«Переулки Замоскворечья»

Переулки Замоскворечья (fb2) - Переулки Замоскворечья [Прогулки по Кадашевским, по Толмачевским, Лаврушинскому, Черниговскому и Климентовскому] 10407K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Денис Петрович Дроздов

Денис Дроздов Переулки Замоскворечья. Прогулки по Кадашевским, Толмачевским, Лаврушинскому, Черниговскому и Климентовскому

© Дроздов Д. П., 2017

© «Центрполиграф», 2017

Замоскворечье

Любой человек, который только начинает изучать Москву, первым объектом своего исследования выбирает Кремль – древнейшую и торжественнейшую часть столицы. В этом неповторимом архитектурно-художественном ансамбле есть и древние терема, и дворцы, и златоглавые церкви, и прославленные памятники. Но при всех прочих своих достоинствах Кремль имеет одно совершенно неповторимое свойство: из него открывается восхитительная панорама Москвы за рекою. Имеющий острый глаз К. Н. Батюшков в «Прогулке по Москве» так восхищался этим зрелищем: «Здесь представляется взорам картина, достойная величайшей в мире столицы, построенной величайшим народом на приятнейшем месте. Тот, кто, стоя в Кремле и холодными глазами смотрев на исполинские башни, на древние монастыри, на величественное Замоскворечье, не гордился своим отечеством и не благословлял России, для того (и я скажу это смело) чуждо все великое, ибо он был жалостно ограблен природою при самом его рождении»[1].

Величественное Замоскворечье. Наверное, ни в одном районе Москвы нет такого количества церквей на единицу площади. Своим прозванием «златоглавая» столица во многом обязана именно Замоскворечью, которое испокон веков находится под сенью русских храмов. Недаром М. Ю. Лермонтов называл этот район широкой долиной, усыпанной домами и церквами.

Географическое положение Замоскворечья поистине приятнейшее. Расположено оно в отлогой равнине на правом берегу Москвы-реки, которая как будто нарочно отделяет эту территорию от древнейшей части Москвы – Кремля и Китай-города. Здесь был впервые нарушен принцип радиального построения улиц, направляемых к проездным башням Кремля. Причиной более позднего заселения этого района являлись весенние разливы, которые подтопляли берег реки. Но благодаря разливам здесь появились урожайные заливные луга и прекрасные пашни и угодья.

Первое упоминание Заречья (более древнее название Замоскворечья) в летописи датируется 1365 годом. Симеоновская летопись повествует: «В лето 6373 (1365) бысть пожар на Москве, загореся церковь Всех святых и оттого погоре весь город Москва и посад и кремль, и загородье, и заречье. Бяше бо было варно в то время, и засуха велика и зной, еще же к тому встала буря велика ветреная, за десять дворов метало головни, и бревна с огнем кидаше буря…»[2]

Из этой летописной записи следует, что уже в XIV веке Москва была разделена на четыре части – Кремль, посад, или Великий посад (современный Китай-город), Загородье (Занеглименье – территория за рекой Неглинной) и Заречье. В 1365 году Заречье было небольшим выселком у самого берега Москвы-реки, служившим в том числе и оборонительным пунктом, оберегавшим Кремль от набегов врагов. Заселение этой местности началось намного раньше упоминаемой в летописи даты. В конце XIV – начале XV века в Заречье появляются княжеские луга и сады и начинается деревянное строительство. Первые поселения возникли вдоль берега реки и сухопутных магистралей, которые вели в другие большие города. Долгое время эта часть Москвы являлась всего лишь предместьем столицы. На месте теперешних улиц Большая Якиманка и Большая Полянка проходили первые дороги в Замоскворечье. Они начинались в одной точке – месте, где была единственная переправа через Москву-реку. Город рос в основном к востоку от Кремля (Китай-город). Это обуславливало появление новых переправ и, следовательно, новых магистралей в Заречье – будущих улиц Большая Ордынка, Пятницкая и Новокузнецкая. Такое «перемещение» стало одним из основополагающих факторов развития системы улиц и переулков в Замоскворечье.

В XV веке через Москву-реку было перекинуто уже несколько мостов. Зимой на льду реки устраивался рынок. Венецианский путешественник Амвросий Контарини, живший в Москве в 1476 году, оставил любопытные воспоминания: «Страна очень холодная… В конце октября река, протекающая посреди Москвы, покрывается крепким льдом, на котором купцы ставят лавки свои с разными товарами и, устроив таким образом целый рынок, прекращают почти совсем торговлю свою в городе. Они полагают, что это место, будучи с обеих сторон защищено строениями, менее подвержено влиянию стужи и ветра. На таковой рынок ежедневно, в продолжение всей зимы, привозят хлеб, мясо, свиней, дрова, сено и прочие нужные припасы; в конце же ноября все окрестные жители убивают своих коров и свиней и вывозят их в город на продажу. Любо смотреть на это огромное количество мерзлой скотины, совершенно уже ободранной и стоящей на льду на задних ногах… На реке бывают также конские ристания и другие увеселения, но нередко участвующие в сих игрищах ломают себе шеи»[3].

С XV века известно село Кадашево, в котором в XVI столетии разместилась Кадашевская слобода. Этимология этого названия связана с первыми жителями этой местности – финно-угорскими народами. За право называться первым поселением Замоскворечья с селом Кадашево может соперничать село Хвостовское, располагавшееся в районе современных Хвостовских переулков. Чуть позже еще южнее появляются поселения ордынцев и толмачей (переводчиков). Изначально в слободах не было улиц, и добраться из одной слободы в другую можно было только по берегу. Названия первых слобод сохранились в наименованиях теперешних улиц и переулков: Большая и Малая Ордынки, Кадашевские и Толмачевские переулки и др.

На краю Заречья обосновывались казанские и ногайские торговцы, торговавшие с Москвой. Они создали Татарскую слободу, которая находилась между Руновским и Озерковским переулками. Татары каждое лето устраивали в Заречье большой рынок, где торговали лошадьми. За лучшими скакунами сюда съезжалась вся Москва, в том числе и князь с дружиной. «Татарами» в Древней Руси называли всех иноземцев с Востока, так же как и «немцами» – всех пришлых из Европы. В старинных документах нередко упоминаются «белые», «желтые» и прочие татары.

В 1493 году в Заречье случился сильнейший пожар. «А из Заречья в граде загореся князя великого двор и великие княгини, и оттоле на Подоле житници загорешася и двор князя великого новои за Архангелом выгоре и митрополич двор выгоре… и церковь Иоанн Предтечя у Боровитцких ворот выгоре и западе…»[4] – сообщает Симеоновская летопись. Во время частых московских пожаров пламя легко переносилось ветром с одной стороны Москвы-реки на другую. Чтобы хоть как-то предотвратить пожары в Кремле, великий князь приказал застроенный участок правого берега очистить и устроить на нем Государев сад. При Василии III сады в Заречье разрослись еще больше, а позже появились сады купеческих владений. Садовники поселились в трех слободах (отсюда и название этой местности – Садовники, а также Садовнических набережной, улицы и переулка).

К югу от сегодняшнего Климентовского переулка находилось «всполье» – начало полей, которые занимали обширные площади. Это отразилось в названиях церквей Екатерины Великомученицы, что на Всполье, Георгия Великомученика, что на Всполье, и улиц Полянка, Лужниковская и др. Кстати, зеленый цвет в гербе и флаге Замоскворечья также отражает географическое положение района (низменность, затопляемые в прошлом половодьем луга, озерки, болотистый характер местности) и память о зелени (лугах, полях), отличавшей этот район от других частей города. «В действительности московская местность представляла в первое время много сельских удобств для основания широкого сельского хозяйства. Так называемый Великий луг Замоскворечья, лежавший против кремлевской горы, доставлял обширное пастбище для скота и особенно для княжеских конских табунов»[5], – пишет И. Е. Забелин в «Истории города Москвы».

Великий князь Московский Иван III Васильевич. Гравюра XVII в.

Большое значение в развитии Заречья занимало взаимодействие столицы с кочевыми ордами татар (это как борьба с захватчиками, так и деловые отношения). С конца XV века крымские татары осуществляли набеги и облагали данью московских князей. Доподлинно неизвестно, где располагались подворья татар. Существует версия, что они были либо в районе Большой и Малой Ордынок, либо в Татарской слободе. Эти названия уже говорят о том, что в Заречье постоянно присутствовали чужеземцы. Во времена монголо-татарского ига ремесленные поселения производили изделия, которыми уплачивали дань. После свержения ига слободы были подчинены двору государя.

В течение нескольких столетий и в мирное и в военное время татары прибывали в Москву одним путем. В Заречье он проходил через Большую Ордынку. В 1571 году крымский хан Девлет-Гирей совершил поход на Москву, закончившийся сожжением столицы. По словам С. М. Соловьева: «Татары явились на другой день, 24 мая, в день Вознесенья, и успели зажечь предместия: в ясный день при сильном ветре в три часа пожар истребил сухую громаду деревянных строений, один только Кремль уцелел; по иностранным известиям, войска и народу погибло до 800 000»[6]. В ходе битвы царские воеводы 23 мая заняли оборону в Заречье в районе сегодняшних Большой Ордынки и Якиманки. По этим направлениям Девлет-Гирей нанес основной удар. Набеги татар продолжались до начала XVII века. Для защиты от врагов в Заречье создавались локальные и передвижные полевые укрепления, например, знаменитые «гуляй-городки» – сборно-разборные передвижные крепости.

К сожалению, планы Москвы до XVI века сгорели или погибли при других событиях. Наиболее древние сохранившиеся планы – это иностранные карты, сделанные с русских оригиналов в XVI веке. На Петровом чертеже 1597 года хорошо видны сады и садовнические слободы, Замоскворецкий мост, разнообразные здания, дома и даже огороды Заречья. Невооруженным глазом можно увидеть, что застройка Замоскворечья резко отличалась от застройки центральных районов столицы. Объясняется это тем, что Замоскворечье долгое время служило боевым плацдармом при набегах вражеских сил на Кремль. Кроме того, в Заречье было много болот, полей и лугов.

Петров чертеж 1597 г.

В XVI–XVII веках происходила реконструкция Москвы. Планировалось создать особенный, ни с чем не сравнимый облик столицы нового сильного государства, что подразумевало объединение всех разрозненных поселений. В XVI веке в Москве строится три линии защиты: Китай-город, Белый город и Деревянный город (Скородом). «Чающи же паки приходу Крымского царя под Москву, повеле царь Федор Иванович около всех посадов около Москвы поставить град древяной, и заложен строити в 99 (1591) году, совершен же в 100 (1592) году»[7], – сообщает «Новый летописец». Скородом в Заречье представлял собой крепость из бревенчатых срубов, скрепленных железными скобами. Происхождение этого топонима связано, скорее всего, с необыкновенной скоростью постройки деревянных укреплений, которая продолжалась всего год. Скорость объяснялась участившимися набегами крымских татар. До возведения бревенчатых стен Скородома оборонять Замоскворечье приходилось отрядам воинов, селившихся в военных слободах.

После возведения стен Скородома Замоскворечье делается наконец полноправной частью Москвы. Наверное, впервые здесь появляются настоящие, по типу китайгородских, улицы и переулки, заменившие слободскую систему, и ворота (Калужские, Серпуховские, Коломенские). Исчезают обширные поля. Скородом сгорел в начале XVII века, а в 1644 году был возведен Земляной вал, который опоясал Москву. В Замоскворечье он был укреплен специальными выступавшими вперед бастионами.

Замоскворечье называли также Стрелецким городом, потому что здесь находилась крупная Стрелецкая слобода. Заселение этого района стрельцами началось в XVI веке, после того как царь Иван IV учредил в 1550 го ду стрелецкое войско. Однако еще раньше, при Василии III, в Наливках (современные Спасоналивковские переулки) селились «телохранители», которые принимали первый удар при набегах татар. Каждый полк стрельцов занимал отдельную слободу, которая называлась именем полковника. Первые стрелецкие слободы появились недалеко от Климентовского городка – боевого укрепления начала XVII века. В этот период большую часть населения Замоскворечья стали составлять военные.

В 1612 году, во время Смуты и иностранной интервенции, в Замоскворечье шли оживленные боевые действия. Район Большой Ордынки стал центром сопротивления полякам. В июле войска второго и первого ополчений соединились близ Москвы. Вот как описывает эти события «Новый летописец»: «На утре вестницы приехав, сказаша князю Дмитрию Михайловичу, что гетман из Вязьмы поднявся, и уже близ Москвы. Гетман же пришед стал под Москвою на горе, нарицаемой Поклонной…

Князь Дмитрий же Михайлович Пожарский со всеми ратными людьми выде против его; а Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, вышед со своими, и ста по другой стороне Москвы реки у Крымского двора…»[8] С гетманом сражались лишь конные войска князя Дмитрия Пожарского, а казаки не желали воевать с гетманом, полагая, что и без них справятся. Тогда келарь Троицкого монастыря Авраамий Палицын уговорил казаков биться против поляков в обмен на монастырскую казну. «Они ж обещанием казны послушавше поидоша и, придоша на гетмана со обеих сторон, и вкупе соединившися с полком Пожарсково, взяше паки острожек Климентовский, и всех сидящих в нем побиша…»[9] Главные бои второго земского ополчения за Китай-город и Кремль проходили также за Москвой-рекой.

Планировочное строение Замоскворечья окончательно сложилось в XVII веке. Пятницкая улица, которая шла почти параллельно Большой Ордынке и сходилась с ней у бывших Серпуховских ворот, постепенно стала главной артерией района. Это объяснялось постройкой существующих стен Кремля и сооружением укреплений Китай-города, когда «живой» мост продвинулся вниз по течению Москвы-реки, а улица, ведущая к нему, стала интенсивно заселяться. Пятницкая считалась кратчайшим путем от моста до оживленного замоскворецкого торга – Ленивки, а саму улицу называли тогда Ленивской большой мостовой.

С ростом населения в Замоскворечье появилась необходимость в сооружении каменного моста, соединяющего правый берег с Кремлем и Китай-городом. Для реализации этого проекта в 1643 году в Москву из Страсбурга был приглашен архитектор Анце Кристлер. В 1645 году в связи с кончиной царя Михаила Федоровича постройка моста прервалась и завершилась лишь в 1680-х годах по образцу моста Кристлера. В 1686 году возле моста были сооружены первые в Москве деревянные триумфальные ворота, через которые прошел Петр I, возвращаясь с победой из Азова.

Каменный мост производил ярчайшее впечатление и на современников, и на следующие поколения. Не уходит он от взора М. Ю. Лермонтова, который в очерке «Панорама Москвы» так описывает его: «На западе возвышаются арки Каменного моста, который дугою перегибается с одного берега на другой; вода, удержанная небольшой запрудой, с шумом и пеною вырывается из-под него, образуя между сводами небольшие водопады, которые часто, особливо весною, привлекают любопытство московских зевак, а иногда принимают в свои недра тело бедного грешника»[10].

Замоскворечье выполняло транспортные и торговые функции. Также здесь селилось множество ремесленников, работавших в основном на нужды государева двора. В конце XVII века Москва деревянная постепенно становится Москвой каменной. Не стало исключением и Замоскворечье, в котором появляются каменные палаты и другие здания, перестраиваются старые деревянные храмы. Этот процесс продолжался до 1714 года, когда царь Петр I издал указ о запрещении каменного строительства по всей России.

На месте Государева сада, погибшего в пожаре 1701 года, по приказу Петра был сооружен Суконный двор, изготовлявший сукно для нужд войск. Позади двора находился Царский луг, на котором во время торжеств пускался фейерверк. Недалеко от Земляного вала поселились монетных дел мастера. Ныне здесь находятся Монетчиковские переулки. На Крымском валу стоял Крымский двор с высоким забором – место встречи послов из Бахчисарая. В связи с увеличением торговых связей и роста московской торговли купцы все чаще переезжают жить в Замоскворечье, а лавки их остаются в Китай-городе. Вся территория до Земляного вала была освоена, исчезли поля и выгоны для скота.

План Москвы архитектора Ивана Мичурина. 1739 г. Фрагмент

Хоть Замоскворечье и было полноценной частью города, в нем оставались некоторые патриархальные особенности и приверженность к старым традициям. Это выразилось в том числе и в архитектуре. Большинство церквей, построенных здесь в XVII веке (Николы в Берсеневке, Николы в Пыжах, Георгия в Ендове), обладают одинаковым композиционным началом, сложностью силуэта и богатством декора. Замоскворечью никогда не были свойственны сложные планировочные решения в архитектуре, но зато теперь этот район представляет особенную ценность для исследователей, потому что в нем сохранились жилые и производственные постройки XVII века, которых в Москве практически не осталось.

Еще одной характерной особенностью этого района было наличие в усадьбах больших садов и даже огородов. Замоскворечье со своим консервативным бытом походило в какой-то мере на провинциальный город, а не часть столицы. «Сооружая дом или храм, здесь придерживались своих «замоскворецких образцов», подчас более скромных, чем в других частях Москвы, зато привычных и апробированных соседями. Повторяемость планировочных и объемно-пространственных решений, особенно заметная в рядовой застройке, выбор декоративно-изобразительных средств из «собственного» замоскворецкого «запаса» придавали этому району редкое единообразие и внутреннюю законченность»[11], – говорится в книге «Памятники архитектуры Москвы», посвященной исторической застройке города.

Во время Петровских реформ облик Замоскворечья меняется. Петр подавил стрелецкий бунт и расформировал стрелецкое войско. Часть стрельцов была казнена, другие распределены по разным полкам. Их земли были отданы военным, купцам и мелким чиновникам. Когда столицей России становится Петербург, ремесленники и жители слобод (овчинники, кузнецы и хамовники) теряют своего главного заказчика – царский двор и практически лишаются источника существования. «На Пятницкой улице появляются дворы богачей, деревянные хоромы которых скрывались за выходившими на улицу заборами и садами. Однообразие замоскворецкого пейзажа нарушалось красивыми церквами, выстроенными купцами и еще ранее стрельцами»[12], – пишет П. В. Сытин в книге «Из истории московских улиц».

Вид в Замоскворечье на Кадашевский Хамовный двор и колокольню церкви Космы и Дамиана. 1800-е гг. Художник Ф. Я. Алексеев

Купцы скупали задешево стоявшие рядом бывшие дворы стрельцов и объединяли их в огромные усадьбы с домами, которые были значительнее богаче обычных слободских. Они отличались высокими заборами и металлическими воротами. Во дворе стояли амбары для хранения товаров. Во второй четверти XVIII века в Замоскворечье возвращается каменное строительство. Некоторые дворянские семьи строят здесь свои усадьбы с каменными домами с колоннами. Купечество становится доминирующим сословием этой части Москвы, и роль его возрастает с каждым годом. Пытаясь перещеголять дворян, купцы возводят в Замоскворечье целые дома-дворцы, и на балах, по меткому замечанию В. А. Гиляровского, можно было увидеть сапоги замоскворецких миллионеров.

План регулирования Москвы 1775 года открыл новую страницу истории Замоскворечья и увеличил значимость его в структуре города. Строительство в 1783–1786 годах четырехкилометрового Водоотводного канала позволило спасти район от ежегодных затоплений и закрепило естественную границу, отделявшую узкую прибрежную часть от основной территории района. Благодаря Водоотводному каналу осушилась и была застроена окружающая местность. При Екатерине II предприняли попытки привить архитектуре Замоскворечья принципы классицизма. Здесь появляются дома дворян в стиле екатерининской классики, а позднее – александровского ампира. Замоскворечье становится полновесным архитектурным элементом города со своими традициями – например, невысокими домами с приусадебными участками. В конце XVIII века в Нижних Садовниках строятся «замки» Кригскомиссариата – учреждения, ведавшего финансовым обеспечением и инспектированием войск.

Во время пожара 1812 года уцелели только каменные здания. Началось очередное переустройство района: фасады обгоревших зданий переделывались на новый лад, строились особняки. К счастью, изменения практически не коснулись планировки. На месте Царицына луга возникает Болотная площадь, где продавали овощи, фрукты и другие продукты натурального хозяйства. Это место исстари имело большое экономическое и политическое значение. Раньше за «болотом» устраивались кулачные бои, а позже проходили публичные казни. В январе 1775 года тут были казнены Емельян Пугачев и его соратники.

Замоскворечье в первой половине XIX века – это большие кварталы с мещанскими и купеческими домами. Если и называли Москву «большой деревней», то во многом благодаря Замоскворечью с его деревянными домиками, садами и заборами. «Страна эта, по официальным известиям, лежит прямо против Кремля, по ту сторону Москвы-реки, отчего, вероятно, и называется Замоскворечье. Впрочем, о производстве этого слова ученые еще спорят. Остановится ли путник на высоте кремлевской, привлеченный неописанной красотой Москвы, – и он глядит на Замоскворечье, как на волшебный мир, населенный сказочными героями «Тысячи и одной ночи». Таинственность, как туман, расстилалась над Замоскворечьем; сквозь этот туман, правда, доносились до нас кое-какие слухи об этом Замоскворечье»[13], – писал А. Н. Островский в «Записках замоскворецкого жителя». В старину говорили, что житель Замоскворечья уже встает, когда на Арбате и Пречистенке только ложатся спать, и ложится спать тогда, когда по другую сторону реки начинается вечер.

Островского называют «Колумбом Замоскворечья». В своих пьесах он дал наиболее точную характеристику жизни патриархального купеческого Замоскворечья. Большинство героев драматурга – невежи и самодуры. Кстати, слово «самодур» ввел в литературный язык именно Островский, а происходит оно из мещанско-купеческого диалекта, куда, в свою очередь, попало из устной народной речи. «Самодурство! Сейчас видно, что из купеческого рода», – восклицает Барбарисов из пьесы Островского «Не от мира сего». Картины многих наших художников (Перова, Шильдера, Федотова, Максимова, Пукирева и др.) также иллюстрируют быт купеческой Москвы.

Отмена крепостного права делает население Замоскворечья еще более пестрым за счет рабочих открывающихся здесь фабрик и заводов. В лучшем, на мой взгляд, путеводителе «По Москве» 1917 года, выпущенном издательством братьев Сабашниковых, прекрасно описывается Замоскворечье того времени: «После реформы 1861 года вместе с основной Москвой меняется и внешний вид Замоскворечья, и жизненный уклад его обитателей. Все меньше становится провинциальных двориков, вроде увековеченного Поленовым, и больших дворов с садами. Сады вырубаются, деревянные домики уступают место либо богатым особнякам, либо многоэтажным доходным домам. И дореформенные типы Островского почти совсем исчезли: картуз и старомодный цилиндр сменились котелком, долгополый сюртук – смокингом и визиткой, вместо сапогов бутылками мы видим американские штиблеты, вместо окладистых бород бритые лица или по-европейски подстриженные бороды; даже знаменитые купеческие выезды с пузатым кучером и жеребцами, хвост трубой, вытесняются автомобилями»[14].

Промышленный подъем отразился на быте замоскворецких жителей. Здесь поселились также крупные промышленники и собственники. Купцы строили доходные дома в пять-шесть этажей и сдавали их внаем. Эти дома нарушали масштабное соотношение и не вписывались в уютную архитектуру Замоскворечья с одно-двухэтажными домиками. В 1880-х в Замоскворечье стала ходить конка по Пятницкой улице, от Чугунного моста до Серпуховской площади. Поэт П. А. Вяземский предугадал перемену Москвы и выразил ее в двух четверостишиях:

Величье есть в твоем упадке, В рубцах твоих истертых лат! Есть прелесть в этом беспорядке Твоих разбросанных палат, Твоих садов и огородов, Высоких башен, пустырей, С железной мачтою заводов И с колокольнями церквей!

Во второй половине XIX века Замоскворечье становится еще и центром московской интеллигенции. Отдаленность от центра способствовала появлению здесь атмосферы спокойствия, необходимой для душевного комфорта людей, занимающихся творчеством или умственным трудом. В доме на Малой Полянке в приходе церкви Спаса Преображения в Наливках неразлучные друзья-студенты «Афоня» и «Аполлоша» – будущие прославленные поэты А. А. Фет и А. А. Григорьев – готовили к печати свои дебютные стихотворные сборники. Кстати говоря, Григорьева называют не иначе как «Гамлет из Замоскворечья». Один из флигелей дома № 16 по Пятницкой улице снимал в 1857–1858 годах граф Л. Н. Толстой, написавший здесь повесть «Казаки» и рассказы «Погибший» и «Три смерти». У Толстого часто гостили М. Е. Салтыков-Щедрин, Б. Н. Чичерин, братья Аксаковы и другие писатели и философы. Молодой практикующий врач Чехов после окончания обучения в 1884 году поселился на Большой Якиманке. В повести Чехова «Три года» отразился быт Замоскворечья и впечатления писателя о том времени. «Квартира моя за Москвой-рекой, а здесь настоящая провинция: чисто, тихо, дешево и… глуповато»[15], – писал Чехов журналисту Н. А. Лейкину в 1885 году.

Еще с Замоскворечьем связаны имена таких великих людей, как П. И. Мельников-Печерский, В. А. Слепцов, Ф. М. Достоевский, П. А. Федотов, В. Г. Перов, В. О. Ключевский и др. А для упомянутого уже А. Н. Островского и писателя И. С. Шмелева Замоскворечье является малой родиной. Не говоря уже о П. М. Третьякове, который, по словам И. Е. Репина, вынес один на своих плечах вопрос существования целой русской школы живописи. Замоскворечье давало возможность и молодым архитекторам проявить свой талант, потому что, в отличие от центральной части города, тут оставались еще незастроенные участки. В этот период для Москвы характерен всплеск церковного строительства с северорусскими архитектурными традициями. Примером такой церкви может служить храм Покрова Пресвятой Богородицы в Марфо-Мариинской обители сестер милосердия, построенный архитектором А. В. Щусевым. Роспись храма была сделана академиком живописи М. В. Нестеровым и его учеником П. Д. Кориным.

В начале XX века Замоскворечье – крупнейший пролетарский район Москвы, в котором сосредотачиваются предприятия металлургической, текстильной и легкой промышленности. Неудивительно, что именно здесь часто случались стачки и маевки. В 1905 году бастовали рабочие электрической станции и образовали свой отряд дружинников, охранявший станцию. В октябрьские дни 1917 года Замоскворечье стало одним из важнейших боевых пунктов революции. Здесь был образован штаб руководства боевыми действиями по борьбе с контрреволюцией. Отсюда велся обстрел Кремля и храма Христа Спасителя, где засели белогвардейцы.

После революции были уничтожены замечательные памятники архитектуры, являвшиеся символами Замоскворечья и композиционными доминантами района. Не поленюсь и перечислю некоторые из них: Пятницкая церковь на Пятницкой улице (сейчас на ее месте вестибюль станции метро «Новокузнецкая»), храмы Покрова в Ордынцах, Космы и Дамиана в Кадашах и в Нижних Садовниках, Никиты в Старых Толмачах, Спаса в Наливках, Николы в Пупышах, иконы Божией Матери Казанская у Калужских ворот. И это только церкви, а ведь еще был разрушен комплекс зданий возле Большого Каменного моста. Словом, после 1917 года архитектурный ансамбль Замоскворечья сильно изменился.

В 1930 году на Берсеневской набережной на месте Винно-соляного двора XVII века по проекту Б. М. Иофана было построено самое высокое на тот момент здание Москвы – Дом правительства, – не очень вписывающееся в архитектуру района. Многие мелкие фабрики и заводы закрылись, на месте других появились более крупные предприятия. В советское время велась точечная застройка Замоскворечья многоэтажными административными зданиями, появлявшимися радом с историческими сооружениями. Существовал проект о продолжении на территории Замоскворечья Бульварного кольца, который, к счастью, реализован не был.

XX век связал с Замоскворечьем многих деятелей искусств. Шестнадцатилетний С. А. Есенин приехал в 1911 году в Москву к отцу, работавшему приказчиком в мясной лавке. Недалеко от нее располагалась типография Сытина, где Есенин часами читал «Слово о полку Игореве», стихи Пушкина, Лермонтова, Кольцова и Некрасова. В 1912 году в Замоскворечье поселяется Марина Цветаева со своим мужем Сергеем Эфроном. В построенном в 1937 году Доме московских писателей в разное время жили Б. Л. Пастернак, К. Г. Паустовский А. Л. Барто, М. М. Пришвин, И. Ильф и Е. Петров и многие другие.

Сегодня Замоскворечье – один из самых престижных районов Москвы. С центральной частью города Замоскворечье соединяется с помощью четырех мостов – Крымского и Больших Устьинского, Москворецкого, Каменного. В Замоскворечье расположены усадьбы, парки, культурные памятники и музеи – Государственная Третьяковская галерея, Театральный музей имени А. А. Бахрушина, Дом-музей С. А. Есенина, Дом-музей А. Н. Островского, Музей В. А. Тропинина и пр. Еще в Замоскворечье много магазинов, ресторанов, кафе, офисов, государственных учреждений, банков, торговых центров и т. д. Массовое строительство в Замоскворечье запрещено. Район Большой Ордынки, Пятницкой и Кадашевских переулков является заповедной зоной с рядовой застройкой и планировкой XVII–XIX веков.

Тем не менее постройка современных офисных зданий ведется весьма интенсивно, что не может не сказываться на облике Замоскворечья. Множество мелких контор занимают бывшие жилые дома, исчезают зеленые участки района – палисадники, цветники и лужайки. Не всем старинным зданиям выдаются паспорта памятников архитектуры, реставрация финансируется не в должной мере. В Замоскворечье осталось совсем немного скрытых от посторонних глаз уголков, в которых сохранилась атмосфера старой Москвы.

Интересен герб Замоскворечья. Широкая лазоревая волнообразная полоса во главе щита означает реку Москву, а узкая – Водоотводный канал. Золотой цвет – цвет богатства, благополучия, зеленый символизирует надежду. Золото с зеленым – надежда на успешное развитие Замоскворечья. Гербовая эмблема района – положенные крестообразно в зеленом поле щита золотые бердыш (секира) и кадуцей (Меркуриев жезл – символ торговли). Изображение на гербовой эмблеме района атрибутов войны и мира означает, что Замоскворечье прославилось как в военное, так и в мирное время.

Кадуцей помещен в гербовую эмблему в знак того, что здесь издавна проходил торг и селилось купечество. В настоящее время на территории района располагается орган, ведающий торговлей всей страны, – подразделение Министерства экономического развития Российской Федерации. Бердыш же был одним из основных видов вооружения стрелецких полков, располагавшихся в Замоскворечье. Жители стрелецких слобод участвовали в походах и сражениях доблестной русской армии. Штабные подразделения Вооруженных сил России находятся в Замоскворечье и по сей день.

Прекрасно объясняют яркую самобытность Замоскворечья авторы книги «Я люблю этот город вязевый…»: «Местоположение этого района дает возможность увидеть единственный в своем роде, неповторимый ансамбль Кремля – торжественный и величественный. И жители Замоскворечья во все века, с детства буквально, впитывали в себя эту красоту старинного русского «града», а у людей, наделенных эстетическим чувством, эта панорама вызывала подъем духа, будила творческие силы»[16].

Кадашевская слобода

Издавна говорили, что Замоскворечье имеет совсем особенный характер. Замоскворечье состояло из множества слобод – отдельных поселков с самостоятельным управлением и своеобразным бытом. Каждая слобода, в свою очередь, также имела свой особенный характер. Слобода (неправильно произнесенное слово «свобода») – это поселение, свободное от некоторых государственных повинностей. М. В. Горбаневский в книге «Москва: кольца столетий» пишет: «К XVI–XVII векам слово слобода уже приобрело более общее значение: «поселок, пригород, селение подле города». В слободах проживали по преимуществу люди одной профессии, одних занятий, промыслов. Если мы взглянем на современную карту Москвы, то заметим, что слово слобода дошло до наших дней в составе нескольких топонимов – в столице есть улица Сокольническая Слободка, улица Штатная Слобода и Новослободская улица, а также Каменнослободский переулок»[17].

В Москве были дворцовые, казенные, черные, владычные, иноземческие и военные слободы – всего около ста пятидесяти слобод, расположенных во всех районах города, за исключением Кремля. Объединение людей в слободы происходило либо по роду занятий, либо по национальному признаку. Иностранные путешественники, бывавшие в Москве, удивлялись пестроте и многоликости московских слобод. Например, по воспоминаниям неизвестного иноземца, у него в одной слободе за большие деньги купили табак, а в другой – чуть не побили за это же дымное зелье. Одной из самых примечательных, своеобразных и колоритных слобод была Кадашевская слобода в селе Кадашеве.

Кадашевский ткацкий двор. Художник М. П. Кудрявцев

Село Кадашево упоминается в Духовной грамоте великого князя Ивана III Васильевича 1504 года: «Да ему ж даю селцо Семчинское, и с дворы с городскими, и с Самсоновым лугом, да село Воробьево, и с Володимеровским, и с Семеновским, и с Воронцовским, и с Кадашовым, и с деревнями, как было при мне»[18]. Существуют разные версии происхождения этого топонима. Долгое время считалось, что название села происходит от слова «кадь» (бочка), а кадаш – это бондарь или бочкарь, то есть мастер, изготовляющий бочки и прочую деревянную утварь. По мнению историка И. Е. Забелина, село на самом деле называлось Каташево, потому что его население занималось катанием полотна. Однако современные исследования эти версии опровергают. Сегодня сложилось мнение, что в основе названия есть финно-угорский корень, который переводится на русский язык примерно так: «возделываю руками». Видимо, название дали первые жители этой местности – финно-угорские племена.

В Кадашевской слободе жили ткачи, производившие льняное полотно. Тогда по всей Москве возникали мощные объединения ремесленников с собственным цент ром, появлялись первые мануфактуры и мелкая промышленность. Царский двор был заинтересован в продукции, выпускаемой этими объединениями. Благодаря развитию в стране торговых связей образуется всероссийский рынок. К концу XVII века Москва становится ремесленной и торговой. Царь Михаил Федорович обязал кадашей-ткачей поставлять полотно ко двору и сделал Кадашевскую слободу «государевой хамовной» (от слова «хаман» – бумажное полотно). За это царь освободил жителей слободы от податей и предоставил им все возможные льготы – тягловые, судебные, торговые и пр. Государева грамота 1622–1623 годов освобождала ка дашевцев от многих налогов, которые остальные посадские люди должны были платить. Жизнь и быт московских ткачей подробно описаны в книге историка П. П. Смирнова «Московские ткачи XVII в. и их привилегии». Каждый ткач, работавший на государя, получал земельный надел («дело»), на котором строились жилые и производственные строения. Участки были установленного размера, что определило планировку Кадашевской слободы с равномерной и регулярной сетью переулков. В Кадашах палаты имели каждая восемь с половиной сажен длины и по десять окон в стенах, что являлось признаком достатка. Сельчане между собою управлялись своими выборными людьми и мирским сходом.

Свободные от повинностей, ткачи изготовляли изделия из ткани для продажи и наладили мелкотоварное производство. Жители Кадашевской слободы представляли наиболее зажиточную часть ремесленного люда и имели некоторые финансовые излишки, чтобы за свой счет построить двухэтажный каменный храм Воскресения в Кадашах, вокруг которого объединилась вся слобода. Это подтверждает археолог и историк И. Е. Забелин в сочинении «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях»: «Огромная и самая богатая из старинных московских слобод Кадашево (церковь Воскресения в Кадашах, против Кремля, за рекою) потому и богатела, что занималась только, с большими льготами, хамовным делом, изготовлением про царский обиход так называемой белой казны, т. е. полотен, скатертей и т. п.»[19]

Кадашевцы были искусными мастерами и производили поистине художественные изделия. Славились ткачи своими украшенными вышивкой посольскими скатертями, которые предназначались для особых торжеств и приемов во дворце. Известно, что в слободе рядом с ткачихами и швеями жили художники и ювелиры. Работая на царский двор, кадашевцы были тесно связаны с Оружейной палатой и придворным искусством, но при этом оставались самобытными мастерами с подлинно народными особенностями творчества. Высокое умение ткачей Кадашевской слободы достигалось в том числе и особенным укладом их быта. Например, строго-настрого запрещалось выдавать замуж девиц из Кадашей в другие слободы, чтобы умение, традиции и опыт кадашевцев сохранялись из поколения в поколение.

Из-за многочисленных пожаров, случавшихся в Москве, Кадашевская слобода часто выгорала. Новая застройка всегда проходила по четкому градостроительному плану того времени. Кадашевская слобода, как одна из древнейших в столице и Замоскворечье, ярко иллюстрирует некоторые принципы архитектуры. Например, большинство улиц в Кадашах идут перпендикулярно Москве-реке и параллельно друг другу. Такая застройка позволяла лучше видеть Кремль из Замоскворечья, а Замоскворечье – из Кремля в случае нападения врага. Но одновременно здесь угадывается эстетическая составляющая: любой человек, двигаясь к Москве-реке или Кремлю, мог любоваться величайшей в мире столицей, построенной величайшим народом. Это прекрасно видно на Петровом чертеже 1597 года или Мичуринском плане 1739 года. На них кварталы Замоскворечья разделены обширными пустошами, а сеть улиц и переулков еще существенно отличается от современной. Вероятнее всего, пустоши – это выгоны для скота, принадлежавшие Кадашевской слободе. Их имели только самые привилегированные слободы.

Но не надо думать, что нравы кадашевцев сильно отличались от нравов жителей какой-либо другой московской слободы. Литературный памятник XVII века – демократическая сатира «Сказание о попе Саве и о великой его славе» – изображает одну из сторон размеренной, самобытной и патриархальной жизни Замоскворечья и Кадашевской слободы. Главный герой «Сказания» – приходской священник церкви Космы и Дамиана Ассийских, что в Кадашах (к сожалению, не сохранившейся).

Послушайте, миряне и все православные християне, што ныня зделалася, великое чудо учинилася над долгим попом, над премым дураком, от Козмы и Домияна из-за реки, а в приходе у нево богатые мужики.

А зовут ево, попа, Савою, да не мелак он славою.

Аще живет и за рекою, а в церкву не нагою.

Люди встают – молятся, а он по приказам волочитца, Ищет, с кем бы ему потегатца и впред бы ему с ним не видатца.

Да он же по площеди рыщет, ставленников ищет и много с ними говорит, за реку к себе монит.

В XVII веке на Руси не было школ, где готовили будущих священников. Поэтому из крестьян и посадских людей выбирали ставленников, которые обучались в слободских церквах у местного духовенства. Священники вымогали у ставленников деньги за «ставленую грамоту» и принуждали их работать за двоих. Позже патриарх Иосиф предписал ставленникам обучаться только в Москве, и во всех слободах появились «попы Савы», которые, забывая о приличии, пользовались своим выгодным положением. Нужно отдать должное кадашевцам, которые заботились, чтобы у них в слободе беззаконие не творилось. Своего нерадивого попа они посадили на цепь в «патриаршей хлебне»:

О сем поп Сава дивился, как он на цепи очутился, денег у него в мошне было немало, хватился, ан нет, ни пула не стало.

В середине XVII века в Кадашевской слободе на территории нынешнего Старомонетного переулка был построен государев Хамовный двор – промышленный комплекс, предназначавшийся для белильных, ткацких и вышивальных дел. Как и другие каменные здания в слободе, Хамовный двор отличался монументальностью и творческим замыслом. Он состоял из нескольких украшенных резным белым камнем зданий разной высоты и с различными формами крыш (бочки, шатры и др.). Хамовный двор был окружен высокой стеной с воротами и угловыми башенками, которые делали его похожим на замок. Хоть строительство двора и было заказано государством, велось оно при непосредственном участии кадашевских мастеров. Церковь Воскресения и Хамовный двор выделялись на фоне множества деревянных домов. Кадашевцы гордились своими сооружениями – «замком» и храмом. Хамовный двор стал вторым слободским центром. Забелин замечает: «В Кадашевской слободе на Хамовном же дворе жила в особом помещении кадашевская приказная боярыня и стоял особый анбар с хамовною всякою казною, где хранился лен нечесаный, очесаный кужель, счески и т. п.; также берда простые и берда с набилками, что берут посольские скатерти, берда наметочные полотенные, утиральничные, убрусные, нитные и пр. На том же дворе находилась и слободская схожая изба, в которой слобожане собирались на мирские советы»[20].

Как и в большинстве слобод Москвы, в Кадашевской слободе возле центральной церкви располагался Братский двор, на котором происходили собрания жителей и помещалось слободское управление. В центре Братского двора находились двухэтажная Съезжая палата и другие гражданские сооружения. Хамовный и Братский дворы были не просто функциональными сооружениями, они гармонично вписывались в архитектурный ансамбль, главным строением которого являлась церковь Воскресения. Но все же возникает вопрос о причине столь разительного отличия величественного Хамовного двора и лаконичного Братского. Историк русской архитектуры и градостроительства М. П. Кудрявцев в монографии «Москва – Третий Рим» объясняет это так: «Благодаря этим отличиям ансамбли двух главных дворов слободы воспринимаются в композиции равнозначными по отношению к Воскресенской церкви; достигнуто это соблюдением принципа равновесия: меньший по высоте и массе Братский двор расположен ближе к центру композиции, чем больший по величине Ткацкий двор»[21].

Остальные постройки Кадашевской слободы вокруг церкви Воскресения хоть и были разнообразны по размеру, расположению и облику, но стройно вписывались в архитектурный комплекс. В основном это были дома в два этажа, в одном из которых находилась жилая часть, а в другом – производственная, ткацкая. Почти в каждом доме делались погреба-подвалы для хранения изделий из ткани. Двор кадашевца делился на две части: жилую и хозяйственную, предназначенную для огорода, сада, бани и пр. Дома как будто плотно наращивались вокруг церкви. Привилегией строительства трехэтажных зданий пользовались лишь знатные и богатые семьи. Между двумя параллельными улицами располагались в два ряда дома с участками. Главными воротами они выходили на улицы. Друг от друга дома из разных рядов отделялись деревянным забором. Все постройки Кадашевской слободы были устроены таким образом, чтобы церковь Воскресения хорошо просматривалась с разных видовых точек.

Хамовный двор в Кадашах просуществовал недолго – до начала XVIII века, когда Петр I учредил полотняный завод в Преображенском и перестал поддерживать хамовное производство в Кадашевской слободе. С 1701 по 1736 год на месте запустевшего Хамовного двора действовал Монетный двор, а потом Навигацкая школа. Когда Монетный двор перевели в другое место, жители слободы еще долго называли бывшее здание старым Монетным двором. Это и дало название Старомонетному переулку. В 1804 году двор разобрали на кирпич для строительства моста через Москву-реку.

Церковь Воскресения в Кадашах

Вот как описывает вид на правом берегу Москвы-реки, открывающийся с Боровицкого холма, писатель М. Н. Загоскин в своей книге «Москва и москвичи»: «Ваш взор, быстро пробежав по кровлям, невольно останавливается на обширном поемном лугу, по которому змеится наша изгибистая Москва-река: прямо за ней чернеются рощи Воробьевых гор, налево подымается колокольня Новодевичьего монастыря, а еще левее, как сквозь туман, мелькают кровли домов и кресты церквей отдаленного Замоскворечья»[22]. Если смотреть на Замоскворечье с Боровицкого или Кремлевского холма или, например, с Большого Каменного моста, то среди крыш домов выделяются золотые купола храма Воскресения Христова в Кадашах и крест уходящей в небо колокольни. Уж очень по-особенному блестят эти купола на фоне невзрачной кровли стоящих рядом домов. Какая-то необъяснимая сила манит обязательно пойти и отыскать эту церковь, посмотреть на нее вблизи. Сделать это не так-то просто! Предстоит еще поплутать в узких лабиринтах Кадашевских переулков и тупиков. Но результат поиска никого не разочарует, едва окажемся мы в дворике храма. Именно в таких местах можно встретить осколки древней Москвы.

На территории Кадашевской слободы было несколько церквей: Иоакима и Анны, что на Якиманке, Космы и Дамиана, что в Кадашах, и др. Но центром слободы стала церковь Воскресения Христова. Раньше она называлась «что на Грязех», потому что Кадаши были расположены недалеко от старицы Москвы-реки, которая разливалась каждую весну, принося в слободу грязь. Церковь Воскресения в Кадашах служила основной вертикалью и композиционной доминантой Замоскворечья. Кроме того, она определяла главную градостроительную ось Москвы: от колокольни Ивана Великого к дворцовой церкви Вознесения в Коломенском. Получается, храм Воскресения в Кадашах имел главенствующее значение в архитектурно-художественном облике Замоскворечья, что давало ему особую привилегию. В Москве колокольный звон, призывающий верующих к заутрене, начинался с колокольни Ивана Великого, а остальные церкви с замиранием и трепетом ждали первого удара Успенского колокола. После этого отзывались звоном колокола Страстного и других крупных монастырей. Ну а следом за ними начинали петь колокола церкви Воскресения в Кадашах, и только потом всех остальных посадских храмов.

Первое упоминание о храме на этом месте датируется 1493 годом. В 1654 году в Москве свирепствовала чума. «Но в то время как с запада приходили все вести счастливые, из Москвы давали знать, что здесь свирепствует моровая язва… В начале сентября князь Пронский дал знать царице, что моровое поветрие в Москве усиливается, православных христиан остается немного»[23], – свидетельствует С. М. Соловьев. По некоторым данным, от чумы погибло две трети москвичей. Отразилось это и на жителях Кадашевской слободы. Удивительно, как быстро кадашевцы справились со столь серьезной бедой, ведь уже спустя три года после трагедии, в 1657 году, они перестроили деревянную церковь Воскресения, а спустя тридцать лет своими силами и средствами возвели новое архитектурное чудо.

Имя архитектора каменного храма Воскресения в Кадашах затерялось в лабиринтах истории. Предполагают, что им был зодчий и «колокольных дел мастер» иеромонах Сергий Турчанинов, уроженец Кадашей. В 1970-х годах историком архитектуры и реставратором Г. В. Алферовой был создан труд «Памятник русского зодчества в Кадашах. История его реставрации», посвященный не только самой церкви Воскресения, но и всей Кадашевской слободе. Алферова по крупицам собирала в архивах информацию о Кадашах. Это позволило ей сделать неоспоримые выводы о причине появления уникального архитектурного творения: «Столь высокохудожественный архитектурный памятник в Кадашевской слободе возник не случайно, а явился воплощением художественной идеи, как художественный образ, вобравший в себя творческие искания, раздумья и противоречия гениального автора, сына своего времени. Нельзя не подивиться вкусу зодчего и заказчиков – ткачей Кадашевской слободы, которые поднялись в своих стремлениях на столь высокий уровень художественного чувства, эстетических воззрений и идеала красоты!»[24]

Храм двумя этажами делится на два яруса: нижний – незатейливо-строгий – и верхний – более торжественный. Это два мира – дольний и горний. Как на русских иконах: чем дальше и выше изображаемое, тем оно больше, величественнее, так и в храме Воскресения: чем выше, тем красивее, изящнее, царственнее. Архитектор, как и древний иконописец, хотел, чтобы внимание акцентировалось на том, что наверху, поэтому нижняя часть храма проста и незамысловата: из украшений здесь только неброские оконные наличники и карниз. Но чем выше мы поднимаем взор, тем богаче становятся украшения церкви. Возле куполов узор делается совсем витиеватым со множеством сквозных участков, создающих сложную композицию рисунка.

Храм Воскресения в Кадашах

При строительстве церкви Воскресения в Кадашах произошел синтез архитектурных стилей – традиционного русского и барочного, отличающегося декоративностью, возвышенностью, изяществом. Барочные детали храма – это в первую очередь белокаменная резьба в виде изогнутых гребней, знаменитых «петушиных гребешков», как их прозвали в народе. Наружные белокаменные украшения стен и колонн выполнены в виде побега виноградной лозы – одного из самых распространенных символов христианства. Для сравнения можно вспомнить иконографический тип «Христос Лоза Истинная». «Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой – виноградарь», – говорится в Евангелии от Иоан на. Архитектор В. И. Баженов, проектировавший соседний храм иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость, часто приходил в церковь Воскресения в Кадашах и называл ее зданием, обладающим «приятством», в том числе и из-за декоративности ее форм.

Пять восьмериков завершаются пятью луковичными куполами, которые образуют сложную композиционную группу. Каждая из глав церкви как будто тянется вверх. Один из восьмериков расположен значительно выше четырех других, поэтому кажется, будто боковые купола пытаются дотянуться до центрального, уходящего крестом в самое небо, и возникает ощущение роста глав и церкви в целом. Таким образом, вся архитектоника здания направлена на создание эффекта устремления церкви ввысь – к небесам. То же самое можно сказать и о системе декора. Украшения словно поднимаются по стенам, что делает церковь Воскресения торжественной. «Объемы как бы теряют свою массивность, свойственную архитектуре середины XVII века, возникает зрительное впечатление, будто бы здание построено из тонких стенок. Композиция памятника в Кадашах создана так, что в нижних частях доминирует стена (значение ее постепенно ослабевает по мере движения объемов вверх), а в верхней части главенствует декор. Так зодчий добивается впечатления, что памятник движется, живет, растет, «расцветает»[25], – замечает Алферова.

Стены церкви были выкрашены суриком, и на красно-оранжевом фоне золотые главы, смотревшиеся то на фоне неба, то на фоне стены центрального барабана, поражали блеском и великолепием. Швы между кирпичами на стенах храма были раскрашены голубцом. Казалось, что все здание окутано легкой голубоватой дымкой. Небо как бы спустилось на землю. Невозможно было просто зайти в храм – сначала нужно было обойти его почти кругом и весь оглядеть снаружи. В церкви Воскресения в Кадашах зодчий воплотил принцип художественного единства экстерьера и интерьера. Удивительно, но даже рисунок декора главного входа в церковь был практически идентичен рисунку деревянных украшений иконостаса внутри.

Входящий в церковь поражался ее внутренней и внешней целостности. Внутри, как и снаружи, взгляд устремлялся вверх. На второй этаж вели целых три лестницы, поэтому невольно хотелось подняться. Наверху прихожан встречал огромный, ярко освещенный позолоченный иконостас, написанный мастерами Оружейной палаты – учениками самого Симона Ушакова. Особенную художественную ценность представляли деревянные столбики, отделявшие иконы друг от друга. Они были сделаны из цельного дерева, а внутри – пустые. Резьба представляла собой плетение виноградной лозы, как и на стенах снаружи. Иконостас был вызолочен листовым красным золотом, не резные части были покрашены в голубой цвет.

Не менее великолепна была роспись стен церкви, выполненная придворными живописцами. К сожалению, роспись была утрачена во время пожара 1812 года, и ее заменили в середине XIX века. Этот своеобразный эффект яркости, красочности, праздничности, контрастирующей с простотой первого этажа и трапезной, поражал всех присутствующих в храме. Старинный иконостас пострадал от наполеоновских варваров и во время советских гонений на церковь. Теперь лишь иногда древние иконы можно увидеть на выставках Третьяковской галереи и Исторического музея. Если вы хотите иметь представление об иконостасе церкви Воскресения в Кадашах, то можете отправиться в Донской монастырь: в Большом соборе в честь Донской иконы Божией Матери один из иконостасов сделан по образцу Воскресенского.

В 1695 году три лестницы, ведущие на второй этаж, были убраны, и была построена высокая (более сорока трех метров) шестиярусная колокольня, которую в народе прозвали «большой московской свечой». Стройная, грациозная, взмывающая ввысь, она до сих пор является одним из главных высотных ориентиров Замоскворечья. Композиция церкви значительно изменилась, она приняла типичный вид «корабля». «Движение вверх как бы замедлилось, и все сооружение несколько отяжелело. Его первоначальный образ существенно изменился, хотя здание и не потеряло своей художественной выразительности»[26], – пишет Алферова об изменениях конца XVII века.

Нижний ярус колокольни и церковь объединила галерея, на которую можно было попасть только по специальной лестнице. Колокольня храма Воскресения по форме похожа на угловую Беклемишевскую башню Кремля. Быть может, архитекторами подразумевалась еще одна ось от Кремля через колокольню. С сорокаметровой высоты «большой московской свечи» Кремль и Замоскворечье были видны как на ладони. Главный колокол храма, весивший более четырехсот пудов, был отлит в 1750 году тем же мастером, который спустя несколько лет создаст знаменитый Успенский колокол колокольни Ивана Великого. В начале XX века здесь часто играл московский звонарь-виртуоз К. К. Сараджиев. Два колокола Воскресенской церкви общим весом в пятьсот пятьдесят девять пудов находятся сейчас в Большом театре, куда они были переданы на временное пользование в 1938 году. Священнослужители не раз обращались к руководству театра с просьбой вернуть колокола, но пока безуспешно.

В 1812 году церковь была разграблена. Французы похитили большую часть ценностей, дорогой утвари и икон. В Тихвинском приделе нижнего храма была устроена конюшня. Уходя из Москвы, французы подожгли храм, но чудесным образом огонь потух и не дошел до иконостаса. В результате реставрационных работ XIX века облик храма изменился: исчез круговой ход вокруг верхней церкви, лестницы по обеим сторонам колокольни разобрали и построили крытые паперти с полукупольным завершением.

В сборнике В. И. Даля «Пословицы русского народа» можно встретить интересную пословицу: «пришла правда не от Петра и Павла, а от Воскресения в Кадашах». Оказывается, в приходе церкви жил московский голова 1843–1845 годов Андрей Петрович Шестов, который вошел в историю благодаря редкому для России качеству – он не воровал и другим не позволял. Вот как объясняет происхождение пословицы писатель и этнограф С. М. Максимов в книге «Крылатые слова»: «На городскую казну смотрел он купеческим оком и сторожил и умножал ее так, что когда к концу первого года стали ее считать, то вышло дивное дело, неслыханное событие: возросла казна до больших размеров от скоплений и сбережений и от умного хозяйства. Сам Шестов вошел в большую цену и славу, и имя его сделалось известным даже малым ребятам. И – шутка сказать! – перевернул из-за него наново московский люд старую, уже твердо устоявшуюся на ногах пословицу: «Правда к Петру и Павлу ушла, а кривда по земле пошла»[27].

В начале XX века настоятелем храма был протоиерей Николай Смирнов, прозванный в народе Кадашевским. Отец Николай отличался исключительной энергией, никогда не уставал, всюду шел впереди, ни на минуту не ослабевая. Он обладал большими дарованиями: был превосходным певцом, чтецом, проповедником, вдохновенным совершителем богослужения, молитвенником, духовником, писателем, организатором, администратором и общественным деятелем. Он отличался безустанной и разнообразной деятельностью: организовал сестричество, которое ухаживало за больными и стариками, создал народный хор, открыл при храме лазарет для раненых во время Первой мировой войны и пр. Епископ Арсений Жадановский вспоминал: «Кадашевский храм, как и другие храмы, мало посещался прихожанами и не был для них училищем благочестия. Тогда отец Николай решился на следующий радикальный поступок. «Если люди ленивы к слову Божию, я сам к ним пойду». И он пошел на Канаву, в прилегавшие к Кадашам трактиры, и там стал совершать вечерние богослужения»[28].

В конце 1934 года церковь была закрыта. В советское время здание занимали государственные учреждения, архив КГБ и даже спортивный клуб колбасной фабрики. После Великой Отечественной войны в храме проходили реставрационные работы под руководством уже упоминавшейся Г. В. Алферовой – знаменитого архитектора-реставратора. Специалисты постарались придать этому великолепному памятнику архитектуры облик XIX века. В 1964 году в восстановленном здании храма разместился Всероссийский художественно-научный реставрационный центр (ВХНРЦ) имени академика И. Э. Грабаря. Учреждение, призванное реставрировать и сохранять памятники культуры, варварски отнеслось к церкви. В 1966 году в «Комсомольской правде» появилась статья известного художника П. Д. Корина, в которой он писал: «Есть в Москве Кадаши. Знаменитый красой своею собор XVII века. Сейчас Кадаши под угрозой. Нет необходимости, полагаю, в первом этаже собора устраивать цеха столярной мастерской. Химические процессы, вибрация, прокладка труб санитарных узлов могут оказаться губительными для здания, стоящего, по данным археологических исследований, на песке»[29].

До начала 1990-х годов храм и всю его территорию занимали промышленные предприятия. Вокруг церкви появились наскоро построенные складские помещения. Часть ограды и ворота были утеряны. Во дворе церкви остался только дом, принадлежавший священнику. В храме были сломаны металлические конструкции, поддерживающие перегородки, и до сих пор существует угроза обрушения здания. А ведь вплоть до начала 2000-х годов в храме работала химическая лаборатория с рентгеновским оборудованием.

В 1992 году на собрании прихожан был заново образован приход церкви Воскресения. Настоятелем стал протоиерей Александр Салтыков – профессор церковного искусства, ратующий за восстановление архитектурного шедевра в Кадашах. Прихожане отчистили двор храма от промышленного мусора и отходов, но церковь по-прежнему занимал ВХНРЦ. Реставраторы не собирались возвращать ее верующим, несмотря на указ президента РФ Б. Н. Ельцина от 1993 года, согласно которому все храмы передавались Русской православной церкви. Сначала реставраторы предоставили общине один из приделов церкви, и перед службой прихожанам выдавались одноразовые пропуска на «режимный объект». После службы сотрудники ВХНРЦ использовали помещение, в котором проходила Божественная литургия, для своих рабочих нужд, курили прямо на месте, где некоторое время назад стоял престол. В 1996 году отцом Александром был освящен один из сараев, который стал церковью Святого Иова Почаевского. Возобновились службы, и мало-помалу налаживалась духовная жизнь прихода, ютившегося в каретном сарае. А по соседству в огромном храме реставраторы на паперти жарили шашлыки на мангале.

Клир и община церкви не раз обращались во все инстанции, но практически безрезультатно. В течение восьми лет службы проходили в церкви Иова Почаевского, и только в 2004 году по распоряжению президента В. В. Путина храм был передан общине. Но этому предшествовали самостоятельные попытки прихожан вернуть церковь. 2 августа 2004 года верующие перекрыли путь работникам ВХНРЦ к храму, огородили его колючей проволокой и заперли ворота. Отец Александр совершил молебен об освобождении церкви Воскресения в Кадашах, были заново установлены иконы. Закон был на стороне прихожан, так как срок действия договора ВХНРЦ с Департаментом государственного и муниципального имущества города Москвы истек еще в 2001 году.

Открылась новая страница истории церкви Воскресения в Кадашах. Когда прихожане впервые вступили в освобожденный реставраторами верхний храм, они поразились творившемуся там хаосу: окурки, пустые бутылки, хлам и мусор валялись прямо в алтарной части. На месте престола стоял бильярдный стол. Пришлось приложить немало усилий, чтобы привести храм в порядок. Удивительно, но первая Божественная литургия состоялась спустя ровно семьдесят лет после закрытия храма.

Но проблемы кадашевцев не закончились. По сообщению новостного портала lenta.ru: «Тучи над Кадашами сгустились еще в первой половине «нулевых», когда компания «Торгпродуктсервис» выступила с проектом строительства элитного жилого комплекса «Пять столиц». Инвесторы собирались построить пять домов (в честь Лондона, Парижа, Рима, Вены и Токио) высотой до шести этажей. Вместе с квартирами в Кадашах планировали строить развлекательный центр с рестораном, музыкальным салоном и зимним садом, а также спортивный комплекс с тренажерным залом, бассейном с лягушатником, сауной и спа-центром. Пять жилых домов должны были обступать церковь Воскресения и поглощали 300-летние палаты Оленевых; кроме того, предполагалось снести ряд старинных зданий, признанных «второстепенными элементами застройки, утратившими самостоятельную историко-культурную ценность»[30].

Полузаброшенные здания советского производственного комбината, находящиеся на территории церкви Воскресения в Кадашах, в 1990-х годах были приватизированы компанией «Торгпродуктсервис». Исторические здания возле храма (дом дьякона XIX века, палаты Оленевых XVIII века и др.) оказались под угрозой сноса. Благодаря самоотверженности жителей Кадашей, которые несколько раз баррикадировались в домах, незаконно предназначенных для сноса, и голыми руками сражались с дюжими сотрудниками ЧОПа, разрушение памятников архитектуры было остановлено. Вскоре прокуратура РФ запретила стройку и снос старинных зданий на территории Кадашевской слободы, а церковь Воскресения получила паспорт памятника архитектуры федерального значения, определяющий границы его территории и запрещающий на ней любое строительство. Эти события получили название «битва при Кадашах».

В 2009 году обсуждение проекта строительства офисно-жилого центра возобновилось, так как по выводам экспертной комиссии здания, подлежащие сносу, не являются носителями историко-культурной ценности. Некоторые старинные сооружения уже безвозвратно утеряны. Защитники Кадашей полагают, что строительство жилого комплекса разрушит архитектурный ансамбль Замоскворечья и может повредить фундамент церкви Воскресения. Вопрос до сих пор остается открытым. Особенно яростно жителям Кадашей приходится отстаивать здание бывшей колбасной фабрики купца Н. Г. Григорьева, построенной в 1878 году за церковью Воскресения. В начале XX века Фабрика колбасно-гастрономических изделий Н. Г. Григорьева была крупнейшим колбасным предприятием Москвы – на ее долю приходилась почти половина всей выпускаемой продукции. Возможно, мы больше никогда не увидим этот памятник архитектуры XIX века во 2-м Кадашевском переулке.

Недавно при церкви Воскресения открылся музей «Кадашевская слобода» – краеведческий музей Замоскворечья. Здесь представлена коллекция предметов церковного обихода, найденных во время ремонтных работ в 2000-х годах: старопечатные книги, облачения, иконы и утварь, а также предметы народного быта прошлых веков. Также при храме есть воскресная школа и иконописная мастерская, издается журнал «Мир Божий», посвященный сегодняшней жизни церкви и всего православного мира.

Церковь Воскресения в Кадашах хранит многие святыни. Например, частицы мощей оптинских старцев (икона с мощевиками), преподобноисповедника Гавриила, архимандрита Мелекесского, преподобного Иова Почаевского (в храме-сарае, освященном в честь святого). Кроме того, в церкви имеются несколько особо почитаемых икон: образ святого царя-мученика Николая, написанный на кирпиче из разрушенного дома Ипатьева в Екатеринбурге, где завершился мученический путь царской семьи; Богоматерь Почаевская, Тихвинская икона Божией Матери – престольная икона храма. Жаль, что находившийся до революции 1917 года в Воскресенском храме почитаемый образ Божией Матери Кадашевской теперь хранится в Государственном историческом музее.

Сегодня на территории церкви действуют две часовни: в честь святых Царственных Мучеников и в честь Почаевской иконы Божией Матери, а в подвале церкви Иова Почаевского в 2007 году по благословению патриарха Московского и всея Руси Алексия II был создан храм-усыпальница. Здесь покоятся останки монахов из уничтоженных храмов и монастырей и даже небольшая часть останков русского первопечатника – диакона Ивана Федорова с разоренного кладбища Онуфриевского монастыря.

Блуждая в Кадашевских переулках

Вокруг церкви Воскресения в Кадашах сохранились некоторые здания государева Хамовного двора и жилые постройки. Еще в советское время был подготовлен проект создания на территории Кадашевской слободы специальной музейной зоны. Предполагалось превратить Кадаши в музей истории московского быта и огромный туристический комплекс со старомосковскими трактирами и чайными, купеческими лавками, постоялыми дворами, гостиницами и мастерскими, производящими знаменитое кадашевское полотно и другие изделия народных промыслов.

В Кадашах сохранилось много достойных внимания каменных зданий разных эпох. Архитекторами и реставраторами доказано, что большинство одно– и двухэтажных домов в этой местности либо возведены на подвалах палат XVII века, либо сохранили от этого времени всю высоту стен. Архитектор А. В. Щусев в 1927 году писал: «Москва, один из красивейших мировых центров, обязана этим преимуществом своей старине. Отнимите у Москвы старину, и она сделается одним из безобразных русских городов». Именно благодаря таким уникальным местам, как Кадаши, Москва остается Москвой.

1-й Кадашевский переулок. Фотография середины 1970-х гг.

Существует фундаментальное издание об исторической застройке столицы. Это серия книг под названием «Памятники архитектуры Москвы». В них подробно рассмотрено около семисот объектов культурного наследия Москвы, а также этапы формирования ее планировки. Кроме того, в книгах представлен богатый иллюстративный материал – гравюры, картины, чертежи, планы и фотографии. Проделанная авторами работа не может не впечатлять. В томе, посвященном Замоскворечью, есть подробная характеристика некоторых домов Кадашевской слободы.

В 1-м Кадашевском переулке можно выделить дом № 10, стр. 2 – скрытый памятник былой кадашевской старины, относящийся к XVIII веку, но, возможно, стоящий на подвалах палат более раннего периода. Двухэтажное здание с нижним полуподвальным этажом имеет Г-образную форму. Этот дом – типичный для своего времени главный дом слободской усадьбы, однако хозяин его был человеком богатым, потому что дом построил прямо напротив церкви и украсил его барочной лепниной. От первоначального декора остались фрагменты белокаменных карнизов. Кирпичный двухэтажный дом № 10, стр. 3 построен в 1880-х. Фасады здания имеют черты неоренессанса – рельефность и живописность, поэтому оно не слишком органично соседствует с памятником XVIII века. По адресу 1-й Кадашевский переулок, дом № 10, стр. 1 находится бывшая усадьба уже упомянутого колбасного короля Н. Г. Григорьева XIX – начала XX века, имеющая статус объекта культурного наследия. Раньше здесь была хозяйственная пристройка главного дома усадьбы. На рубеже XVIII–XIX веков на месте всех строений дома № 10 было единое владение «суконной фабрики содержательницы Федосьи Евреиновой».

1-й Кадашевский переулок. Современная фотография

Колбасная фабрика Николая Григорьева. Ок. 1900 г.

Трагически сложилась судьба владельца этой усадьбы. Николай Григорьевич Григорьев был выходцем из крепостной семьи, но благодаря своим умениям и непосильному труду стал купцом второй гильдии и потомственным почетным гражданином Москвы. Его колбасно-гастрономическая фабрика обеспечивала своей продукцией не только Российскую империю, но и Западную Европу. В 1878 году Николай Григорьевич приобрел в Замоскворечье неработающий колбасный завод и принялся налаживать производство. Он превратил завод в высокотехнологичную, обеспеченную европейским оборудованием колбасную фабрику. Одновременно с реконструкцией завода был перестроен старый дом в Большом Кадашевском переулке, примыкавший к фабричной территории. Контора фабрики располагалась в том же доме, где проживала семья Григорьевых. К 1910-м годам на фабрике Григорьева трудилось сто служащих и двести рабочих. После революции 1917 года фабрика была национализирована, производство продукции прекратилось. В годы репрессий Николай Григорьев был лишен всей недвижимости в Москве и выслан в Ярославскую область, где скончался от голода в избушке на краю леса, потому что был признан врагом народа без права проживания и съема жилья.

1-й Кадашевский переулок, № 10. Современная фотография

В 50-х годах XX века в здании фабрики был открыт Московский экспериментальный консервный завод, выпускавший сухие концентраты. Как было сказано выше, теперь за полуразрушенные корпуса фабрики ведутся настоящие бои между жителями Замоскворечья и представителями компании «Торгпродуктсервис», которая хочет разрушить памятник. А ведь это здание – своеобразный символ умелости, трудолюбия и усердия простого русского человека, сумевшего на пустом месте создать процветающую передовую фабрику с множеством рабочих мест. Ни одно последующее поколение не смогло по достоинству оценить труд Николая Григорьева и воспользоваться плодами созданного им предприятия. Сейчас в доме № 10, стр. 1 по 1-му Кадашевскому переулку располагаются Научно-координационный отдел РАН «Каспий» и реставрационный центр.

1-й Кадашевский переулок, № 10, стр. 3. Современная фотография

Дом № 7 – небольшая усадьба конца XVII – начала XVIII века. Соседство с церковью говорит о привилегированности положения хозяина. Двор дома был обращен к переулку и имел обширный сад, позже застроенный. Сохранились две каменные постройки, находящиеся в глубине участка. Со стороны церкви Воскресения есть полуподвал, относящийся к XVII веку. Современную Г-образную форму, кубический объем и внутреннюю планировку здание получило уже в XVIII веке. Декор дома относится ко второй половине XIX века.

Особенный интерес представляет дом № 14/13, который находится на углу с 3-м Кадашевским переулком. Все строения дома № 14 являлись когда-то элементами купеческой усадьбы с огромным садом, доходящим до Лаврушинского переулка. Дом № 14, стр. 1 – главный дом усадьбы. Это двухэтажный особняк с мезонином, расположенный торцом к переулку – согласно моде того времени. Вероятнее всего, здесь перестроенные палаты XVIII века, к которым позже был надстроен мезонин. Фасад здания лаконично подчеркнут ризалитом с пилястровым коринфским портиком. Центральные окна второго этажа украшены небольшими элегантными карнизами, а боковые – декоративным рельефом. На стене цокольного этажа выделяется рельефная кладка вокруг окон, расположенных посередине стены. Большое с изысканным декором окно мезонина имеет форму арки, что является признаком классицизма.

1-й Кадашевский переулок, № 14. Современная фотография

В книге «Памятники архитектуры Москвы» можно прочитать: «Внутри сохранилась первоначальная живопись (в двух комнатах), печи, отделка стен искусственным мрамором, двери, деревянные лестницы в мезонин»[31]. Этот дом практически не потерял своего классического облика, что встречается крайне редко. Дом № 14, стр. 2, скорее всего, был построен в XIX веке. Из архитектурных деталей можно выделить арочную дверь, белокаменный карниз и фронтон с арочным окном. Теперь в одном из корпусов дома базируется отдел науч ной информации и библиографии Третьяковской галереи. Во дворе дома № 12 – палаты купеческой усадьбы середины XVIII века. В 2005 году в 1-м Кадашевском переулке появилось шестиэтажное здание, уничтожившее старинную планировку местности. Из современных строений нужно сказать о передовой школе № 19 имени В. Г. Белинского с углубленным изучением английского языка, находящейся в доме № 3.

Самым примечательным зданием во 2-м Кадашевском переулке является подробно описанная выше церковь Воскресения Христова в Кадашах с множеством приходских построек. Совсем неподалеку по адресу 2-й Кадашевский переулок, вл. 3 находятся здания бывшего колбасного завода Николая Григорьева. Вокруг церкви Воскресения – слободские дома XVII–XVIII веков, имеющие сводчатые палаты (№ 2, 4, 8, 9, 16). Дом № 14 – скорее всего, главный дом слободской усадьбы со сводчатыми помещениями и следами первоначального декора XVII века. 2-й Кадашевский переулок – типичный пример сплошной застройки домов вдоль красной линии, стоящих максимально близко друг к другу.

3-й Кадашевский переулок знаменит своими банями «Кадашевские палаты» купца Кузнецова (дом № 7/9, стр. 1). Они были построены в 1905 году по проекту архитектора А. Э. Эрихсона. По-другому бани называются Европейскими или просто Кадашевскими. Эрихсон был приверженцем рационального модерна. Здание состоит из двухэтажного объема с выделенной трехэтажной пристройкой с характерным для Эрихсона большим полукруглым окном. Стены здания облицованы керамической охровой плиткой, фасад оформлен плавными архивольтами окон второго этажа, выразительным фризом и гладкими нишами между рядами окон. Левый угол здания украшен металлическими кронштейнами, что подчеркивает стилистику модерна.

2-й Кадашевский переулок, № 8, 10, 12. Фото 1969 г.

Купец Федор Кузнецов родился в деревне Власьево Московской губернии. Молодым человеком он перебрался в Москву, трудился днем и ночью, скопил некоторый капитал и начал свое дело. В 1903 году Кузнецов взял в аренду Центральные бани, а через какое-то время уже успешно конкурировал с самими Сандунами. Кузнецов отличался целеустремленностью и желанием быть первым во всем. Правнук купца вспоминает на страницах журнала «Вокруг света» один примечательный случай: «Дома я много раз слышал историю, как мой прадед за одну ночь заработал целое состояние. Купцы гуляли у Яра. Под звуки соколовской гитары, в окружении красавиц-цыганок забывали обо всем. А Федор Петрович вдруг бросил кутеж и исчез, не сказав никому ни слова. Он один сумел провернуть в эту ночь очень выгодное дело. Купцы долго не могли себе простить, что их обставил молодой, начинающий Федор Кузнецов»[32].

2-й Кадашевский переулок, № 14. Современная фотография

В 1905 году Кузнецов задумал построить новые бани в Кадашах. Сам он жил неподалеку – в Ордынском тупике. Для осуществления замысла Кузнецов пригласил одного из лучших архитекторов Москвы, крупного мастера модерна А. Э. Эрихсона. В банях было несколько отделений в зависимости от достатка клиента. Банщики и парикмахеры у Кузнецова были образцовыми. Но больше всего остального бани прославила на всю Москву исключительная парилка, жар которой, по слухам, оздоравливал людей. Кузнецов был очень верующим человеком и даже состоял на службе старостой церкви Всех Скорбящих Радость на Большой Ордынке. За участие в строительстве Москвы и обширную благотворительную деятельность ему было пожаловано звание почетного гражданина. После революции Кузнецов не покинул Россию, остался в Москве, где ему в его собственном шестиэтажном доме в Ордынском тупике выделили только комнату. Последние годы жизни Федор Петрович провел на своей малой родине – в деревне Власьево.

3-й Кадашевский переулок. Современная фотография

Дом № 5 по 3-му Кадашевскому переулку – доходный дом, построенный в 1908 году выпускником Московского училища живописи, ваяния и зодчества, знаменитым архитектором А. М. Калмыковым (фабрика «Красный Октябрь», особняк Динга и др.). Сейчас тут расположен Институт религии и права. Чтобы попасть в церковь Воскресения, нужно выйти в Кадашевский тупик. Здесь следует обратить внимание на дом № 2 начала XIX века. Почти все здания в тупике принадлежали когда-то церкви. Теперь в этом доме располагается музей «Кадашевская слобода», посетив который можно более подробно узнать о жизни и быте слободы. В нем есть, например, макет крестьянской избы, которую предлагают рассмотреть не только снаружи, но и изнутри. В избе вы найдете предметы крестьянского обихода и мебель.

Дом № 3 был известен как «дом дьякона», который безвозмездно завещал церкви на вечное пользование купец Павел Пирогов в 1892 году и в котором до 1917 года проживали священнослужители храма. В течение долгого времени неравнодушные москвичи пытались отстоять дом дьякона, но, к сожалению, его разрушили застройщики. Кстати, одно уникальное здание уже удалось отстоять в судебном порядке. Это памятник архитектуры начала XVIII века палаты второй гильдии купца Д. Р. Оленева, расположенные по адресу Большая Ордынка, № 14, стр. 18. Их можно увидеть и из Кадашевского тупика. Изначально палаты находились в глубине улицы и были главным домом небольшой городской усадьбы с несколькими хозяйственными строениями. Это типичная для Кадашей постройка с неброским декором. Позднее дом был несколько раз увеличен, например из-за оформления красной линии Большой Ордынки. С конца XIX века здание использовалось под мастерские и конторы экипажной фабрики. После революции на территории усадьбы размещалось мебельное производство.

Прогуливаясь по Кадашевским переулкам, можно увидеть полу– или полностью разрушенные дома. Кое-где даже видна необычная крестовая кладка из крупных кирпичей, свидетельствующая о древности этих домов. Не все они являются памятниками архитектуры, но большинство так или иначе относится к XVII–XVIII векам. Даже сейчас в Кадашах ощущается особая атмосфера той переломной для России эпохи, когда ушла в прошлое старая Святая Русь и появилось новое, созданное Петром I, государство, в котором, по замечанию П. А. Вяземского, славою след каждый озарен. Это было время трагедий, время ярких личностей и время громких побед. Вся архитектура Кадашевской слободы, а особенно церковь Воскресения, наводит на мысль о духовных исканиях русских людей, об особой системе художественных представлений и образов мастеров, о разнообразных по силе эмоциях и идейных смыслах. «В архитектурном образе памятника в Кадашах своеобразно отразилась полнота русской жизни того времени: и напряженная борьба идей, и утонченность человеческих чувств. Зодчий выразил духовную жизнь времени очень сложной системой архитектурных форм»[33], – восторженно говорит Г. В. Алферова.

Печально, конечно, что сегодня наш город теряет такую исключительную местность. Это, наверное, единственная часть города, столь точно сохранившая планировку древней Москвы. Чтобы в этом убедиться, достаточно сравнить Мичуринский план Москвы XVIII века и современный геодезический чертеж столицы. Быть может, следующее поколение жителей Москвы рядом с архитектурным чудом в Кадашах увидит пять сверхсовременных жилых особняков – Лондон, Париж, Рим, Вена и Токио, которые своим изысканным авторским дизайном напоминают о каждой из этих столиц мира. Но нужно ли Москве такое соседство?

Черниговский переулок

Как точно заметил известный москвовед С. К. Романюк, этот переулок наиболее насыщен достопримечательностями в Замоскворечье. Короткий, длиной чуть более двухсот метров, он соединяет две важнейшие магистрали района – Большую Ордынку и Пятницкую. Черниговский переулок является так называемым «кривоколенным», потому что дважды делает поворот под прямым углом. Писатель С. П. Антонов с помощью своего героя-ученого из повести «Васька» говорит об одной из версий возникновения кривых переулков:

«– А ну, почему в Москве улицы кривые? Куда ни пойдешь, кривоколенные переулки? Почему? А?

– Не знаю, – застеснялась Чугуева. – Я нездешняя.

– А потому, что на прямой улице сквозняки, для огня способней. И повелели московские цари ставить дома кривулями»[34].

Свое название Черниговский переулок получил по находящейся здесь церкви Благоверного князя Михаила и боярина его Феодора, Черниговских чудотворцев. Первый храм в Черниговском переулке был построен еще в XIV веке. Тогда тут находился Ивановский монастырь, что под Бором. Территория, которая сейчас является центром Москвы, во времена основания здесь монастыря была окружена густым лесом. Князь Михаил Черниговский и верный ему боярин Феодор были казнены в 1246 году в Золотой Орде. Их останки в 1572 году были перенесены из Чернигова в Москву. На месте встречи мощей построили храм.

Дом № 4/9 по Черниговскому переулку (или Большая Ордынка, № 9/4, стр. 2) – это величественный доходный дом И. Ф. Нейштадта, выполненный в неоклассическом стиле архитектором К. А. Дулиным в 1913–1916 годах. Хозяин был известным купцом, потомком переселенцев из Познани. Он занимался пошивом одежды и создал товарищество «Дом И. Ф. Нейштадт и Ко». В 1913 году он приглашает одного из лучших архитекторов московского модерна Дулина, чтобы построить ансамбль доходных домов на Большой Ордынке и в Черниговском переулке. В начале XX века Дулин уже имел опыт проектирования доходных домов (А. Шахова на Большой Молчановке и братьев Н. А. и В. А. Штромов на Малой Полянке). Но его работу в Черниговском переулке можно назвать самой лучшей на то время и одной из лучших вообще. В данном случае интересы мастера и заказчика полностью совпали.

Здание расположено за первым изгибом Черниговского переулка, если идти от Большой Ордынки. Это значит, идущий сначала не видит доходный дом И. Ф. Нейштадта, и, только когда он заворачивает за поворот, перед ним открывается чудесное зрелище. Сказать, что это здание нарядное, – это ничего не сказать! Парадный фасад дома украшен так, будто выходит он не в двухсотметровый переулок, а на Тверскую улицу. Третий и четвертый этажи объединены изящным коринфским ордером, состоящим из пилястр и трехчастных колонн, которые идеально сочетаются друг с другом. Колонны увенчаны капителями с мягкими завитками. Особую плавность придают ордерной части фасада небольшие полукруглые эркеры. Над окнами третьего этажа стены украшены барельефными панно с музыкантами в полный рост. Стоит только в очередной раз подивиться вкусу хозяина доходного дома. Одним из родственников Нейштадта был профессиональный музыкант, ученик П. И. Чайковского, да и сам домовладелец любил музыку и устраивал музыкальные вечера.

Не менее изящно ионическое ордерное украшение пятого этажа с шестнадцатью пилястрами и семью крупными полуциркульными окнами. Над белокаменными архивольтами окон помещены барельефные композиции фигур полуобнаженных женщин и мужчин. Это либо древнегреческие боги, слушающие музыку, «доносящуюся» с барельефов нижнего этажа, либо меценаты, покровители искусств, которых изображали в скульптуре мастера эпохи Возрождения. Второй этаж украшен балконом со спаренными дорическими колоннами и пилястрами. Массивные парапеты балконов как будто держат излишне декорированную и перегруженную конструкцию третьего и четвертого этажей. Возникает ощущение четкого членения парадного фасада дома И. Ф. Нейштадта на отдельные ярусы. Венчает этот необычный доходный дом элегантный центральный фронтон.

Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором (Черниговский переулок, № 2/4)

Напротив доходного дома И. Ф. Нейштадта находятся сразу две старинные церкви – Святых Великомучеников Михаила и Феодора Черниговских и Усекновения главы Иоанна Предтечи, которые связаны друг с другом не только месторасположением. Последняя освящена в честь праздника Усекновения честной главы святого Иоанна Предтечи. Согласно Евангелию, царь Иудейский Ирод имел преступную связь с женой своего брата Иродиадой. Иоанн Креститель обличил тирана и высказал ему горький укор. Под влиянием Иродиады Ирод заключил Иоанна в темницу. Далее Евангелие повествует: «Во время же празднования дня рождения Ирода дочь Иродиады плясала перед собранием и угодила Ироду, посему он с клятвою обещал ей дать, чего она ни попросит. Она же, по наущению матери своей, сказала: дай мне здесь на блюде голову Иоанна Крестителя. И опечалился царь, но, ради клятвы и возлежащих с ним, повелел дать ей, и послал отсечь Иоанну голову в темнице. И принесли голову его на блюде и дали девице, а она отнесла матери своей. Ученики же его, придя, взяли тело его и погребли его; и пошли, возвестили Иисусу»[35].

День Усекновения главы Иоанна Предтечи почитался еще учениками Иоанна Крестителя. На Руси в день его памяти поминали всех православных воинов, «за веру, Отечество и народ живот свой положивших и силою креста победивших смерть». Иванов день назывался «Иван Постный», потому что на него соблюдался строгий пост. В народе даже бытовала пословица: «Не соблюдешь Иван-пост – прищемят в аду хвост».

Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором

Добавление «под Бором» свидетельствует о том, что в глубокой древности на холме, где была сооружена первая московская крепость, шумел сосновый бор. Аналогичные добавления часто встречаются в топонимике московских церквей: храм Илии Пророка, что под Сосенками, собор Спаса Преображения на Бору и т. д. Интересно, что по указу царя Алексея Михайловича в 1658 году Боровицкая башня Кремля была переименована в Предтеченскую в честь расположенной рядом церкви Рождества Иоанна Предтечи под Бором. Но старое название башни сохранилось и дошло до наших дней.

Вот что говорится в Симеоновской летописи: «В лето 6923 (1415), в великое говение, Марта десятый родися великому князю Василью Дмитриевичу сын Василий. Сице же бяше о рожении его: егда прииде день тои, в онже родитися ему, начать мать его велми изнемогати, яко и к смерти приближитеся еи, князю же в сем велице в скорби сущу; бе же в то время некий старец свят в манастыри святого Иоанна Предтечи под бором за рекою Москвою, знаем же бе и великим князем, к немуже и посла, да помолится о княгини его, он же отвеща к сланному к нему рек: «шед рцы великому князю, да молится Богу и пречистеи Матери Его и великому мученику Логину сотнику, понеже тои дань бысть помощник от Бога всему роду нашему о всех ихже требуете благых, а о княгини своеи не скорби, здрава будет и родить тебе сына в вечер сеи, наследника тебе», еже и бысть»[36].

Благодаря этому летописному рассказу мы знаем, что в Черниговском переулке уже в начале XV века существовал Ивановский монастырь, что под Бором. С тех пор в этом монастыре стали молиться о благополучной беременности и родах и просить Бога благословить супругов мирным, благодатным рождением чад. Хоть монастырь и был за рекой – за чертой города, но находился всегда под особым покровительством московских князей. На то было две причины: расположение монастыря на пересечении ведущих торговых дорог и чудо, случившееся при рождении Василия II. До конца XIV века в Замоскворечье не было монастырей, поэтому появление Ивановского монастыря почти у самой дороги, ведущей в Орду, в самой небезопасной части города, довольно удивительно.

В 1514 году обветшавшая деревянная монастырская церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи была перестроена в камне «по особому благоволению» князя Василия III известным итальянским зодчим Алевизом Фрязином Новым (Альвизо Ламберти да Монтаньяно). Вероятнее всего, это был первый каменный храм в Замоскворечье. Должен заметить, что некоторые современные исследователи не согласны с тем, что Алевиз Фрязин работал в Замоскворечье. Опровергается даже мнение о строительстве здесь в начале XVI века каменного храма. В 1578 году царь Иван IV, митрополит Московский Антоний, бояре и весь честной народ встречали у церкви святые мощи князя Михаила Черниговского и его верного боярина Феодора, перенесенные из Чернигова крестным ходом. В память об этом на противоположной стороне переулка был построен деревянный храм, освященный во имя черниговских чудотворцев. Возле него мы еще остановимся.

Во время Смуты и борьбы русских воинов с польскими интервентами храм Усекновения главы Иоанна Предтечи был основательно поврежден. В некоторых документах того времени церковь упоминается как деревянная. Возможно, после изгнания поляков возле разрушенного храма поставили временную деревянную церквушку. До наших дней от церкви XVI века сохранились лишь белокаменный подклет и фрагменты кладки в апсиде. Существующий теперь храм построен в 1658 году. В XVII веке он был устроен в виде продолговатого «корабля»: четверика, соединенного с расположенными с ним на одной оси трапезной и колокольней. В 1675 году артель каменщиков, которая занималась строительством каменного храма Черниговских чудотворцев, провела небольшую переделку Иоанно-Предтеченской церкви.

В 1722 году освятили северный придел Святого Николая Чудотворца. В 1757 году были сломаны обветшавшие колокольня и трапезная. На их месте, на средства купцов Федора Федоровича и Косьмы Максимовича Замятниных, возвели новую, несколько удлиненную трапезную с двумя приделами – Никольским и Космодамианским (освященным по просьбе одного из жертвователей). Одновременно началось строительство колокольни, расположившейся на углу с Пятницкой улицей – к востоку, а не к западу от церкви, как это делалось обычно. Четверик храма лишился Никольского придела и получил типичное барочное оформление XVIII века. В 1772 году появился новый купол на главной церкви и были прорублены большие окна, а в 1780-х годах была полностью достроена колокольня и возведена ограда вокруг храма. В конце XVIII века торцом к Черниговскому переулку была выстроена одноэтажная каменная богадельня.

В XIX веке построили притвор и паперть с характерным крыльцом. В 1896–1904 годах под руководством прославленного архитектора Ф. О. Шехтеля были произведены оформительские работы и обновление храма. В церкви появились роспись и мраморный иконостас. После революции 1917 года церковь была закрыта и со временем пришла в запустение. М. Л. Богоявленский – крупный специалист по истории московских храмов – так описывает вид церкви Иоанна Предтечи в одном из своих альбомов в 1969 году: «Церковь в настоящее время обезглавлена, штукатурка местами отвалилась, колокольня покрашена, позолоты нет. Внутри помещается «Управление продовольственными товарами. Райторготдел Советского района»[37].

В конце 1970-х годов в связи с предстоящими Олимпийскими играми 1980 года была произведена реставрация, в результате которой восстановили главу, крест и фасады церкви и часть колокольни. Не обошлось и без невосполнимых потерь: стены храма оштукатурили и побелили. С 1990 года в храме Иоанна Предтечи помещался демонстрационно-выставочный зал ГИС «Художественное стекло» Министерства промышленности стройматериалов СССР. Только в 1997 году в церкви возобновились богослужения.

Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи с трапезной, колокольней и церковным домом составляют комплекс с элементами разных архитектурных стилей. Сам храм имеет архаичные черты XVII века. Он украшен наличниками и броским фризом из поребрика и бегунца. Во время реконструкции церкви по уцелевшим фрагментам был восстановлен декор того времени. От XVII века уцелели венчающий карниз и оформление южного портала. Купол, над которым поднимается восьмигранный световой барабан, и все завершение храма от фриза появились в конце XVIII века. Каменный церковный дом (богадельня) находится как раз на том месте, где Черниговский переулок «сгибается в колене». В XIX веке он был надстроен вторым этажом, но в целом сохранил планировку конца XVIII века.

Вытянутая вдоль красной линии Черниговского переулка трапезная воспринимается как отдельное здание из-за множества нетипичных для церкви окон и колокольни не на традиционном месте. Фасад трапезной украшен рядом пилястр и оконными наличниками с «ушками» и маленькими фронтонами, типичными для московского барокко. Особую нарядность ей придают ложные и настоящие окна цокольного этажа. Ограда от трапезной до колокольни, восстановленная в 1980-х годах в соответствии со старинной планировкой, отличается любопытными круглыми нишами, стилизованными под барочное оформление трапезной. Внутри церкви Иоанна Предтечи также видно сочетание разных эпох: фрагменты орнаментальной росписи XVII века и живопись XIX века, к сожалению скрытая под побелкой.

Ничего страшного не произойдет, если мы дойдем прямо до Пятницкой улицы и полюбуемся на колокольню церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи – самую величественную часть архитектурного ансамбля. Ее не случайно выдвинули так далеко. На Пятницкой улице самые высокие здания всегда выходили на красную линию. Чтобы высокая колокольня не отступала в глубь квартала, архитекторы были вынуждены нарушить одно из правил церковного строительства. Колокольня состоит из трех уменьшающихся кверху четвериков. Она выполнена в стиле зрелого классицизма: в нижнем ярусе применен дорический ордер, в среднем – ионический, в верхнем – коринфский. Нижний четверик, утяжеленный угловыми спаренными колоннами, как будто держит на себе всю пластичную конструкцию колокольни. Средний ярус украшен пилястрами, фронтонами и окнами с архивольтами, повторяющими арочные проемы нижнего четверика. Верхний барочный ярус звона увенчан граненым куполом с завершением в виде восьмигранника с главкой и шпилем. Таким образом, колокольня сочетает в себе и классицистические и барочные черты. Например, вазы, украшающие парапет первого яруса, стилизованы под раннюю классику, а бледно-зеленый цвет колокольни связывает ее архитектуру со стилем середины XVIII века.

Сейчас оба храма Черниговского переулка принадлежат Патриаршему подворью. В июне 2010 года Святейшим Патриархом Кириллом они переданы для размещения в них Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Ректор – митрополит Волоколамский Илларион – одновременно является председателем Отдела внешних церковных связей Московского патриархата, доктором философии Оксфордского университета, доктором богословия Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже, почетным доктором Российского государственного социального университета и почетным профессором Русской христианской гуманитарной академии.

8 июня 2008 года по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в дар церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором была передана частица мощей святителя Николая Мирликийского. Силами подворья был изготовлен специальный ковчег, в котором мощи и будут постоянно храниться. Справа от Царских врат в иконостасе храма Иоанна Предтечи находится икона покровителя храма, святого Иоанна Крестителя, перед которой горит неугасимая лампада. Икона выполнена в манере старого византийского письма греческими монахами.

Церковь Святых Благоверного князя Михаила и боярина его Феодора, Черниговских чудотворцев (Черниговский переулок, № 3)

Князь Михаил Черниговский – сын Всеволода Ольговича Чермного – с юности был благочестивым и смиренным. Он страдал тяжелой болезнью (случи же ся ему Божиим попущением недугом тяжким одержиму быти, яко и вся составы тела его разслабиша). Наслышанный о чудесных исцелениях с помощью молитв переяславского столпника Никиты, юный князь вместе со своим верным болярином Феодором отправился в Переяславль. Получив от святого подвижника деревянный посох, князь сразу исцелился. В 1225 году он был приглашен на княжение новгородцами, но вскоре возвратился в свой родной Чернигов. В 1235 году после ухода во Владимир Ярослава Всеволодовича Михаил занял киевский престол.

Церковь Святых благоверного князя Михаила и боярина его Феодора, Черниговских чудотворцев

Во время нашествия на Русь монголо-татар князь уехал в Венгрию искать помощи у Польши и Германии, но не сумел заручиться поддержкой. Русь была сожжена и разгромлена. Михаил вернулся в разрушенный Киев, а затем переселился в Чернигов и правил там, пока вместе с другими князьями не был вызван в Орду. Согласно написанному в конце XIII века «Сказанию о убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора»: «Начаша их звати татарове нужею, глаголаще: «Не подобает жити на земли канови и Батыеве, не поклонившеся има». Мнози бо ехаша и поклонишася канови и Батыеви. Обычай же имяше кан и Батый: аще убо приедет кто поклонится ему, не повелеваше первое привести пред ся, но приказано бяше волхвом вести сквозе огнь и поклонитися кусту и идолом. А иже с собою что приношаху дары цесареви, от всего того взимающе волсви, вметахуть первое во огнь, тоже пред цесаря пущахуть самех и дары. Мнози же князи с бояры своими идяху сквозе огнь и покланяхуся солнцю и кусту и идолом славы ради света сего и прашаху кождо их власти. Они же без взбранения даяхуть им, кто которыя власти хотяше, да прелстятся славою света сего»[38].

Настал черед и Михаилу ехать в Орду к Батыю. Князь попросил благословения у своего духовного отца, который наказал ему твердо стоять за веру православную. Когда Михаил и боярин Феодор прибыли в 1246 году к Батыю, волхвы повели их к месту, где были сложены горящие костры по обеим сторонам пути и где все язычники проходили через огонь и кланялись солнцу и идолам. Волхвы хотели провести Михаила и Феодора через огонь. Ипатьевская летопись сообщает нам храбрый и мужественный ответ князя: «Михаил же отвеща: «Аще бог ны есть предал и власть нашу, грех ради наших, во руце ваши, тобе кланяемся и чести приносим ти. А закону отец твоих и твоему богонечестивому повелению не кланяемься»[39].

Бояре, бывшие с князем, стали просить Михаила поклониться огню, но тот отвечал им: «Не хочу только по имени христианином называться, а поступать как поганый». Тогда и внук Михаила ростовский князь Борис стал умолять его пройти сквозь огонь. Боярин Феодор увидел, что Михаил может поддаться его мольбам. И тогда, чтобы укрепить дух князя, Феодор стал говорить ему словами Христа из Евангелия: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее. Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? Ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами»[40].

Батый рассвирепел оттого, что Михаил и Феодор отказались поклониться богам его, – яко свирепый зверь возьярися! Он повелел схватить Михаила. Сначала его били кулаками по сердцу, и, пока не потерял сознание, князь пел псалом «Мученики твои, Господи, не отреклись от тебя, и тебя ради, Христос, страдают». Потом Михаила бросили на землю и избивали ногами, пока земля не обагрилась кровью, а после этого предатель христианской веры Домиан отрезал голову князя и отшвырнул прочь. Боярину Феодору было еще труднее, потому что на его глазах убили Михаила, а затем предложили княжество взамен на поклонение языческим богам. Но Феодор предпочел пострадать за Христа, как и князь его. Убийцы мучили Феодора, как Михаила, и отрезали ему голову.

Тела страстотерпцев были брошены на съедение голодным псам, но звери чудесным образом не тронули их. После подвига Михаила и Феодора татарские ханы крайне редко решались проверять стойкость веры русских людей и их готовность умереть за православную веру и не требовали от русских в Орде исполнения обрядов прохождения сквозь огонь. Мощи святых мучеников были перенесены в Чернигов. Возле мощей случилось множество чудес, и Иван Грозный захотел привезти их в Москву. В 1572 году царь и митрополит Антоний сотворили молитвенное «послание» черниговским чудотворцам с просьбой согласиться на перенос их святых мощей в Москву. В память об этом событии был установлен праздник 14 февраля и построена придельная к храму Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором церковь Михаила Черниговского.

До 1677 года церковь имела название Сретения мощей великого князя Черниговского Михаила. Первый каменный храм был возведен в 1675 году на пожертвования купеческой вдовы Иулиании Ивановны Малютиной. Эта характерная посадская церковь конца XVII века сохранилась до наших дней. Она состояла из трапезной и небольшого четверика с кокошниками, завершенного пятиглавием. С запада осевую композицию замыкала колокольня. В 1740 году к храму с южной стороны был пристроен придел Святой Великомученицы Екатерины. Тогда же появился новый декор на фасадах притвора и трапезной, а крыша с кокошниками стала четырехскатной. В 1820–1830-х годах церковь была упразднена и считалась приписанной к храму Усекновения главы Иоан на Предтечи под Бором. Придел Святой Екатерины и верхняя часть колокольни были разобраны.

С 1924 года в здании храма Михаила и Феодора Черниговских находился молитвенный дом баптистов. В 1930-х годах храм окончательно закрыли. Вероятной датой закрытия церкви можно считать 1934 год. Об этом свидетельствует запись в каталоге древнерусского искусства Третьяковской галереи о передаче из церкви Черниговских чудотворцев иконы «Троица ветхозаветная с бытием» 1675 года, выполненной мастерами Оружейной палаты. В 1940-х годах главы четверика были разобраны. В 1970-х годах архитекторами А. В. Охом и С. С. Кравченко началась реставрация церкви, в результате которой было восстановлено пятиглавие, покрытое изумрудной глазурованной черепицей, раскрыто завершение с кокошниками, вычинена ограда с решеткой с востока от церкви вдоль переулка.

В 1991 году храм был возвращен верующим, а 3 октября 1993 года, в день памяти Михаила и Феодора Черниговских, заново освящен. Огромную роль в восстановлении прихода сыграл протоиерей Сергий Торопцев. В 1991 году в Богоявленском кафедральном соборе Святейший Патриарх Алексий II рукоположил протодиакона Сергия в священнический сан, а через несколько дней он был назначен настоятелем вновь открытого храма в честь Михаила и Феодора Черниговских чудотворцев. Будучи отличным электриком, плотником и сварщиком, всю работу по подготовке храма к богослужениям отец Сергий проделал собственными руками и с помощью немногочисленных прихожан. В начале XX века, когда храмы Черниговского переулка уже были объединены в один приход, церковь Михаила и Феодора использовалась как летняя. С 1991 года все богослужения, даже зимой, проходили в неотапливаемом храме. Верующие помогали церкви: ставили рамы, двери, приносили маленькие обогреватели, покрывали каменный пол досками. Иногда на службу приходило два человека, а зимой отец Сергий вел богослужения и вовсе без прихожан.

В течение пяти лет настоятель боролся за возвращение приходу соседнего храма Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором, который был занят демонстрационным залом декоративного стекла. За 1992–1994 годы стараниями отца Сергия приходу были возвращены здания богадельни, колокольни и церковного дома. В 1990-х годах хор церкви Михаила и Феодора Черниговских был одним из лучших в Москве благодаря своему регенту И. Д. Деркачу, до этого много лет руководившему хором Богоявленского кафедрального собора в Елохове. В хоре пели профессиональные певчие, пришедшие вместе с регентом. А попробовать себя в качестве певчего мог любой прихожанин храма. В 1994 году настоятелем подворья Черниговских мучеников был назначен опытный и уважаемый протоиерей Сергий Карамнов, который восстанавливал церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи.

Церковь Святых благоверного князя Михаила и боярина Феодора Черниговских наверняка затерялась бы среди зданий какой-нибудь из центральных улиц Замоскворечья. Но здесь, в крошечном и уютном Черниговском переулке, она на своем месте. Выполненная в стиле «русского узорочья», церковь имеет несколько малоповторимых особенностей. Первое, что бросается в глаза, – это контраст тонких, вытянутых барабанов глав и специально увеличенных кокошников и раз витый антаблемент со сложным узорчатым рисунком. Многие элементы храма сохранились с конца XVII века: нижний ряд пластичных кокошников, парные колонки по углам четверика, южный и северный порталы, колончатые наличники окон с килевидными кокошниками. На сводах и стенах уцелели элементы росписи первой половины XVIII века. Необычно низкая и широкая, как будто приплюснутая к земле трапезная равна по площади основной части храма. В церкви Михаила и Феодора Черниговских необычно мало окон: в четверике их всего два, а в трапезной – четыре. Отсутствие должного освещения еще больше уменьшает внутренний объем храма. Притвор церкви был когда-то первым ярусом колокольни. Сейчас внутри его можно увидеть своды первой половины XVIII века. Фасады притвора украшены спаренными пилястрами на углах. В ограде вдоль Черниговского переулка сохранились белокаменный цоколь XVIII века и кирпичные столы с решеткой XIX века.

С. К. Романюк в книге «Из истории московских переулков» пишет: «Обе церкви и прилегающие к ним постройки тщательно отреставрированы в 1984 г. и составляют редкий по своей живописности ансамбль, который приобретает еще большую выразительность при сопоставлении его с высоким доходным домом И. Ф. Нейштадта на заднем плане в изломе переулка»[41]. Недавно завершилась реставрация церквей в Черниговском переулке. Хочется, чтобы этот переулок стал своеобразным музеем под открытым небом, ведь на нем нет ни одного непримечательного здания. На двухстах восемнадцати метрах находится целых четыре памятника культурного наследия разных эпох, начиная с XVII века и заканчивая XX веком.

Гимназия В. Д. Косицына, городская усадьба XVIII века (Черниговский переулок, № 9/13)

В 1920-х годах краеведы общества «Старая Москва» говорили, что гимназия В. Д. Косицына – одно из древнейших жилых сооружений Москвы, датируя постройку XVII и даже XVI веком. Лишь недавние более верные исследования помогли установить точные данные об истории этого памятника архитектуры. Когда-то усадьба занимала обширнейшую территорию на углу Большой Ордынки и Черниговского переулка (другой ее адрес Большая Ордынка, № 13/9). До наших дней сохранились главный дом (стр. 2) и один из флигелей (стр. 3). Первым известным владельцем усадьбы стал в начале XVIII века капитан лейб-гвардии Преображенского полка В. Т. Ржевский – представитель древнего смоленского дворянского рода, происходящего от потомков князя Рюрика. В летописи впервые упоминается Феодор Феодорович Ржевский – удельный князь города Ржева в начале XIV века. Вот что говорится о нем в Воскресенской летописи: «В лето 6822 года прииде с Москвы от князя Юрья Даниловича в Новгород Великий князь Феодор Ржевский, и инзнима намесникы князя Михаила Тверского и держа их во владычне дворе, а Новгородцы придоша со князем Феодором на Волгу»[42]. Родион Феодорович Ржевский, правнук Феодора Феодоровича, – сподвижник Дмитрия Донского, участник Куликовской битвы. По одной из версий, А. С. Пушкин был потомком этого рода по материнской линии. Именно при В. Т. Ржевском в начале XVIII века торцом к Большой Ордынке были возведены каменные палаты, являющиеся основой существующего сейчас дома. Ржевский специально задумал обратить дом парадным фасадом в тихий переулок, а не на оживленную улицу. Позади дома был разбит регулярный сад. В середине XVIII века владельцем усадьбы стал поручик конной гвардии Илья Ржевский. Не исключено, что именно этот поручик стал прототипом героя известных каждому фривольных анекдотов.

В 1757 году владение приобрел богатый купец И. Г. Журавлев – собственник суконной фабрики, знаменитый благотворитель, один из жертвователей церкви Великомученицы Параскевы Пятницы. В 1758 году вместо деревянных флигелей, стоящих при главном въезде в усадьбу со стороны Черниговского переулка, строятся каменные здания. Главный дом усадьбы заслоняется возведенным по линии переулка хозяйственным корпусом, на восточной стороне появляется каменный флигель. Оба флигеля использовались промышленником Журавлевым для производственных нужд. Об этом говорит и планировка сохранившейся пристройки (стр. 3). Вполне возможно, новый хозяин хотел полностью отгородить усадебный дом хозяйственными корпусами. Но есть и другая версия, по которой Журавлев задумывал построить новый особняк, выходящий парадным фасадом на Большую Ордынку, но по каким-то причинам не смог реализовать свой план. Как бы там ни было, вместо нового дома была сделана пристройка к старым палатам с белокаменной нижней частью. Парадное крыльцо заменили системой внутренних лестниц, появились коридорные сени. В XVIII веке существовал так называемый «глухов переулок» – въезд к восточному торцу главного дома. По линии этого переулка как раз и возвели восточный флигель. При Журавлеве парадный въезд был почему-то закрыт хозяйственными постройками. Этим еще раз подтверждается желание хозяина построить для себя новые палаты.

Во время одного из пожаров в конце XVIII века усадьба сильно пострадала. Новому владельцу купцу Васильеву пришлось отстраивать ее практически заново. У главного дома появился третий этаж, что придало ему классицистический вид. Ризалит главного фасада был впервые украшен пилястровым портиком. К восточному торцу были сделаны небольшие пристройки для лестниц. Внутреннее пространство приобрело анфиладную форму с залом в западной части дома. Хозяйственный флигель перед парадным фасадом был частично разрушен, освободив въезд, который оформили новыми воротами с каменными пилонами. Васильев устроил в южной части усадьбы обширный сад с оранжереями и беседками, ограда которого тянулась вдоль Большой Ордынки.

После 1812 года усадьбу вновь пришлось восстанавливать в течение восьми лет. К центральной части парадного фасада пристроили крупный ризалит, с шестиколонным дорическим портиком, увенчанным фронтоном. Примерно в то же время Васильевы были вынуждены продать часть владения соседям – богатейшим купцам Куманиным, которым впоследствии достался практически весь сад. В 1830-х годах усадьбу приобретают купцы Грачевы. Основатель этого купеческого рода Иван Иванович Грачев – крепостной крестьянин графа Шереметева – организовал текстильное производство в селе Иванове Владимирской губернии (теперь это город Иваново). При Грачевых главный дом приобрел псевдобарочный лепной декор, который прекрасно сочетался с классицистической основой. К дому была пристроена терраса с лестницами, выходящая в сад. С конца XIX века хозяева в усадьбе не жили.

В 1906 году С. Н. Грачев продает северо-западный участок владения с домом и флигелем для доходного строительства домовладельцу А. А. Дурилину, который строит на углу Большой Ордынки и Черниговского переулка четырехэтажный дом, сохранившийся до наших дней. Проект реализовал архитектор В. В. Шервуд, специализировавшийся на доходных домах в центре Москвы. Западный флигель XVIII века был разрушен, а восточный надстроен мезонином и приспособлен под жилье. Главный дом Дурилин отдал в аренду «Собственной Его Императорского Величества канцелярии по учреждениям императрицы Марии» под частную гимназию В. Д. Косицына – знаменитого педагога-энтузиаста. Произошли очередные изменения: были увеличены комнаты, предназначенные для классов, сужена лестничная часть и сооружена небольшая пристройка.

По словам экспертов – авторов книги «Памятники архитектуры Москвы», побывавших внутри гимназии В. Д. Косицына: «Интересен парадный зал, где почти полностью сохранилось декоративное оформление. Торжественность залу придают четыре ионические колонны искусственного белого мрамора, на которые опираются хоры с ограждением из балясника. Зал невелик, но освещенный с трех сторон двумя рядами окон, благодаря светло-желтому цвету искусственного мрамора в простенках и белой лепнине он кажется просторным и воздушным; правда, измельченность поздней лепнины несколько изменила его прежде строго классический характер. От ампирного времени сохранились также двери»[43].

Гимназия В. Д. Косицына. Современная фотография

Бывшая гимназия В. Д. Косицына – уникальное архитектурное сооружение, сочетающее в себе архитектурные элементы трех веков. В целом сохранились планировка и объемно-пространственная композиция классицистического периода (XVIII век). Шестико лонный портик дорического ордера, поддерживающий фронтон с ба рельефными композициями, – это признак ампирного стиля начала XIX века. Лепной декор парадного фасада имеет черты классицизма и эклектики. Дополняет ансамбль одноэтажный кирпичный флигель с толстыми стенами, расположенный восточнее особняка и имеющий Г-образную форму. Из-за напластования культурного слоя он выглядит более приземистым, чем был прежде, как будто вросшим в землю. Флигель прекрасно сочетается с главным домом с помощью барочных элементов архитектуры: кирпичного карниза, рустованных лопаток, плоских наличников окон с лучковым верхом.

После революции в здании гимназии В. Д. Косицына были школа второй ступени и медицинское училище. В советское время вместо «дровяного двора» в саду была построена еще одна школа. Теперь на этом месте совершенно новая современная школа № 1323 (Большая Ордынка, № 15). Сегодня в главном доме бывшей усадьбы XVIII века расположен Международный фонд славянской письменности и культуры, образованный в 1989 году. Именно по инициативе фонда мы празднуем дни славянской письменности и культуры, приуроченные ко дню памяти святых равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия и ставшие всероссийским государственным праздником. В числе основных задач фонда – приобщение славянских народов к духовной жизни, прославление деяний Мефодия и Кирилла, даровавших славянской культуре ее духовную основу, укрепление всестороннего сотрудничества между славянскими народами; возрождение славянских семейно-общинных обычаев народной жизни согласно евангельским идеалам добра, правды, любви, милосердия, жертвенности и сострадания. Фонд также организует и ежегодно проводит празднование памятных дат и знаменательных событий славянской истории и культуры.

В бывшем флигеле усадьбы, также принадлежащем Фонду славянской письменности и культуры, находится музей музыканта Игоря Талькова, созданный в 1993 году – через два года после его трагической гибели. В музее можно ознакомиться с основными этапами жизни и творчества певца, поэта и композитора. Экспозицию составляют личные вещи Талькова: музыкальные инструменты, рукописи стихов, дневники, письма, дипломы, афиши, программки, уникальные концертные записи, трудовая книжка и многое другое. Особыми экспонатами музея являются концертная куртка, сапоги и брюки, в которых Игорь был 6 октября 1991 года во Дворце спорта «Юбилейный» в момент убийства и на которых остались пятна его крови.

Летом во дворике Фонда славянской письменности и культуры уютно и зелено. Отреставрированный памятник архитектуры как будто скрывает от посторонних глаз свои великолепные фасады. Почти каждый день фонд организовывает лекции по словесности, концерты классической музыки, встречи с писателями и учеными, культурные вечера разных народов и другие мероприятия. Можно совместить приятное с полезным: полюбоваться бывшей богатой московской усадьбой, получить эстетическое наслаждение и узнать что-то новое.

Церковь Священномученика Климента, папы римского (Климентовский переулок, № 7/26)

Климентовский переулок получил свое название в честь храма Священномученика Климента. Он соединяет Большую Татарскую улицу с Большой Ордынкой, но нам предстоит пройти только по его пешеходной части до Пятницкой улицы. Немногие московские церкви могут соперничать с храмом Климента, папы римского, числом топографических уточнений в названии. «В Пятницкой улице», «на Ленивом торжку», «на Ленивке», «на Пятницкой», «против полицейской части», «что в Ордынцах», «на Ордынке» – всех и не вспомнить! Эти названия говорят о равном значении церкви для обеих улиц – Большой Ордынки и Пятницкой.

В XIII–XIV веках от первого «живого» моста Большая Ордынка (тогда Ордынская дорога) шла не в сегодняшнем ее направлении, а юго-восточнее – в сторону современных Татарских улиц. В это же время возник пересекающий Ордынку переулок, первоначального названия которого не сохранилось. Возле переулка оседали ордынцы, казанские и ногайские торговцы, которые торговали с Москвой и образовали Татарскую слободу. А рядом обосновались переводчики-толмачи, о чем свидетельствует Старый Толмачевский переулок. На рубеже XV–XVI веков появился так называемый Климентовский городок – укрепленный острожек.

В письменных источниках церковь впервые упоминается в 1612 году, когда русские ополченцы сражались с войсками гетмана Хоткевича. Новый летописец сообщает: «Гетман же, собрав всех лучших людей и всеми людьми учинил напуск, и смяте всеми людьми конными и пешими, и гна их до самыя реки Москвы; аще не бы устоял Князь Дмитрий Пожарской с своим полком, побил бы многих. Князь Дмитрий же Трубецкой и казаки с ним отшедше в таборы своея, а гетман, видев сие, пришед, ста у церкви Екатерининской и таборы своя устрой тут, и острожек, стоящий у церкви Климента Римского Папы, и казаков в нем сидящих взять, и посади в него королевских людей. Ратный же вси во страсе быша велицем; воеводы же вси посылаху к казакам, чтоб за едино стояти против гетмана; они же не хотяху»[44].

Как известно, все закончилось для нашей страны хорошо. Хоть Пожарский и Минин почти опустили руки, видя, что отступили казаки, но у них хватило мужества продолжить борьбу. Они послали за старцем Авраамием – единственным человеком, который дружил с казаками и с которым дружили казаки. Историк И. Е. Забелин в своем труде «Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное время» пишет: «Старец к этой казачьей толпе и обратился с должным увещанием, сказал им льстивую речь, что от них началось доброе дело (разорение государства!), что стали они крепко за истинную православную христианскую веру, раны многие принимая, голод и наготу претерпевая, прославившись во многих дальних государствах своей храбростью и мужеством. «Теперь ли, братие, – говорил старец, – все доброе начало в один час погубить хотите!» И многое иное говорил им со слезами, моля их, утешая и понуждая идти на врага… Казаки за это с радостью обещали за веру Христову стоять и головы свои положить. Кликнули казаки чудотворцевым ясаком: «Сергиев! Сергиев!» и устремились оба полка, дворяне и казаки, единодушно. Враг был побежден»[45].

Церковь Священномученика Климента, папы римского

Получается, победоносное сражение русских войск с поляками случилось именно здесь – у церкви Климента. Оно ознаменовало поворотный момент в борьбе против захватчиков. Началось триумфальное освобождение Москвы от интервентов-католиков. Это важнейшая веха в истории церкви Климента, да и всей нашей страны. Если внимательно посмотреть на Годунов чертеж – план Москвы, составленный до 1605 года, – можно увидеть церковь, расположенную на том же месте, где сейчас стоит храм Климента. Во время Смуты церковь была деревянной. В 1662 году на средства Александра Степановича Дурова было построено каменное здание с престолами Священномученика Климента, иконы Богоматери Знамения и Святителя Николая. Дуров – родоначальник известной дворянской фамилии – был думным дьяком при царе Михаиле Федоровиче. В 1636 году он был оклеветан и осужден на смертную казнь. Дуров попросил принести ему в темницу семейную икону Знамения. Известный московский историк Н. М. Молева рассказывает об этом в книге «Ошибка канцлера»: «В ночь перед казнью дьяку явилась изображенная на иконе Богородица и сказала, что его ждет помилование и всяческое благополучие. Одновременно та же икона якобы явилась во сне и царю, поручившись перед ним в невиновности дьяка. Михаил Федорович, проснувшись, отменил казнь, затребовал к себе дуровское дело, оправдал оклеветанного и «за невинное претерпение» значительно повысил в должности и в дальнейшем не забывал своими милостями. Дуров еще в темнице дал зарок, если останется жив, соорудить в своем приходе церковь в честь иконы-спасительницы. С особого разрешения царя он «устроил на том месте, иде же бысть его дом, церковь каменну, украсив ю всяким благолепием, в честь Божия Матери Честного ее Знамения с приделом Святителя Николая. А сии святые иконы, яко его домовнии, постави в том святом храме»[46].

До сих пор неизвестно, в чью честь был освящен главный престол церкви – иконы Богоматери Знамения, Преображения Господня или все-таки Климента, папы римского. Возможно, церковь Знамения была придельной, но не сообщалась с главной. Однако, судя по приведенному выше летописному рассказу, храм уже в начале XVII века именовался Климентовским. Священномученик Климент считался на Руси особым святым. Он был апостолом от семидесяти и четвертым епископом Рима. Родившись в очень знатной семье, состоявшей в родстве с императорской фамилией, Климент покинул Рим и уехал в Палестину, чтобы слушать проповеди апостолов. В Иудее он встретил апостола Петра, принял от него крещение и стал его учеником. Незадолго до смерти Петр рукоположил Климента во епископа Рима. Во время гонений на христианство Климент был отправлен в изгнание на каторжные работы в каменоломню города Херсонес Таврический. Климент нашел там более двух тысяч христиан, осужденных на тесание камней в горах. Узнав, что за водой им приходится ходить на большое расстояние, Климент помолился Богу, после чего увидел агнца, стоявшего на одном месте и поднимавшего одну ногу, как бы показывая место. Он понял, что Бог указывает ему на место, где есть вода, и стал копать. Тотчас явился источник вкусной чистой воды, из которого образовалась целая река. Слух о чуде быстро распространился по всей окрестности. Многие люди уверовали во Христа и были крещены в воде от Климента. Говорят, что в день он крестил более пятисот язычников. При Клименте было построено семьдесят пять новых храмов. Император Траян, узнав о случившемся в Херсонесе, послал туда сановника, который подверг христиан пыткам. Но многие из них с радостью шли на смерть ради Христа. Тогда посланник Траяна решил убить самого Климента.

Житие священномученика составлено митрополитом Ростовским Дмитрием, который в конце XVII века написал двенадцать томов житий святых на каждый день года. Вот что сообщает Дмитрий Ростовский: «Сановник повелел посадить его в лодку, отвезти на средину моря и там, привязав якорь на шею, повергнуть в самое глубокое место моря и утопить, дабы христиане не нашли его тела. Когда все это произошло, верующие стояли на берегу и сильно плакали. Потом два вернейших ученика его, Корнилий и Фив, сказали всем христианам: «Помолимся все, чтобы Господь открыл нам тело мученика». Когда молился народ, то море отступило от берега на расстояние трех поприщ, и люди, подобно израильтянам в Чермном море, перешли посуху и нашли мраморную пещеру наподобие церкви Божией, в которой покоилось тело мученика, а также нашли близ него и якорь, с которым был потоплен мученик Климент. Когда верные хотели взять оттуда честное тело мученика, то было откровение вышеупомянутым ученикам, чтобы тело его здесь оставили, ибо каждый год море в память его будет отступать так в течение семи дней, давая возможность приходить желающим поклониться. И так было много лет, начиная с царствования Траяна до царствования Никифора, царя греческого. Много и других совершилось там чудес по молитве святого, которого прославил Господь»[47].

В IX веке мощи священномученика Климента были чудесным образом обретены на берегу святыми равноапостольными Кириллом и Мефодием и перенесены в римскую базилику Климента. Часть мощей была оставлена в Херсонесе. Когда князь Владимир захватил город, мощи Климента в мраморном саркофаге были перенесены в Десятинную церковь Киева в особый придел в честь святого. «Володимер же посем поем царицю, и Настаса, и попы корсуньски, с мощми святаго Климента и Фифа, ученика его, поима ссуды церковныя и иконы на благословенье себе»[48], – повествует Лаврентьевская летопись. С тех пор священномученика Климента на Руси особо почитают. Немецкий историк Титмар Мерзебургский, побывавший в Киеве, назвал Десятинную церковь Климентовской. В XI веке Климент Римский считался первым небесным заступником Русской земли и русского народа. Это подтверждает написанное в то время «Слово на обновление Десятинной церкви», в котором говорится о Клименте: «Так и этого церковного солнца, своего угодника, нашего же заступника, святого, если сказать достойно, священномученика Климента из Рима подлинно в Херсон, из Херсона в страну Русскую сотворил пришествие Христос Бог наш, благодаря преизобильной милости ради нашего, верных, спасения»[49].

Некоторое время мощи святого были, вместе с крестом равноапостольной княгини Ольги, единственной святыней Руси. Почитание Климента, апостола от семидесяти и ученика Петра, объясняется желанием русской церкви встать в один ряд с другими апостольскими кафедрами. Однако уже в XII веке культ Климента заменился культом святителя Николая Мирликийского, определявшим византийскую традицию православия на Руси. О Николае Чудотворце у нас еще будет повод поговорить: на нашем пути встретится храм этого святого. В Москве было лишь две церкви с престолами Климента, папы римского: церковь Рождества Иоанна Предтечи на Варварке и храм, возле которого мы сейчас стоим.

В 1720 году на средства купца И. Ф. Комленихина церковь Климента была перестроена. С храмом в Климентовском переулке связано множество тайн и загадок. Например, до сих пор неясно, кто является автором этого памятника архитектуры. В рукописном сборнике XVIII века, обнаруженном в 1862 году, есть «Сказание о церкви Преображения между Пятницкою и Ордынкою». В нем рассказывается, что в приходе храма жил дипломат Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. Настоятель церкви просил знатного прихожанина о помощи, но Бестужев-Рюмин не мог заручиться поддержкой Анны Иоанновны. Когда императрицей стала Елизавета Петровна, она распорядилась в Петербурге, в слободе Преображенского полка, первым присягнувшего ей в верности, возвести храм Климента, папы римского, тем более что восшествие ее на престол совпало с днем памяти этого святого. Тогда-то и вспомнил Бестужев-Рюмин просьбу настоятеля и, по примеру государыни, выделил на строительство московской церкви семьдесят тысяч рублей. Старый храм был разобран в 1742 году, а через пять лет был сооружен новый, освященный, как и петербургский, в честь Преображения. Рукопись заканчивается 1754 годом. Вероятнее всего, проект разработал архитектор храма Климента в Петербурге Пьетро Трезини. Но вот кто построил церковь – до сих пор остается загадкой. В 1750-х годах Бестужев-Рюмин попал в опалу у Елизаветы Петровны и был выслан в подмосковную деревню.

Во многих справочниках говорится, что церковь возведена на средства купца Кузьмы Матвеевича Матвеева. Но по версии некоторых историков, в частности Н. М. Молевой, Матвеев был подставным лицом, потому что Бестужев-Рюмин из-за опалы не мог действовать открыто. Однако предположение, что церковь была выстроена на деньги Бестужева-Рюмина, нигде документально не подтверждается. А Матвеев был состоятельнейшим купцом и фабрикантом, жил прямо напротив храма Климента в своем особняке на Пятницкой улице. Так что, возможно, связь Бестужева-Рюмина с храмом не более чем легенда. В самой церкви, по крайней мере, в помощь Бестужева-Рюмина не верят, а благотворителем и жертвователем считают именно Матвеева. В 1756–1758 годах к храму были пристроены существующие и сейчас трапезная с двумя приделами и трехъярусная колокольня. В 1762 году началась очередная перестройка храма, в результате которой в 1769 году церковь стала пятипрестольной с главным престолом Спасопреображения и приделами: боковыми Знамения Пресвятой Богородицы и Николая Чудотворца, а на хорах Вознесения Господня и Рождества Богородицы. Но даже в официальных документах гораздо чаще встречается древнее, исконное название храма – Климентовский.

Кто был архитектором новой церкви – снова вопрос. Долгое время думали, что это К. И. Бланк, потом автором церкви считался А. П. Евлашев – ученик Бартоломео Растрелли. К этой версии склонялись и М. И. Александровский, и П. В. Сытин, и М. А. Ильин. Исследователь архитектуры русского барокко Т. П. Федотова выдвинула предположение, что проект церкви Климента был сделан в 1750-х годах петербургским архитектором Пьетро Трезини или кем-нибудь из его помощников, но не был реализован. В 1760–1770-х строительство церкви по несколько измененному проекту было осуществлено московскими архитекторами под предполагаемым руководством И. Я. Яковлева. Иконостас храма Климента был выполнен знаменитыми мастерами XVIII века и отличался оригинальной композицией и совершенной деревянной резьбой. В описи церковного имущества 1817 года было отмечено: «Иконостас весь резной с колоннами самого лучшаго художества, весь позлащен червонным золотом. Нижний ярус: местные иконы писаны самыми лучшими художниками на кипарисе, вообще и весь иконостас писан при Императорской Академии Художеств».

Не зря этот храм называют самым загадочным и впечатляющим архитектурным памятником Замоскворечья. Москвовед С. К. Романюк в книге «Из истории московских переулков» снова поднимает вопрос об авторе храма: «Церковь Климента – замечательное произведение талантливого архитектора, имя которого до сих пор остается неизвестным, а само время появления этого памятника развитого барокко, его принятая датировка находятся в явном противоречии с тогдашней классицистической стилистикой московской архитектуры. Более того, как отмечал академик И. Э. Грабарь, «по своему облику он выпадает из круга московских памятников данного периода, будучи наделен скорее чертами петербургской архитектуры, но архитектуры высокого стиля, притом не имеющей прямой аналогии с творчеством ведущих мастеров Петербурга».

Действительно, в общем облике храма Климента, в членении на парадные этажи, в узорных металлических решетках, охватывающих верх здания, в обилии декора ощущается влияние дворцовой архитектуры. Если не смотреть на завершающее храм пятиглавие, то можно спутать его со светским зданием, потому что эта церковь не имеет алтарных выступов, а низкая трапезная и колокольня, хоть и расположены с ней по одной оси, мало сочетаются с главным объемом. Эти и другие архитектурные особенности и несоответствия осложняют задачу идентификации архитектора церкви Климента, папы римского. Но кто бы ни был автором, со своей задачей он справился великолепно.

По описи, проведенной в 1770 году, храм Климента оказался в числе пяти храмов, «наилучших во всей Москве». Необычная церковь с хорами на всех четырех сторонах, увенчанная массивным пятиглавием и украшенная коринфскими колоннами, поражала своим барочным убранством. В книге И. Г. Гурьянова «Москва, или Исторический путеводитель по знаменитой столице государства Российского» 1831 года сказано: «Далее видите вы на правой руке великолепной наружности храм Священномученика Климента Папы Римскаго. Мало найдете вы церквей сей подобных. Не знаю, возможно ли придумать более наружных украшений, как придумано здесь, и все так хорошо, что нимало не портит вида. Далеко видны пять глав сей церкви, выкрашенной еще темной краскою, что по мнению нашему придает более вида. Внутренность величественна и нельзя сказать, чтоб была стеснена приделами, которых, кажется, слишком бы было для одного храма; иконостас в древнем вкусе резной, но очень хорош; ограда занесена узорчатою железною решеткою»[50].

Церковь Климента пострадала в пожаре 1812 года незначительно, разве что крыша полностью сгорела. Но французы похитили всю дорогую утварь, оклады и другие ценности. Иконостасы и иконы остались невредимы во всех приделах. После смерти благотворителя К. М. Матвеева храм часто бедствовал. Удивительно, но приход такой величественной и пышной церкви практически на протяжении всей ее истории оставался малочисленным и бедным. Причту было очень трудно содержать дорогое, уникальное убранство храма в надлежащем благолепии. Часто в архивных документах встречаются записи вроде этой: «Зданием каменная, многия имеет ветхости, а имянно крыши как на холодной и на теплой церкви во многих местах проржавели. Четыре главы облиняли и ржавеют, снаружи штукатурка во многих местах обвалилась, паперть и ограда кругом всей церкви обветшали, в холодной церкви многие рамы от долговременности повредились». О бедности церкви говорит тот факт, что Московское епархиальное управление включило храм в число наиболее нуждающихся во вспомоществовании церквей и выделило ему единовременную помощь, чтобы начать богослужения. В 1853 году московский митрополит Филарет помог храму Климента пособием в размере трехсот рублей. Во второй половине XIX века благосостояние церкви улучшилось. Большой вклад в церковную казну внесло купеческое семейство Куниных, особенно после того, как в 1886 году церковным старостой стал С. А. Кунин. В 1900 году храм Климента, папы римского, был обновлен на пожертвованные сто тысяч рублей Е. С. Ляминой – вдовой городского головы, купца первой гильдии И. А. Лямина.

После революции 1917 года храм Климента, папы римского, одним из первых получил статус памятника архитектуры. Декрет 1922 года об изъятии церковных ценностей узаконил разграбление храма. Среди конфискованных серебряных церковных предметов – двадцать четыре ризы, восемь лампад, три дарохранительницы, два напрестольных креста, две кадильницы, две крышки от Евангелий, сосуды для причастия и жемчужное шитье с простыми камнями весом в три пуда двадцать семь фунтов. К счастью, иконы остались на своих местах. В 1925 году последним настоятелем церкви Климента стал протоиерей Михаил Галунов – одаренный священнослужитель и проповедник. При нем в храме был создан известный на всю Москву церковный хор. В 1932 году началось разрушение древней ограды. В 1933 году отца Михаила арестовали, а храм закрыли. Через несколько лет был снесен входной храмовый павильон, который являлся одновременно и Святыми вратами, и «прикладезным» строением над святым источником. Жилищностроительный кооператив «ВСНХовец», получивший здание церкви, планировал снести памятник архитектуры и разбить на его месте сквер с детским садом. Этому не довелось сбыться благодаря вмешательству академика И. Э. Грабаря.

В 1936 году началась подготовка к реставрации, но Великая Отечественная война не позволила реализовать это начинание. После войны церковь Климента находилась в удручающем состоянии. На месте бывшего погоста был устроен сквер с подземным общественным туалетом, размещенным прямо под алтарем. Туалет просуществовал до 1980-х годов. Во второй половине 1940-х годов отец Михаил вернулся в Москву и жил в колокольне церкви Климента. Здание храма передали Библиотеке имени Ленина для фондового хранения, благодаря чему внутреннее убранство и иконостас не были полностью уничтожены. Но внутри все переоборудовали для устройства книжных стеллажей. В 1957 году произошло расширение Климентовского переулка, в результате которого ограда церкви Климента была значительно передвинута. В 1970-х годах проводился внешний ремонт храма.

В 1990 году по просьбе Святейшего Патриарха Алексия II храм был возвращен верующим. Но лишь в 2002 году, с назначением настоятелем протоиерея Леонида Калинина, духовная жизнь храма возобновилась. В 2005 году был заново освящен небольшой придел в честь иконы Божией Матери «Знамение». В 2007 году произошло объединение клира церкви и братии Инкерманского Свято-Климентовского монастыря – самого древнего на территории Московского патриархата. В 2008 году Российская государственная библиотека покинула храмовое помещение, а 8 декабря 2010 года, в день памяти Климента, впервые за семьдесят шесть лет было совершено богослужение во вновь воссозданном приделе, освященном в честь Климента, папы римского, и Петра, архиепископа Александрийского.

С 2008 по 2014 год в церкви Климента проходила полномасштабная реставрация. Результаты работы налицо: полностью восстановлены все фасады, купола и кресты над главами, а также часть старинной церковной ограды с коваными решетками и необычный павильон, разрушенный в 1930-х годах. Кроме того, были восстановлены интерьеры храма – лепнина, настенная живопись и резные барочные иконостасы. В Москве подобных иконостасов XVIII века нет ни в одной церкви, а в Климентовской их целых пять. Изначально планировалось завершить ремонт к 2012 году, когда столица отмечала две круглые даты, связанные с церковью Климента. Во-первых, это четырехсотлетний юбилей боя ополченцев с польскими войсками, случившегося возле храма. А во-вторых, двести лет назад во время грандиозного пожара 1812 года церковь Климента оказалась одной из немногих в центре города, практически не пострадавшей от огня.

Храм Климента, папы римского, не имеет аналогов не только в Замоскворечье, но и во всей столице. Специалисты называют такой стиль «петербургское барокко». До Москвы он дошел слишком поздно, когда в Петербурге уже властвовал классицизм. Поэтому-то в столице только одна подобная церковь. Храм Климента – один из самых нарядных в Москве: он украшен сложными наличниками с лучковыми и фронтончатыми завершениями, фигурными фонариками и главками, тонкими лепными гирляндами и выразительным орнаментом решетки. Основной объем храма имеет практически правильную квадратную форму с легкими центральными ризалитами, с портиками и фронтонами на фасадах. Мы видели традиционное русское пятиглавие у церкви Михаила и Феодора, Черниговских чудотворцев. Храм Климента имеет настолько широкий центральный купол, что возникает ощущение, будто пятиглавие сливается в единую массу и продолжает нижнюю часть церкви, подчеркивая вертикальность композиции.

О церкви Климента, папы римского, можно рассказывать часами. А сколько о нем уже написано и написано будет! Думаю, у каждого, кто хоть раз видел эту церковь, остались о ней яркие впечатления. А. А. Григорьев в книге «Мои литературные и нравственные скитальчества» вспоминал, как в детстве восхищал его величественный «Климент»: «Пятиглавая, великолепная церковь Климента папы римского поражает и останавливает ваш взгляд с кремлевской вершины, когда вы, отклоняя постепенно глаза от юго-востока, ведете их по направлению к югу. Перед ней вы остановитесь и идя по Пятницкой: она поразит вас строгостью и величавостью своего стиля, своею даже гармониею частей… Но особенно выдается она из бесчисленного множества различных узорочных церквей и колоколен, тоже оригинальных и необычайно живописных издали, которыми в особенности отличается юго-восточная часть Замоскворечья». Действительно, в Замоскворечье много удивительных по красоте церквей, в чем мы уже вполне убедились. Но не расходуйте впечатления. Впереди еще столько интересного!

Ордынский тупик и сквер И. С. Шмелева

Из Климентовского переулка удобнее всего, не сворачивая, пойти в продолжающий его Ордынский тупик, который еще в XIX веке именовался Климентовским. А появился он в XVII веке из-за необходимости проезда к усадьбам за храмом Всех Скорбящих Радость от Большой Ордынки и Большого Толмачевского переулка. В разное время он именовался: Перепелкин переулок (по одному из названий Большой Ордынки – Перепелкина улица), Скорбященский тупик и Тупой переулок.

Возле церкви иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость расположен дом причта середины XVIII века (№ 4а по Ордынскому тупику). Участок земли, на котором стоит дом, расположен на некотором расстоянии от церкви. Вероятно, раньше он принадлежал не храму, а являлся частью усадьбы и был приобретен для церковных нужд, например для расширения дома священника. Позже здесь был разбит церковный сад. Во время постройки Баженовым трапезной и колокольни дом священника, находившийся прямо возле храма, был разрушен. Новый дом причта построен в конце XVIII – начале XIX века. Существующий облик дом приобрел уже после пожара 1812 года. Парадный фасад здания декорирован ампирным фризом и рельефными украшениями над окнами. Южный фасад не симметричен парадному: слева вместо одного большого окна прорезаны антресольные окна.

Ордынский тупик. Современная фотография

Дом № 6 – построенный в 1913 году шестиэтажный доходный дом хозяина Кадашевских бань купца Федора Кузнецова. В этом здании были устроены различные по типу квартиры, вплоть до пятикомнатных с двумя коридорами, ванной и другими удобствами. У Кузнецова жили люди разного достатка и социального положения. Хозяин и сам одно время жил в Ордынском тупике, но потом перебрался в самый центр Москвы, где у него были лавки.

В 1994 году разрушили богадельню Скорбященской церкви, включавшую палаты XVIII века. Это двухэтажное здание было построено еще при первом каменном храме XVII века и выходило на Большую Ордынку и маленький проулок к Толмачевскому переулку. Богадельня была примером скромного здания с двумя палатами и сенями посередине. После пожара 1812 года к дому достроили с торца дополнительный объем. Вместо богадельни уже в наше время возвели двухэтажное здание, выходящее на Ордынский тупик (ресторан «Островский»). Свечная лавка рядом с ним – творение О. И. Бове, значительно перестроенное в 1990-х годах.

С недавнего времени Ордынский тупик перестал быть тупиком и является теперь самым коротким путем к Третьяковской галерее от одноименной станции метро. По дороге нам встретятся два сквера. Один из них расположен прямо возле церкви иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радость. А другим Ордынский тупик заканчивается. Этот сквер находится как раз в месте пересечения Ордынского тупика, Большого Толмачевского и Лаврушинского переулков. В центре сквера к стопятидесятилетию Третьяковской галереи в 2006 году был установлен фонтан «Вдохновение». В народе он получил название Фонтан искусств. Всего в Москве более двухсот фонтанов, но на Замоскворечье приходится только пять из них. Чтобы хоть как-то компенсировать эту несправедливость, фонтан в Ордынском тупике запустили на неделю раньше остальных. Таким образом, в 2006 году в течение недели фонтан «Вдохновение» был единственным работающим в Москве.

Фонтан искусств

Автором скульптурной композиции из патинированной бронзы и золота выступил А. И. Рукавишников. Фонтан искусств отличается тем, что вода в нем не является основным элементом. Издалека даже и не видно струй воды. Туристы, приезжающие в Москву только зимой, и не догадываются, что летом эта замысловатая скульптура с золотыми рамами превращается в фонтан.

Фонтан «Вдохновение» – это своеобразный ребус. Он состоит из трех картин в золотых рамах. Скульптор Рукавишников зашифровал три картины из Третьяковской галереи – один портрет, один пейзаж и один натюрморт. Когда будете в следующий раз недалеко от Третьяковки, попробуйте разгадать этот ребус.

Памятник И. С. Шмелеву

С 2014 года безымянный сквер на углу Лаврушинского и Большого Толмачевского переулков стал носить официальное название – сквер Шмелева. В 2000 году в углу сквера состоялось открытие памятника замечательному русскому писателю, уроженцу Замоскворечья И. С. Шмелеву. Это место выбрано не случайно. Оно не раз было с трепетом и любовью описано в произведениях Ивана Сергеевича. Еще в начале XIX века прадед Шмелева перебрался из Гуслиц в Москву и обосновался в Кадашевской слободе. Напротив памятника – Государственная научная педагогическая библиотека имени К. Д. Ушинского. Когда-то в этом доме располагалась гимназия, в которой учился будущий писатель. Гипсовый скульптурный портрет был сделан еще при жизни Ивана Сергеевича более полувека назад в Париже скульптором Л. М. Лузановской. По нему отлили памятник, который архитектор А. А. Савин водрузил на постамент, выполненный в виде колонны. В день открытия памятника произошла неожиданная встреча парижских и русских потомков Шмелева. Иван Сергеевич был великим гражданином России, Москвы и Замоскворечья.

Прадед Ивана Сергеевича Иван Иванович (в семье Шмелевых имена Иван и Сергей передавались по наследству) был из государственных крестьян Гуслиц – селения в Богородском уезде Московской губернии. Литературовед Н. М. Солнцева в жизнеописании Шмелева рассказывает интересную историю: «Из актов конца XVII в. Иван Сергеевич Шмелев вычитал, что его предок во время тяжбы в Успенском соборе между старообрядцами и новообрядцами в присутствии царевны Софьи учинил драку с соборным батюшкой. Жители назывались гусляками, они были носителями особого, гуслицкого, самосознания, которым многое объясняется в характере и образе жизни Шмелевых. Гусляки – люди с достоинством, деятельные, предприимчивые, грамотные. В XVIII–XIX веках в гуслицких селах добывали глину, производили фаянсовую посуду, хлопчатобумажные ткани, занимались извозом, торговлей, хмелеводством, потому и родилась поговорка, записанная В. Далем: «У него в голове гусляк разгулялся»[51].

В 1802 году прадед Шмелева Иван Иванович поселяется в Москве и становится купцом. Устинья Васильевна, прабабка писателя, состояла в родстве с купеческой семьей Морозовых. После войны 1812 года семья Ивана Ивановича переезжает в дом на Большой Калужской, ставший родовой усадьбой Шмелевых до 1917 года. В этом доме разворачиваются основные события лучшего романа Ивана Сергеевича «Лето Господне». Иван Иванович занимался торговлей в Кадашах. Через несколько лет прадед умирает, и Шмелевым приходится переписаться в мещане. Устинья Васильевна, сильная и волевая женщина, сумела сохранить дело мужа – кирпичный завод на Воробьевке – и вырастить сыновей и дочерей. Денег семье не хватало, поэтому Устинья Васильевна нашла дополнительный доход содержанием Кожевнических городских бань. В конце жизни она вновь стала купчихой третьей гильдии. Даже после смерти прабабки в семье продолжали ее чтить. В «Лете Господнем» часто можно встретить фразы, вроде «такая уж у ней манера, с прабабушки Устиньи» или «так спокон веку выпекали, еще до прабабушки Устиньи».

Дед Ивана Сергеевича, тоже Иван Иванович Шмелев, был верным помощником Устиньи Васильевны и ее доверенным лицом. С женой Пелагеей Петровной у них было четверо детей, в том числе и Сергей Иванович – отец писателя. Иван Иванович стал купцом второй гильдии. Он любил французские романы и имел даже большую библиотеку. Участвовал Иван Иванович и в общественной деятельности: в 1861 году был депутатом Московской судоходной депутации. Он занимался предпринимательством – выполнял подряды на строительство. Например, он принял участие в возведении Крымского моста. Вскоре он взялся за дело, сулившее ему большую прибыль, – за перестройку Коломенского дворца. Но оно обернулось полной неудачей. Иван Сергеевич напишет позже в «Автобиографии»: «На постройке Коломенского дворца (под Москвой) он растерял практически весь капитал «из-за упрямства» – отказался дать взятку. Он старался «для чести» и говорил, что за постройку ему обязаны кулек крестов прислать, а не тянуть взятки. За это он поплатился: потребовали больших переделок. Дед бросил подряд, потеряв залог и стоимость работ. Грустным воспоминанием об этом в нашем доме оказался «царский паркет» из купленного с торгов и снесенного на хлам старого Коломенского дворца.

«Цари ходили! – говаривал дед, сумрачно посматривая в щелистые рисунчатые полы. – В сорок тыщ мне этот паркет влез! Дорогой паркет…»

После деда отец нашел в сундучке лишь три тыщи. Старый каменный дом да эти три тыщи – было все, что осталось от полувековой работы отца и деда»[52].

Сыновья Ивана Ивановича – Сергей Иванович и Павел Иванович – вынуждены были начинать дело практически с нуля. Впрочем, дядя Павел был очень слабого здоровья («прочитал все свое здоровье на книгах» – как скажет о нем Иван Сергеевич) и умер еще до рождения писателя. Сергей Иванович учился в Московском мещанском училище, но не закончил его, потому что с пятнадцати лет помогал отцу. Так же как и Иван Иванович, он занимался строительством и подрядными работами, а кроме того, содержал на Москве-реке портомойни, купальни и бани, гонял плоты. Н. М. Солнцева так описывает отца писателя: «Азарта Сергея Ивановича хватало и на серьезные проекты, и на веселую безделицу. Он первым ввел в Москве ледяные горы. Алексей Михайлович Ремизов в «Центурионе», вошедшем в его книгу «Мышкина дудочка», писал: «Отец Шмелева заделался тузом на Москве за свои масленичные горы – понастроены были фараоновы пирамиды в Зоологическом и Нескучном. Долго потом купцы вспоминали в Сокольниках и на Воробьевых за самоваром шмелевские фейерверки». Сергей Иванович, как говорили раньше, ставил балаганы»[53].

Последним делом Шмелева был подряд по постройке трибун на открытии памятника А. С. Пушкину. Умер Сергей Иванович в 1880 году, когда его сыну Ивану было всего семь лет. Молодая лошадь сбросила Сергея Ивановича и протащила его по дороге. Иван Сергеевич боготворил и обожал своего отца. Нежная и трепетная любовь к родителю видна на страницах «Лета Господня» и других произведений:

«– Хозяин иде! – кричат весело от окна. Отец, как всегда, бегом, оглядывает бойко.

– Масленица как, ребята? Все довольны?..

– Благодарим покорно… довольны!..

– По шкалику добавить! Только смотри, подлецы… не безобразить!..

Не обижаются: знают – ласка. Отец берет ляпнувший перед ним блинище, дерет от него лоскут, макает в масло.

– Вкуснее, ребята, наших! Стряпухам – по целковому. Всем по двугривенному, на Масленицу!»[54]

Плотника («филенщика») Михаила Панкратыча Горкина, знавшего множество историй о святых, иноках, подвижниках и монастырях, Шмелев делает одним из героев «Лета Господня». Семья Шмелевых, как и многие купеческие семьи Замоскворечья, отличалась патриархальностью и религиозностью. Как вспоминал потом сам писатель, в доме он не видал книг, не считая Евангелия. «Я еще не говею, но болтаться теперь грешно, и меня сажают читать Евангелие. «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду…» Я не могу понять: Авраам же мужского рода!»[55]

В 1884 году Шмелев поступил в шестую московскую гимназию, расположенную в Толмачевском переулке. Раньше этот дом принадлежал известнейшему железозаводчику А. П. Демидову. К гимназии мы еще вернемся на обратном пути из Лаврушинского переулка и вспомним о гимназисте Шмелеве. Именно здесь – в Толмачевском переулке перед будущим писателем открывается волшебный мир литературы, музыки и театра. Уже в первом классе он получил прозвище «римский оратор» и всегда слыл лучшим рассказчиком и чтецом стихов. В гимназии под влиянием А. П. Чехова к Шмелеву пришел первый литературный опыт.

В 1894 году Иван Сергеевич поступил на юридический факультет Московского университета и в том же году женился на Ольге Александровне Охтерлони, дочери генерала А. А. Охтерлони. Шмелевы продолжали жить в доме, построенном еще прадедом Ивана Сергеевича. В 1896 году появился на свет единственный и горячо любимый сын Сергей. После университета Шмелев год служил в армии, а потом восемь лет просидел в кабинетах различных учреждений Московской и Владимирской губерний. «Служба моя, – отмечал писатель, – явилась большущим дополнением к тому, что я знал из книг. Это была колоритная иллюстрация и одухотворение ранее скопленного материала. Я знал столицу, мелкий ремесленный народ, уклад купеческой жизни. Сейчас я вызнал деревню, провинциальное чиновничество, фабричные районы, мелкопоместное дворянство»[56], – писал Шмелев.

Герои ранних рассказов Шмелева – жители маленьких городков, фабричных слободок и купеческих районов. В «Распаде», «Патоке», «Гражданине Уклейкине» и «Человеке из ресторана» Иван Сергеевич продолжает развивать тему «маленького» человека, столь плодотворно разработанную литературой XIX века. К Шмелеву пришла невероятная слава. Историк литературы О. Н. Михайлов в статье о Шмелеве замечает: «О стойкой популярности «Человека из ресторана» можно судить и по такому характерному эпизоду. Через семь лет после напечатания повести «Человек из ресторана», в июне 1918 года, Шмелев, находясь в голодном Крыму, зашел в маленький ресторан с тщетной надеждой приобрести там хлеб. Вышедший к нему владелец случаем услышал его фамилию и поинтересовался, не он ли автор книжки о жизни официанта. Когда Шмелев подтвердил это, владелец увел его в свою комнату со словами: «Для вас хлеб есть»[57].

Февральскую революцию 1917 года Шмелев встретил восторженно, а Октябрьскую не принял. В 1918 году, спасаясь от голода, он уехал с семьей в Алушту, где купил небольшой дом. Сына Шмелева Сергея Ивановича, как белогвардейского офицера, арестовывают, хотя непосредственно в боевых действиях он участия не принимал. В 1920 году его расстреливают. Сына Шмелев любил еще больше, чем отца, поэтому невозможно даже представить страдания писателя. На этом российский, московский и замоскворецкий этап жизни Ивана Сергеевича Шмелева закончился. Говорят, он не хотел уезжать, но и жить в такой стране тоже не мог. В 1922 году Шмелев принимает приглашение И. А. Бунина выехать за границу и эмигрирует сначала в Берлин, а потом в Париж.

Находясь в изгнании, Шмелев написал свой лучший роман «Лето Господне». Он основан на воспоминаниях детства, которое Иван Сергеевич провел в неповторимом по самобытности и красоте Замоскворечье, отличающемся своеобразием бытового и архитектурного уклада. «Я слышу всякие имена, всякие города России. Кружится подо мной народ, кружится голова от гула. А внизу тихая белая река, крохотные лошадки, санки, ледок зеленый, черные мужики, как куколки. А за рекой, над темными садами, – солнечный туманец тонкий, в нем колокольни-тени, с крестами в искрах, – милое мое Замоскворечье»[58].

Дом писателей (Лаврушинский переулок, № 17)

Мы оказались в удивительном и интереснейшем месте. Можно просто смотреть по сторонам. Лаврушинский переулок. Каждый, кто хоть раз был в Москве, непременно приезжал сюда. Здесь находится один из символов столицы – Третьяковская галерея. Лаврушинский переулок получил свое название по фамилии купеческой вдовы Анисьи Матвеевны Лаврушиной, которая в далекие времена Екатерины II владела одним из домов в переулке, вернее, тупике. Давайте разбираться. В XVIII веке Лаврушинский переулок назывался Хохловой улицей (по другой версии – Попковой) и не доходил до Толмачевского переулка (тогда Николаевской улицы). Лишь в начале 1770-х годов Лаврушинский был пробит до Толмачевского и на перекрестке выстроена усадьба Демидовых. Об Анисье Матвеевне Лаврушиной известно мало. Она была богата, хлебосольна и не отказывала тем, кто стучался за подаянием. Следует отметить, что в XVII веке и Лаврушинский, и Малый Толмачевский, и даже Старомонетный переулки входили в состав обширнейшей Кадашевской слободы.

Так уж получилось, что первое интересное здание фасадами выходит прямо в сквер, в котором мы остановились. Это знаменитый писательский дом, построенный в 1937 году архитектором И. И. Николаевым и достроенный в 1948–1950 годах. «Выдающийся театральный критик, литературовед, писатель, публицист Юзеф Ильич Юзовский жил в этом доме с 1947 по 1964 год», – гласит надпись на мемориальной доске на стене дома. Это единственная памятная доска, установленная здесь. Но если отметить табличками всех известных людей, в разное время живших в этом доме, нижний его этаж будет похож на неведомого зверя с чешуей. С этим домом связаны имена М. И. Алигер, А. Л. Барто, И. А. Ильфа и Е. П. Петрова, Э. Г. Казакевича, В. П. Катаева, А. С. Макаренко, К. Г. Паустовского, Н. Ф. Погодина, Р. С. Сефа, К. А. Федина, И. Г. Эренбурга и многих, многих других. Всего около ста имен! Потомки писателей, живущие в этом доме до сих пор, и простые жильцы каждый год добиваются права повесить мемориальные доски в честь бывших знаменитых владельцев. Но власти почему-то не желают этим заниматься. Кстати, чтобы установить памятную доску Ю. И. Юзовскому, его ученикам пришлось целых двадцать пять лет обивать пороги всевозможных контор.

Конечно, мы бы не стали долго стоять у этого здания, если бы не его знаменитые жильцы. Дом № 17 по Лаврушинскому переулку – типичное для советского времени многоэтажное жилое здание. Выделяется в нем разве что облицованный черным полированным камнем портал, над которым расположены четыре балкона длиной в два окна. Если смотреть на Дом писателей со стороны Лаврушинского переулка, кажется, что правая его часть завершена выступающим за красную линию башнеобразным объемом, но это лишь зрительный обман. Другие архитектурные особенности определить трудно. Но здание это столько раз становилось героем произведений литературы и мемуаристики, что и некоторые древнейшие строения Москвы могут ему позавидовать.

Строительству дома № 17 предшествовало создание в 1934 году Союза писателей СССР. «Союз советских писателей ставит генеральной целью создание произведений высокого художественного значения, насыщенных героической борьбой международного пролетариата, пафосом победы социализма, отражающих великую мудрость и героизм коммунистической партии. Союз советских писателей ставит своей целью создание художественных произведений, достойных великой эпохи социализма»[59], – сказано в уставе Союза. И. В. Сталин задумывал объединить писателей не только идеологически и бюрократически, но и территориально, поселив их в одном здании. Изначально он планировал создать целый писательский город, но ограничился строительством одного большого дома в Лаврушинском и дачного поселка Переделкино.

Строительству писательского дома в Замоскворечье предшествовало появление кооперативного Дома писателей в Нащокинском переулке близ Арбата. Это был один из первых опытов селить писателей в одном месте. Многие жильцы из Нащокинского переулка перебрались в конце 1930-х в Лаврушинский. Кроме того, сюда стали переезжать писатели из Дома Герцена на Тверском бульваре, литературного общежития на Покровке и других мест. В распоряжении жителей Дома писателей были собственные столовые, поликлиники, больницы и прочие радости жизни. Квартира в Лаврушинском стала показателем признания и славы, по крайней мере в кругах высшего руководства Союза писателей и страны. Б. Л. Пастернак писал Н. А. Табидзе: «Одни, живущие скромно и трудно писатели в Нащокинском переулке, Бог знает как хвалят, другие, как блестящие жители Лаврушинского, находят, что я себя потерял или намеренно отказываюсь от себя, что я ударился в несвойственную мне бесцветность или обыкновенность»[60].

Все литераторы понимали, что значит иметь квартиру в Лаврушинском, и стремились ее получить. М. А. Булгаков просто мечтал жить в Доме писателей. Но его мечта не осуществилась, несмотря на все просьбы Михаила Афанасьевича. Одним из самых ревностных гонителей Булгакова в 1930-х годах был критик Осаф Семенович Литовский – начальник Главного репертуарного комитета и один из руководителей Народного комиссариата просвещения РСФСР. Литовский раз за разом запрещал ставить пьесы Булгакова. Конечно, сам литературный функционер жил в Лаврушинском переулке. В двадцать первой главе романа «Мастер и Маргарита» описывается полет Маргариты на щетке:

«Маргарита вылетела в переулок. В конце его ее внимание привлекла роскошная громада восьмиэтажного, видимо, только что построенного дома. Маргарита пошла вниз и, приземлившись, увидела, что фасад дома выложен черным мрамором, что двери широкие, что за стеклом их виднеется фуражка с золотым галуном и пуговицы швейцара и что над дверьми золотом выведена надпись: «Дом Драмлита».

Маргарита щурилась на надпись, соображая, что бы могло означать слово «Драмлит». Взяв щетку под мышку, Маргарита вошла в подъезд, толкнув дверью удивленного швейцара, и увидела рядом с лифтом на стене черную громадную доску, а на ней выписанные белыми буквами номера квартир и фамилии жильцов. Венчающая список надпись «Дом Драматурга и Литератора» заставила Маргариту испустить хищный задушенный вопль. Поднявшись в воздухе повыше, она жадно начала читать фамилии: Хустов, Двубратский, Квант, Бескудников, Латунский…

– Латунский! – завизжала Маргарита. – Латунский! Да ведь это же он! Это он погубил мастера»[61].

Все сходится: восемь этажей, черный мрамор, широкие двери, загубленная карьера. Получается, Маргарита прилетела именно в Дом писателей в Лаврушинском переулке, и вероятнее всего, в квартиру Литовского. Критика дома не оказалось. «Да, по гроб жизни должен быть благодарен покойному Берлиозу обитатель квартиры № 84 в восьмом этаже за то, что председатель МАССОЛИТа попал под трамвай, и за то, что траурное заседание назначили как раз на этот вечер. Под счастливой звездой родился критик Латунский. Она спасла его от встречи с Маргаритой, ставшей ведьмой в эту пятницу!»[62] Залетев в окно восьмого этажа, Маргарита устроила форменный разгром в квартире Латунского-Литовского, орудуя тяжелым молотком. «Нагая и невидимая летунья сдерживала и уговаривала себя, руки ее тряслись от нетерпения. Внимательно прицелившись, Маргарита ударила по клавишам рояля, и по всей квартире пронесся первый жалобный вой. Исступленно кричал ни в чем не повинный беккеровский кабинетный инструмент. Клавиши на нем провалились, костяные накладки летели во все стороны. Со звуком револьверного выстрела лопнула под ударом молотка верхняя полированная дека… Маргарита ведрами носила из кухни воду в кабинет критика и выливала ее в ящики письменного стола. Потом, разломав молотком двери шкафа в этом же кабинете, бросилась в спальню. Разбив зеркальный шкаф, она вытащила из него костюм критика и утопила его в ванне. Полную чернильницу чернил, захваченную в кабинете, она вылила в пышно взбитую двуспальную кровать в спальне. Разрушение, которое она производила, доставляло ей жгучее наслаждение»[63].

Откройте оглавление учебника по литературе XX века. Не глядя, ткните пальцем в любое место, и выбранное слепым жребием имя будет так или иначе связано с домом № 17 по Лаврушинскому переулку. Когда распределяли квартиры, велись нескончаемые громкие споры – кому давать жилплощадь. Когда речь зашла о М. М. Пришвине, встал официальный представитель Союза писателей и сказал: «Пришвин такой большой писатель, что никакого спора о предоставлении ему жилплощади быть не может». Михаил Михайлович предусмотрительно выбрал себе квартиру высоко, на одном из последних этажей – чтобы вид на Москву открывался. Обустроил он «избушку» (так Пришвин сам называл свою четырехкомнатную квартиру) с дворцовой роскошью: гостиная красного дерева, огромная венецианская люстра. И зажил барином. Михаил Михайлович говорил, что в его квартире в Лаврушинском «вечность» есть. Иногда действительно случались просто необъяснимые ситуации.

Пришвин однажды записал в своем дневнике: «Вот у меня прекрасная квартира, но я в ней как в гостинице. Вчера Федин позвонил мне и с удивлением сказал: – Я сейчас только узнал, что вы живете со мной в одном доме. – И целый год, – сказал я. – Целый год! – повторил он»[64]. Немудрено было не встретиться в таком большом доме двум старым приятелям!

Борис Леонидович Пастернак перебрался сюда одним из первых – в декабре 1937 года. Он получил маленькую квартирку в башне под крышей. По словам сына Пастернака Евгения Борисовича, квартира предназначалась для гарсоньерки знаменитого конферансье М. Н. Гаркави. Это были две небольшие комнаты, расположенные одна над другой на двух последних этажах, соединенные внутренней лестницей. Но Гаркави отказался от квартиры, и ее отдали Пастернаку. Чтобы увеличить объем, Борис Леонидович снял внутреннюю лестницу. В каждой комнате появилось шесть дополнительных квадратных метров. Пастернак упоминал о доме в Лаврушинском переулке в своих стихотворениях:

Дом высился, как каланча. По тесной лестнице угольной Несли рояль два силача, Как колокол на колокольню. Они тащили вверх рояль Над ширью городского моря, Как с заповедями скрижаль На каменное плоскогорье.

Во время Великой Отечественной войны Пастернак остался в Москве, а его семья была эвакуирована в Чистополь на Каме. Пастернак рыл блиндажи в Переделкине, проходил курсы военного обучения и дежурил на крыше Дома писателей при бомбардировках. 24 июля 1941 года Борис Леонидович писал жене: «Третью ночь бомбят Москву. Первую я был в Переделкине, так же как и последнюю, 23 на 24-е, а вчера с 22-го на 23-е был в Москве на крыше… нашего дома вместе с Всеволодом Ивановым, Халтуриным и другими в пожарной охране… Сколько раз в теченье прошлой ночи, когда через дом-два падали и рвались фугасы и зажигательные снаряды, как по мановенью волшебного жезла, в минуту воспламеняли целые кварталы, я мысленно прощался с тобой. Спасибо тебе за все, что ты дала мне и принесла, ты была лучшей частью моей жизни, и ты и я недостаточно сознавали, до какой глубины ты жена моя и как много это значит…»[65]

В одну из ночей в дежурство Пастернака в Дом писателей попали две фугасные бомбы. Было разрушено пять квартир и половина надворного флигеля. Но Бориса Леонидовича, по его собственным словам, «все эти опасности и пугали, и опьяняли». В конце 1941 года Пастернак уезжает к семье в Чистополь. Во время воздушных тревог квартиру Пастернака стали использовать в качестве штаба охраны, в ней поселились зенитчики. В письме О. М. Фрейденберг он сообщил: «Я уезжал среди паники и хаоса октябрьской эвакуации. Мы с Шурой ходили в Третьяковскую галерею с просьбой принять на хранение отцовские папки. Никуда ничего не принимали, кроме Толстовского музея, который далеко и куда не было ни тележек, ни машин. У нас на городской квартире (восьмой и девятый этаж) поселились зенитчики. Они превратили верхний, не занятый ими этаж в проходной двор с настежь стоявшими дверьми. Можешь себе представить, в каком я виде все там нашел в те единственные 5–10 минут, что я там побывал».

Многие рисунки отца Пастернака Леонида Осиповича – знаменитого живописца и графика – были уничтожены сапогами зенитчиков. После возвращения из эвакуации в 1943 году Пастернаку пришлось некоторое время жить у поэта В. А. Луговского, пока в его квартире в Лаврушинском делали ремонт. Роман «Доктор Живаго», который принес Борису Леонидовичу мировое признание и Нобелевскую премию, писался тоже в Доме писателей. В 1950-х годах Пастернак часто устраивал литературные вечера, на которых читал главы «Доктора Живаго». В 1952 году Борис Леонидович сообщил грузинскому поэту С. И. Чиковани: «Из людей, читавших роман, большинство все же недовольно, называют его неудачей, говорят, что от меня они ждали большего, что это бледно, что это ниже меня, а я, узнавая все это, расплываюсь в улыбке, как будто эта ругань и осуждение – похвала»[66]. Иногда чтения устраивались в комнате младшего сына Пастернака Леонида. Четырнадцатилетнему мальчику, в отличие от взрослых, очень нравился роман, и Борис Леонидович невероятно ценил поддержку сына. Соседом Пастернака по площадке был Ю. К. Олеша. В кругу писателей-современников его называли «королем метафор». Он всегда придумывал что-нибудь интересное и образно это описывал. Олеша вел дневник, который лег в основу автобиографической книги «Ни дня без строчки». Об этой книге нельзя рассказать – ее лучше читать. Юрий Карлович вспоминает об удивительных встречах в Лаврушинском: «Целый ряд встреч. Первая, едва выйдя из дверей, – Пастернак. Тоже вышел – из своих. В руках галоши. Надевает их, выйдя за порог, а не дома. Почему? Для чистоты? В летнем пальто – я бы сказал: узко, по-летнему одетый. Две-три реплики, и он вдруг целует меня. Я его спрашиваю, как писать – поскольку собираюсь писать о Маяковском. Как? Не боясь, не правя? Он искренне смутился – как это вам советовать! Прелестный. Говоря о чем-то, сказал:

– Я с вами говорю, как с братом.

Дом писателей в Лаврушинском. Современная фотография

Потом Билль-Белоцерковский с неожиданно тонким замечанием в связи с тем, что у Мольера длинные монологи и странно, что актеры «Комеди Франсэз», которых он видел вчера по телевизору, не разбивают их между несколькими действующими лицами. Долгий монолог его самого по поводу того, ложиться ему на операцию или не ложиться. Потом Всеволод Иванов. (Это все происходит перед воротами дома.) Молодой. Я думал, что он в настоящее время старше. Нет, молодой, в шляпе. Сказал, что написал пьесу в стихах. Как называется, почему-то не сказал»[67].

В квартире литературоведа В. Б. Шкловского во времена гонений находили приют поэт Осип Эмильевич Мандельштам и его жена Надежда Яковлевна. Поэт признавался в том, что он не любил Замоскворечье с его патриархальными особняками и барским крепостным прошлым. В очерке «Путешествие в Армению» Мандельштам говорит: «И я благодарил свое рождение за то, что я лишь случайный гость Замоскворечья и в нем не проведу лучших своих лет. Нигде и никогда я не чувствовал с такой силой арбузную пустоту России; кирпичный колорит москворецких закатов, цвет плиточного чая приводил мне на память красную пыль Араратской долины»[68]. Осенью 1937 года в Лаврушинском в квартире писателя В. П. Катаева состоялась встреча Мандельштама с А. А. Фадеевым – в то время заместителем председателя оргкомитета Союза писателей СССР. После этой встречи Осип Эмильевич получил от Литфонда путевку в дом отдыха в Саматиху. Вернуться в Москву Мандельштаму было не суждено. В Саматихе начался путь поэта в лагерный пункт Вторая речка под Владивостоком, где он скончался в декабре 1938 года.

В Доме писателей селились не только литераторы. Например, в квартире № 39 жил генерал-лейтенант В. В. Крюков со своей женой известной певицей Л. А. Руслановой. В 1948 году Крюкова арестовали за «грабеж и присвоение трофейного имущества в больших масштабах» и из Лаврушинского переулка увезли на Лубянку. Следом была арестована и Русланова, находившаяся на гастролях в Казани. Обвинение, предъявленное ей, – «антисоветская деятельность и буржуазное разложение». Никто тогда не вспомнил, как с самых первых дней Великой Отечественной войны Лидия Андреевна выезжала на фронт в составе концертной бригады, как пела своим необычайным голосом, заставлявшим самого Шаляпина плакать, перед солдатами свои знаменитые «Валенки». В 1953 году Крюков и Русланова были реабилитированы.

История русской литературы XX века неразрывно связана с Домом писателя. Я ни словом не обмолвился об А. Л. Барто, И. А. Ильфе, Е. П. Петрове, К. Г. Паустовском и других славных писателях. Да простят меня их почитатели, но нам нужно двигаться дальше. Закончить же о «доме-каланче» хочется словами непревзойденного Ю. К. Олеши: «Если Вам захочется, напишите мне по адресу: Москва, Лаврушинский переулок, 17, кв. 73, – а не захочется, не напишите, но вспомните обо мне! Ваш Юрий Олеша. 1958–3 января»[69].

Палаты Титовых (Ордынский туп., 5а)

А теперь давайте заглянем во двор Дома писателей в Лаврушинском переулке. Там нас ждет настоящее открытие – палаты XVII века, одно из самых древних жилых зданий на территории Замоскворечья.

Первым владельцем палат был Симеон Степанович Титов – дьяк Разрядного приказа, представитель дворянского рода, известного с XVI века. Титов сделал блестящую карьеру во времена царя Алексея Михайловича. Сначала он был дьяком денежного сбора, в 1660-х годах состоял в приказе Большого дворца. В 1670 году по повелению государя Титов занимался формированием отрядов для посылки в Алатырь по случаю бунта Степана Разина. В разряде в качестве думного дьяка находился до самой смерти. Возможно, именно по распоряжению Алексея Михайловича «государеву служилому человеку» Титову был пожалован двор в южной части Кадашевской слободы, на котором он выстроил каменные палаты. В январе 1676 года как лицо, приближенное к царю, Титов состоял в посмертном карауле у постели умирающего Алексея Михайловича.

Самая древняя часть здания, появившаяся при Симеоне Степановиче, выделена сегодня так называемым культурным слоем. Первого владельца усадьбы помнит юго-западная часть палат в уровне подклета и первого этажа. Палаты были построены по одной из характерных для второй половины XVII века схем палат «посадского типа» – четырехкомнатное жилое каменное здание с одним крыльцом, вписанным в близкий к квадрату план. При этом планы подклета и первого этажа совпадали. При первом Титове в каждый из этажей вел отдельный вход, расположенный в юго-западной части дома. Украшением переднего двора было красное крыльцо. Оно вело к главному входу на первый этаж со стороны западного фасада. Кроме того, первый этаж имел дополнительный вход со стороны северного фасада. Комнаты парадного этажа соединялись дверными проемами по принципу круговой анфилады.

Титовы владели усадьбой до середины XVIII века. В 1680-х годах при сыне Симеона Степановича, Григории Семеновиче Титове, с восточной стороны дома было пристроено одноэтажное складское здание в одну комнату с большой аркой на северном фасаде. Два объема разделялись арочным проездом во двор. На рубеже XVII–XVIII веков жилой дом был надстроен вторым этажом. В ходе перестройки возвели новую торцевую стену в западной части дома. Именно тогда главный дом усадьбы лишился красного крыльца, на месте которого появилось новое помещение в уровне первого этажа. Главный вход был перенесен в центральную проездную арку, ставшую парадными сенями с лестницей на второй этаж.

Григорий Семенович был стрелецким полковником. Под его началом в полку служило десять капитанов и девятьсот сорок стрельцов. В 1678 году полковник Титов был послан со своим полком из Москвы в город Чигирин, что в Малороссии, к князю Г. Г. Ромодановскому, и там участвовал в битвах с турками и татарами. По случаю этого похода Григорий Семенович был награжден «поместной и денежной придачей». В конце жизни Титов служил комендантом в Таганроге. Умер полковник в 1713 году. Усадьба в Замоскворечье перешла к его сыну Василию Григорьевичу Титову, который тоже состоял на военной службе. В середине XVIII века усадьба числилась за Авдотьей Алексеевной Титовой и надворным советником Михаилом Васильевичем Титовым – женой и сыном Василия Григорьевича.

Первый дошедший до нас план двора «бригадирши Авдотьи Алексеевой дочери Титовой в приходе церкви Варламия Чудотворца, что на Ордынке» датируется 1753 годом. План был выполнен архитектором В. С. Обуховым. На нем показано владение Титовых, расположенное в южной части Кадашевской слободы. С запада владение ограничено улицей Хохлова (Лаврушинский переулок), с юга – Николаевской улицей (Большой Толмачевский переулок), с севера, востока и юго-запада – соседними владениями, а с юга-востока – безымянным «проезжим» переулком (современный Ордынский тупик), проложенным от Большой Ордынки до южных главных ворот усадьбы Титовых. За исключением главного каменного двухэтажного дома, все строения были деревянными. Прямоугольный в плане дом с крыльцами находился в восточной части двора, своим восточным торцевым фасадом фиксируя границу участка. Главный фасад дома выходил на южную сторону.

Со второй половины XVIII века, когда Титовы продали свое владение, на протяжении последующих десятилетий владельцы усадьбы неоднократно менялись. Один из важных строительных периодов усадьбы -1750–1760-е годы. В этот период восточное помещение первого этажа было переделано в одностолпную палату. Первоначальные окна растесали. В процессе строительства заново переложили всю восточную стену и заложили арку на северном фасаде. К западной части северного фасада был пристроен дополнительный двухэтажный объем со сводчатым помещением и лестницей. Таким образом, палаты приобрели Г-образную форму плана. Сад из северной части владения перенесли в юго-западную. Выходит, что сквер, в котором установлен бюст писателю И. С. Шмелеву, устроен прямо на месте сада бывшей усадьбы Титовых.

После московского пожара 1812 года главный дом стал иметь П-образную форму: появилась боковая деревянная пристройка к северному фасаду. В течение XIX века палаты лишились большей части архитектурного декора: были срублены наличники, междуэтажные пояса, карнизы и лопатки, растесаны все окна первого этажа. Входную арку заложили и устроили над ней тройное прямоугольное окно. В 1865 году юго-западный угол здания укрепили контрфорсом, а к восточному фасаду северной части была сделана каменная пристройка – в одну оконную ось без декоративного оформления фасадов. В это же время сделали не функционировавший ранее наружный вход в подклет со стороны западного фасада. Поверхность стен была оштукатурена и окрашена в желтый цвет. Один из планов середины XIX века показывает не только каменный дом, но и хозяйственные строения, сгруппировавшиеся в восточной части усадьбы вдоль границы владения. При этом вся западная часть занята большим садом.

К концу XIX – началу XX века к северному фасаду была сделана деревянная двухэтажная пристройка. На доме появилась вальмовая кровля. Планировка была изменена, потому что именно на рубеже веков древние палаты стали использовать как девятиквартирный доходный дом. Все строения были расширены с целью увеличения жилой площади. Исследователям известны два исторических плана усадьбы начала XX века, относящиеся к 1910 и 1914 годам. Изменений в застройке участка не произошло, за исключением надстройки второго этажа в центральной части жилого строения, поставленного вдоль южной границы. Документально подтверждено, что в 1910 году квартиры сдавались внаем, а четыре года спустя к доходному дому был проведен водопровод и устроена канализация.

В 1930–1940-х годах деревянные строения вокруг палат снесли, и большую часть территории бывшей усадьбы Титовых занял девятиэтажный Дом писателей. Палаты оказались во дворе, образованном его корпусами. В советское время в палатах провели перепланировку с целью увеличения количества коммунальных жилых комнат. В 1975 году случился пожар, после которого дом расселили. В пожаре сгорели деревянные пристройки с северной стороны фасада, в результате чего открылись фрагменты подлинного декора XVII–XVIII веков. В течение нескольких лет специалистами института «Спецпроект-реставрация» проводился комплекс реставрационных работ, в ходе которых был воссоздан наружный и внутренний декор двух периодов: второй половины XVII века и второй половины XVIII века. В настоящее время в палатах Титовых размещается Управление Минкультуры России по Центральному федеральному округу.

К палатам можно пройти через три проездные арки Дома писателей. Войдите в одну из арок и рассмотрите здание внимательнее. Палаты Титовых как глава из живого учебника по архитектуре. Сложная строительная история дома отразилась в асимметричной композиции всех его фасадов: в их оформлении нет единообразия. Углы восточной части дома и северо-западный угол оформлены лопатками. Главный южный фасад дома в два этажа с проездной аркой в средней части сохранился «в редакции» XVII–XVIII веков. Наибольший интерес представляет фрагмент западной части южного фасада в уровне подклета и первого этажа с декором XVII века. Во время реставрации 1970–1980-х годов здесь были восстановлены первоначальные оконные наличники. Фрагмент главного фасада в пять окон в подклете и четыре в первом этаже фланкирован лопатками, ранее оформляющими углы здания. Лопатка в центральной части фасада, расположенная на месте примыкания внутренней стены, отражает планировку южной части дома, состоящую из двух помещений.

Фасады палат Титовых насыщены разнообразными архитектурными деталями. Арочные оконные проемы, заглубленные в прямоугольные ниши, украшены наличниками трех типов – с треугольным фронтоном, щипцом с вогнутыми скатами, а также необычным геометризированным килевидным очельем. Окна парадного этажа вверху и внизу объединены двумя ломаными карнизами, причем верхний отрезает очелья от наличников. Проездная арка декорирована выступающим архивольтом в виде поребрика, заключенного в валики. Остальные окна южного фасада (восточная часть первого этажа и второй этаж) заключены в рамочные наличники с ушами и клиновидными замками в стилистике начала XVIII века. На северном фасаде основного объема сохранился фрагмент декора XVII века в уровне подклета и первого этажа.

Планировочная структура интерьеров здания сохранилась в пределах капитальных стен. Перегородки относятся к позднейшему периоду. Наибольший интерес представляет планировка палат XVII века. Прямоугольный объем подклета разделен перпендикулярными стенами на четыре комнаты, перекрытые сомкнутыми сводами с распалубками над проемами. В небольшом коридоре, разделяющем северные комнаты, предусмотрен отдельный вход из юго-западной комнаты (бывших сеней). Коридор перекрыт цилиндрическим сводом. В парадных комнатах первого этажа сохранился первоначальный архитектурный декор XVII века: своды имеют фигурные белокаменные импосты, в стенах устроены ниши-печуры с трехлопастным завершением из белого камня. Печи не сохранились. Планировка второго этажа утрачена в ходе многочисленных приспособлений конца XIX – середины XX века. К сожалению, отделка интерьера не сохранилась, за исключением тянутых потолочных карнизов простой формы.

Третьяковская галерея (Лаврушинский переулок, № 10)

Путеводитель братьев Сабашниковых 1917 года «По Москве. Прогулки по Москве и ея художественным и просветительным учреждениям» дает следующую характеристику Лаврушинскому переулку: «Как и параллельный ему Малый Толмачевский, Лаврушинский сохранил еще кое-какие черты замоскворецкого провинциализма: много зелени, дома в садах, за высокими глухими деревянными заборами. Как раз такую картину имеем мы в угловых владениях Лаврушинского переулка. А по левой его стороне мы увидим ряд покосившихся кирпичных амбаров с железными решетками и ставнями, такие же покосившиеся ворота, – типичное владение большой купеческой фирмы со складами тут же при доме. Сделаем несколько шагов и за амбарами увидим… Фасад Третьяковской галереи!»[70] С самого момента открытия музея о Третьяковской галерее не перестают говорить, Павлом Михайловичем Третьяковым не перестают восхищаться.

В 1774 году прадед будущего основателя галереи Елисей Мартынович Третьяков переселился из Малоярославца Калужской губернии в Москву вместе с женой Василисой Трифоновной и сыновьями Захаром и Осипом. Елисей Мартынович занимался мелкой торговлей и до конца своих дней был купцом третьей гильдии. Дед Третьякова Захар Елисеевич тоже ничем не выделялся в среде среднего московского купечества, занимался мелкой торговлей. Его сын Михаил Захарович стал уже купцом второй гильдии. Он изготовлял ткани и продавал их на ярмарках и в своих собственных лавках в Китай-городе. Удачная женитьба на дочери богатого коммерсанта Александре Даниловне Борисовой способствовала дальнейшему процветанию дела. В 1832 году у Третьяковых родился первенец Павел, а через два года второй сын – Сергей. Всего у Михаила Захаровича было девять детей. Нельзя сказать, что Третьяковы жили роскошно или даже богато. Михаил Захарович был довольно строгим родителем, не терпел баловства и пустого времяпрепровождения. Он старался дать детям хорошее образование, нанимал учителей, которые приходили на дом, и сам следил за их успехами. Александра Даниловна занималась музыкой, любила театр и другие искусства. В доме Третьяковых всегда были картины и книги. Страшное горе постигло семью в 1848 году: от скарлатины умерло четверо детей. Это горестное событие отразилось на здоровье Михаила Захаровича. Через два года он скончался. В своем духовном завещании незадолго до смерти он написал: «Так как образ торговли моей сыновьям моим известен, то я надеюсь, что они будут следовать всем моим правилам, которые я старался внушать им»[71].

Усадьба Третьяковых в Лаврушинском. Фотография 1900 г.

Семейное дело осталось старшим сыновьям – семнадцатилетнему Павлу Михайловичу и пятнадцатилетнему Сергею Михайловичу. И они оказались предпринимателями от Бога. Очень скоро братья расширили дело от обычной торговли в лавках до собственного большого магазина полотняных, бумажных и шерстяных товаров на знаменитой купеческой улице Ильинке. Они организуют торговый дом «П. и С. братья Третьяковы и В. Коншин». Третий учредитель был мужем одной из сестер Третьяковых и бывшим приказчиком их отца. В середине 1860-х годов они приобрели Ново-Костромскую льняную мануфактуру, которую впоследствии сделали одной из лучших в России. Третьяковы были также и известными жертвователями и благотворителями. Павел Михайлович был попечителем Арнольдовского училища для глухонемых, оказывал финансовую помощь исследовательским экспедициям, жертвовал деньги на возведение храмов. Иногда пожертвования Третьякова превышали затраты на приобретение картин. Сергей Михайлович активно участвовал в общественной жизни Москвы. Он был гласным Московской городской думы и городским головой.

В 1851 году Третьяковы приобрели у купцов Шестовых усадьбу в Лаврушинском переулке с двухэтажным особняком и обширным садом. Во второй половине XVIII века этой усадьбой владела семья потомственных военных Кологривовых. Главный дом, выстроенный хозяйкой – «капитаншей» А. А. Кологривовой, – стоял на палатах XVII века. На красную линию Лаврушинского переулка выходил северный флигель. В пожаре 1812 года дом уцелел практически полностью. При следующих владельцах усадьбы – богатых купцах-чаеторговцах Шестовых – в 1835–1839 годах был построен южный флигель, а главный дом украшен классицистическим аттиком.

Полноправной хозяйкой дома была Александра Даниловна, а братья Третьяковы сосредоточились на торговле. Это был редкий в купеческой среде идеальный семейный и деловой союз. «Не часто бывает, чтобы имена двух братьев являлись так тесно друг с другом связанными. При жизни их объединяла подлинная родственная любовь и дружба. В вечности они живут как создатели галереи имени Павла и Сергея Третьяковых»[72], – писал предприниматель и историк московского купечества П. А. Бурышкин. Братья Третьяковы отличались характерами. Павел был замкнутым, ему нравилось работать и читать в уединении, мог часами рассматривать и изучать картины и гравюры. Сергей, более общительный и веселый, был всегда на виду, любил пощеголять.

И. Е. Репин. Портрет П. М. Третьякова. 1901 г.

Однажды Павел Михайлович приехал по делам фирмы в Петербург и попал в Эрмитаж. Он был настолько поражен богатством художественного собрания, что непременно захотел заняться коллекционированием произведений изобразительного искусства. Вскоре он приобрел девять картин малоизвестных западных художников. «Первые две-три ошибки в столь трудном деле, как определение подлинности старых картин, навсегда отвернули его от собирательства старых мастеров, – писал И. С. Остроухов после смерти собирателя. – «Самая подлинная для меня картина та, которая лично куплена у художника», – говаривал покойный»[73].

В. А. Серов. Портрет С. М. Третьякова. 1895 г.

Во время очередной поездки в Петербург Павел Михайлович знакомится с коллекцией Ф. И. Прянишникова – полотнами А. Г. Венецианова, О. А. Кипренского, В. А. Тропинина, П. А. Федотова и др. Именно тогда Третьяков решает собирать картины современных русских художников. В Третьяковской галерее годом основания музея считается 1856 год, когда Павел Михайлович приобрел две первые картины «Искушение» Н. Г. Шильдера и «Стычка с финляндскими контрабандистами» В. Г. Худякова. Сегодня они висят рядом в одном зале. Условие, по которому Павел Михайлович отбирал картины для своей галереи, можно найти в его словах, обращенных к художникам: «Мне не нужно ни богатой природы, ни великолепной композиции, ни эффектного освещения, никаких чудес, дайте мне хоть лужу грязную, но чтобы в ней правда была, поэзия, а поэзия во всем может быть, это дело художника»[74].

Но это отнюдь не значит, что Третьяков просто скупал все приглянувшиеся ему картины. Он был смелым критиком, не признающим чужих авторитетов, часто делал замечания художникам, а порой и добивался поправок. Обычно Павел Михайлович покупал полотно до открытия выставок, прямо в мастерской, когда картину еще не видели ни критики, ни зрители, ни журналисты. Третьяков прекрасно разбирался в искусстве, но этого было мало, чтобы выбирать лучшее. Павел Михайлович обладал своеобразным даром провидца. Показателен здесь один случай, о котором рассказано в книге С. Н. Дурылина «Нестеров в жизни и творчестве». «На предварительном, закрытом, вернисаже XVIII Передвижной выставки, куда допускались немногие избранные друзья передвижников, Мясоедов подвел к «Варфоломею» В. В. Стасова, трибуна-апологета передвижничества, Д. В. Григоровича, секретаря Общества поощрения художеств, и А. С. Суворина, редактора газеты «Новое время». Все четверо судили картину страшным судом; они согласно все четверо признали ее вредной… Зло нужно вырвать с корнем. Пошли отыскивать по выставке московского молчальника, нашли где-то в дальнем углу, перед какой-то картиной. Поздоровались честь честью, и самый речистый и смелый, Стасов, заговорил первым: эта картина попала на выставку по недоразумению, ей на выставке Товарищества не место. Задачи Товарищества известны, картина же Нестерова им не отвечает: вредный мистицизм, отсутствие реального, этот нелепый круг вокруг головы старика… Ошибки возможны всегда, но их следует исправлять. И они, его старые друзья, решили его просить отказаться от картины… Много было сказано умного, убедительного. Все нашли слово, чтобы заклеймить бедного «Варфоломея». Павел Михайлович молча слушал, и тогда, когда слова иссякли, скромно спросил их, кончили ли они; когда узнал, что они все доказательства исчерпали, ответил им так: «Благодарю вас за сказанное. Картину Нестерова я купил еще в Москве, и если бы не купил ее там, то купил бы сейчас здесь, выслушав все ваши обвинения»[75].

Сергей Михайлович Третьяков начал собирать свою коллекцию на пятнадцать лет позже брата и сумел приобрести лишь около ста произведений. Однако собрание его было единственным в своем роде, ведь он интересовался современной западной живописью – Ж.-Б.-К. Коро, Ш.-Ф. Добиньи, Ф. Миле и др. Павел Михайлович, в отличие от брата, который собирал картины для себя, целенаправленно стремился создать общедоступный музей национального искусства. Еще в 1860 году (а было ему тогда всего двадцать восемь лет) он составил завещание: «Я хотел сделать распоряжение на случай моей смерти… Капитал сто пятьдесят тысяч р. серебром я завещаю на устройство в Москве художественного музеума или общественной картинной галереи… Более всех обращаюсь с просьбой к брату Сергею; прошу вникнуть в смысл желания моего, не осмеять его, понять… что для меня, истинно и пламенно любящего живопись, не может быть лучшего желания, как положить начало общественного, всем доступного хранилища изящных искусств, принесущего многим пользу, всем удовольствие… Более я ничего не желаю, прошу всех, перед кем согрешил, кого обидел, простить меня и не осудить моего распоряжения, потому что довольно осуждающих и кроме вас, то хоть вы-то, дорогие мои, останьтесь на моей стороне»[76].

В 1865 году состоялась свадьба Павла Михайловича с Верой Николаевной Мамонтовой – двоюродной сестрой известного мецената Саввы Ивановича Мамонтова. У Третьяковых было шесть детей – четыре дочери и два сына. В семье все любили друг друга. Павел Михайлович писал жене: «Искренно от всей души благодарю Бога и тебя, что мне довелось сделать тебя счастливой, впрочем, тут большую вину имеют дети: без них не было бы полного счастья!»[77] Сергей Михайлович женился гораздо раньше брата, в 1856 году, но его жена умерла вскоре после рождения сына. Лишь спустя десять лет Сергей Михайлович вступил во второй брак с Еленой Андреевной Матвеевой.

И. Н. Крамской. Портрет В. Н. Третьяковой. 1879 г.

Павел Михайлович придерживался традиционных купеческих взглядов на воспитание детей. Он дал детям прекрасное домашнее образование. Они занимались музыкой, учили иностранные языки, посещали концерты, театры, художественные выставки и вместе с родителями много путешествовали. Конечно, заметную роль в формировании детей сыграли художники, музыканты и писатели, бывавшие в гостях у Третьякова почти каждый день. В 1887 году от скарлатины, осложненной менингитом, умер сын Павла Михайловича Ваня – всеобщий любимец и надежда отца. Третьяков болезненно переносил эту тяжелую утрату. Второй сын Михаил страдал слабоумием и не мог стать полноценным наследником и продолжателем семейного дела. Дочь Третьякова Александра вспоминала: «С этого времени характер отца сильно изменился. Он стал угрюм и молчалив. И только внуки заставили былую ласку проявляться в его глазах»[78].

Один из залов Третьяковской галереи. Фотография 1898 г.

Долгое время Третьяков был единственным собирателем русского искусства, по крайней мере в таких масштабах. Но в 1880-х годах у него появился более чем достойный соперник – император Александр III. Существует множество легенд, связанных с противостоянием Третьякова и царя. Павел Михайлович несколько раз буквально из-под носа Александра уводил картины художников, которые при всем уважении к августейшей особе отдавали предпочтение Третьякову. Царь при ходил в ярость, если, посещая передвижные выставки, видел на лучших картинах отметки «собственность П. М. Третьякова». Но были случаи, когда представители императора просто перебивали цену, предлагаемую московским собирателем. Например, уже после кончины Александра III его сын Николай II предложил невероятную по тем временам сумму за картину «Покорение Сибири Ермаком» В. И. Сурикова – сорок тысяч рублей. Новоявленный император не желал скупиться в память о своем отце, который мечтал приобрести это полотно. У Сурикова уже была договоренность с Павлом Михайловичем, но он не мог отказаться от столь выгодной сделки. Третьяков же просто не был в состоянии предложить больше. В качестве утешения художник совершенно бесплатно отдал собирателю эскиз к картине, который до сих пор висит в Третьяковке.

Павлу Михайловичу не нравилось, что его называли богатым, он воспринимал такие слова в штыки. Третьяков писал И. Н. Крамскому: «Кстати, о моих средствах: слово «громадные» весьма растяжимо. Не говоря о фон Мекках и Дервизах, в Москве многие богаче моего брата, а мои средства в шесть раз менее моего брата; но я никому не завидую, а работаю потому, что не могу не работать»[79]. В 1892 году умер Сергей Михайлович Третьяков. Задолго до его смерти братья Третьяковы решают отдать свои коллекции в дар Москве. В своем завещании Сергей Михайлович жертвовал городу половину дома в Лаврушинском переулке, все картины и сумму в сто тысяч рублей. Павел Михайлович подарил свою огромную коллекцию (более трех тысяч произведений) Москве еще при жизни вместе с собранием брата. В 1893 году состоялось торжественное открытие «Московской галереи Павла и Сергея Третьяковых», причем коллекция западного искусства Сергея Михайловича висела тут же в Лаврушинском рядом с картинами русских художников. 4 декабря 1898 года Павел Михайлович скончался. Его последними словами были: «Берегите галерею и будьте здоровы».

Усадьба Третьяковых за сорок лет неоднократно переделывалась. Еще в 1870-х годах Павел Михайлович пристраивает к дому в Лаврушинском дополнительные помещения для картинной галереи. По мере расширения коллекции вдоль красной линии Малого Толмачевского переулка по проекту А. С. Каминского строились новые экспозиционные залы. Кроме того, вдоль границы владения появлялись служебные корпуса. Специально для переданной в дар Москве галереи все тем же Каминским была возведена пышная ограда с парадным входом. После смерти Павла Михайловича в течение 1899–1906 годов главный дом был переоборудован под выставочные залы. Фасад, оформленный по рисунку В. М. Васнецова, стал на многие годы эмблемой Третьяковской галереи. Центральная часть фасада была выделена шикарным кокошником с рельефным изображением Георгия Победоносца – древнего герба Москвы. В то время художники проявляли интерес к формам древнерусского искусства. Мы это еще увидим на примере Покровского собора Марфо-Мариинской обители. Роскошно украшенные порталы, пышные наличники окон, яркие узоры и прочие украшения – все это говорит о стремлении Васнецова сделать из Третьяковской галереи древнерусский сказочный терем.

Третьяковская галерея. Фотография 1930-х гг.

В 1910 году галерея получила по завещанию мецената М. А. Морозова великолепное собрание западного искусства – полотна К. Моне, Э. Мане, О. Ренуара, К. Писсарро, Э. Дега и других художников. В 1913 году попечителем Третьяковской галереи стал художник и историк искусства И. Э. Грабарь. Началась переделка экспозиции по научному принципу, как в лучших музеях мира. Произведения одного художника стали висеть в отдельном зале, а расположение картин стало строго хронологическим. В 1918 году произошла национализация Третьяковской галереи и передача ее в ведение Народного комиссариата просвещения. Именно в это время музей значительно пополнился огромными собраниями С. А. Щербатова, П. И. и В. А. Харитоненко, Е. В. Борисовой-Мусатовой, А. П. Боткиной, В. О. Гиршмана, М. П. Рябушинского и художественными коллекциями из родовых подмосковных усадеб. Увеличение коллекции потребовало расширения экспозиционной площади. В 1930 году по проекту А. В. Снигирева при участии А. В. Щусева было пристроено несколько дополнительных выставочных залов вдоль Лаврушинского переулка. Чтобы обеспечить необходимое освещение, кровлю в галерее сделали стеклянной.

В 1935 году реконструкция Третьяковской галереи продолжилась. Был построен двухэтажный корпус по проекту А. В. Щусева. Просторные залы этого корпуса использовались для размещения выставок, а с 1940 года были включены в основной маршрут экспозиции. Во время Великой Отечественной войны Третьяковская галерея была эвакуирована в Пермь. Впервые за всю историю музея картины были сняты со стен, вынуты из рам и освобождены от подрамников. Большие полотна накатывали на валы, заключали в металлическую оболочку, запаивали и упаковывали в ящики с хорошей изоляцией. В 1941 году во время бомбардировки Москвы на здание галереи было сброшено несколько фугасных бомб. 17 мая 1945 года Третьяковская галерея вновь открылась для посетителей. В советское время коллекция музея постоянно пополнялась.

Третьяковская галерея. Современная фотография

В 1980-х годах проходила грандиозная реконструкция галереи. Проект предполагал «создание крупного музейного комплекса, включающего хранилища, обширное выставочное помещение, конференц-зал за счет застройки внутренних дворов и переоборудование старого здания при сохранении его исторически сложившегося внешнего облика». За успешное выполнение реконструкции в 1995 году бывший директор галереи Ю. К. Королев (посмертно) и авторский коллектив были удостоены Государственной премии Российской Федерации. Но на самом деле новый корпус, построенный на пересечении Лаврушинского и Большого Толмачевского переулков, оказался чуждым архитектурному ансамблю старых зданий Третьяковки. Как утверждают специалисты-архитекторы, создатели книги «Памятники архитектуры Москвы»: «Реконструкция обернулась фактической гибелью памятника: гипертрофированный объем нового корпуса, оказавшись соединенным с главным домом старой усадьбы, предопределил почти полную разборку старинных палат, исчезновение южного флигеля, а с ним и переднего двора в его привычном оформлении… Новый угловой корпус оказался вне традиционных связей с окружением, тяжелые формы этого здания не способны облегчить даже прорезающие его с двух сторон высокие арки, нелепо направленные в апсиды церкви»[80].

В результате реконструкции выставочная площадь Третьяковской галереи возросла в полтора раза. В 1998 году в новом корпусе музея на Крымском Валу открылась первая постоянная экспозиция искусства XX века, построенная по историко-хронологическому и монографическому принципам. Собрание музея насчитывает сейчас около ста пятидесяти тысяч произведений. Коллекция Павла Михайловича увеличилась более чем в пятьдесят раз. Третьяковская галерея – это огромный образовательный и культурный центр, занимающийся научной, реставрационной, просветительской, издательской, популяризационной и другими видами деятельности.

Третьяковская галерея. Открытка 1960-х гг.

В одном из писем художнику В. В. Верещагину П. М. Третьяков написал: «Ваше негодование против Москвы понятно, я и сам бы негодовал и давно бы бросил свою цель собирания художественных произведений, если бы имел в виду только наше поколение, но поверьте, что Москва не хуже Петербурга: Москва только проще и как будто невежественнее. Чем же Петербург лучше Москвы? В будущем Москва будет иметь большое, громадное значение (разумеется, мы не доживем до этого)»[81]. Настоящим патриотом и благороднейшим человеком был Павел Михайлович. Да еще и провидцем оказался. Постоянно приходится повторяться, но так оно и есть: практически каждое здание, мимо которого мы проходим, достойно не просто отдельной книги, а целой жизни, отданной на его изучение, тем более если это Третьяковская галерея. Неотделимы от нее судьбы лучших наших художников. О некоторых из них удалось вскользь упомянуть. Но все-таки в разговоре о Третьяковке имя Павла Михайловича Третьякова самое важное. Каждый раз, приходя в галерею, мы вспоминаем о ее великом создателе не только потому, что перед входом стоит памятник Третьякову (замечательный, к слову, памятник). Павел Михайлович не просто коллекционер, основатель музея, он, наряду с художниками, создавал русское изобразительное искусство, и роль Третьякова здесь объективно больше, чем роль любого из них.

В год празднования стопятидесятилетия Третьяковской галереи был создан сайт, на котором вы можете совершить еще одну захватывающую прогулку – виртуальную. По фотографиям, сделанным по заказу Павла Михайловича в 1898 году, была выполнена реконструкция залов галереи того времени. Картины в них висят так, как их разместил сам Третьяков. Адрес этого ресурса: . Приятной прогулки!

Дальше по Лаврушинскому

Третьяковская галерея непрерывно растет и развивается. Имеющихся площадей не хватает ни для экспозиции, ни для служебных помещений. Поэтому в скором будущем у Третьяковки появится еще один огромный корпус, который займет оставшуюся территорию четной стороны Лаврушинского переулка до Кадашевской набережной. Здание будет иметь четыре этажа и подвал. На первом этаже разместятся кафе, буфеты и магазины сувенирных изделий, народных ремесел и книжной продукции. Кроме того, здесь будет образован зал сменных выставок. Самым значительным преобразованием станет появление отдельной большой экспозиции древнерусского искусства, которая займет весь второй этаж. На третьем этаже будут организованы выставочные площади, а на четвертом – центр эстетического воспитания и помещения для служб Третьяковской галереи. Площади подвала отдадут технической службе и гардеробам. У нового корпуса будет два входа – со стороны Лаврушинского переулка и Кадашевской набережной. Здание планируется построить в виде уступа, когда каждый более высокий этаж меньше по площади нижерасположенного.

Строительство дополнительного корпуса Третьяковской галереи – начинание, безусловно, хорошее, но и тут не обошлось без неприятностей. В декабре 2010 года было снесено здание биржевой артели купцов Хлудовых 1898 года на Кадашевской набережной. Наверное, можно было бы сделать так, чтоб и волки были сыты, и овцы целы, но не получилось. А ведь на правой (третьяковской) стороне Лаврушинского переулка до сих пор сохранились здания, напоминающие нам о старинной Кадашевской слободе. Два строения дома № 4 стоят на территории бывшей слободской усадьбы, принадлежавшей в 1630-х годах коренному кадашевцу, ткачу Федору Гусятникову. Небольшие двухэтажные палаты XVII века сохранились в виде восточного выступа белого Г-об разного здания (стр. 4). Приблизительная дата постройки палат – 1680–1690-е годы. Может быть, строили их уже не ткачи, а какой-нибудь купец, перебравшийся на Мухину улицу после стрелецких бунтов, когда многие дворы в Кадашах опустели. Это подтверждается и тем, что в середине XVIII века усадьбой владели потомственные купцы Андроновы, занимавшиеся виноторговлей. При Андроновых дом был увеличен более чем в два раза за счет пристроек с западной стороны. Отсюда его Г-образная форма. Фасады нового дома переделали в стиле того времени.

В «Памятниках архитектуры Москвы» отмечается уникальность палат в Лаврушинском переулке: «Обликом и особенно планировкой это здание ближе к палатным строениям XVII в. В основу плана положена традиционная для XVII в. жилая ячейка – сени с палатами… Крупный объем, своды в двух этажах, следы сбитых наличников и пилястр свидетельствуют о принадлежности здания к числу богатых каменных домов Москвы конца XVII – середины XVIII в., несмотря на консервативность его форм, привычных в Замоскворечье»[82]. Сейчас, после продолжительной реставрации, палаты выглядят как новые. Неясно, как к этому относиться, ведь, с одной стороны, памятник культурного наследия сохранен, но с другой – первоначальный декор фасадов полностью утрачен и закрыт поздней штукатуркой, а подклетный хозяйственный этаж почти на два метра скрыт под землей.

В начале XIX века владелец усадьбы статский советник Ф. С. Голубцов продал ее купеческой жене Савельевой. В 1822 году у южной границы усадьбы был выстроен особняк (дом № 4, стр. 1), выходящий парадным фасадом на красную линию Лаврушинского переулка. Он был специально поставлен таким образом, чтобы не закрывать старинные палаты в глубине двора. Декор фасада оформлен в ампирном стиле с элементами позднего классицизма. Величественность особняку придает высокий первый этаж и массивный центральный ризалит с глубокими амбразурами окон. Тонкая полировка белокаменных деталей – подоконника, карниза и фронтона – характерна для того времени. Архитектору и хозяину дома не занимать выдумки: четырехколонный тосканский портик как будто прорывает линию карниза. Задний фасад был украшен боковыми ризалитами, к одному из которых в 1832 году пристроили двухэтажный корпус, вытянутый вдоль границы владения. В ходе современной реконструкции были искажены капители колонн и пробиты окна в цокольном этаже. Первоначальное назначение этого особняка в комплексе зданий Третьяковской галереи – дом графики, но по окончании реставрации в нем обосновался отдел рукописей.

Еще одним памятником архитектуры XVII века является дом № 6. Изначально эти палаты имели прямоугольную форму. В 1760-х годах при вдове владельца суконной фабрики Е. К. Болотина дом удлинили с юга пристройкой, в которой разместились сени. В конце XVIII века произошла очередная переделка палат, в результате чего они увеличились с северной и западной сторон. Наружный декор XVII века был утрачен во время перестройки. Фасады дома выделили большим количеством окон в простых обрамлениях и фронтонами. В 1835 году фасады были оштукатурены. Дальнейшие ремонтные работы окончательно лишили здания украшений XVII века, а наросший культурный слой скрыл половину первого этажа. В настоящее время по сохранившимся фрагментам воссоздан наружный декор фасадов: колонки, отмечающие примыкание спаренных стен, соответствующие им лопатки, колончатые наличники с килевидными кокошниками, профилированные карнизы. После реставрации планировка здания сохранена.

Если идти по Лаврушинскому переулку в сторону Водоотводного канала, по правую руку окажется высокий дом (№ 3/8) – приют для вдов и сирот русских художников. В газете «Новое время» за 1906 год можно найти такую заметку: «Сегодня городской управой одобрен проект постройки дома для вдов и сирот художников, имеющего быть сооруженным в Лаврушинском переулке на средства, завещанные П. М. Третьяковым. Дом обойдется в 114 000 руб.»[83] Проект был реализован в 1912 году архитектором Н. С. Курдюковым. Изначально «Вдовий дом» был двухэтажным и напоминал древнерусские палаты. Архитектор учел близость Третьяковской галереи и построил здание, стилистически подходящее ансамблю музея. Фасад, украшенный керамическим гербом Москвы, отдаленно напоминал знаменитый на весь город васнецовский фасад. Ниже герба размещалась выполненная вязью надпись: «Приют для вдов и сирот русских художников имени П. М. Третьякова».

Дома бесплатных квартир – явление для Москвы довольно редкое. В ведении органов московского городского управления находилось несколько подобных домов. Все они были основаны на частные пожертвования. Старейшим учреждением такого типа является странноприимный дом секунд-майора А. А. Ахлебаева в Теплом переулке, состоявший в ведении городского общественного управления и включавший в себя богадельню и лечебницу для приходящих. С. К. Романюк в книге «По землям московских сел и слобод» пишет: «Характерной чертой русского быта были странники, ходившие по Руси и собиравшие доброхотные даяния на храмы и монастыри. Если некоторые получали кров у сердобольных горожан, то многим часто негде было приклонить голову, и вот для таких-то горемык и задумал создать странноприимный дом отставной секунд-майор Афанасий Алексеевич Ахлебаев, отдавший и земельный участок, и капитал на благое дело. В 1849–1850 гг. по проекту архитектора М. Д. Быковского выстроили дом приюта; в главном здании на верхнем этаже устроили церковь во славу Воскресения Христова»[84].

Квартиры в приюте для вдов и сирот русских художников имени П. М. Третьякова были бесплатными. «Согласно положению, утвержденному городскою думою 9 сентября 1911 года, приют предназначался преимущественно для вдов, малолетних детей и незамужних дочерей русских художников (живописцев, скульпторов и архитекторов, поскольку эти последние являются живописцами и скульпторами), произведения которых находились в городской художественной галерее имени П. М. и С. М. Третьяковых, а за удовлетворением первой категории лиц для вдов и сирот художников, произведения коих имелись в других собраниях России, государственных или общественных»[85].

Жить в приюте могли вдовы и незамужние дочери до смерти или выхода замуж, а также сыновья до совершеннолетия или окончания высшего учебного заведения, но не более чем до двадцатипятилетнего возраста. При малолетних сиротах должны были находиться взрослые близкие родственники. Призреваемым предоставлялась также бесплатная медицинская помощь. Управление приютом осуществлялось с помощью специального попечительского совета, в состав которого входили три члена, избранные городской думой (один из них обязательно должен был быть художником), и по одному члену из совета Третьяковской галереи и городской управы. По желанию в совет мог войти и представитель семьи Третьяковых.

В исследовании, посвященном жилищным проблемам дореволюционной России, «Жилищный вопрос и логика его решения» сказано: «Здание приюта было двухэтажное, каменное. В первом этаже находились 6 квартир для вдов с малолетними детьми, каждая квартира имела площадь около 12 кв. саж. (56,4 кв. метра) и состояла из 2 комнат и передней, здесь же была устроена большая кухня с отдельными для каждой квартиры печами, самоварницами, столами и т. п. хозяйственными принадлежностями. Во втором этаже были расположены 10 квартир номерного типа для одиноких, площадью в 6 кв. саж. (27,3 кв. метра) каждая. Ежегодное содержание приюта было исчислено в 5298 руб.»[86]

Пока мы находимся в Лаврушинском переулке, можно рассказывать о художниках сколь угодно долго. В 1912–1949 годах в одной из квартир приюта жил и работал Г. К. Савицкий – представитель известной творческой династии. Отец его, замечательный русский художник К. А. Савицкий – автор прекрасных картин «Ремонтные работы на железной дороге», «На войну» и др. Но прославился Константин Аполлонович благодаря медведям с чужой картины. Вот какой любопытный случай, связанный с И. И. Шишкиным, описывается в газете «Наше время»:

«Савицкий сказал Шишкину, что не раз рисовал медведей для сына и придумал уже, как изобразить их на большом полотне. А Шишкин лукаво:

– А что же ко мне не заходите? Штуковину я одну отмахал…

Штуковиной оказалось «Утро в сосновом лесу». Только без медведей. Савицкий был восхищен. А Шишкин сказал, что осталось теперь над медведями поработать: место, мол, для них на полотне есть. И тут Савицкий попросил: «Позвольте!» – и вскоре на местечке, указанном Шишкиным, разместилось медвежье семейство. Шишкин результатом остался доволен и объявил Савицкому, что отправит работу на выставку за двумя подписями. Савицкий воспротивился, но Шишкин был непреклонен. И на той выставке, в галерее Третьякова, который приобрел «Утро в сосновом лесу», холст экспонировался как их совместный труд. Но спустя несколько лет Савицкий все-таки пришел к Третьякову с просьбой, чтобы его имя сняли и под полотном была единственная подпись – «Шишкин», поскольку автор пейзажа – он.

– А медведи? – возразил Третьяков. Но Савицкий убедил его, что и без медведей «Утро» было бы не хуже. Так завершилось соревнование в благородстве двух художников. И под «Утром в сосновом лесу» всюду теперь только: «Шишкин»[87].

В 1931 году приют для вдов и сирот русских художников имени П. М. Третьякова был надстроен двумя этажами по проекту инженера И. Е. Курдюкова. В результате исчезли необычные высокие щипцовые кровли и оформление парадного фасада с майоликовыми украшениями. Герб Москвы и надпись вязью также утрачены. В 1980-х годах в приюте размещался административный корпус Госкоминтуриста СССР. Сейчас здесь бесконечное множество офисов разных фирм, но два нижних этажа исторически принадлежат научным отделам Третьяковской галереи.

В доме № 12 по Лаврушинскому переулку, построенном в 1936 году архитектором К. И. Джусом, расположен факультет графики Московского государственного академического художественного института имени В. И. Сурикова. До конца 1940-х годов в этом здании находилась обычная советская школа. Потом, после реконструкции и надстройки пятого этажа в 1951 году, сюда перебралась знаменитая Московская средняя художественная школа, находившаяся в ведении Академии художеств СССР и являвшаяся базовой школой Московского государственного художественного института имени В. И. Сурикова. Программа МСХШ состояла из трех разделов – рисунок, живопись, композиция. Занятия по скульптуре шли параллельно общему курсу обучения в младших классах, а в старших – как самостоятельный специальный раздел. Помимо экскурсий в музеи, непосредственно в школе проводились лекции и встречи с художниками, скульпторами и писателями, организовывались выставки академических рисунков И. Е. Репина, В. А. Серова, П. П. Чистякова, И. Н. Крамского, представленные оригиналами из Третьяковской галереи. Знаменитыми выпускниками МСХШ являются И. Д. Архипов, И. М. Годин, П. П. Оссовский, В. М. Сидоров, А. П. Ткачев, А. Д. Шмаринов и др.

Толмачевская слобода (Толмачевские переулки)

Из Лаврушинского переулка прямой путь к Большому Толмачевскому. Свое название он получил от поселения переводчиков-толмачей, появившихся в Замоскворечье еще в XIV веке. В Толковом словаре В. И. Даля слово «толмач» означает «устный, словесный переводчик с языка на язык». Происхождение его следует искать в тюркском языке от племенного названия tolmac. В книге «Москва. Подробное историческое и археологическое описание города» И. М. Снегирева сказано: «Так как Замоскворечье, большею частию, населяли Татары: то в урочище Толмачах (в Толмацкой слободе) поселены были их толмачи, или переводчики, которые приезжали с их послами и баскаками из Орды, как показывает грамота в. к. Василия Темнаго»[88]. Изначально слобода толмачей находилась в районе современного Старого Толмачевского переулка. По мере того как Большая Ордынка сдвигалась в западном направлении, толмачи селились неизменно рядом с ней, пока не заняли территорию нынешних Большого и Малого Толмачевских переулков. Здесь самостоятельная слобода толмачей выделилась на рубеже XV–XVI веков. Толмачи поселились на исконной территории Кадашевской слободы и немного потеснили кадашевцев. В XVII веке здесь жили толмачи Посольского приказа.

Дипломатические отношения с Ордой и другими европейскими и восточными странами вынуждали московских государей иметь в столице Толмачевские слободы. Толмачи не были универсалами-полиглотами: обычно одни знали татарский, другие – греческий, третьи – латинский. Есть легендарные толмачи, о которых не раз упоминают летописи. Например, в Воскресенской летописи можно встретить имя толмача Мити Малого: «Того же лета, июля, пришел посланник великого князя от Рима, Митя Малой, толмач Латынской; а с ним вместе пришел к великому князю от папы Римскаго Климента, именем Иван Френчюжков бискуп»[89]. В «Сказании о Мамаевом побоище» – литературном произведении XV века об исторических событиях Куликовской битвы – рассказывается, что и во время сражения не обошлось без толмачей: «Князь же великий Дмитрей Иванович избраннаго своего юношу, доволна суща разумом и смыслом, имянем Захарию Тютьшова, и дасть ему два толмача, умеюща язык половетцьскый, и посылаеть с ним много злата к нечестивому царю Мамаю»[90]. Другой легендарный толмач упоминается в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина: «Не так рассуждал отец Александров, Казимир: он подослал к Иоанну Князя Ивана Лукомского, племени Владимирова, с тем, чтобы злодейски убить или отравить его. Лукомский клялся исполнить сие адское поручение, привез с собою в Москву яд, составленный в Варшаве, и, будучи милостиво обласкан Государем, вступил в нашу службу; но какою-то счастливою нескромностию обнаружил свой умысел: его взяли под стражу; нашли и яд, коим он хотел умертвить Государя, чтобы сдержать данное Казимиру слово. Злодейство столь необыкновенное требовало и наказания чрезвычайного: Лукомского и единомышленника его, Латинского толмача, Поляка Матиаса, сожгли в клетке на берегу Москвы-реки»[91].

Большой Толмачевский переулок. Современная фотография

К каждому иностранному мастеру на Руси был приставлен толмач. Свои толмачи были у всех татарских послов. Бесермены и переводчики всегда селились в непосредственной близости друг от друга. Например, замоскворецкая церковь Никиты Великомученика называлась одновременно «что в Старых Толмачах» и «что в Татарской». Некоторые особо привилегированные толмачи жили в Белом городе и Китай-городе. Переводчики, приезжавшие с послами европейских государств, останавливались на посольских подворьях, самое известное из которых было на Ходынке.

Г. К. Котошихин – чиновник российского Посольского приказа, перебежавший в Швецию и создавший там обширное сочинение «О России в царствование Алексея Михайловича», – прекрасно описывает быт толмачей XVII века: «Посолской Приказ; а в нем сидит думной дьяк, да два дьяка, подьячих 14 человек. А ведомы в том Приказе дела всех окрестных государств, и послов чюжеземских принимают и отпуск им бывает; также и Руских послов и посланников и гонцов посылают в которое государство прилучится, отпуск им бывает ис того ж Приказу; да для переводу и толмачества переводчиков Латинского, Свейского, Немецкого, Греческого, Полского, Татарского, и иных языков, с 50 человек, толмачей с 70 человек. А бывает тем переводчиком на Москве работа по вся дни, когда прилучатца из окрестных государств всякие дела; такъже старые писма и книги для испытания велят им переводити, кто каков к переводу добр, и по тому и жалованье им даетца; а переводят сидячи в Приказе, а на дворы им самых великих дел переводити не дают, потому что опасаются всякие порухи от пожарного времяни и иные причины. А дается им царское жалованье годовое: переводчиком рублев по 100 и по 80 и по 60 и по 50, смотря по человеку, толмачем рублев по 40 и по 30 и по 20 и по 15 и менши, смотря по человеку… Да они ж толмачи днюют и начюют в Приказе, человек по 10 в сутки, и за делами ходят и в посылки посылаются во всякие; да они ж, как на Москве бывают окрестных государств послы, бывают приставлены для толмачества и кормового и питейного збору. Да в том же Приказе ведомы Московские и приезжие иноземцы всех государств торговые и всяких чинов люди: и судят торговых иноземцов, и росправу им чинят с Рускими людми, в одном в том Приказе»[92].

Получается, переводчики использовались для письменного перевода актов и книг, а толмачи – для устного общения при посольствах. Судя по размеру жалованья, переводчики ценились больше. Еще в XV веке были только толмачи. Необходимость в переводчиках возникла при частых заключениях мирных трактатов. Со времени царствования Михаила Федоровича в Посольский приказ выписывались иностранные газеты, которые переводились на русский язык из иностранного двора. Первая русская газета «Куранты о всяких вестях», издававшаяся в XVII веке, была рукописной и основывалась на информации от иностранных газет и корреспондентов.

Большой Толмачевский переулок, № 5, стр. 7. Фотография 1970-х гг.

В допетровской Москве Толмацкая слобода официально считалась иноземной, поскольку ее населяли в основном «пришлые люди», которые перешли на службу московскому государю. Вскоре многие иноземцы приняли православную веру, и в начале XVII века специально для них построили церковь, освященную в честь Николая Чудотворца – самого почитаемого на Руси святого. Мы еще остановимся у этого храма. В то время Большой Толмачевский переулок назывался Николаевской улицей и был южной границей между двумя слободами – Кадашевской и Толмачевской. После того как столицей стал Санкт-Петербург, а Посольский приказ был упразднен, переводчики и толмачи пошли на службу в разные коллегии и остались жить в Замоскворечье. Но в течение XVIII века местность практически не развивалась, архитектура Никольской улицы сохраняла допетровский облик. В 1770-х, когда до Толмачевского переулка пробили Лаврушинский, а на перекрестке заводовладельцы Демидовы выстроили свою усадьбу, жизнь здесь вновь закипела. Две слободы оказались соединенными в одну, и в ней поселились знаменитые замоскворецкие купеческие семьи. У Толмачевского переулка очень выгодное положение: свернув на него с Ордынки, можно было выйти к Космодамианской улице (Большой Полянке) и даже выехать к Водоотводному каналу.

Большой Толмачевский переулок. Современная фотография

Во время пожара 1812 года многие дома в Толмачевском переулке выгорели, в том числе и своеобразный его символ – усадьба Демидовых. Но уже в 1814 году она была восстановлена. Первая половина XIX века отмечена строительством небольших купеческих усадьб, которые ориентировались на демидовскую как на крупнейшую постройку переулка. После того как в Лаврушинском переулке появилась картинная галерея П. М. Третьякова в 1850-х годах, этот уединенный район Замоскворечья стал одним из самых популярных, хотя здесь не было ни рынков, ни фабрик, ни доходных домов. Генеральный план реконструкции Москвы 1935 года предполагал продолжение Бульварного кольца через Замоскворечье. От Большой Ордынки новая трасса кольца шириной в семьдесят метров должна была идти до Большой Полянки по Большому Толмачевскому переулку. В этой части кольца перед зданием Третьяковской галереи планировалось создать озелененную площадку. Плану реконструкции не суждено было реализоваться, иначе прогулка наша по старинному Большому Толмачевскому переулку вряд ли была бы возможна. К счастью, мы можем гулять по бывшей Толмацкой слободе, в которой сохранилось несколько архитектурных памятников.

Дом № 7 по Большому Толмачевскому переулку принадлежал в начале XIX века подпоручице Екатерине Сергеевне Лобковой. Двухэтажный каменный особняк с деревянным мезонином был построен в 1817 году как главный дом усадьбы. Изначально он имел П-образную форму. В 1850-х годах произошла небольшая переделка, в результате которой к дому со стороны двора были пристроены дополнительные корпуса. Еще через несколько лет переделали мезонин, получивший характерную для того времени лоджию, потолок которой визуально поддерживают два обращенных друг к другу лепных кронштейна, и фигурный аттик. Парадный фасад, выходящий в Большой Толмачевский переулок, украшен также небольшим центральным ризалитом, каннелированным пилястровым портиком второго этажа и фризом с метопами и триглифами и лепниной между пилястрами. Долгое время дом Е. С. Лобковой был полностью закрыт сеткой, лесами и огромными рекламными плакатами. Сейчас реставрация закончена, и мы имеем возможность видеть этот типичный усадебный дом в стиле ампир во всей красе. Подобных зданий в Большом Толмачевском переулке больше нет.

Усадьба Демидовых (Большой Толмачевский переулок, № 3)

Лаврушинский переулок упирается в красивейшую усадьбу Демидовых. Аммос Прокофьевич Демидов, сын известного русского заводчика Прокофия Акинфиевича Демидова, и его жена Анна Никифоровна купили участок в Толмачевском переулке у майора Петра Камищева в 1772 году.

Основатель династии Демидовых – Никита Демидович Антуфьев был тульским кузнецом. Он служил на Пушечном дворе, но вскоре основал небольшую фабрику, изготовлявшую оружие. Невероятному успеху Никиты Демидовича сопутствовал счастливый случай, описанный семейным биографом Демидовых Г. И. Спасским: «В 1696 г. Петр Великий, при проезде своем в Воронеж, остановясь на короткое время в Туле, пожелал заказать несколько алебард по привезенному им иностранному образцу. Он велел призвать к себе казенных кузнецов, знавших ковку белаго оружия, но ни один не явился на вызов, кроме Никиты Антуфьева. Государь, увидев его, любовался стройностью его, большим ростом и необыкновенною силою, сказал окружавшим его боярам: «Вот, молодец, годится и в Преображенский полк в гренадеры». Никита, приняв слова Государя за повеление принять его в полк, упал к ногам Его Величества и со слезами просил помиловать для престарелой матери, у которой он только один сын. Государь сказал шутя: «Я милую тебя, если сделаешь 300 алебард по сему образцу». Никита сказал Государю, что сделает гораздо лучше образца и привезет в Воронеж для представления Петру через месяц. Свое обещание Никита исполнил в точности. Государь, получив алебарды, был столь доволен отделкою алебард, что пожаловал Никите втрое против того, во что они ему обошлись, и сверх того подарил немецкаго сукна на платье и серебрян. ковш, обещав на обратном пути в Москву заехать к нему в гости. Государь сдержал свое слово. По приезде в Тулу он осмотрел небольшую фабрику Никиты и посетил его дом. Потом Государь показал Никите иностранное, хорошо сделанное ружье и спросил: «Можешь ли ты такое сделать?» Никита ответил утвердительно. Вскоре он привез в Москву 6 ружей, им приготовленных. Государь пожаловал ему 100 р. и, поцеловав в голову, сказал: «Постарайся Демидыч, распространить свою фабрику, а Я тебя не оставлю»[93].

После этого благословенного поцелуя дела у Антуфьева пошли в гору. Царь выделил ему землю в Туле, а когда на Урале нашли железную руду и построили Невьянский завод, изготовлять военные снаряды доверили Никите Демидовичу. В 1702 году царской грамотой Никита Демидович Антуфьев был поименован Демидовым. На Урале он построил четыре завода. Демидов был одним из главных помощников Петра I при строительстве новой столицы. Во время провоза в Петербург железа Демидов освобождался от всяких привозных пошлин и имел право продавать железо во всех русских городах, только не татарам и не уездным инородцам. Его капитал составлял к концу жизни двести пятьдесят тысяч рублей – просто немыслимую по тем временам сумму. Умер Никита Демидович в год смерти Петра Великого, как верный его сподвижник, и был похоронен под папертью Христорождественной (Демидовской) церкви в Туле.

Единоличным хозяином всех демидовских заводов и крупнейшим заводовладельцем Урала стал старший сын Никиты Демидовича – Акинфий Никитич. В 1726 году он был возведен в потомственное дворянское достоинство и стал вести себя как настоящий вельможа. Он создал настоящую металлургическую империю Демидовых, которая производила более половины всего российского металла. Акинфий Никитич открыл еще несколько заводов, разработал месторождение серебра на Алтае. На демидовских заводах работало около десяти тысяч человек. Он в несколько раз увеличил капитал своего отца. В руках Демидова скопились такие богатства, что он мог свободно делать Бирону громадные денежные займы.

Старший сын Акинфия Никитича Прокофий Акинфиевич промышленным делом интересовался мало, зато прославился чудачествами. В путеводителе по Уралу 1904 года сообщается о Демидове: «В 1778 г. он устроил в Петербурге народный праздник, который, вследствие громаднаго количества выпитаго вина, был причиною смерти 500 чел. Однажды он скупил в П-ге всю пеньку, чтобы проучить англичан, заставивших его во время пребывания в Англии заплатить непомерную цену за ненужные ему товары. Когда он приезжал в Тагил, то улицы усыпали толстым слоем соли, чтобы можно было ему ездить на санях»[94].

Прокофий Акинфиевич был известен еще и своей благотворительной деятельностью. Он жертвовал деньги на Московский воспитательный дом, Московский университет, ботанический сад, Демидовское коммерческое училище, дом для подкидышей, больницу для бедных рожениц и прочие заведения. Всего Демидов потратил на благотворительность более четырех миллионов рублей, не считая четырех тысяч пудов сибирского железа, привезенного им для строительства Московского воспитательного дома. Прокофий Акинфиевич написал несколько исследований: «О пчелах», «Способ как семена ростить» и труд всей жизни «Каталог растениям по алфавиту, собранным из четырех частей света, с показанием ботанических характеров, находящимся в Москве в саду действительнаго статскаго советника Прокофья Демидова». Уникальный гербарий, который Прокофий Акинфиевич собирал больше двадцати лет, после его смерти был отдан в Московский университет.

Демидов всем нам хорошо знаком по портрету Д. М. Левицкого, находящемуся в Третьяковской галерее. Миллионер-чудак изображен в домашней одежде с легкой улыбкой на губах, в непринужденной позе добродушного барина. Одной рукой он опирается на лейку, а другой указывает на плоды своего огороднического труда – кадку с растением, на которой можно различить его фамилию. На заднем плане виднеется силуэт Московского воспитательного дома. Левицкий специально подчеркивает, что Демидов прославился не своими деловыми качествами, не металлургическими заводами, а чудачествами, благотворительностью и ботаникой, которые были дороже Прокофию Акинфиевичу, чем светские условности. Демидов однажды обмолвился, что никогда из Москвы не уедет, и сдержал свое слово.

Владельцем усадьбы в Толмачевском переулке был сын Демидова Аммос Прокофьевич – офицер гвардии, прапорщик, а позже титулярный советник. Его жена, Анна Никифоровна Вяземская, была дочерью Никифора Кондратьевича Вяземского – учителя царевича Алексея Петровича. Особняк расположился таким образом, чтобы замыкать перспективу Лаврушинского переулка, совсем недавно пробитого до Толмачевского. Это был превосходный дом-дворец в классическом стиле: прямоугольный в плане, несколько массивный, с рустованным цокольным этажом, украшенный наличниками, с небольшим аттиком с рельефными композициями и балконом-козырьком по центру над входом. Точных данных о том, кто был архитектором особняка, нет. Скорее всего, это М. Ф. Казаков или кто-то из его ближайшего окружения. Аммос Прокофьевич был любителем светских раутов и часто давал в своем доме богатые балы. В те времена усадьба занимала огромную территорию и доходила практически до Большой Ордынки на востоке и до Пыжевского переулка на южной стороне. Большая часть усадьбы была отдана под фруктовый сад с небольшим прудом. Наследник многомиллионного состояния, Демидов великолепно оформил парадные анфилады особняка.

После смерти хозяина Анна Никифоровна продала усадьбу Елизавете Ивановне Загряжской. При ней в 1805 году произошло обновление усадьбы. К главному дому был пристроен четырехколонный портик. По обеим сторонам особняка построили два одинаковых одноэтажных флигеля, в которых разместились конюшня и манеж. Флигели были соединены с главным домом при помощи декоративных стенок. Парадный двор получал, таким образом, окончательное оформление. Он отделялся от сада и хозяйственной территории. Вскоре Загряжская удачно вышла замуж за своего соседа – вице-адмирала и сенатора Петра Ивановича Шешукова. Даже представить себе трудно размер получившейся совместной усадьбы!

Во время пожара 1812 года дом пострадал, и ему потребовалось восстановление. В 1814 году особняк получил новую обработку парадного фасада, которую можно видеть и сейчас. Аркатура нижнего рустованного этажа держит выдвинутый вперед шестиколонный портик коринфского ордера. Центральная часть фасада за портиком украшена пятью круглыми барельефными медальонами, а боковые части – прямоугольными барельефными панно с тематикой аллегорического содержания. Крайние окна второго этажа декорированы спаренными коринфскими пилястрами, арочными нишами и небольшими, разорванными арками фронтонами со скульптурной вставкой на плоскости стены. Эти изменения сделали дом более нарядным, праздничным и важным. По словам авторов книги «Памятники архитектуры Москвы»: «В доме уцелели сводчатые перекрытия первого этажа, часть парадной анфилады с золочеными карнизами и вогнутыми угловыми печами, жилые помещения третьего этажа, а также с угловыми печами и арочными проемами».

К сожалению, после пожара практически не сохранились каменные флигели 1805 года. При новом владельце купце И. М. Козлинине в 1849 году на старых фундаментах были построены новые флигели с деревянным вторым этажом. Их архитектурное оформление стало под стать дому: торцы были обработаны парными пилястрами ионического ордера, несущими небольшой фронтон, а сами здания венчались чем-то вроде купола. Флигели сделались похожими на нарядные садовые павильоны. Уже при новой владелице графине Марии Федоровне Соллогуб в 1859 году деревянные этажи были заменены каменными и флигели стали такими, какими мы видим их сейчас.

Мария Федоровна Соллогуб, урожденная Самарина, была представительницей знатной дворянской фамилии. Ее отец Федор Васильевич Самарин был военачальником, а мать Софья Юрьевна – фрейлиной при дворе императрицы Марии Федоровны. Всего же у четы Самариных было девять детей, но прославил эту фамилию старший сын Юрий Федорович Самарин – знаменитый русский публицист и философ.

Вот как описывает его писатель В. П. Мещерский: «Юрий Федорович Самарин был одним из самых оригинальных и замечательных умных русских людей: подобного ему я никогда после не встречал… Его ум, прежде всего требовавший свободы, роднился с московскими славянофилами только потому, что в них было много духовной свободы, но в то же время всем своим существом он жил гораздо более в современной политической жизни. Для большинства дворян Самарин был с огромным авторитетом учитель, которого они не только чтили, но и боялись»[95]. Ф. М. Достоевский, который никого никогда не хвалил просто так, назвал Самарина «полезнейшим деятелем, даровитейшим человеком с неколебавшимися убеждениями».

Мария Федоровна получила прекраснейшее домашнее образование. Она не относилась к числу первых красавиц, но зато была очень женственна и отличалась неповторимым обаянием и живым умом. Уже после первого ее выхода в свет от женихов не было отбоя, но, исполняя желание своих влиятельных родителей, она в 1846 году вышла замуж за графа Льва Александровича Соллогуба – секретаря российского посольства в Вене и старшего брата известного русского писателя Владимира Александровича Соллогуба. Ученый и публицист Б. Н. Чичерин в мемуарах «Москва сороковых годов» прекрасно описывает Марию Федоровну: «Сблизившись с семьей Самариных, я скоро подружился и с дочерью Марьей Федоровной, которая была замужем за графом Львом Александровичем Соллогубом и жила вместе с родителями. Это была одна из самых достойных женщин, каких я встречал в жизни. И ум, и сердце, и характер, все в ней было превосходно. Она имела самаринский тип, волосы рыжеватые, лицо умное и приятное. Образование она получила отличное и, когда хотела, умела вести блестящий светский разговор, приправленный свойственным семье юмором и иронией, однако без всякой едкости и язвительности. Но обыкновенный ее разговор был серьезный; ум был твердый, ясный и основательный… Одаренная мягким и любящим сердцем, всецело преданная своим обязанностям, она никогда не думала о себе и всю жизнь свою жила для других… А между тем, немного счастливых минут довелось ей испытать в жизни»[96].

Ее муж Лев Александрович с детства страдал психической болезнью. В 1849 году супруги были вынуждены возвратиться из Вены в Москву. Вскоре болезнь усугубилась, и Лев Александрович практически потерял рассудок. Мария Федоровна с христианским смирением приняла это испытание и до самой смерти мужа ухаживала за ним и была его сиделкой. В 1852 году Соллогуб скончался. Оставшись вдовой, Мария Федоровна стала бояться, что у единственного сына проявится болезнь мужа, поэтому она воспитывала его в постоянной заботе и нежности. Хозяйка огромной демидовской усадьбы не желала оставлять сына без присмотра и редко уезжала из дома. Зато она организовала в своем особняке известный литературно-политический салон, в котором частыми гостями были Ю. Ф. Самарин, И. С. Тургенев, А. С. Хомяков, И. В. и П. В. Киреевские, К. С. и И. С. Аксаковы, К. Д. Кавелин и многие другие писатели, философы и мыслители того времени. В салоне проходили горячие споры между славянофилами и западниками, никто не боялся высказывать свои политические убеждения.

Через литературно-политический салон Марии Федоровны Соллогуб в Толмачевском переулке прошло не одно поколение русской интеллигенции. Памятная встреча юного Соловьева с маститым философом Самариным произошла в 1875 году – спустя почти тридцать лет после приобретения Марией Федоровной усадьбы Демидовых. Федор Львович Соллогуб – тот самый обласканный матерью мальчик – стал уже довольно известным театральным художником и поэтом-любителем. Впоследствии сам К. С. Станиславский назовет Федора Львовича большим талантом, а его костюмы и декорации чудесными. Федор Львович получил в наследство от отца и деда коллекцию ценных картин и икон.

В 1882 году Мария Федоровна за сто тысяч рублей серебром продала усадьбу Демидовых вместе со всеми постройками и садом. Новым хозяином усадьбы стал Московский учебный округ, который передал ее в пользование шестой Московской мужской гимназии, находившейся до этого недалеко – в Овчинниковском переулке. Главный дом и флигели подверглись существенным изменениям. В бывшем особняке разместились классные комнаты. В результате этого парадная лестница была переделана из трехмаршевой в двухмаршевую. Особенно сильно при перестройке пострадал западный боковой фасад, из двух окон которого было сделано одно полуциркульное окно. С восточной стороны особняка появляется трехэтажное здание для классных комнат, испортившее облик старинного дома, а с западной – одноэтажный гимнастический зал с подвальным помещением. Флигели становятся квартирами директора и учителей. С увеличением количества педагогов к корпусам пристраиваются дополнительные объемы так, что восточный флигель получает форму буквы «Г», а западный – буквы «Т».

В гимназии учились многие знаменитые деятели науки и культуры: Д. Ф. Егоров, Н. Д. Зелинский, В. И. Пудовкин, Н. П. Хмелев, Г. И. Чулков, С. Т. Шацкий, уже упоминаемый И. С. Шмелев и др. Гимназист Шмелев не отличался строгой дисциплиной. В сохранившейся в фондах Московского исторического архива «Общей ведомости об успехах и поведении учеников московской шестой гимназии за 1884/85 учебный год» можно найти записи о нарушении Шмелевым дисциплины. Однажды, например, он изрезал стол. От историка литературы О. Н. Михайлова мы можем узнать некоторые подробности об учебе Шмелева в гимназии: «В гимназических буднях, где большая часть педагогов отталкивала мальчика собственной рутиной, казенным формализмом, воистину светлым лучом выделялся преподаватель словесности, «незабвенный» Федор Владимирович Цветаев. Пятиклассник Шмелев получил наконец свободу: пиши как хочешь!»

«И я записал ретиво «про природу», – вспоминал Шмелев. – Писать классные сочинения на поэтические темы, к примеру – «Утро в лесу», «Российская зима», «Осень по Пушкину», «Рыбная ловля», «Гроза в лесу»… – было одно блаженство. Это было совершенно не то, что задавалось ранее: не «Труд и любовь к ближнему как базы нравственного совершенствования»… и не «Чем различаются союзы от наречий». Кто знает, быть может, если бы не Цветаев, мы не знали бы сейчас замечательного писателя Шмелева…»[97]

Бывшая усадьба Демидовых, ныне библиотека имени К. Д. Ушинского

Гимназия хранила память о том времени, когда в Толмачевском переулке собирался литературно-политический салон. В специальном помещении хранились вещи, связанные с посещением усадьбы Н. В. Гоголем, И. С. Тургеневым, А. С. Хомяковым и П. М. Третьяковым. В шестой гимназии преподавал брат В. С. Соловьева Михаил Сергеевич. По воспоминаниям литературного критика Г. И. Чулкова, благодаря педагогу в его душе бессознательно преобладала тогда тема «софианства», соловьевская тема, с ее ослепительным светом и с ее мучительными противоречиями. Владимир Сергеевич как будто мистическим образом вернулся в особняк, в котором произошло его знакомство с Самариным, а впрочем, он никогда и не покидал стен дома Демидовых. Чулков, учась в гимназии, отличался непокорным, мятежным духом и вольномыслием. Он нередко заводил споры на политические темы, а в пятом классе начал редактировать гимназистский журнал, отличавшийся радикальной направленностью.

Шестая гимназия занимала усадьбу Демидовых до 1915 года, когда ей пришлось уступить место госпиталю для душевнобольных воинов. Произошла очередная переделка комнат особняка, на этот раз под больничные палаты. После революции 1917 года в главном доме располагалась первая школа второй ступени Замоскворецкого района. Библиотеки и архивы многих упраздненных царских гимназий хранились в зданиях бывшей демидовской усадьбы. Но большая часть важных исторических документов была утеряна или уничтожена в советское время. Кроме того, был погублен розарий, вместо которого устроили гимнастическую площадку.

С 1942 года и по настоящее время главный дом и двор бывшей усадьбы Демидовых принадлежат библиотеке имени К. Д. Ушинского Академии педагогических наук РСФСР. Библиотека была названа в честь великого русского педагога, основоположника русской педагогической науки Константина Дмитриевича Ушинского. Он создал теорию педагогики и совершил переворот в русской педагогической практике. Ближайший соратник и лучший ученик Ушинского Л. Н. Модзалевский очень точно заметил: «Ушинский – это наш действительно народный педагог, точно так же, как Ломоносов – наш первый народный ученый, Суворов – наш народный полководец, Пушкин – наш народный поэт, Глинка – наш народный композитор»[98].

Библиотека имени Ушинского ведет свое начало от небольшой справочной библиотеки при информационном отделе Народного комиссариата просвещения РСФСР, образованной в 1925 году по инициативе Н. К. Крупской. В 1966 году Моссоветом библиотеке были отданы и флигели усадьбы Демидовых, в которых разместились дополнительные книгохранилища. В 1972 году библиотека была переименована в Государственную научную библиотеку имени К. Д. Ушинского Академии педагогических наук СССР, а в 2008 году получила свое теперешнее название – Учреждение Российской академии образования «Научная педагогическая библиотека им. К. Д. Ушинского». Сейчас библиотека Ушинского является крупнейшей в стране педагогической библиотекой, хранилищем педагогической литературы, информационно-библиографическим центром в области педагогики и образования, отраслевым научно-методическим центром для библиотек общеобразовательных учреждений, начального профессионального и дополнительного педагогического образования. Научно-исследовательская деятельность библиотеки является составной частью комплексных разработок и программ Российской академии образования.

Всем хороша усадьба Демидовых: и архитектурными особенностями, и богатой историей, и незаурядными хозяевами. Но чем она действительно уникальна – так это своей превосходной чугунной оградой. Каждый, кто идет в Третьяковскую галерею Большим Толмачевским переулком, остановится и поглядит на это чудо литейной мысли XVIII века. О библиотеке может прохожий и не слышать вовсе, а по ограде узнает здание моментально. Откроем путеводитель Сабашниковых: «Замечательна великолепная ограда: столбы ея украшены чугунными литыми плитками, на которых изображены виноградные гроздья; промежутки между столбами заняты литой же, красивого рисунка решеткой. Прекрасны и ворота с ажурным верхом»[99]. Эта уникальная ограда, всегда остававшаяся объектом восхищения и любования москвичей, была отлита на одном из уральских демидовских заводов в 1760-х годах по чертежам архитектора Ф. С. Аргунова. Наибольшая заслуга в создании столь прекрасной ограды принадлежит литейному мастеру А. Т. Сизову, который сумел воплотить сложный замысел Аргунова и объединить формы европейского и нарышкинского барокко. У него это прекрасно получилось, и теперь мы по пути в Третьяковку можем наслаждаться литейным искусством XVIII века.

Церковь Святителя Николая в Толмачах (Малый Толмачевский переулок, № 9)

Деревянная церковь Николая в Толмацкой слободе известна с начала XVII века. В Приходной книге Патриаршего приказа за 1625 год она называется «церковью великаго Чудотворца Николы, да в приделе Иван Предтеча, что за Москвой-рекой в Толмачах». Это лишь первое документальное упоминание храма, но точную дату постройки назвать сложно. Известно, что в 1657 году ей выделили землю под новое кладбище, потому что на прежнем уже не хватало места. Можно предположить, что раз приход был настолько большим, то и церковь появилась задолго до 1625 года. Престол храма был освящен в честь великого предстателя и покровителя Руси – Николая Чудотворца. Татары, составлявшие значимую часть населения Толмачевской слободы, называли этого святого «русским Богом» – так много Никольских храмов было в Москве. Одно их перечисление заняло бы не один абзац. Упомяну лишь замоскворецкие: в Голутвине, в Заяицком, в Кузнецах, в Пыжах, на Берсеневке, в Пупышах. И еще часовня Николая Чудотворца у Каменного моста.

Святой Николай жил на рубеже III–IV веков и был епископом в городе Миры в Малой Азии. Он прославился многими подвигами при жизни, но больше чудес произошло после его смерти. Нет на свете ни одной земли христианской, в которой бы не свершились чудеса святого Николая. Существует множество житий святителя, описывающих земную жизнь Николая и чудеса по его успении. «Прииди в Русь и виждь, яко несть града, ни села, идеже не быша чудеса многа умножена святаго Николы»[100], – пишет киевский книжник XI века. Чем объясняется столь сильное почитание на Руси архиепископа из греческого города Миры области Ликийской? Потомок Кия, легендарный князь Аскольд был одним из первых, кто принял крещение на Руси. Некоторые историки и исследователи считают, что и само Крещение Руси произошло не в 989 году, а на 133 года раньше – в 856-м. Князья Аскольд и Дир пошли походом на незащищенный Константинополь. От неминуемой гибели город спасло чудо, случившееся по молитве патриарха Фотия: налетевший неожиданно шторм разбил в щепки большую часть русских кораблей. Аскольд и Дир, пораженные этим чудом, крестились в Константинополе вместе со всем своим войском. В истории это событие называют «Аскольдово» Крещение Руси. Когда князья вернулись в Киев, их встретили недовольные горожане: мало того что Константинополь не захватили, так еще и в христианство перешли.

Малый Толмачевский переулок. Современная фотография

Князь-язычник Олег решил захватить власть в Киеве, и православные князья Аскольд и Дир мешали ему. Лаврентьевская летопись повествует: «И рече Олег к Асколодови и Дирови: «Вы неста князя, ни роду княжа, но аз есмь роду княжа». И вынесоша Игоря: «съ есть сын Рюриков». И оубиша Асколод и Дира, и несоша на гору и погребша и на горе, еже ся ныне завет Оугорское, где ныне Олмин двор; на тои могиле поставил божницю святого Николы, а Дирова могила за святаго Ориною»[101]. Аскольд в крещении принял имя Николай в честь Мирликийского святителя, поэтому на его могиле и была поставлена церковь Святого Николы. Храм этот, по преданию, построили по повелению православной княгини Ольги – жены князя Игоря и бабушки Владимира – будущего крестителя. Получается, первый христианин на Руси носил имя Николай, а первая русская церковь была освящена в честь Мирликийского чудотворца.

В начале XI века в Киеве был уже Николаевский монастырь. В Софии Киевской долгое время хранилась чудотворная икона «Никола Мокрый», написанная в память о первом чуде святителя на Руси – дивном спасении младенца, утонувшего в Днепре. С тех самых пор не оставлял нашу страну святой Никола и всегда был заступником и молитвенником земли Русской. Митрополит Дмитрий Ростовский – автор лучшего жития Николая Чудотворца – заключает жизнеописание следующими прекрасными словами: «Много великих и преславных чудес сотворил на земле и на море великий сей угодник. Он помогал сущим в бедах, спасал от потопления и выносил на сушу из глубины морской, освобождал из плена и приносил освобожденных домой, избавлял от уз и темницы, защищал от посечения мечом, освобождал от смерти и подавал многим многие исцеления, слепым прозрение, хромым хождение, глухим слух, немым дар слова. Он обогатил многих, бедствующих в убожестве и крайней нищете, подавал голодным пищу и всем являлся во всякой нужде готовым помощником, теплым заступником и скорым предстателем и защитником. И ныне он также помогает призывающим его и избавляет их от бед. Чудес его исчислить невозможно точно так же, как невозможно и описать все их подробно. Сего великого чудотворца знает восток и запад, и во всех концах земли известны его чудотворения»[102].

Церковь Святителя Николая в Толмачах

Удивительно, но святитель Николай был одновременно покровителем властителей, князей и заступником за простых людей во всех бедах и скорбях. Никола – защитник бедных, оклеветанных, невинно осужденных, он помогает детям, купцам, морякам и воинам. На Руси просто благоговели перед именем Николая Чудотворца – русского народного угодника Божия. Огромное количество пословиц, поговорок и песен ему посвящено. Каждый год 6 декабря (по старому стилю) – в день памяти святителя – мальчики ходили по домам, славили святого и пели в честь него особые стихи:

Микола, Микола святитель, Можайский, Зарайский, Морям проходитель, Землям исповедник… А ему, свету, слава, Слава – держава, Во всю его землю, Во всю подселенну, Слава до ныне И века, аминь.

Так что нет ничего удивительного в том, что столько храмов в Москве освящено в честь святителя Николая Мирликийского. В конце XVII века к приходу церкви Николы в Толмачах были приписаны жители богатой Кадашевской слободы. Новыми прихожанами храма стали гости – отец и сын Кондратий и Лонгин Добрынины. «Гостями» на Руси называли купцов, занимавшихся торговлей с другими городами и странами. Благодаря гостям появились и гостиные дворы. Из-за возможности вести крупную торговлю гости были самыми богатыми купцами. Вспомните хотя бы былинного Садко – богатого гостя, который поторговывал и получал барыши великие и во своих палатах белокаменных устроил все по-небесному. Но не все гости стремились только свой дом украсить, многие из них отличались набожностью, благочестием, твердой верой и возводили новые церкви во славу Господа.

Таковыми были и купцы Добрынины. Они в 1697 году выстроили на месте деревянной церкви Николая Чудотворца новый каменный храм, который состоял из двусветного четверика с декоративным пятиглавием, одностолпной трапезной и двухъярусной колокольни. Закомары церкви были украшены точно такими же декоративными раковинами с жемчужинами, как у Архангельского собора в Кремле. По желанию храмоздателей главный престол стал Сошествия Святого Духа, а Никольский был перенесен в трапезную. В конце XVII века церковь именовалась по-разному: Иоанна Предтечи Ясовая (по приделу старой деревянной церкви), Духовская или Сошественская, что в Кадашеве в Толмачах.

В 1770 году прихожанка церкви вдова богатого купца Екатерина Демидова устроила в храме придел Покрова. Она хотела, чтобы придел был освящен в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали», но в то время существовал запрет на освящение престолов во имя икон Богоматери. Поэтому Демидовой пришлось выбирать между Богородичными праздниками. По просьбе жертвовательницы в местном ряде иконостаса Покровского придела установили икону «Утоли моя печали» на самом почетном месте – слева от Царских врат. Тогда же был произведен крупный ремонт храма. После эпидемии чумы 1771 года прихожан, в том числе и богатых благотворителей, стало значительно меньше, и благосостояние храма существенно сократилось.

В 1812 году произошло настоящее чудо: церковь Николы в Толмачах осталась невредимой в пожаре, хотя почти весь ее приход выгорел дотла. Веря в чудесную защиту Николая-угодника, жители слободы укрывались в церкви от огня. Покидая Москву, французы грабили храмы, наполненные золотом и серебром. Церковное имущество храма Николы в Толмачах было сохранено благодаря героической стойкости священника Иоанна Андреева. Он спрятал сокровища под полом и выдержал все пытки наполеоновских извергов. Вскоре отец Иоанн скончался от полученных ран и увечий. После изгнания французов храм Святителя Николая был приписан к церкви Григория Неокесарийского. Службы в Никольской церкви возобновились только в 1814 году. Через три года после одной из утренних служб в Покровском приделе священник нашел деревянный ковчег с частицами мощей святых, Ризы Господней и Ризы Богоматери. Этот ковчег стал главной святыней церкви Николы в Толмачах, защитившей приход от эпидемий 1830–1840-х годов.

В 1833 году старая колокольня немного наклонилась, а по стенам церкви пошли трещины. Храму потребовалась перестройка. Колокольня и трапезная были разобраны, и на их месте возведены в формах московского ампира новые по проекту архитектора Ф. М. Шестакова. В трапезной было устроено два симметричных придела. Западный фасад выступил за красную линию, из-за чего усилилось доминирующее положение храма в застройке переулка. Внутри трапезная была отделана искусственным мрамором, который прекрасно сочетался с золочеными резными иконостасами и лепными карнизами. Настенная живопись тогда полностью отсутствовала. В церкви по-прежнему было три престола: главный Сошествия Святого Духа и два придельных – Святителя Николая и Покровский. На освящении Никольского придела присутствовал митрополит Московский Филарет, который произнес знаменитую проповедь «О пребывании благодати Божией в Церкви Христовой неотступно до скончания века»: «Провидение так управляет ходом происшествий, что и земные учреждения споспешествуют миру или безопасности Церкви… Церковь сама есть многолюдство верующих, но в пустыню наипаче внутреннюю, – все далее от мира, все ближе к Богу, ибо свое место для Церкви есть близость к Богу и соединение с Ним. А сие и значит то, что благодать Божия не отъемлется от Церкви и в самые опасные времена должна пребыть с нею неразлучна, даже до скончания века»[103].

Вскоре проявились недостатки искусственного мрамора, и в течение нескольких лет приходилось заниматься его вычинкой. В 1839 году забелили своды, а позже их покрыли живописью. Перестройка храма по проекту 1833 года завершилась лишь в 1858 году, когда в главном храме Сошествия Святого Духа растесали окна и двери, разобрали алтарь XVII века и на его фундаменте возвели новые апсиды с более высокими сводами. Стены и купол церкви были заново расписаны, и установлен новый пятиярусный золоченый иконостас – точная копия предыдущего. Особенно прихожанам нравилась роспись западной стены – сцена изгнания торговцев из храма. Спаситель имел настолько скорбный и грозный вид, что всякий, находящийся в храме, и помыслить не мог вести себя непристойно. Новая стройная трехъярусная колокольня, возвышаясь над низенькими домами, сделалась одной из архитектурных доминант Замоскворечья, наряду с «большой московской свечой» и церковью Климента, папы римского.

В середине XIX века в приходе церкви Николы в Толмачах жили известные и богатые купцы: Булочкины, Козлинины, Медынцевы, Страховы, Чижовы, Шестовы. Благодаря их пожертвованиям храм непрерывно богател, ризница пополнялась дорогой утварью, драгоценными окладами и красивыми облачениями. В 1851 году прихожанином церкви стал П. М. Третьяков, семья которого купила усадьбу в Лаврушинском переулке. Третьяковы были очень религиозными людьми. Они не только ходили в церковь, но и стали главными жертвователями. До самой смерти Павел Михайлович прожил в своем доме и ходил в храм Николы в Толмачах. Он сделал специальную калитку, через которую можно было пройти в церковь прямо из усадьбы. Третьяковы были связаны с Николаем Чудотворцем: дед Павла Михайловича жил когда-то в приходе храма Святителя Николая в Голутвине. В семье была традиция собираться вместе в день Николы зимнего и поминать добрым словом всех умерших родственников.

В 1860-х годах вновь пришлось чинить искусственный мрамор, обновлять живопись, ремонтировать фасады, менять полы в главной церкви. Семья Третьяковых неизменно во всем помогала своему храму. Прекрасные слова о Павле Михайловиче сказал старец Смоленской Зосимовой пустыни, преподобный Алексий: «Мне пришлось долгое время служить в Николо-Толмачевском приходе, куда ходил Павел Михайлович Третьяков. В моем сознании при воспоминании о нем встает образ человека, служившего примером трезвенной, сосредоточенной, воздержанной жизни, исполненной благой энергии и трудов, и, главное, образ человека, сочетавшего владение богатством внешним – материальным – с нищетой духовной. Это проявлялось в его смиренной молитве. Он обычно становился перед местной иконой преподобного Алексия, человека Божия… Ни разговоров, ни озираний вокруг никогда не допускал он себе, вошедши в храм и углубившись в великое дело молитвы. Никаких послаблений и облегчений неподвижного предстояния не позволял он себе, как бы долго ни длилась служба…»[104] Теперь место, где молился Третьяков, отмечено мемориальной доской.

Во второй половине XIX века служил в церкви Николы в Толмачах дьякон Федор Алексеевич Соловьев – будущий старец Алексий Зосимовский. Он отличался скромностью, отзывчивостью, почтительным отношением к старшим, благоговейным служением и великолепным бархатным голосом. Прихожане очень любили своего дьякона. В 1872 году скончалась его горячо любимая жена. Это стало страшным ударом для отца Федора, иногда он запирался у себя в комнате и безутешно плакал. На помощь пришел настоятель храма отец Василий. Он нагрузил Федора Алексеевича работой в журнале «Душеполезное чтение», издававшемся при храме. Дьякон написал краткую историю церкви и другие литературные труды. И работа действительно спасла его от скорби. Отец Федор всегда приходил в храм самым первым, а уходил последним, не забывая помолиться перед каждой иконой и проследить, все ли в порядке.

Он имел обыкновение, здороваясь со знакомыми, снимать шапку. Но так как почти весь приход он знал лично, то практически всегда ходил с непокрытой головой. Историограф церкви О. С. Четверухина заметила: «Одна старушка, которая тогда была еще десятилетней девочкой, впоследствии вспоминала, что особенно любила с ним встречаться, т. к. отец дьякон «уж очень хорошо здоровается»[105]. После ранней обедни Федор Алексеевич обычно раздавал милостыню, которая в день получения им жалованья была особенно щедрой. Ему даже выдавали деньги по частям, чтобы он не раздавал все сразу. Дьякон с охотой помогал всем нищим в округе, часто приглашал их к себе домой на обед. Однажды, не имея с собой денег, он отдал дрожащему от холода нищему свою рясу. Все, что с ним случалось, он принимал с величайшим смирением. Именно на таких ревностных священнослужителях и держался приход церкви Николы в Толмачах в те времена. В 1895 году отец Федор был рукоположен во пресвитера Успенского собора Московского Кремля – главного собора России. Через три года он был пострижен в иеромонахи с именем Алексий. Сейчас он известен всем как преподобный Алексий Зосимовский – один из самых славных и почитаемых старцев XX века.

В 1910 году произошло последнее обновление храма. После революции 1917 года люди перестали ходить в церковь. Молодой священник Илья Николаевич Четверухин, друг отца П. А. Флоренского и духовное чадо старца Алексия, приложил все усилия, чтобы сохранить церковь Николы в Толмачах. В 1922 году из храма было изъято более девяти пудов золотых и серебряных изделий. Отец Илья был прекрасным рисовальщиком и любителем живописи и, так как нужно было чем-то зарабатывать на жизнь, устроился научным сотрудником в Третьяковскую галерею. Вскоре его попросили выбрать между Третьяковкой и храмом. Конечно, он выбрал служение Богу. Начались тяжелые времена. Вот как описывает жизнь отца Ильи в те годы О. С. Четверухина: «Отец Илья совершал службы в искрящемся от инея храме, чудом находилось вино для причастия и мука для просфор, не хватало на самые насущные нужды: у детей, да и у матушки не было обуви, одежда перешивалась из всякого старья. Семья ложилась спать, не зная, чем они будут питаться завтра, по принципу «будет день, будет пища»[106].

Несмотря на все трудности, священник с усердием продолжал начатое дело. Немногочисленные прихожане любили проповеди отца Ильи, посвященные любви к Богу и ближним. Постепенно вокруг него сложилась община глубоко верующих и знающих Священное Писание прихожан, а храм Николы в Толмачах стали называть «Толмачевской академией». На Пасху 1929 года церковь была закрыта. Сотрудники Третьяковской галереи потребовали отдать им здание храма под хранилище. Священник и прихожане сделали все, чтобы отстоять храм, но их усилия оказались тщетными. Приход во второй раз в истории приписали к церкви Святителя Григория Неокесарийского на Полянке. В 1930 году отец Илья был арестован за «контрреволюционную агитацию и подготовку к восстанию» и через два года погиб во время пожара в лагерном клубе в поселке Красная Вишера.

В 1931 году началась перестройка церкви под хранилище Третьяковской галереи. Главы были сняты, верхние ярусы колокольни разобраны, внутреннее пространство разделено на этажи. Храм лишился иконостасов и ограды XIX века. Сложно сказать, повезло ли церкви Николы в Толмачах, что ее передали Третьяковке. По крайней мере, здание не разрушили полностью. Когда началась масштабная реконструкция галереи, планировалось в Никольской церкви устроить концертный зал. К 1990 году были восстановлены главы и колокольня. К счастью, никаких концертов в храме не проводилось. В 1993 году приняли неожиданное решение сделать церковь домовой при Третьяковской галерее. Службы в храме возобновились 8 сентября 1996 года, в праздник Владимирской иконы Богоматери. Патриарх Алексий II освятил главный престол Сошествия Святого Духа. Именно тогда произошло знаменательное событие: впервые в церковь Николы в Толмачах была принесена знаменитая чудотворная икона Владимирской Божией Матери – хранительница и заступница земли Русской. Полная реставрация храма завершилась в 1997 году. Была восстановлена утраченная роспись, в том числе и знаменитая сцена изгнания торговцев из храма, так поражавшая прихожан. Через два года икона Владимирской Божией Матери обрела постоянное место своего пристанища – церковь Николы в Толмачах. Сегодня каждый может помолиться и поклониться святыне. Она хранится в специально изготовленном на заводе Минатома РФ пуленепробиваемом киоте. По легенде, эта икона была написана евангелистом Лукой еще при жизни Богородицы на доске из того стола, за которым трапезовал Иисус Христос с Ней и Иосифом. На самом же деле это византийская икона первой половины XII века, привезенная князем Андреем Боголюбским из Константинополя. Но разве имеет значение происхождение этого образа и дата написания? Главное, что она много раз спасала нашу страну от бед и напастей, что к ней обращались за помощью в самые трудные мгновения истории, и она всегда помогала.

В 2000 году на архиерейском соборе в храме Христа Спасителя старец Алексий был причислен к лику святых, а еще через два года в чине священномученика был канонизирован отец Илья. Они стали небесными покровителями храма Николы в Толмачах, а их образы были помещены на правой стене. Удивительно, но отец Илья изображен в очках, хотя по канонам очков у святых быть не должно. Праздничные богослужения в храме проходят с участием знаменитого камерного хора Третьяковской галереи. Основателем и руководителем хора является знаменитый регент Алексей Пузаков.

Церковь Святителя Николая в Толмачах невозможно увидеть издалека: ее загораживают построенные в 1980-х годах новые корпуса Третьяковской галереи. Иногда в летние дни открывают ворота во двор здания Инженерного корпуса Третьяковки, и тогда каждый имеет возможность обойти храм со всех сторон. В книге «Памятники архитектуры Москвы» сказано: «Четверик церкви сохранил первоначальный свод и основу убранства фасадов: кокошники с заполнением в виде «раковин», угловые колонки с почти уникальными для своего времени ионическими капителями, которые повторялись и в колонках, украшавших граненые барабаны пятиглавия. Под поздней кровлей придела уцелели колончатые наличники окон переходных форм от узорочья второй половины XVII в.». Несмотря на все разрушения, которым подверглась церковь Николы во время советской власти, она неплохо сохранилась. Храм является редким памятником архитектуры, сочетающим в себе элементы разных эпох. Но еще одним признаком его исключительности является особый статус – храм-музей. Значительная часть его убранства, а также заалтарные кресты и литургическая утварь – экспонаты из собрания Третьяковской галереи. После службы помещения церкви превращаются в экспозиционные залы.

Дом Медынцевых-Ремизовых (Малый Толмачевский пер., 8)

В Замоскворечье, в Толмачах, родился еще один русский писатель – А. М. Ремизов. «Вот мастер слова и живописец образов, художественный и духовный облик которого настолько своеобразен и необычен, что литературный критик, желающий постигнуть и описать его творчество, оказывается перед очень тонкой и сложной задачей», – сказал о Ремизове его современник, философ И. А. Ильин. В Малом Толмачевском переулке, о котором в дореволюционных путеводителях писали как о едва ли не самом захолустном в Замоскворечье, есть двухэтажный дом первой половины XIX века, украшенный лопатками, балюстрадой и фигурными аттиками. Напротив дома – задние фасады Третьяковской галереи и церковь Николы в Толмачах. Именно в этом доме 24 июня 1877 года в купеческой семье родился будущий великий писатель, один из ярчайших русских стилистов XX века.

Первые владельцы усадьбы – купцы Медынцевы. Вероятнее всего, этот купеческий род происходит из города Медынь Калужской губернии. В первой половине XIX века в Толмачах поселился купец первой гильдии, почетный гражданин Москвы А. С. Медынцев. В этом уютном уголке Замоскворечья у Медынцевых было два владения – в Малом и Большом Толмачевских переулках. Алексей Семенович в течение сорока лет до самой своей кончины в 1854 году был бессменным старостой церкви Николы в Толмачах. Благоустройство храма являлось предметом его постоянных, неусыпных забот и значительных пожертвований. В 1830-х годах он активно участвовал в возведении трапезной и колокольни Никольской церкви. На его деньги при храме построили каменный двухэтажный богаделенный дом и ограду церковного погоста. Медынцев был добрым и честным человеком. Он охотно давал просящим взаймы значительные суммы. Несостоятельных же должников всегда прощал и к обычным мерам взыскания никогда не прибегал.

А. М. Ремизов

Сын Алексея Семеновича, Алексей Алексеевич Медынцев, был близким другом П. М. Третьякова. Писатель-историк Л. М. Анисов в книге «Третьяков» из серии «ЖЗЛ» рассказывает о дружбе соседей (нам уже известно, что Павел Михайлович жил в соседнем Лаврушинском переулке): «Они увлекались театром, музыкой, литературой. Соседи начали бывать друг у друга, благо жили рядом: выйди из калитки сада – и через дорогу дом Медынцевых. Они образовали своеобразный кружок, к которому присоединился приезжавший из Саратова купец Тимофей Ефимович Жегин. Павел Михайлович вел с ним торговые дела. В этой шумной, веселой компании молчаливого, даже в чем-то застенчивого Павла Михайловича скоро прозвали Архимандритом. «Его Высокопревелепию Пречестнейшему отцу пустынножителю Павлу Непростову от Общества», – писал Алексей Медынцев, приглашая соседа на домашний литературно-музыкальный вечер. Медынцев бывал едва ли не каждый день у Третьяковых. «Без церемонии пел и пил беспрерывно красное вино с водою и кусочком сахара», – писала, памятуя рассказы домашних, А. П. Боткина. Он любил поэзию и называл себя ходячим сборником стихов и рифм. При всяком удобном случае подтверждал свою любовь к ним»[107].

Во второй половине XIX века владельцами дома в Малом Толмачевском переулке становятся Ремизовы. Отец писателя – Михаил Алексеевич Ремизов – был сыном крестьянина Веневского уезда Тульской губернии. В детстве его привезли в Москву, где он начал свою карьеру обычным «мальчиком на побегушках» в купеческой лавке. Благодаря упорству и труду Михаил Алексеевич получил звание почетного гражданина и сделался купцом второй гильдии, владельцем собственного галантерейного магазина, двух лавок в Москве и двух – в Нижнем Новгороде. По свидетельству писателя, его отец стал писать свою фамилию «Ремизов», а не «Ремезов», не желая «происходить от птицы ремеза». К фамилии своей Алексей Михайлович относился щепетильно. «Моя фамилия Ремизов. Ударение на ре, а не на ми. Так выговаривал отец, так и я выговариваю, так и надо», – с этой фразы начинается автобиография Ремизова, написанная в 1912 году.

Куда больший интерес представляют корни Ремизова по материнской линии. Его мать – Мария Александровна – происходила из богатейшего московского купеческого рода Найденовых. А дядей писателя был не кто иной, как Н. А. Найденов – талантливый предприниматель, коммерции советник, потомственный почетный гражданин, председатель Биржевого комитета и глава московского купечества. Всех его званий не перечислить! Кроме того, он был известен и как историк, написавший немало научных трудов. Каждый из нас должен быть благодарен Николаю Александровичу за то, что он организовал масштабную фотосъемку всех сохранившихся храмов, церквей и монастырей Москвы и принял самое активное участие в создании альбомов «Москва. Соборы, монастыри и церкви» и «Москва. Виды некоторых городских местностей, храмов, примечательных зданий и других сооружений», более известных как альбомы Найденова. «Это драгоценное издание останется вековечным памятником любви к матушке Москве», – верно заметил историк И. Е. Забелин.

Н. А. Найденов

Приходится отвлечься от главной темы рассказа, но фигура Найденова настолько важна для москововедения, что, пожалуй, ни одна краеведческая книга не обходится без фотографий из его альбомов. Книга, которую вы сейчас держите в руках, – не исключение. Ремизов писал о своем дяде: «Нрава «задорного», так сам он выражается о себе в своих воспоминаниях, с огромными знаниями не только в чисто экономических и юридических науках, но и по истории и археологии и с большим творческим полетом, весь одаренный, не похожий ни на кого, превратил он свою жизнь, свои дни в какую-то бессменную работу, без передышки, без праздников, без прогулов для крепкой и деятельной, крепко выкованной, гордой России. Отказавшись при жизни от высокой привилегии – от дворянства, наказал он похоронить себя как простого человека, последнего рабочего, и этой последней волей своей достойно завершил дело своей жизни»[108].

По воспоминаниям родственников, Алексей Михайлович был очень похож на своего дядю – и внешностью, и нравом. Брак родителей Ремизова оказался несчастливым. Говорят, Мария Александровна вышла замуж за Михаила Алексеевича сгоряча: из-за прежней несчастной любви. Он был вдовцом и годился молодой девушке в отцы. Тем не менее в этом неудачном браке родилось пятеро сыновей, один из которых умер в младенчестве. После рождения пятого ребенка Мария Александровна с детьми ушла от мужа и поселилась у Найденовых на положении бедной родственницы во флигеле на территории найденовской фабрики. Отец Ремизова умер в 1883 году, когда мальчику было семь лет. Изломанная судьба отразилась на характере Марии Александровны и на ее взаимоотношениях с сыновьями – Николаем, Сергеем, Виктором и Алексеем. Она мало занималась детьми. В восприятии Ремизова образ матери навсегда остался овеянным ореолом страдания. Именно она стала прототипом многих трагических героинь его раннего творчества.

В Толмачах Ремизов провел лишь самые первые годы своей жизни. За несколько лет до смерти, уже в эмиграции, Алексей Михайлович напишет автобиографическую повесть «Подстриженными глазами», в которой вспомнит и о своей малой родине: «Родился я в сердце Москвы, в Замоскворечье у Каменного «Каинова» моста, и первое, что я увидел, лунные кремлевские башни, а красный звон Ивановской колокольни – первый оклик, на который я встрепенулся. Но моя память начинается позже, когда с матерью мы переехали на Яузу, и там прошло мое детство поблизости от самого древнего московского монастыря – Андрониева»[109]. Но кажется, что и патриархальное купеческое Замоскворечье повлияло на формирование Ремизова-писателя. «Всенощные, обедни и ранние и поздние, часы великопостные, ночные приезды в наш дом чудотворных икон, ночные и дневные крестные ходы, хождения по часовням и на богомолье по святым местам, заклинание бесов в Симоновском монастыре, жития из Макарьевских четий-миней – вот моя первая грамота и наука»[110], – напишет Ремизов в своей автобиографии. Чем не описание замоскворецкой жизни – размеренной, полной христианских традиций и церковных праздников!

Алексей Михайлович Ремизов оставил богатое творческое наследие. На протяжении всей своей жизни писатель искал путь к «душе народа». Он много раз обращался к народному творчеству и порой сам не мог объяснить истоков своего особенного к нему интереса. Легенду, сказку, полузабытый обряд или быличку Ремизов называл осколками народного мифа, воскресить который – миссия писателя. Духовные ценности Алексей Михайлович искал в глубинах народного миросозерцания. Как и у других писателей XX века, неисчерпаемым источником ремизовского творчества было погружение в глубины своего «я», в собственные воспоминания. Но уникальность Ремизова в том, что он понимал память не только как реальные воспоминания, но и как глубокую прапамять о своих реинкарнациях на протяжении веков.

Пыжевский переулок

Пыжевский переулок получил свое название по фамилии стрелецкого полковника Богдана Климентьевича Пыжова. Стрелецкий приказ Пыжова находился на Большой Ордынке во второй половине XVII столетия. Стрельцы построили здесь великолепную церковь Николая Чудотворца. Здесь, в Пыжевском переулке, расположены конструкторские бюро и научно-исследовательские институты Российской академии наук. Исполинское здание Росатома южным фасадом тоже выходит в переулок. Мы не увидим на нем старинных замоскворецких особняков, но ни у кого язык не повернется сказать, что наука и все, что с ней связано, менее важны, чем история и архитектура. Пыжевский переулок не всегда был сугубо «научным», во времена Пыжова и позже он ничем не отличался от многих других замоскворецких переулков. Кстати сказать, до конца XIX века Пыжевский переулок назывался по-другому. Откроем рассказ И. А. Бунина «Чистый понедельник»:

«– Поездим еще немножко, – сказала она, – потом поедем есть последние блины к Егорову… Только не шибко, Федор, – правда?

– Слушаю-с.

– Где-то на Ордынке есть дом, где жил Грибоедов. Поедем его искать…

И мы зачем-то поехали на Ордынку, долго ездили по каким-то переулкам в садах, были в Грибоедовском переулке; но кто ж мог указать нам, в каком доме жил Грибоедов, – прохожих не было ни души, да и кому из них мог быть нужен Грибоедов?»[111]

Герои Бунина, видимо, искали дом, в котором жил известный поэт и дипломат Александр Сергеевич Грибоедов. Они не нашли тогда его, потому что поленились. Нам сегодня дом и подавно не найти, но уже по другой причине: его попросту нет. Но восстановить его историю можно. Самому поэту этот дом не принадлежал. Хозяином большой усадьбы, где гостил Александр Сергеевич, был его дядя Алексей Федорович Грибоедов – богатый и властный московский барин. Его усадьба занимала территорию сегодняшних домов № 3 и 5. Помимо нее, Алексей Федорович владел огромным родовым имением Хмелита в Смоленской губернии, где проводил каждое лето молодой поэт Грибоедов. Будучи студентом философского факультета Московского университета, Александр Сергеевич часто гостил у своего родственника в Замоскворечье, которое Грибоедов очень любил. Один из товарищей поэта вспоминал, что любимым местом их прогулок была Ордынка, где университетскую компанию можно было увидеть почти каждый день. Александр Сергеевич посещал московские гулянья, праздники, балы и маскарады. Алексей Федорович сам часто устраивал балы, на которые приезжала вся Москва.

Пыжевский переулок. Современная фотография

А. Ю. Андреев в книге «1812 год в истории Московского университета» пишет: «Роль барина-покровителя для молодого Грибоедова взял на себя его дядя, Алексей Федорович, что доставляло юноше немало беспокойства. «Как только Грибоедов замечал, что дядя въехал к ним на двор, разумеется затем, чтоб везти его на поклонение к какому-нибудь князю Петру Ильичу, он раздевался и ложился в постель. «Поедем», – приставал Алексей Федорович. «Не могу, дядюшка, то болит, другое болит, ночь не спал», – хитрил молодой человек»[112]. Алексей Федорович любил указывать на себя как на образец для подражания. Свои нравоучения он начинал обычно с фразы «Я, брат!..». Кое-что напоминает, не правда ли?

Вот то-то, все вы гордецы! Спросили бы, как делали отцы? Учились бы, на старших глядя: Мы, например, или покойник дядя, Максим Петрович: он не то на серебре, На золоте едал; сто человек к услугам; Весь в орденах; езжал-то вечно цугом; Век при дворе, да при каком дворе! Тогда не то, что ныне, При государыне служил Екатерине. А в те поры все важны!

В своих моральных проповедях герой «Горя от ума» Фамусов тоже всегда переходил к собственной особе, как к лучшему примеру. Исследователи полагают, что именно дядя Грибоедова Алексей Федорович стал прототипом управляющего в казенном месте Фамусова. Да и большинство «московских типов» были подсмотрены Грибоедовым в дядином доме в Замоскворечье и в его имении Хмелита. Сам Грибоедов не скрывал своего отношения к дяде: «Вот характер, который почти исчез в наше время, но двадцать лет тому назад был господствующим, характер моего дяди. Историку предоставляю объяснить, отчего в тогдашнем поколении развита была повсюду какая-то смесь пороков и любезности… Тогда уже многие дуэлировались, но всякий пылал непреодолимою страстью обманывать женщин в любви, мужчин в карты или иначе; у всякого была в душе бесчестность и лживость на языке. Кажется, нынче этого нет, а может быть, и есть; но дядя мой принадлежит к той эпохе. Он как лев дрался с турками при Суворове, потом пресмыкался в передних всех случайных людей в Петербурге, в отставке жил сплетнями»[113].

Пыжевский переулок, № 3. Современная фотография

В 1920-х годах вместо усадьбы дяди Грибоедова архитектором В. А. Весниным был построен комплекс зданий различных научно-исследовательских институтов. В 1943 году один из корпусов этого комплекса стал свидетелем судьбоносного для нашей страны события. 28 сентября 1942 года Иосиф Сталин подписал постановление Государственного Комитета Обороны «Об организации работ по урану», в котором было сказано: «Обязать АН СССР возобновить работы по исследованию осуществимости использования атомной энергии путем расщепления ядра урана и представить к 1 апреля 1943 г. доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива. Для этой цели Президиуму АН СССР организовать при Академии наук специальную лабораторию атомного ядра»[114].

Пыжевский переулок. Нечетная сторона. Современная фотография

Среди ученых, претендовавших на роль научного руководителя этого ответственного проекта, выделялся сорокалетний профессор Ленинградского физико-технического института Игорь Васильевич Курчатов. Специальная лаборатория атомного ядра была создана в Казани – городе, где учился Курчатов. Весной 1943 года группу работников спецлаборатории для выполнения наиболее ответственной части работ по урану перевели из Казани в Москву, в дом № 3 по Пыжевскому переулку. Игорь Васильевич был глубоко убежден, что создание новейшей техники и первые этапы ее развития должны проходить под руководством ученых, причем руководство он понимал в самом широком смысле слова, включая в это понятие не только высказывание идей, но и предоставление ученым достаточно прав. В команде Курчатова были такие крупные фигуры, как Ю. Б. Харитон, Г. Н. Флеров, Я. Б. Зельдович, И. К. Кикоин, А. И. Алиханов и др.

Осенью 1943 года из Пыжевского переулка специальная лаборатория атомного ядра перебралась на постоянное место в другой район Москвы – в Покровское-Стрешнево, где впервые в Европе 25 декабря 1946 года был запущен атомный реактор. Институт в Пыжевском переулке всегда рассматривался как временный «бивак», но это не умаляет его значимости в истории нашей науки и страны. Кто знает, может быть, самые эпохальные открытия были сделаны Игорем Васильевичем Курчатовым и его сподвижниками именно здесь.

С Пыжевским переулком связаны имена многих знаменитых ученых. Например, здесь работал почвовед академик Б. Б. Полынов. В своих трудах он обращал внимание на то, что все в природе – рельеф, горные породы, климат, растительность, животные – тесно связано между собой. В лабораториях научно-исследовательских институтов в Пыжевском переулке вершились судьбы мировой науки: например, здесь получен первый металлический уран и сверхчистый полупроводниковый германий, разработана технология получения бездислокационного кремния. Об этих открытиях можно рассказывать и рассказывать. Но нам пора продолжать прогулку!

В Погорельском, Щетининском и Казачьих переулках

Казачья слобода существовала в Замоскворечье с конца XVI века. Я уже упоминал, что замоскворецкие казаки сыграли немаловажную роль в победе народного ополчения князя Д. М. Пожарского и Кузьмы Минина над польскими интервентами. В XVI веке в этой местности была Коломенская ямская слобода, которую в 1583 году перевели в район современной улицы Зацепы. Быть может, именно тогда здесь стали селиться казаки. В слободе были сибирские, донские и украинские казаки. Центром слободы стала церковь Успения Пресвятой Богородицы, что в Казачьей слободе, расположенная на углу с Большой Полянкой. В конце XVII века Петр I упразднил стрелецкие поселения в Замоскворечье. Возможно, подобная участь постигла и казачью слободу.

Москвовед С. К. Романюк в книге «Из истории московских переулков» сообщает: «Еще в 1830 г. в приходе церкви Успения числилось «Козачье подворье», где жили несколько казаков во главе с «урядником Войска Донского». Казачье подворье находилось через двор от церкви на углу со Старомонетным переулком. Церковь выстроил в конце 1690-х гг. стольник Василий Полтев, а через сто лет – в 1798 г. – построили трапезную с двумя приделами и колокольню, которая видна издалека по Большой Полянке, так как она поставлена на одном из изгибов улицы. До 1890-х гг. оба Казачьих переулка называли Успенскими. Более раннее название 1-го Казачьего – Жуков переулок, а 2-го – Фаминцын, по фамилиям домовладельцев».

Погорельский и Щетининский переулки назывались в XIX веке Большим и Малым Екатерининскими по церкви Екатерины Великомученицы, что на Всполье. В 1920-х годах Екатерининские переулки были переименованы. При переименовании произошла ошибка. Согласно планам Москвы XVIII века, Погорельским называли Малый Екатерининский переулок. Москвоведы не первый год твердят о том, что названия нужно поменять местами, но ведь это такая морока: нужно переделывать таблички с номерами домов, вносить поправки во все документы и выполнять массу ненужной, по мнению чиновников, работы. Так и остаются переулки с не своими именами.

Многочисленные офисы, торгово-промышленные центры, гостиницы и жилые комплексы в Казачьих и Екатерининских переулках давно стали нормой жизни. Так, во 2-м Казачьем не сохранилось практически ни одного исторически подлинного здания. А ведь еще в конце XIX века писатель А. М. Пазухин говорил об этой местности: «Между Полянкой и Ордынкой расположены очень уютные и весьма тихие переулки, похожие на безлюдные улицы наших провинций и населенные преимущественно средним купечеством, которое имеет там свои дома, переходящие из рода в род и большею частию похожие один на другой если не наружным видом, то расположением комнат, двором и характером обстановки. Чистый двор с сарайчиками и амбарами, с резной решеткой, отделяющей двор от сада, с конурой цепного пса, всегда сытого и всегда сердитого, с колодцем под узорным навесом, с путешествующими по двору курами под предводительством важного петуха»[115].

М. И. Цветаева и С. Я. Эфрон перед свадьбой

В 1912 году в доме на углу Щетининского и 1-го Казачьего переулков сразу после свадьбы поселяются М. И. Цветаева и С. Я. Эфрон. Дом, который они купили, был очень похож на дом в Трехпрудном переулке, где прошло детство поэтессы. В сентябре родилась дочь Цветаевой Ариадна. Марина Ивановна была «рожденным пешеходом» и любила прогулки по Замоскворечью. Весной, в ледоход, она спешила по Большой Ордынке к Москве-реке:

Я же весело Как волны валкие Народ расталкиваю. Бегу к Москва-реке Смотреть, как лед идет.

По адресу Щетининский переулок, дом № 10, строение 1 находится музей Василия Андреевича Тропинина и московских художников его времени. Тропинин провел в Замоскворечье только последний год своей долгой жизни. В 1855 году он купил окруженный фруктовым садом маленький домик на углу Большой Полянки и 2-го Спасоналивковского переулка. Тропинин – художник с поистине сложной судьбой. Долгое время у него не было даже фамилии. Василий Андреевич родился «крещеной собственностью» в семье отпущенного на волю крепостного, но сам свободы не имел и переходил, как товар, из одних барских рук в другие. Его называли просто Васюткой, Васей или Василием. Но даже в таком положении молодой талантливый художник был замечен и благодаря счастливому случаю поступил «вольноприходящим учеником» в Академию художеств в возрасте двадцати трех лет. Наставник Тропинина советник академии С. С. Щукин – ученик и преемник самого Д. Г. Левицкого – очень ценил подневольного художника и присуждал ему медали за «отличное и противу иных превосходное искусство». За картину «Мальчик, тоскующий по умершей птичке» Тропинин был удостоен золотой медали и похвалы императрицы Елизаветы Алексеевны.

Музей В. А. Тропинина. Современная фотография

Как известно, лучших учеников академии отправляли за границу, но вместо этого самовластным решением барина Василий Андреевич отправляется в малороссийскую деревню, где становится личным слугой графа Моркова. Но и вдали от художественной жизни талант Тропинина не угасает. Художник изучал характеры украинских крестьян и создавал прекрасные портреты и сцены из жизни селян. В Малороссии Тропинин расписывал церковь, а потом в ней же и обвенчался с крепостной Анной Ивановной Катиной. Они будут счастливы в браке почти пятьдесят лет.

Граф Морков имел в Москве дом, в котором Василий Андреевич иногда жил и писал картины. В пожаре 1812 го да погибли многие из его ранних работ. После написания Тропининым портрета историка Н. М. Карамзина о нем заговорили в Москве как об одном из самых талантливых художников. Со всех сторон графу посыпались просьбы отпустить из неволи Тропинина, но тот только злился и отправил Василия Андреевича назад в Малороссию. Графа просили и генералы, и академики, и писатели. Наконец он вручил художнику вольную, но на таких условиях, что и врагу не пожелаешь. Отпустил Морков только Тропинина и Анну Ивановну, а сын их остался крепостным. Лишь после смерти графа семья воссоединилась. Василию Андреевичу было тогда уже за пятьдесят лет. В 1824 году Тропинин стал академиком живописи. И вот уже практически безымянного художника называют «господин академик Василий Андреевич Тропинин».

Василий Андреевич не любил Петербург и более тридцати лет прожил в Москве, на улице Ленивке. Портрет стал любимым жанром художника. Он создал целую портретную галерею лучших людей своей эпохи: графиня Е. П. Ростопчина, философ Ю. Ф. Самарин, архитектор А. Н. Львов, оперный певец П. А. Булахов и многие другие. Но самой знаменитой работой художника стал портрет А. С. Пушкина. Два известнейших портрета поэта – кисти О. А. Кипренского и В. А. Тропинина – появились практически одновременно – в 1827 году. И если Кипренский представил нам далекого «русского Байрона», то Тропинин изобразил Пушкина другом каждого из нас, прикоснулся к чему-то личному. Современники стали наперебой говорить о поразительном сходстве портрета с оригиналом. Портрет полно передает и внешность, и духовную сущность поэта. Тропинина с уверенностью можно назвать одним из родоначальников бытового жанра в русском изобразительном искусстве. Василий Андреевич интуитивно предугадал интерес общества к подобного рода сюжетам. Его учениками были будущие передвижники братья К. Е. и В. Е. Маковские. Следующие поколения художников высоко ценили творчество Тропинина и его роль в становлении московской школы живописи.

После смерти жены Василий Андреевич переехал в тихое Замоскворечье, которое, к своей чести, до сих пор помнит великого художника. Дом, в котором разместился музей, принадлежал в начале XX века ученому-этнографу Николаю Григорьевичу Петухову, происходившему из старого купеческого рода. Приятелем Петухова был известный коллекционер Феликс Евгеньевич Вишневский. Обладая большой коллекцией произведений Тропинина и других художников и граверов, он не имел возможности где-нибудь разместить ее. Тогда Николай Григорьевич для столь нужной цели отдал Вишневскому свой дом. Эти люди искренне любили Тропинина, наверное, поэтому мы до сих пор можем видеть результаты их работы. Собрание музея насчитывает несколько тысяч произведений живописи, графики и декоративно-прикладного искусства. Среди них картины И. Я. Вишнякова, И. П. Аргунова, А. П. Антропова, Ф. С. Рокотова, Д. Г. Левицкого, В. Л. Боровиковского, С. Ф. Щедрина и др. Музей Тропинина и московских художников его времени – это не просто картинная галерея. Это место, сохранившее атмосферу старой Москвы, которую мы каждый год бесследно теряем.

Малая Ордынка

Малая Ордынка, конечно, переулком не является, но почему бы нам не прогуляться и по ней. Эта улица находится как будто в тени своего соседа – Большой Ордынки. О ней вспоминают только тогда, когда речь заходит об А. Н. Островском. Однако, являясь своеобразным вечным дублером Большой Ордынки, Малая Ордынка имеет свой собственный, ни с чем не сравнимый внешний облик и даже характер. Эта улица сложилась как промежуточная трасса Ордынской дороги. Она начинается как раз в том месте, где в XV веке уличная застройка кончалась и начинались «всполья». Об этом свидетельствует название церкви Покрова Пресвятой Богородицы «в Малых Ордынцах, на Всполье, за Москвой-рекой». Храм известен всем под названием Покрова в Голиках, но приведенное выше – одно из древнейших.

К сожалению, церковь была разрушена в 1931 году, но память о ней хранится в сердцах жителей Замоскворечья. Отличную справку о храме можно отыскать в книге «Памятники архитектуры Москвы»: «Документально известен с 1625 г. Многочисленные топонимические уточнения к ее названию, сменявшие друг друга, отразили историю округи, тесно связанной с формированием Малой Ордынки. Название «Покрова в Ордынцах» напоминало о поселении ордынцев на южной окраине Кадашей.

Другое прибавление – «в Пыжове» – возникло, видимо, в 1630-х годах и было связано с расселением здесь стрельцов полка Пыжова. В первой четверти XVIII в. древнее «в Ордынцах» сменилось на «в Ордынке» и означало уже название улицы. На исходе XVIII в. уточнилось название некоторых «проезжих переулков», в том числе Голиковского… С течением времени храм стали называть «Покрова в Голиках, на Малой Ордынке». Первый каменный храм был построен в 1693–1702 гг. Маленький двусветный четверик традиционно венчало пятиглавие, а фасад украшали наличники окон с разрывными фронтонами, типичными для «московского барокко». Возведенную в 1750-х годах колокольню и старинную трапезную в 1902 г. полностью перестроили».

Один из самых красивых доходных домов в Замоскворечье – дом № 39 по Малой Ордынке. Он был построен в 1910 году в «готическом стиле» В. В. Шервудом – любимым архитектором домовладельца Дурилина. Парадный фасад украшен тремя эркерами на уровне второго и третьего этажей с узкими, вытянутыми по вертикали окнами. Частый ритм окон повторен и между эркерами. Особый интерес вызывает ряд полукруглых пилястр с капителями в виде каменных имперских орлов. В арочных нишах над капителями и панно между окнами четвертого этажа также изображены животные. Шервуд добился потрясающего сочетания четкости форм и абстрактных мотивов. Главным украшением доходного дома Дурилина является треугольный щипец над крайним левым эркером, прекрасно смотрящимся с аттиками над двумя другими. Этот щипец идеально подходит готическому духу здания.

Дом № 36 тоже доходный. Построен он в 1913 году архитектором С. Д. Езерским по заказу домовладельцев Румянцева и Никифорова. Восьмиэтажное здание стало одним из самых высоких в Замоскворечье. В отличие от доходного дома Дурилина его фасады бедны на архитектурные детали. Видно, что заказчиков волновала только практическая сторона дела. Однако авторы книги «Москва: Архитектурный путеводитель» нашли и в этом здании повод для восторга: «Особенно выразительна центральная часть фасада – третий-шестой этажи. Вертикальное и горизонтальное членения сложно ритмически организованы, что подчеркнуто цветом – здесь применены три оттенка облицовочной керамической плитки (к сожалению, утрачены балконы четвертого, шестого и восьмого этажей). Сохранились первоначальные полотнища входных дверей»[116].

В 2004 году в современное, прекрасно оборудованное театральное здание по адресу Малая Ордынка, № 31 из Большого Козихинского переулка перебрался Московский государственный театр Луны. Новым домом театра оказался построенный в 1912 году дом товарищества учительского института – здание со строгими формами и утонченной архитектурой. «Театр Луны» был образован в 1992 году актером и режиссером С. Б. Прохановым. С первого спектакля в небольшом подвальчике недалеко от Патриарших худрук и труппа продемонстрировали незаурядное мастерство, дерзость и смелость художественных замыслов, редкое умение овладевать любым сценическим пространством. Эксперимент и творческий поиск остаются для театра основополагающими элементами.

Еще одно примечательное сооружение на Малой Ордынке (дом № 25) – бывшая кондитерская фабрика имени Марата. На рубеже XVIII и XIX веков здесь сложилась городская усадьба, принадлежавшая кригс-комиссарше Шатиловой. Лучше всего подойти к ней со стороны Большого Ордынского переулка. От некогда большой усадьбы уцелели главный дом, расположенный в глубине двора, и два флигеля, выступающие торцами на линию переулка и соединенные оградой с двумя воротами. Каменный особняк был построен в 1817 году на месте старого деревянного. Позади дома располагались различные хозяйственные пристройки и обширный сад с беседками. В 1890-х годах новые владельцы купцы Ивановы устраивают в расширенных и надстроенных вторыми и третьими этажами хозяйственных корпусах конфетно-шоколадную фабрику. При этом парадная часть усадьбы сохранялась практически без изменений. Пострадали только фасады главного дома. До перестройки портиком был украшен фасад с северной стороны, выходящий в сад. При открытии кондитерского производства дом расширили к северу, потому что рабочие и сам хозяин жили при фабрике. Дорический портик с балконом наверху оказался на южном фасаде. Окна получили тяжелые обрамления с сандриками, угловые лопатки были обработаны рустом, под карнизом появились лепные медальоны. Прямо в главном доме открыли небольшую кондитерскую лавку, в которой продавались сласти.

О конфетно-шоколадной фабрике упоминает москвовед С. К. Романюк: «Последние переулки в этой части города – Большой и Малый Ордынские, которые назывались Большим и Малым Курбатовыми – по фамилии владельца углового с Большой Ордынкой дома бригадира Курбатова. В советское время они назывались Маратовскими – по кондитерской фабрике «Марат», строения которой находятся на углу Большого Ордынского переулка и Малой Ордынки… Внутри двора двухэтажный каменный особняк с мезонином. Он дожил до наших дней, обстроенный со всех сторон производственными и складскими зданиями «паровой фабрики шоколада, какао, кофе, конфет и проч.» торгового дома «Братья А. и С. Ивановы» (1905–1913, архитектор И. И. Благовещенский). Сейчас здесь цехи производственного объединения «Рот-Фронт»[117].

После революции конфетно-шоколадную фабрику Ивановых переименовали в кондитерскую фабрику «Марат» в честь французского революционера XVIII века. Она выпускала халву, конфеты, леденцы, орехи, изюм в шоколаде и даже жвачку. В 1971 году произошло объединение фабрик «Марат» и «Рот-Фронт». Старожилы помнят карамельно-шоколадный запах из коробов вытяжной вентиляции, распространявшийся на всю округу. В главном доме бывшей усадьбы Шатиловой размещалось управление фабрики. Теперь он перестроен под офисы и бизнес-центр. Перед домом растет огромный тополь. Может быть, он помнит первую хозяйку имения.

Малая Ордынка всегда застраивалась с небольшим отставанием от Большой, поэтому еще в прошлом столетии на ней сохранялось несколько домов допожарного времени. До сих пор жители Замоскворечья приходят посмотреть на дом № 18, построенный в 1803 году и ставший одним из немногих деревянных строений, которые пережили пожар 1812 года. В 1817 году дом отреставрировали, а фасады украсили гипсовой лепниной, которая до наших дней не сохранилась. В начале XX века, когда усадьба принадлежала купцам Хомяковым, рядом с деревянным домом возвели каменное двухэтажное здание и кирпичную ограду.

Прекрасные слова написаны о Малой Ордынке в книге, посвященной литературным тропам Москвы, «Я люблю этот город вязевый…»: «Узкая, извилистая Малая Ордынка, соседствуя с шумной торговой Пятницкой, всегда была тихой и провинциальной. Она сохранила кое-где следы былого облика. Одноэтажные и двухэтажные дома раньше имели дворы со службами. Сейчас эти дворы исчезли, но за основной линией домов Малой Ордынки видны колоритные деревянные особнячки с мезонинами, которые напоминают о старом Замоскворечье. Неотъемлемой чертой этих улиц были причудливые главки и колокольни церквей Покрова Св. Богородицы в Голиках и Николы в Пыжах, выходящей фасадом на соседнюю Большую Ордынку. Малая Ордынка такая, каких в Замоскворечье много, и в то же время единственная в своем роде. На ней находится один из главных литературных адресов этого района – дом, в котором родился великий русский драматург А. Н. Островский»[118].

Дом-музей А. Н. Островского (Малая Ордынка, № 9)

Александр Николаевич Островский – это центральная фигура и Малой Ордынки, и всего Замоскворечья. Замоскворечье и Островский достойны друг друга. Малая родина дала драматургу огромный материал для творчества, а он отблагодарил тем, что стал ее настоящим голосистым певцом. Меня часто одолевал вопрос – а почему «Колумб Замоскворечья»? Ведь и до Островского у писателей действие происходило за Москвой-рекой. Вспомним хотя бы «Песнь про царя Ивана Васильевича» М. Ю. Лермонтова:

Как сходилися, собиралися Удалые бойцы московские На Москву-реку, на кулачный бой, Разгуляться для праздника, потешиться.

По крайней мере, Колумб Америку просто открыл, побывал на ней. Он и не подозревал, какое открытие он совершил. Колумб не изучал новый континент, не сложил о нем представление современников. Островский же всю жизнь осваивал быт и нравы Замоскворечья и даже сам влиял на них. Тогда уместнее будет сравнить Александра Николаевича, например, с Александром фон Гумбольдтом – величайшим исследователем Америки. Но какая, в сущности, разница, как называть Островского! Нам нужно в первую очередь снять перед ним шляпу, потому что без него и Москва не Москва, и Замоскворечье не Замоскворечье.

Только он мог так сказать о Первопрестольной: «Там древняя святыня, там исторические памятники, там короновались русские цари и коронуются русские императоры; там в виду торговых рядов, на высоком пьедестале, как образец русского патриотизма, стоит русский купец Минин. В Москве всякий приезжий, помолясь в Кремле русской святыне и посмотрев исторические достопамятности, невольно проникается русским духом. В Москве все русское становится понятнее и дороже… Москва – город вечно обновляющийся, вечно юный, через Москву волнами вливается в Россию великорусская народная сила»[119].

Александр Николаевич Островский родился в 1823 году в доме причта церкви Покрова в Голиках. Дед Островского по отцовской линии был священником, дед по матери был пономарем. Так или иначе все самые близкие родственники будущего писателя были связаны с церковью. Мы видели на нашем пути столько церквей. А сколько их было раньше! Даже сегодня идешь утром в воскресный день по Замоскворечью – слышишь, как, не умолкая, гудят колокола десятков замоскворецких церквей и поют свои звонкие молитвы. А что было в те времена – даже представить трудно. Окна дома Островского выходили прямо в церковный двор, и в церковь спешили жители Замоскворечья: бородатые купцы, разодетые купчихи, озорные молодцы из торговых рядов, изворотливые свахи, довольные приказчики, убогие нищие и прочие, прочие, прочие. С детства Островский воспитывался в духе истин православной веры, в семье соблюдались все христианские обычаи. Позднее он опишет традиции Замоскворечья в своих очерках: «Когда у нас за Москвой-рекой праздник, так уж это сейчас видно. И откуда бы ты ни пришел, человек, сейчас узнаешь, что у нас праздник. Во-первых, потому узнаешь, что услышишь густой и непрерывный звон во всем Замоскворечье. Во-вторых, потому узнаешь, что по всему Замоскворечью пахнет пирогами. Здесь надобно заметить, что нигде нет таких больших и громогласных колоколов, как у нас за Москвой-рекой, и нигде в другом месте не пекут таких пирогов, запах которых распространяется по целому кварталу»[120].

Отец Островского Николай Федорович окончил Духовную академию, но по стопам своего родителя не пошел, а избрал гражданскую службу. Он служил сначала в общем собрании Московских департаментов Сената, а потом занимал более прибыльную должность секретаря департамента Московской палаты гражданского суда. Николай Федорович занимался и частной юридической практикой, работал усердно и скоро неплохо в этом преуспел. Среди его клиентов были и купцы, и мещане, и чиновники – их не раз встречал будущий писатель в доме отца и видел в них прототипов своих будущих героев. Черты Николая Федоровича угадываются в некоторых героях Островского: например, в отставном чиновнике-адвокате Маргаритове из «Поздней любви», имя которого гремело по Москве, дел, документов чужих было хоть пруд пруди.

На Малой Ордынке Островский прожил только первые три года своей жизни. В 1826 году, когда отец получил чин титулярного советника, семья переезжает в недавно построенный собственный дом в Монетчиках, недалеко от Пятницкой. Незачем было переезжать из тихого Замоскворечья, где у Николая Федоровича было уже много знакомых и клиентов. Когда Островскому не было и девяти лет, от тяжелых родов умерла его мать. Вскоре умерли и самые младшие сестры Александра Николаевича. Отец, загруженный государственной и частной службой, остался один с четырьмя детьми.

Литературовед В. Я. Лакшин, автор книги об Островском, рассказывает о сугубой практичности Николая Федоровича: «Отец по-прежнему был поглощен службой, с утра до вечера сидел в присутствии, так что детям перепадало не слишком много родительской ласки. Зато благосостояние Николая Федоровича росло. В 1834 году он продал выстроенный им дом в Монетчиках и купил два новых дома на Житной улице, которые принялся расширять и благоустраивать. Можно было позавидовать деловой энергии этого человека: за все он брался, все делал ладно, из всего умел извлечь выгоду»[121].

Удивительно, но ни одна из трех церквей, в приходе которых состояли Островские, – Покрова в Голиках, Воскресения Словущего в Монетчиках и иконы Божией Матери Казанская на Житном дворе – не сохранилась. Когда у Николая Федоровича появились лишние деньги, он завел отличную библиотеку – одну из лучших частных библиотек в Замоскворечье. К книге в семье Островских всегда относились с почтением, а любовь к чтению Александр Николаевич унаследовал еще от деда. По воспоминаниям самого драматурга, именно благодаря большой библиотеке отца он весьма рано ознакомился с русской литературой и почувствовал наклонность к авторству. Островский занимался с учителями танцев, пения, музыки, французского и немецкого языков. Отец выхлопотал ему место в самой знаменитой первой губернской гимназии на Волхонке, куда Островский с Житной улицы ходил пешком. Совершая каждый день эти небольшие путешествия, мальчик набирался впечатлений для своих будущих произведений. Островский видел яркие московские народные праздники с ряжеными скоморохами, масленичным весельем, русскими тройками, веселыми балаганами, каруселями, разносчиками сбитня и пирогов. Он слушал особый яркий и образный замоскворецкий говор, сказки о домовых и леших, жар-птицах и снегурочках, полную пословицами и шутками речь торговцев и старьевщиков.

Островский-гимназист влюбляется в театр. Он восторгается игрой актеров Малого театра П. С. Мочалова, М. Д. Львовой-Синецкой, М. С. Щепкина. Но главной любовью Островского уже тогда была литература и сочинительство. В 1840 году Александр Николаевич закончил с отличием гимназию и поступил, по настоянию отца, на юридическое отделение Московского университета. В этом же году Николай Федорович женится вторично, и семья переселяется из Замоскворечья в Серебряники. Благодаря новой университетской среде, всесторонним знаниям, лучшим преподавателям Островский взглянул на многие вещи по-другому, даже немного свысока. Позднее он иронически заметит в очерке: «За Москвой-рекой не живут своим умом, там на все есть правило и обычай, и каждый человек соображает свои действия с действиями других. К уму Замоскворечье очень мало имеет доверия, а чтит предания и уповает на обряды и формы. На науку там тоже смотрят с своей точки зрения, там науку понимают как специальное изучение чего-нибудь с практической целью. Научиться медицине – наука; научиться сапоги шить – тоже наука, а разница между ними только та, что одно занятие благородное, а другое нет. Науку как науку, без видимой цели, они не понимают. И потому если вы встретите ученого, который станет вам доказывать материальную пользу своего предмета или станет хвалить свой предмет, понося прочие, так знайте, что этот ученый или родился за Москвой-рекой, или жил там довольно долго. Если вы встретите студента, который рассуждает так: «Все наука да наука, нужна нам очень в жизни эта наука; нам бы только как-нибудь четыре года промаяться да чин получить – вот и вся наука», – так знайте, что это студент замоскворецкий, а если он приезжий, так, верно, квартирует за Москвой-рекой»[122].

После университета молодой юрист Островский не проявлял особого усердия в службе. Только благодаря ходатайству отца он получил должность присяжного стряпчего в Коммерческом суде на Моховой. Работа тяготила Александра Николаевича. В суде рассматривались дела плутоватых аферистов, непутевых сыновей купцов, расчетливых наследников состояний, обанкротившихся дельцов. Иногда даже судья не слишком глубоко вникал в суть дела, но стряпчий Островский внимательно выслушивал все стороны и прилежно вел записи. Он это делал не потому, что хотел непременно добиться высокого служебного положения. «Что ни дело – то комедия!» – повторял молодой юрист и мотал себе на ус, примечая разномастные типы и характеры. Первое дошедшее до нас произведение Островского – «Сказание о том, как квартальный надзиратель пускался в пляс, или От великого до смешного только один шаг» – навеяно его адвокатской деятельностью. Дату 15 декабря 1843 года, поставленную под рассказом, можно считать датой рождения нового писателя.

Сам же Островский называл самым незабываемым днем своей жизни другую дату. За полгода до смерти, 12 декабря 1885 года, в альбоме М. И. Семевского Александр Николаевич записал: «Самый памятный для меня день в моей жизни 14-е февраля 1847 года. С этого дня я стал считать себя русским писателем и уже без сомнений и колебаний поверил в свое призвание»[123]. В этот день Островский читал свою первую пьесу «Картина семейного счастья» в доме профессора университета С. П. Шевырева. На вечере присутствовал сам Н. В. Гоголь, на которого пьеса произвела сильное впечатление. Следующая комедия «Банкрот» принесла Островскому настоящую славу. О нем заговорила вся Москва, начиная от высших слоев общества до захолустий. «Поздравляю вас, господа, с новым светилом в отечественной литературе!» – это слова Шевырева. «Если это не минутная вспышка, не гриб, выдавившийся сам собою из земли, просоченной всякою гнилью, то этот человек есть талант огромный. Я считаю на Руси три трагедии: «Недоросль», «Горе от ума», «Ревизор»; на «Банкроте» я поставил номер четвертый»[124], – писал литератор В. Ф. Одоевский.

С 1853 года пьесы Островского не только читаются критиками, но и ставятся на сценах Малого театра в Москве и Александринского театра в Петербурге. Александр Николаевич знакомится с русской литературной элитой: И. С. Тургеневым, Н. А. Некрасовым, А. А. Григорьевым, А. Ф. Писемским, Ф. М. Достоевским и многими другими. У Островского практически не было литературных врагов. Его одинаково любили славянофилы и западники, либералы и консерваторы. Он не испытал на себе ожесточенных партийных нападок. Островский жил гражданским браком с Агафьей Ивановной (фамилия ее неизвестна) – соседкой-мещанкой. У них было четверо детей. В 1850-х годах одна за одной выходят едва ли не лучшие пьесы: «Бедная невеста», «Не в свои сани не садись», «Бедность не порок», «В чужом пиру похмелье», «Доходное место», «Воспитанница». Александр Николаевич сотрудничает с журналами «Москвитянин» и «Современник».

В 1859 году Островский пишет пьесу «Гроза», которая стала вершиной творчества драматурга. По словам академика А. Ф. Кони, «появление «Грозы» произвело решительный поворот в отношении печати и общества к Островскому. Добролюбов, еще и раньше ценивший Островского как изобразителя и обличителя самодурства, произвел сильное впечатление своей статьей «Луч света в темном царстве», которая читалась с жадностью и заставляла приступить к серьезной переоценке прежнего критического отношения к Островскому. Еще большее впечатление производила «Гроза» на сцене, где к исполнению ее были привлечены лучшие силы Александрийского театра. Было видно, что к постановке ее все участники – артисты, режиссер и декораторы – отнеслись с особой любовью».

В 1860-х годах Островский продолжает писать бытовые комедии и драмы, которые по-прежнему пользуются популярностью у читателей и зрителей. Его творчество становится неким закреплением материала, а не поиском новых идей. Раз за разом перед публикой предстают старые купеческие семьи и легендарные Кит Китычи, хотя тематика драматурга становится разнообразнее. Например, он пробует себя в историческом жанре («Козьма Захарьич Минин-Сухорук», «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский»). Но для Островского это был не отход от современности, а попытка взглянуть на нее под другим углом зрения. В это же время Островский совершает заграничное путешествие, чтобы посмотреть да сравнить свое и чужое.

В 1867 году умерла жена Агафья Ивановна. Похоронив ее, Островский безутешно горевал. В этот тяжелый период рядом с драматургом оказалась молодая актриса Малого театра Мария Васильевна Бахметьева. В 1869 году они обвенчаются и переедут вместе со всеми детьми в дом С. М. Голицына на Волхонку. В начале 1870-х годов Островский испытал душевный подъем и жажду работать. За два года он создает пьесы «Горячее сердце», «Бешеные деньги», «Не все коту масленица», «Не было ни гроша, да вдруг алтын». К 1877 году у Александра Николаевича и Марии Васильевны было уже шестеро детей.

Чтобы прокормить такую большую семью, драматургу приходилось много работать. В 1870-х годах Островский использовал в качестве сюжетов события уголовной хроники. Здесь ему был примером Ф. М. Достоевский, строивший на ней некоторые романы. Есть версия, что сюжет «Бесприданницы» навеян Островскому делом об убийстве из ревности, слушавшимся в Кинешемском мировом суде. Александр Николаевич смело использовал наработки своих коллег. Так, не без влияния М. Е. Салтыкова-Щедрина создавались его сатирические комедии, а психологизм Достоевского отразился в психологических драмах 1870-х годов. Неоднозначно восприняли критики необычную и даже уникальную для Островского пьесу «Снегурочка». Зато ее по-настоящему услышали и полюбили композиторы. П. И. Чайковский, написавший музыку к постановке пьесы, писал: «Я уже около месяца не вставая сижу за работой; пишу музыку к волшебной пьесе Островского «Снегурочка». Это одно из моих любимых детищ. Весна стояла чудесная, у меня на душе было хорошо… Пьеса Островского мне нравилась, и я в три недели, без всякого усилия, написал музыку»[125].

В 1883 году душевно измученный и разбитый Островский совершил последнее в жизни путешествие – на Кавказ с братом Михаилом Николаевичем, который был крупным чиновником в Петербурге. Кстати, его при жизни знали больше, чем Александра Николаевича. «Это какой Островский – брат министра?» – можно было часто услышать в самых разных кругах обеих столиц. На Кавказе драматург навестил могилу А. С. Грибоедова у церкви Святого Давида. Говорят, пятидесятилетний драматург прослезился, когда увидел переполненный зал грузинского театра, где играли его пьесу «Доходное место». Незадолго до смерти Островский получил долгожданную пенсию в три тысячи рублей, которую он добивался в течение пятнадцати лет. В последние годы на Александра Николаевича свалилось много бед.

«Теперь у меня все разбито, – писал он брату в сентябре 1884 года, – нет ни цели в жизни, ни надежд; жизнь души убита, остается только мучительное физическое существование. Я брожу по дому, как тень, заняться ничем пристально не могу. Я задыхаюсь и задохнусь без хорошего театра, как рыба без воды»[126]. Летом 1885 года у Островского случилась лихорадка, такая, что лопался язык и трескалась кожа во рту. Но тогда Александр Николаевич выкарабкался. Он имел столько проектов, будто впереди у него были годы и годы. Но судьба распорядилась иначе. 2 июня 1886 года, сидя в кресле с газетой, он неожиданно почувствовал, что задыхается. Островский попытался подняться, но упал, ударившись головой о край стола. Приехавший из больницы фельдшер констатировал смерть от разрыва сердца.

Не буду говорить о значении Островского для русской литературы и русского театра – это займет слишком много времени. Но о связи Александра Николаевича с Москвой в качестве заключения сказать стоит. Из сорока семи пьес Островского в тридцати двух действие происходит в Москве. В Замоскворечье – на Пятницкой, Большой и Малой Ордынках и других улицах и переулках – до сих пор сохранились дома времени Островского. Есть специальные исследовательские работы, которые посвящены изучению домов, описанных в пьесах драматурга. Иногда Александр Николаевич географически конкретно указывал место действия. Например, в пьесе «Козьма Захарьич Минин-Сухорук» оно происходит за Москвой-рекой, против Кремля; направо тын Климентовского острога с бойницами и воротами, налево деревянная церковь Св. Климента. Знакомое нам место, не правда ли?

В середине XIX века сопоставление Петербурга и Москвы было очень актуально. Можно вспомнить «Петербургские записки 1836 года» Н. В. Гоголя, статью А. И. Герцена «Москва и Петербург» или работу В. Г. Белинского «Петербург и Москва». Островский тоже внес свою лепту в этот вечный спор. Своими слишком гиперболизированными зарисовками консервативного Замоскворечья Островский делал акцент на добродушности и патриархальности Москвы. Островский говорит: «Я не без основания назвал эту силу замоскворецкой: там, за Москвой-рекой, ее царство, там ее трон. Она-то загоняет человека в каменный дом и запирает за ним железные ворота, она одевает человека ваточным халатом, она ставит от злого духа крест на воротах, а от злых людей пускает собак по двору. Она расставляет бутыли по окнам, закупает годовые пропорции рыбы, меду, капусты и солит впрок солонину. Она утучняет человека и заботливой рукой отгоняет ото лба его всякую тревожную мысль, так точно, как мать отгоняет мух от заснувшего ребенка»[127].

Островский понимал и чувствовал Москву, улавливал любые перемены, происходившие в ней. Недавно Общественным советом при префекте Центрального административного округа проводился опрос, какие памятники, архитектурные сооружения и прочие объекты москвичи считают символами города. Первые места ожидаемо заняли памятник А. С. Пушкину на Пушкинской площади, Московский Кремль, здание Большого театра, улица Арбат и собор Василия Блаженного. Но самым значимым объектом Замоскворечья москвичи признали Дом-музей А. Н. Островского на Малой Ордынке. Отрадно, что наша продолжительная и увлекательная прогулка закончилась именно здесь – у этого двухэтажного наполовину деревянного дома с высоким чердаком. Дома, который сохранил для нас память о прекрасном писателе, о москвиче по рождению, языку, духу и мироощущению – об Александре Николаевиче Островском. А его нельзя рассматривать отдельно от столицы. Следовательно, в этом купеческом особнячке живет память и о старой Москве, сохранить которую – наша задача.

Литература

Алферова Г. В. Памятник русского зодчества в Кадашах. История его реставрации. М., 1974.

Амшинская А. М. Василий Андреевич Тропинин. М., 1970.

Андреев А. Ю. 1812 год в истории Московского университета. М., 1998.

Антонов С. П. Царский двугривенный. Овраги. Васька: Повести. Л., 1990.

Асташенков П. Т. Курчатов. М., 1968.

Бажов П. П. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2. М., 1952.

Батюшков К. Н. Избранная проза. М., 1988.

Боткин А. П. Павел Михайлович Третьяков в жизни и искусстве. М., 1951.

Булгаков М. А. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 7. М., 2007.

Бунин И. А. Полное собрание сочинений. Т. 13. М., 2006.

Бурышкин П. А. Москва купеческая. Мемуары. М., 1991.

Бусева-Давыдова И. Л., Нащокина М. В., Астафьева-Длугач М. И. Москва: Архитектурный путеводитель. М., 1997.

Варенцов Н. А. Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое. М., 2011.

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. История России. Переводы с английского. М., 2000.

Весновский В. А. Иллюстрированный путеводитель по Уралу. Екатеринбург: Типография Уральской жизни, 1904.

Вознесенский А., Гусев Ф. Святитель Николай Чудотворец. М., 2005.

Герштейн Э. А. Мемуары. СПб., 1998.

Говоренкова Т., Жуков А., Савин Д., Чуев А. Жилищный вопрос и логика его решения // Муниципальная власть. 2007. № 2.

Гольдштейн Б. С. Системы коммутации. СПб., 2003.

Горбаневский М. В., Смолицкая Г. П. Топонимия Москвы. М., 1982.

Горбаневский М. В. Москва: кольца столетий. М., 2002.

Горький А. М. Полное собрание сочинений: В 25 т. Т. 15 и 21. М., 1972.

Государственная Третьяковская галерея. Очерки истории. 1856–1917. Л., 1981.

Готье Т. Путешествие в Россию. М., 1988.

Грибоедов А. С. Сочинения. М., 1988.

Гурьянов И. Г. Москва, или Исторический путеводитель по знаменитой столице государства Российского. Часть 3. Типография Селивановского, 1831.

Дмитрий Ростовский. Жития святых. Ноябрь. Репринт 1905 года. М., 2007.

Дубодел А. И. Заводовладельцы Замосковного горного округа в конце XVIII – первой половине XIX в. Саранск, 2004.

Дурылин С. Н. Нестеров в жизни и творчестве. М., 2004.

Емельянова В. В., Краусова И. В., Стародуб К. В. Я люблю этот город вязевый… Путеводитель по литературным местам Москвы. М., 1990.

Епископ Арсений (Жадановский). Воспоминания. М., 1995.

Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Историко-литературный архив. Исследования, документы. М., 1990.

Забелин И. Е. История города Москвы. М., 1990.

Забелин И. Е. Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное время. М., 1999.

Загоскин М. Н. Москва и москвичи. М., 1988.

Иванов И. И. А. Н. Островский, его жизнь и литературная деятельность. СПб., 1900.

Ильин М. А. Москва. Серия «Художественные памятники города». М., 1970.

Карамзин Н. М. Полное собрание сочинений: В 18 т. М., 1999.

Колодный Л. Е. Москва в улицах и лицах. Китай-город. Замоскворечье. М., 2003.

Комаровская А. В. Молодые годы Юрия Самарина // Богословский сборник. 1999. № 3.

Комаровский Е. Ф. Записки графа Комаровского. Серия «Библиотека мемуаров». М., 1990.

Константинов Н. А., Медынский Е. Н., Шабаева М. Ф. История педагогики. М., 1974.

Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. М., 2000.

Кудрявцев М. П. Москва – Третий Рим. М., 2008.

Лакшин В. Я. Александр Николаевич Островский. М., 1982.

Ленин В. И. Полное собрание сочинений: В 55 т. Т. 34, 45. М., 1974.

Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений: В 5 т. Т. 5. М.; Л.: Academia, 1937.

Максимов С. М. Крылатые слова. М., 1955.

Мандельштам О. Э. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 3. М., 1994.

Мельников К. С. Архитектура моей жизни. М., 1985.

Мещерский В. П. Мои воспоминания. М., 2003.

Молева Н. М. Ошибка канцлера. М., 1987.

Найман А. Г. Рассказы об Анне Ахматовой. М., 1989.

Нестеров М. В. О пережитом. Воспоминания. Близкое прошлое. М., 2006.

Никулин Л. В. Воспоминания о Юрии Олеше. М., 1975.

Новикова Е. Б. Хроника пяти поколений. Хлудовы, Найденовы, Новиковы. М., 1998.

«Новый летописец» со списка кн. Оболенского. М., 1853.

Олеша Ю. К. Избранное. М., 1974.

Орехов Д. С. Русские святые и подвижники XX столетия. М., 2006.

Островский А. Н. Записки замоскворецкого жителя. М., 1987.

Островский А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 7 и 13. М., 1950.

Паламарчук П. Г. Сорок сороков: В 4 т. Т. 2. М., 1994.

Памятники архитектуры Москвы. Замоскворечье. М., 1994.

Пастернак Б. Л. Из переписки с писателями. Литературное наследство. Т. 93. М., 1983.

Пастернак Е. Б. Борис Пастернак. Биография. М., 1997.

Переписка В. В. Верещагина и П. М. Третьякова. М., 1963.

Переписка И. Н. Крамского. И. Н. Крамской и П. М. Третьяков. М., 1953.

Перхавко В. Б. История русского купечества. М., 2008.

Письма художников Павлу Михайловичу Третьякову. 1856. М., 1960.

По Москве. Прогулки по Москве и ея художественным и просветительным учреждениям. Репринтное воспроизведение издания М. и С. Сабашниковых 1917 года. М., 1991.

Полное собрание русских летописей. Т. I. Лаврентьевская летопись. Л., 1926.

Полное собрание русских летописей. Т. II. Летопись по Ипатьевскому списку. М., 2001.

Полное собрание русских летописей. Т. VII. Летопись по Воскресенскому списку. М., 2001.

Полное собрание русских летописей. Т. XVIII. Симеоновская летопись. М., 2007.

Польский М. А. Новомученики российские. Харвест, Белорусский Экзархат, Белорусский дом печати, 2004.

Пришвин М. М. Дневники. СПб., 2010.

Путешествие А. Контарини. Библиотека иностранных писателей о России. М., 1836.

Рассказы Сергея Михайловича Голицына, записанные М. П. Полуденским // Русский архив. 1869.

Ревякин А. И. А. Н. Островский в воспоминаниях современников. М., 1966.

Романюк С. К. Из истории московских переулков. Путеводитель. М., 1988.

Рябушинский В. П. Купечество московское // Былое. 1991. Август. № 2.

Сказание о убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора. ПЛДР XIII век. М., 1981.

Сказания и повести о Куликовской битве. Серия «Литературные памятники». Л., 1982.

Смирнов Ю. Н. И. В. Курчатов и власть // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 2.

Собрание государственных грамот и договоров. Ч. I. № 144. М., 1813.

Солнцева Н. М. Иван Шмелев: Жизнь и творчество. Жизнеописание. М., 2007.

Соловьев В. С. Литературная критика. М., 1990.

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Издание товарищества «Общественная польза». СПб., 1893.

Спасский Г. И. Жизнеописание Акинфия Никитича Демидова. СПб., 1877.

Сытин П. В. Из истории московских улиц. М., 1952.

Терентьев Н. Мой прадед – купец Кузнецов // Вокруг света. 1997. Ноябрь.

Тихомиров М. Н. Древняя Москва XII–XV вв. М., 1992.

Труайя А. Марина Цветаева. Серия «Русские биографии». М., 2003.

Четверухина О. С. Жизнь прихода при настоятеле о. Василии Нечаеве: 1855–1889 гг. // Толмачевский листок. 2008.

Чичерин Б. Н. Москва сороковых годов. М., 1997.

Шмелев И. С. Автобиография // Русская литература. 1973. № 4.

Шмелев И. С. Сочинения: В 2 т. Т. 1 / Вступ. статья О. Михайлова. М., 1989.

Шмелев И. С. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 4. М., 2010.

Юденкова Т. В. Неустанное служение // Наше наследие. 2006. № 78.

Об авторе

Денис Дроздов окончил Литературный институт имени А. М. Горького по специальности «Художественная проза». Писатель-краевед, автор книг «Большая Ордынка. Прогулка по Замоскворечью», «Историческая Москва» и «Парк Сокольники. Исторический очерк». Дипломант литературной Бунинской премии «За значительный вклад в развитие москвоведения». Организатор и экскурсовод клуба пешеходных экскурсий «Шагаю по Москве».

Примечания

1

Батюшков К. Н. Избранная проза. М., 1988.

(обратно)

2

Полное собрание русских летописей. Т. XVIII. Изд. 2-е. Симеоновская летопись. М., 2007.

(обратно)

3

Путешествие А. Контарини. Библиотека иностранных писателей о России. М., 1836.

(обратно)

4

Полное собрание русских летописей. Т. XVIII.

(обратно)

5

Забелин И. Е. История города Москвы. М., 1990.

(обратно)

6

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. II. Изд. товарищества «Общественная польза». СПб., 1893.

(обратно)

7

«Новый летописец» со списка кн. Оболенского. М.: Университетская типография, 1853.

(обратно)

8

«Новый летописец» со списка кн. Оболенского.

(обратно)

9

«Новый летописец» со списка кн. Оболенского.

(обратно)

10

Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений: В 5 т. Т. 5. М.; Л.: Academia, 1937.

(обратно)

11

Памятники архитектуры Москвы. Замоскворечье. М., 1994.

(обратно)

12

Сытин П. В. Из истории московских улиц. М., 1952.

(обратно)

13

Островский А. Н. Записки замоскворецкого жителя. М., 1987.

(обратно)

14

По Москве. Прогулки по Москве и ея художественным и просветительным учреждениям. Репринтное воспроизведение издания М. и С. Сабашниковых 1917 года. М., 1991.

(обратно)

15

Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Письма: В 12 т. Т. 1. М., 1974.

(обратно)

16

Емельянова В. В., Краусова И. В., Стародуб К. В. Я люблю этот город вязевый… Путеводитель по литературным местам Москвы. М., 1990.

(обратно)

17

Горбаневский М. В. Москва: кольца столетий. М., 2002.

(обратно)

18

Собрание государственных грамот и договоров. Ч. I. № 144. М., 1813.

(обратно)

19

Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Историко-литературный архив. Исследования, документы. М., 1990.

(обратно)

20

Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Историко-литературный архив. Исследования, документы. М., 1990.

(обратно)

21

Кудрявцев М. П. Москва – Третий Рим. М., 2008.

(обратно)

22

Загоскин М. Н. Москва и москвичи. М., 1988.

(обратно)

23

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. II. Изд. товарищества «Общественная польза», СПб., 1893.

(обратно)

24

Алферова Г. В. Памятник русского зодчества в Кадашах. История его реставрации. М., 1974.

(обратно)

25

Алферова Г. В. Памятник русского зодчества в Кадашах. История его реставрации.

(обратно)

26

Алферова Г. В. Памятник русского зодчества в Кадашах. История его реставрации.

(обратно)

27

Максимов С. М. Крылатые слова. М., 1955.

(обратно)

28

Епископ Арсений (Жадановский). Воспоминания. М., 1995.

(обратно)

29

Комсомольская правда. 1966. 27 июля.

(обратно)

30

Lenta.ru. 06.09.2011.

(обратно)

31

Памятники архитектуры Москвы. Замоскворечье. М., 1994.

(обратно)

32

Терентьев Н. Мой прадед – купец Кузнецов // Вокруг света. 1997. Ноябрь.

(обратно)

33

Алферова Г. В. Памятник русского зодчества в Кадашах. История его реставрации.

(обратно)

34

Антонов С. П. Царский двугривенный. Овраги. Васька: Повести. Л., 1990.

(обратно)

35

Евангелие от Матфея, 14: 6–12.

(обратно)

36

Полное собрание русских летописей. Т. XVIII.

(обратно)

37

Паламарчук П. Г. Сорок сороков: В 4 т. Т. 2. М., 1994.

(обратно)

38

Сказание о убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора. ПЛДР XIII век. М., 1981.

(обратно)

39

Полное собрание русских летописей. Летопись по Ипатьевскому списку. Т. II. М., 2001.

(обратно)

40

Евангелие от Матфея, 8: 35–38.

(обратно)

41

Романюк С. К. Из истории московских переулков. Путеводитель. М., 1988.

(обратно)

42

Полное собрание русских летописей. Летопись по Воскресенскому списку. Т. VII. М., 2001.

(обратно)

43

Памятники архитектуры Москвы. Замоскворечье, М., 1994.

(обратно)

44

«Новый летописец» со списка кн. Оболенского.

(обратно)

45

Забелин И. Е. Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное время. М., 1999.

(обратно)

46

Молева Н. М. Ошибка канцлера. М., 1987.

(обратно)

47

Дмитрий Ростовский. Жития святых. Ноябрь. Репринт 1905 года. М., 2007.

(обратно)

48

Полное собрание русских летописей. Т. 1. Лаврентьевская летопись. Л., 1926.

(обратно)

49

Слово на обновление Десятинной церкви // Истина и жизнь. 1994. № 10.

(обратно)

50

Гурьянов И. Г. Москва, или Исторический путеводитель по знаменитой столице государства Российского. Ч. 3. Типография Селивановского, 1831.

(обратно)

51

Солнцева Н. М. Иван Шмелев: Жизнь и творчество. Жизнеописание. М., 2007.

(обратно)

52

Шмелев И. С. Автобиография // Русская литература. 1973. № 4.

(обратно)

53

Солнцева Н. М. Иван Шмелев: Жизнь и творчество. Жизнеописание.

(обратно)

54

Шмелев И. С. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 4. М., 2010.

(обратно)

55

Там же.

(обратно)

56

Шмелев И. С. Автобиография.

(обратно)

57

Шмелев И. С. Сочинения: В 2 т. Т. 1 / Вступ. статья О. Михайлова. М., 1989.

(обратно)

58

Шмелев И. С. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 4.

(обратно)

59

Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет. М., 1934.

(обратно)

60

Пастернак Е. Б. Борис Пастернак. Биография. М., 1997.

(обратно)

61

Булгаков М. А. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 7. М., 2007.

(обратно)

62

Там же.

(обратно)

63

Булгаков М. А. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 7. М., 2007.

(обратно)

64

Пришвин М. М. Дневники. СПб., 2010.

(обратно)

65

Пастернак Е. Б. Борис Пастернак. Биография.

(обратно)

66

Пастернак Б. Л. Из переписки с писателями. Литературное наследство. Т. 93. М., 1983.

(обратно)

67

Олеша Ю. К. Избранное. М., 1974.

(обратно)

68

Мандельштам О. Э. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 3. М., 1994.

(обратно)

69

Никулин Л. В. Воспоминания о Юрии Олеше. М., 1975.

(обратно)

70

По Москве. Прогулки по Москве и ея художественным и просветительным учреждениям.

(обратно)

71

Юденкова Т. В. Неустанное служение // Наше наследие. 2006. № 78.

(обратно)

72

Бурышкин П. А. Москва купеческая. Мемуары. М., 1991.

(обратно)

73

Юденкова Т. В. Неустанное служение.

(обратно)

74

Письма художников Павлу Михайловичу Третьякову. 1856. М., 1960.

(обратно)

75

Дурылин С. Н. Нестеров в жизни и творчестве. М., 2004.

(обратно)

76

Государственная Третьяковская галерея. Очерки истории. 1856–1917. Л., 1981.

(обратно)

77

Боткин А. П. Павел Михайлович Третьяков в жизни и искусстве. М., 1951.

(обратно)

78

Боткин А. П. Павел Михайлович Третьяков в жизни и искусстве.

(обратно)

79

Переписка И. Н. Крамского. И. Н. Крамской и П. М. Третьяков. М., 1953.

(обратно)

80

Памятники архитектуры Москвы. Замоскворечье.

(обратно)

81

Переписка В. В. Верещагина и П. М. Третьякова. М., 1963.

(обратно)

82

Памятники архитектуры Москвы. Замоскворечье.

(обратно)

83

Вести // Новое время. 1906. Август.

(обратно)

84

Романюк С. К. По землям московских сел и слобод. М., 1999.

(обратно)

85

Говоренкова Т., Жуков А., Савин Д., Чуев А. Жилищный вопрос и логика его решения // Муниципальная власть. 2007. № 2.

(обратно)

86

Говоренкова Т., Жуков А., Савин Д., Чуев А. Жилищный вопрос и логика его решения.

(обратно)

87

Каминская М. Шишкин, мишки. – Таганрог // Наше время. 2007.

(обратно)

88

Снегирев И. М. Москва. Подробное историческое и археологическое описание города. Т. 1. М.: Издание А. Мартынова, 1865.

(обратно)

89

Полное собрание русских летописей. Летопись по Воскресенскому списку. Т. VIII. М., 2001.

(обратно)

90

Сказания и повести о Куликовской битве. Серия «Литературные памятники». Л., 1982.

(обратно)

91

Карамзин Н. М. История государства Российского. Собрание сочинений: В 12 т. М., 1989–1998.

(обратно)

92

Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. М., 2000.

(обратно)

93

Спасский Г. И. Жизнеописание Акинфия Никитича Демидова. СПб., 1877.

(обратно)

94

Весновский В. А. Иллюстрированный путеводитель по Уралу. Екатеринбург, 1904.

(обратно)

95

Мещерский В. П. Мои воспоминания. М., 2003.

(обратно)

96

Чичерин Б. Н. Москва сороковых годов. М., 1997.

(обратно)

97

Шмелев И. С. Сочинения: В 2 т. Т. 1.

(обратно)

98

Константинов Н. А., Медынский Е. Н., Шабаева М. Ф. История педагогики. М., 1974.

(обратно)

99

По Москве. Прогулки по Москве и ея художественным и просветительным учреждениям. Репринтное воспроизведение издания М. и С. Сабашниковых 1917 года.

(обратно)

100

Вознесенский А., Гусев Ф. Святитель Николай Чудотворец. М., 2005.

(обратно)

101

Полное собрание русских летописей. Т. 1. Лаврентьевская летопись. Л., 1926.

(обратно)

102

Дмитрий Ростовский. Жития святых. Ноябрь.

(обратно)

103

Святитель Филарет. Слова и речи. 1826–1836. М.: Типография А. И. Мамонтова, 1877.

(обратно)

104

Четверухина О. С. Жизнь прихода при настоятеле о. Василии Нечаеве: 1855–1889 гг. // Толмачевский листок. № 4 (16). 2008. Апрель.

(обратно)

105

Четверухина О. С. Жизнь прихода при настоятеле о. Василии Нечаеве: 1855–1889 гг. // Толмачевский листок. № 7 (19). 2008. Июль.

(обратно)

106

Четверухина О. С. Жизнь прихода при настоятеле о. Василии Нечаеве: 1855–1889 гг. // Толмачевский листок. № 12 (24). 2008. Декабрь.

(обратно)

107

Анисов Л. М. Третьяков. М., 2004. (ЖЗЛ).

(обратно)

108

Ремизов А. М. Собрание сочинений в 10 томах. Т. 1. М., 2000–2002.

(обратно)

109

Ремизов А. М. Собрание сочинений в 10 томах. Т. 8. М., 2000–2002.

(обратно)

110

Там же. Т. 3.

(обратно)

111

Бунин И. А. Полное собрание сочинений. Т. 13. М., 2006.

(обратно)

112

Андреев А. Ю. 1812 год в истории Московского университета. М., 1998.

(обратно)

113

Грибоедов А. С. Сочинения. М., 1988.

(обратно)

114

Распоряжение ГКО № 2352 сс «Об организации работ по урану» от 28 сентября 1942 г. Архив Президента.

(обратно)

115

Романюк С. К. Из истории московских переулков.

(обратно)

116

Бусева-Давыдова И. Л., Нащокина М. В., Астафьева-Длугач М. И. Москва: Архитектурный путеводитель. М., 1997.

(обратно)

117

Романюк С. К. Из истории московских переулков. Путеводитель.

(обратно)

118

Емельянова В. В., Краусова И. В., Стародуб К. В. Я люблю этот город вязевый… Путеводитель по литературным местам Москвы.

(обратно)

119

Иванов И. И. А. Н. Островский, его жизнь и литературная деятельность. СПб., 1900.

(обратно)

120

Островский А. Н. Полное собрание сочинений: В 16 т. Т. 13. М., 1952.

(обратно)

121

Лакшин В. Я. Александр Николаевич Островский. М., 1982.

(обратно)

122

Островский А. Н. Полное собрание сочинений: В 16 т. Т. 13.

(обратно)

123

Ревякин А. И. А. Н. Островский в воспоминаниях современников. М., 1966.

(обратно)

124

Ревякин А. И. А. Н. Островский в воспоминаниях современников. М., 1966.

(обратно)

125

Чайковский П. И. Переписка с Н. Ф. фон Мекк. М.: Academia, 1934–1936.

(обратно)

126

Лакшин В. Я. Александр Николаевич Островский. М., 1982.

(обратно)

127

Островский А. Н. Полное собрание сочинений: В 16 т. Т. 13.

(обратно)

Оглавление

Замоскворечье

Кадашевская слобода

  Церковь Воскресения в Кадашах

Блуждая в Кадашевских переулках

Черниговский переулок

  Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором (Черниговский переулок, № 2/4)

  Церковь Святых Благоверного князя Михаила и боярина его Феодора, Черниговских чудотворцев (Черниговский переулок, № 3)

  Гимназия В. Д. Косицына, городская усадьба XVIII века (Черниговский переулок, № 9/13)

Церковь Священномученика Климента, папы римского (Климентовский переулок, № 7/26)

Ордынский тупик и сквер И. С. Шмелева

Дом писателей (Лаврушинский переулок, № 17)

Палаты Титовых (Ордынский туп., 5а)

Третьяковская галерея (Лаврушинский переулок, № 10)

Дальше по Лаврушинскому

Толмачевская слобода (Толмачевские переулки)

  Усадьба Демидовых (Большой Толмачевский переулок, № 3)

  Церковь Святителя Николая в Толмачах (Малый Толмачевский переулок, № 9)

Дом Медынцевых-Ремизовых (Малый Толмачевский пер., 8)

Пыжевский переулок

В Погорельском, Щетининском и Казачьих переулках

Малая Ордынка

Дом-музей А. Н. Островского (Малая Ордынка, № 9)

Литература

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg