько миль углубился в ворота Северо-Западного прохода – пролив Ланкастер. 31 августа, когда туман вокруг корабля ненадолго разошёлся, Росс увидел горный хребет, преградивший путь, и даже нанёс его на карту под именем гор Крокера, в честь Джона Уилсона Крокера, секретаря Адмиралтейства. Сложно сказать, что именно увидел Джон Росс в проливе Ланкастер, возможно, это была одна из оптических иллюзий, которые порой случаются в Арктике. Опасаясь остаться на зиму в Арктике, Росс развернул корабли на восток и вернулся домой без новых открытий.

Три четверти пути

Товарищи по экспедиции были недовольны Джоном Россом, Барроу организовал настоящую травлю. Тем самым Барроу стремился вывести себя из-под удара – обе экспедиции, на которые возлагались большие надежды, провалились. По-видимому, ему это удалось – арктическая программа была продолжена. На следующий, 1819 год руководство экспедицией было поручено Уильяму Эдварду Парри (1790–1855) – в плавании Росса он командовал «Александром». Экспедиция Парри на кораблях «Гекла» и «Грайпер» оказалась весьма результативной, чему немало способствовали погодные условия. Он прошёл проливом Ланкастер прямо сквозь «горы Крокера» далеко на запад, в глубь Канадского архипелага, вплоть до острова Мелвилла, преодолев примерно три четверти Северо-Западного прохода. Здесь ему пришлось зазимовать, это была первая зимовка британских моряков в Арктике. Парри был образцовым командиром – он делал всё возможное, чтобы поддержать моральный дух команды. Задолго до челюскинцев британские моряки выпускали газету и ставили комедийные спектакли, в которых Парри выбирал себе далеко не выигрышные роли – он не боялся смеяться над собой. В зимней школе матросы учились грамоте, а чтобы уберечь товарищей от цинги, начальник экспедиции выращивал в зимнем саду зелень. Следующим летом он пытался пройти дальше на запад, но путь преградили многолетние льды, и Парри повернул назад. Осенью 1820 года он вернулся домой, потеряв лишь одного человека – экспедиции в тропические страны теряли от болезней несравненно больше. Ещё два плавания Парри (1821–1823 и 1824–1825) ничего не прибавили к результатам первой экспедиции, а в 1824 году он потерял корабль «Фьюри». В 1827 году он хотел достичь полюса, стартовав от Шпицбергена, но тоже безуспешно: его санная партия попала в «беличье колесо» – за ночь дрейф льдов уносил путешественников на юг примерно на то же расстояние, которое они покрывали за день. Тем не менее, они достигли 82°45´N, и этот рекорд продержался почти полвека (рис. 3–2), а экспедиция 1819–1820 годов так и осталась самым успешным арктическим предприятием XIX столетия.

Четыре года во льдах

И встретил нас туман и снег И злые холода, Как изумруд, на нас плывут Кругом громады льда. Меж снежных трещин иногда Угрюмый свет блеснёт: Ни человека, ни зверей, — Повсюду только лёд. Отсюда лёд, оттуда лёд, Вверху и в глубине, Трещит, ломается, гремит. Как звуки в тяжком сне. Самюэл Кольридж. «Поэма о старом моряке»[38]

Через 10 лет после своей первой экспедиции Джон Росс выдвинул проект нового предприятия, предложив использовать вместо парусного корабля пароход с малой осадкой. Но Барроу не простил Россу прошлой неудачи, и Адмиралтейство отказалось его финансировать. Экспедиция в итоге всё же была снаряжена на средства друга Росса, Феликса Бута, алкогольного магната. По меркам того времени она была небольшой – четыре офицера и 19 матросов. Для экспедиции был куплен колёсный пароход «Виктори». Росс надеялся, что техническое новшество поможет ему победить льды, но паровая машина сломалась и была брошена ещё во время первой зимовки.

Основные географические открытия в этой экспедиции сделал Джеймс Кларк Росс (1800–1862), племянник начальника. Во время санного похода 1830 года ему удалось пересечь Бутию и обследовать северное побережье острова Кинг-Уильям, а летом 1831 года он достиг Северного магнитного полюса. Однако тогда ещё оставалось неясным, является ли Кинг-Уильям островом или соединяется с Бутией [294]. К несомненным заслугам Росса-старшего можно отнести этнографические наблюдения – во время зимовки экспедиция поддерживала контакты с эскимосами. Взаимодействие было плодотворным: британцы получали от эскимосов мясо и рыбу, а кроме того – ценные сведения о местности. Эскимосы приобрели металлические инструменты, а одному из охотников судовой плотник даже выточил деревянную ногу взамен утраченной в схватке с белым медведем [268, p. 181].

Путешествие затянулось – оно продолжалось с 1829 по 1833 год (с четырьмя зимовками), три человека не пережили тягот похода, корабль пришлось бросить, так как после трёх зим у восточного побережья Бутии стало очевидно, что ему больше не выйти на открытую воду (рис. 2–4). Дальнейший путь, длиной в 1100 километров, моряки проделали пешком и на лодках, пока их не спас случайно встреченный китобойный корабль, по удивительному совпадению оказавшийся той самой «Изабеллой», которой командовал Росс в 1818 году[39]. Вот как он сам описывает эту встречу: «Офицер, командовавший лодкой, обратился к нам с вопросом, что за несчастье с нами случилось и не потеряли ли мы свой корабль. На это я ответил утвердительно, и, в свою очередь, пожелал узнать название его судна, и попросил позволения подняться на борт. В ответ на свой вопрос, я услышал, что «это “Изабелла” из Гулля, которой некогда командовал капитан Росс». Я сообщил, что я и есть тот самый капитан Росс, а мои спутники – команда “Виктори”. Командир лодки был поражён и не мог скрыть этого. Однако он настойчиво продолжал заверять меня, что я уже два года как мёртв. Впрочем, я легко убедил его, что известие о моей смерти несколько преувеличено».

Рис. 2–4. Маршрут второй экспедиции Джона Росса [262]

На родине Росса считали погибшим, и его счастливое возвращение стало триумфом. Россу удалось добиться выплаты команде жалованья, хотя члены её не состояли на государственной службе, а самому Россу и Буту правительство возместило расходы на экспедицию[40]. После экспедиции Росса стало ясно, что путь на запад преграждает полуостров Бутия, выдающийся далеко на север, а значит, проход следует искать в высоких широтах и вряд ли он может иметь практическое значение. С этого времени поиск Северо-Западного прохода окончательно стал лишь вопросом национального престижа Британии.

Пунктирная линия

В конце 1820-х годов Барроу возобновил штурм прохода, на этот раз с трёх сторон: с востока (Парри), с континента (Франклин) и со стороны Берингова пролива (Фредерик Бичи на корабле «Блоссом»). Однако эти попытки закончились неудачей, после чего активность Адмиралтейства в Арктике снизилась. Когда Джон Росс исчез в Арктике, на его поиски был послан Джордж Бак, но Росс, как мы помним, самостоятельно добрался домой. В 1836 году Бак возглавил экспедицию на корабле «Террор», но она едва не закончилась трагедией и не принесла новых открытий.

Хотя главная цель – Северо-Западный проход – так и не была достигнута, за четверть века были серьёзно расширены представления о географии Канадской Арктики. Парри обследовал северную часть прохода вплоть до острова Мелвилл. Северное побережье Америки также было изучено почти полностью, кроме небольшого участка, примерно в 100 километров, в районе Бутии и острова Кинг-Уильям. Местность, лежащая к западу от него, была обследована служащими Компании Гудзонова Залива Петером Дизом и Томасом Симпсоном (1836–1839), к востоку – Джеймсом Россом. К началу 1840-х годов всё материковое побережье Северной Америки от Берингова пролива до Большой Рыбной реки (реки Бака) было описано рядом исследователей, в том числе Франклином (рис. 2–5).

Рис 2–5. Северо-Западный проход, как его представляли во времена Франклина [294]. Фактически задача Франклина сводилась к тому, чтобы преодолеть белое пятно между американским побережьем и областью, исследованной Парри

В 1830 году Джеймс Росс во время санного похода посетил северо-западное побережье острова Кинг-Уильям (тогда он значился как Земля Короля Уильяма). На своей карте он пунктиром соединил Кинг-Уильям с Бутией. Росс отмечал, что зачастую было непросто понять, где заканчивалась суша и начиналось море: всё было одинаково белым, ледяные торосы на поверхности моря поднимались к небу, тогда как берега, напротив, часто были плоскими [268, p. 133]. Однако его дядя Джон, готовя книгу к печати, волевым решением заменил пунктир сплошной линией, оказав тем самым Франклину медвежью услугу. Как впоследствии выяснилось, именно этот, зачёркнутый Россом проход к востоку от острова был судоходным и им спустя 60 лет прошёл Амундсен, тогда как море к западу от Кинг-Уильяма было почти всегда заполнено непроходимыми льдами [180].

Экспедиция Диза и Симпсона также не прояснила статус Земли Короля Уильяма, несмотря на то что был найден пролив, отделяющий его с юга от континента. Этот вопрос окончательно был решён только служащим Компании Гудзонова Залива доктором Рэ.

Слава со вкусом ботинок

Правительство Её Величества сочло целесообразным предпринять дальнейшую попытку открытия Северо-Западного прохода морем из Атлантического океана в Тихий, лишь небольшая часть которого осталась неразведанной; мы решили, что следует назначить Вас командовать экспедицией, которая будет снаряжена для этой цели в составе корабля Её Величества «Эребус» под Вашим командованием; корабля Её Величества «Террор», капитана «Террора» Крозье, переданного под Ваше командование; транспорта «Баретто Джуниор», назначенного в Ваше распоряжение для доставки части провизии, одежды и прочих запасов.

Из инструкций Адмиралтейства сэру Джону Франклину, 5 мая 1845 года [41]

Таким образом, после экспедиции Диза и Симпсона задача поиска Северо-Западного прохода сводилась к тому, чтобы соединить северную обследованную область с южной. Казалось, стоит сделать ещё одно небольшое усилие – и цель, к которой стремились в течение столетий, будет достигнута. Барроу убедил Адмиралтейство организовать ещё одну экспедицию для завершения поисков Северо-Западного прохода.

Однако с руководителем экспедиции вышла заминка. Круг полярных исследователей был довольно узок. Старшее поколение представляли Джон Росс, Парри и Франклин; младшее – Бак, Джеймс Росс и Крозье. Парри и Джеймс Росс не хотели возвращаться в Арктику, каждый по своим причинам: Парри сослался на проблемы со здоровьем, Джеймс Росс только что вернулся из четырёхлетнего антарктического плавания, недавно женился и пообещал жене не ездить больше в полярные страны. Кандидатуру Фитцджеймса, предложенную Барроу, не утвердило Адмиралтейство – он был слишком молод и не имел полярного опыта. Кандидатура Росса-старшего была исключена из-за конфронтации с Барроу, прошлая экспедиция Бака окончилась фиаско. Альтернативы Франклину (рис. 2–6) попросту не было.

Рис. 2–6. Портрет Франклина – дагерротип, сделанный перед уходом в последнее плавание

* * *

Внешне Джон Франклин был невзрачен – невысок (168 см), тучен, плешив, глух на одно ухо после контузии. В то же время биография его была более чем героической: в Копенгагенской битве он был среди моряков, перепрыгнувших на борт датского корабля; в бою под Трафальгаром его корабль сражался одновременно против пяти французских. Он терпел кораблекрушение на Большом Барьерном рифе и умирал от голода в Арктике – словом, прошёл через все испытания, какие только можно вообразить.

Джон Франклин родился 16 апреля 1786 года, став девятым ребёнком из двенадцати в семье Уилингэма Франклина. В возрасте 14 лет поступил на флот, а в 15 участвовал в своём первом морском сражении под Копенгагеном. В 1802 году юного Франклина взял к себе на экспедиционный корабль «Инвестигейтор» его дядя, капитан Мэтью Флиндерс [42]. Планировалось совершить плавание вокруг Австралии. Впрочем, такого топонима ещё не существовало, и впервые ввёл его в обиход именно Флиндерс. Но закончить миссию не удалось – в экипаже началась цинга, а в корпусе корабля открылась течь. 9 июня 1803 года Флиндерс привёл «Инвестигейтор» в Сидней, где его пришлось бросить. Команда отправилась домой – пассажирами на корабле «Порпос» (Porpois). Но в 700 милях к северу от Сиднея корабль наскочил на риф, и команде пришлось шесть недель жить на небольшой песчаной отмели, пока капитан плавал на лодке за подмогой.

В 1805 году Франклин участвовал в Трафальгарской битве, а в 1815 году был ранен под Новым Орлеаном. В том же году, с наступлением мира, он, подобно многим другим морским офицерам, был отправлен в отставку с половиной содержания. В неполные тридцать лет он оказался не у дел.

По натуре Франклин скорее был исследователем, нежели воином, возможно, поэтому он продвигался по службе медленнее многих сослуживцев. Похоже, он был довольно мягким человеком. Его заместитель в одной из полярных экспедиций, Джордж Бак, отмечал, что Франклин, в отличие от других путников, не убивал докучавших ему комаров, просто сдувал их с себя, говоря, что места в мире хватит на всех.

В 1818 году Франклин участвовал в одной из первых британских полярных экспедиций под началом Дэвида Бучана на кораблях «Доротея» и «Трент» (в качестве командира «Трента»). Целью экспедиции был проход в Тихий океан через полюс, но Бучану не удалось даже проникнуть во льды до широты, достигнутой Фиппсом в 1773 году. Задачей следующей экспедиции Франклина (1819–1822) было картирование северного побережья Америки. Эта экспедиция была весьма скромной – кораблей для неё не выделили, исследования проводили на лодках и пешком. Путешествие можно назвать поистине ужасным – экспедиции не хватило припасов, она разделилась на три небольших отряда, и в итоге из партии в 20 человек погибло больше половины – 11, причем, по меньшей мере, двое были убиты спутниками (один – из-за подозрений в каннибализме). Таких потерь не знала ни одна из арктических экспедиций Адмиралтейства. Этому не придали должного значения, поскольку почти все погибшие были местным наёмным персоналом и не имели отношения к Королевскому флоту. Для поколений историков стало традицией обвинять Франклина в косности и бездарной подготовке экспедиций. Почти все биографы цитируют уничижительный отзыв Джорджа Симпсона, губернатора британских территорий в западной Канаде: «Ему нужно питаться трижды в день, без чаю он не может, и, как бы ни старался, он не в силах пройти в день больше восьми миль».

Впрочем, вряд ли можно было требовать слишком многого от молодого лейтенанта, оказавшегося в сердце непонятной, бесплодной страны, населённой враждебными племенами. К тому же он и его товарищи, сами того не зная, оказались в центре интриг, которые плели соперничающие торговые компании, занимавшиеся разграблением территории.

И хотя по возвращении к Франклину прочно прилипло прозвище «человек, съевший свои ботинки», он сразу оказался знаменитым, был встречен на родине как герой, а его книга о путешествии стала бестселлером и была переведена на многие языки. Впоследствии именно она определила выбор жизненного пути Амундсена.

В 1823 году Франклин женился на поэтессе Элеанор Энн Порден, с которой познакомился ещё в 1818 году во время её визита на «Трент». Брак оказался недолгим – Элеанор умерла в 1825 году от туберкулёза. За пять дней до смерти жены Франклин отправился в третью экспедицию (1825–1827). Эта экспедиция Франклина выгодно отличалась от предыдущей: было обследовано около 2000 миль побережья против 550 [180]. Это было поистине выдающееся предприятие, и по возвращении Франклина удостоили рыцарского звания. Но в британских полярных исследованиях наступила пауза, и полярная карьера Франклина надолго прервалась. В 1828 году он женился на Джейн Гриффин, подруге покойной жены. С 1830 года Франклин вернулся в моря, в 1830–1833 годы командовал фрегатом «Рэйнбоу», выполняя миротворческую миссию в Средиземном море во время войны Греции за независимость. Потом он снова на несколько лет оказался не у дел.

В 1836 году Франклин занял должность губернатора Тасмании, которая в те годы была местом каторжных работ. Здесь находились около 17 тысяч каторжников и 25 тысяч свободных жителей, часть которых ещё недавно были заключёнными. Вряд ли новое назначение пришлось по душе Франклину, но он вынужден был принять его – жить на половинном содержании было непросто. На Тасмании он провёл семь лет. Судя по всему, Франклин был достаточно мягким и прогрессивным губернатором и пользовался уважением жителей острова. Уже позже, когда Франклин исчез в Арктике, островитяне собрали 1700 фунтов на его поиски. Памятник Франклину и сейчас стоит на площади Франклина в Хобарте, столице Тасмании. Однако отношения Франклина с местной элитой не сложились, и в результате интриг местных чиновников в 1843 году он был уволен, поэтому вернулся на родину в подавленном состоянии духа.

Франклин с радостью принял предложение Адмиралтейства возглавить новую экспедицию в Арктику, хотя был уже далеко не молод, ему исполнилось 59. Назначение его на столь ответственную должность было спорным решением. Помимо возраста и проблем со здоровьем, над Франклином висел груз его прежних неудач. Да и его опыт полярных плаваний был не столь уж большим – две из трёх экспедиций были пешими. Одиннадцать лет, с 1834 года, он не стоял на капитанском мостике. Но Франклин был очень популярен, обладал связями в высших кругах общества, имел благородное происхождение и рыцарский титул. Другими словами, если исходить из политических, а не из профессиональных критериев, Франклин лучше других подходил на роль первооткрывателя Северо-Западного прохода.

* * *

Казалось, опасаться нечего: до сих пор все полярные экспедиции Адмиралтейства заканчивались благополучно и был потерян лишь один корабль – «Фьюри» («Виктори» не в счёт – это была частная экспедиция, к тому же Росс был на плохом счету). Экспедиция Франклина была самым представительным полярным предприятием морской сверхдержавы и оснащена наилучшим образом.

Нехорошее путешествие

…страстное желание проникнуть в тайны этого чудовищного края превосходит даже моё отчаяние и способно примирить меня с самым ужасным концом. Мы, без сомнения, быстро приближаемся к какому-то ошеломляющему открытию, к разгадке некоей тайны, которой ни с кем не сможем поделиться, ибо заплатим за неё своею жизнью.

Эдгар Аллан По. «Рукопись, найденная в бутылке»[43]

«Эребус» был построен в 1826 году, длина 32 м, 372 тонны, «Террор» – в 1813 году, длина 31,1 м, 325 тонн. Оба корабля были оборудованы для плаваний в высоких широтах и участвовали в Антарктической экспедиции Джеймса Росса (1839–1843). Перед плаванием Франклина суда оснастили железнодорожными паровыми машинами мощностью 20 л. с., что позволяло двигаться со скоростью 4 узла. В середине 1840-х годов паровые машины уже были делом обычным. Новшеством был винт, до этого в качестве движителя использовались колеса. Сейчас очевидно, что смысла в паровых машинах на «Эребусе» и «Терроре» не было: запаса хода хватало лишь на две недели, маломощные машины не позволяли кораблям прокладывать дорогу во льдах, даже по чистой воде они не могли идти быстрее 4 узлов. Похоже, и Франклин, и Крозье скептически относились к этой затее. Машины увеличили загрузку кораблей – осадка по выходе из Гренландии составила 17 футов, возможно, несколько больше, чем нужно для того, чтобы преодолеть узости и мели Северо-Западного прохода.

Помощником капитана «Эребуса» стал молодой офицер Джеймс Фицджеймс, «Террором» командовал Фрэнсис Крозье (рис. 2–7).

Рис 2–7. Портрет Крозье – дагерротип, сделанный перед уходом в последнее плавание

* * *

Фрэнсис Рэдон Мойра Крозье (1796–1848?) начал службу в Королевском флоте с 13 лет. В 1821–1823 и в 1824–1825 годах участвовал в арктических экспедициях Уильяма Парри на кораблях «Фьюри» и «Гекла». В 1826–1827 годах Крозье участвовал в неудачной попытке Парри достичь Северного полюса. Крозье принял командование «Геклой», когда Парри и Росс вышли в санный поход. В 1839 году он отправился в Антарктику в составе экспедиции Росса в роли капитана «Террора». По пути корабли зашли на Тасманию, где в это время губернаторствовал сэр Джон Франклин. Именно тогда Франклин впервые побывал на «Эребусе», а Крозье безнадёжно влюбился в племянницу Франклина – Софию Кракрофт.

Экспедиция Джеймса Росса в Антарктиду продолжалась 4 года и стала весьма плодотворной. К 1845 году Крозье был одним из самых опытных полярных мореплавателей. Тем не менее, его кандидатуру на роль руководителя экспедиции даже не рассматривали. Обычно пишут, что дело было в его вероисповедании и национальности (он был ирландец, что не способствовало карьере в Королевском флоте). Более существенно, что он не имел опыта самостоятельного руководства экспедициями. Как и его друг, Джеймс Росс, Крозье во время многолетнего антарктического плавания пристрастился к выпивке. Кроме того, он находился в депрессии, впрочем, как и его начальник. Сложно сказать, насколько он подходил на роль капитана в полярном плавании, но так случилось, что именно Крозье стал центральной фигурой в экспедиции – ему пришлось принять командование в самый драматический момент.

* * *

Экспедиция готовилась в спешке: Барроу торопился – он должен был уйти в отставку в 1845 году, ему было уже 80. Отправляя Франклина, он рассчитывал успешно завершить дело своей жизни. Барроу должен был дать Франклину инструкции. Они носили довольно общий характер, да иначе и быть не могло, поскольку Франклин отправлялся в неизвестную область пространства. Франклину полагалось следовать по пути Парри, то есть проливами Ланкастер и Барроу, и лишь затем взять курс к юго-западу.

Утром 19 мая 1845 года корабли Её Величества вышли в море из Гринхита в устье Темзы. «Баретто Джуниор», выполнив задачу, оставил «Эребус» и «Террор» в Баффиновом заливе и вернулся домой. Капитан китобойного судна «Принц Уэльский» Даннет встретил корабли Франклина 26 июля у входа в пролив Ланкастер. Больше сведений об «Эребусе» и «Терроре» и о 129 членах экипажей[44] не было. Корабли словно исчезли в лабиринте островов и проливов Канадского Арктического Архипелага.

Двенадцать лет почти сорок экспедиций искали Франклина и его людей [263], но обстоятельства их гибели так и не были до конца выяснены.

Эта история могла бы показаться рядовой среди множества полярных трагедий. Но лишь на самый поверхностный взгляд. С 1818 по 1836 год в экспедициях, искавших Северо-Западный проход, участвовало 513 человек, из них погибло 17 [194]. (Причем 11 из 17 жертв были участниками первой экспедиции Франклина.) Ни одна из экспедиций, исследовавших регион как до, так и после «Эребуса» и «Террора», не понесла столь существенных потерь, что наводит на мысль о неких особенных обстоятельствах, погубивших экспедицию Франклина.

Тщетные поиски

Есть какое-то кощунственное обаяние ужаса в мысли о последних минутах корабля, объявленного «без вести пропавшим» на столбцах «Флотской газеты». Ничего не обнаружено – ни единого спасательного круга, ни решётки, ни обломка шлюпки или весла с названием судна, и невозможно угадать место и время его внезапной гибели. Газета даже не сообщает о нём как о «погибшем со всем экипажем». Оно просто остаётся «пропавшим без вести», оно загадочным образом исчезло, кануло в тайну судеб, великую, как мир, где может беспрепятственно бродить фантазия собрата-моряка, слуги и страстного поклонника кораблей.

Джозеф Конрад. «Зеркало морей»

Когда Франклин уходил в плавание, Джон Росс обещал ему отправиться на помощь, если к февралю 1847 года от экспедиции не будет вестей. В январе он отправил запрос в Адмиралтейство, однако там сочли тревогу преждевременной, сославшись на мнение главных экспертов по Арктике – Парри, Джеймса Росса, Сабина и Ричардсона. В марте 1847 года Джеймс Росс писал [цит. по: 273, p 213]: «Считаю, что нет ни малейших причин беспокоиться о безопасности экспедиции и сомневаться в её успехе. Каждому, кто знаком с особенностями полярной навигации, очевидно, что им не пройти в Берингов пролив без, по крайней мере, двух зимовок. Такое могло бы случиться лишь при необыкновенно благоприятных обстоятельствах, коих, по общему мнению китобоев, не было, и я уверен, что ни сэр Джон Франклин, ни капитан Крозье на это не рассчитывали. <..>

В последних письмах, отправленных с Китовых островов за день до отхода, они сообщают, что провизии на борту более чем достаточно на три года, при необходимости её можно растянуть на четыре без серьёзных неудобств; стало быть, они не будут испытывать нужды ранее июля 1849 года, полагаю, нет надобности посылать помощь до следующей весны».

Оснований не доверять Джеймсу Россу не было. Он был самым опытным полярным мореплавателем своего времени – участвовал во всех четырёх экспедициях Парри, в двух экспедициях своего дяди Джона, пережил четыре зимовки в Арктике подряд, и сам руководил Антарктической экспедицией. К тому же он был близким другом Франклина, во время подготовки экспедиции встречался с ним почти ежедневно и помогал в снаряжении кораблей и подборе команды [172].

Время шло, но не приносило известий о Франклине и его людях. Осенью 1847 года стало ясно: что-то пошло не так. В отчаянии леди Джейн Франклин обращалась к нескольким ясновидящим, и все они уверяли, что муж её жив, но указывали разные места – от Гудзонова залива до Аляски [264]. Понятное дело, эти сведения не были учтены Адмиралтейством.

В 1848 году Адмиралтейство наконец снарядило поисковую экспедицию на кораблях «Энтерпрайз» и «Инвестигейтор» под началом Джеймса Росса. «Пловер» и «Геральд» были отправлены навстречу Франклину с запада, со стороны Берингова пролива (рис. 2–8).

Рис. 2–8. Поиски Франклина: хронология основных экспедиций [263]. Официальные поиски были прекращены в 1854 году. Последней поисковой экспедицией можно считать плавание Мак-Клинтока 1857 года на яхте «Фокс». Однако и после него было немало экспедиций, но теперь уже без надежды оказать помощь, а с целью найти материальные свидетельства трагедии. Поиски следов пропавшей экспедиции, останков участников, артефактов, затонувших кораблей продолжаются по сей день

На Росса возлагали большие надежды, но его экспедиция оказалась не просто безрезультатной – она едва не повторила судьбу «Эребуса» и «Террора».

«Энтерпрайз» и «Инвестигейтор» зазимовали у северо-восточной оконечности острова Сомерсет. Во время вынужденного безделья моряки пытались применить оригинальный способ поисков – они ловили песцов, надевали на них медные ошейники с запиской для Франклина и выпускали их [199]. Но песцы не перемещаются на большие расстояния, так что эта мера была бесполезной. С наступлением весны в разные стороны были отправлены четыре поисковые санные партии. Однако ни одной из них не удалось найти следов пропавшей экспедиции. Тем временем дела самого Росса приобрели скверный оборот. Уже с началом осени многие моряки стали болеть. Смерть в первый раз посетила корабли уже в конце октября. За зимовку умерло шесть человек, и Россу стало ясно, что команда попросту не переживёт второй зимы в Арктике. Смертность в экспедиции Росса была вдвое выше, чем в первую зимовку Франклина. Ещё один моряк умер уже на пути домой [156].

Во время санного путешествия Росс обнаружил неизвестный путь на юг, который он назвал проливом Пил. Но пролив был забит льдом, и Росс не стал углубляться в него. Видимо, тремя годами ранее этот путь был свободен – впервые за многие годы, – чтобы пропустить корабли Франклина и снова закрыться на десятилетие [292, p. 72]. Росс не дошел до острова Кинг-Уильям примерно 180 миль – радиус действия санной партии был относительно небольшим: запасов хватало лишь на 40 суток, а в день удавалось пройти немногим более 10 миль [172].

Как выяснилось впоследствии, только эта экспедиция и могла оказать помощь людям Франклина. Летом 1848 года, когда Росс прошел пролив Ланкастер, остатки экспедиции Франклина двигались на юг, вдоль западного берега острова Кинг-Уильям[45].

В 1850 году на поиски пропавших кораблей Франклина был отправлен целый флот. С востока были посланы четыре корабля под началом Горацио Остина, а с запада – «Энтерпрайз» Ричарда Коллинсона и «Инвестигейтор» Роберта Мак-Клура. Ещё одной британской экспедицией командовал китобой Уильям Пенни (корабли «Леди Франклин» и «София»). Кроме них были направлены два американских корабля («Эдванс» и «Рескью»), снаряжённые на средства бизнесмена Гриннелла[46], и частная экспедиция, организованная Джейн Франклин на корабле «Принц Альберт» (командир – Чарльз Форсит).

Первые сведения о Франклине были получены в августе 1850 года. Матрос с корабля «Леди Франклин» нашёл на небольшом острове Бичи могилы корабельного старшины «Террора» Джона Торрингтона (умер 1 января 1846), матроса «Эребуса» Джона Хартнелла (4 января 1846) и рядового морской пехоты Уильяма Брейна с «Эребуса» (3 апреля 1846), умерших во время первой зимовки. Никаких сообщений ни о ходе экспедиции, ни о дальнейших планах Франклин не оставил. Ничего, кроме трёх могил и гор консервных банок посреди арктической пустыни. Судьба остальных 126 участников экспедиции осталась неясной.

10 000 фунтов

«Энтерпрайз» и «Инвестигейтор», корабли западного отряда, обошли Америку с юга и направились к Берингову проливу. В пути они потеряли друг друга и действовали самостоятельно. «Инвестигейтор» Мак-Клура двигался на восток вдоль северного побережья Америки, потом на северо-восток неизвестными водами, между нынешним островом Виктория (тогда – Земля Принца Альберта) и островом Бэнкс (рис. 2–2). В этом проливе, получившем имя Принца Уэльского, ему пришлось зазимовать. В октябре 1850 года, во время санного похода на северо-восток, Мак-Клур вышел к проливу Мелвилла – акватории, уже достигнутой ранее с востока экспедицией Парри.

Летом 1851 года «Инвестигейтор» не смог пройти на северо-восток проливом Принца Уэльского и повернул назад. Он обогнул с запада остров Бэнкс, но дальше попал в непроходимые льды. На зимовку 1851/1852 года «Инвестигейтор» стал у северного побережья острова Бэнкс в бухте Мерси, которая оказалась западнёй – следующим летом корабль не смог освободиться. Перспективы были мрачными, рацион пришлось урезать. Команда вполне могла разделить судьбу злосчастной экспедиции Франклина. Оставалось лишь бросить корабль и идти сотни миль пешком за помощью. Шансы на успех были небольшими. Спасение пришло лишь благодаря оставленной во время санного похода записке. Из неё команда другого поискового судна – «Резольют» – узнала о местоположении Мак-Клура. Весной 1853 года на помощь им был выслан лейтенант Бедфорд Пим. Келлет, командир «Резольюта», приказал Мак-Клуру бросить корабль. Мак-Клур не хотел этого, но медицинское освидетельствование экипажа «Инвестигейтора», проведённое по настоянию Келлета, показало, что лишь четыре человека в состоянии пережить ещё одну зиму. Мак-Клуру пришлось подчиниться приказу и бросить «Инвестигейтор». Его команда вернулась домой в 1854 году на других кораблях после четвёртой зимовки в Арктике.

Так за Мак-Клуром закрепилась слава первооткрывателя Северо-Западного прохода, впрочем, не вполне заслуженная, поскольку путь ему пришлось проделать частью на санях, а частью – пассажиром на спасательном судне. Оставалось не ясно, можно ли пройти весь этот путь на корабле. Кроме того, проход был «замкнут», по-видимому, несколько раньше командами «Эребуса» и «Террора». Однако никто из них не вернулся, чтобы сообщить о своем открытии. Основная же задача Мак-Клура (поиски Франклина) так и осталась не выполненной. Но на фоне провала Франклина, безрезультатных поисков, брошенных в Арктике кораблей и неудач Крымской кампании, стране нужны были герои и позитивные новости. И Мак-Клур получил обещанную правительством за открытие Северо-Западного прохода премию в 10 000 фунтов. Больше в Арктику он не возвращался.

Брошенный Мак-Клуром корабль стал местом паломничества эскимосов – они добывали там металл и дерево. В 1915 году бухту Мерси посетил В. Стефанссон, но следов корабля не обнаружил. Зато отметил отсутствие овцебыков на острове Бэнкс, которое он связал с регулярными визитами эскимосов на корабль.

В конце июля 2010 года группа канадских археологов легко обнаружила корабль с помощью сонара и обследовала его посредством телеуправляемого подводного аппарата.

Судно расположено на мелководье, лежит на илистом дне, все три мачты отсутствуют, видимо, снесены льдом. Корабль на удивление хорошо сохранился. Верхняя палуба находится всего лишь в восьми метрах от поверхности, и её можно даже увидеть сквозь прозрачную арктическую воду. Открытию способствовало потепление – залив Мерси крайне редко бывает свободен ото льда даже летом.

Корабль-призрак

В 1852 году на поиски Франклина была направлена самая масштабная экспедиция Адмиралтейства, состоящая из пяти кораблей – «Ассистанс», «Резольют», «Пионер», «Интрепид» и «Норс Стар». Руководил ею капитан Эдвард Белчер. Он был определённо не лучшим кандидатом на столь ответственный пост. Большую часть своей морской службы Белчер провёл в южных морях и лишь однажды участвовал в полярном плавании. Кроме того, сослуживцы отмечали его тяжёлый характер.

Экспедиция организовала базу в месте последней известной стоянки Франклина – на острове Бичи, надеясь оттуда обследовать близлежащие районы. Теперь уже искали не только Франклина, но и ещё два корабля его спасателей – «Энтерпрайз» Коллинсона и «Инвестигейтор» Мак-Клура.

Однако самое масштабное предприятие оказалось и самым неудачным. «Резольют» вместе с тремя другими кораблями экспедиции был брошен экипажем в мае 1854 года. Казалось, что кораблям больше не выйти на открытую воду, а память о недавней экспедиции Франклина была ещё свежа. Но, словно в насмешку над Белчером, «Резольют» сам освободился из ледового плена и был найден американским китобойным судном «Джордж Генри» (капитан Джеймс Баддингтон) 10 сентября 1855 года, т. е. чуть более чем через год. За это время он продрейфовал около 1200 миль – от пролива Барроу до мыса Мерси на юго-востоке Баффиновой Земли. «Резольют» выкупило у Баддингтона американское правительство и подарило в 1856 году Британии в качестве жеста доброй воли. Корабль списали в 1879 году, а из его древесины сделали стол, за которым сейчас сидит президент Обама. Это был ответный подарок королевы Америке.

После экспедиции все капитаны предстали перед морским судом – это была обычная практика в случае потери корабля. Все они были оправданы, даже руководитель экспедиции Белчер, бросивший четыре корабля, однако доверие к нему было подорвано. Впрочем, его миссия была не совсем безуспешной – Мак-Клур был спасён.

Причина неудачи

Масштабные поиски экспедиции Франклина 1848, 1850 и 1852 годов закончились провалом главным образом из-за неверных предпосылок. Большинство экспертов полагало, что он был остановлен льдами далеко на западе, в районе островов Мелвилл и Бэнкс. Это мнение укрепилось после неудачных поисков, выполненных Россом в восточной части прохода. Никто не ожидал, что корабли окажутся так далеко к югу от предполагаемого пути, в районе острова Кинг-Уильям. Маршрут, предписанный Франклину, подходил для лёгких ледовых условий, но, как известно теперь, таковых не случилось. Капитан Бичи уже в 1847 году понял это и предложил отправить поисковую партию вниз по реке Бака. Такого же мнения придерживался и Ричард Кинг, спутник Бака в экспедиции 1833–1835 годов. Однако Кинг не пользовался уважением в официальных инстанциях[47], Адмиралтейство в первую очередь руководствовалось советами Джеймса Росса и Парри [268, p. 189]. Мнение Кинга разделяла и леди Джейн, но к ней не прислушались [293]. Ещё одним ложным путём поисков стал пролив Веллингтона, ведущий от пролива Барроу на север. Он упоминался в инструкциях Адмиралтейства, на случай, если дорога на запад будет закрытой льдами. Это направление могло бы показаться абсурдным, но мы помним, что Барроу до конца жизни был ярым сторонником теории открытого моря. И хотя Франклин её не разделял, он всё же попытался подняться проливом Веллингтона, но был вынужден вернуться.

Как впоследствии оказалось, от острова Бичи Франклин повернул к югу в пролив Пила, в то время как инструкции предписывали ему держаться пути Парри и не сворачивать ранее мыса Уокер. Сложно сказать, были ли у Франклина другие варианты, но пролив Пил определённо был наихудшим – он оказался ловушкой. Кроме того, сойдя с основного пути, Франклин оказался вне зоны поисков.

Многочисленные неудачи поисковой операции связаны также с неблагоприятными климатическими факторами. Это показали исследования [283] химического состава ледника на Баффиновой Земле. Содержание натрия определяется выносом в атмосферу морских аэрозолей, а значит, уменьшается с ростом ледовитости. Эти данные были сопоставлены с реконструкциями температур, сделанными по древесным кольцам, с записями в судовых журналах китобоев, а также с археологическими находками, сделанными в стойбищах эскимосов. Изменение ледового режима приводит к изменению образа жизни эскимосов, и среди находок кости кольчатой нерпы преобладают над костями других видов морских животных. Сравнив эти данные, авторы пришли к выводу, что эпоха Франклина (1845–1857) отличалась необычайно суровым климатом даже по меркам Малого Ледникового периода.

Доктор Рэ находит серебряные ложки

С началом Крымской войны британскому правительству стало не до поисков Франклина. Приказом Адмиралтейства № 263 с 31 марта 1854 года экипажи «Эребуса» и «Террора» были официально признаны погибшими на военной службе и исключены из списков Королевского флота. Адмиралтейство прекратило дорогостоящие и опасные работы в Арктике.

Дальнейшие свидетельства трагедии «Террора» и «Эребуса» нашёл врач и путешественник, служащий Компании Гудзонова Залива доктор Джон Рэ. Он принимал участие в поисках с самого их начала, с мая 1848 года, когда был заместителем Джона Ричардсона, бывшего соратника Франклина, а после сам руководил экспедициями Компании. Пожалуй, ни один из исследователей североамериканского побережья не достиг столь впечатляющих результатов, как доктор Рэ [227]. За четыре арктических экспедиции он преодолел больше двадцати тысяч километров пешком и на лодках. И потерял всего лишь одного человека в результате несчастного случая. Возможно, секрет успеха доктора состоял в том, что выживать в Арктике он учился у эскимосов [195]. Впрочем, экспедиция 1854 года не имела отношения к поискам Франклина, Рэ должен был обследовать западное побережье Бутии. Вот как он сам рассказал о своем нечаянном открытии.

Доктор Рэ – Арчибальду Барклаю, секретарю Компании Гудзонова Залива

«Фактория Йорк, Гудзонов залив, 1 сентября 1854.

Сэр, я имею честь сообщить к сведению Губернатора, Вице-губернатора и Комитета, что я прибыл вчера со всей моей партией в добром здравии, но, по причинам, которые будут объяснены ниже, не выполнив задачу экспедиции. В то же время, информация, которую мы получили, и предметы, приобретённые у местных жителей, несомненно доказывают, что часть выживших в давно пропавшей несчастной экспедиции сэра Джона Франклина, а возможно и всю её, постигла участь настолько печальная и ужасная, насколько только можно себе представить.<…>

Суть информации, полученной из различных источников, такова: весной, четыре зимы тому назад (1850), несколько эскимосских семей охотились на тюленей недалеко от берегов большого острова, который называется на картах Эрроусмита Землёй Короля Уильяма, и видели около сорока белых людей, которые двигались по льду на юг и тащили с собой лодку и сани. Они двигались вдоль западного берега упомянутого острова. Никто из группы не говорил по-эскимосски, но по знакам местные жители поняли, что их судно было раздавлено льдом, и сейчас они идут туда, где рассчитывают охотиться на оленей. По виду людей (которые, кроме одного офицера, высокого и крепкого мужчины средних лет, тащили сани и выглядели слабыми) было ясно, что они голодают; они приобрели у эскимосов немного тюленьего мяса. Когда дневной переход закончился, они разбили палатки.

Позже, той же весной, до вскрытия льда, эскимосы нашли около тридцати тел и несколько могил на континенте, и ещё пять тел недалеко на острове, на расстоянии дневного перехода на северо-запад от быстрой реки, очевидно Большой Рыбной Реки <…>. Часть тел были в палатке, другие в укрытии, сделанном из перевёрнутой лодки, остальные разбросаны вокруг в разных направлениях. Среди тел, найденных на острове, одно, по-видимому, принадлежало офицеру: на ремне через плечо висела подзорная труба и под ним лежало его двуствольное ружьё.

По изуродованным телам и по содержимому котелков стало ясно, что наши несчастные соотечественники дошли до последнего ужасного способа продления существования – людоедства. Несколько несчастных дожили до прилёта птиц (то есть до конца мая), ибо были слышны выстрелы, а гусиные кости и перья были найдены на месте печальных событий. Оружия, по-видимому, у них хватало, ибо местные жители высыпали порох из гильз, а ниже уровня высокой воды нашли пули и дробь: видимо, их бросили на льду у берега. Другие вещи – несколько наручных часов, компасы, подзорные трубы, ружья (в том числе двуствольные), были, вероятно, сломаны, ибо я видел части этих предметов у эскимосов, и я приобрёл, что смог, равно как и серебряные ложки и вилки, орден в форме звезды и маленькое серебряное блюдце с надписью “Sir John Franklin, KCH”»[48] [252].

Последний ужасный способ, или Леди Джейн против доктора Рэ

Доктор Рэ прибыл в Англию 22 октября 1854 года, в воскресенье, и в тот же день передал Адмиралтейству отчёт. Вряд ли он предполагал, что уже наутро сенсационная новость появится в лондонской «Таймс». Отчёт доктора вызвал оторопь. В глазах викторианского общества каннибализм был свойственен примитивным народам, здесь же ситуация была зеркальной: «дикари» обвиняли элиту из элит – моряков Королевского флота – в поедании себе подобных. Отклики в прессе были немногочисленны – журналисты предпочитали не обсуждать табуированную тему [215]. Только Чарльз Диккенс решился выступить оппонентом Рэ, опубликовав в двух номерах своего журнала «Домашнее чтение» пространную отповедь, центральной темой которой стал именно каннибализм. Диккенс ставит под сомнение отчёт Рэ – поскольку ни сам Рэ, ни его информаторы-эскимосы не были свидетелями трагедии. По мнению Диккенса, Рэ мог неверно понять эскимосов, переводчик мог ошибиться, да и сами эскимосы могли сболтнуть не то. Обглоданные кости также не могут быть аргументом. Даже если они и были, мало ли живности в Арктике – песцы, медведи? Но главный посыл Диккенса заключался в том, что в рядах флота Её Величества попросту не могло оказаться людоедов, что моряки скорее бы умерли, чем дошли до столь отвратительного способа продления жизни [177]. Рэ не стал вступать в полемику с Диккенсом. Лишь однажды он упомянул, что его оппоненты, рассуждающие о том, до чего может или не может дойти голодающий человек, вряд ли хотя бы один день в своей жизни обходились без пищи.

Доктора обвинили в том, что он не обследовал место трагедии, а вместо этого срочно отправился в Англию за обещанной правительством премией в 10 000 фунтов. Сам же он утверждал, что ничего не знал о назначенной награде, поскольку уже в течение нескольких лет работал в Арктике, а отправиться на место гибели экспедиции не мог из-за нехватки времени и приближающихся холодов [259]. Но вовсе игнорировать отчёт доктора было нельзя – найденные предметы явно принадлежали пропавшей экспедиции. И он получил награду, несмотря на протесты вдовы Франклина.

Стоило доктору не включить в отчёт неприемлемые для викторианского общества подробности, и были бы и слава, и рыцарский титул. А он предпочёл стать изгоем. Что руководило им? Ответственность, честность исследователя, доверие к тем, кто помог ему узнать судьбу пропавшей экспедиции, у кого он учился жить в Арктике, с кем делил беды и радости в ледяной пустыне?

Эскимосы неоднократно упоминали о людоедстве в рядах экспедиции Франклина. Их рассказы цитирует не только доктор Рэ, об этом говорится и в записных книжках Холла, и в книге Гилдера, спутника Шватки. Фактическое подтверждение эти рассказы получили относительно недавно. Первые документальные свидетельства были обнаружены Оуэном Битти в 1981 году: на бедренной кости, найденной на юго-восточном побережье острова Кинг-Уильям, были царапины, оставленные острым предметом – мясо отделяли от костей. Там же был найден проломленный череп, оба предмета были фрагментами одного скелета [156]. Косвенным подтверждением людоедства стало расположение найденных костей – преобладали конечности, и разбросаны они были отдельно, поодаль от места, где некогда стояла палатка. Летом 1992 года на небольшом островке в заливе Эребус была найдена ещё одна стоянка участников злосчастной экспедиции. Останки принадлежали, по крайней мере, 11 людям. По составу зубной эмали было доказано[49], что останки принадлежат участникам экспедиции Франклина. Примерно четверть костей имела ножевые отметины, обычно ближе к суставам [202].

Однако, несмотря на сделанные доктором Рэ находки, судьба экспедиции Франклина была по-прежнему неясна. Рэ основывал своё сообщение на показаниях эскимосов, к тому же пересказанных с чужих слов. В них упоминалось о гибели партии в 40 человек. О судьбе ещё почти 90 человек можно было лишь строить предположения. На следующий, 1855 год Компания Гудзонова Залива направила к устью реки Бака экспедицию под началом Джеймса Андерсена[50], но она не нашла ничего. Рэ от руководства экспедицией отказался.

Леди Джейн сама включилась в борьбу – теперь уже не за жизнь, а за спасение доброго имени своего мужа. Она купила 177-тонную паровую яхту «Фокс», вдвое меньшую, чем «Эребус» и «Террор». Капитаном выбрала Френсиса Леопольда Мак-Клинтока (рис. 2–9), одного из самых опытных полярных исследователей. Экспедиция была частным предприятием, тем не менее Адмиралтейство оказало поддержку в виде снаряжения и припасов, а главное – выделило часть офицеров и матросов.

Рис. 2–9. Портрет сэра Френсиса Леопольда Мак-Клинтока работы Стивена Пирса, 1846

* * *

Френсис Леопольд Мак-Клинток (1819–1907) принадлежал уже к следующему после Парри, Росса и Франклина поколению британских полярных исследователей. Он поступил на флот в 1835 году. В 1848–1849 годах участвовал в поисковой экспедиции Джеймса Росса, в 1850-м – служил на «Ассистансе» под началом Эразмуса Оммани, а в 1852–1854 годах он уже сам командовал кораблём «Интрепид» в экспедиции Белчера. Во время экспедиций он участвовал в многомесячных санных походах, в которых, по британской традиции того времени, в качестве тягловой силы обычно использовались люди [51]. Мак-Клинток довёл этот способ передвижения до совершенства, пройдя во время экспедиции 1852–1854 годов 1400 миль на санях, описав около 800 миль дотоле неизвестной береговой линии. «Интрепид», как и другие корабли экспедиции, был брошен по приказу Белчера, но морской суд полностью оправдал Мак-Клинтока. В историю полярных исследований Мак-Клинток вошёл как человек, разрешивший загадку Франклина.

* * *

Леди Джейн Франклин – капитану Мак-Клинтоку

«Абердин, 29 июня 1857 года

Мой дорогой капитан Мак-Клинток!

Вы любезно просили меня дать Вам инструкции, но я чувствую, что было бы неправильным с моей стороны так или иначе влиять на Ваши решения в ходе выполнения Вашей благородной задачи; у меня нет искушения поступить так, ибо мне кажется, что Ваши взгляды полностью совпадают с теми, которые у меня сложились ещё до того, как мне посчастливилось полностью разделить Ваши. Даже если бы было иначе, Вы бы убедились, что я доверяю Вам и могу изменить свои взгляды на Ваши, более обоснованные; мне слишком хорошо известно, что в вашем сердце та же цель, что и в моем.

Что касается целей экспедиции и их относительной важности, я уверена, Вы знаете, что спасение любого из команды “Эребуса” и “Террора”, кто может быть жив, стало бы для меня, как и для Вас, благороднейшим результатом наших усилий.

Я хочу, чтобы все другие цели были второстепенными; вторая по важности цель – найти невыразимо ценные документы экспедиции, общественные и частные, и личные вещи моего дорогого мужа и его товарищей.

И последнее: я верю, в Ваших силах будет подтвердить, прямо или косвенно, первенство экспедиции моего мужа в открытии прохода, которое (если отчёт доктора Рэ – правда, а он признан нашим правительством правдивым, и доктор Рэ получил награду), эти мученики совершили с благородной целью, в состоянии крайней нужды, после пяти лет тягот и страданий.

Я уверена, Вы сделаете всё, что в человеческих силах, чтобы достичь этих целей; единственное, чего я боюсь – что Вы не пощадите себя в Ваших усилиях, и Вы должны позволить мне сказать Вам, как дороги и важны для меня жизни любого из небольшой команды героев – Ваших товарищей и последователей.

Пусть Господь будет милосерден ко всем вам и сохранит от несчастий среди трудов и опасностей, и вернёт нам вас живыми, здоровыми и заслужившими славу. У меня нет сомнений, что слава найдет Вас. Даже если Вас ждет неудача (а это может случиться, несмотря на любые старания), слава будет не меньшей, и будьте уверены, что бы ни случилось, Вы можете рассчитывать на вечную преданность и признательность Вашего друга,

Джейн Франклин» [221].

«Фокс» вышла из Абердина 1 июля 1857 года.

All well

Экспедиция началась неудачно – первую зиму провели во льдах Баффинова залива. К острову Бичи «Фокс» удалось добраться только через 13 месяцев, в августе 1858 года. Здесь установили монумент в память о Франклине и его погибшей экспедиции. Следующая зима застала «Фокс» в проливе Белло, отделяющем остров Сомерсет от северного побережья Бутии.

В мае 1859 года две санные партии под руководством Мак-Клинтока и лейтенанта Хобсона обследовали берега острова Кинг-Уильям. 5 мая 1859 года лейтенант Хобсон обнаружил в северо-западной части острова остатки лагеря, сложенную из камней пирамиду, а в ней – две записи, оставленные людьми Франклина на стандартном бланке Адмиралтейства (рис. 2–10).

Рис. 2–10. Записка, найденная в Виктори Пойнт. Нашедший её Мак-Клинток писал: «Ни одна печальная повесть не была изложена меньшим количеством слов»

«28 мая 1847 г. Корабли Её Величества “Эребус” и “Террор” зимовали во льду на широте 70° 5´ N долготе 98° 23´ W. Перезимовали в 1846–7 на о. Бичи на широте 74° 43´ 28´´ N. долготе 91° 39´ 15´´ W после того, как поднялись по проливу Веллингтона до широты 77° и вернулись вдоль западной стороны о. Корнуоллис. Сэр Джон Франклин командует экспедицией. Всё в порядке. Партия из 2 офицеров и 6 матросов покинула корабли в понедельник 24 мая 1847 г.

Gm. Gore, лейт., Chas. F. DesVoeux, помощник капитана»

Первую и вторую записи разделяют одиннадцать месяцев, и за это время ситуация в экспедиции стала катастрофической.

«25 апреля 1848 Корабли Её Величества “Террор” и “Эребус” были покинуты 22 апреля в 5 лигах к NNW отсюда, блокированные с 12.09.1846. Офицеры и команда в составе 105 душ, под началом капитана Ф.Р.М.Крозье высадились здесь на широте 69°37´42´´ долготе 98°41´. Эта бумага найдена лейтенантом Ирвингом под пирамидой из камней, которая, как полагали, была построена сэром Джеймсом Россом в 1831[52] – в 4 милях к северу, где её оставил покойный командор Гор в мае [зачёркнуто – прим. авт.] в июне 1847 г. Однако, столб сэра Джеймса Росса не был обнаружен, и бумагу перенесли в это место, которое и есть то самое, где воздвигнут столб сэра Дж. Росса. – Сэр Джон Франклин умер 11 июня 1847 и общие потери в экспедиции составили на эту дату 9 офицеров и 15 матросов.

Джеймс Фитцджеймс, капитан корабля Её Величества “Эребус”

Ф.Р.М. Крозье, капитан и старший оф-р.

назавтра 26 идти в сторону Рыбной реки Бака»

Пожалуй, ни один исторический документ не изучали столь тщательно поколения исследователей, как эту короткую записку [173; 221; 247, p. 43]. Обе записи сделаны Фитцджеймсом, кроме последней фразы («назавтра 26 идти…»), приписанной рукой Крозье. Дата в первой записи явно перепутана, что, мягко говоря, странно – имелась в виду зима 1845–1846 годов, это подтверждается датами на надгробиях Торрингтона, Хартнела и Брейна, умерших во время первой зимовки на острове Бичи, координаты острова в записке тоже указаны неверно[53]. Вызывает недоумение и фраза «всё в порядке», в оригинале all well, что можно перевести и как «все здоровы», однако к этому моменту умерли как минимум трое. Не вполне ясен и пассаж со «столбом» Джеймса Росса, этой малосущественной подробности уделена большая часть в остальном слишком лаконичного текста, да и сама вторая запись выглядит странно – она сделана по кругу на полях бланка. Некоторые исследователи склонны считать, что путаница в документе свидетельствует о ненормальном психическом состоянии моряков. Нет ясности и с датами – к чему относится 28 мая на первой записке: если ко времени её закладки, то непонятно, почему во второй записке говорится о том, что она заложена в июне? Первая запись не подписана Франклином, но, судя по всему, Фицджеймс готовил бумагу для подписи, поскольку свою собственную должность на бланке он зачеркнул. Тот факт, что лейтенант Гор был повышен в звании до командора, говорит о том, что береговая партия вернулась на судно. Правом повысить офицера в звании обладал только начальник экспедиции, но и это не было обычной практикой. Значит, Франклин был ещё жив, когда вернулся Гор. Гор, похоже, совершил некий незаурядный поступок. Когда корабли Франклина были остановлены льдами севернее острова Кинг-Уильям, они оказались примерно в 90 милях от вод, разведанных ранее Дизом и Симпсоном. Таким образом, чтобы «замкнуть» уже известные части прохода достаточно было показать, что пролив Виктории соединяется с проливом Симпсона (рис. 2–11). Скорее всего, это удалось санной партии лейтенанта Гора. Вполне вероятно, что именно он стал настоящим первооткрывателем Северо-Западного прохода.

Рис 2–11. Предполагаемый маршрут экспедиции Франклина и маршрут Амундсена, впервые прошедшего Северо-Западным проходом

Ещё одна загадка связана с обстоятельствами гибели лейтенанта Джона Ирвинга. Его могила была найдена в 1879 году у Виктори Пойнт.[54] Рядом с ней обнаружили медаль за успехи в математике, принадлежащую Ирвингу. Могила находилась совсем близко от места высадки. С другой стороны, в записке упомянуто, что именно Ирвинг занимался поисками «столба Росса», стало быть, его здоровье не вызывало опасений. Отсюда напрашивается вывод, что либо он вернулся к Виктори Пойнт гораздо позже и умер, либо в могиле похоронен кто-то другой.

Во время третьей зимовки смертность была очень высокой, причем среди умерших особенно много офицеров. В течение 11 месяцев, прошедших между двумя записями, погибло 17 % экипажа, причем смертность среди офицеров составила 37,5 %. Что произошло за это время – остаётся одной из главных загадок экспедиции Франклина [180]. К 1848 году припасы ещё не должны были подойти к концу, и их должно было хватить ещё на одну зимовку. И, тем не менее, корабли были брошены. Похоже, что именно череда смертей заставила Крозье бросить корабли. Можно предположить, что причиной смертей стала цинга – обычная болезнь моряков XIX века.

Остается открытым вопрос – почему Крозье решил вести людей к реке Бака (рис. 2–2). Почему не к Фьюри Бич (рис. 2–4): ведь этот путь однажды спас Росса, и с большой вероятностью их стали бы искать именно там? К тому же Крозье был вместе с Парри, когда была брошена «Фьюри», а значит, точно знал об оставленных на берегу запасах[55]. Примечательно, что вариант реки Бака всерьёз не рассматривался никем из экспертов, планировавших поиски Франклина, как заведомо абсурдный. Идти 650 миль – сначала вдоль пустынного острова, а затем вверх по реке, состоящей из водопадов и порогов, протекающей по бесплодной тундре, отряду из 105 человек было равносильно самоубийству. И Крозье, безусловно, понимал это. Значит, некие веские причины заставили его выбрать именно этот путь. По мнению Вудмана [292], Крозье пошёл к устью реки Бака, поскольку читал в его (Бака) отчёте об изобилии разнообразной дичи в этих местах. Без свежей пищи четвёртая зимовка стала бы гибельной для многих участников экспедиции. Люди стали умирать один за другим, и Крозье был вынужден отправиться в поход – наперегонки со смертью.

Но Джеймс Росс и Бак не могли знать этого и планировали поиски, считая, что люди Франклина будут возвращаться либо на восток, к заливу Баффина, либо на запад к рекам Копермайн и Макензи – в зависимости от того, что окажется ближе. И, конечно, Росс отправил спасательную партию к Фьюри Бич весной 1849 года. Если бы Крозье выбрал этот путь, возможно, часть участников экспедиции была бы спасена.

Скелет и его записки

25 мая 1859 года капитан Мак-Клинток обнаружил скелет в униформе стюарда близ мыса Гершель на южном берегу острова Кинг-Уильям, примерно в 135 милях от того места, где были покинуты «Эребус» и «Террор» (рис. 2–12). Он лежал лицом вниз на каменистом хребте; неподалеку от него валялись одёжная щетка, роговая расчёска, две монеты и смёрзшийся бумажник. Содержимое последнего оказалось весьма странным. Там было свидетельство моряка, выданное Гарри (Генри) Пеглару, старшине фор-марсовых «Террора», и записи, сделанные им, и ещё одним, неизвестным участником похода. Рукой Пеглара было записано стихотворение, датированное 21 апреля 1847 года, которое начиналось «The C the C the open C it grew so fresh the ever free» и представляло переделанное стихотворение Барри Корнуолла «The Sea»[56]. Неудивительно, что оно привлекло внимание Пеглара. Судно больше семи месяцев находилось в ледовом плену, и единственное, о чём моряки могли мечтать, – об открытой воде.

Рис 2–12. Карта острова Кинг-Уильям: здесь разворачивался последний акт трагедии экспедиции Франклина. Подробная карта с расположением находок здесь: -searches-map

Записи, сделанные рукой неизвестного, оказались столь неразборчивы, что сначала решили, что они написаны по-немецки. Язык, однако, был английским. Но слова записаны задом наперёд и заканчивались прописными буквами. Большая часть текстов была посвящена предыдущей службе Пеглара и не имела отношения к плаванию «Эребуса» и «Террора». На одном листе – схематичный рисунок глаза и снизу подпись – «залив-веко» (lid bay). Текст, написанный на другом листе, представлял собой отрывок из поминальной службы и начинался словами «О Смерть, где твоё жало….». Многое неразборчиво, с грамматическими ошибками, знаков препинания не было вовсе. На обороте слова располагались по кругу, внутри него написано: «лагерь Террора чист» (Террор можно интерпретировать и как название корабля, и как слово «ужас») [174]. Словом, ничего нового о судьбе экспедиции узнать не удалось.

Принято считать, что скелет, найденный на мысе Гершель, принадлежал (если уместно это слово) собственно Гарри Пеглару, но, скорее всего, это не так. Возможно, это был Томас Эрмитейдж, стюард «Террора», видимо, друг Пеглара; по крайней мере, некий Том упоминается в этих странных перевернутых записях [174]. Сам же Пеглар занимал довольно высокую должность на судне, и невозможно представить, чтобы он надел униформу стюарда.

Без головы, но с ружьём

Следующее мрачное открытие на западном берегу острова Кинг-Уильям снова сделал лейтенант Хобсон. Описание находки приведено в отчёте Мак-Клинтока:

«Лодка длиной 28 футов, шириной 7 футов 3 дюйма, лёгкая и с небольшой осадкой, была с величайшей тщательностью оснащена, чтобы идти под парусом вверх по Большой Рыбной реке. <…>

Вес лодки был 700–800 фунтов, но она лежала на необычно прочных и тяжёлых санях. <…> Я подсчитал, что вес саней был не меньше 650 фунтов, а может быть, и существенно больше. Вес лодки с санями был около 1400 фунтов, её могли с трудом тащить семь здоровых сильных мужчин. <…>

Но всё это я увидел потом; в лодке было то, от чего мы остолбенели в ужасе. Это были части двух человеческих скелетов. Один из них принадлежал небольшому молодому человеку, другой – крупному, крепко сложенному человеку средних лет. Первый лежал в носу лодки, в настолько повреждённом состоянии, что Хобсон усомнился в том, что несчастный умер именно здесь; крупные и сильные животные, скорее всего волки, сильно повредили кости. <…> Другой скелет сохранился лучше (ни одного из черепов или их фрагментов не нашли, кроме нижних челюстей), он был в одежде и завернут в мех, лежал поперёк лодки, под кормовой банкой. Возле него нашли пять штук часов и два двуствольных ружья, один из стволов каждого был заряжен, и курок взведён, они были прислонены дулом вверх к борту лодки. Можно представить, с каким пристальным вниманием мы исследовали эти печальные находки, сколь тщательно был осмотрен каждый фрагмент одежды, в поисках карманов, записных книжек, журналов или хотя бы имён. Мы нашли пять-шесть небольших книг, это были священные писания и молитвенники, кроме “Векфильдского священника”[57]. <…>

Кроме этого, нашли шпагат, гвозди, пилы, напильники, щётки, дратву, перчатки парусных мастеров, порох, пули, патроны, пыжи, кожаный патронташ, ножи складные и обеденные, иглы, коробки с нитками, запальные фитили, несколько штыковых ножен, превращённых в чехлы для ножей, два рулона листового свинца, короче, множество предметов, поразительно разнообразных, которые современные санные путешественники сочли бы бесполезными, лишним грузом, который, вероятно, и лишил сил людей, тащивших сани[58].

Из провизии мы нашли только чай и шоколад, чаю было немного, а вот шоколада – около 40 фунтов. Только эти продукты не могли обеспечить выживание в здешнем климате; мы не нашли ни галет, ни мяса. <…> Топлива с кораблей не брали, но недостатка в нём не было, у береговой линии было много плавника, и при необходимости можно было использовать вёсла или настил на дне лодки.

На корме мы нашли одиннадцать больших ложек, одиннадцать вилок и четыре чайные ложки, все из серебра; из этих двадцати шести предметов восемь были с гербом сэра Джона Франклина, остальные с гербом или инициалами девяти других офицеров. <…> Самое странное, что были найдены останки только двух человек из двух или трёх десятков, которые, вероятно, составляли команду лодки, не было и могил на равнине вокруг, нужно учесть, что когда несчастные покинули корабли, земля была промёрзшей, и рубить в ней могилы – очень тяжёлый труд.

Я был поражён, обнаружив, что сани направлены на NE, как раз на следующую точку, к которой мы направлялись!<…>

После недолгих раздумий я решил, что люди возвращались к кораблям, только так я мог объяснить то, что в лодке осталось два человека, видимо, команда не могла тащить лодку дальше, эти двое не выдерживали темпа, и их оставили, снабдив провизией, которой должно было хватить до возвращения остальных с кораблей со свежими запасами.

Можно лишь догадываться, собирались ли они ждать следующего сезона на кораблях или идти вслед за основной группой к Большой Рыбной реке. Кажется очень вероятным, что они собирались вернуться к лодке, не только потому, что в ней осталось те двое, но чтобы забрать шоколад, часы и много других вещей, которые они вряд ли бы бросили.

Та же причина, которая, видимо, заставила отряд отделиться от основной группы и развернуться, не позволила им после вернуться к лодке. Похоже, они переоценили свои силы и расстояние, которое могли пройти в отпущенное время. <…>

Мы оставили лодку и двинулись вдоль неровной береговой линии на северо-запад до сильно выдающегося мыса, который, вероятно, и есть тот край суши, который видел сэр Джеймс Росс с Виктори Пойнт, и назвал его Пойнт Франклин, так он и называется по сей день» [221].

Странная ирония судьбы – место посреди бескрайней Арктики, где разворачивался последний акт трагедии, задолго до описываемых событий было названо именем Франклина!

Слово «каннибализм» не было произнесено ни Мак-Клинтоком, ни Хобсоном, но вполне можно себе представить, что за «крупные и сильные животные» разделали один труп, но при этом не тронули другой. Из описания, данного Мак-Клинтоком следует, что один скелет лежал в носовой части и был в сильно повреждённом состоянии, другой же – на корме, в одежде (первый, стало быть, – без?) и с двумя взведёнными ружьями. Неудивительно, что Хобсон усомнился в том, что несчастный (тот, что в носу) умер именно здесь – ведь когда он оказался в лодке, он уже перестал быть членом экспедиции и стал частью её продовольственного запаса. Мак-Клинток словно шлёт нам зашифрованное подтверждение отчёта доктора Рэ.

В 1982 году Битти обследовал место, где Мак-Клинток обнаружил лодку со скелетами. Здесь было найдено немало костей, причем они были расположены в направлении к северу от лодки. Такое расположение подтверждает догадку Мак-Клинтока о том, что группа бросила лодку и двигалась назад, к кораблям.

Экспедицию Мак-Клинтока принято считать последней в ряду многочисленных поисково-спасательных экспедиций, но и она не поставила точку в поисках Франклина. По-прежнему не были найдены ни сами корабли, ни судовые документы. А главное, Мак-Клинтоку удалось найти останки лишь трёх из 105 отправившихся в поход моряков. Цена этих находок оказалась непомерно высокой – три человека в ходе экспедиции погибли, Хобсон едва не умер от цинги. Однако Мак-Клинток выполнил поручение леди Джейн – доброе имя Франклина было спасено. Было однозначно доказано, что он умер на корабле, задолго до зловещей развязки истории.

Отношение к двум людям, раскрывшим загадку исчезновения Франклина – Мак-Клинтоку и Рэ, – в британском обществе было противоположным, хотя, казалось бы, оба с успехом выполнили свою работу. В отличие от Рэ, Мак-Клинток вернулся триумфатором, а его книга о путешествии принесла ему баснословную сумму – 2500 фунтов [167]. В юности ею зачитывался Джозеф Конрад, что во многом определило его дальнейшую судьбу.[59]

Необычной живописной интерпретацией трагедии, явно навеянной книгой Мак-Клинтока, стало полотно «Человек предполагает, а Бог располагает» Эдвина Ландсира (1864). Автор его никогда не был в Арктике и был известен многочисленными изображениями гламурных комнатных собачек. Обратившись к теме Франклина, он изобразил жуткую сцену – двух белых медведей, разоряющих шлюпку: один дерёт зубами красный вымпел Королевского флота, другой разгрызает человеческое ребро. Лежащие вокруг предметы в точности соответствуют описанию, данному Мак-Клинтоком (рис. 2–13). Картина стала своего рода продолжением полемики с доктором Рэ и обозначала виновника – медведя, тем самым отвергая подозрения в каннибализме. Но всё же она произвела на публику отталкивающее впечатление, а леди Джейн отказалась даже смотреть на неё [229]. Гораздо более благосклонно была принята работа американского живописца Фредерика Чёрча «Айсберги», выставленная в Лондоне годом ранее. Автор её обошёлся без натурализма – о трагедии на переднем плане романтического пейзажа напоминает лишь обломок мачты.

Рис. 2–13. Эдвин Ландсир «Человек предполагает, а Бог располагает» (1864).

Примечателен широкий формат картины (91,4 × 243,8) – зритель словно погружается внутрь. Этот необычный эффект также достигается двумя источниками света – на переднем и на заднем плане. Сейчас картина висит в зале Лондонского университета Роял Холлоуэй. Студенты избегают садиться рядом: существует легенда, что если долго смотреть на картину – сойдешь с ума. [60] Возможно, в этом есть доля истины – по крайней мере, сам художник к старости был признан душевнобольным

Эскимосские байки

Всё, что мы знаем об экспедиции Франклина, основано на анализе трёх источников: 1) скудных письменных свидетельств (записки из Виктори Пойнт, бумаг Гарри Пеглара, эпитафий на острове Бичи); 2) предметов, принадлежавших экспедиции, костей, найденных на острове Кинг-Уильям, и захоронений на острове Бичи; 3) устных преданий и рассказов эскимосов, в сборе которых особенно преуспели Джон Рэ, Чарльз Холл и Фредерик Шватка. Дэвид Вудман, один из ведущих современных исследователей, отмечает, что попытка реконструировать события на острове Кинг-Уильям напоминает собирание пазла, в котором часть элементов утеряны, часть испорчены, и, кроме того, порой встречаются случайно попавшие фрагменты других историй [292, p. 319]. Безусловно, любая версия будет не более чем фантазией её автора.

Стандартная реконструкция событий основывается на двух основных источниках: записке из Виктори Пойнт и отчёте доктора Рэ. Согласно ей, корабли Франклина были покинуты в конце апреля 1848 года; оставшиеся к тому моменту в живых 105 человек погибли во время похода вдоль западного берега острова Кинг-Уильям, последние участники дошли до бухты Голодной Смерти[61], и никому не удалось дожить до конца 1848 года. Однако эта версия имеет ряд серьёзных изъянов. В отчёте доктора прямо говорится о событиях 1850 года, а не 1848-го. Вторая неувязка: по словам Рэ, офицер, ведущий партию, показал жестами, что корабли были раздавлены льдом и утонули, тогда как в записке Фицджеймса ясно указано, что они брошены. В-третьих, Виктори Пойнт покинуло 105 человек, тогда как эскимосы говорили о группе из сорока. Ну и четвёртое, о чём не пишет Рэ, но отмечает, в частности, Холл: офицер ясно указал, что группа двигалась к Рипалс Бэй, то есть к побережью Гудзонова залива, а не к устью реки Бака [292, p. 126, 167]. Эти несоответствия многие исследователи попросту игнорируют: например, Гибсон [184] объясняет их забывчивостью эскимосов. Таким образом, принято соединять во времени два события – оставление кораблей у Виктори Пойнт и «марш сорока» вдоль западного побережья острова Кинг-Уильям, хотя, по-видимому, между ними прошло около двух лет.

Рэ, Мак-Клинток, а также более поздние исследователи – Холл и Шватка, которым удалось найти следы команды Франклина, в своих поисках опирались на рассказы местных жителей. Без их помощи вряд ли удалось бы найти хоть что-нибудь, но, тем не менее, западное общество не слишком доверяло рассказам эскимосов. Этот двойной стандарт в отношении эскимосской устной истории можно объяснить рядом причин. Во-первых, к эскимосам тогда относились пренебрежительно, как к дикарям, о чём прямо указано в статье Чарльза Диккенса [177]. Другая причина состояла в том, что их показания были, мягко говоря, неудобны. С этим столкнулся Рэ и стал жертвой травли, которую организовали Чарльз Диккенс и леди Джейн, возмущённые утверждением о людоедстве в рядах экспедиции Франклина. Кроме того, проще было сразу объявить моряков погибшими, чем признать, что в течение нескольких лет они медленно умирали буквально под носом у целой эскадры Королевского флота. «Модифицировать» отчёт Рэ, как если бы описываемые события происходили в 1848-м, было удобно всем – с Адмиралтейства снималась немалая доля вины за нерасторопные и бестолковые поиски, за то, что проигнорировали проекты Джона Росса и Ричарда Кинга.

Сообщество эскимосов, обитавшее в окрестностях острова Кинг-Уильям, весьма замкнуто и немногочисленно, и такое событие, как посещение двух европейских кораблей, запомнилось надолго и передавалось из поколения в поколение. Вудман [291, p. 57] называет эскимосов самыми внимательными наблюдателями на Земле. Достоверность мельчайших деталей в эскимосских историях отмечалась многими исследователями: Рэ, Мак-Клинтоком, Холлом, Шваткой и даже Кнудом Расмуссеном, посетившим Кинг-Уильям уже в XX столетии. Истории об экспедиции Франклина стали частью эскимосского эпоса – коренные жители севера Канады пересказывают их по сей день [291].

В 1878–1880 годы лейтенант американской кавалерии Фредерик Шватка (1849–1892) руководил экспедицией, целью которой был поиск бортовых журналов «Эребуса» и «Террора». В составе его небольшой группы из пяти человек был также эскимос Джо Эбербинг, гид Холла в его путешествиях. Основная цель экспедиции не была достигнута, но всё же Шватка нашёл немало предметов, относящихся к экспедиции Франклина, несколько скелетов, в том числе уже упоминавшегося лейтенанта Джона Ирвинга, а также собрал рассказы эскимосов. Шватка посетил и то место, где Мак-Клинток нашёл лодку со скелетами, но лодки не обнаружил – всё, что могло пригодиться в хозяйстве, уже было разобрано эскимосами. Путешествие Шватки продолжалось 11 месяцев, за это время он прошел 5232 километра. Значительную часть пути отряду пришлось проделать при средних температурах около – 45 °C – это было одно из самых холодных полярных путешествий в истории [267]. Относительный успех Шватки по сравнению с предшественниками объясняется тем, что он обследовал остров Кинг-Уильям летом, когда поверхность земли свободна от снега. Кроме того, многие из современников и даже участников событий были ещё живы во время посещения острова Шваткой в 1879 году. И он записал рассказ тех самых эскимосов, которые встретили весной 1850 года группу из сорока человек и продали им тюленя.

Экспедиции Франклина, Мак-Клинтока, Холла и Шватки разделяло по десятилетию, и с течением времени материальных свидетельств становилось всё меньше. Через 25 лет после Шватки Кинг-Уильям посетил Амундсен, дважды зимовавший у южного побережья во время первого сквозного плавания Северо-Западным проходом, а ещё через 20 лет – путешественник и этнограф Кнуд Расмуссен. Он сам был эскимосом, вырос в Гренландии, поэтому, в отличие от других исследователей, не имел культурного и языкового барьера в общении с местными жителями. Он также собрал ряд важных устных свидетельств:

«Два брата пошли раз на лов тюленей к северо-западу от Кекертака (остров Кинг-Уильям). Было это весной, когда снег тает на тюленьих отдушинах.

Далеко на льду ловцы увидали что-то чёрное, большое. Это не мог быть зверь. Они пошли и увидали, что это большой корабль. Они тотчас же побежали домой и рассказали своим соседям, а на другой день все пошли туда. <…>

Сначала они не смели спускаться вниз, в нутро корабля, но потом стали храбрее и даже осмелились войти в каюты, находившиеся под палубой. Там они нашли много мёртвых людей, лежавших на койках. Под конец они осмелились зайти и в большое помещение посреди корабля. Там было темно. Но скоро они нашли инструменты и решили прорубить дыру для окошка. И вот эти неразумные люди, ничего не понимавшие в делах белых людей, прорубили дыру у самой ватерлинии, так что вода хлынула внутрь, и корабль затонул. Пошёл ко дну со всеми сокровищами; почти ничего не успели спасти.

В том же году попозже весною трое людей шли с острова Кинг-Уильям на полуостров Аделаида на охоту за молодыми оленями. Тут они нашли лодку с шестью мёртвыми телами. В лодке были ружья, ножи и провиант; значит, умерли эти люди от болезни» [102][62].

Этот рассказ подтверждает гипотезу о том, что часть команды вернулась на суда уже после того, как была оставлена записка в Виктори Пойнт, и, возможно, попыталась продолжить плавание. Тогда проще объяснить и историю со скелетами в лодке, повернутой носом на север. Предания эскимосов рассказывают также, что четверо из людей Франклина выжили и жили среди эскимосов, а потом покинули их. По некоторым сведениям, среди них был и Крозье, которого эскимосы помнили ещё с экспедиции Парри [292]. Вряд ли удастся когда-нибудь подтвердить или опровергнуть эти рассказы. Но если кому-то и удалось выжить – у них могли быть очевидные причины не возвращаться на родину и молчать о своих приключениях в Арктике.

В 2014 году произошло важнейшее событие, которое, возможно, станет тем самым недостающим звеном в реконструкции событий на острове Кинг-Уильям. Очередная канадская поисковая экспедиция планировала провести работы к северо-западу от острова, где «Эребус» и «Террор» были брошены командой. Но тяжёлые ледовые условия не позволили осуществить задуманное, поэтому поиски пришлось вести южнее. Параллельно экспедиция занималась уточнением существующих карт, для чего был организован вылет вертолёта на небольшой остров Хат. К счастью, в вертолёте нашлось место для двух археологов. Во время визита на остров был обнаружен металлический предмет, идентифицированный как часть шлюпбалки. Находка весьма впечатлила специалистов – до сих пор удавалось найти лишь те вещи, которые остатки команды Франклина взяли в пеший поход, этот же предмет определённо был частью корабля. Находка позволила сузить зону поисков, и вскоре нашли один из кораблей – «Эребус»: он лежал на глубине всего лишь 11 метров. Местонахождение корабля в точности соответствовало рассказам эскимосов, записанным Холлом и Шваткой [150]. Судя по всему, часть команды вернулась на корабль и привела его к южной части острова Кинг-Уильям, где его в итоге пришлось бросить.

Консервы для сэра Джона

Барроу, готовя экспедицию, старался оснастить её новейшими достижениями техники. Помимо уже упоминавшихся паровых машин и съёмных винтов, корабли были оснащены опреснителями воды и паровым отоплением. Чтобы избежать главной опасности полярных путешествий – цинги, в рацион было включено большое количество овощных и мясных консервов, поскольку тогда считали, что причиной смертельного заболевания является солёное мясо. Однако именно слепая вера в прогресс и использование непроверенных технологий способствовали трагическому концу экспедиции.[63]

Проанализировав состав костей британского моряка, обнаруженных на юго-восточном побережье острова, антрополог Оуэн Битти [156] обнаружил, что свинца в них примерно в 10 раз больше, чем в костях эскимосов. Так возникла версия о свинцовом отравлении как основной причине гибели людей Франклина. Свинец накапливается в костях и остаётся в них на десятилетия, поэтому по содержанию в костях невозможно определить уровень свинца в крови, то есть именно тот фактор, который наносит ущерб здоровью. Можно лишь предположить, что содержание свинца в крови в 3–10 раз превышало предельно допустимое (40–60 ppm)[64]. Сложно сказать, к каким именно клиническим проявлениям могло привести такое количество [202; 282], но можно предположить, что если свинец и не стал непосредственной причиной смерти, то в любом случае подорвал здоровье моряков.

Битти предположил, что источником свинца стал сплав, которым запаивали банки с консервированными продуктами фирмы Голднера, составлявшими часть рациона экспедиции. Но далеко не все эксперты согласны с Битти. Причем под сомнение поставлены оба его тезиса – и о свинцовом отравлении как основной причине трагедии, и о консервах как главном источнике ядовитого металла. Дело в том, что свинец повсеместно применялся в Британии середины XIX столетия, в том числе в производстве пищевых продуктов и алкогольных напитков. Пиво хранили в бочках, покрытых свинцом, повсеместно использовали свинцовые соединения трубопроводов. Свинец применялся повсеместно в быту – это приводило к повышенным фоновым уровням в организмах жителей Британии. В работах Битти не проведено сопоставления уровней свинца в организмах моряков Франклина с останками жителей Британии 1840-х. Сравнивать же с эскимосами или современными канадцами вряд ли оправданно. В течение многих лет, вплоть до Второй мировой войны, свинец (в виде сплава с оловом) использовался для запаивания консервных банок, и это никого всерьёз не беспокоило. Химикам хорошо известно, что в условиях агрессивной среды из двух контактирующих металлов в первую очередь растворяется наиболее активный. В рассматриваемом случае растворению свинца препятствуют олово и железо, создающие электрохимическую защиту. К сожалению, сейчас нет возможности провести анализ продуктовых запасов Франклина, но анализ содержимого других консервов более чем вековой давности не выявил больших уровней свинца – лишь в одной банке с явными следами негерметичности его было 18 мг/кг, в остальных – от 0 до 7. Содержание железа и олова было на 2–3 порядка больше – до 2–2,5 г/кг, что подтверждает гипотезу об электрохимической защите. Если считать, что такие же уровни свинца содержались в консервах экспедиции, невозможно представить, чтобы они представляли опасность [183]. Более подробный анализ костей показал, что в организмах разных индивидуумов содержание свинца сильно различалось, то есть далеко не все моряки пострадали от отравления, даже если оно имело место [226]. А значит, нельзя говорить об отравлении как об основной причине гибели всей экспедиции.

Голднер с 1845 по 1851 год был поставщиком Королевского флота, контракт на снабжение Франклина составлял всего лишь два процента от общего количества продукции, поставленной Голднером. Сложно предположить, чтобы все эти годы он продавал отравленную провизию. Использование консервов на флоте было делом обычным, в том числе и в весьма успешной антарктической экспедиции всё тех же «Эребуса» и «Террора» в 1839–1843 годах под командованием Джеймса Росса и Крозье [155]. В экспедиции Франклина лишь 16 % припасов составляли консервы, а если пересчитать на сухой вес – то около 11 %. В любом случае это была малая часть общего рациона [183]. Возможно, в этот раз консервы были приготовлены хуже обыкновенного – экспедиция готовилась в спешке и контракты на поставку едва не были сорваны [171].

Изотопный анализ, выполненный коллегами Битти, показал идентичность свинца, содержащегося в костях, и того, которым запаивали консервные банки [275]. Однако этот факт сам по себе не доказывает ничего – изотопные отношения свинца в консервах и, соответственно, в телах моряков в целом соответствуют величинам, характерным для Британии, поэтому нельзя сказать, поступал ли свинец в организм во время экспедиции или в предыдущие годы [183]. Анализ волос и мягких тканей трёх моряков, умерших во время первой зимовки на острове Бичи, показывает, что поступление свинца продолжалось и во время экспедиции [156]. Однако вопрос об источнике его остаётся открытым. Свинец мог поступать и из трубопроводов новых опреснительных систем, установленных на судах незадолго до выхода в последнее плавание [155]. Эксгумацию тел трёх моряков в начале 80-х годов провёл Битти. Он в леденящих кровь подробностях описывает эту экспедицию в книге «Frozen in Time» [156]. Сделанные им фотоснимки способны лишить сна самого уравновешенного читателя. Однако причина смерти всех троих моряков не связана непосредственно с отравлением. Джон Торрингтон, умерший во время первой зимовки, по-видимому, попал на корабль с острой формой туберкулёза.[65] Не отмечалось, по-видимому, высокой смертности в течение второй зимовки, иначе как понимать All well в записке Фицджеймса.

Ещё о причинах неудачи

Версия со свинцовым отравлением получила широкое распространение, возможно, ещё и потому, что она снимает ответственность за провал экспедиции и её страшную концовку с самих участников и перекладывает вину на поставщика непригодного провианта. Однако хроническое отравление хотя и усугубляло ситуацию, но вряд ли было главной причиной катастрофы. Причины лежат глубже – в самой системе организации полярных исследований в «героическую эпоху». Людям нового времени было свойственно переоценивать достижения цивилизации, они считали, что если примитивные эскимосы могут выживать в условиях Арктики, то это, конечно, под силу морякам Королевского флота, вооружённым новейшими научными знаниями и техникой, с их традиционными западными ценностями, христианской моралью и чувством долга перед родиной. Однако, как показала экспедиция Франклина, большинство подданных Её Величества, оказавшись за пределами привычной искусственной среды корабля, погибали в течение короткого времени. Перенять эскимосские практики выживания для них было равносильно предательству своей культурной идентичности [166][66]. Впрочем, даже если бы моряки Франклина и попытались освоить эскимосские особенности охоты, питания и быта – это вряд ли бы что-то изменило в их судьбе. Скудные ресурсы острова не могли прокормить сотню человек – количество, сопоставимое с численностью местных жителей. По переписи Кнуда Расмуссена (1923) на территории от пролива Белло до полуострова Аделаида проживало 259 человек [102], сам остров Кинг-Уильям был необитаем, поскольку считался неподходящим местом для охоты [292].

Весьма любопытное сравнение частных и государственных экспедиций провёл Джонатан Карпофф [201][67]. Смертность, суммарный тоннаж потерянных кораблей, заболеваемость цингой оказались гораздо выше в экспедициях, организованных государством. С другой стороны, их результативность была как минимум не выше, чем организованных на частные деньги. Это вполне объяснимо – участники государственных экспедиций были гораздо менее мотивированы, начальники – менее инициативны и связаны военной дисциплиной; они видели в полярных экспедициях в первую очередь способ сделать карьеру и зачастую откровенно не любили Арктику. Снаряжение экспедиций не соответствовало задачам, стандартный морской рацион, состоящий в основном из солонины, не подходил к полярным условиям. Так, почти половина (47 %) государственных экспедиций имела проблемы с цингой, тогда как частных – только 13 %. Крупные географические достижения связаны в основном с частными инициативами (Нансен, Амундсен, Пири), тогда как наиболее масштабные трагедии, напротив, характерны для государственных предприятий (Франклин, Грили, Нобиле, Стефанссон). При этом последние обходились гораздо дороже, располагали бо́льшим числом кораблей и суммарным тоннажем. Особенно существенно различалось среднее число участников – оно составляет 16 и 70 для частных и государственных предприятий соответственно [201]. Так, корабли Франклина имели увеличенный штат офицеров, только для обслуживания которых понадобилось 8 стюардов. На кораблях находилось 14 морских пехотинцев, основной задачей которых было поддержание дисциплины на борту [211]. Несоответствие затрат и результатов проявилось и во время поисков Франклина. Адмиралтейство потратило на экспедиции 675 тысяч фунтов и не нашло практически ничего, американское правительство – 150 тысяч долларов с тем же результатом. Ещё около 100 тысяч долларов на поиски Франклина затратил американский бизнесмен Генри Гриннелл, однако американскую экспедицию 1850 года скорее стоит рассматривать как государственную – Гриннелл передал корабли в управление военному флоту. Основные результаты были получены небольшой экспедицией Компании Гудзонова Залива под началом Рэ и экспедицией Мак-Клинтока, организованной на средства леди Джейн Франклин, её общие затраты на поиски составили 35 тысяч фунтов.

Газетчик из Цинциннати, или Жизнь и смерть Чарльза Френсиса Холла

Я со стыдом склоняю голову, когда думаю о том, что много тысяч лет назад Бог сотворил и дал нам в распоряжение этот прекрасный мир – весь целиком, но часть его, возможно, самая восхитительная – по крайней мере, для меня – остаётся неизученной, как если бы её не было вовсе.

Чарльз Френсис Холл. Из письма Генри Гриннеллу

Чарльз Френсис Холл (рис. 2–14) не был ни моряком, ни учёным. Он был мелким предпринимателем, издателем провинциальной газеты в Огайо, большую часть статей для которой сам и сочинял. Ему было под сорок, когда он продал свою газету, оставил жену и двоих детей и отправился в Арктику, решив, что ему свыше предназначено найти выживших участников пропавшей 15 лет назад экспедиции и вернуть их домой. Дальнейшие события показали, что он был весьма эксцентричным и целеустремлённым человеком.

Рис. 2–14. Портрет неизвестного. Предположительно это единственная фотография Чарльза Френсиса Холла (Источник: Библиотека Конгресса США)

Холл в одиночку отправился в Арктику на попутном китобойном корабле и прожил два года (1860–1862) среди эскимосов. То, что ему удалось узнать, не имело отношения к Франклину, но существенно изменило представления об устной истории эскимосов.

Рассказ старой эскимоски (из дневника Ч. Ф. Холла):

«Она ещё в детстве слышала от стариков, что много лет назад там пристали суда с множеством людей. Эти люди убили нескольких эскимосов и забрали двух женщин, которых никто больше не видел.

Я спросил, знала ли она, сколько кораблей приходило. Она ответила: “Они приходили каждый год, сначала два, потом три, потом – очень много кораблей. Пять эскимосов были убиты белыми”. Я немедленно обратился к единственной книге на эту тему, которая была со мной, “Истории Арктических открытий” Барроу, я прочёл то, что было написано об экспедиции Фробишера, и сравнил с тем, что я услышал. В книге говорилось, что Фробишер трижды бывал в Арктике, в первый раз в 1576 году – на двух кораблях, во второй – в 1577 году – на трёх, в третий раз – в 1578 году – на 15 кораблях. <…>

Но это было не всё, что я узнал в тот день. В письменной истории говорилось, что Фробишер потерял пять своих людей в своём первом путешествии, когда переправляли местного жителя на берег. Устные предания гласили, что пятеро белых были захвачены эскимосами, когда их суда пришли много лет тому назад, и что эти люди зимовали на берегу (неясно – одну или несколько зим), жили среди эскимосов, потом построили большую лодку, поставили мачту и в самом начале сезона отправились в путь. Но открытой воды ещё было мало, некоторые поморозили руки, но потом им всё же удалось выйти к открытой воде, и больше их не видели. <…>

Я подумал, что если факты, касающиеся экспедиции трехсотлетней давности так хорошо сохранились в памяти эскимосов, и это доказано, то почему нельзя собрать информацию об экспедиции сэра Джона Франклина, которая была всего лишь шестнадцать лет назад? <…>

После того, как я узнал от старухи всё, что мог, я оставил её, поражённый ясностью её памяти, и дивился тому, как эти странные люди ледяного Севера, которые не имеют письменности, точно сохраняют свою историю и передают из поколения в поколение» [189].

Холлу удалось найти предметы, относящиеся к экспедиции Фробишера, что стало лучшим подтверждением рассказа старой эскимоски. Кроме этого, он собрал большое количество свидетельств об экспедиции Франклина. На остров Кинг-Уильям он попал только в 1869 году, во время второй экспедиции, которая длилась пять лет (1864–1869), и провел там всего лишь несколько дней. Главной находкой, относящейся к экспедиции Франклина, стал скелет Ле-Весконта[68].

Итогом его многолетних скитаний по Арктике стало разочарование в эскимосах – он счёл их виновными в том, что они не помогли людям Франклина. Холл утратил интерес к этой истории и даже не подготовил к печати свои записки о втором путешествии в Арктику, частично они были опубликованы после его смерти. От второй экспедиции на Кинг-Уильям Холл уклонился, несмотря на настойчивые пожелания леди Джейн Франклин. В это время Холла уже занимал новый проект.

После двух экспедиций в Арктику Холл стал признанным полярным исследователем. Американские полярные исследования только начинались, и после смерти Илайши Кейна единственным конкурентом Холла оставался Айзек Хейс, участник поисков Франклина и руководитель экспедиции на остров Элсмир.

Похоже, Холл обладал недюжинной способностью влиять на людей и ему удалось войти в доверие к президенту Улиссу Гранту. В 1870 году Конгресс выделил Холлу 50 тысяч долларов (половину запрошенной суммы) на экспедицию к Северному полюсу.

В документах американского правительства Холл официально именовался капитаном, но не имел опыта навигации, к тому же был неважным начальником. При подборе персонала он полагался на моряков, имеющих опыт работы на китобойных судах. Они хоть и были непревзойдёнными мореплавателями, но всё же сильно отличались от дисциплинированных офицеров военного флота. Да и сам Холл не обладал покладистым характером и умением улаживать конфликты. Похоже, он был человеком весьма крутого нрава – в одной из экспедиций Холл, повздорив с товарищем, пристрелил его, а после обвинил в попытке мятежа.

В качестве экспедиционного судна был выбран пароход «Перивинкл» (periwinkle – «барвинок»), 387 тонн. Судно было реконструировано и переименовано в «Поларис» (рис. 2–15). На борту, помимо Холла, оказалось ещё два капитана – судном управляли Сидни Баддингтон[69] и Джордж Тайсон[70]. Команда состояла из 25 моряков и двух эскимосских семей, в том числе постоянных спутников Холла – супругов «Джо» Эбербинга и «Ханны» Тоокоолито. Научный отдел возглавил Эмиль Бессельс, молодой натуралист и врач из Германии. Он попал в экспедицию по протекции Августа Петерманна, его кандидатуру утвердила Академия наук. Холл был против этого назначения и предлагал на эту должность американца Дэвида Уолкера, натуралиста экспедиции «Фокс», но в итоге ему пришлось уступить.

Рис. 2–15. Судно американской арктической экспедиции «Поларис» перед выходом в море (Источник: Библиотека Конгресса США)

Проблемы начались сразу: к отходу не явилось четверо членов команды, в том числе повар и второй механик, а стюард напился и был оставлен на берегу. В последний момент им пришлось искать замену.

Уже во время перехода из Нью-Йорка в Сент-Джонс возникли конфликты между научным составом и руководством. Взаимному непониманию способствовало то, что часть команды составляли англосаксы, часть – немцы[71], отношения между ними были натянутыми. Плавание проходило в условиях взаимного недоверия и всеобщей подозрительности. Капитан Баддингтон запил. Холла, человека, не сведущего в навигации и естественных науках, не уважали ни научный состав, ни опытные полярные моряки.

2 сентября 1871 года судну удалось достичь широты 82°29´ N. Мнения разделились – Холл и Тайсон планировали двигаться дальше, Баддингтон не хотел рисковать судном. «Поларис» стала на зимовку в бухте, которую Холл назвал Сэнк Год (Слава Богу), у северо-западной оконечности Гренландии.

24 октября, вернувшись из береговой санной экспедиции, Холл выпил кофе и внезапно заболел. Он твердил, что был отравлен, и называл своим убийцей врача и научного руководителя экспедиции, Эмиля Бессельса. Казалось, Холл скоро поправится, но 8 ноября, после очередного сеанса лечения, он неожиданно умер. Холла похоронили на берегу. Дневник его таинственно исчез.

Капитан Баддингтон и научный руководитель вздохнули свободно, избавившись от авторитарного и бестолкового начальника экспедиции. Бессельс, по свидетельству товарищей, не скрывал радости по поводу смерти своего пациента. Впрочем, как выяснилось впоследствии, злоключения участников плавания только начинались.

Руководство экспедицией перешло к Баддингтону. Однако отношения его и с Бессельсом, и с Тайсоном были натянутыми. Это, разумеется, не способствовало успеху плавания. Кроме того, Баддингтон не был заинтересован в каких-либо результатах экспедиции и, как наёмный капитан, отвечал лишь за судно. Главной его целью было скорее вернуться домой.

Зимовка оказалась серьёзным испытанием для команды. Оба капитана злоупотребляли выпивкой – в ход пошёл спирт для фиксации биологических образцов, команда была предоставлена сама себе.

Из дневника Тайсона: «Я хотел бы многое забыть из того, что видел и слышал. <…> Если я переживу эту зиму – я смогу пережить что угодно»[72].

Сошёл с ума плотник с весёлой фамилией Коффин[73]. Он считал, что его хотят убить – и сверлят дыру в переборке, чтобы подпустить через неё углекислоты и заморозить его до смерти. Поэтому он не спал две ночи подряд на одном и том же месте, прятался в шкафах и сундуках.

6 июня всё же была предпринята попытка выполнить задачу экспедиции – небольшой партией (руководил ею Честер, старший помощник) продвинуться к северу. Но вельбот был разбит, и пришлось вернуться на судно. Вторая попытка также оказалась неудачной.

В августе 1872 года судно покинуло бухту Сэнк Год, но скоро оказалось среди льдов и начало дрейфовать на юг. 15 октября во время жестокого шторма корпус дал течь. Начали сбрасывать припасы на лёд, часть из них в спешке вывалили между бортом и краем ледяного поля. Сортировкой и приёмкой грузов на льдине занимался Тайсон с помощниками. Однако вскоре лёд треснул, и 19 человек (члены команды и эскимосы) остались на льдине и потеряли судно. Наутро выяснилось, что льдина была большой – около мили размером. «Поларис» находилась на расстоянии около 10 миль. Люди на льдине пытались привлечь к себе внимание, но на судне их не заметили или не захотели заметить – второй капитан на борту «Поларис» мешал многим. Теперь на судне осталось 14 человек[74].

Жизнь оказавшихся на льдине обернулась настоящим адом. Старшим по званию был Тайсон, но это стало пустой формальностью. Немцы сбились в группу и, в отличие от Тайсона, были вооружены. Они отнимали добычу у эскимосов и пытались спровоцировать Тайсона на конфликт. Ситуация с питанием стала критической, Тайсон и эскимосы стали всерьёз опасаться каннибализма. Льдина дрейфовала на юг, постепенно уменьшаясь в размерах.

30 апреля 1873 года, более чем через полгода после начала дрейфа, льдину с людьми случайно обнаружил у берегов Лабрадора и взял на борт Исаак Бартлетт, капитан зверобойного судна «Тигресс». За это время льдина прошла 1800 миль (рис. 2–16). Выжить им удалось во многом благодаря успешной охоте эскимоса Джо Эбербинга.

Рис. 2–16. Маршрут «Поларис» и дрейф группы Тайсона

Тайсон поведал страшную повесть «Поларис» Исааку Бартлетту, пока «Тигресс» находилась в промысловом рейсе. Видимо, история произвела на Бартлетта столь сильное впечатление, что он много раз пересказывал её своему племяннику Бобу. Мальчику это настолько надоело, что он пытался ускользнуть при каждом визите дяди Исаака. Боб не догадывался, что ему самому придётся провести зиму на дрейфующей льдине в столь же драматических обстоятельствах после гибели канадского экспедиционного судна «Карлук» [212][75].

На «Поларис» остались 14 человек. Вопреки опасениям, судно не утонуло, но плыть дальше из-за повреждений не могло, и 16 октября 1872 года Баддингтон был вынужден выбросить его на северо-западный берег Гренландии, неподалеку от эскимосского поселения. Там они зазимовали и после благополучно вернулись в Америку.

Единственным, кто не пережил этой неудачной экспедиции к полюсу, оказался её организатор и вдохновитель, сам Чарльз Френсис Холл.

После, когда экспедиция завершилась, было расследование, но кто выжил, тот, как известно, и прав. Дело закрыли, причиной смерти (со слов того же Бессельса) назвали, как водится, апоплексический удар[76]. Баддингтон не понёс наказания за провал экспедиции и потерю судна, но карьера его на этом завершилась. Бессельс продолжал заниматься научной работой, но в Арктику больше не стремился. Через несколько лет он вернулся в Германию, где в 1888 году умер, по иронии судьбы от апоплексического удара.

В 1968 году биограф Холла Чонси Лумис провёл эксгумацию своего героя. Тело хорошо сохранилось в мерзлоте, установить настоящую причину смерти не составило труда. Анализ ногтей и волос Холла показал, что он был отравлен мышьяком [212]. Причем поступление мышьяка в организм произошло в течение двух недель до смерти. Симптомы отравления мышьяком вполне соответствуют картине болезни Холла.

После Франклина

В 1903–1906 годы Северо-Западный проход был успешно пройден на 45-тонном парусном судне «Йоа», оснащённом маломощным бензиновым двигателем, с командой всего в семь человек. Амундсен купил судно за свои деньги, экспедиция была снаряжена в долг, и сняться пришлось в ночь и без провожатых, чтобы избежать ареста по иску кредиторов. Как известно, Амундсен был почитателем Франклина, возможно, этот факт определил выбор маршрута. Однако, в отличие от Франклина, вмёрзшего в лёд в проливе Виктории, Амундсен обогнул Кинг-Уильям с востока (рис. 2–11). Его путешествие прошло вовсе не гладко – «Йоа» едва не разбилась о риф у острова Мэтти, в проливе Джеймса Росса, но это была ошибка капитана – там проходят суда гораздо большие, чем «Террор» и «Эребус», и тем более чем «Йоа». Пролив Симпсона, к югу от острова Кинг-Уильям, сложнее для прохода, ширина его около 3 км в узком месте, тем не менее, и он проходим для больших судов. Этим путём в 1984 году прошёл круизный лайнер «Эксплорер» (2400 тонн, длина 73 м, ширина 14 м, осадка 4,5 м – почти точь-в-точь как у «Террора»).

Второй раз Северо-Западный проход был пройден только во время Второй мировой войны, в 1940–1942 годах, теперь с запада на восток. Кораблём «Сен-Рок» (32 м, 328 тонн) командовал сержант канадской конной полиции, норвежец по происхождению, Генри Ларсен. Его маршрут не сильно отличался от того, которым ранее воспользовался Амундсен[77]. Ларсен прошёл Северо-Западным проходом ещё раз, в 1944 году, с востока на запад. Это был первый в истории проход за одну навигацию. В этот раз путь лежал севернее, сначала путем Парри до острова Мелвилл, затем из-за ледовой обстановки пришлось обогнуть остров Бэнкс с юга.

Это плавание всегда вызывало немало вопросов у историков. Сам Ларсен [206] ничего не пишет о подоплёке своего путешествия. Это неудивительно: как человек военный, он давал обязательства о неразглашении государственной тайны – плавание «Сен-Рока» планировалось как часть военной операции [186]. В апреле 1940 года Германия оккупировала Данию, а судьба датской колонии – Гренландии – оставалась неопределённой. Она могла стать удобной базой для германских субмарин; кроме того, была единственным доступным для союзников источником природного криолита – минерала, необходимого для производства стратегически важного алюминия. Канада совместно с Британией озаботилась защитой криолитового месторождения на юго-западе Гренландии, для чего запланировала отправку передового отряда в 100 военных, среди них 12 человек из конной полиции. Отряд должен был подготовить огневые точки и плацдарм для высадки основных оккупационных сил. Шхуне «Сен-Рок» было поручено обеспечивать радиосвязь со штабом и транспортные потребности десанта. Выбора не было – в 1940 году Канада не располагала аэродромами в Арктике и военным флотом, способным действовать во льдах. Оставалось перебросить корабль из порта приписки – Ванкувера – в восточную Арктику. Но, опасаясь недовольства США, Канада отказалась от плана оккупации Гренландии. «Сен-Рок» всё же был отправлен на восток, на случай неблагоприятного развития событий. Путешествие его затянулось – к тому времени, когда он прошёл свой путь, Штаты вступили в войну и стали гарантом безопасности Гренландии. К 1944 году, когда исход войны стал очевиден, «Сен-Рок» вернули домой. Сейчас он является частью морского музея в Ванкувере (рис. 2–17).

Рис. 2–17. Шхуна «Сен-Рок» – второе судно, покорившее Северо-Западный проход. В правом верхнем углу – капитан судна Ларсен (Источник: городской архив Ванкувера)

Движение по Северо-Западному проходу сложно назвать интенсивным: с 1906 по 1990 год через него прошло около полусотни судов и кораблей [268]. Наиболее известен проход американского супертанкера «Манхэттен» (306 м, 155 000 тонн, осадка 17 м) в 1969 году с запада на восток. Это был первый коммерческий рейс вдоль северных берегов Америки.

Летом 2013 года датский балкер «Нордик Орион» (75 000 тонн, 225 × 32 м) с грузом угля проследовал Северо-Западным проходом из Ванкувера в Финляндию. В отличие от «Манхэттена», «Нордик Орион» обошёлся без помощи ледоколов. Успешный рейс стал началом новой эпохи в арктическом мореплавании. Новый маршрут позволяет не только сократить время, деньги, уменьшить эмиссию диоксида углерода, но и взять на борт больше груза в сравнении с традиционным маршрутом через Панамский канал, поскольку Северо-Западный проход имеет бо́льшие глубины.

С потеплением климата интерес к проходу растёт и вновь поднимается вопрос о его статусе. Канада настаивает, что это – её внутренние воды, тогда как США придерживаются мнения, что акватория должна иметь тот же правовой режим, что и международные проливы. Отстаивая свою позицию, канадцы ссылаются на то, что почти все географические открытия в области Северо-Западного прохода были сделаны британскими экспедициями, а Канада является правопреемником Британии. История Франклина и его несчастной команды по-прежнему остается актуальной[78].

III Арктика как спортивная арена

В Британских арктических экспедициях XIX века, организованных Адмиралтейством, основной целью были географические открытия. Экспедиции способствовали подъёму национального духа, публику в них привлекали полярная романтика и героизм, проявленный в борьбе с холодом и лишениями. Трагические попытки вызывали не меньший (если не больший) резонанс по сравнению с успешными. Наука как таковая не играла в этих экспедициях серьёзной роли. В отличие от более ранних плаваний Джеймса Кука, в экспедициях, организованных Барроу, не было штатных натуралистов [207]. Роль их выполняли, как правило, сами офицеры или судовые медики[79].

Фиксация на географических открытиях, а не на постижении законов природы, неизбежно способствовала разобщению и конкуренции в полярной сфере. Попытки объединить усилия государств для выполнения одновременных научных наблюдений по общему плану, предпринятые в рамках Международного полярного года (1882/1883), успеха не имели. Исследование полярных областей не сулило непосредственных экономических выгод, поэтому в конце XIX века в Арктику стало устремляться всё меньше государственных экспедиций. Но полярная тема по-прежнему оставалась в центре общественного интереса, и росло количество экспедиций частных, многие из которых были спонсированы крупным бизнесом, и особенно печатными изданиями. Так полярные исследования начали всё больше приобретать черты спортивных состязаний.

В 1903 году в полярную гонку включается Амундсен, пытаясь завершить начатое Франклином, хотя идея покорения Северо-Западного прохода, безусловно, уже не имела прежней притягательности. Британия формально считала тему закрытой, и в награде за покорение прохода Амундсену было отказано – её уже получил Мак-Клур. Примечательно, что научная задача Амундсена была всё та же, что и у капитана Уолтона из «Франкенштейна»: исследование земного магнетизма и поиски магнитного полюса, который можно было искать бесконечно – он изрядно сместился со времени открытия его Джеймсом Россом. Очевидно, научная программа была сформулирована Амундсеном скорее для придания смысла своему путешествию в глазах общества. После покорения Северо-Восточного прохода Норденшельдом и успешного завершения рейса «Йоа» усилия полярных первопроходцев окончательно фокусируются на достижении Северного и Южного географических полюсов.

Вопрос о том, кто первым побывал на Северном полюсе, далеко не прост. Человек, сведущий в географии, скорее всего, назовёт американца Роберта Пири. Кто-нибудь ещё, возможно, вспомнит и его вечного соперника Фредерика Кука. Но, пожалуй, правильного ответа на этот вопрос мы никогда уже не узнаем, хотя в течение XX века к «подшипнику воображаемой земной оси»[80] было приковано внимание общества, и на полюсе побывало множество амбициозных путешественников.

В отличие от спорта, где правила состязаний точно установлены, в гонке к полюсу не существовало ни норм «полярной этики», ни способа достоверно установить сам факт финиша. И те, кто стремился к этой абстрактной точке, сталкивались с неразрешимыми проблемами. Несовершенства средств навигации в сочетании с рефракцией или плохой погодой приводили к тому, что путешественники сами в точности не знали, где именно им довелось побывать. Во-вторых, не существовало способа бесспорно доказать окружающим своё пребывание на полюсе. И когда два человека – Кук и Пири – практически одновременно заявили о своём достижении цели, результатом стала беспрецедентная информационная война за приоритет. И именно в этой войне победителем вышел Роберт Пири, располагавший большими материальными и политическими ресурсами. Однако единственным доказательством успеха Пири, как и успеха Кука, остаются лишь его репутация и собственные слова. А раз так, то у нас нет оснований доверять Пири больше, чем Куку, или Куку больше, чем Пири. Проще (и наверное, правильнее) усомниться в достижении их обоих, как каждый из них сомневался в честности другого. И тогда мы придём к неожиданному выводу – первыми побывали на Северном полюсе советские исследователи уже после Второй мировой войны.

Американцы

После трагической экспедиции Франклина и её неудачных поисков Британия стала терять роль мирового лидера в исследованиях Арктики. В 1875–1876 годах Адмиралтейство снарядило новую экспедицию под началом Джорджа Стронга Нэрса на кораблях «Алерт» и «Дискавери». Однако уроки из трагедии Франклина не были извлечены, плавание было организовано в точности так же, как и предыдущие, – с большим количеством персонала, неподходящими к полярным условиям снаряжением и питанием, с использованием людей в качестве тягловой силы. Неудивительно, что экспедиция не достигла полюса, а четыре человека погибли от цинги и холода. После этого Адмиралтейство окончательно устранилось от исследований Арктики.

Однако те же самые события, что привели к краху британский арктический проект, а именно – исчезновение Франклина в лабиринте островов и проливов североамериканского континента, пробудили интерес к полярным исследованиям в США. В первой американской поисковой экспедиции, финансированной бизнесменом Генри Гриннеллом (1850–1851), судовым врачом был Илайша Кейн. Он написал книгу об этом путешествии и выступал с лекциями, а через два года сам возглавил экспедицию на бриге «Эдванс», хотя и не был профессиональным моряком. Он направился вдоль западного побережья Гренландии на север, хотя там меньше всего можно было ожидать встретить Франклина, но, похоже, эта задача уже не интересовала Кейна. Он являлся одним из сторонников теории открытого моря и надеялся дойти до открытых водных пространств, ведущих прямо к полюсу. Но «Эдванс» был блокирован льдами и никогда больше не вышел на открытую воду. После двух зимовок, когда экипаж оказался на краю гибели, было решено бросить корабль. Переход на юг в Упернавик, длиной 1300 миль, занял 84 дня. История этого путешествия, описанная Кейном, потрясла американцев. Было распродано около 150 тысяч экземпляров его книги. Главным географическим открытием экспедиции стал пролив между Гренландией и островом Элсмира (бассейн Кейна), и хотя ни Франклин, ни открытое полярное море, ни полюс не были найдены, именно Кейн пробудил в Америке интерес к полярным исследованиям. Он, судя по всему, стал вдохновителем экстравагантного путешественника Чарльза Холла, и не случайно путь, проложенный Кейном, использовали впоследствии почти все американские полярные первопроходцы – Холл, Кук и Пири.

Приманка для креветок

Если считать, что тощий покойник может дать до 15 кг мяса, выжившие могли получить дополнительно в лучшем случае 240 кг еды в мае – июне 1884 года.

J. M. Węsławski, J. Legeżyńska [288]

Во второй половине XIX века к неформальному состязанию в открытии новых арктических земель подключились и страны континентальной Европы. Единственная австро-венгерская полярная экспедиция (1872) закончилась гибелью корабля «Адмирал Тегеттгофф», однако с тех пор на картах Арктики было увековечено имя Императора Франца-Иосифа. Другим важнейшим её результатом стали идеи, сформулированные одним из руководителей – Карлом Вейпрехтом. Он предложил координировать усилия разных стран, справедливо полагая, что международное сотрудничество в полярной сфере в соответствии с общим планом исследований принесёт человечеству неизмеримо больше пользы, чем состязание личностей и империй. Вейпрехт не дожил до реализации своей мечты – он умер от туберкулёза в 1881 году, однако его идеи реализовались в виде Первого Международного полярного года – масштабного интернационального научного проекта. Двенадцать стран организовало 14 экспедиций, две из них были отправлены в южное полушарие, остальные – в Арктику[81]. Примечательно, что Британия приняла весьма скромное участие в проекте, отправив четырех офицеров (причем артиллерии, а не флота!) в Форт Рэ на север Канады для метеорологических наблюдений [151].

Идеи Карла Вейпрехта настолько опережали своё время, что реализовать их в полной мере не удалось. За первым Полярным годом не последовал второй, а полноценное международное сотрудничество в Арктике не налажено и по сей день. Первый же Полярный год запомнился в основном трагедией экспедиции Грили, мрачные подробности которой оживили в памяти трагедию Франклина и его спутников.

Американская экспедиция под руководством лейтенанта кавалерии Адольфуса Грили проводила научные наблюдения в заливе Леди Франклин (северо-восточная оконечность острова Элсмира). Однако летом 1882 года к лагерю не смогло пробиться судно снабжения. Экспедиция успешно выполнила научную программу и даже установила новый рекорд широты, но следующая попытка пробиться сквозь льды, чтобы забрать полярников, также оказалась неудачной – судно «Протеус» было раздавлено льдом в бассейне Кейна. В итоге участникам экспедиции пришлось выходить самостоятельно и они вынуждены были остаться на третью зимовку в районе мыса Сабин, в условиях нехватки припасов (рис. 3–1). В 1884 году суда наконец пробились к месту зимовки экспедиции Грили. К этому времени в живых из 25 участников оставалось семь, ещё один умер уже на судне.

Рис. 3–1. Место зимовки экспедиции Грили (Форт Конджер) и место гибели большей части её состава (остров Пим)

Впоследствии выяснились некоторые мрачные обстоятельства зимовки. Один из членов экспедиции, рядовой Генри, был расстрелян по приказу командира. Он был обвинён в том, что систематически воровал продукты с общего склада. Приказ о расстреле рядового Генри был выпущен Грили секретно, и осуждённый ничего не подозревал до того, как раздались выстрелы. Так пришлось поступить, поскольку Генри был физически крепче остальных и стал опасен [278].

Спасатели обнаружили, что тела многих погибших были изуродованы, и, судя по характеру повреждений, они были употреблены в пищу. Был съеден и расстрелянный за кражу продуктов рядовой Генри. Грили отрицал какую-либо причастность к каннибализму. Руководитель спасательной экспедиции высказал версию, что мясо умерших использовали как приманку для креветок [288].

Обломки «Жаннетты»

Полярные путешественники XIX века использовали несколько способов перемещения в полярных областях [80, с. 53]: 1) на корабле, 2) на санях, запряжённых собаками, 3) на лодках и санях. Первый способ использовали в основном сторонники теории открытого моря, но все попытки пройти на судне далеко на север оканчивались неудачей. Второй способ перемещения был позаимствован у коренных жителей севера. Введение его в практику полярных исследований часто приписывают Нансену. Впрочем, сам он так не считал, справедливо замечая, что собачьи упряжки широко применялись задолго до него русскими исследователями Сибири. Затем метод был заново открыт Мак-Клинтоком, сочетавшим в своих путешествиях по льду собачью тягу с человечьей. Парри первым использовал в научных экспедициях для передвижения по льду лодки, поставленные на сани.

Однако все эти способы оказались неэффективными (рис. 3–2) для достижения полюса, поскольку необходимо было везти с собой большое количество продуктов, снаряжения и корма для собак, что замедляло движение, а значит, увеличивало груз – словом, получался замкнутый круг. Делать же промежуточные склады на дрейфующем льду было практически невозможно.

Рис. 3–2. Хронология приближения к полюсу. За основу взят материал из работы [129]. Не включены экспедиции, пролетавшие над полюсом без посадки. Маркхам руководил санной партией Британской полярной экспедиции Джорджа Нэрса, Локвуд – участник американской экспедиции в залив Леди Франклин (экспедиция Грили), Каньи – начальник санного отряда итальянской экспедиции герцога Абруццкого

Свой способ проникнуть в неизведанные страны предложил шведский инженер Соломон Андрэ – он планировал использовать для этого воздушный шар, плывущий по воле воздушных течений (рис. 3–3). Нансен же справедливо считал применение летательных аппаратов преждевременным, хотя и понимал, что классические способы не подходят для достижения полюса:

«При изучении истории полярных исследований мне стало с самого начала ясно, что уже испытанными путями и способами трудно вырвать тайны у далёких и неизведанных ледяных стран. Но где же лежал настоящий путь?» [80, с. 55]

Рис. 3–3. Технические новинки в Арктике

Ответ на неразрешимый вопрос Нансену подсказал случай. 18 июня 1884 года на льдине близ Юлианхоба на юго-западе Гренландии три эскимоса нашли несколько предметов, среди которых был список провизии, находившейся на судне «Жаннетта» за подписью начальника экспедиции Де-Лонга, список лодок, находившихся на борту, а также пара брюк, принадлежавших одному из членов экипажа с меткой Louis Noros. «Жаннетта» погибла во льдах севернее Новосибирских островов 12 июня 1881 года. За три года, прошедшие с момента её гибели, обломки кораблекрушения продрейфовали 4500 миль через всю Арктику(рис. 3–4). Позже эти предметы были утеряны, сам Нансен их не видел. Однако они были не единственным доказательством теории трансполярного дрейфа – на берегах Гренландии регулярно находили плавник, выносимый сибирскими реками [231].

Рис. 3–4. Направления дрейфа льда в Центральной Арктике. Флажками обозначены место гибели «Жаннетты» и место находок её фрагментов

План Нансена состоял в том, чтобы вмёрзнуть в лёд примерно в тех местах, где затонула «Жаннетта» Де-Лонга, и дрейфовать в направлении Гренландии через Центральную Арктику. Основной проблемой в реализации плана было найти судно, способное противостоять напору льдов. Нансен решил, что судно должно быть небольшим и, возможно, более лёгким, а корпус – иметь яйцевидную форму, тогда сжатие льдов приведёт к тому, что корабль будет приподнят надо льдом. Свой план он доложил Королевскому Географическому обществу, но далеко не все полярные исследователи разделяли его оптимизм. Особое сомнение у экспертов, в частности у адмирала Нэрса, вызывала способность судна противостоять льдам. Идея дрейфа через Центральную Арктику также не встретила сочувствия – ведь до сих пор секрет успешного полярного плавания заключался в следовании вдоль береговой линии. Грили назвал план Нансена самоубийством [80]. Нансен, по-видимому, был готов к резким оценкам – ему однажды уже пророчили скорую смерть, когда он отправлялся на лыжах через Гренландию. К счастью, парламент Норвегии поверил в Нансена и выделил средства для его экспедиции[82].

Норвежская полярная экспедиция на судне «Фрам» (начальник – Фритьоф Нансен, капитан – Отто Свердруп) началась в июле 1893 года. Судно успешно прошло большую часть Северо-Восточного прохода и, как было запланировано, вмёрзло в лёд 5 октября. Когда стало ясно, что дрейф «Фрама» проходит существенно южнее полюса, Нансен решил отправиться в лыжный поход. Однако готовить снаряжение пришлось в сжатые сроки из подручных материалов, собак для долгого похода было недостаточно, выбранное снаряжение оказалось неоптимальным. Промахи в подготовке были ожидаемы – ведь Нансен был первым, кто собирался отправиться к полюсу по льду на собаках. Нансен вместе с его спутником Ялмаром Юхансеном стартовали 14 марта 1895 года, но через три недели вынуждены были развернуться, достигнув 86°14´. Найти корабль во льдах было невозможно, поэтому они направились к Земле Франца-Иосифа, расположение которой было известно лишь приблизительно. 10 августа 1895 года они достигли архипелага. После зимовки в землянке (с августа 1895-го по май 1896-го) они двинулись на юг, и 17 июня 1896 года случайно встретили на мысе Флора английского исследователя Джексона, и на его судне 13 августа 1896 года вернулись на родину, ровно за неделю до прихода «Фрама».

Дрейф нансеновского «Фрама» прошёл южнее полюса, но, тем не менее, он стал золотым стандартом полярных исследований. Этот путь позже безуспешно пытался повторить Амундсен на «Мод», затем его прошли, сами того не желая, участники экспедиции «Седова» (рис. 3–5). Позже путем «Фрама» отправились многие советские дрейфующие станции, а во время Третьего Международного полярного года (2007–2008) – небольшая исследовательская яхта «Тара». Сам «Фрам» на долгие годы стал образцом конструкции полярного судна (по его схеме были построены, в частности, «Мод» Амундсена и «Рузвельт» Пири).

Рис. 3–5. Дрейф «Фрама», «Седова» и четвёрки папанинцев в Центральной Арктике

Рис. 3–6. Фритьоф Нансен (Источник: Библиотека Конгресса США)

* * *

Своё первое полярное путешествие ФРИТЬОФ НАНСЕН (1861–1930) (рис. 3–6) совершил на зверобойной шхуне «Викинг» в качестве студента-зоолога, затем была экспедиция на лыжах через ледовый купол Гренландии (1888), к которому большинство его современников и соотечественников отнеслись как к заведомо безнадёжной затее. Однако для Нансена, многократного чемпиона Норвегии по лыжным гонкам, задача оказалась по силам.

Мы не будем подробно останавливаться на обстоятельствах жизни Нансена и его второй – и самой значительной экспедиции. В этом нет необходимости – книги Нансена хорошо известны российским читателям, а совсем недавно вышла ещё одна его биография [29]. Заметим лишь, что Нансена от большинства полярных путешественников его времени отличало стремление постичь глубинные механизмы природных процессов. Спортивные достижения волновали его значительно меньше. Хотя его экспедиция и не достигла полюса, но решила ряд гораздо более важных задач: было установлено отсутствие открытой воды и суши в Центральной Арктике, определены глубины океана, оказавшиеся неожиданно большими (3500–3800 м), измерена температура воды на разных глубинах, что позволило понять особенности циркуляции водных масс. Тем самым Нансен заложил методологические основы современной океанологии.

Но, возможно, более важная часть жизни Нансена связана с его общественной деятельностью, ради которой ему пришлось в значительной мере пожертвовать и полярной карьерой, и наукой. Фритьофу Нансену обязаны жизнью многие сотни тысяч наших соотечественников. Нансен в роли верховного комиссара Лиги Наций по делам военнопленных занимался репатриацией солдат, оказавшихся после Первой мировой войны в плену. К 1922 году его усилиями было возвращено домой 430 000 человек. После этого он занялся помощью беженцам – русским, грекам и армянам. «Нансеновские паспорта» обеспечили им право на жизнь. В 1921 году он организовал помощь во время голода в России, унесшего несколько миллионов жизней. Только в Саратовском районе в 1922 году за счёт организации Нансена питалось 28000 человек, из них 8000 детей. Помимо этого было распределено около 100 млн разовых пайков. Однако Нансен не ограничился разовой помощью и пытался заложить основы устойчивого сельского хозяйства в СССР. Свою Нобелевскую премию, полученную в 1922 году, он потратил на организацию двух образцовых сельскохозяйственных станций: одной в Саратовской области, другой – в нынешней Днепропетровской области. Но на советской почве нансеновские образцовые станции не прижились – взаимодействие с властями шло трудно [19; 20].

* * *

Дождаться южного ветра

«Довольно-таки странное чувство парить вот так над Полярным морем. Первым пролетать здесь на воздушном шаре. Скоро ли появятся у нас последователи?[83] Сочтут ли нас сумасшедшими или последуют нашему примеру? Не стану отрицать, что все трое мы испытываем горделивое чувство. Мы считали, что спокойно можем принять смерть, сделав то, что мы сделали. Уж не происходит ли всё это от чрезмерно сильного чувства индивидуальности, которое не смогло примириться с тем, что будешь жить и умрёшь заурядным человеком, позабытым грядущими поколениями? Что это – честолюбие?

Шорох гайдропов и хлопанье парусов единственные звуки, которые слышны, кроме скрипа в плетеньи корзины».

Запись в дневнике Соломона Андрэ, 12 июля 1897 года

Ближе к концу XIX века большинству специалистов стало очевидно, что открытого моря в Центральной Арктике не существует, а значит, достичь полюса на судне невозможно. Шведский воздухоплаватель Соломон Август Андрэ, как и Нансен, решил пойти другим путем – не бороться с природой, а воспользоваться её силами и законами, чтобы проникнуть в центральный полярный бассейн. Андрэ разумно предположил, что воздушные течения неизмеримо быстрее перенесут его через полярные льды. О направлении течений, дрейфа льдов и движения воздушных масс тогда было мало что известно, и оба предприятия, безусловно, были авантюрами. Когда Андрэ готовил свой проект, от Нансена ещё не было известий.[84] Во время своей первой, неудачной, попытки старта (1896) Андрэ встретит нансеновский «Фрам», идущий домой в Норвегию после трёх лет в Арктике.

С современных позиций трудно объективно оценивать идеи, лежавшие в основе экспедиции Андрэ. С одной стороны, всё это выглядит как-то чересчур по-жюльверновски: воздушный шар с тремя учёными дрейфует над вечными льдами, используя для связи с миром почтовых голубей и записки в бутылках. Даже по меркам XIX века это выглядело старомодно. С другой стороны, Андрэ разумно полагал, что утечка водорода из шара невелика, а значит, он сможет держаться в воздухе не меньше месяца, а уменьшение подъёмной силы в довольно широких пределах можно скомпенсировать балластом. В таком случае аэростат с большой вероятностью рано или поздно снова окажется над обитаемыми землями. По крайней мере, многим современникам идея не казалась вовсе уж дикой. Да и самого Андрэ никак нельзя назвать легкомысленным человеком – он был немолод (43 года) и приобрёл определённый опыт во время Первого Международного полярного года, занимаясь метеорологическими и геофизическими наблюдениями на Шпицбергене.

Знаний об условиях в Арктике было катастрофически недостаточно, и профессионалам в области полярных путешествий тогда было просто неоткуда взяться. Как правило, поиск средств на экспедицию был основной проблемой, и, решив эту задачу, исследователь обычно имел один-единственный шанс испытать свои возможности. И Андрэ, несмотря на свой опыт полётов над Балтикой, мог лишь смутно догадываться о тех опасностях, которые таило небо Арктики.

Средства на экспедицию нашлись на удивление быстро – его поддержали Альфред Нобель, король Швеции Оскар и шведский предприниматель Диксон.

Андрэ использовал новую систему управления аэростатом: по земле волочились гайдропы – балластные канаты, а к оболочке крепились паруса. Гайдропы помогали регулировать высоту – чем ниже опускался шар, тем большая масса гайдропа опускалась на поверхность и шар становился легче. Когда шар свободно движется с воздушной массой, управлять им, очевидно, невозможно. Если же он летит несколько медленнее окружающего его воздуха, то появляется возможность корректировать его траекторию. Если верить самому Андрэ, сочетание парусов и гайдропов позволяло отклонять вектор скорости аэростата от направления ветра на 27 градусов.

Первая попытка оказалась неудачной – летом 1896 года Андрэ так и не дождался на Шпицбергене хорошего южного ветра. На следующий год такой ветер задул 11 июля. Вместе с Андрэ в этот день отправились в полёт на аэростате «Орёл» (Örnen) объёмом 4800 м3 Нильс Стриндберг, 24 лет, и Кнут Френкель, 27 лет (рис. 3–7).

Рис. 3–7. Участники неудавшейся попытки полета 1896 года. Слева направо: Нильс Экхольм (1848–1923), Нильс Стриндберг (1872–1897) и Соломон Андрэ (1854–1897). От участия в экспедиции 1897 года Экхольм отказался и был заменён Кнутом Френкелем

В ночь на 15 июля капитан норвежского судна «Алкен» подстрелил странную птицу, сидящую на рее. Птица шлепнулась за борт, и капитан вспомнил о ней, лишь когда узнал от встречного судна о старте Андрэ. Капитан развернул судно, приказал спустить шлюпки, и случилось невероятное: тело птицы нашли среди волн. Это был единственный из почтовых голубей Андрэ, сумевший донести от него весть. В записке говорилось, что 13 июля шар летел курсом на восток и на борту было всё в порядке.

Первое послание с того света поступило почти через два года – это оказался буй с запиской, прибитый к северному берегу Исландии. Он был сброшен с шара вечером в день вылета. Через год море вернуло ещё один, сброшенный часом ранее: послания поступали в обратном порядке.

Экспедиция Андрэ в течение 33 лет считалась пропавшей без вести.

Система Пири

6 июля 1908 года в час пополудни экспедиционное судно «Рузвельт», названное в честь американского президента, отошло от пирса в Нью-Йорке. Экспедицией руководил 53-летний Роберт Пири, целью его было достижение Северного полюса (рис. 3–8).

Рис. 3–8. Роберт Пири

* * *

Вся жизнь РОБЕРТА ЭДВИНА ПИРИ (1856–1920) была подчинена одной цели – покорению Северного полюса. По его словам, на это у него ушло 23 года. Свою первую арктическую экспедицию он совершил в 1886 году, на полгода уволившись из ВМС США, где работал инженером-геодезистом. Тогда он проник в глубь Гренландии лишь на 100 миль. Он планировал пересечь остров, но эта цель потеряла для него притягательность после того, как его опередил Нансен. Во время второй гренландской экспедиции (1891–1892) Пири получил тяжёлую травму ноги, но не стал прекращать работу и после выздоровления сумел первым достичь северного побережья Гренландии. Во время своих ранних экспедиций Пири изучал способы выживания в Арктике, адаптируя эскимосские практики. В 1898 году он отправился в новое путешествие, теперь уже с целью достичь полюса. Но оно началось неудачно – в начале 1899 года Пири отморозил ноги, и судовой врач отрезал ему восемь пальцев. Это не остановило Пири, а лишь несколько отсрочило осуществление его планов. В 1902 году он наконец стартовал к полюсу, но сумел достичь лишь 84°17´ N. Следующая экспедиция состоялась в 1905–1906 годах, он опять потерпел неудачу, но теперь ему удалось хотя бы установить рекорд широты (87°06´ N). Пири достиг заветной цели 6 апреля 1909 года, но радость от достижения полюса была омрачена – Фредерик Кук, его бывший товарищ по экспедиции и лечащий врач, заявил о своём первенстве. Пири удалось победить Кука в газетных баталиях, и на родине он был признан покорителем полюса и стал национальным кумиром. Однако победа стоила ему репутации: он вошёл в историю как человек с гипертрофированным самолюбием, который не останавливался ни перед чем для достижения своей цели. 30 марта 1911 года ему было задним числом (с 6 апреля 1909 года) присвоено звание адмирала, и в тот же день он был отправлен в отставку.

* * *

Пири прошёл на «Рузвельте» настолько далеко на север, насколько это было возможно. Зимовку близ мыса Шеридан на острове Элсмир использовал для охоты и заготовки питания. Ему предстояло пройти 90 миль до мыса Коламбия – северной оконечности суши, затем 413 миль по Полярному морю. Впереди лежала ледниковая кромка, затем Великая полынья, а дальше – дрейфующие льды с торосами и разводьями.

28 февраля 1909 года экспедиция отправилась на север. В ледовом походе участвовали 24 человека, 19 саней и 133 собаки. Стратегия Пири состояла в том, чтобы максимально эффективно использовать вспомогательные отряды, по мере выполнения своих задач они один за другим были отосланы. Последним был отправлен на юг капитан «Рузвельта» Роберт Бартлетт, лишь немного не дойдя до 88°. Впрочем, Пири не видел ничего зазорного в том, что отослал товарища, которому был многим обязан. Напротив, он считал, что оказал честь Бартлетту, назначив его «на почётный пост главы моего последнего вспомогательного отряда».

С собой на полюс Пири взял четырех эскимосов и негра Мэтью Хенсона. Пири сам не писал об этом, но кажется правдоподобным, что он выбрал Хенсона потому, что ни с кем из белых путешественников не хотел делиться славой. Негр же и эскимосы в системе ценностей Пири и его спонсоров из Арктического клуба были существами низшего порядка.

Возвращение с полюса омрачилось гибелью Росса Марвина, начальника одного из вспомогательных отрядов. Обстоятельства его гибели не ясны по сей день: по словам Пири, он провалился в полынью, согласно другой версии, перед этим он был убит в результате конфликта с сопровождавшими его эскимосами.

Свой успех в достижении полюса Пири приписывает так называемой «системе Пири». Вообще покоритель полюса не отличался излишней скромностью. «Сани Пири», «Арктический клуб Пири» – эти понятия ввёл он сам, используя собственное имя как торговую марку. Такой подход приносил плоды – к началу своего последнего предприятия он обзавёлся связями в высших кругах политики и бизнеса и не испытывал сложностей с поиском денег на экспедиции. Это позволило развернуть ему работы с невиданным доселе размахом – спонсоры должны были видеть, на что ушли их деньги. Собственно, в этом и заключалась «система Пири» – взять с собой как можно больше людей, чтобы по максимуму разгрузить основную группу, при необходимости заменять выбившихся из сил людей и собак свежими.

Чуть впереди Пири шёл вспомогательный отряд (Бартлетт и три эскимоса), который должен был прокладывать дорогу. Первоначально планировалась ещё и бригада ледорубов, идущая впереди основной группы. Несколько вспомогательных отрядов должны были строить иглу, расчищать дорогу, нести припасы – другими словами, вытащить Пири к полюсу и, немного не доходя до цели, исчезнуть, чтобы не мешать начальнику пожинать лавры первооткрывателя. По крайней мере, такая картина вырисовывается из слов самого Пири [95]:

«Перед головным отрядом ставилась цель совершать суточный переход, невзирая ни на какие препятствия – за исключением, разумеется, непроходимых разводьев. Мела ли пурга, бушевал ли ветер, вставали ли на пути торосистые нагромождения – свой переход головной отряд должен был проделать. Опыт прошлого показал, что любой путь, пройденный головным отрядом со своим лёгким грузом, может быть покрыт основным отрядом за меньшее время даже на тяжело гружённых санях, поскольку основной отряд двигается по уже проложенному следу, не теряя времени на разведку. Другими словами, головной отряд задаёт темп всей экспедиции, и проходимое им расстояние является мерилом пути для основного отряда. Глава головного отряда, в данном случае Бартлетт, шёл впереди своего подразделения, обычно на лыжах; легко гружённые сани следовали за ним. Таким образом, глава головного отряда шёл в авангарде своей партии, а вся партия шла в авангарде основного отряда. Необходимо, чтобы мучительная работа по прокладыванию следа на протяжении двух третей пути от материка – пути, отличающегося особенно торосистым льдом, – выполнялась последовательно одним подразделением за другим, чтобы сохранить силы основного отряда для последнего броска. В этом отношении у меня было большое преимущество, которого я не имел в прошлом, а именно: благодаря многочисленности моей экспедиции я всегда мог отозвать членов головного отряда, измотанных тяжёлым трудом и отсутствием сна, и выслать на их место другой отряд».

«…у моих вспомогательных отрядов была и ещё одна важная задача: держать след открытым для быстрого возвращения основного отряда. Важность этой задачи ясна. Лёд Полярного моря не представляет собой неподвижной поверхности. Даже в середине холоднейшей из зим сильный ветер за сутки или даже за полсуток может привести в движение большие ледяные поля, и они, сталкиваясь и надвигаясь друг на друга, нагромождают торосистые гряды в одном месте, открывают полыньи в другом.

Однако при нормальных условиях подвижки льда за период, скажем, от восьми до десяти дней, не достигают особенного размаха, так что отряд, по истечении этого срока выходящий обратно по следу, может связать все разрывы, возникшие в результате подвижек льда».

«В результате, когда основной отряд выходит в обратный путь, перед ним лежит проторённая дорога до самого материка, по которой он может идти со скоростью, в полтора, а то и в два раза превышающей скорость продвижения на север».

Как съели Кука

<…>характер исследователя является лучшим доказательством истинности его слов, когда он претендует на совершение того или другого подвига.

Р. Амундсен. «Моя жизнь»

Рис. 3–9. Фредерик Кук (Источник: Библиотека Конгресса США. Дата: между 1910 и 1915 годами. Автор не указан)

* * *

ФРЕДЕРИК АЛЬБЕРТ КУК (1865–1940) (рис. 3–9) всего в жизни добивался самостоятельно. Выходец из беднейших слоёв американского общества, он рано привык к труду и был вынужден сам зарабатывать деньги на медицинское образование. Первый раз он попал в Арктику в 1891 году в роли врача второй гренландской экспедиции Пири. Услуги его пригодились – ледяная глыба ударила в руль судна, вырвав штурвал из рук рулевого, и румпель переломил ногу начальнику. Благодаря профессионализму Кука Пири быстро поправился и смог продолжить экспедицию. Но, несмотря на оказанную помощь, в этой же экспедиции были посеяны семена будущего конфликта: Пири запретил Куку публиковать собранные им этнографические материалы.

В 1897 году Кук был врачом в Бельгийской антарктической экспедиции Адриена де Жерлаша (старшим помощником на судне «Бельжика» работал будущий покоритель Северо-Западного прохода и Южного полюса – Руал Амундсен). Как и в предыдущей экспедиции, Кук согласился работать без зарплаты. Экспедиция была крайне неудачной: «Бельжика» застряла во льдах и стала первым судном, зазимовавшим в антарктических водах. Зимовка проходила тяжело, почти весь экипаж болел цингой, один из членов экспедиции умер, двое сошли с ума, руководство экспедиции раздирали конфликты. Однако именно благодаря усилиям Кука и Амундсена экипаж удалось спасти от цинги, а судно в итоге вышло на открытую воду. Амундсен после вспоминал о Куке: «Он был единственным из всех нас, никогда не терявшим мужества, всегда бодрым, полным надежды и всегда имел доброе слово для каждого».

Видимо, как медик и полярный исследователь, Кук пользовался авторитетом: в 1901 году Арктический клуб направил его в Гренландию, чтобы осмотреть Пири и, при необходимости, оказать ему помощь. Пири тогда в результате обморожения лишился пальцев на ногах, а с экспедиционным врачом у него не сложились отношения.

В 1903 году Кук организовал экспедицию на Аляску, в 1906 году он руководил ещё одним походом, результатом которого стало первое покорение горы Мак-Кинли, высочайшей вершины Северной Америки (6168 м). Это его достижение впоследствии было оспорено, как и покорение Северного полюса в 1908 году. Стараниями Пири и его сторонников Кук стал в глазах всего мира мошенником – хотя до этого никому и в голову не приходило сомневаться в его порядочности.

В результате травли, организованной Пири, Кук прекратил полярную карьеру и занялся бизнесом, но неудачно. Его снова обвинили в мошенничестве – теперь уже при продаже нефтеносных участков, и в 1924 году суд приговорил его к 15 годам тюрьмы. Позже выяснилось, что участки действительно оказались богатыми нефтью, и Кука выпустили, несмотря на протесты сторонников Пири, но пять лет он успел отсидеть ни за что. Кук был окончательно реабилитирован в мае 1940 года, за три месяца до смерти. Его репутация добросовестного полярного исследователя была восстановлена лишь спустя десятилетия после его смерти, в том числе и благодаря усилиям российских учёных.

* * *

По словам Фредерика Кука, идея похода к полюсу возникла у него спонтанно, когда он был в Арктике. В 1907 году он познакомился с владельцем игорного бизнеса Джоном Брэдли. Тот предложил Куку поохотиться в Гренландии. Экспедиция, начинавшаяся как развлекательное предприятие, уже на месте превратилась в поход к полюсу.[85] В том, что касалось подготовки предприятия, Кук был противоположностью Пири. Его стиль отличал минимализм во всём. Он построил сани облегчённой конструкции, в поход по льдам взял с собой лишь двух эскимосов и около полутонны груза, в расчёте на 80 дней пути. Маршрут до полюса занял чуть больше месяца – с 18 марта по 21 апреля 1908 года. Но Кук вышел в поход довольно поздно (Пири начал путь 28 февраля) и возвращаться ему пришлось в неблагоприятных условиях наступающего лета. Из-за быстрого таяния льдов скорость его движения резко упала, кроме того, из-за ошибки с оценкой скорости и направления дрейфа Кук не смог вернуться в исходную точку маршрута. В результате путь сильно удлинился и группа оказалась без патронов и еды на краю гибели (рис. 3–10). До конца лета они не смогли вернуться в Гренландию, и группа была вынуждена зазимовать. В своей книге Кук подробно описывает многомесячную борьбу за жизнь и подробности зимовки.

Рис. 3–10. Маршрут Кука и Пири к полюсу. Маршрут Пири выглядит крайне фантастично и заставляет усомниться в его навигационных способностях

В итоге 18 апреля 1909 года Куку и спутникам удалось достичь эскимосского селения Анноаток. Уже через три дня Кук отправился на юг, в Упернавик. Своё снаряжение и часть записей он оставил туристу-охотнику Гарри Уитни, что позже сыграло роковую роль в судьбе Кука.

Пири знал о готовящейся экспедиции Кука.[86] Он рассматривал любую деятельность на севере Гренландии как ущемление собственных законных прав.[87] Ещё до начала похода, в мае 1908 года, Пири отправил в «Нью-Йорк Таймс» телеграмму [цит. по: 65]:

«Я прошу заметить, что доктор Кук расположился в Эта, где в продолжение нескольких лет был склад моего провианта и место моих стоянок. Я утверждаю, что Кук взял с собой эскимосов и собак, которых я собрал в Эта с намерением воспользоваться ими.

Я утверждаю, что он воспользовался услугами эскимосов, которых я приучил к трудной работе управления санями, их умением отыскивать дичь, их знанием далёких северных областей, словом, всем, что они приобрели под моим руководством.

Я прошу обратить внимание, что результатом пребывания Кука в этой области было бы ослабление эскимосов, в особенности уменьшение числа собак… в ожидании меня, а также уменьшение дичи, которая мне необходима. …Во избежание всяких недоразумений… я заявляю, что поведение доктора Кука, который старался опередить меня, недостойно честного человека».

Как видно из этой телеграммы, оценка Куку была вынесена ещё до того, как он отправился к полюсу.

Пири, вернувшись из экспедиции, узнал «подробности эволюции доктора Кука во время его пребывания в тех краях», и ещё до того, как ознакомился с его отчётом, развернул кампанию по дискредитации конкурента. Вся жизнь Пири была поставлена на карту – ему во что бы то ни стало надо было доказать своё первенство на полюсе. Ведь иначе двадцать три года усилий, наконец увенчавшихся успехом, искалеченные ноги – всё это теряло смысл. И в своих глазах, и в глазах спонсоров, вложивших в него сотни тысяч долларов, Пири становился жалким неудачником.

Вместе с товарищем по экспедиции Борупом Пири провёл допрос Авелы и Этукишука, эскимосов, сопровождавших Кука, с целью найти доказательства своей версии событий. Два молодых человека толком не понимали, чего от них хотят белые люди, не владели западной топонимикой и, конечно не могли внятно рассказать о походе. Их сбивчивые ответы после стали главным аргументом Пири и его сторонников в борьбе против Кука. Взяв на борт «Рузвельта» Гарри Уитни, Пири запретил ему забрать с собой инструменты и материалы Кука. Уитни был вынужден согласиться, так как не хотел оставаться на вторую зимовку. Предметы были оставлены в тайнике на берегу, но в итоге таинственно исчезли. Вряд ли они могли бы служить веским доказательством посещения Куком полюса, но исчезновение их однозначно работало против него. Следующим сокрушительным ударом стало свидетельство под присягой Эдда Баррилла, единственного спутника Кука в подъёме на Мак-Кинли. Он утверждал, что Кук никогда не поднимался на гору. Странно, что Баррилл вспомнил об этом именно теперь, через три года после событий. По некоторым сведениям [65], он был подкуплен. Доказательств подъёма Кука на Мак-Кинли действительно так и не было найдено, а фото, на котором Кук водружает флаг, снято, по-видимому, в другом месте [163]. Каких-либо записок, оставленных Куком на вершине горы, последующие экспедиции не обнаружили.

Итог конфликта был предрешён. Против Арктического клуба Пири, состоящего из миллионеров, среди которых были люди, близкие к прессе, у романтика-одиночки не было шансов (рис. 3–11). В итоге Кук на многие десятилетия прослыл мошенником и лжецом. Копенгагенский университет, выступивший арбитром в споре, счёл его аргументы неубедительными, современники, в том числе и полярные исследователи, не поддержали его. Одни предпочли дистанцироваться от скандальной истории[88], другие – и не без оснований – опасались за свои прибыли от лекций и книг. Так, после встречи Амундсена с Куком, сидевшим в тюрьме в Канзасе, Национальное географическое общество отозвало своё приглашение выступить с лекцией.

Рис. 3–11. Холод между ними. Карикатура Published by Keppler & Schwarzmann, Puck Building, 1909 September 29 (Источник: Библиотека Конгресса США)

Атмосфера скандала вокруг достижения Северного полюса, безусловно, повредила полярным исследованиям вообще и самому Пири в частности – его результат также был подвергнут сомнению. Оппоненты обвинили Пири в том, что он преднамеренно не взял с собой ни одного человека, способного определять координаты, чтобы никто не мог усомниться в том, что он достиг полюса 6 апреля 1909 года. Слабым местом Пири был его метод навигации: он не определял долготу в процессе похода, ограничиваясь магнитным компасом, счислением пройденного пути и определением широты. Пири полагал, что находится на меридиане мыса Колумбия, и в отчёте изобразил свой путь в виде прямой линии, идущей строго на север (рис. 3–10). Однако дрейф во время движения по льдам неизбежен, а без определения долготы невозможно учесть поправки при определении широты. Другими словами, Пири и сам не мог знать, где в действительности находился. Сам он полагает точность определения положения равную одной миле, тогда как Кук, определявший и широту, и долготу, оценивает погрешность своих расчётов примерно в 10 миль. Скептики также отмечают неправдоподобно высокую скорость движения Пири по льдам. Пири также обвиняли в том, что он мало времени уделял научным исследованиям и наблюдениям, целиком сфокусировавшись на спортивной стороне экспедиции. По словам М. Водопьянова, «никаких новых сведений о климате, глубинах океана, о движении льдов на полюсе Пири не принёс. Да и сами методы ориентировки Пири были столь несовершенны, что до сих пор нет твердой уверенности, где он был: на самом полюсе или, допустим, в полутораста километрах от него. Во всяком случае, многие учёные считают, что Пири на самом Северном полюсе не был. Как бы то ни было, но после Пири никто непосредственно на льду Северного полюса не находился» [38].

Безусловно, нет и не может быть доказательств того, что Пири или Кук были на полюсе. Однако заявление Кука кажется, по крайней мере, не менее правдоподобным, чем претензия Пири. Кук был на десять лет моложе Пири, находился в несравненно лучшей физической форме, имел вполне серьёзный полярный опыт и соответствующее задаче снаряжение. Большая часть его маршрута, как и маршрута Пири, никем не оспаривается. И если достоверно известно, что он прошёл 1640 миль, то непонятно, почему он не смог бы пройти ещё 1040. Другим подтверждением правоты его истории служит западный дрейф, который в итоге привёл к серьёзной ошибке в навигации [182]. По мнению В. С. Корякина [62; 65], профессионального гляциолога и ведущего российского полярного историка, пребывание Кука на полюсе подтверждается целым рядом его наблюдений за природной средой, которые он детально фиксировал в своих записях, в первую очередь за характером льдов. Так, он отмечает ряд особенностей, связанных с движением по ледовым островам и с пересечением круговорота Бофорта, то есть с теми явлениями, которые в его время были ещё не известны науке. Такого же мнения придерживались авторитетнейшие полярники Джозеф Флетчер и Алексей Трёшников.

События, произошедшие вокруг Северного полюса, эхом отозвались на юге. Именно неожиданный успех Кука и начавшийся конфликт с Пири заставили Амундсена резко переменить свои планы и тайно развернуть «Фрам» к Южному полюсу. Так началась ещё одна гонка, теперь уже в южном полушарии. Эта гонка тоже закончилась трагедией – гибелью полюсной партии британской экспедиции Роберта Скотта.

В Антарктике, на твёрдой земле, доказать свои приоритеты было несравненно проще. Несмотря на то что Скотт погиб, возвращаясь с полюса, в его вещах были обнаружены неопровержимые доказательства того, что и Амундсен, и Скотт добрались до цели – письма Амундсена, оставленные на полюсе и фотографии норвежской палатки.

Любопытно, что Амундсен в некотором смысле повторил путь Пири, избрав мишенью для нападок своего товарища по экспедиции 1926 года – итальянца Умберто Нобиле. В своей книге «Моя жизнь» он всячески старался унизить и очернить последнего. В этой же книге он фактически предаёт своего бывшего друга и учителя Кука, отказывая ему в приоритете первооткрывателя, а значит, и в добром имени [5]:

«Адмирал Пири был первым, достигшим Северного полюса.

Однако – быть может, спросит читатель – откуда вы знаете, что он там был? Ведь он утверждает это голословно. В сущности, он был там один, так как негр Хансон не обладал достаточными знаниями в этой области, чтобы решить, были ли они там или не были. Пири же, при своих теоретических знаниях, несомненно, легко мог написать подложные путевые дневники. И, тем не менее, я убеждён, что адмирал Пири достиг Северного полюса. Моё убеждение основано на моём личном знакомстве с Пири. Что он отлично мог сфабриковать подложные наблюдения – это чистейшая правда. Ответом на все сомнения по этому поводу является тот простой факт, что Пири был не из того сорта людей».

Справедливости ради надо заметить, что в другой части текста он превозносит Кука и рассказывает о его роли в спасении Бельгийской антарктической экспедиции. Тур Буманн-Ларсен [31] отмечает, что поначалу Амундсен поддержал Кука, но когда конфликт последнего с Пири вошёл в острую стадию, Амундсен предпочёл избегать Кука. Его встреча с Куком могла помочь восстановить репутацию Кука, но, с другой стороны, бросить тень на самого Амундсена, только что вернувшегося с победой из Антарктики, и заставить общественность усомниться в его собственном достижении (записи Скотта ещё не были найдены).

Гонка к полюсу глазами собаки

<…> эскимосская собака даёт около 25 килограммов съедобного мяса.

Р. Амундсен. «Моя жизнь»

15 ноября 1912 года Амундсен, недавно вернувшийся с победой с Южного полюса, выступал с лекцией в Королевском географическом обществе. После выступления был банкет, на котором президент общества лорд Керзон (в прошлом вице-король Индии, а в будущем министр иностранных дел Британии и один из главных врагов Советской России) произнес тост. Вот как описывает это сам Амундсен [5]:

«В произнесённой речи лорд Керзон подробно остановился на моём докладе, отмечая особенно то обстоятельство, что я приписываю часть успеха собакам. Лорд Керзон закончил свою речь следующими словами “Поэтому я предлагаю всем присутствующим прокричать троекратное ура в честь собак”, – причём он подчеркнул насмешливый и унизительный смысл этих слов, сделав в мою сторону успокоительный жест, – хотя я даже не пошевелился, – словно убедительно прося меня не реагировать на это слишком прозрачное оскорбление».

Амундсен был смертельно обижен и вспоминал об этом вечере спустя 15 лет. Впрочем, Керзона тоже можно понять – британцу трудно было примириться с тем, что Амундсен вернулся с победой, тогда как его соотечественники погибли в ледяной пустыне. Керзон не ошибался – именно выбор средства транспорта в полярных областях в этот раз стал вопросом жизни и смерти. Амундсен поставил на собак – и выиграл. Скотт – на лошадей и моторные сани – и погиб.

Сейчас нам кажется странным выбор Скотта, в нашем представлении героическая эпоха полярных путешествий прочно ассоциируется с несущимися по льду собачьими упряжками. Однако в начале XX века вопрос о выборе средства передвижения по-прежнему оставался дискуссионным. Сам Амундсен одно время всерьёз рассматривал столь экзотический способ, как использование дрессированных белых медведей [31]. В экспедиции Г. Я. Седова пытались это осуществить на практике, но безуспешно [94]. В итоге Амундсен остановил свой выбор на собаках, и он подробно описывает их достоинства в сравнении с пони [6]:

«Без сомнения, самая большая разница между моим снаряжением и снаряжением Скотта заключалась в выборе упряжных животных. Мы уже раньше слышали, что Скотт, опираясь на свой собственный опыт и опыт Шеклтона, пришёл к тому заключению, что на ледяном барьере маньчжурские пони предпочтительнее собак. Я едва ли не единственный из всех тех, кто знаком с эскимосскими собаками, призадумался, когда впервые эта мысль была высказана. <…> Если Пири совершил рекордное путешествие по северным льдам на собаках, то, конечно, при тех же отличных средствах можно было легко побить рекорд Пири на прекрасной ровной поверхности ледяного барьера! В основе суждения англичан о пользе эскимосских собак в полярных областях, вероятно, кроется какое-то недоразумение. Не происходило ли это оттого, что, может быть, хозяин не понимал своей собаки? А может быть, собака не понимала своего хозяина? <…> Другое и ещё более важное основание для пользования собакой заключается в том, что этому небольшому созданью гораздо легче перебираться через множество хрупких снежных мостов, которых нельзя избежать на барьере и на растрескавшихся ледниках. Если собака и провалится, то никакого несчастья не случится. Берешь её за ошейник, дёрнешь хорошенько кверху, и она опять на поверхности! Другое дело пони».

Впрочем, у собак есть ещё одно неоспоримое преимущество [6]:

«Собаку можно кормить собакой же! Можно постепенно уменьшать количество собак, убивать худших и кормить ими отборных. Таким образом, им обеспечивается свежая пища. <…> Собаки не имели ничего против этого. Им бы только получить свою порцию, а из какого места на теле их товарища она вырезана, это им безразлично! Единственное, что оставалось после такой собачьей закуски, – это зубы жертвы. А если день выдавался очень тяжёлый, то не оставалось даже и зубов! <…> Так как эскимосская собака даёт около 25 килограммов съедобного мяса, легко было рассчитать, что каждая собака, взятая нами на юг, означала уменьшение на 25 килограммов продовольствия как на нартах, так и на складах».

Выходит, главная проблема манчжурских пони Скотта в том, что они не ели друг друга, как собаки Амундсена и матросы Франклина. При чтении книг норвежского полярника поражает не столько сам факт использования собак в пищу – это было довольно распространённой практикой полярных путешествий, – сколько цинизм, с которым он это описывает, словно стремясь намеренно шокировать читателя [6].

«Мясо оказалось просто отличным, ей-богу, отличным, и одна котлета исчезала за другой с молниеносной быстротой. Готов допустить, что котлеты могли бы быть и несколько мягче, не потеряв ничего от этого, но ведь нельзя же требовать от собаки всего».

«…при мысли о свежих собачьих отбивных котлетах, ожидавших нас, когда мы поднимемся на плато, у нас уже текли слюнки. Постепенно мы так привыкли к мысли о предстоящей бойне, что это событие уже не представлялось нам столь жестоким, каким оно было бы в иных условиях. Это место было названо “бойней”. Было решено, что мы останемся здесь на два дня, чтобы отдохнуть и поесть “собачины”. Вначале многие из нас и слышать не хотели о том, чтобы принимать участие в подобном угощении. Но время шло, аппетит увеличивался, и эта точка зрения менялась, пока, наконец, в последние дни, перед тем как мы дошли до “бойни”, мы не могли уже ни думать, ни говорить ни о чем другом, как только о собачьих котлетах, собачьей вырезке и т. п.

Однако в этот первый вечер мы воздержались. Нам не хотелось набрасываться на своих четвероногих друзей и пожирать их раньше, чем они остыли».

«Ни одна мясная лавка не представляла бы лучшего зрелища, чем то, которое можно было наблюдать у нас, когда мы освежевали и разрезали на части десять своих собак. На снегу были разложены большие кучи прекраснейшего, свежего, красного мяса с массой самого привлекательного на вид жира. Собаки ходили кругом и нюхали. Некоторые хватали себе кусок, иные переваривали. Мы же, люди, выбрали себе самое молодое и нежное мясо. Вистингу было предоставлено возиться со всем: и с выбором мяса, и с приготовлением котлет. Его выбор пал на Рекса, небольшое прекрасное животное – одну из его же собственных собак. Он ловко нарубил и нарезал необходимое для обеда количество мяса. Я не мог оторвать глаз от его работы. Маленькие нежные котлетки действовали гипнотизирующе, когда он одну за другой кидал их на снег».

«В расчёте, составленном перед окончательным отправлением на полюс, я точно установил день, когда следует застрелить каждую собаку, то есть момент, когда она переставала служить нам средством передвижения и начинала служить продовольствием. <…> Более чем что-либо другое, это обстоятельство явилось главным фактором достижения Южного полюса и нашего счастливого возвращения к исходной путевой базе».

В экспедиции Амундсена собакоубийство началось ещё по пути на Мадейру (родившиеся щенки-самки были не нужны экспедиции). Собак убивали не только потому, что они теряли силы. Они могли оказаться лишними или быть беременными. Итогом экспедиции стало убийство примерно 80 собак. В конце экспедиции осталось 39 собак, 21 из них Амундсен планировал убить, но их спасла случайность – они понадобились Моусону для Австралийской антарктической экспедиции. В этом контексте особенно цинично выглядит умиление собачьей преданностью:

«Нет, пожалуй, ни одного животного, способного в такой степени проявлять свои чувства, как собаки. Радость, печаль, благодарность, угрызения совести отражаются ясно на всём их поведении. В особенности в глазах. Мы, люди, часто носимся с мыслью, что одни мы являемся обладателями того, что называется “живой душой”. Мы говорим, что глаза – зеркало души.

Всё это прекрасно. Но обратите внимание на глаза собаки; изучите их хорошенько. Как часто в их выражении можно увидеть нечто такое, что можно назвать человеческим, те же переживания, что и у человека. Всё это во всяком случае очень похоже на “душу”».

Амундсен не только разделывает, готовит и ест собак, но ещё и сочиняет некоторым из них недурные эпитафии:

«Без понуканий, без кнута тянул он сани с утра до вечера и как упряжное животное был бесценен.<…>

Он выбился из сил, был убит и съеден».

Или:

«Накануне сочельника мы убили Свартфлеккена. Его никто не жалел. Свартфлеккен был одной из собак Хасселя и всегда отличался скверным характером. В своём дневнике я читаю следующие слова, записанные в тот же вечер: “Сегодня вечером убит Свартфлеккен. Он не хотел больше везти, хотя на вид и был неплох. Дурной характер. Будь он человеком, то, начав хорошо, кончил бы в тюрьме”.

Он был довольно жирён и съеден с видимым удовольствием».

Рис. 3–12. Любимые собаки Амундсена – Фикс (слева) и Лассесен.

«Двадцатого декабря мы убили первую собаку по пути домой. Это был Лассе, моя славная собака. Он совсем обессилел и больше никуда не годился. Его разделили на пятнадцать по возможности равных частей и отдали товарищам» [6].

Судьба Фикса оказалась счастливее – он пережил экспедицию Амундсена и был подарен Моусону, начальнику Австралийской антарктической экспедиции (Источник: Библиотека Конгресса США)

Скотт не хуже Амундсена понимал преимущества собачьего транспорта [230], но в то же время ему было хорошо известно, что из длинных походов по льдам собаки обычно живыми не возвращались [270]:

«Глупо было бы отрицать, что они [собаки – прим. авт.] существенно расширили радиус действия; столь же неразумно было бы притворяться, что они добились этого без огромных усилий, страданий и смертей. Вопрос лишь о том, стоит ли достигнутый результат такой цены: логически размышляя, я думаю, что стоит. Однако рассмотрение санного похода в столь низменном практическом контексте лишает это приключение большой части его обаяния»[89].

Скотт имел опыт использования собак в санных походах во время экспедиции на «Дискавери» с Шеклтоном и Уилсоном в 1902–1903 годах, и это произвело на него тяжёлое впечатление. Собаки слабели, их приходилось бить кнутом, заставлять идти. Часть из них погибла, часть пришлось пристрелить, чтобы прокормить остальных. Доходило даже до того, что людям приходилось самим тащить собак на санях. В итоге животные погибли. Такой подход, при котором собаки были лишь расходным материалом, «пешками в игре», не устраивал Скотта, и он решил вернуться к традиционному британскому способу путешествий, разработанному ещё Мак-Клинтоком. Это был его сознательный выбор:

«По-моему, ни одно путешествие, когда-либо совершённое на собачьих упряжках, не может достичь высот идеи, которую воплощает отряд мужчин, отправляющихся навстречу тяготам, опасностям и трудностям, рассчитывая лишь на собственные силы, и ценой дней и недель тяжкого физического труда добивающихся разгадки части тайн великого и неизвестного. Несомненно, что это завоевание более благородно и восхитительно» [270].

Собак в экспедиции Скотт тоже использовал, но лишь на начальном участке пути – на шельфовом леднике Росса (684 км). Оттуда они были отправлены обратно, это позволило сохранить им жизнь. Больше половины пути (201 км вверх по леднику и 563 км по полярному плато) люди тащили груз сами.

Кроме того, вполне в соответствии с британской традицией, Скотт стремился использовать новейшие достижения техники (моторные сани), а также лошадей, неплохо зарекомендовавших себя в экспедиции Шеклтона.

Различные взгляды на использование собак в итоге предопределили успех Амундсена и гибель Скотта:

«Разница между обеими экспедициями состояла как раз в преимуществе собак над средствами передвижения другой экспедиции» [5].

В этом отношении к Скотту близок Кук, который даже при угрозе голодной смерти не убил собак, а бросил их в дикой природе во время переправы через открытую воду – в парусиновую лодку они не вмещались.

Пири и Кук в Антарктиде

В числе четвероногих участников экспедиции Амундсена к Южному полюсу состояли Кук и Пири. Мы не знаем, кто из них дошёл до полюса первым. Был и Фритьоф, но он не вынес тягот путешествия. Часть собак Амундсена (и Пири среди них) уцелела и была подарена австралийской экспедиции Дугласа Моусона [260]. Одну из собак австралийцы назвали Амундсеном в честь прежнего владельца. В этот раз на южном континенте собралась целая плеяда полярных путешественников: Франклин, Дюрвилль, Шарко, Брюс, Нансен, Пири, Шеклтон, Росс (в честь Джеймса Кларка Росса), Уилкс. Были и коронованные особы: Александра (в честь королевы-матери), Георг, Мери (в честь жены Георга V). Были Нельсон и Леди Гамильтон. Была и собака Павлова, названная в честь русской балерины Анны Павловой, с которой Моусон был знаком. Судьба Павловой сложилась печально – она была съедена Моусоном и Мерцем во льдах Антарктиды. Этот обед стоил жизни Мерцу. Причиной смерти стало острое отравление витамином А – в печени полярных собак, как и белых медведей, он содержится в очень большом количестве.

Первые на полюсе

Многие современные историки склонны считать, что ни Кук, ни Пири в действительности не достигли 90°N. Тогда неизбежно возникает вопрос: кто же всё-таки оказался там первым? Амундсен, как известно, пролетел над полюсом без посадки, Бэрд, скорее всего, до полюса даже не долетел. Шмидт, Папанин и Водопьянов, вопреки расхожему мнению, приземлились в 1937 году в нескольких десятках километров от полюса. Тогда приоритет Пири никто не оспаривал, напротив, в советской прессе тех лет экспедиция Шмидта скорее противопоставлялась экспедициям американским – подчёркивалась её научная значимость, а от какого-либо спортивного элемента всячески открещивались. Поэтому «достижение полюса» в этой экспедиции было условным – никто и не ставил задачу организовать дрейфующую станцию в точке с координатой 90°N.

По всему выходит, что первыми на полюсе оказались наши соотечественники – три самолёта «Ли-2» приземлились 23 апреля 1948 года на полюсе во время секретной экспедиции «Север-2». Начальником экспедиции был Александр Кузнецов, в лётный отряд входили ветераны-лётчики – Иван Черевичный, Илья Мазурук и Михаил Водопьянов. Научный состав – магнитологи Павел Сенько и Михаил Острёкин, и два гидролога – Михаил Сомов и Павел Гордиенко [244]. Однако это достижение тогда осталось не известным никому, кроме самих участников.

Попытки с негодными средствами

Для жителей севера России, в отличие от британцев или американцев, Арктика была естественной средой обитания. Поэтому интерес к полярным областям в России был в большей степени практическим, чем на Западе. Россия не участвовала в гонке к полюсам, как Британия, Штаты или Норвегия, поэтому сложилось превратное представление о её пассивности в Арктике. Однако именно силами русских моряков и землепроходцев была постепенно положена на карту большая часть северного побережья Евразии. На рубеже XIX–XX веков российская деятельность в Арктике в основном определялась интересами бизнеса и отдельных ведомств, какой-либо программы исследований в Арктике у царского правительства не было. Из бесспорных российских достижений, связанных с освоением Севера и Дальнего Востока, следует упомянуть постройку первого в мире ледокола «Ермак» и строительство Транссибирской магистрали. Поворотным моментом в отношении к Арктике стала Русско-японская война, выявившая недоразвитость коммуникаций и слабое развитие восточных районов страны. Северу стали уделять всё больше внимания, кульминацией российских полярных исследований стала Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана на ледокольных пароходах «Таймыр» и «Вайгач», составившая первую подробную опись побережья со времён Великой Северной экспедиции. Но наибольшую известность получила всё же не она, а три русские экспедиции 1912 года (Г.Я. Седова, Г.Л. Брусилова и В.А. Русанова), хотя именно они выпадают из естественной логики развития русских полярных исследований. Такое внимание понятно – трагедии и загадочные исчезновения всегда вызывают больший интерес, чем истории со счастливым концом.

Экспедиции 1912 года были эхом охватившей весь мир борьбы за полюса и проходы – к тому времени уже достигнутые и пройденные. Они изначально не имели смысла, поскольку были вторичны, другими словами, они закончились неудачей ещё до начала, даже успешное возвращение не сулило лавров победителям. Особенно показательна в этом смысле экспедиция Седова, отправившегося открывать полюс вслед за Куком и Пири. В лучшем случае он мог рассчитывать на национальный приоритет, что, в сущности, не имело особого значения. Оказаться первым русским на полюсе было бы почётно, но не более чем, например, стать первым тибетским космонавтом или первым бенгальцем, переплывшим Магелланов пролив. А раз так – то совершенно не важно было, какие суда использовать, какое снаряжение и в каком количестве закупать. Можно было обойтись архангельскими дворняжками вместо ездовых собак (Седов) и крестьянами вместо матросов (Брусилов). Выражаясь юридическим языком, экспедиции 1912 года можно рассматривать как попытки с заведомо негодными средствами.

Уже в 1912 году экспедиции на деревянных парусно-моторных судах («Св. Фока», «Св. Анна», «Карлук», «Геркулес») выглядели архаично. Снаряжение соответствовало скорее временам Франклина и Росса, а подготовка была гораздо более безалаберной, чем в британских экспедициях. Хотя именно тогда происходил перелом в подходе к полярным исследованиям – появлялись радио и самолёты, корабли стали делать из металла, оснащать мощными машинами.

Мотивы руководителей представляются иррациональными – особенно показателен пример Седова, изначально не имевшего шансов на успех и, тем не менее, направившегося на полюс умирать. Трудно понять и цели Брусилова – он бросил прекрасно оснащённую современную экспедицию с государственным финансированием, с важными для страны целями, с радио и самолётом, чтобы отправиться в бессмысленный поход на старом деревянном судне. Экспедиция Русанова была, по сути, проверкой его собственной научной гипотезы.

Примечательно также, что в России, вопреки мировой практике, экспедиции с частным финансированием оказались гораздо менее успешными в сравнении с государственными. Экспедицию Русанова на «Геркулесе» с момента разворота на восток также можно рассматривать как частную инициативу.

Особенности фандрайзинга в России

9/22 марта 1912 года капитан[90] Георгий Седов (рис. 3–13) подал докладную записку на имя начальника Главного гидрографического управления генерала А. И. Вилькицкого с предложением экспедиции к Северному полюсу. В ней в числе прочего говорилось:

«Человеческий ум до того был поглощён этой нелёгкой задачей, что разрешение её, несмотря на суровую могилу, которую путешественники по большей части там находили, сделалось сплошным национальным состязанием; здесь, помимо человеческого любопытства, главным руководящим стимулом ещё безусловно являлись народная гордость и честь страны. В этом состязании участвовали почти все страны света включительно до Японии (к Южному полюсу) и только не было русских…» [131, с. 22].

Япония здесь упомянута не случайно – как недавний противник.

Седов предложил организовать экспедицию в текущем году, стремясь опередить Амундсена, который, по сведениям Седова, должен был отправиться к полюсу в 1913-м. Амундсен не имел такого намерения, даже если и утверждал противоположное. После того как Кук и Пири заявили о достижении полюса, эта цель утратила для него всякую притягательность, научные же исследования не интересовали Амундсена вовсе.

* * *

ГЕОРГИЙ ЯКОВЛЕВИЧ СЕДОВ (1877–1914) родился в многодетной семье рыбака на хуторе Кривая Коса (сейчас – посёлок Седово, Новоазовский р-н, Донецкая область). В 1894 году он ушёл из дома с намерением учиться морскому делу. К этому времени единственным его образованием был трехлетний курс (освоенный за 2 года) церковно-приходской школы. Для того чтобы поступить в мореходные классы в Ростове, Седову пришлось несколько месяцев проплавать матросом. В 1895 году он поступил в Мореходные классы, а в 1899 году получил диплом штурмана. Однако в торговом флоте Седов работал недолго и поступил вольноопределяющимся в военно-морской флот. Седов сдал экстерном экзамены за курс Морского корпуса и поступил на службу в Главное Гидрографическое управление в звании поручика. В 1902 году участвовал в экспедиции Варнека на Новую Землю. Во время войны с Японией служил на Дальнем Востоке. В 1909 году занимался промерами глубин в устье Колымы и на подходах к ней. В 1910 году он снова работал на Новой Земле.

Седов был крайне честолюбив и обладал незаурядными способностями, это помогло ему пробиться из низших слоёв в элиту общества (сын неграмотного рыбака стал флотским офицером). Карьера Седова складывалась весьма успешно, но в офицерской среде он оказался чужаком. Отношения с товарищами не складывались, к нему скептически относились коллеги-полярники, и даже обычно сдержанный в оценках Русанов выступил с резкой критикой в печати [64, с. 284]. Его амбициозный и бессмысленный с практической точки зрения проект был встречен коллегами холодно. Дав публичное обещание достичь полюса, Седов поставил себя в ситуацию, из которой было лишь два выхода – выполнить задачу или погибнуть. Вернуться, не достигнув полюса, теперь означало стать объектом насмешек и унижений со стороны сослуживцев и всего общества.

Примечательно, что, когда от экспедиции не было вестей и правительство решило начать поиски, желающих спасать Седова долго не находилось. Вот как пишет об этом М. Е. Жданко, сменивший на должности начальника Главного Гидрографического управления А. И. Вилькицкого:

«Вследствие указаний морского министра, того же 24 января посланы письма кап. I р. Коломейцеву и кап. II р. Новопашенному, а затем посланы телеграммы следующим лицам с предложением взять на себя снаряжение и начальствование экспедицией [на поиски Седова – прим. авт.]: кап. I р. Вяземскому, отставным контр-адмиралам Цвингману и Трояну, кап. I р. Иванову 6-му, кап. II р. Паттону, ст. сов. Брейтфусу (передано лично) и отставному кап. I р. Балку.

<…> Что касается лиц, которым предложено принять на себя начальствование экспедицией, то все просили время на размышление, а затем все отказались.

<…> В заключение считаю долгом сказать, что из сношений с нашими морскими офицерами я не мог не видеть, насколько не популярен, чтобы не сказать более, Седов среди них, и я очень сомневаюсь, чтобы нашёлся русский морской офицер, который по доброй воле отправился бы на розыски Седова» [131, с. 45–46].

Коллеги по экспедиции также неоднозначны в оценках Седова. Визе в своём дневнике так описывает обстоятельства отхода из Архангельска [34]: «Нам было заявлено, что, пока «Фока» сидит в воде выше ватерлинии, судно из порта не выйдет. Как Седов ни старался доказать, что перегрузка ничтожна и практического значения не имеет, формалисты из порта стояли на своём. Тогда Седов пришёл в бешенство и приказал сбрасывать на пристань палубный груз. Полетели ящики, тюки, бочки – всё, что попадало под руку. Кто-то заметил Седову, что в числе других грузов был выброшен ящик с нансеновскими примусами. «К черту, обойдёмся и без них!» – ответил Седов, всё ещё разъярённый».

По свидетельствам того же Визе, «Седов часто говорил: «Вот хорошо бы зазимовать на Земле Петерманна!», хотя ещё до начала экспедиции ему было сказано, что таковой не существует. В случае, если не удастся дойти до Земли Франца-Иосифа, он хотел отправляться к полюсу с Новой Земли по дрейфующим льдам, что было полным абсурдом. Уже во время второй зимовки, обнаружив на судне случай воровства, «Седов обратился к команде с диким криком: «Опять среди вас воровство! Я больше вас не буду ни штрафовать, ни судить! Я прямо наповал убью из револьвера. Как начальник полярной экспедиции я имею право убивать людей! Пойду против совести и убью этого мерзавца!» При этом Г. Я. задыхался, захлёбывался и топал ногами. И в таком состоянии человек в ближайшие дни собирается выходить к полюсу!»

При этом Визе замечает, что «Георгий Яковлевич, пожалуй, самый симпатичный человек на судне».

В этих свидетельствах Седов выглядит человеком болезненно самолюбивым, не всегда рационально поступающим, упрямым до фанатизма, склонным к припадкам ярости. Такой образ далёк от лубочной беллетризованной биографии Седова, начатой Пинегиным, и законченной после его смерти всё тем же Визе [94]. Эту книгу скорее следует отнести к жанру советского мифотворчества.

* * *

Седов надеялся обойтись минимальными средствами – стоимость экспедиции он оценил в 70 тысяч рублей [23]. Предполагалось, что в ней будут участвовать 14 человек, из них 4 отправятся к полюсу. По его плану, экспедиция должна была стартовать около 1 июля из Архангельска, то есть на поиск средств, выбор судна, подготовку снаряжения и подбор персонала он оставил себе чуть меньше четырёх месяцев.

В статье «Как я открою полюс», опубликованной в «Синем журнале» (это издание для современников было образцом пошлости и дурного вкуса), Седов рассказывал о своём предприятии, надеясь собрать средства по подписке [112]. Он писал, что цель его – «водрузить русский флаг на Северном полюсе», и откровенно замечал: «Я не преследую особых научных задач, я хочу, прежде всего, открыть Северный полюс». Седов не раскрывает деталей задуманного предприятия, упоминает лишь, что его экспедиция будет принципиально отличаться от работ предшественников:

«До сих пор все экспедиции на Северный полюс совершались с тяжёлым и громадным снаряжением. Дорого стоящий корабль, целый штат учёных. <…> Мой девиз – лёгкость и подвижность» [112].

Видимо, «лёгкости и подвижности» должны были способствовать «двуколки, в которых вместо колёс будут лыжи» и «съедобные лепёшки для людей и собак», о которых он упоминает в докладной записке Вилькицкому [131, с. 23].

Поначалу план Седова вызвал сочувствие. Группа из 51 депутата Думы, преимущественно правых взглядов, внесла законодательное предложение об отпуске денег. Смета была увеличена в сравнении с первоначальным вариантом – депутаты справедливо заметили, что «чрезмерная экономия при оборудовании далеких и тяжёлых экспедиций может иметь роковой исход». Было предложено выделить на экспедицию 50 тысяч рублей, ещё 50–100 тысяч должны были изыскать научные общества (Императорская Академия наук и ИРГО), а также внести частные жертвователи.

А. И. Вилькицкий также дал положительный отзыв, и предложение было передано на рассмотрение морскому министру И. К.Григоровичу. Григорович в своём письме председателю Совета министров В.Н.Коковцеву (20 апреля 1912 года) сообщает о своём «полном сочувствии идее лейтенанта Седова, при условии достаточного снабжения этой экспедиции» [131, с. 27].

Для оценки проекта Седова была создана комиссия при Главном гидрографическом управлении. Её возглавил А. И. Вилькицкий, кроме него участвовали д-р А. А. Бунге, капитан II ранга А. В. Колчак, зоолог А.А. Бялыницкий-Бируля, геолог И. П. Толмачев, Л. Л. Брейтфус, капитан I ранга Бухтеев, подполковник Мордвинов и сам Седов. Комиссия выразила недоумение в связи с целью Седова, напомнив ему, что открытие полюса уже состоялось. Выяснилось также, что Седов не имел понятия о результатах экспедиции герцога Абруццкого, своего ближайшего предшественника. Оказалось, что в качестве отправной точки полюсной партии Седов планировал Землю Петерманна, в то время как уже более десяти лет было доподлинно известно, что таковой не существует[91]. Тем самым Седов недооценил протяжённость своего пути примерно на 500 километров. Его представления о логистике полярных путешествий были столь же туманны. Согласно расчёту комиссии, протяжённость пути от острова Рудольфа до полюса составляла 860 верст, средний суточный переход 10 верст. Даже если учесть, что кормом для собак должны были стать они сами, и исходить из заниженной нормы питания – около 2 фунтов в день на человека, задача оказывалась невыполнимой. По расчёту Колчака, на каждую собаку в этом случае приходилось 3,27 пуда груза, что в 2–3 раза превышало её физические возможности. По свидетельству одного из членов комиссии, Л. Брейтфуса, Седов предлагал и вовсе фантастический проект:

«Первоначально Седов принимал среднюю скорость санной партии в 20 вёрст, причём так как и при этом допущении нарты всё-таки оказывались слишком тяжёлыми для 20 собак[92], то последний предложил облегчить их при помощи “водородных баллонов”, т. е. воздушных шаров. От последнего проекта, правда, он вскоре под влиянием сделанных заявлений отказался» [23, с. 13].

Неудивительно, что комиссия сочла план Седова непродуманным. В финансировании экспедиции было отказано. Причём в качестве формальной причины отказа было отмечено всё то же письмо депутатов Думы. Совет министров усомнился, что удастся привлечь частные средства в размере 100 тысяч рублей, и как позже выяснилось, не ошибся.

Тем не менее, Главный морской штаб предоставил Седову отпуск на два года для участия в экспедиции, причём с сохранением содержания.

Поиском средств для экспедиции занялся «Седовский комитет», который возглавил лидер фракции националистов в Думе П. Н. Балашов, секретарём стал депутат Думы В. В. Шульгин. Ключевой фигурой в Комитете был Михаил Суворин, заместитель (по терминологии того времени – товарищ) председателя Комитета – главный редактор «Нового времени». Его газета, имевшая репутацию националистического и реакционного издания, использовалась для продвижения плана Седова и сбора денег на его экспедицию. Комитет был зарегистрирован как юридическое лицо и принял на себя ответственность за организацию экспедиции, по крайней мере, за оплату её счетов. Седов же с этого момента фактически становился наёмным работником.

Впрочем, дела Комитета шли не слишком успешно. Собрать удалось всего лишь около 13 тысяч рублей, ещё 10 тысяч выдал Николай II, воспользовавшийся своим правом распоряжаться фондом на экстренные надобности страны. Перерасход средств уже на момент отправки экспедиции составил 28 тысяч рублей, кредит экспедиции предоставил все тот же М.А.Суворин. По мнению Брейтфуса [23], причину неудачи со сбором денег «следует искать отнюдь не только вообще в малом интересе русского общества к полярным исследованиям, но также ещё и в том, что экспедиция Седова <…> не являлась ни оригинальной, ни особенно необходимой, так как, во-первых, Северный полюс был уже открыт три года перед тем американцем Пири, и, во-вторых, проект Седова являлся ничем иным, как намерением повторить эксперимент герцога Абруццкого, но только с менее пригодными средствами».

Очевидно, что в условиях цейтнота и катастрофической нехватки средств организовать полноценную экспедицию было невозможно. Но это не единственные причины, которые в итоге привели к неудаче. Их следует искать и в особенностях личности Седова – человека крайне амбициозного, но при этом недостаточно квалифицированного для выполнения взятой на себя задачи.

Для экспедиции было зафрахтовано парусно-моторное судно «Святой великомученик Фока» водоизмещением 273 тонны, построенное в Норвегии в 1870 году под именем «Гейзер». Это судно было однотипным с другими знаменитыми полярными судами, такими как «Заря», «Вега» и «Стелла Поларе». Силовая установка судна имела мощность 290 сил и позволяла идти со скоростью до 6 узлов [23].

Снаряжение экспедиции было в основном закуплено в Архангельске, провизия состояла большей частью из солонины, солёной рыбы и сухарей, то есть не содержала нужного количества витаминов и не подходила для полярного плавания. Одежда и обувь были взяты из расчёта на год на 14 человек, то есть не на весь период и не на весь состав экспедиции. Снаряжение приобреталось на скорую руку и не было проверено перед отходом.

Седов имел с собой около 80 собак. Около половины из них были закуплены в Тобольске по 45 рублей, остальные же были взяты в Архангельске по 50 и представляли собой, по словам Н. Пинегина, «дворняжек, без сомнения, собранных где-нибудь в окрестностях» [93].

«По всей видимости, всякая упряжь для них такая же новость, как если бы вместо хомутиков и постромок их одели бы во фраки.<….> От судна собаки не бегут иначе как на поводу. Но обратно – полным ходом <….> совсем не приспособлены к холоду, <….> их мех без подшерстка, мерзнут даже при слабых <….> холодах, худеют от мороза, не умеют защитить свой кусок от чужих посягательств, – это не собаки севера. Они погибнут».

Впрочем, «архангельским лайкам» применение нашлось:

«Юган и Линник давно уже по собственному почину стали готовить котлеты из собачины (Седов, убедившись в полной непригодности некоторых архангельских дворняжек, приказал убить их: бессмысленно расходовать провизию на собак, негодных и обречённых на гибель из-за неприспособленности к климату). Оба собакоеда уверяли, что мясо очень вкусно. <….> В конце концов попробовали все. Если б не было доподлинно известно, что едим мясо вертлявого Волчка, котлеты можно было бы принять за обыкновенные» [93].

«Собачий вопрос» был главным в достижении полюса. После того как половина животных оказались непригодными для работы, стало очевидно, что успеха достичь не удастся. Тем не менее, Седов не стал отказываться от своих планов.

Грузоподъёмность судна оказалась недостаточной, чтобы взять на борт всё экспедиционное снаряжение, поэтому запас угля пришлось сократить и взять его из расчёта на 23–25 ходовых дней [23].

За несколько дней до выхода в море судовладелец и капитан «Фоки» Дикин и часть команды отказались идти в плавание. Поэтому капитана, штурмана и второго механика пришлось искать за сутки до выхода в море. Экспедиция состояла из 27 человек, но на Новой Земле пятеро были списаны. Брейтфус отмечал, что они были списаны по причине непригодности, Пинегин же утверждал, что они изначально были лишними на борту и взяты лишь по требованию портового начальства, не выпускавшего судно с некомплектным экипажем.

Судно вышло из Архангельска с сильной задержкой, 14/27 августа, неблагоприятная ледовая обстановка не позволила дойти до Земли Франца-Иосифа, как предполагалось. Зазимовать пришлось на Новой Земле (рис. 3–13).

Рис. 3–13. Георгий Седов в своей каюте на борту «Св. Фоки»

В конце зимовки Седов отослал партию под руководством капитана «Фоки» Захарова, чтобы передать на Большую землю сведения о ходе экспедиции и научные результаты. Седов надеялся, что ему пришлют пароход с углём и замену негодным собакам. Однако Комитет, отправив Седова в рейс, фактически устранился от своих обязанностей.

Во время зимовки Седов приказал переименовать экспедиционное судно в «Михаил Суворин». Вряд ли Седов имел на это полномочия – судно не принадлежало ни ему, ни Комитету и было зафрахтовано для экспедиции. Как бы то ни было, новое имя не прижилось.

Небольшой запас топлива быстро закончился, к Земле Франца-Иосифа шли, сжигая в топках «Фоки» концы, смоченные машинным маслом, и моржовые шкуры.

Во время второй зимовки в бухте, которую Седов назвал Тихой, на северо-западе острова Гукера, в экспедиции появились первые заболевшие цингой. Хотя охота была довольно успешной, добытое мясо не удалось сохранить, и участники экспедиции питались в основном сушёной рыбой и солониной, кашей и макаронами [93]. Среди заболевших был и начальник экспедиции.

«Мой девиз – лёгкость и подвижность»

Полюсной партии, состоявшей из Седова и матросов Пустошного и Линника, предстояло пройти около 2200 км. При этом они располагали запасом питания всего лишь на четыре месяца для людей и на полтора – для собак [23]. Визе отмечает [33, с. 259], что матросы отправились с Седовым добровольно, но вряд ли представляли, что продуктов хватает лишь до полюса, но никак не на обратный путь. К началу своего похода к полюсу Седов уже был тяжело болен. Судя по симптомам, это была цинга. Квалифицированного врача на судне не было – его роль выполнял ветеринар Кушаков, человек, далёкий от полярной медицины. В таких условиях поход был равносилен самоубийству, и Седов это понимал не хуже Визе и Пинегина, которые безуспешно пытались отговорить его от рокового шага. Покидая экспедицию, Седов сдал командование Кушакову. В своей инструкции Седов просил его не ждать полюсную партию дольше, чем до 1 августа, и ни в коем случае не оставаться ещё на одну зимовку. Также Седов просил Кушакова не заниматься снаряжением спасательной экспедиции:

«По приходе в Россию не беспокойтесь ходатайствовать о посылке за нами судна, т. к. это будет напрасная трата средств, ибо если нам суждено будет уцелеть, то мы и самостоятельно доберёмся домой» [72].

Рис. 3–14. Маршрут экспедиции Г. Я. Седова. Показан также путь «Св. Анны» Г. Л. Брусилова и для сравнения – дрейф «Фрама»

3/16 февраля группа вышла в поход на север. Поклажа была размещена на трёх нартах, в каждую из которых было запряжено восемь собак. Сначала продвигались вперёд довольно быстро, преодолевая около 15 вёрст в день. Однако уже через несколько дней Седов не смог идти дальше, стал терять сознание и велел матросам привязать его к нартам. Он не выпускал из рук компаса, так как боялся, что матросы могут обмануть его и развернуться на юг. 16 февраля дневник его обрывается, 20 февраля Седов умер. В это время группа ещё находилась в пределах архипелага Земля Франца-Иосифа, немного не дойдя до острова Рудольфа. Через две недели матросы вернулись на «Фоку». Из их слов следовало, что начальника они похоронили на острове Рудольфа, но могила его так и не была найдена. По возвращении в Архангельск было проведено дознание, поскольку обстоятельства гибели Седова могли вызвать подозрение. Но записи Седова, которые он вёл, пока хватало сил, послужили для матросов оправдательным документом, и производство было прекращено.

Во время второй зимовки умер И. А. Зандер, единственный механик на судне. Но машину всё же удалось подготовить к выходу в море. По пути «Фока» зашёл на мыс Флора, где могли быть остатки топлива. Этот мыс был уже знаменит – за восемнадцать лет до прихода «Фоки» здесь совершенно случайно англичанином Джексоном были спасены Нансен с Йохансеном. И теперь чудо повторилось – в этом же месте «Фока» спас единственных выживших участников экспедиции «Святой Анны» – штурмана В. И. Альбанова и матроса А.Э.Конрада.

Путь домой был чрезвычайно трудным – постепенно сгорели в топке фальшборта, надстройки, внутренние перегородки. Потом стали сжигать бимсы через один.

Уже оказавшись в обитаемых местах, участники экспедиции узнали о начавшейся мировой войне.

Завершение экспедиции Седова

Прибыв 17 августа 1914 года в Архангельск, экспедиция столкнулась с новыми бедами. Комитет имел огромные неоплаченные долги и смог рассчитаться лишь с командным составом экспедиции. Прожив месяц на судне, без тёплой одежды и средств к существованию, матросы, не видя другого выхода, обратились с прошением на высочайшее имя [131]:

«Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший Государь!

Два года тому назад под командою ст. лейт. Седова мы отправились в экспедицию к Северному полюсу. Нам было обещано, что о семьях наших позаботятся, и мы смело шли за нашим начальником. Много лишений и много невзгод нам пришлось перенести вследствие недостаточного оборудования экспедиции. Чаша испытаний переполнилась, когда наш дорогой начальник, настойчиво преследуя свою заветную мечту водрузить русский флаг на Северном полюсе, погиб смертью идейного мученика. Мы возвращались домой изнурённые, жаждущие отдыха. На Земле Франца-Иосифа, кроме Седова, погиб Зандер. Мы остальные были почти сплошь больные; двое лежат в больнице. Вместо отдыха на родине нас ждало горькое разочарование: нас бросили на произвол судьбы на полуразрушенном экспедиционном судне без гроша денег. Весь офицерский состав получил полностью следуемое жалованье и немедленно же уехал; нам же не заплатили заслуженного. Повергая к стопам Вашего Императорского Величества наши верноподданнические чувства, мы слёзно просим обратить монаршую милость на наше горестное положение.

Матросы, участники экспедиции… (фамилии)».

Царь лично распорядился удовлетворить их прошение, кроме того участникам экспедиции было выплачено вознаграждение (командному составу – по 300 рублей, матросам – по 120), Кушакову[93] была выплачена премия в размере 1000 рублей. Также правительством была установлена пенсия вдове Зандера. Отец Седова также обратился к царю с прошением о пенсии, но ему было отказано, правительство ограничилось единовременным пособием в 100 рублей.

Комитет устранился от какого-либо участия в судьбах матросов. Чуть позже разгорелся ещё один скандал: Комитет претендовал на все материалы экспедиции – результаты наблюдений, фотографии и даже личные дневники Седова, рассчитывая таким образом поправить своё материальное положение. Участники экспедиции (Визе, Пинегин, Павлов) и вдова Седова были резко против. Они считали претензии безосновательными и обвинили Комитет в том, что он не прислал вспомогательное судно с углём, что в конечном счёте привело к гибели Седова и Зандера и едва не погубило всю экспедицию.

Несмотря на скандальные и порой почти трагифарсовые моменты, экспедиция Седова оказалась наиболее успешной из трех русских экспедиций 1912 года. Кроме начальника, погиб лишь один участник, все остальные и судно благополучно вернулись домой. Научные результаты были весьма значительны (особенно описание побережья Новой Земли). К безусловной заслуге Седова следует отнести также подбор команды – трое из участников экспедиции стали впоследствии известными исследователями полярных стран (В. Ю. Визе, Н. В. Пинегин, П.Г. Кушаков).

В советские годы Г. Я. Седов стал самым популярным из дореволюционных полярных исследователей. Про него ставили пьесы, писали стихи и книги.[94] Такая популярность объясняется его социальным происхождением, подходящим с точки зрения советских идеологов. Кроме того, Седова пытались изобразить жертвой царизма, хотя это, по меньшей мере, некорректно. По словам одного из биографов Седова, Нагорного, «с полным правом можно сказать, что Седов был убит, убит бюрократической тупостью царского правительства и злобным недоброжелательством “чистокровного” морского офицерства» [131].

Такая позиция была общепринятой при освещении обстоятельств экспедиции Седова. При этом не упоминалось, что правительство не имело каких-либо формальных обязательств перед экспедицией, но, несмотря на это, потратило значительные средства на поисковые работы. Кроме того, ликвидация экспедиции фактически происходила за государственный счёт.

Гибель экспедиции Брусилова

В 1912 году лейтенант флота Георгий Львович Брусилов взял годовой отпуск, чтобы организовать полярную экспедицию. Брусилов уже имел опыт работы в Арктике – он служил в Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана на ледокольном транспорте «Вайгач». Теперь же ему предстояло путешествие из Санкт-Петербурга во Владивосток, заявленной целью которого был зверобойный промысел в Беринговом море. Предприятие было снаряжено на деньги тётки Брусилова, Анны Николаевны Брусиловой, она же была фактической владелицей судна. Возможно, она рассчитывала на прибыли от промысла, но её племянника, молодого блестящего офицера, вряд ли интересовали шкуры медведей и китовый жир. Каких-либо научных целей экспедиция также не имела, по крайней мере, на борту не было ни одного научного сотрудника. Скорее всего, Брусилова влекла слава первооткрывателя новых земель в малоисследованной ещё Арктике. Его прежняя служба обеспечивала ему такую возможность, но, похоже, работа на вторых ролях в государственном предприятии не устраивала амбициозного лейтенанта. И он бросил прекрасно оснащённую гидрографическую экспедицию, чтобы отправиться в Арктику на старом корыте.

Шхуна, выбранная Георгием Брусиловым для экспедиции, представляла собой старый британский военный корабль «Ньюпорт» 1867 года постройки. Своё имя он получил в честь небесной покровительницы судовладелицы. Несмотря на то что Брусилов не имел обычных для полярных путешественников проблем с поиском денег, он был вынужден подписать кабальный договор с тёткой и был серьёзно стеснён в своих расходах, обязавшись каждую трату согласовывать с хозяйкой предприятия.

Во время службы на «Вайгаче» Брусилов имел возможность ознакомиться с ледовыми условиями Восточной Арктики. Плавания в Карском море к этому времени были вполне обычным делом. Таким образом, преодоление всего Северо-Восточного прохода не представлялось ему чем-то невозможным. О подготовке экспедиции известно относительно немного, поскольку она снаряжалась на частные средства и не контактировала с официальными учреждениями, в отличие от экспедиций Седова и Русанова [3]. Но похоже, что она готовилась в спешке и, подобно экспедициям Седова и Русанова, вышла в море с большим опозданием, ближе к концу навигации. Наибольшие сложности возникли с подбором команды. От участия в последний момент отказались помощник капитана, гидролог и врач. Младший штурман заболел и его пришлось оставить. В итоге на судне оказалось лишь два судоводителя – капитан Г. Л. Брусилов и штурман В. И. Альбанов. Но зато оказалась пассажирка – двадцатилетняя Ерминия Жданко, дальняя родственница капитана. Первоначально она собиралась в развлекательное морское путешествие от Петербурга до Архангельска, куда «Святая Анна» должна была зайти по пути в Арктику. Но увидев, что члены команды один за другим бросают капитана, к которому она, по-видимому, испытывала симпатию, Ерминия Жданко решила остаться на судне в роли сестры милосердия. Из её писем к родным, а также из писем Брусилова складывается ощущение, что молодые люди даже в малой степени не представляли весь риск предстоящего путешествия. В последнем письме, отправленном из Югорского Шара, Жданко пишет [3]:

«Где именно будем зимовать, пока неизвестно – зависит от того, куда удастся проскочить. Желательно попасть в устье Лены. Интересного предстоит, по-видимому, масса».

В Тронхейме с судна ушёл старший механик, вот как об этом пишет Жданко:

«В самый день отхода механик наш вдруг отказался идти дальше, и притом так неожиданно, что вещи его остались на судне. Я ужасно была рада, и, кажется, никто особенно не пожалел. Здесь все такие симпатичные люди, он один портил компанию».

Любопытно, что человек, портивший компанию, спустя два года отправится на «Герте» на поиски пропавшей экспедиции Брусилова. Вот как о нём пишет Л. Брейтфус начальнику ГГУ, дяде Ерминии Жданко [131, с. 53]:

«Вчера ко мне явился некий Ярвсон, русский, запасной машинный квартирмейстер, служивший у меня в 1908 году на “Андрее Первозванном”, а позже на “Св. Фоке”. Сколько я знал, Ярвсон должен был сейчас находиться с Брусиловым в качестве механика на “Св. Анне”. Оказывается, что Ярвсона не отпустила его жена норвеженка, имеющая в Тронхейме небольшой отель. Ярвсон желает поступить механиком на одно из наших покупаемых судов. Он знает русский и норвежский языки; ему 37 лет и человек он крепкого здоровья. <…> Ярвсон отзывается о Брусилове как о хорошем моряке, но человеке легкомысленном, и прибавляет, что судно “Св. Анна” очень прочное, что запасов у него хватит на 2 года, но команда скверная и состав её международный».

Международный состав был представлен одним подданным Норвегии и одним – Дании, а также несколькими уроженцами Прибалтики. С точки зрения моряка, команда «Анны» действительно выглядела скверной – в значительной степени она состояла из непрофессионалов.

Как уже отмечалось, шхуна вышла из Петербурга довольно поздно – 28 июля/10 августа, по пути в Александровск зашла в Копенгаген и Тронхейм. В Карское море «Святая Анна» вошла 4/17 сентября через Югорский Шар, но сумела пройти недалеко – у западного побережья Ямала она была блокирована льдами. Обстановка казалась совершенно безопасной, и команда стала готовиться к зимовке. Однако 15/28 октября ледяное поле, в которое вмёрзла «Анна», штормом оторвало от припая. К этому моменту было известно несколько случаев дрейфа судов в Карском море[95], поэтому моряки не видели причин для беспокойства [4]:

«Оживление не оставляло нашу компанию, сыпались шутки, слышались неумолкаемые разговоры, высказывались догадки, предположения, надежды. Лёд южной части Карского моря не принимает участия в движении полярного пака, это общее мнение. Поносит нас немного взад и вперёд в продолжение зимы, а придёт лето, освободит нас, и мы пойдём на Енисей. Георгий Львович съездит в Красноярск, купит, что нам надо, привезёт почту, мы погрузим уголь, приведём всё в порядок и пойдём далее».

Но движение льдов Карского моря оказалось сложнее, чем представляли себе моряки «Святой Анны». Судно двигалось на север, и к концу лета оказалось на 80-м градусе широты, так и не освободившись из ледового плена. Вторая зимовка в дрейфующих льдах стала неизбежной. К этому же времени относится конфликт между двумя судоводителями – Брусиловым и Альбановым. Они по-разному пишут о нём.

Альбанов:

«На судне сложился такой уклад судовой жизни и взаимных отношений всего состава экспедиции, который, по моему мнению, не мог быть ни на одном судне, а в особенности являлся опасным на судне, находящемся в тяжёлом полярном плавании. Так как во взглядах на этот вопрос мы разошлись с начальником экспедиции лейтенантом Брусиловым, то я и просил его освободить меня от исполнения обязанностей штурмана, на что лейтенант Брусилов, после некоторого размышления, и согласился, за что я ему очень благодарен».

Брусилов [4]:

«9/22 сентября (1913). Временами туман. Полыньи несколько сжало, и на них начали появляться забереги. За день убито 5 тюленей и 1 медведь. Одна собака не вернулась. Отставлен от исполнения своих обязанностей штурман».

Об отставке штурмана Брусилов пишет сразу после упоминания о загулявшей во льдах собаке – словно речь идёт о равнозначных событиях. Он нигде не объясняет, что именно послужило причиной столь неординарного решения, Альбанов тоже не поясняет, что он имел в виду под «укладом судовой жизни и взаимных отношений всего состава». Это тем более странно, что Брусилов как военный моряк (в отличие от штурмана торгового флота Альбанова) вряд ли бы мог терпимо относиться к нарушениям дисциплины на судне. Очевидно, Альбанова не устраивало что-то в поведении самого капитана, который был на три года моложе своего штурмана и гораздо менее опытен в морских делах. На взаимоотношения могли повлиять и социальные различия – капитан происходил из аристократического семейства, карьера его складывалась гладко, тогда как Альбанов с малолетства привык к тяжёлой матросской работе и всего в жизни добивался своим трудом. Можно также предположить, что дестабилизирующим фактором в замкнутом сообществе, находящемся в экстремальных условиях, стало присутствие молодой женщины на борту. Когда было уже поздно, Альбанов назвал истинную причину размолвки с капитаном: «…мне представляется, что в то время мы оба были нервнобольными людьми…» Как бы то ни было, конфликт между двумя руководителями стал центральным событием экспедиции и предопределил её судьбу.

С момента отставки штурман стал пассажиром, впрочем, это мало что меняло – все 24 участника экспедиции уже давно были пассажирами стремительно несущегося на север скованного льдами судна.

О дальнейшем развитии событий пишет капитан:

«9 (22) января (1914). <…> Отставленный мною от исполнения своих обязанностей штурман Альбанов просил дать ему возможность и материал построить каяк, чтобы весной уйти с судна; понимая его тяжёлое положение на судне, я разрешил. Вечером – сияние».

У капитана не было выбора – конфликт зашёл слишком далеко. Но было и ещё одно важное соображение. Желание идти с Альбановым выразили несколько человек из команды. Изначально продуктов было запасено на полтора года, но, так как экипаж оказался не укомплектован, их вполне хватало на два. Но если бы летом 1914 года судно не освободилось, то положение сразу стало бы критическим – продукты заканчивались, а покидать судно в условиях приближающейся полярной зимы было слишком опасно. Уход же части команды давал дополнительный шанс на спасение, поскольку позволил бы остающимся продержаться до лета 1915 года. Опыт дрейфа в этих водах нансеновского «Фрама» показывал, что «Святая Анна», скорее всего, освободится менее чем через год (считая от ухода партии Альбанова) между Шпицбергеном и Гренландией. Это было хорошо известно участникам экспедиции – на судне была книга Нансена[96]. Желающих остаться было вполне достаточно для управления судном, поэтому капитан не стал препятствовать уходу части команды.

С Альбановым ушло 13 человек, трое повернули назад после десяти дней похода. Два с половиной месяца группа Альбанова продвигалась по дрейфующему льду. А лёд под ними, в свою очередь, двигался по воле преобладающих ветров и течений. Потом две недели двигались вдоль берегов по воде и суше. Три месяца неравной борьбы, отчаяния и надежды:

«Казалось, так просто бороться: не слушаются, запинаются ноги, – а я вот возьму и нарочно буду за ними следить и ставить в те точки, куда я хочу. Не хочется шевелиться, хочется покойно посидеть, – нет, врёшь, не обманешь, нарочно встану и пойду. Разве это трудно?» [4].

Однако дойти до мыса Флора на Земле Франца-Иосифа удалось лишь двоим – самому Альбанову и матросу Конраду. Обстоятельства похода описаны Альбановым в его книге «На Юг, к Земле Франца-Иосифа!». Её часто называют дневником Альбанова, что не вполне корректно, поскольку оригинал дневника не сохранился и неизвестно, как он трансформировался в процессе подготовки к публикации. В своей книге Альбанов негативно отзывается о своих спутниках, это отношение проходит лейтмотивом сквозь весь его рассказ. Он словно пытается оправдаться за то, что из десяти доверившихся ему людей выжил лишь один.

«Удивительные люди – ни предприимчивости, ни сообразительности у них не заметно. Как будто им совершенно всё равно, дойдём ли мы до земли или не дойдём. Тяжело в такой компании оказаться в критическом положении. Иногда невольно становится страшно за будущее».

«…вчера была обнаружена пропажа 7 фунтов сухарей <…> Как ни горько, но должен сознаться, что есть у меня в партии три или четыре человека, с которыми мне ничего не хотелось бы иметь общего».

«Я не берусь объяснять психологию этих людей, но одно могу сказать по личному опыту: тяжело, очень тяжело, даже страшно, очутиться с такими людьми в тяжёлом положении. Хуже, чем одиноко, чувствуешь себя, когда ты один, то ты свободен. Если хочешь жить, то борись за эту жизнь, пока имеешь силы и желание. Если никто не поддержит тебя в трудную минуту, зато никто не будет тебя за руки хватать и тянуть ко дну тогда, когда ты ещё можешь держаться на воде. Не следует упускать из виду, что в данном случае “хватают за руки” не потому, что сами не могут “плыть”, а потому, что не желают, потому что легче “плыть”, держась за другого, чем самому бороться».

Когда группа, потеряв по пути одного человека, почти доходит до архипелага, двое тайно уходят вперёд, забрав часть продуктов и снаряжения, а также почту и документы. Поскольку беглецы потом были найдены и прощены, Альбанов не называет их фамилий. Любопытно, что второй выживший участник экспедиции, матрос Конрад, в своём дневнике [48] вовсе не упоминает об этом эпизоде.

На Земле Франца-Иосифа группе пришлось разделиться – из-за нехватки каяков часть группы пошла пешком по берегу, остальные на двух каяках шли вдоль берегов. Последняя встреча групп происходит на мысе Ниль, в следующую точку – мыс Гранта – четверо пешеходов уже не дошли.

Долгое время вся группа считалась бесследно пропавшей. Предполагали, что путешественники провалились в одну из многочисленных трещин ледникового купола, покрывающего остров Георга Земли Франца-Иосифа. Однако в результате обследования района летом 2010 года были найдены скелет и целый ряд предметов, детально совпадающих с описанными в дневнике Альбанова. Также был найден дневник, принадлежавший, судя по всему, машинисту Губанову. Записи в нём относятся к более раннему периоду экспедиции и не несут новой информации об обстоятельствах её гибели. Более того, неясностей становится только больше – скелет найден лишь один, и очень недалеко от места предполагаемого расставания групп. В то же время, по мнению участника экспедиции археолога Артемия Дановского [47], совокупность найденных предметов можно охарактеризовать как «набор последнего», то есть самое необходимое снаряжение, прежде принадлежавшее всей группе. Найденные записки также, с большой вероятностью, принадлежат не ему, а значит, их автор, скорее всего, погиб раньше.[97] Среди предметов, правда, не найден самый важный – винтовка, которая была одна на всю группу.

В истории «Святой Анны» вообще слишком много неясностей, информация, которой мы располагаем, фрагментарна. Сведения о подготовке и начальном этапе экспедиции можно почерпнуть из сохранившихся писем Жданко и Брусилова, последние из которых были отправлены из Югорского Шара. Судьба писем, переданных участниками экспедиции с группой Альбанова, осталась тайной. В то время как копия судового журнала и предписание, переданное Брусиловым Альбанову, были доставлены им на Большую землю, частные письма, по-видимому, не дошли до адресатов. Альбанов в своей книге несколько раз упоминает жестянку с почтой, она прослеживается вплоть до конечной точки – мыса Флора. Альбанов никак не проясняет эту ситуацию, хотя, при желании, мог бы предложить какую угодно версию событий – книга Альбанова была издана в 1917 году, когда уже было ясно, что «Святая Анна» не вернётся.[98] Дневник Конрада был опубликован лишь в 2011 году; он, по-видимому, был переписан и откорректирован автором[99] и во многом расходится с рассказом Альбанова.

Валериан Альбанов ненадолго пережил своего капитана: он бесследно исчез в Гражданскую войну – по слухам, погиб в 1919 году. Александр Конрад прожил до 1940 года, но никогда не рассказывал ни о походе по льдам, ни о жизни на «Святой Анне». Примечательно, что некоторое время Конрад и Альбанов продолжали служить на одном судне (ледорезе «Канада»), следовательно, конфронтации между ними не было.

Благодаря сохранённой Альбановым копии судового журнала на картах Карского моря появились жёлоб Св. Анны и остров Визе, предсказанный на основании анализа траектории дрейфа «Св. Анны» В.Ю.Визе, участником экспедиции Седова.

Трагедия Брусилова обогатила не только географию полярных стран, но и литературу. История «Святой Анны» легла в основу двух романов русских классиков – Б. Пильняка («Заволочье», 1925) и В. Каверина («Два капитана», 1938–1944). Любопытно, что оба писателя дословно использовали в тексте фрагменты из дневников Альбанова – что является подтверждением блестящих литературных способностей штурмана. Пильняк сам путешествовал на судне «Персей» по Полярному морю, и именно морская часть романа выглядит наиболее убедительно. Особенно заострена у Пильняка и начисто лишена романтизма тема женщины на корабле – именно в женщине он видит угрозу физическому выживанию экспедиции, оказавшейся в экстремальной ситуации. «Два капитана» Каверина – это синтез трёх историй: основой сюжета является история «Св. Анны», но в неё включены некоторые подробности экспедиции Седова (поставка негодных собак и снаряжения) и Русанова (найденный столб с надписью). Каверин предлагает и свою версию пропажи почты (утонувший почтальон). При подготовке романа писатель общался с полярниками – в частности, с Пинегиным, участником экспедиции Седова.

Угнать «Геркулес»

9 июля 1912 года из Александровска-на-Мурмане вышло в море небольшое судно «Геркулес». К экспедиции, которой руководил известный геолог В. А. Русанов, старались не привлекать лишнего внимания – цели её были весьма деликатными. Снаряжённая на государственные средства, экспедиция должна была обследовать Шпицберген, который был в это время фактически ничейной землёй, и к нему проявляли интерес многие страны, в первую очередь Норвегия. В задачи Русанова входило комплексное исследование архипелага, главным образом залежей угля. Также он должен был собрать информацию об активности иностранцев на архипелаге.

По предложению Русанова для экспедиции была куплена в Норвегии деревянная промысловая яхта «Геркулес» в 65 тонн водоизмещения, 22,4 метра в длину, с керосиновым двигателем мощностью 18 сил. Судно было рассчитано на работу во время летнего промысла во льдах, но, безусловно, непригодно для зимовки в условиях дрейфа [24]. На должность капитана В. А. Русанов пригласил двадцатитрёхлетнего Александра Кучина.

Рис. 3–15. Александр Кучин – участник экспедиции Амундсена на «Фраме»

* * *

АЛЕКСАНДР СТЕПАНОВИЧ КУЧИН (1888–1913?) (рис. 3–15) родился в Онежском уезде в семье капитана Степана Кучина. В 1909 году окончил Архангельское торгово-мореходное училище с золотой медалью. После училища Кучин изучал океанографию у Хелланда-Хансена[100] в Норвегии. Именно в качестве океанографа, по рекомендации Хелланда-Хансена и Нансена, Александр Кучин поступил в экспедицию Амундсена на «Фраме», где был единственным иностранным участником, что, несомненно, свидетельствует о его экстраординарных способностях. Именно Кучин фактически вынес на себе научную программу экспедиции – сам Амундсен наукой особо не интересовался, и экспедиция его преследовала большей частью спортивные цели (достижение полюса). Когда Амундсен развернул «Фрам» на юг, вместо того чтобы идти, как обещал, к Северному полюсу, это вызвало во всем мире, и в Норвегии, весьма негативную реакцию. И научные результаты, полученные Кучиным, стали одним из важных аргументов в защиту Амундсена [31]. В сентябре 1911 года Кучин оставил экспедицию в Буэнос-Айресе и к началу 1912 года вернулся в Россию.

Помимо океанографических работ, Кучин успел внести вклад в развитие русско-норвежских связей – он в совершенстве владел норвежским и составил первый русско-норвежский словарь.

* * *

Сначала В. А. Русанов предложил руководство судном опытному полярному капитану И. П. Ануфриеву. Но тот был уже связан другими обязательствами и предложил вместо себя замену. Однако Русанов остановился на кандидатуре Кучина, вероятно, потому, что хотел видеть в составе экспедиции профессионального гидролога. В экспедиции в качестве научного работника и врача также участвовала невеста Русанова, француженка Жюльетта Жан. Присутствие женщины, да ещё иностранки, в государственной полярной экспедиции было делом в высшей степени необычным, но Министерству внутренних дел, видимо, пришлось уступить Русанову. Всего в экспедиции состояло 4 научных работника (В. А. Русанов, Р. Л. Самойлович, З. Ф. Сватош, Ж.Жан) и 7 членов команды. Штурманом был однокурсник Александра Кучина Константин Белов; студент Политехнического института Константин Семёнов выполнял обязанности механика. Другими словами, весь командный состав судна был очень молодым по сравнению с начальником экспедиции, никто из руководителей не обладал серьёзным опытом плаваний в полярных водах.

Запас продуктов был рассчитан примерно на год, это казалось вполне естественным, учитывая возможность зимовки на архипелаге. Однако и ранний выход, и покупка судна вместо его аренды, и увеличенный запас продуктов – всё это оказалось частью заранее продуманного плана, которым Русанов до поры до времени ни с кем не делился. В этом можно усмотреть аналогию с поступком Амундсена, который за два года до описываемых событий принял решение развернуть «Фрам» на юг. Также и Русанов фактически превысил свои полномочия и направил судно на восток, в Карское море. Параллель с Амундсеном просматривается ещё и в выборе судна – Русанов часто сравнивает «Геркулес» с «Йоа», небольшим парусно-моторным судном Амундсена, на котором последний покорил Северо-Западный проход. Именно этот тип судов Русанов считал оптимальным для решения своей задачи – прохода вдоль берегов Сибири.

Рис. 3–16. Портрет В. А. Русанова

* * *

ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ РУСАНОВ (1875–1913?) (рис. 3–16), подобно многим современникам, начал свою научную карьеру в северной ссылке, куда попал за участие в революционном движении. После освобождения он так и не смог окончить Киевский университет, поскольку не имел права проживать в крупных городах России. Однако это не помешало ему выехать из России и получить геологическое образование в Сорбонне. С 1907 года он участвовал в нескольких экспедициях на Новую Землю, первая поездка (1907) была предпринята по собственной инициативе, в 1908 году он участвовал во французской экспедиции Шарля Бенара, затем в экспедициях, организованных русским правительством. С 1910 года он сам руководил экспедициями. Постепенно область интересов Русанова начала сдвигаться от геологии к океанографии. В 1910 году он выступил с программной статьёй [105], в которой обосновывал возможность и необходимость морского сообщения с Сибирью. Этот вопрос тогда волновал многих, и хотя первые успешные плавания были совершены ещё в XIX веке, устойчивое сообщение ещё не было налажено. Русанов предложил свой способ решения проблемы:

«До сих пор с непоколебимым и непонятным упорством стараются пройти в Сибирь через Карское море, огибая или Новую Землю, или Вайгач, возможно южнее: через Югорский Шар, через Карские Ворота, в более редких случаях, через Маточкин Шар. Я предлагаю как раз обратное. Я предлагаю огибать Новую Землю как можно севернее, а Карское море совсем оставлять в стороне. Правда, такой путь на 250 вёрст длиннее, но зато он гораздо надёжнее».

Русанов полагал, что тёплое течение Гольфстрим огибает Новую Землю с запада и затем отклоняется на восток севернее мыса Желания, где сливается с тёплыми водами Оби и Енисея (рис. 3–17, рис. 3–18). В следующей своей публикации [106] он упоминает данные, полученные Мурманской научно-промысловой экспедицией под началом Н. М. Книповича и Л. Л. Брейтфуса. Эта экспедиция показала отсутствие влияния Гольфстрима к северу и востоку от Новой Земли. Но сам Русанов не был склонен доверять этим данным, сомневаясь в компетентности исследователей. К сожалению, вера в собственные теоретические построения сыграла роковую роль в жизни Русанова. Он, безусловно, был опытным полярным исследователем, но его опыт ограничивался сезонными работами на Новой Земле и на Шпицбергене. Основным его морским достижением было плавание вокруг северного острова Новой Земли, и этим успехом он во многом был обязан капитану судна «Дмитрий Солунский» Поспелову и ледовому лоцману ненцу Тыко (Илье) Вылке. По профессии Русанов был геологом, и его гидрологические построения оказались далеки от реальности. Развитая им концепция была новым воплощением всё той же ошибочной теории открытого полярного моря, которой придерживались Барроу, Холл, Кейн, Петерманн и многие другие исследователи.

Большинство судов по-прежнему с «непоколебимым и непонятным упорством» идут в Арктику через Карские ворота.

* * *

Рис. 3–17. Тёплые течения Карского моря по Русанову [105]

Рис. 3–18. Современная картина течений в Карском море [248]

Работы на Шпицбергене были закончены в предельно сжатые сроки. Программа была выполнена полностью – Русанов сделал ряд заявок на разработку месторождений угля, часть из которых используются Россией до сих пор. Затем он отослал домой трех участников экспедиции – горного инженера Самойловича, зоолога Сватоша и боцмана Попова, и направил «Геркулес» к Новой Земле. Из Маточкиного Шара Русанов отправил телеграмму:

«Иду к северо-западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, направляюсь к ближайшим по пути островам: Уединения, Новосибирским, Врангеля».

Из этого короткого текста совершенно неясно, каким путем (вдоль западного или восточного берега) собирался он идти к северу Новой Земли. Непонятно, как далеко на восток планировал пройти Русанов. Предполагается, что «Геркулес» вышел в Карское море, обойдя Новую Землю с севера. Видимо, Русанов был абсолютно уверен в успехе экспедиции, иначе вряд ли взял бы с собой Жюльетту Жан.

Лето 1912 года оказалось крайне неблагоприятным для навигации в западном секторе Арктики.

«Шхуна “Св. Анна” экспедиции Брусилова встретила лёд в конце августа ещё в Печорском море. Югорский Шар очистился ото льда только 1 сентября. Шхуна “Нимврод” и пароход “Вассиан” несколько раз пытались пробиться к станции Мааре-Сале на берегу Ямала, но безуспешно. Остальные четыре судна также вернулись, не выполнив рейса. “Св. Анна” с большим трудом проникла в Карское море, где была затёрта льдами и зазимовала» [54].

Обстоятельства гибели «Геркулеса» так и остались невыясненными. Первые находки, связанные с экспедицией Русанова, были сделаны Никифором Бегичевым и Ларсом Якобсеном в 1921 году на западном побережье Таймыра, во время поисков Кнудсена и Тессема, матросов норвежского судна «Мод», отосланных начальником экспедиции Амундсеном в сентябре 1919 года на Большую землю и пропавших в пути. Предметы, среди которых были патроны норвежского образца, тогда были идентифицированы как принадлежащие матросам с «Мод». Однако среди находок была французская монета, что косвенно подтверждает принадлежность предметов экспедиции Русанова.

В 1934 году топограф Гусев с гидрографического судна «Сталинец» на небольшом острове[101] в архипелаге Мона обнаружил столб с вырезанной надписью «Геркулес 1913». Тем же летом неподалеку, на небольшом острове в шхерах Минина, была обнаружена стоянка русановцев, где были найдены документы и предметы, несомненно принадлежавшие участникам экспедиции. Среди них были и норвежские патроны, идентичные тем, что в 1921 году нашёл Бегичев.[102]

В 2000 году поисковой экспедицией орловской телерадиокомпании в тундре у подножия горы Минина были найдены фрагменты скелета. Судебно-медицинское исследование черепа показало, что смерть, предположительно от цинги, наступила около 100 лет назад. Кости принадлежат, по всей вероятности, молодому человеку европеоидного типа. Сопоставление формы черепа с фотографиями участников экспедиции «Геркулеса», проведённое профессором В. Н. Звягиным [51], показало, что череп с большой вероятностью принадлежит капитану судна Александру Кучину.

Морское министерство организует поиски

Примерно через полгода после ухода Г. Я. Седова в плавание, 24 апреля 1913 года, группа из 40 депутатов, представлявших правое крыло Думы, выступила с законодательной инициативой об отпуске средств на покрытие расходов экспедиции Седова в размере 65,6 тысячи рублей и на организацию спасательной экспедиции в размере 110 тысяч рублей. Морской министр И. Григорович заметил, что Совет министров однажды признал план Седова необоснованным и отказал в финансировании, а значит, и покрывать долги «Седовского Комитета» тоже не обязан. Отправку же спасательной экспедиции сочли преждевременной. Григорович заметил, что Седов, скорее всего, зазимовал на Новой Земле и, поскольку пароходное сообщение с ней регулярное, скоро подаст о себе весть (и, как оказалось, был прав). Если же вестей не будет, это будет означать, что экспедиция либо дошла до Земли Франца-Иосифа, либо затёрта во льдах Баренцева моря. Если Седов добрался до ЗФИ, то экспедиция идёт по плану и помощь ему не требуется, если не смог – то вряд ли ему можно помочь. Министр торговли Тимашев отметил, что «поспешность, с которой происходила организация и снаряжение экспедиции кап. Седова, далеко не соответствовала исключительной трудности предприятия <…> и нет никакой гарантии, что и эта вторая экспедиция не окажется через некоторое время в столь же затруднительном положении, как и первая» [131].

В начале 1914 года Комитет снова обратился с ходатайством об организации спасательных работ – к осени у Седова должны были закончиться продукты. В это время ситуация стала приобретать скверный оборот: среди пропавших числились уже три экспедиции – Седова, Брусилова и Русанова. Дело осложнялось тем, что искать Русанова и Брусилова нужно было совсем в другом районе, нежели Седова. Причём район этот простирался, по меньшей мере, от западных берегов Новой Земли до мыса Челюскин, что было равносильно поиску иголки в стоге сена. В этот раз Совет министров решил выделить средства на поиски, причём, как специально было отмечено, независимо от ходатайства Комитета. Также в постановлении говорилось [131]: «все перечисленные экспедиции снаряжены были без указанной [надлежащей – прим. авт.] подготовки и нужного оборудования, под начальством лиц, мало сведущих и не отдававших себе, по-видимому, ясного отчёта в принимаемой ими на себя тяжёлой ответственности. Очевидно, что в таких условиях гибель означенных экспедиций представлялась вполне естественною и даже почти неизбежною».

Предлагалось также впредь поставить под правительственный контроль экспедиционную работу в Арктике, чтобы оградить казну от лишних трат.

Сразу стали искать подходящие суда в Норвегии и в Архангельске, а также подбирать кандидатуру начальника экспедиции. Начальник Главного гидрографического управления М. Е. Жданко считал лучшим кандидатом на эту роль А. В. Колчака, но тот был занят другими задачами. Были и ещё кандидатуры, но, как уже было сказано, никто из флотских офицеров не хотел заниматься поисками Седова.

Жданко и Григорович предлагали послать на поиски Седова ледокол «Ермак» но министерство торговли возражало. «Ермак» выполнял важные задачи по обеспечению навигации на Балтике, кроме того, опыт его использования в Арктике на тот момент был скорее негативным. Отправка «Ермака», к тому же обошлась бы намного дороже, чем любого другого судна – для его работы требовались гораздо больше топлива и многочисленная команда. В итоге Совет министров счёл более весомым мнение торгового ведомства.

Организация спасательных работ была поручена Л. Брейтфусу. В Норвегии он провёл переговоры с Нансеном, Амундсеном и Свердрупом. В результате было выбрано два хоть и не новых, но весьма прочных деревянных судна – «Эклипс» и «Герта», а Свердруп даже согласился возглавить одно из них. Его кандидатура поначалу была отвергнута министерством, поскольку предполагалось, что экспедиция будет организована исключительно силами русских. Но Брейтфус всё же настоял на своём, и, как впоследствии выяснилось, не зря.[103] Ещё два судна – «Андромеда» и «Печора» – были зафрахтованы в Архангельске. «Герта» должна была обследовать западное побережье Новой Земли и Землю Франца-Иосифа, а «Эклипс» с норвежской командой – берега Карского моря. Попутно «Эклипс» мог информировать о состоянии льдов корабли, идущие Карским морем в Сибирь, а также «Таймыр» и «Вайгач», которые с большим трудом пробивались Северо-Восточным проходом на запад (рис. 3–19).

Поисковая экспедиция стала экстраординарным по масштабу предприятием: на неё было выделено почти полмиллиона рублей, суда были оснащены радиостанциями и, что было абсолютной новостью, к работам в Арктике впервые был привлечён самолёт поручика Яна Нагурского[104]. Были наняты два лучших российских ледовых капитана – И.П. Ануфриев («Герта») и Г. И. Поспелов («Андромеда»), руководство экспедицией, точнее, той её частью, что отправлялась на поиски Седова, было поручено капитану I ранга Исхаку Ибрагимовичу Ислямову. В инструкциях, данных Ислямову, было отдельным пунктом прописано, что «никаких научных задач экспедиция не преследует». В Александровске «Герта» оказалась уже после начала войны, но экспедиция продолжила работать по плану. К этому времени от «Андромеды» были получены сведения, что Седов после зимовки на Новой Земле отправился на Землю Франца-Иосифа, и «Герта» сразу взяла курс на мыс Флора. Здесь из оставленных записок Ислямов узнал о судьбе экспедиции Седова и группы Альбанова. Как выяснилось, «Герта» и «Фока» несколькими днями ранее разминулись в Баренцевом море. Ввиду начавшейся войны с Австрией, Ислямов поднял на открытом австрийцами архипелаге русский флаг и объявил о присоединении его к владениям российского императора. «Герта» осмотрела берег до мыса Ниль, где бесследно исчезла четвёрка альбановцев, но следов их пребывания не нашли. Поскольку «Фока» к этому времени уже вернулся на Мурман, а срок аренды «Андромеды» и второго вспомогательного судна – «Печоры» – истекал, то и «Герта» была отозвана в Архангельск, а экспедиция ликвидирована.

Экспедиция «Эклипса» на восток, в Карское море, также не дала новых сведений о пропавших. «Эклипсу» не удалось найти «Святую Анну» – да и кто бы мог подумать, что, пройдя через Югорский Шар в Карское море, она в итоге окажется к северо-западу от Земли Франца-Иосифа. Направление движения льдов в Карском море было практически не изучено. Поэтому дрейф «Святой Анны» далеко на северо-запад стал полной неожиданностью для организаторов и руководителей спасательных экспедиций. Когда же от Альбанова были получены сведения о местоположении «Анны», «Эклипс» уже вмёрз в лёд и зимовал у западного побережья Таймыра. Тогда же возникло предположение, что и «Геркулес» Русанова должен быть где-то в тех же водах, что и «Святая Анна», поскольку прошёл в Карское море примерно тогда же, а значит, должен был быть захвачен тем же движением льда [24,с.26]. Поэтому «Эклипс» был целиком переориентирован на новую задачу – на оказание помощи «Таймыру» и «Вайгачу», оказавшимся в опасном положении во время зимовки у Таймыра, неподалеку от «Эклипса»[105]. На следующий год, когда суда освободились ото льда, Свердруп посетил остров Уединения, поскольку он был упомянут в телеграмме Русанова, но следов пребывания людей там не оказалось. Увы, гораздо позже выяснилось, что «Эклипс» зимовал примерно в том же районе, где, по-видимому, зимовала в 1913 году экспедиция Русанова (рис. 3–19), но, скорее всего, зимой 1914 года никого из русановцев уже не было в живых.

Рис. 3–19. Маршрут «Эклипса». Флажками отмечено местоположение стоянок Русанова – о. Геркулес (восточнее) и о. Попова-Чухчина. Пунктиром показан обратный путь «Эклипса»

В 1915 году «Герта» вновь была направлена на поиски экспедиции Брусилова, в этот раз к берегам Шпицбергена, а «Андромеда» должна была искать на Земле Франца-Иосифа, но так и не смогла пробиться к архипелагу.

Поиски Седова, Брусилова и Русанова, подобно поискам Франклина, оказались безрезультатными. Возможно, будь в 1914 году в распоряжении Ислямова «Ермак», судьба «Святой Анны» сложилась бы иначе.

Великие воздушные гонки

Объявление на почтамте: «Телеграммы, связанные с поисками пропавшей экспедиции Нобиле, принимаются бесплатно». Рабинович телеграфирует другу в Одессу: «Хаим зпт ищи Нобиле тчк Если не найдешь зпт пришли копчёной скумбрии тчк».

Анекдот 1928 года

Идея проникнуть по воздуху в недоступные полярные области возникла ещё в конце XIX века. Первая попытка шведского воздухоплавателя Соломона Андрэ окончилась трагедией. Руал Амундсен (рис. 3–20) одним из первых осознал, что время погонщиков собак окончилось и успех в Арктике будет принадлежать авиаторам. Долгое время авиаторы колебались, какой тип воздушных судов использовать – в 20-е и даже в начале 30-х самолёты были ещё очень ненадёжными, использование дирижаблей для исследования Арктики казалось более перспективным. Как обычно, успешные экспедиции оказались вскоре забыты, в отличие от трагической истории дирижабля «Италия», известной во многом благодаря фильму Михаила Калатозова «Красная палатка». Эта история замечательна ещё и тем, что стала первым успехом большевиков в Арктике, и именно с неё начался массовый интерес к полярным исследованиям в Советской России.

Истоки трагедии дирижабля «Италия» следует искать в предыдущей экспедиции – совместном предприятии Амундсена и Нобиле. И хотя полёт «Норвегии» (рис. 3–21) закончился благополучно, именно он в итоге стоил Амундсену жизни, а Нобиле – репутации.

Рис. 3–20. Руал Амундсен (Источник: Библиотека Конгресса США)

Рис. 3–21. Дирижабль «Норвегия» в Кингсбее (Источник: Библиотека Конгресса США)

Оказавшись вне своей стихии – льда и воды, – Амундсен утратил свои преимущества – диплом судоводителя здесь уже был бесполезен, равно как и опыт лыжника и погонщика собак. Воздух требовал многолетнего изучения, развитой интуиции, знания современной техники, владения иными приемами навигации, глубокого понимания метеорологии. В морских и сухопутных экспедициях Амундсен контролировал ситуацию несравненно лучше:

«…меня поразила одна слабая сторона, общая большинству прежних полярных экспедиций. А именно: их начальники не всегда были судоводителями, вследствие чего в отношении навигации им почти всегда приходилось передавать управление судном в руки более опытных мореплавателей. При этом неминуемо оказывалось, что тотчас по выходе в море у экспедиции появлялось два начальника вместо одного. Это, безусловно, всегда вело к разделению ответственности между начальником экспедиции и капитаном, откуда беспрестанно возникали трения и разногласия, а следствием этого являлось ослабление дисциплины среди подчинённых участников экспедиции. Возникали две партии: одна состояла из начальника экспедиции и научных сотрудников, а вторая – из капитана и судового экипажа. Поэтому я заранее решил никогда не становиться во главе экспедиции, прежде чем не буду в состоянии избежать этой ошибки. Все мои стремления были направлены к тому, чтобы самому приобрести необходимые знания и опыт в управлении судном и выдержать экзамен на капитана» [5].

В экспедиции «Норвегии» ситуация осложнилась ещё и разделением экипажа по национальному признаку. Амундсен оказался зависимым от своих норвежских и итальянских пилотов и механиков. На борту «Норвегии» он, по сути, был пассажиром, как и другой «руководитель» – американский миллионер Элсуорт. И конечно, не мог смириться с тем, что многие считали именно Нобиле, а не его, Амундсена, а тем более не Элсуорта, настоящим руководителем перелёта. И экспедиция, которая могла бы войти в историю как первое достижение Северного полюса[106], стала примером склок и мелочных распрей. Впрочем, настоящей целью Амундсена в этой экспедиции был уже не полюс – подобно другим современникам, в частности Стефанссону, он надеялся найти неизвестный полярный континент в неисследованной области к северу от Аляски.

Конфликты начались ещё до старта – в этой экспедиции было слишком много пиара и политики и почти совсем не было науки. Единственным научным инструментом на борту был электроскоп чешского геофизика Франтишека Бегоунека, причём самому учёному места не хватило. И тут ещё Бэрд со своей «Жозефиной Форд» так некстати.

Третий за Куком и Пири

В начале мая 1926 года на побережье Шпицбергена разыгралась одно из последних действий «гонки за полюс». За несколько дней до прибытия дирижабля экспедиции Амундсена – Нобиле – Элсуорта в Кингсбей пришёл транспорт «Шантье». На борту был трехмоторный «Фоккер» американцев Ричарда Бэрда и Флойда Беннетта, названный «Жозефина Форд», в честь дочери спонсора экспедиции. Бэрд задумал опередить Амундсена на Северном полюсе, как в своё время сам Амундсен опередил Скотта в Антарктиде. Однако место у единственного причала было занято «Хеймдалом» – вспомогательным кораблём норвежской экспедиции, и Бэрду пришлось выгружать самолёт прямо на якорной стоянке. Амундсен даже потом оправдывался в своей книге, что он не специально заблокировал причал. Впрочем, это Бэрду не помешало – он вылетел 9 мая, за двое суток до старта «Норвегии». Через 15 с половиной часов «Жозефина Форд» вернулась на базу. Так скоро их не ждали, и не нашлось даже фотографов, чтобы запечатлеть встречу. Поэтому «сцена приземления с объятиями и поцелуями между Бэрдом, Амундсеном и Элсуортом, к развлечению присутствовавших на этой церемонии итальянцев» была повторена на следующий день [85]. Впрочем, Амундсен описывает события иначе: «Норвежские товарищи и я составляли большинство в группе встретивших Бэрда и Беннетта, когда их аэроплан остановился и они вышли из него. Выбегая, мы всё-таки успели захватить кинематографические аппараты, и единственные существующие снимки славного возвращения Бэрда сделаны нами» [5]. Амундсен поступил мудро – он заранее отказался от навязываемой ему гонки, подчеркнув, что целью его полёта является не полюс, а поиски новой земли в неизведанной области Полярного моря.

Сомнения в том, что Бэрд достиг полюса, возникли сразу же и не рассеялись по сей день. Хотя Амундсен в числе первых поздравил Бэрда, в своей книге он дипломатично обходит вопрос о том, достиг ли Бэрд полюса. Амундсен отдаёт должное мужеству американских пилотов, язвительно отмечая при этом, сколь сложны и ненадёжны средства навигации при полётах в Арктике. Иными словами, Бэрд и сам мог не знать, где в действительности находился. Направление он удерживал по солнечному компасу, а для расчёта путевой скорости использовал угловое смещение каких-либо характерных точек на поверхности льда, но такой способ навигации зависел от надёжности определения высоты. Согласно оценкам специалистов, с учётом метеоусловий, самолёт Бэрда должен был затратить на полёт к полюсу и обратно на 2–3 часа больше. В 1995 году в архиве был найден оригинал дневника Бэрда, в котором были подчистки, а результаты наблюдений несколько отличались от официального отчёта. Там же была переписка Бэрда со вторым пилотом (самолёты тех лет не были оборудованы переговорным устройством, и пилоты общались записками), из которой следовало, что Бэрд, скорее всего, не достиг полюса. Однако его полёт не был полной фальсификацией, как утверждали злые языки – он действительно пролетел большую часть пути, но, по-видимому, был вынужден повернуть назад чуть раньше из-за поломки одного из моторов [256]. Ветровые условия, которые описывает Бэрд, современным исследователям кажутся маловероятными [234; 235]. Так что по всему выходит, что именно Амундсен был первым на Северном полюсе.

Конфликт

Одним из предметов раздоров норвежского и итальянского начальников стал состав экспедиции. Нобиле хотел иметь на борту свою итальянскую команду, умеющую управлять дирижаблем, Амундсена это не устраивало. Жертвой интриг стал Геннадий Олонкин – русский участник норвежской арктической экспедиции на «Мод», один из немногих, оказавшихся до конца верным Амундсену. Его в последний момент заменили норвежским радистом, нанятым на месте, в Кингсбее, – иначе итальянцев на борту оказалось бы больше, чем норвежцев. Формальным поводом оказалась болезнь слуха, которая, впрочем, не помешала ему работать в перелёте от Рима до Кингсбея. Об этом пишет Нобиле [85]: «На следующий день после нашего прибытия в Кингсбей Готтвальдт, который руководил радиослужбой на борту дирижабля, сообщил мне, что из-за дефекта слуха, обнаруженного у Олонкина, он хочет заменить его радистом местной станции Сторм-Йонсеном. Я оцепенел от изумления: до сих пор Олонкин хорошо слышал! Готтвальдт ничего не ответил, но в тот же день, чтобы убедить меня, направил к русскому юноше врача, лечившего шахтёров, и тот, даже не побеспокоившись пригласить меня на проверку, подтвердил дефект слуха. Так добрый Олонкин был отстранён от участия в последнем полёте. Он очень переживал это, Томазелли даже видел, как он плачет. Думаю, что истинной причиной исключения Олонкина из экспедиции было желание Амундсена иметь на борту ещё одного норвежца».

От участия в экспедиции отказался сподвижник Амундсена Лейф Дитриксен – после того как должность штурмана-навигатора была предоставлена спонсору экспедиции Элсуорту.

Изрядная (и наиболее важная!) часть последней книги Амундсена «Моя жизнь» (1927) представляет собой сведение счётов с Нобиле. Он всё время пытается приуменьшить роль Нобиле, и задним числом исключить его из числа руководителей экспедиции, по странной логике мотивируя это тем, что ему была установлена зарплата. Амундсен использует всё своё красноречие, чтобы унизить товарища по экспедиции, и тем самым достигает противоположного результата – читатель невольно проникается симпатией к итальянцу. Вот что, например, Амундсен пишет о том моменте, когда участники экспедиции сбрасывают на полюсе национальные флаги: «Я всё же не мог не позабавиться над его ребяческой радостью по поводу того, что “он тоже что-то сбросил вниз”». Ещё бы, ведь сам-то Амундсен сбросил вниз не «тоже что-то», а флаг Норвегии. Чтобы дискредитировать коллегу, Амундсен опускается до того, что подробно описывает автомобильную поездку с Нобиле по Италии, стремясь показать, что тот не способен управиться не только с дирижаблем, но и с машиной. Складывается ощущение, что экспедиция закончилась благополучно не благодаря Нобиле, а вопреки его наличию на борту. Амундсен ведёт себя вполне в духе своего коллеги Пири, о котором он в той же книге отзывается с восхищением[107]. К Амундсену присоединяется и Рисер-Ларсен, написавший к книге «дополнение». Эти обвинения беспочвенны – Нобиле неоднократно доказывал на деле, что он опытный и бесстрашный пилот.

При торжественной встрече экспедиции маленькая девочка подарила букет цветов итальянцу, одетому в парадный мундир – и даже в этом Амундсен видит обиду. И перечисляет всех обидчиков в своих воспоминаниях – от лорда Керзона до малышки из Сиэтла. Ещё одной причиной ссоры становится авторство книги о перелёте «Норвегии».

В своей книге Амундсен не упоминает один существенный факт – после экспедиции итальянское правительство выплатило долги Норвежского аэроклуба, вернув себе не нужный более норвежцам дирижабль. В итоге большая часть затрат экспедиции легла на итальянцев [85][108].

Удачный перелёт «Норвегии» – во многом дело случая, равно как и катастрофа «Италии». Вряд ли можно говорить о том, что экспедиция Амундсена была подготовлена хорошо, а Нобиле – из рук вон плохо, по крайней мере, не это послужило причиной трагедии. Конструкция аппаратов была идентичной, управляла ими одна и та же команда итальянцев, а ключевой фигурой – метеорологом в обеих экспедициях был швед Финн Мальмгрен.

Катастрофа

Дирижабль «Италия» (длина 105 м, объём 18 500 м3, максимальная скорость 60 узлов) вылетел из Кингсбея ранним утром 23 мая 1928 года. Планы экспедиции предусматривали высадку группы на полюсе, которая в течение недели должна была заниматься океанологическими и геофизическими наблюдениями. Однако погода не позволила выполнить программу. Было решено от полюса лететь обратно к Кингсбею, хотя на этом участке ветер был встречный. 25 мая 1928 года после 54 часов полёта, около 10.30 утра, когда до базы оставалось два часа полёта, дирижабль стал быстро терять высоту и упал на торосистое ледяное поле, примерно в 60 милях от Шпицбергена (рис. 3–22). Сначала о лёд ударилась корма, и погиб моторист Помелла, находившийся в оторвавшейся моторной гондоле. Облегчённая корма поднялась, и следующий удар пришёлся на носовую гондолу. Свисавшая балластная цепь застряла между торосами и вырвала остатки гондолы. Избавившийся от груза дирижабль исчез в низких облаках, навсегда унося шесть человек. На лёд были выброшены девятеро человек: Нобиле, Мальмгрен, Бегоунек, Чечони, Мариано, Дзаппи, Вильери, Бьяджи, Трояни. Поскольку двое из них (Нобиле и Чечони) получили тяжёлые травмы, идти по льдам было невозможно, оставалось только ждать помощи. Причина падения «Италии» так и не была установлена.

Рис. 3–22. Полёты «Норвегии» и «Италии»

Единственной надеждой группы была аварийная коротковолновая радиостанция, вывалившаяся из разбитой радиорубки. Однако на базовом корабле «Читта ди Милано», по-видимому, не особо надеялись услышать сигнал пропавшей экспедиции. Обе станции «Италии» первое время после катастрофы молчали, поэтому капитан «Читта ди Милано» Романья счёл радиста Бьяджи погибшим. Большую часть времени радисты на итальянском корабле работали на передачу судовой корреспонденции и не слушали эфир.

Для обитателей льдины время шло быстро. Аккумуляторы неизбежно должны были сесть, продукты кончиться, а из радиоперехватов было ясно, что поиски ведутся существенно западнее, ближе к северной оконечности Шпицбергена. Надеяться было не на что. Поэтому, как и во многих подобных ситуациях, в группе наметился раскол. Заместителем Нобиле был Мариано, но неформальным лидером оказался его ближайший друг Дзаппи. Именно ему принадлежала идея покинуть место катастрофы. По словам Бегоунека, Дзаппи и Мариано поначалу хотели сделать это втайне от остальных:

«Понятие о воинской чести всё же у обоих ещё сохранилось, хотя и было чисто формальным. Им не хотелось самим докладывать о своём проекте командиру: если он не даст согласия на их уход, а они опасались этого, то им не оставалось бы ничего другого, как действовать на свой страх и риск. А это слишком походило на дезертирство, за которое военные суды обычно карают очень строго. Один шанс из ста был за то, что кто-нибудь из оставшихся на льдине – может быть, даже сам генерал, неспособный двигаться, – рано или поздно возвратится на Большую землю и выступит их обвинителем. Кто знает, насколько это вероятно? Невероятные происшествия уже бывали. Случай с мятежниками на корабле “Боунти”[109] – один из примеров этого! Ведь бунтовщикам с “Боунти” и в голову не могло прийти, что капитану Блаю и его товарищам по несчастью удастся достигнуть порта. Бунтовщики были безмерно поражены, когда увидели правительственный карательный корабль, отправленный за ними, и некоторые из них опомнились только несколько месяцев спустя, когда в сопровождении палача поднимались по вантам к рею, где их ждала петля».

Недвусмысленное сравнение с мятежниками «Баунти» вполне выражает отношение Бегоунека к поступку итальянских офицеров. Лишь из страха ответственности они хитростью убедили Мальмгрена пойти с ними, спровоцировав его на необдуманный поступок, стоивший ему в итоге жизни. Они уверяли его, что его полярный опыт поможет спасти экспедицию. В действительности Мальмгрен был нужен Мариано и Дзаппи лишь для того, чтобы представить их план генералу и заручиться его формальным согласием. Мальмгрен считал себя виновным в случившемся несчастье и готов был на всё, чтобы искупить свою вину.

Вопрос, кто уйдет, а кто останется, обсуждался долго и со скандалами. Остаться на льдине означало почти наверняка умереть. Против разделения группы наиболее активно возражали Нобиле и Чечони – что неудивительно, поскольку они не могли передвигаться. Нобиле нехотя согласился отпустить Дзаппи, Мариано и Мальмгрена, но отказался выдать им письменный приказ, так как уходили они добровольно. Оставшиеся на «льдине смерти» передали с ними письма для близких. Уходящие, по-видимому, верили в свою счастливую звезду, по крайней мере, своих писем они на льдине не оставили. Группа под руководством Мариано покинула лагерь поздним вечером 30 мая, через 6 дней после катастрофы.

Поиски пропавшей экспедиции начались сразу, но никто не ожидал, что дирижабль окажется среди ледовых полей. Предполагали, что он столкнулся с горами у северного побережья Шпицбергена. Корабль «Читта ди Милано», с командой в 220 человек, предназначенный для прокладки кабелей, был неспособен работать во льдах, поэтому пришлось арендовать два норвежских деревянных китобойных судна – «Хобби» и «Браганцу». Норвежскую спасательную экспедицию в составе двух гидропланов возглавил Рисер-Ларсен, заместитель Амундсена в перелёте «Норвегии». Параллельно снаряжалась шведская экспедиция на судне «Таня» (поводом для её организации было наличие на борту «Италии» подданного Швеции Ф. Мальмгрена). Шведы также зафрахтовали норвежский китобой «Квест»[110]. Постепенно в районе Шпицбергена разворачивалась грандиозная спасательная операция, которую можно сравнить по масштабу лишь с безрезультатными поисками сэра Джона Франклина в канадской Арктике.

Однако смысл эти поиски обрели лишь после того, как советский радиолюбитель из села Вознесенье-Вохма[111] Николай Шмидт принял сигнал «Италии». Это случилось 3 июня, и уже на следующий день об этом сообщили итальянскому правительству. Только после того, как были установлены три радиостанции и прекращена отправка личных телеграмм, «Читта ди Милано» наконец принял сигнал Нобиле.

Ошибка капитана Амундсена

Мы привыкли представлять Амундсена образцом полярного исследователя, человеком, способным предусмотреть заранее все возможные риски и трудности. Во многом он сам способствовал созданию такого мифа, подобно другим полярникам, подчёркивая в своих книгах сильные стороны экспедиций и не фиксируя внимание читателя на неудачах[112]. Его путешествие к Южному полюсу действительно стало образцом организации полярных путешествий.

Причины трагической неудачи последнего предприятия Амундсена – полёта гидроплана «Латам-47» – трудно понять без анализа психологического состояния начальника экспедиции. Основываясь на ряде последних интервью Амундсена и воспоминаниях людей из его ближайшего окружения, многие считали, что полярник сознательно искал смерти. Действительно, определённая склонность к саморазрушению прослеживается у Амундсена с самого начала его полярной карьеры. Уместно напомнить, что образцом и вдохновителем для него служил сэр Джон Франклин, прославившийся тем, что в одной экспедиции съел свои ботинки, а в другой – привел к гибели в полярной пустыне два судна и 129 человек. Вот как пишет Амундсен о мотивах, побудивших его выбрать карьеру полярного исследователя:

«…больше всего приковало моё внимание именно описание этих лишений, испытанных Франклином и его спутниками. Во мне загорелось странное стремление претерпеть когда-нибудь такие же страдания. Быть может, во мне заговорил идеализм молодости, часто увлекающий на путь мученичества, и он-то и заставлял меня видеть в самом себе крестоносца в области полярных исследований. Я тоже хотел пострадать за своё дело, – не в знойной пустыне на пути к Иерусалиму, а на ледяном Севере, на пути к широкому познанию доселе неведомой великой пустыни» [5].

В 1918 году во время экспедиции на «Мод» Амундсену едва не представилась возможность встать «на путь мученичества» и «пострадать за своё дело» благодаря белой медведице. В связи с этим событием он приводит крайне любопытное наблюдение над собой:

«Когда я лежал под медведицей, ожидая смерти <…> из всего пережитого передо мною вдруг возникла одна <…> мысль, которую в такую минуту безусловно можно было назвать пустой. А именно – я поставил себе вопрос: сколько головных шпилек сметаются с тротуара Риджент-стрит в Лондоне по утрам в понедельник? Почему такая дурацкая мысль явилась мне в один из самых серьёзных моментов моей жизни, – этот вопрос я предоставляю психологам» [5].

Ответ на этот вопрос заочно дал Зигмунд Фрейд, которого ознакомили с воспоминаниями полярника:

«Можно лишь предположить, что внезапная мысль означала одно: Амундсен откинул всякую надежду на спасение и считает свою жизнь не имеющей ни малейшей ценности»[113].

Отсутствие страха смерти, свойственное Амундсену, стало в поздние годы небрежением к ценности собственной жизни, и жизни вообще.

С течением времени душевный кризис Амундсена углублялся. Началом же его стал остров Мадейра, где Амундсен развернул «Фрам» на юг, предварительно анонсировав поход в Арктику. Чтобы осуществить свою мечту – попасть на Южный полюс, Амундсену пришлось обмануть самого Нансена – человека непререкаемого морального авторитета. Навряд ли Нансен уступил бы судно для похода на юг – у него были свои планы на этот счёт. А вот отдать «Фрам» для научной экспедиции в северные моря, продолжающей дело его жизни, Нансен, после определённых колебаний, согласился. Биограф Амундсена Буманн-Ларсен отмечает, что с этого момента в письмах Амундсена стал появляться своеобразный грамматический дефект – он стал игнорировать правила родного языка. Трудно понять, было это сознательно или нет; биограф склонен считать это необычным проявлением душевного расстройства. Нам, не знающим норвежского, трудно разобраться в ситуации, но можно предположить, что его язык стал напоминать «язык подонков» или «олбанский», которым многие наши соотечественники пользуются в социальных сетях и на интернет-форумах.

После триумфального возвращения с Южного полюса Амундсену пришлось отправиться в Арктику – это его долг, который он должен вернуть, и об этом ему без обиняков напомнил Нансен. Однако неудачи преследуют Амундсена – «Мод» не удаётся повторить дрейф «Фрама», после двух зимовок во льдах судно возвращается в Ном, команда разбегается почти в полном составе, покинувшие «Мод» во время первой зимовки Тессем и Кнудсен гибнут в пути. Амундсен с оставшимися тремя участниками экспедиции всё же выходит в море, однако после ещё одной зимовки и он оставляет «Мод». Судно проводит ещё две зимы в полярных льдах, экспедиция заканчивается лишь в 1925 году, и «Мод» арестовывают сразу по прибытии в порт за долги Амундсена.[114] Справедливости ради нужно заметить, что провальная, с точки зрения заявленной цели, экспедиция, возможно, оказалась наиболее успешным предприятием Амундсена по своим научным результатам.

Амундсен понимает, что новое время требует новых целей и новых подходов к полярным исследованиям. Уже немолодой судоводитель и погонщик собак получает лицензию пилота. Образцом для подражания становится теперь уже не Джон Франклин, а другой мученик Арктики – Соломон Андрэ [31], отправившийся по воле ветра на аэростате к полюсу и тоже пропавший в Арктике. Впрочем, для пилота, вечно зависящего и от капризов погоды, и от дефектов несовершенной техники, фатализм скорее норма. А раз так, то везение становится гораздо более важным фактором, чем тщательная подготовка экспедиции. В 1925 году Амундсен отправляется на полюс на двух гидропланах «Дорнье-Валь». Экспедиция оказывается неудачной. Чтобы вырваться из ледового плена, пришлось бросить один из самолётов. Благодаря опыту и авторитету Амундсена, мастерству пилота Рисер-Ларсена и навигатора Дитриксена, путешественникам удалось выжить на льдине в течение трёх недель, расчистить полосу, оторвать тяжёлый самолёт с короткой полосы среди торосов и довести его на остатках топлива до Северо-Восточной Земли. Радио на самолёте не было, и на родине экспедицию давно считали погибшей. После этого доверие Амундсена к самолёту как средству исследования Арктики сильно пошатнулось – ведь вынужденная посадка среди льдов почти наверняка означала гибель. Для следующего предприятия он выбирает аппарат легче воздуха – он может зависнуть над точкой, чтобы провести детальные исследования, а если сломается мотор – его можно починить прямо в полёте.

Полёт дирижабля «Норвегия», в отличие от прежних предприятий Амундсена, был подготовлен безобразно, по крайней мере в части подбора персонала и взаимодействия в экипаже. А следующая экспедиция – полёт «Латама» – была уже почти самоубийством.

Немаловажен и ещё один факт – здоровье Амундсена становилось хуже; известно, что он проходил сеансы радиотерапии в Америке, то есть, по-видимому, болел раком. В недавнем прошлом он пережил финансовый крах и разрыв с братом Леоном, который многие годы был самым близким ему человеком и принимал участие во всех его проектах. Душевное состояние полярника, по-видимому, тоже оставляло желать лучшего. В 1927 году Беньямин Фугт, норвежский посол в Лондоне, написал письмо Нансену, в котором сетовал на несносный характер Амундсена, неполиткорректно назвавшего англичан bad losers[115]. В устах Амундсена определение было обидным вдвойне – ведь именно он опередил покойного Роберта Скотта в гонке за полюс, и первым прошёл Северо-Западным проходом, где в полном составе полегла экспедиция Франклина и который так и не осилили многочисленные британские экспедиции. В своём письме посол предлагал объявить Амундсена недееспособным. Нансен ответил:

«Я вполне разделяю твоё мнение, что здесь имеет место некое психическое расстройство, некая болезненная нервозность, которая и прежде так или иначе давала о себе знать».

Нансен после ещё раз подтвердил факт душевной болезни младшего коллеги в письме президенту Королевского географического общества:

«Я вообще в последнее время не понимаю поступков Амундсена <…> и объяснить я их могу лишь одним: с ним явно что-то неладно. Подобные срывы случались и раньше, раз или два, но сейчас я не могу отделаться от ощущения, что он полностью утратил равновесие и уже не способен отвечать за свои поступки»[116].

Книга «Моя жизнь», вышедшая после полёта «Норвегии», была многими воспринята как ещё одно подтверждение неадекватности её автора, и многие издатели не хотели включать её в собрание сочинений.

Строго говоря, необходимости участия Амундсена в спасении экипажа «Италии» не было. В районе работало множество судов и самолётов, среди участников операции были итальянцы, норвежцы, шведы, финны, русские. Симпатий к Нобиле Амундсен не испытывал и уж точно не был его последней надеждой. Но он фактически оказался не у дел – норвежской спасательной экспедицией руководил военный лётчик Рисер-Ларсен, с которым у Амундсена тоже сложились непростые отношения. Восстановить свой былой авторитет Амундсен смог бы, если бы спас Нобиле. Кроме того, это поставило бы жирную точку в истории конфликта между двумя руководителями «Норвегии» и окончательно доказало правоту Амундсена. Возможно, именно это сподвигло его организовать собственную спасательную экспедицию. За деньги спонсора удалось приобрести у правительства Франции самолёт. Экспериментальный военный гидроплан «Латам-47» (рис. 3–23) был передан Амундсену вместе с экипажем из четырёх человек ещё не успевшим завершить программу лётных испытаний[117]. Прототип имел бортовой номер 02, первая машина погибла при испытаниях. «Латам-47» был неудачной машиной. И всё же французы возлагали на него большие надежды и готовили к трансатлантическому перелёту, пилотировать его должен был Рене Гильбо, молодой кавалер ордена Почётного легиона. В итоге «Латам» всё же приняли на вооружение в 1929 году, но уже в 1930-м списали. Конструкция «Латама» была непрочной, особенно слабым местом являлись поплавки, расположенные под крыльями – они делали невозможной посадку на неспокойное море или среди плавучих льдин [217]. В этом смысле он разительно отличался от немецкой «Дорнье Валь» и итальянской «Савойя Маркетти S-55». (И «Савойя», и «Валь» были выпущены большими партиями во множестве модификаций и использовались повсеместно, в том числе и в советской Арктике, в отличие от мертворождённого «Латама».) В принципе, «Латам» сложно назвать гидропланом, по крайней мере он точно не подходил для Арктики – о смертельной опасности посадки на неспокойное море говорил его пилот перед злополучным полётом [217].

Рис. 3–23. «Латам-47» в Бергене

Использование гидроплана в подобной операции вряд ли было эффективным – он требовал для посадки больших участков открытого моря и в принципе не смог бы сесть возле Красной палатки. Маддалена, прилетевший 20 июня на «Савойе» к лагерю Нобиле, садиться не стал.

Вместе с Амундсеном в полёт отправился Дитриксен, участник его прежних воздушных приключений. Сложно понять, зачем он понадобился на борту – французский экипаж был полностью укомплектован. Возможно, одна из причин состояла в том, что второй пилот «Латама» не восстановился после травмы – меньше чем за месяц до вылета ему отрубило винтом три пальца на правой руке [217]. Но более вероятно, что Амундсен хотел видеть больше соотечественников в составе экспедиции.

Амундсен и Дитриксен встретили самолёт в Бергене, откуда утром 18 июня перелетели в Тромсё. В Кингсбее к ним должен был присоединиться ещё один норвежский участник экспедиции – постоянный спутник Амундсена Оскар Вистинг. В этот же день в 4 часа пополудни тяжело нагруженный «Латам» с трудом оторвался от поверхности воды и полетел на север, едва набрав 25 метров высоты. В последний раз самолёт видели примерно в 70 километрах от берега над Баренцевым морем, когда он исчез в тумане курсом на северо-запад. Первое радио в Тромсё было отправлено в 6 часов вечера того же дня. Видимо, вскоре что-то пошло не так: около 7 часов радист передал: «Оставайтесь на связи, ждите сообщения». Однако сообщения не последовало.

Хотя о последнем полёте «Латама» известно немного, но всё же, анализируя факты, можно отметить несколько роковых ошибок. Главной из них было то, что Амундсен предпочёл действовать один и отказался от сопровождения других самолётов, мотивируя это тем, что должен лететь немедленно. Это тем более странно, что в прошлом путешествии на гидропланах в центральную Арктику (1925) его спасло именно наличие двух машин. Но, видимо, желание оказаться первым у Красной палатки затмило другие соображения. Во-вторых, вылетая из Тромсё, он не предупредил никого о своих планах. Было неясно, собирается ли он лететь в Кингсбей, или сразу к Красной палатке, или же, как многие считали, на поиски группы Алессандрини (радиус действия самолёта в 4300 км с полезной загрузкой в 4000 кг это позволял). К тому же он не указал контрольных сроков, и в течение нескольких дней поиски не начинали – к эксцентричным поступкам Амундсена все уже привыкли. Непосредственной причиной аварии, по-видимому, стало решение лететь сквозь полосу тумана.

Нельзя точно сказать, кто именно пилотировал самолёт в последнем полёте, но вряд ли французские офицеры доверили бы управление военной машиной норвежцам. Французский экипаж был осведомлён о слабых местах своего самолёта, но, по некоторым сведениям, на пилотов было оказано давление их военным руководством [217]. Экипаж, связанный служебным долгом, не мог ни отказаться от миссии, ни нарушить приказ. Человеком же, принимавшим принципиальные решения на борту, был именно Амундсен. И ему, в отличие от других членов команды, было нечего терять, а если верить Нансену, он был уже давно невменяем.

Другие пилоты, находившиеся в Тромсё, в этот день не полетели. Шведский авиатор Виктор Нильсон, предложивший Амундсену лететь сообща, на следующий день благополучно прилетел в Кингсбей вместе с гидропланом итальянца Пенцо. Финский же самолёт был доставлен из Тромсё на Шпицберген по морю.

Поиски «Латама» результатов не дали. Как бывает в безнадёжных случаях, обращались даже к экстрасенсам:

«Как нечто курьёзное вспоминается вмешательство в поиски Амундсена ясновидящих, которых, на удивление, очень много оказалось в северных странах. Они засыпали «Читта ди Милано» телеграммами, в которых сообщалось, что Амундсен находится в том или ином месте. В одной из них с такой уверенностью утверждалось, что Амундсена видели на одном из Семи Островов, что Романья, как он сказал, не желая упустить ни малейшего шанса, отправился исследовать указанное место» [85].

Вечером 22 июня угольщик «Марита», направлявшийся в Кингсбей, слышал слабый сигнал SOS. Возможно, это были последние сигналы экипажа «Латама». Радио, установленное на самолёте, могло с поверхности воды передать сигнал примерно на 60 миль [217].

31 августа рыболовное судно в 10 милях от берега подняло на борт поплавок «Латама» вместе с распорками. В газетах писали, что гибель экипажа была мгновенной, но это было не так. 13 октября к югу от Тромсё нашли топливный бак, отверстие в котором было заткнуто наскоро обтёсанной ножом деревянной пробкой. Видимо, им пытались заменить поплавок, утраченный при жёсткой посадке на штормовое море. Значит, самолёт был повреждён незначительно и экипаж не терял надежды взлететь самостоятельно.

Амундсен повторил судьбу Франклина и Андрэ, исчезнув в Арктике.

Спасение генерала

После того как стали известны координаты Красной палатки, международная спасательная операция стала всё больше напоминать гонку, это отмечает и сам Умберто Нобиле [85]:

«Между норвежцами, итальянцами, шведами и французами возникло благородное соперничество в стремлении первыми оказать помощь потерпевшим бедствие, и поэтому каждая экспедиция действовала независимо от других, на свой страх и риск».

В тот же день (18 июня), когда Амундсен отправился в свой последний полёт из Тромсё, из другого норвежского порта – Вадсё – вылетел большой гидроплан «Савойя S-55», пилотируемый Умберто Маддаленой, и через семь часов приземлился в Кингсбее. Первый полёт итальянцев на поиски Нобиле оказался неудачным, как и предыдущие полёты норвежских лётчиков. Но уже 20 июня Маддалене удалось установить радиосвязь и визуальный контакт с Красной палаткой и сбросить продукты и снаряжение, которое, впрочем, большей частью оказалось бесполезным или разбилось при падении. Но сесть на лёд Маддалена не мог – тяжёлый гидроплан имел большой пробег. Норвежские самолёты больше не летали к Красной палатке – они были отозваны для поисков Амундсена. Через два дня итальянцы (Маддалена и Пенцо) снова прилетели и сбросили груз, в тот же день прилетели два шведских самолёта. Помимо виски, сигарет и необходимого снаряжения, шведы сбросили краткую инструкцию, как подготовить посадочную площадку. На следующий день, 23 июня, шведский пилот Эйнар Лундборг[118] благополучно посадил на льдине свой небольшой «Фоккер», оснащённый лыжами.

Лундборг прилетел на льдину вместе с наблюдателем Шибергом, поэтому не смог забрать раненого Чечони, как того хотел Нобиле, – вес пассажира был больше 100 кг. Лундборг настаивал, чтобы первым летел Нобиле – ведь он был одним из двух раненых в лагере. Нобиле оказался в замешательстве – с одной стороны, он не должен был бросать своих подчинённых. С другой – спасательная операция шла вяло, и генерал надеялся, что его присутствие на «Читта ди Милано» позволит переломить ситуацию:

«Мне нелегко далось это решение. Мне труднее было решиться на то, чтобы лететь, нежели чтобы остаться. Но я убедил себя, что мой прямой долг – послушаться Лундборга, утверждавшего, что меня ждут для организации поисков двух других групп, и я не мог взять на себя ответственность отказаться от этого. Я должен был лететь» [85].

Товарищи поддержали Нобиле, прямее других высказался Чечони: «В случае чего будет хотя бы кому позаботиться о наших семьях». Тогда никому не пришло в голову, сколь пагубно это решение скажется на судьбе генерала. Позже Лундборг сам был не рад, что спровоцировал Нобиле на поступок, стоивший ему карьеры. Вопрос очерёдности не казался столь уж принципиальным – база шведов находилась в часе лёта, и Лундборг обещал сразу же вернуться за остальными. Он сдержал своё слово – и вскоре снова прилетел на льдину забрать Чечони, но при посадке повредил самолёт, и теперь надо было спасать его самого.

Сложно сказать, удалось ли Нобиле повлиять на дальнейший ход спасательной операции. Сам он писал много лет спустя: «Это столь тягостное для меня решение оказалось спасительным для моих товарищей». Однако на «Читта ди Милано» генерал оказался в полной зависимости от своего недавнего подчинённого – капитана Романьи. Р.Л.Cамойлович отмечает, что долго не мог понять происходящего – радиограммы от итальянцев приходили то за подписью «Читта ди Милано», то от имени Нобиле и часто противоречили друг другу [108]. Тем не менее, в самый критический момент операции, когда «Красин» получил серьёзные повреждения, возможно, именно настойчивые просьбы Нобиле убедили Самойловича продолжать двигаться вперёд, а не идти в ремонт и за углём.

После эвакуации Нобиле исполняющим обязанности начальника экспедиции стал старший лейтенант Вильери. Положение стало ещё более мрачным, чем до прилёта Лундборга – погода портилась, льдина постепенно разрушалась, к тому же её относило прочь от берега. Опять возникли разногласия – теперь Лундборг и Бегоунек предлагали отправиться по льдам на Шпицберген. Вильери был против, но формально иностранцы ему не подчинялись: Бегоунек был гостем экспедиции, а Лундборг – офицером шведской авиации. К счастью, они отказались от своего гибельного плана.

6 июля на льдине приземлился Шиберг на биплане «Мот» и забрал Лундборга. Обитатели льдины надеялись, что Шиберг вернётся. Но шведы, наученные горьким опытом, не хотели рисковать – ведь сами итальянцы почти ничего не сделали до сих пор для спасения своих соотечественников. Последней надеждой оставался ледокол «Красин».

Поход «Красина»

Так случилось, что почти все удачи в спасении «Италии» оказались связаны с Советской Россией. Радиолюбитель Николай Шмидт принял первый сигнал с льдины, Борис Чухновский увидел с воздуха Мариано и Дзаппи, хотя в том районе работало множество самолётов. И, наконец, всех, кого удалось спасти (кроме самого Нобиле), взял на борт «Красин». Ледокол также обнаружил Сора и Ван-Донгена, фактически обречённых на смерть.

В СССР следили за развитием событий с самого начала. 29 мая в Москве был создан Комитет помощи «Италии» под председательством И. С. Уншлихта[119]. Организация помощи была возложена на общественное объединение – «Осоавиахим», и уже 1 июня в газетах появилось сообщение о подготовке советской экспедиции. На поиски Нобиле отправились несколько советских кораблей, среди которых наибольшие надежды возлагали на ледокольный пароход «Малыгин» и ледокол «Красин». Экспедицией на «Малыгине» руководил профессор В.Ю.Визе, в прошлом – участник экспедиции Г. Я. Седова. На борт был взят самолёт лётчика М. С. Бабушкина. «Малыгин» вышел из Архангельска 12 июня, «Красин» – 15 июня из Ленинграда, начальником экспедиции был профессор Р. Л. Самойлович – директор Института освоения Севера. Лётную группу возглавлял Б. Г. Чухновский.

Несмотря на то что погода в целом благоприятствовала плаванию, проблем было предостаточно. Особенно трудная ситуация сложилась 6 июля, когда «Красин» застрял во льдах совсем недалеко от Красной палатки и получил серьёзные повреждения. Самойлович даже планировал вернуться на Шпицберген для устранения неполадок и бункеровки. Этот момент был критическим во всей спасательной операции.

Как показали дальнейшие события, именно советская сторона выбрала правильную стратегию спасательных работ. Авиация 20-х годов была ещё слишком слаба и не приспособлена к работе в высоких широтах. Из 22 самолётов только два смогли сесть возле Красной палатки, причём риск таких посадок был крайне высок. В советской экспедиции основная часть спасательной операции возлагалась на ледокол, самолёты же использовались для ледовой разведки и поиска с воздуха. Деревянные суда оказались непригодны к работе во льдах: по словам Самойловича, норвежская «Браганца» не могла даже идти в канале за кормой «Красина». Попытки использовать собачьи упряжки закончились полным провалом, и спасать теперь пришлось уже самих спасателей.

Два человека и девять собак

Нобиле ясно осознавал риски, связанные с полётом на полюс. Он заранее просил итальянское правительство выделить ему самолёт для возможной помощи экспедиции. Однако ему было отказано. Вместо этого ему выделили девять альпийских стрелков – военнослужащих элитных итальянских частей под командованием капитана Дженнаро Сора. Они должны были помогать в устройстве базы в Ню-Олесунне, а при необходимости стать спасательной командой. Кроме них Италию на архипелаге представлял старый корабль «Читта ди Милано», предназначенный для прокладки кабеля, не способный работать во льдах, с двумя сотнями новобранцев на борту.

Губернатор Шпицбергена попросил помочь в поисках Нобиле двадцатилетнего погонщика собак, голландца Жозефа Ван-Донгена, много лет живущего на архипелаге. Ван-Донген, в свою очередь, привлёк к поискам местного инженера, датчанина Луиса Варминга. Джузеппе Романья, капитан «Читта ди Милано», выдал им предписание добраться до острова Фойн, чтобы найти группу Мариано, поскольку состояние людей в Красной палатке вызывало меньшие опасения. «Браганца» доставила небольшую спасательную команду, к которой присоединился капитан Сора, к северному побережью архипелага. Собак с ними было девять: две чёрные, четыре коричневые, одна жёлтая и две белые.

Группа отправилась в путь 18 июня и на следующий день дошла до мыса Платен. Дальше Сора и Ван-Донгену пришлось идти вдвоём – Варминг остался в лагере из-за снежной слепоты. Возможно, это был лишь повод – похоже, отношения Варминга и Сора не сложились [161]. Через несколько дней самолёт Лютцов-Хольма сбросил Сора и Ван-Донгену приказ прекратить движение к острову Фойн из-за неблагоприятного состояния льдов. Но Сора и Ван-Донген не получили послание или, по крайней мере, сделали вид. На неизвестном острове, названном Сора островом Альпийских Стрелков, им пришлось бросить одни сани и часть продуктов. Дальнейшее путешествие оказалось поистине ужасным (рис. 3–24). По пути к острову Брок, не выдержав трудностей перехода, погибли шесть из девяти собак, ещё одну пришлось съесть на острове Фойн. Сора и Ван-Донген надеялись найти Красную палатку в нескольких километрах восточнее Фойна, но к этому времени льды отнесли её далеко от острова. Впрочем, даже если бы они дошли до неё, пользы от двух обессиленных людей было бы немного. Сора и Ван-Донгену пришлось вернуться на Фойн без каких-либо результатов. Положение стало критическим, им вряд ли хватило бы сил на обратный путь. Последним ресурсом оставались две собаки. К счастью, 12 июля на острове Фойн терпящих бедствие заметили с «Красина». Ледокол не стал останавливаться, поскольку только что взял на борт Мариано и Дзаппи и теперь спешил к группе Вильери. Вечером того же дня два самолёта шведской экспедиции и один финский вывезли Сора и Ван-Донгена на Большую землю. Две собаки так и остались на острове Фойн: они не вернулись к отлёту самолётов[120], а ждать было нельзя – канал, в котором приводнились гидропланы, мог сойтись в любой момент.

Рис. 3–24. Поход Сора, маршрут группы Дзаппи и дрейф Красной палатки [161]

Нерассказанная история

Поход Дзаппи, Мариано и Мальмгрена по льдам по сей день остаётся наиболее противоречивой и мрачной частью истории дирижабля «Италия». В самом деле, как могло случиться, что швед, имевший опыт полярных экспедиций, погиб во льдах, тогда как оба южанина были спасены? Однако это несколько поверхностный взгляд на произошедшее у берегов Шпицбергена. Мальмгрен действительно участвовал в экспедиции «Мод», но опыт работы на экспедиционном судне вряд ли мог быть востребован в походе по торосистым дрейфующим льдам. Кроме того, он был слаб здоровьем, плохо экипирован и вдобавок получил травму при падении дирижабля. Всего этого было более чем достаточно, чтобы не выдержать тягот перехода. Бегоунек вспоминает, что Мальмгрен упал ещё на старте под тяжестью рюкзака.

Дзаппи, Мариано и Мальмгрен оставили Красную палатку 30 мая, имея при себе по 18 килограммов продовольствия на человека. По расчётам, они должны были достичь острова Фойн через три недели. Но они оказались в «беличьем колесе» – лёд относил их от цели, и спустя две недели они оказались дальше от острова, чем были изначально. По словам Дзаппи, Мальмгрен отморозил ногу (летом?), больше не мог идти и не хотел быть обузой для товарищей. Дзаппи и Мариано бросили его ещё живым во льдах без провизии и пошли дальше. Дзаппи ещё рассказывал Самойловичу, что Мальмгрен просил убить его топором (огнестрельного оружия у путников не было).

30 июня продукты кончились. Сил у путешественников больше не было – им оставалось просто ждать смерти. 10 июля их заметил экипаж Чухновского, а утром 12-го к льдине подошёл «Красин». Чухновский говорил, что видел на льдине троих, но вполне мог принять разложенные на льду предметы за человека. Киносъёмка с самолёта оказалась низкого качества и тоже не прояснила этот вопрос.

Версия гибели Мальмгрена, изложенная Дзаппи, выглядела весьма подозрительно. Казалось невероятным, что Мальмгрен не передал итальянцам ни писем Бегоунека, ни какой-либо весточки семье, ни письменного свидетельства, которое подтверждало бы его волю умереть и могло бы служить Дзаппи и Мариано оправданием.

«На вопросы о том, что произошло с Мальмгреном, Цаппи отвечал так неохотно и с таким раздражением, что пришлось прекратить расспросы. Мариано же не мог говорить, он метался в сильном жару. Русские только повторяли сведения, которые сообщил им Цаппи сразу же после спасения, в первые минуты охватившей итальянского офицера многоречивости» [9].

Странным было различие в состоянии Мариано и Дзаппи – оно касалось и физической формы, и одежды. Мариано был измождён и полураздет, тогда как Дзаппи неплохо себя чувствовал и был одет в два комплекта одежды – свой и Мальмгрена. Одежду итальянцев подробно описывает Самойлович [108] и даже приводит фотографии в своей книге.[121]

«То обстоятельство, что Цаппи был крепок, здоров, бодр, а Мариано находился при смерти с отмороженными пальцами, приписывалось тому, что Цаппи обижал своего товарища в еде. В данном случае, я передаю только настроение [выделено в оригинале – прим. авт.] своих товарищей, у меня лично нет никаких доказательств, что это было так. С другой стороны, у нашего доктора было впечатление, что Цаппи голодал лишь дней 5, Мариано большее количество времени, – но категорически утверждать он не брался, ибо не знал раньше состояние организмов этих двух людей. Всё это были одни предположения, которые могли казаться вероятными благодаря факту – Цаппи, крепкий, здоровый, был гораздо лучше и теплее одет, чем его умиравший товарищ. Но больше всего впечатления произвела на нас преждевременная смерть Мальмгрена» [108].

Неудивительно, что на этом фоне у многих возникло предположение, что Дзаппи съел Мальмгрена. Самойлович отвергает его по той причине, что есть Мальмгрена просто не было необходимости – на 15-й день похода продуктов было ещё достаточно. Впрочем, всё, что мы знаем о смерти Мальмгрена, мы знаем со слов того же Дзаппи. Пунктуальный во всём Самойлович словно не замечает логической неувязки в собственных словах – представляя читателю самому делать выводы. И хотя он пишет: «Можно ли думать при таких обстоятельствах о каннибализме? Мне кажется, что нет, об этом не может быть и речи», создаётся впечатление, что он хочет сказать прямо противоположное. И снова через несколько страниц акцентирует внимание на физиологических подробностях: «Ему [Дзаппи – прим. авт.] была сделана клизма, и доктор изумлялся обилию вышедшей массы и, наоборот, крайне незначительному её количеству у Мариано». Возможно, предположение о каннибализме зародилось неосторожными словами Дзаппи о том, что ему завещал своё тело Мариано:

«Мариано, потерявший последние силы, предложил мне, чтобы после его смерти я высосал его кровь и съел мясо. Я, естественно, отверг это!..» [цит. по: 9].

Дзаппи вообще не вызывает симпатий – хамит санитару, ухаживающему за ним на «Красине», когда тот называет его «товарищ»[122], отказывается жить в одном помещении со своими недавними товарищами по Красной палатке Чечони и Биаджи, поскольку они являются нижними чинами. Уже на «Красине» Дзаппи, на правах старшего, запретил итальянцам что-либо рассказывать о гибели дирижабля [9].

И Мариано, и Дзаппи были полностью оправданы комиссией, разбиравшей обстоятельства трагедии.

Группа Алессандрини

В целом спасательные работы трудно назвать успешными: в результате погибло 9 участников операции[123] – больше, чем в итоге было спасено. Объём работ разрастался как снежный ком – всё больше спасателей постепенно переходило в разряд спасаемых: пропавший экипаж «Латама», Сора и Ван-Донген, Лундборг, совершивший вынужденную посадку на лёд экипаж Чухновского. Группу же из шести итальянцев, пропавших без вести вместе с дирижаблем, практически и не пытались искать. Примерно через 20 минут после падения «Италии» потерпевшие крушение заметили дым на востоке. Именно этот факт стал поводом объявить группу Алессандрини погибшей. Той же позиции придерживался и Дзаппи, настаивая на прекращении работ [108]. Всем было удобно быстрее свернуть спасательную операцию, чтобы избежать новых неприятностей. Кроме того, Муссолини не был заинтересован и дальше акцентировать внимание на провальной экспедиции.

Нобиле умолял Самойловича продолжить поиски. Но без помощи авиации работы в указанном Нобиле секторе заняли бы около трёх недель. Самолёт же Чухновского был повреждён при вынужденной посадке. «Красин» встал у Красной палатки, и Самойлович запросил у «Читта ди Милано» указаний. Итальянцы располагали большими гидропланами, которые вполне могли обследовать район за несколько часов, и если бы что-нибудь нашли, «Красин» немедленно пришёл бы на помощь. Однако капитан Романья отказал в обтекаемой форме, сославшись на приказ сверху [цит. по: 108]:

«<…>В соответствии с указаниями моего правительства, которые только теперь получены, я не считаю необходимым идти на поиски третьей группы в настоящее время без самолётов и жду вас, чтобы взять спасённых на борт».

Не ясно, был ли такой приказ в действительности и от кого он исходил. Однако, по словам Нобиле, Романья обратился за консультацией к Дзаппи, и именно он советовал не проводить поисков. Романья также не стал обращаться к шведским пилотам, которые готовы были прийти на помощь. «Красину» пришлось лечь на обратный курс. Теперь, когда Красная палатка больше не служила ориентиром среди дрейфующих льдов, найти группу Алессандрини можно было лишь случайно. Попытка поисков была предпринята судном «Браганца», с двумя итальянскими самолётами на борту. Но «Браганца» вышла из Кингсбея 16 августа, то есть более чем через месяц после того, как «Красин» подошёл к Красной палатке (12 июля). Разведывательные полёты итальянцев ничего не дали. Оставив на берегу запас продовольствия для шести человек на десять месяцев, «Браганца» вернулась в Кингсбей. Следующую, и последнюю, попытку сделал «Красин». Он смог выйти в рейс только в сентябре. «Красин» прошёл до западного побережья Земли Франца-Иосифа. Здесь было решено организовать склад продовольствия. Однако ухудшение погоды помешало построить домик на мысе Ниль, как первоначально планировалось. Продукты выгрузили на сухую площадку, и ледокол получил приказ возвращаться в Ленинград.

Судьба шестерых пропавших не давала покоя Нобиле и Бегоунеку – они были уверены, что кто-то из них всё же выжил, и пытались представить их дальнейшую судьбу. По мнению Нобиле, дирижабль не мог загореться сам по себе, поскольку моторы не работали. По расчётам Бегоунека, за 20 минут оставшаяся без управления «Италия» продрейфовала бы не больше, чем на 8 километров, а значит, «лёгкий дымок» никак не мог быть результатом возгорания двух тонн горючего [9]. Возможно, так потерпевшие бедствие пытались привлечь к себе внимание. В принципе, они располагали запасами питания и снаряжением и могли попытаться дойти до какой-нибудь суши. Однако по сей день не нашли ничего – стометровый дирижабль исчез бесследно.

Рождение легенды

Первое сообщение в советской прессе о грядущей спасательной экспедиции выглядело географическим курьёзом:

«ЛЕНИНГРАД, 31/V. (РОСТА). Сегодня состоялось первое заседание организованной комиссии по оказанию помощи пропавшему без вести дирижаблю “Италия”.

Комиссия признала необходимым отправить экспедицию в составе одного ледокола и двух самолётов. Экспедиция будет снабжена топливом на два месяца, а продовольствием – на три месяца.

Экспедиция направится под руководством русских полярных исследователей из Архангельска к западным берегам Новой Зеландии и в район Баренцева моря»[124].

В тот же день появляется заметка в «Торгово-промышленной газете», где экспедицию направляют «к западным берегам Новой Земли и в район Берингова моря». Журналисты конца 20-х годов ещё настолько далеки от полярной тематики, что путают Новую Землю с Новой Зеландией, а Баренцево море с Беринговым. Более детально события стали освещаться в советской прессе с 12 июня, когда правительство Италии обратилось к СССР за помощью. Страна находилась в международной изоляции, и любой позитивный контакт с внешним миром становился предметом всеобщего внимания и гордости. Уже через четыре дня в море выходит самый мощный в мире ледокол «Красин» под руководством профессора Р. Л. Самойловича (рис. 3–25).

Рис. 3–25. Р. Л. Самойлович. Фото из уголовного дела, архив ФСБ.

Рудольф Лазаревич Самойлович (1881–1939), начальник экспедиции на «Красине», основатель и директор Института по изучению Севера (сейчас – ААНИИ). Был обвинён в сотрудничестве с германской и французской разведками, приговорен Военной Коллегией Верховного суда к расстрелу 4 марта 1939 года и в тот же день расстрелян. (Подробнее о нём см. [63])

К освещению экспедиции подготовились: при чрезвычайной нехватке места на ледоколе почти половину из 20 членов экспедиции составляли представители прессы – семь советских журналистов и кинооператор, один итальянский репортёр.

На события мгновенно отреагировал Владимир Маяковский – уже через три дня после спасения итальянцев, 15 июля, в «Комсомольской правде» появилось стихотворение «Крест и шампанское»:

Десятком кораблей

      меж льдами

            северными

                  побыли

И возвращаются

      с потерей самолётов

            и людей…

                  и ног…

Всемирному

              «перпетуум-Нобиле»

Пора

      попробовать

            подвесть итог.

Фашистский генерал

      на полюс

            яро лез.

На Нобиле —

            благословенье папское.

Не карты полюсов

      он вёз с собой,

            а крест,

громаднейший крестище…

      и шампанское!

Аэростат погиб.

      Спаситель —

            самолёт.

Отдавши честь

      рукой

            в пуховых варежках,

предав

      товарищей,

            вонзивших когти в лёд,

бежал

            фашистский генералишко.

Со скользкой толщи

      льдистый

            лез,

вопль о помощи:

              «Эс-о-Эс!»

Не сговорившись,

            в спорах покидая порт,

вразброд

      выходят

            иностранные суда.

Одних

      ведёт

            весёлый

                  снежный спорт,

других —

      самореклама государств.

Европа

      гибель

            предвещала нам по карте,

мешала,

      врала,

            подхихикивала недоверчиво,

когда

      в неведомые

            океаны Арктики

железный «Красин»

      лез,

            винты заверчивая.

Советских

      лётчиков

            впиваются глаза.

Нашли!

      Разысканы —

            в туманной яме.

И «Красин»

      итальянцев

            подбирает, показав,

что мы

      хозяйничаем

            льдистыми краями.

Теперь

      скажите вы,

            которые летали,

что нахалтурили

            начальники «Италии»?

Не от креста ль

      с шампанским

            дирижабля крен?

Мы ждём

      от Нобиле

            живое слово:

Чего сбежали?

            Где Мальмгрен?

Он умер?

            Или бросили живого?

Дивите

      подвигом

            фашистский мир,

а мы,

      в пространство

            врезываясь, в белое

работу

      делали

            и делаем.

Снова

       «Красин»

            в айсберги вросся.

За Амундсеном!

      Днями воспользуйся!

Мы

      отыщем

            простого матроса,

Победившего

      два полюса!

Сейчас это стихотворение почти неизвестно: оно быстро утратило актуальность – Амундсена, вопреки обещаниям поэта, спасти не удалось, да и переусердствовал Маяковский с негативными оценками Нобиле. «Фашистский генералишко» стал другом Советского Союза, отдал много сил укреплению его обороноспособности. Через шесть лет Нобиле вспомнит и Марина Цветаева, и тоже в негативном контексте, в своём известном стихотворении «Челюскинцы», она противопоставит его – необоснованно! – начальнику другого ледового лагеря – О.Шмидту:

На льдине (не то

Что – чёрт его – Нобиле!)

Родили – дитё

И псов не угробили

Оценка Цветаевой слишком эмоциональна и необъективна – группа, состоящая исключительно из мужчин, никак не могла родить ребёнка на льдине, а единственная собака в экспедиции Нобиле была спасена первой, вместе с генералом.

Катастрофа «Италии» была отнюдь не рядовым событием, к происходящему было приковано внимание во всем мире. Спасательная операция не имела равных по своему масштабу: в работах участвовали 16 кораблей и 22 самолёта – итальянцы, норвежцы, шведы, французы, русские, финны – в общей сложности около 1500 человек [108]. И все, кроме советских моряков, оказались бессильны – только одного из терпевших бедствие, генерала Нобиле, спас шведский лётчик Лундборг. Все остальные были спасены «Красиным».

В Ленинграде «Красин» встречало около 250 тысяч человек. Тогда стало очевидно, что полярные исследования можно эффективно использовать в пропагандистских целях как внутри СССР, так и для улучшения имиджа страны-изгоя за рубежом – в мире традиционно симпатизировали полярным исследованиям, овеянным славой Нансена и Амундсена. Успех «Красина» стал позитивным противовесом мрачному историческому фону: концу НЭПа, началу коллективизации, развёртыванию массированной кампании по борьбе с «вредителями». С 18 мая 1928 года на первых полосах газет появляются развёрнутые репортажи с процесса по «шахтинскому делу», только в газете «Труд» опубликовано 36 выпусков этого чудовищного спектакля.

Многие из участников событий рассказали о них в своих воспоминаниях. На русском языке изданы книги Р. Л. Самойловича и У. Нобиле, Э. Л. Миндлина и Ф. Бегоунека. Однако большая часть наших современников знакома с историей «Италии» по фильму «Красная палатка». Советско-итальянский художественный фильм был снят через сорок лет после трагедии (1969) Михаилом Калатозовым. Сам факт копродукции с западными кинематографистами в те годы был из ряда вон выходящим. Тем более под руководством мастера, прославленного такими картинами, как «Валерий Чкалов» и «Летят журавли». Найти партнёра в Италии удалось не сразу – тема для итальянцев по-прежнему оставалась чувствительной.[125] В итоге им стала компания Vides Cinematografica. Однако итальянский продюсер Франко Кристальди настоял на том, чтобы значительная часть сценария была написана для его жены – Клаудии Кардинале [225]. В результате в фильме появилась вымышленная романтическая история Мальмгрена и медсестры Валерии. Часть сцен была снята в Риме, а натуру для изображения Кингсбея нашли в Таллине. Часть съёмок проходила в Арктике, однако большинство ледовых сцен было снято в Финском заливе, что, безусловно, было проще и дешевле. В фильме снялся звёздный состав актеров – Ш. Коннери (Амундсен), К. Кардинале (Валерия), П. Финч (Нобиле), Д. Банионис (Мариано), Н. Михалков (Чухновский), Ю.Визбор (Бегоунек), Ю. Соломин (Трояни).

Центральной темой картины стала проблема морального выбора в трагической судьбе итальянского генерала. В фильме, как и в жизни, Нобиле всё время встречается с призраками своего прошлого, всё время доказывает свою невиновность.

Любопытно, что западная версия фильма короче примерно на полчаса. Причина этого ясна – советская версия помимо развлекательной несла пропагандистскую нагрузку, в ней гораздо больше внимания уделено роли «Красина» и советских моряков. Западного же продюсера эта часть мало интересовала, поскольку ничего не прибавляла к кассовым сборам [225]. Различается и музыкальное сопровождение: для русской версии музыку написал Александр Зацепин, для итальянской – Эннио Морриконе.

Создатели фильма далеко не всегда придерживались исторической правды – как в мелких деталях, так и в изображении характеров. Особенно досталось шведскому пилоту Лундборгу (Харди Крюгер), который выведен сущим дьяволом (и в самом деле – что церемониться с бывшим белогвардейцем!), обманом увозящим Нобиле со льдины, чтобы получить вознаграждение от страховой компании. Используя ситуацию, он пытается склонить к близости подругу Мальмгрена Валерию. В фильме немало других несообразностей – начиная с того, что медведя итальянцы едят сырым (в реальности его пожарили), и заканчивая целиком выдуманной сценой, когда радиолюбитель Шмидт бежит по разводному мосту в Ленинграде в попытке успеть на «Красин». Придуман и эпизод, в котором потерпевший аварию Чухновский отказывается передать на ледокол свои координаты – чтобы «Красин» сначала пошёл за группой Мальмгрена. В действительности разногласий между Самойловичем и Чухновским не было – оба руководителя прекрасно понимали, кто и почему должен быть спасён первым. В заслугу создателям фильма можно поставить то, что было нарушено многолетнее табу на упоминание имени расстрелянного Самойловича – ему в фильме уделено довольно много места.

Но ни фильм, ни книги не создают объёмного видения этой истории: за рамками остаются дальнейшие судьбы участников событий. С. Ларьков [73] собрал информацию об экипаже и членах экспедиции «Красина». Он выяснил, что в среднем каждый седьмой участник героического похода был вскоре репрессирован, причём многие – ещё до начала «большого террора». Репрессии затронули не только руководящий состав и журналистов, но и кочегаров, машинистов, повара. Был расстрелян и радиолюбитель Николай Шмидт, первым принявший сигналы терпящих бедствие.

Нелёгкая ноша

За несколько дней до начала экспедиции экипаж «Италии» получил аудиенцию у Папы Пия XI. Это он передал Нобиле воспетый Маяковским «громаднейший крестище», который позже был сброшен на полюсе. При этом Папа сказал, что, как всякий крест, это будет нелёгкая ноша. Тогда Нобиле, вероятно, и не догадывался, насколько нелёгкую ношу ему придётся нести на протяжении жизни.

Поначалу карьера Нобиле складывалась блестяще. Экспедиция «Норвегии» принесла ему славу на родине. Муссолини всячески использовал его успех для укрепления фашистской власти – подобно другим диктаторам, он испытывал симпатию к авиации и авиаторам и видел в ней серьёзный пропагандистский ресурс. Муссолини сопровождал Нобиле во время триумфальных встреч в Неаполе и в Риме. Нобиле в возрасте 41 года был произведён в генералы и принят почётным членом в ряды фашистской партии. Одной из целей экспедиции 1928 года было обессмертить на географических картах имя Муссолини – так Нобиле хотел отплатить ему за поддержку.

Унижения Нобиле начались практически сразу после его спасения. На «Читта ди Милано» он оказался фактически под арестом. После прибытия корабля в порт Нарвик норвежцы устроили Нобиле обструкцию. На причале никто не хотел принимать швартовы, несколько тысяч жителей (значительная часть населения маленького городка) встретили корабль в гробовом молчании. На видном месте был размещён плакат, обещавший вознаграждение в 10 000 крон за информацию о местонахождении Амундсена. Сходню проложили прямо с корабля к вагону поезда, чтобы Нобиле не смог ступить на норвежскую землю [145] (рис. 3–26).

Рис. 3–26. Нобиле сходит с судна в Нарвике. Сходню проложили с корабля к вагону поезда, чтобы Нобиле не мог ступить на землю Норвегии

Муссолини также поспешил дистанцироваться от неудачника. Живой Нобиле, бросивший своих товарищей, был гораздо менее удобен ему, чем геройски погибший во льдах. Поэтому Муссолини, несмотря на расположение к Нобиле, не сделал ничего, чтобы вывести его из-под удара. Кроме того, многие в окружении Муссолини завидовали стремительному карьерному взлёту Нобиле и теперь были рады видеть его унижение. Среди главных недругов Нобиле был Итало Бальбо, один из ближайших сподвижников Муссолини – секретарь министерства, а после – маршал авиации. Для расследования обстоятельств гибели дирижабля и последовавших событий была создана специальная комиссия под председательством знаменитого полярного исследователя Умберто Каньи. Несмотря на безусловную поддержку товарищей по Красной палатке, Нобиле был обвинён в том, что допустил аварию дирижабля и покинул экспедицию. С Дзаппи и Мариано, напротив, были сняты все обвинения. Нобиле же был лишён звания и вынужден подать в отставку. Теперь до конца дней ему предстояло доказывать свою невиновность.

Нобиле был лишён доступа к материалам экспедиции, поэтому научные результаты в течение 10 лет не публиковались.

В 1931 году Рудольф Самойлович пригласил Нобиле в рейс на ЗФИ на ледокольном пароходе «Малыгин». Нобиле принял предложение с радостью – для него это стало возвращением в своё трагическое прошлое, которое он никак не мог изжить до конца. Больше всего его беспокоила судьба шести пропавших товарищей, и у него оставалась, пусть и призрачная, надежда найти их следы на Земле Франца-Иосифа. Но, увы, «Малыгин» не смог дойти до Земли Александры – западной части архипелага. Ещё одним напоминанием о прошлом стала для Нобиле встреча «Малыгина» с дирижаблем «Граф Цеппелин» германо-советской воздушной экспедиции. Нобиле даже хотел остаться зимовать на ЗФИ, чтобы весной продолжить поиски, но отказался от этой безнадёжной затеи, поскольку в Москве его ждала новая работа. Муссолини отпустил его – в это время военно-техническое сотрудничество Италии и СССР было на подъёме. К тому же в Италии отказались от строительства дирижаблей и опыт Нобиле был не востребован. Советское же правительство заключило с ним четырёхлетний контракт. Нобиле стал основателем советского дирижаблестроения, работая в 1932–1936 годах в Долгопрудном[126] в должности технического руководителя Дирижаблестроя. Первоначальный план предусматривал строительство 425 дирижаблей, позже эти фантастические цифры были уменьшены. Для организации производства с Нобиле прибыло несколько итальянских специалистов, в их числе Трояни. Соглашаясь на работу в СССР, Нобиле надеялся снова вернуться в Арктику, но его мечта не сбылась.

Работа в Дирижаблестрое отнюдь не была безоблачным периодом в жизни Нобиле. Отношения с руководством не ладились, равно как и с соотечественниками, особенно с Трояни, который сохранял связи с недругами Нобиле в Риме и пытался влиять на решения Нобиле. Их разногласия использовали советские руководители Дирижаблестроя. За Нобиле следили органы, его письма читали [297]. Свободы у него было не больше, чем в фашистской Италии.

В 1932–1933 годы был построен небольшой (2340 м3) дирижабль «В-5». Однако его судьба оказалась печальной: вместе с другим дирижаблем Нобиле – «В-7» – он сгорел в деревянном ангаре от удара молнии 10 августа 1934 года. Главным творением Нобиле стал самый большой советский дирижабль «В-6», который совершил первый полёт накануне ноябрьских праздников 1934 года. Он был аналогом «Норвегии» и «Италии», имел примерно такой же объём (20000 м3), но в его конструкции был сделан ряд усовершенствований – применены новые конструкционные материалы, пайка заменена сваркой [27]. Этот дирижабль установил рекорд длительности полёта (более 130 часов в воздухе), но так и не нашёл применения в хозяйстве. Дирижабль разбился 6 февраля 1938 года – он врезался в сопку неподалёку от Кандалакши, когда летел на спасение четвёрки папанинцев. Гибель «В-6» поставила крест на советской программе дирижаблестроения.

В 1936 году Нобиле вернулся на родину, но в фашистской Италии ему применения не нашлось. Часть итальянцев осталась работать на фабрике в Долгопрудном. В основном это были политические эмигранты, итальянские коммунисты. По крайней мере, пятеро из них[127] были обвинены в заговоре и расстреляны в 1938 году [297].

По папской протекции Нобиле удалось найти преподавательскую работу в США, и в 1939 году он уехал в Америку. Но с вступлением Италии в войну его положение в Штатах стало непростым – ведь он по-прежнему был итальянским гражданином. Ему запрещалось иметь радиоприёмник и фотоаппарат, пришлось сдать отпечатки пальцев, перемещаться по стране он мог только с разрешения полиции. Работы он лишился. Поскольку транспортные пути были перерезаны, он не мог вернуться в Италию, где жила его дочь. В мае 1942 года ему удалось добиться разрешения американских властей и вернуться домой на судне нейтральной Швеции. После освобождения Италии войсками союзников Нобиле подал прошение о пересмотре своего дела. Оно было удовлетворено – Нобиле восстановили в итальянской авиации [27]. Несмотря на реабилитацию на родине, негативное отношение к Нобиле в Норвегии сохранялось долгие годы. В 1976 году в Ню-Олесунне и в Номе воздвигли два одинаковых монумента в честь полёта «Норвегии», на мемориальной доске имя Нобиле даже не упомянуто, экспедиция представлена как норвежско-американское предприятие [145].

В 1946 году Нобиле был избран в Учредительную Ассамблею, причём ему предложили баллотироваться сразу две партии – христианские демократы и коммунисты. Левые взгляды Нобиле сочетались с глубокой религиозностью, и в итоге он принял предложение коммунистов. До 1959 года он преподавал в римском университете, после занимался написанием книг. Умер Нобиле в 1978 году в возрасте 92 лет.

Титина показывает зубки

На многих фотографиях Умберто Нобиле запечатлён с небольшой собачкой. Это Титина, фокстерьер, участница двух полётов Нобиле на полюс (рис. 3–27).

Рис. 3–27. Нобиле с Титиной, 1926 год (Источник: Библиотека Конгресса США)

По воспоминаниям В. Н. Шевырёва, сотрудника Дирижаблестроя, привязанность Нобиле к Титине носила почти мистический характер. Он считал, что это его судьба и совесть, и брал её с собой во все полёты. Если же она не хотела лезть в гондолу дирижабля, Нобиле мог отменить полёт. Отношение собачки к окружавшим Нобиле людям могло повлиять на отношение к ним её хозяина. Он даже брал её с собой на лекции для молодых советских дирижаблистов.

«К этому времени у старой уже собачки на передние зубы были поставлены золотые коронки. Перед лекцией студенты забавлялись этим, крича: “Титина, покажи зубки”. Собака оскаливалась, и у неё сверкали золотые зубы» [27].

Впрочем, суеверный страх перед Титиной испытывал не только Нобиле, на её поведение обращали внимание и другие жители «Красной палатки». Невольно она сыграла трагическую роль в судьбе экспедиции. По крайней мере, это отмечает Ф. Бегоунек, человек далёкий от всяческой мистики [9]:

«Собака бродила вокруг лагеря, отыскивая в снегу незамеченные кусочки шоколада или сахара; она только что прибежала откуда-то и нерешительно остановилась у входа в палатку. Нобиле позвал её, но Титина повернулась и убежала прочь. Мариано внимательно следил за ней.

– Хотел бы я знать, почему она не хочет идти, когда её зовёт генерал? – тихо произнёс моряк. Он говорил по-французски с явным умыслом, чтобы я его понял.

<…>Я с изумлением смотрел ему вслед и наконец-то понял, что Мариано имел в виду. Суеверный итальянец думал, что Титина предчувствует трагическую гибель своего хозяина; и эта мысль оказала большое влияние на возникшее позднее у капитана пагубное намерение [оставить льдину – прим. авт.], но в ту минуту никто ещё ничего не подозревал».

Поскольку мы точно не знаем, были ли Кук и Пири на Северном полюсе, то вполне возможно, что именно Титина была первой собакой, побывавшей на полюсе. Комнатной собачке повезло несравненно больше, чем многим её сородичам, участвовавшим в походах Амундсена, Нансена, Пири и других путешественников, – она благополучно вернулась домой и дожила до глубокой старости.

Секретная миссия

В 1930 году норвежское промысловое судно «Братвог» (капитан Педер Элиассен) отправилось в исследовательский рейс на Землю Франца-Иосифа. Хотя к этому времени архипелаг как минимум трижды объявляли российской землёй (экспедиция «Герты» под командованием Исхака Ислямова 1915 года, Р. Л. Самойлович во время поисков «Италии» в 1928 году и Отто Шмидт на «Георгие Седове» в 1929-м), норвежцев это, по-видимому, не волновало. Вдохновителем предприятия, кстати, выступил доцент Адольф Хуль – в недавнем прошлом гость похода «Красина». Руководителем экспедиции был геолог Гуннар Хорн, но цели её были скорее политическими. «Братвог» был отправлен с секретной миссией: закрепить за Норвегией остров Виктория – крохотный участок суши (около 40 км2) между Шпицбергеном и Землёй Франца-Иосифа [188]. Декретом от 1926 года[128] остров был объявлен частью Советской России, но норвежцы с этим не согласились: ведь остров был открыт в 1898 году норвежскими промышленниками Юханнесом Нильсеном и Людвигом Бернардом Себулонсеном и назван в честь их судна, а русские там никогда не бывали.[129] Экспедиция на «Братвог» была не первой – норвежцы уже безуспешно пытались достичь острова годом ранее.

5 августа «Братвог» зашёл на остров Белый – самый восточный и труднодоступный из островов архипелага Шпицберген. Заход был не случайным – примерно за месяц до «Братвога» там уже побывал «Ханзет» из Тромсё. Норвежцы надеялись найти следы пропавшей вместе с дирижаблем «Италия» группы Алессандрини и получить от итальянского правительства обещанную за это награду. Капитан «Ханзета» не нашёл ничего, но на обратном пути он заметил в необследованной части острова (или это ему показалось?) остатки брошенного лагеря.[130]

Год выдался аномально тёплым, всё море между Шпицбергеном и Землёй Франца-Иосифа было свободно ото льда, и снега на островах было меньше, чем обычно. 6 августа двое матросов с «Братвога» отправились за водой к ручью. К их крайнему удивлению, возле ручья валялась алюминиевая крышка. Продолжив поиски, в нескольких сотнях метров от береговой линии они заметили торчащий из-под снега нос лодки, заполненной экспедиционным снаряжением. Неподалёку под тканью палатки нашли вмёрзший в лёд труп. По меткам на куртке и по найденным записным книжкам его идентифицировали как Соломона Августа Андрэ, воздухоплавателя, пропавшего 33 года назад. Неподалёку нашли тело второго участника экспедиции – Нильса Стриндберга.

За нехваткой времени «Братвог» не успел завершить обследование последней стоянки Андрэ, весть о находках была передана в Норвегию с помощью встречного судна. Новость мгновенно стала мировой сенсацией, и экспедиция, которую хотели провести скрытно, невольно оказалась в центре внимания. Следом за «Братвогом» на Белый пришёл «Исбьорн», зафрахтованный репортёрами. Раскопки были продолжены, удалось найти труп третьего воздухоплавателя, Кнута Френкеля, а также документы и фотоплёнки.

Покинув остров Белый, «Братвог» через два дня достиг Виктории, где установили заявочный знак и выгрузили стройматериалы. На знаке было написано:

«Права на остров Виктория заявлены Харальдом М. Лейте [судовладелец – прим. авт.], Олесунн, Норвегия. П. Элиассен, капитан “Братвог”, 8 августа 1930. Л. Тусвик, С. Алвестад [свидетели – прим. авт.]».

На мысе Форбс Земли Георга архипелага ЗФИ норвежцы поставили хижину [188].

Возвращение Соломона Андрэ

Дневники Андрэ[131], найденные на острове Белый, позволили в целом понять, как развивались события после того, как воздушный шар «Орёл» с тремя воздухоплавателями на борту 11 июля 1897 года поднялся в небо над Шпицбергеном. Около 400 км шар летел свободно, потом попал в низкую облачность. Пропитанный влагой и покрытый изморозью, отяжелевший, он ещё 90 км волочился по льду, постоянно ударяясь корзиной. 14 июля воздухоплаватели спустили газ и вышли на лёд. Полёт «Орла» продолжался 65 часов, на возвращение к точке старта аэронавтам не хватило всей жизни. По мнению главного авторитета в области арктического воздухоплавания Умберто Нобиле, именно нежелание оторваться от Земли, попытка сохранять с нею связь с помощью волочащихся концов[132] в итоге и стоила жизни Андрэ и его спутникам. Кроме того, он выбрал неудачный сезон, когда туманы были делом обычным. А дальше началась обыкновенная история, знакомая по множеству трагических экспедиций: безрезультатные попытки выбраться пешком по дрейфующим льдам. Экспедиция Андрэ была экипирована относительно неплохо, кроме того, путешественникам везло с охотой. Но всё же бывшим воздухоплавателям редко удавалось пройти больше нескольких километров в день, тогда как скорость дрейфа порой составляла около узла. Сначала пешеходы пытались достичь Земли Франца-Иосифа, где был заблаговременно организован склад, но их уносило на запад. Тогда повернули к Семи Островам, где был второй склад. Но ледовый поток неотвратимо уносил их в пространство между Шпицбергеном и Землёй Франца-Иосифа. Мрачная перспектива зимовки в дрейфующих льдах становилась реальностью. В середине сентября они прекратили поход и решились довериться движению льдов. Они построили хижину, но 2 октября льдина сломалась, в конце концов путешественникам удалось перебраться на остров Белый (рис. 3–28).

Рис. 3–28. Полёт «Орла» и поход воздухоплавателей по льдам

Первым умер Стриндберг и был похоронен (завален камнями) в 30 метрах от палатки в расщелине. Френкель и Андрэ, видимо, умерли одновременно, по крайней мере их тела в естественных позах обнаружены в палатке. К сожалению, последние записи в дневнике Андрэ прочесть не удалось. Что случилось после даты последней записи – 7 октября 1897 года, – осталось загадкой, можно сказать лишь, что и продуктов, и топлива было в достатке. Причиной гибели могли стать трихинеллы, угарный газ либо холод. Судя по состоянию лагеря, на острове путешественники прожили недолго.

Но, пожалуй, самой впечатляющей находкой в лагере Андрэ стали отснятые фотоплёнки, пролежавшие 33 года подо льдом и снегом. Казалось, эмульсия безнадёжно испорчена, но профессору Йону Хертцбергу удалось подобрать условия обработки уникального материала и переснять оригиналы. Благодаря ему мы имеем невероятное фотоповествование о буднях трагически погибшей экспедиции (рис. 3–29, рис. 3–30).

Рис. 3–29. «Орёл» в месте вынужденного приземления

Рис. 3–30. Нильс Стриндберг с убитым белым медведем

IV Арктика как место столкновения культур

Самое сильное ругательство, которое эскимос к тому же редко употребляет, это – «ты не умеешь жить».

Власова В. Ф. Эскимосы острова Врангеля // Советская Арктика. 1935. № 5

Устойчивые контакты между эскимосами и полярными исследователями установились, начиная с экспедиций Росса и Парри. Услугами жителей Арктики пользовался Франклин в своих наземных экспедициях. Правда, делал он это с неохотой, предпочитая всё же полагаться на собственные силы и достижения современной науки и техники. Обмен знаниями и материальными ценностями между эскимосами и европейцами продолжился во время поисков Франклина. Но ранние контакты всерьёз не повлияли ни на жизнь эскимосов, ни на практики полярных исследований.

Джон Рэ, служащий Компании Гудзонова Залива, первым из европейцев осознал, что лучший способ достичь успеха в Арктике – это использовать многовековой опыт выживания, выработанный поколениями эскимосов. Рэ намного опередил своё время, и в глазах современников он скорее выглядел маргиналом, нежели представителем благородного сообщества исследователей. Но с течением времени подход Рэ находил всё больше сторонников. Наиболее известным его последователем стал Вильялмур Стефанссон, автор концепции «Гостеприимной Арктики». Он считал, что человек может выжить в высоких широтах без помощи извне, обеспечивая себя охотой, и пытался доказать это на личном опыте.

В период гонки к полюсу обычной практикой стало использование эскимосской одежды, лодок, собачьих упряжек. Европейцам зачастую было непросто изготавливать, ремонтировать, использовать непривычное снаряжение, поэтому эскимосов стали всё чаще привлекать к работе в полярных экспедициях. Они исполняли роли охотников, переводчиков, погонщиков собак, швей – словом, делали большую часть трудной и незаметной работы, без которой ни одна полярная экспедиция не могла бы достичь цели и вернуться домой. В то же время эти люди, обеспечивая дорогу к славе многим исследователям, сами оставались в тени. Для европейцев они часто не имели даже имен, и в отчётах об экспедициях перечислялись единой безликой массой – как «эскимосское семейство» или «несколько эскимосов» [245], почти что наравне со снаряжением и тягловыми животными.

Отношения европейских исследователей с представителями коренных народов изначально строились как неравные, основанные то на прямом насилии, как в случае Фробишера, то на различных сочетаниях подкупа, угроз и обмана. Непреодолимая разница в возможностях неизбежно ставила эскимосов в полную зависимость от их белых начальников, что неизбежно отражалось на психическом состоянии эскимосов, их укладе жизни, семейных отношениях [176].

Визиты полярных исследователей в Арктику, в частности многолетние попытки Пири достичь Северного полюса, радикально изменили образ жизни эскимосов. Когда Пири пришёл на север Гренландии, охотники пользовались луками и стрелами, к моменту покорения полюса огнестрельное оружие вытеснило всё остальное. Вооружив эскимосов, Пири тем самым оказал им медвежью услугу, нарушив хрупкое природное равновесие.

Ещё раз о системе Пири

Меня часто спрашивают: «Какую пользу приносят эскимосы миру? Они слишком удалены, чтобы представлять ценность для коммерческого предпринимательства, у них совсем нет честолюбия. Они не имеют ни литературы, ни искусства. Их отношение к жизни определяется инстинктом, как у лисицы или медведя». Но не надо забывать, что эти выносливые и заслуживающие доверия люди ещё могут доказать, какую ценность для человечества они представляют. С их помощью мир откроет полюс.

Роберт Пири. «Северный полюс»

Эскимосы участвовали во многих полярных путешествиях, например, Холла, Грили и Нэрса, однако именно Пири придал эксплуатации жителей Севера невиданный доселе размах. Работу в своих экспедициях он считал историческим предназначением «черногривых детей природы» [95] и ничуть не стеснялся публично бахвалиться этим: «Возможно, мне посчастливилось использовать эскимосов в целях открытия так, как ещё не удавалось никакому другому исследователю».

Рис. 4–1. Пири раздаёт подарки эскимосам, 1886 год. (Источник: Библиотека Конгресса США)

Себя же Пири считал эскимосским благодетелем (рис. 4–1), почти божеством:

«Чтобы понять, что означают для них мои подарки, представьте себе филантропа-миллионера, появившегося в каком-нибудь американском провинциальном городке и наделившего каждого жителя каменным особняком и неограниченным счётом в банке. В результате моих экспедиций в этот район эскимосы поднялись от уровня жалкого прозябания, для которого показательно отсутствие каких бы то ни было приспособлений и принадлежностей цивилизованной жизни, до состояния относительного процветания<…>». «Я спасал от голода целые их поселения <…>».

На страницах своей книги Пири постоянно сравнивает эскимосов с детьми – однако это лишь политкорректный способ указать на их, по мнению Пири, неполноценность. В связи с этим любопытно свидетельство капитана Бартлетта [8, с. 46], человека, много сделавшего и для обеспечения успеха Пири, и для утверждения его приоритета, одним словом, преданного Пири:

«Как-то 12 ноября он [эскимос Катактовик – прим. авт.] вошёл ко мне в каюту и увидел, что я пишу вечным пером. Он не решился прямо попросить перо и сказал:

– Мне хотелось бы написать письма друзьям.

Я предложил ему карандаш, но он отрицательно покачал головой. Тогда я спросил, не хочет ли он взять перо, и он ответил: “Да”. Я дал ему перо, так как знал, что у нас их было много, и подумал: “Что сказал бы Пири?” Он не поверил бы, что эскимос хочет писать. В его представлении жители льдов – эскимосы – не были способны к умственной деятельности».

Пири не только использовал эскимосов как рабочую силу – подобно другим охотникам и промышленникам он скупал у них за бесценок мех, моржовую и китовую кость. Более того, эти предметы поступали в адрес Американского Музея естественной истории (рис. 4–2) в обход уплаты пошлин как экспонаты для научной работы, а после Пири продавал их по сходной цене или дарил влиятельным членам Арктического клуба. Герой-полярник не гнушался и обыкновенным воровством – он присвоил себе меха и кость, добытые его соперником, Фредериком Куком [191].

Рис. 4–2. Выставка Пири в Музее естественной истории (Источник изображения: Библиотека Конгресса США)

Помимо моржовых и китовых костей, Пири торговал и человеческими – в 1896 году Музей естественной истории купил у него три эскимосских скелета, собственноручно извлечённых будущим адмиралом из могил [191].

Пири нанимал для своих экспедиций целые семейства и сообщества эскимосов, зачастую перемещая далеко от их родных мест (из Северо-Западной Гренландии на остров Элсмира). Одним из первых он стал вовлекать в работу (да и не только в работу) эскимосских женщин. В экспедициях Пири, как и во многих других полярных предприятиях того времени, порой устанавливались интимные отношения между участниками экспедиций и эскимосками. Учитывая различия в социальном статусе и возможностях, их часто можно рассматривать как форму сексуального принуждения [175]. Подобно многим другим полярным исследователям, Пири и сам имел эскимосскую семью, которую бросил, вернувшись в цивилизацию.

Пренебрежение Пири к людям иной расы и социального статуса проявилось и в отношениях с Мэтью Хенсоном (рис. 4–3), неизменным спутником почти во всех полярных экспедициях. Хенсон был незаменим в Арктике как переводчик с эскимосского и опытный погонщик собак. Пири, по-видимому, ценил его и поддерживал с ним товарищеские отношения, но никогда не появлялся с Хенсоном на публике и упоминал о нём как о «слуге» или «помощнике-негре». Когда же между Куком и Пири разгорелся конфликт, а Хенсон оказался единственным свидетелем, который мог подтвердить достижение полюса, Пири с готовностью написал предисловие к его книге.

Рис. 4–3. Мэтью Хенсон с портретом Пири. Автор: Higgins, Roger, 1953 (Источник: Библиотека Конгресса США)

Миник, сын Кисука

В 1897 году Пири вывез из Гренландии шестерых эскимосов, среди которых был мальчик по имени Миник, около 7 лет, и его отец Кисук. Мать Миника умерла ещё до путешествия. Тем самым Пири стремился угодить Музею естественной истории, президент которого, Морис Джессап, являлся основным спонсором Пири. Эскимосы были нужны музею для исследований в области антропологии.

По прибытии в Нью-Йорк Пири демонстрировал эскимосов за 25 центов всем желающим прямо на борту судна, заработав тем самым около 7500 долларов. Передав эскимосов музею, Пири больше не интересовался их судьбой. Однако жизнь в городе оказалась опасной для обитателей Арктики: не приспособленные к болезням белых людей, эскимосы умирали один за другим. Умер и отец Миника; мальчик остался в Нью-Йорке один и рос в семье сотрудника музея, окончил школу.

В 1906 году Миник обнаружил в экспозиции музея скелет своего отца. Там же находились его каяк, ружьё и нож. Мрачное открытие стало душевной травмой для ребёнка – он был уверен, что отца похоронили подобающим образом, тогда как в действительности похороны были инсценированы, чтобы его успокоить.

История стала достоянием гласности и шокировала общество – нью-йоркские газеты вышли под заголовком «Отдайте мне кости моего отца». Однако кости отца он так и не получил, а возвратился на родину, снова выучил родной язык и вернулся к традиционному образу жизни. В 1913 году он участвовал в экспедиции Мак-Миллана, в недавнем прошлом – сподвижника Пири. Однако и на родине прижиться ему не удалось – в 1916 году он вернулся в Америку на судне экспедиции Мак-Миллана.

В 1918 году Миник умер от испанки, работая на лесозаготовках в Нью-Хэмпшире.

В 1993 году Музей естественной истории вернул кости четверых гренландцев, в том числе и отца Миника на родину для погребения [191].

Метеориты мыса Йорк

Когда Джон Росс впервые пригласил к себе эскимосов на корабль, он заметил, что гости проявляют необычайный интерес к предметам из железа, стараясь прихватить что-нибудь с собой [162, p. 23]. Спустя восемьдесят лет история повторилась зеркально – Пири присвоил себе три метеорита Мыс Йорк [196], среди них – второй по величине из когда-либо найденных, весом в 31 тонну, и продал их Американскому Музею естественной истории за 40 тысяч долларов[133]. Метеориты были священными для эскимосов и служили им на протяжении веков источником железа. Железные орудия охоты встречались в Арктике за тысячи километров от мыса Йорк, они сыграли существенную роль в выживании эскимосов в суровой среде. На них обратил внимание ещё Джон Росс во время своего плавания в 1818 году и первым предположил их метеоритное происхождение. Более того, согласно теории, предложенной Мак-Ги [222], именно метеориты мыса Йорк оказались движущей силой миграции предков эскимосов с Аляски, результатом которой стало заселение арктической Канады и Гренландии в течение XII века. К моменту появления Пири в Арктике торговые связи с европейцами были достаточно прочными, и метеоритное железо уже не играло в обиходе эскимосов значительной роли.

Исландец из Канады с американским паспортом

На рубеже XIX–XX столетий полярные исследователи были не только путешественниками, моряками или натуралистами, зачастую они являлись деятелями государственного, а порой и мирового масштаба. И если Фритьоф Нансен прославился как политик своим служением идеалам добра, то своего рода антиподом его стал Вильялмур Стефанссон, человек авантюрного склада, на первое место ставивший личную славу и собственные политические амбиции. Он, безусловно, был одним из величайших исследователей Арктики, но успехи его реже вспоминают, чем провалы, главные среди которых – Канадская Арктическая экспедиция и неудачная попытка захвата острова Врангеля.

В то время как скованная льдами «Святая Анна» уходила всё дальше на север, навстречу своей гибели, а Георгий Седов готовился к последнему походу, ещё одна драма разыгралась в восточном секторе российской Арктики, в Чукотском море. Сейчас лишь немногие помнят о гибели судна «Карлук» и одиннадцати участников экспедиции. Хотя именно история «Карлука» стала началом многолетних интриг вокруг острова Врангеля, первопричиной сломанных судеб нескольких десятков человек, втянутых в чужую игру.

Рис. 4–4. Вильялмур Стефанссон (Источник: Библиотека Конгресса США)

Вильям Стивенсон (рис. 4–4) родился в 1879 году в Канаде, в городке Гимли, штат Манитоба, населённом преимущественно этническими исландцами. Когда будущему полярному исследователю исполнился год, родители перебрались в Штаты, поскольку оказались на краю голодной гибели после опустошающего наводнения. В ранние годы он сменил множество занятий – был страховым агентом и ковбоем, репортёром и школьным учителем. Имя Вильялмур он дал себе сам в возрасте 20 лет и несколько изменил фамилию, чтобы подчеркнуть свои исландские корни. Он получил образование в университетах Дакоты и Айовы, изучал антропологию в Гарварде, а летом 1904 и 1905 годов проводил археологические исследования в Исландии.

В 1906 году Вильялмура Стефанссона пригласили участвовать в предприятии под многообещающим названием «Англо-американская полярная экспедиция». Экспедицию организовали датский путешественник Эйнар Миккельсен и американский геолог Эрнест де Ковен Леффингвелл, в прошлом – участники безуспешной экспедиции Болдуина – Циглера к Северному полюсу. Они надеялись обследовать малоизученные земли на севере Канады и, возможно, открыть новые в море Бофорта. Чтобы придать экспедиции более солидный вид и удовлетворить спонсоров, организаторы включили в число участников учёного-этнографа; эта роль досталась В. Стефанссону. Пригласив молодого учёного за скромную плату, они рассчитывали сэкономить скудные средства, отпущенные экспедиции. Стефанссону было поручено исследовать быт коренных жителей устья Маккензи. Экспедиция продлилась восемнадцать месяцев – он вернулся домой только в 1907-м [246].

Научные результаты первой экспедиции оказались весьма скромными. Но, проживая среди эскимосов и исследуя их быт, Стефанссон приобрёл бесценный опыт выживания в Арктике – чтобы уже через год вернуться туда в новой роли. Теперь Вильялмур Стефанссон стал начальником экспедиции под эгидой Американского Музея естественной истории. Помощником его был товарищ по университету зоолог Рудольф Андерсен. Больше четырёх лет – с 1908 по 1912 год – Стефанссон странствовал по Северо-Западу Канады. И даже обзавёлся там семьёй[134]. Главным результатом второй экспедиции стало довольно сомнительное открытие – Стефанссон обнаружил племя «белокурых эскимосов»[135]. Однако вскоре он утратил интерес к собственному открытию. Его больше влекли новые, неоткрытые земли, чем рутинная научная работа. Как и многие исследователи, Стефанссон предполагал существование целого неизвестного полярного континента[136] (рис. 4–5) и мечтал стать его первооткрывателем. Целью третьей (и последней) экспедиции Стефанссона было официально заявлено открытие новых земель [277].

Рис. 4–5. Карта из статьи Стефанссона [277] с нанесённым гипотетическим континентом

Первоначально Стефанссон рассчитывал на финансирование Национального географического общества (Вашингтон) и Музея естественной истории (Нью-Йорк). Обе организации согласились поддержать экспедицию, и выделили по 22 500 долларов, но этих денег не хватало, и тогда Стефанссон обратился к властям Канады. Канадское правительство согласилось финансировать эту затею, поскольку забеспокоилось о собственных правах на арктические территории; особенно канадцев волновали возможные притязания США. Вильялмур Стефанссон имел американский паспорт и был связан с американским научным сообществом, и чтобы заявить свои права на вновь открываемые земли, канадские власти были вынуждены «перекупить» Стефанссона [178]. Однако они выдвинули условие – Стефанссон должен был отказаться от американских денег. Беспрецедентный случай в истории полярных исследований: обычно деньги на экспедиции находили с большим трудом, в этот же раз потенциальные спонсоры конкурировали за право финансировать экспедицию. Похоже, организаторские способности и харизма Вильялмура Стефанссона были и впрямь выдающимися. Однако именно эта конкуренция спонсоров и привела к сокращению сроков подготовки – решение о финансировании было принято в феврале 1913 года, и если бы Стефанссон не вышел в море до конца июня, американцы снова предъявили бы свои права. В процессе подготовки изменилось и название: сначала предприятие называлось Экспедицией Стефанссона – Андерсена, после – Канадской арктической экспедицией. Последнее и вошло в историю.

По словам Стефанссона, эта экспедиция должна была стать самой масштабной из всех, когда-либо предпринятых. По своему составу и принципу формирования она сильно отличалась от многих морских полярных экспедиций того времени, которые в основном ограничивались гидрографическими работами и состояли преимущественно из офицеров флота, как, скажем, российская Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана. Экспедиция Стефанссона была задумана как комплексное исследовательское предприятие, приглашены были специалисты различного профиля из многих стран. Что же касается снаряжения, оно было довольно архаичным и больше соответствовало веку XIX, чем XX. Возможно, это была последняя крупная арктическая экспедиция на деревянном судне и без радио.

Времени на подготовку практически не оставалось, и Стефанссон перепоручил большую часть дел Рудольфу Андерсену, своему помощнику, а сам занялся чтением лекций и написанием книги о своих арктических путешествиях. Из 15 человек подобранного Андерсеном научного состава только четверо имели полярный опыт – в столь сжатые сроки не было возможности найти более опытных людей.

Стефанссон предложил должность капитана Теодору Педерсену, опытному полярному моряку. Педерсен выбрал судно – почти тридцатилетнюю бригантину «Карлук»[137]. Судно первоначально было построено как вспомогательное для рыбного промысла близ Алеутских островов («карлук» по-алеутски – «рыба»), затем переделано в китобой и усилено для полярного плавания.

Поразмыслив, Педерсен отказался от должности – он был американским подданным и опасался неприятностей, которые могли последовать, если бы он возглавил «Карлук», который формально значился канадским военным кораблём. Новым капитаном был назначен Роберт Бартлетт – товарищ Пири по покорению Северного полюса и капитан его корабля «Рузвельт» (рис. 4–6). Но Бартлетт уже ничего не мог изменить в подготовке экспедиции: судно было выбрано и команда укомплектована.

Рис. 4–6. Роберт (Боб) Бартлетт на борту «Рузвельта»

Позже, когда было уже поздно, Бартлетт писал, что «Карлук» не был достаточно прочен и не обладал нужной мощностью машины (всего 150 сил), чтобы противостоять арктическим льдам, что, тем не менее, не помешало капитану принять судно.

Экспедиция была разделена на два отряда (Стефанссона и Андерсена), которые должны были действовать независимо. Научно-исследовательские задачи ложились в основном на южный отряд Андерсена, тогда как открытие новых земель было приоритетом Стефанссона [208].

Выяснилось, что всё оборудование экспедиции не помещается на «Карлуке», и для южного отряда пришлось приобрести вспомогательные суда («Мэри Сакс» и «Аляска»). Снаряжение было размещено на судах как попало, часть учёных находилась на «Карлуке», в то время как их приборы были погружены на другие суда. Тогда этому не придали значения – рандеву было назначено на острове Гершеля, там собирались окончательно распределить между отрядами людей и груз. Начальник экспедиции не слишком вникал в тонкости её подготовки и прибыл в порт отправления (Эскимолт, о. Ванкувер) лишь за трое суток до выхода в море.

«Карлук» покинул Эскимолт 17 июня 1913 года. От острова Гершеля «Карлук» должен был идти на север 141-м меридианом, туда, где, по мнению Вильялмура Стефанссона, располагался неизвестный континент.

Капитан Бартлетт заводит виктролу

«Карлук» прибыл в Ном, свой первый пункт назначения, 7 июля. Стоянка заняла пять суток, потом судно перешло в Порт Кларенс и простояло там ещё две недели, пока Стефанссон занимался снабжением экспедиции всем недостающим. Затем «Карлук» сделал остановку в Пойнт Хоуп, где взял на борт двоих эскимосов и ездовых собак. 5 августа подошли к Пойнт Барроу – северной оконечности Аляски. Здесь Стефанссон отправился на берег и привёз с собой эскимоса Катактовика и эскимосское семейство с двумя детьми. Стефанссон понимал, что экспедиции необходимы люди, способные добывать пищу и шить одежду в условиях Арктики. Здесь же был взят на борт Джон Хэдли[138], пассажир. Наконец «Карлук» был полностью снаряжён для арктического плавания и 6 августа покинул Пойнт Барроу. Однако плавание продлилось лишь несколько дней: 15 августа льды сомкнулись и «Карлуку» никогда больше не суждено было выйти на открытую воду. На борту находилось 10 учёных, 13 членов экипажа, 4 охотника-эскимоса, одна портниха-эскимоска, двое её детей – девочки трёх и одиннадцати лет – и один пассажир [148]. Судно было остановлено льдами в 75 милях к западу от границы Аляски и Канады, примерно в 20 милях от берега. Сейчас сложно сказать, кто именно был виноват в том, что «Карлук» оказался окружён льдами, тогда как оба небольших вспомогательных судна благополучно добрались до острова Гершеля, хоть и с зимовкой по пути.

Перспектива зимовки стала очевидной, и нужно было делать запасы. Через четыре недели с начала ледового плена, 20 сентября, когда судно несколько дней уже было неподвижно, Стефанссон решил снарядить на берег партию из шести человек, чтобы обеспечить команду дичью. Как наиболее опытный охотник, знающий местные условия, он решил сам возглавить группу. По мнению магнитолога Мак-Кинли, которого он, впрочем, прямо не высказывал, уход Стефанссона был продиктован желанием покинуть судно. Не случайно, помимо эскимоса, он увёл с собой секретаря экспедиции, фотографа и антрополога – не самых нужных на охоте людей. На вмёрзшем в лёд судне Стефанссон оказался не у дел: оставшись на «Карлуке», он никак не смог бы реализовать свои исследовательские амбиции. Стефанссон сказал, что оставляет судно на десять дней, но случилось иначе – он никогда больше не вернулся на «Карлук». Через два дня ветер достиг сорока узлов, штормом сломало лёд между берегом и судном, и «Карлук» понесло на запад, в сторону Чукотки, с огромной скоростью – от 30 до 60 миль в сутки. Стефанссон пытался догнать судно, но оно постепенно исчезло в тумане. Он понимал, что судно обречено, зиму в дрейфующих льдах ему не пережить, но полагал, что команде ничего не угрожает – в случае опасности они легко доберутся до берега. И Стефанссон повернул на восток, навстречу отряду Андерсена.

Однако взаимопонимания между двумя руководителями не случилось. Отношения Стефанссона с научным составом экспедиции были натянутыми. Ему было свойственно пренебрежительное отношение к работе учёных, он считал их исследования второстепенными по сравнению со своей миссией открывателя новых земель. Южный отряд продолжил свою программу работ, а Стефанссон с группой, состоящей из членов команды судна, китобоев и жителей Аляски, отправился в поход по замёрзшему морю.

Результаты его исследований оказались впечатляющими. За пять с половиной лет непрерывных странствий в Арктике он нанёс на карту более сотни тысяч квадратных миль канадской территории, открыл три острова и определил границу континентального шельфа.

Южный отряд под руководством Андерсена полностью выполнил свою программу работ и 15 августа 1916 года благополучно вернулся в Ном.

Менее счастливой оказалась судьба 25 человек, оставшихся на «Карлуке». Зима 1913–1914 годов была аномально холодной в восточном секторе Арктики. В 1913 году ни одному судну с запада не удалось достичь острова Гершеля, столь неблагоприятные ледовые условия отмечались впервые за 25 лет. «Карлук» дрейфовал сначала на северо-запад, достиг 75-го градуса и дальше смещался к юго-западу. На судне текла обычная размеренная жизнь, выполнялись регулярные научные работы, но 10 января 1914 года началось сжатие льдов, команда пыталась бороться за живучесть, но силы были неравны, и 11 января 1914 года в 4 часа пополудни «Карлук» затонул в точке с координатами 73° N 178° W. Бартлетт был готов к такому развитию событий, и всё необходимое было заранее перегружено на лёд. Капитан покинул судно последним:

«В 15 часов 15 минут лёд взломался, судно начало погружаться в воду. Потом лёд снова сошёлся и на некоторое время задержал бушприт и корму. Около половины четвёртого судно начало резко опускаться, и через несколько минут палубы были залиты водой.

Поставив похоронный марш Шопена, я завел виктролу.

Вода побежала по палубе и хлынула в люки.

Я взобрался на поручни и, когда их края сравнялись со льдом, соскочил.

Это случилось в 16 часов 11 января 1914 года».

На льдине построили три хижины из снега и ящиков, питания и топлива хватало, льдина постепенно двигалась на запад. Была спасена даже часть библиотеки: моряки читали «Джейн Эйр», а Бартлетт – «Рубайат» Омара Хайяма – книгу, с которой он не расставался в своих арктических рейсах. От Лагеря кораблекрушения до берегов Сибири было 200 миль, до острова Врангеля – 80 (рис. 4–7).

Рис. 4–7. Путь «Карлука». Для сравнения показан пролегавший в тех же водах путь «Жаннетты». Крестом обозначено место гибели судна

Бартлетт послал четырёх членов команды (старшего помощника Андерсона, второго помощника Баркера, матросов Брэдди и Кинга), Мамена и двух эскимосов на ближайшую землю – остров Врангеля. Первые четверо должны были разбить на острове лагерь, остальные вернуться с санями и собаками. Им было выдано трое саней, 18 собак и необходимое количество продуктов и топлива. Группа покинула Лагерь кораблекрушения 21 января. Мамен и эскимосы не смогли добраться до земли: в трёх милях от острова[139] путь преградила открытая вода. Четыре человека остались ждать более подходящих условий.

Группу старшего помощника больше никто не видел, и лишь спустя десять лет, в 1924 году, останки четвёрки были найдены на острове Геральд командой американского судна «Герман». Отчего они погибли – неизвестно, по крайней мере не от голода – на месте их гибели было обнаружено достаточно припасов и снаряжения [33, с. 328].

Бартлетт решил больше не рисковать и дождаться более светлого времени. Однако трое наиболее опытных членов экспедиции и один член команды самовольно решили отправиться в путь на континент. Группу возглавил Алистер Маккей, судовой врач, участвовавший в знаменитой антарктической экспедиции Шеклтона. В группу, помимо Маккея, входили: Стэнли Моррис, матрос, Джеймс Мюррей, океанолог, также участник экспедиции Шеклтона, и Анри Буше, антрополог. Они обратились к Бартлетту с просьбой выделить снаряжение для похода, что тот незамедлительно исполнил, взяв расписку о том, что они действуют на свой страх и риск и не будут предъявлять претензий.

Эту группу последним видел Эрнест Чейф [168], возвращаясь после неудачных поисков старшего помощника. По его словам, после десяти дней пути они находились в очень тяжёлом состоянии, но не захотели вернуться и решили двигаться в сторону острова Врангеля. У Морриса началось заражение крови, Буше отморозил ноги и отставал от группы. Группа доктора пропала, так же как и четвёрка старшего помощника.

В Лагере кораблекрушения теперь оставалось восемь членов команды, три научных сотрудника, пассажир, пять эскимосов и корабельный кот. Им не оставалось другого выхода, кроме как отправиться по льдам к острову Врангеля. Бартлетт первоначально планировал вести людей дальше – к сибирскому берегу, но дорога к острову оказалась слишком трудной, многие по пути заболели и обморозились и не могли идти дальше. 12 марта 17 человек добрались до острова Врангеля. Бартлетт вдвоём с эскимосом Катактовиком на собаках 18 марта отправились в путь и через 16 дней достигли материка, всего они прошли 700 миль за 37 дней в тяжелейших условиях. С Чукотки Бартлетт отправился на Аляску, чтобы организовать спасательную экспедицию.

Островитяне

Оставшиеся на острове 15 человек страдали от болезней и находились в угнетённом состоянии, стали возникать конфликты, начался голод. В мае умерли Мэллок и Мамен. Причина смерти их так и осталась неясной. Мак-Кинли считал, что их странная болезнь стала следствием питания некачественным пеммиканом [223]. Такое же мнение высказывал и Стефанссон, впрочем, без какой-либо рефлексии на этот счёт. Хотя именно он как начальник экспедиции должен был обеспечить её всем необходимым. 25 июня при невыясненных обстоятельствах погиб Брэдди: возможно, это был несчастный случай или самоубийство, а может быть – преступление. Единственной надеждой потерпевших кораблекрушение оставался Бартлетт, о судьбе которого они, разумеется, ничего не знали.

7 сентября к острову подошла шхуна «Кинг энд Винг» и взяла оставшихся в живых жителей острова на борт. На следующий день в море они встретились с таможенным судном «Бир», которое уже в третий раз пыталось пробиться к острову. На «Бире» находился Бартлетт. Он настоял, чтобы спасённые перешли к нему на борт. Одновременно для спасательных работ был зафрахтован корабль «Корвин», капитану которого было дано указание снять команду «Карлука» с помощью санной экспедиции, если корабль не сможет дойти до острова. «Корвин» опоздал всего лишь на день – люди уже были спасены. «Бир» пытался пройти к острову Геральд, но безуспешно – примерно в 12 милях его остановили льды.

Эпилог

Гибель «Карлука» стала одной из самых масштабных трагедий в истории освоения Арктики – в результате экспедиции погибло 11 человек.

Десятидневный поход Стефанссона затянулся на пять лет – его странствия продолжались до 1918 года. От него долго не было вестей, некоторое время его считали погибшим, и газеты опубликовали некролог. После возвращения он был встречен героем, и за чередой чествований трагедия «Карлука» постепенно отошла на второй план. Стефанссон прожил долгую жизнь, написал множество книг и статей, но больше никогда не возвращался в Арктику.

История трагического рейса описана самим Бартлеттом [153; 154], стюардом Эрнестом Чейфом [168], Джоном Хэдли (его рассказ опубликован в приложении к «Гостеприимной Арктике» Стефанссона) и магнитологом Уильямом Мак-Кинли [223], единственным выжившим научным сотрудником[140]. Он опубликовал свои воспоминания только в 1976 году, спустя 14 лет после смерти Стефанссона. В своей книге он подробно описывает жизнь на судне во время дрейфа, поход по льдам и многомесячное выживание на грани голодной смерти на острове Врангеля. Последняя из участников злосчастного рейса (эскимосская девочка Мэгпи) дожила до 2008 года.

Судьба участников плавания «Карлука» сложилась следующим образом. На борту на момент начала дрейфа находились члены команды: (1) Роберт Бартлетт, капитан, дошёл до острова, оттуда отправился за подмогой и организовал спасение выживших; (2) Александр (Санди) Андерсон, старший помощник, отправился 21 января 1914 года к острову Врангеля, найден мёртвым на острове Геральд; (3) Чарльз Баркер, второй помощник, отправился 21 января 1914 года к острову Врангеля, найден мёртвым на острове Геральд; (4) Джон Мунро, старший механик, спасён судном «Кинг энд Винг»; (5) Роберт Уильямсон, второй механик, спасён судном «Кинг энд Винг»; (6) Джон Брэдди, матрос, отправился 21 января 1914 года к острову Врангеля, найден мёртвым на острове Геральд; (7) Эдмонд Голайтли, в дневниках фигурирует как Кинг, матрос, отправился 21 января 1914 года к острову Врангеля, найден мёртвым на острове Геральд; (8) Стэнли Моррис, матрос, ушёл из лагеря к материку, пропал без вести; (9) Хью Уильямс, матрос, спасён судном «Кинг энд Винг»; (10) Джордж Брэдди, кочегар, погиб на острове Врангеля 25 июня 1914 года при невыясненных обстоятельствах; (11) Фред Маурер, кочегар, спасён судном «Кинг энд Винг», погиб в начале 1923 года при попытке достичь материка с острова Врангеля; (12) Роберт Темплмен, стюард, спасён судном «Кинг энд Винг»; (13) Эрнест Чейф, буфетчик, спасён судном «Кинг энд Винг», опубликовал статью об экспедиции. Научный состав экспедиции: (14) Вильялмур Стефанссон, начальник, покинул судно 20 сентября 1913 года; (15) Анри Буше, антрополог из Парижа, ушёл из лагеря к материку, пропал без вести; (16) Даймонд Дженнесс, антрополог из Новой Зеландии, покинул судно 20 сентября 1913 года; (17) Алистер Маккей, доктор, бывший участник экспедиции Шеклтона, ушёл из лагеря к материку, пропал без вести; (18) Джордж Маллок, геолог, умер на острове Врангеля; (19) Бьярн Мамен, специалист по лесу, из Норвегии, умер на острове Врангеля; (20) Берт Макконнелл, секретарь начальника, покинул судно 20 сентября 1913 года; (21) Уильям Мак-Кинли, магнитолог из Шотландии, спасён судном «Кинг энд Винг», в 1976 году опубликовал книгу воспоминаний об экспедиции, умер в 1983; (22) Джеймс Мюррей, океанолог из Шотландии, участник экспедиции Шеклтона, ушёл из лагеря к материку, пропал без вести; (23) Джордж Уилкинс[141], фотограф из Австралии, покинул судно 20 сентября 1913 года. Пассажир: (24) Джон Хэдли (по документам – плотник), спасён судном «Кинг энд Винг», оставил воспоминания (приложение к книге Стефанссона), умер в 1918 году от гриппа. Эскимосы, участвовавшие в экспедиции: (25) Джерри, охотник, покинул судно 20 сентября 1913 года; (26) Джимми, охотник, покинул судно 20 сентября 1913 года; (27) Катактовик, охотник, отправился за подмогой с Бартлеттом, выжил; (28) Куралук, охотник, спасён судном «Кинг энд Винг»; (29) Кирук, портниха, спасена судном «Кинг энд Винг»; (30) Хелен, 8 лет, спасена судном «Кинг энд Винг»; (31) Мэгпи, 3 лет, спасена судном «Кинг энд Винг» (рис. 4–8).

Рис. 4–8. Эскимосское семейство: Куралук, Кирук, Хелен и Мэгпи – выжившие участники экспедиции «Карлука» (Источник: Библиотека Конгресса США)

Остров невезения

Самое правильное рассуждение даёт самые ошибочные выводы, если исходит из ложных оснований.

Вильялмур Стефанссон. «Гостеприимная Арктика»

Так случилось, что в начале 1920-х годов пустынный остров в Ледовитом океане стал причиной раздоров между четырьмя странами – Россией, Великобританией, Канадой и Соединёнными Штатами. По большому счёту, ни одна страна, кроме Советской России, всерьёз не заботилась о своих правах на него. Но атмосфера дипломатического скандала вокруг ничейной территории подогревалась одним человеком – все тем же Стефанссоном, который, по иронии судьбы, сам ни разу не ступал на этот остров [286].

История острова Врангеля весьма запутана. В «Географическом журнале» она вкратце изложена так [295]:

«Русский слышал о нём в 1824 году, но никогда не видел его. Англичанин видел его в 1849 году, но никогда не высаживался на нём. Американец высадился на нём в 1881 и объявил его принадлежащим Соединённым Штатам. Русский корабль поставил там знак в 1911 году. Остров был необитаем, когда им завладела команда “Карлука” в 1914 году, и с 1921 года мистер В. Стефанссон организовал там постоянную колонию».

Слухи о большой земле, расположенной в океане к северу от Сибири, циркулировали, по крайней мере, с XVIII века. Во многом они были связаны с именем Степана Андреева [52][142], который в 1763 и 1764 годах занимался обследованием Медвежьих островов. В своём отчёте 1763 года он крайне неопределённо высказался о виденной вдалеке земле: «…в южную сторону или по здешнему назвать к полуношнику едва с трудностию видеть синь синеет или какая чернь чернеет, в подленник об оном обстоятельно донести не имею – земля или полое место моря».

Землю Андреева долгое время наносили на карту, однако последующие экспедиции её существование не подтвердили. Позже, уже в первой половине XIX века, неизвестные земли к северу от побережья Чукотки искал барон Врангель – местные жители рассказали ему, что в хороший летний день можно различить вдалеке снежные вершины. Однако Врангелю так и не удалось достичь призрачного острова.

«…в дополнительном наставлении, данном Биллингсу, сказано: «В 1764 году сержант Андреев, с последнего из медвежьих островов, усмотрел в великой отдалённости, полагаемый им величайшим, остров, куда и отправились льдом на собаках, но не доезжая того вёрст за 20, наехали на свежие следы превосходящего числа, на оленях и в санях, неизвестных народов, и будучи малолюдны, возвратились на Колыму. Больше о сей земле, или великом острове, нет никаких сведений».

«Экспедиция, продолжавшаяся пять лет и сделавшая три поездки в Ледовитое море, хотя и не достигла предположенной ей Правительством цели, но не была и вовсе безуспешна. Медвежьи острова с великой верностью геодезически описаны, и море исследовано к северу и к востоку от них, сколько обстоятельства позволили, показание сержанта Андреева о северной земле, обитаемой оленными народами, приняло вид басни…» [40].

Остров в Чукотском море был открыт в 1849 году командой корабля Её Величества «Геральд», во время поисков злосчастной экспедиции Джона Франклина. Капитан «Геральда» Келлет высадился 6 августа 1849 года на небольшом острове, который назвал в честь своего корабля. К северу и востоку от него капитан увидел ещё ряд островов и протяжённую землю за ними. Самый восточный из островов назвали Пловер, в честь второго корабля экспедиции, а землю, которую так и не посетил Келлет, назвали его именем. Одно время считали, что эти земли – часть большого полярного континента.

В 1855 году эти места посетил американский корабль «Винсенс». Джон Роджерс, его капитан, высадился на Геральде, но Земли Келлета не увидел.

В 1867 году капитан американского китобойного судна «Найл» Томас Лонг прошёл вдоль южного берега Земли Келлета и назвал её Землёй Врангеля, пролив, которым прошел «Найл», назвали проливом Лонга.

В 1881 году американский таможенный корабль «Корвин» (капитан Калвин Хупер) был отправлен в Чукотское море на поиски двух пропавших китобоев и «Жаннетты» Джорджа Де-Лонга. Члены команды «Корвина» стали первыми, кто высадился на острове Врангеля. 12 августа 1881 года был поднят американский флаг [265], а остров объявлен американской территорией и назван Новой Колумбией. Спустя две недели его посетил другой американский поисковый корабль – «Роджерс» под командованием капитана Р. Берри. Эта экспедиция провела здесь 19 дней и впервые составила карту острова. Так был развеян миф об Арктическом континенте к северу от Чукотки. В течение 30 лет после этого визита на острове никто не появлялся.

В 1911 году остров посетил ледокольный транспорт «Вайгач», входивший в состав русской Гидрографической экспедиции. Именно этот первый и единственный визит русских дал повод царскому правительству впоследствии предъявить свои права на остров Врангеля.

Таким образом, к моменту высадки на берег остатков команды «Карлука» остров фактически оставался ничейной землёй. Пребывание канадцев на острове никак не повлияло на его политический статус. Британский флаг был поднят над островом, но, по словам участников экспедиции, это было приурочено ко Дню Доминиона (1 июля 1914 года). Сам Бартлетт никогда не делал заявлений о принадлежности острова Канаде, поскольку ни он, ни другие члены экспедиции не имели таких полномочий – но за них это сделал Стефанссон.

Несмотря на трагические события, развернувшиеся во время экспедиции «Карлука» и последующей зимовки, двое из выживших на острове Врангеля членов команды – Джек Хэдли и Фред Маурер – позже захотели вернуться на остров. Хэдли полагал, что ресурсы острова позволят организовать там постоянную колонию. Эта идея захватила Стефанссона. Он предвидел будущее стратегическое значение Арктики, считал, что она вскоре станет вторым Средиземным морем и тогда остров Врангеля будет важным звеном в трансполярном авиационном сообщении. Здесь можно будет установить радио и метеостанцию, чтобы обеспечивать прогнозами погоды Канаду и Аляску. Стефанссон понимал, что хозяйственное освоение – это единственный путь завладеть островом. Однако официальной поддержки канадских властей этот план не получил – возможно, определённую роль сыграли неудачи предыдущей экспедиции и скверный характер Стефанссона. Кроме того, остров находился в восточном полушарии, ближе к Азии, чем к Америке, британцы на нём никогда не высаживались, а команда «Карлука» не имела на этот счёт никаких полномочий. Таким образом, каких-либо юридических оснований для объявления острова частью Канады не существовало. Тем не менее, Стефанссон нашёл частные средства, чтобы отправить трёх американцев и одного канадца на год на остров. Хэдли к этому времени умер от гриппа, и помимо Маурера в состав экспедиции вошли Лорн Найт, который провёл четыре года в Арктике со Стефанссоном, и два двадцатилетних молодых человека – секретарь Стефанссона Милтон Гэл и студент-геолог из университета Торонто Алан Крауфорд. Последний, как канадский гражданин, был формальным руководителем экспедиции. Стефанссон дал ему секретное указание – поднять над островом британский флаг. Во что бы то ни стало, даже если для этого придётся идти по льдам к острову, и не важно, будут ли там другие люди и какого они будут подданства [237].

Гостеприимная Арктика Ады Блэк-Джэк

Одним из наиболее важных результатов Канадской арктической экспедиции Стефанссон считал введение в обиход нового метода полярных исследований. Метод заключался в том, чтобы не брать с собой, подобно прежним экспедициям, запас продовольствия на весь срок и не делать промежуточные склады по пути, а полагаться на собственные силы и жить тем, что путешественники сами смогут взять у Арктики. А значит, менялась роль экспедиционного судна – оно использовалось лишь для заброски исследователей в район работ. Подход был не вполне оригинален – Стефанссон сам называет своим предшественником Джона Рэ, который первым из европейцев стал практиковать эскимосские методы выживания в Арктике [276]. Рэ комфортно перезимовал неподалеку от тех мест, где погибла целиком злосчастная экспедиция Франклина, причём он имел в точности такое же оружие. Опыт и доктора Рэ, и самого Стефанссона оказался весьма успешным, не случайно Стефанссон назвал свою книгу «Гостеприимная Арктика» [120]. Он широко продвигал свою идею, выступая разрушителем героического мифа об Арктике, как о месте опасном и враждебном человеку. Он считал, что, имея ружье, любой физически здоровый человек сможет выжить в любой части Арктики, в том числе и среди дрейфующих льдов.

Впрочем, не все полярные исследователи разделяли оптимизм Стефанссона. Слово Амундсену [5]:

«“Белокурые эскимосы” Стефанссона являются лишь забавным измышлением фантазии. “Гостеприимная Арктика” же, напротив, является весьма опасным искажением условий действительности. <…>

В россказнях Стефанссона имеется как раз столько правды, чтобы придать им отпечаток правдоподобия. <…>

Я, разумеется, лично знаком с большинством людей, хорошо изучивших условия Арктики. Я говорил со многими из них по поводу стефанссоновской “Гостеприимной Арктики”. Одно упоминание названия этой книги является вернейшим средством услышать от них целый ряд отборных бранных слов. Они по собственному опыту знают, что это за чушь.

<…>я считаю долгом, опираясь на авторитет и многолетний опыт, выступить для пользы полярного исследования и прямо заявить, что россказни Стефанссона в “Гостеприимной Арктике” – сплошная ерунда».

В своей книге «Моя жизнь» Амундсен, как бы невзначай, ставит Стефанссона в один ряд с безумцем, пытавшимся покорить полюс с помощью подвесной канатной дороги, проведённой через льды от Шпицбергена. Впрочем, возможно, здесь сказалась неприязнь Амундсена к конкуренту – несмотря на антагонизм, сходных черт в противоречивых биографиях и в характерах двух выдающихся исследователей можно найти немало.

Теперь четвёрка первых колонистов острова Врангеля должна была доказать теорию Стефанссона на практике. Они вполне соответствовали требованиям Стефанссона – все четверо были молоды, сильны, энергичны, а двое к тому же прошли через весьма серьёзные испытания. Но предприятие не было просто экспериментом – Стефанссон надеялся извлечь из него политические дивиденды, а также в будущем получить прибыль из эксплуатации ресурсов острова.

Стефанссон не слишком вникал в тонкости подготовки экспедиции, однако дал колонистам два совета: взять с собой эскимосских женщин, чтобы они шили водонепроницаемую одежду из шкур, и купить умиак – большую эскимосскую лодку для охоты на моржей и тюленей. Однако они выполнили эти заветы лишь частично – вместо лёгкой лодки решили воспользоваться судовой плоскодонкой и завербовали только одну эскимоску – 23-летнюю Аду Блэк-Джэк. Она нанялась в экспедицию за 50 долларов в месяц, чтобы оплачивать лечение больного туберкулёзом сына. Муж её бросил без средств к существованию, и ей пришлось перебиваться случайными заработками, оставив ребёнка в приюте. Ада надеялась, что, кроме неё, на острове будут жить другие эскимосы, но никто не захотел отправляться в столь опасное путешествие.

Экспедиция готовилась в обстановке секретности. В Номе путешественники зафрахтовали американское судно «Силвер Вэйф». Только тогда им пришлось раскрыть пункт назначения – иначе капитан Джек Хаммер отказывался взять их на борт. Он был немало удивлён и решил, что молодые люди его разыгрывают – ведь невозможно поверить, что кто-нибудь захочет по доброй воле отправиться на необитаемый, покрытый льдом остров в океане. Капитан взял курс на остров, и 15 сентября 1921 года группа была доставлена в бухту Роджерса, где семь лет назад один из участников экспедиции – кочегар злосчастного «Карлука» Маурер – ждал своего спасения. Колонисты имели с собой запасов лишь на шесть месяцев. В 1922 году к ним должно было прийти судно снабжения.

«Силвер Вэйф» не успел покинуть бухту Роджерса, как Крауфорд, к удивлению команды судна, не догадывавшейся об истинных целях экспедиции, поднял Юнион Джек и именем короля Георга V объявил остров частью Канады. Капитан Хаммер наблюдал церемонию с судна и только теперь осознал, что его надули – он, гражданин США, стал невольным соучастником захвата острова подданными британской короны [179].

Стефанссон тем временем пытался придать своему начинанию статус государственного предприятия и склонить канадское правительство к признанию острова Врангеля своей территорией. Но оно не имело внятной политики относительно острова, и, кажется, само не могло решить, принадлежит ли остров Канаде [179]. Однако большевики считали остров частью Советской России и направили канадскому правительству протест по поводу действий Стефанссона. Канада не хотела внешнеполитических осложнений, и правительство выделило Стефанссону 3000 долларов на эвакуацию колонии, однако он не хотел признать поражение. Деньги он взял, но публично заявил, что они выделены на снаряжение судна снабжения. Но спасательное судно «Тедди Бир» с новой командой колонистов не смогло пробиться сквозь тяжёлые льды. Стефанссон назвал причиной неудачи позднее выделение денег и задержку с выходом судна. Однако, по мнению капитана судна Джозефа Бернарда [160], «Тедди Бир» вышел вовремя, но год оказался аномально холодным. И в самые благоприятные года длительность навигации в районе острова составляла не более двух месяцев, в другие и вовсе не было возможности подойти к острову. Стефанссон не слишком беспокоился о робинзонах острова Врангеля – на запросы встревоженных родственников он отвечал, что жизнь на острове не опаснее, чем в любом цивилизованном городе.

Америка была недовольна действиями Стефанссона и активностью Канады в Арктике. Американский посол 27 сентября 1922 года передал ноту в Британское министерство иностранных дел. Америка не предъявляла своих прав на остров, но напомнила, что остров был открыт американцами, что экипаж «Карлука» был спасён американцами и что в группе Крауфорда три американца и доставлены они были на остров также американским судном.

На следующий год Стефанссон опять предпринял попытку организовать спасательную экспедицию и сменить колонистов. Денег у него уже не было, экспедиция снаряжалась на частные пожертвования. Предприятие возглавил бывший соратник Стефанссона по Канадской арктической экспедиции – Гаральд Нойс. Он арендовал небольшое судно «Дональдсон» и 3 августа 1923 года вышел из Нома. 23 августа ему удалось пробиться к острову, но там их ждали плохие новости: из колонистов в живых остались только эскимоска Ада Блэк-Джэк (рис. 4–9) и экспедиционная кошка Вик.

Рис. 4–9. Ада Блэк-Джэк на борту «Дональдсона», 1923 год

Обстоятельства трагедии были восстановлены по рассказам Ады и по уцелевшим дневниковым записям. Поначалу дела колонистов шли неплохо. Теория Стефанссона вполне оправдывалась. Правда, молодая эскимоска оказалась не слишком ценным приобретением экспедиции. В непривычной обстановке у неё стали случаться истерики, она пыталась бежать, отказывалась работать, подолгу ни с кем не разговаривала. Молодые люди пытались силой заставить её работать – лишали еды, оставляли ночевать вне дома, привязывали к мачте.

В сентябре, когда спасательное судно не пришло, настроение колонистов резко упало. Второй год пребывания на острове оказался гораздо менее удачным – с охотой теперь не везло, еды не хватало.

Трое из них, кроме больного цингой Лорна Найта, решили отправиться на материк 28 января 1923 года, поскольку было ясно, что дожить до лета не удастся. Больше их никто не видел. Найт умер 22 июня. Четверым молодым людям дорого обошлась попытка воплотить в жизнь идеи Стефанссона о возможности автономной жизни в Арктике. Ада не могла похоронить Найта и просто переселилась в другую палатку. Два месяца одинокой жизни на острове стали для неё сплошным кошмаром. Ей пришлось научиться стрелять, ставить ловушки, спасаться от белых медведей. Это далось ей непросто – Ада была далека от традиционного эскимосского образа жизни, воспитывалась в миссионерской школе и жила среди белых.

Команда «Дональдсона» похоронила Найта и забрала Аду.

Нойсу, капитану «Дональдсона», достались дневники Ады, Найта и часть записей Гэла. Нойс надеялся извлечь максимальную прибыль из предприятия и продал газетам историю ещё до выхода судна в рейс. Через некоторое время он обвинил Аду Блэк-Джэк в том, что она нарочно уморила голодом Найта, поскольку он не ответил ей взаимностью. Для Ады, сделавшей всё возможное для спасения Найта, газетная травля стала тяжёлым ударом. Защитить свою репутацию ей помог Стефанссон, ему удалось даже отсудить часть денег у Нойса для Ады и вернуть дневники. Часть записей к этому моменту была уничтожена, по-видимому, Нойсом.

Второй брак Ады снова оказался неудачным. Второго ребенка ей тоже пришлось отдать в детский дом и зарабатывать на жизнь шитьем, сбором ягод, работать прислугой.

Героиня острова Врангеля – Ада Джонсон (Блэк-Джэк) прожила долгую жизнь (1898–1983), но всегда старалась избегать внимания общественности. Спустя полвека после трагедии репортёру «Лос-Анджелес Таймс» всё же удалось взять у неё интервью. В ответ на вопрос, вспоминает ли она остров Врангеля, Ада ответила: «Я не могу думать ни о чём другом» [200].

Конец второй колонии

На острове остались новые колонисты: второй помощник с «Дональдсона» американец Чарльз Уэллс и 12 эскимосов. В отличие от западных учёных, они легко прижились. Канадско-американская колония была частным предприятием компании Стефанссона, каких-либо юридических оснований для её функционирования не было, остров по факту оставался terra nullius – ничейной землёй. Такое положение вещей не устраивало советское правительство, и для присоединения острова к арктическим владениям Советской России была организована Дальневосточная гидрографическая экспедиция под руководством бывшего царского офицера-гидрографа Б. В. Давыдова (1884–1925), прежнего командира «Таймыра». Экспедиционное судно – портовый ледокол «Надёжный», вооружённый пушками и переоборудованный в канонерскую лодку «Красный Октябрь» – было достаточно прочным, но имело запас хода всего лишь 8 суток во льдах. Перед плаванием запас топлива был увеличен и сделаны склады угля и продуктов в бухте Провидения.

Корабль вышел из Владивостока 20 июля 1924 года в бухту Провидения, где пополнил запасы угля, воды и продуктов. 9 августа «Красный Октябрь» отправился к острову Врангеля, и уже через 10 суток, 19 августа, бросил якорь у бухты Роджерса. Там была обнаружена мачта, на которой Крауфорд поднимал британский флаг, и промысловая избушка. Мачта была срублена, и установлена новая, на которой 20 августа был поднят флаг из железного листа с вырезанными в нем буквами «С. С. С. Р.» [67].

Рис. 4–10. Депортированные колонисты на борту «Красного Октября»

К счастью, отправленное одновременно из Нома американское судно «Герман» не смогло пробиться к острову, это позволило избежать лишних конфликтов. «Герман» не сумел снять колонистов, но во время захода на остров Геральд были обнаружены останки старшего помощника «Карлука» Санди Андерсона и трёх его спутников, пропавших в 1914 году.

14 колонистов (на острове появилась на свет девочка) были арестованы и взяты на «Красный Октябрь». 28 августа, завершив гидрографические работы, корабль отправился в обратный путь. На него погрузили конфискованные у колонистов звериные шкуры, пушнину, моржовые клыки. На обратном пути корабль был остановлен льдами, котлы погасили, и команда готовилась к зимовке, но ветер неожиданно раздвинул льды. Однако угля была недостаточно, чтобы дойти до входа в Берингов пролив. Поэтому в топки пошло все, что могло гореть. В Уэлене взяли в качестве топлива плавник и разобрали старую шхуну. Так удалось дойти до бухты Провидения, где были запасы угля. Недостаток топлива не позволил доставить колонистов на Аляску. Дальнейший путь «Красного Октября» лежал во Владивосток. Рейс закончился 29 октября. Для Уэллса и эскимосов с острова Врангеля это было не концом их бедствий, а лишь началом нового этапа. Возвращение их на родину затягивалось: между советами и США не было дипломатических отношений, ближайший американский консул находился в Харбине. Компания Стефанссона была к тому моменту продана Карлу Ломену, американскому бизнесмену, поэтому госдепартамент не торопился финансировать возвращение группы, полагая, что это забота их работодателя. Уэллс умер от пневмонии 8 января 1925 года во Владивостоке, трое эскимосских детей также не пережили трудностей пути. В итоге при поддержке Красного креста эскимосы вернулись на Аляску через Харбин, Кобэ и Сиэтл.

За время рейса «Красного Октября» была достигнута договорённость между Советами и Британией, согласно которой Британия и Канада отказались от каких-либо притязаний на остров. Американцы не выразили протестов по поводу депортации колонистов, однако компенсировали Ломену издержки, по-видимому, он всё же имел определённые гарантии от своего правительства [179].

В 1926 году на острове была основана советская колония под руководством Г. А. Ушакова. Любопытно, что Ушаков в качестве основания для закрепления острова за СССР упоминает ноту царского правительства от 4 сентября 1916 года, хотя, безусловно, она не могла иметь юридической силы. Стефанссон не признавал секторального принципа деления Арктики и напоминал, что Фолклендские острова «лежат у самых берегов Аргентины, но в то же время находятся во владении Англии». Однако, как справедливо заметил Ушаков, «в своих расчётах он забыл, что остров Врангеля лежит не у берегов Аргентины, а у берегов Советского Союза» [125].

V Арктика как место заключения

Северу страны в планах советского руководства отводилась особая роль – поначалу он рассматривался как идеальное место изоляции неугодной части населения, позже – как неисчерпаемый источник природных ресурсов, а к концу сталинской эпохи – как вероятный театр военных действий. Но как бы ни менялось его основное предназначение, материальную основу освоения региона обеспечивал принудительный труд. Другие способы колонизации Севера, кроме принудительного заселения, советское правительство изначально не рассматривало. Уже в 1922 году уполномоченный по организации и устройству лагерей ВЧК пишет Дзержинскому [117]: «<…> преследуя, с одной стороны, чисто политические цели, параллельно преследовались цели и экономического характера, а именно – широчайшего использования неисчерпаемых богатств северного края, что, по совершенно справедливой оценке ЦК, являлось и является достижимым единственно лишь при наличии принудительного заселения и колонизации этого края».

Когда в 1932 году «Сибиряков» под чёрными парусами вышел в Берингов пролив, завершив своё знаменитое первое сквозное плавание Северным морским путем, Арктика уже вовсю осваивалась заключёнными ГУЛАГа.

Как ни парадоксально, факт применения подневольного труда не пытались скрыть – напротив, про лагеря снимали фильмы, писали книги, ставили пьесы. Тема «перековки бывших врагов пролетариата» была одной из значимых в советском искусстве и пропаганде. Предполагалось, что параллельно с покорением полярной природы происходит покорение ещё одной стихии – перерождение человека, формирование нового «человеческого материала».

Бухта Благополучия[143]

Избегай числа 58, даже не будучи суеверным.

Юрий Казарновский, поэт, узник Соловков

В знаменитом романе[144] пролетарский поэт-безбожник Иван Бездомный предлагает отправить Иммануила Канта на Соловки. Булгаков точен даже в том, что касается срока – «года на три»: именно столько давали в ранние годы за «контрреволюционную деятельность». Прав и булгаковский Воланд, заметив, что «ему там самое место». Действительно, Соловецкий Лагерь Особого Назначения (СЛОН) создавался как место изоляции интеллигенции. Для тех, кому осенью 1922 года не нашлось каюты на «философских пароходах» «Обербургомистр Хакен» и «Пруссия», был уготован трюм «Глеба Бокия». Так что Кант вполне нашёл бы среди обитателей беломорского архипелага немало достойных собеседников.

Одним из главных исполнителей операции по высылке интеллигенции из страны, а вскоре и инициатором создания Соловецкого лагеря стал зампредседателя ВЧК (потом ГПУ) И. С. Уншлихт. Ещё через пять лет он станет председателем комитета по оказанию помощи Нобиле, через десять – членом правительственной комиссии по оказанию помощи челюскинцам, и, наконец, врагом народа, и будет расстрелян в 1938 году. Расстреляют и Глеба Бокия (рис. 5–1), куратора Соловецкого лагеря, человека, именем которого был назван знаменитый пароход-зэковоз, на котором он сам не раз переправлялся из Кеми на Соловки.

Рис. 5–1. Глеб Бокий и Максим Горький в зверопитомнике во время посещения Соловецкого лагеря

* * *

БОКИЙ ГЛЕБ ИВАНОВИЧ (1879, Тифлис, – 1937, Москва) отучился четыре года в Петербургском Горном институте. В 1900 году вступил в РСДРП. Был арестован в 1902 году за подпольную революционную деятельность, сослан в Сибирь, где будущий организатор ГУЛАГа работал десятником на прокладке Байкальской железной дороги. Всего подвергался арестам 12 раз. В промежутках между отсидками работал гидротехником в министерстве земледелия. После революции занимал различные посты в ЧК, был бессменным начальником спецотдела ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД (1921–1937). Многие отмечают интерес Бокия к оккультным наукам, передаче мыслей на расстоянии и т. п. Именно участие в тайном обществе и фигурирует в его обвинительном заключении в 1937 году. Из этого ровным счётом ничего не следует – с таким же успехом его могли объявить чилийским или абиссинским шпионом. Но известно, что под его началом в должности заведующего лабораторией трудился (и был впоследствии расстрелян) Александр Барченко (1881, Елец, – 1938, Москва) – оккультист и писатель. Бокий был куратором СЛОНа, неоднократно посещал лагерь, о чем сохранились воспоминания [77] и даже стихотворение:

Настроен я пессимистично.

Весь мир мне кажется нелеп, –

Но это даже… экзотично:

На «Глебе Боком» – Бокий Глеб.

Зачем он едет? Помолиться?

Отведать арестантский хлеб?

Иль просто хочет прокатиться

На «Глебе Боком» – Бокий Глеб. [145]

Бокий был лицом и символом СЛОНа. Именно его подпись была на купюрах, собственной валюте Соловецкого лагеря [7]. Он лично сопровождал великого пролетарского писателя М. Горького в 1929 году во время экскурсии на Соловки.

Приговорён к расстрелу 15 ноября 1937 года, приговор приведён в исполнение в тот же день. Реабилитирован в 1956 году.

* * *

Концлагерь на Соловках возник в 1923 году. Поначалу в нём содержалось около 2500 человек, осуждённых как по политическим, так и по уголовным статьям. Численность заключённых на Соловках непрерывно увеличивалась, и лагерь стал разрастаться на материк, превратившись в «Архипелаг ГУЛАГ» в миниатюре – в 1931 году в его структуру входила сеть отделений на материке, главным образом в Карелии и на Кольском полуострове. В это время в нём содержалось более 70 000 человек. Соловецкий лагерь стал своего рода полигоном, где оттачивались принципы организации ГУЛАГа. Одновременно в СЛОНе вырабатывались идеологические основания функционирования, а также способы репрезентации лагерной системы.

Создание концлагеря практически сразу вызвало негативную реакцию за границей. В июле 1924 года Ф. Дзержинский пишет Г. Ягоде:

«За границей поднята бешеная кампания против Соловков. Если верить т. Лозовскому, и против нашего режима с требованием амнистии и прекращения преследований. Каковы размеры этой агитации по нашим данным или мы проспали? П/б передало этот вопрос на рассмотрение комиссии в составе Чичерин, Лозовский, Менжинский. Подготовьте материалы» [117].

Давление на большевиков усилилось после успешного группового побега с Соловков в мае 1925 года и публикации за границей воспоминаний его участников – Созерко Мальсагова [77] и Юрия Бессонова [13]. Стране, отчаянно пытавшейся добиться признания ведущими державами и восстановить доходы от внешней торговли, был нанесён серьёзный репутационный ущерб. Заметную часть экспорта СССР составлял лес, заготовленный узниками концлагерей ОГПУ, и за границей началась кампания за бойкот продукции, произведённой заключёнными. Власти даже искали альтернативу Соловкам. Вскоре после побега группы С. Мальсагова Дзержинский пишет Ягоде (07.06.1925) [117]:

«<…> на Урале вблизи Нижней Туры имеется “прекрасная” тюрьма б. Николаевской роты в пустынном месте, хорошо до сих пор сохранилась. Имеется 30 одиночек. Туда подходит железная дорога. Надо обследовать. После ликвидации Соловков может пригодиться».

Однако Соловки ликвидированы не были, вместо этого была сделана ставка на пропагандистскую кампанию. Одним из её важных элементов стал фильм режиссера Андрея Черкасова «Соловки (Соловецкие лагеря особого назначения)» – снятый в 1927–1928 годах студией «Совкино» по заказу ОГПУ. Лагерь был показан как идеально организованная на рациональных началах трудовая коммуна, превращающая классовых врагов в лояльных граждан советской страны. Жители лагеря ведут здоровую размеренную жизнь: их день поделён между приносящим удовлетворение и полезным для общества трудом на свежем воздухе и развивающим ум и тело досугом (рис. 5–2). Внутренний распорядок не кажется зрителю жёстким, нигде не заметно ни тени принуждения, недовольства, болезней и лишений. Однако в реальности по таким показателям, как питание заключённых, условия проживания и труда, Соловки не сильно превосходили Освенцим, а в чём-то и уступали ему.[146] По сути, практиковался изнурительный труд, приводящий к постепенному физическому угасанию, постоянные пытки и издевательства. Об этом свидетельствуют воспоминания Д. С. Лихачёва, О. В. Волкова, уже упоминавшихся С. А. Мальсагова и Ю. Д. Бессонова, и многих других узников концлагеря. Бывшие заключённые и сохранившиеся документы свидетельствуют, что лишь немногое в картине 1928 года можно назвать достоверным.[147] Быт заключённых в фильме Черкасова порой иллюстрирован кадрами из жизни лагерной охраны, а многие сцены были поставлены специально для камеры. Нередко и сами заключённые принимали участие в инсценировках, надеясь на облегчение условий заключения.

Рис. 5–2. Ликвидация безграмотности в Соловецком лагере. Кадр из фильма «Соловки (Соловецкие лагеря особого назначения)»

Весной 1929 года М. Горький посетил Соловки. Его очерк, восхваляющий советскую карательную систему, был опубликован в им же созданном журнале «Наши достижения» [45]. Об этом визите вспоминали многие, в частности Д. С. Лихачёв [76], очевидец событий, утверждал, что Горький был вполне осведомлён об истинном положении заключённых в лагере.

С организацией ГУЛАГ ОГПУ в 1930 году Соловецкий лагерь потерял своё особое значение, став одним из рядовых лагерей системы. Официально он прекратил существование как самостоятельная единица в 1933 году. Фактически же он ещё в 1931 году был перенесён южнее, в Медвежью Гору, в связи с началом важнейшей стройки Первой пятилетки – Беломорканала[148]. Примерно к этому же периоду относится и смена официальной политики в сфере исполнения наказаний: лагерь больше не зона изоляции преступников и социально чуждых от общества – теперь это своего рода «плавильный котёл», или по советской терминологии «кузница», «огненное горнило» – место, где происходит «перековка» «ржавого хлама», создание нового человека. Таково было идеологическое обоснование системы принудительного труда, ставшей с началом периода индустриализации важнейшей составляющей экономики страны.

Потопим прошлое на дне канала

Идея сооружения канала, соединяющего Балтийское и Белое моря, обсуждалась ещё в XIX веке, однако строительство его сочли дорогим и нецелесообразным. В мае 1930 года вопрос возник снова, и Совет Труда и Обороны подготовил докладную записку с экономическим обоснованием строительства. Документ был рассмотрен Политбюро, однако и Сталин, и Молотов усомнились в экономическом эффекте проекта. Но в итоге постановление всё же было подписано [119, c. 31].

Основной целью строительства канала была доставка грузов, в первую очередь минерального сырья с Кольского полуострова и леса из Архангельска в глубь страны. Канал также сокращал путь из портов Белого моря в Лондон, пусть и не существенно (именно это направление указано в экономическом обосновании [119, c. 38]. Кроме того, он соединял Белое море с Мариинской водной системой (Волго-Балтийским водным путём). Канал имел и военное значение – для переброски кораблей Балтийского флота на север. Не случайно, когда Сталин приехал осматривать готовое сооружение, ему показали проход подводных лодок и надводных боевых кораблей.[149]

Весь Беломорско-Балтийский водный путь предполагался длиной около 950 км и состоял из двух участков – Южного, или Онежско-Балтийского, и Северного, Беломорско-Онежского. Именно последний и стал известен впоследствии как Беломорканал (рис. 5–3).

Рис. 5–3. Карта ББВП, хорошо знакомая мужской половине населения страны по папиросам «Беломорканал».

Длина канала составляла 227 км. Он проходил через систему озёр, самое крупное из которых – Выгозеро. Перепад высот между Белым морем и водоразделом составляет 103 м, между водоразделом и Онежским озером – 68 м. Для того чтобы преодолеть перепад высот, было построено 19 шлюзов: № 1–7 – на крутом южном склоне, № 8–19 – на пологом северном. Канал начинается в Повенце шлюзом № 1, заканчивается шлюзом № 19 в Беломорске. Часть шлюзовых камер была вырублена в скалах, стенки первоначально были выполнены из дерева. Такими их видел автор в 2003 году. Фотографий, к сожалению, у меня не сохранилось: там везде было строжайше запрещено фотографировать – и за этим пристально следили, спустя десятилетия в каждом незнакомце всё ещё мерещился шпион и вредитель. И от этого возникало чувство, что мы попали в какое-то искривление времени, в навеки проклятое место, которое людям видеть не положено. Сейчас все шлюзовые камеры реконструированы и сделаны из бетона

Беломорканал стал первой советской лагерной стройкой. С самого начала проекта работы на строительстве канала планировалось выполнять руками заключённых – благо специалистов любой квалификации в лагерях найти было несложно. Следующий документ демонстрирует, как рекрутировалась рабочая сила для амбициозной стройки, и раскрывает одну из мотиваций государственного террора:

«ТО ОГПУ может предоставить в распоряжение УЛАГа из числа арестованных вредителей двух крупных инженеров-дноуглубителей (разработка плана, вычисление и проч.), от 8 до 10 инженеров и техников, могущих быть использованными весной на производстве самих работ, и от 10 до 15 человек также арестованных лиц из среднего комсостава (землечерпателей). Помимо того, в процессе следствия будут доарестованы ещё несколько подходящих лиц»[150].

В 1930 году силами заключённых Соловецкого лагеря начались изыскательские работы. В ноябре 1931 года на базе СЛОНа был создан Белбалтлаг с центром в Медвежьей Горе. В лагере содержалось в среднем от 60 до 100 тысяч человек.

Именно к строительству ББК относится появление слова «каналоармеец», эвфемизма, означающего заключённого строителя канала. В официальных бумагах «заключённый каналоармеец» сокращалось как з/к, отсюда пошло «зэка» и «зэк».

Советские стройки 30-х годов сопровождались колоссальной пропагандисткой поддержкой. Для освещения их был создан весьма необычный иллюстрированный журнал «СССР на стройке», ориентированный большей частью, на западную аудиторию.[151] Журнал издавался с 1930 по 1941 год на русском, английском, немецком и французском, а с 1938-го – ещё и на испанском языке. У истоков журнала стоял сам Максим Горький, а в оформлении принимали участие такие мастера, как Александр Родченко, Варвара Степанова и Эль Лисицкий. Пост главного редактора занимали видные представители советской партийной и хозяйственной элиты.[152] В журнале, в том числе и на обложке, печатались фотографии, снятые Родченко на Беломорканале. Почти одновременно с «СССР на стройке», по инициативе Горького, создаются уже упоминавшийся журнал художественного очерка «Наши достижения» (1929) и издательство «История фабрик и заводов» (1931). Именно в этой серии вышла книга о Беломорканале, ставшая важнейшей вехой в истории русской литературы. Её появлению предшествовали следующие события. В августе 1933 года (т. е. уже после окончания строительства) Максим Горький вместе с ОГПУ организовали поездку 120 советских деятелей культуры на Беломорканал – масштаб пропагандистской кампании вполне отвечал размаху строительства. О подробностях этой поездки повествует один из участников – Александр Авдеенко, в те годы – молодой пролетарский писатель [1]:

«К перрону подан специальный состав из мягких вагонов, сверкающих лаком, краской и зеркальными окнами <…>.

С той минуты, как мы стали гостями чекистов, для нас начался полный коммунизм. Едим и пьём по потребности, ни за что не платим. Копчёные колбасы. Сыры. Икра. Фрукты. Шоколад. Вина. Коньяк. И это в голодный год!»

Визит писателей был недолгим – после экскурсии на теплоходе по каналу и посещения специально подготовленного к их приезду лагеря они вернулись в Москву. Ознакомиться с истинным положением вещей на строительстве у визитёров не было возможности [1]:

«На любые вопросы лагерники отвечали без запинки, бойко и весело».

«Газоны и цветники тянутся с одного конца лагеря к другому, чуть ли не на целый километр. <…> Мысленно сфотографировал всё, что видел за колючей проволокой: беленькие аккуратные бараки, цветники, золотые дорожки, волейбольные площадки, футбольное поле».

Результатом поездки стал коллективный труд «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина», выход его в свет был приурочен к открытию XVII съезда партии. Практически весь цвет советской литературы был мобилизован на создание нового эпоса – это говорит о том беспрецедентном значении, которое придавалось книге. Среди тридцати шести её авторов многие известные писатели: Виктор Шкловский, Михаил Зощенко, Всеволод Иванов, Вера Инбер, Валентин Катаев, Алексей Толстой, Бруно Ясенский, Дмитрий Святополк-Мирский, Максим Горький.[153] Первая и последняя главы написаны Горьким, большинство глав имеют нескольких авторов, чаще всего фигурирует фамилия Шкловского. Книга иллюстрирована фотографиями Александра Родченко. В заключительной главе Горький подчёркивает особый статус произведения, определив его как «материал исключительного социально-революционного и философского смысла»:

«Эта книга имеет право требовать от читателя и критики внимания к ней более серьёзного и глубокого, чем ко всякой другой книге <…> книга рассказывает о победе небольшой группы людей, дисциплинированных идеей коммунизма, над десятками тысяч социально-вредных единиц. <…> Эта книга рассказывает, как лечили и вылечили социально больных…» [12, c. 607–608].

Трудно понять принцип отбора участников этой поездки – тут были и начинающие, и маститые авторы, пролетарские писатели и недавние эмигранты. Непонятно, зачем их понадобилось так много – ведь авторами книги стала лишь малая часть побывавших на канале литераторов. Можно предположить, что и само участие в «экскурсии», и работа над коллективным сборником тоже рассматривались как своего рода «перековка» писателей и способ психологического воздействия – многие из них в прошлом были не вполне лояльны власти. Согласно распространённой легенде, один из главных авторов книги, Виктор Шкловский, на вопрос о том, как он себя чувствует на канале, ответил: «Я здесь чувствую себя живым соболем в меховой лавке»[154]. Ему было чего опасаться – ЧК охотилось за ним ещё с 1918 года, а его брат во время писательской экскурсии был узником Белбалтлага и после расстрелян. Путешествие на канал стало своего рода инициацией для советских писателей, одним из шагов к формированию единого писательского сообщества, что было окончательно закреплено Первым съездом советских писателей и созданием Союза советских писателей. Какие-либо творческие писательские сообщества помимо ССП оказались вне закона.

Можно спорить о литературных достоинствах коллективного труда, но всё же значение его было огромным – эта книга стала образцовым произведением социалистического реализма; более того, в ней был опробован новый, коллективный метод литературного творчества. Как и прочая подобная продукция, книга была предназначена не только для внутреннего употребления, но и на экспорт – она была издана в Британии и в США.[155]

Ещё до выхода книги «Правда» публикует фрагменты из неё, сопровождая следующим комментарием:

«За двадцать месяцев из взаимодействия 37 чекистов, – представлявших здесь ОГПУ, партию, пролетариат, – и десятков тысяч правонарушителей создался такой изумительный культурно-трудовой комплекс, подобного которому не знает – и не могла знать – история человечества»[156].

Центральной темой книги является воспитание через принудительный труд «соратников пролетариата» из разного рода «социально-вредных единиц». По иронии судьбы, создание книги само по себе стало ярким примером такой перековки – среди авторов оказался один «каналоармеец», поэт Сергей Алымов[157]. Обстоятельства этого превращения описал участник экскурсии писатель Александр Авдеенко [1]:

«В одном из бараков писатели-москвичи неожиданно увидели своего собрата, поэта Сергея Алымова, автора любимой народом песни “По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд”.

Обступили, здороваются, похлопывают по плечам, задают вопросы. И среди них неизбежный и самый главный:

– Как ты сюда попал, Серёжа? За какие грехи?

Саша Безыменский не удержался, чтобы не схохмить:

– Серёжу прислали таскать тачку по долинам и по взгорьям.

Все засмеялись, в том числе и Фирин.

Алымов даже не улыбнулся. Глаза его потемнели, как туча, набухшая дождём.

Пользуясь весёлым и явно дружелюбным настроением Фирина, Безыменский сказал:

– Семён Григорьевич, не могу удержаться, чтобы не порадеть за собрата, попросить скостить ему срок.

– Уже скостили. Скоро Алымов вернётся в Москву.

Сказал и удалился, сославшись на дела.

– Серёжа, так за что же ты всё-таки попал сюда? – без дураков, серьёзно спросил Безыменский.

Каналоармеец Алымов махнул рукой, заплакал и полез на верхние нары».

Перековка оказалась успешной: «социально-вредный» поэт-футурист стал советским поэтом-песенником. Он не только участвовал в создании книги о Беломорканале, но и написал тексты песен для фильма «Заключённые».

Книга повествует о том, как «бывшие вредители»[158], прежде чем исправиться на строительстве канала, сотрудничали с иностранными разведками, состояли в контрреволюционных организациях, ослабляли «ответственные гайки» в механизмах, прививали сап лошадям, производили «скверно пахнущие консервы из голья, с зубами, волосами, бычьими половыми органами», поджигали клубы, стреляли пионерок, травили работниц мышьяком, подсыпали в пищу совслужащим толчёное стекло [12, c. 29–32, 74]. Вредители-учёные писали заведомо ложные статьи в сельскохозяйственных журналах. Отдельный рассказ посвящён зверствам, творящимся в западных тюрьмах, и описанию царской каторги – в противоположность Белбалтлагу, где заключённые работают с радостью, перевыполняя норму, и даже «сами просят дать стрелка в провожатые: так, говорят, сохраннее». По прочтении книги у читателя должно сложиться впечатление, что оказаться в лагере – главная удача в жизни бывших кулаков, каэров, тридцатипятников.[159] Ибо целью теперь становится не наказание, а исправление человека. Сама собой напрашивается параллель не столько с карательным, сколько с лечебным учреждением, санаторием – вспомним Горького с его «лечением социально больных». Ещё яснее это сходство в «документальных» фильмах – где обязательно фигурирует сцена профосмотра «пациентов» лагерным врачом. С истинным положением вещей на канале можно ознакомиться по многочисленным воспоминаниям выживших. Сухая статистика: в 1931 году умерло 1483 человека (2,2 % от списочного состава), в 1932-м – 2010 (2,0 %), а в голодном 1933-м – 8870 человек, примерно каждый десятый [119, c. 34].

Книга «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» была издана в 1934 году и уже в 1937 году изъята из обращения, поскольку двое из трёх редакторов (С. Фирин[160] и Л. Авербах[161]) были расстреляны как враги народа. Родственник Авербаха, генеральный комиссар госбезопасности Генрих Ягода, которому было уделено немало страниц книги, был арестован 4 апреля 1937 года и расстрелян после показательного процесса 1938 года.

Издание этой книги было одной из многих попыток творчески осмыслить опыт перевоспитания подневольным трудом. О строительстве канала был снят «документальный» фильм «Беломорско-Балтийский водный путь» (режиссер-оператор Александр Лемберг, сценарий – Вера Инбер, Виктор Шкловский, Александр Лемберг). В фильме переплетаются уже знакомые нам сюжеты – укрощение воды и перевоспитание заключённых. В процессе просмотра забываешь, что речь идёт о рабском труде в концлагере – заключённые танцуют и веселятся, участвуют в соревнованиях за переходящее знамя и выступают на митингах.

Строительство Беломорканала стало источником вдохновения для многих мастеров соцреализма.[162] Наиболее известна насквозь лживая и шаблонная «комедия» Н. Погодина «Аристократы» [97], которая изображает перерождение вора Дорохова, инженера-вредителя Садовского и ряда других персонажей в ударников под влиянием строгого справедливого чекиста Громова, по-отечески опекающего заключённых. Чекист самолично учит преступниц обращаться с тачкой: «Нагружай сюда больше тяжести, к рукам меньше, тогда тяжесть пойдёт на балансе, а ты лишь поддерживаешь». Его моральный авторитет вдохновляет уголовников вступить между собой в соцсоревнование и организовать новый быт:

«Коля, позовите в ваш барак воспитателя, скажите ему, что мы идём создавать коммуну. Нам требуются советы и правила. Товарищи, идите, подумайте, это большое дело в нашей жизни. Здесь не стоит терять лишних слов».

Завершается пьеса, как водится, речью чекиста-воспитателя на митинге, посвящённом открытию канала:

«Почему будет славен Беломорский канал? Здесь с невиданной смелостью, с большевистской суровостью, со сталинской широтой действуют силы приобщения к социалистическому труду <…>, отверженные, потерявшие себя и даже прямые враги – сегодня они признанные люди на своей родине».

Пьеса была поставлена сразу в двух столичных театрах – в Реалистическом театре (режиссер Н. Охлопков) и в Театре Вахтангова (постановщик Б. Захава). Обе постановки в январе 1937 года посетил Лион Фейхтвангер[163], совершавший экскурсионную поездку по СССР, в которой можно найти немало параллелей с визитом Горького на Соловки. По пьесе Н. Погодина Евгений Червяков снял художественный фильм «Заключённые» (1936)[164]. Съёмки велись непосредственно на канале.

Здесь уместно напомнить, что по другую сторону сцены и экрана искупление вины трудом было лишь словесной формулой – человек был виновен уже в силу своего социального происхождения и нёс это клеймо всю жизнь. Часть заключённых после открытия канала действительно была освобождена, многим уменьшены сроки, но большинство освободившихся через несколько лет снова вернулись в лагеря.

Канал был построен за 20 месяцев, почти исключительно за счёт ручного труда, с использованием лишь самых примитивных технических средств. В ходе работ технические характеристики канала сильно изменились. Сначала планировали глубину в 18 футов и длину шлюзовых камер 200 метров, но в итоге глубина уменьшилась до 12 футов, а длина камер – до 135 метров. Поэтому канал оказался практически непригодным для проводки морских судов и большинства боевых кораблей.[165]

Согласно докладной записке министра морского флота (1951), водный путь в основном использовался для нужд местных предприятий и был загружен примерно на 40 % [119, c. 23].

Белбалтлаг продолжил существование и после окончания строительства, вплоть до войны. Заключённые занимались поддержкой инфраструктуры канала и развитием региона. ОГПУ ведало производством всех работ, от разведения рыбы до строительства судов. В числе сотен тысяч «каналоармейцев» были философ А. Ф. Лосев, актер Вацлав Дворжецкий, биолог и полярный исследователь, участник Русской полярной экспедиции на яхте «Заря» А. А. Бялыницкий-Бируля, будущий академик историк Д. С. Лихачёв.

Канал Москва – Соловки

Волга, отдав часть своих вод Москве-реке и пройдя через водораздел с Доном, будет впадать в Чёрное море. Революция в географии!

«Правда». 1934. 26 января

Книга о Беломорканале, как и фильм «Заключённые», заканчивается митингом [12, c. 597]:

«Чекисты улыбнулись. <…> Они сейчас молчали потому, что были озабочены новыми задачами. Они думали о канале Москва – Волга».

Белбалтлаг стал преемником Соловецкого лагеря, канал Москва – Волга, в свою очередь, стал логическим продолжением Беломорканала. На его строительство перебрасывали инструменты и заключённых с Беломорканала, руководили строительством те же чекисты – Я. Д. Рапопорт, С. Г. Фирин, С. Я. Жук и Л. И. Коган, последний совмещал должности начальника Беломорстроя ОГПУ и строительства канала Москва – Волга. Центр новой стройки находился в подмосковном Дмитрове – так Соловецкий лагерь, задуманный как место полной изоляции на краю света, постепенно приближался к столице:

«<…>осенью 1933 года большую часть Белбалтлага разделили надвое: одних отправили в г. Дмитров на строительство канала Москва – Волга, других – по разным лагерям.

В системе Беломорско-Балтийского комбината ОГПУ – НКВД осталось несколько десятков тысяч человек для обслуживания канала и для лесозаготовок. Вскоре там появился Сороклаг – для строительства порта в районе нынешнего Беломорска, Сегежлаг – для целлюлозно-бумажного комбината, Пудожлаг – для металлургического завода. Кесгольмлаг после финской войны восстанавливал разрушенные предприятия на отошедшей к СССР территории. После войны Беломорканал восстанавливали опять же заключённые фильтрационных и проверочных лагерей и пленные»[166].

В отличие от Беломорканала, транспортная роль канала Москва – Волга была второстепенной. Основным его предназначением было водоснабжение Москвы. Строительство канала началось в 1932 году, то есть ещё до завершения работ на Беломорканале. По объёмам и сложности работ канал Москва – Волга существенно превосходил Беломорканал. Он также отличался помпезным художественным оформлением: эстетика сооружений канала вполне соответствовала другим памятникам эпохи – станциям Московского метро, Всесоюзной сельскохозяйственной выставке и пр. Для сооружения канала был сформирован Дмитлаг – самый крупный концлагерь в истории ГУЛАГа, всего лишь в 60 км от Москвы. В период наиболее активного строительства в нём содержалось до 200 тысяч человек.

Жизнь Дмитлага порой выглядит фантасмагорией – в 1934 году в Дмитрове прошёл 1-й вселагерный слёт ударников-тридцатипятников, и Горький лично прислал приветственное слово делегатам. В том же году прошёл и вселагерный съезд лагкоров[167] и писателей, где, помимо заочного приветствия Горького, выступил писатель Всеволод Иванов. В лагере издавали шесть газет («Перековка», «Каналоармейка», «Перековка тридцатипятника», «Долой неграмотность»), две из них на языках народов СССР («За нову людину» и «Канал зарбдары»), два журнала («На штурм трассы» и «Москва – Волгострой»), книжную серию («Библиотечка “Перековки”»)[168]. Каналоармейцы участвовали в параде физкультурников на Красной площади 30 июня 1935 года. Заключённые учились летать в Дмитровском аэроклубе. Однако из этих фактов не следует, что жизнь заключённых была сплошным праздником весны и труда – только в 1933 году умерло почти 9 тысяч заключённых, или 16,1 % списочного состава, в последующие годы смертность сильно уменьшилась.

Стройка была показана в документальном фильме Рафаила Гикова «Строительство канала Москва – Волга» (1937)[169]. Акценты в фильме существенно смещены по сравнению с фильмом о Соловках и даже с недавней документальной лентой о Беломорканале. Больше не упоминаются «враги» и «вредители», здесь речь идет о «правонарушителях» – ворах-карманниках, растратчиках. В этом фильме уже совсем нет человеческих историй – речь идёт почти исключительно о технической стороне дела. Изобразительный ряд вызывает в памяти классические кадры «Симфонии Донбасса»[170], однако часть сцен словно перенесена из фильма Черкасова – сцена прибытия заключённых, их этапирования, показана ликвидация безграмотности в лагерной школе, причем кадры, по-видимому, постановочные[171]. Словом, фильм, столь же документален, как и другие упоминавшиеся произведения советской пропаганды. Акцент теперь делается не на «перековке», а на героизме «каналоармейцев», их преступное прошлое лишний раз не подчёркивается, зэки деликатно названы «армией строителей, руководимой славными наркомвнудельцами». «Документальное» изображение жизни лагеря опять не обошлось без сцен массовых праздников, качания на качелях, танцев: стройка живёт «одним дыханием со всей страной». Создатели фильма, сами того не желая, показали важную вещь – постепенное размывание границы между жизнью в лагере и за его пределами. Завершается картина проходом по каналу судов, названных именами вождей (Сталина, Молотова, Ворошилова и др.). Показаны и сцены награждения строителей канала – однако главного из них, начальника Дмитлага С. Фирина – среди награждённых уже нет. Одновременно с открытием канала он был арестован, как и многие другие руководители стройки. О том, как проходило торжественное открытие канала, рассказывает один из его заключённых строителей, С. М. Голицын:

«По программе одним пассажирам полагалось слезть с парохода, другим – занять их места и плыть до Москвы. Вышел один из моих сослуживцев по бюро наблюдений. Но лицо его не было счастливым, наоборот, глаза ширились от растерянности. Он мне шепнул:

– Фирин арестован и Пузицкий арестован. Их взяли прямо с парохода рано утром в Темпах.

“Фирин арестован. Невероятно!” – шептал я про себя. Ведь только накануне во всех газетах красовались большие фотографии Когана, Фирина и Жука – начальника строительства, начальника Дмитлага и главного инженера. А Пузицкий был начальником третьего секретного отдела, правой рукой у Фирина…

Но в нашей стране привыкли к самым невероятным событиям и фактам…

В тот вечер в Москве в честь вольнонаёмных строителей Канала в Парке культуры и отдыха был дан на открытой площадке торжественный концерт, выступали знаменитые артисты. Ждали приезда Сталина, других вождей, но они не соизволили приехать. Концерт длился долго, а в стороне прятались “чёрные вороны” – машины, перевозившие заключённых. Из толпы зрителей выхватывали то одного, то другого и втискивали их за дверку страшных машин.

Тогда арестовывали главным образом носителей ромбов, расправлялись с теми, кто имел какое-либо отношение к Ягоде и к его ближайшему окружению. <…> Шептались, что всех арестованных расстреляли в Дмитрове чуть ли не на следующую ночь. Так праздничные торжества слились с ужасом. Каждый думал – хорошо, что не меня. И я тоже так думал» [44].

Возможно, развернувшиеся репрессии были связаны со сменой руководства органов госбезопасности – Ягода был арестован 28 марта 1937 года, когда работы по строительству канала шли к завершению[172]. Примечательно, что жена Ягоды – Ида Авербах – также внесла свой вклад в дело жизни мужа: ей принадлежит авторство монографии «От преступления к труду» (1936), её брат – писатель и критик Леопольд Авербах – был одним из трёх редакторов-составителей книги о Беломорканале. Все трое были расстреляны в период большого террора. С арестом Ягоды исчезла из общественного внимания и тема перевоспитания «лагерников». Подневольный труд широко использовался до середины 1950-х, однако только две масштабные стройки (каналы) были показательным примером «перековки». С окончанием строительства канала Москва – Волга лагерная тема окончательно становится запретной.

По завершении строительства канала Москва – Волга планировалось издание книги, наподобие беломорской. Издание было подготовлено, но отпечатано всего лишь в одном экземпляре – в эпоху большого террора действующие лица менялись слишком быстро, поэтому идея оказалась обречённой на провал [137, c. 346]. Но строительство всё же нашло своё отражение в специальном номере журнала «СССР на стройке», посвящённом каналу (февраль 1938 года). Его готовила к печати жена Ежова[173], преемника Ягоды на посту начальника органов госбезопасности, также вскоре расстрелянного.

Спасибо Николаю Ивановичу Ежову

АСЯ ЛИНСКАЯ, ВАЛЯ МЫЗИНА.

Москва, 272-я школа, 5-й класс «А».

«Дорогой Николай Иванович! Вчера мы прочитали в газетах приговор над сворой право-троцкистских шпионов и убийц. Нам хочется сказать большое пионерское спасибо Вам и всем зорким наркомвнудельцам.

Спасибо, товарищ Ежов, за то, что Вы поймали банду притаившихся фашистов, которые хотели отнять у нас счастливое детство. Спасибо за то, что Вы разгромили и уничтожили эти змеиные гнёзда.

Мы Вас очень просим беречь себя. Ведь змея-Ягода пытался ужалить Вас[174]. Ваша жизнь и здоровье нужны нашей стране и нам, советским ребятам.

Мы стремимся быть такими же смелыми, зоркими, непримиримыми ко всем врагам трудящихся, как Вы, дорогой товарищ Ежов!»

«Пионерская правда». 14 марта 1938 год.

Рассматривая книги и фильмы о первых лагерных стройках, можно проследить, как менялась самопрезентация карательной системы в попытках осмысления и оправдания своей роли. В конце 1920-х мы видим идеальный образ, картину, которой не было, но которую хотелось иметь в реальности. В дальнейшем изображение лагерной жизни в принципе перестает опираться на действительность. Однако, несмотря на различия, все попытки рефлексии оказались неудачными – любое отражение вскоре признавалось по тем или иным причинам негодным, фильмы ставили на полку, книги изымали и уничтожали.

Золото Колымы

Советский период освоения Севера принято в первую очередь связывать с деятельностью Главного Управления Севморпути. Это ведомство было создано в конце 1932 года, однако ещё за год до этого, 13 ноября 1931 года, постановлением Совета Труда и Обороны был организован Государственный трест по дорожному и промышленному строительству в районе Верхней Колымы – Дальстрой. На новую организацию возлагались разведка и добыча полезных ископаемых, в первую очередь золота и олова, а также колонизация обширных территорий на северо-востоке страны. Первым директором Дальстроя был назначен чекист Э. П. Берзин (1894–1938). Поначалу территория Дальстроя охватывала Верхнюю Колыму, после неоднократно расширялась, и к 1951 году заняла почти все земли, лежащие к востоку от Лены и к северу от Алдана (что вчетверо превышало территорию Франции). Центром этой империи стал Магадан. Дальстрой был создан поверх административно-территориального деления страны, в обход советских органов власти, и подчинялся непосредственно СТО, а после его ликвидации – НКВД. Деятельность «треста»[175] Дальстрой носила строго секретный характер. Работы, естественно, планировалось выполнять силами заключённых, поэтому уже в апреле 1932 года был создан Севвостлаг, причём, в отличие от других лагерей, он непосредственно не управлялся ГУЛАГ ОГПУ, являясь частью «треста». К 1940 году число заключённых Севвостлага превышало 190 тысяч, в годы войны оно несколько сократилось, затем, вплоть до смерти Сталина, снова росло. Лагеря Дальстроя представляли собой сложную структуру, включавшую к 1951 году более 500 подразделений [119, c. 404]. Всего же через колымские лагеря прошло немногим менее миллиона человек, из них умерло более 120 тысяч[176]. Неудивительно, что до сих пор топонимы Колыма и Магадан у нас прочно ассоциированы с тюрьмами и лагерями, а песню «Ванинский порт» ещё недавно знал каждый школьник.

Особые экспедиции

Дальстрою требовались грузы и рабочая сила, но дороги к приискам на Колыме ещё предстояло построить, и поначалу всё необходимое нужно было доставлять к месту работ вверх по реке. В навигацию 1932 года в восточном секторе Арктики была развёрнута небывалая по масштабам транспортная операция, которая вошла в историю как Особая Северо-Восточная экспедиция Наркомвода. Она должна была доставить в устье Колымы заключённых и вольнонаёмных рабочих, грузы, а также баржи и два буксира. Начальником экспедиции был назначен гидрограф Н. И. Евгенов, бывший офицер Гидрографической экспедиции и руководитель нескольких Карских экспедиций. Кроме Евгенова в экспедиции был ещё один участник похода на «Таймыре» и «Вайгаче» – доктор Л. М. Старокадомский. Экспедиция состояла из 330 человек, кроме них на судах находилось 868 пассажиров. Среди участников экспедиции были и научные сотрудники – ведь шёл Второй Международный полярный год. Флагманом экспедиции был ледорез «Ф. Литке», в состав её входили пароходы «Анадырь», «Сучан», «Север», «Григорий Зиновьев» (уже в пути переименованный в «Красный партизан»), «Микоян», «Урицкий» и шхуна «Темп». До этого транспортные операции в Восточной Арктике, как правило, выполнялись одиночными судами, экспедиций столь серьёзного масштаба ещё не проводилось. Экспедиция готовилась в спешке, из судов её только «Анадырь», «Сучан» и «Север» были построены специально для линии Владивосток – Камчатка; лесовозы «Григорий Зиновьев», «Микоян», «Урицкий» не были предназначены для плавания во льдах, и лишь непосредственно перед рейсом трюмы изнутри укрепили деревянными распорками.

Грузы не были доставлены вовремя во Владивосток, поэтому суда экспедиции вышли с опозданием примерно на две недели, в конце июня – начале июля. На буксире за ледорезом и пароходами шли баржи. Это сильно осложняло продвижение в условиях тяжёлых штормов, и в итоге суда экспедиции рассредоточились. После выхода в Полярное море экспедиция столкнулась с серьёзными трудностями. Ледовая обстановка в навигацию 1932 года в восточном секторе Арктики оказалась необычно тяжёлой. Судам всё же удалось пробиться к устью Колымы, но две баржи пришлось бросить, а часть пассажиров (в основном семьи работников Колымско-Индигирского управления речного транспорта) отправить обратно на встречных судах. Суда экспедиции разгружали на внешнем рейде бухты Амбарчик, не ближе 10–20 километров от берега.[177] Из-за непрерывных штормов, уничтоживших часть плавсредств, удалось разгрузить лишь около половины груза, часть его была утоплена. 21 сентября было принято решение уходить на зимовку в Чаунскую губу. Только лесовозу «Урицкий» не удалось спрятаться в укрытии, и он зазимовал в дрейфующих льдах.

Обстоятельства этой малоизвестной истории описаны в рейсовом отчёте А. П. Бочека – он сменил заболевшего Н. Евгенова на посту начальника экспедиции [22]. Секретный отчёт Бочека адресован начальнику Дальстроя Берзину и наркому водного транспорта Янсону. Бесхитростный рассказ бывалого моряка является одним из самых ярких документов советского периода освоения Арктики. Читатель проникается духом времени – этому способствует обилие малозначительных на первый взгляд подробностей и в ещё большей мере – колоритный язык революционной эпохи.

На судах был организован техникум, готовивший судоводителей, механиков и мотористов. Издавались пятидневная газета «За Советский Север» и ежемесячный журнал с тем же названием. Раз в десять дней проходили театральные постановки. Бочек подробно описывает события зимовки:

«17-го [ноября 1932 г.], согласно телеграфного приказа Начальника бассейна от 10/XI за № 402 п/х “Григорий Зиновьев” переименовывается в “Красный партизан”» [Зиновьев в это время был исключен из партии – прим. авт.].

«20-го [декабря 1932 г.] утром с 10–12 часов проходили Осоавиахимовские занятия на свежем воздухе, с участием всего личного состава. Вечером состоялся вечер в клубе, доклад, после чего подвижные игры, постановка пьесы и выступления пионеров-чукчей. Стало заметно, что небольшая часть личного состава уклоняется от обязательных ежедневных прогулок, в том числе некоторые судовые врачи. По этому поводу треугольником Экспедиции было созвано совещание капитанов и судовых врачей, на котором судовые врачи, которые саботируют выполнение ежедневных прогулок, также недостаточно разъясняют целесообразность таковых, – были осуждены. <…>

30-го в клубе состоялся вечер, посвящённый дню Ударника – 1 января, с докладом о выполнении 5-летки в 4 года и о задачах второй пятилетки, после чего была поставлена пьеса. Днём, на свежем воздухе, устраивались стрелковые соревнования совместно с туземным населением и подвижные игры. <…>

Пом. повара л/р “Литке” т. ЗЕЙНАЛОВ халатно относился к своим обязанностям, проявляя симуляцию и саботаж. Добывая неизвестно где спирт, спаивал чукчей, пытаясь использовать чукчанку для своих физиологических надобностей, за что Райисполкомом был оштрафован на 200 рублей и профкомом исключён из членов Союза. Обсудив изложенное на заседании треугольника, решили, что т. ЗЕЙНАЛОВА необходимо перевести на п/х “Красный партизан”».

В остальном и местные жители, и моряки, в отличие от помощника повара товарища Зейналова, являлись образцом сознательности и были готовы безвозмездно сдать государству и пушнину, и зарплату, о чём тоже был уведомлен начальник Дальстроя:

«Сего числа в клубе состоится вечер, посвящённый 1-му мая. После сделанного доклада была поставлена пьеса, выступления туземцев. Организован красный обоз пушнины в фактории. Прибыло 12 собачьих нарт. Съехались чукчи из окрестности. Все корабли расцвечены. <…>

Личный состав, также пассажиры, здоровы и бодры. Имеется два случая начального заболевания цингой. <…>

3-го [июня 1933 г.] состоялся митинг по поводу подписки на заём “Первый год второй пятилетки”, на котором присутствовало всё население мыса Певек. Решили в течение 2-х дней реализовать подписку на заём. Создана Комиссия Содействия, выпускаются ежедневные бюллетени о ходе подписки. Подписка на заём проходит под углом широко развёрнутого соцсоревнования.

7-го подписка на заём реализована. Подписка по Экспедиции по отношению к 5-ти недельному окладу зарплаты выражается в 143 процентах: передовой корабль л/р “Ф. Литке” подписался на 180 % по отношению к 5-ти недельной зарплате».

Не обходилось и без эксцессов, о которых Бочек также счёл необходимым доложить Берзину:

«Уборщик л/к “Ф. Литке” КОПЦЕВ за неоднократное нарушение труддисциплины и порядка в школе, где он занимался, получив множество предупреждений, был исключён из членов профсоюза и впоследствии исключён из слушателей курсов. В тот же вечер уборщик КОПЦЕВ сделал попытку в красном уголке л/к повеситься. Ему вовремя сняли петлю и после выздоровления его поведение стало безупречно.

Уборщик КОПЦЕВ – участник Экспедиции КИУРТ’а[178] попал на ледокол в обратное следование из устья Колымы в Чаунскую губу совершенно недисциплинированный, морально разложившийся. Не выдержав экзамена на машиниста, он вторично 12-го июня совместно с коком ледокола дезертировал в далёкую неизвестность искать золото.

Попавший из Колымы пассажир, впоследствии введённый в состав экипажа уборщик КИРЮШКИН, как видно из оставленного им дневника, разочаровался в социалистическом строительстве, характеризуя это подобной фразой: “раньше попы проповедовали, а теперь коммунисты” – разложившийся нытик и невер. 10-го апреля произвёл выстрел из малокалиберной винтовки себе выше груди. После выздоровления КИРЮШКИН стал самым тихим и незаметным, а также исполнительным. По его личной просьбе уволен и доставлен во Владивосток пассажиром».

Помимо химических тревог, попыток суицида, охоты на гусей, игры в футбол, контактов с местным населением, профсоюзных собраний и пролетарских праздников во время зимовки было сделано важное дело – составлена карта Чаунской губы, установлены навигационные знаки. Доктор Леонид Старокадомский на два месяца покинул суда и отправился в Амбарчик, на помощь заболевшим цингой заключённым Дальстроя.

Завершить разгрузку судов удалось только летом 1933 года. В это время в районе работали суда уже следующей Колымской особой экспедиции 1933 года («Хабаровск», «Свердловск», «Лейтенант Шмидт» и «Монгол») под руководством капитана Д. Н. Сергиевского. «Хабаровску», «Северу» и «Анадырю» пришлось зазимовать у мыса Биллингса. На судах находилось 168 пассажиров, следовавших из Амбарчика во Владивосток, значительная часть из них были контингентом Дальстроя. Многие болели цингой, несколько человек во время рейса умерли. Зимовка на судах грозила больным неминуемой гибелью. Лётчикам Ф. К. Куканову и Г. А. Страубе поздней осенью удалось вывезти на самолёте ЮГ-1 с кораблей 93 человека – лишь немногим меньше, чем вывезли позднее с челюскинской льдины первые Герои Советского Союза, вместе взятые. Дальнейшая судьба спасённых не установлена, но известно, что из оставшихся на судах «пассажиров» как минимум 12 умерли во время зимовки. Дальнейшая судьба многих моряков, участвовавших в колымских экспедициях 1932 и 1933 годов, также была незавидной: Н. И. Евгенов был арестован в 1938 году и отбывал срок в Севжелдорлаге, в 1937–1938 годах были расстреляны капитан «Темпа» А. Д. Рябоконь, капитан «Анадыря» В. П. Сиднев, капитан «Лейтенанта Шмидта» Ф. К. Снешко, капитан «Урицкого» Я. Л. Спрингис, капитан «Микояна» В. М. Стехов [74, c. 316–321]. Лётчик Куканов был осуждён за аварию и отбывал шестилетний срок на строительстве Северо-Печорской магистрали и железных дорог на Кольском полуострове.

Гибель «Индигирки» и «Дальстроя»

Связь Дальстроя с внешним миром постепенно установилась через порт Нагаево (Магадан), хотя небольшую часть грузов по-прежнему забрасывали через устье Колымы. Грузы и заключённых доставляли в Магадан сначала из Владивостока, потом из Находки, а после 1946 года – из порта Ванино в Татарском проливе. Дальстрой поначалу пользовался транспортом Наркомвода, при необходимости поддержку обеспечивали ледоколы Главсевморпути. С 1935 года «трест» обзавёлся своим флотом – в Голландии были закуплены «Brielle» («Джурма»), «Batoe» («Кулу»), «Almelo» («Генрих Ягода», после – «Дальстрой»). В 1937 году в Англии закуплено судно «Dominia», ставшее сначала «Николаем Ежовым», а потом – «Феликсом Дзержинским». В 1938 году «Кулу» было передано Тихоокеанскому флоту, вместо него приобретена в Америке «Индигирка», грузовое судно 1919 года постройки. Ещё один пароход Дальстроя «Советская Латвия» (в прошлом – латвийское судно «Герцог Якоб») во время оккупации Латвии в 1940 году оказался в Кальяо и был приведён экипажем во Владивосток.

Судьба двух судов Дальстроя оказалась трагической. В ночь на 12 декабря 1939 года, в условиях шторма и снегопада, «Индигирка» налетела на подводную скалу в проливе Лаперуза. «Индигирка» шла из Нагаево во Владивосток, на борту находилось 1173 человека, большую часть которых составляли освободившиеся заключённые Дальстроя. Судно легло набок на мелководье, всего лишь в 800 метрах от берега острова Хоккайдо. К месту трагедии подошли японские суда и сняли выживших. Однако большая часть заключённых так и остались блокированными в трюмах. Когда через несколько дней японцы разрезали борт «Индигирки» автогеном, большая часть пассажиров, находившихся в трюме, погибли, живыми из полузатопленных помещений удалось извлечь лишь 28 человек (один умер уже на берегу). Всего японцам удалось спасти 427 человек, все они вскоре вернулись на родину.

«Дальстрой» взорвался 24 июля 1946 года во время погрузки у причала в порту Находка. На борту находилось около 1000 тонн взрывчатки, поэтому взрыв был такой силы, что были разрушены портовые сооружения и погибли 105 человек, из которых почти половину (49) составляли заключённые. После этой катастрофы основную дальневосточную базу Дальстроя перевели в порт Ванино.

Ошибка 503

Летом 1942 года немецкое командование направило в Арктику тяжёлый крейсер «Адмирал Шеер» и две подводные лодки. Целью операции, названной «Вундерланд», был поиск и уничтожение союзных конвоев. Субмарины перекрыли Югорский Шар и Карские Ворота, а «Адмирал Шеер» обошёл мыс Желания и направился в Карское море, к проливу Вилькицкого. 25 августа в неравном бою он потопил у берегов Таймыра ледокольный пароход «А. Сибиряков», а спустя два дня, 27 августа, обстрелял порт Диксон, причинив значительные разрушения. Эти события не повлияли на ход войны, но убедительно показали уязвимость советских арктических коммуникаций.

Окончание Второй мировой войны заложило основу новых конфликтов на планете, и бывшие союзники по антигитлеровской коалиции стали вероятными противниками. Театром военных действий вполне могла стать Арктика – поскольку именно через неё пролегали воздушные пути американских боевых самолётов. В отличие от США, Советский Союз ещё не располагал ни новым смертоносным оружием – атомной бомбой, ни стратегическими бомбардировщиками. И Арктика по-прежнему оставалась наиболее незащищённой территорией. Требовалось что-то срочно предпринимать для защиты северных рубежей страны. В 1947 году началось строительство трансполярной железнодорожной магистрали, соединяющей северо-запад страны с портами на Оби и Енисее. Новая дорога Чум – Салехард – Игарка, известная также под названием стройка 501 (участок Чум – Мыс Каменный) и 503 (Салехард – Игарка), должна была начаться от станции Чум Северо-Печорской магистрали. В отличие от сталинских строек прежних лет, эта осуществлялась без информационной поддержки, в условиях строгой секретности. Работы были поручены Главному управлению лагерей железнодорожного строительства (ГУЛЖДС), которым руководил один из прежних начальников строительства Беломорканала – Нафталий Френкель[179].

Строительство дороги Чум – Салехард – Игарка решало сразу несколько задач. В частности, предполагалось обеспечить транспортом норильский металлургический комплекс и сделать доставку грузов в северные районы независимой от ненадёжного Северного морского пути. Протяжённость дороги должна была составить около 1500 км, через Обь и Енисей планировались паромные переправы. Одновременно должен был строиться порт в Обской губе в районе мыса Каменный, однако из-за малых глубин порт был перенесён на Енисей в Игарку, а дорога несколько изменила своё направление – конечным пунктом на левом берегу Оби стал посёлок Лабытнанги. Участок Чум – Лабытнанги был введён в строй в конце 1948 года и эксплуатируется по сей день. На объекте 501 работало больше 50 000 заключённых, на строительстве 503 – до 30 000. Из них, по официальным данным, умерло около трёх тысяч.

Качество работ оставляло желать лучшего – строительство велось в крайней спешке, к тому же рельсы приходилось класть в условиях вечной мерзлоты. Дорогу строили из того, что было: исследователи позже обнаружили 16 типов отечественных рельсов, в том числе дореволюционных, ещё XIX века[180] (рис. 5–4).

Рис. 5–4. Дорога Салехард – Игарка сейчас (Фото: С. Леонов)

План так и не был реализован – уже через две недели после смерти Сталина, 21 марта 1953 года, по предложению Берии, было прекращено строительство ряда объектов, в том числе и железной дороги Салехард – Игарка, а также порта и судоремонтного завода на Енисее. К этому времени была построена примерно половина магистрали – около 700 километров пути, на некоторых её участках уже было открыто движение. Дорога была попросту брошена – вместе с паровозами, вагонами, лагерными посёлками. Сложно сказать, почему было сразу прекращено строительство, в которое было вложено столько средств. Можно лишь предположить, что в связи с объявленной в марте 1953 года амнистией завершить дорогу не было никакой возможности. Получив свободу, заключённые стали стремительно покидать заполярные районы, вольнонаёмные специалисты с окончанием стройки лишились работы и были вынуждены искать лучшей жизни в других местах. Центр 503-й стройки, посёлок Ермаково, в котором в годы расцвета строительства проживало 15 000 человек, окончательно опустел к 1964 году. Подобно ряду других великих строек сталинской эпохи – Беломорканалу, БАМу, дорога Салехард – Игарка оказалась невостребованной в условиях другой исторической реальности – возить по ней было попросту некого.

VI Арктика как театральная сцена

Советские полярные исследования прочно ассоциируются с именами Папанина и Шмидта. Из множества событий, происходивших в советские годы в Арктике, лишь два прочно отпечатались в коллективной памяти – спасение челюскинцев и дрейф папанинской четвёрки. Это произошло не случайно – советский арктический миф тщательно выстраивался с 1932 года по 1939-й, идеологическая составляющая двух знаменитых экспедиций 30-х годов превалировала и над хозяйственной, и над научной.

Бесконечные, непрерывно движущиеся льды Полярного моря оказались идеальной сценой для грандиозного представления, в котором были свои герои и злодеи. Основной темой драмы, за которой следила вся страна, стало противостояние советского человека и стихии, подчинение природы воле большевиков. Первый акт её оказался импровизацией: раздавленный льдами «Челюскин» ушёл на дно Чукотского моря, и на льдине осталось 104 человека под руководством мудрого вождя – учёные и строители, большевики и беспартийные, женщины и дети – словом, модель страны в миниатюре.[181]

Вторым актом спектакля стал многомесячный дрейф четвёрки папанинцев – его вполне можно рассматривать как ремейк истории челюскинцев. И снова вся страна, замерев, следила за жизнью лагеря на льдине и за чудесным спасением героев.

Одновременно с посадкой М. Водопьянова на полюсе, в Москве в Реалистическом театре прошла премьера его пьесы «Мечта», повествующей об этом. События в Арктике, многократно воспроизводясь в кино, на сценах столичных театров и сельских клубов, и даже в детских играх, постепенно стали одним из важнейших советских мифов.

Дрейфующие станции прекратили своё существование с распадом Советского Союза и возродились в 2003 году (СП-32). Теперь мы снова можем наблюдать высадку на лёд и последующее спасение очередной станции «Северный Полюс» – как ставший привычным ритуал, как ежегодную мистерию в честь Папанина и челюскинцев.

Сходили за мясом

Историю полярных исследований вполне можно представить как серию поисково-спасательных операций: поиски Франклина, растянувшиеся на десятилетия, поиски Норденшельда Де-Лонгом, а затем и самого Де-Лонга, неудачные попытки найти Седова, Русанова и Брусилова, спасение Нобиле и челюскинцев, эвакуация четвёрки Папанина со льдины. История советской Арктики также началась с драматической истории спасения парохода «Соловей Будимирович», едва не повторившего в 1920 году путь «Святой Анны». Восемьдесят пять человек (среди них несколько женщин и новорождённая дочь капитана)[182] дрейфовали в течение пяти месяцев во льдах Карского моря, они были брошены на произвол судьбы и практически не имели шансов на спасение. Пароход и пассажиров тогда удалось выручить из беды.

Однако в этой истории по сей день много неясностей – операция проходила в условиях продолжающейся Гражданской войны, «Соловей» начал дрейф под белогвардейским флагом, а на выручку наперегонки спешили британский в то время HMS «Svyatogor» с норвежской командой и красный ледокол «III Интернационал», вооружённый пушками и значившийся как лёгкий крейсер.

Вскоре после счастливого завершения рейса был опубликован отчёт капитана «Соловья» Джона Рекстина [104]. Несколько раз история «Соловья» излагается в более поздних советских источниках [15; 16; 113], каждый раз примерно одинаково. У внимательного читателя неизбежно остаётся ощущение недосказанности. К счастью, сейчас у нас есть возможность ознакомиться и с иностранными источниками, в частности, со статьей Уильяма Барра [152] и недавно опубликованными в России мемуарами Даниэля Кокка – участника событий [60]. Эпопея «Соловья» ими описана более объёмно, поскольку отечественные историки обходили молчанием многие неудобные моменты первой советской полярной эпопеи.

В январе 1920 года руководством Северной области[183] было решено организовать рейс за олениной к устью реки Индиги, что впадает в Печорское море южнее Колгуева. Оттуда пароход должен был идти в Мурманск. На борту находилось 52 члена экипажа, собранного из моряков разных национальностей, под командой капитана Джона Рекстина, 33 пассажира, а также груз продуктов и колючей проволоки. На борту находился и второй капитан[184] – И. П. Ануфриев. Вызывает некоторое недоумение время выхода судна – «Соловей» не был ледоколом, и отправлять его в зимнюю Арктику было рискованно. Но один такой рейс уже был успешно осуществлён годом ранее, и теперь его решили повторить. Тем более что и в Архангельске, и в Мурманске ситуация с продовольствием была критической. Да и в целом рейс больше походил на бегство – положение Северной области было крайне неустойчивым, до падения власти генерала Миллера оставался месяц. Среди пассажиров «Соловья» были белые офицеры, в их числе генерал-майор Николай Звегинцев, два полковника, чиновники и их семьи.

Пароход вышел из Архангельска 22 января, имея на борту 365 тонн угля, чего было катастрофически мало[185], из них 30 тонн пришлось передать ледоколу № 7, дрейфовавшему в Белом море без топлива. Через пять дней судно было остановлено льдами всего лишь в 13 милях от Индиги. «Соловей» стал быстро дрейфовать на восток через Печорское море.

Сражение во льдах

На помощь гибнущему «Соловью» из Архангельска был готов отправиться ледорез «Канада», имевший чрезвычайно высокую мощность машин (7000 сил) при небольших размерах. Но из соображений экономии угля было решено дождаться «Козьму Минина», чтобы тот вывел «Канаду» сквозь льды Белого моря. 15 февраля, когда «Соловей» уже уходил в Карские Ворота, ледоколы вышли из порта. Но первая попытка спасения «Соловья» сорвалась из-за резко изменившейся политической обстановки. «Козьму Минина» отозвали – 19 февраля он взял на борт 1100 человек – беженцев и бывших солдат Белой армии, и в сопровождении корабля «Ярославна» покинул город. Тихоходную «Ярославну» вскоре пришлось бросить, пассажиров с неё перевели на «Минина». Через сутки в Горле Белого моря «Минин» встретил затёртые во льдах суда «Русанов», «Сибиряков» и «Таймыр» и забрал с них пассажиров, провизию и уголь. Однако вдогонку «Минину» отправилась «Канада», которая уже находилась в руках красных. Утром 21 февраля она догнала их в Горле Белого моря. Завязался морской бой, не имевший аналогов в истории: артиллерийская дуэль двух ледоколов, маневрирующих во льдах. Подробности её изложены по-разному, похоже, что «Канада» получила повреждение, во всяком случае ей пришлось вернуться в порт. Вот как описывает это удивительное морское сражение Борис Соколов, бывший министр правительства Северной области, в это время находившийся на «Русанове», куда был высажен с «Минина»[186] [115]:

«Это была картина, исключительная по своей красочности.

Белое море – сплошь покрытое толстыми глыбами льда. Эти глыбы налезают одна на другую, поднимаясь точно огромные белые медведи. Ослепительно яркое полярное солнце, не греющее, рассыпающееся тысячей блёсток в каплях замёрзшей воды.

Три маленьких, сплошь до бортов покрытых льдинами парохода кажутся жертвами, отданными ненасытной холодной северной природе.

В центре этого ледяного поля два больших ледокола. Медленно, точно жуки или раки, двигающиеся взад и вперёд по жёстоко непослушному льду.

Через периоды, короткие и нудные, раздаются выстрелы, слабым эхом теряющиеся на белой снежной поляне. Снаряд падает в лёд, разбрасывая высоко и в сторону комки разрушенных глыб.

Для нас, находящихся на “Русанове” <…> исход этого боя был особенно волнующе близок. Казалось так несомненным, что “Канада”, прогнав “Минина”, заберёт нас в плен; и тогда – беспощадная расправа большевиков с нами. Но неожиданно, после нескольких выстрелов, ею произведённых, “Канада” повернулась и, потолкавшись на одном месте, скрылась с горизонта. Вслед же за этим и “Минин”, расчистив себе нужное пространство свободной воды, начал медленно удаляться на север.

Мы остались одни.

Неожиданный уход “Канады”, как это потом выяснилось, был вызван образованием трещины в ледокольных дверях. Плохо и неумело установленное орудие вызвало вновь повреждения, полученные этим ледоколом в одной из аварий.

“Минин”, уходя, дал приказ:

“Следуй за нами”.

Приказ этот, обращённый к затёртым во льдах пароходам, звучал насмешкой.

Даже если бы были в сохранности уголь и провиант, забранные “Мининым”, эти пароходы не могли двигаться ни взад, ни вперёд. На “Русанове” капитана не было. Вместо него – помощник капитана, испуганный, одинаково враждебный и белым, и красным. К нам он относился с видимым недоверием, не понимая, зачем мы пересажены на его пароход. Других пассажиров, кроме десятков рабочих, отправляемых за большевизм на Иохангу [в концлагерь, организованный белыми – прим. авт.], никого не было».

Гонка ледоколов

После этого странного сражения в Горле Белого моря будущее обитателей «Соловья» стало и вовсе незавидным. Государства, отправившего их в море, больше не существовало. Помощи ждать было неоткуда, судно уносило льдами на север, оно повторяло путь «Святой Анны» (рис. 6–1). Конечно, моряки прекрасно знали её историю – Ануфриев участвовал в безрезультатных поисках «Анны», а на одном из архангельских ледоколов («Канаде») ещё недавно работали оба выживших участника той экспедиции – В. Альбанов и А. Конрад. К счастью, на «Соловье», в отличие от «Анны», была радиостанция. Но сеансы связи становились всё более редкими – приходилось экономить заряд батарей. 9 марта радио было отправлено сразу по всем возможным адресам – советским властям, Л.Л.Брейтфусу и в Общество изучения Севера:

«Широта 71°45´, долгота 62°12´. При величайшем напряжении проживём продуктами до июля, топливом – до июня. Опасаемся повторения дрейфа Брусилова. Сухопутная помощь немыслима. Настоятельно просим обратиться к Англии, Норвегии во имя человеколюбия снарядить самостоятельную экспедицию. За 85 человек команды и пассажиров капитан Рекстин, капитан Ануфриев»[187].

Рис. 6–1. Дрейф ледокольного парохода «Соловей Будимирович». Для сравнения показан дрейф «Святой Анны»

Капитану Рекстину стоило немалых усилий поддерживать порядок на судне. Команда была разношёрстной и по национальному составу (на борту было восемь китайцев-кочегаров и два японца-пассажира), и по политическим взглядам. Значительная часть матросов и кочегаров сочувствовали большевикам и после переворота в Архангельске на пароходе организовали судовой совет. Однако советская власть своей телеграммой подтвердила полномочия капитана и запретила органы самоуправления на борту.

Просматривалась и ещё одна параллель со «Святой Анной»: на «Соловье», как и на «Святой Анне», возник конфликт между двумя офицерами (Рекстином и Ануфриевым). Ануфриев был намного опытнее капитана[188] и считал, что бестолковое руководство последнего привело судно к краю гибели. Ануфриев решил идти пешком по дрейфующим льдам. 10 мая он с двумя товарищами покинул судно, отправившись к Югорскому Шару, до которого было около 170 миль. С собой они взяли парусную лодку весом около 350 кг, поставив её на полозья.

С судна ушли трое – капитан Ануфриев, генерал Звегинцев и штурман Коренев. Но ушли они недалеко – за три дня одолели лишь четыре с половиной мили. 13 мая к ним пришли товарищи с судна с вестью о выходе «Святогора» из Бергена. Трое путешественников вернулись на борт.

Судьба гибнущего парохода быстро оказалась в центре внимания общественности – и в России, и за границей. Во многом благодаря Михаилу Николаеву, военному моряку. Он занимал высокий пост при белых (начальник Архангельского водного района и морского транспорта) и сохранил статус, когда перешёл на сторону красных. Он, видимо, чувствовал персональную ответственность за судьбу пассажиров и команды «Соловья» и уже на следующий день после прихода красных стал добиваться организации спасательной экспедиции.

Можно лишь догадываться, почему большевики озаботились судьбой злосчастного парохода. В фундаментальном труде М. И. Белова [10, с. 65] указано, что «советское правительство, проявив присущую ему гуманность», взялось за спасение людей. Но только очень наивный читатель может поверить в человеколюбие советской власти образца 1920 года. Скорее всего, мотивы были прагматическими – сохранить судно, жизненно необходимое для транспортных операций на Севере. Но возможностей спасти его не было – наиболее мощные ледоколы «Минин», «Святогор» и «Александр Невский» были уведены белыми и англичанами, а те, что остались, должны были обеспечить проводку судов в Белом море и на Двине, кроме того, угля катастрофически не хватало. Тогда было решено обратиться за иностранной помощью, но это было непросто – ни одна страна мира не считала советское правительство легитимным. В качестве посредника в этом деликатном вопросе выступил Максим Горький. Он обратился к Нансену, ведь Нансен не мог бросить погибающих во льдах – а он обладал в мире высочайшим авторитетом. Британское правительство 21 апреля согласилось предоставить норвежцам самый мощный в то время ледокол «Святогор». 1 мая в Бергене ледокол был передан норвежскому экипажу. Возглавил экспедицию Отто Свердруп, бывший капитан «Фрама». Вместе со Свердрупом в экспедиции участвовал в качестве советского представителя Л. Л. Брейтфус. После командировки он не вернулся в Россию.

«Святогор» вышел из Бергена 13 мая, имея на борту 152 человека, многие из них участвовали со Свердрупом в рейсе «Эклипс». Но вышла длительная задержка в Тромсё из-за неурегулированных вопросов со страховкой судна. Только 12 июня ледокол дошёл до Белушьей Губы на Новой Земле, где взял запас угля, 14-го поднял якорь и в ночь прошёл Карские Ворота.

В это время в Архангельске срочно готовился к походу ледокол «III Интернационал»[189]. Трудно понять, почему Советы в условиях крайней скудности ресурсов решили организовать параллельную спасательную экспедицию. Причем «III Интернационал» по своим возможностям уступал «Святогору» и имел меньше шансов на успех. Возможно, к активным действиям большевиков подтолкнули проволочки в организации норвежской экспедиции. Но, скорее всего, они опасались, что «Святогор» может увести спасённое судно за границу[190]. Во всяком случае, норвежцев не предупредили, что на помощь «Соловью» идёт ещё и советский военный корабль. Свердруп узнал об этом из радиоперехвата. «III Интернационал» прошёл Карские Ворота 17 июня. Он двигался быстрее «Святогора», потому что шёл по пробитому им каналу, и на следующий день догнал его. Норвежцы были обескуражены, обнаружив, что советский корабль вооружён пушками и пулемётами, а расчёты у расчехлённых орудий готовы к бою. На «Святогоре» состоялась встреча капитана крейсера Мукалова, командующего Беломорской флотилией Михайлова, Свердрупа и Брейтфуса. Мукалов сообщил, что ему велено помочь Свердрупу в спасательной операции и вернуть дрейфующее судно и людей в Архангельск.

С этого момента началась гонка двух ледоколов. От того, кто первым достигнет «Соловья», теперь зависела жизнь части его пассажиров. К концу дня 18 июня «Святогор» подошёл к «Соловью». Немедленно началась перегрузка продуктов, а семь пассажиров были переведены на борт «Святогора». Через несколько часов туда же подошёл и «III Интернационал».

Дорога домой едва не закончилась трагически – «Святогор» сел на неизвестную мель в Карских Воротах. Теперь его спас «III Интернационал». На обратном пути караван зашёл в Белушью Губу. Здесь Михайлов потребовал у Свердрупа объяснений. Свердруп в письменном виде ответил, что пассажиры находятся на борту «Святогора», поскольку нуждаются в медицинской помощи. Бумага могла помочь Михайлову при разбирательстве в Архангельске. Вдобавок обнаружилась пропажа трёх членов комсостава с советского ледокола. Свердруп разрешил Михайлову обыскать «Святогор», отметив при этом, что его команда симпатизирует беглецам. Михайлов решил на этом прекратить разбирательство. Три перебежчика, однако, нашлись после того, как советские корабли покинули Белушью Губу. Это оказались старший помощник, второй помощник и второй механик «III Интернационала». Штурмана были латышами, механик – эстонцем, они решили бежать на родину. 2 июля «III Интернационал» и «Соловей» вернулись в Архангельск, а 19 июля «Святогор» пришёл в Берген. Здесь спасательная экспедиция была расформирована, а ледокол возвращён Британии.

Советская Арктика до Шмидта

Новая власть рано осознала необходимость хозяйственного использования Арктики.

Основной задачей первых советских полярных экспедиций стала доставка товаров, в первую очередь хлеба из Сибири Карским морем. С 1920 года ежегодные Карские экспедиции шли по пути, уже проторённому английским капитаном Джозефом Виггинсом и норвежским предпринимателем Йонасом Лидом.

Другой важнейшей задачей большевиков в 20-е годы было закрепление российских полярных границ и установление советской власти на Севере. И Новая Земля, и Земля Франца-Иосифа, и Шпицберген, и остров Врангеля были территориями с ненадёжным правовым статусом. На западе Советская Россия вступила в противостояние с Норвегией, на востоке – с США и Канадой. Самые острые проблемы решались в первую очередь: наиболее доступным архипелагом была Новая Земля и первым делом надо было восстановить суверенитет над ней. На острове Врангеля с 1921 года функционировала канадская, затем американская колонии. Иностранцы были депортированы в 1924 году военным кораблём «Красный Октябрь» под руководством Б. В. Давыдова, бывшего царского офицера (см. часть IV). С 1926 года Г. Ушаков организовал на острове Врангеля постоянное эскимосское поселение. На Землю Франца-Иосифа советские экспедиции не высаживались вплоть до 1928 года, когда туда зашёл «Красин» во время поисков дирижабля «Италия»; на следующий год экспедиция Шмидта организовала там постоянную станцию. Несмотря на это, как мы помним, в 1930 году архипелаг посещался норвежцами, очевидно не спросившими на это разрешения у советских властей (судно «Братвог»).

Безусловно, научные исследования в Арктике в начале двадцатых не имели первостепенного значения, однако уже в 1921 году на Новую Землю была отправлена первая научно-исследовательская экспедиция на ледокольном пароходе «Таймыр» под руководством Н. В. Розе[191]. Она обследовала Карское побережье от мыса Желания до залива, названного заливом Благополучия. В том же году состоялась экспедиция Р. Л. Самойловича, имевшая целью изучение природных ресурсов острова. А в 1925 году был основан Институт по изучению Севера, ставший впоследствии основным научным учреждением ГУ СМП.

Но работы 20-х годов находились на периферии общественной жизни и редко попадали на страницы газет. Советское общество ещё не заболело Арктикой, а руководство страны ещё не осознало, что полярные экспедиции можно использовать, как серьёзный политический ресурс. Это понимание пришло в 1928 году, когда эпопея со спасением итальянской воздушной экспедиции генерала Умберто Нобиле стала триумфом Советской России. Главными героями этой истории были руководитель экспедиции на «Красине» профессор Р. Л. Самойлович и начальник лётной части Б. Г. Чухновский. Успех пришёлся весьма кстати – в стране происходили серьёзнейшие политические и экономические потрясения, и любые позитивные события способствовали укреплению власти Сталина. Но очень скоро, по мере ужесточения режима, на первый план вышли новые герои, способные не только выполнять свои профессиональные обязанности, но и эффективно проводить линию партии. На эту роль старорежимный профессор, пусть и пострадавший от царизма, уже не подходил.

Как делали историю

События в советской Арктике 30-х годов стали логическим развитием работ, начатых ещё во второй половине XIX и начале XX века. Именно тогда началась транспортная эксплуатация Северного морского пути, и первые грузы были успешно доставлены Карским морем из Сибири в Европу. Российские исследования Арктики, активизировавшиеся в 1900-х годах, не прекращались даже во время социальных потрясений, которые в высоких широтах были, как правило, значительно менее острыми, чем в центральных и южных областях. Успехи советского периода были бы невозможны без старых специалистов, таких как В. Ю. Визе и Р. Л. Самойлович, Н. Н. Зубов, Н. В. Пинегин и Л. М. Старокадомский, Н. И. Евгенов и Б. В. Давыдов. Все они ещё до 1917 года приобрели бесценный опыт под руководством Б. А. Вилькицкого, А. В. Колчака, В. А. Русанова и Г. Я. Седова. Более того, сам Б. А. Вилькицкий, хотя и жил в эмиграции, был приглашён советским правительством для руководства Карской экспедицией.

Полярный флот также достался Советам в наследство от прежней власти. Все девять ледокольных судов были построены в Британии и куплены царским правительством. Арктический флот не обновлялся до 1938 года, когда был введён в эксплуатацию ледокол «Сталин»[192] (см. табл. на стр. 284).

Представление о 30-х годах, как о золотом веке советских полярных исследований, целенаправленно создавалось поколениями историков, подходивших к теме с классовых позиций. «Отсталость» дореволюционной России постоянно подчёркивалась, достижения полярных исследователей прошлого старательно преуменьшались, некоторое исключение делалось лишь для Георгия Седова, сына бедного рыбака, не нашедшего понимания среди флотских офицеров и министров царского правительства. Примеров подобной мифологизации полярной истории можно найти немало, в качестве одного из них можно привести вступительную статью О. Ю. Шмидта к знаменитому челюскинскому двухтомнику [100, с. 11–14]:

«Дореволюционная Россия принимала сравнительно слабое участие в экспедициях XX века. Смелые люди находились, но убожество снаряжения их экспедиций, равнодушие, а иногда и помехи со стороны правительства, общая обстановка гниющей царской империи обрекали их на гибель. Так погибли Русанов, Брусилов, Георгий Седов, пытавшиеся на небольших шхунах проникнуть на Север».

Ледокольный флот России/СССР, 1917–1938 [49]

В цитируемой статье дан обзор исследований российского сектора Арктики, но даже не упомянута Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана на кораблях «Таймыр» и «Вайгач» (1910–1915), которую многие считают самым успешным исследованием Арктики XX века. Ей не повезло вдвойне – Первая мировая война нарушила планы экспедиции и помешала обработать собранные материалы. А новая власть старалась не вспоминать о ней, ибо неизбежно возникала фигура её организатора – главного врага Советов – расстрелянного адмирала Колчака. Замалчивались не только дореволюционные экспедиции, советские исследования 20-х годов также незаслуженно оказались в тени более поздних свершений.

Интерес к иностранным исследованиям тоже не поощрялся. Так, в журнале «Советская Арктика» издательство Главсевморпути во главе с «бывшим управляющим издательством, буржуазным перерожденцем казнокрадом Новиковым» было обвинено в том, что охотно выпускало любые переводные книги, даже «фашиста Нобиле» [128] и «оккупанта и капиталистического дельца» Шеклтона [133], «лишь бы не печатать советских авторов» [128]. Работа по переводу и публикации зарубежных памятников полярной истории была оценена [133] как «раболепство перед Западом», по мнению автора статьи-доноса «пренебрежительное, преступное отношение к истории освоения Арктики сознательно насаждалось разоблачёнными ныне врагами народа, пробравшимися в прошлом к руководству Политуправления Главсевморпути».

Дед Мороз Страны Советов

Отто Юльевич Шмидт (1891–1956) оказался центральной фигурой в советской полярной истории. Именно благодаря ему внимание всей страны в течение нескольких лет было приковано к Арктике. Между тем, в жизни самого Шмидта Арктика заняла лишь одно десятилетие, полное и головокружительных успехов, и тяжёлых неудач. Деятельность Шмидта не ограничивалась Арктикой. Широта его интересов соответствовала бы скорее эпохе Ренессанса, чем двадцатому веку. По образованию математик, он ещё в молодости (1916) написал книгу («Абстрактная теория групп»), которая стала значимым вкладом в алгебру. Но, видимо, занятия отвлечённой наукой не удовлетворяли в полной мере амбициозного молодого человека. Подобно многим своим современникам, он занялся политикой, в 1916 году работал в Киевской городской управе, где ведал карточной системой распределения продуктов. После Февральской революции Шмидт перебрался в Петроград и занимался экономическими вопросами в министерстве продовольствия Временного правительства в должности директора департамента («заведовал распределением тканей в России в обмен на хлеб»). После смены власти он продолжил работу на руководящих должностях, теперь уже в Наркомпроде, Наркомфине и Наркомпросе, был одним из организаторов политики продразвёрстки, занимался вопросами денежной эмиссии и реформой системы образования. Сам Шмидт писал, что время потребовало вместо математических формул овладеть «боевым оружием алгебры революции»[193]. Во время книгоиздательского бума 1921–1924 годов Шмидт руководил Госиздатом. Он же был инициатором создания и первым редактором (1925–1941) Большой Советской Энциклопедии. Первый том её вышел в 1926-м, последний – в 1947 году.

На посту редактора БСЭ, как и на других поприщах, Шмидт проявлял присущую диалектикам гибкость. Так, планируя второе издание БСЭ, он в 1937 году обратился к Сталину, Андрееву и Молотову с предложением [цит. по: 18]: «выпускать тома не вшитыми в переплёт, а скреплёнными под переплётом металлической пружиной, позволяющей мгновенно вынуть любую страницу и заменить её другой. Редакция должна будет при этом непрерывно следить как за изменением фактических данных (особенно цифровых), так и за отражением последних директив ЦК. <…> Как только какая-нибудь статья устареет или окажется ошибочной, редакция будет обязана перепечатать соответствующие страницы с новым текстом, разослать их подписчикам и потребовать немедленного возврата старых страниц под угрозой прекращения подписки <…> ошибочные статьи не будут оставаться в библиотеках и на книжных полках и перестанут оказывать своё несомненно вредное действие».

Мы не знаем, как отреагировали вожди пролетариата на предложение Шмидта, которое в других обстоятельствах можно было бы принять за тонкую шутку, но доподлинно известно, что энциклопедия на пружинках так и не появилась.

Новый этап карьеры Шмидта начался с неприятностей – в 1924 году за публикацию работ Троцкого он был отстранён от руководства Госиздатом. Во время лечения в туберкулёзном санатории в Австрии Шмидт увлёкся альпинизмом и добился в нём весьма серьёзных результатов. Несмотря на отстранение от книгоиздательской работы, он оставался в партийно-административной элите, и в 1928 году участвовал в важной советско-германской Памирской экспедиции. Уже на следующий год Шмидт снова радикально сменил область деятельности. В это время норвежцы стали всё активнее заявлять свои права на арктические территории, поэтому в 1929 году по инициативе Самойловича была организована экспедиция на Землю Франца-Иосифа. Экспедиция имела не столько научный, сколько политический характер, и во главе её решили послать представителя власти, комиссара, чтобы придать экспедиции более высокий статус. Во главе экспедиции Шмидт оказался случайно, потому что сорвался его горный поход [63, c. 127]. В помощники Шмидту, в первый раз идущему на Север, определили профессоров Визе и Самойловича – двух корифеев Арктики, работавших ещё с Седовым и Русановым. Поскольку тяга к приключениям и интерес к природе были свойственны Шмидту, Арктика оказалась для него подходящим местом приложения сил. Экспедиция прошла успешно, на ЗФИ подняли советский флаг в присутствии трёх представителей прессы и кинооператора. Красный флаг был поднят над архипелагом не впервые – годом ранее это уже сделала экспедиция на «Красине» под командой Самойловича. Однако главным делом теперь был не подъём флага, а организация полярной станции, что де-факто закрепляло территорию за СССР. В 1930 году Шмидт руководит ещё одной арктической экспедицией на «Г.Седове». В этом же году он сменяет Самойловича на посту директора Всесоюзного Арктического института в Ленинграде. Шмидт при этом продолжал жить в Москве и наезжал в институт периодически, Самойлович становится его заместителем. Через два года, когда Шмидт ушёл на повышение, Самойлович вернулся на пост. Обстоятельства этой «рокировки» не известны. Безусловно, Шмидт не обладал таким знанием Арктики, как его подчинённые Визе и Самойлович, но именно благодаря его способностям и связям советские арктические исследования приобрели не виданный прежде размах.

Чёрные паруса «Сибирякова»

В 1932 году в рамках Второго Международного полярного года была организована экспедиция на ледокольном пароходе «А. Сибиряков». Её основной целью было пройти Северо-Восточным проходом в одну навигацию. Заместителем Шмидта в этом рейсе был Визе, а капитаном, как и в двух предыдущих экспедициях Шмидта, – В. И.Воронин. Первая половина рейса протекала на редкость удачно. Однако по мере продвижения на восток ледовая обстановка ухудшалась. У острова Колючин судно потеряло четыре лопасти винта, неисправность тогда удалось устранить; но, когда до Берингова пролива оставалась лишь сотня миль, «Сибиряков» лишился части вала вместе с винтом и оказался блокирован льдами. Когда льды вокруг судна раздвинулись, по предложению Визе на обычном железном пароходе подняли паруса – грязные брезентовые полотнища, которыми накрывали груз. Так, под чёрными парусами, «Сибиряков» и вышел в Берингов пролив. Теперь, когда цель плавания была формально достигнута, можно было принять помощь.

Плавание «Сибирякова» вряд ли можно безоговорочно назвать удачей – в Петропавловск пароход пришёл на буксире за траулером «Уссуриец», а оттуда отправился на ремонт в Иокогаму. Да и по масштабу своему оно несоизмеримо с начавшейся в ту же навигацию экспедицией Евгенова – Бочека [66]. Но именно этот рейс резко продвинул вперёд исследование советской Арктики. По возвращении в столицу Шмидт был принят Сталиным, в результате этой встречи в конце 1932 года было создано новое ведомство – Главное управление Северного морского пути (ГУ СМП или Главсевморпуть). Задачей новой структуры стало всестороннее – транспортное, экономическое и культурное – освоение значительной части территории страны. Главсевморпуть был не просто транспортным ведомством – он должен был стать государством в государстве, по крайней мере такая роль была закреплена Положением о ГУ СМП [98][194]:

«Главное управление Северного морского пути при СНК Союза ССР (Главсевморпуть) имеет следующие основные задачи: окончательное освоение Северного морского пути от Баренцева моря до Берингова пролива; организация морских, речных и воздушных сообщений, радиосвязи и научно-исследовательской работы в Советской Арктике; развитие производительных сил и освоение естественных богатств Крайнего Севера; содействие хозяйственному и культурному подъёму коренного населения Крайнего Севера и привлечение этого населения к активному участию в социалистическом строительстве.

Районом деятельности Главного управления Северного морского пути являются в европейской части Союза ССР острова и моря Ледовитого океана, а в азиатской части Союза ССР – территории севернее 62-й параллели».

Особые условия Арктики диктовали и особые подходы – координация работ многих структур неизбежно привела бы к неразберихе. Создание «ледового комиссариата» принято считать одной из важнейших вех советского освоения Арктики. Но, как ни удивительно, история этого ведомства до сих пор изучена весьма слабо. Мало кому известно, что именно стояло за буквами ГУ СМП, как эта организация развивалась, с какими трудностями сталкивалась и почему исчезла, словно никогда и не существовала вовсе. Первое подробное исследование вопроса принадлежит, как это ни странно, американскому историку [220].

Главсевморпуть возник не на пустом месте: в наследство от предшественника – Комсевморпути – ему достались сеть полярных станций и внушительный штат. Функции ГУ СМП постепенно расширялись за счёт инфраструктуры других ведомств. В ведение его перешли оленеводство и заготовка меха, зверобойный промысел в Белом море, сельское хозяйство, культурная работа с местным населением, геологоразведка, а главное – контроль над добычей значительной части минеральных ресурсов севера. Главсевморпути отошли, в частности, трест «Арктикуголь» на Шпицбергене, флюоритовые месторождения Амдермы, полиметаллические ресурсы Норильска[195], трест по разведке и эксплуатации соляных, нефтяных и угольных месторождений на полуострове Нордвик («Нордвикстрой») [98; 220]. Новому управлению отошли самолёты Гражданского воздушного флота, базировавшиеся на Севере. Пилоты и механики (715 человек), а также Николаевская школа морских лётчиков были переданы ему Осоавиахимом. В период расцвета (1937) организация насчитывала около 200 тысяч работников [220].

Вместе с горнодобывающей отраслью ГУ СМП неизбежно досталось и немалое количество заключённых [220] – ГУЛАГ в это время был главным поставщиком кадров для любых крупных производств, особенно в условиях Крайнего Севера.

В то же время в самом ГУ СМП не было единства взглядов. Одни считали приоритетом новой структуры научное исследование Севера, другие – извлечение прибыли из его экономического освоения, третьи – развитие транспортной инфраструктуры, то есть собственно морского пути.

Расширение сфер влияния давалось нелегко, и стало результатом многолетней аппаратной борьбы, в которой важнейшую роль сыграло Политуправление ГУ СМП во главе с С. А. Бергавиновым. Создание новой структуры неизбежно породило противоречия между ГУ СМП и Наркомводом – оператором всего морского и речного транспорта, а также Дальстроем, контролировавшим хозяйственную деятельность в восточном секторе Арктики. Причиной раздоров стали передел собственности и конкуренция за сферы влияния, в том числе за скудные транспортные ресурсы. Шмидту удалось победить в «споре хозяйствующих субъектов» – ГУ СМП в итоге достался весь ледокольный флот страны. Транспортные суда по-прежнему приходилось арендовать у Наркомвода.

Ни пса не оставили

«Когда прилетели Челюскинцы» – это звучит почти как: «Когда прилетели ласточки»… явлением природы звучит, и не лучше ли, в просторе, и в простоте, и даже в простонародности своей, это неопределённое обозначение – точного часа и даты?

Марина Цветаева. «Повесть о Сонечке»

Окрылённый успехом «Сибирякова», Шмидт решил повторить рейс на следующий год, но уже на обычном грузовом судне. Для него это плавание имело важнейшее значение: его детище – ГУ СМП – должно было продемонстрировать свою состоятельность. Помимо смелого эксперимента, у экспедиции была ещё одна цель – доставить грузы и заменить зимовщиков на остров Врангеля, куда уже четыре года не мог пробиться ни один корабль. Судно, выбранное для экспедиции, было только что построено в Дании и называлось «Лена» (рис. 6–2). Имя «Челюскин» оно получило уже перед выходом из Ленинграда. Смена названия отражала и смену владельца – изначально судно строилось по заказу Наркомвода для ленских экспедиций, но Шмидту удалось его перехватить. «Челюскин» не был ни ледоколом, ни ледокольным пароходом – это было обычное грузовое судно, несколько усиленное для работы во льдах. По словам Визе [33, c. 85], «набор корпуса был недостаточно крепок, шпангоуты редкие и слабые, ширина парохода большая». «Челюскин» по своей прочности уступал «Сибирякову» и «Седову», хотя по размеру существенно их превосходил[196]. Принявший в Копенгагене судно капитан П. Л. Безайс отказался вести его в Арктику. Капитан В. И. Воронин также отказывался принять судно, считая его непригодным для арктического рейса [11, c. 112]. Но Шмидт отчасти хитростью, отчасти уговорами поставил Воронина в ситуацию, когда тому пришлось принять командование [66]. Судно было выпущено заводом с большим количеством недоделок, и по пути из Ленинграда в Мурманск пришлось зайти в Копенгаген для их устранения. В итоге «Челюскин» вышел из Мурманска 10 августа, с опозданием на 20 дней.

Рис. 6–2. Строительство «Челюскина» (первоначальное название – «Лена») на датской верфи «Бурмейстер и Вайн»

Поход «Челюскина» был обеспечен масштабной информационной поддержкой. На борту находились журналисты, кинооператоры, художник Ф. П. Решетников[197] и поэт-конструктивист И. Л. Сельвинский. Количество представителей прессы лишь немногим уступало числу научных работников (8 и 9 соответственно[198]). Журналисты и художники, как показал ход событий, оказались на судне весьма кстати. Малое количество научных работников в экспедиции говорит о том, что научные задачи не считались приоритетными. С современных позиций рейс, безусловно, выглядит авантюрой – он был усложнён по сравнению с не слишком успешным рейсом «Сибирякова», на борту находились женщины и дети (ребёнок был в семье зимовщиков, ещё одна девочка родилась в рейсе[199]), и лишь треть участников имела арктический опыт. И в этот раз, в отличие от прошлой экспедиции, на пароходе не было опытного полярника В. Ю. Визе. Видимо, Шмидт не сомневался, что судно пройдёт Северо-Восточным проходом без зимовки, что женщины и дети не останутся во льдах. Успеху предприятия должны были способствовать проводка ледоколами на трудных участках трассы и ледовая разведка посредством гидроплана Ш-2 лётчика Михаила Бабушкина. Уже в Карском море «Челюскину» пришлось воспользоваться помощью «Красина». Но, даже идя за «Красиным», «Челюскин» продолжал получать повреждения, поскольку был шире «Красина» и не умещался в пробитом им канале. Ледокол вывел «Челюскина» на открытую воду и отправился на Диксон, чтобы обеспечить проводку судов первой в истории Ленской экспедиции. Дальнейшую проводку «Челюскина» должен был обеспечить «Литке», работавший в восточном секторе Арктики с судами двух Колымских экспедиций (1932 и 1933), обстановка на которых складывалась крайне неблагополучно.

В середине октября «Челюскин» оказался окружённым льдами и вмёрз в большое ледяное поле. 4 ноября, под действием северо-западного ветра и течения, он оказался в Беринговом проливе. Казалось, задача экспедиции выполнена, Северо-Восточный проход пройден и неприятности остались позади, но тут начался быстрый дрейф на север и положение парохода резко ухудшилось. Зимовка в дрейфующих льдах стала вполне реальной перспективой, и было ясно, что «Челюскину» её не пережить. 10 ноября Шмидт запросил помощи у ледореза «Ф. Литке»[200], который в это время бункеровался в бухте Провидения. 12 ноября «Литке» вышел в море, имея на борту 630 тонн угля. Но оказать помощь терпящему бедствие «Челюскину» «Литке» не мог – у него был повреждён руль, а корпус забирал в час до двухсот тонн забортной воды [22]. Суда разделяло лишь 20–30 миль льда, но они оказались непреодолимой преградой. Запаса угля хватало «Литке» на 7 суток, и если бы ледорез оказался блокированным во льдах, он бы неминуемо отправился на дно, как только закончились бы скудные запасы топлива – откачивать воду стало бы нечем. Начальник экспедиции на «Литке» А. П. Бочек описывает ситуацию в рейсовом донесении [22]:

«Учтя обстановку и дальнейшие возможности, Руководство Экспедиции созвало совещание командования “Литке” с представителями партийных и профсоюзных организаций, а также с представителями прессы, на котором был поставлен вопрос: выводить “Литке” или оставаться выжидать при данной ледовой обстановке. Это было трудное, страшно тяжёлое совещание, каждый понимал обстановку и каждому хотелось в этот момент быть не на “Литке”, а на “Челюскине”, ибо решиться оставить корабль в бедственном положении чрезвычайно трудно и не всякий сможет это сделать. Но другого выхода не было, и все до одного человека, присутствовавшие на совещании, высказались за немедленный вывод “Литке”, чтобы не поставить его в положение “Челюскина” и даже худшее».

Тогда же, 17 ноября, на «Челюскине» тоже состоялось собрание, и Шмидт принял решение «отпустить» «Литке»[201] – хотя совершенно очевидно, что это была лишь констатация факта. Любопытно, что Шмидт при этом ссылается на «тяжёлое моральное состояние» экипажа «Литке», пережившего зимовку во льдах [46, с. 158]. В этот же день случились ещё две неприятности – потерпел аварию самолёт Ш-2 Бабушкина, и самолёт Н-4 Куканова, находившийся на мысе Северный. Теперь команде и пассажирам «Челюскина» оставалось только надеяться на счастливую звезду, как до них надеялись моряки «Жаннетты» и «Карлука», тоже вмёрзшие в лёд в этом районе, но так и не дождавшиеся освобождения.

Чуда не произошло – после четырёх месяцев дрейфа (рис. 6–3), 13 февраля 1934 года в 13 часов, началось сжатие ледового поля. «Челюскин» получил тяжёлые повреждения и в 15.50 затонул. Шмидт был готов к такому повороту событий: всё было подготовлено к выгрузке на лёд и люди знали, как себя вести. Последними покидали судно О.Ю.Шмидт и В. И. Воронин. Единственной жертвой стал завхоз Б.Г.Могилевич – он не успел сойти на лёд и погиб вместе с пароходом. Сто четыре человека, в том числе двое маленьких детей, оказались на льду. Продуктов хватало на два с половиной месяца.

Рис. 6–3. Дрейф «Челюскина»

Никогда ещё столь большой группе не приходилось выживать среди дрейфующих льдов. Так, в Лагере кораблекрушения «Карлука» было 25 человек, в экспедиции «Поларис» на льду оказалось 19, после гибели «Италии» – 9. И хотя на «Карлуке» и «Поларис» тоже были женщины и дети, они, в силу своего происхождения, воспринимали жизнь на льдине как вполне привычную. Надо заметить, что советские граждане в абсолютно неестественной для них обстановке оказались весьма дисциплинированы, а Шмидт проявил себя гораздо более эффективным руководителем, чем его иностранные коллеги. По крайней мере, все разговоры о разделении группы были подавлены им в зародыше, и даже с угрозой применения оружия. Связь с материком была установлена практически сразу. В ледовом лагере был налажен вполне приемлемый быт, подробности которого описаны в многочисленных воспоминаниях и зарисованы художником Решетниковым. На льдине выпускали стенгазету «Не сдадимся», читали лекции на разные темы, в том числе и по диалектическому материализму. В лагере Шмидта сохранилась даже небольшая библиотека – стихи Пушкина, третий том «Тихого Дона», «Пан» Гамсуна и «Песня о Гайавате».

Комиссия по спасению челюскинцев была создана уже 14 февраля. Её председателем был назначен член Политбюро В. В. Куйбышев, также входили С. С. Иоффе (заместитель Шмидта в ГУ СМП), Н.М.Янсон (от Наркомвода), С. С. Каменев (от Наркомвоенмора), И. С. Уншлихт (начальник ГВФ)[202]. Прорабатывались разные варианты спасения. Самый мощный ледокол «Красин» в это время находился в Кронштадте в ремонте, и его срочно стали готовить к походу во Владивосток через Панамский канал, но рассчитывать только на него не стоило – обстановка на льдине могла быстро измениться к худшему. В качестве запасного варианта в Долгопрудном готовили к отправке во Владивосток два дирижабля. Но всем было очевидно, что наилучшим выходом было применение авиации.

Авиационная часть экспедиции столкнулась с серьёзными техническими трудностями. На Чукотке находилось всего лишь четыре самолёта, причём один из них в нерабочем состоянии. Кроме того, не было опыта эксплуатации новых машин в условиях полярной зимы. Техника на морозе работала ненадёжно, а подходящие погодные условия для полётов случались нечасто. Часть самолётов, задействованных в спасательных работах, были доставлены морем из Владивостока (звено Каманина), но пароходы сумели пробиться лишь до севера Камчатки, и дальше самолёты были вынуждены лететь своим ходом. Вторая группа самолётов (пилоты – Галышев, Доронин и Водопьянов) вылетела из Хабаровска на Уэлен. Группа Каманина также продвигалась с большим трудом – полёты проходили в трудных метеоусловиях над неразведанной местностью. Самолёты Демирова и Бастанжиева разбились, оба пилота спаслись чудом. Самолёт Каманина был повреждён, и он отобрал машину у Пивенштейна[203]. До цели удалось долететь лишь Каманину и Молокову (рис. 6–4).

Рис. 6–4. Карта-схема спасательной операции. Рисунок из газеты «Правда» от 9 марта 1934 года

* * *

Биографии семи первых героев изучены достаточно подробно. Этого нельзя сказать о других лётчиках-героях челюскинской эпопеи – Ф. К. КУКАНОВЕ, Ф. Б. ФАРИХЕ, В. Л. ГАЛЫШЕВЕ, Б. А. ПИВЕНШТЕЙНЕ. О них известно существенно меньше, и судьбы их сложились более драматично. Виктор Львович Галышев в 1938 году был арестован, и хотя вскоре его выпустили, из-за последствий пребывания в ГУЛАГе он умер. Борис Абрамович Пивенштейн во время войны был сбит и попал в плен, затем оказался в США. Фабио Брунович Фарих в 1948 году был приговорён к 25 годам лагерей, в 1956 году был полностью реабилитирован, но в авиацию не вернулся. Фёдору Кузьмичу Куканову тоже довелось поработать на сталинских стройках ГУЛАГа, но посажен он был не по политической статье, а за аварию самолёта, и был освобождён досрочно.

* * *

К спасательным работам подключились и американцы. Два самолёта было куплено в США, Слепнёв, Леваневский и Ушаков должны были переправить их на Чукотку. Примечательно, что на Аляску они добирались кружным путём – через Европу и пароходом через Атлантику. Видимо, пересечь СССР в 1934 году было сложнее, чем остальную часть планеты.

Первый самолёт приземлился в лагере челюскинцев 5 марта. Ляпидевский на АНТ-4 вывез всех женщин и детей. Однако вскоре после этого полёта он потерпел аварию и в дальнейших полетах не участвовал. Не удалось участвовать в спасении и Леваневскому – он потерпел аварию, не долетев до Ванкарема.

Второго самолёта челюскинцам пришлось ждать месяц. Но, как только 7 апреля погода установилась, в лагерь прилетели сразу три машины – Слепнёва, Молокова и Каманина, и эвакуация пошла быстрыми темпами. Самолёты Р-5 не отличались вместительностью, и пассажиров приходилось грузить в деревянные ящики, которые подвязывали под крылья. Руководитель экспедиции был в тяжёлом состоянии вывезен на Аляску за два дня до ликвидации лагеря. 13 апреля лагерь Шмидта был пуст. Последним рейсом Молоков эвакуировал собак, которых ранее забросили на льдину самолётом Слепнёва, чтобы возить грузы между лагерем и аэродромом. Часть челюскинцев вывезли в Ванкарем, женщин сразу перебросили в Уэлен. Из-за нехватки топлива для самолётов многим челюскинцам предстоял поход пешком и на собаках длиной около 600 км в бухту Лаврентия, где их должен был забрать пароход «Смоленск». Для многих это оказалось более тяжёлым испытанием, чем жизнь на льдине.

Ледовое шоу

27 февраля 1934 года «Правда» помещает на первой полосе приветствие Сталина и членов Политбюро:

«Лагерь челюскинцев, Полярное море,

начальнику экспедиции Шмидту

Шлём героям челюскинцам горячий большевистский привет. С восхищением следим за вашей героической борьбой со стихией и принимаем все меры к оказанию вам помощи. Уверены в благополучном исходе вашей экспедиции, в том, что в историю борьбы за Арктику вы впишите новые славные страницы.

Сталин, Молотов, Ворошилов, Куйбышев, Орджоникидзе, Каганович»

К моменту появления этого официального приветствия[204] прошло две недели с момента кораблекрушения. Затянувшееся молчание политического руководства страны, скорее всего, отражает колебания в выборе политической оценки произошедшего. Когда решение было наконец принято, все силы были брошены на то, чтобы не только спасти людей, но и извлечь максимальный пропагандистский эффект из неудачной экспедиции (рис. 6–5). Известна фраза Бернарда Шоу, сказанная им советскому послу: «Что вы за страна! Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество, на роль главного героя ледовой драмы нашли настоящего Деда Мороза с большой бородой. Уверяю Вас, что борода Шмидта завоевала вам тысячи новых друзей».

Рис. 6–5. Спасение челюскинцев изображали даже на коробках спичек. Причём в экспортном варианте

В отличие от недавней операции по спасению Нобиле, спасение челюскинцев было проведено блестяще. Все участники экспедиции были доставлены на Большую землю, и никто из лётчиков не разбился, тогда как в случае Нобиле число погибших превысило число спасённых. И если операция по спасению Нобиле показала бессилие мирового сообщества, то спасение челюскинцев, напротив, стало впечатляющей демонстрацией возможностей СССР в Арктике.

Подготовка и проведение спасательной операции и последовавшее триумфальное возвращение челюскинцев заняли в общей сложности больше четырёх месяцев. Всё это время страна жила челюскинцами, газеты регулярно публиковали сообщения правительственной комиссии, подробности жизни в лагере Шмидта и рассказы участников экспедиции.

Пропагандистская кампания на этом не закончилась. Возвращение челюскинцев было построено как триумфальное шествие от Владивостока до Москвы. В городах по ходу движения их поезда были организованы торжественные встречи. Праздничная демонстрация растянулась вдоль всей страны, точнее, вдоль всего земного шара: пока челюскинцы добирались до Владивостока, Шмидт совершал турне по Америке и Европе. В Москву он вернулся в том же поезде, что и остальные челюскинцы. Кульминацией торжеств стал парад 19 июня на Красной площади, когда 200 тысяч листовок были сброшены с недавно построенного самолёта-гиганта «Максим Горький» – ещё одного предмета гордости Страны Советов.

Тон газетных публикаций этого периода порой вызывает недоумение. В ряде публикаций «челюскинская эпопея» уподобляется военным действиям – авторы усиленно нагнетают эмоции, стремясь вызвать у читателя ощущение осаждённой крепости. Так, в день счастливого завершения операции «Правда» выходит под заголовком: «Советские лётчики показали чудеса героизма, показали, на что способен трудовой народ, когда встанет вопрос о защите его великой родины». Далее в редакционной статье спасение полярной экспедиции чудесным образом превращается в финальную битву добра со злом, итогом которой становится победа большевиков над мировой буржуазией.

Блестящая победа завоёвана

Великая война на Северном Ледовитом океане закончилась блестящей победой большевиков.

Это была война. Против большевиков были пущены в ход сильнейшие и убийственные средства, превосходящие военную технику современной буржуазии. Дикая пурга преследовала советских лётчиков сильнее, чем это могли бы сделать ядовитые газы. Льды держали в двухмесячной осаде мужественный коллектив лагеря Шмидта, и напор их сносил аэродромы и постройки. Грохот льдов действовал морально на осаждённых, как непрерывный орудийный обстрел. Всё было сделано для того, чтобы сломить дух небольшого советского отряда. Но с первого дня, когда команда «Челюскина» оказалась на льду, и до последнего дня, когда остались на льду только шестеро, твёрдое, боевое настроение не покидало бойцов.

Большевики победили в этой войне потому, что на их стороне была мощная современная техника и высшее командование страны могло сразу же своими собственными средствами сосредоточить необходимые для отпора силы. <…>

«Челюскин» погиб в ледяной пустыне. Но всюду на окраине оказались советские населённые пункты и в них энергичные советские люди. Днём и ночью работали радиостанции, и возбуждающий ток революционной энергии передавался непосредственно из Москвы.

Большевики победили потому, что в этой войне они проявили сочетание американской деловитости с революционным размахом, показали замечательное искусство организации и пламенный энтузиазм. Правительственная комиссия, организованная сейчас же, как только была получена весть о гибели «Челюскина», была по своим задачам и по всему стилю работы военным штабом. Вся советская общественность выстроилась, готовая принять к выполнению любой приказ.

Большевики победили потому, что по первому требованию они могли мобилизовать в указанном месте столько бойцов-героев, сколько их было необходимо. Никто не сомневается в том, что если бы понадобилось послать в десять, в сто раз больше таких же бойцов, Советская страна не испытала бы недостатка в них. Но на войну со льдами не приходилось посылать. Туда рвались, и тот, на чью долю пала высокая честь подвига, был предметом зависти для сотен и тысяч оставшихся.

Большевики победили потому, что ломающимся льдам могли противопоставить свою несокрушимую спайку, свою революционную цельность, своё стальное единство. Боевая спайка большевиков с беспартийными была в лагере Шмидта. Боевая спайка – в стране, которая дралась за челюскинцев. <…> Великая боевая выдержка ленинского штаба перекликалась с великой выдержкой отряда в лагере Шмидта. Словно они в глаза друг другу смотрели через тысячи километров, – вождь партии и начальник крохотной армии челюскинцев. <…>

Ляпидевский, Леваневский, Молоков, Каманин, Слепнёв, Водопьянов, Доронин показали чудеса героизма, показали, на что способен стосемидесятимиллионный народ, когда встанет вопрос о защите его родины.

Миллионы людей по всему земному шару следили пристально, иные затаив дыхание, за этой войной. Подавляющее большинство, трудящиеся всего мира следили, с глубоким волнением, с величайшим сочувствием, и челюскинцы были им дороги, потому что они не просто пострадавшие. А бойцы любимой советской страны.

<…> Враги прочили нам неудачу, прикрывая злорадство плохо сделанной миной лицемерия. Враги мысленно подставляли на место пурги, на место торосов, на место полярной стужи совсем другие величины. И победу советских лётчиков они должны были принять как поражение не только природы, но и своё собственное.

<…> Личность буржуазного исследователя немного стоит в капиталистических странах. Сколько погибло отважных борцов только потому, что правительства не находили нужных сумм на спасение, а общество было равнодушно. Спасать челюскинцев в условиях капитализма значило бы нанимать у капиталистов суда, покупать лётчиков, расценивать героизм на золото.

Среди позора, которым запятнало себя царское правительство, выделяется по драматизму своему история гибели лейтенанта Седова. Легкомысленно была снаряжена его экспедиция. <…> А когда он потерпел крушение <…> царское правительство отказалось от помощи, не расщедрилось ни на одну копейку – пусть погибает!

В советской стране дорог каждый борец за революцию. На примере спасения челюскинцев весь мир мог лишний раз убедиться в том, как ведут войну большевики. <…> Советское правительство – полный хозяин в своей стране. Никто не может нажиться на бедствии и сделать спасение людей источником высокого дивиденда. <…>

Два месяца войны за челюскинцев вошли в славную историю пролетарской революции. Это было незабываемое время не только общего и единого подъёма любви к доблестным челюскинцам, оказавшимся в беде, тревоги за них, но и общей боевой проверки нашей готовности к испытаниям. Партия и миллионы беспартийных почувствовали в эти дни железную и непреклонную волю руководства, и от этого было такое спокойствие, такая уверенность в себе.

И эта блестящая победа завоёвана!

После счастливого завершения экспедиции историю спасения челюскинцев следовало увековечить на киноплёнке и на бумаге. К счастью, основные события экспедиции были запечатлены кинокамерой и несколькими фотоаппаратами. Киноматериал лёг в основу документального фильма, в доработке его принимал участие лично Сталин. После просмотра он потребовал ярче отразить трудности борьбы «Челюскина» и челюскинцев с ледяной стихией в океане, роль партгруппы и женщин в жизни лагеря, более выпукло показать роль партии и правительства в спасении, а также «дать больше встречи по пути следования, особенно Урал, ближе к Москве» [32]. Сохранился проект постановления Политбюро «Об издании биографий героев экспедиции “Челюскин”» с правкой Сталина [18]:

«Для ознакомления широких масс трудящихся (Сталин дописал: “особенно молодёжи”) с героической работой по спасению челюскинцев (Сталин дописывает: “и выдающимися образцами организованности и дисциплины самих челюскинцев”) создать книгу (Сталин: “две книги”, “первую”) о лётчиках – героях Советского Союза и (Сталин: “вторую”) о руководителях экспедиции “Челюскин” (Сталин продолжает фразу: “и самом коллективе челюскинцев”)».

Таким образом, истории «Челюскина» придавалось беспрецедентное значение и миф о челюскинцах создавался на самом высоком уровне.

Подвиг челюскинцев предполагалось увековечить не только в книгах и кинофильмах, но и в камне. Уже через неделю после спасения, 20 апреля, было принято постановление ЦИК «О возведении монумента в память полярного похода “Челюскина” 1933–34 года». Проект памятника челюскинцам был предложен в качестве конкурсного испытания аспирантам, поступающим в Академию архитектуры[205]. Руководство академии осталось неудовлетворено проектами [101]. Монумент так и не был воздвигнут (рис. 6–6).

Рис. 6–6. Проекты памятника челюскинцам [101]

На события оперативно откликнулись многие писатели и поэты. Юрий Олеша так выразил в записных книжках свои переживания [87]:

«Несколько дней тому назад были спасены челюскинцы. Когда Колумб открывал Америку, в мире жили обыкновенные люди. Как и теперь, с одной стороны, героические советские лётчики спасают челюскинцев, а с другой стороны, в мире живут обыкновенные люди.

Люди, превратившись в птиц, унесли других людей со льдины на крыльях.

Тут и техника, тут и сказка».

Возможно, именно мифологические и сказочные аллюзии способствовали необыкновенной популярности челюскинцев. Лётчики отождествлялись с птицами, уносящими людей на крыльях. Шмидт, изображённый на фотографиях с заиндевелой бородой, явно ассоциировался с Дедом Морозом, и ему, как Деду Морозу, советские дети адресовали письма. Упоминается, что в 1935–1938 годах Шмидт действительно, выступал в роли Деда Мороза на новогодних ёлках в школах и детских больницах [219].

На события откликается даже Марина Цветаева. От автора «Лебединого стана» меньше всего можно ожидать восхваления советских реалий. Но, отвергнутая родиной, не принятая эмигрантской средой, она мыслями возвращается в Союз. В её стихах спасение челюскинцев также обретает сказочный характер:

И спасши – мечта

Для младшего возраста! —

И псов и дитя

Умчали по воздуху.

Поэт Илья Сельвинский, участник событий, создаёт эпическую поэму «Челюскиниана», которая, впрочем, была забракована политическим руководством [18, с. 494] и печаталась лишь отрывками в разных изданиях:

Корабль построен из дуба и стали.

Так ли? Чушь: из идей!

Туда, где и вьюги свистать устали,

Стремилась кучка людей.

Зачем?

(Грустно стояли жёны,

Старушки плакали, дети толклись…)

Газеты писали вполне обнажённо:

«Строить социализм!»

Челюскинцы стали и героями народного творчества, наиболее известный пример – «челюскинская мурка» [50]:

Здравствуй, Леваневский, здравствуй, Ляпидевский,

Здравствуй, лагерь Шмидта, и прощай!

Капитан Воронин судно проворонил,

А теперь червонцы получай!

Если бы не Мишка, Мишка Водопьянов,

Не видать бы вам родной Москвы!

Плавали б на льдине, как в своей малине,

По-медвежьи выли от тоски.

Вы теперь герои. Словно пчёлы в рое,

Собрались в родимой стороне.

Деньги получили, в Крым все укатили,

А «Челюскин» плавает на дне.

Интерес к подобному творчеству не поощрялся, многих он довёл до 58-й, и посаженных за это в лагерях называли челюскинцами.

Наиболее экзотическим отражением челюскинской темы в культуре стали произведения в жанре псевдо-фольклора: разного рода «сказители», «сказительницы», «сказочники», «акыны» писали былины и баллады про Сталина и Шмидта, а чуть позже – про папанинцев и Чкалова. Этот жанр, для которого существует меткое английское определение fakelore[206], был весьма популярен в сталинскую эпоху. События на льдине, в частности, описывает поморская сказительница, орденоносица и будущий член Союза советских писателей Марфа Крюкова в своей новине «Поколен-Борода и ясные соколы» [69]:

Из тех ли ворот из кремлёвских

Выходил же тут сам Сталин-свет,

Сам Сталин-свет с соработничками,

Шёл-то он по площади по камешкам,

С ноги на ногу по-военному переступывал,

Хромовые сапожки его скрыпали,

С весёлою улыбкою он встречал гостей,

Он встречал гостей да целовал то всех,

Во-первых, целовал дитя малого,

Дитя малого, ледового,

Во-вторых, целовал Поколен-Бороду,

Поколен-Бороду, корабельщика бо́льнего,

Во-третьих, целовал ясных соколов,

Ясных соколов, геройских перелётчиков,

Во-четвёртых, обнимал всех спасе́нных же,

Тут пошло-то пированьице,

Весёлое гуляньице

По всем землям, по земелюшкам.

Ещё более впечатляющим примером служит сказка «Шелюски-Шмидт», записанная в республике немцев Поволжья.

Шелюски-Шмидт (сказка)[207]

На дальнем нашем Севере, где всегда зима и горы льда, великан Шелюски-Шмидт жил. Он такой большой был, что все люди, даже самые высокие, ему только до колена доходили.

Голова очень умная; глаза как две голубые звезды, и борода очень-очень большая. Великан очень тихий и добрый был. Никого он не обижал. Но зря вся его сила пропадала.

Однажды утром великан проснулся и видит, что одна гора упала. Три горы осталось. Три года он ещё отдыхать может. Но без работы ему никак не сидится. Шелюски-Шмидт встал и в Москву пошёл.

К товарищу Сталину пришёл.

– Доброе утро!

– Здравствуйте и пожалуйста садитесь, – Сталин говорит.

– В соцсоревновании я участвовать хочу, – великан объясняет, – работу дайте мне.

– Это очень хорошо. Вот у нас море есть. Это море замёрзло. Нам по морю дорогу проложить надо, чтобы можно было ездить.

– Хорошо. Я себя ударником объявляю, дорогу проложу, – сказал Шелюски-Шмидт и ушёл домой.

Вечером Шелюски-Шмидт друзей собрал, праздник устроил.

Он самый главный председатель великанов был.

– Товарищ Сталин нам море расчистить доверил. Кто со мной поедет? – великан Шелюски-Шмидт спросил.

Все великаны проситься начали. Тогда Шелюски-Шмидт из самых храбрых, самых сильных, самых лучших сто человек отобрал.

Советское правительство великанам большую лодку-пароход, машины и продукты дало. Сто великанов сели и поехали.

Едут, лёд ломают.

Едут, лёд ломают, дорогу делают.

Едут, лёд ломают, дорогу большевистскую в море делают.

Сто дней они ехали. Сто дней они лёд ломали. Сто дней они дорогу делали.

Капиталисты-кулаки на это сильно рассердились. Они – злые, но подлые и трусливые. С великанами бороться испугались; на их пути они очень большую льдину подставили.

Пароход наткнулся, тонуть начал.

Шелюски-Шмидт и все сто великанов на льдину выскочили. Кругом море; берег далеко; сильный ветер дует. Жилище строить надо. Шелюски-Шмидт великана позвал.

Приказывает:

– Дома строить надо.

– Сейчас!

Шелюски-Шмидт великана Копфуса позвал.

Приказывает:

– Продукты давать надо.

– Сейчас!

Затем Шелюски-Шмидт великана Радиорей позвал, приказывает:

– В Москву о нашем несчастье кричать надо.

– Сейчас!

Сам Шелюски-Шмидт встал. Палку длинную взял. Красный флаг к палке прибил. Палку глубоко в лёд воткнул.

День на льду сидят, в море плывут.

Два дня на льду сидят, в море плывут.

Три дня на льду сидят, в море плывут.

К великану Шелюски-Шмидт великан подходит и говорит:

– Дома уже построили.

Копфус подходит и говорит:

– Продукты уже выдаём.

Радиорей подбегает и кричит:

– Москва услышала, помощь нам посылает.

– Ура!

Шелюски-Шмидт встал, свою бороду погладил и сказал:

– Теперь спокойствие. Мы спасены и все живы будем.

Все обрадовались. Сто великанов «ура» закричали.

Капиталисты испугались и перестали льдину в море тащить.

Тем временем в Москве товарищ Сталин семерых крылатых братьев – тоже великанов – собрал и на помощь Шелюски-Шмидту послал.

Крепкими крыльями сильные братья взмахнули и полетели.

Братья по воздуху летят. Великаны на льдине сидят.

День прошёл. Два дня прошло. Три дня прошло. Братья летят.

Великаны сидят.

Десять раз по три дня прошло, тридцать дней братья летят. Тридцать дней великаны сидят, помощи ждут.

Два раза по тридцать дней прошло – два месяца прошло, великаны помощи дожидались.

Трудно, очень тяжело братьям великанов лететь было.

Один ослабел, отставать начал. Его другие на крылья взяли – помогли. Другой заблудился. Долго его искали и всё же нашли. Третий упал – крыло сломал. Братья опустились, крыло залечили, все вместе вперёд полетели.

Семь крылатых над льдиной показались. Братьев увидели. На лёд опустились. Обнялись, от радости заплакали. В дорогу быстро собрались.

По три великана на каждого крылатого брата сели. Те крыльями взмахнули и полетели.

Вот уже берег видно. Осторожно братьев-великанов крылатые братья на землю опустили. Три минуты отдохнули, назад полетели.

Второй раз крылатые братья на плечи по пять человек взяли. Очень тяжело лететь было. И всё же братьев своих на землю живыми и здоровыми они привезли.

Третий раз крылатые храбрецы в опасный путь отправились.

Погода разозлилась. Ветер как бешеный бьёт. Холод кровь замораживает. Море льдину ломает. Вот-вот великаны утонут.

И погоду, и море, и лёд смельчаки наши победили.

На сильные плечи свои всех оставшихся взяли. Счастливо на землю вернулись.

Когда последние со льдины улетели, великан Радиорей в Москву по радио крикнул:

– Нас уже тут нет!

На земле все сто и семь великанов сразу радостно и громко вскрикнули:

– Нашей сильной партии, нашему любимому вождю Сталину, нашему дорогому правительству пламенный привет!

И в Москве услышали, «ура» закричали. И везде в СССР услышали, «ура» закричали.

А за границей услышали – диву дались.

Шелюски-Шмидт на корабль «Красный» сел и через другое море в Москву поехал.

А на льду палка с красным флагом осталась. Шелюски-Шмидт её так крепко воткнул, что она сквозь лёд до воды прошла, корни пустила, расти начала. Высоко-высоко выросла. Сначала на берегу, потом в Москве её увидели. А теперь тот красный флаг во всём мире виден, а на флаге большими буквами написано «Сталин».

Мифологизация Шмидта продолжается после экспедиции на полюс 1937 года, теперь список сказочных персонажей пополняется зимовщиками-папанинцами. Папанинскую четвёрку в прессе часто сравнивали с былинными богатырями, хотя Папанин, невысокий, толстый, неказистый, в отличие от бородатого великана Шмидта, вовсе не отличался богатырским сложением. В балладе Марфы Крюковой «Сказание про полюс» [70] в своеобразной форме описаны полярные путешествия прошлого, разумеется, неудачные. Шмидт же наделяется сверхъестественными способностями – метеостанция на полюсе не предсказывает погоду, а творит её, обеспечивая процветание Страны Советов:

Возле знамя того стоит сам Поколен-Борода.

Его чёрная бородушка по ветру воздымается,

Делает он разные приказаньица,

Как вести дела, как делать всю погодушку.

<…>

Пришли к ним во помощнички медведи белые,

Медведи белые им поклоняются.

<…>

Изо льдов они [герои – прим. авт.] делают стеночки защитные,

Штоб не дули ветры буйные на наши поля прожиточные.

<…>

Когда туча собирается – её придерживают,

Попридерживают в руках да прощупывают,

Отпускают тогда тучку в ту стороночку,

Где нужны дожди очень срочные.

<…>

Ноньче погодушку для своей родины

Делают советские богатыри своей мудростью.

Шумиха, возникшая вокруг затонувшего парохода, вызывает ощущение явной несоразмерности самого события и его официальной репрезентации. Можно предположить, что, как и в случае с «Красиным», «челюскинская эпопея» пришлась ко времени: консолидировала общество и отвлекала внимание от негативных событий в стране – в памяти ещё свежи были раскулачивания, голод 1932–1933 годов, закон «о трёх колосках» (7 августа 1932 года), введение паспортной системы (27 декабря 1932 года). В итоге 1934 год вошёл в память многих не как год убийства Кирова и первой волны репрессий, ареста Каменева и Зиновьева, а как год, «когда прилетели челюскинцы». В то время как человеческая жизнь потеряла всяческую цену, спасательной операцией в Арктике власть удачно сымитировала гуманность и заботу о простых людях. Это не помешало чуть позже расстрелять двух заместителей Шмидта – А.Н. Боброва и И. Л. Баевского и трёх членов Правительственной комиссии по спасению челюскинцев.

Четыре богатыря

Успешный опыт жизни на льдине подтолкнул Шмидта к идее дрейфующей полярной станции в районе полюса. Времена гонки за полюс давно прошли, но после Пири и Кука там так никто и не побывал.[208] Поэтому организация первой советской экспедиции на полюс имела не только политическое, но и первостепенное научное значение – акватория Центрального Арктического бассейна оставалась абсолютно неисследованной. Операцию возглавил О. Ю. Шмидт, лётный отряд – М.В.Водопьянов, начальником дрейфующей станции был назначен И.Д.Папанин.

Рис. 6–7. Иван Дмитриевич Папанин – красный матрос

* * *

ИВАН ДМИТРИЕВИЧ ПАПАНИН (1894–1986) (рис. 6–7) в годы Гражданской войны был красным матросом на Чёрном море и партизаном. В октябре 1920 года по рекомендации секретаря Крымского обкома РКП(б) Землячки (Розалии Залкинд) он поступил на должность коменданта Крымской ЧК. После разгрома врангелевской армии в Крыму был развёрнут красный террор, жертвами которого стали те, кто не смог или не захотел уехать в эмиграцию. Были убиты десятки тысяч человек. Вместе с Бела Куном, лидером венгерской революции, а в это время – председателем ревкома Крыма, Землячка занималась организацией массовых убийств. В обязанности коменданта ЧК входило приведение в исполнение расстрельных приговоров. В марте 1921 года Папанин был вынужден уйти со службы – причиной тому стало душевное расстройство. Он сам пишет об этом в своих мемуарах [92], правда, неприятные моменты обходит стороной:

«Служба комендантом Крымской ЧК оставила след в моей душе на долгие годы. Дело не в том, что сутками приходилось быть на ногах, вести ночные допросы. Давила тяжесть не столько физическая, сколько моральная. <…> Работники ЧК были санитарами революции, насмотрелись всего. <…> В ЧК рекомендовала меня Розалия Самойловна Землячка. <…>Говорят, у каждого человека есть свой ангел-хранитель. Не знаю, у кого как, но у меня такой ангел был – Розалия Самойловна Землячка. <…>Приговор врачей был: полное истощение нервной системы.

Отлежал я в больнице положенный срок и пошёл к Реденсу, уезжавшему в Харьков:

– Не считайте меня дезертиром, но я больше не могу работать комендантом ЧК. Переведите меня куда угодно».

С 1923 года Папанин работал в почтовом ведомстве, занимался строительством радиостанции в Якутии. В 1931 году, как представитель Наркомпочтеля, участвовал в первом советском туристическом рейсе в Арктику на корабле «Малыгин». В задачу Папанина входили приём и обработка корреспонденции с дирижабля «Граф Цеппелин» германо-советской воздушной экспедиции. С этого момента начинается его полярная карьера. В 1932–1933 годах он – начальник полярной станции Бухта Тихая (Земля Франца-Иосифа), а в 1934–1935 годах – организатор и первый начальник станции на мысе Челюскин.

После ледового дрейфа Папанин получил степень доктора географических наук без защиты диссертации. С 1939 года – начальник ГУ СМП. В 1946 году был отстранён от должности. Ширшов, директор Института океанологии АН СССР, взял его к себе заместителем по флоту (1949–1951). После Папанин возглавлял Отдел морских экспедиционных работ в Президиуме АН СССР.

* * *

Самым опасным этапом планировавшейся экспедиции была посадка тяжёлого самолёта на выбранную с воздуха льдину. Проработать такую возможность должен был Михаил Водопьянов (рис. 6–8). Вот как об этом пишет Шмидт [139]:

«Одним из наиболее активных сторонников развития наших полётов в глубь Арктики был Герой Советского Союза М. В. Водопьянов. К нему и обратился в 1935 году с вопросом, возьмётся ли он за разработку технического проекта полёта на полюс и доставки туда станции и её зимовщиков. <…> Он взялся предоставить подробную докладную записку и технические расчёты.

Но этот разносторонне талантливый человек и здесь пошёл своим путём. В назначенный срок тов. Водопьянов сообщил мне, что бюрократических записок он составлять не умеет, а вместо этого изложил техническую идею полёта в виде романа. Так родилась его книга “Мечта пилота”».

Планируя экспедицию, Водопьянов справедливо полагал, что лёд в районе полюса должен быть более ровным, чем в восточном секторе Арктики. Он опирался на свой опыт полётов, на опыт Нансена и Пири, а также на наблюдения, сделанные во время высокоширотного плавания «Садко». Конечно, вероятность аварии существовала, но предполагалось, что, даже если первый самолёт получит повреждение при посадке, экипаж сможет подготовить полосу для приёма других самолётов и будет спасён.

Рис. 6–8. Михаил Водопьянов

* * *

ВОДОПЬЯНОВ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ (1899–1980), родился в семье крестьянина. Участвовал в Гражданской войне. С 1921 года работал шофёром, потом авиамехаником, в 1928 году окончил лётную школу. В 1931 году – работал в авиаотряде газеты «Правда». В 1933 году его самолёт разбился, Водопьянов получил тяжёлые травмы. Портрет Водопьянова впервые появляется в «Правде» за две недели до гибели «Челюскина». В небольшой заметке рассказано о том, как лётчик Водопьянов доставил в Ленинград матрицы газеты с материалами XVII съезда партии, что позволило ленинградцам узнать новости одновременно с жителями столицы. Во время спасательной операции Водопьянов перелетел из Хабаровска в Ванкарем, затем трижды летал в лагерь Шмидта и вывез 10 человек. В 1937 году руководил лётной частью знаменитой воздушной экспедиции на полюс, а сразу после неё участвовал в поисках пропавшего самолёта Леваневского. Участвовал в финской кампании, после неё вернулся в полярную авиацию. В 1941 году ушёл добровольцем на фронт, став примером для многих авиаторов-полярников. В должности командира дивизии дальней авиации лично участвовал во втором налёте на Берлин. Водопьянову удалось сбросить бомбы на цель, но на обратном пути он был сбит и совершил вынужденную посадку в оккупированной немцами Эстонии. Экипажу удалось пройти через линию фронта, возможно, потому, что вторым пилотом был эстонец Пусеп. Однако операция была в целом неудачной – два самолёта упали на взлёте, ещё несколько были сбиты своими. Из 10 вылетевших на задание самолётов на базу вернулось только два. Сталин отстранил Водопьянова от руководства дивизией, как «не имеющего достаточных командных навыков и опыта в организаторской работе, необходимой в командовании соединениями». После он продолжал летать на задания командиром корабля (взвании комбрига, то есть фактически генеральском!). В 1942 году, после аварии, перешёл на работу на авиазавод в Казани. В 1946 году вышел в отставку в звании генерал-майора. После войны снова работал в полярной авиации. Участвовал в организации работы секретной полярной станции СП-2. В 1950 году ещё раз попал в аварию при взлёте самолёта Н-359 с ледового аэродрома СП-2.

Водопьянов написал множество книг о своих воздушных и полярных приключениях. Впрочем, литературные опыты, которым он уделял немалое время, порой в ущерб основной работе, трудно назвать удачными. Раздражение начальства вызывал также буйный нрав пилота: на праздновании нового 1940 года в Центральном Доме работников культуры он подрался со Слепнёвым. Водопьянов и Слепнёв не любили друг друга, Водопьянов обвинял коллегу в сближении с американским лётчиком Линдбергом во время визита последнего в СССР, а также в «нездоровом желании» посетить Америку (Слепнёв летал в Америку, чтобы доставить в госпиталь Шмидта, тяжело заболевшего в ледовом лагере) [219].

* * *

Подготовка экспедиции длилась больше года. На острове Рудольфа (ЗФИ) была организована полярная станция, ставшая базой экспедиции. Воздушный отряд состоял из четырёх тяжёлых четырёхмоторных самолётов АНТ-6 и одного двухмоторного АНТ-7, использованного в качестве разведчика. Самолёты были специально подготовлены для условий Арктики. Экспедиция стартовала из Москвы 22 марта. Почти месяц занял перелёт до Рудольфа (через Холмогоры, Нарьян-Мар и Маточкин Шар), и ещё через месяц, 21 мая, самолёт Водопьянова Н-170 сел в районе полюса. Экспедиция проходила в обстановке секретности, вплоть до момента успешной посадки на полюс.

Московская премьера пьесы «Мечта», где сам Водопьянов фигурирует как лётчик Бесфамильный[209], состоялась 21 мая 1937 года в Реалистическом театре (режиссёр Николай Охлопков) одновременно с успешной посадкой Водопьянова на полюсе.

Для Шмидта успех экспедиции стал своего рода реабилитацией после неудачного рейса 1933–1934 годов. В радиограмме, отправленной 22 мая на Большую землю, он пишет: «Сейчас мы отомстили стихии за гибель “Челюскина”». 25 мая с Рудольфа вылетели три самолёта АНТ-6, но из-за проблем с навигацией в лагере сумел сесть только Молоков, остальные сели поблизости, 26-го прилетел Алексеев, а 5 июня – Мазурук.

6 июня самолёты улетели, оставив на льдине начальника станции И. Д. Папанина, метеоролога и геофизика Е. К. Фёдорова, радиста Э.Т.Кренкеля, гидробиолога и океанографа П. П. Ширшова. Все четверо имели серьёзный полярный опыт.[210]

Основной задачей четвёрки было выполнение комплексных научных исследований, которые не проводились в центральной Арктике со времён дрейфа «Фрама», причём результаты оказались востребованными уже сразу: метеонаблюдения и данные по магнитному склонению были использованы во время перелётов через полюс Чкалова, Громова и Леваневского. В свободное от основной работы время Кренкель устанавливал связь с радиолюбителями по всему миру. На льдине была организована партийно-комсомольская группа, парторгом был назначен Папанин. Впрочем, партийным был только он сам. Кренкель являлся кандидатом в члены ВКП(б), Фёдоров – комсомольцем, а Ширшов – беспартийным. Стенгазет в этот раз не выпускали, но писали статьи для центральных изданий. На льдине отмечали революционные праздники [92]:

«7 ноября, прослушав передачу с Красной площади, мы вышли со знаменем на демонстрацию как раз в тот момент, когда первые колонны трудящихся столицы вступили на Красную площадь. Я сказал короткую речь».

К концу 1937 года ожидались первые в истории СССР выборы в Верховный совет, и всех четверых выдвинули кандидатами в депутаты. Правда, самим проголосовать не удалось: избирательные участки создавались лишь там, где находилось не менее 25 избирателей.

Предполагалось, что станция проработает около года, но дрейф льдины происходил гораздо быстрее, чем ожидали. Уже к началу февраля 1938 года положение стало критическим – льдина стремительно разрушалась. 19 февраля ледоколы «Мурман» и «Таймыр» сняли четвёрку со льдины.

До Папанина

Советская дрейфующая станция, позже получившая название «Северный Полюс-1», была не первой успешной попыткой научных наблюдений на льду Полярного моря. Первую дрейфующую станцию в рамках Канадской Арктической экспедиции организовал норвежец Сторкер Сторкерсон ещё в 1918 году, до эпохи радио и самолётов.[211] Он являлся сподвижником Вильялмура Стефанссона и разделял его теорию «гостеприимной Арктики». Поэтому, выдвигаясь на собачьих упряжках в море Бофорта, он взял с собой лишь самое необходимое. Вместе с ним на льдине, в 190 милях к северу от побережья Аляски, обосновалось четыре товарища. Среди них был Лорн Найт, впоследствии один из первых колонистов острова Врангеля (см. часть IV). С собой они имели 16 собак и припасов на 101 день. По мнению Сторкерсона, льдина, на которой они находились, представляла собой ледовый остров, то есть кусок материкового льда большой толщины (сам Сторкерсон толщину не определял). Первоначально планировалось дрейфовать в течение года, но из-за болезни начальника экспедиции работы пришлось свернуть досрочно и вернуться на материк. В остальном всё шло хорошо – охота на тюленей и медведей вполне позволяла обеспечить путешественников питанием, научные наблюдении проводились регулярно. За шесть месяцев станция продрейфовала около 740 километров. В общей сложности они пробыли на льду 238 дней – с 8 апреля по 9 октября 1918 года, – лишь немногим меньше, чем четвёрка папанинцев. Вот что написал Сторкерсон в приложении к «Гостеприимной Арктике» [120][212]:

«Моя партия из 8 человек смогла прожить на льду безопасно и с достаточным комфортом в течение 8 месяцев, причём мы ни разу не оставались без еды. Правда, я там заболел астмой, но это случается с людьми, живущими в любой стране и в любом климате. Насколько я могу судить, прожить на льду 8 лет нам было бы не труднее, чем 8 месяцев».

Крылья пропаганды

Звание Героев Советского Союза впервые было присвоено семи лётчикам – участникам спасения челюскинцев. С этого момента в стране появились официально назначенные герои[213], и возникли они на пересечении двух мифов: полярного и авиационного.

В народном сознании способность летать зачастую являлась прерогативой разного рода сказочных и мифических персонажей. Даже в 1930-е годы полёт ещё не стал обыденностью и всё ещё воспринимался как фантазия, сказка.[214] Самолёты и дирижабли, бороздящие советское небо, представлялись воплощением коммунистической утопии на земле, завершением строительства нового мира, убедительной демонстрацией победы социализма. Сверхъестественная способность большевиков летать по небу являлась самым наглядным подтверждением мощи советского строя.

Авиационные мотивы постоянно присутствуют на плакатах, почтовых марках и даже рекламе тех лет. Обращение к авиационной теме всё теснее сливается с пропагандой советских жизненных ценностей. Например, большая часть из 34 мозаик Александра Дейнеки «Сутки советского неба» (1938) на станции метро «Маяковская» в Москве изображает всевозможные типы летательных аппаратов – самолёты, дирижабли, планеры, гидропланы, аэростаты, парашюты, и лишь немногие мозаики посвящены спорту, производству, сельскому хозяйству.

Самолёты в этой ситуации служили и предметом, и инструментом агитации. С одной стороны, они могли быстро перелетать в труднодоступные районы, чтобы на местах проводить политическую работу, распространять информацию. С другой стороны, сам факт освоения воздушного пространства был лучшей агитацией за советскую власть.

В этом контексте особенно показательно использование авиации для антирелигиозной пропаганды, эта тема особенно характерна для начала 1920-х годов. Самолёт становится орудием как борьбы с Богом, так и осуществления мировой революции. В журнале «Крокодил» антирелигиозные карикатуры сопровождаются стихами: «На небесах переполох, погиб от самолёта Бог, и на земле наш самолёт разрушит капитала гнёт». Там же изображены крестьяне, крестящиеся на самолёт с красными звёздами: «Ежели пророк Илия на простой колеснице ездит, то на этой машине не иначе как самые главные святители, а може и сам бог»[215]. Здесь самолёт выступает средством сакрализации власти. В 20-е годы также практиковались «советские крестины» – приём младенцев в Общество Друзей Воздушного Флота.

В 1933 году воздушной агитационной кампании был придан широкий размах. Михаил Кольцов, один из самых влиятельных журналистов «Правды», выступил с инициативой создания агитационного самолёта-гиганта «Максим Горький». Поводом стало возвращение Горького в Россию и связанный с ним юбилей творческой деятельности. Это была во всех отношениях экстраординарная машина, не только по габаритам, но и по внутреннему наполнению. На борту её находились разнообразные средства агитации, в том числе киноустановка для показа фильмов прямо на аэродроме (вначале планировалось проецировать изображение в полёте на облака, но эта затея оказалась неосуществимой); фотолаборатория и типография, способная за час полета напечатать до 12 тысяч листовок. Предусматривалась возможность демонстрировать в ночном полёте на нижней поверхности крыльев светящиеся лозунги, для этого на крыльях устанавливались щиты с двухметровыми буквами (до 9 символов на каждом крыле). Для связи с внешним миром использовались приёмный и передающий радиоцентры и громкоговорящая радиоустановка «Голос с неба». Жизнь самолёта-гиганта оказалась короткой – самолёт разбился 18 мая 1935 года.

Одновременно со сбором добровольно-принудительных пожертвований на строительство уникального самолёта началось создание целой агитационной эскадрильи, которой тоже было присвоено имя пролетарского писателя, возглавил её Кольцов в статусе лётчика-наблюдателя. Самолётам эскадрильи были присвоены наименования газет и журналов, как центральных, так и местных. Например, самолёт «Крокодил», автором необычного оформления которого стал брат Кольцова, художник-карикатурист Борис Ефимов; «Пионерская правда», «Огонёк» и др. К основным задачам эскадрильи относились: подготовка к выборам в советы, агитобеспечение посевных и уборочных, подготовка к переписи населения, распространение облигаций госзайма, а также «…воспитание в народе чувств безграничной преданности советской власти, партии большевиков и вождю народа товарищу Сталину и злейшей ненависти к врагам народа – троцкистско-бухаринской и иной агентуре японо-германского и польского фашизма»[216].

Особое место среди авиационных достижений 1930-х, безусловно, занимают сверхдальние перелёты через Арктику. Для развития авиации пользы от них было немного. По сути, цель этих перелётов заключалась лишь в том, чтобы продемонстрировать народу и миру мощь Страны Советов. Инициатором первого перелёта через полюс в Америку стал Сигизмунд Леваневский[217], любимец вождя, неудавшийся спасатель челюскинцев. В августе 1935 года он предпринял попытку перелёта в Сан-Франциско. Однако Леваневскому вновь не повезло – из-за проблем с двигателем пришлось вернуться. Первый перелёт Леваневского, как и последовавшие рекорды Чкалова и Громова, проходил на одномоторном самолёте АНТ-25, конструкции А. Н. Туполева. Выпущенный всего в двух экземплярах, он не имел другого предназначения, кроме как ставить рекорды дальности, и был уже относительно не новой машиной.

Следующий перелёт в Америку хотел выполнить Валерий Чкалов, но, по мнению высшего политического руководства, сначала нужно было доказать возможность дальнего перелёта в пределах страны. В июле 1936 года Валерий Чкалов, Александр Беляков и Георгий Байдуков пролетели по «сталинскому маршруту» Москва – Земля Франца-Иосифа – мыс Челюскин – Камчатка. В 1937 году тот же экипаж совершил успешный перелёт в Америку. Пилоты не успели ещё вернуться на родину, как состоялся второй перелёт экипажа Михаила Громова. Через месяц вслед за ними опять вылетел Сигизмунд Леваневский. Поскольку в первой неудаче он обвинил авиаконструктора, в этот раз ему пришлось воспользоваться новой машиной – четырёхмоторным самолётом конструктора Болховитинова ДБ-А (Дальний бомбардировщик Академии) с бортовым номером Н-209. Самолёт не обладал той же дальностью, что и АНТ-25, поэтому конечным пунктом полёта должен был стать Фэрбенкс на Аляске. Однако связь с Леваневским прервалась вскоре после того, как он пролетел полюс. В последней радиограмме он сообщил об отказе мотора.

Леваневский стартовал относительно поздно – в середине августа. Он готовился к перелёту в условиях нехватки времени. Машина была, по-видимому, не готова. Лазарь Константинович Бронтман (Л. Огнёв) в дневниках отмечает неслётанность и плохие взаимоотношения в экипаже [26]:

«За несколько дней до старта они совершили длительный (кажется, 10-ти часовой) полёт. Леваневский остался недоволен своим пилотом.

– Знаете, – жаловался он мне, – он боится летать в облаках. Старательно обходит каждое облако. Я его силой заставлял входить в облачность. Нет, это не то.

– Почему же вы его взяли?

– Да я не знал. Мне сказали, что он родился с этой машиной, лучше всех знаком с ней. Мне всё равно было кого брать, я и согласился.

С другой стороны, и Кастанаев не был в восторге от командира и говорил мне:

– Он белоручка. Машину не водит, а только командует. Часть даже без него летали. Куда это годится. Я ему взлёт не доверю – сам буду отрывать».

Наступающая полярная ночь осложнила поиски. Из Москвы были переброшены самолёты недавней полюсной экспедиции. В поисках также принимал участие Хуберт Уилкинс, участник Канадской Арктической экспедиции Стефанссона и последней экспедиции Шеклтона. Однако ни советским, ни американским пилотам не удалось найти каких-либо следов самолёта Леваневского, хотя поиски продолжались до середины 1938 года. В ходе операции погиб известный полярный лётчик М. С. Бабушкин, участник спасения Нобиле и плавания «Челюскина».

Едва не закончился трагедией перелёт на Дальний Восток женского экипажа самолёта «Родина» (1938) – из-за проблем со связью и с навигацией он совершил вынужденную посадку. Перед посадкой Валентина Гризодубова приказала штурману Марине Расковой покинуть самолёт, поскольку на этапе посадки необходимости в штурмане не было, но она могла пострадать в первую очередь, так как при жёсткой посадке удар приходился на остеклённую нижнюю кабину – рабочее место штурмана, которое лётчики тех лет называли «гроб хрустальный» или «моссельпром». Иприземление Расковой, и посадка самолёта прошли удачно, но штурману пришлось десять суток в тайге искать самолёт, практически без еды, она едва не погибла. Настоящей трагедией стала и спасательная операция – во время поисков столкнулись два самолёта, погибли 15 человек. Тем не менее, этот полёт был представлен как очередная победа советской авиации.

Последняя рекордная попытка была предпринята в 1939 году. Она обернулась фиаско: летевший «сталинским маршрутом» на Всемирную выставку в Нью-Йорке Владимир Коккинаки совершил вынужденную посадку в Канаде и прибыл в пункт назначения пассажиром зафрахтованного советским посольством грузового самолёта. Впрочем, свою задачу Коккинаки отчасти выполнил – три дня его история не сходила с первой страницы «Нью-Йорк Таймс», что привлекло дополнительный интерес к советскому павильону.

Ненец, держащий в руках турнепс

Большая часть населения страны узнавала о событиях в Арктике из газет и киножурналов, предварявших показы художественных фильмов. Для того чтобы ближе познакомить общество с освоением Севера, устраивались разного рода экспозиции, из которых до настоящего времени сохранился лишь Музей Арктики и Антарктики в Петербурге. Решение об организации музея в здании бывшей Никольской единоверческой церкви на улице Марата было принято в 1933 году. В течение 1934–1936 годов помещение храма было переделано под музей, который открылся для посетителей 8 января 1937 года.

Помимо артефактов, собранных полярными экспедициями, в музее были представлены фотографии мест ссылки на Севере (царской, конечно же!), «зарисовки интервенции» и скульптура «Якутские партизаны». Особое внимание было уделено челюскинской эпопее. Демонстрировался макет лагеря челюскинцев, который был «выполнен с особым вниманием, ибо точность экспозиции находится под двойным контролем: десятков челюскинцев, работающих в Арктическом институте и др. учреждениях Ленинграда, и массой трудящегося населения» [41].

Представлены в экспозиции были и другие эпизоды советской арктической истории: спасение группы Вильери, высокоширотная экспедиция «Садко», водружение Шмидтом красного знамени на Земле Франца-Иосифа, а также достижения в хозяйственном освоении Севера – бурение нефти и поиск соли на Нордвике, и предмет особой гордости – «советский заполярный город, город солнца – Игарка» [21].

Расположение музея в церкви представляется не случайным – оно вполне вписывается в антирелигиозную политику советской власти. Музей стал своего рода храмом новой веры. Произошла подмена понятий, смена культа. Там, где были лики святых и изображения библейских сцен, – теперь появились Ленин, Калинин, Красин, изображения ледоколов и самолётов (рис. 6–9). И сейчас в бывшей церкви посетителей встречают чучела пингвинов и белых медведей, манекены полярников. Под сводами её подвешен гидроплан Ш-2 лётчика Бабушкина – участника рейса «Челюскина». Таким музей остаётся и по сей день, однако желающим погрузиться в атмосферу героического прошлого нужно поторопиться – в соответствии с российским законом здание должно быть возвращено церкви.

Рис. 6–9. Музей Арктики и Антарктики в здании бывшей Никольской единоверческой церкви (Фото автора)

В Москве выставка «Освоение Арктики» была организована в 1935 году в Парке Горького, в павильоне науки и техники. Стахановцы, вузовцы и школьники, посещавшие выставку в рамках организованных экскурсий, а также прочие посетители могли увидеть макет лагеря Шмидта, подлинный выпуск газеты «Не сдадимся», чучела представителей арктической фауны и портреты полярников. Выставка пользовалась успехом: летом 1935 года её посещало несколько тысяч человек ежедневно, а зимой – около 200 [55].

На Всесоюзной сельскохозяйственной выставке освоению Крайнего Севера был посвящён павильон «Советская Арктика» (архитекторы: Б.С. Виленский и Г. И. Глущенко), открывшийся в 1939 году. Экспозиция строилась с учётом основной тематики ВСХВ – были широко представлены оленеводство, овощеводство, пушное звероводство, народные промыслы, рыболовство, охотничий промысел. Чтобы показать, «в каких суровых условиях происходит освоение северных земель, развитие сельского хозяйства», вокруг павильона была высажена растительность Крайнего Севера. Вот как описан павильон:

«Прямо с аллеи, через главный вход в павильон, вы как будто попадаете на “палубу” ледокола, с носа которого обозреваете обширный зал павильона, суровые, но красивые панорамы Крайнего Севера.

В центре зала, среди искусно сделанных льдов, возвышается групповая скульптура борцов за освоение Севера, героических людей сталинской эпохи. Это лётчики, моряки, шахтёры, рыбаки, охотники, колхозники и колхозницы. Над ними развевается победное знамя Советского Союза» [118].

«Среди невыразительного тундрового ландшафта <…> искрясь на солнце, стоит дом-торос. Это и есть павильон “Советская Арктика”. На стеклянном фасаде – гигантская схема – карта Арктики, на ней отмечен героический дрейф папанинцев. На самой вершине павильона – огромный полярный самолёт» [90].

Помимо основного здания, на выставке была устроена площадка «Лагерь Папанина» в форме пятиконечной звезды, со скульптурами Папанина, Ширшова, Кренкеля и Фёдорова. В центре павильона экспонировалась подлинная палатка экспедиции.

Дом-торос недолго искрился на солнце – тема освоения Финляндии в 1940 году стала более важной идеологически, чем тема освоения Арктики, и павильон был передан под экспозицию вновь созданной Карело-Финской ССР.

Арктика стала важнейшей составляющей репрезентации страны за рубежом. Открытие Всемирной выставки в Париже 24 мая 1937 года совпало с кульминацией советских полярных исследований. Поскольку за три дня до открытия выставки Водопьянов сел на полюсе, экспозицию было решено оперативно пополнить новыми экспонатами. В статье «Что Советский Союз покажет на международной Парижской выставке» в «Правде» от 16 мая 1937 года так описывается советская экспозиция:

«Ярко показаны успехи советской научной мысли в борьбе с природой. На одном из стэндов стоит ненец, держащий в руках турнепс».

«Прежде всего посетителям бросаются в глаза большие панорамы – проводка ледоколом “Красин” каравана судов сквозь льды Арктики и типовая полярная станция»

«Здесь можно будет увидеть новые школы на Севере, Институт народов Севера, многочисленные типографии, культбазы и, наконец, гастроли московских артистов на зимовках. Естественно, найдёт своё отражение и известная всему миру челюскинская эпопея»

«Выставляются модели отдельных самолётов: здесь можно будет увидеть и легендарный самолёт АНТ-25, совершивший знаменитый перелёт по Сталинскому маршруту, <…> и, наконец, модель строящегося сейчас воздушного гиганта “Иосиф Сталин”».

Не обошлось и без демонстрации любимого сталинского детища:

«Грандиозная панорама канала Волга – Москва и действующая модель со шлюзами и движущимися судами дадут представление о величественности этого крупнейшего сооружения сталинской эпохи».

На Всемирной выставке, открывшейся в 1939 году в Нью-Йорке, помимо основного павильона СССР, был построен отдельный павильон «Советская Арктика». Гвоздём экспозиции стал самолёт АНТ-25 Валерия Чкалова, выставленный перед павильоном. Выставка пополнилась моделью ледокола «Иосиф Сталин» – первого ледокола, построенного в СССР [91]. На открытии арктического павильона выступал с приветственной речью Вильялмур Стефанссон.

Примечательно, что Арктика до сих пор остаётся визитной карточкой России – на выставке Expo 2012 в Корее она снова стала центральной темой российской экспозиции.[218] Основное внимание было уделено погружению подводных аппаратов «Мир» на Северном полюсе в 2007 году. Сами аппараты не выставлялись, вместо них был изготовлен схематичный макет.

Город Солнца за Полярным кругом

«Заполярный город Солнца» заслуживает отдельного рассказа. Игарка – порт на Енисее, был построен для вывоза российского леса за рубеж в 1929 году. Через шесть лет, в 1935 году, его население уже превысило 12 000 человек. Особенностью Игарки были постоянные заходы иностранных судов. Поэтому она стала одним из немногих доступных иностранцам мест в СССР, своего рода парадной витриной Советской Арктики. Местная газета «Большевик Заполярья» во время навигации даже публиковала статьи на английском языке.

Рис. 6–10. Остроумова Валентина Петровна (1898–1940), по выражению Бочачера «душа Игарки» – секретарь горкома и начальник Игарского политотдела ГУ СМП. В апреле 1937 снята с должности, в октябре 1938 года арестована, расстреляна 17 марта 1940 года

По организации быта Игарка выгодно отличалась от других заполярных поселений – там были и стадион, и театр, и образцовые сельхозпредприятия. Успех проекта во многом был достигнут благодаря Валентине Петровне Остроумовой, секретарю горкома и начальнице Игарского политотдела ГУ СМП (рис. 6–10). Сложно сказать, кто именно первым уподобил Игарку утопическому городу Солнца, в частности это определение фигурирует в статье М. Н. Бочачера[219] [21]:

«Город солнца – так я назвал бы этот растущий заполярный город. Такое солнце, крепкое, яркое, сочное, не дающее спать, заставляющее вечно бодрствовать, наполняющее мускулы особым живительным элексиром [так в оригинале – прим. авт.], я редко встречал в Москве, и не только в Москве, но и на юге Союза. В 20–25 мороза солнечные “зайчики” проникают в комнату через густой занавес, будят тебя.

И если великий полярный исследователь Фритьоф Нансен в одну из полярных ночей мог написать такие строки: “Я чувствую потребность возвратиться к жизни. Дай мне вернуться – всё равно победителем или нищим, только дай вернуться, чтобы начать новую жизнь. Здесь проходят годы, и что приносят они?”, – то таких строк игарец никогда не напишет. “Мрак полярной ночи” здесь никого не пугает. Этого мрака нет. Здесь всё залито светом – с мая солнцем, а в полярную ночь – электричеством, здесь люди стремятся ввысь, строятся аэроклуб, парашютная вышка, здесь люди не тоскуют – где уж тосковать, когда и так времени не хватает, здесь люди творят, учатся и отдыхают. Здесь – советский заполярный город, город солнца – Игарка!»

Примечательно, что население города Солнца на 70 % состояло из «спецпереселенцев», то есть преимущественно семей кулаков [89, с. 20].

Весь город был построен из дерева, улицы также были деревянными. Концепция застройки города была разработана при участии знаменитого московского архитектора-конструктивиста Ивана Леонидова, многие здания в Игарке возводились по его проекту. Леонидов приехал в Игарку в 1931 году, оставив столицу на фоне развёрнутой против него травли. К настоящему времени здания, построенные в Игарке в начале 30-х годов в стиле конструктивизма (речпорт, контора Комсевморпути, Горсовет), не сохранились [82].

С Игаркой связан и необычный коллективный литературный проект – книга «Мы из Игарки», написанная школьниками заполярного города. Издание книги было организовано всё той же Остроумовой, школьники обратились с письмами к Максиму Горькому и Ромэну Роллану. Горький составил план книги, ответ Роллана также вошёл в неё. Книга вышла в 1938 году и с тех пор несколько раз переиздавалась. Сборник был представлен на Всемирной выставке в Нью-Йорке.

Уже не инородцы

Стал иным далекий Север.

Крепнут новой жизни корни

Под железным руководством

Нашей партии могучей.

А. Н. Платонов. «На дальних берегах»[220]

Тема преобразования природы и связанная с нею тема формирования нового человека обретает новый смысл в условиях Заполярья. Теперь речь идёт не о перековке «бывших вредителей» и «социально-вредных единиц», а о формировании советских людей из коренных жителей Севера. Мы видим это и в экспозиции Парижской выставки (ненец с турнепсом, Институт народов Севера, культбазы), и в многочисленных публикациях 30-х годов. На словах декларировалось равенство в семье народов СССР, однако советская национальная политика на Севере заключалась в том, чтобы максимально приблизить образ жизни и национальную культуру коренных народов Севера (да и не только Севера) к советскому образцу. При этом проводники культуры рассматривали жителей Севера как примитивный, первобытный народ и наивно верили в то, что разрушение тысячелетиями сложившегося уклада северян является для них благом [37]:

«Мы использовали всякую возможность, всякий приезд эскимосов, чтобы научить их готовить такие вещи, как суп, кашу, картошку, макароны. Мы прекрасно понимали вред для здоровья эскимосов почти исключительно мясной пищи и старались им это втолковать».

«Эскимосы несомненно обладают музыкальным слухом и способностями. Но довольно примитивными, не обработанными. Иногда они поют коллективно песни без слов, получается недурно. <…> Пляски так же примитивны, как и песни и музыка».

Примерно в это время коренные народы Севера получают от Главсевморпути «свою» письменность – кириллический алфавит, состоящий почти во всех языках либо из 32 либо из 33 русских букв.[221]

В статьях 1930-х годов постоянно подчёркивается тот факт, что советская власть «освободила» народы Севера, проводятся натянутые противопоставления современности и жизни при царе. Публикуются благодарственные письма эскимосов, которые, судя по стилю, написаны под диктовку политработников [114]:

«Раньше, до советской власти, в наших головах было темно, как в большую ночь зимой, когда не было солнца. Нас не учили и школ нам не давали. Теперь мы грамотные <…>.

Мы все видим, что стали другими. Лучше охотимся, лучше живём. Мы теперь ходим в баню, лечимся только у врача, чисто моем посуду, умеем печь хлеб. Нам понравилось носить нижнее белье, и мы его стираем. <…>

Мы уже не инородцы, как называли нас до революции. Теперь мы граждане, как все, кто живёт и хорошо работает на советской земле.

В наших головах теперь светло» (рис. 6–11).

Рис. 6–11. Чукча-курсант изучает теорию полёта [14]. Подготовка лётчиков из местных кадров (не только в Арктике, но и в Бурятии, и в Средней Азии) была одним из наиболее эффектных способов продемонстрировать успех сталинской национальной политики

Основным инструментом разрушения традиционного уклада жизни стало введение коллективного хозяйствования и связанное с ним насильственное переведение кочевников на осёдлый образ жизни. В прессе тех лет этот процесс именовался «оседанием» и существовал даже «план по оседанию» [17].

Главсевморпуть располагал 13 культбазами, доставшимися в наследство от Комитета по делам народов Севера. Через культбазы осуществлялось взаимодействие государства и «националов» (этим словом в статьях 1930-х обозначали коренных жителей Арктики). При них имелись начальные школы, а при одной – даже курсы медсестёр, которые окончили пять чукотских девушек-комсомолок. В состав культбаз также входили больницы, опытные предприятия, ветеринарно-зоотехнические пункты. Заботились и о политическом просвещении «националов» [56]:

«Чукча Кеутель, член ВЛКСМ, прошёл подготовку в качестве ветсанитара и самостоятельно работал заведующим питомником ездовых собак. Сейчас он учится в Анадырской совпартшколе».

Подготовкой более квалифицированных национальных кадров занимался Институт народов Севера. Так, по плану на 1936 год намечался выпуск «…46 национальных работников: советско-партийное отделение выпускает 17 чел., педагогическое 13 чел., экономическое 16 чел. В эту группу работников входят 5 ненцев, 4 ханта, 6 маньси, 10 эвенков, 1 эвен, 7 нанаев, 1 юкагир, 2 саама, 2 селькупа, 3 ительмена, 1 чукча, 1 эскимос, 2 якута и 1 шорц».

Новый быт проникал и в Арктику, хоть и с серьёзным запозданием:

«Подаренная Максиму Сухаринову культбазой кровать не используется. Привычку спать на полу не оставили в чуме, а перенесли в дом. По этому поводу у меня с Максимом состоялся такой разговор:

  – Почему на кровати не спишь?

  – Не терпит моя. Надоть, однако, буду.

  – Не знали этого, а то не дали бы кровать. Без дела стоит.

  – Зачем без дела? Потом попробую, может, терпеть будем» [25].

Для работы с «националами» использовали также «передвижные красные чумы» и «агиткатера морского типа» [79]:

«Агиткатер оборудуется радиоприёмником и передатчиком, кинопередвижкой с пятью-шестью кинолентами, волшебным фонарём и диапозитивами. В нём будут наглядные пособия, красочные плакаты, патефон, набор музыкальных инструментов, библиотека и т. д.

В задачу агитколлектива входят демонстрация среди малых народов Севера силы и мощи Страны социализма, наглядная пропаганда достижений, культуры местного национального населения».

Примечательно, что перечень оборудования агиткатера напоминает сокращённый вариант снаряжения агитсамолёта «Максим Горький».

Но вот на остров пробрался Семенчук[222]

В контексте сталинской национальной политики следует рассматривать и весьма необычный судебный процесс – дело Семенчука (1936). Это дело на первый взгляд не имело выраженной политической окраски – подсудимый обвинялся в бандитизме и умышленном убийстве. Константин Семенчук, третий после Ушакова и Минеева начальник острова Врангеля, обвинялся в бесчеловечном обращении с эскимосами. Якобы из-за него они были вынуждены голодать, и несколько человек в результате умерли. Он же, согласно обвинительному заключению, организовал убийство Вульфсона, врача станции, что давало обвинению повод говорить об антисемитизме. Дело как дело, история острова уже знала подозрительные случаи смерти (см. часть IV), если бы не одно обстоятельство – его рассматривал Верховный суд РСФСР, а обвинителем был А. Вышинский, который даже по статусу своему (как прокурор Союза ССР) не должен был его вести. Вероятно, целью показательного процесса была имитация заботы о малочисленных народах. Суд проходил в Колонном зале Дома Союзов и стал своего рода репетицией знаменитых Московских процессов. Дело широко освещалось в прессе, и даже появилось специальное слово – «семенчуковщина» [124], которое нередко фигурирует на страницах журнала «Советская Арктика». Примечательно, что следователь (будущий писатель Лев Шейнин) на место не выезжал, а процесс вошёл в учебники как пример построения доказательств на основе косвенных улик. Семенчук и сотрудник станции Старцев были осуждены и расстреляны.

В статье «Замечательная дата и поучительный процесс» оба руководителя Севморпути отмечают [138]:

«Процесс Семенчука не есть показатель нашей слабости. Он показатель нашей силы и огромного размаха социалистического строительства во всех уголках нашей великой родины. Тот же Семенчук творил свою подлую работу, рассчитывая, что зимой, среди полярной ночи, к нему не доберутся. Он просчитался и забыл прекрасные качества нашей авиации и полярных лётчиков, которые, несмотря на трудности, вовремя прилетели на Врангель, и тем самым был положен конец произволу».

Любопытна роль, отведённая здесь полярной авиации – теперь это не спасатели, уносящие на крыльях, а карающая сила, способная достать врага народа в самом отдалённом уголке страны. Это уже не сталинские соколы, а летающие чёрные воронки.

Руководители Севморпути поспешили дистанцироваться от произошедшего на острове. Они отмечают, что отбор зимовщиков проводился, когда Шмидт находился на льдине, а остальные руководители занимались спасением челюскинцев [124]. Вина целиком возлагается на зимовщиков:

«Колонизатору и антисемиту Семенчуку удалось некоторое время безнаказанно проводить свою антисоветскую, контрреволюционную деятельность лишь потому, что в основном все члены зимовки 1934/1935 г. (за исключением убитого Н. Л. Вульфсона) оказались мелкотравчатыми людишками, людской трухой, “футлярами без людей”, по меткой характеристике прокурора Союза А. Я. Вышинского».

После показательного процесса жизнь на острове снова наладилась [28]:

«Полярную ночь, длившуюся два месяца, провели в обычных темпах работы. За это время включились в стахановское движение, провели квартальную проверку выполнения соцдоговора, несли круглосуточную вахту футштока на льду моря, обучили 5 зимовщиков игре в шахматы.

Бригады охотников на песца в ленинские дни организовали группу сочувствующих ВКП(б).

Председатель пошивочной артели – эскимоска т. Инкали, несмотря на преклонный возраст, даёт наилучшие показатели по качеству выделки шкуры и по пошивке в срок».

Приговор Семенчуку и Старцеву был отменён в 1989 году Президиумом Верховного Суда СССР «за отсутствием события преступления».

Мамонт из бухты Сомнительной, или Снова остров невезения

Семенчука на должности начальника острова сменил Г. Г. Петров. Его история оказалась столь же трагической, сколь и абсурдной. Началось с того, что в октябре 1937 года три жителя острова Врангеля обнаружили прекрасно сохранившийся труп мамонта, о чём Петров немедленно доложил в Академию наук. О необычной находке писала «Правда»:

«Правда». 16 октября 1937 года

Найден сохранившийся труп мамонта

Остров Врангеля, 15 октября (По радио).

Восьмого октября из бухты Роджерса в западную часть острова отправились на вездеходе три зимовщика. Они должны были построить в районе бухты Сомнительной избушку-кормушку для песцов. На месте строительства зимовщики обнаружили уцелевший труп мамонта. Туловище имеет в длину 6 метров, хобот – 3 метра, хвост – 90 сантиметров, длина шерсти достигает 8 сантиметров. Туша совершенно сохранившаяся. Мясо в спинной части – белого цвета, в головной – красного.

В ближайшие дни выезжаю с группой зимовщиков к месту нахождения мамонта для принятия мер к охране его от зверей.

Начальник острова Врангеля

Петров

* * *

Вчера на президиуме Академии наук СССР вице-президент академик И. М. Губкин доложил о находке трупа мамонта на острове Врангеля. Президиум признал эту находку чрезвычайно ценной в научном отношении. Решено обратиться в Главное управление Северного морского пути с просьбой принять меры к сохранению мамонта.

Академия наук считает необходимым отправить на остров Врангеля специальную экспедицию. Академики А. А. Борисяк и С. А. Зернов разрабатывают план экспедиции.

Академик А. А. Борисяк сообщил корреспонденту «Правды» по поводу находки мамонта следующее:

– В слое вечной мерзлоты в Сибири и раньше обнаруживали трупы мамонтов. Однако цельной туши этого вымершего на земном шаре животного сохранить до сих пор не удавалось. Раньше, чем трупы мамонтов обнаруживались людьми, мясо зверя растаскивалось хищниками. На острове Врангеля найден первый, по-видимому, совершенно цельный экземпляр трупа этого животного. Находка имеет чрезвычайно большой научный интерес, так как позволит установить все детали строения мамонта.

До сих пор, например, окончательно не выяснено, как были направлены его бивни: вверх или вниз витками. При раскопках бивни обнаруживались обычно отдельно от других частей скелета.

Тушу мамонта предполагается доставить в замороженном виде в Ленинград или в Москву. Если находку удастся сохранить в целости, в дальнейшем можно будет изготовить чучело мамонта и собрать его скелет.

«Правда». 28 октября 1937 года

Труп мамонта охраняется

Ценная находка сохранившегося трупа мамонта, обнаруженного зимовщиками острова Врангеля, о которой сообщалось в «Правде» (от 16 октября), вызвала огромный интерес в научных кругах. Однако специальная экспедиция, направляемая Академией наук СССР на остров Врангеля, будет доставлена туда только с открытием весенней навигации. Академия наук обратилась в Главное управление Северного морского пути с просьбой принять меры к сохранению мамонта.

По сообщению начальника острова Врангеля тов. Петрова, зимовщики огородили труп мамонта проволочной сеткой, засыпали галькой, залили морской водой и керосином. Несмотря на трудные условия связи (мамонт находится в 70 километрах от полярной станции), зимовщики будут охранять его до приезда экспедиции Академии наук.

Однако экспедицию на остров за мамонтом под руководством доктора биологических наук Р. Ф. Геккера постигло жестокое разочарование. Увы, у Петрова и его заместителя по политической работе И.В.Шувалова, видимо, было совсем плохо с зоологией: мамонт оказался китом. Время было неподходящим для научных открытий – оба незадачливых палеонтолога были обвинены во вредительстве и расстреляны [220, p. 158].

Друзья и враги народа

Помимо коллективных литературных произведений соцреализма и псевдо-фольклора, эпоха 30-х обогатила литературу ещё одним новым жанром. Показательные процессы, начавшиеся ещё в 1928 году «шахтинским делом», в 1937–1938 годах приобрели наибольший размах. Расправы, как правило, сопровождались волной пропаганды, важнейшую роль в которой играли многочисленные письма поддержки, организованные от имени рабочих коллективов, колхозов, академиков, писателей. Народ требовал казни своих врагов и выражал удовлетворение после вынесенных расстрельных приговоров. 30 января 1937 года после объявления приговора фигурантам очередного Московского процесса, на Красной площади состоялся митинг, собравший 200 тысяч человек. Возможно, одной из целей организаторов таких кампаний было повязать кровью и вовлечь в круг организаторов репрессий максимальное количество людей. На героев Арктики и лётчиков, как на олицетворение побед режима, возлагалась миссия поддерживать и тёмную его сторону: они выступали в роли общественных деятелей, писали разного рода открытые письма, выступали с программными заявлениями в печати и на митингах:

«Известия», 30 января 1937 года

Они получили по заслугам

Герои Советского Союза: А. ЛЯПИДЕВСКИЙ, В. МОЛОКОВ, И. ДОРОНИН, М. ВОДОПЬЯНОВ.

Закончился судебный процесс диверсантов, террористов, шпионов, поджигателей, убийц, подлых изменников и продавцов родины, агентов врага народа Троцкого, агентов гестапо и японской разведки.

Все дни процесса трудящиеся нашей дорогой цветущей родины с напряжённым вниманием следили за судебным разбирательством. Какие жуткие картины вставали перед нашими глазами, когда эти бандиты перечисляли все свои отвратительные, вопиющие преступления.

Прокурор Союза ССР тов. А. Я. Вышинский в своей речи, насыщенной неопровержимыми фактами, выразил волю всего народа. В бурных аплодисментах зала утонули заключительные слова прокурора:

“Я не один! Пусть жертвы погребены, но они стоят здесь рядом со мною, указывая на эту скамью подсудимых, на вас, подсудимые, своими страшными руками, истлевшими в могилах, куда вы их отправили!..”

Мы приветствуем решение пролетарского суда. Расправившись с врагами, мы должны помнить, что осколки разбитого вдребезги могут ещё себя проявить. Не все негодяи выловлены. Выше бдительность, товарищи!

«Правда». 16 июня 1937 года

Приветствуем приговор

Северный полюс, 14 июня (Радио).

С негодованием услышали мы по радио о подлом предательстве Тухачевского и его банды – холуев буржуазии. В то время, когда каждый советский гражданин готов отдать жизнь за свою родину, эти подлецы покушались на оплот социализма – нашу армию – и готовили поражение стране. Приветствуем приговор Верховного Суда. Гордимся достойным учеником Сталина – товарищем Ежовым и его соратниками.

И. Папанин, Э. Кренкель П. Ширшов, Е. Фёдоров.

Примеров подобных политических заявлений можно привести немало. Причём очень часто те, кто вчера клеймил «иуд из параллельного троцкисткого центра» или «кровавую собаку Троцкого», могли и сами завтра оказаться в списке жертв системы. Так, геолог Николай Урванцев, автор статьи «Предатели рабочего класса стёрты с лица Земли» [123], сам вскоре оказался узником ГУЛАГа.

Что-то пошло не так

Дрейф четвёрки папанинцев в 1937 году стал кульминацией советских работ в Арктике. Однако уже вскоре триумф сменился крупнейшей неудачей. Первым провалом стало исчезновение экипажа Сигизмунда Леваневского в августе 1937 года во время перелёта в Америку через полюс. Ледовая обстановка оказалась трудной, полярная авиация вместо ледовой разведки была занята безуспешными поисками, и в результате 26 судов, включая весь ледокольный флот СМП, кроме «Ермака», не дошли до пунктов назначения и зазимовали во льдах. Отсутствие ледоколов парализовало транспортные операции. Провал навигации был отчасти обусловлен тем, что О. Шмидт в 1937 году взял на себя непосильную задачу – организацию дрейфующей станции, в ущерб основной работе Севморпути. В итоге опасная ситуация сложилась и с эвакуацией папанинцев – льдина ломалась быстро, а судов для работы попросту не было, их надо было выручать из арктических льдов. Спасение четвёрки было омрачено гибелью дирижабля В-6 в феврале 1938 года.[223]

28 марта 1938 года СНК вынес следующее постановление:

О работе Главсевморпути за 1937 год

1. Заслушав доклад Начальника ГУ СМП при СНК СССР тов. Шмидта и содоклад Председателя Комиссии Советского Контроля при СНК СССР тов. Косиора о деятельности Главсевморпути, Совнарком СССР признаёт работу Главсевморпути за 1937 год неудовлетворительной.

2. Совнарком СССР считает не случайным, при настоящем положении в руководстве Главсевморпути, тот недопустимый факт, что почти половина транспортных судов и почти весь ледокольный флот Главсевморпути зазимовал и дрейфует во льдах, находясь ввиду этого под угрозой гибели. Причинами столь тяжёлых ошибок Главсевморпути в навигацию 1937 года, а также причиной ряда других существенных недостатков в работе Главсевморпути являются: плохая организованность в работе Главсевморпути, наличие самоуспокоенности и зазнайства, а также совершенно неудовлетворительная постановка дела подбора работников Главсевморпути, что создало благоприятную обстановку для преступной антисоветской деятельности вредителей в ряде органов ГУ СМП.

3. Совнарком СССР предложил Главсевморпути:

а) К 15 апреля с. г. представить в Совнарком подробный отчёт о своей деятельности за 1937 год с точным сообщением о состоянии всех отраслей своей работы и с соответствующим разбором (анализом) допущенных ошибок, чтобы предупредить повторение указанных ошибок в 1938 году.

б) Представить Совнаркому к 15 апреля с. г., с учетом высказанных на заседании Совнаркома критических замечаний, план работы ГУ СМП на 1938 год, мероприятия по укреплению органов Главсевморпути и по обеспечению должной организованности в дальнейшем.

в) Очистить аппарат Главсевморпути от забравшихся в него сомнительных элементов.

Сразу же развернулись масштабные репрессии против «сомнительных элементов» в аппарате Севморпути, что тоже не способствовало эффективной работе ведомства. Р. Л. Самойлович был вывезен вместе с другими участниками экспедиции с дрейфующего в Арктике каравана на материк и вскоре расстрелян, многие участники экспедиции арестованы. Были арестованы и расстреляны начальник Политуправления С. А. Бергавинов, один из главных организаторов ГУ СМП, и Б. В. Лавров, в прошлом – начальник Первой Ленской экспедиции, строитель порта и города Игарки.

Над О. Ю. Шмидтом также сгущались тучи, но после челюскинской эпопеи он был настолько популярен в стране, что, по-видимому, трогать его не решились. Позже выяснилось [75, c. 282], что на него уже были выбиты показания – для начала процесса всё было готово.

Шмидт был отправлен в отставку в марте 1939 года в связи с переходом на должность вице-президента Академик наук, но это, безусловно, было понижение. Его место занял И. Д. Папанин, по этому поводу в народе ходила эпиграмма:

Примеров много есть на свете,

Но лучше, право, не найти.

Снял Шмидт Папанина со льдины,

А тот его с Севморпути.

Один из первых советских ледоколов, заложенный на верфи в Николаеве как «Отто Шмидт», был переименован в 1939 году в «А. Микоян».

Шмидт отошёл от арктической темы и целиком посвятил себя работе в Академии наук над фундаментальными проблемами: используя свои исключительные знания в области математики, он пытался ответить на вопрос о происхождении Земли. Одновременно он продолжал заниматься энциклопедией.

Последствия неудачи 1937-го удалось окончательно ликвидировать только к 1940 году – из почти трехгодичного дрейфа был освобождён «Седов». Вывести его изо льдов вместе с другими судами в 1938 году не удалось из-за поломки рулевого управления. Большая часть команды и экспедиции была с судна снята, остались лишь необходимые для поддержания судна в рабочем состоянии и группа добровольцев-исследователей. Капитаном уже в ходе дрейфа был назначен второй помощник – К.С.Бадигин. Эту, безусловно, полезную для науки, но в целом неудачную историю по советской традиции попытались представить как подвиг. Однако на этот раз сделать из участников дрейфа народных героев не получилось. Само по себе выражение «героический дрейф»[224], применявшееся к «Седову», отдаёт абсурдом.

В конце августа 1938 года правительством было принято решение о реструктуризации Главсевморпути – отныне он лишался большинства своих полномочий, оставаясь лишь транспортным ведомством. Торговая сеть была передана Наркомторгу, Дальстрою и Центросоюзу, совхозы и животноводческие предприятия – Наркомзему, рыбные промыслы – Наркомпищепрому, Карские операции – Наркомвнешторгу. Часть функций, в том числе культурно-просветительские, были переданы местным органам советской власти. Территориальные управления ГУ СМП были ликвидированы, часть авиалиний, радиостанций и даже метеостанций были переданы профильным ведомствам [11, c. 102–104]. В течение 1939–1940 годов функции ведомства продолжали сокращаться. Часть подведомственных ГУ СМП территорий и имущества после реструктуризации перешли Дальстрою: так с 1939 года в его распоряжение была передана Чукотка. И когда Папанин сменил Шмидта на посту начальника ГУ СМП, ему досталась совсем другая организация – из всесильной Арктической империи она превратилась в транспортное ведомство. В то время как Главсевморпуть стремительно катился к закату, другой хозяйствующий субъект, Дальстрой, напротив, набирал силу, и благополучно пережил давнего конкурента.

Снят с эксплуатации

В навигацию 1940 года произошла ещё одна, самая крупная в советской истории полярная трагедия. 23 октября ледокольный пароход «Малыгин» вышел из бухты Провидения во Владивосток. Судно завершило гидрографические работы в восточном секторе Арктики, сменило зимовщиков на острове Генриетты и теперь возвращалось домой. На борту находилось 85 человек, среди них 12 женщин [83][225]. Пароход попал в ураган у северо-восточных берегов Камчатки в районе мыса Низкий. Ветром сорвало палубную горловину бункера, это заметили не сразу, судно стало принимать воду, потеряло ход, крен достиг 20 градусов. 25 октября капитан Н. В. Бердников передал сигнал бедствия.

Судно медленно погибало в течение почти трёх суток, безнадёжность положения была всем очевидна, ждать помощи было неоткуда. Спасательные плавсредства смыло штормом. Около двух часов ночи 28 октября «Малыгин» затонул. Никто не спасся. В статье С. Попова [99] упоминается, что на месте катастрофы был найден портфель начальника экспедиции Якова Константиновича Смирницкого, куда он герметично запаковал деньги и отчётные документы. Сегодня может показаться странной попытка спасти «ценности» при невозможности сохранить человеческие жизни, но это было вполне в духе времени.

О трагедии газеты не сообщили – информация из Арктики всегда тщательно фильтровалась. Особенно в 1940-м, когда уже шла Вторая мировая война. В Большой советской энциклопедии о «Малыгине» написано кратко: «В 1940 году снят с эксплуатации».

VII Арктика как театр военных действий

Одного из персонажей романа Курта Воннегута «Галапагосы», страдающего опухолью мозга, начинает подводить память – реальные события замещаются вымышленными, и в его больном мозгу складывается история о том, как во время службы во флоте на острове Бикини он должен был привязывать на полигоне животных к столбам – таковы были условия эксперимента.

«…атолл Бикини[226] превратился в прямую противоположность Ноева ковчега: всякой твари по паре было привезено туда, чтобы сбросить на них атомную бомбу».

Воннегут, как обычно, почти ничего не выдумал – такое уже было в действительности, бесчеловечные планы рождались в больных мозгах по обе стороны Атлантики:

«Когда-то в Баренцевом море на подходах к Новой Земле мы встретили теплоход, на верхней палубе которого стояли клетки с верблюдами, свиньями, обезьянами и другой живностью. Их везли на полигон в гости к академику Сахарову. Зверей располагали на разном расстоянии от эпицентра взрыва на суше и на расположенных в морской акватории списанных боевых кораблях. <…> Свиней, например, запихивали в орудийные башни, верблюдов поднимали талями на разную высоту над палубой… Всё это делалось для выяснения действия светового поражения от взрыва атомной или водородной бомбы. <…> …после взрыва на некоторых зажарившихся заживо животных остались полосы несгоревшей кожи – тень от прутьев клеток»[227].

Это уже не Курт Воннегут. Это Виктор Конецкий, запись, сделанная на обороте письма Алеся Адамовича.

Так огромный, протяжённостью почти в тысячу километров, архипелаг постепенно стал закрытой зоной, местом испытания атомного и термоядерного оружия.

Арктике уделялась важнейшая роль в военных планах сверхдержав. «Сталинским маршрутом» теперь готовились лететь бомбардировщики и ракеты с ядерными боеголовками. Подо льдом Полярного моря дежурили субмарины с атомными силовыми установками и ядерным оружием на борту. В Арктике строили аэродромы стратегической авиации и радарные станции. Военное освоение региона нанесло существенный урон природе и разрушило жизнь немногочисленных групп коренных жителей, ставших помехой в реализации этих планов. Формировалось отношение к Арктике как к никчёмной, пустой, никому не нужной земле. Её ценность видели лишь в том, чтобы устраивать военные полигоны, захоранивать опасные вещества, отрабатывать вредные технологии. Заливы восточного побережья Новой Земли стали советской ядерной свалкой, Амчитка, один из Алеутских островов, – полигоном для испытаний американского ядерного оружия.

Художественное освоение Арктики

Для меня Арктика – утро Земли. Жизнь на Земле только что начинается. Там теряется мысль о благах обычных, так загораживающих наше мышление.

Степан Писахов. Странички из дневника

Летом 1910 года молодой художник Николай Васильевич Пинегин отправился на Новую Землю в поисках материала для своих картин. Ни ледоколов, ни самолётов тогда в Арктике не было, но попасть на Новую Землю было неизмеримо проще, чем сейчас. Архипелаг был открыт для всех желающих – художников, натуралистов, путешественников и охотников. Причём это касалось не только граждан России – на архипелаге работали и иностранные экспедиции. Сейчас же россиянину гораздо проще попасть в Гренландию или на Шпицберген, чем на Новую Землю.

В начале XX века статус архипелага был в значительной мере неопределённым. Российское правительство всегда считало архипелаг своим, но реальными возможностями для его освоения не обладало и имело весьма приблизительные представления о его географии. Несколько морских экспедиций, предпринятых в первой половине XIX века с целью составления карт и исследования берегов Новой Земли, были в целом неудачными.[228] Одной из причин этих провалов стал Малый ледниковый период, продолжавшийся почти до конца XIX века (см. часть I). По словам Георгия Седова, выполнявшего в 1910 году съёмку побережья Северного острова, наиболее адекватно отражали реальность карты, составленные ещё Баренцем в конце XVI века. Западное побережье Новой Земли было исследовано достаточно подробно, а вот восточный берег оставался неизведанной землёй почти до середины XX века, когда уже начали осваивать космическое пространство.[229]

В 1869 году на островах появились первые поселенцы – ненец Фома Вылко с семьёй. В 1877 году на Новую Землю было переселено шесть ненецких семей из Мезенской тундры. К концу века на островах проживало уже 16 семей (83 человека). Однако заселение Новой Земли ненцами само по себе не обеспечивало российский суверенитет над архипелагом – ненцы с бо́льшим удовольствием сбывали добычу норвежцам. Норвежские промышленники из Тромсё и других северных портов регулярно охотились на Новой Земле и не считали это зазорным. Более того, и российские должностные лица порой не знали точно, кому принадлежит архипелаг. Так, описана встреча одного из норвежских промышленников с капитаном российского сторожевого корабля «Пахтусов». В ответ на прямой вопрос норвежца, где проходит граница водных владений Российской империи, капитан задумался и прочертил на карте линию чуть севернее Маточкина Шара [84]. Напряжение между Россией и Норвегией возникло в 1909–1910 годы, после экспедиции Русанова, обнаружившей норвежское поселение в Крестовой Губе. Российский посланник вручил норвежским властям ноту протеста. Норвежские промышленники пытались отстаивать свою позицию, но официальная Христиания её не поддержала. Конфликт был улажен мирно, но норвежцам пришлось удалиться с Новой Земли. Через некоторое время российские власти всё же позаботились о том, чтобы закрепить права на полярный архипелаг. В 1910 году на Новую Землю стали переселять не только ненцев, но и русских; и тех и других снабжали снастями, оружием, одеждой [109].

В начале XX века Новая Земля быстро развивалась. На островах преобладало ненецкое население, жило оно в целом богаче своих земляков на континенте [271]. В Крестовой Губе было основано поселение Ольгинское, единственное, где преобладали русские, в остальных поселениях (Малые Кармакулы, Белушья Губа, Маточкин Шар) жили «самоеды». Регулярное сообщение с Большой землёй обеспечивал пароход «Королева Ольга Константиновна». Именно на борту этого парохода Николай Пинегин и познакомился с Георгием Седовым, когда тот направлялся на Новую Землю по поручению Главного Гидрографического управления. Эта встреча изменила судьбу Пинегина – через три года он присоединился к Седову в его знаменитой экспедиции на полюс, а позже, в советский период, продолжил работу в Арктике, уже не как художник, а как руководитель морских экспедиций.

Пинегин был не первым живописцем на архипелаге. За несколько лет до него Новую Землю посетил художник Александр Борисов. В отличие от новичка в искусстве Пинегина, Борисов был признанным мастером пейзажа, учился у Шишкина и Куинджи. Ему довелось несколько раз побывать на архипелаге, в 1900 году он выступил инициатором экспедиции, преследовавшей главным образом художественные цели. Деньги на предприятие (26 тысяч рублей – по тем временам астрономическая сумма) были выделены из бюджета. Науке экспедиция принесла немного: затёртое льдами судно (специально построенная Борисовым яхта «Мечта») было брошено, и участникам экспедиции пришлось спасать свою жизнь. Но творчеству художника она дала мощный толчок, написанные во время путешествия работы сделали его всемирно знаменитым.

Новая Земля стала для Борисова тем же, чем Таити для Гогена, и Гренландия для Рокуэлла Кента. Почти не затронутые цивилизацией острова воспринимались как пространство вне освоенной части мира, где не действуют привычные правила, нормы западной морали и этики. Для художников этот мир становится источником вдохновения, выхода за пределы своего «Я». По иронии судьбы именно эти места – Новая Земля, Гренландия, острова Тихого океана – в силу тех же причин стали для политиков и военных пространством безответственных экспериментов, разрушающих и природу, и жизнь традиционных сообществ.

Президент

Во время путешествия на Новую Землю Александр Борисов познакомился с ненецким мальчиком Ильёй Вылко, по прозвищу Тыко (Оленёнок), они вместе путешествовали по островам. Борисов оценил незаурядные способности юноши и дал ему несколько уроков рисования.

В 1905 году на Новой Земле побывал художник Степан Писахов. В своих воспоминаниях он описал встречу с Вылкой:

«Уже тогда это был большой мастер. Работы Вылки поражали неровностью: то детски неумелые, то сильные, полнозвучные, как работы культурнейшего европейца, в тонком рисунке, лёгких и прозрачных тонах. Но всё это было. Большим мастером был Вылка до поездки в Москву.

Оставил я Вылке краски. А на просьбу “научить” – как мог убеждал не учиться. Слишком самобытен он и верным природным чутьём сам находил свою дорогу. Говорил я Вылке, что мы, приезжие, не знаем Новой Земли так, как он знает, и без наших указаний он лучше сделает. Но захотелось нашим меценатам вывезти в Москву Вылку, показать как чудо…»

Через несколько лет Вылка (рис. 7–1, рис. 7–2) участвовал в экспедициях Русанова. Он был незаменимым проводником – опытным и внимательным, переменчивая природа Новой Земли была ему понятна. По словам Русанова, «он читает книгу природы, как мы <…> читаем книги и газеты <…> это “живая карта Новой Земли” <…> человек он смелый, отважный, решительный»[230].

Рис. 7–1. Тыко Вылка, 1911 год

Рис. 7–2. И. К. (Тыко) Вылка, 1956 год

Но этим его роль не ограничивалась – именно Вылка первым нанёс на карту некоторые участки восточного побережья Новой Земли. За участие в экспедиции Русанова (1910), когда русское судно впервые обогнуло северную оконечность архипелага, Вылка был награждён медалью. Архангельский губернатор И. В. Сосновский оплатил ему обучение живописи и пребывание в Москве зимой 1910–1911 годов. По мнению Степана Писахова, учёба лишь навредила творчеству Вылки.

В Москве «художник-самоед» быстро стал диковинкой и знаменитостью – о нём писали газеты, а в марте 1911 года прошла его персональная выставка. В 1912 году вышли его заметки о Новой Земле [42]. В предисловии художник Василий Переплётчиков делится впечатлениями от пребывания Вылки в Москве:

«Ему страстно хочется походить на европейца, он сшил себе модный пиджак, носит высокие крахмальные воротнички, пёстрый галстук, завёл себе плащ.

Художник Архипов подарил ему котелок, в руках у Вылки тросточка. В этом наряде Вылка по воскресеньям важно гуляет по Сухаревской площади и рассматривает старинные вещи. <…> Он купил себе игрушечный пистолет и пробкой стреляет мух у себя в комнате, этим он удовлетворяет свой охотничий инстинкт. Мух он раньше называл птичками, ибо на самоедском языке слова “муха” нет, потому что нет мух на Новой Земле. И только тут, в Москве, он узнал, что есть насекомые, которые называются мухами.

Он был как-то на Воробьёвых горах и застрелил там воробья. В одной из газет было сообщено, что он тут же съел его вместе с перьями. Когда я сообщил об этом Вылке, он очень негодовал на это неверное сообщение.

– Я его не ел! Я его принёс домой и на дворе бросил!»

Однако вскоре жизнь Вылки круто изменилась. Из-за неосторожного обращения с оружием погиб его двоюродный брат, и Вылка был вынужден содержать его семью. Больше он не смог вернуться в Москву и очень переживал из-за этого [42]:

«Как-то уходил в сентябре последний пароход с Новой Земли и до июля следующего года прерывалось сообщение со всем миром, с пароходом уезжали русские, знакомые Вылки. Глаза Вылки были полны слёз, и последние его слова были: “Эту зиму Вылка не пойдёт слушать музыку в опере”».

Семейные обстоятельства не позволили ему отправиться в 1912 году в плавание с Русановым. Кто знает, окажись Вылка на борту «Геркулеса», может, судьба Русанова и его спутников сложилась бы не столь печально.

Постепенно Вылка, как человек талантливый, имевший награды, бывавший в Москве, знавший русский и норвежский, стал лидером своих соплеменников. Первые представители советской власти прибыли на архипелаг в 1921 году, но они не прижились в суровом климате и умерли, и тогда лидерство Вылки было закреплено официально – в 1924 году он был избран председателем островного Совета. Власть «президента Новой Земли» установилась не без политической борьбы – на архипелаге существовали противоречия между ненцами и русскими поселенцами, об этом и сам Вылка пишет в дневнике [цит. по: 30]:

«4 мая [1928] сделали съезда. Новоземельский четвёртый съезд Советов. Кроме делегатов присутствовали сясные [частные] лицы. Чтобы все слушались. Съезд тянулся с утра до ночи. Прислось много говорить, больше были разговор против меня русскими промысленниками. <…> Желают выбрать новый председатель. Но самоеды не хотят новая председателя. Наш председатель защищает своих самоедов, мы не желаем новых председателя».

Вылка стал первым и последним «президентом Новой Земли», он сохранял эту должность до того момента, когда архипелаг фактически перестал существовать, по крайней мере для тех, кто его осваивал на протяжении почти ста лет.

Наследники Бертольда Шварца

Трудно описать словами то впечатление, которое оставляет эта безжизненная страна. Художник или декоратор, которому нужно изобразить ад, не нашёл бы для образца более подходящего пейзажа.

Борис Житков. «Новая Земля», 1903 год

16 июля 1945 года на полигоне близ Аламогордо, в штате Нью-Мексико, США, был произведён первый ядерный взрыв. Уже через три недели бомбардировщик, названный «Энола Гэй», в честь матери его командира полковника Пола Тиббетса, сбросил атомную бомбу на Хиросиму. Через три дня ещё одна бомба была сброшена на Нагасаки. Конец Второй мировой войны стал началом войны холодной, и все силы Советского Союза были брошены на создание собственного ядерного оружия. В 1949 году работа привела к результату – на Семипалатинском полигоне было взорвано первое советское «изделие». Оно получило название РДС-1, что означало «Россия делает сама»[231]. Название не вполне соответствовало реальности – необходимая для создания бомбы информация была добыта с помощью разведки. Для США это стало неприятным сюрпризом – столь быстрого ответа там не ожидали. Американские учёные активизировали свои работы над термоядерным оружием, и 1 ноября 1952 года на одном из Маршалловых островов (атолл Эниветок) было взорвано первое термоядерное устройство под кодовым названием «Майк». Это было единственное криогенное взрывное устройство (на жидком дейтерии) с чудовищной мощностью – более 10 Мт. На нём были отработаны физические принципы, использованные в других термоядерных устройствах. В продуктах взрыва было обнаружено два новых химических элемента, а островок, на котором проводился взрыв, испарился. Через три года паритет был вновь восстановлен – 22 ноября 1955 года на Семипалатинском полигоне была взорвана первая советская термоядерная бомба мощностью 1,6 Мт. Во время взрыва в одном из близлежащих селений в результате обрушения потолка погибла девочка трёх лет, ещё одной жертвой стал солдат, служивший на полигоне. Было ясно, что полигон не подходит для взрывов большой мощности. Взрывы на Семипалатинском полигоне приводили к загрязнению Западной Сибири и Восточного Казахстана, радиоактивные продукты прослеживались вплоть до Японии. Поэтому атмосферные взрывы большой мощности перенесли на Новую Землю, основным достоинством которой была удаленность от цивилизации [141].

Рис. 7–3. Ядерный взрыв на атолле Бикини, 30.06.1946. Цель операции «Crossroads» была та же, что и у первых взрывов на Новой Земле, – исследовать воздействие ядерного взрыва на боевые корабли и их команды (вместо людей на кораблях находились подопытные животные) (Источник: Библиотека Конгресса США)

Первоначально Новоземельский полигон создавался для подводных и надводных взрывов – страна готовилась к войне на море, и возникла необходимость испытать торпеды с ядерными боеголовками, а также изучить воздействие ядерного взрыва на корабли[232] (рис. 7–3). Новая Земля была одной из нескольких возможностей, место будущего полигона определяла комиссия, в которую входили, помимо военных (адмиралы Н.Д.Сергеев и П. Ф. Фомин), учёные (единственный советский нобелевский лауреат по химии Н. Н. Семёнов и бывший папанинец Е.К.Фёдоров) и представитель производителя (Е. А. Негин). В 1954 году постановлением правительства от 31 июля за подписью Н.С. Хрущёва был создан «Объект 700» – испытательный полигон для проведения ядерных взрывов. Судьба Новой Земли была решена.

Первый ядерный взрыв на Новой Земле был проведён 21 сентября 1955 года – это было подводное испытание атомной торпеды относительно небольшой мощности (3,5 кт). Вокруг эпицентра было размещено около 30 кораблей. На борту их находилось около 500 овец и коз, около 100 собак, а также других животных. Основной целью испытания было исследование поражающих факторов при взрыве. Второй взрыв был проведён лишь через два года.

Жителей с архипелага выселили не сразу. Во время первого взрыва на острове ещё жили люди. Депортацию проводили в два этапа. Сначала запретили промыслы на Карской стороне, и летом 1955 года население свезли в построенный военными посёлок Лагерное на северном берегу Маточкина Шара. Через два года, в навигацию 1957 года, всё население архипелага на двух пароходах было вывезено на материк [130]. Переселение торопились завершить до большой серии испытаний, запланированных на осень 1957 года.

Из постановления СМ СССР № 724–348 от 27 июля 1957 года

Мероприятия по отселению гражданского населения с островов Новая Земля

Совету Министров РСФСР (т. Яснову) и Архангельскому облисполкому (т. Новикову):

а) отселить до 1 ноября 1957 г. с островов Новая Земля на постоянное местожительство в другие районы Архангельской области гражданское население в количестве 298 человек[233];

б) упразднить с 15 июля 1957 г. на островах Новая Земля школу-интернат, больницу с фельдшерским участком, отделение милиции, узел связи, красный чум;

в) трудоустроить всё трудоспособное население, отселяемое с островов Новая Земля;

г) назначить, в виде исключения, переселяемым с островов Новая Земля пенсии на основаниях, установленных для рабочих и служащих независимо от наличия у них стажа работы в качестве рабочего или служащего;

д) выйти с ходатайством в Президиум Верховного Совета РСФСР об упразднении с 15 июля 1957 г. Островного Совета депутатов трудящихся на островах Новая Земля.

Обязать Министерство торговли РСФСР (т. Лукашева) закрыть до 15 июля 1957 г. Промторгконтору с промысловыми участками и факториями, расположенными на островах Новая Земля.

Списать образовавшуюся задолженность охотников-промысловиков новоземельской Промторгконторе Министерства торговли РСФСР в сумме 212 тысяч рублей.

Сохранить льготы за рабочими и служащими новоземельской Промторгконторы Министерства торговли РСФСР в течение 2 месяцев с момента её ликвидации.

Обязать Министерство обороны СССР (т. Белокоскова, т. Горшкова):

а) построить:

в г. Архангельске пять (8-квартирных) брусчатых домов с котельной;

на о. Колгуев пять (2-квартирных) брусчатых домов, баню, прачечную и электростанцию;

в Амдерме один (8-квартирный) дом;

б) перевезти транспортами Северного флота бесплатно отселяемое население и материальные ценности новоземельской Промторгконторы;

в) выплатить за счёт средств Министерства обороны пособие отселяемым на материк в размере 300 рублей (на о. Колгуев 1000 рублей) на каждого человека.

Мероприятия согласованы с Архангельским облисполкомом (подписал Сердичев), с Министерством торговли РСФСР (подписал Лукашев), с Главсевторгом (подписал Блоха).

Тыко Вылка, теперь уже бывший «президент Новой Земли», переехал в Архангельск одним из первых, в 1956 году, в том же году состоялась его персональная выставка, приуроченная к семидесятилетию. Он продолжал писать картины о Новой Земле, порой встречался со своим давним знакомым – Степаном Писаховым. В 1960-м Вылка умер, перед смертью он часто вспоминал Русанова, говорил о скорой встрече с ним [121].

Трагедия одного народа, насчитывавшего лишь несколько сотен человек, прошла незамеченной на фоне недавних массовых депортаций, тем более что новоземельцы получили компенсации за утраченное имущество и даже за собак, которых забрали военные. По некоторым сведениям [122; 130], собаки эти были использованы в качестве живых мишеней при ядерных испытаниях.

Второй взрыв на Новой Земле был проведён в 1957-м. По-видимому, он, как и первый, прошёл с низкой эффективностью, и результатом стало масштабное загрязнение акватории материалом боеголовок – плутонием. На сегодня губа Чёрная, где проводились первые взрывы, является самой загрязнённой акваторией в мире [159].

Но наибольшую опасность для окружающей среды представляли ядерные взрывы в атмосфере.[234] Во время взрыва раскалённый огненный шар достигал земной поверхности, приводил к испарению материала грунта и горных пород. Затем радиоактивные частицы конденсировались и выпадали с осадками зачастую в сотнях и тысячах километров от места взрыва. Часть частиц попадала в стратосферу, где распределялась по всему земному шару и в течение многих лет выпадала повсеместно на поверхность планеты, разумеется и в тех странах, что не имели ни малейшего отношения к гонке вооружений (рис. 7–4, рис. 7–5).

Рис. 7–4. Мощность ядерных взрывов [257], проведённых в атмосфере и под землёй. Выделена составляющая Новоземельского полигона [143]

Рис. 7–5. Распределение радиоактивных выпадений (на примере стронция-90) по широте: больше всего выпадало в умеренном поясе в северном полушарии [228]. Единица радиоактивности – 1 Беккерель (Бк) – один распад ядра в секунду. Петабеккерель (ПБк) – 1015 Бк

Первым сверхмощным взрывом стал уже упоминавшийся «Майк». Следующий сверхмощный взрыв «Браво» был произведён в 1954 году на атолле Бикини – это уже было испытание полноценного боеприпаса. Испытание сопровождалось трагедией – радиоактивное облако накрыло японскую рыболовецкую шхуну «Даиго Фукурю Мару». Все 23 члена экипажа заболели острой лучевой болезнью, один из них погиб. Реакция в Японии, недавно перенёсшей ядерные бомбардировки, да и во всем мире, была крайне резкой.

Американцы производили сверхмощные взрывы до 1958 года, далее наступил двухгодичный мораторий, когда СССР и США ничего не взрывали. В 1961 году, на фоне берлинского кризиса, СССР начал серию сверхмощных взрывов (более 10 Мт), всего их было шесть, суммарной мощностью около 137 Мт. Мощность американских супервзрывов середины и конца 1950-х составила примерно половину от этого. Все советские сверхмощные взрывы были проведены на Новой Земле, все американские – в Микронезии.

Самый мощный взрыв был произведён 30 октября 1961 года на Новой Земле. Бомба была сброшена с самолёта и взорвалась на высоте 4 км над северным островом архипелага. Мощность её составляла не менее 50 Мт[235] в тротиловом эквиваленте, что соответствует примерно 10 кг тротила на каждого жителя планеты, включая пенсионеров и младенцев.

Сверхмощные взрывы начала 60-х не являлись собственно испытаниями новых боеприпасов – такие изделия серийно не производились и, по сути, были средством устрашения, политического давления на противника. Ужас ситуации состоял в том, что увеличение мощности почти не удорожало изделие – дейтерий, литий-6 и уран-238 не относятся к дорогим материалам, а дорогая плутониевая часть была сопоставимой и для небольшого, и для сверхмощного снаряда. По словам академика А. Д. Сахарова [111], ядерные взрывы в атмосфере представляли собой «прямое преступление против человечества, ничем не отличающееся, скажем, от тайного выливания культуры болезнетворных микробов в городской водопровод» (рис. 7–6).

Рис. 7–6. Загрязнение природной среды после сверхмощных ядерных взрывов [53] радиоактивными продуктами – цирконием и ниобием-95. Значения в мКи/км2 (1 Кюри (Ки) соответствует 3,7·1010 Бк)

Каких-либо объективных данных, подтверждающих связь ядерных испытаний начала 1960-х со смертностью и заболеваемостью, мне найти не удалось, по-видимому, таковых не существует. Но по современным представлениям о воздействии излучения на организм безопасных доз облучения не бывает. Предполагается прямая зависимость между полученной дозой и вероятностью в будущем заболеть раком [103]. Видимо, эти соображения, в совокупности с международным давлением, и заставили СССР и США отказаться от ядерных испытаний.

В 1963 году в Москве представителями СССР, Великобритании и США был подписан договор, запретивший ядерные испытания в атмосфере, в космосе и под водой. Подземные взрывы вывели из договора, поскольку не было эффективного способа их контролировать. К договору в то время не присоединились Франция и Китай, но всё же интенсивность радиоактивных выпадений на поверхность планеты стала быстро уменьшаться (рис. 7–7).

Рис. 7–7. Содержание радиоактивного углерода (Бк на грамм углерода) в австрийских винах в зависимости от года сбора урожая [269]. Радиоуглерод образуется как естественным путем (под действием космических лучей), так и в результате ядерных взрывов. Атмосферные ядерные испытания начала 1960-х привели к резкому росту содержания радиоуглерода в атмосфере, а значит, и во всём живом веществе планеты. Большинство других продуктов взрывов выводится из атмосферы быстрее, чем радиоактивный углерод

Ядерные взрывы стали не единственным источником радиоактивного загрязнения Арктики. Производство плутония для ядерного оружия требовало развитых радиохимических производств, в России они расположены в бассейнах Оби («Маяк», Челябинская область) и Енисея (Горно-химический комбинат (ГХК), Красноярск). На ГХК долгое время функционировали прямоточные реакторы, бравшие охлаждающую воду непосредственно из Енисея и затем сливавшие её туда же, что привело к радиоактивному загрязнению воды и поймы реки [253]. Но наибольший ущерб морской среде Арктики причинила деятельность британского предприятия по переработке ядерного топлива в Селлафилде. Расположенное на берегу Ирландского моря, это предприятие на протяжении многих лет сливает радиоактивные отходы в море [203], затем они разносятся течениями и через 5–6 лет достигают Баренцева моря (рис. 7–8).

Рис. 7–8. Источники радиоактивного загрязнения (137Cs) Арктики (70–90° N) по материалам работы [144]. Это соотношение можно считать актуальным, поскольку поступление радионуклидов в Арктику с тех пор только сокращалось

Помимо упомянутых источников радиоактивного загрязнения Арктики, угрозу природной среде представляют атомные подводные лодки, а также предприятия по их обслуживанию и утилизации, береговые базы временного хранения отработанного ядерного топлива и радиоактивных отходов. На дне арктических морей покоятся две погибшие атомные подводные лодки – К-159 в Кольском заливе и К-278 («Комсомолец») в Норвежском море, вторая – с ядерными торпедами на борту.

Тёмная сторона архипелага

Особый режим, установленный на Новой Земле, способствовал тому, что мелководные заливы у восточного побережья, а также Новоземельская впадина превратились в ядерную свалку ВМФ и Мурманского Морского Пароходства (рис. 7–9). С 1964 по 1991 год здесь тайно топили всё, что не могли переработать или бросить у обитаемых берегов: аварийную подводную лодку К-27 с двумя загруженными топливом экспериментальными реакторами, отслужившие своё пароходы и лихтеры, забив их бочками и контейнерами с радиоактивными отходами. Здесь был затоплен реактор первого атомного ледокола «Ленин» [126]. Все эти объекты, медленно разрушаясь, лежат на дне на глубине всего лишь в десятки метров. Сейчас это может показаться дикостью, но такая практика вполне соответствовала правилам и психологии тех лет. А почему бы и нет – люди здесь не живут, рыбы нет, судоходные линии обходят район стороной. С обитаемого западного берега сушей сюда не попасть – по островам проходит хребет, покрытый ледником. Для многих и сейчас неочевидно, что природа представляет самостоятельную ценность, а не только лишь является местом обитания человека и источником ресурсов.

Рис. 7–9. Места захоронения твёрдых радиоактивных отходов в Карском и Баренцевом морях: 1 – Новоземельская впадина, 2 – залив Абросимова, 3 – залив Степового, 4 – залив Цивольки, 5 – залив Ога, 6 – залив Седова, 7 – залив Благополучия, 8 – залив Течений, 9 – вблизи о. Колгуев [2]

В 2014 году НК «Роснефть» и Exxon Mobil предприняли попытку начать разведочное бурение нефтегазовых скважин в Карском море. В сферу их интересов попали и места затопления твёрдых радиоактивных отходов. Как будет учитываться присутствие потенциально опасных объектов на дне, если дело дойдёт до добычи нефти, автору неизвестно. Существуют планы по очистке акватории, было заявлено о предстоящем подъёме аварийной лодки К-27 – пожалуй, одного из наиболее опасных объектов Арктики. Впрочем, эта идея вызывает неоднозначную оценку экспертов – можно предположить, что инициаторами подъёма лодки движет не столько забота о природе, сколько финансовый интерес.

Пока же к восточным берегам Новой Земли отправляются ежегодные экспедиции. Их результаты внушают оптимизм – серьёзного загрязнения природной среды в ближайшем будущем не ожидается.

Искусство инженерной географии

Когда стало ясно, что ядерные испытания рано или поздно будут запрещены, специалисты, занимавшиеся разработкой оружия, переключились на поиск мирного применения ядерных взрывов. Эдвард Теллер, директор Ливерморской национальной лаборатории и создатель американской водородной бомбы, был горячим сторонником «мирных» ядерных взрывов, полагая, что они не попадут под запрет. Американская программа «мирных» ядерных взрывов называлась «Плаушер» (в переводе – «лемех плуга»). Название явно отсылало к библейскому изречению:

«И будет Он судить народы, и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои – на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Исаии 2, 4).

Первым этапом операции «Плаушер» должен был стать предложенный в 1958 году проект «Чериот» – создание глубоководной гавани на Аляске, близ Пойнт Хоуп, длиной в милю и шириной в полмили. Это было только началом масштабного плана преобразования географии планеты – с помощью ядерных взрывов планировалось расширение Панамского канала или создание альтернативного.

Предполагалось, что порт на Аляске будет использован для вывоза местных природных ресурсов. Для создания гавани предполагалось использовать две мегатонные бомбы и четыре по 100 кт (рис. 7–10). Все это вместе составило бы почти половину мощности всех боеприпасов, применённых во время Второй мировой войны.

Рис. 7–10. Схема расположения ядерных зарядов для создания искусственной гавани на Аляске (Документ Ливерморской национальной лаборатории, США)

Деловые круги Аляски были не в восторге от проекта. Новый порт планировался в 300 милях от Нома, и в течение 9 месяцев в году им было бы невозможно пользоваться из-за льдов. Теллер, тем не менее, отстаивал свой проект и пытался найти ему экономическое обоснование, для чего встретился с Георгом Роджерсом, экономистом. Роджерс так описал эту встречу [241]:

«Я заметил, что местные жители зависят от охоты на морского зверя и на карибу. Он сказал, хорошо, теперь им придётся изменить свою жизнь. Я спросил, что им теперь придётся делать. Он сказал, когда будет гавань, мы организуем угольные шахты и они смогут стать шахтёрами».

Проект поначалу поддержали, но после более внимательного рассмотрения отвергли. Эскимосы поселения Пойнт Хоуп не пожелали становиться шахтёрами, и община выступила против инициативы, а бизнес не спешил вкладывать деньги в портовые сооружения. Кроме того, не в восторге оказалась и советская сторона – в это время готовилась почва для подписания договора о запрещении ядерных испытаний, и в подобном проекте в СССР увидели уловку, придуманную, чтобы обойти запрет.

Теллер продолжал продвигать свой план: по его словам, речь шла о «начале великого искусства инженерной географии, чтобы изменять вид земли для своего удовольствия». «Если ваша гора стоит не на том месте, просто отправьте нам открытку», – хвастливо заявлял он в своих публичных выступлениях на Аляске [241].

В рамках операции «Плаушер» с 1961 по 1973 год было проведено 27 взрывов. В 1992 году история проекта «Чериот» снова всплыла – на Аляске было обнаружено хранилище радиоактивных отходов. Как выяснилось, радиоактивные материалы использовали для проведения экспериментов на местности.

В СССР проекты масштабного преобразования природной среды, как правило, находили поддержку руководства страны. С началом ядерной эры в руках экспериментаторов оказался новый мощнейший инструмент – времена тачки и «беломорского форда»[236] ушли в прошлое. Теперь для прокладки новых каналов предполагалось использовать термоядерные бомбы. В 1960-е вернулись к старой идее[237] – перекинуть часть стока северных рек в бассейн Волги, с тем чтобы не допустить обмеления Каспия.

К реализации проекта приступили в начале 1971 года. Предполагалось взорвать около 250 ядерных зарядов, чтобы проложить водный путь длиной 112 км через водораздел Печоры и Камы. 23 марта 1971 года на севере нынешнего Пермского края (370 км к северу от Перми) были взорваны три заряда общей мощностью 45 кт (эксперимент «Тайга»). В результате образовался котлован длиной около 700 метров, после он заполнился водой, разумеется, радиоактивной. Также произошло распространение радиоактивных частиц. В Швеции были обнаружены радиоактивные продукты взрыва, и СССР обвинили в нарушении Договора о запрещении ядерных испытаний. На этом опыты были остановлены [254].

Примечательно, что в СССР подобные проекты проводились в условиях секретности, и, в отличие от США, они не становились предметом публичной дискуссии. Лишь в эпоху перестройки поворот северных рек оказался одной из важнейших тем обсуждения [39]. Под давлением общественности проект был остановлен, хотя и сейчас в СМИ порой возникают идеи его реанимации.[238] Что же касается уровня Каспия, то с 1978 года он повышается.

Всего в СССР с 1965 по 1988 год было произведено 124 «мирных» ядерных взрыва, часть из них – на крайнем севере страны (Архангельская и Мурманская области, Якутия, Ханты-Мансийский АО, Ненецкий АО, Коми). Цели их были различны – сейсмозондирование, интенсификация добычи нефти и газа, создание подземных полостей, дробление руды и др.

Подушка для третьего пилота

21 января 1968 года самолёт B-52, имевший позывной «Бродяга-28» (Hobo-28), выполнял плановый полёт по патрулированию воздушного пространства над Гренландией и морем Баффина. Полёт был частью секретной операции «Chrome Dome» («Хромовый купол»). Американские бомбардировщики B-52 несли постоянное дежурство в небе, готовые к ядерному удару по СССР. Полёты проходили по трём основным маршрутам: по северному, включая Гренландию, выполнялось три рейса в день, по западному над Аляской (два рейса) и шесть рейсов по южному – через Атлантику и далее над Средиземным морем и Адриатикой. План полётов был составлен так, чтобы в воздухе всегда находилось до двенадцати самолётов, каждый из которых нёс на борту четыре термоядерные бомбы мощностью 1,1 мегатонны. Каждый полёт занимал около суток с дозаправкой в воздухе. Важной частью программы был контроль воздушного пространства над американской авиабазой Туле на северо-западе Гренландии, поскольку она обеспечивала раннее предупреждение о ракетной атаке со стороны СССР.

Помимо штатного экипажа из пяти человек (командир Джон Хог), на борту «Бродяги-28» находились третий пилот и сменный штурман. Перед взлётом третий пилот д'Марио положил на выход системы отопления кабины несколько поролоновых подушек. Полёт проходил нормально, но постепенно в кабине похолодало, и д'Марио открыл доступ горячего воздуха от двигателей в систему вентиляции. Это привело к возгоранию подушек, которое заметили не сразу. Борьба с огнём оказалась безуспешной, и экипаж запросил аварийную посадку на авиабазе Туле. Но кабина стала наполняться дымом, командир понял, что посадить машину не удастся, и приказал экипажу покинуть самолёт. Второй пилот Свитенко не смог катапультироваться, так как его кресло было использовано д'Марио. Он пытался выпрыгнуть через нижний люк, но неудачно. Остальные члены экипажа благополучно приземлились на парашютах.

Самолёт упал в 12 км от базы на поверхность замёрзшего моря. Ядерного взрыва не произошло – боеприпасы защищены от такого рода эксцессов. Но природная среда была загрязнена плутонием, и понадобились серьёзные усилия для дезактивации льда и подъёма обломков со дна (пожар расплавил лёд, и обломки самолёта провалились в море). Радиоактивные отходы были складированы на берегу, а после окончания операции вывезены в США. Большая часть плутония была собрана, но около 10 % (3,8 кг) так и осталось в окружающей среде. В дезактивации акватории участвовали американские специалисты и датские рабочие. Датчане потом требовали компенсации за ущерб, нанесённый их здоровью. Эти требования были признаны обоснованными и удовлетворены.

Этот инцидент был не первым среди подобных – в 1966 году в результате столкновения с заправщиком в небе Испании разбился B-52 с четырьмя термоядерными бомбами. После катастрофы близ Туле миссию «Chrome Dome» свернули.

Ответы без вопросов

Гренландия на протяжении многих десятилетий остаётся сферой повышенного интереса США. Ещё в XIX веке госсекретарь США Уильям Сьюард, ставший инициатором покупки Аляски, предлагал купить также и Гренландию. Первые поселения на северо-западе Гренландии возникли благодаря экспедициям Пири. Достижение Северного полюса (1909) поставило точку в его полярной карьере, однако его многолетние усилия дали толчок развитию региона, и уже в 1910 году датско-эскимосский исследователь Кнут Расмуссен посетил эти места и продолжил начатое Пири. Расмуссен организовал на мысе Йорк миссию и торговый пост. Поселение получило название Туле, по имени легендарной земли Ультима Туле, упоминавшейся в древних источниках и обозначенной на некоторых античных картах. Именно Расмуссен первым отметил, что окрестности Туле идеально подходят для создания аэропорта. В 1917 году США признали суверенитет Дании над островом – это было частью сделки по продаже Америке датских Виргинских островов.

Во время Второй мировой войны Дания была оккупирована немцами. Хенрик Кауфман, датский посланник в Вашингтоне, отказался признать оккупацию, и в 1941 году подписал от имени Дании соглашение с Америкой о защите Гренландии. Летом 1941 года в Гренландии появились первые американские метеостанции и радиопередатчики, в 1943 году в Туле была построена метеостанция. После окончания войны Дания признала подписанное Кауфманом соглашение, но всё же стремилась избавиться от американской экспансии в Гренландию. Дания была не заинтересована в противостоянии с СССР – датский остров Борнхольм был оккупирован советскими войсками[239]. В 1946 году американцы предложили продать Гренландию за 100 миллионов долларов, но Дания отвергла предложение. В 1949 году Дания вошла в НАТО, и вопрос на некоторое время отпал сам собой. В 1951 году было подписано новое двухстороннее соглашение, разрешавшее американцам военную деятельность в трёх оборонных зонах без какого-либо вмешательства датчан в их работу [239].

В 1951 году на северо-западе острова начала работать база американской авиации. Строительство базы обошлось США в 230 миллионов долларов, что составляло 60 % от национального бюджета Дании. В мае 1953 года, во избежание нежелательных контактов, из района базы было выселено 27 семей (116 человек) местных жителей на 130 километров к северу во вновь построенный посёлок. Выселение было представлено как результат полюбовного соглашения властей с охотниками и представителями общины [236]. Однако в 2003 году Верховный суд Дании признал действия по насильственному переселению местных жителей незаконными, и им были выплачены компенсации за причинённый ущерб и страдания.

В 1960-е годы с появлением стратегических бомбардировщиков В-52 роль аэродрома Туле, где базировались в основном В-36 и В-47, уменьшилась. Однако в 1961 году в Туле начал работу большой радар системы раннего предупреждения о ракетной атаке. Он должен был обнаружить ракеты за 15 минут до того, как они поразят цели на территории США. Этих минут хватило бы, чтобы поднять в воздух стратегические бомбардировщики для ответного удара.

Катастрофа самолёта в Гренландии случилась крайне невовремя – через два дня должны были состояться выборы в парламент Дании. Она вызвала серьёзный скандал и осложнила отношения между двумя союзниками по НАТО: официально Дания была безъядерной зоной и самолёты с термоядерным оружием не должны были летать над ней. Инцидент тогда был представлен как несчастливое стечение обстоятельств – факт регулярных полётов над Гренландией отрицали обе стороны.

В 1990-е годы были раскрыты некоторые детали операции «Chrome Dome». После этого правительство Дании провело расследование, вскрывшее любопытные факты. В 1957 году на вопрос американского посла в Копенгагене о том, хочет ли датское правительство, чтобы его поставили в известность, если США решат разместить ядерное оружие в Гренландии, премьер-министр Дании Ганс Христиан Хансен дал весьма уклончивый ответ. В небольшой совершенно секретной записке говорилось:

«Несколько дней назад во время Вашего прошлого визита Вы сделали замечания о возможном хранении военного имущества специального рода на оборонных территориях в Гренландии.

Я понял, что Ваше правительство не видит в этом проблемы, поскольку, по его мнению, это подпадает под соглашения от 27 апреля 1951 г.

Вы не представили каких-либо конкретных планов такого хранения и не задали вопроса об отношении датского правительства к обсуждаемому вопросу.

Я не думаю, что Ваши замечания нуждаются в комментариях с моей стороны» [250; 251].

Фактически этой запиской Хансен дал зелёный свет размещению ядерного оружия в Гренландии, несмотря на то что Дания заявила о своем безъядерном статусе. Американские дипломаты и военные, надо полагать, вздохнули свободно: они стояли перед неприятным выбором – размещать оружие втайне от датской администрации, что могло бы привести к крупному скандалу, или запросить официального разрешения, что привело бы, скорее всего, к отрицательному ответу.

Действительно, уже в 1958 году несколько ядерных зарядов оказались на базе Туле и оставались там до 1965 года. Однако, как впоследствии выяснилось, Гренландии была уготована особая роль в военных планах США.

Червивый лёд

В 1960-е армейское командование США разрабатывало проект «Iceworm» («Ледяной червь»). Его идея состояла в том, чтобы убрать под ледовую шапку Гренландии около 600 ракет средней дальности с ядерными боеголовками, способных долететь до целей в СССР [251; 287]. Ракеты должны были перемещаться по рельсам между огневыми позициями в тоннелях, проделанных в толще льда, что делало их неуязвимыми для советского оружия. Проект держали в секрете до 1997 года, в эту тайну не были посвящены датские власти. В соответствии с договором об обороне Гренландии от 1951 года американцы могли свободно действовать в пределах трёх выделенных зон, на всё остальное требовалось согласие Дании. Но, как оказалось, они игнорировали это условие, а сами датчане не имели возможности контролировать «старшего брата». Технологические решения проекта отрабатывались с 1958 по 1966 год на Кэмп Сенчури, объекте, сооружённом в 225 километрах к востоку от авиабазы Туле. Официальной задачей проекта было исследование поведения разного рода сооружений в полярных условиях. Кэмп Сенчури представлял собой систему неглубоких тоннелей во льду длиной около трёх километров, в которых размещалось более 200 военнослужащих. Был построен даже небольшой пробный U-образный участок железной дороги. Энергией станцию обеспечивал мобильный атомный реактор, запущенный в 1960 году, но уже в 1963-м он был выведен из эксплуатации из-за подвижки льда.

Если бы проект реализовали, площадь, охваченная системой тоннелей, втрое превысила бы территорию Дании. На объекте должны были работать 11 тысяч человек.

Но планы сорвались из-за того, что разработчики недооценили пластические свойства льда: под действием гравитации он непрерывно двигался, и это делало любые сооружения во льду недолговечными – оказалось, что они не протянут больше двух лет. С 1964 года объект работал только в летний сезон, а в 1966-м был заброшен. Наиболее важным его результатом стала первая скважина в гренландском ледниковом щите, пробурённая до скальной породы на отметке 1390 метров ниже дневной поверхности – исследование состава льда дало ценнейшую информацию о климатическом прошлом планеты.

Линия обороны

Одновременно с экспансией американских военных в Гренландию происходила и милитаризация канадской Арктики. В 1956 году на вооружении СССР появился (и состоит до сих пор) бомбардировщик Ту-95, способный донести ядерный заряд до США. Ответом на новую угрозу стала цепь американских радарных станций DEW Line (Distant Early Warning), опоясывающая север Канады и Аляску (рис. 7–11). Линия включала 63 станции и протянулась на 10 000 км вдоль 69-й параллели, на 300 км к северу от Полярного круга. Беспрецедентное по масштабу строительство началось в 1954 году, а в 1957 году система начала работу[240]. Проект предназначался для защиты всего континента, но целиком был финансирован американцами.

Рис. 7–11. Заброшенная РЛС линии DEW, Прадхо-Бей, Аляска (Источник: Библиотека Конгресса США)

Строительство линии DEW в Канаде восприняли неоднозначно, поскольку проект затрагивал болезненную тему суверенитета над северными территориями. Канада оказалась в ситуации выбора между плохим и очень плохим. С одной стороны, сама Канада не могла обеспечить прикрытие континента с севера. С другой стороны, ей очень не хотелось отдавать под фактический контроль чужих военных огромные незаселённые территории. Ещё больше власти Канады беспокоило то, как приход американцев будет воспринят общественным мнением, поэтому они всячески пытались представить DEW не как американский, а как совместный проект [205].

В 1953–1955 годах правительство Канады переселило одиннадцать эскимосских семей (87 человек) из Порта Гаррисон (побережье Гудзонова залива) на острова Элсмир и Корнуэлис. Новые места обитания находились более чем на 2000 километров к северу от родных мест эскимосов. В документах утверждается, что переселение было добровольным, но показания самих переселенцев расходятся с официальной точкой зрения. Даже те, кто дал согласие на переезд, вряд ли представляли, что их ждёт, и перемещение с 58-го градуса широты на 74-й или 76-й было для них настоящим шоком. Кроме того, эскимосам обещали, что через два-три года они смогут вернуться в Порт Гаррисон, если захотят. Однако такой возможности им не предоставили. Уже по пути на север переселенцы узнали, что им предстоит вынужденная разлука – единое небольшое сообщество было разделено на два поселения, расположенных вне досягаемости одно от другого. В результате переселенцы остались без контактов с родственниками, свобода передвижения их ограничивалась властями. Кроме того, они лишились возможности получать медицинскую помощь, дети не могли ходить в школу. Помимо естественных сложностей с добычей пропитания (в новых условиях прежние охотничьи навыки были непригодны), люди столкнулись с множеством проблем, в том числе и демографических – в небольших сообществах не было возможности создавать новые семьи.

Согласно официальной версии переселение было социальным экспериментом, направленным на повышение уровня жизни эскимосов. Предполагалось, что на новых местах у них будет вдоволь дичи и они смогут обеспечить себя всем необходимым. Было бы логично для переселения отобрать лучших охотников, но в действительности переселили тех, от кого хотели избавиться в первую очередь – людей неадаптированных, живших на социальное пособие [214].

Сложно сказать, какой именно мотив был основным при переселении эскимосов. С одной стороны, правительство Канады надеялось таким образом сделать эскимосов более самостоятельными, менее зависимыми от субсидий, и тем самым уменьшить нагрузку на бюджет. Было и ещё одно соображение, по-видимому, более существенное: постепенное заселение островов Канадского Арктического архипелага позволяло укрепить суверенитет Канады, потенциальную угрозу которому видели в активности американцев в регионе в период строительства линии DEW [214].

В 1980-е годы переселенцы и их потомки предъявили судебные иски федеральному правительству и в итоге получили компенсацию в 10 миллионов долларов. В 1989 году около сорока человек смогли наконец вернуться на родину, остальные предпочли остаться в Арктике. Эскимосы долгое время добивались извинений от правительства. В 2010 году переселение было официально признано властями ошибкой и названо «чёрной страницей в истории страны».

Атомные грибы и северные олени

После атмосферных ядерных взрывов начала 60-х выяснилось, что одной из основных пострадавших групп оказались коренные народы Севера (саамы, лапландцы, ненцы). Основой рациона у многих жителей Арктики является оленье мясо. А до 90 % рациона оленей в зимнее время составляют лишайники. Лишайники – многолетние организмы, они покрывают большие площади и усваивают питательные вещества и микроэлементы из атмосферы. То есть это идеальная система для сбора любых загрязнителей, в том числе и радиоактивных выпадений. Олени объедают лишайники с больших площадей, и радионуклиды накапливаются в них, а потом переходят в организм человека. В итоге содержание радионуклидов в теле оленеводов в сотни раз превышало значения, характерные для контрольных групп населения. (рис. 7–12, рис. 7–13)

Рис. 7–12. Содержание 137Cs в организмах оленеводов и жителей, не связанных с этой деятельностью [255]. Очевидно, что речь идёт о различии в сотни раз

Рис. 7–13. Удельная радиоактивность 137Cs в лишайниках, мясе оленей и в организмах жителей Лапландии [255]. Всплеск радиоактивности в середине 1960-х связан с атмосферными ядерными взрывами, последующий спад – с их запрещением. После аварии на ЧАЭС радиоактивность природной среды снова резко возросла

После запрещения ядерных испытаний ситуация стала постепенно улучшаться, но после аварии на Чернобыльской АЭС снова осложнилась. Значительная часть продуктов взрыва выпала на территории северной Европы, что привело к новому всплеску радиоактивности лишайников и оленей. В результате только в Швеции в течение двух лет после аварии пришлось уничтожить около 100 000 животных [147].

Данная ситуация убедительно продемонстрировала изнанку технического прогресса. Оказалось, что проблемы Арктики могут быть следствием событий, происходящих за много тысяч километров. Тем самым был поставлен под сомнение прагматический подход, основанный на сопоставлении затрат и прибылей. Принято считать, что если прибыли от развития новой технологии или строительства промышленного объекта превышают издержки, то такая деятельность оправданна. Однако, как выяснилось, плюсы достаются одним, а издержки ложатся на плечи других, наименее защищённых социальных групп.

Тонкий лёд

Сегодня любая дискуссия об Арктике рано или поздно сводится к обсуждению её углеводородных запасов и прав на их разработку. Мы словно вернулись во времена Фробишера, когда ценность новых земель определялась наличием в них золота. Соперничество за минеральные ресурсы и разногласия между странами в правовых аспектах арктического судоходства, а также глобальное «похолодание» политического климата – всё это ведёт к новому витку милитаризации региона. Почти все новости последних нескольких лет, приходящие из российской Арктики, связаны с созданием военной инфраструктуры или с проведением очередных учений, в том числе и вблизи Северного полюса. Сообщается о планах восстановления аэродромов на Земле Франца-Иосифа (в частности, на острове Греэм-Белл) (рис. 7–14, рис. 7–15) и строительстве военных объектов на острове Врангеля (несмотря на то что и сам остров, и окружающие его воды являются территорией заповедника). Милитаризацию Арктики объясняют защитой национальных интересов, забывая, что военное использование порой плохо совмещается с хозяйственным, тем более с научными исследованиями. Исследования Арктики по-прежнему носят преимущественно сезонный и фрагментарный характер.

Между тем сам объект исследования вскоре может исчезнуть. Вопрос о том, растает ли Арктика, уже не стоит на повестке дня. Климатологи обсуждают, когда именно это произойдёт. С начала 1980-х годов сентябрьская (то есть минимальная за текущий год) площадь льда сокращается на 13,3 % за десятилетие. Менее заметным, но более пугающим является уменьшение толщины морских льдов. По недавно опубликованным [210] оценкам за период 1975–2012 годы среднегодовая толщина полярных льдов уменьшилась с 3,59 до 1,25 метра (на 65 %). Ещё более заметно это изменение по средним сентябрьским показателям – 3,01 до 0,44 метра, или на 85 %. Как вполне вероятный сценарий рассматривается [243] полное исчезновение льдов на летний период в Центральной Арктике уже в течение XXI века, скорее всего ещё в первой его половине, возможно в течение одного-двух десятилетий. Открытое полярное море, в существование которого истово верили Барроу и Петерманн и которого так и не смогли достичь Франклин и Холл, станет реальностью.

Рис. 7–14. Заброшенная РЛС на острове Греэм-Белл, Земля Франца-Иосифа (Фото: Пётр и Наталия Богородские. Источник: sevprostor.ru)

Рис. 7–15. Потерпевший аварию самолёт Ан-12, бортовой номер 11994, о. Греэм-Белл (Фото: Пётр и Наталия Богородские. Источник: sevprostor.ru)

Благодарности

Ответственность за недостатки, неизбежные в столь объёмной работе, автор всецело берёт на себя, в то же время достоинствами своими эта книга обязана многим людям.

Во-первых, автор хотел выразить признательность коллективу издательства «Паулсен», особенно генеральному директору РАИСЕ НЕЯГЛОВОЙ-КОЛОСОВОЙ и заместителю генерального директора САВВЕ САФОНОВУ. Именно плодотворные обсуждения с ними помогли мне сформулировать основные идеи и определить структуру книги. Также я хочу выразить признательность прежнему генеральному директору ЭММАНУЭЛЮ ДЮРАНУ за то, что он первым поверил в меня и в мою книгу.

Я благодарю редактора МАРИНУ СМИРНОВУ, чей профессионализм и знание Севера стали мне неоценимой поддержкой во время подготовки рукописи.

Я благодарю НАТАЛЬЮ КУЗЬМЕНКОВУ (МГУ им. М. В. Ломоносова), нарисовавшую большую часть картографического материала для книги.

Я благодарю АНАСТАСИЮ ЛЕОНОВУ за поддержку и полезные обсуждения рукописи в процессе её написания.

Спасибо всем, кто предоставил фотографии и другие материалы: ЮЛИИ СТАРОСТЕНКО, СЕРГЕЮ ЛЕОНОВУ, ПЕТРУ И НАТАЛЬЕ БОГОРОДСКИМ.

Библиография

1. Авдеенко, А. Отлучение // Знамя. 1989. № 3. С. 5–73.

2. Айбулатов, Н. А. Экологическое эхо холодной войны в морях Российской Арктики. М.: ГЕОС, 2000. 307 с.

3. Алексеев, Д. А. Неизвестные письма участников русской полярной экспедиции 1912 г. на шхуне «Св. Анна» // Летопись Севера. М.: Мысль, 1985. Вып. 11. С. 181–192.

4. Альбанов, В. И. На юг, к Земле Франца-Иосифа! М.: Паулсен, 2007. 201, 42 [9] с., [7] л. ил.

5. Амундсен, Р. Моя жизнь. М.: Географгиз, 1959. 166 с.

6. Амундсен, Р. Южный полюс. М.: Мысль, 1972. 550 c.

7. Архив ВЧК: сб. док. / Центр. арх. ФСБ России, О-во изучения истории отеч. спецслужб; отв. ред.: В. Виноградов, А. Литвин, В. Христофоров; сост.: В. Виноградов, Н. Перемышленникова. М.: Кучково поле, 2007. 719 с.

8. Бартлетт, Р. Последнее плавание «Карлука». Л.: Изд-во Главсевморпути, 1936. 191 с.

9. Бегоунек, Ф. Трагедия в Ледовитом океане / авториз. пер. с чеш. Л. К. Фрчек. М.: Изд-во иностр. лит., 1962. 297 с., [10] л. фото, карт.

10. Белов, М. И. Советское арктическое мореплавание 1917–1932 гг. / под ред. Я.Я.Гаккеля, М. Б. Черненко; Аркт. и Антаркт. НИИ Глав. упр. Сев. морского пути. Л.: Мор. транспорт, 1959. 510 с.: ил., карт. (История открытия и освоения Северного морского пути; Т. 3).

11. Белов, М. И. Научное и хозяйственное освоение Советского Севера, 1933–1945 гг. Л.: Гидрометеоиздат, 1969. 615 с., 2 л. карт.: ил. (История открытия и освоения Северного морского пути; Т. 4).

12. Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства 1931–1934 гг. / под ред. М. Горького, Л. Авербаха и С. Фирина. [Репр. изд. 1934 г. Б.м.], 1998. 616 с.: ил.

13. Бессонов, Ю. Д. Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков // Воспоминания соловецких узников. Соловки: Изд. Соловецкого монастыря, 2013. С. 451–514.

14. Богданов, С. Чукчи на самолётах // Советская Арктика. 1940. № 6. С. 25–29.

15. Болотников, Н. Дрейф и освобождение ледокольного парохода «Соловей Будимирович» // Советская Арктика. 1941. № 4. С. 89–99.

16. Болотников, Н. Я. Полузабытая эпопея // Летопись Севера. М.: Мысль, 1971. Вып. 5. С. 74–92.

17. Большаков, М. А. Проблема оседания кочевого населения // Советская Арктика: 1936. № 5. С. 14–24.

18. Большая цензура: писатели и журналисты в Стране Советов, 1917–1956 / сост. Л. В. Максименко. М.: Материк: Междунар. фонд «Демократия», 2005. 750 с. (Россия. XX век / под. ред. акад. А. Н. Яковлева. Документы).

19. Бондаренко, Т. Ю., Николаева, Н. И. Миссия Фритьофа Нансена по спасению голодающих Поволжья // Власть: общенац. науч. – полит. журнал. 2011. № 3. С. 100–103.

20. Бондаренко, Т. Ю. Норвежский след на Саратовской земле // Нансен. Человек и миф: материалы Междунар. конф. М., 2011. С. 58.

21. Бочачер, М. Н. Игарка // Советская Арктика. 1936. № 6. С. 36–45.

22. Бочек, А. П. Доклад Начальника Северо-Восточной Полярной экспедиции Наркомвода Народному комиссару водного транспорта тов. Янсону Н.М., 1934 г. .

23. Брейтфус, Л. Л. Очерк экспедиции к Северному полюсу старшего лейтенанта Г.Я.Седова // Кушаков П. Г. Два года во льдах на пути к Северному полюсу с экспедицией старшего лейтенанта Г. Я. Седова. Пг., 1920. С. 3–78.

24. Брейтфус, Л. Л. Северные полярные экспедиции 1912 года и их поиски: обзор деятельности экспедиций: ст. лейт. Седова, лейт. Брусилова, геолога Русанова и лейт. Шредер-Штранца // Записки по гидрографии. Пг., 1915. Т XXXIX, вып. 2 (отд. оттиск). С. 279–322.

25. Броднев, М. Из чума в культурное жилище // Советская Арктика. 1936. № 3. С. 104–105.

26. Бронтман, Л. К. Дневники 1932–1947. Журнал «Самиздат», 2004.

27. Броуде, Б. Г. Умберто Нобиле (1885–1978). СПб: Наука, 1992. 156 с., ил.

28. Будни последнего года // Советская Арктика. 1936. № 8. С. 42–43.

29. Будур, Н. Нансен. Человек и миф. М.: Игра слов, 2011. 407 с., 16 л. ил.

30. Булатов, В. Н. Советская власть на Новой Земле // Terra Incognita Арктики. Архангельск, 1996. С. 97–142.

31. Буманн-Ларсен, Т. Амундсен. М.: Молодая гвардия, 2005. 521 c. (ЖЗЛ).

32. В зрительном зале Сталин или «Записки Шумяцкого»: запись беседы И. В. Сталина с Б. Шумяцким во время просмотра кинофильма «Челюскин» 28–29 июня 1934 г. -doc/54734.

33. Визе, В. Ю. Моря Российской Арктики: очерки по истории исследования: в 2 т. Т. 1. М.: Европейские издания Paulsen, 2008. 339 с.: ил., карт., портр.; Т. 2. М.: Европейские издания Paulsen, 2008. 311, [3] с.: ил.

34. Визе, В. Ю. Последний путь Г. Я. Седова // Новый мир. 1939. № 3. С. 161–166.

35. Визе, В. Ю. Потепление Арктики // Наука и жизнь. 1939. № 9. С. 1–6.

36. Вилькицкий, А. И. Северный морской путь // Труды общества изучения Сибири и улучшения её быта. СПб, 1912. Вып. III.

37. Власова, В. Ф. Эскимосы острова Врангеля // Советская Арктика. 1935. № 5. С. 60–65.

38. Водопьянов, М. Завоевание полюса (в порядке обсуждения) // Правда. 1937. 15 янв.

39. Воробьев Д. В. Когда государство спорит с собой: дебаты о проекте «поворота рек» // Неприкосновенный запас. 2006. № 2 (46). С. 85–102.

40. Врангель, Ф. П. Путешествие по северным берегам Сибири и по ледовитому морю, совершённое в 1820, 1821 и 1824 гг. экспедицией под начальством флота лейтенанта Ф. П. Врангеля: в 2 ч. СПб, 1841.

41. Выгодский, Е. С. Музей Арктики // Советская Арктика. 1936. № 6. С. 106–107.

42. Вылка, Т. Записки о Новой Земле / художник-самоед Илья Вылка; со вступ. ст. художника В. В. Переплётчикова. М.: Граф. заведение «Друкарь», 1914. 16 с., 1 л. портр.

43. Гибель экспедиции Андрэ. На «Орле» к полюсу. М.; Л.: Гослитиздат, 1931. 272 с., 16 л. ил.

44. Голицын, С. М. Записки уцелевшего. М.: Орбита, 1990. 731,[3] с., [1] л. портр… -center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=4248.

45. Горький, М. Соловки: очерк // Наши достижения. 1929. № 5. С. 25–36; № 6. С. 3–22.

46. Громов, Б. В. Гибель «Челюскина». М.: Гослитиздат, 1936. 377, [2] с., 3 вкл. л. портр., карт.

47. Дановский, А. Каждый нормальный человек должен хотеть поехать на Землю Франца-Иосифа // Полярный альманах. СПб: Паулсен, 2011. С. 112–121.

48. Дневник А. Э. Конрада: из фондов РГМАА / предисл. М. В. Дукальской // Полярный музей. СПб, 2011.

49. Дриго, Ф. И. Строительство ледокольного флота // Советская Арктика. 1935. № 2. С. 8.

50. Жиганец, Ф. Шмидт сидит на льдине, как шухер на малине, .

51. Звягин, В. Н. Трагедия капитана «Геркулеса»: медико-криминалистическая реконструкция. 2001. .

52. Зубов, Н. Н., Бадигин, К. С. Разгадка тайны Земли Андреева // Природа. 1952. № 2. -Badigin_Andreeva/main-razgadka_andreeva.html.

53. Израэль Ю. А. Радиоактивное загрязнение земной поверхности // Вестник РАН. 1998. Т. 68, № 10. С. 898–915.

54. Итин, В. Колебания ледовитости // Советская Арктика. 1936. № 3. C. 80–85.

55. Караваева, Т. А. Выставка «Освоение Арктики» // Советская Арктика. 1936. № 4. С. 125–126.

56. Караваева, Т. А. Подготовка национальных кадров // Советская Арктика. 1936. № 5. С. 106.

57. Карамзин, Н. М. История государства Российского. СПб, 1824. Т. 11, гл. 2.

58. Клейн, И. Беломорканал: литература и пропаганда в сталинское время / пер. с нем. Михаила Шульмана под ред. автора // Новое литературное обозрение. 2005. № 71. С. 231–262. .

59. Клименко, В. В., Астрина, Н. А. Документальные свидетельства сильных колебаний климата Российской Арктики в XV–XX вв. // История и современность. 2006. № 1. С. 179–217.

60. Кокк, Д. Святогор: рассказ Даниэля Кокка о спасательной экспедиции капитана Отто Свердрупа в Карском море в 1920 году / [пер. с норв., примеч. Е. Гончаровой]. СПб: Морское наследие, 2012. 117 с.: ил, карты, факс, вкл. л.

61. Конрад, Дж. География и некоторые исследователи // Конрад Дж. Избранное. М., 1959. Т. 2. С. 652–670.

62. Корякин, В. С. Достижение Северного полюса – интригующий детектив ХХ века // Наука и жизнь. 2007. № 7. С. 68–76. /.

63. Корякин, В. С. Рудольф Лазаревич Самойлович. М.: Наука, 2007. 268 с.

64. Корякин, В. С. Русанов. М.: Молодая гвардия, 2005. 359 с. (ЖЗЛ).

65. Корякин, В. С. Фредерик Альберт Кук, 1865–1940. М.: Наука, 2002. 248 с.

66. Корякин, В. С. Челюскинская эпопея. М.: Вече, 2011. 300, [3] с., [8] л. ил., портр. (Морская летопись).

67. Красинский, Г. Д. На советском корабле в Ледовитом океане: гидрографическая экспедиция на остров Врангеля. М.: Литиздат Н.К.И.Д., 1925. 76 с.: ил.

68. Кренкель, Э. Т. «Седов». Новая постановка Государственного Центрального Театра Юного Зрителя // Советская Арктика. 1939. № 6. С. 103–104.

69. Крюкова, М. Поколен-Борода и ясные соколы / вступ. статья В. Попов // Новый мир. 1937. № 5. С. 20–29.

70. Крюкова, М. Сказание про полюс // Советская Арктика. 1937. № 11. С. 96–99.

71. Кук, Ф. А. Моё обретение полюса. М.: Мысль, 1987. 349 с.

72. Кушаков, П. Г. Два года во льдах на пути к Северному полюсу с экспедицией старшего лейтенанта Г. Я. Седова. Пг., 1920. 247 c.

73. Ларьков, С. Судьбы участников знаменитой экспедиции (по старым книгам и недавно открытым архивам) // Ларьков, C. А., Романенко, Ф. А. «Враги народа» за Полярным кругом. М.: Паулсен, 2010. С. 211–242: ил.

74. Ларьков, С., Романенко, Ф. Законвоированные зимовщики // Ларьков С., Романенко Ф. Враги народа за полярным кругом. М.: Паулсен, 2010. С. 289–322: ил.

75. Ларьков, С. Челюскинская эпопея – историческая мифология и объективность истории (попытка фрагментарного сравнения) // Ларьков, С., Романенко, Ф. Враги народа за полярным кругом. М.: Паулсен, 2010. С. 243–288.

76. Лихачев, Д. С. Воспоминания. СПб: Logos, 1995. -center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=12654.

77. Мальсагов, С. А. Адские острова: Советская тюрьма на Дальнем Севере. Нальчик: Издат. центр «Эль-фа», 1996. -center.ru/asfcd/auth/?t=book&num=1880.

78. Матвеева, Л. В. Отто Юльевич Шмидт, 1891–1956 / отв. ред. А. Н. Боголюбов; [РАН]. М.: Наука. 1993. 202,[2] с.: ил. (Научно-биографическая серия).

79. Михайлов, А. П. Первые итоги работы с национальным населением // Советская Арктика. 1936. № 9. С. 31–39.

80. Нансен, Ф. «Фрам» в Полярном море. М.: Дрофа, 2007. 990 с.

81. Народное творчество о челюскинцах // Советская Арктика. 1936. № 4. С. 52–53.

82. Нендза-Щикониовска, К. Город, оторванный от земли, люди, привязанные к городу: заполярная Игарка // Неприкосновенный запас. 2014. № 5(97). .

83. Николаева, А. Г., Хромцова, М. С. Сквозь льды и штормы / [вступ. ст. И. Д. Папанина]; Арханг. лит. музей. Архангельск: Правда Севера, 2004. 374 с.: ил.

84. Нильсен, Й. П. Новая Земля – ничейная земля? // Terra Incognita Арктики. Архангельск. 1996. С. 69–96.

85. Нобиле, У. Крылья над полюсом: история покорения Арктики воздушным путём. М.: Мысль. 1984. 222 с., 8 л. ил., карт.

86. Окладников, А. П. Русские полярные мореходы XVII века у берегов Таймыра. М.; Л.: Изд-во Главсевморпути, 1948. 158 с.: ил.

87. Олеша, Ю. К. Книга прощания. М.: Вагриус, 1999. 475,[2] с., [16] вкл. л. ил. (Мой 20 век).

88. Островский, Б. Г. Треть века подо льдом: Андрэ и его экспедиция к Северному полюсу. Л.: Ленингр. обл. изд-во, 1931. 48 с.

89. Остроумова, В. П. Речь [на приёме в Кремле 25 января 1936 года] // Советская Арктика. 1936. № 3. С. 20–22.

90. Павильон «Советская Арктика» на ВСХВ в Москве // Проблемы Арктики. 1939. № 10/11. С. 114–117.

91. Павильон «Советская Арктика» на Международной выставке в Нью-Йорке // Проблемы Арктики. 1939. № 7/8. С. 109–110.

92. Папанин, И. Д. Лёд и пламень. М.: Политиздат, 1977. 416 с.

93. Пинегин, Н. В. В ледяных просторах: экспедиция Г. Я. Седова к Северному полюсу (1912–1914). М.: ОГИ, 2009. 303 с.: карты.

94. Пинегин, Н. В. Георгий Седов. 2-е изд. М.; Л.: Изд-во Главсевморпути, 1953. 351 с.

95. Пири, Р. Северный полюс. М.: Дрофа, 2007. 750 с.

96. Платонов, В. И. Записки адмирала. М.: Воениздат, 1991. .

97. Погодин, Н. Ф. Аристократы. 1934. .

98. Положение о Главном управлении Северного морского пути при СНК СССР // Бюллетень Арктического Института. 1936. № 8/9. С. 389–393.

99. Попов, С. Острова полярных гидрографов // Полярный круг. М.: Мысль, 1982. С. 114–128.

100. Поход «Челюскина»: [сб.]. Т. 1 / под общ. ред. О. Ю. Шмидта, И. Л. Баевского, Л. З. Мехлиса. М.: Ред. «Правды», 1934. 471, [4] с., [12] л. ил.: карты, портр., ил. (Героическая эпопея).

101. Прием аспирантов в Академию архитектуры в 1934 году // Академия архитектуры. 1934. № 1/2. С. 67–74.

102. Расмуссен, К. Великий санный путь. Иркутск: Вост. – Сиб. кн. изд-во, 1987. 496 с.

103. Рекомендации Международной комиссии по Радиационной защите от 2007 года. Публикация 103 МКРЗ. .

104. Рекстин, И. Э. 1000-мильный дрейф во льдах Баренцева и Карского моря с 25 января по 25 июня 1920 года // Морской сборник. 1921. № 3/6. С. 161–165.

105. Русанов, В. А. Возможно ли срочное судоходство между Архангельском и Сибирью через Ледовитый океан // Материалы по исследованию Новой Земли / под ред. И. В. Сосновского. СПб, 1910. Вып. I. С. 69–78.

106. Русанов, В. А. К вопросу о северном пути в Сибирь // Материалы по исследованию Новой Земли / под ред. И. В. Сосновского. СПб, 1911. Вып. II. С. 111–143.

107. Сазанович, В. П. Боль людская: Книга памяти пушкинцев, репрессированных в 30–40-е и начале 50-х годов. М., 1994. С. 61–67: портр. -center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=2284.

108. Самойлович, Р. Л. SOS в Арктике: экспедиция «Красина». Берлин: Петрополис, 1930. 260 с.: ил.

109. Сатлыкова, Р. К. Население Новой Земли (динамика численности и формы хозяйственной деятельности) // Новая Земля: экспедиция под начальством П. В. Боярского на гидрогр. судне «Иван Киреев» 12 июля – 2 сент. 1992 г. М., 1992. Т. 1, кн. 1. С. 86–95: ил. (Труды Морской арктической комплексной экспедиции / под ред. П. В. Боярского).

110. Саукке, М. Б. «Максим Горький»: история самолёта-гиганта. М.: Polygon Press, 2005. 158 с.: ил., портр., факс.

111. Сахаров А. Д. Воспоминания: в 2 т. М.: Права человека, 1996.

112. Седов, Г. Я. Как я открою Северный полюс // Синий журнал. 1912. № 13. С. 6–7.

113. Селезнев, С. А. Первое плавание советского ледокола в Арктике // Летопись Севера. М.: Мысль, 1971. Вып. 5. С. 56–73. 79.

114. Советская власть ведёт нас к радостной жизни. Радиограмма охотников-эскимосов острова Врангеля // Советская Арктика. 1936. № 8. С. 42–45.

115. Соколов, Б. Ф. Падение Северной области // Гражданская война в России: война на Севере. М: ACT; Транзиткнига; СПб: Terra Fantastica. 2004. .

116. Соловецкие лагеря особого назначения ОГПУ: фотолетопись / Гос. музей истории Санкт-Петербурга, Музей С. М. Кирова, Соловец. гос. ист. – архитектур. и природ. музей-заповедник [авт. текстов: О. В. Бочкарева, Т. А. Сухарникова; авт. – сост. Т. А. Сухарникова]. СПб, 2004. 105 с.: ил.

117. Соловецкие лагеря особого назначения ОГПУ: документы ЦА ФСБ России и ГАОПДФ Архангельской области / вступ. статья, подгот. текста к публ. и коммент. Д. Б. Павлова. 2009. -intro/1000545

118. Соломонов, М. Павильон «Советская Арктика» на ВСХВ // Советская Арктика. 1939. № 9. С. 93–96.

119. Сталинские стройки ГУЛАГа, 1930–1953: [сб. / сост.: А. И. Кокурин, Ю. Н. Моруков. М.: Междунар. фонд «Демократия»: Материк, 2005. 565, [1] с.: табл. (Россия. XX век. Документы).

120. Стефанссон, В. Гостеприимная Арктика. М.: Географгиз, 1948. 328 c., [1] вкл. л. карт.

121. Сухановский, А. Ф. Тыко Вылка. Сын Полярной звезды: этюды жизни И. К. Вылки, ненецкого художника, сказителя и «президента Новой Земли», рисованные на полотнах его родины. Архангельск: СК-Россия, 2009. 253 с.: ил.

122. Толкачев, В. Ф. Украденный архипелаг // Terra Incognita Арктики. Архангельск. 1996. С. 143–266.

123. Урванцев, Н. Предатели рабочего класса стёрты с лица Земли // Проблемы Арктики. 1937. № 1. С. 11–12.

124. Уроки семенчуковщины // Советская Арктика. 1936. № 7. С. 3–7.

125. Ушаков, Г. А. Остров Врангеля // Советская Арктика. 1936. № 8. С. 16–29.

126. Факты и проблемы, связанные с захоронением радиоактивных отходов в морях, омывающих территорию РФ (материалы доклада Правительственной комиссии по вопросам, связанным с захоронением в море радиоактивных отходов, созданной распоряжением Президента РФ от 24 октября 1992 г. № 613-рп). М.: Адм. Президента РФ, 1993. 108 с.

127. Фейхтвангер, Л. Москва 1937: отчет о поездке для моих друзей: Пер. с нем. М.: Гослитиздат, 1937. 93, [2] с.

128. Филатов, Л. Ликвидировать последствия вредительства в издательстве Главсевморпути // Советская Арктика. 1938. № 7. С 34–35.

129. Хедланд, Р. К. Краткая хронология достижения полюсов // Полярный альманах. М.: Паулсен, 2014. Вып. 2. С. 90–93.

130. Химаныч, О. Б. «Кузькина мать» Никиты и другие атомные циклоны Арктики. Северодвинск: ЗАО «Партнер НП», 2009. 50 с.: ил.

131. Царское правительство и полярная экспедиция Г. Я. Седова // Красный архив. 1938. № 3 (88). С. 16–75.

132. Чайковский, Ю. В. Возвращение лейтенанта Колчака // Вестник Российской Академии наук. 2002. Т. 72, № 2. С. 152–161.

133. Черненко, М. О плаваниях русских в Арктике и раболепстве перед Западом // Советская Арктика. 1939. № 6. С. 17–23.

134. Чеснокова, Т. А. Нансен и инженер Андрэ (по страницам романа Пера Улофа Сундмана) // Нансен. Человек и миф: материалы Междунар. конф. М., 2011. С. 33.

135. Чижевский, А. Л. Земля и Космос. Земное эхо космических бурь. М.: Академ. проект: Альма Матер, 2013. 272 с.

136. Ширяев, Б. Н. Неугасимая лампада. М.: Т-во рус. худож., 1991. 411,[2] с. -center.ru/asfcd/auth/?t=book&num=937.

137. Шлёгель, К. Террор и мечта. Москва 1937 / [пер. с нем. В. А. Брун-Цехового]. М.: Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина»: РОССПЭН, 2011. 741, [1] с.: ил.

138. Шмидт, О. Ю., Бергавинов, С. А. Знаменательная дата и поучительный процесс // Советская Арктика. 1936. № 8. С. 10–15.

139. Шмидт, О. Сталинское задание выполнено // Правда. 1937. 21 мая.

140. Эммерсон, Ч. Будущая история Арктики. М.: Паулсен, 2010.

141. Ядерные испытания СССР. Т. 1 / Михайлов В. Н. (ред.). Саров: РФЯЦ-ВНИИЭФ, 1997. 300 с. -atom.ru/sssr1/index.html.

142. A New Subclade of mtDNA Haplogroup C1 found in Icelanders: Evidence of pre-Columbian Contact? / S. S. Ebenesersdóttir, Б. Sigurðsson, F. Sánchez-Quinto, C. Lalueza-Fox, K. Stefánsson, A. Helgason // American Journal of Physical Anthropology. 2011. Vol. 144. P. 92–99.

143. A Review of Nuclear Testing by the Soviet Union at Novaya Zemlya, 1955–1990 / V. I. Khalturin, T. G. Rautian, P. G. Richards, W. S. Leith // Science and Global Security: the Technical Basis for Arms Control, Disarmament, and Nonproliferation Initiatives. 2005. Vol. 13, № 1/2. P. 1–42.

144. Aarkrog A. Radioactivity in Polar Regions – Main Sources. // Journal of Environmental Radioactivity. 1994. Vol. 25. P. 21–35.

145. Aas, S. One Man’s Foolishness Led to the Death of 14 Men: Norwegian Reactions to Umberto Nobile and the «Italia» Disaster // Acta Borealia: A Nordic Journal of Circumpolar Societies. 2003. Vol. 20, № 2. P. 169–194.

146. Abrupt Holocene Climate Change as an Important Factor for Human Migration in West Greenland / W. J. D’Andrea, Y. Huang, S. C. Fritzb and N. J. Andersonc // Proceedings of the National Academy of Sciences USA. 2011. Vol. 108, № 24. P. 9767.

147. Åhman, B. Transfer of radiocaesium via reindeer meat to man effects of countermeasures applied in Sweden following the Chernobyl accident // Journal of Environmental Radioactivity. 1999. Vol. 46. P. 113–120.

148. Anderson, R. M. Recent Explorations on the Canadian Arctic Coast // Geographical Review. 1917. Vol. 4, № 4. P. 241–266.

149. Arctic Marine Climate of the Early Nineteenth Century / P. Brohan, C. Ward, G. Willetts, C. Wilkinson, R. Allan, D. Wheeler // Climate of the Past. 2010. № 6. P. 315–324.

150. Barr, W. Discovery of One of Sir John Franklin’s Ships // Polar Record. 2015. Vol. 51, № 1. P. 107–108.

151. Barr, W. Geographical Aspects of the First International Polar Year, 1882–1883 // Annals of the Association of American Geographers. 1983. Vol. 73(4). P. 463–484.

152. Barr, W. The Drift and Rescue of Solovei Budimirovich in the Kara Sea, January – June 1920 // Canadian Slavonic Papers. 1978. Vol. 20, № 4. P. 483–503.

153. Bartlett, R. A. Bartlett’s story of the Karluk // The New York Times. 1914. 1 June.

154. Bartlett, R. A. The last voyage of the Karluk flagship of Vilhjalmar Stefansson’s Canadian Arctic expedition of 1913–16 as related by her master, Robert A. Bartlett, and here set down by Ralph T. Hale. Toronto: McClelland, Goodchild Publishers Stewart, 1916. 329 p.

155. Battersby, W. Identification of the Probable Source of the Lead Poisoning Observed in Members of the Franklin Expedition // Journal of the Hakluyt Society. 2008. September. P. 1–10.

156. Beattie, O., Geiger, J. Frozen in Time: the Fate of the Franklin Expedition. London: Bloomsbury, 2004. 288 p.

157. Beer, J. Ice Core Data on Climate and Cosmic Ray Changes // Workshop on Ion-Aerosol-Cloud interactions / CERN. Geneva, Switzerland, 2001. P. 3–11.

158. Beer, J., McCracken, K. Evidence for Solar Forcing: Some Selected Aspects // Climate and Weather of the Sun-Earth System (CAWSES): Selected Papers from the 2007 Kyoto Symposium / edited by T. Tsuda, R. Fujii, K. Shibata, and M. A. Geller. 2007. P. 201–216. .

159. Benthic Communities as Influenced by Nuclear Tasting and Radioactive Waste Disposal off Novaya Zemlya in the Russian Arctic / V. B. Pogrebov, S. I. Fokin, V. V. Galtsova, G. I. Ivanov // Marine Pollution Bulletin. 1997. Vol. 35. P. 333–339.

160. Bernard, J. F. Ice Conditions Round Wrangel Island. // The Geographical Journal. 1924. Vol. 63, № 5. P. 463–464.

161. Bosco, P., Stone, I. R. Black Feathers in Svalbard: the Alpini Expeditions, 1928 // Polar Record. 2004. Vol. 40 (215). P. 303–308.

162. Brandt, A. The Man Who Ate His Boots: the Tragic History of the Search for the Northwest Passage. New York: Alfred A. Knopp, 2010. XVI, 441 p.: ill.

163. Bryce, R. M. The Fake Peak Revisisted // DIO. 1997. Vol. 7, Nos. 2. P. 41–76.

164. Carroll, S. Crusades Against Frost: Frankenstein, Polar Ice, and Climate Change in 1818 // European Romantic Review. 2013. Vol. 24, № 2. P. 211–230.

165. Carter, C. «The Sea Fryseth Not»: Science and the Open Polar Sea in the Nineteenth Century // Earth Sciences History. 2013. Vol. 32, № 2. P. 235–251.

166. Cavell, J. Going Native in the North: Reconsidering British Attitudes during the Franklin Search, 1848–1859 // Polar Record. 2009. № 45 (232). P. 25–35.

167. Cavell, J. Publishing Sir John Franklin’s Fate: Cannibalism, Journalism, and the 1881 Edition of Leopold McClintock’s Voyage of the «Fox» in the Arctic Seas // Book History. 2013. № 16. P. 155–184.

168. Chafe, E. F. The Voyage of the Karluk, and Its Tragic Ending // The Geographical Journal. 1918. Vol. 51, № 5. P. 307–316.

169. Change of Diet of the Greenland Vikings Determined from Stable Carbon Isotope Analysis and 14C dating of their Bones / J. Arneborg, J. Heinemeier, N. Lynnerup, H. L. Nielsen, N. Rud, Б. E. Sveinbjörnsdóttir // Radiocarbon. 1999. Vol. 41, № 2. P. 157–168.

170. Climate and Atmospheric History of the Past 420,000 Years from the Vostok Ice Core, Antarctica / Petit, J. R. el al. // Nature. 1999. Vol. 399. P. 429.

171. Cookman, S. Ice Blink: The Tragic Fate of Sir John Franklin’s Lost Polar Expedition. John Wiley & Sons, 2000. 256 p.

172. Cyriax, R. J. Sir James Clark Ross and the Franklin Expedition // Polar Record. 1942. № 24. P. 528–540.

173. Cyriax, R. J. The Two Franklin Expedition Records Found in King William Island // The Mariner’s Mirror. 1958. Vol. 44. № 3. P. 179–189.

174. Cyriax, R. J., Jones, A. G. E. The Papers in the Possession of Harry Peglar, Captain of the Foretop, HMS Terror, 1845 // The Mariners Mirror. 1954. Vol. 40. № 3. P. 186–196.

175. Dick, L. Aboriginal-European Relations During the Great Age of North Polar Exploration // Polar Geography. 2002. Vol. 26, № 1. P. 66–86.

176. Dick, L. «Pibloktoq» (Arctic Hysteria): a Construction of European-Inuit Relations? // Arctic Anthropology. 1995. Vol. 32, № 2. P, 1–42.

177. Dickens, C. The Lost Arctic Voyagers // Household Words. 1854. 2 December.

178. Diubaldo, R. J. Stefansson and the Canadian Arctic. McGeel-Queen`s University Press, 1999. 274 p.

179. Diubaldo, R. J. Wrangling Over Wrangel Island // The Canadian Historical Review. 1967. Vol. XLVIII, № 3. P. 201–226.

180. Durey, M. Exploration at the Edge: Reassessing the Fate of Sir John Franklin’s Last Arctic Expedition. The Great Circle // Journal of the Australian Association for Maritime History. 2008. № 30 (2). P. 3–40.

181. Eddy, J. A. The Maunder Minimum // Science. New Series. 1976. 18 June. Vol. 192. № 4245. P. 1189–1202.

182. Euller, J. The Centenary of the Birth of Frederick A. Cook // Arctic. 1964. Vol. 17, № 4. P. 219–221.

183. Farrer, K. T. H. Lead and the Last Franklin expedition // Journal of Archaeological Science. 1993. № 20. P. 399–409.

184. Gibson, W. Sir John Franklin’s Last Voyage // Beaver 17. 1937. June. № 1, Out. 268. P. 44–75.

185. Gough, B. M. British-Russian Rivalry and the Search for the Northwest Passage in the early 19th Century // Polar Record. 1986. № 23(144). P. 301–317.

186. Grant, Sh. D. Why the St. Roch? Why the Northwest Passage? Why 1940? New Answers to Old Questions // Arctic. 1993. № 46. P. 82–87.

187. Grove, J. M., Battagel, A. Tax Records from Western Norway, as an Index of Little Ice Age Environmental and Economic Deterioration // Climatic Change. 1983. № 5. P. 265–282.

188. Gjertz, I., Mørkved, B. Norwegian Arctic Expansionism, Victoria Island (Russia) and the Bratvaag Expedition // Arctic. 1998. Vol. 51, № 4. P. 330–335.

189. Hall, C. F. Arctic Researches and Life among the Esquimaux: being the Narrative of an Expedition in Search of Sir John Franklin, in the Years 1860, 1861 and 1862. New York: Harper & Brothers Publishers, 1866. 615 p.

190. Haltia-Hovi, E., Saarinen, T., Kukkonen, M. A 2000-year Record of Solar Forcing on Yarved Lake Sediment in Eastern Finland // Quaternary Science Reviews. 2007. № 26. P. 678–689.

191. Harper, K. The Minik Affair: The Role of the American Museum of Natural History // Polar Geography. 2002. Vol. 26, № 1. P. 39–52.

192. Herschel, W. Observations Tending to Investigate the Nature of the Sun, in Order to Find the Causes or Symptoms of Its Variable Emission of Light and Heat; With Remarks on the Use That May Possibly Be Drawn from Solar Observations // Philosophical Transactions of the Royal Society of London. 1801. Vol. 91. P. 265–318.

193. Highly Variable Northern Hemisphere Temperatures Reconstructed from Low– and High-Resolution Proxy Data / A. Moberg, D. M. Sonechkin, K. Holmgren, N. M. Datsenko & Wibjorn Karlen // Nature. 2005. Vol. 433. P. 613–617.

194. Horowitz, B. Z. Polar Poisons: did Botulism Doom the Franklin Expedition? // Clinical Toxicology. 2003. Vol. 41. № 6. P. 841–847.

195. Houston, C. S. John Rae (1813–1893) // Arctic. 1987. № 40 (1). P. 78–79.

196. Huntington, P. A. M. Robert E. Peary and the Cape York Meteorites // Polar Geography. 2002. Vol. 26, № 1. P. 53–65.

197. Interdisciplinary Investigations of the End of the Norse Western Settlement in Greenland / L. K. Barlow, J. P. Sadler, A. E. J. Ogilvie, P. C. Buckland, T. Amorosi, J. H. Ingimundarson // Holocene. 1997. № 7. P. 489–499.

198. Jackson, C. I. Three Puzzles from Early Nineteenth Century Arctic Exploration // The Northern Mariner/Le marin du nord. 2007. Vol. XVII, № 3 (July). P. 1–17.

199. Jones, A. G. E. Sir James Clark Ross and the Voyage of the Enterprise and Investigator, 1848–49 // The Geographical Journal. 1971. Vol. 137, № 2. P. 165–179.

200. Jones, H. G. Ada Blackjack and the Wrangel Island Tragedy, 1921–1923 // Terrae Incognitae. 1999. Vol. 31. P. 91–102.

201. Karpoff, J. M. Public Versus Private Initiative in Arctic Exploration: The Effects of Incentives and Organizational Structure // Journal of Political Economy. 2001. Vol. 109, № 1. P. 38–78.

202. Keenleyside, A. Bertulli, M. Fricke, H. C. The Final Days of the Franklin Expedition: New Skeletal Evidence // Arctic. 1997. Vol. 50, № 1. P. 36–46.

203. Kershaw, P. J., McCubbin, D., Leonard, K. S. Continuing contamination of north Atlantic and Arctic waters by Sellafield radionuclides // Science of the Total Environment. 1999. Vol. 237/238. P. 119–132.

204. Kramer, A. E. Warming Revives Dream of Sea Route in Russian Arctic // The New York Times. 2011. 17 October.

205. Lajeunesse, A. The Distant Early Warning Line and the Canadian Battle for Public Perception // Canadian Military Journal. 2007. Summer. P. 51–59.

206. Larsen, H. A. The Conquest of the North West Passage: The Arctic Voyages of the St. Roch, 1940–44 // The Geographical Journal. 1947. Vol. 110, № 1/3. P. 1–16.

207. Levere, T. H. Science and the Canadian Arctic, 1818–76, from Sir John Ross to Sir George Strong Nares // Arctic. 1988. Vol. 41, № 2. P. 127–137.

208. Levere, T. H. Vilhjalmur Stefansson, the Continental Shelf, and a New Arctic Continent // The British Journal for the History of Science. 1988. Vol. 21, № 2. P. 233–247.

209. Lindgren, S., Neumann, J. Crossings of Ice-Bound Sea Surfaces in History // Climatic Change. 1982. Vol. 4. P. 71–97.

210. Lindsay, R., Schweiger, A. Arctic sea ice thickness loss determined using subsurface observations // The Cryosphere. 2015. № 9. P. 269–283.

211. Lloyd-Jones, R. The Royal Marines on Franklin’s last expedition // Polar Record. 2004. № 40 (215). P. 319–326.

212. Loomis, Ch. Weird and Tragic Shores: The Story of Charles Francis Hall, Explorer. 2nd edition. New York: Random House Publishing Group, 2000. 392 p. (Modern Library Exploration Series).

213. Lynnerup, N., Nørby, S. The Greenland Norse: Bones, Graves, Computers, and DNA // Polar Record. 2004. № 40 (213). P. 107–111.

214. Marcus, A. R. Out in the Cold: Canada’s Experimental Inuit Relocation to Grise Fiord and Resolute Bay // Polar Record. 1991. № 27 (163). P. 285–296.

215. Marlow, J. E. The Fate of Sir John Franklin: Three Phases of Response in Victorian Periodicals // Victorian Periodicals Review. 1982. Vol. 15, № 1. P. 2–11.

216. Martin, C. William Scoresby, Jr. (1789–1857) and the Open Polar Sea – Myth and Reality // Arctic. 1988. Vol. 41, № 1. P. 39–47.

217. May, K., Lewis, G. The death of Roald Amundsen and the crew of the Latham 47 // Polar Record. 2015. Vol. 51, Is. 1. P. 1–15.

218. McCannon, J. History of the Arctic: Nature, Exploration and Exploitation. London: Reaktion Books, 2012.

219. McCannon, J. Positive Heroes at the Pole: Celebrity Status, Socialist-Realist Ideals and the Soviet Myth of the Arctic, 1932–1939 // The Russian Review. 1997. Vol. 56. P. 346–365.

220. McCannon, J. Red Arctic: Polar Exploration and the Myth of the North in the Soviet Union, 1932–1939. New York: Oxford University Press,1998. XI, 226 p.

221. McClintock, F. L. The Voyage of the «Fox» in the Arctic Seas. A Narrative of the Discovery of the Fate of Sir John Franklin and his Companions. London: John Murray, 1859. 403 p.

222. McGhee, R. The Timing of the Thule Migration // Polarforschung. 1984. Vol. 54 (1). P. 1–7.

223. McKinlay, W. L. The last voyage of the Karluk: a survivor’s memoir of Arctic disaster. New York: St. Martin’s Griffin, 1999. XIII, 168 p., [16] p. of plates: ill., maps.

224. McKinzey, K. M., Olafsdottir, R., Dugmore, A. J. Perception, History, and Science: Coherence or Disparity in the Timing of the Little Ice Age Maximum in Southeast Iceland? // Polar Record. 2005. № 41 (219). P. 319–334.

225. Michaels, P. A. Mikhail Kalatozov’s the Red Tent: a Case Study in International Coproduction across the Iron Curtain // Historical Journal of Film, Radio and Television. 2006. Vol. 26, № 3. P. 311–325.

226. Millar, K., Bowman, A. W., Battersby, W. A re-analysis of the supposed role of lead poisoning in Sir John Franklin’s last expedition, 1845–1848 // Polar Record. 2014. Vol. 51, № 3. P. 224–238.

227. Mitchell, R. Dr. John Rae, Arctic explorer and his search for Franklin // Canadian Medical Association Journal. 1933. Vol. 28(1). P. 85–90.

228. Monetti M. A. Worldwide Deposition of 90Sr through 1990 / Environmental Measurements Laboratory, U. S. Department of Energy Report EML-579. New York, 1996. /.

229. Moore, A. Sir Edwin Landseer’s «Man Proposes, God Disposes»: and the Fate of Franklin // The British Art Journal. 2009. Vol. 9, № 3. P. 32–37.

230. Murray, C. The Use and Abuse of Dogs on Scott’s and Amundsen’s South Pole Expeditions // Polar Record. 2008. Vol. 44 (231). P. 303–310.

231. Nansen, F. How Can The North Polar Region Be Crossed? // The Geographical Journal. 1893. Vol. 1, № 1. P. 1–22.

232. Neatby, L. H. John Ross (1777–1856) // Arctic. 1984. Vol. 37, № 3. P. 298–299.

233. New light on the personal identification of a skeleton of a member of Sir John Franklin’s last expedition to the Arctic, 1845 / S. Mays, A. Ogden, J. Montgomery, S. Vincent, W. Battersby, G. M. Taylor // Journal of Archaeological Science. 2011. Vol. 38. P. 1571–1582.

234. Newsom, G. H. Byrd’s Arctic Flight in the Context of Model Atmospheres // Polar Record. 2013. Vol. 49 (248). P. 62–71.

235. Newsom, G. H. Byrd came oh-so-close, but probably didn’t reach North Pole: New Computer Analysis Suggests Explorer Came Within Sight of His Goal // Research and Innovation Communications / Ohio State University. 4.08.2013. from http: .

236. Nielsen, K. H. Transforming Greenland: Imperial Formations in the Cold War // New Global Studies. 2013. Vol. 7, № 2. P. 129–154.

237. Niven, J. Ada Blackjack. A true story of survival in the Arctic. New York: Hyperion, 2003. 431 p.: ill., maps.

238. Oerlemans, J. Extracting a Climate Signal from 169 Glacier Records // Science. 2005. Vol. 308. P. 675.

239. Olesen, T. B. Tango for Thule: the Dilemmas and Limits of the «Neither Confirm nor Deny» Doctrine in Danish-American Relations, 1957–1968 // Journal of Cold War Studies. 2011. Vol. 13, № 2. P. 116–147.

240. On the Trail of Vikings with Polarized Skylight: Experimental Study of the Atmospheric Optical Prerequisites Allowing Polarimetric Navigation by Viking Seafarers / G. Horváth, A. Barta, I. Pomozi, B. Suhai, R. Hegedüs, S. Åkesson, B. Meyer-Rochow, R. Wehner. // Philosophical Transactions of the Royal Society. Series B. 2011. Vol. 366. P. 772–782.

241. O’Neill, D. H-Bombs and Eskimos: the Story of Project Chariot / The Pacific Northwest Quarterly. 1994. Vol. 85, № 1. P. 25–34.

242. Oppenheimer, C. Climatic, Environmental and Human Consequences of the Largest Known Historic Eruption: Tambora Volcano (Indonesia) 1815 // Progress in Physical Geography. 2003. № 27. P. 230–259.

243. Overland, J. E., Wang, M. When will the summer Arctic be nearly sea ice free? // Geophysical Research Letters. 2013. Vol. 40. L2097–2101.

244. Pala, C. Unlikely Heroes: the Story of the First Men who Stood at the North Pole // Polar Record. 1999. Vol. 35. P. 337–342.

245. Pálsson, G. Race and the Intimate in Arctic Exploration // Ethnos. 2004. Vol. 69, № 3. P. 363–386.

246. Pálsson, G. The legacy of Vilhjalmur Stefansson. .

247. Parkinson, E. «All well» Narrating the Third Franklin Expedition // Echoing silence. Essays of Arctic Narrative. University of Ottava Press, 1997. P. 43–52.

248. Pavlov, V. K., Pfirman, S. L. Hydrographic Structure and Variability of the Kara Sea: Implications for Pollutant Distribution // Deep-Sea Research. Part II: Topical Studies in Oceanography. 1995. Vol. 42, № 6. P. 1369–1390.

249. Persistent Multi-Decadal Greenland Temperature Fluctuation through the Last Millennium / T. Kobashi, J. P. Severinghaus, J.-M. Barnola, K. Kawamura, T. Carter, and T. Nakaegawa // Climatic Change. 2010. Vol. 100. P. 733–756.

250. Petersen, N. The H. C. Hansen Paper and Nuclear Weapons in Greenland // Scandinavian Journal of History. 1998. Vol. 23, № ½. P. 21–44.

251. Petersen, N. The Iceman that never came // Scandinavian Journal of History. 2008. Vol. 33, № 1. P. 75–98.

252. Rae, J. Arctic Exploration, with Information Respecting Sir John Franklin’s Missing Party // Journal of the Royal Geographical Society of London. 1855. Vol. 25. P. 246–256.

253. Radioactive Сontamination of the Yenisei River / S. M. Vakulovsky, I. I. Kryshev, A. I. Nikitin, Yu. V. Savitsky, S. V. Malyshev, E. G. Tertyshnik // Journal of Environmental Radioactivity. 1995. Vol. 29. P. 225–236.

254. Radiological Investigations at the «Taiga» Nuclear Explosion Site: Site Description and in Situ Measurements // V. Ramzaev, V. Repin, A. Medvedev, E. Khramtsov, M. Timofeeva, V. Yakovlev // Journal of Environmental Radioactivity. 2011. Vol. 102. P. 672–680.

255. Rahola, T., Muikku, M. Experiences from Two Different Fallout Situations – Body Burdens of 137Cs in Finnish People // 11 International Congress of the International Radiation Protection Association, May, 23–28. Madrid, 2004. .

256. Rawlins, D. Byrd’s Heroic 1926 North Pole Failure // Polar Record. 2000. Vol. 36 (196). P. 25–50.

257. Report of the United Nations Scientific Committee on the Effects of Atomic Radiation to the General Assembly. 2000. .

258. Richard, J. «A Paradise of my Own Creation»: Frankenstein and the Improbable Romance of Polar Exploration // Nineteenth-Century Contexts: An Interdisciplinary Journal. 2003. Vol. 5, № 4. P. 295–314.

259. Richards, R. L. Rae of the Arctic // Medical History. 1975. № 19 (2). P. 176–193.

260. Riffenburgh, B. The dogs of the Australasian Antarctic Expedition 1911–1914 // Polar Record. 2014. Vol. 50, № 2. P. 128–137.

261. Roe, G. H. In Defense of Milankovitch // Geophysical Research Letters. 2006. Vol. 33. L24703.

262. Ross, J., Savelle, J. M. Retreat from Boothia: The Original Diary of James Clark Ross, May to October 1832 // Arctic. 1992. Vol. 45, № 2. P. 179–194.

263. Ross, W. G. The type end number of expeditions in the Franklin search 1847–1859 // Arctic. 2002. Vol. 55, № 1. P. 57–69.

264. Ross, W. G. Clairvoyants and mediums search for Franklin // Polar Record. 2003. Vol. 39 (208). P. 1–18.

265. Rosse, I. C. The First Landing on Wrangel Island, with Some Remarks on the Northern Inhabitants // Journal of the American Geographical Society of New York. 1883. Vol. 15. P. 163–214.

266. Ruddiman, W. F. Orbital Changes and Climate // Quaternary Science Reviews. 2006. № 25. P. 3092.

267. Savitt, R. Frederick Schwatka and the Search for the Franklin Expedition Records, 1878–1880 // Polar Record. 2008. Vol. 44 (230). P. 193–210.

268. Savours, A. The Search for the North West Passage. New York: St. Martin’s Press, 1999. X, 342 p.: ill. (some col.), maps.

269. Schönhofer, F. 14C in Austrian Wine and Vinegar // Radiocarbon. 1992. Vol. 34(3). S. 768–771.

270. Scott, R. F. Voyage of the Discovery. 2 vols. London: Smith, Elder & Co, 1905. 410 p.; 374 p.

271. Serebryannyy, L. R. The Population of Novaya Zemlya from 1877 to 1956: a Historical Geographic Essay // Polar Geography. 1996. Vol. 20, № 3. P. 199–208.

272. Silva, S. L., de, Zielinski, G. A. Global Influence of the AD1600 Eruption of Huaynaputina, Peru // Nature. 1988. Vol. 393. P. 455–458.

273. Simmonds, P.L. Sir John Franklin and The Arctic Regions. Buffalo: Geo. H. Derby and Co. 1852. XXIII, [25]-396 p. incl. illus., fold. map.

274. Soon, W., Baliunas, S. Proxy Climatic and Environmental Changes of the Past 1000 Years // Climate Research. 2003. № 23. P. 89–110.

275. Source Identification of Lead Found in Tissues of Sailors from the Franklin Expedition of 1845 / W.F. Kowal, O.W. Beattie, H. Baadsgaard, and P. Krahn // Journal of Archaeological Science. 1991. № 18. P. 193–203.

276. Stefansson, V. «Living Off the Country» as a Method of Arctic Exploration // Geographical Review. 1919. Vol. 7, № 5. P. 291–310.

277. Stefánsson, V. The Canadian Arctic Expedition // The Geographical Journal. 1913. Vol. 42, № 1. P. 49–53.

278. Stein, G. M. An Arctic Execution: Private Charles B. Henry of the United States Lady Franklin Bay Expedition 1881–84 // Arctic. 2011. Vol. 64, № 4. P. 399–412.

279. Stone, I. R. Joseph Wiggins (1832–1905) // Arctic. 1994. Vol. 47, № 1. P. 405–410.

280. Strong Coherence Between Solar Variability and the Monsoon in Oman between 9 and 6 kyr ago / U. Neff, S. J. Burns, A. Mangini, M. Mudelsee, D. Fleitmann, A. Matter // Nature. 2001. Vol. 411. P. 290.

281. Svensmark, H. Cosmoclimatology: a New Theory Emerges // Astronomy & Geophysics. 2007. № 48 (1). P. 1.18–1.24.

282. The Lead Content of Human Bones from the 1845 Franklin Expedition / A. Keenleyside, X. Song, D. R. Chettle, C. E. Webber // Journal of Archaeological Science. 1996. № 23. P. 461–465.

283. Variability of Sea-Ice Extent in Baffin Bay over the Last Millennium / N. S. Grumet, C. P. Wake, P. A. Mayewski, G. A. Zielinski, S. I. Whitlow, R. M. Koerner, D. A. Fisher, J. M. Woollett // Climatic Change. 2001. № 49. P. 129–145.

284. Unusual of the Sun During Recent Decades Compared to the Previous 11000 yr. / S. K. Solanki, I. G. Usoskin, B. Kromer, M. Schussler, J. Beer // Nature. 2004. Vol. 431. P. 1084–1087.

285. Usoskin, I. G., Kovaltsov, G. A. Cosmic Rays and Climate of the Earth: Possible Connection // Comptes Rendus Geoscience. 2008. Vol. 340. P. 441–450.

286. Webb, M. Arctic Saga: Wilhjalmur Stefansson’s Attempt to Colonize Wrangel Island // The Pacific Historical Review. 1992. Vol. 61. P. 215–239.

287. Weiss, E. D. Cold war under the ice: the army’s bid for a long-range nuclear role, 1953–1963 // Journal of Cold War Studies. 2001. № 3. P. 31–58.

288. Węsławski, J. M., Legeżyńska, J. Chances for Arctic Survival: Greely’s Expedition Revisited // Arctic. 2002. Vol. 55, № 4. P. 373–379.

289. Witze, A. The Volcano that Changed the World // Nature News. 2008. Published online 11 April. .

290. Wolf, E. USSR in Construction: The Magazine and Its Reader // Left History. 2000. Vol. 6, № 2. P. 53–82 = Вольф, Э. «СССР на стройке»: журнал и его читатель / пер. с англ. яз. А. Нестеров .

291. Woodman, D. Inuits Acounts and the Franklin Mistery // Echoing silence. Essays of Arctic Narrative. University of Ottava Press, 1997. P. 58.

292. Woodman, D. Unraveling the Franklin Mystery. Inuit testimony. McGill-Queen’s University Press, 1991. XVIII, 390 p., ill.

293. Woodward, F. J. The Franklin search in 1850 // Polar Record. 1950. № 5. P. 532–542.

294. Wordie, J. M., Cyriax, R. J. Centenary of the Sailing of Sir John Franklin with the Erebus and Terror // The Geographical Journal. 1945. Vol. 106, № 5/6. P. 169–195.

295. Wrangel Island // The Geographical Journal. 1923. Vol. 62, № 6. P. 440–444.

296. Wright, J. K. The Open Polar Sea // Geographical Review. 1953. Vol. 43, № 3. P. 338–365.

297. Zani, L. Between two totalitarian regimes: Umberto Nobile and the Soviet Union (1931–36) // Totalitarian Movements and Political Religions. 2003. Vol. 4, № 2. P. 63–112.

Примечания

1

Название буллы можно перевести как «между прочим».

(обратно)

2

Перевод Я. М. Света.

(обратно)

3

«Папский меридиан» соответствует современному 46°37´ W. Тордесильясский договор любопытен ещё и тем, что стал прообразом будущего деления Арктики по секторальному признаку, на котором настаивали СССР и Канада. В 1926 году было выпущено постановление Президиума ЦИК «Об объявлении территорий Союза ССР, земель и островов, расположенных в Северном Ледовитом океане». Здесь, как и в папской булле, шла речь о предъявлении претензий на ещё не открытые земли. Другим примером деления суши по секторам стала граница Русской Америки и Канады (1825) по 141-му меридиану [140].

(обратно)

4

Джон Кабот (Джованни Кабото) (ок. 1450 – ок. 1499), итальянец на британской службе, родился предположительно в Генуе, затем жил в Венеции. Открыл остров Ньюфаундленд (1497). Во время второй экспедиции исчез. Впрочем, о нём мало что известно достоверно.

(обратно)

5

Минерал пирит, имеющий золотистую окраску и металлический блеск.

(обратно)

6

О них известно немного. Экспедиция отправилась на двух судах – «Уильям» (40 т, капитан Пет) и «Джордж» (20 т, капитан Джекмен). Пет ранее участвовал в экспедиции Ченслера, а Джекмен до этого плавал с Фробишером. Плавание Пета и Джекмена было первым плаванием европейцев в Карском море. Голландский рукописный перевод их путевых записей был обнаружен среди вещей Баренца.

(обратно)

7

К последней трети XVIII века относятся экспедиции Самюэля Хирна (1745–1792) и Александра Маккензи (1764–1820).

(обратно)

8

Имеются в виду британские экспедиции с целью поисков Северо-Западного прохода, о которых подробно будет рассказано во второй части, и русские экспедиции к Новой Земле – А. П. Лазарева, Ф. П. Литке, П. К. Пахтусова, А. К. Цивольки.

(обратно)

9

Шелли, М. Франкенштейн, или Современный Прометей.

(обратно)

10

Илья Сельвинский участвовал в рейсе «Челюскина», но покинул судно до того, как оно оказалось в ледовом дрейфе. Представления об освоении Арктики как о борьбе человека с природой, а также героизация всего, что связано с полярниками и полярными исследованиями, весьма характерны для советского периода освоения Арктики. Подробнее см. часть VI.

(обратно)

11

Это сравнение приводит и Амундсен в автобиографии: он отмечает, что именно описание лишений, которые претерпела экспедиция Франклина, заставило его увидеть в себе «крестоносца в области полярных исследований».

(обратно)

12

Компания Гудзонова Залива с 1670 года получила от Британской короны монопольное право заниматься торговлей пушниной на всей территории водосбора Гудзонова залива (3,9 млн. км2, что по площади соответствует Европейской части России). В 1779 году была основана Северо-Западная Компания, одно время выступавшая её главным конкурентом. На службе торговых компаний состояли многие знаменитые первопроходцы, например Маккензи, Хирн, Симпсон, Рэ и другие. Компания Гудзонова Залива уступила права на свои земли Канаде в 1869 году. Компания существует до сих пор, правда в виде сети универмагов. Параллельно с британскими торговыми компаниями в Америке функционировала и Российско-Американская компания, основанная в 1799-м и просуществовавшая до продажи Аляски в 1867 году.

(обратно)

13

Из инструкции, данной Крузенштерном Коцебу: «Поелику положение берега Америки около Берингова пролива довольно уже известно, то от Нортонова залива капитан должен прямо держать свой путь к мысу Лизбурну. Отселе употребит он старание разсмотреть направление берега Америки – не простирается ли оный на север гораздо далее виденнаго Куком Ледовитаго мыса, и в какой широте имеем поворот к востоку. Определив сие, тогда не нужно будет более путешествовать вдоль берега, ежели он сохранит только восточное направление. Невозможно совсем предписать, сколь далёко капитан должен продолжать свои изследования на восток. Твёрдость и неустрашимость препобеждают многое, и самыя важнейшия предприятия обязаны своими успехами едва ли не одним сим качествам. Конечно, начальник столь важной экспедиции должен иметь оныя, тогда твердо можно надеяться, что он при рвении своём благополучно совершит своё путешествие к славе своего отечества и того мужа, на иждивении котораго оное предприемлется, не менее также и к прославлению собственнаго своего имени, особливо ежели употребит он достодолжное старание окончить свои изследования в надлежащее время, дабы в конце августа быть опять в заливе Нортона, из котораго обратно предприемлет своё путешествие в Уналашку».

(обратно)

14

Началом Эпохи Великих полярных исследований (Grate Age of Polar Exploration, 1850–1920) Лили Дик [175] считает экспедицию Илайши Кейна, а концом – экспедицию Д. Б. Мак-Миллана, фактически ставшую развитием работ Р. Пири.

(обратно)

15

Иногда с частичным государственным финансированием, как, например, в случае Скотта.

(обратно)

16

Между экспедициями на «Таймыре» и «Вайгаче» с одной стороны и на «Эребусе» и «Терроре» с другой можно найти немалое сходство. И то и другое предприятие было организовано силами военно-морского ведомства, на современных, специально оборудованных кораблях. В обоих случаях организаторы больше полагались на технические новинки, нежели на выбор оптимального снаряжения и тщательный подбор участников. Обеим экспедициям пришлось столкнуться с немалыми трудностями, в том числе с цингой, и экспедиция Вилькицкого вполне могла повторить судьбу Франклина – во многом благодаря радиосвязи ей удалось выйти из трудного положения с небольшими потерями.

(обратно)

17

То есть без участия Р. Л. Самойловича или В. Ю. Визе.

(обратно)

18

Цены на нефть с 2000-го до середины 2014 года, когда началось резкое их падение, выросли примерно в четыре раза.

(обратно)

19

Подробнее о нём см. часть IV.

(обратно)

20

Перевод с английского М. И. Клягиной-Кондратьевой.

(обратно)

21

Наиболее известный пример – картины Питера Брейгеля Старшего «Охотники на снегу» и «Зимний пейзаж с ловушкой для птиц» (обе – 1565 год).

(обратно)

22

Первая ярмарка на льду замёрзшей Темзы прошла в 1608-м, последняя в 1814 году. Всего зафиксировано 23 года, когда Темза замерзала.

(обратно)

23

Авторы цитируемой работы использовали для реконструкции палеотемператур годичные кольца деревьев, донные отложения, сталагмиты и др. Подробнее о реконструкции климата прошлого см. ниже.

(обратно)

24

По-видимому, поначалу суда обходили Ямал с севера, использование волока стало вынужденной мерой, когда путь Карским морем вокруг Ямала стал непроходим [132].

(обратно)

25

Ознакомиться с обширными материалами по палеоклимату можно на сайте Национальной администрации по океану и атмосфере США -data. На этом же сайте размещены результаты анализа ледовых кернов .

(обратно)

26

Прецессия – движение оси вращения по конической траектории. Каждый наблюдал прецессию, запуская в детстве юлу.

(обратно)

27

См. например [261; 266].

(обратно)

28

Перевод М. А. Зенкевича.

(обратно)

29

Существует ряд гипотез, объясняющих взаимосвязь солнечной активности и климата. Согласно наиболее популярной из них, увеличение потока космических лучей в периоды низкой солнечной активности приводит к ионизации атмосферы, росту числа аэрозольных частиц, а значит, более интенсивному образованию облаков [281]. Однако пока взаимосвязь космических лучей и климата однозначно не доказана [285].

(обратно)

30

Данные по содержанию углекислого газа в атмосфере в течение последних 430 тысяч лет реконструированы путём анализа включений воздуха в лёд Антарктиды [170]. За весь исследованный период эта величина не превышала 280 ppm.

(обратно)

31

Оригинал документа утерян, но сохранилось несколько копий XVII века. По мнению специалистов, источнику в целом можно доверять.

(обратно)

32

Исследования земного магнетизма были основным содержанием научной программы британских арктических экспедиций XIX века.

(обратно)

33

Слова Барроу. Нужно заметить, что на картах начала XIX века северную часть Америки покрывало почти сплошное белое пятно, тогда как северное побережье России было весьма подробно нанесено на карту ещё Великой Северной экспедицией.

(обратно)

34

В 1819 году постановлением Парламента условия награждения были изменены – чтобы стимулировать мореплавателей к географическим открытиям, премия была поделена на части, в соответствии с достигнутой широтой (за достижение полюса) или долготой (за Северо-Западный проход). Впрочем, у капитанов торговых и китобойных судов интереса к полярным областям это не прибавило. Любопытно, что никаких наград за Северо-Восточный проход установлено не было – видимо, это направление британцы считали бесперспективным [198] после гибели Уиллоуби (1554) и малоуспешной экспедиции Пета и Джекмена.

(обратно)

35

С перерывом в 1804–1806 годах.

(обратно)

36

Вторым офицером в экспедиции Бучана и командиром «Трента» был Джон Франклин, «Александром» в экспедиции Росса командовал Уильям Парри.

(обратно)

37

Исследователи и географы в XIX веке были «глазами» общества – именно они давали всем возможность увидеть неевропейский мир [167]. Поэтому книги их пользовались огромной популярностью, а продажа их сулила существенные прибыли авторам, позволяя обеспечить себя до конца жизни либо организовать ещё одну экспедицию. Росс постарался извлечь максимальную выгоду из своего путешествия – он не стал, как другие путешественники, продавать рассказ издательствам, он издал книгу сам и распространял её по подписке. Впрочем, многие его коллеги считали, что это не пристало офицеру Королевского флота.

(обратно)

38

Перевод Николая Гумилёва.

(обратно)

39

Тогда это китобойное судно было арендовано Адмиралтейством.

(обратно)

40

Бут вложил в предприятие 18 000 фунтов, Росс – 3000.

(обратно)

41

Полный текст можно прочитать здесь: .

(обратно)

42

Мэтью Флиндерс (1774–1814), наставник Франклина, безусловно, заслуживает отдельного рассказа. В ранние годы Флиндерс участвовал в рейсе капитана Блая на «Провиденс» – целью которого была доставка плодов хлебного дерева с Таити на Карибы, чтобы там его культивировать и обеспечить дешёвой пищей рабов. Это была вторая попытка – первая, на «Баунти», закончилась мятежом, когда Блая и 18 человек высадили в лодку посреди океана.

После потери «Инвестигейтора» Флиндерс взял под командование корабль «Камберленд», но из-за течи ему пришлось зайти на Маврикий. Но Флиндерс не знал о том, что Амьенский мир оказался непрочным и Англия и Франция снова находились в состоянии войны. Хотя Флиндерс, как командир научной экспедиции, обладал иммунитетом, это не помешало губернатору острова посадить капитана в местную тюрьму, откуда он смог выйти только через 6 лет. Его фундаментальный труд, посвящённый плаванию в Австралию, вышел в 1814 году, за день до смерти автора.

(обратно)

43

Перевод М. Беккер.

(обратно)

44

Первоначально экспедиция насчитывала 134 человека. Но пятеро по причине нездоровья были отправлены домой на вспомогательном судне.

(обратно)

45

По крайней мере, такова «стандартная» реконструкция событий, подробнее см. ниже.

(обратно)

46

Корабли были переданы Г. Гриннеллом в государственное управление.

(обратно)

47

Кинг был противником крупных морских экспедиций в Арктику, и в течение многих лет настаивал на отправке небольшой наземной экспедиции для обследования района Бутии и реки Бака (позже это сделали Диз и Симпсон), однако его проект каждый раз отклоняли. Перед выходом Франклина в море Кинг сделал в свойственной ему резкой манере мрачное пророчество. По его словам, Франклин отправлялся в Арктику, «чтобы стать там зародышем айсберга».

(обратно)

48

KCH (Knight Commander) – Рыцарь Командор Королевского Гвельфского ордена.

(обратно)

49

Изотопный состав кислорода в зубной эмали формируется в детстве и в последующие годы уже не меняется, он отражает состав питьевой воды. Таким образом, по зубной эмали можно примерно определить регион, где вырос человек.

(обратно)

50

Экспедиция Андерсена была организована Компанией, но финансировалась британским правительством. Это была последняя официальная поисковая экспедиция.

(обратно)

51

В итоге этот эффектный способ передвижения стоил жизни Роберту Скотту и его спутникам.

(обратно)

52

Так в записке. Росс посетил Виктори Пойнт в 1830 году, и Фицджеймс не мог не знать этого.

(обратно)

53

Была найдена ещё одна копия первой записи (без второй приписки), и в ней тоже перепутана дата.

(обратно)

54

Находка была сделана американской экспедицией Ф. Шватки, о ней ниже.

(обратно)

55

Впрочем, сведения о величине этих запасов противоречивы. Они представляли собой около половины снаряжения «Фьюри», рассчитанного на 75 человек. Впоследствии часть была использована Джоном Россом. Однако с тех пор прошло 17 лет, и у Крозье могли быть серьёзные сомнения в сохранности этих запасов [292, p. 105].

(обратно)

56

The sea! the sea! the open sea! The blue, the fresh, the ever free! Without a mark, without a bound, It runneth the earth’s wide regions round! It plays with the clouds; it mocks the skies; Or like a cradled creature lies <…>

(обратно)

57

Роман Оливера Голдсмидта (1766).

(обратно)

58

Справедливости ради надо заметить, что среди перечисленного Мак-Клинтоком нет ничего, что действительно можно было бы назвать лишним грузом.

(обратно)

59

«Это – маленькая книжка, но она запечатлела с мужественной простотой трагический конец замечательной повести. Случилось так, что я родился в год её опубликования. Поэтому простительно, что я впервые познакомился с ней лишь десять лет спустя. Книжка эта попала мне в руки благодаря тому, что судьба сэра Джона Франклина вызывала интерес всей Европы и работа сэра Леопольда Мак-Клинтока была переведена, мне думается, на все языки народов белой расы. Я её прочёл тогда, кажется, по-французски. Но с тех пор я перечитывал эту работу много раз. На моей книжной полке стоит теперь экземпляр популярного её издания, в точности совпадающего с тем первым, насколько оно мне помнится. В нём есть трогательное факсимиле заполненной печатной формы, содержащей краткие итоги работы обоих судов, имя “Сэр Джон Франклин, командир экспедиции”, написанное чернилами, и патетическая подчёркнутая запись: “Всё хорошо”. Бумага эта была найдена сэром Леопольдом Мак-Клинтоком под надгробным камнем, и дата её говорит, что запись была сделана ровно за год до того, как экспедиции пришлось покинуть оба корабля в их смертельной ледяной ловушке и началась долгая и отчаянная борьба команд за существование. Трудно было бы, пожалуй, представить себе книгу, которой лучше удалось бы овеять воздухом суровой романтики полярных исследований жизнь мальчика, для которого земные полюса были до тех пор чем-то абстрактным и формальным всего лишь воображаемыми концами воображаемых осей вращения земли» [61].

(обратно)

60

См. блог Рассела Поттера: -proposes-god-disposes.html.

(обратно)

61

Starvation Cove, название дано Фредериком Шваткой.

(обратно)

62

Перевод с датского А. Ганзен. Расмуссен в своих записях не указывает имён информаторов, что затрудняет сопоставление их с записями других исследователей.

(обратно)

63

Здесь можно провести параллель с Британской антарктической экспедицией Скотта. Отказ от традиционных собачьих упряжек в пользу ненадёжных моторизированных саней и пони в итоге стоил жизни пятерым участникам похода Скотта к полюсу.

(обратно)

64

ppm – part per million, частей на миллион, или мкг/г.

(обратно)

65

Похоже, далеко не все участники экспедиции проходили тщательный отбор: численность экипажей сократилась уже в самом начале – пять человек были отправлены домой на «Баретто Джуниор».

(обратно)

66

Здесь можно вспомнить гренландских викингов, не сумевших принять эскимосский образ жизни.

(обратно)

67

Карпофф сравнивал экспедиции 1818–1909 годов, от Джона Росса до Пири. В основном речь шла о британских и американских экспедициях. Экспедиции скандинавских стран вносили меньший вклад в статистику. Российские экспедиции автором цитируемого исследования не рассматривались. Важно даже не то, кто оплачивал расходы экспедиции – важнее, кто был фактическим инициатором, занимался снаряжением, подбором участников и т. д. В британских экспедициях XIX века эти функции были сосредоточены у Адмиралтейства, в отличие от, скажем, экспедиции «Фрама», хотя последняя также имела государственное финансирование.

(обратно)

68

Найденный Холлом скелет, судя по остаткам одежды, принадлежал офицеру. По косвенным признакам (рост, форма черепа и пр.) он был идентифицирован как лейтенант Генри Ле-Весконт. Скелет был возвращён в Англию и похоронен в Гринвиче в Мемориале Франклина. В 2009 году монумент реставрировали, и это позволило провести дополнительные исследования костей с помощью современных методов судебной медицины. В результате детального исследования скелет сменил хозяина – по-видимому, он принадлежит Гарри Гудсиру (Harry Goodsir), врачу и натуралисту экспедиции. Изотопный анализ останков подтвердил, что покойный вырос близ Эдинбурга, Шотландия. По черепу сделана реконструкция лица, которая тоже с большой вероятностью подтверждает это предположение [233].

(обратно)

69

Сидни Баддингтон был родственником уже упоминавшегося Джеймса Баддингтона, капитана китобоя «Джордж Генри», обнаружившего корабль-призрак «Резольют». Сидни Баддингтон также был капитаном «Джорджа Генри», но позже, в 1860–1862 годы. Тогда он познакомился с Холлом и был его наставником в морском деле. Позже Холл пригласил его капитаном в свою экспедицию. Но когда Баддингтон оказался под началом своего бывшего ученика, отношения их испортились.

(обратно)

70

Должность Баддингтона называлась sailing and ice master, должность Тайсона – assistant navigator.

(обратно)

71

Помимо собственно Бессельса, жителя Германии, часть команды составляли иммигранты немецкого происхождения (всего 10 человек). Американский флот в то время был в значительной части укомплектован недавними иммигрантами, тогда как сами американцы предпочитали осваивать запад страны.

(обратно)

72

Цит. по .

(обратно)

73

Coffin – «гроб» (англ.). Эта фамилия была весьма распространённой среди американских китобоев – мы ещё встретим других Коффинов на страницах этой книги. В «Моби Дике» также упоминается Питер Гроб – хозяин гостиницы.

(обратно)

74

Изначально экспедиция насчитывала 33 человека. Холл умер, но с 12 августа 1872 года участников снова стало 33 – в эскимосской семье родился мальчик, его назвали Чарльз Поларис [212].

(обратно)

75

См. часть IV.

(обратно)

76

Здесь уместно напомнить, что Холл также не понёс ответственности за убийство товарища по экспедиции Патрика Колемана.

(обратно)

77

Отличие состояло в том, что он прошёл проливом Белло, а не проливом Пил.

(обратно)

78

См., например, The Guardian, 13/09/14 -uses-franklin-expedition-wreck-north-west-passage-claim.

(обратно)

79

Например, в экспедиции Росса, как и в последующей экспедиции Парри, работу натуралиста выполнял артиллерийский офицер Эдвард Сабин. Росс и сам весьма интересовался наукой, сконструировал даже прообраз дночерпателя, который служил также для измерения глубины моря.

(обратно)

80

Выражение лётчика Михаила Водопьянова [38].

(обратно)

81

В проекте приняли участие Россия, США, Канада, Австро-Венгрия, Германия, Швеция, Финляндия, Норвегия, Дания, Британия, Голландия и Франция. Россия в рамках Первого МПГ организовала две полярные станции – в дельте Лены и на Новой Земле (Малые Кармакулы).

(обратно)

82

Государство выделило примерно 2/3 необходимой суммы. Остальное дали частные спонсоры. Требованием Парламента было участие в экспедиции исключительно норвежцев.

(обратно)

83

Последователь у Андрэ появился не скоро – через 113 лет. Жан-Луи Этьен, 63-летний французский врач и путешественник, стартовал из Лонгйира (Шпицберген) на воздушном шаре 5 апреля 2010 года. Этьен планировал пересечь Северный Ледовитый океан и приземлиться на Аляске. 7 апреля он пролетел вблизи полюса в условиях жёсткой турбулентности. Снежная буря вынудила его подняться выше облаков, временами он поднимался на высоту почти 5000 м, чтобы обеспечить подзарядку аккумуляторов, питающих навигационные приборы и радиооборудование, за счёт солнечных батарей. В результате неблагоприятных погодных условий изменилась траектория полета, в итоге шар оказался не на Аляске, а в Якутии. Средняя скорость дрейфа шара Этьена составляла около 30 км в час. За 121 ч и 30 мин шар пролетел 3130 км. 11 апреля 2010 года он благополучно приземлился и был подобран российским вертолётом. Подъёмную силу шара обеспечивали 2000 м3 гелия и 500 м3 нагретого воздуха. Запаса топлива было достаточно на 15–20 суток.

(обратно)

84

Полёт Андрэ воспринимался современниками в контексте норвежско-шведского соперничества [134] – в Швеции ревниво следили за успехами норвежцев. Успех Нансена стал триумфом норвежцев и способствовал росту национального самосознания, что вскоре привело к разрыву норвежско-шведской унии (1905).

(обратно)

85

Такую версию излагает сам Кук [71]. Однако биограф Амундсена Буманн-Ларсен отмечает, что Кук, отправившись в Арктику, дезинформировал Амундсена о своём местоположении. Цель такого поступка очевидна – сбить с толку потенциального конкурента (Амундсен публично заявлял о желании покорить Северный полюс). Амундсен, в свою очередь, отправившись в Антарктиду, также поначалу скрывал свои планы [31].

(обратно)

86

Кук через Брэдли передал письмо Бриджмену, секретарю Арктического клуба, в котором говорил о своих планах.

(обратно)

87

Ранее это уже стало причиной конфликта с Отто Свердрупом, выполнявшим исследования на севере Канады и в Гренландии – районе, который Пири считал своим.

(обратно)

88

Исключением стал Отто Свердруп, заявивший: «О Пири я знаю лишь одно: что он 26 лет напрасно искал Северный полюс» [31].

(обратно)

89

Здесь и ниже – перевод А. Леоновой.

(обратно)

90

Такое звание Г. Я. Седов носил до 14 апреля 1912 года, когда был переведён из Адмиралтейства во флот с чином старшего лейтенанта. Это повышение по службе было поощрением Седова со стороны Морского министерства и выражением поддержки его плана.

(обратно)

91

Примечательно, что на «Святой Анне» тоже не знали о «закрытии» Земли Петерманна экспедицией Каньи. Подобного рода пробелы при планировании отражают весьма низкий уровень научной подготовки организаторов обеих экспедиций.

(обратно)

92

Это количество предлагал Седов. В экспедиции герцога Абруццкого было около 100 собак [23], у Пири – 235. И Каньи (начальник полюсной партии итальянской экспедиции), и Пири использовали, в отличие от Седова, вспомогательные партии.

(обратно)

93

В книгах Н. Пинегина Кушакову дана крайне негативная оценка. В то же время Седов, несомненно, доверял Кушакову, иначе не поручил бы ему руководство экспедицией. После возвращения из экспедиции он остался на Севере, организовал метеостанцию на Диксоне, потом руководил ею. С 1919 года в эмиграции. Возможно, этим объясняются столь негативные отзывы о нём в советской печати. Так, в статье Кренкеля, посвящённой постановке пьесы «Седов» в Театре юного зрителя [68], отмечено: «Ярко показана подлая роль агента охранки ветеринара Кушакова». Кренкель здесь специально подчёркивает профессию Кушакова (ветеринар) в уничижительном смысле – тем самым подчёркивая, что тот был недостоин выполнять обязанности врача. «Агентом охранки» он назван, видимо, потому, что служил ветеринаром в конной полиции.

(обратно)

94

Можно вспомнить пьесу Н. Подорольского «Седов», поставленную в 1939 году в ТЮЗе, и стихотворение Н. Заболоцкого «Седов» («Он умирал, сжимая компас верный…»).

(обратно)

95

Во время Первого Международного полярного года летом 1882 года в Карском море были затёрты льдами судно «Димфна» датской экспедиции и «Варна» голландской экспедиции. «Димфне» удалось освободиться лишь в следующем году, а «Варна» летом 1883 года затонула. В течение года оба судна оставались в пределах Карского моря.

(обратно)

96

Без книги Нансена Альбанов не смог бы вернуться домой: карта Земли Франца-Иосифа, помещённая в книге и оказавшаяся весьма неточной, – это всё, чем располагал штурман.

(обратно)

97

Здесь уместно вспомнить Гарри Пеглара – ещё один скелет с чужой записной книжкой (см. часть II).

(обратно)

98

Основные события экспедиции были также изложены Альбановым в записке, оставленной на месте зимовки на ЗФИ и в рассказе, опубликованном в архангельских газетах по возвращении «Св. Фоки». В целом они соотносятся с версией, изложенной в книге.

(обратно)

99

См. предисловие М. В. Дукальской к публикации дневника Конрада [48].

(обратно)

100

Бьорн Хелланд-Хансен (1877–1957), норвежский океанограф, один из основателей современной океанологии.

(обратно)

101

Остров получил название Геркулес.

(обратно)

102

Что неудивительно, поскольку экспедиция Русанова снаряжалась в Норвегии, где было куплено судно.

(обратно)

103

Удивительным образом история «Святой Анны» едва не повторилась несколько лет спустя с другим российским судном – ледокольным пароходом «Соловей Будимирович». В этом случае спасательная операция, которую вновь организовывали Брейтфус и Свердруп, оказалась эффективной (см. часть VI).

(обратно)

104

На «Печоре» на Новую Землю был доставлен гидроплан «Фарман». Пилот Ян Нагурский (1888–1976) совершил на нём несколько успешных полётов, налетав над горами и ледниками в условиях неустойчивой арктической погоды более 10 часов, преодолев в общей сложности больше 1000 км. Сейчас это кажется не Бог весть каким достижением, но по тем временам это был настоящий подвиг. Достаточно вспомнить, что лётчику Гидрографической экспедиции Алексееву вовсе не удалось подняться в воздух. После завершения экспедиции Нагурский воевал в небе над Балтикой, был сбит, но остался жив. В 1918 году вернулся на свою родину в Польшу. Карьера первого в мире полярного лётчика оказалась на удивление короткой. Ему удалось затеряться в хаосе Гражданской войны, причём настолько хорошо, что до 1955 года он считался погибшим. В 1956 году он посетил СССР, где встретился с советскими полярными лётчиками.

(обратно)

105

На «Эклипс» была доставлена часть команд судов Гидрографической экспедиции – в экипажах уже начиналась цинга, запас продуктов был недостаточен, и вторая зимовка могла стать для многих фатальной. К счастью, летом корабли смогли освободиться.

(обратно)

106

Напомним, что достижение полюса Р. Пири и Ф. Куком было поставлено под сомнение. То же касается и воздушной экспедиции Бэрда. Так что, возможно, именно экипаж «Норвегии» оказался первым на полюсе, точнее – над ним.

(обратно)

107

Такое отношение Амундсена к Пири вызывает недоумение, если вспомнить, что Пири был виновен в том, что судьба доктора Кука, товарища Амундсена по Бельгийской антарктической экспедиции, сложилась трагически. Организованная Пири травля привела к тому, что имя Кука на долгие годы было вычеркнуто из истории, а сам он в итоге оказался в тюрьме.

(обратно)

108

Согласно информации, приведённой в книге Буманн-Ларсена [31, с. 398], суммарные затраты итальянцев на экспедицию составили 840 тыс. крон, норвежские (государственные и частные) – около 600 тысяч, Элсуорта – 50 тысяч.

(обратно)

109

Так в тексте [9, с. 83] общепринятое наименование судна – «Баунти».

(обратно)

110

В прошлом судно южной полярной экспедиции Шеклтона.

(обратно)

111

Сейчас – посёлок Вохма, райцентр в Костромской области.

(обратно)

112

Например, в своей книге «Южный полюс» он многое умалчивает о первой, неудачной попытке старта к полюсу.

(обратно)

113

Из письма Отто Краттеру (1928) [цит. по: 31].

(обратно)

114

Судьба «Мод» оказалась более печальной, чем двух других судов Амундсена, «Йоа» и «Фрама», ставших музеями. «Мод» купила Компания Гудзонова Залива и использовала как вспомогательное судно и плавучий торговый пост. В 1926 году она вмёрзла в лёд в мелководном заливе Кембридж, где в 1930 году частично затонула. Её останки по сей день видны из воды.

(обратно)

115

Жалкие неудачники (англ.).

(обратно)

116

[Цит. по: 31]. Вполне возможно, что Нансен тем самым стремился сгладить конфликтную ситуацию.

(обратно)

117

Командир экипажа капитан Рене Гильбо, второй пилот капитан Альбер Кавалье де Кувервиль, механик Жильбер Брази и радист Эмиль Валетт.

(обратно)

118

Подробных биографических сведений о Лундборге автору найти не удалось. Родился он 5 апреля 1896 года в Калькутте. Участвовал в гражданской войне 1918 года в Финляндии и в войне Эстонии за независимость (1919–1920). Награждён рядом финских и эстонских наград. Также имел награды от Белого правительства Северной области. После эпопеи дирижабля «Италия» он прожил недолго – 27 января 1931 года разбился при испытаниях самолёта.

(обратно)

119

Уншлихт Иосиф Станиславович (1879–1938), участник российского революционного движения, депутат Учредительного Собрания, после – советский партийный деятель. Один из организаторов ВЧК – ОГПУ (первый зам. председателя; 1921–1923, председатель московской ЧК) и системы ГУЛАГ. Организатор террора против интеллигенции в начале 20-х. В 1925–1930 годах – зам. наркома по военным и морским делам. Одновременно с 1927 года – заместитель председателя Осоавиахима. Начальник Главного управления Гражданского воздушного флота (1933–1935). В 1938 году расстрелян.

(обратно)

120

По версии Ф. Бегоунека, собаки охотились самостоятельно, а из рассказа У. Нобиле следует, что они были привязаны к саням и ждали своей участи, но сходить за ними не было времени.

(обратно)

121

Перечень одежды, приведённый Самойловичем: на Дзаппи: (1) шапка меховая, (2) рубашка брезентовая с капюшоном, (3) рубашка меховая, (4) рубашка вязаная поморская, (5) брюки брезентовые, (6) брюки меховые, (7) брюки суконные, (8) тюленьи макассины 2 пары, (9) тёплые носки 2 пары, (10) тёплое бельё комбине; на Мариано: (1) рубашка меховая, (2) рубашка вязаная, (3) брюки суконные, (4) носки тёплые 1 пара, (5) тёплое бельё комбине.

(обратно)

122

Санитару Щукину пришлось обратиться к Самойловичу за советом – как же ему обращаться к Дзаппи. В итоге остановились на нейтральном обращении Филипп Петрович. Кстати, Дзаппи был в России и немного говорил по-русски.

(обратно)

123

Помимо шести человек, пропавших вместе с «Латамом», погибли ещё три члена экипажа итальянского гидроплана. Гидроплан «Дорнье Валь Марина II» возвращался после спасательной операции в Италию. На завершающем участке полёта, вылетев из Страсбурга, самолёт попал в трудные метеоусловия и потерял ориентировку. При попытке снизиться и сориентироваться по руслу реки пилоты не заметили провода. При столкновении самолёт раскололся на две части и упал в реку. Крозио, Делла Гата и Пенцо погибли, двум механикам, оставшимся в хвостовой части, удалось выбраться [85].

(обратно)

124

Труд. 1928. 1 июня. На географические несообразности в освещении этой истории обратил внимание Михаил Плец.

(обратно)

125

Да и сам Нобиле был ещё жив, и создателям фильма нужно было избежать конфликтных моментов.

(обратно)

126

Об этом периоде своей жизни Нобиле написал книгу, с её фрагментами можно ознакомиться на .

(обратно)

127

Гаэтано Марколин, Луиджи Ваноли, Лино Мансервиджи, Робусто Бианкани, Марио Менотти.

(обратно)

128

Об объявлении территорией Союза ССР земель и островов, расположенных в Северном Ледовитом океане: постановление Президиума ЦИК СССР от 15 апреля 1926 года.

(обратно)

129

Только в 1932 году капитан судна «Книпович» С. В. Попов поднял над островом красный флаг.

(обратно)

130

Такая версия событий изложена Б. Г. Островским [88].

(обратно)

131

Найденная на теле Андрэ записная книжка содержит 118 страниц, последняя запись касается событий 2 октября. Второй блокнот содержит практически нечитаемые записи на пяти страницах. Найден также дневник Стриндберга, частью представляющий собой письма к невесте. Записи Френкеля в основном ограничиваются наблюдениями за погодой. Большая часть документов издана на русском языке [43].

(обратно)

132

Напомним, что шар Андрэ был частично управляем за счёт сочетания парусов и гайдропов.

(обратно)

133

Около 800 000 долларов нынешними деньгами.

(обратно)

134

Его гражданской женой была эскимосская швея Фани Паннигаблук. Их сын Алекс родился в 1910 году. Во время третьей экспедиции Стефанссон снова сошёлся с Фани, учил Алекса читать и писать. Он даже хотел взять Алекса с собой после экспедиции, но мать была против. Публично Стефанссон не упоминал о наличии у него эскимосской семьи. Алекс владел и эскимосским, и английским; он был записан эскимосом, но позднее сменил национальную самоидентификацию, видимо, потому, что до 1960-х на эскимосов Канады распространялся сухой закон. Позже, когда его здоровье ухудшилось, он снова стал эскимосом, чтобы иметь возможность пользоваться социальными льготами для коренного населения [245].

(обратно)

135

Позже он сам отказался от употребления этого термина и назвал исследованную им группу медными эскимосами, поскольку они использовали в быту самородную медь. По словам Стефанссона, среди представителей этого племени нередко встречались светловолосые и сероглазые люди.

(обратно)

136

Многие полярные мореплаватели утверждали, что видели в высоких широтах неизвестные земли на горизонте. Возможно, объяснение многочисленных фактов наблюдения «земель-призраков» кроется в т. н. ледовых островах. Впервые такой остров (T-1) площадью 520 квадратных километров был обнаружен полковником американских ВВС Джозефом Флетчером в 1946 году.

(обратно)

137

247 тонн, длина 39 м, ширина 7 м, спущено на воду в 1884 году в Калифорнии.

(обратно)

138

Джон («Джек») Хэдли много лет жил в Арктике, занимаясь охотой. Он хотел добраться на «Карлуке» до острова Гершеля, но это ему не удалось. Однако его опыт оказался востребованным и, возможно, помог спасти жизни товарищей по экспедиции. Впоследствии он работал старшим помощником, а потом и капитаном судна «Полар Бир».

(обратно)

139

Как выяснилось позднее, это был остров Геральд, а не остров Врангеля.

(обратно)

140

Уильям Лайрд Мак-Кинли оказался в экспедиции по рекомендации своего земляка, исследователя Антарктики шотландца Брюса. Сложно представить человека более далёкого от Арктики – Мак-Кинли до экспедиции работал школьным учителем, и ему было всего лишь 25 лет. Однако капитан очень высоко оценил Мак-Кинли как надёжного и способного члена экспедиции. После возвращения Мак-Кинли попал на поля сражений Первой мировой войны, получил ранение и больше никогда не возвращался в Арктику.

(обратно)

141

Джордж Губерт Уилкинс стал одной из полярных легенд. После завершения экспедиции Стефанссона он участвовал в последней экспедиции Шеклтона в Антарктику (1921–1922), в 1928 году совместно с Эйльсеном совершил перелёт с Аляски на Шпицберген. В 1931 году он попытался достичь Северного полюса на подводной лодке «Наутилус». В 1937 году участвовал в поисках Сигизмунда Леваневского.

(обратно)

142

Зубов и Бадигин отождествляют Землю Андреева с островом Новая Сибирь.

(обратно)

143

Такое название носит бухта на Большом Соловецком острове, где расположен Соловецкий монастырь, а в 1923–1937 годы располагался СЛОН, в 1937–1939 годах – СТОН. Может показаться странным такое название бухты, не гармонирующее с нашим представлением о Соловках, как о многовековом месте ссылки и одном из первых советских лагерей смерти. Однако эта бухта – одно из немногих мест, где суда могут укрыться в штормовом Белом море, что автор хорошо знает по своему опыту.

(обратно)

144

Булгаков М. А. «Мастер и Маргарита».

(обратно)

145

Цит. по [116].

(обратно)

146

Подробное сравнение Соловков и Освенцима приведено во вступительной статье Д. П. Павлова к сборнику документов о Соловецком лагере [117].

(обратно)

147

В 1988 году Марина Голдовская сняла фильм «Власть Соловецкая. Свидетельства и документы». По сути, этот фильм является комментарием к забытой ленте 1928 года. Авторам посчастливилось застать в живых нескольких бесценных свидетелей той эпохи – выживших бывших узников Соловков – Д. С. Лихачёва, О. В. Волкова, Е. Д. Лагутина, О. Л. Адамову-Слиозберг, А. Е. Горелова и других. В фильме Голдовской они просматривают кадры кинохроники, которые возвращают их на 50 лет назад, и вспоминают, каковы были истинные условия «перевоспитания», узнают в кадре своих товарищей, рассказывают об их судьбах.

(обратно)

148

На базе Соловецкого лагеря в 1933 году было создано штрафное отделение Беломорско-Балтийского Комбината, а с 1937 по 1939 год – СТОН (Соловецкая тюрьма особого назначения ГУГБ НКВД).

(обратно)

149

Сразу после завершения строительства, ещё до официального открытия канала, из Кронштадта в Мурманск был переброшен отряд кораблей в составе эсминцев «Урицкий» (командир А. С. Мельников) и «Рыков» (переименованный уже на Северном флоте в «Валериана Куйбышева», командир С. С. Рыков), сторожевых кораблей «Смерч» (командир В. А. Фокин) и «Ураган» (командир Г. А. Визель), подводных лодок «Декабрист» («Д-1», командир Б. А. Секунов) и «Народоволец» («Д-2», командир Л. М. Рейснер). Этот отряд назывался Экспедицией особого назначения № 1 (ЭОН-1), командовал ей З. А. Закупнев [96].

(обратно)

150

Из рапорта помощника начальника УЛАГа ОГПУ Я. Д. Рапопорта и помощика начальника транспортного отдела (ТО) ОГПУ В. А. Кишкина заместителю председателя ОГПУ Г. Г. Ягоде, 29.11.1930

(обратно)

151

Эрика Вольф в своей работе [290] рассматривает экономические аспекты издания журнала (он был убыточным – подписка стоила втрое меньше себестоимости) и схему распространения за рубежом. Любопытно, что журнал издавался в двух версиях разного формата и качества полиграфии – для разных целевых аудиторий.

(обратно)

152

Главным редактором был Г. Л. Пятаков (с 1930-го по июнь 1936 года), заместителем —жена наркома внутренних дел Е. С. Ежова (с 1935 по 1938 год). После – В. И. Межлаук и А. В. Косарев. Все они погибли в годы сталинского террора.

(обратно)

153

В экскурсии участвовали также Борис Пильняк, Леонид Леонов, Мариэтта Шагинян, Илья Ильф и Евгений Петров и др., но в число авторов коллективного труда они не вошли [58].

(обратно)

154

Цит. по: Березин В. С. Виктор Шкловский. М.: Молодая гвардия, 2014. С. 322.

(обратно)

155

Фильм «Заключённые» (см. ниже) также был показан в США, одна из версий документального фильма про Беломорканал сделана с французскими титрами.

(обратно)

156

Правда. 1934. 12 янв.

(обратно)

157

Сергей Яковлевич Алымов (1892–1948) получил известность как поэт-песенник («Хороши весной в саду цветочки»). Биография его весьма примечательна: арестован в 1910 году за участие в революционном движении, сидел в тюрьме, был сослан в Енисейскую губернию на вечное поселение, но сумел бежать в Китай, потом в Австралию. В 1917 году отправился в Харбин, где занимался литературной деятельностью, издал сборник футуристических стихов, совместно с Устряловым выпускал журнал «Окно». В Москву приехал в 1926 году, в 1930 (?) году был арестован как японский шпион, с 1931 года – в Белбалтлаге. Редактор и автор лагерной газеты «Перековка». Освобождён в 1933-м.

(обратно)

158

Интересно и происхождение самого слова «вредитель». Оно взято из сельскохозяйственной терминологии. Это те, кто уничтожает злаки, – мелкие вредные насекомые и т. п. И были даже плакаты, где вредители именно так и изображались. И естественно, их следовало уничтожать, травить и т. д. – вывод напрашивается сам собой.

(обратно)

159

Наказание по статье 35 УК РСФСР в редакции 1926 года предусматривало «Удаление из пределов Союза ССР, из пределов РСФСР или из пределов отдельной местности, с обязательным поселением или с запрещением проживать в иных местностях или без этих ограничений, может применяться судом на срок не более пяти лет в отношении тех совершивших преступление лиц, оставление коих в данной местности признаётся судом общественно опасным». Применялось к разного рода уголовным элементам.

(обратно)

160

Фирин (Пупко) Семён Григорьевич (1898–1937) – с 1932 года начальник Белбалтлага, зам. нач. ГУЛАГа М. Бермана. С сентября 1933 года переброшен в Дмитлаг, в 1937 году расстрелян.

(обратно)

161

Авербах Леопольд Леонидович (1903–1937), один из основателей и генсек РАППа, редактор журнала «На литературном посту», расстрелян.

(обратно)

162

Подробнее об освещении строительства канала в литературе того времени см. [58].

(обратно)

163

«Я смотрел в двух московских театрах пьесу молодого автора Погодина «Аристократы», рассказывающую о жизни трудового лагеря. Вахтанговцы дают спектакль слегка традиционного стиля, превосходный по качеству, отделанный до мельчайших подробностей. Охлопков играет без декораций, слегка только намекая конструкциями, на двух сценах, сообщающихся между собой деревянными мостками, причём одна сцена поставлена на самой середине зрительного зала. Спектакль чрезвычайно стилизованный, в высшей степени экспериментаторский и действенный» [127].

(обратно)

164

Фильм примечателен ещё тем, что там впервые снялся культовый певец Марк Бернес.

(обратно)

165

Летом 1939 года по каналу были проведены с Балтики на север четыре эсминца и десять подводных лодок. Поскольку осадка эсминцев превышала глубину водного пути, их буксировали в плавучем доке. Операция по переброске отряда кораблей заняла всю летнюю навигацию [96].

(обратно)

166

«Я строил канал смерти» (беседа с С. В. Крякушиным) [107].

(обратно)

167

Лагерных корреспондентов.

(обратно)

168

Традиции лагерной прессы берут начало с 1920-х годов. В Соловецком лагере издавались журнал «СЛОН» (с 1925-го – «Соловецкие острова») и газета «Новые Соловки». «Во много раз ценнее и интереснее газеты был ежемесячный журнал “Соловецкие острова”. Он содержал 250–300 страниц убористого шрифта и мог быть смело названным самым свободным из русских журналов, выходивших в то время в СССР. Теперь мне ясны причины допущения этой свободы. Он был безопасен для большевиков. Его тираж в 500 экз. был весь в распоряжении ОГПУ. Пересылка журнала с острова на материк допускалась лишь по особым разрешениям» [136]. Был период, когда лагерная пресса распространялась за пределы зоны, однако в период сооружения Беломорканала это уже строго запрещалось.

(обратно)

169

Ознакомиться с фильмом можно, например, здесь -EG3-Ik.

(обратно)

170

«Энтузиазм (Симфония Донбасса)» (1930) – первый советский звуковой документальный фильм, режиссер Дзига Вертов.

(обратно)

171

Дополнительным подтверждением гипотезы о постановочном характере съёмки служит то, что в этой сцене педагог обращается к ученице «товарищ», что никак не могло иметь место в отношениях чекиста и зэка.

(обратно)

172

Движение по каналу было открыто 15 июля 1937 года.

(обратно)

173

Ознакомиться с англоязычным выпуском журнала «СССР на стройке» можно по адресу . Е. Хаютина (Ежова) погибла за год до того, как был репрессирован её муж, Н. Ежов, при невыясненных обстоятельствах – то ли покончила собой, то ли была убита мужем.

(обратно)

174

Ягоде в числе прочего инкриминировали подготовку покушения на Ежова.

(обратно)

175

Так Дальстрой именовался в официальных документах, но ни по принципу организации, ни по способу финансирования он трестом не являлся.

(обратно)

176

Всего за 1932–1954 годы в ИТЛ Дальстроя и Береговой лагерь прибыло 859 911 заключённых, было освобождено 445 171, умерло 121 256, бежало 7800 [119, c. 412]. По статистическим данным, подтверждаемым воспоминаниями бывших заключённых, например, Шаламова, период до 1938 года, когда Дальстроем руководил Берзин, был относительно благополучным для узников Колымы. С приходом «большого террора» и расстрелом Берзина смертность в Севвостлаге резко увеличилась.

(обратно)

177

Гидрографические исследования устья Колымы были выполнены в 1909 году Георгием Седовым. Задолго до бараков Дальстроя лагерь Седова был разбит в бухте Амбарчик.

(обратно)

178

Колымско-Индигирское управление речного транспорта.

(обратно)

179

Нафталий Аронович Френкель (1883–1960), беспартийный, в 1904 году окончил строительный техникум в Германии. В 1923 году осуждён по статьям «превышение власти» и «вымогательство» на 10 лет. Отбывал срок в СЛОНе, освобождён досрочно в 1927 году. С мая 1927-го – начальник экономической части УСЛОН ОГПУ. Именно ему часто приписывают экономическое обоснование системы подневольного труда в советских концлагерях. С ноября 1931 года – начальник работ и помощник главного инженера Беломорстроя. После открытия канала с августа 1933 года – начальник строительства БАМа. С мая 1938 года – начальник ГУЖДС на Дальнем Востоке. Он возглавил Главное управление железнодорожного строительства НКВД с момента его создания – с января 1940 года – и проработал в нём по апрель 1947-го (после оно было реорганизовано в ГУЛЖДС) [119, c. 516].

(обратно)

180

См. материал «“Брошенная дорога” Салехард – Игарка» на сайте РЖД .

(обратно)

181

Анализу социального состава и судеб челюскинцев посвящена блестящая работа Ларькова [75].

(обратно)

182

Кокк [60] приводит цифру 87.

(обратно)

183

Северная область (1918–1920) – территориальное образование со столицей в Архангельске. Территория области включала Кольский полуостров и большую часть побережья Белого моря и находилась под контролем Белой армии и войск Антанты. Сначала областью руководило Временное правительство, потом была установлена диктатура генерала Миллера.

(обратно)

184

В отчёте И. Э. Рекстина И. П. Ануфриев значится как лоцман.

(обратно)

185

Суточный расход угля составлял 40 тонн [104].

(обратно)

186

По словам Соколова, такой приказ Миллера было для него самого полной неожиданностью – фактически его передавали в руки большевикам, и избежал смерти он лишь чудом.

(обратно)

187

Рекстин пишет, что это радио было отправлено по настоянию пассажиров [104].

(обратно)

188

Иван Петрович Ануфриев (1863–1937) – в прошлом капитан «Герты», с 12 лет плавал на Севере, один из сторонников зимней навигации в арктических морях.

(обратно)

189

Подготовка, в частности, включала устранение повреждений, видимо, полученных в бою с ледоколом «Минин». Именно в процессе подготовки ледорез «Канада» получил новое имя (с 20 мая).

(обратно)

190

Кокк отрицает возможность вывоза «Соловья» норвежцами. В то же время отмечает: «Я <…> не удосужился проверить, получал ли капитан Свердруп от нашего правительства какие-либо распоряжения относительно конфискации или взятия в залог русского ледокола. Но я сам читал документ, в котором правительство Норвегии предоставляло нашему капитану неограниченные полномочия. Там не было никаких инструкций или директив по поводу того, как он должен себя вести» [60, c. 59].

(обратно)

191

Розе Николай Владимирович (1890–1942), учёный и педагог, первый директор Центрального института земного магнетизма и атмосферного электричества АН СССР (1932), декан матмеха ЛГУ (1942). В 1942 году в блокадном Ленинграде арестован органами госбезопасности, был убит в тюрьме, поскольку отказался подписать заранее заготовленные протоколы допроса.

(обратно)

192

С 1958 года под именем «Сибирь».

(обратно)

193

Цит. по [78].

(обратно)

194

Положение о ГУ СМП было принято в 1936 году. До этого его работа регулировалась рядом постановлений СТО и СНК.

(обратно)

195

Согласно постановлению СНК № 1275-198сс от 23 июня 1935 года «О строительстве Норильского никкелевого комбината» всё имущество, принадлежащее Норильскому комбинату, перешло от ГУ СМП в ведение НКВД.

(обратно)

196

Длина судна – 92 метра, ширина – 16,6 метра, мощность силовой установки – 2450 л. с., тоннаж – 4594 тонны.

(обратно)

197

Многим он знаком по классической картине «Опять двойка», 1952 год.

(обратно)

198

Восемь человек из состава экспедиции, в том числе Сельвинский, покинули судно у острова Колючин до начала драматических событий.

(обратно)

199

Карина Васильева получила своё имя в честь Карского моря. Вопреки расхожему мнению, она была не первым ребёнком, родившимся в полярной экспедиции. В этом же Карском море за тринадцать лет до Карины родилась девочка на дрейфующем «Соловье Будимировиче», рождались дети в эскимосских семьях на корабле «Поларис» и у колонистов на острове Врангеля.

(обратно)

200

«Литке» был ключевым судном в Особой северо-восточной экспедиции Наркомвода (1932–1933) Подробнее см. главу V.

(обратно)

201

В этот же день телеграммой В. В. Куйбышева руководство обоими судами было возложено на Шмидта.

(обратно)

202

Примечательно, что трое из членов комиссии были в 1938 году расстреляны – Иоффе, Янсон и Уншлихт. Каменев избежал той же участи лишь потому, что умер в 1936-м, и в заговоре был обвинён уже посмертно.

(обратно)

203

Галышев в сходной ситуации, когда возникли проблемы с его самолётом, не стал отбирать машину у подчинённого Доронина.

(обратно)

204

Краткое информационное сообщение появилось вскоре после гибели судна.

(обратно)

205

По условиям приёма в аспирантуру это были не недавние выпускники вузов, а сложившиеся мастера, имевшие реализованные проекты.

(обратно)

206

От слов fake – «подделка», и folklore – «фольклор».

(обратно)

207

Записано со слов Фридриха Говейдера, колхозника села Штефан, Каменского кантона Республики немцев Поволжья [81].

(обратно)

208

И Амундсен, и Нобиле, и Бэрд лишь пролетали над полюсом.

(обратно)

209

Выбор имени главного героя вполне в духе времени. Можно вспомнить в этом же ряду Демьяна Бедного, Александра Безыменского, расстрелянного в 1937 году пролетарского поэта Ивана Приблудного и булгаковского Ивана Бездомного.

(обратно)

210

Ширшов (1905–1953) участвовал в экспедициях «Сибирякова» и «Челюскина»; Кренкель (1903–1971) зимовал на станции Маточкин Шар, на Земле Франца-Иосифа, Северной Земле, участвовал в экспедициях «Графа Цеппелина», «Сибирякова», «Челюскина» и других; Фёдоров (1910–1981) зимовал на ЗФИ и на мысе Челюскин.

(обратно)

211

О Канадской Арктической экспедиции см. часть IV. Ледовую станцию хотел возглавить сам Стефанссон, начальник Канадской Арктической экспедиции, но заболел тифом и поручил руководство Сторкерсону.

(обратно)

212

В русском издании книги Стефанссона пространный рассказ Сторкерсона сокращён до половины страницы.

(обратно)

213

Здесь можно отметить, что уже в составе первой группы оказался человек, которому подвиг был приписан (Леваневский).

(обратно)

214

Знаменитый «Авиамарш» (1923) Юлия Хайта начинается словами: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

(обратно)

215

Крокодил. 1923. № 27.

(обратно)

216

Перспективы и задачи агитэскадрильи в 1938 году [цит. по: 110].

(обратно)

217

В своих дневниках Л. К. Бронтман [26] пишет (20–22.01.1935): «Идея – моя, доработка его. Хочу лететь с ним. Проект дали Мехлису, он передаст в ЦК».

(обратно)

218

См. о российском павильоне на сайте выставки .

(обратно)

219

Бочачер Марк Наумович (1896–1939), участник революционного движения в Бессарабии, выпускник Института красной профессуры, в 1931–1933 годах – директор НИИ языкознания, а после закрытия последнего – ответственный редактор журнала «Советская Арктика». Арестован в марте 1938 года, в 1939-м – расстрелян.

(обратно)

220

Перевод с эвенкийского: Г. Василевич.

(обратно)

221

Алфавиты народов Севера были разработаны Институтом народов Севера Главсевморпути и утверждены постановлением Президиума ЦИК Союза ССР от 7 марта 1937 года.

(обратно)

222

Цитата из редакционной статьи «Уроки семенчуковщины» в «Советской Арктике». 1936. № 7.

(обратно)

223

Дирижабль В-6 «Осоавиахимовец» был построен под общим руководством У. Нобиле. Первый полёт совершил 5 ноября 1934 года. В феврале 1938 года в рамках подготовки к полёту на льдину к Папанину дирижабль совершал перелёт Москва – Мурманск. В плохих погодных условиях врезался в гору в районе Кандалакши. Из 19 членов экипажа погибли 13. См.: Энциклопедия города Долгопрудного .

(обратно)

224

Для основных полярных событий 1930-х годов существовали устоявшиеся наименования, широко употреблявшиеся в прессе: «челюскинская эпопея», «завоевание полюса» (о воздушной экспедиции Шмидта – Водопьянова), «героический дрейф» (о «Седове»), «сталинский маршрут» (о перелёте Чкалова через Арктику на Дальний Восток).

(обратно)

225

В дневниках Лазаря Бронтмана указана цифра 98.

(обратно)

226

Атолл Бикини входит в группу Маршалловых островов. Бикини была уготовлена та же роль, что и Новой Земле: здесь американцы устроили полигон для испытаний воздействия ядерного оружия на морские цели. Для испытаний завезли старые корабли и более пяти тысяч подопытных животных. С островов в 1946 году было вывезено местное население – 167 жителей. Им сказали, что вывозят их на время. Но пристанища для них не нашлось – их несколько раз переселяли с места на место, они болели и голодали. После прекращения ядерных испытаний часть жителей попыталась вернуться на Бикини, но жить там оказалось невозможно из-за радиоактивного загрязнения. Атолл по сей день необитаем. В 2010 году он был включён в список Всемирного наследия ЮНЕСКО как памятник ядерной эпохи.

(обратно)

227

Конецкий В. Эхо. М.: Текст, 2005.

(обратно)

228

Экспедиции под началом А. П. Лазарева, Ф. П. Литке, А. К. Цивольки. Наиболее успешной стала экспедиция П. К. Пахтусова.

(обратно)

229

Летом 1952 года была проведена аэрофотосъёмка архипелага, которая легла в основу современных карт.

(обратно)

230

Цит. по [42].

(обратно)

231

По крайней мере, это одна из существующих версий названия.

(обратно)

232

Всего на Новой Земле было проведено три подводных и два надводных ядерных взрыва. Остальные – в атмосфере и под землёй.

(обратно)

233

По другим данным [143], с 1955 по 1957 год было выселено 536 человек.

(обратно)

234

То же относится и к взрывам, проведённым на поверхности земли и на морских судах.

(обратно)

235

По другим данным – около 58. Изначально конструкция была рассчитана на 100 Мт, но испытали её в «облегчённом» варианте, заменив уран-238 на свинец.

(обратно)

236

«Беломорский “форд” – это тяжёлая площадка на четырёх маленьких сплошных деревянных колёсах из обрубков дерева. Тащили такой “форд” две лошади» [12].

(обратно)

237

Подобные планы вынашивались с конца 1940-х. Подробнее см. [39].

(обратно)

238

Так, в защиту поворота рек в 2002 и 2008 годах выступал тогдашний мэр Москвы Ю. Лужков. Он же прославился экспериментами с погодой – во время массовых мероприятий в столице облака разгоняли с помощью самолётов.

(обратно)

239

До апреля 1946 года.

(обратно)

240

Большая часть радарных станций линии DEW была деактивирована в 1988–1993 годах, некоторые включены в новую северную систему предупреждения.

(обратно)

Оглавление

От автора

Введение Обстоятельства места

  Раздел океана и начало исследований Арктики

  Полярные исследования в климатическом контексте

  «Героический период» исследований Арктики

  «Спортивный период» исследований Арктики

  Арктика как место столкновения культур

  Арктика как концлагерь

  Полярные исследования как инструмент идеологии

  Арктика как театр военных действий

I Арктика как меняющаяся природная среда

  Серебряные коньки

  О пользе прошлогоднего снега

  Перед оледенением всегда теплело

  Перу близко

  Светило, но не грело

  Первые в Арктике

  Война викингов с эскимосами

II Арктика! Заповедник героев…

  Барроу, Скорсби и теория открытого моря

  Горы Крокера

  Три четверти пути

  Четыре года во льдах

  Пунктирная линия

  Слава со вкусом ботинок

  Нехорошее путешествие

  Тщетные поиски

  10 000 фунтов

  Корабль-призрак

  Причина неудачи

  Доктор Рэ находит серебряные ложки

  Последний ужасный способ, или Леди Джейн против доктора Рэ

  All well

  Скелет и его записки

  Без головы, но с ружьём

  Эскимосские байки

  Консервы для сэра Джона

  Ещё о причинах неудачи

  Газетчик из Цинциннати, или Жизнь и смерть Чарльза Френсиса Холла

  После Франклина

III Арктика как спортивная арена

  Американцы

  Приманка для креветок

  Обломки «Жаннетты»

  Дождаться южного ветра

  Система Пири

  Как съели Кука

  Гонка к полюсу глазами собаки

  Пири и Кук в Антарктиде

  Первые на полюсе

  Попытки с негодными средствами

  Особенности фандрайзинга в России

  «Мой девиз – лёгкость и подвижность»

  Завершение экспедиции Седова

  Гибель экспедиции Брусилова

  Угнать «Геркулес»

  Морское министерство организует поиски

  Великие воздушные гонки

  Третий за Куком и Пири

  Конфликт

  Катастрофа

  Ошибка капитана Амундсена

  Спасение генерала

  Поход «Красина»

  Два человека и девять собак

  Нерассказанная история

  Группа Алессандрини

  Рождение легенды

  Нелёгкая ноша

  Титина показывает зубки

  Секретная миссия

  Возвращение Соломона Андрэ

IV Арктика как место столкновения культур

  Ещё раз о системе Пири

  Миник, сын Кисука

  Метеориты мыса Йорк

  Исландец из Канады с американским паспортом

  Капитан Бартлетт заводит виктролу

  Островитяне

  Эпилог

  Остров невезения

  Гостеприимная Арктика Ады Блэк-Джэк

  Конец второй колонии

V Арктика как место заключения

  Бухта Благополучия[143]

  Потопим прошлое на дне канала

  Канал Москва – Соловки

  Золото Колымы

  Особые экспедиции

  Гибель «Индигирки» и «Дальстроя»

  Ошибка 503

VI Арктика как театральная сцена

  Сходили за мясом

  Сражение во льдах

  Гонка ледоколов

  Советская Арктика до Шмидта

  Как делали историю

  Дед Мороз Страны Советов

  Чёрные паруса «Сибирякова»

  Ни пса не оставили

  Ледовое шоу

  Четыре богатыря

  До Папанина

  Крылья пропаганды

  Ненец, держащий в руках турнепс

  Город Солнца за Полярным кругом

  Уже не инородцы

  Но вот на остров пробрался Семенчук[222]

  Мамонт из бухты Сомнительной, или Снова остров невезения

  Друзья и враги народа

  Что-то пошло не так

  Снят с эксплуатации

VII Арктика как театр военных действий

  Художественное освоение Арктики

  Президент

  Наследники Бертольда Шварца

  Тёмная сторона архипелага

  Искусство инженерной географии

  Подушка для третьего пилота

  Ответы без вопросов

  Червивый лёд

  Линия обороны

  Атомные грибы и северные олени

  Тонкий лёд

Благодарности

Библиография Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg